Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Spectre28 >>>]

Тропа, не охотничья, не для водоносов, а, скорее, звериная, выглядела странно. Впрочем, виной тому могли быть сумерки. Солнце село вмиг, было - и нет, но густой высокий лес с густым подлеском, перевитый лианами, тут же расцвёл огоньками. С гулом носились меж листьев огромные светлячки, выхватывая неверным жёлтым и синеватым светом куски тёмной коры или причудливый цветок. Колыхались под еле заметным дуновением длинные пряди сероватого мха, словно разгораясь от движения. Вспыхивали - и гасли, стоило подойти ближе - шляпки древесных грибов, похожие больше на какие-то странные ноздреватые наросты. И в этом неверном, почти волшебном свете, вдыхая пряный запах дождевого леса, Джеймс никак не мог понять, что за лапы протоптали эту чёртову тропу. Не ягуары, несмотря на следы когтей на стволах. Не аллигаторы, которых жутко, до дрожи боялась команда. Больше всего следы походили на маленьких когтистых медведей. Лёгких и иногда встающих на задние лапы. И от того возникал вопрос, водятся ли на Тортуге михаилиты, и поэтому клинки покинули ножны задолго до поселка богачей. К тому же, все усложняло, что стрелять было нельзя - услышали бы в гарнизоне, и весь рейд пошел бы акуле под хвост. К тому же, гадать заранее, что тут водились за твари, не было смысла. Рано или поздно выскочат - и лучше бы они это сделали пораньше, пока чутье на взводе. И всё же первая беда пришла не снизу, а сверху. Раздался треск, затем - глухой хрип. Здоровенная пятнистая змея, каких Джеймс и не видел никогда, молчаливо и медленно утягивала в крону Рыжего Тома. Мэри потянула было пистоль, но вовремя вспомнив, что стрелять нельзя, опустила, а матросы застыли. Джеймс вытащил спату, рванувшись к змее. Задержка в пути? Пусть. Зато Том, если останется жив, бунтовать уже не станет - из благодарности.
Одновременно с ним кинулся к матросу Эд Бонни, старый просоленный боцман. Он хватил Топа за дрыгающиеся ноги и с рыком дёрнул вниз. От двойного веса дерево затрещало, и змея просела - кажется, вместе с веткой. Этого достаточно было, чтобы рубануть по ней сплеча. Что Джеймс и сделал, с превеликим удовольствием. Меч прошёл через чешую и плоть с глухим стуком. Том рухнул на землю вместе с боцманом, и захрипел - чешуйчатые кольца в агонии сжались так, что хрустнули кости. На то, чтобы освободить несчастного, ушло не меньше десяти драгоценных минут. Змею со странной тупоносой мордой пришлось буквально резать на части тесаками и ножами, но наконец Том, держась за рёбра, поднялся и с благодарностью кивнул Джеймсу. Лицо его было белым, как молоко. Говорить он пока что не мог, только сипел.
- Вот же херовина, - проворчал, тяжело дыша, Блейк - седой уже моряк, который плавал с Джеймсом впервые. - А ведь говорят, тут ещё и почище водятся.
Остальные согласно загудели. Оружие, испачканное в белесой крови, никто так и не убирал.
- Здесь есть форт, виллы и сараи для бедняков, - негромко произнес Джеймс, перекидывая руку Тома через свое плечо, чтобы поддержать, - значит, жить здесь можно. Сомнительно, чтобы береговые были отчаяннее и смелее вас. Вперед, братья, золото ждет!
Завтра Рыжему будет плохо, если доживет до лекаря, оставшегося на судне. Завтра они будуь драпать, меняя курс, в сторону Новой Гренады, чтобы заодно взглянуть на крепость Сиудад-Реаль, погуять по улицам, посмотреть на форты и редуты. Ходили слухи, что в этом городе были склады, наполненные драгоценными слитками, кошенилью, сахаром, серой амброй, деревом и кожами. Поговаривали, что там простые мещане богаче, чем в иных местах старшины. Это был кус, от которого хотели отломить многие.
- Живут, - ворчал на ходу Блейк, который всё же с неохотой, но повесил короткую саблю на пояс. - Да только часто ли выходят дальше огороженных полей? Наверху-то, говорят, источник есть, воды у них хоть упейся, а поля тут по четыре урожая дают! Не то, что дома. Там-то...
- Заткни пасть уже, - прошипел боцман. - Не на пикнике!
- Ой, зверик, - спокойно заметила Мэри, останавливаясь.
Существо, которого встреча, кажется, удивила не меньше, осело на задние лапы. Короткое широкое тело покрывала жёлтая в чёрное пятно шёрстка, а на плоской кошачьей голове торчали округлые ушки. Мохнатые лапы заканивались внушающими уважение когтями. Размерами зверик был по бедро Джеймсу.
- Зверик, - согласился Джеймс, вздыхая и чувствуя, как начинает ныть нога, прокушенная... Когда? Кажется, это было давно, в каком-то монастыре - и это звучало абсурдно. Ну кто мог кусаться в обители, кроме монашек?
Шуметь было нельзя - тропический лес разносил звуки не хуже реки, а потому напугать зверя шумом не получилось бы. Оставалось лишь упорно идти вперед, перегрузив Тома на кого-то из матросов, и готовить меч для удара. Существо посмотрело на него, громко чихнуло и... сбежало, высоко подбрасывая зад. Кажется, на ходу оно ещё и радостно ухало, не хуже иной совы. Мэри тихо рассмеялась из-за плеча.
- Страшный капитан у Горностая! - сказала - и посерьёзнела, подставляя лицо лёгкому ветерку. - Только оно, кажется, не одно.
Последние слова заглушил пушечный выстрел со стороны батареи, неожиданно громкой, и лес даже пригас, притушил огни, словно и насекомые, и растения испуганно сжались. Продолжения, канонады не последовало, и в тишине откуда-то спереди, куда убежала пятнитая тварь, донёсся тихий от расстояния женский крик.
- Нам всё равно в ту сторону, - задумчиво проговорил Джеймс, глядя вперед, - а если поторопимся, то, может быть, у нас будет проводник.
Какого черта творили на фрегате, если форт отплюнулся всего одним залпом? Что, если канониры Тортуги, славящиеся своей меткостью, всё же, попали в корабль и теперь "Горностай", его "Горностай", тонет? Вот же дерьмо! Джеймс выругался, припуская на голос. Картину, которая встретилась ему через сотню-полторы шагов, можно было бы назвать идиллической, если бы не некоторые неприятные детали. Девушка в белом платье, сидящая на дереве, была смугла, красива так, как бывают только испанки, с иссиня чёрными волосами и такими же глазами, которые словно метали молнии. К несчастью для неё, лишь фигурально. Собравшийся внизу десяток звериков расселись вокруг дерева двумя почти ровными кругами, задрав одинаковые морды. Шерсть вокруг коротких пастей отливала в светлячковом свете красным: существа успели наскоро перекусить молодым - это было понятно по оставшейся почти нетронутой голове - мужчиной. Тот тоже был весьма хорош собой, есл бы не гримаса ужаса и боли, застывшая на лице. Рядом с откушенной кистью валялся короткий меч - чистое лезвие равнодушно отражало и звериков, и пролетавших мимо светящихся насекомых, и белое платье, которое шевелил налетавший ветерок. Ни твари, ни девушка поначалу не заметили сбившийся в кучу на краю поляны отряд, и только спустя несколько секунд крайний зверик - кажется, как раз тот, который сбежал от Джеймса, оглянулся. Можно было поклясться, что на плоской пятнистой морде с большими, обведёнными чёрными кругами глазами, появилось искренне возмущённое выражение. Почти сразу повернула голову и девушка, вглядываясь в тень, которая их скрывала.
- Quien eres tu?! Ees de la guarnició?

[Leomhann >>>]

Если бы Джеймс говорил по-испански, он непременно согласился бы с тем, что они из гарнизона. Откуда еще?! Но, увы, этот язык понимался, но губы упорно отказывались произносить певучие слова. Потому пришлось молча и весьма неопределенно кивнуть, соглашаясь со всем сказанным. Проводник из этой барышни вряд ли получился бы, для утех команды она не годилась - такие визжат громко, дерутся больно и в итоге умирают от излишней гордости, - задерживаться и спасать от непонятных тварей, положив ради неё половину рейдеров, и вовсе было абсурдом. Если она не дочь богатого идальго, конечно.
- Эд, спроси её, кто она такая?
Боцман кивнул и выдал какую-то непроизносимую, и не слишком мелодичную тираду, в которой отчётливо слышались и чудовищный английский акцент, и портовые словечки, выхваченные тут и там. Заграничным политесам Эд явно учился по тавернам с испанскими матросами. Последовало молчание, в которое тут же тихо встроилась Мэри.
- И что с ней делать? Не оставлять ведь... бр-р. К тому же - в этом лесу ведь поляну не обойти так просто. Посмотри только на этот лес.
Подчёркивая слова, пушки батареи загремели снова. На этот раз огонь был беглым.
- Francesca Laia Maria de Estrella! - с гордостью отозвалась испанка между залпами. - Вы, английский свин! Пират и по закон висеть виселица!
- Отлично, - согласился Джеймс, отмахнувшись от Мэри, - господа пираты, идем дальше. Висеть, значит, виселица. А гордая сеньорита Франческа-чего-то-там пусть висит на дереве, в компании вот этих зверей.
Форт, кажется, вел пристрелку по "Горностаю" и времени уговаривать гордячку не было. Если не дура, сама сейчас переступит через свой гонор и попросит о помощи. Нет - ну так они и не спасать девиц от голодных тварей сюда пришли. Пока эта стая будет поедать девицу, у них будет время, а там, глядишь, все зверушки потравятся от этой де Эстреллы.
- Францеска Лайя Мария де Эстрелла! - оскорблённо выпалила девушка и взмахнула рукой. - Пират! Незамедлительно угони монстров!
Ближний зверик поднялся на все четыре лапы, встряхнулся и потянул носом воздух, глядя на Джеймса.
Джеймс, начавший было идти, остановился, вздернув бровь.
- А что я за это получу? - Поинтересовался он, разглядывая зверя. - Ну, кроме виселицы?
Францеска вскинула голову.
- Хотеть выкуп? Перед висельница мой отец набьёт твой карман золотом до верха. Ящик, два, как хочешь. Быстрей будет. А ведьму твою за мужской штан сжечь у столба, но сначала прикажу сдавить горло. Нет боли.
Джеймс пристально оглядел "мужской штан" на Мэри, нашел, что для прогулок по лесу он подходит лучше белого платья, и снова повернулся к испанке, характером очень сильно напоминающую свою тезку-болезнь.
- Слушай, Франческа-как-тебя-там, мы сейчас прогоним зверей и снимем тебя с дерева. Взамен ты проведешь нас к виллам. Но если в дороге вздумаешь чудить, кричать, бежать и дерзить, то висельница тут будет только одна. А уж после того, что с тобой сделают они, - он мотнул в сторону команды, - тебя ни в один рай не возьмут. Грех будет. Me entiendes?
- Еntiendo, - мрачно откликнулась девушка, оглядев ухмыляющихся пиратов. - Проведёшь. Там и остаться, когда форт ваш корабль - днище. На днище? Бульк, - слово и последовавший жест не оставлял сомнений в ожидаемой судьбе фрегата.
Джеймс досадливо вздохнул, вытаскивая из левого сапога мешочек с перцем, который держал там по старому поверью, что это приносит удачу. Дескать, черт ухватит за пятку - и плеваться начнет. Чёрт хватать почему-то не спешил, потому можно было надеяться, что зверям приправа тоже по вкусу не придется.
- Эд, как этот спелый персик упадет с дерева - завяжи ей рот. Боюсь, не сдержусь. Мэри, нам нужен ветер с перцем - и прямо в морды вот этим зверикам. Сможешь?
- Воздух движется от реки... - Мэри прикрыла глаза и кивнула. - Кидай через секунд... пять.
Ближайший зверик глухо заворчал, вздыбив шерсть, ещё несколько вскочили, скаля клыки. Один сделал несколько шагов к отряду с Горностая, на прямых лапах, прижав округлые уши. Милыми твари уже не выглядели. Поглядывая на них, Джеймс неспешно распутал завязки мешочка, раскрыл горловину, взялся за дно, днище, то есть. Время оставалось еще на то, чтобы вздохнуть - и подбросить перец в воздух. Ветерок, несильный, но уверенный, подхватил дорогую пахучую добычу и закрутился по поляне в поисках выхода. Смешанные с перцем пыль и сухие листья взметнулись в воздух вокруг дерева чуть не на высоту плеча, и почти тут же, со вздохом Мэри, осели. Зато лес наполнил истошный визг. Зверики катались по земле, тёрли носы лапами, не особенно помышляя о нападении. Пятеро слепо унеслись в лес, треща ветками и обрушивая лианы. Их путь отмечала полоска тьма из гаснущих растений и разлетающихся в панике насекомых. В какофонии, перемежаемой ровными, как по часам, залпами, Джеймс едва услышал негромкое, но прочувствованное, явно от сердца: "Bruixots maleït!"
Судя по взгляду, Францеска включила в число проклятых колдунов и самого Джеймса.
- Слазь с дерева, дура, - прочувственно, в тон ей, предложил Джеймс, прислушиваясь к канонаде. У старшего помощника на "Горностае", кажется, были странные понятия о "помаячить в фарватере" и "отвлечь внимание", а уж как он там маневрировал, Джеймс и вовсе опасался представлять - чтобы не поседеть раньше времени.

[Spectre28 >>>]

Рот Францеске боцман всё-таки завязывать не стал, зато надёжно стянул руки за спиной, а конец верёвки привязал к собственному поясу. Судя по субтильности девицы, ни развязать такой узел, ни уволочь тушу Эда ей было не под силу. И какое-то время испанка даже молчала, что могло было счесть чудом. Впрочем, возможно, она просто прислушивалась к стрельбе, ожидая, что она вот-вот закончится победой пушек форта. Но вела уверенно, бросив на останки своего спутника - кавалера? - единственный суровый взгляд. Слов неудачливый юноша не заслужил. Слёз - тоже. Испанка молчала, зато ветерок, который так и не улёгся полностью и, казалось, дул в такт лёгкому дыханию Мэри, доносил до слуха Джеймса еле слышные слова сзади. Обрывки фраз, кашель, богохульства, когда один матрос чуть не наступил на змею, а другому в лицо ткнулся огромный и очень глупый комар.
- Повеселимся... как пить дать... - рыжий Джейк, прежде ходивший, как говорят, с самим Робервалем, но что-то с ним не поделивший. - ... два месяца в море...
- ... всё в золу, - Блейк. - Девку помоложе найду... да петуха потом.
- Испаночка-то огонь... как получим золото... не нужна... - кто-то из молодых.
- А то... только капитану, - снова Блейк. - Ему-то в каюте...
Тихий смех.
- Вы не уходить с остров свои ноги, - неожиданно заговорившая Францеска разрушила чары, и шёпот стих, словно морок. Голос её звучал мрачно и мстительно. - С золото и твой ведьма. Слишком... bella, tu entens. Слишком ценно.
Джеймс оторвался от размышлений о том, что в рейде кем-то необходимо жертвовать и неплохо бы, чтобы этим кем-то оказался Блейк. Не нравился он Джеймсу, ненадежным казался, беспокойным, вечно недовольным чем-то. И лес этот не нравился, почти как Блейк. Будто жило в нем нечто, сродни лесу, но и не похожее на него. На миг зрение помутилось, мелькнул перед глазами цветастый половичок, который почему-то оказался серым, выплыли из тьмы погреба темные глаза, запахло снегом и рекой...
- Послушай меня, Францеска, - устав просторечно ломать язык и строить из себя необразованного пирата, проговорил Джеймс, - если ты хочешь рассказать местную легенду, напугать нас какой-нибудь сказкой, то, умоляю, не сдерживайся. Мы с интересом послушаем о зловредном духе-хранителе острова, с которым твой батюшка заключил договор, чтобы тот не трогал вас, но сожрал нас. Разумеется, этот дух очень хорошо сочетается с искренней верой в Господа и не является следствием грязного колдовства. А вот если ты мою жену еще раз назовешь ведьмой, я не отдам тебя команде, нет. Слишком просто. Я брошу тебя в трюм и продам на корабль работорговца в море. И уж ради этого, поверь, мы все выживем и уйдем, вместе с золотом.
- Оно убивать всех, - ответила испанка, не подав вида, что угроза её испугала. - Но почти не лезть через стены. Отец думал, рабы привезли с собой, забил несколько, но так и не узнал. Может, и местный. Может, приходит каждый раз. Может, пришёл с вами тоже, как с прочими. Может, один из вас. Хорошо ты своих знать, да? По виду - как человек и как не человек. Смеяться, как ветер, тёмный, как ночь. Ты как звать? Напишу на могила.
- Я никак не звать, - вздохнул Джеймс, понимая, что рассказ ему напоминает... улицы Лондона в снегу, одобрительный взгляд пожилого мужчины и его похвалу - "ищейка", предвкушение азарта розыска. - И как оно убивать... тьфу, как оно убивает? Да, от чести быть подписанными твоей рукой мы, пожалуй, откажемся.
Почему-то Джеймс был твердо уверен, что тех, кто смеется, как ветер и темных, словно ночь бояться не нужно. Что питаются они твоим страхом и от них замечательно помогает теплое шерстяное одеяло, подаренное отцом. Впрочем, ни одеяла, ни отца не было, впереди лежал лес, а нападать пока никто не спешил.
- Руками, - коротки ответила Францеска. - А до тем - голосом. Словами. Путает. Сводит с ум, кто слабый.
- Покончить бы с ней, - хмуро высказался сзади рыжий матрос. - Беду кличет, аж мурашки по коже. Рот зашить, пальцы связать и в могилу, заживо.
- Девки испугался, Джейк? Так ты к фляжке приложись - и все мурашки разбегутся. И голоса не достучатся.
Главное в разговорах с тем, кто путает словами - молчание. Не вступать в спор с собственным сумасшествием, не поддаваться. Идти упорно вперед, к намеченной цели, не взирая даже на стол, уставленный частями девичьих тел. К тому же, страшно-то не было. Джеймс твердо знал, что умрет он на своей земле, а этот остров ею не являлся. Но шаг прибавить стоило.

[Leomhann >>>]

Поселение выстраивалось на склоне горы террасами, начиная с белой асьенды под плоской, в мавританском стиле крышей. Чем ниже, тем беднее выглядели дома: нижние ряды, выстроенные за самым частоколом, составляли просто беленые хижины, крытые тростником. Под тёмным небом, лишённые холодного лесного света, дома казались призраками, если бы не встревоженные крики, доносившиеся от ворот. Пушки форта, сейчас притихшие, явно подняли на ноги всех, от господ до слуг и рабов. Ворота выходили как раз на гавань, и оттуда, наверняка, были отчётливо видны хотя бы вспышки и буруны. А, возможно, и горящий корабль, если помощник всё-таки загубил фрегат. Хотелось над онаеяться, что не загубил, потому что иначе спасаться отсюда было бы самоубийством. И это порождало интересные парадоксы, которые стоило обдумать после, в капитанской каюте, над картами. Пока же Джеймс с поклоном посторонился, пропуская тот сброд, что вел за собой и именовал командой.
- Прошу вас, господа, выбирайте цели. Мэри, ты что-то говорила о взрыве?
- Где ты его хочешь? - Оживилась жена. - И когда?
- Берём всё, что видим? - жадно встрял Блейк. - Шевелится оно, или нет? Мужиков в расход, баб себе, потом в расход?
- Драгоценности, слитки, дорогое оружие, дорогую посуду, шитую золотом и камнями одежду, деньги. Столько, сколько можете унести. Бабами не увлекаться, овец-коров-собак-кошек-попугаев не тащить, колодцы не травить, - недовольно буркнул Джеймс, - Эд, присмотришь?
На Блейка он кивнул боцману едва заметно, намекая на то, что неплохо бы матроса тут и оставить, к дьяволу. В ближайшем колодце, желательно - в бездыханном виде. И повернулся к Мэри, указывая на арсеналы форта, что виднелись внизу.
- Прогуляемся? Без пороха и ядер они вряд ли смогут разнести наш фрегат.
Мэри бросила несколько сомневающийся взгляд на матросов, но кивнула.
- Могли брать выкуп, - с отвращением бросила Францеска. - Без грабить. Без кровь. Отец не стал бы против.
- Они, - Джеймс мотнул головой в сторону команды, - были в море без женщин и разгула очень долго. Я не могу отбирать у них развлечения. А о выкупе, сеньорита, я предпочту говорить с палубы корабля. И если вы хотите дожить до переговоров, то вам лучше держаться рядом.
Он оглядел свой сброд, недовольно поморщившись. Нельзя было отпускать их врассыпную, но прочных команд у пиратов не бывало. Да и боцман мог присмотреть.
- Господа, друг друга не бросать, идти тройками. У вас сорок минут - Тортуга ваша. После отплываю и никого не жду. Джейк и еще двое - со мной.

[Spectre28 >>>]

Низкое плоское здание арсенала располагалось за небольшим всхолмьем, которое прятало его со стороны гавани. Достать его с моря можно было только перекидным огнём, а гряда холмов тянулась не меньше, чем на полмили, и угадать было непросто. Да и крыша, выложенная брёвнами, казалась достаточно прочной, чтобы выдержать попадание бомбы из мортиры. Кроме того порох охранялся, хотя, казалось бы, здесь угрожать гарнизону никто не мог. Вероятно, стража стояла на случай бунта, но, как бы там ни было, у единственной двери под висевшим на крюке фонарём скучали двое часовых с алебардами. Оба смотрели на море, туда, где среди бурунов за пределами досягаемости пушек форта мелькали белые паруса фрегата. Судя по оснастке, он, по крайней мере, не потерял ни одной мачты. И, к счастью, не горел. Пока Джеймс осматривался, фрегат лёг на другой галс и, не торопясь, направился к гавани. Издали казалось, что перевалился он тяжеловато, но расстояние скрадывало движения и детали.
Охранники были не одни: ещё двое пушкарей грузили на носилки железные ядра и мерные мешочки с порохом. Над фортом поднимался белёсый дымок: видимо, там калили снаряды, которым вскоре предстояло ломать деревянные борта и прожигать паруса. С возвышенности было видно, как тлеют фитили. От форта доносились приглушенные разговоры и смех: видимо, канониры были уверены в себе. Впрочем, едва ли их можно было за это осуждать. Хотя и хотелось. Джеймс кивнул своему маленькому отряду на охрану, призывая жестом убрать их тихо. И, скрадывая шаги, пошел вниз, увлекая Мэри к задней стенке арсенала. Пусть весь рейд был громким, шумным и обещал оставить добрую половину жадных и неразумных висельников на острове. Пусть сюда стоило явиться с эскадрой, подбив на это нескольких капитанов Братства. Зато Тортугу можно было считать репетицией перед Сиуадад-Реаль. Те, что выживут, научатся не жадничать, слушать команды и осознают, что прибыль больше, когда все действуют заодно. И пинками пояснят это тем, кто придут на место погибших.
Бесшумно разобраться со стражей у пиратов не вышло. Пусть поначалу и раздался лишь тихий хрип, но ему сразу вторило удивлённое восклицание, а следом ударил крик, утонувший в горловом бульканьи. На этом всё было кончено, и от гарнизона не слышалось звуков тревоги.
Мэри, меж тем, не теряя зря времени и не обращая внимания на тела, схватила один из мешков, зубами распустила горловину и нырнула в погреб. Появилась снова она спустя несколько секунд, пятясь. За девушкой оставалась толстая серая дорожка, едва видимая в свете звёзд и единственного фонаря.
- Ты на самом деле не смог бы их сдержать? - почти неслышно спросила она, не поднимая глаз от пороха.
- Смог бы, - отозвался Джеймс, наблюдая за нею, - убив двух-трех особо рьяных. Блейка, например. Или получив бунт на корабле, что гораздо хуже. Слов толпа, разгоряченная предвкушением крови, женщин и золота уже не слышит. Приказов - еще не понимает. А таким богатым колониям кровопускание не мешает. В следующий раз они построят форт вокруг селения, так что и лесом не пройдешь, наймут еще солдат и канониров - и это даст многим работу, а работорговцы наживутся на продаже новых людей сюда. А что сегодня умрет несколько таких вот Францеск - не страшно. Через девять месяцев такие же произведут на свет младенцев. И их семьи даже не смогут отвернуться от них - деваться-то некуда. Rationabile in statera*.
Вот уж воистину, женщина в набеге - лишняя забота, даже если она умеет швырять перец в морды тварям ветром и упоенно возится с порохом. Пояснять, что гарнизон и благородные идальго не пощадили бы ее, отправься они в поход на Гринфорд или захвати в плен сейчас, Джеймс не стал. Незачем. Испанцы бывали изобретательны в своих развлечениях, и до их утех с англичанками, да и вообще всеми, кто не был noble Donna**, не дотягивались даже работорговцы, не брезгующие обучением товара прямо по пути к рынку.
Выстрел из пистоля поджег порох - соблюдать тишину уже не было нужды. Арсенал рвануло, как всегда, неожиданно и оглушительно, заставляя на бегу упасть на землю, подминая под себя Мэри, чтобы закрыть от обломков и волны жара, пытающейся задрать штаны и рубашку. От разлетающихся адских головней полыхающего склада занимались множество пожаров всюду, куда они попадали. Не надо было больше прятаться и молчать: жаркий ветер раздувал огонь, охватывающий все, что может гореть.
- Не ушиб, маленькая?
Джеймс встал, помогая подняться Мэри.
- Нет, - девушка оглянулась назад, туда, где поднималось пламя, а за его гулом терялись испуганные крики. - Только цветок потерялся. Жаль.
- Не страшно, добудем новый. Идём, засвидетельствуем почтение местному губернатору.
Забавно, что все эти наместники даже самых маленьких островков называли себя губернаторами. Впрочем, разве владетели маленьких государств, размером с город, не именовали себя королями и князьями? Джеймс бережно поправил прядь белых волос, что некогда держала цветок и направился туда, где приметил нечто вроде плаца или площади.

[Leomhann >>>]

Стоило вскарабкаться на половину склона, как в лицо ударили звуки - те же, что при спуске к арсеналу толкали в спину, пока тёплый воздух от распаренной земли не преградил им дорогу. Разве что теперь они чуть изменились. Почти не было слышно стрельбы, редко уже звенела сталь, зато набирал силу гул огня, скатывались с горы смех и вопли - высокие, пронзительные. Когда где-то наверху захлебнулся криком тонкий, словно детский голос, Мэри на ходу опустила руку, и поток воздуха поднял к её ладони большой красный цветок с бахромчатыми, словно чуть смятыми лепестками. Резкое движение - и он остался в пальцах.
- Rationabile in statera. Ты, оказывается, жестокий.
- Я никогда не говорил, что добр, - глухо уронил Джеймс, устало прислоняясь спиной к норкам стрижей, что еще поблескивали стеклами капитанской каюты. Остров, залитый кровью, со взорванным арсеналом, еще маячил где-то за веками, за взглядом, за сном. Но под ногами снова были песок и лёд Темзы. И слова жены прозвучали, как пощечина: хлестко и больно. - Что милосерден или человечен. Мэри, я облил тебя водой, держал твоего брата в тюрьме и наплевал на то, что твоя подруга сидит в погребе, хотя чуял это. Я не рыцарь и не герой, понимаю, что без потерь, без ошибок и сожаления о них на свете не прожить. Но это - лишь одна грань, и в ней есть неизменное - ты.
- Когда я услышала тот крик, то вспомнила о Бесси, - Мэри шагнула ближе и прижалась к груди, крепко его обняв. - Наверное, для меня это слишком далёкий шаг. Прости, я всё испортила. Правду они все говорили, что женщина на корабле - не к добру.
Она высвободила руку и поднесла к лицу красный цветок с бахромчатыми лепестками, глубоко вдыхая тонкий запах. На белой перчатке ясно виднелись пятнышки от зеленоватого сока.
- Ты не испортила. Ты спасла.
Цветок не исчезал, даже когда Джеймс зажмурился и снова раскрыл глаза. Даже когда украдкой, обнимая Мэри, он щипал себя за руку. Даже когда приник к ее губам поцелуем, благодаря за то, что выдернула, не дала увидеть кровавый праздник, что устроил сброд. Цветок невозможно и невероятно жил в мире, где его быть не могло. И это означало только одно: "Горностай" существует. И к нему можно вернуться.

До управы Джеймс добрался лишь после полудня. Позволить Мэри возвращаться домой в одиночестве, по улицам, где бегал оголтелый торговец с мечом, он не мог. Дома час он потратил на то, чтобы оторвать от себя Бесси, что делал весьма неохотно и неспешно, прижимая дочь. Не слишком успешный способ уговорить кого-то отпустить, но все же, после клятвенного заверения, что вечером - будет, Джеймсу удалось ускользнуть и направить свои стопы в оружейную стражи. Кольчугу и меч наверняка продали на том же аукционе, что и его самого. Наверняка, ее теперь носила какая-нибудь дамочка с трибун, упиваясь тем, что хоть так прикоснулась к телу Актёра. А уже вооружившись и облекши плечи броней, Джеймс направился в управу, чтобы с улыбкой поздороваться с Хантером и выслушать замечание о невестах Бермондси, которые теперь наверняка подавятся слюной при виде такого констебля. А затем - сетования на лесных, которые были наглыми, обзавелись новым главарем и пополнили свои ряды. Том рассказал и слухи, что лес имел разговор с городом, а точнее - с Риком, но купцов как грабили, так и грабят. С Брайнсом было сложнее: явился, помаячил, уехал в сторону Лондона.
- Вот что, Том, - задумчиво предложил в ответ на это Джеймс, - посади-ка в таверну двух наружных, из тех, что не примелькались. Чтобы наши уличные не знали в лицо. Даже Дженни. Очень любопытно, что Брайнс снова затевает и чем это может нам вылиться.
Потом в управу заявились сэр и леди Фламберг, причем михаилит поделился наблюдением о погоде в Лондоне. Так и сказал, глядя на смуглую кожу и серьгу в ухе: "Всегда знал, что погода в Лондоне куда лучше, чем на тракте. Вот буквально каждый раз об этом думаешь под дождём или в метель, охотясь на очередного дахута. Ну или когда он на тебя." Пришлось извиняться за беспокойство, поясняя, что отписать не успел, да и само письмо больше было для уверенности в себе и в том, что ему помогут, если... "Если" Джеймс рассказывал отдельно, кратко, не забывая упомянуть о мороках, лесавках и гладиатрикс. Пожалуй, лишь Фламинику опустил. Не хотел он вспоминать о ней, чувствовал себя виноватым перед Мэри. И лишь распрощавшись с михаилитской четой и шепнув на прощание Фламбергу, что нехудо бы не мелькать рядом с обителями, откуда пропадают реликвии, Джеймс смог вернуться домой. А под ногам все еще качалась палуба фрегата, пел ветер в парусах и тянуло дымом от остающейся за горизонтом Тортуги.

-----------
*разумные потери (лат)
** благородная донна (исп)

[Spectre28 >>>]

17 февраля 1535 г. Бермондси.

Этой ночью спать не пришлось. Первую половину её Джеймс искупал свою жестокость на вымышленной, но оказавшейся реальной Тортуге, не в силах избавиться от тех пожаров в крови. Вторую - умиленно прислушивался к дыханию Мэри, спящей рядом, вникал в тепло её тела, обнимая и кутая в одеяло, когда спальня начала холодать перед утром. Забылся дрёмой он уже с рассветом, но потом зазвонил колокол, сзывая к заутрене, нарочито громко протопала наверх мать, пытаясь разбудить Бесси - и сон пугливо бежал. Оставалось лишь любоваться спящей женой, отжиматься и умываться, чтобы прогнать самые остатки сна. День обещал быть насыщенным, благо, что у запасливого Скрайба нашлась вторая констебльская брошь, которую когда-то оставил в управе предшественник Джеймса. Поездка в Лондон с Мэри и посещение оружейной Тауэра, чтобы отыскать там легкий арбалет, а лучше - пистоль ей по руке. Попытки вспомнить по записям, на чем остановился в своих поисках убийцы. Попытки отыскать след - и желательно свежий. И всё это - с его юным помощником констебля, на котором имел неосторожное счастье жениться. Но сначала - в управу, узнать, что выяснило наружное наблюдение о чертовом торговце.
- Моя прекрасная госпожа, - в комнате все холодало. Матушка устроила осадную войну, свалив все хлопоты на Мэри, даже камины перестала по утрам разжигать. Потому Джеймс лишь плотнее завернул жену в одеяло, хотя она и не мерзла обычно, - если вы желаете засветло вернуться из Лондона в наш скромный дворец, стоит поспешить.
Мэри улыбнулась, не открывая глаз.
- Право же, милорд, пусть и хотелось бы мне отправиться в это путешествие, но замок развалится по камешку, остынет, и несчастные слуги, чихая, будут тщетно рыскать в поисках краюшки хлеба. И реять над этим всем будет горделивый призрак миссис Элизабет. На башне под знаменем.
- Мэри, ничего с замком не будет, - вздохнул Джеймс, - наследницу престола призрак все равно накормит, да и мерзнуть точно не будет. А ты не прислуга, всё же. А ну как я в королевской оружейной заблужусь? Или выберу для тебя что-то не то? Или вовсе сгину? Меня нельзя без присмотра оставлять.
От домашних забот, от тяжелых хлопот, от свар со свекровями новобрачные рано старели и превращались в сварливых тетушек, уподобляясь всем этим Мерсер, Паддингтон... матушке. Джеймс такой участи для жены не хотел. Ни к чему запирать ей себя в доме, занимаясь кухней, стиркой, рынком. Да и не впервые миссис Элизабет характер демонстрирует, если не обращать внимания, ей это быстро надоест.
- Наследницу - покормит, а короля? И мне нравится заниматься домом. Но ваше величество правы. Заблудиться в оружейной - что может быть хуже? Там даже еды нет. Останется только греметь доспехами, пугать стражу! Такого мы допустить не сможем. Но, милорд, - Мэри взглянула на него из-под ресниц и улыбнулась шире, - чтобы я могла достойно сопровождать, меня следует сперва выпутать из одеяла. Конечно, можно идти по улицам и прямо так, но я, кажется, буду слишком похожа на привидение - заранее.
- Без одеяла ты выглядишь гораздо лучше, - охотно согласился Джеймс, не спеша ее разворачивать, - настолько, что мы рискуем задержаться на всё утро. Так что, я малодушно сбегу разводить огонь, чтобы Бесси проснулась в тепле.
И чтобы не смущать, хоть Мэри и не была склонна. Да и наскоро пролистать папку стоило, освежить в памяти картинки убийства, личность убитой, рассказ Али и увидеть глаза этой девочки, дочери жертвы, забытой где-то у сестры Марты.
В управу Джеймс не пошёл. Лесные могли подождать, купцам мошну никогда не мешало потрясти, а Брайнс от наружных никуда не делся бы. Убийца же не ждал, и без того неделя прошла впустую. Джеймс вздохнул, понимая, что тоскует о беспечной жизни арены, где от него требовалось лишь убивать - и не делать это красиво. Мышление раба, приспособленца, способного выжить, где угодно. Но от него нужно было избавляться, ведь и Мэри, и Бесси, и михаилиты показали, что хоть кому-то, да необхожим Джеймс Клайвелл, что о нем беспокоятся, ждут. Впрочем, пока Мэри собиралась, он успел пробежать до конюшен, чтобы привести Белку и лошадь жены к дому, заодно показав Бермондси, что констебль на посту, бдит и не спит.
Проезжая мимо таверны Гарри, Джеймс было подумал заглянуть, поздороваться с чертовым торговцем, предупредить, чтоб убирался из Бермондси как можно скорее, иначе при всем уважении к Ю... Но дома ждала Мэри, а торговца можно было определить в постояльцы к мистеру Клоузу и завтра, если сегодня он не догадается уехать.
Здоровое наплевательство констебля - залог равновесия в городке. С неохотой выбросив из головы чертова торговца, Джеймс направил лошадей к дому, и через пару часов они с Мэри уже подъезжали к Лондону.

[Leomhann >>>]

Лондон.

Смотритель королевского арсенала нахмурился, увидев патент от Норфолка, но в святыя святых пропустил. Битый час Джеймс бродил там, придерживая под руку Мэри, чтобы, наконец, обзавестись кольчугой, добротной, двойного плетения, чернёной. Король, кажется, был большим поклонником испанского и немецкого оружия, но в дальнем углу, на стойке, заваленный другим оружием, обнаружился меч с клеймом русского мастера. И легкая серебристая кольчужка, больше подходящая мальчику, но пришедшаяся впору Мэри. И легкий же кинжал под ее руку. А потом хранитель, помявшись и поворчав, вынес немецкий пистоль, небольшой и тяжелый, но иных не было. Экипировавшись так, Джеймс отправился разыскивать этого... Симса? Китса? Кожевенника, в общем.
- Хорошо выглядишь, Актёр.
Квинт стоял, прислонившись к стене чьего-то дома, и в сером оверкоте выглядел непривычно. Зато сейчас, под солнцем не арены, но вольного мира, становились хорошо заметны шрамы на добродушно-равнодушном лице, темные глаза и широкие, натруженные запястья.
Джеймс спешился, внутренне содрагаясь. Вот оно, начинается то, что не могла закончится с освобождением. И Мэри здесь, с ним!
- Не могу сказать, что рад видеть, Квинт.
- Но рад, - лениво констатировал надсмотрщик, подманивая к себе пальцем того самого парнишку-бродяжку с острыми монетками, - ты умный, Актёр, не буду тебе рассказывать про то, что хозяину теперь принадлежишь всегда. Но ты забыл кое-что, тебе принадлежащее.
Мальчик, вынырнув из-за угла, нес в руках лютню и спату.
Джеймс, поспешно глянув на Мэри, принял чуть подрагивающими руками эти последние дары арены: лютня от Фламиники и меч, Победа, от Нерона. В том, что меч ему подбирал лично цезарь, Джеймс почему-то не сомневался - слишком привык быть фаворитом. Слишком быстро привык быть фаворитом, ни к чему скрываться перед самим собой. И за ним, всё же, наблюдали, следили. Имели в управе своего человека. И очень не хотелось верить, что это - Том. Или Скрайб. Хоть вариантов было и немного.
- Благодарю.
- Фламиника спрашивала о тебе и очень огорчилась, узнав о побеге, - сообщил Квинт, прежде чем исчезнуть за углом, оставив Джеймса наедине с Мэри. Оставив в растерянности и смущенной вине перед женой.
- Я оставлю всё это в управе, если не позволишь принести в дом, - опустив голову, тихо проговорил Джеймс, обращаясь к ней, - выбросить или разбить - рука не поднимается, прости. Инструмент и оружие не виноваты.
Ни в чем не виноваты. Их делали мастера, чтобы они служили людям, и пути, каким они попадали к своим хозяевам в руки, были неважны.
- Не позволю. До тех пор, пока, играя себе, мне или Бесси, ты не перестанешь думать о Фламинике. В управе, - Мэри тонко улыбнулась, - всё равно играть времени нет. А инструменты, конечно, не виноваты. Можно даже узнать, кто эта женщина, и оставить открытку с благодарностью за подарок.
- Не стоит, - сухо обронил Джеймс, бережно кутая лютню в плащ, - к тому же, играя на ней, я думал о тебе. Мария Французская, "Жимолость". Как скажешь, Мэри.
Забавная. Будто, захоти он поиграть, не выкроит времени. Или на ночь не останется. Лавка после супружеской постели, конечно, будет жестковата, но зато вдали от тирании... Джеймс вздохнул, понимая, что - не останется. И в руки инструмент брать не будет. С женой и детьми нужно быть честным, если хочешь, чтобы тебя ждали.
- Обо мне? Но... я не понимаю, - призналась Мэри, ищуще заглянув ему в глаза. - Лютня - инструмент, верно, но как можно не помнить, не чувствовать, от кого она?.. Любые пальцы оставляют отпечаток. Даже если она не играла на ней сама, она её выбирала, трогала, ощупывала.
Джеймс снова вздохнул, подводя Белку ближе, чтобы обнять Мэри за плечи.
- О тебе. Каждое мгновение, даже во сне. Это ты не дала сойти мне с ума, ты не позволила мне лечь на арену, заставила поверить, что мне есть ради кого возвращаться. Ты была со мной всё время, даже когда... Зачем мне помнить и чувствовать, от кого лютня, если рядом - ты? И петь будет - для тебя? А та женщина... Ну, она бы очень разозлилась, узнай, что ее и не вспоминают.
Кому она вообще была нужна, эта несчастная Фламиника, вынужденная покупать рабов? Вынужденная прятать лицо за полумаской и говорить об истории в алькове, в перерывах между звериной страстью? Никому, ведь будь иначе, не появилась бы алая госпожа на арене.
Какое-то время Мэри молчала, потом тряхнула головой.
- Не знаю, смогу ли не помнить и не чувствовать. Наверное, я слабая, но... поиграй мне вечером? Я ничего не обещаю, но попробую. Правда.
Джеймс с улыбкой покачал головой. Впервые в жизни ему пришлось защищать лютню в суде, более пристрастном, чем ассизы. Наверное, он слишком оберегал Мэри, даже от себя самого. Видимо, по её мнению, он должен был ненавидеть Фламинику, а вместе с ней и лютню. Но для чего? Когда ушло отчаяние, и ушел стыд, и ушла боль, места для ненависти не осталось - все заполнило равнодушие. И равнодушие это было страшнее для Фламиники, чем ненависть, ведь она хотела чувств.
- Лютня будет жить в управе, маленькая. Как ты и сказала. Нам не нужны тени в доме.
Лавка Китса должна была обнаружиться где-то поблизости. Так и оказалось. Внутри славно пахло выделанными мехами и почему-то пылью, хотя на вид пол был выметен чисто, да и прилавок просто сиял свежим деревом. Купец в оверкоте коричневой шерсти действительно оказался толст сверх меры, при этом невысок и обладал аккуратно подстриженной бородой, чёрной с проседью. И, пусть пыхтел, но глаза его быстро и внимательно ощупали Мэри, словно снимая мерку и оценивая наряд, после чего купец поспешил к Клайвеллу.
- Рад видеть, господин мой! Чем могу служить в этот чудесный день?

[Spectre28 >>>]

- Констебль Клайвелл. Обождите.
Джеймс кивнул ему - повернулся к Мэри, от которой чуялась обида, быть может - ошибочно. Иногда он, все же, был неисправимым дураком, но хотя бы осознавал это почти сразу. И говорить пришлось теперь тихо и торопливо, так, чтобы слышала только жена.
- Помнишь, ты сказала, что поливать водой иногда просто необходимо? Это касается и меня. Я дорожу твоим мнением и не хочу, чтобы между нами что-то стояло, Мэри. Лютня - лишь инструмент. Она не может встать рядом с тобой, напоминать о чем-то, что тебе неприятно, что причинило боль. Предмет не должен быть важнее человека и тем паче - не должен стоить жертвы. Мне понятно и почему тебе не нравится этот инструмент, и почему ты пытаешь его принять. Знаешь, может быть, нам стоит зайти в музыкальную лавку и оставить эту лютню там, с условием, чтобы выручка за нее пошла сиротам?
Чтобы иметь семейное счастье, необходимо запастись терпением. И уж его у Джеймса было хоть отбавляй, оставалось вспомнить, где оно лежит.
Джеймс повернулся к купцу, чувствуя как сползает с лица вся нежность разговора с Мэри.
- Скажите, мистер Китс, часто ли вы прогуливаетесь по Дубовой и Холлоу?
Торговец опешил, выкатив глаза.
- Так ведь, мистер Клайвелл, бывает. То есть, когда бывает, когда и нет. Сейчас-то, зимой, прогуливаться и вовсе холодно.
- Холодно, - охотно согласился Джеймс, лениво проводя пальцем по прилавку. - И девочек, что стоят на перекрестке, вы для того, чтоб согреть забираете, разумеется? Из любви к ближнему своему?
Слишком просто. Не мог этот толстяк и счастливый обладатель властной жены убить Фанни, не хватило бы смелости, развратности. Шага не хватило бы того, что отделяет грань между простым развратником, вымещающим злобу на жену и убийцей. Ударить человека ножом - просто, сложно это пережить впервые, пропустить через себя его кровь и смерть, найти в себе ярость повторить это снова. Джеймс глянул на Мэри, в который раз задаваясь вопросом, каким она видела его на арене.
А торговец утёр со щёк выступивший пот.
- Из любви... да! Именно так, согреть. Потому что Господь заповедал заботиться, а они выглядят так... так... - внезапно он умоляюще уставился на Клайвелла. - Господин констебль, ведь жена не узнает, правда? Я всё расскажу, что хотите, только пусть она не знает.
- Похвально, - Джеймс подцепил ногтем какой-то сучок на прилавке, ковырнул его, рассматривая Китса. Боится, потеет, но боится не кары за убийство - жены. - Воистину, вы славный сын церкви, творите добро одной рукой так, чтобы о том не знала другая. Должно быть, и Фанни Пиннс помните? Облагоденствованную вами?
- Э-э... Китс помедлил, бросил взгляд на Мэри, потом снова на Клайвелла. - Конечно, господин. То есть, фамилию-то я не знаю! Но Фанни, конечно, встречал. Очень милая была девушка. А вы, что же?.. Это не я! - торговец даже всплеснул руками. - Ну, приводил её сюда, конечно, как же. Но ушла она, сама ушла!
- Не вы? А кто же? Замечательно философский вопрос выходит. Вы - это не вы...
Джеймс вздохнул, тоже посмотрев на Мэри. Вряд ли он мог разочаровать ее сильнее, чем на нереально реальной Тортуге, чем в этой ситуации с лютней. Потому и терять было нечего.
- К слову, почему вы думаете, что меня интересует, как и с кем ушла Фанни? Вам что-то о ней известно?
- Так ведь померла она тогда, плохо померла. А вы тут не за мехами, как констебль. Спрашиваете про неё. Только не я это сделал. Да, приводил, правда, но как ушла - и не знаю ничего больше. Потому что зачем бы мне? Провожать её, что ли?
Джеймс хотел было въедливо поинтересоваться, почему бы и не проводить Фанни, или мистер Китс считает себя выше Господа, который, как известно, блудниц не порицал? Мог полюбопытствовать, откуда торговец знает, как умерла женщина, и напомнить, что тот обещал сказать всё. Запугать мог до Тайберна, в общем. Но рядом была Мэри, и ей это не понравилось бы.
- Куда она ушла? По какой улице?
Времени прошло много. Несколько раз падал снег, ходили по улицам люди и лошади, ездили возки. Следы борьбы, если они были, стерлись, исчезли. Но, чем черт не шутит, могли и сохраниться на стенах. К тому же, Джеймс хотел пройти последним путем Фанни, понять её мысли и чувства. И, может быть, понять ее убийцу.
- К себе на угол, наверное, - Китс неуверенно заморгал. - В ту сторону-то уж точно, в окно я как раз выглянул. Больше-то и некуда было. Только там я её и встречал.
- По какой улице? - Терпеливо повторил Джеймс. Отсюда к перекрестку вело две улицы, в Лондоне снег убирался из рук вон плохо, и пробираться по сугробам не хотелось.
- А вот напра... - Китс осёкся, задумался, глянул в окно. - А ведь нет. Обычно всегда правее брала, а в этот раз вроде пошла, а потом оглянулась, да в другую сторону двинулась.
- Благодарю вас, мистер Китс. А жене, всё же, скажите. Я вас могу в ассизы свидетелем вызвать, вряд ли ей понравится узнать, что вы так девочек... спасали.
Джеймс откланялся, открывая перед Мэри дверь, и поспешил выйти на улицу. Китс у него не вызывал ничего, кроме гадливости, точно такой же, какую испытывал, собирая слизней.
- Какой мерзкий тип, - тихо заметила Мэри. И, помедлив, продолжила. - Вряд ли он много ей заплатил. Холодно. Где-то там живёт дочь, которой нужны деньги. Зачем бы ей идти не привычной дорогой? Поманил ещё кто-то, давая шанс заработать?
- Боюсь, он и был последним клиентом.

[Leomhann >>>]

Джеймс, прикусив губу, разглядывал улочки. Даже сейчас по ним не ходил никто, лавка Китса весьма удачно - или неудачно - стояла в стороне от торговых рядов, ютясь на первом этаже жилого здания. К тому же, в Лондоне искать свидетелей можно было вечно - огромный город, в котором люди хоть и жили маленькими деревушками-районами, но столь вольно перемешивались между ними, что житель трущоб отличался от лорда лишь одеждой да отсутствием денег. Что думала она, Фанни, выходя от Китса? Джеймс медленно двинулся вперед, забирая правее, к перекрестку Дубовой. Она шла, оправляя юбки и накидку, чувствуя, как липко между ног. Наверняка, недовольно морщась от этого - не казалась Фанни убежденной шлюхой, скорее - несчастной, вынужденной заниматься ремеслом поневоле. И вот она слышит за спиной шаги, оборачивается... Джеймс повернулся, но никого, кроме Мэри не увидел, лишь колыхнулась занавеска в окне лавки. И если Фанни пошла в другую сторону, то Китс из окна не видел, кто следовал за ней.
- Маленькая, возьмешь лошадей?
Досадливо пнув снег, Джеймс направился левее, в узкий переулок, стиснутый глухими стенами лавок.
Следов, ожидаемо, не было. Люди и лошади беспечно ходили по этому переулку, снег засыпал его, его расчищали, но отчего-то казалось, что Фанни идет рядом, опираясь на руку. Вот тут она споткнулась, на этом ледяном наросте, ушибла и без того замерзшие пальцы в своих тонких тряпочных туфельках - и он поддержал ее под руку, вежливо и твердо. Также, как поддержал бы ее и тот, другой. Она шла, спокойно и доверчиво, ежась от холода и надеясь на горячий эль. Сопротивляйся несчастная, кричи - и Джеймс понял бы это. Вместе с Фанни, чуя мысли о дочери и холоде, о голоде и усталости, он дошел до выхода из проулка, выводившего на площадь, на углу которой обнаружилась лавка музыкальных инструментов. Дальше идти было бесполезно - к площади вели множество улиц и улочек, отнорков и проходов.
Джеймс присел на корточки, набирая полные ладони снега, растирая его по перчаткам. Любимые коричневые перчатки, на которых еще видны были разводы крови настоящего брата-лекаря, они всегда приносили ему удачу. Пожалуй, если поверить в эту самую удачу, они еще успеют к Гленголл и, быть может, застанут там этого Ангела-краснолюда. Но сначала...
- Посмотри, Мэри, здесь есть музыкальная лавка.
Джеймс поднялся на ноги, вопросительно глядя на жену и предоставляя ей право решить окончательно, что делать с лютней. Он предпочел бы избавиться от этого яблока раздора и забыть, хоть пальцы и ныли, требуя струн.
Мэри оглядела небольшое здание серого камня с крышей тёмно-красной черепицы и задумчиво наклонила голову.
- Может быть, её здесь получится обменять на другую? Не такую богатую, но хорошую? Ведь не всегда дело в отделке?
Джеймс удивленно воззрился на нее. Конечно, он подозревал в Мэри практичность и экономность и не мог не замечать, как изменился дом, когда она приняла бразды в свои руки. Но... Иная бы с гордостью отказалась от другой лютни именно потому, что получалось, будто на деньги Фламиники приобретается и новый инструмент.
- Думаю, можно, - осторожно согласился он.
- Тогда пусть в доме будет инструмент, который выбирал ты, и которого не касался никто, кроме мастера и торговца - который ведь должен быть тоже немного музыкантом, верно?
Теперь Джеймс смотрел на девушку, носившую его фамилию, с подозрением. Откуда у этой хрупкой красавицы, выросшей на мельнице, таланты уличной королевы к отмыванию средств? Оставалось дождаться, чтобы разницу от стоимости инструментов она предложила вложить в покупку украшений, потому что это - выгодно, ведь до сирот всё равно не дойдет ни пенни. Сообразив, что выглядит глупо с этим изумленным и растерянным лицом, он медленно кивнул.
- Верно.
- А на разницу, если она будет, - безмятежно добавила Мэри, потянув его к лавке, - можно будет купить ниточку жемчуга для Бесси. Или кораллов, но лучше жемчуг. И то, и то живое.
Ничего не оставалось, как снова кивнуть - уже удовлетворенно и согласно, позволяя увлекать себя и раздумывая о том, что женился он, кажется, на той, что так и не стала очередной Ю. Но имела все шансы стать, случись с ним что-то.

[Spectre28 >>>]

Новую лютню, не такую дорогую, но хорошую, разницы с которой хватило на жемчуг для Бесси, нужно было настраивать. Она тихо и нестройно позванивала, когда струны цеплялись за оверкот под плащом, отзывалась гулом на каждой кочке поганой дороги к Гленголл, которую Джеймс, на правах почти завсегдатая, всё же решил преодолеть верхом.
Ю в таверне не обнаружилось, да и вообще было удивительно пусто, зато при виде Мэри просиял и отлип от стойки тот самый горбоносый и чернявый, с которым она была на трибунах.
- Миссис Мэри, - с неподдельной радостью проговорил он, - так рад... хм.
Парень осекся, наткнувшись взглядом на Джеймса и закончил уже тише:
- Так рад, что вы благополучны.
- Доброго дня, - любезно поздоровался Джеймс, с ленивым интересом оглядывая парня. Ревнивцем он не был, отнюдь. Всего лишь обычным собственником, заново привыкающим гордиться красавицей-женой. Что уж поделать, если на нее поглядывают? Только радоваться своему хорошему вкусу. - Нам госпожу Ю повидать бы.
- А нет ее, мастер констебль, - поспешно ответил парень, не сводя глаз с Мэри. - Меня вместо себя оставила, пока не вернется.
- И Ангела нет?
Вопрос, впрочем, был глупый, в пустой таверне не было почти никого. Джеймс мысленно пнул себя, вздыхая осознанию того, что он топчется на месте с этим убийцей. Даже толкового лекаря, способного по телу Фанни, пусть и окоченевшему, и замерзшему без гроба в неглубокой могиле, рассказать ему о том, как она умерла, не было. Разве что Анастасия. Палачи зачастую были великолепными врачами, знающими человеческое тело лучше магов-лекарей.
- Э, - замялся наемник, прежде чем с готовностью отрапортовать. - Нет. И будет ли - неведомо.
- Не могли бы вы передать ему, что я ищу встречи? Не в управе, здесь, в частном порядке?
Чем занимался Ангел - ведомо не было. Но добропорядочные и законопослушные люди у Гленголл встречались редко. Вообще не встречались, если сказать по совести. А поскольку ссориться со здешними обитателями не хотелось, лучше было играть по их правилам и не тащить в управу, тем паче, что в вине и причастности краснолюда Джеймс все равно сомневался. Интуиция просто вопила, что ищет он не там и не того, но кто нужен - упорно не подсказывала.
- Разумеется, мастер констебль.
Парень все также, пристально, не отводя глаз, глядел на Мэри, точно стараясь запомнить ее облик, и мечтательно улыбался.
- Благодарю.
Джеймс откланялся, пряча за поклоном улыбку - торжествующую и сочувственную. Фиалки этой мечте он успел подарить первым.

[Leomhann >>>]

Бермондси. Вечер.

- О где ты был, мой старый друг,
Семь долгих, долгих лет?
- Я вновь с тобой, моя любовь,
И помню твой обет.
Лютню пришлось настраивать долго, как Джеймс и подозревал. Мысли скакали по струнам, не желали выстраиваться строем. Не помогали им в этом ни жар камина - миссис Элизабет сдалась и даже приготовила ужин, ни песня, ни Мэри. Особенно - Мэри. Пел ли для Фанни кто-то песни, под мягкий перебор струн, любуясь ею в свете камина? Кого полюбила она так крепко, что забыла об осторожности, отдалась - и тем самым сломала себе жизнь?
- Богаче нашей стороны
Заморская земля.
Себе там в жены мог бы взять
Я дочку короля!
Наверняка, как это всегда и бывает, он был женат - но обещал, что бросит семью и уйдет к Фанни. Джеймс был почти уверен, что узнав о беременности, отец ребенка мисс Пиннс позорно бежал, а самой покойнице пришлось терпеть насмешки и косые взгляды своих родственников и соседей. Он сочувствовал ей, но сочувствие не давала ответа на самый главный вопрос - кто был убийцей.
Стук в дверь прервал это почти идиллическое уединение. Джеймс лениво поднялся из своего кресла, и как был - босым, в простых холщовых штанах и без рубашки - прошел к двери.
Гертруда Мерсер, стоящая в синих зимних сумерках, казалась бы прекрасным видением, будь она помоложе, не так сурова и дородна. Джеймса она оглядела с явным неодобрением, а при виде серьги в ухе фыркнула что-то набожно-презрительное.
- Мистер Клайвелл! - С порога начала она, пытаясь протиснуться мимо Джеймса в дом. - Вы у нас человек уважаемый, конечно, и работой поглощены так, что в пример вас можно ставить каждому. Куда уж тут за детьми уследить-то?
- За детьми?
Джеймс зевнул, складывая руки на груди. Разумеется, миссис Мерсер явилась жаловаться и несомненно - на Мэри, как супруга и обещала. Устало порадовавшись, что делает она это в частном порядке, а не в управе, он оперся плечом на косяк двери, перегораживая ногами вход.
- Вы уж простите, мистер Клайвелл, но супруга ваша нынешняя недавно в куклы только закончила играть, - подбоченилась миссис Мерсер, - недалеко от маленькой Элизабет-то ушла! И чужих детишек глупому учит! Видано ли, учить фей богопротивных ловить мою внучку!
Фей? Джеймс с интересом оглядел скандалистку, признаков безумия не нашел и оглянулся вглубь комнаты, в маленькую гостиную, где оставил Мэри.
- Мэри, оставь кукол. Принеси воды, пожалуйста. Миссис Мерсер нехорошо.
- Мне хорошо, - упрямо поджала губы Гертруда, - негоже учить маленькую леди богопротивностям. Феи сиречь порождения дьяволовы! Игры детские должны быть поучительны и душеспасительны!
- Я предпочел бы выслушать миссис Клайвелл сначала, - любезно просветил ее Джеймс, досадуя на то, что жалобщики добрались теперь и до его жены. Допустим, на Артура обычно жаловались вполне обоснованно, иногда доставалось и Бесси. Но на жену!..
- Но мне нравятся куклы!.. - пробурчала Мэри, появляясь в прихожей и, действительно, протянула миссис Мерсер стакан воды. - Джеймс, там нужно было убрать ребёнка с реки, подманить к обрыву. Потому что над головой вилась... кажется, Том назвал таких криксами. Нападала. История о том, что в норках живут архангелы, а не феи, и их можно ловить, даже сейчас кажется мне ещё более богопротивной. В силу искреннего, - она вздохнула, не обращая внимания на то, как опасно по ходу рассказа багровеет жалобщица, - благочестия. Или сказка - или мёртвая внучка. Я решила, что если нужно, вы убьёте её потом сами. Нельзя же лишать выбора в таком деле.
- Полагаю, вопрос исчерпан, - Джеймс пожал плечами, - простите, миссис Мерсер, заходите днем. Поздно уже, а мы в куклы так и не доиграли.
Последние слова он договаривал, захлопывая дверь и приваливаясь к ней спиной, будто миссис Гертруда стояла там с тараном и собиралась штурмовать.
- Горжусь тобой, - тихо признался он, глядя на Мэри, - а Бермондси привыкнет.
Обязан привыкнуть, иначе Джеймс может случайно вспомнить, что в храме службы ведтся по католическому правилу. И что Библию все на латыни держат, а вот короля главой церкви признавать не спешат, и Акт о Супрематии подписывать не торопятся. За дверью было тихо и он откачнулся от нее, подхватывая Мэри на руки. О делах, страшных лесных разбойниках и коварных убийцах стоило подумать завтра.

[Spectre28 >>>]

Чувствуя себя предателем и беглецом, Джеймс привычно рысил по Бермондси в управу. Сбежав от Мэри так рано, что жена еще спала, он оправдывал себя ранним возвращением домой, может быть, даже до ужина. На что, впрочем, особой надежды не было - Джеймс собирался знакомиться с новыми лесными разбойниками и весьма досадовал на чертова Брайнса, который за каким-то дьяволом сбежал из михаилитской резиденции через стену, не дав опросить себя. А теперь наверняка еще и из Бермондси уедет, скотина мерзкая, а это - минус аргумент в беседе с новым главарем. Потому и сбежать из дома пришлось пораньше, иначе Мэри непременно увязалась бы в лес, а он, как и все новобрачные, не сумел бы отказать. Но и пустоте управы Джеймс не порадовался, как это бывало прежде. Одинокой и стылой показалась контор а, казенно-пыльной. Не добавил ей уюта ни разожженный камин, ни лавка, накрытая плащом. И лавка, кажется, стала еще тверже, чем прежде, хоть он упрямо продолжал лежать на ней, глядя на балки потолка, из которых торчали всевозможные ножи, некогда отобранные на улице.
Первыми его потревожили стражники, что два дня отдыхали в таверне, оберегая покой чертова торговца. Огорошив новостью, что сволочь Брайнс отбыл и увез с собой Дженни, они откланялись и поспешили в казармы. А Джеймс с тяжелым вздохом сел за конторку, подавляя желание броситься в погоню. Дженни было жаль. Настолько, что осознание, будто никогда не увидит её, жгло сердце. Оставалось лишь писать письма коллегам, коих было много в благословенной Англии и отправлять курьера к шерифу, чтобы записочки разлетелись голубиной почтой. В этих тонких, почти прозрачных сверточках Джеймс просил всячески помогать осведомителю управы Бермондси мисс Джейн Хейзелнат, приводил приметы девочки, а в приписке умолял вернуть ребенка домой, если что-то случится с её спутником или самой девочкой. И больно пинал ногой конторку, проклиная себя, что не забрал с улицы, не принял в семью.
Вошедший Скрайб глянул на него с интересом, будто не видел до этого ни серьги, ни смуглоты кожи, ни коротких волос, ни трещавшей на плечах туники. Но кивнул, как всегда, молча, уселся за свой стол, принимаясь раскладывать бумаги.
- Письма читать? - Тихо поинтересовался он.
- Я сам позже посмотрю.
Джеймс задумчиво уставился на Скрайба. То самое чувство, что выручало его в беде, подсказывало - это клерк, это он продал его на арену, из мести или ради наживы. И было крайне любопытно узнать, сколько запросил Скрайб за тело констебля. Но доказательств не было, Инхинн под рукой - тоже, а самому колоть мерзавца не хотелось. В конце концов, знание ничего не изменило бы. Выгнать со службы одинокого пожилого человека Джеймс бы не смог, работать с предателем - тоже, а убивать клерка было не за что.
Сказать что-то ещё Скрайб не успел. За дверью проскрипели по снегу неторопливые шаги, раздался короткий стук, и дверь открылась. Внутрь, комкая шапку в узловатых пальцах, вошёл немолодой уже, но кряжистый и лохматый краснолюд, вероятно, изломавший не одну деревянную расчёску на густую шевелюру. Внутри гость остановился у двери и кашлянул.
- Утро доброе. Стал быть, не спите уже. Ну, так мне и говаривали про мистера Клайвелла, верно, верно. А меня Ангелом кличут. Потому как если обо мне говорят, то только так, а имя, при крещении данное, я уж и сам забыл. Так значит, мастер констебль, вы повидать меня хотели. Ну я и подумал, чего ещё ждать, договариваться? Уже не мальчишки ведь, люди занятые, зря время тратить. Так что пришёл сам.
Джеймс подскочил на ноги, вежливо кланяясь и вытаскивая свое кресло для краснолюда. Со времен визита Марико ничем приличным для посетителей управа так и не обзавелась - не до того было, а подпиленная табуретка и лавка, заваленная дубинками и кольчугами, не годились, всё же. И Ангел этот явился хоть и неожиданно, но, работу облегчал. Существенно облегчал, потому как с кучей дел, накопившихся за путешествие и пребывание на арене, Джеймс не успевал ничего.
- Доброе утро, мастер Ангел, - пришлось отойти к окну, опираясь спиной на подоконник, чтобы видеть собеседника и не быть выше него. С иными обитателями Гленголл стоило говорить на равных. - По понятным соображениям не хотел приглашать вас в управу, но... Спасибо, что пришли. Я хотел спросить вас о Фанни Пиннс. Должно быть, знаете, что ее очень нехорошо убили. Грязно, прямо скажем, убили. Али говорила, будто вы частенько ее приглашали. Мне бы узнать, рассказывала ли она о чем? Может, говорила о каких-то клиентах - новых или странных?
Предложенное кресло гость осмотрел слегка подозрительно, но всё же осторожно сел. Ножки и спинка крякнули.
- Фанни, да. Милая женщина, добрая, ласковая. Верно, приглашал я её, бывало, как в работе перерывы случались. Хорошо с ней отдыхалось. Жаль, - Ангел неторопливо огляделся, смерил взглядом Скрайба, рабочий хлам в ногах лавки. - Грязно - это вы верно сказали. Зряшно. Дилетантски. Я ведь поспрашивал. Вроде бы получается, что денежек никто с этого не получил. А мне бы сказали. Да-а. Так вот. Простите, господин Клайвелл, но о клиентах она не говорила вовсе. Ни к чему, понимаете? О прежней жизни всё больше. Но не думаю. Странные клиенты всегда приносят больше денег. Значит, Фанни радовалась бы, но ничего такого. Не поменялась её жизнь, получается. Я бы заметил. Жесты, выражение лица. Фанни - она простая была. Светлая. Что внутри, то и в глазах.
- Быть может, она о дочери что-то говорила? Называла фамилию сестры? И, - Джеймс замялся и глянул на Скрайба, жестом показывая, что писать сейчас не надо, - как часто заказывают жизнь проституток? Это не для ассизов, разумеется.
Слова Ангела, наемного убийцы - в этом сомнений не было - навели на еще одну мысль, которую просто так отметать было нельзя. Фанни мог убить человек, решивший встать на эту стезю, обучающийся ремеслу. Правда, в эту заманчивую картину не укладывалось потрошение, но чем черт не шутит? Хороший ремесленник обязан знать, как выглядит изнутри то, чем он будет зарабатывать на жизнь.
- Никогда, - не удивившись, ответил Ангел. - В этом нет смысла, понимаете? Если сутенёр недоволен - он разбирается сам, и редко до смерти. Если место не поделили - в ход идут ножи и ногти, не наёмные убийцы. Не принято это, и деньги не те. И потрошить не стали бы. Зачем? Запугать или предупредить других - кого? Нет, мастер Клайвелл. Если б это был заказ по её работе, уже все знали бы, кто и за что. Могут, конечно, прятаться, но не верю. Содержанки, любимые шлюхи богачей - да, верно, бывает. Но Фанни? - он пожал плечами. - Чтобы тебя заказали, надо иметь важность в этом мире, господин констебль. А Фанни что-то значила для очень немногих.
Помолчав, он покачал головой.
- Морбиан. Так муженька её сестры звали. А дочку - Хизер. Но не верю и в то, что ниточка оттуда. Кто будет убивать курицу, что несёт золотые яйца.
- Хотя бы знаю теперь, кому весть слать, - пожал плечами Джеймс, - вот только как бы хуже не вышло... Значит, остается этот клуб у Морли.
Куда необходимо было еще попасть. Не устраивать же облавы вокруг особняка, куда ходят детишки аристократов и богатых купцов, в самом деле. Любопытно, был ли этот убийца среди зрителей на арене? Быть может, ищейка Джеймс смотрел ему в глаза, не зная, что это - его дичь?
- И снова - не для ассизов: мог ли какой-то неопытный подмастерье в вашем ремесле учиться вот так?
Ангел замер. Двигались только пальцы, словно решив проверить каждый узелок на шапке. Заговорил он, только когда прошло не меньше пяти секунд.
- В моём ремесле нет подмастерьев, мастер Клайвелл. Только мастер - и я бы знал. Но если кто-то решился, не понимая, что делает... - он кивнул косматой головой. - Да. Да, может быть. Кто-то новый, но кто знает про Ангела. Про художника. Я узнаю. Может, кто и интересовался. Спрашивал, чего не должен был. Смотрел не туда. Не считал. Узнаю. А вот весточку, господин констебль, вы не желали бы через меня передать? В те края собирался, было. Далеко, да и лошадей ненавижу, тварей богомерзких, но иногда - приходится.
- Буду обязан, - помедлив, кивнул Джеймс, - и за расспросы, и за весточку. А если вы о судьбе этой девочки, Хизер, узнаете - вдвойне.
Приюты были местом не лучшим, но и тетки порой бывали такими, что монастырь почитался за счастье. Всему миру, разумеется, было не помочь, но дочь Фанни была уже почти родной.
Ангел, кивнув, поднялся и с кряхтением потёр колени, словно утрудившийся крестьянин. А когда выпрямился, спокойно кивнул Клайвеллу. И уже от двери, держась за петлю, оглянулся.
- А ещё, мастер Клайвелл, дело такое. Если ассизы ваши не помогут - а бывает, бывает, что ни тюрьмы не держат, ни палач не калечит - вы весточку старому Ангелу кинули бы. Просто, чтобы знать. Потому что страшно же по улицам ходить, когда не знаешь, кто с ножом или топором кинуться может. Я человек пожилой уже, хоть беречься стану.
Не дожидаясь ответа, он шагнул наружу - но дверь не закрыл.
- И вы сюда, маленькая мисс? И запах вкусный какой, душа радуется. Ну старый Ангел дверь придержит, заходи.
И Бесси, впорхнув в лавку, улыбалась от уха до уха. Подскочив к столу, она опустила на него ароматный свёрток и крепко обняла Джеймса, не обращая внимания на Скрайба.
- Папа. Мэри прислала, вот. Потому что: "кто-то сбежал на работу, как кот к крынке со сметаной". И что-то там ещё было про кошек, но вполголоса, и я не расслышала.
Джеймс подхватил ее на руки, все еще размышляя о сказанном Ангелом. Если убийца и впрямь был высокопоставленным дворянином, ассизы не помогли бы. Но обитатели угла у Гленголл не делали ничего просто так, а он глубже увязал в связях с ними. И Скрайб... На него никто не обращал внимание, точно клерк был мебелью - достаточная причина, чтобы проучить ареной.
- Зато хотя бы один вопрос разрешил, - вздохнул он, прижимая к себе дочь, - я сегодня в лес, не ждите меня, ложитесь спать. Отчего ты не поздоровалась с мистером Скрайбом, Бесси?
- Я... - девочка оглянулась на клерка и нахмурилась. - Я не знаю. Простите меня, пожалуйста, мистер Скрайб. Я просто... наверное, так рада, что отец вернулся, что ничего больше не замечаю. Добрый день?
Мужчина, не отрываясь от бумаг, улыбнулся и кивнул, а Бесси нахмурилась снова, словно чего-то не понимая. Но промолчала.
- Беги домой, Бесси, - с неохотой вздохнул Джеймс, опуская ее на пол, - я обещаю, что вернусь из леса.
Давать обещания, которые сложно выполнить, было неправильно. Но теперь, когда дома ждали жена и дочь, иначе не получалось. Да и уверенности это прибавляло, чего уж скрывать.

[Leomhann >>>]

К перекрестку дорог, на котором промышляли лесные разбойники, Джеймс поспел как раз в тот момент, когда они ссаживали с телеги какого-то купца. Вежливо ссаживали, придерживая под руки и улыбаясь. Молодой, черноволосый парень с тонкими усиками рассыпался в любезностях, обещая вкусный обед и сытный ужин. И - замолк, услышав резкий свист с вершины ясеня. Замолкли и все остальные, уставившись на Джеймса так, будто никогда не видели, хотя в кустах и мелькали знакомые лица.
- Обед? Это замечательно, я как раз не завтракал. Добрый день, господа. Отчего же вы не приглашаете в гости констебля?
Насчет завтрака Джеймс изрядно лукавил, хоть и разделил его с клерком и Хантером. Но новый главарь вряд ли сам ходил на тракт, да и обсуждать сложные вопросы равновесия, территорий и купцов было гораздо приятнее в тепле. Он практически ничем не рисковал, разбойники не убивали, да и кто будет покушаться на констебля, который приехал говорить мирно?
- Э-э, - озадаченно протянул чернявый, - милости просим, мистер Клайвелл. Как раз сегодня олень совершенно случайно ноги сломал. Пришлось бедолагу добить, чтоб не мучался.
Джеймс улыбнулся замешательству парня и спешился, наматывая поводья Белки на руку. Прежний договор с лесными ему достался от его предшественника и Джеймс не был уверен, что тот бывал на обедах у этих излишне гостеприимных господ. Впрочем, раньше обеды они не давали.

Глаза ему завязали, как и купцу, но после арены, где это было в обычае, Джеймс даже не оступался на корнях. Что такое лес по сравнению с бесконечными лестницами Колизея? И когда повеяло теплом и едой, когда сняли повязку, он уже по привычке посчитал шаги, повороты и все неровности пути от дороги до избушки. Стол, ломившийся от яств, Джеймс оглядел мельком, скользнул взглядом по сидящим за ним, по монаху в углу, по тоненькой девочке, выскользнувшей из-за занавески - и с поклоном принял кубок из ее рук.
- Здоровья хозяевам! Пусть олени сами бегут на ваши копья, а птица не переводится в силках.
Старинная застольная здравница, какой благодарили семьи охотников за гостеприимство. Честно осушив кубок до дна, Джеймс невольно подумал, что Мэри устроит головомойку вечером за возвращение домой навеселе. И спешно уселся за стол, заедая крепкое вино острым сыром.
- Выходит, вы так весело живете каждый день, господа? - Поинтересовался он, придвигая к себе блюдо с оленьей ногой. - Даже завидую, признаться.
- Если бы каждый, - вздохнул кудрявый русоволосый разбойник в потёртом оверкоте с дырой на плече. - Но куп... э, олени попадаются не так часто, как хотелось бы. Несмотря на молитвы святого отца.
Девушка тут же с улыбкой наполнила кубок снова и отошла, не дожидаясь благодарности. Зато в углу зашевелился монах. Вздохнул, зевнул, почмокал губами, а потом вышел на свет, поддёргивая рясу, плотно обтянувшую объёмистое чрево. Перепоясан святой отец был пеньковой верёвкой, а чисто выбритая тонзура сияла белой кожей. Почесав живот, он какое-то время недоумённо смотрел на Клайвелла, а потом ткнул в него толстым пальцем.
- Вор! Вор среди нас, братия! Погубитель и сатрап, что, подобно восточному нехристю, уносит самые ценные жемчужины!
- Ну не такой уж я и сатрап, - хмыкнул Джеймс, лениво отрываясь от кубка, - а жемчужина сама пошла, никто не неволил. Не завидуйте, отче, вам по чину целибат положен.
Обсуждать ценности Мэри с лесными он не намеревался, хоть претензия и была ожидаемой. Впрочем, "самый милый из разбойников" всё равно ждал виселицы в тюрьме, "самая ценная жемчужина" носила фамилию Клайвелл, и Джеймс сомневался, что она пошла бы за кем-то из этого сброда на арену. Точнее - хотел надеяться.
- Положен? - от удивления священник даже опустил обвиняющий перст, а потом неожиданно кивнул. - Положен. Целибат. Мне, то есть, конечно, не им. Но целибат не мешает любоваться цветами жизни! Нет, не мешает. Правда? - вопрос, обращённый к чернявому разбойнику, прозвучал несколько неуверенно.
Тот согласно кивнул, с интересом глядя на Джеймса и со скепсисом - на монаха.
- Ну так любуйтесь, - охотно согласился Джеймс, - издали, как истинный почитатель цветов. Не возражаю. Хоть и сказано: "Не засматривайся на красоту женскую и не похотствуй на жену". Грешите, отче? Ну да, речь не о том.
Он вздохнул, окидывая стол, яства, вино, снова разбойников. Главаря здесь не было. Чернявый был слишком молод, монах скорее сравнился бы с шутом.
- Купцы, говорите, редко попадаются, господа? - Риторически вопросил он. - Странно... Помнится, был у нас договор, что три дороги на Бермондси будут моими, а на остальные, тоже богатые, я закрою глаза. И вот открываются глаза, видят они знакомые лица - а дороги неспокойны. Как же так, господа? Неужели лесное братство слово свое не держит?
Чернявый тяжело вздохнул, опуская глаза к своей тарелке.
- Вам бы это с главным нашим обсудить, мистер Клайвелл, - проговорил он, - мы-то договор помним, да только и жить хочется хорошо, и поесть вкусно, и домой чего передать. Сами знаете, какое время-то нынче.
- Знаю. Ну что же, подожду вашего главного.
Джеймс задумчиво пожевал кусочек сыра, мысленно вздыхая о Мэри, ужине и доме. И о том, что скажет ему жена, учуяв запах крепкого вина. Отчего-то сейчас это казалось важнее, чем разговор с главарем - из памяти не шло брезгливое "фу" тогда еще мисс Берроуз во время ярмарки. Мог ли он сказать, что любит свою жену? Наверное, нет. Любви, того опьяняющего, кружащего голову чувства, не было. То ли Джеймс слишком много повидал для этого, то ли попросту слишком мало знал Мэри. Но огорчать и разочаровывать он её не хотел. Напротив, нынешней миссис Клайвелл замечательно получалось гордиться, восхищаться. А еще - оберегать, заботиться и наслаждаться компанией. И выходило, что для семьи не нужна испепеляющая, ревнивая любовь, какая была у них с Дейзи. Достаточно уверенности в жене, покоя в доме и немного страсти в спальне.

[Spectre28 >>>]

Главаря пришлось ждать ещё добрых полчаса. За это время даже ограбленный купец, казалось, успел успокоиться и уверенно молол зубами жилистую оленину, запивая не худшим в Англии вином. Но, наконец, дверь хлопнула, впуская стылый ветер. Вошедший, высокий, длинноногий, бросил в угол тёплые перчатки, стянул шапку и клетчатый шарф, которым закрывал лицо. И мужчина этот был Джеймсу знаком - издали, по турниру в Лондоне, а больше никак. Довольно кивнув купцу, он уставился на Клайвелла, наклонив голову набок, как птица. И узнавание вспыхнуло в глазах почти сразу.
- О! Констебль. И мужчина с ветряной девой на плече, да?
"Теперь - на шее." Джеймс улыбнулся в ответ, привставая, чтобы почтительно поклониться.
- Верно. Был впечатлен вашей стрельбой. До вас в этих лесах таких лучников не было. Даже жаль, что придется докладывать о вас шерифу. Или не придется?
Терпкое вино покусывало язык, но Джеймс безмятежно улыбался, пряча за улыбкой мрачные мысли о том, где в вечернем лесу найти мяту. Совсем как на арене - улыбка одному, размышления - другой, причем отчего-то казалось, что Мэри учует даже сквозь пряности.
Валлиец, фыркнув, толкнул дверь снова и поманил его за собой, в холод и звездный вечер.
- Шерифу. Я лес этот облозил - шерифу армию надо, так-то. Станет ли? А у нас, знаешь, выбора не стало. Там, где были - твари расплодились. Фостер лютовать начал. Купцы, знаешь, тоже смекнули, где ездить надо. Девочку с мельницы ты забрал, а брат её теперь словно всё о чём-то другом думает, старых друзей забывает. Не меня, конечно. Я - новый. Друг. Так что приходится или что-то менять, или, например, - он скосился на Джеймса так, как смотрел на мишени в Лондоне, - сделать так, чтобы Фостера заменили, - и тут же валиец снова расплылся в улыбке. - Ну, такое, тебя давно в городочке не быволо, всё где-то да где-то. Что же бедным голодным нам? Даже Бер-монд-си не тронули, хоть золото обещали. Соблозняли, почти принцессами, но не дались мы!
Джеймс пошел следом, размышляя вовсе не о том. Нужно было спросить, кто обещал золото, а в голове вертелись почему-то принцессы. Рисовалась миссис Мерсер в королевском пурпуре и короне, с видом величественным и торжественным.
- Девочку на мельницу не верну, - не убирая с лица улыбки, проговорил он, вздыхая, - да и Фостера после пережитого можно понять. Любой захочет навести порядок, после того, как среди мертвых культистов обнаружит жену и дочь. Но и вы, бедные и голодные, меня поймите. Я вас не вижу, пока шериф не слышит жалоб купцов и другого люда проезжего. Так что, давайте заново тракт делить, иначе и мне придется над вами совой кружить, что проклятая Блодьювидд, и вам долго не продержаться, как бы вы лес не облазили. А за Бермондси - спасибо. Не забуду, хоть принцесс у нас и нет.
- У нас теперь тоже нет, - лучник грустно покивал. - Девственные, прям из Новгорода! С косами, - добавил он совершенно убитым голосом, затем оживился. - А купцов мы гробим правильно! Нет. Грабим? Да. Не гробим. Берём так, чтобы и прибыль осталась, иначе какой прок? И не всех, и не каждый раз. Хотя порой странно бывает, конечно. Если один такой Джеймс Грот, с воронами на щеке, жаловаться будет - так он зачем-то стрелы хватал, пить и есть с нами не захотел, даже историю рассказать не смог. Так что если мы лишку взяли - так это из обиды только! А остальные - вот как этот - уходят грустные, но не очень злые.
- Гарольд Брайнс, - меланхолично поправил его Джеймс, - засранца с воронами на щеке зовут Брайнсом, а если он явится жаловаться - повешу. Его. И всё же, при всём уважении к вашему ремеслу, купцы жалуются. Много. Михаилиты вот не жалуются, хоть дорога на Форрест-Хилл перекрыта тоже, а торговцы скоро гильдиями начнут слезницы писать. Потому предлагаю вам на кормление правые и левые ворота, а центральную дорогу оставим для шерифа. По рукам?
Чертов торговец, кажется, обладал редким талантом - наживать неприятности. И неумело врать, навлекая тем самым нелюбовь всех, кому он лгал. Отец Джеймса, никогда не забывавший, что Клайвеллы родом из Уэльса - и во время редких свиданий напоминавший об этом - часто повторял, что для валлийца правда желаннее эля.
- Брайнс, - валлиец скривился, как от зубной боли. - Поня-атно. Что ж, может, и не приедет. Жаловаться. А по дорогам... ну что ж с тобой сделаешь. Пусть. Вообще-то мы уже должны были исчезнуть, словно и не было, да что-то вот всё сидим, да? Никогда не стоит доверять колдунам. Говорят, подбили вы его?
- Хантер. Подбил. Да.
Джеймс ошарашенно смотрел на валлийца, с трудом удерживаясь от того, чтобы сесть на снег. Брат-лекарь нанял этого рыжего, сулил золото и славянских девственниц за Бермондси и... за самого Джеймса? Бесси? Монастырь? Мэри?
- Ну твою же девственницу Марию всей городской стражей да на рынке, - выдохнул, наконец, он. - Это его твари вас с насиженного места выжили. Ну да дело прошлое, мы же не колдуны, слово своё держать будем, так?
- Да он тварей терпеть не может, - удивился валлиец, взлохматив волосы пятернёй. - Ну да что делать. Айрон ап Рис меня прозывают, и коли уже два валлийца в стране этих англичашек слово не держат, то кому же? Всё же не так и плохо, что не успел я к той колокольне, с Фицаланом этим задержался. Но какой выстрел был бы! Стрела-то с перьями верными как раз через стену и до шпиля достаёт так, чтобы кольчугу прошить.
- Плохой из меня валлиец, - вздохнул в ответ Джеймс, - бастард, даром, что Клайвелл. А с криксами он на той колокольне только что не обнимался. Он-то их не любит, а вот они его, кажется, очень.
Фицалан - почти уже позабытая фамилия. Надменный лорд Ричард, его очаровательная сестра, о которой Джеймс уже и не думал иначе, как о леди Фламберг - и сам михаилит с вычурным именем. Нежданные, но полезные знакомства. Кивком показывая, что наслышан о рыцаре, он протянул Айрону несколько золотых монет.
- Спасибо за ужин, Айрон ап Рис. Быть может, смогу отплатить за гостеприимство и за Бермондси когда-то чем-то иным, не золотом. Пора мне, ветряная девочка ждет.
Правила этой игры Джеймс знал - за ужин необходимо платить. Хотя бы потому, что иначе валлийца перестанут уважать, а договариваться с каждым последующим главарем - не хотелось.

[Leomhann >>>]

Вернулся Джеймс домой через час после полуночи - колокол над Бермондси как раз сзывал к всенощной. Успешно разминувшись с матушкой - и порадовавшись этому, он долго устраивал озябшую Белку на конюшне, спешно бежал по темным улочкам, надеясь, что морозный воздух хоть немного смоет запах разбойничьего вертепа - и тихо, мышью, вошел в дом. Завтра Джеймс снова собирался в Лондон, совершенно не представляя, где искать след этого чертова убийцы.
В доме пахло подозрительностью - и этот аромат напрочь выбил из головы мысли об убийцах и Лондоне. Мэри сидела в маленькой гостиной, чистила свой пистоль - и в сочетании с запахом это выглядело, как ночевка в управе.
- Пил, - счел за лучшее сознаться Джеймс, - крепкое. Почти не ел, но зато договорился. Чернявый, назвавшийся сначала Френсисом, потом - Роем, велел кланяться.
Чистосердечное признание издавна смягчало наказание, а осознание вины - отменяло его. С последним были проблемы. Не так уж часто он являлся домой, благоухая вином. Вообще не являлся, если говорить по совести. Не любил Джеймс попойки, принимая в них участие поневоле.
Мэри отложила пистолет на тряпочку и подошла, прижавшись к груди. Под оверкотом посвежело - словно между слоями одежды пронёсся прохладный ветер. Зато рубашка, несмотря на дорогу, льнула к телу, словно высохла, да ещё и проветрилась - хрусткой свежестью. Мэри же вздохнула - явно напоказ - страдальчески, но подняла лицо для поцелуя.
- Ни капли не сомневалась, что ты сможешь договориться. Надеюсь, у них всё хорошо? Я боюсь думать, как с делами управляется Джек. До того, как я... уехала, он занимался только зерном. Зато - от души, словно ничего другого и не желал. Но почему ты не ел?! Целый день! И не взял ничего из дома! - она вздохнула снова и покачала головой. - Еда и ванна. В любом порядке. Бермондси не переживёт, если его защита и опора протянет ноги от голода на тракте. Плохая примета, говорят.
- У них не всё хорошо, - хмуро сообщил Джеймс, осторожно целуя её, - твой брат, по словам Айрона, нового главаря, думает о чем-то другом. Твари выгнали их из-под Гринфорда и, судя по порванной одежде и жилистому оленю, дела идут из рук вон. Потому и не ел, что объедать людей, которые ужинают, может быть, впервые за несколько дней - неправильно. А к Джеку можем съездить, навестить по-родственному. Сама посмотришь, как ведутся дела. Одну не отпущу, прости. Не нравится мне милый братец.
Показывать, как он рад тому, что головомойка его миновала, Джеймс не стал, лишь вздохнул облегченно, крепче обнимая жену.
- Ты думаешь, он мне что-то сделает - сейчас? - удивлённо спросила Мэри. - Когда я - с тобой, а он сам, говорят, счастлив?
- Думаю.
Джеймс высвободился из ее рук, принимаясь стягивать оверкот, кольчугу и сапоги. Делать все это одновременно выходило плохо, но, все же, он справился. И устало рухнул в кресло. Разумеется, Джек Берроуз будет против визита сестрицы Мэри. Он и до брака-то терпел ее с трудом, а уж теперь, когда молодой мельник уже не... понимался таковым, для опасений за жену были причины. К тому же, разъезжать по неспокойным дорогам до Гринфорда, в одиночку, будучи хрупкой девушкой, способной лишь закружить ветром криксу... Он покачал головой, отсутствующе глядя в огонь. Вдоветь из-за собственной глупости и неосмотрительности Джеймс не хотел.
- Ты веришь в счастливого Джека, Мэри? В то, что он, настоявший, чтобы я забирал тебя немедленно, не дав даже поухаживать, будет рад видеть нас? Думаешь, позволит взглянуть на бумаги? К тому же, ты собираешься ехать одна по дороге, на которой регулярно пасутся михаилиты - а твари не заканчиваются? Нет уж, миссис Клайвелл, мы поедем вместе. И, возможно, пригласим с собой Хантера.
- Как ни странно - верю, - медленно ответила девушка. - Возможно, просто потому, что помню нас троих тогда, много лет назад. Потому, что если всё меняется, когда дует ветер - всё и меняется. Но ты, конечно же, прав. И про "вместе", и про Хантера, наверное, тоже.
В глаза будто песок насыпали. Возможно, тем же ветром перемен, который мог бы проявить любезность - и сдуть Джека Берруоза куда-нибудь в море к чертовой матери. Джеймс вздохнул, потянулся к Мэри, чтобы усадить к себе на колени. В её мире, где дули такие ветра, было хорошо. К этому миру хотелось прикасаться, заглядывать в него хоть краем глаза. К сожалению, жизнь не позволяла делать это часто. Она подсовывала наглых и упорствующих грабителей, совсем не милых и не романтичных лесных разбойников, грязных и кровожадных убийц. Или вот - брата-лекаря, чтоб его эксперименты на нем же когда-то поставили. Потому и не верил Джеймс в изменения Джека-мельника к лучшему.
- Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего, - упрямо процитировал он Фому Неверующего, но тут же усмехнулся, - впрочем, и тогда не поверю.

[Spectre28 >>>]

19 февраля 1535 г.

Бежать в управу или ехать в Лондон Джеймс не спешил, пусть и проснулся давно. Прежде чем снова сбежать от жены, чтобы вернуться за полночь, нужно было крепко подумать. По всему выходило, что ниточка к безвестному убийце у него осталась только одна - клуб на Морли. Но как туда попасть констеблю, чья физиономия большинству из изварщенцев стала известна на арене, Джеймс представлял смутно. Равно, как и не знал нравов, принятых там. Пожалуй, ему нужна была протекция - и он знал лишь одного человека, который её мог ему предоставить. В конце концов, ношение серьги в ухе накладывало обязательства на обе стороны. А значит, Актер нуждался в аудиенции цезаря. Разумеется, можно было устроить облаву стражи у особняка или вызывать в управу каждого из купцов - аристократов по отдельности, но, кажется, безопаснее было разворошить палкой пчелиный рой. Джеймс закинул руки за голову, осторожно, стараясь не разбудить Мэри, и улыбнулся. Зря Нерон отпустил его. Фаворит и звезда арена Актёр умел и любил наглеть, используя те преимущества, что давала ему покорность хозяину.
- Как описать несравненную девичью стать?
Стати такой вы нигде на земле не встречали!
Тело возлюбленной легкое, кожа, как шелк,
Грудь ее светлая, как серебро на зерцале...*
Мэри ответила, не открывая глаз, но придвинулась ближе, прижимаясь бедром, и лениво потянулась.
- Ах, если б ночь Господь навеки дал,
И милый мой меня не покидал,
И страж забыл свой утренний сигнал.
Увы, рассвет, ты слишком поспешал...**
- Впрочем, бедная девушка не может жаловаться на недостаток внимания, - с преувеличенным смирением начала было она, но прыснула.- Совсем не может! Ты сегодня в Лондон?
- Не знаю. Наверное. Может быть.
Джеймс замялся, не зная, как сказать о том, что собирается на поклон к Нерону. И что, возможно - скорее всего, в круг Морли его введет Фламиника. Не хотелось омрачать для Мэри это утро.
- Если и в Лондон, то как проситель. Последняя нить, за которую я могу вытянуть Фанни - закрытый клуб на Морли. О нем говорят разное и... Боюсь, войти я туда смогу только одним путем.
- С помощью шерифа? - легко спросила Мэри, но тут же нахмурилась, посерьезнела. - Нет, тон не тот. Значит, они?
- Надеюсь, что только - он. Не лично, разумеется, но...
Джеймс умолк, прижимая к губам её руку. Сопровождать Фламинику в качестве игрушки не хотелось настолько, что нежелание это даже заглушало голос Фанни. Впрочем, не было ли это странное чувством отрицанием очевидного, не говорило ли оно о том, что в самом деле он не против снова увидеть даму в красном? В конце концов, Нерон мог и не согласиться.
- На что готов он пойти ради красивого стиха? Ради красивого оттенка розы? - Пробормотала Мэри. - Надо - значит, надо. Только будь осторожен, хорошо? Туда ведь Хантера с собой не взять.
- Я сделал настойчивость своим лучшим другом, опыт - мудрым советником, осторожность - старшим братом, а надежду - ангелом-хранителем, - вздохнул Джеймс, подтягивая к себе штаны. Но надевать их не стал, намотав на голову наподобие тюрбана. - Я буду осторожен, обещаю.
Нежится дева на ложе своем поутру,
Мускусом благоухает оно и цветами,
Руку протянет красотка - увенчана длань,
Тонкими, как молодые побеги, перстами...

[Leomhann >>>]

Лондон. К полудню.

К Дубовой, откуда его в прошлый раз заманили на арену, Джеймс добрался к полудню. Добрую половину утра он рассказывал Хантеру о том, что "не те лесные" вполне себе те, просто злые и голодные. И, между прочим обмолвившись, что нуждается в аудиенции у цезаря, отправился в Лондон.
Его знобило, несмотря на теплый оверкот, и дрожь эта не была той, какая отличает хорошую ищейку перед охотой. Должно быть, ему было страшно. Джеймс не боялся отказа - справится, не боялся Нерона - не так страшен цезарь. Он боялся арены, страшился её воздуха, песка, запаха крови, криков толпы. Робел, что услышав, вдохнув все это снова - захочет остаться, забыть Мэри и Бесси, оставить Бермондси и этого дьяволова убийцу, заставляющего сейчас просить помощи у... хозяина? Рука невольно коснулась серьги в ухе, напоминания, с которым трудно было расстаться. Да и не хотелось, по чести. Клайвелл - пират был даже доволен, констеблю она не мешала, а Джеймс-семьянин забывал рядом с Мэри о ней.

Мальчишка-ловец обнаружился ровно на том же месте, подле шлюх. И за ним пришлось погоняться. Маленький, юркий, пронырливый, он порскнул с места, что заяц, лишь завидев Джеймса. Лавировал в толпе, менял аллюр, прыгал через заборчики, расталкивал прохожих, вынуждая делать то же самое. Спустя полчаса такого изматывающего бега по холодному, заснеженному Лондону, Джеймс сообразил, что голос дан человеку, для того, чтобы тот говорил. А голова - чтобы думал.
- Да остановись ты, твою мать, - заорал он, устало опираясь на стену, - поговорить хочу.
О мостовую зазвенела монетка.
Мальчишка остановился, оглядываясь. По виду, он ничуть не запыхался, лишь плечи подергивались судорожно, будто парнишка смеялся.
- Брешешь, Актёр, - крикнул в ответ он, - монетой заманиваешь, а сам, небось, мстить будешь.
- Ей-ей, не брешу, - побожился Джеймс, воспроизводя тот хитрый жест, каким клялись уличные: подцепил ногтем большого пальца зуб. - За что мстить-то? Наоборот...
Холодный воздух обжигал, кажется, даже сердце - и потому отдышаться стало сложнее. Но мальчишка, кажется, бежать больше не собирался - и Джеймс оперся спиной на стену ближайшего домика.
- Ты сможешь передать... хозяину, что мне нужна аудиенция? В долгу не останусь.
- А... енция? - Попробовал повторить мальчик, но тут же сплюнул на снег. - Перемигнуться хочешь, ясно-понятно. Дорогонько тебе это встанет, Актёр, десять золотых. Потому как сам понимаешь...
Джеймс досадливо вздохнул. Строгие правила арены, кажется, распространялись даже на уличных попрошаек - и это заставляло задуматься о том, насколько широко раскинута сеть Нерона. Он аккуратно составил столбик из монет из своих ног, отступая на несколько шагов назад, чтобы мальчишка мог без опаски их взять. А затем - и вовсе отвернулся, уходя. Уличным он доверял больше, чем кому-то либо. Своеобразный кодекс чести не позволял им нарушить обещание, за которое были взяты деньги.

Остаток дня Джеймс провел у того самого особняка у Морли, не зная, что он хочет услышать за высоким забором, увидеть за плотными занавесками. Вернее всего - ничего. Сидя на холодной каменной скамье, он не столько наблюдал, сколько думал, искал на этой улице, рядом с этими стенами Фанни. И не находил. Разумеется, она здесь была. Возможно - ни раз. Но та несчастная, уставшая женщина, какой её видел в мыслях Джеймс была здесь не к месту. Милая, добрая, ласковая, как сказал о ней Ангел, она не годилась в игрушки пресыщенным купеческим и дворянским сынкам - хотя бы потому, что не смогла бы отстраниться от их игрищ, закрыть себя внутри себя же, забыться. Почти наверняка она боялась их, и каждый раз шла сюда, как на Голгофу. Она, в отличие от многих ее товарок, так и не научилась находить сладость в своем ремесле, не поняла, как выбирать клиентов - и это ее погубило. После арены, где он сам был товаром, Джеймс это понимал. И если мысли, образ Фанни, ему были подвластны, то ее убийца решительно не давался. Если господин Потрошитель делал это для собственного удовльствия, то почему до сих пор не нашли следующую жертву? Разгоняющиеся душегубцы не останавливаются на одной. Почуяв вкус крови, сладкий запах страха и боли, они желают вкушать их снова и снова, раз за разом, испытывая свое зловещее наслаждение, трепеща в экстазе смерти вместе со своей временной возлюбленной. И чем дальше - тем больше злодей алкает этого багрового дурмана.
Этот преступник выжидал. Обихаживал ли он новую свою игрушку, распалял ли себя предвкушением - Джеймс этого не знал. Но если не Потрошителю, то ему самому было нужно новое убийство. Каждая следующая женщина добавляла бы в картину штрихов, приближала бы ошибку убийцы, давала шанс ищейке, что жила в Джеймсе.

Полюбовавшись на возки без гербов, паланкины и всадников, с лицами, замотанными плащом, что въезжали в ворота особняка, Джеймс отправился домой. Мэри, должно быть, волновалась.

-----------
*Имруулькайс
** что-то трубадурочковое ("Боярышник")))

[Spectre28 >>>]

здесь и далее: с Леокатой)

Роберт Бойд
14 февраля 1535 г. Раннее утро. Резиденция.

У мечей есть прошлое, как и люди они видели много боли, много крови, много слёз. История меча Роберта Бойда началась, когда пятнадцатилетний мальчик вытащил его из ножен. Меч обагрился кровью. Мальчик заново учился сражаться. В оружии нет волшебных сил, знал он. Меч может быть использован как для добрых, так и дурных дел, знал он. Все - в руке его держащей. Но и сейчас, спустя много лет, по телу Роба пробегала дрожь предвкушения, когда он, обнажившись для правила, извлекал клинок и салютовал им солнцу. Горной цепью, полосой векового льда, пустыней и океаном закрывал меч светило, теплея рукоятью. Меч рвался в бой. Его ковали для этого - и не было у него иного предназначения в мире. И с первым взмахом он запевал победную песню. Согласно с ней, плавно, переступали ноги, жадно дышало тело, впитывая солнце и воздух. Чего ты хочешь, Роб Бойд? Истина - рядом, но ничего не изменится, пока не поймешь самого себя, не найдешь острие своего меча. В нем - сплетение помыслов и судеб, в нем - последняя свеча в жизни, он - опорный столп бытия. Меч воистину жив - и ты жив вместе с ним. Что еще обладает такой же магией? Пожалуй, лишь книги да лютня. За движением следует движение - как в танце, иначе собьешься. Но если, танцуя, можно беседовать и глядеть по сторонам, то здесь есть лишь ты и меч, и нет мира, нет зевак, и уже нет солнца. Лишь упоение пляской, лишь рукоять и клинок, и вместе, и снова - меч и ты. Он похож на гордость: заржавевший его не поднять, а будучи не в ладах с ним - ранишь себя. Мало просто владеть им и побеждать противников. Мало просто отречься от всего и идти его путем. Нужно смотреть через него, и помнить, что он во всем: в речи, в любви, в твоей женщине, в твоих детях, в твоем доме. Он - долг и честь, и когда твое сердце перестанет биться, когда из натруженной руки его поднимет твой... сын, ты останешься жить в нем. Потому что он - еще и память.
И когда клинок отозвался, когда его песня зазвучала в крови, когда барабанами застучало сердце, отбивая ритм этой мелодии, Роб выдохом, кличем, позвал его. А 'ghaoth, Ветер - и это имя пришло во время такого же вот правила - верный спутник на тракте, хотел битвы. Не той, туатской, со странными тварями, с единорогами, с ящерицами и великанами. Обычной, где текла алая, густая и горячая человечья кровь, где вминалась клинком плоть, трещали ребра и кости, где тот, кто держит, касался её своею рукой, губами, впитывая суть жизни и вкушая смерть. Роб отзывался на это обещанием. И обещанием же закончил, снова салютуя солнцу, небу, мечу. И самому себе.

Правило он не исполнял давно. Слишком уставал, слишком спешил, слишком пренебрегал собой. Да и сейчас, темным и холодным утром больше всего на свете хотелось залезть под теплое и тяжелое одеяло, чтобы проспать до полудня. Но дела требовали решения, события - осмысления, тело - горячей воды и свежей одежды. И плотного завтрака, без которого не получались ни решения, ни осмысления.
Скудный солнечный свет, проникающий в кабинет через зарешеченное окно, падал на аккуратно прибранный стол. Огромные песочные часы на резных ножках башенкой возвышались на изящной золоченой чернильницей, полной перьев. Пистоль с пороховицей висел в простенке между окном и гобеленом, изображавшим лес, а на широком подоконнике, за высокой резной спинкой, стояли подсвечники и странный, вычурный, но очень прозрачный кувшин, окруженный такими же прозрачными кубками в металлической оплетке. В кувшине алело вино, даже по виду - тягучее и ароматное. Всё как и всегда. Ничего не меняется. Даже корзина с бумагами у камина, столик у кресла, заваленный кипой посланий, конвертов и голубиных записочек, даже сам камин, бросающий красноватые отблики огня на белоснежную рубашку, золотящий волосы. Даже Брайнс. Роб хмыкнул, выуживая из корзины конвертик, тонко пахнущий духами. Как вообще человек может нагородить себе столько бед своими же руками? Сжечь деревню - а потом обобрать её. Призвать сестер - и тут же оскорбить. Связаться с девочкой - и убить законника. И при этом не понять, что всё исправить можно сразу, что шанс дается до определённого порога, до предела, после которого уже посылают Защитника. Заглянув в записку и поняв, что ни черта не понимает написанного, Роб вздохнул. Всё же, он слишком устал. К дьяволу туатские дела. К дьяволу все эти бумаги. К дьяволу Брайнса, причем этот может идти еще и буквально. Ничего нет сейчас, когда босые ноги протянуты к огню, когда лён рубашки холодит, грея кожу, когда шерсть штанов сойдет за одеяло. Когда сон берет бастион за бастионом, уговаривая, что славно выспаться можно и в кресле...

[Leomhann >>>]

Знакомый голос, разбудивший его, звучал одновременно сокрушенно, укоризненно и нагло.
- Спит. Пока по резиденции бродят демоны, пока пропадают щенки и рушатся часовни. Пока, наконец, в стенах блуждают похитители, убийцы и живые легенды!..
Роб лениво поднял бровь, не открывая глаз. Если вдумываться в слова, то получалось, что нужно просыпаться, задавать тысячу вопросов и натягивать сапоги, чтобы взглянуть на капеллу. Но делать это было совсем необязательно. В капитуле и обслуге найдутся те, кто разберутся и с разрухой, и со стенами, и даже с щенками, хоть они и считались принадлежащими ему.
- Я - магистр над трактом, - сонно напомнил он. - Конечно, там примерно тоже самое... Но резиденция на тракт не похожа, bark?
- Не вижу разницы, - судя по голосу, Раймон прошёлся по комнате. - Там тварей гоняешь, тут гоняешь... что делает в саду хухлик?!
- Так ты у хухлика и спроси, - посоветовал Роб, понимая, что досмотреть сон о мельтешении цветных пятен над водопадом ему не дадут. Сон не был увлекательным, к тому же в него вплетались голоса мальчишек, топот ног в коридорах и лязг оружия далеко внизу, во дворе, но глаза открывать не хотелось, хотя и пришлось.
- Если я буду разговаривать ещё и с нежитью, то точно двинусь, - заметил молодой михаилит, подхватывая с пола оброненное Робом письмо. - На людей кидаться начну.
Роб вздохнул, глядя на него, и потянул сумку, с которой вернулся из Танелла. В ней, в ее темных и, наверное, уютных недрах дремала бутыль с тем самым тысячелетним самогоном.
- Возьми с окна кубки и садись, - проворчал он, улыбаясь рассуждениям Раймона и откупоривая бутылку. От резкого запаха винограда и хмеля пришлось зажмуриться и поневоле задуматься, что бутылка на двоих, может быть, и мало, но явно не в этом случае. - Куда Эмму дел?
- Так она пока всё вон то наденет, - Раймон принял наполненный кубок, принюхался и вздохнул. - Оно потом противоядия не потребует? Где ты его взял такое?
Роб хмыкнул, осторожно отпивая из своего кубка и осторожно же вдыхая воздух после этого глотка. Казалось бы, второй раз пил он этот горлодёр, а привыкнуть не мог. Жидкостью прекрасно оттирались светящаяся крошка с меча, пятна крови с одежды и даже до блеска начищалась пряжка пояса. Все это он проверил еще в Танелле, коротая вечер с Листиком. Для питья она подходила тоже, но результат такой попойки вряд ли бы одобрили Бадб и Эмма.
- В катакомбах под Танеллом. Карлик, который отдарился ящиком вот этой гадости, уверял, что ей тысяча лет. Пей, сын мой, ты выглядишь таким усталым...
- Если Эмме потом придётся меня отпаивать отварами, я скажу, что во всём виноват ты, - проворчал Раймон, но жидкость попробовал. И даже не закашлялся. - Карлик в катакомбах...звучит интересно настолько, что, наверное, не хочется даже рассказывать?
Об Избранном и правда рассказывать не хотелось, а уж о том, как божественный юнец смог заговорить ему зубы - тем паче.
- Это странная история, Раймон. Началась она с того, что мне напомнили, что не худо бы принять командование армией, от которой остался один полк, а закончилась поисками Барру Бевана, который настолько изменился, что его вряд ли кто-нибудь узнал бы. Веришь ли, стал бабой весьма впечатляющих форм, - Роб с косой усмешкой обрисовал руками в воздухе силуэт дини ши, привычно вливая чуточку силы, чтобы туманный образ повисел некоторое время, - с крыльями. А в промежутке были катакомбы, орки с темной госпожой, которая еще сопли сама утирать не научилась, и замок великана. Ах да, охоту на Брайнса чуть не забыл. Вот она-то была самой унылой из всего.
Настолько унылой, что ее нельзя было ставить в один ряд с Беваном, великаном и орками-катакомбами-чертовым мэром Танелла. К тому же, было любопытно, когда Раймон решит, наконец, сказать о нежданных младенцах. Впрочем, от мыслей о детях и культистах отвлекла Эмма, прошуршавшая шелками, чтобы сесть на колени к Раймону. Принюхавшись к содержимому кубка, она негодующе уставилась на молодого михаилита.
- Спаивает, - Раймон, не моргнув глазом, указал кружкой на Роба. - Испытывает на мне тысячелетний самогон, да ещё доставшийся от какого-то карлика. Страшно подумать, из чего его под землёй гнали. Сам при этом уже рассказывает про баб с крыльями.
Морок, в отличие от тумана, был вовсе не материален, зато - куда детальнее. И даже немного походил на Бевана, словно Раймон когда-то краем глаза видел если не её саму, то хотя бы портрет. Раймон же продолжил:
- И как, Брайнс всё ещё не собирается приносить тебя в жертву? Даже после охоты?
- Дожил. Меня уже и в жертву приносить не собираются.
Роб сокрушенно вздохнул, покачав головой. Трусоват был Брайнс, только и хватало духу, что мародёрить в сожженной деревне, отбирая украшения у мертвых. Сам жил пресно и другим жизнь присаливать не позволял.
- Хотя, в таком жертвователе мало чести было бы. Мародёр - снимал украшения с фэа в сгоревшей по его же вине деревне. Осквернил память дочерей неистовой и вдобавок оскорбил их. Три ворона уже на лице, а всё не успокоится никак. Жадный и не очень умный. Ну да черт с ним. Рассказывай уже, пока трезвые. Про живые легенды, дуэль с милой сестрицей Королевой и маленьких Бойдов. И - спасибо, что заехал.
На последних словах голос дрогнул, а Эмма улыбнулась, точно подтвердила свою догадку. Но ведь Роб никогда и не скрывал, что ждёт и радуется своим мальчикам, если они вспоминают о том, что нужно навестить. Когда тебе переваливает за полсотни и пошаливает сердце, невольно начинаешь ценить такие простые мелочи. Надо было написать Вихрю, поинтересоваться делами и Сильваной, к которой наверняка умчался новоиспеченный сэр Джеральд. Да и о Ясене давно ничего не слышно. Нжданно-негаданно подаренное тридцатипятилетие напомнило, что каждое мгновение жизни - ценно. Даже Рысь ценен - и о нем стоило вспомнить раньше. Раймон словно всколыхнул гладь повседневных забот, раздвинул с нее ряску туатских дел. Несмело выглянули из темной воды забвения сожженная Фэйрли и придворная жизнь Бадб. И когда Девона несмело процокала когтями по полу, чтобы водрузить огромную голову на колени и блаженно зажмуриться - Роб улыбнулся. Он воистину вернулся в нормальный мир, хоть этот мир давно и был ненормальным.