Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Spectre28 >>>]

РАЙМОН И ЭММА ДЕ ТРИ

17 мая 1535 г. , Вудфорт.

Экзорцизм - это могло бы быть легко. Можно отвернуться и отдать всё на откуп Фламбергу, который после медитации и молитв скорее походил на воплощение архангела Михаила, чем на человека. Тогда перед глазами корчилась бы в земляных кандалах не Эмма, а просто одержимая женщина, нуждающаяся в помощи. Тогда ожоги на её коже не ощущались бы, словно свои, запястья и лодыжки не ломило бы от корчей, можно было бы утешаться - ха! - тем, что кольцо почти не отзывается, а, значит, Эмма - она где-то там и почти ничего не чувствует, разве что знает, что происходит. Знает, только, наверное, не понимает, почему и за что.
И там, на поляне, тоже не поняла бы, наверное, не удержи тогда Роб за плечо.
В общем, многое можно было, но Раймон, отзываясь на Фламберга, так не сделал, потому что экзорцизм, как известно, очищает и экзорциста, пусть он уже очистился и медитацией, и молитвой. Потому что тут рисковать было нельзя.
Говорить, к счастью, тоже было не обязательно. Второй экзорцист требовался только для того, чтобы подстраховать первого, если что, но Роба, у которого елей чуть из ушей не лился, подстраховывать не требовалось, да и демон оказался на удивление сговорчивым и непротиворечивым. И говорил на удивление много правды.
"Всегда бы так. Только - с кем-нибудь другим, пожалуйста".
- Imperat tibi Martyrum sanguis... - начал Роб. - ac pia Sanctorum et Sanctarum...
Раймон начал двигаться, пока он ещё договаривал, потому что знал, что последует. Слова демона, обронённые то ли от отчаяния, то ли по-глупости, требовали завершить экзорцизм как можно скорее. Правда там или нет - таким не рискуют. Не рискуют - и опрокидывают кувшин святой воды, обжигая кожу в те полсекунды, пока демон ещё не вылетел из тела, не выдержав муки.
Сорвав с себя одеяние, Раймон завернул в него Эмму и легко поднял на руки - оковы расползлись грязью, стоило демону оказаться в кувшине. В соседней комнате - первой комнате, потому что было их в хижине всего две - ждала лежанка, заранее укрытая мягкими шкурами.
Рольфа определённо пора было кончать. И не вот этим игровым многоходовым планом с ярмаркой - уже брошенной, - не Грейстоком и его брухой - ещё движущимися по доске на инерции, - не сказками и побасенками, а - всерьёз. И если бы не Эмма, то кончать Рольфа надо было бы исключительно вот за это всерьёз. Если бы не Эмма и если бы не Эмма именно так.
"Так?"
Раймон присел на край кровати и устало потёр глаза. День блужданий по леску и вокруг, вечер молитвы... да что там, ерунда. Вот напряжение последних двух дней, пока богини - дожил же, - и авалонские жрицы, - кошмар, но уже почти привычный, - и Роб - невысказанное спасибо за всё сразу, - лечили оспу, бирмингемскую лихорадку, изгоняли пятна с тонких оболочек. Сам он тогда не мог сделать ничего. Тогда. А теперь?
Рольф, Алетта, почившая жена, Розали, затесавшийся между всем Харпер... Не хотелось даже притворятся хорошим игроком в шахматы, пусть это было и не вполне честно. Но даже мысль о кончине Рольфе сейчас казалась туманной, морочной, не связанной с миром как он есть.
- Дай ожоги погляжу, - Роб уже выпутался из облачения и вошёл в комнату, потягиваясь. - Проклятье, тошнит-то как! Тебе поспать бы, сын мой. Давай неистовая тебя в Портенкросс проводит, а? Отоспишься, поешь луковый суп с пирожками, в море камешки покидаешь. Впрочем, хер ты на это согласишься. Но уходить тебе надо. Забирать Эмму, этих твоих клыкастых tolla-thonen, и ехать. Тут скоро станет очень жарко, и я не хочу тобой рисковать.
"Дожил".
Впрочем, даже эта мысль была ленивой, мимоходной, потому что понятно: не от недоверия или желания избавиться, да и...
Раймон кивнул.
- Незачем показывать королю Эмму. А то ещё сочтёт обещанной ведьмой за отсутствием прочих - и сажай потом шурина на престол. Да и меня Его Величество может вспомнить, с того же Бермондси, а я, боюсь, сейчас не силён в расшаркиваниях. Так что да, заберу Эмму... про клыкастых надо ещё подумать, брать, отсылать или оставлять, чтобы учились играть в шахматы. Что с ними, что без, есть у меня пара мыслей, но пока что - всё пар. Надо хотя бы отоспаться. Но к слову о короле и этой твоей Розали...
Имя отзывалось странно. Нет, он, конечно, и знал мифы, и слышал это всё, и не раз, но - не то. Чего-то ещё не хватало в этой картинке, чтобы имя отзывалось вот так гулко. Раймон тряхнул головой. Определённо надо было выспаться.
- К слову о Розали. Мне в Портенкросс пока что - только пока что - рано, но как насчёт пригласить туда Вихря?

[Leomhann >>>]

Роб недовольно дёрнул углом рта.
- Она не моя. И про Вихря - думал. Я Джерри еще после той башни советовал уйти в Лэйби, всё равно ему завещано. Но сколько я знаю эту женщину - она методична и педантична. Стоит только вспомнить, как пилила за неправильно поставленные сапоги! Поэтому, до тебя и Джерри она доберется после Ранульфа. А меня она пока не тронет. Да даже если и... Ну что Розали может сделать со мной такого, чего не делала неистовая длинными вечерами?
Под его руками ожоги с кожи Эммы бледнели и стирались, а Роб улыбался почти беспечно.
- И ты знаешь, что твоих оболтусов я терплю ровно потому, что они - твои.
- Терпишь же, значит, и ещё потерпишь, - безжалосто заметил Раймон. - Только не разрешай им кусать фрейлин, которые со свитой приедут, а то отравятся ещё. Или можно отправить в Портенкросс. Главное - не в резиденцию, проку от них там... но это всё мелочи, детали. Скажи лучше, на кой не твоей Розали Харпер? Мне в голову лезут исключительно неприятные мысли, но, возможно, это потому, что я плохо понимаю в мерлинах.
О мерлинах Роб выразился кратко, ёмко и матерно. Половина слов при этом были совершенно непроизносимы.
- Три варианта. Первый - легенду о чародейке Вивиане и старом Талиесине помнишь? Оно. Второй, совмещенный с первым - хочет таким образом добраться до Викки. Третий - с комиссаром удобнее по ковенам мотаться. Что, конечно, сомнительно. И знаешь, я сейчас подумал, что еще и Дик Фицалан под ударом.
- Бедная ведьма. Надо послать ему новый арапник, или два, как запоздалый свадебный подарок. На тот случай, если он не заговорит Розали до смерти, конечно, - Раймон рассеянно потёр подбородок, пожал плечами, устраиваясь поближе к Эмме, так, чтобы касаться её бедром. Вздохнул. - Но предупредить его, конечно, стоит. И всё же, мерлины, мерлины... Мерлин по легендам - это же проводник, так? Знаешь, что бы я сделал, не будучи ведьмой, но будучи записным поганцем, повёрнутым на мести? Взял бы вот такого мерлина и превратил в воронку, через которую мета-силы мира сливаются... куда-то, мало ли пустот в мироздании. Не торопясь так. Сначала незаметно, потом побыстрее. А потом - о, потом открывается целая куча интересных вариантов, если не приходится думать обо всех этих богах.
- Херовая из тебя ведьма, сын мой. Надо было теми кустами розовыми - да по заднице. Но, - Роб улыбнулся. - Оно будет работать. Если подумать, то мы жалкой культистке уделяем слишком много внимания. Жёны приревнуют. Меня сейчас больше волнует Эмма. Она здорова телесно, ничего не мешает встать и пойти. Однако - увы. Можешь отоварить меня в ухо, но Фицаланы - чокнутые.
Раймон только улыбнулся.
- Сказано специалистом... магистром.
Обижаться на херовую ведьму не стоило - правда. А вот на то, что дилетантсво про ведьм походя отбросили - справедливо, - и при этом переключили на полностью равное дилетанство, в котором Роб точно так же разбирался гораздо лучше... на гораздо более значимое дилетанство. Не глобально - лично. Впрочем, обижаться всё равно - не стоило. Справедливо.
- Сам ведь видишь, она и здесь, и не здесь. Буду вытаскивать.
Что бы Бойд не говорил, Эмма занимала его мысли далеко не в первую очередь: магистр кивнул, замолчал и в незатейливом мотивчике, который он принялся насвистывать, отчетливо угадывалось "Розали, я куплю тебе на кладбище земли. Розали..."
Раймон терпеливо ждал.
- Не люблю фигуры отдавать, - наконец, проговорил Роб. - Но если играешь сразу на нескольких досках, неизбежно проворонишь кого-то. Слишком многое надо успеть - не потерять тебя, сохранить жену, не проворонить Фицалана, самому голову на плечах удержать. Знаешь, ведь я нынче свободен. Отпустила.
Он подтянул рукава и невероятное множество своих браслетов, демонстрируя руки без татуировок.
- Ого, - Раймон поднялся и подхватил со столика так и не пригодившийся вчера ром. Поднял кружку, салютуя. - Поздравляю. Искренне и от души. Вот чёрт, теперь же придётся выкидывать все планы убийства этой мачехи... эх. Ладно, всё равно от них одна морока была, головоломные, жуть! Но мачехи или нет, сдаётся мне, стоит подумать не о потере своих... фигур - это, как ты и говоришь, неизбежно, - а о том, чтобы поснимать чужие. Мне нужно... наверное, несколько дней, а потом?
- А потом тебе нужно будет отдохнуть, tolla-thone. А мне - поговорить по душам с Армстронгом, потом - наведаться в Ковентри, тамошние культисты из ковена Розали. И у них была кровь Эвана. Как знать, может отлили самую малость про запас? В промежутке можем спустить с де Манвиля-старшего шкуру. Инквизиция мы или кто? Затем - собрать полковников, но это уже рутина. Хотя эта побродяжка из Бермондси, она же дочка Локи... Я говорил, что она ездит на Гарольде Брайнсе верхом, при этом Брайнс выглядит как ебучий железный паук? Нет? Сообщаю. А еще она хочет навестить Кранмера. Что ещё? Ах да, бал молодых рыцарей. Традиционно вас всех туда волочёт Тракт. То есть, я. И, - Роб расплылся в ехидной улыбке. - Раймон, почему - этой? Ты надеешься, что у тебя будет еще одна мачеха? У меня возраст не тот, чтоб жён по прихотям сыновей менять.
"Хм, а и правда, почему - этой? Ну и оговорки. И правда надо больше сна и меньше рольфов. Или это ещё то, сестринское так отзывается? Вот дьявольщина, и как же некстати".
- Пока моя лошадь объедала розовые кусты, - с достоинством сообщил Раймон, - я иногда даже учился. И могу сказать, что с метафизической точки зрения, согласно трактатам, ты женат сразу на четырёх, а всё вон то про сестёр и разные роды - это человеческие придумки и антропоцентризм. Правда, можно утешиться тем, что если всё это - лишь аспекты чего-то единого... Бога, то, конечно, мачеха всё равно одна, но мне упорно кажется, что это ещё больший антропоцентризм, поэтому сойдёмся на четырёх.
Выдохнув, он поставил кружку обратно на стол и повёл плечами, разминая. Образование идеально годилось для того, чтобы выдать гору чуши, но так, чтобы звучало убедительно и солидно.
- И в одном ты не прав. Эти несколько дней - они и будут отдыхом, уж поверь. Может, и к этим планам успею.
- Múchadh is bá ort, - пробурчал Роб, покосившись на ром. - Я стараюсь об этом не думать. А ты всем своим образованием, да с размаху! Но от компании не откажусь. Заодно и упырей своих заберешь.

[Spectre28 >>>]

- У самого так то оборотень по поместью бегает, то Леночка, поди ещё разбери, что хуже, а тут - умные, чистенькие, воспитанные упыри мешают, - миролюбиво отозвался Раймон, прикинул, не стоит ли швырнуть бутылку в очаг, и решил, что нет, не стоит. - И вообще.
И вообще, всё это тоже было не о том. Не о важном. Не о том, что ауру чистили авалонские жрицы под звонкое пение реки. Не о том, что лечили Эмму языческие богини и магистр михаилитов. Не о том, что даже на экзорцизме он, Раймон, играл роль запасной скрипки. Не о том, что, наверное, стоило уступить дорогу и сейчас: вызвать Дика Фицалана - признавшего брак и звавшего на свадьбу, - попросить Немайн привести орденских медиумов, специалистов по путям душ. Попросить тех же жриц, тех же богинь, которые тоже понимали в этом - вспомнить собственный авалонский опыт! - куда больше всяких дилетантов, которых помнили не за учёбу, а за то, что лошадь портила розовые кусты.
Не о том, что возможно это всё - лишь гордыня, которая, как и на поляне, только убьёт Эмму так же верно, как убила бы молния на поляне - молния, от которой её спас другой. Целительство, знания, пути духа - да что там, даже простую охоту на культистов он провалил бы катастрофически, будь его воля. А теперь ещё соваться в непонятное, где мороки скорее помешают, чем помогут, потому что они - вовсе не про дух.
Раймон покачал головой, глядя в маленькое окошко. За мутной плёнкой пузыря снова шёл дождь, и, судя по клубящимся тучам, прекращаться в ближайшее время не собирался. Возможно - в ближайшие дни.
"Конечно, попросить помощь можно и потом, да только есть ли у Эммы это потом? Да, демона больше нет, но инерция - инерция и вектор должны остаться. Нет, если просить, то сейчас. Так почему нет?"
- Да потому что чую - не нужны тут дороги душ, только хуже будет, - пробурчал он себе под нос. - Не нужны собиратели душ, потому что кто знает, что они там насобирают. Не нужны медиумы, потому что чёрта с два Эмма за ними пойдёт, а я там тех ещё дел наворочу. Нет, если не годится ни то, ни другое, ни третье, надо четвёртое, и есть у меня кое-какие мысли на этот счёт.
Было решение, были средства. Если, конечно, Раймон рассчитал верно, и если бы его рассчётам в последнее время можно было верить, и если это говорила не гордыня.
"И всё бы ничего, - заключил Раймон уже мысленно. - Если бы ставкой в этой игре была не Эмма. Так что будь уж любезен, не ошибись хотя бы на этот раз".

[Leomhann >>>]

РОБЕРТ БОЙД

17 мая 1535 г. , Вудфорт.

- Восюлиск, - воодушевленно вещал староста, размахивая руками. - Как есть, восюлиск. Такой весь пыльный, хвост от яшперицы и когти, что серп. Набежал, пожрал коров - и убёг. И мы по милости евойной состу... стосуществовать не могём, потому как коров нет.
Староста деревни под названием Вудфорт, где пришлось найти приют, вещал уже добрый час. Воодушевленный, что с ним пьет михаилит, да еще и цельный магистр, толстый и крепкий Остин Флинн повествовал о толпах жабдаров, которые были честнее здешнего помещика, о стрыгах, мавках, зыбочниках, лоскотухах, оплетаях и болотных чертях, в изобилии водившихся в округе. К исходу часа он добрался до василисков, и Робу стало интересно, когда дело дойдёт до драконов. Наверное, потому и не уходил в домик на окраине, где они осели с Раймоном. События последних дней требовали осмысления, упорядочивания и стрижки. От косицы Роб избавился сразу же, как смог добраться до цирюльника. Она путалась в кольчуге, натирала шею и делала его каким-то возмутительно свободным и счастливым. Привыкнув за жалкие несколько месяцев носить ярмо и обзывать неистовую госпожой, Роб теперь решительно не понимал, чем её упрекать. Конечно, упрёки семейной жизни только мешали, но признавать самому себе, что характер на редкость поганый, было сложно.
- А этот... сынок хозяйский, хряк жирный, - продолжал староста, отхлебнув из кружки, - нос до неба, явился и говорит, что, мол, не забывайте, холопы, кому тут подчиняться следовает, кто, говорит, тут хозяин. На севера он, вишь, хотит. К паломникам. И чтоб с людьми. А как по мне, на северах не ыкспендиция, а поход на жальник. Бурдель на колёсиках. Так значит, манихея эта, которая восюлиск, на него и нарычала, господин магистр. Он и сбледнул с лица.
На северах обретался Дик Фицалан, не подозревающий, что его сестра лежит на лугах Немайн, сгорая в бирмингемской лихорадке. В тот день Рольф де Манвиль отдал тело Эммы, в нем демона, оспу и лихорадку, а душа девочки бродила где-то далеко, и Дику об этом было знать решительно незачем. Конечно, он мог быть полезен, мог вывести свою сестру из сумрака посмертия, но этого не хотел Раймон. Значит, такие сведения только взволновали бы Фицалана, сбили с настроя, и илот Бадб просто сгинул бы у фоморов. Этого не хотел уже Роб. Ричард Фицалан был полезен, как его ни крути. И характер у него тоже был поганый. Впрочем, важным было не это. Дик понимал, что является важным, и вовремя передавал массу сведений, которые следовало как-то обмыслить и использовать. Так Роб узнал о походе названной дочери ебучего Локи, мелкой Дженни, в королевский дворец. За образцами, сокровищницей Кранмера и местом на шахматной доске. Соплячки против него еще не играли, и это казалось любопытным настолько, что почти хотелось уступить ей ход.
- А то еще ваш Рысь проезжал тут. Тараканов взялся выводить. Запросил двести золотом, а тараканы мелкие, ну что твоя блоха. Я и отказал. Так и так, говорю, господин Рысь, это ж тараканцы, а не монстра с зубьями. Так он пошептал, вылил каку-то вонючку, и уехал. А тараканы как опара попёрли. Да крупные такие, с овцу. Так сынишка мой самолично Рыся ентого поганого догонял и двести золотом платил! И поныне еще кой-где тараканище пробежит, господин магистр!
Покойный Рысь тоже требовал, чтобы его старый друг-магистр отомстил Армстронгу за пятнистого котика. Бедолага слишком любил удовольствия жизни и привилегии Ордена, и вряд ли обрадовался, когда Армстронг избавился от него.
Армстронг... Друидов отпрыск, втемяшивший в голову, что Роб несёт вместе с Ренессансом разрушение миру. Любопытно, был ли он в самом деле членом этого клана и знал ли лэрд Мангертон именно этого своего родича? Или же, просто - "Сильная Рука"? Прозвище, свидетельствующее о властности, уме и умении всё это применять? Так или иначе, но Армстронг и его химеры слишком долго ждали своего часа.
Равно, как и Рольф де Манвиль.
- А вот я слыхал, господин магистр, что у михаилитов по три меча. Один для тварей, один для злых людей, а еще один... Вот я интересуюсь, для чего еще один? А, господин магистр?
- Для хороших людей, добропочтенный Флинн.
Необходимость поддерживать разговор слегка сбивала с мысли. Рольф де Манвиль играл на своей доске - ни на поле грейстоковцев, ни за преисподнюю, на за короля. Некромаг, силой сравнимый разве что с Филином - и сам за себя. Не укради он Эмму, Роб даже поаплодировал бы. Но теперь радоваться успехам комиссарского тестя не приходилось - Раймон жаждал его голову, на что имел полное право. А уж если учесть, что впервые за долгое время Раймон оживился и хоть что-то жаждал, то Роб был готов подержать сэра Рольфа, чтоб не дёргался, пока дитя натешится.
И всё же, мысли возвращались к собственной свободе. Смирившись с оковами, Роб и не помышлял, что Бадб однажды по доброй воле отпустит его. Она хотела его и в посмертии, хотела гарантий, но теперь их не было. Кому будет принадлежать Роберт Бойд, магистр Циркон, когда умрёт? Христу? Котлу в преисподней? Призрачному воинству в стенах резиденции? Неистовой? Открывалось слишком много путей, но - вот парадокс! - Роб их теперь не хотел. Потому что мог выбирать и свой выбор сделал. Выбор, отрицающий логику и разум. Бадб.
Он мог взять любую. Не считая себя красавцем, трезво осознавая, что в зеркале видит шотландского головореза, но никак не миловидного рыцаря - дамского угодника, Роб понимал: девочки всегда чего-то находили в нём, и захоти он - рядом окажется самая красивая и плодовитая из девиц. Возможно, еще и самая родовитая. Детей он хотел много, чего уж. Но выбирал Бадб. Тоже самую-самую, но из богинь. Несведущий удивился бы таким раздумьям, но жить с небожительницей было ежедневным, тяжелым трудом. Как рассказать о том, что жена, с которой ты делишь ложе прямо сейчас, не только в твоих обьятьях, но и где-то еще? Точнее - много, где еще? Как описать одежду - часть богини, и когда ты её раздеваешь, то будто апельсин чистишь, снимая с мякоти кожуру. Но кто сказал, что апельсину нравится, когда с него сдирают кожу?
Возможно, Роб слишком много думал, и потому - надумывал. Нужно было отмахнуться от этих мыслей и просто жить, радуясь свободе, жене и свежему ветру. А еще встать, допить отвар и пойти поискать этого странного василиска, который жрал коров, а не людей, а еще и хозяйских сынков выслушивал.
Что Роб и сделал. Он дослушал старосту, покивал, допил чёртов тысячелистник. И ушел.
Домой.
К Бадб.

[Spectre28 >>>]

В маленьком крестьянском доме, где земляной пол был засыпан камышом, стены обмазаны навозом и глиной, а возле изгороди блеяла тощая коза, Бадб казалась райской птицей. Скромное платье не могло умалить строгой красоты черт, погасить яркого пламени волос. Неистовую красил даже отсутствующий взгляд. А вот мёд явно мешал. Мёд указывал на то, что у жёнушки какие-то мысли, помноженные на проблемы.
- Mo leannan? Снова мёд?
Роб плюхнулся рядом с ней на лавку, отламывая кусок от ковриги хлеба. В трактире он только пил, и то - травяной отвар, и совсем не ел. В основном, из страха отравиться. Целитель мог вылечить у себя многое, но с подозрительными серыми ошметьями, которые трактирщик выдавал за мясо, даже он справился бы едва.
- Снова мёд, - согласилась Бадб и тряхнула головой, словно прогоняя муху. - Скажи, тебе не кажется, что злодеи нынче пошли какие-то очень наглые? Сэр Рольф этот... а, впрочем, я хотела поговорить не о нём. Шиповничек наш тут намедни в разговоре с неизбывно влюблённым сэром мерлином обронила интересную фразу. Скажи, тебе не кажется странным, что я вовсе не помню, как убивала тех детей? И тем более - как выпивала их души? Когда это за мной вообще такое водилось, даже когда, ну, когда была очень собой?
Хлеб оказался очень коварным продуктом. Роб никогда бы не подумал, что хлеб может так подло напасть куском на горло и напрочь его перекрыть.
- Чего?! - Прохрипел он, прокашлявшись. - Tá tú ag tabhairt dom roinnt seafóid, моя Бадб. С каких пор она перерождается так быстро? Причем тут Харпер? И откуда я могу знать, что там творилось с детьми?! Я это только из легенд и услышал. Мне тогда было пять минут от роду, помнишь? Но души ты не пила никогда, ты больше по мозгам. Сначала выносишь, потом ложкой ешь. И мне надо выпить. Вот дьявольщина!
Слова неистовой в голове укладывались плохо. Возвращение Розали Роб ждал лет через пятнадцать, со смертью детей он смирился, как только понял, что двое были не тростниковы, а Харпер в этой истории вообще был лишний.
Бадб пожала плечами, подавая ему взявшуюся из воздуха кружку, от которой пахло медовым элем.
- Харпер при том, что ему это всё рассказывали. И про Тростника, и про злых богинь, и вот про выпитые души. Но если не я, то - кто?! И, кстати, король хочет привезти её с собой. Сюда. И, возможно, выдать замуж за Рольфа - это к скорости перерождений. Нашла себе тело подходящего возраста. Да ты её видел, там, на венчании Дика.
Если бы Роб запоминал всех девиц, которых видел, то, возможно, не просмотрел бы Розали.
- Те же демоны, что заманили Тростника в пентаграмму, - Циркон пожал плечами, приобнимая Бадб. - Ты, уж прости, милая, не подарок. Скандальная дамочка с дурным характером. Ты в ярости можешь разорвать на части, разрубить чем-нибудь. Огреть поленом. Но души ты употребляешь либо в виде воинской жертвы, либо в виде жертвы. И детей на алтарь тебе не кладут. А медовуху свою сама пей. После таких новостей только тот ром, что привезли контрабандисты в Портенкросс!
Так вот, возможно, он не просмотрел бы Розали и убил бы её прямо на венчании Дика. Тщательно, учитывая все нюансы, не давая лазейки в возрождению или переселению в другое тело. Этим еще предстояло заняться, хотя Робу упорно казалось, что мерлин в этом уравнении совсем лишний. Потому что оголтелая культистка не должна быть рядом со слугой богинь - и точка! Боги, что она могла натворить!
Эль исчез, зато вместо неё на столике появились пузатая бутылка и три кружки. Одна из них неуверенно померцала, словно не была уверена, не исчезнуть ли, но затем решила остаться. Бадб же фыркнула, впрочем, не отказываясь от объятий.
- А если демоны, то какой свиньи на меня за этих детей дулись все эти годы?! Но это всё так завивается и кружится, что толком и не понять. Розали с мерлином - жуть. Розали с Рольфом - вдвойне жуть. Представь, что они могут натворить на пару.

[Leomhann >>>]

- Потому что мальчики, моя Бадб, взрослеют медленно.
Сочетание Розали с Рольфом было жутким, но не таким, как в случае, когда она манипулирует слабовольным мерлином, подбираясь через него к Бадб. Роб крепче прижал к себе неистовую, Циркон вцепился в кружку с ромом, но выпить так и не смог. После стольких недель трезвости, Роб не намеревался служить зелёному змию снова.
Почему дулся? Потому что. Другого ответа не было. Потому что стыдно признавать, что изменил, сбежал, а она - не отомстила. Что был полным, неизлечимым кретином, да и сейчас является. Подумать только, верить, что черноволосый и рыжеволосый могли родиться от двух блондинов, когда даже в те времена от брака двух зеленых горошин получались только зеленые! Доброй волей пойти в пентакль! Не успей неистовая тогда, в преисподней на одного демона стало бы больше, а пекло Робу не нравилось. Слишком мало порядка. Чем Бадб отличается от пекла, он затруднился бы ответить сходу, но чувства рационально не описывались. Сулейман, которого уже начали называть Великолепным, одному из послов недавно сказал: "Если в море происшествий меня накроет волна, хвала Аллаху, её причал любви будет моим убежищем".
- Она хочет тебя, - Циркон с жадным удовольствием вдохнул запах выпивки. - И меня. Придёт сначала за Раймоном, потом за Джерри. Потом за тобой. Будет ломать медленно, с наслаждением, чтобы я или руки на себя наложил, или к ней приполз. Как бы нам так сделать, чтобы у неё ничего не вышло?
- Могу проклясть её ещё раз, попроще, - Бадб пожала плечами. - Сложно у меня, кажется, не получается, а настроение подходящее.
Дверь скрипнула; на пороге стоял Раймон, стряхивая с волос капли.
- Ну и деревня! Тут разве что василиска с драконом не хватает для полного набора, и единороги какие-то странные... - увидев стол, он осёкся и вскинул бровь. - Ого. Что отмечаем?
- Моя бывшая вроде как выходит замуж за Рольфа де Манвиля, - звучало так дико, что Роб не удержался от улыбки. - И за это моя окончательная хочет её проклясть.
Он прищелкнул пальцами, собирая с Раймона влагу. Воде было место в котелке над огнём, а не на волосах сына. А еще там хотелось бы наблюдать похлёбку с добрым кусом мяса.
В огне очага корчились, сгорая, маленькие Розали.

[Spectre28 >>>]

"Ritual romanum" в руках держать не доводилось уже очень давно. По памяти, на авось проводил Роб экзорцизмы, когда доводилось. А сегодня, глядя на бледную, недвижимую Эмму, взял. И даже прочитал. Затвердил накрепко всё - от дуновения до плевка, через елей и возложение в рот соли. И даже помолился в местной часовне, где уцелела статуя девы Марии. Здешняя Мадонна не была похожа на матушку. Да и домом, как в орденской капелле, не пахло. Напротив, крестьяне сверлили спину любопытными взглядами, точно стоящего на коленях рыцаря не видели. На вкус Роба, картинка была почти романтической, в духе россказней о крестоносцах, клявшихся хранить верность лишь одной - Деве Марии. Роб будто воочию видел, как свет окутывал его золотистым флёром, как тень молитвенно склоненной головы падает на алтарь. Как тонет он в черной шерсти оверкота, отчаянно цепляясь за простое серебряное распятье на груди. Не михаилит - молящийся иоаннит.
Впрочем, Роб и впрямь молился. Матушка, отец, братья и сестра были христианами, и потому не услышали бы его, говори он с ними у священного древа.
Венец стариков – сыновья сыновей, и слава детей – родители их.
Принял ли отец Эвана? Роб отказывался думать, что полуторагодовалый мальчонка был обречен на ад, даже если мать сама отдала его преисподней. Вот и просил теперь он, чтобы отец, мать, братья и сестра помогли ему. Спасти душу сына Роб не мог, но кровь - которая суть дух! - была рядом.
- Хорошо, - скупо одобрил он позже, окинув взглядом комнату, приготовленную к экзорцизму - пустую, засыпанную по периметру толстым слоем соли. - Брат Фламберг, готов ли ты к труду во имя Господа?
Экзорцист должен быть крепок в вере, твёрд духом и не иметь лишних сомнений. Потому как изгнание демона - это духовная война.
- Да и да.
- О-о, - протянула Эмма, - это он всегда готов. И так трудится, и эдак, и в ваннах, и просто так. Труженик!
Циркон вздохнул, возлагая руки. Как искренно он сейчас любил Господа, как верил в Него! Точно снова был юношей перед алтарём, дающим священнический обет.
- Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica, in nomine et virtute Domini Nostri Jesu Christi...
Привычный, давно выученный текст слетал с губ легко. Циркон говорил голосом ниже, чем у Роба, и теперь слышал себя его ушами, будто со стороны: чистый говор, никакого акцента, мурлыканья и бархатистых раскатов. Только святые слова, напоённые верой. Не медь звенящая, не кимвал звучащий - язык человеческий, взывающий к своему Господу.
- Imperat tibi Deus altissimus, cui in magna tua superbia te similem haberi adhuc praesumis; qui omnes homines vult salvos fieri et ad agnitionem veritaris venire. Imperat tibi Deus Pater; imperat tibi Deus Filius; imperat tibi Deus Spiritus Sanctus. Imperat tibi majestas Christi, aeternum Dei Verbum... Как называют тебя, демон?
- А Солнышком! Отвали уже. Иди вон, Рольфа гоняй.
- Как называют тебя, исчадие?
Фламберг сбрызнул святой воды, пятная кожу Эммы ожогами. Нечисть души влекла за собой нечисть тела. Ах, эти умилительные слезинки девственных голубиц, сжигаемых тайными вожделениями, томимых густой монастырской скучищей! Они открывали врата бесам, и теперь оскверненное тело корчилось судорогами. Пожалуй, стоило выставить Фламберга за дверь. Фламберга необходимо было оставить - экзорцизм очищает и экзорциста.
- Ты сам и назвал. Исчедием. Сказал же: отвалите! Этот вон вообще, сам грешил, а теперь ещё и водой поливает, о, ирония, о, сатира!
- О Господь - Бог мой! - Циркон перекрестился, уступая место Робу. - Слушай сюда, демон. Ты сейчас всё равно что пленный, доставленный в неприятельский штаб на допрос. Вынужденный давать показания, потому что иначе убьют. И поверь мне, я знаю способы прекратить твоё существование окончательно. Хочешь, отпою? Ну же, к какому чину ты принадлежал? Серафим, небось?
Роб недовольно дёрнул плечами - роскошь, не позволительная экзорцисту. Преисподняя вселением в Эмму нарушала пакты, и давала тем самым право злобствовать. Бесы или нет, но адская контора раньше всегда выполняла контракты, иначе люди так охотно души не продавали бы.
- Брат Фламберг, подай облатку, с Господом.
Демон приподнял голову, пытаясь разглядеть тело Эммы, прикованное к полу. Вздохнул.
- А неплоха, хотя и порчена. Но те, яблочные, у реки, были лучше. Да ты и сам знаешь, видел ведь. Тонкие, прозрачные одеяния, особенно когда мокрые - ещё бы не видеть. Экзорцист... все вы одним престолом мазаны, а шутить почему-то нельзя именно мне.
Престолы, значит. Это отбросило примерно четверть Пожалуй,"Lemegeton", что дело не упростило ни на пенни. Без имени изгнать демона было невозможно - по правилам. Но правила порой нарушались. Циркон отстраненно, с мольбой, возложил облатку на лоб одержимой. Роб только вздохнул. Он видел сосновый бор стеной у реки, за ним - долину яблонь, белую, как молоко. Видел, как горела роща над рекою, а с нею - закат. И Ясеня, падающего от меча фомора.
- Твоё имя, ну. Соннелон? Не похож. Он возбуждает в людях ненависть к врагам, а ты язвишь, как проклятый. И подстрекаешь к любострастию. Хм. Розье? Нет, он из Господств. Во имя Господа нашего, распятого на кресте, назови своё имя!
Демон зашипел и выгнулся, пытаясь сбросить облатку, но не смог.
- А знаешь, - голос погрубел, в нём прорезался хрип, - в аду делают ставки на то, сколько наш брат продержится при экзорцизме. А ещё лучше: если у экзорциста голос пропадёт, это за десять очков идёт. Я перед этой радостью на себя несколько лет поставил, так что же теперь, проигрывать, что ли? Что тебе в имени моём? Давай лучше расскажу байку про михаилита и послушницу? В конце концов, не греши они так, меня бы тут не было. Ну ладно, ладно, вру, был бы, потому что проклятый. Но вот ты меня и назвал снова - неужели мало?

[Leomhann >>>]

- А невидимый и остроумный - это одновременно или всё-таки разные функции? - с невольным любопытством спросил Роб. Этот вопрос его волновал ещё со времен изучения демонологии в школе-резиденции. Хриплый голос и сомнительные анекдоты указывали на совершенно определенного демона. - Впрочем, не важно. Валаам, зачем ты вошел в тело этой женщины?
- Сама пригласила, - откровенно поведал демон. - Сладострастие, непочтение, богохульства, гордыня... Как тут не войти, особенно когда дом пустой?
Пожалуй, Раймону необходимо было довести супругу до алтаря - прелюбодеянием их не попрекал только ленивый. Но желание говорить следовало поощрить. Именно поэтому Роб, проникновенно озвучив следующую строку экзорцизма, положил в рот одержимой освященную соль.
- Валаам, каков был приказ тебе от Рольфа де Манвиля?
- Шам б ш опошшным яжыхом ховорил! Шкука. Поди фуда, найди фо, щего неф, швободен. А я моху, - протянул демон и отхаркнулся. - Могу найти. Она у меня уже почти в кулаке, михаилит. Шаг туда, шаг сюда. Хотите, приведу?
Фламберг только головой покачал.
- Чтобы эта святая послушница, мученица за веру в лапах мерзких египетских язычников, пошла за демоном, какие бы личины он не надевал?
Эмма в самом деле была порой упряма, как валаамова ослица, и Роб невольно посочувствовал демону. Сидеть в теле, где хозяйничала Берилл, лежала сетка из чужих тонких материй, хоть и стертая уже авалонскими жрицами, где упрямилась Эмма и развивалась бирмингемская лихорадка, стал бы только очень несчастный демон.
- Валаам, - Роб задумчиво качнул кувшином со святой водой на телом. - Чьи отпечатки тонких материй убрали с этого тела жрицы?
- Хозяйки, - сквозь сжатые губы прохрипел демон, опасливо глядя на кувшин. - Да погодите же. Я ведь могу не только вернуть, я могу и толкнуть, и тогда...
Кажется, Рольф де Манвиль был вдовцом. Значит, хозяйкой могла быть дочь - харперова жена. Или покойная супруга, что вероятнее. Юная Алетта выглядела скорее упырицей, охочей до постельных утех, нежели знатоком Каббалы.
- Imperat tibi Martyrum sanguis, ac pia Sanctorum et Sanctarum omnium intercessio, Валаам.
И Роб вылил кувшин святой воды на Эмму. И закрыл глаза.
Видеть, как корчится жена любимого сына в муках, когда тело покидает демон, он не хотел.

[Spectre28 >>>]

РИЧАРД ФИЦАЛАН

8 мая 1535 г. Лондон, особняк Греев.

В Гринстоун Дик, разумеется, не поехал, потратив день на то, чтобы показать Хизер орденскому лекарю. Брат Сапфир, задумчиво-суетливый, выставил Дика за дверь своего лекарского кабинета, о чем-то долго беседовал с Хи, а когда вышел, сообщил, что леди нужны забота, покой и декокт из трав каждый день. Декокты были немедленно куплены, за свои услуги михаилит не взял ничего, еще и подарил какой-то амулет. Дик не вникал. Заботу и покой он мог предоставить Хизер в избытке, а в дорогу всё равно пускаться не следовало, не разузнав о фоморах побольше. Самым простым способом было поговорить с госпожой. Или с лэрдом. Просветить о фоморах могли и Хоран, и Беван, и Нис Ронан, и Вин Джодок, и мелкая Флу, и другие однополчане, но... Дик для начала обратился к Цезарю, чтобы понимать, о чём спрашивать.
Если верить написанному, фоморы были злобны и уродливы. Однорукие, одноглазые, одноногие существа, они жили на суше, но в основном - под водой. Женщины этого племени были так же уродливы и физически сильны как и мужчины. Более того, зачастую женщины гораздо сильнее любого из мужчин-представителей злобного племени. Сила Лот - матери короля фоморов - превосходила мощь огромного войска, а ее нижняя губа лежала у неё на груди.
"Вот что означает - губу раскатала..."
Самым могущественным фомором являлся сам их предводитель – Балор. Ужасного вида одноглазый бог, способный, согласно одним легендам, уничтожать взглядом целые армии, а согласно другим – значительно ослаблять войска противника, только взглянув на них. Сказания гласили, что еще в детстве Балор пробрался в покои своего покойного отца, где в это время готовили волшебное зелье. Пары дьявольского напитка попали в его глаз, даровав будущему королю невероятное могущество. Около пяти слуг всегда были рядом с ним во время битвы, чтобы поднимать веко своего предводителя, направляя его взгляд в направлении противника. Он уничтожал города и целые государства. Лишь одно беспокоило Балора – ему было предсказано, что он погибнет от руки своего собственного внука. Тогда демон заточил в высокой башне на самом краю промерзшей отвесной скалы единственную дочь – Этлинн. Но, как известно, башни еще никогда не спасали силы зла ни в одной страшной сказке. Очень скоро девушку вызволил из казавшейся вечной и несокрушимой темницы сын бога-врачевателя – Киан, а вскоре у пары родился сын – Луг-солнце, единственный, кому оказалось по силам прекратить жестокое правление Балора на ирландских землях.
Легенды повествуют, что Лугу удалось подкрасться очень близко к глазу огромного циклопа и запустить в его изуродованное лицо камень с такой силой, что глазное яблоко вылетело с обратной стороны, а значит, и уничтожило собственное войско. С помощью бога солнца у воинов из рода богини Дану получилось одолеть армию фоморов и прийти к власти, вернув свет.
Отложив книгу, Дик припомнил, как Роберт Бойд, стоя на холме над Бермондси, через жёсткий прищур оглядывал поле боя, чётко, без лишних рассуждений выстраивая тактику. Молодой Тростник в достославные времена битвы при Маг Туиред, вероятно, позволял себе еще и презрительный плевок на сторону. Воистину, всегда было так - история вершилась руками смертных, а победу приписывали богам. В том, что все эти чудеса на витражах с внуками, взглядами и возвращением света стали итогом блестящей стратегии, Дик не сомневался. Нечто подобное творилось и сейчас - руками Роба Бойда. Лет через пятьсот нынешние события обрастут преданиями и снова в битве добра и зла победят боги. Богиня.
А еще в книгах - право, зачем такая литература понадобилась леди Леони? - было много о жрецах-воинах. Принадлежащие только тому божеству, которому служат, они обязаны были служить всей своей жизнью на благо богу или богини. Прочитав это, Дик устыдился. Он и христианином-то был плохим, а илот из него выходил тем паче скверный. Благо, что однополчане привычно возносили мольбы к госпоже, и приносили воинские жертвы. А потому Дик знал, что делать.
Бронзовую чашу найти было легко, масло, чтобы его поджечь - тоже. Сложнее оказалось полоснуть себя по ладони кинжалом - после пыточной Дик внезапно заопасался боли.
- Я пою тебя кровью из ран, моя леди и госпожа Бадб. Возьми мою плоть, мою жертву и жизнь - принимай...
Из сжатого над огнем чаши кулаком закапала кровь, зашипела, испаряясь в жарких, жадных языках. И почему-то вдруг стало легко, весело, почти восторженно. От госпожи потянулась тонкая, но прочная ниточка одобрения, прочистившая мозг. Тонкая - и прочная, настолько, что Дику показалось, будто он может её видеть и осязать. И, кажется, говорить.
- Госпожа, вы видите то, что еще не случилось. Вы произнесли великое пророчество, когда закончилась последняя битва, вы говорили о великом мире и о конце всего. Наверное, только вы сможете помочь мне увидеть то, что должен, и найти ответы на вопросы. Расскажите, пожалуйста, мне о фоморах. Или, быть может, лэрд найдёт минуту?
- Орден тих и костры не пылают. Веет прахом от древних зубцов, - прошелестел вороньими перьями отстранённый голос. - Брак тлена и чистоты. Молчит совесть. Нет сомнений. Много крови, ещё больше тайн. Этого неба слепое затменье, и девять - число, поглотившее спящего. Семь стволов. От моста оторвать цепи. Не жаль. Не горько. Ход сделан, ладья в движении.
Миг тишины, и после неё:
- Разговаривай с ними либо ночью, либо в дождь, - теперь голос звучал уверенно, звонко. - И в море не лезь. Да, и не застраивай там всё башнями, а то мерлина всё равно больше, чем на одну, не хватит.
"Исчерпывающе".
Госпожа и в самом деле видела то, что еще не случилось. Только увиденное выражала так неясно, что в этом могла дать фору даже дельфийским пифиям. Дик устало опустился на колени возле импровизированного алтаря, уперся головой в холодный камень подоконника. Ему смертно не хотелось ехать в Гринстоун-Лланелли, он не понимал, что там можно сделать, а реалии жизни настоятельно требовали отыскать Рольфа де Манвиля в одном из его поместий, хорошенько набить ему морду и отобрать Эмму. Даже не пытаясь понять все эти браки тлена и чистоты вкупе с ладьями и стволами.
Скрипнула, открываясь, дверь.
- Дик, скажи, а ты и правда... ой.
Прошелестев юбками, Хизер встала рядом. Коснулась щеки прохладными, пахнущими травяной горечью пальцами, заботливо коснулась ладонью лба.

[Leomhann >>>]

- Тебе плохо? После этой жути в Тауэре, неудивительно... и душно здесь. Всё в гари, надо бы окно... что у тебя с рукой?!
- Нет, - глухо ответил Дик, приваливаясь к ней и зажимая ладонь шёлком юбки. - Я не хочу быть королём. И никогда не хотел. Если я чего и хочу, так это большой охотничий дом, двух-трёх детишек, и чтоб хотя бы одна из них - девочка, каждый год богатые урожаи и тебя рядом. Желательно, без причуд. Но можно и с ними, чего уж. Привык. Ты будешь очень забавной старушкой. Своенравной, вредной и кругленькой. Если доживу до того времени, когда откормишься. А что, Хи, ты хочешь быть королевой?
Плохо ему не было. И ладонь уже не саднила, только противно ныла. И это тупое, тянущее нытьё помогало смириться с неизбежным. Гринстоун так Гринстоун. Не худшее место, чтобы сгинуть, а смерти для Sgàthan Airgid не было. Госпожа примет своего верного илота - в собственной верности и в этом Дик не сомневался - и откроет дорогу в жизнь иную. Жаль, что Эмма так и останется у Рольфа, да и Хизер овдовеет, не сумеет справиться с долей леди Фицалан, а маленький Ричард слишком юн, чтобы оберегать мачеху, и...
Дик вздохнул, закрывая глаза и вдыхая аромат трав. Когда она успела поменять духи, ведь пахла вереском и жасмином?
- Если так и будешь резать себе руки, а потом на ледяных камнях на коленях стоять, то какое тут королевство, - резонно заметила Хизер, отбирая юбку и перематывая ладонь белым платочком. Вздохнула и притянула к себе. - Скорее чахотку подхватишь... это Его Величеству хорошо, наверное, валяться - у него целая стая фрейлин, на всех беспокойство разделят, а здесь - только я. Так что не хочу даже думать о королевстве, только... почему именно меня - рядом, когда даже в голосе слышно: думаешь об Эмме? Ей, конечно, в походной жизни поди округлись, но я - разве я всё та же тощая девчонка?
Дик снова вздохнул, в одно движение поднимаясь на ноги и переваливая её через плечо. Конечно, Хи слегка отъелась, но еще не настолько, чтобы привыкший носить броню рыцарь заметил вес. Арселе глухо стукнул о пол, но Дик не обратил на это внимание, направляясь в сад. Там, аккуратно уложив Хизер на траву, под цветущую яблоню, и рухнув рядом, он вздохнул в третий раз.
- Об Эмме я думаю, конечно, - признал Дик. - Это от меня не зависит. Idée fixe, которую навязали мне высшие силы. Я не могу перестать быть её зеркалом, но... Но тебя я выбрал сам. Среди дворян редко кто может позволить себе выбрать спутницу жизни, знаешь ли. Чаще это - джентри, которые достаточно незнатны, чтобы их рука не имела никакого значения. Я десять лет прожил с Риссой, прижил двух детей, потерял одного, и лишь сейчас понял, как важно выбрать самому. Может быть, ошибиться и мучиться всю жизнь, но в этом - свобода. Ты - моя свобода, Хи. Миллион людей не заменит тебя. И вот еще что... Я в этот раз тебя с собой не потащу. Не возражай, - Дик поморщился, понимая, что говорит слишком длинно. - Опасно. Погостишь в Портенкроссе. В Фэйрли аккурат приступили к строительству господского дома, приглядишь, обстановку купишь, слуг наймёшь. Эспаду подлечишь. С Ларк в море поплещешься. Но до того - у тебя есть платье, в котором хотела бы пойти под венец? Если нет, то закажи. Только быстро. Послезавтра я отправлюсь в путь, надо успеть сделать тебя леди Фицалан по закону королевства.
По совести, сделать это надо было давно. Но Дика не прельщало ярмо брака, тем более - сразу после того, как скинул предыдущее. Ему не нравилась церемония - унылая, пахнущая ладаном, свечами, во время которой хотелось спать, но никак не отвечать на вопросы о готовности обменять свою свободу на золото кольца. Однако, гнетущее предчувствие беды, ждущей его в Гринстоуне, заставляло думать о будущем. О том, как Хизер будет выживать без него, не опустится ли до привычного ремесла, сможет ли распорядиться состоянием. Будет ли у неё на это право.
- Пойдешь замуж-то?
- Никакой больше Леночки, - задумчиво сказала Хизер, снова коснувшись его лба тыльной стороной ладони. - Даже не смотри в её сторону. И нет, это не значит, что можно валяться с ней на сеновале с завязанными глазами. Никаких феечек, охально липнущих к ихули. Никаких фрейлин, липнущих к победителю турниров, да и прочих липнущих, виснущих и обожающих тоже. Духу чтоб их не было. Про никаких Эмм, конечно, не будем - сестра, всё же. Семья. И ещё, про тот арапник, который мы случайно забыли в каком-то трактире за сундуком... не надо распускать плетей, рук и прочих отростков, пригодных для избиения и ломания жён. И я хочу венчание, как у людей, в красивой церкви, с гостями, и - как Хизер Пиннс. Да какое там у людей - даже у феечек, наверное, есть обряды для души, а не потому, что надо. Можно без пира.
Дик одобрительно кивнул. Зубастая Хизер, оттяпывающая руку вместе с положенным ей в рот пальцем, нравилась ему больше Хизер чудесатой. Особенно ему нравилось её самомнение. Подумать только, венчаться как Хизер Пиннс, как будто это имя происходило от какого-нибудь Хивела ап Каделла, который, между прочим, был королём Уэльса. Как будто ей было недостаточно чести, что один из Говардов, Фицалан, Грей и граф Суррей берет её, безродную, женой!
- Молодец, - всё так же одобрительно заметил он, придержав руку Хи чуть сильнее, чем следовало. - Даже занудствовать не хочется, уточняя, где можно валяться с госпожой Еленой. Арапник жаль, новгородский. Плетёный. Тяжелый. Придётся новый покупать. Договорились, нежное и трепетное создание. Я не таскаюсь и не избиваю тебя, ты - будешь паинькой. Не травишь меня, держишь себя в руках, не перечишь на людях. Наедине разрешаю возражать и пилить примерно раз в месяц. Должно же у тебя быть какое-то утешение в жизни. Что в подарок к венчанию хочешь?
- Голову Алетты на серебряном подносе? Но нет, такое за два дня не успеть, - Хизер вздохнула, прижимаясь к нему. - Нет. Подарок ты давно уже сделал, когда уволок из борделя. Лучший подарок из возможных.
Кровожадность ей была к лицу. Вот только Алетту Дик не хотел, а потому ревновать к ней не стоило. Он вообще никого и ничего не хотел. Разве что прошвырнуться по леску с арбалетом и пристрелить пару зайцев. Но в лондонском особняке был парк, было озеро, был сад. В избытке имелся целый воз обязанностей. А леса - не было. И прогуляться ему придётся не по чаще, а в дебрях ювелирных лавок, поскольку давно купленные венчальные кольца достались недотёпе Харперу, и Алетта де Манвиль, по странной иронии судьбы, была окольцована им, Диком. И подарок, как ни крути, тоже был нужен. Тиара с гранатами, подходящая к колье и браслету. И за фамильными драгоценностями послать - не зря же их Дик выкупал у ломбардца, у которого разживался деньгами отец. День обещал быть длинным, занудным и утомительным. Но он - был. На свободе, с головой на плечах, целыми руками и ногами.
И это было хорошо.

[Spectre28 >>>]

10 мая 1535 г. Лондон.

Волна удушья накрыла Дика, когда он вошел в церковь святого Клемента Датского. Перед ним вышагивали два ряда хористов и священник, высоко несущий крест. Обычно браки заключались у церковных дверей, но его брак с Хизер будет заключен в самом соборе перед алтарем, чтобы подчеркнуть его угодность Богу. На этом настояли священник, привыкший венчать знать, и, как ни странно, Кромвель.
Дик глубоко вздохнул и ступил на узкую дорожку из свежего зеленого камыша, усыпанного травами и светлыми розами. Тропа из цветов повела его по длинному нефу к ступеням алтаря. Церковные служки раскачивали серебряные кадила на бренчащих цепях, и аромат ладана поднимался вверх и клубился под сводчатым потолком, где звенели голоса хористов. Дядя по материнской линии, герцог Норфолк, вышагивал рядом. Иногда ему под сапог попадал мягкий бутон белой розы, и это было словно знамение.
Паства, стоявшая по обе стороны от прохода до самого алтаря, опускалась на колени и склоняла голову, пока Дик шел мимо в медленной процессии. Не видя лиц, он не мог прочесть мысли людей, не мог понять, улыбаются они или хмурятся.
Хотел ли он их одобрения? Короны?
Нет. Дик прекрасно понимал, что корона - это ответственность. Генрих Восьмой порой походил на глупого, жестокого и безмозглого ребенка в лавке игрушек. Но поводом его свергать это не было. Но, всё же, Дика почему-то волновало мнение собравшихся. Счастливы ли они за него или терзаются опасениями? Оставят ли его теперь в покое или замышляют бунт? Счастлив ли он сам?
Дик перестал смотреть на людей и, вздернув подбородок, сосредоточился на мягком сиянии свечей. Второй раз он стоял у алтаря, ожидая невесту. Хизер нельзя было сравнивать с Клариссой, да и церковь в тот раз была попроще. Правда, невеста при этом - познатнее. Впрочем, для Фицалана что Кларисса Ламли, что Хизер Пиннс были жутким мезальянсом, а потому о знатности Дик не задумывался. Иногда, чтобы получить сильное, здоровое потомство, породным жеребцам приводили красивых, статных лошадей без родословных. А потому, прекрасно понимания, что Ричард Фицалан является таким жеребцом, Дик не мог не любопытствовать, осознаёт ли Хизер, что ей придётся рожать. Возможно, много. Что бы с ней не сделали бордельные лекари, это было ничтожно перед госпожой, умолить которую об исцелении Хи он хотел после Гринстоуна. Впрочем, почему после? Вон она, госпожа, сидит в первом ряду на скамье, опираясь на руку сонного и усталого Роберта Бойда. По магистру видно - его ради Дика выдернули с тракта, он не успел даже подремать, и теперь от адской усталости глаза кажутся не прозрачными, а пепельными. Магистр чадолюбив и наверняка одобрит такой свадебный подарок, как плодовитость для Хизер и Дика. И госпожа одобрит - и подарит, ведь она — подательница жизни, плодородное чрево.
"Пожалуйста, госпожа!"
Самое нелепое на свете чувство - ощущать себя героем романа о любви. Которой не было. Самому себе врать не стоило, возможно, Дик не был способен на то, что люди называли этой самой любовью. Заботиться, беречь - мог. Желать - тоже. Но по-настоящему он любил только свою землю. За которой ухаживать приходилось похлеще, чем за любой женщиной. Это была не просто земля. Это было объяснение его жизни и его оправдание. Это угодья, расположенный в самой южной точке Англии, прекрасные и капризные, как сад, самый первый сад на земле. Гряда Южных Холмов защищает их с севера подобно сложенным вместе ладоням, высокие округлые холмы покрыты пахучей травой, луговыми цветами, с вьющимся над ними целым сонмом синих бабочек. Эти холмы заключали в себе весь мир Дика. Это родовитые Хаверинги, прижимистые Лейси, это Мак Эндрю, сбежавшие из Ирландии и осевшие в Дауэр-хаус. Это лесничий Беллингс и его жена. Это лекарь Пирс. Это крошка Селия, дочь мельника, первая женщина Дика. Это все те, кто кланялся, снимая шапки, когда он объезжал свои владения. Крестьяне, которым с первых же свободных денег свалившегося наследства Дик купил семена, лошадей и быков, плуги и жатки, послал на ремонт жилищ и амбаров, ведь когда он видел пустующие поля и луга с травой по пояс, потому что никто не косил их и не пас здесь животных, у Дика начинало болеть сердце. И это была настоящая любовь - подкрепленная здравым смыслом и деньгами.
Но певчие запели "Te Deum", и Дик тряхнул головой, возвращая себя в церковь. Хизер показалась видением. У неё не было отца, чтобы вести к алтарю, а потому по длинному проходу между скамьями она шла одна. Как королева. Подвенечный наряд за одну ночь феечки сшили из шелка – особого, очень редкого качества, – не привезенного из Китая, а сотканного из нити тутового шелкопряда. Драгоценной ткани хватило как раз на одно платье, не больше. Белоснежное, с узким корсажем и квадратным вырезом, украшенным кружевами и жемчугом, оно ослепительно сияло даже в полумраке. Пышные рукава, также щедро отделанные венецианским кружевом, были расшиты золотой нитью, а юбка свободно спускалась к полу, подчеркивая сказочно тонкую талию. На неё глядели всё, даже недотёпа Харпер, вопреки ожиданиям одетый прилично и обзаведшийся новой спутницей взамен утраченной Алетты. Впрочем, вассала и его женщину Дик не рассматривал, восхищенно глядя на Хизер. Как и положено жениху. Именно этого от него и ждали, вероятно.
Речи священника, молебны и благословения он пропустил мимо ушей. И когда надевал на палец Хизер обручальное кольцо, рука не дрожала.
- Сим беру тебя, дабы владеть тобой и оберегать тебя, беру на долю хорошую и долю плохую, долю самую лучшую и долю самую худшую, днем и ночью, в болезни и здоровье, ибо люблю тебя всем сердцем своим и клянусь любить вечно, пока смерть не разлучит нас.
Чуть дрогнул голос - со свободой, которой всё равно уже не было, прощаться оказалось тяжко. Настолько, что эту дрожь пришлось скрыть за смущенной улыбкой, будто мечтал об этом моменте и волновался. Что этим он смог обмануть Хизер, Дик не обольщался. Но портить ей момент торжества казалось неправильным. Поцелуй - и церемония завершилась.
Под Sancte Deus Томаса Таллиса Дик провёл свою новую леди Фицалан по проходу, взглядом обозначая для Харпера, что желал бы видеть того за обедом. И вышел на крыльцо церкви, показывая себя и Хизер.
В воздухе кружились белые лепестки роз.

[Leomhann >>>]

14 мая 1535 г. Лондон-Бермондси-тракт.

В дорогу Дик собирался с чувством, какое испытывают каторжники, отправляемые в Новый Свет. Киник Антисфен однажды сказал, что брак - это лекарство от любви, и супружество без приязни чревато страстью без супружества. Дик глядел на Хизер, одновременно взволнованную, счастливую и опечаленную, и понимал - Амур, прибегнув к льстивому обману... В общем, женись Петрарка на Лауре, столько сонетов он бы не написал. Однако, письмо, вложенное в дорожную перчатку Хизер, было полно тоски и прощания.
"Я назвал бы тебя только незабудкой. Нежная, трогательная, хрупкая. В Портенкроссе порасспрашивай юную Ларк о местных обычаях. Она расскажете тебе, что в Белтейн самую красивую девушку выбирают королевой мая. Под окнами этой девушки сажают майское дерево. А через год этой девушке подарят букетик незабудок, чтобы она не забыла, как целый год царствовала. Я не забуду тебя. Надеюсь, это взаимно".
Норовистого Буяна пришлось оставить в конюшне - слишком было жаль его потерять. Дик выбрал себе молодую коренастую кобылку непримечательной мышастой масти. Такая скорее приличествовала купцу или мелкому дворянчику, но быть узнанным не хотелось. Вдобавок, такие лошади были выносливы и могли трусить без устали долго. Рассудив, что коль уж Буяна сменила Дымка, то и ехать следовало на ней не Ричарду Фицалану, Дик правом графа выписал сам себе паспорт на имя Дика Дейгана - по одной из личных деревушек, оделся попроще, купил на рынке в Бермондси новый арапник и пустился в путь.
Весна, фривольно раскинувшаяся по лесам и полям, была весела и игрива. Когда Дика третий раз за день окатило холодным мелким дождиком, стало ясно - излишне игрива и резва, как юная шлюшка. Мысли о шлюшке мгновенно напомнили, что Хизер, должно быть, уже вовсю тоскует в Портенкроссе, и Дик горестно вздохнул. Во всём следовало искать счастливые моменты. Если посмотреть на жизнь через чистое стекло, то палач излечила его мигрени, а король не утащил Хи в свою постель, как в той балладе про сто сарацинов, турнир и красотку.
- Сто сарацинов я убил во славу ей,
Прекрасной даме посвятил я сто смертей!
Но наш король - лукавый сир
Затеял рыцарский турнир.
Я ненавижу всех известных королей!
Королей Дик ненавидел, турниров не боялся. Разве что очередной соперник - "Рыцарь круглого стола! - окажется лучшим фехтовальщиком - "Чужую грудь мне под копье король послал!" - и прирежет Дика прямо в ристалище. Что вряд ли. Деньги, вложенные в учителей фехтования, а с недавних пор - еще и в Эспаду, приносили свои дивиденты в виде увёртливости, быстроты и твёрдой руки. И право, лучше бы турнир, чем неизвестный Гринстоун с несговорчивыми фоморами.
Именно поэтому он хоть и мог попросить госпожу перекинуть его поближе к деревушке, делать этого не стал. Хватит и того, что Хизер и Эспада отправились в Портенкросс таким путём. А ему, Дику, надо было подумать.
Думать, имея на руках mélange de faits оказалось непривычно сложно. В сущности, он не знал ничего. Из жемчуга, добываемого в Гринстоуне, король делает притирания для своей гнилой ноги. Жемчуг приносили морские фоморы за баб. Потом кто-то предложил големов, наступила экономия, но фоморам это не понравилось. Отчасти Дик их понимал. Ему бы тоже не понравилось такое грубое нарушение контрактов. Но что сделать с этим решительно не понимал. Разве что предположить - жемчуг был целебным, пока с ним работали эти древние почти боги. А теперь это просто наросты на раковинах, и потому лекарство не помогает, а король бесится от боли, семимильными шагами сходя с ума.
Более того, Дик был уверен - бабы под водой не тонут. Их быстренько разбирают в жёны, и они рожают новых фоморов. Возможно, женщины этим фактом даже счастливы. Соприкоснуться богов и бессмертия - это почти познать рай. Значит, следовало поговорить с фоморами, их жертвами. Но сначала - принять гарнизон, как это значилось в бумагах от Кромвеля. Зачем канцлер даёт Дику гарнизон в самом сердце северного бунта, думать не хотелось.
Вдобавок, беспокоила странная девица подле Харпера. Почему она казалась такой, Дик бы не взялся объяснить. Но для барышни, спасённой из логова вампирши, эта Варда была удивительно спокойной, целой и совершенно не стремилась вернуться домой. Таскаться с комиссаром-друидом удовольствием было сомнительным, и даже смазливость Харпера не смягчала ни кочевого быта, ни его раздолбайства. Либо она рассчитывала что-то с непутёвого вассала получить, либо попросту была восторженной кретинкой, влюбившейся в спасителя. Что не отменяло подозрительной невозмутимости. Такое поведение Дик видел только у Эммы, но ведь и Эмма таскалась, всё ж, не с Харпером.
В таких думах Дик добрался до маленькой деревушки под Глостером. Трактир под названием "Королевский дворец" был украшен воистину по-королевски: штандартами Йорков, северных мятежников и его, Дика, личным. Львы Фицаланов с высоты древка с изумлением взирали на это крамольное соседство и на висельника, качающегося на колодезном журавле.
"М-мать..."
Выглядело всё это нехорошо. Пахло пыточными и эшафотом, свежей стружкой в корзине для отрубленных голов и горячей сталью топора. Дик против воли потёр шею, но выбора не было. Не войди он сейчас в эту таверну - будет болтаться рядом с несчастным, как самый распоганый комиссар и протестант. Догонят и повесят.
В таверне было еще хуже, чем снаружи. Гремела музыка, исторгаемая волынками, рожками и барабанами, дурниной орал певец, визжали непотребные девки и остро пахло скотным двором, лисятником и потом. Всем тем, чем воняли взбунтовавшиеся крестьяне. На удивление, некоторые столы были незаняты, и Дик протиснулся сквозь толпу, чтобы с нескрываемым удовольствием сесть на сучковатую лавку. Намаявшись за день в седле, он хотел только горячую похлёбку и - спать. Почти сразу ему на колени, легко отодвинув стол объемистой задницей, плюхнулась одна из девок. Она тряхнула крашеными рыжими кудрями, поправила шейный платок, расшитый белыми розами и счастливо заулыбалась, демонстрируя неожиданно чистые белые зубы.
- Люблю таких, - оповестила она Дика. - Породный. Бастрад говардов, небось?
- Ага, - не стал грешить против истины Дик, аккуратно ссаживая её на лавку. Отчасти все Говарды были бастардами. - Поесть-то дай, куда спешишь? Даже имя не сказала, сразу за любовь говоришь. Что тут за праздник?
Девка повела плечами и придвинулась поближе. Подумала, поднырнула под руку и положила голову на плечо.
- Так короля истинного чествуем. В его славу сегодня бесплатно. Любая утеха, вот. А звать меня Джуди. Дык что, поешь и пойдём? Только вина мне возьми, усохла вся, вон, видишь?
По выставленной пышной груди усохшесть угадывалась плохо. Совсем не угадывалась.
- Вечно ты самых козырей уводишь, Джуд, - посетовала вторая, красивая и юная, ставя перед Диком миску похлёбки, в которой поверх репы и ошмётьев подозрительного мяса плавало великое множество лепестков ромашки и васильков. - Или может сразу двух, а, господин хороший?

[Spectre28 >>>]

- На двух меня не хватит. Так что, сами решите, кому я достанусь.
Похлёбку в цветах Йорков Дик не ел никогда. Хотя бы потому, что не видел смысла портить еду травой. Но голодное детство научило его не привередничать, и съесть Дик мог почти всё. В конце концов, это лепестки, а не дерьмо. Разве что есть следовало не спеша, поглядывая по сторонам - спать сегодня хотелось в одиночестве.
- Да разберемся уж, - задумчиво погладила его Джуди. - Венди у нас третий день, не знает, чего почём. А у меня комнатка украшена, как надо. Как есть, с розами белыми, правильными.
- А у меня роза прямо на мне, - фыркнула поименованная Венди, оттягивая декольте пониже и демонстрируя татуировку синей вайдой. - Могла бы и помолчать, господин в ополчение, небось. Со всеми успеет! Господин в ополчение же?
- Господин в Лланелли. А что комнатка украшена, как надо - хорошо. И роза красивая. Даже и не знаю, как быть. А что за ополчение?
Огромное искушение открыть себя и продемонстрировать родовые перстни Дик подавил. Хотя было почти заманчиво снять свой флаг с крыши таверны и под ним увести этот сброд в Гринстоун. Где и утопить в море во славу Бадб и в уплату долга фоморам.
- Святое, благодатное, - от восторженного вздоха шнуровка платья Джуди не выдержала и лопнула. - Которое сапожником Николасом Мелтоном ведомое! Какой он мужчина, ой!
- Пшли вон.
Подошедший к столу мужчина был рослым, плечистым и бородатым. Говорил он низким, медвежьим басом, почти рокоча горлом.
- Кто таков? - осведомился он у Дика, опускаясь на скамью напротив. - Откуда? Подслух?
Лепестки цветов в похлёбке определённо были лишними. Конечно, ромашка забивала вкус то ли вороньего, то ли попросту лежалого мяса, но еще и вязла на языке, огрубляла голос. Дик аккуратно отложил ложку на край тарелки, и вздохнул. Мысль об утоплении олухов-мятежников становилась всё искусительнее. Но вместо того, чтобы вскочить на стол и красиво, пафосно произнести речь, он меланхолично достал из рукава бумагу, на которой красовались его собственные подпись и печать.
- Из Суррея. Дик Дейган. А подслушивать у вас тут нечего, - запив похлёбку водой, сообщил он. - Вон того, небось, повесили за то, что ко двору не пришёлся, моего синьора не славил, похлёбку эту есть не смог, да ещё и комиссаром оказался. А сами идёте к Лондону, чтобы требовать не только прекращения несправедливых религиозных преследований, но принятие законов, касающихся восстановления упраздненных праздников, запрета огораживаний, ограничения баснословно высоких размеров арендной платы. Вы флаг-то снимите, синьору чуть голову не отрубили.
Бумагу бородач разглядывал внимательно, разве что на вкус не попоробовал.
- Я вот чего думаю, - обстоятельно начал он. - Лучше б его сказнили. Мучеником святым бы стал. А эдак-то выходит, что себе на уме. Вассал у него навроде как самый лютый комиссар, из тюрьмы выпустили. Королю верный, видать. Счастье, что сестра есть, в монастыре праведном воспитанная. Так-то вроде и от древних королей, и сам из Йорков, которые истинные владетели Англии, а какой-то не верный. Да и с женой-католичкой разошёлся. Или неправ я?
Дик только пожал плечами. Святым мучеником становиться не хотелось. В нынешней Англии их уже было столько, что живо рисовалась картинка, в которой апостол Петр возле узких райских врат кричит: «Не напирайте! По одному! Все там будете!»
- Неправ. С таким вассалом, как Харпер, любой при жизни станет не то что великомучеником, а сразу архангелом. И это если забыть, что его приставили надзирать. Что голову не отрубили и в тюрьме не оставили - за то спасибо дознавателю. Среди валлийцев всегда было много честных людей, и этот - из них. Спас ценой своей шкуры. А жена... Когда от брака остаются только яркие лохмотья, жена изменяет с любовником Уолси Дакром, то нужен ли такой брак? Впрочем, за этот грех я отвечу не перед тобой, мой друг. Никто как Бог. Не суди, и не судим будешь, знаешь? Мой род, мои предки были зачаты в свободе. Они создали великую державу, эти отважные люди. Не в наших силах что-то добавить или убавить. Мир едва ли заметит или запомнит надолго то, что мы здесь говорим, но он не сможет забыть того, что они совершили здесь. Скорее, это нам, живущим, следует посвятить себя завершению начатого ими дела, над которым трудились до нас с таким благородством те, кто сражался здесь. Скорее, это нам, живущим, следует посвятить себя великой задаче, все еще стоящей перед нами, — перенять у этих высокочтимых погибших еще большую приверженность тому делу, которому они в полной мере и до конца сохраняли верность, исполниться убежденностью, что они погибли не зря, что наша вера возродится в свободе. А Эмму украли. Ищу.
Уточнять о какой именно вере он говорит, Дик не стал. Переупрямить католика мог только Папа Римский. Проговорился о себе он и вовсе намеренно. Хотят мученика - пусть пробуют, если задора хватит. Заглазно рассуждать о политике мог каждый.
- Вы бы поаккуратнее, Ваше Величество, - укоризненно покачал головой бородач. - Как есть, аккуратнее. Не будь я Ником Мелтоном, если тут один-два подсыла не отираются. Я-то не донесу, а всякое бывает же. Кто же леди украсть осмелился, да еще у мужа-твареборца? Неужели узурпатор, не дай Богородица такой напасти?
- А я ничего крамольного не говорю, - удивился Дик, опираясь на стену. - Чего мне аккуратничать? Я всего лишь Дик Дейган из Суррея, еду в Лланелли. Думаю, что Эмму украл Рольф де Манвиль. Знаю, что надоевший вассал - его зять, и собирается в Ланкастер. Еще я бы не отказался от чего-то посытнее цветочных лепестков и сна в тишине. Хорошо быть простым парнишкой из Суррея, правда?
Топить эту толпу Дик передумал. А вот если они ввяжутся в бой со стариной Рольфом, или поднимут на копья его зятя, было бы неплохо.
Мелтон кивнул.
- Знаем такого, а как же. И про Ланкастер подумаем. А вы сами-то, в охране не нуждаетесь ли? Парнишки из Суррея завсегда с друзьяками ездят.
Притихшая было таверна снова загудела музыкой, шумом голосов, стуком кружек. Джуди, так и не зашнуровавшая декольте, профланировала через зал, чтобы поставить перед Диком блюдо, полное жареного мяса, и плюхнуться на скамью рядом. Рукава она теперь касалась с трепетом и почтением, дрожащей рукой.
Первым побуждением было отказаться от соглядатаев. Дик в любой момент мог бы призвать своих серых, и кметы с вилами были лишними. Потом подумал - и согласно кивнул. Пусть таскаются за ним, черти их забери! Может быть, пригодятся. В любом случае, после Гринстоуна его снова ждала беседа в присутствии госпожи Инхинн. Три или четыре бунтовщика придали бы этому свиданию пикантности, а обвинениям - осмысленности.
"Главное, чтобы госпожа предупредила лэрда, что у старины Рольфа будут неприятности с паломниками".
- Почему нет? Хорошая компания еще никому не вредила. Могу даже Джуди с собой взять.
"И вот её - утопить".
- Дык, маловато одной фрелины, - заметил Мелтон. - Но мы не тупые, за конфьяцьяльность и игогонито понимаем малость. А вот спросить хотел еще, как там Юг-то? Наш или не наш? Готовы ли за истинного короля нынешнего... ну как его батька - Перкина Уорбека вот?
Перкин Уорбек или Пирс Осбек, или Ричард Плантагенет, или король Ричард Четвёртый. Генрих Седьмой Тюдор писал, что в «притворном мальчике», как он называл его, ощущается чувство меланхолии. Согласно хроникам, за время своего долгого пути в Англию, при различных европейских дворах, он был признан младшим из принцев, пропавших из Башни Тауэра. Перкин подробно описывал жизнь маленьких мальчиков, запертых в Башне - одиноких, беззащитных и разлученных со своей матерью и сестрами. Удивительно правдоподобно он преподносил историю о том, что некий лорд пришел убить их, по приказу его дяди Ричарда Глостерского, который к тому времени уже стал королем. Несмотря на изменение его статуса со второго сына короля Эдуарда Четвертого на незаконнорожденного, он все еще представлял достаточную угрозу для молодой монархии Ричарда Третьего, и поэтому должен был быть убит вместе со своим старшим братом Эдуардом, принцем Уэльским, некоронованным королем Эдуардом Пятым. Он утверждал, что Эдуард действительно был убит, но неизвестный ему лорд не смог довести дело до конца и вместо этого вытащил его из Башни и оставил за стенами Тауэра, где ему было приказано забыть кто он есть, если хочет обрести новую жизнь. Он стал странником, путешествующим, как обломок рухнувшей династии, лавируя между устоявшимися общественными порядками. Он - ребёнок, без семьи и дома, без привычного комфорта, вынужденный странствовать от дома к дому, от одной доброй души к другой. В воспоминаниях очевидцев этих рассказов Перкин представлял себя «опустошенным ребенком, единственным занятием которого было странствование и слёзы». Наконец, после этих лет полного забвения, ведомый внутренним побуждением, он принял решение заявить о своей истиной личности. Облачившись в одежды, подходящие для его высокого положения, он прибыл в Ирландию и был признан местными жителями как Ричард Плантагенет. Однако, жизнь этот юноша закончил на эшафоте. Был ли он в самом деле принцем Ричардом, не знал никто.
- Юг - разный. Большинство поддерживают нынешнюю власть. Кто из страха, а кто-то из преданности. Скажи лучше, Лланелли - чьё?
- Да Лланели тоже разное, - отмахнулся от него вожак повстанцев. - Местные по старой вере больше, но Пасху празднуют. Море - тварям морским принадлежит. Гарнизон - узурпатора. Ну а торговцы - за эту, дерьмократию. Потому что болваны глиняные самоходные у них. И часы хранцузские. А так подумать - ничего в дерьмократии хорошего нет, грех один. Содомский. Те греки безбожные по мальчикам были, наш епископ говорил. Зря вы туда едете, в общем. Но если надо уж, то поберечься лучше. Ручки не пачкайте.
Следовало признать определённую прелесть в том, чтобы называться королём. О том, что ему не следует пачкать ручки, Дик не слышал с раннего детства. Он мельком глянул на них - огрубелые от меча, привыкшие держать поводья, пальцы порезанные, левая ладонь перебинтована. Назвать это ручками можно было только в горячечном бреду. Однако, знания, полученные от Мелтона, были полезными. Староверы-жители, гарнизон и фоморы уже не казались такой большой проблемой, как купцы-демократы с големами и французскими часами.
Но всё это требовало рассмотрения и изучения на месте, в самом Гринстоуне. С этой мыслью Дик и пошел спать, справедливо рассудив, что истинному королю любой почтет за честь уступить комнату.

[Leomhann >>>]

16 мая 1535 г. Лланелли (Гринстоун), Валлийская Марка.

Дик меланхолично глядел на гарнизонный полк и старался не выражаться. Форма на солдатах была обтрёпанная, дыры не штопанные. Палатки - гниль на гнили. Из котлов несло так, что становилось страшно. Щёки у солдат были запавшие, глаза - уставшие. Собственно полк - пятьсот солдат, разбитых на сотни, а сотни дробились на десятки. На солдатах в первом ряду строя - сапоги с дырами. На дальних - скорее пара кожаных заплат на дырах. Что любопытно, интендант при этом выглядел сытым, довольным и весьма упитанным. Когда попытался вякнуть, что им, мол, не сапогами воевать, Дика сорвало. Веревка нашлась мигом, берёзку пригнуть было несложно - и понеслась душа интендантская к небу. Дик надеялся, что в ад. В ад хотелось отправить и всё Лланелли, вместе с их уютными улочками, живописным озерцом, на котором крякали утки, и даже навязанного повстанцами спутника. Дона Алехандро Тельеса по прозвищу Демон.
Смуглый испанец бесил настолько, что даже голова почти заболела. Почти: всё-таки, не смогла. А может быть, Демон не был виноват, а всему причиной стали поиски новых сапог, одежды и провизии. Всё это отыскалось в доме интенданта. И когда Дик закончил одевать, обувать и кормить, опустился вечер. Можно было идти воспитывать фоморов, но не хотелось. Хотелось ванну, ужин и что-нибудь почитать.
- Скажите, дон Алехандро, - поинтересовался он, устало вытягивая ноги у костра, на котором солдаты кашеварили что-то вкусно пахнущее мясом. - Зачем вы покинули свою богоспасаемую родину и мёрзнете тут, на нашем туманном Альбионе?
Вопрос этот был скорее праздным, для начала разговора. Испанский король давно давал понять, что неодобряет развод своей тёти, Екатерины Арагонской, и всячески вмешивался в дела английского короля. К тому же, Дик отказывался думать о том, что в других гарнизонах страны творится то же самое.
- Хочу на принцессе Марии жениться, - мечтательно ответил ему Тельес, зачёрпывая из котла две миски каши. Одну из них он протянул Дику. - Увезу в Кастилию, наделаю пять-шесть ребятишек, а потом - р-раз! - и король Англии я.
- Ну... каждый рано или поздно должен жениться. В конце концов, счастье не главное в жизни, - согласно кивнул Дик, с удовольствием принюхиваясь к каше. - Так может, в Ладлоу махнём? Невесту вашу спасать.
Доверия этому телохранителю не было ни на пенни. Такие легко превращались в палача, запросто предавали, и с ними можно было разве что балагурить. А еще от него следовало как можно скорее отвязаться.
- Истинно христанские самопожерствование и смирение. Вам настолько не нужно счастье, что аж дважды женились?
Демон вздохнул, постно взглянув на небо. Аппетит, с которым он накинулся на мясо в каше, этому взгляду не соответствовал.
- Сыновья у вас есть, кажется? Можно было вовсе не жениться. А к счастью постремиться. Стремительно. Самую чуточку. Вот что для вас счастье, дон Ричард?
"Хотя бы ты имел все блага творения, не можешь быть счастлив и блажен, но в Боге, Сотворившем все, живет твое блаженство и счастье не такое, какое представляют себе и хвалят безумные любители мира, но такое, какого чают добрые и верные слуги Христовы, и какое вкушают иногда люди духовные и чистые сердцем. Их жительство на небесах", - хотел было ответить Дик, но сдержался. Подражать Риссе-проповеднице не стоило, да и проповедовать скорее следовало в духе "Здравствуйте. Не желаете ли поговорить о богине нашей Бадб?"
- Я наслаждаюсь тем, что имею, дон Алехандро. Счастье, знаете ли, это когда желаемое совпадает с неизбежным. А для вас?
Дик отхлебнул из миски и улыбнулся солдатам. Если что он и усвоил полезного у Бойда и Хорана, так это разумное панибратство с подчинёнными. Солдат должен видеть, что ты разделяешь с ним все тяготы, тянешь ту же лямку. И даже пища у тебя - та же.
- Принцесса и королевство, - не задумываясь, ответил Демон. - Что ж тут сложного-то? Ну а пока этого нет, придётся вас нянчить. Вы чего прямо сейчас хотите? Големов разбить? Тварей морских на суп этим обалдевшим от вас мужланам пустить? Нового интенданта повесить? Правда, вы его еще не назначили... Но как назначите - сразу повесим. Для острастки.
- Прямо сейчас я много чего хочу, - сообщил Дик, не переставая улыбаться. - Чтобы вы перестали занудствовать, например. Такое я терплю только от себя и от своего полковника. Спать хочу - зверски. Еще хочу горячую ванну, много мыла, тёплые простыни, и чтоб насекомых в постели не было. Девки входят в их число. Пожалуй, не откажусь от тишины, пока буду спать. Ну, и чтоб вас с утра не видеть. Очень хочется, чтобы вы к Мелтону вернулись. Никогда ничего так не хотел.
Демон со вздохом поднялся, снимая шейный платок, который и бросил на колени Дику вместе с кинжалом.
- Что же, пойду делать тишину, покой, найду парнишку посмазливее в постель. Ну хотя б из этих... Эвона, как смотрят. Наверняка на всё согласные. А вы тут постарайтесь пока не помереть, Ваше Величество. А то ваш брат и канцлер от церкви меня отлучит. Страшно - аж жуть берёт, как подумаю.
Видимо, чтоб не видеть Демона, предлагалось завязать глаза. Или выколоть их. Дик с подозрением проводил своего надзирателя взглядом и поудобнее угнездился у костра. В одиночестве можно было и поразмышлять о наглом испанце, который вёл себя возмутительно непочтительно, язвил и вообще больше смахивал на демона, чем на сурово-сдержанного подданного королей Трастамара. О нравах и обычаях испанского двора Дик имел представление, знал о строгом этикете, лаконичности и выдержке, которые амбициозные родители воспитывали в каждом идальго. Тельесы - фамилия хоть и не богатая, но знатная. Но данный конкретный Тельес был скорее каким-нибудь Теллом из Лутона, выращенным на сеновале. И избавляться от него следовало, не откладывая в долгий ящик. Пока не продал кому-нибудь.
"Но об этом я подумаю утром. Эх, что там Хи?.."

[Spectre28 >>>]

17 мая 1535 г. Лланелли (Гринстоун), Валлийская Марка.

Утром Дик осознал, что чего-то не хватает. Точнее, кого-то. Без Хизер под боком спалось плохо. Было пусто, тоскливо и неуютно, будто её присутствие приносило покой. Невольно думая о Хи, Дик не мог не пенять себе, что так скоро соскучился. Так хотел свободы от уз, Эмму и побыть одному - и вот оно, не может выспаться без девчонки из борделя. Причём, не любой, а именно - Хи. Получив достойное воспитание, Дик, тем не менее, оставался земледельцем. И, видимо, прочно усвоил привычки тех, с кем проводил больше времени. Без бабы под боком, коровы в хлеву и зерна в амбаре спал погано. И потому, умываясь над деревянной шайкой, не мог не думать, скучает ли о нём Хизер. Будет ли тосковать и оплакивать, когда...
Тряхнув головой, Дик запретил думать себе о том, что король Генрих Восьмой непременно найдёт, как заполучить и его, и Ричарда-младшего на эшафот. Маленький Дикон оставался последним Фицаланом и воистину мудро, что воспитывался он в покое и безопасности замка Дин. Быть может, выросший в свободе сын сделает то, чего не смог его отец - перестанет бояться. Казалось бы, протяни руку, и в неё спелым плодом упадут и повстанцы, и этот гарнизон. Поведи и за собой, дай надежду - и они сделают тебя королём, бросят к ногам обнищавшую в междусобицах страну. Но Дик не хотел страну. Дик хотел... Надо было думать о Хизер, но мысли привычно подсунули Эмму.
"О, боже".
О Боге, к слову, тоже следовало вспомнить. Окруженный людьми, воюющими за веру, Дику следовало хотя бы внешне следовать всем надоевшим обрядам. К тому же, не так просто было отринуть привычку молиться, креститься и поминать Господа всуе. Странно, но скупое крестное знамение на показ возможным соглядатаям будто заперло мысли о сестре, возвращая к Хизер.
Будто Дик был сопливым юнцом, не способным разобраться в своих женщинах. Но Хизер он жалел и проклинал. Хотел её и отталкивал. И скучал. Так остро, что едва удержал себя от просьбы госпоже, чтоб открыла для неё путь сюда. Но здесь было опасно для юной шлюхи-отравительницы. А вот Эспаде - самое место. В Портенкроссе для Хи найдутся защитники, а здесь Дика одолевал назойливый сородич испанского гладиатора.
"Демон-хранитель, мать его".
Будь этот Демон в самом деле демоном, это могло стать полезным. Демонам положено гадить в мелочах, но в деловых отношениях у них имелся определенный кодекс чести. Если не исполнять условия сделок, то их не будут заключать. Вот только Дик не продал бы душу, а демон-хранитель скорее всего был просто надоедливым повстанцем, присвоившим себе имя знатного испанца.
"Главное, чтоб не тело".
С этой мыслью Дик и отправился знакомиться с купечеством, взяв с собой Демона. Как выяснилось - не зря. В одной из узких улочек щелкнул арбалет, испанец толкнул, закрывая собой, Дик крутанулся, успевая увидеть юркого типа с дубинкой, позорным образом получил по голове и провалился во тьму.

[Leomhann >>>]

УИЛЛ "ТЫКВА" ХАРПЕР

7 мая 1535 г. Эклстон. Таверна "Моё золотце".

Таверна "Моё золотце", полупустая по утреннему времени, ярко освещалась солнцем, с любопытством заглядывающим в распахнутые окна. Сонная, растрепанная служанка лениво протирала столы, не обращая внимания ни на Уилла, ни на сидевших чуть поодаль монаха и бедно одетого рыцаря, ни на толпу невыспавшихся, злых наёмников, устало жующих кашу.
Уилл, подперев рукой щёку, смотрел в окно, слегка щурился и улыбался. Он был голоден, как дюжина волков, но уже смирился. Варда пресекла грешную мысль о еде ещё когда они вышли к городу, заявив, что сначала она приведёт себя в порядок. Так что он полутра простоял у прилавков, отдал цену трёх монастырей за платья для Варды и кафтан для себя, а теперь ждал, пока Варда приведёт себя в порядок. Девушка была упрямой, удивительно умела себя контролировать и ни разу не пожаловалась, пока они пробирались к городу. Она нравилась Уиллу и было бы жалко, погибни она в логове вампирши. А как было бы жалко, погибни он сам...
Меж тем, монах, сидевший через стол от Уилла, говорил. Тихо, монотонно, но именно эта молитвенная размеренность заставляла прислушиваться.
- Королева Екатерина очень больна. Как жаль, что у неё нет сына, - монах взял с тарелки, стоявшей перед ним, моченое яблоко. Прожевал, причмокивая. - Это большая трагедия. Принцесса Мария - единственная законная наследница короля. До сих пор Англией ни разу не управляла женщина, и любой из потомков старого королевского дома Йорков может оспорить её право на престол. Скажем, тот же Ричард Фицалан, граф Суррей. Молод, хорош собой, статный, жилистый, блестящий фехтовальщик, образован. Прямой потомок Эдуарда Третьего. Мы можем стать свидетелями повторения гражданской войны, которую я видел в юности, когда Ланкастеры и Йорки боролись за корону.
Уилл продолжал, щурясь, смотреть в окно. Хреновые это были разговоры и ничего хорошего они не обещали. Он был вассалом Фицалана, а после таких разговоров либо обезглавливали претендента, либо и правда начиналась война. А Уилл, как ни странно, не хотел ни в тюрьму, ни на войну. Собеседник монаха, кажется, разделял его взгляды.
- Не дай Господи! - выдохнул рыцарь.
- При дворе поговаривают, что король хочет вынудить парламент признать герцога Ричмонда законным сыном и объявить его преемником, - продолжал то ли шептать, то ли бормотать монах. - Но примут ли англичане бастарда в качестве короля? Это большой вопрос.
Уилл зевнул, потирая глаз. Плохо было то, что даже если народ примет кого надо, претендента всё равно захотят убрать.
- Некоторые полагают, народ так любит короля, - вздохнул рыцарь, - что предпочтет его побочного сына любому отпрыску Белой розы Йорков. Но есть изменники, которые называют Тюдоров узурпаторами и жаждут возвращения на трон старого королевского рода. Кто знает, что может случиться?
- Есть мнение, что ему надо выдать принцессу замуж за одного из Йорков. И надеяться на обретение внука, - монах пожал плечами. - Суррей аккурат развелся. У него двое здоровых детей, значит, плодовит. Принцессе девятнадцать, она в самом возрасте.
"Вот это правильно".- Улыбнулся про себя Уилл. - "Меня женил на выгодном горе, пусть и сам женится. Вариант хороший, всяко лучше войны".
- Говорят, он бил жену? - Возразил рыцарь.
- Если женщину не бить, она себя потеряет, - снова пожал плечами монах. - Будь она хоть императрицей.
На душе стало хреново. Уилл вспомнил потерявшую память Алетту. Он не мог сказать, что любил жену. И не знал, как относиться к её беременности, но как минимум он был обязан вернуть Алетту в поместье к её отцу.
- Тварь прямо в лицо мне летела, - гудел один из наёмников, заглушая этот разговор. - Клянусь портками апостола Фомы, пить вам сейчас за упокой. А этот - выскочил, как молния какая. В одно движение располосовал, рукой что-то чудное изобразил, тварь и заполыхала. Я на него гляжу - мальчишка еще, недавно бриться начал, а с бабой и вовсе не был, небось. А уже шрам через лицо, глаза пустые и холодные.
- Опаивают их там, - авторитетно заявил второй, прикладываясь к кружке с элем. - Всякими ядами тело меняют. Михаилиты ведь сами не люди уже, а такие же твари. Ты видел, они все как на подбор, как породные жеребцы? Ни жиринки, мускулы играют, лица каменные. Я такое только у статуев во Флоренции видел. Это всё яды. Зато они и к детям неспособны.
- А до баб охочие. И бабы на них липнут, - поддержал третий, - если михаилит в таверну заявился - пиши пропало, объедья никудышные достанутся.
Уилл потянулся. Если подумать, он был знаком со многими михаилитами. Каждый со своими тараканами в голове, так что и под крышей одного слова они собирались очень условно. Кое-то цеплялся носом за дверной косяк, когда заходил в помещение, но люди, они, как правило, были достойные. Некоторых он, наверное, даже мог назвать друзьями.
- Король весьма набожный человек, - вклинивался в этот крайне увлекательный диалог монах. - Он усердно соблюдает все церковные обряды, в знак смирения каждую Страстную пятницу ползет к Кресту на коленях. Он весьма учён в теологии. Читает святых Фому Аквинского и Августина. Джентльмены из его личных покоев говорят: ничто не доставляет ему большего удовольствия, чем добрый спор о вопросах веры.
"Вопросы веры..."
Уилл бросил взгляд на монаха. Тот был худощавым, в рясе францисканца. Лицо было закрыто рясой и всё, что произносил монах, исходило из тёмного пятна под тканью. Как часто он в жизни видел монахов и каким неестественным этот образ казался сейчас... Кроме реформации и джентльменов в покоях короля, было в виде монаха что-то чужое и даже неприятное. Уилл отвернулся, чтобы не привлекать к себе внимание.
- Образец, - иронию в голосе рыцаря изрядно притушил глоток вина. - Королева Екатерина его милостью выглядит старой и печальной. Она слишком полна, чтобы выздороветь и родить наследника. Ваша мысль о браке Суррея и принцессы Марии гениальна. Но король на это не пойдет. Он сам наполовину Йорк, но Йорков боится. Да и кто ему эту мысль донесёт? Шут? Рыжая шотландская леди? Джейн Сеймур? Уж точно не Нэн Болейн, у неё голова на шелковинке держится. Король безумен, его набожность не покрывает грехов. Отринуть Папу! Как хотите, святой отец, но я хочу Белую розу на троне, бьет она жену или нет.
Уилл переборол желание закатить глаза, хотя смотрел в сторону окна. Он очень часто слышал о Екатерине и никогда не понимал чего конкретно хотели говорящие - наследника или Екатерину на троне?
Монах хлопнул ладонью по столу, расплескав вино.
- Нэн Болейн - еретичка. Лютеранка. В то время, когда догматы и традиции Святой церкви подвергаются напалкам со всех сторон, у таких людей, как госпожа Анна, находятся силы, чтобы провоцировать изменения. Это должен сделать Папа, а не блудница! Сэр Уильям, наша вера под ударом. Еретики, последователи Мартина Лютера, отвергли пять из семи таинств! Попомните мои слова, Кромвель закроет все монастыри. Разве он не обещал сделать короля богатым? Все монастырские богатства перекочуют в королевскую казну, когда часть следовало бы потратить на образование и благотворительность. А все монастырские реликвии, святые артефакты достанутся омерзительному Кранмеру!
Уилл сделал глоток эля из кружки.
"Ну или мне..."
- Главная задача лорда-канцлера - снискать благоволение государя, - снисходительно пояснил именуемый сэром Уильямом. - Боже, как я ненавижу этого человека! Он слишком много на себя берёт. С другой стороны, король положил глаз на Джен Сеймур. Сеймуры плодовиты, как кролики. Простите, отче, но любой крестьянин хочет иметь сына, который унаследует его свинью.
- Что получится, если скрестить сову и каплуна? - Ржал дюжий рыжий наемник, размахивая куриной ножкой. - Петушок, который не спит всю ночь!
Уилл посмотрел в полупустую кружку. Неудивительно, что Фицалан не хотел в короли. Всё страна только и делает, что обсуждаешь с кем ты трахаешься и что из этого выйдет. А может, король был сейчас таким, что больше обсуждать было и нечего?...
Король... Уилл старался не развивать эту опасную мысль. На троне Фицалан и правда был бы лучше нынешнего короля. Но с другой стороны, сколько мороки и для сюзерена и для всех его вассалов. Уилл зевнул. Да и кто он был таким, чтобы о таком думать?
- С ним нужно поговорить. Убедить. Принудить, наконец. У Суррея твердый характер, и заставить его стать во главе страны сможет лишь не менее твердый аргумент, - монах вздохнул, оглядываясь на наемников и Уилла. - Вопреки его нежеланию.
- А потом - привыкнет?
- Привычка дана нам Господом, сын мой.
А эти двое, кажется, жили с уверенностью, что именно им суждено думать о том, кого садить на трон. Уилл мельком глянул на рыцаря. Короткие, светлые волосы, борода, проницательные глаза. Было видно, что дворянин выглядит немного старше свое возраста. Видать, часто мучается мыслями о будущем государства. Уилл постарался закрепить это лицо в памяти.
Сейчас он устал и что важнее, в таверне было много людей. Если бы обоих заговорщиков прямо сейчас арестовали, то после первых же показаний в пыточной, арестовали бы и Дика. Но потом, выдайся возможность, Уилл бы уточнил у обоих кто кого собирается заставлять. Нужно было что-то делать со своей жизнью. Его жену похищали все подряд, сюзерена не уважали и собирались как-то там принуждать... Фицалан очень выгодно его женил и даже кроме этого Уилл был ему многим обязан.
– Третий герцог Бекингем был казнен по обвинению в государственной измене пятнадцать лет назад, - глухо проговорил рыцарь.
- Шестнадцать, - поправил его собеседник, прихлёбывая из кружки вино.
- И он был арестован, - задумчиво продолжал рыцарь, - поскольку возглавил заговор, имевший целью низложение монарха, после чего сам занял бы трон как ближайший родственник короля. Некоторые считали, что его претензии на трон гораздо более обоснованны, чем у Генриха Тюдора. Думаю, сейчас неподходящее место и время для этих слов, но мы оба прекрасно знаем, что обвинения, предъявленные ему, были ложными.
- Так будет продолжаться до тех пор, пока царь Ахав, этот Сарданапал, этот Навуходоносор на троне.
Уилл проследил взглядом за прошедшей мимо подавальщицей. Любой монарх уничтожал претендентов, как его не называй - хоть Доносором, хоть Навухой. Поэтому лучше было не становиться претендентом ни при какой монархе.
– Она выглядит не очень веселой, – уныло вздыхал юнец, только что вошедший вместе со своим отцом - дородным купцом - в таверну.
– Да скучает по дому! – отрезал отец. – Это твое дело – развлечь ее. Возьми ее с собой в Ладлоу. Дари ей подарки. Она же женщина! Превозноси ее красоту. Шути с ней. Ухаживай!
– На латыни? – растерялся юноша.
– Да хоть на валлийском, парень! Если у тебя смеются глаза и в штанах порядок, она поймет, что у тебя на уме.
Уилл по вибрации пола, понял что сейчас на ступеньках ведущих на второй этаж появится одна из подавальщиц и наконец-то позовёт его на верх к столу. Варда сразу сказала, что кушать в общем зале неприлично. Он поднялся и задвинул стул. Позже, перед отъездом, нужно было выяснить, знает ли трактирщик имя рыцаря. Интересоваться такими вещами и остаться ночевать в городе, было опасно. А опасностей ему хватило ещё прошлой ночью.

[Spectre28 >>>]

Уилл проснулся от гудящего шума. На первом этаже что-то громко обсуждали, с улицы по окну барабанили, разлетаясь в стороны, звуки города. Он сел на кровати, зевая и пытаясь протереть слипшиеся глаза. Всё тело ныло, как будто его побили. В целом, его и правда побили. В мышцах чувствовалась усталость, а левую половину груди как будто туго перемотали верёвками. После случая в подземелье он лучше ощущал своё тело, чётко понимал сколько в нём осталось сил. Сейчас он был здоров, но нужно было отдохнуть, хотя бы день.
Уилл поднялся, потягиваясь, и открыл окно. Вместо хоть какого-то подобия утренней прохлады, с улицы в комнату залетела вонь, перемешанная с пылью. И стало ещё шумнее. Теперь чётко можно было различить стук молотка по железу, ржание лошадей, лай собак и крики людей. Уилл нахмурился. Он вырос в Лондоне и всё это было ему привычным и родным, но сейчас хотелось побыть одному, и хорошо бы в тишине. Он взял со стула пояс с мечом, достал из сумки флягу и пошел куда-то подальше от шума и вони.
Опушка леса за городом оказалась на удивление изгаженной. Было видно, что сюда выкидывали всё подряд а, при возможности таскали местных девок. Можно было бы повозмущаться местными, но если подумать, то он сам был таким же - мало заботился об окружающем мире, когда дело касалось его жизни и счастья. Уилл прошелся вглубь леса и скоро нашел чистую поляну вокруг коренастого, старого дуба. Хотя даже сюда доносились отголоски городской вони, место казалось приятным и каким-то правильным.
Он бросил флягу на траву, расстегнул пояс с мечом и положил его между корней дуба. Не хотелось думать ни о чём конкретно, просто побыть одному. Уилл улёгся в корнях дуба и закрыл глаза. Листва тихо шуршала на ветру. Лучи солнца тут и там проскакивали между листьев и падали ему на лицо, приятно согревая. Уилл медленно выдохнул и также не спеша вдохнул.
Если задуматься, то сейчас он, наверное, мог назвать себя счастливым. Несмотря на похищенную Алетту, и на Кромвеля... На турнир, где предстояло лишний раз опозориться и не оправдать чужих ожиданий. Да и вообще не смотря ни на что. Интересно, почему именно сейчас?..
За последние пару месяцев с ним случилось много всего. И почти всё, что случалось, делало его жизнь хуже. И он даже не понимал, почему. Не считая шрамов и кучи долгов, многие позавидовали бы его судьбе. И всё равно, во всей этой беготне он не был счастлив. Можно было только надеяться, что когда он найдёт Алетту, разберётся со всеми проблемами и остановится, жизнь станет лучше. Но это было глупо. Жил-то он сейчас, а не через полгода. Уилл улыбнулся, закидывая руки за голову. Вот хреново бы вышло, умри он тогда в подвале, совсем чуть-чуть не дожив до лучшей жизни. Ему почему-то казалось, что даже реши он все свои проблемы сейчас, потом появились бы новые. И он всё равно не был бы доволен жизнью. Всё-таки, он не настолько влиял на мир вокруг себя, чтобы убрать из него всё, что причиняло неудобства. Он вообще мало на что влиял.
Вот и получалось, что такой была его жизнь. С проблемами и мороками, с ранами и болью, с вкусной едой в таверне и с тёплыми лучами солнца в листве. С глупой улыбкой, и напряжением, от которого всё пересыхает в горле. А кроме всего этого, жизнь ещё и могла оборваться в любой момент. Причём, не только в подземелье, а просто от остановки сердца. Учитывая это, наверное, стоило просто выдохнуть и принять всё таким, каким оно было. И жить. Не через месяц и не через год, а сейчас. Каждый раз, жить сейчас. Уилл вдохнул полной грудью. Городская вонь совсем отстала и теперь в воздухе были только свежесть и запах леса. Хорошо, что прямо сейчас, он был именно здесь и до чего же всё-таки хорошее было место.
Уилл достал флягу и сделал глоток. Теперь он всегда носил с собой не только флягу бренди, но и флягу с чистой водой. По настоянию Варды, - с парой капель того же бренди. И ведь его воспитали с чувством отложенной жизни. Здесь в грязи и поту, в бедности и болезнях, это ведь не жизнь. Жизнь она наступает потом, когда в награду за все мучения получаешь вечное блаженство в раю. Вечное блаженство... Это вообще как?.. А ведь, кроме рая бывали ещё и вечные муки. Само представление о таком устройстве мира казалось каким-то неестественным.
Уилл зевнул. Что-то его понесло на слишком заумным мысли... Как бы хорошо ни было под дубом, нужно было возвращаться в таверну. Потому что укради у него вторую бабу за две недели, в душе не осталось бы веры ни в добро, ни в светлое будущее.
- Вам нехорошо, сэр Уилфред?
Прохладная мягкая ладонь коснулась щеки Уилла, задержалась на плече. Прошелестел шёлк юбки - Варда опустилась на траву рядом. Тонко, перебивая миазмы, запахло розой.
- Вы такой бледный. Будто долго молились в холодной часовне, а Господь так и не ответил. Или же ответил?
Уилл так и остался лежать с закрытыми глазами. Прохлада ладони приятно успокаивала, легкий ветер разносил вокруг запах духов, как будто это были длинные, ленивые ленты. Он удержался, чтобы не сказать, что ходить одной по лесу опасно. Как-то это было ни к месту. Вся сцена как будто была не из его жизни - тёплые лучи солнца, листва, прохлада и сидящая рядом Варда.
Память скакнула назад, кидаясь в него уже прошедшими сценами. Изничтожающий зной пустыни, вперемешку с вонью от дерьма и крови чертей. Нещадно палящее солнце в самом пике, застряло на одном месте и невыносимо пищит. Потом он стоит в переулке и тяжело дышит. Всё тело горит в жаре. На коже выступил пот, холодный ветер слизывает его и неприятно лезет за шиворот. На земле напротив лежит зарезанный здоровяк. И вот он опять лежит в тени старого дуба.
И сейчас он вдохнёт, и вместе с выдохом, вместе с тем как он что-то скажет, эта сцена тоже закончится. Развеется на ветру, как духи Варды. Уилл подождал ещё мгновение, вдохнул и выдохнул.
- Мне кажется, Христианский Бог - это в первую очередь то, что каждый делает со своим одиночеством. Так что, ответить можно только самому себе, и тот ответ, что получишь и будет тем самым. Как оно было у язычников, я не знаю... Как думаешь, их боги отвечали им?
- О, это было время, когда боги жили рядом с людьми, - пожала плечами Варда. - Я... матушка говорила - оттуда и пошли ведьмы. Они были жрицы, как покойная Кейт Симс, и лишь после ведающих женщин назвали малефиками. Каждая из них знала, как заставить землю плодоносить, как заговорить погоду. Они могли вызывать бурю. Они могли насылать проклятия на деревья, и те падали как подкошенные. Каждую весну они брали юношей мужьями и каждую осень убивали их. Но вы и сами это знаете, сэр Уилфред. Ведь вы - друид? Вам отвечают ваши боги?
Уилл улыбнулся одними губами.
- Мои боги отвечают, но всё равно ничего умного не говорят...
Опасные это были разговоры, но Варда тоже наговорила себе на костёр. Причём, учитывая, что её мать была культисткой, разбирательства были бы недолгими. Было что-то по-детски приятное и весёлое, в том, чтобы вот так вот разделять общую тайну.
- Хотя я бы, конечно, предпочёл, чтобы осенью меня оставляли в живых... Нравы раньше были свободные, но в чём-то и просто честные. И правда... Если жена делает тебя счастливым, какая разница чья это жена?
Варда хихикнула, прикрывая ладошкой рот.
- Главное, чтобы не было, как в той байке, где счастливый муж прибежал с колыбелью и обнаружил, что трое их скоро будет не по той причине, по какой ему хотелось бы.
Уилл улыбнулся чуть шире. Где-то в стороне с ветки лениво взлетела птица, но в лесу было всё также спокойно. А значит никто к ним не подходил. Он не мог вспомнить последнего раза, когда так честно с кем-то говорил. Хоть Уилл и шутил, в нём всё равно оставалось всё, во что он когда-либо верил. В душе всё смешалось, - обрывки проповедей и наставления матушки, нанесённые пёстрыми мазками образы богинь, собственные мысли и переживания. Это навевало что-то вроде лёгкой тоски. Как будто куда он не шагни из этой точки, он бы уже никогда не мог стать ни полноценным христианином, ни настоящим друидом.
- Мне кажется, христианство заняло столько умов только потому что однозначно отвечает на вопрос о смерти. Твоя матушка не рассказывала тебе о том, как раньше видели смерть?
- Cмерти нет, - серьезно ответила девушка, опираясь на плечо Уилла, чтобы подняться. - Ни для кого. Господь Бог в своей милости дарует нам блаженство или геену - но это тоже жизнь, верно? Я тоже много думала об этом. И мне кажется, смерти не было всегда. Сэр Уилфред, что со мной будет дальше? С... нами?
Уилл задумался, открыв глаза и глядя в просветы неба за листвой. На это можно было смотреть по-разному. С одной стороны, он никогда не умрёт, с другой он умирает каждый миг. Каждый раз вдыхает один человек, а выдыхает совсем другой. И какая тогда разница какая из сцен будет последней, если переживать её будет уже кто-то совсем другой?.. И даже после смерти этого тела, мир не заклинится. Поток сцен также плавно пойдёт дальше.
Было что-то особенное в мысли, что он просто крадёт у мира пару вдохов, а потом всё, чем он был, развеется по ветру. И от него совсем ничего не останется. Может, в этом и был смысл? Смириться со своей природой и природой мира. Не придумывать воображаемых городов, ни в небе, ни под землей. Эта мысль была чёткой и ясной. Как будто он ходил по сплошному лесу и сейчас случайно наступил на поросшую, но протоптанную кем-то тропу. Кем-то древним и умным, который всё уже обдумал. Уилл стал неспеша подниматься, чувствуя как за это время размякло всё тело. Может быть, он понял что-то важное о том, что значило быть друидом. А может, ему просто показалось, но идея была такой ясной и простой, что при всём желании её нельзя было забыть. И от этого на душе было как-то спокойно и светло. Он отряхнул штаны.
- Как однажды сказал пьяный монах, которого я пытался оттащить от своего забора: "У нас со смертью нет ничего общего. Когда мы живём, её нет. Когда она приходит, нас уже нет..." Предлагаю тебе пока поездить со мной, а как найдём безопасное место, сможешь написать письмо отцу. Чтобы никто не придрался и не задавал глупых вопросов, можешь побыть моей кузиной. Что скажешь?
Девушка пожала плечами.
- Я хотела предложить вам быть моим телохранителем - это допустимо и вполне прилично. Но кузиной даже лучше. Даёт право задавать глупые вопросы. Например... И чьи мы вассалы, любезный братец?
Уилл застегнул ремень с мечом на поясе, глядя на траву между корнями и косо улыбаясь. Он всегда хотел брата или сестру, но никогда не думал, что они водятся под дубами.
- Ричарда Фицалана... Если встретимся с ним, будь поосторожнее. Ко мне он относится снисходительно, но людей видит насквозь. - Уилл поднял флягу с земли. - Пойдём, по дороге расскажу, откуда я родом и как стал рыцарем. А то мало ли...
- Осторожнее? Но зачем мне осторожничать? - Варда глянула на него странно, с интересом и недоумением. - Тем более, с розой Йорков?
Уилл потянулся. Странный это был вопрос, когда по законам Англии им обоим была дорога на костёр. Ну, может быть, ему как дворянину отрубили бы голову. Кроме того, что бы они там не наговорили Дику, сюзереном он был только для Уилла, и это имело значение.
- Потому что нам с нашими взглядами на мир всегда нужно быть осторожными. В Англии на удивление много людей умеют читать мысли и водятся они не только в королевских пыточных. А раз я теперь твой кузен, мне не хотелось бы, чтобы ты оказалась ни в пыточной, ни на костре. - Уилл топнул ногой и подхватил подскочившую с земли флягу. - Тем более, что в обоих местах мы окажемся на пару.

[Leomhann >>>]

8 мая 1535 г. Эклстон.

Утром Уилла разбудил бьющийся в окно голубь. Он первым делом подумал, что это послание от Кромвеля, который теперь будет открыто угрожать казнью за неявку в Лондон, но письмо оказалось от Фицалана. Уилл сел на кровать, держа в одной руке голубя в другой письмо. Зевнул, почесав босую пятку о пол, и развернул лоскут.

Сэру Уилфреду де Манвилю, баронету Хорли.

Любезный баронет!
Спешу уведомить, что десятого мая сего года вам надлежит присутствовать в церкви святого Клемента Датского, что в Лондоне, дабы засвидетельствовать факт заключения брака между мной, сэром Ричардом Фицаланом, лордом Греем и графом Суррея и девицей Хизер Освестри, урожденной Пиннс. Полагаю, в вашем нынешнем высоком священном статусе прибыть к десяти утра не составит никакого труда. А потому, отказ и опоздание будут сочтены мною за дерзость, неуважение и неповиновение, что чревато неспособностью сидеть неделю или две. Можете пригласить леди Алетту, свою супругу, буде вы её отыскали; или любую другую даму - на своё усмотрение. Потрудитесь одеться согласно своему статусу. Кроме того, настоятельно рекомендую не тратить деньги на какой-либо подарок. Вам они понадобятся, чтобы купить доспех для предстоящего турнира, присутствие на котором строго обязательно. Таково пожелание Его Величества, и не вам его оспаривать или игнорировать.

Фицалан

Уилл положил письмо на кровать, разглядывая голубя. Чёрные глаза поблескивали каждый раз, когда птица вертела головой. Какие такие статусы имел в виду Дик? И вообще, почему тогда высоким священным статусам угрожали поркой? Уилл вздохнул. Ему не нравились свадьбы, ни своя, ни чужие. Судя по тону письма, Дику тоже...
Ладно, свадьбу можно было пережить. Благо, он мог попросить Варду пойти с ним и защитить его от светской мути, в которой он ничего не понимал. С турниром было сложнее. Уилл не умел драться, как положено рыцарю и как это умели урождённые дворяне. А получать по морде, тем более при публике, не хотелось. Видимо, выхода не был, нужно был продержаться немного, чтобы Дик и Рольф видели, что он не халтурит, а потом как-нибудь отшутиться насчёт поражения. Не слишком страшное бремя, учитывая сколько денег он тратил...
Уилл посмотрел в окно, из которого в комнату доносилась суета города. Как-то всё это было абсурдно, когда его жену похитили работорговцы... С другой стороны, если он прямо сейчас ничего не мог с этим сделать, не стоило открыто игнорировать волю Его Величества. Образ жены, у которой от голода проступали рёбра и хребет, заставлял злиться на самого себя и ощущался чем-то вроде узла. Пока он не разобрался с этим, всё остальное казалось тратой времени, на которую он не имел права. Уилл задумался, разглядывая дощатый пол под ногами.
Он ошибся, когда взял Алетту с собой. Под присмотром Рольфа её бы никогда не похитили. Серьёзная ошибка, но поделать тут было нечего. Нужно было просто её исправить. Исправить осторожно, и наверняка. Нужно было получше узнать про храмовников и посоветоваться с отцом Алетты, перед тем как лезть к ним. Может, у Рольфа были знакомые среди рыцарей или он хотя бы мог что-то посоветовать. Уилл поднялся и держа голубя в левой руке правой написал письмо отцу Алетты. Нужно было как минимум узнать, где тот находился. По дороге стоило заскочить к Кромвелю, пока угрозы не стали явью.

Замечание Дика насчёт подарка Уилл, само собой, проигнорировал, потому что нельзя было ехать на свадьбу совсем без ничего. Хотя бы символического. По совету Варды они пошли на рынок искать посуду. Он был бы достаточно скромным, чтобы не разозлить Дика, и достаточно уместным, чтобы понравиться Хизер.
Фарфоровая посуда стоила от ста пятидесяти фунтов, но за хорошую лавочник хотел не меньше семиста. Уилл оценивающе посмотрел на посуду, как будто что-то понимал в фарфоре. В чашках сам по себе не появлялся поссет, а тарелки не летали. Значит цена в семьсот соверенов была завышена. Он хмыкнул, как будто вопрос был решен.
- Даю сто шестьдесят пять и по рукам.
Торговец недовольно скривился, как будто тарелки всё-таки умели летать, просто сегодня была не та фаза луны.
- Не меньше пятиста.
- Четыре сотни и на следующую свадьбу приду в эту же лавку или порекомендую другим гостям, если будет возможность.
- Это грабеж. Посуду аж из Китая везли. Поглядите, закорючки напрочь китайские. Четыреста пятьдесят.
- Какая разница откуда её везли, если сейчас её никто не купит? Я такие же закорючки делал, когда учился писать. Четыреста двадцать и я не стану сейчас проверять откуда на самом деле посуда.
- Четыреста тридцать и я не пожалуюсь констеблю, что тут мне угрожает какой-то тип с языческими рисунками на запястьях.
- Видишь цепь рыцарскую, щас ей как отвешу!
В разговор вклинилась Варда.
- Годится, берём.
Уилл пожал плечами. Значит сейчас цена была нормальной.
- Ладно, значит берём.
- Цепью тоже принимаем, но сдачи нет.
- Конечно, сдачи нет, ты потом даже не встанешь... - Проворчал Уилл.
- Возьмите на сдачи ещё паранджу для дамы.
- Не знаю, что такое паранджа, но договорились. Четыреста тридцать за сервиз и паранджу.
- Это за цепь. За четыреста тридцать без паранджи, хамство какое...
- Тьфу ты, так и знал, что в этой лавке разводят клиентов.
- Совсем эти молодые рыцари озверели. Вот при Эдуарде Четвертом такого не было...
- А, понятно, ты просто короля не уважаешь. Эдуарды тебе нравятся, рыцари нынешнего короля не нравятся. Паранджами какими-то торгуешь. Порядочный христианин даже не знает что это такое. Китай это вообще где? Там христиане живут?
- Вы, молодой сэр, идите... В ристалище. Со всяческим почтением. Кстати, доспехи для турнира можно купить за углом, у Перкина-оружейника.
На этом моменте Уилл расплатился за посуду и позволил Варде вывести себя на улицу, из-за всех сил сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

[Spectre28 >>>]

Перкин-оружейник, похожий на всех виденных оружейников разом, встретил радушно, как родных. Расстелив по прилавку на совесть сработанную кольчугу неизвестного мастера из далекой то ли Московии, то ли Новгородии, он гудел что-то о меховом плаще, нагруднике, шлеме, копье, доспехе для леди и скидках в честь сестры Винифред. Святой сестры Винифред из Кентерберри, что вещала о приближении Судного дня, называла короля Антихристом и обещала разверзнутые небеса, с которых польется кипящая вода с жабами.
Уиллу предлог для скидки показался странным. Да и вообще, торговец почему-то вызывал странное ощущение... Каким-то он был чересчур вежливым и как-то знал всё наперёд. Но Уиллу так или иначе нужны были доспехи для турнира. Он в последние дни тратил столько денег, что турнир уже воспринимался как подарок судьбы. Хорошо бы ему там выбили пару зубов, тогда было бы не так стыдно за потраченное состояние.
Он попросил отвезти броню, щит, копьё и всё остальное, что было нужно для турнира, прямо в Лондон. На этом поход по рынку не закончился. Видимо, от своей женской натуры, Варда, с редким воодушевлением воспринявшая весть о свадьбе Фицалана, потребовала праздничное платье. Нарядная одежда нашлась в лавке неподалеку. За какой-то невесомый, мгновенный четверть часа на Уилла перемеряли дюжину рубашек, невероятное количество штанов, гульфиков, дублетов, парадных туфлей с квадратным носом, беретов с пером, куцых модных плащей, чтобы завернуть в кусок синего шелка красивую, безумно дорогую рубаху, густо вышитую серебром, складчатый воротник, узкий черный колет, богатый бархатных дублет с прорезями на рукавах, расшитый жемчугом гульфик и штаны из черного сукна, плотно обтягивающие ноги. Нелепо-тупоносые туфли с золотыми пряжками нырнули в этот сверток будто сами, а Варда, невинно и мило улыбаясь, придавила его зеленым платьем с вышитыми на корсаже лисами, кучей сеточек для волос и греховно розовыми чулками. Всё это стоило целое состояние, на которое крестьянская семья вполне могла жить полгода, и Уилл рассматривая покупки, думал, что парой зубов он не отделается.
Как-то не так он себе представлял бытие богача. Когда он был, можно сказать, беден, казалось, что с таким состоянием можно просто сесть на задницу и год ничего не делать. А сейчас деньги тратились так, будто они были только для того и нужны, чтобы покупать платья и готовиться к турнирам. То есть, обеспечивать дворянский образ жизни. Уилл улыбнулся про себя, принимая из рук Варды несколько больших свёртков с одеждой. В принципе, в этом не было ничего плохого, главное было не забывать, что всё этого было не его... И что судьба могла забрать всё так же легко и неожиданно, как дала.
К вечеру, когда они вернулись в таверну и перекусили, Уилл чувствовал себя не намного лучше, чем после драки с упырями. Так что он сам толком не понял как свалился на кровать и заснул.

[Leomhann >>>]

10 мая 1535 г. Лондон. Церковь святого Клемента Датского.

Уилл сдержался, чтобы не зевнуть. Они с Вардой сидели на натёртой до блеска скамейке из тёмного дерева в церкви святого Клемента. Одинаковые ряды скамеек были заполнены богато одетой знатью. Над всеми нависал белый, как кость, потолок с золотыми узорами. Во всей картине было что-то библейское.
По совету, который Дик дал в письме, Уилл попросил Морриган перенести их с Вардой в Лондон, и богиня на удивление согласилась. Теперь он сидел не в своём костюме, не на своём месте, в окружении не тех людей. Хорошо, хотя бы рядом была Варда. Уилл опёрся о спинку скамейки, разглядывая украшения церкви, и мельком пробегаясь взглядом по гостям. Когда он жил на обычной улице в Лондоне, думалось, что вся разница между бедняком и дворянином в везении и дорогом платье. Но сейчас в воздухе витало что-то другое. Все здесь были образованны, держали себя в руках и ни по одному из лиц нельзя было понять, о чём думает человек. Кроме Фицалана. Сюзерен возвышался над стройными рядами с величественным, отрешенным видом. Было сразу видно - думает он о том, что всё это собрание ему даром не упало. Уилл улыбнулся, наклонившись к Варде.
- Какой-то он недовольный, наверное, догадался, что я сторговал половину стоимости посуды...
- Словно ему в сапоги напрудила кошка, - совершенно серьезно согласилась Варда, с интересом разглядывая гостей. - Неужели невеста столь дурна собой?
- На дурной сэр Ричард бы не женился... Насколько я знаю, она просто не родовита. Да и вообще, думаю, дело не в невесте, а в гостях и в самом мероприятии. Кстати, что скажешь о гостях? В этом зале в три раза больше титулов, чем людей, так что я чувствую себя не в своей тарелке.
До этого в толпе Уилл смог узнать герцога Норфолка, дядю Дика и по совместительству шерифа Лондона. Совсем не тот человек, которому он хотел бы попасться на глаза. В жизни герцог Норфолк выглядел как собирательный образ государственного мужа, был уверенным и собранным.
- Вон тот интересный, - Варда мотнула головой в сторону лавки, где Роберт Бойд, магистр Циркон бережно поддерживал под руку свою рыжую жену-богиню. - Ты видел, как он вошел в церковь? Он ведь специально чуть шумит при ходьбе. Специально ломает свои движения, искажает их, сутулится, припрыгивает. Старается не показать свою силу. Но так еще больше выдаёт себя. Кто это?
Уилл опять криво улыбнулся.
- Проще сказать кто он не... Это магистр ордена михаилитов, сэр Роберт Бойд. Я пару раз имел с ним дело - очень сдержанный и спокойный человек. Он и правда сильный, и выдаёт это ещё больше, как мне кажется, специально.
Уилл поправил рукав. Он никак не мог привыкнуть к новой одежде. Какой-то она была слишком дорогой и броской. Но судя по окружающим, Варда одела его именно так, чтобы он не выделялся. Бойд казался каким-то уставшим и даже болезненным, как будто простыл. Уилл ещё не разобрался, как относиться к Бойду и леди Бадб. Насколько он понимал, у них с Морриган были разногласия, но у Уилла почему-то было чувство, что лично для него это мало что значило.
- Кстати, с его супругой, леди Бойд лучше быть повежливее. Когда закончится церемония, нужно будет подойти к ним и поздороваться. Остальным гостям мне не очень хочется бросаться в глаза. Тот же Генри Говард выглядит недобро.
- Зато какие стихи пишет...
- Это да, стихи многое искупают...
Двери церкви открылись с лёгким скрипом и в зал вступила леди Хизер. К алтарю она шла сама. Уилл сел ровнее. Во время самой церемонии лучше было помолчать.
- Красивая, - не стала молчать Варда. - Не загадочная и чарующая Юдифь, но вполне Вирсавия. Но будто бы сама не своя, а часть частей. Ты её видел раньше?
- Да... - С улыбкой кивнул Уилл. Со стороны Хизер казалась вполне целой и он не помнил, кто такая Вирсавия. - С ней лучше быть повежливее...
Ричард Фицалан разительно поменялся, изобразив на лице искреннее восхищение невестой и даже любовь.
"Когда буду жениться в следующий раз, нужно будет сделать так же..."
Во время клятвы лорд говорил твёрдо и уверенно. После он с гордым видом провёл Хизер по проходу между скамьями, едва заметно кивнув Уиллу. Видимо, имея в виду что после свадьбы нужно было поговорить. На улице молодоженов осыпали белыми лепестками и на этом церемония начала заканчиваться. Уилл помог Варде подняться и они неспеша пошли к выходу.