Их было всего лишь трое - тех, кто собрался вокруг Лакша. Не десяток, как у Нэние, не толпа, как у Горуса. Трое. Громадина-Тёмный, желтоглазая молодая девушка с повадками дикой кошки и подросток, худой, жилистый, настороженно постреливающий глазами из стороны в сторону.
Он и нарушил молчание:
- Вы мне не нравитесь, - сказал он, впрочем, безо всякой враждебности или вызова. - Вы трое. Пришли. Говорите, что знаете. Огнём в небо кидаетесь. Зачем? Что вам от нас понадобилось и чего вы попросите после, когда мы без вас уже не обойдёмся?
Лакш молча сидел у своего костра, ссутуленный и угрюмый. После появления на небе Змея дикарь ни разу не улыбнулся. До того, как заговорить, он всмотрелся в глаза каждому пришедшему, испытывая - не уйдут-ли? Не передумают? Под его взглядом люди чувствовали, что он им не рад, и того гляди прогонит, если не сделает чего страшнее или неприятнее. Чего - они пока помыслить не могли. Но они не ушли.
- Это хорошо, что мы тебе не нравимся, - ответил Лакш спокойно. - Не надо брать у пришедших дары, не зная что это за дары. И у меня тоже. - он подбросил хвороста в костёр, и тот выплюнул в уже светлое небо сноп искр. - Вы нас ещё не знаете, нечего у нас хватать что попало, как идя по лесу не надо тащить в рот всякую ягоду и всякий гриб, не зная что от него будет.
- Очевидно, - фыркнула девушка, усаживаясь по другую сторону костра. - Кто вы такие?
Тёмный пробурчал что-то неразборчивое. На Лакша гигант не обращал никакого внимания. Он смотрел в небо - точно на вьющегося и клубящегося Змея. Глаза Тёмного слезились и покраснели, но он упрямо смотрел вверх, не моргая.
- Тёмный! - окликнул Лакш, - Солнце жгёт, как я и говорил. Если ты не перестанешь смотреть на него, то ослепнешь. А эти глаза тебе ещё понадобятся... Что до твоего вопроса, женщина, то я могу сказать только про себя. Эти двое говорят вам и мне одни речи, но лишь речи мне и ведомы. Если они лгут, то однажды вы это поймётё, ибо любой наш замысел со временем открывается перед вами. Но сейчас сделано ещё слишком мало, чтобы судить.
- Я буду тебя слушать, - сказал подросток. - Пока что, во всяком случае. Но пусть будет честно: меня здесь называют Колючкой.
Тёмный нехотя отвёл взор и неприязненно прогудел:
- Ммм...светлое, жжётся. Теперь прятаться труднее. Интересно, а его убить можно?
- Тёмный, значит придётся лучше прятаться. Убить... Можно, если не голыми руками. Но об этом поговорим потом. Сначала я расскажу про себя. - Покрытый шрамами дикарь подбросил в костёр ещё хвороста и прикрыл глаза. Он начал неторопливо рассказывать.
- Посреди большого леса, вдали от моря, пол года идут дожди, и земля превращается в жидкую грязь. А пол года стоит зной, такой что на верхних ветвях деревьев листья высыхают и съёживаются. Там есть деревня Ну-кайнар, или "у родника". В ней живут люди, похожие на меня лицом и статью. Они охотятся, собирают в лесу плоды, пасут скот. В этой деревне я родился и был пятым ребёнком родителей. Когда с моего зачатия прошло три года, родители по обычаю отправились со мной к дальнему святилищу на холме, чтобы хозяева земли благословили и приняли меня. Путь туда занимает при хорошей погоде два дня. Но мы не дошли. Сильный зверь, отведавший человеческого мяса, напал и убил моих мать и отца. Не ведаю, почему зверь не тронул меня. Сначала я долго бежал, потом стал звать родных, но они были мертвы. Хотел вернуться в наш дом, но потерял тропу к селению и не знал, как правильно ходить по лесу.

Тёмный, Колючка и оставшаяся безымянной девушка слушали Лакша. Очень, очень внимательно, но не затаив дыхание. Каждый из них, и это было заметно, постоянно стрелял глазами по сторонам, иногда оглядывался и прислушивался ко всему вокруг. Будто ждали нападения.
- Лес огромный, он тянется от больших городов у моря до далёких гор. Я не нашел своего селения. Ел и спал в лесу. Собирал опавшие плоды. Прятался от хищных зверей в дуплах и под вывороченными корневищами деревьев. Воровал яйца у птиц. Мок под дождём и страдал от зноя. Сезоны сменились дважды, а я не встретил ни одного человека. Много раз почти умирал, но остался жив. А потом со мной заговорил Красноглазый. - Лакш улыбнулся, не открывая глаз, и его улыбка была как никогда похожа на звериный оскал - Слышал его, как голос в голове. Он говорил на языке, который я уже почти забыл. Говорил, какие ягоды вкусны, какие горьки. Какие ядовиты, а какие нет. Как понять, где какой прошел зверь. Как спрятаться от большой кошки. Иногда я стал и видеть Красноглазого. Большим волком или кружащим у меня надо головой коршуном. Мне было нескем больше разговаривать, и я разговаривал с ним, а он мне отвечал. Так он научил меня искать укрытие, охотиться, разводить огонь. Лечить хворь. Однажды - уже пять лет прошло в лесу - мне показалось, что я говорю сам с собой и он - это я, Лакш. Тогда Красноглазый пришел ко мне во сне. Он похож на большого зверя, не на волка и не на тигра, а вообще на любого зверя, что есть мясо. Будто он один - все они и есть. Но он говорит человеческим языком, хоть и выговаривает слова звериной пастью. Он огромный, так что страшно даже быть рядом. А глаза у него - цвета свежей крови. По тому что он не сказал мне своё имя, я и называю его Красноглазым. Но думаю, у моего наставника вовсе нет имени... После того сна он стал являться мне чаще. Волком, тигром, змеёй, всеми самыми опасными лесными зверями. Иногда нападал. Многие шрамы, что вы видите на мне - от его когтей. Иногда учил, как живут эти звери. Учил их именам. Ещё он научил меня языкам людей, жизни людей. Когда мне было шестнадцать лет, он привел меня в селение. Мои браться и сестра тогда уже выросли и не узнали меня. Но это было хорошо, ведь я знал, как строить дома, как пахать землю, как делать оружие. Красноглазый научил меня всему. А у людей мне было учится нечему и нечего делать в селении. Я дальше учился у Красноглазого. Он водил меня по разным местам, показывал как там живут люди. Местам, к которым надо идти или плыть. И по местам, куда попадают иначе. Учил менять обличья и говорить языками зверей. Охотиться и правильно говорить с людьми. Он научил меня обходиться без него, и хотя он и дал мне множество даров, я и без них многое умею. В конце он привёл меня сюда, в этот молодой мир, где нет ещё ничего, но есть вы. Думаю, он привёл меня сюда чтобы его воспитанник научил вас быть самим по себе. Это я и хочу делать.
- Звучит хорошо, если ты не врёшь, - прогудел Тёмный, как следует всё обдумав. - Твой наставник - он помог тебе стать сильнее?
Лакш наконец открыл глаза и взглянул на Тёмного.
- Да.
- Хорошо. И какую цену он взял с тебя?
- Я волен идти куда вздумаю, но хочу вас учить. Красноглазый знает что я буду учить, ведь это он меня таким вырастил. Значит он этого и хочет от меня. Можешь назвать это его ценой. Я называю это своей благодарностью ему.
Тёмный задумался, и нить разговора подхватила желтоглазая:
- А зачем ему, чтобы ты кого-то учил? И вообще, кто он?
- Ха! Какие путаные речи! Когда ты хочешь есть - ты разве начинаешь раздумывать, зачем это тебе? Красноглазый передо мной не говорит лишнего! Зато я знаю его дела. Он сделал сильным меня, и я хочу сделать сильными вас. Он - тот, чья сила превыше моей и уж тем более превыше вашей, новорожденные!
- Знаешь, чужак, как тебя там звать, - сказал Тёмный, скребя ногтями затылок. - Не знаю, как сестра и этот заморыш, а я, пожалуй, тебя послушаю. Хочу померяться с этой змеюкой небесной силами когда-нибудь... Только вот, как ты трёпом нас сильнее сделаешь?
- А ты дело говоришь, - снова заулыбался самозванец, поднимаясь на ноги. - Покажите мне, как вы добываете пищу и где спите. Какие звери водятся в лесу. Тогда я скажу, чего вы ещё не умеете и как вам стать сильнее. Заодно поглядим, чему научат ваших братьев эти... учителя, - указал он на Нэние и Горуса. - Меня же называйте Лакш. Других имён у меня тут пока не появилось, но скоро будут.
Чему мне их учить? - Размышлял Лакш, - Они не строят жилищ и не ищут укрытий. Добывают пропитание голыми руками. Не знают одежды. Они совсем как звери. Красноглазый долго учил меня жить так, и учиться было сложно. Если я дам им инструменты - смогут ли впредь обходится без них? Впрочем, это лишь их колыбель. Пока узнаю, в чём они нуждаются. Чую ещё - за двумя другими учителями пойдёт больше людей, чем за мной. Значит тех, кто пойдёт за мной, надо будет подготовить и защитить. Тут понадобится вся моя наука.
Тем временем они заговорили. Медленно, не очень умело, с трудом подбирая слова. Девушка рассказывала, что по всему лесу вокруг обильно растут ягоды, а на деревьях невдалеке - плоды, которые можно срывать и есть, запивая водой из озера. Колючка добавил, что они тут проснулись не все - некоторые пришли из леса.
В котором живут звери, как сказал Тёмный. Большие, быстрые, с крепкими зубами и когтями. Здоровяк приподнял свою бороду, и Лакш увидел четыре широких шрама на мощной груди.
- Только вот, мало кто верит, - раздался за спиной дикаря серьёзный, но явно детский голос. Шагов он не слышал. - Говорят, что Тёмный сам себя поцарапал. Глупые.
Дикарь развернулся, чтобы рассмотреть нового собеседника. Это оказалась маленькая девочка. Русоволосая, растрёпанная и очень, очень серьёзная на вид. Она смотрела на Лакша снизу-вверх оценивающе и внимательно.
- Я - Роса, - добавила она, в ответ на взгляд дикаря.
- Я - Лакш. Ты тихо ходишь. - Угрюмо прокомментировал дикарь, - Я сейчас пойду в лес и найду тех тварей, которых видел Тёмный. Посмотрим, что они могу сделать. Кто пойдёт со мной? - Лакш обвёл взглядом четверых людей, - Тёмный, ты не побоишься показать мне, где следы этих зверей? Тогда я найду, возможно, того самого, который тебя поцарапал. И посмотрю, на что он годится.
- Не пойдёшь, - набычился Тёмный. - Он - мой.
- Прям-таки твой, - заулыбался Лакш, смакуя каждое слово, - А что-же, выследить его в лесу ты можешь, или может тебе надо его сначала привести? Твоя кожа достаточно прочна, чтобы его когти тебе не повредили? Тебе есть, чем пробить его шкуру? Он - твой, я признаю это! Но сможешь-ли взять?
Вместо ответа Тёмный поднялся и шагнул в сторону. Его руки легли на ствол небольшого, толщиной с запястье мужчины, дерева, растущего на краю поляне, а потом случилось удивительное.
Мышцы гиганта вспучились, как пена на гребне волны, заходили клубком змей. Тёмный будто бы увеличился, застыл, а потом со страшным треском обломал молодое деревце у самой земли.
- Его шея - не крепче, - сказал он, тяжело дыша. - Найду - сломаю.
- Сначала найди! - отпарировал Лакш, никак не отреагировав на эту демонтрацию силы, - И если у твари такая хрупкая шея, то почему шрамы - на твоей груди? Нет, Тёмный, ты силён, но чую я что тебе надо будет помочь!
- Помоги, - покладисто кивнул здоровяк. - Найти помоги и заметить первым, а дальше - сам.
- Он говорит правильно, - вдруг подал голос Колючка. - Если у тебя есть враг, его надо убить самому.
Он как-то странно посмотрел в толпу людей, окружавших Горуса и чуть прищурился. Дикарь молча кивнул и проследил за взглядом парня. Слегка наклонил голову набок, будто это помогло ему лучше рассмотреть собравшуся вокруг Горуса толпу.
- Роса, а скажи-ка мне, чем их так увлёк желтоглазый? О чём это он так много говорит? Всё про Солнце?
- Снег его донимает про закон, - ответила девочка, и все собравшиеся вокруг костерка смертные неприязненно поморщившись. - А Горус этот прямого не отвечает и всё другом называется...
- Назваться легко. - Лакш отвернулся от сборища и обратился к бородачу. - Тёмный, веди! Покажи, где встретил тврей. След я возьму, был-бы след.
- Идём, - кивнул тот. - А они - с нами?
Гигант смотрел на остальную троицу.
- Хотят посмотреть, чему я могу научить - пусть идут. - Лакш криво улыбнулся, ожидая ответа от остальных слушателей. - А если боитесь заработать себе шрамы как у Тёмного, то сидите у костра. Мы вернёмся. И поговорим. Но знайте, что шрамы учат лучше слов.
Девушка хмыкнула и встала рядом с Тёмным, Роса только пожала плечами, а Колючка сказал:
- Если зверь придёт, что делать?
- Мы придём к зверю. - Поправил Лакш. - Тёмный хочет одолеть обидчика, так пусть попробует. Может, зверей несколько. Или мы вначале найдём не того. Тогда я помогу. И покажу.
- Хорошо, - кивнул тот. - Я хочу это видеть.
- Хватит языками молоть, - прогудел Тёмный, повернулся и неторопливо пошёл в лес. Как оживший холм, с чего-то решивший прогуляться.
Лакш глянул на догорающие угли костра, шумно к чему-то принюхался и неторопливо побрёл следом.

Горус лишь улыбнулся в ответ и, не отводя солнечных глаз от Тёмного, заслонил собой Звезду, уперев руки в бока - словно один утёс, освещённый солнечными лучами, на пути другого, мрачного, накренившегося и готового упасть. Свет посланца Семи ликов налился ярким золотом и порыжел, напоминая праздничный отсвет праздничного костра на лицах пляшущих вокруг людей, и медленно потёк по плечам, груди, рукам Самозванца, накрывая и его, и его спутников ореолом приятного, тёплого блеска. Любопытство и добродушие, настороженность и уверенность в себе - словно солнечный стал статуей на площади древнего города, высеченной умелым скульптором ради прославления своего правителя, великого государя... Если великим государем мог быть столь молодой человек.
"Мы - друзья" - говорили глаза. - "И они - наши друзья".
И лишь капля, самая капля на краю солнечного сияния потрескивала рыжиной в тон взору: "Но если..."
Лакш прищурился, всматриваясь разноцветными глазами в лицо Тёмного, а потом вдруг раскатисто, от души рассмеялся, как может смеяться только очень довольный и не чувствующий никакой угрозы человек. Рассмеялся, держась за живот, так что едва не ткнулся лбом в грудь гиганта.
- Хорошо! Хорошо! - Воскликнул он радостно. - Вы умеете ошибаться! Так знай - это не я оставил следы. И не Нэние. И не Горус. Сомневаешься в моих словах?! - Он шагнул ещё ближе к Тёмному, встав к нему совсем впритык.
- Ты сам показал, что можешь быть разным, - кажется, смертный великан был несколько сбит с толку смехом Лакша, как, впрочем, и Звезда.
- Чего это он? - шёпотом спросила она то ли у Нэние, то ли у Горуса.
- Показал, а что с того? - отвечал Лакш тем временем, говоря настолько громко, насколько хватало силы лёгких. Его звучный голос разносился над озером, отражался эхом от леса - Ты разве не знал, кто мы?! А ты разве не знал, что ни я, ни подобные мне, - он указал рукой назад, на Горуса и Нэние - не могут выдать ложь за правду? Мы же не можем скрыть от вас своих намерений, как бы ни пытались! Потому что мы пришли вам учить.
- Вот именно, - подтвердила Нэние, слегка ошеломленная. Неужели их здесь могут не принять? Могут даже захотеть не принять? - Ай-ней, как ты сказал, Темный, обидно! В вашем, значит, лесу мы бродим...
Она, опечаленная, покачала головой:
- Так сказал, словно мы пришли забрать у вас что-то! Конечно, лес этот ваш, и все ваше, весь мир ваш - но мы-то пришли не забирать, а наоборот, отдавать!
- Мы друзья, Тёмный. Мы желаем вам добра и пришли учить, передавать знания и способности, которые будут вам полезны, - Горус раскрыл руки, ладонями вверх, показывая, что они пусты. Ничего, что могло бы повредить смертным, в них не было. - Я даю тебе своё слово, мы пришли с миром и знанием.
В знак закрепления солнечноглазый коснулся правой ладонью сердца и чуть склонил голову. Снова распрямился.
И улыбнулся. Умел ли этот светлый не улыбаться смертным?
Кажется, совсем не умел. И смотреть, отводя глаза, наверное тоже не умел - разве что на Звезду, когда та появилась в новом платье.
Вот и сейчас посланец Семи ликов озарял золотисто-огненным взором лицо Тёмного. Великан оказался совсем не таким, каким его себе представлял Горус, и теперь любопытство пересиливало было блеснувшее на странное слово недоверие.
Чего он хотел? Зачем искал следы...
- Ты умеешь читать следы, Тёмный? - бесхитростно спросил Самозванец, снова упирая руки в бока.
- Друзья, вы бы...а, ну, поздно, - почесал в затылке Дождь. - Сейчас тут будут все.
- Хрмф! - Чёрный опустил руки, а потом почти точно повторил жест Дождя, и в этот момент, несмотря на всю разницу в облике, эти двое были похожи, как никогда.
- Ничего я не умею, - проворчал он. - Просто видел следы, понял, что это большое и с когтями. Теперь вот ищу.
А смертные на поляне перед озером и впрямь шли к ним, привлечённые громким голосом Лакша. Они были похожи на детей, впервые увидевших в лесу светлячка и идущих на его неверный, дрожащий огонёк. Они были разные, действительно разные, такого сходства, как у Дождя со Звездой не было ни у кого, но тем не менее все они казались одной большой семьёй. Вскоре смертные полукольцом обступили небольшую компанию.
- Нэние, - прошептала Звезда. - Я не знаю, что им говорить...Может, вы сами?
- Конечно, - легко откликнулась Нэние, - если говорить, кому, как не мне, если рассказывать – кому, как не мне? Все началось с того, мои хорошие, славные, как вы проснулись. Открыли глаза и увидели мир над собой, спиной почувствовали мир под собой, встали, пробудившись, и почувствовали мир вокруг, - и словно наяву вспомнили пришедшие смертные тот момент, когда они открыли глаза. Каждый как воочию увидел все то, что его тогда окружало… в легкой дымке нетвердой памяти, и посреди этой дымки, плавно поводя руками, медленно кружилась на одном месте шиниру, в белом платье, с тяжелыми черными косами. Кружилась и нараспев говорила:- А что было до того, как вы проснулись – неизвестно; да и вообще, было ли до того что-нибудь, был ли этот мир - никто не знает… кроме нас. Вот они мы, нас трое – Лакш, Горус и я, мое имя Нэние, и мы, мы уже были в этом мире до того, как вы очнулись ото сна. И мы хотим вам помочь!
Лакш завороженно слушал шиниру, любуясь её танцем. И лишь изредка одобрительно кивал.
Горус добродушно улыбался, скрестив руки на груди, и золотистое сияние глаз солнечного Самозванца аккуратно вплеталось тонкими лучами-нитями в мир вокруг, наполняя каждого каплей божественного сияния. Прерывать прекрасную спутницу золотистый тоже не спешил.
Люди молчали, смотрели и слушали, затаив дыхание. Вокруг было совсем-совсем тихо, звучали лишь Нэние и её песня-рассказ. А потом рядом с ней появилась вторая фигурка. Похожая чем-то в таком же платье, но более хрупкая, более ломкая. Звезда танцевала вместе с Самозванкой, неумело, но очень старательно.
Рядом с Горусом шумно сглотнул Дождь. Сзади тряхнул головой Тёмный. Потом в толпе кто-то первый хлопнул в ладоши. Раз, ещё раз, то тут, то там, танец Нэние рождал ритм, люди его чувствовали, шли за ним и постепенно начинали понимать что-то доселе скрытое от них внутри их самих.
Внимательно оглядев танцующую и вставших кругом людей, будто проверяя, всё ли нам месте, Лакш покачал головой, пробормотал себе что-то под нос, и деловито заспешил сквозь расступающуюся перед ним толпу к лесу. Собрать дров для коста побольше, а то какие же танцы без очага? И как же рассказывать истории не у огня?
- Эй-я-а! - Нэние двигалась быстро и плавно, и танец ее был странен. Он был красив, но не сам по себе, а только – когда движения ее тела складывались с движениями Звезды; это стал танец на двоих, и неважно, насколько умело он исполнялся – что не могла одна, то делала другая. – Мир бесконечен и безграничен, мир разнообразен, и вам не будет легко в нем, пока вы не выучитесь самым простым и самым нужным вещам. Как прокормить себя, как согреться в холод, как выдержать зной, как строить убежища от непогоды, как лечить тех, кто заболел, как приручать животных… как танцевать, петь и давать имена… эй-я, подхватите же мою песню!
Огни, что Самозванцы уже замечали в глазах Дождя и Звезды разгорались всё у большего и большего количества смертных. Незримое глазу, но отчётливое для сердца сияние наполняло их изнутри, разглаживая мир вокруг, разогревая его и готовя к переменам. "Расскажите нам!" - просили эти глаза. "Что вы принесли с собой?", "Кто вы?", "Чему нас научите?"
- Э-гей! А теперь я, Лакш, гуляющий по лесу, охотник, скажу вам, и послушайте-ка меня хорошенько! - Раздался низкий голос дикаря, только вернувшегося с огромной охапкой сухих еловых веток. - Веселье без тёплого очага - не то веселье! Так что разведём костёр: его видно издалека, он светит сквозь туман и темноту, к нему можно вернуться. Им согреешься холодной ночью и с ним не будешь голоден даже посреди мёрзлой пустоши! Кто хочет узнать, что значит всё, что я сказал - тащите веток, как принёс я: посуше и побольше, а я пока добуду пламя.
Горус, словно завороженный, смотрел на двух танцующих женщин. Руки Самозванца сами собой отбивали волшебный ритм кружащихся красавиц. Может быть, сейчас, когда то, что происходило на поляне, стало больше всего походить на праздник, посланец Семи ликов Небес и сам стал больше походить на смертного, чем на наделённого небывалыми способностями Самозванца?
Но ведь смертный – это тоже прекрасно. И – почему смертный?
Живой.
- Несите, - кивнул солнечноглазый. – Потому что огонь – это ещё и свет. Свет даст лучше видеть, свет защитит и покажет истину. Свет от огня, свет – от Солнца, свет – от Неба и Звёзд. Живой, такой же, как и вы. Ведь всё – живо. Весь мир – жив, как живы и вы. И огонь, и свет, и лес. Этому я тоже научу вас. Научу говорить с ним, научу быть добрыми… да и надо ли учить этому? Ведь доброта – в сердце каждого из вас, как и любовь, и сам свет.
Некоторые из смертных послушались, завороженные несказанным обещанием, и ушли глубже в лес, собирать дрова. Один же, чьи волосы были белыми и лёгкими, как паутина, посмотрел на Горуса склонив голову и спросил:
- Что такое Солнце?
- Я могу рассказать... и показать, наверное, - обернулся Горус к спросившему, подходя к нему ближе. - И мои друзья - тоже. Но сперва скажи, как твоё имя, друг?
- Они зовут меня Снегом, - беловолосый тепло улыбнулся, собрав паутинки морщинок у глаз.
Дождь коснулся Горуса локтем и прошептал:
- Я же говорил, что вы друг друга найдёте...
Горус коротко кивнул в ответ, благодаря друга, и снова обернулся к Снегу.
- Ты спрашиваешь меня, что такое Солнце, друг Снег? Об этом говорят разное, и мои друзья могут рассказать тебе иное - но вот то, что знаю о Солнце я. Там, высоко-высоко в Небесах, единых в Семи ликах, выше самых высоких деревьев и самых огромных облаков, среди этих Семи ликов второй - Араэл, он же пылающее солнце. Тот, кто дарит тепло, освещает мир, начинает день и встречает ночь. Он - огромное сердце золотого пламени, теплоты и огня, сияния и красоты. Он - второй из Семи ликов, и свет его - добр, потому что несёт защиту и помощь. При свете очертания отчётливы, а лица ясны, трудно спрятаться, трудно скрыть что-то. Сияющим щитом порой называют Араэла - тем, кто защищает от зла и помогает добру. А добро - это то, что в каждом из нас, в наших сердцах, потому свет и огонь - всем защитники и помощники.
Горус осторожно поднял пылающие ярким золотым сиянием глаза к небу - туда, где обитали те, чьё слово он нёс смертным. И продолжил:
- Пройдёт время, друг снег - не много и не мало, но так, что ты сам удивишься, как не заметил его - и Небеса прояснятся и посветлеют, и над всеми нами воссияет благодатный свет Араэла, Пылающего солнца. Ту пору, что он совершает обход мира, защищая и помогая, называют ещё днём. Когда же Араэл уходит за горизонт, он уступает дорогу своей милостивой и прекрасной сестре, Каиле, Луне, что сияет в ночи серебристым светом. Каилу зовут милостивой, потому что с ночью - порой, когда идёт она над миром по Небу - приходит время отдыха и веселья, время прохлады и темноты. Ведь всего в мире - нашем мире - должно быть вдосталь, и света и тени, и ночи и дня. Все разные, и каждому должно достаточно быть того, что ему по сердцу. Я могу рассказать ещё очень много, друг. Но мне не след одному делать это - ведь нас пришло трое. Давай и мы поможем собрать ещё веток для костра. Трудиться - хорошее дело, а помогать или трудиться вместе с кем-то славно вдвойне.
Всё это время трудившийся над разведением пламени Лакш не упускал ни слова, сказанного солнцеликим Горусом. Что-то бормотал себе под нос, усмехался время от времени, то кивал, то покачивал головой. Теперь, когда наконец удалось высечь хорошую искру из негодного камня и запалить мох, он уже мог оторваться от дела - и заговорил, привычным движением подбрасывая ветви во всё более и более яркое пламя.
- Эй, Горус! Красивая сказка, солнцеликий! - Загрохотал он в свой черёд - Я читывал такую в старой книге, и чтобы взрастить книжника или жреца она сгодится как никакая другая. Но больше сказки мне понравились кочевники, которым я её читал: очень уж задорно они смеялись. Ведь охотнику или землепашцу такая ни к чему. Эй, вы, молодые! Теперь послушайте и мою историю. Я видел небо белое, как раскалённый металл, где солнце - пылающий шар, убивающий всё, что не может скрыться от его испепеляющих лучей. И бывал там, где небо тёмное, как свинец, где солнца ждут весь год, а его появление - праздник, ибо оно маленькое и слабое, как тусклое пламя под дождём. Когда его много - оно сушит кости и отнимает силы. Оно выжимает из земли последние капли влаги. Но сильные умеют защититься от зноя и знают, как добыть воды. Когда его мало - тогда мрак и холод, от которых нет спасения, кроме как за толстыми стенами, у тёплого очага. И я научу вас, как строить такие стены и как поддержать огонь, что защитит от мороза... Солнце - это свет, который льётся сверху, появляясь вот там, - Он казал пятернёй куда-то в сторону озера - поднимается в самый верх - туда - и, умаляя свой жар, опускается снова за горизонт, прячась из виду. Его нельзя достать и до него нельзя дойти, хотя в далёких землях оно бывает где ближе, а где дальше. Когда его много - оно несёт гибель, но и без него - гибель. Оно даёт мерить время и мерить силы, по тому что есть те, кто стремятся совершить дела под солнцем и скрываются на отдых вместе с ним, а есть те, кто совершают свои дела под покровом темноты - и в лучах солнца лишь отдыхают. Так по его движению всегда знаешь, когда тебе отдыхать, и много ли ещё успеешь сделать. Оно же укажет путь, потому что его движение постоянно и неизменно. Знайте же! Есть книжники, ищущие в нём великую мудрость. Видал таких. Есть глупцы, считающие его своим владыкой. И таких я видел. А есть те, кто ходит под ним, радуясь его свету и темноте ночи. Кто бы чего ни
искал в нём, и кто бы как н
и пользовал его свет - каждый получает его в равной мере... Я, Лакш, сказал так, как показал мне Красноглазый, как я видел в разных местах у разных народов. Меня стоит послушать. А теперь давайте услышим, что скажет Нэние.

- Увидим, друзья.
Золотой колосс исчез. Теплота брызнула во все стороны, словно отогревая сам мир, и казалось, будто грудь Горуса сама собой дёрнулась слева раз или два - будто удары сердца изнутри на миг стали видимы всем вокруг. Осторожные, несмелые, словно маленькие котята, едва научившиеся ходить, тонкие струйки света потекли с раскрытых ладоней Горуса, и улыбка снова украсила вмиг помолодевшее лицо Самозванца.
- Думаю, всё у нас будет хорошо. И Клети этой никогда не придётся захлопнуться за чьей-то спиной, так и оставшись памятью, а не тюрьмой. Благодарю тебя за урок и прямоту, Судия, - золотистый, щёлкнув подкованными каблуками, поклонился провожатому.
- Я просто показал вам то, о чём вам следовало знать, - удивлённым голосом и со все таким же бесстрастным лицом ответил Судия. - Если вы увидели, то пойдёмте отсюда. Это не то место в Обители, где стоит задерживаться.
Гигант развернулся и быстро, даже торопливо пошёл обратно, наверх. Остальные следовали за ним, молча, но каждого из трёх терзало ощущение, будто что-то из мрачной пещеры до сих пор смотрит на них. Внимательно, изучающе. Ощущение исчезло, лишь когда тяжёлая чёрная дверь вернулась на место.
- Вот и всё, - сказал Судия, сбрасывая с головы капюшон и поворачиваясь к Самозванцам. - Больше вам осматривать здесь нечего. Вы можете уйти отсюда, когда захотите, и всегда найдёте дорогу обратно - достаточно этого захотеть и тронуться в путь. Колокол, что висит под куполом Зала, где вы собрались непрост - он позволит вам дать знак остальным. Выход на Остров там.
Он указал себе за спину, а потом уточнил:
- Вернее, выходы. Их много. Пойдёте вы вместе или отдельно - ваше дело.
Заскучавший уже от блужданий по Обители Лакш потянулся и с довольной улыбкой оглядел своих спутников. А потом заговорил звучным, доброжелательным голосом. Его речь лилась гладко: вопреки впечатлению, которое могла произвести внешность, он оказался недурным оратором.
- Мы, конечно, будем учить разному. Кто-то из людей будет слушать меня, а кому-то мои наставления окажутся не по зубам. Так будет: везде где они живут, как бы они не выглядели, найдутся недовольные и всякие инакие, кому нынешняя жизнь не по нраву. И где разные наставники - там разные порядки, а между разными порядками без вражды не получается. Но вражды с вами я не хочу. По тому думаю: давайте хотя бы явимся перед ними вместе! Чтобы они знали про всех троих, а если Судия захочет - то и про него расскажем. Почему бы нет? Потом посмотрим друг на друга в деле. А пока я не видел вас в деле, решать идти одной дорогой или разойтись - не буду.
- И сно-ова, - пропела Нэние, - ты говоришь верно. Мы узнаем все не сейчас, а позже, когда попробуем себя, когда взглянем на них; и если все получится правильно - то когда-нибудь я сложу песню об этом. Когда все, что мы станем делать, уже будет в прошлом. А сейчас же... сейчас эта песня только начинается. Я с тобой!
- Решено. Вместе так вместе, - добродушно усмехнулся солнечноглазый Горус. - Пусть наши учения примут те, чьё сердце лежит к ним, и пусть, сколь бы разными они ни будут, между нами не будет вражды. Ведь мы - братья... и сестра, - чуть смутившись, добавил он, немного запнувшись. - Я буду польщён вашим обществом и постараюсь быть его достойным...
Казалось, светлому так и хотелось добавить что-то вроде "ребята" или "друзья", или ещё что совсем ребяческое. Но вышло чуть иначе.
- Постараюсь быть его достойным, не уронив звание... себя и нас. Ффух, звучит-то как возвышенно... словно в легенду пишу. Извините, если я вас утомляю... Просто красиво же звучит! И тепло. Из души... льётся, как водопадом.
И водопад голоса вторил водопаду чувств.

Услышав упоминание Красноглазого, его воспитанник вздрогнул и болезненно поморщился.
- Кровь проливал?! Да с какой же стати он то станет кровь на камень лить? Хотя что я вас спрашиваю... Раз мне не сказал, то вам подавно не ведомо. Ну пусть будет такой подарок. Посмотрим. Трус туда не прыгнет, это точно.
- Ему это не понравилось, - заметил Судия. - Но он всё же решил, что так нужно.
- Вели-икая власть дается в наши руки, - пропела Нэние, обходя чашу кругом и не отрывая от нее полупрозрачного своего взгляда. - Если я почувствую, что есть на то воля Мира, я воспользуюсь Тиглем - но не раньше. Ведь я привычна к другому!
Словно оборвалась на середине фраза. "К чему - другому?" - этому незаданному вопросу не осталось почему-то места, а улыбка, в которой растянулся тонко очерченный рот Нэние, обещала - всему свое время, вы узнаете еще. Непременно.
- Мне тоже ещё рано решать, - Горус, похоже, продолжал немного смущаться, но где-то в глубине сути солнечноглазого Самозванца уже поднималось на смену смущению новое, жгучее любопытство - много сильнее прежнего. Любопытство ребёнка сменялось любопытством... может, подростка или юноши. Всё переставало удивлять - зато до всего было дело. Сразу же. Разве что желание скорее попробовать новый, неизвестный прежде дар, уже клокотавшее в груди, не изливалось сразу пылким порывом юнца, а медленно наполняло облик золотистого гостя Обители едва различимым сиянием, шедшим из самых глубин бытности существа по имени Горус. И от плеч, рук, стоп, волос светлого расходились, будто от солнца, тонкие, почти незаметные отблески золотого блеска.
Сзади раздался очень странный звук. Ритмичное, громкое и сухое щёлканье, будто кто-то с равным промежутком стучал двумя сухими дощечками друг о друга. Судия не обернулся - только вздохнул. В воздухе запахло чем-то едким.
- Ну здрассьте, - произнёс густой, глубокий баритон. - Ребятки. Как вам тут, в нашей песочнице? Нравится?
Дикарь плавным неторопливым движением развернулся лицом к говорившему, нахмурился ещё сильнее и слегка сгорбился. На его широком лице сейчас сложно было прочитать какие-то эмоции: он внимательно изучал пришедшего, сверля его взглядом разноцветных глаз. Его ноздри жадно ловили странный запах, который принёс незнакомец и этот запах был первым, что Лакшу не понравилось в Обители.
Пришелец был высок и чудовищно, ужасающе худ. Угольно-чёрные брюки и фрак обтягивали непомерно длинные ноги и острые плечи, алая, только что не светящаяся в темноте рубашка висела на впалой груди мешком, а высокий цилиндр плотно сидел на...черепе. Голом белоснежном человеческом черепе, дружелюбно скалящим зубы в пространство. В костяных же фалангах правой руки, которую незнакомец держал чуть на отлёте, исходила вонючим дымом толстая сигара.
- Ничего так. Осваиваемся. А значит, это ты тут погост устроил? - Лакш с трудом, впрочем, без особого успеха, старался сохранять спокойный тон, медленно выдавливая из себя слово за словом. - И для кого же этот погост?
- Так что ж я сюда, без компании должен прийти?! - возмутился пришелец. - Ха, а с кем мне пить тогда, с этим?
Сигара указала на безмолвствующего Судию.
- Так отказывается же! И вообще, вот возьмёшь, например ты, - сигара указала на Лакша, - тяжёленький, скажем, подсвечник, и навернёшь, ну хотя бы его, - указательного жеста удостоился Горус, - по, предположим, кумполу! А он возьмёт и, что характерно, отдаст концы. Куда его бренные телеса тогда девать? Правильно, к Барону! Барон Суббота всем рад так, что напивается до зелёных чертей!
Скелет свободной рукой сорвал с головы цилиндр и вполне себе изящно поклонился, причём явно постаравшись при этом заглянуть за вырез платья Нэние.

Судия смотрел на всех троих, и лицо его, мужское, грубой лепки, массивное, было абсолютно бесстрастно. Впрочем, едва ли те, что пришли, слишком долго изучали выражение его лица. Судия знал, что облик его необычен для многих. Крупный, почти двухметровый человеческий торс помещался на и вовсе гигантском теле механического паука, в окружении пюпитра с книгой, нескольких ретор и змеевиков, а также песочных часов. Сверкали золочёные детали, находящиеся в непрерывном движении, чуть шелестела белоснежная ткань долгополого одеяния, скрывающего место перехода живой плоти в металл, отражался от гладкого, лысого черепа струящийся из-под купола зала свет.
Судия поднял правую руку и заговорил. Голос, против ожидания, у него был очень выразительный:
- Я рад приветствовать вас здесь, Дети Сил. Моё имя - Судия. Моё призвание - служба.
- Легких дорог тебе, - откликнулась Нэние, произнеся традиционное приветствие своего народа. Должно быть, даже у этого странного служителя были дороги, по которым ходить непросто... должно быть. Поэтому она не стала особенно задумываться, подходят ли эти слова.
Последнему из пришедших она просто поклонилась, сверкнув глазами из-под ресниц - с интересом.
Метаморфоза не заняла и удара сердца. Если кто-то и смотрел на птицу в тот миг, то не смог бы описать, как так получилось, что вместо сидевшей на камне ласточки оказался устроившийся прямо на спинке кресла коренастый смуглокожий мужчина, облачённый лишь в кусок невыделанной шкуры, обёрнутой вокруг бедёр. В его совершенно неудобной для человека позе было что-то обезьянье, но Зал он разглядывал, гордо подняв голову, а в спокойном выражении лица читалось довольство и торжество. Из его глубоко посаженных под густыми бровями глаз левый был тёмно-карим, а правый - кровяно-алым. Живым, заинтересованным взглядом он рассматривал зал. Спутанные и, кажется, никогда не знавшие гребня волосы цвета воронова крыла, с застрявшими в них частицами сухих листьев и мелкими веточками, сальными прядями спадали на широкие плечи. Кожа была украшена несколькими шрамами, выделявшимися на ней светлыми пятнами и полосами поверх литых мышц. Дикарь просто светился здоровьем - от него веяло дикой силой и молодостью, он источал запахи сырой земли, пота и мускусный звериный аромат, будто провёл ночь в волчьем логове. Он, наконец, решил заговорить.
- А я - Лакш, воспитанник Красноглазого, - Пророкотал низкий, мелодичный и невероятно сильный, как далёкий раскат грома, голос - Никогда не видел подобных мне. Я рад вас видеть.
- Я - Горус. Из Семи ликов Небес - Восьмой, и я приветствую тебя, - голос златоглазого обладателя металлических набоек на сапогах, одетого в синее, светловолосого и всем видом выдававшего человека, привычного к физическому труду - ратному, мирному или даже рабскому, кто знает - был похож на далёкий водопад, играющий каменными глыбами, словно детскими мячиками. Крепкий подбородок, румяные щёки, прямой нос - словно с картины талантливого художника. И - крепкие, мозолистые, немного великоватые руки, которые золотоглазый словно не знал, куда девать, то порываясь скрестить на груди, как завзятый государь, то по-мальчишечьи пряча за спиной, поводя ногой по полу, стараясь спрятать каплю нерешительности, лезшей наружу настырнее, чем лиса из продымленной норы.
"Ай-нэй", спохватилась Нэние, "вот ведь невежливость - и как я только...!"
- А мое имя, - поспешно сказала она, - Нэ-эние...
Почти пропела. И само-то имя было певучее, тягучее, норовило задержаться на губах и в горле, и голос у нее был певучий. Таким не говорить надо, а сказывать.
- И я рада нашей встрече.

Покой Юки.
Совместнос с Хелкэ
Начало.

С уходом Нового в доме Юки тишина снова стала мертвой.
Она расставила игрушки по местам, некоторые – поломанные безнадежно, искореженные, но от этого не переставшие быть необходимыми. Играть одной и той же куклой – безмерно скучно, тем более, что свою любимую она подарила Новому (Новой?) и почти об этом не жалела.
С куклами можно говорить не-вслух. Чтобы никто не знал, о чем.
Как с Сестрами. Даже не говорить, а чувствовать. Вот Братья – другое… вдали уже грохотало, подсказывая – сейчас к ней придут.
Юки поднялась на чердак вместе с плюшевым мишкой. Так славно – передвигаться по своему Покою, а не застыть на месте, как Сон… Ида говорила, что та уже не Сестра, а может стать Братом.
Было бы очень обидно. Их ведь и так мало


Кит никогда не видел ни старого дома, ни игрушек. Братьям недоступно такое зрение. Но он хорошо знал кокон, сплетённый из цветных нитей — убежище и клетку Младшей. Его не видно в пустоши издалека, как недородка или Башню, но легко почувствавать: то ли сам покой, то ли Сестру в нём, этого Брат не знал. Пустое место, мутное пятно на серой земле — а стоит протянуть к нему руку как коснёшься причудливой вязи фиолетовых нитей. Этот Покой всегда проявлял себя неожиданно.
А вот и Юки. Маленькая и хрупкая, посреди чёрного пустого пространства. Она сейчас, как часто это делает, прижимает к груди один из тонких извитых стеблей-цепей. Зачем она так делет Кит тоже не знал, а объяснения Младшей его только запутывали.

- Здравствуй, Брат.
(«…и насколько жаль, что ты Брат не мне, но мой Брат, а я – твоя Сестра, но не Сестра тебе»)
Он, такой огромный по сравнению с Юки, заглядывает в чердачное окошко, но она совсем не боится – Кит не сделает больно.
Брат Наи – он мог бы, ей почти всегда больно, и другие Сестры слышат это, но по-прежнему бессильны, хотя и переполнены Цветом. Интересно, а Новая (или Новый?) могла бы..?
- Ты расскажешь о том, что случилось… снаружи?

- Здравствуй, Младшая.
По лицу Кита промелькнула тень улыбки, но оно тут же вновь приобрело прежний вид мёртвой маски. Человеческого лица, которое отняли у кого-то и присоеденили к неживому предмету.
- Прими пока Цвет, ибо в начале мне надлежит слушать, а тебе рассказывать.
Железная махина дронула, придвинувшись к окну ещё ближе. Кит с явным трудом приподнял туловище и протянул левую руку сквозь своё колесо и сквозь тихо колеблющиеся нити, к Юки. Потом медленно и осторожно вдавил большой палц правой в кожу груди. Серая сухая плоть скоро поддалась. Раздался негромкий хруст и звук, будто откупорился закрытый сосуд — по бледной коже его левой руки потекли живые струйки Цвета. Яркие, извивающиеся ручейки — они не срывались вниз, а играли и переливались в складках старой плоти, не впитываясь, не насыщая и не оживляя её послушно стекали в поставленную чашечкой левую ладонь.

Отдав цвет Кит с облегченим опёрся на металл колеса.
- Верно, Младшая. (Он почему-то почти никогда не называл её по имени) - Мне надлежит знать кто оно, откуда оно и что ты ему говорила либо... - в обычно усталом и мягком голосе Брата послышалась тревога - ... либо отдала... этому.

Юки уселась на пол, обнимая медвежонка.
- Знаешь.. по-моему, это новая Сестра. Только очень странная и непохожая на нас. Она не связана с нами и у нее нет Покоя. Может быть, я должна уступить ей свой? ведь родилась она здесь... - маленькая Сестра подтянула ноги - со смешными острыми коленками - к себе. - Только я не хочу уходить. И не могу сама, если только... ты понимаешь. А вот она очень легко отсюда вышла. Я совсем чуть-чуть рассказала ей, где она очуилась. И дала куклу. Кукла - это ведь ничего, правда? А сердца ее должны быть пустыми.

Совместно с Сигрид.

Около 14 лет назад. Столица Империи.

Открытые галереи замка устроены таким образом, что зимний ветер, особенно злой на этой высоте в серых скалах, не тревожил любителей свежего воздуха, даже если им вздумается прогуляться в легком шерстяном или даже хлопковом платье. Магия то была или гений архитектора, не-специалисту трудно было бы понять.
Принцесса Ирмина в платье цвета полуденного неба в горах, что так выгодно оттеняло ее бездонные глаза, неторопливо шла по галерее, мех куницы, пришитый хвостом к ее рукаву, гладил резные деревянные перила. Она явно приближалась именно к Разоту, но делала вид, что даже не замечает его.
Он же с самого начала приёма чувствовал себя немного не на своём месте - отвык от изысканных яств, великолепная музыка резала уши, да и движения танца вспомнились не без труда. Всего месяц назад спал на голой земле, а единственным напитком была сырая вода. И до сих пор просыпался среди ночи от каждого шороха, а стоило кому-то хлопнуть дверью или окликнуть по имени - рука невольно сжимала рукоять меча. Дома старые слуги, которые знали хозяина всю свою жизнь - и те стали бояться подходить со спины.
Разот неподвижно стоял у бортика галереи, задумчиво крутя в пальцах руки бокал с дорогим напитком. Он заметил принцессу почти сразу - но подавать виду не собирался, рассудив что для того чтобы насладиться её грацией и красотою с него хватит и картин. А о чём завести разговор он найти не мог. Впрочем если она захочет с ним заговорить сама - пускай, на то её воля.

- О, майор Разот, какая встреча. - Ирмина очень умело изобразила изумление. - Я и не знала, что вы уже здесь. Отпуск? Отставка?
Она устроилась рядом, на расстоянии, предписанном этикетом - но так, будто этикет был написан ей самой.
- Принцесса. - изображать удивление он не стал, сразу ответив на приветствие вежливым поклоном. - Ваше Высочество, к счастью лишь короткий отпуск, да и то не по моей воле. Могу благодарить за него клинок Тёмного и излишне заботливых лекарей.
- О, да ты ранен? Хорошо ли с тобой обращаются? Умны ли и умелы ли лекари? - заботливый звонкий голос подобен змеиному яду, и все в замке знают, чего он стоит. Стоит принцессе захотеть - и тот, на кого сегодня ляжет ее выбор, позабудет себя, свои цели и мечты, станет даже не рабом - гардиной в покоях прекрасной принцессы.
Сейчас меньше всего он хотел показать охватившее его внутреннее напряжение. Впрочем та сфера Искусства, которой он владел, как нельзя лучше подходила для светских приёмов. Пожалуй на них умение скрыть свои мысли и чувства могло спасти жизнь куда вернее, чем на поле боя.
- Принцесса, эта жалкая царапина не стоит Вашей заботы. - Ответил он, благодарно склонив голову - Об уме лекарей судить не сумею, но во всяком случае они поставили меня на ноги весьма быстро. Я искренне надеюсь что не пройдёт и недели, как я уже буду там, где смогу послужить моему Отечеству лучшим образом.
- Амион, послушай, - ментет ощутил легкое гипнотическое воздействие, будто принцесса щупала его возможности, - так ли тебе хочется возвращаться в эту грязь, в этот холод? Не лучше ли остаться в замке, где достойному самое место?
"Прощупывает? - удивился морф - Она могла бы просто смять мою защиту и -посмотреть-, вместо того чтобы осторожно притрагиваться." Но и будь она слабее, Амион не стал бы вступать с Ирминой в поединок. Только не с дочерью Светлейшего и наследницей престола.
А вот вопрос застал его врасплох. Заставил задуматься - не над ответом, а над тем, как сказать этот ответ.

- Что такое? - Ирмина на время оставила попытки "пробить" сознание морфа. Или предпочла им атаку другого рода. которую ментет его уровня просто не почувствовал. - Я сказала что-то не то?
- Нет, Ваше Высочество говорит верно. - Наконец ответил Амион, всё ещё не поднимая взгляда; впрочем это в любом случае было-бы нарушением этикета. - Пусть достойные будут там, где им место. Мудрым управлять Империей. Но есть те, чей скромный талант в воинском деле много превосходит их мудрость. Им нет места нигде, кроме как на поле боя.
Ирмина засмеялась, будто хрустальный горох рассыпала
- Ты говоришь как школьник, выучивший урок. Четыре, майор. Без выражения. А теперь ответь мне искренне, чего бы ты хотел? - принцесса оперлась на перила и даже отвернулась немного, чтобы не смущать
Он чуть улыбнулся, уже не смущённо, но позы не переменил.
- Ваше Высочество, Вы высоко оценили моё умение излагать выученное. Хорошо помню, что старый учитель словесности был куда более строг со мною... Простите мне мою сентиментальность. Я на самом деле истосковался по родине. Но что до выражения - Продолжил он серьёзнее и твёрже. - Поверьте мне, я умею быть выразительным. Не словами, а ударом меча и движением челюстей. А пока я лишен этих возможностей - чувствую себя жалким, как выброшенная на берег рыба. Или хотя-бы как нерадивый ученик, не умеющий ответить заданного урока.
- Хорошо! - принцесса хлопнула ладонью по перилам и ушла, мимоходом задев морфа мехом с рукава. Улыбка ее говорила, что разговор еще далеко не закончен.

Где-то в городе, рядом с Орелин.

Посреди широкой пустой улице под чистым ночным небом стоял человек. Что человек - видно было издалека, по фигуре да по одежде. Невысок и широкоплеч, так что по сравнению с исконными обитателями города - выглядит вовсе коренастым. И стоит присутулившись, и волосы светлые - нестриженые, спутанные, да поди и грязноватые. А одежда - добротная, но поношенная - сделана прочно и грубо. И не засохшая ещё грязь на кожаных сапогах, и котомка да короткий лук в простом чехле за спиною.
Стоял, уперевшись грязными сапожищами в узорчатую мостовую. И озирался по сторонам. Осторожно, но не настороженно: будто стесняясь. Любуется... Даже рот приоткрыл.

Вот заметил бегущую эльфийку - и взгляд вмиг стал из рассеянного сосредоточенным и твёрдым. Лицо у человека изрядно заросшее - усы густые, серые, борода под стать - будет... Лет через пять. Пока - неровная поросль на широком подбородке. Пользуйся он бритвой - старше своих лет может и не выглядел бы.
Широким уверенным шагом направился прямо навстречу Орелин а когда их разделяло десятка три шагов - громко обратился:
- Стой! Не беги. Это не тот ли старый сумасшедший тебя так напугал? - Голос у незнакомца густой, низкий - раздавался далеко и гулко, и на этой просторной безлюдной улице звучал даже как-то слишком громко и грубо. - Старикашку бояться нечего - просто бродяга. Видел я его. Пускай щебечет свои песенки, вреда нет. Или он тебя тронул? - Спросил сердито. И в прямом его взгляде ясно читалось: сейчас услышит что да, обидел бродяга - и ничего хорошего старикашке не светит.

Огромная голова Кита склонилась, будто Брат соглашался со словами Гостя. Лица его теперь видно не было. И он замер на некоторое время (время?), будто перестав быть живым, слившись с пустыней - ощетинившаяся ржавыми металлическими частями громада на фоне серых скал и не живых деревьев.
- Верно то, что ты НЕ недородок. - Начал вдруг раздаваться голос Брата. - Верно и то, что ты НЕ из Призывающих Цвет... Я - Кит. И я встретил тебя первым, а по тому буду говорить тебе. - Голос Брата звучал все громче, всё более властно. - Сейчас ты, Новый - во плоти Его. Всё, что вокруг тебя - Рай, а я и прочие Братья - Стражи Его, такова наша почётная и благословенная доля! И если ты из нас - то слушай Закон, Закон Стражей и Закон Рая. Слушай внимательно. Слушай - и слышь!
Сиё есть заповеди. Ограничения, в которых заложена суть Стражей. Не уразумеешь их сейчас - хотя-бы запомни!

Заповедь Первая. Разрешено лишь хранить, запрещено действовать. Лимфа Цвета — не для траты, но для преумножения. Лимфа — основа жизни Здесь и Сейчас, Везде и Вечно.

Заповедь Вторая. Лимфа любого Цвета драгоценна — потому надлежит слушать волю каждого Цвета и сочетать Цвета с осторожностью, ибо они не любят друг друга.

Заповедь Третья. Поглощать больше положенного тебе и изучать запретные знаки — табу. Через них происходит и трата Цвета.

Заповедь Четвёртая. Отдавать Лимфу — табу. Принадлежащей тебе Сестре, ежели будет таковая, не смей отдавать больше, чем требуется, чтобы поддерживать в ней жизнь. Растлевать Сестру подарками, толкая ее к смертельной ереси — табу.

Заповедь Пятая. Говорить с чужой Сестрой, тем самым обнажая ее душу — табу.

Заповедь Шестая. Называть это место Смертью и Промежутком — табу. Слушать ложь Сестер, умоляющих проводить их наверх — табу. Верить в то, что есть мир лучший, чем этот — табу.

Однократное нарушение табу карается экзекуцией. Десятикратное нарушение табу карается изгнанием Вниз. Повторное нарушение табу после изгнания карается абсолютной Смертью.


И не успели затихнуть последние звуки речи Брата как снова раздался скрежет металла. Колесо резким рывком встало прямо. А человеческая часть Кита продолжала безжизненно свисать вниз.
- Если не уразумел и имеешь что спросить, Новый, - заговорил Брат в чётвёртый раз - спрашивай, не занимая меня долго. Либо спрашивай позже. Мне сейчас надлежит сохранить жизнь Сестре!... Сказал же я лишь то, что должно было сказать, но Братом тебя не называю. Говори с другими и слушай их внимательно. Они мудры и знают Его больше...
Гость молча слушал громогласный голос, не смея прервать. Пока что он с трудом понимал сказанное, но впитывал с жадностью, пытаясь хоть так заполнить эту ужасную пустоту. Слова порождали больше вопросов, чем ответов, и он не мог решить, какой из этих вопросов важнее. Казалось, что услышанные заповеди сковывали его по рукам и ногам, удерживали и не давали вырваться. Пока что он понял одно - он заперт в этом странном месте, который Братья назвали Раем, а Сестры - Промежутком.
- Что же мне делать, чтобы не нарушить эти... табу? - он замолчал, уронил голову, и вдруг с каким-то отчаянием посмотрел на Кита. - Как мне жить здесь?..
- Ищи Лимфу. Ты пуст. Собрав, наполнишь себя и тогда ты будешь жить. Жизнь есть Лимфа, а Лимфа есть жизнь - таков Закон. Неужели плохо я сказал об этом? Ищи ростки, а Недородков опасайся, они жаждут не меньше тебя. Слушай Цвет, если можешь различить его голос - и слушай внимательно, но не доверяй слепо... Теперь я сказал всё. - Договорил Кит сухим, усталым голосом.
"Пуст". Как точно это слово описывало его. Гость еле заметно кивнул. Груз полученных знаний давил почти физически, а разговор, казалось, лишил последних сил. Он вцепился в ствол дерева, чтобы не упасть. Откуда взялась такая усталость? Или это и есть голод... жажда Лимфы, о которой говорил Брат? Он не решился продолжить расспросы, опасаясь разозлить Кита непонятливостью.
- Я поступлю так, как ты сказал... - едва слышно сказал он.

Он менялся. На гладкой серой равнине – паутиной сеть трещин, потом – нагромождение острых скал, будто замороженный вихрь. Место встречи уже ушло, осталось позади, теперь – всё ближе покой Сестры, Младшей. Появляются и остаются позади скрюченные сухие деревья. Росток Цвета посреди серой пустоши! Где-то близко – полуживые, недородки. Бесконечно жаждут лимфы, чтобы продлить себя... Жалкие подобия истинных Сосудов! Их надлежит извести, забрав драгоценность, надлежит собрать и проросший Цвет – но вначале к Сестре. Полны наглухо закрытые сердца, ни капли не будет потеряно, ни капли и не прорастёт из них – но положено отдать. Лишь глоток, Сестре, чтобы жила, прикованная, в своём покое, чтобы стремился к ней цвет, проявляя себя с каждым новым Циклом. Чтобы приходить к ней по прежнему, говорить. Про Табу, повторяя их вновь и вновь, про Кошмар, про Него, Его целостность и благое Его существование. Слушать её часто бессвязные и нелепые ответы. Младшая… Она появилась в промежутке позже прочих, и досталась Киту, как вознесшемуся последним.
Так ли будет теперь? Прорастёт ли цвет с новым Циклом? Не изменил ли Его страшный удар? Слова, сказанные на совете были верны и просты, и Кит знал, что будет поступать по ним, не сомневался и в прочих братьях. Ведь сомнение в незыблемости Его – ересь! Мысль о подобном потрясении, что погубило многих праведников и их Сестёр была-бы еретической, но ДО произошедшего. Можно ли считать её ересью теперь, когда неизвестное и непредвиденное – произошло? Что думать об этом неизвестном – и что сказать Младшей? Но Удар, чем бы он ни был, оставил пока незыблемыми правила, сам порядок вещей ещё можно соблюдать, что бы не случилось. Это не могло даровать покой, но оставляло хотя-бы возможность сохранять Его по-прежнему, не предавая своего служения, чем бы на самом деле не грозили грядущие изменения.
Куда хуже и страшнее для Кита был поступок Ловчего. Он, кто приковал сестёр, кто воплотил этим поступком сам замысел о жизни праведников в Раю – попытался этот порядок нарушить. Воплотивший правила – нарушил их! Ради чего? И каковы же были его сомнения? Возможно теперь этого уже не узнать… Кит был слеп, безнадёжно слеп, не увидев его и не заговорив с ним раньше! Сейчас преступивший брат напуган и сломлен, в его речах будет звучать лишь слова Закона – но не то смятение, что сподвигло его на преступление. Он не откроется, не теперь...
Покой Юки уже рядом – лазурным коконом с янтарными прожилками. Дом и одновременно – цепи, держащие её на месте. И… что это? Нечто совсем рядом с покоем, не чувствующееся отчётливо, не недородок, переполненный лимфой – нечто кажется совсем пустое и в тоже время вцепившееся мёртвой хваткой в плоть Его – занимающее место, чудится, что будь оно в покое Юки – он оказался бы закрыт, как если бы там был один из Праведников! И млашая – почти пуста, лишь капли лимфы на дне сердца – меньше положенного! На что она потратила Цвет – неужели разговаривала или делилась?! С Этим?!

Совет Братьев.
совместно с Оррофином и Чероном.


Недалеко от центра Промежутка, в окружении скалистых отрогов находится местность. Тёмная, тяжёлая, она завалена шлаком, в который вросли циклопические останки машин, шестерни, колёса. Пахнет какой-то неестественной гадостью, а прямо в центре этой шлаковой пустоши возвышается холм, чья вершина словно срезана большим ножом.
Проповедник, стоящий на самом краю бездонного колодца, что брал своё начало на этом холме, осмотрел пришедших Братьев. Странные и прекрасные, они были лучшим, что нашлось в Кошмаре, и за это получили высшую награду истинных праведников.
- Стражи Рая, - как и всегда, Проповедник начал говорить первым. - Похоже, что мы последние оставшиеся. Я не чувствую остальных. Кто-нибудь опровергнет? - он снова обвёл все лица по очереди своими пронзительными, немигающими глазами и продолжил. - Никто. Что же, наша вера проходит испытание, Братья. Кому есть, что сказать?
Ловчий молчал. Он был подавлен и смятён, а на Совет его притащил Проповедник, едва не за сегмент брони. Ловчий молчал.
- По пути я видел Привратника и Копьеносца, - голос Клавикорда, как всегда, звучал на сотни голосов расстроенного инструмента, и гулко отдавался в кавернах Провала. - Падших. Они мертвы. Стерты.
- Я чувствую образовавшуюся пустоту, - Кукловод со своего возвышения поклонился собравшимся, и явление его сыграло стакатто холодка по спинам. - Промежуток изменился, Братья. Цвет... негодует. И в панике.
- Цвет? - глухо спросил Кит, как всегда выждав некоторое время и убедившись что говорит последним. - Цвет есть, братья! Проповедник, почтенный глашатай, ответь - говорил он, обратив к Брату иссечённое морщинами лицо – разве сторожа не устерегли драгоценность? Разве лишились мы совсем Сестёр? Разве больше некому стеречь их? Братья наши сгинули - оглядывая пустующие места произносил Кит - но горе постигало нас и ранее. Горе тяжко, но то испытание не веры, а лишь смирения.
- Его больше, чем когда бы то ни было, - кивнул Проповедник, подаваясь вперёд верхней, живой частью, и опираясь руками на край кафедры. - Но, скажи мне, Брат, много ли ты поглощал Цвета? Больше, чем в тебе сейчас? Думаю, что нет. Я не знаю, что случилось, но во мне вдруг появилось столько Цвета. что я едва не...прорастил его. Только вера помогла удержаться на краю! А Сёстры...многих ли мы чувствуем?
- Нет, - ответил Ловчий, - я не видел ни одной. пока мы шли сюда, а чувствую лишь...свою.
- Проповедник! - воскликнул Кит, схватившись руками за ободы своего колеса, чтобы приподнять человеческую часть - Жива и моя Сестра! А Цвет... Нет, Брат, ты не прорастишь его и выбор твой крепок. Ужели мы всегда знаем, где и как он одарит на собою? - продолжал он, переведя дыхание - Ужели всегда нам ясен Голос Цвета? Ужели мы всецело знаем Его, подобно хозяевам? Нет, нет и нет... Хранители мы, Братья... Так будем же хранить и впредь, что бы ни произошло... Или не такую долю мы выбрали?
- Они живы, - заключил Кукловод. - Чувствую. И наблюдаю любопытную закономерность, Братья. На совете собрались лишь те, кого пощадил неведомый удар, чьи Сестры все еще пульсируют током Цвета. Что-то случилось с Раем, и в том повинны мы, раз не уберегли и не предотвратили трагедии.

Предложу персонажа.

Тельико Луннгревинк Леторт, сокращённо - Пенсток, а для друзей - Дуду.
Класс: Обыватель
Раса: Мимик, подвойняк, весклиг, бедняр... Или допплер, как он сам предпочитает себя назвать.
Возраст: Определению не поддаётся.
Внешность: Разная.
Биография и способности: Прдеставитель полуистреблённого народа, естественной средой обитания которого были леса и болота. Но на смену болотам пришли человеческие поселения, и на допплеров была открыта охота. Нелюдей, обладавших к тому же слишком уж яркими "особенностями" человечкое общество принять не смогло. Их боятся, ненавидят и истребляют. Допплеры напротив, признали людские города не худшей средой обитания - и некоторые выжившие сумели ассимилироваться. Пенсток - один из них. Благодаря врождённой способности к мимикрии, он может копировать любое существо, не слишком отличающееся от человека по массе. Копировать не только внешний вид и манеру двигаться, но даже голос, обороты речи, некоторые навыки - и никто точно не скажет, насколько глубока метаморфоза. Как бы то ни было, двойника вряд ли отличит от оригинала даже близкий знакомый.
Дуду боится людей. Можно подумать, что ему следовало бы ненавидеть их за преследование и истребление его сородичей. Но кажется Дуду попросту не умеет ненавидеть. Он добродушен и трусоват. Не самые подходящие качества для враждебной среды, но их перекрывают другие черты допплера - жажда жизни и предприимчивость. Он не просто маскируется, а живёт широко и заметно. И знает людей достаточно хорошо, чтобы быть успешным среди них. Ведь лучше всего спрятано то, что находится на самом видном месте! А кто заподозрит в успешном купце или крупном госдарственном чиновнике богопротивного нелюдя? Ему не страшен риск или участие в сомнительной авантюре - ведь Тельико может выйти из игры в любую минуту, поменять личину и выживать дальше. Ему не в первой.
Отдельно следует сказать о слобом месте. Серебро блокирует способности мимика. А лишенный своих личин он пстепенно принимает естественный вид - неприглядного жителя болот, на вид человека уродливого донельзя.

Надеюсь вступить ещё не поздно. Жду ответа.