Замок

За прочными, угрюмыми стенами недоброго замка-крепости, в лабиринте запертых дверей, в глубине темных коридоров, словно старый змей в земляной норе-западне, затаился хитрый колдун, выжидая подходящий случай, чтобы напасть, схватить врага и стереть его с лица земли. И деревья, и камни, и лесные твари были верными слугами Дзенчи-дзенно, и следил йокай за каждым шагом, слышал слово, произнесенной Дынькой или одним из его товарищей.
Иногда властелину замка Инуяма казалось, что на деле никакой и нет опасности в этих чудных незваных гостях, и нервически смеялся над самим собой, приговаривал:
- Штурмом? Штурмом? Ха-ха! Нет, нет, нет, никаким штурмом, никакой осадой, никаким голодом не возьмете меня, мою крепость!!! Ничего не получите!!!
Но бывало, выслушает Дзенчи-дзенно очередное донесение, и накатывает на него страх, липучий и беспощадный. Тогда юноша-колдун отказывался от питья и яств, долго бродил по замку, проверяя все комнаты, коридоры, ходы, щели и даже мышиные норы в поисках коварных похитителей, пришедших с моря.
В ту ночь он, казалось, совершенно успокоился. Прислуга вздохнула свободно, и весь замок вместе с окружавшей его деревенькой погрузился в тревожно-беспамятный сон, чтобы наутро вновь познать безумие повелителя; он же был единственным, кто не спал.
Дзенчи-дзенно уложили в его покоях как ребенка, умытого, причесанного, переодетого в ослепительно белые одежды. Но не мог он уснуть – ревнивое, злобное беспокойство, затаившееся глубоко-глубоко, грызло, точило червем холодное сердце демона.
Долго ворочался колдун под прохладным одеялом, и все мысли его были об одном. В конце концов не выдержал он.
- Убить... Убить... Немедленно убить! Всех!
Дзенчи-дзенно неуклюже вскочил, поспешно взял лампу и, путаясь в рукавах, наступая на подол и падая, засеменил, заторопился вниз, туда, где по соседству с комнатами, полными излишне роскошного и потому ненужного теперь добра старого хозяина, ютилась заветная каморка.
Среди разноцветного магического барахла, чутко сторожившего его сокровище, демон отыскал заморскую шкатулку из какого-то светлого дерева, покрытую сползшей в некоторых местах позолотой. Задвижка долго не желала поддаваться дрожащим влажным пальцем, но, устав сопротивляться горячечному упрямству Дзенчи-дзенно, громко щелкнула. Хозяин откинул резную крышку; в глубине клубилась темнота, с пушистой дымной синевой. Прижав шкатулку к груди, он подбородком припал к ней и торопливо, со свистом, зашептал:
- Проснись, проснись...
Темнота оставалась безответна; колдун всхлипнул и позвал снова. Темнота лишь сильней сгустилась, будто сжалась.
Демон замахнулся и ненавистно ударил шкатулку об пол.
- Просни-и-ись!!!!
На деревянную крышку с неслышным шлепком вывалился кусок ткани темно-серого шелка, с тонкими кобальтовыми и серебристыми нитями.
Безвольная, чуть сиявшая в ровном неярком свете лампы масса вздрогнула и распласталась на сыром каменном полу под тяжелым, свирепым взглядом влажных красноватых глаз Дзенчи-дзенно.
Он, тяжело дыша из-за распиравшей его ярости, призывно вытянул вперед руку, запрятанную в белоснежный струящийся рукав так, что видны были лишь холеные тонкие пальцы.
Ткань-призрак скользнула по-змеиному наискось и накрыла с тихим шелестом пальцы хозяина. Тот ловко сжал тонкую материю в кулак.
- Знаешь, чего я хочу? – Дзенчи-дзенно поднес полупрозрачного слугу к своему искаженному злостью лицу. Ткань не шелохнулась. – Знаешь? Видишь? Поторопись и отправь их к праотцам, как ты всегда делал. Иди же!
Йокай разжал кулак, и шелковая тряпка водой стекла на пол, дернулась, оправилась, заскользила змеей к стене и исчезла – очевидно, обнаружила там щель.

Он наслаждался властью. Хоть и было ему лет немало, никогда еще не обладал он ей – властью над людьми, над десятками людей. Весь замок Инуяма и окрестные деревни принадлежали ему – хрупкому юноше с нездоровым блеском в бездонных, умных и злых глазах. Никто почти не понял, как это произошло – просто в один не слишком прекрасный день главным стал господин Дзенчи-дзенно.
Кто он, откуда он, - этого не знали ни крестьяне, ни замковая челядь. Но мало кто сомневался в том, что хозяин новый – йокай, и расходились по окрестностям легенды о его невиданных силах, о том, что будто бы может он одним взглядом навсегда подчинить себе человека.
Истории эти были небезосновательны, и, хоть Дзенчи-дзенно чрезвычайно редко покидал замок, обитатели его с содроганием рассказывали о тяжелом характере демонического владыки.
Он был вихрем; недобрый огонь бродил в его крови, и пламя его поминутно то вспыхивало, то угасало, пряталось, и лишь дым ворчливости, нервозности напоминал о его присутствии.
Волны ударяли о берег реже, чем менялось настроение Дзенчи-дзенно. Размерен и полон гордого, аристократического достоинства был он в спокойствии; но лишь всколыхнуло что-то крепко натянутую струнку в нечеловеческом сердце его – ничто не могло остановить гнев ли, ярость ли, радость, нежность или ревнивость. Он мог быть ласковым и игривым, как котенок, а через минуту обернуться тигром и разорвать в клочья любого; и имел на это неоспоримое право – право сильного, безумного, безнаказанного. Все было дозволено ему – и лишь потому, что он не спрашивал, а попросту повелевал.
И, возможно, мог бы овладеть гораздо более обширною территорией, чем замок Инуяма, но ему хватало пока власти; зато землю свою берег он как зеницу ока. Незаметные его слуги кольцом окружали область, не подпуская чужаков и следя за своими, пресекая малейшие попытки своеволия.
И потому, как только загадочные странники ступили на землю Дзенчи-дзенно, один из стражей серой прозрачной тенью бросился к замку владыки.
- Что случилось? – громко и зло зашипел хозяин, лишь недавно вырвавшийся из объятий сна и оттого особенно капризный и безжалостный в гневе.
Навострился осторожный Дзенчи-дзенно, внимательно слушал о проникновении на свою землю чужих; нервно сжимал пальцы и часто-часто моргал, и в конце доклада спросил:
- И они направляются к замку?
- Да, господин.
- Убейте их, - властительный йокай истерически взвизгнул. – Почему они вообще еще живы?
Махнул рукой и, стремительно встав с подушки, бросился, спотыкаясь и путаясь в одеждах, через весь замок к небольшой комнате, запрятанной в лабиринте коридоров, - темной каморке, похожей больше на коробку. Дзенчи-дзенно запретил прислуге ходить сюда; он со стуком отодвинул неподатливую дверь и спрятался в темноте комнаты.
- Они... они пришли забрать тебя... Украсть! Но я не позволю, не позволю!

Где-то в окрестностях Киото

Умытое утро неторопливо, с наслаждением разрасталось в уютный и не слишком знойный полдень, и солнце поднималось все выше, охватывая свои несметные владения теплым, ласковым взглядом сырых еще, пронзительных лучей. Они вкрадчиво щупали свежую листву, промахивались и солнечными зайчиками сыпались на дорогу, весело прыгая под ненавязчивыми дуновениями тихого ветра.
На солнечные пятнышки и наступать-то не хотелось, а они так и норовили броситься под ноги, но нематериальная природа позволяла им лишь разгонять прозрачную тень на ступнях и одежде ранних путников.
Прелесть молодого, ясного дня не соперничала с роскошной, самовлюбленной красотой столичных угодий; покрывая золотистой пленкой поля и деревья, поджигая нетронутые зеркала водоемов, солнце выливало в зачарованные пейзажи всю радость, все счастье бытия, всю любовь свою к жизни.
Но не видела мико ни солнца, ни солнечных зайчиков, ни пестрой дороги, не чувствовала захлебывающего, опьяняющего тепла – она была необыкновенно молчалива; и потому, как ни странно, всем этим могли насладиться Вака и Чин.
Тяжелые раздумья мучили мико. Пока она тихо шагала перед верным Вакой, нервно теребя рукав и изредка хватаясь за голову, разум ее старался сосредоточиться на цели их небольшого похода – заветном желании.
Между черных бровей девицы даже залегла сиреневатая пухлая складка – так трудно было жрице придумать, что же, собственно говоря, ей больше всего хочется. А поскольку ночью, вместо того, чтобы думать, девушка крепко, сладко спала, приходилось мучиться сейчас.
Слава, известность, почитание и замужество отпадали сразу – мико даже не сомневалась, что добьется этого сама и в самом скором времени. «Но что же тогда? Что еще мне нужно? - Девушка терялась. – Деньги – точно нет. Во-первых, банально, во-вторых, это тоже придет. И что?!»
- У-у-у, проклятье! – мико махала руками, разгоняя негибкие, неповоротливые мысли.
«Хм, может быть, попасть ко двору? Или в самый большой и знаменитый храм в столице? Нет, все не то...»
Лучик, блеснув о звонкий ручеек, перебегавший тропинку, отразился и больно ударил по глазам кремовым светом. Мико прикрыла ладонью глаза и замерла над блестящей водой. В крошечной недвижной заводи отразилась она сама – миловидная, аккуратная, белокожая, причесанная.
- Я знаю! Знаю! – повеселевшая жрица вдруг подпрыгнула, резко развернулась и, напугав Ваку, хлопнула его по спине. Глаза ее хитро и счастливо загорелись.
«Хочу вечную молодость», - удовлетворенно решила мико.

В монтажной они появились, как похоронная процессия. Повисший над полом робот, поддерживаемый за торс и ноги издалека прекрасно напоминал труп, а коновою для сходства с чумными стражами не доставало только птичьих масок. Может быть, подумалось инженеру, это было бы и в тон происходящему на Каладболге.
РБП не без труда утвердили на столе. Родовски, немного поколеблясь, закрепил его руки в местах "локтевых сгибов" в зажимах дронов, расставив их по обеим сторонам от стола. На случай если робот активируется в то время, пока его разморозят и еще не успеют отключить, это должно было послужить сдерживающим фактором.
- Станислав Фридрихович, - подал голос Погодин, сидевший спиной к столу перед терминалом и искоса наблюдавший за процессом крепления, - может, стоит оставить одного? Размораживать ведь придется...
Родовски замер; об этом он не подумал. Впрочем, с ответом нашелся почти сразу:
- Лучше горелкой, потом оббить. Дольше, но безопаснее.
На некоторое время в отсеке повисла деятельная тишина. Кибернетик возился с модулем анализатора, Эллен и Родовски возились с инструментами, спешно экипируя горелкой баллон одного из дронов, раскладывая на столе отвертки, кусачки, паяльник (напоминавший отделенно скальпель в контексте пациента-робота) и прочие жизненно важные для препарирования механических внутренностей вещи.
- Я начну, - МакМан тряхнула баллон, нажала клапан. Горелка мгновенно взметнула вверх сиреневато-рыжий язычок пламени.
Девушка пододвинулась к роботу - ей было немного боязливо. На секунду задумавшись, она поднесла горелку ко льду, сковывашему металлическую голову. Эллен решила, что начать стоит сверху, чтобы можно было сразу отключить дрона, дабы он не искалечил техников руками или ногами.
Лед таял легко. Объемными прозрачными струйками стекал он на стол, а затем на пол; вскоре под столом образовалось небольшое озерцо. Эллен старалась топить ледяной плен дрона деликатней, но весьма скоро макушку его покрывал уже лишь тонкий слой льда.
Родовски парой ударов сбил с нагрудной пластины уже ставший прозрачным лед, и торопливо принялся откручивать лист брони. Директивы полного отключения робот не слушался; значит, надо было добраться до процессора. И здесь вступал в права излюбленный противоречивый принцип защищенности - нельзя было располагать кнопку отключения на открытом месте, иначе бы в планетарных условиях она могла бы легко активироваться. Но теперь, в их нынешней ситуации, эта мудрая предосторожность выходила инженерам боком...
Стах справился с тремя болтами, когда фоторецепторы РБП мигнули. Сервомоторы рук содрогнулись и загудели, робот изогнулся, лязгнув спиной о стол, дернул руки вверх - совершенно без напряжения, не как человек - и Родовски со страхом увидел, как дроны не выдерживали усилия и приподнимались над столом.
- Эллен! Андрей!
Погодин, замешкавшись в первое мгновение, вскочил с раскрутившегося кресла, и всем телом повис на левой руке робота. Немного пошатнувшись - резкие приложения все еще давались ему с трудом - но кажется, рука опустилась немного ниже.
Запутавшаяся с горелкой МакМан наконец выключила ее и, обежав стол, попыталась прижать к столу вторую руку взбунтовавшегося дрона. Силы у Эллен врядли было больше, чем у кибернетика, но ей повезло - что-то щелкнуло в шарнирах, и робот "расслабил" конечность; согнутая, она замерла.
Переждав несколько секунд, девушка опасливо выпрямилась и, оставив руку роботу, бросилась на помощь Погодину.
Пока оба они сдерживали ярость машины, Родовски, проклиная все на свете, отодрал висевшую на одном недовыкрученном болте пластину, потянул рукой клубок проводов и зашипел, дернувшись - оказалось, забыл в суматохе перчатки. Одевать их времени не было: даже при том, что Погодин и Эллен вдвоем справлялись с одной конечностью робота, Стах все равно торопился - обернув наскоро руку спущенным рукавом, он отодвинул в сторону мешавшие провода, и наткнулся на крышку. У этой модели процессор крепился на плату, значит, кажется, надо всего лишь поддеть... С двух сторон. Пластик вкусно чпокнул, освобождая уютно покоившийся в нише процессор - маленькую палату для кристалла, вибрации которого сейчас механично-меланхолически командуют убить всех присутствующих здесь.
От этой мысли по спине выступил холодный пот. Последнее, завершающее действо Родовски исполнил медленно и даже с неуместной аккуратностью - аккуратно вдавил обе красных кнопки и отсоединил от процессора аккумулятор, не удержавшись перед этим не бросить торжествующих взгляд на РБП.
Рецепторы робота погасли. Гулко звякнув, руки рухнули на края стола, и Эллен, не удержавшись, пошатнулась, чуть не упав на РБП сверху, вовремя пойманная Погодиным.
- Ну, - Родовски перевел дух, вытирая рукавом испарину, - кажется, готово. Это вам, Андрей Викторович, - он протянул кибернетику бережно извлеченную плату с кристаллом и памятью. А мы еще немного покопаемся.
Дальнейшая часть работы была проще - можно было отстыковать дронов, перестать опасаться каждого неровного движения, и спокойно обесточить и зафиксировать РБП по полной. Активировать зажимы на сгибах, обесточить местные аккумуляторы и проверить возможные неисправности...
- Во всяком случае, наш робот сошел с ума не из-за поломки. - рассеяно протянул Стах, проверяя контакты. - Если и есть какие-то неполадки, то программные. На Каладболге его не включали, выходит - недосмотр был еще на комплектации...
- Но это исключено, - Эллен явно не могла поверить в оплошность инженеров. - Возможно, кто-то перепрограммировал его нарочно?
Тут она вспомнила о той диковинной волне - и нехорошая догадка мелькнула в голове.
- Или... Мистер Родовски, быть может, это электромагнитное воздействие?
- Случайный сигнал, снабженный точно той же системой кодировки и ключом? - мысль, очевидно, была воспринята инженером скептически. - Даже если экранирование процессора могло быть нарушено, такой сигнал надо было отправлять с корабля, и гораздо проще было это сделать, подключившись... Это уже диверсия. Впрочем, - Родовски наморщил лоб, вспоминая их первую встречу с обезумевшим механизмом, - судя по директивам РБП, он выполнял свою программу и обеспечивал безопасность корабля. Только очень радикальными методами. А почему вы спросили? Есть какие-то догадки?
- Знаете... - девушка замялась. - Я... как вэйвер... в общем, за час или около того, как все это произошло, я услышала странный... нет, даже невероятный сигнал, - она побледнела, почувствовала, как холодеют и трясутся пальцы. - Вы помните корабль четвертой межзвездной экспедиции? "Хрисаор", который пропал лет семь назад, вроде... Я поймала - не думайте, я и на оборудовании смотрела! - его личный позывной. Глупо это, конечно, но на корабле сейчас столько странностей...
Эллен сбилась и, замолчав, опустила глаза. "Какую чушь я несу!"
Некоторое время инженер молчал, замыкая блокиратором плечо робота.
- Семь лет назад... и при этом система не слышит в упор подлетевшего Рубенса. Что за черт! Напрашивается самый логичный вариант, - мрачно подвел он итог, - Рубенс воспользовался ССЧ* с "Хрисаора". Бред... Но все-таки, после того, как с этим закончим, стоит сообщить капитану. Корабль и впрямь мог провисеть в космосе семь лет, даже если экипаж этого и не пережил.
Закончив блокировку ног, Родовски поднялся - и замер, уставившись невидящим взглядом на левую руку робота. Металлическая кисть без всякого предупреждения дергалась, щелкая сочленениями, сжимаясь и разжимаясь, как будто пыталась что-то схватить.
- Я же обесточил... - в горле вдруг стало очень сухо.
- Обесточили?
Помощница замерла в оцепенении, не понимая, что происходит. Затем пошатнулась, зажала рот рукой и схватилась за стол, чтобы не рухнуть.
- Что же это?.. Что? - зашептала тихо-тихо, сипло. - Проклятие... Это проклятие...
- Эллен, успокойтесь. Должно быть, остаточный заряд... антистатиком его...
Медленно, не сводя глаз с трепещущей кисти, Родовски левой рукой поднял со стола излучатель, направил рассеивающий луч в сторону робота. А правой рукой схватил попавшийся под руку увесистый коннектор, и что есть силы ударил.
Сложно сказать, что помогло - излучатель, или же извечная грубая сила - но робот замер.
- Действительно, многовато странностей, - сквозь зубы, очень тихо, так что слышно было только ему самому, процедил бортинженер.

*ССЧ - "сигнал свой-чужой"
(те же)

- Чего тебе? - неласково бросила О-Санго, останавливаясь и выдирая ткань из крепких дынькиных зубов.
- Давай мириться, - предложил хэнге, для переговоров приобретая человеческий облик.
- Мириться? - барышня удивилась так, будто и не ожидала этого. - А потом ты снова выкинешь какую-нибудь штуку? Нет уж, спасибо, - она тряхнула головой и отвернулась.
- Но я же йокай! Я не могу поступать серьезно... – Дынька расстроился до слез и даже шмыгнул несколько раз, опровергая собственное утверждение. – Такова наша природа.
- Неужели нельзя сделать так, чтобы твоя природа не задевала других, а? - укоризненно, но уже мягче ответила О-Санго и исподтишка бросила обиженно-ласковый взгляд на печального собеседника.
За спиной девушки остановился монах со сползшей повязкой на голове, оглядел растрепанную макушку барышни, криво воткнутые заколки, выбившиеся из прически длинные пряди и грустного хэнге, у которого из-под штанов вылезал кончик хвоста, вероятно, от расстройства.
- Это вы ссоритесь или наоборот? – уточнил Тайкан.
- Пока еще миримся, - хором ответили спорщики.
- Тогда вы все делаете неправильно, - заключил монах. - Дынька, ты должен приготовить угощение и предложить О-Санго. А она должна принять и разделить его с тобой. В таком случае мир между вами будет хорошим.
Хэнге затанцевал на месте от нетерпения: угощение – это очень важно, заключенное за едой перемирие нерушимо и свято. Он был готов заняться ее приготовлением (хороших и жирных улиток на корабле, разумеется, не отыщешь, зато много айвы и засахаренные яблоки тоже найдутся. Тайкан отрезал все возможные пути отступления для О-Санго, и ей ничего не оставалось, кроме как простить Дыньку.
- Только обещай мне безобразничать меньше, - строго начала барышня. - Самую малость, - и, не удержавшись, улыбнулась.

(таки трое нас тут: Сон, Далара и я)

Бесполезно-роскошный простор, торжественная пустота столичных домов знатных вельмож, придворные обычаи и порядки, грозный надзор матерей и кормилиц, дорогие ткани, крепко стягивающие молодое тело, - все это нарочно было направлено на искоренение и подавление всяческих чувств, всяческой чувствительности да свободолюбия у юных голубокровных наследниц древних родов, ведь женщина при дворе – лишь товар, лишь залог или дорогая игрушка, которой дозволено только уважать и бояться мужчину, но никак не любить его. И как бы не обожал О-Санго ее почтенный отец, как бы не баловал, сколько бы и чего бы не позволял ей делать, брак в их семействе оставался всего только договором, а о любви можно было узнать лишь из героических сказаний и изящных творений печальных поэтов. Поначалу единственный и потому горячо любимый ребенок, одинокая, мечтательная и увлекающаяся девочка, О-Санго жаждала неясной и туманной свободы да идеально-светлой, безмятежной любви и боялась будущего брака как глупых, мучительных пут, от которых не избавиться.
Она поступала так, как ей хотелось, но в рамках светских приличий; думала, что это и есть свобода, но в глубине души чувствовала свое бессилие перед собой, перед своей детскостью, неопытностью, бессилие стать свободной полностью. А когда девушка сбежала из дома, попала на поле настоящего сражения, мир показался ей злым, жестоким и бессердечным, и это, быть может, навсегда разбило бы ее юное и чистое сердце и стремление его к облачной свободе, если бы не Мицуке.
Мицуке стал глотком свободы, ее олицетворением для О-Санго. Она поверила в него, как в храброго героя седого сказания, восхитилась им, может быть, лишь оттого, что Мицуке был первым живым, новым человеком, встреченным маленькой барышней после шестнадцати лет бесчувственного заключения. Впрочем, О-Санго так и не разубедилась в удивительности молодого самурая; она поклонялась ему, обожала его, как обожают учителя или отца, хотела стать такой же – свободной и независимой.

Новые приключения Савоев

В тот день утро в семействе Савоев было печальным, как никогда. Безутешная в своем горе Серафина проливала слезы над готовившейся яичницей, отчего сковорода брызгалась во все стороны маслом, которое, как правило, долетало до сидевшего рядом Ника, не задевая его рыдавшую сестру.
Напротив кота на столе лежал Бордо, тоже требовавший масла – он даже проржавел от слез хозяйки.
- Вот. – Прекрасная и в горе Серафина не слишком дружелюбно плюхнула перед братом тарелку с заплаканным завтраком и, схватив свою порцию, уверенно направилась к чулану. – Приятного аппетита.
Скрипнула тяжелая дверь, и уже из-за нее донеслись рыдания, не менее горькие (и не менее, по-видимому, обильные), чем раньше.
- Мдааа... - глядя на это душераздирающее зрелище, глубокомысленно изрек Ник, задумчиво ковыряя вилкой в том, в чем, при наличии богатой фантазии (или нескольких литров крепкого алкоголя, принятого внутрь), можно было попытаться узнать яичницу-глазунью. - Я, конечно, все понимаю - но это уже чрезчур, Сера. Ты же никогда не умела готовить - зачем взялась за завтрак? От отчаяния, что ли [пауза] мол, отравлюсь и умру? - одновременно с еле слышным фырком тишину в доме вдруг нарушил телефонный звонок. - Ты или я?
- Ты! - истерически взвыла Серафина. - Вдруг это зака-а-а-азчк!!!
Послышался звук разбитого стекла, и рыдания стали громче.
"Можно подумать, это моя вина..." - прошипел себе под нос Ник, подходя и снимая трубку.

я и вредоносный Ice_Phoenix

Очень, очень многое хочется показать, но ограничусь самым лучшим и любимым.
Снимала подруга, на фоне - виды поселка Орехово Ленобласти.
Ясное дело, не без фотошопа.
Романтика
Жасмин
Романтика и жасмин
К солнцу
Я и озеро
Немного безобразия
Мостки
Мостки еще
И мостки романтические
Немного грусти (карты мы специально по воде разбросали, потом по всему озеру ловили)
Психоделия - много шумов, а так было бы замечательно.
Чуть драмы
И напоследок позитив!

Тронная зала

Бурлила едва проснувшаяся Хаффа в предвкушении великого обряда, неспокойны были сердца и простых клинков, и высших Блистающих – хоть и не встретила еще на пути ко дворцу Великий Визирь ни высокородных друзей своих, ни недругов, знала она, что умы их взбудоражены, что каждый боится за себя, за власть свою и трясется втайне, что разрешится дело в сторону противную ему. Усмехалась благородная Очико и тому, что и в ее ясном сознании кроется страх этот, страх падения, немилости и тому подобного позора, что можно получить при дворе за один шаг неверный, за одно слово необдуманное, да и за настроение дурное шаха, а теперь и за нового правителя. Но неизбежны были перемены – без них не было бы жизни, не текла б она так радостно и звонко, не неслось бы время вперед и исчезло бы все живое на свете белом. Пусть все меняется себе, величаво убеждала себя дочь Юо, пусть течет, сколь быстро и неразумно, как ему вздумается, - пока управляет она, Великий Визирь, кораблем своей власти, не потопить его непослушной реке жизни, не оставить на мели, не сломать грозные его мачты!
Уверена была мудрая нагината, что все будет по ее замыслу, ибо продумала она все до деталей до малейших. И потому пока не занимал почти ее предстоящий обряд, ибо не беспокоилась она о его механизме и верила в принцессу – оплот будущего видела Очико в чистом клинке Айши и удивительную не по годам мудрость, способную противостоять горячечности высокородного брата. Мысли Визиря унеслись далече от обряда – к слову, в Туракае Полумесяце уверена она была меньше гораздо, чем в прекрасной дочери шаха.
Сомнение закралось в душу советницы шахской и недобро всколыхнуло недовольство в сознании ее; все ж был Туракай приятелем Двуязыкого, и кто знает, что успел нашептать проклятый Фахраш другу своему, попавшему под покровительство ненавистной Очико; и горит ли все еще сердце Полумесяца жаром и готовностью завладеть Наики, отобрать сей цветок благословенный у презренного Дракона? Верила, верила Визирь в силу да в мастерство молодого мамлюка, но вдруг отступится он, вдруг струсит? Ожидать чего угодно можно было от фахрашего прихвостня, и долго мучилась бы грызущим сомнением благородная Юо, если б не утихли легкие шаги молодого ее Придатка, указывая, что пронес он уже госпожу свою в тронный зал, где проходить должна была церемония Посвящения.
Чьих только клинков не было там! Велела сначала нагината Придатку поднести ее к трону Величайщего из Блистающих; затем насторожилась нагината, будто львица, готовая к прыжку, дабы не упустить речей недобрых вокруг шаха, не упустить времени, когда помощь ее понадобится владыке ли Хаффы, друзьям ли Визиря.
И вот явился юный Ашшир. Как ни недолюбливала его горделивая Очико, улыбка невольная лучом озарила ее короткий клинок, когда сияющий счастьем и гордостью принц говорил с отцом. Подтверждением слабости Ашшира аль-Каби стали речи его, чересчур мягкие для могучего правителя, чересчур трепетные для правителя рассудительного, чересчур уверенные для правителя мудрого. Тем легче будет принцессе луноликой показать Хаффе превосходство свое над соперником-братом, тем легче будет обратить благосклонность владыки-отца в свою сторону.
«О Айши, Творец соединил в тебе и величайшую красоту, и мудрость непомерную! Так пусть даст он власть тебе, пусть одарит бесценный клинок твой, ловящий блики и солнца, и луны, могуществом, коего и достоин он!» - молитвой мысленной воззвала Великий Визирь к прекраснейшей дочери Хафиза аль-Рахша. Оставалось лишь дождаться прихода той, на чью гарду столько надежд возлагала мудрая нагината, чьему уму острей клинка так верила она.

Ангар


Срочный вызов оторвал Эллен от панели управления в одном из отсеков; поскольку ничего серьезного она там не успела заметить, да и чувствовалось – главная загвоздка где-то не здесь, - девушка бросилась к ангару. Если гордому бортинженеру так срочно понадобилась помощница, значит, загвоздку эту он нашел.
Успеть раньше начальника ей не удалось, как не торопилась, и запыхавшаяся МакМан, проскользнув в ангар, увидела тревожно замершего Родовски. На секунду она тоже замерла, непонимающе взглянула на дисплей, будто пытаясь там найти ответы на все свои вопросы, а затем тихо и с какой-то злостью спросила:
- Мистер Родовски... Что произошло?
Родовски по таинственным причинам даже не перевел взгляда на свою юную помощницу. Он смотрел на люк, не отводя взгляда, смотрел, беспорядочно обшаривая каждый квадратный сантиметр слайд-двери, словно ища что-то, за что можно уцепиться. И сделал очень маленький, почти незаметный шажок назад.
Что-то скрипнуло еще раз. Так, что отчетливо услышала даже Эллен.
Наверное, за все время полета это был единственный раз, когда ей удалось увидеть невозмутимого бортинженера испуганным.
И почти сразу же он возвращает невозмутимость обратно на лицо. Та налезает плохо, как сырая синтетическая резина, но вместе с ней возвращается контроль.
- Мисс МакМан, - кивнул Стах, - как вы только что слышали, у нас какие-то неполадки со шлюзовой камерой и люками. Странные... - лицо его дернулось, и он снова бросил взгляд на люк, - шумы с внешней стороны. Оборудование утверждает, что камера шлюза заполнена воздухом, чего само по себе быть не должно - и недавно звучал сигнал разгерметизации, открытия внешнего люка... Что бы это ни было, микрометеорит, или один из сброшенных ботов, или что-то еще - я работаю над укреплением люка, а вы разберитесь аппаратурой. Мы должны знать, о чем именно она врет.
Кивнув по привычке, Эллен послушно шагнула к дисплею; пальцы ее забегали по мягким клавишам, но, не отрывая глаз от мелких строчек на экране, девушка все наклонялась назад, стараясь прислушаться к скрипу, так перепугавшему сдержанного инженера. И ничего не слышала, будто ничего и не было. И в голове - лишь шелест пустующих волн, никаких сигналов абсолютно.
Неприятный слизистый страх неизвестности постепенно захватил и ее - сухим соленым комком встал в горле, так, что едва не застлал глаза пеленой; но тут МакМан тряхнула головой, сбрасывая жуткое оцепенение, и вновь вернулась к проверке. Собственно, сейчас от нее требовалось именно это.
Компьютер действительно утверждал, что все в абсолютном порядке. Вежливо-механические предложения убеждали вэйвера, что аппаратура в норме и функционирует. И нигде ни единой зацепки, ни единой помехи, ни единого свидетельства о неисправности - все четко и правильно, как и было на старте.
Но девушка решила, что довериться машине может обойтись дорого, и упрямо продолжила проверку. И компьютер, и дисплей прощупала, и остальную аппаратуру, и даже напряглась и прослушала все - и радиоволны, словно в сговоре с машиной, убеждали ее, что все, все в идеальном порядке, чисто и работает.
Растерявшись, мисс МакМан обернулась к бортинженеру.
- Она не врет, - и добавила про себя: "Или врет искусней человека". - Все функционирует... и нормально.
Тем временем Родовски не столько действовал, сколько обдумывал дальнейшее. Он никогда не любил торопиться, а в космических полетах его антипатия очень удачно наложилась на профессиональные особенности. Загадочный скрип неприятен, но пока люк не прогибается, и треснуть не грозит. Ситуация в общем и целом безопасна. Но будет гораздо хуже, если сейчас в лихорадочных мерах безопасности что-нибудь сделают неправильно.
Он снова задумался о возможной природе звука. Поразмыслив, отбросил вариант о застрявшем в шлюзе объекте - полет в космосе все-таки совсем другой, нежели в атмосфере, практически никакая турбулентность, и предполагаемый затерявшийся бот просто тихо и мирно лежал бы себе на стенке шлюза. А вовсе не бился бы об него, как будто его гонит ветер. Какой-то заевший манипулятор или просто движущийся элемент эргономики шлюза? Там все должно быть максимально минималистично, а пробы воздуха берутся через отверстия в стене. По всему выходило, что это какой-то активно действующий объект... разумный, или же не совсем.
В конце концов, как ни фантастичен бы такой вариант ни был - то, что еще ни одна из экспедиций с Земли не обнаружила в известной Вселенной никаких следов иной жизни, еще не означает, что ее на самом деле нет. Или (что более реалистично, но шансы сводятся к похожим ничтожным показателям), это может быть наш, человеческий корабль с дефектом связи, из-за которого он не может связаться с ними, и пытающегося достучаться хоть таким образом... вообще то, что скрип слышен именно из-за люка, уже может намекать на то, что источник шума обладает разумом, и пытается открыть то место на корабле, которое хотя бы для него предназначено. Впрочем, все это может оказаться простым совпадением...
А может, это заблудившийся робот?..
Если герметизировать отсек, одеть скафандра и открыть шлюз, они с Эллен смогут увидеть визитера, кем бы он ни был. Если это человек, робот, или кто-то другой, можно будет выяснить, что ему надо, и помочь, принять на борт... Если все же бот или осколок астероида - его может вогнать через открытые двери в ангар, и переборки вполне могут не выдержать. Конечно, давление воздуха при разгерметизации способно удержать обломок, но кто знает, с какой скоростью тот мог лететь к люку?
- Решено, - тихо, почти про себя произнес Родовски. Подобные ответственные решения он всегда предпочитал не произносить, как-то иррационально. - Не будем заваривать люк металлопластиком. Раз он выдерживал давление до сих пор, сможет и сейчас, тем более что я не чувствую сильных ударов. Если аппаратура в порядке... воздух в камере мог взяться только если сейчас идет стыковка, но почему тогда никто не сообщил?.. Эллен, вы одеваете скафандр и запускаете герметизацию отсека и откачку воздуха из ангара - и заодно проделайте то же самое с десятью метрами прилежащего коридора, на случай если наш обломок все-таки пробьет переборку. Я открываю люк и наблюдаю за объектом.
Девушка хотела что-то возразить, даже рот открыла, но подумала, что мистер Родовски, в конце концов, должен знать, что делает, а раз рискует, то не зря, и вежливо промолчала.
Приказание помощница исполнила с быстрой и уверенной точностью: сказывались долгие тренировки и учения. Нырнула в скафандр, шлем на голову - и, набрав нужную комбинацию на пульте управления, запустила герметизацию большой довольно площади. Сквозь стекло шлема едва слышалось разозленное шипение уходящего воздуха; Эллен замерла у самого входа в ангар.
Из пространства ангара уходил воздух - легкое течение, десяток почти незаметных струек, обтекающих металлопластик. Дождавшись, пока датчик на экране не покажет девственный ноль, Родовски занял позицию в стороне от траектории предполагаемого движение объекта через шлюз и в стену, отключил блокираторы, электромагнитные замки, и потянул кривой рычаг терминала.
А после этого отпрыгнул в сторону.
Люк открылся. Стах еще не видел, что там, так как мешала стена - но люк открылся, и сквозь него, кажется, не торопился влетать какой-нибудь обломок, а тем более, пробивать стену.
Вздох облегчения. Не за себя - он сам бы почти гарантированно остался бы не на линии удара, а за Эллен, которая сейчас наверняка стоит и ждет у самой двери ангара, не подумав дойти до безопасной зоны, и за весь экипаж, который из-за массивной пробоины мог потом заполучит целый ворох проблем на Сольвейг. Конечно, в случае пробоины до прилета Родовски бы обязательно с ней справился и восстановил бы функционирование ангара лучше, чем было... а может, и нет. В любом случае, его несколько грызло запоздалое осознание того, что он поступил все-таки опрометчиво.
Стах осторожно двинулся к люку.
Он было подумал отрапортовать о ситуации МакМан - но решил не торопиться. Все же не начальство, можно немного пренебречь субординаций. Тем более что расслабляться не стоит.

(Черон и я)

Ночью и в лесуНочной лес сотрясался от громогласных и душераздирающих рыданий. Случайный путник, ненароком оказавшийся в тех краях, решил бы, что какой-нибудь неудачник разбудил древнего и особо страдающего духа, который все не может упокоиться с миром. Но счастлив тот, кому в голову пришла именно такая невинная мыслишка, ибо на деле все обстояло гораздо хуже. Потому что рыдала не кто иная, как мисс Серафина Савой. Страшно это было по трем причинам.
Во-первых, Серафина до этого плакала только один раз. Когда села на ежика лет эдак десять назад. С тех пор ни одна живая (вполне возможно, что и уже неживая) душа не видела эту железную леди со слезами на глазах.
Во-вторых, она, как избранная и преданная жрица вудуистких богов, всех их разом призывала сейчас и сюда, и, если судить по сбивчивым проклятиям и жалобам, в ближайшее время темную дорогу под Сент-Луисом должны были заполонить существа с такими нелицеприятными именами, как Кровавая Глазница, Дикий Король Кабанов-Шакалов, Летучая мышепожирательница, Хищнолапка, Слонопотамец и, конечно, великая госпожа Чернопечень.
И в-третьих, кошка билась в истерике прямо на бампере, и многострадальному автомобилю грозила вполне реальная опасность превратиться в груду металлолома под когтями, зубами и лбом мисс Савой.
- Почему?! Почему так вышло?! А-а-а! У-у-у! Ы-ы-ы! Я же так старалась! Я же так целилась! Я же... я же такая замечательная, такой профессионал! Почему, почему?! За что?! Что я плохого в этой жизни сделала?! За что такое наказание?! А-а-а...
Рядом с этим образцом беспорядка и хаоса, чуть в стороне (чтобы отлетающие во все стороны болты, гайки и всякие другие железки не попадали на шерсть), прислонившись к развесистому дубу, сидел наш Ник и неспеша жевал какую-то травинку. Со стороны могло показаться, что усталый путник решил чуть передохнуть, и лишь случайное совпадение свело его с ураганом "Серафина" в этой точке пространства и времени. Тогда как на самом деле этот ураган был самой близкой для него Кошкой во всем этом странном мире ... главное, чтобы она об этом не догадалась.
Дождавшись, пока пройдет очередной порыв "ветра" вместе с этим нескончаемым словестным потоком, столь похожим (для специалиста, естественно) на полусонный бред психически больного на всю голову (до кончиков усов) Кота (или Кошки, в зависимости от записи в больничной карте), он ловким движением кинул подобранный ранее камушек в капот и, когда Сера возмущенно повернулась к нему, успел первым (до начала очередной части оперы "Чернопечень под сливочным соусом - II: Фуагра возвращается") высказать все, что думает.

(совместно с Ice_Phoenix... по-моему, это уже очевидно ))

Великий Визирь

Следуя за алым солнцем, вернулась дочь Юо во дворец, в свои покои, утомленная не менее дневного светила. Не представляла Очико, что столь хлопотны окажутся чужие семейные заботы, что столь непросто будет разрешить спор трех сердец. И не думала она, что так яростен в любви и мести Фейхин, не думала, что придется ей стреножить упрямого Дракона силою Великого Визиря.
Лишь презрение ощущала Блистающая к тем, чьим разумом правили низменные чувства. Как слабы, как бессильны клинки, позволяющие сердцу вершить суд! Как бездумны слова их и самолюбивы намеренья!
Не понимала Очико подобных чувств, не желала понять. Нередко саму себя корила она за ненужную ненависть, пыталась обуздать ее, не дать овладеть рассудком. Но любовь! Она пахла свободой, дурной свободой. Родись Наики в другое время, кто бы дал ей выбирать, кого любить? Лишь наказал бы ее отец за близость с Полумесяцем, не стал бы жертвовать честью своей ради ее счастья.
Раздраженная подобными раздумьями, прикрикнула Великий Визирь на служанок, что умасливали ее благородный клинок, и в недобром настроении отправилась почивать.
Неспокоен был в ту ночь сон Очико - взбудораженное сознание неясные и тревожные образы создавало в сновидениях нагинаты. И с облегчением очнулась она от тяжелых кошмаров, едва услышав призыв служителей Великого Творца к утренней молитве.
Встрепенулась Визирь, и проснувшийся уже молодой Придаток по обыкновению обратил клинок хозяйки к восходящему солнцу для молитвы, дабы принесла она успокоение мятущейся душе. Теперь особенно необходимо было оно дочери Юо – бывает, что облеченным властью легче просить заступничества у Великого, когда рассчитывать приходится на судьбу, не на себя.
Молитва не облегчила мучительной, ненавистной злобы острого клинка Очико, но было теперь время вспомнить о собственном долге священном – быть близ властителя прекрасной Хаффы. И поспешил красивый Придаток донести свою госпожу до покоев шаха, дабы она мог великий правитель в любой миг воспользоваться советом да помощью Великого Визиря; к тому же, обязана была нагината сообщить величайшему Блистающему Хаффы о предстоящем поединке за руку и сердце юной дочери Ката – сообщить осторожно, мягко, дабы не навредить никому.

Я на форуме переменно, дня два-три-четыре в неделю буду появляться. Но интерес есть, честно.
От меня лично постов нет лишь по одной-единственной причине - мы с Шибером уже долгое время пытаемся как-то совпасть по времени для написания совместки, а на форуме он бывает редко, поэтому ПМками игра, к сожалению, пока исключена. Я сильно надеюсь, что когда-нибудь в скором времени нам удастся скооперироваться и написать все нужное.
Вот.

Киото

Звезды наконец покинули темный небосклон, и солнце только-только показало миру свою румяную, умытую макушку; сонные цветы в саду, окропленные ночной росой, еще даже не думали раскрывать пестрые чашечки; мелкое зверье дремало в норах; а молоденькая мико уже вскочила, перебудила всю гостиницу и щебетала так, будто была утренней пташкой, встречавшей новый день.
Она должна была успеть позаботиться обо всем до прихода таинственного мальчишки – о еде, о воде, об одежде, о предметах первой необходимости, ведь кто знает, что может понадобиться по пути к мечте. (К какой мечте, сама жрица пока толком не знала, не придумала, но с многозначительно-таинственным видом намекала Ваке и служанке о чем-то великом и прекрасном, что вскоре должно произойти). Мико успевала похлопотать везде, и вскоре так устала, что уселась в своей комнате и заявила, что никуда ни в какую пещеру ни за что не пойдет, потому что они не успевают собраться.
- И вообще, уже солнце взошло! А паренек еще не пришел за нами! Если он меня обманул?
Правда, к тому времени оказалось, что все нужное и ненужное стараниями Ваки было собрано и спрятано в нескольких аккуратных узелках. Да и Чин вскоре появился. Тогда мико мгновенно забыла о своей усталости и велела подать хороший, обильный завтрак – подкрепиться перед дорогой.
И вскоре маленькая компания тронулась в путь.

Беленькая.
В цветном варианте - чистейшая блондинка. Маленькая прелюдия к одному косплею.

Лантау

Паром вот-вот должен был причалить – оставалось немного до пристани, паромщик уже кинул на берег канат, где его бросились закреплять. Ю-Ю расслабленно взяла сумку и подошла поближе к перилам, чтобы первой выскочить на берег. Уставший взгляд девчушки рассеянно скользнул по пестрой толпе на берегу и около ларьков. Пожилая женщина с внучкой выбирали игрушку, девчонка чуть помладше Ю-Ю болтала по телефону, маленький мальчик с воздушным шариком звал маму, какой-то парень бежал, расталкивая толпу...
- Тони?!
Да, точно, это брат! Так вот где он! Как удачно! Хотя...
Паромщик все медлил и медлил, а осталось всего ничего до каменной пристани – метр, не больше. Но Тони вот-вот убежит, и что? Эх, была не была!
Сумку на шею, обеими руками за перила, ловкий прыжок – и Ю-Ю сидит на деревянной балке, свесив ноги. Зажмурила глаза, оттолкнулась – и уже на берегу.
«Фух... Не свалилась».
- Ю-Ю, стой! Куда?! – за спиной раздался исполненный неподдельного ужаса вопль Кики и ругань паромщика.
Девушка махнула рукой и бросилась вперед – за братом.
- Тони! Тони, подожди!
Но в толпе пробиваться было сложно – Ю-Ю было неприятно толкаться и шуметь, и движение ее застопорилось в самом начале. Тем временем Тони, который либо не слышал, либо не хотел слышать девчонку, успел скрыться в не слишком ясном направлении.
Поэтому его незадачливая сестрица осталась покорно ждать друзей. Кики подскочила к ней первая и схватила за плечи.
- Ты чего, совсем сдурела?!
- Я брата увидела, - отмахнулась Ю-Ю.
- И что?
- Мне... надо с ним поговорить...
- А позвонить никак? Надо обязательно под паром бросаться?
- Да нет... Пойдемте туда... За Тони.
Кики даже руками всплеснула.
- За Тони! Нечего нам больше делать, кроме как за твоими родственниками гоняться!
- Между прочим, он, вроде, к дому с привидениями побежал! – со злости соврала Ю-Ю.
- Да ну!
- Правда! Вон туда, - она указала рукой. – Там как раз удобней пройти.
Девушка с виноватой миной повернулась к спутникам.
- Мне честно нужно очень. Нам по пути. Мы совсем немного свернем, а потом вернемся к церкви!
Собственно, никто не был против, а Кики уже не слушали. И маленькая компания поспешила к дому с привидениями, а, точнее, за Тони Лиангом.

Неподалеку от домика Сакаи

Обитатели дворца очень недоверчиво проводили молчаливого телохранителя, когда он проследовал за хвостатым любимцем наместника.
Бубенчик на шее обезьянки звенел в такт едва слышимым пошлепываниям маленьких лапок по пыльной дороге, да изредка его хозяин негромко подзывал своего унылого спутника. Миги рассеянно кивал и все шел чуть поодаль от господина Каку, делая вид, будто они и вовсе незнакомы.
Как ни обнадеживало Миги уверенное поведение обезьянки, лицо его все равно оставалось мрачно, и сердитая морщинка залегла между бровей. И даже не сомнения одолевали его – скорей, не хотелось снова видеть наместника. Узнать бы – жив ли он, цел ли, да и оставить спокойно скрываться, пока все не разъяснится.
Молодой телохранитель заскрипел зубами и со злости пнул какой-то пыльный камень, неудачно лежавший в траве. «Хоть бы он мог день просидеть тихо, не рыпаясь, не высовываясь и без приключений!» Впрочем, эту небеспочвенную злость Миги старался сдерживать, ведь частично он сам был виноват, что наместник теперь официально мертв и должен прятаться от глаз живых. Он, Миги, телохранитель, он и отвечает за жизнь подопечного, пусть это и переодетая сестра, а не Токисада.
Что-то они, охрана, упустили, что-то недоглядели. Нашел убийца трещинку, пролез-таки. И, главное, быстро жертву убил, ловко, умело, иначе Кисаки достало бы сил сопротивляться...
Задумавшись, Миги не сразу заметил, что господин Каку уже остановился и гневно пытается обратить на себя внимание молодого человека, и вернулся назад на несколько шагов.
- Вижу, вижу, - успокоил он маленького зверька, свернув в нужном месте. «Это путь к дому Сакаи, или я ошибаюсь?» - мелькнуло в голове. Серая спинка обезьянки пропадала в высокой траве, но бубенчик неизменным укоризненным звоном помогал телохранителю определять, куда ведет его зверек.
И правда, вскоре из-за ветвей показалась знакомая светлая ограда и ворота охотничьего домика. Маленький проводник остановился, бубенчик успокаивающе звякнул:«Пришли».

Стихотворение моей подруги. Имя говорить не буду, а ник ее - Раста Люцифер Синнэр.

Зацепило.

Преступление

В оглушительном свисте волос ветряных
Я услышу твой голос знакомый...
Отобьюсь я когтями от тварей ночных,
Улечу из проклятого дома...

Заслонюсь я крылами от бурь и снегов
И дыханье огня уничтожу.
Я пошлю тебе триста таинственных слов,
И по ним ты найти меня сможешь.

Ты пойдёшь через луг, через бор, через лес
За словами, как знаками судеб.
Ты пройдешь сто земель от Небес до Небес
Но меня там в помине не будет...

Ты обыщешь всю Землю, всю Воду, всю Высь,
Ты обыщешь весь Мир этот бренный,
Но меня не найдёшь. Вот тогда и спустись
Ты в чертоги горящей Геенны...

Там растут три цветка, ты на них не гляди,
А иначе ослепнешь ты разом.
Там сидят три девицы, ты к ним не ходи -
Потеряешь и волю и разум.

Ты пойдёшь по мосту, только вниз не смотри,
А иначе ты в пропасть сорвёшься.
Там лежит серебро, но его не бери,
А не то никогда не вернёшься.

Ты войдёшь во дворец, там у призраков бал,
И под шум их нечистого пира
Укради их священный алмазный кинжал -
Артефакт их Прозрачного мира

Убеги от чертей - им тебя не догнать,
Добеги до Заклятого леса
И увидишь шатёр - там тебя буду ждать
Я - названная Ада принцесса...

Мы с тобой полетим во дворец над прудом,
Где, рыдая, склонилася ива...
Я убью короля, мы с тобою сожжём
Всех людей, что бежали трусливо...

Ты ограбишь дворец, всё, что есть, заберёшь.
Так закончится чёрное дело...
Только в этом дворце ты в сраженье умрёшь,
Я склонюсь над возлюбленным телом...

От печали своей мне захочется выть,
Ведь тебя я, поверь мне, любила!
До конца своих дней за тебя буду мстить -
За себя я уже отомстила...

Я запомню слова, что ты мне говорил,
Не смирюсь со своею потерей,
Разобью тот кинжал, что ты мне подарил,
И скормлю двухголовой Химере...

И за это меня на спине отнесёт
Она в тайное звёздное поле,
Там на площади встретит меня звездочёт,
Расскажу я ему свою долю...

Но ни слова не скажет мудрец мне в ответ,
Лишь подарит цветок бледнолицый,
И в спокойном молчаньи мы встретим рассвет,
А потом звездочёт растворится...

Я пройду по трём тысячам лунных дорог,
Разорву иллюзорные дали,
На могиле твоей посажу я цветок,
Что мне тихие звёзды послали.

Тот прекрасный цветок расцветёт и сгорит,
Разжигая огонь над Землёю,
И вся нечисть на этот огонь поспешит,
Но его заслоню я собою...

Пусть затушит пожар моя верная кровь,
Заливая собою могилу...
И восстанешь из мёртвых ты - тот, чья любовь
Мне дала необъятную силу....

Мы прошли через Смерть и отведали Кровь,
Мы познали и грех преступленья,
Мы на этой Земле заплатили за всё,
Искупили все наши свершенья!

Мы увидели Ад, мы увидели Рай,
Повстречали и боль, и невзгоды...
Мы теперь улетим. А куда - выбирай!
Лишь бы вместе и лишь бы Свобода!

Насилу выбравшись из трюма с ворохом разного тряпья, О-Санго неуверенно зашагала в сторону, где, вроде бы, находилась каюта – тряпки возвышались объемистой неровной горкой на руках, и дорогу можно было увидеть, лишь сильно вытянув шею. Но ткань щекотала нос, и О-Санго задрала голову.
«Что это?» - она удивленно заметила флаг на вершине мачты, стремительно меняющий цвет. – «Неужто опять проделки этого несчастного комка шерсти?»
Фыркнув и ускорив шаг, барышня наткнулась на мачту, упала, после чего пришлось собирать все добро, нарытое с таким трудом. Зато девушка смогла опознать, куда именно идти к каюте. Правда, до нее она так и не добралась – внимание самурайской дочки привлекло происходящее на палубе, откуда уже отлично просматривался берег. Происходило там что-то пока не вполне понятное, но весьма яркое.
Куча разбросанных тряпок осталась лежать на коленях и рядом с хозяйкой. Барышня осторожно высунулась из-за мачты и зорким взглядом осмотрела палубу и берег. И скривила губы. «Как нелепо!» - мелькнуло в голове. Меры, предпринимаемые ее безбашенными друзьями, на первый взгляд показались крайне глупыми, а встреча местных жителей – странной. Хотя, конечно, эти трусливые люди запросто могли бы потопить корабль, а ведь О-Санго и ее спутники проделали такой долгий путь! Хорошенько подумав, девушка признала разумность иллюзии. Но обман обманом, а что с ним делать на берегу? Будто и так проблем мало!
Барышня немножко злилась. На Дыньку, на себя, на море, на пиратов, а теперь еще и на Тайкана. Как он смеет стоять тут, на холодной палубе, усталый, умирающий, где дует ветер и вообще опасно, когда она, О-Санго, велела ему лежать в каюте?! Девчонку подмывало выскочить из-за укрытия и хорошенько накричать на монаха. Но, во-первых, раненого было жалко, во-вторых, девушка боялась выходить на палубу.
- Ничего. Вернется в комнату – он у меня получит! – уверенно пробормотала О-Санго, поудобней устраиваясь на тряпках: хотелось быть в курсе событий.
Оставаться спрятанной ей удалось недолго. Попугай озиравший всю палубу зорким глазом, углядел ее и немедленно снялся с плеча-насеста. Хозяин, разумеется, обернулся посмотреть, куда это понесло его любимца. А гнусная птица летела прямиком на затаившуюся барышню, разевая громадный страшный клюв.
Притихшая было девушка тоненько завизжала и шустро попыталась отползти назад, но запуталась в тряпье.

(ии Далара)

Великий Визирь

С мастером

Гордо ступал молодой Придаток Великого Визиря, оставалась холодна Очико к почтительным поклонам слуг, и высокомерно отвечала она на приветствия Блистающих. Мальчишка-кинжал семенил, спотыкаясь и постукивая маленькими ножнами, за госпожой, чуя, что неспроста так сурова высокородная дочь Юо.
- Здесь ли наслаждается заслуженным отдыхом благородный Дракон? – вопросила Очико, когда поднес ее Придаток к высоким окованным дверям, прятавшим солнечный молочно-золотой свет, который тонкими драгоценными лучиками пробивался меж створами.
- Здесь, госпожа, - колокольчиком серебряным звякнул кинжал. - Проси же его принять меня, - грозно повелела Визирь.
Миротворцем была она, желавшая покоя и чести другу доброму своему Хаммиду. Теперь лишь горделивый Фейхин был тому препятствием, и хотела Очико, дабы отпустил он дивную Наики.
Очевидно, ждал высокую гостью Дракон, и скоро открылись двери в покои великолепные перед клинком нагинаты.
Вместо прислуги, чьи тусклые клинки ожидала увидеть Очико, появился сам Фейхин Дракон. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять - беспокойство и нетерпение свили гнезда на его рукояти, лишив Блистающего положенного покоя.
- О, благородная Юо почтила мое скромное обиталище своим появлением! – приветствовал Дракон, почтительно склонив рукоять перед высокой гостьей, - есть ли новости о деле с преступником-Туракаем?
- Поведай мне сначала, о Фейхин, правда ли есть в твоем сердце любовь к Наики? Или жаждешь ты обладать ею лишь как драгоценностью Хаффы, в чьих жилах течет древняя кровь Ката да за чьей спиной стоит столь благородный, богатый и могущественный Блистающий, как Хаммид? - прошелестела Визирь, и был голос ее мягок и едва слышен, будто воздушное перышко райской птицы, что поет гимн солнцу в шахском саду.
- Воистину так, я люблю дочерь Хаммида так, как люблю собственную жизнь! - взволнованно отвечал Дракон, даже не заметив того, что Юо так и не преступила порога его дома, - ради обладания ею я готов пойти на все, что угодно.
- И ужели не пугает тебя, о Дракон, что Наики уж цветок сорванный, плод надкусанный? Хоть ты первым и возжелал ее, не ты обуздал ее беспокойное сердце, не твой образ лелеет она в юных мечтах, - охладила пыл Блистающего Очико. - Пусти же меня в свой дом да спокойно обсудим мы судьбу вашу, дабы не подслушали ничего случайные уши, и не распространилась история твоя по всей великой Хаффе.
- О что же это я? Проходи, дорогая гостья, проходи! – с этими словами Фейхин посторонился от дверей, позволяя Очико пройти внутрь. Как Великий Визирь и предполагала, внутренние убранства дома Дракона не отличались излишним богатством, однако были насквозь пропитаны тоской по оставленной в далеком прошлом родной мейланьской земле.
Фейхин отослал назойливых слуг, самостоятельно проводив высокую гостью в просторную комнату, украшенную причудливыми статуэтками, в которых Очико распознала многочисленных божков и духов, оберегающих дом от незваных гостей и приносящих его хозяину удачу. Многочисленные фонарики, искусно сделанные из тонкой бумаги, изливали мягкое красноватое свечение, погружая комнату в блаженное спокойствие, немыслимое в безумной Хаффе.
- Располагайся, если необходимо, слуги принесут чай и сладости, - пригласил Фейхин, опускаясь вместе с Придатком на пол, - что касается вероломного поступка Туракая, да расстелет Творец под ним ковер из пауков и скорпионов, то скажу следующее: мы с Наики связаны узами данного слова, разрубить которые, как известно, не может даже сама Смерть. Разве могу я изменить Наики?.. А сердце… я открою дочери Хаммида глаза на истинную сущность подлеца-Полумесяца, взращу в ней ненависть и презрение к шакальему пасынку!
- Ненависть? Презрение? - усмехнулась Блистающая. - Не хочешь ли ты для начала дать раскрыться бутону любви, что прячется в сердце Наики? Не полюбит она тебя, нареченного - и никакие слова, никакие речи сладкие не удержат ее с тобою, о Фейхин!
- Полюбит, обязательно полюбит! – упрямо возразил Дракон, - как вольная канарейка смиряется с прутьями, что препятствуют ее полету, вдруг обнаруживает, что они созданы из чистейшего злата, так и Наики однажды распахнет дверь в свое сердце, впустив меня. У нее не будет выбора! Да и почему волнует тебя любовь дочери Хаммида? Разве не должна ты печься о соблюдении закона, который был нарушен?
- Ко всем придет наказание за совершенные злодеяния, никто не избежит возмездия. А я лишь пытаюсь постичь, отчего же было совершено преступление. И вижу я, что высокое чувство толкнуло юную деву к Полумесяцу. Птица не сможет мириться с прутьями, и нет ей никакого дела, из злата они сделаны, али из простого тростника. И неужто загубить желаешь ты птичку вольную Наики, загубить сердечко ее любящее? Дорога мне честь ее и Хаммида, но важно ли мщение, если несчастной оно сделает и тебя, о Фейхин, и дочь Ката?
- Разве может справедливое возмездие сделать меня несчастным?.. – отвечал Дракон, - тем паче, если жажда мщения во мне подогревается жгучей любовью к Наики. Я не позволю этому нечестивцу порочить ее чистую сталь, излечу ее дух от недуга привязанности к этому демону и наполню его чистой любовью к себе. Тем паче, не забывай, мы с ней родня. Позволь спросить тебя, Очико, отчего ты так ратуешь за Полумесяца, коий врагом тебе является?
- Враг он мне, но не Наики. Внемли же, о Фейхин! - звонко и величественно воскликнула Очико. - Мщение твое обесчестит и деву юную, и отца ее, и род весь их! Неужто позора жаждешь ты возлюбленной? Не за Полумесяца болит сердце мое, нет. Хаммида и честь его оберегаю я.
- Так в чем урон его чести, ежели Наики станет моей женой? – вспыхнул удивленно голос Дракона, - в чем будет позор Наики, ежели ее бесчестье будет скрыто под крылом заботы и любви? Ее позор – ошибка молодости, которую надо исправить, а не возводить на ее месте целый храм!
С глубоким вздохом наклонила рукоять Великий Визирь. Голос Очико прозвучал глухо и печально.
- Вижу я, ярко пылает огонь возмездия в сердце твоем, о Дракон. Не стану более противиться желанью этому. Раз так жаждешь, дабы получил Полумесяц по заслугам, то скоро надо решать, как поступишь ты. Иль забудешь все, что произошло, иль вызовешь преступника на поединок. Пусть же решает судьба и мастерство за вас, кто достойней Наики, цветка Хаффы!
- Но… но… - скрежетнул кривым лезвием опешивший Фейхин, - как так! Почему осквернителя юных дев не накажут согласно закону?.. Разве не нарушил он одну из основных заповедей Творца? К чему прибегать к суду Небес, ежели подобное дело можно решить и клинками смертных?
- Просил ты у меня совета - вот мой ответ. Можешь ты сам стать судьей Полумесяцу, сам повергнуть его, отмстить за честь свою и Наики! - Придаток Очико резко поднялся с подушек бархатных, и гневом сверкнул короткий клинок Юо. - Прости, Фейхин, но это последнее слово мое. Не желаю я более выслушивать речи подобные. Лишь поединком сумеешь ты очистить имя свое!
И Визирь с Придатком своим немедля покинули покои упрямого Дракона.
Сердце нагинаты пылало возмущеньем, но холоден был разум ее. Быстро изгнала Блистающая мысли о недостойном женихе Наики из сознанья. Хаффа ждала свою служительницу.
- Во дворец! - властно приказала она слуге. - Да поскорей - вдруг владыка желает видеть меня!

Вик тем временем тоже не спал. Стрелять возможности пока что не было, но зато преследователи катились аккурат за грузовичком – так, что водитель, видимо, вел ночью больше по памяти, чем по маловидимой дороге. Стрелку это, конечно, удобно (хотя пока что несколько выстрелов особых неудобств не причинили, пусть Вик и пригибался каждый раз интуитивно), но, с другой стороны, это же было и в известной степени опасно. Дик поманил Вика лапой и через секунду получил в левую обрез – стрелять с одной и вести, конечно, неудобно, но если проскочит…
Грузовичок продолжал вилять, и, в очередной раз, когда машина оказалась на дороге справа – а преследователи ехали слева – Дик плавно выжал тормоз. Не настолько сильно, что бы бутылки превратились в месиво осколков и спиртного, но и не настолько плавно, что бы у ехавшего вплотную позади преследователя оставалось хоть сколько-нибудь времени на реакцию. Бутылки, поди, хоть и стеклянные, но не сахарные, от одного толчка не побьются – иначе бы их на руках носили, как детей. В результате оного торможения физиономия стрелка, если повезет, должна бы повстречаться с совсем не мягким, хоть и обитым материей, кузовом, а высунутый на секунду в окно обрез ударил обоими зарядами куда-то назад – вдоль борта. То ли в правое переднее колесо, то ли в радиатор и по фарам – точно не поймешь, да и не надо. Немедленно газ и вернуть Вику его обрез на перезарядку.
- Ар-р-р! - Серафина, услышав пулю, просвистевшую буквально в двух сантиметрах от ее черного уха, зарычала яростней и вновь вскинула ружье на плечо. - Они еще и огрызаются!
Но сосредоточиться было сложно - стрельба на скорости да по скачущей во все стороны цели абсолютно не радовала кошку.
- Ник, - отчаянно замяукала мисс Савой. - Помоги мне!!! Я... я не успею их подстрелить!!!
И ружье беспорядочно загрохотало - его прелестная хозяйка понадеялась, что хоть одна из пуль попадет в цель.
Нику было глубоко все равно на то, что мяукала куда-то ввысь эта неуклюжая Кошка. Неожиданное торможение почти поймало того врасплох - и деваться было некуда. Попытаться сорвать заднюю ось в занос было слишком поздно и малореально, поэтому оставалось только одно...
Кот выжал педаль сцепления, по привычке сразу же сбросив передачу вниз, и оттормозился в пол, стараясь удержать автомобиль на дороге. Что у него вполне получилось - как, впрочем, и сохранить в целости черепную коробку и наглые уши Серафины. "Твою [пауза] блоху - упустили..." - зло подумал Савой, провожая взглядом удаляющийся задний бампер грузовика. Все пули из Бордо ушли в сторону, не оставив им ни единого шанса остановить "заказ".
- Можешь оправиться и закурить [пауза] На этот раз мы провалились, - он вышел из кабины, чтобы лучше рассмотреть повреждения от выстрелов.

все вышевыставленное - втроем

Заботиться о больном оказалось не так-то просто, как думала О-Санго, особенно если решительно не знать, что делать. У девушки все еще сохранялась непоколебимая уверенность, что Тайкан при смерти и вот-вот отойдет в мир иной, сколько он ни возражал. И холодные руки О-Санго тряслись, когда она промывала рану монаха и вытирала кровь с его головы откопанными в каюте тряпками.
Тем не менее, барышня храбрилась и даже прикрикивала на Тайкана: мол, сейчас я здесь главная.
- Лежи, не двигайся – вредно, - и в сердцах отжимала тряпочку, так рьяно, что сразу было видно – попадись под руку Дынька, ему бы сильно не поздоровилось.
Тишина на палубе очень быстро куда-то улетучилась, будто ветром снесло, и О-Санго краем уха слышала странный шум за стенками каюты. Но упорно не обращала внимания.
Когда рана была промыта и голова монаха осторожно, но не слишком умело замотана, барышня прихватила одной рукой плошку, едва не расплескав остатки розоватой и теплой уже воды, и приоткрыла дверь каюты. Сразу же в щель проник наглый соленый ветерок и заметался по маленькой комнатке.
- Я пойду принесу чего-нибудь теплого и съедобного. Да найду тебе чистой одежды...
- О-Санго сердито придержала дверь плечом и высунула нос – для проверки, нет ли поблизости Дыньки. - Ух ты! Уже берег... Так быстро приплыли!

- Мда, - горестно вздохнул Соджи и повернулся с явным намерением смыться отсюда подальше. Но ему это не удалось - молодой самурай наткнулся на своего недавнего противника, весьма потрепанного, который удивленно уставился на происходившее во дворе.
- А, ты, Ичимура-кун... Ну что, все еще хочешь вступить? – лукаво-грустно улыбнулся Окита.
Услышав свое имя, мелкий резко повернул голову в сторону молодого самурая. Явно было видно, что рыжего вот-вот стошнит и эта ситуация вызывала далеко не приятные чувства. Он хотел заговорить, он хотел много чего спросить, возразить и даже извиниться, но в голове всё перемешалось и вряд ли из его уст прозвучало бы что-то путнее.
На какое-то время ему удалось отставить мысли в дальний угол. Он не задумывался над вопросом, у него был уже заранее готов ответ:
- Да, - ответил он крепко, но потом что-то заставило опустить взгляд обратно во двор.
- Зачем тебе это? - вдруг без обычной ухмылки спросил Саносукэ.
- А как насчет тебя? Почему ты вступил в ополчение? - немного с обидой спросил Тетсу. Ему казалось, что ответ очевиден.
- За миску с похлебкой он вступил, - засмеялся растрепанный коротышка Шинпачи. - Жрать очень хотелось.
Харада стеснительно улыбнулся.
- Верно, - подтвердил он.
Рыжий насупился, почему-то он не мог разговаривать с этими людьми серьезно.
-Извини, я должен был сразу понять это, Громила! - немного с насмешкой сказал Тетсу, - лично я хочу стать сильным.
- Подрасти сначала! - фыркнул без злобы Сано, нацелившись дать мелкому щелчка в лоб.
- Отстань от него, - хихикнул Окита. - Ты тоже наверняка был мелкий и слабый.
Несколько человек оглянулись, услышав его слова; лица у них были изумленные. Должно быть, никто себе не мог вообразить такие времена.

(три "s" - SonGoku, Shuichi, Sayonara)

- Не твое это дело. Отойди, - недобро произнес Миги, вошедший за зверьком. Телохранитель стремительно наклонился и взял копье из-под самого носа обезьянки. Стройное оружие Миги ловкой рукой вернул в чехол, а как только господин Каку выскочил из комнаты, юноша скользнул за ним. Их проводили удивленными взглядами, но последовать за пушистым другом и телохранителем наместника никто не посмел.
Обезьянка скакала так радостно, что чуть не сбивала попутчика с ног, но затем все-таки понюхала воздух, выбирая направление, и состроив деловитую мордочку, побежала по дороге. Время от времени она оглядывалась и даже как будто призывно манила за собой лапой. Победно звенел золотой бубенчик на красной ленточке, повязанной вокруг шеи любимицы наместника.
Телохранителю оставалось лишь усмехаться и следовать за ловким проводником. Зверек не ошибется. Он точно не ошибется и найдет наместника. Ни разу не удалось еще тому скрыться от господина Каку.

(и двое - Сон да я)

Дворец

Я и мастер

Не успела благородная Очико погрузиться в размышления – расторопный слуга, маленький юркий кинжал из Малых дома Юо, вернулся с Туракаем Полумесяцем. На объятом тенью недоверия клинке вспыхнули блики удивления, когда Высший увидел Высшего Визиря в полном одиночестве.
- Приветствую тебя, о благородная Юо, - коротко качнув рукоятью, поприветствовал нагинату мамлюк, - я прибыл по твоей просьбе.
Вздрогнул короткое лезвие Очико, и, очнувшись от дум своих, она обратила взгляд к Полумесяцу. Чуть приподнял ее на бархатной подушке стройный Придаток, и Великий Визирь кивнула гостю, не сводя глаз с его клинка.
- Да, есть у меня к тебе беседа, - негромко, по-змеиному прошелестела нагината, и в уверенном голосе ее мелькнула насмешка. - Не довелось нам с тобой говорить дружески, не довелось разделить одних убеждений... Ты все дружен с Фахрашем. А жаль. Ведь ты, наверное, такой замечательный клинок, раз прелестнейший бутон Хаффы, юная Наики, отдалась именно тебе...
Не отрывала она хищного, гордого взгляда с Туракая. Словно ждала, примет тот вызов или нет.
- Дружен, но разве дружба – грех? Листья, гонимые бурными водами Судьбы, цепляются лишь за те камни, что хоть чуть-чуть показались над водой, - уклончиво ответил Туракай, после чего гордо задрав рукоять, добавил, - а что до Наики, так на ее клинке пылает огонь любви, и нет преступления в том, что я раздул это пламя
- Но и за пламенем нужно следить, - мягко возразила Очико, - иначе возгорится оно сверх меры и погубит юную деву. И лишь брак сможет спасти ее. Разве не таков закон великой Хаффы?
- Брак?.. – удивленно звякнул Полумесяц, готовый ко всему, но не к подобному исходу, - но… но разве Хаммид, связанный обещанием Фейхину, отдаст мне Наики?.. Да и сам Дракон... да и ты, благородная, разве не их интересы защищать должна?..
- Благодарна я Хаммиду, многое он совершил для моего рода. Важны мне его да детей Ката благополучие и честь. Фейхин жаждет отомстить тебе, но болью и бесчестьем обернется его месть для благородного Хаммида. Нельзя допустить подобного позора, - сурово проговорила Великий Визирь, и вдруг сверкнул ее клинок мягкой печалью. - Да и будет ли Наики счастлива с нелюбимым? И не толкнет ли ее нелюбовь к измене, наказание за которую понесет уже она, прекрасное и горячее сердце?
Соскользнула нагината с подушки, и белая рука придатка поднесла дочь Юо чуть ближе к мамлюку.
- Иль боишься ты связать себя, свободу свою узами священными?
Дерзкий Полумесяц, привыкший поднимать кончиком лезвия любую перчатку, брошенную в лицо его Придатку, на этот раз опустил взгляд. Тяжесть сомнений объяла потухший клинок, склоняя его к бренной земле.
- Не боюсь, - наконец произнес он. Словно старый зазубренный тульвар, что выползает из ножен, цепляясь каждым заусенцем, - не боюсь, Визирь.
Легкой улыбкой скользнул по благородному лезвию Очико окрепший солнечный луч.
- Надеюсь, понял ты, что долг твой - спасти Наики. И никакой Дракон не помешает тебе; усмирю я его пыл, успокою горячее сердце, мести жаждущее. Не стоит откладывать ваш брак - немного времени надобно мне для беседы с Хаммидом да с Фейхином...
Сурово и властно зазвенел голос Великого Визиря - скрыть она хотела свое волнение за исход непростого этого дела.
- Ты подыскала ключ для оков, опутавших мое сердце, Великий Визирь, - склонился вместе с придатком Туракай, - если все случится по твоим словам, то я и Наики будем вечно благодарны тебе, мудрая.
- Я лишь исполняю свой долг, - возразила нагината, и юноша, Придаток ее, властно поднял руку, - ступай, о Туракай Полумесяц. А я позабочусь о преградах на пути к твоему счастью.
Как только захлопнулись легкие узорные створы дверей покоев Визиря, советницу шаха вернул на бархатную шитую подушку Придаток.
- Правильно ли поступаю я? - печально прошелестело острое лезвие, и тревожные мысли вновь захватили сознание Блистающей.