Somesin ушёл от нас навсегда. Доброго тебе пути.

УИЛЛ ХАРПЕР

25 мая 1535 г., Ланарк, Нортумберленд. Полдень.

Морриган переместила Уилла на широкую зелёную травой площадку, перед въездом в замок Ланарка. Уилл прищурился от яркого полуденного солнца. Небо было светло голубым с парой белых облачков, а на его фоне раскинулся обветшалый замок. Вдали виднелся лес. Над давно заброшенными стенами пронеслась стая каких-то мелких птиц. Судя по всему, замку было лет четыреста, не меньше. Его, вместе с ближайшим городком и двумя деревушками Уилл выменял у Кромвеля на мешок иоаннитского золота. Он отпустил Василиска пастись, а сам сел на холодную каменную ограду моста. Настроение было хреновое. Уилл устало зевнул и ещё раз глянул на слегка измятый лист бумаги, где канцлеровским почерком было выцарапано его новое имя.
"Джеймс Джонатан Фрейзер-Рэндалл мак Лесли... Хорошо, что не аль-Шайтан. Но нормального человека, Джеймсом, конечно, не назовут".
Уилл вздохнул, сложив лист в четверо и убрав его за пазуху. Он смог выкрасить себе волосы в светлый цвет, и отрастить бороду. Но никого, кого он знал, это бы не обмануло. Не говоря уже про перебинтованные татуировки на руках. Так, что в Лондоне ему было лучше не появляться, и вообще стоило избегать законников.
"Тварь ли я дрожащая или меня имеет право?.."
Уилл потёр глаза. Голова гудела, после бессонной и очень суматошной ночи. Сначала они заявились в его баронство, потребовав выдать всё золото, потом нашли Кромвеля. Потом, по его поручению притащили какие-то волшебные витражи. Витражам полагалось отражать грехи прихожан. Кроме имени и земли, Уилл договорился с канцлером, насчёт матери и его дома в Лондоне.
И только под утро он попросил Морриган переправить его на север. Рос осталась отыгрывать вдову-Алетту. Если бы Уилл знал, что так затрахается, то просто пошел бы на турнир и кинулся бы на пики. Он поднял взгляд на высокую, сырую башню замка. Тут и там вверх по ней взбиралась какая-то зелень. Казалось, что за столетия замок врос в землю, уже почти став с ней одним целым.
"Интересно, как скоро я откажусь и от этого дома?... Может, Дик и был прав, рискуя жизнью за свою землю. Это как-то даже проще. С другой стороны, если мне жить вечно, путешествуя по ветвям древа, то баронство - это не первая земля, от которую я потеряю. Это же не значит, что теперь не нужно приводить в порядок место, где живу".
Уилл с трудом заставил себя подняться, отряхивая штаны. Нужно было наскоро осмотреть замок и навестить местные деревушки. Потом городок.

Уилл сидел дома у старосты одной из двух деревушек. Звали старосту Грегор Дафф. Он был на удивление молод, носил длинные русые волосы и имел очень располагающее к себе лицо. В целом выглядел толковым. Жена его была молодой и красивой, с ухоженными рыжими волосами. Большой живот выдавал, что она была беременна и уже скоро должна была родить. Староста согласился поговорить с Уиллом, и вот теперь они сидел за столом в его ухоженном, уютном домике. Было чувство, что он был здесь чужим, и только всё портил, нарушая семейную идиллию. Уилл поставил кружку на стол.
- Если начинать с самого начала, то зовут меня Джеймс Джонатан Фрейзер-Рэндалл мак Лесли. Можно просто, сэр Джонатан. Я недавно купил Ланарк и хотел бы узнать, кто был прошлым владельцем и что с ним сталось. Буду благодарен, если вы расскажете.
- У нас тут владельцев, как вшей, - растягивая звуки, поведал староста. - Как ветер с Шотландии подует, так шотландский барон. Как с Англии - английский. Только успевай, сэр Джейми, ворочаться и подати платить. А вы как править намерены, по-старому, или иначе?
Уилл откинулся на спинку стула. А Грегор был не из робких, так разговаривать с дворянами. Появление нового хозяина земли ожидаемо никого не радовало. Но он не хотел начинать с податей. Кое-какие деньги при себе ещё были, а перед тем, как что-то требовать с местных, нужно было предложить что-то взамен.
- Да, должно быть, непросто, когда земля постоянно меняет владельца и каждый пытается по-быстрому вытащить её стоимость. Я таким заниматься не собираюсь и сменяться по дуновению ветра тоже не охота. Но так, наверное, все говорят. - Уилл пожал плечами. - Мне бы для начала узнать, как тут "по-старому". Пока что я был только в замке.
Староста придвинул к нему блюдо с пирогом, от которого вкусно пахло мясом.
- Если совсем по-старому, то, наверное, так, что мир поделен на три части, каждая из которых стоит на другой, но и не стоит без другой. Силы горние превыше всего, дают благословение лэрду, леди и детям их, а через них - пашням, людям, лесам, зверю и птице лесным. Затем - лэрд, для которого подданные - что чада любимые, леди, кому подданные - что любимые дети. Наконец, просто люди, для которых лэрд - защита и опора. А по-новому, кого защитит перелётный владелец? Разве заботит его, если земля не родит, если люди болеют и мрут? Беспокоит его благоволение сил горних? Так вот земля и разваливается, а как прежде - стояла. Диво ли, что и замок в таком небрежении? Вот у соседей, у скоттов, всё правильно. Живут большими семьями - кланами по-ихнему, за каждым глаз есть, у каждого кусок хлеба имеется. Дети, сколько б их не было, не обижены.
Уилл пожал плечами. Грегор очень уж идеализировал шотландцев. Сам он такого пиетета к горцам не испытывал. Высокие, беловолосые все как один. Они даже немного раздражали. Но если у них в хозяйстве было что-то полезное, то это конечно, стоило перенять.
Когда он попытался вспомнить, что знает об управлении, то в памяти в первую очередь всплывали учётные книги сэра Рольфа. Да, в будущем, нужно было всё записать и хорошо понимать, что происходит на его земле. Но учёт, наверное, был последним о чём стоило думать. Важнее всего сейчас было заручиться хоть каким-то доверием местных. Вторым по важности, наверное, было привести дела в порядок, если что-то шло совсем бестолково.
- Тогда попробуем по-старому. Раз уж об этом зашла речь, в деревне есть больные? Или, может, ещё какие-нибудь серьёзные проблемы? - Уилл взял предложенный кусок пирога. В целом, сложно было представить лучшего кандидата для того, чтобы просить благословения высших сил, чем мерлин. Жаль, что мерлином он был бестолковым.
"Шотландцы обычно либо рыжие, либо русые, - заметила богиня задумчиво. - Беловолосых мало".
- Серьезные проблемы - это что? - почти тем же тоном осведомился Грегори. - Войны с соседями, кажется, нет. Бунтовщики все на юг двинулись. Даже эти, б'н'б, притихли чего-то. Разве что Бойды армию не пойми где взяли, но и это не проблема. А может, вы про то, что король Яков еще малышок, а, сэр Джейми?
Уилл хмыкнул. Он совсем забыл про восстание. Вместе с помешательством короля выходила полная неразбериха. Так что, лучше было поскорее восстановить хотя бы манор.
- Вы крупно взяли. Нет, я имею в виду, не мрёт ли скот, нет ли проблемы с колодцами и так далее. На королей я, вряд ли, могу повлиять. Б'н'б это, кстати, кто?
- Всё благополучно, сэр Джейми. Разве что коровок бы прикупить десятка три, - благодушно заметил староста. - Или даже пять. Лучше сразу десять. Десятков. Сыром бы торговали. И колодцы, вроде, нормальные. А эти, нечленораздельные, это побережники. Они так по-скоттски говорят, что сами скотты не понимают. Зато грабят знатно.
- Были случаи, когда грабили вас? - Было бы некстати, если бы эти непроизносимые жили совсем близко. Что до коров, то Уилл был бы не против купить хоть сто десятков, если бы у него на это были деньги.
"Да, с деньгами нужно что-то делать... и монастырь никакой не проревизируешь. Тут и так бунт. Хотя, может если осторожно...".
Грегори задумчиво кивнул.
- Вы навроде по фамилии - горец, а по вопросам - ну чисто сасенах. Конечно, грабили. И мы грабили, бывало. Жизнь такая. То они овцу у нас, то мы две у них. А вы с женой прибудете? Или так, бобылём?
- Через пару дней женюсь в местной церкви. Невеста прибудет чуть попозже. Спасибо за гостеприимство. Позже нужно будет обсудить ещё пару моментов, а сейчас мне нужно в город и во вторую деревню. - Уилл поднялся из-за стола, улыбнувшись жене Грегора. - Очень вкусный пирог.

25 мая 1535 г. Хемптон-корт.

Когда-то простого человека занимали в жизни два основных вопроса: где найти теплый ночлег и как раздобыть что-нибудь из еды? В такой ситуации лучшего пристанища, чем главный зал дома, не придумаешь: дымно, многолюдно и смрадно, зато безопасно. Пусть пол земляной, но кому до этого дело, если тут можно согреться, поесть и провести время в теплой компании? Многие охотно оставались переночевать, так что огромный зал ночью превращался в общую спальню.
Дик задумчиво глядел на свою кровать в покоях принца и понимал - эта кровать не влезет ни в один дом. На ней можно было проводить парады. конные смотры и даже потерять полк-другой. А о свидании с женой следовало договариваться, чтобы не разминуться в подушках. Неожиданно привалившее счастье в виде титула дополнялось вот этим монстром, свитой из джентльменов, собственным камердинером и отдельными покоями для принцессы. Как будет Хизер справляться со своими фрейлинами и джентльменами, Дик старался не думать.
- Никаких церемоний, - холодно уронил он камердинеру, - ни одеваний, ни умываний. Сам справлюсь. Пригласите ко мне Броха, а после - её милость принцессу.
Камердинер поклонился так, будто его лишили смысла жизни, но промолчал. А Дик выпроводил толпу из покоев, захлопнул дверь и рухнул ничком на кровать, утонув в перинах. Ему, привыкшему к одиночеству дорог, молчаливому единению с пашней, при дворе было слишком много людей. Для Хизер - тоже. Бедняжке за какие-то четыре месяца пришлось пройти путь от шлюхи до принцессы, причем с остановкой в аду. Ей предстояло познакомиться с утренним туалетом принцессы, при котором полагалось присутствовать куаферу, флейтисту, певцу, священнику, фрейлинам, пажам и ювелиру-хранителю. Без малого тридцать человек.
А еще ей полагались украшения из государственной сокровищницы, свой выезд, три замка в Валлийской марке и пять тысяч фунтов в месяц на личные нужды.
- Её милость, королева, - громко, но грустно, сообщил камердинер от двери, впуская целую толпу народа и отвлекая от мыслей. Толпу, впрочем, выгнал за дверь ласковым матерком Брох, этот шотландский ангел-хранитель, громко протопавший вслед за лёгкими шажками Анны Болейн.
- Кузен, - прощебетала её милость, королева. - То есть, милый сын! Я так рада, но радость омрачается тем, что ваша супруга недостойна вас. Представьте себе, она выгнала из покоев черного карлика, которого я ей подарила! Вам необходимо развестись и жениться на французской принцессе.
Дик с трудом сполз с пуховиков, одёрнул колет - красивый, чёрный, с чёрной вышивкой. После вчерашнего побоища за Бренвуд и героического отбивания стрел собственной головой хотелось поспать. Ночью это получилось плохо, слишком уж обрадовалась его возвращению Хизер. Королева в покоях была лишней.
- Да, матушка, - кротко согласился он. - Уже бегу разводиться, теряя сапоги. Чем обязан?
- Принц женится для государства, - назидательно сообщила Болейн. - А не это вот всё. Не хотите француженку, возьмите Марго Дуглас. Ох, эта шалунья Марго!.. Не чета вашей мышонке, как её? Хизер. Нелепое имя для принцессы, замечу.
Марго Дуглас была дочерью родной сестры короля, вдовствующей королевы Шотландии, и её второго мужа, Арчибальда Дугласа, шестого графа Ангуса. Она считалась красавицей, но ни лицом, ни статью не походила на действительно красивую мать. Да и в отца не пошла. К тому же, Роберты Бойды, что страший, что младший, не одобрили бы этот брак. Вражду к Дугласам они изжить не могли, хоть маленького Ранульфа и обручили с малышкой Джанет Дуглас.
Дик устало кивнул этим мыслям, отошёл к окну. И вздохнул.
- Я не намерен разводиться, матушка. А имя Хизер сменит. Потом. На коронационное. Скажем, будет именоваться Дезидерией - желанной.
Анна надула губы.
- Капризный. Что за комиссия, Создатель, быть взрослого сына матерью! Боже мой, пусть она возьмёт традиционное имя. Анна, скажем. И берёт с меня пример, если столь же упряма, и милорд архиепископ не уговорит её на развод. Но о чём же я хотела поговорить?.. О бале? Наверное, нет, хотя вам требуется костюм. Хороший, иного мы не потерпим, потому что иначе муж наш король не порадуется. А о чём?..
- Вы дверью ошиблись, матушка, - надменно уронил Дик, тоскливо глядя на Броха. - Должно быть, вы шли к мужу вашему королю. А зашли ко мне. Не желаете продолжить путь?
Было любопытно, сколько продержится Кранмер, который даже не подозревал, что ради этого брака Хизер травила, самоубивалась, жрала мозг большой ложкой и терпела занудство. Уговорить её развестись сейчас не смогло бы даже всё небесное воинство.
- О нет, я шла к вам. Меня потрясает беспечность милорда канцлера. Ведь даже негодяй Уолси построил университет для таких же негодяев! Сколько юристов он воспитал! Тот же мерзавец Клайвелл, - Болейн нахмурилась. - А милорд Кромвель все деньги складывает в казну. Давайте так, ваше королевское высочество, наследный принц. Вы будете строить университет, а покровительствовать ему буду я!
"О, боги".
Дик понимал - и госпожа Бадб, и лэрд довольны тем, как разворачивались события. Принц-илот - это залог развития дела возрождения веры. Но если он хотел удержаться в принцах - а этого он совсем не хотел - строить университеты вместе с опальной королевой не следовало.
- Я посоветуюсь с Его Величеством, - Дик тоже нахмурился. - И если он одобрит, сообщу вам. Равно, как и вам не следует посещать мужчин в их покоях без ведома мужа. Матушка.
- Но мой Гарри отчего-то так доверяет лорду Кромвелю! - Жалобно вздохнула королева. - Лучше не советоваться, а просто обрадовать. Потом. Когда бывшая прецептория иоаннитов станет университетом.
"Надоела!"
- Ага.
От такого "ага" Рисса съеживалась и искала, где спрятаться. Анна Болейн интонации Дика не знала, а потому не ожидала, что её ухватят за длинный рукав и выволокут за порог.
- Приёмный день в пятницу, - любезно оповестил её Дик. - Начинается в полдень и тут же заканчивается. Об университетах напишите прошение, в трех итерациях. Почитаю на досуге. Впредь без уведомления не являйтесь, матушка.
- Королю пожалуется, - со вздохом заметил Брох от дверей. - Когда он обосранцев на улицах Лондона исцелит. Да, чуть не забыл: его величество требовал принца. Присоединиться и выйти к народу.
- Ага.
Дик холодно кивнул, подумав, что к своим дверям надо вернуть Эспаду. Бывший гладиатор нежеланных гостей и не впустит, и заболтает до смерти. Но к народу и королю пришлось идти.
На улицах Лондона и впрямь бушевала болезнь. Зловоние испражнений, за короткое время заполнивших город, разносилось ветром с моря. Где-то в Хакни, среди всего этого безумия, жила женщина, породившая на свет непутёвого Харпера, который сгинул, забыв о матери. Позаботиться о ней было долгом сюзерена. Отправить в поместье, обустроить уютный дом и назначить пенсию, достаточную, чтобы несчастная могла жить, не нуждаясь. Мысли о поместье напомнили об Алетте, бесстыдно пристающей к лэрду на турнире. Быстро добраться из Суррея беглянка не могла, а значит, в её визите был замешан кто-то третий.
"Госпожа, что хотела Алетта от лэрда?"
"Алетта? Алетта хочет своё тело, - отстранённо отозвалась богиня. - А! На турнире? Это была Розали, и хотела она к лэрду на ручки. Не только, конечно, но в основном на ручки".
Получалось, что в суррейском особняке завелось привидение. Лет через сто этот особняк будет стоить, как Тауэр, но до тех пор в нём лучше не жить. Дик помялся между ценой и совестью, же привычно выбрал совесть и решил написать Раймону де Три. Тому как-то надо было содержать Эмму и зарабатывать деньги.
Король обнаружился в цекрви святого Мартина Туронского, где проводил обряд королевского исцеления, возлагая руки и вручая золотую монету. Дик поклонился, почтительно занимая место за его спиной.
- Милорд отец?
- Если, сын наш, - неторопливо проговорил его величество, возлагая пальцы на лоб крупному, заросшему густым чёрным волосом засранцу, - вам желателен развод, то не стесняйтесь, говорите папе. Папа в таких делах опытный, всё устроит лучше, чем в домах Европы, а то зря, что ли, это всё было? Зачем меч в постель тащить, если можно просто жениться, потом развестись, и заново? Лучше сразу в брак вступить, чем разжигаться. Да и детишек надо побольше. Греечка твоя мало родила. Что плохо старался - не верю.
- Но, милорд отец, я не хочу разводиться, - смиренно заметил Дик, благостно улыбаясь исцеляемому. - И тем более - жениться на француженке, как предлагает её милость. К слову, её милость требует от меня университет на месте прецептории иоаннитов.
- Что её милость бегает по покоям и говорит без меня - это плохо. - разумно заметил король. - Вот только для ябедничанья есть Кромвель, и его порой как-то многовато, милый сын. Университет одобряю, строй. Учителей лорд-канцлер найдёт. И насчёт детей крепко подумай. Крепко, слышишь? Каждую минуту думай, как я.
О детях Дик думал пожалуй даже чаще, чем король. Один сын - беда для рода, а маленький Ричард теперь был еще и наследником наследника. Но Хизер говорила, что в борделе её лишили способности зачинать, и Дик хоть и просил госпожу о таком свадебном подарке, признаков скорой беременности у Хи пока не видел. По совести сказать, она только недавно начала отъедаться.
- Я работаю над детьми, милорд отец, - всё также смиренно сообщил он королю. - Вы позволите вернуться к жене?
- Иди уж. Лентяй. Даже народу толком не показался, - ворчание король умудрялся вплетать в молитву и благословения.
"Не такой уж я и лентяй".
Дик почтительно поклонился, и ушёл. Только полы плаща щелкнули. Не сказать, что он начал проникаться сыновьей любовью к королю. Но - уважением. Пусть сумасшедший, пусть - взбалмошный, но Генрих, восьмой своего имени пытался быть отцом народа. Он искренне верил в это, и реформы, предпринятые им, смогут оценить разве что грядущие поколения. Тем не менее, разрыв с Римом позволил Генриху стать одновременно проводником закона как светского, так и религиозного, разорение католических монастырей и аббатств обогатило казну, что позволило расширить и укрепить флот. А это, в свою очередь, уже выводило Англию вперёд Испании по освоению морей и открытиям новых земель. Король покровительствовал искусствам, привечал и талантливых художников, музыкантов, поэтов и архитекторов. Дику он должен был оставить сильный флот, полную казну, блестящий двор и абсолютную власть. Сделать армию сильной Дик рассчитывал сам - с божественной помощью. А значит, с внезапным усыновлением стоило смириться, принять и полюбить. Всё к лучшему.

Во дворе обители воняло дерьмом. В прямом смысле - жидким дерьмом и рвотой, которыми несколько монашек умудрились так густо уделать двор, что казалось, будто тут болеет холерой целая рота.
- Mo leannan, - Бадб с собой Роб не потащил. Но слышала она его всегда, и с этим он смирился и даже находил определенное удовольствие. - Передай в резиденцию и Клайвеллу, чтобы ставили санитарные посты. Холера, и возможно что-то ещё.
Холера была острой инфекцией с поражением кишечника. В отсутствии лекарей - смертельной, поскольку самым главным в её лечении был быстрый доступ к врачу. А еще - кипячение воды, мытьё рук и приём в больших количествах той плесени, что растёт на сырах.
Пытаясь не наступить в склизкие нечистоты, Роб протанцевал в обитель. Сестра Екатерина обнаружилась в покоях настоятельницы - только там было зеркало.
- Ваша милость, - Роб учтиво поклонился, размышляя, что делать и говорить дальше. - Доброе утро. Хорошо ли вы почивали?
"Почему не спалось? Зачем воскресли? Как оно там, на том свете?"
- Утро? - вопросила рябая королева, поворачиваясь к нему. - Ах, сэр, вы из шотландских рыцарей Нэда? Какая стать, но, увы, какое отсутствие манер. Недавно с гор? Похвально стремление к культуре и просвещению ваше, но прошу заметить: утро - это когда восходит или вскоре взойдёт солнце. Ут-ро. Вот так произносится. А сейчас - ночь. Ночь - это в английском языке время между заходом и восходом. Но что же я, у вас, верно, срочные вести? Впрочем, позвольте...
"Поглядел бы я на тебя, доведись сначала сутки не спать, раздумывая над планами противника, а потом чертить схемы на карте".
Роб просиял улыбкой, кланяясь еще раз. Ошибка была досадной, но вполне объяснимой. Главное, что сам себя помнил.
- Боюсь, ваша милость, слуги не придут, - сообщил он в ответ на звон колокольчика. - И охрана тоже. Перепились по случаю холеры. Осмелюсь заметить, что и утром, и днём, и ночью вы восхитительны. Но вести и впрямь срочные. Его Величество велел сопроводить вас, наследников и принцесс в Форрест-хилл. Здесь опасно.
- Разумеется, - приятно улыбнулась королева, оправив рукав грязного облачения. - Наследникам и принцессам будет полезно совершить прогулку в Форрест-хилл. Но я боюсь, что они уже спят, а от прерывания сна может приключиться болезнь тела или духа, или и то, и другое. Жаль, что слуги тоже праздновали, иначе я предложила бы вам вино, или чай. Впрочем, поскольку они спят, а вы - столь любезны...
Она плеснула в посеребряный кубок воды из высокого кувшина и с улыбкой протянула Робу.
- Кумандария.
Вино в кубке было колодезным, отдающим речным илом, тиной и лёгким привкусом железа. Роб задумчиво посмаковал глоток, вслушиваясь в речь стихии, а потом намотал остаток на палец. Вода, в которую вплетались эманации болезней без самих инфекций, в хозяйстве водника лишней не была. Разве что этот глоток пришлось спешно запивать содержимым фляжки - карличьим самогоном. Болеть не хотелось.
- Благодарю, ваша милость. Однако, король Нед велел, чтоб непременно, срочно и сегодня. Промедление допустил лишь для молитвы. Позволите проводить вас к алтарю?
Прозвучало так, будто Роб жениться предлагал. Но дикому шотландцу только что с гор было позволительно говорить с акцентом, а возле алтаря проще изгонять несговорчивых привидений, даже если святыня осквернена некромантами и собирает в себе всю эту гадость.
- Проводить?.. - королева изумлённо хлопнула ресницами и прошествовала к гардеробу. Открыла дверь и повела рукой: - Вот же он. Но, милый мой Перкин, к алтарю? Со мной? Сын мой, вам нужно отдохнуть. Вы путаете не только свет и тьму, а вообще всё, но - ах, наша кровь! Сколько же раз я говорила вам не тащить всякую гадость на пальцы! Но нет, вам каждая лужа была интересна, каждый прудик и колодец. Забыли, всё забыли, милый сын.
"Ну вот, mo leannan, теперь ты принцесса. Правда, ненадолго".
- Да, матушка, конечно.
Королева явно пребывала одновременно в нескольких временах, но только не в настоящем. А Роб, к сожалению, не умел разговаривать с сумасшедшими. Лиз Вудвилл взвигнула, когда он перевалил её через плечо, подрыгала ногами, но почти сразу успокоилась, обозвав Недом-шалунишкой. Видимо, алтарь для неё был чем-то вроде брачного ложа, а монастырская капелла - опочивальней.
- Leig leam a dhèanamh a-rithist... A-riamh nam bheatha! Chan eil boireannaich Shasannach!
Мадам пришлось сгрузить на одну из скамеек подле алтаря, в процессе аккуратно стукнув виском об угол. Сжигаться на алтаре всегда лучше в обеспамятевшем состоянии. Роб голодным волком покружил вокруг алтаря, на котором лежал Анубис. Не самолично - статуэтка, но от этого всё тот же крест розенкрейцеров вокруг привлекательнее не стал. И лезть в него не хотелось. Но делать с ним что-то надо было. Желательно - выжечь внутри контура, не роняя туда ничего. Вероятно, стоило выжечь весь монастырь изнутри, но для этого у Роба было слишком мало самогона. Имеющийся пришлось развести вполовину, благо, что карлы гнали его почти убойной крепости. Когда Роб, тихо матерясь под нос, переводил добро в пары, миледи бабушка короля восстала из обморока. И немедленно попыталась задушить завороженной водой. Роб такое обращение со стихией не одобрял, и завороженное стало замороженным. А потом и разбитым.
Тело сестры Екатерины вспыхнуло сухим, самогонным огнём, подстёгиваемым ветром. Королева еще пыталась тушить себя, притягивать влагу, но сделать это было тяжело - в капелле начался град. Статуэтка Анубиса зазвенела по полу, но Робу уже стало наплевать. Полузабытое чувство собственного могущества пьянило не хуже виски, заставляло выкручивать стихии во всю силу.
Остановился он, когда от сестры Екатерины остался лишь остов, а в капелле занялись портьеры.
- Ты бы меня одёргивала, что ли, Викка, - вздохнул он, опуская руку, которую зачем-то протягивал к останкам королевы. - Это никуда не годится. И дело не сделал, и совесть теперь измучает.
- С ума сошёл на старости лет, - резюмировала Викка. - Всё же, архимаг, а не слезливая фрейлина на кладбище.
- С ума сходить – это твоя привилегия, - обиделся Роб. – Я б даже сказал – обязанность. А я просто tolla-thone.
Причем, если не убраться отсюда побыстрее, засранцем он рисковал стать в самом прямом смысле. И всё же, было горько, что не довелось нормально поговорить с Елизаветой Вудвилл, женщиной, которая создала династию Тюдоров одним лишь росчерком пера. Подписью на брачном контракте своей дочери. И стыдно, что вот так, по щелчку пальцев, забирались чужие жизни.
Архимаг – это не столько мощь, сколько размышления о том, как случайно не сломать мир. И никакие доводы о могучих мерлинах, швыряющих двери через три континента, Роба не переубедили бы. С этой мыслью он и отправился назад, в резиденцию. Отмываться от заразы и читать письма с трактов.
«Теперь меня можно называть Цареубийцей».

РОБЕРТ БОЙД

24 мая 1535 г., Резиденция.

От кружения ворон в небе мутило - богини по тревоге подняли всех доступных птиц, и теперь за привилегии генерала Роб расплачивался зверской тошнотой.
Утром с трактов пришли вести - наёмники из Бирмингема взбунтовались, захватили Бирмингем и окрестности, удерживают и грабят город. Часть из них ушла на Глостер. Одновременно с этим в соседском с Форрест-хилл городке загрохотали шаги доспешных воинов, и Роб понял, что пора. Пора поднимать этих чёртовых ворон в воздух.
Именно поэтому, с раннего утра Роб болтался на перекладине тренировочной площадки и подтягивался. Иначе с тошнотой справиться не получалось. Рядом сидела Бадб и создавала вид генеральского штаба.
- Так вот, моя Бадб, тут на днях писала жена одного из михаилитов. Толстое такое письмо, с почтовым обозом отправила. Вроде бы приличный мальчик - умный, рубака хороший, а на самом деле - недоносок. Не может никак семя до дома донести, не расплескав по дороге.
Вороны показывали, что отряд, шедший к Форрест-хилл, разделился. Примерно полсотни шли вместе с нежитью - ха, на Филина-то! - к резиденции. Примерно сотня - в обход Лондона, по суррейскому тракту. И Роб был готов отдать руку на отсечение, что шли они в Брентвуд, как и положено приличному ополчению.
- Жуть какая, - согласилась Бадб, опрокидываясь на спину. Вокруг тут же выросла сочная зелёная травка. - Бедные михаилиты. Идёшь такой по тракту, красота, птички поют, а потом р-раз, лесавка штаны стаскивает, а с дерева молодуха падает. А я уже говорила, что ты неправильно видишь воронами? Надо просто расслабиться, словно тебя тоже сотня или две. Отпустить. Чихаешь вот наоборот, мысленно, через третье плечо, и сразу - сотня ворон одновременно. Просто же.
Роб попробовал отпустить, но третье плечо не обнаружил, а от сотни ворон затошнило так, что пришло осознание – если тактика не выстроится в ближайшие час-два, то погнётся перекладина. Или руки отсохнут. Погано было, что он решительно не понимал, зачем и почему некто – а может быть и несколько разных нектов - идёт в Брентвуд, Глостер и на резиденцию одновременно. Если Глостер, Бирмингем и Форрест-хилл были раздёргиванием, в Брентвуде хотели вырезать ополчение, то что дальше? Ответы не появлялись, мельтешение картинок от ворон мешало, зато Роб мог рассмотреть, как выглядит карта с высоты птичьего полёта, и даже выше. Выходило интересно. Леса, долины между холмами, холмы, тракты, города и деревни складывались в картинку. Красивую, но пока непонятную.
- Надо бы Дика с сотней-другой серых в Брентвуд перекинуть, - отстраненно заметил он, прислушиваясь к шуму, воплям и визгам, постепенно наполнявшим резиденцию: наставники решили поиграть в осаду. – Лишним не будет. Пусть расскажет ополчению, как надо любить короля и принца, биться за родину и прочие вдохновляющие вещи. Думаю, к полудню там будет жарковато.
К полудню стало жарковато в резиденции. К Форрест-хилл подошли враги и нежить, ненавидящий сам себя Филин немедленно перехватил управление нежитью, и долго уговаривался отпустить вожжи. Потому что как иначе учить молодняк? И без того четверть гибнет на трактах, потому что наставники им задницы подтирают. За стены Роб не пошёл, там хватило юношей, наставников боевой магии и тридцати хорановцев для подстраховки. Хорановцы, впрочем, ни разу не выстрелили. И лишь к вечеру, когда он рассказывал малышне сказку перед ужином, Роба осенило. Озарение наступило не сразу.
- Давным-давно жили-были в королевстве Файф старик и старуха. Старик был человек смирный, кроткий, а старуха – ветреная, пустая бабенка. Так что иные их соседи даже косились на нее и говорили, будто она ведьма. Да и сам ее муж этого побаивался, потому что она, как ни странно, повадилась убегать из дому. Как только, бывало, на дворе станет темнеть, старуха словно сгинет, да так за всю ночь и не вернется домой. А утром придет бледная, усталая, будто ходила куда-то далеко или на тяжелой работе надрывалась. Муж попытался было проследить, куда она ходит и что делает, да не смог. Она всякий раз ухитрялась выскочить за дверь, когда он в другую сторону смотрел. А как выскочит, так ее и след простыл. Никак не мог старик за ней уследить.
Поди уследи, когда надо и туда, и сюда, вон туда. Роб снова представил многократно хоженые дороги, почти паучью сеть их вокруг Лондона. На Брентвуд вели четыре тракта, сплетенных между собой и бесконечное количество мелких, вьющихся внутри как жилки на лепестке розы.
- Наконец стало ему невтерпеж, и однажды он спросил ее напрямик: «Скажи, ведьма ты или нет?» А как услышал ответ, так у него вся кровь застыла. Ведь жена-то его, недолго думая, ответила, что да, она и вправду ведьма, и если он обещает никому про это не говорить, она расскажет ему, где пропадала. Ну, старик обещал, что никому ничего не разболтает. Очень уж ему хотелось узнать, где шляется его старуха. Ждать ему пришлось недолго. Через неделю родился молодой месяц, а всем известно, что в новолуние-то ведьмы как раз и любят блуждать невесть где. И вот в первую же ночь новолуния старуха пропала. Вернулась она на рассвете.
Старик спросил у нее, где она была. А старуха залилась смехом и тут же рассказала ему про все, что с ней приключилось. Оказывается, она встретилась со своими четырьмя подругами у старой церкви, что на пустоши стоит. Там они сели верхом кто на лавровые ветки, кто на пучки болиголова, и те тотчас превратились в коней. Ведьмы помчались по горам и долам быстрее ветра и стали там гоняться за лисицами, ласками и совами. Потом переплыли реку Форт и поднялись на гору Бен-Ломонд. Там они спешились и принялись пить пиво, что варилось не в человеческой пивоварне.
А в какой? То есть, где? Роб вздохнул, понимая, что все эти годы рассказывал детям сказки о том, что его волновало. Сейчас его волновали доставучая Розали и то, что варилось в голове неведомого пока гения. В том, что на Брентвуд, Глостер и Форрест-хилл пришел один и тот же человек, Роб не сомневался. Тактический почерк так же уникален, как рисунок ладоней. Этот полководец тяготел к нежити, сложным решениями и был похож на стратегов времен Генриха Седьмого. Не Джаспер Тюдор, но близко, рядом.
- Пили они это пиво из роговых чаш, тоже не людьми сделанных. А потом из-под громадного обомшелого камня выскочил малюсенький человечек с крошечной волынкой под мышкой и принялся играть, да так весело, что даже форели и те выплеснулись из озера под горой, а горностаи выбежали из своих норок. Откуда-то слетелись вороны и цапли, расселись в темноте на деревьях и тоже стали слушать. А ведьмы – те в пляс пустились и до того доплясались, что от усталости едва могли усидеть на своих конях, когда пришла им пора возвращаться. Уехать пришлось рановато, чтобы попасть домой до первых петухов. Старик слушал старуху молча, только головой покачивал. А когда она кончила рассказывать, промолвил: "На что тебе нужны все эти танцы-плясы? Сидела бы лучше дома! Дома-то поспокойней будет". Но вот снова настало новолуние, и старуха опять пропала на всю ночь. А когда наутро вернулась, рассказала мужу, что на сей раз ее подруги, – и она с ними, – уселись в раковины и поплыли в них, как в лодках, по бурному морю. Плыли они, пока не пристали к берегам Норвегии. Там они сели верхом на невидимых коней, детищ ветра, помчались на них по горам, и ущельям, и ледникам и наконец прибыли в Лапландию. Она была вся покрыта снегом. Там эльфы, и феи, и морские девы Севера пировали с колдунами, домовыми, духами, и на пир этот явились даже сами охотники-призраки, а их ни один смертный не видел.
Не Джаспер Тюдор. Да и битва не при Босворте. И даже не при Брентвуде, кажется. Тем не менее, аналогии Роб искал именно там, упорно цепляясь за что-то, что не менее упорно ускользало из рук. Король Ричард тогда разделил армию на три баталии, к чему вынуждали сейчас Роба, и что он игнорировал. Авантюрное предприятие, которое довольно толково организовывали Оксфорд с одной стороны, Норфолк - с другой.
- Ведьмы из Файфа тоже пировали со всеми прочими. Они ели, пили, плясали, пели и – самое главное – узнали от тамошней нечистой силы некие волшебные слова, или, по-другому сказать, наговор. Стоит только прошептать эти слова, как сразу взовьешься в воздух, а потом перед тобой отомкнутся все замки и запоры, так что куда хочешь, туда и входи. Затем ведьмы из Файфа вернулись домой очень довольные. Старик на это только проворчал: "На что тебе нужно шляться в такие места? Лежала бы лучше дома, в своей постели, теплей было бы". Но после того как старуха в третий раз пропала на всю ночь, ее россказни задели старика за живое.
На этот раз она встретилась с подругами в доме одной ведьмы, что жила по соседству. Они прослышали, что у карлайлского епископа есть винный погреб, а в том погребе хранится отменное вино. Ну, ведьмам и захотелось отведать этого вина, и вот как они до него добрались: ступит ведьма на крюк в камине – тот крюк, на какой котел вешают, когда похлебку варят, – прошепчет наговор, какому научилась от эльфов в Лапландии, и… вот чудеса! Вылетит в трубу, точь-в-точь как дым вылетает. Ну, потом они все полетели по воздуху, словно клочья облаков, и вмиг домчались до дворца епископа в Карлайле. Там все замки и запоры отомкнулись перед ними сами собой. Ведьмы проникли в винный погреб, отведали епископского винца и до первых петухов вернулись в Файф – совсем трезвые, степенные старушки – хмеля ни в одном глазу. Как услышал про это старик, даже со стула вскочил, – ведь он больше всего на свете любил хорошее вино, а такое ему не часто доводилось пить. "Ну, такой женой, как ты, гордиться можно, право слово! – вскричал старик. – Скажи-ка мне этот наговор, старуха, и я тоже туда слетаю – хочется мне попробовать епископского винца". Но старуха только головой покачала. "Нет, нет! Не могу, – говорит. – Тебе скажи, ты другим перескажешь, а тогда весь свет вверх тормашками полетит. Все свою работу побросают и полетят по миру шляться, в чужие дела нос совать да к чужим лакомствам подбираться. Так что ты уж лучше сиди смирно, старик. Хватит с тебя того, что ты уже знаешь.
Как ни уламывал старик жену, как ни улещал, не захотела она открыть ему свою тайну. Но он был старик хитрый, а вино епископа не давало ему покою. И вот он ночь за ночью стал прятаться в доме той старухи, где его жена с подругами своими встречалась. Долго ему пришлось их караулить, но наконец он дождался-таки своего часа. Твою мать!
Окончания сказки дети не дождались. Роба, наконец, накрыло озарением. Дороги вокруг Лондона вырисовывали контур розы. Что само по себе было довольно красиво, но с бумажной картой и циркулем в руках приводило к неутешительным выводам. В розу прекрасно вписывался контур креста розенкрейцеров, который сам по себе был довольно мощным символом, призванным накапливать в себе божественную благодать. Причем, хитрые еретики не указывали, какое именно божество должно было накапливать, а крест использовали даже египтяне. Углы растянутого донельзя креста упирались в Лэнгли, Хорли, Хилденборо, где были старые монастыри. И в некоторые другие города, в которых имелись, как Роб помнил, старые могильники. А в центре лежало аббатство Бермондси, которое само по себе было головной болью, а уж накапливающее неизвестно что...
А ещё Роб опаздывал. Точнее - опоздал. Если схема активировалась с началом этого шествия мертвяков, то в монастырь, из которого Раймон украл Эмму, уже сутки накачивались силы. И на этот монастырь стоило поглядеть поближе.
- Mo leannan, хочешь побыть монашкой?

3 июня 1535 г. Лондог, Гленголл, вечер

Хороша страна Англия, но есть в ней дыра на Гленголл.
Жуя губу, Кристин стоял на грязнющей подворотне у дыры, смотрел на побитую дверь таверны, за которой предстояло найти "чудо какую хорошенькую китаяночку, одетую в мужское". Хорошенькое чудо, неразрывно сплавленное с дырой, не нравилось ему - заочно - трижды. И если обычно Троица была угодна Господу, то на этот раз собирал её не иначе как папенька Клайва.
Во-первых, гленгольское чудо не нравилось фамильярством с законом. "Скажешь, что послал нефритовый сокол - поржёт, проще будет не хамить".
Во-вторых - тем, что именно сюда через перекупщиков стекалось всё, что сбывали с рук грабители, маскирующиеся под комиссаров. Пару таких Кристин с удовольствием отдал на виселицу, кости ещё парочки растащили волки - ну или еноты, но сволочи всё не переводились. Добро стекалось сюда, а потом - уходило обратно в Англию, через вот такие бермондскийские лотки, которые даже вида не делали, что торгуют честно. То есть, Гленголл жадничали, не оглядывались не только на закон, но и на Комиссию. Со временем Комиссия им это зачтёт, но пока что таверна с вывеской в виде пивной кружки на веревке - явно где-то спёрли, - благоухала не тюрьмой. Хуже.
В-третьих, пока Комиссия терпела, пока закон сосуществовал - пока население не переросло отсталость и не отринуло ретроградство, - с Гленголл приходилось считаться. Иначе он, Кристин, не стоял бы тут, жуя губу. В-третьих чудо не нравилось ему тем, что заставляло сотрудничать. Пачкало его самого, и через него - Комиссию и Дело. Лучше было бы выжечь это гнездо с концами, но... но нельзя. Рано. А без дна долг становился тяжелее - это ничего, - дольше - а вот это хуже, - и менее эффективным - совсем плохо. А Гленголл - и это горчило тоже, отдельно, - получались почти союзниками, потому что имели свой интерес. Наверное.
Вряд ли королям дна нравилось происходящее в Линкольншире, и, раз уж их терпели - пока - надо было пользоваться. С паршивой овцы...
Конечно, Клайвелл предупреждал, что с этой... Ю хамить не стоит. Правая рука того самого Рика, о котором Кристин слышал разве шепотки, и те оборванные. Может многое, в том числе - быстро сворачивать шеи хамам.
Пожав плечами, он коснулся пальцами полы чёрного колета - на удачу - и толкнул дверь.

3 июня 1535 г. Хемптон-корт.

- Милорд, - сквозь зевок поздоровался Кристин, пытаясь выгнать из мыслей образ корчащейся на костре новой принцессы.
Леди Кларисса Ламли явно перенесла развод не слишком хорошо. Осуждать её было трудно, но и благодарить за полную голову католических крестов, кардинальских шапок, избитых принцев и свергнутых королей он никакого желания не испытывал.
"Интересно, входят ли мысли в компетенцию Комиссии? Вера - входит, но в виде проявлений. Наверное. Хотя лучше бы в виде веры, тогда и проявления тоже будут правильными".
Думалось после забега по Лондону туго, сквозь вату. Сад, переполненный по случаю хорошей погоды придворными господами и леди - тоже не помог. Как они вообще живут в этом дворце?
"Как тут вообще можно работать?"
Лорд-канцлер, впрочем, одним своим видом доказывал, что можно. Кабинет в офисном крыле полнился картами, бумагами и книгами, не оставляя места черепам и прочим атрибутам скоротечности жизни и знания.
- Рид, - кивнул Кромвель. - Весьма рад. Рассказывай.
- Леди Ламли очень яро мечтает о том, чтобы посадить на престол принцессу Марию, - послушно рассказал Кристин и зевнул снова. - А, про другое? Головная боль сэра Клайвелла в Бермондси увеличена на пятнадцать задержанных. Управа там действует очень эффективно, и, думаю, это число вскоре вырастет. И не ограничится Бермондси.
Кромвель снова кивнул.
- А сам сэр Джеймс? Что думаешь?
"Это просто".
- Странный загар, который отзывается палящим солнцем, словно кто-то перепутал страны. Серьгу он снял, но на всякий случай всё равно нужно закон о подобающих констебулату украшениях. И, возможно, регулирование бород и причёсок, но это не точно. Главное - баланс, контроль и добывание ответов словно просто из воздуха. Чёртовы интуиты.
Канцлер удивился. Настолько, что отложил в сторону свиток, который со вниманием читал, и подошел к окну - большому, чуть не от пола до потолка. Окна во дворце Кристин одобрял - всем хороша страна Англия, но палящего солнца Господь ей не дал.
- Ты вынудил его снять серьгу? Ничего себе. Не уверен, что это поможет продвижению по делу колизеев, но - весьма, Рид, весьма. Из Бермондси поступают первые отчёты. Секта почти нищая, всего три личных дома, остальные домовладения и так принадлежат короне. Весьма примечательна икона Христофора Ликийского. Тонкое письмо руки нездешнего мастера. Впрочем... Ты же не об иконах пришел поговорить. Излагай, желательно по существу. Что католичка Рисса Ламли обижена на бывшего мужа, я и без тебя знаю.
За отброшенные иконы стало обидно, словно Риссе за развод. Тем более что отзывались иконы и дальними скитами, и ещё не прожитой вакханалией - на бегу в этот бешеный день избавиться от неё так и не получилось. Кристин сцепил руки за спиной и зашагал по кабинету, хотя шагать было почти негде.
- Что по сути своей есть террор, милорд?
- Террор - это акт насилия, целью которого является навести страх на определенную группу людей или на отдельного человека, - рассеянно ответил Кромвель, глядя на то, как дождь расчерчивает окно полосами. - Помню, во Фландрии... Ты меня экзаменовать решил?
- Организованный террор, ваша милость - это деньги, - ответил, не отвечая, Кристин и на всякой случай запомнил про Фландрию. На удачу. - Деньги на схроны, на оружие, на подкупы, на организаторов и агитаторов, на приюты. То, что происходит в Линкольншире не похоже на стихийные бунты доведённых от отчаяния крестьян или горожан. Кто-то их прикрывает, кто-то спонсирует - а где есть деньги и возможности? Монастыри - да, но есть и другие, кому такое удобнее и проще. Торговля - возможно. Замки - наверняка. Кроме того, есть идиоты Саффолка, и с ним тоже придётся говорить, и желательно так, чтобы он - слушал. Мне нужны полномочия, милорд, которые позволили бы всё это делать. Власть как административная, так и светская и - хотя бы определённой степени - военная.
- Резонно, - одобрил Кромвель. - Но если я тебя сделаю лордом, они так и будут говорить, что ставленника сына трактирщика и владельца пивоварни, человека наёмника и авантюриста слушать зазорно. Это север, Рид. Каждый из них считает себя потомком если не какого-нибудь древнего короля, то хотя бы правнуком божества. Потому... Знаешь ли, в Суррее много свободных баронств. Тот же Годалминг. А вон там, в беседке, под дождём, принц, он же граф Суррей, изволит фехтовать с тенью. Хорош, засранец. Если кто и может сейчас дать тебе власть над Севером, то это он. А я - всё подпишу и заверю. Хочешь быть лордом Годалмингом?
"Не хочу".
Владение и лордство неизбежно путали бы общественное, государственное благо с личным. "Потом отберём", сказал бы лорд-канцлер, но так, увы, оно не работало. Отказ от ответственности, пусть и данной только для исполнения долга... ответственности, которая работала бы на общественное благо эффективнее и лучше? Что это за комиссар такой, если от такого откажется?
"Умный комиссар. То есть, не я. Дьявол".
Висок снова заломило, правда, уже не леди Ламли.
- А невесты там не прилагается, милорд? - Подозрительно осведомился Кристин. - Анемичной такой? Склонной вести ночной образ жизни?
- Не наглей, Рид, - канцлер с укоризной взглянул. - С невестами уж сам как-нибудь. Прилагалась. Две недели назад отошла в лучший из миров, а земли отошли графству.
"Да?"
- Граф Суррей ещё может отказать, - не без надежды заметил Кристин, выглядывая в окно, чтобы тоже посмотреть на засранца. - Зачем ему комиссар... да. Зачем бы ему комиссар...
Эшафот. Дубовый трон. Эшафот.
- Граф Суррей может отказать. Но - не откажет. Ты же суррейский, его. Для него проблемы вассалов - святы. С ним лучше поладить, впрочем. Но кроме титула, тебе нужны будут деньги. Получишь в казне. А все прочие полномочия - к отъезду бумаги будут готовы.
"Это уже к завтра? Оперативно. И не его, а - Комиссии".
Кристин поклонился, принимая уверенность, деньги и груз ответственности. Не каждый день становишься одновременно лордом и практически воплощением воли Комиссии в одном несчастном Линкольншире.
"Впрочем, уверенность лорда-канцлера или нет, а принц ещё может отказать. Но тогда долг становится невозможным. Дьявол!"

2 июня 1535 г. Бермондси. День второй, корабельный. Утро

- Стань моими глазами, Господи, ибо блуждаю во тьме и не вижу выхода.
Серьга с каплей крови на игле танцует между пальцами, напоминая о земной тьме.
- Стань ногами моими, Господи, чтобы пройти мне спокойно меж зверями хищными.
За окнами с раннего утра, ещё до открытия рынка возмущаются торговцы - Клайвелл со своими поднялись задолго до зари и подняли всех остальных.
- Дай мудрости мне, Господи, чтобы отличить друзей от врагов, правильное от неправильного, доброе от злого.
Проповедь лежит на столе, тяжёлая, как приговор. Кажется, дерево под ней корчится от отвращения - но лишь кажется.
- Веди меня, Господи, к врагам твоим.
Солнце золотит подоконник, на котором кто-то из стражи оставил корзинку с завтраком.
- Укажи мне, Господи, врагов твоих.
Хлопает дверь трактира, рассыпаются сухим горохом голоса кумушек, пищит Пегги.
- Облеки меня, Господи, верой в Тебя, как щитом.
Скрип ступеней, всё ближе. Танцует серьга - на удачу.
- Преврати меня в меч твой, Господи, и сокрушу я врагов твоих так, что не останется следа их как на земле, так и на небе.
Шаги замирают у двери. Прыгает серьга, прячется в кошель.
- Волей твоей, Господи, во веки веков. Ради высшего блага. Аминь.
Дверь открывается.

Кристин поднялся навстречу гостям, отмечая про себя, что стучать в рамках единства, вероятно, было не принято. Склонил голову.
- Ох, мистер Даннинг, - миссис Альцгеймер протянула корзинку, от которой пахло свежим хлебом и чем-то ещё, пряным и вкусным. - Доброе утро. Мы принесли вам пищу духовную и пищу телесную.
- Здесь пирог со шпинатом, вино на полыни и новое поучение от Господа, - пояснила миссис Паркинсон, одетая -кажется, по случаю утра - в розовое.
- Благодарствую, госпожи, - расплылся в улыбке Кристин, принимая подношения и ставя на стол рядом с ересиарховой отравой. - Но право, стоило ли? Едва рынок открылся, и разве друг Гарри не накормит меня, не предложит духовного утешения?
"А Пегги всегда готова предложить утешение плотское. Надеюсь, вы не считаете, что обязаны заменить и её, раз не справляется".
- Гарри - человек хороший, добрый, - еще в единстве, видимо, не было принято дожидаться приглашения сесть, потому что миссис Альцгеймер плюхнулась прямо на кровать. - Но может скоромным накормить, забывшись. Вам же отныне плотскую пищу вкушать нельзя, только ту, что от злаков земных взята. Даже в тесто яички не положила.
- Да в дальний корабль бы, что в скиту, уйти, порадеть, - добавила миссис Паркинсон.
Хвойный лес, землянка... воистину дальний.
- Скит? - Радостно удивился Кристин. - Ох, хорошо бы, госпожа. Здесь вон как сарнадапалы лютуют, весь город на уши поставили, крик до небес стоит, и всё о земном, тварном.
Выглянув невзначай в окно, он кивнул за забор, на улицу, видеть которые госпожи не могли.
- Вон, главный их пробежал. Утро едва настало, а уже торопится честных людей тревожить.
- В скит, - встревоженно кивнула миссис Альцгеймер. - Неподалёку от Грантема. Истинно место ангельское! Тишина да дух святой!
- Смущаете, госпожа, - вздохнул Кристин, отворачиваясь от окна, словно главный сарданапал скрылся за углом. - Рассказываете про благодать эту, как хорошо там, да только ведь до Грантема - неделю добираться. Никак не успеть, меня ведь кормчий сегодня до корабля допустить собирался... или... или передумал?!
- Так после корабля, как верный-праведный, - удивилась миссис Паркинсон. - И вот еще что. Вчера мы у миссис Элизабет были... Ну той, что матерь констебля нашего, мастера Джеймса. Подумать только, еще мальчонкой его помню! Миссис Элизабет говорит, будто сын весь в крови домой пришёл, аж воду красную выливали, как мыться начал. Не вас ли он так? Лекаря позвать, может быть?
Руки миссис Паркинсон, усевшейся на кровать рядом с миссис Альцгеймер, добавляли в пирог травки - не шпинат. Горели фанатизмом и возбуждением глаза юной девушки...
Кристин покачал головой.
- Не меня. Какого-то ещё несчастного. Мне вот, - он шевельнул ногой, где под повязкой прятался нож, - только кочергой ногу прижгли, но хвала Господу, без рвения. Спасибо за заботу вашу, сам замотал - в дороге и не такое случалось. Будет воля Господня - заживёт. Но... не голос ли это констебля на улице? Если он снова проверку учинит, хорошо ли будет, госпожи мои, если он вас тут застанет?
- Ох, это плохо для репутации, - миссис Альцгеймер с кряхтением поднялась. - До вечера, брат мой. Христос воскресе.
- Воистину воскресе, - кивнул Кристин, закрывая за ними дверь. - И до вечера, сёстры.
Апостольская радость звучала не ко времени, но для культистов, возможно, каждый день был как праздник.
"Впрочем, странно, что не поприветствовали так же, а всего лишь добрым утром. Что-то не так с дисциплиной на этом корабле. Один скоромным накормить может, вторая слова путает, эти - приветствия".
И всё же... все дороги вели в Линкольншир. Не только стихийные - или нет? - восстания и бунты, но и этот скит. Скит, полный духа святого. Как там в этих чёртовых бумагах было? Умереть и воскреснуть раньше гроба?
Кристин задумчиво развернул пирог, отломил половину и начал крошить во двор, на радость курам, возглавляемым красивым, чёрным с прозеленью петухом, и прочей живности. Надо же было сделать вид, что ел. Половину он отложил - на случай, если алхимик в управе - или михаилит, которые, казалось, бегают по Бермондси стаями - потом скажет что-нибудь интересное и обвинительно-протокольное.
Курам пирог нравился, петуху тоже. Задумчиво глядя на начинающуюся во дворе оргию, Кристин жалел только об одном: если накрывать культ этой ночью, то хранители скита скорее всего об этом узнают. И куда-нибудь денутся.
Жаль.
С ними очень, очень хотелось бы поговорить о деле Реформации и ожиданиях Комиссии от английского народа.

Накрыло его почти сразу, стоило усесться за столом, мрачно глядя на стопку толстой грубой бумаги. Кристин взял перо и выронил, пачкая пальцы: из ниоткуда наплыла морда хорька на всё небо за крышей, пламенеющий меч, а потом полились словообразы - чёткие, понятные, ясные.
"Чёртовы михаилиты. Чёртовы, но завидно".
Слова, впрочем, получались забавные, даже при условии, что понимать их было некогда, только слушать и смотреть. Древний культ. Круговорот священников. Дом их - на перекрёстке улиц, у вишни. Кровавая чаша, адамитство и прочие нарушения нового порядка. Трупы в Темзе. Папа-демон. Знамение, как крестилась Пегги. Узкий круг.
"Стоп. Папа-демон?"
Слова послушно остановились, хотя, кажется, просто потому, что закончились, оставив его сидеть с чёрными пальцами, тупо глядя в стол. Точнее, в культистские записки, которые переписать было ну никак не...
Хмыкнув, Кристин не без труда поднялся, выглянул в окно, выходящее во двор и кивнул себе и хорьку. Бумаги вылетали из окна, подбирались, уносились и писались - без молитв, зато с руганью про культистов, комиссаров и затёкшие уже на двадцатой странице пальцы. Не предвидение, просто образ, но он знал - хорёк поймает и унесёт.
Если культистам нельзя было бить морды, то стоило как минимум удивить.
Потом оставалось только ждать, время от времени посылая надушенную дамасской розой Пегги за новыми пачками бумаги. Ждать - и размышлять о теологии, истории и исторических течениях. И, разумеется, о серьгах.

Потом, уже закончив жечь пустые листы в камине - к дьяволу излишний пепел, чистые листы должны были сгореть уже потому, что на них не было посланий Учителя, - он снова открыл окно. Пачки исписанных разными руками бумаг медленно вползали в комнату, подчиняясь железному разуму Комиссии, по воле которого вещи должны занимать только строго отведённое им место. Под пачками скрылся стол, затем кровать - видимо, Клайвелл действительно усадил писать всю управу. И, возможно, всю семью.
"К слову, о семье".
В переданные михаилитом слова о том, что в культ входил только узкий круг Кристин не поверил бы, даже не пригласи в группу его самого, даже не видя там Норриса. Маленькая группа, даже не выродись она, едва ли могла обеспечивать себя деньгами и влиянием, которые позволяли столько времени оставаться незамеченными. Значит, как минимум в такой мелочи мать Клайвелла лгала. Возможно, не только в этой.
"Что ж, тем интереснее будет молитва".
Кинжал за спиной. Нож за голенищем - в надежде, что будет даже веселее, чем кажется. Никогда Кристин не любил эти игры, хоть и входили они в работу комиссара. Куда приятнее было бы выбить дверь ногой, схватить священника за гриву...
"Только вот дверь будет заперта на засов, в подполе ждут бочонки с маслом, а сущность просто поменяет тело".
Предвидение медлило, расплываясь по единству, и Кристин раздражённо хмыкнул. Проверил нож ещё раз.
Ждать, пока где-то там закончится фальшивая - за это с сущности стоило спросить отдельно, - вечерня, было тяжело. Никогда он не любил эти игры. Комиссар не должен прятаться, не должен притворяться. Он должен руководить и направлять - открыто, не из тени. К сожалению, мир был не идеален. Пока.

Трактирщик, и только он, постучал очень деликатно, словно боялся разбудить.
Кристин бросил перо, которым писал на листе бессмыслицу и пачкал пальцы, бросил бумагу в огонь. Со скрипом отодвинул стул, тяжело прошагал к двери и открыл.
- Пойдёмте же, - Гарри выглядел одухотворенно, горел улыбкой так, словно приглашал на пир в качестве главного блюда, - пойдёмте! И без того задержались на вечерне. Сэр Джеймс по сей час в управе, свет там горит. Ну да это ничего. Видать, снова над чем-то корпит. Идёмте же, мой господин. Пора.
Белые балахоны на голое тело, пальмовая ветвь...
"Где только взяли".
Кровь.
Странно. Вряд ли неофитов сразу, без вопросов и выяснений допускали до тайных ритуалов, до узкого круга. Луна? Нет. Скорее, была вечерня, вечерня и ещё вечерня. Или?..
- Иду, друг мой. Заждался. Только вот... - Кристин обвёл рукой кипы бумаг и вздохнул. - Увязать слово не успел, но это быстро, это сейчас, вот, в простынь...
Не дожидаясь ответа, не глядя, как одухотворённость и жадность на лице Гарри сменяются неприкрытым изумлением, Кристин бережно собрал кипы в одну, прижал и завязал углы простыни узлом. Охнул, вскидывая на плечо и решительно двинулся к выходу мимо Гарри.
- Вы, господин... Эта... Как так-то?.. Истинное - и всё постигнуть?!
- Как? - Кристин покачал головой, не останавливаясь. - Волей Господа. Дух святой снизошёл на меня и полились слова святые на листы.
Гарри догнал его у лестницы - точнее, Кристин позволил себя догнать, смущённо остановившись, словно только поняв, что не знает, куда идти.
- Ведите, Гарри. Такой восторг у вас на лице, что сам не могу дождаться, когда же сам прикоснусь к святости.

Пожаловаться на приём в управе Бермондси Кристин не мог при всём желании. Пусть женщину - "Ведьма!" - выгнали ужинать, зато Клайвелл выделил сборник прецедентов за тысяча пятисотый год, подложить под колченогий табурет. Судя по тому, как едва заметно изменились глаза лейтенанта, честь эта доставалась далеко не всякому, если доставалась вообще.
- Новое украшение? - кивнул Кристин на серьгу в ухе бывшего однокашника. - И носишь?
- Ты сорок пятый, - Клайвелл порылся в низком шкафчике у окна, извлекая на свет божий бутылку вина, две кружки и пирог с сыром и чесноком, – кто меня о ней спрашивает. Понимаю, незаконно и неправильно. Но! Сорок пятый, Рид! Конечно, такая диковина – констебль-вольноотпущенник. Чем обязан, к слову?
- Ты этими сорока пятью гордишься, - поинтересовался Кристин, разливая вино, - или хвастаешься? Несмотря на неправильность и незаконность? Но впрочем дело не в этом. Комиссия не понимает, что творится в Бермондси с точки зрения акта о супрематии. Чего комиссия не понимает, то ей не нравится, от того у неё болит голова. Коллективно. Ergo - она присылает меня.
- А до тебя – Харпера. Подчищаешь за мальчишкой там, где он нагадил? - Клайвелл улыбнулся, радостно и хищно одновременно. – Но, впрочем, дело не в этом. В Бермондси творится херь. Акт о супрематии подписали все, но периодически то листовки, где короля всяко-разно величают, появляются, то ведьм под католические литургии жгут, то вот такие сходки, как на рынке. Поэтому, если принимаете в своё братство больных головой – я готов.
Клайвелл рубит руку сам себе.
Кристин сморгнул и невольно бросил взгляд на руки бывшего однокашника, хотя только что их видел. Запястье и правда обвивал круговой шрам.
"Однако. Но ладно, ладно, не трогаю больше твою серьгу. Пока".
- Листовки, сожжения, сходки кто-то должен организовывать, - заметил он вслух. - Как-то координировать, причём быстро и гибко, если судить по тому, что случилось на рынке. Знаешь, если вспомнить, как ходил, слушал, то возникает ощущение... одинаковости? Все эти кумушки, они говорят разное, но одним тоном, с одним вектором. Мы говорим не о стихийном терроризме и саботаже, а о некоем дирижёре, под жесты которого люди поют Salve Regina. Это...
Это - причастие. Четверо мужчин в белых балахонах, под которыми ничего нет. Девушка - богородица. Держат за руки и ноги. Разрезают кожу, растягивают, собирают кровь. Нет. Собирает. Священник. Пигментные пятна на руке. Лицо?.. Нет.
- Да будут все едино, - медленно повторял Кристин за усталым старческим голосом, - как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях. Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас. Прошу вас, братия, будьте, как я, потому что и я, как вы. Да будет... понимаешь?!
- Да, - Клайвелл сунул ему под нос резко пахнущие соли. – Дыши, Харзе помогает. Понимаю. Это куски из Евангелия от Иоанна и послания апостола Павла к Галатам. На диво похожие на проповеди архиепископа Кранмера, но ритмика не та. Как будто пытаются петь на его мотив, но по ушам медведь потоптался. Но если кто и может помочь попасть к этому дивному пастырю, так это моя матушка. Порой мне кажется, что она вхожа во все секты Англии, а половиной из них – управляет.
Кристин прикрыл глаза, чувствуя, как от едкого запаха проясняется в голове.
"Инквизиция, Комиссия и констебулат, и этот культ, кажется, ухитрился попасть под юрисдикцию всех сразу".
- А ведь в отчёте Харпера упоминались библии под полом, - заметил он, гадая, жертвует Клайвелл матерью ради дела или просто сдаёт. - Теперь понятно, почему их бросили там гнить - в них просто нет нужды. Но ты говоришь - может помочь?
- Может. Но она мне нужна, смекаешь? Во-первых, как ни крути – мать. Во-вторых, сидит с детьми. В-третьих, иногда нужен ключик в эти гнилые двери. Я в последнее время всё больше по душегубам работаю, а они чуть ли не поголовно какие-нибудь культисты.
Джеймс мягко прошёлся по управе, и присел на корточки, заглядывая в глаза.
- Очухался? Часто такое? Как ты на тракте работаешь, вот так? Можешь сказать, моя палач – телепат, живёт на вине и сексе. Тебя такого обморочного вообще можно отпускать в эту секту?
Отстранив его, Кристин поднялся, придерживаясь за стол. Прошёлся по управе тоже, повторяя путь Клайвелла - на удачу.
- На тракте, - сухо заметил он, - очень редко встречаются... сущности размером с полгорода. Ещё реже мне приходится вот так на них сосредотачиваться. Большая часть работы идёт по мелочам, по конкретным уникальным образам. Вино, секс... кхм. Про мать - понял. Отпускать - можно, но нужно ли? Если твоя мать укажет направление, зачем сложные игры?
- Затем, - теперь Клайвелл говорил отстраненно, - что... Дьявольщина. Мистер Джеймс, помните же, что дано нам, чтобы любящий Бога любил и брата своего! Это отец Кристофер! Бьюсь об заклад, что... Что он прибил священника, я же всё равно в лицо его не знаю, а в паспортах портреты рисовать ни один кретин не придумал, заменил собой - и... Но! Но такими тётушки были, сколько я себя помню.
"Эк его нахлобучило. Не хуже меня. Только соль, кажется, не нужна".
Цитата ложилась в видение, как литая. И это, при всей удобности, напомнило ещё кое-что, на что Кристин тогда просто не смог обратить внимания, запомнить и передать. А сейчас - вспомнил.
"Ненавижу политику. Люблю политику".
- Описание достать я могу. И ещё. В обряде, который я видел, девушку держали четверо. Одним был Генри Норрис. Видел при дворе. Вторым - свечник с рынка. Любопытное сословное единство, не счита...
Впрочем, он мог и не говорить. Не должен был говорить. Должен был слушать и не сбивать. Потому что Клайвелла действительно нахлобучило, и он продолжал поперёк Кристина, всё так же отстранённо:
- Чудится мне, что это два культа. Причем, католиков я повывел собственными руками. И будет крайне неудобно, если этот священник... как его? Чужедушец, во. Еще что-то про отца Бернара мерещится, но пока не укладывается в сухую доказательную логику. Хотя бы потому, что он работал с Инхинн, а от Инхинн что-то спрятать - сложно. Ладно. Надо как-то маменьку выманить, она не может не знать, - Клайвелл забегал было по управе, но взял себя в руки, подхватил валяющуюся на скамейке дубинку, обтянутую тканью, задумчиво пожонглировал ею. - Вот что, Рид. Мы с Хантером обычно в спешке не работаем. Бывает, с иным беседа затягивается так, что на ужин опаздываю. Тогда жена отправляет дочь с узелком. Или приходит сама.
Кристин поморщился, заранее ощупывая скулу. Дубинка с песком через полотенце ощущалась уже сейчас.
- Зачем выманивать, когда ты просто пойдёшь домой и поговоришь? А я, - он поморщился снова, - поплетусь в трактир побитым героем. Ждать, пока придёт трактирщик с... с какой-то юницей. Думаю, подавальщицей. Надеюсь, говорить и всячески ухаживать.
- Пегги, - кивнул Клайвелл, доставая из своего стола белёное полотно, а из подпола – ведро с водой. – В постель не тащи, в ней половина Лондона побывала. В борделе и то чище. Ну… Держись крепче, что ли.
Держаться почти не пришлось, за что Кристин был искренне благодарен.
"Всегда приятно иметь дело с профессионалами".
Размытые примеры профессионализма той или иной степени вовлечённости возникали на миг, рассыпались и заменялись новыми, пока Кристин не постучал по крепкому колченогому табурету - на удачу.
Синяки от лёгких ударов получались замечательные, словно били часами и всерьёз. Такому позавидовал бы любой мученик. Такому не позавидовал бы ни один подследственный. Ни тот, ни другой, впрочем, не поняли бы, что за синяками нет боли, что они не мешают двигаться и думать.
Для трактирщика этого должно было хватить. Для подавальщицы - тоже.

1 июня 1535 г., Лондон, Уимблдон-касл.

Кристин терпеть не мог дожди, а этот обрушился на Лондон словно кара Господня - или намёк свыше, что улицы надо уже, наконец, почистить. Золотари старались, как могли, зарабатывая на старость, но город всё равно вонял страхом и дерьмом. Дар сбоил, наполняя улицы толпами оживших мертвецов, спокойно бредущих по своим делам - по крайней мере, Кристин надеялся, что это всё просто шутки новой луны, а не случайный взгляд в то, что будет.
По крайней мере, красная громада Уимблдон-касла, сердце Комиссии стояла прочно во всех мирах. Определив людей Хьюберта Бели на кухню, Кристин швырнул шляпу с безнадёжно обвисшими полями слуге, скинул ему же навощёный - и всё равно промокший - плащ и поднялся на второй этаж, туда, где располагался кабинет Томаса Кромвеля.
Наместник ада, злыдень и кузнецов сын разумеется, работал. Судя по слабому запаху бренди - работал с раннего утра, и приятной эту работу было не назвать. Кристин поискал, куда на заваленном бумагами столе положить последний отчёт, пожал плечами и пристроил его поверх предполагаемой бухгалтерии Хайдского аббатства. Бумагу Комиссия изводила в совершенно жутких количествах.
- Милорд.
- Рид?
"А что, ещё какой-то идиот летом ходит в чёрном длинном колете?"
Кромвель махнул рукой куда-то в сторону круглого столика на вычурной ножке, на котором красовалась дорогущая бутылка венецианского стекла и два кубка-черепа.
"Вот спасибо, словно их и без того мало. Хотя бренди хорош. Яблочный".
- Когда я сравниваю нынешнюю жизнь человека на земле с тем миром, о котором мы ничего не знаем, мне кажется, она подобна стремительному полёту одинокого воробья через банкетный зал в зимний день.
"Поэтично. Страшно подумать, что при этом думает воробей".
- После мгновения уюта, - "Намёк, чтобы пил и выметался уже?" - он исчезает из виду в заснеженном мире, из которого прилетел. - "Точно".
- Так и человек появляется на земле всего лишь ненадолго, но о том, что было до него и что будет после, он ничего не знает.
"Судя по количеству бумаг, считая и вон то, про испанцев, с краю, милорд как минимум старается".
- Лошадь, как я вижу, ты не нашёл.
"Как?! С наёмниками двадцать одна прискакала!"
- Зато я обнаружил Александра МакКензи.
"О, счастье неимоверное!".
- Ричард Фицалан его, похоже, очень ценит.
"А вот это стоит запомнить. С одной стороны у нас принц-пуританин. С другой - бывший мятежник и якшается с беглыми мятежниками".
- Милорд, - заметил Кристин, задумчиво глядя в бренди сквозь хрустальные глазницы, - для эффективной визитации нам нужны тройки. Комиссар, священник и... не знаю, солдат.
- Мысль дельная, - одобрил Кромвель. – Так и сделаем.
"Правда?! А то очень неудобно, когда..."
- Правда, ты как путался по монастырям в одиночку, так и продолжишь.
"Дьявол".
- Вот что, Рид, мы , - "Кто?" - посовещались и решили - "Может, не надо?" - , что комиссарам нужна какая-то защита, как у стражи.
"Хм".
- Получишь у Лейтона. Кстати, о страже. Вы с Джеймсом Клайвеллом, кажется, однокашники?
- Хм? - полуутвердительно промычал Кристин, пытаясь осознать факт, что начальство иногда и правда заботилось о рядовых комиссарах. - Да?
Кромвель оторвал взгляд от бумаг.
- Да, - твёрдо уведомил он. – В списках студентов-юристов Академии Уолси вы разделены всего несколькими фамилиями. Остеном и Пайнсом. Да?
Кристин пожал плечами.
- Если ваша милость так утверждает, значит, так оно и есть. А зачем?
В памяти и правда что-то отзывалось, в основном похмельем и треньканьем лютни. Джеймс Клайвелл... нет, уже сэр Клайвелл. Точно. С лежбищем в Бермондси, где не так давно бунтовали католики, где не так давно проводил... визитацию... Уилл Харпер... как и в обители яйценосного Дуротана.
"Ой, нет. Пожалуйста..."
- Да, - еще раз уведомил его Кромвель, будто читал мысли. – Клайвелл – хорошая ищейка. Умный, причуистый. Один раз поставишь на след – нипочём дичь не потеряет. Разве что вешать любит, ну да простительно. А вот церковь у него там… Святого Иакова, между прочим. Надо бы поглядеть, Рид. Мне нужно, чтобы у ищейки голова не болела.
"Передача боли с констебльской головы на комиссарскую. Почти алхимия".
- Может, туда сразу отправить армию? - Заметил Кристин вслух. - Если по аналогии с Дуротаном, то после Харпера в этой обители святого Иакова наверняка проводят жертвоприношения в пользу испанской дофины, а фоном - ежевечерние посиделки с обсуждениями, как бы убить вашу милость, его святейшество и Его Величество, чтобы посадить на престол принцессу Марию и передать страну Франции. Нет. Надо две армии, так надёжнее. Всё равно ополчение уже собрано, зря, что ли? Скажите, милорд, как вышло, что Харпер всё ещё жив?
Кромвель отложил перо в сторону.
- Комиссара Харпера больше нет, - невозмутимо уведомил он.
Брошенный замок на холме. Документы... мелькнули и пропали, оставив стынущую боль в левом виске. Сам дурак. Лорда-канцлера окружала мерцающая сфера, преломляющая и путающая дороги и времена. Даже этот взгляд, оттолкнувшийся от Харпера, граничил с чудом - спасибо луне и Дуротану. И, наверное, тому, что милорду было плевать, узнает об этом кто-нибудь или нет.
"И всё же, это - тоже стоит запомнить".
– Как и половины ополчения, - продолжал Кромвель, - Когда принц в отчаянии ловит головой стрелы – грустное зрелище. О чём это я? Ах да, о Харпере не думай. Нет его. А что они в этой церкви делают – узнай.
"Пушинка, пролетающая через кабинет".
Оставалось только согласно поклониться - узнаем, а как же, - и глотнуть ещё бренди - на удачу. Обитель святого Иакова так обитель. Пусть. Скорее всего, несмотря на собственное ворчание - мелкая забота, важная только сэром Клайвеллом и близостью к Лондону. Крупное же...
- Когда мы займёмся северными монастырями, милорд?
- Любопытному комиссару головной болью в висок насса… хм, - милорд отшвырнул перо в сторону. – Дьявольщина, Рид, прекрати эти свои штучки. С тобой говорить невозможно. В Линкольншире закрыли аббатство Лаут-Парк. И сразу же вспыхнуло восстание. В церкви святого Иакова в Лауте, после вечерни. Многовато у нас в стране беспорядка и церквей святого Иакова, не находишь? Доктора Джона Рейнса, канцлера Линкольнской епархии, который был болен в Болингброке, вытащили из больничной койки в священническую резиденцию, а позднее забили до смерти толпой, а реестры комиссаров были конфискованы и сожжены. После Бермондси – сразу туда. Любые полномочия, можешь взять любого законника, сколько угодно людей. Делай, что хочешь. Но в Линкольншире должны знать – Комиссия такое не прощает. Может быть, аккурат обновленное знакомство с Клайвеллом пригодится.
Кристин мысленно присвистнул, задумчиво покачивая кубком. Связь между церквами святого Иакова пока что выглядела сомнительной, но прочее!..
- Что армия? - Армия для подавления беспорядком годилась плохо. Для противодействия терроризму - не годилась вообще. А вот напортачить могла, и легко, причём портачила самозабвенно, с удовольствием и не раздумывая. - И простите за вопрос, милорд, но довольно ли у нас священников нового поколения?
- Армия – как обычно. То Саффолк - мятежников, то мятежники – Саффолка. Если б отправить туда Фицалана… Но нет. Священников – мало. Их нужно экономить. Хм, - Кромвель задумчиво оглядел его, будто видел впервые. – А давай ты сан примешь? А я тем временем уговорю Его Величество отменить целибат для священников.
Глоток бренди пошёл не в то горло, и Кристин закашлялся, просипел:
- Вот сначала уговорите... Проблема, милорд, в том, что мы приходим, но не остаёмся, потому что нас - мало. Не только священников, а вообще. И там, в обители, простите, чёртова Дуротана, глядя на чёртов бордель, я задумался: возможно, нам нужны собственные приюты? Не монастырские, где воспитывают такие вот дуротаны, а по образцу михаилитских? Ради будущего?
- Молодец, - кивнул Кромвель. - Я думаю об этом. Ну, иди, иди. Комиссара ноги кормят.
Кристин кивнул и пошёл. В голове роились разрозненные и пустые обрывки мыслей о святых Иаковах, заговорах, бунтах, лютнях и особенно - о рукоположении.

- Признаться, я думал, ты просто его попугаешь и, может, сорвёшь ключи своей травяной плетью, - негромко заметил Кристин михаилиту, когда над ними сомкнулся серый полумрак коридоров. - Но, сам так попросил, и на результат пожаловаться не могу. Даже наоборот. Если Тракт будет очень зол - вали всё на Комиссию.
- Подумаешь, оторвёт ухо, - пожал плечами Репей. – Потом сам же и прирастит. Не люблю монахов и монастыри. Довелось побывать. Знаешь, есть тварь – костелап? Такая хрень, её некромаги лепят из останков плоти. Опасная, шустрая, а мне всего восемнадцать было. Порезал он меня чуть ли не в ленты. Так и сгнил бы у таких благодетелей, если б Тракт-батя не отыскал. С тех пор аж трясёт, как в стены попадаю. Наши монахи… Они не такие.
- Понимаю, - кивнул Кристин. - И сочувствую. Но пока что больше так не делай. К слову, те монахи во дворе, с добром... что они там пытались рассказать о кладбище?
Репей мрачно хмыкнул.
- Они всех покойников, которые рабы, валят в одну могилу. Точнее, в три. Даже не утруждаются отпеть, и в этих могилах заваривается такая чертовщина, что на трезвую голову не разберешь. Я их запечатал, но это ненадолго. Надо выжигать, а если выжигать, то ты не сможешь их описать. Обугленные кости ничего не доказывают. Не бери в голову, пока вылезти не должно.
Кристин хмыкнул тоже, задумчиво и согласно. Чёрт мог так же сломать ногу в правилах. С одной стороны для описи нежити ему хватило бы слов михаилита - записанных и подписанных. Но вот рабы и обряды - уже требовали личного взгляда. Но смотреть пришлось бы на нежить, причём на трезвую голову.
"Дилеммы, дилеммы".
Впрочем, пока что ждала монастырская церковь, в которой, если трактирщик не врал - а Кристин очень надеялся, что он врал - хотелось петь.

- Spem in alium nunquam habui
Praeter in te, Deus Israel!..
Счастье. Искреннее и незамутнённое. Вот что испытывал Кристин, глядя на прекрасную, но запрещённую статую девы Марией. Сквозь желание гнусить псалом прорезалась картинка, как сухой морочник касается рукой чела статуи, как смотрит на это отец-настоятель - не этот, какой-то другой. Как сменяют друг-друга толпы радующихся, как текут монетки. как всё новые и новые морочники касаются...
- Отец Иоганн, - радостно заметил он. - Мы ведь все здесь согласны с тем, что воровство, рабовладение - даже прикрытое отдачей на покаяние, - хранение и демонстрация католической и хуже того, бунтарской символики - это противно закону и церкви?
- Но ведь она чудотворная, мистер Рид, - не менее радостно ответил настоятель. - Чудо горнее, незамутнённое! Как же от неё отречься? А так - всё так, как вы говорите. Может, отобедаем?
- Лжесвидетель не останется ненаказанным, и кто говорит ложь, не спасется, - хихикнул Кристин, восторженно глядя на статую и прикидывая вес. - Если всё так, согласны ли мы все так же, что ложь и храмовая торговля - равно противны закону и церкви? Что чревоугодие - грех, что тело - суть храм Духа Святого? Что от соблазнов следует избавляться?
Стоящий рядом Репей закатил глаза, что-то пробормотал под нос и сунул Кристину в руку кристалл аметиста, подвешенный на веревочку.
- От простеньких мороков помогает, - обрадовался он. - Благо, тут не брат Фламберг чаровал. Я на улице подожду, а то без амулета от радости сдохну.
Отец-настоятель счастливо закивал.
- Но, мистер Рид, всё это - мерзость, но ведь статуя так умилительна! А у нас на обед уха!
- Уха...
Кристин выволок отца-настоятеля из церкви, захлопнул дверь и наклонился к нему так близко, так, что тот вжался в стену.
- Отец Иоганн, скажу честно: мне очень, очень хочется закрыть этот монастырь. Распустить. Отдать монахов на покаяние, потом разбросать их по праведным обителям. Вам нравится такая идея, святой отец?
Отец Иоганн дёрнулся было, но сдался, стоило лишь прижать плотнее. Замотал головой.
- Не нравится, - согласился Кристин. - Вижу, понимаешь. Поэтому я предлагаю тебе шанс - единственный - остаться здесь, при кормушке. Но для этого придётся поработать. Хорошо поработать. Всё ещё понимаешь?
- Чего тебе надо, комиссар? - Глухо поинтересовался настоятель. - Лошадь и шотландского висельника? Мешок денег?
Кристин вздохнул. Отступил на шаг, отряхнул руки.
- Сейчас. Расскажу, чего мне надо, пока ещё отец-настоятель. И, знаешь что? Я уговорю на это милорда Кромвеля только потому, что знаю: отныне ты будешь жить праведно. Правильно. Ради вон тех тупоумных крестьян, готовых защищать вора и поганца, убийцу и насильника, лишь бы их прикрывала ряса. Ибо сказано: дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут пасти вас с знанием и благоразумием. Иными словами, предлагаю только потому, что жить правильно тебе будет очень, крайне погано - но это с непривычки. Ничего. Привыкнешь. А пока не привык - будешь страдать, поэтому советую привыкать быстрее. Итак, для начала ты избавишься от этой морочной мерзости. Это раз. Два - выкупы...
Кристин знал, что отец-настоятель надеется обмануть или перекупить внешнее управление: новых братьев, которых Комиссия пришлёт вместо старых. Уже планирует, как вернуть увезённое и растраченное на бессмысленную очистку кладбища. Уже ждёт с нетерпением, как этот дьявол в чёрном уедет и оставит в покое. Как забудет про покаяния, следствие, как вернутся сбежавшие монахи - самые нагрешившие...
Сам он надеялся выбить из Кромвеля такую замену, чтобы отец Иоганн пожалел о том, что монастырь не разогнали. Таких было мало, но - были. Брат-францисканец Аарон, не дающий без приказа даже сломанной зубочистки. Брат-доминиканец Коммод, чьё описание можно было ставить в словаре рядом со словом "фанатизм". Брат-михаилит Лука, неведомо как отжатый у Верховного бухгалтер. Рейес Битон - еврей-выкрест, который умел воровать так, чтобы не нашёл никто, и поэтому способный поймать на воровстве кого угодно. Пожалуй, так.
Здесь стоило пожалеть отца Иоганна, но - не жалелось.

Кристин знал, что брат Репей увяжется следом. Всё согласно прозвищу - всё-таки в ордене их давали не просто так. Кроме того, там, у дверей, волей Господа на краткий миг меч и коронованная роза слились в одно и вспыхнули серебром.
- "Господин комиссар, аббат говорит, что у него неприкосновенность!" - низким голосом заметил Репей. - "Расстрелять. И не прикасаться!"
- "Господин аббат, к нам едет михаилит Фламберг со своей ведьмой!" - Тенором ответил Кристин, не останавливаясь. - "Злые?" - "Нет, улыбаются!" - "Господи помилуй, что же вы стоите, открывайте реликварии и зовите комиссаров!" Скажите, брат Репей, там ведь, на кладбище, после неоплаченной работы ещё остались неупокоенные? Боюсь, мне надо будет туда заглянуть.
- Вы знаете, господин комиссар, с тварями всё очень просто. И одновременно сложно, - с готовностью сообщил михаилит, пристраиваясь поближе. - Вроде всех убрал, глядишь - новые набежали. Закон заполняемости ниш. Всё, что было - отработал честно, я не Рысь. А что новые прибежали - не моя вина. По чести, я бы и за старых не взялся, и с вами не говорил бы, но жаль каторжников.
- Но жаль, поэтому и взялся, и подошёл, - согласился Кристин, поднимаясь к монастырским воротам по широкой утоптанной и уезженной дороге, среди пылящих подвод с мясом, шкурами, элем и что там ещё нужно монастырю. Каторжники. Общая могила под лилией. Грядки под палящим солнцем. Тюремная сырость. Пытки. Воровство, убийство, голод, сытость, насилие, удовольствие, кровь... Кристин схлопнул калейдоскоп картинок, которые могли увести куда угодно, но по большей части вели во тьму. Почти чёрная, убывающая луна... - Что ж, в таком случае мне потребуется сопровождение. Разумеется, не бесплатно. Согласны?
- Господь заповедал помогать ближнему, - вздохнул Репей. – Как вас называть-то, господин комиссар? Желательно, покороче. А то покуда докричусь, вам уже ноги отожрут. И, пожалуйста, не говорите, что вы – Харпер. Наслышан. Сбегу.
- Мистер Рид, - Харпер откликнулся странно, головной болью и почему-то брошенным замком на холме. Кристин тряхнул головой, откладывая юнца на потом - не до него. - Что же, будете почётным комиссаром. Хотите печать на кольчугу?
- Лучше на лоб. Чтоб все видели и завидовали.- Репей рассеянно погладил плеть крапивы у обочины, и та потянулась к нему, потёрлась, как ласковая кошка.
- Ну и ладно, - миролюбиво согласился Кристин. - На лоб - так на лоб. Но, однако, нас встречают.
Что ожидали тут не подводы - было понятно. Иначе брат-привратник не облизывал бы толстую губу, не моргал так на солнце. Ожидали чего-то другого - и боялись.
"Правильно, пусть потрясут мясами. Полезно".
Мысль получилась рассеянной, потому что за круглым лицом брата-привратника вставала усталая суета, прикрытая старыми каменными плитами. Гули, рвущие монахов на лоскуты, мутировавшая от близости святынь нечисть... нет, это уже слишком. Чёртова луна.
- Дилетанты, - процедил Кристин.
- А еще они на кладбище потиры хранят, - согласно кивнул Репей.
На фоне подвод с монастырским добром мелькнула виселица, но это тоже было ни Богу, ни чёрту. Хотя...
Всё же, письма или нет, но в монастыре ждали не его. Не именно его.
- Pax vobiscum, брат Репей, - елейно поздоровался привратник, вглядываясь при этом в лицо Кристину. - Отец-настоятель денег не изыскал, грехи наши тяжкие. А вы, господине, приходите в воскресенье. Сейчас мы трудимся в поте лица.
- Знаю, - холодно ответил Кристин, неторопливо надевая на палец перстень с печатью лорда-канцлера.
Оторопевший монах загородил собой ворота, расставившись поперёк, не пуская мужчину в чёрн... Оторопевший монах оглянулся, когда Кристин шагнул мимо, минуя запоздавшую руку.
- Закрывайте ворота, святой отец. На сегодня ваши труды окончены. Брат Репей, подсобите с засовом, будьте добры?
Выйдя во двор, он остановился, упёр руки в бока, оглядывая суровые стены, суетливых даже в пыльную жару крестьян. Упитанный лысый монах с суровым лицом надзирал за тем, куда укатывались бочки, куда отправлялись корзины и связки.
"Брат-кастелян. Плеть и цепи. Раскалённое железо. Это луна или нет? Как знать".
Не обращая внимания на окрик крестьянина, он запрыгнул на пустую телегу.
- Комиссар Рид, указанием лорда-канцлера, волей Его Величества, согласно уложениям Комиссии. Визитация обители имени святого Иакова Дуротана. Ты, - он ткнул пальцем в разинувшего рот монаха с метлой. - За братом-ключником и братом-казначеем. - Ты, - указал на другого, подпоясанного вервием в два ряда, - за отцом-настоятелем и капитаном наёмников. Отец-кастелян? Мне нужны приходно-доходные книги.
Поймав взгляд какого-то послушника, он поманил его пальцем.
- Каторжников собрать в лечебнице. Брат Репей, проследите?
В наступившей тишине монах с метлой закатил глаза и плавно, даже величаво, упал в пыль. Кристин пожал плечами. Не этот, так другой сойдёт.
Оглядев замерший двор, он хмыкнул и хлопнул в ладоши.
- Исполнять!
После этого оставалось только ждать, глядя на воцарившуюся суету. Проводить взглядом твареборца, утащившего послушника чуть не на себе - "да что они все в обмороки падают?", - скучающе посмотреть, как пытаются привести в чувство монаха, как бестолково мечутся монахи. Вероятности роились вокруг стаей ос, истекали словами, но больше кровью, вилами и виселицей, безымянной могилой и не-жизнью.
Первыми явились отец-настоятель - пухлый, с жиденькой рыжей бородой, - с валлийцем, рыжим, кудрявым и коренастым.
Почти сразу во двор из тёмного монастырского зева вышли брат-ключник - с ключами, - и брат-казначей - без книг.
Спустились со стен несколько наёмников.
Наконец, вызвав немалое оживление среди братии, откуда-то вынырнул твареборец с вонючим и недовольным гулем на травяном поводке.
"Кажется, все".
- Ой, господин комиссар, такая честь, такая радость!.. - зачастил отец-настоятель, но Кристин поднял руку, останавливая его.
- Политическая незрелость, - заговорил он, повышая голос, чтобы звук отражался от высоких стен, - незрелость и недомыслие - вот истинные грехи, неугодные Его Величеству и лорду-канцлеру. Детские эти болезни понятны, понятны и детские решения, но для этого и существует Комиссия: не карать, но указывать и наставлять. Возьмём, вас, господин, - он кивнул наёмнику, слушавшему, заложив пальцы за ремень. От валлийца тянуло сожжённым домом, истоптанной копытами пашней. Север? - Отец-настоятель обманул и себя тоже, считая, что Тралл и земли вокруг охраняет именно он. Словно дитя, тянущее в рот кинжал, не понимая, что это - оружие взрослых.
Запустив руку за расстёгнутый по случаю жары чёрный колет, он достал приготовленный заранее лист бумаги с сургучной печатью. Кивнул на свежий столб дыма, поднимающийся где-то на севере.
- Страна платит людям, готовым защищать сёла и монастыри, и думать иначе - преступление вдвойне, ибо преступление и перед лицом главы церкви, и перед главой государства! Сим заключаю, что договор с отрядом переносится на Комиссию как государственное учреждение.
Капитан сурово кивнул, что могло означать что угодно. Но возражать наёмники не стали.
- Позвольте узнать, сын мой во Христе, - задумчиво проговорил казначей, - кто подписал ваши полномочия, дабы вы врывались сюда? Далее, отчего вы с братом ордена архангела Михаила? Разве не пристрастное лицо брат Репей? Вдобавок, отчего вы нас запугиваете, если мы верные слуги Господа и короля?
- Трудящийся достоин награды своей, - медленно проговорил Кристин, оглядывая крестьян. - Воистину, недомыслие и глупость. Глядя на церковь, люди должны видеть пастыря, слышать то, что говорит устами её страна. То, что велено! Не то, что труд остаётся без награды, не то, что люди покупаются и продаются, не то, что трудники не трудятся, не то, что стране нет дела до воющей на могилах нежити! Не то, что нет церкви дела до королевских указов! Вот о чём, - понизил он голос, спрыгивая с телеги к отцу-настоятелю. - хотелось бы мне с вами поговорить, святой отец. Потому что если не поговорю я, говорить будет лорд-канцлер.

Растерянные животные метались по коридорам. Козы и овцы блеяли так, что Эмма морщилась. Коровы, тёплые, добрые, с волоокими глазами, взбеленились, топча и поднимая на рога не менее растерянных некромантов. Лысые жрецы не ждали, что в коридоре их повстречают такие чуда-юда, да еще и позади толпы бешеных зверей. До последнего вздоха они вглядывались в лица, пытаясь понять - что это? Кто это? Один даже перекрестился, от ужаса мигом отринув новых своих богов. Закончилось всё довольно быстро. Коровы выломали двери, устремляясь в огород, за ними потянулись козы и овцы, и лишь всеядные гуси и утки остались в стенах монастыря, выдергивая кишки из разорванных животов, устраивая свары за особо похожий на червяка отросток и встряхивая головами.
- Жуткое зрелище, - задумчиво резюмировала Эмма. - Когда у нас будет собственное поместье - никаких гусей.
- И уток тоже заводить не стоит, - согласился Раймон, сжигая недоеденные куски некромага, пытающиеся сползтись воедино - Да и про коров и прочее уже как-то сомнительно. Но вообще, я вот думаю, может, это не некромаги как таковые виноваты в том, что шутки заканчиваются? Может, это просто веяние времени? Серьёзный, взрослый мир, стратегия и сила, а не весь этот скотный двор.
Эмма вздохнула.
- Это всё они. Они похищают, оживляют то, что не должно жить. И стыда при этом не испытывают. И еще - культисты. Нельзя класть людей на холодные алтари. Эдак можно почки застудить.
- Предлагаешь сделать алтари с подогревом? - Заинтересовался Раймон, разглядывая выживших... нет, не выживших монахов. - И стыдиться?.. Нет, пожалуй, стыдливых некромантов мы не переживём...
- Предлагаю заканчивать тут, и ехать спать. Нас там Джеймс ждёт. Любопытно, написал ли он запрос в орден или остыл?
- Ни один гусь не пострадал, - Раймон пожал плечами, прищёлкивая пальцами.
Нечисть горела охотно, словно сама радовалась очищению - и передавала эту радость дальше. Оставалось лишь повторить процедуру ещё несколько раз. И надеяться, что оно не бахнет от перепада вектора. Заряда. Чего-то там. Зараза и очищение. Взаимно растворятся, или, не смешиваясь, разбухнут и будет ой?
- Надо уточнить, написал ли, потому что если да, то нам ещё придумывать отговорки для капитула, потому что убивать эту поганку не хочется, хоть убей. Даже Брайнса отдельно не хочется, потому что сколько можно. Даже ради готового поместья... впрочем, поместье. Хм.
- Поместье, - кивнула Эмма, - с теми грейстоковскими слугами-оленями. Соблазняя бруху, ты не догадался выпросить парочку? Помнишь, ты однажды разрешил спрашивать, что угодно? Ну, тогда в Кентерберри? В общем, мне не понятно, что такого в этой Дженни, заставляющего нервничать всех троих?
- Хм, - глубокомысленно заметил Раймон, разгоняя уток, столпившихся у дверей, за которыми выла нежить. - Да чёрт её разберёт, что в ней такое. На поверхности - простенькое и незрелое дитя, но это - дым и зеркала, за которыми клубится, искрится и всячески мерцает что-то ещё. Огоньки во тьме. Или кристаллы - но кристаллы в темноте не мерцают. Всматриваться мне как-то не очень хотелось, потому что уж очень голодное. Но убивать не хочется не поэтому. Не только поэтому. Может, где-то там, в огоньках или за ними, всё ещё есть то самое дитя, куски которого накидали поверх. Может, конечно, и нет, но... разбираться там было как-то не с руки, потому что ещё и Брайнс, и не то время, и не то место. Гуси ещё эти чёртовы...
Эмма наморщила лоб, задумавшись. Белый, кудрявый ягнёнок, жалобно блеющий в коридоре, замолчал и приник к её колену, преданно заглядывая в глаза.
- То есть, Гарольд Брайнс по своему недомыслию и врождённой глупости, приволок это незрелое дитя, о котором так глубоко скорбит Джеймс, в место, где она стала одержима чем-то древним и голодным? И это древнее и голодное разрушило её?
Раймон пожал плечами.
- Судя по тому папе, одержать её могли чем угодно и зачем угодно. То есть, они с Гарольдом вляпались в дела, которые были явно не про них. Не про несчастливого торговца и уличную девчонку. Древние, голодные и особенно божественные дела. Но, - он глянул в окошко на двери, и внутри полыхнуло от души, так, что следующие слова поглотил рёв огня. Ягнёнок нашёл край эмминой штанины и принялся задумчиво жевать. - Я не поручусь, что разрушило, или что не разрушило. Чтобы создать оболочку, вовсе не надо уничтожать оригинал. Может оно, знаешь, как паук? Но, может, как волк, и тогда схарчило сразу. И снова - не то было место, чтобы прислушиваться или говорить. Ещё чуть, и Брайнс бы сорвался. Или его бы сорвали. Понять, что там за связь, я тоже не успел.
Ягнёнок мекнул, когда Эмма подхватила его на руки. А потом блаженно вздохнул и прищурился, будто обрёл мать.
- Еще чуть - и Клайвелл бы сорвался. И я не знаю, что страшнее.
- Страшнее - это если бы мы с Харзой не смогли его удержать от того срыва. Воронка была бы на полгорода - а от нас, наверное, не осталось бы вовсе ничего. Оставь ягнёнка, а то вон как смотрят. Кажется, с духом крестоносцев я переборщил. К тому же, в сумку он не влезет.
Овцы, начавшие собираться в коридоре, и правда смотрели плохо. Погано смотрели, прямо сказать. И скалились так, словно вот-вот бросятся на штурм. Эмма на них смотрела с почти овечьим упрямством, но ягнёнка опустила на пол. И скупо вздохнула.
- Тогда хотя бы колодец вскипяти. Чтобы всю заразу убить. Бедная я. Несчастная. Ни кота, ни ягнёнка...
- Вскипячу, насколько хватит, - Раймон подхватил её под руку и повёл в круглый, уютный внутренний дворик. - А про несчастность - это конечно, это так. Живём в палатках, едим, что найдём... хм. Если так подумать, вернуться за ягнёночком ещё не поздно. Доедем до леса, разведём костёр, и...

РАЙМОН И ЭММА ДЕ ТРИ
24-25 мая 1535 г., Лэнгли, к полуночи, или за неё. Запад вместо востока.

Конечно, в такие места надо было брать с собой кого-нибудь ещё. Например, магистра. Или Снежинку - почти магистра. Или Шафрана или Харзу, потому что мистики и видоки. Раймон взял с собой Эмму - потому что вдовье в достаточном количестве всё равно не накопилось, так что ей, страдать одной в бедности? А другим помирать здесь и вовсе не стоило, им предстояло это делать в какой-нибудь другой точке на другом лепестке. Поэтому по ночной дороге до Лэнгли Раймон с Эммой ехали вдвоём. Сопровождали их редкие всполохи блискавок, разгоняющих отставшую от той или иной армии нечисть. Сопровождал и квазимагический и проторелигиозный шлейф из девок, гусей, святого Патрика, четырёхлистного клевера и перевёрнутой восьмёрки. Шлейф оказался упорным, развеиваться упорно отказывался, и Раймону почему-то казалось, что у него только одна сторона. Попавшим в него тварям тоже так казалось, и эффект порой оказывался... интересным и стоящим занесения в отчёт. Просто для поддержания репутации морочников всея Англии как полных психов.
И всё же дорога оказалась долгой, слишком. Если Роб был прав, эта роза - не эта Роза, другая - накачивала что-то там чем-то там уже сутки, и останавливаться не собиралась.
- И всё-таки, - заметил Раймон, задумчиво разглядывая тёмные стены аббатства через ров и остатки моста. - Почему усыпальница графини Глостер - в Лэнгли, хотя похоронили её в Рединге? Вроде, не знаю, загородного дома, что ли?
- Главное, чтоб не охотничьего, - не менее задумчиво заметила Эмма. - Представь, в полнолуние графиня встаёт из усыпальницы в Рединге и мчится сюда. Поохотиться.
Перебираться через пролом не хотелось категорически. Выглядел он так, словно на мосту попрыгало что-то очень тяжёлое. И провалилось. В если так - как знать, что оно теперь там, под водой, делает? Отжигать у всяких тварей щупальца Раймон крайне не любил, особенно под водой. Особенно ночью.
- Было бы очень некстати, - признал Раймон, поворачивая морду Розы на восток, вдоль рва. Где-то там наверняка должен был быть ещё один мост, или паром... хотя бы лодки. Скорее всего от них тоже мало что осталось, но проверить стоило. - Но какая, однако, нерадивая тут братия. Мост дырявый, всенощную не поют, огни не горят. Во рву небось завелось что-то похуже крокодилов.
- Прочитай им наставление о добросовестности, - посоветовала Эмма, перекидывая ногу через седло, чтобы сесть по-женски. - Дескать, нерадивый в работе своей - брат расточителю.
- Обязательно. Как только найду, кому - так сразу. О, а вот и пример рачительности. Чувствуешь, как пахнет во-он от того домика у причала? Что под мост провалилось - не знаю, но в лодочники монастырь нанимает гулей. Очень удобно. Платить не надо, смену себе сами выращивают. Правда, об инвентаре не заботятся, но это дело наживное. Возможно, ещё научатся.
Ветерок и правда доносил сухой, сладковатый запах нежити. Причал радовал ничуть не больше: лодочка, которой полагалось спокойно покачиваться на мелкой ряби, осела в воду чуть не по краёв.
Эмма пожала плечами.
- Не чувствую. Разве что запах тины от воды. Но меня и не учили вынюхивать гулей. Меня даже вышивать гулей не учили. Ты их жарить будешь или рубить?
- Да зачем? - удивился Раймон, соскакивая на землю. - Если не вылезут... Сидят, никого не трогают, и пусть сидят, с Богом. Хм. С Богом, да. Двери-окна благословлю из уважения к обители, а потом когда-нибудь вернёмся. Или не вернёмся. Слушай, как думаешь, тут найдётся кошка? Или собака?
Что кошки, что собаки, из такого домика сбежали бы, но вряд ли далеко. И, пусть животных было жаль, Раймон предпочитал проверить, что за крокодилы живут во рву, на них, а не на себе и не на Эмме.
Эмма прислушалась к темноте, кивнула.
- Найдётся. Думаю, это кошка. Такая тёплая, пушистая, с лапками. Мечтающая о молоке. Давай её себе оставим?..
- Конечно, - согласился Раймон, осторожно заглядывая в домик. - Если не сожрут. Только возить будешь в своей сумке. Подмани?
Лодочник с женой смирно лежали у стены и гулефицировались. Судя по цвету кожи и запаху, процесс начался давно, и завершиться обещал скоро, со всеми сопутствующими эффектами. Какими именно - намекал третий гуль, крупный, даже жирный. Матка. Vivere mortua femina. Femina предостерегающе рычала, сверкала тусклыми глазами и пахла, как сушёный кальмар. Раймон пожал плечами и притворил дверь, осеняя её крестом. Затем, под эммины "кис-кис" прошёл вокруг дома, благословляя каждое окно по очереди. Закончил дверью в подпол.
- Нетушки, - радостно сообщила Эмма, держа за шкирку яростно орущую кошку. - Возить будешь ты. Ты большой, сильный, красивый, умный. Справишься с воспитанием и охраной этой невероятной ценности. Ой, она же кусается!
- Я бы тоже кусался, пока меня не заморочили, - Раймон махнул рукой, и кошка замолчала, обвисла, глядя с печалью и какой-то даже обидой. - Но предлагаю пока не делить сумки из несожранной кошки, ей ещё через мост лететь, а потом по этому комиссарами проклятому аббатству шнырять. Если, конечно, долетит. Мост-то широ-окий, а ров - глубо-окий. Не всякий крокодил перебежит, не всякий орёл... что я упускаю, кроме неумения воспитывать? Мост, лодка...
- Скотина. Не ты - скотина, а та, которую они на выпасы гоняют. Надеюсь, коровы тут не летают?
Точно. Паломницам вряд ли нравилось пачкать юбки в навозе, а что за монастырь без скота? И переправляли этот скот явно не такими вот лодочками.
- Да кто их знает, - Раймон вздохнул и двинулся дальше, обходя аббатство противосолонь. - Святое место, как-никак. При каком уровне святости коровы начинают летать, лишь бы не касаться земли копытами?..
- И гадят. Прямо на голову. А корова - не голубь, - Эмма фыркнула. - Не уверена, что хочу такое видеть.
- Возможно, и не гадят, если святости достаточно, - возразил Раймон. - Если они могут, например, отрастить крылья, то могут и... иные места перестроить. А если летают на святости, то, опять же, святость может эти другие места заткнуть. Ага, а вот и дорога. А вот и причал. А вот и канат от подвесного моста, который почему-то не перерубили. Лезть по нему, честно говоря, не хочется почти так же, как прыгать через тот мост. Впрочем, у нас есть доброволец.
За чернильной водой и стенами приглушённо ревел скот, злобно и приглушённо гоготали некормленные гуси.
"Какая дисциплинированная нежить. Не кормит, но и не жрёт".
Это давало надежду, что и разведчика не схарчат, как минимум, не сразу.
Эмма кивнула и всучила ему кота. Рыжего, в белую полоску и весьма облезлого. И с методичностью лекаря принялась обтирать руки жутко воняющим тысячелистником настоем.
- Вдруг у него лишай, - пояснила она. - Или глисты.
- Ну, конечно, - проворчал Раймон, - сначала - тёплое, пушистое, с лапками, а потом - лишай, глисты, сапогом тебе...
Он дунул коту в морду, и животное прищурило слезящиеся глаза, зевнуло. Но стоило посадить его на канат, как кот ловко и уверенно пополз на другой берег, изучать и метить новую территорию. Ну прямо михаилит.
В список к мистикам и видокам, которых надо было брать с собой, добавился зверятник... а, нет. Это уже входило в "магистра", но ему, кажется, тоже другая точка,и Раймон даже подозревал, какая именно. За отсутствием зверятника приходилось обходиться тем, что есть. А было, откровенно говоря, не так уж и мало.
Эмма, явно подражая Шафрану, закатила глаза.
- Птицы с длинными шеями. Воняют мокрым. Орут. Голодные, что ли? Козы. Воняют козами. Часовня, вероятно - пахнет ладаном. Алтарь, на нём каменные ёжики. Из часовни - дорожка из каменных ёжиков. Лапы колют!
- Не закатывай глаза - мистиком станешь, - рассеянно заметил Раймон, хмурясь на воду, из которой так ничего и не вылезло. - Каменные ёжики... ну, допустим, друзы от часовни к некоему центру. Что бы, значит, не в выси горние, а куда надо.
- Келья, думаю. Пахнет болезнью и смертью. Двое лысых дядек. Большие, пахнут потом! - Эмма вздохнула и принялась теребить кончик косы. - Ощущения у жрецов... Знаешь, как у Верховного, когда он в капелле мессу сам служит. Переживание чего-то тонкого и грубого одновременно. Радостно и досадливо.
- А если косу теребить, то отвалится, а мы её даже отрезать не стали, тогда, с этой... - Раймон прищёлкнул пальцами. - Точно, кеаск же. Ты так часто вспоминаешь тот поцелуй, что я даже забыл.
Склонившись надо рвом, он коснулся воды ладонью и прикрыл глаза, прислушался. Вода колебалась, плыла, обтекала, толкалась, вытеснялась, игриво плескалась, омутилась там, где поглубже, стояла, толкалась рыбьими хвостами, и всё это одновременно, всеми своими частичками...
"Господи, как водники это делают? Сейчас стошнит. И это ещё про морочников говорят, что психи, а тут..."
И тут всё встало на свои места. Вода колебалась, плыла, обтекала, кружила, петляла, словно шлейф из мороков, только иначе, плотнее - хотя и не совсем. Любой морочник мог понять, где разум жёстче, где мягче, где можно поднять, а где опустить. Легко. И по этому легко получалось, что кракенов в пучинах этого разума не водится. Вообще. Никаких.
Бережно стряхивая капли с пальцев, Раймон выпрямился и хмыкнул.
- Если там в каждой келье по паре некромагов, то будет интересно. Да и в целом интересно. Эх, поглядеть бы на план всей этой прелести!..
- Круглое, - мурлыкающим голосом сообщила Эмма, - и углистое. Угловое. Дядьки еще по углам, из других келий воняет смертью.
Раймон вздохнул, примериваясь к канату. Потянул за него, проверяя, крепкий ли.
- Кажется, к репутации Фламберга прибавится ещё один титул. Но Палач из Лэнгли не звучит, мне кажется. Надо какой-нибудь другой, пока кто-нибудь за нас не придумал. А если мурлыкать - шерсть нарастёт.
- А если нотации читать, то в Дика превратишься, - недовольно пробурчала Эмма.
"Вот он счастлив был бы, метафизически. Метапсихически?"

2 - 3 июня 1535 г. Бермондси.

Торговцы орали так, что слышали их, должно быть, в Лондоне. Недовольство их было понятно - когда у тебя находят неуказанные в акцизах товары, да еще и конфисковывают их, всякий будет орать. Джеймса это полностью устраивало. Потому что за суетой, недовольством и гомоном проще просто было спрятать облаву. Утаить, что послал за братом Сапфиром в резиденцию. Что стражу прошерстили с Харзой, отправили подозрительных на усиление в Лондон, а оставшиеся готовы ко всему. В тюрьме тоже навели порядок: повесили три общих камеры. В целом, вся эта суета укладывалась в обыкновенную жизнь управы и внимания не привлекала. Разве что кормить Рида становилось утомительно. Трактир находился на базарной площади, и закидывать корзинку с едой и водой приходилось юркому Харзе. Михаилиты были будто рождены для незаметного ползания по крышам.
Потом взмыленный гонец приволок в управу конверт от шерифа, и Джеймс с обреченным хмыканьем засел за него. Неподалёку от лондоского моста нашли зверски убитого мужчину, которого констебль Уайт опознал, как Чарльза Миллера, музыканта в приходе святого Антония. У Чарльза Миллера отсутствовал член, зато в изобилии имелись удары стилетом и содранная кожа. Сдирали, если судить по характеру повреждений, серпом. В Лондоне объявился новый душегуб, и сделал он это не ко времени. Рида Джеймс не бросил бы, просто потому, что дело комиссара касалось Бермондси. В конце концов, Чарльз Миллер уже никуда не спешил, а одно убийство - это глухарь.
Так и вышло, что о Чарльз Миллере Джеймс вспомнил только к утру, третьего июня, когда все культисты были упакованы в камеры, старче был усыплен, запечатан мудрёными знаками - пламенное спасибо Сапфиру и Харзе, а свечника повесили. Потому что красть вещи у представителя закона - нельзя, даже если этот представитель - комиссар. Допросы и дознание еще только предстояли, но сейчас, когда в просыпающемся Бермондси уже начали голосить, бегать и толпиться на площади, было время, чтобы просто растянуться на лавке.
- Ты рисковый, комиссар, - с уважением сообщил Джеймс Риду, которого пришлось одеть в свою одежду, которую для таких случаев хранил в управе. - Не всякий из стражи так пойдёт, в гадюшник.
- Что? - Рид поднял глаза от тетради с бухгалтерией культистов за последние полгода. - А. Так ведь работа у нас такая - ходить там, где гадят. На этот раз - просто роскошные условия были, с такой поддержкой. Отличная команда... Хм. Знаешь, смотрю я на эти числа и понимаю, что надо уговорить Кромвеля открыть бордели Комиссии. Назвать их не борделями, а как-нибудь ещё. Чтобы только идеологически правильные женщины, верные заветам Реформации...
- После вчерашнего рейда у мадам Харлот все такие сегодня, - Джеймс зевнул, поудобнее подкладывая под голову свёрнутый плащ. - Разве что пропуск на плотские утехи, заверенный управой, не требуют. Отложи бухгалтерию. Бруха… миссис Харза разберёт. Подытожит, найдёт недостачи, виновных в недостачах, и я еще кого-то из них повешу за воровство. А может, и нового душегуба рядом. Хотя вряд ли. Тело уже изрядно лежалое, если он разгоняется, то успел еще пару-тройку жертв найти. А если это единичное убийство, то хер я его выловлю. В общем, поаккуратнее по Лондону катайся.
Теперь, когда напряжение этих двух суток отпускало, Джеймс и сам был бы непрочь заглянуть в бордель, но уже не с рейдом. Но – увы. Мэри вряд ли одобрила бы такие развлечения. Оставалось думать о работе, отвлекаясь ею.
- Деньги и собственность - это основа всего, - назидательно заметил Рид, но тетрадь вернул в сумку, одну из четырёх, набитых бумагами. - Поехали в эту вашу тюрьму. А потом - на место, где нашли. Эксплуататор. Нажалуюсь лорду-канцлеру, и он даже кивнёт. Два раза.
- А если ты мне следующих жертв назовешь хоть примерно, то сколько раз он кивнёт? Впрочем, поехали. Должен буду.

Чарльз Миллер был – уже не был – рослым, плечистым и светловолосым. Глядя на такого, и не подумаешь, что музыкант, да еще и в приходе святого Антония. Скорее – гвардеец, наёмник, михаилит. Теперь он не был ни музыкантом, ни Чарльзом Миллером, а был просто изуродованным трупом, лежащим на холодном каменном столе.
- На лютне играл, - рассеянно заметил Джеймс, указывая на кончики его пальцев. – И перстень носил.
На перстень указывала светлая полоска. Она не успела испачкаться, потемнеть, зато слегка отдавала синевой, что красноречиво говорило – кольцо сняли после убийства.
- Что скажешь?
- Что не зря притащил, - Рид коснулся полоски на пальце, поморщился. - Перстень с гиацинтом. Как сам с тела снял, так и потерял. Сейчас... в мягкости и полутьме. Белоснежная кожа. Да. Мягкая, сладкая, как розовая жемчужина. Кудри... да. Белокурые кудри, как у ангела в капелле. Приход святого Антония, знаю, бывал.
- Да, он музыкант там. Был. Но женщина… Плохо. Обычно они и кровожаднее и коварнее. Месть или что иное?
Джеймс еще раз глянул на Миллера, прощаясь. Всё остальное скажет лекарь, который будет препарировать. И развернулся к выходу. Пока Рида не отобрали для очередного монастыря, надо было выжать из него всё. Особенно – на месте преступления.

В управе было душно и никогда не было столько народа. Писали все, кто умел это делать. Читали - тоже, но от комментариев воздерживались, лишь Джеймс изредка хмыкал. Культисты писали интересно. Из этого вышел бы хороший роман. Быть может - сказка.
Господа сектанты верили, что душа, в известном теле находящаяся, жила еще прежде неизвестно сколько времени и неизвестно в ком. После смерти она становилась или ангелом, или дьяволом, или скиталась по земле, переходя в животных. или нового младенца. Живущие в браке переходили в свиней. Никогда еще выражение "Напился, как свинья" из уст иных жён не было таким верным. Если душа по какому-то неизвестному стечению обстоятельств попадала в тело культиста, то очищалась и удостаивалась общества ангелов. А еще они отрицали брачную жизнь и поощряли умерщвление плоти. По их мнению, первочеловек Адам согрешил именно угождением плоти - впал в грех супружества. Следуя заповеди своего основателя: «не женитесь, а кто женат, живи с женой, как с сестрой; не женимые не женитесь, женимые разженитесь», сектанты со всей решительностью отвергали брак. Не считая грехом при этом оргии и связь с чужими жёнами. Должно быть, это было удобно. Должно быть, они искренне верили, что спасутся. Джеймсу приятно было думать, что ни черта они не спасутся от виселицы. За переписывание такого количества бредятины следовало ввести отдельную казнь.
Кроме того, пришлось выписать постановление о заключении сэра Генри Норриса под стражу, в связи с обвинением в государственной измене. Это ускоряло в том числе и дело королевы, хоть Джеймс этого и не желал. Миссис Паркинсон и миссис Альцгеймер на свою тайну мессу тоже сегодня не пошли. Сразу после вечерни их увлекла к себе миссис Элизебет, воистину дьявольски обольстив их обещанием показать новые схемы для вышивки, которые ей прислали из какого-то благословенного монастыря. Схемы для вышивки оставила в прошлый свой визит Эмма де Три, но кумушкам об этом было знать необязательно.

Несчастные работницы борделя шипели, хлопали руками и щипались, как заправские гуси. Всё это задумчиво созерцали Харза, Дженни и отдувающийся паром Гарольд.
Впрочем, завидев Джеймса, Дженни оживилась.
- Ваше констебльство! А вот уши драть не надо, само оно, а мы просто образцы собирали, а Гарольд возбудился, с лапы на лапу-то запрыгал, ну и унутрях у него сдвинулось чего-то, а чего - кто его знает. Вот эта деревяха поперёк застряла, может, она... да не страшно, тут ведь всё равно отродясь ни одной умной девки не было. Никто разницы и не заметит.
- Посох. Святого Патрика, мать его святую церковь, - констатировал Харза. - И еще эманации разных артефактов. Унутрях. Джеймс, ей уши не драть надо, а на заднице бантиком завязывать. Фламберг, давай тряхнём этот самоходный сундук?
- Значит, ни одной умной, да? – Ласково спросил Джеймс. – Никто не заметит, да? Кроме тех несчастных, которых сварят в похлёбке. Что, зныба, поиграла? Попробовала себя королевой в колоде? Ограбила архиепископа? Считай, каждый гусь, которого сегодня сожрут – на твоей совести. Потому как это – чистой воды убийство. Господа михаилиты, что скажете?
Любовь к Дженни закончилась еще в тот момент, когда она наведалась в Бермондси с этим Брайнсом впервые. Теперь понимание, что Ю не зря прозревала в девочке кучу проблем, усугубилось.
Дженни фыркнула, отступая ближе к Гарольду, но Харза только хмыкнул.
- Господа михаилиты скажут, что сначала надо баб вернуть в баб, а гусей - в гусей. Потому что это, конечно, убийство. Хотелось бы, чтоб Том зарядил своих оглоедов собрать всех гусей. Еще мне нужен эль. Потому что башка трещать будет, как с перепоя. Разобрать, где чьё, я смогу. А дальше... Фламберг?
Раймон хмыкнул тоже, потирая подбородок.
- А чего сразу Фламберг?.. Дальше я их уговариваю, что всё это - дьявольские происки, а ты - показываешь дорогу обратно. Долго, уныло и одинаково. Небось, ещё и посох этот понадобится - да, именно этот, и не прячь его за спину, всё равно вижу.
Джеймс кивнул, показывая, что услышал. И уставился на Дженни, отвязывая с пояса верёвку.
- Ты мне еще пофыркай тут, принцесса из подворотни. Отдавай посох сэру Фламбергу. И вываливай всё из Брайнса. А не то...
Он аккуратно, любя, вывязал из верёвки петлю. Чтобы вешать на воротах, палач нужен не был. Достаточно пары стражников, чтоб за ноги дёрнули.
- Хм, Джеймс, - задумчиво начал Харза, - ты знаешь... Как бы это сказать... Короче, как моя Бруха говорит, нет желания разносить Бермондси среди полного здоровья.
- Гонишь ты, мусор, шнягу не по делу, - перебила его Дженни и подбоченилась. - Деревяху - отдаю, держи, михалит! Не ловишь? Ну и ладно, пусть гремит. А добычу вываливать - нетужки. Ты, твоё констебльство, если не заметил, война началась, а это - военная добыча, честно уворованная у архиеписькопа. С гусями - виновата, потому и палку возвращаю. Могу вот ещё херню, о которую этот ваш посох стукнулся - по звону узнаю. Восьмерица стеклянная. Красивая, переливается вся! Даже не треснула. А прочее - унесу. Вам же лучше. Знал бы ты, что я у того писькопа глазом своим видела... а, вижу, плевать тебе.
- А там, случайно, не было кусков таких, словно от старой короны?.. - Не менее задумчиво, чем Харза, поинтересовался Раймон, поглядывая по сторонам, на собравшихся зевак, стражу, шипящих девок. - Исключительно из интереса.
- Хантер, зевак убери, - хмуро скомандовал Джеймс. – Нарываешься, зныба. Фламберг, я знаю, вы можете быстро связаться с отцом. Я хочу прямо сейчас знать, что он думает о такой военной добыче. Кавычки в голосе, надеюсь, все услышали? Про куски короны можете отвечать, мисс Хейзелнат.
Ситуация была из тех, какие Джеймс ненавидел. Отпускать воровку с украденным, среди бела дня, при свидетелях, не имея на то оснований?!.. Впрочем, одно основание было – опасный и разрушительный Брайнс.
Мисс Хейзелнат снова фыркнула, а Раймон вздохнул.
- Что думает? Я и не спрашивая скажу: о том, что таки надо свежеобретённого принца в Брентвуд. Ещё - что не любит самодеятельности. Особенно в такое время, когда надо думать о другом. Слушай, поганка мелкая, я, конечно, тебя понимаю, потому что сам такой, но всё же добычу вываливай, военная она или нет. Потому что иначе мой папа будет говорить с твоим папой, и, думаю, мой переборет. Или хотя бы переговорит. А если не переговорит, то я поговорю с шурином, и ты начнёшь жизненный путь заново - с пелёнок. Не советую, я там был, ничего хорошего.
- Вообще, насколько я помню уроки военного дела - а я их освежал буквально недавно, - не изменяя задумчивости заметил Харза. - То поход за военной добычей согласовывается со штабом, после чего эта самая добыча сдаётся разведке, для анализа и выводов. Самое забавное, что я уверен, милая барышня со штабом не согласовывала, и сейчас очень позорит своего папеньку, кем бы он там не был. Я б на его месте ей ноги повыдёргивал. Давай, малявка, открывай грёбаного Брайнса. Фламберг сам всё передаст штабу, он может.
- Того папеньку - не позорит, это невозможно, - проворчал Раймон. - Но про шурина - не шучу. Так как поступим?
Дженни колебалась недолго. Пожала плечами, словно ей было всё равно, и махнула рукой Гарольду. Тот, словно не сундук, открываться и не подумал, вместо этого перед ним из ниоткуда возникла гора барахла, которую не свезла бы и иная телега.
- Ну и ладно. Не больно и хотелось. Злой ты, палач Билберрийский. Неласковый. А ещё говоришь, сам там бывал... что ж, наше вам без кисточки, твоё констебльство, михалиты. Передайте потом, как там гуси.
- Ходи и оглядывайся, мисс Хейзелнат, - мрачно посоветовал Джеймс, провожая её взглядом. – Господа михаилиты, сколько такое стоить может?
Он устало опустился на корточки – ноги не держали. Гарольд Брайнс и будучи живым приносил кучу проблем, а уж этот самоходный танк да Винчи был способен разнести Бермондси к херам собачьим. К тому же, Дженни испоганилась до нельзя. На месте михаилитов, Джеймс проверил бы её закрома, потому что гадкая девчонка наверняка унесла большую часть.
- Как господин михаилит скажу, если прикинуть, сколько нужно человек, то... - Раймон пожал плечам и глянул на Харзу. - Тысяч двадцать пять-тридцать? И отдельную оплату лекаря и похоронных?
- И бочку рома нам с Шафраном. Потому что выследить это будет тем еще развлечением, - Харза почесал затылок. - И магистерские накинь, я в такое без архимага не полезу.
- Ага, в общем, все пятьдесят, - Раймон помедлил, потом фыркнул. - Ну и сцена. Здоровые лбы запугивают маленькую девочку и несчастного недовешенного торговца. Да ещё и с добычи отдала от силы треть, судя про просачивающемуся удовольствию. Стыдобища. Была бы стыдобища, не думай я всю эту беседу о том, какую часть города оно снесёт, если, простите, ёбнет.
- Эту девочку даже Ю со счетов списала. Не стоит её недооценивать. Но хорошо, пятьдесят так пятьдесят. Вдвоём с Брухой обоснуем необходимость. Делай что-то с гусями, Харза. Стража соберёт их в кучу. А я здесь бесполезен. Ни гуся загнать, ни воровку повесить.
Мрачное настроение усугубляло еще и то, что это была Дженни. Маленькая попрошайка, радующаяся пирожку и книжке со сказками. И Джеймс ощущал вину за то, что происходило с ней сейчас.
С этой виной он заснул, так и не дождавшись чету де Три. Снилось странное.
Орды зеленых мертвяков с выпученными глазами нападали на тыкву. Красивую, оранжевую тыкву, которую очень быстро и зло выращивала Бесси. Когда мертвяки разбили особо большой плод, Джеймс проснулся, понимая, что ему нашёптывают о скорой эпидемии в Лондоне и Бермондси. И приуныл.
Он мог выставить санитарные посты, мог закрыть городок, но как быть с болезнями у лесных и в окрестных деревнях? По всему выходило, что в Бермондси надо было заполучить кого-то из орденских лекарей. И еще - что утро двадцать пятого началось в полночь.
Стараясь не будить Мэри, Джеймс тихо оделся и ушёл в управу. Будить, организовывать и управлять.

РОЛЬФ ДЕ МАНВИЛЬ

17-20 мая 1535 г. Бакхёрст-хилл.

Планы стремительно менялись.
Рольф глядел на четыре письма, полученные одно за другим, и размышлял. Первое гласило, что король желает видеть ополчение. Второе, что милорд Грейсток желает видеть Лондон у своих ног. И третье, что будут турнир и бал. Вдобавок дочь Алетта писала, что зять её оскорбил изменой, но это Рольфа волновало менее всего. От Уилла Харпера он и не ждал, что тот сумеет справиться с капризной дочерью Инес.
Рольфа беспокоили планы Грейстока. Не будучи полководцем, Рольф не чувствовал в себе сил для войны, но молодость следовало оплачивать. Возможно, не оспаривая решений, хоть отчётливо понималось - Лондон будут оборонять. Скорее всего, в битву вступит Роберт Бойд, и победа уйдёт к нему, как и положено ветреной девке. Что победа любила магистра михаилитов, Рольф убедился во время блокады Бермондси. Точнее разметить поле боя в свою пользу не смог бы никто, хотя казалось - невозможно. Казалось, учтено всё - высоты, низины, тылы и фланги. Но генерал древних легионов, не выходя на поля боя, разбил полк нежити наголову. Это заслуживало уважения и здравого опасения. И более тщательного планирования, разумеется.

25 мая 1535 г. Лондон, особняк де Манвилей в Ковент-гарден.

Рольф довольно потянулся. Всё шло не так, как задумано, но неплохо. Схему - розу розенкрейцеров - неведомо как вычислили и разрушили, но силы, скопленные ею, утекли в Аменти, и уже вернулись. Казалось, теперь он чувствовал каждого мертвяка в Англии, был способен поднять неисчислимую армию, подчинить себе тех, кто заболел под эманациями смерти, но всему этому мешал только один человек.
Крупными штрихами Рольф набросал на листе бумаги высокие горские скулы, прямой нос, твёрдый подбородок, гордый поворот головы. Роберт Бойд.
Получалось, что магистр был хорош в стратегии, но за тактикой слегка не успевал. В этом ему не помогала ни жена-богиня, ни полковые разведчики. Поэтому, порой следовало не только строить грандиозные схемы размером в половину страны, но и попросту устраивать стычки то там, то здесь. Раздёргивать, как это называли полководцы. Не обязательно, чтобы в них принимал участие магистр, не нужно даже, чтобы это были его солдаты или михаилиты - свеженьких покойников сложно отличить от бунтовщиков, а убить - не в пример сложнее. Зато королевские войска вкупе с поредевшим ополчением изрядно устанут мотаться по стране, потеряют больше половины людей, и когда милорду Грейстоку понадобится корона, она упадёт ему в руки точно спелый, вызревший плод. В стране, поглощенной бунтом веры, сопротивляться станет некому. Даже новоиспеченный принц не сможет сплотить народ, а бравые шотландцы Бойдов станут попросту неуместны. Англичане слишком давно воевали со скоттами, чтобы поверить - их спасают, а не завоёвывают.
Теперь, когда система входила в саморегуляцию, можно было подумать об Алетте и её непутёвом супруге. Управляющий писал, что дочь обращалась за средствами - в чём ей было отказано, а также уведомляла о смерти Харпера. О первом Рольф распорядился сам, чтобы прекратить бездумные траты детишек, во втором здраво сомневался. Смущало и письмо дочери, в котором она сообщала, что находится в суррейском поместье Фицаланов и жаловалась на обиды от мужа. Алетта была глупышкой, жадной до мужских ласк, но, всё же, дочерью Инес. И она могла родить внука, а еще лучше - внучку, новый сосуд для своей матери. Рольфу Алетта нужна была здоровой и счастливой.
Рольф потянулся еще раз, с наслаждением. Встал, хрустнув больным коленом. Когда-то туда прилетело топором, и теперь оно ныло даже сейчас, после лестницы и потери части души. Как будто колено жило в своём мире, в далёком прошлом, когда и холмы были выше, и короли величавее, и королевы красивее. Пожалуй, об Алетте следовало поговорить с сыном старого друга, принцем и сыном сына старого друга.
С Ричардом Фицаланом.

- А вы рисковый, сэр Рольф, - встретил его Ричард Фицалан в роскошном кабинете. В Хемптон-корте для наследного принца были отведены отдельные покои, сравнимые по площади с большим домом, если бы кому-то взбрело в голову построить дом из белого камня и красного дерева. Дик Фицалан среди этого великолепия выглядел так, будто родился здесь, но при этом смертно устал. Рольф усталость понимал и разделял.
- Вы тоже, Ваше Высочество, ­­– миролюбиво заметил Рольф, пожимая протянутую руку. – Ловить головой стрелы сможет не каждый. Но я здесь не за тем. Что с Алеттой? Почему она в вашем поместье?
- Уже нет, - мрачно заметил Ричард. – Не вся, сэр Рольф. Духовно.
Он вздохнул, приглашающе махнул рукой в сторону кресла и отошёл к окну. Рольф обратился в слух. Рассказ об экспериментах иоаннитов, о секте шлюх, о Харпере, связавшем жизнь с ведьмой-люцифериткой был очень интересным. Таким интересным, что даже пустоты в «я» шевелились, заполняясь то гневом, то удивлением, то яростью. Наконец, всё это сплавилось в холодную решимость.
- Значит, моя девочка всё ещё в вашем поместье в Суррее, а её телом завладела некая… как вы её назвали? Розали?
- Я не знаю, как эту бешеную зовут на самом деле, - пожал плечами Ричард. – Лэрд называет её так. Простите меня, сэр Рольф. Это я притащил Харпера в ваш дом. Для Алетты вы бы нашли партию лучше.
- И всё это не случилось бы, - улыбнулся Рольф, - вы это не договорили, Ваше Высочество? Случилось, что должно. С вашего позволения, я хотел бы забрать дочь. Поглядим, может, и тело получится забрать. Надеюсь, мой то ли бывший, то ли нынешний зять не слишком вам дорог?
В том, что случилось с Алеттой, была вина не только самого Рольфа, как отца, но и Уилла как мужа. А еще секты дьяволопоклонников нажили личного врага. Они и до того мешали своей бестолковостью, нелепыми жертвоприношениями, призывами демонов. А теперь их ведьма овладела телом одной из де Манвиль. Этого Рольф прощать не собирался.

21 мая 1535, Лондон

Уилл сидел на полу в неплохой комнате одной из неплохих лондонских таверн. В камине справа приятно потрескивал огонь, он отдыхал, уперевшись спиной о стену, лицом к запертой двери. Слегка ныла шея. Прямо на тракте, на подъезде к Лондону, ему на голову из ниоткуда больно свалился кошель полный золота. Так что теперь деньги снова были, даже без возни с векселями. Теперь он, сидел себе на полу и возился с рыцарской бронёй, проверяя все ли ремешки в порядке. Уилл поднял кирасу перед собой.
"Красивая, зараза. Но как будто не для меня. Как и баронство, как и турнир".
Он отложил броню, положив подбородок на открытую ладонь и глядя на огонь в камине. Становилось беспокойно за Рос. Ад, и всё что было связанно с ним, не казались ему чем-то приятным. Уилл нахмурился, вспомнив пустыню. Как солнце запекало раны, дерьмо и кровь демонов на скользкой от пота коже. Песок в волосах, на зубах и в глазах. Он вырвал себя из воспоминаний и снова оказался в уютной комнате. Сытый и спокойный. Сейчас это было больше похоже на очень, очень бредовый кошмар.
В общем, ему не нравилось, что Рос связанна с адом и было беспокойно за неё из-за этого. После истории с магистром, да ещё и с Диком, Рос не создавала впечатление хитрого человека, который мог иметь дело с демонами, и не оказаться в беде. Да чего уж там, она кажется была дурой. Уилл поднялся, и начал складывать броню на кусок ткани в углу. Он, в общем-то, тоже не казался себе особо хитрым или изворотливым.
Он отложил эту мысль, решив, что попробует позвать Рос перед тем, как ляжет спать. Если она к тому моменту не явится сама. Фея что-то говорила о браслетах. Может, используя их, можно было связаться с женой.
Ещё Уилла мучила совесть за тех ребят, которых он пришиб в Лланелли. Странное дело, ведь они явно не желали ему добра. И ещё интереснее, что его не мучила совесть за тех, кого он не смог спасти от такой же глупой смерти в разборках с големами. Уже не говоря о местных жителях, которых грабили мародёры. До какой степени это было его делом? Можно ли было каждый раз стоять в стороне и радоваться, что никого не пришиб дверью или он должен быть снова вмешаться и ещё раз попробовать всех успокоить?
Уилл закончил складывать броню и снова сел у стены, чуть ближе к камину. Может, Дик и был прав. Он был не всесилен, и всё это было не его делом. У него была своя земля, на которой он ни разу не был и две сумасбродные жены. Ни одну из которых он не мог со спокойно душой взять на турнир. Потому что обе, наверняка, наговорили бы глупостей, даже больше, чем он сам. А ещё, он теперь намного лучше представлял, в чём были его обязанности, как мерлина. Нужно было приносить жертвы и искать достойных илотов. Это не считая поисков меча покойного отца. Уилл скривился. Чёрт, как же ему не хотелось снова связываться хоть с чем-то, что касалось Гарольда Брайнса. Это каждый раз тормошило старую обиду за то, что он вырос без отца и без положенного любому, отцовского имени. Хотя, глядя на старого де Три, может, это было не так и плохо. По крайней мере ему повезло с дедом, а сейчас везло с Рольфом и Диком.
Уилл зевнул. Странно, что к ему ещё не ломились в дверь местные констебли. Может, Фицалан и понимал, что делает. Он прикоснулся к браслету на правом запястье, пытаясь связаться с Рос.
"Ты в порядке?"
Уилл тяжело вздохнул. Никакого ответа не последовало. Значит, если Рос так и не появится, после турнира нужно было искать другие способы. А пока нужно было выспаться, чтобы не лечь в первом же бою.

22 мая 1535, вечер, Лондон

Вечером его вырвал из дрёма стук в дверь и голос Алетты. Уилл нахмурился, безнадёжно вздыхая. Ему было лень разбираться в отношениях с Алеттой и он даже не знал, какая часть воспоминаний осталась у неё сейчас. С другой стороны, может быть, это было даже к лучшему, что они могли поговорить сейчас. Когда у него было время и рядом не было Рос. Две жены никак не помещались у него в голове, и казалось само пространство с искрами расколется пополам, если они встретятся. Он поднялся, протирая глаза, и открыл дверь.
Алетта, одетая в платье голубого цвета, казалась слегка нереальной. Она немного похудела, но выглядела даже красивее, чем он помнил. Он и забыл, какой она была красивой.
- Привет, рад тебя видеть. - Виновато улыбнулся Уилл. - Проходил, садись. Ты ужинала?
- Нет, милый, я не ужинала, - нежно ответила жена, рассеянно целуя его. - Очень сложно было переместиться к тебе. Ритуал наводит не слишком точно, и если ещё ужинать... Выйдет не слишком красиво. Что ты делал, пока я занималась делами?
- Рос?- Просиял Уилл. Он захлопнул дверь, искренне рассмеявшись. - Как ты хитро придумала! Главное быть поосторожнее с сэром Рольфом. Ну садись, сейчас я тебя накормлю. Мне запретили перемещаться, так что всё время ушло на дорогу. Старика де Три кто-то прирезал атамом, прямо перед тем как ты исчезла. Я сейчас попробую вспомнить рисунок, чтобы ты глянула. Ещё я нашел илота для Неистовой, Броха МакКензи. - Он расставил перед Рос еду, которую оставили в его комнате, налил вино в два бокала. - А как всё прошло у тебя? Мне было беспокойно, всё-таки ад это... - Уилл пожал плечами. - Ад.
- Замечательно, - вздохнула Рос. - Только тело потеряло твоего ребенка. Но мы наверстаем. Да и зачем бояться папу Рольфа? Телом я его дочь.
Уилл застыл, не веря, тому что слышал. Он сел на стул, не чувствуя силы в ногах.
- Это не иллюзия?... Потеряло ребёнка? - Уилл потёр глаза. Жену, которую ему доверил Рольф убили. И его ребёнок был мёртв. Ладно, Алетта. Судя по тому, что говорил Дик, её сознание и так уже стало расслаиваться. И всё-таки он надеялся её исцелить. Но ребёнок... Голова гудела. - А что с твоим телом?
- Ну какая иллюзия, милый! А что с моим телом, я не знаю. Не видела его уже лет семьсот. Ты готов к турниру?
Уилл вздохнул, отупело глядя в пол. То, что так могло быть, не укладывалось у него в голове. Он забыл, что его жена была настоящей ведьмой. Уилл несколько раз моргнул, пытаясь собраться с мыслями.
- Не особо, всё-таки я ни разу в жизни не был на турнире и даже не тренировался. Это не говоря о том, что биться мне, возможно, придётся с его величеством. - Он достал из-за пазухи письмо от короля и протянул Рос. - Хотя, я думаю до меня дело не дойдёт. Всё-таки первым будет сэр Ричард. Ребёнок умер из-за того, что ты забрала тело или до этого?
- Ребёнок был нежизнеспособен. Слишком многое пережила Алетта, - Рос счастливо покружилась по комнате, белокурые локоны выбились из-под арселе. Только сейчас ему бросился в глаза маленький браслет с рыжими тыковками на её запястье. - Мне нужно платье для турнира и платье для бала! Ты будешь самым блестящим рыцарем, любовь моя!
Уилл безнадёжно, совсем невесело глянул на Рос, потом выдохнул, отпуская напряжение. Ладно, в конце концов, он бы простил её и не за такое. Просто ушло бы больше времени. И если кто-то и был виноват в смерти ребёнка, так это он сам. Нужно было лучше следить за Алеттой. А Рос была практична, она хотела быть его женой и тоже что-то за это отдала. До этого, она была готова рисковать жизнью, чтобы сохранить тело Варды Онории Флетчер.
Уилл сделал глоток вина, которое показалось странным и совсем безвкусным. Тело Алетты, и правда, было безумно красивым, намного красивее прошлого тела Рос. Но сейчас оно навевало на него лёгкий страх, как будто было ожившим мертвецом. Безумно красивым, но каким-то нереальным. То, что у него теперь была одна жена, да ещё и безумно красивая и любимая, было удобно. Но что-то он совсем потерялся. Уилл допил вино, безоружно улыбнулся Рос.
- Будут тебе платья, а после турнира нужно будет съездить в наше баронство. А то у нас ни дома, ни кошки с собакой. Но перед этим... - Уилл сонно прищурился и слегка улыбнулся, глядя на жену. История с Диком говорила о многом. И если у Рос хватило времени, чтобы привораживать Фицалана, то наверняка такой же приворот полетел в сторону Циркона. Уилл взял со стола нож, всучил его Рос рукояткой вперёд и припёр жену к стене.
- Поклянись, что ты на полгода забудешь о мести и о всём, что с ней связанно. А если не хочешь, то лучше сразу вспори мне горло, чтоб я не мучился, пока буду пытаться тебя спасти. Так будет быстрее и проще. - Уилл посмотрел в глаза Рос. О глазах говорили, что они зеркало души, и хоть тело оставалось телом Алетты, в глазах и правда что-то едва заметно изменилось. Как будто блестящая искра души стала чуть хаотичнее и теперь опасно блуждала по чёрному зрачку. - Когда нас женили, я был в сознании и сделал выбор, Рос. Теперь твоя очередь. Я не так много прошу и для тебя полгода - это не так долго.
- Но ведь я и не мщу, - задумчиво отозвалась Рос, расчесывая локоны. - Скажи лучше, как ты собираешься выжить после причуд короля? Я-то тебя верну, конечно, но это твоё тело мне нравится.
- Как хорошо, что ты не мстишь... - Ласково улыбнулся Уилл, не давая Рос вывернуться. Какой бы красивой она не была, ему не нужна была ходячая проблема в качестве спутницы. Хватало мороки и с тем, что Рос уже натворила. В конце концов это нужно было исправить. В ведении было тело Варды, так что Рос можно сказать обманула судьбу, сменив тело. Но это мало что меняло. Не нужно было быть провидцем, чтобы понимать, что такими темпами Самайн Рос не переживёт. - Получается, я прошу о мелочи. Раз ты не мстишь, то поклянись, а потом обсудим, как уберечь это тело. Ну, два слова.
Рос досадливо цокнула, закатила глаза и совершенно, как Алетта, сморщила нос.
- Клянусь, - недовольно проговорила она. - Доволен? Замечательно. Теперь можешь идти на эшафот, если тебе какая-то нелепица важнее собственной жизни.
Уилл просиял и с улыбкой забрал у Рос нож.
- А чего ты морщишься, если это такая нелепица?
Он положил нож на стол, а сам сел на стул. Понятное дело, что Рос могло быть наплевать на клятвы или она могла найти способ их обойти. Но для него было важнее то, что она обещала ему. Обманет, значит из них двоих, влюблённым дураком был он один. Уилл вздохнул, веселья в голосе стало меньше.
- Насчёт причуд короля, ты права и это полный... скверное дело. Сначала я думал просто не явиться. Ну знаешь, эта жизнь всё-таки поценнее баронства. Но тогда сэру Ричарду было бы не выпутаться. - Уилл посмотрел на бокал, подвинул его в одну сторону, потом в другую. - Как мне кажется, либо Фицалан выкрутится совсем и за нас обоих, либо только за себя и у меня отберут баронство. Выкручиваться так, чтобы мне отрубили голову, ему не с руки. Потому что под пытками я такого наговорю, что ему не поможет ни турнир, ни свят... В общем никакой турнир не поможет. Сам я тут вряд ли смогу много сделать. - Уилл кивнул на броню, которая лежала в углу, отражая блики огня из камина. - Из рыцарского у меня только броня. Ну, может, ещё дюжина шрамов от всякой нечисти и мертвяков. Если кому и удивлять его величество на турнире, так это Фицалан. У тебя есть какие-то мысли по этому поводу?
- Не называй сюзерена там фамильярно, - Рос зло прищурилась. - Попробуй хоть на мгновение, хоть на полстука сердца быть воспитанным, куртуазным и образованным. Самый лучший способ избежать казни за измену - это сменить тело, уйти на время за пелену. Можно убить короля и самому сесть на трон. Можно сорвать турнир. А можно просто быть славным парнем, подружиться с рыцарями в шатрах, обаять всех. Только от королевы ничего не бери - ни лент, ни перчаток. Я тебе свою повяжу, прямо на копьё.
- Убить короля, говоришь... - Уилл улыбнулся своей же шутке. Потом вздохнул. - Я могу попробовать всем понравится, Рос. И это был бы лучший способ. Но выглядеть это будет выстрадано. Я не родился в семье рыцаря и не был воспитан так, как положено. Рано или поздно, какая-нибудь мелочь, о которой я и не подумаю, меня подведёт. Так что даже, если и пробовать так, то рассчитывать на этот вариант точно не стоит. Как думаешь, если король решит меня казнить, у нас будет момент, чтобы выскочить за пелену? Может, есть какой-то способ сбежать? Если заранее его подготовить.
Когда он вот так говорил с Рос, то самым лучшим вариантом казался побег. Вот они сейчас поднимаются, открывают портал, ведущий куда-то далеко. И через мгновение, его уже не волнует ни турнир, ни все эти куртуазные глупости. С другой стороны, судя по всему, Бадб хотела сделать Дика королём. И сбежав сейчас, Уилл мог всё испортить.
- У нас, любовь моя? - Рос, кажется, разозлилась не на шутку. - Меня за пелену не пустят. Ты брак не консумировал, и его нет в глазах богов. За тобой я следовать не смогу. Но если ты не хочешь слушать добрых советов, хотя рыцарями не рождаются, ими становятся... Так вот, выход у тебя один, когда на эшафот потащат - суд чести. И если у тебя так же плохо с мечом, как и супружеским долгом, то советую подумать о заступнике.
Уилл откинулся на стуле, глядя в красивые, возмущённые глаза Рос и думая. Злилась она, конечно, не из-за того. И исправить то, из-за чего злилась она, было как раз проще всего. Дело, и правда, было дрянь. Почему-то вспомнился момент, когда Рос рассказала ему о себе, а потом исчезла. Опять судьба тянула его в какую-то сторону, и в этот раз совсем ужасную.
"Бред какой-то... как будто у меня, как у мерлина, нет других забот... И не могу же я пустить всё на самотёк. Уже завтра в пыточной пожалею. Благо рыцарские заскоки этого больного дали хоть немного времени".
Из полезного у него был мешок золота, который ему отдал генерал и Василиск. И он знал человека, с которым за хорошую цену можно было договориться обо всём. Даже новом имени и куске земли под дом. Только одного золота Кромвелю будет мало. Канцлер в чём-то был похож на Осень и, кроме денег, ему нужны были всякие магические побрякушки. Насчёт этого можно было попросить Рос. Всё-таки она знала всех ведьм и всю нечисть в округе. Ещё нужно было договориться насчёт матери.
Значит найти что-нибудь магическое, забрать своё золото. Дик, наверняка, отправил его в баронство. Потом найти Кромвеля и поговорить с ним. Для всего этого нужно было всю ночь прыгать туда-сюда по Англии. Ещё было хреново, что он таким образом не выполнял приказ сюзерена. Ну да, кто бы удивился, что молодой человек струсил, когда король объявил его предателем и захотел самолично прикончить. Уилл вздохнул, наливая два бокала вина, и предлагая один бокал жене.
- Ты права, Рос. Прости. Садись, давай я расскажу тебе, что я предлагаю.

Уилл вышел на улицу, щурясь солнцу. По сравнению с лечебницей во дворе было чудесно. Светло, свежо. Да что уж там, в госпитале так несло смертью, что будь снаружи хоть снег, хоть дождь, всё равно было бы лучше. Он подошел к настоятелю и протянул ему лист бумаги.
- Спасибо, что подождали, святой отец. Вот список того, что следует спрятать от чужих глаз. То распятие, что я видел, часть утвари, католическую библию, если она у вас есть, и так далее. Советую вам сделать второй кабинет поскромнее, чтобы принимать гостей в нём. Ещё советую привести госпиталь в маломальский порядок. Поставить там кровати, сделать так, чтоб не воняло. Сейчас такое время, что для монастыря важно оправдывать своё существование не только молитвами, но и другими делами. Госпиталь для этого отлично подходит. Так, временно и для вида.
Уилл отвлёкся на стаю голубей, которая пролетела над крышей монастыря. Интересно, если бы отсюда в Лондон полетел голубь, он бы уже вернулся обратно?.. Он вздохнул. - И последнее, я заберу у вас шотландца и лошадь для него. В качестве дружеского подарка и символической платы за консультацию. - Уилл посмотрел на настоятеля, пытаясь изобразить дружелюбную улыбку. - Я надеюсь, вы не откажите мне в такой мелочи?
- Во-первых, господин комиссар, - упёр руки в бока настоятель, - у нас нет лошадок. Только ослики. Как у Христа, прям из самого Иерусалима. Во-вторых, МакКензи монастырю стоил пятьсот фунтов. Пока лечили, кормили, солому... считайте, полторы тысячи набежало. Так что, если по цене сошлись, то забирайте.
- Ого, полторы тысячи... - Улыбнулся Уилл, прищурив глаза. От ткнул пальцев в свёрнутый листок бумаги. - Если бы не обещание лорда Кромвелям, святой отец, этот списочек сделал бы мне добра до самого пенсиона. А я немало трачу. Вы видели моего коня? Так что давайте сойдёмся на том, что вы отдадите мне шотландца, со всем его барахлом за те же самые пятьсот золотых, что вы за него заплатили. А я так уж и быть, обойдусь без ослика. Мы договорились? Мы друзья?
Смотрел на настоятеля Уилл так, как будто в своей башке уже со всем договорился и всех кого надо убедил. По-хорошему, нужно было вообще обобрать монахов и ещё порыться в монастырской библиотеке. Но он, что за несчастье, был в розыске. Так, что приходилось соглашаться на такую дурную сумму. Благо, генерал выделил ему третью часть иоаннитской казны.
- Мы, разумеется, друзья. Но кто вы такой, что распоряжаетесь благословениями милорда Кромвеля? А коня вашего видел, как же. Вот давайте, по дружбе, либо вашего коника и сто сверху, ибо подержанный, либо полторы тысячи. И ни пенни меньше.
- Благословение лорда Кромвеля, само собой, важно... - Уилл прищурился одним глазом. - Наверное, он меня даже пожурит, если я устою здесь проверку. С другой стороны, слово он вроде как не нарушал, а земель прибавилось. Пожурит, да перестанет. Я комиссар, и привык вывозить деньги из монастырей, а не оставлять. А вы, святой отец, явно человек неглупый, раз смогли остаться на плаву в такое время. Тысяча золотом, и давайте закончим с этим. По рукам?
- Тысяча... Даже не знаю, - настоятель скупо вздохнул. - Ну хорошо. Но деньги монетой, а не распиской!
Уилл закатил глаза. Деньги у него были, но оставаться совсем без золота на руках не хотелось. Особенно, если по приказу короля у него отниму баронство и всё остальное.
- Половина монетой, половина распиской. И имейте в виду, что я его вылечил, и если он сейчас не поедет со мной, то всё равно сбежит через день-два. Он же шотландец. Так что половина монетой, половина распиской и я больше не стану тратить ваше время, идёт?
- Нет, - настоятель даже ногой притопнул. - Судя по конику, у вас деньги водятся. А я не знаю, может, вас завтра в другом монастыре за охальства и грехи крестьяне вздёрнут. И плакали тогда ваши расписки. Только монета.
Уилл недовольно сжал губы. Почему-то настоятель как-то особо его злил. Он даже не мог сказать, что именно его злило. То ли взращенная веками господства католической церкви тупорылая уверенность, что ему всё можно, то ли просто жирное рыло.
"Эх, если бы не вчерашнее письмо от короля, жирный ты хер... "
Уилл безнадёжно вздохнул. Было бы глупо, если бы сейчас всё накрылось медным тазом, просто из-за его упертости.
- Ладно.

Уилл потёр глаза, очень тяжело вздыхая. Ну, по крайней мере, теперь можно было не переживать об ополчении и баронстве. Можно было считать, что баронства у него вообще никогда не было. А на утро, нужно было подумать, как менять имя и где прятаться. Конечно, если он не хотел, чтобы его насмерть запытали лондонские констебли.
Уилл налил себе вина, которое заботливо оставили на столе, и сделал глоток. Вызов от короля, это наверное, было почётно. Правильно он думал, что к богатству и титулам не стоило привыкать. То, что судьба легко давала, то могла так же легко забрать. Он положил второе письмо на стол и отодвинул в сторону. Для одного дня это было слишком много, и он совсем потерялся. Предателем его сегодня не окрестил только ленивый. Уилл лёг на кровать, глядя на балдахин, и чувствуя, что совсем потерялся.
В итоге, у него не было ни титулов, ни богатств. Да вообще ничего не было, только это уставшее тело. И, может быть, ещё Рос. Он снова начал проваливаться в сон, чувствую, как заплетаются мысли.
"Кем я был в начале этого дня? Уже и не помню".

Уилл остановился в нескольких ярдах от воды, щурясь на солнце. Время было за полдень, и светило неспеша катилось над горизонтом, разбрасывая блики на свинцовую воду. День был на удивление безветренным, только море шумело о берег. Уилл опустился на колени и положил свёрток с луком на гальку. Лук ему дал Альберт и сказал, что пострелять можно у моря. Задние окна шато выходили прямо на берег.
Нужно было неспеша всё обдумать, а обдумывать было легче, если занять чем-нибудь руки. Стрелять Уилла учил дед, и он наверное стрелял не хуже среднего. Правда, давно не практиковался. Уилл поднялся, и слегка нажав на лук, натянул тетиву. Потом медленно размял плечи и спину; взял первую стрелу и глянул на небольшой обрыв ярдах в двадцати.
И так, начиная с самого важного, король считал его предателем и вызвал на дуэль. Его, скорее всего, объявили в розыск. И во всех списках он был вторым, после Ричарда Фицалана. Это было неприятно. Уилл натянул тетиву, целясь. Его отношение к жизни говорило, что лучше всего было бежать и прятаться. Баронство и вся остальная собственность не стоили того, чтобы отдать за них жизнь. А полагаться на то, что бродя по лабиринту безумия, разум монарха выйдет на помилование, было глупо. Даже живя вечно, перемещаясь между ветвями древа, нельзя было так раскидываться жизнью. Уилл выпустил стрелу. Она просвистела и воткнулась в землю рядом с обрывом.
Уилл вздохнул, поднимая с земли вторую стрелу. Что-то он совсем разучился. С другой стороны, он точно знал, что Дик так не поступит. Дик родился и вырос дворянином. Ему бы и в голову не пришла мысль от всего отказаться. И Уилл, не явившись на призыв короля, подставил бы сюзерена. Так что Дик, который и так тонул, сразу бы пошел ко дну. Уилл натянул тетиву. Но Дик был не дурак, а если Бадб планировала сделать его королём. О чём намекала корона над сюзереновой башкой, когда Уилла посвящали в рыцари. То хоть какие-то шансы у Фицалана всё-таки были. А значит были и у него. Уилл выпустил вторую стрелу. Она тоже воткнулась в землю, чуть не долетев до обрыва.
Уилл поднял третью стрелу, уже даже не вздыхая. Ну, и кроме всего этого, он принёс клятву Фицалану. Клятвы для того и приносили, чтобы рисковать жизнью, если понадобится. Уилл опустил руки, задумавшись. Вспомнились стеклянные глаза старика де Три, и куски тел гарнизонных, которых он разорвал дверью. А для чего оно всё было? В принципе, у него уже было самое важное. После смерти, он не попадёт в крестьянский ад, а продолжит жить на другой ветви великого древа. Если думать об этом, то единственное, что действительно стоило защищать, это сам миропорядок, в котором он жил. Уилл натянул тетиву. Может быть, было бы даже неплохо, оказаться на другой ветви. Став мерлином в этой жизни, он много на себя взял.
Он выпустил стрелу и она попала как раз туда, куда было должна. Уилл криво улыбнулся. Мышцы спины приятно разогрелись. Значит, сейчас можно было ещё немного пострелять, а потом нужно было спешить в Лондон. Там он либо выкрутится, вместе с Диком. Либо погибнет, просто продолжив жизнь на другой ветви. Не такой уж и плохой выбор, если подумать.

Перед отъездом Альберт подарил ему коня. Уилл впервые в жизни смог не спеша разглядеть коня корнуолльской породы. Василиск был стройным, натянутым как струна жеребцом. По сравнению с ним, все лошади, на которых Уилл ездил до этого, казались тягловыми. Конь был очень уж дорогим подарком, но он не мог позволить себе шататься по городу и искать, где бы купить коня, когда нужно было срочно явиться в Лондон.
Перед самым отъездом он голубем отправил письмо в свою вотчину. Письмо адресовалось управляющему и приказывало собрать и отправить в указанное место ополчение. Ополчение должно было быть небольшим, но толковым. Уилл обещал награду в сто соверенов лично управляющему, если на сборе, ему не сделают замечания насчёт ополченцев. Уезжая, Уилл искренне поблагодарил де Три, и сказал, что будет рад, если судьба даст ему шанс проявить такое же гостеприимство к Альберту когда-то в будущем.

20 мая 1535 г. Трюарметт, Корнуолл.

Очень раннее утро.

Уилл открыл глаза в тускло освещённой комнате, на втором этаже какого-то незнакомого здания. Он прищурился, разглядывая помещение. Всё вокруг было обставлено не слишком богато, но с претензией. На постели лежал дородный, очень рослый мужчина лет пятидесяти пяти - шестидесяти. Все еще черноволосый, несмотря на возраст. Сильно воняло болезнью и мочой. Изо рта у него текла слюна и он неотрывно смотрел на портрет очень красивой черноволосой женщины, неуловимо похожей на Фламберга.
"Да... в борделе мне больше нравилось..."
Уилл вздохнул, подойдя к мужчине. Нужно было понять, если тот ещё соображал.
- Прощу прощения за беспокойство. - Он ещё раз глянул на портрет. - Красивая, это ваша жена?
Мужчина согласно моргнул. Может, Уиллу только показалось, но в глазах у него вроде бы была искра рассудка. Даже много искр и злости на свою участь.
- Блрп. Кхзхх.
Уилл кивнул. Богини были правы и он должен был исполнять обязанности мерлина, иначе в нём просто не было смысла. Судя по положению старика, если это и был отец Фламберга, то отношения у них были плохие. Значит, отец, скорее всего, сдал ребёнка михаилитам или просто бросил. Но человек он был сильным, это было видно сразу. Уилл пробежался по комнате взглядом, но не нашел распятия. Это было странно. Рядом лежала Библия со странным крестом на ней. Кажется, это была Библия секты альбигойцев. Уилл сел на корточки, так чтобы его взгляд был на уровне взгляда мужчины.
- В общем, у меня есть предложение, которое делается раз в жизни. - Уилл ткнул указательным пальцем в Библию. - Как видите эта книжка, ни в какой вариации, вас до добра не довела. А я могу довести. Если вы присягнёте одной из трёх госпожей, которым я служу, я исцелю вас. Вы снова сможете ходить, говорить, здраво мыслить. - Уилл оглянулся на портрет красивой женщины. - И думать, как вернуть всё остальное, что потеряли в жизни. Ну, что скажете? Моргните два раза, если согласны.
Мужчина моргнул два раза, выстраданно выдав.
- Кха.
- Отлично. - Улыбнулся Уилл, поднимаясь. Он подошел к жене, снял сумку и кинул в угол. Потом ткнул пальцем в стену за её спиной, попытавшись изобразить удивление. - Ого, смотри, равноправие!
Рос на мгновением нахмурилась, глядя на него как на придурка, но всё равно свалилась под действием магии. Уилл подхватил жену и аккуратно положил её на пол, так чтобы голова лежала на сумке.
"Нужно будет носить с собой подушку".
Уилл вернулся к мужчине и провёл над его головой рукой, исцеляя так же, как до этого исцелил короля. Старик удивлённо моргнул, поднимая руку. Потом несколько ударов сердца, следил за тем, как двигаются его же пальцы. Было видно, что он не верил собственным глазам. Потому исцеленный поднялся и осторожно встал с кровати. За ночной рубашкой было видно, что несмотря на возраст и вес, старик до сих пор оставался очень крепким.
- Премного благодарен, - мужчина говорил густым басом. - Гийом де Три, сын Раймона де Три, сына Раймона де Три. Прямой потомок Тулуз-Лотреков из Тулузы. С кем имею честь? Откуда вы взялись? И вы что-то говорили про одну из трех госпожей? Хотелось бы выбрать. Желаю посмотреть всех.
- Уилфред де Манвиль. - Хмыкнул Уилл, с удовольствием глядя, как легко теперь двигается Гийом. Ему нравилось исцелять. Когда он увидел тела павших при штурме воинов и то, как на них смотрели окружающие, Уилл стал совсем по-другому относиться к воскрешению. Он нарушал порядок, не давая душе уйти на другую ветвь. Этим нельзя было пользоваться, никогда, кроме самых крайних случаев. А вот исцеление было другим делом.
Старик явно был крепкий, да ещё и быстро соображал, раз сразу захотел сам выбирать. Вот только нрав у него, наверняка, был хреновый. От такого, если за ним не следить, было бы больше проблем, чем пользы.
- Я мерлин, так что иногда могу появляться просто из неоткуда. Судьба, считайте. Ваша. А выбора у вас не будет, много счастья на один вечер. Вы присягнёте Сестре Битв, богине войны. Если она пожелает принять вашу клятву.
Уилл краем глаза проверил, если Рос крепко спит. Если бы он решил призвать Морриган или Немайн, то понадеялся бы на то, что жена помолчит. Но если дело касалось Бадб, то он в такие чудеса уже просто не верил. Уилл вдохнул полной грудью.
- Я призываю тебя Дочь...
Старик неожиданно ударил Уилла. Для того, кто только что встал с кровати, Гийом и правда двигался очень быстро. Уилл нырнул под удар, чудом уклонившись и попытался ударил левой рукой в бок. Гийом отскочил в сторону и тут же ударил прямым в лицо. Уилл сделал шаг назад, но удар всё равно его достал. В носу неприятно засвербело. На лестнице послышался шум поспешных шагов.
- Отец! О, Мадонна, неужели старик упал?
Старик бросился к двери а Уилл, зло сжав губы, метнул ему в след сгусток магии. Сейчас он заметил, что в доме не работала никакая сила, кроме целебной.
- О, Мадонна, - старик упал на руки рослого бородатого мужчины лет сорока. Этот был похож на Фламберга так, что сомнений не оставалось - братья. - О, Мадонна, что тут творится! Зачем мисс Флетчер валяется в углу, кто потрудится объяснить? Что с отцом?
На молодого де Три магия не подействовала, только на руке блеснул пламенем медальон. Судя по всему, весь дом был увешан защитными чарами. И Варду здесь знали, надо же.
- Я объясню, если останешься спокойным и не станешь махать кулаками. - У Уилла с трудом получалось держать себя в руках. Хотелось смести дом под фундамент. Он выдохнул, пытаясь успокоиться. - Меня зовут Уилфред. Я лекарь и исцелил твоего отца. А он, так обрадовался, что полез драться. Не знаю уж, зачем. Варда спит, ей поплохело от долгой дороги. Можешь, пожалуйста, положить отца обратно на кровать, я с ним договорю. Под твоим присмотром, и, коли он пожелает, я тут же уйду.
- Альберт, - пожал плечами младший де Три. - И я вам очень признателен, но здоровым отец мне не нужен. Так что, предлагаю спуститься вниз, выпить доброго вина. И поговорить, как подобает рыцарям.
Уилл с недоверием посмотрел на младшего де Три. Потом выдохнул и потёр ноющий нос.
- В вас явно больше рассудка, чем в отце. Я согласен, только я возьму с собой Варду.

Приёмный зал в шато де Три был пустым, если не считать миловидной служанки, вытиравшей пыль с каминной полки. В одном его конце под балдахином, расшитым крестами и леопардами, стояли кресла с алой бархатной обивкой, в другом - модные нынче османские оттоманки. Альберт де Три махнул рукой в сторону кресел и налил в кубки пряно пахнущее мёдом темное, густое вино.
- Признаться, мессир, ваши упрёки в разумности или неразумности моего отца, весьма странные, - спокойно заметил он. - Вы ввалились в его комнату без приглашения, без моего согласия - а я его опекун - исцелили его, подрались с ним. Подозреваю - не беспочвенно. Старик так реагирует только на Монфоров. Никак не может изжить фамильную вражду. Вы совершенно бесцеремонно обращаетесь с мисс Флетчер, чего я крайне не советую делать. Ссориться с дружественными ей Масами и Пайнсами я бы не рекомендовал даже самому дьяволу. Полагаю, как хозяин этого дома и глава семьи де Три, я вправе требовать объяснений.
Уилл аккуратно посадил Рос в кресло и движением руки развеял сон. Он бы не стал пить вино в чужом доме, раньше, чем Рос подтвердит, что она знакома с Альбертом. Брат Фламберга создавал впечатление очень адекватного человека, но Уиллу всё равно хотелось побыстрее закончить разговор и уйти. Ему не нравилась вся эта дворянская хрень, он жутко вымотался и настроение до сих пор было ни к чёрту. Уилл сел в кресло, чувствуя как медленно расслабляются забитые мышцы.
- Ну, во-первых, я приношу своих искренние извинения за беспокойство. Нас с мисс Флетчер по ошибке выкинул здесь портал. Может быть, это побочный эффект того, сколько на вашем доме защитных заклинаний. Я не уверен.
Уилл глянул на то, как приходит в себя Рос. Из всей скучной и бестолковой ситуации, в которой он сейчас был, единственное, что имело смысл - это посмотреть, как она будет злиться. Насчёт старика, объяснение с именем было бы неплохим, если бы Уилл до этого специально не поносил Библию. А так было больше похоже на то, что старший де Три просто решил не соблюдать договор. Уилла перекашивало от мысли специально калечить кого-то, чтобы отомстить. Так что лучше всего, наверное, было наложить на старика гейсов.
- Насчёт вашего отца... Мне показалось, что он очень несчастен, и что он в своём уме и хочет быть здоровым. Я понимаю, что это ваше семейное дело. Ваш отец пролежит так ещё какое-то время, если хотите, чтобы он и дальше лежал не двигаясь, есть много способов. Сейчас мисс Флетчер придёт в себя, вы убедитесь, что с ней всё хорошо и я бы предпочёл больше не занимать вашего времени.
Рос вынырнула из сна, как из холодной воды.
- О, Мадонна! - Вздохнула она. - Кажется, мне нехорошо. Аль, рада вас видеть. Эти порталы... От них так мутит и кружится голова!
"Нет, - подумала богиня. - Мерлин не обещает, чтобы не выполнить. Не делает этого ни один раз, ни два, ни больше. Мерлин знает землю, людей, мерлин чувствует гармонию и суть. Мерлин создаёт гармонию, а незаконченные дела и невыполненные обещания разрушают её. Возможно, здесь виноваты мы, ибо позволяли слишком много, но мы исправляемся. Исполняй обещания, о мерлин, а чтобы легче было узнавать землю и всё живое на ней: не бывать больше перемещениям быстрее лошади. Исполни, научись, пойми - и будут эти оковы сняты".
"Иными словами, - скучающе дополнила богиня. - Какие гейсы старику, если он просто терпеть не может де Манвилей? Да и не может их быть, пока ты не привел к присяге. Поэтому - действуй, мы хотим илота".
"Мы хотим правильного илота", - заметила богиня.
- О да, мисс Флетчер, - кивнул Аль де Три, не подозревая о мысленных нотациях. - Порталы и в самом деле утомляют, особенно, когда в дом падают незнакомцы. Попрошу вас помолчать, это мужской разговор. Мессир Уилфред, я предпочитаю не думать о том, что вы предлагаете мне убивать или обездвиживать отца. Однако же, не могу не спросить, что вы хотите за столь... внезапное излечение батюшки? Такие блага не бескорыстны, и я в силах заплатить.
Уилл с лёгкой улыбкой глянул на притихшую Рос. Кажется, во всей Англии заткнуть её не мог только он. Он сделал глоток из кубка. Вино оказалось на удивление хорошим. После проповеди от богинь у него осталось стойкое чувство, что на его месте мог бы быть абсолютно любой другой человек. Божественные руки разве что не схватили его за кисти и не двигали, как деревянной куклой.
- Вы правы, такие блага и правда не бескорыстны. Ваш отец согласился заплатить за исцеление службой моей госпоже. Мы можем попробовать объяснить ему, что де Манвиль - это фамилия моей знатной жены. А моя фамилия вполне обычная и ничего, кроме зевка, вызвать не может - Харпер. - Уилл краем глаза зацепился за сплетенный из волос браслет на его правом запястье. Он всё ещё казался очень непривычным и вызывал глупую улыбку. Уилл вздохнул. - Может быть, вам было бы удобно, если бы ваш отец, даже придя в себя, отправился бы в другое место, выполнять договор.
- Госпоже? Вы из тех, что поклоняются Астарте? Махаллат? Аграт? Барбело? То-то я смотрю, что вы с мисс Флетчер.
Аль пожал плечами, предлагая Уиллу кусочки ароматного сыра, политого мёдом.
- Меня устраивает любой вариант, который заставит батюшку держаться подальше от Корнуолла, не совать нос в моё дело, а также воздержаться от мести мне и моему младшему брату.
"Ого, а вы с мисс Флетчер близко знакомы...".
Альберта было не так-то и просто удивить. Если бы Уилл не был таким уставшим, ему даже стало бы интересно, что это были за дела. Он принял сыр.
- А за что ему мстить вам и сэру Фламбергу, если не секрет?
Рос поднялась с кресла, отпила из кубка Уилла и ласково чмокнула его в щёчку. По лицу было видно - ревнует.
- Уилл, мне необходимо посетить комнату для дам. Ваши разговоры такие скучные.
- У меня нет брата по имени Фламберг, - хмыкнул Аль, провожая Рос взглядом. - Брат по имени Фламберг есть у целой кучи михаилитов. На том и остановимся, мессир. И это всё - дела семейные, не обессудьте. Но младший брат мне своеобразно дорог, равно, как и собственное благополучие. Папенька был не очень рачительным хозяином, и я только начал подниматься из нищеты. Не хотелось бы снова в неё. Или мачеху из Масов.
- Понимаю. - Пожал плечами Уилл. У него самого в последнее время было чувство, как будто ему повезло иметь сразу трёх злых мачех. Интересно, к чему ревновала Рос? Вряд ли к Алетте, раз ей было всё равно на измены. Скорее, к имени де Манвилей и к тому, что из-за него они не могли быть женаты официально. Это был тяжелый вопрос и о нём лучше было подумать потом.
- Тогда могу предложить, чтобы я привёл вашего отца в чувство и объяснил ему условия договора ещё раз. Добавив к ним отказ от мести вам и вашему брату и вмешательство в ваши дела. Дополнение будет справедливым, раз уж он врезал мне, сразу после того, как я представился.
- С вами приятно иметь дело, - улыбнулся Аль. - Хоть знакомство и внезапное, но я рад ему.
- С вами тоже. - Вздохнул Уилл, поднимаясь. - Может быть, мне даже стоит поучиться у вас, держать себя в руках.

Уилл зашел в небольшой каменный домик и запер за собой дверь. Внутри было тише, но с улицы всё равно доносились пьяные крики. Навалилась жуткая усталость. Уилл сел на стул, потерев лицо руками. Он забыл, когда в последний раз спал и магия уже не помогала. Даже ни черта не понимая в политике, можно было представить, что будет после того, как королевские войска подавят бунт. Он так и не поговорил с Диком о том, какие у них были планы насчёт короля.
"Призвать что ли его сюда?.. Пусть сам с этим мучается и решает. Скажет восстание, будет восстание. Захочет всех успокоить, пусть успокаивает. Лучше я подниму его ночью, чем его поднимет отряд короля завтра утром". Уилл вздохнул. "Нужно будет сразу извиниться за беспокойство, а то он мне врежет".
- Властью данной мне, я прошу явиться сюда Ричарда Фицалана.
"Делай своих илотов, их и призывай", - подумала богиня.
"Эх, недостало власти..." - Вздохнул Уилл. - "А ведь казнят нас потом обоих".
Он уставился в пол. Теперь пьяные крики с улицы раздражали. Можно было попробовать написать письмо, но голубь долетел бы не мгновенно. Да и перехватить его могли.
"А ведь я барон. Рано или поздно придётся учиться иметь дело с толпой".
Он нехотя поднялся, отряхивая одежду от пыли.
"Только, чтоб его, помылся. Ну, начну тогда с раненых, проверю, чтобы не было пожара, а потом разберусь с их письмом королю".

По дороге Уилл услышал какой-то особенно дружный смех из трапезной и решил зайти глянуть, что там происходило. Он из-за спины глянул на письмо, которое под общие возгласы царапал на бумаге один из гарнизонных.
- Дайте-ка взгляну. - Уилл взял лист, пробежавшись по нему взглядом.
"Мы с лордом Греем и всеми его гарнизонами идём на Вы. Трясись, сучий хвост, авось похудеешь, как вешать будем!"
"Охренеть... Мы... С гарнизонами... Идём".
- Ну, вы, конечно, молодцы... Хорошо придумали. - Уилл засунул письмо за пазуху. - Я его сам и отправлю. Вы до этого что-то такое уже отправляли?
Неожиданно по нему что-то прилетело. Причём так, что Уилла сшибло вниз, он грохнулся о дубовый стол, потом упал ниже, разломав башкой стул, и свалился на каменный пол. Несколько ударов сердца перед глазами только раздваивался и кружился балчатый потолок. Ему просто невероятно захотелось увидеть Рос, прижать её к себе и не отпускать. Солдаты вокруг, разорванные трупы на улице и фоморы показались совсем неважными. Уилл шатаясь поднялся. У него шла кровь из носа.
"Это как?.. Меня что, приворожили или это побочный эффект гэльской свадьбы?.."
Он кашлянул, вытирая с лица кровь. В голове всё спуталось и перед мысленным взором только всплывал один образ Рос за другим. Изгиб её шеи, талии, груди.
"А это смело, вот так вот швыряться в мерлина... Каким бы глупым я ни был. Как я лечил людей, и поднимал мёртвыми, милостью госпожи моей. Как видел будущее и оживлял деревья, так теперь снимаю с себя эту дрянь и пускай она вернётся к тому, кто на меня это наслал. И вернётся десять раз по десять".
Солдаты сочувственно глядели на Уилла, кто-то принёс и всучил ему кружку эля. Уилл сел на стул, всё ещё чувствуя как кружится голова. Ему протянули черновые варианты писем, которые уже отправили.
"Ты, король, сам чёрт блевотный, и всем прочим чертям клок шерсти подхвостный. Какой ты к чёрту зелёный рыцарь, когда голой жопой на ежа без сраного доспеха не сядешь? Для владыки у тебя ни уха, ни рыла, и командиры твои таки же, а как прального Йорка прислал, так тут же и исхитил, потому как аспид ты и есть ебучий".
Уилл не знал, глупо улыбаться или тяжело вздыхать. Письмо, без сомнения, отражало общее народное мнение, но ребята подписали себе смертный приговор, если и правда отправили его королю. Он взглянул на следующее послание.
"А раз заварил ты такую кашу вавилонскую, то требуем Йорка обратно, потому что люб он нам до края света, и сердцу нашему мил, не то, что прошлый козолуп корнуольский, коего ты на нас прежде поставил, чтобы выи давил!"
Уилл потёр глаза, и взял последний лист.
"Так мы тебе, херу толстожопому, и пишем, уже не твой гарнизон славного города Лланелли, и хер тебе залупный, а не жемчуг твой, потому что к фоморам подадимся и будем им первыми товарищами, под воду уйдём. Некрещёные они, а и то лучше, чем под твоими волками паршивыми жить".
Если хоть что-то из этого попало к королю или Кромвелю, то в сторону гарнизона уже двигались королевские войска. Их полезного, фоморы, судя по всему обитали в море. Уилл засунул бумаги за пазуху, из нужно было сжечь.
- Где у вас тут трубач?

19 мая 1535 г., Лланелли

Уилл устало зевнул, глядя, как потрескивает огонь в камине. Мягкий свет и плавные движения убаюкивали и утягивали за собой. По углам комнаты поселилась чёрная как сажа темнота. Это, наверное, был самый длинный день в его жизни. Да и днём это было очень условно. Из-за перемещений он уже совсем не понимал, какое сейчас было число, и больше ориентировался по солнцу.
Дом у Бойдов оказался простой по меркам высшего дворянства, но очень удобный и чистый. Его накормили, поддержали беседу за столом и проводили. Дик, долгой ему жизни, согласился приглядеть за мешком золота и книгами. Так что Уилл отдал долг в золоте, спокойно взял спящую Рос на руки и переместился в Лланелли.
В городе он договорился с одной из местных старушек, у которой двор выглядел ухоженным, и арендовал на несколько дней комнату. Предупредив, что замурует на ночь дверь и окно, чтоб ему с молодой женой никто не мешал.
"Ну правильно, не скажу же я ей, что на мне гейс... И что жена у меня ведьма, тоже не скажу, ха".
Уилл проследил, чтобы в комнате не осталось места, откуда внутрь мог попасть свет, и наоборот. А перед этим пристроил и накормил лошадей, помылся, побрился, поел и приготовил ванну с едой для Рос. А теперь он сидел у камина и ждал, пока проснётся его женушка. Хотелось знать, какие у ней планы, перед тем как ложиться спать.
Уилл поправил пояс, который ему подарил Бойд. Как и посоветовал магистр, он надел его ещё на свадьбе и с тех пор не снимал. Хотя никакой особенной силы от него не исходило. Было приятно расплатиться хотя бы с одним из долгов. Хоть золото и было самым простым из всего, что он был должен. Теперь нужно было разобраться с местными фоморами и найти меч Брайнса... Разобраться... Что вообще значило разобраться? А вдруг это не он разберётся с фоморами, а фоморы с ним?..
Уилл вздохнул. Ещё нужно было что-то делать со злыми богинями. Он хотел спасти Рос, но предателем не был. По сути, по его прихоти богини оставили врага в живых и отдали ему на попечение. Так что теперь нужно было как-то компенсировать свой эгоизм. Его заинтересовал Айрианвин. Прошлый мерлин был замешан в побеге генерала, так что и души сестёр он мог заточить в мече не из каких-то добрых побуждений. Раз теперь мерлином был он, с этим тоже нужно было разобраться. Рос заворочалась на кровати и Уилл глянул на неё с усталой улыбкой.
- Как твоя челюсть? - Он очень аккуратно слепил кусочки костей, но проверить результат можно было только после того, как Рос заговорит.
- Спасибо, милый. Всё замечательно.
Рос аккуратно ощупала лицо, кивнула и протянула руки к Уиллу.
- Обними меня.
- Ого, быстро ты оклемалась... - Хмыкнул Уилл. Где-то в груди заиграло желание, но он тут же его подавил. Да это было и не сложно, потому что любое желание и любая здравая мысль тонули в усталости. После того, что выкинула его молодая женушка, Уиллу просто не хотелось идти у неё на поводу. По крайней мере, не хотелось, чтобы к ней возвращались силы, пока её симпатичная головка не проветрится от мыслей о генерале. - Я устал, так что не хочу обниматься. Я подождал, пока ты проснёшься, чтобы сказать, что вот готовая ванна. Нужно только долить горячей воды с огня. Вот еда, тебе нужно хорошо кушать, чтобы восстановились кости. И не делай, пожалуйста, глупостей, потому что ты уже не луковое горе, а брусничная трагедия. Хорошо?
Рос капризно надула губы и встала с кровати. Одевалась она быстро, покручивая пальцем в воздухе, отчего шнуровка на корсете затягивалась сама собой.
- Ну и глупо, - миролюбиво заявила она. - Чего ты добиваешься? Чтобы мы ссорились? Хорошо, давай ссориться. А ведь могли бы жить дружно и мирно. Хоть мне тебя и навязали силой, изменять или вредить тебе я не намерена. Семья - свята. А пока... Я пойду, куплю кое-какие травы, на Лланелли погляжу. А ты подумай.
- Да никто и не... - Уилл не успел договорить. Неожиданно, прямо через замурованные стены в Рос один за другим влетела целая дюжина рыжих голубей, каждый с письмом. Уилл по очереди сложил письма на столе, по одной выкидывая птиц на улицу. Так чтобы наружу не прошел свет. Он развернул первое из писем, отмахиваясь от рыжего пера. В письме было описание гейсов, причём по гейсу на голубя:
"Пусть на тебе будет гейса только три, но каждый равняется другим десяти.
"Никогда не ходи босиком, не отказывайся от угощения и не пей молоко"
"Соблюдай качества безупречности, но дай клятву самой себе выбрать то, что выглядит невозможным"
"Поблагодари собаку и тут же её отпусти"
"Да не узнаешь ты, куда ведёт открытый путь"
"Делай что хочешь со своими ногами, но не падай"
"Стань первым у последней"
"Никогда не связывай себя никакими правилами"
"Искупай долги голоданием"
"Не ходи тропой, по которой шёл вождь"
"Не проливай в жилище ни одной капли"
"Не имей узлов на платье, не произноси имена, не касайся мертвого, не стриги волосы не рукой свободного человека"
"Незаслуженное на тебя не ляжет, очарованное - не сядет, желанное - не сбудется"
Уилл откинулся на стуле, бросив последнее из писем на стол. Для одного дня это уже был перебор. Для него даже один гейс казался тяжкой ношей, а Рос при этом оставалась на удивление спокойной.
- Не могу вспомнить ни одного приличного слова, которое было бы кстати... Я их все даже не запомню. Что вообще означают: "Поблагодари собаку и тут же её отпусти" или "Да не узнаешь ты, куда ведёт открытый путь"? "Стань первым у последней, Не ходи тропой, по которой шёл вождь?
- Ну теперь ты понимаешь, почему я её называю мстительной ревнивой стервой, - пожала плечами Рос. - Гейс - это запрет, а не проклятье. Жить можно, милый.
- А называла бы как-нибудь иначе, не пришлось бы понимать. - Вздохнул Уилл. Он всё думал, как можно было прожить восемь сотен лен и не сойти с ума. А оказывается ответ был достаточно простым, нужно было все восемь сотен лет ничему не учиться. Он и сейчас не видел ни сожаления, ни тревоги в глазах жены.
- Какая же ты упёртая, Рос... Можешь, пожалуйста, хоть объяснить, что значат эти гейсы? Глядишь, я смогу помочь. - Он улыбнулся про себя. - Буду ловить на лету и следить, чтоб у тебя на платье не было узлов.
- О, Сатана, - Рос закатила глаза. - Если хочешь, чтоб на моём платье не было узлов, снимай его. И развязывай самый главный.
Уилл устало глядел на Рос, борясь с желанием огреть её стулом, перед тем как перейти к исполнению супружеских обязанностей. Какой-то это был безумно бредовый разговор и ему надоело. В это время из-за стены донёсся крик пьяной толпы. Кричали грубые мужские голоса. "Гар-ри! Верни Гре-я! Гре-я! Гре-я! Вер-ни Гре-я!"
Уилл уронил голову, одновременно воздев руки к потолку и небу за ним.
"Всё, задрали! Щас я с этим мудачьем разберусь, которые орут под моим окном. А потом и с тобой разберусь, ведьма шестнадцатилетняя".
- Сейчас вернусь. - Он встал со стула, отряхнул штаны и прошел сквозь замурованную дверь в коридор, а оттуда на улицу.