"Истребители мостов" VS "Улыбка Ветра", приключение в реальном мире

[Bishop >>>]

(вместе с Рейтаром)


Именно в этот самый, наиболее суматошный и момент на аэродром «Улыбки Ветра» прибыл длинный легковой автомобиль с номерами штаба дивизии, сопровождаемый незаметными и безликими людьми в черных штатских костюмах, которые, скорее всего, служили в контрразведке. Автомобиль с занавешенными окнами проследовал к самому дальнему и почему-то, тщательнейшее охраняемому взлетному капониру и остановился, а на взлетную полосу вне очереди выкатился необычный, вытянутый и стремительных очертаний, самолет. Самолет, как две капли воды похожий тому, который с недавних пор пилотировал Ашимура Такауджи, прогрел двигатель, набрал скорость и весьма изящно, даже несколько молодцевато, взлетел, после чего направился куда-то на юго-восток.
Сначала Такауджи решил - провожает взглядом собственную машину. Но охрана у ангара была спокойна, в небо беспорядочно не стреляла, никто не бежал с докладом в штаб. От сердца слегка отлегло, но ненадолго. Поэтому Ашимура направился не в барак, где ожидал встретить ухмылки и выслушать плоские шутки, а в ангар.
Примерно на пол пути к ангару, Ашимура увидел майора Нибуи. Тот о чем-то говорил на повышенных тонах с одним из незаметных людей с серыми лицами, что-то явно пытался доказать, но, судя по отрывистым жестам майора, и тому, как впились обтянутые неизменной белой перчаткой, пальцы, в стек, не преуспел в этом деле. Наконец, господин Нибуи явственно дернул щекой, коротко кивнул человеку в штатском и, круто развернувшись, медленной механической походкой направился в сторону штаба, глядя куда-то вдаль невидящим взглядом. Это продолжалось не более нескольких мгновений, но вот шаг майора приобрел прежнюю пружинистость, а во взгляде блеснул привычный, равнодушный почти ко всему, металл. Глубоко выдохнув, словно захлопывая пинком ноги ведущую куда-то в глубину, к чему-то не очень приятному, дверь, он оглянулся и, заметив приближающегося Ашимуру, направился ему навстречу.

[Reytar >>>]

(Bishop+Reytar)

Ответив на приветствие пилота, майор кивком головы указал в сторону ангара, где стоял самолет Ашимуры, словно предлагал проследовать туда:
- Пройдемте. Нам стоит кое-что обсудить, причем немедленно.
Прежние тревоги всколыхнулись с новой силой, но машину Такауджи увидел сразу; механики уже потрудились над ней, счистив копоть.
Майор окинул пилота проницательным взглядом и произнес:
- Ваша машина на месте, никто у ее не забирает, господин Ашимура. Хотя бы потому, что она все еще в ремонте и сегодня взлететь на ней точно никто не сможет. Тут дело в ином…
Нибуи Сабуро помолчал, дернул щекой, подбирая слова, которыми мог бы выразить подчиненному все презрение к этой темной истории, не показывая свое отношение к вышестоящим «умникам» в штабах, интриги которых торчали из недоговорок ищеек контрразведки, словно мужское достоинство обаке из прибрежных кустов, около того места, где крестьянки приохотились купаться. Наконец, господин Нибуи скривил губы в гримасе, должной обозначать вынужденную улыбку и произнес:
- Мы – солдаты и должны выполнять Приказ. Любой Приказ, что бы мы ни думали о его целесообразности. Но тем ни менее, мы обязаны как можно лучше выполнить свой Долг перед страной, и мы его выполним, даже если полученные ранее Приказы этому могут помешать. Не так ли?
- Совершенно верно, - ошарашенно пробормотал Такауджи, которому устав подсказывал, что отвечать следует "так точно". - Но я не совсем понимаю, господин майор...

[Bishop >>>]

(и опять - вместе с Рейтаром)

Майор вздохнул еще раз, словно сокрушался о уровне умственного потенциала молодого поколения и продолжил:
- Ситуация вот какая: штаб дивизии по согласованию со штабом армии начал некую
сверхсекретную операцию, название которой вам ничего не скажет, используя наш аэродром как базу для ее проведения. Вы и ваша машина - лишь одна сторона монеты. Кроме вас в испытаниях новой машины, призванной сменить в эскадрильях Ki-43, участвует какой-то крайне засекреченный пилот. Кто он и откуда, почему допущен до испытаний и имеет столь широкие полномочия, что диву даешься, не известно. Как вы видели, на летное поле его доставили в машине с занавешенными стеклами, и таким же образом заберут отсюда, когда он вернется из полета. Обслуживание его машины так же засекречено и возложено на группу механиков, которая подчиняется господам из контрразведки и никому более. Не мне вам рассказывать, что представления господ-контрразведчиков о том, что такое хороший истребитель, могут существенно отличаться от представлений тех, кто на них будет летать. По этому слушайте следующий боевой приказ: вы будете летать на своей машине осторожно, но не уклоняясь от боя. Вы изучите все ее слабые и сильные стороны, кратко охарактеризуете их в рапорте, который сдадите мне, а так же, будете предельно внимательны во время вылетов. В особенности, это касается случаев, встречи в воздухе с второй машиной, взлет которой мы только что наблюдали. Если вы подвергнетесь нападению с ее стороны, разрешаю вам ответить огнем и сбить ее, лишь бы ваша машина уцелела, а вы были в состоянии внятно рассказать после о том, что и как происходило в бою против нее, вам понятно? Так же приказываю обращать особое внимание на поведение этой машины в воздухе, на то, что и как делает ее пилот, какие фигуры он любит применять во время боя и как именно дерется. Возможно, эта информация так же сможет пригодиться в будущем. О полученном от меня приказе вы пока что не скажете никому, даже духу предков, если придете помолиться в храм. Вы поняли меня, господин Ашимура?
Наверное, Такауджи еще раз подтвердил мнение майора - и без того невысокое. Но он все равно мало, что понял. А браво кричать "так точно" и "да здравствует император" не хотел. Да и не подходило к моменту. Поэтому он просто кивнул.
- Разберусь.

[Reytar >>>]

(Bishop+Reytar)

Майору ничего не оставалось как еще раз выдохнуть, и коротко кивнуть, показывая что ответ пилота принят к сведению. Вздохнув еще раз и вновь дернув щекой, господин Нибуи бросил полный тепла взгляд на стремительно выглядящий даже на земле, истребитель, которым занимались механики и откозыряв, направился в сторону штаба, по тем каждодневным важным делам, которые занимают все время любого командира полка.

[Reytar >>>]

База «Истребителей Мостов»
предыдущая ночь

Болеслав Митава, ранее надпоручик ВВС Польской Республики, а ныне лейтенант RAF редко получал удовольствие от сна. Чаще всего он просто проваливался в какой-то темный колодец, падал в нем, плавно опускаясь все ниже и ниже, а затем открывал глаза и понимал что наступило утро. Но были и другие сны… Сны, о которых он не рассказывал никому из сослуживцев, даже старым соратникам, прошедшим с ним рядом яростную грызню схваток над Бельгией и севером Франции и уцелевшим в «собачьих свалках», во время Битвы за Британию. Таких снов было несколько, и Болеслав сумрачно радовался в мыслях, что пока такие сны посещали его довольно редко и никогда несколько к ряду. Но все хорошее и терпимое рано или поздно заканчивается, пришел конец и неустойчивому равновесию в мире грез – сегодня один из редких неприятных снов сменил второй, еще более яркий и неприятный, а кроме того, настолько реальный, что Болеслав проснулся в холодном поту и долго не мог заснуть.
Он опять, во всех мельчайших деталях видел тот ясный сентябрьский день, когда их 113-я эскадрилья вылетела для прикрытия «Карасей», собиравшихся бомбовым ударом приостановить продвижение танков и мотопехоты вермахта и выиграть время, позволив ребятам из волынской кавалерийской дивизии покрепче зацепиться за родную землю у речушки Мокра. Они летели крыло к крылу, один чуть позади другого, как зачастую вместе гуляли по улочкам ставшего для них родным Лодзя – два брата, Болек и Лёлек, как называли их сослуживцы. Они летели…
«Караси» сделали свое дело насколько могли качественно – за три прохода, почти не обращая внимания на зенитный огонь, сбросили на головы немцам все взрывчатые «подарки» которые несли под фюзеляжем и повернули домой. Истребители прикрытия шли чуть позади и выше бомбардировщиков, надеясь заполучить хоть какое-то преимущество, если длинноносые хищные машины с черными крестами нагонят возвращающийся отряд, но все было тихо. Они проводили «Карасей» до аэродрома и повернули на базу, когда заметили черные столбы дыма, поднимавшиеся над островерхими крышами древней Лодзи и кружившие над ними двухмоторные силуэты, посыпающие горящий город новыми порциями бомб. Топлива в баках было немного но в бездействии смотреть как город, в котором находятся твои близкие и друзья превращают в руины, было очень тяжело и командир эскадрильи не выдержал. Качанием крыльев он отдал приказ: «Делай как я!» и повел своих людей к гибнущему городу.
Дальше во сне, как и в реальности того яростного дня, все смешалось: кресты, кресты, кресты, кресты… Они сверху, сбоку, сзади. Глухое тарахтение «Браунингов» перемешивалось с утробным стрекотом MG-15, трассера пронизывали воздух. Старые польские Р-11с с трудом догоняли даже пикирующий бомбардировщик «Штука», а с «Мессершмидт»-109Е сражаться с шансами на успех могли лишь на виражах, но не сдавались и не отступали. В те мгновения Болеслав не заметил, когда алым, чадящим факелом устремился к земле первый польский истребитель. Он лишь понял, что этот факел, увы, не будет последним и сжал зубы, не желая гадать, кого из друзей недосчитается через несколько минут. Он не ошибся – один за другим, оставляя дымящийся след польские и немецкие самолеты падали вниз – на поросшие садами окраины горящего города. 113-я эскадрилья дралась яростно и дорого для немецких пилотов складывала свои крылья, но силы были не равны. Когда истребитель командира эскадрильи попал под совместный залп трех «Мессершмидтов» взорвался, и они с братом остались лишь вдвоем, Болеслав взглянул на приборы и понял, что либо они сейчас выйдут из боя, либо уже не дотянут до аэродрома. Он передал брату: «Уходим. Свое дело мы выполнили.» и это действительно было так – немецкие бомбардировщики новой волны, попавшие под атаку поляков не смогли отработать по целям прицельно, сбросили бомбы как попало, в основном в поля и сады окраин и, сбившись в плотную группу, уходили на запад. Брат качнул крылом: «Понял!» и два последних уцелевших польских истребителя, как два селезня, попытались уйти на бреющем, слившись с землей. Они бы ушли, но «ястребы» кружившие вокруг них тоже не дремали – четверка «Эмилей» ринулась на перехват и нагнала их над небольшой, омывающей город речушкой.
Болеслав плохо помнил, что и как тогда случилось, но словно в кино, если прокручивать фильм с замедленной скоростью, перед ним разворачивалась одна и та же картина – стреляющий по его машине залпом желтоносый немецкий истребитель. Чувство ярости, ненависти, ожидание боли, ожидание смерти и срезавший время на вираже и принимающий смертоносный залп на себя, самолет брата, закрывший его собой от огня. И еще один чадящий факел, с жалобным воем двигателя рухнувший вниз и взорвавшийся среди заречных садов – высота была слишком маленькой, выпрыгнуть с парашютом Людовик просто не успел. И ненавистный желтоносый убийца, прошедший рядом, ближе чем на расстоянии пистолетного выстрела, не боящийся ответного огня, так как отлично знающий, что у последнего уцелевшего поляка давно закончились патроны. И молодое, улыбающееся лицо, светлые волосы выбившиеся из-под шлема, за фонарем кабины, и шутливая пародия на козыряние, как вызов, как удар перчаткой по лицу.
Этот миг Болеслав помнил очень четко, но вот что случилось потом было покрыто пеленой, сквозь которую ощущалась лишь огромная пустота в душе и боль в сжатых на штурвале пальцах, и забивающий горло дым от пробитого двигателя, и горячие брызги масла на щеках, и неотвратимо приближающиеся кроны деревьев…
Тогда он уцелел чудом – возможно благодаря помощи Богородицы, заметив прорезавшую сады грунтовую дорогу и сумев бросить планирующий истребитель в последний вираж, благодаря которому изрешеченный пулями Р-11 с срезанной точно ножом кромкой правого крыла смог не камнем рухнуть на деревья, в тяжело плюхнуться на пыльную колею и, потеряв обе стойки шасси, все же остановиться…
Тогда он выжил, но все это было не так уж важно. Брат погиб, а родители, как выяснил потом Болеслав, погибли под бомбами в тот же день. Ему почти незачем стало жить. Почти незачем. Все что у него осталось – это желание сбивать и сбивать машины с черными крестами на крыльях, в надежде, что однажды среди сбитых окажется тот самый, светловолосый юнец, который походя убил брата и издевательски козырял при этом…
Болеслав очень-очень надеялся, что однажды все же встретит этого человека и сразу воздаст ему за все. Полной мерой.
Этой ночью проснувшись в холодном поту, Болеслав Митава вдруг понял, что цель его жизни стала куда ближе. Он был готов поклясться, что недавно, буквально вчера, видел очень похожего на того, кого ищет, человека. Того немного странного, высокого блондинистого парня с подозрительно знакомым акцентом. Очень запоминающимся акцентом. Акцентом, отлично знакомым любому силезцу, таким, словно родной речью этого светловолосого парня был не английский, а немецкий…

[Далара >>>]

Если кто-то думал, что на происшествии со змеей Элвин остановится, он жестоко ошибался. На следующий же день австралиец явился в лагерь в компании другой твари. Он нес ее, прижимая к себе, как любимую собачонку, - тем больше был шок встречных, когда на месте предполагаемого щенка оказывалось длинное черное тело. Желтые глаза "зверушки" взирали на мир с непоколебимым спокойствием хладнокровного. Шевелился толстый хвост. Неприятного вида когти грозились впиться в запястье Элвина, но тот их не замечал. Он был в восторге от своей находки, что-то бормотал рептилии и нежно гладил ее по голове. Люди шарахались.
- Только не сюда! - попытался спасти казарму Барри.
- На кухне слишком шумно, - возразил Кокс.
Барри стоял до последнего, но в неравном бою победила Австралия, и рептилию устроили в углу пить молоко из блюдечка. Элвин блаженно улыбался, глядя на успешную кормежку.

[Reytar >>>]

Сколь бы эпохальные события ни портили нервы людям, всякий раз готовы произойти более или менее эпохальные события, готовые попортить нервы в куда большем количестве – этот вековечный закон не устарел ни на йоту, вновь и вновь доказывая свою действенность в данный момент господину Нибуи Сабуро.
Вышеназванный господин майор рано утром отправился на совещание в штаб командующего авиационной дивизии, откуда вернулся в девятом часу утра в настроении куда более угрюмом, чем до того.
Среди прочих «обрадовавших» командира полка, новостей, были ужесточение норм экономии авиационного горючего, что напрямую уменьшало количество самолето-вылетов полка, а следовательно, время, которое его самолеты могли «висеть» над полем боя, осуществляя прикрытие и поддержку своих частей, а так же бомбово-штурмовые удары по противнику. Но, кроме того, это ужесточение норм расхода рубило на корню всю летно-тренировочную программу, без выполнения которой не стоило и надеяться на превращение разношерстного, на две третьих состоящего из новичков, соединения, в полноценную боевую часть, чего майор в данный момент желал более всего на свете.
Маленький юркий «Курогане», немилосердно переваливаясь на складках местности, наконец, доставил господина Нибуи на территорию вверенной ему части. Покинув кабину, майор раздраженно окинул взглядом расположение части, но с легким чувством гордости отметил, что придраться не к чему – личный состав занимался согласно расписанию. На взлетную полосу как раз выруливали два звена «Зеро» из второй эскадрильи, отправляющиеся на патрулирование линии фронта, а у дальнего ангара, рядом с которым застыла фигура часового, трое механиков латали поврежденный во вчерашнем бою, новейший истребитель. Пилот опытной машины с одним из механиков в этот момент готовили к вылету временную замену раненому самолету – наскоро заштопанный «Зеро» из первой эскадрильи, пилот которого из-за тяжелого ранения в бедро, попал в госпиталь.
Дернув щекой, полковник с тоской взглянул на крылатую, готовую подняться в небо, машину, затем перевел взгляд на свои, обтянутые белыми перчатками, кисти рук, вытянул их перед собой, и, вновь дернув щекой, опустил наполненный болью взгляд – обе кисти нервно подрагивали, слушаясь хозяина, но подавая четкий сигнал: «На нас особенно можешь не рассчитывать». Стиснув зубы, господин Нибуи размашистым шагом направился в штаб полка, где немедленно имел деловой разговор с начальником штаба – отличным боевым офицером с непревзойденным аналитическим умом и цепкой памятью, которого весьма уважал. После уточнения ряда первоочередных вопросов, речь дошла и до второстепенных, с точки зрения высшего командования, но не менее важных для жизни полка в целом, проблем. Одной из них, было совместное решение штаба авиадивизии и штабов пехотных частей, осуществляющих наступление на Порт-Морсби.
Пехотинцы, резонно требовали от авиаторов как можно более широкой поддержки в проведении наземных наступательных операций, так же настаивая на увеличении времени , которое самолеты полка проводят над линией фронта, и улучшении координирования действий авиационного и наземного командования. Авиаторы не менее резонно ссылались на жесткий лимит топлива, выделяемого на проведение операций каждые сутки, при этом, соглашаясь, что более четкое координирование действий должно принести свои плоды с минимальными затратами ресурсов. Плодом этих обсуждений и было решение о передислокации стационарных точек службы радиообмена аэродром-самолет из зоны базирования в создаваемый координационный центр на хребте Гряды Оуэна, с их дублированием. Иными словами это означало выделение от каждой авиационной части по лучшему радисту с соответствующим оборудованием, который, перебазировавшись в создаваемый на хребте отдел штаба дивизии, будет осуществлять куда более устойчивую связь с самолетами над линией фронта, являясь промежуточным звеном и передавая необходимую информацию на аэродром базирования.
Решением командира полка и начальника штаба, для этой операции выделялся лейтенант Ямаширо, которому предстояло к полудню собрать личные вещи и с походным комплектом радиостанции ожидать у штабного ангара прибытия транспорта.

[Кысь >>>]

- Вы должны делать это быстрее, - лейтенант Ямаширо опустился на корточки возле пыхтящего подчиненного, в очередной раз перераспределяющего кабели. Поставку новых слегка подпалили при перевозке, так что теперь приходилось обходиться тем что есть для обеих установок. - У вас не всегда будет столько времени.
- Хаи.
- Особенно следите за этим модулем. Он склонен произвольно сбрасывать частоту в последнее время. Я уже отписал заявку, но скоро ее не ждите.
- ...вы уверены, что это мудрое решение, господин Ямаширо?
- Другого у меня нет. Поторопитесь, Мишима.
Сборы шли странно - в кажущейся спешке, но все-таки очень, очень медленно. Наверное, когда-то Мишима был земледельцем в каком-нибудь отдаленном районе: нехитрая электросеть базы до сих пор пугала его, как ребенка. Фуке смешно было - радист очень гордился своим назначением и обращался с техникой почти так же, как христианские священники с изображениями Христа. Даже передвинуть не мог без отдельного ритуала. Иногда Уминеко специально выдирала какой-нибудь кабель, чтобы посмотреть на панику на лице подчиненного. Словно бы всегда тут жила, - неожиданно подумалось. Мисима был неаккуратным и смешным, но уже привычным и почти родным. Наверное, время здесь летело по-другому. С радистами, никто не пытался прощаться навсегда, но сами они прощались, и это накладывало отпечаток на само восприятие времени. И тесная офицерская комнатка, и палатка уже были знакомыми до последнего уголка. Даже знала, что здесь будет, когда вернется назад с задания - горка из спутанных, в панике толком не расплетенных проводов, пыль и цветочный мусор во всех щелях. Мишима, конечно, попробует прибрать к ее приходу - на ровных поверхностях появятся характерные разводы, но они только добавят неаккуратности. И цветок завянет...
Цветок был личной гордостью Фуки и главной достопримечательностью палатки: пророс неведомым образом сквозь старательно утрамбованную землю, и сразу же дал бутон. Сквозь полупрозрачную зеленую пленку уже было видно, что лепестки ярко-алые. Должен был расцвести со дня на день, и каждое утро Фука приходила чуть раньше положенного времени, только чтобы первой увидеть, но бутон все еще не спешил раскрываться. А теперь, видимо, еще и отцвести успеет до следующей встречи. Вздохнув, лейтенант нахмурил брови и занялся перепроверкой оборудования.

[Bishop >>>]

Все время казалось: брошенный «хиен» обижен на своего пилота. Хотелось подойти к нему, успокоить, найти слова утешения. Рассказать, какое наслаждение и честь – быть с ним вместе. На «Каге» его ничто не удержало бы, там все понимали, что человеку и машине необходимо побыть наедине. Делали вид, что ничего не происходит, что заняты неотложными делами.
Механик перехватил его взгляд, тоже посмотрел на подбитый «хиен».
- К вашему возвращению он будет готов, - пообещал он.
В кабине пахло смазкой, нагретым на солнце металлом и совсем слабо – кровью. С потрескавшейся кожи не смогли соскоблить темные пятна, напоминание о том, что случилось с предыдущим пилотом. Такауджи сковырнул ногтем сухую бурую чешуйку.
«Зеро» разбежался по полосе, подпрыгнул в воздух и, быстро набирая высоту, забрался по спирали вверх. Воспоминания возвращались: привычная машина, знакомые ощущения.

[Кысь >>>]

Машина приехала с опозданием. Лейтенант стоял и рассеянно смотрел, как отрываются от земли первые самолеты. Зе-ро... "Ноль" по-английски. Странное название. Среди "островов" и стремительных пернатых хищников - особенно. Сумки с оборудованием отправились в кузов, туда же полетел собственный неплотно упакованный рюкзак. Компактный радист забрался в салон и почти сразу же мотор взревел. Ямаширо прикрыл глаза и откинулся на спинку сиденья: предстоял долгий путь.
Потеряться в мыслях так и не удалось. Машина немилосердно подпрыгивала на камнях, а уже через полтора часа в узкой полосе неба отчаянно-дурной приметой мелькнул силуэт самолета. Еще извив дороги, пара подскоков - и листва зашуршала от отдаленного глухого "Бум!". Над головой проскользнул еще один темный крест, потом еще один. Водитель замедлил скорость, но лейтенант, то и дело поднимающий взгляд к пронзительно-лазурному разрыву в густой листве, сухо напомнил о времени. Машина снова затарахтела по колдобинам.

[Далара >>>]

Лампа - скорее роскошь, чем повседневная утварь. Даже если есть она сама, нужно еще раздобыть масло. А потом зажечь серную спичку и, прикрывая ее от случайного сквозняка, поднести к фитилю. Тогда и только тогда загорается маленький уютный огонек, немножко слишком ароматный для некоторых, но вполне устраивающий остальных. По крайней мере, любители перекинуться в картишки, переползающие по полу вместе с лунным светом, вовсе не были против.
Элвина никто из них не окликал. Посмотрели раз, другой и решили оставить самого по себе. Если человек так смотрит на фотографию - а что еще может быть этим жестким прямоугольничком картона? - значит, ему важно. Незачем трогать, у каждого припасен свой такой же кусочек бумаги с тонким слоем потемневшего хлористого серебра. Нет, просто с изображением лиц оставшихся где-то далеко родных.
Жена напряженно улыбается, еще бы, столько времени не дышать, сидеть, не шевельнувшись! За ее спиной маленький деревянный домик, такой родной, что нужно обладать всего лишь капелькой воображения, чтобы представить, как ты идешь по выгоревшей на солнце траве к нему, касаешься рукой высохших досок и слышишь женский смех:
- Что это ты с домом обнимаешься, нет чтобы жену обнять!
Койка, масляная лампа, кто-то опять сдает...

[SonGoku >>>]

НРПГ:

Как оставшийся в одиночестве со-мастер, который, во-первых, не совсем в материале, во-вторых, не потянет никоим образом этот прикл, как бы он мне ни нравился, имею заявить:

1. Основной мастер волею судьбы или личной прихотью положил на прикл с прибором. Он появлялся в сети, но не соизволил заглянуть сюда гораздо большее время.
2. Я, правда, не могу (и не хочу) вести этот прикл.
3. Я люблю этот прикл, но...
4. Я сама очень давно сюда не писала.
5. Продолжать тянуть волыну без мастера можно, но не продуктивно для игры.
6. Через положенное количество дней я закрою этот прикл, если не найдется никого, кто захочет в нем играть и/или взять его себе в мастеринг.

Dixi