(Лана + Джозеф)

Эва молчала, она достаточно раз за сегодня пыталась влезть в чужие дела. Ничего хорошего из этого не вышло. Что же, если у этих двоих проблемы во взаимоотношениях, то ее это уж точно не касается. Холодная маска верным псом улеглась на своем месте – хорошеньком американском личике, приносящем иногда больше бед, чем приятностей. В защитном (или же агрессивном)жесте она скрестила руки на поясе и спокойно спросила:
- Мистер Тенгфей, та девушка, которая сегодня убила Тайпана… Вы ее знаете? Эта… дама сейчас нуждается в медицинской помощи. Я не уверена, от опиума это, или что-то другое, но ей сейчас определенно не до праздника.
Тенгфей не изменился в лице – когда на теле нет живого места, никакой укол иглой (ни вид воркующей пары, ни услышанное) не может заставить его предательски променять холодное спокойствие хозяина этого места на толкающую к дверям тревогу. Точно так же, как пробудившееся отчаяние, дрожь в ногах, разломившееся надвое скорлупное сердце, вспотевшие ладони не смогут прогнать нежную, самонадеянную, пьянящую, будто переполненный сладким ядом сосуд, неизменно торжествующую, столь же фальшивую улыбку со светоносного юного лица. Не здесь. Не при Нем. Одно из правил, которым вы меня научили, mon аmi – главное превосходство над другими в умении показать, что у тебя нет сердца.
Мой яд - это ты, непокорный. Твое счастье, что убивает он медленно.
Бросив взгляд в сторону двух беседующих на циновках людей – жалкий вид – молодой китаец, молча, развернулся, ступая по неподвижным телам, как по покорным ему водам. Куда следовать он не знал, но нуждался в необходимости уйти подальше отсюда.
- Проводите меня, мисс Милтон.

(Лана + месье)

В нос опять ударил удушающий жгут чуть горчащего ванилина, но Эва не обратила на это внимания, пытаясь в клубах дыма найти знакомую красную маску. Больше обратиться было не к кому: хозяина она бы захотела увидеть сейчас разве что при отсутствии других вариантов, а эти двое хотя бы не успели еще поддаться влиянию дурмана. Маску мужчина уже снял, но его можно было найти по молодой спутнице, которая так и не притронулась к необходимому здесь аксессуару.
- Мсье, - почему в воспаленном от страха сознании всплыло именно это обращение, сама девушка вряд ли догадывалась, - мсье, нужна помощь! Там, - она махнула рукой в сторону выхода, пытаясь не заглотнуть лишнего дыма и говорить короткими фразами. И когда она успела запыхаться? Неужели, пробираясь снова между всех этих тел? – Там девушке плохо. Нужна помощь. Врач. Вы не знаете, кто может помочь? – американка только на последних словах сообразила, что ее смутные подозрения оказались верны. Этого француза она несколько часов назад видела у Тенга. А еще до нее дошло, что она может чему-то помешать, а жизнь какой-то китаянки вряд ли заинтересует европейцев, но отступать было уже поздно, и она лишь с тревожным вопросом заглянула ему в глаза.
Если и могло быть что-то более неуместное в этот миг (расколотые тектонические плиты, вырывающиеся наружу потоки магмы, удушающая, убивающая на сотни лье вокруг серная вонь; может быть, это и правда вернулся хозяин Ада? Может быть, наконец, пришел за ним? Пусть забирает скорее, пусть охладит кипящее сердце в своих пропитавшихся вытопленными грехами и салом котлах!) чем появление давешней американочки.
Вся раскаленная ярость, вылившаяся в лезвийную остроту, вся ненависть к себе и другим, колючая проволока слез, треск костей и входящий во внутренности яд разочарования – все это теперь обернулось против нее.
- Мадмуазель,- поворачиваясь на каблуках, вздергивая губу, словно он был наследником не нормандского, а, как минимум, габсбургского рода и его мощными челюстями, перемалывавшими центральную Европу в прах,- мадмуазель, кто вам сказал, что я – доктор? Или вы полагаете, что ради какой-то шлюхи я должен бросить все и помчаться на другой конец города, объясняясь потом с полицией, почему эта сифилитичка издохла от наркотика у меня на руках? Вы, конечно же, шутите, мадмуазель.

(+ месье)

La tour – башня, шестнадцатый аркан, следующий за Дьяволом – зашаталась, подкошенная предательской слабостью в фундаменте. У ее подножия разверзался всемирный потоп, в волнах которого, соревнуясь, кувыркались разнообразные грехи: похоть, тщеславие, отчаяние… Даже не приняв опий, мужчина задыхался от его дурманящих испарений, выводящих на авансцену образы любострастия и распутства, один другого безжалостнее; казалось, нелюди, наполнявшие дом, соревнуются в том, кто из них дальше отбросит человеческий облик, как надоевшую маску, из-под которой можно, наконец, выпустить свое нечеловеческое обличие.
…где вечный вихрь, в стремленье неустанном,
Влечет с собою страждущие души,
Он корчит их, терзает их и бьет...*
Сидящая (возлежащая) перед ним на подушках женщина казалась ему в тот момент Вавилонской блудницей.
- Per me si va ne la città dolente,
per me si va ne l'etterno dolore,
per me si va tra la perduta gente*.
Не обращайте внимания, это итальянский,- мужчина широко улыбнулся под маской, словно забыв, что спутница не может этого видеть. И не только она. И не только этого. Бьющегося в горле сердца. Полынной горечи на губах.
- Как далеко вам угодно зайти, madame?
Марго поднесла костяную чашу к губам, но резкий и острый запах, ударивший по обонянию, словно визг автомобильного клаксона по слуху, заставил ее передумать и воздержаться пока от пробы новых ощущений.
- Куда-угодно, лишь бы осталась возможность вернуться, - поморщилась Марго. - Я не из тех, кто берет билет в один конец.

------
* Данте Алигьери, «Божественная комедия», Песнь V (круг II).
* - Я увожу к погибельним селеньям,
Я увожу сквозь вековечный сон,
Я увожу к погибшим поколеньям. – Данте Алигьери, «Божественная комедия», Песнь III

(+ месье и Джозеф)

Американочка пока довольно удачно отбивала ораторские подачи хитроумного европейца: возможно, ждала, когда он от словоблудия перейдет к руко…пожатию, т.е. к предложению выгодных сделок и непосредственных двусторонних контрактов. Что же, не следовало упускать такую возможность.
- Если вы знаете цель, звездами можно воспользоваться как проводниками,- тем не менее, выдал он еще одну замысловатую фразу, готовясь последовать приглашению и опуститься на бархатные подушки.
Но прежде чем согнуть колени, если не слиться, то уровняться с извивающимися в пароксизме страсти толпой, мужчина на мгновение оглянулся.
Orphée aux enfers*.
- Цель..? - приподняла брови американка; ноздри Марго обдала новая волна благовоний, которую нестерпимо захотелось перебить вкусом сигареты - Сегодня вы вызвались быть моим проводником.
Маленький кучерявый китаец, смуглый, точно коптильная лампа, преисполненный желаниями нести пользу, служить, сбивать пуфики под ногами и подушки под седалищами, наконец, быть пастором души и тела, которое он стал бы освещать розовой спиртовой настойкой до тех пор, пока сама кровь гостей не превратится в лаунданум и не потечет в рот их господина, подскочил к еще не одурманенным опийными чарами визитерам, как черт, выпрыгивающий в бантах из торта или шелкового кисета табакерки.
- Господя желать опий? Или господя желать что-то… другой? – два немигающих желтых глаза остановились на американке, будто токарный станок, пытающийся выточить из грубого чужеземного бруска пасхальное яйцо. Женщины – брешь любого гигантского флагмана, и чтобы его потопить нужно начинать именно с нее.

------
* Орфей в аду.

(+ месье)

Тем временем внутри Опиумной курильни

Удерживая чашу с приторным напитком двумя пальцами, Марго проследовала за проституткой. Сумочки при ней не было, но безоружной певица себя не чувствовала: за подвязкой - вместо крохотного пистолета или ножа - были спрятаны двадцать долларов на случай непредвиденных обстоятельств.
Дойдя до предложенного и до крайности неудобного для европейской расы сиденья, Марго вопросительно посмотрела на красную маску, заменяющую лицо ее спутника.
- Вы поможете мне сохранить у-стойчивость и поможете присесть?
Мужчина в маске едва успел посторониться, когда американка, как видно, оскорбленная подозрением, что ее могло привлечь в борделе что-то, кроме чисто духовных отношений, буквально ринулась на штурм двери – так некогда, вероятно, крестьянки из парижских предместий шли на штурм Тюильри или, во времена Великого пожара*, обезумевшие старые девы, сорвав чепчики, проклинали «королевских шлюх» и беспутных волокит из Merry gang*.
Содержимое костяной чашки выплеснулось ему на руку.
Костяная чашечка полетела на пол,- а гость, на ходу отряхивая кисть и оборачивая ее носовым платком, тут же пропитавшимся приторным запахом лаунданума.
Остановившись почти в центре зала: до жертвенника, забрызганного темной жидкостью, подозрительно напоминавшей кровь, было шагов шесть, не больше – человек в красной маске еще раз огляделся, избегая, однако, обращать лицо в сторону, где африканским амариллисом пылала фигура, закутанная в шелка.
Смертельно ядовито.
- Нет, мадам, но я помогу вам упасть, если потом вы поможете мне встать, - с невозмутимостью, заставившей бы всех джентльменов Оксфорда и Кембриджа рвать на себе волосы, ответил он на, надо подозревать, не вполне бескорыстное приглашение спутницы.
Марго еще не опьянела от запаха благовоний и не оглохла от ритмичного шума, чтобы произнесенная двусмысленность осталась ею незамеченной.
- Поосторожней с обещаниями, мистер, - насмешливо отозвалась она. - Как вы сами сказали, вечер только начался.
Балансируя чашкой на кончиках пальцев, Марго подогнула колени, самостоятельно усаживаясь на циновки. Много говорится о вреде и разврате современных танцев, но одно полезное свойство своим последователям они дают - умение сохранять равновесие почти в любых условиях.

------
* Имеется в виду Лондонский пожар 1666 года.
* Merry gang – «развеселая компания» во главе с королем Чальзом II Стюартом, прелестно описанная в книге «Распутник» и дневниках Сэмюэла Пеписа.

(+ Джозеф и месье)

К этому времени в зале уже играла скрипка эрху и флейта, сцеживающая густые - как маковое молоко, чей жмых, перемешиваясь с сиропом из европейских духов, обволакивал помещение медовым туманом - звуки с трубок, обтянутых змеиной кожей и мягким деревом.
Четверо низкорослых китайцев сновали между живыми рядами человеческих тел – вставляя в глотки лакированные чарки (потому что гости почти не шевелились и с трудом разговаривали) вливали в них горячие рисовые вина, настойки чумизы и кукурузы, янтарную влагу; тени тощих обнаженных китаянок кормили сливами, не забывая вынимать косточки.
Еще несколько людей разворачивали большого рогатого дракона из хрустящей радужной ткани - они готовились к заключительной, самой долгой - впереди была вся ночь - части церемонии.
Мановением руки отвергнув предложенную на входе маску - Марго согласилась бы приложить нечто китайское к лицу лишь после получасовой дезинфекции - она вошла вслед за Дюраном достаточно быстро, чтобы услышать реплику незнакомой девушки-американки. Услышать и не согласиться.
Одежды на ней в самый раз, чтобы не испачкаться самой от неприкрытых ничем желтых лоснящихся тел. Марго смерила мисс Милтон быстрым оценивающим взглядом - каким женщина смотрит только на другую женщину - судя по встрече, любопытство к китайским празднествам привлекло сюда немало белых. Но отчего же девушка сейчас спешит сбежать? Шоу было в самом разгаре - настроение публики певица понимала на любом языке.
- Мы опоздали? - равнодушно и без единой ноты сожаления поинтересовалась она. Как смутно подозревала Марго, француз привел ее сюда отчасти из желания шокировать, и она изо всех сил "держала лицо", словно находилась не среди тварей себе подобных, пусть и с иным цветом кожи, а в диковинном зверинце.
- По-моему, мы чересчур рано,- ее спутник понизил голос, одновременно отворачиваясь, как будто опасался, что бордово-красная образина, заменявшая ему сейчас лицо, распадется на куски при первом же шаге в этот круг второй. Mässig langsam*, агония Тристана, третий акт.
- Не все… страсти еще обнажены.
- Пока маски на лицах, - кивнула рыжей головой певица, - то ли еще увидим.
Уголок накрашенного рта дернулся в усмешке. Провинциальной Розмари не были знакомы бесстыдные обычаи римских и венецианских карнавалов, Mardi Gras* Нью-Орлеана, но языческий дух, царствовавший здесь, дух торжествующей плоти, пел себе хвалу распахнутыми зевами и выпученными глазами раскрашенных масок.

-------
* умеренно медленно - муз. темп (нем.)
* жирный вторник (фр.), вторник после Масляной недели, последний день перед Пепельной средой и началом католического Великого поста.

Джо + Тео

Крошечные пятки девочки-мотылька заострились и она, волчком развернувшись, пошла прочь, пробивая себе дорогу склоненной головой, как горный козерог, путешествующий по каменистым склонам; наверняка китайская прислуга уже продумывала слова, с которыми вернется к своему хозяину.
Надув щеки, будто набрала в рот овсяного кваса и пшеничных отрубей, Зэнзэн поспешила со всех ног наружу, к синему тудору* - «зеппелину» - где за приоткрытой дверью на одном из полноразмерных задних сидений находился ее господин.
В то мгновение, когда фигурка маленькой прислуги растворилась в прокуренной толпе, Йи вздрогнула. Пальцы разжались и выточенное из сукупиры орудие бильярдиста пало к ногам.
- Извините, надеюсь, мы доиграем в следующий раз, - оставив на столе несколько серо-зеленых портретов президента Гранта, китаянка едва не опрометью бросилась вслед за Зэнзэн. Ноги будто сами несли ее к выходу, торопливым цокотом широких каблуков отсчитывая шаги до встречи с братом. Время до возрождения? Время до смерти?..
Обаятельный незнакомец неторопливым, мягким движением руки забрал купюры – и некоторое время разглядывал их с видом кавалера, которому дама подарила на память расшитый кружевом платок. Некоторое время мужчина смотрел на то, как его недавняя соперница преодолевает преграды из чужих тел. Потом обернулся к зевакам:
- Ну что, господа и, возможно, дамы, партию?..
Йи выскочила на улицу сразу за девчонкой.

------
*тудо́р — от англ. two doors - «две двери»

+ месье

Красные пьявки, отлакированные сумасшедшим ученым для своей коллекции в зоологическом музее, дрогнули и расползлись. Игра в агрессивном стиле, милочка? Ну, что ж, даже если ты знаешь мою карманную пару* - расклад еще не закончен.
- О страстях, мадам, - подняв почти опустошенный бокал к губам и глядя на собеседницу поверх его края, промурлыкал он, с ловкостью кукловода-перчаточника* возвращая голосу тот парижский говорок, что безотказно действовал на дамочек Нового света, для которых Лютеция была недостижима и желанна, как платье от модного дома.
- Вашему патрону удалось разбудить мое любопытство,- губы обхватывают край бокала; глубокий глоток, кадык дергается на сильной шее, которую отсутствие галстука, отсутствие плотно застегнутого воротника удлиняет и делает беззащитной. Поединок ума и сердца, глубоко расколовший грудь.
- Может быть, вам удастся его удовлетворить?
- О, - капризно округлившиеся губки Розмари выражали брезгливое разочарование. - Что же интересует мистера Шифра? Детские годы? Вредные привычки? В первом я не сведуща ,а второе Рузвельт не скрывает, наоборот, всячески выставляет напоказ.
- Надеюсь, вы не откажете мне в любезности совершить путешествие по основным?- донышко бокала глухо стукнуло по отполированному дереву барной стойки. Ладонь коснулась лацкана пиджака в том месте, где приличные люди имеют обыкновение носить бумажник.
- Вы все видели и слышали там, наверху, - не приняла подачу Марго. - но если вы так непонятливы или американский английский мистера О’Долла нуждается в дополнительном переводе, дайте знать.

------
* перчаточники – разновидность кукольного театра, где «тело» куклы представляет собой надеваемую на руку «перчатку»; голова насаживается на один из пальцев.
* карманная пара – в покере: две карты, вслепую раздаваемые игрокам перед первым кругом торговли.

+ месье

С холодноватой улыбкой, как только что снятое со льда шампанское, Марго последовала приглашению и уверенно пошла впереди Дюрана по устланным коврами коридорам. Шикарно до безвкусицы, вульгарно до верха совершенства - «Cinerаmа» ослепляла.
- Зал для рулетки... - жест правой рукой. - Баккара и покер... - плавный взмах левой. - А вот главная достопримечательность на это час - бар.
Бар с батареей пузатых и высокогорлых бутылок ослеплял не меньше; ослепляла и била по глазам роскошью массивная хрустальная люстра с россыпью голубых и желтых электрических искр. В царстве света и блеска многократно отражалось смуглое лицо повелителя "петушиных хвостов" и шейкеров, бармена Джима.
- Привет, Джимми, - Марго скользнула за стойку и в полуобороте искоса посмотрела на француза. - За что предлагаете выпить? За прекрасный вечер, гостеприимного хозяина, или за этот оазис в пустыне сухого закона?
Обивка сиденья слегка скрипнула: сопровождающий новую звезду мужчина – тот самый, что утром велел вызвать менеджера и после был уведен в святую святых, кабинет владелицы - обладал ростом и весом, несколько превышающим средний уровень. Причем веса, как видно, это касалось во всех смыслах.
- Для начала, может быть, за знакомство? Le Chiffre. Два коньяка,- губы, к которым начал понемногу возвращаться естественный цвет, сложились в кривую улыбку.- А вас, наверное, зовут Madame Bonne*? или mademoiselle de Bonbon?
- Мисс Шульц, - не поддержала игру Марго. - Сладкое вредно для фигуры, а детишки для нервов, поэтому я берегусь и от того, и от другого, приятель. Ну, а вы? Для этого места вам следовало назваться мистером Зеро. На удачу.
- Надеюсь, я все-таки стою несколько больше,- мужчина подхватил пузатый бокал и сделал характерное движение головой, словно разминая шею в натирающем воротнике – жест, характерный для парфюмеров и сомелье, снимающих пробу с представленного на их суд букета. Веки удовлетворенно опустились, и лишь после этого постоялец номера первого сделал первый глоток.
- Коньяк – тот же любовник; крепость проверить только со временем, и не всякий можно допустить в себя,- криво улыбаясь, изрек он, слегка покачивая в ладони сосуд и заставляя оседать на стенках почти невидимую благоухающую пленку.- Хотя… пожалуй, это можно сказать о любом вине. Главное – не потерять голову.
Приподняв брови и явно забавляясь, Марго возразила:
- С холодной кровью и не потеряв рассудка, возможно ли получить наслаждение? - она кивнула в сторону пока оставленного французом без внимания игрового зала. - Кипение страстей здесь грядущей ночью опровергнет ваши слова.
Свой бокал она отпивала маленькими глоточками, как лимонад - коньяк Марго не любила, предпочитая виски с большим количеством содовой или сладкие настойки. Но коньяк был дорогим, а значит, ей придется полюбить его, как заставит себя она полюбить черную икру, баснословное и мерзкое на вкус месиво.
------
* Бонна - Воспитательница маленьких детей. Bonbon - разновидность конфет, небольшие шарики или трюфели

Втроем

- Милый, да это комплимент, - отозвалась Марго, и в бархатном голосе певички прозвучало язвительное недовольство. Что ж, если ее спросят, она с уверенностью сможет сказать, что грязные слухи, окружавшие любимчика Алоизии, соответствуют истине. - Ты предполагаешь, что меня можно заметить, что мое присутствие может стеснять, как общество монахини.
Последнее слово, как карта, выскочившая из рукава неумелого шулера, или костяшка, первой упавшая на гладкий бочок и толкнувшая одну из многих сестричек, выставленных в ряд терпеливым любителем, запустила таинственный механизм возмездия, лишь намечавшийся в голове француза. Длинный красный рот самодовольно поджался.
Подойдя к кровати, на которой лежал стремительно впадающий в кокаиновое помрачение мистер О’Долли, он поставил колено на край, не перенося на него веса – движение, каким позирующий для фотографии охотник прикасается к еще не остывшему трупу гориллы.
- Возможно, мадам, ваш патрон как раз и нуждается в отпущении грехов?
С заметным сомнением поглядев на Рузвельта, Марго обошла кровать с другой стороны.
- Ночь слишком коротка для всех его грехов, - ответила она. - Самолюбие не позволит ему потратить меньше времени, чем на интервью в модную газету. Так, милый? - она возвысила голос, чтобы проверить, насколько ее покровитель еще пребывает в реальном мире.
Белоснежные зубы американского отпрыска обнажились в громком хохоте – наверное, сейчас Рузвельта мог слышать не только родственник Сципионе Чинизелли, вот уже больше двух недель проживающий за стеной, – тоже артист цирка, великолепный наездник и разводчик арабских скакунов, к которому О`Долл периодически захаживал, несомненно, чтобы овладеть мастерством приучения жеребцов к работе в упряжи и под седлом, - но и весь этаж.
- Друзья, к чему нам ссориться? Меня хватит на всех.
Подняв голову, вероятно, уже не совсем соображая, кто и что говорит, одной рукой он попытался ухватить Марго за что-нибудь выпуклое (хотя бы за руку), а другую протянул Дюрану, приглашая присоединиться к забаве, которую не собирался больше откладывать ни на минуту.

Joseph +

Когда хозяин номера скрылся из виду, Рузвельт склонился над столом, прикладывая один конец долларовой трубочки к воспаленной жаром ноздре и вдыхая серебристую пыль.
- Марго, bаby, не хотите разделить со мной это маленькое удовольствие?
Он запрокинул голову, громко шмыгая носом, словно арабский хаджи, благодарящий Аллаха и выпрашивающий у него сиюминутного счастья.
Возбуждающее воздействие любопытства сильнее кокаина и алкоголя, во всяком случае, так говорят о женщинах, и Марго легко бы согласилась на щедрое предложение Рузвельта - щедрое без шуток, учитывая, какой ценой досталась покалеченному любителю острых ощущений его порция "джанкоя" - если бы не маленькое "но" в лице бывшей красавицы и нынешней истеричной развалины, другой Марго. Той, чье опустевшее место заняла и чью скатившуюся славу подобрала мисс Шульц.
Зачарованно следя, как белый порошок исчез в трубочке свернутой купюры, Розмари отрицательно мотнула головой.
- Не сегодня, дорогой. Тебе нужнее, - проговорила она и усмехнулась краем рта. Правда так часто язвительнее самой злой насмешки. - В другой раз.
- Другой, так другой, - американец развернулся, пожимая широкими плечами.
Что ж, ему больше достанется. За неимением того, чего хотелось О`Доллу в эту минуту (скорее всего, составить компанию «господину в турецком халате» в принятии душа или помассировать ему спинку оливковым маслом – что больше было похоже на правду) он неожиданно посмотрел на свою молодую спутницу взглядом креветки-чистильщика, самого ревнивого ухажера в природе и, оглядывая ее с ног до головы, сделал вывод в пользу той самой привлекательности певицы, которую не хотел бы делить ни с кем другим.
- А хотите сегодня весело провести ночь? – Рузвельт надул губы с видом человека, который огорчался, что вечером до него нет дела даже комарам.
- Веселее, чем прошлая? - рассмеялась Марго. От виски в ушах приятно шумело, похоже на уютный треск радиоприемника, складывающийся в синкопы танго. Она медленно закружилась по комнате, пока не остановилась прямо перед Рузвельтом.

+ Monsieur Le Chiffre

Если бы Жан Дюран в придачу к другим своим талантам обладал умением читать мысли, то знал бы, что охотнее всего Марго отведала бы его разбавленной алкоголем и высокомерием крови.
- Вам есть, что предложить даме? - вопросом на вопрос ответила Марго гостю, распоряжавшемуся, будто хозяин, но все же прошла следом за Дюраном. В сетчатку глаза сполохами синематографических кадров в темном зале впечатывалось повторение прежних образов: спальня, разобранная постель, обнаженный мужчина, хнычущий Рузвельт. Недоставало только узкоглазого китайского божка.
Если бы способностью читать мысли обладала несравненная обладательница туфелек, которые живо напомнили французу сверкающие фальшивым льдом и фальшивой позолотой витрины магазинов (царство Снежной королевы, где с бьющимся сердцем замирают мидинетки, мечтая о временах, когда смогут натянуть, не красить ножки в цвет bronze, а натянуть настоящую шелковую паутинку со стрелкой, уезжающей, словно поезд, под арочный изгиб подвязки, а затем (высший шик) погрузить ее в черный бархат башмачка (каблук, помпон и/или кокетливый бант, призывный, как взмах ресниц, изгиб подъема)…да, если бы Марго обладала этим счастливым даром, она, несомненно, сморщила бы хорошенький носик, почуяв вонь опия и китайских благовоний, все еще витавшую в головах обоих мужчин. Но сейчас единственным, что она могла почуять, был острый запах алкоголя – да, может быть, резко-потливый душок, надо полагать, прошивший мистера Долли* от самого корня позвоночника.
- Что-нибудь, кроме филейной части вашего друга?- мутные глаза француза с сожалением оглядели напряженную фигуру местного вылощенного (или выхолощенного?) идола, и в них мелькнуло лютое сожаление, что нельзя поступить с нею образом, для которого она была, казалось, вполне предназначена – то есть отвесить хорошего пинка.- Не сомневаюсь, впрочем, что наши алжирские друзья* оценили бы подобный подарок. Если мой вид оскорбляет ваши представленья о нравственности, готов немедленно исправиться,- говоривший подхватил белый шлейф своего импровизированного одеяния, то ли намереваясь сорвать его с себя, то ли в очередной раз отбросить с дороги, которая, в зависимости от пожеланий дамы, могла пролегать в сторону бара или же ванной.

------
*опять же, обыгрывание фамилии Рузвельта. Dolly – кукла.
*Алжир формально был передан Франции в 1930 году, но уже к тому времени количество французских иммигрантов и франко-говорящего населения там было очень высоким, хотя формально страна и находилась под протекторатом Османской империи.

Дверь без стука распахнулась, и с порога грудной голос вопросительно и чуть капризно пропел:
- Дорогой..?
...Как водится, в любой бочке меда сыщется своя ложка дегтя, а самое большое и сладкое яблоко окажется надкусанным жирным червяком. Тысячедолларовый чек и выступление на открытии должны были удовлетворить Розмари хотя бы на время, но миг довольства певицы длился недолго, как и полагается мгновениям истинного счастья, уступив место более прозаическим заботам, начиная от подбора наряда для выступления (те, что переполняли шифоньер в гримерке, само собой, не годились) и, завершая тонкостями отношений с покровителем. По проверенным и с неприкрытым злорадством сообщенным сведениям, падкий до всяческих перемен Рузвельт О`Долл уже сыскал новую фаворитку из кордебалета и уединился с ней в верхних комнатах. Марго не дрогнула лицом, выслушав эту совсем не удивительную новость, только слегка скрипнула белыми зубками. Разумеется, ни о какой ревности речи и быть не могло - но наглую девицу следовало осечь, прежде чем она позарится на что-то еще, кроме доступного тела "золотого мальчика".
В комнате, вызвавшей сонм недобрых мыслей у подозрений у мисс Шульц, она не обнаружила ни одной женщины. "Убить мало этих трещоток", - со смесью ярости и облегчения подумала Марго, и лишь потом обратила внимание на второго мужчину и его костюм, точнее, полное его отсутствие, и губы ее машинально округлились для удивленного тихого свиста. Мужчина без штанов, положим, не редкость в обители одноруких бандитов, но вчерашний француз, пользующийся сегодня гостеприимством семейства О`Долл, сбил Марго с толку. Человека, который сломал вам руку, в гости не приглашают, а выкидывают за дверь со всевозможной грубостью.
- Оу, вот так встреча, - не зная, как себя вести, чересчур развязно сказала Марго. - Вы так и прибыли в Америку, мистер? - ее взгляд опустился к босым ступням Дюрана. - Вчера у вас хотя бы были ботинки.

Monsieur Le Chiffre+ Joseph

Пальцы, лежащие на гладком, невозмутимо-белом краю кофейного блюдца – о, какой сетью прихотливых, безжалостных ласк они успели за время ожидания одарить и его, и горячие края, и изогнутое бедро, и приподнятую в нетерпении ручку – с неожиданной силой оттолкнули от себя покинутую любовницу; румянец покрыл его щеки, как если бы появившийся глашатай звал его не в кабинет, а прямо в альков могущественной дамы.
Хотя… как знать?
Улыбаясь, прикусывая края ярких, словно раздавленные вишни, губ, он не последовал за служителем, а пошел впереди него – так, если бы вел к неприступному городу солдат одному ему видимой армии.
Проводив господина до кабинета хозяйки казино, менеджер отступил – вероятно, здесь все желание следовать за гостем в полымя неожиданно заканчивалось.
Темные широкие двери из массивного дуба и ольхи, украшенные бриллиантовыми миниатюрными ангелами - в знак коварной и страждущей власти - были распахнуты, точно объятия Шамбалы или Мадонны, дождавшейся своего маленького сына перед часом Великого Суда. Его ждали и ждали с нетерпением.
За высоким столом (до верху забитом бумагами, среди которых возвышался полупустой янтарный графин и ажурная пепельница с яшмовым донышком) утомленное делами, но посвежевшее от внезапного визита с покаянием, лицо Алоизии было спрятано за длинными сплетенными пальцами, так незрячий призывает к ноге поводыря, собираясь натянуть поводья – на самом деле излюбленная поза, позволяющая лучше разглядеть визитера.
Носок красных лакированных туфель – худые ноги женщины были изящно скрещены – едва заметно водил из стороны в сторону. Томительное ожидание.

+ Joseph

При всем желании из многочасового кружения по узким улочкам в погоне за ускользающим кокаином выудить адрес последней квартиры Марго не могла. Она устала, ей надоело и было уже все равно, что за пейзаж на скорости проносится мимо, не изменяясь, как будто Рузвельт по странной прихоти усадил свою подружку на ярмарочную карусель. Выпустив полупрозрачный клуб дыма, певица отрицательно качнула рыжей головкой.
- Только имя. Тенгфей, - произнесла она имя, названное французом. О себе европеец умолчал, и Марго не верилось, что причиной тому стала скромность или застенчивость.
Алоизия кивнула, провела кончиком языка по губам. Точно также – медленно и заботливо – вывела еще один ноль на белой бумаге, обвела его несколько раз. Ряд круглых цифр возглавила единица – последний штришок этого маленького художества. О`Долл сложила чек вдвое и положила на край стола.
- Завтра открытие нового зала, моя милая. Будет очень много гостей. Я хочу, чтобы ваше выступление никого не оставило равнодушным. Справитесь с этой пустяковой просьбой?
Марго не удостоила взглядом подписанный листок, стоивший теперь тысячу долларов, однако и не глядя на него, она знала его местоположение, как даже закрытые глаза видят, где находится солнце. "Тысяча..". - округлыми, как выписанные нули, и сладкими, как леденцы, камешками перекатывались мысли в голове певицы. Просьба же мадам О`Долл прозвучала завершающим мажорным аккордом.
Про открытие нового зала она слышала, а как же. Как и о жалких потугах задвинуть мисс Шульц на второй план, а то и вовсе помешать выступить, предпринимаемых ощипанными курицами, которых и конкурентками называть смешно. Вот он, ответ им всем.
- Я вас не подведу, мадам, - Марго улыбнулась холодной и отчасти жестокой улыбкой, предвкушающей торжество.
- Надеюсь на вас, моя милая, - Алоизия кажется уже забыла и о состоявшемся разговоре, и о его цене и даже о полученной информации. Она вернулась к своим прямым обязанностям за рабочим столом – просмотру списка приглашенных на торжество гостей.
Как много имен. Как много мух, попадающих в ее сеть. Ее отполированный ноготь скользнул по листу и нашел имя Тенгфея. Китайская выскочка.
- И да, мисс Шульц, было бы хорошо, если бы Рузвельт не узнал о вашем дополнительном заработке.
Склоненная над бумагами макушка Алоизии О`Долл, тщательно завитая и уложенная, выражала высокомерие еще большее, чем само лицо старухи, поскольку лицо означало толику внимания. Разговор был окончен. Уже не считая нужным притворяться, Марго быстрым кошачьим движением сграбастала чек и, убедившись, что чернила на подписи высохли, спрятала бумажку за вырезом платья и стремительно вышла. Лысый громила по-прежнему ждал ее за дверью, и Марго с нарочитой небрежностью произнесла:
- Завтра я буду выступать на открытии зала, так распорядилась мадам.
Произнесла громче, чем следовало, чтобы слушок, для чего хозяйка казино звала к себе певицу, родился тут же на месте и пополз дальше, укрепляясь и становясь могучей сплетней во славу Розмари Шульц. Мадам права, Рузвельту ни к чему знать о маленьком женском соглашении за его спиной.

+ Joseph

Казалось, женщина оценила игру, даже поверила; несомненно, поверила бы, если бы не одно но – точнее два: она слишком хорошо знала своего сына и последствия недавнего инцидента с мэром до сих пор заставляли ее пить коньяк на ночь больше необходимого.
Алоизия поднялась с места, прошествовала к двери в глухом звучании постукивающих каблуков туфель, украшенных стеклярусом, приоткрыла ее – убеждалась, что их никто не слышит, - и скоро вернулась на стул, сменив, пожалуй, лишь положение закинутой ноги на ногу.
- Иногда мне кажется, что моему сыну не хватает лишней пары ушей. И глаз. Ваше образование, возможно, не совсем позволяет меня понять. Но изъяснение более чем доходчивое для такой умницы как вы, не так ли, мисс Шульц? – О`Долл положила перед собой свежий, точно только что вышедший из печати, бланк чека. – Сколько?
Марго не обиделась: нужно было нечто большее для обиды, чем намек на ее низкое происхождение. В конце концов, это же правда. Из двух типа людей, штурмующих из низин светские вершины - страдающих удобными провалами в памяти и бравирующих исходной точкой своего восхождения - Марго принадлежала целиком и полностью, душой и потрохами, ко второму типу. Ее университетами стала сама жизнь, от которой за плату виде тумаков и маканий в грязь получаешь хватку бульдога и цепкость лианы; жизнь по другую сторону,словно в диковинном Зазеркалье, представлялась ей этаким бруском желтого масла, сквозь которое она пройдет раскаленным шилом.
Скользя взглядом от чистого листа чека к каплям серег, оттягивающих бледные мочки ушей Алоизии, к алеющему кончику сигареты и вновь к пустому чеку, Марго мысленно успела примерить для ответа и отбросить образ оскорбленной невинности, задушевной подруги и прожженного дельца.
- Кто лучше матери оценит собственного сына, - колечко дыма опередило столь же уклончивые, как дым, слова певицы; завуалированное признание, что матери есть за что платить.
Два небрежно нанесенных нуля окропили бумагу – Алоизия явно давала понять, что с такой же легкостью может отправить ее в урну при надобности. И не только ее. Еще один овал начал осторожно очерчиваться ручкой, но тут пальцы остановилась, замерли, словно выбирали: указать палочкой дирижера на дверь или пригласить к обеденному столу.
- Если вам есть, что рассказать, моя милая, лучше говорите сейчас. Пока я не потеряла интерес к художеству.

Rosemarie + Joseph

Шурша складками шелкового платья, Марго опустилась на предложенное место - чертовски трудно было не присесть на самый краешек сиденья, как в кабинете директора воскресной школы, но директор вряд ли угощал бы нерадивую школьницу дорогими сигаретами.
Что ж, похоже, сегодня роль жертвы не ее.
- Благодарю, - Марго вытащила из портсигара длинную пахитоску и чиркнула спичкой; ароматный дымок, слишком слабый на ее вкус, заструился в легкие. - Вы сегодня ослепительны, мадам, - искренне произнесла певица, щурясь на игру световых бликов на бриллиантах Алоизии.
А форноли-красавица угодила прямо в мишень – американка благосклонно – отнюдь не с благодарностью – кивнула, закурила, зажимая тонкую табачную палочку двумя длинными ногтями, точно держала повивающуюся бабочку за хрупкое крылышко и демонстрировала, что бывает с теми, кто лишается ее доверия.
- Как ваши успехи Розмари? Хочу признать и выразить свое удовлетворение – посетители в восторге от вашего голоса. Возможно, вы помните кондитера Фрэнка Марса, у него теперь своя поточная линия. Знаете, как он назвал новую продукцию? Кличкой своей лошади, представляете? Snickers. Видела я это животное, убогое зрелище, – Алоизия обнажила белоснежные зубы, сама же прицельно следила за девушкой. – Так вот, он ходит сюда только ради вас, моя милая.
Розмари затянулась, скрывая зевок - сласти и лошадь мистера Марса были ей совершенно неинтересны - однако упоминание о преданности поклонника пробудило в голубых глазах певицы искру оживления, но отнюдь не удивления. Только один? Мадам О`Долл явно нужны очки.
- Если так, - безмятежно отозвалась Марго, - то я непременно намекну господину кондитеру, что он напрасно пренебрегает игрой.
Черта с два она позволит себя зацепить: для выражения похвалы или благодарности старухе достаточно было бы размашистым росчерком вписать имя мисс Шульц в чековую книжку или выложить на стол хрустящую пачку банкнот; сейчас же Алоизия напоминала змею, свивающую блестящие кольца вокруг добычи.

Joseph + Rosemarie


Казино «Cinerаmа»,
Tight Springs, штат Арканзас,
6 февраля 1930 год, 12:00

День в казино не задался с самого утра и по большей части виной этому был Рузвельт О`Долл - все разговоры американца сводились к больной руке, что теперь походила на огромную переспелую и забродившую на жаре сливу. Дождливое небо, бордоское шато в качестве успокоительного, час гневного монолога у зеркала, закрытые крокодильи туфли, галстук «пожар в джунглях» - формула настроения, с которой Рузвельт начал новый день, пытаясь позабыть все то, что произошло накануне. Заветный пакетик с «джанкоем» он припрятал в личный дубовый стол; там же лежал плакат «Der blaue Engel»* с изображением длинноногой Лолы-Лолы, обнимающей мускулистого любовника-мачо (по кому из них именно страдал сын владелицы казино оставалось тайной за семью печатями).
Утром, когда Рузвельт удалился в уборную, в гримерной появился высокий лысый мужчина и попросил Марго – в очень срочном порядке – пройти в кабинет к Алоизии О`Долл , женщине, являвшейся хозяйкой этого маленького Рая. Дьявол в платье, Тамара Матуль, марокканская жрица, убийца «романа мая с декабрем» - список имен, которыми ее называли за спиной, и теперь светская львица хотела видеть у себя молодую певицу.
"...и еще она вместо аперитива пьет с водкой кровь невинных младенцев и юных девственниц", - Розмари могла дополнить ореол слухов, окружающих хозяйку казино, еще одной сплетней. Однако мисс Шульц не причисляла себя ни к тем, ни к другим, а потому была относительно спокойна. Бывшая фермерская дочка очень скоро уразумела, что несмотря на блеск огней и роскоши в городе главенствует тот же закон, что и среди животных: дашь слабину - затопчут.
Алоизия О`Долл обладала всем тем, чего не было у Марго - деньги, много денег, и власть - но Марго владела сокровищем, давно утраченным всемогущей владелицей карт и рулетки - молодостью. Нанеся последний мазок розовой помады, Марго довольно улыбнулась своему отражению: пожалуй, своенравная певица не захотела бы поменяться местами с Алоизией даже за все ее деньги. Ведь тогда бы пришлось терпеть Рузвельта в ином качестве - головной боли, занозы и бездонной статьи расходов - Марго тихо фыркнула. Нет, по эту сторону ей лучше.
Стрелочка на крохотном кругляше часов на муаровой ленточке у запястья задрожала, подбираясь к назначенному времени, и певица заспешила - не хотелось прибавлять к списку воображаемых и настоящих грехов непунктуальность, очаровательную и простительную лишь в мужских глазах. Лысый громила распахнул перед Марго дверь святая святых, жреческое святилище, алтарь "черной мессы", и она вошла в кабинет Алоизии.

------
*«Der blaue Engel» - Голубой ангел (1930 год). Фильм с Марлен Дитрих

Monsieur Le Chiffre + Rosemarie + Joseph

- Полагаю, ваше любопытство, как и многое другое, вполне может сполна удовлетворить ваш молодой друг, - слегка прищуренные глаза медленно ползли сверху вниз, от кокетливой ленточки, венчавшей шляпку-колокольчик до кончиков замшевых туфель; движение, которым одна из них поддевала и, словно горсть листьев в осеннем парке отшвыривала прочь его ботинок, все еще стояло перед глазами.
- Надеюсь, хотя бы с любопытством ему удастся справиться, - склоняя голову к плечу и позволяя темным волосам упасть на лоб, проговорил мужчина.
- От Рузвельта мне нужно совсем другое, - голос Марго прозвучал резче, чем ей хотелось. - И я это получаю.
Она нахмурилась. Француз затронул опасную тему: Рузвельта О`Долла Розмари Шульц, словно кошка, припрятавшая жирную мышь, не рисковала обсуждать ни с кем и тем более не собиралась поддаваться обаянию беседы почти анонимной. Почти. Французу легко выяснить, кто она, и прощай - уютная, как плед зимой, анонимность. Ему даже не придется прикладывать усилий, достаточно заглянуть в казино, и случай сложит вместе нужные карты. Странным образом эта мысль не вызвала у Марго неприятия.
За дверью послышались мельтешащие нерешительные шаги, будто Рузвельт О`Долл, утративший вместе с целостностью фаланг пальцев руки и отборную спесивость, что досталась ему от потомков Америго Веспуччи, с последними каплями достоинства (вероятно, сохранить его позволил лишь пиджак Kilgour и ботинки Enna Jetticks с витыми колодками, от чего Рузвельт напоминал корень жерухи*, обернутый в пеструю крафт-бумагу) продолжал отыгрывать отведенную ему роль пасюка. Как это бывает у испуганных крадущихся животных: крылья носа раздувались от страха, влажные красные глаза рыскали в поисках выхода.
- Марго? Мы уходим!
Невредимая ладонь хлопнула по двери. В спальню американец вошел бы только под дулом револьвера: образ незнакомца в турецком халате и без того мерещился ему на каждом углу, и еще одна встреча нос к носу О`Долла сейчас не прельщала.
Угол наклона рыжеволосой головки изменился, и тень от полей шляпы вновь спрятала голубые глаза, оставив на виду только упрямо сжатый рот в алой помаде. Не говоря ни слова и не оглянувшись на Дюрана, Марго вышла.
- Идем. Ты ведь получил то, за чем пришел? - она старалась не смотреть на руку Рузвельта, висевшую сейчас безвольной плетью, но получалось плохо. Веселье, которого она хотела, и впрямь вышло на славу.
С каждым шагом от спальни – мерзкого логова, от китайской квартирки спина американца выпрямлялась, складки одежды разглаживались, лицо бледнело. Жаль, что рука не переставала болеть таким же чудесным образом, но именно эта боль не давала О`Доллу расстаться с мыслью, что игра только началась.
- Лучше помолчи. Приберегу «джанкой» для следующего раза, а потом заставлю эту европейскую выскочку его сожрать.
Рузвельт даже не обернулся, подождал, пока Марго окажется за порогом и хлопнул дверью; кованый лаган* с изображением щурившегося Будды, все это время висевший на стене в прихожей, со звоном упал на пол.

------
*жеруха - садовый хрен. Корень считается несъедобным
*лаган – восточная тарелка для умывания. Используется также в декоративных целях

Rosemarie + Monsieur Le Chiffre

"Войдите" - не нужно было знать французский, чтобы верно понять гортанные звуки, сопровожденные недвусмысленно-ясным языком жестов. Марго вошла. Постель, непристойно вывернувшая наружу потроха белья, столь же недвусмысленно заявляла о принадлежности комнаты без окон. Натянутые, как струны в неумело настроенном рояле, нервы певицы сорвались, зазвенев в хриплом смехе.
- Здесь сразу и притон, и бордель? - беспокойно мечущийся взгляд зацепил небрежно брошенные мужские ботинки и брюки. - Только ошибочка, мистер, я-то не шлюха.
- О, простите,- длинный рот Дюрана покривился, как будто он с запозданием осознал допущенную оплошность, и простодушно удивлялся теперь собственной недогадливости.- Конечно же, мне следовало отвести вас в более подобающее место. Может быть, вы сделаете мне любезность, и укажете мне дорогу; я недавно здесь и еще ни разу не был на кухне.
Улыбка, сопровождавшая эти слова, была почти так же обворожительна, как оскал росомахи, завидевшей подбирающегося к ее добыче конкурента.
Из-под затененных полей низко надвинутой шляпки Марго холодно оглядела полураздетую фигуру француза. По крайней мере, зрелище не оскорбляло взор красотки уродством или следами излишеств, в отличие от провоцирующих слов незнакомца.
- Вы быстро осваиваетесь, - констатировала она и носком туфельки легонько поддела один ботинок, подвинув его к собрату из пары. Затем прошлась по комнате, с любопытством рассматривая непривычную европейскому глазу обстановку, лишенную почти всех примет спального уюта в западном понимании. Даже присесть негде. И черные простыни… правда, будто в борделе - черное выгодно оттенит наготу и покроет любую оставленную грязь.
- Вы здесь за тем же, что и Рузвельт? - пресытившись осмотром, Марго повернулась к Дюрану.

Rosemarie + Joseph

Уши Марго оглушил крик, и с немалым удивлением она поняла, что его источником стало не ее пересохшее горло. Разыгрываемая сцена была невероятной, унизительной и страшной. Впрочем, промелькнувшая искра сочувствия к поверженному мужчине быстро погасла. Чертов дурак! Самое мерзкое, что оправившись от боли и страха, Рузвельт впоследствии был способен выплеснуть злость на нее.
- Я думаю, мистеру О`Доллу важнее его рука, чем извинения, - проговорила Марго, входя в комнату. Рузвельт не простит ей нелояльности. Голубые глаза холодно смотрели на второго мужчину, чей профиль оказался неожиданно европейским, а костюм, точнее, его отсутствие, выдавало близость к китайскому хозяину дома.
«Испанская пытка».
Есть такое понятие в шахматах - неспешное развитие событий. Именно эту тактику Тенг выбрал и именно ей следовал, когда впервые друг открыл для него игру в шахматы. Не один десяток партий (причем обыграть Дюрана молодому китайцу так ни разу и не удалось) понадобился Тенгфею, чтобы научиться, выбрав намеченную цель, ни при каких обстоятельствах от нее не отказываться. Рассматривая Рузвельта и его спутницу со стороны, он совершенно точно понимал, что это тот самый момент, когда черный король - с орехом coco de mer* вместо головы - внезапно осложняет ситуацию, подстрекает поднять брошенную перчатку и принять вызов: превзойти противника, собственное самолюбие, всех, кто находился в этой комнате, в конце концов, лишиться самоконтроля и оказаться в ступке с битыми фигурами. Но Тенг – не попадаясь на крючок и не форсируя победу - сохранял хладнокровие; запирал эмоции в деревянный темно-вишневый ларец Цзинхуань*, чтобы однажды оказаться на опустевшей клетчатой доске, на одной линии с развивающимися штандартами, лицом к лицу с вражеским генералом и преподнести противнику сюрприз – сбросить маску, оказавшись никем иным как Уроборосом*, все это время сидевшим за шахматным столом.
Тенгфей аккуратно, филигранно расставлял кремовые игральные фигурки по местам: два короля, пешка и слон.
- Король и слон против короля и пешки? Победа возможна, если пешку превратить в белого офицера, - китаец утомленно улыбался. – Мисс, вам вызвать машину или предоставить свою?
При мысли, что ей придется ехать в авто, обивка которого впитала пот и запах китайца, Марго ощутимо передернуло. В любезности хозяина слышалась замаскированная издевка: за время, что она провела с Рузвельтом О`Доллом, слух Марго оказался достаточно натренированным, чтобы различить эту ноту, однако Восток превосходил Запад не только в искусстве шахматной игры. Она посмотрела на скорчившуюся над пакетиком с драгоценным белым порошком фигуру покровителя - король, внезапно оказавшийся в роли пешки, - и неторопливо вытащила из кармана смятую пачку с последней сигаретой. "Какой бы неопрятной ни была сцена, ты всегда должна блистать", - бедняге Рузвельту не удалось воспользоваться собственным советом. Выход его блистательным не был, Марго почти слышала свистки и улюлюканье, злорадные фанфары провала.
- Я уеду с мистером О`Доллом, - спокойно проговорила она, запоздало удивившись чистоте английского из уст китайца.

------
*Цзинхуань – небесная фея, дававшая человеческим душам напутствие и предостерегавшая их от совершения грехов
*Уроборос – змей, кусающий свой хвост. Чаще используется как символ бесконечности и бренности
*coco de mer – морской кокос, самый большой в мире орех

...Рузвельт О`Долл не заезжал далее лоснящихся центральных проспектов или заплеванных городских окраин, чтобы иметь представление о настоящей убогости и грязи, так думала Марго, невольно отдавая дань сельскому высокомерию в отношении городских пижонов. Из окон автомобиля Чайнатаун не порадовал ничем шокирующим, за исключением неприличного количества китайцев, - под стать своим обитателям восточный квартал сохранял непроницаемое и бесстрастное лицо. Следовало ступить обутой в замшевую туфельку ногой на мостовую и пройти чуть дальше фасада, чтобы понять, о чем говорил Рузвельт. Невыносимый чужой запах и желтые лица, похожие одно на другое, словно круглые имбирные печенья с черными изюминами глаз.
В доме, куда привела их охота ее покровителя за "джанкоем", Марго настороженно и надменно слушала лепетание китайской служанки, даже не сделав попытки признать отдельные английские слова, чудовищно изуродованные и похожие на первоисточник не больше, чем сами китайцы на людей белой расы. В ледяном молчании, не сняв ни перчаток, ни манто она сидела на кухоньке маленькой квартиры и курила сигарету, дожидаясь Рузвельта, уединившегося с хозяином дома. Прищуренными глазами Марго угрюмо следила, как красный огонек постепенно подбирается все ближе к ее губам, пожирая тонкую бумагу, а рядом, в тяжелой глиняной пепельнице скорчились еще два окурка с отпечатавшимся алым полукружьем помады. Рука дрогнула, когда Марго услышала исступленный вопль своего покровителя. Цена оказалась чрезмерной даже для него?
В этот момент во взгляде китаянки американке почудилась ответная насмешка, вызов, даже угроза. Пусть Чайнатаун гость американской земли, но сейчас вы у него в гостях и просителях, вот что можно было прочесть в черных узких глазах. Марго нервно загасила третий окурок, переломив о гладкое глиняное дно. Невыносимо.
- Рузвельт? - в голосе появившейся на пороге женщины слышалось нетерпение и томная усталость. Голубые глаза под тяжелыми ресницами с опаской впитывали обстановку темной комнаты, словно стены здесь были пропитаны ядом или тифозной заразой. Чахоточный лихорадочный румянец уже подточил холеное лицо наследника О`Доллов, а в глазах плескалось безумие. Облик двух других мужчин довершал фантасмагорическую картину, которую Марго внезапно захотелось развеять, как липкий ночной кошмар. Она поплотнее запахнула манто, хотя в комнате было не по-зимнему жарко.
- Рузвельт, мне здесь не нравится, - быстро произнесла она по-английски. - Давай уйдем.

(Rosemarie + Joseph)

- Веселиться… - О`Долл выдохнул, как будто сам уже давно страдал по вкусу от этого слова.
Провел ладонью по щеке – отработанный жест для млеющих юнгфер; подумал, как много вещей находится в его руках: это лицо – сдави девушке челюсть и загубленная карьера обеспечена, - усатые тараканы, играющие в покер в соседнем зале и не подозревающие, что кладут миллионы в его карман.
- Только тебе надо переодеться. Я не хочу, чтобы люди видели тебя рядом со мной вот в этом… - теперь Рузвельт морщился с крайним неодобрением, как если бы съел целый лимон. – И что у тебя с лицом? Мне не нужно, чтобы ты худела. Что, по-твоему, придется искать моим гостям в декольте платья за пятьсот долларов. Ведь не этикетку с ценой, sweetie. К тому же я вижу, как на тебя смотрят мужчины, но мне этого не достаточно. Хотелось бы знать, способна ли ты развязывать языки.
Марго не шелохнулась, точно лисица, попавшая в яркий свет фар проезжающего автомобиля, и выступившую краску страха или гнева скрыли щедро нанесенные румяна. На первом месте работы, куда она нанималась официанткой, Розмари Шульц возмущенно отвергла предложение вертеть задом в короткой юбке перед клиентами, заявив, что она не шлюха, и вылетела оттуда ровно через полминуты. Последующая голодная неделя навсегда выбила из нее любую стыдливость.
- Что ты хочешь, чтобы я надела? - промурлыкала она. - И что ты хочешь, чтобы я сделала?
Сразу после этих слов Рузвельт Максимилиан О`Долл рассмеялся диким, сардоническим смехом; его блестящее от дневного мятного крема лицо, с розовыми, как у младенца, веками истерично демонстрировало всю ту брезгливость, которую прогнившая душа американского франта испытывала к каждому человеку, имевшему на цент меньше, чем его банковский счет. К несчастью, все свои эмоции и самодовольство он теперь выплескивал на девушку. Его невозможно было остановить в этом занятии, особенно, когда на пути в свежевымытом коридоре случалось встретить прислугу – хлыщ доводил беднягу до отчаяния.
- Вот, как ты заговорила! – мужчина покачнулся и рухнул на стул. – Если ты сделаешь то, что я хочу, боюсь, мы сегодня никуда уже отсюда не поедем, моя милая. Но, я не настаиваю. Надень что-нибудь элегантное, не столь откровенное, и обязательно возьми брошь с голубыми топазами. Алмазы и горный хрусталь – выигрышная комбинация.

(Rosemarie + Joseph)

"Без ума от него... Я знаю, это глупо и стыдно... Боже, ведь я же не школьница в первом любовном томлении"*, - низкий голос Розмари с хрипотцой выводил слова новой песенки. Оркестр вторил певице, подхватывая вальсовую мелодию то струнами скрипки, то клавишами рояля. Выступление подходило к концу, и Розмари из-под век, отяжелевших от усталости и грима, оглядела зал. Со сцены мешанина лиц и нарядов стекляшками калейдоскопа сливались в хаотичные пятна, лишь белели фрачные манишки мужчин и оголенные плечи женщин. Здесь, в "Cinerama" царило иное безумие, но Розмари не собиралась терять голову ни по какой причине.
"Без ума...", - труба взвилась последним аккордом и затихла; номер был завершен. Раздались жидкие хлопки, и Розмари, покачивая бедрами, сошла со сцены. Узкое платье цвета электрик облегало ее, как перчатка, не обнажая откровенно, подобно нарядам девиц кордебалета, но и не скрывая изгибов фигуры, оголяясь неожиданно глубоким вырезом на спине. Аплодисменты усилились, дополнившись одобрительным свистом, - Розмари обернулась и с ослепительной улыбкой послала воздушный поцелуй в публику.
За кулисами она уже не улыбалась - после выступления ее ожидал Рузвельт О`Долл.
Цокая чрезмерно высокими каблуками, Розмари подошла к двери, за которой ждал ее покровитель. Звонкий стук каблуков мог предупредить Рузвельта о ее приходе, а также выдать, что она не очень торопилась. Но не беда, звезда "Cinerama" достойна того, чтобы ее ждали, а она звезда - накрашенный ярким кармином рот упрямо сжался - если она будет думать иначе, то навсегда останется Розмари Шульц с задрипанной фермы в глухомани.
- Ты пропустил мое выступление, - спокойно проговорила Марго, вплывая в комнату. Улыбнулась и коснулась кончиками пальцев нежных лепестков в букете. - Но я не сержусь.
- Дорогая моя, все это я видел уже бесчисленные сотни раз. Вот если бы ты продемонстрировала что-то неизведанное, - выхоленное лицо американца обнажило белоснежные белые зубы.
Но огонь, разлившийся по его глазам - пламя, судорожно бьющееся по стенкам камелька, - через секунду бесследно исчез. Рузвельт сел на единственный в гримерной стул, уныло вдыхая ноздрями аромат ванили, красного жасмина и прелых тканей.
- Ненавижу всех лордов, и лорда Байрона тоже…

-------
*речь идет о песне "Mad about the boy" Ноэла Коуарда

(Joseph и Monsieur Le Chiffre)

Как в спокойствие стеклянной глади озера Поянху, усыпанного тенями пагод и храмов, вмешивается сумеречное отражение круга луны с покачивающейся веткой ивы, также сразу после ухода сестры в лицо молодого китайца влилось множество оттенков озноба. Маска улыбчивой безмятежности рассыпалась, будто в мгновение высохшее под жаром огня папье-маше.
- Нам тоже пора, – Тенгфей бесшумно отодвинул стул, чтобы подняться и опустил взгляд в пол. - Мне бы хотелось, чтобы вы немного отдохнули.
Предложение было ожидаемо, хотя оттого ничуть не более желанно. Сказать правду, почему-то именно сейчас возвращаться в комнату без окон Дюрану хотелось меньше всего на свете. Гораздо охотнее он бы сел за накрытый льняной клетчатой… а, бог с ним, даже дешевой ситцевой тканью столик, закурил сигарету и сидел бы, не шевелясь, сколько понадобилось, чтобы выудить из Тенга всю эту странную и не очень понятную историю. Но время и… род занятий приучили француза к тому, что иногда нужной карты приходится ждать очень долго, сбрасываясь по мелочи или уступая другим свои шансы даже тогда, когда они кажутся наиболее всем очевидными. Особенно тогда.
Кроме того, им руководило смутное беспокойство и сомнение в том, что Тенгфей, вполне искренне беспокоясь о его сне и его чувствах, старательно избегал обращать внимание на свои – а позволить себе ответное унизительное невнимание было не только подло, но нерасчетливо. Сейчас, в чужом городе, китаец был его билетом если не в новую жизнь, которая была, правду говоря, не слишком-то ему и нужна,- но оставшейся крошечной, бледной соломинкой, по которой можно было выползти из болота кокаиновой скуки.
Ну и, в конце концов, тот был его другом.
Поэтому мужчина склонил голову, выражая немедленную, хотя и не суетливую готовность следовать за своим провожатым, и поднял руку, щелчком вызывая официанта…