Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Spectre28 >>>]

"Я не думал, что так боюсь смерти... Ведь стоило ожидать, что здесь будет опасно. Меня же и раньше могли так задеть и уже много раз..."
Он убрал руки от раны, откинув голову назад. От камня тянуло холодом, но сейчас он уже не казался таким страшным. В один день он так умрёт... И без какой-то великой цели. Да и какая разница с целью или без? Если бы в таверне, которую ему показал Снежинка, Уилл знал, что ест в последний раз, то обратил бы больше внимание на то, что ест. А сейчас он даже не помнил вкус той еды. Да и вообще мало чего помнил из жизни. Уилл поморщился. Его опять уносило в сторону, а сейчас нужно было думать о другом. Он только остановил кровь, а этого было мало. Нужно было как-то собраться, чтобы выбраться наружу. Он закрыл глаза, пробуя прочувствовать струны, которые связывали его с Морриган.

Уилл закрыл глаза, а открыв увидел иссиня-черную, как крыло вороны темноту. Он был перед Mór-ríoghain - Великой Королевой. Перед сутью закона, сущим и заклинательницей. Он посмотрел на свои жалкие, измазанные кровью руки и изорванную грудь. Из них выходили, подрагивая в такт метаниям его собственной души, струны. Вибрируя, они шли к Великой Королеве, преломлялись через неё и убегали куда-то очень далеко.
Его душа была абсолютной голой. Захотелось закрыться, скрутиться на земле клубком, спрятаться. Он чувствовал себя, как будто лежит на каменном алтаре со вскрытой грудью. Холодный воздух обдувал голое сердце и голые лёгкие. В нём не было ничего, что нельзя было достать, протянув руку.
Уилл постарался успокоиться, чувствую как струны подрагивают, вместе с каждой его эмоцией. Пройдя по ним взглядом он посмотрел на Mór-ríoghain. Ей не было всё равно, что он здесь. Они двое были связанны, как ничто другое на свете. К Морриган по струнам должны были уходить его смыслы, молитвы, жертвы. А возвращаться к Уиллу должны были те же смыслы, молитвы и жертвы, но изменённые до формы, которую он мог понять.
Но он не приносил жертв и не молился, поэтому вместо этих сил к нему шло что-то другое, чьи-то чужие смыслы и молитвы. Его желание закрыться, прикрыть и спрятать вскрытую грудь, закупоривали душу, оставляя тело в болезненной судороге.
Морриган смотрела на него и чем больше Уилл погружался в этот другой мир, тем больше чувствовал, что смотрела она с любовью, скорбью и надеждой. Он был друидом, - её языком и волей. Избранным жрецом и посланником бесконечного пространства. Он был властью богини. Казалось, что останови он сейчас судорогу, успокойся и дай всему идти так, как было правильно, он стал бы идеальным человеком. Жил бы единственно правильную жизнь, здесь и сейчас. Морриган чувствовалась как хищная птица-мать, ворона с железными перьями, которая высиживала его душу в гнезде на мировом Древе. Но открыться было страшно. Он ещё никогда так не чувствовал свою несуразность, слабость и увечность. Хотелось вскочить и убежать. Но, если по правде, то и бежать было некуда. То, где он сейчас стоял и чем был, - это было всё, что он имел. Это была его суть, которую нельзя было поменять. Он таким был. Он был слабым и несуразным, но при этом был друидом, был властью и волей богини. К чему ещё можно было стремиться? Ведь у него уже всё было в этот самый момент, здесь и сейчас. И было здесь и сейчас каждый миг всей его жизни до этого. Нужно было только выдохнуть и отпустить поток.

[Leomhann >>>]

Уилл осторожно, боязливо попробовал отпустить сведённую судорогой душу. Дать ей успокоиться. Иссиня-чёрная тьма перед ним подалась в одну сторону, потому в другую, принимая знакомую форму величественной, прекрасной черноволосой женщины. В этот же момент Мориган дала ему оплеуху и он очнулся в подземелье, израненный, тяжело дышащий, но полный магических сил.
Уилл залечил рану на груди, чувствую как к нему возвращается ясность сознания. Или наоборот, ясность медленно покидает его. Девушка за это время отползла к стене, и теперь сидела, прикрывая колени юбками. Смотрела на Уилла она без паники, осознанно. Сейчас он мог лучше разглядеть незнакомку. Она была очень симпатичной, с маленьким прямым носиком и упрямыми скулами. Было видно, что её брови часто хмурились, а губы дулись в упрямом выражении лица. Внешность располагала к себе. Девушка была довольно высокой, имела светлые волосы. А значит речь в записках, скорее всего, шла о ней, а не об Алетте. Но сейчас это было уже неважно.
- Уилфред Харпер... рад знакомству. Ты не ранена?
- Варда Онория Флетчер, но папа, - девушка всхлипнула, - зовёт меня Ардой. Вы... Ты михаилит? Тебя папа нанял? Пойдем скорее, тут так страшно!
Судя по платью и хорошим манерам Арда была из купеческой семьи. Синее платье на девушке выглядело грязным и изорванным. Да и сама Арда была вся в грязи, - было видно, что девушка много пережила. Но держалась она на удивление хорошо.
- Нет, я - обычный друид, комиссар, ну может ещё рыцарь и лекарь. Но по призванию, конечно, ткач. Ты знаешь, как я умею ткать?
Уилл косо улыбнулся, поднимаясь на ноги, и протягивая девушке руку. Арда была права, из подземелья стоило сваливать, пока они ещё были живы.
- Ты хорошо держишься. Не переживай, всё будет хорошо.
- Дерево? - Девушка неуверенно улыбнулась и схватилась за руку. - Или из этих, про которых Цезарь?.. Не сожжёшь? Хотя рыцарь же. Наверное, не должен. А почему - "может"?
- Ну, с чем-то я уже смирился, а к чему-то ещё только нужно привыкнуть. Держись в двух шагах за мной и не теряй меня из виду. Если что, - кричи.
Уилл аккуратно помог Арде подняться. Судя по тому, как девушка стояла на ногах, серьёзных ран у неё не было. Нужно было свалить из поместья, пока им не оказала честь сама хозяйка. Он поднял факел, не дав ему затухнуть, и они вышли в коридор. Там стало понятно, что крестьянин с детьми не смогли выбраться, и просто бестолково метались туда-сюда, выпучив глаза. молились, психовали, рыдали. Уилл устало вздохнул. Хорошо хоть, что все были живы. Он оплеухами привёл парней в чувства, изредка подкрепляя разгул насилия, успокоительными словами. Отчего-то на последней оплеухе вспомнился Ричард Фицалан.
Оплеухи оказались удивительно эффективными, после них можно было даже ничего не говорить. Приведя всех в чувство, Уилл повёл толпу по коридору наверх. О том, чтобы всей процессией идти дальше, не могло быть и речи. Это было слишком опасно. Они молча поднялись наверх, прислушиваясь к каждому шороху. Уилл пару раз бросил взгляд на Арду, следя чтобы та неожиданно не пропала. Как ни странно, они без проблем смогли добраться до выхода из поместья.
Уилл облегчённо выдохнул открывая дверь на улицу и тут же по-глупому замер, таращась на красивую женщину в красном цирковом платье, которая ждала на крыльце, изящно присев на каменные перила. Крестьянин сзади что-то испуганно зашептал про леди Мину. Внешность у хозяйки поместья был такой, что её не мог испортить никакой возврат. Уилл не смог бы сказать тридцать ей, сорок или пятьдесят лет. А может быть, Мине было и двадцать, просто она не выспалась. Маленькое, шутовское платье красного цвета совсем не подходило к серьёзному лицу. Леди Мина, как будто шутила. Вампирша взглядом припёрла его к двери.
- Разрушать, не разбирая - не-по-друидски, - заметила леди. - Уходить, не проверив всё до последнего подвала - не по-комиссарски. Лишать даму прислуги и ужина - не по-рыцарски. Осталось проверить ткачество, так что, сэр без имени, соткёте мне вечерню?
Слуху хозяйки поместья можно было только позавидовать. Уилл постарался сохранять спокойствие, не показывая как напряглось всё его тело. Цели его за это время не поменялись, - нужно было остаться в живых и по возможности узнать об Алетте. Вампирша, с которой он сейчас говорил, была опаснее нежити, но в то же время, явно способнее на диалог. А значит, у него было меньше шансов выжить, если она решит его убить, и больше шансов - если получится договориться.
- Разрушить, не разобравшись, вполне по-комиссарски. - Ответил Уилл, кланяясь. - Уйти не проверив всё до последнего подвала, вполне по-рыцарски. Лишить даму обеда - вполне по-друидски. Меня зовут Уиллфред и я прошу прощения за беспокойство. Я оказался здесь в поисках Алетты де-Манвиль. Насколько я знаю, её продали в рабство несколько дней назад. - Уилл взглотнул слюну, следя за реакцией Леди Мины. - И я хотел попросить вас рассказать, если вы что-то о ней знаете. А я бы мог рассказать вам то что знаю про Ника и Майка.
- Мой милый, - вампирша кувыркнулась назад, встала на перилах, опираясь лишь на носки, и погрозила пальцем. - Если уж путаете аспекты, то берите лучшее из них, а не худшее. Поверьте моему долгому опыту. Поверьте так же, что за такое беспокойство извинений мало. Вот - минус пять экспонатов уходят недоизменёнными или вовсе изменёнными на свободный выгул. Вы представляете, сколько времени и сил у меня уйдёт на то, чтобы восстановить экосистему? Биом, если брать шире? Неужели и этого, и некой леди Алетты стоят одни Ник и Майк... если бы я даже знала, о ком речь. Вот вы - знаете? Представляете?
Скорее слова биом Уиллу на ум приходила гноярка, в которой из перегноя торчала детская рука. Хозяйка поместья, явно, жила весь свой долгий опыт со святой уверенностью, что ей всё можно. Он поборол желание сломать перила. Если бы вампирша не была так опасна, то в нём бы победило желание установить справедливость. Кто знает, может он и смог бы что-то придумать. Но вот все, кто стоял сзади, точно бы погибли. Да и стоило ли так тратить собственную жизнь.
- Мне кажется, что всё-таки стоят... - Уилл поправил сумку на плече и достал оттуда портрет одного из братьев, найденный в тайнике особняка. Ник и Майк были неплохими парнями, и ему не хотелось даже косвенно им вредить. Но вариантов было не то чтобы много. Так что он предпочёл бы сейчас обменяться информацией, а потом вернуть братьям долг. - Портрет выглядит так, как будто информация о братьях стоит восстановления... биома. Тем более, что у вас к этому такой талант.
- А шарить по тайникам - очень по-коммисарски, и это, действительно, лучший аспект, - с приятной улыбкой признала леди. Обнажившиеся при этом клыки приятными не выглядели. - Что ж, я с радостью получу весточку о несчастных своих потерянных детях. Юноши всегда так наивны, так впечатлительны... разве можно выпускать их в мир к комиссарам и работорговцам, которые, возможно, и проезжали здесь с некой на редкость скандальной белобрысой особой?
"Упыри противны природе. Выжги это как язву на теле, как всякую заразу", - холодно заметила богиня.
"Да подумаешь, всего-то энергия, которая пока ещё не вернулась в круг, - добавила богиня. - Если так подумать, то живые - тоже оно, так что же их, всех того?"
"Почему нет?" - Удивилась богиня.
"Вот сороки. И без того головы болят", - пожаловалась богиня.
- С другой стороны, - леди Мина мило нахмурилась и прикусила губу, - комиссар, рыцарь, ткач и дерево ведь мне всё расскажет, если станет приятным послушным гулем, правда?
У него самого тоже начинала болеть голова. Драка сейчас была бы лишней, но случись она, кто знает - может оно было бы к лучшему. Сейчас он пытался спасти пятерых, а убей вампиршу, сохранил бы жизни сотням. И всё-таки что-то говорило ему, что прыгни на него сейчас Мина, - он этого не переживёт. Уилл улыбнулся губами, не отрывая взгляда от вампирши.
- Если. - Уилл убрал портрет обратно в сумку. - Мне кажется, лучшей стороной было бы, если бы я рассказал вам то, что знаю о братьях. А вы, великодушно рассказали бы мне об Алетте и разрешили нам уйти. Всё-таки эти люди не такая большая ценность для вас. По дороге мы бы захватили с собой приехавшего сюда михаилита и больше не смели бы вас беспокоить.
- И этот михаилит может обеспечить "если", помешать вам превратиться в милого гуля? Но кто за это заплатит? Уж точно не я. - Сладко протянула вампирша, потягиваясь. - Но так и быть, милый, утешу вас. Вашу особу увезли к иоаннитам, в Ланкастер. Ваша очередь.
- Ваши сыновья с михаилитами. - Слова неохотно слетали с языка. Уилл обратился к Арде и остальным, не отводя взгляда от вампирши. Её реакцию потом нужно было пересказать братьям. - Идите в ту сторону, я догоню.
- Фу, как нехорошо, - надула губы леди Мина. - Я вас разве что за руку не отвела к вашей даме, а вы меня незнамо куда посылаете. У каких михаилитов? Где именно? Когда именно?
Уилл недовольно вздохнул и нахмурился, вспоминая события прошедших недель. Восстановить цепочку мест и дат оказалось на удивление сложно, да и говорить вампирше больше самого необходимого не хотелось.
- Кажется, двадцать второго апреля я встретил их с Фламбергом... Потом тридцатого в резиденции ордена. Там их уже по-михаилитски постригли. Ник, кстати, славный парень, подарил мне сумку с едой... - Уилл криво улыбнулся, готовясь отпрыгивать в сторону, если вампирша не сдержит слова. - На даты слишком не опирайтесь, - я редко понимаю где и когда нахожусь... Думаю на этом можно считать, что мы почти проверили друг друга за руки?

[Spectre28 >>>]

- О-ох, - вампирша выдохнула и внезапно посерьезнела. - Постригли, сумка с едой, славный парень Ник... О-ох! Что же, мистер комиссар-друид, бегите. Бегите отсюда как можно дальше. Так далеко, чтобы мне стало лень искать.
Она перекинулась через спину, расползаясь клочьями тумана.
Уилл резко топнул ногой о землю, та изогнулась под ним и метнула в сторону. Крыльцо размылось перед глазами, потом зазеленела трава, и он крутанувшись в воздухе, приземлился на площадке. Сердце бешено колотилось. Всё-таки было что-то противоестесвенное и мучительное в том, чтобы вот так стоять и разговаривать с хищником. Хотелось или начать драться или бежать. Уилл поднялся с колена отряхивая штаны и осматриваясь. Крестьяне как сумасшедшие мчались в сторону деревни. Арда неуверенно шла в указанном им направлении, то и дело оглядываясь.
Уилл пожал плечами. Они были местными, так что им было виднее куда бежать и где прятаться. А ему лучше было позаботиться о не-местной, тем более, что она не была такой же пришибленной на голову. Он развернулся и быстрым шагом пошел за девушкой.

Уилл поравнялся с Вардой. Он ещё вслушивался в ночные шорохи, но напряжение понемногу уходило и по мышцам разливалась приятная усталость. Ночь была тёплой и как будто мягкой на ощупь. Он краем глаза взглянул на девушку. Было видно, что Варда устала и еле идёт. Изорванное платье и запачканное личико вызывали в сердце что-то похожее на чувство вины. И в голову не приходило никаких толковых слов.
- Твой дом далеко отсюда?
Девушка пожала плечами.
- Мы из Билберри. Флетчеры, торговцы мукой. Отец брал в Гринфорде у Берроузов, и... Пироги из нашей муки даже на столе у короля бывают. Потом... ну, когда мамы не стало, переехали в Ливерпуль. Так что, наверное, дом в Ливерпуле?
Уилл слышал о Билберри. По слухам там раскрыли секту сатанистов. Оказалось, что замешан чуть ли не весь город. Всё вылилось в бойню, при чём такую, что когда стали выносить тела в церкви не было видно пола от крови.
Судя по тому, что Варда не спешила называть Ливерпуль домом, переехали они недавно и мать девушки вполне могла умереть именно в той бойне. Мало этого в новом городе на жителей Билберри, наверняка косились... Уилл поправил сумку на плече.
- Слушал о Билберри. Страшная история... Вы наверное, из-за этого и переехали?
- Очень страшная, - Варда зябко обхватила себя. - Это была ночь страха и боли. Ты знал, что михаилитов наняла корона? Констебль Клайвелл. Он тоже был в церкви в ту ночь. Папа так и не дознался, кто из них убил матушку - Фламберг или Циркон. Да это и не важно. Важно, что мы живем теперь в Ливерпуле и всё хорошо.
Уилл почесал нос. Всё-таки его мучила совесть за то, что он рассказал Мине про братьев.
- Кх... Ну, считай, отомстили мы за твою мать. Только что...
Интересно, как бы он чувствовал смерть близкого человека, будь тот оккультистом? Наверное, пытался бы оправдать. Что-то вроде, - а попробуй иначе выживи в таком городе. А потом просто постарался бы отделить переживания от потери, с тем что человека делал правильно или нет. И верно, какая разница, если это была её мать?
Ему самому в этом плане повезло больше. Хоть его отец и был оккультистом, он его никогда не знал, так что и ощущения потери не было. А сейчас даже не было какого-то особого осуждения. После того, как он чуть не помер в подвале и спасся только благодаря Морриган, мир казался уже не таким чёрно-белым. Как показывала жизнь, оккультисты, друиды и вампиры тоже бывали разными. Так что убивать стоило только тех, которые угрожали твоей жизни. И то, если сможешь...
- Мне кажется, что это правильное отношение. Вряд ли, любящий человека, который погиб, сидит и мечтает как бы его ребёнок всю жизнь прожил в несчастье и сожалениях... А как ты оказалась у вамирши?
- Я ехала с дуэньей из Ланкастера. Знаешь, там чудесные ткани, и можно купить недорого, - оживилась было девушка, но тут же угасла. - А потом страшно завыло, закружило - и тьма. Очнулась, когда эта жуткая тётка кровь пила. Погоди... отомстили?
Уилл указал большим пальцем назад.
- Чтобы уйти, мне пришлось поднасолить Фламбергу...
Скалистый спуск закончился и они вышли к небольшому ручью. Вокруг, склонившись, как будто тоже хотели пить, росли несколько молодых деревьев. Уилл облегчённо вздохнул. Он сам хотел пить, а уж как мучилась от жажды искусанная вампирами Арда, и думать не хотелось.
- Поднасолить? Ой, - Варда закрыла лицо ладошками. - Господи милосердный, там же миссис Рамирес, моя дуэнья! Давай вернёмся за ней, пожалуйста!
Уилл на мгновение остановился, но тут же зашагал дальше. Он решил, что раз девушка сразу не вспомнила о сопровождающей, то ту убили.
- Не спеши, давай сначала попьём. - Он стал на одно колено и зачерпнул воды из ручья в флягу, понюхал, взял пол глотка в рот. Вода была приятной, почти ледяной. Уилл протянул флягу Варде.
- Вода хорошая, пить можно.
Он зачерпнул воды в ладони и умыл лицо, потом сделал несколько больших глотков. Холод приятно освежал. Уилл с облегчением выдохнул, опустив плечи и смотря в ночь перед собой. Рядом журчал ручей, в траве справа шумели какие-то жуки. Над головой было звёздное небо, а в самой голове не укладывалось, что он мог снова оказаться в подземелье. Интересно, почему так, ведь совсем недавно он был готов рисковать жизнью. Даже не так, почему он был готов рисковать жизнью и тем, чтобы сейчас пить холодную воду до этого?
Уилл перетащил себя на ближайший камень и взглянул на девушку. Варда не пила и только смотрела на него большими, глазами брошенного щенка.
- Помнишь я угрожал вампирше михаилитом, который сюда заехал? Если твоя дуэнья ещё жива, то он обязательно её спасёт. И сделает это лучше, чем ты или я. Так что пей. Нам ещё топать по ночи до ближайшего города.

[Leomhann >>>]

- Воду нельзя пить прямо из ручья, - девушка покрутила в руках флягу и сунула её Уиллу. - Можно заболеть. Я потерплю, правда. Спасибо. Скажи... о чём ты мечтаешь? Понимаешь... я смотрю на тебя. Ты - комиссар, такой молодой, чуть старше меня, а уже служишь королю. У тебя есть устремления? Сокровенные мечты? Желания?
Уилл удивленно посмотрел на Варду. Они оба были в крови и грязи, голодные и уставшие и было удивительно слышать про устремления. Потом он задумался, глядя на ручей. А может и уместнее всего было думать о том, чего он вообще хотел от жизни, раз в итоге оказывался в таком положении.
Ни о славе, ни о деньгах он никогда не мечтал. О дворянском титуле тоже. Если подумать, то комиссаром он устроился, в первую очередь, чтобы денег хватало на обычную, спокойную жизнь. С самой обычной семьей в самом обычном доме, чтобы денег было ну чуть больше, чем у соседей. А сейчас вместо брака у него было какое-то недоразумение, а о спокойствии было смешно говорить. На душе стало хреново и Уилл нахмурился, просто разогнав мысли. Достал флягу с бренди, которую он всегда носил с собой и долил немного в воду, слегка взболтнул и вернул флягу Варде. Потом посмотрел на флягу с бренди, но просто закупорил её и вернул в сумку.
- Да ничего особого я в жизни не добился. А сейчас даже сложно сказать какие у меня устремления.
Вспомнилось оещение уносящего его потока, которе он почувствовал умирая на полу в подземелье. Образ Морриган, осмысленность и стройная картина мира, на которую он дыхнул и тут же вернулся в тёмный подвал. Уилл криво улыбнулся, поднимаясь и отряхивая штаны.
- Но с устремлениями всегда можно разобраться, пока мы живы. А чтобы оставаться живыми на нужно найти какую-нибудь таверну, где можно поесть. Так что пошли.

[Spectre28 >>>]

ВАРДА ОНОРИЯ ФЛЕТЧЕР
15 мая 1535 г. Форрест-хилл-Лондон.

Разум должен вызвать кризис разума. Рос утёрла слёзы, провожая взглядом Джеймса Клайвелла. Чудовищная вакханалия чертей, воплотившаяся в этого законника, была необычной, жуткой, но вполне управляемой, хоть и опасной. За малым не узнавший, кто она такая - хотя Рос и не скрывала, Клайвелл удалился недовольным, и догадываясь, что в отчёте королю он не сравнит её с ангелом небесным, Рос вздохнула. Когда-нибудь, в самом скором времени, когда всё будет так, как хочет она, все эти короли, сыскари, михаилиты и даже их любимые собаки будут ползать в пыли, умоляя хотя бы о взгляде. Сейчас же следовало позаботиться о том, чтобы не сгореть. Перерождаться было крайне утомительным занятием, к тому же это тело устраивало Рос. Красивая юница может добиться многого. Большего, чем некрасивая старушка. И чтобы сохранить и тело, и наследство тела, и даже комиссара Уилла, следовало опередить Клайвелла, заявившись к королю самой. Благо, что Уилл, закончивший бесцельно-бесконечное шествование по резиденции михаилитов, возжелал пьянки с михаилитами же. Те, к вящему удивлению Рос, его поддержали. Почему-то упорно казалось, что раньше - в той жизни - орденцы были более строги к себе и выбору собутыльников. Но, хвала новой метле, попойка давала время для поездки в Лондон и обратно. Благо, что кошелёк Уилл отдал ей, кобылка у него была шустрой, к тому же Рос знала дивный декокт, чтобы лошадь не чуяла усталости. Еще она запаслась тряпочками для чучелок, ягодами рябины и железным ножом: на второй дороге из Форрест-хилл обитали разбойники. Покойный батюшка всегда чередовал эти дороги, когда случалось торговать в Бермондси. Лучше отдать малую толику мздой за проезд, чем потерять всё.
- Чего угодно? - осведомился у Рос секретарь короля, хмурый и серьезный мужчина неопределенных лет.
"Мне угодно голову одного михаилитского магистра в кадке с мёдом, " - хотела было ответить Рос, но секретарь вряд ли оценил бы такие желания из уст юной, невинной девицы.
- Слово и дело, - нежно улыбаясь, проговорила она. - Причем, Его Величеству лично. Поторопитесь, милейший.
Охрана распахнула двери, открывая утробу кабинета, где свежий, как майский ландыш, король играл в карты с шутом. Об Уилле Соммерсе Рос слышала много, но никогда не видела, и на мгновение замерла, разглядывая немолодого, крепкого мужчину с руками лодочника.
- Госпожа, как можно! Вы ведь одеты не по будущей моде!
- Господи милосердный, - вырвалось у Рос, а руки сами принялись мелко, суетливо креститься, - до моды ли мне, мистер Соммерс?! Государь, вы - глава церкви нашей, примите ли вы исповедь заблудшей души?
- Милосердный Господи, - вздохнул Соммерс, кладя на стол десятку пик. - Такая молодая, а уже королю исповедоваться. Не в жизни же на баржах? Вы тогда, думаю, ещё и не родились... Генри, не исповедуй её, пусть сначала поблуждает ещё немного, накопит. Ты же любишь подольше и подлиннее - если это не рукава, конечно.
- Не баржи, а бордели, - невозмутимо ответил король, скидывая карту не в масть. - Потаскушничаешь, вот тебя и узнают раньше твоего короля, стыд такого шута иметь.
- Фу, Гарри, где ты в борделях таких девочек видел? Или... если мисс будет исповедоваться именно в этом - исповедуй её, Гарри, исповедуй, немедленно!
Рос едва удержалась от того, чтоб хмыкнуть, как Джеймс Клайвелл. Сальные шуточки её не задевали. Не сейчас, когда в своих намерениях следовало опередить законника. Она рухнула сначала на колени, а потом уткнулась лицом в пушистый ковёр.
- Государь, меня зовут Варда Онория Флетчер, и я - дочь женщины, отдавшей себя князю тьмы. Мне тяжело жить с этим грузом в душе, и теперь, когда я побыла в святом паломничестве с вашим комиссаром Харпером, мне вдвойне тяжко. Умоляю, отпустите мне грех моей матери! Очистите меня от греха моего отца! Вам вверяю свою душу!
- Почему от паломничества с комиссаром тяжелеют все, кроме казны? Даже девицы вот. Вторая уже. Хотя, возможно, милая Летта не тяжела? Но, - король задумчиво пришлепнул картами о стол и подпер подбородок, - однако, не зря я сделал михаилитов своей инквизицией. Гляди, Уилл, как полезно посещение их резиденции. Милые барышни сами бегут ко мне каяться!
- Одна барышня. Пока что, - шут вздохнул и покачал головой, глядя на Рос. - Милая барышня, за вами ещё десяток кающихся не следует? Или два?

[Leomhann >>>]

"Сатрап".
Рос старательно припомнила, как рыжая тварь убивала её сыновей и разрыдалась. Смерть детей всегда вызывала у неё то, что прежний муж недовольно называл слезоразливом.
- Я, - с трудом выдавила она, - уповаю... на спасение... на очищение крещением... станьте моим отцом... а вы... а вы!
- Ну полно, полно. Хватит пачкать соплями мой ковер, - король со вздохом встал и подошёл к ней. - Его привез испанский посол, между прочим. Вставайте, бедняжка. Конечно же, дитя за родителей не в ответе. И я стану вашим заботливым отцом. Вот так, без родовых мук я обрету покорную и любящую дочь.
Соммерс вздохнул, мешая карты.
- О, Господи, если бы в народе знали, как легко войти в королевскую семью... вот сколько я из-за тебя слёз пролил, Генри, а ты меня сыном так и не назвал. И не совестно? Я тоже могу покаяться. Только учти, я беру звание с титулами и землями.
"Слишком просто".
Рос замотала головой, отказываясь подняться с ковра. Испанский посол за такой колючий ворс ковра удостоился мрачного проклятья подагрой. Сказано слово или нет - оно обладает действием. Король ей не верил - сомнений не было. Слишком легко поддался на уговоры. Но время у Клайвелла Рос отыграла.
- Государь, вы слишком добры, слишком милосердны. Прошу вас, не оставьте меня без своей заботы!
- Забота - это конечно, - Генрих Восьмой силой поднял её с ковра, усаживая на кушетку. - Во-первых, дочь моя, воспитанной леди негоже таскаться с женатым комиссаром. Он вам ни муж, ни брат, ни отец-король. Плохо для девственности и репутации, понимаете? Поэтому, вас следует как можно скорее сбыть с рук... разумеется, приданое за нами. Хм, Соммерс, а этот... как его... Грей разрешения на брак не спросил ведь. Не признать ли недействительным? Дадим девушке титул, чтоб не мезальянс, а Харпер проводит к жениху. Что думаешь?
- Мысль, без сомнения, интересная, как обычно, - обронил Соммерс, вскинув бровь. - Вполне в строку с прочими твоими интересными мыслями. Но если уж думать о том, какой флаг какая роза поднимет, то отчего бы не развести милейшую Бэби? Там даже причины другой не надо, кроме колхауностости и того, что из доступных Колхаунов - стало быть, таких, которые могут связать два слова разумно - о ней никто не подозревал? Милая барышня, вам кто больше нравится - лорд Грей или лорд Бойд? Один далеко пойдёт, второй - всё идёт и идёт.
"Сойдут оба".
Рос попыталась было сползти с кушетки, но осознала, что перегибает лишнего, и церемонно утерла слёзы рукавом. Платочка, как - о, огни преисподней! - чёртов лорд Бойд ей никто не предложил. Замуж выходить ей не хотелось тоже. Илоты милейшей Бэби годились только для того, чтобы стать рабами Рос. Понимая резонность слов короля, она, тем не менее, не готова была связать свою жизнь с существом низким, да еще и служащим не той.
- Но, государь, ведь это опорочит честь леди! - всхлипнула она. - И я дала обет не выходить замуж, пока не посещу все монастыри в стране! А сэр Уилфред ведёт себя рыцарски. И жены у него считайте почти нет...
- Я б не стал выходить замуж за сэра Тыкву, - скептически заметил король. - Во-первых, зачем же огорчать дядю Рольфа? У него это единственный почти сын. Во-вторых, сэр Тыква и вас потеряет, дочь моя. Как любезную Алетту. В-третьих, вы же маркиза в своем праве, для вас барон Лилберн - жуткий мезальянс. Выбирайте Грея. Он статен, красив... Как там ещё Крам говорил? Ангельская улыбка.
- Генри, а забирай её себе, - посоветовал шут, потягиваясь. - Ты любишь монастыри, скатаетесь в свадебное паломничество. А лорду Грею мы отдадим сэра Тыкву, пусть рыцарски ищут почти жену вместе. Хороший план, и все довольны. Вот вы, милая барышня, довольны?
Рос молитвенно вздохнула. С Уилфредом Харпером путешествовать было хоть и небезопасно, но удобно. Комиссар в монастырь, ведьма - в ковен. Дела преисподней находились в небрежении и требовали хозяйского присмотра. Но спорить с королём стала бы только полная дурочка, а Рос, старательно изображая таковую, дурой себя не считала. Ей хотелось сказать, что комиссар Харпер нужнее ей, чем лорду Грею, но секретарь впустил в дверь Джеймса Клайвелла. Констебль быстро оглядел кабинет и удивление на его лице позабавило Рос.
- О, государь, я не чувствую в себе сил выбирать лорда Грея, особенно, когда рядом такой блестящий рыцарь, как вы. Но как отца прошу, не отсылайте сэра Уилфреда.
- Но милая, комиссар ведь не куколка, чтобы вы им играли. А, сэр Пират! Радуйте своего короля, радуйте отчётом, - король сгрёб карты со стола и перетасовал их. - Что там наш друг верховный магистр? Здоров ли?
- Память королевская... - пробормотал Соммерс и просиял, глядя на Мэри. - Леди, ой, милая барышня, а вы - довольны? Понимаете, тут разводят и сводят, поэтому можно выбрать из... из чего-нибудь. Может, вам нужен лорд Грей? А то от бедняжки все отказываются.
- При любом выборе чаще всего решающее слово остается за законом. То есть за мной, мистер Соммерс, - Джеймс Клайвелл просиял яркой улыбкой артиста захолустного театра. - Именно поэтому свою жену я никаким лордам не отдам. Даже если они меня убьют. Мой государь! Магистр Филин здоров и велел передать его уверения в своём бесконечном почтении к вам. Позвольте предоставить вам отчёт?
Рос вздохнула со всхлипом, будто еще не успокоилась от пролитых слёз. Жена констебля была хрустально-хрупкой, светлой, тонкой. Любопытно, знала ли она, какое наследство носит её супруг? Джеймс Клайвелл на своего отца не походил вовсе, но кровь полудемона, кровь могущественного друида наверняка тревожила его.
- Отчёт, - король поглядел на сверток бумаг в руках Клайвелла и горестно воздохнул. - Я сам почитаю сейчас. Ага. Ага. Ого. Ух ты. Мде. Хм-м. Н?! Оу. Ха! Значит так, сэр Пират. Даю вам два дня, чтобы закончить дело королевы. Вы мне будете нужны в ближайшее время для поисков леди Алетты де Манвиль. В конце концов, Крам называет вас лучшей ищейкой королевства. Кто, если не вы? Далее, леди Варда как почтительная дочь должна сопровождать меня везде. Хей, секретарь! Отправьте к верховному гонца, пусть пришлет мне в охрану двух инквизиторов посметливее. Посмазливее не надо. Придётся навестить дядю Рольфа, посетить святых иоаннитов, да и подданным полезно на государя поглядеть. Соммерс, ты остаешься тут, править, хе-хе. А Харпера, всё же, нужно отправить к Суррею. В конце концов, граф так молод, а принцев нынче мало. Помощь ему не помешает. Вдвоем они скоренько закончат дела, и присоединятся к нам у иоаннитов. Заодно для леди Варды по пути подыщем знатного жениха. А хотя бы вот и дядю Рольфа. Слишком долго вдовеет. Это и для здоровья вредно, и наследники от вдовства не появляются. То есть, появляются, но не Господом одобренным путем и... Тыквы.
Замуж не хотелось. Но супруга всегда можно было отравить, и Рос не тревожилась. Фамилией больше или меньше - не имеет значения в мире, где главой семьи был мужчина. Ей оставалось лишь вертеть этой главой в нужную сторону, и в этом был свой, сакральный, смысл. Только ей решать, будет ли жить навязанный королём мужчина. И как он будет жить.

[Spectre28 >>>]

16 мая 1535 г. Лондон, Хемптон-корт.

Неприятной новостью стали два михаилита у дверей опочивальни. Король изволил приставить к своей приёмной дочери охрану, но по лицам молодых мужчин, прочно угнездившихся в будуаре, было видно - эти телохранители могут стать и палачами.
- А потом он такой говорит: доберусь до города, да так эту корягу и посажу. Посажу, представляешь?! У города! - говорил первый, плечистый и статный, миловидное лицо которого и заострённые уши, прикрытые длинными белыми волосами, выдавали в нём кровь фэа.
- А ты её сжёг, - отвечал ему второй, встряхивая стаканчик с костями. Это был рыжим и кудрявым. - А она, может, живая была. Или... хм... ладно, не живая.
- Здравствуйте, - приветливо улыбнулась им Рос, размышляя, как теперь воплощать свои намерения. Ей хотелось посетить Уилла, а потом - Роберта Бойда. Первый должен был по ней скучать, второй - опасаться. - Меня Вардой зовут. А вы здесь и ночью сидеть будете?
- Ну можем полежать, - вздохнул рыжий, опрокидывая кружку с костями на стол. - Если желаете. Каприз дамы - закон для рыцаря, да, брат Скрамасакс?
- Можем полежать даже в опочивальне, - покладисто согласился Скрамасакс. - Для пущей охраны. А то недавно, говорят, какая-то тварь прямо в окно и влезла, так что надо бдить и бдить. Нас двое, можем лежать в двух комнатах одновременно, удобно! Осталось бросить кости, кто где.
- Спасибо, я предпочитаю спать в одиночестве.
Мальчики, как и ожидалось, оказались мальчиками: скабрезно шутили и заигрывали. Такая охрана Рос устраивала - ими можно было управлять.
- А почему вас называют Скрамасаксом?
- А чем вам наши лица не нравятся? - Рассеянно поинтересовался рыжий, потирая небритую щёку.
Скрамасакс только улыбнулся, явно не собираясь отвечать. Рос улыбнулась в ответ. Рыжий либо читал мысли, либо был медиумом. Что первое, что второе казалось одинаково неудобным.
- Ваши лица были бы приятнее, оставь вы меня в одиночестве, - вздох вышел кокетливым. - Но что уж поделать, государь так заботится обо мне! Хи-хи! Я запамятовала, как вас зовут?
- А я и не говорил, - михаилит тоже вздохнул. - Почему они тут все говорят "хи-хи", как думаешь?
- Причёски эти модные виноваты, - не задумываясь, ответил Скрамасакс. - Как только завиваться начинают, так сразу и хихикают. А высота тона зависит от диаметра колечек. Впрочем, леди тут недавно, но... может, на платье подхватила волос-другой?
- Здесь так принято, - Рос подобрала юбки, усаживаясь на креслице подле них. - Девица должна быть скромной, веселой и набожной, знаете ли. Поэтому приходится хихикать, как иначе показать всё сразу? Ну не будьте же букой, скажите, как вас нарекли и как давно знаете брата Скрамасакса. Обычаи Ордена так интересны, что я не могу упустить случая поговорить с михаилитами.
Обычаи ордена она знала урывками, восстанавливая их по недомолвкам Циркона и наблюдениям. Но интересно было в самом деле - прежде чем подчинить себе Роберта Бойда, надо справиться с Цирконом.
- А мы с ним в одной постели спали. Он сверху, я снизу, - невозмутимо ответил рыжий, потягиваясь. - А нарекли Шафраном. Только не спрашивайте - почему. Это дико неприлично. Хи-хи. Ой, и еще. Когда благовоспитанная леди Варда надумает сбегать, сообщите? А то мы с братом только-только с охоты, спать хотим - аж зубы сводит.
- Почему - неприлично? Получается, вы были соседями по комнате? Наверное, это очень весело, когда вас в опочивальне много. А знаменитый Палач из Билберри - тоже ваш сосед, брат Скрамасакс?
Память Варды порой мешала Рос. Ярко, вспышкой ей вспомнился черноволосый полуголый Фламберг, походя разваливающий матушку на две половины. Вспомнились его безумная усмешка, запах гари и крови, и Рос крепко ущипнула себя за ладонь, прогоняя видение.
- Не сообщит про побег-то, - горестно вздохнул Скрамасакс. - Значит, бдить. А мы, благовоспитанная леди, в ордене все - братья. Поговаривают, что будут ещё и сёстры, но возможно, мы их тоже будем называть братьями, как знать?
- Еще и Фламберг ей не нравится, - поддержал его Шафран. - А ведь такой добрый, отзывчивый, набожный и весёлый человек! Как леди, выходит.
Фламберг Варде добрым и отзывчивым не казался, и Рос предпочитала разделять это мнение, чтоб не путаться во врагах. А про побег ей сказать всё равно было нечего - сбегать она не намеревалась. Отлучиться на час и вернуться - это не побег.
- Я не собираюсь никуда сбегать, - озвучила она эти свои мысли. - Разве что отлучусь на час-другой помолиться и исповедаться. По правде сказать, я из Билберри и не могу думать о Палаче, как о добром. Или весёлом. Этот ваш магистр Циркон - и то приятнее. Разве что глаза холодные, не для наставника. Наверное, в ордене слишком строги к детям?
- Да, - флегматично протянул Шафран. - Как сейчас помню, жрём мы, значит, кору с дерева, а тут Циркон откуда ни возьмись. Все уши оторвал. Что любопытно, нас было шестеро, а рук у него две. Но оторвал же!
- Фламберг не оторвал бы, - задумчиво обронил Скрамасакс. - У него на всех рук не хватило бы, не магистр ещё, не отрастил. Правда, если домагистрится, то думается мне, воспитанники будут сами себе уши обрывать... заранее.
- И розы жрать. Знаешь, лошадь плакала, кололась, но продолжала жрать розу?
Михаилиты громко и очень невоспитанно заржали, а Рос с досадой вздохнула - в мыслях. Мужчины были слишком молоды, слишком мешали и, кажется, слишком много знали. Возможно, читали тот же констебльский отчёт, что и король.
- Сэры рыцари, - недовольно проговорила она. - Точнее, мальчики. Вы мне не нравитесь, я - вам. Давайте договоримся: я не сбегаю, а вы ржёте за дверями будуара, в коридоре. И если вы приставлены меня охранять, нам лучше поладить. Я намерена задержаться при государе надолго.
Скрамасакс вздохнул, сгребая кости в ладонь.
- Мы хотим задерживаться надолго? Настолько надолго?
- Ладно-ладно, госпожа магистр, мы будем примерными, - Шафран ухмыльнулся, - отроками. Идите спать, время позднее.
Рос пожала плечами. Спать ей не хотелось совершенно, напротив, ею владело возбуждение, предвкушение чужих смертей и чуда. Скоро, скоро, очень скоро всё свершится так, как ею задумано!
Скоро!
Заснуть в эту ночь не получилось.

[Leomhann >>>]

17 мая 1535 г. Лондон и далее.

Вечер семнадцатого Рос встретила в исповедальне, куда проводили её бравые михаилиты. Лихорадочно, с трудом скрывая возбуждение, Рос нарисовала трискель, увенчав его рога рунами, усыпила исповедника и произнесла слова заклинания. Казалось бы, ничего не предвещало беды. Но когда Рос протиснулась сквозь узкое оконце трилистника, в лицо ей полетел пучок мороков: калейдоскопы, яркие пятна и лопата. Лопата, судя по боли в переломанном носу, была настоящей. Не успела Рос выразить недоумение или хотя бы выругаться, как её выдернули за ноги.
- Что... что происходит? - Растерянно спросила она, ничуть не лукавя, поскольку в самом деле не понимала происходящего.
- Мисс, - голос Шафрана слышался приглушенно, через шум и шипение. - Может, сначала кто-то из нас полезет? Я, например. Скрамасаксу нельзя, он красивый. А в морду нам получать всё ж привычнее.
- А то иначе почти оскорбление Его Королевского Величества получается, - согласился Скрамасакс. - По теории королевской относительности.
- И вообще, - назидательно добавил Шафран, приподнимая её лицо за подбородок. - Хорошие девочки в стены не бегают. Хм, братец, зови лекаря. Ей будто лопатой втащили. Не приведи Господь такое замуж взять.
Дрожали и руки, и ноги, и голова. Даже слова не казались обидными. Так же Рос себя чувствовала, когда рыжая тварь-богиня убила её в последний раз.Тот же яркий калейдоскоп, полный шипов и клыков, пятен и вращений. Та же боль. Но осознавалось это только сейчас, когда предвкушение и возбуждение слыхнули от боли. Значит, на той стороне был морочник, который расправился с нею в тот раз. Рос была в этом уверена - любимые ухватки не меняются с годами, сидят в крови прочно, и когда кто-то лезет из магических дверей, то такие способы применяют быстро, не задумываясь. Роберт Бойд морочником не был. Значит, оставался кто-то из михаилитов - воспитанников или наставников.
- Больно, - пожаловалась она, опираясь на руку Шафрана. - Когда о стену лицом. Не знаю, что на меня нашло. Будто мороком окатило. Это вы сделали?
- Конечно, я, - покладисто согласился Шафран. - Бывает, как встану после ужина, да как начну морочить всех направо и налево. Чтоб, значит, бабы в стену лицом. Эх, даже жаль, что не умею.
Узнавать у этого архангелова сына что-либо занятием было не только безнадёжным, но и бесполезным. Рыжий Шафран отговаривался от всего так, будто был рождён еврейской матерью. Сделав на памяти зарубку выяснить, кто из морочников мог быть в это время рядом с магистром, Рос безнадежно кивнула и осела в обморок. Потому что болел нос и говорить с михаилитом было не о чем.

[Spectre28 >>>]

РОЛЬФ ДЕ МАНВИЛЬ
14 мая 1535 г. Бакхёрст-хилл

Вот уже несколько дней Рольфа тошнило. Такого с ним не случалось давно, с тех пор, как они с королём Гарри и его дядькой Джаспером Тюдором знатно надрались в Ренне. Гарри тогда аккурат поклялся жениться на Лиз Йоркской, и ему требовалось залить горе. Будь у Рольфа могила, он сказал бы, что по ней прошёлся упырь. Но могилы не было, все упыри находились строго там, где должны были, а тошнота не унималась ни отваром подорожника, ни силой воли. Подумать - ничего особого не делал.
Подписывал счета зятя, которые кипой приносил управляющий, единственный живой среди нежити, полунежити, полукровок и попросту одурманенных. Просиживал дни в лаборатории, где пытался разложить по колбам части чужих душ. Навещал свою пленницу. Спеленутая, она выглядела мёртвой, ощущалась - больной. Рольфу хотелось разбудить её, но было рано. Разве что следовало бы пробудить её двойника-гомункула, чтобы для той фейской гончей, что ошивалась подле особняка, Эммой Фицалан пахло сильно и везде. Гомункул мог бродить по саду, ночевать в гостевой спальне, а сам Рольф в это время увёз бы свою драгоценную добычу в более укромное убежище. После того, как псина погрызла слуг нынешней ночью, Рольф не колебался. Такие собаки, по легендам, не подчинялись никому, кроме древних богинь этих земель и их жриц. Вряд ли магистра Циркона можно было называть жрицей, но древним божеством - вполне. Лже-Эмма, аккуратно причесанная, приодетая и очень опасная тем, что была сильна, как ломовая лошадь, и верна своему создателю как собака, вышивала под цветущей сиренью. Настоящую Эмму пришлось с невероятной осторожностью заменить на другого гомункула, спящего. Благо, десяток колбовых банок Рольф заказал давно, методики освоил дотошно, и мог выращивать двойников много и разных. Теперь, когда сестра Дика Фицалана переместилась в подземную лабораторию, а на пелены были наложены схемы, усиливающие сокрытие пленницы, Рольф смог подумать, отчего ему так дурно. Крестьяне-полукровки, думающие, что они просто крестьяне, с восторгом рассказывали про циркачей с ярмаркой. Про карточные фокусы рассказывали, напоминая ему о том, что потерял и хотел бы вернуть. Тем паче, что опыты уже приносили определенные результаты по расчленению душ и соединению их обратно. Получить обратно части себя, оставить молодости и обрести могущество почти абсолютное - это ли не мечта? Не хватало лишь Инес.
Теперь, когда для жены нашлось идеальное тело, Рольф не мог не вспоминать, как повстречал её.
Этот пир после турнира в честь свадьбы юного Гарри Восьмого он запомнил навсегда. Молодой король, красивый, как полубог, нежно глядел на свою испанскую жену. Едва заметные морщинки уже залегли у глаз Екатерины Арагонской, но оно всё еще была прекрасна. Пышно разряженная знать вокруг пила, веселилась, танцевала. Годы скорбные прошли, наступали годы тучные. Скромную испанскую девушку в черном платье, сидящую в углу, Рольф приметил давно. От неё едва уловимо веяло той же тьмой, с какой грешил он сам. И вокруг неё вился давно женатый Ричард Фицалан. Не нынешний, нет. Его отец. Такой же статный, красивый, гордый, как и сын. Такой же надменно-холодный. И совершенно безумный. Это угадывалось во взгляде, в кривой усмешке, в том, как бесцеремонно он хватал за руку испуганную Инес. Та встала и вышла из зала. И ушла в сад, посидеть в одиночестве. Фицалан оглянулся по сторонам, подмигнул паре дружков и пошел следом. Рольф - за ними.
Дар некроманта хорошо проявляется в опасности. Впрочем, как и любой магический дар. Так маги о себе и узнают, если искру в них не углядели раньше. И весь остальной мир - тоже, поди пропусти вихри, землетрясения или пожары. Когда трое здоровенных рыцарей схватили её и потащили в летний павильон, гогоча совершенно банальные "сейчас побываем в Испании", "мужика настоящего попробуешь" и "потом благодарить станешь", Инес сдержаться не смогла. И прокляла их со страху - сразу и навсегда. Самые насильственные органы - те самые - у двоих отвалились и сгнили на глазах, зубы с волосами выпали, кожа язвами пошла, глаза вытекли, а тело иссохло. Ричард Фицалан умнее оказался - сбежал. А может, чары Кэт де Молейн уберегли. Разве что сбрендил окончательно, но этого никто и не заметил. Такой Рольф её и нашел - обессиленную, не способную вымолвить ни слова. Нашёл, поднял и увез в Рочфорд, где выхаживал долго. День за днем, неделя за неделей, и Инес Алонсо стала леди де Манвиль.
"Тонкое проклятье, хорошее".
Всё становится просто, когда отбрасываешь ненужное. На него чаровали. Баловались с кусочками души, а от этого - мутило и кружило, будто с перепоя. Из этого следовало, что время спокойного омфалоскепсиса прошло, пора было отвечать.

[Leomhann >>>]

Джеймс Клайвелл

9 мая 1535 г. Бермондси.

Девятое мая началось для Джеймса отнюдь не сразу. Оно всё еще длилось восьмым: управой сразу после Инхинн, когда жуть как хотелось отоспаться, долгим и утомительным выслушиванием жалобщиков. Обыском в доме Мавра, наконец. В маленьком, как все дома в Бермондси, но обставленном с восточной пышностью. С не говорящей по-человечески миссис Мавр, закутанной в обилие платков и шелков, сурово-мрачным Хантром, двумя молодчиками посметливее и журчанием крохотного фонтана. Молодчики и разворотили всё, вплоть до блистающей чистотой операционной. И в иное время Джеймс устыдился бы, но когда Хантер из стены в приёмной извлёк рисунки, которые расклеивали зимой по городку, стыд умер, не родившись. Нагая Анна Болейн восседала верхом на жирной свинье, в облике которой угадывался король - и уже за это Мавра можно было четвертовать. За той же панелью обнаружились рукописи, испещренные арабской вязью, а в лечебнице - список пациенток. Почти все женщины Бермондси, кроме пяти умных - Мэри, Брухи, миссис Элизабет, Бесси и Инхинн, и одной подозрительной - Тельмы, которую нашли в подполье у Алвкина и которая теперь жила на мельнице с братом Мэри, делая его похожим на какого-то беса. В списке обнаружились и фрейлины королевы - мисс Лидс, леди Невилл, мисс Стаффорд, леди Рочфорд и мисс Норрис.
В общем, восьмое закончилось поздно, когда дома уже все спали, и почти без перерыва началось девятое.
В тюрьму Джеймс не шёл - бежал. Его потряхивало то ли от утреннего холода, то ли от предвкушения и азарта гончей, то ли от жажды крови. Вести внятное, вдумчивое, интересное следствие не доводилось давно, и казалось - ничто не может принести больше удовольствия.
В пыточной уже было душно и немного дымно. Кажется, в этот раз драгоценная Анастасия Инхинн решила обойтись без магии и теперь придирчиво наблюдала, как подмастерья выверяют натяжение дыбы рычагами. Дыба в этот раз была strappado, а Мавр на ней висел, а не возлежал. Он был в сознании и частил молитву на своем тарабарском языке.
- Натаскиваешь? - Джеймс кивнул на подмастерий, даже не поздоровавшись с палачом. Порой образ сатрапа необходимо было усугублять такой вот небрежностью. К тому же, мало кто хотел оказаться в руках не мастера, но его неопытных учеников. И это зачастую побуждало подследственного говорить много и по делу.
Инхинн кивнула, нежно погладив калившийся в жаровне прут.
- Надо учить, а то кто его знает? С утра вот огурчиков хотелось, завтра апельсинку захочется. Поеду на рынок, а там - пусто. Тогда придётся к Рику, а там кто знает, откуда и что привезли? Слягу - и что тогда, не допрашивать никого?
- О Аллах! - Возопил Мавр, перебивая её. - Разве же я не внимал тебе с верою? Не чтил слово, данное тобой Пророку? Помилуй меня, о Аллах, пошли забвение! А этим мучителям - триста смертей и подагру!
Сначала Джеймс хотел удивиться. Не получилось. Потому что умел считать, и стать отцом еще одного ребенка у него не получилось бы. Потом поглядел на Мавра, ткнул его пальцем, раскачивая, припомнил, как искал вяленых лещей для Мэри - и просиял улыбкой.
- Лещи лучше, - просветил он, не утруждая себя уточнять, о каких именно говорит - оплеухах или рыбе. - Как себя чувствуете, многоуважаемый господин Аду аль-Мелик?
Первый допрос всегда был удручающе скучен. Джеймс присматривался к жертве, вёл разговоры о том, о сём, и в сущности - ни о чём.
- О, сэр Джеймс, - запричитал Мавр, напрягая руки и пытаясь приподняться, подтянуться на них. Не выходило. - Откуда здоровье у бедного, гонимого всеми лекаря? Разве ваша гурия, ваша прекрасная палач, услада сердца и очей, прекрасный алмаз тюрьмы и сияющий перл чресел Пророка не сказала вам, что я болен, серьезно болен?..
Все вышеперечисленные драгоценности, собранные в одну Инхинн, только пожали плечами.
- Да, - всё еще улыбаясь, согласился Джеймс. - Я вот тоже заболел. Как нашёл тайничок с теми листовками у вас, так сердце и зашлось. Значит, говорите, подбросили? Нехорошие люди у нас Бермондси живут. Непорядочные. Рисунки такие пачками подбрасывают, за обшивку приемной засовывают... Королеву столь непотребно рисуют, ай. Потому предлагаю не запираться, а отвечать честно. Кажется, ваш Пророк ложь порицает? Так вот, скажите, господин Аду аль-Мелик, что вы знаете о неких дамах, которых готовили в спутницы для претендентов на корону?
Взаимное прощупывание, пробные атаки и контратаки, уход в глухую защиту, обманные манёвры, поиск тактики... С чем это сравнить? Для шахмат - сумбурно, для боя на мечах - чересчур сложно. Пожалуй, Джеймс это сравнил бы только с допросом.
- У-и-ий, сэр Джеймс! Мухаммед осеняет благодатью каждого, кто хочет его слушать. Негодный лентяй, я не знаю, о каких рисунках вы говорите, ибо мой недостойный слуга прибирается в доме и он, только он мог утеплить ими стены! Но он не со зла, а от глупости. Вай мэ, я страдаю из-за этого сына шелудивой верблюдицы!
- А про рисунки - интереснее, - заметил Его Величество, распахивая дверь пыточной. За спиной его виднелась пара михаилитов с мордами выразительными, что твой кирпич. - Да вы не стесняйтесь, сэр Джеймс, сэр Анастасия, не стесняйтесь. Что там, говорите, про королеву?.. А, впрочем, как раз об этом я сам хотел поговорить. Кыш. И этого снимите, или наденьте ладанку попахучее, а то преет. И усыпите. Потом выкинем.
Подручные испарились, просочившись сквозь михаилитов, Инхинн же коснулась плеча Мавра, и тот обмяк, засочился приятным розовым ароматом.
- Ваше Величество.
Джеймс напомнил себе, что он рыцарь и склонился в поклоне. Анастасия, по-видимому, вспомнила то же самое, потому что изобразила придворный реверанс, придерживая пальчиками штанины, будто они были фалдами юбки. Король явился, как всегда не своевременно, а орденцы за его спиной были удивительны в той же степени, что и королевский визит в пыточную.
- Извольте посмотреть, Ваше Величество, - Джеймс в поклоне протянул листовку, которой как раз намеревался натыкать в морду Мавру. - Зимой такие же по всему Бермондси расклеивали, а нынче при обыске нашли за обшивкой кабинета этого... лекаря. Вдобавок, государь, он замешан в деле некоего ордена шлюх, воспитывающих спутниц для претендентов на ваш престол. Конечно, проституция - личное дело каждого, но не в случае, когда это касается спокойствия вашего и государства.
- Подхалим, - скорбно сообщил михаилитам король и те вежливо и невозмутимо кивнули. Его Величество удовольствовался этим, мельком глянул на рисунок и принялся путешествовать по пыточной, то щупая дыбу, то перекладывая милые сердцу Инхинн инструменты, то примериваясь к весу раскаленного прута. Лениво потыкал заостренным гвоздём в Мавра. Ущипнул за бок госпожу Инхинн. Потянул носом воздух.
- А ничего запах, - снова просветил он михаилитов. - Розы. Надеюсь, не белые, ха! Вы, моя прелесть, будете так же фрейлин щупать. И Брендона, а то у него никакого вкуса на духи. Зато верный. Господь свидетель, верных людей нынче днём с огнём... Вот вы, сэр Джеймс - верный?
"Смотря кому".
Жене Джеймс уже изменил. Если король хотел, чтобы хранили верность, ему следовало взять пример с Мэри и сидеть дома, не вмешиваясь в дела - о каламбур! - короны и закона. И ведь при всём при этом Мэри была незаменима как алхимик, божественно штопала раны и рубашки, умно поддерживала беседу и пекла невероятные пироги! Его Величество пока ничего полезного не сделал. Напротив, даже немного мешал.
- Я принёс вам присягу, Ваше Величество, как своему государю и воплощению закона. От присяги отступать не намерен, а потому - верный.
"Верная ищейка Норфолка, мда. А с некоторых пор - еще и Кромвеля".
Инхинн предостерегающе глянула на него, нахмурилась.
- Ну-ну, этого вот не надо, - король фыркнул, бросил быстрый взгляд на Инхинн и погрозил Джеймсу пальцем. - не заставляйте в себе разочаровываться, сэр констебль. Если бы клятвы всё решали, мы были бы самым счастливым королём на свете, не знали бы забот, не были вынуждены пытать и казнить, но нет! Мы несчастны именно тем, что слишком были доверчивы. Поэтому, как человека не глупого, а вовсе даже подозрительно умного, вот и Крам порой хвалит, когда не ругает, я спрошу прямо: а как докажете? Вот прямо тут?
"Дева Мария, Матерь Божья, моли о нас..."
На такие вызовы было принято отвечать как Муций Сцевола этрускам. Божий суд, по древнему праву, нормы которого всё ещё действовали в Англии. Не зря же бытовала поговорка "руку даю на отсечение", когда оппонент старался убедить в своей правоте. Джеймс перекрестился - "миссис Элизабет бы одобрила!" - скинул с себя оверкот и собственным ремнем перетянул предплечье. И положил руку на пыточный стол, ладонью вниз. Такой исход не одобрили бы ни Нерон, ни Квинт, ни Мэри, но остаться без головы было бы обиднее. К тому же, Анастасия почти наверняка руку пришьет обратно.
"Пришьешь ведь?"
- Руби, Инхинн.
Вместо того, чтобы всё сделать быстро, палач принялась раздеваться с такой медлительной томностью, что Джеймс на мгновение даже забыл, что сейчас расстанется с рукой. Она стянула с себя рубашку, с негой потянулась. Долго пробовала на ноготь заточку одного из своих устрашающих тесаков. И со всей дури, внезапно, а потому почти не больно, рубанула выше запястья. С отупляющим безразличием Джеймс смотрел, как из раны вытекает кровь, как подергиваются пальцы.
Король хмыкнул и аккуратно, будто не веря, коснулся отрубленной руки.
- Ну зачем же вы так, голубушка? - укоризненно проговорил он. - Разве ж мы тиран какой? Мизинчика и хватило бы, вон как в баночку просится. И констебль - настоящий псих, как нам и говорили, словно дома жена не кормит. Но убедили. Оба. Поэтому слушайте, сэр Джеймс, потому что у нас есть для вас новое задание. Не далее как через неделю после турнирных дней доложите мне следующее: с кем её величество королева нам изменяет, поимённо и в деталях. В каких культах состоит и каким мерзостям молится. С какими иностранными шпионами сносится. Когда и как её величество собиралось избавиться от нашего величества и с чьей помощью.
"И понял, как меня желанье подвело,
Вожатым оказавшись неумелым:
Меня упорно зренье жадное вело,
Но лучшую добычу просмотрело".
Боль накатила жаркой волной, а вместе с ней почему-то пришли стихи сэра Генри Норфолка, шерифьего сына. Не теряющая времени даром Инхинн приращивала руку, и Джеймс сквозь муть боли понимал - ей тоже херово. Возможно, тоже хочется сначала разбить королю мерзкую морду, а потом прикопать под дыбой. Но приходилось слушать про измены королевы, стараться не бледнеть и не мечтать скрыться на арене.
- Да, Ваше Величество.
- И про шлюх этих с претендентами не забудьте, - милостиво кивнул его величество. - Наверняка связаны с королевой, слышите?
- Да, Ваше Величество.
Король либо потерял интерес, либо ему стало так же херово, как и всем остальным в пыточной. За исключением, пожалуй, михаилитов. Этих вряд ли можно было удивить отрубленными руками и быстрым приращением утраты на своё место. Джеймс тоже остыл и к Мавру, и к работе, и соглашался скорее по необходимости, мечтая рухнуть в какую-нибудь постель. Желательно - свою.
- Я землю буду носом рыть, но предоставлю вам доказательства вины или невиновности вашей супруги, Её Величества.
- Ройте, ройте. Сэр Джеймс, сэр Анастасия, - король милостиво кивнул, повернулся, чтобы уйти, но в дверях помедлил. Бросил через плечо: - Как-то много в последнее время доказательств невиновности. Фицалан этот, её величество... если все невиновны, то чего же в королевстве такой бардак? Нет уж, как валлиец валлийцу... Ройте, сэр Джеймс, ищите доказательства вины. Вам это и проще будет, верно? В будуарах уже бывали, хе-хе.
Выждав секунду-другую для значимости, король удалился, а Джеймс облегченно хмыкнул, стекая по столу на табурет. Забота об Инхинн требовала выразить благодарность за помощь, обнять и выжрать бурдюк вина, что она прятала под дыбой. Но драгоценная палач всё это и так прочитала в мыслях, и обоим надо было отлежаться.
- Интересно, в каких это я будуарах бывал? - пробормотал себе под нос Джеймс. - И когда? И, самое главное, зачем бы? Чёртов псих. Пойдем, госпожа Инхинн, по домам. Сегодня я не способен допрашивать.
Сегодня Джеймсу на какой-то небольшой час показалось, что сменяемость власти - это правильно. Мысль была крамольной, порицающей монархию, но в голове она возникла сама собой и уходить не хотела. С этим он и направился домой.
Мэри будет очень недовольна.

[Spectre28 >>>]

10 мая 1535 г., Бермондси.

С рукой, заключенной в лубок, делами заниматься было невозможно. А потому, до изнеможения набегавшись по лескам вокруг города, Джеймс встретил гонца с опечатанными папками из канцелярии Кромвеля и уселся в своё любимое кресло у камина.
Если верить бумагам, нынешняя королева, Анна Болейн, родилась в Норфолке в семье сэра Томаса Болейна и леди Элизабет Говард. Отец Анны сделал блестящую карьеру по дипломатической линии, а мать состояла в свите королевы Екатерины Арагонской. Ей было около двенадцати лет, когда Томас Болейн, отправившийся с дипломатической миссией в Брюссель, получил изволение на включение дочери в свиту Маргариты Австрийской, дочери императора Священной Римской империи Максимилиана Первого. В течение двух лет Анну обучали арифметике, фамильной генеалогии, грамматике, истории, чтению, правописанию, а также управлению домашним хозяйством, рукоделию, иностранным языкам, танцам, пению, музыке и хорошим манерам. В тысяча пятьсот четырнадцатом году вместе с отцом она переехала в Париж, войдя в свиту Марии Тюдор, сестры короля, которая должна была выйти замуж за короля Франции Людовика Двенадцатого. Брак состоялся, но был недолгим из-за скоропостижной смерти мужа. Мария Тюдор вернулась в Англию, а Анна осталась в свите королевы Клод Французской. Сейчас королеве было то ли тридцать шесть, то ли двадцать лет - приходская книга, где записали о её рождении оказалась утеряна, а родители почему-то не помнили, в каком конкретно году появилась на свет их дочь. Там она усовершенствовала своё образование, в частности, знания светского этикета, приобщилась к тонким развлечениям французской знати, демонстрируя особый интерес к литературе, искусству, поэзии и моде. Именно в годы жизни во Франции Анна увлеклась гуманистическим и реформаторскими идеями в религии — под влиянием этих течений позже окажется и сам король Генрих. В тысяча пятьсот двадцать первом году Томас Болейн после очередного охлаждения в дипломатических отношениях между державами отозвал дочь в Англию.
Джеймс пожал плечами, перелистывая страницу. Он точно помнил, что Бесси родилась семнадцатого мая тысяча пятьсот двадцать пятого года, Артур - чудесным утром двадцатого февраля тысяча пятьсот двадцать восьмого, а Мэри...
- Маленькая, кажется, я не помню, когда ты родилась. Или не знаю?
Мэри удивлённо взглянула на него, опустив шитьё на колени.
- Откуда же тебе знать? М-м, получается, в ночь на третье мая в год тысяча пятьсот двадцатый.
После возвращения Анны домой её семья озаботилась поисками подходящего жениха. Одним из кандидатов стал кузен девушки, ирландец Джеймс Батлер. Томас Болейн и Пирс Батлер, отец Джеймса, оба претендовали на титул графа Ормонда, принадлежавшего когда-то прадеду Анны. Спор между Батлерами и Болейнами вылился в скандал, и в итоге потребовалось вмешательство самого короля. Он поручил уладить конфликт Томасу Говарду, родному дяде Анны. Тот предложил вариант с женитьбой отпрысков двух семейств. Впрочем, такая перспектива не устроила ни одну из сторон, а потому помолвка так и не состоялась. Первое появление при дворе Анны Болейн относится к первому мая тысяча пятьсот двадцать второго года. Связано оно с карнавалом, устроенным в честь послов герцога Карла Бургундского. В тысяча пятьсот двадцать втором году Мэри исполнилось два года, а Джеймсу - восемнадцать. И выходило, что рядом со своей юной женушкой Джеймс был безнадежно старым. Более того - у него от этого слишком разумного для своих лет ребенка скоро появятся дети.
Смущенно хмыкнув, Джеймс рассеянно пригладил ладонью бородку, в которой пока еще не блестела седина, но от такой жизни непременно должна была появиться в ближайшее время.
- Летом тысяча пятьсот двадцать третьего года у неё завязался тайный роман с Генри Перси, сыном графа Нортумберленда. Пара даже тайно обручилась, ведь семья Перси желала его брака с Мэри Тэлбот, дочерью Джорджа Тэлбота, графа Шрусбери, - задумчиво прочитал Джеймс вслух. - Говорили, что сам король приказал расторгнуть помолвку Перси и Болейн, обосновывая это малой знатностью последней. Анна была отправлена в замок Хивер. Знаешь, Мэри, а ведь по закону эта тайная помолвка является достаточным основанием для развода, тихого и бескровного. Отчего же король так жаждет крови, её и... остальных?
- Оттого, что речь не о разводе, - Мэри пожала плечами, снова принимаясь вышивать что-то нежно-синим на рукавах рубашки. - Если бы был нужен только развод, будь для короля дело только в этом - тогда конечно, но... мог бы сам понять: подежурил тогда у королевы под дверью и чуть без руки не остался. А прочие сэры королеву видят гораздо чаще. Постоянно видят.
- То есть, он хочет не свободы, но наказания за измену, - Джеймс попытался припомнить, как выглядела королева в то дежурство. Понял, что не видел её вовсе и вздохнул. Руку ему оттяпали зря. - Бывают ли настолько глупые женщины, чтобы изменять монарху? Noli me tangere - дети королевы могут быть только от короля, иначе существование династии под угрозой, но... Не пойду ли я против закона и совести, если обвиню её в угоду этому чертову психу?
После женитьбы Перси Анне Болейн позволили вернуться к королевскому двору в качестве фрейлины. С ней закрутил роман поэт Томас Уайетт, который являлся её кузеном. Точно неизвестно, когда именно Генрих обратил внимание на Анну. До возвращения девушки на родину её старшая сестра Мария принимала ухаживания короля. Даже ходили слухи, будто Мария стала матерью одного из бастардов Генриха.
Досадуя на непослушную и неподвижную левую руку, на назойливое нытьё в запястье, Джеймс подчеркнул эти факты. Наличие связи короля со старшей сестрой королевы тоже позволяли расторгнуть брак, ведь таким образом супруги оказывались в недопустимо близком родстве.
Так или иначе, надолго в королевской опочивальне Мария Болейн не задержалась — на сцене появилась Анна. Умная, образованная, светская и яркая, она быстро стала при дворе звездой. Болейны рассчитывали, что именно Анне удастся найти себе блестящую партию, выйти замуж за влиятельного и богатого аристократа. Вскоре интерес Генриха к девушке стал очевиден для её родственников. Оставалось только восхищаться Кромвелем и его конторой, кропотливо собравшими всё это из мелочей, взглядов, записок и слухов.
- В тысяча пятьсот двадцать шестом году Нэн Болейн опять появилась при дворе, теперь в свите королевы Екатерины Арагонской. Король попытался завоевать сердце девушки и склонить её к романтическим отношения, но получил отказ. Его ухаживания длились почти семь лет: он регулярно посылал Анне подарки, писал письма и даже посвятил ей песню. Они проводили время за разговорами, совместными выездами на охоту, встречались во время придворных праздников, представлений и маскарадов. К слову, - Джеймс оторвался от чтения и глянул на Мэри. Она пока еще не округлилась, напротив - даже немного похудела, как и все беременные на ранних сроках. - Я же молодой рыцарь. Не взирая на возраст, хм. Вероятно, на турнире биться не буду, отговорюсь отсутствием куртуазного воспитания - откуда ему взяться у мужлана из городской стражи? Но потом будет бал. Ты хотела бы его посетить?
- Ты воспитаннее многих рыцарей, а возраст выдают разве что глаза - и то, только когда на работе, - спокойно заметила Мэри. - И вообще, я не виновата, что мне всего пятнадцать. А на бал - очень хочу. А ты - хочешь на турнир.
- Я не хочу на турнир, маленькая.
Джеймс не умел красиво, изящно и зрелищно фехтовать. Не диестро, но стражник. Его навыки годились для арены, однако на праздниках они были уместны только для разгона толпы. Однако, Мэри своего мужа в деле видела только в Колизее, и ярким, полным красок праздником хотела закрыть это воспоминание. На что имела полное право.
- Но ради чести повязать вашу ленту на рукоять меча, леди, готов уступить.
Еще в конце двадцатых король уже всерьёз задумывался о расторжении брака с Екатериной Арагонской. Причина — отсутствие наследника мужского пола и желание повторно жениться. Уладить дело с Папой Римским предстояло кардиналу Томасу Уолси. Решение этого деликатного вопроса растянулось почти на шесть лет, что в итоге подтолкнуло Генриха к полному разрыву с Римом и созданию новой церкви в Англии. И хотя официально Генрих всё ещё состоял в браке с Екатериной, он решил обвенчаться с Анной на тайной церемонии.
Двадцать третьего мая тысяча пятьсот тридцать третьего года было официально объявлено об аннулировании брака Генриха Тюдора и Екатерины Арагонской, а уже через пять дней Англия и весь мир узнали, что у короля — новая жена. На тот момент Анна вынашивала первого ребенка. Её коронация состоялась первого июня тридцать третьего года в Вестминстерском аббатстве.
- Сказать, что народ был счастлив этим фактом - солгать. Я разве что не разорвался, чтобы успеть в несколько концов Бермондси одновременно. Тётушки причитали в церкви, рынок кипел, то и дело вспыхивали драки, а дно, воспользовавшись этим, потихоньку грабило всех подряд. А еще михаилиты нацепили скорбные морды, напустили туману и убедили всех, что вымирают. Что было с лесными, ты лучше меня знаешь.
Седьмого сентября тридцать третьего года на свет появилось долгожданное дитя. К великой печали Генриха — девочка. Рождение принцессы Елизаветы крайне разочаровало его. Впрочем, Анна по-прежнему пользовалась благосклонностью короля и не теряла надежды родить сына. Король, в свою очередь, выделил на содержание супруги огромную сумму денег. Анна не знала отказа ни в чём: лучшие портные, учителя, выписанные из-за границы, роскошные украшения, предметы искусства и огромный штат прислуги. В тридцать четвертом году был принят акт о престолонаследии, объявивший потомков Генриха и Анны наследниками престола в обход принцессы Марии, дочери Екатерины Арагонской. В том же году Генрих, в соответствии с актом о супрематии, стал главой английской церкви, завершив, таким образом, многолетний конфликт с Римом. Англия теперь была вне власти Папы, король сосредоточил в своих руках абсолютную власть.
- Я на коленях ползать не привык
Пред деспотом, который правит нами,
Как волк овечками, свиреп и дик, - задумчиво прочитал Джеймс на следующей странице. - Однако, сэр Томас Уайетт крамольно справедлив. Вчера, глядя, как на мою руку опускается тесак, я думал, что Ричард Фицалан был бы королём не хуже. Забавно, но он числится среди предполагаемых любовников королевы. А еще Джордж Болейн. Жаль, его уже не допросить. Брат Харза удивительно надежно упокаивает вампиров. Эх, знать бы раньше, когда я рисковал тобой!..
Потрошителя можно было бы убрать не только ради безопасности улиц, но и к удовольствию короля. Невиновность Анны Болейн казалась ничтожной рядом с тем, что пришлось пережить Мэри из-за виконта Рочфорда и его экзотических пристрастий к чужеземным божествам.
Джеймс аккуратно сложил листки в твердую кожаную папку и опустил на пол. Мягкий свет камина золотил волосы Мэри, уютно согревал комнату. Мэри казалась ангелом. Ею хотелось любоваться. И если уж на лютне теперь играть было невозможно, то ничего не мешало пересесть к ней, обнять, чтобы прочувствовать каждую минуту семейного счастья, столь редкого в непростое время Реформации.
А измены Нан Болейн могли подождать до завтра.

[Leomhann >>>]

11 мая 1535 г. Бермондси.

Анна Болейн становилась Джеймсу родной. Папки перекочевали в управу, и ни тётушки-католички, ни кражи гусей, ни Хантер, на даже Бруха не могли отвлечь от чтения листов, пестревших ремарками Кромвеля.
"Поддавшись на уговоры Анны, - писал лорд-канцлер, - король отнял привилегии и титулы у первой дочери. Он подписал акт о престолонаследии, в котором указал, что Мария – незаконнорожденный ребенок, и никаких прав на престол не имеет. Анна Болейн праздновала победу, наслаждалась семейной жизнью и роскошью. Генрих Тюдор старался ублажить любую прихоть своей супруги, увеличил количество прислуги до двухсот пятидесяти человек. Бюджетные средства страны теперь уходят на приобретение новой мебели, дорогих ювелирных украшений, платьев, шляпок, лошадей. Расточительность королевы возмущает простых жителей Англии."
- Бруха, - рассеянно поинтересовался Джеймс, - вас возмущает расточительность королевы?
- Меня возмущает, что в этом городке стали красть слишком много гусей, а мне всё это писать, - безмятежно сообщила Бруха. - Особенно протоколы допросов. Кстати, как лучше записать ответ: "га-га-га" или "гха-ха-ха"? У меня сегодня звуки путаются. А королева затем и нужна, чтобы расточительствовать. Правда, наверное, лучше в меру, но кто эту меру определит? Точно не гуси.
- Если "га-га-га" говорит не обвиняемый в краже и не заявитель, то лучше вообще ничего не писать, - вышло несколько меланхолично, но зато отвлекло от размышлений, когда Хантер мог бы так напиться, что допрашивал гусей. - Надо бы выпросить у шерифа для вас место вольного слушателя в Академии Уолси. Юристом станете.
"Анна оказывает большое влияние и на политическую жизнь страны. Она вникает в государственные дела, дает супругу советы, встречается с дипломатами и послами других стран".
Жёны всегда помогали мужьям вести хозяйство. В конце концов, мужчина приносил в дом деньги, воевал и пропадал чёрт знает где, женщина всё это кропотливо собирала - или транжирила - вила гнездо, воспитывала детей, следила за порядком в доме. Для королевы, вероятно, домом было королевство? Ставить в вину советы супругу Джеймс не мог - сам советовался с Мэри. Хмыкнув, он развернул миниатюры, приложенные к бумагам. Элизабет Говард, мать Анны, довольно смуглая, с изящным, скуластым - говардовским - лицом, которое смягчали полные губы и изящной формы глаза. Томас Болейн - Буллен - темноволосый, оплывший, с хищной волчьей улыбкой. Мария Болейн - неожиданно златоволосая, голубоглазая, нежная, пухленькая. Уже знакомый Джордж. И Анна - смуглая и темноглазая, густые тёмные волосы. На обратной стороне портрета - список предполагаемых любовников. Ричард Фицалан, музыкант Марк Смитон, брат Джордж Болейн, королевский грум Генри Норрис, придворные джентльмены Уильям Бреретон и Фрэнсис Уэстон, поэт Томас Уайетт. Последним числился сам Джеймс, аккуратно вымаранный чернилами, но на просвет порочащую запись "Джеймс Клайвелл, старший констебль" увидеть можно было.
- Ну Фицалан точно мимо, - пробурчал Джеймс, показывая портрет и написанное Брухе. - Его если кто интересует, так это родная сестра. Уайетт - вероятно, но до брака. Стихи уж больно говорящие у него. Марк Смитон вроде как был любовником Джорджа Болейна. Но любопытно, когда, по мнению короля, я успел?! Неужели пока кувыркался с непонятной хренью по приемной королевы?
- Так до хрени, - пояснила Бруха, затачивая перо. - Или после. Долго ли, умеючи. Красивая хоть?
- Не видел. Видимо, зажмурился.
- Разумно, - кивнула Бруха. - Можно потом на допросе так и сказать, честно, дескать, ничего не видел. Как будущий вольнослушатель и ещё более будущий юрист - одобряю. И вообще, почти роман ведь. Героический констебль, хрень, юная королева, тайны, измены, расследования, казни! Сначала, конечно, ещё пытки. И фоном - страдающие семьи и не только. Страдающие все! Если я это напишу, можно под вашим псевдонимом? "Джеймс Клайвелл, Тайна красного будуара"?
"Глаза Анны Болейн излучают огонь, который разит. Они, глаза, парализуют или, наоборот, возбуждают. А как оживляется ее лицо, когда начинаются балы! Добавьте к этому смех, звонкий и одновременно хрипловатый, а вместе загадочный и манящий, добавьте к этому ее меткие остроты, ее умение вести разговор, ее чарующую походку, ее движения, полные грации, и станет ясно, почему могущественный король в нее влюбился. Да, Анна Болейн на пресном дворе Катерины Арагонской блистала, как жемчужина, только что вынутая из раковины". А это писал посол Шапюи, испанец. Такое описание было сродни любовному, но выглядело правдиво. Вряд ли посол врал в донесении своему королю. Не женщина - мечта. А чтение дела королевы постепенно начало превращаться в исповедь за семью покрывалами.
- Напишите как Хильда Мартен, - хмыкнув, предложил Джеймс, которого с недавних пор как шилом кололо от слова "измена". - Видите ли, миссис Рейдж, у Джеймса Клайвелла слишком много скелетов в шкафу, которые он... то есть, я предпочёл бы не показывать. Тайны. Расследования. Измены.
Бруха отложила перо, подумала, отодвинула протокол допроса гусей и опёрлась подбородком на сплетённые пальцы.
- Как будущему мне, конечно, интересны расследования, но вспоминая Мерсеров... и как женщина... в роман я это включать не стала бы, но: когда же это ты успел? И с кем? Конечно, долго ли умеючи, но вечно же то монастыри, то арены, то братья-лекари - этот роман стал бы слишком еретическим, - то лесные. То Мавры и хм, пыточные. Хм. Хм?
Согласно хмыкнуть очень хотелось. Но Бруха и Мэри встречались, общались, и, как две из трех самых страшных ведьм Бермондси,почти наверняка перемывали косточки мужьям. Не то, чтобы Джеймс опасался, что Бруха проболтается, скорее не хотел, чтобы она испытывала неловкость и тоже лгала.
- Я - мерзкий негодяй, недостойный своей жены. Примерно как те, которых ловлю. Возрадуйся, что не посватался к тебе.
«Умоляю, сообщи мне о своих планах относительно нашей любви. Вот уже год как я жестоко ранен жалом любви и все еще не уверен — не проиграю ли, или найду место в твоем сердце. Но если ты захочешь быть моей возлюбленной, я сделаю тебя моей единственной госпожой, отбрасывая прочь всех, которые могли бы соперничать с тобой, и буду служить только тебе».
Судя по этому письму гордый, надменный король был брошен на колени. Он безумствовал от любви, была задета его гордость мужчины, которому никогда и ни в чем не отказывали женщины. Скромная мещаночка, на которой простому дворянину жениться было зазорно, поймала в свои сети могущественного монарха. Mésalliance, как он есть. Счастливая королевская жизнь, впрочем, длилась недолго. Скрупулёзные пташки Кромвеля в своих донесения описывали дикие семейные сцены, каких Джеймс даже у купцов не наблюдал. Очень часть придворные были свидетелями диких воплей с битьем посуды, раздающихся из королевского алькова, которые быстро сменялись блаженными стонами. Это Анна Болейн после очередной ссоры мирилась с супругом в жарких объятиях. Кроме того, стала обнаруживаться в характере Анны черта, которая ранее была укрыта под маской светской любезности и сознания своего бедного зависимого положения, — ее истеричность и надменность. Она сумела вооружить против себя почти всех придворных , и если раньше Екатерину Арагонскую называли „доброй“ королевой, то Анна стала „злой“ королевой.
- Я до сих пор не переболел ареной, - Джеймс аккуратно сложил королевское письмо и задумчиво потеребил серьгу. - И Фламиникой, хоть она и умерла. Я боготворю Мэри, преклоняюсь перед её умом, готов ради неё на всё, но... Не могу говорить с ней, как с тобой, например. Слишком оберегаю от себя. Не пускаю под броню. Хм?
Секунду Бруха сидела за столиком, разглядывая пальцы и хмурясь, потом кивнула.
- Джим, послушай глупую еврейскую женщину. Не знаю, что с тобой творится в последнее время, не знаю, с каких пор констеблю Клайвеллу нужны мнения о королевских мотивах от подчинённых. Полумихаилитское чутьё - от мужа привязалось! - говорит, что тут что-то совсем не ладное, но я сейчас не о том. Арена эта ваша, игры эти ваши... ей нельзя болеть. Это не лихоманка, от которой выпьешь мерзкую микстуру от маврозаменителя - и всё, здоров. Её надо закрыть, выжечь, поперевешав всех на воротах, или что у них там - на трибунах. Потому что не знаю, что там за бабы, а Мэри ты изменяешь не с ними, а с этой несчастной ареной. Понимаешь?
- Ну почему сразу - бабы? Или я гарем содержу, по-твоему? Но продолжай, внимаю.
Бруха была несомненно права почти во всём. Разве что подчиненные становились близкими, а вешать на трибунах никого не хотелось.
Джеймс согласно улыбнулся, откладывая следующий прочитанный лист в сторону.
В своей истерии Анна дошла даже до того, что почти открыто призывала короля отравить Екатерину Арагонскую, а принцессу Марию обещала выдать замуж за лакея. Как ни странно, эти слухи поползли в народ от шутов. Их недовольство можно было понять - Нэн Болейн навела во дворце свои порядки. Выгнала вон шутов, обезьянок и попугаев, их место заняли маленькие собачки. А ведь шуты и карлы были необходимой частью королевского быта, они возросли до ранга государственной институции и, перефразируя старую истину, что проститутки были, есть и будут ровно столько, сколько существует человечество, скажем, шуты были, есть и будут, ибо их задача смешить, а смех угоден Господу. Новая королева провела истинную революцию дворцовой жизни. До неё никогда уважающая себя аристократка без свиты из мавров, карлов и шутов из своего особняка не выходила. Более того, дамы соревновались наперебой. У принцессы Марии, герцогини Саффолк вместо лакея на подножках кареты стоял карлик; у леди Маргарет Стюарт обезьянка выполняла роль камеристки и натягивала на даму чулки. С незапамятных времен карлы и шуты служили при дворах, и это была трудная, но хорошо оплачиваемая должность. Теперь, когда их отлучили от кормушки, в таверны и притоны просочилось - король травит добрую королеву Екатерину, а потому она постоянно болеет.
Однако, если Джеймс правильно понял Генриха Восьмого, яд не был его излюбленным оружием. Гарри не умел убивать исподтишка, это было противно его человеческой натуре. Только громкие судебные дела, топор и меч!
- Да зачем тебе его содержать, гарем этот?! - изумлённо всплеснула руками Бруха. - Достаточно быть собой: всячески спасать девиц, утешать, понимать и принимать, улыбаться им, поливать... и будет тебе разнообразие хоть каждый день, было бы желание. Содержатель, мать моя, хм, женщина... хм. Но продолжаю, благо, о девицах. Зря ты нянчишься с Мэри, словно с дочкой, Джим. Во-первых, с дочерьми и святыми обычно не спят, а детей делают сугубо непорочно. Во-вторых, Мэри разумнее большинства твоих ровесниц. Понимает и может оценить, какое сокровище ей досталось, понимает и что потакаешь как последний подкаблучник. Ценит она и раскованность, и - порой - риск так, что я подозреваю: есть в ней что-то от еврейки, и это не неземная наша красота, а вот чертовщинка какая-то внутри. Наверное, от мельников, все они такие. Или от лесных. Или ещё откуда. Не дева Мария, просто Мэри. Хм?
- Хм, - согласился Джеймс. - Только не бей, Девора-судия. Послушай валлийца... который недавно узнал, что не совсем валлиец. Так вот, давай начнём с того, что никакого разнообразия мне не надо, девиц тоже. Про Мэри это я всё знаю, но сделать с собой решительно ничего не могу. Одновременно тупею, зверею и чувствую себя старым. А про чертовщинку ты угадала так, что теперь мне придется спросить, дома ли Харза. Хм. Хочешь притчу? Почти ветхозаветную? Тридцать два года назад девица шестнадцати лет повстречала древнего то ли демона, то ли друида. Назовём это так, потому что я уверен, что она его призвала. Когда девица поняла, что беременна, она живо соблазнила женатого валлийца из семьи мореплавателей, а после убедила, что ребенок - его. Ребёнок родился и, разумеется, рос. Вот только у него была одна особенность, которая не нравилась этой бывшей девице - он в норках стрижей на берегу Темзы видел окна капитанской каюты корабля, который еще и не придумали. Чувствовал под ногами доски палубы. Откуда-то знал, что такое бакштаг, названия корабельных снастей, читал лоции и к вящему умилению валлийского папы вполне уверенно ходил на когге. Ну, когда валлийский папа брал бастарда на борт. Так-то у него еще трое законных имеется. Девице это всё не нравилось, и она приложила усилия к тому, чтобы ребёнка не учили магии. Хотя мальчик до сих пор всем нутром чует дрянь задолго до того, как она случится. Разве что при внезапном знакомстве с настоящим папашей не почуял, и, чтоб выбраться из поганой переделки, пообещал ему то, что в своём доме не знает. Одного из двойни, которых носит юная жена этого глупого мальчика. Понимаешь?
Легче не стало. Но носить эту тьму в себе дальше было невозможно. Что та постель Анастасии Инхинн в сравнении с двумя младенцами в утробе, один из которых - твой собственный батюшка, чтоб он сдох?
Бруха прикрыла ладонью отвисшую челюсть, кивнул, взяла папку с протоколами, прошествовала к Джеймсу и принялась методично и очень больно бить по голове, приговаривая между ударами:
- Понимаю. Понимаю, и Харза, конечно, будет дома. Ещё я, как будущий юрист, таки расскажу, что раскаяние с чистосердечным признанием - облегчают наказание, а умолчание в таком виде измену не перекрывает, а усугубляет. Кумулятивно работает, как умные люди ругаются.
"Далась тебе эта измена. И ведь это я еще не сказал, что так достигается лояльность Инхинн!"
- Мэри - девочка практичная и умная. Не выгонит такого мужа из его же дома. Ну, подуется неделю, ну, две, вряд ли больше, пошвыряется мисками, а потом - что-нибудь придумает. Есть травы. Есть, хвала ордену, раз уж хм, лекари. Это, папу твоего, её тоже касается! Не может он с ней говорить, ха! Старым себя чувствует! Зато Мавр, Фицалан этот, чуйства королевские! Тут-то ноженьки от старости не подкашиваются!
В дверь заглянули Хантер и миссис Аддингтон, полюбовались как клерк бьет констебля папками по голове, а тот только вжимает голову в плечи, не пытаясь защититься - и тихо ушли.
- Какой упырицы, твою святую мать, ты мне тут уже полтора часа голову этими королевскими байками морочишь, когда полтора дня - или дольше?! - как должен решать проблему? Ну или хотя бы валяться в ногах у Мэри, всё это рассказывая, а потом решать её вместе?! Чужие беды разгадывать приятнее, там язык не отваливается? В тюрьму дойти проще, чем домой? Ты с Бесси когда в последний раз говорил, муж-отец?! Ух как я зла! Какой тут стул самый ненужный, о спину сломать? Вон какая широкая, словно к арене готовишься, форму держишь, звезда песочная!
- А вот табуреткой - не надо, - твердо уведомил Бруху Джеймс, отнимая предмет мебели у неё. - Я никогда не был хрупким, и спину узкой уже не сделаю. А если не буду поддерживать форму, то быстро оплыву до состояния борова - оно всегда так. А мне нельзя, меня дно засмеёт. Жирный констебль - беда городу. Но я тебя услышал и понял. Сейчас я пойду к Мэри, каяться, а то чего доброго ты меня опередишь. А ты будешь читать дело королевы, иначе казнят всю управу, даже твоего Харзу.
С огромной радостью и нетерпением король ожидал рождения Анной наследника. В тысяча пятьсот тридцать третьем году — разочарование полное. Анна рожает девочку Елизавету. А это значит, что на английском дворе растут у Генриха две дочери: Мария от Катерины Арагонской и Елизавета от Анны, и ни одного наследника. Король был так разочарован, что, не стесняясь ни придворных, ни не оправившейся еще после тяжелых родов Анны, кричал: „Боже мой, как ты могла мне, мне родить не сына! Лучше бы сына, слепого, глухонемого, калеку, но сына! Идиота, но сына!“

[Spectre28 >>>]

Домой через Бермондси Джеймс полз на тряпичных ногах, подспудно удивляясь своей трусости. Воистину, жена - и жена любимая! - была страшнее всех убийц, сестёр Делий и даже пыточных, поскольку могла разочароваться. Однако, Мэри пока не знала, что ей положено разочаровываться, зато немало удивилась столь раннему визиту мужа домой, вызвав очередной приступ угрызений совести.
- Маленькая, - усадив её в своё кресло, Джеймс опустился на коврик у камина. И понял, что не знает, с чего начать. - Помнишь, как мы с тобой однажды узнали, кто на самом деле зачал меня?
Внезапно слова пришли. Преодолевая себя, стыдясь глядеть на Мэри, Джеймс смотрел в огонь камина и рассказывал ему о глейстиг, брате-лекаре, темницах с кучей грязных девок, Айрианвине, договоре с ним. О том, как был счастлив, что будет ребёнок и как это яркое, тёплое счастье угасло от осознания - одного из двух он отдал демону. О том, как страшно говорить об этом, ведь Мэри переживала, что не может понести. О своей тяжкой вине и надежде на понимание и прощение. В числе прочего - за новую измену. Имя Инхинн не прозвучало, не встало в один ряд с Фламиникой, да и к чему было имя, даже намёк на него? Главное, что эта измена покупала благополучие и жизнь старшего констебля Бермондси.
- Маленькая?
- Подожди, пожалуйста.
Мэри вышла в кухню. Какое-то время там гремело, шуршало и царапалось под одинокую попытку миссис Элизабет что-то возразить, затем Мэри появилась снова. Опустила рядом с креслом стопку тарелок из приданого, уселась: изящно, с прямой спиной.
- Спасибо. Так вот. "Маленькая". Мне кажется, это обращение подходит мне сейчас не лучше, чем колокольная шестерня - музыкальной шкатулке. Или вот это всё, или "маленькая", никак не вместе. Осталось только выбрать, как теперь и в ближайшем будущем называться.
Серебряная тарелка с глухим лязгом ударила в каминную трубу и отлетела на пол.
- Леди Джеймс Клайвелл? Нет, слишком длинно.
Тарелка - на этот раз фарфоровая, - рассыпалась осколками, а пламя в камине глухо взревело.
- Леди Мария? Тоже нет, я всё-таки не бывшая принцесса.
Эта тарелка отскочила от камня и ударила Джеймса в плечо.
- Ой, не прощайте, сэр Джеймс, рикошет, ошиблась градусов на десять. Леди Мэри. Вот. Леди - потому, что мне и правда хочется быть леди, и потому, что рыцарство тебя бесит. Мэри - потому что, в отличие от Марии - это я.
Фарфор.
- И когда же, интересно, вы это всё намеревались сказать, сэр муж? Когда ребенок внуков приведет?
Серебро - от души, тарелку согнуло чуть не пополам. Затем в камин ударило цельное блюдо.
- И ведь обещал! После этой, этой... Фламиники! Что, опять выбора не было, снова цепями приковали, поэтому не считается? Зажило, значит? Ну правильно, если очень чешется, то можно, и молчок. Потому что чего там маленькую волновать.
Серебро-серебро-серебро. Фарфор.
- "Маленькая"... Вот это - это сейчас было особенно обидно. Отчего-то.
Взвесив на ладони последнюю, фарфоровую тарелку, Мэри швырнула её через всю комнату, расплескав о дверь. Поднялась и принялась собирать мятое серебро.
- Видишь, сколько расходов? Теперь ещё это всё править, кошмар просто. Собственно, я ушла. Править.
Размышлять о словах Мэри получалось плохо. Наверное, потому что вокруг валялись осколки посуды, в голове твёрдо отложилось, что жену маленькой называть нельзя, а на полу сидеть было неудобно. Джеймс хмыкнул, пожал плечами и переполз в кресло. Закрыл глаза, откинувшись на спинку. И принялся ждать возвращения Мэри. То есть, леди Мэри. Идти следом за ней, вероятно, не стоило, чтобы не получить последовательно чем-нибудь тяжелым и развод. Миссис Элизабет ворвалась в комнату так же поспешно, как степенно ушла Мэри.
- Что вам мешало жениться на Персефоне Паркинсон, - сочувственно вздохнула она. - Милая, нежная, правильно воспитанная девушка. Всё поняла бы, приняла, простила. Не дикарка с мельницы, спаси Христос.
- Спасибо вам, дорогая матушка, что вы так вдумчиво выбирали батюшку для меня, - не открывая глаз, проворчал Джеймс. - Низкий поклон. Не могу не спросить - на кой?
- Потому что, - пояснила матушка, усаживаясь в кресло Мэри. - Род, мой славный Goresgynwr, это не просто фамилия отца. Это, в первую очередь, предки. Предок. Которого нужно продолжить и передать, чтобы кровь не угасла.
- Только не говори, что ты прямой потомок какого-нибудь Овайна аб Уриена, принца Регеда, - недовольное бурчание сегодня удавалось Джеймсу особенно хорошо. - Не уверен, что готов это принять.
- Джеймс, помилуй вас Господь. Принцев в мире и без того хватает. Нашим предком был владыка моря. Так говорила моя матушка. До меня женщины рода могли рожать только дочерей. Я первая, кто преодолел этот порок, и вы должны гордиться.
Остро захотелось убиться. Встать неспешно, выпить пинту рома, надеть на шею камень и разбежавшись, спрыгнуть со скалы. Желательно, при этом упасть на прибрежные скалы, чтоб наверняка.
- Умеете же вы, матушка, опорочить. Я у вас то бастард Клайвелла, то полудемон, то теперь вот... потомок какого-то сраного Лира. Пойду напьюсь. Если леди Мэри снизойдет со своих вершин, то я у Гарри. Вернусь поздно. Наверное.
Далеко уйти не вышло. В дверях в Джеймса влепилась Бесси, в руках которой обнаружился горшок с дичайшего вида цветком. По крайней мере растений с расцветкой шотландского тартана Джеймс никогда не видел.
- Ой, папочка! - Бесси крепко прижала к себе вздохнувший цветок. - А у меня вот. Колхаунская фиалка из сада миссис Фи. Она говорит и даже поет песни в дождь!
Джеймс немедленно раздумал уходить. Во-первых, потому что и в самом деле давно не видел дочь. Во-вторых, фиалка цвета тартана какого-то шотландского клана выглядела опасно. То, что она говорила и пела, её совершенно не делало пригодной для жизни в комнате Бесси. В-третьих, и Мэри, и миссис Элизабет жили в его доме, а не наоборот. Поэтому, если кому-то что-то не нравилось, то эта женщина могла уходить. Но недалеко. Примерно до кухни.
- Ничего себе! Ну и ну. Ух ты! Бесси, а давай её Брухе подарим! У них с Харзой цветов нет, а какой дом без них? Вон как у нас много, уютно!
Бесси с сомнением оглядела его, погладила фиалку по пушистым листиками, а потом решительно взяла Джеймса за руку и потащила в гостиную.
- Папа, - решительно заявила она, толкнув его в кресло и угнездившись на коленях. - Я не маленькая. Я через три года замуж смогу выходить. С Мэри поссорились, да?
- Да, - со вздохом признал Джеймс, подумав, что согласится на брак дочери только когда ей исполнится лет двадцать хотя бы. И она встретит достойного, умного, любящего человека, который будет её уважать. И самое главное - сможет пережить беседу с пристрастием. - Поссорились. Так бывает, солнышко.
- Это потому что Мэри еще не привыкла, что у законника должна быть холодная голова, - Бесси вздохнула, обняла его, уткнувшись носом. - А милосердие - это для скопцов... кстати, а что такое скопцы? Вот. А правопорядок в стране определяется не наличием воров, а умением властей их ловить. Только вот наказания без вины не бывает, ты сам так говорил, пап. Что ты натворил?
Джеймсу стало стыдно. Ребёнок точно, почти слово в слово, повторила его высказывания, оброненные в разговорах с матушкой, Мэри, за ужином, с Хантером. И допрос этот мелкий законник вела по всем правилам - сначала втёрлась в доверие, а потом приступила к сути. Вся в отца.
- Это сложный вопрос, Бесси. Во-первых, у меня появилась еще одна женщина... Мужчины часто так глупят, знаешь ли. И боюсь, это Мэри простить не сможет. Во-вторых, у нас один из малышей... чертовски болен. И мы не знаем, какой.
Бесси с жалостью погладила его по щеке.
- Мэри простит, папа. Ты у нас самый лучший, и Мэри все дамы в городе завидуют, я на мессе слышала. Потому что за тобой, как за стеной, во. А малыш... Это потому что мы - потомки этого, как его, морского фомора? Мне миссис Фи рассказывала. Он мог порождать только дочерей, такой у него гейс был. Малыш - мальчик, да?
Бесси была тёплой и родной. От её слов защипало в глазах и носу, но растрогаться не получилось - только согласно чихнуть. Когда держишь на руках дочь, ссоры с её мачехой, причуды её бабушки отходят в сторону. И всё же...
- Поговори с Мэри, Бесс?
Дочь согласно кивнула и степенно, будто и в самом деле была взрослой, ушла наверх. Оттуда послышалась приглушенная воркотня, и Джеймс со вздохом принялся чистить кинжал, который давно этого требовал. Об исходе для нерожденных детей он догадывался. Только их смерть разрывала договор, но при этом Джеймс рисковал снова оказаться в грязной камере с девственницами. И об этом следовало позаботиться, вспомнить дословно формулировки, найти способ их обойти. Посоветоваться с михаилитами, наконец. Такие договоры почти наверняка можно было расторгнуть, иначе орденцы по всему миру бы голодали. Вкупе с инквизиторами.

Джеймса разбудила хлёсткая пощечина. В комнате под ареной было всё также душно, всё так же болело плечо и рвало кисть - Фламиника приковала руку к столбу неудобно, с заломом, и, видимо, когда он упал, получилось не хуже, чем на дыбе.
- Спать будешь потом, в камере. А пока за твою жизнь платит моё золото, - обнажённая Фламиника улыбалась, играя кончиком толстого кнута, обёрнутого вокруг талии. - Надо же, знаменитый Актёр сомлел от духоты. Или - от предвкушения?
- От удовлетворения, дорогая, - казалось бы, Джеймс только что спал рядом с разобиженной Мэри, стараясь не тревожить больную руку, даже не подозревая, что всё это снится. - Вам не стыдно, леди Сеймур? Вас уже пара месяцев, как убил Потрошитель.
В мысли, меж тем, вполз змей сомнения. Неужели всё это приснилось? И не было Рочфорда, Раймона де Три в тюрьме, блокады Бермондси, беременности Мэри, ссоры с ней?..
- Наглеешь.
Кнут обжёг грудь - но не сильно, игриво, да и Фламиника улыбалась чуть не поощряюще. С предвкушением.
- И имя откуда-то узнал. Опять Падла проболтался? Лапочка! - За дверью раздалось невнятное бурчание, и женщина кивнула. - Попроси, пожалуйста, Лапоньку, пусть найдёт Падлу и поговорит с ним ещё раз. Они в салоне, с гостями. За женой нашей звезды присматривают. Что, Актёр, думал, она просто уйдёт отсюда, как пришла? После того, как эта плебейка попыталась обыграть нас в нашей же игре?
- Ну что вы, госпожа, я вообще не думаю. Советую попробовать.
Сны или нет, но рисковать Мэри не годилось. Джеймс усвоил урок, который преподал ему Квинт посредством смерти Ивы и Сирены. И учить свою нежную, маленькую жену убивать он не хотел.
- Так скучно не думать, - Фламиника приподняла его подбородок кнутом и заглянула в глаза. - Не думать, не чувствовать, смотреть не те сны. Тебе ведь нравится. Тебе сладко. Дико. Странно. Больно. Это хорошо и правильно. Так и должно быть. Так и было.
Джеймс вздрогнул, рванулся, но не пустили оковы, лишь руку окатило болью. В самом деле - всё так и было, но только настоящая Фламиника знала это. Вот только это в очередной раз выходила измена Мэри то ли со сном, то ли с каким-то суккубом.
- Развяжи, - хмуро попросил он. - У меня рука сломана. Не располагает, знаешь ли, к удовольствиям.
А потом нечто, отвечающее за разумное, отлетело прочь.
Спроси Джеймса, что происходило, попроси описать - слов не нашлось бы. Рассказать о том, как на шее наливаются следы от укусов невозможно. Невозможно донести, что боль - это только дополнение, что нет ни забот, ни измен, ни тайн, только вот эти пустоты чудесные и ветер в башке. И тихий шепот под утро, на прощание:
"С утра забежит мальчик, принесет лютню. А пока - смотри, как украшает тебя мой рубец. Потрешь его? Не все женщины опаздывают на свидания".
"Как же вы все мне надоели".

[Leomhann >>>]

12 мая 1535 г. Бермондси - Форрест-хилл.

Лютню и в самом деле принесли. Чернёную, крутобокую, ту самую. Подаренную Фламиникой и проданную Мэри.
Джеймс взвесил её в руке, взмахнул пару раз, будто ракеткой для игры в волан. Инструмент был ни в чём не виноват, но все эти фламиники и прочие так осточертели, что лютня разлетелась брызгами по камню мостовой. Решительно не одобряя этих чертовых восточных владык, имевших гаремы и четырех жён, порицая царя Соломона за то же самое, Джеймс отказался от завтрака, и всё то время, которое жена собиралась в дорогу до Форрест-хилл, устало просидел на Белке, придерживая повод лошади Мэри. Заговорил он только за Бермондси, когда под копыта легла мощеная еще римлянами дорога.
- Что ты решила, ма... леди Мэри?
- Завтра ветер переменится, - проговорила Мэри, глядя на сизые тучи, сквозь которые пробивалось солнце. - На обрыве хорошо будет, если со змеем, там чувствуешь себя такой лёгкой, что вот-вот унесёт. Не так, словно тобой расплатились за жизнь - от этого в землю тянет. Если в ордене скажут то, что я думаю, что ж, у михаилитов хорошие лекари, травы не понадобятся. Откуда эта лютня? И всё-таки - шрам? Когда ты успел?
"Совершаешь ошибку, сынок. Ну кому нужен младенец? У ребенка было бы лет пятнадцать счастливой жизни, а Мэри и не поняла бы, что это её свёкр. Растила бы себе мальчонку, умилялась его схожести с покойным дедом-Берроузом. Тебя б любила, потому что мать боготворит отца своих детей. А теперь что?.."
- Во сне, - сознался Джеймс, так ярко чувствуя себя проституткой, что даже Айрианвину забыл ответить. - Не слушай его, Мэри.
В том, что демон поёт свою песнь в уши и жене тоже, Джеймс даже не сомневался. Но вчерашний цветок Бесси навёл на несколько мыслей, которые следовало обсудить с михаилитами.
"Я вывожу отсюда и на Горностай, - сказал тогда Айрианвин, а ты - не обессудь, найдешь дома то, о чем сам не знаешь".
Найдешь дома то, о чём сам не знаешь.
Найдешь.
Дома.
То.
О чём.
Сам.
Не.
Знаешь.
Обычно такие устные договоры звучали как "Отдашь то, о чём дома не знаешь". Михаилиты внесли в правоприменительную практику Англии термин "право неожиданности". Но, если отбросить чувства - свои и Мэри, кучу баб, и начать думать холодной головой - о чём напомнила Бесси, то о непраздности жены Джеймс знал. И даже второй ребенок в утробе не был чем-то новым - такое случается у юных матерей. Конечно, они не всегда донашивают такие беременности, но это сейчас не было важным. Формально, этот ребенок не мог попадать под понятие "найдешь дома то, о чём сам не знаешь", поскольку он классифицировался как беременность и неожиданностью не являлся. Один или два плода - не имеет значения до тех пор, пока они не родились. Не будь Бесси, Джеймс вообще бы не узнал, сколько у него детей до их рождения. Маги-лекари не водились на каждом шагу, к Инхинн обращаться с таким вопросом несколько странно, а в орден Мэри сама не хотела. Следовательно, Айрианвин уцепился за факт ребенка только потому, что Джеймс сам об этом подумал - и испугался этого. Хотя в той кутерьме с тридцатью девственницами, "Горностаем" и прочими пугаться особо некогда было.
- Мэри, подумай трезво, пожалуйста. Что в период с пятого по седьмое мая я мог найти дома то, о чём сам не знаю? Исключая второй плод.
Пожалуй, даже это время не следовало ограничивать. Джеймс дома бывал набегами и изменения особо не примечал. Но во власть демона он попадал строго после заключения контракта, а это событие пришлось на промежуток в двое-трое суток.
- Как ты дома бываешь - хоть ожившего левиафана. Библейского. В подвале. Но если подумать... лучше уж подумать об этом, да, хотя даже демоны не всегда врут. Новые шторы в детской, из китайской ткани, тонкие и жутко дорогие - зато сносу им не будет. И ладно, что всё рыцарское содержание ушло. Продукты... но они всегда появляются и всегда новые. У миссис Элизабет новый молитвенник - но тоже не сказать, что новость. Ещё новая шотландская шаль из козьего пуха, невесомая и очень-очень тёплая. Вряд ли пригодится в аду. Ткани на свивальники, ткань на рубашки для тебя, специи, гребни и прочая мелочь. Три цветка у Бесси - пришлось докупать горшки.
Джеймс резко дёрнул поводья, останавливая лошадь. И скатился с седла. Левиафана он бы точно заметил, а вот всё остальное... Особенно - цветы. Дом всё равно превращался в грёбаную оранжерею, тремя цветами больше, тремя меньше - идеально, чтобы и услугу бесплатно не оказать, и собственных внуков, которые всё равно на четверть демоны, под адский монастырь не подвести.
- Мэри, - Джеймс покаянно стукнулся головой о ближайшее дерево, - я недоумок. Круглый дурак. Болван. Тупица. Тугодум. Понимаешь, по Писанию, плод утробы становится человеком только после рождения. Соответственно, все прецеденты таких договоров созданы только под уже родившихся детей. Например, как в той истории, когда купец уехал по торговым делам, захотел пить. С него за глоток воды из волшебного колодца потребовали отдать то, что он в своём доме не знает. Он согласился, вернулся домой - а там ребенок родился! Отдать, понимаешь? А не найти. Да мою же маму в двенадцать апостолов!
"Любопытно, а милейшую Фламинику ты учил не думать по своему образу и подобию, Йен? А я так тобой гордился. Первый среди всех детей умный, крови не боится, одаренный. Выходит, зря. Эти бабы вечно своими родовыми проклятьями всё портят. Хочешь, я тебе немного мозга наколдую? Ну, чтоб головой думал, а не задницей. Наверное, это всё примесь валлийской крови, от меня такое бы не уродилось."
Ещё раз больно стукнувшись о дерево, Джеймс уселся в развилку корней и хмыкнул. Иногда приходилось признать, что демон может быть прав, называя тебя безмозглым. Доверия к Айрианвину не возникло, но легче и спокойнее стало, будто друид и в самом деле имел право называться отцом. Но проклятье! Так глупо проколоться, поддаться чувствам, запаниковать! Не подумать внимательно! Лучшая ищейка Лондон, чтоб тебя, сын и наследник ублюдной суки!
- Мэри, - Джеймс приглашающе похлопал себя по колену. - Помиримся? Знаю, что я не воплощение девичьих грёз и плохой муж. Я не бываю дома, порой вру, иногда - очень, исключительно редко - изменяю. Возможно, я даже испортил тебе с полгода жизни. Но своей жизни я без тебя не вижу.
Мэри фыркнула, потом рассмеялась в голос, на всю поляну, уткнувшись в гриву. Заговорила сквозь смех, прерывисто:
- Цветы! Господи, всего лишь эти дурацкие южные фиалки?! И дети - демоны всего лишь на четверть... Скажи, если бы сразу догадался, то про измены и дальше бы молчал? Ха! А очень редко - это как? Есть ли уложения, законы? Раз в месяц, трижды в неделю, пять раз в полгода, но не больше, а если во сне, после которого остаются шрамы - то не считается? На коленочки, снова ха!
Наполовину соскочив, наполовину сползя с коня, она прислонилась к дереву рядом с Джеймсом, едва не касаясь бедром плеча. Вздохнула поглубже и покачала головой.
- Понимаешь, я, наверное, дура, потому что слишком много думаю. Чего ещё ты не договариваешь, интересно? Сколько ещё было объяснений про рубахи и Господь знает, что ещё, чего я просто не заметила? Ты ведь очень убедителен, до жути порой - до двойной, когда то, о чём не говорят, достраиваешь, додумываешь. Раскаяние, разумеется, облегчает вину, но мириться, мне кажется, рано. А про коленочки - у меня даже слова нет. Неподходяще? Неуместно? Разбойники смотрят? Нет, просто нагло.
- Наглость города берёт, - согласно перефразировал известное, но неизвестно чьё высказывание Джеймс, который во время этой малообнадёживающей речи своей жены сначала вознамерился, а потом передумал усаживать её к себе на колени подсечкой. - Мэри, разумеется, я бы молчал. Поскольку до сих пор был верным и правдивым. Хочешь - верь, хочешь - нет, но любой законник тебе скажет, что правду говорить легко, приятно и полезно. Потому что не нужно достраивать и додумывать. Правда однозначна, знаешь ли. Рубахи мне рвут по службе. Снов, надеюсь, больше не будет, а про частоту, с твоего позволения, я снова умолчу. Потому что - сволочь и подлец.
Сломанная рука внезапно разболелась, остро и противно закололо в запястье. Джеймс поморщился, придержал её - боль сбила с мысли.
- Однако, до михаилитов доехать нам нужно. Во-первых, ты волновалась и огорчалась, нужно убедиться, что с детьми всё в порядке. Во-вторых, меня хочет брат-лекарь, а я хочу озаботиться тем, чтоб он не создавал ситуации, когда не остаётся выбора. В-третьих... Ты сказала, что дети - демоны всего лишь на четверть. Это так. Но... насколько для тебя важно, что я - полукровка?
- О-о, а не по службе что с ними делают, с рубахами? - Уточнила Мэри, глядя на противоположную сторону полянки, где кусты подозрительно шевелились. - А то вон даже король не уверен и руки рубит. Ой, лапка болит, бедненький? Во сне перетрудил? Нет. Поехали уже.
Оттолкнувшись от дерева, Мэри шагнула к лошади.
- Полукровность тебя хуже не делает, и сын за отца не в ответе. Равно как половина крови не в ответе за твои поступки. Свёкр, правда, тут подсказывает, что это всё как раз не его половина, но шёл бы он в свой ад по граблям.
"Хорошая девочка, - задумчиво поведал Айрианвин. - Сначала не понравилась, а теперь вижу - хорошая. Только добрая. Тебя бы розгами. Такими, знаешь, из ивы, в соли мочёной. Чтоб долго помнил. А она ничего, даже не орёт. Кремень девка".
- Если не по службе, то срывают. Надевают на себя. Жгут. Не возвращают, - пожал плечами Джеймс, преодолевая боль и подкидывая её в седло. Беременным было вредно карабкаться вверх, напрягая живот. Правда, верховая езда тоже не была полезна, но лошадь Мэри шла мягкой, нетряской иноходью. - Связывают ими. Один раз довелось отдать, чтоб ребёнка перепеленали. Но это до тебя было, в наводнение. Темза взбеленилась, совсем как ты сейчас, и затопила нижние улицы. Не ломай кусты, твоим лесным братьям негде будет прятаться, чтоб грабить купцов.
- Ничего себе, - Мэри даже присвистнула, заставив лошадь изумлённо оглянуться. - Изобретательная у тебя любовница. Или их много, и у каждой своя метода? Про лесных отвечать не стану специально, потому что - нашёл, чем попрекать, сейчас-то, - а чтобы вот так сломать куст, нужен тот михаилитский магистр, как его... неважно. Да и то ему легче будет на этот куст прыгнуть и потоптаться. С хрустом так. Совсем как ты по мне.
- Ну что ты, леди Мэри, - вздохнул Джеймс, покаянно и примирительно. - Я не попрекаю. Я отчаиваюсь.
На пару дней Мэри следовало оставить в покое. Дать ей время успокоиться, обмыслить всё самому. Сейчас Джеймс мог разве что взять повод её лошади и продолжить считать кусты до резиденции михаилитов. Молча, но мурлыча под нос воинственную песенку о солдатах, любящих обнимать пышных красоток.

[Spectre28 >>>]

Михаилиты умели успокаивать. Их лекари не были мягкими, кругленькими, как Мавр - в ордене сражались все. Они не пахли травами, да и вообще выглядели скорее борцами, чем врачами, но держались спокойно, говорили рассудительно, и Джеймс вольно или невольно остыл. Дети оказались здоровыми мальчиком и девочкой, Джеймс обзавёлся сложными обережными татуировками на груди и спине - небольшими, аккуратными, чёрной краской. Мэри, вопреки недовольному взгляду, тоже. Почему Джеймса это так взбесило, он не взялся бы ответить, но сложное сплетение линий и рун, образующее ромб на лопатке у жены, подействовало на него красной тряпкой, которой машут в Испании перед носом быка.
До выезда из Форрест-хилл Джеймс терпел. Молчал, напевал сомнительные песни, размышлял и пытался вернуться к равновесию михаилитской резиденции. Потом считал кусты. На пятидесятом сдался и заговорил, сдерживаясь, чтобы не грубить.
- Не болит?
- Не-а, - откликнулась Мэри, подставляя лицо солнцу, пробившемуся всё-таки через сизую пелену. - Чешется только, но лекарь сказал, что это быстро пройдёт. Зато демонам теперь будет сложнее добраться что до меня, что до детей.
- Сможешь немного пройти пешком? - Настроение продолжать выяснение отношений пропало. Подивившись собственной переменчивости, уже привычно списав это на дурную кровь, Джеймс вздохнул и впервые за день улыбнулся. - Надо бы страшных лесных разбойников проведать, узнать, как пережили блокаду. А Рой против, чтоб на лошадях лес топтали.
Лесная банда приплелась к разговору случайно. Джеймс, разумеется, собирался их навестить, поручкаться с Айроном ап Рисом, в который раз напомнить, чтоб не наглели. Но всё это - не сейчас, попозже. Детское "не-а" из уст Мэри умилило, и не желая портить его скандалом или вымаливанием прощения, Джеймс вспомнил о лесных, решив совместить приятное с полезным.

[Leomhann >>>]

В разбойничьем лагере царила суета, наводящая на мысль, что банда собралась в набег. Или вернулась из него. Лучники проверяли стрелы, а Рой-разведчик щеголял грязной повязкой на голове, через которую проступала кровь. Вид он имел лихой, и царапины на лице это только усугубляли. При виде Джеймса он присвистнул, кокетливо подмигнул Мэри, за что удостоился от той оттопыренного среднего пальца.
- Ну и рожа у тебя, Рой, - сочувственно заметил Джеймс, пожимая ему руку. - Это кто тебя так?
Заинтересованный взгляд, которым он скользнул по Мэри, наверное, заметили все. Жена открывала свои новые грани и такой нравилась даже больше прежнего.
- Да так, - Рой ухмыльнулся в ответ на жест Мэри и приосанился, отвечая на рукопожатие. - Помолились намедни неудачно. А ты, мастер констебль, к нам по делу или так, женой похвастаться?
- Женой по делу похвастаться. Надеюсь, не у меня молились?
Договор с валлийцем подразумевал, что банда не шалит по-крупному там, где живёт, а Джеймс делает вид, что они неуловимы. До сих пор это устраивало всех.
- Так у Дэвиса, мастер констебль, - искренне удивился Рой, улыбаясь Мэри. - В Уолворте, значит. Святейшее место, доложу вам. Мисс Мэри, как вы похорошели, а!
- А что, дурнеть надо было? - Заинтересованно спросила Мэри. - Чтобы вот в царапинах, синяках и ногу героически подволакивать? И вообще, хоть бы тряпку чистую взял... о, у меня же есть. И - леди Мэри. Не мисс.
Стойкое ощущение, что между этими двумя - женой и лесным - что-то было, возникло само собой и покидать Джеймса не хотело. Но на ревность сейчас не было ни прав, ни времени. Стычки под Уолвортом, приводящие к разбитым головам, обещали много крайне нехороших последствий.
- Любопытно, с кем вы там молились? И по какому поводу?
Рой потёр затылок, мотнул головой, приглашая за стол, накрытый под большим дубом.
- С северными какими-то, - вздохнул он, наливая из небольшого бочонка пойло, терпко пахнущее виски. - Намахнём, мастер констебль? Леди Мэри сделает вид, что не видит. Женщина должна закрывать глаза на грешки, чтоб мужик не долбился головой о дерево, как дятел какой. Чего фыркаешь, принцесса? Он еще не постиг, во что влип. Аббат из Крейка ехал со святым причастием, мастер констебль. Взял только крестьян с монастырских земель - и покатил к главному викарию в Лондон.
- Тут его и взять, - Айрон ап Рис вышел из ближнего шатра, на ходу перехватывая штаны ремнём. - Взять его, прихвотить даже. И причасте, и мощи, и шость - считай - шость! Мешок с монетой. Совсем зоконов не понимают. Дикие.
Виски обжёг горло и Джеймс закашлялся. Шесть мешков с монетой! О такой удачной охоте в здешних лесах Джеймс никогда не слышал. Более того, настолько удачливых людей даже не задерживал.
- Бедняга Дэвис, - вышло хрипло и грубо, точно пил три дня, не просыхая. - Его теперь наизнанку вывернут. Ладно, к чему вы мне это рассказали? Такое констеблю не повествуют, даже из дружбы.
- Мы очень дружелюбные, - заверил не столько его, сколько Мэри Рой. - И казне убыток. Этим северянам только жрать да пить в три горла. Небось, пару мешков уже пропили.
- Вот, - кивнул ап Рис. - Как он говорит. За короля нам обидно. И получается что? Кто - знаем, где - знаем, но... а вдруг там двух мешок нет? Или три?
- Далеко?
От таких предложений не отказывались. Во-первых, потому что сейчас Джеймсу как никогда нужны были заслуги перед короной. Во-вторых, лучше подкормить своих разбойников, чем потом пытаться договориться с чужими. Было немного жаль, что констебль Клайвелл не брал взятки, но даже демоническому полукровке, по мнению Джеймса, необходимы принципы.
- Два мешок пропили, - благозвучно заметила Мэри, вставая над плечом Джеймса. - И ещё половину мешка они наверняка уронили в той пещерке, куда я давно не ходила. Прямо в тайник. Полные идиоты, не иначе.
Зато у жены констебля Клайвелла этих принципов не было. Практичная как всегда, Мэри обеспечивала своим детям безбедную жизнь. Джеймс только вздохнул, соглашаясь.
- О, ещё, - ап Рис помялся, пожал плечами и кивнул на полосатый шатёр. - У нос тут женщино... странное, почти как ты. Приблудилось вот на тропе, как обычно. Спутник был совсем дурак - мягкий, пухлый, травами пахнет больше, чем мечом, а в драко полез. Ну и, - ещё одно красноречивое пожатие плечами. - Поэтом грозилось. Этим... Генри Норфолкой. Да какой Норфолк, если от бордель в бордель ехало? Забери, о? Может, тебе пригодитсо, а то парни её больной думают. Плохая примето. А у тебя и ток женщин полно управо.
- Я надеюсь, ты её не оприходовал? Но - пригодится. Прямо скажу, с подарком угодил. Аккурат по королевскому делу такие проходят.
Женщина, грозящая Генри Норфолком и ехавшая от борделя в бордель, могла принадлежать только шлюшьим сектам. Заполучить в руки воспитанницу и допросить её - удача.
- Так что, опись найденного составлять будем? И где? И ещё... Айрон, у тебя не завалялись, часом, кирасы моих оболдуев? А то посылать за Хантером долго и для твоих чревато.

[Spectre28 >>>]

13 мая 1535 г. Черт знает где. Окрестности Бермондси.

Небеса, куда Джеймса взяли из жалости, были странными. На небесах был бревенчатый потолок, пахло очагом. А еще на небесах полагалось лежать на матрасе из соломы, которая колола бока. Возможно, это была преисподняя, но человек, который видел, как в него втыкаются стрелы, ад не заслуживал - в этом Джеймс был уверен. На кой чёрт и зачем он закрыл собой того лесного бандита, имени которого и не знал, Джеймс затруднился бы ответить. К счастью, его никто не спрашивал. Во рту сохло, тело трясло в лихорадке и адски райский потолок кружился всеми своими брёвнами, что означало - жив. Не здоров и не дома. И не в палате госпиталя в Бермондси, не у михаилитов. Не у Айрона ап Риса в избушке. Из всех мест, где можно было лежать, Джеймс не вспомнил только страноприимный дом в монастыре святой Магдалины и домик в лесу. Страноприимного дома уже не существовало, значит, оставался домик.
- Ма... Мэри?
Мэри дремала на шатком стуле рядом, и Джеймс устыдился. Беременных всегда одолевала сонливость, и из-за его причуд жена ютилась на табурете, пригодном только в допросной.
- Долго я?
- Ой! - Мэри, вскинулась, моргая.
Кивнула, подхватила стоявшую у тлеющего очага кружку и протянула её Джеймсу. От отвара тянуло довольно гадостно, но одновременно почти вкусно.
- Брат Сапфир оставил, от боли. Ну и чтобы рука лучше заживала, и всё прочее. А то кто-то снова пытался нарушить обещание, причём важное! А лежишь ты вечер, ночь и утро. Я уже даже бояться устала.
- Ляжешь со мной? Не хочу от боли, - Джеймс попытался рукой отодвинуть кружку, но промахнулся. - И я ничего не нарушил. Обещал не умирать часто и разнообразно - и не умер же.
Тот день, когда они с Цирконом завернули после Билберри на мельницу, забыть было невозможно. Мэри - чудо, как хороша! - согласилась поехать на ярмарку и приняла подарок, сделав день радостным и счастливым. Впервые с тех пор, как умерла Дейзи, Джеймс спешил домой, чтобы проснуться пораньше, пролистать еще один день - и отпраздновать проводы зимы вместе с Мэри. Ветку шиповника, которую он купил ей тогда, Мэри приколола к свадебному платью.
- А я и не сказала: нарушил, я сказала: пытался, - Мэри скептически поглядела на попытки отмахнуться, вздохнула и присела на край кровати. - Пей - и лягу. Или зажму нос, напою и лягу.
Пришлось пить. Отвар оказался вяжущим, горьким, но утоляющим жажду и прогоняющим мысли.
- Если не пытаться, то как узнать, что не нарушил?
Надо было спросить, жив ли Айрон ап Рис, сколько выжило лесных, но отчего-то Джеймс задал этот нелепый вопрос, навеянный воспоминанием о том, какой яркой, красивой казалась Мэри на фоне серо-белой зимы.
- Если нарушил, то уже не узнаешь, - ответила Мэри, вытягиваясь рядом, вздохнула снова. - Не узнаешь, что добыча описана и передана, что ап Рис благодарен за героизм и считает тебя немного сумасшедшим, что потеряли троих - и, может, ещё двое не дотянут до завтра. Не узнаешь, что в письме, которое прилетело с домашним голубем на рассвете.
- Письмо?
Отвар брата Сапфира действовал быстро, и Джеймс без болей смог подвинуться и приобнять свою Мэри. Он и в самом деле был немного сумасшедшим, каким считал его валлиец, но добрая репутация и желание людей работать с тобой и договариваться достигались только таким лёгким безумием, выражающимся в готовности жертвовать собой.
Мэри медленно вытянула из-за декольте бумажную ленту, которая выглядела слишком большой для голубя.
- Сэр Джеймс! Уведомляем вас, что за вашу доблесть в уничтожении опасной банды северных бунтовщиков, вознамерившихся ограбить нас, вашего короля, мы, ваш король... кстати, возможно, их число в описи немного выросло. По-моему, у ап Риса что-то не так со счётом, я ещё на мешках заподозрила. А Рой оставался в лагере, а больше там всё равно никто не умеет считать дальше пяти.
С интересом проследив за лентой, Джеймс вздохнул. Беременность жены и его раны были препятствием к тому, чтобы отобрать ленту и заняться возвращением супружеских долгов. Оставалось только задавать вопросы.
- Погоди, соблазнительница. Два вопроса. Во-первых, если число бунтовщиков выросло в описи, то куда вы дели тела? Их надо было погрузить на телегу и сдать вместе с описью. Нет тела - нет дела, понимаешь? Во-вторых, у Роя очень правильная речь, считать умеет и строит тебе глазки. Кто он? В-третьих, если король хочет осчастливить меня каким-нибудь орденом, то не читай дальше.
- Это три вопроса, - Мэри задумчиво помахала письмом. - Во-первых, у северян был чернокнижник, который поднимал зомби. Во-вторых, увы, свои от чужих не отличаются, а в страже ведь никто не пострадал. В-третьих, лейтенант Хантер, конечно, матерился много, но добавил ещё немножко, и всё оформил, да и что я, протоколов не видела? Что нам с Брухой ещё обсуждать за чаем? В-четвёртых, Рой - он валлиец, бастард кого-то из тамошних баронов. В-пятых: Мы, ваш король, жалуем вам титул баронета с правом передачи по наследству. Как только сможете ходить... В следующий раз я хочу стать баронессой, и чтобы к титулу прилагались земли! Но на всякий случай: ещё раз напоминаю про обещание. Не надо его проверять, пожалуйста.
- Холера его забери, - задумчиво резюмировал услышанное Джеймс, представляя лицо Хантера, узнавшего, что он теперь лейтенант городской стражи. - Мать его потаскуха от упыря прижила, короля этого. Я ему что, любимец-комиссар Харпер? Баронетить меня вздумал. И когда я смогу ходить, миледи?
- Брат Сапфир говорил, хорошо бы не раньше, чем послезавтра, то есть завтра, милорд, но, - Мэри пожала плечами и бросила письмо на пол. - Как только сможете ходить, в ближайшее время, завтра ждём вас у нас в Хемптон-корт, для принесения оммажа нам, вашему королю. Ваш король.
Джеймсу живо представилось, как он опускается на колено для оммажа и падает лицом вперед. Потому что ноги не держат и отвар внезапно перестал действовать. Нет уж. Ни завтра, ни послезавтра, ни через три дня. До тех пор, пока сил не станет достаточно.
- Напиши ему, что я в беспамятстве, мой свет. Не уверен, что доеду до Лондона. А баронессой ты, думаю, станешь.
Не будучи аристократом, не радуясь дворянскому титулу, Джеймс, тем не менее, не мог не подумать, что Мэри грех роптать. Из дочери мельника за каких-то полгода она стала миледи женой баронета. Другим деревенским девчонкам везло значительно меньше.
- Знаешь, - задумчиво проговорила Мэри, разворачиваясь так, чтобы смотреть ему в глаза. - Только сейчас поняла, что никогда не слышала, как ты ругаешься, до сейчас, до холеры этой. Почему бы? Только не говори, что виноват отвар: брат Сапфир мне все уши прожужжал про возможные эффекты, и стремления к ругани там не было.
- Это я еще не ругаюсь. Бывает, когда объясняешь новенькому стражнику, как бить задержанного, так загнёшь, что... кхм, - Джеймс осёкся, сообразив, что леди Мэри, всё же, была маленькой. И рассказывать ей, что зубы должны вылетать через ухо, в иже херувимы, не стоило. - Мэри, я не хочу снова ссоры, когда нам так хорошо лежать вместе, рядом. Но ты ведь сама сказала, что ты либо вон то всё, либо маленькая - не одновременно. Я не знаю, как себя вести, а потому невольно возвращаюсь к улицам, управе и казармам стражи. К привычному.
- Маленькая... - Мэри растянула слово, будто пробуя на вкус. - Знаешь, я, наверное, так до конца и не понимаю. Маленькая - как Бесси? Маленькая, как те статуэтки миссис Элизабет?
Джеймс удивлённо хмыкнул. Он не мог подумать, даже предположить не мог, что Мэри это простое, ласковое слово, взятое с улиц, будет понимать так.
- Нет, - притянув её к себе, ответил он. - Когда я тебя впервые увидел... когда привез мистера Берроуза, ты была такой хрупкой. Ты высокая, Мэри, ты красива и душой, и лицом, и телом, но рядом со мной - тонкая и хрупкая. Ни в коем случае ни ребенок, ни статуэтки. Мне нравится, что мы такие разные с тобой. Нравится так называть, дарить заботу и любовь. И если в этом слове есть оттенок какой-то покровительственности, то ровно потому, что я - человек, отбивший тебя у кучи драконов. Начиная с Джека и заканчивая Рочфордом. Имею право.
- Ой, - глубокомысленно заметила Мэри и внезапно дразняще улыбнулась. Поцеловала - легко, скользнув губами. - Ага, значит, как с обрыва прыгать - не мала, Рочфордов гадских приманивать - не мала, но стоит случайную грубость услышать!..
Внезапно посерьезнев, она чуть отстранилась.
- Джеймс, скажи, что теперь будет? С семьёй, с этой... другой женщиной? Я не могу не ценить и благополучие, и особенно жизнь, но...

[Leomhann >>>]

- Это тебе решать, - Джеймс тяжело вздохнул. Об этом он не думал ровно потому, что запрещал себе, чтоб не бояться. - Захочешь уйти - я пойму. Буду содержать тебя и детей, постараюсь вернуть. Но сразу скажу - развод скорее всего не одобрят, в глазах закона и церкви нет предпосылок. Останешься - обрадуюсь. Искуплю вину. Жить без тебя - вне моих сил. В конце концов, кто ещё сможет так лихо прыгать с обрыва? Знаешь ли, я чуть не обезумел тогда, думал - всё. А женщина... Парадокс, но мне порой приходится торговать телом, чтобы выживать. В случае Фламиники - чтобы не пострадали ты и Бесси. Я понимаю твоё недовольство, и решу как-то иначе. Но что будет с семьёй - это только твой выбор.
- Да, - Мэри помедлила и вздохнула тоже. - Знаешь, Фламберг с его Эммой - они очень странные. Если не присматриваться, то не очень заметно, но ты замечал: они почти не говорят. Не как вот мы. Полувзгляды, недомолвки, пустой ветер, чуть ли не мысли - но не слова. Я ни разу не слышала, чтобы он к ней как-то обращался, или она к нему - ну, тогда, перед восстанием. Интересно, нашёл ли он её?.. О! - она оживилась. - И мне всё ещё интересно, кто она. Но если не говорят, придётся гадать. Кто-то, от кого зависит благополучие... и чтобы нашлись и место, и время, и не на виду, как Бермондси. Лондон? Арена? Нет, ну это было бы совсем обидно, рядом с Фламиникой. Демоны свекровые? Тоже самое, причём настолько глупо, что даже не обидно. Кто-то при дворе? У-у! Племянница короля, дочь короля, ой, жена короля? Имя, конечно, с листов вымарано, но было ведь! А две другие - тоже почти Мэри, бр-р. Леди Бойд? Или кто-то ближе? Хм, вряд ли Бруха - с Харзой это не сработало бы. Но клерк, конечно, во всём завязан на пару с констеблем. Но Харза. Нет. Хотя, если подумать, все те придворные дамы - не меньшая глупость. Или с королём ссоришься, или с орденом, да и я тут настолько мала, что почти ничтожна - если бы речь шла об измене не мне, а вообще. Инхинн с её привычками и стихами - да если бы хотел, то давно уже бы с ней спал. Эх. Пойду в следующий раз к Брухе, спрошу Харзу. Всё равно он постоянно куда-то проваливается, пусть хоть с пользой.
Любопытство, сгубившее кошку, когда-нибудь сгубит и Мэри - в этом Джеймс был уверен. Ему было почти всё равно, как говорят Фламберг и его жена, просто потому что еще тогда, в Билберри, понял: этих двоих разлучать нельзя. Завянут. А вот желание Мэри узнать, с кем изменяет ей Джеймс, было чревато не только новым скандалом, но и разлукой. С иной стороны, жена явно остыла, снова стала умной маленькой - "черт" - лесной принцессой с мельницы.
- Ты неправильно строишь гипотезы. Я не ссорюсь ни с королём, ни с Орденом. Моя обязанность - стоять на страже закона, и на племянниц, жён и сестёр мне наплевать. А клерк пишет ровно то, что ему говорит констебль. Или палач. Вот с палачом ты угадала.
- О, - Мэри задумалась на миг, кивнула. - Спасибо. Мне это важно, чтобы на схеме не оставалось пустых пятен. А как правильно строить гипотезы, ты меня научишь? Ой, и это же она, получается, рубашку сожгла? Ну, когда с Вороном... ой. Вы там... втроём, что ли? А чем она шантажирует?
Что шумит в ушах, Джеймс понял только сейчас. Пустые пятна на схемах у неё, поди ж ты! Но стало легче, совсем так, как он обещал своим допрашиваемым.
- Втроём - это слишком для меня. Знаешь, Мэри, между палачом и дознавателем всегда существует связь. Даже если палач не читает мысли. Они работают вместе, в плотной спарке, привыкают понимать друг друга не то, что с полуслова - с полувзгляда. Именно поэтому следователь старается выезжать на дознание со своим мастером заплечных дел. В таких рабочих отношениях неизбежно возникает нечто общее. Еще не друзья, уже не просто коллеги. И, разумеется, появляются секреты. Тайны. Иногда - государственные. Палач знает, что дознаватель не дописал в протокол, дознаватель знает, что палач поленился поддать жару. Но в основном - протоколы, конечно. Я никогда не беру клерков в пыточную, пишу сам. Не всякий человек способен сохранить разум, видя, слыша и обоняя то, что там творится. Есть такая штука, называется "аист". Человека в нём сковывают в неудобной, молитвенной позе. Через пару минут начинаются боли в животе, потом скручивает колени, открывается понос. Инхинн магию использует не всегда. Только когда надо поберечь человека, как с Фицаланом. Она - виртуоз игры на человеческом теле посредством таких штук как "аист", а я, смею надеяться, умею правильно спрашивать. Честно - мне нравится работать с ней, мы прекрасно дополняем друг друга. Но с тех пор, как приходится копаться в грязном королевском белье, я порой подставляю и себя, и её. Не находя измены в словах и действиях неугодного королю графа Суррея, например. Хотя факты говорят об ином, и вымарать их из протокола - самому взойти на эшафот. Вместе с палачом, понимаешь? Если палач не донесёт раньше.
Вышло длинно, но Джеймса несло. Правда после затяжной лжи оказалась сродни опиуму, подмешанному в крепкое вино. Мэри кивнула, предлагая продолжить. Это обрадовало - слушает. Быть может, понимает и разделяет.
- Инхинн устаёт. Ей тяжело ковыряться в чужих мыслях, и помогают только три вещи - вино, кот без имени и плотская любовь. Они будто обновляют её. Но чем более напряженно мы работаем, тем чаще и больше она устаёт, и случайные любовники уже не спасают. Думаю, что Ворон её бы устроил, но меня крайне неудачно выбросило из трактира на Исла Тесоро в постель, где юный михаилит... хм... как раз намеревался устраивать. Парень от неожиданности чуть не свернул мне голову, перекинулся в зверюгу и ушел. А мне пришлось остаться. Порой отсутствие выбора - это тоже выбор, за последствия которого необходимо расплачиваться. Я уважаю своего палача, ценю её дружеское расположение и мастерство. В конце концов, если бы не она, если бы Эрза Харт приехал со своим катом, ты была бы вдовой. Но ты - моя жена. Я боготворю тебя. Мне невыносимо тебе лгать, правда может огорчить, поэтому - не договаривал, как в суде. Я умею изворачиваться и быть убедительным, это сказано тобой вполне справедливо. Рыцарями и баронетами не становятся за безупречную службу и слепое следование букве закона, ма... Мэри.
- И в конце концов, получилось невыносимо для тебя и дважды обидно - с изменой и ложью, - для меня. Одну обиду я бы пережила легче, особенно когда виноваты необходимость пополам с близостью, а не только близость, не что-то, чего не хватает дома или во мне, - спокойно заметила Мэри и задумалась, прикусив губу. Продолжила не сразу, медленно, словно строя домик из слов и не желая, чтобы он развалился. - Но нет, это всё не о том, верно? Тем более ты уже обещал эту ситуацию решить, и я - верю. Дело не в этом, а в том, что я - маленькая дура, которую легко отвлечь игрой на арфе и домашними заботами. То есть, дурочка. Скажи, какова роль констебля для ордена михаилитов?
Джеймс ошеломленно хмыкнул и без возражений выпил очередную кружку гадости. И приготовился излагать знания, полученные от Гарольда Брайнса, подтвержденные Робертом Бойдом и его женой-богиней.
- А откуда у нас арфа?! Нет, не тот вопрос. Мэри, ты далеко не дура. А на лютне могу не играть, если не нравится. И... ну... всего хватает, правда. Сразу скажу - я не занимаю ничью сторону. Орден, как ему и положено, наверняка играет партию с королевским двором. Преемники тамплиеров, как-никак. Но всё это - без меня. Видишь ли, получилось так, что я и Роб Бойд оказались связаны через Бесси. Роб Бойд... Ты в детстве слышала сказку о Тростнике, генерале божественных легионов?
- Algorithmus ad cognoscendas instrumentis musicis defecit ob incitationem, - нетерпеливо ответила не на тот вопрос Мэри. - Как только не оговоришься на четвёртый месяц семейной жизни. И как же мне не хватает блокнота! Итак, ты и Роб Бойд. Бесси и... мисс Фиона, которая учит странному. Впрочем, снова не тот вопрос. Если предположить, что ты сказал то, что сказал, то правильный вопрос следующий - и почти тот же: в чём суть вашей связи, за что именно орден-Бойд с одной стороны платит кольчугой, которая не пробивается ничем и даже не травится кислотой; перчатками, реагентами, безопасностью, лечением? За что именно ты рискуешь шеей, оправдывая Фламберга, так и не познакомившегося с дыбой, Фицалана, которому - о, Господи, теперь я понимаю, о чём говорила Эмма! - которому "спокойнее, проще и прибыльнее принести оммаж шотландскому лэрду". У Ордена, замечу, шея гораздо толще. Гораздо. И твоя мне куда ценнее.
- Погоди, не спеши с выводами. Так вот, Роб Бойд - это он. Более того, его жена - богиня Бадб. И они с сёстрами, узрев в нас с Бесси кровь друидов, подсунули против его воли свою четвертую сестру. Миссис Фиону, да. Самое забавное, что эту весть принёс Гарольд Брайнс. Не осознавая, что тащит на костёр себя, Бойда, цирконовых воспитанников, меня как отца страшной еретички Бесси, саму Бесси. К счастью, Брайнс сгинул, а я остался обладателем чужой тайны, которую не вправе раскрывать. Кольчуга именно поэтому. А всё прочее... Обычные добрососедские отношения. Михаилиты принимают у себя Бесс и тебя в случае опасности, я - помогаю их братьям, когда нужно. За зачистку монастыря они, между прочим, содрали столько, что оказалось проще отдать им земли обители. Харза еще и стоимость меча стребовал, за Рочфорда. А что лечат бесплатно - так лучше свой, живой и здоровый, законник, чем неизвестный деятель. Фламберг... Раймон де Три был невиновен. Он, конечно, далеко не ангел божий, но подставили его так знатно, что пришлось искать алиби в тюрьме. К кому бы он еще пошел, скажи, Мэри? Я выносил его Эмму с алтаря, прикрывал её собой во время резни, - Джеймс глубоко вздохнул, понимая, что начинает злиться. Мэри залезала не только под броню - под кожу. - Я нашел их, когда он увёз свою жену из монастыря. И помог еще тогда, не зная Бойда. Оставил в покое. Потому что разлучить их было, всё равно что срубить обоих. Порой вещи гораздо проще, чем они кажутся. Ричард Фицалан... Этот - человек сложный. Неоднозначный, и относится к нему можно по-разному. Но у законника должна быть холодная голова, Мэри. Да, он илот той же богини, что и Роб Бойд. Но будь он в самом деле виновен, это его не спасло бы. Все обвинения против него - измышления короля, который хочет уничтожить Белую Розу. Эта конкретная роза хочет только одного - спокойно жить на своей земле, ему даже трон не нужен. На который, к слову, его тянут различные заговорщики. Казни его сейчас - и я ни за что на этих заговорщиков не выйду.
Джеймс потёр виски, в которых от этого почти бесконечного допроса всё ярче разгоралась боль, не взирая на отвары. Угораздило же его жениться на следователе!
- А за шею не беспокойся. Я не позволю себя казнить.
- И об этом бы тоже никогда не рассказал, - задумчиво сказала Мэри. - Поганец ты, конечно, но - мой поганец. Мой, ничей больше. Что ж, осмысливать мне это всё неделю, а то и больше, а пока: поговорили, хорошо поговорили, можно и спать.
- Нет. Во-первых, в блокнот дома ничего не записывать и поскорее забыть сказанное. Даже с Брухой не обсуждать. Слышишь меня, Мэри? Любую бумагу, любую сплетню можно обернуть против. И тогда шею сохранить станет сложнее. А во-вторых, помоги мне встать. Мы едем домой.
Дома необходимо было выбросить лютню - потому что она была арфой и помогала отвлекать Мэри от тайн следствия, хотя Джеймс наивно полагал, что жене просто нравится музыка. Еще дома можно было просто уйти в управу, и отдохнуть от допроса на лавке. А что раны растрясёт - ерунда.
На нём всё заживало, как на поганце.

[Spectre28 >>>]

14 мая 1535 г. Бермондси.

Ощущение было, будто тело разваливается на куски. Брат Сапфир, заявивший, будто лекари арены испортили Джеймсу все ресурсы организма тем, что исцеление совершали мгновенно, оказался ярым сторонником постепенности. Именно поэтому, никуда не торопился, аккуратно сращивал кости и пичкал настоями, в которых помимо трав угадывались ингредиенты куда более мерзкие. Впрочем, Джеймс не роптал. Сидел в своём кресле - чистый, переодетый, накормленный. Жал туго набитый крупой овечий пузырь, разрабатывая отрубленную руку. Задумчиво бренчал на лютне, заново осваивая тремоло и флажолет. Читал уложения, подписанные короной недавно.
Так, в славном английском городе Честер теперь разрешалось убийство жителей Уэльса. Правда, разрешение давалось с небольшими оговорками. Пустяки, честное слово, - надо было просто находиться в пределах городской стены после полуночи и стрелять только из лука. Убийство в другом месте, в другое время и другим способом грозило тюремным заключением. В Йорке теперь можно было в любое время убить шотландца. Всё так же - из лука. Хотите утром - пожалуйста. После обеда - ради Бога. Правда, в Йорке всё-таки был один день, когда шотландцы могли почувствовать себя в безопасности. В воскресенье стрелять по ним запрещалось. Кроме того, коровам запретили ходить по улице днём. До десяти утра и после семи вечера прогуливаться по городу с коровами было можно, а вот в эти часы - нельзя. Это означало, что мэру Бермондси придётся озаботиться часами на главной площади и в управе. Запретили срывать или собирать фрукты с дерева соседа. Даже если дерево разрослось, и ветки свисают над вашим участком, а яблоки падают на вашу землю, по закону вы должны их вернуть владельцу дерева. Разрешалось обрезать такие ветки, чтобы защитить свой сад от «вторжения». Но собирать фрукты или цветы – ни в коем случае. Иначе придётся заплатить штраф.
"За яблоками и коровами я еще не следил..."
Самый странный запрет касался таверн, трактиров и постоялых дворов. В них нельзя было находиться пьяным. Правда, как определять, пьян ли человек и что с ним делать, указано не было. Видимо, городской страже волей-неволей придется создавать прецеденты.
А ещё Джеймс много думал. По всему выходило, что рабочие бумаги домой носить нельзя. Мэри совала нос туда без спросу, более того - обсуждала с Брухой протоколы. Не понимая, видимо, что эдак можно до эшафота дообсуждаться, причем вести на него будет собственный муж. Более того, Мэри считала себя вправе знать чисто рабочие моменты. Например, об отношениях с михаилитами, в которых не было ничего предосудительного. Джеймс не брал взятки, но с удовольствием строил свою репутацию славного законника и обменивался услугами. Ты - мне, я - тебе, извечный закон сосуществования в человеческом стаде.
Вопрос о Фицалане его взбесил настолько, что даже слова для объяснений с трудом нашлись. Как объяснить крайне любопытному юному существу, что отправлять на казнь невинного - плохо, особенно, если этот невинный тащит за собой нить к виновным? А смерть эту нить обрывает.
Почему помог Фламбергу? Да потому что он сам пришёл за помощью. Отказывать нуждающемуся - а Раймон де Три нуждался в помощи - было не в правилах Джеймса. Равно, как и зачем-то пытать на дыбе растерянного, уставшего человека, разлученного с обожаемой женой. Зато михаилит обещал обратную услугу, и вообще стал держаться доверительно. Стоило оно того? Разумеется, стоило.
Пожалуй, еще никогда Джеймс не жалел так сильно, что опрометчиво женился на девушке, вполовину моложе себя. Даже десятилетняя Бесси понимала - в дела управы нос не суют. А у констебля, так или иначе, все дела принадлежали управе.
Итак, необходимо было сменить клерка. Не давая второго шанса, поскольку люди не исправлялись. Хотя Брунхильда Кон, а ныне - миссис Рейдж, вела бумаги со скрупулезностью покойного Скрайба. Грамотного писца нынче приходилось искать днём с огнём. Менять жену было не резон, к тому же, разойдись они с Мэри сейчас, Джеймс бы снова не женился. Собственно, он и не собирался, но мисс Берроуз нужно было спасать с мельницы. Судя по тому, что она устроила за два дня, в спасении скорее нуждался Джек, однако, теперь это не проверить. Оставалось жить с нею и терпеть. Не бить же за излишнее любопытство, в самом деле.
"Это только злость. Злость - не лучший советчик, вовсе не советчик. Но выволочку в управе устроить нужно. И говорить с Инхинн".
Анастасию Инхинн потерять не хотелось. Она была непревзойденным заплечным мастером, умным и тонким собутыльником, с ней просто приятно было потрепаться стихами. Джеймс назвал бы её своим другом, спи он с друзьями. Впрочем, друзья обычно не шантажировали и не допускали мысли, что друг-констебль может подставить. Джеймс скорее сам бы в лепешку расшибся, чем позволил казнить Инхинн, Хантера или Бруху. Которая подло обсуждала протоколы с Мэри.
"Я злюсь. Когда я злюсь - не думаю. Злиться нельзя".
В сущности, даже на Мэри нельзя было злиться. Она считала, что теперь вправе вникать во всё, чтоб не было, мать их, белых пятен. Джеймсу следовало винить самого себя, что вовремя не объяснил: есть вещи, которые лучше не знать, чтобы не озвучить на допросе. Мэри была юной, прелестной, умной, но сегодня Джеймс предпочёл бы постарше и поглупее.
Про королеву читать не хотелось вовсе. Даже сейчас, из бумаг, написанных предвзятыми писцами Кромвеля, было ясно, что Анна Болейн и её любовники постоянно находились в разных местах на даты, указанные как время измены. Подозрение вызывали разве что Томас Уайетт да Джордж Болейн. Первый писал говорящие стихи. Он соловьем тосковал по своей розе, вспоминал восторги любви, и Джеймс готов был поклясться, что именно он был любовником королевы до брака с королём. Упоминания о том, что королева Нэн пришла на супружеское ложе девственной, не было. Кромвель предполагал, что она сдалась во время путешествия короля в Золотую долину. Вероятно, уже тогда самая важная преграда в монархических браках была порушена женатым поэтом.
Странно, что девственности всегда придавалось такое значение. "Девка употребленная, что луна новорожденная. Та, что ни месяц, родится, а эта, глядишь, — все девица", - говорили крестьяне, выдающие замуж своих дочерей с пузами, лезущими на нос. Королям бы уподобиться им, ведь та, что однажды понесла и родила, сможет сделать это еще раз. Но девичеству монархи придавали такой вес, так лихо торговали своими невинными дочерьми за земли, войска, знатное родство, что это пошло в народ.
Джеймс невольно подумал о Мэри. Вспомнил, как решительно она затащила его в постель, как она тщательно скрывала, что решимость у неё закончилась с первым же поцелуем. Как скомкали пальцы простыню в первый острый миг боли, а он утешал её. Наверное, короли были правы. Такую близость не испортить ничем, даже короной.
Сейчас король был увлечён Джейн Сеймур. И в её поведении Джеймс угадывал Фламинику, Анну Стенхоуп-Сеймур. Только она могла научить эту блондинка с медовыми волосами, голубыми глазами и молочно-белой кожей быть тихой, покорной, опускать взор, а когда поднимать, то глядеть на короля обожающе. Как тут не влюбиться, если сердце короля так истомилось и устало от постоянных капризов и истерик Анны. У этого короля была вечная потребность соединять невозможное: неземную страсть с платоническим обожанием и неплатоническим вожделением. Король написал с дюжину любовных писем Джейн Сеймур, где предлагал ей стать его любовницей. И снова наука Сеймуров: кокетничать можно, кокетничать с королем братья позволяют и даже поощряют, губки для невинного поцелуя подставить, на колени к королю сесть, грудь слегка расстегнутую дать подержать, - но не больше. „Короля надо разогреть до красного или даже белого железа, чтобы ему от его страсти белый свет не мил показался, а потом… А потом Джейн Сеймур может стать новой королевой.
"Любопытно, навещает ли Фламиника своего мужа во снах?"
В сущности, этот брак был обречен изначально. Король мотыльком полетел на яркий огонь Анны, обжёгся и теперь желал женщину, больше ему подходящую. Мягкую, покорную, не слишком умную, из плодовитой семьи. Жена Джона Сеймура родила восьмерых, в их числе - Джейн, столь приглянувшуюся королю.
Джеймс вздохнул, перебираясь вместе с бумагами на ковер у камина. Тело ныло, будто колесовали, и хотелось полежать на ровном, твердом и прохладном.
Там он и задремал, не дочитав стиха Уайетта.

Хвала фортуне, были времена
Иные: помню, после маскарада,
Еще от танцев разгорячена,
Под шорох с плеч скользнувшего наряда
Она ко мне прильнула, как дриада,
И так, целуя тыщу раз подряд,
Шептала тихо: «Милый мой, ты рад?»

[Leomhann >>>]

В дрёму пробивались голоса.
- Нет, нет, нет, - миссис Альцгеймер, возмущенно. - Нет, я вам сказала, милочка. Вы меня пустите к нему, у меня снова гусь пропал, а гуси - что дети. Не досмотри, сразу же пропадают. Моя кровиночка пернатая, только вот перо из крыла и осталось! Мистер Джеймс!
- Господь милосердный, миссис Клайвелл, весь Бермондси переживает о дорогом Джимми! Крепитесь, милая, - мисс Паркинсон, встревоженно. - Джимми всегда так не везло. Что с любезной Дейзи, что с вами. А это - что? Пыль? О, боже милостивый, это - пыль!
- Это - пыль, Персефона, вы очень наблюдательны, и очень гибки - так извернуться, чтобы заглянуть за шкаф. Возможно, с вами дорогому Джимми везло бы больше, а пыль от испуга не появлялась бы вовсе, но - не повезло. А управа - там, миссис Альцгеймер.
"Любопытно, откуда за шкафом пыль?"
Дотошная Мэри вычищала дом до блеска. Она не оставляла грязи и пыли ни малейшего шанса, и с полов вполне можно было есть. Джеймс лениво дёрнул плечом, но открывать глаза и вставать не спешил, надеясь, что Альцгеймер с Паркинсон исчезнут сами собой.
- Знаете, милая Мэри, моя матушка не устаёт повторять: "Чтобы брак был счастливым, муж и жена должны быть из одного теста". Как хорошо, когда рядом мужчина, когда можно прижаться к нему, почувствовать крепость его плеча и знать, что между тобой и безмолвным ужасом, наползающим из мрака, есть он. Даже если он молчит и лишь неотрывно смотрит вперёд. Или лежит на полу?! О мой Господь! Джимми! Ему ведь плохо!
- Я говорю, моя милочка, гусь у меня нервный, застенчивый и добропорядочный, а уж паршивее качеств для гуся не придумаешь.
- Хантер снова не догадался поискать в похлёбке, миссис Альцгеймер? Ой, Персефона, про наползающий ужас - как это точно, с каким чувством, как прожито! Скажите, как часто он на вас наползает?
- Судя по всему - постоянно, - слушать дальше становилось решительно невозможно. Лежать на полу - тоже. Потому что бабы трещали так, что от них начинала болеть голова. - Значит, так. Миссис Паркинсон... то есть, Альцгеймер. Все жалобы принимаются в установленном порядке в приемный день. А потому - настоятельно прошу не галдеть у меня в доме и проследовать со всеми вопросами, предложениями и замечаниями в управу.
Старушку пришлось подцепить под локоть и аккуратно провести к двери, стараясь при этом не развалиться. К Мэри и мисс Паркинсон Джеймс вернулся уже чуть не по стене, но сил, чтоб приобнять жену, хватило.
- Чем обязан, мисс Паркинсон?
- О, Джимми, - расцвела Персефона Паркинсон. Нежная голубоглазая блондинка, она слегка расплылась в талии после лихорадки и недоношенной беременности. - Вы очнулись! Как вы себя чувствуете, дорогой?
- О, а теперь меня обнимают, надо же, - еле слышно прошептала Мэри, целуя его в щёку. - Можно я её кочергой стукну? Труп скормим цветам Бесси.
- Ты не сможешь достаточно сильно. Лучше я, - ответный шёпот Джеймс тоже спрятал в поцелуй, и просиял улыбкой. - Сэр Джеймс. Или мастер констебль. Однако, если нет больше вопросов ко мне, то будьте любезны незамедлительно передать поклон матушке. Иначе говоря, до свидания, мисс Паркинсон.
Посетители вне управы его изрядно бесили, а не затянувшая корсет дочь матушкиной подруги, которую сватали так настойчиво, раздражала вдвойне.
Персефона Паркинсона фыркнула, пробормотала что-то распутницах с мельницы и поплыла к выходу, яростно виляя кормой. Джеймс хмыкнул. Дама обещала раздаться годам к тридцати, что твой когг. Потом вздохнул, и притянул к себе Мэри в жадном поцелуе новобрачного, даром, что первая брачная ночь была четыре месяца назад. В конце концов, не её ли он недавно почитал своим маяком?
- Почудили - и хватит, - заявил он, когда пришлось оторваться, потому что потемнело в глазах. - Давай жить... светлячок.