Драгоценный и несравненный Орес предложил мне тут писательски писать. Я предложению внял. Не знаю насколько хватит, но день первый
Квента:
Мыкола Галушка ("Зибен")
1. Мыкола Галушка («Зибен») 2. Скуластое лицо со свёрнутым на сторону носом и заросшим щетиной подбородком. Глаза маленькие, водянистого цвета. Брови пегие, как и всклоченные волосы, вечно нечёсаные и, оттого, торчащие в разные стороны, без какой-либо причёски. Волосы слегка покрывают уши. Лоб низкий. Подбородок «слабый», зубы редкие, некоторых не хватает. Возраста среднего, но кажется старше. Обе ноги ампутированы выше колена. Кость широкая. Руки сильные, Пальцы на руках длинные, узловатые. Носит бушлат защитного цвета с крупной белой семёркой на спине, нанесённой кустарно. 3. Балагур, циник, обладает хорошей памятью Кажется добряком и «своим парнем» но готов на любого «настучать» и выдать все секреты, если видит в этом личную выгоду. Не отличается правдивостью. В разговоре спокоен. Может и умеет провоцировать. Где ему выгодно, может «прибедняться» или «ломать дурку». Подхалим. Недоверчив, предпочитает «синицу в руках». Имеет изрядно потрёпанный баян, на котором умеет играть. 4. Находится рядом с занесённым снегом трубопроводом, идущим параллельно экватору в составе семнадцатого инвалидного ремонтного батальона. Рядом свалены горами железо и стекловата для обмотки труб. Тут же лежат мотки проволоки. Метрах в ста стоит инвалидовозка – закрытый фургон с бронированной кабиной и буржуйкой внутри.
- Эх, яблочко, боком красное, Комиссарска судьба, ох, опасная… Мин Лю Вей щурит свои и без того узкие глаза, отчего над шафрановыми щеками залегают чёрные прорези, и одёргивает кожанку. Из всей песни узнаёт он хорошо если одно слово, но именно оно заставляет чуть ли не принюхиваться в поисках контры. Да только где ж это вы её видели-то? Или врёт песенка и легка долюшка-судьбинушка? От то-то же. Води -не води носом, а «бушлаты» - народ тёртый. Мыкола щербато лыбится: комиссара не очень то привечают. Ещё бы – китаец. Однако ж, Единый Фронт… - Ну так вот, – ветер комкает снежки из истеричного звона дальней конки, лязга близкого состава, матросского басовитого матерка, грачиного клёкота… и швыряет их через трубопровод, – стало быть, подходит сам товарищ Лютый к Манул-баши и смотрит на него строго. «Я, - грит, – себя не пожалею, всю кровушку, как есть, за Единый Фронт отдам, но, – грит, – кошаков твоих выбью с Маковки». - А баши чего? - А чего, – пальцы мёрзли так, что и дырявые вязаные перчатки не спасали. А до «погреться» у буржуйки и хлебнуть пустого кипятку с можжевеловой веточкой «для здоровья» ещё с полчаса, не меньше. – Манул-баши на товарища Лютого посмотрел. Носом своим красным шмыгнул… Ну, выбей, – грит, – рискни… И пошла тут такая сеча, мама моя дорогая, хоть святых выноси! А я тогда за пулемётом был, на плоту, значит. Иэх, скажу я вам, братцы, там такое было… Пули, что оводы-слепни свинцовые, так над головой и жужжат… Товарищ Лютый глотку всю сорвал… И вижу я, как он один на берегу, а на него, матушки мои, сам Манул-баши, да с десятком своих, да с саблями, тудыть их в качели-карусели! - Оно как! И дальше то чего было - Курнуть дайте – кривоватая ущербная папироска, на боку которой можно было прочитать «Во святых сво…», - видать Библию, опиум для народа, на курево пустили, - чуть дрогнула в пальцах. Мыкола тянет горьковатый дым тютюна, сплёвывает крошку. - Не томи, ну! Слышь? - А дальше, скажу я вам, явил я себя героем. Шмальнул очередью косой, да так, что десяток чуть не враз полёг. А Манул-баши уже взамах пошёл, ну, думаю, ка-ак рубанёт! Врёшь, думаю, не возьмёшь, контра недобитая… - Трепло ты, Зибен, – Мыкола пригибает голову и зыркает исподлобья. И становится похожим на легендарный паровоз «Красный буран» - низкий покатый чёрный обвод дымовой коробки, маленькие фонари и мелкая, точно пристыженнно-притаившаяся, сцепка. В глазах, как в тех же фонарях, зажигаются огоньки злобы. - Трепло, ты, Зибен, – снова проговаривает Синелин – здоровый бесяра в заношенном тельнике под распяленным бушлатом. – Ты под Маковкой не был. Ты в это время самострел устраивал, чтоб на фронт не идти, гнида! Он возвышается над «обрубком» Мыколой, и левой руки у него нет, а вместо левого глаза корявый белёсый рубец… и левый рог почти срублен. - Ты даже рот свой поганый не разевай, Зибен! У меня под Маковкой весь отряд полёг! И Железняк там на пулемёт лёг… Мыкола смотрит потухшим бесцветным взглядом, а рука наматывает на рвань перчатки медную проволоку, кольцо за кольцом. - Цто десь тьворися? – Мин Лю Вей старается казаться грозным, но как тут получится, когда он едва выше безногого Галушки и имеет , как тот грубо выведенную семёрку на бушлате, приклеившуюся кличку Фурацилин. - Так это, товарищ комиссар, стало быть, военремонтник Синелин, от работы отлынивает и проявляет, стало быть, агрессию по отношению к трудящимся и, не побоюсь этого слова, интервентские настроения. - Ах ты, падла! – рычит бес. – Сука! Паскуда! Его держат трое таких же, как все в батальоне, - безногих, полуруких ошмётков человеческих мясорубок, - и держат с трудом. - В господа Бога душу мать! Пустите, я ему шею сверну, крысе наземной! - Вот, извольте видеть. Ещё и клерикальные высказывания. - А ну, прекратить! – гром, и тот не заставляет так головы пригибать, как рёв товарища Нечая. Кажется, что гаубица не только под ухом грохнула, но и, если учесть всякие искривления континуумов, о которых говорят товарищи учёные-физики, – снаряд прямо в тебя и пошёл. - Галушка, опять подстрекательством занимаешься? - Товарищ командир, почто вы меня заобижаете? Нешто я контрик какой? - Вы мне, Галушка, зубы не заговаривайте. Там, где вы, постоянно то шутки-прибаутки, то драки и безобразия. Что на сей раз стряслось? Синелин? - Эта тварь… - Отставить. Синелин, вы не забыли, что не только герой сражений, но и перевоспитанник? Что скажет Леопольд Матвеевич? Или он как педагог не смог совладать с вашим дикарством? - Больно чешете гладко да причёсанно, товарищ командир. Кровей-то буржуйских поди… - Синелин! - Да не слушайте вы его, товарищ командир, – влезает Мыкола , как золотушный расчёсывая грязными ногтями кожу под разлохмаченной шевелюрой,– контуженный он. Я вот и то уже забыл, как он меня матюгами крыл… - Задушу, мазут лагерный! – орёт, как не в себе, бес и лезет в драку, пытаясь приподнять оставшейся ручищей широкого в кости Мыколу и насадить на рог. Ошалевший комиссар скребёт рукой в перчатке по кобуре и глаза его, обычно не видные в щёлочках разреза глаз, сейчас выкатываются из орбит. И все видят мелкую красную сеточку и крапленые желтоватые зрачки. Товарищ Нечай бьёт Синелина куда-то под дых – аккуратно и даже как-то интеллигентно, – и бес кулём падает в снег… - Сегодня же доложу Леопольду Матвеевичу! - Не… надо… профессору… виноват, товарищ командир, – дыхание вырывается у бывшего матроса с присвистом. - Бес попутал? – хмыкает товарищ Нечай, и одинокий смешок бродит и разрастается, точно горячую картошку перекидывают друг-другу собравшиеся и отвлёкшиеся от работы инвалиды И даже Синелин смеётся, подхрипывая и прижимая живот одной рукой. Мелкой свинцовой дробью по мрамору рассыпается дребезжащий гогот Мыколы. И лишь мнётся какой-то жалкий, нелепый и неприкаянный комиссар, пританцовывая на хрупающем снегу и без надежды на ответ вопрошающий: - Сито такое? Сито такое? Командир твердеет лицом, и веселье прерывается, как по взмаху дирижерской палочки. - Товарищи военремонтники! Время не ждёт. Войска Единого Фронта уже готовы начать Великий Геомантический Прорыв. Однако наш противник не дремлет. Он хитёр и коварен. И от каждого зависит исход этой войны. Если мы сейчас не протянем наш участок трубопровода согласно учению фэн-шуй, так, чтобы вектор его был параллелен вектору экватора, то не только наши доблестные войска не получат столь нужную им нефть, но и Великий Геомантический Прорыв может не принести успеха. А потому за работу, товарищи! Мыколины полчаса до отдыха истекают как раз с последним словом командира. Ухмыляясь редкозубой улыбкой, отчего небритый подбородок ходит и кривится, напрягая сильные руки, он бросает тело по протоптанной дорожке к фургону. Уже внутри, перво-наперво отогрев руки о железный бок печурки и глотнув кипятка, он берёт старый потрёпанный баян. Кожа на ремнях поистёрлась, змеятся узоры трещин потускневшего лака. Сквозь мутное окошко в стенке фургона ему видно, как на рысях, взметая комки черной земли вперемешку с сероватым снегом, проносятся кентавры в шинелях и будёновках. 6-й кавалерийский имени Гэсера. От сильных лошадиных тел валит пар. Один из кентавров останавливается – козыряет товарищу Нечаю и комиссару, нависая над ними скалой. Мыкола не знает, о чём речь, да особо и не хочет знать. У него ещё десять минут отдыха. Он растягивает баян и тихо начинает тянуть: - По диким степям Забайкалья…