Стихи, которые нас проняли, Стихи, которые наполнили нас прекрасным

Не более одного сообщения от пользователя на страницу. Накрутчиков будем бить аккуратно, но сильно. Светозар.

Рядом с центральной площадью существует небольшой переулок где притаился небольшой трактир со странным названием "Трёхрогая луна" /копирайт/, в нём любят собираться любители поэзии, той которую пишут не они, что бы услышать или расказать какое стихотворение или песня вновь дала им силы двигаться дальше и продолжать своё дело. Часто здесь звучат стихи и песни старых времён и глаза трактирщика наполняються слезами от глубины переживания, но всё равно старый скряга никогда не даёт выпить в долг.
____________________________________________________
Был вечер когда в переулок мягкой походкой зашёл эльф и акуратно пройдя между спящими приключенцами подошёл к двери с вывеской, которую даже днём было трудно увидеть. Он открыл дверь и свет внутри его немного ослепил, но он всё равно сделал шаг вперёд он знал что может ничего здесь не опасаться. Пройдя к стойке он заказал себе выпить и сразу же положил кошель на стойку, он не хотел думать о деньгах в столь хороший вечер. По прошествии нескольких часов и нескольких бокалов вина, он наконец то вышел к сцене и глотнув из бокала сказал:
-Друзья, собравшиеся здесь услыште мой расказ, хоть вы не знаете меня, а я не знаю вас (копирайт из руской версии Робин Гуда). Когда то давно прочтя на родном мне языке замечательное стихотворение одного поэта, я потерял покой и сон, оно было величественно, но я хотел знать как же оно звучит в подлинике, и проходили дни и ночи долго поиска и наконец я нашёл его... подлиник сегодня я хочу поделиться им с вами:
Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore -
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door -
"'Tis some visiter", I muttered, "tapping at my chamber door -
Only this and nothing more".

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore -
Nameless here for evermore.

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
"'Tis some visiter entreating entrance at my chamber door -
Some late visiter entreating entrance at my chamber door; -
This it is and nothing more".

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir", said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you" - here I opened wide the door; -
Darkness there and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing.
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore?"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"
Merely this and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
"Surely", said I, "surely that is something at my window lattice
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore -
Let my heart he still a moment and this mystery explore: -
'Tis the wind and nothing more!"

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door -
Perched, and sat, and nothing more.

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou", I said, "art sure no craven.
Ghastly grim and ancient Rave wandering from the Nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the Raven "Nevermore".

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly.
Thought its answer little meaning - little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door -
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door.
With such name as "Nevermore".

But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing farther then he uttered - not a feather then he fluttered -
Till I scarcely more than muttered "Other friends have flown before -
On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before".
Then the bird said "Nevermore".

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless", said I, "what it utters is its only stock and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never - nevermore'".

But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore -
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird of yore
Meant in croaking "Nevermore".

Thus I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core:
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er,
But whose velvet-violet lining with the lamp-light gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!

Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor.
"Wretch", I cried, "thy God hath lent thee - by these angels he hath sent thee
Respite - respite and nepenthe from thy memories of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
Quoth the Raven "Nevermore".

"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird or devil! -
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted -
On this home by Horror haunted - tell me truly, I implore -
Is there - is there balm in Gilead? - tell me - tell me, I implore!"
Quoth the Raven "Nevermore".

"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us - by that God we both adore -
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore -
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore".
Quoth the Raven "Nevermore".

"Be that word our sign of parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting -
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the Raven "Nevermore".

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted - nevermore!


Edgar Allan Poe, THE RAVEN
Он остановился и слёзы блестели на его глазах цвета молодого дуба, мир для него замер, но вот он вернулся к действительности.
-Оно божественно, воистину так друзья мои.
И поклонившись он сошёл со сцены и направился к выходу.

Гм... Хотя, общий смысл темы уже давно ускользнул, но ведь ясно - покажите ту песню, которую вы считаете вашей. А так некоторые товарищи запостили уже по две-три. Ясно, что трудно выбрать одну, но ведь тема называется не "Запостите побольше любимых песен" - таким путем она скоро в песенник превратится

By magnificent me (Джей Пройдоха)

Тема предназначена для выкладывания самого-самого, а не для перечисления всех понравившихся стихов. И кнопку "редактировать" еще никто не отменял! Еще раз увижу по десять постов на странице от одного автора, буду просто удалять.
Китти

Любители стихов, пожалуйста! Не забывайте указывать авторство строк, что вы выкладываете. Уже надоело напоминать по сто раз. Crystal

Сообщение отредактировал Светозар - 6-05-2007, 16:49

Сжала руки под темной вуалью...
"Отчего ты сегодня бледна?"
- Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот...
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру".
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: "Не стой на ветру".

А. Ахматова 1911 г.

два Александровича

* * *

Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
Я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
Я впотьмах не найду.
Между выцветших линий
На асфальт упаду.

И душа, неустанно
Поспешая во тьму,
Промелькнет над мостами
В петроградском дыму,
И апрельская морось,
Под затылком снежок,
И услышу я голос:
До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
Далеко за рекой,
К равнодушной отчизне
Прижимаясь щекой.
Словно девочки-сестры
Из непрожитых лет,
Выбегая на остров,
Машут мальчику вслед.

Иосиф Бродский

___________________________________


Жизнь, жизнь

I

Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.

II

Живите в доме - и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом,-
А стол один и прадеду и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.

III

Я век себе по росту подбирал.
Мы шли на юг, держали пыль над степью;
Бурьян чадил; кузнечик баловал,
Подковы трогал усом, и пророчил,
И гибелью грозил мне, как монах.
Судьбу свою к седлу я приторочил;
Я и сейчас в грядущих временах,
Как мальчик, привстаю на стременах.

Мне моего бессмертия довольно,
Чтоб кровь моя из века в век текла.
За верный угол ровного тепла
Я жизнью заплатил бы своевольно,
Когда б ее летучая игла
Меня, как нить, по свету не вела.

Арсений Тарковский

И пусть это немного не в тему, пусть здесь в основном выкладывают стихи именитых поэтов... Но именно эти стихи меня реально проняли. Поэтами не становятся, поэтами рождаются... Жесть.

Люблю зиму я в январе,
Когда лежит ковром блестящим
Снег зимних сохранений на дворе
И поражает описанием изящным.
Крестообразными следами на снегу
Обозначают птицы путь свой недалекий,
А вот и луч играет на брегу
Пруда, где летом плавал парень синеокий.
Андрей H.(5 класс)

Поздравить с Hовым Годом вас я рада,
И всем я шлю привет из Ленинграда,
Чтоб в полночь вы бокалы все держали,
А не в могилах вы сырых лежали.
Таня Р. (6 класс)

Много сулит это утро морозное:
Песни, катанье на льду и с горы.
Как много сделано нашим правительством
Для детворы.
Ирина H.

Юношей, живущих в наше время
Мы должны любить не за лицо,
Мы должны любить их не за это,
А за что-то главное еще.
Елена А. (8 класс)

И вот однажды ночью темной
Пришли к тебе два палача.
Убить тебя они хотели,
Увы, убили не тебя.
Оля В. (6 класс)

...И станет она оплакивать тело,
Которое до Победы дожить хотело.
Юра В. (5 класс)

Hо помнят о войне, но помнят о войне
Седые волоса на голове.
Валерий Р. (6 класс)

Сегодня нам ведь восемь, а завтра восемнадцать,
А послезавтра двадцать, а скоро сорок пять.
Сегодня мы мальчишки, а завтра мы солдаты,
А послезавтра мамы, а также и отцы.
Андрюша К. (2 класс)

Ты - Родина моя,
И все же ты прекрасна!..
Галя М. (9 лет)

Вошла Аврора в берега,
Hаставив прошлому рога.
Зоя Т. (6 класс)

Оберегая нас от зноя,
Укутывая нас в мороз,
Порой нередко забывали,
Что холод уж по ним пополз.
Алеша М. (6 класс)

Мать я люблю, как растенье,
Мать берегу, как себя.
Мать отдает всю заботу,
Чтоб воспитать мне меня.
Саша И. (3 класс)

У грузин и у татарок,
У таджика и узбека
Есть от мам большой подарок -
Мамы дарят человека!..
Люда В.

Вот так вот...

Сообщение отредактировал Nomihin - 20-02-2008, 19:39

Недавно меня "пронял" киномюзикл "Sweeney Todd: the demon barber of Fleet street" ("Суинни Тодд: демонический цирюльник с Флит-стрит"). Стихи там на английском - переводить и понимать их весьма непросто. Все-таки, мне удалось кое-как на коленке перевести самый первый музыкальный номер на русский язык без потери ритма (зато с потерями качества и некоторой доли семантики). Конечно, должного впечатления без музыки и визуального ряда эта песня не произведёт... так что - слушайте в оригинале)

No place like London

Antony, sailor:

I have sailed the world
beheld its wonders
from the Dardanelles
to the mountains of Peru,
But there's no place like London!

Sweeney Todd:
No, there's no place like London...
You are young...
Life has been kind to you...
You will learn.

There's a whole in the world like a great black pit
and the vermin of the world inhabit it
and its morals aren't worth what a pin can spit
and it goes by the name of London.
At the top of the hole sit the previlaged few
Making mock of the vermin in the lonely zoo
turning beauty into filth and greed... I too

have sailed the world and seen its wonders,
for the cruelty of men is as wonderous as Peru
but there's no place like London!

There was a barber and his wife
and she was beautiful...
a foolish barber and his wife.
She was his reason for his life...
and she was beautiful, and she was virtuous.
And he was naive.
There was another man who saw
that she was beautiful...
A biased vulture of the law
who, with a gesture of his claw
removed the barber from his plate!
And there was nothing but to wait!
And she would fall!
So soft!
So young!
So lost and oh so beautiful!

Oh, that was many years ago...
I doubt if anyone would know.

There's a hole in the world like a great black pit
and it's filled with people who are filled with shit!
And the vermin of the world inhabit it!

Нет места как Лондон
Звучит криво, зато петь удобно)

Энтони, моряк:

Бороздил я мир
красот он полон.
От пролива Дарданелл
до прекрасных гор Перу.
Но нет места как Лондон!

Суинни Тодд:

Да, нет места как Лондон...
Молод ты...
Жизнь была к тебе добра...
Ты узнаешь.

В мире есть дыра, словно черная нора,
и все хищники мира стремяться туда
и морали здесь меньше чем на нищем тряпья
и зовется это место Лондон.
Наверху сидит пара напыщенных рыл
и смеётся над теми, кто внизу прогнил,
Превращая красоту в жадность и грязь... Я был

в мире, и чудес он полон
И жестокость мира удивительней красот Перу,
И нет места как Лондон!

Жил как-то брадобрей с женой
Она дышала красотой...
Да, глупый брадобрей с женой.
Она была его судьбой,
Была прекрасна... И целомудренна.
А он - наивен.
И был другой - увидел он,
Её красу...
На стороне его закон
Одним движением когтя он
Велел цирюльника убрать!
И оставалось только ждать...
Она падет!
Нежна!
Юна!
Растеряна и так прекрасна!

О, это было так давно...
уже не вспомнит их никто.

В мире есть дыра, словно черная нора,
Она полна людей, которые полны дерьма!
И все хищники мира стремяться туда!

Сообщение отредактировал SergK - 4-03-2008, 15:59

Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.


Иннокентий Анненский

Меня цепляет не так уж и много стихотворений. Вот одно из них:

В забытом храме встану у порога
И подойду тихонько к алтарю -
Я так давно хочу спросить у Бога:
"Спаситель, есть ли лошади в раю?"

Ведь этой жизни лучшие минуты
Я провожу, наверное, в седле.
Пусть это странным кажется кому-то,
Нет ничего прекрасней на земле

Безумной скачки, мощи и напора,
Трехтактной дроби кованых копыт,
Шального ветра, воли и простора,
Да горизонта, что к себе манит…

Дороги лента все бежит куда-то
Среди лугов, туманов и дождей…
Поверьте, люди, я не виновата,
Что родилась влюбленной в лошадей.

А конь губами трогает ладони,
В траве роса алмазами блестит,
И целый мир в глазах лиловых тонет
И пряди гривы золотит.

Возможно, мы судьбу не выбираем,
И свыше дан огонь души моей…
Прости, Господь, но мне не надо рая,
Если в раю не будет лошадей…

К сожалению, автора не знаю. Нашла это в одном из конных сообществ.

Любимое, за авторством поэтессы Али Кудряшовой.

А что не допивали - то днем лакали, ходили, глупо тратили проездной, смотри, какое утро над облаками твои глаза наполнит голубизной, смотри, как солнце плавится жидким медом, щекочет, жарит спину под рюкзаком, а ты читаешь Канта и Айрис Мёрдок, и собираешь всех, с кем уже знаком. А по ночам ты смотришь, как в мути рыхлой проклевывается ласковый вздох дневной. У кошки девять жизней - и кошка дрыхнет, тебе подобной роскоши не дано. Автобусы толкаются, входят в штопор, отдал долги - свободен до четверга. Ты любишь не того, кто был создан, чтобы, а тех, кто пока не знает: а нафига?
Часы скрипят десятками коростелей, твой мир прожорлив, сладок и невесом. Страшней всего - проснуться в своей постели, смешней всего - забыть, что такое сон. Там наверху, резвились, воткнули штепсель, проводка погорела ко всем чертям, портвейн дешевле выжаренных бифштексов, гитарные аккорды важней, чем театр. Бежишь, забыв про все синяки и ранки, и куришь, что настреляно, на ходу, питаясь хлебом, сыром и минералкой, чтобы не тратить время на ерунду. И это от восхода и до восхода, для пересохшей глотки вино - вода, и алгебра карманных твоих расходов проста, как ветер, треплющий провода.
Разбрасывай дороги свои, нанизывай, болтайся в переулках с пустым мешком, наручный этот стрелочный механизм - обычный компас с вытертым ремешком. Не бойся это всё растрепать, растренькать, и не баюкай прошлое на груди, любая стрелка - это всего лишь стрелка, дорожный знак - не хочешь, так обойди. Не стоит полагать, что удача - агнец, заведомо назначенный на убой. Когда-нибудь ты просто получишь адрес и список тех, кого ты берешь с собой.

Царапает внутри от лихого звона, от язычков невидимого огня, на форуме небесного произвола какая-то невиданная фигня. Админ - уснул, ушел, вероятно запил, а может, ему попросту не с руки. Цензура погибает, ход тем внезапен, не стоит думать, как дальше жить с таким. Не стоит думать. Точка. Конец строки.
Судьба твоя резвится, меняет ники, флудит безбожно, и на язык остра. Ее ладони вымазаны в чернике, ее ветровка - в ссадинах от костра. И знаешь - сколько жизней она заспамила и под себя подмяла и подгребла вот этой злой сердечной твоей испариной, твоей отрыжкой едкой из-под ребра... Их тысячи - зависимых и отвественных, неистово боящихся потерять твои слова, твою золотую ветренность и обморочную непрожитость бытия.
Пока ты трешь ладони за грязным столиком, пока ты гонишь мысли свои взашей, все те, кто сочиняет твою историю, сотрут еще немало карандашей. Они ломают нимбы, пыхтят и корчатся, а ты даже не пробовал позврослеть, и им еще поплачется, похохочется, и восхищенно выматерится вслед. Как ни крути - всегда девятнадцать лет.
Пока они там возятся в голубиных своих небесных сферах и чертежах - дай Бог тебе ни с кем не делить любимых и уходящих за руку не держать. Дай Бог тебе не видеть ночных кошмаров, не захлебнуться в логове мертвых фраз. У кошки девять жизней - но кошке мало, а у тебя одна - и тебе как раз. Дай Бог, чтобы в глазах твоих не мелькало безвыходное жалкое "Если бы", дай Бог тебе кроить по своим лекалам податливое туловище судьбы. Пиши, как есть, без жалости, без запинки, не будет, не придумано девяти.

Не даст Господь - так сам разбивай копилку, раскрыть секреты, по уши в них войти,
Расходовать, что выдано, до крупинки. Не думая, что может и не хватить.

Юрий Панюшкин

* * *
Грусть, как пуля на излёте,
Пусть меня сегодня ранит.
Осень в жёлтом самолёте,
Не простившись, улетает.

Не жена и не невеста,
Не знакомая какая –
Просто так, подруга детства
Улетает, улетает…

На нечаянные встречи
Я, наверное, везучий.
Осень с листьями на плечи
Уронила добрый случай.

Вместе с ней войти, как в двери,
В нашей памяти картинки
И искать в забытом сквере
Незабытые тропинки.

Дворик старый, старый дворник, –
Не мети, приятель, листья.
Для меня они сегодня –
Ненаписанные письма.

Впрочем, знаю это точно,
Пусть дожди не причитают:
Их уже не примет почта
И нигде не прочитают.

С вами, осень, ох, как трудно,
Но и необыкновенно –
Расставаться поминутно,
Посекундно, помгновенно!

Хорошо, что не прощались –
Так оно надёжней, братцы.
Мы с ней молча обещались
Повстречаться, повстречаться.

Пусть, как пуля на излёте,
Грусть меня сегодня ранит.
Осень в жёлтом самолёте,
Не простившись, улетает.
1980


* * *
Исхожен путь от лыка до мочала,
Но, отдавая дань другим векам,
Меня всегда по-доброму смущала
Любовь Отелло к носовым платкам.

Ужели был ему настолько дорог
Клочок батиста с розовой каймой,
Что моментально препратился в порох
И вспыхнул мавр, едва придя домой.

Где, мол, платок, что в пятницу на рынке
Купил тебе, его хранила чтоб?!
А дальше молоко прокисло в кринке
От тёплых слов в ее прекрасный лоб.

Слетает лоск с венецианской масти,
Свинцовый взгляд подобен кулаку,
И ревность – поводырь безумной страсти
К единственно любимому платку.

Воскресный вечер. Где-то мясо тушат.
В домах напротив теплятся огни.
И ждёт мамзель, когда её задушат
За лоскуток матерчатой фигни.

Так где ж платок, и кто чужой касался
Его каймы, пусть даже и во сне?
Всё просто: он в субботу истрепался
И сдан в починку Яговой жене.

По счастью, в этот раз финал с фингалом,
Но с ним мораль для будущих веков:
Каприз жены – не повод стать болваном,
А покупать – так дюжину платков.
2004

"На небе вороны", Юрий Шевчук.

На небе вороны, под небом монахи,
И я между ними в расшитой рубахе,
Лежу на просторе, легка и пригожа,
И солнце - взрослее, и ветер - моложе.

Меня отпевали в громадине храма,
Была я невеста, прекрасная дама...
Душа моя рядом стояла и пела,
Но люди, не веря, смотрели на тело.

Судьба и молитва менялись местами,
Молчал мой любимый, и крестное знамя
Лицо его светом едва освещало.
Простила его... я ему всё прощала.

Весна, задрожав от печального звона,
Смахнула две капли на лики иконы,
Что мирно покоилась между руками -
Её целовало весёлое пламя.

Свеча догорела, упало кадило,
Земля, застонав, превращалась в могилу...
Я бросилась в небо за лёгкой синицей,
Теперь я на воле - я белая птица!

Взлетев на прощанье, кружась над родными,
Смеялась я, горя их не понимая.
Мы встретимся вскоре, но будем иными -
Есть вечная воля... зовёт меня стая.

Сообщение отредактировал SergK - 23-03-2008, 10:05

честно, даже не знаю - может кто-нибудь до меня это и публиковал, но Это стихотворение одно из моих самых любимых!!!

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

(с) Константин Симонов, 1941

Рискую получить по ушам. Что ж, не первый раз...
Стихи, которые проняли. В этот раз все серьезно. Случайно увидел в сети. Почитал. Потом послушал. Потом постучал в аську. Не разочарован. Очень приятный человек.
Итак, Вадим Артюшкевич, он же Merlin. Что характерно, стихи. Но отнюдь не все, что мне понравились. Малая часть.

Встретимся.

Встретимся через сложности —
Пламенем или молнией,
Проскользнем с осторожностью
Сквозь чужое безмолвие.
Проскользнем с безразличием
Сквозь чужие проклятия,
Разрывая обычаи
И внимая объятиям.

Встретимся через близости —
Таинством или верностью,
Не испачкавшись в низости,
Не запутавшись в дерзости.
Золотом или платиной
Обрамляя свидание.
К нежности по касательной,
С верою в расстояния.

Встретимся через вечности —
Струнами или песнями,
Под крылом у беспечности
И под взглядами пресными.
Через злые пророчества
Мы сердцами дотянемся,
Отряхнув одиночество,
Встретимся — и останемся...

Встретимся — и расстанемся...

Уходим

Уходим в другие сны,
Расходимся, как кометы.
Вот в зернышке злой весны
Настойчиво зреет лето,
А в зернышке наших чувств
Созрело непониманье:
Из прежних и нежных уст
Вливается тень в сознанье.

Уходим в другую степь,
Расходимся по пустыням,
Где можно гулять и петь
Чужое родное имя,
Где в пыли сожженных слез
Растут миражи надежды.
Цепляем обрывки грез
На полы своей одежды.

Уходим в другую жизнь,
И мост свой сжигаем взглядом.
Друг другу, увы, нужны,
И с этой нуждою рядом.
Друг другом, увы, больны,
Да только вот — излечимо.
Уходим мы от вины,
Чужими проходим мимо...

Невысокая девушка в белом вошла в "Трехрогую луну", её карие глава заблестели от интереса, когда она услышала последнего выступающиего и увидела такую компанию... "Здорово! Настоящий поэтический клуб" - подумала она. Грациозно скользнув к стойке, заказала кофе со взбитыми сливками. В голове начали сами собой всплывать полузабытые строчки.


Баллада о прокуренном вагоне


- Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями -
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана -
Прольется пламенной смолой.

- Пока жива, с тобой я буду -
Душа и кровь нераздвоимы, -
Пока жива, с тобой я буду -
Любовь и смерть всегда вдвоем.

Ты понесешь с собой, любимый,
Ты понесешь с собой повсюду,
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.

- Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?

- За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба - я и ты.

- Но если я безвестно кану -
Короткий свет луча дневного, -
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, млечный дым?

- Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.

Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне,
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.

...И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали...

С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них, -

И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг!

Стихи Александра Кочеткова

Не смог удержаться... О несчастьях, невезении и прочем...

Carlos Dominguez

Refrain:
Carlos Dominguez: an unhappy man,
Always running away.
What are you searching for, Carlos Dominguez?
Why do you cry every day?

"I am searching for something that I cannot find.
I look for a way I might find peace of mind.
I run ‘cause I’m lost. I’m afraid so I cry.
You ask why I search. There are many reasons why."

[Refrain]

"I search for a truth; all I found was a lie.
I look for eternity, but I find all men die.
I am looking for answers, but I find only fate.
I am searching for love; all I find in this world is hate."

[Refrain]

Paul Simon (as Paul Kane)
1963

____________________________________________________________

Карлос Домингес

Припев:
Карлос Домингес - несчастный человек,
Всегда убегающий.
Что ты ищешь, Карлос Домингес?
Почему ты плачешь каждый день?

"Я ищу что-то, что не могу найти.
Я ищу способ, которым я смог бы найти мир в душе.
Я бегу, потому что я потерялся. Я боюсь, потому и плачу.
Вы спрашиваете: почему я ищу? Есть много причин почему".

[Припев]

"Я искал правду - нашел только ложь.
Я искал вечность - обнаружил, что все люди умирают.
Я ищу ответы, но нахожу только судьбу.
Я ищу любовь, и нахожу в этом мире только ненависть".

[Припев]

Пол Саймон (под псевдонимом Пол Кейн)

Недавно с Ноэль сошлись на почве знания этого стихотворения, положенного на музыку. Сейчас просто шикарно! Не пожалейте трафик - скачайте! Василий К. шикарно ее исполняет!

То, что здесь

Под землёй всё реже встретишь красавиц
Каждый ребёнок – то шут, то король
Я цыган, я пидор, я тебе не нравлюсь
Я люблю – твою нищету, свою боль

Эх, расколбасило Васю на пафос
А надо, чтобы бас вместе с бочкой – качал
Чтобы всё вокруг в позитив да в радость
Когда я похмелялся, ты выбирал

Это то, что здесь, это то, что сейчас
Это то, что мы есть, это то, что про нас
Мы – свободные твари на свободной земле

Это то, что здесь, это то, что сейчас
Это то, что мы есть, это то, что для нас
Мы – свободные люди в свободной стране

Тень Саломеи всё ищет Крестителя
Губы жаждут, вуали – в ногах
Я позвонил старикам родителям
”Сынок, не нуждаешься ли в деньгах?”

Ловлю слова, слов так мало
Те, что есть, как лягушки в мокрой руке
Зачем ты здесь? Ты повзрослела...
Зачем я здесь... Зачем я вообще

Это то, что здесь, это то, что сейчас
Это то, что мы есть, это то, что про нас
Мы – свободные твари на свободной земле

Это то, что здесь, это то, что сейчас
Это то, что мы есть, это то, что для нас
Мы – свободные люди в свободной стране

Тихо. Ни с места. Ночной Дозор
Девку – оставить. Втянуть клыки.
Вот тебе суррогат, чтобы ты не подох
От жажды, света и просто с тоски

Познакомься. Это – Твоя Оборона
Можешь грызть её до боли в зубах
А потом она скажет, что под этим нет крови
Что Бог – это робот и что счастье в деньгах

Это то, что здесь, это то, что сейчас
Это то, что мы есть, это то, что про нас
Мы – свободные твари на свободной земле

Это то, что здесь, это то, что сейчас
Это чей-то шансон, это мой джаз
Мы – свободные люди в свободной стране

Саломея танцует с заказанным блюдом
Каждый получит, что заказал
Полосы – белые, синие, красные
Чистый, как храм, Казанский вокзал

Модернизм подарил нам Сталина с Гитлером
Постмодернизм у нас их отобрал
Но – стоят истуканы, но идут прозелиты
Ясные мысли, простые слова

Каждому фашику – в жопу гранату
Каждому пьянице – вдоволь поспать
Много грешил? Опасаешься ада?
Научи хоть кого-нибудь кончать

Что? Где добро, а где зло? Да откуда мне...
Знаю лишь то, что вижу сейчас
Во Вселенной нет, не будет и не было
Ничего прекраснее твоих глаз

Это то, что здесь, это то, что сейчас
Это то, что мы есть, это то, что для нас
Мы – свободные твари на свободной земле

Это то, что здесь, это то, что сейчас
Это чей-то бостон, это мой вальс
Мы – свободные люди в свободной стране

На самом деле эта песня - одна из последних в космоопере о Железном Спасителе (фантастический боевик, растянутый на пять полноценных альбомов и повествующий о противостоянии землян и, как не трудно догадаться, инопланетян) от немецкой группы Iron Savior.
В отличии от большей части представленных коллективом треков - песня лирическая, возможно поэтому и запомнилась больше остальных. Если вкратце, то повествуется в ней о том, как незадолго до победы над злыми захватчиками, один из героев на своей межзвездной колымаге попал в заварушку и оказался на краю гибели.

I'm drifting away
my systems are failing
I will not return
back to my home
to ones I love

I'm fading away
my hopes and my dreams
they will never come true
silent the stars
are gleaming above

I'm feeling cold
stonecold
out in the vast
I will not outlast
stonecold
lost without trace
I'm loosing the race
I want to be near you
I just want to feel you
My heart turns cold
cold as a stone

So many years
thinking of you
I can't hold back the tears
I'm all alone
with a million of fears

Uhh, I want you so bad and it hurts
I can't stand the pain anymore
please, godess of fate
I'm down on my knees

I'm feeling cold
stonecold

This is the end now
and I will close my eyes forever
I won't return to you my love

I will see you again
somewhere in space and in time
there's a place
I wrote my farewell
in the stars above

I'm feeling cold
stonecold

Перевод, правда подстрочный ибо стихотворный не вышло.

Меня уносит прочь,
Все системы отказали
И я уже не вернусь
Домой, к любимой.

Я падаю в пустоту,
Мои надежды и мечты
Никогда не осуществятся
И лишь молчаливые звезды
Все так же мерцают надо мной.

Я чувствую холод,
Ледяной холод.
Выброшенный в пустоту,
Я не выживу.
Как холодно...
Затерявшийся без следа,
Я потерпел поражение.
А ведь я просто хотел быть с тобой,
Просто хотел чувствовать тебя,
Но мое сердце чувствует лишь холод,
И скоро совсем окоченеет.

Все эти годы,
Я думал о тебе
И теперь не могу сдержать слез.
Я остался наедине
С сонмами страхов.

О, мне становиться все хуже,
Я уже не могу сдержать боль.
Судьба, сжалься же надо мной,
Как низко я должен склониться?

Я чувствую холод,
Ледяной холод.
Выброшенный в пустоту,
Я не выживу.
Как холодно...
Затерявшийся без следа,
Я потерпел поражение.
А ведь я просто хотел быть с тобой,
Просто хотел чувствовать тебя,
Но мое сердце чувствует лишь холод,
И скоро совсем окоченеет.

Это конец,
Я закрываю глаза навсегда
И уже не смогу вернуться к тебе.

Я свижусь с тобой
В другом месте и времени
Здесь я напишу свое прощание
Среди звезд...

Я чувствую холод,
Ледяной холод.
Выброшенный в пустоту,
Я не выживу.
Как холодно...
Затерявшийся без следа,
Я потерпел поражение.
А ведь я просто хотел быть с тобой,
Просто хотел чувствовать тебя,
Но мое сердце чувствует лишь холод,
И скоро совсем окоченеет.


А потом он умер, но зато остальные победили пришельцев.

Не знаю, было или нет, но стихотворение это проняло давно и очень сильно. Арсений Тарковский "стань самим собой"

Когда тебе придется туго,
Найдешь и сто рублей и друга.
Себя найти куда трудней,
Чем друга или сто рублей.

Ты вывернешься наизнанку,
Себя обшаришь спозаранку,
В одно смешаешь явь и сны,
Увидишь мир со стороны.

И все и всех найдешь в порядке.
А ты- как ряженый на святки-
Играешь в прятки сам с собой,
С твоим искусством и судьбой.

В чужом костюме ходит Гамлет
И кое-что про что-то мямлит,-
Он хочет Моиси играть,
А не врагов отца карать.

Из миллиона вероятий
Тебе одно придется кстати,
Но не дается, как назло,
Твое заветное число.

Загородил полнеба гений,
Не по тебе его ступени,
Но даже под его стопой
Ты должен стать самим собой.

Найдешь и у пророка слово,
Но слово лучше у немого,
И ярче краска у слепца,
Когда отыскан угол зренья
И ты при вспышке озаренья
Собой угадан до конца.

Редьярд Киплинг
ГИЕНЫ Перевод К.Симонова
Когда похоронный патруль уйдет
И коршуны улетят,
Приходит о мертвом взять отчет
Мудрых гиен отряд.
За что он умер и как он жил -
Это им все равно.
Добраться до мяса, костей и жил
Им надо, пока темно.
Война приготовила пир для них,
Где можно жрать без помех.
Из всех беззащитных тварей земных
Мертвец беззащитней всех.
Козел бодает, воняет тля,
Ребенок дает пинки.
Но бедный мертвый солдат короля
Не может поднять руки.
Гиены вонзают в песок клыки,
И чавкают, и рычат.
И вот уж солдатские башмаки
Навстречу луне торчат.
Вот он и вышел на свет, солдат,-
Ни друзей, никого.
Одни гиеньи глаза глядят
В пустые зрачки его.
Гиены и трусов, и храбрецов
Жуют без лишних затей,
Но они не пятнают имен мертвецов:
Это - дело людей.

ТОММИ Перевод И. Грингольца
Хотел я глотку промочить, гляжу - трактир открыт.
"Мы не пускаем солдатню!" - хозяин говорит.
Девиц у стойки не унять: потеха хоть куда!
Я восвояси повернул и плюнул со стыда.
"Эй, Томми, так тебя и сяк, ступай и не маячь!"
Но: "Мистер Аткинс, просим Вас!" - когда зовет трубач.
Когда зовет трубач, друзья, когда зовет трубач,
Да, мистер Аткинс, просим Вас, когда зовет трубач!
На представленье я пришел, ну ни в одном глазу!
За мной ввалился пьяный хлыщ, и он-то сел вну.
Меня ж отправили в раек, наверх, на самый зад.
А если пули запоют - пожалте в первый ряд!
"Эй, Томми, так тебя и сяк, умерь-ка лучше прыть!"
Но: "Личный транспорт Аткинсу!" - когда за море плыть.
Когда за море плыть, друзья, когда за море плыть,
Отличный транспорт Аткинсу, когда за море плыть!
Дешевый нам дают мундир, грошовый рацион,
Солдат - ваш верный часовой, - не больно дорог он!
И проще фыркать: дескать, он шумен навеселе,
Чем с полной выкладкой шагать по выжженной земле!
"Эй, Томми, так тебя и сяк, да ты, мерзавец, пьян!"
Но: "Взвейтесь, грозные орлы!" - лишь грянет барабан.
Лишь грянет барабан, друзья, лишь грянет барабан,
Не дрянь, а "грозные орлы", лишь грянет барабан!
Нет, мы не грозные орлы, но и не грязный скот,
Мы - те же люди, холостой казарменный народ.
А что порой не без греха - так где возьмешь смирней:
Казарма не растит святых холостых парней!
"Эй, Томми, так тебя и сяк, тишком ходи, бочком!"
Но: "Мистер Аткинс, грудь вперед!" - едва пахнет дымком
Едва пахнет дымком, друзья, едва пахнет дымком,
Ну, мистер Аткинс, грудь вперед, едва пахнет дымком!
Сулят нам сытные пайки, и школы, и уют.
Вы жить нам дайте по-людски, без ваших сладких блюд!
Не о баланде разговор, и что чесать язык,
Покуда форму за позор солдат считать привык!
"Эй, Томми, так тебя и сяк, катись и черт с тобой!"
Но он - "защитник Родины", когда выходит в бой.
Да, Томми, так его и сяк, не раз уже учен,
И Томми - вовсе не дурак, он знает, что почем!

Этот же стих есть в переводе Маршака, но мне больше нравится этот вариант. У Маршака лучше получились переводы Шекспира.

Прости меня, младший брат, я так пред тобой виноват.
Пытаться вернуть нельзя, того, что взяла земля.
Кто знает закон бытия, помог бы мне найти ответ.
Жестоко ошибся я: от смерти лекарства нет.

Милая мама! Нежная! Мы так любили тебя,
Но все наши силы потрачены были зря.
Тебя соблазнил я прекрасной надеждой,
Вернуть наш семейный очаг. Мой брат, я во всём виноват.

Не плачь, не печалься, старший брат! Не ты один виноват.
Дорога у нас одна, искупить вину до дна.
Мне не в чем тебя упрекнуть, и я не обижен ничуть.
Тяжек наш грех, хотеть быть сильнее всех.

Милая мама! Нежная! Мы так любили тебя,
Но все наши силы потрачены были зря.
Тебя соблазнил я прекрасной надеждой,
Вернуть наш семейный очаг. Я сам во всем виноват.

Но что же нам делать, как быть? Как всё исправить, забыть?
Пытаться вернуть нельзя, того, что взяла земля...

Хор "Вера" - "Братья"

одно из тысяч моих любимых стихотворений:



Владимир Маяковский

Облако в штанах
Тетраптих

(Вступление)

Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

У меня в душе ни одного седого волоса,
и старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса,
иду - красивый,
двадцатидвухлетний.

Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
А себя, как я, вывернуть не можете,
чтобы были одни сплошные губы!

Приходите учиться -
из гостиной батистовая,
чинная чиновница ангельской лиги.

И которая губы спокойно перелистывает,
как кухарка страницы поваренной книги.

Хотите -
буду от мяса бешеный
- и, как небо, меняя тона -
хотите -
буду безукоризненно нежный,
не мужчина, а - облако в штанах!

Не верю, что есть цветочная Ницца!
Мною опять славословятся
мужчины, залежанные, как больница,
и женщины, истрепанные, как пословица.


1

Вы думаете, это бредит малярия?

Это было,
было в Одессе.

"Приду в четыре",- сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.

Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.

В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.

Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!

Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце - холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.

И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая -
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любёночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.

Еще и еще,
уткнувшись дождю
лицом в его лицо рябое,
жду,
обрызганный громом городского прибоя.

Полночь, с ножом мечась,
догнала,
зарезала,-
вон его!

Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного.

В стеклах дождинки серые
свылись,
гримасу громадили,
как будто воют химеры
Собора Парижской Богоматери.

Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот,-
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.

Рухнула штукатурка в нижнем этаже.

Нервы -
большие,
маленькие,
многие!-
скачут бешеные,
и уже

у нервов подкашиваются ноги!

А ночь по комнате тинится и тинится,-
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.

Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб.

Вошла ты,
резкая, как "нате!",
муча перчатки замш,
сказала:
"Знаете -
я выхожу замуж".

Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите - спокоен как!
Как пульс
покойника.
Помните?
Вы говорили:
"Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть",-
а я одно видел:
вы - Джоконда,
которую надо украсть!
И украли.

Опять влюбленный выйду в игры,
огнем озаряя бровей загиб.
Что же!
И в доме, который выгорел,
иногда живут бездомные бродяги!

Дразните?
"Меньше, чем у нищего копеек,
у вас изумрудов безумий".
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий!

Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,-
а самое страшное
видели -
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?

И чувствую -
"я"
для меня мало.
Кто-то из меня вырывается упрямо.

Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,-
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Люди нюхают -
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезнённые бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!

На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.

Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!

Обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа,
как дети из горящего здания.
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки "Лузитании".

Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний,-
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони!


2

Славьте меня!
Я великим не чета.
Я над всем, что сделано,
ставлю "nihil".

Никогда
ничего не хочу читать.
Книги?
Что книги!

Я раньше думал -
книги делаются так:
пришел поэт,
легко разжал уста,
и сразу запел вдохновенный простак -
пожалуйста!
А оказывается -
прежде чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая -
ей нечем кричать и разговаривать.

Городов вавилонские башни,
возгордясь, возносим снова,
а бог
города на пашни
рушит,
мешая слово.

Улица муку молча пёрла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла,
пухлые taxi и костлявые пролетки
грудь испешеходили.

Чахотки площе.
Город дорогу мраком запер.

И когда -
все-таки!-
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло паперть,
думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!

А улица присела и заорала:
"Идемте жрать!"

Гримируют городу Круппы и Круппики
грозящих бровей морщь,
а во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея -
"сволочь"
и еще какое-то,
кажется, "борщ".

Поэты,
размокшие в плаче и всхлипе,
бросились от улицы, ероша космы:
"Как двумя такими выпеть
и барышню,
и любовь,
и цветочек под росами?"
А за поэтами -
уличные тыщи:
студенты,
проститутки,
подрядчики.

Господа!
Остановитесь!
Вы не нищие,
вы не смеете просить подачки!

Нам, здоровенным,
с шаго саженьим,
надо не слушать, а рвать их -
их,
присосавшихся бесплатным приложением
к каждой двуспальной кровати!

Их ли смиренно просить:
"Помоги мне!"
Молить о гимне,
об оратории!
Мы сами творцы в горящем гимне -
шуме фабрики и лаборатории.

Что мне до Фауста,
феерией ракет
скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
Я знаю -
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!

Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!

Слушайте!
Проповедует,
мечась и стеня,
сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!
Мы
с лицом, как заспанная простыня,
с губами, обвисшими, как люстра,
мы,
каторжане города-лепрозория,
где золото и грязь изъязвили проказу,-
мы чище венецианского лазорья,
морями и солнцами омытого сразу!

Плевать, что нет
у Гомеров и Овидиев
людей, как мы,
от копоти в оспе.
Я знаю -
солнце померкло б, увидев
наших душ золотые россыпи!

Жилы и мускулы - молитв верней.
Нам ли вымаливать милостей времени!
Мы -
каждый -
держим в своей пятерне
миров приводные ремни!

Это взвело на Голгофы аудиторий
Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,
и не было ни одного,
который
не кричал бы:
"Распни,
распни его!"
Но мне -
люди,
и те, что обидели -
вы мне всего дороже и ближе.

Видели,
как собака бьющую руку лижет?!

Я,
обсмеянный у сегодняшнего племени,
как длинный
скабрезный анекдот,
вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.

А я у вас - его предтеча;
я - где боль, везде;
на каждой капле слёзовой течи
распял себя на кресте.
Уже ничего простить нельзя.
Я выжег души, где нежность растили.
Это труднее, чем взять
тысячу тысяч Бастилий!

И когда,
приход его
мятежом оглашая,
выйдете к спасителю -
вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая!-
и окровавленную дам, как знамя.


3

Ах, зачем это,
откуда это
в светлое весело
грязных кулачищ замах!

Пришла
и голову отчаянием занавесила
мысль о сумасшедших домах.

И -
как в гибель дредноута
от душащих спазм
бросаются в разинутый люк -
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев, Бурлюк.
Почти окровавив исслезенные веки,
вылез,
встал,
пошел
и с нежностью, неожиданной в жирном человеке
взял и сказал:
"Хорошо!"
Хорошо, когда в желтую кофту
душа от осмотров укутана!
Хорошо,
когда брошенный в зубы эшафоту,
крикнуть:
"Пейте какао Ван-Гутена!"

И эту секунду,
бенгальскую,
громкую,
я ни на что б не выменял,
я ни на...

А из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!

Вы,
обеспокоенные мыслью одной -
"изящно пляшу ли",-
смотрите, как развлекаюсь
я -
площадной
сутенер и карточный шулер.
От вас,
которые влюбленностью мокли,
от которых
в столетия слеза лилась,
уйду я,
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз.

Невероятно себя нарядив,
пойду по земле,
чтоб нравился и жегся,
а впереди
на цепочке Наполеона поведу, как мопса.
Вся земля поляжет женщиной,
заерзает мясами, хотя отдаться;
вещи оживут -
губы вещины
засюсюкают:
"цаца, цаца, цаца!"

Вдруг
и тучи
и облачное прочее
подняло на небе невероятную качку,
как будто расходятся белые рабочие,
небу объявив озлобленную стачку.
Гром из-за тучи, зверея, вылез,
громадные ноздри задорно высморкая,
и небье лицо секунду кривилось
суровой гримасой железного Бисмарка.
И кто-то,
запутавшись в облачных путах,
вытянул руки к кафе -
и будто по-женски,
и нежный как будто,
и будто бы пушки лафет.

Вы думаете -
это солнце нежненько
треплет по щечке кафе?
Это опять расстрелять мятежников
грядет генерал Галифе!

Выньте, гулящие, руки из брюк -
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук -
пришел чтоб и бился лбом бы!
Идите, голодненькие,
потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке!
Идите!
Понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
Пускай земле под ножами припомнится,
кого хотела опошлить!

Земле,
обжиревшей, как любовница,
которую вылюбил Ротшильд!
Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
как у каждого порядочного праздника -
выше вздымайте, фонарные столбы,
окровавленные туши лабазников.

Изругивался,
вымаливался,
резал,
лез за кем-то
вгрызаться в бока.

На небе, красный, как марсельеза,
вздрагивал, околевая, закат.

Уже сумашествие.

Ничего не будет.

Ночь придет,
перекусит
и съест.
Видите -
небо опять иудит
пригоршнью обгрызанных предательством звезд?

Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем,
черную, как Азеф!

Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,
вином обливаю душу и скатерть
и вижу:
в углу - глаза круглы,-
глазами в сердце въелась богоматерь.
Чего одаривать по шаблону намалеванному
сиянием трактирную ораву!
Видишь - опять
голгофнику оплеванному
предпочитают Варавву?
Может быть, нарочно я
в человечьем месиве
лицом никого не новей.
Я,
может быть,
самый красивый
из всех твоих сыновей.
Дай им,
заплесневшим в радости,
скорой смерти времени,
чтоб стали дети, должные подрасти,
мальчики - отцы,
девочки - забеременели.
И новым рожденным дай обрасти
пытливой сединой волхвов,
и придут они -
и будут детей крестить
именами моих стихов.

Я, воспевающий машину и Англию,
может быть, просто,
в самом обыкновенном Евангелии
тринадцатый апостол.
И когда мой голос
похабно ухает -
от часа к часу,
целые сутки,
может быть, Иисус Христос нюхает
моей души незабудки.


4

Мария! Мария! Мария!
Пусти, Мария!
Я не могу на улицах!
Не хочешь?
Ждешь,
как щеки провалятся ямкою
попробованный всеми,
пресный,
я приду
и беззубо прошамкаю,
что сегодня я
"удивительно честный".
Мария,
видишь -
я уже начал сутулиться.

В улицах
люди жир продырявят в четырехэтажных зобах,
высунут глазки,
потертые в сорокгодовой таске,-
перехихикиваться,
что у меня в зубах
- опять!-
черствая булка вчерашней ласки.
Дождь обрыдал тротуары,
лужами сжатый жулик,
мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп,
а на седых ресницах -
да!-
на ресницах морозных сосулек
слезы из глаз -
да!-
из опущенных глаз водосточных труб.
Всех пешеходов морда дождя обсосала,
а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет;
лопались люди,
проевшись насквозь,
и сочилось сквозь трещины сало,
мутной рекой с экипажей стекала
вместе с иссосанной булкой
жевотина старых котлет.

Мария!
Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?
Птица
побирается песней,
поет,
голодна и звонка,
а я человек, Мария,
простой,
выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни.
Мария, хочешь такого?
Пусти, Мария!
Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!

Мария!

Звереют улиц выгоны.
На шее ссадиной пальцы давки.

Открой!

Больно!

Видишь - натыканы
в глаза из дамских шляп булавки!

Пустила.

Детка!
Не бойся,
что у меня на шее воловьей
потноживотые женщины мокрой горою сидят,-
это сквозь жизнь я тащу
миллионы огромных чистых любовей
и миллион миллионов маленьких грязных любят.
Не бойся,
что снова,
в измены ненастье,
прильну я к тысячам хорошеньких лиц,-
"любящие Маяковского!"-
да ведь это ж династия
на сердце сумасшедшего восшедших цариц.
Мария, ближе!
В раздетом бесстыдстве,
в боящейся дрожи ли,
но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
я с сердцем ни разу до мая не дожили,
а в прожитой жизни
лишь сотый апрель есть.
Мария!

Поэт сонеты поет Тиане,
а я -
весь из мяса,
человек весь -
тело твое просто прошу,
как просят христиане -
"хлеб наш насущный
даждь нам днесь".

Мария - дай!

Мария!
Имя твое я боюсь забыть,
как поэт боится забыть
какое-то
в муках ночей рожденное слово,
величием равное богу.
Тело твое
я буду беречь и любить,
как солдат,
обрубленный войною,
ненужный,
ничей,
бережет свою единственную ногу.
Мария -
не хочешь?
Не хочешь!

Ха!

Значит - опять
темно и понуро
сердце возьму,
слезами окапав,
нести,
как собака,
которая в конуру
несет
перееханную поездом лапу.
Кровью сердце дорогу радую,
липнет цветами у пыли кителя.
Тысячу раз опляшет Иродиадой
солнце землю -
голову Крестителя.
И когда мое количество лет
выпляшет до конца -
миллионом кровинок устелется след
к дому моего отца.

Вылезу
грязный (от ночевок в канавах),
стану бок о бок,
наклонюсь
и скажу ему на ухо:
- Послушайте, господин бог!
Как вам не скушно
в облачный кисель
ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
Давайте - знаете -
устроимте карусель
на дереве изучения добра и зла!
Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
и вина такие расставим по столу,
чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
хмурому Петру Апостолу.
А в рае опять поселим Евочек:
прикажи,-
сегодня ночью ж
со всех бульваров красивейших девочек
я натащу тебе.
Хочешь?
Не хочешь?
Мотаешь головою, кудластый?
Супишь седую бровь?
Ты думаешь -
этот,
за тобою, крыластый,
знает, что такое любовь?
Я тоже ангел, я был им -
сахарным барашком выглядывал в глаз,
но больше не хочу дарить кобылам
из сервской муки изваянных ваз.
Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал,
что у каждого есть голова,-
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!
Я думал - ты всесильный божище,
а ты недоучка, крохотный божик.
Видишь, я нагибаюсь,
из-за голенища
достаю сапожный ножик.
Крыластые прохвосты!
Жмитесь в раю!
Ерошьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою
отсюда до Аляски!

Пустите!

Меня не остановите.
Вру я,
в праве ли,
но я не могу быть спокойней.
Смотрите -
звезды опять обезглавили
и небо окровавили бойней!
Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!

Глухо.

Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.

1914-1915

В углу на коврике примостился старик в потертом халате и пиалой вина он рассказывал сидящим рядом с ним групе молодых людей стихи:

Лучше пить и веселых красавиц ласкать,
Чем в постах и молитвах спасенья искать.
Если место в аду для влюбленных и пьяниц,
То кого же прикажете в рай допускать?
***
О горе, горе сердцу, где жгучей страсти нет.
Где нет любви мучений, где грез о счастье нет.
День без любви - потерян: тусклее и серей,
Чем этот день бесплодный, и дней ненастья нет.
***
Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
***
Если мельницу, баню, роскошный дворец
Получает в подарок дурак и подлец,
А достойный идет в кабалу из-за хлеба -
Мне плевать на твою справедливость, творец!
***
"Ад и рай - в небесах", - утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай - не круги во дворе мирозданья,
Ад и рай - это две половины души.
***
В жизни трезвым я не был, и к Богу на суд
В судный день меня пьяного принесут!
До зари я лобзаю заздравную чашу,
Обнимаю за шею любезный сосуд.
Омар Хайям

Сообщение отредактировал sarmat - 20-05-2008, 19:43