OBB* - Недалеко от Истины и Блюза, Одна гангстерская история

[Joseph >>>]

- Почему я кролик Освальд, а ты Черный Пит? – под картонкой возмущенный голос Берчеллузо становился глухим.
Бакс поправил кепку, как будто этот жест должен был тут же все прояснить.
- Потому что Пит - жадный, хитрый, злобный, в своём магазине обманывает покупателей. Женат, двое детей и выгуливает собаку по кличке Рашпиль.
- И? С каких пор ты женат?
- Я не женат, но это не значит, что у меня нет детей.
Сперва в их перебранку вмешался громкий гудок, затем Томми – ему досталась веселая маска Микки Мауса – распахнул металлическую, с облицовкой из гладкой стальной жести, дверцу.
В тесном сонном вагоне сгустилась духота, и пахло мокрой соломой. Помятые смуглые лица гуанаханабеев из Гуантаномо – будто с картинки, где на скошенном берегу плодятся боно* с земляным полом и стенами из пальмовых досок, – вопросительно переглянулись.
Один из кубинцев, сидящих в широкополых соломенной шляпах на мешках из гречишной лузги, что-то пробормотал невнятно, махнул рукой и продолжил поедать ахиако*.
- Эй, Джэм, он разговаривает, - напыжился Берчеллузо, размахивая пистолетом.
- Сказал, чтобы ты закрыл дверь.
Томас и Бакс уже занимались деревянными ящиками, сброшенными в дальний угол, – остальные тары были набиты цветастыми прелыми одежками, – перемещали их к выходу.
У Алорио даже маска съехала от удивления.
- Ты что, понимаешь этих иракезов? – прищурился он, не сводя глаз с кубинцев и тыкая дулом в воздух.
- Нет, но на их месте, я бы сделал именно это.
Локомотив в очередной раз загудел, дрогнули вагоны вместе с черепяными плошками жирного бульона, и поезд неожиданно тронулся.

------
*боно – крестьянский дом
*ахиако – густая похлебка

Сообщение отредактировал Joseph - 25-02-2012, 12:34

[lana_estel >>>]

(Это не я! Это Джонни)))

Пронзительный гудок блестящего, как от вымокшей сажи – из-за чего он походил на крупного зверя, - локомотива, поднял в воздух стаю птиц. Перегретый пар вывалился из трубы бесформенным сгустком, и в глухом всхлипе отозвались тормозные колодки.
Поезд набрал скорость, снес шлагбаум, росший у будки и преграждающий выезд; его стрелку раскрошило на яркие красные щепки.
- Одди…
Берчеллузо выглянул – и зря! – наружу. Ветер сорвал маску, хлестнул по лицу, отчего оно побагровело, и без того налившееся краской от испуга.
Томми все это время прислушивался к грохоту тендера: из него в воздух попадал свист – это работал механический углеподатчик.
- Надо прыгать! – Возгласил Бруно.
Тогда они втроем вытащили из-под беженцев пузатые мягкие мешки, обложили ими ящики и скинули с поезда.
Первым на землю упал Бакс, следом за ним – одну из добытых тар Алорио сжимал, как спеленованное дитя, - на помятом боку оказался Кид.
Мужчины обменялись тревожными взглядами. Вслух можно было и не произносить, но кто-то из них не сдержался:
- А где Джэм?

Сообщение отредактировал lana_estel - 26-02-2012, 17:43

[saroff cane >>>]

(совместно с Джонни)

Пунцовый круг расцветал в предрассветном небе так, будто соперничал с ослепительным светом прожектора товарного поезда, что грохочущим рядком и со свистящими колесными парами проехал мимо поста.
Потеряв шерстяную кепку, к тому же запутавшись ногами в длинных обрезках металлической проволоки – посчастливилось угодить прямо в петлю, - Бруно окончательно стушевался, подгонял криками Берчеллузо, да без стеснений стрелял в воздух.
За годы службы в полиции, он заполучил репутацию отъявленного негодяя, еще год подтверждал ее, лишившись звания, но не имел ни малейшего представления о том, как прыгать со стремительно мчащегося товарного состава или разворачивать его в другую сторону.
С криком и ящиком наперевес Алорио ввалился внутрь караулки.
- Одди! Твой брат остался на поезде!
Майк Ласки не был богом; никогда не отличался особенностью останавливать локомотивы голыми руками, но в такие моменты он всегда превращался в человека, на которого взваливалась обязанность принимать решения. А уж если речь шла о младшем брате, Одди заручался изрядной долей рассудительности, - непонятно откуда он ее брал и почему не пользовался в будничной жизни, - становясь трезвым как стеклышко, даже если минуту назад путал дверь со стеной. Вот и сейчас он только выругался, вмазал кулаком по стене - эмоции никуда не денешь - и тяжело глянул в окно.
- Куда поехал поезд? - взгляд нервно прыгал от одного пролетающего вагона к другому.
- Насколько я помню, следующая остановка будет через тридцать минут на вокзале. Заберем его там?
Однако на языке Берчеллузо вертелось совсем другое: «Слава Иисусе!».
- Погнали!
Майк решительно кивнул и широким уверенным шагом направился в сторону машины. Он даже не оборачивался - идут за тобой или нет, не так уж и важно, когда ты готов спуститься даже в ад за спасением самой дорогой души.

Сообщение отредактировал saroff cane - 28-02-2012, 0:45

[Joseph >>>]

Железнодорожный вокзал,
Tight Springs, штат Арканзас,
5 февраля 1930 год, 10:00

На вокзале всегда было многолюдно. В любой час дня и ночи от одной платформы к другой шныряли разномастные людские толпы. Некоторые из них, отбившиеся от общего потока, как стадо овец, потерявшее пастуха, растворялись в свете чугунных фонарных столбов; бесцветные силуэты навсегда исчезали в неизвестном направлении.
Транспортный узел с застекленной сводчатой крышей – глянуть под другим углом, так маленькая копия большого города! - бурлил жизнью, распределял человеческие фигурки по нужным поездам.
На отправочных путях с удивительной быстротой менялись веселые региональные экспрессы. Среди зевак, впрочем, наделенных наблюдательностью, всегда находились те, кто глазел по сторонам и замечал под навесным переходом старенький желтый фуникулер.
Правда или вымысел местных бродяг, что метили территорию – в этом случае все живое умирало в радиусе трех метров, - но подъемник являлся одной из нерешенных головоломок города.
И дело было не в пугающей надписи «Adjure Chorus»*, точно выцарапанная когтистой лапой, на дверце. Всего-навсего порой здесь кто-нибудь сворачивает шею или роняет коляску со ступенек, и та попадает под шквал выстрелов. А если заглянуть в хронически запотевшее окно фуникулера, говорят, можно увидеть скривленные лица погибших.
Береженого Бог бережет, но в слухи мало кто верит: ни товарный поезд с эмигрантами, прибывший на десять минут раньше срока, ни банда Ласки, нагнавшая его спустя четверть часа на черном, как сердитый шершень, Кадиллаке.

------
*«Adjure Chorus» - нарочно неверно составленное с грамматической точки зрения словосочетание; намекает на дословный перевод с латыни - "Хор, призывающий к присяге"

Сообщение отредактировал Joseph - 28-02-2012, 14:16

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Совместно с Joseph

Длинный пассажирский состав только что остановился у самой широкой платформы с тремя боковыми сходами; из блестящих, ярко-синих вагонов, что копировали друг друга с нервирующей точностью, выходили пассажиры - усталые и заспанные, точно оголтелые вороны, они ежились от внезапного пробуждения.
Со стороны кассового павильона уже начала движение толпа, торопящаяся сменить новоприбывших – для нее путешествие только начиналось.
- Dù lán?* - девочка-китаянка тревожно оглядывалась по сторонам; ноги запутывались в длинной пестрой юбке, вздрагивающей невесомым куполом.
Она лепетала на родном языке, подбегала едва ли ни к каждому мужчине, что подходил под описание.
Хозяин сказал, что иностранец будет похож на Гуань-Ди*. На полководца, что сошел с металлического массивного изображения.
Однако вот загвоздка: для того, чтобы узнать долгожданного гостя нужно смотреть не на лицо, а в душу.
Если для маленькой китаянки загвоздка состояла в том, чтобы заглянуть в душу никогда не виденного человека, то этому самому человеку, только что вышедшему на перрон и вместо наполнявшего купе запаха кожи (от собственных ботинок) и цитруса и зелени (от Жана Пату) вдыхавшего теперь мазутную вонь вокзала, предстояло не менее трудное испытание. Хотя вокруг хорошо одетого господина в наброшенном поверх темно-серого tailleur’а*, подбитом мехом пальто сама собой образовалась широкая полоса свободного пространства, нарушенная только носильщиком с двумя швейдеровскими чемоданами* и круглой шляпной картонкой, гость Тай Спрингс чувствовал себя неуютно.
Слишком много внимания. Слишком маленький город. Слишком парижские духи.
… Иногда следует поступать против логики. Логика человека, желающего укрыться после безвременной смерти, и с трудом выправившего дела, требовала осесть в большом городе и быть тише воды, ниже травы. Отказаться от дорогих портных, привычки жить в отелях с видом, сигарет с кофе натощак и кокаина. И даже шагу не ступать на порог игровых заведений. Лечь на дно, устроиться в офис какой-нибудь крупной корпорации и с годик-другой поизображать из себя примерного клерка. Жениться (это был единственный пункт, который он выполнил, с отвращением, подбадривая себя мыслью об ожидающих перед первой брачной ночью аперитивах: бокал бурбона для себя и барбитураты для супруга; «конечно же, ты устала, дорогая, столько волнений. Нет, конечно, никаких обид. Конечно, приляг, я пока займусь делами. Столько всего навалилось, знаешь ли…»).
Но стоило ли жить, если жить так?

------
*Dù lán - фамилия, произнесенная с китайским акцентом; в этом контексте - Durаn
*Guan Di - обожествленный полководец в китайской мифологии
*Tailleur - костюм (фр.)
*Shwayder (Shwayder Trunk Manufacturing) - по замыслу основателя - идеальный удобный дорожный чемодан, способный выдерживать большой вес.

Сообщение отредактировал Monsieur Le Chiffre - 17-03-2012, 19:08

[Joseph >>>]

(автор Monsieur Le Chiffre)

… Испытание, предстоявшее ему на вонючем вокзале заключалось даже не в необходимости проталкиваться сквозь толпу, невыспавшимся видом напоминавшую пролетариев, понуро бредущих к воткнутым в небо пальцам дымовых труб (новые идолы, непоклонение которым грозило утратой расположения, утратой средств, утратой самого этого жалкого существования). И не в легко прозреваемой необходимости улыбаться одинаковым, плоским, похожим на морских свинок физиономиям китайских иммигрантов. Не в переезде (не привыкать), не в размере города, не в новых людях, новых связях, не в номере гостиницы, которая может оказаться грязнющей дырой (может быть, дело все-таки в размере города, а?), и даже, пожалуй, не в необходимости приходиться кому-то ко двору, слушать, прислушиваться, и держать услышанное в себе.
«Кокаиновая скука». Прошел уже месяц с тех пор как он в последний раз видел белую дорожку на отполированной до зеркального состояния поверхности стола. Предосторожность, не больше; железнодорожные переезды и путешествия часто чреваты сюрпризами, и лучше избавляться от вредных привычек заблаговременно, до того, как воняющий чесноком и дешевой портупеей офицер в штатском возьмет тебя за задницу, чтобы мариновать в комнате для допросов, среди таких же дурно благоухающих выродков, как и он сам. Смутное удовольствие, даже от мысли о котором плечи сами собой зябко сжимались; не страх, а брезгливый ком в горле, как у домохозяйки, видящей, что красавчика, выползшего из роскошной машины, нестерпимо и громко рвет на ее любимый розовый куст.
Ничего. Здесь он отдохнет.

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Совместно с Joseph

Рассеяный взгляд, лишенный всякого выражения и малейшей искры сострадания к ближним - чувства, овладевающего всеми, кого объединила необходимость рано подняться - скользнул с тайным раздражением по толпе, обтекавшей его, как воды мутного потока обтекают одиноко стоящий утес. Внимательный человек (или просто наркоман со стажем) уловил бы в нем тайную нотку зависти.
Спать...
Но мысли о теплой ванне и постели в комнате с наглухо задерными занавесями еще не успели толком сформироваться в его голове, как их в пух и прах разбило быстрое, нестерпимо для усталых глаз резкое движение маленькой девушки, метнувшейся по платформе в какой-то паре шагов.
- Почему нельзя все то же самое, но медленно?
- Dù lán?
Вот пришла и его очередь. Глаза – перламутровые жемчужины – смотрели с заостренного овала прямо на незнакомца; длинные черные волосы выбились из-под шелкового платка.
Неизвестно, как девчушка разглядывала душу и как из великого множества белоснежных, одинаковых, будто снятых с выкройки, лиц выбирала нужное. Знакомый ей по книгам образ Гуань-Ди, облаченный в халат с пятью драконами и восседающий на коне, она трафаретом прикладывала к претенденту.
Тщетно. Или хозяин ошибся, приняв европейскую парадоксальность за божественность, или она просто не видела того, что видел господин Тенг. Последний вариант был предпочтительнее, ведь кого-то ей все же нужно привести в квартиру.
Китаянка уверенно подошла ближе и повторила еще раз:
- Dù lán xiānshēng?*
Мужчина подался назад, на смуглом, словно, действительно, выбитом из камня лице с медальонным профилем появилось выражение брезгливости. Сперва дернулась губа, как у щерящегося пса, потом крыло носа. Потом в самом уголке глаза по мелкой сетке морщин прошла легкая рябь, как по озерной глади.
Нога натолкнулась на чемодан, напомнив о существовании свидетеля; повернувшись к носильщику, господин спросил, нервно подхватывая на плечах пальто, как будто опасался за его сохранность:
- Что надо этой маленькой чинк*?
- Наверное, то же, что и всем желтым. На вашем месте я бы приглядывал за кошельком, - отозвался человек, облизнул сухие губы. – И откуда их столько взялось…

------
*xiānshēng - (кит.) Господин - дословно "рожденный главным", мистер, сэр
*сhink – пренебрежительное наименование китайских иммигрантов

[Joseph >>>]

(вместе с Monsieur Le Chiffre)

Судя по досадливо скривленным бровям, чужой язык девочка понимала, а вот объясняться на нем не могла. Она растерянно оглянулась – всеобщая спешка, да поезд, что начинал набиваться очередными пассажирами и шипел, как прокисшая консервная жестянка, повергли китаянку в панику.
Сжав вспотевшие ладошки, она с последней надеждой воскликнула:
- Тенг! Знать гаспади Тенг?!
- Что? Фенг? - мужчина громко, лающе рассмеялся. По всему его виду: вздернувшиеся плечи, выдвинутая вперед челюсть, полуоткрытый, словно в попытке удержать изумление от подобной наглости, рот,- можно было, ни секунды не колеблясь, увериться в том, что он, пассажир в дорогом пальто и с двумя кожаными чемоданами, не только не слыхивал, но и не мог себе даже представить, что на перроне к нему вдруг пристанет косоглазая попрошайка. Продолжая смеяться, он вполоборота кинул быстрый взгляд на носильщика, тут же услужливо присоединившегося к веселью, в расчете, что подобная солидарность непременно должна быть оплачена. Но, должно быть, господину, прикатившему в маленький городок на переполненном поезде, пришла охота странным образом продлить развлечение: сделав своему сателлиту-тяжеловозу знак обождать на расстоянии, а заодно послужить защитой от напирающей толпы, мужчина наклонился, так что пола его шляпы почти коснулась платка, покрывающего девичью головку. С выражением, какое бывает у раздраженных клиентов борделя, когда им вздумается поставить на место оплошавшую шлюху, он проговорил, продолжая кривить красные, словно облизанный леденец, губы:
- А с чего ты взяла, что я скажу тебе, знаю или нет господина Тенга? У него, что, не нашлось никого постарше и посообразительнее тебя, подружка?
Еще чуть-чуть и китаянка готовилась провалиться под шершавый камень перрона, покрытые грязью и опилками неровности, но она скорее разрыдается – или приведет к хозяину первого встречного, - нежели раздвинутся под ногами оплеванные бетонные квадраты.
И это Гуань-Ди? Покровитель воинов, обладатель титула «шэн»*, коварный победитель тайпинов?
Мокрыми глазами, дрожащими так, словно в них резвился блеск отражения насмешливого оскала мастифа, девочка смотрела на незнакомца и - отрицая - трясла головой; шелковая ткань - креп из сложного плетения с вышитой по центру бабочкой-павлиноглазкой - сползла с волос на плечи.

------
*"шэн" – дословно "совершенномудрый"

Сообщение отредактировал Joseph - 1-03-2012, 18:49

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Совместно с Joseph

Она снова залепетала. По-китайски. Брызгая влагой: не то слюной, не то слезами. Собственный голос полоскал по языку как нож, ведь китаянка осмелилась говорить такое, что, в случае уличения господином, будет стоить ей жизни. Во время бурлящей, будто мантра, речи она называла европейца – благо никто не мог этого знать! - чудищем Чию*, зверочеловеком с когтями тигра; клялась, если выпадет случай, подкинуть ему в кровать Аргиопа*, а когда тело окажется обездвиженным, отрезать что-нибудь такое, что сгодилось бы на ужин в качестве закуски к гобао жоу*.
И только верность долгу и своему покровителю заставили девочку успокоиться и выдавить сквозь сжатые зубы:
- Гаспади Тенгфей ждать. Ждать.
- Зат-кнись…- вытянутый палец смотрел девушке прямо в лицо, как нож, готовый при первом движении впиться в темное, подернутое влагой глазное яблоко. Кожа перчатки угрожающе натянулась, как будто наполняясь медленно закипавшей в мужчине яростью. Выпрямившись и нависая над китаянкой – разница в росте составляла добрых полтора фута – долгожданный гость старался глубоко и нечасто дышать, борясь с желанием осушить неуместные слезы одним ударом в кривящееся, ставшее до отвращения безобразным лицо.
Вряд ли что-то может быть проще, чем вывести из себя человека, который вот уже месяц не втягивал жадно подрагивающими ноздрями дорожку белого порошка. Человека, который трясся черт знает сколько времени в захолустный городок в одном поезде со всяким отребьем. Для которого в вагоне – о, позвольте заметить вам, мистер Тенг, в вагоне отнюдь не первого класса! - даже не нашлось чашки кофе. И который теперь стоит в толпе на перроне только потому, что какая-то мартышка не соизволила выучить человеческий язык!
Но сейчас все, что могло успокоить его, прилагалось, пусть не бесплатно, к одному имени, одному слову, и слово это было «господин Тенг». И получить все это иначе, как через эту кривляющуюся потаскушку, было нельзя. Поэтому незнакомец расправил плечи, сдергивая на место готовое упасть на перрон пальто, отведенной от личика китаянки рукой прикоснулся к полям шляпы, затем пробежал по брови, - и только затем вновь обратился к бестолковой провожатой с тем видом, как если бы она только что пообещала ему Второе пришествие или же поражение молнией, но вот прошло пять минут – и пока ничего.
- Ну и где же он, твой господин Тенг? Если он меня ждет, наверное, не нужно заставлять его ждать? Где он, где, ну?

------
*Чию - чудовище с телом дракона из китайской мифологии
*Argiope - (лат.) – ядовитый паук из рода аранеоморфных семейства Araneidae
*Guō Bāo Ròu — блюдо китайской кухни, приготовленное из свинины в кляре в кисло-сладком соусе

[Joseph >>>]

(с Monsieur Le Chiffre)

Девчонка – она трусливо притихла, - казалось, молитвенно сложила вместе две крошечные ладони – на самом деле всего лишь пыталась объясниться жестами. Не получилось.
- Ехать, – выдавила она, а лицо с влажными, черными от потекшей туши, солеными полосами вспыхнуло – вероятно, китаянка вовремя припомнила подходящее слово.
Ее тонкая ручка указала в сторону арочных вокзальных ворот – места, по которому приезжие составляют первое впечатление о городе; где ажурные кованые решетки с круглыми плафонами, напоминающие лепные головки античных богов, густым узором оттеняют потускневшие со временем витражи.
Урок был усвоен, поэтому девочка, не дожидаясь ответа и не оглядываясь, запорхала в сторону выхода, словно мотылек, что пытался освободиться от узничества.
Приезжий, столь нетерпеливо ожидаемый господином Тенгом, проводил ее взглядом – недолго, пока тщедушное тельце не заслонили фигуры других пассажиров опаздывающих на поезд и потому сновавших по перрону с омерзительной торопливостью. Рабочие в форменных куртках, мелкие клерки в мятых костюмах за десять долларов, женщины в унылом джерси, лет десять назад бывшем на писке моды, а ныне безнадежно растянутом и наводившем мысль о солдатских кальсонах, словом, все виды и формы мелкого люда – добегали до нужной или ближайшей двери, задыхаясь, уродливо семеня ногами перед тем как поставить их на ступеньки,- и, наконец, исчезали внутри синей гусеницы, уже выпускавшей пары, чтобы с шипением начать отползать в дальний путь.
Вполне по-китайски.
Обернувшись, утомленный наблюдатель сделал знак носильщику, с терпением статуи Святой Женевьевы ожидавшему его чуть поодаль, и двинулся по перрону к воротам, в том направлении, куда упорхнула бабочка с пестрыми глазами на крыльях. Но передвигаться в толпе с той же живостью, что и его маленькая проводница, владелец двух чемоданов не мог или не хотел, а потому, достигнув решетки, остановился, нарочито оглядываясь.

Сообщение отредактировал Joseph - 3-03-2012, 23:01

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Совместно с Joseph

Воздух, что влетал с улицы, был густым как мед – или затвердевшая слюна шелкопряда - пыльцой переливался на солнце и проникал в легкие, наполняя их свежестью томящейся в золотистых лучах листвы и удушливым запахом нагретой черепицы крыш. На небе, будто бульдозер расчистил горизонт, не было ни облачка!
Девочка-белянка, чья кожа снаружи приобрела желтовато-кремовый оттенок, следила за каждым шагом незнакомца, не упускала из виду, зазывала взглядом. Может быть, будь ее воля, китаянка и оставила бы гостя одного посреди незнакомой улицы, но понимала, что с момента их встречи именно она несет за него ответственность.
У самого крыльца, где потоки людей еще не формировались в плотные рядки, но уже с волнением спешили на перроны, стоял Крайслер Де Сото – притертый вплотную, почти новенький, цвета переспелой вишни.
Свет, окрасивший личико китаянки в столь нежный оттенок, больно ударил по глазам мужчины в пальто, вынуждая его пригнуть голову; впрочем, вполне возможно, что он поступил бы так же и в ветреный день (пыль), и в дождливый (дождь), и в снежный, и вообще в любой другой день года. Камеры полиции любят некоторые лица, а его медальонный профиль всегда получался на редкость фотогенично.
Новомодный шик от свежевыпеченной американской марки он воспринял с удовлетворенной улыбкой: судя по всему, «Гаспади Тенгфей» не соврал, расписывая в гору идущие дела в этом захолустье. Что ж, и Рим когда-то был только деревней на задворках мира…
Носильщик тоже смекнул, кого дожидается блестящая, в хромовых обводах машина, и, гремя чемоданами, направился ей в корму, делая знак невидимому водителю отпереть крышку плоского, утопленного в сверкающий корпус багажника.
Распираемый любопытством, он даже попытался украдкой взглянуть в салон через два небольших окна, но белые плиссированные шторки были плотно задернуты, так что двуногий верблюд мог полюбоваться лишь собственным отражением в стеклах.
Гость также ждал, остановившись в двух шагах от авто, всецело, казалось, погруженный в созерцание неопрятного пятна на голубоватой перчатке – последствия путешествия в убогом вагоне. Поля широкой шляпы и поднятый воротник совершенно скрывали теперь его лицо, но внимательный или просто любопытный прохожий заметил бы, как через узкую брешь между фетром и кожей, прищурившись, ощупывают окружающий новый мир темные настороженные глаза.

Сообщение отредактировал Monsieur Le Chiffre - 3-03-2012, 22:53

[Joseph >>>]

(я и Monsieur Le Chiffre)

- Добрий ден!
Их было двое: китаец-коротышка - от силы сорок дюймов роста – и его товарищ, рослая колонча, успешно возмещающий изъян «близнеца» собственными лишними килограммами, словно то тут и там выпирающими вздутыми торбами под узорчатой рубашкой.
Говорили они в один голос – вероятно, были исключения, но не в этот раз. Оба вышли из машины, одновременно протянули руки и уставились красными, взмокшими, одуревшими от ожидания лицами на новоприбывшего.
Неизвестно, что вызвало у гостя большее изумление: вид парочки, над которой он, со смесью отвращения и издевки, посмеялся бы в цирке (если бы какое-то чудо привело его в китайский цирк) или наглость, единодушная, но оттого не менее возмутительная. Но…два краснорожих клоуна стояли перед ним на манер Пата и Паташона, по какому-то дикому недоразумению поменявшихся телами, и их вид наводил на и без того раздраженного приезжего острое желание одолжить Томми у какого-нибудь мимопроходящего гангстера.
Но… показать это было нельзя. Если уж Тенгу взбрело послать за ним этот ходячий курьез, значит, к тому были какие-то причины.
- Bien. C'est très bien!*- он отступил назад, словно стоял перед скульптурой Бурделя*, а то и самого Бранкузи, решая, украсит она дорожку в парке перед его домом, или же выложенные за эту груду камня деньги будут выброшены на ветер. Наклонился и вытянул шею, рассматривая маленького китайца, потер подбородок, сложил в «гусиную попку» карамельно-красные губы; затем выпрямился, с высоты шести с половиной (почти) футов разглядывая «рослую» часть композиции, и оскалился, выражая удовлетворение от увиденного. Затем небрежным движением стряхнул с плеч пальто и, не глядя, бросил его на маленького китайца. Темные глаза грозно прищурились, когда рука в испорченной перчатке сделала короткий выпад в сторону машины.
- Дверь, будьте любезны.

------
*Bien... - Хорошо. Очень хорошо.
*Бурдель, Бранкузи – французские скульпторы. Последний принадлежит к числу абстракционистов, и работы его, на мой (Monsieur Le Chiffre) взгляд, дадут фору Малевичу.

Сообщение отредактировал Joseph - 3-03-2012, 23:01

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Совместно с Joseph

Тот, что крупнее, с преданностью в глазах, точно большой плюшевый сенбернар, молча, впустил гостя в салон, обитый фисташково-коричневой кожей; металлические вставки, в которых беззаботно плясали солнечные блики, отскакивающие от одиноко проплывающих машин, создавали атмосферу хрупкого и временного уюта.
Любой человек - обладатель хотя бы минимального уровня культуры, знакомый с понятиями просвещенности и интеллигентности, сравнил бы царящую обстановку с бабочкой-однодневкой. Одно неосторожное движение и ее нет.
Но насекомое не просто спугнули, а прихлопнули, стоило коротышке – от него несло морепродуктами и соевым соусом, - сесть за руль, хлопнуть дверью и скверно захихикать.
- Гаспади Тенгфей ждать. Очень ждать. А Яотинг очень любить друзья гаспади Тенгфей.
Платок, словно по волшебству появившийся в руке мужчины – настолько быстрым и точным было движение, которым тот вынул из-за манжета лоскут белой ткани – казалось, выплеснул в зачумленный дыханием азиата салон запах лимона и свежей зелени. Гость неторопливо прижал его по очереди к крыльям носа, коротко вдыхая щекочущий аромат, а затем бросил рядом с собой на сиденье, брезгливо покосившись на несколько капелек крови, отпечатавшихся на ткани.
Сзади грохнула крышка багажника (машина на мгновенье просела): носильщик закончил работу и ожидал честно заслуженного вознаграждения. Пока он вполголоса обсуждал что-то с высоким китайцем, нервный господин успел задернуть шторы по обеим сторонам, положив хрупкую, но ласкавшую истерзанные нервы преграду между собой и нестерпимо колкими лучами солнца. Откинувшись на сиденье и полуприкрыв веки он с невероятной, прямо-таки нечеловеческой выдержкой ожидал, когда второй провожатый займет место в автомобиле; участь же маленькой китаянки, оставшейся за бортом, его, похоже, совершенно не волновала с того мгновения, как он потерял ее из виду. Использованный носовой платок, мертвой бабочкой лежащий у ног – больше ничего.
Пальцы крупной, длинной кисти мягко легли на висок, круговыми движениями пытаясь стереть с кожи плещущую, словно потревоженное озеро, чистую, какую-то звенящую боль.
Скоро. Скоро он отдохнет.

[Joseph >>>]

Чайнатаун, квартира Тенгфея,
Tight Springs, штат Арканзас,
5 февраля 1930 год, утро

Широкие дверные проемы, находящиеся друг против друга, соединяли две небольшие комнаты. Будто стянутый шелухой китайского желтого маиса, просачиваясь через узоры декоративного панно, – отчего послеобеденный оттенок дня напоминал сумерки в Цзючжайгоу*, - мутный свет вел вдоль стен. От сквозняка почками, подвешенные к потолку, вздрагивали хлопчатобумажные фонари на деревянных каркасах; запах воска растворялся в снотворном млечном облаке от выгоревшей маковой соломы. У входа на полу в тени циновки, прислушиваясь к шагам, звучно бренчали чахе из цинцы* с недопитым чаем – серо-голубое кракле словно отражало грозовое небо в колотом льду.
В углу над миниатюрными завитками пагод на столе раскладывались костяшки бамбуковых пластинок. С игрой в мацзян* у Тенгфея всегда были особые доверительные отношения, и сейчас он, в спущенном на спину абрикосовом лонгпао*, прогонял дрему, выворачивая безмятежную душу на бледное лицо.
- А вы знали, доктор Вард, что цель игры состоит не в том, чтобы убрать с поля все кости? Главное – обезвредить противников. Красота, прежде всего, выражается в умении определить вероятность того или иного исхода и в готовности пойти на риск, - китаец отложил длинную полую опийную трубку с воронкой на запаянном конце и сбросил фишку, с интересом разглядывая получившуюся комбинацию. – Так военачальники прорабатывали свои стратегии, перед тем, как отправиться на поле боя.
Стараясь концентрироваться на игре и подавлять известную долю гадливости, что молодой китаец вызывал у Маринуса, доктор заломил бровь и бросил взгляд темных глаз на Тенгфея. Возможно, тот и мог сойти за образованного молодого человека и даже приятного собеседника, но его порочность не вызывала никаких сомнений.
- Вот как? Мне это близко, - кивнул Маринус, прежде чем вновь отвести взгляд, - ведь и в медицине, двигаясь по пути исцеления болезни, лекарство от которой еще не найдено... порой приходится рисковать. Обезвредить недуг - вот цель сотрудничества пациента и лекаря. Хотя каждый врач, - я уже не говорю о больных, - жаждет полного изничтожения "костей" недуга, если вы позволите мне такое сравнение.

------
*Jiuzhaigou – живописная провинция Китая.
*qingci – вид китайского фарфора
*májiàng — китайская азартная игра в фишки с использованием игральных костей
*longpao – «драконий халат» - разновидность китайской традиционной одежды

Я и Тот

[Тот >>>]

- Вы умный человек, wо qīn'ai de péngyǒu*.
Любопытство с трудом выдавило складку между длинными тонкими линиями разлетающихся бровей, напоминающих переправу c драконьей росписью, прилипшую к диску луны, над оврагом, и даже в этом случае она получилась едва заметной. Тенгфей улыбнулся; пальцы перевернули гладкую фишку Гуй* и положили ее перед собой.
- Но ваши слова удовлетворили бы меня только в том случае, если бы жизнь можно было переиграть также легко как игру.
Вошедшая молодая прислуга внесла прокипяченные металлические иглы и поставила поднос в угол на мягкое полотенце. Открыто следя за ее плавными движениями, Маринус поймал себя на мысли, что чувства, которые, как ему казалось, он испытывает всякий раз, стоит ему переступить порог этого дома – лишь ширма, за которой прячется жгучий интерес. Вместо того чтобы порицать саму возможность порочной связи хозяина и его несовершеннолетней служанки, он жаждал знать, существует ли эта самая связь.
- Тенгфей, я хочу, чтобы вы знали, - дождавшись, когда их оставят одних, сказал доктор Вард, - я не считаю вас своим другом. Сказать по правде, вы неприятны мне и если бы не возможность изучить этот случай более пристально, едва ли я стал возвращаться сюда. Это не значит, что я отказываюсь от принятых соглашений, напротив, предпочту продолжить наше сотрудничество, если не передумаете вы.
- Вы думаете, что каждый раз, когда люди называют вас своим другом, они вкладывают в слова истинное значение?
Поднявшись, только тогда, когда все четырнадцать пластинок собрались в необходимое сочетание для победы, Тенг босиком прошел в центр комнаты. Он, молча, скинул одежду; в рассеянном свете длинный хвост вытатуированного, расписанного сосновой сажей Шэньлуна* раздваивался на пояснице, мелкими чешуйками поднимался вдоль позвоночника и застывал обугленным бордовым языком на шее. Только доктор мог заметить, как он похудел с их последней встречи.
- Мне лечь или остаться на стуле? – с теплящейся на губах улыбкой китаец повернулся к Варду.

------
*wо qīn'ai... - (кит.) мой дорогой друг
*Kuei - Семерка Бамбуков, символизированная изображением черепахи
*Shenlun — божественный дракон

[Joseph >>>]

(все с тем же добрым доком)

- Ложитесь на здоровый бок, - потирая внезапно занывшее от злости на себя запястье, ответил Маринус. – Я хочу опробовать методику, о которой прочел в медицинском журнале десятилетней давности. Старые подшивки чем-то похожи на ваши древние манускрипты – помимо странных поверий и историй с привидениями в них можно отыскать мудрость тысячелетий. А вот это уже оказалось найти гораздо сложнее.
С этими словами доктор извлек из внутреннего кармана коричневую жестяную коробочку со скругленными углами и изящной белой надписью «Arium» с черной обводкой.
- Радий в таблетках, - прокомментировал Вард. – Ведущие врачи свидетельствуют о целебном эффекте, нередко проявляющемся даже в случаях считавшихся безнадежными.
Уже скоро пациент лег на сваленный чий из многолетней травы - то ли обработанный зубчатым стругом, то ли поеденный мышами.
- Как в моем? - мягко отозвался Тенгфей, наблюдая за доктором широко распахнутыми глазами; зияющие черные круги, в которых жемчужиной переливалась радужная оболочка, застыли на лице.
Доктор Вард как раз заканчивал сборку прибора, новая конструкция которого довольно сильно отличалась от привычной.
- В этой стране сразивший вас недуг считается неизлечимым, - сухо проговорил Маринус, - но лишь оттого, что случаи исцеления почти также редки как и само заболевание. В восточной Европе, например, с напастью борются более успешно. Главное – не надо отчаиваться.
В багряном свете, слившемся с тишиной, их тени, словно окрашенные шпинатом, отпечатывались на стенах, оживляя глазированные фигурки животных санкай*.
За спиной Варда послышался звон; свинцовый круг чаши упал на пол и замер на ребре – прислуга все это время подглядывала за происходящим через затянутую тканью фрамугу.
- Líkāi zhèlǐ!* - это был первый раз, когда Тенг повысил голос в присутствии врача.

------
*sāncǎi – тип трехцветной керамики.
*Líkāi zhèlǐ! – (кит.) вон отсюда!

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Чайнатаун, квартира Тенгфея,
Tight Springs, штат Арканзас,
5 февраля 1930 год, утро

Совместно с Joseph

...Донесшийся окрик, быть может, и не был слишком громким – однако его оказалось достаточно, чтобы мужчина, оставшийся в одиночестве в аскетично меблированной спальне по соседству, повернул голову. Если бы дело происходило в переполненной забегаловке Чайнатауна, он мог бы еще предположить, что ослышался, - но, стоя в спальне Тенга, можно было, как минимум, подозревать близкое наличие хозяина. Но вот думать, что тот выражал свое неудовольствие столь радикально… Хотя, говорят, у себя дома даже невинная девушка ходит в неглиже.
… За время, прошедшее с мига, когда два косоглазых клоуна, поклонившись, оставили его в комнате без окон (хотя бы на этом спасибо, хотя спину тотчас же закололо вдоль хребта от пробудившейся паранойи), гость «господина Тенга» успел избавиться от перчаток и шляпы. Темные волосы, до этого тщательно зачесанные на височный пробор, тотчас же упали на лоб, заставив визитера недовольно поморщиться. Но в помещении не было даже зеркала, так что с возвращением товарного вида пришлось пока повременить.
Однако собственная внешность перестала занимать посетителя весьма и весьма скоро. Вниманием его завладела кровать, заправленная с такой тщательностью, что наводила мысль о нежилом помещении: когда его взгляд натыкался на гладкую, без единой морщинки, поверхность (а происходило это практически постоянно), мышцы начинали стонать, как перетянутые колками струны на арфе, и по ногам разливалась предательская слабость.
Какое-то время он пытался сопротивляться, но отсутствие яркого света, и, пусть в меньше степени, отсутствие звуков сыграли с господином-без-шляпы дурную шутку: рассматривая потолок, то ли облицованный темным деревом, то ли просто изрядно пострадавший от времени, он сделал несколько шагов по комнате – и, споткнувшись, почти упал ничком на это суровое ложе.
Встать оказалось не по силам – и «гость города», даже не пытаясь напомнить себе о приличиях и правилах поведения, вытянулся во весь рост, раскинув руки, и блаженно закрыл глаза.
Будто по взаимному согласию с царившим в помещении покоем, дверь бесшумно открылась, впуская внутрь вместе с тихими шагами приторный аромат, который бывает, когда языки пламени касаются цветов мака...

[Joseph >>>]

… Тенгфей уже давно не чувствовал себя чужаком, и страна, напичканная носителями эбоникса, славящаяся растущими день ото дня высотками с клепальщиками, лазающими по балкам словно пальмовые макаки, уже не застращала и не гнала прочь. Не страшил косоглазого выходца из Китая - демона Чжун Куя* - недобросовестный труд, не пугали открытки с изображениями повешенных негров и надписями «Мама, это я слева». Он даже не боялся выставлять напоказ свою национальность и презирать фильмы с Марлен Дитрих; не считал нужным заменять сжатый кулак, обхваченный раскрытой ладонью, на рукопожатие. И пусть часто приходилось пробовать столь разные на вкус слова: жизнь и выживание - молодой китаец продолжал двигаться вперед, как сампан*, идущий по течению и бороздящий западный океан.
Тенг не был патриотом, но это не мешало ему чтить мудрость предков. Он не помогал каждому встречному земляку, точно также ничто не могло заставить его без веских на то причин протянуть руку попавшему в беду американцу. Он наизусть помнил поэзию Мо Цзы*, но с тем же упоением читал европейских классиков, лежа на ковре рядом с маленькой лампой, нагревающей опиумный шарик - не в поисках утешения или дешевого наслаждения, а только по тому, что это часть его культуры, часть него самого.
Впрочем, эта самая культура, воплощенная в Поднебесной, не ждала и не звала его назад; избавилась, как нерадивая мамаша от недоношенного младенца. Пришлось бежать. Потому что невозможно сопротивляться бестолковой вере в святость и незыблемость социальной иерархии, калечащей человеческую жизнь и превращающей ее в большую трагедию. Да и как бороться, когда самый близкий родственник обреченно пожимает плечами, напоминает о твоем месте в выгребной яме и за руку ведет в дом к какому-нибудь скаредному господину, чтобы помять его вонючие стопы за пять жалких цянь*.
Но того Тенга больше не было. Был другой. Тот, что теперь стоял, разглядывая долгожданного гостя, на пороге в длинном горчичном шэньи* - ляжки косулей, вышитые на шелке золотыми нитями, прикрывались бамбуковыми пучками, - и улыбался как мальчишка.

------
*Zhong Kui - повелитель демонов в китайской мифологии
*sampan – китайская драконья лодка
*Mo Tzu – настоящее имя Ван Вэя – китайского поэта и музыканта
*цянь - китайская бронзовая круглая литая монета
*shen yi – широкий халат с запахом

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Между тем мгновением, как столь вопиюще нарушивший все приличия гость ощутил почти болезненное состояние покоя – и тем, когда возмутительная картина вторжения открылась хозяину, прошло не так уж много времени, однако, и этого хватилось, чтоб под смеженными веками заплясали какие-то видения. Нет, нельзя сказать, что человек, лежащий в чужом доме на чужой постели, спал, но некое подобие сна: череда лиц, картин, имен, пейзажей, вспышек яркого света и не менее ослепительных провалов во тьму – уже заменило для него убогую окружающую реальность, словно присыпанную траурным пеплом. Разум, как раздосадованное дитя, прискучившее зубрежкой, отмахнулось от каждодневных обязанностей с охотой, обличавшей холодную тоску.
Возможно, дурную услугу оказало еще и то, что, впервые за много дней и великое множество километров мужчина ощутил себя в безопасности.
И все же нить, привязывавшая незнакомца к его сумбурным видениям, еще была недостаточно крепка. Как ни бесшумны были движения юноши, они – или, может быть, именно наступившая тишина – заставили привыкший к постоянному напряжению разум встрепенуться. Незнакомец открыл глаза, в которых еще не отплясали картины потустороннего мира и, попытался даже повернуть голову; однако веки его вновь отяжелели и сомкнулись быстрее, чем разум успел осознать присутствие хозяина дома.
Рука, потянувшаяся было к груди (то ли ослабить узел модного светлого галстука, то ли извлечь из-под полы пиджака нечто, мешающее спокойному сну), замерла на полпути к цели.

[Joseph >>>]

Пожалуй, два года – это слишком большой срок, чтобы сейчас остаться в непроницаемой для эмоций маске и лишить себя возможности вновь – как же давно они виделись! – показать другу свое расположение. Возможно, Тенгу даже хотелось напроситься на объятия, но он не мог. Не по тому, что не хотел или считал сентиментальности уделом плюгавцев, а потому, что даже двигаться приходилось расчетливо, будто экономить силы.
Лицо Тенгфея в присутствии других людей принимало такое бесстрастное выражение, - в то же время любой бы заметил, как дерзко оно настаивает на собственной скромности и бескорыстии, - что одному богу было известно, какие черти водились в голове у китайца в этот момент. Однако с европейцем, что сейчас лежал в его комнате, все было иначе.
В глубине души Тенг опасался, что подпустив к себе кого-нибудь однажды, тем самым позволит неприятелю зайти с тыла, но между ними двумя не было никаких обязательств – если только он не давал их в наркотическом бреду, - и китаец мог раскованно, не боясь подорвать доверия и самому быть обманутом, вести беседу.
Он приблизился – похоже, ничто не могло заставить улыбку исчезнуть, - и будто намеренно нарушил тишину: звякнул нефритовый колокольчик, скрывающий острие шпильки, что поддерживала собранные на затылке в гульку волосы.
- Monsieur, я представлял нашу встречу немного иначе.