Властитель Норвегии. Плач по свободе, Сага о Северных Землях - 5

Франкские буквы аккуратной вязью ложились на пергамент, испещренный уже тысячами этих знаков. О многом поведано было в хронике сей - и о коварстве, и о доблести, и страданиях, и о власти, что преображает любого человека. Но последняя глава была еще не дописана, еще не поставлена была точка в повествовании о молодом конунге, возжелавшем править всей Норвегией. И вновь скрипело перо...

После того, как Харальд конунг подчинил себе Южный Мёр, Вемунд, брат Аудбьёрна конунга, удержал Фьорды и стал конунгом в этом фюльке. Была уже поздняя осень, и люди советовали Харальду конунгу не пускаться на юг за мыс Стад в холодную пору. Тогда Харальд конунг посадил Рогволда ярла править обоими Мёрами. При нем было тогда очень много народу. Затем Харальд конунг повернул на север назад в Трандхейм и там провел много времени.
В ту же самую зиму Рогволд ярл пустился по внутреннему пути к Эйд и дальше на юг во Фьорды. Там к нему присоединился Кари из Бердлы со своими людьми и оба они отправились по Фиордам. Им донесли, где Вемунд конунг, и они подошли ночью к месту, которое называется Наустдаль. Вемунд конунг пировал там. Рогволд ярл окружил дом, в котором шел пир, и сжег конунга и с ним девяносто человек. После этого к Рогволду ярлу присоединились многие знатные люди Фиордов. Рогволд захватил корабли, которые были у Вемунда конунга, и все добро, которое он у того нашел, а Кари из Бердлы отправился на север в Трандхейм к Харальду конунгу, чтобы стать его человеком.
Харальд в ту пору с ближайшими соратниками праздновал рождение наследника в Хладире и оттого в усадьбе собралось много знатных людей. Гутхорм же, дядя конунга, настаивал на том, чтобы Харальд продолжал начатые завоевания.
Не способные более продолжать войну, правители Теламерка и Роголанда, конунги Хроальд и Сульки обосновались в Агдире, копя силы и ожидая случая захватить Сарасберг, где в окружении наемников правила землями сына мудрая кюна Рагхильда.
Эйрик Конунг Свеев и Гаутов, сильно уязвленный нападением ругов, на время забыл о планах покорения Норвегии и всю помыслы свои устремил к осуществлению мести за гибель лучших воинов и любимого ярла.
Гандальв Серый, усмирив мятеж в Альвхеймаре, вторгся с небольшим отрядов в Гудбрандсдалир и захватил несколько деревень, прежде чем наступили холода, заставившие его прервать наступление.
Однако единственной силой, способной противостоять Харальду являлся не затронутый еще войной Хардаланд, где правил отец прекрасной Гюды, конунг Эйрик Ватнарсон.
В разоренном же Вингульмерке Оттар Рваный и Асмунд Кровавый, со своими бесстрашными воинами, искали возможность отомстить Рагхильде за убийство Эйнара и гонения на христианскую веру.
А вдали от них, копил силы непримиримый враг Харальда, жаждавший отмщения...


Долгие дни складывались в долгие месяцы, прохладные осенние ветра стали морозными, а спокойное некогда море все чаще штормило. Год медленно завершался, полз, точно улитка к своему неизбежному финалу и ничто уже не могло предотвратить его, как ничто не могло изменить произошедшей в Мере трагедии, и лишь мерный ход времени стирал даже саму память о случившемся. Но Сельви Разрушитель помнил, помнил все до последнего слова, до последнего взмаха меча - помнил яд предательства и горечь поражения, помнил боль утраты и жар всепоглощающей ненависти. Помнил он и свою клятву, и ту жажду мести, что снедала его изнутри.
Рогволд. Ивар. Хрольв. Хакон. Сигурд. Гутхорм. И Харальд. Эти имена он не забыл даже стоя одной ногой в царстве Эгира, эта месть дала ему силы выжить тогда, когда любой человек умер бы и он должен был ее исполнить, но что проку с мести, когда ты слаб и жалок. Лучший воин Мера превратился в калеку после всего одной битвы. Тот, кто стяжал себе славу Разрушителя, оказался бессилен против коварства врагов - шестеро дралось с ним - и трое ныне мертвы, но он так и не добрался до Харальда, до человека, лишившего его всего, что ему принадлежало.
В первые дни Сельви был так слаб, что едва мог поглощать пищу, которую приносили ему сердобольные рыбаки - старик и старуха приютили его и выхаживали, хотя порой им самим нечего было есть. Сольскель - слишком бедный остров, на нем даже деревенский староста ходил в обносках, а главным праздником для всех жителей было очередное кораблекрушение, поскольку тогда они могли собрать вещи невезучих мореплавателей, которые выбросило бы на берег - в день той битвы сольскельцам очень повезло, видимо поэтому они и не добили Сельви, а стали лечить его, сочтя появление из моря едва живого юноши добрым знаком - Эгир и Ньорд не приняли его в свои чертоги.
Первую попытку подняться с ложа юноша предпринял на четвертый день - он чуть приподнялся на локте, но затем упал и зашелся столь сильным кашлем, что казалось еще немного и его внутренности вырвутся наружу. На хрипы его девушка прибежала, дочка рыбаков Сельви приютивших и улечься удобнее ему помогла. Никогда еще стыда такого не испытывал Разрушитель - что бы на него, лучшего из мужей Мера, дева молодая с жалостью смотрела, старцем дряхлым он себя ощутил, самым жалким из нищих, по дорогам скитающихся. Все отнял у него Харальд - и родню, и владения, и здоровье, и любовь женскую, но час придет - и сполна будет возвращен долг этот, в том уверен был Сельви, внук Неккви, сын Хунтьова.
На десятый день он уже мог вращать головой, и движение это не сопровождалось постоянной, давящей болью. Местная знахарка оказалась сведуща в травах и настойках, а потому раны его заживали, пусть медленно, но все же он чувствовал, как силы возвращаются к нему. Иногда Сельви улыбался, натужно и неестественно, через силу - улыбаться искренне он перестал после гибели деда. Порой от долгого лежания у воина начинали болеть ноги или руки, и тогда ему приходилось звать людей, чтобы они помогли ему перевернуться - это было унизительно для человека его достоинства, но он готов был пережить любое унижение, лишь бы потом расквитаться с Харальдом. Сельви верил, что именно эта ненависть подпитывала его силы и возвращала здоровье быстрее, чем на то надеялась знахарка, приходившая каждые три дня и удивлявшаяся, что он поправляется так быстро, да еще с такими ранами, с какими взрослые мужчины отправились бы в Чертоги Павших.
- Я еще не все дела в Мидгарде завершил, - отшутился он впервые за последнее время, когда к нему стал возвращаться дар человеческой речи, вместо бессвязных стонов и криков, когда губы становятся точно деревянные, а слюна медленно капает на пол, стекая по щекам и шее. В такие моменты вспоминал конунг о старом конунге Ауде, что на склоне лет беспомощен стал, как младенец - но то старик древний, а он, Сельви в расцвете сил был совсем недавно.
Дочь рыбака часто сидела подле него, рассказывала о своей жизни, о новостях, которые появлялись в Сольскеле с таким опозданием, что уже переставали быть новостями, иногда в беседу вступал Сельви, но ему трудно было связать несколько слов, и уж тем более фраз, он часто повторял одно слово по несколько раз, а порой его голос становился так тих, что его едва можно было слышать. Девушка успокаивающе гладила его по волосам… из жалости, а он сам мог лишь улыбаться глупо, потому что руки не слушались его, как не слушалось все тело - и он гадил под себя, а людям, приютившим его приходилось за ним убирать и омывать его. Порой он думал, что лучше бы умер, но нет - было еще ради чего жить, ради чего позор небывалый испытывать.
Когда первый месяц осени к концу своему подошел, смог наконец воин рукою правою пошевелить, да на левой пальцы оживать стали - пусть покалывание он в них постоянно чувствовал и слабость великую, но все же приятно то было, что возвращалась силушка к нему и не век еще лежать на полатях оставалось. Наутро попытался есть самостоятельно юноша, но ложка из пальцев отвыкших выскальзывала - пришлось разминать их, сгибать-разгибать, да дочь рыбака попросить, чтобы растерла, но и тогда им ни гибкость прежняя, ни сила не вернулись - раньше сжимали они топор боевой крепко, теперь не могли и веточки удержать. Тяжко было слабость такую осознавать гордому воину, но не сдавался он, вновь и вновь попытки предпринимал, понимая, что не сумеет иначе с ложа скорбного своего подняться, если сейчас отступится. И потому продолжал сражение тяжелое с миской и ложкой деревянной Сельви и стократ сложнее ему битва эта казалась, нежели с оркнейцами или иными врагами.
День за днем, неделя за неделей, недуг тяжкий, приковавший Разрушителя к постели отступал, медленно, неохотно сдаваясь под напором могучего духа мерского конунга. Вот глазам вернулась зоркость прежняя, и видел он перед собой уже не силуэты расплывчатые, да очертания невнятные, все детали мелкие ныне мог разглядеть Сельви, но на что ему смотреть было - на потолок дощатый, да стены бревенчатые? Вот впервые пальцы крепко сжали ложку деревянную, и сам он из миски похлебку стал есть, чуть приподнявшись на локте. Вновь чувствовал он ноги свои, однако попыток подняться не предпринимал пока - понимал, что не сумеет встать, что слишком медленно возвращается к нему сила былая, но готов был Сельви и по капле ее собирать, лишь бы после шанс отомстить представился. Только ради мести, что изнутри душу его сжигала, вырвался он из объятий Хель и теперь жаждал загнать в Хельхейм тех, чьи лица снились ему каждой ночью: Хакона, Грютинга, Рогволда и Харальда, но не просто убить их, а заставить страдать так, как страдал он сам все это время.

В Главных Ролях:
Дарклайт
Хеллиш Кэт
Скальд
Мориан
Некропехота
Оррофин
Серж
Сигрид
Сарина
А так же Визет в роли Эгиля...

Сообщение отредактировал Тельтиар - 2-07-2008, 16:40

Гудбрандсдалир. Гандальв Альвхеймарский.

Зимние метели застали Гандальва в одной из деревень Гудбрандсдалира, вотчины прежнего союзника, предательски погубленного Харальдом Агдирским. Собственно, и воевать зимой, когда земли норвежские сладко спят под снегом и льдом, придумал коварный волченок. Но кто посмел бы сказать о том ныне, в дружине его злейшего ворога? Мужей, что были бы столь смелы – и одновременно столь глупы, дабы испытывать терпение Гандальва, ныне здесь не было.
Со времен возвращенья из земель англов и кельтов, тень неудачи, казалось, нависшая над Альвхеймаром, будто сгинула без следа. Добыча конунга была довольно богатой, а расправа над бунтарями – достаточно лютой, чтобы укоротить самые говорливые языки. Время, прошедшее с возвращенья из викинга, конунг потратил на решение дел усадьбы и сопредельных земель, а попутно заставил закостеневших в лагоде бондов укрепить конунжий двор и тын, окружавший селение близ усадьбы. Эти дела заняли время, и отсрочили начало похода до холодов. Но ныне конунг был спокоен за оставленный дом, и мог думать о грядущей войне. Харальд, что стервятник – летел туда, где чувствовал запах мертвячий, что шел от гниющей власти слабых конунгов. Но Гандальв искренне верил, что трус, подобный агдирцу, не сдюжит в честном бою. Если он, конунг Альвхеймара, разрежет своими войсками земли щенка на две части, в них воцарится безвластие. Ярлы, поставленные Харальдом над покоренными землями, не пользовались всеобщей любовью, а, значит, люд будет лишь рад сменить их на лучших властителей. В этот раз все получится. С прошлого поражения прошло уже достаточно времени, чтобы с чистой совестью счесть его происками Локи и продавшейся ему ведьмы Рагхильды. Жрецы были лишь рады то подтвердить, что, конечно, отлилось им жертвенной кровью, щедро пролитой в честь асов и ванов.

Однако же, не один Гандальв слал лазутчиков в земли чужие. Мужи, окружавшие Харальда, и бывшие советниками и подмогой юному властелину, тоже не зря пили мед за конунжьим столом. Так что движенья дружины Альвхеймара не укрылись от их зоркого ока. Многомудрого Хакона и славного битвами Гутхорма никто в Скандинавии не корил трусостью, да и Рогволд Мерский, хоть и стяжал власть предательством конунга Неккви, вполне мог встать в одиночестве супротив пятерых. Но знали они – не все битвы можно выиграть в чистом поле, иной раз ловкий язык да своевременно пущенный слух гудят больше врагов, чем меч и секира. Думы Гандальва, вновь поднявшего голову, вызвали опасение на совете. Ведь, если удастся альвхеймарцу дело замышленное, Харальд, и впрямь, в трудное положение попадет. А потому порешили советники рассказать Гандальву про победы Харальда во фьордах. Коли б не знал того конунг Альвхеймара – с легким сердцем пошел бы в поход. А ныне же выходило, что волком Агдира сделан еще один шаг к вотчине Гандальва. Как не доблестен властелин, а без родовых земель да дома, завещанного предками, он вовсе не конунг, а вовсе бродяга, пусть и удачливый в битвах. Так пусть же поколебаться. Кто сомневается перед походом – уже почти побежден, как говорили многомудрые старцы.

(с Тэльтиаром)
Конунг Харальд стоял на носу Волка Волн, всматриваясь вдаль - унылые скалистые фиорды тянулись по левому борту едва ли не с той поры, как его флотилия миновала Раумсдаль, и, быть может, среди камней было немало скрытых бухт, где мог бы причалить драккар, однако для такого множества кораблей, какое собрал сын Хальвдана, необходим был большой песчаный берег. Харальд не доверял человеку, вызвавшемуся довести его корабли до такого берега в Фирдире, поскольку он был фиордец и перебежчик. Однако же, теперь его войско на две трети состояло из перебежчиков, понявших, что он может дать им гораздо больше, нежели их конунги. И все же, берсерку Кари, человеку изгнавшему собственного сына, Харальд не доверял - старый лендрман не понравился ему еще при первой встрече, во Хладире, когда тот прибыл с небольшой дружиной сообщить, что Фиорды склоняются перед могуществом Харальда. За эту весть берсерк получил славную награду, но после, от Альвира конунг узнал, что за гонец прибыл к нему и велел приставить к Кари людей, следить за каждым его действием. На следующий же день конунг велел собирать войско и готовить корабли к долгому плаванию - не дожидаясь весны, желал Харальд прибыть в свои новые владения - и вот полторы сотни кораблей отплыли от берегов Транделага, Халагаланда и Северного Мера по его воле.
Гутхорм-ярл шёл к своему племяннику, широко шагая меж гребцовых скамей и, грозно поглядывая на новичков - вошли ли в руку с остальными?
- Ну что, Харальд, - спросил он, остановившись в полушаге от племянника. - Готов ли ты к завоеваниям? И, что самое главное покинул ли тебя Хладирский хмель?
- Я порой об этом даже жалею, - рассмеялся конунг. - От этой постоянной качки меня мутит, дядя, и кто знает, какой прием ждет нас в Фиордах. Я не верю словам этого берсерка.
- И правильно делаешь, - усмехнулся ярл. - Хотя выбора у тебя не так много. Потому я и подобрал на твой драккар лишь тех, кто будет верен!
- Помнишь, Гутхорм, когда я только стал конунгом, меньше двух лет назад - меня окружали лишь преданные воины и друзья, ты, Харек, Асгаут, а удара в спину я ожидал только от Ассы, - юноша вздохнул, невзначай поймав зубами упавшую на лицо прядь. - Теперь вокруг меня перебежчики, предатели, разбойники и лжецы. Я едва ли могу назвать хоть одного, кто верен мне так, как были верны вы.
- Можешь, - серьёзно сказал Гутхорм. - Помнишь тех двенадцатерых мальчишек, из которых я сделал берсерков? Из них не осталось ни одного - семеро пируют в Валгалле, а остальные стали доблестными мужами и вот как раз они до сих пор верны тебе, не меньше моего. Посмотри на гребцов, Харальд! Можешь ли ты сказать, кто из них вышли тогда с тобой из Агдира?
- Я не понмю, - честно признался юноша. - Мой отец знал в лицо каждного, кто ходил за ним в битвы, а я не помню и десятой части, столь велико мое воинство. Посмотри, дядя, за нами плывут десятки кораблей, на каждом из которых не меньше полусотни бойцов - тех самых, что отказались идти покорять Фиорды этой осенью. Тогда с ними была богатая добыча, которую они хотели принести своим семьям, но вот - миновала зима, их кошели истощились и они вновь готовы следовать за мной хоть в Хельхейм, лишь бы было чем там поживится. Жажда наживы питает их преданность, не более.
- Их?! - Гутхорм кивнул на гребцов, монотонно работающих вёслами. - Только не тех, кто на этом корабле! И пока ты не научишься находить тех, кто верит тебе и верить им сам ты не сможешь править Норвегией! У твоего отца всегда был круг ближников, которые стояли за него горой...и которых он слушал, подчас, превыше себя.
- Мой отец слушал свою мать и Торлейва, - поспорил конунг, сжав зубы. - Но я-то к их советам прислушиваться не собираюсь.
- Кстати, насчёт Торлейва ты это зря, - несогласился ярл. - Он хитёр и изворотлив, а это ценные качества. Впрочем, верить ему слишком много тоже нельзя.
- Полностью доверять я могу только тебе, дядя, - вздохнул, спустя некоторое время, Харальд. - Одному тебе, в то время как за мной идет почти три тысячи воинов. Впрочем, если все так, как рассказал этот Кари - в Фиордах мы не встретим сопротивления.
- Берг, Свэн, Орри, Рысьи глаза, Бьёрн! - громко произнёс Гутхорм. - Сменитесь и быстро все сюда!
Спустя несколько минут перед конунгом стояли пять матёрых, покрытых шрамами бойцов, чьи мозоли на руках позволяли держать в ладонях угли.
- Скажи мне, Харальд, кому из этих пятерых ты не веришь? - спросил Гутхорм, в упор глядя на конунга
- Это все доблестные воины, - оглядел подошедших конунг, а затем остановил взгляд на лучнике: - А этот молодец, как я помню, всадил стрелу в задницу Гримкилю год тому назад.
- Вот видишь, - улыбнулся Гутхорм. - Это твои вернейшие и сильнейшие бойцы. И я хотел бы, чтобы ты узнал их лучше. Воины! - он повернулся к хирдманнам. - Ныне вы будете рядом с конунгом, покуа он вас сам не погонит...по трезвости, во всяком случае!
- Ульв расскажет вам, что и как необходимо делать, - с улыбкой кивнул Харальд. Он уже давно хотел взять себе нескольких новых телохранителей, но никак не мог подобрать подходящих людей.
- Идите пока отдыхайте, - распорядился Гутхорм, и воины ушли. - Я хотел бы. племянник, чтобы ты больше общался с ними. как с верными тебе людьми, а не просто телохранителями. Поверь, эти пятеро сложнее, чем кажутся!
- Я уделю им некоторое время, когда мы сойдем на берег, - согласился юноша, а затем нахмурился: - Скажи, тебе не кажется, что Рогволд получил слишком много власти из моих рук? Весь Мер, Раумсдаль, а теперь еще Фирдир и Фьялир хочет сделать своим владением.
- Да, для предателя это слишком, - согласился Гутхорм. - Давать ему стоит много, чтобы доволен был, но не слишком - чтобы против тебя пойти не смог
- С этого побережья храбрые воины отправляются в дальние походы к землям англов и кельтов, - продолжил Харальд. - Я не хочу оставлять весь берег в руках перебежчика. Ему довольно будет того, что я обещал в Хладире. Однако, если я поставлю над Фиордами человека, неизвестного - люди могут взбунтоваться.
- Выбирай мудро, - только и ответил ярл. - А вообще, хватит уже нам разговоры разговаривать! Мы уже почти на месте, надо быть начеку!
И действительно, скалы сменились песчаной отмелью, тянущейся вглубь фюлька - еще немного, и они увидят подходящее место для того, чтобы причалить. После почти десяти дней в море, мысль о том, чтобы сойти на берег, была необычайно привлекательной.
- Позовите Альвира, он родился в этих местах и я верю ему больше, чем его отцу, - велел Харальд.

В море. Конунг Хакон.

Ныне у Харальда было достаточно кораблей, чтобы отдать по драккару под руку каждому ярлу. Конечно, было бы неразумно, если бы конунг Агдира и прочих земель предложил ему, Хакону, быть подле себя, а не стоять на носу собственного корабля. То было проявленьем почтения к конунжьему титулу тестя, да и велением трезвого рассудка: кто же кладет все яйца в одну корзину? Морского сражения в этот раз не предвиделось, Харальд плыл лишь за тем, чтоб подтвердить свою власть, взять плод, уж упавший в подставленные конунгом руки. Но море коварно, а милость Ньорда изменчива. Он – не из асов, что ясны и понятны каждому викингу. Хакон все это понимал, но многое б отдал сейчас за возможность быть подле зятя. Харальд еще молод. Конунг Транделага вполне верил Гутхорму, за челом берсерка не было места мыслям дурными да змеевой хитрости Рогволда-ярла. Но иные советчики – что будут шептать они конунгу в уши во время пути? Хакон покачал седой головой, с досадою вспоминая про возраст. Жизнь скоротечна. Думал ли он, что на старости лет будет думать о том, как незаметнее присоветовать правильный выбор юнцу, он, привыкший приказывать? Если бы его сыновья задержались с походом в Вальхаллу, все было бы по-иному. Но – что же тужить о прошлом? Теперь надежда только на Харальда.
Хоть перед отбытием их из Хладира кюна Эйсван и порадовала мужа наследиком, Хакон возлагал больше надежд на внука от Харальда, чем на новорожденного сына. Слухи о том, что молодая кюна в отсутствии конунга не сидела за вышиванием, как подобает супруге вождя, до конунга дошли. Правда, свидетелей не нашлось, да и определенности в разговорах тех не было. Может, и оговор: положенью Эйсван многие девы завидовали. Но конунг трезво смотрел на мир и на женщин, так что подозренья о кюне упали на благодатную почву. Когда наследник чуть подрастет, посмотреть можно, в кого конунжич ликом. А пока – пусть наследником остается младший Гутхорм и отец его, Харальд Агдирский. Эйсван о подобном решении мужа пока что не ведала, но Хакон и не собирался спрашивать совета жены в вопросе о власти.
Драккар пробегал сажень за саженью, приближая конунга у берегу Фьордов.

Фирдир. Высадка армии Харальда
С Оррофином

Первым в песчаный берег уткнулся носом драккар берсерка Кари, старый лендрман спрыгнул в воду, а за ним и его воины. Он что-то прокричал, но Харальд не услышал издали, однако же - понять берсерка было не сложно, тот призывал остальных причаливать, показывая что опасности нет. В любом случае, если бы Кари задумал худое, он избрал бы иное место - поскольку здесь негде было спрятать даже пару десятков воинов, не говоря уже о целом войске.
Один за другим, корабли викингов останавливались у берега, а те, которым не хватило места, подходили борт к борту с причалившими, чтобы воины могли сойти. С носа Волка Волн, Харальд разглядел спустившегося тестя, подле которого появился молодой Хакон, а чуть поодаль Грютинга, почти восстановившего телесную могуту и потому уверенно прохаживающегося по берегу в сопровождении херсира Асгейра.
- Дядя, - обернулся он к Гутхорму. - Вели привести Хроальда, а к остальным фиордцам приставь верную охрану. До сей поры они вели себя смирно, но в родной земле могут и мятеж поднять.
Пленников, которые присягнули ему в Хладире, Харальд взял с собой, поскольку обещал, что они вернуться к семьям, но доверия к ним конунг не испытывал, тем более, что он жестоко поступил с их товарищами, отказавшимися ему служить, и многие теперь могли вынашивать планы коварной мести.
- Будь аккуратен, Харальд, покуда они присяги своей не нарушили, - счёл нужным добавить Гутхорм, знаком отсылая воина исполнять приказ.
- Покуда не нарушат, они будут жить в полном довольстве, - кивнул сын Хальвдана. - Если все как говорит Кари, и знатные люди Фиордов покорились мне по доброй воле, они получат хорошую награду за свою службу.
Наконец, хирдманны привели пленного пред взор конунга. Гутхорм, тем временем, следил за высадкой, и кивал довольно - знающие своё дело воины, едва высадясь на берег повели себя, как во враждебном краю тут же выстроив три линии обороны, да в один глаз следя за воинами Кари, а в другой за окрестностями - не покажется ли кто?
- Ты был близким человеком конунгу Аудбьерну, Хроальд, - произнес Харальд, глядя в глаза фиорду. Тот не отвел взгляда:
- Да, конунг, после Снорри, я был вторым, кому он доверял более иных, - ответил ярл. - Но и он сам, и Крушитель Драккаров ныне в чертогах Асгарда.
- Это так, но ты оказался мудрее, нежели они и присягнул мне.
- Служить властителю половины Норвегии - это большая честь, - просизнес Хроальд. - Глупы были те из моих соратников, кто отвергли твое предложение, конунг.
Гутхорм внимательно слушал речи перебежчика, силясь уловить в них нотки лживости или предательского подлога, однако, речь его была чиста, а слова верны.
- Что же, когда мы доберемся до Фьялира, ты поведешь войско к конунжей усадьбе самой короткой дорогой, - благосклонно произнес Харальд. - А пока - возглавь верных мне фиордцев, ярл Хроальд.
Перебежчик поклонился, и поспешил сойти с корабля. Конунг жестом велел одному из воинов Гутхорма следовать за ним, а затем позвал Альвира Хнуву:
- Что ты можешь рассказать мне о Хроальде, скальд?
- Я не был знаком с ним, государь, - отвечал юноша. - Но люди отзывались о нем, как о человеке слова и чести.
- Что же, это лучше, чем ничего, - конунг выглядел недовольным. - Дядя, вели воинам развернуть знамена и выступаем. А возле кораблей оставь небольшую охрану.

Продолжение высадки.
Совместно с Тельтиаром.

Настал черед Хакона конунга ступить на землю Фьордов. Как и подобает властители, старый конунг всюду шел впереди. Вот и сейчас первым из дружины поставил сапог на сходни. Немного помедлил, оглядывая встречающих. И поспешил туда. где рассмотрел нарядно одетого Харальда. Хакон млад поспешал за отцом, стремясь, однако, не вылезать вперед.
- А, отец! - Заприметил Хакона конунг. - Хорошо ли ты перенес плавание?
- Ньорд был ко мне милостив, - улыбнулся Хакон, скрывая довольство от слова "отец". - Видать, по нраву морскому богу было то подношение, что дал ты ему в Мере.
- Когда боги являют свою милость - люди охотнее приносят им дары, - согласился юноша, всмотревшись вдаль. - Но эта земля бедна и пустынна. Нам следует скорее добраться до ближайшей усадьбы, чтобы пополнить припасы.
- Суровые земли часто вскармливают мужей, сильных духом, - ответил Хакон, - так что дивлюсь я тому, что пошли здешние вои под руку трою почти что без боя. Или конунг и впрямь был так слаб, как о том говорят люди, или же часть мужей затаилась до времени, и наград будет требовать не по чину.
- Никто не получит более того, что ему причитается, - отрезал Харальд. - Хакон, ты более других мудр и лучше разбираешься в людях, а потому я прошу тебя присмотреть за теми фиордцами, что перешли ко мне на службу. Может тебе удастся узнать, что на самом деле у них на умах.
- Я присмотрю, - хмуро сказал конунг, - но боюсь я, что говорить больше придется на языке жертв и оружия. Лучше сразу отдать смутьянов богам. Хоть и не верю я до конца Сигурду, слишком уж очевидна корысть мерского ярла, а думаю вот: надо взять тех, в ком он видит смутьянов, да к клятве почтенья принудить прилюдно. Али богам их кровь подарить. Тебе ныне простят и не то.
- Мнится мне - жертвоприношение следует поручить Рогволду, так в сердцах людей большая злоба к нему появится, как к явному убийце, - предложил сын Хальвдана, задумчиво перебирая длинные, уже до лопаток, пряди.
- Приносить жертвы - дело жрецов, - задумчиво сказал старый Хакон. - Но Рогволд будет раз убить за тебя.
- И Торлейв, - как-то мстительно добавил юноша.
- На самом деле, воин должен быть раз обагрять меч за вождя. Но эти люди - не вои, их деянья скорее под стать византийским купцам, что решают все золотом да посулами. Так что связать их не вовремя пролитой кровью, ополчив на Рогволда с Торлейвом родовичей убиенных - дело благое. Особенно, коль сами они то предложат, - Хакон хитро подмигнул Харальду.
- Вижу я, об одном мы думаем, отец, - довольно улыбнулся молодой конунг. - После же рассчитываю я над землей этой единого правителя не оставлять, чтобы не посмел он против меня оружие поднять.
- То слова истинного правителя всего Севера. Твоей вещей матери боги не зря говорили о великой судьбе ее сына
- Мне было у кого учится мудрости правления, - ответил вежливостью на вежливость юноша. - Впрочем, вон слуги подводят нам коней - в путь, доблестный Хакон, Фиорды ждут.

Сообщение отредактировал DarkLight - 9-06-2008, 22:47

Беглый жрец

Тяжко увечному в северной земле, даже если увечный этот - жрец Одина. Однако же, одно дело, когда жрец сей находился в фаворе у всемогущей кюны, а совсем другое - когда ищут его люди Вещей Рагхильды, чтобы ученить жестокую расправу. У кого просить помощи, коли жестокие гриди безжалостного Хемунда вырвали язык, как управлять поводьями, когда рука искалечена и конь, вместо галопа, идет легким шагом, а вся надежда на то, что не найдет следа погоня, не настигнет до той поры, покуда он еще в землях, подвластных Харальду Косматому. И лишь звон монет, укрытых от кюны, звон злата, ставшего причиной опалы и увечий, согревал душу жреца.
Трюггве жаждал покинуть владения своей госпожи, его мечты стать верховным жрецом Агдира развеялись, точно дым - укрыв виру от правительницы, он едва не погубил себя, но по счастью Рагхильда неосмотрительно отпустила его и он не стал дожидаться, пока она поймет свою ошибку.
Теперь же путь хладирца лежал в разоренный ругами Вингульмерк, где ныне не было власти конунга - миновать этот край желал Трюггве, а после на службу к Эйрику Свейскому податься, давнему врагу Харальда и его подлой матери - уж там он смог бы рассказать конунгу обо всем, что узнал в Сарасберге, да о иных врагах Рагхильды и тем самым отомстить ей за то, что она с ним учинила. С такими мыслями проехал жрец мимо сожженной усадьбы Эйнара Губителя Заговоренных, что стала погребальным костром любимому ярлу Эйрика - Свену Черному Молоту, прозванному среди вингульмеркцев Убийцей Попов. Но об этом Трюггве не ведал, как не знал и том, что за ним следили издали...
Трое всадников преградили ему путь у самой границы с Вермаландом - во главе их был человек со шрамом, рассекающим щеку наискосок, вплоть до уголка губ, словно продолжение страшной улыбки. Трюггве слышал об этом человеке, а в его кошеле звенела вира за соверешенное им убийство - ведь перед ним был ни кто иной, как Оттар Рваный, отступник и предатель, за голову которого кюна Рагхильда назначила большую награду.
- Доброго дня, странник, - улыбнулся Оттар, но шрам превратил его улыбку в зловещий оскал. - Судя по твоему посоху, ты жрец лжебогов севера, бездушных деревянных истуканов.
- А со жрецами мы известно что делаем, - усмехнулся его спутник.

Хладир. Кари-берсерк и Харальд Косматый.
(под неусыпным оком Тельтиара Жестокосердного)

После тинга, на котором утвердил ярл Рогволд власть Харальда над Фиордами, Кари-берсерк отослал своих людей с добычей восвояси на двух кораблях. Сам же в окружении полутора десятка хирдманов и нескольких людей Рогволда отправился во Хладир, чтобы принести конунгу благую весть и присягнуть в верности. Ягнёнок же навязался с ним – в тайне от отца надеялся он встретиться с братом и расспросить его о нынешнем житье и о новом властителе.
Хирдманы Харальда поначалу не хотели пускать Кари и его людей, но когда узнали людей Рогволда-ярла, да услыхали, от кого прибыл лендрман, отворили ворота и приставили к фиордцам охрану.Богата была усадьба, в которой принимал лендрмана Харальд Косматый. Эйвинд непривычно озирался по сторонам, взор застили молодому викингу узорчатые клети, кубки и рога из злата да серебра, дорогое оружие… а воинов вокруг было – и не сосчитать. А Кари уверенно ступал по бревенчатому полу и по сторонам не глазел, голову высоко держал. Словно всю жизнь к конунгам на поклон ходил, а самому Харальду – давний приятель. В большом зале ожидал гостей нынешний правитель Мера, Трандхейма, Раумарики, Вингульмерка, Гудбрандсдалира, Вестфольда… всех земель Харальда и не перечесть ныне. Недалёк тот день, когда вся Норэгр, вся норвежская земля будет ему подвластна. И Кари был доволен, что частью молота оказался теперь, а не лежал, как прежде, на наковальне.
Рядом с Харальдом был ярл Гутхорм, что приходился дядькой конунгу, Хакон Хладирский, тесть конунга и другие приближенные к конунгу. Заметил краем глаза Кари и Альвира среди иных, но вида не подал, словно и знаком со скальдом не был. Поклонился конунгу:
- Здравствуй, Харальд-конунг, да не покинут тебя и твою дружину вороны Одноглазого.
- И ты будь здрав, Кари из Бердлы. С чем пожаловал?
- Я принёс весть о том, что кости Вемунда, брата Аудбьёрна, теперь в земле, а жители Фиордов поставили над собой нового конунга.
В воздухе повисла мёртвая тишина. Сдвинул брови Харальд:
- Кого же выбрали фиордцы новым правителем?
Довольно ухмыльнулся лендрман:
- Харальда, сына Хальвдана.
Рассмеялся конунг, заулыбались его люди. Прошептал Гутхорм конунгу что-то на ухо. Харальд кивнул и обратился к Кари:
- Ты говоришь за всех лендрманов и свободных людей во Фиордах?
Сам же только на одного из спутников Кари смотрел, в котором признал человека из дружины Рогволда. Тот приметил взгляд конунга и согласно склонил голову. Кари заговорил:
- Был тинг, на котором старейшины решили то. Есть и дощечка с рунами.
Берсерк вручил Харальду плоскую деревяшку, изрезанную письменами. Конунг повертел её в руках и передал за спину: слова человека Рогволда для него было достаточно. Косматый сделал широкий жест руками.
- Что же, получишь ты хорошую награду за добрую весть. Будь гостем в моём доме.
Лендрман поклонился и молвил:
- Я приехал, конунг, чтобы поведать тебе о смерти Вемунда потому, что погиб он от моей руки. Позволишь ли руке той держать меч против твоих врагов? Мои корабли пойдут рядом с твоими и не отстанут!
Пришла пора довольно ухмыляться Харальду:
- И твои корабли не будут лишними. Вскоре мы выступим на юг – пора фиордцам познакомиться со своим конунгом, а мне пора посмотреть на ваших воинов.

Всё то вспоминал старый викинг, покачиваясь в седле. Не обманул Харальд-конунг, знатно наградил он Кари и поставил того на почётное место в войске своём… Только совета у него не спрашивал, всё больше приказывал. А говорил и расспрашивал Альвира-скальда – Кари только зубами скрежетал да досадовал: слово мальчишки ценит конунг превыше совета убелённого сединой берсерка! Вот и теперь ехал он впереди, дорогу к усадьбе здешнего лендрмана указывал, а за ним тянулись вереницей викинги Харальда. Сколько было их, Кари не считал: не хватит для того пальцев на руках у берсерка и всех его людей.

Сообщение отредактировал SergK - 16-06-2008, 21:14

В усадьбе Вемунда
задумчивый Рогволд, скучающий Ивар и отсутствующий Сигурд
в гордом некропехотном (некропехотливом) одиночестве

Немало времени прошло с того светлого дня, когда хитроумие и находчивость Коршуна завоевали Фиорды. Ой не зря именовали сначала Рогволда Мудрым, а потом и Великим. Воистину, велик не тот, кто способен собрать под знаменами великую силу, а тот, кто способен эту силу направить. А то и вовсе разрешить весь спор небольшой дружиной в сотню мечей…
В достатке минуло дней и радость от победы начала утихать в сердцах простых воев, уступая место суровой будничной действительности, имеющей столь мало в родстве с пиршествами и гулянками, которыми отмечалось взятие усадьбы Вемунда. Те же, кто стоял над дружинниками, уже давным давно предавались совсем иным раздумьям – поговаривали, что скоро сам Харальд Косматый пожалует в Фиорды. То была не самая радостная новость – как для простых фиордцев, ожидавших от такого гостя лишь самого худшего, так и для Коршуна, коий без чужого вмешательства хотел свои порядки здесь установить.
- Видят боги, отец, - однажды произнес Ивар, трапезничая с ним за одним столом, - не Харальд Разволосый править Норвегией должен, а Рогволд Великий. В тонком деле правления отнюдь не таланты воителя нужны, хоть без них и не обойтись. Здесь ум, смекалка и жизненная мудрость потребны…
Того же мнения придерживались все, кто входил в ближайшее окружение Коршуна. Попробовали б они иного придерживаться… однако ж помышлять и, тем более, воплощать в жизнь вероломные планы было не просто безрассудно, а безумно. Поэтому подобные планы были отложены в самый дальний сундук и на всякий случай заперты на ключ.
Сигурд целыми днями пропадал и не появлялся в усадьбе. Поговаривали, что он пытался средь местных набрать лихую ватагу, чтобы не просиживать зад на лавках в ожидании Харальда. В вновь отведавшем кровушки пирате вскипела жажда действия, оставаться на месте – месяц прошел, как-никак! – ему было невтерпеж.
Ивар либо бездельничал, либо упражнялся в воинском искусстве, однако делал это неохотно, без особого желания, предпочитая пляскам с мечом тихие раздумья. Рогволд смотрел на это сквозь пальцы – не от большой занятости, а просто от уверенности в том, что смышленый и честолюбивый Ивар никогда не скатится в ничтожество.
Казалось, в ожидании Харальда замерла вся усадьба (бывшая резиденция Вемунда и ныне дом Рогволда). Наконец, этот день пришел. С утра сквозь настежь распахнутые ворота ворвался чумазый паренек-рыбачонок с криками, де, вражина большая на берег высадилась. Очень скоро выяснилось, что то, конечно же, не вражина была, а Харальд с воями пожаловал.
Затягивать Коршун не стал – велел седлать коней (себе, Ивару и еще десятку ближайших воев) и отправляться на встречу конунгу. Пусть не было большого желания у него видеть Харальда, однако ж следовало соблюсти приличия. Да и хотелось Рогволду знать – каким его конечный удел будет…

Сообщение отредактировал НекроПехота - 17-06-2008, 21:23

Гокстад
Кюна Асса

- Так и пусть делает, а не языком своим поганым треплет! Что я ему, жена любвеобильная, чтобы его оправдания слушать?! - бушевала кюна Асса, лениво двигая отекшей кистью в перстнях. Пришел посланец от одного из подчиненных старой кюны, и распекала она его хозяина.
Снова тихо стало в усадьбе после того, как поправилась кюна. Говорили слуги, что злее лишь стала да свирепее - за малейшую провинность может наказать! Однако видно было, что ослабела Асса - говорила медленнее, ходила медленнее, движения все ее были медленнее, да и жизнь вокруг нее как-то замедлилась. Мудрые старцы считали, что уже Хель зовет ее к себе, окутывает в свои одеяния.
Отпустила кюна посланца да пока никого в горнице не было, расслабилась в резном кресле, прикрыла глаза. Тяжко было хватку держать, люд не распускать - чай, не девица уже, не легки годы старости. Голова немного гудела, в руках, раньше белых да гладких, а теперь полных и неловких, ощущалась дрожь неприятная. Очень беспокоило Ассу ее состояние - не хотелось еще с землей живых прощаться.
Навалилась на старуху усталость, веки тяжелые стали, как металл... Но только погрузилась в дремоту старая Асса, как вновь побеспокоили ее.
Вошел один из ее дворовых слуг, доложил, что явился гонец со срочным донесением. Велела Асса впустить гонца, хоть и не хотелось ей никого видеть.
В считанные минуты явился гонец - запыхавшийся, только с дороги. Поклонился кюне, дождался разрешения говорить и тут же выложил все новости:
- Кюна мудрая, мать и опора земель своих, беда грозит Норвегии! Гандальв Альвхеймарский вторгся с армией в Гудбрандсдалир и дальше войска свои ведет! Защита требуется норвежским землям!
Замолчала Асса, лишь рукой на гонца махнула, мол, иди.
Сказать, что то тревожные были вести - значит ничего не сказать. Два года назад разбит был Гандальв, потерпел поражение, но снова сил набрал и теперь в самое сердце шел, надвое делил владения Харальда!
Посидела Асса, подумала. Потяжелело у нее на сердце, мыслями, будто свинцом, наполнилась голова. Откуда брать людей, из чего армию собирать, дабы захватчику сопротивляться? Всех людей забрал Харальд на войну, некому охранять земли!
Позвала наконец Асса к себе Тьодольва, что Каменной Башкой прозван. Пришел он, поклонился, глянул на кюну да понял, что дела плохи, ибо мрачна была владычица, печаль и заботы лежали на челе ее.
- Плохие вести, Тьодольв, - начала Асса, медленно, будто выцеживая, выговаривая слова, - Гандальв из Альвхеймара, помнишь такого?
- Чего ж не помнить... Помнится, его..
- Помолчи. Он вторгся в земли харальдовы. В Гудбрандсдалир. Чуешь, чем пахнет вторжение сие? Куда ведут руки Гандальва загребущие?
- Куда? - не понял Тьодольв.
- Коли завоюет тот район, коли пройдет насквозь - надвое земли конунга нашего косматого разделит, как крестьяне пашню! - бросила Асса раздражено, - Собери людей, каких есть, надо его выдворить оттуда. Да клич пусти, чтобы кто мог из преданных нам, тоже собирали.
- Так некого же - ушли все, нам свои-то владения охранять некому, на на Гандальвову рать идти и подавно! Помилуй, госпожа, откуда ж я тебе воев найду?
- А я это знать должна или ты?! - рыкнула Асса, поворачивая голову к Тьодольву и сверкая глазами, - Тебе указание дано - вот и исполняй!
Ничего ей Каменная Башка на это не ответил, только голову опустил и в пол деревянный смотрел. А что ответишь на слово кюны могущественной?
Помолчала старая правительница, отошла немного да снова молвила:
- По соседям гонцов разошли - глядишь, поможет кто войсками. Нельзя допустить, чтобы прошел дальше враг лютый! Потом уже никакие войска не помогут!
Кивнул ее помощник, что понял все и сделает все, что в его силах. Снова готов был верностью и исполнительностью, всем известными, Ассе служить.


Сарасберг.
Кюна Рагхильда

А тем временем и в Сарасберг пришли вести к более молодой кюне - Рагхильде.
Гонцу, правда, не удалось столь быстро внимания Вещей девы добыть - трапезничала она и прерываться не пожелала. Дождался гонец когда его впустят, и вошел. Навстречу ему из горницы, где ждала посланца правительница Сарасберга, скользнула девушка молодая, известная всей усадьбе любимица хозяйки, что ей все новости рассказывает. Видать, с ней Рагхильда за обедом разговаривала, вести со всей округи собирала.
Кюна встретила прибывшего сидя за столом. Настроение ее было благодушна, и уже решила она, что коли вести будут добрые и порадуют ее, то наградит она посланца, и даже если лихими будут новости, то наказывать не будет.
- Приветствую тебя, достойный муж! Долгий ли путь ты прошел? С чем пожаловал ко мне? - с улыбкой начала она.
- Мудрая кюна, пришел я сообщить, что есть у нас сведения о жреце-предателе сбежавшем!
- Ждала я этих новостей, - кивнула Рагхильда. Улыбка на ее губах стала еще шире, но взгляд цепче и холоднее.
- Говорят видали его в одной деревне. Плох, говорят, но направляется в Вингульмерк, в те края. Говорят, торопится, горячится - пятки только сверкают. Однако изловить его не удалось - хитер больно, быстро от твоих рук бежит.
- Да, - протянула правительница, - Ласки от них он не дождется. Благодарю тебя за важные известия.
С этими словами она отпустила гонца, велев наградить его. Наказала еще раз, чтобы продолжали его искать и опрашивать людей.
Еще несколько дней тихо было в усадьбе. Однако в один день пришло грозное известие о вторжении Гандальва.
Узнав о том, Хемунда к себе вызвала кюна да все, что узнала за последние дни - о жреце и преимущественно о вражеских войсках в землях сына, рассказала. Беспокоило ее то, что воинов совсем нет, дабы земли охранять и недругов выгнать из них и велела его разузнать, дабы было у нее представление почетче о том, как завоевания окрепшего Гандальва проходят, да подумать и совет ей дать.

Сообщение отредактировал Мориан - 18-06-2008, 12:19

Уппсала. Эйрик.

(вот и я!)

С тех пор, как отправил Эйрик-конунг купцов своих в различные земли уж больше трех месяцев прошло, и зима уже отступала, лишь иногда огрызаясь внезапными морозами, чтобы напомнить о себе. В начале февраля, когда стаяли льды на бурных реках, стали люди конунжии, одни за другими, возвращаться с вестями, а то и с приобретениями какими. На Ругейланд, столица которого в устье Эльбы располагалась, Хардакнут сейчас хотел наложить свою лапу, и заняты были ругейландцы войной – впрочем, с датчанами у них вечно то война, то дружба выходила. К набегу на Гиллисберг эти руги непричастны оказались, как и жители Хольмагарда, где княжил сейчас Олег, занявший Рюриково место.
Удивился конунг, узнав, что не оттуда угроза исходила... Хотя без воли князя своего жители (а их, как поведали купцы, не так и много было, как конунгу думалось) не отправились бы в Гиллисберг, а на что Гиллисберг Олегу? Вряд ли из мести за старого приятеля, с Эйнаром-то он рассорился. Зря, значит, не давала Эйрику покоя связь Однорукого с этими ругами.
Из Баварии купцы привезли кровяных колбас да несколько бочек хмельного пива, янтарно-яркого – и вести о том, что и баварские руги отношения не имеют к событиям тем страшным. Впрочем, это свейский владыка и так знал, посылая гонцов в тот край разве только для успокоения души.
Позже всех возвратился молодой Варди со своими людьми с острова Руян, и именно его известия заставили Эйрика сжать кулаки крепко да лицом побагроветь, вспоминая тот день, когда узнал он о смерти Черного Молота.

Давно стояли на Руяне храмы, чужедальним богам посвященные, главным из которых Святовит был, покровитель воинов-победителей, бог осеннего солнца и зерна. Деревянный храм его, выкрашенный в красный цвет, где четырехликим идолом стоял Святовит со своими мечом, копьем да знаменем, возвышался на мысе. При храме держали белого коня, на котором бог ночью выезжал, чтобы принять участие в битвах со злокозненными врагами.
Но, видно, недостаточно было божеского заступничества, чтобы защитить остров, ибо жрецы храмов тамошних для охраны наняли еще три сотни ругов отборного воинства – статных, сложением крепких. Предводитель их носил доспех золоченый… сначала прибыли на остров только эти три сотни людей, что боевую мощь трех родов составляли, а затем стали стекаться на Руян все, кого те зазвали за собой – жены и дети их, родители, да другая родня. Так за сотню лет капище выросло в город при храмах – Аркону.
Городище это стояло на вершине высокой горы и с трех сторон – севера, юга и востока - было окружено природной защитой, а с запада его защищала высокая насыпь каменная, в пятьдесят локтей. Святилище Святовита, что на мысе, также защищено было – крутыми обрывами с моря, с острова же – двойной цепью рвов и валов.
Именно благодаря святилищу, куда стекались дары со славянских земель, удалось ругам (к которым присоединились уже и славяне, и норски, и саксы, которых родная земля уже терпеть, видно, не смогла) стяжать себе славу и мощь… вот только достаточных средств к пропитанию такой оравы – не удалось, иначе зачем подались они в разбойники? Известны теперь они, как отчаянные пираты, под собой моря окрестные держащие. Много раз грабили норвежцев эти солнцепоклонники…

- Мы туда приехали будто бы на капище идолово поглядеть, там-то все и разузнали, - так продолжал Варди свой рассказ на совете. - Лежат у статуи Святовитовой (ох и страшен идол четырехмордый!) многие вещи наших воинов, по ковке знакомые… И ладно бы ковка, я бы, может, и решил, что показалось нам… но молот Свенов я узнал. С собой его, гады, прихватили, вместе с теми сокровищами, что увезли! Спросил я у жреца, откуда, мол, такие подношения богатые, а он говорит – в честной битве добыты воинами руянскими. «С кем же бились они?» спросил я тогда… вот и узнал, что в Гиллисберге воинов «вероломного Эйрика» порубали солнцепоклонники, когда...
Прервал купца громкий стук, словно молотом по наковальне – это конунг по столу ударил кулаком.
- Готовим корабли, - прорычал он. – Не уйти ругам от возмездия, или я не Эйрик Свейский!
- Охолонись, - старый Альмод призвал его, - грех с решением торопиться. Руян, как Варди сказал нам, природой защищен хорошо. Подготовиться как следует нужно, а не спешить – ведь не уйдут они от тебя никуда.
- Это уж точно, - садясь, Эйрик молвил. – Они от меня не уйдут.

Сарасберг.
Кюна Рагхильда и Хемунд
и Тельтиар в будке суфлера

Хемунд явился к госпоже, как всегда, по первому зову, так, словно под дверью дожидался. Почтительно поклонившись, советник выслушал все, что поведала ему Рагхильда, а затем некоторое время размышлял над услышанным, после же произнес:
- Если госпожа позволит, я скажу что думаю об этой угрозе.
Усмехнулась кюна:
- Для того и звала тебя, чтобы мысли твои послушать, коли своих не хватает.
- Великая кюна преувеличивает мои возможности, - вновь склонил голову Хемунд. - Я лишь скромный советник.
Он подошел ближе к правительнице и тон его сменился, из голоса пропала обычная неторопливость:
- Коли удастся Гандальву рассечь Гудбрандсдалир надвое, беды не миновать - земли то богатые, войною не затронутые, а защищать их некому. Добудет альвхеймарец сокровища старого хевдинга, сумеет и войско справное собрать, и угрозой станет для нас великой. Удивлен я, что Асса кюна до сей поры молчит, ведь ей гроза совсем рядом эта.
Помолчала с минуту Рагхильда, в пустоту глядя, да затем отвечала советнику своему:
- А ведь прав ты, Хемунд, опасность эта гораздо более страшная нам, чем я думала. Надо помощи просить, коли своих людей не хватает. Не обратно же их звать. А то, что Асса молчит - так то, вестимо, понятно. Совсем старая рассудком тронулась после того, как чуть к богам душа ее не отправилась. Говорят, и Хель от нее отказалась, однако ж слыхала я, что слабей она во сто крат стала, и как бы снова не повторился удар с ней. В общем, со счетов ее скидывать негоже, однако ж и расчитывать на ее помощь тоже не придется. Теперь же таков вопрос - чьей поддержки нам просить?
Эта мысль сейчас занимала кюну вещую, эта мысль покоя не давала. Ждала она, что скажет Хемунд мудрый, и, будто камни драгоценные, внимательно ловила его
- Чье имя могу я назвать, если Вещая Рагхильда и без того знает каждого из союзников своих и друзей близких, - помрачнело лицо советника. - Наши силы малы и мы окружены врагами, пусть все они и в половину не столь опасны, как Гандальв, но воронье это только и ожидает, когда ослабнет властная рука кюны, чтобы напасть. Одного знаю ярла, кто в беде помочь может - но захочет ли он, того и я не ведаю.
Еще пуще помрачнела Рагхильда, сдвинула тонкие светлые брови.
- О ком говоришь ты? Назови же!
- О Хареке Волке, - Хемунд вздохнул, понимая, что неприятны кюне слова эти: - Вспомни, госпожа, что лишь благодаря его хитрости, был остановлен свейский конунг - вдвойне тяжко пришлось бы нам, коли подступили бы к Сарасбергу войска Эйрика Энундсона.
Вздохнула Рагхильда, к суровости ее прибавилась печаль.
- Знаю я, что не занимать ума Хареку, как не занимать и мужества, и храбрости, и сил. Знаю, что не один раз выручал он меня. И так же, как и ты, сомневаюсь в том, что согласится он нам на помощь придти. Хоть и зла я на него за то, что веру он свою, будто коня, сменил легко, что укрывает у себя белобожников, однако ж и помощи просить после всей неблагодарности, коей я ему за помощь отплатила, совестно мне.
Долгим, внимательным взглядом смотрел на кюну советник, тщательно слова взвешивал:
- И все же, он при людях своих клялся в верности Харальду и присягал ему, а потому не посмеет отказать - если ты призовешь его, - помолчал Хемунд, а затем еще добавил: - Стоит сказать лишь ему, что ошибкой была казнь Эйнара, что сожалеешь ты, владычица, о том решении - да одарить чем Волка, и он примчится, ободренный прощением. Тем более - что Гандальв и ему враг давний, кровный.
Рагхильда чуть склонила голову, легкая улыбка, знакомая уже Хемунду, ибо знал он хозяйку Сарасберга не один день, коснулась губ женщины.
- Мерещится ли мне или Локи, хитрость и ум Асгарда, говорит твоими устами? - улыбка стала чуть шире, глаза серые заблестели чуть радостней, - Пожалуй, небольшой платой за услугу Харека будет раскаяние! Снова ты меня выручил!
- Нет награды большей, для меня, чем похвала великой кюны, - отвечал на то Хемунд, не пряча довольной улыбки. - Если будет на то дозволение, я тотчас же составлю послание в Ранрики.
- Ты и без моей похвалы прекрасно знаешь, чего стоишь, - по-доброму хмыкнула Рагхильда, откидывая с плеча косу, - Составь да отправь заодно. Медлить нам сейчас нельзя.
Смею заметить, госпожа, что даже с подмогой Харека, наших сил может не хватить, коли заключит союз Гандальв с подлыми конунгами Теламерка и Роголанда, - прежде чему уйти, молвил советник. - Одна надежда - на возвращение твоего славного сына, увенчанного великими победами.
- А коли заключит?.. - в никуда обронила Рагхильда, улыбка плавно сходила с ее лица, - Тяжелые времена грядут, ибо слишком много расчетов на случай да везение.
- Удачу можно и приманить, - задумчиво молвил мужчина, ближе наклонившись к госпоже: - Верные люди донесли мне, что по весне Харальд собрался вести рать в Фиорды, а оттуда - рукою подать до Альвхеймара, до усадьбы Гандальва...
Ничего не ответила кюна, лишь кивнула задумчиво на слова Хемунда.
- Госпожа сама составит послание, или это следует сделать мне? - советник расценил молчание Рагхильды, как знак того, что она разделяет его замысел.
- Займись посланием Волку, а я составлю весточку для Гандальва, - немного подумав, решила Рагхильда
- Да будет так, великая кюна, - советник поклонился, и накинув капюшон, выскользнул из палаты.

Сообщение отредактировал Мориан - 26-06-2008, 15:57

(С Тельтиаром)
Высадку окончили хирдманны Харальда в сроки воистинну краткие устроив на брегу новом лагерь, готовый, как к оборонею так и к стремительному броску вперёд. Часовые без устали вглядывались в глубины суши, ежесекундно ожидая нападения коварного, но надо было решать Харальду Косматому, какой приказ рати отдавать своей верной. С мыслью этой и подошёл к нему Гутхорм-ярл.
- Мы всё, Харальд, - доложил он спокойно, прядь белую привочно отбросив со лба. - Но войско быстро устанет, если ты будешь медлить. Может уже время допрос...ну то есть переговорить с этим...проводником и решить, что дальше делать?
- Не думаю, что он скажет что-то новое, - пожал плечами Харальд. - Посланные мной дозорные подтвердили слова берсерка. Пусть я и не доверяю ему, но пока он не солгал - на день пешего пути в округе нет достойных усадеб, чтобы принять меня.
- Боевому конунгу достойней усадьбы. чем берег неприятельский, к разграблению готовый или палуба драккара нет! - с усмешкой процитировал Гутхорм. - Так что же, будем разбивать лагерь?
- А что тут грабить? - Юноша широким жестом обвел заполненный воинами берег. - Фирдир слишком жалкая и слишком бедная земля, чтобы в ней было чем поживится моим людям - нам следует добраться до Фьялира и там привести к присяге всех лендрманов и херсиров, а заодно, - конунг понизил голос: - Ограничить власть Рогволда, не по нраву мне то, что он ведет себя на моих землях как хозяин.
- Всё это верно, - отмахнулся ярл, - но скажи, что ты планируешь делать прямо сейчас?
- Выступать, - ответил правитель. - К чему ставить лагерь, если нас ждут покои Аудбьерна!
- К тому, что если Рогволд будет не слишком тебе рад, то втои воины будут изнурены пешим и морским переходом, а его в самом худшем случае похмельны, да и то не все!
- Думаешь, Мерский ярл крамолу измыслил? - Приподнял белесую бровь Харальд.
- А чего он тогда так спешил в фиорды. да ещё и присягу от твоего имени принял?
- Много он сделает с сотней воинов, - глаза юноши блеснули. - Я его раздавлю, как букашку, если посмеет обратиться против меня!
- Раздавишь, - кивнул Гутхорм. - И кого посадишь вместо него? Неет, племянник, Рогволд слишком нужен. А потому ты должен продемонстрировать ему свою силу так, чтобы у него и мысли бунтовать не возникало!
- Поэтому я хочу быть там в скорости, нагрянуть внезапно и увидеть его правление без прикрас!
- Хорошо, - устало выдохнул Гутхорм и тут же скомандовал: - Свэн, Хьялли! Берите своих и выходите прямо сейчас! Будете пердовым отрядом. Сигурд...
Слушая, как его дядя отдаёт команды, молодой конунг и не заметил, как у него за спиной, словно из темноты появились пятеро вооружённых воинов.
- Хорошо ты их вытренировал, - в голосе конунга слышалось плохо прикрытое недовольство - он не любил когда, кто-то появлялся столь внезапно рядом с ним.
- Рад что тебе нравится, - усмехнулся Гутхорм.
- Я еще посмотрю на них в битве, а пока - эй слуги, коня мне!
Гутхорм еле заметно кивнул, и вскоре подвели не одного, но двух коней.
- Хочешь в дозор прокатиться
- Возьмем полсотни лучших воев и посмотрим на мои новые владения, - легкая улыбка скользнула по губам конунга, когда он запрыгнул в седло и стиснул бока скакуна ногами.
- Хорошо, - кивнул Гутхорм и распорядился в сторону. - Сигурд, найди подходящих
- И передай конунгу Хакону, чтобы выступал вслед за мной со всем воинством! - Бросил вслед расторопному вою юноша. - Едем, дядя!
Вскоре к ним присоединились одоспешенные всадники - все как на подбор статные и широкоплечие, из ближней дружины - некоторых из них Харальд даже помнил по лицам. К тому же, с конунгом поехали Бард и молодой Хакон.
Гутхорм осмотрел свиту и остался доволен.
- Далеко вперёд не уходи, даже если разговор есть, - шепнул он. - Мы можем и вполголоса...
- Можем, - согласился кивком правитель, выезжая из лагеря - вдалеке, у кораблей уже слышались зычные приказы Ахти-Йотуна, не иначе, как старый Хакон велел ему выстраивать войска в походные порядки. - Знаешь дядя, не внушает мне доверия этот великан, которого пригрел мой тесть.
-Не твой воин он, но Хакона, - пожал плечами Гутхорм. - Следить за ним можно, но, ты сам понимаешь...осторожно!
- Он приносил клятву убить меня, как я слышал, - заметил юноша. Пока они ехали неспешно, решив не загонять коней без надобности. - А затем присягнул моему тестю. Как не посмотри, а он либо враг, либо клятвопреступник.
- А потому смотри, да руку держи на мече! - посоветовал Гутхорм. - А если хочешь, то можем устроить так, чтобы Один поскорее получил этого Йотуна...
- Устроим, - прошептал Харальд так, что едва ли кто кроме дяди его услыхал. - Воин он хороший - пока его ратная удаль мне нужнее, чем Отцу Ратей, а после...
Губы юноши расплылись в хитрой улыбке.
Кавалькада продолжала свой путь.

Фьорды. Конунг Хакон.

Услышав новость о том, что конунг Харальд вскочил на коня и куда-то оправился в сопровождении небольшого отряда, Хакон недовольно нахмурился. Предусмотрительность Гутхорма, окружившего юношу верными людьми, была близка сердцу старца, но не рано ли Харальд Агдирский возомнил себя хозяином Фьордов? Да что Фьорды, слава конунга молодого ныне такова, что Хакон и во Хладире, где роду его даже камни покорны, поостерегся бы отпускать зятя без должного сопровождения. Вдруг противники забыли про древнюю честь и заплатили серебром за убийство? Старый викинг был воином старой закалки, но хорошо знал мир, в котором жил. Едва ли можно мерить всех мужей Севера той же мерой, что бог Хеймдаль. Он решает, кого пропустить через радужный мост за стол к великому Одину, глядя взором своим прямо в души. Земные властители судят по делам, а бонды – так и вовсе по слухам, что взять с худородных?
- Беги к ярлам, скажи, пусть торопятся с построением. Выступаем немедля, и горе тому, кто задержит меня хоть на миг, - раздражение все же прорвалось в голос, заставив гонца испуганно втянуть голову в плечи. Раньше гонцов, принесших конунгам неугодную весть, вешали. Да, люди сейчас отошли далеко от богов…

Встреча с конунгом.
Харальд, Рогволд, Гутхорм, т.е. я, Тельт и Оррофин

Фиорды так и не стали родными для Рогволда и его людей. Эти земли казались чужими, чуждыми и даже враждебными. Лишь безумец мог решиться напасть на Коршуна и тем самым порвать пакт, заключенный на тинге. Фиорды верили, что Рогволд, как ожидаемый властитель этих земель, оградит их от гнева Косматого, о котором слагали такие байки, что впору лишь детям пугаться. Ан нет, находились среди взрослых мужей такие, которые верили им.
Тем не менее Фиорды все равно оставались чужбиной. Для того, чтоб не заблудиться средь местных лесов да скал, Рогволду пришлось нанять проводников – нескольких охотников, знавших эти места наизусть.
- Каждый камушек, каждую травинку, - заверял один их охотников, треся кустистой бородой, - словно детей собственных знаем.
Жаловаться на проводников не приходилось. Ни разу за те долгие три дня, которые Рогволд вместе с сыном и двумя десятками дружинников провели в седле. На исходе последнего дня, пройдя насквозь очередной лесок, они выбрались на равнину и вдалеке – острыми глазами одного из охотников - заприметили на горизонте головы чужих воев.
К тому времени воины Харальда практически миновали Фирдир - отряд, возглавляемый Гутхормом и Харальдом, как и было задумано конунгом, шел, опережая основные силы на полдня и ближние к правителю воины получали отдых и трапезу в усадьбах знатных людей, расположенных по дороге: всюду, стоило лишь прибыть Косматому, херсиры и их родичи клялись в вечной верности и ставили богатое угощение, а порой выносили и подарки, дабы угодить конунго - не оставался в долгу и Харальд, одаривая их за то, что склонились перед его властью дорогой одеждой и драгоценностями.
Именно этот отряд и повстречался Коршуну на пути. Вскоре они приблизились друг к другу настолько, чтобы можно было разглядеть лица под шеломами. Всадники Рогволда встали, загорцевали, сдерживая ретивых коней.
- Привет союзникам! – подняв скакуна на дыбы, крикнул Коршун, - многие лета каждому из вас.
Харальд выехал вперед, слегка нахмурившись:
- И тебе поздорову, Рогволд ярл, - слова были обычными но в голосе явно слышался упрек за то, что Рогволд не поприветствовал его как положено подданному.
- Рад, что конунг находится в добром здравии, - невозмутимо отвечал Коршун, - легек ли путь был твой? Гостеприимно ль встретили тебя Фиорды, о Харальд?
- Вполне, - тон юноши смягчился. - И мне по нраву то, сколь умело сумел ты, ярл, овладеть для меня Фирдиром и Фьяллиром.
- Направить мой опыт против врагов твоих – честь для меня, - одарил конунга холодной улыбкой Коршун, после чего хвастливо заявил, - бессмертные боги нам свидетели, мудрость защищает лучше любого щита, а ум разит точнее любой стрелы.
Гутхорм ярл тронул поводья коня и тот поравнялся с Харальдовым, но не совсем.
- Здоров будь, Рогволд, - проговорил он мрачно. - Расскажи же нам, что сделал ты на благо конунгово в землях, что под твоей опекой доселе находились. Да заодно поприветствуй своего повелителя, как подобает.
- О, Гутхорм, добрый друг! – воскликнул Коршун, хищно скалясь, - благо конунгово в том, чтобы приносить ему больше земель, славы и богатства, не так ли? Вот она – земля! А слава и богатства ожидают нас за праздничным столом, который накрыт для конунга в любой усадьбе, в какую не зайди.
- Хороше же, - кивнул Гутхорм. - Но давай же. добрый друг, позволим конунгу решать, что для него благо, не мальчишка, ведь уже, ни по годам. ни по делам!
- Пусть же конунг тогда направит нашей коней, - воскликнул Коршун, - ежели его вои устали, здесь неподалеку есть усадьба, в который для всех найдется ночлег и трапеза. Оттуда мы сможем продолжить путь в мою обитель в этих землях.
- Следуй же за мной, о могучий Харальд, - взмахнул рукой Рогволд, поворачивая коня, - к слову, скажи, друг Гутхорм, не твоя ль знакомая томится в плену у моих доблестных воев? Та самая, что сестрой Вемунду приходится? Хильд, ежели моя память не изменяет мне, имя ее было…

- Вот значит, куда её занесло, - протянул ярл. - А скажи мне, не было ли при ней дитя малого?
Харальд едва заметно напрягся при этих словах.
- Было таковое, - кивнул Рогволд, - эта дева с меня слово взяла, что младенца ее не тронут. И даже если ей помереть суждено, чтоб ребенок ее достойным мужем вырос. Посему его взял на поруки Сигурд-брат, говорит, в сыны назвать себе хочет.
Едва не поперхнулся при этом конунг, но все же успел взгляд перевести с ярла, на дядю, дабы Коршун чего лишнего в глазах его не углядел.
- Однако ж продолжим разговоры за столом, - оборвал беседу Рогволд, - тут всего нечего до усадьбы, указанной мною.
Взгляд Гутхорма неразглядеть было Рогволду из-за шелома с бармицей, но вот Харальд ясно в глазах дяди прочёл всё, что тот думает на этот счёт.

Ранрики. Гиллеад.
(под бдительным надзором Тельтиара, да пребудет ему что-нибудь)

- Улетает белый ворон
из нетеплого гнезда
окунуться в копоть неба,
полетать меж черных труб
или тенью, белой тенью,
проскользнуть по облакам.
Улетает белый ворон,
улетает поутру.

Выпала на руку рыжая прядка – торопливо Гиллеад нити шелковые цвета меди за ухо убрала – с руки, что колыбель качает, чтобы младенца не щекотали нечаянно попавшие волосы, чтобы не проснулась маленькая принцесса. Покрывало-сон ее, голос матери так ровен, что шепот моря в тихий алым тканый вечер, качается к потолку привешенная резная люлька, сладко спит принцесса.

Спи, милый, спи, птица.
В облаках дорогой ранней
ты выйдешь в путь долгий
из селения в селенье,
из дома в дом, дальше,
налегке и без дороги, —
спи, милый, спи, странник! —
с первым солнцем станешь тенью.

Под другой рукой – люлька попроще, дитя подальше. Чужое, неродное да волкам не бросишь, в печи не сожжешь – пепел тот вовек с рук не отмыть. И толкает мягко колыбель вторая рука, вторую девочку баюкая. Пусть и ей сны светлые снятся, вырастет – будет Хареку кого отдать соседу богатому да знатному в жены, кем мир купить да земель, кому честь на пиру петь да слезы тайком утирать. Вырастет слава и краса – и сейчас пусть спит. Замирает Гиллеад, задумавшись, а и правда, а как в отца пойдет приемыш? И вместо святой воды впитает пену бешеную?

Там, где райская береза
сладко светит сквозь туман,
средь ветвей ее зеленых —
там теперь твое жилье.
Улетает белый ворон,
в небесах ему легко.
Твердый дом остался сзади.
Мир наполнен до краев*.

Одновременно шевельнулись белые в темноте руки. Нет, покрестят обеих скоро, от бесов огородят – а там и свой ум появится.
Склонилась Гиллеад над люлькой – спит малышка, не проснется – улыбнувшись, тенью полуночной в створ двери скользнула. Тихо на душе, тепло – муж дома, гонцов от Харальда ждет, неспокойных да недовольных нет в Ранрики, духи мертвые не шалят – жить бы да радоваться!
Гиллеад жила и радовалась.

_____
*
Колыбельная о белом вороне, Тикки Шельен

Уппсала. Эйрик.

То слово, что было дано,
Теперь захочу - не нарушу.
Какое прольется вино
Сегодня на стол и на душу? (с)

Все приготовлено было еще вчера – драккары и снеккары крепкого дуба покачивались на волнах, воины, готовые к битве и во всеоружии клятвы давали отомстить врагу, да и ветер попутный дул… Но Эйрик не стал отправляться.
Он обещал Сванхильд, что проведет с ней и детьми еще один день.

- Дай мне слово, что вернешься к нам.
Крепко держала супруга за руку конунга свейского, так что сам он даже удивился, какая сила внутри этой женщины скрывается.
Рассветные лучи солнца уже ласкали морскую гладь; вокруг сновали люди, садящиеся на корабли и грузящие припасы. Вдвоем с супругой Эйрик стоял у пристани, предвидя, каким тяжелым будет для нее очередное расставание.
- Отпусти…- попросил он. – Сванхильд, не могу я знать, как все сложится. Я мстить за товарища плыву, отбирать добро, что у нас было отнято. Я должен сделать это, даже если жизни оно мне будет стоить – не я, так люди мои с победой вернуться. К чему связывать себя глупой клятвой?
- А твоя клятва, о которой ты говорил столько раз – во что бы то ни стало за Свена отомстить, забыв даже о жене и детях собственных? Эта клятва – не глупая?
-Это клятва истинного мужа, а не труса. Ты моей смерти боишься, знаю, но ты женщина… не заставляй же меня погибели бояться и давать нелепые обеты!
- Нелепые, значит… - она побледнела от ярости и отвела свою руку. – Вот как. Хорошо же, конунг Эйрик.
Сванхильд повернулась спиной и быстрым шагом направилась прочь.
- Плыви, конунг. И можешь не возвращаться! – бросила она, не оглядываясь.

Вальгард, эту сцену заставший, подошел к Эйрику ошеломленному.
- Что случилось у вас? - спросил тот.
- Ох уж эти бабы, - сквозь зубы отвечал конунг. – То пускать никуда не хочет, то наоборот, плыви, говорит, и не возвращайся. Как безумная последнее время.
- Так то и понятно, - Вальгард промолвил. – Сам я жену с младенцем оставляю здесь. Всю ночь Инга проплакала, но отпустила со спокойным сердцем – знает, что долг выше для меня. Что до Сванхильд твоей… не знаю уж. А не понесла ли еще одного ребенка от тебя? Может, потому и тревожна слишком?
- Не знаю… - задумался Эйрик. И правда, вдруг?
- Пойдем же на корабль, - тронул его за плечо воин. – Пора уж отправиться.

Сванхильд, в усадьбу возвратясь, в комнате заперлась.
«Пускай плывет», думала она со злостью, «пускай смерть себе ищет. Коли умрет, значит, так и суждено было, а коли вернется… кто знает, что найдет он здесь вместо того, что оставил!»

------------
* - песня Скади

Сообщение отредактировал Hellish Cat - 24-06-2008, 14:08

Вингульмерк. Асмунд Кровавый

Предводитель разбойников опустил руку на плечо Оттару:
- Ценного пленника ты привел, друг, очень ценного, - Асмунд усмехнулся, бросив взгляд в конец лагеря, где сидел, привязанный к шесту жрец Трюггве. - Он, несомненно врет, но...
- Повесить бы его, - предложил бывший херсир. - Пусть будет к своим богам поближе.
- Ни в коем случае, ни в коем, - сын Альхейма покачал головой, и крепче сжал руку, не давая Оттару возразить: - Я крепче тебя их ненавижу! Но этот жрец живой полезнее будет нам, нежели мертвый. Да и какая слава в том, чтобы калеку убить?
- Никакой, - медленно процедил Рваный, все еще не понимая, для чего именно нужен Асмунду схваченный им служитель Одина. То, что Асмунд хитер и изворотлив, точно змей, Оттар понял, после нескольких дней совместного похода, а ведь раньше он считал кровавого ярла обычным безумцем жаждущим лишь смерти и разрушений. Но нет - у всех, даже казалось бы, абсолютно бездумных, поступках Альхеймсона была своя, едва прослеживаемая причина, все они вели к какой-то цели, о которой Асмунд не распространялся. Но в том, что все стремления Кровавого Ярла, ныне названного Десницей Господа, направлены на воплощение одному ему ведомого желания, Оттар не сомневался. И если ему нужен был немой жрец - то так тому и быть.
- Послушай, - похоже Асмунд все же решил отчасти удовлетворить любопытство своего ближайшего сторонника. Подумать только - всего каких-то три месяца назад они были заклятыми врагами, но борьба со свеями примирила их, ровно как и ненависть к кюне Рагхильде. Вот только Оттар не видел дальнейшей жизни после того, как свершит месть, а Асмунд, похоже, строил далекоидущие планы. - Власть Рагхильды держится на поддержке жрецов, без них - она всего лишь мать конунга, который пропадает где-то на севере. Ее охраняют наемники-датчане и венды...
- Которых ненавидят в Вестфольде, потому что они хотят земли, - перебил его Рваный. - Я сам заключал договор с конунгом вендов и обещал владения его людям, которые они добудут в бою.
- Молодец, Оттар, - мятежный ярл рассмеялся, с силой хлопнув собеседника по плечу. - Ты привел Рагхильде защиту, но вместе с тем и подготовил почву для мятежа. Я раздавлю ее, раздавлю руками ее же подданных...
- А с этим пока что делать? - Херсир с трудом подавил желание узнать подробности плана, но Асмунд все равно не раскрыл бы ему деталей, а спрашивать в пустую Оттар не хотел.
- Пусть пожрет чего-нибудь, да кого в охрану приставь - коли уж он от Хемунда сбежал, - Кровавый резко развернулся и пошел в свою землянку.
Воину вспомнился допрос - то, что жрец лишен языка он узнал довольно быстро, когда пленник начал мычать и отчаянно жестикулировать, прося пощады. Понял, куда попал. Оттар тогда, чтобы подтвердить свою догадку заглянул ему в рот - и действительно, увидел следы пыток. Немногим позже рассмотрел он и искалеченную руку, после чего обыскал жреца, отобрал у него кошель с золотом и отправил к Асмунду. Благо, один из людей Кровавого, в прошлом охотник, умел читать по губам, хотя и сложновато было разобрать, о чем бормочет бородатый жрец, но умелец с горем пополам смог исполнять роль толмача. Когда Асмунд узнал, от кого пострадал Трюггве, он велел сохранить ему жизнь, хоть и не поверил в причины суровости Рагхильды. Калека утверждал, что он-де заступался за христиан и оттого претерпел - неуклюжую ложь легко распознал даже Оттар, а уж у Асмунда на это был поистине звериный нюх, но он не подал вида, а лишь участливо кивал, словно верил словам Трюггве, жадно расспрашивал его о положении дел в Сарасберге, о ближайших приближенных кюны, о том, сколь прочна ее власть. Как выяснилось приблудный Хладирец многое успел узнать, прежде чем был наказан Рагхильдой.
- Это тот посланник, что требовал от Харека виры за убитого тобой Верховного Жреца, - шепнул Оттару Асмунд. - Мой человек, бывший тогда в Ранрики, узнал его.
- Ты держишь людей возле Харека? - Удивился Рваный.
- Как раз там это сделать не сложно - у него в почете христиане, - Кровавый улыбнулся. - А вот в иных землях соглядатаям куда тяжелее приходится. Потому-то мне и нужны сведения этого жреца, он многое знает. А золото, найденное при нем, оставь себе - это же твоя вира.
Они рассмеялись, после чего Асмунд продолжил расспрашивать Трюггве, умело вызнавая все необходимое. Затем же он велел привязать жреца к шесту, зная что с увечной рукой он не сможет освободится, дабы со временем решить, как использовать пленника с большей выгодой.

Сигурд в депре

Тяжко было на душе у Сигурда, тяжко и погано, словно мертвец внутрь забрался и решил сгнить там до самых костей. Всякий, кто попадался ему на пути, буть то воин или служка простой, спешил убраться прочь, ибо попасть под горячую руку пирата не хотелось никому.
И хуже всего было то, что причину такого паскудного состояния Сигурд определить никак не мог. После ошеломляющей по наглости и смелости победы брата-Коршуна, казалось, всем мерцам только пировать да песни распевать во славу свершенного подвига. Все так и делали (и Сигурд никак не отставал от прочих), однако, когда прошла душевный жар поутих, пришла пора тоски.
Чужие земли, чужие порядки, чужие бабы. Награбить всласть ранее не удалось, а сейчас Рогволд не позволял. Никуда было выместить (разве что на служанке неуклюжей всласть отыграться – если повезет, в сарае) душевное томление. У Сигурда, видать, этого томления больше прочих было – накапливалось оно внутри и накапливалось…
Накапливалось и накапливалось. После недельного отсутствия пират возвратился в усадьбу и первым делом отправился в покои плененной Хильд. Растолкал стражу у дверей, зло наорав на них, ворвался внутрь.
- Ну как сидится на скамье коршуновской? – процедил Сигурд.
Покои Хильд были на диво просторными и роскошными для, фактически, темницы. Однако несмотря на все ткани, посуду да украшения резные на стенах это была темница, из которой Хильд выйти никак не могла – пока на то не будет воли коршуновой.
- Сидится, Сигурд, - также хмуро отвечала Хильд, - того достаточно.
- А ты чего гостя любимого так недобро встречаешь? – Сигурд упер в деву злой взгляд, - аль не люб тебе? Другого нашла?
- Не муж ты мне, чтобы любым быть, - Хильд отвела глаза.
- Не муж?.. ну так на кой мне жена порченная? – хмыкнул пират и подхошел вплотную к Хильд, что сидела у самого окошка, - была б девкой, может, и подумал бы, а так…
- Чего пришел? Злобу выместить?..
- Я? Злобу? Напротив, лишь радостью свтелой поделиться, - хватая ее за подбородок, прошипел Сигурд, - много у меня ее в чреслах накопилась!
Хильд пискнула, пытаясь вырваться, оттолкнуть пирата. Однако разве могла легкотелая дева справиться с сильными руками лихого рубаки, разгибавшим подковы? Раздался треск рвущейся ткани, плечи Хильд предстали перед Сигурдом в первозданной белизне.
- Ты – не ярл, не дружинник даже! – закричала Хильд, закрывая руками обнажающиеся груди, - не пират, а простой разбойник! Бонды-землеройки – вот твое родство!
- Ничего, после того, как бонд-землеройка ознакомится с тобой поближе, - расхохотался Сигурд, - ты станешь к нам добрее!
Пират заломил руки Хильд за спину, повалил ее на скамью. Что произошло бы дальше не для кого не секрет и не было б смысла на том заострять внимание, однако ж двери светлицы неожиданно отворились и внутрь вошли двое стражей, что до этого стояли за стеной.
- Сигурд, оставь ее, - пробасил один из них, - Рогволд не велел трогать ее.
- Пшли вон! – бросил через плечо пират, - я занят.
- Сигурд, пробуди в себе хоть каплю разума. Коршун строго-настрого запретил к ней прикасаться.
- Я брат его!..
- Даже тебе. Тебе в первую очередь – так он сам и сказал. Сказал, кто девку покалечит, тот перед Харальдом отвечать будет. А тот как раз вскоре подъехать должен.
Сигурд поднял голову, смерил воев замутненным взглядом. Хильд, лежавшая в чем мать родила, не смела даже пошевелиться, а даже если бы и смела, то вряд ли ей что-либо удалось, ибо крепко держал ее Сигурд.
- Ладно, - процедил он, поднимаясь со скамьи, - оденьте эту курву.
Сигурд распрямился и зашагал к двери, однако ж прежде, чем покинуть светлицу, он обернулся к Хильд и бросил напоследок:
- А ты, отродье паскудное, помни. Поиграется с тобой Коршун, поиграется да и наиграется однажды. Всякая игрушка, знаешь ли, либо ломается, либо надоедает. Скоро, ой скоро ты ему даром нужна не будешь – и уж тогда я вновь приду поделиться с тобой радостью. Той, что в чреслах.
Сплюнув на пол, пират вышел вон.

Ранрики
(с Тельтиаром)

Зима в Ранрики выдалась необычайно теплой. Почти до самого дня середины зимы с моря шел туман, и постоянно шел дождь .
Но в канун Середины Зимы, когда день длится всего пару часов, и солнце, не успев показаться уже спешит спрятатьсяза горизонт в пасти дракона Нидхога, внезапно с севера подул холодный ветер, и посыпался снег, как будто инеистые великаны спустились с Йотунхейма и открыли свои мешки со снегом. Три дня не было видно ни зги, и Солнце больше не показывалось на горизонте.
В такую погоду даже хозяин собаку на улицу не выгонит, потому все кто мог отсиживлаись по домам, а гридница была полна людей. Че5рез три дня снежная буря улеглась, и люди несмело стали выбираться на улицу. Снег намело почти пго самые крыши. Едва слуги вымели снег, началась подгтотвока к веселью. Хозяйки открыли закрома и стали месить тесто, чтобы испечь пудинг или выпекать коржи символизирующие солнце. Харек уговорил жрецов поставить крест с колесом, отображающий якобы воскресающего Бальдра, и там ирландцы принесли подношения - хлеб, мед, молоко и зерно. Вскоре и все метсные жители последовали их примеру, прославляя умершего и воскресающего бога.

В те дни, казалось, будто бы все беды и невзгоды отошли прочь, что не было у правителя Ранрики разногласий с конунгом Харальдом, что не жаждали свеи отомстить Хареку за позор их властителя - люди веселились, пили брагу и слушали песни скальдов, а порой ирландские музыканты играли на своих чудных инструментах.
Во дворе у разоженного костра устраивали пляски, и зажигательные ирландские танцы чередовались с местными и норвежскими плясками и хороводами. Люди веселились все семь дней напролет, пока длилась Ночь Богов, и когда солнце наконец вновь показалось на небе, радости людей не было предела. А потом снова с моря подул теплый ветер, и снег начал таять так же внезапно, как и выпал.

Жрецы истолковали это как добрый знак, и заверили что урожай в следующем году будет обильным. А этот год так и называли "Год короткой зимы"

Спустя еще неделю и четыре дня к берегам Ранрики пристали корабли с полосатыми парусами - приплывшие на них люди желали видеть конунга Харека.

То пираты приплыли, которые до этого в дальних походах были, а ныне захотели они договор заключить, как при Сигвате-ярле было.

Высадившись на побережье, они обосновались лагерем возле своих короблей, отправив двадцать человек к усадьбе.
Появление такого множества кораблей у пристани вызвало настоящий переполох. Но, увидев, что незваные гости лиха никому не делают, люди успокоились и снвоа заняись своими повседневными делами. Харека появление незваных гостей в такое время сильно встревожило. Но он сохранял спокойствие, чтобы его ттревога не передалась остальным. Он сам, облачившись в кольчугу, с отоборными тридцатью воинами отпраивлся навстречу посланцам.

- Приветствую тебя, славный Харек Волк, - предводитель отряда, широкоплечий мужчина с заметной сединой в волосах выехал вперед, едва заметил правителя Ранрики. - Я Регин Усач, морской конунг.
- Приветствую тебя, Регин. С чем пожаловал ты в мои владения? Если с добром пришел, будь моим гостем, располагайся в гостевом дворе. А если пришел скрестить мечи, то Харек никогда не был трусом.
Усач рассмеялся:
- К чему устраивать распрю на родной земле, когда есть столько берегов, только и ждущих, чтобы на них ступила нога воина! - Он почти поравнялся с Хареком и протянул ему руку: - Я никогда не был врагом Ранрики и ее правителей, напротив - мне есть, что предложить тебе, конунг.

Харек потмоу держался настороженно, что издавна по неписанным законам любой морской конунг мог бросить вызов любому властителю владеющему землей, и если выигрывал поединок, мог занять его место. Если побежденный оставался жив, его торжественно приноисли в жертву богам, испрашивая благословение на правление нового владыки

Харек кивнул, и пожал протянутую руку.
- Что ж, тогда добро пожаловать в мой гостинный двор, - сказал Харек, не теряя невозмутимости и гордой сдержанности, ка ки подобает хозяину и владыке обширных зеиель.- Я готов выслушать, что ты мне предложишь, вольный волк морей

Тот махнул рукой своим людям, чтобы те продолжали движение:
- Из дальних стран мои воины привезли много добра и диковинных вещей - а теперь хотел бы продать их твоим людям.
Харек кивнул с улыбкой, и произнес:
- Что ж, для того я повелел выстроить ту пристань и дворы, и сараи для кораблей, и склады для товара, чтоыб каждый мог сюда приплыть и торговать. МНогие приплывают сюда для торга и обмена. Все ли это, что ты хотел предложить?
- Порой нам потребуются жилища, чтобы переждать зиму, - продолжил Регин, пристроивши коня рядом со скакуном Харека.- А быть может, если пожелаешь, я привезу покорных рабов и услужливых трэллей - франков, саксонцев, фризов.
- Теперь порядки меняются, - ответил Харек, выдержав паузу. - Ныне эта земля под властью конунга всей Норвегии, и потмоу я не могу давать приют тем, кто воюет против земель, с которыми мы в дружбе. Если хотите получить здесь приют, переходите к нам на службу, и получите не только жилища, но и земли, и оружие, и доспехи, и лес для кораблей, и новые корабли.
Регин недоуменно посмотрел на Харека и уже открыл рот, чтобы что-то возразить, но Харек прервал его:
-Воюйте против наших врагов, и вы получите почет и уважение, -повторил Харек, жестом давая понять, что возражать ему бесполезно.
- Мы люди вольные, - покачал головой Регин, но затем добавил: - Однако вполне можем расправится с теми, кто тебе неугоден.
- Что ж, это и вправду хорошее предложение, сказал Харек , задумчиво теребя в руках поводья. - Тогда я смогу предоставить вам жилища. Но не в этой земле. Есть острова, которые считаются частью земли Ранрики и Вингульмерка, но там живут люди, которые не считаются ни с чьими законами и правами. Приведите их к покорности моей воле, и вы получите там приют и помощь.
Регин шумно выдохнул, и наконец произнес:
- Что же, тогда ты признаешь меня лендрманом тех островов, - выдвинул свое условие морской конунг.
Харек усмехнулся.
- Согласен, - сказал он. Но те острова должны оставаться частью моих владений, но ты будешь иметь все права лендрмана и сможешь вершить там свой суд и свой порядок. Но помни, что закон земли Ранрики должен быть един для всех кто в ней живет, будь то хирдман или бонд.
- Хорошо, - немного подумав, Регин кивнул. - Ты укажешь мне эти острова. А пока - мои люди привезли из земель франков отличное вино, и я был бы рад угостить им тебя и твоих близких.

- А я буду рад угостить вас теми дарами, которыми богата эта земля, - сказал Харек. - Вот мы и приехали. Это мои покои, где я принимаю всех заморских гостей. Отворяйте ворота, к нам гости! -крикнул Харек слугам.
- Я пошлю человека к кораблям, чтобы он велел выкатывать бочки, - сказал предводитель викингов, въезжая во двор усадьбы. - Хороша домина, я смотрю - ты знатно ее подлатал, конунг. При Сигвате, казалось, рухнет не ровен час.
-Сигват был хороший хозяин. Я лишь завершил здесь то что он начал.
Регин оставил эту фразу без ответа. Он спешился, передавая поводья одному из своих воинов и направился ко входу в дом, остановившись лишь у крыльца и ожидая хозяина.
Харек спешился, неторопливо и спокойно, всем совим видом показывая что он здесь хозяин. Затем неторопиливо прошел в дом, а за ним последовала часть его свиты.
- Добро пожаловать в дом, будьте моими гостями, и разделите со мной трапезу, - сказал Харек
- Это мы завсегда рады, - ответил за всех Усач.
Хирдманы рассаживались по скамьям, слуги и служанки засуетились, вынося гостям миски с хлебом, кашей, мясом, и сушеными фруктами, и чаши с пивом и водой.

Конечно, по сравнению с недавним праздником, угощение было не столь роскошное, но проведшие немало дней в море воины были рады и этому, тем более, что их предводитель заключил договор с правителем этой земли...

Сарасберг.
К-на Рагхильда

Сразу после того, как ушел Хемунд, Рагхильда, чуть подождав, приказала принести ей письменные принадлежности и села писать послание, о котором они говорили с советником.
Понятное дело, что не поверит Гандальв словам Рагхильды и дальше решит вглубь Харальдовых земель идти. Посидела кюна несколько минут, подумала. Затем написала короткое письмо и приказала прислать к себе двух верных людей.
Вскоре явились они, поклонились Рагхильде и выслушали приказание.
- Сегодня ночью отправитесь вы в Согн. Прибыв туда, поживете там день-два, а затем оттуда - к Гандальву, - наставляла их правительница, - С собой возьмете это письмо и по прибытии к Гандальву отдадите ему послание и скажете, что это-де от Атли Тощего. Там все написано. Да потом снова в сторону Согна, и только потом обратно. Ясно вам?
- Ясно, госпожа! - одновременно кивнули гонцы и, получив письмо, вышли вон.
В письме Рагхильда писала от лица Атли Тощего, который, не имея ни капли совести, принадлежащие еще Хальвдану, мужу Рагхильды, земли, себе присвоил и правил там бесправно и беззаконно. Те земли - Согн - недалеко от Альвхеймара, родных земель Гандальва. В письме Атли якобы сообщал, что воинство Харальда движется во Фьорды, и, взяв их, пойдет дальше, на Гандальва. Правитель Согна же предлагал Гандальву помощь в отражении нападения Харальда в обмен на некоторые уступки в будущем, не говоря точно, какие.
Отправив гонцов с посланием, села Рагхильда писать еще одно, на этот раз Харальду.
Потому как пришла ей в голову мысль о том, что не лучшим образом может присутствие Хакона, тестя их, сказаться на ее положении и слове. Ибо Хакон, как ей было известно, хотел узнать всю подноготную о судьбе Эйнара, а затем рассказать то Харальду. И вряд ли он после того обрадуется и слушать будет добрые слова матери своей.
Беспокоило Рагхильду, что может влияние свое потерять, и потому решила она написать сыну.
"Сын мой! Долго пришлось гонцам гнать коней, чтобы передать тебе мое послание" - так начиналось ее письмо. - "Однако тревогой объято материнское сердце, и, как оказалось, не зря. Прошлой ночью приснился мне сон, и с тех пор мысли о его значении не не дают мне покоя. Видела я тебя в том сне. И ехал ты по лесу. Но не просто ехал, а ехал на огромном медведе. Ты его не боишься, сидишь спокойно и ровно у него на спине, будто на коне, а он знай себе шагает. И вдруг в какой-то момент он скидывает тебя с себя и одним движением лапы убивает. А сам уходит в лес.
Чую я, сын мой, что сон этот про тебя и замыслы Хакона. Так-то он вроде и помогает тебя, но в нужный момент - предаст, и ничего ему это не будет стоить, ибо все, что хотел, он с тебя получил, и теперь может смело от тебя избавиться, если выгодным покажется ему этот ход. Хакон - полезный союзник, но и доверяться ему целиком не стоит. Обуздай медведя, держи его крепко - и всегда на нем ехать будешь."
Закончив с этим посланием, она отправила других двух гонцов к Харальду, наказав им, чтобы лично в руки конунгу попало письмо, а ежели какая угроза на их пути появится, чтобы уничтожили его.
Отослала Рагхильда людей, вздохнула, задумалась. Что-то должно было сдвинуться с мертвой точки. Оставалось готовиться, возносить молитвы и ждать.

Немного о медведе
С ДЛ

Посланный Гутхормом молодец едва не загнял коня, поспешив передать конунгу Хакону слово в слово что повелел ярл - конь его был весь в пене, когда наконец воин поравнялся с идущей скорым маршем армией, и - различив в числе первых всадников могучую фигуру старого Хакону, гонец подъехал к нему и почтительно склонил голову.
Хакон неодобрительно глянул на молодца, досадуя на то, что он стал помехой к немедленному отъезду. Но в голос те чувства не просочились:
- Какие вести привез ты мне храбрый викинг?
- Властитель наш, Харальд сын Хальвдана встретился с ярлом Рогволдом в полудне пешего пути, - ответствовал посланец. - Ярл Гутхорм отправил меня, дабы я сообщил о сем радостном событии, что ныне конунг наш среди союзников, а Фиорды подчинены его воле.
- Благодарю я славного Гутхорма за добрую весть, - чинно ответил конунг Хакон, хоть новость о том, что Харальд встретил Рогволда без него, не порадовала. Коршун был хитер, как травленый лис, и даже волчонку надо было держаться с ним осторожно. У Харальда больше людей, а у Рогволда – опыта. - И тебя благодарствую за то, что себя не жалел в дороге. Как дела у Рогволда-ярла и его воев? Много ли потеряли они, сражаясь за Харальда? Не вериться мне, будто во Фьордах и вовсе перевелись доблестные воители.
- Для меня честь, служить конунгу, - произнес молодой воин, пристраивая коня рядом с конунжим бок о бок. - Как понял я из разговоров - в Фиордах не любили старого конунга, а ныне надеятся, что с приходом Харальда жизнь к лучшему измениться должна.
- Едва ли кто сомневается в том, что с Харальдом - боги, - отозвался Хакон. Вроде бы, и не возразил, но и не замарал уст ложью: конунг сильно сомневался, что предателям вольготно заживется под дланью Агдирца.
- Так же зазвал ярл Харальда в усадьбу одну отдохнуть, - продолжал гонец, отдышавшись немного. - О том в особенно просил известить Гутхорм.
- В усадьбу... - Хакон нахмурился. Он сам был молодым, а потому для того, чтобы понять, чем прельстил Харальда Рогволд-ярл и почему сам конунг не сказал тестю про ту отлучку, много времени не потребовалось. Снова девицы на уме! С одной стороны, когда же бегать за ними, как не в молодые лета, да и Харальдова доблесть мужская лишь делу на пользу. Древний обычай гласит, что правитель, равнодушный к женской красе, уж ко всему равнодушен али болен серьезно. Но, с другой, конунгу не нравились такие отлучки, да без охраны. прав Гутхорм, прав! - А где та усадебка, сокол ясный? - спросил хладирец гонца.
- Точно не скажу, но Рогволд говорил про то, что возле Фьяллирских холмов, - призадумался воин, однако все же припомнил необходимое, да и еще кое-что вспомнил. - Еще говорил Гутхорм с Рогволдом о деве одной, толи Хильдирид, толи Хельге...
- Не Хильд? - насторожился Хакон.
- Да, точно, Хильд! - Обрадовался викинг, да в усы улыбнулся. - Стало быть, ты ее тоже знаешь, конунг?
- Как не знать, - на чело конунга тень опустилась. - Ежели это та дева, о которой я думаю, то была она родственницей конунгам южного Мера. Колдунья, как люди говорят. Думал я, что прибрал ее Ньорд в объятия. Ан вышло что нет, и морского бога как-то умилостивила. Так что с ней теперь?
- Ужель та самая Хильд? - Воин вздрогнул, затем дотронулся до молота Тора, на груди висевшего. - Коия самого конунга... - Он замолчал под тяжелым взглядом Хакона, после же добавил: - Говорил Рогволд, что она сына родила.
Странная догадка в мысли гонца проникла, неприятная, и поспешил он догадку ту прогнать.
- И где сейчас тот младенец?
- Сигурд, брат ярла его на воспитание взял, а быть может и деву эту тоже - в конунжей усадьбе они, наверное.
- Ну, значит смел он, брат ярла, коли деву с такой славой подле себя держит, - криво усмехнулся Хакон и гонцу в той усмешке неприятности для Сигурда почудились. Впрочем, за домыслы конунг серебра не отсыпет, так что решил гонец мысли и наблюдения при себе оставить. - Ладно, ступай отдыхать, а я, пожалуй. поищу ту усадьбу, куда Рогволд Харальда звал, - решил конунг Транделага.
- Благодарю, властитель, - склонил голову воин, но добавил: - Бражки бы немного - совсем горло пересохло от скачки этой.
- Распорядись, - кивнул конунг верному дружиннику, доселе стоящему поодаль.

Фьорды. Конунг Хакон и ярл Грютинг.
Совместно ДЛ и Тельтиар.

Отпустив гонца, Хакон серьезно задумался над услышанным. Итогом этих дум стал зов к ярлу Грютингу. Бывший враг, бывший соратник, а ныне - калека, почти не принимающий участия в делах конунгов, явился на удивление быстро.
- Поздорову тебе, родич, - ярл оркдальский подобие улыбки сотворил на лице. В седле он держался лишь благодаря ремням, особым образом закрепленным, поскольку хоть и оставила его немощь основная, а все же рука так и не восстановилась полностью - тяжело было с конем управляться. - По делу звал, али так?
- По делу, - тяжело уронил конунг Транделага. Тяжко ему было смотреть на справного воя в таком состоянии, хоть и попил он некогда хаконовой кровушки, чуть не оставив старика без владений. – Мы с тобой – ныне родичи близкие, а потому, мыслю я, корысть у нас общая. Прослышал я тут, что Сигурд, брат Рогволда, пригрел на груди Хильд из Мера да сына ее незаконного. И думаю, что много воли родичи Коршуновы ныне забрали, а, коли будет в Сигурда первенец крови агдирской – так род этот и на место конунга позариться может. Не секрет ведь, кому эта девица грела ложе до Сигурда, о том пол Норвегии знает. Что думаешь ты о мыслях моих, родич?
Призадумался Грютинг, кистью увечной по бороде провел, как бывало раньше делал, когда еще сильна рука эта была - сейчас же вдрогнул он от боли, да зубы сцепил и прошептал:
- Не к добру то, не к добру. Мерское племя - племя змеиное, а девка эта ненависти полна к Харальду конунгу, ненависти лютой, жестокой - на какую только женщины способны. Мои земли Харальд разорил, меня колени преклонить заставил - я и то такой злобы к нему не питаю, ибо ведом закон Высокого, что кто битву проиграл - тот и расплачивается за слабость свою. Она же дитя это взрастить может, как мстителя за себя... чую, худо будет, коли младенец тот в возраст войдет. Коли норовом в мать будет, да гордыней - в отца.
- Верно ты молвишь, Грютинг ярл, - ответил старый Хакон. – Вот и я, хоть с одной стороны к гляжу, хоть в другой – подбираюсь, а все же не вижу иного решения, кроме как извести племя это под корень. Ты сам – муж, и знаешь, что вои доблестные не склоняются перед сталью, но порой бессильны бывают перед женскими чарами. И больно мне будет видеть, как Хильд эта в гордыне своей все сделанное нами порушит. Да и Сигурда с братом его проучить надобно, чтобы место свое знал, да не метил в конунги, не по чину то воронью каркать на крупного зверя.
- Согласен с тобой, родич, согласен, - вновь слова обдумав и взвесив, произнес Грютинг. Голос его окреп уже, и не казался слабым, как в первые дни после ранения было. - Весь род змеиный мы изничтожили, одна змея осталась - но и ей жить не пристало - такие времена нынче, что не можем мы ни женщин, ни детей щадить, пусть и не любо Фрейру, когда молодых дев воины губят, а не врагов могучих.
- Любо мне слушать речи твои, - кивнул Хакон, - ибо слышу я в них эхо слов наших отцов и дедов, ставивших род выше корысти сиюминутной. Увы, сейчас времена изменились. Естьли у тебя на примете мужи, которым можно поручить дело такое, чтобы не струсили в последний момент да не пошли под хмелем гуторить по деревням, что родичи Харальда с детьми бьются, живота не жалея?
- Те, кто служат не за страх, а за совесть, да верны мне более, чем самим богам, - призадумался оркдалец, да и было о чем - не на простое дело его подбивал старый конунг, такое и Асам порой претит, что ему предложить хотел хладирец. Вот только, была в том и его, Грютинга выгода не малая, ибо не приглянулся ему Рогволд еще при встрече их первой - хоть и коршуном звался, да много в нем было стати змеиной, подлой. - Пожалуй найду молодцев, что дело справить могут, но хорошо бы и ты, Хакон людей подыскал надежных - ведь в деле таком каждые руки важны.
- Увы: только сыну я мог бы такое доверить, прочие гридни слишком близки Харальду и могут выдать тайну невольно. Желал я, чтобы вои Агдира и Транделага стали единою ратью, а потому – не препятствовал братанию их да попойкам совместным. Ныне жалею о том, ну, да пролитой воды не соберешь. Разве что – Ахти Йотуна могу посоветовать. Он Харальда и Гутхорма не жалует, за отца приемного сердце на них держит. Так что не станет болтать о нашей жертве богу Огня. Пусть Локи порадуется подношениям.
- Что же, великан сей известен мне - он воин достойный и славный, - ярл кивнул после паузы небольшой - казалось даже, не столь думает он, сколь просто молчит. - Хорошо поступил ты, Хакон, что жизнь сохранил ему. Мниться мне - Асгейр и Исхер, ближние мои гридни сумеют дело тайное справить.
- Тогда - поручаю тебе это с легкой душой, Грютинг ярл.
- Вот только, хватит ли троих людей, пусть и силою славных?
- Я бы сам впереди них пошел, коли не знал бы доподлинно: нельзя конунгу в таком деле лик свой показывать, не сеча чай, - вздохнул Хакон. - Большая часть людей, кому верю я, уж в Вальхалле пируют. Но есть у меня один ярл, Бьорн, что не раз меня щитом прикрывал, и в бою, и в житейских напастях. Пусть люди твои к нему подойдут, а он подберет десятков мужей им подстать.
- Хорошо, Хакон, будет как ты задумал, - наконец согласился Грютинг. - Вели пока лагерем встать, пусть отдохнут вои, а с наступлением ночи во тьме отряд мой сокроеться и справит дело.
- Да будет так - и пусть бог -обманщик получит добычу законную.
Проводив Грютинга, Хакон застыл ненадолго, и узри сейчас кто-то лик конунга, поразился бы холоду его невеселой улыбки. Впрочем, властелин Транделага отнюдь не раскаивался. Да будет все по воле Богов Севера.

Фьорды. Войско Харальда в походе.
(SergK в роли Кари-берсерка и Тельтиар aka Альвир-скальд)

Три дня славное воинство Харальда Косматого, что вел старый Хакон шло по суровой земле Фирдира, Кари берсерк и сын его Эйвинд все больше впереди того войска были, путь верный указывали, но чем дальше заходили они, тем больше дорог проторенных видели, тем проще ориентироваться было, а потому вскорости надобность в проводниках умелых отпала - не через лес дремучий шли, сложно заблудиться было, да и впереди отряд Харальда отборный ехал, по их следам воинство шло. Потому, когда остановились для отдыха воины храбрые, Альвир отца нашел на правом краю лагеря, там же, где фиордцы, Харальду еще в Хладире присягнувшие были.
Полог палатки откинув, внутрь вошел хромой скальд, взглядом хмурым оглядел родичей:
- Приветствую тебя, Кари берсерк, - сказал он.
Задумчиво посмотрел на блудного сына Кари, почёсывая седую бороду:
- Поздорову тебе, скальд Харальда-конунга, да не оставит тебя взор Одноглазого… С чем пожаловал? Не хочешь ли выпить с нами и отведать лепёшек, что в Бердле испечены?
- От лепешек не откажусь, - Альвир молвил, ближе подходя. Хотел было правую руку протянуть, да не стал вновь увечье свое показывать - левой взял угощение. - Знатные лепешки получились.
- Домашняя печь особый вкус даёт, - поддержал его Эйвинд, присаживаясь рядом. С гордостью он на брата смотрел, что в богатой одежде сидел, да говорил на равных с Кари; а на отца с подвохом зыркал: «Выгнал Альвира из дому, а он теперь самому конунгу свои висы напевает! Али не так уж ты и мудр?». Заговорил снова Кари:
- Мать тебя часто вспоминает, спрашивает, как здоровье, не обзавёлся ли женой?
- У меня одна любимая была, - покачал головой юноша, хоть и приятно ему было о том слышать, что мать о нем тревожилась, дальнейшие слова болью в сердце отразились. - Ныне разве что в Хельхейме с нею свижусь.
Промолчал Кари - хотя многое хотелось ему о проклятом семействе Атли Тощего и о глупой любви Альвира к дочке его сказать... Сдержался, не дал волю злым словам - помнил, к чему в прошлый раз привело то. Вместо того сказал словно невзначай:
- Кто идёт с Харальдом плечом к плечу - не к старухе Хель в гости пожалует, но в Вальхалле будет за почётным столом пировать.
- Мои руки уже не удержат меча или топора, - ответствовал скальд, на этот раз все же выставив ладонь правую на показ - шрам так и не затянулся, горелая плоть по краям медленно сменялась чистой кожей. - Носитель Шлема не любит тех, кто не способен обращаться с оружием.
На одну секунду лицо Эйвинда исказила гримаса боли - представил, небось, каково железо калёное голой рукой подымать... Кари спокойно на рану смотрел: не такого навидался, а сам шрамов на теле носил - не десяток и не два даже.
- Но на любом пиру нужен хороший скальд, а Одноглазый не прочь послушать песнь о славной битве, каких вдоволь у тебя.
- Ты так говоришь, словно уже решил меня к Равновысокому спровадить.
Усмехнулся Кари в усы, подхватывая очередную лепёшку:
- Да только я посмей теперь на тебя руку поднять - будет во мне стрел торчать больше, чем волос в моей бороде. Где уж мне тебя уму-разуму учить или судьбу твою решать, коли сам ты всего добился?
- Да, похоже стоит мне поблагодарить тебя, берсерк, за то, что из дома меня прогнал, - намеренно Альвир старика отцом не называл. - Иначе как бы я к конунгу попал на службу.
- С нами вместе и попал бы... Теперь у каждого во Фьордах два пути осталось - на службу к Харальду, или на прокорм воронам, - Кари откусил большой кусок и стал смачно его пережёвывать. Спросил Эйвинд у брата:
- А каков из себя Харальд-конунг в бою? Рубится со своими людьми плечом к плечу, или только хирдманнам приказы отдаёт?
- Когда я присягнул конунгу - битвы уже были завершены и мне не довелось лицезреть его в бою, - Альвир вздохнул, откусив еще немного лепешки. - Но уверен я, что он знатный воин, раз держит такую могучую дружину.
Прожевал берсерк лепёшку и покачал головой:
- К старости любой вождь становится не таким, как прежде. И счастлив тот, у кого хватает верных людей, чтобы защитить себя и свой род. Моих сил ещё хватает, чтобы обрушивать секиру на головы врагов, но широкий щит стал для меня тяжёл. Эйвинд держит его, закрывая меня от вражеских стрел.
- Сдается мне, скоро твоему топору найдется применение, - заметил Альвир. - Харальд не остановиться в Фиордах, он пойдет дальше - а там Альвхеймар... и...
Прервал берсерк скальда, подняв руку:
- Теперь пути наши с конунгом неразделимы, и последую я за ним повсюду, куда укажет. Но речь свою вёл я к другому. Пусть не можешь ты теперь держать мой щит, как твой брат, но... рад буду я видеть тебя за своим столом и слушать твои висы.
Не смог таки Кари через слово своё шагнуть и обратно сына в род позвать. Только спросил:
- Не держишь теперь на меня обиды?
- Что было, то водой утекло, - юноша невесело улыбнулся. - Один конунг у нас, стало быть не по чину обид держать.
Некоторое время они ели молча, затем же Альвир произнес, немного понизив голос:
- Хочу я тебе совет дать, Кари, хоть и не по чину это - чтобы молодой старому советовал, но все же выслушай: служи только Харальду и держись только Харальда, а не ярлов его. Я видел, сколь суров он к тем, кто смел хоть в самой малости ему перечить и знаю, что его рука не дрогнет.
Кари подумал немного и кивнул:
- Я видел людей, что ему служат, и скажу, что каждый их них способен вести за собой многих. Не удивляюсь я, что Харальд не всё доверяет им и не спускает с них глаз... Спасибо тебе за твой совет, Альвир. Перечить решениям конунга чтобы ярлам его угодить я не стану.
- Я не удивлюсь, - уже на шепот совсем перешел юноша: - Если те из людей конунга, кто сейчас наиболее могущественен, вскоре будут мертвы.
Тихо ответил Кари:
- Остаётся лишь порадоваться тому, что я не обладаю в его войске большой властью. Конунгу нет нужды доверять мне многое, а значит нет повода меня подозревать. Я сохраню этот секрет.

Сообщение отредактировал SergK - 1-07-2008, 14:30

Ранрики. Харек и Регин
Пир шел своим чередом, воины успели выпить немало браги, и теперь пытались петь какую-то песню, но разобрать слова можно было с трудом. Регин сел ближе к Хареку, чтобы можно было поговорить, не перекрикивая царящий вокруг шум:
- Давненько я в этих краях не бывал, - признался он. - К Сигварту, бывало, порой заплывали раз в год-другой. Ты расскажи, конунг, что твориться в Норвегии. Даны говорили, будто бы сын их конунга, Горм чудеса храбрости являет на полях сражений, да что-то не вериться мне, не такой он человек, чтобы за чужую отчизну кровь проливать.
Харек удивленно наморщил лоб, и потер нос.
- Горм? Не слыхал я чтобы у данского конунга сыновья были. Или усыновил он кого?
- Да ублюдок какой-то, - махнул рукой Регин. - Своих-то не наплодил.
- Ну если он уверен что то его сын... Сын конунга все равно сын, неважно от какой женщины рожден. Эйрины вот верят что кровь только по отцу передается... Потому у них все сыновья законные.
- Ха! Не хватало нам еще чужие обычаи перенимать!
- Правильно говоришь, Регин - подхватил Эдмунд-ярл, уже изрядно захмелевший. - Оттого и бардак там такой, что никак не разберутся.
Харек сердито жестом показал своему ярлу помолчать и продолжил.
- А насчет вестей в Норвегии - мало что оттуда до нас доходит. Вроде Харальд с победой идет по северным землям, и нет никого кто мог перед ним устоять. В Транделаге он взял в жены дочь Хакона Медведя, и покорил все земли вокруг него, потом Мёр ушел покорять. Да там и остался зимовать. С тех пор оттуда вестей не было. Оно и понятно - время на море бурное, мало кто решится на снеках даже ввиду берега плыть, а уж в открытом море...
- Знамо дело - кому охота у Эгира пировать, когда и тут брага не менее крепка, - Усач отпил немного, но вшло неловко и хмель потек по усам и бороде. Он утерся рукавом. - Эх, так того и гляди этот Харальд все завоюет - где тогда хорошо подраться можно будет?
- Подраться найдется где. Вот например со свеями.
- А что свеи? - С интересом спросил Регин.
- А то что Эйрик -конунг как змей Йормунгард. Мало того что он все земли гаутов под себя подмял. Потом и Вьярманланд захватил. Он и на наследство Инглингов пасть разинул. Потребовал себе у Харальда Вестфольд и Вингульмерк. А это ведь самые лучшие земли в Норвегии...
- Так оно и должно, коли конунг силу имеет - почему бы и не захватить.
- И уже захватил было. Весь Вингульмёрк за Ран Эльвом захватил. Много народу оттуда к нам в Ранрики ушло. - сказал Харек.
- А Харек его остановил... - добавил Эдмунд. - но неясно надолго ли, всем известно что Эйрик хитер и изворотлив как сам Локи.
- С таким владетелем сражаться - честь, - улыбнулся пират. - И служить ему - тоже.
- Уж не думаешь ли ты к нему перебежать после, наши секреты все выведав? -спросил Эдмунд, нахмурившись.
- Хороши же у вас секреты - того не знаете, этого не ведаете! - Регин рассмеялся в голос.
Харек тоже рассмеялся, вслед за ним и другие хирдманы. Харек хлопнул Регина по плечу, видимо довшльный тем, что бывалый прат на скрытое оскорбление ответил шуткой.
- Люди тут говорили - к вам руги заплывали, - отсмеявшись произнес Усач. - Эти то что здесь забыли?
- За сокровищами своими приплывали. - ответил Харек. - Говорили, что пока они свеев грабили, Сигварт их храм обчистил. Слыхали ли про дерзкий набег на Бирку лет 10 назад? Отродясь никто на общее торжище не нападал.
- Сигварт мог, он пока крепок был и не такое делал, - похоже, Регина подобные разговоры смешили. - Того, что он Каупанг разорит тоже никто не ожидал.
- То подвиг сомнительный. - сказал Харек, нахмурившись.- Много бед птом случилось оттого что крупнейшее торжище в Норвегии разрушили. Теперь все в Хедебю плывут и все злато у данов оседает. Отныне Виккен заменит Каупанг. Чтобы не только в Хедебю или далекую Бирку, или Дублинн люди торговать плавали.
- Доброе дело, будем в Виккен добро из Дублина, да Хадебю привозить, - Регин беззлобно оскалился.
- Затем и строю я все эти дома, сараи и причалы. Оттого мне и нужны храбрецы и воины умелые и справные, чтобы шальных морских конунгов к порядку приучить. А войн в змлях северных на наш век еще хватит. В одной Норвегии было десятка три конунгов...
- А теперь на пару десятков поменьше стало, - Усач потянулся за жареным мясом. - Харальд ваш, их точно баранов режет - ему что конунг, что ярл...
- Зато когда вся Норвегия под его властью будет, то и сила вся будет в едином кулаке. А там и все моря будут в нашей власти. Вот слышал что я франки когда объединились, полмира завоевали. А как разделили сыновья конунга Карла Магнуса его владения, так и силы в державе не стало.
- Потому и наследовать один сын все должен, - согласился Регин. - Чтобы могущество сквозь пальцы не утекало.
- Один раз ведь утекло, и никто не заметил. Вот все помнят, как было, пока у Ингъяльда Коварного владения от Уппсалы до Хладира пролегали? Не было никого во всех северных морях кто с норманнами мог бы тягаться в силе и удали? Даже в южных морях смуглые люди трепетали от ужаса, едва полосатые паруса видели вдали, и спешили скрыться. И сколько раз у них отбирали злато, ковры и женщин которых они своим ярлам везли? Где это все теперь? Теперь норманны только и знают что друг друга убивать...
- Помнить не могу, я тогда еще не родился даже, - Усач провел сальной ладонью по спутанным волосам. - Но старики о том часто говорили, хорошие времена были, знатные. Где они теперь, герои, что в одиночку против армии хилых южан выходили? Где конунги, ведшие за собой тысячи воинов? Со мной всего три сотни человек - и сейчас это называют большим войском!
- Еще Рагнар Лодброк с тремя тысячами на англов ходил. И города франков брал играючи... а теперь...
- А теперь есть Харальд и есть Эйрик, и Хардакнут еще, но он уже староват для сражений...
- Может и староват Хардакнут... но земли свои держит крепко.И Халланд, и Скания, и Фюн, и земля сьяллей, и земли ютов, и Фризия - все под его твердой рукой, и враг там не ступит...
- Но сыновей у него, кроме ублюдка Горма нет, а брата родного он сам прочь изгнал, - подал голос один из людей Усача. - Ох, скоро жарковато станет в Дании...
Харек усмехнулся, и отхлебнув пива из кружки, продолжил:
- Я бы еще повоевал в Дании. Хотя земли у них там за морем небогатые. Кроме того, что сами даны в походах награбаили, и взять там нечего... Все что в земле растет, и Скании туда везут. Я данов не люблю с детства. Вот и я говорю, что битв на нашем веку еще хватит. И я бы сам его владения которые со мной соседствуют прихватил... Но пока не укрепил то что имею, то и не думаю о том... Сам данов не люблю с детства. Помнят старики как они в Агдире и Вестфольде хозяйничали... С ярлами нашими как с карлами низкородными ...
- Хвала Гудреду, который их прогнал за море. - сказал Регин. - А то бы до сих пор под их тяжелой подошвой были...
- А Асса, баба сварливая и злопамятная... такого конунга сгубила... -произнес Харек, цокнув языком. - Кабы не она, может уже Гудред бы всю Норвегию крепко связал под своей дланью... Одним словом, нельзя в постель змею пускать...
- Баб, их надо, ух, - пират с силой сжал десницу. - В кулаке держать, чтоб не рыпались.
- Или подбирать тех что нравом посмирнее... - сказал Харек. - И к венцу брачному против воли не принуждать... Только глупец в свой дом врага приведет - и какая разница в штанах враг или в юбке? Валькирия в доме - она конечно сыновей могучих родит, но дома не усидит, и домом править как должно не сможет. Если у бабы вместо хозяйства только подвиги и битвы на уме...
- Сам-то ты, как говорят, жену из-за моря привез, - напомнил Регин.
- Правду говорят. Из Ирландии я ее привез... Так она из семьи конунга. Я с тем конунгом дружен был весьма, и в знак союза ее заполучил... И умна, и не строптива, и мудра. Истинная Фригг жилища... И петь умеет, как эльфы из холмов, и на арфе играет... Хотя и там строптивые бывают... Вот ихние сказитедли мне однажды поведали историю про некую дочь ярла, которую силой к браку принудили, убив ее отца и брата... так она в брачную ночь конунгу голову отрезалакинжалом а потом сама себя на ложе заколола, свершив месть... И таких историй было немало...
- Повсюду подобные истории слышны, повсюду, - Усач зевнул - выпитая брага клонила его в сон. - Вот никак в толк взять не могу - чего ради женщину силой в жены брать, когда вокруг столько дев, только и желающих с тобой ложе разделить?
- Все оттого, что красота женская разум мутит, и желание обладать ей последний голос рассудка заглушает.
- Это ты не про жреца ли сейчас одного вспомнил, - хитро улыбнулся Регин.
- Вот жрец агдирский тоже разумом помутился. - встрял снова Эдмунд. - Он к жене конунга намервался подмазаться, да так и не пресупел... потом без штанов по селению бегал... а народ как над ним потешался..
- И не вспоминал бы о нем... -хмуро ответил Харек. - Жаль что он ускользнул от меня тогда.... У меня бы он не только без штанов бегал, а еще без кой-чего без чего мужчиной уже его бы не считали...
- Слышал я, у южных племен обычай такой есть, сей орган отрезать, - протянул пират задумчиво. - Вот в толк не возьму, как они плодятся после этого.
- Хорош обычай, и у нас бытакой ввести не мешало... -сказал Харек...
А плодятся у них те, у кого жен не то три, не то четыре, а то и не меньше чем дружины у наших яролов и хёвдингов... Вот в стране что на юг от франков лежит, и где арабы правят.. Помнится, немало жен у тех людей южных на кораблях увозили вместе с посудой серебряной и коврами... Да только от них племя рабское одно рождается. И неважно как отец выглядит - все дети у них на одно лицо. Кожа темная, и глаза как у двергов, и волосы черны...
- Вот мерзость-то, - Регин аж скривился. - Отродья хелевы.
- На юге легче гнутся спины. - произнес Эдмунд, зевая. - Вот нам чтобы пропитание добыть, нужна и смекалка, и доблесть, и умение. А у них на юге говорят даже хлеб на деревьях сам растет, и винные ягоды как у нас яблоки в саду...
- Для того им все это даровано, чтобы мы потом могли забрать себе и их вина, и их украшения, и их жен, если в том нужда будет...
- Верно молвишь... Эх, сходил бы я в те страны походом... -сказал Харек мечтательно. - А то меч мой в ножнах ржаветь начал... Если что, пойдешь ли ты со мной в страны южные? И Миклагард, город с золотыми крышами и храмами с целый город величиной я бы повидать хотел... И Рим, что для франков город священный... много чудес есть на свете...
Глаза Регина алчно загорелись:
- То для меня честью будет, - произнес он.
О многом еще говорили викинги, и немало выпили в тот день, покуда не подошел к завершению пир. А по завершении пира, скрепил Харек прежние уговоры клятвами и рукопожатиями, и обещал днем в гостевой дом заглянуть, чтобы про будущие дела обсудить...
Было уже заполночь, когда Харек к воротам своей усадьбы подъехал...

Сообщение отредактировал Skaldaspillir - 1-07-2008, 0:45

Халльвард и Сигтрюгг. Обратно в Сарасберг

Выздоровев, Халльвард первым делом приказ отдал (по наущению брата младшего, конечно), чтобы вдовы да еще какая родня погибших дядек, что в усадьбе обретались за чужой счет, собирали вещи да проваливали подобру-поздорову.
- Нечего нахлебников кормить, - так сказал херсир молодой.
Хула громкая до самой пристани, наверное, не стихала – родне изгнанной, само собой, место насиженное покидать не хотелось. Но все же поднялись за ними лестницы и отплыли они кто куда.
- Я и подумать не мог, что бабы слова такие знают, - присвистнул Торхалль, когда корабль тех уже начал свой путь.
- Да уж, - задумчиво Сигтрюгг произнес, у которого аж уши покраснели. – Ладно, следом за шайкой этой и нам готовиться к отплытию следует.

Еще неделю гостили братья Вебьернссоны на Хисинге, в имении, где стало изрядно пусто теперь. По прошествии же этих дней, забрав все, что Торхалль им с собой приготовил, попрощались они с младшими братьями, управляющему велели за усадьбой присматривать бдительно, а сами отправились…
- О чем задумался, Халльвард? – спросил брата Сигтрюгг, застав того на рассвете неспящим. Младший сам только-только встал, но Халльварда увидев, понял, что тот проснулся гораздо раньше – если и спал вообще.
- А… это ты, - отстраненно тот произнес, словно нехотя от мыслей своих отвлекаясь. – Знаешь, Сигтрюгг, ни о чем хорошем.
- Расскажи? – попросил тот, усаживаясь прямо на палубе рядом со старшим братом.
- Я стал себя последнее время чувствовать бездомным бродягой. Сам посуди – разве можем мы Хисинг теперь называть родным? Смерть отца так жестоко все изменила – мы пошли к новому конунгу под начало, и все в имении сразу относиться к нам стали по-другому. Мы враги для собственной семьи, членов которой сами же и предали смерти. Я все чаще возвращаюсь к прошлому в мыслях…
- И мысли твои мне не по нраву, - перебил его Сигтрюгг. – Норны все решили за нас. Мы как брошенные деревом листья, которые летят туда, куда прикажет им ветер. С той лишь разницей, что ветер дает направление, а мы можем приземлиться там, где нам удобней, - бросил он взгляд на руку свою правую, где на пальце кольцо, подаренное Асгаутом ярлом красовалось. – Помнишь, как Асгаут учил нас? Хватит, повзрослели уже, сами себе хозяева. Раз так случилось, значит, так и надо было. Прошлое не изменишь, будущее у нас в руках.
Халльвард помолчал.
- Да… ты прав все же. Как и всегда. Жаль, мне не довелось таким смышленым родиться,
- Зато ты телом меня крепче да тверже характером, - возразил Сигтрюгг. – А вместе мы так вообще – лучше не придумаешь.
Херсир рассмеялся.
- Ладно, забудем же о беседе этой грустной.
- Если ты того хочешь, - промолвил брат.

Лагерь Харальда
Скальд был здесь

После того, как было оговорено дело, Грютинг Оркдальский, оставив Асгейра и Исхера приказ его исполнять, отправился к большому костру, где обустроились знатные мужи. Когда воины увидали ярла, то освободили ему место поближе к костру и поднесли холодной воды. Отпив и смочив усы, Грютинг нашел взглядом одного из скальдов Харальда (те остались с большой ратью):
- А что это, Тормунд молчит? Выйди скальд, награди честных воинов славной висой!
Тормунд в это время сидел в кругу хирдманов и под дружный хохот расказывал лживые саги про троллей.
- А вот тролль ему и говорит: "что-то мол мало ты принес. Вроде бы мерка больше должна быть." "Так ведь днем все кажется меньше. Дождись заката, и тогда все обретет истинный вид."
-Эй, сказитель, забери тебя тролли! - зычным голосом крикнул телохранитель .
- Ох, не желай лиха, добрый человек, - улыбнулся Лисий Язык.
- Кому я лиха желаю?
- Троллям. Ну не мне же. Коли к троллям я попаду, так троллям же не поздоровится, сами еще и приплатят чтобы от меня избавиться.
- Тормунд, - повторил Грютинг погромче.
- Да, великий ярл, Тюр сражений и мудрый...
- Словно сам Один, - закончил оркдалец под смешки хирдманов - слишком уж явным было сравнение с тюром для воина, чья рука была изувечена. - Скажи мне, скальд - можешь ли ты воспеть завоевание Фиордов?
- Э... Скальд воспевает где сам был. А Фьорды без меня покорили.
- Я не про Рогволда говорю, а о том, как мы, - он обвел рукой воинов. - С Харальдом Косматым во главе у скалистых берегов высадились.
- А что тут рассказывать?

В скачке коней Эгира
Всадники волн оленей
В Фьордах ступили смело:
Фрейра сын встречен хлебно...
Истинный Нордвегр властитель,
Игга потомок мудрый
Словом склонил к омажу
Бондов с холмов Фирдира.

- Неужели это все? - Грютинг притворно удивился.
- Это все что скальд видел и знает... - Тормунд изобразил не притворную скорбь на лице.
- Да откуда же ему знать про то как Рогволд Фьорды покорил, если он то за троллями по холмам ходит, то за девками бегает по сараям, - дальнейшие слова хирдмана потонули во всеобщем хохоте.
- Эй, воины, - велел ярл, когда смех утих. - Найдите Торбьерна - уверен, он сможет сказать больше.
О том, что прямота и честность Тормунда, порой не позволяла ему восхвалять властителей сверх меры в лагере Харальда знали многие - за то скальда уважали, однако же при этом почета ему возле трона конунга воздавалось меньше, нежели Хорнклови, умело сплетавшему воедино правду и вымысел.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 3-07-2008, 1:30

Харальд+Рогволд+Гутхорм
Тельт+я+орыч (кажется)

Долго али коротко ли - не принято считать время, когда в компании такой путешествуешь. Да и не получается, приходится оглядываться Коршуну - много кто из харальдовских ярлов не откажется вырвать перо другое. Надо глядеть, глядеть в оба.
"Ничего", подумалось Рогволду, "пусть только протянут лапу, пусть. Опробуют на себе крепость коршуновского клюва".
- Вон как раз за тем бугром, - махнул рукой Рогволд.
И правда. Едва объединившийся отряд взобрался на поросший высокой - по самый пояс! - травой холм, как показался грубо отесанный частокол и несколько покатых крыш. У открытых ворот скучало несколько стражей. Словно крошечные деревянные фигурки - до усадьбы было еще далеко.
- Отец, ты хоть помнишь как звать-то хозяина этой усадьбы? - спросил Ивар, подъехав к Рогволду.
- А с чего я должен? Этих усадьб тут - словно грибов после дождя.
Прошло еще около часа, прежде, чем вои Харальда и Рогволда подъехали к вратам.
- Кто такие? - заикнулся было один из стражей, однако получил затрещину от второго.
- Мы давно ожидаем вас, - поправил он ошибку товарища.
Внимательным глазом осматривал Гутхорм усадьбу. Примечал, какова ограда и ворота, сколько воинов и как стоят, нет ли западни? Ещё три поприща назад отослал он одного из охранников гонцом назад, в лагерь, с подробным рассказом Хакону, что да как.
- Скажи Харальд, - как бы невзначай поинтересовался он. - Как думаешь, скоро ли Хакон к нам явится со своими молодцами?
- Надеюсь что не скоро, - Харальд тоже осматривал усадьбу, да мысли были о другом: сколько красивых рабынь в доме, да полны ли погреба.
- Ну да ничего, - усмехнулся ярл, понимая. что главное Рогволд услышал. - Это как он спешить будет!
- Боюсь, если сюда придет еще и Хакон, хозяин усадьбы разориться, - негромко сказал Бард, выезжая по правую руку от Гутхорма. - Эй, отворяйте ворота, не видите, конунг ждет!
Гутхорм положил руку на оголовье меча. Сделано это было невзначай - известная же воинская привычка, оружия верного касаться, но всё же, случись чего, выхватил бы друга своего вострого не мешкая.
Недолго пришлось ждать знатным гостям. Железным скрипом и деревянным стоном встретила усадьба Харальда. Отворились ворота, открывая вид на внутренний двор, где собралось несколько десятков воев. Не для сечи, понятное дело, а чтобы поприветствовать конунга и ярлов.
Впереди прочих стоял огромный муж, облаченный в добрую кольчугу да опоясанный тяжелым мечом. Внушительных размеров витязь, способный потягаться размерами с самим Хрольвом Пешеходом, звался Хьелли Бычим Лбом и был известен многим во Фиордах. В частности и Коршуну.
- Привет тебе, о Харальд-конунг! – прохрипел Хьелли, выступая вперед, - здравствуй, Рогволд Мудрый. Рад видеть гостей именитых у себя на пороге.
- И ты будь здоров, славный херсир, - Харальд, подъехав к воину, снял с пальца серебрянное кольцо и протянул его Хьелли. - Гостеприимному хозяину сами Асы благоволят, так ведь.
- Благодарю, конунг, - поклонившись, Бычий Лоб принял кольцо. Жаль, на палец ему налезть не сжудено было, - проходите же внутрь, мой стол давно накрыт. Не обещаю, что найдется места всему вашему доброму отряду – для них вынесут во двор. Мой дом, Харальд, это твой дом.
- Конечно мой, - тихо произнес юноша, так что его едва ли могли услышать и радушно улыбнулся, словно был полностью доволен приемом.
Спешившись, Харальд в сопровождении ближних прошел в дом, в то время как к Хьялли подошел Бард и добавил:
- Добрый херсир, возможно, скоро нас нагонят наши соратники во главе с могучим Хаконом - будь готов принять и их.
Проходивший мимо Рогволд на мгновение замедлил шаг, вслушиваясь в слова Барда, однако тут же продолжил путь, словно услышанное ни в коем образе не касается его. Вместе с самыми близкими воями он проследовал за Харальдом в усадьбу.

Фьордир. Грютинг и Скальды. Продолжение.
(с Тельтиаром, куда без него? )

Вскоре Ворон нашелся и сам - казалось, он как ждал, что его позовут к огню, а значит - рассчитывал на богатые подарки. Корысть хитрого харальдового скальда была столь же известна, как и правдолюбие Тормунда.
- Кто из вязов секиры звал скальда? -спросил Торбьерн, хитро прищурившись
- Я звал тебя, любимец Браги, - отвечал Грютинг, подражая цветистым оборотам скальда.
- Мир тебе, славный ярл Оркдаля, и пусть сопутствует тебе удача и милость богов!- сказал ТОрбьерн, поклонившись.- Что желает услышать кабан звона лезвий брани?
- Хочу я слышать о том, как доблестные воины конунга Харальда бросили к его ногам Фирдир и Фьялир, - произнес ярл, и судя по тону его, желал он, чтобы и его подвигам достойное место в той висе было отведено.
Торбьерн понял на что намекал увечный ярл, и молча кивнул.
- Я слыхал как два ярла славнызмалой кровью покорили сразу два фюлька, и показали что воля богов благоволит им. О том стоит сложить драпу.
- Сложи, порадуй нас, - Грютинг слегка улыбнулся,и уселся на скамью.
Вокруг очага собиралось все больше людей, не желавших пропускать предстоящее зрелище.
Торбьерн попросил пива, и ему поднесли глиняную кружку, полную пенного напитка.
- Хмельной дар Фригг что мёд поэзии - без него висы не сложишь... - скальд жадно отхлебнул пиво несколькими большими глотками, затем прокашлялся и начал вещать:
Юный ясень сеч
точил острый меч
и хоть ростом мал
вспыльчив и удал...
Хоть малец, но смелый
видано ли дело?
Хирдманы засмеялись.
- Что-то похоже на ниду, -сказал Грютинг, качая головой. - Негоже память мертвых очернять. Говори что было на самом деле, и каждому отмерь по заслугам.
Торбьерн немного выдержал паузу, мысленно подбирая размер, и изрек уже другую вису:
Юный властиетль Фьордов
камень поднял не по силам
месть за братьев свершить он
связанный долгом задумал.

Вызов ястребу бури
валов поля валькирий
бросил он гибели Хельги
роком Вёльсунгов охвачен

Воины одобрительно заулыбались, слова о битве и древних проклятиях нравились им больше, нежели рассказ Тормунда.
Торбьерн, увидев одобрительрную реакцию, тут же воспряля духом.
Мудрый властитель Оркдаля
с коршуном Мёрской юдоли
волю Высокого чинно
у алтаря вопрошали...
Волею мудрого аса
в Фьоды на берег ступивши
к гордому отроку в гости
без приглашенья явились...
Ведали ярлы, что любо
Дома с златою крышой
хозяину что зрит все в мире
если его вопрошают.
Было обещано ярлом
что обернутся с победой
Дерзкий владетель ограды
двери в свое жилище
перед гостями надменно
хлопнул, затвор задвинув
Торбьерн продолжал говорить, чувствуя на себе довольный взгляд Грютинга - ярлу нравилось, что он, пусть только в словах скальда, но разделил славу завоевателя Мера. Спустя века все забудут, что случилось на этой земле, но песни переживут несколько поколений и в них все будут видеть непредложную истину.
Рой жал кольчуг за стены
лес стражей Фрейра жилища
выпустил в стену деревьев
рати двух ярлов почтенных.
Видно, дев алчущих битвы
Павших палат держатель
выпустил в строй со щитами
от жал доспехов укрывших...
Пали затворы... но тщетно
к дару Высокого ярлы
у Бальдра усадьбы искали
в доме дружинном укрылись...

Хирдманы жадно вслушивались в каждое слово, перед ними сейчас, как живые, появлялись герои того сражения, что определило судьбу Фиордов - видели они и Рогволда, гарцующего на коне, и прячущегося за стенами Вемунда, и окружавших его телохранителей, и даже Грютинга, волею хитрого скальда, вплетенного в полотно рассказа.

Спора клинков не вышло
заперлись воины крепко
в равный бой знать убоялись
вновь жала броней запели...
Только губитель деревьев
выгнал презренных за стены
Славное было сраженье...
Юного волка дружина
пала под стенами дома...
Сам же виновник сей ссоры
сгинул в горящей пучине
выйти во двор убоявшись
в доме смерть подлую принял

Рогволд хранимый богами
на скакуне трав душистых
в битву сзывал супостата
роем ос броней не тронут...
Грютинга речи не вняли
гордые Фьордов владыки
стали вратами Нифльхейма
стены росконой усадьбы...

Храбрость берет усадьбы
трусость теряет фюльки
мало глупцов кто бросит
вызов избранников асов

Так одна славная битва.
Фьордов судьбу решила...
на пепелище дерзких
прежних властителей ярлы
Пир для всего народа
асов любимцы созвали...
С честью тела погибших
были землей укрыты
будет им пир в Палатах
воинов павших устроен...
Трусам отрада - в битве
славную смерть обретшим
а победителям радость
в Мидгарде вознагражденье...

- Слава конунгу Харальду, который привел нас в эти земли! - Провозгласил ярл Оркдаля, едва лишь Торбьерн завершил драппу. - А ты, скальд, заслужил славную награду!
Грютинг снял с руки обручье и протянул певцу.

Скальд все поведал в песне
щедрость оркдальского ярла
ведома будет далече
мудрость его безмерна...


Кто-то из воинов, находившихся рядом с Тормундом Лисьим Языком, ткнул его в бок и сказал:
- Вот видишь, как надобно, скальд. А ты: не видел, не знаю.

Тормунд шаркнул ногой по земле.
- Если неправду в стихи вложить, но ни ярлу удачи не бует, и скальду дары счастья не принесут. Наоборот, чем больше вымысла в стихах, тем суровее расплата. Высокий все видит...
Грютинг же доволен остался тем, как все обернулось, особенно же, что столько воинов у костра собралось скальда послушать: за занятием этим никто и не заметил, как три десятка всадников лагерь покинули, во весь опор скача к усадьбе конунгов Фьяллира.

Сарасберг
Вредная Вещая кюна Рагхильда и ушлые верные братья Вебьернссоны.
совместно с Хакэ

Днем прибыли братья Вебьернссоны в Сарасберг, и, отпустив дружину верную и отдохнув немного, предстали пред очи вещей кюны Рагхильды, в усадьбу ее войдя да поприветствовав женщину мудрую.
- Приветствую вас, храбрые мужи, - отвечала Рагхильда с легкой, приветливой улыбкой, - Как прошло путешествие? Успели ли отдохнуть?
Внимательно кюна переводила взгляд с одного брата на другого, думая о том, что летит время быстрее коня быстроногого, да растут юноши не по дням, а по часам.
- С чем пожаловали ко мне? - завершила наконец свое приветствие правительница Сарасберга.
Сигтрюгг, услышав, как называет их Рагхильда Вещая "мужами", зарделся, да так речь свою повел, пока Халльвард молча в пол дощатый смотрел:
- Рассказать хотели тебе, мудрая кюна, о том, как в родное имение мы прибыли да о том, какой прием там нашли, - помолчал он немного, а после продолжил со значительным видом: - Несомненно, не стоит напоминать тебе о том, что отец наш слугой Гандальва был, а после смерти его под начало Харальда-конунга пошли мы. Отца нашего брат родной, именем которого не хочу осквернять покой этот, решился заговор строить против нас. Смертельная опасность в нашей собственной усадьбе для нас таилась, даже несмотря на то, что дружинника своего поставили мы там управителем... после того, как в первый раз на нашу жизнь покусились там. И вот второй раз себя ждать не заставил, - и младший из братьев горестно руками развел.
Серьезно покачала головой кюна, сдвинув брови и всячески показывая, как возмущает ее вероломство дяди Сигтрюгга и Халльварда.
- Я вижу, все трудности вы преодолели. Поведайте же мне все подробности тех событий!
- Преодолели, на чистую воду их вывели, - закивал Сигтрюгг.
- Во всех смыслах, - усмехнулся старший брат. - Позволь, я дорасскажу... Весь Йоль мы хотели провести дома, и после уж отправиться. И в последний день празднества дядя наш, а также брат его супруги с ним вместе позвали нас с собой на рыбную ловлю. Ничего дурного заподозрить невозможно было, но все же, памятуя о прошлых событиях, брат мой поостеречься решил да управителя, Торхалля, предупредил, куда мы едем.
- И дружину ему указал собрать да следовать за нами, - не утерпел младший, перебивая Халльварда. - И вот как только к реке мы подъехали, на нас набросились они да их люди, дядька в прорубь с Халльвардом вместе свалился и только чудом брат не утоп, на меня напали двое, но я в рог протрубить успел... Торхалль услыхал, да подоспел на помощь вовремя. Злодеев скрутили - да тут же и казни предали, в ту же прорубь побросали.
- А меня болезнь после купания этого ледяного свалила, - вздохнул старший Вебьернссон, - потому так поздно и вернулись мы. Надеемся, наше отсутствие ни к чему дурному привести не успело.
- Однако ж немалые опасности выпали на вашу долю! - вскинула брови Рагхильда, давая понять, что впечатлена она удалью Вебьернсонов, - С самой лучшей стороны показали вы себя! Вижу, что годы подарили вам и силу, и ум острый, дальновидность да бесстрашие! Воистину, однажды воспоют вас скальды!
Умолкла кюна, улыбнувшись еще более благодушно обоим своим гостям.
Затем встала, сделала пару шагов по направлению к братьям и молвила:
- Так значит, порядок теперь в усадьбе, и ничто не смущает людей на то, чтобы руку на истиных хозяев поднимали?
- Теперь порядок, - кивнул Сигтрюгг. - Как только раскрылся заговор подлый и были виновные наказаны, всех, кто с ними был связан узами родственными или брачными, удалили мы из усадьбы прочь. Более не потревожат сторонники Гандальва ни нас, ни братьев наших младших, некому руку поднять отныне на верных слуг Харальда-конунга.
- Очень хорошо, что вы предателей наказали, - кивнула Рагхильда, взгляд которой соскользнул наконец с гостей. Кюна помолчала, глядя в окно задумчиво, - Это полезно для дела Харальда, нашей надежды и опоры.
Тянула она время, уже догадываясь, к чему клонят Вебьернсоны, однако пожелала разговор продолжать.
- Наверняка то была лишь малая часть всех злыдней, что вьются вокруг конунга молодого, прикидываясь друзьями надежными, - вздохнул младший из братьев. - Кто знает... Будь наша воля, и от остальных избавили бы Харальда, но где Харальд - и где мы? Служить ему верно обещались мы, клятвы приносили, а не довелось с ним поехать... Однако, оставаясь здесь, все, что нам по силам, мы делаем, коли на благо это идет.
- Я, и, уверена, сын мой благодарны вам выше всякой меры. И наша благодарность не только в словах выльется, но и золотом блеснет в ваших руках, - лукаво улыбнулась кюна, - А теперь идите и, как отдохнете, отправляйтесь к Хемунду - он найдет вам занятие, дабы вы могли помогать своему конунгу, как хотите.
Отослав братьев к своему советнику, Рагхильда усмехнулась своим мыслям. Вряд ли так уж хотят воевать на благо Харальда эти двое, а уж тем более даром! Не так просты юнцы, как могут показаться, и уже в их юные лета жизнь отучила их от честности и полной преданности. Как и многие, преданы они лишь деньгам, но деньги у кюны - а пока они у нее, то Вебьернсоны преданы и ей. Хитры они, да и это пригодится. А уж она, Рагхильда, будет держать ухо востро.

Сообщение отредактировал Мориан - 3-07-2008, 22:09

Пиво и мясо в Фирдире.
Пили и месили Оррофин и Тельтиар

Спустя время недолгое, разместил Хьелли-херсир гостей в пиршественном чертоге, пусть и не столь богатом, как в усадьбах конунжих, но вполне достойном. Вдоволь уставив столы хмельными медами и яствами, Бычий Лоб с приветственной улыбкой наблюдал, как конунг и его ближники усаживаются на высокие места – по правую руку от Харальда расположился его дядя Гутхорм, а по левую – Рогволд-ярл, дальше же знатные люди в соответствии с их заслугами.
Хрингарийский Олень сидел не сняв меча и шелом далеко не откладыая. Ни к яствам, как ни дразнили они его взор, ни к медам добрым почти не прикасался ярл, вместо этого цепким взором оглядывая пирующих. Ещё во дворе Гутхорм заметил, необычно много оружных людей, да и слуги в зале не слишком ловки были и расторопности приличествующей не проявляли. Подозрения не отпускали сердца ярла, и, чувствуя его настроение, пятеро берсерков также настороже были.
- Что-то тревожит тебя, славный ярл, - спросил насмешливо Хрольв Пешеход, сидевший рядом с отцом. – Вспоминаешь давешнюю беглянку, быть может?
- О беглянках ли думать, - ощерил в ответ крепкие ещё зубы Гутхорм, - когда мёда рог ждать приходится, что от запахов захмелеешь быстрее!
Словно подтверждая свои слова, ярл указал на стол перед собой, где лежал опустевший сосуд, ещё хранящий запах хмельного напитка.
- Могучий Гутхорм желает отведать фьялирского меда? – Хьелли, разместившийся подле сына Рогволда, жестом подозвал ближайшего слугу: - Немедля наполните рог достойному ярлу!
- Не слишком расторопны у тебя слуги, как я посмотрю, - смерив херсира долгим взглядом льдисто-голубых глаз, проговорил Гутхорм и принял питьё.
С одного рога не мог захмелеть могучий телом и опытный в попойках ярл, а потому отведал мёда безбоязненно. Одновременно, он бросил косой взгляд на племянника, подметил ли тот неладное?
Быть может, Харальд и распознал бы намек дяди, но в этот миг юный Хакон поднял рог:
- Славен будь, конунг Агдира и Транделага, - провозгласил он. – Тюр свидетель моим словам – нигде нет властителя более могущественного, ни в Уппсале, ни в Роскильде, ни в землях Франков!
- Славен!!!
Крик дружины едва не приподнял крышу дома, а на лице молодого правителя появилась довольная улыбка.
Гутхорм воздел рог вместе со всеми и пригубил его. Никому видно не было, что пуст он, и хитроумный ярл сделал вид, что пьёт, но на самом деле напряжён был, словно тетива боевого лука, понимая, что лучшего момента для нападения и не сыскать. Видимо то не он один разумел, поскольку поднявшийся из-за стола Бычий Лоб руку вскинул, и между пальцев его лезвие малого ножа блеснуло. Не было у Гутхорма времени за меч хвататься, а голой рукой и не дотянулся бы он до подлого херсира, разве что через стол бы прыгнул, но не стал того делать опытный ярл, а просто метнул, что есть силы тому в голову массивный питьевой рог, окованный серебром. Время для матёрого воина привычно придержало бег каплей мёда, что с ложки тянется неспешно, и Хрингарийский Олень увидел, как изумлённо выпучиваются глаза Хьелли, а нос его с хрустом проминается, под ударом окованного конца рога. Бросок Гутхорма был столь силён, что предатель отшагнул назад и споткнулся о скамью.
- К оружию! – рёв ярла смешался с грохотом падения.
- Измена! – Хакон Хаконсон вскочил на стол, пинком отбросив к стене одного из слуг, выхватившего из-под плаща короткий клинок. Харальд же замер на мгновение, не веря, что услужливый херсир посмел поднять на него руку, но в следующий миг помрачневший Рогволд оттолкнул конунга, а сам, обнажив охотничий нож, воткнул его в грудь ближайшему слуге. Тот пошатнулся, схватившись за рану, и осел на пол.
- Одииииин! – раздался священный клич Одноглазому.
Молчаливые берсерки Гутхорма, ещё мгновение назад сидящие за столами, устроили слугам настоящую бойню. Воздух застонал под мечами, но едва ли кто слышал это за воплями убиваемых. На пиршественный стол пролилась кровь.
- Конунга предали! – заорал кто-то из дружины, пинком распахнув дверь, однако во дворе уже шел бой, а несколько окольчуженных мужей ворвались в дом, отбросив воина в сторону с рассеченной грудью.
- Защитить Харальда! – скомандовал Гутхорм, верной рукой посылая в горло первому из нападающих тяжёлый боевой нож. Тот упал под ноги своим товарищам, и агдирцы получили несколько бесценных мгновений. Хирдманы срывали со стен оружие, переворачивали столы и скамьи , на случай, если будут стрелять.
- Надо прорываться, не то подпалят усадьбу, да припрут дверь!
Несколько клинков вскользь зацепили Хрольва, раздался звон – в прорехах холщевой рубахи проблеснули звенья спрятанной кольчуги – гигант оскалился и, подхватив скамью, расшвырял врагов. Опасливо поглядывая на Пешехода с одной стороны и Гутхорма с другой, люди херсира сгрудились у входа, за их спинами промелькнуло несколько слуг с луками.
Озираясь вокруг, Харальд приподнялся на локтях. Жёсткая, более привычная к рукояти меча и веслу драккара рука Гутхорма сгребла его за изрядно уже отросшие волосы и едва ли не впечатала лицом в пол. Над головами мужей пролетело несколько стрел, а ещё две воткнулись в перевёрнутый на бок стол.
- Не высовывайся! – рявкнул ярл, переползая в более безопасное место. Волосы племянника он отпустить не то забыл, не то и не собирался…
- Дяяяядяяя, - простонал конунг, едва поспевая за берсерком.
- Будет тебе наука! – железные пальцы всё же разжались. – К окну идём – здесь положат!
Рядом оказался Бард, прикрывающийся крышкой от бочки, на манер щита, и прикрыл Харальда от стрел, когда они выползли из-за столов к ближайшему окну. Ставни были распахнуты, однако лучники Хьелли явно, только того и ждали, когда кто-нибудь попробует вылезти из дома. Гутхорм нащупал малый кожаный мешочек на шее. Давно он уже не припадал к священному дару Одина, разумом холодным обходился, но ныне наступила пора. Хрустнула засушенная шляпка гриба и уже в следующее мгновение пена выступила на губах ярла.
- Игг! –выдавил берсерк с таким сладострастием, что Харальд содрогнулся. – Тебе, всё тебе!!!
Стены и потолок исчезли. Гутхорм был один под небом, что уже заливало золотистое сияние и слышалась песнь валькирий. Каркнули вороны. Лучники снаружи, как ни были бдительны, пропустили момент, когда неистовый вихрь вылетел из окна и… Кровь из разрубленных тел оросила Гутхорма с головы до ног, а он уже шёл дальше. Жалкие ничтожные человечки, они пытались его остановить, но что их потуги Сыну Одина?! Ярл не чувствовал, что уже дважды достал его клинок вражьего меча, а в плече засела стрела. Он ревел боевой гимн Одину и вой изнутри усадьбы был ему ответом. Остановился он лишь у двери, и понял, что валькирии ушли. Вокруг был лишь изрубленные тела. Силы ещё бурлили в его теле, но разум начал проясниться.
- Харррральд! – прорычал он, с трудом размыкая сведённые челюсти.
Бледный конунг вскоре появился в дверях. Переступая через мертвые тела он со злостью пнул одного из убитых врагов, и только после этого взглянул на залитого багрянцем дядю, и отошедших к воротам агдирских воинов, явно опасавшихся гнева берсерка.
Гутхорма уже пошатывало, но вдруг лицо его вновь исказилось, он поднял меч и шагнул к племяннику.
- Дядя? – Юноша невольно отступил, не понимая пришел в себя ярл или все еще находиться во власти дара Высокого.
Гутхорм прошёл дальше, словно и не заметив племянника. Меч выпал из его пальцев, но берсерк и не подумал остановиться. Взгляд его был прикован к Рогволду, что каблуком сапога давил гортань бездыханному Хьелли.
«Предатель!» - хотел крикнуть Гутхорм, но лишь хриплый рык сорвался с его губ. Коршун успел заметить приближение берсерка и даже открыть рот для вопроса, когда каменный кулак впечатался ему в лицо. Ярл Мера дернулся всем телом и отлетел к стене, гулко стукнувшись о нее затылком. Глаза его закатились, и он замер бесформенной кучей в углу.
- Ты что делаешь? – В изумленном голосе Хрольва пешехода явственно прозвучало бешенство – он никак не ожидал, что Гутхорм посмеет поднять руку на его отца и теперь явно жаждал отмщения, но драке не суждено было состояться – у гиганта на руках повисли хирдманы, а ярл Хрингарики рухнул на пол, как подточенное бобром дерево.
Во взгляде застывшего в дверях конунга в этот миг смешались противоречивые чувства, а губы беззвучно произнесли короткое, но емкое бранное слово.

Спустя некоторое время
С Оррофином
Гутхорм приходил в себя с трудом. В последнее время Бич берсерков становился всё сильнее для него, так что ярл уже начинал задумываться о прекращении исользования Силы Одина. Просипев нечто невнятное, он с трудом оторвал голову от ложа и приподнялся на локте.
- Очнулся, наконец, дядя, - Харальд стоял возле постели берсерка, уголки его губ слегка подрагивали, то ли собираясь растянуться в улыбке, то ли – придать лицу суровости.
На несколько мгновений в комнате воцарилось молчание, а затем юноша особенно четко произнес:
- Ну и чем ты думал?
Ярл Хрингарики тихо, но вполне различимо объяснил племяннику, кто он есть, куда ему надо идти с такими вопросами и чем там заняться, вместо того, чтобы к скорбящему телом берсерку приставать. На минуту в покое повисла тишина. Харальд переваривал услышанное и явно пытался представить. Судя по выражению лица – с воображением у конунга проблем не было.
- Рогволд – дерьмо, - вдруг совершенно спокойно, словно подводя итог проговорил Гутхорм и тут же, без перерыва продолжил:
- Подай воды что ли напиться!
- Тебе лишь бы напиться, - выдавил конунг, однако все же усмехнулся. – А что до Рогволда – то это я и так понял… еще когда он прислал своего брата в Хладир. Но морду-то ему бить зачем было? Хрольва насилу успокоили, как бы золотом виры не потребовал. Да и кто знает, чем все обернется, когда Рогволд очнется.
- Не стребует, - во рту берсерка было сухо, как в пивной бочке после пьянки, потому он скорее сипел, чем говорил. – Он может и дерьмо, но не дурак. Кто же с берсерка будет требовать за то, что он в священной ярости натворил?! Может ещё с Тором тяжбу затеять? Так что, вреда много не будет, можно даже и о пользе подумать.
- Дед мой тоже думал, что ему вреда много не будет, когда один в лес поехал, - с сомнением хмыкнул Харальд.
Гутхорм тихо скрипнул зубом. Он не любил, когда ему напоминали о кончине отца.
- Посмотришь, захочет ли Коршун себя перед всем войском крысой амбарной выставлять или нет. В любом случае, он теперь точно знает, что мы его подозреваем в устроении всего этого дерьма, что вчера нам на головы лилось. Смирнее будет.
- Не вчера, дядя, а сегодня.
Гутхорм с удивлением осмотрел своё плечо. Он смутно помнил, что туда втыкалась стрела, но оказалось, что броня взяла на себя удар, и до тела ярла добрался самый кончик стрелы, оставив лишь глубокую царапину. Хуже дело обстояло с рёбрами – в нижней части груди одно явно треснуло.
«В очередной раз,» - подумал Гутхорм, а вслух спросил:
- Ты воды мне принесёшь или как?
- Слуги принесут, - отмахнулся Харальд, но спустя мгновение от насмешливости в его голосе не осталось и следа: - Человек, которого я приставил за Рогволдом наблюдать, говорил, так же Вемунда смерть настигла, на пиру у херсира одного. Потому и считаю я, зря ты все же удар этот нанес – если Коршун худое удумал, то теперь пуще прежнего мысли крамольные скрывать будет, а без причины видимой знатного ярла я, даже если возжелаю того, не смогу покарать.
- А то он сейчас не таится! – усмехнулся Гутхорм и сглотнул, пытаясь хоть как-то оросить пересохшую глотку. – Вон как быстро разобрался, что – как и дружка прихлопнул. Эхх, видать не дождусь я от тебя воды!
Ярл сел, опираясь руками на ложе, и спустил ноги на пол. По телу разливалась отвратительная слабость, и каждое движение требовало такого напряжения, что мышцы берсерка вздувались, словно при тяжёлой работе. Держась за стену, он встал и тяжело двинулся к столу, где стоял объёмистый жбан с водой, видимо приготовленный заранее.

И в заключение поднятого вопроса
С Тельтиаром

Напившись, Гутхорм уже более твёрдым движением утёр губы и с чувством сказал:
- Рогволд силу нашу знает, а теперь и каблук на своей спине почуял. Осталось показать, что без тебя ему будет много хуже чем при тебе!
- Рогволд, Рогволд, как будто больше говорить не о чем, - юноша вздохнул. – Меня волнует сейчас больше то отродье, коим мерская шлюха разродилась.
- Чем же ты, - с нескрываемым удовольствием и очень похоже подражая выражению племянника ответил ярл. – думал, когда драл её куда ни попадя? Теперь отродье можно пристукнуть, а можно и воспитать при себе.
- Чтобы он потом власть моего Гутхорма оспорить мог? – Заскрежетал зубами конунг. – Стоило девку в жертву принести тогда еще, ну да ничего – до усадьбы доберемся, Торлейву ее отдам. Фиорды не Мер, так что церемониться с нею более не за чем.
- Этот – тоже твой, - Гутхорм был безжалостен. – Однако ему об этом знать будет не обязательно. Заберём его сейчас. Отдадим на воспитание верному человеку, а как подрастёт сведём с Гутхормом юным, чтобы был у него верный младший товарищ и друг, а про то, что кровь у них одна – и знать-то никто не узнает.
- А у Сигурда ты младенца силой отберешь, коли он его уже сыном названным повеличал?
- Младенца и подменить можно, - задумчиво протянул Гутхорм. – А потом и устроить так, чтобы до мужеского возраста не дожил. Сам знаешь, дети они такие хрупкие…
- Предок мой своих сыновей Хрофту в жертву приносил – до двухсот лет дожил, - Харальд внезапно рассмеялся. – Может мне так же поступать, коли еще ублюдки появятся?
- Можно! – подтвердил Гутхорм серьёзно. – Представляешь, как тебе здорово будет – в постели лежи, шевелиться не надо, да и не можется уже, за тебя всё делают, даже подстилку выносят потомки, благодарные да памятливые…
- Тьфу! – Юноша зябко передернул плечами. – У меня и сыновей-то столько не наберется, надеюсь.
- Вот то-то же! – довольно хохотнул Гутхорм, вставая со стола и с трудом возвращаясь на ложе. – Ладно, сейчас я ещё отлежусь, а завтра опять живой буду.
Конунг кивнул и направился к двери, но затем, уже уходя, обернулся и бросил:
- Поутру выезжать надобно – я в домине этой оставаться не желаю сверх необходимого.

Ранрики
С Лиськой

С той поры, как в Ранрики прибывали викинги Регина Усача прошло немногим меньше месяца - расставшись полюбовно, обменявшись дарами и вволю поторговав, морской конунг отплыл в сторону островов, указанных Хареком и с той поры от него вестей не было. Жизнь текла своим чередом - зима, и без того теплая в этом году, медленно отступала, близился к завершению февраль, а потому Харек с отрядом верных людей отправился осмотреть свои владения, оставив усадьбу на попечение Лиама Душителя Конунгов.
И вот, в один из дней, с берега прибежали рыбаки, принеся весть, что к ним плывет одинокий корабль, больше похожий на торговое судно, нежели на боевое.
Лиам отложил сапог, который чинить собрался, потому как прохудился он, в трех местах дыряв что лодка свасей. А коли Душитель Конунгов в дырявых сапогах ходить будет – что о простых ирландцах в Ранрики и по всей Скандинавии сказывать станут? Засмеют, язычники.
- Корабль, говоришь? – Лиам смутился, что в таком виде застал его рыбак, оттого неуклюже он поворачивался, несколько раз сапог несчастный ронял, да хмурился. – Встретить его надо, так ли? А зачем ко мне прибежал?
Мялся рыбак, не сказать же, что увидел Лиама одного перед домом и не стал за стражниками бегать, напрямую обратился.
- Ладно. Далеко ли от берега? И какие паруса поставлены?
- Бело-зеленые, славный ярл, - мужик опасливо поклонился - о славе Лиама многие по Ранрики слышали. Уж коли конунгов душит, так что мог сделать с обычным рыбаком, коли что не по нраву придется.
- Так что ты сразу не сказал! – Лиам вскочил. – Молчит и мнется, что девица в первую ночь! Как далеко корабль? Успеем ли встречу достойную сотворить? - торопливо пояс затягивал, рубаху оправлял. С родины ли вести, помощь ли.. или уловка хитрая врага, но и тут медведями дикими себя показывать не след. – аа, беги к жене своей, все одно толку от тебя никакого. – отмахнулся ярл от рыбака, в дом направляясь. Воины все почти с Хареком ушли, кем гостей встречать? Не девок же, в самом деле.
А корабль меж тем подплывал уже к пристани, когда наконец из усадьбы отряд ему на встречу вышел - был то корабль большой, пузатый, да осадку имел низкую, а значит загружены трюмы его знатно были. Паруса отливали зеленью весенних трав да белизной первого снега - давно уже таких парусов не видали на этой земле те, кто из родного Эйра пришел с Хареком в суровые северные земли.
Помолодел будто Лиам, да и у остальных мальчишечьим задором глаза сияли. Из дома корабль приплыл, даже и обломкам бы обрадовались, а тут красавец такой, трюмы полны, бока круты, не столь давно их волны Эйре ласкали. Прокашлялся Лиам, нетерпение сдерживая. И бдительность ему изменила – не высматривали глаза зоркие на палубе подвоха.
Вот уж совсем причалило судно, остановилось - стали моряки сходни готовить, на палубе же появился мужчина в одеждах богатых купеческих, но не слишком дородный, как то велось у торгового люда, однако же с большой бородой иссине-черной, которую он пальцами, перстнями унизанными поглаживал, на берег глядя:
- Кого вижу я! - Громко воскликнул купец, едва лишь отряд встречающий близко оказался. - Лиам сын Тидельмида, ты ли это?! И Фердимид с тобой? И Охтайр? Вот так встреча!
- Брислин, акулья сыть, каким ветром тебя надуло? – Словно юнец, едва пухом белесым щеки прикрывший, сорвался с места мужалый воин, чтобы в руках могучих купца сжать, - вот радость так радость. Неужели ожидать нам конца света и Судного Дня, раз сам сын Руадана из Ульстера пожаловал! Да ты только не говори, что пусты трюмы, и бурей на берег убогих выбросило – вестимо, порожним ты плавать не можешь! – нехотя выпустил Лиам знакомца старого, давай другим кости помять. – серьезно же- какими путями добрался ты до Ранрики? И каких вестей нам привез?
- Пути, как известно, у нас одни - морские, летать аки птицы не научились пока, - Брислин рассмеялся, но затем лицо его стало угрюмым. - А вести не добрые принес, не добрые - их и глотком вина хорошего не подсластишь. Искал я вас, на берегу одном расспрашивал, где быть может Харек Волк - люди мне и сказали, что этот разбойник всех пиратов под себя подмял и живет в свое удовольствие, едва ли не со всего Скагеррака дань собирая. В усадьбе он нынче?

Ранрики

(с Варлоком)

Потухла радость, пеплом осела, ветер тот пепел сдул, доски настороженности оставляя.
- Дела неотложные задержали Харека, что встречать тебя сам лично не вышел. А кто же вести такие распускает? И что за дело у тебя к Волку?
- Идем, не стоит о таком на пристани говорить, - по сходням спустился купец, крикнул на корабль: - Эй, Герке и Киаран, о корабле позаботьтесь! Веди к усадьбе, Лиам, веди - там расскажу.

Крякнул сдержанно Душитель Конунгов – до усадьбы вести друга давнего в свете сказанных им слов что по надрезанному канату через пролив пойти. А и отказать нехорошо. Лиам усы пригладил.
- А пойдем. – И широким шагом, чуть пружиня, к усадьбе зашагал. Что на небесах написано – смертному не миновать. И хирдманны его нахмурились, перемену настроения видя, часть на берегу осталась, корабль разгрузить помогая, остальные аккуратно вокруг купца места заняли, вроде как всем на земляка далекого посмотреть охота.
Брислин неторопливо шел, едва за Лиамом поспевая, видимо и ему не хотелось рассказывать вести принесенные, все отдалял миг тот, да ведь - все равно пришлось бы.
- Поначалу я корабль к Агдиру направил, Харек туда собирался, как мне помнится, - по пути купец сказывал. - А там и вовсе какой-то конунг правит, чьи люди о Хареке и не слышали толком, но сильно его не любят - насилу судно увести успел.
- А скажи-ка, - остановился резко Лиам и что вал морской к купцу повернулся, будто солнце заслонил для приезжих, так грозен был, - сам ли ты все, что сказываешь, видел? Своими ли очами? Или уши твои тут жаднее глаз оказались?
- Лиам, Лиам - надежду сохранить желаешь, что вести слова мои ошибочными оказаться могут?
- Не о надежде, и даже не о вере речь веду - по чужим наветам опорочить человека
- Опорочить? - Усмехнулся в бороду густую купец, да только не веселым смех тот вышел. - Если бы наветы простые, так стал бы я корабли с товаром в зимнюю стужу гнать, думаешь?!
- Выкладывай. Все, как есть. Что сказать хотел. Да без оговорок и намеков! Странные дела творятся...
- Идем, - тяжелая ладонь опустилась на плечо Душителю Конунгов. - То пока только тебе да Хареку знать надобно, а после уж сами решайте кому такие вести доверить сможете без опаски.
- Хорошо, - взгляд подозрительный лучше слова выразил, что подумал о друге Лиам, но смолчал. И молчание то висело тяжкой мокрой шкурой на всех, пока добиралась дружина в усадьбу. Там уже Лиан велел всех из Большой дома выставить, без нужды на тиунов покрикивая, а то и замахиваясь кулаком большим, что кузнечный молот. Купца же тайком четверо хирдманнов охраняли, чтобы лишний раз по усадьбе не гулял да на девок не засматривался. Сунулись было служанки с пивом холодным гостям, Лиам тем же хмурым взглядом их прогнал – неизвестно, что сказать хочет Брислин, а врага поить своим добром обидно.
Заныло что-то глухо под ребрами – а ведь друг, надежный, вместе какие только корабли не водили, от каких напастей не уходили. И вот молва побежала – и нет друга. Правду говорят, легко слово, а ядовитей змеиного зуба.
- Твой родич убит, - когда двери тяжелые закрылись за ушедшими воинами, произнес купец, видя, что нет более нужды томить старого друга.

Сообщение отредактировал Сигрид - 15-07-2008, 13:14

Ранрики.
Все еще с Сигрид.

Не осознал сначала Душитель Конунгов, какая весть окно дома его разбила, лишь покрывалом гневной бледности накрылся да руками стал лавку щупать, не провалилась ли.
- Как.. как случилось? Кто?
- Наш король... Малхи.
Купец опустил взгляд - черную весть принес, злую, но много хуже было бы - не узнаю здесь о случившемся.
- Святые угодники… но как случилось такое? А я, дурень, тебя ругал да подозревал. Остался ли наследник? Верные люди? Кто сумеет страну удержать в кулаке?
- Сказал бы я, кто теперь страну в кулаке держит, да ведь ты и сам понимаешь - без подлости не обошлось в этом злодеянии великом, - Брислин скрипнул зубами, вспоминая, случившееся. - Слишком быстро все произошло... будь твой отец жив, он, возможно сумел бы убедить короля поостеречься, но Малхи... Малхи слишком опрометчиво доверял тем, чьи души смердили, будто гниль, чьи сердца почернели от зависти к нему, правителю Дублина.
На время замолчал Лиам, думу думая, сказал после:
- Надо бы вернуться в Эйре, да не одним кораблем, а хорошим флотом – да Ранрики бросать не след. Будем Харека дожидаться, его это земля, ему и решать. А мне хоть разорваться! Известно ли, кто короля в могилу свел?
- Известно кто - гнусный слуга пронзил великого короля кинжалом, и теперь этот паршивый пес - ярл! - Пудовый кулак ирландца с силой ударил по скамье. - Я помню имя этого ублюдка - Диармуд, мерзостный предатель!
- Ох, как все повернулось, - жесткой ладонью закрыл Лиам глаза, потом отнял руку. - Ярл, говоришь? А давно ли в Эйре по-варяжски командиров звать стали? уж не... не с нашего ли берега ветер дует?..- будто сам с собой говорил Душитель Конунгов, и мысль вперед бежала, веревкой вилась. Ой, знать бы, по чью шею. - Почитай, год, как я Олава удавил, и голову его его же деверю отправил. Неужто не до конца прижгли мы гадину?... -монотонное бормотание оборвалось жестким полуприказом, - говори. До конца. Что сам думаешь?
- Думаю я, что ни тебе, ни Хареку возвращаться нельзя на Эйр, - сталью голос купца наливался тяжелой. - Едва ли не весом серебра за вас обоих награда теперь обещана, много людишек подлых ее заполучить пожелают, коли прознают, что решили вы за короля отомстить.
- Неужели предлагаешь ты Эйре зеленоокую на поруганье ворам и предателям оставить?!
- А у тебя есть сила воинская, чтобы в поле чистом с Иваром Бескостным и его ратью тягаться? Чтобы изменников, землю родную в руки врага отдашвих, одолеть?! Есть у тебя сила честных людей объединить и за собой повести, когда нет больше Верховного короля, а каждый вождь тому радуется, что его соседей викинги топчут?!
- Где силу силой не одолеть, мужи хитростью действуют, - спокойнее уже отвечал Лиам. - Но в разговоре нашем третьего не хватает- нелепо без Харека такие дела решать. За нам сила Крестная, да и Харальд не оставит верного своего ярла. Да и чистая Эйре ему спокойнее.
- Вот, вижу я, гнев поунялся, разуму место уступая, - улыбка едва видна была в бороде черной. - Убедить вам надобно Харальда, что Ивар ему враг первейший.
Замолчал на пару мгновений Брислин, призадумался, а затем так сказал:
- Слышал я, что время долгое гостил у Ивара в Бристоле некий норвежский конунг, разговоры вел с сыновьями Рагнара, планы вынашивал подлые. А звали того норвежца - Гандальв сын Альвгейра.
- Гандальв? И туда собака серая пробрался. Тогда не будет труда Харальда на поход настроить. А не слышал ли ты часом, куда змеюка Гандальв укусить хочет беззубыми своими деснами?
- Я ведь не волшебник, чтобы все знать, Лиам, - покачал чернобородый головою. - Что слышал, что видел - то пересказал, ничего не утаивая.
- Хорошо. За вести спасибо тебе. Что черные.. по-хорошему, вздернуть бы тебя на первой же сосне, только не по-христиански это, - серьезным оставался воин, хитринки под ресницами пряча. - Если черти тебе пятки огнем не трут - оставайся в усабьде, покуда Харек вернется - тогда и потолкуем как следует. А пока трапезы, небось ждешь? - кивнул Лиам невидимому у двери стражу, тот исчез в щелке болезненно-белой с темноты Дома. - Сейчас устроим.
- Вот это дело, и правда изголодался я, - рассмеялся купец, с лавки поднимаясь да из угла в угол прошел, ноги разминая.

Путь в Аркону. Эйрик Свейский.

Корабли, несущие живую смерть - стройных ясеней битвы, преисполненных жаждой мести справедливой - рассекают водную гладь драконьими и змеиными носами. И волны бегут, расступаются; пусть погибель ругам придет, коварным захватчикам, что тревожат понапрасну владения Ньерда!
Эйрик думал о том, как умер Свен. Нет, почти ничего не знал конунг о смерти ближайшего своего товарища, лишь по рассказу гонца понял – Черный Молот с врагом в поединок вступил, остальных воинов спасти пытаясь. Как уж там дело было, одним богам ведомо – не расскажешь ли, зоркий Хеймдалль, о том, что видел? Молчишь… Храни свои тайны. И без того тяжко на сердце.
Всё Сванхильд – и что случилось с ней? Не могло его отплытие так задеть женщину, ведь сколько раз уже он Уппсалу покидал, и покидал надолго… что ей подождать еще несколько месяцев? И годами ждала, и ничего.
Супруга конунга – это не только на льняных простынях спать да во главе стола по левую руку от мужа сидеть, не только тонкими пальцами драгоценные каменья в сундуках перебирать. Чаще одна, чем с возлюбленным мужем своим (да и с возлюбленным ли? Разве любить – обязательно?), в ожидании, вернется ли из похода очередного, воспитывающая наследников для конунга, тайком изменяющая ему с кем-нибудь из знатных (а то и не очень) мужей… Не лучшая доля; судьба крестьянки какой-нибудь и то завидней.
Но ведь это все не о ней, печально подумал Эйрик. Она никогда не жаловалась ему, как бы плохо и одиноко ей ни было, лишь в редких посланиях упоминала о том, как хотела бы обнять его скорее. Уверен был конунг и в верности супруги, и в том, что всем она довольна… а оказалось, что нет? Не хот елось верить, и размышлять об этом более не хотелось – но что же скажет ему синеокая Сванхильд, когда он вернется?
И можешь не возвращаться!
- Да. Могу и не вернуться, - прошептал Эйрик.
Вальгард, сидевший рядом, встрепенулся, поднял голову:
- Прости, не расслышал тебя… что?
- Нет, ничего. Так, подумалось просто… неважно.
Они сидели на носу корабля, Вальгард, задремавший было, очнулся теперь от полугрёз, и сморел, как вздымаются и плещут о воду весла.
В море тихо было – то ли перед бурей затишье, то ли после нее. И вдруг тишину прорезал голос – да голос ли? Словно стон из подводных глубин, глухой, долгий… скорбный…
Вскочил Эйрик, выглянул за корму – никого, ничего.
- Думаешь, мировой змей проснулся? – хохотнул Вальгард. – Белуха ревет, наверное.
Кивнул владыка свейский, но так и не оставило его чувство, что дурное предзнаменование то было. Как будто без того ему мало знаков беды…

На день остановились свеи в Хадебю - пополнить запасы да отдохнуть. Эйрик чувствовал, как начинает его мутить на море, когда не чувствует он под ногами твердой почвы. Прежде не случалось такого с ним, и как назло, именно в эти дни… Постыдный недуг он, однако, скрывал, считая его недостойным мужа и воина – и надеялся, что поутихнет он со временем. Морская болезнь также свою роль сыграла, когда размышлял конунг с ярлом, пристать ли сейчас им к земле.
Чуть больше чем полвека назад датский конунг Готфред, когда сжег Старгород дотла, всех тамошних купцов перевез в деревушку, которая через несколько лет превратилась в процветающий торговый город. Даже Хардакнуту не подчинялись эти земли.
Воинам, что просились по рынку погулять, властитель свейский отказал:
- На обратном пути, - как отрезал. Будет ли обратный путь для них – только боги знают.
Еще неделя до Арконы…
Нет, не так сладко ожидание мести, как поначалу казалось.

Ранрики. Харек вернулся.
(с Тельтиаром и Сигрид)
Оживление, радость, суета – проснулась усадьба, в несколько раз громче и звонче стала: во все стороны мечутся слуги, последние приготовления завершая. Грозилась Гиллеад всех в котле сварить, как первомучеников, что детям мешает грохот, но ворчала полушутя, ловко замешкавшихся подгоняя – к приезду Харека должна улыбаться усадьба, и солнце должно быть, и затишье на море. А когда дом чулан напоминает, так и Ньерд радушно ярла не встретит. Пробивалась лучиками иноземная песня – напевала Гиллеад, работами руководя.
И точный срок приезда знали, и ждали с нетерпением, только все одно, когда прибежал гонец о скором приближении докладывая, от неожиданности все остановилось враз. Бросив слуг наводить красоту последнюю, выбежала ирландская принцесса на крыльцо, мужа высматривать.

Харек прибыл в усадьбу, и едва выехал за ворота. поспешил спешиться, отдавая поводья коня подбежавшему мальчишке - слуге. Он был усталый с дороги, покрытый дорожной пылью, в истрепавшейся одежде, покрытой пятнами грязи.

Гиллеад, расталкивая челядь бросилась навстречу мужу, но Харек, взяв ее за руки, поцеловал в лоб, и мягко отстранил ее.
- Негоже тебе твое платье пачкать, обожди немного. Вели, чтобы баню подготовили, мы под дождь сильный попали, и землю сильно развезло, думали не проедем... Все пути сплошное болото, полное лягушек.

Из-за спины Гиллеад показался Лиам, и хоть грызли его мысли черные, Душитель Конунгов улыбнулся ярлу, вперед вышел.
- Здравствуй, Харек волк! Легка ли была твоя дорога, удачен ли был поход?
- Если я вернулся, это уже можно считать удачей. - ответил Харек.
- Верно... особливо после того, когда вести узнаешь, - пробормотал про себя Лиам. Вслух ничего не произнес, только улыбнулся да поклонился почтительно

Харек заметил, что Лиам что-то пробормотал, но не стал допытываться. В свое время ярл все скажет. Харек отряхнул сапоги от налипшей грязи и прошел в гридницу. Челядь суетилась, перенося миски с едой и чаши с напитками.

Скинув плащ, и вытершись полотенцем, Харек сменил рубаху, и поспешил к столу. Стол уже был накрыт, и многие хидманы уже были на своих местах.

Выждал Лиам, когда ярл первый рог осушит да первый голод утолит, и повторил свой вопрос, о результатах похода выведывая. Не хотелось пир с грустного начинать, да и Гиллеад на него поглядывала, предостерегая в ледяную воду с разбегу прыгать. Неизвестно, как волк воспримет

- Что тут сказать. Многие на словах на верность присягнули. А мыслят себе худое. Несколько раз нам пытались всякие козни устроить, но слава Богу, все обошлось. Многие рассказывали про мор, про недород. Не хотел я сильно лютовать, потому не так много дани собрали, как ожидалось. Придется летом в поход идти.

- Ммм... не решался Лиам сразу к делу переходить, все предлог искал, как половчее ярла подвести. - а что от Харальда слышно?

- Ничего... Это меня и беспокоит. Да и не доходят до нас вести с далекого севера. Даже о том что в Вингульмерке сейчас происходит, и то вести до нас не доходят. Я вот думаю, может стоит туда послать соглядатаев, и если свеи оттуда ушли, вернуть власть. Но если свеи вернутся...
- То получиться, что ты нарушил договор с Эйриком.
- И это не дает мне покоя... Но все же надо холтя бы узнать. что там осталось, после того как руги порезвились
- Что ж, соглядатаев отправить - не лишне будет. - согласился Ульфмод.
- А что и как в усадьбе было, пока меня тут не было? Не случилось ли чего? -спросил Харек, внимательно глядя на ярла. - Вижу вам есть что сказать, но все никак не решитесь.
- Брислин, сын Руадана из Эйра приплыл, - после молчания недолгого ответил Лиам.
- Не припомню такого. - ответил Харек, и отхлебнул пиво из чаши.
- То купец знатный, - кто-то из ирландцев за столом сидевших пояснил, - и родич жены твоей дальний.
- Разговор долгий предстоит, Харек, - наклонившись к Волку, шепнул Лиам.
- Мне не привыкать, - ответил Харек, улыбнувшись. - А вести из Ирландии выслушать стоит. Ведь это родина моей жены и моих лучших воинов и ярлов.
Ирландец вернулся на свое место и спокойно продолжил трапезу, показывая, что не время для разговора пока, много ушей лишних вокруг.
Харек вернулся к повествованию о своем походе за данью.
- Но самое худшее нас ждало в Ран-Эльве. Покуда мы тут порядок наводили, жрецы против нас народ настраивали. И то что я дочь свою в жертву отдавать отказался, теперь мне в вину вменяют, что мол богов я прогневил, и ждет всех за это расплата. И говорят что мол вот Эйрик Свейский конунг не скупится на жертвы, и каждую весну по сто людей на священом дубе вешает, оттого его державе процветание, и ему в походах удача... Даже когда я бескровные жертвы асам принес, это не сильно помогло.
- Повесил бы этих жрецов на дубе - потешил бы народ, - рассмеялся херсир Ульфмод, сидевший у края стола. Он одним из первых признал Белого Бога и теперь служителей Асов сильно недолюбливал.
- Не хотел народ злить. - ответил Харек. - Но и в самом деле, зря я так не сделал, потому что ночью нас попытались сжечь в доме. Правда, из челяди одна девица нас про то предупредила, оттого мы и одежду не снимали, и легли с оружием под боком. Ночью было жарко. И херсир Торгейр тогда в схватке пал. Так что теперь в Ран-Эльве новый херсир, куда более сговорчивый.
- Будут знать теперь, - немного недовольно буркнул Ульфмод.
- Да, после этого уже мы были настороже. Больше никто не решился открыто на нашу жизнь посягать.
- Надо было с них дани втрое за это взыскать... - с другого края стола донеслось.
- Мы с них виру взыскали. - сказал Харек. - Мало от того толку, если весной нечего сеять будет.
- Как бы они вообще на корабли не сели, да только мы их и видели, - хмыкнул один из ирландцев. - Пираты же...
- Некоторые так и сделали, едва услышали, что к ним конунг за данью идет. - Харек усмехнулся. - Все что успели прихватили и на корабли погрузили. Пришлось мне новых херсиров там поставить, а заодно и трэлям даровал свободу. Раз хозяин сбежал, то и нет у них больше хозяина.
- Зато те кто действительно верны - остались, - спокойно молвил Лиам.
- Лишь бы не вздумали вернуться...
Покуда шел разговор этот, многие воины уже успели насытиться, и теперь сидели, внимая словам своего конунга.
- Коли вернуться - то пожалеют о своей измене, - хмуро бросил Ульфмод.

Сообщение отредактировал Skaldaspillir - 16-07-2008, 23:20

Между тем по землям Фьордов ползли черные слухи, исподволь подбираясь к войскам Харальда Хальвдансона на повозках бондов да через шепот рабынь у дверей благородных ярлов. Они расходились, словно круги по воде, от усадьбы бывшего конунга Фьордов, преданного своими же ярлами, усадьбы, которая в одну темную ночь вспыхнула факелом, да горела так жарко, будто сам бог Огня возник в деревянном строении во плоти да заставил его пылать пламенем негасимым. Не единое существо, будь то доблестный муж, малый ребенок или скотина домашняя, не спаслись от огня. Пепелище на месте усадьбы дымилось несколько дней, не давая люду честному подойти близко. Пламя пожара погасло, но вместо него загорелось иное, именуемое страхом. С ужасом на лицах, бонды говорили друг другу о проклятии. Мол, явился конунг, бесславно сгинувший в горящей домине, да принес с собой часть погубившего его пламени. Крепко боялись Харальда во Фьордах, а все же простой люд куда больше тревожила месть неупокоенного духа. Конунг – то человек, ясно, отколь он придет да и за что голову снимет. А вот мертвяк – он не человек уж. Кто знает, отколь пожалует да с кого виру за погубленье свое лютое взыщет? Живой владыка судит по делам, а мертвый – по мыслям.
Хакон Хладирский. в отсутствие зятя возглавивший объединенную рать, про черной вести о странном пожаре лишь головой покачал, а вот при словах о волнениях в черни соизволил нахмурился:
- Умом скорбны деревенские дурни, - в сердцах молвил конунг. – Где ж видано, чтобы Хель добычу свою упускала. А коли бы и обманул сопляк померший дочку Обманщика – то где ему племени негасимого взять? Хоть бы сами подумали, дурни: там ведь мороз лютый.
- А, может, Локи им пламени дал, чтоб костерком изредка баловались, да не перемерли совсем до Рагнарека? Какая польза ему, коли вместо воев в рать его встанут совсем неживые ледышки? – дерзнул сказать отрок, принесший весть. И получил за то в ухо от господина.
- Ты, щеня, еще при жрецах речи те повтори, - сказал Хакон, потирая запястье. – Глядишь, до времени мысли свои про костры под корнем у Ясеня и проверишь. Да и не к лицу отпрыску ярла байки крестьянские повторять.
- Благодарю за науку, - смиренно ответил юнец. Он, и впрямь, был смышлен, так что многое уразумел. И про то, что конунг знает кое-что о пожаре, и про то, что слова его про жрецов – не угроза пустая: напуганные тенью Белого Бога, встающей над Скандинавией, служители асов сделались подозрительны к речам и поступкам. Не дай Один, крамолу учуят!
«Перестарались, похоже, посланнички, - со злостью подумал конунг, выпроводив гонца из домины. – Надо бы с Грютингом потолковать»

Гутхорм и Хакон-младший

После покушения на Харальда младой Хакон ходит как потерянный. Впервые он столкнулся со столь явной опасностью утратить могучего покровителя – и понял в прозрении, что давно уже ставит Харальда выше отца своего, старого Хакона. При Харальде конунжичу вольготно жилось, да и в дальнейшем, даст Один, будет только прибыток в славе и серебре.
Если Харальда не убьют. мысли такие и привели к тому, что в ранний час хладирец возник на пороге у комнаты, отведенной трепещущей прислугой усадебной Гутхорму-берсерку.
- Приветствую тебя, славный властитель, - вкрадчиво начал юнец, комкая шапку в руках. – наслышан я о твоей мудрости, так что дерзнул спросить: ужели те падальщики, недостойные звания воина, не имели тут родичей, с коими делились Лиходейскими планами? Безопасно ли конунгу нашему и далее пребывать под кровом этой усадьбы?
Гутхорм к тому времени уже почти оправился от бессилия берсерка и лишь при одной мысли о кушаньях или браге хмельной мутило ярла, словно бабу на сносях. Когда к нему в опочивальню несмело вошёл Хакон, ярл хотел бы послать юнца куда подале, но слова его остановили Гутхорма.
- К чему ведёшь, Хакон Хаконсон? - коротко спросил он, глядя пристально в глаза юноше.
- Думаю я, что конунга нашего надо гриднями предаными окружить, да велеть им питье и яства вперед властителя пробовать. А родню злыдней тех поспрашать крепко бы не мешало, - ответил Хакон, глядя прямо в глаза Гутхорму.
- Насчёт еды-питья, не прав ты, -покачал головой Гутхорм. -так и без дружины недолго остаться! А вот людишек к этому делу приставить, да платить за то щедро, это можно...Запомни, Хакон, воина беречь надо, пуще отца хорошего, сыновей своих берегущего!
Ярл задумался.
- А вот про родню...знаешь ли ты, кто у душегубцев хелевых тут остался?
Хакон поклонился, упрек принимая: - Прости глупость мою, владыка. Молод я но всегда готов учиться у мудрых.
А про родню - то, вестимо, у служанок легко поспрашать. Но, мыслю я, люд тут давненько живет, и каждый второй первому сват али брат. Ну, может ли быть то случайным, что во Фьордах, госпеприимно открывших Харальду двери, нас решили зарезать в первом же доме? Едва ли то удумал болезный на голову бонд, да простит ярл мою дерзость. Тут пахнет заговором супротив нашего конунга, а в деле таком, о предательстве, брат за брата ответчик.
Больная голова Гутхорма превратилась в кипящий котёл, столь бешено засновали в ней мысли.
- Сват или брат..., - произнёс он задумчиво. - Это ты прав, конечно, молодец! А вот скажи мне, Хакон, кто из здешних...родственников богаче других живёт? Успел ли узнать или служанок поспрашиваем?
- Думаю, с десяток найдем, - усмехнулся Хакон. - Но служанок все равно спросить можно... хотя бы. про степень родства, - улыбка Хакона стала плутовской, как у кота, слизнувшего сливки. Похоже, пытать служанок о нужных людях он вовсе не угрозами, а поцелуями собирался.
- Тогда давай так уговоримся: ты сейчас пойдёшь к служанкам и под страшными пытками, - Гутхорм понимающе усмехнулся, - вызнаешь у них, что надо. Потом вернёшься, всё обскажешь и можно будет заняться проклятыми предателями!
- Как скажешь, владыка, - Хакон и не скрывал своей радости от задания.
Едва за ним хлопнула дверь, как Гутхорм поднялся с лавки и тяжёлым движением сдвинул стол в сторону.
«Многомудрый, многомудрый, - думал он, начиная разминаться. – Нет, Сигурдссон, с такой жизнью через пяток лет могуту твою телесную уж и не вспомнят, всё мудрость превозносить будут, так что, давай-ка на пол, и пошёл!»

(с Дарки, воспойте скальды её талант!)

Сообщение отредактировал Orrofin - 5-08-2008, 21:34

Фьорды. Торлейв и Гутхорм
(с Орофином, да продлит Аллах его дни)
Торлейв чувствовал себя прескверно. Во первых, ему снились сны, от которых проснувшись он долго не мог понять что с ним и где находится. Может кто-то колдовством черный морок на него навел? Еще и пиво выпитое на пиру было с немалым сивушным осадком, оттого утром у него было тяжелое похмелье. Он долго смторелся в свое отражение в воде, потом он долго умывался, будто смывая с себя ночной морок. Придя ненмого в себя, Торлейв решил пораскинуть руны. Сочетание рун было необычным и тревожным. Во первых, все три руны были перевернутыми. Тиваз, Науд, Хагль. Эти знаки Торлейва встревожили. И он решил наведаться в конунгову усадьбу, чтобы поделитьс ясвоими пречуствиями.
Несколько раз он сворачивал не в ту сторону, блуждая среди скотоныхдовров и проичх хозяйственных построек и пугая бондов своим сердитым обликом - будто грозный Хеймдаль сошел с Бивреста чтобы наказать отступников. Наконец, уже в десятый раз проплутав, Торлейв вышел к большому дому. Как водится, челядь уже суетилась, занятая повседневными делами, а большинство гридней еще спали, лишь некоторые лениво разминались с палками на дворе или рубил поленья на заднем дворе, чтобы сила не ушла из рук.
Жреца узнали сразу и пропустили без разговоров, памятуя, что прибыл он с конунгом, и сына конунга богам посвящал.
Торлейв тихонько отворил дверь и прошел в трапезный зал, но, к своему удивлению, увидел там Гутхорма. Харальда нигде не было видно.
- Здрав будь, Гтухорм. сын Сигурда Оленя. - произнес Торлейв, переступая через порог.
Гутхорнм, как раз вышедший в трапезную, освежиться и перекусить, кивнул Торлейву.
- И тебе поздорову, Торлейв-жрец. Ты проходи, да садись,сейчас еды принесут, - Гутхорм улыбнулся заметив состояние собеседника. - И пива.
- Благодарю, воитель Высокого. А то от вчерашнего пива до сих пор голова гудит как котел с варевом на огне...
Гутхорм кисло усмехнулся, потому что чувствовал все то же самое.
Слуги довольно скоро принесли еды и питья, но Гутхорм успел вдоволь насладиться и видом жреца и его жаждущим взглядом.
- Твоё здоровье! - сказал он, поднимая рог, когда питьё наконец подали.
- За наще здорвоье и здорвоье нашего конунга. -сказал Торлейв, жадно осушив залпом сразу половину рога.
- Уж чего-чего, а здоровья у Харальда на нас двоих хватит, и ещё останется! - посмеиваясь, ответил Гутхорм. - Не обидели его асы этим, хвала им за это!
- Вот из-за этого я и пришел. Знамения мне были тревожные явлены. А сегодян я бросил руны, и руны легли как-то нехорошо. Тиваз, Науд и Хагль перевернутые. Это значит...
Гутхорм напряг память. Не помогло.
Торлейв заметил, что Гутхорм не уловил суть его тирады, и пустисля в пространные объяснения.
- Первая вместе с Наудом значит: удача пошла вниз, и следует ожидать что кто-то из соратников ударит в спину, или строит козни. А Хагль... Буря которая поднимется может его погубить. Следует чтобы он удерживался от опрометчивых действий чтобы не нажить себе больше врагов. Потому что врагов у него всегда было много, а друзей мало, и при всем нашем старании он не так уж и хорошо научился обращать врагов вдрузей, зато друзей во врагов он обратить может. Есть такая опасность. Вот это меня и тревожит
- Прав ты жрец, хотя, чтобы это увидеть, руны не потребны, - вздохнул Гутхорм. - Хотя, думаю, что последний случай его образумит. Ведь до того, на него не устраивали таких нападений...
- Нападений? -жрец аж подскочил на месте. - Где сейчас Харальд?
-Торлейв, - Гутхорм поставил рог на стол. - Ты что, не знаешь?!
- Нет не знаю. - сказал Торлейв и удрученно опусттил взгляд. - Меня три дня мучили странные сны и предчуствия. но не мтог понять что они означают. Только сегодня знаки я получил, которые не все прояснили.
- Торлейв, ты со своими снами проспишь всё на свете! - Гутхорм хлопнул жреца по плечу. - На Харальда напали здесь, в усадьбе. Покушение устроили, твари какие-то. Еле отбились вчера, - ярл помрачнел. - Конунга только его волосы. можно сказать и спасли!
- Не может быть! Хотя да, припоминаю... В это время мне как раз снилось и я пытался понять, что происходит. Проклятое пиво. Что они в него намешали?
- Полыни, может, - пожал плечами ярл. - Хмеля тут нормального всё равно не вырастить!
- Расскажи-ка подробнее. Будем думать, как еще нам конунга от опасностей впредь оградить. Потому что было мне видение,что если не убережем мы Харальда, то род Ингви -Фрейра в Мидгарде иссякнет, и земли северные падут под пятой инеситых великанов. И земля более не даст плода своего, и не будет в этих змлях ничего кроме льда и камней.
- Ужас, - серьёзно прокоментировал происходящее Гутхорм. - Данам, которые рванутся на освободившееся место будет несладко! А дело было так, - ярл коротко пересказал случившееся, опустив момент с волосами Харальда и битьём лица Рогволда.
- Что же... Значит что я могу сказать. Впредь глаз с конунга не спускать. Еду и питье -приставить людей чтобы все пробовлаи прежде чем конунг приступит к трапезе. И девок всехкоих конунг к себе в койку тащит -раздевать донага и обыскивать - чтобы ни ножа ни перстня с ядом пронести не могла.
- Торлейв, ты когда обряд жертвенный Тору совершаешь, не забывай, что кровь ему потребна горячая, не травы, да злаки! - серьёзно начал объяснять жрецу Гутхорм, а в ответ на непонимающий взгляд пояснил: - Не учи цверга пиво пить. Меры предприму все и даже более
- Прости, Гутхорм. - произнес Торлейв. - Видать от пива дурного у меня в голове помутилось. А мне и в самом деле к конунгу поближе быть надобно. Вдруг колдовство финское недоброе кто на него обратить вздумал? Против чар я обращаться научен
- Вот это ты верно подметил, жрец многомудрый, - не желая и далее портить отношения с вестником Богов, гутхорм одобрительно кивнул. - Только уж, уговоримся что, девок Харальдовых обыскивать не ты будешь, а то ведь осерчает конунг наш!
Нахмурился жрец, вспомнив, как с ирландкой осрамился, но и он не хотел с Гутхормом ссориться.
- Не так уж хорошо на девках я знаюсь, так что более опытным и мудрым людям сие дело предоставлю. Жаль меня тут не было, чтобы ведьму эту мёрскую от него отвадить. Кстати где эта ведьма рыжая - её кажись Хильд звали, сестра конунгов мерских? ни слуху ни духу - ни про девку, ни про дитё её...
Гутхорм покачал головой.
- Не ведаю. Слыхал, что здесь, а вот где, да у кого, да что делать с ней - вообще мыслей нет
- Я о том сам разузнаю. Опасна девка эта, да и отродье её может потом бед принести нмало, коли не отнять у неё вовремя.
- Верно и это, - кивнул Гутхорм, обгладывая тощую свинную ногу, - ладно, Торлейв, бывай, а мне пора!
Ярл думал, что, каким бы не был "допрос" служанок приятным занятием, Хакон уже должен бы закончить и, наверняка. уже ждёт его в горнице.

Фьорды. Харальд, Хакон и местные.
С Тельтиаром.

Дело с расспросами у молодого Хакона, и впрямь, спорилось. Смешенье кровей – дело непредсказуемое: старухи сказывали, что от подобных союзов рождались как мужи доблести невероятной, так и отъявленные слабаки, неспособные замахнутся секирой. Впрочем, те же злые языки дерзали молвить и вовсе уж непотребное: что и у двух знаменитых родов может вдруг народится трус и подлец. Ну, да на Севере проблему тех языков милом решали с помощью нехитрых щипцов да горшочка с углями.
Хакону Хаконсону повезло с ликом и статью, но незаконность рождения вынудила юношу стать более хитрым, чем это обычно положено вою, не обиженному здоровьем. А потому девы, сраженные вниманьем конунжьего родича, даже не поняли смысл расспросов, выложили все, будто возлюбленному на свиданье. Зато потом, когда гридни Харальда, возглавляемые русоволосым отпрыском старого Хакона, приволокли на веревках дюжину оборванцев, в коих с трудом уж угадывались знакомые лица, двор наполнился воплями и причитаниями. Впрочем, мужчины быстро оттеснили жен вглубь домин, от греха подальше. Сам конунг вышел на крыльцо встречать мужей, посланных за заговорщиками. И ныне никто не назвал бы Харальда юным да еще не успевшим подтереть детские сопли. Властитель, уж посвященный Гутхормом в тонкости замысла, смотрел хмуро и немилостиво.
- Приветствую тебя, славный Хакон, - взгляд, обращенный к верному соратнику немного потеплел. - Смотрю я, привел ты стаю гусей гогочущих.
- Твоя правда, конунг могучий, - весело оскалился викинг. - Только похоже, что то не гуси, а козы, ибо сил нету уже слушать их блеяние. Хоть бы то делу гуторили, - Хакон, лихо соскочив с жеребца, пнул ногой ближайшего пленника. - А ну-ка, скажи Харальду конунгу, по что ты не рад ему, будто отцу?
Полонянин взвыл от боли, и пробормотал что-то невразумительное, боясь поднять глаза. Глядя на это, Харальд мрачно улыбнулся:
- Вели кузнецу раздувать меха, - бросил он одному из телохранителей, некогда приставленных к нему Гутхормом (кажется его звали Торир). - Посмотрим, развяжет ли пламя язык этому нидингу.
- Пощади! - Тут же завопил несчастный, едва заметил, как викинг направился к кузнице быстрой, пружинистой походкой.
- Оговор то, конунже, - заголосил еще один полонянин, здоровый мужик с когда-то ухоженной бородой, - кто, как не мы, тебя над собою поставили?
- Да, и клялись оружия не поднимать, а сами, едва конунг ваш порог усадебный переступил, из-за угла на него замышлять вздумали, - поддакнул Хакон, чувствуя молчаливое одобрение Харальда. Он, конечно, уж понял, что великому конунгу нет дела до худородных мужей, даже не являвшихся ярлами, и что судьба их – урок для других… да хоть для Рогволда, что взял себе воли сверх меры, забыв, что не конунг он вовсе, а слуга Харальда.
- Меня над собой поставили? - Нарочито мягко переспросил конунг, однако во взгляде его уже загоралась злость, вызванная этими неосторожными словами.
Из-за плеча Харальда незаметно показался Торлейв. Как и всякий хитрец, жрец знал, когда следует ступать с гордостью, будто ты – Тор во плоти, а когда гордость смирить да явить себя скромником. Очень хотелось жрецу вернуть расположение Харальда и сгладить … ну, пусть не пропасть – овраг, что разверзся между наставником и учеником из-за той рыжей ведьмы.
- Пусть боги рассудят, кто прав, кто виновен, - предложил Хакон, видя готовность жреца послужить желаниям конунга. – Асам сверху видней.
Ни в одном сказании не говорилось, что асы, и сами не славившиеся миролюбием, имели что-то против открывания истин каленым железом. В том же, что Торлейв истолкует ответы допрашиваемых так, как угодно конунгу, было мало сомнений. Жрец был хитер, как лиса, и скользок, как выдра. Хакон Хаконсон решил, что такого, как он, плохо иметь во врагах, а потому и решился вмешаться с советом.
- Божий суд, - тут же закивал жрец, склонившись к уху правителя. - Кто, как не Один, сумеет обличить измену, если ее семена проросли в сердцах этих людей? Лишь Носитель Шлема, чей взгляд зрит сквозь бренную плоть сумеет сказать, действительно ли виновны они, или же это навет.
При последних словах, жрец будто бы невзначай бросил суровый взгляд на молодого Хакона. Харальд же благосклонно кивнул, глядя, как бледнеют лица пленников.
- Мудрость в словах твоих слышна Торлейв, - произнес конунг. - Тотчас же приказываю я провести ордалии в соответствии с законом.
Хитроумный жрец вышел вперед, спустившись с крыльца, и остановился уже выйдя в центр двора, а затем вскинул руки, приказывая всем собравшимся сохранять тишину.
- Издревле существовало несколько способов отыскать истину, угодных асам! - Провозгласил он громким голосом. - Первым была клятва, произнесенная в кругу из двенадцати жрецов и двенадцати жриц, олицетворявших собой богов!
Кто-то зашептался, в глазах пленников мелькнула и угасла надежда, ведь в усадьбе, да и по всей округе единственным жрецом был сам Торлейв, и он, несомненно, об этом знал.
- Предки были мудры, но, увы: где взять в походе столько мудрых мужей да добродетельных женщин? - притворно огорчился Хакон.
Сам Харальд не смог сдержать улыбки - лишь два года назад, когда его провозгласили конунгом, видел он столько служителей асов, собравшихся со всего Агдира, Вестфольда и Вингульмерка.
- Второй способ говорил о том, что в невиновности обвиняемого должны присягнуть правителю двенадцать мужей, славных доблестью, и крепко держащих слово, - продолжал Торлейв, после чего взгляд его остановился на полонянах: - Может ли кто-нибудь из вас назвать имена поручителей, дабы мы пригласили их на суд?
Ну, кто же, не будучи совершенно безумным, назовет конунгу родичей да друзей, чтобы потом и они, в свою очередь, тоже искали заступников? Да и где их искать - не в Асгарде ли? Дураков среди жителей Фьордов все-таки не нашлось и пленники промолчали
- Прискорбно видеть, - притворно сокрушался служитель Тора. - Что у сиих мужей нет друзей и поручителей.
Он замолчал на мгновение, встретившись взглядом с конунгом, а затем, получив его одобрение, добавил:
- А, быть может, это и есть доказательство того, что они виновны! И никто не желает очернить своих уст ложью, поручившись за них?
Ответом было молчание, как будто у ложа покойника. Казалось, что даже дети, плачущие на руках матерей, невольно замолкли. Жители усадьбы понемногу понимали суть творящегося судилища, и цепенели от ужаса. Но никто - НИКТО! - не рискнул возвысить голос в защиту неправедно обвиненных.
- Что же, если они сами более не отпираются, и признают, что виновны перед конунгом, то следует ли искать иных доказательств? - Грозно спросил Торлейв.
- Ну, можно и поискать, - протянул Хакон. - Кто знает, какие еще грехи за этими лиходеями? Мыслю я, допрос все равно излишним не будет. Да и кузнец не зря ведь старался...
Харальд медленно спустился с крыльца, и тут же четверо берсерков, до этого находившихся в тени усадьбы, окружили его полукругом, воинственно глядя по сторонам. Воины Гутхорма, самые преданные из людей конунга не доверяли никому, кроме своего ярла, а потому не расслаблялись ни на мгновение - даже Ульв и Укси были не столь расторопны, как они.
- Что же, жрец, ты словами сумел доказать, что они виновны, но прежде, чем предать их справедливому наказанию, следует раскрыть все те преступления, что они совершили или же измыслили, - властитель провел ладонью по спутанным белесым волосам, некогда имевшим золотистый оттенок, но потускневшим от грязи. - Хакон сын Хакона, тебе я поручаю разомкнуть их лживые уста и извлечь правду любыми средствами! Однако же помни, что есть у тебя не более дня на это, ибо по утру я собираюсь покинуть это жилище предателей и изменников.
- Благодарю за доверие, - поклонился сын транделагского Медведя.

Пред пыткой.
(ассистирует в подготовке Дарки)

Гутхорм, со стороны наблюдавший за "судом", мрачно улыбался в бороду. Поправить оскудевшую казну было делом благим, да и урок умышлявшим на конунга дать стоило, однако же, как и у любого оружия, у деяния этого были две стороны, и как бы о вторую не порезаться. Едва Харальд кончил говорить, хитроумный ярл шагнул вперёд и громко сказал:
- Я сам буду присутствовать на допросе, дабы, если всё же найдутся невиновные, не пострадали они сверх меры за нидингов недостойных!
В собравшейся толпе одобрительно зашептались. За Гутхормом всегда ходила слава мужа мудрого и справедливого.
- Идём, Хакон Бирссон*!
Хакона долго упрашивать не ришлось: легко наклонившись (ах, молодость, молодость), он схватил ближайшего пленника за привязанную к шее веревку и приподнял, оправдявая слова про Медведя. В кузнице уж все было готово.
Гутхорм, первым войдя в кузницу прищурился в полумраке и коротко поклонился кузнецу.
- Приветствую тебя, мастер, - уважительно сказал он. - Раскалён ли твой горн?
- Всё готово, Гутхорм-ярл, - ковалю, коренастому безбородому мужчине в кожаном крепкой одежде и с обожжёными руками. Он явно не одобрял пыток, но толи из уважения к Гутхорму, толи из страха перед Харальдомне выказывал этого.
- Мастер, ты лучше иди, - ярл понимал чувства кузнеца и не настаивал на его присутствии. - Мы сами разберёмся, а мехи качать я умею!
Кузнец, дородный бонд с глуповатым лицом, явно обрадовался. Похоже, он годится разве что на то, чтобы подковывать лошадей так что доверить ему трудное дело отыскания истины Гутхорм не мог. Хакон, по младости, еще мало смыслил в деле допросном. Здесь, как и в битве, тоже опыт потребен, но если на ратном поле врага нужно убить побыстрее, то в пыточной клети, напротив, заданием будет не дать умереть.
И тут усердие чрезмерное – тоже помеха. Ну, не дяде же конунга лиходеев пытать – эдак можно и до того дойти, чтобы сам конунг угли из жаровни вытаскивал.
Нет, у владык для такого есть верные люди, а их дело – сидеть на резном кресле да велеть, что вперед ворогу отрубить: ухо аль голову. Так что Гутхорм, обведя взглядом прошедших в кузню берсерков, избрал одного из них, Олава. В бою он был чистый вепрь, что всегда убивает охотника перед смертью, но вне безумия славился меж мужами как парень смекалистый да, как говорили, затейник.
- Ну, Олав, покажи нам, так ли быстр твой ум, как и меч.
- Скажите, нидинги, - голос Гутхорма в тесном помещении кузницы разносился гулко и было в нём что-то, заставляющее содрогнуться, - сразу признаться в преступлении своём низком?
*сын Медведя

Фьорды. Лагерь Хакона. Кари-берсерк.

В отличие от многих ярлов и ближников конунга, Кари не стремился постоянно быть рядом с Косматым, пируя с ним за одним столом или сопровождая стремя в стремя в походе. Старый берсерк уже смекнул: норов у конунга не простой, бывает он вспыльчив и частенько казнит тех, с кем вчера не брезговал пить из одного рога. Так и лендрмана Харальд вчера наградил златом и на почётное место в дружине поставил, а завтра голову с плеч снимет - никто и слова поперёк не скажет. Такому правителю многое дозволено - не о том ли предупреждал его мудрый Кведульв, когда говорил, что Косматый не принесёт обоим их родам добра? Кари вовсе до поры на глаза конунгу не соваться, а отправить гонца к побратиму – пускай расскажет Ульву о тех переменах, что принёс новый правитель в жизнь викингов из Бердлы, а тот вернёт его с добрым советом.
Тем временем в лагере пошли странные слухи. Суеверный хирдманн, что служил Рогволду и дрался в усадьбе Торстейна, рассказал Кари о том, что, дескать, призрак покойного Вемунда вырвался из цепких лап старухи Хель и отомстил убийце, спалив усадьбу свою вместе со слугами и имуществом Рогволда. Теперь жители Фьордов со страхом гадали – кто следующим испытает на себе силу огненного возмездия юного конунга, что вернулся из мёртвых? На ночь в лагере стали удваивать караул, да тушили костры, чтобы не привлечь мятежного духа. Те же викинги, что своими руками дрова таскали для сожжения усадьбы Торстейна херсира, по ночам бывало просыпались в холодном поту, а самые суеверные видели Вемунда, что руки протягивал к ним из огня, хватал и тащил в пылающую могилу.
- Если так мстит покойный конунг вражьему ярлу, что готовит он нам, ударившим ему в спину? – спрашивали берсерка его люди. Тот только усмехался и тихо отвечал:
- Так я скажу: Коршуну скорее мстят живые, нежели мёртвые. Или думаете вы, что кроме убитого мальчишки нет у этого пройдохи грехов за душой и лютых врагов? Я так ещё ни одного покойника, что был бы опаснее самого жалкого трэля, за всю свою жизнь не встречал. И нам если удара ждать – то только от ярлов и херсиров, что станут мстить за гибель брата Аудбьерна. Таких немного наберётся, да и от них защитят нас верные мечи и покровительство Харальда.
А гонец, посланный берсерком к Кведульву, вскоре возвратился и привёз нечто большее, чем просто дельный совет – как оказалось, вовсе не бесплотный дух предал огню усадьбу Вемунда, а тати ночные. Приметил их один из слуг Рогволда, что сбежал из усадьбы во время пожара, а потом попал к Ульву с поездом одного купца. И описал их как смог. А Кари слушал гонца и на ус наматывал, размышляя, какую выгоду из того может он извлечь…

Сообщение отредактировал SergK - 13-08-2008, 16:47

Харек и ирландцы
Со Скальдом

Когда пир завершился, да гости по домам разошлись, более положенного у конунга своего не засиживаясь, был уже поздний вечер на дворе, однако же, Харек, Лиам и Брислин сын Руадана уединились в покоях конунжих, дабы о том деле поговорить, ради которого купец долгий путь проделал.
Гиллеад после долгих уговоров отправилась в девичью. Как ни отела гордая племянница ирландского руала послушать разговор о делах в родной земле, Харек был непреклонен.
- Узнаешь обо всем в свое время, но сейчас дай мужчинам потолковать о делах важных...
Гиллеад помрачнела, но ничего не ответила мужу, лишь дверь хлопнула, выдав ее огорчение
- Не стану томить, Харек, да разговоры вести вокруг да около, - молвил Брислин, бороду черную пригладив. - Все, чего ты в Ирландии добился ныне прахом пошло, Верховный Король мертв, и черные викинги вновь правят Дублином.
Помрачнело при словах этих лицо Харека.
- Малхи мертв? Когда это случилось? Расскажи , как все было.
- Порядком уже времени прошло, - сказал купец, паузу выдержав небольшую. - Да мне ждать пришлось, покуда льды оттаят, чтобы путешествие предпринять, а после тебя по всей Норвегии искал. А вышло все так, что змея подлая, Ивар сын того самого Рагнара, что в яме со змеями подох, раздор большой среди королей наших сотворил, да посулами ложными сердца их отравил.
- В Ирландии это не ново. Всякий владелец фюлька там мнит себя королем, и всякий король фюлька метит на трон Верховного Короля. - пробормотал Лиам.
- Так и сейчас вышло - Ивару не составило труда обратить мечи недовольных Малхи против него, точно это не он освободил их от ярма датчан!
- Грызутся, как псы! - Невольно бросил Лиам. - Какой позор для всех нас.
- Истинно так, Душитель Королей, - кивнул Брислин. - Этот позорный союз обрушился на верных Малхи людей одновременно с ордой неистовых викингов, вырвавшихся из Йорка и Бристоля, точно туча чертей из преисподней! Битва была ужасна, а исход ее предрешен с самого начала!
Купец горестно вздохнул, вспоминая эти печальные события.
- Наш народ перебил друг друга, в то время, как викинги занимали наши города и деревни, грабили нас, унижали и насиловали наших женщин, и при этом называли себя союзниками!
Лиам сжал кулаки и закусил губу, Харек с шумом выдохнул воздух. Ведь и он раньше, пока крест не принял, не считал это зазорным.
- Неужели Белый Бог не защитил своих верных? Не видел я еще короля более благочестивого и верного слову чем Малхи... И доблестью о не уступал никому из викингов... - Харек медленно проговаривал слова, а перед его внутренним взором вставали картины того, о чем поведал заезжий купец. Как пылает Дублин, как горит дворец Верховного Короля в Таре, как викинги Рагнарсонов уничтожают и втаптывают в грязь все, что Малхи возводил долгие годы, заручившись поддержкой, викингов, переселившихся на Зеленый остров из охваченной усобицами Норвегии. И вот теперь Ирландия снова охвачена усобицами, а ее землю попирают жестокие захватчики.
- Имена... Мне нужны имена. Я должен знать, кто мои враги и кому я буду мстить.
- Будут, будут имена, - пообещал Брислин, вновь в бороду пятерню крепкую запустив. - Я, конечно, простой купец и не много знаю, кроме того, о чем на всю Ирландию молва гудит, однако и от моего слуха кое-что не укрылось. Поход тот возглавляли три брата, их имена тебе известны - Хальвдан Нортумбрийский, Убби Йоркский и Ивар Бескостный, подлецы и негодяи, назначившие, кстати цену за твою голову Харек, и за твою - Лиам, объявив вас убийцами их родича, конунга Олава Белого. Уж не его ли ты задушил в Дублине?
- Его, ответил Лиам, опустив голову... - Но он заслужил свою смерть..
- Хальдван из Эттенбро? - произнес Харек удивленно. - А ведь когда мы из Ирландии плыли в Норвегию, он оказал нам гостеприимство и продал пять кораблей по хорошей цене... И его враги склонили на свою сторону...
- Скажи теперь, кто предал Малхи и кто призвал душегубов на нашу землю? -сказал Лиам
- Кернах сын Спелана и Маэль Дубовый лист первыми объявили войну Малхи, а затем обратились за помощью к данам, - отвечал Брислин. - Я был в их владениях в то время, хорошо торговля шла, особенно с викингами - к ним незадолго до того приезжал Убби Рагнарсон, и сдается мне, это он убедил их начать кровопролитие.
- Псы неблагодарные. - произнес Лиам. - Ведь именно Малхи их избавил от набегов Диармайда... И вот как они отплатили ему за добро.
- Жадность, несомненно, - вздохнул купец. - Сыны Рагнара обещали им много золота, и власть над югом Эйра. Однако не одни они попались на уловки Ивара - вскоре в войну вступили даже те, кто называл себя друзьями Малхи, его союзниками - и ударили в спину тогда, когда он более всего нуждался в помощи! Среди них был даже Донаган сын Ферхара, которому король сам спас жизнь, а Фланн из Ульстера, воспользовавшись замешательством разграбил обоз Малхи и скрылся... как я слышал, он погрузил добычу на корабли, и теперь бороздит море, ища нового пристанища.
- Эйрины уже стали викингами? -рассмеялся Харек. - Куда катится мир?
- Правду говорили, видимо, что его мать делила ложе с разбойниками, - усмехнулся ему в тон Брислин. - Но можешь забыть имена этих негодяев!
- Никогда! - воскликнул Лиам. Он тщательно выводил углем каждое имя на дощечке, и каждое имя подобно руам на камне отпечатывалось в его сердце. Ведь и ему Малхи приходился родичем.
- Отчего же? - удивился Харек.
- После того, как Малхи погиб, а верные ему либо пали, либо вынуждены были бежать, - оскалился купец, глядя на табличку в руках Лиама. - Сыны Рагнара собрали всех союзных королей на большой пир возле разоренного Дублина. Не сомневаюсь, что им доставило удовольствие видеть страдания нашего народа. Никто из предателей не пережил той ночи - Ивар опоил их смертоносным зельем и они уснули, чтобы больше никогда не поднять век.
- И Диармайда? Король Коннахта тоже мертв? - Лиам от удивления выронил уголек из руки, и тот покатился по дощатому полу.
- Не могу сказать точно, - покачал головой сын Руатама. - Если кто и смог пережить ту ночь, то сейчас он скрывается от убийц Ивара, наводнивших наши земли. А во главе этой вечно голодной орды сыны Рагнара поставили ярла Дунланга из Круахана, и он служит захватчикам так рьяно, как верный пес кузнецу Куллану.
- Подлый предатель... - произнес сквозь зубы Лиам.
- Этим скулением и причитаниями уже никому не поможем, - сказал Харек, качая головой. - Печальные вести, и говорить тут нечего. Но чем мы можем помочь?
- Того я не ведаю, - Брислин произнес это с некоторой горечью. - Я проделал этот путь, поскольку хотел предостеречь тебя и Лиама, и принести эти грустные, но нужные новости. Возможно, спустя годы, ситуация переменится, но пока наша земля обагрена кровью, а селения лежат в руинах. Дублином правит Хальвдан Рагнарсон, точно это его родовое владение, и оттуда он вершит суд над ирландцами, а его цепной пес, убийца короля, Дунланг рыщет по округе, грабя и убивая всех, кто не желает склонить голову перед захватчиками.
- Слишком поздно... - пробормотал Лиам....
- Пожалуй, верно... - сказал Харек, задумчиво теребя ус. - Если мы и соберем сейчас всех кого можем собрать - мало поможем мы сейчас Ирландии. Пока там остаются все эти голодные псы и рыскающие волки...
- Будем надеяться и уповать на Господа, - согласился с ними купец.
- Но полагаться нужно прежде всего на себя. - сказал Харек. - Помню мне как-то рассказывали притчу про человека котрого хотели спасти от наводнения, и он утонул, ожидая что его сам Господь спасет.
Купец на это хмыкнул, сложив ладони на животе.
- Значит будем ждать пока волки разбредутся по своим логовам с добычей, и сами будем копить силы, - сказал Лиам.
- Я не оставлю Ранрики, - твердо сказал Харек. - Но я дам тебе войско, какое смогу собрать. Но сначала нужно помочь конунгу Харальду завершить его войну
- Пусть он сам ее завершает. - резко ответил Лиам. - Я прошу тебя, конунг, отпустить меня в Ирландию.
- А, возможно, мы сможем натравить Харальда на данов, - предложил Брислин.
- Харальду нет дела до Ирландии, - ответил Харек, вздохнув. - И с данами ему нет резона ссориться, покуда ему надо державу держать в узде.
- Мое дело - предложить, - пожал плечами купец. - Кстати, Харек, раз уж заговорили о Ранрики, мог бы я у тебя остаться на несколько месяцев, пока не продам товары, да не куплю новых?
- О чем разговор. - Харек улыбнулся. - Гости сколько хочешь, и сколько душе угодно. Такой гость сделает честь любому двору. А твои советы -дороже золота.
- Но ведь Малхи твой тесть. - произнес Лиам, сверкнув глазами. - Неужели ты не поможешь отомстить тем, кто сгубил его?
- Я дам вам золото и дам войско, сколько смогу. - ответил Харек. - Но я не покину Ранрики.
- У нас говорят - только раб мстит сразу. - добавил Харек. - Месть - блюдо которое подают холодным.
- Мудрые слова, конунг, - кивнул купец. - Но поздно уже, скоро всех нас дремота смотрит, а принимать решения на свежую голову надобно.
Сказав так, он попрощался с собеседниками, и первым покинул покои Харека.

Заплечных дел мастера. Тельтиар и Дарклайт

Устрашающе выглядел Гутхорм, со страхом на него смотрели несчастные пленники, видно было, как дрожат они, уже представляя, что прожигает плоть их каленое железо, но молчали - в крамоле признание дав, сразу можно с жизнью распрощаться.
Олав, клещи кузнечные из огня достав, обернулся, пару раз ими для устрашения щелкнув.
- С какого начинать-то? - Поинтересовался воин.
- Наверное, с самого говорливого, - посоветовал Хакон.
- Ты, - ткнул в ближайшего берсерк, отчего бонд побледнел точно снег, и невольно подался назад, но свои же товарищи вытолкнули его к мучителю, лишь бы их пока не трогали.
- Пощади, славный ярл! Пощади, - запричитал мужчина, падая на колени.
- Надо дать мужу возможность раскаяться, - Хакон сделал серьезное лицо. - Может, расскажет всю правду и без каленых клещей?
- Я все расскажу, - тут же усиленно закивал он, бородою подметая пол кузницы. - Все... что ни попросите! Все расскажу!
- Ну, тогда расскажи, кто надоумил тебя умышлять против конунга?
- Так ведь это... Бычий Лоб, - тут же начал мужик, опасливо поглядывая на щипцы в руках Олава. - Он говорил, что конунг нас всего лишит, что по миру пустит!..
- Да? Странные дела творятся в мидгарде, клянусь Одином! Муж с именем Бычий Лоб, коего, судя по назвищу, можно было бы запрячь вместо лошади, вдруг такую хитрость удумал? Видать, ошиблись люди в его нутре, - ехидно сказал Хакон. - Ладно бы - просто встречать конунга с кольями вышел. Так нет: под кровом своим умышлял, обычаи древние попирая? Может, ты скажешь еще, что сама Хель его надоумила? Харальд-то наш у женщин в части, так может... - остаток фразы потонул в громовом хохоте. Но бонду-то не до смеху было.
- Так чего тут думать-то было! - Выкрикнул другой крестьянин. - Вы ж нашего конунга Вемунда так же погубили!..
И тут же осекся, слишком поздно поняв, что слишком много сказал лишнего.
- А ты, я смотрю, ему прямой родич, коль в кровники записался? - прищурился Гутхорм. - Конунг ваш прошлый труслив был да глуп - вот и сгинул не так, как воину потребно. И не на Харальде его кровь. Впрочем, ежели ты - ну, как родич - вызываешься доказать, что все то лжа, то я просьбу уважу и мы поглядим, умеют ли Фьорды рождать настоящих мужчин, с песней идущих на смерть, али тут все - бабы, только одни ходят в юбках, другие - в штанах. Бери его первым, Олав!
- Не надо! Нет! - Завопил бонд, но было уже поздно, и могучие руки берсерка выдернули его вперед, бросив к наковальне, на которую Олав положил руку несчастного.
- По пальчику? - Спросил он у ярла, раскрывая щипцы.
- Пожалуй, - согласился последний. - А, ежели будет орать - вырви язык.
- А как он тогда признаваться будет? - Немного удивился бересерк.
- А ты что, думаешь, тут все невинные, аки младенцы? - спросил ярл, указав на прижавшихся к ближайшей стене мужиков. - Думаешь, только этот один зубоскал про планы лиходейские знает? Этот замолчит - так другие охотнее разговорятся. А вот род мужской воплем бабьим позорить мне совестно. Впрочем... сегодня я добрый. Может, он предпочтет не я языком расставаться, а с тем, что его мужем делает?
- Да за что же?! Ведь я на конунга руки не подымал! - Завопил тот, силясь вырваться из цепких рук берсерка. - Это все Хьялли! Попутал, словно Локи!
- Врет, - тут же бросил другой. - Он и нас подговаривал, вместе с херсиром!
- Не было этогоооо!..
Слова оборвались криком, когда Олав все же раздробил ему мизинец клещами, и все сильнее стал их сжимать, точно желая вырвать палец.
- Вот видишь, как славно разговорились, - сказал Гутхорм Хакону. - А ведь это - только мизинец. Эх, подлое племя - даже пытать их противно. истинные викинги даже между врагов держались с достоинством, да с таким, что те враги сказанья о доблести их после складывали. А тут... тьфу.
С хрустом и струей крови, обагрившей наковальню, палец изменника полетел в огонь, а тот зашелся столь громким воплем, что Олав невольно огрел его по голове, погружая в беспамятство.
- Не удержался, - пожал он плечами, и оглядел оставшихся: - Кого следующего?
- Того, кто решил говорить вместо Хьялли, - кратко ответил ярл. Все это уже начало надоедать берсерку. В бондах не было ничего интересного, да и ясно было, что, ежели кто и сговаривался с мужами, пригретыми Харальдом на груди, то покойный хозяин усадьбы, а вовсе не эти глупцы, у которых даже сейчас не хватило ума свалить все на мертвых.

Сходятся в боях воины… плетутся хитроумные замыслы… решается судьба страны и обличье ее на будущие века. Но есть и те, кому своя месть дороже войн великих.
Не умел прощать Эгиль, сын Эгиля. Не обучили его этому старый отшельник и серые братья.
И потому, вместе со стаей своей шел он по следу.
Покинул он деревню после того, как с Хьярти расправился… и лишь позднее узнал, что случилось. Что поднялись люди после смерти наместника, да явился вскоре Гандальв, и кровью захлебнулась краткая воля.
Узнал об этом Эгиль, да о другом пожалел – что не обождал у деревни. Ибо с Гандальвом и Асгейр шел, а его смерть Эгиль своим долгом считал.
Но сейчас он на другой след напал – Ормода Плешивого, последнего из убийц отца. И обрадовался тому, что след в усадьбу Гандальва ведет – может, и Асгейру за боль и страх Эльдис там же отплатить получится…
Шел к цели своей сквозь леса Эгиль, и рядом бежала стая.

Фьорды. Харальд и присные.
Тельтиар и ДЛ.

Отряд конунга Харальда выехал из усадьбы покойного херсира засветло. Харальд покачивался, едва удерживаясь в седле, после бессонной ночи, однако он не желал и часа лишнего проводить в доме предателя, покусившегося на его жизнь. Как и раньше, возле конунга ехали молодой Хакон и Бард, а за ними полукругом берсерки Гутхорма. Сам конунжий дядя выехал немного вперед, разведать дорогу, замыкали же колонну воины Рогволда - их ярл придерживал у разбитого лица лед, замотанный в тряпицу - за прошедшие два дня синяки у него так и не сошли, а нос от удара берсерка теперь был свернут на сторону. Шедший рядом с отцом Хрольв бросал мрачные взгляды на дорогу, словно высматривал, когда вернется Гутхорм.
- Надеюсь, теперь бонды станут приветливее, - улыбнулся Харальд, обернувшись к Хакону. Сын транделагского конунга, в награду за проведение допроса получил право собирать дань с земель раскаявшихся мятежников - а признаваться в своих преступлениях они начали сразу же, как только Олав показал, как ловко он управляется с кузнечными клещами.
Бонды сознались во всем, в чем подозревали их Гутхорм и Хакон, а помимо этого оговорили всех своих соседей, знакомых и просто именитых людей из других усадеб, лишь бы грозные ярлы вновь не прибегали к пыткам. Смилостившись, Гутхорм велел оставить изменникам жизни, но наказать так, чтобы никто другой не вздумал повторять их ошибок: кому отрубили руки, кому отрезали уши, а для иных ограничились лишь битьем плетьми, однако у всех отняли земельные владения.
- Думаю, наука пойдет им впрок, - улыбнулся Хакон, в один день заметно разбогатевший. - Тут правили слишком слабые конунги, вот мужики и распоясались. Но теперь они знают. что значит перечить настоящему властелину, рожденному, чтобы править Норвегией.
- Хорошо бы в главной усадьбе нас встретили более радушно, - добавил Бард, решив присоединиться к разговору.
"Ну, еще бы не встретить, если они там по самый нос кровью замазаны", - подумал про себя Хакон, а вслух сказал льстивое:
- Думаю, так то и будет. Не все жители Фьордов глупы, есть и те, кто хорошо понимает, кто ныне хозяин.
- Ты, Хакон, один из вернейших моих друзей, - продолжил конунг, которому приятны были слова воина. - А потому, решил я поставить тебя управлять всеми землями на севере Норвегии, которые ныне принадлежат мне. Ранее хотел я оказать эту честь твоему отцу, но он уже стар, и лучше будет, если после этого похода он вернется в Хладир.
Для сына рабыни такое расположение государя было поистине немыслимым, ведь подобным решением Харальд ставил его и выше законнорожденного брата, и выше старого Хакона.
Конечно, Хакон это оценил. Он уже давно решил, кому отдать свою верность, и доказал то, исправно служа молодому властителю. Юный Хакон и раньше, без всяких сомнений, убил бы по приказу Харальда, но сейчас в его сердце росло нечто сродни поклонению. Ни один жрец никогда не мог пробудить в груди викинга подобного чувства: - Благодарю, властелин, - голос Хакона дрогнул от избытка чувств. - Располагай мною и жизнью моей, как сам пожелаешь. Прикажешь взобраться на Мировой Ясень - даже то сделаю.
- А слезть потом сумеешь? - добродушно усмехнулся Бард, давно уже вкусивший щедрости правителя, ведь после смерти отца, именно благодаря Харальду, Брюнольвсон сумел удержать Халаголанд.
- На крыльях слечу, - заверил его молодой Хакон. Перед его внутреннем взором уже разворачивались картины своей будущей жизни, как владыки многих земель. Где же тут крылья не отрастишь?
- Я сложу о тебе вису, Хакон Орлиные Крылья, - рассмеялся лендрман, и его смех подхватил конунг.
- Сложи, - улыбнулся Хакон. - Как часть подарка за новое имя.
- А ты сметлив, сын конунга, - Бард снял с пальца перстень, с умело оправленным изумрудом и протянул другу. - Как посмотришь на него, так вспоминай, что обещал на Иггдрасиль забраться.
- Всенепременно, - заверил барда Хакон, одевая перстень на руку. - До погребального костра с ним не расстанусь.
Тем временем на дороге показался Гутхорм в сопровождении какого-то всадника, и жестом поманил конунга к себе. Велев двоим берсеркам следовать за ним, Харальд ударил коня в бока и оторвался от друзей. Посмотрев ему во след, Бард добавил уже тише:
- Ты будь осторожнее, Хакон - как я знаю, Рогволд рассчитывал сам для конунга с этих земель дань собирать, - он на мгновение замолчал, наморщив лоб, точно что-то вспоминая, и добавил: - Ярл этот даже народ Фиордов к присяге приводил, заставляя в верности клясться и конунгу, и себе.
- Старый Коршун хитер - но ведь и я не так прост, - нахмурился Хакон. - Думаю, совладаю - с помощью Харальда
- С помощью Харальда любой совладает, - пожал плечами лендрман. - Но высоко ли тебя ценить будет конунг, если ты часто у него помощи просить станешь?
- Я - не ребенок, чтобы бегать за конунгом, как теленок - за мамкою, - запальчиво ответил молодой Хакон. - Слава Одину, мой род никогда от драки не бегал. Но вот Рогволд честно не бьется, и хирдманов у него много. А мне - на кого уповать, кроме Харальда? Разве что - на отца. Он зла не желает и рад будет, что получил я свои земли от конунга и не буду теперь делить наследства законного брата.
Бард хмыкнул, догадываясь, что имел в виду под словами "управлять севером" Харальд, но говорить не стал.
- Старый Хакон Гротгардсон - человек большой мудрости, - лишь молвил скальд.
- Он долго живет, - мрачно ответил Хакон. - И боги дали ему возможность приобрести эту мудрость. А у меня этот путь еще впереди. Но, думаю я, что норны спряли пряжу моей судьбы таким образом, что мой путь идет за агдирским конунгом. А уж куда приведет - то ведомо лишь Одноглазому. Но я - не из тех, кто упустит свой шанс, будь уверен.
- Мне доводилось слышать о твоих подвигах, хоть я сам и не был их свидетелем, - кивнул Брюнольвсон. - Редкие герои могли похвалиться столь доблестными деяниями.
На какой-то миг Хакон замер: в словах друга помстился ему упрек за Сиурда, отца, отказавшего барду в невесте. Но нет – молодой скандинав говорил лишь о храбрости Хакона в войне с Грютингом-ярлом.
- Спасибо тебе, Бард. Но ныне я променял бы часть доблести на крупицу хитрости, - ответил конунжич транделагский, впрочем, изрядно кривя душой: хитрости сыну рабыни хватало с избытком, и только юношеская горячность мешала ему стать знатоком интриги, подобным Рогволду.
А покуда беседе предавались молодые соратники Харальда, сам конунг, да дядя его иную беседу вели, поскольку человек неизвестный гонцом оказался от основного воинства присланным, и поведал он о большом пожарище, что стряслось в усадьбе, ранее конунгам Фиордов принадлежавшей.
- Вот новость-то, - пробасил Гутхорм. - Как то случится могло?
- Кто его разберет, - гонец отвечал. - Я сам про то уж из третьих рук услыхал. Говорят пожарище на полдня пути видно было - так полыхало. Все выгорело - и дом большой, и дом дружинный, и кузня, и амбар с запасами зерновыми, и загон со скотиною, а уж сколько слуг в дыму погубу нашли...
Викинг только головой покачал, тяжело о том говорить, когда добычу воинскую Локи ночью прямо из рук твоих крадет.
Новость, конечно, была хуже некуда: богатая усадьбы со всем добром в одну ночь досталась богу огня, уж не говоря уж о людях, погубленных пламенем. Но Гутхорм подумал о Хильд. Она тоже была там… и в голове у берсерка заворочалось смутное подозрение.
- А ты, Харальд, что скажешь?- спросил Гутхорм. Свои подозрения он решил пока не высказывать. Ежели он и прав - не время сейчас ссорится с таким важным союзником, как транделагский конунг. Знать бы, что наболтал ему этот идиот, мальчишка, которого он – видимо, под влиянием хмеля, туманящего рассудок – послал к старику с новостями.
- Причину-то пожара выяснили? - Харальд говорил сдержанно, но видно было по глазам его, сколь неприятна конунгу новость эта оказалась. - И удалось ли выжить кому?
- Да не до того людям было, - рукою махнул посланник. - Слухи поползли, будто из мертвых Вемунд восстал, да хотел Рогволду отомстить за подлость его, так ведь нет - сколько добра и людей погубил, а Сигурд, почитай один из всех усадебных только и спасся.
"Что Рогволда да брата его народ лает - то нам сейчас только на руку, - смекнул Гутхорм. - А вот слухи о выходцах из царства Хель ни к чему: еще история с Хаки не всеми забылась. Ох, не к добру Харальду слава конунга, сопровождаемого мстительными духами".
- О ярле том ты Рогволду расскажи - может наградит тебя за весть добрую, - сказал гонцу юноша, а сам, мешочек на поясе развязав, пару монет серебряных достал. - От меня же за службу верную держи, да вспомни получше: ужель никто, кроме Сигурда из усадьбы огненной не вышел?
- Никто, - покачал головой хирдманн. - Мужики-то, когда завалы бревен обгорелых разобрали, только тела огнем пожранные найти смогли - как крыша рухнула, никому спастись не довелось. Сигурд бы тоже, будь он в домине - смерть свою нашел бы, ан нет - его с девками видели в деревушке рядом, оттого и спасся.
- Видимо, Локи хранит хитреца, - покачал головой Гутхорм.
- Поехали, - после молчания недолгого Харальд велел. - Вернемся в Хакону и лагерь поставим. Нет у меня желания на пепелище останавливаться.
После же, когда гонец с отрядом основным смешался, спросил конунг у дяди:
- Как думаешь ты, сгорела в огне Хильд и дитя ее?
- Полагаю, что да – не с дитем малым бегать от пламени. Но проверить все ж не мешает.
- Даже не знаю, чего бы я сейчас хотел больше, - с сомнением молвил Харальд, головой тряхнув, чтобы пряди непослушные с лица убрать.
- Что знать тут? - нахмурился Гутхорм. - Не понимаю я дум твоих, Харальд. То, что сделал ты Хильд дитя - глупость была. Ужели хотел ты иметь сына, мечтающего вырвать твое сердце? Или - Рогволда, что имел бы его при себе, как доказательство конунжьих прав? Взрослей, наконец! Женщины - это, конечно, важно для мужа любого, но власть конунжья много важней всяких юбок.
- Да, конечно ты прав, дядя, - медленно кивнул правитель. - Следует, видимо, принести Локи жертву за то, что он мою ошибку исправил.
- Думаю, он уже взял себе вполне достаточно жизней в усадьбе, - хмуро сказал Гутхорм.

Фиорды

Он был изгнан и объявлен вне закона в Согне, его отец отрекся от него, а мать прокляла, но Хольмстейн сын ярла Атли не отчаивался даже тогда, когда покинул селение и отправился в дальний путь, в Фиорды. Он был уверен, что сумеет найти возможность вернуть все, чего лишился и даже сверх того получить. А потом вернуться обратно - когда скорбь по Сольвейг пройдет, отец с радостью примет его обратно в семью. Надо было лишь немного переждать.
Воин несколько раз сжал изувеченную руку - ожоги до сих пор не зажили, словно показывая, что он лжесвидетельствовал на божьем суде, что насмехался над заветами Асов. Но ничего, когда-нибудь заживут, и он сможет снова взять меч, как в былые времена. Хотя, что осталось от тех времен? Херстейн на дне Сторда, Сольвейг мертва, Хальстейн способен лишь пиво пить целыми днями - их некогда могучий род погибал, а он почему-то был только рад такому стечению обстоятельств.
Хольмстейн шел по дороге, ведущей вглубь Фьяллира, закинув на плечо мешок с пожитками. Едва только услышав, что теперь Фиордами правит конунг Харальд, изгнанник поспешил туда, поскольку был уверен, что возле такого господина можно будет стяжать и славу, и богатств.

Вингульмерк

Асмунд Кровавый изредка поглядывал на жреца, усиленно что-то чертившего углем на доске - левой рукой у него писать руны получалось не слишком хорошо, но большую часть из написанного сын Альхейма сумел различить. И то, что поведал ему служитель Асов, чтобы сохранить свою жалкую жизнь, очень понравилось предводителю разбойников.
- Асмунд, ты уверен, что это правильно? - Спросил его Оттар, находившийся рядом - он не столь хорошо разбирал символы футарка, однако был посвящен в планы Кровавого Ярла.
- Конечно, оставь сомнения, друг мой, - злая улыбка исказила лицо Альвхеймсона. - Разве не говорил господь, что должны мы быть безжалостны к врагам своим, как он был? И если Бог послал нам этого жреца, как слепое оружие нашей мести, следует ли нам противиться Его воле?
- Но ведь он убивал христиан, - проскрежетал Оттар. - Приносил наших братьев в жертву бездушным истуканам.
- Эй, ты убивал христиан?! - Окликнул Трюггве Асмунд. Жрец испуганно обернулся, и замотал головой. - Вот видишь, он не убивал, так почему бы нам не проявить милосердие, и не оставить его в живых? Ведь он столько всего интересного нам рассказал.
- Ты хочешь, чтобы свеи захватили нашу родину?
- О нет, я хочу чтобы звери перегрызли друг другу глотки, - Асмунд рассмеялся. - Пусть настанет их долгожданный Рогнарок и они все умрут в мучениях, дабы Истинная Вера восторжествовала!

Фьорды. Хакон Хладирский и Грютинг Оркдальский.

Пока Харальд возвращался в основной лагерь своего войска, там тоже происходили не безынтересные события. Хакон и Грютинг, бывшие враги, а ныне, волею норн, заговорщики, объединенные общим секретом, еще раз собрались для беседы.
- Приветствую тебя, родич, - сказал Грютинг-ярл, переступив порог старого конунга. – Слуга передал мне твой зов.
Оркдальский ярл был еще сравнительно молод летами, и медленно, но верно поправлялся от увечий. Вот и сейчас, он уже не сгибался, подобно столетнему старцу и не искал взглядом скамью – смотрел на хозяина. Самым значительным ущербом, нанесенным викингу копытами вражеских скакунов, по-прежнему оставалась рука. Но, даже если богини судьбы и судила Грютингу никогда боле не выйти на ратное поле, сжимая секиру и прикрываясь щитом, было уж ясно: те, кто поспешно списал ярла со счетов, сильно ошиблись.
- Звал, – кивнул головой Хакон. – Ты садись, разговор будет долог и труден.
Грютинг не заставил себя долго упрашивать. В ногах, как известно, правды нет, да и здоровье его, хоть и улучшилось, а все ж было пока далеко от положенного.
- Дошел до меня слух о пожаре в усадьбе бывшего конунга Фьордов, - продолжил неспешную речь старый Хакон. – И о том, что людей там погибло немеренно.
- Всяко бывает, - ответил на то оркдальский ярл, - если так судят норны.
Услышав, про что пожелал говорить хитрец из Хладира, Грютинг, конечно, насторожился. Но недюженный ум, коим славился ярл еще в бытность конунгом, отсоветовал ему прямо признать причастность свою к злодеянию. Кто знает, может, узнав, как все вышло, старец решил себя обелить, и сейчас там, за дверью, уж гридни стоят – да юнец половчее, который потом подтвердит: «Мол, Грютинг виновен, это он все замыслил и сделал».
Так думал ярл, но Хакон, хоть и был тоже разумом не обижен, а все же до мыслей таких не дошел. И потому спросил прямо:
- Как вышло так, что молодцы наши настолько переусердствовали?
- Можем их лично спросить, конунг, - пожал здоровым плечом Грютинг, - только я не советую. Зачем себя лишний раз выдавать? А уж – как получилось, так то просто. Мужи наши храбры, но коварства чужды, вот и пошли по пути легкому. Да и - как иначе было в смерти девицы той удостовериться? Своею рукою голову снять? За то, может, асы бы и простили, а жрецы – не помиловали.
Ярл был, разумеется, прав. Более того: память подсказывала Хакону, что лишь недавно слышал он сказ про убийство девы родовичами, и про то, как убийц покарали. Даже имя припомнил: Сольвейг. конечно, по мнению Хакона, убить Хильд было нужно. Но, как человек старой закалки с сильной верой в богов, он теперь мучился совестью. Увивать дев не велено ванами, да и асы то не приветствовали. А они с Грютингом, приказав пустить в усадьбу красного петуха, выходит, Локи с даром поклонились. Бог-обманщик тоже бывал милостлив, но удача, что от него – переменчива. А вот в Асгарде Локи не жаловали, особенно, после того, как стал он причиною смерти светлого Бальдра.
- Ежели что – всегда можно виновных найти, - хитро прищурился Грютинг. – Например, этот Йотун, которого ты приголубил. Он многим вокруг конунга молодого поперек глотки стоит, да и Харальд его не слишком-то жалует.
- Я обещал ему жизнь взамен на верную службу, - ответил Хакон, - и меня он пока не подвел ни единожды.
Грютинг лишь покривился: «Как подведет – поздно будет». По его мнению, конунг транделагский был дюже негибким, а когда затеваешь подобное, надо готовится извиваться аки змея. И про себя Грютинг решил, если что, свалить все на Хакона. Едва ли, в ответ на прямой вопрос Харальда, тот станет отрицать свою роль в этом проклятом пожаре.
- В своем человеке ты волен, - подвел итог Грютинг. – Ты звал меня только для этой беседы, или есть что-то еще?
- Есть. Харальд едет обратно. Следи, чтобы люди твои были готовы: мы итак задержались.
- Сделаю, родич. Ну, будь здоров!

Долины. Конунг Гандальв и хитрость Рагхильды
С ДЛ

Посланники, коих кюна Рагхильда отправила к с подложными вестями к Гандальву, в скорости через Теламерк, достигли Согна, там разделившись. Однако, сильно переусердствовали в стремлении своем наказ кюны грозной исполнить, а потому, сами того не желая, переполошили народ Гаулара и окрестностей словами о приближении рати Харальда. Сам Атли ярл, и без того горем объятый, испугался сильно, что отберет у него владения Косматый, ведь, к тому же, до него доходили уже из Фиордов вести о гибели конунга Вемунда. Гонцы же, разделившись, путь продолжили - один в Фирдир, другой же к землям Альвхеймара, услышанным воодушевленный. Нет, не даром, думал воин, назвали Рагхильду Вещей, коли предугадала она о появлении воинства сына ее могущественного в скалистых Фиордах.
Немало дней в пути проведя, наконец миновал он усадьбу конунжию, и далее к границам с Гудбрандсдалиром умчался, удивившись сильно, сколь глубоко во владения конунга его, Гандальв вторгся. Однако же, сумел посланец нагнать войско конунжее, да в селение, ими занятое, въехал, подняв стяг с отрезом белым.
На счастье посланника, конунг Альвхеймара нынешнем утром был в хорошем расположении духа, а потому на гонца хоть и кинули несколько косых взоров, а все ж обошлись с ним, чтя вежество и без проволочек доставили пред конужьи очи. Гандальв в одиночестве восседал на скамье во главе длинного стала и в виде таком в первый миг походил на зажиточного бонда. Так и мстилось, что откроется дверь, войдут почтительные сыновья вместе с невестками, за ними – работники и горница вся наполнится людом. На деле же войти сюда могли разве что оружные гридни, а уж тему наследников при Гандальве и вовсе стоило б обходить… ежели голова дорога. К счастью для себя самого. гонец вещей кюны был парень смекалистый, и данный ему наказ исполнял не только из-за приказа, но и вложил в дело немало сил и умения.
- Сказывай, вестник, от кого едешь и что за вести везешь? – спросил Гандальв, погладив рукой рыжеватую бороду.
- Сам я из Согна, славный конунг, - поклонился почтительно агдирец. - Вести же, что принес я, коня загоняя, велел передать тебе ярл мой Атли.
- И что говорит мне Атли из Согна?
- Что большая опастность грозит землям Альвхеймара, а имя опасности той - Харальд Косматый.
- Да ну? - рассмеялся конунг. - Вот так новость! Этот щенок, как и его бесчестный отец, давно разеваю пасть на то, что не принадлежит им по праву рождения, но до сих пор Альвхеймар был им не по зубам. Так будет и дальше. Смотри: нынче не он в моих землях, а я - приближаюсь к его родовой вотчине.
- Под его пятой уже хрустнул хребет Вемунда, - понурил голову гонец, словно не смея спорить с конунгом, но вынужденный продолжать разговор: - Земли Фиордов топчут его рати, разоряя и предавая их огню.
- Фьорды… протянул Гандальв, и призадумался. Конечно же, махом одним отхватить у врага добрый кус семейных владений было мыслью отличной. Харальд, неплохо сражавшийся в землях чужих, ныне набрал их под руку свою великое множество и, случись бой, рати его не хватило бы для защиты угодий. Да и сам конунг не мог быть одной ногой в усадьбе Агдирской, а другой – в Мере. Этим следовало воспользоваться, тем более что Харальд, как мальчишка, уж слишком увлекся победами легкими и забыл, что бывает с теми, кто потерял бдительность. С другого же бока, как не печально то было признать, но Один аль Локи, хранившие ведьмина внука, охрану несли добросовестно и земли, казалось, сами ложились к ногам Харальда. Коль он ныне во Фьордах, то дело меняется и уж ему, Гандальву Альвхеймарскому, надо подумать о сохраненье земель. Иначе может он уподобится безземельным «владыкам», что конунги – лишь на словах, а то было б позором.
- Отколь Атли знает, что Харальд во Фьордах?
- Так в Гауларе многие родичей имеют из Фьяллира, - объяснил с готовностью посланец. - Бегут люди из Фиордов, как от поветрия морового бегут, от лютости спасения ища. Шаг один отделяет врага твоего заклятого от земель Альвхеймара, и все тот же шаг - от Согна. Куда - пойдет, того никто не ведает, однако же Атли дружбу свою предлагает и рать в помощь, коли встретишь ты ворога. О тебе, славный конунг люди говорят - будто хранит тебя от погибели Высокий, кому, как не тебе остановить ворога общего?
- Скажи, что Гандальв благодарен властителю Согна за вести, хоть мне и сложно назвать их хорошими, - сказал конунг гонцу. – И, кончено же, Харальд мне враг, с коим мир невозможен. Про то и скажи Атли – быть битве. Иди. Асгейр ярл отсыплет тебе серебра, - и махнул рукой, показывая, что разговор завершен. Юноша склонился в поклоне, и, пятясь, вышел из горницы. Почему-то ему, не раз доказавшему свою храбрость и рукою оружной и в поединке словесном, не хотелось сейчас повернутся к Гандальву спиной.
И лишь покинув дом длинный, смог наконец вздохнуть облегченно агдирец, да улыбнулся в усы почти незаметно, после же к стражу оружному обратился:
- Скажи, Хеймдаль усадьбы, где бы я мог отыскать Асгейра ярла?
- Второй дом слева, - лаконично ответил альвхеймарский викинг.
Вскорости покинул гонец довольный селение, унося в кошеле серебро альвхеймарское, а следом за ним, спустя несколько дней, двинулось и воинство все с конунгом во главе. От добычи знатной телеги ломились, а потому каждый воин поскорее к родичам вернуться желал, дабы подарки сделать, да подвигами похвалиться.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 16-08-2008, 20:03

Харальд Косматый, старый Хакон и присные.
Совместно с Тельтиаром.

Несколько дней минуло, прежде чем прибыл Харальд Косматый в становище тестя своего - Хакона, разбитой недалеко от сгоревшей усадьбы конунга Фиордов, возле той самой деревни, где сумел пересидеть огненную погибель Сигурд Эйстейнсон. Вперед, как и положено, выслал конунг несколько всадников, дабы предупредили они Хакона и ко встрече старый медведь подготовиться успел.
Хакон давно уж ждал зятя, так что, едва гонец спешился пред его домом. Сам конунг птицей взлетел в седло (куда сгинули годы!) и направился Харальду навстречу. Хакона грызла тревога. Кто-то назвал бы то муками нечистой совести, ибо старый конунг видел в столь страшно обернувшейся мести плохое знамение. Но сам транделагский медведь про себя называл это мудростью. Коли один ярл умышлял против нового конунга - может, и прочие переметнуться решать. По мнению Хакона, в такое время отнюдь недосуг почивать на полатях... даже с девицами красными. Конунг так спешил, что прилично опередил свою свиту. Харальд, как более молодой и зоркий, увидал его первым.
Юноша направил коня на встречу с родичем, однако по пятам его неустанно следовали двое берсерков, а рядом ехали молодые соратники - Хакон и Бард.
- Приветствую тебя, отец! - С улыбкой воскликнул Харальд, головою тряхнув так, что густые волосы взметнулись.
- Рад видеть тебя в добром здравии, - ответил ему Хакон. - Гонец сказал, что поездка вышла нежданно опасной, - тесть внимательно осмотрел зятя. - Ты не был ранен?
- Со мною рядом были верные соратники и родичи, - конунг немного поморщился при упоминании о покушении. - Они, и светлые Асы, уберегли меня от подлых кинжалов изменников.
- Ну, слава Одину, - Хакон расплылся в довольной улыбке. По родному сына старый конунг только взором мазнул, и то больно отозвалось в сердце юного викинга. Что бы не говорил Хакон млад, а все же хотел он быть для старого Хакона первым. Но теперь у того был законный наследник и – как с горечью напомнил себе сын рабыни – хорошего рода. Пожалуй, сегодня Хакон был как никогда близок к тому, чтобы пожалеть о том, что отверг некогда предложение хитроумного Трюгге: извести законного брата еще в чреве матери.
- Ведомо мне, что за время отлучки моей, вы усадьбу конунжую не уберегли, - тему сменил Харальд.
- Где мы, где усадьба, - хмуро ответил Хакон. - Коль были бы ближе - может, смогли бы помочь, но - увы. Да что уж о том говорить: слова не поднимут мертвых из пепла.
- И не вернут того добра, которым я хотел одарить храбрых воинов.
- Если бог взял себе дар, то горевать о нем - грех. Даже коль этот бог - Локи.
- Пусть подавится, - зло бросил Харальд, и тут же добавил: - Едем, родич, утомился я в пути - лучше у очага разговор продолжим.
- До сих пор Обманщик исправно путал тропы твоих врагов, лишая из луки меткости, а удары – силы, - осторожно заметил младой Хакон, которому, при всем его преклонении перед Харальдом, подобное отношение к богу, да еще – к одному из наиболее переменчивых в норове асов – показалось кощунством. Но его реплику не поддержали. Что странно: даже Хакон Хладирский, обычно уважавший обычаи, оставил слова Харальда без должного назидания.
До вставшего лагерем воинства они добрались практически в молчании, после же конунги с небольшой охраной направились в дом деревенского старосты, Гутхорма же Харальд попросил проследить, чтобы приехавшие с ним люди ни в чем не нуждались.
В суете, последовавшей за прибытием конунга, Хакон старый подъехал поближе – и сказал Харальду на ухо все то, о чем по дороге подумал, да, в отличие от сына, при себе до времени придержал:
- Среди твоих подданных много людей, поклонившихся Белому Богу. Хорошо, что они зовут тебя конунгом: мечи и секиры в военное время не лишние. Но будь осторожен в речах, особенно пред жрецами. Бонды им верят пока, а нам едва ли нужны тут волнения черни. Жрецы же сейчас – будто осы, которым в гнездо запустили булыжник: только и городят о христианской заразе. Да и слухи, ползущие по Норвегии, лишь хвороста их подозреньям подкидывают. Говорят люди: Асмунд, как крестился, всем великанам из Йотунхейма фору лютостью дал. Правда, он и в праотеческой вере не был кротким ягненком – уже тогда от людей назвище «ярл кровавый» заполучил. А ныне и вовсе стал будто и не человек, а медведь-людоед: кого видит – всех задерет, и только за то, что дремать помешали.
- Асмунд предатель и изменник, - процедил сын Хальвдана, когда они уже в дом заходили, да за стол, угощениями уставленный садились. Жена старосты - женщина лет преклонных вокруг стола хлопотала, да взгляд услужливый на гостей то и дело бросая. - Вот уж не думал я, что по сей день жив он, ну да вернусь в Вингульмерк - на дубу вздерну. И сдается мне - что христиане, что заветы предков чтящие - все рады тому будут.

Дания.

Гуннар Одноухий, посланец конунга Харальда, жил в роскоши, пользуясь гостеприимством Хардакнута Датского. В присутствии Гуннара на Роскильде уже давно не было нужды, однако понуждать его покинуть пределы датской державы никто не спешил, понимая, что этим можно нанести большую обиду Харальду, а потому херсир ежедневно посещал пиры во крепости конунга Дании - а это была действительно настоящая крепость, а не простая усадьба, в каких жили конунги северных земель. Хардакнут привык к роскоши, она окружала его повсюду, куда бы он ни пошел. Владыка Дании, крепкий еще старик, мало походил на настоящего викинга, больше - на франкского короля. Видимо, именно поэтому, в былые годы так опасался Хардакнут Рагнара Ладброка, своего родича, и потому отослал его на погибель в земли англов, ибо Рагнар воплощал в себе доблесть и могущество Асов, и люди готовы были идти за ним хоть на край света. Теперь сыновья Ладброка правили обширной державой вдали от Дании, и это устраивало старого конунга больше, нежели опасное соседство.
Быть может, смерть Хардакнута многие сочтут благим деянием? По крайней мере, Гуннар знал, кто отблагодарит его за это убийство, и более того, он оставался в Дании лишь за тем, чтобы оборвать жизнь старого конунга.
В течении нескольких месяцев присматривался Одноухий к окружению конунга, к его телохранителям, изучал его привычки, следил за тем, что было в обычаи Хардакнута на пирах и праздниках, однако всегда окружали того верные воины, и не было ни единого шанса незаметно подобраться к конунгу, чтобы нанести смертельный удар.
Однако же, коварный план, понемногу, созревал в голове агдирского херсира, и вот, к весне, когда сошли льды, он покинул Роскильде, направившись в Хадебю - датский торговый город, свободный от власти Хардакнута. Сотни торговцев со всего мира стекались в Хадебю, здесь в ходу было арабское серебро, китайский шелк, янтарь с мерских побережий, жемчуга и злато, и конечно рабы, которых всегда готовы были купить и арабы, и ромеи, и руги.
- Здравствуй, друг дорогой, - Гуннар обнял дородного хирдмана, следившего за порядком в гавани, едва только сошел с корабля.
- И тебе не хворать, чужеземец, - улыбнулся воин, почувствовав в ладони тяжелый холод серебра. - С чем пожаловал?
- Ищу я, для господина своего рабыню, - отвечал херсир, покуда они прочь от корабля пошли. - Быть может, столь осведомленный в делах торговых муж сумеет мне подсказать, кто из купцов цены лишней не заламывает, да товар должный держит?
- Отчего же не подсказать, - почесал бороду датчанин. - Есть у нас один торговец, зовут его Колльстейн Скряга, да ты на прозвище его внимания не обращай - он покупателей не обманывает. А краше тех девок, что у него - нигде не сыщешь.

В лагере Хакона. Альвир-скальд и Кари.
(С великим конунгом, да будут его дни сочтены... тьфу, то есть нескончаемы!)

Когда уже садилось солнце, к палатке Альвира Хнувы пришёл Эйрик Топор, человек Кари. Передал он скальду приглашение к столу лендрмана, а потом, приблизившись, шёпотом упомянул о важном деле, которое есть у берсерка. Кивнул едва заметно юноша, в голос же поблагодарил за приглашение и пообещал придти непременно. После же попросил одного из воинов, с которыми жилище делил походное, если люди конунга придут, сказать им, где Альвир скальд находится. Однако же, надеялся Альвир, что не станет его разыскивать Харальд этим вечером - у властителя после дороги долгой иных дел немало должно было быть.
Потому, на посох неизменный опираясь, вскоре уже оказался возле шатра лендрмана Бердлы скальд, да полог откинув, внутрь вошел.
- Вечера тебе доброго, Кари, - поздоровался.
- И тебе поздорову, Альвир! Присаживайся и будь гостем у нашего огня, - отозвался берсерк, а Эйвинд улыбнулся брату и протянул ему рог, наполненный пенным пивом:
- Отведай, не откажи!
Принял напиток скальд, испил в два глотка:
- Хорошее пиво, такое только в Фиордах есть, - улыбнулся гость, подле хозяев усаживаясь, да решил новости сообщить, какие узнал: - Слышали уже вы, что конунга нашего погубить пытался херсир Хьялли?
- Новости разносятся быстро, - ответил Кари, затем почесал бороду, - Бычий Лоб с детства особым умом не отличался. В порядке ли конунг, не причинён ли ему вред, или кому из ближников?
- Несколько славных хирдманов погибли, защищая государя, иные были ранены, однако Харальда сами Асы берегут - невредим он, - с улыбкой рассказал Альвир. - Несколько бондов после признались, что тоже худое замышляли, Хьялли подстрекаемые.
- Я слышал, Рогволд убил его, не позволив узнать о том, кто самого Хьялли подстрекал... Не пало ли на него подозрение конунга? - спросил тогда Кари.
- Даже если и так - то Харальд то в тайне держит, - покачал головой юноша. - Знаю лишь, что Гутхорм Сигурдсон крепко ударил ярла после того боя.
Кари нахмурился и некоторое время молчал. Понять, о чём думает лендрман, было немудрено - если не станет Косматый доверять Рогволду ярлу - подозрение падёт и на тех, кого привёл он к конунгу на службу. И Кари начал разговор:
- Люди говорят, что дух Вемунда возвратился из страны мёртвых и мстит за свою смерть. Говорят, что его усадьба занялась с самого верха - такого не бывает, когда пожар устроен людьми... Что думаешь ты, Альвир?
- Я слышал уже о том, думал даже сложить вису, - признался скальд, понимая, что отец пытался лишь найти повод сменить неприятную тему. - Однако, среди тех, кто о пожаре говорит ни одного нет, кто бы своими глазами видел, как занималось пламя.
Кари придвинулся поближе, чтобы воины, что оживлённо переговаривались неподалёку, не слышали разговора у костра:
- Я слышал об одном человеке, который видел своими глазами... Это слуга Рогволда, Уни - его слова передал мне Кведульв, и я верю побратиму. - Кари глянул по сторонам, - Он заметил троих в тёмных одеждах, что ошивались той ночью подле усадьбы Вемунда. Ульву он рассказывал, что один из них был огромен, словно бык, и стоил обоих остальных вместе взятых - притом, что они тоже были широки в плечах и выглядели как воины. Среди тех викингов, что я знаю, таких великанов немного наберётся... Может, ты встречал подобного человека среди людей Харальда?

Альвир и Кари
С храбрым берсерком, который когда-нибудь дождется... награды

- Первый, кого я могу припомнить - это Хрольв, младший сын Рогволда, - призадумался скальд. Вот оно что, значит для этого разговора его лендрман позвал. - Вот только он отца сопровождает все время.
- Значит, он не мог той ночью попасть к усадьбе - ведь Рогволд был с конунгом, - пожал плечами Кари, - Что же, тогда...
- Был еще один, здоровый как медведь, воин, - продолжил Альвир, с трудом лица соратников Харальда вспоминая. Одно хорошо - такие могучие бойцы слишком уж заметны. - И служит он Хладирскому Медведю.
- Человек Хакона? - лендрман задумался, - Слышал я от Рогволда, что недолюбливает Хакон его и Сигурда... Но чтобы сжечь дом с его людьми и имуществом - повод веский нужен.
- И какой же повод мог быть у хладирца? - Альвир явно не верил в причастность старого Хакона к такому злодейству. - Люди его, как мужа мудрого и благородного славят.
- Не знаю я того... - протянул Кари, наморщив лоб. Берсерк усиленно искал какую-либо зацепку, что помогла бы ему связать Хакона и поджёг усадьбы. Затем он заговорил, словно с трудом вспоминая:
- Пили мы давеча пиво с гонцом Гутхорма... с этим человеком Эйвинд познакомился во Хладире, на пиру у конунга. Он когда напьётся - не прочь почесать языком.
- А выпить он любит, вот и тогда столько вылакал, что язык заплетался. Нёс что-то о сестре покойного мерского конунга, да о её сыне, что, дескать, приходится сыном самому Косматому... - добавил Ягнёнок.
- Я тогда не придал тому значения, а теперь вспоминаю - вроде говорил он, что Сигурд делит теперь с ней ложе, а саму держит в той самой усадьбе - хотя я её в глаза не видел, когда там перед поездкой в Хладир гостил... а через день после того разговора сгорел дом Вемунда дотла, - Кари, наконец, сложил все мысли в одно целое и поднял глаза на Альвира, - Что если он то же самое передал Хакону?
- Это опасное обвинение, - предостерег отца Альвир. - Если ложны догадки - так на хорошего человека напраслину возведем, а коли истины, то можно и голов лишиться - тому усадьба доказательство лучшее.
Вопросительно посмотрел Кари на Альвира:
- Думаешь, стоит в секрете до поры держать их? Если Хакон желал сына Харальда жизни лишить - серьёзное преступление то...
- Знать бы, что сам конунг про пожар думает, - скальд заметил, уже почти шепотом говоря: - Я ведь, только благодаря Хильд место подле государя получил. И помню, насколько она своенравна была, как Харальда ненавидела люто за гибель братьев. Хотя, тут ненависть ее оправдать можно.
Кивнул тогда Кари:
- Что же, я рассказал тебе то, что знал. Ты лучше моего знаешь конунга и то, что происходит вокруг него... Тебе и решать - что сказать Харальду, а что утаить. Понимаю я, нелёгкая это ноша, - вздохнул берсерк, - но не у кого мне больше спросить совета. Никому не доверяю я среди ближников конунга так, как тебе.
Альвир кивнул:
- Я найду, как слова твои с пользой применить, обещаю.

(с Тельтиаром)
Разговором с тестем юный конунг остался не доволен, к тому же ему не нравилось это место - не нравились Фиорды, а в каждом богатом бонде Харальд видел заговорщика, готового вонзить кинжал в спину. Но хуже всего было пепелище усадьбы - до него рукой подать, из окна увидеть можно, если присмотреться, а мысле это зрелище навевало невеселые. Для себя юноша уже решил, что как можно скорее поведет войска дальше - на ненавистный Альвхеймар, в гости к родичу-недругу, к Гандальву!
Вечер застал конунга, когда он уже обдумывал, каким путем вторгнеться во владения заклятого врага, как захватит его деревни и навсегда разрешит спор, начавшийся еще при отце. За мыслями такими юноша проголодался, и велел хозяев дома накрывать на стол - те только рады были ему услужить, ведь Харальд щедро наградил их за гостеприимство: хозяйка дома теперь носила брош с самоцветами, а ее муж - серебрянный браслет, украшенный искусным узором.
- Садитесь, угощайтесь, - пригласил конунг за стол телохранителей, молчаливо стоявших у стены - порой их и вовсе невозможно было заметить, но юноша знал, что в случае необходимости они успеют защитить его, что бы ни случилось.
- Благодарим, государь, - за всех ответил Олав, севший по правую руку от Харальда.
- Двое трапезничают, остальные на страже! - бас Гутхорма прогремел от двери столь неожиданно, что вздрогнули даже берсерки.
Хрингарийский Олень насладился произведённым эффектом и только после этого коротко, лишь блюдя вежливость, поклонился хозяевам.
- Здоровы будьте, - сказал он, садясь к столу.
- Дядя, - расплылся в улыбке Харальд. - По запаху угощение чуешь?
- Патлы твои из-под двери торчали, вот и углядел! - в тон племяннику ответил ярл. - А вообще. нос воину в походе второй, после меча. кормилец!
- Садись, родич, чего стоять-то! Подвинься, Олав, - берсерку велел юноша - все же самое почетное место ярлу принадлежало.
Телохранитель без лишних слов отодвинулся, давая ярлу место. Он был на службе и негоже ему правила приличия ставить вперёд долга, но Гутхорм явно мог оборонить конунга не хуже его, Олава, а значит можно и сдвинуться. Хрингарийский Олень сел и притянул к себе блюдо с цельным свинным окороком.
- Наказ твой исполнил, - сказал он, проглотив первый кусок. - Воины всем обеспечены, правило с завтрашнего утра исполнять будут невзирая на похмелье. Тут я старшим их приказ дал строгий, исполнят.
- Ты, Гутхорм, как за дело берешься - так можно спокойным быть, - кивнул юноша, хлеба кусок отламывая. - Все бы мне так служили... но полно - что думаешь ты, коли не тратя время, двинемся мы дальше - Фиорды покорены, а подле сгоревшей усадьбы мне жить не в радость.
- Нужно что-то решать с Рогволдом, - Гутхорм запил кушанье пивом и утёр усы ладонью. - Много ему власти будет, если безраздельно тут оставим. Может и взбунтоваться.
- С собой возьмем, - решительно заявил конунг. - И брата его - тоже.
- Верно, - кивнул ярл. - А взамен посадим сюда верного мужа, да не бревно совсем, чтобы, если какая скверна осталась, в спину не ударила! И вот ещё что, выходить надо быстро и без особых сборов. Так мы половину пути пройдём, прежде чем Гандальв прознает о нас.
Улыбнулся Харальд, приятно ему было, что разделяет стремления его дядя:
- Приметил я одного ярла, что раньше Аудбъерну служил - он мне еще в Хладире присягнул. А для верности приставим человека следить за ним и посмотрим, как он клятву соблюдать будет.
- Человек на примете есть? Чтоб не прикормилась и не пропустил чего?
- Есть несколько воинов агдирских - ты приглядись к ним, дядя, реши - кто подойдет лучше.
- Лучше всех, Рысьи Глаза, только его я в такую трясину не пущу, пригодится ещё, - Гутхорм задумчиво дёрнул себя за ус. - Есть ещё Хьялли Торбьерг, он тоже малый смекалистый, зоркий, да и глотку перережет как ты рог пива осушишь! Молод только, а так можно и его.
- Опять Хьялли, - задумчиво протянул молодой конунг. Неприятные воспоминания имя это вызывало.
- Не суди по имени, племянник! У меня, знаешь ли, тоже к одному Хьялли дело было, так ничего! Убил я его и замирились тут же...
- Ну, Хьялли - так Хьялли, - не стал более спорить Харальд. - Пусть будет Хьялли. Вот только, чтобы и этому ярлу много власти не давать, надумал я Фиорды надвое разделить, пусть как в старые времена Фирдиром и Фьяллиром разные люди правят, и передо мной ответ держат.

Месть Эйрика Свейского. Остров Руян
С Кошкой...

- Еще и рассвета не будет, как доплывем, - говорил Вальгард конунгу Эйрику. - На следующий, выходит, день. Завтра.
- Завтра... - эхом отозвался конунг.
Разве прав был тот, сказавший, что ожидание мести слаще самой мести? Призвать нечестивца к ответу: видно, ни разу не приходилось мстить мудрецу этому за родных, близких, любимых — мертвых! Ожидание — это долгое нетерпение, зуд под кожей, пламя, бушующее в мыслях; исполнение клятвы ждет, расплата ждет, ждут доблестные воины в Вальхалле, следят из одинова чертога — отомщены ли?
Завтра исполнится клятва.


За час до восхода солнца показался на горизонте берег Руяна. Рассекали, взрезали морскую плоть, зеленовато-синюю, темную, две дюжины драконьих и змеиных голов.
Что, руги, хватит с вас двух дюжин кораблей боевых? Уж по-всякому мало не покажется!
Осветит сегодня солнце кровавые реки, узнает Аркона праведный гнев свейского конунга, рухнет идол Световита, в прах рассыпется — а не рассыпется, так на куски топорами, да в костер, пускай тлеет... Усмехнулся Эйрик.
А потом вдруг услышал воронье карканье. Черные крылья десятками исчезали в предрассветной дымке — да откуда здесь взяться воронам? А ведь были - вон, до сих пор каркают где-то, зловещие невидимки.
Спойте, вещие птицы, одиновы глаза, спойте про эйрикову месть, про погибель ругов — ей суждено свершиться уже сегодня - без малого сейчас.
Тьма и туман надежно сокрыли флот свейского конунга от глаз дозорных - не успели вовремя увидать руги, что приближается к ним враг, а когда заметили корабли змеиные, то поздно уже было. Забили тревогу воины, зажгли костры сигнальные, чтобы с берега видно было - грозит опасность храму, чтобы собирались грозные рати и на подмогу спешили. Да только до подмоги той еще продержаться надо было.
В иное время прямо на берегу три сотни стражей встречали гостей непрошенных, стрелами да копьями встречали, сталью потчевали - теперь же времени не было, к самому святилищу отступили, дома оставив, и там стали нападения ожидать.
- Бегут, трусы! - чей-то голос зычный раздался из огромной рати, что сошла уже с кораблей на берег. Вот ты какая, земля чужеземная; славно потопчут тебя сапоги свейские нынче, всю плоть вражескую в недра вобьют, щедро кровью окропят.
Оружием ощетинившись, волной нахлынули свеи на эту часть острова, устремились к Арконе вглубь. Пусть трудно подобраться к святилищу; если надо - лягут одни другим под ноги, лишь бы в щепы разметать все вокруг. Что там на пути попадется - бейте, ломайте, крушите! - не свое, не жалко.
И Эйрик в первых рядах с улыбкой страшной на лице, вестником скорой смерти для многих... Сами накликали беду на свои головы, расплачивайтесь теперь, ведь есть чем расплатиться.
Здесь крови много, на всех хватит.
Огромен был храм, высоки его стены, крепки ворота - да о том всем уже купцы Эйрику сказывали, вот только теперь из-за частокола стрелы полетели в гостей непрошеных. Умело оборону держали, вот только слышались помимо воинственных криков и вопли испуганные - то люди простые, идолу четырехглавому поклониться пришедшие, о судьбе своей тяжкой горевали. Чувствовали они - не уйдут живыми.
Хохотал конунг свейский, лицом багровея - ах, они за забором вздумали укрыться? Ах, они думают, что с тараном их взять невозможно будет? Вот только где таран найти... впрочем, что тут искать - это люди за забором да жалкий идолишко, которого и три головы лишние не спасут; зато с этой стороны забора - их деревья священные, их дома, дворы...
И зажегся, заполыхал огонь, застучали топоры, покатились бревна. В этих домах жили руги, теперь же, разобрав их стены и превратив их в тараны, свеи принесут ругам смерть. Пусть не всем, хотя бы многим. Хотя бы большинству.
Закричали с той стороны - что, неприятно видеть, как горят жилища? Как валятся, нелепо взмахивая ветками, деревья-святыни? Так и люди скоро будут падать, один за другим, как молодые сосенки: взмах топора - и нету. Только вместо древесной смолы - такая липкая, багрово-темная, солоноватая...
Тараны врезались в забор - устоит? Вряд ли. Вон сколько силы у свеев; казалось бы, голыми руками разметали тут все, даже без оружия - настолько они в ярости. Эйрик и люди его узнали уже, что такое - возвращаться на пепелище вместо своей земли. И вы, обидчики, теперь узнаете, поделом же. А может, и некому будет сюда возвращаться.
Стрелы защитников сразили нескольких свеев, тех, что не успели щитами прикрыться, после же накренились бревна под ударами сильными, в стороны раздались, а ворота - те и вовсе настеж распахнулись, как ни удерживали их защитники святилища. Не спасли крепкие стены от мести Эйрика - теперь время пришло мечам речи говорить. Уж во дворе выстроились в ратевой порядок все триста витязей, Аркону защищавших - впереди воин могучий в позолоченном доспехе, да шлеме сверкающем. Даже меч его был позолотой покрыт, богатство показывая несметное.
Полетели копья и дроты, умелыми руками пущенные.
Расправил Эйрик плечи широкие да ринулся к тому воину, золотом сверкавшему. Предводителям как не помериться силою - та так, чтобы до крови, до смерти? Остальные пускай вокруг бьются, а этого - этого конунгу непременно убить надо. Главу, голову войска вражеского... отрубить ее, эту голову...
Размахнулся свей, метя в грудь сопернику - отразишь удар, а, золотой?
Тот меч подставил - сталь лязгнула, искры полетели, сошла позолота на месте тому, куда удар пришелся. Крепок был руг, силен да умел, а потому знатный поединок выйти мог. Вокруг же битва кипела, точно вода в котле - безумием боевым объятые, на двоих-троих врагов кидались защитники Арконы, ранений не замечая - жрецы Световита издревле секрет зелий, разум отнимающих, знали, в том силы их залог главный был. Вот и сейчас, обезумевшие воины теснить начали свеев, которые не могли всей ратью навалиться.

(и Тельтиар)

Не победить им, их ведь меньше, подумал бы Эйрик. Пусть убьют руги десяток - на место десятка пять десятков придет, свежих, крови жаждущих - не победить им. Неистово бьются славные воины, но течет, течет на землю из колотых, резаных ран багровая, липкая солоноватая, такая сладкая сейчас - отпить бы ее из шлема... ослабеют, упадут, не победят ни за что. Так подумал бы Эйрик - но некогда сейчас ему было об этом думать. Золотого бы убить, золотого. Главного.
"За Свена, за Свена это месть" -колотилось в висках. Ударил по мечу врага, отклоняя его, да попытался в живот удар нанести, удар грозный, богов достойный - что конунгу доспех твой, враже? Злость и стены каменные пробивает.
То там, то здесь славные мужи падали - хорошая жатва, богатый урожай для валькирий. Ярились, ревели берсерки, в тон им боевые кличи свеев были. Сверкало на солнце оружие, пуще иного же облачение золотое, едва не слепя конунга Эйрика, да только не мог предводитель ругов на такой простой исход в поединке надеяться, всю силу вкладывал, все мастерство свое ратевое - звенели мечи, пели песню храбрым воинам: одному победную, погребальную - другому. Вокруг же поединщиков место свободное образовалось, несмотря на сечу жаркую, никто не смел мешать бою такому, ведь поединок нарушить - значит бесчестье на свой род навлечь.

Скоро почувствовал конунг - слабеет. И он слабеет, и противник его слабеет - не может ведь сил не терять! А бьются оба по-прежнему, словно только начали дикую, яростную схватку. Сжимал Эйрик зубы так, что едва не трескались, меч его словно врос уже в руку, продолжением ее сделался - стальная длань, булатная длань; и взаправду, как было бы удобно с такою.
Вот только не вложишь такой меч в ножны. Да и этот-то, обычный, не вложишь, пока вдоволь землю-матушку росой багряной не напоишь. Скрипел зубами свей, рычал, как зверь загнанный, да бросался на Золотого будто бы неустанно, словно тот во всех бедах, с конунгом приключавшихся, виновен был.
Так надо - верить, что это он, твой враг, виноват во всем. В том, что мировой змей шевелится где-то в толще вод, в том, что дракон грызет ствол великого древа, в том, что Фенрир народился от коварного Локи... в том, что умирают люди, которые дороги... Не только тебе. Что люди вобще умирают. И такой жалкой покажется тебе твоя возможная смерть, что ты не сможешь не закончить бой победой.
Нужно ненавидеть люто, как могут ненавидеть, наверное, только боги. И тогда победишь.
Застилает глаза алая пелена, не разобрать уже, что кругом творится, только золоченый доспех мелькает впереди, а меч-рука будто сам собой наносит удары.
В схватке такой мгновение одно лишь важно, то, когда враг ошибку делает, заметную ошибку. Вот только не сделал ошибки руг, не в том его беда была - просто слабее оказался, просто рука подвела, просто ненависти не хватило. И удар его умелый вскользь пришелся, кольчугу распоров, да крови лишь малость самую вкусив, меч же конунга свейского вдоволь росы багряной напился в то же мгновение - прямо в шею лезвие вонзилось, ворот золоченый разрубая. И рухнул поверженный воин, за жизнь уходящую из последних сил цепляясь.
Вырвался птицей на волю крик из могучей груди конунга - убит враг! Не помогло ему сияние доспеха, не помог идол Световит - ну где ты сейчас, четырехликий, широко ли ухмыляешься в свои четыре морды, не окрасили ли кровью твоих приближенных твое изваяние? Окрасят, ты подожди только... видели воины вражьи смерть вождя своего, дрогнули - и как не дрогнуть? "А убили бы меня, и свеи бы дрогнули", мысль у Эйрика мелькнула. Нет, еще не время для мыслей: не вытерев крови с меча, снова в бой рванулся конунг, неважно с кем - отличить бы сейчас своих от чужих, а потом уж - убивать, убивать...
Недолго плакать вдовам. И до вдов потом доберемся.
- Государь! Государь!
Двое воинов, дружинников близких щитами закрыли конунга, оттеснили врагов - коли прибежал гонец, так не в битве место предводителю, тем паче, что одолел уже в поединке Эйрик златоносного руга, обезглавил их воинство. Теперь уж для воинов простых черед настал удаль показать - не много осталось ворогов, самые лютые полегли уже, дорого жизни продав. Те же, кто в безумие боевое не впал, отходили теперь, оборонялись на ступенях храма. И все больше свеев сквозь проломы в частоколе на двор врывались.
- Государь, - хирдман запыхавшийся молвил. - Множество кораблей плывет от берегов вражеских, на них люда оружного без счета! Беда будет, коли наши драккары они захватят!
Вмиг словно отрезвился конунг, тряхнул головой - пропал морок-пелена. Поискал Вальгарда взглядом, видно ли? Вон, бьется...
- Скажи ему, - указал на советника своего гонцу Эйрик, - пусть с теми, кто тут бьется, останется и сдерживает оставшихся, я же остальную рать на корабли поведу. Встретим да отпор дадим супостатам, пока не поздно...
И бросился назад едва не бегом, уводя людей за собой - словно пчелиный рой, подчиненный невидимому командиру, устремился из улья.
Видя, что свеи отступают, ринулись было стражи за ними, да быстро Вальгард их к дверям отбросил - там и скрылись они, кто раны перевязывать, кто передохнуть да посмотреть, чем все теперь обернется.
Воины же, что с Эйриком к берегу бросились, быстро до драккаров своих добрались - там отряд небольшой для охраны оставался, и потому к отплытию корабли готовы были - ударили весла по воде, понеслись суда навстречу флоту вражескому.

Руян. Месть Эйрика
Мстила Хакошка

- Еще и воду морскую разбавим кровью! Потопим супостатов! - раздавались крики яростно-дерзкие со стругов эйриковых. Скользили - нет, не скользили, яростно рассекали, пронзали морскую плоть, словно альв-кузнец Велунд, насильно овладевший телом юной девы, - корабли, все ближе подходя друг к другу: вон уже и фигурки видны на палубах. И там, на тех стругах, тоже кричат что-то; верно, Эйрика-напавшего честят вместе с его ратью.
А между тем сгущались тучи над морем, поднимался ветер, таща волны вверх, за собой, будто в самое небо хотел их поднять.
Сближались суда - яростно пасти разинули свейские драконы, в ответ им двухголовые суда ругов скалились - теперь уже перевес численный на стороне их был, воины, сил полные храм свой защитить спешили. Уж взметнулись дроты, полетели стрелы, в щиты вонзаясь, расщепляя дерево, кто ловчее - те топоры бросали. Видели дым от пожарищ, свеями устроенных, руги и венды, споро по воде веслами били, спешили в бою сойтись с врагами, на святыни их покусившимися.
Но едва только первые драккары борт о борт сошлись, грянула гроза, разверзлись тучи, дождем тяжелым проливаясь, да вспенилось море. Волны, и без того немилосердные, совсем лютыми стали, корабли, точно игрушки детские, поднимая, да швыряя из стороны в сторону, так, что люди, удержаться не сумевшие, за борт падали, в пучину самую.
Хоть и упрямством редким славился конунг Эйрик, а все же понял - если не отведет суда свои сейчас, все здесь погибнут. А много ли чести в том?.. Развернуть корабли отдал приказ он, однако, хоть и нельзя было в медлительности гребцов упрекнуть, а все же не все струги свейские во второй раз руянского берега достигли.
Подгоняемые ветром недобрым в спину, вернулись свеи к святилищу, промокшие насквозь. Оглядывал Эйрик войско, головой качал - верно, море больше жизней его людей унесло, чем мечи да стрелы ругов. Но все еще сильна была свейская рать, да вот и Вальгард со своими людьми, здесь оставшийся, надежду вселял.
Уже не бился никто у храма, жрецы все укрылись внутри, надежно заперев тяжелые двери.
- Я хотел приказать уже храм поджигать, - подойдя к эйрику, Вальгард произнес, - да дружинник один сообщил, мол, конунг возвращается.
- Говорить с ними пойдешь, - головой покачал владыка свейский. - Если выкуп дадут, уйдем подобру-поздорову, пока буря не улеглась да помощь к врагам не вернулась. Ты припугни их, что предводитель ругов убит, войско разбито, но мы не столь кровожадны - только своё заберем и покинем остров.
Кивнул воин, направился к дверям храмовым, а Эйрик тем временем глазами доспех золотой вокруг поискал - да вот он, и пусто вокруг него, даже не касался никто мертвого тела, так и лежит вражина, как упал, кровью залитый. Подошел конунг к телу, подобрал топор чей-то, на земле лежащий, да одним взмахом голову отсек у Золотого.
- Со мной домой поплывешь, - ухмыльнулся он, в глаза остекленевшие глядя. - И доспех твой поплывет, и меч. Тебе уже не нужны... а мне - на добрую память.
Спустя время недолгое вернулся ярл Вальгард, улыбку довольную в усах пряча. Жрецы, за святилище свое опасаясь, пять сундуков с добром пообещали на откуп, если покинут свеи Руян в скорости, обид более никому не чиня.

(и завершение мести, с Тэлем на пару. Будете знать, как убивать моих свенов)

- Выносите добро! - во всю мощь глотки своей конунг крикнул. - Посмотрим, что у вас там, и уйдем с сундуками, ежели довольны будем!
Страшное зрелище представлял он - спутались, кровью чужой спеклись пряди, взлохмачена борода, а в руке конунг за волосы голову отрубленную держит.
- А ежели не будем довольны, - добавил он обычным голосом, - пеняйте на себя.
Долго не было ответа из храма руянского, и лишь когда устали ждать свеи, а нетерпеливые самые вновь оружие из ножен потянули, решив самостоятельно добычу забрав, отворились тяжелые двери. Под тяжестью ларея железом окованных, вышли стражи храмовые, поставили выкуп у ступеней, да крышки откинули, чтобы мог видеть конунг Уппсалы, почем они жизни свои и святилище оценивают.
Засверкало золото, заиграло пламя на гранях камней самоцветных, на меха и шелк уложенных. Велика вира была - украшения умельцев восточных тонкие, узорчатые, одежды златотканные, шубы песцовые, да плащи. Вальгард тут же веер из перьев диковенной птицы приметил, конунгу шепнул:
- Такой в подарок супруге привезешь, она тебе любые обиды простит.
- Твоя правда, - кивнул конунг. - Славна добыча наша, славна... с лихвой за жизнь Свена они рассчитались. Пусть же заберут сундуки вои.
Зыркнул сурово исподлобья он на храмовников.
- Повезло вам сегодня. Но месть конунга свейского надолго вы запомните, надеюсь, и впред ошибки не повторите. Иначе всех ругов судьба такая же постигнет! - он тряхнул головой Золотого, и пролилась вдруг струйка крови из мертвого рта. Вздрогнул в ужасе кто-то, ахнул, а Эйрик расхохотался.
Стали уносить сокровища воины свейские, когда из храма еще двое вышли - молодой стражник и старик седобородый, не иначе как жрец. Воин прокричал что-то на языке незнакомом.
- Он просит отдать голову его брата, - пояснил служитель Световита. - И готов уплатить виру золотом по ее весу.
- Брата? Двойной ее вес, или пусть катится к турсам, - покачал головой конунг. Слишком дорогую цену заплатил он во владениях Эйнара Однорукого, чтобы просьбе уступить так просто.
Жрец перевел, на лице стражника появился злой оскал, однако спустя несколько мгновений он кивнул и ушел обратно в храм.
- Лютомир согласен на эту цену, - пояснил старик.
- Пускай забирает, - швырнул конунг голову мертвую к ногам служителя. И без нее достанет трофеев свеям - доспехи золотые Эйрик не собирался возвращать.
Вскоре вынес Лютомир золото, так же бросил мешок со ступеней - лишь звон раздался. Один из хирдманов выкуп подхватил, отнес государю своему. После же стали свеи тела убитых своих собирать - костер погребальный на острове этом им сложить следовало, чтобы надолго запомнили руги тех героев, что храм их поганый едва не разрушили. Разнесся над островом горький дым — вот так победа кровавая пахнет...
После того, как отплыли струги, догнали их три драккара уцелевших — не потоплены они были, а к берегу их отнесло, где и переждали те страшную бурю. Но еще о двух ничего не известно было, знать, взяло море виру свою.
Возвращался домой Эйрик, владыка свейский, выполнив свою клятву.

Фьяллир. Харальд, Гутхорм и иные.
Оррофин в деле.

- Подбери таких, чтоб друг друга не слишком любили. Тогда соперничать будут, твоей милости добиваясь, а оно на пользу, - Гутхорм пристально изучил кость, не нашёл на ней более мяса и швырнул через плечо. - Только упомни дать понять им, что смерти ярловы и войны внутри державы тебе не нужны, а то ещё устроят тут драку!
Крупная псина, принадлежавшая старосте, стрелой вылетела из-под стола, и схватила кость, упавшую в углу, разгрызая ее острыми зубами.
- Уж не забуду, - пообещал Харальд. Тем временем хозяйка налила им еще пива и разговор ненадолго прервался.
- Доброе пиво, - похвалил многоопытный ярл, отведав напитка, - НО, как говорится, не пивом единым! Скажи, Харальд, есть ли у тебя мысли, как в Альвхеймар входить будем?
- Тому два пути есть, - взяв нож острый, что-то на столе вырезал юноша, пожалев, что карта добротная земель норвежских в Сарасберге осталась. - Вот, это, допустим Фиорды. Здесь море, здесь Мер, а коли сюда повернуть, то Согн будет.
Рисунок получался кривой и неумелый, очертания земель совсем не походили на настоящие фюльки, но захмелевший конунг, похоже, был доволен полученным изображением.
- Харальд, давно ли ты у дев был?! - Гутхорм посмотрел на получившееся у племянника изображение и смущённо кашлянул в кулак.
- Да вот у Хьялли как-то не вышло, - отшутился молодой конунг.
- Так на то ты и конунг...ай, ладно, не о том речь. Хорошо, вот Мер, вот Согн, а мы значит тут? - Гутхорм положил на предполагаемое место малый хрящик.
- Именно, вот здесь мы и едим. Свэн, не надо сюда больше костей кидать! - Харальд еще раз оглядел "карту". - А попасть в Альвхеймар, - тут же еще царапину на столе нож оставил. - Можно либо пройдя Фьяллир из конца в конец, либо через Согн обогнув, да там родича моего навестив.
Слово "родич" с нескрываемым презрением бросил правитель - помнил он, как достался Согн тощему ярлу и, подобно матери, большую обиду на Атли держал, считая, что тот его земли родовые захватил и удерживает беззаконно.
- Лучше через Фьяллир, - задумчиво почесав бороду, провёл ногтем по уже отмеченному пути Гутхорм. - Быстрее получится, да и мне защищён с этой стороны Альвхеймар!
- Да, и мне такой путь по душе больше лежит, - кивнул сын Хальвдана, ножом все тем же по бородке проведя - лезвие оказалось острым и несколько волосков упали на стол. Юноша усмехнулся: - Надеюсь, никто скажет, что я этим клятву нарушил?
- Что люди говорят - дело второе, а вот что асы светлые решат, - Гутхорм выразительно посмотрел на волоски и, бережно подобрав их, спалил в пламени лучины. - Будет им жертва в подкрепление твоего обета!
- Фрейру - меру ржи сожжем, - согласился с тем юноша, и вновь хотел что-то к рисунку добавить, но прервал его страж, у дверей стоявший:
- Государь, и ты, ярл, - молвил он. - Человек один, по виду знатный, только с дороги уставший, дозволения войти просит.
Гутхорм как бы невзначай положил свой рог так, чтобы тот начисто скрыл план, харальдом вырезанный и кивнул племяннику:
- Давай посмотрим, кого там принесло, вреда не будет!
Берсерк в три шага быстрых вновь у двери оказался, распахнул ее, гостя незваного впуская. Тот был высок и худощав, да в плащ теплый кутался, но то не удивительно было - сильный ветер на улице лютовал. Шапку сняв, поклонился конунгу незнакомец.
- Приветствую тебя, правитель многих земель, - учтиво произнес. Был гость светловолос, да острижен коротко - едва уши пряди его прикрывали. - Имя мне Хольмстейн, государь, и желаю я служить в твоей дружине, поскольку не сыскать рати более славной от Уппсалы до Островов.
- Будь здоров, Хольмстейн, - ответствовал вместо племянника Гутхорм. - Ты пройди, сядь, выпей с нами, да перекуси с дороги! Неужто по правде будет сразу к делам переходить?! Брон, освободи гостю место!
Телохранитель, сидящий напротив ярла тотчас сдвинулся, так, чтобы свободным за столом было лишь место подле Гутхорма.
Тот плащ скинув на скамью у стены, сел возле ярла. Одежда у Хольмстейна действительно была дорогая - не каждый себе такую позволить мог, но потрепанная сильно. Да и сам он казался псом породистым, но хозяевами из дома выгнанным.
- Благодарю, - произнес гость, когда жена старосты поднесла ему миску теплой каши и подала хлеба.
- Скажи, Хольмстейн, какого ты рода, и кто твой отец, - в голосе конунга звучало едва прикрытое любопытство.
- Родом я из Согна, государь, - ответил молодой воин. - А отец мой - ярл Атли Тощий.

- Хм, - Гутхорм с трудом подавил удивлённый возглас. - И как же поживает твой почтенный батюшка, Хольмстейн Атлиссон?
- На здоровье не жалуется... - ему протянули наполненный до краев рог, и он принял его левой рукой, поднося к губам. В этот момент Харальд властно велел ему:
- Покажи мне правую ладонь!
Хольмстейн так и застыл, продолжая мочить усы в пиве.
- Покажи, - повторил конунг, и сын ярла был вынужден протянуть ему ладонь - кожу покрывали следы от ожогов. - Так я и думал. Как же я могу тебе верить, если по руке твоей видно, что ты - клятвопреступник?
- Да уж, не хорошо получается, Хольмстейн! Или тебя иначе звать? - Гутхорм внимательно осматривал гостя и в его глазах не было ни тени хмеля или радушия. Цепкий, холодный взгляд, проницающий до костей
- Я Хольмстейн, сын Атли, - жестко произнес светловолосый. - А что до ран моих - на суде я за брата вступился, вот асы и покарали меня. Но твое дело, конунг - верить словам моим или нет.
- Ты говоришь только с конунгом, как бы тебя ни звали, ну что же, я не против. Со мной поговоришь на ином языке. Оружие есть у тебя?
- У меня есть нож, а иное оружией мне, калеке, не удержать уже, - вздохнул сын ярла. - Такова была воля Тюра.
- Тогда выйдем же во двор и сойдёмся на ножах. До первой крови или потери оружия. Согласен?
- Много ли чести будет славному ярлу в такой победе?
- Не о победе речь, идёт, а о том, сможешь ли ты в дружине быть, - Гутхорм встал из-за стола, оставив боевой нож покоится на поясе. - Но, если ты против. то предложу вот что: ударь меня. Ножом и прямо сейчас. Попробуй убить или ранить!
Ярл отшагнул от стола, делая берсеркам знак не вмешиваться и встал на середину комнаты.
Харальд с интересом наблюдал за дядей, ему было интересно, что на самом деле задумал Гутхорм. Атлиссон поднялся, поудобнее перехватив нож - лезвие мелькнуло, зажатое между пальцев и серебристой рыбкой стремительно полетело в грудь берсерку.
Гутхорм стремительно увернулся позволяя клинку войти в бревенчатую стену.
- Хорошо, - он освободил оружие и протянул Хольмстейну. - Я бы взял тебя в дружину, Атлиссон. Но, ведь тебе не удержать теперь ни меча, ни копья.
- Я могу пригодиться господину не только на поле битвы, - воин убрал клинок в ножны на поясе, и вернулся за стол.
"Много у меня таких охотников", - улыбнулся Харальд, но в слух сказал:
- Расскажи мне вот что, Хольмстейн, из-за чего тот суд был и чем дело завершилось.
Решил юноша, что если совпадут слова Атлиссона с историей Альвира, то можно будет с ним беседу продолжить, а коли нет - так ложь конунг слушать не желал.
- Я ошибку допустил, решив, что брата жизнь ценнее древних заветов Асов - вот результат, - он вновь показал конунгу свою ладонь, на этот раз уже без стеснения. - Так и не зажили. Брат мой, Херстейн убил сестру, за то, что она бежала с неким скальдом, и вину на него всю свалил. Но Тюр - он правду видит, потому Херстейн теперь на дне Согна, в вечном услужении у Пивовара, а я - изгнанник.
Конунг кивнул, задумчиво взглянув на дядю.
- Что ещё ты умеешь, Хольмстейн, кроме как ножи метать? - Гутхорм сел на своё место и задумчиво разглядывал собеседника. Он видел в юноше упорство и силу внутреннюю, видел верность ближнему, но увечье его было тяжко...
- Отец прочил меня в наследники, а потому я помогал ему в управлении фюльком, - начал перечислять Хольмстейн. - Меня обучали рунам и законам, а в битве я и раньше не выказывал удали - лучшим воином из братьев всегда был Херстейн.
- Тогда я могу взять тебя к себе, Хольмстейн, -Гутхорм принял решение и, словно скрепляя его, дёрнул себя за бороду. - Будешь ведать всеми нуждами снабжения и обихода дружина, а заодно я тебя бою на мечах научу! Думаешь, мало на свете одноруких бойцов?
- Что скажешь, Харальд?
- Возьмем его, - согласился правитель. - Коли будешь мне так же верен, как брату - многих почестей удостоишься.
После чего велел вновь пива принести всем, дабы прием нового воина в дружину отпраздновать.
- Много не пей, - посоветовал Атлиссону Гутхорм. - Завтра же за тебя и возьмусь!
- Много не буду, ярл, - пообещал Хольмстейн, явно довольный тем, что занял хорошее место в дружине конунга.
- Здравы будем и кол ромейский им всем в задницу! - провозгласил грубоватую здравицу Гутхорм, поднимая рог.

(а то непонятно, с кем!)

Фьорды. Харальд с друзьями и родственниками.
Совместно с Тельтиаром и Оррофином.

Конунгу не по чину скупиться – то знает каждый мужик. Ежели предводитель не может осыпать серебром даже дружину, то велика ли честь называть его «повелителем»? Удаче Харальда ныне завидовали многие, и здесь, под небом фьордов он решил подкрепить ее дивным по своему размаху деянием: пиром не для дружины да ярлов, но для всего войска. Сивоусые гридни и мальчишки, шедшие в первый поход, удостоились права сказать: «Я сидел на пиру с самим Харальдом», так что мужей раздувало от гордости. Войско, и ранее уважавшее любимца богов за удачу в бою, ныне почти что боготворило сына Хальвдана Черного, то тут, то там раздавались речи, что Харальдов род от асов идет, а некоторые и вовсе молвили, что в теле конунга сам тор на землю пришел. жрецам, может, и следовало пресечь такие разговоры. но они тоже получили свою мзду от агдирского властелина, так что их совесть сыто молчала.
Для самого конунга был поставлен огромный дубовый стол на холме, за которым разместились знатнейшие из его приближенных. По правую руку, как обычно, сидел Гутхорм Олень, по левую же - конунг Трандхейма, нареченный отец Харальда. Несколько телохранителей стояли за спиной конунга, иногда меняясь, дабы тоже поучавствовать в общем веселье и пире, однако ни один из них не пил хмельного, зорко следя за гостями - не удумал ли кто худого!
- Пусть узнают Фиорды, что я могу быть и грозным, и щедрым, - улыбнулся родичам Харальд. - И сами решат, что им больше по душе.
Гутхорм ярл возносил здравицы, поднимал чаши и поглощал снедь наравне со всеми. Сердце дяди Харальда и впрямь возвеселилось - с момента покушения племянник не совершил ни одной серьёзной глупости, разум был спокоен, и он наконец позволил себе хоть немного потешить душу, последние годы сжатую железной волей в кулак.
- Едва ли кто из рода конунгов Фьордов мог бы сравниться с тобой и в гневе и в милости, - ответил на то Хакон. – Слава о них не гремела по всей Норвегии, не хорошая, ни худая.
- Славься в веках, племянник! - зычный бас Гутхорма взлетел над холмом и, казалось, чуть приподнял облака. - Да наградит тебя Один за твои дела и мудрость!
Обычно такие речи за конунжим столом вел ярл Грютинг, который, приняв власть Харальда, рьяно взялся приумножать его славу словом и делом, видимо, решив для себя, что лучше быть первым ярлом при властелине Норвегии, чем мелким конунгом, трясущимся перед ним от страха за шкуру. Но сегодня Грютинг был необычно для себя молчалив, за что получал удивленные взоры. Впрочем, многие списывали нежданную перемену в ярле оркдальсоком на тяжкие травмы. Болезнь многих людей сильно меняет, то ясно даже старухам. Но только Хакон, памятуя недавние речи ярла, догадывался. что заставляет лоб Грютинга собираться в морщины. Хотя и властелин Транделага был прав лишь отчасти: Грютинг раздумывал о содеянном, но, не коря себя, а снедаемый беспокойством от призрака скорой расплаты. Подручный ярла, которому он доверил деликатное дело по устранению Хильд, будто канул во фьорд, и его нигде не могли доискаться.
- А ведь впереди еще немало славных свершений, - рассмеялся, довольный похвалой юноша. Ранее не редко у него возникали споры с тестем, однако в последнее время отношения их стали гораздо более дружескими. - Скажи, Хакон, кто из моих скальдов более всего тебе по душе?
- Нравится мне, как слагает слова молодой, - сказал Хакон, - но в песнях его слышу я затаенную грусть, что едва ли желанна на веселом пиру. Утешил бы ты певца, что ли.
- Позовите Альвира, - тут же распорядился Харальд, решив угодить конунгу Трандхейма. - Пусть споет нам!
Скальд не заставил себя ждать, живо прошел между пирующих, направляясь к столу конунга Харальда… и замер на миг, увидев в толпе брата возлюбленной. Словно сама Хель на него глянула – так Альвир переменился в лице. Но все ж испытания. особенно – божий суд не проходят безвредно для духа, и, коль ты не согнулся под гнетом напраслины, то многое выдюжишь, так что и Альвир нашел в себе силы продолжить путь и даже улыбнуться Харальду.
- Ты звал меня, славный тюр злата?
- В Мере ты многих знатных людей поразил своим искусством, - отвечал на это сын Хальвдана. - Теперь же, мы хотим услышать от тебя новую вису.
Непонятно было, говорил ли Харальд "мы" имея в виду одного себя или же свое окружение.
- Скальду за честь петь для великих воителей, - ответил Альвир. – О чем ты велишь ныне повести сказ?
- С пой нам о подвигах наших недавних, кои ещё не покрылись пылью, да ржой двутолков! - махнул рукой Гутхорм. - Потешь нас, и, тогда, носить тебе этот перстень!
Альвир невольно вздрогнул - ярл как будто читал его мысли, и обернулся, увидав отца, сидящего у края стола. Кари медленно кивнул, точно наклонившись к миске.
- Если на то воля видара сечи копий, значит - на то воля Асов, - юноша принял кубок с прохладной водой, освежил горло и начал петь.

Харальд - коннунг грозный
В фьордах - трон поставил,
Но держатель фюлька
Конунгу перечил
Юный змеев отпрыск
Вемунд неразумный
Конунгом был избран
Чтоб вести их в битву.

- Ладно слагаешь, - одобрительно пробасил Хакон. Транделагский медведь и сам порой мог сразить собеседника висой аль нидой, хоть и не посягал на высокое звание скальда. Но, как говорится. чтобы ценить музыку не обязательно играть самому. Кроме того, старик явно симпатизировал Альвиру, не то из-за слухов про его тяжкую долю, не то – и впрямь, из-за любви к складным висам.
Вестимо, немало
В Фьордах мужей мудрых
Ведали что гибель
Им сулит без славы
Вождь меч не державший...
Бездарь в ратном деле.
Верность внуку Игга
выразить желая

С Коршуном из Мера
сговорились тайно,
Чтоб Верданди пряжу
вычесать как должно.
Зван на пир в усадьбу
Фьяллира властитель
и пожрал лес копий
Дерева губитель.

Пел Альвир, голос его звучал ровно, а взгляд... взгляд блуждал с одного ярла на другого, дольше всего задерживаясь на лицах двух конунгов - старого и молодого. Вот улыбнулся Рогволд, услышав о том, как помянул его скальд в своей висе. Немного чести - пара строк, а все же приятно. Хакон был прозорливее – и про себя улыбнулся: Рогволд гордятся тем, что скальд славит его за обман. Похоже, и Коршун порой не так зорок, как сокол.

Там же.
(те же)


Гутхорм слушал скальда благосклонно. Он успел провести с ним несколько тренировочных боёв. без всякой жалости приучая сражаться одной лишь левой рукой и был доволен усердием и упрямством нового ученика, который, не смотря на увечья старался не отставать от других гридей. Обещанный перстень с зелёным камнем уже покинул его палец и теперь то подлетал вверх, то вновь опускался в твердокаменную ладонь ярла.
Однако на этом рассказ о гибели юного Вемунда завершился, новый стев говорил уже совсем о иных событиях:

Раз под сенью ночи
К Вёмунда убийце
Видимо сам Локи
В гости напросился.
Нет ни стен, ни крыши
Ни скота, ни скарба
Все что в доме было -
В пепел обратилось.

Позади вздрогнул Сигурд, лишь чудом спасшийся от огненной смерти. Многие воины и бонды, что сбежались тогда на пожар и пытались обуздать пламя, разом выдохнули (а вокруг конунжего стола, дабы послушать скальда, собралось немало людей) - не к добру такое упоминать в песне хвалебной. Ох не к добру. Альвир же продолжал, как ни в чем не бывало.

Ас ли огнегривый
Жертву взять явился,
Или дравг явился
Чтобы месть свершилась?
Ведает ли кто-то
В Мидгарде живущий
Кто губитель ветвей
К ночь принес под крыши?
Грютинг, доселе пребывавший в плену у своих тяжких мыслей, а потому – слушавший вису в пол уха, заметно вздрогнул. Слова скальда были столь созвучны его опасениям. что в первый момент ярлу помстилось: его обвинили вслух? Оркдалец встрепенулся и начал озираться по сторонам. Затем – уперся взором в спокойного, как скала, Хакона – и снова расслабился. Однако его метания не ускользнули от взгляда молодого скальда, и тот, чтобы ничем не выдать своего волнения продолжил петь вису:

Ведают ли боги,
Кто хотел бы в пепел
Обратить усадьбу
Где млад Вемунд правил?
Иль в палатах Хели
Не обрёл покоя
Юный змеев отпрыск,
Дравгом обернувшись.

Альвир ходил по тонкой грани, отделявшей хвалебный стих от прямого обвинения в поджоге. Хакон нахмурился, и вопросительно посмотрел на Харальда, как бы говоря: «Не слишком ли дерзок сей скальд?». Так как он сам хотел слышать Альвира, гордость мешала Хакону признать его висы плохими. Да и не были они плохи – опасны. причем не только для них с Грюьтингом, но и для Харальда. Одно дело – выходец из Хель мстит предателям, а другое – победители палят их в хатах вместе и женщинами и детьми.

От тоски быть может
Захотел сестру он
Захватить с собою?
И ее отродье
с нею в Хель забрал он?
Может так судилось
Чтоб соединилось
В Хель семейство змеев?

В каждой строке юноша задавал вопросы, на которые не могло быть ответов, ибо слишком нежеланными эти ответы были могущественным властителям. Поперхнулся Рогволд, едва не захлебнувшись пивом, и Сигурд принялся стучать ему по спине. Помрачнело лицо молодого конунга, упоминание о Хильд было ему неприятно. Но Гутхорм чуть кивнул племяннику, как бы говоря: "Пусть продолжает!". И, тем не менее, его пальцы звучно припечатали перстень к столешнице, подавая разумному достаточный знак. Но Альвир сделал вид, что не видит жестов Гутхорма, и закончил сказание:

Скальд о всем поведал,
Что услышал в фьордах!
А о чем не ведал,
О том умолчал он.
Славу внуку Ингви
Скальд воздаст ретиво,
Зерна двергов будут
Умножать удачу.

С одной стороны, он словно усиливал обвинение тем, что утверждал правоту своих слов, а с другой - еще и награду просил, как то было в обычае у любимого скальда Харальда - Торбьерна Ворона.
- Не зря мед поэзии был замешан на крови, - хмуро улыбнулся Хакон. Приязни к юнцу в нем явно убавилось. – Истинный скальд не знает, где остановить сказ. Если бы речь шла не о висах, а об упряжке коней, а бы велел наказать возницу, что не успел остановить скакунов пред крыльцом. Но тут… пусть же судит Харальд.
Конунг бросил на Альвира суровый взгляд, и произнес:
- Дядя мой просил тебя о подвигах рассказать, а ты - про мертвецов из Хель восставших спел, - говорил он медленно и властно. - Что же, если такая виса ему по нраву, он наградит тебя. Но не я.
Юноша побледнел, казалось такой неприязни от Харальда он не ожидал.
- Потешил! - нарочито громко сказал Гутхорм, словно вынося суждение, не подлежащее обсуждению. - Подойди ко мне и прими награду заслуженную!
Альвир, не смея ослушаться, подошел к столу конунгов.
- Благодарю тебя, о Гутхорм Белая Прядь! - Он и сам того не заметил, как невольно дал самому знатному ярлу Норвегии новое имя.
Смолк в зарождении своём одобрительный ропот. Гутхорм вскинул белёсую бровь, удивлённо разглядывая Альвира. Давать прозвания - дело не сиюминутное, и за такую дерзость слагатель вис мог очень и очень пострадать, причём ярл бы был в своём праве.
- Белая Прядь? - переспросил он дружелюбно. - Так меня ещё не звали. Воины, достоин ли я такого имени?!!
Но воины молчали, каждый опасался сказать то, что не по нраву придется грозному Гутхорму. И взгляды невольно повернулись к конунгу и тестю его, мол - как они решат, то и Асам угодно.
- Знатное назвище, - улыбнулся в усы старый конунг. - Белая прядь, говорят, появляется у мужей после великих событий, горестных, али радостных. Это знак избранности.
- И если кто и достоин такого имени, так это ты, дядя, - благосклонно кивнул Харальд.
Гутхорм снял обруч, стягивающий его льняные волосы и оттянул ту самую прядь, о которой шла речь.
- Я получил её, став берсерком, так пусть же и имя моё будет отмечено тем же знаком! - возгласил Гутхорм Белая Прядь. - Славься, скальд, уважил! И прими от меня подарок!
Ярл снял с пояса добрый боевой нож, прошедший с ним много битв, в богато украшенных ножнах и протянул Альвиру.
- Носи и будь здрав!
- Благодарю, могучий вяз змеи доспеха, - с поклоном отвечал сын Кари. И тут же, видя благосклонность ярла, да и то, что гнев конунжий на убыль пошел, стали другие слушатели подарки скальду делать, пусть и не такие щедрые.
Альвир же старался ни на шаг не отдалятся от Гутхорма, зная, что в нем приобрел покровителя могучего, и чувсвтвуя, что так же висой своей, многих могущественных врагов нажил.

- Жрец! - прокричал Гутхорм, с трудом перекрывая приветственные возгласы. - Принесите жертву Одину и Рыжебородому!

Двое молодых жрецов, помощников Торлейва тут же поспешили выполнять приказание.

Сообщение отредактировал Orrofin - 29-08-2008, 22:32

Кари и Альвир-скальд. Разговор на пиру у конунга.
(конечно с Тельтиаром; без него - какой заговор?)

Кари, слушавший вису Альвира за столом, где сидели ярлы и херсиры, приближенные к конунгу, был удивлён смелостью скальда. «Неудивительно, что победил он в тяжбе против сыновей Тощего! Твёрдости ему не занимать… даже голос не дрожит, а ведь виса эта – суть обвинение. Всегда упрям был… и умён». Не забывал берсерк и смотреть по сторонам, заметил он: многие оглядывались на него, когда пел Альвир про «мужей мудрых», что предали своего конунга – кто с одобрением, кто презрительно. Заметил он, как заёрзал на скамье ярл Грютинг, родственник Хакона. Сам конунг Хладирский сидел недвижим словно камень, но от внимательного лендрмана не укрылось, что глаза его бегают от Альвира к Харальду и обратно. Видать знал Хакон: только Косматый опасен здесь ему, а больше никто. Вот и смотрел на конунга – как тот к песне Альвира отнесётся?
Когда скальд закончил свою вису, Кари встал, раскланялся со знатными предводителями, за каждым из которых стоял большой хирд, и пошёл к своим людям. И Альвиру незаметно кивнул: поговорить надобно.
Юный скальд пришел далеко не сразу, он выжидал когда ярлы позабудут о нем и его висе, захмелев от медов и пива. Лишь затем решился Альвир уйти, надеясь что никто не будет следить за ним, и не услышит его разговора с отцом.
Когда Альвир пришёл к столу людей из Бердлы, Кари поманил его к себе - туда, где никто не смог бы подслушать их разговор.
- Смел ты, Альвир... и безрассуден. О чём думал ты, привлекая при всех внимание конунга к поджогу?
- Увидеть хотел, что по сердцу ему, а что нет, - гордо голову вскинув, отвечал скальд.
- Увидел? - нахмурился Кари. - Не понравились конунгу твои речи! А люди, что дело тёмное затеяли, затаили теперь на тебя злобу. Видел ли ты, как оглядывался по сторонам Грютинг ярл, словно ты во лжи уличил его?
- Я об заклад биться готов - дело рук Грютинга пожар этот! - С жаром выпалил Альвир, к отцу ближе придвигаясь. - Какой страх его объял на несколько мгновений! Вот только в чем выгода ярлу этому, не могу я в толк взять!
- Зато тебя, я гляжу, страх не берёт... - Кари покачал головой, затем задумался.
- Он родственник Хакона и много времени подле него проводит. Что если он замешан в этом, как и Ахти Йотун? Имя этого человека узнал я у Рогволда, а самого видел за столом ближников конунга. Вправду огромен он, словно ледяной великан!
- А я слышал, что Ахти считался непобедимым, пока его не одолел в поединке Гутхорм ярл, - припомнил юный скальд. - И с той поры Йотун большую злобу на него затаил.
- А видел ты, как бегали глаза у Хакона? Не понравилась ему твоя песнь - даром что похвалил тебя он! Ясно теперь: все трое в этом замешаны... Только что делать теперь? Одним знанием вины не докажешь...

Сообщение отредактировал SergK - 30-08-2008, 21:52

С берсерком Сержем

- Не знаю, ох не знаю, - опустил голову Альвир. - Да и Грютинг слишком явно поддержки искал у Хакона. Связаны они покрепче, чем Фенрир волк Глейпниром. Кто против таких могущественных людей сможет хоть слово сказать. Да и конунгу, как понял я, лишь одно не по нраву было - что добро в усадьбе выгорело.
- А что про это дело думает Гутхорм, коего ты Белой Прядью окрестил? Может, стоит тебе сначала поговорить с ним о подозрениях наших?
Нахмурился юноша, призадумался, но уже через несколько мгновений просиял:
- А ведь ты прав! Как слышал я от ближних гридней, пока подле конунга был - сильно ярл недолюбливает тех, кто из страха и корысти Харальду присягнули, как Грютинг, - едва не сказал Альвир: "Как ты", да удержался вовремя.
- Вот как? - Кари погладил бороду, - А ведь слово Гутхорма много значит для конунга. Если мы убедим его в виновности Хакона, Грютинга и Ахти - серьёзным союзником он станет... Только не стоит говорить ему, что я навёл тебя на такие мысли - к добро не приведёт это.
- Скажу, что это все - мое решение, - твердо произнес скальд. - Коли уж снимут голову, так одному мне.
Снова нахмурился Кари:
- Если будет тяжба меж тобой и Хаконом - я буду свидетельствовать в твою пользу и найду того человека, который видел Ахти той ночью, когда сгорела усадьба. Но будь осторожен в речах, уж больно горяч ты! Глупо будет потерять всё теперь, когда столького мы добились.
- Буду, - пообещал Альвир, а после добавил то, что тревожило его, помимо усадьбы сгоревшей: - Видел я среди людей Гутхорма врага своего, того, кто жизни Сольвейг мою лишил.
- Хольмстейн, сын Атли Тощего? - удивился Кари, - Значит, после того, как отец прогнал его, прибился он к Харальду, волчье семя... - берсерк осекся: дошло до него, что слово в слово повторяет он судьбу не только Хольмстейна, но и самого Альвира.
- Похоже, такую пряжу норны плетут, - вздохнул сокрушаясь юноша. - И рад бы я с него стребовать, да как потом буду свою правду Гутхорму доказывать, если человека его убью?
- Плюнь на него: все вокруг знают, чем ваш суд окончился. Его слово против твоего ничего не стоит - не сможет тебе он помешать. А с местью повременить придётся.
- Придет время - заплатит, - сжал изувеченную ладонь Альвир. - И он, и Халльстейн. Но не сейчас, прав ты - месть моя подождет. Сейчас же я пойду к дяде конунга, и с ним поговорю, покуда еще память его свежа.
Кари придержал сына за плечо:
- Сейчас время пира и отдыха. Слава ходит, что Гутхорм ярл не хмелеет... однако не стоит испытывать его терпение - достаточно того, что ты висой своей всех взбаламутил. Поговоришь с ним завтра, на свежую голову.

Гиллеад и Лиам.
Ранрики
(при морально-мотивационной поддержке Тельтиара)

Дорог драгоценный жемчуг, его дороже девичьи слезы, по белой руке ниткой на ткань струятся. Зелены озера, горем переполненные, ладонью прикрыты. Лиам, слабость ее уважая, сказался занятым по делам дружинным, и дверь за собой притворил плотно, не давая змеям сплетен в щель всхлипами просочиться, по усадьбе разлететься. И то сказать, достойно приняла принцесса известие, ресницами чуть дрогнула, когда расширились зрачки, новость страшную в сознание пропуская – нет Малхи. Нет. И не будет.
Одно дело , когда далеко брат матери, сложно весточку послать, и совсем, совсем другое – когда пред Судом Небесным предстала душа, отлетев от преданного тела. Отпоют ли упокоившегося, так ли в деревянный ящик заколотят. Колотиться перестало сердце. Из-под шали изумрудной Эйре в холодную Ранрики будто за смертью шли, а оказалось – от нее.
- Лиам! – знала Гиллеад, что верный тан у дверей покой ее охраняет, потому звала, голос внезапно осипший напрягая. Действительно, скоро отворились створки, Душитель конунгов широким шагом, неестественно-твердым, вошел в светлицу принцессы.
- Говори. – Белым лбом на ладони заломленной лежа, Гиллеад на соратника и родича не смотрела, тайком с глаз мокрую слабость стирая.
- Корабль под черным парусом на веслах дурные вести принес. Не едино больше изумрудное покрывало Эйре, на лоскутья порвано, на ветру лохматится. – Лиам рассказал, что от земляка Брислина слышал, ничего от себя не добавив.
Клубилась золотой пылью в солнечном луче тишина, беззвучно и тяжело на подлокотья кресла опадая.
- Харек с тем Брислином говорил?
- Ярл как подобает мужу мудрому за дело взялся.
- Хорошо. Мешать ему не буду глупыми своими слезами, - принцесса поднялась, но так неуклюже, будто на спине воина раненого несла в полном доспехе. Остановилась, на руках повиснув. Медленно взгляд на Лиама перевела. – Помолиться надо. Мне. Пойду. Коли понадоблюсь Хареку, у распятия буду. За дядю помолюсь. И за Эйре, – тонкая рука к сердцу поднялась, будто вместе с одеждами стиснуть его хотела. – Болит. За завтра наше болит. Пойду я.
Прямая, что деревце, на ногах деревянных вышла Гиллеад.

Альвир и Гутхорм. После пира
С Оррофином

Последствия пира уже покинули новонаречённого Гутхорма, и могучий скандинав усердно портил ранее утро окружающим, с молодецкими выкриками разминаясь с мечом во дворе. Кровь кипела в закалённом теле ярла, а дух ликовал, отзываясь на каждое движение. Словом, гутхорм был очень доволен жизнью. Лишь сознание того, что совсем скоро предстоит разговор с Альвиром несколько портило настой, но Гутхорм представлял, что сейчас чувствует скальд, и нехорошая улыбка сама-собой возникала на его лице.
Однако, не смотря на это, юноша сам нашел ярла, и некоторое время просто стоял, прислонившись к стене и наблюдая, как дядя конунга оттачивает боевое мастертсво. Храбрости придти к Гутхорму у него хватило, но вот решимости первым завести разговор он никак не мог набраться.
- А вот и ты, славный скальд, - сказал Гутхорм, останавливаясь, - Хорошо ли спалось?
- Жаловаться - Асов гневить, - улыбнулся немного грустно Альвир.
- Ну, этого делать всяко не стоит! Пойдём же перекусим и возблагодарим Высокого и прочих за вчерашний пир.
Юноша кивнул, подходя к Гутхорму, и наклонив голову прошептал:
- Поговорить бы надо, ярл, без чужих ушей.
Гутхорм кивнул и первым пошёл за дом, указывая дорогу. В гридницу сейчас соваться не стоило - она была полна храпящих хирдманнов, и там стоял такой сивушный дух, что с двух вдохов захмелеть недолго.
Скальд шел за ним следом, вид у него был бледный - за прошедшую ночь он несколько раз обдумал то, что сделал на пиру. Сейчас Альвир отлично понимал, что его судьба зависит от человека, которого он вчера назвал Белой Прядью, хотя бы потому, что те, кого он почти прямо обвинил в поджоге усадьбы не простят ему опасных слов.
- И о чём же ты, изобильный речами муж, хотел со мной поговорить? - иронично спросил Гутхорм, останавливаясь в облюбованном месте
Юноша невольно потер перстень, полученный в подарок прошедшим вечером.
- О пожаре в усадьбе конунга Фиордов, - скальд решил говорить как можно яснее, не прибегая к замысловатым фразам.
- Зачем же про то говорить, когда вчера ты сложил такую хорошую вису об этом! Кто имеет уши как говорят почитатели Бога франков, да слышит, и, поверь мне, уши были у большей части сидящих за тем столом...
- Для тех ушей она и была спета, - серьезно заметил Альвир. - Поджог этот - оскорбление конунгу Харальду и измена.
Гутхорм слегка кивнул, поощряя говорить дальше.
- Я составил эту вису, чтобы виновных найти, - продолжил юноша. - И нашел их, возле государя сидящими! А теперь боязно мне, что одну подлость учинив, могут они больший вред нанести Харальду.
- И кого же ты считаешь таковыми? - Гутхорм отлепился от стены и внимательно посмотрел в глаза скальду, словно стараясь увидеть в них его настоящие мысли
- Это был Грютинг, славный ярл, - назвал первое имя Альвир Хнува.
- Злоумышленник был один?
- Был спасшийся трэль, который чудом избежал огня, - покачал головой юноша. - И он видел среди поджигателей настоящего великана. Сомнений нет - то был Ахти Йотун, а ты сам знаешь ярл, кому он ныне служит.
И вновь кивнул Гутхорм слегка, предлагая не умолкать Альвиру.
- Гутхорм Сигурдссон, ты ведь и сам, несомненно видел, как волновался Грютинг, какой испуг появился в его глазах, и на кого он смотрел, ища поддержки?
- То что я видел, то дело моё, - нахмурил светлые брови ярл. - Но хочу знать, что ты думаешь, и одинок ли я в своих мыслях или нет.
- Ты знаешь, как сложно обвинить человека, чье могущество сравнимо с властью Харальда, - признался сын Кари. - Но у меня почти не осталось сомнений в том, что усадьба сгорела по воле Хакона из Хладира, конунга трендов.
Но не было третьего кивка от Гутхорма. как ни ждал его скальд. Задумчивым сделался взгляд ярла, а лоб прорезала глубокая морщина.
- Альвир, вижу, ума тебе не занимать и подтверждаю своё покровительство, вчера на пиру объявленное. Но пока с этого двора не уходи, а, лучше всего, вообще в доме сиди, хирдманнам спой, как проспятся. Я же поговорю с Харальдом.
- Благодарю тебя, Гутхорм ярл, - склонил голову молодой скальд. - И уповаю на то, что Один наделит тебя мудростью, разрешить это дело к выгоде конунга. У меня же на сердце легче стало, когда я тайной этой с тобою поделился.
- Иди в дом, да жди меня, -Гутхорм положил ладонь на плечо скальда и слегка сжал его, ободряя. - Я прямо сейчас к Харальду отправлюсь.
Молча повиновался скальд, поспешив в длинный дом пойти. На этом и разошлись муж и юноша, каждый своими мыслями, надеждами и печалями тяготимые.

Гутхорм и Харальд.

(угадайте: кто и с кем?)

Гутхорм, как и был, в одних штанах и с обнажённым мечом на плече, немедля отправился к Харальду, занимавшему отдельный дома. Берсерки-телохранители изумились так, что сперва за оружие похватались, думали, враг подошёл и Гутхорм на защиту идёт, но потом поняли свою ошибку и пропустили ярла.
- Спит? - спросил Белая Прядь того берсерка. что стоял у дверей в опочивальню конунжью.
- Спит, - кивнул телохранитель.
- Харальд! - от рыка Гутхорма дверь едва не брызнула щепой. - Подъём, правИло проспишь!
Зачастую, именно таким возгласом начиналось утро будущего конунга ещё дома, в Агдире, когда он только начинал постигать воинскую науку, а потому Гутхорм не удивился произошедшему.
Поднялся конунг действительно быстро - помнилось ему, что он вновь в отцовской усадьбе, и дядя его уму-разуму учить пришел. Потому встал юноша, штаны натянул, поясом шелковым подвязав, да рубаху алую надел, и вышел навстречу ярлу, потягиваясь.
- Не рано ты, Гутхорм?
- Разговор есть, - едва не силком, впихивая племянника обратно, Гутхорм вошёл в опочивальню и самолично затворил дверь внутренним засовом. - Вису вчерашнюю помнишь?
- Да как же не помнить, - скривился юноша. - Трусов мой скальд героями выставил, а после и вовсе про мертвяка петь стал. Я уж хотел его прочь гнать.

- Сегодня пришёл ко мне скальд наш, Тюру подобный и рассказал прямо, что считает виновными в поджоге усадьбы...ну и перечислил тех, кого там видели, заодно до Хакона в головах додумавшись. Умный он парень сверх всякой, но честный и неопытный. Решил, что враги тебе Хакон с остальными и во вред действовали
Харальд аж поперхнулся, от подобной дерзости, но затем быстро сумел в руки себя взять, и на ложе сев, внимательно в глаза дяде посмотрел:
- А сам ты, что по поводу всего этого думаешь?
- Думаю, что спалив Хильд с ублюдком они за тебя твою же ошибку исправили и от стрелы в заду избавили ещё до того, как её на тетиву наложили!
- То есть, согласен ты, что это Хакон был, - подвел итог конунг. - И кто еще с ним?
- Грютинг, судя по тому, что ёрзал вчера по скамье так. что едва стол не опрокинул, да Йотун, которого там какой-то трэль спасшийся видел.
- Йотун при всех не раз клялся меня в могилу свести, и тебя тоже, кстати, дядя, - напомнил Харальд, сказанное обдумывая. - Грютинг же на словах всегда спешит верность мне выказать, но не удивлюсь, коли до сих пор обиду таит. Хороши избавители.

- Хакон в головах всё же исправляет положение. Он, конечно, тебя при случае свалит, и от имени внука править будет, но не сейчас и очень не скоро подобные мысли он допускать станет. Пока ты и пророчество о тебе - слишком сильный факт. Разбегутся людишки. опять драться друг с другам станут, и не бывать тогда Новрегии единой, а внуку его быть лишь сыном Харальда. пророчество не исполнившего. Медведь не глуп.
- Вот видишь, дядя, ты уже сейчас допускаешь возможность того, что он предаст меня, - юноша вздохнул, задумчиво наматывая сальную прядь на палец. - Все предадут. А скальда этого наградить надобно, подобный человек полезен будет, коли верным останется.
- Предадут, коли слабину дашь, а будет тебя народ любить, да вокруг люди верные...вот скажи, стал бы ты с ножом лезть на воина, сидящего в неприступной башне? Хотя нет, не говори, итак вижу, что не стал бы, ты дураком, всё же, никогда не был. Так и на тебя не полезут с ближниками верными, дружиной сильной и любовью народной. Альвира приблизь к себе, да не, как скальда, уж больно он вольноречив, но, как советника. Я его учить буду, а ты прикрой от Хакона и его своры. Согласен со мной? - Гутхорм задумчиво хмурился и расхаживал по опочивальне, похлопывая себя мечом по плечу
В дверь постучали тут, разговор их прерывая, да зычный голос берсерка Олава раздался:
- Конунг, тут человек пришел, встречи просит, да говорит - от самой кюны Рагхильды мчался, коня не жалея!
- Поэтому я и не хочу тебя далеко отпускать дядя, - признался Харальд, к двери обернувшись. - Что никого надежнее не найду. Послушаем, что матушка сказать хотела?
- Конечно! - Гутхорм остановился и встал у стены, поставив обнажённый меч рядом, дабы не пугать гонца. - Послушаем, что сестрин гонец скажет.
Харальд сам отбросил засов, и впустил человека - тот был стар, и запылен с дороги. Видать действительно спешил изо всех сил.
- Стейн? - Слегка удивился конунг, узнав посланца. То был хрингариец, служивший еще Сигурду Оленю, а после - его дочери. Если уж мать прислала Стейна, то слова, что он вез должны были быть очень важными.
- Здравствуй, старый друг, - Гутхорм почтительно, в пояс, поклонился гонцу.
- Великий конунг, могучий ярл, - столь же низко склонился Стейн. - Рагхильда кюна в беспокойствах о здоровье вашем извелась, вестей ждет добрых что ни день. И отрадны ей успехи, каких сын ее добился на ратном поле!
- Проходи, садись, верный хускарл матери моей, - на табурет жестом указал Харальд, похвалой довольный. - Рассказывай, что хотела она передать, не томи. А покуда, пусть тебе принесут пива хмельного - Олав, пошли слугу за рогом!
Сел старик, отдышался, взгляд переводя с конунга, на дядю его - обоих их помнил он еще детьми, теперь же перед ним мужи были грозные и прославленные.
- Говорит Рагхильда о больших ненастьях, что на землю твою, власти конунга законного лишенную, обрушились.
Гутхорм молчал. Гонец явился к Харальду, ему и разговаривать, ну а ярл своё слово в конце вставит.

Харальд и Гутхорм. Заговор с целью...
Играем в угадайку?

- Агдир ныне под властью Сульки и Хроальда, правителей ничтожных, Вингульмерк разорен свеями, в Хрингарики хозяйничают братья из Наумдаля, под Сарасбергом наемники иноземные собрались - пока они верно служат Рагхильде, но что дальше будет? - Рассказал Стейн о тех несчастьях, что постигли владения Харальда. - А Гандальв Альвхеймарский с большим войском вторгся в Гудбрандсдалир - не ровен час надвое всю державу твою раскроит.
- Турс сожри мои кишки и подавись пяткой! - Гутхорм сжал зубы и взялся за рукоять меча. - Что же теперь, назад возвращаться или войско рвать?
- Подожди дядя, - плотоядно оскалился Харальд. - Коли Гандальв ко мне в гости пожаловал, чем не повод это в его усадьбу заглянуть, тем более, что по пути она нам в любом случае.
- Карта есть? - лаконично спросил ярл
- Я же два дня назад на столе вырезал, пошли покажу.
- Нормальная карта, я имею ввиду!
- Нет, - конунг покачал головой. - У отца моего была, но она в Сарасберге осталась.
- Ладно, - ярл нахмурился и прошёлся по комнате. - Надо будет найти толкового человека, чтоб ещё сделал! Итак, гонец, расскажи же, каковы дела сестры моей, кюны Рагхильды
- Крепкой рукою кюна держит власть, - отвечал старый Стейн. - Когда гонцы приходили от Сульки, требуя, чтобы признала она их хозяевами Агдира - в шею прогнала Рагхильда негодяев. Они войском грозились, но уж много дней прошло - не видать войска их.
- Сама-то она, как? Держится? - голос железного ярла неожиданно дрогнул.
- Тяжело ей без родичей, - понимающе произнес слуга. - Сына хочет увидеть, два года уж почти минуло. И о тебе, Гутхорм, вспоминает часто.
- Что скажешь, Харальд? - Гутхорм повернулся к племяннику. - Как теперь действовать будем?
- Плана менять не станем, - решительно бросил конунг. - Завтра же в поход войско! Третьего дня уже в Альвхеймаре будем, отольются Гандальву слезы агдирские! После же через Наумдаль пойдем, за Хрингарики с ними поквитаемся! А там дорога прямая - к Сарасбергу. Если уж возвращаться к матери, так с триумфом и трофеями боевыми.
- Завтра же? Отчего не сегодня?
- Сумеешь войско поднять - выступим! - Блестели глаза Харальда, властным движением откинул он волосы с лица, да вновь на гонца взглянул: - Все вести то, или иные были?
- Были государь, да и в них приятного мало, - вздохнул устало старый слуга. Временем тем поднес ему Олав рог с пивом, и Стейн жажду утолил, прежде чем рассказ горький продолжать.
- И какие же? - Напрягся конунг, казалось и без этого слишком много на него свалилось бед.
- Сон ей привидился вещий, матери твоей, - рассказал Стейн. - Будто бы едешь ты по лесу на медведе могучем, и всякий зверь боится тебя, но вот медведь этот сбрасывает тебя на землю и ударом лапы тяжелой убивает. Мнится Рагхильде Вещей, что был медведем тем Хакон из Хладира, и извелась в беспокойстве она - сказать тебе просила, Харальд, что покуда держишь ты подле себя конунга Трандхейма, не может она уснуть, за жизнь твою опасаясь.
- Опять Хакон, - выдохнул, бледнея юноша. - Ты слышишь, дядя?
- Слышу, - мрачно кивнул дядя конунга. - Давай же Харальд, дадим гонцу отдохнуть,а сами решим что делать!
Ярл повернулся к гостю:
- Иди Стейн, да скажи, что я велел тебе отказа не знать ни в еде, ни в питье! А, как обратно соберёшься, передай моей сестре, что мы идём к ней на выручку, чтобы она держалась и всегда помнила: даже в самом холодном лесу есть свои берсерки! Слово в слово передай.
- Я все передам, не сомневайся Гутхорм, - пообещал старик, и поспешил покинуть комнату, да выйти в общий зал. Понимал он - щедрою рукою посеяла госпожа семена сомнений его устами, и теперь тяжелые раздумья предстоят конунгу и ярлу.
- Ну вот, похоже, все и разрешилось, - Харальд закрыл дверь, велев Олаву никого не подпускать близко. - Норны свою пряжу прядут, не зависимо от наших желаний. К словам матери отнестись небрежно не могу я.
- Мать твоя мудра, но в военных делах смыслит мало, - Гутхорм теребил себя за ус. - Отсылать Хакона нельзя, напротив! Держи при себе, но смотри в оба глаза. Даже в четыре - мои и твои два!
- А если в спину ударит? Или того же Йотуна на дело это подрядит - погибну я в Альвхеймаре, хребет Гандальву переломав, а Хакон, как ты и говорил, править станет от имени моего сына, - недоверчиво Харальд произнес. - Весь север под ним, да и Грютинг его поддержит, коли до противостояния дойдет.
- Уж что-что, а зад твой я прикрою! Ни Йотун, ни Грютинг, ни сам Фенрир тебя в него не ударит, это моя, как старшего родича привилегия!
- И все же, - процедил молодой конунг мстительно: - Знаем мы, что они усадьбу сожгли. Пусть дело благое - змею раздавить, да все же самоуправство это, власти моей урон. Мнит Хакон, что лучше меня знает, что мне делать следует, но я же вижу, кто крепко меня держится, а кто лишь повод ищет крамолу учинить.
- Не гони драккар и остынь, - устало выдохнул Гутхорм. - Мешает тебе Хакон - не жить ему.
- Нет, - юноша положил ладонь на плечо дяде. - Ныне видят все, что я дружен с Хаконом, так что и тени подозрения быть не должно, будто бы я его жизнь забрал. Лучше пусть враги это сделают, чтобы молодой Хакон праведным гневом воспылав, еще более от меня зависим стал.
- Про то и речь! Дай Хакону поручение. где он точно голову сложит!
- И дам, - уверенно молвил юноша. - Хорошо, что ты, дядя, меня в этом деле поддерживаешь. Скажи только, как думаешь - сможет молодой Хакон удержать север, если я его там ярлом поставлю?
- Не одного ставить надо. Юнец он, горяч ещё, да неопытен, нужно ему советника и опору. Кто остудит и поддержит, когда надо будет.
- Ты, дядя, кстати нашел людей, что за Фиордами будут для нас приглядывать?
- Нашёл, - кивнул Гутхорм. - Двое братьев, хирдманы из бондов, но доказали, что воины. Гандальва с тобой били ещё.
- Хорошо, - улыбка скользнула по лицу молодого правителя. - Одного к воинам Кари из Бердлы добавь, ему я Фирдир оставляю, а другого на службу ярлу Хроальду определи - он теперь Фьяллиром для меня управлять будет.
- Сделаю.
- А теперь, смотри, - металл звякнул в голосе. - До Согна от нас рукой подать. Кто правит там?
- Там Атли Тощий, отец Хольмстейна.
- Именно, - скрипнул зубами Харальд. - Атли этот - вор и негодяй, мои земли к рукам прибравший.
- Ну, тогда навестим и его, по пути! Задержимся, правда, но устроим судилища и посадим там своего человека.
- Не все так просто, - голос конунга звучал зловеще. - Я дам ему "шанс" сохранить земли.
- Зачем и какой?
- Смотри дядя, - Харальд придвинулся едва ли не вплотную к Гутхорму, и прошептал: - Я отправлю туда Хакона, и накажу ему низвергнуть Атли, поскольку Согн исконно принадлежал моему отцу. Атли же получит от меня весть, что конунг Хладира действует вопреки моей воле. Пусть один мой враг, убьет другого. Быть может, именно для этого дела, Один прислал мне Хольмстейна?
- Может и для этого, да только Хольмстейну туда дорога закрыта. Он ведь изгнан, и его убьёт, если он только там появится.
- Убьют, если он туда по своей воле придет, а человека конунга никто тронуть не посмеет.
-Тогда не забудь послать с ним своих воинов. Чтобы не налетели сразу.
- Нужны самые верные, - решил Харальд. - Те, кто будут молчать и лишь исполнять приказ. Я готов даже двух берсерков, что мою жизнь стерегут для этого дела снарядить.
- Орма и Игни, - тут же ответил ярл. - Они подойдут и не незаменимы.
- Хорошо, тогда ты вели войско собирать в поход, а я это дело улажу, - мрачнело лицо конунга молодого. - Раз и навсегда.
- Сделаю, - сказал ярл и покинул опочивальню. Вскоре, снаружи раздался его рёв призывающий всех к подъёму. Было ясно, что такими темпами к полудню войско будет разбужено, построено и взгрето до нужного состояния.

Харальд и Хакон.
С Тельтиаром, конечно.

Не успело солнце еще полностью взойти, как громкий голос Гутхорма возвестил о сборе армии. Странно это было - только вчера еще пировал Харальд, горя не зная, а сейчас уже словно в поход хочет вести рати свои. А ведь многие дружинники надеялись не меньше недели отдохнуть в Фиордах. К старому Хакону же в скорости Олав лично пришел, из шатра его зовя к конунгу, да наказ передавая, войска поднимать. Хакон не заставил зятя ждать, и немедля пожаловал пред очи Харальда.
- Доброго дня, родич. Гонца посылал?
- Было дело, - к приходу тестя, конунг уже облачен был в одежды походные, а потому встретил его в большом зале, пустующем ныне - лишь берсерки по углам стояли, покой государя оберегая. - Проходи, отец, садись. Вести нынче получил я тяжелые.
- Что за вести? - Хакон не заставил себя долго упрашивать, и сел на скамью.
- Земли мои разорены врагами, покуда я Мер покорял, - вздохнул тяжело конунг, кулак сжимая. - Гандальв, как ножом, державу режет на куски. Сам ты видишь - ждать не могу и дня, войско поднимаю для битвы.
- Жаль мне твои земли, - нахмурился Хакон. - Но что сделать мы можем? Ведь прав ты: если Гандальву хребет не сломать, к весне он снова сберет великую рать.
- Оттого и веду людей - в земли Альвхеймара войну принесу и разорение, пусть почувствует ворог на своей шее, что людям моим пережить довелось!
- Один и Тор ведут твое войско, - согласился Хакон. - Но ведь не для этого ты меня звал.
- Так и есть, ты ведь знаешь, родич, что севернее Альвхеймара Согн - что подумает его ярл, будь он проклят за свое вероломство, коли я рати мимо земель его поведу, справедливости не восстановив? - Гневом глаза загорелись. - Да и мне каково знать, что мог владения отца вернуть, а не сумел.
- Дело ты говоришь - не дело бросать земель праотеческих, - нахмурился властелин Транделага. - Но не можешь же ты, и гридни твои разделиться на части и бороться с врагом во всех сторонах одновременно?
Харальд улыбнулся немного теплее:
- Потому и хочу тебя просить на место Атли указать законное, - к делу перешел юноша. - Он труслив, стоит его припугнуть - и готов будет сдаться, но если конунг из рода Асов ему предупреждение принесет, то в том он урона чести своей не увидит, чтобы условия наши принять. Иного слугу пошлю - ярл Согна за насмешку примет обращение мое, а пес, в угол загнанный волком порой оборачивается.
- То ты правильно мыслишь про волка, - Хакон, явно не ожидавший такого, призадумался. - Но беспокойно мне оставлять тебя перед вторженьем в Альвхеймар. У тебя много врагов. И еще живы в памяти "почести", которыми вас с Гутхормом приветили Фьорды. Он не сказал: "Когда вы ушли от меня", - но то было ясно.
- Фиорды клялись мне в верности, и я поверил, - в голосе горечь слышалась. - Но Альвхеймарцы мне - враги исконные, им я милосердия являть не стану, и осмотрительнее буду. Возьми людей, отец - приведи Согн к покорности. Объяви на тинге, чья то земля, и чьим именем будет править на ней Атли, или же не будет вовсе там ярла его рода!
- Да будет так, - взор Хакона посуровел. - Прав ты, Харальд: слуг надо учить покорности, а то, не дай светлые асы, увидят они, низкородные, себя и вовсе конунгами.
- Пусть Грютинг с тобой поедет, - предложил молодой правитель. - В битве от него мало проку ныне, а я вижу - он дела жаждет и от скуки мается. Да и компания будет тебе в дороге подходящая.
- А не трудна ли ему будет дорога? - в глазах Хакона впервые мелькнула тень подозрения. Да, не только Грютингу мешала спать совесть.
- Дорога торговая хорошо проторена до Гаулара, люди Фиордов в Согн часто ездят, - пожал плечами конунг. - А для конунга трендов и ярла Оркдаля можно повозку сделать, чтобы видели холопы, кто к ним приехал, и по чести встречали.
- Ну, будь по твоему, - уступил зяту тесть. - Я велю воинам собираться в поход.
- Благодарю тебя, отец, - почтительно склонил голову Харальд. - Я не забуду. Только не бери большой рати - много чести будет Атли, а мне в Альвхеймаре каждый хирдман пригодится, когда усадьбу врага кровного осаждать буду.
- Дружину возьму, - решил Хакон. - Не дело все ж ярлу волю твою диктовать всего с парой холопов. Не забоится.
- Конечно, - тут же кивнул юноша. - Сотня мечей за твоей спиной весомым аргументом в споре будут.

Эйрик Свейский. Хадебю.

- …а если бы не подмога ихняя, небось стер бы наш конунг этот Руян с лица земли да и бровью не повел.
- И поделом им, идолопоклонникам! Вон придумали себе четырехмордого – и что, разве помог им четырехмордый?
- То-то и оно, братцы. Только что-то я смотрю, Эйрик как будто и не рад победе да добыче знатной?
- Это еще почему?
- Да вот... по словам его ясно, доволен, что отомстил, а как глянешь на него – лицо-то печальнее некуда. Неужели домой возвращаться неохота?

Обернулся к Эйрику Вальгард, посмотрел на него значительно.
- Слыхал, конунг, о чем люди твои толкуют?
- О чем же? – не поворачивая головы, тот отвечал.
- Говорят, мол, невесел властитель наш, будто победе не радуется. Чего ж ты так, Эйрик? Или возвращение домой тебе в тягость?
Помолчал конунг, а после так сказал, словно каждое слово взвешивал:
- Я слова Сванхильд вспоминаю – неизвестно еще, что я дома найду, когда вернусь. Чует сердце мое, ждут там дурные вести. Но воинам моим не след из-за этого печалиться. Ну что, Вальгард, друг мой верный, - хлопнул Эйрик по плечу помощника своего с улыбкой, - задержимся в Хадебю, как я по дороге туда обещал? Пусть каждый своей долей золота распорядится, как пожелает!
Задержимся, кивал Вальгард, непременно задержимся. Только что-то ты, владыка свейский, темнишь, за улыбкой прячешься, натягиваешь ее, будто белье старое да не очень чистое; а улыбка-то – фальшивее того идола четырехликого и помощи от нее не больше.
Это не нам, думал он, развеяться надо на Хадебю, кошелем тугим потрясти, а тебе, конунг. Авось и полегчает.

Когда-то давно, во времена эйрикова отца слава, в которой купался теперь Хадебю, принадлежала совсем другому месту – городку Хелго на острове в озере Меларен, во владениях свеев. Когда оно замерзало зимой, туда можно было доехать на санях или на лыжах. Конунг Энунд так и делал – Эйрик помнил подарки, что отец привозил ему и матери перед Йуле. А потом Хелго как-то зачах, уступил место Бирке… а теперь вот еще эти: проклятые купцы, вывезенные Готфридом из Рерика. И ведь ничего, прижились, выстроили город , от власти конунжей освободились и Хардакнуту дань платить даже не думают.
Поморщился Эйрик, сходя на берег. Славный город, конечно, Хадебю – вот только не стоит забывать, что в торговле они для свеев – главные соперники.
На рынке шум и гвалт стоял такой, что и собственных слов было подчас не услышать. Люди, все разные и по цвету кожи, и по чертам лица, и по говору, толкались, кричали, торговались, выменивали… Купцы взвешивали слитки, покупатели разглядывали и ощупывали меха и ткани. Краем глаза заметил свейский конунг, как один из торговцев, в чем-то, видимо, убеждая покупателей, перекрестился.
- Белому Богу, что ли, молятся? – мрачно Вальгард спросил, когда Эйрик на то ему указал.
- Да им лишь бы товар сбыть. Небось подойди к нему кто-нибудь из нас, Одином и Тором клясться будут. Не товар они тут продают, а души свои… хотя те уж давно запроданы.
Долго еще бродили они, приценивались – чего бы здесь купить, что бы отдать взамен? Эйрик детям угощений набрал, сластей да пряностей, для Сванхильд – украшений, каких ни у кого в Уппсале и быть не могло; Вальгард тоже выбрал что-то супруге.
Уже собирались они на корабль возвращаться, как голос елейный их окликнул:
- Не хотят ли славные викинги янтарный оберег?
Конунг обернулся – позади них приплясывал низенький человечек с желтоватой кожей и узкими глазами.
Янтарь, веселящий, способный хранить в себе человеческое тепло, имеющий множество цветов и оттенков, был весьма дорогим, за маленькую коричневую фигурку можно было заплатить столько же, сколько за крепкого раба. Но не они ли увезли от ругов богатейшую добычу?
- Ну-ка, что там у тебя за обереги? – махнул рукой Эйрик. Подошли они с Вальгардом к прилавку, а бойкий торговец им фигурки стал показывать да нахваливать.
- Вот, посмотрите, храбрые воины – здесь талисманы на руку, с руническими надписями, здесь фигурки, тоже с надписями…
Вальгард взял одного из маленьких янтарных идолов – вытянутой формы фигурку, изображающей нечто однозначное.
- Никак сына Ньерда изображает? – спросил он.
- Да-да, славный подвигами муж! И заклинание на нем вырезано - «Да не лишит тебя Фрейр мужской силы»! Возьми, викинг, пригодится ведь…
Вальгард густо покраснел, чем несказанно удивил самого Эйрика. И заплатил, не торгуясь.
Будь с ними Свен, он бы над Вальгардом всю дорогу подтрунивал, но – его не было, да не опустеет чаша его в чертогах Одина, и конунг шел рядом с верным другом, только посмеиваясь в бороду и не говоря ни слова. Херсир же шел будто обиженный и время от времени косился на конунга, словно читая его ехидные мысли…
Скоро отчалили из бухты струги Эйрика, устремились домой – встречайте, жены и дети, с победой вернувшихся, кровью вражьей окропленных, подвигами себя прославивших… Встречайте, а за отмщенных – молитесь Одину и Фрейе; быть их душам теперь спокойными.

Фьорды. Хакон Хладирский и Грютинг Оркдальский.

Как истинный викинг старой закалки, Хакон гордился тем, что слово и дело его редко расходились друг с другом. Сборы не заняли много времени: к рассвету дружина транделагского медведя была готова выступить. Сам Хакон, свежий и бодрый, будто скинувший с ранним подъемом пару десятков зим, пребывал в отличнейшем расположении духа. По натуре он был мужем деятельным, и любовью к речам да раздумьям стал отличаться только в преклонных летах. В молодые же годы стены отчей усадьбы – Хладира – и жена с сыновьями конунга видели мало. Впрочем, в отношенье жены все и ныне не изменилось: едва посмотрев на наследника, старый Хакон собрался в поход в компании зятя. Властелин Транделага не чуял худого: глаза его лучились радостью и он с молодецкой удалью сновал между гриднями, отдавая распоряжения. В противовес тестю Харальда, ярл Оркдальский был мрачен и исполнен зловещих предчувствий. После пожара в усадьбе сделавшись суеверным, Грютинг минувшей ночью не спал, а тайком посетил местных жрецов, спрашивая о знамениях. Со слов же служителей асов, поход начался под недоброй звездой. Щедро одарив жрецов – в том числе за молчание – Грютинг ныне пребывал в тяжких раздумьях, но, памятуя конец прошлой беседы, не спешил делиться с Хаконом своими сомнениями. Во-первых, как рассудил ярл, негоже сейчас будить в старом медведе всякие подозрения. В лучшем случае – высмеет, в худшем – пойдет к Харальду спрашивать ответа. А кто будет виновен? Вот-вот. Грютинг Оркдальский был довольно умен, чтобы стараться не очутиться меж молотом и наковальней. В нынешние времена на пороге Рагнарека чем выше твоя голова да громче речи – тем больше шанс темной ночью отправиться к Хель. Отчасти, именно потому Грютинг, когда пришел час, не цеплялся двумя руками за конунжий титул, так легко став вассалом Харальда Косматого. Но на сей раз беда, минувшая тогда, снова разинула рот: конунгу агдирскому не нужны были соперники, даже такие, как Хакон. Но дело ли объяснять то старому викингу, верящему в заветы?
- Что-то невесел ты, родич, - в голосе Хакона звучал скрытый упрек. Владыке Транделага и Трандхейма надоело уж видеть Грютинга недовольным.
- То раны, - ответил ярл оркдальский. – Ничего, к полудню отпустит.
Удовлетворившись ответим, конунг вновь отошел, и его зычный голос, отдающий последние распоряжения, послышался уже на другом конце отряда.
Через час двор опустел.

В то время, как конунг Хакон отправился навстречу судьбе, в деревне близ усадьбы Гандальвовой, бродячий сказитель историями своими делился.
- ...И тогда понял Олаф, что его враг отступил лишь затем, чтобы за собой его увлечь, и вовсе не собирался бежать. Но прозрение запоздало - потому что уже обнажили мечи воины Эрика, и до заката ему было уже не дожить. Лишь последняя радость у него осталось - сойтись мечом к мечу со своим врагом... и пасть от его клинка, а не от мечей неизвестных ему воинов.
Закончив рассказ, сказитель потрепал сидящего рядом огромного пса, слушая одобрительные возгласы тех, кто собрался и слушал.
- Хорошую историю поведал, - хлопнул его его по плечу сидевший по соседству. - А где стряслось-то все это?
Назвал в ответ Финнмарк сказитель; никто из слушавших там не бывал. Кто-то и пошутил - мол, все тут здоровые, а слепой странник лучше вас мир знает.
- Так на то он и странник, - возразили ему. - Смотреть не может, зато слушает наверняка хорошо...
А сказитель и в самом деле слушал - все, что говорилось. Потому что не рассказывать истории сюда Эгиль пришел, а как раз чужие слова слушать... и ждать времени, пока враг его горло подставит.
С умыслом он выбирал истории про края, как можно более далекие отсюда - чтоб на лжи его не подловили. И старался побольше выдумки в них вложить - чтобы подольше в деревне пробыть.
Не тянуло его к людям, но что поделать - только от них про Ормода узнать можно было. А слух тонкий позволял Эгилю услышать и то, что для чужих ушей не предназначалось.
Так узнал он, что Ормод усадьбу редко покидает, из юношей настоящих воинов воспитывая. И думать нечего было, чтобы его там убивать; даже ворвись стая в дом - много бы серых братьев под людскими клинками легло.
А жизни их Эгилю дороги были, и вести на смерть друзей своих он не желал. Да и сам бы он из дома, скорей всего, выйти не смог...
Нет, иной замысел тут нужен был.
Потому и оставался Эгиль в деревне, слушая местных, да удобного момента выжидая. Уверен он был, что не будет Ормод постоянно в усадьбе пребывать; рано или поздно за пределы ее выйдет...
Радостью наполнилось сердце вожака, когда услышал он - вскоре Ормод в лес воспитанников своих вывести собрался. Но и задуматься вновь пришлось - потому что много их было.
А Эгилю лишь кровь Плешивого была нужна; детенышей же убивать он не желал. Но что поделать, если они на пути встанут...

Ушел слепой сказитель из деревни рано утром - за день до того, как Ормод в лес выходить собирался. И день этот Эгиль потратил на то, чтобы тропы и человеческий запах найти, узнав тем самым, где люди ходят и где почти наверняка враг его будет.
А потом ждать пришлось, вместе со стаей. Скалили клыки серые братья; каждый раз, как заставлял их вожак так дожидаться - была потом кровь и радость погони.
Но пришел Ормод. И привел с собой десятка два воспитанников своим; самому старшему и семнадцати зим не минуло. Морщился Эгиль, звонкие голоса слыша; не хотелось ему проливать кровь тех, что перед ним неповинны были.
Хорошо еще, что на охоту они вышли, и часть от отряда вскоре отделилась. Не препятствовал этому Ормод, желая, чтобы старшие себя без пригляда показали; сам же с младшими остался.
Неслышными тенями сопровождала их стая, выжидая, пока они от других не отдалятся. А потом, как и раньше, с места рванулись серые тени.
Но на сей раз другой приказ им Эгиль отдал - на землю подростков свалить, и у горла клыки держать. А когда сам Ормод за меч схватился - тогда к нему из-за дерева вожак выступил.
- Что ты за дух лесной? - выдохнул Плешивый, глядя, как волки на земле воспитанников его удерживают.
- В лесу я живу, но я не дух, - покачал головой Эгиль. - Последним ты остался Ормод... из тех, что отца моего убивали.
Застыл на мгновение Плешивый, вспоминая; не так уж и много врагов у него имелось, чьи сыновья слепыми были.
- Слышу по дыханию твоему - узнал ты меня, - усмехнулся Эгиль, нож доставая. - Ну что, попробуй и сына за отцом отправить... или сам к Хель иди!
Сорвался с места Ормод, меч занеся. Уверен он был, что легко слепца зарубит... да ушел из-под удара Эгиль, по звуку опасность узнав. И свой удар нанес.
Только и Ормод умирать не собирался - и сам уже клинка избежал. Теперь осторожнее стал, поняв, что только зрения его враг лишен, а в остальном столь же опасен, как и любой воин.
Кричать же, на помощь созывая, Плешивый и не пытался - потому как волчьи клыки видел, и опасался, что при первом крик пасти они сомкнут.
Ловким ударом Ормод нож из пальцев Эгиля выбил, и почти вонзил ему в грудь свой меч... но сжали его запястье пальцы слепца, а кулак в горло ударил, дыхание выбивая.
Слишком поздно Ормод свою ошибку понял; на таком расстоянии и видеть врага не требовалось. Но замешкался он лишь на мгновенье... а большего и не надо было.
Охватил Эгиль руками шею кровника своего; хрустнули позвонки, и осел Ормод Плешивый на землю.
На ощупь Эгиль нож подобрал и, ни слова не сказав, в лес шагнул; а парой минут спустя за ним и стая последовала, рыкнув в сторону детенышей, которых вожак не трогать приказал.

Гаулар. Коварство конунга

"Скачи, подобно ветру скачи, мой верный Хольмстейн! В твоих руках ныне судьба державы - и награда твоя будет достойна службы, в том тебе слово мое!"
В который раз вспоминал молодой Атлиссон последние слова конунга Харальда Косматого. Под покровом ночи, призвал хирдмана правитель и в разговоре тайном отдал приказ, заставивший вздрогнуть Хольмстейна. Государь желал гибели своему названному отцу, конунгу Хакону из Хладира - то сразу понял сын ярла, хоть речи Харальда и не указывали прямо на желание это. И Хольмстейн согласился не раздумывая. Коли уж конунг оказывает ему такое доверие, то следует все усилия приложить, но исполнить в точности сказанное, ведь воля конунга - закон, чего бы не пожелал он. Убить Хакона? То не сложно для человека, собственную сестру в Хель отправившего, да вину сумевшего на иных людей перевести.
Двое воинов, суровых берсерков, приставленных к гонцу, дабы за исполнением приказа проследить, да посланца конунжего охранить в молчании следом за ним ехали. Они, Хольмстейн готов был об заклад биться, даже не знали, для чего Харальд отослал их в Согн. Хранителем тайны был только он, воин, который всего несколько дней назад стал человеком Харальда - а это означало лишь одно, помимо всего прочего, это испытание и для него: коли пройдет все, как конунг пожелал, то быть ему, Хольмстейну, среди ближников правителя, златом и роскошью окруженному, а если оплошает - так и головы не сносить.
И пусть, для того, чтобы свершился коварный план Харальда, придеться отцом и братьями пожертвовать, но ведь разве не они отреклись от Хольмстейна, вне закона его объявив и с земли родной изгнав? Хитроумно плетут Норны свою нить - не пройдет и десяти дней, как изгнанник былой ярлом воссядет в Гауларе.
C такими мыслями Хольмстейн пересек границу Фьяллира и Согна. Здесь, по закону, любой бонд мог убить его и не понести за это никакого наказания, а потому юноша набросил на голову капюшон, скрывая лицо - мало ли странников в эти смутные времена следуют по большой дороге? Пусть воины Харальда сами объясняются с местными жителями - перед людьми грозного конунга любые двери распахнутся сами. И всеже, из осторожности, Атлиссон старался избегать людных мест, останавливаясь только в небольших деревнях и не снимая капюшона даже в помещении.
- Спутнику нашему лицо сильно изуродовали в сражении, - на то как-то сказал Орм, едва хозяин дома спросил о странном поведении юноши. - Никак привыкнуть не может. Да ты, уверен, слышал о битве-то у Сольскеля?
- Еще как слышал! - Тут же ответил бонд, радуясь, что интересная тема для разговора появилась. - Столько кораблей сошлось! Уверен, до внуки наши о ней говорить будут, да что там внуки! Еще лет сто такого сражения морского север не увидит!
- Это уж точно! - Кивнул Орм. - Ты мне вот что скажи, добрый человек: почему люди, как о Харальде заслышат, так бледнеют, будто поганки?
- Так ведь, слухи есть, - шепотом произнес хозяин. - Хочет Харальд Согн силой оружия к владениям своим присоединить, а на то не все согласны. Это я, вот как о правлении Хальвдана вспомню - так всей душою своей к Агдиру тянусь. При нем года куда как урожайнее были - одно слово, потомок Фрейра!
- И что же, готовы с оружием ваши хирдманы против воли конунга выступить? - С подозрением спросил берсерк.
- Только, если ярл прикажет, - вздохнул собеседник его. - А Атли ныне плох совсем - сильна тоска его по дочери да сыновьям, глаза застит правителю. Почитай, ныне Хастейн молодой всем управляет.
Со стуком гулким кулак Хольмстейна по столу ударил - аж миски подпрыгнули. Столь ненавистно ему было упоминание о брате младшем, всю полноту власти получившем в обход него.
"Ничего, радуйся, пока можешь, Хасти - придет час, и голова твоя ворота в Гауларе украсит. Уж этой цены я от Харальда добьюсь!"
Наутро они продолжили путь - Хольмстейну следовало опередить Хакона и приготовить все к теплой встрече. Конечно, обогнать отряд в сотню воинов было не сложно, но ведь потребуется время, чтобы убедить отца поступить именно так, как того желает конунг Харальд. Как то нужно и самому Хольмстейну.
- А ну стоять! Спешивайтесь! - Грозный окрик хирдмана, стоявшего у ворот гауларской усадьбы, заставил путников невольно натянуть поводья. - По приказу ярла Атли велено всем, кто хочет в усадьбу попасть, коней да оружие тут оставить.
- Знаешь ли ты, от кого мы? - Спокойно спросил его Орм, однако тут Хольмстейн вскинул руку:
- Коли такова воля ярла, то нам следует уважить хозяина усадьбы, - и он первым спрыгнул на землю, и сняв с пояса кинжал, протянул его стражу. - Бери, да смотри в оба - это подарок знатного человека.
- Только, это - вам подождать придется, - добавил воин. - Молодой господин на охоте, а ярл никого видеть не желает.
"Тем лучше, что этого негодяя Хасти здесь нет", улыбнулся Хольмстейн.
- Меня он будет рад увидеть - я принес ему добрые вести, но их следует передать со всей поспешностью. Иди, хирдман, скажи ярлу Атли, что нет большая рать идет из Фиордов в Согн, но я знаю как уберечь эти земли от беды.
- Знает он, - недоверчиво пробурчал стражник, но все же пошел в дом, оставив двоих воинов следить за незванными гостями. Однако, спустя некоторое время, он вернулся и впустил их. - К ярлу только один пойдет.
- Хорошо, - кивнул Хольмстейн. - Ждите меня здесь.
Большой зал усадьбы был полон народа - кто-то завершал трапезу, иные просто сидели на лавках у стен, предаваясь беседам. В дальнем углу низкорослый скальд что-то пел окружившим его слушателям. Две женщины варили кашу в большом котле, а мальчик лет десяти крутил вертел, обжаривая поросенка. Сам ярл сидел на возвышении в конце зала, усталым взглядом наблюдая за собравшимися. Ему, казалось, было все равно, что происходит в усадьбе.
- Так это ты, значит хотел мне о Харальде рассказать? - Голос правителя был напряженным, точно он прилагал усилия, чтобы говорить громко и властно.
- Истинно так, ярл, - поклонился Хольмстейн. - Только слова мои для твоих ушей и ничьих больше.
- А это уже мне решать, - в этот миг гонец протянул к ярлу руку, замотанную грязной тряпкой. Однако шрамы угадывались даже под материей, а потому Атли замолчал, и глаза его налились гневом: - Да как посмел ты явиться в мой дом?! Особенно после всего того горя, которое принес мне и матери?
- Неужели ты думаешь, отец, что я стал бы нарушать закон, если бы не крайняя нужда! - С жаром выпалил Хольмстейн, радуясь, что никто не слышал гневной тирады ярла. - Пусть я изгнан, но сердце мое сдесь, в Гауларе, и не смог бы я спокойно смотреть, как вражеские рати топчут мою родину!
- Ты о Харальде вновь? - Немного смягчилось лицо Атли, все же не мог он долго сердиться на сына, которого не видел столь долгое время.
- Да, о нем, - медленно кивнул из-под капюшона юноша. - Идем, отец - нам надо поговорить, пока не поздно еще!
Тяжело давалось ярлу решение его - изгнать сына любимого из дома, но в тот день горечь от смерти Сольвейг владела его разумом, как и ярость от той лжи, что источали уста Хольмстейна. Сейчас же, по прошествии многих седьмиц, готов был простить его - но ведь не было у ярла власти приговор тинга отменить.
В спальне Атли они уединились, для разговора тайного - и там в объятия сына заключил ярл, голову седую на плечо его склонив. Несколько мгновений так стоял правитель Согна, прежде чем руки разжал и позволил гостю сесть, да весть передать черную о вражьих полчищах.
- Помнит Харальд о родстве нашем с отцом его, - начал рассказ Хольмстейн, снимая капюшон. - В сердце его нет злобы к тебе, благодарность даже за то, что присмотрел за владениями его после гибели Хальвдана.
- Мальчишка безусый, - неприязненно старик процедил. - А жаждет землю мою под себя подмять.
- У конунга Агдира многие тысячи воинов ныне во Фьяллире, - напомнил юноша. - Я на службу к нему подался и многое видел. Любой, кто на пути его станет - сметен будет. А я такой судьбы для тебя и Согна не желаю!
- И что же, подчиниться? - С неприязнью молвил Атли. - Да кто он такой, что я...
- Он правит всем севером, - одернул отца Хольмстейн. - Я прошу, не совершай опрометчивых поступков - те, кто стали врагами Харальда, все погибли. Их жены и дети обращены в рабство, а души - обречены скитаться в Хельхейме. Но ведь - подчиниться можно и с честью, отец!
- Как это? - В голосе ярла слышалось недоверие.
- Показать, что ты принимаешь Харальда как конунга и готов платить ему дань, но в ответ он должен признать твою власть над Согном и не посягать на нее. Чтобы не он назначал сюда наместников, а ты сам выбирал того, кто наследует твои владения.
- Легко сказать, - скрипнул зубами Атли. - Да многие ли сумели такую выгоду получить?
- Рогволд ярл, к примеру, не жаловался, - губы юноши изогнулись в улыбке. Он не стал упоминать о берсерке Кари, чтобы не вызвать в душе отца неприятных воспоминаний.
- Он, как слышал я, большую услугу оказал Харальду...
- Так и ты окажи, - прошептал к уху отца нагнувшись, Хольмстейн. - И я скажу, как - проявишь ты и силу, и власть покажешь, и доброе дело сделаешь, которое конунг оценит.
- Какое же, - не было слышно доверия в голосе старого ярла.
- Хакон конунг сюда едет, а с ним много людей, - услышав то, вздрогнул Атли, но продолжил сына слушать. - Медведь старый хочет к своим владениям прибрать Согн - да только самоуправство его сильно поперек горла встало Харальду Хальвдансону. Дай отпор транделагцу, отец! Покажи, что не желаешь видеть его над собою - созови тинг и на дорогу укажи Хакону!
- Но он же...
- Голову его отправь Харальду, - жестокие слова из уст Хольмстейна вылетали. - И малой вирой отделаешься. Опротивел тесть юному властителю - тот, кто избавит от обузы такой конунга, будет большим другом ему...

вольный город Хедебю, Дания
Гуннар оглянулся назад, ища глазами когг, на котором остался Гурмир хёльд с дружиной. За ним следовало только трое простых хирдманов в кожаных стегачах и простых железных шлемах - Укси, Бьорн, и Ормкель - все уроженцы Саросберга. Они и были самыми доверенными воинами херсира.
Затем снова обернулся к стражнику, и снял с пальца перстень с камнем.
- За добрый совет, и за добрые пожелания
- Хорошему человеку помочь - Асов порадовать, - улыбнулся, надевая кольцо на пухлый мизинец, датчанин. - Я провожу тебя к купцу.
На мощеных досками улицах было не так людно, как в прошлый раз, когда Гуннар посещал Хедебю. Все так же стучали молотки и топоры в мастерских, шуршал гончарный круг и стучал ткацкий станок, а плотники весело обтесывали пахнущие смолой доски. В печах варилась еда, а в горнах шумел огонь, и кузнецы стучали молотами, превращая железо и бронзу в оружие или орудия нужные по хозяйству. Рынок располагался в самом центре поселения, огражденный от пристани складами и сараями.
- Что-то людей сегодня на торг пришло не так уж много. Помню был я тут летом, людей было такое множество... - обратился Гуннар к провожатому. - Хорошо ли торги идут?
- Весна, не все еще купцы прибыли, - вздохнул датчанин. - Вот месяц пролетит - самый разгар торговли начнется.
Они миновали пару закрытых лавок. На узких улицах сложно было пройти пяти здоровым мужчинам, так чтобы разминуться с идущими им навстречу людьми, постоянно приходилось толкаться. И в какой-то момент Гуннар почувствал, что его пояс стал легче как раз на вес кошеля с серебром.
- Эй - Гуннар похлопал себя по поясу. - Кошель украли! Держите вора!
Двое хирдманов поспешили назад по улочке, однако так сразу выделить из толпы негодяя не сумели, а вскоре и сами затерялись, увлеченные преследованием. Херсир посмотрел им в след, но уже не сумел различить среди десятков людей, пришедших на торжище.
- Ормкель, держись ко мне ближе, - велел Одноухий оставшемуся телохранителю, покуда они продолжали следовать за датчанином. Конечно, оставшись без денег, сложно было купить что-либо достойное, но Гуннар надеялся, что ему хватит пары колец, чтобы осуществить задуманное.
Наконец, пройдя едва ли не половину города, датчанин привел херсира к большому дому, возле которого, в клетках держали женщин, одетых так, что скорее можно было сказать, что они раздеты.
- Благородный господин, - тут же возле Гуннара оказался улыбчивый смуглолицый работорговец. – Вы уже выбрали себе по вкусу товар? Для вашего удобства я выставил на показ все их прелести. Аль-Атурши сделает все, чтобы его покупатели остались довольны.
Говорил торговец почти без акцента, а значит – он много лет прожил в Хадебю, и получал хорошую прибыль. Одноухий понимал, что такой купец не станет обманывать и продавать плохой товар – репутация ему дороже пары лишних серебянников.
«Арабская собака!»
Гуннар, добродушно улыбнулся в ответ, и придирчиво осмотрел клетки с девицами.
- Я ищу женщину…
- О, конечно, господин, вы правильный выбор сделали, что пришли именно к Аль-Атурши, - тут же начал перечислять достоинства своего товара араб. – Лучшие девушки в Хадебю, я вас уверяю, только у меня! Вот, посмотрите на эту красавицу: кровь с молоком, а какая грудь…
- Тоже с молоком? – Фыркнул Ормкель, рассмеявшись. Торговец на пару мгновений замешкался, но тут же нашелся:
- Сразу виден глаз опытного ценителя женской красы. Но сами посудите – если девица так прекрасна после рождения ребенка, то ее красота до самой старости уже не увянет!
- А откуда она? – Неприязненно поморщился Гуннар. Речи араба ему не нравились.
- Из славянских земель – я не совру, если скажу, что ее пленили дружинники конунга Олега, что правит в Хольмагарде, и привезли сюда, а уж тут я ее купил. Кстати, не хотите взглянуть на ребеночка? Быть может это сын самого конунга!
- Не стоит, - в подобные небылицы Одноухий не верил, к тому же женщина откуда-то из Хольмагарда ему не подходила. – А что ты расскажешь об этой?
- Смотрите только на лучшее, господин? – Расплылся в улыбке араб. – О, эта дева достойна конунга, я вас уверяю, только посмотрите какие бедра – она сможет родить крепких…
- Я не жену себе выбираю, - одернул его Гуннар.
- Ну конечно, но только взгляните на эту талию – обхватите ладонями, господнин – я-то знаю, о чем говорю. Эта рабыня – жемчужина: бархатная кожа, гибкий стан, а глаза – настоящие звезды! Она – дочь эмира, мой друг Ахмет привез ее из жарких…
- Она мне не подойдет.
- Так категорично? Аль-Атурши готов даже предложить вам попробовать ее прелести…
- Аль-Атурши пусть лучше расскажет о других красавицах, - с легким нажимом, предложил Гуннар, и арабу ничего не оставалось, кроме как согласиться. Он что-то бросил на своем языке девушке, сидевшей в дальнем углу клетки – и она подошла поближе, выпрямляясь во весь рост:
- Вот, только посмотрите, саксонка – такую красоту редко встретишь среди их женщин, - опять начал расхваливать рабыню араб. – К тому же она услужлива и неприхотлива, не смотря на то, что сестра знатного ярла из земель англов!
«Еще чего не хватало», по губам херсира пробежала заметная усмешка. Они еще долго рассматривали товар – Аль-Атурши рассказывал, Гуннар качал головой, араб спорил, агдирец отказывался. В какой-то момент Одноухий даже решил, что не найдет у торговца ту, что была ему нужна, но судьба была к нему благосклонна.
- Вы такой разборчивый господин? Быть может вам нужна венедка? Иди сюда, Радомира!
Женщина была крупного роста и весьма хорошо сложена – северяне таких любили, Гуннар и сам был бы не прочь провести с ней ночь-другую, но это, к сожалению не входило в его планы.
- Какие крутые бедра – у кого еще на этом базаре вы такие найдете, - тут же, заметив интерес викинга, принялся убеждать его сделать правильный выбор араб. – А грудь – высокая, большая. Есть за что подержаться! Вижу, вижу вы в раздумье, но ведь это дочь конунга вендов Радагаста, так и запомните – плохой товар Аль-Атурши не держит!
- У тебя что ни баба – все дочь конунга, или на худой конец – ярла, - усмехнулся, сбивая цену Гуннар.
- А как же иначе – уличных девок и у других полно, но ведь они – не Аль-Атурши, там вам всучат кота в мешке, а может, не приведи Аллах, еще и свинью подложат! Вы не стесняйтесь, смотрите на нее…
- Что-то злющая какая-то, - пробормотал Ормкель. – Смотрит, как убить хочет.
- Ее люди Хардакнута в полон взяли, а Аль-Атурши выкупил…
- Двадцать серебряных монет, - оборвал его Гуннар, едва услышав о конунге данов. – И то, лишь из уважения к почтенному Аль-Атурши.
- Вы меня разоряете! Она мне в сорок обошлась! – Возмутился торговец.
- А к чему нам баба, которая на нас волком смотрит? – Удивился хирдман, повернувшись к херсиру.
- Тридцать пять, последняя цена, только для вас, господин, - понимая, что может потерять покупателя, предложил араб.
- Двадцать пять, - не слушая причитаний купца, произнес Гуннар. – И я избавлю тебя от этой прожорливой венедки.
- Тридцать два, себе же в убыток продаю.
- Двадцать семь – мне ведь ее еще одевать придется!
- Тридцать – нигде дешевле не найдете!
Одноухий медленно кивнул, и снял с пальца кольцо с небольшим рубином:
- Оно как раз столько стоит, выводи и… пожалуй ошейник я возьму в придачу, чтобы не убежала, - он обернулся к хирдману и бросил: - Пойдем, Гурмир нас заждался уже, а нам еще Укси искать.
(Тельтиар частично со мной частично с моего одобрямса)

Войско Харальда Косматого отправляется в поход. Кари-берсерк, Эйвинд Ягнёнок и их люди.

Славным и опытным вождём был Гутхорм Олень, Белой Прядью наречённый. Однако воинство Харальда было столь велико и неповоротливо, что сборы хирдманнов, продравших глаза после хмельного пира, продолжались ещё долго после того, как улеглась пыль, поднятая копытами лошадей дружины Хакона. Воины Кари быстро собрались – берсерк строго запретил им продолжать попойку и велел быть наготове ещё когда стало известно о прибытии гонца от матери конунга. И когда к Кари явился посланник Харальда чтобы позвать его к конунгу, берсерк с готовностью отправился в усадьбу – пришло время узнать, чем же обернётся для Кари и людей из Бердлы служба новому правителю.
Когда вернулся Кари от Косматого, собрал около себя своих людей и объявил:
- Наш вождь, Харальд Косматый, сын Хальвдана, оказал мне великую честь! Отныне правлю я всем Фирдиром от его имени!
Зашумели воины, поздравляя своего предводителя. Отныне станет лендрман Бердлы взывать дань со всего Фирдира для Харальда, оставляя себе добрую четверть, созывать тинги и собирать войско. Теперь станет Бердла богаче, а значит, богаче и сытнее заживётся людям берсерка. Кари поднял руку, призывая к тишине:
- В грядущий поход отправится я не смогу – я должен вернуться в Бердлу и объявить всем свободным людям о решении конунга. Но пошлю три десятка людей с войском Харальда – воевать в Альвхеймаре. Во главе хирда станет Эйвинд – так сам конунг повелел. Вместе должны мы решить, кто в поход пойдёт с моим сыном, а кто со мной в Бердлу вернётся.
Снова зашумели викинги, споря между собой: кому предстоит добычу и славу на ратном поле добывать, а кто домой возвратится, чтобы беречь нового правителя Фирдира. Молодые воины рвались сражаться в большой войне, опытные же воины больше помалкивали: знали, что кроме добычи и подвигов готовит такой поход на всю жизнь страшные шрамы да увечья – если не слёзы безутешным вдовам.
В итоге среди трёх десятков набралось лишь четверо закалённых в боях викингов - Эйрик Топор, два брата Сигурдссона, что всегда ходили в походы с Ягнёнком, да ещё Халльгорм Гора. Остальных ветеранов Кари забрал с собой в Бердлу. Тепло прощался он с сыном, наказывая слушать лишь слова конунга и его родича, Гутхорма, да кроме того почаще спрашивать совета у Альвира.

Теперь покачивался Эйвинд Ягнёнок в седле посреди нескончаемой людской реки, что текла на юго-восток, к владениям Гандальва Серого. В ту речку впадали маленькие ручейки – лендрманы и хёвдинги Фьордов присоединялись к рати, стремясь угодить новому конунгу и отхватить кусок пожирнее в грядущей войне. Вскоре огромное воинство Харальда Косматого пересекло границу Фьяллира и вторглось в Альвхеймар.

Сообщение отредактировал SergK - 13-09-2008, 14:52

Гаулар. Хакон, Грютинг и Атли.
Совместно с Тельтиаром.

Время – столь же непредсказуемая вещь, как длина нити жизни, которую прядут богини Судьбы: то оно бежит, словно олень, спасающийся от охоты, а то – тянется медленно, будто какой-то шутник привязал его к хвосту улитки. Кому-то в дружине Хакона Хладирского путь до Гаулара показался быстрым, кому-то – мучительно медленным и тоскливым, но любая дорога, волей богов, где-то заканчивается.
Отряд приехал в Гаулар, когда день уже перевалил за середину, и Дева-Солнце направляла своих скакунов на закат. То ли виновно было в том мрачное настроение Грютинга ярла, то ли – обилие оружных мужей, встреченных Хаконом на подходе к селению и внутри частокола, а только, чем ближе была цель поездки, тем сильней хмурился конунг. Чутье опасности, что у старых зверей сильнее, чем у молодняка, ворочалось в груди, подобно разбуженному от спячки медведю. Хакон уж видел, что послал его Харальд вовсе не на прогулку, и дело тут будет серьезным. И пусть: викинг в битве чувствует себя всегда молодым, звон мечей для него так же люб, как и песни юных дев на празднестве в честь победы. Но сегодня в душе конунга заворочались смутные опасения: а все ли знает он о том, что ожидает его да дружину в Гауларе? Норвегия велика, изустные сообщенья могли изрядно устареть, пока прошли путь от Гаулара до усадьбы во Фьордах. Да и мужи, приносящие вести, не всегда обладают зреньем орла да слухом собаки. Зачастую это – бонды, ни смыслящие в деле военном. Так себя успокаивал Хакон, но все же – предчувствие беды сдавливало грудь, отдаваясь неприятным покалыванием слева под ребрами.
Недобро поглядывали на дружину старого Хакона жители Гаулара, открытая неприязнь, а порой и затаенная злоба в их глазах виделась. Не по нраву им было появление воинства под стягами Агдирского Волка и Транделагского Медведя (да и на Козла Оркдальского тоже косо поглядывали), уж видно прошли слухи здесь, что желает Харальд всех гауларцев воле своей подчинить, да непомерную дань платить за то, чем раньше безвозмездно владели. И отнюдь не тайной для Согна было то, как поступал молодой конунг с воспротивившимися ему - как отсекал конечности, языки вырывал и железом каленым клеймил, как семьи их в рабство отдавал ближним ярлам.
Атли, правитель Согна и Гаулара, встретил Хакона у ворот усадьбы во главе конного отряда. Крепко сидел в седле старый ярл, давешней слабости не выказывал.
Завидев правителя этих земель, Грютинг ярл, ранее ехавший поодаль, поравнялся со старым Хаконом. Вообще-то сие было нарушеньем неписанных правил, ведь Атли вышел один, и разговор сразу с двумя предводителями пришлого отряда мог воспринять, как давление на себя да угрозу. Грютинг то сознавал – как знал и то, что ныне не был он уже конунгом, равным Хакону. Но ведь и Атли-то не конунжий плащ носил, и желанием Харальда было, чтобы даже не примерял. Так что Грютинг, в последнее время ходивший над пропастью по гнилой доске, опасаясь и честь уронить и Харальда с Хаконом супротив себя настроить, на сей раз решился пойти на поводу у своего любопытства. Тем паче, что лик Атли вовсе не сиял радостью: правитель Гаулара смотрелся сейчас, как зажиточный муж, сторговавший у пришлых торговцев кувшин с заморским вином, да вместо сладости ожидаемой нахлебавшимся уксуса.
- Приветствую тебя, Атли, - заговорил первым Хакон. Кислое лицо хозяина не укрылось и от него. – По что так невесел? Или - не рад видеть меня в своих землях?
- Гостям в Согне всегда рады, - не дрогнул голос ярла Атли Тощего, чувствовал он за спиной поддержку верных хирдманов, да людей вокруг собравшихся. - Если гости те с добрыми намерениями Гаулар посетили.
Старик прямо в лицо Хакону смотрел, когда говорил, и лишь пару раз на Грютинга взгляд перевел, словно специально непочтение ему выказывая.
- Прошу, славный конунг Трандхейма - раздели со мной трапезу, - широким жестом на ворота усадьбы указал Атли. - Воинов твоих угощением и пивом хмельным тоже не обижу.
Ох, не по нраву пришлось старому Хакону слово «гостям» - обособливо в присутствии столь больного числа хирдманов, да с оружием. Он углядел в этом подтверждение слов юного Харальда: что Атли, мол, в конунги метит за счел Согн свой вотчиной. Но все же решил конунг с гневными речами подождать, да разузнать, что на уме у хозяина.
- Благодарю, - сказал он, легко спрыгнув с коня. – Устал я с дороги, что же не отдохнуть да отведать? Тем паче, под кровом союзника.
И Хакон прошел мимо Атли, не дав ему ни малейшей возможность для ответа. Ну, не в спину же речи кричать, право слово?

Альвехеймар. Возвращение Конунга
И Дарки в роли конунга

Поставив управлять захваченными землями мужей надежных и испытанных, армия конунга Гандальва в скорости отправилась в обратный путь из Гудбрандсдалира. Хорошо помнил грозный правитель, как всего год тому через лес дремучий возвращался в свои владения из этих краев, да и Асгейр ярл о том не забыл, а потому чувство неприятное обоим им в душу закралось - будто бы и не победу они одержали в походе, а вновь поражение потерпели.
Не удалось успеха военного закрепить - вновь опередил их Харальд, привел войска в Фиорды и недолго продержались конунги-змеи против волчьей ярости. Усмешка недобрая на лице Асгейра появилась, когда вспомнил он знамя змеиное, гордо реявшее над кругом, для поединка огороженным - ныне в грязь стяг этот втоптан, конунги гордые мертвы, а дева, причиной раздора ставшая между Мером Южным и Домом Альвов - не более чем наложница у сына Хальвдана. Злорадство мстительное в глазах ярла блеснуло - все произошло, как и предрекал он: гордые мерские властители от помощи союзной отказались, да голов не сносили. А воинство Альвхеймара сильно, как никогда прежде - ужели боями потрепанная рать Харальда, всю Норвегию истоптавшая, сумеет дружину Гандальва одолеть? Не бывать тому никогда!
Конунг Гандальв, и прежде не отличавшийся красноречием, ныне и вовсе сделался молчуном. Как и верному ярлу, эти места были конунгу противны, так как живо напоминали об унижении. Не будь за спиной войска Харальда – пожалуй, он утопил бы это чувство в хмельном меду… а еще лучше – в крови. Что может быть лучше охоты, когда ты несешься сквозь лес за быстрым оленем, иль на медведя выходишь с рогатиной? Пожалуй, разве что гибель врагов. Поражения в битвах сделали конунга осмотрительным, а потому ныне альвхеймарцы в селениях не бесчинствовали и даже к бондовским дочкам рук не тянули. Некоторые вои готовы были возроптать над такой строгостью, но один взгляд на конунга заставлял говорливых умолкнуть. Не Хаки чай, с Гандальвом не забалуешь. И все же, как не велик был почтительный страх перед конунгом, но даже он не смог бы долго удерживать викингов от развлечений и грабежей, кабы не осознанье того, что они идут в сторону дома. Над родною землей даже воздух другой, так что мужи вели себя тише, чем раньше, и все чаще при свете костра любовались подарками женам да детям.
На самом краю бывших владений Гудбранда войско Гандальва настигла весть о пожаре во Фьордах. Вестником был оборванный бонд, пойманный гриднями за попыткой разжиться едой. В обычное время альвхеймарцы за такое поотрубали бы вору его загребущие руки, но ныне речи его показались им интересными. В итоге мужик предстал перед конунгом и ярлом Асгейром, и, низко кланяясь, рассказал про усадьбу. Говорил сбивчиво, да к тому ж на горшок правды наплел три бадьи всяческих домыслов, слышанных по дороге. Но смысл был ясен, и властелин Альвхеймара улыбнулся хорошим вестям. Жалко только было, что ни щенка Харальда, ни родичей его в доме том в момент пожара не было. По возвращении же в усадьбу свою, в селении близлежащем и вовсе картина печальная предстала перед Гандальвом и воинами его - множество бондов и карлов, на границе с Фиордами живших ныне с пожитками скудными (какие собрать наскоро успели). Понятно было и без слов излишних, от кого бежали они под защиту к конунгу.
- Харальд, стало быть, уже к самым рубежам нашим подобрался, - процедил Асгейр, сборище это наблюдая.
- Мы хорошо подготовились, - ответил на то Гандальв. – Да и вряд ли решиться он сразу вести воев в бой, не дав отдыху. Верный способ сгубить войско. Ежели сам Харальд еще малоопытен, то тесть его да дядя – да мерзнуть им в Хель веки вечные – уж точно от спешки удержат
- Прознать бы, где лагерем встанут, да ночью всех их перерезать, - зубы ярла скрипнули. - Я бы им Хрингасакр-то припомнил.
- Мысль неплохая, - улыбка Гандальва стала зловещей. – Может, погорельцы сии нам и помогут разведать?
- Я из души вытрясу, но узнаю каким путем Харальд к нам в гости направился, да сколько войска при нем, - мрачно кивнул Асгейр. - И своих соглядатаев вышлю.
- Наши люди едва ли за бондов сойдут. Может, не стоит сразу душу вытряхивать, а лучше по-ласковому попытаться, - слышать такое от Гандальва было странно, но поражения даже самых прямодушных людей учат коварству. - У них зуб на Харальда не менее нашего. Думаю, коли пообещать за помощь против захватчиков с землей да домами помочь - мужи эти сами в соглядатаи пойдут, и служить будут верно. А женщины их тут останутся. Если что... - конунг выразительно провел ладонью по горлу.
- Ты мудр, конунг, - голову склонил воин. - Так и сделаю все, как велишь.
Временем тем кони их к самым воротам усадебным подъехали, и стражи поспешили распахнуть их перед государем, из похода вернувшемся.
- А ну, сказывайте, как жилось без меня? – сказал властелин, прямо с порога решительность проявив. – Крепок ли частокол, есть и запасы, сыты ли люди? Да что слышно от Атли из Согна?
- От Атли уж вестей с осени прошлой не было, - Лаге годи заявил, вперед прочих подаваясь. Очень уж хотелось ему конунгу грозному услужить. - Как купцы его на тинг приезжали.
Гандальв нахмурился.
- Как будут вести - сразу ко мне, хоть ночью глубокой!
И зашел в дом, который не видел хозяина столь долгое время. Лаге на то только руками развел, и поспешил среди слуг скрыться, вот только крепкая рука его за воротник схватила.
- Пусти! - Попытался вывернуться служитель асов, вот только хватка Асгейра лишь сильнее стала.
- Пущу, ты сначала только расскажи, что еще в Альвхеймаре приключилось - вижу ведь, как у тебя глаза бегают. Отвечай, что утаить пытался?!
Годи задрожал, и сжался, словно пытаясь стать меньше ростом:
- Да ничего такого...
- Врешь ведь, собачий сын! - Встряхнул его Асгейр. - По глазам вижу, врешь!
- Опусти меня! - Возопил Лаге, отчаянно размахивая руками. - Могучий ярл, я ведь верно служил государю! Следил за его усадьбой... все в порядке сохранил...
- Вот как значит, - оскалился приближенный Гандальва. - Не тебя управителем оставляли - Ормода! Он-то где?
- Волки загрызли, - простонал годи.
Холодок мерзкий по спине ярла пробежал, когда о волках он услышал.
- Загрызли? - Вид его грозный заставил Лаге и вовсе поникнуть.
- Да... нет... ну точнее волки там были... тоже...
Среди причитаний годи Асгейр едва разбирал связную речь, но от того, что ему удалось понять, тревога только усилилась.
- Он воспитанников своих в лес повел, на сохатого, - продолжал рассказ самозванный управитель. - Вот и вышло, что дети-то вернулись, а Ормод сгинул! Мальчишки самые маленькие все о волках что-то лопочут, а кто постарше - так и не видели ничего!
- Толку от тебя! - Оскалился ярл. - Пошли, я сам с мальчишками поговорю.
Сбивчивые речи детей скорее на выдумку похожи были, нежели на правду, однако Асгейр склонен бы верить в рассказанное ими - и в волков, человеку послушных, и в слепца, умелого воина погубившего. А уж когда имя его услышал, одному юнцу запомнившееся - страх когтями холодными в сердце вонзился.
Эгиль то был, призрак прошлого, ныне преследующий храбрых воинов Альвхеймара. Вот и открылась наконец ярлу, кто губил лучших ближников Гандальва конунга, кто жизни Барвайга Красного забрал и Хьярти хевдинга. Враг лютый, мститель коварный, хитростью Локи силой колдовской наделенный - тут уж явно Коварный Властитель Огня подсобил, коли волки так его, слепого, слушались.
"Я последний, - зубы сцепил Асгейр. - Но мы еще поборемся, Эгиль - отродье Хелево!"
И видел Асгейр лес, и следы на снегу оставленные, и волчий вой слышал... и себя, кровью истекающего! Пророчество Хильдебранда сбывалось - но должен, должен был и из этой ловушки выход найтись.
- Воины! - Прокричал ярл, едва с мыслями собрался. - Собирайтесь, коней седлайте - на охоту едем!
А о приказе конунга позабыл Асгейр, занятый мыслями о собственной мести.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 14-09-2008, 11:35

Эйрик Свейский. Возвращение.

Покинув Хадебю, устремились струги домой, к берегам Уппсалы, родным и уже давно далеким, а теперь – становящимся ближе. Многих там любили и ждали живыми; кого-то уж не дождутся и прольются потоки слез на холодную землю, а кто-то вернется, обнимет мать, жену ли, сестру ли, детей… А есть и такие, кого никто не ждет, кроме угрюмо покосившихся бревенчатых стен обветшалой избы – но и они встретят с радостью вернувшегося.
Правда ли все это? Сливаются версты в один бесконечный миг, в море нет места течению времени, только одно течение там есть –движение полных вод ; так не сон ли это, действительно ли вернулись они с Руяна? Не пошли ли боевые корабли ко дну, не доплыв до дома? Вытянул руку Эйрик, распрямил пальцы, поглядел на кончики – нет, настоящий. Значит, взаправду он возвращается, - ждите, верные. Опускаются доски на берег, стучат по ним сапоги; вот она, родная земля, знакомый запах, ласкающий ветер – вдохните полной грудью, свейские витязи.
«Сегодня, в моем далеком прошлом…» Отворяются двери усадьбы, вносят воины во двор сундуки, полные богатой добычей, сбрызнутой вражьей кровью. Ступает конунг на порог, дверь от себя толкает, а чувство, словно не хозяином в дом свой вернулся, а чужим пробирается тайно.
Девка горничная испуганной птицей встрепенулась, вскочила с лавки.
- Конунг Эйрик…
- Чего ты скачешь, как коза? Не ждали, что ли? – нахмурился владыка свейский.
- Ждали… конунг, ты не ходи к супруге сейчас. Отдохни в других покоях с дороги. Неважно себя владычица чувствует.
Почуял неладное Эйрик - ох, не всю правду служанка говорит.
- Ну-ка говори, что стряслось, иначе на ближайшем дубе самолично вздерну! Что случилось здесь, пока меня не было?
Девушка затряслась, обратно на лавку опустилась и голову наклонила, чтобы в глаза конунгу не смотреть.
- Госпожа настрого велела в тайне от вас держать, когда вернетесь, только кто же знал, что вы так скоро… мы сегодня тебя с воинами никак не ждали, вот и не успели еще… - глянула она в угол мельком, но Эйрик заметил, как голову повернула, и взгляд туда обратил.
Бадья деревянная стояла в углу, а из нее простыня окровавленная свешивалась. Похолодев, бросился Эйрик в опочивальню.
Сванхильд на кровати лежала, свернувшись, точно ребенок, у которого живот болит, мертвенно-бледная. Сначала подумал конунг – спит, но приподнялась супруга, взгляд на него обратила… как непохожа была эта женщина на прежнюю Сванхильд! Щеки белые, впалые, под глазами тени темные легли, а сами глаза – огнем горят, будто у безумной.
- Вернулся, - прошептала. – Быстро-то как.
- Что случилось? – бросился к ней конунг. – Что с тобой?
- Ребенок… я ребенка потеряла, выкинула…
- Так ты на сносях была? Отчего же мне не сказала?!
Усмехнулась женщина горько.
- Стала бы я тебя мучать понапрасну. Ты ведь в поход собрался, месть великую затеял! Чего о дите-то думать, когда с ругами дерешься? Не захотела тебя тревожить…
- И вот чем все обернулось, - опустился Эйрик на пол бессильно, рядом с кроватью, руками голову обхватил. – Боги, за что караете?!
Положила ему Сванхильд холодную ладонь на плечо, сжала крепко.
- Нестрашно это. Я не стара еще, могу родить, да и есть у нас уже двое детей. И мне повезло – лекарь сказал, могла я и больше крови потерять, да помереть на месте – а ведь живая. Радуйся, Эйрик.
- Было бы чему, - вздохнул он надрывно. – А выкидыш-то… мальчик был али девочка?
- Мальчик…
Кивнул конунг, опустил голову.

Просидел он с супругой весь день и ночью, глаз не смыкая, не говоря ни слова. Забудется горе, и боль уляжется, и высохнут слезы… только простыни, кровью мокрые, спалить придется: понял Эйрик, что спать не сможет на них.
Действительно, нашел он, вернувшись, дома совсем не то, чего ожидал.

Роскилде. Гуннар Одноухий и его коварные планы

Две служанки споро наряжали купленную херсиром рабыню, а сам Гуннар сидел на лавке и наблюдал, время от времени качая головой. Одежда ему не нравилась - слишком простоватая, в такой конунгу девица никак не могла понравиться. С другой стороны, купленные в Хадебю наряды не должны были казаться и слишком роскошными.
- Убери, - раздраженно прикрикнул он на служанку, пытавшуюся заплести ленту в русую косу Радомиры. - Это не подойдет... лучше вот.
Гуннар подбросил на ладони брошь и передал девушке, чтобы та закрепила украшение на груди у рабыни. От массивной узорчатой броши вниз спускалось несколько цепочек с крючочками, на которые можно было подвесить гребешок или ключ. Венедка стояла, покорно опустив голову - весь путь от Хадебю до Роскильде Одноухий держал ее на корме, среди товаров, велев никому не разговаривать с ней, и даже не смотреть в ее сторону. Викинги, изголодавшиеся по женской ласке за время плавания, с трудом выполняли этот приказ, и каждый из них радовался, когда именно ему выпадало принести ей еды.
- Пошли вон, неумехи!
Прогнал он служанок, заходя за спину Радомире и лично застегнув у нее на шее ожерелье. Теперь девушка выглядела гораздо привлекательнее и моложе, нежели в тех обносках, в которых ее продал Аль-Атурши. Впрочем, тогда Гуннар особенно не интересовался ее красой - гораздо важнее ему было то, что именно датчане погубили продали ее в рабство.
- Ты действительно дочь конунга? - Прошептал он, наклонившись к ее уху.
- Конечно нет, дан, - в голосе ее было столько яда, что можно было отравить небольшой хирд. - Араб всегда лжет...
- Значит теперь будешь говорить всем, что ты - дочь конунга, - оборвал ее Одноухий.
- Хочешь хвастать перед своими дружками, дан? - Радомира сплюнула, и в тот же миг Гуннар отвесил ей пощечину, заставив отпрянуть.
- Начнем с того, что я - агдирец, - процедил он. - А датчан - ненавижу.
- Зачем же ты тогда привез меня в Роскильде? - С вызовом бросила рабыня.
Если она и не была дочерью правителя, то уж точно принадлежала к знатному роду, судя по ее поведению. Что же, тем лучше, значит вопросы чести для нее - не пустой звук.
- Потому, что того требует моя клятва, - пальцы херсира сжались на предплечье девушки, а голос стал тише. - Вижу я, в одном Аль-Атурши был прав - датчане тебя полонили.
Радомира бросила на мужчину неприязненный взгляд, и вновь опустила голову.
- И где ты так хорошо научилась речи северян?
Девушка дернулась, однако Одноухий держал крепко.
- Где ты научилась моей речи? - Повторил он, делая паузу после каждого слова.
- Мой отец торговал с датчанами, - Радомира произнесла это с явной неприязнью. - А потом они убили его...
- Когда Хардакнут устроил набег на земли вендов, так?
Схватив девушку за подбородок, херсир заставил ее взглянуть ему в глаза.
- Так, - процедила она.
- Я подарю тебя Хардакнуту, - резким движением Гуннар перехватил ее руку, когда Радомира попыталась влепить ему пощечину, а затем отбросил девушку к стене. - Сиди и слушай!
Если бы взгляд мог испепелять - херсир был бы уже горсткой золы.
- У тебя будет шанс отомстить, - ненависть в глазах рабыни сменилась некоторой заинтересованностью. - Ты будешь с конунгом данов наедине. Убьешь его - и вся датская держава развалится на куски.
- И что тебе за выгода от его смерти? - Прошептала Радомира, медленно поднимаясь с пола.
Гуннар усмехнулся:
- Я агдирец, если ты не забыла, а даны подвергали разорению мою родину так же, как и твою.
- Но ведь меня убьют как только узнают...
- Не узнают - я дам тебе одно чудодейственное снадобье, - пообещал Одноухий. - Конунг умрет во сне - в его годы такая смерть не вызовет подозрений.
- Но...
Гуннар поднес палец к ее губам, призывая к тишине:
- Просто убей Хардакнута, и, клянусь, я вывезу тебя с Роскилде куда ты захочешь.

Альвхеймар. В дороге

Воинство Харальда пересекло границу Альвхеймара на третий день, двигаясь по торговому тракту. В пути дружине конунга попадались заброшенные селения и опустевшие усадьбы - все, кто слышал о приближении сына Хальвдана, бросали дома, отступая вглубь фюлька и надеясь на защиту своего конунга. Альвхеймарцы, давние враги Агдира, не надеялись на милость Харальда и готовы были с оружием в руках отстаивать свою свободу и жизни.
Впереди, обгоняя основные силы на полдня пути шли отряды разведчиков, выискивая секреты вражеские и засады возможные. Всё мудрее Харальд становился, и науку полководца превозмогал быстро, и людей беречь учился верных.
Пятеро телохранителей ни на шаг не отходили от конунга. Сейчас, вместе с Гутхормом-ярлом, они держали своих коней рядом с конунжьим, готовясь защищать Косматого от любой напасти.
Места были безлюдные, но бдительности воины не теряли. Кто знает, какой секрет Гандальва пропустят разведчики?
- Видать старый волк решил нас подле усадьбы своей встретить, - поделился думами с дядей конунг. - Там и рать собирает, не иначе.
- Оставить десяток лучников в секретах на дороге ему это не помешает, - ответил Гутхорм, продолжая ощупывать местность глазами. - Скажи, племянник, пойдёшь ли ты сам в бой или будешь лишь командовать?
Некоторое время обдумывал ответ юноша, прядь светлую на палец накручивая.
- Не пристало конунгу от сражения укрываться, - наконец он произнес. - Но и очертя голову не стану бросаться я.
- Волки Одина, - Гутхорм впервые назвал себя и пятерых берсерков этим именем. - Будут рядом с тобой, племянник. Тебе нельзя принимать священную ярость, но она будет служить твоей пользе.
- С таким подспорьем любая опасность отступит.
- Конунг! - донеслось спереди, и перед взорами вождей предстал один из разведчиков. - Взяли стрелка! Между камней уселся, турсово семя!
- Сюда его! - Властно приказал Харальд.
Тотчас же притащили воина. Был он коренастым и низкорослым, одет в кожанные доспехи, поверх обычной бондовской одежды,а под глазом красовался внушительный синяк. На конунга он смотрел мрачно, наклонив голову, словно собирался забодать.
- Это что за цверга вы привели? - Юноша окинул альвхеймарца презрительным взглядом. - Измельчал Дом Альвов, коли такие карлики в нем уродились.
Несколько воинов рассмеялись шутке.
- Я Сигурд, сын Элода, хирдманн Гандальва, - неожиданно гордо, но не меняя позы ответил альвхеймарец. Его голвоа не была покрыта, и было видно, что нос у него действительно горбат, а волосы черны и слегка вьются. Урод, одним словом, сын человека из южных земель.
- Отец твой, как я погляжу, не слишком разборчив в женщинах был.
Харальд демонстративно поморщился.
- Скажи мне вот что, Сигурд - хочешь ли ты жить?
Альфхеймарец молчал, упрямо глядя на конунга. Городость сквозила в каждой его чёрточке. несмотря на то, что воины Харальда держали его за локти, принуждая неудобно склониться перед конунгом.
Конунг мотнул головой, слегка оскалившись, и тот час же один из берсерков ударил пленника под дых, заставляя согнуться едва ли не вдое.
- Я не расслышал, что ты сказал?
Пленник приподнялся на руках, силясь встать, но болящее нутро не позволяло ему выпрямиться.
- Свейн, ещё раз отвлечёшься от охраны конунга, отправлю обоз сторожить, - тихо пообещал Гутхорм, которому не нравилось, что Харальд использует Волков, как своих палачей.
- Дядя, он что так и будет до Рагнарока молчать?
- А ты подумай, о чём спросил воина, может поймёшь, почему молчит, - Гутхорм неожиданно вспомнил свой собственный плен у Хаки-берсерка. - Скажи мне, Сигурд Элодсон, сколько тебе зим минуло?
Пленник, не ожидавший такого вопроса, замер, сморгнул и выдавил:
- Ше...шестнадцать...
- Смотрю я, родич, тебе наконец удалось этого цверга разговорить, - Харальд усмехнулся. - Что ж, тогда ты и веди допрос.
- Нет, Харальд. Ты конунг, тебе и спрашивать! Мудро и разумно.
Не стал юноша спорить с дядей, вновь взгляд суровый остановил на пленнике:
- По приказу конунга в засаде сидел или по собственному почину?
- По приказу, - немного подумав и не найдя подводных камней в этом вопросе, ответил Сигурд
- И сколько еще его людей с тем же послано?
И вновь упрямо сжал губы черноволосый, отказываясь говорить.
- Ты бы. парень, -усмехнулся Гутхорм. - Хоть бы соврал, что не знаешь...
- Да только, видно уже, что знает, - конунг произнес, ладонью бороду на полпальца отросшую, пригладив. - Но ведь, то и мне известно - чай не даром соглядатаи у стола моего кормятся. Так что, Сигурд, скажешь правду - вручу твою судьбу в руки ярла Гутхорма, а солжешь мне - умрешь, и мало чести с той смерти будет.
По лицу парня было видно, что он готов умереть...только вот поджилки почему-то трясутся.
- Убивай! - с вызовом ответил он. - И тогда я и в смерти буду ждать тебя. чтобы утащить в Хель!
- Привяжите ему камень на шею, да бросьте в реку, - воинам велел Харальд.
- Подожди, Харальд, - ярл положил руку на плечо племяннику, - зачем убивать храбреца?
Конунг жестом велел дяде продолжать мысль.
- Он сильный человек, а проклятия таких имеют свойство сбываться. Тем более предсмертные.
- И только-то? Конунги умирали, со словами ненависти ко мне на устах, - сын Хальвдана рассмеялся.
- Ненависти, а не проклятия Харальд. И, кстати, смотри к чему эти слова привели. Ты изрядно растерял своей крепости, а твой дом и мать осаждают враги.
Юноша вздохнул. В словах Гутхорма была доля истины.
- Пусть присягнет мне, как другие - и я оставлю ему жизнь.
Кривая, словно рубец ухмылка исказила побелевшие годы юноши. Было видно, что он хотел расхохотаться конунгу в лицо, но боль в отбитом нутре задушила смех в зародыше, обратила в хриплое краканье.
- А он забавный, как разъярившийся хорек, - по губам конунга пробежала усмешка. - В цепи его, пусть на пирах нас развлекает своими гримасами.
Карканье прервалось сдавленным хрипом, и на конунга уставились два глаза, полные ужаса.
Хирдманы тем временем, не желая испытывать терпения правителя, принесли цепи и рабский ошейник.
- Харальд, начал было Гутхорм...
- Дядя, я ведь его в этих цепях и в реку могу бросить, - судя по голосу, Харальд уже порядком устал от этого разговора.
- Ладно племянник, поехали дальше. Не целый же день нам тут стоять! - откуда-то сзади обречённо звякнули рабские цепи
- И передай людям - если еще кого оружного выловят, пусть на месте режут!

(Писано с Тельтиаром)

Дипломатические переговоры во Фьордах. Кари, Ульв Ночной Волк, сын его Грим и посланник Харальда Косматого.
(под идеологической опекой Тельтиара)

Возвращение викингов и весть о том, что Харальд Косматый поставил Кари управлять всем Фирдиром, вызвало всеобщее ликование среди свободных людей Бердлы. Берсерк устроил в усадьбе своей большой пир, и два дня длилось общее гулянье. На третий день Кари засобирался к своему старому другу и побратиму Ульву – в Бердлу с берсерком отправился человек Харальда, что должен был Ночного Волка на службу к конунгу пригласить. Не знал Кари, какие слова заготовил тот посол для своенравного Ульва, только сильно сомневался он в том, что когда-нибудь станет Кведульв или сыновья его по воле своей служить Косматому. Сам же он собирался поблагодарить Ульва за дельный совет с поджогом, рассказать о грядущей войне, да повидать свою дочку Сальбьерг, что женой Кведульву приходилась. Так и вышло, что недолго пробыл Кари в своей вотчине: только гонцов отправил – созывать бондов и херсиров на тинг, чтобы объявить всему Фирдиру о решении конунга, да отбыл к родичу.
Тепло встретил побратима Кведульв, приветил и конунжьего посла, пригласил обоих к своему очагу. За столом собрались все домашние Ульва, кроме Торольва, что ушёл в морской поход. Кари всё больше молчал, занимая рот бараниной и мёдом – успеет ещё поговорить с Ульвом с глазу на глаз. Тогда человек Харальда завёл речь о своём правителе:
- Велика власть Харальда в Вестфольде и Вингульмерке, Хедмерке и Транделаге, Халагаланде, Раумарики и иных землях на севере и востоке. Теперь и Северный и Южный Мер, и Фьорды платят ему дань. Недалёк тот день, когда вся Норвегия будет во власти одного конунга… - посланник осёкся, заметив, что Кведульв вовсе не глядит на него и не выказывает должного почтения к словам гостя, и бросил взгляд на лендрмана. Кари только дёрнул плечами: “неподходящий момент ты выбрал”. Однако сбить посла с панталыку нелегко оказалось:
- Много у Харальда верных людей и хороших воинов, однако ещё больше нужно, чтобы задуманное осуществить. Конунг узнал, - продолжал посланник, - что ты знатный муж и происходишь из славного рода. Ты сможешь заслужить у него почет и уважение. Конунг заботится о том, чтобы его окружали люди, славные силой и доблестью.
Тогда уж Кведульв, на деле не пропускавший ни слова, посмотрел прямо в глаза послу и ответил:
- Да, дедом моим был Ульв Бесстрашный, что мог одним ударом свалить быку-трёхлетку, а дядькой – сам Халльбьярн Полутролль. И среди родичей моих по линии отца немало славных викингов. И были времена, когда мы с побратимом ходили на одном корабле и стояли десятком против полусотни… Только в прошлом осталось это – уже пять лет не ступал я ногой на палубу боевого драккара. Я теперь буду сидеть дома и не возьмусь служить конунгам.
Посол словно такого ответа и ждал:
- Так пусть твой сын поедет к конунгу. Он человек рослый и крепкий, и хороший воин. Конунг сделает тебя лендрманом, если ты захочешь служить ему,
- обратился он к Гриму, что сидел с отцом рядом.
- Не хочу я, - ответил Грим, - стать лендрманом при жизни отца, потому что он должен стоять выше меня, пока жив.

На следующий день посол уехал ни с чем, а Кари сказал Кведульву:
- Опасный путь ты выбрал… Харальд не будет рад, когда узнает, что ни ты, ни сыновья твои не желают служить ему. Он не верит даже близким своим ярлам и при случае готов стравить их друг с другом или казнить. Мне дал он наказ следить за Хроальдом, что правит Фьяллиром – он уже однажды предавал конунга. Не удивлюсь, если Хроальд также приглядывать станет за мной, и в случае чего захочет Косматому принести мою голову.
Усмехнулся Ульв:
- Потому и не хочу я быть подле него. Харальд не принесёт в наши земли порядка. Косматый – конунг раздоров.
Кари покачал головой:
- Может, его друзья живут в страхе, однако его врагов вовсе вороны клюют. Уж лучше держать щит от него, чем к нему лицом. Увидишь, и тебе придётся с тем смириться.

Сообщение отредактировал SergK - 18-09-2008, 20:37

Обещание херсира

Драккар, охваченный пламенем, медленно отплывал от берега Роскилде. Дым устремился к небесам, в чертоги Одина и многие воины, наблюдавшие за погребением, потом клялись, что своими глазами видели, как Валькирии уносили могущественного владыку в Валгаллу.
Казалось, со смертью Хардакнута, для Дании завершилась целая эпоха - эпоха славы и величия, неразрывно связанная с именем великого конунга, объединившего множество своевольных земель в крепкую державу, держащую в страхе всех соседей. Хардакнута боялись и ненавидели франки и венды, перед ним склонялись ромеи и арабы, но вся его власть оказалась бессильна против смерти.
Молодая наложница, с которой конунг разделил вечером постель, позвала стражу, она кричала, правителю стало плохо, что он задыхается, однако когда привели лекаря, Хардакнут был уже мертв.
- Он еще дышит! - Верный хирдман поспешил вложить в холодную ладонь конунга рукоять меча, прежде чем все присутствующие засвидетельствовали его кончину.
Венедку-рабыню заперли в одной из спален, покуда слуги возились с телом правителя. Срочно слали гонцов на отдаленные острова, чтобы позвать знатных ярлов, искали подходящий драккар и отбирали те сокровища, которые отправятся в Асгард вместе с господином.
- Кто из многочисленных наложниц последует за великим конунгом? - Спросил ярл Стейнвальд, ближайший вельможа погибшего. - Любая почтет за честь отправиться в Валгаллу, чтобы там услужить такому господину!
- Пусть это будет венедка, - после долгого спора, предложил Гуннар, до этого сидевший в стороне и допущенный лишь из вежливости. - Раз уж конунг провел с ней последнюю ночь жизни - несомненно, она ему очень понравилась.
- Это ведь ты привел ее, агдирец! - Напомнил Стейнвальд.
- Я хотел отблагодарить Хардакнута за гостеприимство и нашел женщину ему по душе, - херсир улыбнулся. - Ты же видел, как у него глаза загорелись - только он ее узрел.
- Да... хороша девка, - протянул другой ярл. - После ночи с такой и я бы концы отдал.
- Я сам приведу ее, если позволите, - попросил Одноухий. - Этим я хотел бы отдать дань уважения Хардакнуту.
Взяв с собой рог с недопитым пивом, он последовал за слугой, который провел его в дальнюю часть просторной усадьбы датского конунга, более похожей на франкский замок, нежели жилище северного властителя, и отворив дверь, впустил внутрь.
- Я уж думала, ты забыл обо мне, - подняла на него взгляд рабыня, сидевшая в углу, на соломенной подстилке. В голосе ее слышалось явное облегчение - она уже было простилась с жизнью, в ожидании наказания за убийство конунга.
- Разве мог я отступить от данного слова? - С легким укором произнес Гуннар. - Времени много прошло, да - но ярлы все решали, как им с Хардакнутом проститься.
- И что же решили?
Радомира поднялась, оправляя скромное платье и подошла к агдирцу.
- Пустое то, - махнул рукой Одноухий. - Корабль мой к отплытию готов, только нас дожидается.
Глаза девушки радостно сверкнули, впервые с того момента, как она оборвала жизнь заклятого врага своего - конунга данов. А Гуннар тут же ей рог протянул:
- На, выпей - сил тебе придаст напиток.
- Не хочу я, - вежливо отстранилась венедка. Хорошо помнила она, что за настой по велению херсира Хардакнуту поднесла, и в душу ей подозрение закралось.
- Пей, я сказал, - процедил Одноухий, хватая девушку за волосы, и голову ей запрокидывая с такой силой, что она на колени упала, а из глаз слезы потекли. - Не хотела по хорошему, так пусть так будет!
Влил ей в рот содержимое рога Гуннар, да за тем проследил, чтобы выплюнуть не посмела - ведь уже не простое пиво там было, а напиток дурманный, что он подлил, покуда по усадьбе шел. Вскоре уже затянуло туманом глаза Радомиры, перестала она понимать, что вокруг происходит - тогда-то и вывел ее из клети агдирец, к ярлам датским поведя.
За погребением Хардакнута Гуннар наблюдал издали, из-за спин собравшихся дальних родичей, ярлов и дружинников. Он видел как тело конунга, облаченное в лучший наряд, занесли в шатер, расставленный на палубе корабля, как наполнили трюм мебелью - викинги погрузили на судно два стула, кровать, несколько сундуков, наполненных одеждой и утварью. Драгоценности и украшения уложили возле Хардакнута, щедро осыпали его серебром и золотом, дабы он ни в чем не нуждался по пути к Одину. В могучую ладонь ему вложили меч, у ног оставили лук и стрелы.
Метались, предчувствуя гибель кони Хардакнута, двоим лучшим из них хирдманы перерезали глотки и, окропив кровью палубу, уложили туши на корме. Визжащих и огрызающихся охотничьих псов так же забили на смерть, но оставили уже на носу драккара. Наконец, настала очередь и Радомиры - нагая, одурманенная зельем Гуннара, она сама взошла на корабль. Двое воинов набросили ей на шею веревку, и принялись медленно душить девушку под мерные удары рукоятей мечей о босы щитов.
Наконец, когда удавленная девушка оказалась в объятиях мертвого конунга, дружинники столкнули драккар на воду, и ярл Стейнвальд послал зажженную стрелу, предавая тело своего господина огню.
Воля Асгаута была исполнена, конунг Дании умер, не оставив наследника и теперь его владения должны были отойти Харальду Хальвдансону.

Гаулар. Хакон и Атли.
Мы с Тельтиаром.

В этот день Атли ярл на угощение не скупился - хотел показать, что он владетель щедрый и богатый, а потому столы ломились. Что бы ни задумал он на самом деле, сейчас радушным хозяином казался. Сам ярл во главе стола сел, Хакону же и Грютингу места возле себя определил - с одной стороны почетные, а с другой - коли сели бы они, так признали, что Атли здесь всю полноту власти имеет.
Хакон, впрочем, счел, что говорить лучше на сытый желудок, так что беседа вождей временно оборвалась. Пришедшие тоже пока что вели себя, как подобает гостям, ножей не вострили да яства Атли вперед себя пробовать не предлагали. Но все ж напряжение, призрак которого летал над столом, так до конца не развеялось. Бессильными оказались и старанья стряпух и то, что слуги исправно подливали гостям и хозяину хмельного напитка. Грютинг отговорился слабым здоровьем, а вот Хакона, как и Атли, хмель, казалось, не брал. Наконец, предводители отодвинулись от стола - и Атли вновь начал беседу по праву хозяина.
- Прослышал я, что у тебя, Хакону, долгожданный наследник народился, - издалека разговор повел ярл Согна. - Я хоть и не приглашен был, но подарок Сигурду приготовил.
Хлопнул в ладоши ярл, слуга тут же поднес конунгу Трандхейма кинжал в костяных ножнах.
Все викинги ценили оружие, так что дар Атли был проявлением уважения – а все же дружина старого Хакона напряглась, увидев нож так близко от конунга. Тот взял оружие, не изменившись в лице, и, повертев дар хозяина в пальцах, спокойно кивнул:
- Да, лета мои еще не столь велики, как считали иные мужи, и записать меня в старцы едва ли удастся. Клинок твой хорош, но всяк знает, что во владенье оружием много зависит и от того, чья рука держит за рукоять. И куда острие направляет, - конунг Транделага выдержал паузу, позволяя хозяевам поразмыслить и над вторым смыслом сказанных слов. А после продолжил: - Мой сын, может, и вырастет добрым воителем, но пока может пугать этим ножом разве что нянек.
По губам ярла усмешка скользнула, пока он наблюдал, как к ножу собеседник примеривался.
"Ты видать, так же и земли мои к рукам загребущим прибрать желаешь".
- Мужчина с малых лет должен в руках оружие держать, - Атли молвил. - Но ведь ты, славный Хакон, не о том разговор вести приехал.
- Ты прав, Атли, - легко согласился с тем конунг. - Приехал я к тебе по просьбе Харальда Агдиркого, а ныне - также властителя Мера и Фьордов. Хотим мы узнать, с кем будет Согн в грядущем немирии, и за кого гридни твои поднимут оружие.
Нахмурил брови ярл гауларский:
- Издревле так было, что Согн в стороне от сражений держался. К чему традиции доброй изменять в этот раз?
- Время меняется, - сказал на то старый Хакон. - На сей раз это не битва соседей, не поделивших деревню али невесту. Вся Норвегия разделилась на друзей конунга Харальда и тех, кто против него. Едва ли Согн сумеет остаться нейтральным. Так что, ярл Атли, боюсь, что слова твои зять мой расценит, как проявление дружбы с Гандальвом.
- Неужели сыну Хальвдана не достанет собственных сил раздавить Альвхеймар? Я слышал иное о его дружине.
- Речь сейчас не о Харальде, - теперь настал черед Хакона хмурится. - Он уже доказал всей Норвегии как свою удачливость в битвах. Но как не могуч лось, стая волков способна одолеть даже его. Так мудр ли тот конунг, что позволяет врагам сбиться в стаю?
- Вот и я вижу, что не о Харальде речь.
Грубо слова прозвучали, точно карканье воронье.
- Не с добром ты приехал в Согн, Хакон, ох не с добром.
- В чем обвиняешь ты меня, ярл? Я лишь задал вопрос, а ответа не получил.
- А не ты ли, только что назвал меня врагом Харальда, родича моего?
- Нет. Я лишь сказал, что ныне не время быть в стороне от сражений, и что бездействие Согна в войне может быть расценено как попытка уехать на двух жеребцах.
Подозрительный взгляд бросил на Хакона Атли, да за кубком потянулся:
- Хочешь, чтобы я к оружию людей призвал - для того приехал?
- Именно так, - сказал Хакон, поднявшись из-за стола. - И тебе, добрый хозяин, все же придется определить, чей стяг краше: агдирский али альвхеймарский. Спасибо за трапезу и за прием.
- То не мне, а людям решать, - зло бросил Атли. - Хочешь - сам на тинге слово молви.
- Да будет так, - в голове Хакона тоже послышалось раздражение. Он, воин, уже порядком устал от словесного поединка, да и усталость долгой дороги дала о себе знать. - Созывай тинг.

Тинг в Гауларе
С ДЛ, с кем же еще

После пира, без промедлений лишних, велел Атли разослать дощечку с требованием всем землевладельцам и видным мужам на тинг явиться - и спустя всего два дня, собрались знатные люди Согна возле Гаулара на поляне, издревле служившей местом, для решения споров и судилищ. Года с тех пор не прошло, как здесь оправдан был скальд Альвир Хнува и приговорены к смерти и изгнанию сыновья ярла Атли. Теперь же иное дело разрешить следовало людям, серьезное дело - быть может оттого многие бонды на тинг в железе пришли да оружные?
Все так же четверо законоговорителей старых на высоких местах сидели, а посреди них сам Атли Тощий, в одеждах златотканых. Решительным выглядел старый ярл ныне, непреклонным казался людям голос его:
- Народ Согна и Гаулара! - Возвестил Атли. - Созвал я вас, ибо гость мой, требует решения!
Ропот негодования вызвали эти слова у бондов и хирдманов - не по нраву пришлось им, что заезжий конунг с требованием пришел в земли их.
- Спрашивает, станем ли мы кровь проливать в чужой войне! - Старик усмехнулся, видя, как распалялись гневом лица людей. - Пусть же сам он все вам скажет, о чем со мной говорил.
- Здравствуйте, люди Согна, - Хакона не смутил нерадушный прием. Старый конунг поднялся во весь свой немалый рост, показывая, что спина его еще не согнута временем так, чтобы смотреть на мужей снизу вверх. – Ваш ярл говорит правду, приехал я просить вас о помощи в битвах. Едва ли справному вою дело лежать на полатях, когда решаются судьбы Норвегии. Атли сейчас говорил, что я требую… - старик замолчал, обведя тинг тяжелым взглядом. Многие гридни поежились. – Что ж… вам решать, вы свободные люди. Только – простят ли вам внуки бездействие в столь лихую годину? Да и сами вы, викинги, простите ли себе, что решенье судьбы отдали в руки чужие? Кто бы не победил в этой битве, Харальд али Гандальв, Север не буде уж прежним. Посмотрите вокруг, - Хакон сделал жест, как бы показывая рукой на окрестные земли. – Время меняется.
Заголосили люди, спорить стали - кто с соседями, а кто и до ярла докричаться пытался, да в гомоне общем отдельные слова тонули, будто камни, в воду брошенные. Наконец вскинул руку старший законоговоритель:
- Действительно, многое уже не то, чем раньше было, - изрек.
Голос его был тих, точно шелест листьев в дубовой роще, и невольно прислушивались все, дабы ни слова не пропустить.
- Честь воину - оружье обагрить рудой вражеской, добычу богатую в дом принести. Одолеть равного врага - прибыток для доблести, на слабого же только трусы нападают.
- Велика сила Харальда, - Атли бросил, едва лишь замолк законоговоритель. - По слухам, коим я верить склонен, и сейчас он сомнет властителя Альвхеймара - так какой прибыток для Согна в этой войне, коли добыча вся иной дружине достанется? Вот одолеет Харальд Гандальва Серого - тогда я первый голову перед ним склоню! Или не прав я, люди?
Взгляд цепкий по бондам пробежал, всех готов был запомнить, кто слово ему поперек скажет, Атли - и ярл дал это понять, собравшимся.
- Харальд одолел уже многих врагов, - мрачно ответил Хакон. – И победа была с ним еще в те времена, когда дружина его была невелика, и все окрестные конунги уже собирались делить его земли. Честь воя подтверждается в битвах. Ужель согласитесь вы отсидеться в домах, за спинами женщин да стариков, пока ваши союзники стяжают ратную славу? Если они, и правда, союзники и Харальд имеет здесь, в Гауларе, друзей? Конечно, мой зять и наследник легко одолеет Гандальва и без помощи Согна, особенно ныне, когда люди из Мера и Фьордов встали под знамя с агдирским волком. Но будет ли он столь же милостив к тем, кто придет под крыло сильного, как к мужам, вместе с ним обагрявшим мечи? – конунг Транделага покачал головой. – Ваш ярл говорит о дележе добычи, но, думаю я, что боится он потерять свою власть. Сейчас Атли говорит вам слова осторожности, которые не привык я, старик, слышать от викингов. А после победы Харальда, возможно, и вовсе он вспомнит пред вами, что зять мой немилостив к побежденным, да к оружной защите от войска его призовет. Но все знают, что верные гридни да ярлы не знают обид от агдирского волка. Вот, рядом со мною стоит властелин Оркдаля, который был мудр и ныне живет в почете и уважении, как союзник величайшего из ныне живущих конунгов. И вам ныне решать: примет ли Согн руку дружбы, протянутую ему Харальдом, или решит отказать.
- Если бы Харальд предлагал нам дружбу, то прибыл бы сам, и не стал оскорблять нас таким посольством! - Процедил со злобой Атли, задели его слова медведя хладирского. - Вижу я перед собой труса, под страхом смерти власть отдавшего - какой же в том почет и уважение? А с ним рядом старика, всех сыновей лишившегося, и от того лишь под знамена с волком вставшего. Почему же, думаешь ты, к Согну суровость проявит Харальд, коли с одним из вас у него немирие было, а другой сам помощи у него выпрашивал?!
- Вовек я не просил милости, - глаза Хакона сверкнули гневом, - напротив, являл ее и друзьям и врагам. Что же до сыновей моих, то они честно погибли в бою и ныне пируют с валькириями. Я горжусь ими - и Харальдом, которого выбрал в наследники. Можешь ли ты, ярл, сказать то же самое о своих отпрысках?
От ярости исказилось лицо Атли - по самому больному нанес удар Хакон Хладирский, вновь вспомнил ярл лицо дочери мертвой, крик предсмертный Херстейна, увечия сына среднего:
- За речи такие по обычаю поля требуют, - прошипел ярл старый. - Но ты гость мой, а потому уйдешь невредимым. Никогда, попомни Хакон, не склоню я головы перед слугой - захочет Харальд видеть покорность Гаулара, пусть лично присягу принимать приезжает!
- Твое властолюбие лишает тебя осмотрительности, ярл Атли, - ответил Грютинг взамен Хакона, просто побелевшего от гнева, - иначе ты не стал бы называть властелина Хладира и конунга рода, что много древней твоего, словом "слуга". Вижу, в больное место Хакон ударил, и ты, правда, желаешь не земли свои сохранить да мужей с женщинами живыми увидеть, а власть свою сберегаешь...
- Довольно, - оборвал союзника Хакон Хладирский. - Я пришел сюда с миром, и лишь ради звания гостя не пошлю тебе вызов, ярл Атли. Но с этого дня не друг ты мне боле и в новую встречу рассудит нас сталь.
- Проси Одина, чтобы встречи этой не случилось, - внезапно поднялся со скамьи хирдман рослый. - Иначе гауларский клинок оборвет твою и без того затянувшуюся жизнь!
Слова его, точно барабана удар тишину, прервали замешательство мужей, на тинг собравшихся - страх, от речи Хакона нахлынувший, отступил перед злостью, и разразились криками гневными бонды, угрозы изрыгая пришлецам, и требуя, чтобы те немедленно землю их покинули. И только по губам Атли улыбка скользнула, когда увидел он, как сын старший, от которого он отрекся, в толпе ненависть к Хакону пробудил.

Согн. Окрестности усадьбы Атли. Хакон и Грютинг.

Объединенная дружина Транделага и Оркдаля уходила из Гаулара со злостью в душе. На тинге были многие, и слова Атли чуть не заставили викингов взяться за оружие прямо там, не дожидаясь решения. Виденное ли дело: так оскорбить гостя, да еще – конунга, когда сам хозяин – лишь ярл?
- Прав Харальд был, - шептались мужи, - власть этому ярлу глаза заслоняет.
Терпеть подобных людей за спиной, идя в битву, было не в северных традициях, так что шепот о том, что хорошо бы вернуться да Атли зарезать, слышался то в одном конце отряда, то в другом. Вои даже не слишком таились, поглядывая на мрачного конунга. Одно слово его и… но Хакон молчал, погруженный в раздумья.
Грютинг подъехал к старому конунгу, начав разговор:
- Что мрачен ты, родственник? Ужели впервой тебе речи злобные слышать?
- Жил долго я и слышал много хулы, - ответил Хакон. – Главным образом от слабаков, да от побежденных. Первые подобны псам деревенским, которые, хоть и напоминают волков внешностью, но могут лишь лаять, а не рвать врагу горло. А вторым только это и остается. Но Атли-то не слаб и не враг. Потому и тревожно мне ныне. Заразил ты меня настроеньем дурным да предчувствиями, Грютинг ярл. Думаю я, что не вся правда звучала на тинге.
- Бывает так: смотришь на реку – тихо да мирно, а едва зайдешь в воду – мигом окажешься в омуте, - согласился Грютинг. – И лишь Один видит, как там сплетаются струи. Я тоже думаю, что в Гауларе дело нечисто. Но что сделать мы можем? Вернуться – и выбить правду из Атли?
- У него больше людей. Да и по правде, не дал он нам повода усадьбу огню предавать. Я мог требовать поединка, то да. Но это было бы наше с ним личное. А о Харальде ярл худых слов не сказал, зятю нет повода ратиться с Согном.
- Хитер он, - ответил Грютинг, имея в виду Атли. Но, случайно иль нет, слова его прозвучали, как относящиеся к агдирцу. – Боюсь, что он нас с тобой обхитрил.
- На все воля норн.
Отойдя от усадьбы Атли, оказавшего гостям столь нерадушный прием, отряд дошел до берега озера, где решено было его предводителями сделать привал. Впереди была долгая дорога и Хакон с Грютингом хотели сберечь силы воинов.

Сообщение отредактировал DarkLight - 22-09-2008, 8:01

Эйрик Свейский.
(Варлок! С днем рожденья!))


… Сванхильд поправлялась медленно, точно неохотно; никак не хотела ее природа принимать того, что пыталась женщина, как и всегда, показать, будто она сильнее, чем есть на самом деле. Уже на второй день приезда конунга встала она с постели, вошла в сени, да там и рухнула на лавку, внезапно обессилев. Крепилась, держалась, и ломалась тут же, как тоненькая соломинка. Эйрик жалел ее, жалел до слез, застилающих глаза, но помочь почти не мог. Вон лекаря нашел лучшего, от кровати ее сам не отходит и лекаря того не отпускает… мало-помалу, но выздоравливала супруга.
А вот наследник нерожденный – комом в горле. Полбеды, кабы была девочка, а вот если боги мальчику родиться помешали, наказали норнам нить обрезать еще до того, как доплетена была, - значит… А что это значит, конунг гадать не решался.
Возможная вина денно и нощно напоминала о себе, заставляя по ночам ворочаться – одного, устроившегося кое-как на огромном ларе, прислоненном к бревенчатой стенке. У изголовья Сванхильд – чтобы можно было смотреть на нее, когда она спит, и спит ли спокойно. Сам он несколько ночей подряд не мог сомкнуть глаз. Так за что же у него отняли сына, почему не дала ему Фрейя, защитница всех матерей, ему родиться в срок? Разве так награждать должны Асы за кровь, во имя их пролитую? Значит, в чем-то провинился, не по той дороге пошел… А может, то Сванхильд?

- Значит, не судьба больше двоих детей мне родить, - сказала она однажды. Разговор этот уже после того был, как знахарь разрешил ей вставать, ходить самой.
Сванхильд потеряла много крови, рассказали конунгу служанки. Могла умереть, даже почти умерла, а за полдня до приезда Эйрика стала приходить в себя. Не иначе, шептали девушки, знак свыше. Да какие теперь знаки…
- Увидим еще, милая, - погладил властитель свейский супругу по голове, по светлым волосам. Должно быть, со свадебного пира не звал он ее милой. Сванхильд расплакалась, словно чувствовала, что и правда, не будет у них больше детей. А конунг верил – увидим. – Все будет хорошо, успокойся… все будет хорошо…
Она каждый день теперь плакала, горько-горько, хотя просил ее Эйрик себя не винить и о дурном больше не думать. Только не думать она не могла, как и сдерживать рыдания – горе нужно было выплакать, чтобы оно не осталось внутри, не отягощало своей чернотой душу. То женщина, ей хорошо… а мужу, тем более, конунгу слезы лить не пристало.

Шли недели, одна сменила другую, та махнула хвостом, и показался длинный нос третьей, и постепенно все вернулось в прежнюю колею, по которой заскрипели несмазанные колеса рутинной жизни. Все реже и реже случались ночи, когда, вскрикнув, просыпалась Сванхильд, увидевшая во сне кучку окровавленной плоти и костей – нерожденного сына, похороненного служанками где-то на заднем дворе.
У нее так и не хватило смелости, спросить их, где именно.

Сообщение отредактировал Hellish Cat - 24-09-2008, 20:09

Гаулар и его окрестности

Едва только отряд транделагского конунга покинул Гаулар, ярл Атли возвратился в свою усадьбу, где его ожидал Хольмстейн. И, судя по мрачному виду отца, посланник Харальда понял, что дело сделано, как и планировалось.
- Ты изгнал Хакона, отец? - Нетерпеливо спросил юноша.
- Он бежал в страхе, напуганный нашей решимостью - и твой брат, Халльстейн сыграл в этом не последнюю роль.
"Ну конечно, этому глупцу лишь побренчать оружием".
- Все мы - твои сыновья, отец, - учтиво произнес Хольмстейн. - То лучшее, что в нас есть - от тебя.
Атли тощий усмехнулся в бороду, довольный сыновней лестью, и уселся на табурет, устало сбрасывая с плеч плащ.
- Не время отдыхать, - зашел ему за спину юноша, наклонившись к самому уху ярла: - Пора собирать оружных людей, нагнать и изничтожить всех, кто служит Хакону! Пусть ни один из них не выживет в бою!
- Все еще полон я сомнений, по чести ли на посла нападать, - пальцы сцепил в замок старик. - Все же гостем он пришел, хоть и со злым умыслом.
- Умереть должен Хакон, - молодой воин решил надавить на отца. - Такова воля конунга Харальда, так лишь ты власть удержишь...
- Отец, что ты натворил на тинге?.. - ворвавшийся в покои ярла Хастейн, застыл на пороге, признав брата. - Ты?! Это все твоих рук дело, язык змеиный!
- Что ты понимаешь, юнец?! - Огрызнулся на него Хольмстейн.
- Немногое ныне, но одно точно знаю - ты вне закона в Согне, и я могу твою жизнь этим ножом оборвать! - Юноша выдернул из деревянных ножен острое лезвие. - И я сделаю это, ради чести... ради памяти загубленной тобой сестры!
- Замолчи, мальчишка! - Внезапно вскинул руку разгневанный ярл. - Видать рано я сделал тебя своим наследником, коли ты не видишь выгоды нашему роду!
- В чем же выгода, коли ты облаял союзника и родича конунга Харальда, отец? - Недоумевающе воскликнул Хастейн. - Ведь он вернется с большой ратью и...
- Не вернется, - отрезал Атли, и глаза его столь грозно сверкнули, что младший сын его взор потупил. - Иди, Хасти, докажи, что ты - мой сын, собери хирд. А о том, что видел брата - молчи!
Тяжело вздохнул юноша, не по нраву ему было то, что задумал отец:
- Удар предательский это будет, и нет в таком бою для Согна чести! Я не стану участия принимать в подобной затее!
- Тогда, ты мне больше не сын! - Гневно бросил Атли Тощий. - Убирайся, трус, с глаз моих долой! Сам я поведу воинов... сам...
Старый ярл тяжело дышал, глаза его бешено вращались и, казалось, он не видел, что творилось вокруг - слабость подступила незаметно: покачнувшись, он едва не упал с табурета, но Хольмстейн успел его поддержать.
- Отец! - Бросился к ярлу Хастейн, но застыл в шаге, когда злой взгляд Атли вонзился в него, точно нож.
- Сам поведу, убирайся!
Прохрипел он.

Спустя недолгое время большое войско выступило из Гаулара. Были в нем и ближние дружинники ярла Атли, и многие бонды, что приехали с оружием - каждому из них хотелось поквитаться с Хаконом за грозные слова и обвинения, что тот говорил на тинге. Во главе отряда сам ярл Атли ехал, облаченный в кольчугу и высокий шлем, да подпоясанный мечом. Подле него по правую руку Халльстейн, старший сын, вновь им привеченый, а по левую брат его жены, воин столь же старый, как и сам ярл. Хольмстейн же, лицо капюшоном сокрыв, в хвосте самом рати остался.
Поторапливал Атли воинов, спешил нагнать Хакона, покуда тот границы Фьяллира не перешел, где кончались владения Атли и начинались земли Харальда конунга. А потому сильно обрадовало ярла гауларского то известие, двумя всадниками вперед посланными принесенное, что остановился Хакон с отрядом на берегу Ставанессвага на ночлег, и как будто бы ни о чем не подозревает.

Близ границы. Лагерь конунга Хакона.

Транделагский Медведь был зверем травленым, и прожил столько зим как раз потому, что никогда не брезговал разумною осторожностью. Вот и в этот раз Хакон озаботился расставить дозорных, да не только прямо близ лагеря, но и на подступах. Да спать им не велел. Впрочем, вои дружинные и сами бы в эту ночь глаз не сомкнули: даже те, кому не выпало жребием сторожить чужой сон долго ворочались. Справный воин сызмальства приучается спать, когда есть возможность – хоть сидя, хоть лежа на стылой земле или мокрой палубе драккара, идущего в викинг. Но ныне тревога вождей, казалось, передалась всем в отряде. Так порою бывает, когда люди верят своим предводителям и ловят не то, что слово – каждый их вздох. Грютинг для транделагцев был вчерашним врагом, но большая часть отряда была гриднями старого Хакона, что не одну дюжину лет сидела за его дружинным столом.
Дозоры заметили воев Атли, замысливших нападение, как раз в ту пору ночи, когда даже самые беспокойные из мужей все же уснули, сморенные усталостью. Люди Хакона не зря ели хлеб: как не желал злокозненный ярл напасть незаметно, дабы избежать лютой сечи, планы его рухнули в миг. Пока часть дозорных вступила в бой с мужами из Согна, двое успели тревогу поднять. Ночуя так близко от чужих владений, почти все дружинные легли спать, броней не снимая. Мол, пусть лучше бока жалуются по утру, чем вовсе проснуться в объятьях у Хель. Теперь это им помогло. Не успело умолкнуть эхо тревожного крика, как транделагцы уж похватали мечи да секиры, так что отряд Атли был встречен уж боевыми порядками. Сам Хакон быстро смекнул, кто годиться на роль лиходея ночного. Слишком свежа была рана, нанесенная его гордости давешним тингом. Так что властитель земель транделагских не стал хорониться за спины дружины, что было бы отнюдь не зазорно для конунга, к тому же – в летах, а поспешил в гущу битвы – искать ярла Атли. Кровь Хакона закипела, как в молодости: он жаждал лично скрестить клинок с ярлом из Согна и взять с него виру алой рудой.
Грютинг, напротив, в битву не поспешал. Все знали, что ярл увечен, но, на фоне добрести старого конунга, оркдальский ярл заработал пару презрительных взглядов. Немногочисленные спутники Грютинга сгрудились вокруг своего ярла, защищая его спинами от врагов. Так началось ночное сражение.

Ставанессваг

Бонды, во множестве приведенные Атли Тощим, ожидали лёгкой добычи, да сонных противников, а потому вид хирда, в мрачной решимости выстроившегося на берегу озера, привел их в замешательство. Казалось, еще немного - и они побегут, спасая свои жизни, однако тут ярл протрубил в рог и его дружинники бросились на трендов, увлекая за собой и остальное воинство.
То там, то здесь со звоном скрещивались клинки, мелькали факелы - порой воинам сложно было различить, где свой, где чужой и не избежать было путаницы. Раненых даже не добивали - стоило человеку упасть на землю, как его втаптывали в нее рвущиеся вперед ратники.
В самом сердце лютой сече мелькали топор и молот, принадлежащие могучему Йотуну, ни на шаг не отступавшего от своего господина и защищавшего Хакона лучше, нежели это сделал бы десяток хирдманов. Неприятные воспоминания битва эта в Ахти пробудила - точно так же, нападением подлым, ночным учинили резню люди Харальда в Хрингасакре, когда отец его, Гудбранд погублен был. И не желал великан повторения случившегося, любой ценой хотел от смерти Хакона уберечь.
- Тесните их к воде! - Кричал Халльстейн, гарцуя меж своих воинов. - Пусть утонут! К Эгиру их!
Сам сын ярла, не смотря на злость, клокотавшую в его груди, вперед воев не рвался, а лишь словами их подбадривал, да пытался в темноте противника достойного выискать.

Хакон не желал прятаться за спиной Ахти Йотуна, меч его уж умылся вражеской кровью, а сам конунг усердно вгрызался в строй нападающих, желая достичь сердца обидчика. Пасынок Гудбранда то не одобрял: будь его воля, посоветовал бы конунгу, заслужившему честностью его верность, держаться поближе к дружине. Справный воин, он давно научился оценивать силы врагов, а потому видел: нападающих больше. А, кроме того, они на своей земле, а там, как известно, вою каждый куст помогает. Но Хакон то ли не желал очевидное видеть, то ли на старости лет вкусил ярости берсерка, не чувствующего ран. А, может, просто решил продать свою жизнь дорого и умереть, вцепившись в горло врагу. Как бы то ни было, старец рвался вперед, и Йотун а с ним и другие транделагцы поневоле двигалась прямо в кольцо воинов Атли. Они дрались, будто в Рагнарек, и гридни ярла из Согна падали один за другим. Но и ряды дружины Хакона редели. Валькирии реяли над поляной, где развернулась нешуточная битва, и провожали души достойных воинов прямо к радужному мосту, ведущему в крепость Асгард. Вне всякого сомнения, сегодня Хеймдаль не затворит ворот не перед кем из викингов, так храбро они сражались.
Хакон Хладирский на минуту остановился, оглядев поле битвы. Сердце его облилось кровью при виде мертвых тел тех, с кем ходил он в походы долгие годы и чьих внуков сажал на колени. Он вскинул вверх руку с мечем:
- Атли! Выходи на бой! Или вся Норвегия будет знать, что не только подлец ты, но и трус также! Люди все видят, ярл!

- Все лаешь, Хакон! Пес затравленный только и может, что огрызаться!
Атли Тощий выехал вперед, едва только его дружинники расступились. Битва завершилась - утих лязг металла и воинственные крики, лишь стоны раненых все еще разрывали тишину. Немногие выжившие воины конунга собрались за его спиной, подняв стяги и держа наготове оружие, был среди них и Грютинг.
Полукругом выстроилась рать гауларского ярла, в несколько раз превосходящая числом людей Хакона, отрезая противникам путь к отступлению, буквально тесня их к воде. Тут уж видно стало, что ни шанса нет победить вероломных жителей Согна, коли на каждого воина, пусть и побывавшего во многих битвах, не менее десяти противников приходиться.
Насмешливый, презрительный взгляд бросил Атли на конунга трендов:
- Стращал ты меня местью и карой - видишь теперь, к чему слова твои привели? Хотел ты власти в землях моих - немирие получил и на гибель собственных людей обрек. Нет, Хакон, пред таким как ты Согн никогда колен не преклонит.
Кто-то застучал по убмону щита, кто-то слова гневные изрыгать стал, однако стояли обе рати недвижимо - покуда говорят вожди, простым воинам не следует вмешиваться, пусть даже разговор этот посреди сечи лютой затеян.

Поединок

(с Тельтиаром и Дарклайт)

В ответ Хакон лишь рассмеялся.
- Нашел чем гордиться, какую победу приводить в пример внукам! Думал я, только дели твои, поколение молодое, заветы не чтят - ан выходит, они все в родителя. Не одного сына топить значит надобно было, а всю семейку поганую, - тут старик скользнул взглядом по опальному сыну Атли, что ныне стоял в строю рядом с ним, и усмешка его глумливою сделалась:
- Впрочем, вижу, ты быстро пригрел отродье, оскорбившее Фрейу обратно. Что же, у меня тоже есть сын... и есть зять. Посмотрим, долго ли род твой будет вкушать плоды своего верломства. А нить твоей судьбы я оборву сам. Вызываю тебя!
Тонкие губы Атли, делающие его рот похожим на трещин в земле сложились в кривую ухмылку, и он прочитал явно вызубренные заранее строчки:

- Ты ясень мечей, мимо чаши ходивший,
Ты род свой позоришь, и кроме воды
Во всей своей жизни хмельного не пивший,
Такому, как ты, не носить бороды!

Вызов был принят.
Конунг трендов невольно провел ладонью по бороде - некогда пышной и окладистой, но так и не отросшей в полном объеме после злополучного пожара, учиненного Грютингом более года назад. Провел, и тут же поднял меч, направив его острием в горло сухопарому противнику.
Из рядов хладирцев выступил было верный Ахти, но Хакон вскинул руку, велев тому оставаться на месте, но зорко следить, чтобы никто из гауларцев не учинил подлости.
Тощий, не медля ни секунды выхватил из рук у ближайшего к нему воина копьё и метнул его в Хакона. Сам ярл был вооружён топором и защищался щитом, но подобное начало, способное смутить соперника его более чем устраивало. Стоило копью отправиться в полёт, Атли рванулся вперёд, замахиваясь топором для удара сверху.
Хладирский конунг прикрылся щитом, конечно, обычно с такого расстояния удачно брошенное копье пробивало дерево, но Тощий метнул оружие в спешке, и потому оно лишь с силой ударилось о щит и упало. Хакон невольно отступил, чтобы не потерять равновесия и еще немного приподнял руку - в тот же миг острый топор гауларца вошел в щитовую доску.
- Хха! - выкрикнул Атли и ударил Хакона ногой, туда, где кольчуга расходилась, что называется, в шагу. В мужскую гордость, если коротко.
Подл был ярл Гаулара и на словах, и на делах, а потому и в поединке ожидал от него мерзости любой конунг трендов. Ногу веред выдвинув, защитился он от коварного удара, зубами от боли скрипнув, и свой меч обрушил, в плечо метя врагу.
Стар был Атли уже и не мог, молодому подобно отпрыгнуть в сторону, а любая рана грозила отнять все силы, так что, пришлось ярлу отшагивать назад, щита движеньем пуская вскользь Хаконов удар.
Следом двигаясь, всей силой навалился на ярла тесть Харальда, собственным щитом его словно раздавить пытаясь - много крепче сухопарого врага был Хакон, а потому надеялся пересилить его в поединке этом, а там - будь что будет! Бонды - племя трусливое, может увидят тело предводителя своего, да разбегутся.
Крупнее, но никак не быстрее Атли был Хакон Хладирский, годами отягощённый, а потому, никак не успевал отразить подлый удар топорм под щит, в колено.
Взревел подобно зверю раненому транделагский правитель, когда лезвие зазубренное в ногу его погрузилось, мышцы разрывая - припал невольно на ногу подрубленную. И тот час же, боль превозмогая, мечом вперед ткнул, покуда враг рядом находился.
Ответом ему был крик пронзительный Атли, которому лезвие меча рассекло мышцы на руке, щит пробив. Но положение подлого ярла было более выигрышным, и он навалился на Медведя, заставляя упасть на раненную ногу, а сверху топором охаживая куда придётся.
Трещал щит хладирца, во все стороны летели щепы - казалось немного еще, и расколется дерево, а там уже доберется топор и до Хакона, но тот умелым воином был и из многих поединков победителем вышел с более тяжкими ранами, нежели сейчас получил от коварного врага. Потом, вновь удар топора выдержав, здоровой ногой что было силы оттолкнулся конунг, точно сбить пытаясь Атли, да клинком в бок его поразить попытался.
Тяжело длинным мечом работать почти вплотную, а потому цели не достиг своей Медведь, однако, противника отбросил. Атли же, псом шелудивым отлетев в сторону, немедля вскочил на ноги и поднял топор. Щит его был уже один раз пробит, но всё ещё употребим в бою
Поднялся и Хакон, припадая на раненую ногу, да обломки щита своего отбросил - не выдержал тот града ударов. Тот час же Ахти Йотун конунгу свой топор бросил - на лету оружие поймал старик, да оскалился зло.
В ответ змеиная усмешка склознула по лицу Тощего. Его щит полетел в сторону, а в руке сверкнул узкие нож, явно подходящий для метания.
- Так и будешь там стоять? - спросил он с насмешкой
- А мне торопится некуда.
- Что, Медведь, болезнь ваша прихватила? - крикнул кто-то из бондов и дружный гогот огласил окрестности.
- Ну, кто там кричит? Выходи - приласкаю! - Еще до того, как Хакон успел что-либо ответить, гаркнул Ахти.

А Атли только и ждал момента, когда Хакон хоть на секунду отвлечётся. В воздухе сверкнул нож.
К сожалению для гауларского ярла, Хакон не только отвлекся на голос верного хирдмана, но и повернул к нему голову - нож Атли с лязгом распорол кольчужную бармицу конунжего шлема, но шею лишь оцарапал. По спине Хакон пробежал неприятный холодок - только что он совершил ошибку, едва не стоившую ему жизни, и уцелел лишь чудом. А потому, не желая более испытывать благосклонность Одина, хладирец медленно пошел на врага.
Атли отступал, понимая, что с одним топором против парного оружия много не навоюешь.
- Ярл, держи! - крикнул кто-то, кинув Тощему ещё один топор на коротком топорище.
Медведь надвигался, неспешно, но в то же время и неумолимо - то, что у врага теперь снова было два оружия его ничуть не смутило.
Атли знал, что с такой раной на ноге медведь долго не продержится и продолжил отступать. Его второй топор можно было метать, но ярл не хотел оставаться с одним оружием и медлил.
- Что же ты не подходишь? - Проскрежетал конунг. - Или только издали лаять горазд?
- Разве не знаешь ты, что медведя сперва из берлоги выманивают, а потом уж бьют? - оскалился Атли. - Получай!
Он резко шагнул вперёд, низко просев, и попытался ещё раз ударить в ногу Хакона. Второй топор ярл держал над собой, чтобы защититься, в случае чего.
Конунг трендов столь же быстро опустил топор, охнув от напряжения, когда топорище приняло удар гауларца, а следом тут же сделал рубящее движение - но не сверху вниз, а несколько по дуге, так чтобы лезвие меча прошло под рукой поднявшего оружие Атли и впилось ему в бок, рассекая кольчугу.
Короткий топор Тощего тут же упал, отбрасывая меч Медведя к земле, а сам ярл шагнул в бок, на повороте сильно дёргая сцепившиеся топоры. Хакон был слишком силён, чтобы выпустить оружие, но вот шагнуть вперёд, чтобы сохранить равновесие ему пришлось. Атли только этого и ждал. Нога ярла тут же оторвалась от земли и влетела в уже раненное колено Хладирца.
Утробный рык вырвался из горла конунга, от боли у него потемнело в глазах и он едва смог устоять, рухнув на предательски подломившуюся изувеченную ногу, а затем с силой отдернул левую руку, вырывая сцепившееся с его топором, оружие Атли Тощего и отбрасывая оба их прочь.
Удержал ярл оружие, хотя и пришлось ему отступить на пару шагов.
- Сдавайся, Медведь и уходи! - тяжело дыша проговорил он, держа топоры наизготовку.
- И это мне говорит отродье Локи, ночью на гостя напавшее, - сплюнул Хакон, надеясь, что боль в ноге стихнет хоть ненадолго. - Повернусь же спиной - стрелу всадишь.
Атли ничего не ответил - просто снова шагнул вперёд, занося топоры на удар. Сошлись противники и снова разошлись, каждый ещё по отметине на тело получив: Атли в плечо мечом, а Хакон в руку правую клевцом, что на обухе топора у Тощего был.
- Ты выдохнешься быстрее, - прохрипел Тощий. - Сдавайся.
- Не те лета у меня, чтобы спасения в бесчестье искать, - гордо вскинул голову конунг трендов. Чувствовал он, что ныне не миновать ему уже погибели - умел оказался ярл подлый в бою, да усталость накопившаяся уже о себе знать давала, да нога увечная словно огнем горела. - Тому быть, что Норны сплели.
Обеими ладонями охватил рукоять меча верного Хакон, обороняться приготовившись.
Атли шагнул вперёд, поднимая оружие, но не ударил, а метнул свой короткий, лучше сбалансированный топор, целя хладирцу в живот. Промахнуться с двух шагов было очень трудно, а сила броска было достаточно для пробивания кольчуги
Коварен был удар и жесток, но успел закрыться десницей конунг - дважды перевернувшись в морозном воздухе, лезвие погрузилось в руку, плоть с кости срезая, и дальше глубоко в кольчугу вошло, но на излете уже. С лязгом оба оружия - и топор, и меч, что не смог теперь удержать Хакон, - у ног хладирца упали.
- Я предлагал тебе сдаться, - сказал Атли и шагнул вперёд. - Поднимай меч.
Тощему ярлу не было присуще милосердие или благородство, но он решил сделать красивый жест.
- Бери меч и иди в Валгаллу.
- Перед кем ты красуешься, исчадье хелево, что по ночам победы крадет? - Проскрежетали зубы транделагского конунга. - Все здесь знают твоей души изнанку.
Атли молча подошёл к конунгу и, перехватив топор двумя руками, с силой обрушил уже порядком иззубрившееся лезвие на шлем Хакона
Даже не шелохнулся могучий правитель севера, глазами помутневшими глядя, как дугу описывает боевой топор гауларского ярла. Вздрогнули выжившие транделагцы, радостно закричали бонды, видя победу господина своего, да в бессильной злобе волком взвыл Ахти Йотун, наблюдая как гибнет человек, сохранивший ему жизнь.
С честью принял неизбежное потомок Одина, раз уж рассудили так Норны, что пора настала нить его обрезать - так глупо спорить с ними, ведь прожил он долгую и достойную жизнь, какая не всякому конунгу выпадает. Кто еще из древних владык мог похвалиться, что уже до предела дожив, вновь испытает радость битвы и походов ратных, увидит свадьбу дочери и рождение внука, а более всего радовало сердце Хакона то, что и у него на склоне лет сын появился, который унаследует Транделаг.
Что же до руки предательской, что жизнь его обрывала - так порой жестоко насмехается Один над своими любимцами, многих героев извели люди, в доблести многократно им уступавшие. Но многих из негодяев этих после возмездие настигло! Силы собрав последние, шагнул вперед конунг за мгновение до того, как обрушилось зазубренное лезвие на его голову, пальцами руки левой охватив рукоять кинжала, на пиру лицемерном Атли подаренным. Руку вперед выбросив, вогнал могучий Хакон лезвие в брюхо врагу лютому и провернул его дважды, а после осел с топором, в черепе его застрявшем.

(Недрогнувшая рука Оррофина здесь побывала).

Сообщение отредактировал Тельтиар - 3-10-2008, 23:29

Побоище.

(а что у нас пишет без Тельтиара)

Горел огонь, пылали усадьбы - хор предсмертных воплей уносился к Валгалле вместе дымом и прахом, в который обратились лучшие мужи Гудбрандсдалира. Той ночью не стало его отца - а в эту все повторилось: подлое нападение на спящих, на тех, кого защищали законы гостеприимства, установленные Асами. Но кто ныне боялся гнева Асов? В эти лихие годы иной страх владел людьми - страх власти лишиться и богатств своих, и ради сохранения их на любое коварство были готовы малодушные.
Видел Ахти Йотун, как повалился несокрушимый дуб, могучий Медведь Хладира - конунг Хакон, как разрубил его шлем топор вероломного Атли:
- Вперед, тренды! - Воззвал могучий великан, вскидывая над головой боевой молот - и столь свирепо выглядел он в отсветах редких факелов, что казалось, сам Тор сошел в Мидгард, дабы помочь рати погубленного конунга.
В тот миг пошатнулся, зажимая рану Атли Тощий и осел подле тела поверженного противника, вот только не заметна была кровь во тьме ночной, а потому показалось многим, что это сами боги ярла покарали и от того великий страх овладел бондами, на рать пришедшими.
- Ах ты колдун! - заорал Халльстейн первое, что пришлое му в голову и рванулся в бой, размахивая тяжёлым мечом. Сын Атли не был берсекром, но все признавали, что хоть умом и не наградили его Асы, но храбрости, да могуты телесной оделили щедро!
- За сыном ярла! - воскликнул кто-то из середины войска, и бонды, пусть запоздало и всё ещё сомневаясь попёрли вперёд. Пред ними были опытные воины, но измотанные уже боем и числом уступающие.
К тому моменту, когда рати вновь сошлись в кровопролитном сражении, двое хирдманов уже оттащили прочь тело Атли, видя, что он еще жив. Тяжелый молот Йотуна врезался в грудь ближайшему противнику, проминая кольчугу и круша кости - отброшенный силой удара, гауларец упал на следовавших за ним соратников и так же повалил и их. Молот же продолжал вращаться, нанося увечья всем, оказавшимся подле Ахти - щиты разлетались в щепы, ломались добротные клинки, хрустели перемалываемые кости. Несколько воинов сгруппировались позади великана, прикрывая его спину, другие же сами сражались с людьми ярла, желая перед неминуемой гибелью побольше врагов в Хель отправить.
Был в первых рядах и молодой Асгейр, херсир из Оркдаля и ближний человек ярла Грютинга - его меч ловко перерубил горло одному бонду, а затем он сошелся в поединке с Халльвардом прямо у тела павшего конунга.
Рыча, как дикий зверь, Халльстейн наносил один удар за другим, умело прикрываясь щитом, но и Асгейр ему не уступал. Тем временем, бонды расступились, не желая погибать, под ударами могучего Ахти. Дорого жизни продавали воины Хакона, но редело их число...

Окруженный ближниками, пытался прорваться из окружения Грютинг - не хотел правитель Оркдаля, подобно родичу, погибать в этой бойне, вот только и сил уйти не хватило. Один за другим, его хирдманы пали, сраженные оружием бондов, до последнего мига оберегая жизнь ярла своего, после же сталь каленая и самого Грютинга не миновала - едва только он в кольце врагов оказался, как посыпались удары на него со всех сторон. Попытался щитом укрыться - и тот раскололи! Вздымались топоры и копья, да падали тяжкие раны нанося ярлу. В ярость великую впали бонды, желая всю злобу, все ненависть на человеке одном выместить - по утру уж никто бы в теле истерзанном не признал Грютинга Оркдальского.
- Государь! - Закричал, видя погибель ярла Асгейр, старым титулом его поименовав в миг последний, после же меч Халльстейна в грудь ему вонзился, дыхания лишая.
Последние тренды и оркдальцы мертвыми падали, и только лишь возле Ахти Йотуна число тел гауларцев поверженных росло, а сам он вовсе неутомимым казался.
- Чего смотрите, семя Локи?! - взревел Халльстейн, рывком извлекая меч из тела. - Стреляйте в него, если сдохнуть не хотите!
Могуч был Ахти, но против стрел, что тучами слетели с луков бондовых могута его спасти не могла.
С рыком из уст его холоднеющих вырвавшимся, метнул он в последний раз молот свой, голову расшибая хирдману, подле Халльстейна стоявшему, да на землю упал, на ежа огромного похожий, бонды же стрелять продолжали даже в тело мертвое, точно боясь, что поднимется враг.
Но нет - не был Тором погубленный великан, не восстал, да и молот его лишь внешне сходство с Мьелниром имел - как упал подле жертвы, так там лежать и остался, в руку хозяина не возвращаясь.
Хольмстейн, всё ещё скрытый капюшоном, лишь кивнул сам себе, подтверждая: выполнена воля Харальдова.

Сообщение отредактировал Orrofin - 4-10-2008, 22:50

Воинство ХаральДа Косматого. Хакон младший.

Весть о смерти конунга Хакона и всех, кто с ним был от рук ярла из Согна пришла к воинству Харальда почти одновременно с другой - сообщением из Хладира, что юная кюна вновь надумала радовать мужа наследником. Весть о новом "брате"опечалила молодого Хакона. И не только потому, что каждый новый сын Эйсван отдалял его от места наследника и, соответственно, от места в сердце отца. Нет, в данном случае имело место еще и твердое убеждение, то сей брат - и не брат ему вовсе, а сын. Хакон жестоко корил себя за то, что, во время ночевок в Хладире, поддавшись хмельному угару побед и влиянью не менее хмельного пива он все ж навещал надоевшую Эйсван. Эта любовница эта много просила, а принесла с собой лишь проблемы. На трезвую голову Хакон и вовсе не был рад, что когда-то переступил порог ее комнаты. Но то на трезвую голову. Теперь же конунжич, попавшийся на древнейшую из женских уловок, с содроганием ждал встречи с кюной. Клинки воинства Гандальва пугали его много меньше грядущего разговора. И вот - новая весть, да такая, что предыдущая казалась пред ней легким облаком по сравненью с грозовой тучей. Отец умер. Узнав о том, Хакон млад... а теперь - уж единственный Хакон в хладирском семействе до ночи ходил, как потерянный, будто отведав дурманной травы у знахарки али отвару берсеркового. Вот только ярость пробуждаться не спешила, и угли гнева долго тлели под гнетом тяжкой печали. За жизнь свою Хакон привык уже к смерти, и не раз ее видел... да что видел - дарил рукою недрогнувшей во славу Харальда Хальвдансона. Но всю жизнь свою сын незаконный ждал признанья отца. Старый Хакон был для него солнцем, в лучах которого стоило греться и полубогом, когда речь шла о заветах. Порой юноша думал, что, скажи отец одно, а Один иное - отца бы послушал. в последнее время, правда, образ Хакона старшего почти заслонился новым кумиром - Харальдом, о чьих победах пели скальды по всей Норвегии.
Мысль о скальдах заставила Хакона, пьяного горем, чуть оживиться да вспомнить тот проклятый пир и намеки Альвира. Черное подозрение, замаячившее на грани ума, было немедля загнано вглубь головы: не хотел Хакон потерять сразу обоих конунгов, которых боготворил, а потому не поверил бы, что желал Харальд смерти отцу, даже если бы Локи позволил ему самому разговор тот услышать. Но все ж сын Транделагского конунга тоже не был скорбен рассудком и прекрасно понял, почему так бледнел Грютинг при той песне Альвира да зачем взоры тревожные на старого конунга кидал. Понял, конечно, но без вниманья оставил: подумаешь, подожгли, эка невидаль. В Хаконе молодом смешались две разные крови, и вышло так, что не знал он особого страха не перед теми богами коим молились в доме отца, не перед теми, что тихо поминала мать в детстве. Так что традиции он уважал более напоказ, чтобы не выделяться средь викингов. Но сейчас стал юноша думать, что во всем виновен Альвир. Так часто бывает: пока правда скрыта. всем легко и приятно, а стоит ее, неприглядную, на свет вытащить да людям показать - вмиг начнутся раздоры. Впрочем, Хакон младой, горем подавленный, так, конечно, не думал. Просто пришло ему в голову. что был Альвир черным вороном, что накаркал беду. А тут и сам скальд навстречу попался.
- Что, Альвир, доволен? - Хакон явно нарывался на ссору. Сам он шатался, как пьяный, а глаза блестели от непролитых слез. - Ныне закончена твоя месть: умер отец любы твоей, что тогда помешал вашему счастью. Да только цена велика, Альвир Вестник Несчастий. Звал я тебя другом, пил за одним столом, будто с родней - а ныне осиротел. За что, Альвир? За что?
Не знал Хакон, у кого ныне он вопрошает причину несчастия: у Альвина. али у норн, а может быть, у всемогущего Одина что уж заждался Хакона старого за дружинным столом.

Согн

Тела павших в ночной битве людей Хакона предали огню прямо на берегу озера, а убитых Гауларцев забрали их родичи, чтобы провести обряд погребения в соответствии с традициями. На обратной дороге, у Атлея, ярл Атли простился с жизнью, при воинах и жрецах объявив Халльстейна своим наследником и простив ему совершенные ошибки. Там же хирдманы подняли юношу на щит, признав своим ярлом и позволив править ими, как до этого правил Атли. Не сомневался Халльстейн, что так же легко признают его (при поддержке-то хирда) и на тинге.
Так, постепенно, уменьшалась рать гауларского ярла, поскольку бонды, обремененные добычей и телами погибших друзей и родственников, в свои селения уезжали, к делам возвращаясь, а потому обратно в усадьбу вернулся Халльстейн лишь ближайшими дружинниками окруженный.
Быть может никогда бы и не прознал никто о том, по чьей вине был загублен конунг Хакон, да только бонды захмелевшие, повсюду где им после битвы той бывать приходилось, похвалялись, что Медведя Хладирского забороли, да Козлу из Оркдаля рога пообломали, да о доблести Атли ярла сказывали, лично Хакону череп раскроившего. Вот только по рассказам их слушателям казалось, что не одна сотня с хладирцем была, а не меньше пяти, и что не ночью сошлись в битве они с ратью такой, а при свете дня.
Вот об этом-то героическом сражении и долетела весть до становища Харальда, за несколько дней до того, как он приступил к осаде усадьбы Гандальвовой.

Трагическая смерть кюны Ассы

(с Янтарь в роли кюны и Сигрид в роли Кондратия Тьодольва)

Весна в Гокстаде выдалась теплой, топкой и паркой. Непривычные к такому раннему зною, люди прели, жалуясь на злую волю асов, и часто болели, кто просто кашлем, а кто и лихорадкой с ознобом и белой трясучкой. Всё здесь сейчас ещё явственнее варилось в собственном соку, закипая и пузырясь.
Асса заперлась в усадьбе с поздней зимы и не казала оттуда носа, а все дела за нее решал Каменная Башка. Поговаривали, что старуха совсем плоха, что сведут её скоро в могилу болезнь лютая али слабое сердце, ежели уже не свели.

В котле ароматно взбулькивала каша, такая наваристая, что ложка, если ее воткнуть, наверняка не упадет, а так и останется стоять. Тьодольв не удержался и опустил деревянное черпало до самой ручки.
- Каменная Башка ты Каменная Башка и есть, - покачала головой Индис, отнимая орудие и накладывая мужчине полную миску каши. - Послушал бы лучше, о чем каждая ворона уже трещит!
- И о чем же, женщина? уж не о подгоревшей ли подливе Индис Локидоттир? - миску тем не менее Тьодольв забрал, обжигая пальцы, поставил на стол.
- Да, сразу после того, как обсудят дырявые штаны твои. Щеки набей и слушай: говорила мне вчера Трюд с соседнего хутора, будто сын ее, рыжий такой, помнишь, в прошлом году с крыши упал и прямо в бадью с грязным бельем? Его еще потом прозв...
- Помню, - отрезал Тьодольв, с трудом проглатывая горячую кашу.
- Так вот, - слегка обиделась хозяйка. - Сын ее лично разговаривал с племянником Альва Косого, который, в свою очередь своими ушами слышал, как Гудхорм Железная пятка рассказывал за кружкой эля своим побратимам, что видели они войско великое, и ведет его Харальд Косматый! И Ермунганд на их знаменах, и Рагнарек за их плечами! Вемунд из Фиордов под мечами их пал, и Неккви из Мера, и Сельви Разрушитель, и Арнвинд, и Снорри Крушитель Драккаров, и даже Гандальв!
- ЧТОО?!!! - Тьодольв спалил глотку и пальцы, каша из опрокинутой миски вывалилась на руку, но боль физическая ничтожна для воина, радостью охваченного. - Кто, ты сказала, ведет их? ХАРАЛЬД?!!
Индис только икнула от испуга, вслед захлопнутой двери.

Однако перед палатами кюны Каменная Башка себя в руки могучие взял и пыл поумерил. Осторожно кулак огромный двери тяжелой коснулся, вежливо.
- Кто там? - голос из-за закрытой двери раздался, слабый, но желчный, будто ядом мерских змей напитанный. - А кто бы ни был, пошёл вон. Почиваю я и никого видеть не желаю.
- Кюна... вести я принес тебе важные...Отворила бы... - промямлил воин, что плечами две в проем дверной проходил. Веселье в нем прыгало, заставляло с ноги на ногу переминаться
- Сам отворишь, - после молчания долгого раздалось старухино ворчанье, - чай не великий конунг, чтоб я перед тобою двери распахивала.
Тьодольв совсем смутился и повеления кюны послушал, едва с петель дверь не сорвав. После замялся у порога, не зная, как бы получше новость добрую подать.
- Там это... Харальд. Вот.. Идет...
Так жарко натоплено оказалось в покоях у кюны, что даже огненному великану тут бы тяжко пришлось. Спертый воздух наполнял горло едким смрадом, а от запаха болезни тяжелой щипало ноздри да в глазах собирались слёзы. Кюна сидела у самого очага, словно желая через мгновение с головою в пламя броситься, да вдобавок завернулась в шерсть и меха, словно зимою лютою. Выглядела она обрюзгшей и старой, подуй - и жирной лужею по полу расплывется.
Но заплясали в глазах её огоньки недобрые, едва старуха имя знакомое из уст тьодольвовых расслышала.
- Что там со внуком моим неразумным стряслось, повтори?
Подточила болезнь здоровье старухино, слаба на ухо она стала, а потому не все слова слуги своего расслышала.

Сообщение отредактировал Сигрид - 7-10-2008, 22:09

Вторая серия эпопеи про трагическую смерть кюны Ассы
... или "а не пришить ли нам старушку?"
Всё еще с Сигрид в роли Тьодольва

- Стряслось? Да неужто стрясется что-то с дубом битв, любимцем валькирий? На щите Мер несет, Некки к Хель отправив! Домой едет Харальд! - Тьодольв сиял ярче выскобленной медной фибулы
- Харальд? Домой? - побледнела лицом кюна, затряслись щеки её, словно бурдюки с молоком козьим. - Вконец ополоумел ты, башка каменная? Да как же может быть такое?
Представила кюна, что вернётся домой внук её нелюбимый, обласканной славой и победами громкими, и тут же броситься ему на шею змея-Рагхильда, и оклевещет перед ним Ассу старую, тут-то и конец придёт всему так долго взращиваемому, лелеемому, по кусочкам собираемому. Дурно делалось старухе при одной мысли об этом, и щемило в сердце, и кровь в жилах стыла пуще прежнего. Надеялась она, что ошибся Тьодольв в радости своей, да робкая то была надежда, слабая.
- Домой, куда ж еще! Как Гандальва положил - так почитай и сразу сюда повернул! Собаки уже ему на околице лают - за окошком и правда шавка тявкнула, скорее всего, добрым воем под брюхо пнутая, чтобы под ногами не вертелась
- Что-о-о? - и тут покачнулась Асса, словно оплеуху от самого Тора-громовержца получившая, и схватилась за сердце, и на бок завалилась.
Упала с е плеча накидка песцовая, накрыла собою поленья в очаге - вмиг вспыхнула лисья шкурка, в полумраке лицо кюны высветив, красное и раздувшееся. Прошипела что-то старуха, простонала, но язык перестал её слушаться, а потому ни слова из речей её было не разобрать.
Бросился Тьодольв к старой кюне, шкуру из очага вытащил, ногами угли затоптал (очухается старая - за сожженные меха пряником не наградит), а руками Ассу затряс, в дряхлом теле дух в сознание приводя.
Моталась из стороны в сторону старухина голова, словно вымя коровье, не приходила в себя старуха. Лишь жадно хватала воздух губами побелевшими да глаза закатывала. А потом вдруг забила ногами, как в припадке, и совсем обмякла на руках у Каменной Башки.
Вскочил Тьодольв, тело выпуская, попятился. Смертей много видел он, хребты сам ломал, секирой рассекал на две кровавые туши - и все одно не мог пола под ногами почувствовать, будто юнец, впервые куренку горло свернувший.
Какое -то время в дверях стоял Каменная Башка, на кюну затихающую глядючи, а потом побежал народ оповещать. Кончилась кюна Асса!

Хардаланд

Первый пробившийся лучик солнца нежно Гюды коснулся, в постеле сладко потянуться заставляя. Слегка на локте приподнимаясь, отогнала дева остатки сновидений мрачных. Не в родном доме же очнуться суждено было, не привиделось ничего ночью, правдой всё оказалось. Колдуна хижина пробужденную в объятья приняла вместо комнаты привычной. Повела головой дева в сторону другую. Так и есть: Витгейр рядом лежал, сквозь сон улыбкой сладкой мыслям своим отвечая, слезу одинокую из ока девичьего вырваться заставляя по щеке к губ уголкам неспешно скатывая. Не любимый рядом лежал, как недавно совсем мечталось, не тот, кто ночами бессонными грезился.
“Видно, так и было судьбой назначено, коль случилось так. Пусть противен колдун, но уж лучше с ним ложе раз разделить, нежели отца побежденным видеть да пленницей у Харальда томиться. Может и есть он тот, кого ждала я, непризнанный мной лишь остался, - вновь Гюда взгляд на любовника своего перевела, как ни приглядывалась, для себя достойного ничего в нем не находя”.
- Заплатила я цену обещанную - за тобой, колдун дело стало, - смахивая слезу еле слышно прошептала дева с ложа поднимаясь, да шкурой оборачиваясь от взгляд сторонних скрываясь.
Желание огромное было в каждый уголок хижины заглянуть, секреты, от посторонних скрытые, разглядеть, каждой мелочи, каждой вещи назначение угадать, пока спит колдун сном крепким. Лишь пройтись себя Гюда уговорила, опасностей пугаясь. Не поймёшь его, лжёт ли, правду ли говорит, а уж с вещей волшебных и вовсе спроса никакого нет. Пересилило чувство страха любопытство девичье.
Неспешно вещи собрав, оделась дочь конунга, Витгейра разбудить страшась. Ни к чему время лишнее на разговоры тратить, и так уж переполох в усадьбе начать могли, пропажу обнаружив.
Практически бесшумно выбравшись из дома, в обратный путь Гюда двинулась. Опасно затемно идти было, с появлением солнца вдвойне дорога опасней стала. Просыпаются жители деревни, с любопытством странника одинокого разглядеть стремясь, чтоб языки о чём почесать было, да опасность вовремя не проглядеть. От взглядов таких под плаща капюшоном запросто не скрыться, к усадьбе по дороге открытой не пройти.
Путь весь дева тряслась, любое укрытие при виде людей найти пытаясь, сквозь лаз в заборе усадьбы, одной ей известный пробираясь.
С недоверием выслушала заждавшаяся в комнате нянька историю о желании юной госпожи ранних прогулок, никогда ранее незамеченного, пообещав лишь Эйрика-конунга пустяками не тревожить, от дел важных проказами дочери не отвлекать, но глаз с той лишний раз не спускать.

Войско Харальда конунга в Альвхеймаре. За один день пути до усадьбы Гандальва Серого. Эйвинд Ягнёнок с товарищами и Альвир скальд.
(при морально-материальной поддержке Тельтиара)

Войско Харальда Косматого было велико и двигалось медленно. Эйвинд весь извёлся – первый раз шёл Ягнёнок в такой большой и важный поход и битвы, что обещал знатную славу и добычу, не мог дождаться. Всё время старался он со своими людьми покинуть основные силы конунга и в стычке с альвхеймарцами доблесть свою показать. Это стремление молодого викинга приметил Харальд, да зарубку в памяти сделал. Когда остался до усадьбы Гандальва один дневной переход, вызвал он Эйвинда к себе и дал ему поручение: верхами подобраться к усадьбе Серого Конунга, да разузнать, как подготовился тот к войне, да много ли людей собрал вокруг себя. В тот же вечер, пока воины Косматого разбивали лагерь и готовились ко сну, Эйвинд Ягнёнок, Эйрик Топор да с ними двое братьев Сигурдссонов оседлали коней и уже к рассвету добрались до усадьбы. Эйрика послал Ягнёнок в ближайшую деревню, чтобы узнал тот, прикинувшись человеком Гандальва, о чём говорят люди и как относятся к Серому.
Усадьба вражья укреплена была на совесть: городище окружали три насыпных вала, ощетинившихся тут и там острыми кольями, но даже преодолев их, осадчики наткнулись бы на толстый частокол в два человеческих роста и крепкие ворота, что не всякий таран возьмёт. Под стеной приметил Эйвинд палатки да землянки, жмущиеся друг к другу – немало, знать, собрал Гандальв воинов, чтобы отпор дать Харальду. Вскоре вернулся Эйрик и рассказал товарищам, что деревенские только и судачат о том, как долго осада идти будет, да о том, пожжёт Харальд их дома или нет. Ещё сказал о том, что ярл Асгейр увеличил дань, чтобы прокормить всех викингов, которых собрал Гандальв, и о том, что рыщет ярл со своей дружиной по окрестным лесам и ловит волков - показалось это диковинным викингу из Бердлы, и Ягнёнок решил, что непременно о том расскажет конунгу. На том и поспешили они обратно: за частокол всё равно не пролезть, а поблизости ошиваться только глупец станет, которому шкура недорога.

К полудни встретили они передовой отряд войска своего, и Эйвинд сразу к конунгу направился, чтобы обо всём ему рассказать. Признав сына Кари, телохранители пустили его в шатер Харальда, и правитель внимательно выслушал все, о чем сумел Эйвинд разузнать, после же велел позвать ближайших ярлов, а храброго хельда наградил серебрянными монетами и отпустил. Тогда-то и попался на встречу Эйвинду его брат Альвир, с видом потерянным по лагерю бредший.
- День добрый тебе, Альвир! - подошёл к скальду Ягнёнок, - Почему невесел ты перед битвой? Неужели тревожит тебя то, что не можешь ты ныне поднять меча? Так не печалься, брат: в любой дюжине найдётся по двенадцать храбрых воинов, зато умелый скальд, что сложит о них красную вису - один на добрую сотню...
- Порой, одна виса больше беды принести может, чем целый хирд, - вздохнул Альвир скальд, но все же приветственно брату улыбнулся.
- Самая большая неприятность, что может случиться - если скальд отведал мёда не из клюва Ворона, а из под хвоста, - улыбнулся Эйвинд в ответ, легко было у него на душе после конунжьей похвалы, - тогда виса его может в бегство целую армию обратить, как только возьмёт в руки арфу. Но тебе это не грозит, Альвир…
- Идем, - Хнува взял за плечо родича и повел его в сторону, где палатки фиордцев стояли. - Ты слышал уже, что Хакон Хладирский погиб?
Прошептал он, шага не сбавляя.
Нахмурился недоверчиво Ягнёнок:
- Неужели проклятый Атли осмелился поднять руку на человека Харальда? На самого Хакона Медведя?
- Да не только осмелился - на берегу Ставанессвага настоящее побоище случилось, - торопился Альвир, быстро слова произносил. - Грютинг ярл уж на что хитер был, а тоже не ушел от погибели, и великан этот Ахти, - помнишь, которого у усадьбы сожженной приметил бонд беглый, - с ними сгинул.
- Выходит, что все те погибли, кого подозревал отец в поджоге усадьбы Рогволда ярла! - удивился Эйвинд, - Постой, брат... не себя ли ты винишь в том, что Харальд на гибель их отправил?
- А кого еще винить можно? Сын Хакона на меня зуб точит, говорит, чужими руками я свою месть свершил! Видел бы ты тот блеск злой, каким глаза его сверкали!
- Но ведь кроме правды ничего не сказал ты! Если младший Хакон удумает недоброе - конунг защитит тебя. И мы с отцом не дадим тебя в обиду!.. Да и наверняка сгоряча он то говорил, ведь не мог ты знать, что Хакон и Атли свару устроят.
- Атли тоже мертв, брат.
- А кто же теперь станет править в Согне?
Пуще прежнего помрачнело лицо Альвира:
- Халльстейн, старший сын Атли стал ярлом, - много злости было в словах этих, казалось - вновь боль почувствовал юноша, будто вновь увечья претерпел от недруга. - По слухам судя - сам он Ахти в бою заборол.
- Неужели люди пошли за ним, после того преступления, что он с братьями совершил... - Эйвинд осёкся, не хотел он лишний раз говорить о горе Альвира.
- Память людей коротка, - отрезал скальд. - Утопили Херстейна, так и показалось многим, что достаточна плата.
Положил тогда Эйвинд брату руку на плечо:
- Послушай, Альвир... Лучше будет тебе пока держаться рядом с нами и сторониться Хакона. Ни к чему свара перед битвой, конунг тому не обрадуется. А что до Халльстейна - не у всех память короткая, как у жителей Согна. Вспомнится ему всё и звонкой монетой отольётся.

Альвхеймар. Известно кто
С Дарклайт

Асгейр ярл в ярости великой смотрел на охотников - те истребили почти всех волков в округе, но беловолосого слепца так и не нашли. Сбежал, сбежал убийца, вокруг пальца их обведя - не иначе, как сам Локи помогал негодяю! Конечно, и от такой охоты прибыток был, поскольку у дружинников конунжих новые плащи из волчих шкур появились, да только за облавой об ином деле совсем запамятовал ярл, о приказе конунга. Теперь же поздно было что-либо предпринимать, еще день и у ворот усадебных воинство вражеское будет с Харальдом ненавистным во главе и не миновать тогда сечи лютой. Потому-то, едва вести добрые гонцы принесли, как поспешил к Гандальву Асгейр, желая расположение господина вернуть.
Гандальв был мрачен, как туча. Ведьмин внук оказался быстрей, чем надеялся конунг, и опять шел не в ногу с традицией. Вместо того чтобы отдыхать после сражений, празднуя победу и теша себя пивом и женщинами, проклятый волчонок спешил отдать долг. Серому конунгу и самому надоело бегать от молодого агдирца, коего он, отчасти заслуженно, почитал трусом. Вот только три ночи последних конунг альвхеймарский почти что не спал: наваждение злое отнимало у него отдых, и не могли помочь тут ни прогулки вечерние, ни объятия ласковых дев. Каждую ночь являлась ему утопленная ни за что Хедвиг с младенчиком на руках, да другой его сын, что был ее мужем. Выходцы молча стояли рядом, будто семья, и смотрели на Гандальва осуждающе. Конунг, не боявшийся на медведей, ни лютых волков, ни секир вражеских перед взглядом тем бледнел и терялся. А в конце сна молодое лицо Хедвиг искажалось, становясь уродливым ликом кельтской колдуньи. И снова звучали слова предсказания… надо ли говорить, что вошедший Асгейр получил взор, приязни отнюдь не исполненный.
- Явился-таки? – нелюбезно молвил властелин своему ярлу. – И что теперь скажешь?
Потупил взор воин, но для того лишь, чтобы не видел Гандальв его злого взгляда, хоть и знал Асгейр, что за дело на него конунг гневается, а все же противился.
- Моя вина, государь, - наконец, гордыню смирив, произнес он. - Но получил я весть, которая тебя обрадует.
- Что за весть? - на лице усталом лице Гандальва появилось вялое любопытство. Хорошие новости были нужны, будто воздух, но бессонница измотала владыку Альвхеймара, подтачивая его силы, как кабан - корни могучего дуба в поисках желудей.
Не стал долго томить конунга Асгейр, да и самому ему нетерпелось поскорее рассказать услышанное:
- Хладирец мертв, Хакон сын Гротгарда!
- Как? - конунг невольно подался вперед. - Кто... - он не стал договаривать, спохватившись о конунжьем достоинстве, но смысл вопроса был ясен.
- Поехал в Согн, да там и сгинул, - губы Асгейра расплылись в столь плотоядной улыбке, что ее и под бородой видно было. - Атли ярл его прямиком в Хель отправил.
- Атли? - брови Гандальва удивленно взлетели вверх. - Не думал, что ему это под силу. Хладирский медведь, видимо, и впрямь выстарился.
- Не иначе, сам Один благоволит нам, раз отнял у Харальда столь мудрого советника, - продолжал ярл. - Слухи говорят - большая битва была, и с обеих сторон едва ли не по десять сотен воев полегло! Знатная жатва валькириям - да и ворога нашего рати обескровлены ныне!
- То славно, - уронил конунг Альвхеймара, привычно запустив пятерню в бороду. - Но почему атли не ответил моим гонцам? Мы могли бы выступить против Харальда вместе, а ныне Согн, хоть и показал себя врагом роду агдирскому и транделагскому, молчит и дружин в битву не шлет.
- Сдается мне - то Атли сделал, чтобы бдительность Хакона усыпыть...
После паузы небольшой, задумчиво Асгейр процедил.
- Но то раньше, теперь уж не проведаем.
- Кто ныне стал во главе Согна?
- Халльстейн Атлиссон, - воин даже не удивился, что Гандавльв с полуслова понял про гибель Атли Тощего. - Перед смертью ярл простил его и обязал дружину признать его власть. Молва идет - в битве Халльстейн проявил большую доблесть, своими руками погубив многих витязей Хакона.
- Отрадно видеть, что кровь викингов еще не стала ключевою водицей. Но у нас ныне другие заботы. Даже если новый владыка Согна решил выступить против Харальда, он не поспеет к Альвхеймару до сражения.
Гандальв не сказал: "Если он того хочет", - но то было понятно.
- Значит встретим волчонка своими силами, - уверенно бросил Асгейр, кулак сжав.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 12-10-2008, 10:56

Недалеко от усадьбы Гандальва Альвхеймарского. Харальд, молодой Хакон и прочие.
Мы с Тельтиаром.

Ничего не ответил на слова гневные осиротевшему конунжичу Альвир, лишь с глаз его долой поспешил убраться, а Хакону вскоре не до того стало - нашли его люди Харальда и велели поскорее к конунгу идти, поскольку тот ближников всех на совет собирал.
К тому времени, когда поспел к шатру юноша, речи многие сказаны уже были, однако же приветливым взглядом встретил его Харальд и велел за стол усаживаться подле ярлов и херсиров иных. О том разговор шел, как сподручнее усадьбу гандальвову брать - штурмом неистовым или же осадой длительной.
Как не велика была печаль Хакона, а все ж кровь горячая да молодая черную скорбь одолела. Пришел сын Медведя Хладирского на совет бледный, что выходец из царства Хель, а тут оживился, и даже свое слово сказал:
- Решать тебе, конунг славный, но мыслю я, что усадьбу Гандальва лучше брать сразу. Враг наш хитер и наверняка послал мужей за подмогой. Вои твои зорки, как соколы, но даже орлу не под силу поймать сразу несколько дюжин мышей: одну скоготит, прочие разбегутся. Мы так быстро шли на Альвхеймар, что опередили зов Серого Конунга, но - кто знает, сколько врагов твоих возжелают в битве участвовать да скольких бондов соберет вскорости клич своего властелина?
- Вот они, слова настоящего удальца!
Харальд довольно улыбнулся, точно и не ждал иного от молодого Хакона.
- Все наши победы были добыты в бою - какую усадьбу заполучили мы долгой осадой? Нет такой! А сколько взято земель доблестью нашей и клинков остротой?
Несколько седобородых ярлов о чем-то зашептались, молодые воины одобрительно загомонили, и только Рогволд с братом своим Сигурдом сохраняли молчание, точно им все равно было, какое решение конунг примет.
- Дозволь мне вести воинов в бой! - глаза Хакона засверкали, будто острая сталь на северном солнце. Осиротевший конунжич жаждал крови. А желанье стяжать ратную славу, живущее в каждом мальчишке с младых ногтей, указало ему нужный путь. Смерть врагам конунга!
- Твой отец гордился бы тобой сейчас, Хакон.
Взгляд Харальда немного осуждающе пробежался по присутствующим и остановился, смягчаясь, на молодом воине. Коль скоро Хакону не терпелось доказать свою преданность и выпустить накопившуюся ярость - то зачем отказывать ему?
- Ты возглавишь штурм!
Не смог транделагец скрыть радости от такой милости властелина, бросил довольный взгляд на других ярлов да гридней – и поклонился Харальду:
- Сделаю все, что возможно, конунг. И пусть звон наших мечей донесется до стен славного Асгарда, радуя предков.
«И Хакона».
Молодой викинг то не сказал, но все мужи понимали, чьи уши желает усладить звоном оружия молодой транделагец. Судя по тому, как спешил Хакон в битву, многие жены в Альвхеймаре не дождутся мужей с поля битвы, и много раз Хеймдалю придется отворить ворота крепости асов. И все во славу Харальда, любимца мудрого Одина.
Викинги разошлись готовиться к штурму. Не всем седобородым ярлам пришлось по нутру веление Харальда, многие, уходя, шептались, что у Хакона лишь недавно стала рости борода, а про себя добавляли и про незаконность рождения конунжича. Но ныне слава агдирца была такова, что никто не осмелился сказать слова против решения Харальда. Тем паче, что Хакон был старше конунга на несколько зим…

Перед битвой.
(с Варлоком)

Окончился совет, и стали мужи, один за одним покидать шатёр конунга. Лишь Гутхорм-ярл остался, но пока молча, внимательно рассматривая новый боевой нож.
- Спасибо, дядя, - удостоверившись, что никто у полога не стоит, кроме телохранителей верных, Харальд молвил. Благодарен был конунг, что Гутхорм не стал решений его оспаривать при ярлах, хотя, несомненно, имел что сказать.
- Хакона потерять не боишься? - кивнув спросил ярл, проверяя балансировку клинка. - Юн он и горяч, полезет ведь в самое пекло.
Конунг улыбнулся.
- Худшее, что случится может - это его смерть, а коли выживет, так будет мне до конца жизни благодарен, что я ему доверил войска вести.
- Приставь к нему пару испытанных воинов, да вели негласно беречь и прикрывать. Лучше слугу верного получить после битвы, чем труп хладный. Но, речь не только о Хаконе. Что ты думаешь делать с крепостью? Я имею ввиду, как ты хочешь её штурмовать?
- Воины мои окружат ее с трех сторон, и от деревни отгородят - коли там затаились еще враги, то они не смогут на помощь придти Гандальву.
- Да. они смогут ударить в тыл, - согласился ярл.
Конунг немного помолчал, размышляя.
- Думаю я - послать Рогволда разорить деревню. После на него ненависть бондов обескровленных обратится.
- Тоже хорошо, - кивнул Гутхорм. - Вели доставить Гандальва живым. После битвы сойдёшься с ним в поединке. В твою победу я верю, а славы тебе это принесёт куда больше, чем просто отдача велений на поле боя.
- Велю, несомненно.
Конунг кивнул, но в глазах его нехороший блеск отразился.
- Куда меня отправить думаешь?
- Подле меня останешься.
- Хорошо, - Гутхорм несколько раз подбросил нож на ладони и неожиданно спросил: - Не боязно родича близкого убивать?
- Мои родичи - это ты и мама, - холодно заметил Харальд.
- Верно, племянник, - Гутхорм улыбнулся, поднялся из-за стола и положил руку Харальду на плечо. - И мы с тобой придушим Гандальва. Вместе.
Конунг с силой стиснул родича в объятиях, точно пытаясь показать, что стал не слабее дяди за прошедшее время.
- Когда он умрет - вернемся в Сарасберг, и я вырву свои земли из лап этих стервятников из Рагаланда.
- И пророчество будет исполнено?
- Будет.

Альвхеймар. Перед первым штурмом усадьбы Гандальва.

Гордый оказанной честью, Хакон Хаконсон велел воям строиться, да и сам снарядился для битвы. В скором времени он и еще пара викингов знатного рода выехали вперед, чтобы с возвышения осмотреть вражьи порядки. Гандальв защитил усадьбу на славу: дома конунгов редко были легкой добычей, северяне слишком привыкли нападать на других, чтобы быть легковерными да беспечными. А властитель Альвхеймара, которого научили осмотрительности военные неудачи, не жалел для защиты родового гнезда ни звонкого серебра, ни сил бондов. В итоге перед Хаконом со товарищами возвышался частокол из заостренных бревен в два человеческих роста. Земля за частоколом была перекопана ямами, таившими смертельно опасные сюрпризы. Со слов соглядатаев да перебежчиков нападающие уже знали, что впереди еще два частокола, да и сама каменная усадьбы была ныне укреплена, будто крепость в земле англов.
Хакон поправил дорогую броню, прежде принадлежавшую знатному ярлу из Мера, и призадумался. Даже трудность задания, ныне представшая его взору в полной красе, не охладила энтузиазма молодого воителя. Но Хакон бы не был сыном отца своего, если бы не рассуждал перед действиями.
- Хорошо укрепился Альвхеймарский волк, - сказал он попутчикам, - но любое зверье можно выкурить из норы дымом да пламенем. Конунг наш поручил деревню Рогволду и брату его, так что нам остается усадьба.
- Их дело легче… - протянул один из ярлов.
- Зато нам больше славы, - оборвал речи крамольные молодой Хакон. – Однако же, личники за частоколом, мыслю я, не все кривые да полуслепые. Так что – вперед пусть идут союзники новые, что набрал Харальд в Мере да в землях Фьордов. Должны мы узнать, можно ли голову с ними одним шитом прикрывать… «и, коли Один их заберет – не столь жалко», - закончил он про себя.
- Как мыслишь ты взять усадьбу? – спросил между тем второй ярл.
- Мыслю я, что с одного раза не выйдет, - признал Хакон Хаконсон. – Не сдюжим повалить сразу три частокола. Так что – пойдем ныне вперед. Я с отрядом моим прямо на усадьбу пойду, а ты, Свен, обойдешь слева. Тогда с тем отрядом, что ныне стоит на опушке по правую руку от нас, мы сможем врага взять в тиски, да сдавить его крепко.
- Слева деревня, - заметил помянутый ярл.
- Истинно так. Не будет Рогволд долго воевать с бондами. Как разберется с деревней – к вам подойдет, укрепив силы.
- Подойдет ли?
- Он – викинг, а, значит, кровь его тоже кипит при звуках начавшейся битвы, - начал было Хакон. Но потом запнулся, и ответил по существу: - А, коли решит тут чужими руками угли загребать – то конунг голову снимет.
Все невольно оглянулись назад, туда, где за спинами удальцов в сияющих бронях вилось алое знамя Агдира с волчьей головой. Конунг выбрал хорошее место: рассмотрит все, что ему нужно. А глаз у Харальда острый, впрочем, как и топор его дяди. Так что едва ли кто-то сегодня рискнет проявить лишнюю осмотрительность. Даже Рогволд.

Бой продолжается. Рогволд с присными
Тем временем, пока войска молодого Хакона поднялись на штурм, Рогволд, исполняя приказ конунга, направил свои силы на захват деревни, что близ усадьбы лежала. Хитроумный ярл не хотел участвовать в самом штурме, понимая, каких жертв ему это стоит, и приказал выдвигаться пешими, да щитами прикрываясь, если стрелять будут.
Четыре сотни бойцов, ведомые лично Рогволдом, добрались до самого частокола, что окружал поселение и остановились, повинуясь властному взмаху руки ярла.
- Лучники, стрелами с огнём! - коротко скомандовал он, и десятники разнесли его приказ среди своих подчинённых.
Хмурое небо над Альвхеймаром осветилось сотней маленьких огоньков, которые по пологой дуге миновали частокол, и обрушились на деревню. Тут и там заполыхали пожары. Из домов и амбаров стали спешно выбегать люди, толпясь и толкаясь, а хирдманны Коршуна, тем временем, беспрепятственно прошли через частокол, подрубив его в нескольких местах.
- Бей! - взревел Рогволд, и его воины лавиной устремились на смешавшихся и почти безоружных бондов.
То был не бой, но резня, ведь что могут противопоставить наспех вооружённые землеройки опытным воинам, при полном боевом снаряжении? Верно, ничего, и они гибли, словно пшеница, под ударами косы.
Однако, когда хирдманны Рогволда вошли в деревню, простая жизнь закончилась. В центре поселения, надёжно защищённые с боков горящими домами, ощетинились мечами и топорами почти две сотни воинов Гандальва, перестроившихся в боевой порядок. Их круглые щиты были сомкнуты, над ними поблёскивали покатые бока шлемов, а от оружия прямо-таки исходила жажда крови.
- Сдавайтесь, вои! - воззвал Рогволд, не столь надеясь на добровольную сдачу истинных хирдманов, сколь на то, что ещё время потянуть сможет.
- Иди в Хель! - мрачно ответствовал кто-то из строя. - А мы дорогу укажем...
Рогволд вздохнул и махнул рукой, посылая воинов в битву.
Навалилась одна стена щитов на другую, крякнули воины, удерживая натиск, из задних рядом ударили мечами, и первые бойцы Рогволда упали на Альвхеймарскую землю, но их собратья не сдавались, числом и силой тесня Гандальвовых хирдманов к горящему общинному амбару. Поняли воины, что отступать скоро некуда и разорвали стену, завязав настоящий бой, когда кровь горит в жилах священным огнём, ярость полощется в глаза Торовым плащом, а руки не знают усталости, вздымая оружие! Меч схлестнулся с топором, топор с хрустом врубился в щита, а щит, направляемый твёрдой рукой, врезался в вражьи рёбра. Люди смешались, неистово рубя друг друга, страшась не смерти, а лишь того, что уйдут в Валгаллу не прихватив с собой как минимум пятерых. Увы, Рогволд не мог позволить себе такого размена, а потому его хирдманнам заранее был дан приказ - беречь свои жизни и жизни своих товарищей. Стоило какому-нибудь альвхеймарцу увлечься схваткой, как в его спину врезался меч, или топор раскраивал ему шлем с затылка, а то и копьё пропарывало насквозь. Мало чести было в таком бою, но упрёков не было. До них ли, когда направляешься прямо за пиршественный стол к Одноглазому?!
Вскоре всё было кончено. Воины добивали последних верных Гандальву и пытались найти что-нибудь ценное в развалинах, но тщетно. Всё мало-мальски могущее заинтересовать алчных воев был заранее вывезено и укрыто в окрестных лесах. Ищи, если не лень!
- Хирд! - скомандовал Рогволд, видя неудовольствие среди бойцов своих. - Двигаемся на усадьбу! Покажем молодому Хакону, как бьются зрелые мужи!
Он успел заметить, что сын Медведя уже прорвал первый частокол и рвётся дальше, а потому собирался на его плечах дойти до очередного рубежа, а там показать конунгу Харальду, кто тут верный слуга, а кто неумелый мальчишка...

Сообщение отредактировал Orrofin - 16-10-2008, 21:18

Усадьба и рядом
Принадлежит перу ДЛ

А в это время по другую сторону частокола, Гандальв тоже держал совет с приближенными. Основную надежду в грядущей битве альвхеймарцы возлагали на крепость частокола да коварство вырытых рвов, которые, по замыслу конунга, должны были уменьшить число нападающих. Но такой большой армии у своих стен Гандальв не ожидал, и это стало неприятным сюрпризом. Ярлы снова стали шушукаться по углам, вспоминая плохие знаменияда неудачи, словно преследовавшие род конунгов альвхеймарских с самого совершеннолетия Харальда. Один лишь Асгейр не участвовал в тех разговорах, и это мсягчило сердце владыки. Гандальв, разумеется, был зол на ярла за скверно исполненный наказ: по сути, именно из-за охоты Асгейра на волчье племя дружина, защищавшая ныне усадьбы, была столь малочисленна. Но конунг всегда склонен был оправдывать поступки своих людей, вызванные чрезмерным радением или жаждой сражения, и, напротив, презирать осмотрительность да осторожность. И Асгейра Гандальв любил. С его точки зрения, ярл был почти идеальным викингом, чем выгодно отличался от его вот, гандальвого, отпрыска Хаки. А потому сегодня конунг промолчал об оплошности ярла, не став корить его перед братьями по оружию, а вместо того заговорил о сражении:
- У Харальда ныне много людей, вовсе не нужных агдирцу. И он может бросить их на наш частокол, словно скот на убой, не считаясь с потерями. Один готовит нам славную битву, и в этом для нас честь. Но кровь наших людей требует личной мести Харальду, а этот трус снова намерен вести войну, не махая секирой.
- Ты вызовешь его на поединок, Гангдальв? - спросил один из ярлов.
- Ну, разумеется, - снисходительно улыбнулся конунг, - агдирцу везет. Не знаю, кто помогает ему: Один или Локи, но в битве против меня он не сдюжит. Однако же, Харальд подл, и, мыслю я, вряд ли стоит слать вызов, когда его рать превосходит нас в несколько раз.
- Он может счесть, что мы испугались.
- Он может судить по себе всех. Но я не отворю ворот, положившись на слово конунга, что нападает на конунгов по ночам, а в честном бою - прячется за дружиной.
Если кто в этот миг и вспомнил перемирие, нарушенное альвхеймарцами в Сагасберге, то у ярлов хватило ума промолчать. Тем паче, что с тех пор Харальд показал себя конунгом хитрым и изворотливым, получившим от Локи удачливость в смеси с жестокостью.
Конец совещанью в усадьбе проложил тревожный звук рога: враги на приступ пошли. Альвхеймарцы похватали с лавок шлемы да со всех ног бросились к частоколу. Даже Гандальв в усадьбе не усидел: планируя вызов на поединок, конунг не желал ныне идти впереди войска. Стрелы направляют норны, а властитель Альвхеймара слишком долго ждал своей мести, чтобы умереть, не забрав с собой ненавистного Харальда. Нет, ведьмин внук должен умереть от его руки, видя отраженье собственной смерти в глазах Серого Конунга.

Пестрая волна нападающих скатилась с холма и ударилась о частокол. закипела жаркая битва, послышались крики раненых и умирающих. Но эта схватка лишь скрывала движение нападающих, обходящих усадьбу со стороны деревни. Гандальв мог только скрежетать зубами, глядя на легкий дымок, что потихоньку начал куриться в той стороне. Будучи окруженным с трех сторон, он никак не мог помочь своим воям, оставшимся в той деревне, да и мирным селянам - тоже. Конечно, селяне, наученные опытом междоусобиц, наверняка уж попрятались в лес, бросив имущество на поживу захватчикам: жизнь ведь дороже чем серебро. Но все равно, кровь прольется, и будет она дополненьем к гигантскому долгу, что накопился за Харальдом.

Сражение длилось несколько часов, альвхеймарцы дрались, как звери, прижатые загонщиками к обрыву: чувствуя за спиной пропасть, они не щадили сил для сражения. Но все же, большое число нападающих, и ярость предводителей - прежде всего, молодого Хакона, в которого будто вселился сам Тор, сделали свое дело. Первый частокол пал и обороняющиеся поспешили укрыться за вторым, оставив врагу тела убитых. Сражение временно стихло: Хакон Хаконсон оставил отряд зализывать раны да оттаскивать прочь мертвецов, дабы живые в бою не спотыкались об их ноги, и направился к Харальду.
Как раз в этот-то миг появились из селения воины Рогволда, к усадьбе спешащие - их завидев, многие рати, до того в резерве остававшиеся, так же на штурм ринулись, в бою сменяя усталых и раненых. Свежие силы навалились на альвхеймарцев!
Конунг Агдира же в тылу на жеребце вороном восседал, спокойный и собранный. Казалось, он знает нечто, неведомое другим. Спешивший к нему Хакон счел это зримым проявленьем величия.

Битва за альвхеймарскую усадьбу, продолжение. С Тельтиаром.

Когда Хакон миновал ряды щитоносных дружинников, конунг сам выехал ему навстречу, заставив телохранителей посторонится - все едино, стрелы из-за вражеского частокола не долетели бы так далеко:
- Воды поднесите герою, - небрежно бросил он слуге, а после обратился к Хакону:
- Видел я, как ты приступом стены взял - отец твой, несомненно, гордиться таким сыном, наблюдая из Валгаллы.
- Спасибо, конунг, - Хакон низко склонился в поклоне. - Твои воины, ведомые мной, бились, будто берсерки, но враг наш силен и упорен. Каковы будут твои повеления?
- Передохни, да посмотри, как другие сражаются - надо же и им дать возможность славу стяжать.
Молодой правитель рассмеялся, указав на усадьбу: новые отряды уже миновали проломленный Хаконом частокол, и теперь крушили землянки, в которых укрылись не успевшие отступить за вторую стену враги. Таких было немного, конечно, однако из-за частокола то и дело высовывались лучники, стараясь хоть ненадолго сдержать наступление харальдовой дружины.
- Благодарю за заботу, конунг, - еще раз склонил голову Хакон. - Но - ты же сам знаешь, как тяжко стоять в стороне, когда вои стяжают ратную славу. Я, словно скакун боевой - покоя не ведаю, слыша звон стали. Прошу: дай мне самому завершить штурм.
- Завершишь, - сын Хальвдана обвел широким жестом несколько сотен отборных воинов, все еще не вступивших в сражение, то были его лучшие дружинники: агдирцы, прошедшие через всю Норвегию, следуя за конунгом; халейги, во главе с Бардом; хирдманы, некогда служившие Гудбранду - все в добротных кольчугах и с дорогим оружием. - Им тоже не терпится в битву вступить, но не время пока.
Харальд замолчал, взглядом найдя Рогволда, чьи отряды как раз добрались до подножия холма:
- Посмотри - те, кого ты вел на первый штурм - мерийцы и люди фиордов, к ним у меня нет доверия. Как и к их ярлу, а потому пусть он сначала докажет свою верность, а уже после ты принесешь мне победу.
- Как скажешь, конунг, - отозвался молодой транделагец. Харальду пришлась по душе такая покорность: большинство советников, включая и Гутхорма, и покойного тестя, были заметно старше агдирского конунга, а потому он не получал от ни того, что хотел - подчинения. Харальду, уж вкусившему власти, хотелось править самостоятельно, а потому поведение Хакона молодого было ему, что мед сладкий.
Альвхеймары оборонялись яростно, не подпуская врагов к ограде так долго, как только то было возможно - многие дружинники провалились в волчьи ямы, а иных сумели достать коварные стрелы, или клинки не сумевших отступить воинов Гандальва, однако войска у Харальда было что травы в поле, а потому - сколько с скашивали их альвхеймарские ратники, но на место каждого убитого по двое новых вставали. Реяли знамена ярлов и херсиров уже возле самого частокола, щиты сомкнув шли дружинники, неся тараны, а то и вовсе топорами себе путь прорубить желая через заграждения вражеские.
Рогволд же вперед иных не шел - людьми его в гуще битвы Ивар и Хрольв управляли, а сам ярл только приказы отдавал, за действиями всех отрядов штурмующих следя, да волей единой действия их сковывая. Вот уже то там, то здесь проломы появились в частоколе, и пусть не могли пока в них пробраться нападавшие, а все же пришлось альвхеймарцам многих людей отозвать, чтобы натиск этот сдерживать - и стрел ливень поредел заметно.
Тем не менее, битва длилась до самого вечера. Харальд Хальвдансон имел возможность послать в бой свежие силы, пока викинги, участвовавшие в первом штурме, отдыхали. А альвхеймарцам было что защищать, и то удесетеряло их силы. Ко всему прочему, частокол был сделан на совесть, и нападающим приходилось платить жизнями на каждый вынутый кол да засыпать ямы трупами, чтобы подобраться к врагу. Но, едва над полем битвы стала сгущаться вечерняя тьма, оба войска прекратили сражение и разошлись - раны зализывать. Второй частокол тоже пал, и теперь костры армии Харальда горели почти у порога Гандальва.

Сообщение отредактировал DarkLight - 17-10-2008, 17:25

Переговоры

В эту ночь Харальд велел выставить множество часовых - преимущество его воинства было очевидным, однако конунг не хотел, чтобы под покровом темноты, альвхеймарцы устроили вылазку и нанесли хоть сколько-нибудь ощутимый урон его ратникам. Впрочем, опасения его были неоправданны - гандальвовы люди слишком устали держать оборону, и едва на ногах держались, а потому ночь использовали для того лишь, чтобы силы восстановить, и не думая даже о дерзком ударе. Да и мало осталось воинов у конунга Альвхеймара после сражения, едва хватало, чтобы последний частокол охранять, у Харальда же людей было, что капель в море, фиорды омывающем.
Потому, мало кто удивился, увидав поутру дружинника под белым стягом, что усадьбу покидал осажденную.
- Вон, сдаваться идет, - кто-то в усы усмехнулся.
- Попробует жизнь свою выкупить, как Грютинг, - другой воин согласился. С той поры, как погиб ярл Оркдаля, все чаще стали нелестным словом его вспоминать харальдовы ратники, до того опасавшиеся грютингова гнева.
Харальд сам ему навстречу вышел, предвкушая, как милости его будет альвхеймарец просить, но нет - гонец не упал на колени, и даже головы не склонил.
- Чего надобно? - Презрительно бросил конунг.
- Гандальв Альвхеймарский поединка от тебя требует, Харальд из Агдира, - отвечал воин. - И если не трус ты, то принять должен вызов этот и в честном бою с ним сойтись, дабы решить сражения исход!
Хотел было в лицо наглецу рассмеяться сын Хальвдана, но слишком уж хмурыми стали лица окружающих, так словно ждали они согласия своего правителя на поединок, и потому глаз с него не спускали. Откажись он сейчас, и потеряет уважение воинов, но если согласится, то у Гандальва будет шанс победить, а Харальд не желал давать врагу ни единого шанса, и уж тем более подвергать собственную жизнь угрозе!
- Обговорим условия.
Конунг развернулся, и пройдя мимо удивленных воинов, скрылся в шатре. Вскоре туда же пропустили и альвхеймарца, а за каждым его движением внимательно следили двое телохранителей Харальда.
- Итак, какого поединка желает мой родич? - Юноша опустился на резной стул, жестом велев гонцу занять табурет, однако тот остался стоять.
- Пеший бой на любом оружии в круге протяженностью пять шагов, - отвечал воин. - И, если он одержит победу, твои люди должны снять осаду и уйти.
- Пусть будет так - завтра на рассвете я сражусь с Гандальвом, - резким движением Харальд отбросил с лица спутанную прядь грязно-серого цвета (верный клятве, он давно уже не расчесывал волос, и почти столь же долго не мыл их). - А когда твой конунг умрет, я не оставлю в усадьбе ни одной живой души.
При этом в глазах Харальда застыла столь холодная решимость, что альвхеймарец не посмел усомниться в истинности этих слов.
- Так и передай своему господину, Асгейр ярл.
Гонец едва заметно вздрогнул, когда враг назвал его по имени, но догадался, что не иначе, как кто-то из дружинников агдирца узнал его и сказал о том Харальду.
- Теперь иди, - юноша дождался, пока альвхеймарец окажется у выхода и произнес, будто бы самому себе, но так, чтобы Асгейр услышал: - Но если бы кто избавил меня от Гандальва, то я высоко ценил бы этого человека.

Перед поединком. Шатёр Харальда

(с тем, чей профиль стоит оценить!)

После того, как посланец Гандальва ушел, Харальд велел слугам разнести по лагерю весть о предстоящем поединке. Все воины должны были знать, что их правитель решил лично отсечь голову конунгу Альвхеймара и этим положить конец древнему противостоянию. А заодно сын Хальвдана велел дать хирдманам немного браги, но ровно столько, чтобы они не захмелели.
- Что думаешь, дядя, растерзает молодой волк старого?
Харальд улыбнулся родичу, до этого лишь молча наблюдавшему за ходом переговоров.
Гутхорм не поддержал лёгкого тона племянника и нахмурился.
- Подготовься, Харальд, - посоветовал тот. - Оружие проверь и себя. Богам принеси жертвы. И, если Гандальв падёт, даруй жизнь тем, кто тебе присягнёт. Не лей кровь своих же воинов понапрасну!
- Кто станет служить мне - выживет и сохранит свое добро, а непокорные сами станут жертвой Одину.
- Пусть так и будет. А теперь, вспомни, что знаешь про Гандальва. Что может помочь тебе в бою?
Призадумался юноша, о враге старом не так много он знал, да и в бою его не видел ни разу.
- Говорят, силен еще альвхеймарец, хоть и стар.
- Силён, да левая нога, говорят, к холодам его беспокоит, - заметил хитроумный ярл. - Чем биться будешь?
- Мечом, - тут же ответил Харальд, про давний трофей Асгаута припомнив. - Золотой Рукоятью.
- Нет. Возьми своё оружие, верное, а не трофей. Преломится клинок силой взятой.
- Этот меч кольчугу рассекает, что ткань! - Оспорил совет дядин конунг. - К тому же, по праву меч этот принадлежит моему роду, и лишь подлостью вражеской ранее украден был.
- Харальд, возьми верный меч и испытанный! - стоял на своём Гутхорм. - Бился ли ты Золотой Рукоятью ранее?
- Раньше я и вовсе не бился, - ничуть не смущаясь, заявил Харальд, поскольку кроме них в шатре теперь никого не было. - Разве что тренировки были.
- Тогда доставай свою Рукоять! - сказал Гутхорм и набычился. - Посмотришь сам!
Молодой конунг рассмеялся, и отошел к сундуку, в котором хранил оружие - уже вскоре он вынул из деревянных ножен меч, с рукоятью, которую оплетали золотистые драконы. Острие смотрело прямо в горло Гутхорму.
- Бей, - сказал ярл, вытянув из ножен свой не раз испытанный в боях меч, что с ним от самого Агдира шёл.
Размахнувшись, конунг нанес простой рубящий удар в голову Гутхорму.
И бывалый воин отразил этот удар также просто - ударил навстречу движущемуся клинку конунга. Знал ярл - не выучку племянника испытывает, но меч в его руке.
Оба лезвия со скрежетом скрестились, но Харальд, вместо того, чтобы разомкнуть клинки, сильнее надавил, точно стараясь пересилить дядю.
Рука Гутхорма окаменела, застыла, удерживая меч так. что, казалось. проще низвергнуть гору соломинкой, чем передавить его.
Стиснул зубы молодой воин, хрип натруженный из глотки его вырывался, так не хотелось ему признавать, что слабее он, однако уже мышцы изнывать стали от напряжения этого и пришлось юноше отступить на шаг, но с тем лишь, чтобы выпад сделать в грудь берсерку.
- Посмотри на клинок, - посоветовал Гутхорм, отступив и опустив меч.
- Чего на него смотреть?
Вместо ответа, ярл просто указал в ту часть клинка, где красовалась широкая зазубрина.
- Оружейники справят.
- Решай сам, Юный конунг, - Гутхорм специально употребил старое прозвище племянника, - да вспомни, часто ли тебя мои советы подводили?
Сказав это, ярл покинул шатёр конунга, убирая меч в ножны. Харальд остался один.
Со злостью вбросив меч в ножны, правитель так же покинул шатер. В голове его уже иная мысль зрела, пусть тоже к поединку обращенная

Конунг и Воин.
С Дарки

Покинул шатер конунг, и телохранители тенями следовали за спиной его, а вои расступались - и удивленно смотрели на конунга. Сын Хальвдана Черного не имел обычно привычки разгуливать по лагерю, придерживаясь мнения о том, что место бонда - у походного костра, а конунга - в теплой избе... или - хотя бы в походном шатре. Хакон Хаконсон сыскался вскорости. Сын транделагского Медведя в одиночестве сидел под деревом в стороне от дружины, и грыз веточку. Харальд увидел в его хмуром лице отражение собственных невеселых дум: если конунгу не хотелось битвы с Гандальвом, то Хакона, очевидно, печалили иные вещи. И, не в последнюю очередь, - мачеха. За делами военными Харальд как-то забыл обсудить новости из Хладира. Но сейчас, глядя на Хакона, вспомнил о нерожненном наследнике старого конунга транделагского. Все это придало мыслям агдирца совсем новое направление: когда Хакон, завидев Харальда, вскочил с земли, конунг махнул рукою - сиди, мол - и присел рядом, заботливо расправив нарядный плащ, отороченный волком.
- Невесел ты ныне, - сказал повелитель.
- Да и ты тоже, конунг, - эхом откликнулся Хакон. - Скажи, отчего ты меня не позвал, а пришел сюда сам, будто простой воин. Случилось что важное?
- Твоя отвага сломила дух Альвхеймра, - Харальд хлопнул воина по плечу, подбадривая его. - Гандальв более не может отсиживаться за стенами и зовет меня на поединок, видя в этом последний шанс сохранить свою пошатнувшуюся власть.
- Но тебя то не радует? - ответил вопросом Хакон. Вообще-то молодой викинг не отличался особой чувствительностью к чужим огорчениям, да и знатоком людских душ, подобно отцу, пока не был. Но этим вечером чувства транделагца были странно созвучны тем, что родились в сердце агдирца. Может, поэтому молодой Хакон был столь проницателен?
- Потому что это - шанс для Гандальва и риск для меня, - молодой конунг попытался улыбнуться, но уголки губ едва поднялись. - Продолжи мы осаду, и усадьба пала бы к нашим рукам, а здесь - я и проиграть могу, а что тогда станет со всей той силой, которую я собрал? У кого хватит власти, чтобы удержать мои земли и чести, чтобы передать их моему сыну?
- Твоя правда, конунг, - мрачно кивнул Хакон. - Старые обычаи устерели. Я воюю всего несколько зим, но никто не упрекнет меня в трусости. Однако же, мыслю я, что победа по праву принадлежит более мудрому конунгу и ныне споры судит сам Один, а не Тор, что ранее благоволил к рубаком, а не к мудрецам.
- И все же, он - родич твой, - продолжил после паузы транделагец. Плохо будет, если его убьют твои вои. Уж лучше... - взгляд Хакона красноречиво метнулся на обгорелый частокол, скрывавший альвхеймарцев.
- С тех пор, как я взял тебя в дружину, все более убеждаюсь, - на этот раз улыбка конунга была искренней: - Что ты волю мою понимаешь лучше иных ближников.
- Надеюсь на то, - в улыбке Хакона была гордость с крохотной толикой самодовольства. Жизнь незаконного сына - не мед, поэтому транделагец давно научился быть... полезным властителям.
- Вызов мне принес некий Асгейр ярл, может слышал о таком?
- Люди многое говорили, - туманно ответил молодой Хакон. - Да только не ясно, где правда в тех россказнях. Лучше бы самому посмотреть, что за зверь этот ярл: медведь, волк али белочка.
- Вот и съезди к этой белочке, условия поединка обсудить.
Кивком указал правитель на частокол, усадьбу окружающий.
- Сдается мне, хочет он предать своего конунга.
- Как мне представить себя, конунг? - спросил Хакон. Вопрос далеко не праздный: одно дело - просто ворон от властелина Агдира, другое - его родственник, пусть и не кровный.
- Братом назовись, - понимал Харальд, сколь приятно то будет услышать сыну рабыни - потому и произнес.

Альвхеймар. Возле усадьбы Гандальва. Хакон и Асгейр.
На сей раз – только я, без Тельтиара.

У некоторых людей трудности лишь стимулируют природную живость ума, и молодой транделагец был как раз из таких. Беседа с Харальдом вытряхнула Хакона из столь чуждой ему кручины и побудила к кипучей деятельности. К тому моменту, когда он подъехал к остаткам альвхеймарского частокола, молодой викинг уж знал про Асгейра все, что смогли рассказать вои Агдира - и домыслил для себя остальное. Судя по россказням гридней Харальда, не раз сталкивавшихся с ярлом Гандальва, Асгейр был доблестен, но тщеславен и склонен к жестам, которые можно было назвать скорее красивыми, чем полезными. Хакон с удовольствием отметил, что, если не брать разный цвет знамен (да его, Хакона, сомнительную законность рождения), у них с альвхемарцем много общего, включая сложности с женщинами. Транделагца это порадовало, ведь всегда проще найти общий язык с тем, кто смотрит на мир почти так же, как ты. Не так давно мать преподала ему первый урок коварства, надоумив соблазнить мачеху. Сейчас, время спустя, сын отчетливо понимал, что это было на руку больше матери, чем ему, но урок был усвоен. За время, проведенное с Харальдом, семена дали всходы: молодой человек понял, что хитрость порой берет то, перед чем сила бессильна. И собирался применить свое новое знание против альвхеймарского конунга.
- Что надо? - нелюбезно окликнули Хакона из-за частокола. То, что приветствовали его голосом, а не стрелой, значило, что знак ворона на полотнище, что нес транделагец, враги все же приметили. Хакон на всякий случай поднял полотнище повыше: будет жаль, если вся их с Харальдом задумка сорвется по глупости полусонного гридня.
- Я - сын хладирского конунга и родич Харальда Агдирского, - проорал в ответ молодой Хакон. - Пришел говорить с властителем вашим о поединке.
- Наш конунг слишком славного рода, чтобы якшаться со всякими... - страж не договорил, но смысл был очевиден. Надо сказать, что уязвимое место у любого незаконного отпрыска очевидно и дураку, но транделагец был слишком хитер, чтобы вступать в пререкания со слугой. Тем более, сейчас, когда за ним стояли Харальд и его войско.
- Ваш конунг прислал вызов. Мне передать Харальду Агдирскому, что Гандальв испугался? - Хакон вложил в эту фразу долю издевки, и почти услышал скрип зубов собеседника. Наверное, так хищная птица слышит движение мыши в норе.
- Жди здесь. Я передам конунгу речи Харальда.
Побуждать людей исполнять свою волю оказалось проще, чем он предполагал. Сердце Хакона застучало быстрее, как порою бывает в предвкушении битвы. Да и что это было, если не поединок пусть даже в нам сражались отнюдь не секирами, а в собеседника летели не стрелы, а речи.

- Конунг, - гридень протиснулся в дверь боком, опасаясь недовольства Гандальва. После дня боев властитель был явно не в духе. - Пришел посланник от Харальда, хочет беседовать.
- Значит, волчонок все же решил постучаться в Вальхаллу,- хохотнул конунг. - Правда, едва ли его туда пустят, ведь в жизни агдирца не было доблести. Кого он прислал?
- Младшего Хакона.
Гандальв нахмурился:
- Хитрец... Хакон ему, вроде как родич, так что не придерешься. Но вместе с тем - мне ли, конунгу славного рода, на равных беседовать с непонятно чьим выродком, у которого возможных отцов больше, чем эйнхириев в дружине у Одноглазого?
- Позволь мне конунг, - вскочил с лавки Асгейр. Ярл помнил свою вину и хотел побыстрей помириться с Гандальвом. - Ты сам говорил, что тебе я, как сын.
- Истинно то, - усмехнулся Гандальв в усы. - Иди же, беседуй. Можешь даже сделать волчонку пару уступок: я побью его даже одною рукой да после ночи с парой красоток.
Альвхеймарцы с готовностью засмеялись. Асгейр ярл вышел из горницы и направился к частоколу.
Хмурый Асгейр подошел к частоколу, и какое-то время молча смотрел на Хакона. Супротив тайных ожиданий альвхеймарского ярла, молодой транделагец не выглядел смущенным нерадушным приемом. Ярлу пришло в голову, что слуги агдирца уж возомнили себя победителями. Это, конечно же, не улучшило и без того скверное настроение Асгейра.
- О чем ты желал говорить? - прокричал он.
Хакон хмыкнул:
- Я кричал про это так громко, что слышали даже вороны Вотана. Может, выйдешь сюда?
"Или боишься?"
Невысказанный вопрос молодого нахала заставил шею ярла налиться багровую краской. Никто никогда не обвинял его в трусости, напротив - владыка Альвхеймара всегда ставил в пример ярлову храбрость. Да и впрямь: не приглашать же лазутчика вражьего прямо внутрь частокола? Разумность меж тем говорила, что едва ли для Харальда или его соратников есть какая-то тайна в расположенье строений в усадьбе. Но посланник Харальда мог счесть, что ярл просто боится выйти в открытое поле, из-под защиты бревенчатой стены - и это соображение заставило ярла согласиться без долгих раздумий.
- Жди, бросил он - и поспешил к воротам, звеня кольчугой.
Хакон Хаконсон улыбнулся: ему только и надо было, чтоб ярл был один. Что же, пока его предположенья о нраве Асгейра полностью оправдались.
После недолгой возни (вороты были укреплены, добротно завалены бочками да для верности подперты парой телег), альвхеймарский ярл предстал перед вороном Харальда. И с недовольством отметил, что транделагец мало того, что держится отнюдь не смиренно, как в понимании ярла было положено полукровке да незаконному отпрыску, но и не ниже его ростом. Асгейр привык смотреть на людей сверху вниз. Ваны, боги плодородия и здоровья, не многих в Альвхеймаре благословили сложением, позволяющим быть не только выше - вровень с ярлом. А уж его спесь, казалось, росту еще добавляла: собеседникам так и хотелось голову опустить да, может, еще и шапку скинуть долой. А Хакон нагло смотрел прямо в глаза да еще, стервец, ухмылялся. Асгейр не славился железную выдержкой и в более мирные времена: в Альвхеймаре и особо в тех землях, что ложились под ноги воям Гандальва, хорошо знали горячий нрав ярла. руки так и чесались стереть эту усмешку с лица транделагца... но это значило - лишить конунга поединка. Для Харальда этот "брат" - что собака: одной больше, одной меньше - без разницы. А вот как повод отменить честный бой - вполне подойдет. И без того странно, что агдирский трус согласился на поединок.
Все эти мысли привели к тому, что ярл сделал-таки над собою усилие - и заговорил тоном спокойным:
- Ты желал говорить.
- Ты слишком молод для конунга, - откликнулся Хакон. - С каких пор речам властителей внимают не конунги?
Он потряс стягом со знаком ворона, напоминая обычай: что говорит ворон, говорит конунг.
- Мой властелин уже высказал свою волю, послав вызов Харальду. У властителя слишком много забот, чтобы вникать в тонкости. Пославший тебя тоже не пришел сам.
- Харальд послал меня, Гандальв - тебя. Значит, начнем?
Асгейр скрипнул зубами от того, как ловко Хакон поставил их двоих на одну доску: и не придерешься ведь, не ударив лицом в грязь.
Какое-то время викинги чинно обсуждали детали грядущего поединка: где проводить, сколько мужей с каждой стороны нужно, дабы признать законность божьего суда. В ходе беседы каждый из ярлов показал себя знатоком оружного боя, и Асгейр, скрепя сердца, признал, что, отпрыск транделагского конунга удался в северную породу. Хакон выбрал именно это время для коварных речей:
- В тебе, ярл Асгейр, вижу я знатока ратного дела и жаль мне, что вражда конунгов ныне заставила нас быть врагами. А еще жальче - что время, когда все решала честная сталь, видимо, кончилось.
- Что ты имеешь в виду? - нахмурился ярл, мигом заподозрив коварство. Асгейр был, разумеется. прав - не может опытный зверь не чуять ловушку - да только не там он ее видел, где надо бы.
Хакон тяжко вздохнул, изображая кручину:
- Конунг твой силен и все в войске знают: Гандальв победит Харальда. Только - что дальше? Отец мой, ревнитель устоев, мертв ныне. А подле конунга - коршун из Мера, что уже раз предал своего конунга. Как думаешь, что значит для Рогволда договор, заключенный Харальдом?
- Есть еще Гутхорм,- напомнил Асгейр. В душе его вскипело смятенье: Хакон говорил дельные вещи. И потом... разве альвхеймарцы сдержали слово, данное Хаки Харальду? Ужель от мерийцев можно ожидать того, на что не пошли даже вои Гандальва?
- Гутхорм силен, но он - один. Войско хочет сражаться, а у Рогволда достаточно хитрости, чтобы направить желание викингов биться в русло мести за конунга. К тому же, дядя конунга - берсерк. Едва сеча начнется, его захватит безумие. Кто потом вспомнит, что он был против? Да и будет ли - утратив сына сестры, который вырос у него на глазах? - юноша вздохнул, показывая, что опечален. - У Гутхорма нет сыновей, он все вложил в Харальда.
Асгейр слушал Хакона, и чувствовал, как почва уходит у него из-под ног. как будто он ступил с твердой земли в трясину. Прав был конунжич транделагский, кругом прав.
- Вот и говорю я - прошли времена чести, завершил речь Хакон Хаконсон. Асгейр выглядел задумавшимся, так что транделагец какое-то время прикидывал, додумается ли он сам до очевидного выхода, или же мысль ярла стоит еще чуть подтолкнуть. Тут следовало осторожность блюсти: гордый ярл не прости попыток внушить ему чуждые мысли. Ну ничего: сыну рабыни не привыкать к изворотливости.
- Сам я не знаю, как сложиться жизнь моя с Рогволдом в конунгах, - задумчиво сказал Хакон. - Харальд к тем, кто ходил под его стягом, был всегда щедр. И к врагам суров, как потомок Одина. Да что говорить: они же с Гандальвом одной крови, я ваш конунг, слышал я, крепок в отеческой вере и часто асов жертвами радовал?
- Правда то, - подтвердил ярл Асгейр и обдумал ловко поданную идею, что Харальд и Гандальв похожи, как братья. И бранятся как принято среди родичей. - А вот ваш конунг с белобожниками дружбу водит, - нашел-таки изъян в сужденьях альвхеймарский ярл.
- Один с тобою, Асгейр, разве то дружба? Когда приходит беда, даже славные конунги ищут помощи. Вы же искали подмоги в Мере, и, помниться, даже родниться с детьми Змея думали?
Удар попал в цель: позор сватовства к Хильд и оскорбленья, полученного в Южном Мере, терзал Асгейра до сей поры. Да и неудачная свадьба Гандальва на дочери Неккви, что ныне грела ложе Рогволда, как простая наложница, тоже было сложно забыть.
- Полагаю, надо нам обсудить с конунгами то, о чем мы договорились и время для поединка назначить, - сказал между тем Хакон, чуя. что семена сомнения упали на плодородную землю. - Позволь же еще раз высказать сожаление в том, что не могу я стоять рядом с тобой в ряду воев и внимать твоей мудрости, как младший - старшему.
Так, медом полив на самолюбие Асгейра, транделагец надеялся укрепить возникшее между ними доверие.

Лагерь Харальда

День клонился к закату, молодой Хакон еще не вернулся из вражеской усадьбы, и Харальда начали одолевать неприятные предчуствия. Быть может, действительно придеться сойтись в схватке с Гандальвом, а тогда он вполне может погибнуть. В прошедших битвах Харальд ни разу еще не скрестил оружия с врагом - его всегда окружали верные телохранители, к тому же он старался находиться вдали от сражения - но теперь, видимо, поединка было не избежать.
Спрашивать совета у дяди было бесполезно - заместо себя другого бойца не выставишь, а уж коли Гутхорм столь легко отражал его удары - то и Гандальву это будет не в тягость. Оставался, правда еще один человек, чьей помощью было необходимо заручиться - служитель асов, Торлейв. К нему-то и направился молодой конунг. Жрец, казалось ждал его, хотя скорее - он просто ждал что к нему кто-нибудь придет, поскольку в последнее время, из-за штурма, о Торлейве позабыли. Более того, даже жертвы перед боем приносил Бедвар, и это, несомненно, сильно ударило по самолюбию служителя Тора.
- Конунг, рад видеть тебя, - привстал со шкур, Торлейв.
- И тебе долгих лет, - хмуро ответил юноша, усаживаясь напротив жреца. - Слышал уже о Гандальве?
- Как не слыхать, о чем весь лагерь судачит.
Служитель асов криво усмехнулся, проведя пальцами по бороде.
- Все поди уже доблесть твою прославляют, да в неминуемую победу верят.
- Хорошо это, что столь преданные воины у меня, - кивнул Харальд. - Но что люди говорят - это одно, а что Асы думают о поединке сем?
Быстро смекнув, чего пожелал Харальд, Торлейв снял с пояса мешочек с рунами, вырезанными на костях.
- О том самих Асов и спросим - никогда еще не оставляли они потомка своего без ответа, и без поддержки! - Взгляд жреца остановился на лице правителя: - Всем ли богам мне задать вопрос или же Отцу Ратей?
- Пусть Один ответит мне, - не раздумывая решил Харальд.
- Ансуз, - изрек Торлейв, достав из мешочка руну. - Получение. Владыка Асгарда говорит тебе, что желаемое близко, стоит лишь руку протянуть - и взять.
- Дальше, - велел сын Хальвдана, едва скрывая охватившую его радость.
Жрец разложил перед собой наугад четыре руны, и улыбнулся, прочитав их значение:
- Руна Судьбы - знак Одина, добрый знак, - он показал Харальду пустую кость. - Случиться то, что предначертано, и никто уже не в силах этому помешать. Тебе, конунг, следует довериться мудрости Всеотца, и позволить ему вести тебя - уже скоро, он даст тебе ответ на все вопросы.
Правитель мотнул головой, отбрасывая грязные космы с лица, на губах его застыла торжествующая улыбка.
- Далее, Гифу, - продолжал тем временем Торлейв. - Союзник, друг. Носитель Шлема не даст тебе остаться в одиночестве, однако и ты должен будешь проявить щедрость по отношению к тому, кто поможет тебе.
"Хакон, не иначе - это он про Хакона говорит, - понял конунг Агдира. - Что же, значит он не подведет меня, а уж за наградой я не постою".
- Третьей легла Лагу, перевернутая - предостерегает она от поспешных решений, да о том говорит, что велик соблазн с правого пути на более легкий, но бесчестный свернуть. И путь это, может не просто ошибочным, но гибельным стать!
- Ты жрец, обвинять меня решил?
Процедил Харальд, вперед подавшись.
- То не я, а Один устами моими говорит, и не обвинение то - предостережение лишь. Конунг же в своем праве любой путь избирать, какой верным считает.
- Вот и помни об этом всегда, жрец, - правитель велел. - Дальше.
- Тир-руна, большую силу она обещает и разрешение ситуации благоприятное, - не зря на последок оставил этот знак хитроумный Торлейв, знал он, как умилостивить повелителя. - Решимость нужна здесь и вера безоговорочная в правоту свою и могущество - тогда, и только тогда все, о чем желаешь ты, сын Хальвдана, твоим станет! Однако, предупреждает Тир, что после придется ответ держать за поступки, коими цель достигнута была.
Презрительная усмешка по губам конунга скользнула:
- Не впервой мне это. Но благодарю тебя, славный жрец - успокоил ты сердце правителя, развеял сомнения последние. А за то, завтра награду получишь, едва только умрет Гандальв.
- Мне в радость государю услужить, - голову склонив, Торлейв отвечал.
Харальд рывком поднялся со шкур и направился к выходу из шатра, однако уже приподняв полог, обернулся:
- Еще руну брось, - слишком уж гладко все шло, если сладким речам жреческим верить, а потому хотел повторить свой вопрос Одину юноша.
- Лагу, - немного удивлен был велением таким служитель асов, но все же вытянул знак из мешочка в скорости: - Имеешь ты, конунг, власть над думами других людей, способен их воле своей подчинять и использовать, как тебе одному надобно. Так Отец Воинов говорит.
Кивнул Харальд, да наружу вышел - стемнело уже, покуда он у жреца находился, время урочное близилось и одна надежда оставалась - на изворотливость Хакона и гордость Асгейрову.

Иными думами ныне объят был Асгейр ярл - все слова ему вспоминались, пасынком хаконовым сказанные. В благодатную почву семя сомнений упало, и с часом каждым все более вызревал росток крамолы, бережною рукою хладирца посаженный. Не раздумывал ранее о подобной подлости ярл альвхеймарский, а ныне все обиды вспомнились, какие Гандальв причинил ему, даже самые незначительные.
Верен был до этого часа конунгу Асгейр, но сумел хитрый Хакон мелодию подобрать такую, чтобы на душе его, точно на гуслях сыграть, умелой рукой струны перебирая. К гордости взывал, да к желанию выжить ценой любою - ведь ему, отступнику, пусть даже в битве падет он, нет пути в Золотые Залы, ибо сам он отверг заступничество Асов, да словами последними поносил их. Не задумывался тогда, речи злые говоря - но теперь осознание пришло к Асгейру, что до гибели мира будет он в Хельхейме томиться. И захотелось ему жить дальше, как никогда раньше не хотелось - жить, всему вопреки, жить, пусть даже имя его навсегда опозорено будет!

Кипели раны,
От влаги бранной,
При Хрингасакре
В ночи коварной.
Грядет расплата,
Даритель злата
Ценою станет
Для жизни ярла.

Прошептал он ссохшимися губами. Любой скальд засмеял бы его за подобную вису, однако Асгейр и не гнался за красотой слоги и изяществом сравнений - просто так ему проще было думать о том, что еще предстояло сотворить. Ярл уже не сомневался, в том, что сделает это, но на душе все равно остался неприятный осадок. То, что он собирался сделать, спасет ему жизнь, несомненно:
- Прошли времена чести, - мрачно повторил Асгейр слова Хакона. Сейчас главное самому уцелеть, а после, вне ловушки гибельной оказавшись он уж решит, что дальше делать.

Альвхеймар. Утро поединка. Харальд и все, все, все.
С Тельтиаром и Оррофином, конечно.

Утро окрасило усадьбу осажденного властителя Альвхеймара золотисто-алым цветом, словно предвещая кровопролитие, однако дружинники и с той, и с другой стороны знали - сегодня предстоит сражаться не им, но их правителям, должным в смертельном поединке, как того требовали древние законы, разрешить свой спор.
В урочный час, как и было оговорено, конунг Харальд подошел к подножию холма, где два дня назад кипело сражение. Агдирца сопровождало два десятка знатных мужей, в числе коих находились и Гутхорм, и Бард, и Рогволд, и Эйвинд и Хакон, с которым сын Хальвдана успел перемолвится поутру. Именно разговор с юным ярлом Транделага, а так же гадание Торлейва, сейчас придавали уверенность Косматому, несколько нервно сжимавшему золотую рукоять подвешенного на пояс меча (не смотря на совет дяди, конунг все же взял трофейный меч, поскольку тот с легкостью рассекал кольчуги и рубил шлемы). О нет, не сражаться пришел Харальд, не жажда битвы в его льдистых глазах светилась, но лишь нетерпение, с каким весть важную ожидают.
Позади воинов Бедвар шел, должный поле для поединка оградить - не стал конунг Торлейва брать, а младшему жрецу такую честь оказал.
Гутхорм ярл был в полном боевом доспехе, как и пятёрка телохранителей, молчаливыми тенями застывших чуть позади конунга.
Напряжение так и витало в воздухе, все ждали прихода Гандальва.
- Не доблесть мужа - это, опаздывать на Божий Суд! - раскатил над окружающими своим зычным голосом Гутхорм. - Неужели, конунг Альвхеймара струсил?
Слова эти взвились над агдирцами, и унеслись куда-то за частокол, там затихнув, однако ответа не последовало. Над полем грядущего боя воцарилась гнетущая тишина, изредка нарушаемая язвительными, но пока еще негромкими, насмешками харальдовых дружинников. Бедвар, как и было положено, обошел оговоренный круг, воткнув несколько кольев и натянув меж ними веревку, после чего сын Хальвдана спокойно шагнул в огороженное пространство, уложив к ногам щит и шлем, а копье воткнув в землю, и в так застыл, ожидая противника.
- Неужели и правда испугался Гандальв? - Прошептал Бард из-за спины хрингарийца. - Но ведь он сам поединок назначил.
Повинуясь знаку Гутхорма, двое телохранителей со щитами встали по бокам конунга, чтобы защитить его, если альвхеймарцы решатся на вероломство.
- Смотрю, ты не удивлн, племянник, - тихо сказал ярл, подойдя к племяннику сзади. - Не оборачивайся, я и так услышу.
- Теперь-то вижу я, в кого уродился Хаки Малодушный, - усмехнулся Косматый, тряхнув головой. - Но даже он не посмел избегать поединка, освященного асами.
- Если только он уже с Хель не беседует, ну, или не готовится к этому...
На мгновение конунг сдвинул брови, но затем рассмеялся в голос:
- К ней-то я его прямиком и отправлю, уж тогда наговорится вдосталь!
- Харальд! Харальд конунг!
Закричали, повинуясь знаку Хакона, дружинники, ударяя по щитам рукоятями мечей.
- Альвхеймар! - снова возвысил голос Гутхорм. - Выйдет ваш конунг, или послед от штанов отскребает?!
Ворота неспешно отворились, являя хмурые лица защитников обреченной усадьбы. Впереди дружинников стоял ярл Асгейр, вчера приходивший оговаривать условия поединка - он был бледен, а в глазах его, прежде злых, теперь застыло безразличие. Кто-то из гридей толкнул его, и ярл сделал несколько неуклюжих шагов, припадая на левую ногу. Затем, остановившись шагах в десяти от обозначенного круга, он на вытянутой руке продемонстрировал агдирцам то, что скрывал до этого за спиной:
- Вот тебе ответ, Харальд Косматый, - процедил Асгейр.
Пальцы его за волосы держали отсеченную голову альвхеймарского конунга, чья седая, перепачканная кровью борода развевалась на ветру.
Гутхорм молчал, ожидая дальнейших слов. Он верил, что его племяннику хватит мудрости проявить милость в необходимом количестве. Но не сверх того...

Упали песчинки в чести часах
И золото смоет в памяти быль.
Победу прославя в саги слогах
Правду сказать скальд позабыл.
Уснула она в холмах да кострах
Даже земля пылью скрыла следы
Там, где доверье рассыпалось в прах,
Там, где конунг тихо выдохнул: ТЫ?»

Агдирцы не знали подробностей и могли только домысливать то, что случилось за частоколом. А было все так…
В тот вечер, ожидая Асгейра, Гандальв почему-то не находил себе места. Он давно уже не волновался перед боем. Чай, минули времена, когда был он безусым юнцом, желающим славы да боящимся посрамить честь недостаточной доблестью. Завтра один поединок решит, быть ли Харальда владыкой Альвхеймара, или же правосудие все же свершиться, и кара за все бесчестные вещи, свершенные Харальдом и его родичами, все же настигнет агдирца. Гандальв был уверен в своем мастерстве… так жнее, как и в том, что в бое перед двумя дружинами Харальд жульничать не посмеет: как бы ни хорошо он кормил своих воев да не осыпал их чужим серебром – викинги чтили силу. Так почему же сегодня ему вспоминалось… нет, на сей раз – не пророчество кельтской колдуньи, но клятва, которую зиму назад исторгла из его уст ненависть. Проклятие Харальду и его потомкам, пожелание убивать друг друга за власть и не найти мира с родовичами. Над родом инглингов, к которому принадлежали и Харальд и Гандальв, итак тяготело бремя убийства родичей. То, что случилось с отцом и братом Гандальва Альвхеймарского было подтверждением действенности старой волшбы, хоть мудрые жрецы и не нашли тогда вины Ассы в содеянном. То ли – не предполагая такого коварства в юной женщине, то ли – будучи соблазнены посулами да звоном монет. Но, даже если тот случай счесть спорным, ибо ведьма все же не принадлежала к инглингам, то сам Харальд отправил на смерть столь нелюбимого Гандальвом Хаки. Какие бы чувства не испытывал к сыну конунг Альвхеймара, он все же не мог выцедить свою кровь из жил этого труса. По всему получается, что древняя ворожба сильна по сей день. Так какова же будет сила его, Гандальва, проклятия? И, когда завтра он отнимет жизнь Харальда, не падет ли его удвоенная сила на потомков от его нового брака? В том, что он еще даст жизнь множеству сыновей, Гандальв даже не сомневался, но с богами шутки плохи. Знать, вовсе не головой думал он там, в лесу, проклиная Харальда кровью, текущей в его жилах. Их общей кровью, если уж на то пошло.
От раздумий конунга отвлек шум: дозорный у входа попытался остановить гостя, говоря о том, что конунг уж почивает, но властный голос Асгейра оборвал разговор. Гандальв с гордостью подумал, что ярла асы наделили всеми достоинствами, коих, по велен6ию Тора и Одина был лишен его собственный сын. Асгейр был вождем и умел приказать. Наверняка, он показал транделагскому выродку, что такое настоящий воин скандинавского Севера, заставил его скулить как собака и изнывать в зависти. С улыбкой Гандальв поднялся навстречу ярлу… и та же улыбка застыла на его лице. Нож воина, привыкшего убивать, быстро сделал своре подлое дело. Конунг умер даже без оружия: не желая риска, Асгейр отказал своему властителю в праве стучаться в ворота Асгарда. Проклятье колдуньи из далекой английской земли исполнилось, но странным образом: могучий враг не вырезал твердой рукой сердце из груди конунга. Нет, в него вонзил нож тот, кого Гандальв при жизни любил больше родных сыновей. И этот же человек, заглянув в мертвые глаза властелина, одним движением отрубил ему голову.
***

Вашего конунга больше нет!
Едва сдерживая торжествующую усмешку бросил альвхеймарцам Харальд. Тяжело ему было сейчас не рассмеятся, видя, что вернейший из людей Гандальва поступил в точности, как то задумывалось сыном Хальвдана.
- Вам более не за что сражаться, воины, но я ценю вашу доблесть, а потому: всякий, кто пойдет под мою руку, сохранит все, чем владеет, иным же я дозволяю беспрепятственно покинуть усадьбу и пределы моих владений в течении трех дней, забрав с собой все, что сумеет унести одна лошадь!
Еще во время этой речи, Харальд подал знак хладирцу, и молодой Хакон, обойдя оказавшийся ненужным, круг, забрал голову конунга из рук Асгейра, наградив того презрительной улыбкой, мол "вот так все сложилось, что ты - знатный ярл, теперь ниже собаки подзаборной".
- А что до этого убийцы, поднявшего руку на своего конунга, - голос юноши здесь стал тверже стали.
- Но ты же сам обещал мне, Харальд... - прошипел Асгейр, почувствовав, как тянуться к нему ледяные пальцы старухи Хель.
- Скажешь может, что это я тебя на убийство надоумил?
- И рабеныш этот твой, - от злобы бессильной скрипел зубами ярл, однако в следующее мгновение Хакон ударил его кулаком в лицо, ломая нос, и убийца Гандальва рухнул на землю, под хохот дружинников.
- Убирайся с глаз моих, - властно велел правитель Агдира. - Даю тебе полдня срока, а после того, коли кто из людей моих тебя встретит, так сможет убить невозбранно.

Сообщение отредактировал DarkLight - 1-11-2008, 15:11

Сарасберг.
Вебьернссоны и Ко.

Месяц в Сарасберге прошел, да не прошел, а пролетел с тех пор, как определила кюна Рагхильда верных слуг своих, братьев Вебьернссонов, под присмотр Хемунду. Братьям искать его долго не пришлось – сообщил тот через воина своего, что сам их найдет.
Про мужа этого до сих пор только слыхали братья, да и то самую малость. Отчего-то не любили про него говорить, а может, просто и не знали о нем достаточно для разговоров.
.. А не знают о ком обычно? Про кого и знать не хотят. Не потому что неприятен; а просто оттого что помнишь – есть здесь, неподалеку, один такой человек, и уже от одного этого не по себе становится. Вроде и не представляет из себя ничего особого, так, простолюдин, даже в пятом колене знатным происхожденьем не отличается, но к трону близко находится… и хорошо, если не ближе, чем всякие прочие. Там, за троном, самое место тем, кто глотку за конунга зубами кому угодно порвет. Впрочем, Хемунд не из таких, зубами для него – слишком просто.
Когда вошел он в дом Халльварда и Сигтрюгга (вот тоже подарок от кюны – переселили братьев из барака, мол, негоже конунжим слугам на соломе ютиться; да и дружине их места там же отделили) – сразу и не подумали братья, что это он и есть, преданный слуга Харальдов.
Худой, даже тощий Хемунд никак не производил впечатление хоть сколько-нибудь крепкого воина, и братья, увидев его на пороге дома, переглянулись недоуменно – этот ли?.. Оказалось, что этот. По сравнению с ярлом Асгаутом, рослым, плечистым, сильным, Хемунд, зябко кутавшийся в длинный плащ, и мужем-то не смотрелся.
- Вот вы какие, - произнес он тихо. Голос шелестел, как гадюка в траве. – Добре.
- Такие, - согласился младший, по обыкновения заговорив прежде брата. – А ты, видно, тот самый…
- Тот самый, - перебил знакомец новый. - Ну что, намного искуснее стали вы в бою с тех пор, как начал вас учить Асгаут? Нем удивляйтесь, мне Рагхильда о вас все рассказала.
- Сразу испытать хочешь? – поднял бровь Халльвард. – Что же, проверь, мы оружие возьмем только.
- Вам не понадобится.
И тут же, неуловимо быстро двигаясь, он ударил старшего Вебьернссона в грудь – вернее, попытался: Халльвард увернулся, но вот подставленной тут же подножки не заметил и растянулся на полу. Сигтрюгг, как более увертливый и ловкий, удачно избегал посыпавшихся на него ударов, но скоро Хемунд перехватил его правую руку и заломил ее за спину.
- Да уж, - усмехнулся Хемунд, поймав удивленный взгляд поднимающегося Халльварда, - вот и испытал. Слыхал, что нет в Сарасберге воинов, кто будучи в вашем возрасте слыл бы столь метким, быстрым да сильным… или обманули меня живые слухи, или без оружия не так вы и хороши, как кажетесь.
- Так где же нам без оружия-то драться придется? – возмутился Сигтрюгг. – Стрелок без лука – что за воин?!
- А безрукий – что за воин? А оскопленный – что за муж? Нет, братья, так дело не пойдет.
Он еще раз обвел их внимательным взглядом.
- Завтра, как светать начнет – чтобы у крыльца стояли, - мягкой была речь, но чувствовалась в ней не просто суровость, а приказ, который чем нарушить, лучше уж на ближайшей осинке удавиться.

После тех боев – вернее, побоев, - которые Хемунд отныне стал каждодневно братьям устраивать, прежняя жизнь им медом показалась. Халльвард в шутку сказал однажды, мол, и у Харека Волка в плену не так худо было, но потом вспомнил про плен Харека Волка, да язык прикусил.
Учил их сражаться без оружия воин, да не так, чтобы на силу рассчитывать, но – на хитрость, на подлость, на различные уловки, которых сам он знал множество: как двигаться неслышно да неприметно, как по лесу пройти, чтобы ни человека, ни животное не насторожить, как следы заметать за собой… После того, как пообвыклись Вебьернссоны (обоим тяжко эта наука давалась, но старшему все ж тяжелее – это Сигтрюгг хитрить был мастер, а Халльвард больше напрямик привык действовать), стал учить их и с оружием драться, по-новому – не честно, не яростно, а чтобы наверняка победить.
Вот только зачем, для чего их натаскивает – не говорил.

Вкус победы

Едва лишь альвхеймарские дружинники сложили оружие (а что им еще оставалось, после гибели конунга - если теперь, ближайшим родичем его, имевшим все права на владение фюльком стал Косматый), Харальд в окружении приближенных разместился в усадьбе, заняв те самые покои, в которых этой ночью Асгейр совершил убийство своего господина. С пола даже не отмыли пятна крови - слуги так торопились спасти собственные шкуры, что бежали прочь, едва только конунг позволил всем желающим покинуть усадьбу. Впрочем, агдирца кровь убитого родича занимала мало, ведь он не жить здесь собирался, а лишь одну ночь провести.
Хмурой тенью позади ложа конунга стоял Олав, возле двери на табурет уселся Укси - конунг рассудил, что двоих телохранителей ему сегодня будет достаточно, тем более, что перед сном он собирался переговорить лишь со скальдами. Все четверо уже собрались, и теперь сидели перед ним на медвежьей шкуре, а Харальд гадал, кто из них более достоин исполнить его волю. Бард был верным человеком, но скверно складывал висы - видать мало великаньего пива довелось ему испить; Альвир же напротив скальдом показал себя знатным, вот только темы для того, чтобы талант свой явить довольно странные выбирал.
- Вот что решил я, - говоря так, конунг протянул Хнуве серебряное обручье. - Родич твой, Бард, хорошо сражался в нынешней битве и никто более не посмеет упрекнуть его том, что он, лендрман, клинка в руках не держал. - Здесь властитель перевел взгляд на напрягшегося сына Брюнольва. - Помню, помню я уговор, что лишь в сражении себя показав, возьмешь ты красавицу Сигрид в жены, а потому даю тебе на то свое дозволение, и чтобы никто не смел права твоего оспорить, родич твой, Альвир сложит вису о твоей доблести.
Оба родича переглянулись, довольные решением конунга.
- То честь для меня, владыка, - склонил голову сын Кари-берсерка.
- Это не все еще, дабы отблагодарить Альвира, ты Бард, воспоешь подвиги его брата Эйвинда.
- Мне это в радость, повелитель, - в свою очередь согласился лендрман Халагаланда.
- Когда исполните мое повеление вы оба - явитесь ко мне, а пока - идите!
Он властным движением отослал обоих из светлицы. Теперь остались лишь скальды, достойные большего внимания: Тормунд Насмешник и Торбьерн Хорнклови - оба, без сомнения, лучшие сказители Норвегии, вот только Тормунд не раз уже являл свое пренебрежение к желаниям покровителей и норов вольнодумный демонстрировал, Ворон же напротив всегда в точности исполнял веленое.
- Ты, Лисий Язык, - указал на Тормунда конунг. - Большой похвалы достоин, как скальд и как мой человек, а потому хочу я, чтобы ты брата моего названного, Хакона, порадовал. Всем известно, что именно он большую доблесть проявил, хребет сокрушив альвхеймарскому воинству, а потому сложи о нем вису.
- Как желает даритель злата, так скальд и сделает, - хитро сверкнули глаза Насмешника, однако Харальд разгадал немудреный намек и дал ему перстень с драгоценным камнем, а затем отослал. - Вы двое, тоже выйдете.
Так велел он телохранителям, и дождавшись исполнения приказа, улыбнулся Торбьерну:
- Тебя особое поручение ждет, скальд.
Тот молча кивнул, ожидая разъяснений.
- Я слышал твою драппу о покорении Рогволдом Фиордов, - Харальд слегка насупил брови, наблюдая за реакцией Ворона, однако тот продолжал невозмутимо смотреть в глаза конунгу. Это понравилось сыну Хальвдана - Торбъерн обладал умением переплетать ложь и правду столь ловко, что никто уже не разобрал бы где одно, а где другое, и что более важно, скальд сам начинал верить в придуманное. - Мне понравилось, а потому, хочу я от тебя услышать драппу о захвате Альвхеймара, о храбрости моих дружин, о коварстве врага и подлости Гандальва. Но запомни, ни слова... ни слова не должно быть в песне твоей про отрубленную его голову и Асгейра этого.
- Потомок Фрейра доволен будет словами скальда, - легкая улыбка коснулась губ Торбьерна. - Скальд все скажет, что он видел, и ни слова не прибавит.

Близ границы Альвхеймара. Альвхеймарцы (новые и почти позабытые старые).

Вести о битве за альвхеймарскую усадьбу и предательстве ярла Асгейра быстро разлетелись по сторонам на крыльях молвы. Долете ли они и до крохотной деревеньки, притаившейся в ельнике близ самой границы земли альвов. Селение это было достаточно бедно, чтобы избегать внимания своих ярлов, и достаточно неприметно, чтобы чужие войска обходили его стороной. Так вышло, что большинство событий, потрясших Альвхеймар с возвращения Гандальва: и гонения на "раскольников", желающих отбежать под руку Харальда, и поборы ярла, оставленного конунгом надзирать за землями, и его смерть от волков, - не смутили покоя крохотного селения. Лишь недавно тут появились вои Асгейра. Но тогда они охотились на волков, и на людей внимания не обращали. А зря.

Грязный оборванец, в котором, судя по остаткам яркой одежды,струдом, но можно было узнать воина богатого и уважаемого, закончил рассказ. За его спиной переминалась с ноги на ногу женщина, прижимая к себе белокурую девочку. Они жили в селении, и муж поспешил схоронить жену с дочерью в дебрях лесных при приближении вражьего воинства. Живя на свете не первую зиму, он хорошо понимал: ничем добрым поход Харальда в земли родича не закончиться. Но сам вернулся к защитникам, невзирая на плач жены, хватавшей кормильца за ноги. И видел все, что случилось в то утро. Когда потрясенные жители Альвхеймара потянулись к развалинам своей прошлой жизни, он не пошел вместе с ними. Вернувшись на поляну, где ждала его жена с дочерью, Рагнар поспешил прочь от Альвхемара. В честь врагов, принимающих с охотой победу, купленную предательством, он не верил. Старший сын, уже вошедший в возраст, решил остаться с Харальдом. Отец перечить не стал.
Шли путники лесом, не выходя на дорогу - этим и объяснялось плачевное состояние одеяний. На второй день здоровье девочки заставило воя замедлить ход. Тут и показалось меж елей селение - будто вынырнуло ниоткуда. Кабы не сбавили ход, желая передохнуть, - и не заметили бы, как мимо прошли.
Белобородый муж, бывший старшим в деревне, выслушал печальную повесть молча - да велел женщинам позаботиться о пришедших. Семью Рагнара увели в ближайший дом, сопроводив это действие традиционными вздохами да причитаниями. А сам Рагнар рассматривал оставшихся мужчин. В деревеньке их было всего пятеро. Рядом со старейшиной стоял еще один муж, похожий на него, как отражение в озере. Такой же дородный, плечистый и кряжистый. Сразу видать - брат. Еще двое были мальчишками, едва отрастившими пух над верхней губой. А пятый воин заставил Рагнара присмотреться к себе повнимательнее. Хотя бы потому, что он, Рагнар, сразу подумал о нем, как о вое - даже здесь, среди бондов. Если четверых остальных мужей явно объединяли как общая кровь, так и работа на земле, от которой мускулы делаются бугристыми, а фигура наливается негибкою могутой, то этот, похоже, был пришлым. Что же, немирие многих заставило покинуть насиженные место. вот сам он, Рагнар, пришел под кров к Гандальву аш от самых владений Гудбранда , присоединившись к отряду Асгейра после ночной резни. Скорее всего, зять старейшины: мужи в таких вот маленьких селениях, где все друг другу братья да сестры, с охотою отдавали дочек пришлым мужчинам. Сказывали, что таков был завет самого Хеймдалля, основателя родов.
Итак, пятый был воином. И, судя по бледности на лице, вести Рагнара были для него не просто страшным отзвуком чужой беды: не задела, и ладно. имена "Гандальв" и "Харальд" не были пустым звуком даже в этой глуши: бонды знали, в чьих землях стоит и дом, но, по большому-то счету, не ждали больших перемен со сменою конунга. Кушать-то все хотят. А вот этому мужу, похоже, было отнюдь не плевать. Так что Рагнар нисколько не удивился, когда он задержался после ухода остальных.
- Ты рассказал страшные вещи, Рагнар. Но скажи: как вышло, что никто из дружины альвхеймарской не поднял оружия на предателя? Харальд - грозный вождь, но ведь Гандальв был им как отец. Ты говорил, что еще с вечера мужи, защищавшие частокол были готовы лечь в битве все поголовно, и занять одну скамью в Вальхалле, чтобы сподручнее было бы обсуждать подвиги.
Рагнар наморщил лоб, вспоминая то утро. Честно сказать, сейчас, услышав вопрос он тоже счел это странным: как не сильна была оторопь от чудовищности злодеяния, кто-то же должен был опомниться вовремя. Там было много мужей... но у них не нашлось вожака. Однако же, говорить о том, что никто не решился первым нарушить приказ Харальда, давшего Асгейру возможность убраться живым с его глаз, было обидно. Так что викинг нашел-таки иное объяснение:
- Не думал про это. Наверное, никто не хотел прослыть трусом: Асгейр был побежден в состязании воль, а Хакон так даже сломал ему нос. Какая честь поднять на него меч?
- Он потерял право говорить слово честь год назад, - откликнулся собеседник. - Когда позволил себе измываться над безответной. А теперь потерял также и совесть. Наверное, ты прав, воин: Асгейр не заслуживает того, чтобы доблестный муж убил его добрую сталью, и он бы попал на радужный мост. Пусть лучше какой-нибудь трус удавит его упряжью из корысти, ради доспеха, когда в руке у него не будет меча.
- Асгейр - отличный воин. Сейчас он как раненый зверь, и это сделало его много опаснее. Едва ли трусы осмелятся подойти к бешеному хищнику. Так что твое пожелание, не скрою, милое моему сердцу, вряд ли исполниться... - Рагнар сделал паузу, сообразив что собеседник до сей поры не назвался.
- Ульв, ты мне нужен, - раздался с крыльца властный голос старейшины.
- Отдыхай. После договорим,- доброжелательно кивнул Рагнару названный "волком". И поспешил на зов.

Сообщение отредактировал DarkLight - 1-11-2008, 16:17

Уппсала. Конунг Эйрик и Оттар Рваный.
Естественно с Кошкой



Уппсала, темная твердыня язычества. Если верить древним сказаниям - этой землей правил сам Один, а после него Фрейр, когда они были людьми. Точнее - они и были людьми! Ведь Бог один, и глупы те, кто не принимает этой истины! А Один и Фрейр покоятся в своих курганах, почитаемые глупцами, сотворившими себе кумиров вопреки божьей воле!
И все же, Оттар чувствовал неприятный холодок, пробежавший по его спине. Неуютно было воину находиться в этом языческом оплоте. Да и жрецу увечному, что с собою привел Рваный, тоже не по себе было - он то волю богов всегда к своей выгоде обращал, а здесь древний дух чувствовался, дух магии отвратительной, в коей, если тем же сказаниям верить, весьма преуспел Один.
"И было искусство, в котором никто не мог с ним сравнится - называлось оно волшебством. Так мог он принимать облик любого зверя или человека, и проходить сквозь стены домов, и брать все, что желал..."
Вспомнились Оттару слова одного скальда, которые он слышал еще в детстве, но лишь теперь, приняв крест, осознал он истинную суть этих слов. Один не был божеством, но лишь простым колдуном, обманувшим доверчивый народ и введшим людей во грех идолопоклонничества. Но когда-нибудь этому настанет конец, и люди поймут, что есть только один бог. Иезус. Белый Бог.
Оттар Рваный прибыл в Уппсалу два дня назад, вместе с гаутскими торговцами, к которым он попал под видом верманландского дружинника, сопровождающего больного родича. Уж коли гауты не распознали в нем вестфольдца, то свеи и подавно не смогут - для них все норвежцы одинакого выглядят, а из тех, кто в лицо его знал, врядли кто выжил после набега ругов. И все же, воин предусмотрительно убрал крестик под рубаху - узнать не узнают, а уж всяко не стоит язычникам показывать, какой он веры на самом деле.
Сегодня же, встав поутру и расплатившись с хозяином дома за гостеприимство, направился Оттар прямо в усадьбу конунга. Не так давно, как слышал он, вернулся Эйрик из набега на Руян остров, а значило то, что хоть и поугасла в нем жажда мести, но можно еще попытаться разжечь ее. Для того и вел он с собой жреца, для того жрец этот вообще в живых оставлен был.
Конунг же последние дни занимался хозяйственными да распорядительными делами. Новых походов не предвиделось пока, с тех пор, как за разгром руянам они отомстили, и время воцарилось спокойное. Вот только - омраченное, пасмурное, серое, как дождливое утро.
Казалось ему сначала, что уже не печалится Сванхильд, но нет - то и дело мелькала слеза в синеглазом взоре. Никак не могла забыть женщина о потерянном сыне, а если упрекал ее в том Эйрик, еще больше горевала и в ответ пеняла ему, что жизнь ребенка, пусть нерожденного, для него ничего не значит. Не знал, что отвечать на это, конунг. мог только надеяться - со временем, быть может, отпустит, затянется рана.
Чтобы поменьше бывать рядом с супругою, ибо никак ей это не помогало, а даже вредило последнее время, Эйрик то держал с Вальгардом какие-то советы касательно содержания земель, то отдавал распоряжения – беспредельно скучно и просто. И ни в коем случае не предвидел того, что скоро уготовала ему судьба, сплетенная, свитая нитками норн.
В этот час и подошел к воротам усадьбы Оттар Рваный, Рагнаром сыном Свена представился, да велел стражам передать, что желает лично конунга видеть, а чтобы не выгнали его прочь, добавил: мол дело его напрямую отношение к погибшему в Гиллисберге Свену ярлу имеет. Переглянулись стражи, словно думая - сразу взашей гнать наглеца или же правителю о нем доложить, но вот один во двор усадебный пошел. Тут дух перевел Оттар - узнает все же Эйрик, губитель христиан, о визите его.
Конунг, от стражника весть услыхав странную, задумался. Это кто же, в самом деле, пожаловал, чтобы свет пролить на свенову гибель? разве что кто-нибудь, после набега ругов уцелевший объявился... вот и проверить можно догадку. К незнакомцу сам Эйрик не пошел, в сени велел провести его, сам стал ждать там, на лавку усевшись да руки на коленях сцепив напряженно.
Вскоре привели Оттара, да спутника его в плащ закутанного. Оба головы склонили почтительно перед конунгом.
- Дня доброго, пришельцы незваные, - хмуро конунг рек. - Ну и кто же из вас Рагнар-то будет, с кем разговор вести о смерти моего херсира?
- Со мной, владыка, - ответствовал воин. - Друга моего языка лишили палачи жестокие, с ним никто уже поговорить не сможет.
- Вот как... - еще больше помрачнел конунг. Встал с лавки, подбоченился, вперил взгляд в говорившего. - Так чего же ты мне нового скажешь? Думаешь, я не знаю, как умер Свен? Докладывались мне уже воины, кому бежать удалось живыми - в поединке пал друг мой верный, за главного мною там оставленный.
- То верно, что в поединке, - кивнул Оттар. - Но с кем тот поединок был, сказывали тебе?
- Не сказывали, - покачал конунг головой.
"Еще бы, иначе бы струги твои не на Руян поплыли".
Такая мысль мелькнула в голове Рваного, но сказал он иное:
- И кто ругов привел к усадьбе твоей, о бедственном положении защитников зная, тоже, конунг, никто не сказал тебе?
- Руги - народ вольный да разбойный, - отчеканил Эйрик. - Или ты в том убедить меня хочешь, что ими кто-то со стороны командовал? И не надейся, что я поверю, коли доказать не сможешь.
- И все же, до наглости такой обычно не доходят они.
Уверенно воин произнес, вперед подавшись.
- Чтобы так глубоко забраться в земли чужие, да еще на кораблях, нужно проводников держать знающих, да уверенными быть, что никто тебя не остановит ни сейчас, ни на обратном пути, с добычей-то.

(и-и-и... продолжение следует!)

Озадачился Эйрик.
- Пожалуй, что и так... мыслишь здраво. Так что же? - не томи! Кто же так зуб на меня точил, что на такую дрянь отважился - чужими руками жар загрести, да заодно и в крови их омыть по локоть?
Помолчал немного гость, обменялся взглядом со спутником немым, а после так сказал:
- Ты ведь, конунг, и этими словами располагая, можешь ответ найти - коварный то человек был, подлый безмерно - сумев и ругов натравить разбойных, и месть твою по следу ложному направить, к вящей своей выгоде. А выгода в том была, что не осталось свейских воинов в Вингульмерке.
- Вингульмерке... - напрягся конунг. Мысль смутная, неясная пока, блуждала в уме, точно хвостом заметая след... а чтобы ухватить за хвост, кажется, только руку и надо протянуть, вперед потянуться, да покрепче ее, чтоб не ускользнула окаянная... - Уж не о Хареке ли сказать пытаешься?
Искривились губы Оттара, словно в улыбке, да только в сердце как иглой кольнуло - ежели не переубедить свея, так не ровен час войной в Ранрики он придет, а тогда получиться, что на своих же братьев-христиан он ворога натравил! Нет, не бывать этому!
- Владыка, слухи ходили, что большая неприязнь есть между тобой и Хареком, - вздохнув, молвил Рваный. - Но то - не он привел рать разбойную под стены Гиллисберга. Харек Волк слово свое чтит более других вождей в Норвегии, а меж вами мир. Да и выгоды ему мало за Вингульмерк воевать. К тому же, фиорды и острова, через которые, несомненно, руги плыли - не ему принадлежат.
Немой тут промычал что-то, и в глазах его лютая злоба сверкнула.
- Да так, - одобрительно по плечу хлопнул спутника Рваный. - Имя врагу твоему - Харальд Косматый, славный конунг.
- Мальчишка?! - полыхнула ярость в глазах Эйрика.
И тут же угасла, сменившись ледяным холодом. Ведь не такой уж он и мальчишка, Харальд этот... а если ума ему или, быть может, советникам его не занимать, вполне мог придумать и такое.
- Ты не ошибаешься ли...?
- Покажи ему, - только и бросил Оттар, а спутник его плащ распахнул, изувеченную руку являя. - Его зовут Трюггве, раньше он был жрецом Одина и советником кюны Рагхильды, женщины коварной и жестокосердной, ныне правящей всеми землями конунга Харальда, своего сына. Именно она задумала вопреки всем законам чести и традициям древним, ругов на твое владение натравить.
Жрец в подтверждение вновь замычал.
- А Трюггве против бесчестья этого был, потому и учинили с ним такое злодейство. Только чудом уцелеть жрецу удалось!
- Это он тебе рассказал уже после того, как у него язык отрезали? - скривился конунг. Это злость проснулась, голову подняла... и все равно, поверил он людям этим, хоть и странен, неожидан был их рассказ.
Помолчал он, потом такой вопрос задал:
- Ты мне это для чего донести решил? На награду заришься али еще какие цели преследуешь?
- Справедливости ищу! - Воскликнул Оттар, и искренне его слова прозвучали. Действительно, изыскивал он способа с Рагхильдой коварной счеты свести, только не за Свена, а за казнь Эйнара поквитаться желал. - А что же до Трюггве - так есть умельцы-охотники, что по губам читать могут. Пришлось, правда, жрецу почтенному пришлось бороду сбрить для того. А не веришь мне - позови своих следопытов, пусть они рассказ служителя Асов тебе передадут.
- Знаю, знаю про таких людей... - махнул рукой владыка свейский. - И у самого есть при дворе, только что толку их звать. Небось товарищ твой рассказ этот повторит. Впрочем, - помолчал он, добавляя напряженности тишине повисшей, - я верю тебе. Награду получишь - оба получите. Правда, она такая... за нее воздавать надо. Как и за обиду. Как и за коварство и ложь.
- Благодарю, владыка, - склонил голову Оттар.
"Неужели, действительно получилось? Так просто? Один язычник раздавит другого! Кто бы из них не победил - победим мы!"
- Если позволишь, я бы хотел быть в твоей дружине, когда она выступит к Сарасбергу. Я знаю там тайные тропы и видел укрепления - так уж вышло, что раньше я служил Харальду... пока он не стал нарушать заветы богов!
- Какие заветы? Только их нарушение Харальдом тебя на предательство толкнуло, признайся? - Эйрик в лице изменился, вновь подозрительным стал. - Как я отношусь к предателям, это во всей Уппсале знают... пусть ты добро мне сделал, а двуличности - не терплю. Чем докажешь, что не слуга больше Харальду?
- Если потребуется - я сам мать его убью, - процедил воин. - А как еще доказать тебе искренность свою - не знаю. Коли желаешь - испытай меня, конунг, как сочтешь нужным.
- Испытаю, - кивнул он, - когда придумаю способ. А покуда же оставайся, зла причинить вы вдвоем все равно не сможете здесь никому.
- Благодарю тебя, владыка.
Оттар поклонился, и вышел, с собою жреца забрав. Все вышло, как Асмунд сказал - теперь только дождаться следовало, когда Эйрик войско соберет, чтобы в земли Харальда нагрянуть. Хитрый план сын Альхейма удумал, и не со всем согласен был Рваный, вот только другой возможности отомстить Рагхильде он не видел, кроме как чужими руками. И хорошо будет, если действительно, именно он жизнь ведьмы агдирской оборвет.

Ранрики

Зимняя сталь незряче-сонных волн дрожащего от сквозняка моря бежала рябью к берегу. Такая же рябь бежит по небу, белесой каймой по серым облакам. Будто солнца не бывает вовсе, будто придумал его слепой безумный скальд. Промокли сапоги, черпнув неприветливых здешних волн через меховой край. Арне сплюнул в неприветливую воду. Отчего здесь не багровы небеса, а? И разводы моря не кровавы? А должны бы, ведь отсюда лапищи голодные тянет жадный ненасытный зверь, разоряющий Эйре. Купцам вот все равно, плывут и плывут, грудью кораблей моря утюжа, им-то что, золото везде золото. А если кроме тканей в трюме полны мешки сплетен и новостей, тем более гости желанны. Охране же такие плавания столь же скучны, сколь и противны. Арне вытер лицо ладонью.

- Что? – Лиам будто спал все время и только теперь проснулся, хотя внимательно слушал речь купца. Ирландец закатил глаза, будто подавляя неимоверное раздражение невнимательностью хозяев. Да для чего он тут красками-радугой рассыпается?
- Руян пеплом засыпан, - медленно, как для ребенка пятилетнего, повторил купец. – И кровью. И телами мертвыми. И над островом смех мрачный свейского конунга.
- С чего бы Эйрику Руян жечь?
- А вот про то молчит молва. По-всякому знак богов толкуют люди, а единого ответа ни у кого нет. Может, вам про то больше известно?
- Может.. может и известно, а много ли вина привезли вы в Ранрики?
- От ответа уходишь, Душитель? – прищурился купец.
- А прозорлив ты, только не там, где в полотнище глазок, все больше в цельное полотно смотреть пытаешься, - ответно прищурился Лиам, - выгружай-ка сперва бочки, оно с пивом-то всегда легче идет, переговоры то будь или праздник Морриган-матери. Так ли?
Пошевелил купец губами сумрачно, но не стал спорить, вышел с поклоном.

- Эйрик в Хадебю на торгах был.
Гиллеад вздрогнула, на советника не глядя.
- Да?..
- Похвалялись воины его, будто ругов пожгли.
-Да? – принцесса перебирала четки, лицо восковое, глаза мертвые.
- Ругов Эрик что сухой хворост в огонь бросил, легко, со смешком да висой похабной. Никого не пощадил. За Свена мстил.
- Да?
Лиам сердиться начал на равнодушие госпожи.
- А людей, говаривают, привел он столько, что земли для них было мало, и что части пришлось на кораблях остаться. И зол крепко Эйрик на тех, кто в Руане долг святой творил.
- Послушай, Лиам, то, что ты мне говоришь сейчас, важно, и не мне, глупой женщине, то оспаривать. Но, свидетели ангелы, раскалывается с раннего утра голова, и едва половину слов твоих я понимаю. Прости.
- Конечно, госпожа.
Воин вежливо простился и из покоев вышел. Решив в свои руки дело взять. А для того поймать Ярополка да к Хареку на беседу идти. А как хотел позволения у Гиллеад получить, чтобы рукам посвободнее было…

Где-то в лесах Альвхеймара.
(Совместное творчество с Ви-Зетом).

Неспешно, но и неостановимо двигался Эгиль вслед последнему врагу. Не сразу он снова к людским поселениям приближаться стал; понимал вожак стаи, что ищут сейчас хозяина волков. Может, и не стоило отпускать тех, кого Ормод обучал... да только вины у них перед Эгилем не было. А убивать без вины слепец не привык; этот обычай он у серых братьев своих перенял.
Но, приближаясь к деревне очередной, почуял он, что не только с врагом может встретиться.
Обряд, который сохранил жизнь сыну Гандальва, связал его и лесного жителя незримой нитью. Не мог Эгиль не почувствовать, что здесь Хаки, и не мог не пойти ему навстречу.
Ибо оба они давали обещание отомстить.

И Хаки чувствовал приближение друга. Альвхеймар, как и большинство владений конунгов, отнюдь не имел правильной формы квадрата, что на посуде рисуют. В одну сторону до границ его можно было идти недели, в другую – было довольно и пары дней. Асгейра, первого среди ярлов Гандальва, не знали в Альвхеймаре разве что старцы, лишившиеся разума с годами. А потому навряд ли предатель решит схорониться здесь, близко от дома. Это он, Хаки, все же вернулся в родные леса: за бывшим конунжичем худых дел не водилось, а что, как не лютая обида заставляет запоминать лица, позже всплывающие в кошмарах? Кроме того, в отличие от Асгейра, не прятавшегося от людей, Хаки еще со времен неудачной поездки за невестой усадьбу альвхеймарскую покидал редко. Все это крепко утвердило Хаки в мыслях, что ярл будет выбираться из Альвхеймара в земли, пока не принявшие руку Харальда. На юг. А, по случайности ли, или – по умыслу Локи, Хаки сейчас жил как раз в тех краях.

Пропустив Ульва вперед, Ингвар затворил дверь поплотнее.
- Видел я, как блестели твои глаза, когда Рагнар рассказывал о предательстве, - старейшина не любил лишних слов, а потому перешел сразу к делу. – А потому скажу я тебе – остынь, и подумай. У меня и моего брата не по одному глазу, как у Одина, но мы давно живем на земле и отличим воя от бонда.
- Коли так, то знаете вы, что есть честь, - хмуро откликнулся Ульв.
- Ты оставил битвы и решил жить мирно, поднимая лук лишь на зверей, - Ингвар был взволнован, а потому – непривычно красноречив. – А сейчас, вижу, решил вспомнить прошлое. Для чего?
- Я думал, что отдал все долги, - процедил его собеседник сквозь зубы, - но прошлое не спешит отпускать. Я мог покинуть конунга в славе, а мог – по несогласию с решениями, но предки прокляли бы меня, повернись я спиной к подлости.
- Там было много воев. Тот же Рагнар – почему не поднял оружия? – старейшина и не думал сдаваться.
- Я не могу говорить за других. Боги не дали мне достаточной проницательности, чтобы видеть то, что происходит в сердцах у людей. Будь я там – может, тоже стоял бы, не двигаясь, пораженный, как громом. Но ныне я здесь, и знаю: нет иной дороге предателю, кроме как в южную сторону. Если Рагнар здесь – Асгейр опередил его ненадолго.
- И ты решил бегать за ним по лесу? Ярл – не лесной человек, но отыскать его здесь без собак – трудное дело. Да и Харальд, наверное, уж снарядил погоню.
- Наказанье Асгейра – дело альвхеймарцев, - возразил старосте Ульв. – Он предал вовсе не Харальда.
- Ты не слишком-то спешил доказать свою верность Гандальву, даже когда чужие войска вторглись в Альвхеймар.
- Вышло так, что наши пути разошлись, - кивнул Ульв. – Но мои предки были с предками Гандальва, два моих брата пали в борьбе с его врагами. Пусть я – не самый доблестный из сыновей своего отца, но я хочу спать по ночам без укоров злой совести.
- Асгейр тебя просто убьет. Подумай хоть о жене!
- От смерти никому ней уйти. Ужели тебе, Ингвар, было бы радостно знать, что у тебя в родичах – трус?
- Не радостно, и потому я не стану держать тебя силой. Вижу, ты все решил.
- Да. Выхожу на рассвете.

Выйдя из дома, Хаки полной грудью вдохнул стылый воздух. Он не сомневался в том, что отыщет Асгейра: нюх у волков даже тоньше собачьего. Стая Эгиля уж рядом, он ощущал это, как будто в чаще лесной горел огонек. Огонек приближался. Они догонят предателя. Но – Ингвар прав: Асгейр – воин, устоять против которого в поединке потешном и раньше могли лишь немногие гридни. То было еще до последней войны, в которой Асгейр, судя по словам Рагнара, тоже не сидел на полатях. А он, Хаки, не брался за меч со дня своей «смерти». Можно было бы оставить Асгейра волкам. Но воинская честь требовала предложить ему поединок. У Хаки с Гандальвом были сложные отношения, однако норны сплели нити так, что нелюбимый отпрыск оказался единственным, кто мог отомстить за отцовскую смерть.

Альвхеймар, усадьба Гандальва Харальда. Эйвинд Ягнёнок и Хольмстейн Атлиссон.
(с Тельтиаром... или с тем, кто за него сидит в асе))

По велению конунга (а конунга теперь лишь одного знали альвхеймарцы) был собран в усадьбе, что столь недолго удерживала войско Харальда под своими стенами, пир для победителей и тех, кто присягнул Косматому после смерти Гандальва. Уже к вечеру потянулись к огромному лагерю, что раскинулся близ усадьбы, из окрестных деревень обозы со снедью, пивом и мёдом. Расставляли длинные столы и скамьи, запаливали кострища. Когда солнце скрылось за горизонтом, лагерь уж полнился пьяным гомоном, песнями и хохотом викингов.
Эйвинд, что в самом первом штурме участвовал, был невредим и, хоть потерял четверых под стенами усадьбы, сейчас веселился за столом среди ближников Харальда: по душе ему пришлась первая победа в крупной битве. Хоть и приходила время от времени ему на ум мысль, что коли был бы тут Кари – небось, ни одного человека бы не потеряли бердловцы под его началом! Так и вышло, что к полуночи был Эйвинд не вполне трезв, и скорее даже пьян изрядно. Уже давно косился он на Хольмстейна, что за соседним столом сидел: не мог он спокойно смотреть на ожог на руке его, что напоминал об увечье брата и о том горе, что Альвир перенёс, когда невесту потерял. Сильно хотел Ягнёнок рожу ему набок поправить, да только понимал краем ума, что на пиру не годится отношения выяснять - конунг осерчать может… А вскоре гауларец и вовсе пропал куда-то. Собрался и Эйвинд к своему столу, где пировали воины из Бердлы. Да только спьяну дорогу подзабыл и в другую сторону направился – да прямо на Хольмстейна и наткнулся.
Сын Атли так же нетрезв был, победу господина своего празднуя, да о том помня, что обещал Харальд его властью над Согном наделить в скором времени за службу верную. Ведь ради этого лишь поспособствовал Хольмстейн убийству Хакона конунга и Грютинга, впавших в немилость к Харальду, и паче того - отца собственного гибель приблизил. Потому теперь и радовался Хольмстейн, что считал, будто позади служба тяжкая, и скоро уже сможет он пожинать плоды усилий своих, в отцовскую усадьбу господином придя.
- Эй, гауларец! - окликнул его сын берсерка, - Нужно нам с тобой поговорить лицом к лицу. Посмотри в глаза мне, коли воином себя считаешь! Или лучше будет тебя назвать женоубийцей?
- Да что ты несешь?
До того смотревший себе под ноги, чтобы не упасть, ненароком споткнувшись, Хольмстейн поднял взгляд на викинга. Сын Атли сразу узнал Ягненка, и тут же огляделся по сторонам, словно поддержки ища, но никто в их сторону не смотрел.
- Во лжи меня уличать станешь?! - Ягнёнок заметил страх Хольмстейна и больше ещё взъярился, - Никто тебе здесь не поможет - нет здесь человека, который не знал бы о суде, на котором отметину свою ты получил! Ответь прямо мне, помнишь ли сестры своей слова последние?!
- За тот суд я уже расплатился, - гауларец вскинул руку, показывая покрывающие ладонь ожоги. - И перед богами, и перед людьми! А тебе что за дело до того?
- Расплатился? А за что брат мой расплатился!? За то, что невесту свою потерял?! - почти кричал сын берсерка. Хольмстейн заметил, как рука его зашарила на поясе в поисках рукояти.
- Я человек конунга, не забывай об этом! - Назад подался сын Атли Тощего.
- Лишь благодарен будет мне Харальд, когда узнает, что избавил я его от такой мрази, как ты! - пальцы Эйвинда наконец сжались на рукояти, он стал вытаскивать клинок.
- Да ты пьян! - Процедил, Хольмстейн, еще на шаг отступая, едва лезвие блеснуло в лучах луны. - Убийства на пиру конунг тебе не простит!
- За спину чужую прячешься, отрыжка Локи?! - голос воина дрожал от гнева, глаза застилала пелена. Всколыхнулось в нём та необузданная ярость, которую глубоко спрятал в себе ныне Кари, за которую прозвали его когда-то берсерком. Сжимая в руке кинжал, быстро пошёл он прямо на Хольмстейна - тот снова попятился и, развернувшись, попытался бежать, но Эйвинд настиг его и ударил прямо в спину. Гауларец коротко вскрикнул, дернувшись от боли, и упал на живот. Сын берсерка прижал его коленом к земле, приподнял ему голову, приставив к горлу нож:
- Попроси напоследок прощения у своей сестры, падаль!
- Будь ты проклят и весь твой род, Эйвинд Ягненок, - прошипел Хольмстейн, чувствуя, что близится его погибель.
- Эй, ты что делаешь?!
Чей-то голос со стороны послышался.
Но Ягнёнок уже резал горло гауларцу, как наловчился в походных грабежах - чтобы кровь била не на одежду, но в сторону. И слов тех не разобрал.
Дергаясь в предсмертных корчах, Хольмстейн испустил дух к тому моменту, когда вокруг убийцы и его жертвы собрался народ. Кто-то попытался обезоружить Эйвинда и заломить ему руки, другие с сомнением смотрели на тело гауларца, размышляя, можно ли ему еще помочь.
- Да это же сын Кари-берсерка! - Воскликнул один викинг. - Предводитель рати из Фиордов.
- К конунгу его! - Тут же порешили. - Пусть судит!
- А убитый кто?
Ответа на этот вопрос собравшиеся не знали, однако сошлись на мнении, что то был человек не знатный, коли уж никто не мог имени его вспомнить.

Сообщение отредактировал SergK - 9-11-2008, 9:57

Бегство

Это не он, нет... это все колдовство, наваждение! Он был под действием чар, не иначе! Его руку направляла злая ворожба, когда она вонзила лезвие в сердце конунга! Он не мог, не мог сам совершить такое злодеяние!
Бледный, измождённый, ярл Асгейр брел от усадьбы, слегка пошатываясь и не разбирая дороги - все равно куда, лишь бы подальше от того места, где он лишил жизни господина. Но стоило ему только закрыть глаза, как он видел перед собой окровавленного Гандальва, тянущего к нему руки. Это видение преследовало ярла с того самого момента, как он нанес роковой удар, и казалось страшнее всей рати Харальда, страшнее даже той волчьей стаи, что загрызла его товарищей. Если уж выбрался из Хельхейма мертвец, то не успокоится, покуда не отведает крови своего убийцы. Но ведь, он не виноват! Так обстоятельства сложились!
- Это все Харальд... и его колдуны! - Процедил сквозь зубы Асгейр, обращаясь то ли к незримому Гандальву, то ли к самому Одину. Однако, боги давно уже отвернулись от него... или скорее сказать - он от них, а потому сейчас уповать на помощь Мудрого было глупо.
И альвхеймарец брел прочь по дороге, не важно куда - лишь бы подальше от усадьбы, от убитого Гандальва, от пролитой конунжей крови. В Теламерк? Потом в Хардаланд и на корабле прочь из северных земель? Да, именно так! Мертвец, что идет за ним по пятам не посмеет войти в воду! Он уплывет из Норвегии, павшей к ногам агдирского щенка, уплывет в Британию или страну Франков, а может даже к Ромеям, им ведь нужны умелые воины! Все равно куда, лишь бы прочь от альвхеймара, где он совершил худшее из злодеяний.
Но ведь это не он, нет! Это из-за Харальда! Колдовство, наговор, черные чары! Иначе бы он не поднял руки на своего повелителя!
Асгейр бежал прочь, спотыкаясь, падая, но не прекращая движения, ибо стоило ему только остановиться, закрыть глаза - как вновь видел он мертвого Гандальва.

Уппсала, Эйрик.

О словах пришельца, поселенного к дружине, долго еще размышлял конунг Эйрик – и было над чем. Возжаждав справедливости, приходят к нему эти двое, калека и воин, да говорят ровно то, что ему сейчас и нужно было услышать.
Так это Харальд-предатель, обнаглевший юнец, строящий козни против него вместе со своей матерью-ведьмой! А ведь Харек Волк, будь он неладен, обещал, что покуда не вернется Харальд, не будет за Вингульмерк войны. Кто первый нарушил клятву, тот пусть и платит по счетам – теперь владыка свейский чувствовал себя так, будто тяжелые ковы спали с рук и ног его. Не нужно больше блюсти проклятый договор… можно отомстить. Всем, всем, кто заслужил!..
Но сначала проверить слова Трюггве (тьфу! Немого-то – «слова»… проверить, не лгал ли приятель его) следовало. Коли тот был жрецом, решил Эйрик, пусть его жрецы же и испытают. Были призваны несколько служителей Асов в этот же день в усадьбу, да следопыты, что умели по губам читать неслышные звуки. Вещал калека что-то в ответ на вопросы жрецов, что обрядов различных касались, рассуждал о вере, чертил какие-то знаки тайные, известные только посвященным, да руны в заклинания складывал. Подтвердили жрецы – так и есть, не лжет немой.
- И как только, - сказал один из старцев конунгу, усадьбу покидая, - поднялась рука у правительницы на мужа, к богам приближенного! Жреца обидеть – вызвать гнев на голову свою, кару божескую. И как не убоялась…
- Будет ей кара, - пообещал Эйрик сурово.

… на следующий день, прежде чем известить о сборе свою дружину, которым изложить конунг хотел, как повернулось дело, он столкнулся со Сванхильд. Властитель Уппсалы того не хотел, как и всегда теперь, нарочно выскальзывая из-под одеяла как можно раньше утром, пока она еще спит, и ложась тоже рано, до того, как придет супруга в спальню.
Что-то в ней появилось такое, чего хотелось избегать. Обреченность? Безнадежность? Не хотел видеть этого конунг в Сванхильд, не хотел замечать, как любимая превращается в нелюдимую, чужую. А может, и не превращалась? Может, только кажется ему все это?
- Куда ты? – спросила она. – Словно встревожен чем-то. Что случилось?
И ответить было тяжелее, чем выстоять в самой сложной, самой кровавой битве.
- Хочу дружину собрать. Надо войско вести… на Харальда Косматого. Пусть за гибель Свена поплатится – в том его вина.
- Опять? Опять уйдешь? - воскликнула женщина. Ожидал конунг затем рыданий, криков – может вцепится в ворот, идти не даст, причитать будет… Нет. Не было. Вновь стало спокойным лицо ее, бесстрастно-спокойным.
- Ступай, - безразлично обронила она и посторонилась с пути.
И тут – накатило, пробрало до самого сердца, точно ядовитым клинком вонзилось. Обнял конунг жену крепко, к себе прижал стоял так долго-долго. А когда подняла она голову, то улыбнулась… как когда-то прежде.
И немногим позже, когда стоял конунг перед дружиной своею верной, он точно знал – когда отправится в поход против Харальда, будут ждать его здесь, в Уппсале, не как слабовольного мужа, который бежит от судьбы, от бремени, от жены и детей, но как любимого супруга и владыку могучего.
- … но сам Харальд, коварство замыслив, покусился на земли, что вы и воины ваши завоевали в Вингульмерке! И с помощью ругов, направив их туда, когда меньше всего была защищена земля эта, обагрил ее кровью – кровью ваших друзей, ваших родичей! – выкрикивал Эйрик. – Так для чего же, скажите мне, приносил я клятву? Для того ли, чтобы козни чьи-то забрали у меня и земли, и славу, и ближайшего друга?!
- Долой клятву! – первым воскликнул Вальгард, за ним и другие подхватили: - Верно! Долой!
- Отправитесь ли со мной на харальдовы земли? Согласны ли проучить наглеца молодого, вероломного обманщика?
- Согласны, конунг! Согласны!
- Добре, - обвел вглядом Эйрик своих херсиров. – Значит, собираемся. И скоро – вновь на Вингульмерк.

Альвхеймар. Эйвинд берсерк с родичами-скальдами и Сам.
(конунг тоже бывает милостив... когда это выгодно. А кто конунг - сами знаете)

Тело Хольмстейна еще остыть не успело, когда двое крепких дружинников уже провели убийцу в ворота, да мимо столов для знати, прямо к дверям усадебным. Кто-то успел разнести по лагерю весть, что Эйвинд Ягненок злодеяние совершил, а потому собрались вокруг фиордцы, готовые, если потребуется силой вождя своего отбивать. Пока же только в сени провели юношу, да на лавку усадили - ждать, пока соблаговолит конунг к нему выйти, дабы суд вершить.
Долгое время просидел так Эйвинд, не спешил Харальд правосудие являть, а может желал, чтобы истомился ослушник, чтобы страх в сердце его гнездо свил, и на все согласен стал сын Кари, лишь бы только ожидание это прекратилось. Но вот появился из покоев своих Харальд конунг, взглядом осуждающим окинул Ягненка, да невзначай по волосам спутанным ладонью провел.
- Омрачаешь ты, Эйвинд, праздненство мое, - произнес медленно. - Недоволен я.
- Прости, конунг, что пир твой оскорбил кровью. - Эйвинд склонил голову, - Мерзавца, которого я убил, звать Хольмстейн Атлиссон из Гаулара - и, клянусь честью своего рода, не достоин был он зваться твоим человеком и силой твоей прикрываться от кровной мести!
- Пошли вон, - махнул рукой воинам, приведшим сына Кари, властитель. Те переглянулись, но ослушаться не посмели - все же, если уверен конунг, что покорно примет наказание Эйвинд, так не им спорить с тем. - А мне хирдманы сказывали - холопа убил сын берсерка. Точно то Хольмстейн был, или хмель очи твои заволок?
Эвинд поднял глаза на конунга:
- В том я поклясться могу! На руке его шрам, как у брата моего, Альвира - то след той самой тяжбы, после который был Хольмстейн изгнан с позором из Гаулара. Он женоубийца, и лжесвидетель пред людьми и богами!
- То мне известно, - отрезал Харальд, ладонью по губам проведя, словно вытирая их, но на деле усмешку скрывая. - Я слышал уже историю эту и от него самого, когда на службу брал Атлиссона, и от брата твоего Альвира, коему запретил мести искать.
Некоторое время Эйвинд не находил, что сказать, и чуть ли зубами не скрежетал оттого, что отца нет рядом с ним - уж тот бы нашёл, чем правителя урезонить... Наконец викинг заговорил:
- Рука моего брата теперь ложку держит с трудом, и мести искать он не станет. Но когда я вспоминаю, каким был он в молодости и как его согнула немочь и печаль по убитой невесте... Ярость нашла на меня, конунг - потому и зарезал проклятого Атлиссона. Если повинен - наказывай.
Некоторое время смотрел с укоризной на провинившегося дружинника Харальд, словно размышляя, какому наказанию подвергнуть его.
- Берсерка судить за то, что неистов он - против закона Одина идти, - рассудил, наконец, конунг. - Не за Хольмстейна тебя расплата ждет - за то, что приказ мой нарушил, немирьем и кровью триумф мой осквернил. Ты знай, и другие пусть знают - если кто в рати моей самоуправство чинить вздумает еще - головы лишиться, каковы бы мотивы ни двигали им. Среди моих людей только мне решать, кто прав, а кто смерти повинен. Мне, и тем, кого я судьями поставлю. Понял ты меня, Эйвинд, сын Кари?
Понурил Ягнёнок голову:
- Понял и запомнил, Харальд Хальвданссон, асы тому свидетели.
- Хорошо, - смягчился тон властителя. - За голову Хольмстейна дяде моему виру уплатишь, какую потребует - то его хирдман был...
Не успел договорить Косматый, распахнулись двери усадьбы, да ввалились в нее запыхавшиеся Альвир и Бард Брюнольвсон, растрепанные оба и хмельные, но видом решительные.
- Не казни родича, конунг! - Первым Бард воскликнул, до пола склонившись.
- Из-за меня то убийство, - Хнува ему вторил. - Мне и ответ держать.
Оглядел их обоих Харальд, да улыбнулся:
- Крепка, смотрю я, в роду вашем дружба, раз уж один брат за другого жизнь отдать готов. Так же и мне служите, живота не щадя - тогда вознесетесь над другими.

Сообщение отредактировал SergK - 5-11-2008, 20:43

Альвхеймар. Харальд и Хакон .
Мы с Тельтиаром.

В то время, как в раскинувшемся вокруг захваченной усадьбы лагере веселились воины, празднуя победу над Альвхеймаром, Харальд пировал вместе с ближней дружиной и знатными мужами в длинном доме. Однако, сам конунг в этот раз не злоупотреблял хмельным, а посреди ночи и вовсе покинул соратников, удалившись в отдельные покои, да велев в скорости привести к нему Хакона Хаконсона.
Хакон явился, не медля. Молодого транделагца распирала законная гордость за доблесть, проявленную в бою. Предки явно опрокинули не один рог в его честь, наблюдая, как ладно Хакон прокладывал врагу дорогу в Вальхаллу. Но более всего распирала хладирца их с Харальдом общая тайна. Род транделагских конунгов славился тем, что даже бочка с пивом не могла свалить с ног его представителей. Хакон выпил немало, но болтливым не сделался. Воистину, Харальд знал, кому поручить щекотливое дело.
Представ перед конунгом, Хакон Хаконсон поклонился:
- Ты звал меня, властелин?
- Да звал.
Кивнул конунг, указав юноше на сидение напротив.
- Ты сослужил мне хорошую службу, Хакон. Любой конунг желал бы иметь такого соратника, а потому я хочу, чтобы ты не просто разделил со мной триумф этой победы. Отныне ты будешь править Севером Норвегии, как до этого твой отец, все ярлы и лендрманы должны будут подчинятся тебе так, как подчинялись бы мне.
- Благодарю тебя, конунг, за великую честь, - Хакон даже не ждал подобной милости, а потому - не скрывал радости. - Есть ли еще что-нибудь, чем я могу быть полезен тебе, как могу доказать верность? Что скажешь - все сделаю.
Тут Хакон неожиданно помрачнел, припомнив кое-какие подробности:
- Сам я хотел спросить тебя про судьбу Согна. Атли мертв, но живы те, кто шел с ним на убийство моего отца . Пролитая кровь требует мести и я был бы плохим сыном, отказавшись слушать ее голос.
Харальд в задумчивости потеребил кончик грязного локона:
- В гибели твоего славного отца есть и часть моей вины - я отправил его в Согн с малой дружиной, нести мое слово ярлу Атли, но гауларская гордыня оказалась больше, нежели я мог предвидеть. Ты прав, родич, они должны заплатить за содеянное!
Конунг до хруста сжал кулак и ударил по колену.
- Завтра же ты возьмешь своих транделагцев, всех, кому дорог был конунг Хакон, сколько бы ни было их в моей рати и отправишься в Согн. Моим именем ты восстановишь порядок и приведешь непокорных под мою руку. Дарую тебе право судить любого в тех землях и назначать наказание по своему разумению.
Лицо Хакона расплылось в улыбке, но во взоре притаилась жестокость. Было ясно, что "усмотрение" нового посланника Харальда отольется Согну женскими слезами да мольбами о милости. Впрочем, молодой викинг не собирался повторять отцовских ошибок и ходить в поход с малой дружиной. Да и Харальд явно не имел в виду, что восстанавливать справедливость сын транделагского конунга будет без войска.
- Щедрость твоя не знает границ, конунг славный, - он еще раз поклонился, чествуя властелина Агдира а теперь - и Альвхеймара. - Что бы не пожелал - все для тебя сделаю, - он подчеркнул слово "все".
- Заботу следует проявить о вдовах и сиротах тех, кто подлостью гауларской погублен был...
Не договорил конунг - отворилась дверь, да заглянул хирдман раскрасневшийся:
- Государь, беда! - Воскликнул он. - Убийство совершено на пиру!
- Кто? - Коротко бросил Косматый, хищным взглядом впившись в принесшего худую весть. - И кого?
- Эйвинд, сын Кари из Фиордов, - тут же ответил мужчина, а после замялся: - Жертву его никто не узнать не смог... холоп чей-то боевой, видать. Может к утру признают, тогда и...
- Не важно это, - головой покачал владыка. - Кровь пролита. Что Эйвинд?
- Привели сюда злодея! Ждет воли твоей, великий конунг.
- Вот и пусть ждет, - Косматый рукой махнул. - Иди, я к вам выйду, когда время настанет.
Поклонился хирдман, и скрылся за дверью. Продолжил разговор прерванный конунг:
- Вот так дела творятся, Хакон: мои же люди, что псы грызутся! Какое бы ты убийце наказание определил?
- За смерть холопа большое виры не полагается, - задумался Хакон. - Однако же, то, что убил он под кровом твоим бросит тень на конунжье гостеприимство. Едва ли тому виной только хмель. Может, холоп тоже что непотребное учинил, вот и не снес обиды Эйвинд? Надо бы расспросить ослушника.
Хакон помнил, что Эйвинд - брат Альвира, на которого он был давеча зол и за вису, и за вину его некую в гибели старого Хакона. Но Эйвинд и отец его были доблестны в битве. Не хотелось терять таких воев из-за кого-то мертвого бонда.
- Хорошо, - милостиво Харальд кивнул. - Ну да подождет пока, не след нам разговора прерывать. Так же, велю я тебе вдову отца твоего взять в жены, не должна женщина без мужа оставаться.
Хакон вздрогнул. Харальд будто прочел его тайные мысли. Но даже в мечтаниях не думал он жениться на Эйсван, слишком велика была разница между правительницей Транделага и сыном рабыни. - Согласиться ли кюна? - спросил он.
По губам Харальда пробежала улыбка, словно говорившая "да, я знаю, что только того ты и желал":
- Посмеет ли кюна нарушить волю Харальда Хальвдансона? Это не просьба моя, но твой долг перед отцом - о жене его позаботиться.
- То верно, что древний закон велит младшему брату взять в жены вдову старшего, да оставить детей в роде родительском, - медленно кивнул Хакон, как бы забыв, что не признал отец его сыном при ярлах и бондах. – Ныне я – старший мужчина в транделагском роду. Но и кюна у нас с норовом. И прав у нее достаточно. Вспомни, что, когда твоя мать решила повесить Эйнара, чуть не поссорив тебя с союзными воями, ее поддержала дружина. Эйсван – такая же вдова конунга.
«И такая же мать наследника Транделага». Это не было сказано, но предполагалось. В глазах Хакона застыло ожидание.
- Когда ты вернешь на родину останки отца и принесешь головы виновных в его гибели, дружина поддержит тебя, - уверенно заявил конунг. - Запомни, Хакон, Транделаг важен для меня, для моей державы, и я хочу, чтобы там ты правил от моего имени - Ярл Хакон сын Хакона, герой сражений, в возрасте двадцати зим покрывший себя славой, сравнимой с самим Сигурдом.
- Я рад исполнить твою волю, - Хакон чуть замялся, - но с некоторых пор боюсь я недооценивать женское коварство. – Сразу две из них – мать, родившая меня на свет, и возлюбленная, ради которой нарушил я долг почтительного сына, играли мной, как ребенок игрушкой. Хотя, несомненно, любили меня. Был бы я благодарен, коли ты, конунг, изложил бы свое повеление на пергаменте, чтобы кюна прочла и поняла: ты за мною стоишь. Кто знает, как сильно любит она власть, столь внезапно свалившуюся в ее руки? А напуганная – станет сговорчивее.
- Коли уж убоялся баб, будет тебе все на рунах изложено, - чуть усмехнулся конунг. - Далее вот еще, Эйсван - сестра ярла Грютинга, так же погибшего в Согне, а значит теперь должны ей Оркдальские земли отойти по праву.
- Твоя правда, конунг.
- Жена Грютинга, слышал я, так и не понесла, а потому возвращай ее в отчий дом со всем имуществом, какое ей принадлежало. Но после, чтобы обиду не держала - найди ей мужа знатного, поскольку, помню я, что отец ее - человек не чуждый коварства.
- Может, есть у тебя кто на примете?
- Пусть то ярл Хроальд из Фьяллира будет, - после некоторых раздумий распорядился правитель. - Если, конечно, невеста по нраву ему придется.
Тут Хакон несколько с запозданием смекнул, что ныне можно славно свести старые счеты.
- Хроальд, несомненно, достойный муж, - вкрадчиво сказал он. – Но вот подумал я, что ждет тебя за стеной сын Кари-берсерка. И, коли выйдет он виновным, то, хоть и свершиться все по правде, а выйдет, что берсерк за свою помощь убыток семье получил. Так, может, предложим мы вдовицу в родню Кари… да в жены Альвиру. Муж он славный, полно уж кручиниться о дочери недостойного Атли.
- И то верно, - конунгу мысль эта по душе пришлась, поскольку с одной стороны Альвир - человек из ближайшего его окружения, да рода знатного, но с другой реальной власти не имеет, а потому с ним вдова Грютинга опасности представлять не будет. - Тогда велю я Альвиру тебя сопровождать в Согн и Хладир.
Хакон Хаконсон еще раз поклонился, скрывая улыбку. Знал он, что не забыл Альвир Сольвейг, крепко заноза любви в сердце сидела. Но, коли откажет он Харальду – снова в немилость впадет. Да не один – так, глядишь, и весь род свой поссорит с могучим властителем. А ежели не откажется – что ж. Пусть живет с немилой вдовой да впредь думает, что рифмовать в висах.
- Пойду, посмотрю, кого там Ягненок убил, - Харальд усмехнулся. - Ты, родич, здесь побудь, пока.
К двери подойдя, придал конунг лицу выражение суровое, да вышел суд вершить над Эйвиндом сыном Кари. Прошло времени порядочно, прежде чем вернулся он, да не один - следом Альвира привел (тот, несомненно, брата защищать в усадьбу пришел, сам не зная, что для него правитель приготовил).
Хакон вопросительно посмотрел на властителя, ожидая, что тот расскажет про суд и решенье свое.
- Убитым был Хольмстейн, сын Атли из Согна, - бросил ему конунг, зная интерес юноши к этому делу. - Эйвинд заплатит виру, а Альвир отправится с тобой.
Транделагец перевел взор с Харальда на Альвира, явно вспоминая «какого-то холопа», кем, по мнению свидетелей, был убитый. Вот, значит как… ну, что же, старший сын Кари выполнил за него часть работы.
- Как скажешь, славный конунг. Когда нам велишь выступать? И куда сперва путь держать: в Согн, иль в земли Оркдаля?
Поежился скальд от взгляда хаконова, но головы не опустил - коли на то воля конунга, так значит придеться им этот путь совместно преодолевать.
- Через Согн к Оркдалю - там дорога хорошая проложена, а в Хладире к вам Бард сын Брюнольва присоединиться, он морем этот путь проделает...
Дверь скрипнула, внутрь еще один воин заглянул, да что-то прошептал конунгу и исчез. Переменился в лице Харальд:
- Слишком велика гордыня у родичей твоих, Альвир, - сурово произнес он, заставив скальда вздрогнуть. - Квельдульв из Фирдира отказался идти ко мне на службу. Быть может, я слишком мягко к вам отношусь, что всякий бонд смеет мне перечить?!
- Может, висы Альвира заставят родню его взяться за ум? - в словах Хакона было участие и лишь ухо скальда распознало в сочувствии толику яда. Транделагец хорошо помнил висы Альвира и явно не собирался прощать бывшего друга.
- Великий конунг, не держи зла на Квельдульва, - тут же использовал слова хладирца сын Кари, решивший избежать неприятной поездки в Транделаг. - Он стар и не сможет тебе служить, а Грим всегда был домоседом - его рукам привычнее плуг, нежели меч. Но есть у Квельдульва старший сын - Торольв, который, я уверен, с радостью будет сражаться в твоем войске. Позволь, я сам отправлюсь в Фиорды и передам ему твою волю?
- Если и он откажется, я посчитаю это изменой, - предупредил юношу Харальд.
- Торольв охоч до славы и битв, - заверил правителя скальд. - Он не упустит случая поступить на службу к самому могущественному владыке Севера.
- Если этот род хочет доказать тебе свою верность, государь, - снова вмешался Хакон, то ужели Торольв откажется приехать туда, куда велишь ты? Пусть встретит нас в Транделаге, там и обсудим его службу с учетом склонностей. А после – все вместе вернемся. То лучше, чем откладывать свадьбу – родовичи невесты и осерчать могут.
- Вот Альвир ему это и передаст. И запомни, скальд - Хакон должен застать в Хладире и тебя, и Торольва, когда сам туда прибудет. А Хакон туда прибудет в скорости, так ведь? - Он посмотрел на воина.
- Именно так, - подтвердил молодой викинг.
- Иди, - правитель махнул рукой, и Альвир поспешил удалится, а Харальд немного тише, сказал хладирцу: - Если будешь в усадьбе раньше, чем эти двое, или же застанешь там лишь одного - можешь считать, что род Кари предал своего конунга.
- Клянусь, это будет последнее предательство в его жизни, - Хакон погладил нож, висящий у пояса.
- Эти фиордцы хорошие воины, но их гордыня чрезмерна.
Косматый вздохнул.
- Надеюсь, все же, до кровопролития не дойдет, но я уверен - у тебя рука не дрогнет.
- Не сомневайся. У меня нет жалости к врагам моего конунга.
- Потому и ценю я тебя выше других, - правитель сжал Хакона в объятиях. - Иди, родич - завтра поутру в путь отправишься, а вместо Альвира, пусть тебя скальд Тормунд сопровождает - будет кому потом воспеть, как ты Согн на колени поставишь.

Альвхеймарский Марш
Висы, естественно, написаны Скальдом

Внемли Браги пляски копий:
Звон клинков у врат усадьбы!
Вязы битв пришли в Альхеймар
Волю конунга исполнить.
Воин прозванный ягненком,
Эйвинд с Фьордов несравенный,
Род поклялся свой прославить
Рать Альвхеймара сломивши...

Славно сталь тогда звенела,
Сладок звон был девам битвы,
Много воинов достойных
Хеймдаль встретит на Бивресте!

Если на утро кто-то и поговаривал об убийстве - то лишь шепотом. По приказу Харальда, еще на пиру Эйвинду Ягненку устроили чествование, как герою прошедшей битвы, а Бард Брюнольвсон спел прославляющую его вису. Превозносили и других отважных воинов, но, казалось, фиордцу были оказаны наибольшие почести. И было от чего, ведь Ягненок, сам того не зная, убил единственного человека, знавшего о том, кто на самом деле запланировал резню в Согне, унесшую жизни великого конунга и двух могущественных ярлов. Хольмстейн был Харальду, словно кость в горле, и вот хмельной Эйвинд неловким движением вынул эту кость.. невзначай... мимоходом.
Уже утром лагерь покинул Альвир, спешащий исполнить волю Харальда и потребовать от названного брата службы конунгу, а вместе с ним уехал и Бард, ведь от Фиордов было сподручнее добираться до Халагаланда. Затем, во главе рати, состоящей из оркдальцев и трендов, покинул правителя молодой Хакон - он должен был пройти тем же путем, что и его отец совсем недавно. Пройти, и призвать к ответу ярла Гаулара - Халльстейна Атлиссона.
Сам Харальд покинул усадьбу погубленного недруга еще через день, унося в суме, притороченной к седлу, отделанный золотом и драгоценными камнями кубок из черепа Гандальва (один из бондов, спешивший явить покорность новому господину оказался искусным мастером-ювелиром). Именно этот кубок и считал Харальд главным своим трофеем, полученным в Альвхеймаре.

Копий лес привел к воротам,
Кровью вражьей окропивши
Жала броней, что на солнце
Жаром горнов гор пылали...
Кари сын, берсерк могучий
Как губитель великанов
Стену снес что ограждала
Псов альхеймарских усадьбу!

Силой Эйвинд не обижен,
Снес с плечей он веж немало,
Много пало вязов битвы,
Ныне слезы льют их вдовы.

Ярлы были назначены Харальдом из числа склонившихся перед ним знатных альвхеймарцев, а сам Альвхеймар был раскроен на три фюлька по числу оставленных наместников - Вальдрес, Хаддингъядаль и Ардаль. Называть же эти земли Альвхеймаром конунг запретил, более того - он хотел, чтобы сама память об этой земле стерлась, чтобы через десять, двадцать лет никто не вспомнил что когда-то три фюлька были одним целым.
"Ярлы будут соперничать друг с другом за каждый клочок земли, за каждую милость, которую я могу им оказать. Три части бывшего Альвхеймара станут друг другу чужими очень скоро". А значит, того, что Альвхеймар восстанет, можно будет уже не опасаться. И все же, правитель Агдира оставил подле наместников верных людей, должных следить за каждым их действием - доверять бывшим врагам он был не намерен.
Огромная армия, точно Йормунгард, тянулась по дорогам захваченного фюлька. Мерно ступали отряды из Фирдира и Фьяллира, из Южного Мера и Раумсдаля, из Северного Мера и Оркдаля, из Гаулардаля и Стринды, из Спарбюгвы, Скауна и Эйна, Трандхейма и Верадаля, Гудбрандсдалира и Хейдмерка, Вестфольда, Раумарики... и Агдира. Воинство, кажущееся бесконечным, воинство проделавшее с Харальдом путь через всю Норвегию, воинство, ни разу не терпевшее поражений, привыкшее к победам. Воинство, знающее, что сокрушит всякого, вставшего на пути, поскольку их конунгу предначертано править всей Норвегией.

В страхе со стены бежали
Вои конунга Гандальва!
В гневе был подобен Тору
Воин прозванный Ягненком,
В место где клинки гремели
Вперед всех бросался Эйвинд,
Бегство вороги спасались
Перед храбростью и силой.

В битве той почет и славу
Эйвинд прозванный Ягненком
Получил, теперь пирует
Подле конунга по праву.

Согн. Халльстейн и Хакон.
Совместно Тельтиар и ДЛ.

Гауларцы в тот день похвалялись своими подвигами у Ставанессвага, да количеством убитых трендов (за последнюю пару недель численность рати Хакона и Грютинга выросла в их рассказах до тысячи воинов, а потому каждый бонд хвастал, что погубил не меньше троих ворогов). Ярл Халльстейн лишь поощрял эти речи - его войско было готово сражаться, жаждало крови и не желало терпеть на своей земле никакого пришлого конунга, а потому весть о приближении очередного Хакона с дружиной, сын Атли Тощего воспринял без опаски.
- Хаконом больше, Хаконом меньше - еще один тренд в Валгалле лишним не будет, - рассмеялся он, собрав знатных людей со всего Согна, должных решить где встречать посланную Харальдом рать. Все понимали, что Косматый будет мстить за убитого тестя, но не ждали вражеской дружины так скоро - гауларцам казалось, что молодой конунг надолго завязнет в Альвхемаре, но по другому вышло.
- Говорят, с ним теперь большое войско, - опасливо произнес старый херсир.
- Пусть говорят, да не заговариваются, - процедил Халльстейн. - Нас тоже не мало, мы на родной земле! И уж коль скоро отец мой убил старого Медведя, то кому, как не мне - прикончить молодого?!
Спорить с ярлом, известным своей свирепостью, решались не многие даже из ближнего окружения Атлиссона, а потому скоро уже дружина гауларская, да собранные бонды людно и оружно выступили навстречу хладирцу. Халльстейн жаждал боя, однако даже его пыл поугас, когда увидал он приближающееся воинство с медвежьими и волчьими стягами - слишком уж много было врагов на сей раз, больше гораздо, чем когда старый Хакон пожаловал. Да и не говорить - сражаться пришли теперь тренды.
Хакон сам выехал навстречу врагу. Теперь, когда Харальд его обласкал и сделал правителем многих земель – почти конунгом, судя по почестям, сын рабыни утратил привычку держаться не в первых рядах, дабы глаз не мозолить. Более того, сейчас он вполне мог заставить любого, кто в шутку али всерьез помянул бы ему незаконность рождения, вдоволь наесться земли. Вновь приобретенная уверенность проявилась и в развороте плеч, и во взгляде, которым он одарил Халльстейна. То не был взор сына, потерявшего разум от горя – скорее, взгляд купца, рассматривающего новый товар. А все от того, что за спиною у Хакона вился стяг с головой волка, и победы Харальда покрывали его людей дополнительным слоем брони. С новой манерой держаться молодой викинг стал очень похож на покойного отца, даром, что волосы и глаза его были темнее, выдавая примесь южной крови.
- Не желаю тебе здравия, ярл Согна, ибо не для заздравных речей пришел я сюда, но для того, чтобы спросить с вас за деяния лиходейские. Да волю Харальда передать.
- Говорили уже отцу твоему, - проскрежетал Халльстейн, желая хотя бы видимость уверенности на глазах войска своего сохранить. - Что коли желает Харальд волю свою говорить людям Согна - пусть сам приезжает!
- То, что сказали вы отцу моему, он смог передать только Вотану, - сверкнул глазами Хакон. – Убив его, вы не только показали себя вероломными отродьями Локи, не ведающими гостеприимства, но и плюнули в лицо Харальду, не ответив на его щедрое предложение. Что же, Косматый взял в свои руки Альвхеймар и без ваших мечей. Вы все так же хотите, чтобы он лично поступил так же и с Согном?
- Щедрость Косматого - в цепи нас заковать и отнять отцовские земли, как в Мере произошло?!
- Харальд предлагал вам союз и добычу богатую. Ежели вы желаете себе судьбы конунгов Мера, что в гордыне своей протянули руку Гандальву, и не Харальду - в том воля ваша. А тех, кто убивает послов, в Норвегии издавна карали позорною смертью.
- Харальд одной рукой дает, а другой отбирает, - покачал головой Халльстейн. - Он не союзников видел в Согне, а слуг!
- Согн хотел есть с двух мисок, - презрительно скривил губы Хакон. - Ты здесь говоришь слова гордости, а брат твой столовался у Харальда, тому много свидетелей. Да и кому говорить о чести. Атли - быть может, но не тебе. Или память людей слишком коротка, а глаза близоруки и не видят они клейма женоубийцы у тебя на челе? – транделагец махнул рукой, не давая побагровевшему от гнева врагу достойно ответить. – Все же, устал я спорить с тобой понапрасну. Отец мой был одарен мастерством сказывать речи, да так, что порой скальды были хуже его в состязаниях. Но вы не желали слушать слова. Что ж, ныне слушайте звуки оружия! – Хакон выпрямился в седле, став несколько выше. – Конунг, победивший могучих врагов, господин Агдира и Мера, хозяин Фьордов и владыка Альвхеймара говорит, что земля Согна была во владении Хальвдана Черного, и не род Атли здесь конунги. Довольно пользовались вы милостью, которой не заслужили. Ныне велит вам Харальд признать его власть да уплатить виру за погубленных транделагцев. А, ежели и ныне гордыня ваша над умом победу одержит, Харальд сочтет вас врагами и возьмет добро свое силой. Здесь видите вы лишь малую часть тех, кто пошел за Харальдом, - он обвел рукой суровых бородатых мужчин, явно не бывших бондами, - но и их хватит против вашей дружины.
И добавил уже другим тоном:
– Поверь, ярл, я более всех хочу, чтобы ты отказался признать власть Харальда. Ибо велел конунг взять виру с вас серебром, а я, как почтительный сын, очень хочу выпить крови предателей.
В последних словах Хакон Хаконсон был поразительно искренен, и сопровождавшая их ухмылочка многих проняла до дрожи в коленях.

Судьба Горностая. Наумдаль. Лето 873 года.

Херлауг конунг всмотрелся вдаль, на запад, где уже клубилась по дороге пыль, поднимаемая многотысячным войском, вторгнувшимся в его земли. Бонды и карлы из приграничных селений сами выходили навстречу вражеской рати, кланялись Косматому до земли и просили стать его людьми, но мог ли Херлауг обвинять их за это? Желал, очень желал конунг назвать предателями всех, по доброй воле пошедших под руку Харальду, но не мог. Ведь то не воины были, способные свободу свою и честь с оружием в руках отстоять, а люди подневольные, люди, которых он, конунг, клялся защищать. Защитил он их? Нет, лишь погубил многих в войне, года назад им начатой - друзей своих погубил, соратников отца на гибель послал. Казалось Херлаугу, что собственными руками он мощь военную Наумдаля сломал, когда против Харальда пошел, и теперь час пришел за ошибку эту платить, властью платить, землями, кровью своей и, быть может, самой жизнью.
С вершины кургана смотрел Херлауг конунг, как приближается к нему воинство вражеское, можно уже было знамена различить, над дружинами поднятые - Медведя, Козла, Коршуна, а впереди всех - Волка. Что мог противопоставить такой силе сейчас конунг Наумдаля? Едва ли две сотни дружинников смог бы он собрать теперь, когда потрепали его в Хрингарики и Вестфольде, а этого слишком мало было, коли уж могущественные правители - Неккви и Гандальв - поражение потерпели.
Херлауг конунг смотрел на врага с вершины кургана. Того самого кургана, который он с братом строил в течении десяти лет, величайшего кургана во всей Норвегии. Ведь обещала же провидица, что когда будет курган этот достроен - станет непобедим Наумдаль, но не сбылось пророчество это - судьба Харальда сильнее была, раздавил Волк Горностая, вонзил клыки в горло самое. Уходило время, последние мгновения оставалось править Херлаугу землею предков своих - приближался Косматый, уже подчинилась ему половина фюлька, лишь немногие верные с законным конунгом остались, до конца готовые стоять, до самой смерти.
Вскинул голову гордо Херлауг, да с кургана направился к людям своим. Медлено спускался он, каждый шаг болью отзывался в сердце правителя, но не опускал взгляда наумдалец, смотрел на воинов, что у подножия распоряжений его ожидали, да только не знал, что повелеть им конунг, слова на языке замерзали. Последний приказ остался, на другие не будет уже времени.
- Прав ты был, брат, - прошептал он Хроллаугу, к нему подошедшему. Младший конунг кивнул лишь, ни слово не произнося, да в глазах его решительность застыла - готов был, если потребуется, первым меч обнажить. Вот только не хотел напрасно людей терять Херлауг. - Во всем прав, губительна для нас эта война стала.
- Слава конунгу! - Внезапно воскликнул молодой воин, впереди других стоящий, и небольшая рать наумдальская вторила ему криком дружным.
Все они, собравшиеся здесь, готовы были умереть за него, вот только сам Херлауг понимал, что гибель эта бессмысленна будет.
- Воины! - Вскинул он руки. - Вы сражались за меня в Хрингарики и Вестфольде, вы покрыли славой свои имена! Вы - гордость Наумдаля, самые верные сыны своей родины!
Зашумели оружием хирдманы, стали в щиты бить рукоятями мечей и древками секир, требовать битвы стали.
- Но теперь я призываю вас сложить оружие! - Через силу выдохнул правитель. - Многие тысячи врагов идут по нашей земле, и нам не под силу остановить их! Мы уже лишились нашей свободы, но зачем лишаться жизней на потеху агдирскому щенку?! Я приказываю вам склонить головы перед Харальдом Косматым!
Замолчали воины, десятки взглядов удивленных уставились на конунга.
- Сдайтесь сейчас ради будущего! То не трусость будет, ибо пока живы те, кто готовы умереть за свободу - будет жива надежда на возрождение Наумдаля! Пусть через двадцать лет, пусть через полвека, но вы вернете себе то, что сегодня отнимет Косматый! Вернете, и заставите его кровью заплатить за то, что он превратил в рабов свободных людей!
Херлауг перевел дух, глядя на своих людей - никто не посмел сейчас спорить с ним.
- Решайте - сейчас умереть, или остаться жить ради мести! Сами решайте, ибо я более не конунг вам!
Сбросил плащ правитель, да шагом быстрым под курган спустился, туда, где отец его погребен был. С грохотом плита каменная рухнула, вход закрывая - остался правитель Наумдаля замурован внутри.
Вскоре уже, у этого самого кургана, Хроллауг конунг и с ним воины все присягнули на верность Харальду, а за то Косматый оставил Хроллауга править фюльком как ярла, а людям его притеснений не чинил. Малой кровью откупился Наумдаль, став частью необъятных владений агдирского правителя.
Харальд же, дав отдых войску, дальше двинулся - в Хрингарики.

Согн. Халльстейн и Хакон, продолжение.
Мы с Тельтиаром.

Халльстейн со злостью смотрел на предводителя вражеского войска. За такие слова принято было кровью брать с обидчика, и ярл явно не хотел сейчас идти наперекор традициям.
- Неужели, думаешь ты, Согн и Гаулар добровольно позволят на себя ярмо надеть? Не бывать тому!
Обернулся к дружине свой Халльстейн, замер, будто Мьельниром пораженный - опускались знамена, да потупили взгляды бывалые воины, не хотели сражаться с врагом, настолько в числе их превосходящим.
Хакон зло улыбнулся:
- Видишь, ярл: люди твои мудрее тебя и понимают: ярмо на шее все ж лучше, чем шея без головы. Тем более, что вы сами отвергли дружбу Харальда. С врагами Агдирец не церемониться: ты еще благодарен быть должен, что он явил милость сыну убийцы своего тестя.
- Твоя взяла, - процедил, видя, что дело его проиграно, Атлиссон. - Назначай виру, выплатим.
- О том не сговариваются в поле, - ответил на то транделагец. – Явись вечером в мой лагерь с доверенными воями… и останки отца моего привези. Люди сказывали, что не дал ты славному конунгу из Хладира погребения, достойного великого война и не снарядил в путь боевой драккар. Коли то правда, и отказал ты отцу моему в посмертных почестях – вира твоя возрастет, ярл Халььстейн.
Проскрипел зубами Халльстейн, да не мог он спорить, не имея за спиной войска верного. Потому поворотил коня и скрылся за спинами дружинников, взгляды недобрые на себе чувствуя. После же отрядил четверых воинов к берегу Ставанессвага, чтобы там останки Хакона они нашли. Мужи эти под вечер вернулись, в ящике деревянном привезя кости обгоревшие и череп раздробленный. С ящиком этим и явился Халльстейн к Хакону в лагерь.
Посмотрел сын на останки отца – и горло на миг сдавила рука горя. Слишком мечтал Хакон получить одобренье отца и стоять по его правую руку, как наследник и доверенный человек. Но то, о чем молодой викинг еще зиму назад видел лишь сны, дал ему другой конунг, и теперь Хакон Хаконсон решил твердо чтить только его интересы. А отец уж пирует в Вальхалле, здесь только кости, а не он сам.
- Вижу, правду сказали люди, - тяжело уронил он, сверля ярла недобрым взглядом. Глаза Хакона, и без того вовсе мне небесно лазурные, сейчас совсем потемнели от гнева. – Что ж… в этом случае конунг Харальд повелел доставить останки тестя в Хладир, к его вдове. И ты, ярл Халльстейн, сам объяснишь властительнице Транделага, почему она стала вдовою так рано и почему муж ее не получил должных почестей.
- Мне в Хладир ехать? - Голос ярла дрогнул.
Транделагец кивнул, скрывая под личиной праведной ярости внезапно нахлынувшее злорадство. Еще день назад этот ярл ходил распушив хвост… а сейчас дрожит, как побитая шавка.
Не было у Халльстейна выбора, потому согласился он везти кости Хакона (хотя, может то и не Хакон вовсе был, а люди посланные чужие чьи-то кости собрали) в Транделаг.
А Хакон и не думал уняться, напротив, подливал масла в огонь, при этом – следя, чтобы ярл медленно закипал, но не взорвался. Ему не нужен был поединок, нет, молодой викинг решил снова испробовать власть речей, так хорошо сработавшую с Асгейром. И запугать ярла Хальстейна до полусмерти при том, вроде бы, и не угрожая.
- Даже богам приходилось держать ответ за содеянное, - сказал Хакон. – Вон Локи, к примеру, связали кишками собственного сына и повесили для вечной пытки после убийства светлого Бальдра, даром что бог и друг Тора-воителя. А Харальд лишь просит тебя утешить вдову.
О том, что вдова, вероятней всего, будет отнюдь не рада подобному утешению, Хакон молчал, но то было ясно, как день.
- Я выполню волю Харальда, - ярл хотел придать голосу твердости, но не вышло.
- Вот и славно, - улыбнулся ему Хакон. – Харальд любит, когда приказы его выполняются быстро, так что советую выехать на восходе. А я тем временем посмотрю, чем богат Согн да определю размер виры. Не хочу разорять земли Харальда, но и взять мало серебра за жизнь честь не позволит. Так что я тут задержусь.
Ярл лишь скрипнул зубами, с ненавистью глядя на ненавистного полукровку. Но все же кивнул. А что ему оставалось?

Альвхеймар. Эгиль и Хаки Гандальвсон.
Совместно Ви-Зет и ДЛ

Когда пересеклись две дороги и слились в одну, то никто не замедлил шага. Эгиль мог говорить на ходу, да и любому, немного привыкшему к странствиям, это было легко.
Хотя и говорить было сложно - дела человеческие вожака не слишком волновали, а то, что творилось в лесной жизни, словами людей пересказать было непросто. Даже тому, кто блистал красноречием... а этим вожак стаи не отличался.
Лишь о том, что было именно с ним, о том, как он завершал свою месть, Эгиль с удовольствием рассказал.
Они шли вперед, сквозь леса, в том направлении, которое определил рассудок Хаки и чутье Эгиля. Вожак передал запах Асгейра своим братьям, и постоянно то один, то другой скрывались в лесу, пытаясь напасть на след.
И в конце концов один вернулся с радостным блеском в глазах.
Эгиль опустился на колени, обняв мохнатую шею, и ласково взъерошил шерсть.
- Молодец. Молодец, нашел его... Не так уж далеко наш враг, Хаки. Если поторопимся - то нагоним.
У Хаки было достаточно времени для того, чтобы обдумать дальнейшее. Привычная трусость скреблась в уголочке души и малодушно скулила, прося не делать глупостей. Даже повод хороший нашла коли ярла загрызут волки, то он попадет прямиком в Хель. И Гандальв, руками Асгейра отправленный в царство дочери Локи, сможет сводить с ним там счеты до самого Рагнарека. Но Хаки, "при жизни" прозванный воями отца "Малодушным" на сей раз смог одолеть столь презираемую викингами осмотрительность.
- Я его вызову, - сказал он Эгилю. - Твой отец умер с мечом в руке, а вот моему Асгейр задолжал честный бой. Но, если он убьет меня - вы знаете, что делать, - Хаки скользнул взглядом по волкам. Серые братья Эгиля ощетинились и скалили зубы, чуя отношение вожака к преследуемой ими дичи.
Слегка помедлил вожак, обдумывая сказанное. Потом медленно кивнул.
- Хорошо. Но похорон ему все равно не достанется; не заслужила эта тварь… Пойдем тогда. Нам надо спешить.
Теперь впереди шел тот волк, что напал на след Асгейра; Эгиль приказал ему провести стаю к добыче. Сам вожак шел чуть позади, вместе с Хаки, и улыбался, ускоряя шаг.
И глядя только на эту улыбку – мало бы кто поверил, что идет человек. Так улыбаются только хищники, преследуя жертву – давно намеченную, долгожданную.
Хаки проверил, хорошо ли выходит из ножен его меч. То не была дорогая игрушка, украшенная самоцветами, которую некогда дал сыну Гандальв, отправляя в поход до Сарасберга. Поход, закончившийся поединком с Харальдом и его, Хаки «смертью» в дар Одину. Тот меч сейчас, вероятно, лежал где-нибудь в закромах, для торжественных случаев: сражаться им было жаль, да и качества его боевые значительно уступали радости, приносимой глазу лишь любованием. Самое то чтобы пускать в глаза пыль иноземным посланникам.
Сегодняшний меч Хаки позаимствовал по дороге, когда, расставшись с Эгилем, искал, где бы остановиться. Предыдущему владельцу оружия не повезло: сын Гандальва нашел его мертвое тело. Хаки надеялся, что он6 все же будет удачливее. Ведь правда сегодня на их с Эгилем стороне: они шли за Асгейром, чтобы сдержать сразу три клятвы. Оба викинга потеряли отцов по вине злокозненного ярла, но клятва, данная Эльдис заглушала даже долг пролитой крови. Ран на лице девы уже было достаточно для того, чтобы предать ярла смерти.
Связь, возникшая между двумя викингами после спасения Хаки заметно окрепла, стоило им опять оказаться так близко. И именно потому сын погибшего конунга улавливал настроение стаи. Пусть смутно, но для того, чтобы понять: враг уже близко, было достаточно и такого.

Альвхеймар. Поединок Асгейра и Хаки.
Совместно ДЛ и Тельтиар.

Лес начинал редеть, а это означало, что граница с Теламерком уже близка - когда-то Гандальв отобрал замечательные охотничьи угодья у Хроальда Понурого, оставив ему лишь самый клочок этих земель. Правитель Теламерка, как всегда, стерпел оскорбление, да и как он мог тогда оспорить притязания самого могущественного из северных владык? Теперь же, Асгейр спешил как можно скорее оказаться в овладениях Хроальда, ведь, быть может, так его наконец прекратят преследовать мертвецы! Порой, ярлу казалось, что Гандальв следит за ним в образе серого альвхеймарского волка, что не отстает ни на шаг и вот-вот прыгнет на спину да зубами в шею вопьется! В такие мгновения на бег срывался Асгейр, спотыкался о корни, падал, вставал и дальше бежал.
Ночами ему тоже покоя не было - конунг убитый снился, приходил из темноты, держа в руках голову отсеченную и смотрел осуждающим взглядом... и немело от взгляда этого тело ярлово, кровь в жилах льдом оборачивалась. А затем просыпался он, крик утробный из глотки исторгая, на весь лес слышный.
Потому и спешил ярл - не живых боялся, но повелителя погубленного.
Волки выскользнули из подлеска, как серые тени. И ярл между двумя ударами сердца понял: конец. Вспомнился живо наместник Гандальва, вот так же загрызенный рядом с усадьбой… и другие, с кем его связывала многолетняя дружба и пролитая когда-то кровь. На секунду Асгейр даже почувствовал облегчение: может, в холоде Хель он найдет спасение от выжигавшего грудь пламени стыда и вины. Но после опамятовался, пальцы сжали секиру. Слишком уж он, викинг, боялся такого посмертия, боялся встать в Рагнарек не с дружиною Одина, а с изгоями, не павшими в битвах, сжимая оружие.
Дрожащая рука стиснула рукоять меча - волков слишком много, и с оружием не отбиться, но, по крайней мере можно было, прежде чем клыки на горле сомкнуться, хоть одного серого убийцу зарубить. Все, не такой позор, как покорно на смерть идти! Только, вряд ли, сочтет Хозяин Копья эту схватку со зверьем достойной, чтобы ворота в Золотые Залы для ярла открыть, особенно если вспомнить, как хулил Одноглазого Асгейр в былые дни.
Тут дрогнули лапы у елей, пропуская на поляну двоих людей. Но, если они из них еще мог быть мужем из плоти и крови, хоть и было в том некоторое сомнение, то второй явно был выходцем. Хель, видимо, тоже не чужда была некая милость… или, быть может, унаследовала она коварство отца? Но, как бы то ни было, навстречу Асгейру шагнул не Гандальв, которого он видел в кошмарах, а Хаки. Презренный малодушный трус, давно гниющий в земле, ибо не заслужил он огненного погребения. Может быть, Хель так шутила. Выходец шагнул вперед, достав меч. Других объяснений не требовалось.
- Я другого мертвяка по свою душу ждал, - процедил Асгейр зло, но заметно было, как краска от лица его отхлынула. Оружие в руке ярла слегка подрагивало в такт его прерывистому дыханию. Не хотелось ему от клыков и когтей погибать, но еще меньше - от руки труса из Хельхейма выползшего. Не хотелось, но иного пути не было уже.
- Там встретитесь, - процедил Хаки сквозь зубы, пытаясь унять внезапно накатившую ненависть. Он не берсерк, чтобы сражаться под влиянием всепоглощающей ярости, но… как же трудно смотреть в глаза убийце отца, на его свалявшиеся космы и лицо, на котором отражались звериные устремления, и оставаться тем, кем он считал себя всю жизнь: просвещенным мужем, забывшем о дикости прошлого. Он замахнулся мечем. Асгейр, хоть и был он не в себе, и, похоже, даже не счел противника своего человеком из плоти и крови, легко отвел от себя лезвие. Сталь стукнула о сталь.
- Ты все так же плохо сражаешься, Хаки, - прошипел ярл. Несколько волков подались вперед, но были остановлены знаком Эгиля. Это привлекло к нему вниманье Асгейра.
- А, и это отродье здесь, - мечи снова звякнули, высекая искры. Асгейр был уставшим, голодным и рассудок его пошатнулся, только это и оставляло Хаки шансы на победу. - Говорил я Барвайгу, чтобы не отпускал мальчишку! И чем он Красному за его доброту отплатил? Зверьем затравил ярла!
Убийца конунга, отражая удары противника отступал, стараясь не подпускать ожившего мертвеца близко. Когда он отошел слишком далеко, волки угрожающе зарычали, и ярлу пришлось сместиться вправо, двигаясь по кругу.
- А чем ты сам отплатил своему благодетелю? – вопросил Хаки. Ему было трудно сдерживать удары Асгейра: даже в сегодняшнем состоянии, он был прекрасным бойцом. О сыне Гандальва такого не говорили никогда.

Фьорды. Усадьба Кведульва. Ульв, Бард и Альвир-скальд
(в роли поэтически одарённых гостей - Тельтиар)

В один из погожих дней в начале лета Ульв обходил подворье, когда на северной дороге показался трэль, что водил пастись скот на дальний склон. Он, отдышавшись после долгого бега, сбивчиво рассказал о том, что на дороге показалась большая дружина – люди конные, при оружии и со знамёнами. Знамёна парень разглядел плоховато, заметил лишь какого-то морского зверя на синем поле.
- То халагаландцы, - смекнул Кведульв, - они не враги нам, мы служим теперь одному правителю. Но на всякий случай лучше нам быть настороже. Скажи людям.
Через некоторое время вышел Ночной Волк с пятёркой викингов за ворота, навстречу гостям.
По дороге большой отряд ехал - не меньше полусотни воинов конных, да за ними несколько повозок с волами запряженными (не иначе, как добычу военную везли). Впереди, стяг подняв, знаменоносец, а подле него в дорогом плаще и сам лендрман Бард - ростом и статью сын Брюнольва выделялся среди своих людей.
Ульв издали признал дальнего родича и руку в приветственном жесте поднял. Воины, заметив жест Кведульва, приободрились: знать, не будет сегодня драки.
- Здрав будь Квельдульв, - поближе подъехав, сказал халагаландец. - Принимай гостей.
- Да согреет тебя огонь моего очага, Бард Брюнольвссон! Сейчас мои люди распахнут ворота пошире, и я приму тебя, как подобает встречать самого желанного из гостей! - Ульв подал знак, и створки ворот со скрипом стали раскрываться, - Какой добрый случай привёл тебя сюда?
Лендрман спешился, встав рядом с хозяином усадьбы, а коня передал одному из людей дружинников. Не смотря на то, что Бард был выше многих людей, он едва достигал до плеча Квельдульву - не зря же ходила о нем слава, как о потомке троллей.
- Надобно мне морем владений своих достичь, родич, - признался Бард. - А поскольку корабли мои нынче под охраной Кари из Бердлы, то решил я - то повод хороший обоих вас навестить.
- И верное решение принял ты, - рассмеялся Ульв, сжимая халагаландца в медвежьих объятиях, - Что в моей усадьбе, что у старика Кари ждёт тебя и твоих людей знатная попойка! Только в обмен придётся тебе поведать мне о своих подвигах в альвхеймарской битве, о которой слышал я лишь краем уха. Но то потом, а сейчас позволь мне проводить тебя в свой скромный дом.
Ульв махнул рукой, приглашая родственника следовать за собой.
- Погоди-ка, - Брюнольвсон обернулся и прокричал: - Эй, Альвир, выезжай к нам!
Из-за спин халагаландцев действительно показался младший сын Кари, так же спешившийся, подъехав к родичам.
- Приветствую тебя, Квельдульв, - произнес он негромко.
Ульв всплеснул руками:
- Воистину боги благоволят мне - заполучил я на свой пир не одного скальда, а сразу двоих! Здрав будь, Альвир! Уж сколько зим тебя не видел, да только слышал такое, что в пору мне челом бить тебе... только не стану я ломать шапку перед молокососом, что пелёнки пачкал у меня на глазах! - Альвира обнял Ульв осторожнее, чтобы не потревожить его рану.
- Ничего, переживу как-нибудь, - рассмеялся в ответ Хнува. - Чай не конунг, чтобы особого почтения требовать.
Когда прошли во двор родичи, Альвир так сказал:
- Так вышло, Ульв, что сильно осерчал на тебя конунг.
Кведульв нахмурился:
- Я покорился воле Харальда и признал его власть над собой. Чего же ещё надобно ему?!
- Он хотел не только дани, но и службы, - отвечал на то скальд. - Я видел, как зол он был, когда принесли ему весть о твоем и Грима отказе.
Понизил голос Ульв, чтобы не слышал его никто, кроме скальда:
- Грим домосед, и битвы не привлекают его, а я слишком стар, чтобы служить в дружине. И... пойми меня, Альвир, не думаю я, что сможем мы принести конунгу большую пользу, - и совсем тихо добавил, - как и он нам.
- Он не простит, не простил бы и тогда, не случись меня рядом, - так же шепотом пояснил Альвир. - Те, кто спорят с Харальдом - не живут долго.
Немного подумал Ульв, затем заговорил по-прежнему тихо:
- У меня такое предчувствие, что нам с сыном не будет счастья от этого конунга, и я не поеду к нему. Но когда Торольв этим летом вернется домой, его нетрудно будет уговорить явиться к конунгу, а также пойти к нему на службу. Скажи конунгу, что я ему друг и что все, кто прислушивается к моим словам, будут держаться дружбы с ним. Я буду управлять и распоряжаться здесь по его поручению, как раньше при прежнем конунге, если Харальду угодно, чтобы это было так. Позже видно будет, как мы поладим с конунгом... Скажи также, что Торольв с людьми приедет к нему сразу, как вернётся из похода.
Кивнул на то скальд, обрадовавшись, что внял словам его старый Ульв.
- Уверен я, что такой воин, как Торольв, в большом почете будет у Харальда конунга, поскольку правитель ценит доблесть и не скупится на награды. Те, кто верно ему служат, ни в чем не ведают нужды - я сам свидетель щедрости его.
Кивнул и Кведульв:
- Теперь же давай в стороне оставим заботы и хорошо отпразднуем нашу встречу. Уже давно я не брал секиры в руки для дела, но с великой радостью послушаю рассказ славных скальдов о знатной сече!
- Добрая мысль, - Бард улыбнулся. - Много я с собой привез из Альвхеймара богатств, так что вели всем своим людям на пиру быть - подарки получат.

Сообщение отредактировал SergK - 12-11-2008, 22:17

Хрингарики. Возвращение в родные палестины

(конечно же, с Тельтиаром)

Миновало войско Харальда границу Хрингарики, и Гутхорм Белая Прядь украдкой вздохнул, обозревая родные места. Совсем недалеко отсюда была та самая поляна, где погиб Сигурд Олень, а они с Рагхильдой попали в плен к Хаки-берсерку. Как же давно всё это было! От воспоминаний его отвлек тихий голос одного из берсерков:
- Ярл, посмотри, нас встречают.
Гутхорм приподнялся на стременах и обнаружил, что прямо навстречу войску движется толпа бондов. Все как один не вооружённые и одеты празднично, а впереди всех шествует кто-то смутно знакомый.
- Стоять! - скомандовал Гутхорм зычно, подняв десницу.
Воины привычно замерли, но ярл не опускал длани, и лучники приготовились к стрельбе. Этот знак был выработан давно, и теперь стрелы незаметно легли на тетивы. ну а вскинуть лук и дать залп - дело мгновенное.
- Харальд, ты спросил бы, чего хотят, - тихо проговорил Белая Прядь, лишь слегка повернув голову к племяннику.
- Посмотрим сейчас, - юноша улыбнулся, на шествие это глядя. Что-то подсказывало ему, что то не враги, да только помнил Харальд и то, что без боя почти сдалась Хрингарики наумдальским братьям, пока был он в дальнем походе - а то иначе как изменой назвать нельзя было. - Укси, спроси, чего им надобно.
Телохранитель могучий вперед выехал, да голосом зычным прокричал:
- Властитель Агдира, Транделага и Мера, Гудбрандсдалира и Альвхеймара, Харальд сын Хальвдана внук Гудреда спрашивает, с чем явились вы?!
При упоминании Альвхеймара на лице конунга злость появилась на мгновение.
- Слава великому конунгу! - заорал в ответ хитроумный Хринг, всегда умевший найти дорогу между самых сложных обстоятельств.
- Слава!!! - откликнулись бонды.
Харальду приятно было то слушать, но за последний год войн непрерывных уже привык он к лести подобной, а потому вновь подозвал к себе Укси.
- Иди к ним, да скажи чтобы предводители их вперед вышли - с ними говорить буду.
Сам Харальд, в окружении телохранителей так же вперед подался, покуда верный воин приказание его исполнял.
Хринг не стал дожидаться приказа и сам пошёл к конунгу, всем своим видом изображая радость от лицезрения его величия.
- Слава тебе, освободитель Хрингарики! - крикнул он, подойдя ближе и низко поклонился Харальду.
Глаза Гутхорма, тем временем, медленно, но верно превращались в два кусочка льда. Он вспомнил этого человека и его изворотливость во время битвы с Гримкилем. Ох, не понраву этот Хринг был ярлу, но пока Белая Прядь хранил молчание
- Расскажи мне, как дела обстоят в фюльке этом и по какому праву ты говоришь от лица свободных людей? - Велел Харальд. Улыбка на его губах казалась приветливой. Пока.

- Свободные бонды избрали меня, чтобы держать перед тобой ответ, ибо знают и уважают, - ответствовал Хринг, не сморгнув. Большая часть бондов имела перед ним те или иные долги и просто не посмела возразить. - А что до дел фьюлка, то мы уже вернули почти всё разграбленное завоевателями, земля вспахана, и скоро ты получишь достойный урожай, о конунг! Ты видишь, мы остались верны тебе и радостно вверяем свои жизни и земли твоей воле!

- Отрадно мне видеть, что на родине матери моей люди остались верны мне.
Конунг сказал эти слова нарочито медленно.
- Прими же наши дары! - воскликнул Хринг нарочито громко, и в толпе бондов возникло некоторое шевеление.
В скоре, появилась телега, запряжённая чалой лошадью и гружённая разной одеждой, украшениями и оружием.
"Последнее выскребли", - отметил Гутхорм, оценив количество и разнообразие подарков
- Принимаю, - благодушно ответил Харальд, осмотрев подношения. В Альвхеймаре большим откупались пришедшие под его руку, и в Наумдале так же щедрее дары покорившихся бондов были, однако то враги, а здесь - люди, деду его служившие и дяде, и немало тягот вынесшие за годы войны и разорения. - Пусть люди знают, что я с радостью принимаю их службу и беру под свою защиту Хрингарики, как то было раньше.
- Позволь же, конунг, зазвать тебя и твоих людей на пир!
Прищурился правитель - помнил он уже, чем одно приглашение такое завершилось, но и подозрительность выказывать не должно было на людях конунгу - за трусость расценить могли, за неуважение. А потому, подумав для порядка, кивнул юноша, движением резким откинув пряди спутанные с лица, так чтобы мог увидеть во взгляде его бонд предупреждение молчаливое.
- Иди теперь, Хринг - вечером же жди нас в усадьбе своей.
- Турсово семя, - прошептал Гутхорм, когда Хринг удалился. - Змея подвалунная!
- Подарки его дружине раздай, - согласился Харальд, на дядю взгляд переведя. - Вели людям, когда в дом его прибудем, лишнего не пить и в еде быть разборчивыми. Да кольчуги пусть под рубахи оденут, нет у меня доверия к Хрингу этому, но и обвинять его пока не за что.
- Ни за что значит, - ярл наклонил голову. - Эх, племянник, было бы время. так я бы крепко его поспрашивал бы, где это его Йотуны носили, когда я Гримкилю горло тут рвал?
- После, дядя. Сейчас важно, что Хрингарики в наших руках, и путь к Вестфольду свободен.
- Вот и я о том же, - тяжело вздохнул Гутхорм. - Ладно, ехать надо!
Харальд несильно ударил коня пятками.
- Уже скоро в Сарасберге будем, дядя. Почти два года прошло, два года...
Гутхорм молча направил лошадь за конунгом.

Альвхеймар. Продолжение поединка.
ДЛ и Тельтиар в ролях Хаки и Асгейра.

Яростный удар обрушил на конунжича ожившего Асгейр, так что едва сумел блокировать его Хаки, отступить под таким натиском вынужденный.
- Ты! Ты виной всем поражениям нашим! - Выплеснул злобу на него ярл. - Подменыш Локи!
Да и не просто брань то была - пусть и омрачен был рассудок Асгейра страхом и видениями, но не оскудел полностью - а потому уязвить хотел сына гандальвова воин.
- Я виноват в том, что ты стал предателем? – язвительно ответил на то Хаки. Он заметил, что ярость лишает замах ярла точности, хоть и умножает силу удара. Сам сын гандальва давно привык к насмешкам, и они не язвили его так же больно, как стрелы – тело, не скрытое под кольчугой. А вот всеобщий любимец Асгейр не привык к поношениям. Хаки решил это использовать.
- Это все воржба!
Рык звериный вырвался из горла ярлова, да вновь удар жестокий нанес он, желая рассечь от плеча до пояса Гандальвсона.
Хаки ловко увернулся: сказывались привычки человека лесного, охотника. Замах ярла пропал даром, а самого его развернула. Противник чуть не достал его лезвием, но все же Гандальв не зря столько лет кормил первого среди своих воинов: Асгейр умудрился отпрыгнуть, заработав только царапину.
- Нет. Ты просто подлец,- отозвался Хаки. – Скажи, что же пообещали тебе за измену?
- Жизнь, - скрипнул зубами убийца конунга, взглядом мимолетным удостоив рану пустяковую. - И ты ее не отнимешь, Хаки Малодушный.
Несколько мгновений они друг напротив друга стояли, ожидая, кто первым выпад сделает, словно крепость воли испытывая - да только не выдержал Асгейр, вперед шагнул, руку с мечом выбросив, прямо в сердце нацелившись врагу.
Хаки поднырнул под оружие, оказавшись неожиданно близко от ярла. Он понимал, что ярл значительно массивнее, и переводить поединок окружный в рукопашную схватку – не в его интересах. Но правая рука, держащая меч, уже начала потихоньку неметь от ударов секиры Асгейра, а на лезвии меча появились зазубрины. Видимо, сталь в оружие ярла была лучше, и, немного промедлив, Хаки рисковал оказаться со сломанным оружьем в руках. Потому он решил завершить все как можно быстрее, путь и идя на риск. Клинок полоснул по ногам бывшего ярла. Потекла кровь, Асгейр пошатнулся.
- А ты сможешь так жить? - с запозданьем ответил Хаки на слова своего врага.
- Еще как! - Злоба смешалась с болью в голосе ярла, и он рванулся вперед, здоровой ногой оттолкнувшись. Да вот только вышло так, что рана старая, еще при Хрингасакре полученная, о себе дала знать - подломилась нога Асгейрова, и мимо удар прошел, а сам он грудью прямо на клинок Хаки напоролся. Пальцы слабеющие древко выпустили - упал топор боевой на землю. В глазах ярла безумных пламя вспыхнуло искрой и угасло тут же. Потянулся он руками к горлу убийцы своего, да не было сил уже в теле измотанном, быстро кровь стекала, а с нею и жизнь ярлова.
Хаки отпрыгнул назад, выпустив из рук собственный меч. А Асгейр, напротив, схватился пальцами прямо за лезвие, будто не веря в случившееся. Он хотел сказать что-то, но изо рта вместо слов потекла кровь. Наконец, ярл упал, еще глубже напоровшись на меч. Умирал альвхеймарец долго, так, словно сама Хель не могла поверить в то, что Хаки сумел оборвать чью-то жизнь. Но все же, по прошествии времени, тело его перестало дергаться, и Асгейр наконец испустил дух. Клятвы были исполнены - и Хаки, и Эгиль теперь были свободны от обетов.

Эйрик. Сбор войска

Для войны, к которой Эйрик готовился сейчас, необходимы были все люди, каких только можно собрать под начало владыки свейского. Со всей Уппсалы, вплоть до самых окрестных земель, были собраны способные держать оружие – от юнцов до мужей, чьи годы уже к закату клонились. Харальд Косматый, хоть и мальчишка, а все же рать у него сильная и многочисленная, и немало крови пролить придется, прежде чем дойдет он… до Гренмара, к примеру. Почему бы и нет? Только земель стяжать, сколько у Сигурда Кольцо было – чем он-то, Эйрик, хуже, наконец?
Всего и дел – пройти заново по Гаутланду, затем в Вермаланд... и снова на Вингульмерк. Судьба замыкается в кольцо, конунг, - шептали в ухо незваные невидимки-тени прошлого. Но он старался не слушать.

Сколько месяцев прошло, пролетело, с тех пор, как поехал Эйрик на тинг в Вестерготланд? Много, уже и со счета сбиться легко – не десяток, а больше. Скрипел снег под резными санями, разбивали лед конские копыта, одна за другой падали к ногам свейского конунга, потомка знаменитого Ивара Широкие Объятья, жители окрестных деревень – уже тогда прекрасно зная, или догадываясь, чья установится ныне власть. И Свен Черный Молот, с черной же бородищей, на черном коне ехал рядом, ворча на ярла Храни, мол, больно льстивый, собачий сын.

Надо будет, думал Эйрик, проезжая по Гаутланду, собачьего сына-то снять с насиженного места. А то как бы не отсидел себе Храни Гаутский… от Свинасунда до Гаут-Эльва.

А восточный Гаутланд еще прежде того подчинился свеям. Откупались все это время податями – так пусть послужат теперь добрую службу делом, а не звонкой монетой.
И гауты, ощетинившись оружием, отправляются за сыном Эмунда. Во главе дружины их отборной – Храни, ни слова поперек не сказавший конунгу, когда тот приказа ему выступать с ним вместе, быть одним из главных помощников его. В благодарность ли за подаренный когда-то Вестерготланд? Как знать.

Помнится, тогда, занятый пролитием крови, на тот же путь он потратил едва не вдвое больше времени. Теперь же обход этих земель – уже своих земель – занял месяц и еще половину. Встречали ведь не топорами, не копьями, а хлебом-солью потчевали, зазывали погостить подольше. Да гостить было некогда – время-то ждать не будет.

Вермаланд встречал поначалу милосердно, северо-восток его стелился под копыта коней, отдавался, как девица на сеновале, но когда перешли границу между фюльками – тут и начались трудности. Горные перевалы, холмы; будто сама земля, из ровной превратившись в сплошные ухабы, не желала, чтобы топтали ее сапоги захватчиков. Хитрая засада на перевале, в которой немало воинов поплатились за беспечность, не угадали уловки… и все же Вермаланд был взят. С бондом тамшним, хитрым лисом Аки, договорились, считаю, полюбовно – пошлину собирать необременительную, в войско людей набирать по их собственной воле.

Нынче по собственной воле к Эйрику желание пойти изъявили сотни три вермаландцев, совсем уж отчаянных.
- Чем богаты, тем и рады, - ухмылялся Аки, у которого конунг гостевал, покуда они находились в западнй стороне. – По доброй воле ведь, сын Эмунда, как и сговаривались. Да ты наливай себе еще браги, не завтра ведь тебе выступать.
- Не завтра, - согласился Эйрик, рукавом вытирая усы. – Но скоро.

Согн. Хакон Хаконсон.

Спровадив последнего отпрыска Атли долой с глаз, Хакон обосновался в его доме и стал неспешно осматриваться. То время, когда старый конунг, отправляясь за славой, оставлял сына управлять Хладиром, не прошло даром: конунжич поднаторел в делах хозяйства до степени, которой обычно не достигали люди конунжьей крови. Большинству людей старшего рода было важно только одно: чтобы хватало серебра на походы да изредка – на торг с купцами заморскими. «Плох тот викинг, что не может взять, чего хочет», - так говорила дедовская мудрость. Ну, так с ней Хакон давно уже распрощался, и не древние законы привели его сюда, в Согн, в личине властителя.
С точки зренья полезности, Харальд едва ли мог бы выбрать лучшего управителя: уже через пару часов Хакон точно знал, сколько можно взять и с кого. Чувствуя в вопросах хозяйственных себя, как рыба в воде, транделагец вместе с тем не забывал и об удовольствии. А что может быть слаще мести?
Первым делом позвал он писца, обученного мудреной науке письма, да повелел составить список всех, кто участвовал в том сражении, где пал старый Хакон. Кости отца уж отправились во Хладир, но сын считал, что задолжал кое-что его духу, и решил рассчитаться по-своему. В полном соответствии с новыми убеждениями. Конечно же, он твердо знал, сколько можно потребовать с того или иного жителя Согна. Потери были значительными, но они не нанесли бы непоправимых ран хозяйству этой земли, ран, которые оставляют захватчики, забирая последнее. Но кое с кем Хакон намерен был поступить по-иному. И кто после докажет, что размер виры был превышен намеренно, что сын все учел… а не просто оценил жизнь отца в великие деньги?
- Возьми сей пергамент, - сказал он писцу, когда работа была закончена. – И собeри всех на заднем дворе ближе к ужину. Чтоб не одни пришли, а с женами и детишками. Скажи, коли кто не придет – изменой Харальду сочту.
- А что молвить, коли ярлы да гридни спросят, зачем их сбирают? – рискнул спросить юноша. Хакон на то усмехнулся:
- Сами смекнут. Впрочем, чтоб не боялись… - он побарабанил пальцами по столу, улыбаясь каким-то своим мыслям. А после продолжил: - Скажи, будем про виру гуторить.

Сообщение отредактировал DarkLight - 16-11-2008, 2:36

Усадьба Кведульва. Ночной волк и его сын.
(при помощи "Саги об Эгиле")

Так случилось, что ранний морской поход к берегам Рогаланда не обернулся для Торольва большой удачей, потому вернулся он раньше, чем предполагал Кведульв – через четыре дня после того, как Альвир и Бард со своими людьми покинули усадьбу и направились в Бердлу. Из шести десятков воинов на двух кораблях не досчитался сын Ночного Волка полудюжины, еще с десяток оказалось раненых - с пиратским кораблём англов не смогли моря поделить. Корабль тот привёл Торольв в родную гавань с полупустым трюмом – то и была ныне его добыча. Вечером того же дня был пир, и когда помянули доброй песней викингов, ушедших служить Одноглазому, Ульв заговорил с сыном:
- Не многое привёз ты нынче из похода…
- Много ли удали надо, чтобы потрошить посудины купцов! – вскинулся Торольв, - Асов же радует честный воинский бой, когда воины друг против друга насмерть стоят!
Среди людей за столом прокатился шум:
- Песню!
- Про Альвхеймар!
- Вису об Эйвинде!
Скальд тронул струны арфы и лукаво спросил:
- Ужель стоит мне соперничать с исполнением сладкоголосого Альвира из Бердлы?
Воины засмеялись:
- Мы тебя больно бить не станем!
- Только руку покалечим, чтобы на Кариссона похож стал!
После того, как прозвучала песнь про альвхеймарскую битву, что прославляла удаль Эйвинда-Ягнёнка, задумался Торольв. Отец не мешал ему. Наконец спросил сын Ульва:
- С чем же приезжал сюда Альвир? Почему сразу к отцу в Бердлу не направился?
Вздохнул Ульв – пришло время тяжёлый разговор заводить:
- Конунг Харальд послал скальда сказать, что требует он от нашего рода не только дани, но и ратной службы. Один из нас – я, ты, или Грим - должен поехать во Хладир как можно скорее, иначе Косматый разгневается на нас и на род Кари.
- Что же ты ответил? - спросил Торольв.
- Я сказал то, что у меня было в мыслях - что я никогда не пойду на службу к конунгу Харальду, и так же поступили бы и вы, если бы я мог решать за вас. Я думаю, что в конце концов мы погибнем из-за этого конунга.
- Тогда все пойдет совсем не так, - ответил Торольв, - как мне подсказывает предчувствие. Я думаю, что заслужу у конунга большие почести, и оттого я хочу поехать к нему и служить ему. Мне точно известно, что в его дружине - самые выдающиеся мужи. Я очень хочу попасть в их число, если только они пожелают меня принять. Этих мужей уважают больше, чем кого бы то ни было здесь в стране. – Не давала Ульвссону покоя слава побратима, завоёванная в Альвхеймаре, - Про конунга мне рассказывали, что нет его щедрее на дары своим людям, и что он не скупится, когда возвышает и наделяет властью тех, кто ему кажется достойным. И напротив, я слышал, что ничего хорошего не выходит у тех, кто поворачивается к конунгу спиной и не хочет дружески расположить его к себе. Одни из них бегут из страны, а другие делаются слугами. Меня, отец, удивляет, что ты - такой умный человек и охотник до почестей - не хочешь принять с благодарностью честь, предложенную тебе конунгом. Если же ты, как тебе кажется, предвидишь, что конунг этот принесет нам несчастье, то почему ты не отправился на битву против него вместе с конунгом, под властью которого ты был раньше? А теперь, я думаю, совсем не подобает не быть ни другом конунгу, ни его врагом.
Квельдульв ответил:
- Как я предчувствовал, что не вернутся победителями те, которые бились в Мере против Харальда Косматого, так и вышло. И так же оправдаются мои слова, что Харальд причинит много зла моему роду. Ну, а ты, Торольв, поступай как знаешь. Я не боюсь, что ты, хотя бы и среди дружинников Харальда, отстанешь от других или не сравнишься мужеством с самыми лучшими. Смотри только знай меру и не тягайся с более сильными, чем ты! Впрочем, ведь ты все равно никому не уступишь.
Через два дня, когда Торольв с отдохнувшими воинами собрался во Хладир, чтобы встретиться там с младшим Хаконом, отец проводил его на корабль, обнял и пожелал счастливого пути и благополучного возвращения.

Сообщение отредактировал SergK - 16-11-2008, 21:19

Эх, дороги...

Дорога ложилась под копыта лошадей, отдаваясь каждым ударом в шлемах хирдманнов. Гутхорм на сей раз не мог разделить их мучений – пиры, слившиеся в одну бесконечную, смазанную вереницу, давно надоели, и вино совершенно не лилось в горло, так что, ярл был трезв. Наверное, именно поэтому он не пропустил некоторых интересных деталей, например долгого, обстоятельного разговора конунга с Хрингом и последующего уединения Харальда в клети, куда вскоре проскользнула дочь хозяина усадьбы.
«Как бы не ещё одну женитьбу справлять не пришлось бы», - подумалось Гутхорму с неожиданной тоской. Его давно грызло то, что Харальд, несмотря на всю напряжённость последних лет, успел жениться и даже оставить потомка, а он, ярл, до сих пор на свете один.
«И у меня жена бы могла быть. И сын тоже…», - ярл никогда не признавался себе, что Харальд давно уже стал ему тем самым сыном, о котором он мечтал. Нет. Каждому своего отца и каждому свою судьбу. Недаром говорят некоторые странные волхвы, что Норны берут нить для судьбы из отцовских портов. Ох, не зря…
Неожиданно откуда-то спереди раздался перестук конских копыт.
- Стоять! – приказал Гутхорм, и ему не надо было оборачиваться, чтобы знать – пятёрка берсерков уже прикрывает Харальда щитами.
Вскоре из-за гряды показался одинокий всадник. Видимо, он правильно оценил напряжение застывшей на дороге армии, или просто разглядел Агдирский флаг, реющий по ветру, и остановился за несколько шагов.
- Харальд-конунг, ты ли это?
- А ты кто? – ответил Белая Прядь.
- Гутхорм-ярл? Я Снорри-гонец! Вас ищу! Кюна Асса ушла в Хель!
Гутхорм понял, что ещё немного, и он выпадет из седла…

(вместе с ДаркЛайт)
Эгиль медленно подошел к телу; услышав звук падения и предсмертный вздох, понял он, что произошло.
Опустился на одно колено и коснулся шеи Асгейра, жилу нащупав. Улыбнулся все той же волчьей улыбкой, убедившись, что не встанет уже враг.
– Вот и закончено, – почти печально произнес он. – Мы с ним расплатились, Хаки. А теперь можно и идти; серые братья о теле позаботятся.
- Даже не вериться, - Хаки, как зачарованный, смотрел на свои руки, залитые еще теплой кровью Асгейра. Нельзя нанести врагу серьезную рану, перебить важные жилы с рудой, не испачкавшись. – Я думал, что он победит, - альвхеймарец улыбнулся Эгилю, хотя и знал, что слепец не увидит. Все равно: поймет. Не важно, по голосу ли, или благодаря той странной связи, что соединила двух столь разных мужей кровью и местью. – Но, видимо, Боги судили быть по-иному.
Взгляд Хаки переместился с рук на тело Асгейра, обреченное быть пищей волкам. Страшное помертие. Викинг содрогнулся, думая о том, какие муки претерпит дух при такой судьбе тела, но после решил, что предатель и лиходей то вполне заслужил. Бывший конунжич не собирался спорить с Эгилем. Вместо того, он спросил об ином:
- И что дальше, Эгиль? Месть свершилась: все убийцы твоего отца отправились в Хель. Как ты теперь будешь жить?
- Сложно сказать, - вздохнул тот, опершись на ствол дерева, и проводя ладонью по шершавой коре. – Сперва я жил ради братьев и Ворона. Потом – ради мести… Теперь же месть завершена. Пожалуй, я буду просто жить, как привык; тем более, что мои братья здесь.
Он ласково погладил державшегося рядом волка, и тот довольно оскалился.
– А еще есть Эльдис, которая, надеюсь, меня примет… А ты что будешь делать, Хаки?
- Я не знаю, - бывший конунжич Альвхеймара осторожно вытер окровавленное лезвие, чтобы клинок не тронула ржа. – Мне казалось, что я нашел себя. Другая жизнь, другая женщина, люди, более простые но и более искренние. Но теперь я смотрю вот на это тело – и понимаю, что прошлое догнало, не отпустит. Альвхеймара больше нет, - слова оцарапали горло. – Пусть меня не любили там, но… - он не стал заканчивать. Эгиль, наверняка, понимал все без слов.
– Харальд меняет все, к чему прикоснется. Север меняется. Можно построить дом в лесу, и не выходить к людям. Но – может быть, это не выход?
– Не знаю, – пожал плечами Эгиль. – Мне жизнь в лесу мила, и иной я не вижу. Впрочем, у меня иной быть и не может.
Слова повисли в воздухе; и в самом деле, что тут мог посоветовать брат волков, сроднившийся с лесом? Ему иного пути, кроме как со стаей, не было. Да и не хотел он иного; такая жизнь Эгилю была по душе.
– Слушай сердце, – добавил вожак стаи, помолчав. – Когда не понимаешь, куда податься – слушай сердце. Оно не подведет.
В ответ Хаки взял в руки его кисть и благодарно пожал. Они оба понимали, что теперь их дороги расходятся - скорее всего, навсегда.
- Береги себя... и ее. Надеюсь, у вас все хорошо сложится.

Согн. Хакон и убийцы его отца.
С Тельтиаром.

К назначенному времени жители Согна собрались на заднем дворе бывшего дома Атли, а ныне вотчины Хакон Хаконсона. Сам транделагец велел вынести во двор кресло, и уселся туда, дабы не трудить ноги во время чтения подготовленного еще днем указа. В пергаменте скрупулезно перечислялись главы семей, участвовавших в ночном нападении на старого Хакона – и размер виры, требуемый сыном усопшего. Викинги сохраняли равнодушные лица, но вот женщины были менее сдержаны. По мере того, как ясный голос глашатая произносил имя за именем, то тут, то там в толпе раздавались стоны и причитания, скоро слившиеся в сплошной шум.
Было видно, что недовольство толпы все возрастало. Именно поэтому главный удар Хакон оставил напоследок. Глашатай ровным голосом зачитал:
- Ежели кто недоволен волей Харальда, передаваемой в этом пергаменте, то пусть будет он и объявлен врагом агдирского конунга. Хозяйство его отойдет Харальду, а сам он будет предан казни, как предатель законного властелина этих земель.
Ответом была гробовая тишина. Виры, которые назначил Хакон, разоряли жителей Согна. Но не платить – значило неминуемую казнь для мужей, и долги для жен и детей. Большая часть таких вот жен заканчивала век свой наложницами у более удачливых ярлов, и это, конечно же, заставляло мужей скрежетать зубами в злобе бессильной. Уже сотню раз прокляли они свое скудоумие, заставившее послушаться Атли и сына его. Вспоминали речи старого Хакона, ныне уж сбывшиеся. Но ничего нельзя было уж изменить.
- Ты же нас так по миру пустишь!
Откуда-то из толпы голос одинокий раздался. Слабый голос, надорванный.
- Я лишь возьму, что положено, - ответил Хакон. - Вы отняли у меня больше, чем скарб.
- Наш ярл тоже погиб!
Гауларцы расступились, являя взору харальдова посланника крикуна, и тот сразу вжал голову в плечи.
- А кто в том виновен? - Хакон повысил голос. - Али то Локи заставил вас взять в руки оружие и убивать тех, кто пришел к вам искать союза и предлагать совместные битвы с врагами?
- Пощади, ярл, - другой бонд добавил, глаза пряча. - Последнюю же рубаху снимаешь.
- А чего же вы ждали? Награды? - зло ощерился Хакон Хаконсон. - Впрочем, довольно. С голоду не помрете, а о вашем достатке печься - не забота моя.
- Теперь твоя, ярл, - то уже старый законоговоритель голос подал. Тот самый, что Херстейна на смерть осудил, а иных сыновей Атли - на изгнание. - Коли разорятся бонды, на которых раньше весь достаток Гаулара был, кто богатую дань конунгу Харальду платить станет?
- Я не отнимаю последнего, и ты, старец, видел бы то, коли не туманила бы твои очи обида, - ответил Хакон. – Скажи сам, хорош ли конунг, прощающий без виры убийство посланников, к тому же – родственной крови? Чай, вои ваши не на бонда топор подняли – на конунга. Ужели хотите вы, чтобы ради блага убийц отказался я от священного права взять виру за кровь? Ежели кто слишком жаден – пусть так. Я готов был удовольствоваться серебром, но могу требовать долг и кровью убийц.
Тут Хакон повернулся к законоговорителю и продолжил, глядя ему прямо в глаза:
- Скажи, что я не достаточно мягкосердечен, оставляя кормильцев семьям и отцов детям. Это много больше того, что получают люди в завоеванных землях, а вы, жители Согна, своим вероломством испытывали терпение нашего властелина. Благодарите же ванов за то, что приехал сюда я, а не Харальд Косматый.

Сообщение отредактировал DarkLight - 20-11-2008, 15:07

Похороны Ассы.

(с Тельтиаром)

Кюна Асса умерла, и умерла совсем недавно. Как сообщили доверенные люди, посланные Харальдом к Гокстаду, едва только владычица услышала вести о том, что ее внук покорил Альвхеймар и Наумндаль, а теперь с триумфом возвращается в родные земли, как сердце старой Ассы переполнилось радостью и от того с ней случился удар. Поначалу слуги боялись даже говорить о ее смерти, помня, как в прошлый раз она высвободилась из объятий Хель, но, спустя несколько дней стало ясно, что уж теперь-то дочь Локи уже не отпустит кюну.
Велев воинам встать лагерем возле усадьбы, сам Харальд с ближайшими соратниками вошел во двор, куда слуги уже вынесли тело кюны. Ассу, по приказу конунга, нарядили в лучшие одежды и положили в повозку, запряженную могучими волами.
Гутхорм смотрел на тело ассы со смешанными чувствами. Это была единственная женщина на всём свете, которую неустрашимый ярл боялся, хотя и не признался бы в этом никому. Гордая, властная, опасная, как не всякий берсерк, теперь она была мертва. Некстати вспомнился бой в Агдире, когда из могилы восстал Хальвдан...
- Харальд, - нарушил молчание он. - Твоя бабка в жизни любила лишь власть и золото. Воздай ей такие почести, чтобы все конунги древности в Валгалле изумились! - и добавил, много тише. - И чтобы не встала, не дай Один!
- Думаю это будет справедливо, - ответил ему сын Хальвдана, так же меньше всего желавший, чтобы Асса вернулась из Хельхейма требовать свое.
Он подозвал управителя усадьбы и отдал распоряжения так, чтобы слышал только тот. Старик почтительно поклонился, а затем поспешил исполнять волю правителя. Сам Харальд же оседлал коня и направился прочь из усадьбы, жестом позвав за собой дядю и телохранителей.
Гутхорм, помянув сквозь зубы Харальдовы умственные способности, быстро распорядился о караулах, обустройстве на привале и последовал за племянником

- Вон там, дядя, видишь холмы? - Указал конунг, когда они отъехали от частокола.
- Там Ассу думаешь хоронить? - спросил Гутхорм, прищурившись и обозревая окрестности
- Именно, - Харальд кивнул, и несколько грязных прядей упали ему на лицо. - За ними небольшая усадьба, так что сразу и помянем бабушку. Я велел рабов туда направить, чтобы копать начали, а гонцы пока к реке отправятся и подходящий корабль найдут, кюны достойный.
- Рабов потом там же и заколем, - немного подумав добавил Гутхорм. - Чтобы всё по древнему обряду.
- Четверых и не больше, - отрезал Харальд. - Хроальд и Сульки сейчас всем рабам свободу и землю обещают, если я своих резать начну - не ровен час сбегут в Теламерк.
- Пусть будут четверо, - кивнул Гутхорм, не собираясь спорить из-за таких мелочей.

- Бабка уж всяко не обидится.
Они вернулись в лагерь, поскольку конунг не хотел проводить ночь под одной крышей с мертвой Ассой. Наутро же управитель сообщил, что все, о чем просил правитель сделано, а потому Харальд, не откладывая, приказал седлать лошадей и запрягать повозки. Тело Ассы к тому времени уже начало подгнивать и это послужило еще одной причиной, по которой ее внук хотел поскорее завершить погребение.
Уже пролилась кровь коня, окропившая корму погребальной лодьи, и уже стояла на краю ямы служанка Ассы. которую избрали для сошествия с госпожой в царство Хель. недрогнувшим голосом, дева прочла слова отхода, глядя прямо в глаза Гутхорму, по праву старшего родича застывшего с обнажённым мечом. Она смотрела ему в глаза, но видела совсем другое, и от этого взгляда становилось так зябко, что ярл испытал что-то вроде облегчения, ударив точно под левую грудь. Тело упало наземь у самого края могилы, и в этот момент показались хирдманы, несущие Ассу.
Помимо дорогих одежд - на мертвой кюне в достатке было и украшений: шею ее обвивали ожерелья из жемчуга и драгоценных камней, янтарные бусы, пальцы - унизаны перстнями, запястья - золотыми и серебряными обручьями. Не поскупился Харальд, много добра велел снарядить в дорогу великой кюне - трюм драккара доверху загрузили слуги: и мебелью, и утварью разной, даже сани и резную кровать поместили, чтобы ни в чем недостатка у Ассы не было.
Вот, по приказу конунга, хирдманы разбили шатер на палубе корабля и торжественно внесли в него умершую. Жрецы прочитали необходимые заклятья, после чего позволили собравшимся проститься с правительницей. Харальд шагнул вперед:
- Асса, кюна Агдира и Вестфольда, была великой женщиной, - произнес он. - Когда еще в Норвегии была правительница, способная удержать власть в столь обширных владениях? Многие знают, что в молодости Асса сама водила дружины в сражения и говорила на равных с любым конунгом, посмевшим посягнуть на ее земли! Я искренне почитал кюну Ассу и глубоко скорблю о ее гибели, как любящий внук и как правитель, поскольку с ее смертью осиротела вся наша земля.
- Иди в Хель, Асса-кюна! - искренне взревел Гутхорм, потрясая мечом. - на заслуженный покой к кюне мёртвых, да будешь ты ей достойной подругой!
Следом за ним и другие закричали, а у иных на глазах навернулись слезы - кто-то действительно оплакивал умершую правительницу, кто же просто пытался услужить Харальду таким образом. Рабы, по знаку конунга, начали забрасывать корабль землей - работа им предстояла долгая,
Гутхорм смотрел, как скрывается тело Ассы под землёй и понимал, насколько многое ушло вместе с ней...
Неожиданно, воспоминания хлынули потоком, словно жертвенная кровь из горла коня. Вот он впервые видит Ассу, в Агдире, куда приехал на свадьбу сестры. Властная, немолодая женщина, от которой так и веет силой. Вот она, именно она, принимает его в дом, усадив себе на колени. К тому времени, тогда ещё конунг Хрингарики, Гутхорм уже оправился от ран и набрал ещё большую телесную могуту, чем раньше. Скамья тогда прогнулась под двойным весом, но Асса даже не изменилась в лице. Её воля всегда была твёрже любого меча, а ещё...ещё жило в её глазах какое-то тайное знание. Недаром, ох, недаром говорили, что когда-то сама Гульда. древняя вещунья, сделала ей предсказание...
"Покойся, Асса, - вздохнул Гутхорм мысленно. - Покойся!"

Согн. Хакон и его люди.
Мы с Тельтиаром.

Еще несколько человек пытались спорить с Хаконом или же взывать к его жалости, но ничто не возымело действия - хладирец оставался непреклонен. Самой тяжкой вирой обложил ярл людей влиятельных и богатых, херсиров и состоятельных бондов, что привели свои дружины к Ставанессвагу по зову Атли Тощего. Сами воины отделались легкой платой за свое участие в сражении, и то было сделано не спроста - большинство гауларцев предупреждение поняли, и готовы были любым делом доказать свою верность конунгу Харальду, дабы он простил их и не карал более. Настоящему же разорению подверглись все те, кто составлял ближайшее окружение гауларского ярла, цена, которую взял с них за голову отца Хакон, оказалась поистине непомерна. Хирдманы хладирца врывались в усадьбы знатных людей, забирали их драгоценности и утварь, выносили резную мебель, угоняли стада. Один только Хегни Шрамованный, могущественный бонд с юга Согна, давший Атли почти три сотни воинов, лишился в один день и тучного стада коз, и рабов, и даже земли, так что вынужден был отныне еще и за аренду владений обширных платить. Поняв, что Хакон отнял у него все, Хегни той же ночью повесился на собственных воротах.
По иному вели себя некоторые другие бонды. Кто-то из них попытался под покровом ночи вывезти все ценное за пределы Cогна, доверху нагрузив телеги добром - таких дружинники Хакона ловили на полпути, отбирали поклажу и били плетьми, чтобы не повадно было против воли конунга идти. Несколько знатных людей заплатили колдунье, чтобы она навела на Хакона порчу и лишила его телесной могуты. Одно за другим сыпались на голову хладирского ярла проклятия гауларских богачей, да такие, что если бы сбылась хотя бы десятая часть из ими произнесенного - то Харальдов побратим бы сам возжелал умереть. Некоторые же, самые лихие, попытались и вовсе убить хладирца - их головы украсили частокол ярловой усадьбы.
Но Хакон, видать, родился под счастливой звездой, ибо проклятия, равно как и ворожба, не оказывали на него ровно никакого влияния. Люди шептались, что тому, мол, виной то, что отец и мать хладирца молились разным богам, а потому все они охраняли их сына. Как бы то ни было, Хакон был жизнью вполне доволен, а прибитые на частокол головы лишь поднимали его настроение. Не доверяя жителям Согна, чье недовольство было ясно, как день, равно как и полуграмотным дружинникам, хорошим в бою, но не умеющим считать серебро, посланец Харальда велел привозить телеги с добром на задний двор дома Атли, где и был оглашен приговор. Там их стерегли бородатые вои, нарочно – агдирца, транделагцы и несколько жителей Согна вместе, чтоб не было соблазна поживиться за конунжий счет. А сам Хакон лично пересчитал все добро, да повелел мальчишке с пергаментом, который после чтенья указа боялся отойти от транделагца дальше, чем до нужника, записать все по порядку – для сообщения Харальду. На исходе четвертого дня были переписаны последние подвозы, прибывшие с самых окраин фюлька - к этому времени дани собралось столько, что она уже не помещалась в приусадебном дворе и для ее хранения пришлось огораживать отдельное место крепким частоколом. Тормунд, как-то наблюдавший за переписью отобранного у бондов добра, в шутку назвал добычу неисчислимой (впрочем так оно и было для всех, кроме Хакона). Теперь настал час отправить часть богатств конунгу, другая же полагалась самому хладирцу, как выкуп за убитого отца.
Понимая это, на исходе четвертого дня Хакон собрал в доме Атли всех знатных мужей из прибывших с ним, и спросил их совета:
- Вира, взятая нами в Согне, велика. Сейчас, когда земли Норвегии лишь оправляются от войны, она привлечет много внимания. Сейчас нас много, и едва ли кто посмеет попробовать отнять добро конунга. Но Харальд велел мне ехать в Хладир, да и часть виры, положенной мне за утрату поедет туда же. Хватит ли нам воев, чтобы безопасно переправить остальное добро Харальду, или же лучше оставить его в Согне, вместе с мужами из адирской дружины?
- Гауларцы уже оголодавшими волками смотрят на отобранное у них по праву, - взял слово седобородый херсир из Мера. - Добра здесь много больше, чем все войско Харальдо взяло в Фиордах и Альвхеймаре, а вероломство жителей Согна нам известно. Думаю я, коли оставим здесь добытое, пусть даже и под охраной - велика возможность, что попробуют гауларцы силой отнять свои богатства.
- С другой стороны, путь до Харальда далек, ведь конунг, поклявшийся покорить всю Норвегию, не будет сидеть на месте, - возразил Хакон. – Подводы тяжело гружены, и будут идти медленно. За время пути на них может польститься куча народа.
- И что ты предлагаешь, ярл?
Несмотря на то, что здесь собрались мужи много старше и опытнее, чем Хакон, никто из них не хотел на себя брать ответственность за конунжие богатство, ибо то сопрягалось с большой опасностью.
- Оставим добро здесь, - решил Хакон. – А, чтобы мне во Хладире спокойно спалось, поручаю вам поговорить с местными воями. Ярлы потеряли почти все, но простые викинги обижены не были – в конце концов, они только выполняли веления высокородных. Возможно, они с радостью пойдут на то, чтобы начать службу Харальду зная, что конунг щедр и, наверняка, одарит их за хорошую службу серебром из того, что храниться в подводах. Так мы увеличим число глаз, что будут смотреть за собранной вирой. А заодно – внесем смуту в сердца жителей Согна, пусть следят друг за другом.
- Тогда надо назначить кого-то лендрманом этой земли, чтобы пригляд держал, покуда ярла в Гауларе нет, - другой длиннобородый хирдман сказал.
Советники же заулыбались в усы, предчувствуя что одного из них Хакон оставит за фюльком следить.
- Пусть Атли и опозорил себя деянием подлым, а все ж есть на дереве мего рода ветвь, не тронутая гнилью, - ответил Хакон. – Хастейн Атлисон показал свой истинный лик дважды: на божьем суде над Альвиром, которого все вы так хорошо знаете, и потом, пытаясь, по словам слуг Атли, отговорить отца от ссоры с Харальдои и моим отцом. Конечно, каждый из вас достоин быть наместником фолька, но ныне в смутные времена мне нужна ваша поддержка. А Согн сейчас похож на растревоженный улей, и кому успокаивать пчел, как не сыну человека, кинувшего туда камень? Так сказал бы Высокий, если бы судил подобный поступок. Я предлагаю поставить наместником младшего сына Атли. Пусть он принесет вассальную клятву Харальду, а мы будем свидетелями.
Воины и советники переглянулись, пожимая плечами, а после согласились - конунг поставил Хакона старшим над ними, и никто не хотел выступать против его воли, ведь хладирец не единожды показал, что способен крепко держать власть.

Сообщение отредактировал DarkLight - 20-11-2008, 15:12

Агдир, усадьба Кьятви Богатея

Добрые вести приходят быстро, худые - еще быстрее, а уж если вести эти несут люди, от лютой смерти бегущие, так и вовсе, точно на крыльях вороньих будут они доставлены. Потому, едва ли неделя прошла с момента того, как убит был Гандальв Альвхеймарский, как про то известно стало в Агдире и Теламерке... и великий страх объял конунгов, что правили теми землями.
Хроальд Понурый, едва только узнал о том, как в покоях своих заперся, с собою бурдюк браги хмельной взяв, да несколько дней на людях не показывался. Хадд, брат его и служитель Тюра, велел гридям двери ломать - тогда лишь конунг засовы отпер и жреца впустил. Жалко выглядел правитель Теламерка - лицо его от возлияний обильных оплыло, волосы растрепаны были, борода клочьями во все стороны торчала, под глазами же синяки появились.
- Пощады просить надо... пощады, - конунг едва языком ворочал, и Хадд аж поморщился от омерзения. Эта орясина, этот бочонок пивной назывался его братом и конунгом... порой жрец не мог в то поверить. - Людей слать к Харальду, вернуть ему земли и дорогими подарками откупаться!
- Перед мальчишкой спину ломать вздумал, тварь бесхребетная!
Хадд с размаха залепил конунгу пощечину, и тот едва смог удержаться на ногах.
- Я... умирать не желаю! - Вырвалось у него в пермешку с бессвязным мычанием. - Я ему не... Гандальв!
- Это уж точно, - хмуро бросил жрец. - Гандальв бы рати собирал, а не с бурдюком обжимался!
- Да какие рати?! Где мне столько людей взять, чтобы Харальда забороть?
- Сиди дома, трус несчастный, - устало выдохнул Хадд. - Я разберусь со всем сам.
Развернулся жрец, да прочь вышел. Не могло быть мира с сыном Хальвдана, с выродком традиций не чтящим, обеты нарушающим, победы по ночам крадущим. Только бой смертный.

Те же думы невеселые одолевали и другого конунга - Кьятви Толстошеего, самозванного правителя Агдира. Едва только дошли слухи до него, что Гандальв пал, а Хроллауг склонился перед Харальдом, как о том задумался, чтобы покинуть завоеванный край да в Роголанд вернуться. Вот только гнева брата старшего слишком страшился Кьятви, чтобы замысел этот в исполнение привести. Сын его Торир же напротив, только рад был, что вскоре придется им воевать с Харальдом - давно хотел берсерк сразиться с сыном Хальвдана и Гутхормом, о котором ходила слава лучшего воина Норвегии.
К Ториру-то и прибыл в скорости Хадд жрец, да повел с ним речи о том, что надобно им объединить рати для борьбы с Харальдом, как до того вместе они с матерью его и бабкой бились, да победу стяжали крупную.
- Правда в словах твоих, - улыбка кровожадная на губах берсерка появилась, отчего лицо его еще больше сходство с мордой лошадиной получило. - Большую славу стяжаем, коли одолеем его.
- До того как побеждал Харальд? Всей силищей наваливался на одного противника, а затем на другого и по одиночке врагов бил, - продолжал служитель Тюра говорить. - Союзников меж собой ссорил, посулами лживыми людей привлекал и слабых духом находил среди окружения конунжего.
- А коли во всем могуществе своем против него Роголанд, Агдир и Теламерк выступят, - оскалился Длиннолицый, понимая к чему клонит жрец. - Так не будет победы вероломному! Раздавим! Сокрушим! Изничтожим! Под корень изведем его род поганый!
Кивнул на то Хадд, довольный что смог с союзником давним язык общий найти, однако то пока не полный успех бы, ведь Торир - лишь младший из владык Роголанда, а последнее слово за Сульки оставалось, тот же всегда был осторожен и рассчетлив, а значит и его убедить следовало доводами взвешенными и резонными.
Пока же послал гонцов Торир к дяде своему Сати ярлу, дабы тот приезжал из Роголанда, так рассудив, что уж коли тот их сторону примет - то смогут они убедить Сульки дать Харальду бой.

Халльвард и Сигтрюгг, Сарасберг

Весна началась, расцветив землю новыми красками, которые, пусть и были они поначалу тусклыми, но с отступлением холодов, медленным, но верным, разгорались все ярче. Сходил постепенно снег, оставляя глубокие ручьи за собой – такие, в которые братья лет восемь-девять, должно быть, назад, запускали кораблики из щепок. Еще дома, на Хисинге.
Больше не было ни дома, ни корабликов; давно уже не было. Как не было и отца, взявшего юных сыновей с собою однажды в битву, не было позорного плена и ярла Асгаута, этот плен превратившего в службу Харальду-конунгу, почти такому же мальчишке, как и они тогда. Не было барака с усыпанным соломой дощатым полом, где тепло было спать даже в лютый мороз…
Впрочем, нет, подумал Сигтрюгг, выдергивая стрелу из нароста на коре дуба, барак-то еще остался и даже солома на полу такая же. Вот как придет в дом их новый Халльвард вечером, нет-нет, да обнаружится пара соломинок в длинных светлых его волосах. Ну и на штанах сзади где-нибудь, понятное дело – с девкой-то вдвоем поди теплее на сене лежать… на ехидные замечания младшего брата молодой херсир отшучивался, но уши у него при это краснели. Хотя чего там стесняться, можно и в утехах часок-другой провести, пока Хемунду до них дела нет. А в последнее время Хемунду до них дело было всегда : и днем, и даже ночью по несколько раз заставлял их воин с оружием упражняться на новый лад – похитрее, поизворотливей, так, чтобы следующего удара именно оттуда не ждал противник, откуда он наносится. А то и не соружием учил сражаться – с камнем подобранным, или снятым поясом с тяжелой пряжкой.
- Вы всегда должны помнить – можно использовать все, что есть под рукой, - говорил Хемунд. Поначалу верилось слабо, но когда тот показал (что примечательно – на Халльварде, который сомневался более младшего братца), как ремнем обезоружить противника, да еще и придушить его потом, - тогда Вебьернссоны в этом убедились. Уж что-что, а убеждать Хемунд умел.
Заодно стрелять переучил он братьев обоих – чтобы не только в цель они точно попадали, но и с наложением стрелы на тетиву не мешкали. Показал и как ножи метать, как драться на них, в какие места бить, чтобы наверняка…
Знать бы только – зачем? Вот сейчас, вытаскивая еще одну стрелу из ствола дерева, Сигтрюгг думал, что готовят их, видно, для чего-то важного. Вот только для чего, было непонятно по-прежнему.

В то время, как постигали Вебьернссоны боевые науки, в Сарасберге обстановка потихоньку менялась. Венды наемные мрачнели день ото дня, недовольные чем-то, да ссорились с норвежцами не иначе как от безделья. Затеял один из них драку с кем-то из Халльвардовой дружины, только сам потом не рад был что связался – еле-еле растащили их в разные стороны. А Сигтрюгг однажды воеводу их застал от Рагхильды выходящим – причем был муж сей чернее тучи, так что оставалось только гадать, что его так опечалило.
А Горм-ярл вместе со своими датчанами так вообще в отшельники подались – поселились в форте, что построили недалеко от Сарасберга, и выходили оттуда только за продовольствием.
И все это было бы ничего… кабы не явился однажды, много позже, в середине мая, Хемунд к братьям. Когда поприветствовал он их, с разу юноши поняли – что-то неладно, хотя лицо его, как всегда бесстрастным оставалось.
- Новости, что ли, принес, Хемунд? – спросил Халльвард того.
- Новости, - протянул мужчина в ответ. – Хардакнут, конунг датский, приказал долго жить. Ну, - обвел он Вебьернсонов взглядом, - помер, стало быть. Кончилось веселье, братцы.
- С чего это оно кончилось? – нахмурился Сигтрюгг, начиная, впрочем, догадываться, к чему он клонит.
- А с того, что неясно, чего теперь от датчан ожидать. Ну, чего глядите на меня, как в последний раз? Может, и прирежут кого наемнички ночью… от избытка, стало быть, чувств… да только не Хемунда, - и он усмехнулся.

Сарасберг. Возвращение джедая... конунга
С Оррофином

После погребения кюны Ассы, армия Харальда заметно уменьшилась в числе: конунг отпустил по домам вестфольдцев, позволил вернуться на родину части жителей Долин, а еще раньше его покинули отправившиеся с Хаконом воины Оркдаля и Транделага. После двух лет изматывающих походов и непрерывных сражений, люди хотели вернуться к семьям, похвастать трофеями и даже сын Хальвдана не мог им этого запретить. Но все же - дружина Косматого даже сейчас представляла значительную силу, а ведь он собирался пополнить войско вендами и датскими наемниками, которых еще год назад призвал Асгаут.
Сейчас же воинство Харальда приближалось к месту, где все началось, где юный конунг одержал свою первую победу - к Сарасбергу.
- Хороша погодка! - проворчал Гутхорм, мёрзнущий на пронзительном ветру несмотря на тёплый плащ. - Харальд, где мы должны встретить этих данов, йотуна им в задницу!
- Они под Сарасбергом лонгфорт отстроили, - мрачно заметил конунг, которому датское укрепление было явно не по душе. - Так что никуда не денутся.
- Точно, - кивнул ярл. - Сколько уже прошло, с тех пор, как мы их призвали?
- Год с излишком.
Харальд попытался вспомнить точнее.
- Асгаут и Гуннар с Хардакнутом дела вели... сначала форт поставили, а потом еще землицы захотят.
- Они нам нужны, - Гутхорм попытался закутаться в плащ. Получилось плохо, от холода начала болеть давным-давно раненная ладонь. - Значит, можно будет их наградить землёй.
- Нет. Датчане не получат ни фута норвежской земли, - отрезал конунг, а после еще добавил: - Вот только они узнают об этом только тогда, когда станут мне не нужны.
- Помнишь, как с Хладирцем случилось? Отчего бы и не повторить?
Улыбнулся Харальд, но головой тряхнул, так что волосы спутанные взметнулись:
- Не вспоминай о том дядя - Хакон убит и сожжен, - в глазах только две льдинки застыли. - Кроме нас двоих о том, что смерти его причиной стало никто знать не должен.
- О том и речь веду, племянник, - сейчас эти двое были похожи, как никогда, особенно из-за льда в глазах. - То и с данами пусть случится.
- Говорят, Горм хитер как лис и изворотливее змеи. Посмотрим, так ли это.
Пока скрашивали вожди беседой путь наскучивший, показался из туманной дымки форт данов. Да уж, обустроились иноземцы здесь всего за год на славу! Основание было из каменных глыб, скрепленных друг с другом, а верх деревянный.
- Говорят, - сказал ярл, - что даны пропитывают брёвна в своих крепостях особым составом, чтобы не горели. Врут, наверное.
- Проверять не станем, - после некоторых раздумий произнес конунг. Слишком уж ему понравилось сооружение датских наемников - ни у Неккви, ни у Гандальва не было такой твердыни - все в усадьбах оборонялись. - Отсюда я править буду, когда все закончится.
- Место хорошее, - одобрил Гутхорм. - А устроение крепости и перенять неплохо бы!
- Конунг!
Зычным голосом окликнул правителя Олав, подъезжая. Следом за ним еще один воин ехал, лицо под капюшоном от ветра укрыв. - Гонец из Сарасберга, вот.
- Кто таков?
- Гуннар Одноухий, - посланник представился, телохранителя конунжего объезжая. - Меня Хемунд тебе навстречу послал, господин, едва узнал, что ты возвращаешся. Предупредить чтобы.
Промолчал Гутхорм-ярл, внимательно изучая новоявившегося. Сейчас время Харальдово, ему и говорить.
- Предупреждай тогда, - дозволил правитель, понимая, что Хемунд не стал бы зря человека слать. Не таков советник, чтобы лишь из желания господину угодить что-либо делать - всегда причины более серьезные им двигали.
- Хардакнут Датский умер, - коротко доложил Гуннар.
Вдрогнул Косматый, живо вспоминая, что ему Асгаут говорил за несколько дней до битвы при Сольскьелле. Свершилось... а значит смотрел он, Харальд, сейчас не простому гонцу в глаза, а убийце конунга данов.
- И что же даны? - спросил Гутхорм, видимо, у неба или форта. - По прежнему помнят призыв конунга Харальда?
- Они не знают еще, - отвечал Одноухий, так же - словно в пустоту. - Надеюсь - не знают.
- И не должны узнать, - твердо велел конунг. - Олав, вели воинам шаг ускорить, следует нам вскорости достичь Сарасберга!
Гутхорм молча двинулся вперёд, лишь отметив, что Одноухий держится так, чтобы бок Харальда был ему открыт.
"Не ударит, - понял ярл. - Не сейчас, потому что не верно это будет."
- Возвращайся к Хемунду, - велел херсиру сын Хальвдана. - Скажи, чтобы ждал меня в доме, да взял верных людей, скорых на дело.
- Исполню, - кивнул Гуннар, коня по бокам ударяя, да в тумане скрываясь.
- Так вот, дядя, сбывается пророчество, - льдинки-зрачки сверкнули так, словно внутри них пламя Муспеля горело.
Гутхорм чувствовал себя странно, как...ножны, в которые вдруг вернулся клинок, долгие годы бывший вне их.
- Нужно собрать конунгов вместе, - неожиданно для себя самого сказал он. - Самых важных и могучих, что остались. Так и исполнишь сво. клятву, сын Хальвданна и вещей Рагхильды, в ком есть кровь Асов!
- Зачем мне их собирать? Думаешь - все они, как Грютинг, готовы будут головы склонить?
- Головы их не склонятся - покатятся. Собери их на бой там, где сочтёшь нужным и режь. После такой битвы ни у кого во всей Норвегии не повернётся язык оспорить твою власть!
Рассмеялся властитель, но взгляд его холоден оставался все равно.
- Нет, - пригладил он ладонью грязные, нечесаные космы. - Так они много ущерба смогут нанести моей державе, даже если и падут. Хоть и велик соблазн одним ударом врагов раздавить, но для того мне нужна будет дружина много большая, нежели имею.
Промолчал Гутхорм, но по виду его было понятно, что идея о великом бое запал ему в душу. Как если бы кто вложил это в него, а вытащить позабыл
- Датчане... их армия велика... - похоже, Харальд уже сам с собой разговаривал. - Но после Хардакнута - это войско стало моим, на то договор есть, по коему я наследую датскую державу...
- Не все признают твою власть.
- Значит будет раскол, и кто-то из ярлов все равно пойдет под мою руку, - пожал плечами властитель. - Часть Дании тоже хороший прибыток, так ведь?
- Так.
- А у Хардакнута детей законных нет - только брат, которого он сам изгнал, да этот выродок Горм - а он сейчас в моей власти.
Харальд бросил неприязненный взгляд на форт, чьи могучие стены защищали хардакнутова бастарда.
- Сперва надо войти в форт, а потом он будет в твоей власти, - покачал головой Гутхорм.
- Послушай вот что, дядя, - кони родичей сблизились и конунг наклонился к уху берсерка: - Если успею завершить задуманное - к вечеру Горм сам из форта выйдет, и люди его.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 21-11-2008, 23:08

Воссоединение семьи

(с Тельтиаром)

Воинство, вернувшееся в Сарасберг, встречало все селение - как то раньше было в Хрингарики, так и сейчас, люди вышли нарядившись в праздничные одежды, кто вел детей за руки, кто нес младенцев, поднимая над собой - чтобы те лучше смогли разглядеть конунга, ехавшего во главе дружины. Однако, дети, едва завидев Харальда плакали и отворачивались - слишком уж страшен был Косматый, длинные, ниже лопаток, нечесанные волосы, спутанными грязными прядями падали ему на плечи, закрывая лицо. Даже цвет волос его, некогда светло-русый, теперь стал темно-серым от грязи и дорожной пыли. Отросшая с ладонь борода клочьями торчала в разные стороны, придавая конунгу еще большее сходство с троллем.
- Страшен ты, Харальд, - усмехнулся в светлые до белёсости усы Гутхорм. - Смотри, дети плачут, жёны отворачиваются! Надо тебе быстрее клятву выполнять, а то сына своего заикой косноязычным сделаешь!
- Враги пусть бояться, - Харальд быстрым, и как могло бы показаться ярлу, привычным движением раздавил вшу, выпрыгнувшую на его щеку.
Тем временем, они въехали в деревню, где их уже ожидала, в окружении жрецов и знати, сама кюна Рагхильда. Вот только, на лице ее вместе с радостью удивление сильное застыло, когда увидала она сына своего. Конечно, ожидала кюна, что возмужает Харальд, и о клятве его слышала, но вид конунга даже ее испугал.
Гутхорм внимательно рассматривал сестру, словно подозревал тролля-обманщика на её месте и стремился изобличить его. Да, постарела вещая кюна за этот год, проведённый ей почти что в осаде! Морщины у глаз и на лбу залегли жёстче, статные плечи сникли, а тяжёлые золотое запястья висели на истончившихся руках Рагхильды.
- Здравствуй, сестрёнка, - прошептал Гутхорм. - Вот и свиделись...
- Гутхорм, вернулся! - Воскликнула правительница, но бросилась не к брату, а к сыну, который уже спешиться успел, и заключила его в объятия.
- Вот я и вернулся, мама, - прошептал конунг, крепче прижимая к себе женщину, так, словно она могла исчезнуть.
Хирдманы и ярлы, удивленно взирали на эту встречу - одни не привыкли к тому, чтобы их властная кюна волю чувствам давала, другие же не ожидали, что правитель их грозный, хоть на мгновение вновь в юношу, по ласке материнской соскучившегося, превратиться.
Гутхорм спешился рядом, бросив знак телохранителям, чтобы те не теряли бдительности, и подошёл ближе. Впрочем, он не обратился ни к сестре, ни к племяннику, не желая мешать им после столь долгой разлуки.
Харальд и Рагхильда простояли так долгое время, и со стороны могло показаться, что женщина плачет, уткнувшись в грудь сына, но это было не так - кюна говорила юноше что-то важное, что-то что слышал только он, и правитель отвечал ей столь же тихо.
Наконец, конунг разомкнул объятия и обернулся к людям, окружавшим его.
- Жители Сарасберга, мои верные подданные, - торжественно произнес он. - Я вернулся, чтобы оградить вас от опасности! Я знаю, что многие из вас претерпели великие обиды от врагов наших, что точно стервятники, набросились на мои земли, едва только узнали, что меня нет в моих владениях! Всех их ожидает кара, грозная и неотвратимя, словно удар Мьельнира! За то притеснение, которому подвергли вас вероломные конунги Теламерка и Роголанда, они заплатят золотом, землями и кровью! Вы же получите назад все, что принадлежит вам по праву, в том моя клятва вам, жители Агдира и Вестфольда!
"Всё же, наш удел - мечами махать, да черепа крушить, - подумал Гутхорм, уважительно кивнув сестре. - А хитрить и мыслить окольно - бабье!"
Произнеся необходимые слова, Харальд направился к усадьбе, все еще продолжая держать кюну за руку. Почти два года не хватало ему ее присутствия рядом, и теперь он не желал расставаться с матерью ни на одно лишнее мгновение, да и Рагхильда, столь долгое время сына не видвшая, более отпускать его от себя не желала, покуда можно это.
- Дядя, - позвал Гутхорма правитель.
- Здравствуй, сестра моя! - поклонился Гутхорм в пояс Рагхильде. - Прости своего сына, что не даёт мне тебя приветствовать, как следует, но не верю я, что просто так он зовёт. Что тебе нужно, конунг?
Кюна улыбнулась в ответ брату, а Харальд сказал:
- Сегодня в Сарасберге будет большой пир по случаю моего возвращения, но это ты и сам понимаешь. Есть у меня к тебе просьба одна, которую вряд ли кто иной сможет выполнить.
- Говори, сам знаешь, исполню.
- Заметил я, что даны встречать меня не пришли, - с едва заметной неприязнью произнес конунг. - Хочу я, чтобы ты на пир их пригласил от моего имени, да о том сказал, что сильно обидят они меня, если не придут.
- Сделаю, - очень нехорошо улыбнулся Гутхорм. - И на лица их полюбуюсь!
- Только осторожен будь, - Рагхильда попросила. - Их вождю я не доверяю, особенно теперь.
"Когда Хардакнут мертв" так и осталось недосказанным.

Оркдаль. Хакон и местные.
С помощью Тельтиара.

Оставив младшего сына Атли блюсти в Согне интересы Харальда, и укрепив его верность парой дюжин агдирских мечей, Хакон Хаконсон отправился в Оркдаль, дабы, по слову своего конунга, сговориться о судьбе этих земель – и вдовы ярла Грютинга. Всю дорогу гридни, сопровождавшие хладирца, не снимали броней и даже спали вполглаза, ибо Хакон вез с собой немалые ценности – свою часть виры за гибель отца. Но все прошло благополучно, видимо, боги по-прежнему благоволили к делам агдирского конунга и его верных людей.
Пути из Согна в горную долину были проторены куда как лучше, нежели дороги из Гудбрандсдалира, к тому же сейчас было лето, а потому особых трудностей, переходя горы, дружина Хакона не испытывала. На исходе десятого дня, с того момента, как они покинули Гаулар, дружинники подошли к ярловой усадьбе.
Оркдальцы не посмели затворить ворот перед отрядом, несшим стяг Харальда, так что Хакон и его люди без всяких помех вошли в усадьбу. Их было больше, чем воев, оставленных Грютингом охранять родовое гнездо, и молодой транделагец подумал о том, что это значительно все упростит. Вдова Грютинга – всего лишь женщина – в ответ на сообщенные вести залилась было слезами, но Хакон, за время своих встреч с мачехой поднаторевший в лукавстве, разлился соловьем, хваля ей Альвира. Так что в итоге вдовица даже повеселела, справедливо решив, что новый муж все же лучше чем одиночество, хоть и в богатом оркдальском доме. Больше проблем было с роднею вдовы, уж примерившей длань на богатые земли Грютинга. Но тут свое слово сказали клинки воев, пришедших с Хаконом, и еще – почти суеверный страх перед Косматым. Оркдальцы, с войском Хакона пришедшие, рассказами своими о походах воинских да жестокости молодого конунга, страх тот и вовсе в ужас обратили. Да и с правителем Транделага никто спорить не советовал, об участи Согна напоминая. Хакон Хаконсон, разуметься был в курсе подобных речей, и даже, как мог, способствовал распространению слухов о своей и харальдовой суровости. Сыну рабыни нравился затаенный страх в глазах тех, кто еще зиму назад смотрел на него с небрежением.
Наведя в Оркдале должный порядок, и убедившись, что власть Харальда в этих землях крепка, молодой транделагец велел вдове Грютинга собирать вещи. Харальд не любил ждать, да и самого Хакона более беспокоили дела во Хладире. Ему хотелось быстрее утвердиться в правах наследника власти отца, пусть и на правах не конунга, но ярла, подчиненного Харальду. И посмотреть, как встретят там сына Атли с его грузом. Хоть отпрыск ярла из Согна и был редкостным подлецом, но Харальду эта подлость могла пригодиться, а потому транделагец спешил прибыть в дом отца прежде, чем молодая вдова прикажет его четвертовать. Вдова ярла Грютинга, как и большинство женщин, собиралась медленно, с обилием суеты и беготни. Зная, что в Хладире ее встретит жених, она вбила в голову сразу же ему приглянуться. От того рабыни так и сновали по дому с гребнями, лентами да отрезами дорогих тканей. Хакон на то лишь презрительно ухмылялся: по воле Харальда Альвир возьмет за себя даже рабыню, так что все усилия вдовицы казались ему смешными. И только чуточку раздражали, особенно, когда девушки забывали понижать голос перед его дверью.

Харальд, Хемунд, Халльвард и Х... Сигтрюгг)
(Тельтиар и Кошка)

День выдался пасмурный, над Сарасбергом нависли тяжелые тучи, готовые в любой момент пролиться дождем, утренний туман не рассеялся до конца даже к полудню - но жители селения не обращали на это внимания. Весть о том, что вернулся конунг заставила всех - и бондов, и дружинников, и уж тем более знатных людей, - идти навстречу победоносному воинству Косматого. Одни только даны остались в своем форте, толи ожидая подвоха, толи считая, что могут проигнорировать появление Харальда Хальвдансона.
Хемунд, впрочем, тоже остался в Сарасберге, и более того - велел братьям Вебьерссонам не медля придти в его жилище.
Услышав приказ этот от хемундова посланца, тотчас собрались братья и на окраину деревни отправились, где проживал муж сей.
- Как думаешь, зачем зовет нас? - Халльвард спросил у младшего.
- Явно не новым видам боя учить, - пожал плечами Сигтрюгг.
Так в неведении и подошли они к домику невзрачному, как нельзя более подходившему хозяину своему по внешнему виду; постучались в дверь.
- Заходите, не стойте на пороге, - тихо велел конунжий советник, братьев впуская. - Слышали уже, что Харальд возвратился?
- Слышали, как не слышать, - кивнул Халльвард, дверь за собой затворяя.
- Асы щедро одарили конунга удачей, - сказал на то Хемунд, когда они за стол сели.
- Но ты не для того ведь призвал нас, чтобы говорить об этом? - нахмурившись, задал вопрос Сигтрюгг, наставнику в глаза глядя внимательно.
Хемунд скупо улыбнулся:
- Харальду нужна ваша служба сегодня.
Халльвард кивнул.
- Конунгу послужить - дело благое. И что же требуется от нас?
- Он вам о том сам скажет, скоро уже.
Худощавый агдирец опустился на скамью ближе к выходу, сложив ладони на животе.
- Славно, - одобрил Халльвард.- А скоро - это когда же?
- Скоро - это когда угодно ему будет, - Хемунд пояснил. - Вам же ждать велено.
Недолго, вопреки опасения, пришлось братьям томиться в ожидании - пришел конунг, как то и обещал Хемунд, вот только – вряд ли могли бы признать его Вебьерсоны, если бы советник первым поклониться не поспешил.
Халльвард едва удержался, чтоб не присвистнуть, уж больно изменился владыка - клятву принеся, соблюдал ее он точно, как государю и положено... и был сейчас весь заросший волосами, спутанными, нечесанными, грязными, да еще и борода отросла. Глядя на него, и поверить невозможно было, что Халльварда он совсем немного старше.
- С добрым возвращением, конунг, - поклонился Сигтрюгг, подтолкнув брата: нечего, мол, пялиться.
- Приветствую вас, Вебьерсоны, - где-то между спутанных волос, закрывавших лицо властителя, мелькнула улыбка. - Значит, вас Хемунд лучшими считает, похвально.
Ладонь правителя легла на золоченую рукоять меча, что он на поясе носил.
"Лучшими?" Подивился Халльвард, но виду не подал. Хемунд их успехи никогда не поощрял словами, кивнет, бывало, сухо - ничего, мол, справились... а вот оно как.
- На то мы усилия и прилагали, - произнес младший из братьев в это время, - дабы не оплошать, показать, на что способны. И надеялись, что службу добрую тебе, владыка, сослужим однажды.
- Сослужите, я верю.
"Да и куда денетесь теперь от меня".
Харальд за скамью уселся, непослушные космы с лица отбрасывая.
- Какой науке Хемунд обучил вас?
Советник было хотел что-то сам сказать, но сын Хальвдана ладонь вскинул - молчи, мол. Хотелось ему от родичей услышать, как они возможности свои оценивают и на что готовы уже. С последней встречи помнил о них Харальд то лишь, что служить верно клялись ему братья, но талантами особыми не блистали. Теперь же два года минуло - многое измениться могло.
- Многому обучил, - вступил и Халльвад в разговор, - как двигаться неслышно, как след за собой в лесу заметать, как без оружия смерть сеять, как стрелы из лука без задержки пускать, метанию ножа выучил... многому.
- А мы все гадали, - вставил Сигтрюгг, - и зачем же нам это все пригодиться может...
- Про данов что знаете? - как будто тему сменил конунг.
- Да они туда, в свой форт ушли все, - махнул рукой младший Вебьернссон. - Недовольные чем-то, аж страсть, все споры тут с нашими затевали, а воевода их вроде с кюной поспорил о чем-то... может, и не поспорил, но в чем-то они не сошлись явно. Теперь только за едой выходят оттуда, и такие же хмурые.
- Хемунд, - повернулся к советнику властитель. - О чем у Горма с матерью моей спор возник?
- Земли хотели и платы, - спокойно ответил тот, слегка улыбнувшись. - Кюна ему ответила, что о земле следует с тобой и только с тобой говорить, но золота им дала на откуп. Так в тот же день даны всю плату на корабль погрузили и в Роскильде отправили.
Нахмурился Харальд, однако же Хемунд добавил тут же:
- Рыбаки говорили, что пираты на тот корабль напали и разграбили.
- Надо же, - покачал головой Халльвард.
Сигтрюгг лишь посмеялся про себя, глянув на брата: "Действительно, какие пираты ловкие, прямо как будто знали, что корабль с золотом пойдет. Ну и хитра кюна Рагхильда... небось назад свой откуп получила уже."
Конунг так же в лице переменился, слова Хемунда услышав - улыбка на губах его вновь заиграла.
- Ты всех воевод Горма в лицо знаешь?
- И по затылку узнаю, если на то необходимость будет, - пообещал советник.
- Хорошо, - кивнул правитель, вновь к братьям обернувшись: - Асгаут о вас хорошо отзывался, а ему я склонен верить.
Сказав так, конунг от пояса открепил клинок в узорчатых ножнах и на стол его положил.
Взглянул на клинок херсир юный, да так похолодело у него все внутри. Золотом блестит рукоять, скалится мордами драконьими... Давно, очень давно видел он этот меч в последний раз - еще отец был жив тогда.
- Гуллинхьялти... - прошептал он. - Золотая Рукоять... откуда, владыка Харальд?!
- Значит, не ошибся Асгаут, и меч этот действительно вам по праву принадлежит, - спокойно конунг ответил. - Считайте его прощальным подарком ярла и залогом вашей службы мне.
Как ни жаль было правителю расставаться с чудесным мечом, но он давно осознал, что верность достойных людей дороже стоит, чем оружие.
Преклонили братья Вебьернссоны колени перед конунгом.
Утерять родовой меч считалось велиикм позором, об этом Халльварду не раз напоминал Асгаут. Говорил, не простят боги, станут мешать во всем, пока не вернется оружие в те руки, из которых утеряно было... и вот же, вернулось! Неужели все теперь к лучшему обернется? Впрочем, чего еще желать, как не достойной смерти за Харальда-конунга после долгой верной службы.
- Да хранят тебя боги, конунг, - склонил голову херсир.
- Да не опустеет чаша Асгаута-ярла в Вальхалле, - добавил Сигтрюгг тихо.
- Носите оружие с честью, родичи, - упомянул о родстве конунг, дабы струны гордости в душах молодых воинов затронуть. - Верю, что в достойные руки этот меч отдаю. Вечером же, должно вам придти на пир, так что готовы будьте.
- Мы будем, - пообещал Халльвард, - мы будем там.
Благосклонно кивнул конунг, и дом покинул – видимо, к празднеству готовиться пошел. Хемунд же с прищуром хитрым посмотрел на Вебьерсонов:
- Кольчуги под одежду наденьте и пить не вздумайте, - предупредил он. - Харальд от вас действий ждет решительных на пиру этом.
- Славный, видно, намечается, пир, - с понятием заметил Сигтрюгг. – Ну… быть посему, пойдем, брат.
Молча кивнул старший Вебьернссон. Он все держал Золотую Рукоять в руках, вынув из ножен, бережно касался лезвия пальцем, смотрел на игру бликов на металле, и все никак не мог насмотреться…

Перед пиром

(с Тельтиаром)

Не так-то легко оказалось исполнить людям приказ Харальда и приготовить все для грандиозного пира - со всех деревень окрестных потянулись вереницы повозок с провизией и пузатыми бочками пива, везли люди так же и множество дубовых столов и скамей, поскольку в Сарасберге был явный их недостаток. Шутка ли - более двадцати тысяч человек собрал на торжество конунг Харальд - тут были и воины, с ним пришедшие, и наемники венды, и воины что охраняли Сарасберг, и жители селений Остфольда, и беженцы из Агдира, и даже даны, которых Гутхорм все же уговорил крепость покинуть, дабы почтить визитом конунга.
Сам правитель из окна усадьбы наблюдал за приготовлениями, в обществе ближайших родственников находясь - матери своей Рагхильды и Гутхорма ярла.
- Хорошо подготовка идёт, - заметил Гутхорм, глядя, как мимо проезжает телега, гружёная так тяжело, что не понятно, как до сих пор держится ось. - Ты отдал приказ своим не чинить обид бондам? Всё же Сарасберг, всёж свои.
- Если мерийцы посмеют кого притеснять - им быстро укорот дадут, - уверенно ответил конунг. - Моя ближняя дружана вся из этих мест, многие еще с отцом в походы ходили.
- Хорошо, -кивнул ярл, и некоторое время в горнице царила тишина. - Что делать думаешь?
- Даны нанесли оскорбление моей матери своими наглыми требованиям, притесняли моих людей, претендовали на мои земли, - конунг накрыл ладонь Рагхильды своей рукой, но голос его был холоднее льда. - Я рад, что ты смог уговорить их придти на пир, чтобы могли забыть взаимные обиды.
По губам Косматого скользнула улыбка.
- И как будем забывать? - оскалу Гутхорма позавидовал бы и волк. Нет, не тот, который Харек, а обычный серый хищник. - Сталью ли доброй наградим, иль вином особым попотчуем?
- Увидишь, - пообещал Харальд. - Просто не удивляйся, если кому-то из них внезапно поплохеет.
- Ты мне только скажи, чего пить-есть не надо, - посерьёзнел гутхорм. - На всякий случай. надо ближних предупредить, чтобы ошибки не стало
- Не будет, обещаю.
В глазах Рагхильды в этот момент отразилась гордость за сына - поймав ее взгляд, конунг склонил голову.
- Сестра, скажи мне, а какие именно обиды тебе чинили эти даны?
- Они осмелились требовать золота сверх меры за свою службу, - вместо кюны ответил ее сын. - Не удивлюсь, если эти выродки угрожали матери, видя, как мало осталось в Остфольде верных ей воинов. Ведь так, мама?
Кюна кивнула - медленно, неохотно, давая понять, что эти воспоминания неприятны ей.
- Ничего, теперь они у нас золотом...просрутся. Сверх меры причем!
Услышав не слишком приличуствующую в женском обществе шутку, Рагхильда гневно свергкнула глазами на брата, но на губах ее заиграла улыбка, Харальд же и вовсе рассмеялся в голос.
Ярл только лишь смотрел с прищуром на возы, да бочки и покручивал в руках монетку. Золотую.
Они еще некоторое время посидели молча, просто смотря друг на друга - после долгой разлуки родичам было довольно и этого. Кюна, привыкнув к новому облику сына, не сводила с него исполненного гордости взгляда - ведь Харальд добился всего, чего она ему желала и пророчество, предсказанное ей, обращалось в реальность даже быстрее, чем Рагхильда когда-то рассчитывала. Ее сыну еще не миновало и восемнадцати зим, а он уже владел землями большими, чем Хальвдан Черный и Гудред Великолепный, считавшиеся самыми могущественными конунгами Норвегии ранее.
Приготовления, тем временем уже подходили к концу, и правительница, позвав служанок, удалилась, дабы принарядиться к пиру, ведь ей, как хозяйке, предстояло встречать самых знатных гостей и тут она хотела выйти к ним во всем блеске конунжего величия... в этом они с Ассой были очень схожи.
- Знаешь, Харальд, - задумчиво сказал ярл. - Когда на с твоей матерью было по шестнадцать зим, она была совсем другой...мягче. Вот я и думаю, не выйдет ли из неё такая кюна, что нам и Асса мёдом поэзии покажется?
- Время было другое, дядя, - Харальд провел ладонью по бороде, немного приглаживая торчащие в беспорядке волосы. - Ты же сам говорил - тогда было ясно, кто друг, кто - враг, а теперь любой может кинжал в спину вонзить. Я верю, что мама поступает так, как должно для блага моей державы.
- И то верно, -был ему ответ
Дверь едва скрипнула - внутрь серой тенью проскользнул Хемунд советник, перед конунгом склонившись.
- Дозволит ли государь слово молвить?
- Говори, - махнул рукой сын Хальвдана.
- Недобрые вести пришли, господин из восточных фюльков, - советник начал.
- Я уже начинаю забывать, когда слышал от тебя что-нибудь хорошее, - вздохнул правитель, взгляд не сводя с лица гостя. - Да и кюна говорила, что ты в некоторых делах не преуспел. Но рассказывай, что за беда на востоке?
Хемунд на мгновение лишь поджал тонкие губы, словно сказать желая, что где его неудача постигла - там никто бы успеха не достиг.
- Люди верные сообщили, что с большой ратью свейский конунг в Верманланд пришел. Не иначе, как битвы ищет, а люди его о тебе конунг и войске твоем с большим пренебрежением говорят, да слухи распускают разные.
- Что за слухи? - спросил Гутхорм, прекрасно знающий цену и силу людской молвы
- О том, что Харальд не выиграл ни одной битвы с честью, но все - обманом, что он не помнит добра и жестоко карает даже ближайших сподвижников, что он притесняет бондов и отбирает у них последнее, а дружину держит впроглодь, - перечислил советник все, что помнил. И покуда он говорил - наливались гневом глаза конунга.
- Ну, насчёт ближников и голода, это они брешут, - разгладил усы Гутхорм. - НУ что ж, Харальд,говорил я тебе, что придётся биться с конунгами сильными? Смотри, сейчас к этому ещё и примкнёт кто-нибудь послабее
- Не успеют! - Решительно заявил Косматый, со скамьи поднимаясь. - Что еще, договаривай! По глазам вижу - не все новости еще сказаны.
- Конунг прозорлив, - улыбнулся Хемунд. - Слова подлые, как семена, в благодатную почву попали - не все правелнием твоим довольны, государь и среди многих измена вызрела. То Хейдмерк, и Раумарики, и Вингульмерк - все они готовы под руку Эйрика пойти, как только он с войском пределы Верманланда покинет.
- А вот то плохо уже.
- Готовы - не значит предали, - процедил Харальд, на дядю взгляд многозначительный бросая. - Привыкли к вольностям, покуда меня не было - так теперь живо поймут, что я их вот где держу!
В подтверждение своих слов конунг сжал кулак.
- Кровью землю только не залей совсем, а то остатки прямо завтра и сбегут!
- Кровью? - Глаза правителя сузились, словно в узкие щели превратились. - Нет, содравши с овцы шкуру - молока не надоишь. Хемунд, есть у тебя люди языкастые?
- Найду, не сомневайся, конунг.
- В таком случае пусть завтра же в Хейдмерк и Раумарики скачут, коней не жалея, да волю мою жителям мятежных фюльков объявят: кто меня держаться будет - тому почет, а кто руку Эйрика примет - как предатель умрет, бесславно.
- Вот то верно
Советник еще что-то сказать хотел, но голос его утонул в крике, с улицы раздавшемся - народ конунга звал, пришло время для торжества победного.

Деревня на берегу Трандхейма. Торольв Ульвссон и Бард Брюнольвсон .
(с единым во многих лицах варлоком)

Драккар шёл ходко: попутный ветер дул ровно и сильно, надувая широкий парус. Хищный корпус резал воду, и подобно морской пене, что взбивал острый нос, бурлили мысли Торольва: на службу к великому вождю едет викинг! Ждут его битвы, которых доселе и представить себе не мог, и добыча, какой не стыдно будет похвалиться перед отцом. Ульв в своё время великим был воином, и сыну его не пристало позорить славный род. Вспоминал он и слова отца о том, что Косматый не принесёт добра их семействам - вспоминал и усмехался: зачем конунгу вредить тем, кто верой и правдой служить ему станет? Сам Торольв уже помышлял о том, как будет на пиру сидеть близ правителя да слушать песню, что о подвигах его сложат. Ягнёнок ведь сумел, а уж он, Торольв, побратиму ни в чём не уступит!
Когда корабль прибыл в Трандхейм, встречать Торольва на берег вышел сам Бард – навстречу ему сошёл с драккара сын Кведульва, вздымая приветственно руки:
- Здравствуй, родич! – голос здоровяка звучал как рёв медвежий, - Пусть и разминулись мы с тобой на несколько дней во Фиордах, но всё-же встретились – знать, асы того пожелали!
Бард в объятиях заключил Торольва, едва только тот на землю ступил с драккара, люди же, что халагаландца сопровождали от удивления рты пораскрывали - не доводилось им еще такого великана видеть, как Торольв: ему ведь не только Бард в росте уступал, но и покойный Ахти-Йотун, и даже Хрольв Пешеход, которого многие почитали за самого могучего из людей Харальда.
- Наслышан я о тебе, Ульвссон, - молвил Бард тем временем. - Теперь же и свиделись! Идем, в доме гостеприимном стол накрыт уже - там все расскажешь.
- Ежели стол накрыт - не годится еде стыть! - рассмеялся Торольв, - Что же, оставим тогда вещи наши на корабле, а разгрузим утром. Веди нас родич, уж мы не отстанем!
Дом, в который повел фирдирца и его ближников сын Брюнольва принадлежал старосте рыбацкой деревушки, расположенной недалеко от пристани, однако принял их бонд радушно - знал, что то люди, не последнее место в дружине конунга занимающие. Единственного теперь конунга. Жителей Транделага великая скорбь по Хакону охватила, когда новость о гибели его пришла - старый правитель простому люду был мил, поскольку обычаи соблюдал и притеснений никому не делал, кто по закону жил, теперь же многие настороженны были, вопросом задаваясь, как правление вести будет Харальд Косматый, и какую власть получит Хакон Молодой, которого, по слухам, ярлом Транделага Харальд сделал (хотя уже одно то, что теперь ярл, а не конунг был над ними, народу не нравилось).
Торольв поблагодарил старосту за радушный приём: подарил жене его витой браслет из серебряной проволоки. Тонкая была работа - Орм-кузнец, которого Торольв пленил в Роголанде в прошлом году, свил его. Мастеровитый трэль давно мог бы выкупиться на свободу, но Ульв хорошо обращался с ним, помог построить ему дом и позволил обзавестись семьёй, что держала роголандца теперь прочнее любых цепей. Эту историю рассказал Торольв уже за столом, утолив первый голод.
- Твой отец умеет удерживать подле себя достойных людей, - одобрительно кивнул Бард. - И хозяйство у него справное.
Халейг немного помолчал, но затем все же посчитал нужным добавить:
- Если бы он не был столь заносчив с гонцами конунга, то мог бы стяжать еще большего.
- Отец мой слишком стар и осторожен, - покачал головой Торольв, - время его подвигов прошло. Заносчиво же он говорил потому, что не терпит перемен и новому конунгу доверять не спешит. Я же рад только, что смогу теперь послужить достойному правителю.
- Харальду по душе пришлись бы твои слова, он ценит в людях верность и удаль, и щедр на награду.
Широко улыбнулся Торольв, протягивая пустой рог расторопной хозяйке:
- Давай тогда, родич, выпьем за нашу скорую встречу с конунгом и за то, что теперь будем мы стоять в бою плечом к плечу!
Бард кивнул, так же поднимая рог и опустошил его одним долгим глотком, а затем вытер рот рукавом.
- Завтра, поутру надобно нам во Хладир выступать, конунг тебя испытать хочет.
Торольв повёл плечами - взбугрились и заиграли мышцы на руках:
- Что же, так тому и быть. Свой драккар оставлю я на поруки этому достойному человеку, - викинг посмотрел на деревенского старосту, - а Сигурд, мой кормщик, присмотрит за кораблём. Я щедро заплачу, чтобы он ни в чём не нуждался.
- Пока что, Харальд Косматый желает, чтобы ты поспел в Хладир раньше его брата - Хакона, - немного остудил пыл родича сын Брюнольва. - Этим, он считает, ты докажешь свою готовность служить ему.
- Где же сейчас Хакон? - нахмурился Торольв, - Сколько времени есть у меня?
- Я слышал вести, что он предал большому разорению Согн - и было за что, - а после выступил в Оркдаль. Но у вестей тех давний срок, а потому боюсь я, как бы Хакон сын Хакона уже не миновал Долину.
Немного помолчал Торольв, наморщив лоб, затем сказал:
- Он идёт, верно, с большой дружиной. Мы же верхами сможем его опередить... и всё же прав ты, торопиться нам надобно. Эх, лучше было бы мне проявить себя в бою, нежели, словно гонцу какому, в Хладир поспешать. Что же, если конунг решил так мою доблесть проверить, пусть так будет, - и обратился к своим ближникам, - на пиво не налегайте, друзья: завтра что есть духу скакать будем.
- Как скажешь, так и сделаем, - за всех ближайший воин ответил, рог откладывая, да за мясо принимаясь.
Бард же кивнул только:
- Альвир уже там тебя дожидается. А после того, как Хакону тебя представят, со мной на Сандес поедешь.

Сообщение отредактировал SergK - 2-12-2008, 11:19

Хладир. Хакон Хаконсон и прочие транделагцы.

Дома Хакона встречали как героя. Благодарить за это он, не в последнюю очередь, должен был злополучного Халльстейна Атлисона, которого, ради забавы, послал сопровождать тело отца в земли Транделага. Первую половину пути сын Атли трясся от страха, чему особо способствовали речи хладирцев, отряженных Хаконом в охрану… праха, естественно. Мужи, которые служили под рукой старого Хакона еще до рождения молодого, были на злы на вероломных жителей Согна, как медведь, разбуженный посредине зимы, зол на охотников. Лишенные младшим Хаконом законного права вздеть голову Халльстейна на древко копья, дружинники были уверены, что уж в Хладире, под властью кюны, они утолят свою жажду крови. А пока – коротали время, припоминая сказания древних скальдов: кто и когда казнил изменника да лжеца позатейлевей. Оттого Халльстейн и дрожал: в Согне никто не считал его трусом, но ныне сын ярла готов был спастись бегством, рискуя не попасть в Чертог Воинов, будучи убитым без оружия в руке, но транделагцы стерегли жертву зорко. Поэтому, ближе к Хладиру, когда люди Хакона уже устали насмешничать, а Халльстейн – бояться, последний стал спешно искать пути для спасения. И нашел: но не в бегстве, а в грозной власти Харальда, заставившего трепетать перед собой всю Норвегию. Сын Атли решил, что, рассказав о доблести Хакона на службе у агдирца и, заодно, о грозном нраве последнего, он отсрочит расплату. А потому, едва хмурые гридни привели его на глаза к кюне Эйсван, стал разливаться соловьем, хваля молодого Хакона. У старых викингов, помнивших конунга молодым, и нянчивших его трех сыновей от законной жены, такие хвалы незаконному отпрыску вызвали недовольство. Но здесь решала Эйсван и Халльстейн, сам того не ведая, выбрал лучший способ понравиться хозяйке Хладира. Неверная жена старого конунга с замиранием сердца слушала про подвиги молодого любовника, совсем позабыв о прахе мужа, лежащем на телеге. Эйсван была только рада тому, что старик не вернется, чтобы спросить, от кого прижит сын, которого она ныне носила под сердцем? Когда же один из воинов, сопровождавших эту телегу, почтительно напомнил властительнице о необходимости устроить конунгу достойные похороны, Эйсван спохватилась, выжала из себя пару слезинок – да велела бросить Халльстейна в подпол, чтобы потом, на досуге с ним разобраться. Гридни считали, что нечего тут разбираться: снять голову – дело недолгое. Но перечить кюне не стали: в самом деле, воздать почести покойному конунгу много важнее, чем бросить псам тело сына его убийцы. А Халльстейн и так никуда не сбежит.
К тому моменту, как молодой Хакон с людьми и золотом из Согна, переступил родной порог, его отца уж проводили в Вальгаллу со всеми почестями. Мать младшего Хакона тоже желала отправиться со своим конунгом в путь на ладье, но Эйсван смогла ее убедить остаться в живых ради сына. Кюне было зазорно общаться с рабыней, но она, как любая влюбленная женщина, очень боялась недовольства избранника. То, что Хакон теперь был доверенным человеком Харальда, лишь укрепляло ее чувства: как истинная женщина Севера, Эйсван желала любви героя и победителя. По ее повелению, Хакона Хаконсона чествовали во Хладире, чуть не как конунга. Те, кому такое не нравилось, вынуждены были молчать: Эйсван была матерью наследника Транделага. Правда, кое-кто помнил и то, что по договору Хакона с Харальдом, земли наследовал муж Ассы. Весть о том, что Харальд назвал Хакона ярлом и поручил ему управлять Хладиром, примирила до времени спорщиков. Все равно Сигурд пока был лишь младенцем, а в способностях сына рабыни управлять делами усадьбы никто толком не сомневался: Хакон уж показал, чего он стоит. Его грядущая свадьба с Эйсван тоже была проглочена ярлами старого Медведя. Хоть они и кусали усы, но, с виду, правда была за Харальдом: бросать цветущую женщину угасать во вдовстве не годилось, а сын старого конунга был для нее партией, устраивающей почти все стороны. Особенно – саму кюну, что было решающим.
Все это время Халльстейн сидел в подполе, где его иногда даже кормили. Голодная смерть пугала викинга еще сильнее, чем казнь, и потому, в какой-то момент, он начал кричать, топать ногами и привлекать к себе всяческое внимание. Случилось то как раз в вечер празднования назначенья Хакона ярлом, а потому пьяный гридень, вместо того, чтобы врезать пленнику по зубам и заставить заткнуться, просто открыл дверь – и ушел. Наверное, забыл во хмелю, что в том подполе сидит сын Атли, а не пьянствует кто-то из транделагцев.
Огородами, Халльстейн выбрался из Хладира – и направился в дальний путь. Дорога в земли Харальда и Хакона была ему заказана, а потому сын Атли шел туда, где, по людской молве, стоял свейский конунг.

Хладир. Бард, Торольв и Альвир на пиру у Хакона.
(в роли злорадствующего ярла - DarkLight, в роли притесняемого Альвира и дипломатичного Барда - Тельтиар)

Так вышло, что Торольв и Бард не поспели во Хладир вперёд Хакона. Когда три десятка викингов на взмыленных лошадях показались на горизонте, уже пировали транделагцы, празднуя назначение сына Медведя ярлом. За ворота их сразу пропустили, заметив Барда, и провели в усадьбу, где пировал новоиспечённый ярл.
Лендрман Халагаланда первым прошел в двери большого дома, справедливо рассудив, что ему проще будет разговор с ярлом вести, нежели Торольву, коль скоро запоздали они - пусть и не намного совсем. Хакон во главе стола сидел и, когда вошел в зал Бард, кюна как раз ему рог наполняла.
- Приветствую тебя, Хакон Хаконссон, - с порога гость сказал.
Хозяин, уже изрядно хмельной, встал навстречу гостям:
- Друг! Как рад я видеть тебя здесь, в столь счастливый момент моей жизни. Видимо, сами норны проложили твой путь так, чтобы ты приехал на мой праздник. Садись же к столу, да спутников приглашай! – Хакон намеренно не смотрел на Альвира Хнуву, сидящего за столом, и от Барда это не укрылось.
Прежде чем занять место за столом, Торольв Ульвссон также поприветствовал ярла:
- Здрав будь, ярл Хакон! Пусть не переведутся в твоём доме мясо, пиво, да храбрые мужи! – зычный голос здоровяка загулял под потолком.
- Спасибо тебе, досточтимый сын Ульва на добром слове, - улыбнулся Хакон. – Теперь вижу я, что не перевелись еще мужи, владеющие языком так же умело, как и секирой, - хладирец кинул еще один взгляд на Альвира, надеясь, что намек его вполне ясен. – Твое умение сражаться, Торольв бежит впереди твоего коня. Не зря отец нарек тебя именем в честь бога Тора: с таким назвищем сама судьба назначила тебе ратную славу. Так выпьем же за наши победы под рукою Харальда, избранника Одина!
Торольв поднял рог и осушил его до дна. Видимо, опоздание Ульвссона не слишком тревожило ярла в такой день. А завтра Хакон, глядишь, и вовсе о нём позабудет... В отличие от Хакона, который нарочито избегал разговаривать с сыном Кари, Торольв приветливо улыбнулся Альвиру, после чего продолжил:
- О славных ратных подвигах всегда стоит сложить хорошую вису. Хочу я следующий рог осушить за скальдов, что здесь собрались сегодня - ведь ничем их умение воинскому не уступит!
Бард, так же приняв рог из рук хозяйки дома, поспешил поддержать родича, да встал прямо за спиной Альвира, одну руку ему на плечо положив:
- За испивших крови Квасира!

- Верно ты говоришь, - подхватил хладирец, - речи скальдов порою разят сильнее меча, - гость говорил не о том, но Хакон не дал вставить слово, продолжив: - Но, прежде, чем пить за умение скальдов, хотелось бы услышать его. Что скажешь, Альвир? Порадуешь нас висой о победах Харальда, нашей радости и своем будущем счастье?
С первых слов хладирца подозрение закралось в сердце Хнувы, что не спроста о том говорит Хакон - не иначе, как обиду старую припомнить хочет, ведь в Альвхеймаре защитой скальду были брат и конунг, а здесь ярл всю полноту власти имел, а уж о том, что не в обычае Хакона прощать было - так о том по всему Транделагу уже слух разошелся.
- Служба конунгу - мне в радость, о каком еще счастье говоришь ты, славный ярл?
- Государь наш Харальд решил, что стыдно позволить такому видному мужу, и отменному скальду, сгубить свой род из-за кручины по сужженой, - медовым тоном ответил Хакон Хаконсон. – А потому решил конунг устроить счастье Альвира. Сейчас он о том и не помышляет, ибо скальды – чувствительнее иных мужей, и их сердце легче ранить, хоть сами они язвят словами без пощады. Но в старости, видя, как внук подносит ему рог с напитком, вспомнит Харальда добрым словом.
Хакон говорил, обращаясь к Барду, и словно не слыша Альвира.
- О чем ты говоришь? - Внимательно смотрел в глаза ярлу Альвир, догадываться начиная, сколь коварную месть придумал хладирец за давнюю вису.
- Харальд решил, что тебе надо жениться и продолжить род, - доходчиво пояснил Хакон. – И жену уже выбрал. Кстати, она сейчас здесь, а ее отец, слышал я, уже на подъезде.
- Конунг решил? - Переспросил юноша, не веря, что Харальд мог так с ним поступить.
Бард, все ещё подле Альвира стоявший, плечо его крепкими пальцами стиснул, понять давая, что опасные слова лучше не говориться сейчас.
- Именно так, - подтвердил Хакон. - Конунг заботиться о твоем благе, Альвир, и, хотя тебе сейчас сложно смириться, ты должен быть ему благодарен. Посмотри вокруг, - он обвел рукой залу. - Многие тут потеряли жен и мужей. Но ваны заповедовали мужам и женщинам не жить по отдельности. Даже я, по воле конунга, беру в жены мачеху. Ужели мне проще назвать женой мать своего брата?
Скальд опустил голову. Не в силах он был прогнать из сердца образ погибшей любимой, не мог позабыть Сольвейг, но и перечить воле конунга не смел, поскольку знал - Харальд, о том узнав, гнев свой обрушит на весь род его, а уж Хакон тому поспособствует. Торольв также ни слова не сказал, только думал: «Ужели конунг настолько своенравен, что женит Альвира против его воли? А ведь скальд считает его своим другом!».
- И что за невесту избрал Альвиру конунг? - Спросил, желая избежать неловкого молчания, Бард. - Какого она рода?
- Это – дочь она ярла Снеккольва, самого знатного человека в Транделаге, правителя Стринды и Гаулардаля, - ответил Хакон, - и вдова Грютинга, погибшего вместе с моим отцом. Ныне они пируют за одним столом в Вальхалле, а я, повинуясь воле Харальда, должен позаботиться об их женщинах.
- Это достойная женщина, к тому же славящаяся красотой, - Бард, в свое время присутствовавший на свадьбе Грютинга, помнил ее, а потому еще раз незаметно сжал плечо Альвира, давая тому знак, что не следует препираться.
- Будь на то воля конунга, я взял бы в жены и старуху, и увечную, - голос скальда звучал покорно, но яд, растворенный в словах, Хакон не мог не заметить. - Сейчас же я благодарен ему за то, что он подобрал мне невесту, о какой иные мужи могли бы мечтать.
- Конунг любит тебя, - намеренно или нет, но Хакон выделил голосом слово «конунг». – Разве мог он посоветовать тебе женщину, недостойную твоих заслуг?
- Слава Харальду Косматому!
Не дожидаясь ответа Альвира, Бард поднял над головой наполненный рог.
- Слава! - поддержал его Торольв, также поднимая рог. Ему вторили все люди за столом.

(Действующие лица и исполнители те же)

Сообщение отредактировал Тельтиар - 2-12-2008, 21:51

Хладир. Свадьба.
С Дарклайт

Свадьбу ярла Хакона и кюны Эйсван в Хладире решили справить с размахом, чтобы люди, помнившие еще торжества прошлого года, не сочли себя обделенными. Вира, которую молодой ярл привез из Согна, позволила не жалеть серебра. Да и сам Транделаг, уже оправившийся от войны с Оркдалем, был отнюдь не беден.
Кюна Эйсван поспевала всюду, стремясь, чтобы свадьба ее стала одним из событий, воспеваемых скальдами. Конунжич, который к этому времени уж начал бегать, не отставал от матери и капризничал. В ответ на это Эйсван кричала на нянек и наказывала убрать ребенка и занять его играми. Напоминание о том, что у нее эта свадьба – не первая, Эйсван не нравилось. Да и добрых чувств к сыну от старого Хакона в ней оставалось все меньше. Не сейчас, когда она уж носила под сердцем дитя от любимого.
К тому времени прибыл и Снеккольв ярл в усадьбу - этот владетельный муж, прознав что дочь его вернулась из Оркдаля, собрал во Внутреннем Транделаге множество людей и с ними приехал на свадьбу, а так же чтобы проститься с зятем и старым конунгом. Но, судя по решительному виду ярла, мириться с потерей Оркдаля он был не намерен и почитал то, что Хакон лишил вдову Грютинга прав на власть в том фюльке, личным оскорблением.
Впрочем, Хакона то не слишком пугало: уверовав в силу имени Харальда да в собственное хитроумие, уж сгубившее гордого Асгейра и не менее гордых, но еще более глупых ярлов из Мера, ярл молодой без страха смотрел на Снеккольва и вел себя, как хозяин. Ежели то богатому викингу и не нравилось, то повода открыто явить недовольство, вроде как, не было. Формально, он был в гостях у рода Хакона и сын транделагского Медведя ныне был старшим в этом роду. Да и кюна была его нареченной женой.
- Скажи мне, Хакон, - после приветствий традиционных, Снеккольв молвил: - Отчего вдову, и без того горем убитую, наследства мужнего лишил?
- Боги не дали твоей дочери сына от Грютинга, а потому Харальд решил, что не дело ей губить красоту во вдовстве, - ответил ярл. – Ужель ты предпочел бы, чтобы ее вернули тебе, как нероженницу? Позор ведь на род. А так, с новым мужем, глядишь, через год тебя внуком одарит. Между нами, так Грютинг, после увечий своего, не особо до женщин охоч был, а дочь твоя – воплощение Фрейи и достойна ее милостей, как никто.
- Отрадно мне слышать эти слова, и безмерна моя благодарность конунгу, - сдобрил и свою речь медом Снеккольв. - Но род Грютинга угас, и ныне земля его вовсе без пригляда осталась.
- У Грютинга много друзей, и многих из них не раз выручал оркдальский ярл. Не дадим землям пропасть, с помощью Одина. Да и мои владения недалече. Пригляд в тягость не будет.
- Я мог бы взять на себя это бремя, дабы выразить благодарность конунгу.
- Грютинг в Вальхалле, небось, умиляется тому, как отец его жены заботиться о благе его земель. Конечно, он предпочел бы, чтобы за угодьями Оркдаля смотрел ты, ибо весь Транделаг наслышан о том, что хозяин ты, хоть строгий, но рачительный. А я может быть, скоро уйду в новый поход вслед за Харальдом. Боги судили ему быть Властелином всей Норвегии и честью мне будет приблизить этот день. Ежели сегодня ты дашь согласие на брак дочери да позволишь воям Харальда есть за свои столом в Оркдале – я не вижу причин отвечать отказом.
- И кого ты прочишь ей в женихи? - Снеккольв прищурился, а в голосе его зазвучали деловые нотки.
- Альвира скальда, сына Кари-берсерка.
- Калеку?!
Ярл осекся, и в глазах его отразилась борьба неприязни с жадностью.
- Скальды редко иудут в битву во главе войска, их удел – сказывать саги о подвигах, - наставительно сказал Хакон. – К тому же, шрамы красят мужчину, а Альвир свои получил на божьем суде. К тому же, прошлый муж твоей дочери был куда большим калекой. Посмотрев на Альвира, ты сам убедишься, что он способен делать все, что должен мужчина. А род его славен, и многие женщины хотели бы стать женами скальда. Если бы не кручина о Сольвег, дочери Атли – давно бы такого жениха скоготили.
Тяжело вздохнул Снеккольв, словно показывая, сколь трудное решение он принимает:
- Не могу сказать, что такой зять мне по душе, но коль скоро его ценит конунг, да ты, ярл за него слово замолвил, то, быть может - он действительно человек хороший.
- Сам убедишься, если услышишь его висы. Да и дочь твоя, как я видел, рада замужеству, - Хакон улыбнулся, довольный тем, что сумел сговориться с ярлом.
Вскоре уже столы накрыли в усадьбе и подле нее, да люди собрались, ожидая когда велит ярл хладирский торжеству начаться. Жрецы же принесли все жертвы необходимые для брачного обряда и теперь ожидали лишь, когда Хакон во всеуслышание объявит вдовую кюну своей женой.

Хладирская свадьба.
Совместно с Тельтиаром. За висы – благодарим Скальда.

- Тормунд! Тормунд! - заорал Хакон пьяным голосом. Одной рукой он обнимал молодую жену, а во второй держал кувшин с пивом. Обычный кудок аль рог счастиливого супружника уже не устраивал. Ну, еще бы: сбылись все мечты: прославился, разбогател и еще ждену вот красивую от щедрот Харальда получил. Чем не праздновать?
- Ну-ка, порадуй нас висами, скальд.
О мастерстве Тормунда Насмешника были наслышаны многие, а потому все, кто сидели за столом подле Хакона, подались вперед - особенно Бард и Альвир, чей интерес был не только праздным.
- Висы даются свыше, как мед карлов по капле распределили боги по земле среди живущих. Кому-то больше перепало, кому-то меньше. А мне без меда что птице Хрофта без вина битвы.
Отвечал с обычной своей улыбкой скальд, так что глядя на него, немногие смогли удержаться от смеха.
- Так испей же нашего меда, - сказал Хакон, протягивая скальду кувшин, да расскажи о том, что видел в Хладире. И о подвигах славного Харальда и дружины его, а также - о славных делах воев, сидящих за этим столом. Впросчем, мне ль говорить скальду, как сплетать слова в висы? Прошу!
- Благодарю , светлый ас палаты кленов... - скальд взял протянутую чашу с медом и жадно отхлебнул пенный напиток в несколько больших глотков, ворча и причмокивая от удовольствия. Утолив жажду, он с поклоном вернул чашу слуге, и вытер рот полотенцем. В его лазах появился лихорадочный блеск, затем он полез в холщовый мешок, и вытянул гусли, ударив по струнам. Мелодичный звон разнесся по залу. Выждав пока уляжется эхо, скальд прикрыл глаза, став перебирать струны, выводя ритм размера квидухатт, и начал нараспев декламировать свой стих.

Бился клён гласа стали
Силой могучей славный,
Трёндов на вече сечи
Вёл к тыну ясеня спешно!
Ясеней ратной вьюги
Асов воле покорный
К скирде дров вёл на приступ
Первый среди храбрых.

Трёндов вождь был первым
В буре стрел и копий,
Вражий хирд пугая
Яростью берсерка!

- Славно сказано! - молвил ярл транделагский, и мужи за столом одобрительно зашумели
Те, кто были в том сражении, кивали, выражая согласие со словами Тормунда, другие же просто отдавали дань его мастерству, а скальд продолжал:

Псов и птахов Игга
Пищей в поле брани
Насыщал обильно
Не страшась увечий!
Не страшился смерти,
Недруг ратей Мёра,
Мёрских змей губитель
Мстить пришел в Альвхеймар!

Всех отважней в битве
Хакон - ярл хладирский!
Скальд тому свидетель,
Скажет как все было.

Хакон довольно улыбнулся. Эйсван чмокнула мужа-героя в щеку. Несколько воев подняли кубки за Хакона, и вскоре к ним присоединились другие.
Прославление хозяина дома, тем более в день его свадьбы считалось хорошим знаком - скальд приманивал удачу к ярлу, а значит, и ко всем его людям.

С хирдами Гандальва
Хитро вел беседу,
Острым жалом броней
Споро спор решил он
Кругов битвы много,
Резво речью стали
В ниве жал дерзили
Нидой жал доспехов!


Воев впредь вернется
в песий дом негусто...
Взял ограду штурмом
Славный ярл хладирский!

- Да уж, до старости не забыть нам, как склонился Альвхеймар перед Харальдом, - сказал жених. - И рад я, что приложил к тому руку. Будет, что внукам рассказывать.
- Да здравствует ярл Хакон! - Тут же подхватил кто-то, кубок поднимая.
Скальд, тем временем, ожидая, пока крики утихнут, тоже горло промочил, да продолжил:

В Согне с вероломных
Виру взял, суровым
Словом усмирил он
Седовласых старцев.
Хакон млад отмстил здесь
За отца погибель,
За коварство злое
Златом заплатили.

Не посмел никто здесь
С ярлом Трендов спорить,
Выкуп был обильный -
Скальд при нем был в Согне!

- Да уж, за гибель отца моего я спросил с Согна втридорога, - улыбнулся Хакон. - И серебром и рудой, так что никто ныне сказать не посмеет, что сын я плохой и отца не почтил. А предателям так и надо, Локи - бог переменчивый, милость его на время. Зато Тор всегда с теми, кто прав.
- А ярл этот их где? - Немного пьяный голос раздался с конца стола.
- Да в подполе, - ответ последовал.
- Сюда его ведите! - Потребовал Снеккольв. - Пусть ответ держит за смерть Хакона и Грютинга!
Посланцы резво бросились в подпол, но обнаружили там только пару сапог дор пустую кадушку.
- Утек он, - доложил ярлу бородатый воин по возвращении. - Знать, Локи забрал, суда нашего не дождавшись.
- Ну так найдите! - Взъярился новоявленный владетель Оркдаля. - Далеко он уйти не мог!
Гриди поспешили выполнить приказ гневного ярла, Тормунд же вновь по струнам провел пальцами, к тишине призывая:

Хакон старый отмщен
Гунн гребня на ложе.
Крепко держит трон,
Хакон млад в Трандхейме
Кряж грозы жал броней
Ратным делом славен,
Блеском гор одарен,
Доблестью возвышен,

Скажет всяк - по праву.
К конунгу приближен
Хакона сын Хакон,
Хирда псов губитель.

При этих словах скальд поклонился, хитро прищурившись, и добавил:

Скальд про все поведал,
Сельдь скал ожидает.

Хакон снял с руки тяжелый браслет, богато изукрашенный самоцветами, и одарил скальда.
- Спасибо тебе, что потешил наш слух да рассказал, как все было. Не все были в тех славных сражениях, но теперь, благодаря тебе, все будут знать, как велик конунг Харальд.
И Хакон расцеловал скальда в обе щеки. Испитый мед им давал о себе знать. После ярла и остальные гости щедро наградили Тормунда, пусть и не столь бурно выразив ему свое восхищение, и один только Снеккольв остался хмур, недобрым взглядом буравя Альвира, точно выискивая в нем недостатки, помимо увечий телесных.

Сообщение отредактировал DarkLight - 18-12-2008, 12:02

Хладир. Бард ярл халейгов, и Тормунд Лисий Язык
мы с Тельтиаром
После того, как Тормунд получил свою награду и утолил жажду, лендрман Халагаланда улучил момент и подошел к нему:
- Превосходно, - восхищенно произнес он. - Я словно вновь оказался в Альвхеймаре!
Тормунд улыбнулся, и покачал головой.
- Я лишь скромно упомянул о тех событиях, и лишь вкратце. Не надо мне льстить, Бард. Мне далеко до Браги, первого из скальдов, который нынче услаждает слух богов в городе Асов.
- Пусть так, но при этом ты к нему много ближе, чем любой из нас.
- Я лишь употребляю свой дар на благо людям - сказал скальд, скромно поклонившись. - Увы. Слова несовершенны. И каждое слово можт быть истолковано двояко. Потому поэзия тимеет такую силу. Каждый слышит то, что он хочет услышать.
- Мой родич, Альвир, испытал это на собственном опыте, - согласился Бард, подзывая служанку, разливающую брагу. - Мне казалось, его слова сильно задели ярла Хакона, не смотря на то, что говорил он лишь правду.
- Правда одна и та же. Но сказать ее можно разными словами. - сказал Тормунд. При этом беззаботная улыбка исчезла с его лица. - Я рад, что скоро он уедет с той, кого ему прочат в жены. И обретет то, чего он лишился из-за непомерной гордыни Аттли Тощего. Все больше убеждаюсь, что наш конунг и в самом деле выполняет волю богов.
- Харальд мудр и справедлив, несмотря на молодость, однако, порой его решения пугают меня.
Лендрман отхлебнул немного браги и протянул второй рог скальду.
- Скажи, что ты подумал о конунге, когда впервые его увидел?
- На нем что-то такое... необычное... печать величия... Он рожден, чтобы повелевать, и это чувствуется во всем: во взгялде, в манерах... во всем его облике... И притом, он справедлив. Как будто один из асов сошел на землю.... но он - не похож на Фрейра, как его отец... в нем что-то другое... грозное... и он явно не создан для того. чтобы сидеть дома и нянчить детей. У него неукротимый дух... вот только чей, мне неясно... Его мать - великая женщина, равная богиням. Я бы непрочь был женитьс яна такой и остепениться.
- С каких это пор ты стал так ... э... расположен к семейной жизни? -удивился Бард
- Я нет... Хотя иногда жалею о том, что не тмогу жить как живут простые люди. Но иногда мне удается заглянуть в сердца людей...
Бард вимательно посмотрел на скальда.
- И что ты видишь в моем?
- Решимость. И жажду действия. ты не стремишься к славе, власти,и богтасву, но они сами пришли к тебе. потмоу что ты их достоин.
- А что ты видишь в сердцах других людей?
- Разное... но в основном желания и мысли людей просты и понятны- что -поесть, где поспать, а часто чтобы и не одному...
- И чем,по твоему, конунг отличается от простых людей?
- Конунг мыслит о великом. Ему мало того. чем довольствуются простые люди. Ведь в нем кровь богов. И потому он хочет славы. И нельзя ему препятствовать в этом. Я видел как его удерживали от участия в битве. Я помню как он обнажил меч на драккаре , когда пали его телохранители, и он сразил троих мерских викингов. Это будет великий конунг.
- Никто до него не сумел овладеть столь обширными землями, - сын Брюнольва кивнул. - Когда моего отца склоняли выступить против Харальда, он сказал, что никому из врагов агдирского властителя не будет удачи. Он был прав, а я понял его правоту лишь после того сражения в Мере.
- А я, когда меня прогнал с пира в Хрингнасакре Гандальв Серый, потмоу что он не мог вынести правду. И боги лишили его удачи, за то что он обидел скальда. Я тогда попал в плен к людям Харальда - их тогда вел ярл по имени Харек Волк. - И там меня приняли благосклонно. И потом я своими глазами увидел, как были скорушены войска в три раза более многочисленные и лучше вооруженные. 5 конунгов было в Хригнасакре у Гудбранда в гостях. И воины у него все были в шлемах и при броне. Но боги даровали удачу Харальду. Я о многом думал, когда видел пламя пожара над Хригнасакром. И потом когда узнал, чтот Гандальв Серый бежал в платье старухи... Это был знак судьбы... Норны всегда дают какой знак, по которому можно предсказывать судьбу. Моя мать была вёльвой, и умела предсказывать, какую судьбу сплели норны человеку. даже просто посмотрев на человека, хоть и кидала уны, и гадала по овечьим костям...
- Я много наслышан и о той битве, и о пире - люди говорили, что это ты принес удачу Гутхорму и Хареку в ту ночь.
- Об этом столько все говорили, что я и сам в это поверил, - улыбнулся Тормунд.
- Многие ищут славы, а ты всякий раз стараешься свою приуменьшить, - рассмеялся Бард.
- Одни ищут славы и гоняются за ней, как за капризной девкой, а иных она сама находит и не отпускает
- Как я заметил, в женщинах у тебя тоже недостатка не возникает.
- Женщины , слава, богатство - все приходит само к тому, кто этого достоин, и ускользает от того, кто не достоин, но все втремя гонится за ними. Боги дают нам силу, а как мы приложим эту силу - это уже с нас самих будет спрос. Удача - это еще не все. Слабовольноу и неразумному и большая удача не поможет. Я просто радуюсьтому что имею, и благодарю богов за то, что получаю, но я не ищу того, что я не в силах удержать.
- Ты мудрый человек, Тормунд. Отправляйся со мной в Халагаланд - я буду рад видеть тебя гостем на своей свадьбе.
Тормунд улыбнулся в ответ.
- А я рад буду сложить для тебя свадебную песню, и призвать на твой дом благословение богов. - ответил Тормунд, слегка поклонившись.
- О большем и мечтать нельзя, - приложил ладонь к сердцу сын Брюнольва.

Пир в Сарасберге. Первые капли.

(пировали с Тельтиаром)

Словно напомнить, желая всем, с чего начался его победоносный марш по северным землям, велел Харальд поставить столы пиршественные там, где почти два года назад была разбита альвхеймарская дружина. Еще днем Торлейв, а с ним другие жрецы по воле конунга принесли обильные жертвы на том самом месте, где в поединке правитель Агдира одолел Хаки Малодушного - Харальд сам перерезал горло коню и наполнил его кровью жертвенную чашу, посвященную Тору. Светлые Асы благосклонно приняли подношения своего потомка, истолковал ко всеобщей радости знаки Торлейв, к вечеру же началось застолье.
Столь великого пира ранее не было ни в одном фюльке - только воинов Харальдовой рати собралось несколько тысяч, а еще были там и датчане, и венды, пришли выразить покорность конунгу бонды из окрестных селений - никому в приеме отказано не было. Харальд сел на высокое место во главе самого большого стола, справа же от него разместился Гутхорм ярл, а слева кюна Рагхильда.
Молчал Гутхорм, ожидая слов племянника, могущих открыть пиршество, и вспоминал, не столь давние времена, когда шли они войной на всех сразу, предложив Норвегии объединиться. А теперь всё шло к своему концу. Семена, оброненные тогда, давали свои всходы теперь. Тишина воцарилась над фюльком. Люди ждали слова Харальда
- Когда-то мой род правил всем северным краем - от Островов до заснеженных земель, где живут лишь тролли и колдуны, - правитель поднялся, обведя взглядом сидящих за столом знатных людей. - Коварством и подлостью, предки мои были лишены того, что принадлежало им по праву, но ныне справедливость будет восстановлена! С вашей помощью, мои верные друзья и соратники, я исполню волю Одина и объединю под своей властью Норвегию!
Не все слышали Харальда - столь велико было пиршество, но викинги за ближайшими столами откликнулись приветственным рёвом, а уж остальные подхватили, не разбираясь в причинах, да так, что стая чаек, кормившихся недалеко от берега, бросилась врассыпную.
- Два года назад Агдир был окружен врагами, возомнившими, что могут изменить предначертанное норнами, - продолжил конунг, едва лишь крики утихли. - Все они были могущественны и вели за собой грозные рати, в то время как возле меня остались лишь самые преданные из друзей и родичей, но Асы даровали нам силу и удачу, и те, кто встал на моем пути пали один за другим! Имена Гудбранда, Неккви и Аудбъерна некогда вселяли страх в сердца самых отважных воинов, теперь же все они пополнили дружину Одина!
Не ревели уже храбрые воины - колотили кулаками по столу, выкрикивая имя своего конунга.
И среди множества прославляющих конунга мужей почти незаметны были те, кто через силу улыбались триумфу Харальда - в основном то датчане были, и без того неохотна на пир пришедшие, но и среди норвежцев не всем приятно было торжество молодого конунга, хоть и скрывали они это тщательнее, нежели наемники.
- Что же до злейшего моего врага, - повысил голос Харальд, отбрасывая с лица грязную прядь некогда светлых волос. - То Гандальв сполна заплатил за разорение Вестфольда и все беды, что причинил людям Агдира. Дух его отправился в Хель, а тело досталось - Локи! Но кое-что я взял себе по праву победителя!
Юноша обернулся к матери, принимая из ее рук наполненный медовухой кубок из черепа альвхеймарского конунга.
- Как Мимир пьет свой мед с залога Всевладыки, так я буду вкушать яства из этого сосуда!
Ярл же Хрингарики, сидел молча, с затаённой гордостью глядя на племянника. Великие рати собрал он под свой стяг и многие мужи стали для него подобны многим клинкам, что готовы вырваться из ножен и взлететь навстречу врагу по первому велению руки, что направит их.
- Когда-то моей матери было видение - могучее древо выросло на Агдирской земле, устремившись кроной к небесам, а корнями в царство Хель! - Подняв над головой опустошенный кубок-череп, сказал конунг. - Ветви этого дерева раскинулись над всей Норвегией, над землями свеев и финнов, над морями и проливами, накрыв своей тенью Острова и владения бриттов! Жрецы говорили, что я - то древо, но ветви и побеги его - это моя верная дружина! Вы, те, кто прошли со мной через половину северных земель, знайте - я поведу вас за море, и мы добудем богатства, о которых наши предки могли только мечтать! Я поведу вас на восток, к кургану в котором лежит сам Фрейр, к Уппсалле и свеи будут платить нам дань! Я поведу вас на юг, где серебро течет рекой!

Конунг заканчивал говорить, когда Гутхорм-ярл сделал знак слугам, которые вынесли и поставили во главе харальдова стола блюдо с исполинским вепрем, запечённым по-воински. Казалось, что это сам Золотая Щетинка, похищенный из Валгаллы.
- Друзья, - Гутхорм поднялся. - Великую честь оказывает вам Харальд Хальвданссон! Этот вепрь, добытый нами поистине дивным образом, будет разделен по правилу Сравнения мужей!
Он сел, и вот тогда толпа действительно взревела! Не было лучшего способа всколыхнуть викингов, чем объявить это древнее, вошедшее в песни и сказание обрядовое действие, когда вождь сам, своею рукою оделяет истинно достойных не златом и каменьями, но добычей древнейших героев и неувядаемой славой! Сравнение мужей давало надежду любому хирдманну сказать потом: "Да, я получил Первый кусок!" и ловить на себе завистливо-восхищённые взгляды.
Потому-то и следили жадно воины за тем, как Харальд уверенным движением отрезал мясистый кусок от кабаньего бока и поднял его на ноже.
- Кто из мужей достоин? - Вопросил он, обводя взглядом ближников и собравшихся вокруг стола на состязание воинов, ранее сидевших поодаль, но не желавших упускать возможности показать себя.
Даже даны, сгрудившиеся за спиной своего предводителя, жадно пожирали глазами мясо в руках конунга, а венды, до этого сидевшие особняком оживились, что-то крича на своем языке.
- Эйвинд! - выкрикнул кто-то, кажется из хладирцев. - Нет достойнейшего здесь! Сразил он множество врагов в битве при усадьбе Гандальва! воской Фиордов вёл! Найдётся ли здесь тот, кто достойней его?!
Половина войска тут же кивнула- не найдётся. Зато вторая половина, как один человек, вскочив на ноги, шатнула небо дружным воплем: "Найдётся!!!!"
- Хрольв Рогволдсон! - Тут же прокричал кто-то из мерийцев. - Он сильнейший воин в дружине конунга!
- Хрольв?! - поднялся один из приглашённых, ударяя себя кулаком в широкую грудь. - Да он обыкновенный толстяк! И смердит от него вечно так, что кони мрут!
- Кони силы его не выдерживают! - Не остались в долгу воины Рогволда. - А ваш Эйвинд и вовсе назвище Ягненок заслужил!
-- Зато в бою у Гандальва он сам вёл за собой всё войско Фиордов и кровью окрасился вражьей с головы до ног! А вот про Хрольва я слышал, что он только и сделал, что ворота головой поломал!
- Хрольв целое селение захватил, покуда сын Кари у частокола топтался!
- Да если б не тот частокол - так бы Хрольва в том селении и порезали!
- На него бывало и по десять человек за раз нападало - ни один живым не уходил!
- Что, все оставались и вас били?
- Так уж вышло, - мериец один рассмеялся. - Что нам все враги достались, а фиордцам остатки жалкие!
- Решай конунг! - Гутхорм вовремя прервал перепалку, - Кому почётный кус достанется?
Харальд улыбнулся, чувствуя сотни взглядов воинов, ожидающих его решения. Если б не дядя, конунг с удовольствием и дальше слушал бы, как бахвалятся подвигами своих вождей хирдманы - это было интересно, хотя бы тем, что на пиру сейчас не было Хакона, без сомнения заслуживающего первый кусок более чем родич непокорного Квельдульва и сын коварного Рогволда. Однако выбирать следовало между этими двумя.
- Оба славны, - произнес, наконец, правитель. - А потому хочу я испытать вас! Принесите рога!
Слуги поспешили исполнить волю правителя и в скорости принесли два огромных рога, доверху наполненные пивом. Эти рога добыл сам Гудред Охотник, подстреливший невероятно крупного тура - после их украсили резьбой и золотом, и на пирах подносили тем, кто заслужил наибольшей благосклонности конунга.
- Кто быстрее опустошит рог, тот и получит первый мясо!
Огласил решение конунг.
Ягнёнок схватил исполинский рог и, поклонившись конунгу за оказанную честь, припал к краю, жадно выливая в себя мёд.
И, хотя первым высох рог у Хрольва, добрая половина хмельной медовухи была у него на одежде и в сапогах, в то время как Эйвинд выпил всё до капли, лишь немного замочив усы.
- Теперь я вижу, что Эйвинд по праву лучший из всех, присутствующих здесь мужей!
Сказав так, Харальд протянул Ягненку кусок вепря на ноже, Хрольв же, наблюдавший за этим, побагровел от ярости и с такой силой стиснул находившийся у него в ладони рог, что тот треснул.
Эйвинд принял нож и, издав торжествующий клич, принялся уплетать мясо.
Возгласили хвалу воины, и пир продолжился

- Меж остальными я не стану делать различий - вы все верно служите мне, - обведя сидевших за столом знатных людей, объявил сын Хальвдана. - Этот вепрь - мой вам подарок!
И каждый, благодаря конунга, поспешил отрезать себе хоть немного аппетитного мяса. Не прошло и нескольких мгновений, как на столе остались одни кости да хвостик.

Пир во Хладире. Торольв Ульвссон и Альвир-скальд.

(Тельтиар и SergK пили в напряжённой обстановке)

Для Торольва свадьба ярла обернулась изрядным весельем – транделагские викинги, завидев здоровяка, которому большая часть присутствующих доходила макушкой до плеч, считали своим долгом перемолвиться с ним о ратном деле и выпить за здравие Хакона и молодой невесты. Девки также не обделяли Ульвссона своим вниманием – так и крутились вокруг, норовя пощупать сильные плечи и руки. Но всё же не забыл он про своих родичей и, глядя на Альвира скальда, приметил, что праздник тому представляется скорее неизбежной мукой. После того, как прозвучал славный стих Тормунда, Торольв подошёл к скальду:
- Что же, Альвир, ты сидишь здесь один в тоске? Не станешь гнать меня, если сяду рядом с тобой?
- Как могу я гнать родича, конечно садись, - слова звучали несколько вымученно, да и улыбнулся скальд явно через силу. - Как тебе конунжья служба?
- Какая же это служба, - усмехнулся Торольв, махнув рукой девкам, что звали его назад на прежнее место, - пока лишь поездки да пиры я изведал, решив служить Харальду. И самого конунга не видел в глаза. Судя по речам людей, что здесь собрались, умён он и отважен, а также щедр и справедлив. И всё-таки неплохо было бы самому встретить его.
- Пока еще конунг испытывал тебя, - прошептал Альвир, придвигаясь ближе. - Но, о том, я думаю, тебе и отец говорил?
- Отец говорил об этом... - Торольв также понизил голос, - а ещё о том, что Харальд не принесёт нашему роду добра. Я не поверил ему: как может вождь, который объединил столько людей вокруг себя и покорил столько земель привести нас к неудаче?
- Харальд одной рукой дает, а другой забирает, - скальд покачал головой. - Служа ему можно добыть славу, можно стяжать богатств, можно погибнуть - но поверь, когда-нибудь он заставит тебя делать вещи, которые тебе не по сердцу.
- Вижу я, к чему ты ведёшь, - ответил Ульвссон, - и скажу, что понимаю тебя. Но посмотри на это со стороны Харальда: он видит твою печаль по погибшей Сольвейг и не может смириться с тем, что ты до конца века будешь один.
- Я и не говорил, что конунг мне зла желает, - пожал плечами Альвир.
- Так поговори с ним, - Торольв ободряюще положил скальду руку на плечо, - расскажи, что тебе по сердцу, а что нет. Если он таков, как говорят, то хотя бы выслушает тебя и крепко обдумает решение своё.
- Он - возможно, - понурил голову сын Кари. - Но не Хакон. Этот меня холостого из Хладира не выпустит.
Нахмурился Торольв:
- Как же сможет он тебя, свободного человека, силой здесь удержать?
- Конунг Харальд, желая верность нашего рода испытать, велел во всем ярлу Транделагскому подчиняться, что тебе, что мне.
Почесал викинг затылок, принял у девы рог с брагой и сказал:
- Тогда, может, сумеешь ты смягчить его нрав доброй песней? Слышал я, словно из-за висы Хакон Хаконссон затаил к тебе злобу, так может висой злобу ту и прогонишь?
- После Тормунда, любые мои слова покажуться ярлу нелепыми.
Ульвссон в один присест осушил рог и цокнул языком:
- Да, так сказал Лисий Язык про ярла, что и не прибавить... Ну тогда жене его составь такой стих, что красоту бы её воспел!
- Боюсь я, что даже если от женитьбы неугодной уберегусь - то иного врага наживу.
Наморщил лоб Торольв - не понял он намёка Альвира. Наконец стукнул кулаком по столу так, что тот обиженно скрипнул:
- Тогда вызови ярла для честного разговора на улицу, да всё ему там втолкуй по-мужски!.. - Торольв бросил взгляд на покалеченную руку скальда и осёкся, затем сказал неловко:
- Извини меня, родич... много нынче я выпил хмельного, и толковый совет тебе дать не смогу. Прими от меня хоть рог этот с брагой, - с этими словами он протянул Альвиру рог, что вновь наполнила расторопная девка.
- Давай! - Махнул искалеченной рукой скальд, принимая рог, да грусть свою хмельном напитке топя. - Эх, хороша бражка!
- А девки как хороши! - Торольв улыбнулся и шлёпнул игриво подавальщицу по заду. Легонько шлёпнул, казалось здоровяку, да только та переступила с ноги на ногу и брагу пролила на рубаху викингу, что неподалёку сидел. Тот вскочил и, будучи пьян изрядно, зарычал на Ульвссона:
- Что, фиордец, браги и еды хладирской тебе мало, захотел девок наших перелапать!? А ну пошли, поговорим!
Альвир, чувствуя худое, между воинами встал, не давая им сцепится:
- Не черните свадьбу ярла дракой!
Торольв смерил вспыльчивого воина взглядом:
- И не собирался я драться с этим... Не видишь что-ли, с родичем я выпиваю!
- Так и пил бы в своем Фирдире! - Сплюнул хирдман. - Нет, понаехало "родичей" на свадьбу ярла!
Двинулся Торольв - так быстро, что Альвир не успел помешать ему... А через секунду хладирец, прижимая к лицу окровавленные руки, поднялся с пола и, шатаясь, двинулся к дверям. Ульвссон пожал плечами:
- Я не сильно его - только чтобы юшка носом пошла... Ну, может не расчитал слегка.
- Поудержи силу, родич, - осторожно произнес калека. - Коли Хакон сочтет это ущербом себе - вира высока будет.
- Пусть человеку своему велит за языком следить! - буркнул Ульвссон, - Слыхал, что этот парень про нас завернул? Дескать, мы незваными явились сюда. Хакон скорее с него за такие слова спросит!
- Он не любит наш род, - напомнил Альвир. - Причиной тому моя виса и гордость твоего отца.
- Ну и пусть асы его за то судят, - хмыкнул Торольв, - мы же условие конунга выполнили, а значит можем спокойно пользоваться гостеприимством ярла. Против воли Харальда он не пойдёт.
Ярл трендов - первый человек у конунга, - все так же осторожно сказал молодой скальд. - Не следует злить его сверх меры, пока ты не покажешь Харальду чего стоишь.
- За этим дело не станет! - здоровяк зажмурил глаза, - Жду не дождусь я, когда уже в поход выступим и встретимся с Эйвиндом. Верно, есть ему о чём рассказать теперь... Эй, красавица, не дуйся на меня, а лучше налей нам с Альвиром ещё! - Торольв вынул из-за пазухи витое медное колечко, и щёки девицы налились краской. Рога фиордцев тут же наполнились брагой.

Сообщение отредактировал SergK - 6-01-2009, 10:02

Сарасберг. Пир в самом разгаре
При сотрудничестве Хелькэ, Оррофина и неподражаемого Скальда в роли Торбьерна

Горм, наблюдавший за состязанием с некоторым интересом, особенно отметил раздражение мерийцев, когда вожделенный кусок достался Эйвинду. И если Рогволд еще сумел скрыть свои чувства за маской безразличия, то Сигурд и Ивар, а в особенности сам Хрольв злости не скрывали: в речах их проскальзывала брань, каждое слово обильно смачивалось ядом, взгляды пронзали окружающих точно острые стелы. Несомненно, если бы Пешеход мог - он вызвал бы фиордца на поединок и силой доказал, что достойнее, но на пиру запрещено было проливать кровь.
Датский ярл улыбнулся - эту злобу можно было после использовать, если конечно Харальд не проявит благоразумие. Горм придвинулся ближе к Харальду, едва только улучил подходящий момент - Рагхильда одарила датчанина высокомерным взглядом, и отошла за спину Гутхорма, показывая, что ей неприятно находится рядом с предводителем наемников. Конунг же напротив улыбнул, повернувшись к Горму:
- Как тебе угощение, доблестный дан?
- Достойно хозяина, - ответил ярл, и не понятно было по вкусу ему пришлись яства, или же он проявляет недовольство. – Разговор я к тебе имею, Харальд конунг.
- Что же, слушаю тебя, - юноша благосклонно улыбнулся, всем своим видом показывая, что на беседу равных Горм может не рассчитывать.
- Когда с конунгом Данов был заключен договор о помощи взаимной, - датчанин скрыл неудовлетворение тоном собеседника. – Обещал ты земли и злата.
- И в чем ты недостаток испытываешь, Горм-воевода?
Харальд рукой указал в сторону датской твердыни:
- О земле просишь, а сам уже крепость воздвиг, дозволения моего не спросив, - конунг ладонью по волосам провел привычно – близкие люди знали, что он так делал, чтобы гнев унять, в груди закипающий. – Или же в злате дело? Так не ты ли получил больше платы, нежели матушка моя лучшим дружинникам своим жалует?!
Сказав так, к Рагхильде обернулся Харальд, тепло ей улыбнувшись, да гордый взгляд материнский ловя – похвала ее много приятнее была для конунга, нежели прославления от хирдманов.
- Плату ту на море разбойники выкрали, - проскрежетал Горм. – И сдается мне, что неспроста то было!
- И потому, ты, Горм, мать мою обвинением оскорбил, что разбойники те по ее приказу корабль датский разграбили? – В голосе Харальда уязвленная гордость смешалась со злостью. – И, хотя никаких иных веских поводов, кроме домысла не было у тебя, посмел ты кюну чернить! Как же мне тебя дальше другом называть? Как на почетное место сажать, если ты подозрением союз наш разрушаешь?
- Датчане за державу твою кровь проливали, а ты нам неблагодарностью черной платишь, конунг, - головой покачал Горм.
- То в тебе алчность говорит, ярл, - не смутился нисколько сын Хальвдана. – Желаешь ты получить больше обещанного, вот и возводишь напраслину…
- А коли я хускарлов своих уведу?
Не дал договорить Харальду датчанин, перебил.
- Долго ты без рати датской продержишься? Или, быть может, мне Сульки Роголандцу мечи предложить – уж он-то скупиться не станет!
Вздрогнул конунг, отпрянул невольно, да мать ему ладонь незаметно на спину положила ободряя.
- Хорошо, обсудим условия новые, - невольно сдался Харальд. – Да только по завершении пира, а сейчас пусть веселятся воины.
Соглашаясь с тем и Горм кивнул, того не заметив, как прядями спутанными лицо укрыв, улыбнулся конунг Агдира зловеще.

Халльвард с Сигтрюггом, как и было им велено, явились на пир в кольчугах, под одеждой скрытых. Дело им предстояло нелегкое да опасное, но, как стали они теперь понимать, именно под это и натаскивал их Хемунд.
А может, и не под это, думал Халльвард, может, чего другое… но наука его им сегодня ой как пригодится!
- Народу-то, - восхищенно покачал головой Сигтрюгг, оглядывая столы, ломившиеся как от угощений, таки от пустеющих уже блюд и кубков, - остров целый населить можно.
Он потянулся к какому-то кубку, стоявшему на краю стола, но вспомнил вовремя – нельзя было пить, и руку убрал.
- Что делать-то собираемся, братец? – старший спросил у него. – Ярлов-то знатных – человек семь наберется… вдвоем как справиться?
- Зачем вдвоем? Мы по отдельности, - тихо брат ему отвечал. – Твои пусть будут Альрик, Оттар, Агмунд и Гардунг. Я же Свибрагера из Ютландии возьму на себя и двух остальных, тех, что друг на друга похожи как две капли воды, только у Бедвара борода длиннее, чем у Сверре. Придумаем, что делать с ними, сами… придумаешь ведь, Халльвард? – почти умоляюще спросил Сигтрюгг. – Без меня-то, а?
И тут же получил подзатыльник, от которого не успел увернуться.
- Пошути мне, - хохотнул Халльвард. – Я как старший имею полное право пинков тебе надавать.
Сигтрюгг оглянулся, не смотрит ли кто на них, и язык высунул, что воину молодому совсем не подобало. Посмеявшись, разошлись братья… а там уже не до смеха стало.

Веселье же в самом разгаре было, и велел Харальд привести к нему скальда Торбьерна дабы тот порадовал гостей рассказом о падении Альвхеймара. Люди, отправившиеся за скальдом, вскоре нашли его за одним из пиршественных столов и позвали к конунгу.
Скальд был уже слегка захмелевший, и немного пошатывался при ходьбе. Если бы не сопровождавшие его хирдманы, он уже не раз мог бы налететь на скамью, или опорный столб.
- Повелитель, мы привели Торбьерна, - пробасил Укси, когда они добрались до конунжего стола. Могучий воин стоял позади скальда, готовый поддержать его, если тот покачнется.
Скальд осмотрел помещение слегка мутноватым взглядом и тихо попросил у Укси воды.
- Великий Ас спора клинков звал скромного скальда?
- Люди говорят, тебя поил медом сам Брагги, - захмелевший конунг рассмеялся, глядя на утолявшего жажду Хорнклови. - Все мои гости хотят услышать речи Ворона.
Скальд жадно отпил воды из жбана несколькими глотками, и передал его хирдману. Затем он поклонился конунгу.
- Даже от меда Браги можно и захмелеть, если пить его без меры... - сказал один из гостей, сидевших рядом с конунгом.
Почти все сидевшие в зале засмеялись.
Торбьерн сердито посмотрел на шутника, и ответил:
- Только от меда Браги приходит вдохновение, а от простого меда лишь похмелье бывает, - ответил он. - Коли конунг того желает, он сможет услышать речи Ворона. Желает ли конунг услышать о победе над Альвхеймаром?
- Для того я и позвал тебя, Хорнклови, - сказал ему сын Хальвдана.
Скальд снова поклонился, и достал заплечный мешок, в котором у него находился свиток пергамента с написанными им поэмами и его гусли.
- Да будет так по вашему желанию, - ответил он, оглядываясь, где бы можно сесть. Двое хирдманов поспешно вскочили со скамей, освобождая место скальду. Торбьерн уселся на скамье, положил развернутый пергамент с рунами себе на колени, и взял в руки в арфу.
- Потешь нас скальд и получишь награду с моей руки правой! - Гутхорм поднял ладонь, унизанную перстнями специально для такого случая и с широким золотым браслетом. - А срамословоство... ну что же поделать, тоже награжу, но уже с левой!
Кулак шуйцы ярла сжался на столе и тихонько хрустнул. Расхохотались воины, шутке удачной, глядя на скальда: чем ответит?
- Песнь, которую я сложил по велению конунга о битве в Альвхеймаре - просипел Торбьерн, и затем, прокашлявшись, объявил ее название - Драппа о Битве в Альвхеймаре и о том, как пал Гандальв, прозванный Серый Пес. Затем скальд несколько раз ударил по гуслям. При первых же аккордах все разговоры в зале стихли, и скальд начал декламировать стихи нараспев.

Вещие вязы сечи
Внемлите скальда речи,
Пенный напиток двергов
Придаст его слову свежесть.
Конунг наш в речи стали
Сошелся с серым Гандальвом,
В гости к нему в Альвхеймар
Взять виру пришел мечей влагой!

Правда, дубов сеч немало
Пали в Альвхеймаре ныне,
Кости коней пенной хляби
Трусов не защитили.

Так постарался расположиться Халльвард, чтобы видеть хотя бы двоих из тех, чья жизнь – вернее, смерть, - ему была поручена. Оттар-Островитянин подождет пока, он, горячий и пылкий, еще не напился достаточно, для того, чтобы можно было его тихонько приговорить. А вот Гардунг с Роскилде, статный ярл датский, на глаза ему сейчас попавшийся, вышел из-за стола сейчас неверной походкой.
По нужде, видать.
Халльвард скользнул за ним следом, не привлекая к себе внимания. Впрочем, чье тут внимание было привлекать – пьяны были все поголовно, кто больше, кто меньше.
Штаны спустив, Гардунг шагов за спиной не услышал. Да и откуда взяться звуку шагов? Хемунд много внимания уделил тому, чтобы двигаться братья научились бесшумно. Вот и сейчас – бесшумное приближение и острый нож точно в ямку под затылком.
Осел датчанин на землю, дернулся один раз и затих. Халльвард вытащил нож, обтер, а после аккуратно следы за собой убрал. Вот так – пришел Гардунг помочиться, и стало ему вдруг нехорошо. А ножик… так ведь нету никакого ножика. И следы одного человека только… вот этот человек тут мертвый и лежит, со спущенными портками.
В сумерках, набежавших уже на землю, никто убийства не заметил.


Несколько молодых хирдманов стали ритмично бить ладонями по столу в такт словам скальда, одобряя услышанное, а сам правитель расплылся в улыбке, слушая любимца.
Перстень заплясал в пальцах Гутхорма, словно ярл хотел показать свою щедрость. На самом же деле, Белая Прядь ненавидел украшения и стремился избавиться от них как можно скорее.
Скальд, видя такое одобрение слушателей, сразу оживился. Он немного распрямился, а его голос снова стал уверенным.

Пляс бранный с большою дружиной,
В поле раздолья дев битвы
Начал потомок Фрейра,
Рать приведя в Альвхеймар,
Годы копилась обида
Долгим и трудным сей путь был,
Помня ущерб своим землям,
Конунг явился за местью.

Жатву обильную вранам
В гласе жал ясеней брани
Шлема Носителя отпрыск
Срезал на жатве валькирий

Сигтрюгг же нашел двоих ярлов, которые, будучи ко всему прочему и приятелями закадычными, сидели на краю лавки да спорили с жаром о чем-то.
- А я говорю, - напирал Сверре, - что ежели у стрелы наконечник с широкими гранями будет, то она и полетит дальше!
- Дурной ты совсем, как браги хлебнешь, - толкал его плечом Бедвар, - это ж ежу понятно, что он если и полетит дальше, то даже кожаный доспех не пробьет.
- Пробьет! – праведно возмущался Сверре, даже вскочить пытался – но не получилось.
Вебьернссон не смог не вмешаться, уж больно близок ему этот спор был.
- Простите мне, ярлы, что беседу вашу перебиваю, - сказал он учтиво, - а все-таки ты, Бедвар-ярл, прав. Вот если бы наконечник на шип похожий был, он бы и доспех кованый, и обладателя его пробил, а с широкими гранями – это вряд ли.
- Ах ты щенок!.. - взревел было Сверре, но друг его остановил.
- Погоди ты. Это ж из тех, юнцов, что Рагхильдины родичи. Как бишь тебя?
- Сигтрюгг, сын…
- Точно, Сигтрюгг! Вроде хвалили тебя, что из лука стреляешь так, что редкий муж тебя в искусстве этом перещеголяет, а?
Юноша пожал плечами:
- Это уж не мне решать, однако точно скажу – стреляю не худо. Неужто на деле свой спор разрешить хотите?
- Хотим! – заорал Сверре. – Ну-ка, пойдем лук возьмем да стрелы! Заодно убедимся, так ли ты хорош, как расписывали тебя ваши норвежцы…
Стрелять Вебьернссона они попросили еще и потому, что сами не то что по сапогу (который мишенью был избран) попасть не смогли бы сейчас – даже сняв его, обратно бы ногой не влезли. Лук, который взяли они, был несколько больше, чем тот, к которому юноша привык, но ему-то все равно было, из чего стрелять… да и чем. Отошли они, по настоянию Сигтрюгга же, довольно далеко от места, где пир был, правда, звуки оттуда доносились вполне громко. Сапог повешен был на изгородь, младший сын Вебьерна отошел на условленные две дюжины шагов. Датчане стояли чуть поодаль от забора, ожидая выстрела.
И они последовали, один за другим. Стрела с широкогранным наконечником легко вошла одному в глаз, вторая, выпущенная мгновением позже - в горло другому.
Третья – в сапог.
- Насквозь не пробила, - печально произнес Сигтрюгг. – А я ведь говорил…

(продолжение пира, в главных ролях - те же)

Кто-то поднес скальду еще воды, чтобы тот мог смочить горло в перерыве между стевами, окружающие же явно требовали продолжения.
Скальд весело оглядел слушателей, не переставая при этом лениво перебирать струны, и вдруг снова ударил по струнам, извлекая резкие аккорды, и продолжил:

Видел Браги пляски
Вихрей стали ярой,
Зрил конунга в гневе,
Всякий гридень храбрый!
Всякий вяз секиры
Скажет слово веско:
Конунг де достоин
Похвалы нетленной!

Ингви отпрыск рьяно
В брызгах капель рдяных
Начал бурю брани
На беду Гандальва!

Альрик с Фюна на этом пиру не иначе как всех по пьянству превзойти решил – кубок за кубком в себя опрокидывал. Правда, веселее от этого не становился – мрачнел только, да налегал на хмельной мед. Вернувшись, Халльвард сел рядом с ним, притворившись, что тоже хлебнул уже достаточно.
- От горя какого лечишься, ярл? – хлопнув его по плечу, херсир молодой спросил.
- Есть тебе, что ли дело, до моего горя? - буркнул тот.
- Есть ли, нет – какая разница? Что в себе держать, лучше разделить с кем-нибудь.
- Не с тобой, норвежец, - фыркнул Альрик.
- Значит, остается только заливать его брагой, - подвел итог Халльвард. – Твое здоровье, ярл! – и он поднял кубок, словно бы собираясь отпить из него, но, так и не сделав этого.
- Тогда и твое, норвежец, - так же хмуро ответил датчанин и опустошил очередную чашу. Халльвард же к нему свою пододвинул, капнув туда перед этим из маленького глиняного кувшинчика, что на шее носил. То не отрава была, что за дело - травить на пиру? А вот спать скоро после этого ему захотеться должно до смерти.
Ну да… до смерти.
Когда Альрик захрапел, обрушившись на стол, понадобилось лишь слегка толкнуть его, чтобы тот сполз на лавку а с нее – на пол. А затем точным ударом сапога Халльвард перешиб ему кадык. Хрипа никто не услышал в общем шуме.

Скальд снова затих, прикрыв глаза, и меланхолично перебирая струны, ожидая реакцию слушателей.
- Слава конунгу Харальду! - Внезапно прокричал изрядно выпивший хирдман, сидевший возле Торбьерна, и его тут же поддержали сотни глоток.
Скальд удовлетворенно кивнул, и снова внезапно резко ударил по струнам, и все сидевшие в зале тут же притихли

В треске древа карлов
В спор клинков Гандальва
Призвал Ингви отпрыск
Вызов ему бросив!
Губить не желал он
Хирдманов без меры,
Их и так немало
В воинстве Валгаллы!

Асов внук спор начал,
В роще древ священных
Дрогнул Гандальв - чуял
Дряхлый пес свой жребий

- … чего ты хочешь от меня, молодой Вебьернссон? – спросил Свибрагер из Ютландии, даже не глядя на подошедшего темноволосого парня. Тот всего лишь мимо прошел, да встал неподалеку, а все же…
- А с чего ты взял, что мне что-то нужно? - вопросом на вопрос Сигтрюгг ответил. Старик ухмыльнулся.
- Почуял, считай. Ну что же за дело у тебя? Да садись рядом, не стой.
Юноша удивленным казался, но быстро сумел спрятать чувство это.
- И вправду говорят, что лучше тебя нет и не было следопыта, - признался он. – Я-то проверить хотел, со спины к тебе подойти незаметно… так вот, Свибрагер, - он понизил голос, - окликнул меня сейчас ярл один из датских, когда я из усадьбы шел, велел тебя найти да передать, чтобы ты к нему сейчас явился, только чтобы этого не слышал больше никто.
Старик нахмурился.
- А зачем – не сказал? Да и что за ярл-то?
- Не сказал… он высокий такой, плечистый, с бородищей – и шрам на лбу. Бедвар, что ли – имя запамятовал, не гневайся… он еще на товарища своего похож очень, с которым они все вместе.
- Бедвар, - кивнул Свибрагер,- но он-то тут…
Однако оглядевшись, Бедвара он не нашел. Как, впрочем, и Сверре. И немудрено – их, небось, уже вороны клевали.
- И точно, - хмыкнул датчанин. – Спасибо за весть. Где искать-то его?
- Он сказал, чтобы ты по дороге к форту шел, там и встретитесь.
- Ладно, - так он и ушел, нахмуренный, и видно было, что Сигтрюгг за верную ниточку потянул… хотя что за дела там у данов могут быть, знать он не мог, только догадываться.
Впрочем, дела эти Свибрагер так и не решил. Опытного следопыта да прозорливого старца настигла стрела, невесть кем пущенная невесть откуда.
Всего не предугадаешь… а жаль.

И снова, закончив стев, скальд затих, и начал перебирать струны с закрытыми глазами, слегка наклонив голову. Длинные волосы упали на лоб и на глаза, мешая рассмотреть выражение его лица. Пауза продлилась немного дольше обычного, и пирующие притихли в ожидании продолжения. Скальд перевел дух, небрежно смахнул прядь волос со лба, и снова резко ударил по струнам

Одарил наградой
Всех достойных щедро:
Ни меха, ни кольца
Конунг не жалеет!
Тот, кто в брани лютой
Тешил Игга вранов,
Не обижен будет
Конунга дарами.

Харальду покорен
Ныне фюльк Альвхеймар,
Тело же Гандальва
Смерть ветвей пожрала!

Гармунда та же судьба постигла, что и Гардунга с Роскилде,– Халльвард уже замаялся было ждать, когда тот из-за стола выйдет, да отправится по нужде; но все же тот пошел, качаясь, за двор, где кусты погуще, а юноша скользнул следом. Длинный нож, подарок Асгаута-ярла, легко вошел ниже левой лопатки – и тут же был вытянут наружу, осторожно, чтобы капли крови не забрызгали лицо, руки или одежду. Мертвое тело усажено было у деревца, будто пьяный Гармунд никак не мог в чувство прийти (а заодно, чтобы и одежки, кровью пропитанной на спине, видно не было). Следы за собой Халльвард уничтожил тщательно.
Вернувшись, он столкнулся с Сигтрюггом.
- Братец! – тот обнял старшего, повисая на нем, точно хмельной. – Ты все еще на ногах, это славно! Успеем еще в какой-нибудь забаве поучаствовать, пока не свалимся под лавку!
- Конечно, - приняв игру эту, похлопал Халльвард по плечу брата, поискал лазами Оттара-Островитянина. – Вон, пойдем-ка к ним, у них веселье в самом разгаре…
Поддерживая друг друга, они направились к датчанину и его приятелям.
- Как, удачно у тебя все сложилось? – шепотом Сигтрюгг спросил, сквозь зубы, чтобы не услышал никто, кроме херсира.
Тот кивнул едва заметно.
- А у тебя?
- И у меня… думал, старика выманить не удастся, а все же получилось. Последний, значит, остался.

И снова, едва закончив стев, скальд затих, неторопливо перебирая струны. Казалось, что это конец, но скальд снова, выждав некоторое время, и держа слушателей в напряжении, снова неожиданно ударил по струнам, куда громче, чем до того, так что все сидящие в зале невольно вздрогнули

Храбро в пса берлогу
Харальд пришел биться
И прославил род свой.
Скальд тому свидетель!

- Много ли чести в победе над шелудивым псом? - тихо спросил Гутхорм племянника.- Хотя, скальд просто не умен. Не карай его.
- Не в чести дело, дядя, - так же шепотом ответил конунг, покуда Торбьерн дыхание переводил. - Все должня знать, что по сравнению со мной, иные владыки - не лучше псов.
- Тоже верно, - согласился ярл, хлебнув ещё мёду.

«Последний», хмельной, что бочка браги, смерил их презрительным взглядом, когда подошли они.
-А-агдирцы, - протянул он, - к нам пожаловали! С чего это?!
- Услышали вот, - Халльвард отвечал, - как громко ты смеешься с дружками, дай, думаю, вместе с данами посмеемся – вот и пожаловали.
Прищурился Оттар зло – выпивши, становился он вспыльчивым да взбалмошным, и тогда уж никто его удержать не мог. Вот и сейчас раздувал он ноздри от гнева, и видно было, что ехидный ответ херсира молодого задел его.
- Больно ты нагл, выкормыш Гандальва, как я посмотрю. Не боишься, что тебя проучит кто-нибудь за такие слова?
- Уж не ты ли проучишь? – усмехнулся Вебьернссон старший. – У самого-то руки дрожат и коленки трясутся – это что, от браги или от страху, а?

и на закуску....
- Остановитесь, - Сигтрюгг встал между ними, - все равно пустой спор ведете, перекрикиваетесь, точно бабы.
Он знал, какие слова произнести нужно, чтобы к делу подтолкнуть датчанина да дружков его.
- И верно, - воскликнул кто-то из датчан, - померяйтесь-ка храбростью!
- Пусть топоры метать идут! – подхватил второй.
- Струсишь, - прищурился Халльвард, в глаза врагу глядя.
- Увидишь, - процедил тот сквозь зубы.
Найдя дуб достаточно широкий, остановились у него датчане и Вебьернссоны, за которыми еще несколько норвежцев-зевак увязалось – поглядеть на самую жуткую, пожалуй, забаву, что на пирах бывала. Вставал к стене – или к дереву – спиной один человек, а второй топор брал, отходил, да метал в стену так, чтобы как можно ближе топор к человеку воткнулся. Испугаться удрать перед самым броском – большего позора и придумать было нельзя.
И Оттар-Островиятнин стоял непринужденно у ствола дуба, руки скрестив на груди, да насмешливо на Халльварда глядя.
- Ты и добросить не сможешь-то, щенок! – крикнул он. – Если вообще топор в меня метнуть осмелишься!
- Увидишь сейчас! – крикнул Халльвард ему в ответ. Он и правда всем окружавшим казался сейчас слишком пьяным, чтобы вообще руку поднять… да и в самом деле, сколько же надо выпить, чтобы с самим Оттаром такой спор затеять!
Вебьернссон поднял кое-как оружие. Кто-то захохотал сзади – настолько тряслась у него рука. Он даже шаг назад сделал, пошатнувшись на нетвердых ногах, чем вызвал еще больше насмешек. Датчанин все ухмылялся, ожидая броска, щурил глаза.
И вдруг увидел, как хмель словно слетает с Халльварда – вмиг тот собрался, сосредоточился, и… почему-то улыбнулся. И тут Оттар понял, что его ждет.
«Убьет», понял он, трезвея сам, «убьет, он же этого и хотел!»
- Сто… - он хотел вскрикнуть. Но лезвие уже размозжило ему голову.

Скальд все это видел,
Сказ мой был правдивым,
Жар студеный двергов,
Фарт притянет блеском!


- Кто еще сомневается, что Торбьерн Хорнклови лучший скальд Норвегии? - Рассмеялся Харальд, когда стихла музыка. - И, хотя кабан уже съеден, нам есть чем по праву наградить этого достойного мужа!
Покуда конунг говорил, Гутхорм снял с пальца заготовленный перстень с крупным синим камнем.
- Эй, все кому по сердцу пришлась драппа - одарите скальда по справедливости! – Ярл бросил, первым награждая Ворона.
Видя богатый подарок, и другие мужи не поскупились, желая показать Харальду, что песня о подвигах его понравилась им – достались Торбьерну и обручье серебряное, и кольца золотые, и ожерелья с каменьями, Горм, зубами скрипнув, даже статуэтку янтарную подарил, в форме вепря исполненную.
Дождавшись, покуда всех слушателей скальд обойдет, поднялся и конунг с высокого места – в руке его был рог, окованный серебром (не столь большой, как Хрольву и Эйвинду подносили, но не менее ценный).
- И я тебя награжу, мой верный Торбьерн, - громко Харальд возвестил. – Дабы сподручнее тебе было пить брагу иггову, прими этот рог – в нем питье любое слаще становится.
Хотел еще что-то добавить Харальд, но сзади к нему подошел человек, капюшон на глаза надвинувший, да прошептал пару фраз – в лице конунг переменился, улыбка на губах его заиграла довольная. Взмахом руки вестника отослав, протянул он рог скальду.
- Конунга щедрость – дружине удача, - поклонившись почтительно, Торбьерн отвечал.
- Так увеличим же нашу удачу, Харальд, - громко сказал Гутхорм, по очереди стягивая с руки перстни и браслет. - Обещал я, скальд, одарить тебя с десницы своей, так смотри ты, смотрите друзья, и пусть потом никто не говорит, что Белая прядь не держит своего слова!
Богатые дары легли под ноги Торбьёрну, словно слёзы светлых Асинь.
Хорнклови же проворно собрал все подношения, да покачиваясь перешел за другой стол, где его радостными криками приветствовали. Хоть и любил скальд подле государя находиться, но понимал, когда лучше уйти.
- Видишь, родич, - отклонившись, прошептал Гутхорму конунг. - Ворон - птица мудрая, все исполнил, как я ему велел.
- Говорят, ворон ещё и вещая птица, племянник, - прошептал в ответ Гутхорм. - Может, удача, что он нам накаркал, уже улыбнулась тебе?
- Хемунд мне добрые вести принес, покуда все на подарки Торбьерновы смотрели, - кивнул юноша.
- Что же за новости такие?
- Увидишь.
Усмехнулся конунг, да во весь голос уже произнес:
- Эй, Горм, надумал я требования твои уважить, как того заслужили датчане!
Воевода датский, с кем-то беседой занятый, обернулся, глазами сверкнув зло - не по нраву ему был тон харальдов. Но все же, с собеседником парой фраз перекинувшись, пододвинулся он ближе к агдирцу.
- Даешь, стало быть, землю и злато? - Почти не сомневаясь в ответе спросил дан, знавший, что без его Хускарлов Харальду не выстоять.
- Нет, - медленно, словно издеваясь, произнес сын Хальвдана. - Ничего вы сверх полученного не обрящете.
- Племянник, - помнил ярл о забаве обещанной и решил подыграть Харальду, - стоит ли нам ссорится с надежёй данской крепости? Сила стали его велика, хотя и на неё управа найдётся. Злато, скажем, им правит, словно строгий хозяин трусливой рабыней!
- Оскорблять меня вздумал? - Скривился датчанин, переведя взгляд на Гутхорма.
- Не более чем ты - мою матушку, когда ей нападения разбойные приписал! - Осадил его Харальд. - Ты получил свою плату, но даже удержать ее не смог. Так за кем вина? Или ты отказываешься исполнять волю своего конунга?
- Мой конунг - Хардакнут!
- Уже нет!
- Не желаешь ли присягнуть на верность конунгу не удела в Дании, но всей Норвегии, а, Горм? - Гутхорм знал ответ, но продолжал разговор.

- Я - дан, и люди мои кровь проливали на этой земле за плату да по решению Хардакнута конунга, - решительно заявил предводитель иноземцев. - А служить вшивому юнцу я не стану!
- Харальд, он тебя оскорбил, или я стал стар и слух меня подводит?
Харальд лишь улыбнулся, словно не заметив издевки, да провел ладонью по волосам, пальцами раздавив попавшуюся вошь:
- Ты наверное не слышал еще, что Хардакнут мертв, и я ему наследую по договору.
- Мой... отец... умер...
Еле слышно прошептал Горм, подавившись собственной бранью, готовой было вырваться из глотки.
- Отец умер, но матушка-то, наверное жива? Уж расскажи, не отказывай нам, ведь не следить же конунгу Норвегии за судьбами рабынь и служанок. Или кем там была твоя почтенная мать, уж прости старика, которого подводит память?
- Отродье Локи! Это ты погубил конунга Дании! - Слова Гутхорма, брошенные столь небрежно, окончательно вывели Горма из равновесия. Он и так был уязвлен тем, что отец умер, не признав его наследником, но теперь видел, по чьей вине Хардакнут не дождался сына из дальнего похода. В глазах датчанина штормовыми волнами плескалась ярость. - Ты отнял у меня отца и наследство! Так неужели считаешь, что я датчане станут служить тебе?!
- Я - по праву их конунг теперь, - спокойно отвечал Харальд, незаметно подав знак телохранителям, обступившим стол, но пока державшимся на расстоянии. - Хардакнут сам поставил печать, и любой, посмевший мне перечить умрет как изменник. С тебя и начну, коли головы не склонишь.
- Пади ниц, Горм, уважь своего правителя, - дружеским тоном посоветовал ярл, незаметно нашаривая боевой нож, висящий на поясе.
- Ярлы тебя не поддержат.
Медленно поднялся со скамьи датский военачальник, не желая насколько возможно то, являть охватившее его смятение.
- Ярлы никого уже не поддержат, - словно согласился с ним Харальд, желая продлить унижение противника. - Зря вы из крепости своей вышли, ну да ждать мне надоело - на колени или смерть прими!
Оскалившись, прохрипел что-то Горм неслышно почти, но затем опустился перед сыном Хальвдана до земли.
- Славно, Горм, умно, - сказал Гутхорм, вытащив нож и готовясь метнуть его. - Клянёшься ли на мече служить конунгу Харальду верой и правдой? Обнажи меч, пусти свою кровьи клянись так. чтобы все слышали!
- Мой отец, мои друзья и соратники... все мертвы из-за агдирского выродка... - Неслышно прошептал сын Хардакнута, но вслух другое сказал: - Да, я клянусь служить Харальду, конунгу Дании как он того потребует! Пусть Один и Тюр будут мне свидетелями и покарают, если я нарушу свою клятву!
- Тором поклянись, - настаивал Гутхорм, поднаторевший в обрядах получше иного жреца. - Присягни Харальду на Мьёлльнире, что осеняет всех воинов!
Знак молота тут же подал стоявший рядом Укси, заранее к тому готовый. Он же взрезал датчанину запястье левой руки, пролив необходимую кровь.
- Тор да видит, мои слова искренни, - выдавил из себя ярл, понимая, что спасения ему ждать неоткуда: вернейшие соратники были вероломно убиты, а хускарлы захмелели на пиру, потеряв всякую осторожность. Коварство Харальда вновь удалось.
- Все ли видели? Все ли свидетели клятвы не рушимой?!!
- Все! Все!
Отозвались дружно хирдманы, и покуда гремели их крики, Харальд прошептал дяде:
- Приставь людей за Гормом следить. Он мне покуда нужен, но доверия излишнего ему являть не следует.
- Убил бы ты его, племянник, да поставил верного на его место. Или датчанина по-умнее осыпь милостями и опять же поставь на место Гормово.
- А он живым Агдира и не покинет, - согласился с родичем правитель. - Но позже, мне пока нужно, чтобы хускарлы его в последней битве для меня участие приняли, а новый воевода не сможет их вести столь же умело.
- Тогда, пусть пдаёт он в последние минуты боя. Будет нашей жертвой Высокому и валькириям.
Говоря так, они уже отошли от стола, словно решив обойти всех, пирующих в поле.
- Думаю я поручить это дело Рогволду, - высказал мысли свои конунг. - Пусть стяжает еще и датскую ненависть - это собьет с него спесь.
- А справится ли? Горм может и ублюдок, но воин хороший
- Они сегодня так распинались, нахваливая Хрольва - вот пусть Пешеход свою удаль и докажет.
- Пусть, - кивнул Гутхорм. - Не обманул ты меня, племянник, потеха удалась! Теперь же, будем здравы!
- Эй слуги, пива! - Рассмеялся конунг. - Надеюсь я, матушка довольна была тем, как Горм за слова дерзкие поплатился.
Гутхорм молча кивнул и приник к рогу с пивом. Его нож уже был в ножнах, и ярл позволил себе расслабиться.

(с Тельтиаром)

Несмотря на то, что приказание конунга было исполнено, отдохнуть Вебьерссонам и насладиться угощением так и не удалось. Едва только они нашли себе место за столом, как позади них возникла тощая фигура Хемунда, пришедшего явно не за тем, чтобы просто похвалить братьев.
- Конунг вами доволен, - прошептал советник, наклонившись к Халльварду. - И поручает еще одно дело.
Юноша, кубок до рта так и не донесший, замер, не оборачиваясь.
- Какое же? - спросил он тихо, ничем не выдавая удивления своего. Сигтрюгг, рядом сидевший, также весь в слух обратился.
- В Раумарики и Хейдмерке смута великая, - поведал Хемунд. - Вам доверяет Харальд возглавить сотню воинов и подавить любые мятежи в этих фюльках.
- Что за смута? - вмешался Сигтрюгг. - И, коли уж она великая, хватит ли нам сотни воинов?
"Надеюсь," думал он в то же время печально, "отправляться нам не прямо сейчас надлежит. Так ведь кушаний отведать и не успели!"
- Люди свейского конунга раздор сеят среди бондов, - советник разъяснил, подле братьев на скамью усаживаясь. - Обещают награду немалую всем, кто к Эйрику перейдет да под знамена его встанет. Надобно наушников этих переловить, а остальным показать наглядно, что власть Харальда как никогда сильна, чтобы и мысли о предательстве ни у кого не возникало.
- Вот оно как... - протянул Халльвард. - Значит, свеи к нам подбираются. Не бывать этому! Сказал конунг еще что-нибудь важное?
- Конунг сказал, что вы большой награды достойны за то, что сегодня совершили, и думаю я - он вас щедро одарит, но уже после того, как вы в Хейдмерке приказ его исполните.
Сигтрюгг широко улыбнулся, но посерьезнел почти сразу же.
- Значит, завтра же отправимся. Дня нам хватит вполне, чтобы собраться, так, братец?
Старший Вебьернссон кивнул.
- Повеление конунга будет исполнено, Хемунд.
- Хорошо то. Но вот что запомните - люди в тех землях и так немало претерпели, потому без необходимости крови не проливайте. Коли свеев изловите - так казните, а бондов хейдмеркских все же словом убедить старайтесь.
- Значит, только свейских мятежников наказывать строго? Добре, так и поступим, - пообещал Халльвард. Постави непочатый кубок на стол, грустно взглянув на него - раз уж отдыха на завтра не предвиделось, не стоило голову отягощать похмельем.
- Излишней мягкости тоже не являйте, пусть людишки знают, что рука конунга тверда.
- А мы излишней мягкостью никогда не увлекались, - криво улыбнулся младший из братьев. - Будь живы датские ярлы - подтвердили бы.
- Только помните, что то даны, иноземцы и враги, а там - соотечественники наши будут, - на всякий случай Хемунд добавил.
Халльвард снова кивнул.
- Конунга не разочаруем. Это я обещаю.
- Не сомневаюсь я в этом, - советник скупо улыбнулся. - Вы у государя лучшие в таком деле.

Ранрики. Харек Волк.
Со Скальдом.

Время летело быстро. Спокойные размеренные дни проходилинезаметно. Харека одолевала скука, и чтобы развеять ее, он часто выезжал осматривать свои владения, изредка предпринимая вылазки на острова вольных викингов.
Неожиданно пришли вести из земель данов о внезапной смерти конунга Хардакнута. Датская держава сразу же развалилась на куски. Сконе, Халланд, Смоланд, и Кальмар тут же стали вольными фюльками. Начались набеги разбойников с датских островов, где каждый ярл снова стал сам себе правителем. Была пора сбора урожая, и потому морские хищники слетались отовсюду, чтобы грабить мирных земледельцев. Хареку пришлось поднять всех бондов, способных держать оружие, чтобы они несли дозор и стерегли берега Раумарики. Кто-то из пришедших с ним нортубрийцев рассказал Хареку, как Альфред, конунг англов, строил на берегу дозорные башни, и как его конные отряды поспевали всюду, чтобы отбивать атаки викингов. Но кони сейчас были нужны для полевых работ, ведь начиналась пора уборки урожая. Потому Хареку приходилось распускать часть войска, чтобы они могли вернуться на время в свои селения. Почти все его хирдманы разъезжали по деревням, и проверяли, как идет уборка урожая, ведь хитрые бонды нарочно затягивали сбор урожая, чтобы избежать набора в войско. Если бы не беженцы из Вингульмерка, Хареку пришлось бы совсем худо.
Боевые корабли постоянно ходили на веслах возле самых заметных бухт, чтобы встретить викингов во всеоружии. Но они поспевали не везде. Часть удаленных селений были разорены, урожай вывезен, поля сожжены, старики убиты, прочие угнаны в рабство. Харек кипел, сжимая от злости кулаки, и чувствовал полное бессилие.
В это-то непростое время и пожаловали к Хареку посланцы от конунга свеев, обосновавшегося в Верманланде. Несомненно, проехавшие через половину фюлька, свеи успели многое узнать о положении живших здесь людей, однако и их появление не стало для ярла сюрпризом. К тому моменту, когда они добрались до усадьбы, Харек уже ожидал их. Он вызвал к себе Лиама с небольшим отрядом, и они вышли навстречу к послам.
- Здравствуй ярл, - поприветствовал его предводитель свеев, когда они поравнялись. - Я принес тебе слово конунга Эйрика.
Свей с презрением посмотрел на Харека его хирдманов, одетых в кольчуги, при оружии, и в шлемах. Это было вызовом и свидетельством о богатстве - у Эйрика лишь у одного из десятка был шлем, и у одного из сотни была кольчуга, в то время как почти все хирдманы Харека носили либо кольуги, либо гунскую чешую.
- Говори, что хотел передать мне Эйрик?
- Харальд коварно нарушил договор, и теперь конунг пришел, чтобы восстановить справедливость и отомстить за погибших, - отвечал на то свей. - Но к тебе наш правитель не питает враждебности. Если ты останешься в стороне от этой битвы, то Эйрик не станет трогать твои земли.
Харек помрачнел, и подошел к послу ближе.
- Харальд не призывал меня к оружию, -сказал он.
- А если призовет?
- Я могу и не успеть к битве. Мои владения далеко. На сбор войска нужно много времени. И если нападут снова вольные викинги из земель данов, то я могу сильно задержаться.
- Хорошо, если так, - взгляд посланника немного смягчился. - Эйрик не потребует твоей покорности и службы, после того, как он разгромит Харальда, ты сможешь объявить себя законным конунгом этого фюлька.
- На все воля богов, - ответил Харек.
- Ныне они будут благосклонны к нам, - кивнул свей. - Если позволишь, ярл, мы отдохнем в твоем доме, прежде чем пустимся в обратный путь?
- Отчего же не позволить. Вы ведь посланники. Я пойду против обычаев, если поступлю по другому. Добро пожаловать в гостинный дом.
Спешившись, свеи последовали за Лиамом, но один из них остался с Хареком, скинув капюшон лишь когда остальные посланцы скрылись в доме.
Харек с недоумением посмотрел на свея.
- Что за дело у тебя ко мне, свей?
- Я хотел говорить с тобой наедине о судьбе, которая ждет всех христиан.
- Оттар? - Харек внимательно всмотрелся в лицо старого товарища. Бледный, исхудавший, измученный - он мало походил на того здоровяка, который прибыл к двору Харека год назад.
- Да, судьба меня потрепала, - херсир устало улыбнулся. - Но я по прежнему верен нашему делу и своей клятве.
Харек провел его в дом, и дальше в покои Лиама.
- Говори, о чем ты узнал?
- Я был в Уппсале и видел воинство Эйрика. У него множество людей, все они жаждут битвы с Харальдом.
Начал рассказ Оттар Рваный:
- Ты знаешь, друг, я не испытываю теплых чувств к обоим конунгам и лишь рад буду увидеть, как они истребят друг друга!
- Но... ты чем-то встревожен.
- От тебя ничего не скроешь, - воин вздохнул, прислонившись к стене. - Асмунд хочет воспользоваться этой войной, чтобы восстановить власть креста в Вингульмерке. Но нам нужна твоя поддержка.
- Против кого?
- Против того, кто победит, - честно ответил Оттар.
Харек вскинул брови.
- Наши силы слишком малы. Нам их не победить. Мы можем только умереть с честью и с молитвой на устах
- Асмунд набирает людей в Хейдмерке и Долинах, за ним пойдут многие, не довольные властью Харальда, - оспорил мнение ярла воин. - А еще есть конунги запада, только и ждущие, когда сын Хальвдана ослабнет. В союзе с ними у нас будет шанс! Дружины Харальда беспрерывно ведут войны уже два года - они устали, а у тебя превосходно обученное войско!
- Харальд законный конунг. Может быть удастся убедить его не преследовать тех кто принял веру в Христа.
- Рагхильда казнила Эйнара, - напомнил Оттар. - А подле Харальда змеей въется Торлейв, обесчестивший твою жену!
- Я не пойду на измену если... если только у нас не будет другого выхода...
- Ты хочешь, чтобы Эйнар остался неотмщенным?!
- "Я отмщение, я воздам" - вроде так говорил Белый Бог своему служителю. Христос простил тех кто его казнил.
- Другого выхода нет, Харек. Или мы выступим против Харальда вместе со свеями, или с теми кто еще отсался... Или нас всех истребят.
- Есть еще третий путь. Мы покинем эту страну.
- Оставить земли и все нажитое? Ты ради этого вернулся из Ирландии, бросив вождя, которому служил?
- И до сих пор об этом жалею. Нас приютят во всех землях, где верят в Христа, и где нужны отважные и верные воины.
- Но это - наша земля! Я буду сражаться за нее хоть с Харальдом, хоть с самим дьяволом!
- Наша земля - весь мир, созданный Богом. Мы можем погрузить все добро на корабли и уйти в землю, где нет ни Торлейва, ни Эйрика, ни Харальда.
Оттар опустил голову.
- И все же обдумай то, что я сказал тебе. Одному Богу ведомо, как завершиться война, если выбора не останется - я уплыву с тобой, но если будет хоть малейший шанс восстановить справедливость здесь, я воспользуюсь им.
- Помнишь что читал нам священник? Про Моисея и конунга Египта?
- Помню, - мрачно ответил херсир.
- Ступай. Да будет так. Я надеюсь, Белый Бог откроет нам правильный путь. Но пришли весть нашим братьям в Вингульмерке, Раумарики и Хейдемерке - пусть готовят корабли. Старые Боги еще сильны здесь. Быть может, наше единственное спасение - уйти в те земли, где они не имеют власти.
- Будь моя воля - я вырвал бы эту власть что у Асов, что у Харальда!
- Ты говоришь что нам нужно предать своего коннуга и сражаться с ним. Но мы клялись ему верности. Если мы выступим против него, это будет предательством, и мы все запятнаем себя позором.
- Тогда пусть все сделают за нас свеи. Если Харальд умрет в битве с ними, то и мы больше не будем связаны клятвой.
- А что если свеи проиграют? Я могу сделать все так, чтобы опоздать к битве. И у меня найдутся свои оправдания. Но что если ложь Торлейва и Рагнхильды снова настроит конунга против нас?
- Я буду молиться, чтобы этого не случилось, - Оттар улыбнулся. - И держать оружие наготове.
- Тогда... Оповести всех кто принял крест от нас или Асмунда. Чтобы были готовы погрузиться на корабли и плыть к нам. Кто знает, что взбредет в голову тем, кто советует конунгу
- Харек, если бы я не знал тебя... Я бы мог подумать что ты трусишь. И что ты стал бояться битв.
- Оттар. Я не хочу, чтобы ты думал что я боюсь. Раньше я не боялся умереть, потому что мне было нечего терять. А теперь... Теперь мне есть что терять. Моя жена и жена Эйнара, мои дети. И люди, которые пошли за мной... Их жизни зависят от меня. Если я погибну. они обречены. Их некому будет защитить. Потому я выберу иной путь.
- Защитить их - твой долг, это так, - вынужден был согласиться Рваный. - Но я дал клятву отомстить за Эйнара и сделаю это.
- Тогда каждый из нас сделает то, что он должен сделать. Я надеюсь, Белый Бог откроет нам правильный путь. Но, все-таки я тебя прошу - пришли весть нашим братьям в Вингульмерке, Раумарики и Хейдемерке - пусть готовят корабли, - повторил ярл. - Это все, что ты мне хотел сказать, Оттар?
- Пока, да, - воин заключил друга в объятия. - Храни тебя Бог, Харек. Надеюсь мы не последний раз видимся.
- Даст бог, мы еще встретимся, и надеюсь, все переменится!
Оттар, вместе со свеями покинули усадьбу Харека на следующий день, оставив ярла в тяжких раздумьях о судьбе подвластных ему людей.

Сарасберг. Гутхорм и Харальд

Со дня пира, ставшего последним для многих данов, не пожелавших служить Харальду, миновала неделя. Конунг дал людям столь долгий отдых, дабы они восстановили силы прежде, чем вести их против Эйрика. Судя по слухам и рассказам прибывших с востока людей, неисчислимые рати свеев и гаутов остановились в Верманланде и в любой момент готовы выступить на Вингульмерк. Скорее всего, как казалось Хемунду, Эйрик ожидал подкреплений, чтобы ударить в полную силу, а потому советовал Харальду самому навязать битву, пока враги не будут готовы.
Гутхорм ярл вышел во двор, где конунг раминал мышцы, готовясь перед боем.
(с Тельтиаром)
- Ааапчхи! - громогласно чихнул ярл, и огласил двор отборной бранью. - Харальд!
- Долго ты сегодня, дядя, - юноша улыбнулся, отбрасывая с лица пару прядей.
- Аааапчхи!!! - было ему ответом. - Харальд, ты пробовал зелье, которое вдыхают конунги в южных землях? Нет? И не пробуй! Туррсово семя!
- А ты его где взял?
- Хирдманы, вернувшиеся с последнего похода в дальние моря взяли с их корабля, - Гутхорм утёр слёзы, обильно льющиеся из покрасневших глаз. - Чтоб их тролли съели!
- Драться-то можешь? - С некоторым сочувствием спросил конунг.
- Могу, но сейчас не время, - Гутхорм наконец совладал со своим носом и глубоко вздохнул. - Что ты думаешь, насчёт предстоящей битвы, скажи лучше.
- Тяжко будет, если словам соглядатаев наших верить.
Поразмыслив, ответил Харальд.
- Как два года назад в Лондире, если не хуже.
- Но Лондир ты смог отстоять. Почему?
- Потому что мой отец вышел из кургана и вселил страх в сердца врагов!
Харальд отлично помнил всадника в алом плаще, от которого альвхеймарцы бежали прочь десятками, страшась скрестить с ним оружие. Он помнил, как уже казалось бы проигранная битва обернулась победой.
- Не думаю, что стоит тревожить Хальвданна ещё раз. И давай подумаем, что можно сделать. Сколько у нас воинов?
- Торбьерн говорит: немногим меньше, чем звезд на небе, - улыбнулся конунг. - Но счетовод из него не важный. За мной идут воины почти со всей Норвегии, но за спиной Эйрика Уппсалла и Гаутланд.
- Вдосталь оружия и брони? На всех хватит или кто-то пойдёт в бой в старье и рухляди?
- У меня больше оружия, чем у любого конунга.
"Но все равно лишь один из десятка воинов может похвастаться шлемом и кольчугой", - уже про себя добавил Харальд.
- Тогда всё, племянник, что нам остаётся, это выбрать поле боя, где число не станет им серьёзной подмогой!
- Если бы Эйрик остался единственным моим врагом - то я так бы и сделал, - кивнул юноша, набрасывая на плечи плащ. - Хочешь опробовать коней, что подарил мне один богатый бонд из Вестфольда?
- Норвежцы редко бьются конными, - Гутхорм задумчиво подёргал себя за бороду. - От нас не будут этого ждать, но сможем ли мы быстро обучить воинов?
- Вообще-то коня всего три, и я не думаю, что их появление сильно удивит свеев.
Харальд усмехнулся.
- Просто поехали, прокатимся - может дурман восточный развеешь.
- Поедем! - Гутхорм улыбнулся и высморкался в ладонь, пристыдив сам Гьяллархорн.
Когда кони были оседланы, Гутхорм взобрался в седло и тронул коня пятками.
- Едем, племянник! Показывай, что хотел!
И Харальд направил своего скакуна рысью к селению возле Сарасберга, а ярл и сопровождающий их Укси поспешили следом.
- Хороши, а? - Довольно улыбнулся конунг, когда дядя поравнялся с ним.
- На своих ногах надёжней...но хороши!
- К тому же так нас никто не подслушает! На западе собирают остатки ратей конунги, что захватили Агдир - если мое сражение с Эйриком затянется, то они могут нанести удар, поистине губительный. Так что присоветуй, как нам войско сберечь в схватке со свеями.
- Будем защищаться, - Гутхорм держаться в седле умел, но поводьев предпочитал не выпускать. - Нужно много лучником...крепкие бойцы в середине. И удачная местность. Если бы смогли занять холм или два - было бы проще.
- Я о том же думал, но если закрепимся возле Сарасберга, то Эйрик в Хейдмерк войдет и отрежет от нас Долины, а там и так не слишком верные мне люди живут. Не хочу я, чтобы прибыток такой свейскому конунгу был.
- Значит, нужно укрепить людей в Сарасберге. Или у тебя есть мысль лучше?
- Сами удар нанесем! Покуда он из Верманланда не вышел - всей силой ударим, а данов и вендов в первых рядах поставлю! - Скрипнули зубы конунга. - Их не жалко.
- Это верно, - Гутхорм кивнул, соглашаясь. - А выживших, осыплешь славой и дарами. - Но где ты их перехватишь?
- Есть одно место, куда бежал мой далекий предок, когда пращур Эйрика убил его отца в Уппсалле, - хитро улыбнулся юноша, чуть наклонив голову, но не забывая следить за лошадью. - Один раз Эйрик уже потерпел там поражение.
Улыбнулся Гутхорм, поняв о чём ведёт речь конунг.
- Думаешь, Эйрик пройдёт там?
- Хемунд говорит - он уже там, да как хозяин себя ведет! Пора проучить и его, и бондов, что под руку его метнулись!
Говоря так, правитель направил скакуна вокруг деревни, не подъезжая к домам на пять сотен шагов.
- Тогда, племянник, у меня к тебе остался последний вопрос. Самый важный!
Гутхорм дождался. когда на лицо Харальда найдёт обречённое выражение и коротко спросил:
- Когда выступаем?

Сообщение отредактировал Orrofin - 14-01-2009, 23:09

Раумарики. Идеологическое противостояние.
(Сигрид в роли свеев, Хелькэ - в роли норвежцев)


Серое небо смотрело сверху равнодушно, как будто хладнокровно раздумывая – навалиться ли всадникам на плечи тяжкой ношей или окропить их не по-летнему холодным дождем. Чувство, что с каждым ударом копыта в землю тучи все более сгущаются вокруг, не покидало Халльварда.
И дело было не только в тех тучах, что заволакивают иногда небо.
Два дня, что ехали они из Сарасберга, дружинники их роптали беспрестанно – вместо того, чтобы пир продолжать, должны они вдруг в Раумарики ехать, подавлять мятежи да соглядатаев свейских отыскивать. Когда херсир молодой приказал им в дорогу сбираться, взбунтовались воины, с которых еще хмель не слетел, и пришлось их именем конунга стращать – что, мол, Харальду не желаете подчиняться? Успокоились, а только ехали все мрачные да суровые, и даже друг с другом не разговаривали почти, только сейчас, на третий день оттаяли.
А чем дальше ехали они по фюльку, тем заметнее становилось, как враждебно жители на них смотрят. Точно что-то худое сделали им сами братья и воины их. «Как по лесу едешь», сказал как-то брату Сигтрюгг, «глаза волчьи отовсюду глядят».
- Это, наверное, от свеев всё зло, - рассудил Халльвард в ответ. – Ничего, мы покажем им, кто Норвегии истинный правитель.
Под вечер остановились они в небольшой деревушке, где жители показались более радушными, или, во всяком случае, открыто злобы не проявляли и в спину не отпускали шуточек. А наутро решили братья переговорить со старостой и с жителями об обстановке.

***
Удачно подвернулась деревушка - да и все удачно казалось людям Альмода Беспалого, слово Эйриково несущих. Не такого приема ожидали свеи, не к такой земле податливой семена готовили, и искрилась радость их, что пена чересчур лихо налитого ячменного пива через край кружки лилась. Недовольны люди Харальдом, не его над собой видеть хотят, то и радостно, и хлопот меньше, и на свои дела время остается.
- Что, обратим местных в веру истинную - или сперва поужинаем?
- Грубый ты, Болли, недалекий, сразу видно, в рогожу мать пеленала. Как же мы не поужинав, хлеба с людьми не переломив, не показав им, что стряпней их не гнушаемся, а наоборот, очень ценим - и убеждать их будем?
- Только сказать надо, что хоть трапеза и от сердца, да скудная - а отчего ей доброй быть, коли Харальд -бирюк последнее отбирает, налогами задушил совсем, чтоб ему тысячу лет гнить!
- .. а Эйрикова дань легка что фибула любимой на память к плащу приколотая. Полно болтать, куда коней ставить будем?
Болли-великан соскочил со своего каурого, взял за морду. в глаза посмотреть как человеку.
- Жаль, что с собой их взять нельзя, доброе вышло бы подспорье, если Харальдовых псов встретим.
- А меч твой давно ли потехой деревянной стал? - Альмод тяжело земли сапогами коснулся, пыль выбил. - Чем зря языком чесать, что девушка, давно бы хлев нашел.
- Да нашел я! Вот и хлев чудесный, ровно для наших лошадок…

***
Халльвард на старосту деревенского глядел удивленно.
- Как это так – везде решили Эйрику подчиниться?
- Так поймите, - стареющий уже муж заулыбался виновато и до мерзости льстиво, - свейский ли конунг али норвежский – не столь уж и важно. Мне-то заботиться о деревне надлежит, а значит, и смотреть, при ком ей лучше будет! Чего ж вы тогда дивитесь, что в окрестных деревнях решили, да и мы поддержать собираемся…
Молодой херсир топнул ногой в негодовании праведном.
- Отныне – не собираетесь вы их поддерживать! Иначе головы вам не сносить, и тебе в первую очередь! – Сигтрюг подскочил к нему, обнял за плечи.
- Брат, брат, - ласково заговорил он, - успокойся. Дай мне с почтенным старостой переговорить.
Тот покорно отошел, продолжая гневно очами сверкать, а младший Вебьернссон заговорил:
- Послушай, старче, меня. Нам с братом понятны ваши желания платить дань вдвое менее обременительную, ибо понятно, что запасы ваши не безграничны. Но подумай вот о чем – ведь это измена! Потому и гневается мой брат, что жители фюльков здешних присягали Харальду на верность. Неужто так дешевы ваши клятвы?

Раумарики. Идеологическое противостояние продолжается
(действующие лица и исполнители те же))


- Но… - впрочем, возразить старику на это было нечего, однако вмешаться один из бондов решил.
- А что о силе конунга Эйрика скажете вы? – насмешливо он произнес. – Думаете, ваш Харальд достойный ему соперник?
Оба Вебьернссона усмехнулись.
- Мало того, - Сигтрюгг произнес, - по мне так Эйрик Свейский и сапоги Харальду лизать недостоин. Что стоят эйриковы завоевания в сравнении с харальдовыми? И ведь не только завоевать надо землю, но и удержать! А вот в этом свей отнюдь не сильнее.
- Позволь, брат, - перебил его Халльвард, - я расскажу этим людям историю. Однажды конунг Эйрик дал клятву…

***
После жирной горячей похлебки, что так радует живот и поднимает настроение, после жаркого с хрустящей корочкой и ароматной подливкой с грибами, после обязательного рога пива, поднесенного рябой хозяйской дочкой-красавицей, Альмод утер бледно-рыжие, что медь под снегом, усы и сказал громко:
- Ай, хороши у тебя, хозяйка, гуси! Не зря по округе добрая о них идет слава. Только тоска их снедает, чахнут, сердешные.
- То не гусь был, гость дорогой, а курица, - мать дома Ауд порозовела пористыми скулами. - А гусей с весны нет.
- Ай-яй-яй. Как же нет? Не было упитанней и слаще гуся.. А перо какое!
- Да, гордость наша. А по весне пришли вестники Харальдовы, да повелели дань отдавать. А какая ж дань, весна! Ничего не народилось! Вот и забрали гусяток-то.
- Замолчала бы ты, женщина, да к горшкам своим пошла, что ли! Харальд отец наш и благодетель, а ты хаять его вздумала!
- Вооона как. Отец, значит, - Альмод пощипал свои усы. - И благодетель. И гусей у сына родного утащил. И ведь не затем, чтобы самому от голода к асам не отправиться - а просто потому, что так ему норны нитку перекрутили!

***
-… но после объявил, что клятва, данная иноверцу – не клятва вовсе, и убили его воины столько людей, сколько позволила дальность полета копья, - Халльвард обвел взглядом собравшихся. – Вот и думайте, стоит доверять этому подлецу или не стоит. Объявит вас бывшими подданными Харальда и втрое больше обдерет, чем прежде было.
- Признаться, не слыхали мы о том, что ты нам поведал, - нахмурился бонд. – Видно, теперь уж верны Харальду останемся.
Старший Вебьернссон горько улыбнулся.
- А знаете, что самое гнусное? – пройдя к выходу из старостиной избы, где собрались бонды амые зажиточные, каждому из них он заглянул в глаза. – То, что все вдруг возомнили, что им выбор предоставлен. Что они могут от клятвы верности отступиться. За такое просить прощения надо уже у богов - и вряд ли они простят.
Братья покинули деревню в тот же день, отправившись дальше.

***
- ...Харальду верны мы будем, потому что клятвопреступником боги сурово карают!
- А я разве к измене тебя призываю? Помилуй! Коли клятву давали - то и Тюр вам судья, живите под Харальдовой рукой. А я со своим хирдом домой поеду. Грустно тут у вас, тоскливо. Дома пустые, девушки бледные. И гусяток нет. Вот моя жена мне в дорогу куру запекла.. да что кура! У побратима моего в доме тараканы - им курицы твои не чета. И дерюга в отхожем месте - твоему парадному плащу до нее как Нидхёггу до Рататоск!
- Ой, врешь, гость любезный. Не бывает таких краев золотых.
- Ты на седины мои посмотри - к лицу ли мне врать? А край такой есть, то Эйрика край. И ваш, к слову, таким же достатком наполнился бы, коли не клятва...
- Да что с ней, с клятвой-то, помирать теперь! Хрут! Зови на тинг всех! Будем Эйрику присягу приносить.
- И то хорошо, - улыбнулся в усы Альмод. - И гусятки будут, а, хозяйка?

Сообщение отредактировал Сигрид - 23-01-2009, 20:44

Идеологическое противостояние vol2. Вебьернссоны vs свейские лазутчики

Чем больше дней проходило с того момента, как отправились свейские отряды в Раумарики по деревням, тем тверже конунг Эйрик убеждался, что идея Вальгарда была как нельзя кстати. И в самом деле, пусть в этом фюльке присягали Харальду на верность, но и дань платили ему немалую.
А платя великую дань, доволен конунгом не будешь. Уж во всяком случае,во всём доволен. Вот и решил Вальгард, что именно на это давить стоит – нужно людей послать, чтобы представились они посланниками Эйрика, владыки свейского, да пообещали, что коли передадут ему люди власть в этих землях, от господства Харальда отказавшись, то дань с них будут взимать вдвое меньшую. Да и что за властитель – мальчишка? Скоро Эйрик его за пояс-то заткнет!
Да, свейский конунг надеялся на это. Померяться силами с Харальдом он давно уж собирался. Но пока не время думать об этом – остается только ждать посланников с добрыми вестями.

***
Братья Вебьернссоны проехали еще одну деревеньку, совсем небольшую, но настроенную едва не вдвое враждебнее к конунгу Харальду, чем предыдущая. На убеждение жителей ее не изменять данной клятве много сил потратить пришлось: Сигтрюггу на уговоры, Халльварду – на то, чтоб не разозлиться окончательно и не пришибить кого-нибудь ненароком.
Всегда верный своим обещаниям, молодой херсир самой кожей ощущал ненависть к тем, кто решил переметнуться к врагу по той причине, что враг обещает условия более выгодные. Все сложнее было не вспылить и удержать в себе злобу…
- Люди не виноваты, - говорил брату Сигтрюгг, когда уезжали они из той деревни. – Это все посланцы свейские – знают, псы, на что давить!
- Вот-вот, - согласился Халльвард. – Хоть одного бы поймать, я бы ему все кости переломал да в муку перемолол, язык вырвал, а после голову бы снес – да что там снес, тупым ножом бы отпиливал понемногу…
Младший Вебьернссон помолчал немного.
- Ну что ж, - промолвил он чуть позже, - весьма повезет им, если они тебе не попадутся.

***
- А сегодня, - староста сказал, - будем приносить Эйрику-конунгу присягу.
Альмод Беспалый довольно улыбнулся - украдкой, в усы, чтобы ликование его не очень в глаза бросалось. Зато Болли чувств радостных не скрывал и даже хозяйку дома – не иначе, как от избытка таковых чувств – пониже спины похлопал одобрительно.
Та покраснела, но даже не ойкнула – и хорошо, благо муж рядом, только увлечен беседой со знакомым бондом своим, из соседней деревни приехавшим.
Когда про присягу староста сказал, бонд этот самый беседу прервал внезапно и к Альмоду обернулся:
- Так, стал-быть, это вы – Эйриковы люди, о которых у нас судачат все?
- Да мы так, проезжие, - осторожно Альмод ответил, - а чего это ты к нам обратиться решил?
- Ну коли проезжие, то ничего, - махнул рукой тот. – Однако зря, староста, вы заетяли свейскому конунгу в верности клясться. В соседней от нас деревне какой-то херсир конунга Харальда остановился, с отрядом в добрую сотню человек. Ищет, говорят, тех проходимцев, которые п фюльку ездят да в головы крестьянам чушь всякую вбивают про Эйрика.
- Да ты что, - покачал головой Беспалый, почесал ус. – Ну мы-то люди честные. Нам-то бояться харальдовых людей не с чего. Сколько, говоришь, людей у того херсира – сотня?.. Да, много воинов добрых под началом Харальда-конунга…
- Может, нам тогда с клятвой-то… повременить? – староста озадачился. – Попадем еще под горячую руку.
- Да ты прав! – с жаром закивал Альмод, понимая, что им ноги надо уносить как можно быстрее. – Небось скоро здесь они будут! Скажи-ка, друг, далеко от места, где они соатновились, вот доэтой чудесной деревни?
Бонд пожал плечами.
- Они на постое пока, а коли захотят – прямо завтра тут будут.
- Да, - серьезно произнес Беспалый. – Если не хотите беды на свои головы – не нужно присяги. Обождите, пока уедут. Ну, Болли, приятель мой – пойдем-ка, надо мне потолковать с тобою…
Свеи первыми дом покинули, где собирались сегодня самые знатные бонды, а там и все собрание разошлось, по своим домам. Направляясь к дому любезной Ауд (хорошая у нее все-таки дочка, думал Альмод, щедрая, на все согласная), завели они разговор о воинах Харальда, о которых им заезжий поведал.
Разговор был краток, и итогом его явилась такая дума – этим же вечером в спешке уезжать, пока не добрались до них харальдовы слуги.

Сарасберг

(с Тельтиаром)

Чтобы собрать дружину и выступить из Сарасберга Харальду потребовалась неделя - захмелевшие ратники, не смотря на приказ до последнего отказывались вставать под копье, ссылаясь на древние традиции празднования победы. С мрачным удовлетворением все это время конунг наблюдал за тем, сколь унизительно стало положение бывшего данского военачальника - жизнь Горма вся без остатка сейчас находилась в руках Харальда, и он не упускал случая это показать. В то же время Гуннар Одноухий, осыпанный большими почестями, с торжественной свитой отбыл в Роскилде, везя данам договор Харальда и Хардакнута, где норвежский конунг назывался наследником правителя данов, а так же согласие на то Горма, начертанное на воловьей коже и скрепленное ярловой печатью.
- Не пройдет и месяца, как Дания будет у моих ног! - Сказал тогда Харальд. - Величайшая держава северная со времен Одина и Ньерда будет воссоздана мной!
Однако на пути к этой цели находилось препятствие, именуемое Эйриком Свейским, вторгшимся в норвежские земли и жаждавшим битвы. Навстречу ему и выступил Харальд во главе своего войска. Только не привычно было конунгу ехать на битву без верного Хакона по правую руку.
- А знаешь, Харальд, - раздался непривычно задумчивый голос слева от конунга, - пожалуй что, женюсь, если живым останусь!
- Доброе дело, дядя, - улыбнулся конунг. - Невесту-то подобрал уже?
- А, - Гутхорм поравнялся с племянником. - Полная Норвегия этих невест, подыщу! Не должен род Сигурда Оленя прерваться на мне, вот что главное.
- Не должен, - уверенно повторил Харальд. - Думаю я, может в Дании тебе жену подыскать? Заодно и связь укрепим с моими владениями новыми.
- Тоже хорошо. Знаешь, Харальд, а ведь если бы не было сна Рагхильды вещей, ничего бы этого сейчас не происходило, - он вздохнул. - А в Хрингарики сидел бы конунг Сигурд...
- Или Хаки-берсерк.
- Может и он, хотя, едва ли осмелился бы он напасть на моего отца, если бы не весть о вещей деве и её сне!
- К чему теперь гадать, дядя - норны спряли свое, и иного не дано, - он улыбнулся: - Да и не нужно иного.
- Никчему, - согласился Гутхорм, отгоняя мару-наваждение. - А перед боем, так и вовсе вредно!
- Ты вели вендам следить за датчанами, а сам за ними приглядывай, - Харальд помрачнел: - К наемникам и иноземцам у меня доверия нет.
- Сделано уже. Венды за датчанами, я с берсерками за вендами, да и за всеми остальными тоже. Ты уж особо не рвись в бой, а то ведь можем и не успеть прикрыть от стрелы шальной или копья какого...
- Когда я в него рвался?
Юноша рассмеялся.
- Бывали такие дни, уж я-то помню
- Тогда я не правил державой, раскинувшейся от Скагеррака до Финнмарка.
- Ты и сейчас ей не правишь, не в обиду будь сказано. Вот подтвердишь перед лицом Эйрика господство своё и отложишь меч, сменив его на волю конунжью, тогда и будет правление.
- Эйрик отступил перед Хареком, уж мне-то он всяко уступит.
- Тогда не было с ним такого войска, да и поддержки семи конунгов тоже!
Харальд вздохнул. В том, что эти падальщики сговорились с Эйриком он не сомневался, ведь для них это было единственной возможностью сохранить власть и свободу. Интересно, они надеялись, что свей оставит им их земли, довольствовавшись лишь востоком Норвегии, или уже готовили удар в спину своему новому союзнику? В любом случае, сын Хальвдана не собирался оставлять им ни единого шанса на победу.
- Со мной лучшие мужи севера, - уверенно молвил он.
- Согласен с тобой. Пусть числом мы уступаем, но выучкой и силой - превзойдём!
- Из Ранрики должен привести дружину Харек, если он мне еще верен, - добавил конунг, задумавшись. - Да и братья Вебьерссоны обещали, что задавят крамолу в Хейдмерке и Раумарики.
- Я верю Хареку, - подумав, ответил Гутхорм. - Пусть он и переметнулся к Белому богу франков, он отличный воин, верный соратник твоего отца, мой друг и спаситель твоей матери.
- Я помню о его заслугах, - одернул родича Харальд с явным недовольством в голосе. - Но его верность нужна мне сейчас.
- Не можешь судить о человеке по прошлым делам, так удаляй его немедля, всё одно доверия не будет! - ярл, обиженный резкими словами племянника, нахмурился и чуть придержал коня, вновь отдаляясь от Харальда. Впрочем, ни он, ни берсерки конунга из своего кольца не выпускали и к защите его были готовы всегда.
Спустя четыре дня дружина Харальда миновала границу Остфольда и Вингульмерка. Печальное зрелище тогда довелось увидеть воинам - землю, некогда обильную и плодородную, но ныне не единожды разграбленную врагами. Армия норвежская шла мимо сожженных деревень и вытоптанных полей - почти не осталось жителей в фюльке: кто пережил жестокую резню или бежал, на север, или подался к Хареку, уповая на его милость. Теперь землю эту населяли лишь мстительные духи белобожников, истребленных Асмундом Кровавым и Эйриком Свейским.
Хирдманы реже стали останавливаться на отдых - каждый хотел поскорее миновать разоренный фюльк, да лицом к лицу выйти против свеев. Ведь куда лучше сражаться с врагами из плоти и крови, нежели с ожившими мертвецами, которых даже сама Хель отвергла.
На третий день, подоспел гонец из Раумарики, едва коня насмерть не загнавший - вести принес, что люди фюлька того покорны воле Харальда остались, не смотря на происки свейские.

Ранрики
Со Скальдом

Лето сменилось осенью, до Ранрики не раз уже доходили вести, что в Сарасберг вернулся конунг Харальд с большой ратью, одержавший победу над Неккви и над Гандальвом, захвативший в свое владение едва ли не всю Норвегию. Но на этот раз не только слухи добрались до усадьбы Харека Волка - гонец прибыл конунжий на взмыленном коне и в ворота постучал.
Харек как раз заканчивал трапезу со своими советниками.когда пришли вести про гонца. Надев отороченную мехом шапку и шерстяной плащ, подбитый волчим мехом, он сам вышел встречать гонца.
- Здравствуй, ярл Харек, - воскликнул агдирец, завидев хозяина усадьбы.
- Здравствуй, посланник. какие вести ты привез нам в этот раз?
- Конунг Харальд ждет твоей помощи и уповает на твою верность клятве, - отвечал воин, спешившись.
Харек слегка опешил, но быстро взял себя в руки.
- В чем требуется помощь конунгу? -спросил Харек
- Неужели в Ранрики так долго доходят вести? Эйрик Свейский вернулся и Харальд Хальвдансон ведет дружину навстречу ему!
- Правду молвишь. Ранрики со всех сторон окружен чужими владениями, и множество викингов плавают у наших берегов и нападают на корабли. Оттого многие вести не попадают к нам.
Гонец, разгладив бороду, понимающе кивнул:
- Большое бремя - править таким фюльком, но видел я в пути, что земля твоя процветает не смотря на набеги вражеские.
- Пока одни пашут, другие с оружием по берегу носятся. Ева успеваем от врагов отбиваться. Недавно вести дошли, что умер конунг датский, и держава датская на части распалась. вот и появилось множество охотников до чужого добра. Несколько дней тому сам ярл Халланда набег учинил, морским конунгом прикинувшись.
- И большой ли ущерб нанес?
За разговором мужчины прошли сначала в усадебный двор, а после и в саму усадьбу.
- Немалый. Три селения сжег, пока мои хирдманы его догнали. Им пришлось бежать, бросив пленников и добычу. Я было начал отряд на ответный поход собирать...
- Прискорбно слышать, ярл, но люди твои нужны Харальду в Верманланде.
- Сколько из них должен прислать я Харальду? Если уж без моих людей конунгу трудно будет управиться, пошлю я войско, сколько успею собрать. Урожай еще не весь с полей убран, и в амбарах еще пустого места много. Негоже отрывать бондов от полей, ибо зимой не будет запасов. А регулярного войска у меня и десять сотен не наберется. Трудно мне решить, кого послать,а кого здесь на охрану земли оставить. Чую я, если всю рать сразу пошлю, то вернусь на пепелище.
- Решать тебе, Харек Волк.
Гонец лишь руками развел, понимая, что не сможет совета дельного дать. Служанка воды ему поднесла, а потому продолжил разговор он, после того, как горло смочил.
- У Эйрика, как слышал я хирдманов великое множество и любая подмога будет кстати правителю нашему. После же, когда разгромлен свей будет, Харальд сумеет тебе с защитой фюлька помочь.
- Что ж, я так себе мыслю. Всегда воевал я не числом, а ратным искусством и отвагой. Потому конунгу больше подмоги будет. если я пришлю в подмогу бывалых в воинов,в боях закаленных и стойких в сече, чем бондов пришлю с оружием бедным, и которые всеми мыслями к сохе брошенной обращены.
Кивнул агдирец, соглашаясь со словами ярла.
- А потому... Отправлю я с тобой отряд небольшой из тех,кто под рукой, и пошлю стрелу ратную. А позже и сам приду с войском которое наскоро собрать успею.
- Добро! Как скоро выступить сможем?
- Через три дня,не раньше. Земля эта невелика, но вдоль берега тянется долго... - ответил Харек.

Эрик. Вермаланд.
(при неоценимой поддержке неоценимого Тельтиара)

Планы Эйрика сына Эмунда рухнули, казалось бы, в одно мгновение - вернулся Альмод Беспалый в Вермаланд с людьми своими раньше срока, и понятно стало конунгу, что не вышло дело задуманное. Слишком силен страх оказался в сердцах людских перед Харальдом, чтобы открыто сторону свеев принять, хоть и видели воины блеск алчный в глазах бондов, когда о дани малой речь заходила, а все же присягать на верность Эйрику не спешили землевладельцы. В Долинах и вовсе на порог пускать перестали, в Хейдмеркские же хевдинги так порешили, что в стороне останутся и руку того конунга примут, кто сильнее окажется, поскольку особой любви к Агдиру они не питали никогда, но и в немилость впадать из-за решения неосторожного тоже не хотели.
Неоткуда стало ожидать поддержки правителю Уппсаллы в чужой земле, только на свои силы мог он теперь рассчитывать и лишь победа в открытом бою над дружиной Харальда могла теперь принести ему владения желаемые. А сын Хальвдана надвигался уже, войско ведя по разоренному Вингульмерку, со дня на день границы Вермаланда рать эта великая пересечь должна была.
Знал о том и Аки хевдинг, сам в покои, конунгу отведенные пожаловавший.
Владыка свейский отмерял широким шагами пространство от одной стены до другой; чело его было хмурым, густые темные брови сведены, а губы поджаты, и видно было - в душе у него ничего хорошего не творится.
Это все же не страх был - не ведает страха холодное сердце свейского конунга! - но опасения снедали Эйрика... Что, если завтра? Послезавтра? Что, если не хватит им сил справиться?
Появление Аки не отвлекло от печальных мыслей, наоборот, подсказало - сейчас либо омрачит он их еще больше, либо...
- Здрав будь, - проронил Эйрик сквозь бороду. - С чем пожаловал?
- Вижу я, ты в затруднении, конунг, - старик отвечал, бороду седую поглаживая.
- Острое зрение у тебя, - буркнул свей. - Еще в каком затруднении. Против Харальда выстоять без поддержки - всяко сложно будет - или ты не согласен?
- Я человек мирный, в ратных делах не сведущий, - хевдинг произнес, так словно не его люди в прошлом году передовой дружине свейской поражение нанесли. - Но мыслю, что даже если и победишь ты в сражении, владетель, потеряешь больше, нежели приобретешь.
Эйрик смешался.
- Это почему же?!
- Верные люди за тебя жизни отдадут - с кем останешься?
- Ты думаешь, что они все в Вальгаллу отправятся? Плохого же ты мнения о моих людях, Аки.
- Тебе ли не знать, Эйрик, на что способен наследник Ингъяльда и какую ненависть к роду твоему питает?
Наклонил голову Аки, с укоризной произнес.
- Я прекрасно знаю, на что он способен! - выпалил конунг, разгорячась. - Но его воины ничем не лучше моих воинов, а его ко мне ненависть - не пламеннее, чем моя к нему! - и потряс Эйрик пудовым кулаком, словно невидимому Харальду грозя. - Но я не собираюсь судить о наших сходствах и различьях, раз уж сама история наших родов столкнула нас лбами. Битве - быть!..
Он перевел взгляд на Аки.
- Или ты предлагаешь иное?.. - спросил он неожиданно тихо.
- Замирись с агдирцем, Эйрик, - гладко говорил хевдинг, точно заранее к разговору этому слова подбирал. - Оба вы - могучие государи, коли в бою сойдетесь, не ровен час - две державы погибнут.
Властитель свейский смотрел на него, не отрываясь, некоторое время - казалось, мучительно долгое, - а после в голос расхохотался.
- Мир?! С этим... с ним?! Да за кого ты держишь меня? Я к этой битве весь последний год шел, силы копил, мне земля его нужна, мне его власть, его кровь нужна - и от этого я отказаться должен?
- А если падешь?! Твои же ярлы по кускам землю растащат - что с женой твоей будет? Что сыну достанется?!
Тут уж и Аки голос повысил.
- Если паду - мне уж все равно будет. Разве что в чертогах Одина сопьюсь с горя. Ты вот подумай-ка лучше, что будет, коли я победу одержу!
Покачал головой старый хевдинг:
- Владения обретешь, и врагов многих, что месть тебе готовить будут. Сомневаюсь я, конунг, что сможешь ты удержать завоевания свои.
Тут крепко задумался свей... ведь и правда, не только захватить власть надобно, но и удержать ее - а это порой куда сложнее. Быть может, и прав старый лис Аки? Но верить в дурное не хотелось, до боли не хотелось.
- Понимаю. И сомневаюсь также. Но в мир с Харальдом я не верю, - покачал он головой. - И не могу в одночасье отказаться от всего... Это же позор великий - решат мои соратники, что я струсил!
- Не решат, проявим мудрость, государь, - навис над Эйриком хевдинг. - Харальд ныне стеснен конунгами западных земель, и будет готов на многие уступки, если это позволит ему избежать сражения. Какая же трусость будет в том, чтобы без крови получить желаемое?
- Я всегда предпочитал битвы договорам, Аки, - фыркнул Эйрик. - Впрочем... мысли твои показались мне не лишенными здравого зерна. Если сын Хальвдана сейчас тоже не в лучшем положении, возможно, стоит нам переговорить прежде чем скрещивать мечи.
- Отправлю к нему человека, - тут же предложил старик.
- Отправь, - кивнул конунг. - Только скажи-ка, хевдинг, ты и в самом деле так заботишься о моих людях и о моей державе, что продумал все заранее, или своя выгода в том у тебя тоже нашлась?
Тут уж черед Аки пришел смеяться:
- А где бы вы побоище начали? На моей земле! Да разорили бы весь край!
- Я и забыл, - признался Эйрик, морщась. - Уж больно долго мы тут... ладно, авось чего решим с этим щенком, и останутся целы твои владения, - он помолчал немного. - Впрочем, какой из Харальда щенок теперь - волчонок, почти волк. Посмотрим, успел ли он клыки отрастить.
Хевдинг кивнул только, пятерню в бороду окладистую запустив.

Харальд. Вермаланд

Гостеприимно встретила агдирского конунга древняя родина Инглингов - люди, посланные хевдингом споро вели дружину Харальда к большой усадьбе, где должен был ожидать их сам Аки, а с ним и конунг свеев. Не иначе, как забоялся Эйрик, коли злобу уняв, о беседе просил, да не сам, а через вермаландца. Не зря, значит, говорил Хемунд, что на братьев Вебъернссонов можно положиться - как и с данами, в новом деле показали они себя с лучшей стороны. Раумарики и Хейдмерк не помышляли более о предательстве, и мнилось Харальду, что то не от верности их, а из страха лишь перед карой. Далеко слухи распространились уже о том, как поступал он с предателями и недовольными в Мере, да как обошелся с губителями отца своего Хакон в Согне.
Даже здесь, в Вермаладне бонды бросали ему вслед испуганные взгляды, быть может, решили что он пришел, чтобы забрать виру за принесенного в жертву Олава? Или, что много вероятнее - за их союз с Эйриком. Соглядатаи, вперед посланные, говорили, что большая рать на постой в фюльке этом встала, что есть там и свеи, и гауты, и других иноземцев множество. Впрочем, войско, пришедшее с Харальдом ничуть не меньше было, а быть может и превышало даже ведь с ним шли хирдманы из Мера, Вестфольда и Долин, даже из Ранрики сотня наемников присоединилась незадолго до того, как рать харальдова Вингульмерк миновала. Гутхорм повеселел тогда, сказав что то - доказательство верности Харека, однако конунг по иному считал - ведь столь богатый фюльк, как Ранрики мог большую дружину собрать, да и сам Волк не явился.
- Не иначе, отсидеться вздумал, - не упустил случая очернить иноверца Торлейв, оказавшийся в то время возле правителя. - А, быть может, и вовсе к Эйрику переметнуться хочет?
- Не твоего ума то дело, жрец, - гневно сверкнули глаза Харальда.
- А чье же тогда? Коли богов предать сумел - разве большой ему труд конунгу изменить теперь?
- Много раз слышал я уже о том, а все же верен мне Харек оставался. Не говори о том больше, Торлейв, не хочу слушать.
Отвернулся конунг от служителя Тора, и уже тише добавил:
- Но если не поспеет на рать с полной дружиной ныне - будет он мне врагом.
Хевдинг Аки, облаченный в праздничные одежды, радушно встретил конунга Агдира возле усадьбы. Эйрика подле него не было, но Харальд знал, что уже скоро предстоит ему увидеть врага лютого, некогда Вингульмерк разорению подвергшего.
- Приветствую тебя, великий конунг, - произнес Аки торжественно, с государем поравнявшись. - Рад, что ты с миром пришел в мои земли.
- Когда-то эти земли принадлежали моему роду, - холодно ответил старику Харальд. - О чем ты хотел говорить со мной?
- Я хочу остановить кровопролитие между Агдиром и Уппсаллой, не более того. Здесь, в Вермаланде долгие годы царит мир - к чему нарушать его?
- Когда бы Эйрик не вторгся на мои земли, и войны бы не было. А ты ему служишь, - произнес сын Хальвдана с осуждением.
Хевдинг примиряюще улыбнулся:
- Я не слуга свею, и никогда им не был. Будь моим гостем, Харальд, раздели со мной еду, и пусть вино льется рекой вместо крови. За хмельным кубком тебе легче будет придти к соглашению с Эйриком - решите дело полюбовно, к общей выгоде...
- Хорошо, - прервал речь Аки конунг. - Я поговорю со свеем, но большего обещать не буду. И помни, хевдинг - если примешь его сторону, будешь мне врагом.
- Видишь те палаты, - в ответ старик указал на большой дом, стоявший подле усадьбы. - Ты и твои лучшие люди могут остановиться в них, а войско встанет лагерем рядом. Обещаю, вам ни в чем не будет недостатка.
- Пусть будет так, - согласился Харальд, направив коня к роскошному строению, и велев людям держать оружие наготове. Словам Аки он нисколько не верил.

Ранрики. Харек ярлы.
(с Тельтиаром)
После того, как посланец конунжий с небольшим отрядом наемников, данным ему Хареком, усадьбу покинул, собрал ярл людей, каким доверял более всего, чтобы приказание Харальдово с ними обсудить.

- Дело вот в чем, - сказал Харек. - Опрометчивую клятву я дал Эйрику Свейскому, не ожидая что он на Норвегию свою руку загребущую протянет. Теперь от меня потребовали клятву верности Харальду сдержать. Да и некоторые из вас сами тому были свидетели.

- И ни один из конунгов не простит, если ты клятву нарушишь, - Лиам произнес, дослушав Волка.

- Слово Эйрика - то вода на киселе, -сказал Аудмунд, покачав головой. - Все слово его лишь на страхе свой престиж потерять держится. Время пройдет, и он найдет способ обойти клятву и земли твои к рукам прибрать
- И ненависть его к нашей вере известна, - Ярополк добавил.
- В стане Харальда ненавистников не меньше - мрачно добавил Лиам. - Тот же Торлейв - жрец и его сторонники.
- Но одного из них поддержать придеться, - тут уже Вестмар херсир слово взял. - Иначе будем врагами обоим конунгам.
- Оттого и собрал я тут вас, чтобы речи мудрые послушать, и совет дельный услышать, - сказал Харек. - Говорите все, что на сердце.
- Думаю я, Хальвдан всегда честен был с тобой, - Вестмар продолжил. - И не следует сына его оставлять.
- Вот только Рагхильда Эйнара вздернула, - зло бросил Ярополк. - А в отца или в мать Харальд уродился - кто сказать может?!
- Оттого и тяжкий выбор у нас - ответил Харек. - Если б не это, не осталось бы у меня сомнений никаких.
- Эйрик слова не нарушал покуда, - напомнил Вестмар.
- Но что помешает ему нарушить! - Снова рявкнул Ярополк. - Уедем отсюда, Харек - ни один из этих конунгов не достоин твоей службы!
- Я сам об этом думал. - ответил Харек. - И не единожды. Но куда нам податься?
- В Хольмагарде нас с радостью примут!
- Или к кесарю в Миклагард поплывем - там отважные воины в чести!
- Охолонитесь! - Аудмунд руку вскинул. - Ярл спросить хотел - где нас примут с детьми и женами, с людьми, что жизнь Хареку свою вручили, или вы бежать думаете сами на произвол судьбы их бросив?!
- Если уж уходить, то всем кто желает покинуть эти земли. А на это нужно время.
- Значит нужно решаться сейчас! - Выдохнул Ярополк. - Пока конунги грызут глотки друг другу!
- Или уходить - или вести рать одному из них на подмогу, - поправил юношу Вестмар. - Лиам, а ты что думаешь?
Лиам покачал головой.
- Харек прав. На сборы нужно время. Которого у нас нет.
- Второго шанса у нас не будет.
- Харальд или Эйрик? Нам надо определиться, на чьей мы будем стороне!
- Скажи, Харек, - медленно произнес Аудмунд. - Гутхорм сможет отстоять наше право перед конунгом если будет нужда?
- Я надеюсь что сможет. Хотя бы на время.
- Значит останемся с волчонком? - Подвел итог Вестмар, а Ярополк скрипнул зубами.
- Пока да. Пока злые наветы не обратят его против нас. Но нам надо быть готовыми к тому, чтобы погрузить на корабли самое ценное добро, воинов. детей и женщин и отплыть.
Воцарилась тишина - бывалые воины некоторое время переглядывались, обдумывая, как еще можно поступить, но наконец Вестмар ответил за всех:
- Пусть будет так, как ты сказал, ярл. Я велю собирать дружину.
- Вели. Нам надо будет двигаться быстро, чтобы поспеть к битве. Берите самых опытных. Лиама и его людей я оставляю здесь вместо себя. Думаю, бонды научены быстро браться к оружию и отбить нападение мелких шаек викингов, если будет к тому нужда. Но если вдруг самозваный ярл Халланда кнам в гости пожалует...
- Укоротим на голову, - Аудмунд рассмеялся.
Теперь, когда решение сложное принято было - все силы мужи направили на то, чтобы приказание ярла исполнить вскорости и собрать рать достаточно грозную, но в то же время свои земли без защиты совсем не оставить.
Постепенно гридница опустела, и Харек отправился в свои покои. Там его встретила встревоженная Гиллеад.
- Муж мой?
- Мы выступаем. - ответил Харек, и обнял жену. Гиллеад прижалась к груди мужа и тихо заплакала. Слова им больше не были нужны...

Хейдмерк

Когда повешенный перестал дергаться и хрипеть, затихнув в петле, Асмунд улыбнулся. Наверное, оборванец не заслуживал казни - стоило его просто зарубить на месте, едва только он бросил неприязненный взгляд на крест, но бывший ярл Вестфольда решил устроить из смерти иноверца забаву своим людям.
- Надо же, пройти такой путь, чтобы окончить его на суку, - Витгейр, ближайший соратник Асмунда, рассмеялся.
- Неисповедимы пути Господни, - пожал плечами Кровавый Ярл.
Они натолкнулись на оборванца, когда пытались скрыться от преследования. Не так давно в Хейдмерке объявился крупный отряд харальдовых воинов, требовавших от фюлька покорности агдирскому конунгу, а потому перепуганные бонды рассказали им не только о свейских лазутчиках, но и про христиан, нашедших в этой земле приют. По счастью, Асмунда вовремя предупредили и он успел бежать прежде, чем прихвостни Харальда настигли его и его людей. Хотелось, конечно, вступить с ними в сражение, но силы были не равны, да и к тому же ярлу некем было бы заменить погибших.
Бродяга, попавшийся им на пути, спросил чьи они люди и узнав что не Харальдовы, стал требовать помощи, вел себя слишком нагло, назывался ярлом Согна и твердил что-то о Хаконе. Асмунд решил, что проще будет избавиться от него.
- Ты ему поверил?
- В то, что он законный правитель Согна? Этот бродяга?!
- Почему нет, он говорил вполне убедительно - Халльстейн, сын Атли. Если бы не его ненависть к Богу, он мог бы стать нам хорошим союзником.
- Хороший язычник - повешенный, - процедил Витгейр.
- Или обращенный, - не согласился Асмунд. - Если бы Эйнар убил меня, ничего этого бы не было, но он проявил милосердие и я стал верным рабом нашего Господа, его десницей карающей!
Хирдман нахмурившись, некоторое время молчал, глядя на раскачивающееся на ветру тело, а потом все же сказал:
- Как и все мы. Эйнар воистину был святым.
Спустя некоторое время они оседлали коней и покинули рощу. Полсотни всадников - все что осталось от грозного отряда Асмунда, некогда наводившего ужас на захвативших Вингульмерк свеев. Сейчас же Кровавый Ярл рассчитывал только на то, что Харальд и Эйрик раздавят друг друга и у него будет хоть небольшой шанс прикончить победителя. Потому, что Норвегия не должна стать единой, не сейчас, когда во главе ее может встать языческий конунг, ведь если держава развалиться на части, то по отдельности фюльки проще будет склонить к Истинной Вере. И тогда, осененные знаменем Креста, воины Господа объединят эту землю!

Вермаланд. Харальд и Эйрик.
(с Тельтом)

У Аки-хёвдинга некогда была большая пиршественная палата, с годами пришедшая в ветхость. Он велел построить новую, не уступающую размерами и роскошно убрать ее. Когда конунги приехали на пир, Эйрик конунг и его люди были проведены в старую пиршественную палату, а Харальд конунг и его люди — в новую. Так же было и со всей посудой: у Эйрика конунга и его людей все кубки и рога были старые, хотя и золоченые и хорошо украшенные, а у Харальда конунга и его людей все кубки и рога были новые, украшенные золотом и узорами и лощеные. Питье было и у тех и у других наилучшее, как и угощение, однако внешне могло создаться впечатление, что Аки предпочел свеям агдирцев, а быть может и хуже того - переметнулся тайно на сторону Харальда.
Сам хевдинг попеременно пировал то в одной зале, то в другой стараясь уделить одинакого внимания обоим владыкам. Но вот, к концу дня позвал он конунгов в свою усадьбу, попросив взять с собой лишь наиболее доверенных людей, дабы могли они там обсудить дела державные. С Харальдом пришли Торлейв и Гутхорм.
Эйрик же взял с собой Храни Гаутского и Вальгарда, верных своих советников и помощников. Правда, всплывала иногда мысль в мозгу - мог бы Свен Черный Молот сейчас быть рядом, и уж тогда - держись, агдирцы!.. Почему-то с недоверием относился к харальдовым людям Эйрик, да и на Аки уже посматривал косо - за землю-то свою этот старый лис кого хочешь предаст, а ну как выгодно ему будет конунга свейского с потрохами продать?
- Здрав будь, Харальд Хальвдансон, - кивнул Эйрик сопернику своему молодому, мрачно на него глядя исподлобья. Не пожелание здоровья за этими словами чувствовалось, а ненависть холодная, но сильная.
- И тебе привет, Эйрик Эмундсон.
Юноша улыбнулся, из-под спадавших на лицо серо-русых косм.
- Садитесь за стол, гости дорогие, - тут же пригласил старый Аки, на лавки указывая.
Расположились свеи так, чтобы конунг посредине оставался, а двое соратников - по бокам от него. И выглядели они трое сосредоточенными как никогда ранее.
- Держишь клятву, Харальд, - молвил Эйрик, глядя на длинные спутанные волосы агдирца. - Добре... хорошо говорить с мужем, что умеет клятвы держать.
- Хотел бы я то же сказать, - не остался в долгу агдирец, напротив собеседника усаживаясь.
- Доживи до моих лет, - усмехнулся свей, - успеешь еще обдумать, стоит ли крепче держаться за власть или за обещание, данное тому, кто даже не стоит его выполнение.
"Я тебя еще и переживу", - сверкнуло в закрытых прядями глазах Харальда.
- Всякое возможно в этом мире, но слово владыки должно быть нерушимо - так Один повелел, - юноша нахмурился. - Зачем ты пришел в мои земли Эйрик?
- Твои земли - это не завоеванный ли мною Вермаланд? Спроси у Аки бонда, не сам ли он признал власть свеев над этой землею?
- Признал, значит?
Под пристальным взглядом двух могущественных владык, старый хевдинг вжался в спинку резного стула и, как будто, стал меньше ростом.
- Ну да не о нем речь сейчас - о тебе, - снова глаза их встретились - ни один уступать не желал. - Почему без вызова брошенного, как трус в Вингульмерк вторгся? Или таков теперь обычай свеев?
Сын Эмунда расхохотался в голос.
- Да потому, - похлопав ладонью по столу, проговорил он, - что некому было тут бросать вызов! Пустеют земли, хозяина ждут - а земли-то добрые!.. - тут он посерьезнел. - И таким землям не нужен хозяин-иноверец, так я решил. Если ты, Харальд, так в Одина веруешь - чего за Эйнара заступаешься?
- Эйнар моей землей управлял - а ты посягнул на нее, - покачал головой сын Хальвдана. - Не прикрывайся верой предков.
- Да и вздернули иноверца в Сарасберге, - Торлейв добавил. - А ты, говорят, клятву принес белобожникам вреда не чинить.
Хмыкнул свейский владыка, покачал головой.
- Хотите взаимные обиды припомнить? Вспомните тогда несчастного Трюггве, жреца Одина и верного слугу кюны Рагхильды... восставшего против вашего бесчестья и за то заплатившим собственной рукой и языком. Милость ваша к жрецам не знает границ!
Не сумел удивления скрыть правитель Норвегии, такие слова услышав, обернулся к Торлейву.
- Трюггве золото у кюны украл - за то и наказан был, - зло прошипел служитель Тора. - А теперь, как видно, укрытие нашел у конунга Эйрика.
- И давно ли земля свейская всякому отребью приют дает? - То уже Харальд спросил.
- Откуда конунгу знать, что ваши слова правдивы? - Вальгард вмешался, сверкая ледяной синевой глаз. - Ни проверить, ни опровергнуть. Как и вам наши - так не оставить ли пустые прения? Ведь не о том говорить мы собрались, не так ли?
- И верно, - суров голос Эйрика был - перебранка, пожалуй, и милей ему была, нежели подтверждение того, что битвы он не хочет (а ведь хотел же!). - А собирались мы, Харальд Хальвдансон, о мирном решении наших споров говорить.
- И что же ты предлагаешь для того?
Агдирец немного вперед подался.
- А предлагаю я, - медленно, нарочито слова растягивая, Эйрик произнес, - чтобы ты уступил мне Раймарики, Хейдмерк и Вингульмерк. Добром. И не будет кровопролития излишнего, избежим мы жестокой резни... пожалеешь людей, Харальд - своих верных воинов?
Сын Хальвдана на то рассмеялся лишь:
- Может, мне тебя прямо сейчас конунгом Норвегии назвать и в ноги поклониться?!
- И поклонись, - махнул рукой Эйрик, - не отказываться же мне, коли сам предлагаешь.
- Не разговор это, Эмундсон. Нет у тебя прав ни на Хейдмер, ни на Раумарики, сказать по-правде - на Вермаланд тоже нет.
- А у тебя, юнец - есть права? Впрочем, не знаю, как тебе самому думается, а вот жители Раумарики явно иначе считают, иначе не хулили бы тебя и правление твое. Они бы рады власть сменить - так отчего ж не предоставить им эту возможность? Но, я вижу, ты хочешь битвы. Крови хочешь. Так... волчонок?
Тут уже вперед конунга, жрец молвил:
- Люди Раумарики рады служить Харальду и то доказали, смутьянов изгнав, каких ты прислал, свей.
- Это харальдовы люди их и изгнали, подосланные, чтобы заодно и жителей застращать, - возразил Вальгард.
- Признаешь, значит, что подсылал людишек-то?
- А кто же перед боем разведку не посылает вперед? Уж то, что в деревне какой-то разведка оказалась - дело не наше.
Покачал головой конунг Агдира на эти слова, да волосы с лица откинул, прямо в глаза Эйрику взглянув:
- А как же клятва твоя - Вингульмерк покинуть и не приходить более сюда оружно? Клятва, что ты перед всеми хирдманами своими давал?
- Так ведь если ты Вингульмерк мне уступишь, то войду я туда не при оружии, - усмешку даже не понадобилось в бороду прятать. Потому что тут же она исчезла с лица. - Поразмысли, Харальд - здесь и сейчас только два войска есть: мое и твое. И между ними - годы родовой вражды, ненависть лютая, и, чего говорить, обыкновенное честолюбие... Я пришел не за твоей кровью и не за кровью твоих людей. Так вот - поразмысли... - и свей кивнул, закончив свою речь.

- Послушай теперь меня, Эмундсон, - в голосе Харальда добавилось злости. - Убирайся с моей земли, и из Вермаланда тоже, ибо он по праву наследования мне принадлежит - тогда, быть может, ты жизни своим людям сохранишь!
- Ты думаешь, я уйду, не получив ничего взамен? - вспыхнул свейский конунг. - Зря!
- Вся земля, которую ты получишь - это семь футов для могилы!
- Позаботься о своей могиле, мальчишка! - прошипел Эйрик. - Если тебе так повезет, что у тебя будет могила. Впрочем, отрубленные руки да ноги тоже можно в яму побросать.
- Не пожелал добром уйти - по кускам тебя жене твоей привезут!
Харальд резко встал, перебираясь через скамью:
- Что-то пресытился я угощением свейским, назавтра норвежской сталью вас попотчую!
- Назавтра? Вот и прекрасно, - отозвался Эйрик. - Это будет последний день твоей жизни, волчонок агдирский. Ты уж не забудь вволю погулять сегодня.
Недобрая улыбка застыла на его лице.
Харальд сплюнул и вышел из дома, а следом за ним Гутхорм со жрецом, даже слов прощальных не сказав.
- Господин Эйрик, - к бледном как полотно Аки наконец вернулся дар речи. - Это же война, сколько ж людей погибнет.
- Смотри, как бы самому среди них не оказаться, - проворчал конунг. - А то вдруг не разберемся в сече боевой, кого ты на самом деле поддерживать вздумал...
- Может еще шанс миром договориться остался? - Без особой надежды в голосе спросил хевдинг.
- Ты слышал, как он со мной говорил? - фыркнул свей. - Нет, договориться мы теперь не сможем. Пусть за нас сталь звонкая договаривается.
- Какое разорение, - Аки вздохнул. - Ну да чему быть, того не миновать.
За бороду себя дернув, для успокоения, видимо, старик дошел от стола до двери и обратно.
- "Разорение", - проворчал Храни, бонда передразнивая. - И поделом тебе будет, чтоб знал, как с агдирцами любезничать... Вот они и разнесут тут все.
Опустив голову, старый хевдинг удалился в свои покои, оставив свеев одних.
- Не пожалеешь ли о своем решении, Эйрик? - Вальгард спросил у конунга.
Тот дернул плечом, словно отгоняя назойливую муху.
- Кто знает. Может и пожалею. А может, и Хальвдансон пожалеет... увидим, други, увидим, - и ухмыльнулся свейский властитель, будто оскалился.


Поутру, еще и солнце взойти не успело, как в новую пиршественную залу пожаловал Аки, уже не столь торжественно разодетый - а в рубахе простой, да плаще шерстяном. Позади хевдинга шел мальчик лет двенадцати, опасливо смотревший на просыпающихся воинов.
- Я к конунгу, - вставшему было на его пути Укси, сказал старик.
- Никак свеи мира запросили? - Рявкнул берсерк.
- По своему делу пришел, не как посланец Эйрика, - головою покачал Аки.
- Ну, тогда проходи.
Здоровяк открыл дверь, ведущую в небольшую спальню, где почивал конунг, однако сам последовал за гостем, не доверяя ему.
- Приветствую тебя, Харальд.
- И тебе поздорову, хевдинг, - правитель Агдира уже был одет, а на ложе перед ним лежала вороненая кольчуга. - С чем пришел?
- Ты не держи зла на меня, конунг, я ведь мира меж вами хотел - не войны.
- Хочешь, чтобы я земли твои разорению не подвергал? - Дождавшись кивка, юноша произнес: - Тогда клянись, что мне служить будешь и люди твои тоже.
- Коли Эйрика одолеешь - тогда буду, - заметив недовольство на лице Хальвдансона, Аки быстро добавил: - А пока, возьми сына моего в услужение. Он мал еще, но хорошим воином вырастет, а пока может знамя твое нести.
Недолго Харальд предложение это обдумывал:
- Хорошо, пусть так и будет. Пока.
- Благодарю тебя, господин.
- Иди, Аки, а ты, парень помоги мне надеть кольчугу.

... О том, что войне - быть, Эйрик сообщил воинам своим сразу после того, как разговор с молодым соперником был окончен.
Были те, кто ожидал этого (даже больше того, почти все того ожидали), кто-то был недоволен, кто-то - напротив, жаждал поскорее клинок во вражьей крови омыть... а вот равнодушных, безразличных - не было.
Рано поутру начал конунг готовиться к битве - кольчугу надел, меч верный из ножен достал да остроту проверил, щит взвесил на локте... не с каким-нибудь отребьем драться предстоит, а с агдирцами. Славу они себе стяжали не ложную, отнюдь не ложную. Тем хуже для них, коли победит он.
- Конунг, - то Храни Гаутский в покой его зашел. - Мне один из воинов моих доложил, что Аки бонд недавно к Харальду ходил, недавно возвратился.
Насупился Эйрик.
- Надеюсь, человек твой уверен в том? Глаз не подвел его?
- Не подвел, конунг - один из лучших мужей моих увидел, как идет к агдирцам Аки. С сыном своим. А вернулся без сына. Притом осторожно шел, чтоб не заметил никто.
Сжал рукоять меча свейский владыка, так крепко, что побелели пальцы.
- Пр-редатель... - прорычал он. - Ну пусть попадется мне только!
Возможно, если бы Аки знал, что о его утреннем визите к агдирскому конунгу стало известно, он и носа бы не высовывал больше из своей усадьбы - но судьба распорядилась иначе, и старик сам, выехал к свейскому войску, выстраивавшемуся на краю поля недалеко от пиршественных палат. Позади дружины находился лес, а за ним - река, и сдавалось свеям, что это выгодная позиция для битвы.
- Государь Эйрик, - разгладив пышные усы, сказал хевдинг. - Приехал я, чтобы удачи тебе пожелать перед сражением...
- Удачи мне пожелать?! - громогласно Эйрик переспросил. - Это ты-то, шелудивый пес? А Харальду утром ты тоже удачи желал?!
Меч его выскользнул из ножен - не более чем на три пальца, но это выглядело угрозой, и угрозой нешуточной.
- С Харальдом у меня свои дела, - хоть и старался страха не показывать хевдинг, а все же конь его отступил на пару шагов. - Ты оружием-то мне не грози, конунг, а то как бы худого не произошло.
- А ты не юли, как змея на сковородке, бонд. Отвечай, что за дела у тебя с Харальдом? Все выслуживаешься перед ним, хвостом виляешь... Агдирцы, говорят, из новой посуды едят и пьют, в новых палатах, что краше твоих собственных... и уж тем более, краше тех старых, которые ты для меня и моей дружины выделил! - свейский конунг на войско свое оглянулся, чтобы увидеть негодование, запылавшее в тысячах глаз. - Или переметнуться решил? Эйрика-конунга власть тебе боле не люба?
- Власть?! - Возмущенно вскричал старик. - Здесь, в Верманланде одна власть - моя! Или забыл, как людей твоих, аки сельдь в сетях забивали? Я такой же твой человек - как ты мой!
- Твоя, значит, власть? - свей улыбнулся спокойно и холодно, приблизившись к Аки. И, резко меч обнажив, ударил наотмашь...
Отрубленная голова упала под копыта вороного эйрикова коня.
- Нет власти у мертвых, - молвил конунг. -Так пусть же поле это будет сегодня усыпано головами тех, кто осмелится пойти против свейской державы!
Ответом ему был рев боевых рогов - свейских и норвежских.

(с Кошкой)

Сообщение отредактировал Тельтиар - 22-02-2009, 19:30

Харек Волк. Вермаланд
(с Тельтиаром)
Корабли плыли уже не первый день. Раниры и другие воины, собранные Хареком, спешили к сражению, ведь теперь, когда решение было принято, для ярла Ранрики важно было доказать свою верность Харальду, который мог расценить опоздание на битву как измену.
Хареку сразу бросились глаза опустевшие берега Вьярманланда. Жители, едва услышав про приближение войска Харальда, захватили с собой только самое ценное, и бежали кто куда- кто-то подался в Западный Гаутланд, а кто-то, погрузив пожитки на когги и кнарры, подался за море, кто-то просто скрылся в лесах и холмах подальше от проторенного тракта. ведущего из Эстфольда в Гаутланд. Все что видел Харек, это покинутые жителями дома. и домашняя скотина, бродящая по опустевшим улицам без присмотра и настежь открытые ворота усадеб. Видно никто и не надеялся устоять против Харальда, потому и бежали кто под защиту Эйрика, а кто-то просто куда подальше. Попутный ветер гнал корабли раниров по реке, и еще Харек приказал сесть на весла, чтобы ускорить ход.
Поутру река свернула к лесу и продвижение судов несколько замедлилось, однако ярл как и прежде, велел не убавлять темпа - где-то вдали слышался лязг металла и крики, но деревья мешали увидеть бушевавшее сражение.
- Знамена, знамена впереди! - Прокричали с идущего впереди драккара.
- Чьи стяги? -спросил Харек, прикрывая ладонью глаза от солнца.
- То Эйрик!
- Эйрика Свейского люди на берегу!
Хирдманы зашумели, кто-то стал облачаться в кольчуги и надевать шлемы.
- Еще немного, и они нас заметят! Командуй, ярл, - бросил Вестмар.
- Всем к оружию! - крикнул Харек.
Люди засуетились, бросившись к сундукам под лавками, где были сложены доспехи, вытягивая из мечи и топоры, и облачаясь в шлемы. Харек же все время был в кольчуге, потому ему понадобилось только надеть шлем, и кожаный панцирь поверх кольчуги. Вопреки обычаям, его кольчуга доходила только до колен. Вскоре воины подняли щиты, повешенные у бортов.
- Причаливать к берегу. Нападем на них.
Два десятка кораблей выстроились в ряд по 4 корабля. С корабля на корабль были проложены связанные между собой весла, образовав шаткий мостик. точно такой же мостик был проложен и к пологому. берегу.
Воины один за другим побежали по веслам, спрыгивая на прибрежный речной песок. Теперь свейская рать стала видна и самому ярлу - врагов оказалось не так уж много, однако они явно поняли враждебные намерения раниров, а потому спешно выстраивались в боевые порядки. Спустя несколько мгновений в воздух взвились десятки стрел. Увидев это, Харек приказал выстроить стену из щитов, и раниры спешно выстроились стенкой. а второй ряд прикрыл щитами головы первому ряду. образовав подобие римской "черепахи". Тем временем, свеи начали наступать - сначала приблизившись на расстояние броска копья, а затем ринулись в атаку, надеясь отбросить врага обратно на корабли.
Из задних рядов раниров лучники выпустили ответный залп по свеям. Закричали раненные, однако натиск на щиты лишь усилился. Воины пытались проломить их топорами или ткнуть копьем в брешь.
И тут Харек сделал то, чего враги от него не ожидали - скомандовал одновременно атаковать свеев по флангам. Те попытались отбросить раниров обратно в реку, но для этого пришлось растянуть строй, а тем временем несколько кораблей Харека продвинулось вверх по течению, причалив к берегу чуть поодаль от разгоревшейся схватки. С кораблей высадились свежие силы и ударили свеям в тыл. Харек достаточно много повоевал в чужих землях, особенно в Британии и Ирландии, и там успел научиться приемам тактики, которую изобрели легендарные полководцы сгинувшего в пучине веков Рима.
Появление новых воинов повергло свеев в замешательство, и те решили что врагу прибыло подкрепление. Послышались панические вопли, и свеи повинуясь охватившему их страху обратились в бегство. Ободренные раниры принялись преследовать и добивать бегущих. Вскоре сражение завершилось - тех воинов Эйрика, что не успели скрыться в лесу прикончили, не пощадив даже раненых.
Сразу же после сражения Харек собрал свое войско в боевой порядок. Некоторые успели обыскать тела убитых,и даже разжились оружием и доспехами убитых хельдов.
- Ну что, ярл - славную победу одержали!
Рассмеялся Ярополк, оказавшийся рядом с Хареком.
- Это еще не победа. - ответил Харек.- То был лишь малый отряд Эйрика, который переправу охранял. А основные силы сейчас за лесом бьются.
- И что прикажешь? За ними через чащобу идти?
- Если не пойдем - значит Харальд сочтет нас предателями. Что мы раньше по чащобам не ходили?
- С тобой, ярл, мы где только не ходили, - бросил несколько недовольно Вестмар.
- Так неужели сейчас слабину дадите? - Харек обвел грозным взглядом свое войско, несколько потрепанное после битвы с отрядом Эйрика. Хирдманы стыдливо отводили глаза и молча переглядывались
- Чтобы агдирцы всю добычу себе забрали? Да не бывать тому!
Вестмар прорычал еще что-то, вскинув меч к небу, а Ярополк с силой ударил топорищем о щит.
- Если тебе добыча дороже воинской славы и чести, можешь оставаться и сторожить ее тут! - Резко ответил ему Харек. - Остальные – за мной!
Второй раз приказывать не пришлось, воины последовали за своим ярлом в лес, по следам убегающих свеев. Вестмар поворчал, но тоже припустился следом , а за ним последовал весь его немногочисленный отряд.

Сольскель

Он чувствовал себя скорее мертвым, нежели живым весь этот год - непереносимая боль днем и ночью сменялась кошмарами, заставлявшими просыпаться в холодном поту лишь для того, чтобы вновь чувствовать боль и слабость, сковавшую все его тело. Так, словно Хель не желала отпускать угодившую ей в когти добычу, однако так просто умирать он не собирался.
Недели позорной немощи остались позади, он даже смог подняться на ноги, смог сам держать в руках ложку и справлять нужду, не прося помощи, вот только могучего и гордого воина, отважного берсерка больше не было - в отражении водной глади Сельви видел морщинистое лицо изможденного человека. А стоило ему лишь немного напрячь мышцы, как боль вновь пронзала его плоть, словно агдирские стрелы.
Как-то внук Неккви попытался наколоть дров - после третьего удара, он не смог даже спину разогнуть, просто упал рядом с поленницей и застонал, а из глаз его потекли слезы. Сельви понимал, что подобное недостойно воина, но уже не мог управлять собственным телом. Мускулы его, за долгие месяцы, проведенные в постели, стали дряблыми, он чувствовал себя слабее, чем когда был ребенком. Из могущественного правителя, он стал жалкой обузой для выходивших его людей, и отплатить им сейчас Сельви ничем не мог. Лучшим выходом, возможно, для него было бы броситься на меч, но теперь он был последним в роду Мерских конунгов, и долг перед предками требовал сначала завести наследника...
Громче этого, голос предков взывал лишь к мести, мести Харальду. Едва ли не каждый день рыбаки приносили вести об успехах агдирского волка, о том, какой смерти он предал своих врагов, какие земли захватил, как тяжко живется под его рукой бондам и карлам. Харальда прославляли скальды и хирдманы, но правдой было то, что лишь они и удостаивались его благосклонности, жили за счет народа, до нитки обобранного сыном Хальвдана. Никогда еще не было в северных землях тирана, подобного Косматому - раньше, если и жаловались бонды на тяжкую дань, так хоть знали, что на своей земле работают, в своих угодьях дичь ловят, теперь же объявил Харальд, что ему вся земля принадлежит, и леса, и даже море берега фиордов омывающее.
Каждый раз, слыша имя Харальда, Сельви сжимал кулак до хруста костей, до непереносимой боли, и повторял клятву: избавить Норвегию от этого чудовища.

Бой. Последний бой.
(вернее, его первая часть, с Оррофином... и с юбилеем нас!)

«Эта битва будет великой.
Возможно, о ней дети будут рассказывать внукам, а те, в свою очередь, правнукам, и не беда, если через несколько поколений память сотрется – а быть может, все мы останемся на этом поле жалкой падалью, и некому будет поведать нашим детям о том, как проливали нашу кровь. И о том, как мы – проливали чужую.
Эта битва будет великой. От первого копья, вонзившегося в мягкую, податливую плоть, от первого звона пробитой стрелою кольчуги, и до последнего вздоха, до последней алой капли, впитавшейся в холодную вермаландскую землю. И как у норн пальцы не путаются в нитях, если здесь и сейчас – так много людей, так много оружия, так много силы и злости, грозящих вот-вот выплеснуться!..
Должно быть, это оно и есть – то самое, ради чего ты когда-то, еще юнцом, взял в руки меч. Ради великой битвы. Коли Один и Тор позволят, не последней…»
Мысли пролетели быстрее птиц за те секунды, что обезглавленное тело Аки падало с коня. Глухой удар о землю, крик: «Вперед!», чей-то, может даже, и его собственный, конунг не успел понять – и вся эта туча, все его войско ринулось вперед, ощетинившись смертоносным железом.
Втаптывая в землю труп подкованной тяжестью копыт, разбивая суставы, ломая кости, не оставляя от него и следа в грязи. «Поделом», пронеслось в голове Эйрика – и тут же исчезло, потонуло в боевом пылу.
Эта битва будет великой! Гутхорм ярл удовлетворённо обозревал войска, тщательно размещённые Харальдом и не мог не испытывать гордости за племянника. Первой линией стояли почти три тысячи наёмников из данов и вендов, чуть позади лучники и ополчение, ещё чуть позади стояли ополченцы с луками и копьями, а совсем в тылу врага ждала отборная, особая дружина Харальда, вооружённая до зубов и в лучшей броне, что смогли достать.
«Харальд молодец, - думал ярл, глядя на силы противника замершие в отдалении. – Хорошо всё придумал. Просто, но хорошо!»
Совсем не такие мысли носились в голове Горма, сына Хардакнута. Молодой дан понимал, что их сюда выставили на убой, и серп норн уже примеривается к пучку с нитями их судеб.
«Я не побегу, - думал он, спиной чувствуя взгляды лучников, что застыли за спинами наёмников, - не дождутся!»
- Покажем им, как сражаются воины! – громко вскричал он, когда силы Эйрика пришли в движение. – Пусть подходят!
Конники налетели на датчан лавиной, топча, сминая, нанося удары, вонзая копья – и сами срывались с коней, оглушенные, пронзенные, разрубленные пополам. Смятые доспехи, багровые пятна, расползающиеся под кольчужной сеткой, крики, то воинственные и дерзкие, то – на последнем оставшемся дыхании, которому суждено оборваться навсегда…
В битве не может быть пощады, жалости, сострадания. И уж особенно – в такой битве.
Взмахивая мечом, Эйрик ни на секунду не задумался о том, что решение его, возможно, было опрометчивым, напрасным и слишком жестоким. К чему задумываться? – ведь оно таковым и являлось. А сейчас надо не думать. Надо убивать. Или ты – или тебя. Держись в седле, конунг, не давай противнику подходить слишком близко, пусть конь бьет копытами, разбивая головы, пусть где-то над головой свищут стрелы своих…
Победа впереди? Поражение? Не, все это неважно. Есть только рука – и меч, ее продолжающий.
Гутхорм хищно усмехнулся, глядя, как датчане заставляют Эйрика увязнуть, захлебнуться собственной атакой, сковывают боем.
- Лучники! - раздался рядом голос Харальда. - Устройте здесь пир валькирий!
- Стрелять! - поддержал приказ конунга Белая Прядь, и тысячи стрел устремились к небесам по широкой дуге, словно собираясь прорвать небо и покинуть Мидгард навсегда. Но не дано этого сделать простым творениям человеческих рук из дерева и стали, и стрелы, одна за другой, опускали свои тяжёлые, отточенные головы и падали вниз. А потом внизу разверзся Хель, где правила Сталь.

Битва
Вверх взметнулись щиты, принимая удар на себя, и дробно застучала по ним смерть на острых наконечниках, вонзаясь, прорываясь глубже, ища податливую плоть, укрывшуюся за деревянной толщей - и не находя. Стук был разочарованным, грустным, но сразу за ним послышался свист новых стрел - разве оставит вас кто-нибудь, свейские воины? Разве позволят вам и дальше идти вперед, врываясь ножом в строй норвежцев?
Не позволим, решил Сигтрюгг, вновь натягивая тетиву. Разметаем по равнине, рассеем, разобьем, но не уступим.
Они оба здесь были, братья Вебьернссоны, но не плечом к плечу, как привыкли прежде, а порознь - Халльвард где-то там, с дружиною, близ конунга Харальда (быть ему скоро величайшим из конунгов!), а Сигтрюгг, делая лучшее из того, что умеет, здесь, с луком наготове, с полным... нет, уже не столь полным колчаном стрел, отправляет в полет одну маленькую смерть за другой, надеясь, что каждая из них найдет себе по душе какого-нибудь свея.
- Поднести лучникам ещё стрел, - распорядился Гутхорм, прикидывая, скороли опустеют колчаны. - И выводите ополчение!
Нестройно потянулись из-за спин лучников ряды ополченцев, обходя стрелков, да готовясь ударить. Явно не торопились бонды вооружённые, видя, что метут железной метлой с неба стрелки, не разбирая своих и чужих, а даны с вендами...
А даны с вендами гибли. Падали от ударов свейских воинов, бестолково гибли от случайных стрел, но не бежали, сжав зубы и, казалось, врастая в землю. Суровые и умелые воины, они были готовы умереть, но только не в одиночестве! И пал Горм, покрыв себя славой и выщербив меч о доспехи свеев, и не осталось почти вендов, на коих пришёлся основной удар. Умирали наёмники Харальда, размен в его большой игре.
...Это было только начало, Эйрик чувствовал. Уже которая битва на его памяти, сколько их было в прошлом, далеком и не столь далеком, но этот противник был сильнее прочих. При всей его юности, и от этого становилось не по себе - неужели и правда так благоволят к нему боги? Мальчишка, уже стяжавший такую великую славу, что появляются сейчас, на взмахе меча, сомнения - возможна ли сегодня его, Эйрикова, победа?
Пусть невозможна, но они не повернут. Это трусы сдаются, бегут, гибнут под копытами и отправляются в Хель, а если ему и его людям суждено будет погибнуть, их встретят шлемоблещущие валькирии, уже там, а не здесь, и проводят в Вальхаллу - пировать и ждать единственного конца, последней, настоящей битвы. А пока - со свистом будут рассекать воздух копья, с лязгом будут топоры рассекать норвежские кольчуги, с криком боли будут падать наземь сраженные Харальдовы люди, с криком - радостным! - будут уходить и свеи, непременно унося с собой хоть одного врага... Слава тебе, Один, слава тебе, Тор!
- Даны почти закончились, дядя, - Харальд нехорошо усмехнулся. - Пустим под нож бондов?
- Пустим, племянник, - ответил ярл, - А вообще, они уж и сами дошли!
Воины Эйрика действительно уже почти прорубились сквозь передовые отряды, устремились к лучникам, коих ненавидели уже больше всего в Мидгарде, и...увязли в нестройном ряду вооружённых бондов, как кулак увязает в грязи. Ещё одна волна стрел рухнула сверху.
Взметнуть щиты вверх успели немногие, и часть их тут же была сражена ударами мечей выросшей впереди пехоты. Кольчуги и шлемы защитили кого-то, кого-то - не защитили, некоторые из норвежцев также упали, убитые стрелами соратников, пущенными не столь умелой рукой...
Когда-то давно, вспомнил Халльвард, еще до того, как отец взял их с Сигтрюггом на битву, ставшую для отца последней,он верил - в битвах есть красота, дикая и необузданная, смешанная с яростью, окропленная кровью, но все же красота. Есть она в звоне мечей, в треске пробиваемых щитов, в расколотом шлеме врага, проливающем багряное вино из грубого раскола. Есть она в громе подкованных копыт, в реве безумствующих берсерков и ульфсарков, эта странная, притягивающая красота. Но после того, как погиб отец, как они с братом принесли присягу Харальду, как обучились умению убивать сначала у Асгаута-ярла (да не опустеет чаша его в чертога Одина!), а после - у Хемунда... да, много воды утекло... после всего этого красота исчезла. Осталась злость на врага, посмевшего поднять меч, так сильно заблуждающегося в своей силе и напрасно уверенного в своей правоте - и необходимость убить его.

( С Хелькэ)

Пока Харальд Косматый мечами решал спор с конунгом свейским, его «брат» Хакон Хаконсон о том ведать не ведал, проводя дни в более мирных заботах. Приехав в родимый Хладир, молодой ярл встретил там не только томящуюся в разлуке Эйсван, но и сестру по отцу. Кюна Асса, будучи снова беременна от Харальда, сделалась раздражительной и брюзгливой и прямо с порога засыпала брата вопросами вперемешку с упреками. Хитрый ум много раз выручал ярла в его недолгой пока жизни, а ладно подвешенный Локи язык помог убедить даже Асгейра. Обелив Харальда в глазах Ассы, Хакон, тем не менее, растерял то веселое настроение, с коим вернулся в родные края и сидел на пирах в свою честь мрачный, как Один на похоронах светлого Бальдра. Выход нашел Бард, заметивший кручину друга и со свойственной ему прямотой предложивший ярлу разогнать кровь охотой. А заодно и кручину нежданную из груди выгнать. Хакон на то согласился, и молодые воители пропадали в лесах Транделага добрую седмицу, разогнав дичь аш до самых границ обширных владений старого конунга. Они воротились в Хладир очень довольные собой и охотой, и, в пылу нового празднества, Хакон вспомнил вдруг о предстоящей свадьбе Барда, И, будучи разгорячен выпитым, предложил другу сопроводить его на остров Санденс, дабы проследить за тем, чтобы злокозненный отец невесты, столь расстроивший Барда в тот раз, ныне сдержал данное слово. Бард на то с радостью согласился, ибо тосковал по любимой да и с молодым транделагцем крепко сдружился за время службы Харальду. А Хакон, хоть и был хмелен изрядно, а все ж промолчал о том, что знал достоверно: викинг, посмевший расстроить Барда и рассердить конунга Харальда, уж давно мерзнет в Хель, о том позаботился сам хладирец еще до отъезда. Но тогда Хакон спрятал тело, постаравшись, чтобы бонды нашли его не сразу, а лишь тогда, когда свита агдирского конунга будет уж далеко. Да и время к мигу тому должно было окончательно спрятать следы: шел старец в хмелю по мосткам, мостки подломились… судя по всему, так и сочли, ибо не слышал Хакон от людей никаких обвинений. А Барду лишь предстояло узнать о смерти зловредного тестя и о том, что преграда на пути к его счастью более не существует.
Викинги оказались легки на подъем – а, может, это любовь погнала Барда вперед, норны лишь знают. Как бы то ни было, уже следующим утром Хакон и Бард тронулись в путь, прихватив с собою оружный отряд да Альвира-скальда, дабы суженая Барда послушала висы о его подвигах в землях Альвхеймара. Еще в дороге скальд начал сочинять вису и сказывал ее Хакону с воинами в перерывах на отдых. Альвир не любил нового ярла Транделага, не без оснований считая его повинным в том, что не судьба ему, скальду, остаться верным лишь тени Сольвейг, плачущей в Хель. Не любил, но открыто ему прекословить не мог, ибо хитрый Хакон ныне ходил в любимцах у Харальда. Да и просил его, вреде как, об услугах: сердце велит отказать, а слов не найдешь. Вот он и сказывал вису о доблести Барда, глядя на транделагца:

Конунг послушай песню
О том как пал Альвхеймар,
В ней я прославлю Барда,
Земли халейгов ярла!
Рати свои в подмогу
Из страны скал холодных
Вел он путем тюленей,
Храбрый Бард сын Брюнольва!

В распре кровопролитной
Виру взял вином битвы,
Вежи Гандальв лишился
За прошлые обиды.

Кто тут теперь посмеет
Слово изречь худое
Мол-де Бард, ярл халейгов
Не был на бранном поле....
Яства для пира вранов,
Стол для волков накрытый
Куда вернее скажут,
Каков в пляске Скёгуль витязь.

Стал полон вдов Альвхеймар,
Створки врат дома павших
Были открыты долго,
Держит свое Бард слово!

- Славно поешь, скальд, - похвалил Альвира Хакон, тряхнув волосами. – Да только вот… в том, конечно же, воля твоя, но я бы советовал приберечь титул «конунга» лишь для Харальда, не величая так всяческих самозваных властителей. И улыбнулся. Звучала та речь так, будто ярл имел в виду правителя Санденса, но ухмылка сказала, что Хакон заметил вызов скальда. И вновь нашел способ придать иной смысл словам, чтобы над Альвиром посмеяться.

(виса принадлежит Скальду)

Хардаланд.

Осень выдалась теплой, как будто даже погода благоприятствовала Харальдовым завоеваниям. Хотя, ему и лютая зима не мешала подлые удары наносить. Конунг Агдира, Кьятви Толстошеий поморщился, вспоминая известия о возвращении сына Хальвдана – боялся он, что волчонок попробует земли свои отвоевать, однако повезло, что Эйрик наступление предпринял. Быть может, так Один рассудит, что одолеет юнца свейский конунг, а если и нет – так будет Харальд ослаблен достаточно, чтобы битвы следующей не пережить.
Неспешно шли кони, Кьятви, располневший сильно за последний год, пускать их в галоп не хотел, как ни настаивали на том Сати и Хадд. Оба – жрец и ярл – поскорее желали дело завершить, да поддержкой Эйрика из Хардаланда заручиться, ведь то единственный властитель был, которого война не затронула, кто дружину могучую в целости сохранил. С его помощью, верил Кьятви, сумеют они наверняка хребет переломать Харальду.
Сам Толстошеий с неохотой в Хардаланд отправился, думалось ему, что Сульки лучше сможет расположить Эйрика, вот только конунг Рагаланда заместо себя косноязычного Сати отправил, а жрецу-теламеркцу Кьятви не доверял ни капли: мало ли, о чем он за их спинами с Эйриком договориться. По той же причине и отряд в сопровождение крупный Толстошеий собрал – по тридцать человек с каждым посланником ехали, а значило то, что у них с Сати вдвое сила больше была против теламерских ратников. Быть может, поэтому на них Хадд порой волком поглядывал.
Так они и въехали во двор конунга хардаланда, связанные лишь общей целью и взаимным недоверием. Эйрик встретил знатных гостей на крыльце, нисколько не удивившись размеру их отряда – в усадьбе хватало оружных людей, чтобы отвадить любые худые мысли.
- Приветствую тебя, славный Эйрик сын Ватнара, - первым жрец слово взял, с коня спускаясь. Не желая от него отставать в любезностях, тут же и Кьятви спешился, несколько неловко и торопливо. Один лишь Сати со спокойствием ледяным на хозяина усадьбы взирал, с коня не сходя, покуда слуги не появились, что животных к коновязи увести должны были.
- И вам здоровья доброго, гости дорогие. С чем пожаловали?
- Слово принесли от конунгов южных, конунгов свободных тебе, - Хадд отвечал, к Ватнарссону подходя.
Званию его жреческому должное отдавая, голову склонил Эйрик, произнеся уже тише:
- О чем же говорить желают конунги юга?
- О войне близкой и раздоре кровавом. Не много приятного в речах этих, но коли ныне молчать станем – так навеки умолкнуть придется. Слышал ты, конунг о Харальде Косматом да успехах его воинских?
Помрачнел, имя неприятное услышав, хардаландец:
- В дом проходите, - рукой махнул. – Не дело на улице о таком говорить.
Помнил Эйрик, как сваты приезжали от Харальда почти три года назад, когда был еще агдирец победами не прославлен. Несомненно, и сейчас сын Хальвдана поквитаться желает за отказ и обиды, послам его нанесенные, если хоть немного на предков своих похож. Слышал и о том Эйрик, что где не достигает Харальд успеха силой оружия, там хитростью и коварством берет, и многие земли уже под властью его находились – весь Север Норвегии. Потому-то и говорил жрец о конунгах свободных, что то единственные властители были, перед волчонком агдирским не склонившиеся еще. Не хотел конунг Хардаланда в распре этой участвовать, ибо лишь разорение она сулила, а не прибыток, как походы заморские, надеялся, что погибнет Харальд в сражениях бесчисленных, но нет – видимо придется с оружием зятя неудавшегося встречать. И лучше то делать будет плечом к плечу с другими конунгами, нежели оставшись в одиночестве. Эйрик не сомневался ни в доблести своих дружинников, ни в их воинском умении, ни в верности, но против Харальда, располагавшего многочисленным войском, необходимы были союзники. Несомненно, понимали то и приехавшие к нему властители.
Воины сопровождавшие гостей, остались во дворе – Эйрик велел дать им воды и хлеба с дороги, послы же проследовали в покои конунга. Хлопнул в ладоши хардаландец, прибежали слуги, да на стол угощение поставили. Хадд с благодарностью пива из кубка выпил, гостеприимство конунжие похвалив.
- Желаем мы отпор дать Харальду и земли свои оборонить от притязаний его, - жрец начал, с позволения спутников.
- Добрая то цель, - согласился Эйрик.
- Потому и узнать прибыли, будешь ли ты на нашей стороне, когда битвы час настанет.
- Буду, - не стал кривить душой конунг Хардаланда. – Причину, сдается мне, вы и сами знаете.
- Харальд клятву принес, что всю Норвегию под властью своей соберет, - со злостью бросил Сати. - Пока жив он, никому из нас покоя не будет!
Эйрик улыбнулся, горячность ярла казалась неуместной сейчас, когда они обсуждали будущее своих земель.
- У Харальда большая армия, что сможем ему противопоставить мы? – Хардаландец решил с самого начала взять инициативу в свои руки.
- Дружины Рагаланда и Теламерка, - ответил Хадд, после некоторой паузы. Властному жрецу не по нраву пришлось желание Эйрика утвердить свое главенство, однако среди них всех у хардаландца было более всего боевого опыта.
- Так же, люди в Агдире встанут на нашу сторону, - Кьятви добавил, тут же пояснив: - они уже предали Харальда раз и теперь боятся его мести.
Пересекшись с ним взглядом, жрец возвестил в голос:
- Да что там, Агдир – все земли северные мятежами вспыхнут! Везде люди злобу таят к сыну Хальвдана, только боятся, что покарает он их. Умрет щенок – вся держава его на куски развалится!
- У него сын есть, - заметил Эйрик.
- Младенец! – Сати рассмеялся. – Его права только Хакон-бастард защищать будет! Нет, не сохранится единство среди ярлов завоевателя.
Согласились остальные, что так и будет, коли падет Харальд. А значит за малым дело оставалось.
- Может тогда пошлем человека, чтобы отобрал жизнь у волчонка? – Предложил Толстошеий.
- Это ведь против чести будет, - призадумался хардаландец. Хоть и хотелось ему от врага избавиться, но на подлость идти он был не готов.
- Один учит нас, что не всегда сильный побеждает, - попробовал жрец развеять его сомнения. – Иногда следует мудрость проявить и дальновидность. К тому я говорю это, что убийство такое только в угоду асам будет – Харальд ведь заветы их попирает действиями своими.
Еще о многом говорили властители, возможные стратегии грядущего сражения обсуждали, армий состав определяли и пытались союзников возможных найти. Каждый из них жалел теперь, что не сумел вовремя угрозу в сыне Хальвдана разглядеть и ударить по нему, покуда он в силу не вошел.

Санденс. Хакон Хаконссон, Бард Брюнольвссон, а также фьордцы Альвир-скальд и Торольв Ульвссон.
(DarkLight, виса Скальда и немножко меня)

Хакон был прав в одном: гридни не желали много гуторить о смерти властителя, павшего не в бою, а проломившего себе голову в пьяном угаре. Именно поэтому мало кто в Норвегии знал о смерти Сигурда, хоть и прошло с той поры уж немало времени. Гонцы, посланные к Барду не то достались волкам в густых лесах, не то – просто не нашли нареченного Сигрид, не успевая за перемещеньями войска Харальда Косматого. Путь агдирца был отмечен слезами вдов да спаленными домами, но молодой конунг был быстр на подъем и непредсказуем в выборе цели похода. Впрочем, возможно, гонцы и не слишком пытались найти Барда, больше надеясь на то, что он пал в одной из тех битв, что в избытке развязывал конунг Агдира. По воле отца Сигрид, Бард теперь стал наследником богатых земель, и дальние родичи Сигурда, не осмеливаясь прямо оспорить его волю, все же желали незваному властелину скорейшей погибели. Масла в огонь подливала и, скажем так прямо, бесславная смерть старого конунга: в доминах гуторили что, мол, коль Сигурд отправился в Хель, то и заветы его соблюдать незачем. От бунта людей держал только страх перед именем Харальда, который открыто благоволил Барду… и которого пока что не одолел ни один из врагов. Вести из Согна, который Хакон по порученью агдирца ограбил до нитки, тоже остуживали горячие головы. Но в конунжьем доме, где ныне жила Сигрид, ежедневно собирались знатные мужи в надежде, что она перестанет ждать суженого и подарит сердце кому-то из них. В ход шла и лесть, и угрозы. Надо ли говорить, что приезду Хакона с Бардом здесь были не рады? Глядя на недовольные лица вокруг, ярл Транделага похвалил свою осторожность: он взял с собою оружный отряд, даже везя друга к невесте, и сейчас именно мечи спутников позволяли ему чувствовать себя так вольготно. Кроме того, Торольв Ульвссон с десятком своих людей увязался с ними, не желая более сиднем сидеть во Хладире – и Бард с охотой пригласил родича с собой, а ярл не стал возражать. Получив в дар от Локи и проницательность в довесок к хитроумию, Хакон Хаконсон быстро понял, что происходит на Санденсе, и почему. В итоге сейчас губы ярла кривились в улыбке: он предвкушал потеху и вновь наслаждался тем ощущением власти, что было испытано в Согне. Он, сын рабыни, привыкший гнуть спину перед любым ярлом, откуда-то знал: здешний люд будет злиться. Но все равно сделает так, как они с Бардом скажут. Хакон не знал, откуда приходит эта уверенность – из наблюдения за походкой, выраженьями лиц… а, может, из страха, читаемого в обращенных на него взглядах? Он знал лишь, что такое ему очень нравится.
Сигрид встретила Барда с огромнейшей радостью и, что скрывать, с облегчением, ибо дева боялась, что знатные мужи, натоптавшие тропку в дом ее отца, перейдут от угроз к принуждению. Боязнь та не была напрасной – асы наградили кюну ладным станом и удивительной красотой, а в придачу и острым умом. Торольв мечтательно улыбался, любуясь на неё, и думал про себя, что будь он одним из тех местных бондов, что так жаждали заполучить Сигрид в жёны – Барду бы ох как не поздоровилось. Что касаемо Барда – его счастью, казалось, вовсе не было ни конца, ни края.
Слуги быстро накрыли на стол, усадили гостей, и Альвир смог спеть до конца свою вису, славящую подвиги Барда на службе Харальду:

Ясени ратной вьюги
Ярости алой жижи
в Барде почуяв, бежали
Бальдра сражений завидев.
Знамя тюленье воздвиг он
В поле под ливнем Хрофта
Волчью оставил жатву,
Птицам Храфна поживу!

Барда все помнят храбрость
Те, кто в сраженьи выжил.
Скальд все о том расскажет,
Скальд там был и все видел

В буре несытой стали,
Волотов враг явился,
За частокол он прорвался
Словно губитель турсов
Резал в телах нещадно
Раны Тюр секир лязга,
Сквозь тын кругов оружных
Ратникам путь расчистил.

Лишь когда ночь настала
Лютости стихло жало
Конунг назвал пред всеми
Барда Сильным по праву.

Тогда поднялся Бард – здесь он мог ныне называться хозяином – и произнёс:
- Спасибо тебе, Альвир-скальд. В наших походах доблесть твоя в службе конунгу была не меньше моей – только асов воля в том, чтобы проявлялась она не в тинге мечей, а в мудром слове и доброй песне. И меня ты всегда поддерживал – и в тяжёлый час, и в час веселья, когда не стоял я уже на ногах. - Брюнольвссон улыбнулся, а по залу прогулялся сдержанный смех. Потом он обратился к гостям:
- Я хочу, чтобы в этом доме и на всём Сандесе люди относились к Альвиру так же, как ко мне… и ещё лучше. Счастлив я, что могу называть его своим другом и побратимом.
Знал Бард, что могут Хакону не понравится такие речи, но и не сказать их не мог. Он подошёл к скальду и вручил ему серебряный обруч, отлитый в виде змея Ёрмунганда, что заглатывал собственный хвост - Альвир с поклоном принял подарок. Затем Бард поднял рог, что подала ему Сигрид:
- За моих родичей Альвира Кариссона и Торольва Ульвссона!
- И за Барда Брюнольвссона! – добавил Торольв так, что задрожали стены. Пир начался.

Сарасберг.

(с Тельтиаром)
Горм открыл глаза. Ужели это Валгалла? А где же тогда валькирии, Один и эйренхии? Хм, нет это не чертоги Одноглазого, иначе, почему у него так болит грудь, куда влетел обух топора какого-то расторопного свея?
"Значит, я жив!" - понял Горм, сын Хардакнута и тут же пожалел об этом - на него лежащего всей тяжестью навалился воин в кольчуге и со стрелой в глазу.
Дан смачно, но тихо выругался.
завязла посреди продолжавшей расти горы трупов, но пехота продолжала теснить харальдово ополчение. Там где падал сраженный стрелой, вставало двое, где зарубленный топором - четверо. Великое воинство привел с собой Эйрик из Уппсалы, но и норвежцы ему в численности не уступали. Словно меж жерновов мельничных воины оказались - кого первого они перемелят? Кого в порошок сотрут? Стоны раненых сплетались в неразличимый хор, уносившийся к воротам Асгарда и услаждающий слух Шлемоносного Всеотца.
Скользили в крови подошвы сапог, валились с ног усталые бойцы не в силах уже удержать равновесие, когда свои же, до битвы жадные, сзади напирают, когда по тебе же идут, в грязь втаптывая - не о такой смерти воины мечтали...
Ополчение таяло, словно воды фиорда особо тёплым летом, но бежать пробовали немногие. Смерть была и там и там, только лучше уж сгинуть в бою, с оружием в руках,чем от стрелы своих же соратников...хотя от стрел тоже гибли и нередко.
- Дядя, готова ли дуржина? - конь под Харальдом чувствовал настроение хозяина и переступал с ноги на ногу, нервно прядая ушами.
- Готовы, - коротко ответил ярл, поправляя шлем.
- Это хорошо. ЛУчникам - стрелять чаще!
Стальная метла, рушащаяся на поле боя вконец обезумела
Избранные отряды норвежского конунга вступили в сражение - свежие, не утомленные долгим боем, они мощным ударом отбросили свеев, однако не смогли закрепить этот успех: Эйрик, видя бедственное положение своих людей, велел им перейти к обороне, и сдерживать натиск хотя бы то время, которое необходимо, чтобы перестроить еще не брошенные в битву силы. Где-то на правом фланге слышался зычный голос Храни, рубившегося с мерийцами, изредка видел конунг свеев золоченый шлем Вальгарда, воодушевлявшего воинство - нет, то не поражение еще было, отнюдь! Пусть накренилась чаша весов в пользу Харальда, но есть чем ответить наглому юнцу!

Сообщение отредактировал Orrofin - 18-04-2009, 19:12

Хардаланд.
С Тельтиаром.

Ни день, ни два прошел, много времени утекло, много событий одно другое сменить успели.
Одно лишь для Гюды неизменным осталось: с колдуном встречи. Уж в деревне узнавать деву стали, к колдуну в полночь сквозь тьму пробирающуюся. Осторожно дева кралась, незаметно, лишь на миг селянам возможность давая силуэт в свете двери приоткрывшейся заметить позволяя, слухи мрачные, пугающие среди людей пуская.
«Что за гостья поздняя к ведуну ночью хаживает, уж не с тёмным ли миром посторонним связался он? – перешепот лишь в закоулках скрытных слышался.»
Уж не таким и страшным Витгейр казался, как во встречи первые. Много хорошего в нем открыться успело, что на отношение нежное к Гюде оказался способен, что на сказы дивные, что на лицо пригож. Не на шутку увлек колдун деву юную, осторожности в доме родном лишив. Не раз нянька разговор о пропажах ночных да веселье постоянном заводила, лишь за руку поймать не могла, каждый раз в постеле хозяйку заставая, лишь догадками смутными мучаясь. То ли Гюде везло, то ли ведун глаза отводил. Начал уж и отец дивиться счастью вечному дочери. Никому дева не призналась, что за тайну такую хранит.
Стражей число конунг увеличить велел, чтоб докладывали и денно, и нощно, что в усадьбе твориться, ничего от этого не добившись. Незаметной тенью дева сквозь них в ночи темной скрывалась, в дымке предрассветной обратно возвращаясь.
Вновь дождавшись тишины в доме спящем, направилась Гюда дорогой хоженной-перехоженной к возлюбленному тайному. В дверь знакомую вошла, в объятия колдуну кинувшись. Обнял ее Витгейр, крепко к себе прижал, слова нежные нашептывая, да в дом повел.
Не противясь вслед дева двинулась, за стол знакомый присела, на колдуна с улыбкой глядя.
- Соскучилась по тебе, - негромко молвила, - но спросить тебя хотела, доходят и до меня слухи, что не всё у Харальда творится, как ты обещал. Вместо бед да невзгод лишь удача ему сопутствует…
Рядом опустился на скамью Витгейр, голову на колени Гюде положил:
- Сильна удача Харальда, - прошептал. - Но и она не бесконечна. Большая распря с конунгом свеев ждет Косматого - там и сгинет он.
Запустила Гюда руку в волосы, задумчиво вдаль глядя.
- Неужли за время прошедшее не сумел ты с ним сладить? Можно ль на тебя еще в этом полагаться?
- Не так просто порчу на конунга навести, но меня Один в достаточной мере одарил для дела этого.
- Поведай же ты мне, когда на пути его неудача повстречает, не свершится ли это за тем, как у нас побывает он?
Чуть приподнял голову, в лицо девушке посмотрев, колдун:
- Руны сулят ему горе. Я видел людей, что к отцу твоему приезжали - то конунги юга. У них будет большая битва с Харальдом уже скоро.
- Их судьба меня не волнует, - резко дева ответила. – Коль дорога я тебе, хоть раз на вопрос без увиливаний ответь.
- Только Норнам известен день, когда его нить оборвется. Но все знаки указывают, что это будет уже скоро.
- Так не встретиться ль он со мной до времени этого?
- Если только конунг Эйрик его в цепях сюда приведет, - колдун рассмеялся.
Улыбнулась Гюда, любимого обняв.
- Приятны мне речи твои, лишь бы с делом они не расходились
Поцеловал чародей любимую, прошептав тихо:
- Все так будет, обещаю.
- Не могу словам твоим не поверить, - дева молвила, к колдуну прижимаясь.

Потянулась Гюда в кровати сладко, небо светлеющее в окне завидев. Оделась неспешно, чародея на прощанье целуя, да в путь обратный отправилась.
Незаметно дорога пролетела в мыслях о разговоре про Харальда. Не могла дева колдуна словам до конца поверить, но и не верить любимому не могла. Так и добралась в раздумьях до усадьбы конунжьей.
Служанка, как обычно, девушку в постели нашла, когда будить ее собралась, только, в этот раз раньше обычного заявилась старая.
- Поднимайся, Гюда, уже и солнце восходит.
Недовольно дева от няньки отвернулась, глубже в шкуры заворачиваясь.
- Не мешай спать, рано еще.
- Тебя отец зовет, вставай скорее, - служанка сказала.
- Передай ему то же, что и тебе сказала, - сквозь сон Гюда проворчала.
Однако старуха только шкуру теплую с нее сорвала.
- Конунг тебе велит к нему идти.
- Без меня обойтись не может, - дева пробормотала, неохотно с кровати поднимаясь, няньке себя одеть позволяя, да к отцу выходя.
Эйрик Ватнарссон в большом зале дочь ожидал, за столом сидя. Виду у конунга был усталый и встревоженный, и, скорее всего, большей частью то было по вине гостей, только вчера усадьбу покинувших. Почти неделю, дела иные без внимания оставив, беседовал с ними Эйрик, и с каждым днем все мрачнее становился.
Доброго утра тебе, Гюда, - улыбнулся конунг натянуто.
- Утро доброе, - в ответ дева молвила, всем видом понять давая нежелания своего в час ранний общаться.
- Ты знаешь уже, что сражения с Харальдом не избежать. Быть может, зря я ему отказал тогда?
В миг сон с Гюды слетел.
- Как не избежать? Ведь... - лишь в ответ чуть слышно прошептала.
- Садись дочка, - конунг вздохнул. - Не бойся, пока я жив - он тебя не получит.
- Что же за вести недобрые гости твои с собой принесли?
- Они - последние, кто могут против Харальда оружие поднять.
С заметным пренебрежением говорил Эйрик.
- Не велико подспорье, но другого не будет уже.
- Ужель нам с Харальдом биться придется, ужель и вправду случится такое может?
Конунг кивнул:
- Случится, Гюда. То время, когда я надеялся на его скорую смерть прошло - теперь только меч рассудит, кто прав, - владыка Хардаланда хлопнул ладонью по столу. - Харальд многих славных правителей по одиночке одолел, в силу вошел. Но ныне я возглавлю всех тех, кто готов до смерти с ним биться.
- Много ли осталось тех, кто против Харальда пойти не побоится, вслед за тобой пойти? Соберется ли отряд, Харальду противостоять силы имеющий? - мысли в голове Гюды быстро проносились, одна другую сменяя. Как же случиться могло, что колдун её обманул, о другом совсем речи ночью он вёл.
- Дочь, - Эйрик поднялся. - Не волнуйся зря, послушай: агдирец будет ослаблен сражением со свейским конунгом.
- Как же спокойна я быть могу, коль дела такие творятся. Что ждать мне, если в усадьбу сумеет Харальд проникнуть?
- Именно поэтому, я отсылаю тебя из Хардаланда. Корабль уже снаряжен.
Вздрогнула Гюда от слов таких, испугалась разлуки с Витгейром.
- Не поеду я никуда, не оставлю тебя одного в опасности и дом родной.
- Не спорь, дочка - мне спокойнее станет, коли ты в безопасности будешь.
Бросилась дева отцу на шею:
- За что ты меня от себя отсылаешь? С тобой я в час трудный останусь.
- Не спорь, - повторил конунг, дочь обнимая. - Отправишься в дом Кьярваля на границе моих владений, он сможет защитить тебя, а если случится так, что погибну я - так увезет в Данию.
-Нет, - упрямо головой мотнула дека.- Никто меня лучше тебя не защитит. Да тебе поддержкой стану.
Помрачнел Эйрик тогда:
- Перестань, Гюда. Слуги за твоей спиной говорят, что не ночуешь дома - вырвал бы им языки, да люди решат, будто правду они брехали. Лучше будет, если ты вдали от усадьбы некоторое время проведешь.
- Где же еще ночевать могу я, если не дома. Слугам же лгущим и впрямь языки за россказни их повырывать можно, чтоб о конунга дочери говорить не смели более. Останусь же я там, где дом мой и отец родной.
- Будь по-твоему, - сдался правитель, видя, как искренне хочет его дочь поддержать в тяжелое для Хардаланда время. - Сегодня же злоязыких слуг отошлю, чтобы сплетен не распускали!
Поцеловала Гюда отца на прощанье да в комнату свою радостная двинулась, размышляя, когда б с Витгейром ей теперь повидаться.

(с Тельтом)

Наконец-то в бой! Халльвард отчаялся уже ждать, когда же меч обнажить доведется и ринуться в самую гущу кровавой сечи - пусть не столь уж многочисленно свейское войско, пусть и норвежское поредело...Своё брала война, безжалостно, жадно, хватая всех, до кого могла дотянуться.
И появлялось знакомое как никогда чувство, пусть и давно он его не испытывал - уж до него-то смерть не дотянется. Не сейчас, не сегодня. Еще успеет он в чертогах Одина вкусить пенной браги из златого кубка, но это будет позже, много позже того, как меч его вонзится кому-то в плечо, пробивая насквозь, срубит кому-то кисть руки с зажатым в ней длинным ножом - чтоб неповадно было! - ударится в чей-то щит, чтобы после короткого поединка (уступал этот свей в ловкости юноше, заметно уступал!) пронзить обладателя щита.
Отец, думал старший Вебьернссон. Отец бы гордился им. Гордился бы тем, что сын стал столь искусен в военном деле...
Только навыки свои применяет уже под началом иного конунга. Впрочем, важно ли?
И меч продолжил гулять в руке Халльварда, со свистом рассекая воздух и погружаясь в теплую податливую плоть, орошая себя алыми каплями.
Конечно, шедшие рядом воины оберегали юношу - кто подставлял щит вовремя, кто отводил роковой удар в сторону. Харальд настрого приказал дружинникам следить, чтобы старший Вебьерссон уцелел во что бы то ни стало и щедрую награду обещал за то. Ведь, родственник конунга, всенепременно должен был покрыть имя свое бранной славой, чтобы люди уважать его, молодого годами, стали.
Недалеко от Халльварда великан огромным мечом свеев рубил - то был сын Рогволда Хрольв, по праву считавшийся самым могучим воином в норвежской дружине: после смерти Ахти Йотнута так оно и было, не осталось больше противников Пешеходу достойных, а потому рвался он с тремя-четырьмя сразу в бой вступить, за собой вереницу тел оставляя. Сам Коршун, ярл Мера издали за битвой следил, сыновей сражаться отправив, да подле конунга оставшись, хоть и не по душе такое соседство было Харальду.
На другом конце поля стяг подрубленный упал - втоптали свеи волчье знамя, пусть малой, но победе радуясь.
А Эйрик-конунг меж тем понимал мало-помалу, что начинает удача от него отворачиваться, и, верно, ехидно посмеивается Тор сейчас в бороду, взмахивая своим молотом не над Харальдовым, но над его, Эйриковым войском. И хоть пока не опустился еще чудовищный молот, грозя гибелью всем свеям, но в любую минуту обрушиться может. У норвежцев силы полно - вон и дружина конуга, воины, каких мало, в битву вступили, лавиной хлынули, как волки, почуявшие добычу...
Мотнув головой - разметались длинные волосы, ветер запутался в бороде, - прогнал владыка свейский видение нехорошее. Если сдаться сейчас, если позволить себе подумать, что надежды никакой уж нет - тогда проиграли они сражение как пить дать.
Готов ты был зубами выгрызать победу, конунже?
Так грызи теперь, не морщись, на тяжкую долю не сетуй - заденет ненароком ниточку Норна и поминай, как звали.
- Где ярость ваша, свеи?! - взревел он. - Где пыл боевой? Вперед, рвите врага, режьте, рубите, ни капли жалости к ним!
Откликнулось тысячеустым хором войско, словно вторую жизнь вдохнули в него - и зазвенели с утроенной силой оружия, в щепки стали ломаться вражьи щиты... но надолго ли?
Словно надломилось что-то в войске харальдовом - те, кто не ожидал воодушевления такого от врага, дрогнули, назад подались. Последний резерв, соратников испытанных бросил свейский конунг, лишь бы покачнулась чаша весов в его пользу, до низу опустилась, тяжестью своей придавив волчонка наглого.
- Гутхорм! Гутхорм ярл!
Закричали норвежцы, расступаясь - вихрем стальным ворвался в бой дядя конунжий, а с ним берсерки его: в азарте ратном, яростном своих и врагов не различая разили они, не чувствуя боли. Устоял центр, вновь выровнялись силы, но не надолго - ведь если в середине воинства Гутхорм бился, а фланг правый Хрольв силою своей удерживал, то на левом краю преимущество было за Эйриком. Редела там дружина отборная, отступали бонды и чудом уцелевшие наемники, казалось - еще немного, и в окружение смогут свеи взять врага ненавистного!
И свеи, вдохновленные Эйриком и нежданным везением, которое будто заставляло врагов самих находить для себя острые мечи воинов Уппсалы и подставлять под них грудь, шли дальше, прорываясь - стремясь прорваться! - через левый фланг, смести его пытаясь, в муку растереть, разбросать оставшихся воителей. Еще немного - и победа уже за ними, останется один, последний, решающий рывок.
Окружить ненавистных норвежцев, в ловушку загнать... как волка матерого на охоте, как свирепого, но порядком уже израненного кабана. Пусть пытается прорвать линию охотников, пусть бьется в заключительной агонии ярости, все равно победят охотники.
Главное - не ошибиться сейчас, где зверь, а где ловчий.
Храни где-то недалеко вскрикнул (Эйрик обернулся на голос) - ранили ярла, скользнули по боку лезвием. Сильно ли, нет - не видать отсюда, зато видать - все равно достойно дерется, невзирая на боль. Кивнул Эйрик, усмехнувшись зло в бороду: истинно, так и надо. Прольем кровь, и чужую, и тем паче свою, но не позволим щенку Харальду верх одержать!

Может, показалось Эйрику то, что увидел он издали испуг на лице Косматого, а может и действительно устрашился агдирец, когда начали воины его поражение терпеть, да только не долго перевес на стороне свеев был - верманландцы, присутствию которых не придавал значения конунг Уппсалы, подлость проявили, их хевдинга мертвого достойную. Ударили в тыл дружине свейской бонды, в спины воинам храбрым стрелять начали, измену свою раскрыв в момент решающий. И пусть не много их было, но удар коварный сумятицу внес, давая возможность харальдовой рати опомниться, порядки боевые восстановить. И после смерти своей сумел отомстить Аки Эйрику - знать не зря крови его клинок отведал.
Измена... этого конунг свейский не ждал. Потому вдвойне, втройне тяжелым показался удар ему, и не сразу опомнились его отряды, не сразу поняли, отчего те, кто сражался только что на их стороне вдруг решили оружие обернуть против свеев - и погибли тут многие, не успев опомниться да осознать, что соратник, плечом к плечу бившийся, сейчас острие меча в их тело погружает.
Если бы знать заранее! Проклял себя Эйрик, что не перебил всех вермаландцев вместе с Аки - бились бы меньшими силами, но тогда хоть за спину свою можно было не опасаться. А сейчас - вот она, открыта спина, бей в нее - не хочу, вонзай нож под левую лопатку - не дернется.
"Вот хитер же наш Харальд", одобрительно Сигтрюгг думал, отбросив уже лук и орудуя кинжалами. Ловкий, юркий как змея, он метался между своими и противниками, нанося неожиданные удары врагам и тут же скрываясь в гуще отчаянно сражающихся людей.
"Пусть поделом будет свею, что связался с изменниками!"
Последний шанс упустил верх одержать конунг Эйрик, все преимущество его ушло из-за вероломства верманландцев, а харальдовы воины продолжали на правом краю теснить свеев и гаутов, и теперь уже те под угрозой окружения оказались. Тогда-то из леса, что за спинами свейской рати был шум раздался - неужели воины, в охранении оставленные, на подмогу конунгу в тяжкий момент пришли? Но нет, те из свеев, что уже в Вингульмерк с Эйриком ходили, знамя новое узнали - под белым волком Харек, ярл Ранрики пришел, а значит не было больше у Эйрика людей, на речном берегу дозором стоявших.
"Не может быть", думал владыка свейский, кусая губы, пока возникшие точно по наущению коварного Локи отряды Харека подходили все ближе, щетинясь оружием.
Это их, свеев, загнали сейчас будто в ловушку. И сознавать это было и стыдно, и жутко, и сердце никак не хотело смириться с тем, что шанс победить Харальда теперь один на тысячу, и то истинное чудо произойти должно. Но Эйрик не уповал на чудо - не замечая, что из прокушенной губы уже течет первая капелька крови, он искал глазами молодого Хальвдансона и крепче сжимал рукоять меча.
А норвежцы уже начинали буйно ликовать - с восторженным кличем поднял меч свой Халльвард, приветствуя пусть ненавистного, но так кстати подоспевшего Харека, и тут же погрузил лезвие в брюхо какому-то свею, решившему, что он может застать сына Вебьерна врасплох. Или кто-то из других воинов помешал свею? Но размышления юноша отбросил быстро, чтобы снова предаться упоению битвой - всего-то ничего ведь биться осталось, того гляди и побегут ненавистные вороги!
Или не побегут?.. Не покажут спину, но костьми лягут?
"Если положим их - то лягут", усмехнулся мысленно херсир.
О том же думал и Харальд, слова ободрения ближайшим воинам кричащий. Теперь-то победа в его руках была, лишь ухватить оставалось, да не выпускать! По всему ратному полю свеев громили - где преимущество они имели - там лишились, а где им до этого туго приходилось, там и вовсе бойня началась. Зажатые меж основным войском норвежским и небольшой, но полной сил дружиной раниров, люди Эйрика уже ничего предпринять не могли - отвернулась от них удача воинская.
Отступать было бы позором, но на еще один прорыв где сил взять, каким богам вознести молитвы?
- Держать оборону, свеи! - крикнул Эйрик, за ним Вальгард, находившийся в другой части войска, повторил. Поднялись щиты, теснее встали друг к другу воины свейские, не стали уже нападать на неприятеля, но старались сохранить позиции... да что там, просто выстоять, выдержать градом сыпавшиеся удары. Будь эйриковы мужи послабее, будь они менее выносливы - может, и не сдюжили бы, рассыпались, растеклись по полю от натиска.
Но, пусть желание победы ушло, воля к жизни еще оставалась. Там, в Уппсале, в Гаутланде ли - каждого ждал кто-то, к кому стоило возвращаться.
Так и Эйрик вспоминал свою синеокую Сванхильд, и ему как никогда хотелось вернуться, не победителем, а побежденным, зато живым, и склонить голову (ему! мужчине! сильнейшему!) на ее колени.
А еще конунг высматривал того предателя, что являлся к нему и обещал помощь Харека Волка в битве. Не нашел. Радуйся, предатель, не от конунжей десницы сдохнешь...
Видя, что враги тактику изменили, и Харальд натиск ослабить велел - хоть и хотелось ему со свеями ненавистными расправиться поскорее, но понимал конунг, что воины его устали от сражения долгого, а потому стоит силы поберечь. Вскоре уже обороняющихся в кольцо взяли норвежцы, однако не так просто было строй, копьями ощетинившийся проломить. Дважды воины Хальвдансона всей силой на свеев наваливались, и дважды же отходить вынуждены были. Велеле тогда Харальд вновь стрелкам за дело взяться, да только хорошо за щитами укрывались враги - много стрел впустую потрачено было, и быстро колчаны опустели у лучников.
С ненавистью смотрел норвежский конунг на построение вражеское, места слабые в нем найти пытался, да в сумерках сгущающихся дело это слишком сложным оказалось.
- Ты что скажешь? - Впервые за время битвы обернулся сын Хальвдана к Рогволду.
- Окружение наше разомкнуть следует, - после размышлений недолгих, ярл ответил. - Покуда обречены, они яростно сражаться будут, а дадим шанс уйти - так у многих дух воинский угаснет.
Улыбнулся Харальд, с советом соглашаясь, подозвал телохранителя верного, да велел тому приказ передать Гутхорму и Хареку, чтобы поступили, как Рогволд сказал, едва только стемнеет.

(C Кошкой прямо из Вермаланда)

Войска разошлись, как только опустилась темнота на лес, на реку, на равнину, где битва шла. Хоть и понимал конунг свейский, что им не выстоять было против объединенных ил Харальда, а все же разозлился крепко, когда юнец этот крикнул ему издалека, мол, завтра продолжим, друг Эйрик. Кинулся бы к нему с мечом, да Вальгард удержал, остановил…
- Ты чего теперь-то думаешь, владыка? – осведомился Храни Гаутский, перевязывая рану.
Лагерь свеев, который мог быть намного полнее, если б не предательство вермаландцев, встревожено гудел, словно огромный улей. И отдельные обрывки фраз, долетавшие до конунжего уха, отнюдь его не радовали.
«До рассвета проживем…»
«Кабы не помощь тому от Харека этого…»
«Не дождется жена-то. Разве ж вернемся?..»
- Слышишь, что говорят? – усмехнулся Эйрик горько. – Не вернемся мы. Все здесь ляжем.
- Конунг! – повысил голос Храни. – Не след тебе вести такие речи!
- А скажешь, неправ я? Ты подумай только, сколько теперь воинов у агдирского выкормыша. Вермаландцы, Харек этот, будь он неладен, опять же… да и воины, честно скажем, недурные. А мы? Раненые, увечные, в западню попавшие, как заяц серый. Выбили землю у нас из-под ног, не останется теперь ничего, кроме как своей кровью окропить ее.
Сзади подошел Вальгард, и некоторое время вслушивался в разговор, а после тихо вступил:
- Разве уж ничего? Эйрик, не обо всем ты подумал. Можно и людей сохранить, и Харальда разбить. Если желаешь ты того, конечно…
Невидящим взглядом окинул его конунг.
- И что предлагаешь ты?
- Бежать он предлагает, - верно понял Храни мысль Вальгарда. – Да остынь ты, конунг, ни к чему ярость на челе твоем. В Гаутланд бежать надо. Там и подмога, и земля другая, и они, опять же, пока за нами пойдут – передышку получим. Гауты – не подлые предатели и изменники, в этом я своей головой могу поручиться.
- Ну поручись, - хмыкнул Эйрик. – Вряд ли поможет. Ты… вы хоть понимаете, что мне советуете? С поля битвы сбежать! Будто трусу какому! Я вам что, не правитель, а кукла деревянная – куда захотел, туда и поставил?!
Сорвавшегося уже на крик конунга Вальгарду за плечи пришлось схватить крепко да тряхнуть. Но тот оттолкнул его в ярости и уставился на советника зло, раздувая ноздри и сверкая глазами.
- Конунг, - снова Храни вмешался, - послушай меня. Сдохнуть тут хочешь? Без победы, без славы? Сванхильд даже весточку не принесет никто о том, что вдовой ее ты оставил, и детей – сиротами. Этого хочешь?
Мотнул головой владыка свейский, показывая – нет, не хочу.
- А одолеть норвежцев хочешь ведь? Да вижу, что хочешь. Только их таки же способом бить надо, каким они нас били сегодня. В спину, подло. Они ждут нас наутро добить, в прах растереть – а нас уже след простыл, мы в Гаутланде войско собираем новое… и когда они к землям этим приблизятся, нанесем им в ответ удар. Ну что, лучше это, чем помереть здесь просто так?
Помолчал недолгое время Эйрик, а после молвил:
- Лучше, Храни, верный мой подданный, как есть лучше. Только дружине своей, своим ратникам как я в глаза смотреть буду, когда собирать их сейчас придется? Что им сказать? Что их повелитель стрекача задать решил?
Вальгард улыбнулся, только улыбка злая вышла, невеселая.
- Да они-то получше тебя все понимают. Им ведь тоже умирать не хочется. А какой конунг истинно хорош – тот, что людей своих на верную смерть пошлет ни за что, или тот, что спасти попытается? Вот и они знают, что второй… только от тебя спасения совсем не ждут, твой нрав упрямый зная. Мы проскачем сейчас по лагерю с Храни, объявим сборы поспешные… а ты веди нас, Эйрик. На смерть за тобой идти, кончено, честь великая и долг наш несомненный, но от смерти уходить под твоим началом – много радостней, клянусь тебе в том!
Кивнул властитель Уппсалы, понявший, что был неправ.
И не прошло двух часов, как под покровом ночи свейская рать двинулась в Гаутланд.

На ночлег Харальд устроился в усадьбе Аки-хевдинга, стоявшей достаточно близко к полю недавнего сражения. Обе пиршественные залы теперь занимали норвежцы и их союзники, отдыхавшие и набиравшиеся сил перед решающим сражением (а в том, что под утро все решиться, никто уже не сомневался). Всю ночь сын Хальвдана не мог сомкнуть глаз, грезилось ему, что стал он не только конунгом над всей Норвегией и Данией, но и Упсалла его владением сделалась, а ведь до исполнения мечты не так далеко было - только руку протяни! А потому, когда верный Укси сообщил конунгу, что дядя его очнулся из забытия, поспешил к нему Харальд, дабы разговором остаток ночи занять.
Гутхорм-ярл лежал на скамье и тихо скрипел зубами. Слабость, проитвная, выматывающая, уходила из тела неохотно, а вместо неё являлась боль в разрубленной мышце на руке и длинной царапине поперёк бедра. Кто-то из свеев, похоже, всё-таки сумел его достать.
"Один, благодарю тебя за твою силу, но зачем же потом вот так крючить-то?!" - думал Гутхорм и ругался сквозь зубы чёрными словами.
- Рад видеть тебя в добром здравии, дядя, - Харальд улыбнулся, заметив перекошенное от боли лицо родича.
Конунг сел возле ложа Гутхорма, отработанным движением убрав за спину спутанные космы.
- Чем там, Хель грызи все ваши уды разом, закончилось?
- Это было чудесно, - вздохнул сын Хальвдана. - Жаль, ты не видел, как верманланды обрушились на свеев, спросить с них за смерть Аки. Эйрик видел в них предателей - и сам же сделал так, чтобы они действительно его предали.
Он рассмеялся, вспоминая неожиданную атаку, лишившую врага всякого преимущества и внесшую сумятицу в боевые порядки.
- Ха! - Гутхорм вскинулся на лавке, но снова лёг и тихо зашипел. - Так свей мёртв?
- Жив пока, - процедил зло конунг. - Этим ударом, да твоей лихой атакой мы лишь себя от разгрома уберегли.
Видно было, что не слишком приятно Харальду говорить было о поражении возможном.
- Ничего, - ярл устал и чувствовал себя плохо, но продолжал думать. - Потери наших основных сил меньше,ч ем у Эйрика. Мы сможем дать второй бой.
- И раздавить его!
Харальд ударил кулаком по ладони.
- Ты прав был насчет Харека - он верен мне и всегда был.
- Что, наконец признал?, - Гутхорм усмехнулся. - Чем же он тебя так обрадовал?
- Да тем, что Эйрика последней надежды на победу лишил и потрепал основательно! Раниры его - славными воинами оказались, хоть и разбойники сплошь.
- Добр ты, племянник! И совсем малость нужна, чтобы тебя порадовать!
От души рассмеялся на это Харальд, потом же взгляд его серьезным сделался:
- Сражаться сможешь или раны мешают?
- Раны - нет. Если до завтра силы вернутся ко мне и берсеркам - выйдем в поле.
Ладонь дяде на плечо положил конунг:
- Хорошо то, когда ты рядом - я за исход сражения не сомневаюсь.
- Я буду с тобой, племянник. Но только если ты дашь мне поспать.
- Уже рассвет близиться, - покачал головой Харальд. - Надобно нам...
- Беда, конунг!
Ворвался в клеть Укси запыхавшийся, что-то еще сказать хотел, да не хватило воздуха в груди, пришлось ему дыхание перевести, прежде чем новости поведать. Напрягся конунг, сам не заметив того, как пальцы его крепко плечо дядино сжали.
- Что там? - Гутхорм и сам приподнялся, ровно и забыв о боли. - Да говори уже!
- Ушли!
В сердцах махнул могучей дланью телохранитель.
- Кто?! - Нетерпеливо бросил правитель.
- Свеи ушли! Бежали, покуда темнота их скрыла!
Смех харальдов был ему ответом.

Уже вскоре все приближенные норвежского конунга собрались в обеденном зале, чтобы обсудить, как поступать дальше следовало. Отступление Эйрика, хоть и означало поражение свейской дружины, однако сулило крупные беды в грядущем, коли сумеет он силы восстановить.
Верманладнцы, избрав из свое среды самых знатных мужей, явились на поклон к Харальду и просили его взять всю полноту власти над их фюльком, припоминая, что того-де еще Аки желал. Сын Хальвдана, в свою очередь, объявил, что древнюю родину предков своих притеснениям подвергать не станет, а напротив наградит за заслуги боевые и преданность.
На том отослав бондов, взглянул юноша на советников своих: как и прежде по правую руку от него Гутхорм сидел, со сном борясь, по левую - Рогволд Мудрый, а дальше Харек Волк, Эйвинд Ягненок и другие.
- Эта земля теперь наша, - молвил конунг. - Как дальше поступим?
- Загнать надобно Эйрика, как зверя дикого, - кулаком хлопнул седоусый ярл, чьего имени Харальд не помнил. - До самой Упсаллы! Это ж все твои владения, господин - еще со времени Фрейра!
- То сложно будет, - скривил губы Рогволд. - На своей земле Эйрик большую подмогу получит от тех, кто с ним в набеги ходить не желал.
- Но и оставлять его нельзя! - Эйвинд выпалил. - Сейчас он слаб, а дадим раны зализать - за местью придет!
Жарко спорили ярлы - одни настаивали на погоне скорой да расправе над конунгом свейским, другие же требовали прекратить войну эту и да конунга убеждали обратить взор на запад, где враги давние притаились. Все они правы были по-своему, однако же решающее слово за конунгом оставалось и все враз замолчали, когда он из-за стола поднялся:
- Раненый зверь вдвойне опасен, а потому надобно добить его.
Так сказал конунг, и к переходу велел готовиться сразу, как будет добыча поделена. Гаутланд их за рекой дожидался.

(С Оррофином)

продолжение

Когда завершилось совещание, Харальд крепко обнял Харека Волка, тем показывая всем присутствующим, что не таит никакой обиды на ярла Ранрики и близким другом его считает, как в былое время отец. За доблесть же, ранирами проявленную в сражении, одарил их конунг пятой частью всей добычи воинской, а ближайшим сподвижникам Харека вручил кому шубу песцовую, кому - кольчугу, а кому - меч. После же, велел сын Хальвдана Волку людей собирать и не мешкая в погоню за свеями корабли направить, да не давать отдыха Эйрику и до тех пор его гнать, покуда возможность есть. Раниры, лучше других местность эту знали, а потому никто другой поручение это так хорошо выполнить не мог, как Харек. Торлейв с неприязнью затаенной наблюдал за уходящими из лагеря людьми Волка: надо же было им появиться в такой момент, чтобы одним ударом всю паутину, жрецом сплетенную, перерубить! Вот только, пока благоволил к Хареку конунг, жрец недовольства своего выражать не спешил, и на то надеялся, что сложит голову христианин в гаутских землях.
Временем тем, не обошел Харальд наградой и других воинов, в битве со свеями кровь проливавших: дорогую виру выплатил родичам погибших за него, о здоровье раненых сам справлялся, дабы расположить к себе хирдманов и верность их укрепить. Одним земли пожаловал, иных золотом одарил и каменьями, старшего сына Аки - Асбранда новым хевдингом Верманланда объявил, младшему собственное знамя нести доверил, рогволду рабы достались крепкие и знатные пленники, с которых он по собственному усмотрению мог выкуп стребовать. А Халльвард с Сигтрюгом почестей удостоились невиданных: по приказу Харальд, все войско их славило, на пирах же сразу после Гутхорма теперь им сидеть дозволялось, и слух прошел, что скоро уже ярловым достоинством их конунг пожалует.
А Гутхорм-ярл, от бессилия берсерка оправившийся, веселья общего не разделял. Понимал он: пока живы те, кто конунгами себя провозгласил, не бывать покою в державе Харальдовой, и от того был мрачен, как йотун летом.
Но вот, сутки миновали - павшие удостоились роскошного погребения, выжившие оправились от усталости и легких ран, вновь готовые в хирды собраться и стоять до последнего вздоха за дело своего конунга, славного щедростью в равной степени, сколь и волосами. Сам Харальд выехал на коне перед войском, воодушевляя на поход дальний людей:
- В давние времена то было, но старики помнят, - возвестил он. - Предок мой, Олав Лесоруб был родом из Упсаллы, но бежать был вынужден от врага, погубившего его отца - Ивара Широкие Объятия! Сейчас, вижу я, настал лучший момент, чтобы вернуть причитающееся мне по праву! Если свеи посмеют поднять оружие на меня - мы их раздавим, ибо я законный наследник Одина и Фрейра, правитель Норвегии, Швеции и Дании!
В ответ воины кричали славу конунгу и клялись, что последуют за ним хоть на край света, хоть в Хельхейм, будь на то его воля. К тому времени Верманландцы привели корабли - в большинстве рыбацкие и торговые суда, однако их было достаточно, чтобы переправить в Гаутланд харальдову рать.
В скорости войска взошли на корабли и конунг велел отчаливать. Войско его сократилось в следствии битвы почти вполовину, однако знал он знал, что Эйрик понес потери куда более тяжкие, да к тому же в бегстве поспешном вынужден был раненых и увечных оставить, Харальдовы же хирдманы через месяц-другой вновь в строй вернуться, излечившись.
- По реке за два дня до Гаутланда доберемся, пообещал Убби, вызвавшийся стать проводником для войска.
Харальд потрепал мальчика по голове и подарил ему кинжал за эту услугу. Юный сын Акки, несомненно желал отомстить Эйрику, а потому должен был указать кратчайший путь до владений свейского правителя. Быть может, они и Харека нагнать успеют прежде, чем тот в сражение вступит.
- Харальд, - Белая Прядь подошёл к конунгу, стоящему на носу одного из кораблей и стал рядом. - Посмотри сюда.
В руках он держал кусок кожи на котором кто-то углём начертил короткий план земель Эйрика.
- Я купил это у одного из бондов. Ушлый же оказался, йотуново отродье, два запястья и перстень запросил!
- За такие сведения - злата не жалко, - посмотрел на карту конунг. - Умелец делал - все усадьбы крупные отмечены.
- Держи, и давай подумаем, как будет сподручнее воевать там. Не хочется зря людей терять в конце-то.
Если первый раз лишь мельком взглянул на выделанную кожу Харальд, то теперь, в руки ее взяв, уже придирчивее рассмотрел:
- В Гаутланде девять больших селений, - пересчитав знаки начертанные, произнес: - В каждом может подмогу искать Эйрик, в каждом дружину держать.
Он еще немного повертел карту, словно еще что-то ища.
- А может и не быть там защиты крепкой - наперед то выведать следует.
Скрипнул зубами с досады Харальд: в землях норвежских проще было как-то, достаточно только войско разбить, чтобы бонды на милость его сдались, а здесь он для всех враг, не только для Эйрика, потому за каждую деревню может его кровавая битва ждать. А сколько их, деревень-то, в Гаутланде - то и вовсе не ведомо. И куда разбитый свей рать повел - тоже тайна.
- Как доплывём - попробуем купить лазутчиков, да подсылов из местных, - Гутхорм разгладил усы, потом снова взлохматил их. - Кстати, знаешь ли ты, что Горм выжил?
- Выжил...
- Я его с раненными видел. При нём травник из данов сидит неотступно и никому другому лечение его не доверяет
- Почему раньше мне не сказал? - Разочарованно конунг протянул: - Пока не отплыли.
- Я до того не видел его, а остальные...много раненных у нас. Не заметить его легко было.
- Забудем о нем пока, - юноша рукой махнул. - Войско я на три части поделю, когда на место прибудем. Одну Харек возглавит, ты - вторую.
- А ты третью, - кинул ярл. - Мудрое решение. И кто куда направится?
- Это, смотря что лазутчики скажут.
- Так и сделаем. Берсерков я при тебе оставлю, чтобы уж совсем без поддержки ты не был.
- Хорошо то, - Харальд улыбнулся. - Я к ним привык уже, как родные стали.
- И хорошо. Значит не будешь бегать от собственных стражей, - усмехнулся ярл.
Тряхнув космами, правитель свернул кожу и отдал дяде:
- Сбереги до срока. И почему, только, никто не смог сразить Эйрика на поле брани?
Вопрос этот, конунгом заданный скорее богам, нежели Гутхорму, так и остался без ответа.
К вечеру ветер спал и гребцы взялись за весла, ни на мгновение не ослабляя темпа - все они знали, как важно не упустить благоприятного времени, не дать Эйрику передышки, достаточной, чтобы новое войско собрать. Если прошлая битва на земле нейтральной была, то здесь уже владения свейские, неосторожным захватчикам гибель сулящие. Предок Харальда здесь ненавидим людьми был и ими же погублен, а потому без боя ни бонды, ни даже карлы последние головы не склонят.
То понимал и сын Хальвдана, однако другие думы им овладели в этот час. Отозвав в сторону Убби, он приказал мальчику принести клеть с голубями, да самого быстрого из них отобрать. Начертав рунами приказание на клочке пергамента, конунг привязал к лапке его да отпустил птицу в небо. Еще рассвет наступить не успел, а уже был крылатый посланец в усадьбе.

Усадьба Санднес. Пир.
Пировали заочно мы с Тельтиаром, а очно – Бард, Хакон и местные.

Гости, со всей округи съехавшиеся на свадьбу Барда, один за другим преподносили лендрману подарки и заверяли в своей преданности: кто - искренне, а кто со злобой затаенной. Так, в бороде спрятав гримасу неприязненную, сидел, в кубок уткнувшись свойственник Сигурда, а подле него двое молодых викингов - племянник и зять его, негодование родича разделявшие. Считали они, что им Халагаланд достаться должен по смерти правителя, но нет - конунг Харальд по иному рассудил. А кто его власть-то признавал? Только Бард один! Сигурд и вовсе Косматого со двора прочь выгнал... и погиб в скорости.
Точно боясь, что о догадке его страшной прознает кто, свойственник сигурдов бороду несколько раз пальцами разгладил, да кубок опустошил, и взглядом мутным на лендрмана посмотрел: три владения великих получил любимец конунгов без права на то. И как теперь совладать с ним?
Будучи в свое молодые лета уже многоопытным хитрецом, Хакон ожидал чего-то подобного от людей убитого Сигурда, а потому лишь казался расслабленным. Он подносил к устам кубок, и говорил тосты в честь Барда, длина которых все уменьшалась из-за трудности совладания с языком. Но на деле лишь малая часть хмельного напитка попала в желудок ярла. Он внимательно всматривался в лица викингов на пиру, выжидая, пока хмель сорвет с них привычные маски, обнажив нутряные желания. И троица родичей уж привлекла его взор.
- За Барда я эту чашу поднимаю, - встал дядя невесты. - За несравненного воина, столь умело воспетого Альвиром скальдом, его родичем!
- Воистину, славен Бард и многогранны его таланты, - подхватил хвалу Хакон, позаботившись, чтобы рука с кубком немного дрожала. – Но и род невесты его, как слышал я, воителями знаменит. Давайте же вознесем хвалу Сигурду, пирующему средь воинов, за то, что взрастил он такую дочь и внукам оставил покой и достаток!
Лица викингов вытянулись: местные знали, что Сигурд пирует отнюдь не в Вальхалле, но произнести это вот так, на пиру, после хвалебной речи…
- Скажи, Бард, - опустошив кубок, вновь слово взял свойственник погибшего лендрмана. - Почему вижу я подле тебя Торольва и Альвира из Фиордов, а ближайших родичей своих на свадьбу ты не позвал?
Помрачнело лицо жениха, когда услышал он такие речи. О размолвке его с дядьями многим было известно, но те молчать предпочитали, на показ не выставляя знания эти.
- Великодушие порой мешает великим героям, - сокрушенно вздохнул Хакон, поспешив на выручку другу. – Но правда в том, что даже славные перед богами и людом роды часто рождают тех, кто подобен червивому яблоку, - он обвел глазами собравшихся, подмечая, кто дернется от скрытого обвинения. – Родичи Барда в ссоре с ним из-за жадности, что не пристала истинным викингам. Если воителю Севера что-нибудь нужно, он берет драккар и идет в море, а не пытается взять что-либо у людей своего рода.
- Даже если то им принадлежит по праву первородства?!
Ярл Транделага впился взором в лицо сказавшего, и покачал головой, скорбно поджав губы:
- По речам этим слышу я, что люди за этим столом много знают о доле, выпавшей моему другу. И скорбно мне сознавать, что предыдущий вопрос о гостях, на свадьбе пирующих, шел не от чистого сердца, но от чувств, черных, как сажа. Ужель кто-то из вас усомниться в том, что Сигурд, ваш правитель, был настолько недальновиден, что решил отдать рощенное дитя вою, в благородстве которого были сомнения? Бард ничем не обязан дядьям. Более того, все, что у него есть ныне, он заработал мечом, служа величайшему из конунгов. Разве не так поступали герои из Саг, что ныне рассказываю скальда, как стародавние? Разве не так жили наши предки, еще видевшие живых Тора и Одина, входившими в их дома?
- Гладко говоришь, Хакон сын... Хакона, - казалось, хотел было бросить "сын рабыни" викинг, да вовремя поправился: - Быть может, потому, что и твой достаток от милости конунжей получен?
- Стоит ли стыдиться того, что живешь, как викинг, не как хилый южанин? – поднял бровь Хакон.
- Некоторые викинги и вовсе позабыли, что такое стыд.
- К счастью, те, которые не забыли, не дозволяют им долго позорить кровь северян, - не остался в долгу Хакон. - Но, думаю я, что наша беседа ушла в сторону. За молодых! - поднял он новый тост.
- За Халагаланд!
Мрачно кивнул старый воин, вновь осушая кубок. Голова его наливалась тяжестью с каждой каплей браги, а язык становился все несдержаннее.
- Было время, мы в страхе держали и свеев, и финнов, и южных конунгов - а теперь что?!
Недосказанным повисло, что склонили головы добровольно перед Харальдом.
- А теперь мы живем в Скандинавии, о которой наши отца могли только мечтать, - Хакон снова опередил всех с ответом. – И наш правитель Харальд не уступил еще ни одной битвы врагу, будь он старинный недруг из свеев али враг из Норвегии.
- Да, великий конунг, - не посмел спорить халагаландец.
- Ну довольно! - Воскликнул тут Бард, утомленный этим спором. - Волей Харальда здесь моя власть, а потому всем велю веселиться и о былых обидах не вспоминать!
Ярл Транделагский спрятал в кубке довольную улыбку.

Верманланд

- Хорошо, что ты пришел ко мне, - Горм поднялся с ложа, не смотря на протесты лекаря, и крепко обнял Славобора. - Обоим нам грозит гибель, не только мне.
- То я вижу.
Венд сдержанно кивнул, в его усталых глазах плескалась ярость. Разве за этим он покинул родные края? Харальд обещал им землю и золото, но получили он только раны и смерть. Три тысячи храбрых воинов привел Славобор в Норвегию, теперь из них едва ли две сотни осталось, и ясно стало, что не станет держать слова своего конунг.
Потому-то, едва только Ивар позвал его и велел расправиться с ранеными данами, старый наемник согласился не споря, а сам, людей собрав, поспешил Горма предупредить о вероломстве этом. Неужели надеялся конунг, что они друг друга перебьют ему на радость? Нет! Отольются еще мальчишке их смерти кровавыми слезами!
- Уходить надо, - скупо бросил Славобор.
Зло скрипнул зубами датчанин: без их помощи давно уже лишился бы Харальд всего, что имел, а вот ведь как за верность отплатил подло. Еще и Данией править вздумал, но тому не бывать! Не зря же валькирии сохранили жизнь ему, законному наследнику Хардакнута. Мало кто знал, что незадолго до смерти, датский владыка признал Горма своим сыном и ему завещал все владения. Стоило только вернуться в Роскильде, и ярлы пойдут за ним, а притязания агдирского щенка отвергнут с гневом - но для этого, надо было выжить, избежать встречи с убийцами, подосланными Харальдом, найти корабль.
На пиру кровавом, по воле волченка, все доверенные люди Горма были убиты, не знал он теперь, на кого опереться - единственную подмогу видел в старом венде, в таком же положении оказавшемся.
- Иди сюда, - подманил лекаря дан. - Отправляйся к моим воинам, скажи, чтобы надевали брони и вооружались. Дружина твоя готова?
Уже когда убежал целитель приказание исполнять, спросил венда Горм.
- Хоть сейчас на зов мой поднимется.
Опоясавшись мечом, да ремни на доспехе затянув, поспешил дан из шатра уйти. Раны его были не тяжелые, в битве лишь оглушили его свеи, а после уж он сам выбраться не мог из-под горы тел, покуда сражение не кончилось.
Возблагодарив асов за то, что ночь выдалась темной, он поспешил покинуть лагерь Харальда, а датчане и венды постепенно присоединялись к нему, зная, что их единственный шанс выжить - это бежать из Верманланда до утра.
Факелы вспыхнули вокруг внезапно - сотни огней, конные и пешие воины, окружившие беглецов, и впереди на могучем коне Ивар Рогволдсон. Ошеломленные, наемники замерли, не веря собственным глазам.
- Конунг знал, что ты предашь его, Славобор, - насмешливо бросил сын мерийского ярла. - Он желал испытать твою верность, и теперь ты разделишь судьбу ублюдка Горма!
Ивар, чувствовавший себя хозяином положения, не мог отказать себе в удовольствии унизить обреченных врагов. Походивший статью и характером на отца, он все же еще не обладал достаточным опытом в подобных делах, и там, где Рогволд сначала велел бы лучникам начать стрельбу, юноша завел разговор.
Увидев в этом поступке слабость противника и их единственный шанс на спасение, Горм не стал дожидаться, покуда мериец завершит речь и, обнажив меч, с ревом бросился на вражеское построение, увлекая хирдманов. Норвежцы взяли их в окружение, однако в этом было как их преимущество, так и недостаток - слишком тонким получился строй, не так много людей осталось в Верманладне, после того, как Харальд увел войско за Эйриком.
Поздно спохватился Ивар, дал знак стрелкам, чтобы те смертносный дождь обрушили на датчан и вендов - лишь несколько их, стрелами пронзенные, пали, прежде чем завязалась рукопашная. Многие датчане были ранены, однако им придавала сил ярость и то, что сражались они за свои жизни, а норвежцы лишь исполняли приказ Харальда. Рогволдсона свалили с коня в первые же мгновения схватки, он затерялся где-то в кровавой круговерти и уже не мог отдавать приказы - ловушка, подготовленная им превратилась в беспорядочную драку, всякое преимущество было утеряно, и нередко в темноте воины даже не могли различить, врага или соратника рубят они наотмашь.
Без устали работая секирой, Горм прорубал себе путь к спасению, а за ним следовали выжившие его воины. Славобору не так повезло - чей-то то молот раскроил ему череп, однако не старый венд был основной целью этой облавы. Норвежцы, едва поняв, что Горм прорвался, последовали за ним - конные и пешие, освещая дорогу факелами, рубя бегущих данов, пока не загнали их в реку.
Сбросивший доспех, датский воевода сумел выбраться на другой берег с немногими своими хирдманами, но в сгустившейся темноте люди Ивара этого не заметили. На утро Рогволдсон велел им еще раз осмотреть место битвы, а сам, не желая отлагать момента своего триумфа, отправил конунгу послание, что приказ его исполнен в точности.

Эйрик.

Те, кто был ранен не тяжко, смогли вместе с конунгом Эйриком уйти к реке да сесть на корабли, чтобы в Гаутланд спешно отправиться, однако сожалеть свеям пришлось о многих товарищах, что остались на поле боя, будучи не в силах двигаться. Ах, если б их меньше было… Возможно, смогли бы они продолжить битву.
До сих пор (вот уже весла плещут, вот паруса надуваются ветром и отдаляются гибельные берега, окропленные алым) Эйрик не мог простить себе бегства. Быть может, стоило им все же остаться и встретить смерть лицом к лицу? А так – оставили за спиной ее и надеются, что стороной пройдет, не настигнет. Достойно ли это настоящего воина, истинного мужа?
Или жизнь – дороже?
«Не для себя ведь, для других» - повторял Эйрик одними губами. Пересохшими и потрескавшимися. В Уппсале, в Гаутланде ждут их – а вот в чертогах Одина кого-то раньше дождались. Пусть чаши их полны будут!
А смерть между тем не собиралась оставлять желанную добычу, шла по следу, как собака, которую натравливают на зайца, - припадая носом к отпечаткам на земле, метя хвостом, роняя пенную слюну вожделения, жажды крови. Под знаменами предателя Харека, что виднелись позади, вдалеке, неслась за ними смерть, но, сколько было врагов, ее несущих, не под силу было различить даже зоркому Вальгарду. Мелькнула у конунга мысль – остановиться, дать бой, но ведь следовать за ними могло все войско неприятельское! А допустить, чтобы напрасным оказалось бегство, властитель свейский не мог – если уж показать норвежцам спину, так только для того, чтобы сохранить возможность затем повернуться всею оскаленной пастью.
И разорвать, впившись в горло. Заплатят, ох заплатят еще они кровью за кровь!
- Заплатят, - прошептал беззвучно Эйрик, вспомнив изменника-Рагнара, который поддержку Харека обещал. Подлец умудрился улизнуть, как и свойственно то всем подлецам, и горько жалел конунг о том, что не смог собственными руками придушить эту гадюку. Но гадюка-то была не одна… а безъязыкий жрец Трюггве все еще оставался в Уппсале. Значит, он-то и ответит за обоих лжецов, хоть и отвечать, и лгать ему уже нечем. Зато голова на плечах, а ноги… там, где ногам и положено быть. Ненадолго.
Мысли о предстоящей маленькой мести чуть развеяли душу конунга.

От погони удалось счастливо оторваться. Гаутланд, ничем не выказав (к чести своей) разочарования поражением, встретил своих воинов. Да что там, разве было время сетовать и оплакивать горькую судьбу и коварство врага, когда, лишь только сойдя на твердую землю, Эйрик повелел застолбить реку, чтобы ни одно вражеское судно не смогло пройти.
Это значило еще и то, что недруги придут сюда. В Гаутланд.
Тем, кто осмелился воскликнуть «Мало того, что вы бежали, так еще и привели напасть на наши головы!», быстро заткнули глотки. Одному из самых громких – усекновением той самой головы, на которую должна была обрушиться напасть.
Вот и обрушилась, правда, другая. Чтоб неповадно было.
Храни Гаутский, несмотря на рану, уже был настроен на яростную оборону. Если нужно будет биться за каждый куст, он и его воины – будут. Времени было достаточно, чтобы подготовиться к достойной встрече Харальда и его людей. Земля большая, и людей на ней достаточно, чтобы удерживать эту землю, пока не вернется конунг Эйрик.
А конунг Эйрик собирался уже снова в путь – на родину, в свейскую державу. И там, взяв с собою всех, кто только способен держать оружие, он вернется сюда и уж из нового сражения, сколь бы ни было оно кровопролитным, он постарается выйти победителем.
И заодно воздаст по заслугам (сам, лично!) немому жрецу. Конечно, он наверняка был лишь орудием в руках подлого иноверца Харека, который предчувствовал грядущую войну, но теперь это орудие на собственной шкуре ощутит, как скверно живется предателям после того как предательство всплывает наружу.
И в последнюю очередь Эйрик вдруг вспомнил о жене. Она ведь тоже ждет, мучается, терзается. Как же рада (проигравшему? Рада ли?) будет она, вновь увидев супруга…
Но сначала – собрать всех, кто способен держать оружие.

Верманланд-Гаутланд. Билет в один конец
Со Скальдом

По палубе разносился мерный лязг точильного камня - это Вестмар правил секиру, покрывшуюся зазубринами после недавнего сражения. Драккары неслись по волнам, увлекаемые течением и попутным ветром. Воины, еще не успевшие утолить жажду боя с нетерпением ждали, когда же покажутся вдали суда Эйрика, когда нагнать их удастся разгромить окончательно. Старый воин доволен был добычей, взятой в Верманланде, однако желал большего - коли удача будет, так и головы свейского конунга.
- Хватило бы людей, - не разделял его уверенности Ярополк, севший рядом на скамью, да о весло облокотившись.
- Каждый из нас пяти свеев стоит, и десятка гаутов! - Рассмеялся Вестмар. - А, Харек?! Зададим им трепку?
- Раненый зверь еще опаснее. - сказал Харек задумчиво.
- Зато если ты принесешь Харальду голову свейского конунга - он уже не будет подозревать тебя в неверности - сказал Эдмунд.
- Кто знает, что на уме у Хальвдансона, - Ярополк прищурился. - Он принял нас, как добрых друзей, одарил щедро - и тот час же отослал!
- Но ведь только у нас были корабли, чтобы преследовать Эйрика! - Оспорил Вестмар.
- И все же я не доверяю конунгу Харальду.
- С Харальдом нынче надо ухо остро держать - сказал Ярополк нахмурившись. - Я тут краем уха слышал. что он вздумал от данов и вендов избавиться. Сдается мне, и до нас очередь дойти может.
- Ха! - Рявкнул Вестмар, потрясая топором. - Пусть попробует!
Харек молчал и только задумчиво теребил ус.
- Конунг, - сказал Ярополк. - ты ведь говорил, что мы можем уйти в другие земли.
- Ты предлагаешь не преследовать свеев, а вернуться в свои земли? - Спросил Харек.
- Вполне...
- И тогда Харальд уж точно объявит нас предателями! - Перебил его Эдмунд.
- И будет прав, - сказал Харек. - Куда лучше будет выполнить его поручение и затем самим отпроситься у него со службы. И те кто останется не испытают на себе его гнева.
- Все равно, не верю я ему, - пробурчал хольмагардец. - Вы как хотите, а я буду следить за конунгом, и если задумал неладное, то хоть вас предупредить успею.
- И давно ты следишь за конунгом? - Спросил Вестмар
- С тех пор, как Эйнара повесили.
- Решать тебе, Харек, - сказал Ярополк, насупившись. - Остальные за тобой пойдут, как бы дело не повернулось.
- Покамест конунг хорошо нас всех наградил после той битвы, -возразил Вестмар.
- Бросим руны, - сказал Харек, устав от споров. – Как они укажут, так и поступим.
Сняв с пояса мешочек, ярл бросил на палубу кости с аккуратно вырезанными рунами, перевернул их и вытянул наугад четыре, разложив их перед собой.
- Одаль, - показал всем символ Харек: - она и перевернутая сулит успех, хотя придется побороться не на шутку. Руна призывает нас тщательно все обдумать, чтобы не совершать ошибок!
- Да, уж надумались, - пробурчал Вестмар. – Эйрик-то близко уже! Догоним и по башке ему настучим – то-то поборемся!
- Руда Мадр, перевернутая, говорит, что дело может для нас обернуться неблагоприятно, - оборвал его Харек Волк. – Надежды рушатся, все ведет к гибели.
Ярополк кулаком по щиту ударил:
- Это конунг всему виной! Пойдем за ним – сгинем!
- А еще, знаю я, - улыбнулся в бороду Вестмар: - Что руна Мадр призывает причины неудач в себе искать, а не винить окружающих. Бросим Харальда – сами себе могилу выроем!
- Дальше, Харек, а то они до ночи спорить будут, - Эдмунд попросил.
- Утомили вы меня, - вздохнул ярл, к третьей руне приглядываясь: - Олгиз, предупреждает, что нам следует не столько на силу, сколько на ум надеяться, если защитить себя хотим. И в конце Ниид перевернутая – призывает ошибки прошлые исправить, пока не поздно. Тогда и выход найдется.
- Уходить надо, точно, - произнес Ярополк.
- Нет, - поспорил Вестмар. - Руны явно указали, что следует Харальду служить верно!
- Да ты руны толкуешь, как тебе удобнее!
Хольмгардец вскочил со скамьи, занося кулак, Вестмар отшатнулся, перехватывая топор:
- Как и ты!
- Хватит! – Воскликнул Эдмунд, вставая между ними. – Решай, Харек , что делать – по рунам не понять ничего.
Задумался ярл, на товарищей боевых смотря – оба они ему добра желали, а друг другу в глотки вцепиться готовы были, лишь бы выяснить, кто из них прав. Но, ему решать было, к кому прислушаться – ведь если прав Ярополк, то Харальд их извести задумал, а коли ошибается, то сами они конунгу повод к неприязни дадут.
- Ярл! Ярл!
С носа корабля закричали, воин, что впереди был, к спорщикам подбежал:
- Ходу дальше нет! Гауты реку застолбили, застрянут драккары!
- Вот и решение само пришло, как руны говорили, - облегченно вздохнул Харек.
Если успел Эйрик так основательно к встрече подготовиться, значит во всеоружии он, а тогда дружина небольшая, какой располагали раниры, вряд ли смогла бы ему серьезный урон нанести. Высаживаться на берег нельзя было – там ловушка, это Харек нутром чуял, а значит следовало возвращаться к конунгу и предупредить его, что свеи и гауты встречу готовят жаркую.

Берега Готланда

(с Тельтиаром)

Огромный флот, собранный Харальдом в Верманланде (и большей частью состоявший из рыбацких лодок да торговых кнорров) запрудил реку настолько, что и водной глади не было видно насколько хватало взгляда. Все его воинство, какое только смог он собрать после сражения с Эйриком было на тех кораблях - или на береге, где хирдманы расположились лагерем, закрепляясь во вражеских владениях.
Использую карту Гутхорма и знания юного Убби, не раз путешествовавшего с отцом и братьями в Готланд, норвежский конунг подобрал место, далекое от селений, чтобы все его люди беспрепятственно могли покинуть корабли. Конечно, известия, принесенные Хареком несколько изменили планы правителя - если до этого он надеялся весь флот провести через земли гаутов по реке и нагнать Эйрика, то теперь понял, что высадка неизбежна. Свеи и гауты застолбили реку так, что ни одно судно не могло пройти по ней - и, несомненно, с оружием в руках ожидали непрошеных гостей. Но, коль скоро они жаждали битвы - Харальд готов был им ее дать.
Гутхорм же, как говорили промеж собой хирдманы, словно пяток лет с плеч сбросил: поспевал одновременно следить за высадкой и охраной лагеря, строго наставлять берсерков, что останутся при Харальде и отбирать воинов в свою часть войска. Тут, надо сказать, он не очень разбирал опыт и заслуги - после битвы с Эйриком ветеранами могли считаться все.
Слышались у многих костров разговоры, что слишком тщательно ярл и конунг готовятся к захвату Готланда, что земли эти голыми руками брать можно, поскольку лучшие воины Эйрика уже в Валгалле, а те, кто в бегстве ему товарищами стали - не мужчины, а слабосильные трусы, которых незачем бояться. Воодушевленные недавней победой и богатой добычей, норвежцы рвались в бой - владения гаутов казались им беззащитными, а каждая усадьба не твердыней, полной врагов, а скорее сокровищницей, которую необходимо было как можно скорее разграбить.
Иные настроения были у воинов бывалых, что с самого Агдира шли с Харальдом. Эти, правда, речей не вели - только разглаживали усы, почёсывали шрамы и тщательно проверяли доспехи. Знали они - и крысу в угол загони, набросится, а уж войско, пусть и разбитое, да не до конца размётанное...
И все же, первую ночь во владениях Эйрика они провели спокойно - никто не посмел на армию норвежскую напасть, а под утро Харальд собрал людей, которым желал доверить свои рати, чтобы в последний раз обсудить план завоевания. На этот раз, в кругу приближенных, юноша не говорил о своем праве на свейские земли - такие речи хороши перед воинами простыми, потому Косматый лишь на карту указал, где усадьбы отмечены были:
- Впереди крупное поселение, которое необходимо взять, чтобы пополнить запасы еды, - начал конунг. - Однако, к югу от нашего лагеря всего в одном переходе крупная усадьба местного херсира - нельзя дать ему и шанса привести помощь Эйрику.
- Что знаем об усадьбе херсира и его людях? - коротко спрсоил Гутхорм, пришедший на совет прямо в броне и при оружии.
- Пока ничего, - Рогволд пожал плечами. - Думаю, двух сотен хватит с избытком, чтобы ее взять.
- Значит надо брать две с половиной, - покачал головой осторожный Гутхорм. - Сейчас нельзя рисковать.
- Главное - время, потому сам отберешь людей, дядя, - закончил спор конунг.
Сам он не хотел и дня лишнего тратить на эту усадьбу, оставшуюся в тылу у его армии, однако если бы враг в решающий миг ударил сзади, то это могло бы завершиться крупным разгромом, а потому следовало позаботиться о херсире заранее.
- Кто поведет дружину на приступ?
Смолчал Гутхорм на этот раз, желая при племяннике быть так долго, как это возможно.
Затягивалась тишина непозволительно долго, но вот поднялся Эйвинд Ягненок:
- Дозволь мне, государь?
- Пусть фиордцы себя покажут, - благосклонно кивнул Харальд. - С усадьбой можешь сделать что пожелаешь, но помни, эти земли - мои, а потому разорению излишнему их не подвергай.
- Как ты велишь, так и будет!
С жаром отвечал сын Кари, не смотря на множество яростных битв, что прошел он под знаменами агдирца, жаждал он больших свершений, теперь же вся слава по праву ему достаться должна была, коли один он сможет усадьбу захватить. Конунг же вновь к карте вернулся:
- Вдоль берега есть несколько деревень рыбацких. Если верны Эйрику останутся - хочу, чтобы их не было.
- Сперва надо туда людей заслать и спросить. Если миром присягнуть - не трогать. Молва быстрее стрел, может нам и не придётся каждую деревню на пути сжигать!
- Харек.
Остальные ярлы расступились, Волка ближе подпуская.
- Да, конунг?
- Возьми еще людей к тем, что у тебя есть и иди берегом, а вперед гонцов вышли - слышал я, у тебя хорошо со свеями беседы выходят, вот и склони их к повиновению, - велел конунг, а после, глаза прищурив, дабавил: - А коли откажутся - так камня на камне не оставь.
- Хорошо, Харальд - так и сделаю.
Наклонил голову Харек, да крест накрыл ладонью - пусть и не по нраву был ему приказ последний, но теперь он твердо решил Харальда держаться и старался гнева его не вызывать понапрасну.
Гутхорм одобрительно качнул бородой, видя, что недовольный Волк всё же не стал спорить.
- Какими силами станем брать усадьбу, что даст нам еду? И вообще, чья она?
- По мне, так эти Гауты все на одно лицо, - усмехнулся Рогволд, подавшись вперед: - Харальд, оставь это мне.
- Если управишься без подмоги, - поставил условие конунг.
Мерийский ярл нахмурился, однако не захотел проявлять малодушия на глазах у всех, а потому уверенно кивнул.
Никто не заметил, как ярл Хрингарийский быстро улыбнулся в усы. Харальд ловко принудил Рогволда самому взять на себя и потери и проведение боя, позволив заняться более важными делами.
"Вырос уже совсем, племянник!" - читалось в его глазах.
- И вот еще, смотрите, чтобы гауты по лесам не разбижались, - скривив губы в презрительной ухмылке, велел конунг. - А то ведь попрячуться - а мы их ищи!
- На другом берегу леса дремучие, - заметил Харек, которому выпало приводить к покорности побережье. - Земля свободная, дикая...
- Возьми несколько лодок волоком, - посчитав слова ярла разумными, разрешил Харальд. - Если потребуется выжги чащобу. Мне не нужны беглые враги! Они либо подчинятся, либо умрут.

Непредвиденные Трудности. Готланд

Едва лишь наступило утро, как дружины норвежские разошлись, согласно воле конунга. Хареку жребий выпал вдоль берега двигаться да на шести лодках по реке плыть. Вскоре уже достиг он первой деревушки рыбацкой, но ни с чем вернулись гонцы его. Пустовало селение.
По всему фюльку бежали гауты от власти Харальдовой, кто в лесу дремучем укрывался, кто вглубь страны стремился попасть, лишь бы не остаться на пути у вражеской рати, до трофеев жадной. А уходя, стремились бонды собственное же хозяйство порушить, чтобы не досталось их добро норвежцам. Все, что на телеги погрузить не удавалось, все, что на плечах унести не могли – то в огне горело! Забивали гауты скотину свою, а мясо либо съедали без остатка, либо в грязь бросали воронью на поживу.
Рогволд, как и обещал, занял деревню даже потерь не понеся, вот только и добычи ему там не было, равно как не было столь необходимого дружине Харальда продовольствия. Лишь пустующие домины да горящие амбары достались мерийцам в селении захваченном. И напрасно рыскали хирдманы по строениям, ища чем бы поживиться – ничего им гауты не оставили, хоть и отступали поспешно.
Норвежцы заняли землю, заняли деревни и усадьбы, стоявшие на их пути, но не было радости от этих дармовых побед, только лишь глубже увязали воины во владениях вражеских. Спустя всего несколько дней, в столь бедственно положении оказалась армия Харальдова, что пришлось ему охотников по лесам отправлять, чтобы дичь какую изловили на пропитание, да людей в Верманланд послать за мясом вяленым и зерном. Казалось – еще немного и начнут с голода хирдманы кору обдирать с деревьев да травой питаться, что скотина какая. Не так привык воевать Косматый – попадись ему навстречу войско свейское, так раздавил бы, в порошок растер, но нет – прятались гауты от честной битвы, выжидали покуда голод и усталость свое дело сделают.
Приходилось дробить воинство, чтобы хоть как-то прокормить людей – грозный норвежский кулак разжался, силясь зачерпнуть горстью Остерготланд. Но и это приносило лишь новые беды: тех, кто в одиночку или малыми отрядами от дружины отбивался порой и вовсе не досчитывались потом – кого стрела, умелой рукой из засады пущенная жизни лишала, кого на тропинке лесной гауты подстерегали оружные.
Кнорры, продовольствием груженые, что из Верманланда приплыли – на берегу вражеский отряд поджидал как раз возле задолбов речных. И хотя яростно сражались норвежцы, а не было удачи на их стороне в этот раз, все разграбили свеи и гауты, а что унести не смогли, то вместе с кораблями на дно пустили, дабы урон тяжкий нанести ненавистному Харальду. Выжившие после говорили конунгу, что главным над врагами был свейский ярл Храни Гаутский, близкий человек Эйрика. Косматый объявил за его голову щедрую награду, однако изловить в готландских лесах хитрого врага оказалось не под силу даже лучшим охотникам.
Для того, чтобы не повторялось подобных налетов, Харальду пришлось отрядить в охранение кораблей и обозов несколько сотен хирдманов ,что сильно замедлило его продвижение. Теперь уже никто не строил планов захватить к зиме Уппсаллу – хорошо бы успеть хоть Готланд подчинить, покуда холода не ударили. Сильно жалел в эти дни конунг, что позволил Эйрику бежать, да последним словами ругал Рогволда, совет такой давшего. Кабы не осталось у гаутов вождей, уже все кончено было бы! А так – каждую усадьбу люди его держали, каждое селение заняли, да с голода пухли и не знали, с какой стороны коварный враг ударит, где подстережет…

Эйрик. Уппсала.

На душе у конунга свейского было неспокойно. Отправившись домой, чтобы войско свое пополнить, он по необходимости оставил гаутов, и опасался теперь, что не смогут они удержать оборону. А путь до Уппсалы неблизкий, уж во всяком случае, дальше и дольше, чем ему того бы хотелось.
Впрочем, там Храни-ярл оставлен, а он доказал уже в полной мере, что на него положиться можно. Только поможет ли хитрость и изворотливость ярла, если численность войска его будет уступать харальдову?
Вопросы терзали Эйрика. Приведет ли туда Харальд всех своих людей – стереть Гаутланд , верней, жителей его с лица земли? И если приведет, то как скоро? Чтоб узнать, что происходит сейчас в оставленных и землях, готов был конунг заплатить немалую цену – вот только кому ее платить, было неведомо. Не пустят же Норны на ниточки посмотреть, пальцами человеческими, глупыми, за них подергать.
И обида терзала до сих пор – за то, что уйти пришлось, не вырвав победу. К изменникам спиной повернуться, даром что главного из них копыта конские с грязью смешали. Горько становилось во рту от этих мыслей, да и на душе было не слаще.
Холодная северная Уппсала встречала ласково, пусть сильным ветром в лицо, но все же – как родная земля, последнее убежище. Она ждала их, ждала с победой, однако получила совсем не то. Ожидание, которое не оправдалось – именно его думал увидеть Эйрик в глазах Сванхильд, что снова, как и всегда, встречала его, но увидел совсем другое.
Радость от возвращения. И новую тревогу.
- Проиграли, - печально сказала она. – Конунг, ты не…
- Еще не проиграли, - сверкнул глазами Эйрик ей в ответ. – Ударим еще раз. С новыми силами, когда соберемся.
Ветер трепал ее волосы, и казалось, что с каждым порывом Сванхильд бледнеет все больше.
- Опять? – глухо спросила она, сжав тонкие пальцы в кулак. – Эйрик… ты когда-нибудь вернешься совсем?! Так, чтобы сразу же не исчезнуть снова?!
- Не знаю, - поморщился свейский властитель. – Разве что мертвого принесут. Хватит, кюна. Не стой на ветру.

…и весть о поражении и бегстве родная земля приняла, как и подобает матери-кормилице, не упрекнув ни взглядом, ни словом. Свеи знали, не из-за трусости бежал их конунг, но чтобы сохранить жизни хоть немногим – и те жены, что дождались этих немногих, были Эйрику благодарны.
Впрочем, ему их благодарность не столь и нужна была. Есть несколько дней у воинов залечить раны, а потом снова в бой, да с новыми силами, с новыми людьми. Плевать, что многие из них и меч-то в руки впервые возьмут… не только умением брать придется, но и числом.
А еще оставалось у Эйрика одно дело, не завершив которое, нельзя было в обратный путь отправляться.
- А жрец-то безъязыкий, - как бы невзначай спросил он у Сванхильд, в тот же день, что вернулся, - до сих пор тут? Не сбежал никуда?
- Что ты, - покачала она головой. – С остальными жрецами вместе живет. Они, верно, еще не слышали о том, что разби… что вернулись вы. Послать за ним?
- Не надо, - ухмыльнулся конунг, - я сам за ним схожу.
Показалось женщине, что и моргнуть не успела она, как выволок Эйрик этого немого калеку во двор за бороду, да под ноги его дружине своей швырнул.
- Вот он, - воскликнул властитель свейский, - один из предателей этих, из-за коих едва не одолел нас Харальд! Поддержку, значит, Харекову обещал? Жаль, дружка твоего нет, испарился в самой гуще сечи, как в воду канул… ну да ты мне за него ответишь!
Зажмуриться Сванхильд тоже не успела перед тем, как вторую руку отсек жрецу Эйрик, и вскрикнула от ужаса, когда хлынула черная кровь, и закрыла лицо руками. Еще один взмах топора боевого – и лезвие опускается на голень, ломая кости.
- Бей его! – крикнул кто-то из дружинников и вонзил нож в живот немому.
Засверкали клинки, погружаясь в плоть и тут же покидая ее, превращая живого человека в кровавое месиво, а Трюггве только мычал, извиваясь, и казалось, что вот-вот прорвется это мычание криком, и немой заговорит… но, напротив, предатель замолчал навсегда.
В тот самый момент, когда топор Эйрика размозжил ему голову.
- И поделом, - выдохнул конунг, глядя, как холодная земля блестит от крови, медленно впитывая ее в себя. Одежда его была вся забрызгана багрово-алым. – Каждому, кто пошел на измену… так воздастся.

Готланд. Неудавшийся блицкриг
С Сержем и Хелькэ

Ягнёнок был очень горд тем поручением, что дал ему конунг, и хотел скорее его выполнить. Но, помня о том, как брали усадьбу Гандальва, что тремя частоколами огорожена была, да сколько полегло фиордцев в том бою, смирил он своё нетерпение и укрыл дружину, что справил ему Гутхорм, за холмом, где не могли дозорные людей приметить и перечесть. Затем послал четвёрку надёжных людей, чтобы всё разведали: много ли людей у херсира, крепкий ли частокол, встревожены ли его люди. Велико же было удивление Ягнёнка, когда разведчики вернулись с такими вестями: укреплений никаких нет, воинов не видно, а ворота открыты настежь. Посланные викинги даже привели с собой одного готландского трэля, который, запинаясь от страха, рассказал, что херсир с семьёй и со всеми своими людьми в спешке покинул усадьбу, забрав всё самое ценное.
В оставленной усадьбе не нашлось почти никакой поживы, даже запасы еды беглецы забрали с собой, брошенным рабам оставив жалкие крохи. Молва о силе и жестокости Харальда летела впереди войска и внушала людям такой страх, что не стыдились они бросать свои родные дома и уходить куда глаза глядят – только чтобы не сражаться с его воинами. Даже в деревне близ усадьбы осталось мало людей, а припасов – совсем скудно. Помня наказ конунга, Эйвинд приказал своим людям не разорять окрестных земель, и всё же в несколько дней всё съестное, что оставалось у селян, было выметено подчистую. Приказ был выполнен, и сын Кари отправил гонца к Харальду, но ответа всё не было… И так вышло, что две с половиной сотни воинов превратились вместо грозной силы в обузу, прорву, которую не прокормить. Стали охотиться, но умелые и закалённые в боях викинги не так хорошо ладили с лесным зверьём, как с вражескими воинами. Вскоре среди фиордцев и мерцев, что были в дружине, стали ходить такие разговоры, дескать «к Харальду ради добычи и почёта служить пошли, а пока только боевые раны и голод ведаем». Ягнёнок старался такие разговоры пресекать на корню, только отрезвляющие слова на голодный желудок плохо ложатся.
Вот и стал Эйвинд подумывать о том, чтобы двигаться вглубь Готланда, не дожидаясь приказа конунга. Могло это обернуться крупной удачей и принести ему милость Харальда, а могло и бедой кончиться. И всё-таки через десять дней после захвата усадьбы выдвинулся он в поход, оставив в усадьбе полсотни воинов.


Занять одну из деревенек гаутских пришлось и Халльварду с братом, вместе с дружиной своей. Памятуя о печальной кончине нескольких отрядов, что вот так же высланы былив селения да столкнулись с гаутами при оружии, Вебьернссоны все время, пока двигались, ждали атаки - или стрела вылетит из зарослей, или люди с топорами наперерез помчатся... но обошлось, и до деревни им удалось без происшествий добраться.
А на месте их ждала разруха и опустение. Не было в домах никого и ничего, так что напрасной была надежда воинов халльвардовых на какую-нибудь добычу. Не осталось ни ценностей, ни провизии - все гауты ушедшие увезли с собой, а что не смогли увезти, то сожгли: вон, амбар один, вернее, то, что от него осталось, до сих пор дымится.
- И здесь ничего, - с досадой Сигтрюгг сказал. - А что меня больше всего удивляет, так это как они из-под носа у нашего брата вечно уходить умудряются. Как будто чутье у них на норвежцев!
- Надеюсь, что все ж не чутье, - вздохнул старший брат. - Иначе никогда мы их не одолеем.
Воины, поняв, что так просто добыча им не достанеться, а куда дальше идти, того наверное и сам конунг не сказал бы, принялись по округе со всей осторожностью искать, чем бы поживиться, но далеко от деревни не отходили. Некоторые, кто себя умнее других считал, во всех местах подозрительных пытались клады откопать - надеялись, что попрятали гауты свое золото, да ведь одна удача в таком деле не подспорье. Шесть дней так провели в деревне этой норвежцы, покуда у них припасы к концу не подошли, но тут их нагнал человек от Харальда присланный.
- Здравствуй, херсир Халльвард, - гонец произнес, с коня спрыгивая. Воины ему чарку с водой поднесли - одно счастье, что в питье пока недостатка не было (а то ведь могли гауты и колодцы потравить, да видно надеялись вернуться на обжитые места скоро).
- И ты здравствуй, - молвил Халльвард, кивая. - С какими вестями ты прибыл к нам - добрыми или дурными?
Подошел и Сигтрюгг, которому хирдманны сообщили о том, что приехал гонец от конунга, - встал рядом, пока не вмешиваясь, но уже насторожившись: что бы ни было, новость важной должна быть.
- Конунг передать велел, чтобы вы с силами имеющимися деревню эту удерживали, сколько потребуется.
Посланник отвечал, взглядом обводя воинов собравшихся - голодные глаза их ничего хорошего не сулили, а потому добавил поскорее:
- Еще благодарит вас государь за службу добрую.
- Славно это, конечно, - все же встрял Сигтрюгг, - и мы конунга благодарим за оказанное нам доверие. А случаем не сказал ли он, что такого важного в этой деревне, чтоб мы ее удерживали, ни провизии не имея, ни шанса добычу какую получить? Да и защищать-то ее не от кого - гауты и носа не кажут. Впрочем, я, скудоумный, замыслов конунга представлять не могу... - и он выжидающе посмотрел на гонца.
- Того мне не сказано было, - гловой помотал посланник, и тут же опобещал, косясь опасливо: - Могу я вопрос ваш передать Харальду.
- Уж передай, будь так добр, - попросил, улыбаясь ласково, Сигтрюгг. - Кстати, а припасов ты не везешь с собой?
- Если бы... - вздохнул, слюну сглотнув, воин. - Все, что было - съедено уж, а гауты корабли наши разграбили на берегу!
В последние слова столько ненависти жгучей вложено было, что сам Локи бы удивился.
- Значит, все мы в беде, - скривился Халльвард, сплюнул на землю. - Что там без еды, что здесь... пропадаем! А гауты... - он выругался так, что даже Сигтрюгг удивленно на него посмотрел, -... по кустам прячутся и не достанешь их никак!
Гонец тоже зубами скрипнул:
- Избегают битвы, а потому велел конунг любого гаута, что поймать сумеете тут же вешать голого, да кверху ногами.
- Так и поступим, коли нам попадется хоть один, - кивнул херсир. - А пока висеть будет, может, что у него выведаем... Но то если от голода сперва не подохнем.
В голосе его воодушевления особого не слышалось.
- Езжай с добром, да не забудь спросить у конунга, что велено. И передай, что верны ему будем... что бы ни случилось.
- Будет, уж! Придет время - так все попируем!
И уж коня оседлав, процедил сквозь зубы:
- На костях гаутских.
Махнув рукой ему, обернулся к брату Халльвард.
- Плохи наши дела, - сказал он.
- Это я и без того знаю, - Сигтрюгг поморщился. - Но знаешь что, братец? Вроде и думается мне, что сидим мы тут без дела, штаны протираем попусту, тогда как драться могли бы, а с другой стороны, кажется, что все это не просто так. Не знаю, как там норны нити свои плетут, только... ведь не может быть все просто так! Не может!
Херсир пожал плечами в ответ. Сказать ему было нечего.

Продвижение войска норвежского намертво остановилось - раздробленная дружина, деревни и усадьбы захватившая, уж не могла в единый кулак собраться: порознь хоть как пищу найти пытались, хирдманы - вместе же прокормить их было впору только Сехримнира-вепрю, но в Валгаллу никто пока не спешил за мясом этим. Голодали воины, дух боевой едва тлел в их сердцах теперь, хотя, после победы в Верманланде ярким пламенем горел.
Сам Харальд в те дни жил впроглодь, и изрядно похудел, что ж говорить о простых хирдманах. Теперь, нападения опасаясь, суда с провизией охраняли отряды в несколько сотен человек. Полностью стала зависима армия конунга от прихоти верманландцев, большую цену за еду бравших, и только гордость не давала Косматому обратно повернуть из Готланда, не хотел он после того, как в бою открытом одолел Эйрика, спину ему показывать. Порой бывали у конунга его ярлы - Харек дважды появлялся, пусть и без добрых вестей, часто Рогволд заходил - у того тоже худо дела шли, и едва удавалось в повиновении людей держать (хотели воины в норвегию вернуться, пусть без добычи - лишь бы нужды такой не испытывать больше), и только берсерки Гутхорма вида не подавали, что тяжко им. От Эйвинда гонец приходил - тот с малой дружиной на юге области промышлял разбоем и охотой...
Странная складывалась ситуация - вроде как весь фюльк был в руках у Харальда, а гауты по лесам прячущиеся больше власти имели. Так месяц прошел, задули северные ветра, пожухли листья - полностью осень в права свои вступила.

Братьям Вебьернссонам все труднее становилось держаться, но не из-за гаутов - те даже не думали появляться, - и из-за еды да прочих условий, в которых им жить приходилось. Кое-как, с горем пополам, добывали они пропитание охотой в лесах, подстреливая зверье, продвигаясь в его поисках все глубще - к чащам... втайне надеясь встретить хоть один вражий отряд, но не удавалось. Да и звери, поняв, где бродят новые охотники и откуда приходят, стали сторониться привычных мест.
Да и занять себя кроме охоты было нечем больше. Сигтрюггу уж начало казаться, что он ошибался в том, что ждет их еще впереди нечто.
- Ох и скверно здесь, - уже в который раз повторил Халльвард, отодвигая ставни. За окном все та же картина была - дервня, частокол, давно уже наполовину сломанный. - А самое скверное - это скука. Не было прежде дня такого, чтоб мне было нечем заняться! В искусстве воинском упражняться всем надоело уже, а в поисках ценностей мы всю округу разрыли...
Сигтрюгг вдруг вскинул голову, взлянул на брата невидящими глазами. "Разрыли..." - и вспомнился пиратский клад, который они искали, магические руны, его скрывавшие под бошим камнем, похожим на могильный...
- Не всю, - покачал головой он. - Осталось кое-что.
- Что же? - непонимающе поднял брови Халльвард.
- Курганы гаутские, - враз охрипшим голосом Сигтрюгг молвил. - Их еще никто ворошить не осмеливался.
Старший брат поперхнулся.
- И что же?! Ты - осмелишься?
- И осмелюсь, - кивнул младший. - Да и воины, думаю, поддержат. Ладно норвежские б курганы были, а то гаутские. Авось и чего достать оттуда удастся, а не удастся, так хоть могилы поруганию предадим. И потом, братец, - взглянул он на херсира молодого многозначительно, - если узнает кто из гаутов, что мы могилы их предводителей ворошим, кости разбрасываем, не явятся ли они сюда, чтобы наказать нечестивцев?
Задумался Халльвард крепко, а после так сказал:
- Не знаю, прав ты или нет, но мысль твоя верной оказаться может. Я гонца к конунгу отправлю, чтоб передал ему все это - если будет воля Харальда, так и поступим. А против воли его не полезу я в гаутские курганы - дурное дело это, пусть и против врага направленное.

Гаутланд. Голодовка

(с Тельтиаром)

В животе недовольно урчало. Конунг Норвегии, Харальд Косматый, мучимый голодом, жевал черствую корку хлеба – такой скудной пищи у него не было даже когда Гандальв и сыны Эйстейна осадили его родовые земли. А теперь, став правителем всей державы, он был вынужден прозябать в разоренной гаутской деревеньке, на хлебе и воде, и слушать все возрастающий ропот собственных людей.
- Мне Хемунд нужен, - шептал он, в одиночестве сидя в узкой комнате, отделенной от общего зала, и лениво проводя точильным камнем по лезвию меча. Обычно точить оружие Харальд поручал Укси, но сейчас ему надо было себя хоть чем-то занять. – Хемунд бы быстро нашел, как негодяев этих из лесов выкурить.
И действительно, хитроумный советник конунга вполне мог ответить коварством на коварство гаутов, вот только власть его простиралась не далее Агдира и Вестфольда, а в Готланде Хемунд был столь же чужим, сколь и сам Харальд.
Дверь распахнулась от мощного толчка плечом и в комнату ворвался Гутхорм-ярл. Он тоже выглядел не лучшим образом, но, в отличие от племянника, не предавался унынием, а кипел от едва-едва сдерживаемого гнева.
- Харальд! - рявкнул он с порога. - По караульщикам опять стреляли!
- Убили кого?
Конунг спросил так, словно надеялся на положительный ответ - до того его довела скука.
- Нет, они готовые были и под щиты ушли. Но надо что-то делать! - Гутхорм прошёлся по комнате, дёрнул себя за бороду и примерился пнуть стену, но передумал. - Мы просто обязаны вытащить Эйрика и дать ему бой! Не обязательно победный, лишь бы в поле, а не так, как сейчас, иначе нас сожрут свои же...
- Эйрик, если Волку верить, уже в Уппсале, - кулак Харальда врезался в стену, но легонько, не со всей силы. - Голодные не угонимся. Он здесь нас морить будет. Помнишь имя ярла, что люди сказывали, от свеев тут остался?
- Не помню, - качнул головой Гутхорм. - А есть ли до этого дело сейчас, когда мы даже не знаем, где сейчас ЭЙрик?!
- Конунг свеев воевал открыто, - напомнил сын Хальвдана. - А этот прячется, мразь!
- Мразь! Но нам от этого, как ты понимаешь, не легче. Надо что-то делать. Либо местных на свою сторону склонять, либо леса палить - тогда уж точно вылезут...
Харальд задумался, но затем головой покачал - он уже приказывал Хареку жечь чащобы, но тот убедил, что дело это гиблое.
- Коли спалим, зачем нам вообще Готланд тогда? Проще так уйти.
- Понимаю. И уйти нам, кстати, в таком случае так просто не дадут. Сейчас с ЭЙриком воюем, а тогда будем со всем краем этим! Нужно что-то придумать, племянник. Пусть жрецы руны кинут, да жертвы принесут, а ты сули щедрую награду за свидетельства об Эйрике и войске его. И надо стягивать силы в единый кулак опять. Выберем местность и займём её полностью,чтоб внутри спокойно ходить можно было.
Пятерню в волосы грязные запустив, и так в молчании немного посидев, Харальд попросил:
- Позови Торлейва, дядя. Сам. Не хочу пока, чтобы знали, что он руны кидать будет.
Кивнув, Гутхорм вышел и скоро вернулся с Торлейвом, несколько встрёпанным и возмущённым. Было видно, что ярл не особо утруждал себя объснением причин, а просто сгрёб служителя Тора за плечо и привёл к любимому племяннику
Встречавший их Харальд заметно оживился и даже повеселел (что навело Гутхорма на мысль, что человек, выскользнувший из усадьбы перед его возвращением приходил не просто так).
- Здравия тебе, жрец многомудрый.
- Долгих лет, славный конунг, - слабым голосом ответил Торлейв. Служитель асов уже, несомненно, успел проклясть все девять миров, Локи, Хель и Йормунганда в придачу за то, что согласился идти вместе с Харальдом в земли гаутов. Голодать старый хитрец привык еще меньше, чем конунг.
- Хочу знать, что предки мои думают о походе этом, - к делу перешел Хальвдансон. - Хотят ли, чтобы отчизну былую смог я вернуть, или же за Эйриком одали моей оставаться? Брось руны.
Кивнул Торлейв, бородою тряся, да мешочек кожанный с пояса снял. и на ложе конунжие костяшки высыпал, а затем, глаза закрыв, три руны вытянул и перед собою разложил.
- Эваз перевернут, - возвестил Торлейв, первый символ различая. - Препятсвие трудное, дорогу прямую закрывает, не дает дело решить к выгоде твоей, конунг.
Судя по лицу Гутхорма, он хотел сказать жрецу многоч его интересного, но вместо этого всего лишь спросил:
- А где ЭЙрик сейчас, можешь вопросить?
- Не об Эйрике сейчас думать надо, вот Манназ перевернут к Эвазу в пару.
Ушел от ответа хитроумный жрец, вторую руну показывая:
- А это враг внутренний, значит. Враг, что планы наши путает и недругам помогает.
- Предатель? - Уточнил, космами тряхнув, Харальд.
- Кто бы это быть мог, - задумчиво раздавив вша, из волос конунжих выпавшего, произнес Торлейв.
- И какой стервятник, - Гутхорм невзначай сделал паузу. - Нам темя клюёт, не говорят тебе руны?
- Харек то, не иначе, - буркнул Торлейв, последнюю руну в пальцах вращая.
Услышав это, конунг рассмеялся:
- У тебя во всем Харек виноват, дальше говори.
- Вот еще Кано, - обиженно жрец продолжил. - Прояснение обещает и решительных действий требует.
Он помолчал, мрачный взгляд с племянника на дядю и обратно переводя, а затем добавил:
- Казнить его надо - другим чтобы уроком было!
- Это я сам решу, кого вешать. У тебя как-то шанс был Оттара убить - и то не сумел, - Харальд напомнил. - Что-то не шибко мне гадание твое помогло. Ты как думаешь, дядя?
- ХАрека трогать нельзя, вот, что я думаю, - серьёзно ответил Гутхорм. - Ты, Торлейв, его не любишь, про то мы все помним, но сейчас не время для счётов. И вообще, казнить кого-то из вождей сейчас будет не верно. Сами себя ослабим. Но вот приглядеться внимательно, да подумать хорошенько - никогда не бывает лишним!
- И как тебя голого по Сарасбергу бабы гоняли - тоже помним, - снова усмехнулся конунг. - Спроси-ка еще раз богов, что делать. Только как следует спроси, от души.
- Тут только Один ответ дать может, - важно заметил Торлейв, желая сохранить остатки достоинства, и снова за руной потянулся, глаза прищурив. Заметил Харальд, что тот схитрить решил, но не сказал ничего, результата ожидая.
- Вот, Райдо, - с облегчением выдохнул Торлейв. - Путь, воссоединение пророчит! Благоволит тебе Всеотец, конунг! Не сойти мне с места этого, если останеться Уппсала в руках Эйрика! Тебе одному предначертано земли объединить и создать державу великую!
Губы конунга в улыбке изогнулись довольной:
- Вот, можешь же, когда хочешь.
Гутхорм нахмурился. Видел он в племяннике и ранее эту черту: принятие на веру лишь благих предсказаний, но сейчас она особенную опасность из себя представляла, а потому ярл не смог не заметить:
- Но чтобы выполнить предсказание это, нам предстоит много потрудиться. Всем нам. Торлейв, принеси жертвы Асам! А мы с конунгом подумаем, что своими руками сделать можно.
- Слышал ярла?! - Поторопил жреца Харальд, за дверь его выпроваживая. - Торлейв Мудрый... никакой от него пользы.
Со вздохом разочарования, процедил конунг, когда снова вдвоем они остались.
- Ничего, вот принесёт жертвы, да поорёт, что Боги на нашей стороне - у воинов на сердце и полегчает. А нам с тобой думать надо, как ЭЙрика изловить.
Улыбку сохраняя, кивнул юноша.
- Был у меня гонец от Халльварда с Сигтрюгом - мальчишки эти вещь хитрую удумали, не иначе, как в пору им наука Хемундова пошла.
Ясно было, что хотел новость приятную до момента последнего сохранить конунг, а заодно дядю удивить.
- А я-то уж подумал, что гонец тут со жбаном пива был, - проворчал ярл. - Рассказывай!
- Копать надо.
- Зачем?
- Будет гаутам наука, как против меня идти. Все курганы их разворошить надо, кости в костер, трупы на дубы, черепами их предков частокол украсим! - Яростно отвечал Косматый. - Решили до конца воевать - так и мы не будем в средствах стесняться. Торлейв говорил - нужны действия решительные, значит будут.
Гутхорм вздрогнул.
- Харальд, а вот это уже не дело!
- Мертвяков их боишься?
- Нет, но мы должны проявлять почтение к праху тех, кто сейчас в Валгалле! Не думаю, что Асы будут на нашей стороне после такого!
- Один тому помогает, кто умен. Я этих крыс заставлю из лесов повыползать, коли им кости дедовы дороги.
- Харальд, клянусь яйцами Тора и той бездной, откуда ты явился в Мидгард, это уже слишком! Если ты отдашь такой приказ - люди взбунтуются, - Гутхорм явно был против, но не находил иных выходов. - Но если ты так хочешь проклятие себе в сердце - прикажи это сделать Рогволду! Причём тайно, чтобы твоя воля в том не видна была.
- Если он справиться - то получит половину всей добычи, которую мы возьмем с этого похода.
Зная, сколь жаден был Рогволд до золота, Харальд был уверен, что ярл оставит в секрете, чей на самом деле был приказ - разрывать гаутские могильники.
- А ещё прибавь, что мы не станем считать того, что в могилах возьмут, - Гутхорм плюнул на пол. - Всё равно к могильному золоту ни я сам не прикоснусь, ни тебе не дам!
- Я и с живых гаутов по три шкуры сдеру, - властно объявил конунг. - Решено! И посмотрим теперь, что Эйрик сделает, в Уппсале сидючи.
-Придёт, конечно же. Иначе его свои же на копья подымут, - Гутхорм сел на скамью и, покачивая головой, принялся разглаживать усы. - Делай, как знаешь, Харальд, но помни, что нам с этими мертвецами пировать в Валгалле, если Один даст везения умереть в бою!
- То будет не скоро, надеюсь - еще успеем их обратно закопать.
Лишь вздохнул тяжело Белая Прядь, да посмотрел на племянника, будто бы силясь увидеть в нём мальчишку, которого давным-давно учил держать меч.

Готланд. Разрывая курганы

Когда Рогволд ярл узнал, что требует от него Харальд, первым желанием Мудрого было нарушить волю конунга, но еще раз все обдумав, сын Эйстейна Грохота пришел к выводу, что полученные выгоды будут гораздо большими, нежели возможные неприятности. Ему ли бояться гнева асов, когда в Мере он вертел жрецами и годи как хотел? А мертвых Рогволд боялся того меньше, потому оставалось решить, кто из его дружины достаточно верен и дерзок, чтобы взяться за столь опасное дело. В первую очередь ярл понадеялся на своего сына Хрольва, однако Пешеход наотрез отказался осквернять курганы. Родичи крупно поругались, после чего Рогволд позвал самых отчаянных головорезов, служивших еще его брату Сигурду и пообещал им две трети всего, что они найдут в могильниках. Эти, немного поторговавших до трех четвертей, выразили согласие и отправились за лопатами.
Первый же курган, принадлежавший гаутскому хевдингу и расположенный совсем рядом с деревней, занятой мерийцами, хирдманы раскопали уже к вечеру, однако – опасаясь мести мертвого властителя, тело его трогать не стали. Зато до отказа набили мешки утварью и драгоценностями, прихватили пару щитов и хорошо сохранившийся франкский топор с узорчатой вязью на рукояти (за этот топор двое мародеров передрались едва не до смерти). Затем выволокли останки принесенного в жертву раба и раскидали по окрестностям.
Пришло время могильных камней – зная, насколько скудная может быть добыча в подобных захоронениях, мерийцы и тут схитрили. Они повыворачивали камни с привычных мест и немного взрыхлили землю, усеяв ее костями забитого еще гаутами скота, а затем вернулись к Рогволду, чтобы доложить о выполнении приказа. Ярл принял их радушно, напоил остатками медовухи и спросил, довольны ли они наградой – ухмылки мародеров оказались красноречивее любого ответа, а потому дождавшись, когда голодные воины захмелеют, Коршун велел им отправляться к ближайшей усадьбе и там повторить курганные подвиги.
Прошло более двух недель с того дня, как Харальд отдал приказ разорять могильники. Конунг уже и сам отчаялся дождаться результата, но вот ему доложили, что нескольких мародеров гауты застрелили прямо у кургана, а остальные поспешили бежать, бросая мешки с награбленным и лопаты. Немало врагов было замечено и у других погребальных мест, однако расправиться с ними не удавалось – те всегда успевали скрыться. Пригладив жидкую бороденку, Косматый улыбнулся – все шло именно так, как он и рассчитывал. Теперь, когда гауты распылили силы на защиту своих могильников, можно было беспрепятственно перебросить из Верманланда еду и подкрепления, пока еще реку не сковало льдом. С этим приказом Харальд и отправил гонца к Ивару Рогволдсону.
Сын ярла, ожидавший награды за убийство Горма, решил присовокупить к этому еще и славу спасителя норвежской армии, а потому сам решил привезти конунгу необходимое продовольствие, до отказа загрузив зерном и мясом шесть пузатых кнорров. Корабли эти беспрепятственно перебрались на другой берег (что Ивар тут же отнес к своим личным заслугам), где их уже ожидали люди Харальда с пустыми телегами, которые пришлось тащить самим воинам, поскольку ни волов, ни лошадей у них теперь не было. Усталые, выбившиеся из сил, спустя два дня они добрались до усадьбы, в которой разместился конунг. Враги дважды пытались напасть на них, но сил у гаутов для этого явно не хватало, ведь большая часть воинов сейчас защищала от поругания курганы предков.
Харальд на глазах у дружины обнял Ивара Рогволдсона, наградил серебром его людей, а после велел отправить продовольствие во все занятые норвежцами деревни и усадьбы. Теперь, когда еды стало вдоволь, Косматый отдал приказ удерживать селения так долго, как это возможно. Надвигалась зима, по заверениям Торлейва обещающая быть очень суровой, и это было лишь на руку конунгу Норвегии.

Ярость зимы.

И действительно, зима в том году выдалась беспощадной. Северные земли столь сильно сковало льдом и стужей, что морского пути из Транделага не осталось, а пеший – по горным перевалам Оркдаля, - стал поистине непроходим. И даже если бы желал тогда Хакон Хаконсон вернуться к конунгу, то не смог бы до весны этого сделать.
Не лучше чувствовал себя и Эйрик конунг в Уппсале. Морозные ветра продували его одаль, подчас сбивая с ног могучих воинов, и снегами занося целые деревни. О том, чтобы идти с подмогой гаутам не могло быть и речи, люди боялись выйти в лес за дровами, а оголодавшие волки в плотную подходили к селениям.
На юге же, в Хардаланде начались сильные шторма и несколько кораблей, везших конунгам, сговорившимся вместе пойти против Харальда, оружие и доспехи, разбились о скалы фиордов, унося на дно драгоценный груз.
- Не иначе, как колдовство черное, финское, - сказал тогда правитель Хардаланда. Впервые страх закрался в сердце его: что, если будет удача Харальду и когда они в битве сойдутся? Что, если сил восьми могущественных конунгов не хватит, чтобы остановить дерзкого мальчишку, возомнившего себя наследником Асов? – Не бывать тому!
А Витгейр, за бурей в тот день наблюдавший, много сильнее содрогнулся. Почувствовал он, что силы великие стоят на стороне Харальда, силы такие, против каких его чары пустыми окажутся, но и Гюду отдавать Косматому не желал колдун.
Грелись у костра, стуча зубами Асмунд и Оттар, некогда враги лютые, а ныне неразлучные друзья, проклинавшие Харека за то, что на помощь пришел Косматому, ведь не случись того, и два зверя – Норвежский и Свейски, глотки бы перегрызли друг другу, а теперь воинственный Альхеймсон иной замысел лелеял, чтобы погубить Харальда.
Мерзли в лесах гауты, без пищи и крыши над головой обреченные на погибель. Те из них, кто силы сохранил, были вынуждены бежать из земель, захваченных Харальдом, покидать свои укрытия, обратившиеся в ловушку смертоносную. То, что не удалось сделать клинкам норвежских воинов, оказалось под силу лютым морозам – в первый же месяц зимний в Вестерготланде не осталось более врагов Харальда Косматого.
Однако же, не все складывалось благоприятно для норвежского конунга – на Роскильде вернулся некогда изгнанный брат покойного Хардакнута Харальд Скупой, заявив о своих правах на власть. Датские ярлы, не желавшие видеть над собой норвежца, подтвердили притязания бывшего изгнанника… все кроме одного. Могущественный ярл Фроди, некогда принужденный присягнуть Хардакнуту, отказался служить морскому разбойнику и объявил конунгом себя. Начавшаяся распря угрожала превратиться в кровавую усобицу, готовую захлестнуть всю державу… но любой исход ее был не благоприятен для Харальда Хальвдансона.
Тогда же, на берег Хардаланда ступил человек, живущий лишь ради мести Косматому.

Тоже Готланд.
(с Тельтиаром)

Эйрик-конунг с войском все никак не возвращался, и ярла Храни уже беспокоить это начинало – не за конунга, понятное дело, беспокоить, а за то, что в Гаутланде творилось. Зиму тяжелую кое-как они пережили, пусть не все, но большей частью, однако весну им встречать пришлось не с радостью, а с усталостью и злостью. Многие гауты в лесах погибли, укрываясь и ускользая от норвежцев, а оставшиеся в живых винили в том Харальда и его людей, желая отомстить – но куда там, с такими-то неравными силами!
Вот если бы с Остерготландом объединиться против агдирского выкормыша… только с удивлением узнал Храни, что восточные гауты скорее сдаться на милость Харальда готовы, чем драться с ним. Понять их можно было – кому охота так же в лесах скрываться, друзей хоронить, да кровь проливать за свейского конунга, который беду им на голову свалил. А сам в Уппсалу ускакал и поминай как звали. Впрочем, и они еще надеялись, что Эйрик вернется с большим воском и отправит Харальда если не в Вальхаллу, так хоть обратно, прочь с их земель.
А еще усложняли и без того тяжкое дело недавние выходки норвежцев. То ли от наглости чрезмерной да пренебрежения к мертвым, то ли для того, чтоб специально гаутов разозлить, но стали они разрывать старые их курганы. Как только стало о том известно, великое возмущение охватило гаутов, и стали некоторые, забыв о том, что скрываться нужно, подкарауливать харальдовых людей у могильников, чтоб отплатить им сполна за непочтение. Тут уж Храни насторожился крепко – а что, если схватят кого-нибудь из гаутов, да под пытками все выдать заставят – о том, кто где скрывается? Одни сильны духом, даже перед ликом смерти не сдадутся врагам, но есть ведь и слабые…

Совсем иные настроения среди людей Харальда были - напротив, за зиму воины духом воспряли. Пусть и пришлось им впроголодь весны дожидаться, но все же скудная пища лучше, чем отсутствие ее полное, а как льды растаяли - из Верманланда вновь обоз приехал крупный и тут уж велел конунг Харальд всем людям своим собираться, да деревни захваченные покинув, выступать к границам Остерготланда. Соглядатаи проворные уже побывать там успели, и теперь рассказали норвежскому правителю, что вся крепость духа вражеского сейчас держится на одном лишь ярле Храни, а без него гауты сражаться уже не станут, опасаясь, как бы полному разорению не предал их земли Косматый.
К границе воинство Харальда подходило, на три крупных рати разделенное - одной Харек Волк руководил, второй - Гутхорм ярл, а третьей выпало Рогволду верховодить. Все они должны были объединиться на восточной части Гаутской земли, чтобы крупную битву дать, или же просто поддерживать друг друга, если не выйдут гауты для сражения. В Вестерготланде порядок поддерживать конунг оставил Эйвинда Ягненка, поручив ему, помимо иного охранять тыл норвежской армии. Сам же Харальд с отборной дружиной следом за основными войсками двигался, и помимо прочих были с ним братья Вебьерсоны.
За дельный совет, Сигтрюггу на ум пришедший - курганы гаутские разорять, чтоб если не выманить их, то хоть растревожить, разворошить, как гнездо пчелиное - получили братья награду от самого конунга. Впрочем, для них наградой явилось и то, что ехали они подле самого Харальда на битву сейчас, ежели будет битва. А если и нет, все равно честь великая была - в его дружине находиться.
- Изнутри бы ударить, - говорил Сигтрюгг брату вполголоса (не ристало при конунге рассуждать о том, как ему лучше б сделать было, когда все решено уже). - Восточные-то гауты духом послабее западных будут. Людей бы заслать нужных, подтолкнуть - и пали бы они Харальду в ноги.
- Кто знает, - поглядывая на конунга, отвечал Халльвард. - Если б не этот ярл ейный, давно бы уж сдались, небось. Видно, есть в нем сила какая, а может, и чары наложены... Про него рассказывают, будто бы ему всегда везет. Раньше вот был никем, пустым местом, еще хуже чем мы с тобой раньше, а потом случайно Эйрику Свейскому на глаза попался, тот его и облагодетельствовал за что-то. А потом и над гаутами поставил.
- Не за хитрость ли? - усмехнулся младший Вебьернссон. - Тут уж ему, видать, равных нет, коли до сих пор жив он.
- Может, и за нее. Но посмотрим, будет ли и дальше удача на его стороне!
- О чем, братья, беседу ведете?
Конунг, чуть придержав коня, позволил Вебьерссонам с ним поравняться, за что юноши были награждены предупреждающим взглядом хмурого берсерка Укси. Впрочем, тот на всех, кто к Харальду приближался, зверем смотрел, не иначе - не забыл еще, как конунга родная бабка отравить пыталась.
- Да нам, конунг, все ярл гаутский покоя не дает, - пояснил Сигтрюгг. - У одного человека столько власти над людьми его, что до сих пор они сдаться не хотят - а ведь говорили, в Остерготланде многие уже на сторону Харальда перейти готовы, если б не Храни и не Эйрик, который вот-вот появится...
- Того, чтобы Эйрик и Храни объединились допустить нельзя, - кивнул конунг. - Следует бой гаутам дать, покуда подмога свейская не подошла.
- А подойдет ли? - Халльвард усомнился. - Сколько мы его людей перебили... сыщется ли в его землях достаточно людей, чтоб они хотя бы половину убитых нами заместили? Будь я на его месте, я бы...
И тут он понял, что все равно не сбежал бы, не струсил - как хотел сказать изначально о свее. Ведь тот, пожалуй, и в самом деле спасал уцелевших и спасался сам только ради того, чтоб вернуться.
- Да, - после паузы продолжил херсир. - Я бы тоже собрал кого смог и ударил. Только не спешит Эйрик.
- Зима была лютой, - покачал головой Харальд. - Теперь ударит, если не опередить его.
Некоторое время они в молчании ехали, наконец конунг сказал:
- А ведь это уже Остерготланд. Гутхорм и Рогволд впереди, но о битве нет вестей - как бы снова по лесам не попрятались.
- А может, они уже победу одержали? - усмехнулся Сигтрюгг. - Как говорится, малыми силами... или сдались все.
- Верится с трудом, - кисло улыбнулся старший брат его.
- Вы, братья вперед поезжайте, и узнайте - а после возвращайтесь с известиями, - велел им Харальд.
Не по душе ему было оставаться в неведении, что задумали гауты. Ведь из-за их хитрости всю зиму вынужден он был провести в Вестерготланде, когда враги на западе крепли и сил набирались. И хотел бы Косматый на них обрушиться, но нет - Эйрика недобитым оставлять боялся, ведь мстительный свей непременно тогда в спину ударит!
Подчинясь приказу конунжему, братья заверили его, что вернутся так скоро, как только смогут, и отправились вслед за Гутхормом, погоняя коней…

А Храни тем временем пришлось совсем туго. Предложил ярл гаутам затаиться – ведь скрывались они прежде, и успешно вполне! - да ждать Эйрика, ведь времени прошло уже много, и со дня на день должен свейский конунг вернуться.
Так бы и сделали они, если б не восточные гауты.
- Нет уж, ярл, - возмутился Вегард, рослый чернобородый детина, которого многие гауты знали и побаивались. После Храни он вторым был в Остерготланде, кого бы жители стали слушаться в первую очередь. – Хватит прятаться, как трусливые зайцы! От этого и выгоды никакой, одни убытки, а мы не хотим, чтоб половина наших в лесах каких-то полегла, скрываясь от битвы!
- Так что же ты, сражаться желаешь? – усмехнулся Храни. – Посмотрю я, как люди за тобой пойдут.
- Они за тобой пойдут, ярл, - в свою очередь ухмыльнулся тот. – А если ты их на бой не поведешь, то за мной он пойдут Харальду сдаваться, чтобы жизни свои и детей своих уберечь.
Похолодел Храни, окинул взглядом людей своих – но те не выглядели удивленными речью Вегарда, а некоторые согласно кивали даже… значит, уже знали о том, что он задумал! И более того, были согласны с ним.
«Как же мне потом Эйрику в глаза смотреть», думал Храни, «если они норвежцам подчинятся?» Выходит, не оставалось ничего другого ярлу, кроме как собрать все силы, что имелись, и ударить по войску Харальда.
Впрочем, был в этом и свой толк – донесли разведчики Храни, что войско норвежское на три части разделено. Может, одну треть и удастся им одолеть?..
И скрепя сердце, принял Храни решение идти в бой, хотя сердце это и подсказывало ему – добром это не кончится.

Не Готланд.

Витгейр мрачнее становился с каждым миновавшим днем, словно в ожидании чего-то неизбежного, непреодолимой силы, которая должна была разрушить его счастье, построенное на хитрости и обмане. Колдун слишком сильно привязался к Гюде, чтобы позволить Харальду отнять ее, но каждый раз, кидая руны он получал лишь один ответ: "Всех, вставших на пути Косматого, ждет неминуемая гибель". Все знаки пророчили скорую победу агдирского волка, а Витгейр продолжал лгать девушке, что его колдовство сможет остановить Харальда, хотя сам уже перестал в это верить. Но и сложа руки колдун не сидел, ведь где бессильны чары, он привык полагаться на хитрость. Верные люди рассказали ему, что еще зимой в землях Фиордов объявился странный воин - молодой, но уже с заметной сединой в светлых волосах, с телом, покрытым столькими шрамами, сколькими мог похвастать не каждый умудренный годами муж. Но хуже всего, по словам рассказчиков, были его глаза - пустые и безжизненные, как будто не человек вовсе, а драуг из мрачного царства Хель вырвавшийся.
Наскоро собравшись, Витгейр тайно направился в Фирдир, сообщив о своем намерении только Гюде, да и ей при расставании он сказал лишь, что нашел человека, который поможет покончить с Харальдом. Колдун надеялся, что его догадка окажется верной, ведь многие приметы, о которых он слышал, совпадали.
И вот, спустя неделю, посреди зимы, Витгейр добрался до скалистых фиордов. Как удалось колдуну это путешествие не мог понять никто, из его друзей, у которых он остановился отдохнуть и заночевать. Раньше, лет десять назад, Витгейр жил в Южном Мере и часто гостил в Фиордах, но после был вынужден покинуть родные земли, и лишь в прошлом году прочно обосновался в Хардаланде (а о том, где он пропадал столько лет, предпочитал не рассказывать).
- Это хорошо, что ты пришел, - улыбнулся пухлогубый бонд Харвард. Когда-то он был знатным человеком, но пошел против власти Харальда и лишился большей части своего добра. - Как там Эйрик конунг? Говорят, в Хардаланде большая рать собираеться, это правда?
- То правда, - кивнул, отогреваясь с мороза Витгейр.
- Хорошо бы они Косматого-то прикончили! - В сердцах выпалил хозяин. - А уж как его не станет, так весь народ поднимется! Понатыкаем на копья головы холуев его!
Подавил улыбку колдун - гладко выбритый, он не мог спрятать ее в бороде, как иные мужи.
- Так плохи ярлы, им оставленные?
- Кари конунга предал! - С негодованием бросил Харвард. - А Хроальд только о том думает, как бы людей обобрать в угоду Косматому!
- Сыщите и на них управу, - уверенно произнес Витгейр. - Непременно сыщите. Я так вижу.
Других доказательств Харварду и не надо было - он безоговорочно верил в чародейскую силу гостя, по слухам бывшего учеником могущественного финского заклинателя. И, обрадовавшись добрым вестям, велел жене накрывать на стол все, что было в доме самого лучшего. И, хотя обеднел бонд, все равно трапеза у него в тот день была роскошнее, чем у конунга Харальда, прозябавшего в Готланде.
Наевшись и отдохнув, отправился Витгейр по деревне, чтобы о воине странном людей расспросить. Фиордцы уже успели прознать, что не простой гость у Харварда остановился, а потому все просили колдуна об услугах разных: кому заговор на удачу, кому на амулете руны охранные начертать, кому лошадь любимую вылечить. Иногда Витгейр соглашался, иногда отказывал. Сам же он, к вечеру уже многое успел разузнать о человеке искомом: нрава тот был самого бешеного, когда спорить с ним кто смел, так воин в ярость впадал, избивая наглеца едва не до смерти, к тому же, долго на одном месте не сидел - метался от селения к селению, словно ища кого. Однажды наткнулся он на людей Кари-лендрмана, вставших постоем у одного богатого бонда - они, со слов свидетелей, крепко повздорили, и чужак шестерых воинов зарубил, а еще троих так покалечил, что они лишь чудом выжили.
"Настоящий берсерк..." - шептали крестьяне.
Поняв, что большего от них не добиться, Витгейр покинул селение, преследуя таинственного воина, и надеясь найти его раньше, чем это сделают люди Кари. Однако, всякий раз, добираясь до новой деревни, колдун узнавал, что нужный ему человек совсем недавно отбыл, и вновь начиналась погоня. Так, в бесплодных скитаниях провел он почти всю зиму, прежде чем сумел настигнуть воина в захудалой деревеньке на самой окраине Фирдира.
Одного только взгляда хватило Витгейру, чтобы понять - перед ним действительно стоит внук человека, некогда изгнавшего его из Южного Мера.
- Здравствуй, Сельви Разрушитель, - улыбнулся колдун.

Готланд. Да еще и восточный.
(немного Хелькэ, много Тельтиара)

По мере того, как все три рати харальдовы продвигались вглубь Остерготланда, все меньше возможностей оставалось у Храни, чтобы на своих условиях бой дать врагам: всего два дня прошло, как известия получил ярл о вражеском наступлении, а уже деревни приграничные в руках Косматого были. Однако, здесь удача все же улыбнулась наместнику Эйрика - норвежцы почувствовали вкус настоящей добычи, и рвались вперед, словно цепные псы, желая поскорее захватить селения и поживиться за счет гаутов. Более всех алчным себя войско Рогволда показало, да и сам ярл хирдманов поторапливал, решив опередить Гутхорма и Харека с захватом гаутской земли, тем самым перед конунгом себя показав. Уже скоро далеко вперед оторвался Рогволд и мерийцы его от основных сил, и сопротивления не встречая в глубь Остерготланда вторгся.
Ярлу же Храни ничего не оставалось, как, подчинясь своему обещанию, данному столь же вынужденно, сколь и опрометчиво, выступить против Рогволда - но не открыто, а тайно, устроив засаду. Тем самым он надеялся хотя бы сбить врага с толку, застать врасплох, если таковое возможно. Силы гаутов, тдо того не попадаясь Рогводу на глаза, должны были сомкнуться позади него и напасть, когда вторгнется он в очередную деревню...Душой и сердцем Храни понимал, что и события торопит, и явной пользы не принесет - но все же лучше было гаутам лечь в честном бою, чем пойти к Харальду на поклон.
Уж во всяком случае, за первое Эйрик их проклинать не станет.
Коршун же о том не подозревая, как раз подошел к небольшому селению. В предвкушении богатой добычи, разрешил ярл своим людям разграбить деревню и силой гаутов к покорности принудить. Ворвались мерийцы в ворота, легко частокол миновав... пустовали дома. Такого в Остерготланде норвежцы еще не встречали - в прежних деревнях жители сами на в ноги кланялись, чтобы не грабили их сверх меры. Так неужели снова решили по лесам прятаться?
- Эти хоть добро побросали, - довольно заметил Хрольв, к отцу возвращаясь.
- Пусть воины порадуються, - немного подумав, кивнул ярл.
Тишину, стоящую во дворах опустивших домов, ничто не нарушало, позволяя людям Рогволда прислушаться к ней... еще немного тишины, пока она еще не разрезана резким звуком, пока еще не свистит неведомо откуда и кем пущенная стрела...
Уже - свистит. И вонзается в землю, заставляя нескольких воинов отступить.
Вторая жадно впивается в горло одному из отступивших.
Немногие лучники, что были у гаутов, наносили первые удары - смерть от стрел была верной, чистой, но лишь до тех пор пока не стало ясно, откуда стреляют, покуда не двинулись за лучниками другие воины Храни, из тех гаутов, что согласились последовать за ним, - двинулись, чтобы вступить уже в ближний бой. Для кого-то из них наверняка - последний.
- Батька! Вот мрази! - Заревел разъяренным медведем Пешеход, щитом прикрываясь от гаутской стрелы. Озирался сын ярла, соображая лихорадочно, где лучше оборону держать. Был бы частокол - куда проще бы вышло, так ведь нет, сами же мерийцы его разломали, в деревню врываясь.
- К домам! Быстро! Щиты сомкнуть! - Холодный голос Рогволда раздался - Мерский Коршун скалился, не скрывая злобы, но приказы отдавал быстро, желая поскорее боевые порядки восстановить среди растерянных воинов. - Отходить к центру деревни!
То уже и без веления его, хирдманы делали, не желая под стрелами вражескими гибнуть. Те, кто в грабеже преуспели, с неохотой великой добычу бросали, клинки обнажая, да покрывая головы шлемами. Одного, прямо на крыльце стрела достала - рухнул мериец, награбленное из рук выпуская, покатились кубки из кости выточенные по земле.
Храни тем временем уже скомандовал гаутам разбиться на несколько отрядов. Основная часть наступать на воинов рогволдовых стала, тесня их все дальше вглубь, а еще две должны были, слева и справа подкравшись, внести сумятицу в их ряды и как можно больше воинов отправить в мир иной, более лучший.
Лучники держались теперь позади основного отряда, не прекращая врага стрелами осыпать, хоть и ударялась теперь большая часть стрел в крепкие щиты. А гауты, бывшие впереди, словно обезумев, прыгали вперед, и топорами да копьями, кто чем мог, пытались пробиться межды щитами и нанести удар в мягкую податливую плоть, что за ними прячется...
Пусть и отвыкли они от сражений за последнее время, но азарт боевой в них от этого только сильнее разгорался.
Не успевшие достойного сопротивления оказать, мерийцы отходили, собираясь у дома местного херсира, чтобы от стен защиту дополнительную получить и не бояться, что смогут враги в спину ударить. Сам Рогволд, хоть и звался Могучим, но в доме укрылся, сыновьям поручив войско вести.
- То для вас испытание хорошее воли и мужества, - сказал он им, дверь за собой закрывая.
Хрольв только оскалился, по щиту ударив, а Ивар шлем на лоб надвинул - неприятно им было видеть малодушие родного отца, вот только не перед воинами же говорить об этом в разгар кровавой битвы.
- Дозволь, брат, я их охолоню немного, - попросил Пешеход, на что старший Рогволдсон кивнул.
Действительно, только могучий Хрольв сейчас мог воодушевить мерийцев на сражение, и следовало этим воспользоваться, покуда не поздно еще.
- Руби их! - Кратко бросил, а скорее прорычал даже великан, вперед бросаясь, а из-за спиный его Ивар добавил:
- За все, что нам зимой вытерпеть пришлось!
Старший брат заметил уже, что гауты разделились, окружение устроить решив, вот только не хватало им людей для дела такого - потому решил мериец основной удар по главной рати вражеской нанести, пока другие в бой не вмешались.
Храни только зубами заскрипел, увидев, что догадались враги прикрыть спину - теперь было к ним не подобраться. С двух других сторон, впрочем, начали пробиваться гауты, он смог разглядеть некоторых, но было очевидно, что их все же слишком мало...
И уже поздно было утешать себя тем, что это для сокрушительной победы мало, а для долгого, напряженного боя в самый раз.
Тут уж скорее - для того, чтобы всем на поле брани костьми лечь. За Эйрика-конунга, которого невесть где носит сейчас, когда он необходим им пуще воздуха. Поймав себя на мысли, что уже злится он на конунга, Храни отбросил тотчас эту мысль, бросаясь с новыми силами в бой.
А гаутов уже теснили в это время. Небольшие отряды, нападавшие с левой и правой стороны, были почти разметаны - да и не виделось ярлу, чтобы воинам Рогволда большого труда это стоило. Неожиданность нападения принесла плоды свои, однако - увы! - их было так немного...
Сыновья Мерского Коршуна в Готланд уже опытными воинами пришли, много битв повидавшими, а потому, разгадав план гаутского военачальника, Ивар для того вперед брата послал, чтобы самому меньшми отрядами заняться: напавших справа копья и клинки встретили, а вот тех, что с левой руки напирали, напротив к самому дому подпустил сын ярла, но отнюдь не для того, чтобы у тех возможность появилась в спину мерийской дружине ударить. Едва только возомнили гауты, что верх одерживают, как раскрылись ставни и оттуда стали телохранители Рогволда дротики метать, да посылать стрелы - только того и надо было Ивару, чтобы на правую часть войска вражеского натиск усилить и в бегство обратить позорное.
Куда более грозная сеча в центре кипела, где самые крупные силы сошлись. Порой чудилось Хрольву, что слышит он зов валькирий, но от того только крепче зубы сжимал и с яростью удесятиренной бросался на гаутов, кого топором рубя, кого просто щитом отбрасывая. А подле этого великана и прочие мерийцы воодушевлялись на ратные подвиги.
Вокруг сновали, мельтешили, рубили, кололи и резали - кто в грудь разил, кто в спину, кому довелось получить острый дрот от коварных людей Рогволда, - но для гаутского ярла вдруг исчезла эта суматоха, и битва сузилась до предела всего лишь двоих.
Зачем конуг - на поле битвы? Зачем ярл..? Зчем хозяин волчьей стаи выходит в схватку - неужели затем, чтобы рвать горло какому-нибудь плешивому ублюдку? вожак должен сойтись с вожаком, иначе побуда не будет победой.
И Храни, не обращая внимания на то, как удары топора его боевого срубают чужие кисти, предплечья, головы, стал прорываться к Хрольву.
Пешеход тоже заметить успел предводителя гаутского войска и навстречу ему двинулся. Громадный сын Рогволда, больше похожий на исчадие великанши, нежели смертной женщины (хотя, кто знает, с кем мог коварный Коршун спутаться?) расшвыривал врагов, оставляя за собой мешанину изрубленных тел. Гауты уже боялись к нему подступаться, ища себе противников попроще, и Хрольва это явно злило - не хватало еще гоняться за врагами, словно за зайцами на охоте!
Но за гаутским ярлом ему гнаться не пришлось - он сам словно искал схватки с ним.
Хотелось зарычать ему в лицо, выкрикнуть что-то бравое, храброе и безрассудное, вроде приветствия и прощания одновременно - или пипугнуть, надерзить... но ярл Храни подавил мальчишеский порыв. Лет пять назад он, кончено, поступил бы иначе. Но с тех пор прошло... целых пять лет.
И он просто занес топор для удара, и бросился вперед, надеясь если не врубиться лезвием в плечо вражье, так хоть полоснуть - пусть окропит кровью гаутскую землю это норвежское отродье!
В момент удара, Пешеход поднял щит, заслоняясь от лезвия Храни, но столько ярости выплеснул свей, столько злобы, что в щепы разлетелся щит мерийца, не выдержав напора этого. Храни ярл не только за ум коварный был возвышен Эйриком, но и за доблесть ратную, пусть и не удалось ему стяжать такой славы, как Черному Молоту. Однако по сравнению с Хрольвом даже рослый воин цвергом казался. Даже не пошатнулся норвежец, да в ответ топором ударил – пришел черед Храни укрываться. Онемела рука свея, удар принявшая, стиснул он зубы от боли, размахнулся сильнее в бок разя недруга. Лезвие острое вспороло выделанную кожу, пластины стальные сдирая с брони и погружаясь глубоко. Потекла кровь по топору гаутскому, но не долго пришлось радоваться ярлу - схватил за запястье его Хрольв, крепко сжав, и захрустели кости свея, когда сломал ему руку великан.
Без страха принял смерть Храни Гаутский, в глаза глядя врагу, когда тот топор заносил. Первый же удар Пешехода рассек его от плеча до пояса, но впавший в неистовство Хрольв продолжал рубить уже бездыханного врага, злобно рыча, точно зверь лесной.
- Мертв! Мертв ваш заступник! - Закричал, что сил было Ивар Рогволдсон. - Убит ваш ярл, гауты! К чему теперь гибнуть напрасно? Ступайте к Харальду на поклон, покуда возможность есть!
И гауты сдались, тот же Вегард первым оружие опустил. Эйрик далеко, Храни мертв - а Харальд рядом, так кого больше бояться стоило? Кому служить выгоднее? Полгода почти Храни Косматого без сражений задерживал, а здесь в одной битве нелепой был для свейского конунга Готланд потерян. Гауты же неблагодарные, сами сражения этого возжелавшие, теперь проклинали Храни, за то, что якобы он их на смерть привел.

Определенно не Готланд

Глаза воина сузились, когда он услышал свое имя из уст незнакомца, а ладонь опустилась на рукоять ножа.
- Кто ты? - Процедил Разрушитель с неприкрытой угрозой в голосе.
- Мое имя Витгейр, - отвечал колдун.
Некоторое время они стояли молча - Сельви оценивал собеседника, Витгейр же не хотел торопить события. Наконец, мериец холодно улыбнулся и отпустил оружие.
- Ты тот никудышный скальд, которого выгнал прочь мой дед, - прозвучали равнодушные слова. - Помню. Зачем пришел?
Глаза безземельного конунга снова стали безжизненными, интерес к неожиданному собеседнику пропал. А вот Витгейр не понимал, как мог запомнить его сын Хунтьова.
- Я даже благодарен конунгу Неккви за то. Покинув Мер, мне удалось постичь искусство финнов, которого нет могущественнее.
- Пустое бахвальство, - сплюнул Разрушитель. – В которое верят бабы и дураки.
- Ты ведь выжил и на то воля Гримнира. Я видел это – потому здесь.
Иссеченное шрамами лицо юноши исказила злоба:
- Ничего ты не видел! А скажешь еще о воле Одина, и отправишься к нему! По этой воле я лишился отца и деда, и всех родичей! По его воле мои земли попирают захватчики!
Мотнул головой Витгейр, недовольство отгоняя – понятно стало колдуну, что тот трюк, какой на селян действует, здесь не пройдет, и о другом говорить следует.
- И так ты отомстить решил? Бродишь по деревням, да хирдманов Кари режешь? – Чародей рассмеялся, желая вызвать негодование в душе Разрушителя, хоть то и опасно было. – Самый многообещающий из воинов Мера – теперь ты жалок!
- Замолчи, колдун, - Сельви скользнул вперед, молниеносным движением обнажая кинжал – еще мгновение, и сталь коснулась горла Витгейра.
- Что бы твой дед сказал, - процедил тот. – Узнай он, как низко пал его наследник.
- Еще слово, и…
- Ты для того выжил, чтобы стать последним бродягой?! Это твоя месть Харальду?
В ярости юноша отшвырнул колдуна и обрушился сверху, крепко прижимая к мерзлой земле. В глазах его разгоралось берсерково безумие, какое и раньше поглощало могучего внука Неккви, помогая совершать подвиги, за которые его и прозвали Разрушителем. Крепкие пальцы вцепились в горло Витгейра, сжимаясь все сильнее, и хардаландец мог лишь хрипеть, не в силах вырваться из железной хватки безземельного конунга.
- Вотан ковал тебя… словно… словно клинок… - с хрипом вырывались едва слышные слова. – Что ты знаешь о… охххх…
- За дело тебя дедушка прогнал, - скрипел зубами Сельви, продолжая душить колдуна. – Зря вернулся, зря разговор этот завел!
Разрушитель еще раз тряхнул Витгейра, ударив головой об заледеневшую землю, и отпустил, когда тот перестал трепыхаться. Сделав так, Сельви поднялся, отряхивая грязь и пошел прочь.
- Стой, - донесся до него слабый голос едва живого колдуна. – Гримнир испытывал тебя этими лишениями. Как меч… Добрая сталь в закалке сильнее станет, худая – преломится.
Знал Витгейр, что если не сможет увещевать сейчас мерийца, то с жизнью расстанется, а потому с жаром говорил, не скупился на слова.
- Кто ты, Сельви: конунг или ничтожество? Разве такую судьбу спряли тебе Норны?
- Замолчи! Хватит! Перестань!
Бересерк ревел раненым медведем, рухнув на колени и в бессильной злобе стуча кулаками по земле – слова изгнанника, ученика коварных финнов достигли его сердца, пронзили насквозь, пробуждая давно позабытую гордость. Все то, что довлело над ним на Сольскелле, что заставило бежать с острова вернулось, обрушившись градом безжалостных ударов, от которых не было защиты. Сельви пытался укрыться от себя, от своей судьбы – сначала увечным прячась на острове, затем же похитив лодку и бежав с одним только топором для рубки дров. Он чувствовал, что полюбил дочь рыбака, ухаживавшую за ним, но не желал разделить остаток жизни с женщиной, которая видела его немощь и знала, сколь жалок он мог быть. Однако, куда бы он ни подался, прошлое настигало его – теперь в облике колдуна Витгейра, в один миг ставшего ненавистным.
- Ты выжил трижды там, где иные погибли, - медленно, морщась от боли, поднимался хардаландец. – Один хранил тебя для великих свершений – теперь ты готов!
- К чему?!
- Сельви Разрушитель – тебе одному под силу убить Косматого! Убить врага, что залил кровью Норвегию, что изничтожил твой род и свободных людей сделал рабами!
- Но что я могу… теперь… один?
- Идем со мной – конунг Эйрик станет тебе подмогой и другие, кому дорога еще честь и свобода.
Они скрепили свой договор рукопожатием. В безжизненных раньше глазах Разрушителя вновь теплилось пламя – то горела ненависть к Харальду Косматому. Витгейр же сделал все, что было в его силах, чтобы выполнить обещание, данное любимой.
Однако, не только в Фиордах зрел заговор против Харальда – иной удар, быть может еще более тяжкий был нанесен Косматому в датской земле, навсегда лишив его надежды править теми владениями.

Сто процентов -Готланд!

(с Тельтиаром)

Вегард и другие мужи гаутские, как время пришло, все присягнули Харальду, признав его своим конунгом, Эйрика же теперь иначе, как захватчиком беззаконным никто не называл. О Храни, в бою павшем, со злобой говорили выжившие – будто бы это из-за него столько славных воинов погибло и столько добра потеряно. Покорность эта приятна была Косматому, важно разъезжал он по деревням, всюду прием теплый встречая, не то что в западной части Готланда, а за то многими милостями конунг одарил подчинившихся ему и подати уменьшил.
Рогволд, победу одержавший над войском свеев и гаутов, в большой чести оказался у Харальда (помнил конунг и о том, кто курганы разорял, а потому особый почет ярлу мерскому оказан был и за те заслуги и за новые). Не остался без награды и Хрольв Пешеход, что в качестве трофея взял голову ярла гаутского – за полный шлем серебра выкупил у него конунг эту добычу и велел отослать в подарок Эйрику Свейскому, дабы видел правитель Уппсалы, какова судьба постигла его верного человека.
- Эйрик ведь нам того не простит, - сказал на это Витгейр тихо.
- Пусть приходит, - отвечал с улыбкой Харальд, покуда две рабыни ему пальцами волосы расчесывали (согласно клятве, только гребень не должен был его кудрей касаться). – Дружина его уже потрепана изрядно. Я оберегу вас от гнева его.
- Славься, правитель, - поклонился низко бонд, опоры и защиты искавший у нового господина. Ведь стоит только уйти дружине Харальдовой из этих земель, и всю ярость может мстительный сын Энунда на Готланд обрушить. Еще не истерлась память о походе свеев на Руян, где великое разорение Эйрик причинил Ругам.
Череп Храни не зря отправил в Уппсалу сын Хальвдана – он желал, чтобы ярость взяла верх над осторожностью конунга свеев и тот повел бы дружину мстить за любимца, чтобы в одной, последней битве решить судьбу Норвежской и Свейской держав. В победе Косматый не сомневался, ведь его рати были многочисленны, а из Верманланда в скорости должны были подойти еще подкрепления. Не больше месяца оставалось ждать, когда окончательно растают льды, а после просохнут дороги, чтобы по ним могло пройти войско свеев. Пройти на погибель.
Кутаясь в песцовую шубу, Харальд сидел у очага, беседуя с Рогволдом и Иваром о том, как следует вести битву с Эйриком, чтобы нанести ему больший урон и сохранить собственных людей для грядущих сражений. Из всех ярлов, Мерский Коршун был наиболее искушен в хитроумном коварстве, а потому хотел его мнение вызнать конунг, прежде чем подоспеет свейская дружина. Гутхорма и Харека в тот день в усадьбе не было – оба они занимались обустройством готландских деревень да следили, в точности ли приказы конунга исполняют гауты.
- Пропустите меня к конунгу! – Голос нетерпеливый с порога раздался.
Укси с кем-то повздорил, но все же вынужден был уступить и гость незваный вошел в большой зал, сняв шапку да поклонившись государю.
- Здоровья тебе и долгих лет, конунг, - сказал он.
- Я тебе помню, - ответил на то Харальд. – Как твое имя?
- Гуннар Одноухий, - сказал он. Теперь, в тусклом свете, Косматый смог разглядеть, что у пришедшего действительно не хватает уха. То был человек Хемунда, некогда ловко избавившийся от датского правителя, и тем самым помогший Харальду без боя овладеть обширными землями.
- Садись, - к неудовольствию Рогволда, пригласил его Косматый. – Расскажи как моя матушка, как Сарасберг?
- Дурные вести… нет-нет, кюна здорова, государь! – Поспешил заверить Гуннар. – Иное случилось за Скаггераком.
- Что же? – Насторожился конунг, с ярлами переглянувшись – оба плечами пожали.
- Харальд Скупой, морской конунг, вернулся…
- Кто такой еще?
- Хардакнутов брат, - отвечал Одноухий. – Разбойник беззаконный, потребовал он себе все владения датские.
- И что же? Мое право сильнее!
Кулак сжал крепко Косматый, такие слова услыхав – знал он, что был у Хардакнута брат, прочь изгнанный, но думал, что тот давно сгинул в морской пучине и Пивовару служит на дне.
- Ярлы его поддержали и назвали конунгом.
- Раздавлю, - прошипел Харальд, задыхаясь от злости. – Как они посмели?!
- Не только он, в Сконе еще конунг объявился – Фроди, что раньше перед Хардакнутом на коленях ползал.
Отстранился Гуннар, боясь, как бы гнев свой на него не выплеснул правитель Норвегии.
- Боюсь, потеряна для тебя Дания, мой государь…
- Мое право сильно словом Хардакнута – по договору я наследник его.
- Мне горько говорить о том, но договор имел силу, лишь если у конунга не было бы сыновей…
Кровь отхлынула от лица Харальда, не мог он в толк взять, откуда еще сыновья могли у старого дана появиться.
- Горм вернулся, с дядей своим, Харальдом, союз заключив, - опустил голову Гуннар, наказания ожидая за столь дурные вести, только не на него обрушил ярость Косматый.
- Горм?! Ах ты лживый пес!
Кулак конунжий с силой в лицо Ивара врезался, и с табурета рухнул гордый сын ярла, лицо разбитой ладонями закрывая.
- Кто говорил, что сделано дело?!
В живот, что сил было пнул его Харальд, согнуться заставляя.
- Выродок турсов! Почему жив Горм?!
Следующий удар застонать заставил Рогволдсона, а конунг уж снова заносил кулак, но схватил его за руку Коршун:
- Постой, владыка! – Взмолился он. – Не вели казнить сына, вспомни, как верно мы служили тебе!
- Да уж помню, - отмахнулся Харальд, готовый приказ отдать Укси и Гуннару, чтобы здесь же прикончили Ивара.
- Тогда про курганы вспомни, - прошептал, к уху конунга склонившись, Рогволд.
Это одно заставило юношу переменить решение, вздохнув, вновь сел он к очагу:
- Вон пошли, все, - приказал он. – И Гутхорма зовите скорее!
Только Гуннар задержался ненадолго, еще сказал несколько горьких слов правителю.

Гутхорм предстал пред очами конунга, как был с пути: в броне и опоясанный мечом. Шлем с плотной бармицей он держал в руке, а лоб его исчертили многочисленные дорожки пота и дышал он тяжело, только вернувшись с дороги.
- Здоровья тебе и силы, племянник! - приветствовал он Харальда. - А мне - пива. Рог, не меньше.
Укси поспешил питье поднести ярлу, покуда тот ближе к очагу садился.
- Похоже, Один нас испытать хочет, дядя, - конунг сказал. - На каждую победу по бедствию дарит.
Откуда-то из рога донеслось нечто невнятное, но явно вопросительное. Отрываться от напитка, не прикончив его, ярл явно не собирался и выразил интерес доступным ему способом.
- Горм объявился в Роскильде, - с неприязнью рассказал Харальд. - Даны и раньше не хотели видеть меня своим конунгом, а теперь все ему присягнули.
- А тебе, значит, присягу нарушили, - Гутхорм утёр с усов пену, положил рог рядом с собой и задумался, постукивая ногтем по куполу шлема. - Сколько при нём людей, знаешь ли?
- По словам Гуннара - вся датская дружина с ним и Харальдом Скупым, его дядей.
Гутхорм устало выдохнул. Он не стал говорить то, что и так всем понятно: если даны возьмутся за агдирцев с одного края, а Эйрик с другого, то не о победе думать придётся, а о том, как пасть в бою так, чтобы и валькирии склонили головы в почтительном удивлении.
- От мести Горма нас отделяет только Сконе, - грустно улыбнулся сын Хальвдана. - Ярл Фроди провозгласил себя конунгом, свободным от Роскильде, а потому сначала его усмирять будут.
Судя по голосу, конунг надеялся, что усмирять Фроди будут долго.
- Против данов он долго не устоит, - развеял надежды Харальда ярл. - Хотя, если с ЭЙрика пример возьмёт, то может мы тут и сможем закрепиться. Тогда и можно будет потолковать с сыном Хардакнута на равных, а не как сейчас
- Будем мира искать, - вынужден был признать свое поражение юноша. - Большой войны с Гормом нам сейчас не нужно.
- Большую виру запросит. И за отца, и за себя, и, чтоб неповадно нам с ним играть было. Хотя, если постараться, то можно и в союзники его получить. Вместе-то Эйрика будет сподручнее жать.
Правитель кивнул:
- Это так, я к нему Хемунда пошлю о мире говорить. Эй, Укси, еще пива!
Расторопный телохранитель поспешил принести два полных рога, протянув их конунгу и ярлу.
- Помнишь, дядя ту девчонку, которая мне в сватовстве отказала?
- Это та, что ли, из-за который в твоих волосах нынче больше жизни, чем во всей Дании?
Снова кивнул Харальд:
- Отец ее теперь во главе рати встал, Эйрик из Хардаланда, и погибели моей более иных желает.
- Да уж, собралось по твою голову, племянник, властителей уже столько, что если каждый по куску отхватит - даже на чашу не хватит. Впрочем, ещё посмотрим, у кого чаши новые будут! Как думаешь, осмелеет Эйрик так, что вылезет на открытый бой?
- Я ему уже тем противен, что его дочери желал взаимности в ответ не получив, - Харальд тряхнул космами, едва не опалив пряди в огне. - Но сейчас с ним Сульки и Хроальд, и этот вор Кьятви, что мой Агдир захватил! Хемунд предупреждает, что когда льды растают, они на Сарасберг пойдут.
- Там их и встретим. А даны, если так, совсем не худшей поддержкой нам станут, раз столько дружин в одну собираются. Кстати, знаешь, почему бить одноглавого дракона легче, чем трёхглавого? - Гутхорм прищурился, испытывающе глядя на конунга.
- Всегда знаешь, откуда укусит.
-А знаешь, почему сложнее?
- И почему же?
- Потому, что если в три башки придут разные мысли, то телу его не сладко придётся! Вот и подумай, как нам сделать так, чтобы нашему даркону во многие его головы стукнула разная мысль...
Харальд рассмеялся, наконец приложившись к рогу и едва не пролив все его содержимое:
- Сейчас самое важное с Гормом примириться и так сделать, чтобы он начал терзать свейские владения.
- Ну, тогда ты думай об этом, а я буду на очереднйо треклятой кляче носиться по нашим землям здесь и крепить оборону. Пригодится оно нам, если с данами не договоримся, спиной чую!
- Нет, дядя - время дорого!
Харальд решительно поднялся, расплескав остатки пива.
- Сегодня же отправлю гонцов к Хакону в Транделаг, чтобы собирал дружины и плыл к Фиордам, а сам двинусь в Сарасберг - люди там сейчас беззащитны против хардаландцев. Скажи, ты сможешь здесь с Эйриком закончить?
- Смогу, - кивнул ярл. - До весны мы его либо добьём, либо эта паскуда опять сбежит...

И опять не Готланд

Асмунд Кровавый, самопровозглашенный проповедник Белого Бога, поежившись закутался в шерстяной плащ. Зима подходила к концу, равно как и более-менее спокойная жизнь. Поддержки от жителей Вингульмерка его люди уже давно не видели, все чаще их с проклятиями гнали от деревень, отказывая даже в хлебе и воде, а у Альхеймсона была слишком малочисленная дружина, чтобы рисковать ею в стычках с бондами. Дело Креста, начатое Эйнаром, казалось, было проиграно окончательно. А ведь, поведи себя по другому Харек в Верманланде, нанеси он удар в спину Харальду, и все обернулось бы иначе! Впрочем, ярл Раумарики свой выбор сделал, и Асмунд утешался тем, что уже скоро Волк за это поплатится - было лишь вопросом времени, когда Торлейв вновь попытается очернить ярла в глазах Харальда. Харек мог покончить с мерзким жрецом одним ударом, но вместо этого решил исполнить долг перед давно уже мертвым конунгом. Асмунд не понимал, как можно быть столь слепым.
Так или иначе, в одиночку против Косматого им было не продержаться, и люди Асмунда это прекрасно понимали. Следовало уходить из владений Харальда, пока тот еще воевал с сыном Энунда, уходить без оглядки.
Оттар Рваный, сцепив зубы, нашивал костяные бляхи на кожаную куртку. Толстая, неуклюжая игла порхала в его пальцах, но сам он явно был недоволен своей работой, равно как и тем, что ему приходилось ее выполнять. После произошедшего у Гаут-Эльва, херсир проникся к Хареку большей злобой, нежели испытывал к Асмунду – ведь он все сделал для того, чтобы заманить Харальда в ловушку, даже, рискуя жизнью, пробрался в Уппсалу, заслужил доверие Эйрика и уговорил того нарушить данную клятву. Он, Оттар, верил, что Харек поддержит их, поможет захлопнуть западню и расправиться с обоими зверьми, однако судьба распорядилась иначе, и только чудо помогло Рваному скрыться от ярости свейского конунга.
Они остались одни против Харальда и его прихвостней вроде Торлейва или лживых братьев Вебьерсонов, которых Оттар поклялся извести. Эти паразиты погубили Эйнара, святого человека, единственного, кто был способен принести благую весть Белого Бога в эти языческие земли. И они должны были заплатить, тогда в Верманланде, если бы не предательство Волка.
- На юге собираются крупные силы, - словно невзначай заметил Рваный. – Те, кому еще дорога свобода и честь.
- Дураки и трусы, - неприязненно отозвался о них Асмунд. – Им следовало напасть на Харальда раньше, а не когда он загнал их в угол. В углу и крыса дерется.
- У этих крыс есть войско.
- Они не верят в животворящую силу Креста. Они такие же, как Косматый.
- Тогда, пусть истребят друг друга, - решительно заявил Оттар, обрывая жесткую нить. – На руинах этого царства возникнет новое, справедливое.
- Хочешь присоединиться к Эйрику сыну Ватнара? – Голос Кровавого звучал несколько удивленно. – Почему нет?
Херсир рассмеялся, встряхнув подновленное одеяние, но мерить его не стал – ратная рубаха сейчас была без надобности.
- Грядет большая битва – там, если Бог даст, я смогу поквитаться с Халльвардом и Сигтрюгом, - он мечтательно прикрыл глаза. – А может, сумею и с ведьмой-кюной счеты свести.
Асмунд, подумав, кивнул.
- Если так выйдет, что Харальд умрет, во многих фюльках мятежи вспыхнут – и дело наше тогда расцветет.
- Смута будет полезна, - согласился Оттар.
Они еще немного поговорили, а после велели готовить коней – небольшой отряд Асмунда спешил прочь из Вингульмерка, через Вестфольд и Альвхеймар в самое сердце Хардаланда, чтобы там присоединиться к конунгу Эйрику и сойтись в последней битве с сыном Хальвдана, с тем, кого проклинали жители южных фюльков – с Харальдом Косматым.

И снова не Готланд.

Временем тем Витгейр и Сельви уже возвратились обратно в Хардаланд. Колдун, не смотря на протесты юноши, все же разложил ему гадание на рунах, напоил неким целебным отваром, должным наделить его былой силой (ведь еще не полностью оправился Разрушитель от страшных ран, в битве у Сольскелля полученных), и подарил ему защитный оберег. После еще велел Витгейр ему зайти, чтобы лезвие меча рунами отметить, а пока же отправил молодого воина к конунгу Эйрику показаться и о себе заявить.
Когда сообщили владетелю Хардаланда, что явился к нему сам Сельви Разрушитель, законный конунг Мера Южного и Северного, Фирдира и Фьяллира, а так же Раумсдаля, то обрадовался несказанно такой вести Эйрик, сам встречать достойного гостя вышел. Но каково же было удивление его, когда увидал перед собой конунг лишь потрепанного жизнью воина, в старую одежду запыленную с дороги облаченного.
- Здоров будь, конунг Эйрик, - поклонился сдержанно Сельви.
- И тебе не хворать, Разрушитель, - пытаясь скрыть изумление свое, Ватнарсон произнес. – С чем пожаловал в мои владения?
- Слышал я, что ты против Харальда готов выступить, и готов в это дело посильный вклад внести.
- Сколько же у тебя людей, конунг Мера?
- Я один, - спокойно ответил Разрушитель, заметив, как дернулось веко у хардаландца. – Но в бою стою сотни.
- О подвигах твоих я наслышан, - Эйрик кивнул. – Тебя берегут асы от стрелы и копья.
- И я не щажу врагов. Знай, конунг, что если собрать всех людей, претерпевших обиды от Косматого, то в их сердцах всех, вместе взятых, не найти столько ненависти к нему, сколько ее в моей груди! Харальд истребил мой род, надругался над моей теткой, а череп дяди моего у ворот подвесил – тебе не найти человека, желающего ему худшей участи, нежели желаю я. Приложи ладонь к моей груди, приложи!
Сельви сам схватил конунга за руки, притягивая ближе:
- Чувствуешь, как мое сердце - оно бьется лишь для мести Харальду!
Улыбнулся Эйрик, поняв сколь отважный и непреклонный стоит перед ним человек:
- Ты желанный гость в моем доме, Сельви Хуньовсон, - произнес, и на этот раз Разрушитель не почувствовал злобы к отцу, в его душе просто не было места, чтобы ненавидеть кого-то еще, кроме Харальда, столь сильно было это его чувство. – И я почту за честь, если станешь сражаться с Косматым по правую руку от меня.
- Отрадно мне слышать эти слова от тебя, государь.
Они крепко обнялись по-дружески, и Эйрик повел гостя в дом, чтобы накормить с дороги и подарить чистую одежду, поскольку не пристало конунгу из рода конунгов ходить в обносках.

Got land? Готланд!

(не без Тельтиара)

Думал Эйвинд Ягнёнок, что с весной забот у него поубавится – ведь всю зиму, словно голодный волк, носился он со своей дружиной по Вестерготланду и промышлял всем, что попадалось под руку. Люди у него были толковые (бестолковые раньше того померли) – охотились на лесную дичь, силки ставили, находили тайные кладовые, в которых деревенские прятали припасы от лихих людей. Били и гаутов, что по лесам прятались. Без большой пользы, конечно – у тех съестного и того меньше было, тощие были, словно ветки померзшего можжевельника, ходили и гнулись на ветру. К весне же, когда миновала лютая зима, и Харальд двинул войско в Остерготланд, Эйвинду кроме прочих забот было приказано следить за порядком во всём Вестерготланде, охранять обозы с провизией из Верманланда, да помимо того смотреть, чтобы никто не ударил в спину конунжьему воинству.
Не слишком радовался тому фиордец – хотелось ему сражаться впереди войска и стяжать славу воина и храбреца, как было то в Альвхеймаре, а не разбойника и убийцы, каковым величали его здесь. Но идти против слова Харальдова Эйвинд не посмел. Ему оставили ещё две сотни воинов – самых худых и слабых, тех, кто едва пережил зиму и не смог отправиться в поход. Дружина была – не бей лежачего, но Эйвинд худо-бедно справлялся с вылазками недобитых гаутов и сам с сотней охраны сопроводил большой обоз до самой границы с Остерготландом.
Велико было удивление Ягнёнка, когда он прознал, что Харальд, одержав победу над Храни (которого, поговаривали, Хрольв Пешеход в поединке рассёк пополам), разделив армию, выдвигается обратно. Впрочем, Эйвинд скорее рад был, нежели опечален этой вестью – он надеялся, что ему удастся встретиться с Харальдом лично и убедить конунга в том, что он со своими людьми будет полезен в бою более, чем здесь - тогда прозябание его в Вестерготланде, наконец, закончится. С тремя десятками викингов выступил он навстречу Харальду, чтобы лично встретиться с конунгом.

Харальд, действительно, двигался по захваченным землям скорым маршем - казалось, на самой границе совсем недавно была его дружина, а вот он уже вновь в Вестерготланде и ищет встречи с Эйвиндом, чтобы спросить, как выполняются его поручения. С Харальдом возвращался и Рогволд, а Харек с ранирами своим путем шел (ему конунжий приказ был готовить корабли и сплавлять их к Сарасбергу).
Во время одной из ночных стоянок конунгу доложили, что Эйвинд явился в лагерь и просит встречи с ним. Харальд незамедлительно вызвал его к себе в палатку.
Внутри горели тусклые лучины. Укси принес несколько чурбанов, в походе заменявших табуреты и встал у входа.
- Здравствуй, Эйвинд Ягненок, - еще больше заросший за последний месяц, Харальд улыбнулся.
- Поздорову тебе, Харальд Хальвдансон, пусть Одноглазый всегда дарует тебе победу в бою, - поклонился Эйвинд, - я приехал, чтобы рассказать о делах в Вестерготланде и узнать о причине твоего столь поспешного возвращения. Не прервал ли я твой сон, конунг?
- Тебе я всегда рад. Говори, как гауты восприняли твое верховодство?
Эйвинд нахмурился:
- Постоянные нападения на дозорных и обозников, недовольство в деревнях и разговоры о бунте за спиной. Впрочем, те гаутские воины, что прячутся в лесах, настолько ослаблены зимними холодами и голодом, что мы не несём серьёзных потерь. А селяне... Когда они бывали довольны? - Ягнёнок развёл руками.
- Как я и ожидал, - кивнул правитель, задумчиво накручивая грязно-светлую прядь на палец. - Вот, что Эйвинд - собирай людей, каким доверяешь и присоединяйся снова к моей дружине. Хорошие воины мне ныне в другом месте потребны.
Эйвинд довольно ухмыльнулся в усы: "Верно я угадал! Заварушка на западе начинается, и в Готланде мне больше не торчать". Вслух же сказал:
- Я слышал, что повержен Храни ярл, а войско его разбито, но если уйдём мы сейчас - разве не соберёт Эйрик снова армию и не отобьёт Готланд? Или я чего-то не понимаю в скудости разума своего?
- Оберегать покой границ я оставил ярла Гутхорма, и полностью ему это доверяю, - отрезал Харальд, а после добавил уже мягче:
- Скажи, ты часто ходил походами на Хардаланд или к ругам?
- Доводилось мне бывать и в Хардаланде и в Роголанде. – ответил Эйвинд самодовольно, - Сульки конунг не раз проклинал меня и награду за мою голову назначал.
- Если снимешь с него самого голову - то уже я тебе награду дам, - конунг пообещал. - И не малую.
- Рад буду послужить тебе, конунг. Особенно в битве с рагами, с которыми давно нет у нас во Фиорах мира ни на воде, ни на суше! - Эйвинд сверкнул глазами, отразившими свет лучины, - Кого прикажешь оставить вместо себя в Вестерготланде?
- Это уже моя забота. Грядет большая битва и я бы хотел, чтобы ты сражался подле меня, а не в общем строю.
Такое предложение уж точно не могло оставить Эйвинда равнодушным: в личной дружине Харальда сражались лучшие воины из тех, кому Харальд мог довериться. Он сжал кулак и поднёс его к груди:
- Клянусь Гунгниром и Мьёлльниром, что не подведу тебя в битве!
- Отрадно слышать слова отважного мужа. Твой род уже приносил мне присягу, но я хочу знать - готов ли ты исполнить мой приказ, если иного будут требовать от тебя родичи?
Не смотря на добродушную улыбку, Харальд, несомненно испытывал Ягненка.
Задумался Эйвинд, не понимая, к чему клонит конунг. Затем, решив не гадать по незнакомым рунам, кивнул:
- До тех пор, пока не обидишь ты мой род в Бердле и кровного моего родича Кведульва - буду я следовать за тобой.
- Ты дерзок, но воина это красит, - Косматый заключил Эйвинда в крепкие объятия. - Я награжу тебя по возвращении в Сарасберг.

Уже покинув палатку конунга, устраиваясь на ночлег, Эйвинд долго думал о том, что же имел в виду Харальд, и почему указания его могут пойти вразрез с волей его отца или побратимов. Так и уснул, ничего путного не надумав.

Сообщение отредактировал SergK - 29-06-2009, 21:53

Харке Волк, Вестерготланд
Выполняя приказ конунга, отправился Харек подчинять рыбацкие деревни вдоль берега реки Гаут-Эльв. Деревни встертили его безмолвием и запустением. Но Харек велел сдержать гнев и оставить все нетронутым. Жители оставили брошенные сети и снасти. Потмоу вызвал Харек народ из Вермаланда - в основном карлов безземельных, и даровал им покинутые жилища, и приказал им наладить рыбный промысел, чтобы было хоть чем-то кормить войско.
Весь месяц он и его войско держались только на рыбе и редкой дичи которую удавалось поймать в лесу. Вскоре начали они находить в лесу ослабших и оголодавших жителей. Но никого из жителей он не велел трогать и обид им не чинить, потому стали жители постепенно возвращаться в свои покинутые жилища. Постепенно наладили путь из Верманланда и Ранрики, и стало поступать продовльствие, и велел Харек делиться едой с метсными жителями, которые под его заступничество стали из лесов стекаться. и многие стали исктаь убежища и защиты на побережье. И тех кто встал под его покровителтьство, Харек начал привлекать к строительтсву флота. Харальду нужно было много кораблей. Стучали топоры и скрипели пилы в Ранрики, Верманланде и побережье Вестерготланда. сновали утлые рыбацкие суденышки по бурным водам морским, и пробивали топорами лунки во льду Ран-Эльва и Гаут-Эльва, загатавливая рыбу. Так в хлопотах и приготолвениях прошел месяц.

Эйрик. Еще не Готланд.

Больших сил стоило свейскому конунгу снова дружину собрать да вооружить всех. Многие люди не хотели идти туда, где погибли их родичи – отцы, братья, дядья… кто-то просто и страха перед смертью (в Валгаллу-то почетно отправиться, только зачем это прежде времени делать?),кто-то из-за того, что считал напрасной и бессмысленной эту войну. Если один раз проиграл Эйрик Харальду, неужели второй раз надеется выиграть, когда и люди пойдут уже другие с ним, притом больше частью неопытные еще в воинском деле? Зря…
Однако сам Эйрик так не считал.
Выдвинулась в путь новая дружина его, когда спали льды; оставшиеся в Уппсале и землях окрестных жены и матери (и были они почти единственными, кто остался, исключая слабых и немощных, либо совсем уж юных) провожали воинов со слезами, с молитвами к Одину и Тору на устах.
Только Сванхильд Синеокая не вышла провожать мужа, не позволила и детям с отцом проститься.
- Не буду сейчас говорить ничего тебе, - сказала она супругу накануне выступления войска, - не буду проливать слез, не буду Норн просить о хорошей судьбе. Если вернешься – тогда и буду плакать. Если не вернешься… тем более.
Вот таким словами, выходит, и проводила она конунга.
«Я вернусь», думал он, оглядываясь на усадьбу свою, «только чтоб увидеть твои слезы радостные; непременно вернусь».

Мысли о скорой расправе подогревали боевой дух Эйрика в пути, - и правда, как славно будет разделаться с обидчиком, невесть что о себе возомнившим! В прошлый раз из-за предательства старого лиса Аки не удалось победить мальчишку, но сейчас…
Конунг свейский еще не догадывался, что будет сейчас, когда они проделали уже половину пути, дороги назад не осталось, и самое время было подумать о том, как объединяться с гаутскими отрядами и которой части харальдова войска наносить основной удар.
А сейчас – показался на горизонте силуэт всадника, и всадник этот (одиночка! Неужели с вестью от Храни?) направлялся именно к войску Эйрика.
Остановился он перед конунгом, и свейский властитель понял – не от ярла гаутского этот человек. Впрочем, гонец словами своими это лишь подтвердил:
- Эйрик Свейский! – воскликнул он. – Конунг Харальд, повелитель Готланда, посылает тебе привет свой!
- Повелитель Готланда? Как понимать это?! – зарычал Эйрик.
- Понимай так, как сказано, - гонец потянул коня за уздцы, собираясь развернуть его. – Едва не забыл, конунг – Харальд Косматый не только привет тебе передает, но и подарок!
Вестник отвязал от луки седла мешок холщовый и вытряхнул содержимое под ноги Эйрику…
…на конунга смотрели глаза ярла Храни Гаутского, равного которому по хитрости не было, да и мало кто в отваге мог с ним равняться – но последнюю свою битву Храни все же проиграл.
А гонец уже скакал, надеясь спасти свою шкуру, пока ошеломленный конунг глядел на отрубленную голову верного друга и советчика своего.
Впрочем, не настолько был в оцепенении Эйрик, чтобы не крикнуть вовремя: «Стреляйте!». Сразу три стрелы пронзили харальдова посланника, и еще несколько поразили коня.
- Падаль, - процедил конунг сквозь зубы. – Воины! Видели вы, как обошелся Харальд с лучшим из мужей Готланда? Гауты или пали, или сдались на милость норвежскому волчонку! Но тот скоро расплатится за все это – и расплатится собственной кровью!
И громкими криками воины поддержали конунга своего – которого ненависть к Харальду жгла теперь вдвое, втрое сильнее, чем прежде.

Марш конунга. Готланд-Веманланд-Вингульмерк-Сарасберг.

Весна в этом году удалась холодной, зима отступала неохотно, особенно в северных фюльках, где реки и озера еще были скованы льдом. На юге, в Готланде и Верманланде было теплее, и Харальд торопился успеть в Сарасберг до того, как снега окончательно растают, ведь только они сейчас задерживали наступление западных конунгов, о союзе которых сообщал Хемунд. Никогда раньше не приходилось Косматому сталкиваться с такой значимой силой - все его былые противники пусть и были могущественны, но сражались по отдельности, брошенные союзниками либо слишком гордые, чтобы просить чьей-либо помощи, но сейчас несколько мелких правителей (каждый из которых, несомненно был слабее Гандальва или Неккви) объединились, собрав неисчислимые рати. Харальд понимал, они будут биться до последнего, отстаивая свою власть и свободу, под их знаменами множество людей, подвергавших разграблению Агдир, а так же предателей, карлов и бывших рабов - то были подлые людишки, к которым ни Харальд, ни его приближенные не питали никаких иных чувств, кроме презрения, однако и крысы, загнанные в угол, бьются с яростью берсерков. К тому же, врагов было изрядное количество, а в дружине Косматого насчитывалось не более десяти сотен воинов (пусть испытанных, прошедших с боями всю Норвегию), ведь большую часть пришлось оставить с Гутхормом, чтобы обезопасить границы от мстительного конунга свеев. Втайне, Харальд надеялся, что в скором времени дядя зарубит Эйрика.
Норвежская дружина миновала Веманланд за несколько дней, отказавшись от приглашений нескольких могущественных бондов, желавших устроить для конунга пир (чтобы эти землевладельцы не посчитали себя обиженными, Харальд прислал им богатые подарки и пообещал прибыть с дружиной в следующем году). Конунг не остановился даже в роскошных залах Аки-хевдинга, не смотря на уговоры сыновей покойного. Только отпустил на день Убби, чтобы тот побывал на кургане отца - мальчик настиг дружину правителя уже на границе с Вингульмерком. В этом фюльке правил поставленный Харальдом лендрман, который, узнав о приближении дружины, послал людей узнать, не нуждается ли конунг в чем-либо. Косматому было приятно такое проявление преданности и он подарил лендрману золотую гривну, а его близким людям по марке серебра. Не укрылось от конунга и бедственное Вингульмерка, за последние три года несколько раз подвергавшегося разорению, и переходившего из рук в руки, однако заниматься благоустройством этих владений сейчас у Харальда не было ни времени, ни желания.
К исходу второй недели, когда морозный март сменился прохладным апрелем, дружина прибыла в Сарасберг. Рагхильда сама выехала навстречу сыну, вновь вернувшемуся с победой, и хотя в сердце ее еще жила тревога за брата, о Гутхорме она беспокоилась меньше, ведь могучий ярл Хрингарики уже не раз доказывал свою несокрушимость, а сын... Хоть Харальд и стал прославленным мужем, кюна все еще стремилась оберегать его от опасностей как могла. Вот и сейчас, отрадно было Рагхильде, что вернулось ее дитя невредимым. Конунг обнял ее крепко, прошептал слова нежные, да голову склонил почтительно. Харальд терпел жену, ибо благодаря ей получил союз с трендами, в сыне видел лишь залог своего правления, но действительно любил он только мать, взрастившую его.
Вечером конунг устроил пир для дружины и тех бондов из Вестфольда и Агдира, что прибыли в усадьбу, чтобы выказать почтение правителю, впервые за долгое время норвежцы предались веселью, твердо уверенные, что сейчас им ничто не угрожает. И это действительно было так, ведь их враги сейчас копили силы в Гренланде и Западном Агдире, но не смели пока пересечь границы владений Харальда.
Уже на следующий день, Хемунд поведал конунгу, что Кьятви, самозванный правитель Агдира, вооружил множество карлов и рабов, пугая их тем ,что если придет Харальд, то отнимет у них земли и имущество. К тому же, Теламеркцы не единожды слали людей к Хроллаугу в Наумдаль, предлагая тому отречься от Харальда и присоединиться к их союзу, однако дальновидный ярл отказался.
- В Фиордах и того хуже, - продолжал советник. - Ни Хроальд, ни Кари уже не могут держать бондов в повиновении. Пока они лишь на словах выражают недовольство, но скоро польется кровь. Этот западный союз опасен уже тем, что он есть, все, кому противна твоя власть, господин, стекаются к Эйрику и Сульки, встают под знамена Хроальда Понурого, а этот жрец, Хадд, и вовсе объявил что твое правление неугодно асам!
- Вот как, - волосы спадали на лицо Харальда, а потому не видно было злиться он или же спокоен. - В моих жилах течет кровь Одина и Фрейра, а этот жрец поплатится головой за свои речи.
- Нельзя медлить, конунг, - увещевал Хемунд. - С каждым днем растут силы твоих врагов.
Но Харальд и сам понимал, что промедление в этом деле недопустимо. Однако следовало дождаться Хакона и Барда, чтобы объединиться с их дружинами, прежде чем вступать в бой.

Хардаланд.

Не смотря на многие споры и разногласия, союзные конунги наконец сошлись на мнении, что руководить войском следует Эйрику, как наиболее опытному из них в военном ремесле. Поначалу каждый правитель хотел сам вести свою дружину, однако ярл Сати убедил их, что так они лишь раздробят силы, которые с таким трудом удалось собрать воедино. Кьятви, приведший самую большую рать, дольше остальных не желал признать главенство хардаландского конунга, но и ему пришлось разделить общее решение.
- Ты раздал рабам копья и топоры, - бросил Толстошеему Хадд. - И называешь их теперь воинами? Смех один! У тебя не войско, а стадо баронов, годное лишь на убой!
- А твою дружину всю даны вырезали! - Лицо Торира налилось кровью, и казалось, он был готов разорвать жреца прямо здесь за нанесенное его отцу оскорбление. - Теламерк и сотни хирдманов не выставит!
- Поборемся?! - Разъярился служитель Тюра.
- Только скажи где, - берсерк явно был только рад такому повороту.
Однако, в отличии от них, ни Сульки, ни Эйрику эта драка была не нужна.
- Харальд бросил нам вызов, а вы грызетесь, как псы, - укорил их конунг Хардаланда. - Сейчас нам следует позабыть прошлые распри.
- Может еще и белобожников в войско брать? - Тут уже обозлился Хадд.
- Если это поможет в борьбе с волчонком — почему нет?
Жрец промолчал, однако ему было неприятно, что Эйрик радушно принял на своей земле Асмунда Кровавого и его людей, огнем и мечом насаждавших веру Креста в Вестфольде и Хейдмерке. Этот союз конунгов держался лишь на ненависти к Харальду, лишь на время превысившей их взаимную неприязнь друг к другу.

Внезапно Готланд.
(с пушистым Оррофином)

Хоть и в десять раз сильнее злился Эйрик на Харальда и прихвостней его сейчас, а все же в гневе не обрушился на захваченный Готланд, не повел войско тут же против врага, как увидел отрубленную голову верного ярла... Остановили конунга слова Вальгарда, единственного из близких и верных ему людей, кто в живых остался.
После Свена Черного Молота да гаутского ярла... вспомните, други, меня в Вальхалле, поднимите кубок за свейского владыку, оставшегося в одиночестве!
- Ты, Эйрик, - сказал ему Вальгард, - забыл, смотрю, что за воинов против Гутхорма ведешь - это ведь Гутхорм, говорят, в Готланде сейчас. У него-то в войске небось не дети со стариками, одним младость не позволяет оружие крепко удержать а другим дряхлость. На убой поведешь их, а не на бой; одумайся, пока не поздно!
- А что же ты предлагаешь мне?! - возмутился Эйрик. - Уступить ему земли эти, что я завоевал большой кровью?
- Так уж и большой, - собеседник поморщился. - Не большей, чем в битве с тем же Гутхормом пролил, когда с харальдовыми людьми сражались... ты что, хочешь, чтоб в Уппсалу вернуться было некому? Смотри, пойдет тогда на тебя норвежская рать, а тебя-то уже и нету, и воинов твоих нету, одни бабы остались в свейских землях... ни за что пропадем, конунг! Я тебе не сдаться предлагаю, а поторговаться.
- С родным дядей этого волчонка норвежского? Нашел, что советовать!
- Да ты не перебивай, а слушай. Свена и Храни рядом нету, но если Свена я тебе заменить никак не смогу, то Храни - хоть постараюсь. Ты что же, думаешь, несметные войска у Гутхорма? Как бы не так. Они, конечно, далеко не юнцы и еще совсем не деды старые, но их не так уж и много. Да и не думаю, что терять воинов ему охота - наверняка Харальду еще много битв предстоит, а для них люди нужны. Вот и думай, согласится Гутхорм на худой мир, что лучше доброй ссоры, или пойдет кровью землю поливать, впустую тратя силы такие ценные?
Кивнул конунг, остывший уже от прежней ярости и почти уже убежденный словами Вальгарда. Тот, видя это, добавил такие слова, что решили исход разговора:
- К тому же, потом, когда Харальд отправится куда-нибудь еще воевать - если вообще не разгромлен будет наголову в какой-нибудь битве, - сможешь ты Готланд вернуть себе.
На том и было решено. Отправил Эйрик гонца своего к Гутхорму с тем, чтобы встретиться да потолковать о землях гаутских, мирно, тихо, не применяя оружие и не прибегая к советчикам.
Гутхорм-ярл, тем временем, времени тоже не терял. Раздав приказы всем готовиться к битве, он тайно послал гонца к Эйрику, предлагая встретиться и обсудить условия, на которых битвы можно будет избежать, да войска обоим сохранить. Понимал сын Сигурда, что сейчас Харальду все силы понадобятся для решительной схватки. Потому и вылетел на свежем коне поздно ночью верный гонце, потому и направился к усадьбе, где Эйрик засел. И такова была воля Асов, что два гонца не встретились между собой, избрав окольные тропы, а два властных мужа получили послания друг друга. Решено ими было избрать деревню малу, всеми покинутую, на открытом месте стоящую и прийти туда без спутников и оружия.

Условия все выполнил свейский конунг, надеясь на честность врага - что не подготовит ловушку, что не будет ожидать его с вооруженным отрядом. Впрочем, от Гутхорма такого ждать было словно себя самого не уважать.
... в деревню конунг въехал близко к полудню. В это время дня особенно странной казалась эта безлюдность, единственная из обитателей здешних мест, которая, похоже, облюбовала их себе довольно давно. Спешившись, пошел Эйрик вдоль единственной дороги, по обочинам которой стояли покосившиеся домики с выбитыми глазами-окнами.
Гутхорм же долго колебался, прежде чем отправиться в деревню одному. Не верил он Эйрику, да и искушение убить его было велико. Впрочем, понимал ярл, что без конунга рассеются остатки свейской рати по всему Готланду и долго ещё терзать набегами здешние землю будут, в обузу их превращая.

Продолжение

(с милой Кошкой)

Потому и не привёл ближников он на место встречи, но в соседнем лесу ждал десяток опытных хирдманнов, обязанных отомстить, если из деревни один Эйрик выйдет. Сам же ярл прибыл на место раньше назначенного срока и ждал конунга свейского в самом конце деревни. Одет он был в боевой доспех, но ни меча, ни щита, ни топора при нём не было, ровно хотел показать Гутхорм: не верю тебе, но и подлости не замышляю. О том и говорили глаза его, хмуро смотрящие на приближающегося Эйрика.
- Здравствуй, Гутхорм, - негромко поприветствовал владыка свейский врага своего. - Видишь, до чего норны нитку мою довели - вместо того, чтобы разбить войско вражье, прихожу договариваться полюбовно.
- И тебе не хворать, - недобро усмехнулся ярл. - Чего уж там говорить, связали эти старые ведьмы нити наши так, что и не разберёшь, где чья. Понимаешь ведь, что если будет бой, живым тебе отсюда не уйти?
- Понимаю, - конунг кивнул. - Но и ты понимаешь, что из твоих людей в битве не все уцелеют, далеко не все...
- Даже более того, мало их уцелеет. Совсем мало, - Гутхорм помолчал, а потом спросил:
- Как договариваться будем?
- Хочу, чтобы остались в моем владении пограничные земли Готланда. И виру достойную за убитых - не за всех, лишь за ярла моего, Храни Гаутского, что лично мною был посажен сюда на правление и пал в бою.
Вспомнил Гутхорм, что обещал сестре Храни, если она не будет Харальду покорна и против воли улыбнулся.
- Пусть будет так. Я тайно отправлю тебе виру, а своему племяннику объясню, что тратить на тебя силы, раз уж сбежал, глупо. Будь в своих владениях, конунг Эйрик, но упаси тебя Асы попытаться свергнуть Харальда... Я не Один, которому одного глаза хватает, чтобы следить за всем миром, так что, буду смотреть за тобой в оба! Договорились?
- Договорились. Впрочем, дружбы верной вам от меня ждать еще рано, да и не думаю, что дождетесь, - итогом короткой беседы эйрик доволен был, но решил не показывать того. Рано еще было превращать недруга в бывшего недруга.
- И тебя я рад видеть буду разве что в Валгалле, когда сдохну! - рассмеялся Гутхорм.
- И на том спасибо, - конунг ухмыльнулся и, сразу на коня вскочив, погнал его из деревни. Чего доброго, еще и обнаружится где ловушка... а не обнаружится, так вдруг Гутхорм передумает.
Осталось надеяться, что плата за Храни и вправду достойной будет.
Посмотрел ярл конунгу вслед, сплюнул сквозь зубы, да и выругался так, что опытным мужам покраснеть впору. Терпеть он не мог встречаться с врагами, которым пива хочется налить сильнее, чем меч в брюхо всадить. Затем он развернулся и тоже поспешил из деревни, прежде чем его молодцы сочтут, что Эйрик совершил предательство.
А ещё через два дня армия Гутхорма покинула Готланд, оставив лишь малые дружины для поддержания порядка. Ярл Белая прядь спешил воссоединиться с силами племянника перед решительной битвой.

Транделаг. Ярл Хакон и остальные.

Хакон Хаконсон сидел во главе богато убранного стола и слегка улыбался в усы, слушая речи дружинников. Для постороннего взора ярл транделагский казался расслабленным и довольным, но на душе у него скребли когтями пятнистые рыси. Хакону было скучно. С того момента, как он вернулся со свадьбы Барда прошло уж достаточно времени, чтобы воспоминания о триумфе над недалекими родичами невесты успели как следует потускнеть, а жизнь в доме отца молодого ярла не радовала. Причудлива пряжа норн: год назад он мечтал стать наследником конунга и видел себя властелином Хладира только во снах. Ныне же сны стали былью, но Хакон уже изменился, ощутил тяжесть меча и вкус власти и отчий дом стал ему мал. Сын рабыни хорошо понимал: при Харальде не стоит про это гуторить, конунг и сам любит власть и вполне может его оттолкнуть так же легко, как возвысил, но мысли не уходили. Ко всему прочему, Хакону надоели хладирские женщины: и мать, и жена и сестра. Асса злила ярла особенно: беременность не прибавила ей ни красы, ни хорошего нрава и ярл вполне понимал конунга, не показавшего даже носа в Хладир. Но его положение незаконного сына конунга, да к тому же – еще и вассала Харальда не давало ему права дерзить его законной жене, так что Хакон был вынужден слушать бесконечные причитанья сестры с выраженьем сочувствия не лице. Ярл часто думал, что на месте Харальда он давно бы нашел себе новую кюну, тем паче, что отец ее ныне мертв и не может быть полезным союзником. Будь Асса немного умней – она исхитрилась бы сохранить свое положенье про Харальде, закрыв глаза на его мелкие шалости с женщинами. Но Асса была ревнива, горда – и, по мнению Хакона, невероятно глупа. Это особенно злило ярла еще и потому, что он понимал, как многое он потеряет, если Харальд приблизит к себе родню новой жены. Ко всему прочему, до Транделага уже дошли слухи о новых победах Харальда, и к думам Хакона добавилась еще одна, столь же мучительная: должен ли он, взяв дружину, спешить к своему конунгу, или же нужно соблюдать его последний наказ: ждать в Транделаге? День за днем ярл ждал вестей от Косматого, но вместо гонцов приходили лишь слухи. Хакон украдкой вздохнул, отодвинув в сторону кубок. Все равно, решение принимать ему, тут даже Бард и его родичи не сойдут за советчиков. О транделагцах не стоит и говорить: вдоволь навоевавшись в чужих битвах, бонды отнюдь не горели желаньем отправиться на поиск Харальда, что рыскал по всему Северу, будто волк, объявляясь в самых нежданных местах. Знатных людей куда больше чем бондов манила слава, полученная в сраженьях, и ручьи злата и серебра, щедро лившиеся в руки к соратникам конунга-победителя. Но даже они не спешили покинуть родной дом, в котором не видели их так долго. Конечно, если бы Харальд так приказал – дело другое…
Мысли Хакона прервал запыхавшийся слуга, влетевший в дверь.
- Прости мою дерзость, ярл, - сказал он, глядя на властителя с толикой страха. – Но там во дворе муж, издалече пришедший. Называет себя гонцом Харальда Агдирского…
Хакон вскочил с места так быстро, что перевернул скамью, на которой сидел и она тяжело упала на пол, стуком оборвав разговоры. В полной тишине, кожей ощущая обращенные на него взоры гридней, ярл велел слуге пригласить посланца Косматого. Харальд был лаконичен, но его приказ не оставлял никаких сомнений. Транделагская дружина начала спешные сборы в дорогу.

Сарасберг

Время медленно тянулось в Готланде, однако теперь, напротив, летело стремительно, подобно пущенной умелой рукой стреле. Дни отдыха в Сарасберге миновали столь быстро, что многие дружинники, да и сам конунг этого даже не заметили – казалось, только вчера они с победой вернулись из Верманланда, а уже пришла пора идти на запад, туда, где вероломные конунги замышляли низвергнуть Харальда и разграбить его владения.
- Теперь Сульки будет не с женщинами воевать! – Бросил конунг, собравшимся в длинном доме ярлам и знатным ратникам.
Память о том, как правитель Роголанда напал на Агдир, защищаемый лишь старой Ассой еще не истерлась и пробуждала ярость в сердцах воителей. Какой конунг, если ему дорога честь, пойдет против старухи? Но, даже тогда дряхлая кюна сумела дать Сульки достойный отпор, так неужели теперь, когда над дружиной стоит победоносный Харальд, роголандцы на что-то надеются?
Косматый не собирался ждать врага на своей земле – напротив, он хотел первым ударить по владениям Кьятви, отнять некогда принадлежавшие Хальвдану агдирские земли и вышибить дух из вероломных карлов, признавших власть роголаднцев, а затем, разделив Теламерк и Роголанд, разорить оба этих фюлька. Однако, для этого, сначала, следовало связать боем Эйрика из Хардаланда, единственного из союзных конунгов, которого советники Харальда считали достойным противником. Хемунд прямо говорил, что если не сделать этого, то Эйрик Ватнарсон разрушит все их планы, и Харальд верил этому хитроумному человеку, некогда служившему еще его отцу, Хальвдану Черному.
Именно для этого, перед наступлением, конунг ожидал, когда ярл Хакон приведет войска из Транделага и Халаголанда к Фирдиру, откуда огромный флот должен был отплыть с немирием к берегам Хардаланда и принести смерть конунгу Эйрику. Одновременно с Хаконом, собирался ударить и Косматый, благо Харек вновь исправно исполнил его приказание и привел множество кораблей из Раумарики, в придачу к тем, что Харальд имел в Сарасберге. При попутном ветре меньше недели ушло бы на то, чтобы достичь Гренланда и Западного Агдира, да мечами постучать в ворота Кьятви Толстошеего.
С появлением Харека в Сарасберге, кто-то начал распространять слухи, что Волк воспитывает дочь жреца Торлейва. Конунг да и многие другие догадались, что то дело рук самого жреца, желавшего хоть как-нибудь опорочить старого противника в глазах людей, однако Харальд велел ярлу Раумарики не обращать на те сплетни внимания, заверив его, что не позволил жрецу совершить над Гиллеад насилия.
- Эта вражда утихнет, лишь когда один из них умрет, - заметил как-то Хемунд.
- Они оба нужны мне, - ответил Харальд. – И ни один из них не умрет, пока я этого не позволю.
- Воля твоя, великий конунг, - советник опустил голову.
Косматому порой очень не нравилось поведение Хемунда – тот никогда не спорил, всегда говорил тихо и вкрадчиво, однако, несомненно, лелеял какие-то тайные замыслы. Конунг даже начал подумывать о том, чтобы избавиться от него, вот только заменить советника было пока некем, и потому Харальд лишь попросил, чтобы тот больше времени уделял обучению Халльварда и Сигтрюга, с тем расчетом, чтобы в будущем поставить их на его место. Скорее всего, Хемунд догадался об этом, и потому не спешил раскрывать братьям все свои премудрости.
Рогволд, впавший в немилость из-за ошибки его сына, теперь редко появлялся возле конунга, все ожидал, когда Харальд сменит гнев на милость и сам призовет его. Все время в Сарасберге, проводил мерийский Коршун в крепости, построенной данами, окруженный верными дружинниками и родичами. Однако, вопреки надеждам ярла, Харальд позабыл о нем – то время, когда рядом не было друзей и соратников, конунг проводил возле матери, рассказывая о своих походах и слушая ее советы. Рагхильду не зря прозвали Вещей и Мудрой, лишь ее слова Харальд ценил больше, чем сказанное Хемундом или кем-либо из ярлов, лишь к ней прислушивался, а если кто смел сказать плохое о кюне, то Харальд обрушивал на такого человека весь свой гнев. Рагхильда же, гордая за сына, часто напоминала ему о давнем пророчестве, скрепленном клятвой – волосы конунга, словно доказательство тому, отросли уже до середины спины, и он вынужден был подвязывать их лентой (поговаривали, что кто-то из противников, стал за то называть конунга «женовидным» и Харальд пообещал найти того шутника и вырвать ему язык).
В один день Хемунд пришел с новостями из Роскильде, его люди, отправившиеся искать мира с Гормом, передали условия датского конунга:
- Горм хочет выкупа за всех своих ярлов, убитых на пиру золотом и оружием, за каждого погибшего дана – еще по марке серебра, - поведал конунгу советник. – И сверх того – голову Гуннара Одноухого.
Харальд нахмурился – цена, которую запрашивал Горм была непомерной, однако война с Данией сейчас могла стать губительной.
- Отправь к нему Гуннара – пусть сам снимает с него голову, - после тяжелых раздумий, распорядился конунг. – Да проследи, чтобы херсир не сбежал по пути.
- Разумно ли? Гуннар верно служил тебе все эти годы, - даже Хемунд был удивлен этому решению. – Он убил Хардакнута, чтобы ты получил власть над Данией…
- Пусть послужит мне в последний раз, - Харальд был непреклонен. – Его семья получит достойную виру. Насчет остального – торгуйтесь.
Хемунд смиренно кивнул.
- Я отдам необходимые распоряжения.
У конунга не было сомнений, что советник что-то заподозрил – Гуннар был человеком Хемунда, самым близким и доверенным, однако если его смерть станет залогом мира с данами, то это не слишком высокая цена.
Спустя четыре дня Хемунд пришел с неприятными новостями – Эйрик из Хардаланда, видимо поняв, что задумал Харальд, собрал всю союзную рать в своих владениях и готовил удар по Фиордам, чтобы там разгромить Хакона.
Конунг улыбнулся:
- Пусть так, отправь людей в Фирдир, прикажите ярлу держать корабли и войска наготове.
Своей же дружине Харальд приказал собираться в путь – он решил морем обогнуть Агдир и Роголанд, и, объединившись с Хаконом у берегов Хардаланда, в одном сражении покончить со всеми врагами.

Хардаланд.

Эйрик Ватнарсон стоял у края утеса, вглядываясь в бушующее море, казалось – асы вновь благоволили Харальду, ведь в такой шторм нельзя было выходить на воду, а значит наступление вновь придется откладывать. Войска Хакона, пришедшие с севера успеют отдохнуть и набраться сил за это время, а заодно хорошо укрепятся в Фиордах, так что их не удастся выбить одной атакой. Это означало долгую войну, и развязывало руки Харальду, который мог захватить оставшиеся беззащитными владения Сульки и Хроальда, однако распылять силы на защиту каждого фюлька было еще хуже, и в этом, пусть с трудом, Эйрик сумел убедить своих союзников.
Кьятви более других остался недоволен таким решением, и теперь ворчал, что его земли оставили на разграбление, как будто он должен за всех терпеть убытки.
- А возвращайся в Агдир! – В ярости бросил брату Сати ярл. – Ты теперь конунг, вот и правь там! Когда придет Харальд – никто тебе руки не подаст!
Ворчать после этого Толстошеий не перестал, но присмирел заметно – в одиночку стоять против Харальда у него желания не было никогда. Торир Длиннолицый как-то ночью попытался разбить дяде лицо, чтобы отплатить за оскорбление отца, однако Сати быстро угомонил племянника, выбив ему несколько зубов и разодрав щеку, хотя и сам лишился клока бороды, вырванного берсерком. Это немирие, царившее в семье роголандского конунга, приводило остальных союзников в полнейшее замешательство.
Хроальд Понурый поспешил запереться в отведенном ему доме и там продолжал предаваться обильным возлияниям, ожидая, когда Эйрик потребует строить войска для битвы – казалось, что конунга Теламерка уже мало волнует исход этого сражения, и он присутствует здесь только потому, что так ему велел брат. Сам Хадд большую часть времени проводил обряды, чтобы умилостивить асов и заслужить их благоволение, а потому редко покидал хардаландское капище, где приносил жертвы и резал тайные руны. Но, когда возвращался в усадьбу, то часто упрекал Эйрика в том, что тот принял подмогу от Асмунда и других рабов Распятого, называя это главной причиной гнева асов. Как-то присутствовавший при этом Альхеймсон пообещал, что выпустит жрецу кишки прямо на алтарный камень, и Эйрику насилу удалось их примирить, напомнив, что все они собрались здесь для благого дела.
Сельви Разрушитель, которого конунг Хардаланда приблизил к себе, стал ненавистен многим знатным людям в этом фюльке, но в открытую выступать против него не решались. Кто-то пустил слух, что конунг хочет помочь Сельви вернуть власть над Мером и Фиордами, а затем выдать за него Гюду – Эйрик на то только усмехнулся, а вот Витгейр тайно наложил на Разрушителя проклятье, чтобы тот не выжил в следующем сражении с Харальдом.

Сандес.

Ох и засиделся Торольв у Барда в гостях! Не то, чтобы Брюнольвссон плохо принимал гостя - здоровяку ни в чём не было отказа. Он ел и пил за троих, ездил с побратимом на охоту, но с наступлением весны Ульвссон заскучал: не такой представлял он себе службу могущественному конунгу. Будь он у себя во Фиордах - уже готовил бы драккар к летнему походу, собирал людей, наведался к Ягнёнку в Бердлу... Только Эйвинд теперь сам подле конунга в Готланде, добывает себе славу и золото в таких боях, о которых скальды наперебой станут слагать висы. А он, Торольв, тратит время в Сандесе, пребывая в праздности! Потому так обрадовался Ульвссон, когда Бард объявил о предстоящем походе. Радости этой изрядно убавилось, когда Торольв узнал, что придётся возвращаться обратно во Фиорды, но Брюнольвссон сказал, что там они вряд ли надолго задержатся - грядёт большая война на юге, и Хакон собирает воинов со всей северной Норвегии.

Фиорды, седьмицей позже. Бердла, усадьба Кари.

Берсерк встретил родичей радушно, столы ломились от угощения, несмотря на суровую зиму - ведь Кари был теперь ярлом и собирал дань со всего Фирдира. Не такова была радость бондов, что попадались северной армии в дороге - многие были бедны и озлоблены на людей Харальда. Хакон с большей частью войска поехал во Фьяллир к Хрольду - не хотел он встречаться с берсерком, помнил, что тот причастен к гибели отца - а Бард с Торольвом и Альвиром направились в Бердлу. Кари закатил гостям большой пир в новом свежесрубленном дружинном доме, который мог, верно, вместить сотни две викингов. О старой ссоре Альвира с отцом оба словно решили не вспоминать боле. Вот что сказал берсерк родичам на пиру так, чтобы не могли слышать люди вокруг:
- Хорошо то, что Харальд послал сюда северную дружину. Дань, которую установил он для Фиордов, слишком высока - люди здесь свободолюбивы, к таким поборам они не привыкли. Немногие понимают, что войны, которые ведёт конунг, приведут Норвегию к единству и миру. Бонды гуторят меж собой, что Косматый ввязывается в новые битвы лишь для того, чтобы потешить своё самолюбие и жажду власти, не задумываясь о судьбе верных ему людей. Поговаривают даже о том, дескать, что Эйрик - гораздо более милосердный и мудрый правитель, а рать, которую собирает он на юге, превосходит числом полчища Харальда. Мне не хватает ни красноречия, ни воинов, чтобы держать таких людей в повиновении, они не везут дань и желают присягнуть Эйрику, или Сульки. Мне может понадобиться ваша помощь, чтобы приструнить мятежных бондов.
- Неужели народ Фиордов так измельчал, - изумился Торольв, - что желает лишь присягнуть какому-нибудь завалящему вождю, лишь бы не отвечать самому за свою судьбу? Были времена, когда люди здесь не платили никому и ходили в походы туда, куда пожелают, а не туда, куда прикажет конунг!
- Ты говоришь как твой отец Кведульв, - покачал головой Кари, - тех времён уже не вернуть, и людям остаётся только выбрать сторону в большой войне. Мы её выбрали и не станем играть двумя щитами, - берсерк говорил так, словно верховодил Бардом, Альвиром и Торольвом, но никто из них не обиделся на седобородого Кари.

Бард, Торольв и Альвир с тремя сотнями воинов остались в Бердле, ожидая приказов Хакона. Бряцая оружием, разъезжали побратимы по окрестностям и пугали бондов. Никому из них не была по душе такая работа, но, помня слова Кари, они тщательно следили, чтобы нигде не проявлялось в открытую недовольство властью Харальда.

Сообщение отредактировал SergK - 13-07-2009, 20:10

К берегам Хардаланда

Спустя два дня после разговора с Хемундом, харальдова дружина была готова к походу - драккары просмолили и загрузили провиантом, заперли до поры в сундуках оружие и доспехи. Воины прощались с друзьями и родичами, заверяя их, что это сражение станет последним, а уж потом они смогут надолго остаться дома, поскольку каждый, кто следовал за Харальдом, уже скопил изрядно сокровищ, добытых в Мере, Долинах и Готланде.
- Уже скоро пророчество исполниться, мама, - прошептал Харальд, обнимая кюну. - Жди меня с победой!
- Только с победой, - напутствовала сына Рагхильда. - Ты - великий конунг и не можешь иначе.
Женщина была горда тем, чего сумел добиться ее сын - по сравнению с его завоеваниями блекли подвиги Хальвдана и Гудреда Охотника, даже Рагнар Кожанные Штаны и Сигурд Убийца Фафнира не имели такой славы, какую стяжал Харальд, а ведь ему не было еще и двадцати.
На палубе Волка Волн разбили цветастый шатер, в котором и расположился конунг. Шестьдесят гребцов мерно рассекали водную гладь веслами, направляя гигантский корабль на запад, в обход Роголанда и Агдира. Харальд собрал на своем корабле лучших воинов и берсерков, среди которых были Эйвинд Ягненок, Хрольв Пешеход и другие, не многим уступавшие им в ратном деле. Следом плыли еще пять десятков судов, огромная сила, должная обрушиться на Эйрика и других, посмевших подняться против законного правителя Норвегии, и сокрушить их могучим ударом.
Гонцы были посланы, и уже скоро Хакон тоже должен был выступить к Хардаланду, опередив намерение врага навязать бой у берегов Фирдира. Косматый не боялся и того, что Горм ударит ему в спину - люди говорили о том, что конунг Фроди устроил большую смуту в датской земле и теперь все силы сын Хардакнута тратит на то, чтобы усмирить самозванца.
Сами Норны помогали сейчас Харальду, стравливая и ослабляя его врагов, казалось - только руку протяни, и Норвегия сама упадет в подставленную ладонь, но все же Косматый опасался, как бы его удача не кончилась в самый неподходящий момент. До сих пор не было вестей от Гутхорма, и конунг с тревогой думал, что будет, если там, на границе Готланда, победы добьется Эйрик Свейский.

Не менее тревожными в то время были и мысли Эйрика Ватнарсона, с неприязнью наблюдавшего, как бранятся его союзники. Этот шаткий мир не мог продержаться долго, если не указать им врага в ближайшее время, то они набросятся друг на друга, и вся сила, собранная в Хардаланде, чтобы дать отпор Харальду, пропадет. В Сульки Эйрик видел лишь пустое бахвальство, в Кьятви - алчность, переплетающийся со страхом, в Торире - неуемную жажду битвы, а Хроальда конунг Хардаланда вовсе не видел, только слышал, как из его дома доносятся хмельные крики. Вместо брата теламеркцами управлял жрец Хадд, больше пекущийся о сохранении древних заветов, нежели о победе над врагом. С горечью понимал Эйрик, что доверять может только троим союзникам - закаленному в боях ярлу Сати, Сельви Разрушителю и Асмунду сыну Альхейма, однако уже одно его расположение к этим троим пробуждало в остальных неприязнь.

Битва при Хардаланде или транделагцы против всех.
Сражались мы с Тельтиаром.

Приказ, привезенный гонцом от Харальда был прост и конкретен, и Хакон решил поступить так же просто: в двух словах рассказал своим людям чего хочет конунг - и велел тотчас же грузиться на корабли. С драккарами вышла небольшая заминка, так как ни один викинг не вышел бы в море не уверившись в надежности судна, да и Ньорд не простил бы людям пренебрежения ритуалами. Но не успело солнце вставать в третий раз, а берега Транделага уже растаяли в дымке.
Хакон Хаконсон стоял на носу, подставив лицо свежему ветру. Молодой ярл предвкушал новые битвы и новую славу, а сердце его рвалось вперед. Хакон совсем позабыл о земле, что осталась за кормой драккара, и о хладирских проблемах.
Ньорд благоволил путешественникам, видимо, будучи умилостивлен щедрыми подношениями, и спустя не столь долгое время перед носами драккаров замаячили берега Хардаланда.
Случилось так, что не смотря на расставленные на склонах фиордов дозоры, Эйрик конунг слишком поздно узнал о стремительном приближении транделагской рати. Казалось властителю Хардаланда, что должны они еще быть в Фирдире, а корабли Хакона уже обогнули мыс Стад, в опасной близости оказавшись от владений Эйрика, точно сами решили ударить, не дожидаясь своего долговолосого повелителя. Удостоверившись, что вести эти правдивы, Ватнарсон бросил клич, призывая всех союзных конунгов немедленно вооружать людей и восходить на корабли (благо, те уже по битвам истосковались!), дабы устроить встречу незваным гостям. Условившись с Сати и Хаддом соединить флота у фиорда Ядар, Эйрик первым отплыл, послав два быстрых судна разведать обстановку и подсчитать корабли противника.
Временем тем конунги Агдира, Роголанда и Теламерка завершили свои приготовления и вышли в море в тяжких силах - не менее сотни боевых судов собрали они для этого сражения, и выстроившись ратным порядком, плыли к назначенному Эйриком месту, откуда удобно было бы ударить по транделагскому ярлу и его воинству.
Конунг Эйрик стоял на носу своего драккара "Орла Глубин", вглядываясь проступающие из предрассветной мглы силуэты вражеских кораблей. Хакон хорошо подготовился к сражению, заняв выход из Хафнсфиорда так, чтобы его не смогли окружить, однако так он сам отрезал себе пути к отступлению и, несомненно, этим хотел показать, что собирается сражаться до последнего человека. Мачты были сняты, снасти убраны, на бортах уже выстроились дружинники в полном облачении.
- Тем лучше, - вслух бросил Ватнарсон. - Когда все они падут, Харальд уже не сможет противостоять нам.
- Будь осторожен, конунг, - предупредил Сельви Разрушитель, стоявший по правую руку от него. - Быть может, Косматый хочет устроить нам ловушку, он на любое коварство способен.
- Быть может, - Эйрик кивнул. Он и сам был удивлен, что здесь собралась лишь половина всей армии Харальда, однако в яростной атаке на Хафнсфиорд правитель Хардаланда видел единственный шанс добиться победы. - Я буду молить Одина, чтобы Косматый не поспел им на помощь. Вели всем готовиться к бою!
Драккары противника не заставили себя дожидаться, и число их было столь велико, что опытные воители за спиной Хакона смотрели на ярла с тревогой. До сих пор Харальд вел их к победе, но нынешнее положение их кораблей и число супротивников скорее сулило дорогу в Вальхаллу, чем пир в честь победы. Хакон чувствовал эти взоры спиной и возносил благодарности асам за то, что после того наказания, что он устроил убийцам отца, воям хватило смекалки обойтись только взглядами. Ярл всегда мечтал стать грозным вождем в глазах соратников старого конунга, и сейчас его мечта сбылась почти полностью... но положение, в котором оказались его корабли, тревожило и транделагца. Он сделал все, что велел конунг и понимал: теперь ход за Харальдом. Внешне викинг оставался спокойным, а во взгляде его, обращенном на корабли Эйрика и союзников, даже сквозила насмешка, но в сердце жил страх. Хакон не страшился потерять свою жизнь: хоть он и был викингом только наполовину, но и четверти северной крови хватило бы для доблести в битве. Но ярл опасался потерять все то, чего он добился с прошлой зимы.
Противника приближались и времени для раздумий не оставалось. Он вынул из ножен меч и велел лучникам приготовиться.
Воины Агдира и Теламерка спешно опускали мачты, укладывая их вдоль бортов - теперь драккары шли только на веслах, а свободные от гребли хирдманы уже облачались в кольчуги и надвигали шлемы. Эйрик велел во что бы то ни стало проломить выстроившиеся ряды транделагских судов, чтобы использовать численное превосходство, однако сделать это было не так просто, ведь люди Хакона сцепили их борт к борту, нос к корме, используя крючья и крепкие канаты.
До сражения оставалось совсем немного, над кораблями одиноко реяли стяги конунгов и ярлов, поднятые честолюбивыми владыками - в центре Орел Хардаланда, Жеребец Сульки справа, а Вооруженный Медведь Теламерка слева (не иначе, как Хадд решил сам погубить Хладирского Медведя). Но были и такие знамена, каких не мог ожидать Хакон в этом сражении - подле Орла Золотой Змей мерийских конунгов, а поодаль разрубающий цепи клинок и косой крест, так же больше похожий на меч. Воистину, все, кто зла желал Харальду, объединились ныне!
Увидев стяг Мера, Хакон зло выругался. За глаза он считал всех людей этой земли подколодными змеями, даже при том, что сам чистотой помыслов не отличался. То, что внук старого конунга как-то выжил после учиненной над ним расправы было ярлу пока неизвестно, а потому неожиданно появившейся стяг Хакон немедля связал с новым предательством.
"Рогволд? Его брат? - спросил Хакон себя, и тут же ответил: - Неважно". В прошлом сын транделагского Медведя достигал своего больше хитростью и коварством, но сейчас он почувствовал настоящую злость. Очень хотелось броситься вперед, приблизив начало битвы, но разум в очередной раз взял верх над чувствами викинга. В землях Севера ценились берсерки, но молодой ярл был не из их числа, и его силы была не в убийственной боевой ярости, но в остром уме. А потому, увидев второй стяг, с крестом, Хакон повысил голос и зычно крикнул:
- Смотрите, викинги! Наши враги отказались от отцовских богов и идут в бой под стягом с крестом. Нужно ли вам еще одно доказательство того, что мы избраны самим Одином для наказания отступников? Вотан уже много раз показал, что люб ему Харальд Косматый, а значит и нас милостью Игг не оставит. Войско поддержало его дружным криком - в Транделаге как нигде в Норвегии сильна была истинная вера, а потому ненависть к слугам Белого Бога буквально закипала в их жилах. Слова Хакона попали точно в цель, разжигая ярость в сердцах воинов, и не меньшей отвагой могли похвалиться халагаландцы и фиордцы, находившиеся в войске хладирского ярла. Однако уже корабли достаточно сблизились и лучники начали метать стрелы.
Лучники с обоих сторон были довольно искусны, да и море в день битвы было спокойным, будто озерная гладь, а потому несколько воев упали на палубные доски, заливаясь кровью из ран. Но большая часть стрел угодила в высокие борта драккаров да в специально подставленные щиты. Все понимали, что главная битва еще впереди: корабли быстро сближались.
Жрец на палубе теламеркского корабля творил священный ритуал, вознося молитвы Тюру - он требовал справедливой победы, и видел в брошенных рунах добрые знаки, что воодушевляло стоявших вокруг воинов. В отличии от Торлейва, Хадд Суровый за спинами воинов не прятался, а напротив искал битвы! Он даже жертву однорукому Асу приносил в кольчуге и опоясанный мечом, а теперь, завершив это дело, решил сам возглавить атаку. Его корабль первым ударил правую часть флота Хакона, с треском разламывая борт и увязая в трюме. Драконья голова разломилась, падая на треснувшую палубу, теламеркцы бросились в бой, а хладирцы уже встречали их копьями и щитами, силясь остановить натиск.
Следуя примеру Хадда, один за другими, корабли союзных конунгов вступали в бой, сталкиваясь с вражескими судами, или же становясь с ними борт к борту, закипело жаркое сражение.
Хакон тоже не прятался за спинами верной дружины и меч в его руках быстро умылся кровью по самую крестовину. Доблесть ярла нашла отклик в сердцах транделагцев, сейчас видевших в молодом Хаконе призрак Хакона старого, а потому вои старались по возможности не подпускать к молодому властителю особо ретивых рубак. Но врагов было много, а Хакон хоть и не был известен в народе так, как его досточтимый отец, но уже успел примелькаться в сражениях. Часть воев, принимающих участие в битве, имело ряд веских и личных причин, для того, чтобы снять с плеч голову транделагца, а потому бой вокруг Хакона становился все жарче. Один из противников все же достал ярла секирой, но рука его уж слабела и удар вышел слабым. Кольчуга, подаренная когда-то Харальдом, его выдержала, но ребра откликнулись болью. Хакон отпрыгнул назад, за спины дружинников и обвел взором картину сражения. Оно было лютым но транделагцев, похоже, начинали уже теснить. Туда, где держал оборону Хакон пришлось острие вражеской атаки, и неудивительно, ведь подле ярла должны были стоять самые опытные, испытанные в боях мужи - одолей таких, и все войско обратиться в бегство! - однако, не смотря на яростный натиск Эйрика, транделагцы большую цену брали с его людей за каждый шаг, палубы драккаров уже были густо устланы мертвыми телами и умирающими ратниками, не способными подняться, а потому обреченными умереть под сапогами собственных товарищей.
Бард Белый возглавлял левый фланг, и его халагаландские воины храбро держались под натиском дружины Сульки, Конь и Морж схлестнулись в жестоком бою, где трещали и дробились крепкие доски, а сталь пела яростную хвальбу Одину! Сати ярл заметил его, рослого, среди воинов и с яростным ревом бросился туда - приверженец давних традиций, он хотел в поединке решить затеявшийся спор, и Бард не стал тому противиться. Не зря за сражение в Альвхеймаре его прозвали Бардом Сильным, лендрман Халаголанда хорошо владел мечом и верил в то, что сражаеться за правое дело - клинки властителей скрестились в самой гуще кровавой схватки, они рубились, то и дело разводимые потоком битвы, но сходились снова, чтобы обменяться несколькими ударами, прежде чем воинство успеет разделить их. У Сати первого треснул щит и ярл с яростью отбросил его, вооружаясь коротким топориком, да усилил натиск на Барда, походя раскроив череп кому-то из халаголандцев. Сын Брюнольва умело отражал атаки, успев уколоть роголандца в бок, однако внезапно появившийся враг отвлек его, уводя меч, и Сати, не теряя возможности, рубанул наотмашь, рассекая кольчугу на груди лендрмана. Лишь в последний миг успел Бард отклониться, иначе быть бы ему разрубленным! Из широкой раны хлынула кровь, халаголандец пошатнулся, подхваченный верными людьми, загородившими его от недругов, и застонал от бессилия. Для него этот бой был окончен. Сцепив зубы, смотрел Бард, как тащат его на дальние драккары, как снимают кольчугу и рвут рубаху, чтобы перетянуть раны. Кто-то из родичей Сигрид склонился над ним с целебным бальзамом...
Хакон увидел, как упал Бард - и бросился в бой с утроенной яростью. Хитроумный ярл, столь ценимый Харальдом за коварство, уступил место воителю. Несколько нападающих пали под ударами транделагца, но ум Хакона продолжал напряжено работать. Ярлу казалось, что за месяцы, проведенные вместе, он начал понимать Харальда, а потому в глубине души Хакон все ждал какого-то чуда, сотворенного любимцем асов. Но вера ярла в богов была прагматичной, и, уповая на милость Асгарда и его избранников из земных мужей, Хакон все же не забывал о сражении. И сейчас ему все больше начинала казаться, что рассчитывать в битве придется лишь на себя. Какими бы туманными измышлениями не руководствовался Харальд Агдирский, послав их сюда, дороги назад уже не было. Потери с обеих сторон росли, а перелома в битве не наступало. Транделагцы, столкнувшиеся с превосходящими силами, понимали, что отступать им некуда, равно как и то, что если они дрогнут, враги, обозленные прошлыми неудачами, перережут их до последнего человека. А нападающим не хватало той слаженности, что достигается долгими битвами рядом друг с другом. В таких обстоятельствах исход сражения могла решить даже мелочь.
Эйрик все еще наблюдал за сражением с борта "Орла Глубин", какое-то странное предчувствие и советы Сельви не дали ему вступить в битву самому, а потому он одним из первых увидел вдали стремительно приближающиеся корабли.
- Волчье знамя! Волчье! - Закричал кто-то из самых зорких, и конунг Хардаланда в ярости стиснул кулаки.
Не успели! Более того, сами загнали себя в ловушку, связали боем, и теперь Харальд ударит им в спины. Эйрик велел срочно разворачивать все свободные от битвы суда, чтобы встретить нового врага, а это означало, что воины, сражающиеся с транделагцами, не получат больше подкреплений.

Сообщение отредактировал DarkLight - 15-07-2009, 20:47

Сражение в самом разгаре
С СергКом

Торольв был с двумя десятками своих людей на драккаре, где плыл Альвир-скальд. Бард велел Ульвссону защищать Карича, и тот, смирив своё желание направить корабль за Белым, в самую сечу на левом фланге, держался позади. Альвир, словно завороженный глядел на морское побоище, стискивая свои искалеченные ладони в кулаки. Губы его шевелились, но слов слышно не было.
Вскоре, впрочем, и на них нашлась потеха - кораблей ругов тут было словно волос у Косматого. Отовсюду летели стрелы, и гребцов приходилось закрывать щитами. Торольв сам закрывал Скальда от стрел. Один из вражьих драккаров попытался пробить им борт острой мордой, но по команде кормщика гребцы резво ударили вёслами и корабли столкнулись бортами. Прыгать к ним на борт руги не спешили - Торольв стоял у борта в полный рост в кольчуге и шлеме, с полутороручным своим мечом, что сошёл бы иному и за двуручный. Увидев гиганта, враги опешили, не решаясь атаковать - лишь пускали редкие стрелы, которые ударялись в огромный щит, что Торольв легко вздымал одной рукой. Наконец Ульвссон захохотал, да так обидно, что самые смелые и нетерпеливые из ругов всё же рванулись вперёд и со страшными воплями и проклятьями стали перепрыгивать к ним на борт. На свою погибель - Ульвссон вдруг отбросил щит и, стиснув меч обеими руками, шагнул им навстречу и несколько раз ударил мечом с такой скоростью, что тот словно растворился в воздухе. Двое искалеченных рогаландцев полетели за борт, оставив на палубе ногу, руку с мечом и рассечённый малый щит. Их товарищи уже прыгали вслед за ними - с другого борта к ним подходила подмога. Торольв сверкнул глазами и заработал полуторником в полную силу. Вскоре палуба уже была красна от крови, а со здоровяка ручьями лился пот - он носился по всему кораблю, рыча словно медведь, и расшвыривал ругов как деревянные чурки, при этом не забывая бросать взгляд на Альвира, которого берегли четверо лучших его воинов.

То было страшное побоище, но многие руги, видя могучую фигуру Торольва, признали в нем одного из вражеских предводителей и уже спорили, какова будет награда за его голову, а кому достанутся его шлем и кольчуга. Так подбадривая друг друга и условившись в спорном случае поделить добычу, они стали окружать Ульвссона - сейчас численное превосходство было на их стороне, к тому же сам конунг Сульки, облаченный золоченый панцырь с драгоценными камнями на ромейский манер, наблюдал за ними и никто из воинов не хотел прослыть трусом под взглядом господина.
Хирдманы рубились и на носу, и на корме драккара, порой кого-то сбрасывали в воду, а иных и вовсе давило сближающимися бортами, однако обе стороны сейчас не считались с потерями. Один из людей Сульки, подбежав к борту, натянул короткий лук и выпустил в грудь Торольву стрелу - каленый наконечник пробил кольчугу и увяз в стеганном поддоспешнике, оцарапав кожу. Видевшие это руги посчитали, что великану настал конец и, воодушивившись, усилили напор.
Ульвссон же, которого стрела эта лишь изрядно разозлила, крикнул что-то вроде "сбереги, Одноглазый!" прыгнул вперёд, выписывая широким лезвием восьмёрку. Брызнула кровь, кто-то завопил, кто-то зарычал... Через некоторое время из этой неразбирихи выскочил измазанный своей и чужой кровью Торольв и его тут же заслонили побратимы -- он весь был в неглубоких порезах, кольчуга порвалась на груди. Трое хирдаманнов из тех, что жадно скалились на бронь и оружие здоровяка, лежали на палубе без движения, а тело "удачливого" стрелка повисло на борту словно куль, лишившись головы.
Сульки, смотревший на это с палубы своего драккара, погрозил воину сыну Квельдульва молотом, и что-то прокричал гребцам - корабль отплыл, освобождая место для других судов со свежими, рвущимися в бой воинами - то были уже не руги, а Теламеркцы. Так вышло, что рассорившиеся перед сражением Хадд Суровый и Хроальд Понурый разделили свои силы надвое и расставили корабли с разных сторон союзного флота (лишь бы друг друга не видеть), и теперь, когда жрец теснил людей Хакона в центре сражения, конунг Теламерка решил наброситься на халейгов и жителей Фирдира, уже изрядно потрепанных силами Сульки.
Людей на корабле Торольва оставалась всего полтора десятка и они уже были изрядно измотаны. Скальд уже готовился к последней битве, сжимая в непослушных пальцах меч. Торольв встал рядом с ним и поднял меч, приготовившись оберегать побратима.

Ясени пляски стали
Пот клинков проливали,
Чтобы волки пировали,
Да ради бранной славы!

Громко возвестил Альвир, воодушевляя соратников.

Доблесть дружины Волка,
Видел правитель ругов!
Ужасом был он скован,
Прочь его плыли струги!

Скальд улыбнулся, поправляя увечной рукой меч - воин из него был никой теперь, не то что раньше, когда они с Эйвинодом и Торольвом совершали походы на Роголанд и Острова, однако, прежде чем умереть, он собирался до конца биться плечом к плечу с сыном Ульва. Однако же, союзники не собирались бросать их на произвол судьбы - драккар, принадлежащий халейгам с другой стороны зажал корабль конунга теламерка и воины бросились в бой, отвлекая на себя часть врагов.
Теламеркцы не уступали ругам в умении, но конунг их относился к битве холодно, и желающих сразиться с Торольвом поубавилось. Сам же он перевёл дух и, воодушевлённый висой Скальда, снова принялся рубить врагов. Теперь здоровяк прикрывался щитом и был осторожнее в бою, не отходил далеко от Альвира. Теламеркца теснили их к корме, словно желали сбросить за борт. Однако было их не очень много, и оставалась надежда на то, что подмога придёт вовремя.

(...апогей разгара, с Тельтиаром)

- Торольв! - Сквозь шум боя донесся до фиордцев крик одного из дружинников Барда, прорывавшегося им на помощь. - Бросай корабль! Иди к нам!
И действительно, несколько Халейгов сумели очистить корму вражеского драккара от теламеркцев и удерживали ее, перейдя к обороне, как раз для того, чтобы дать людям Ульвссона выбраться из окружения.
- Уходим, - заметив сомнения воина, не желавшего потом получать упреки в трусости, попросил Альвир. - Какая честь в том, чтобы здесь умереть, когда мы еще можем нанести урон врагу, если спасемся!
- Прыгайте, а я вас прикрою! - крикнул Торольв. Жаль ему было бросать корабль с оружием и трофеями. У борта на корме лежало несколько коротких секир - Торольв схватил одну и с силой запустил в неприятелей. Затем ещё и ещё - топоры разрубали щиты и кольчуги, теламеркцы попятились. Фирдирцы стали прыгать на соседний корабль, двое воинов помогли Альвиру. Сам Торольв ненадолго задержался - лишь показал теламеркцам неприличный жест и сиганул, оттолкнувшись, через борт.
Теперь, когда они оказались рядом с союзниками, да к тому же на вражеском корабле, мысли о скорой встрече с предками отступили, напротив воины стали подумывать о том, чтобы поживиться чем-нибудь у противника взамен утраченного на брошенном судне, ставшем добычей теламеркцев. Халейги тоже не собирались возвращаться на собственный драккар, тем более, что вражеский напор, вроде как ослабевал, все меньше подкреплений подходило на смену уставшим в битве хирдманам, более того, некоторые суда попросту уходили из боя.
Неужели дух противника был сломлен?! При том преимуществе, что имелось у южных конунгов, в это не верилось. Самые зоркие из товарищей Торольва вглядывались вдаль, едва различая там очертания огромного флота, приближающегося к выходу из Хафнсфиорда.
- Конунг!
- Конунг Харальд идет!
В то время, как друзья и враги отвлеклись, разглядывая показавшиеся вдали корабли, Торольв не отрывал взгляд от знатного воина на носу корабля, окружённого хирдманнами - Ульвссон узнал в нём самого Хроальда, конунга теламеркцев. Он стиснул меч так, что костяшки пальцев побелели, и, сделав знак своим воинам, пошёл вперёд. Понурый, завидев то, что-то прокричал телохранителям, поднявшим щиты. Конунг, похоже, уже совсем не был рад, что привел корабль в самую гущу боя, слава достойных предков меркла по сравнению с возможностью умереть, сейчас Хроальд как никогда ощутил жажду жить дальше, пусть даже его жизнь была лишь чередой похожих один на другого дней, проведенных в обнимку с бурдюком вина. Толстопузый правитель Теламерка побагровел, оскалившись приближающемуся великану, и дрожащей рукой схватив копье, бросил его в Торольва.
Торольв вскинул щит - наконечник пробил дерево, окованное железом, и застрял, ткнувшись в кольчугу. Ульвссон оскалился и отбросил испорченный щит, поднимая меч. Рядом с ним были его лучшие воины, готовые броситься за побратимом, он только что несколько раз побывал на волоске от смерти и верил в свою удачу. Торольв бросился вперёд на телохранителей, заслонившихся щитами, и резко и сильно пнул в нижний край правого щита. Когда боец справа упал, викинг ударил мечом в образовавшуюся брешь - в левый бок второму телохранителю. Фирдирцы уже схватились с остальными.
- Рубите их! Рубите! - Кричал Хроальд, перед ликом смерти из грозного властителя, превратившийся в испуганного старика, прячущегося за спины хирдманов. - Тому, кто принесет мне голову этого великана я дам ее вес серебром!
Он отступал, пока не уперся спиной в корабельный борт - дальше бурлило море, окрасившееся алым от пролитой крови, а его воинов, и без того бившихся из последних сил, становилось всем меньше. Кому-то повезло - он зарубил одного из товарищей Торольва, но те, как на подбор были рослыми и могучими точно тролли - других сын Ульва не брал в свою дружину, и теламеркцы сильно уступали им в ратном мастерстве. Четверо дружинников Хроальда разом набросились на Торольва, слаженно нанося удары и отвлекая великана, несколько раз их клинки вгрызались в его кольчугу до крови, один, уже падая с разрубленной грудью, ударил Ульвссона по ноге, однако остальным казалось, что оружие не берет этого могучего человека. Кто-то, схватив щит, бросился за борт, надеясь там спастись от неминуемой гибели.
Торольв словно обезумел - только так мог он сейчас держаться на ногах. Ослабь он на минуту натиск, и раны и усталось уже свалили бы его, но желание добраться до Хроальда придавало ему сил, сжигая изнутри. Упал один из дружинников, зажимая рукой страшную рану в боку, второму великан почти перерубил шею. Оставшихся двоих оттеснили фирдирцы.
- Вот тебе моя голова! - зарычал Торольв, - Только платить станешь не серебром, а кровью!
Он бросился к конунгу, занося полуторник над головой. Хроальд вскинул меч, заслоняясь от смертоносного удара... И тогда Торольв сильно и страшно пнул старика в грудь. Удар проломил Хроальду рёбра, вышиб воздух из лёгких и сломал борт корабля. Конунг Теламерка упал в воду уже мёртвым, подняв тучу брызг. Торольв тяжёло опустился на одно колено, глядя на щепки и расходящиеся по воде круги - Хроальд сразу пошёл ко дну в своей тяжёлой кольчуге.Соратники поддержали Ульвссона, не скрывая восхищения его могучим ударом. Уже скоро корабль был очищен от оставшихся теламеркцев, совсем упавших духом после гибели своего конунга. Альвир, подойдя ближе так сказал родичу:

Волка сын в лютой сече,
Осиротил рать медведей,
Теламерка люд плачет,
Нет им больше удачи,
Их Понурый властитель,
Скрылся в моря пучине.

Торольв с трудом встал, кольчуга его была вся в запекшейся крови. Он ответил Альвиру:
- Сломался, будто тростинка на ветру. И правда, не видать удачи народу, коли ведёт его такой правитель!

Сообщение отредактировал SergK - 24-07-2009, 11:56

Колдовство.

Южный ветер насылал могучие волны на скалистый берег фиорда. Тот самый южный ветер, что наполнял скоростью паруса драккаров конунга Харальда, спешащих к Хафснфиорду, спешащих расправиться с конунгами, бросившими вызов его могуществу. Витгейр смотрел на небо, желая увидеть там грозовые тучи, желая услышать раскаты грома и завывания лютого урагана, желая лицезреть бурю, которая разметает флот косматого конунга и утопит его в пучине, но море было поразительно спокойно. А ведь всего неделю назад здесь бушевал шторм, в щепы разбивающий корабли о скалы. Неужели действительно сам Ньорд благоволит Харальду?
Колдун отказывался в это верить. В жизни он привык полагаться на свои силы, достигать желаемого любой ценой. Ведь это он привел Сельви к Эйрику, дал конунгу столь значимое подспорье, как законного правителя Мера – о, если бы у них было больше времени, то Сельви мог бы поднять бунты в Фиордах и Южном Мере, где было много недовольных правлением Коршуна и его родни. Однако Харальд пришел слишком рано, свеи оказались неспособны задержать его так долго, как того требовалось Витгейру и весь план его развалился. Все теперь должна была решить битва у Хафнсфиорда, причем исход ее зависел сейчас лишь от того, успеет Харальд придти на помощь ярлу Хакону, или же Эйрик разгромит северян до того, как придет флот Косматого.
Плюнув в море, и произнеся хулительную ниду в адрес Харальда, Витгейр развернулся и пошел к своей хижине. Все, что ему сейчас оставалось, это прибегнуть к древнему искусству, которое он некогда перенял от финнов в те годы, когда был изгнан из Мера. Колдун поставил на огонь большой котел, наполнил его водой и бросил туда несколько щепоток высушенных трав и кореньев. С губ его слетали странные слова, частью финские, частью еще более древние.
Оставив варево закипать, он сходил на двор и зарезал свинью, нацедив полный рог ее крови, часть отпил сам, часть вылил в котел. Из-за некоторых листьев, частью попавших в огонь, повалил густой дым, заволокший тесную комнату, и начавший постепенно выбиваться в окно. Колдун не обращал на него внимания. Отперев ящик, стоявший в углу и откинув крышку, Витгейр достал мешок, сшитый из желчного пузыря быка, и туго завязанный. В таких мешочках хитрые саамы хранили якобы пойманный ими ветер и продавали его морякам, наказав развязать в открытом море. Сам Витгейр обычно в подобное не верил, но сейчас он находился в отчаянном положении и готов был искать выхода в любом, даже самом необыкновенном способе. В конце концов, он же колдун – так почему бы не выпустить на Харальда бурю?
И все же, в то время, как он творил это заклинание, его не покидало странное чувство тревоги, что что-то пойдет не так, что Харальду покровительствуют силы куда более могущественные, нежели можно даже представить. Помотав головой, мужчина развязал мешочек, вытряхнув его содержимое в котел. По воде пробежала рябь, густеющее пойло потемнело от свиной крови, дыма и копоти, колдун практически ничего не мог рассмотреть.
- Зря стараешься, - немного насмешливый голос оторвал его от созерцания пойла в котле.
Обернувшись, Витгейр увидел на пороге окутанную клубами дыма фигуру в плаще из оленьей кожи. Рыжеволосый гость был уже не молод, но и не стар, круглое лицо его обрамляла аккуратная бородка.
- Сваси, - колдун был немного удивлен визиту человека, некогда научившего его колдовскому ремеслу. – Я не ждал тебя.
- Ты дурак, Витгейр, - спокойно ответил финн. – Страсть тебя ослепила, эта девка тебе не предназначена.
- И я должен просто взять и отдать ее Косматому?!
Колдун даже не заметил, как сжал кулак – сама мысль о том, чтобы расстаться с Гюдой была для него неприемлема.
- Да, - безжалостные слова глубоко вонзились в сердце Витгейра. В этот миг он возненавидел былого наставника, но не находил в себе сил открыто бросить ему вызов. Сваси был могущественным колдуном, способным сглазить и обречь на гибель любого в Норвегии. – Знай свое место. Харальду предначертано править этой страной, стать величайший конунгом за тысячу лет и никому не по силам изменить этого.
- Зачем ты говоришь мне все это? – Голос молодого чародея дрожал, на глаза его наворачивались слезы, но быть может, это было от едкого дыма, тянущегося из очага. – Почему?..
- Когда-то я потратил на тебя несколько лет своей жизни, - холодно ответил финн. – Не хочу, чтобы ты погиб как дурак, пытаясь уберечь бабу от притязаний Харальда.
Витгейр выдохнул, пытаясь удержать рвущуюся наружу ярость, и опустил взгляд.
- Склонись перед конунгом и будешь жить.
Плащ Сваси взметнулся, разгоняя клубы дыма, когда он ушел из хижины. Витгейр после этого разговора еще долго сидел на ковре, накрыв лицо ладонями, и плакал, как ребенок.

Продолжение битвы. Хакон.

Увидев на приближающихся кораблях алое знамя Агдира, молодой ярл позволил вспыхнуть надежде. Нет, еще не сегодня минует он радужный мост в крепость асов и сядет за стол рядом с отцом. Похоже, что норны сплели нитку его судьбы по-иному, и Хакона это плетенье устраивало. Викинг был уверен в том, что его доблесть достаточна для того, чтобы светлый Хеймдалль отворил для него ворота в Асгард, но умирать пока не хотел.
Столь радостное для глаз зрелище оказало закономерный эффект: хитроумие Хакона вновь подняло голову и стало нашептывать в ухо хозяину. Воткнув меч кому то в живот и отразив щитом удар секиры, ярл хладнокровно подумал о том, что надо бы задержать супротивников. Если бы битва еще затянулась, то, объединившись с Харальдом, они легко раздавали бы флот врагов, прижав его к берегу. Вражеские предводители тоже должны то понимать, но - кто знает? Может быть, битва заставила их кровь вскипеть так, чтобы они забыли о благоразумии? Хакон знал, что подобное качество на Севере не слишком в чести и потому редко говаривал что-то подобное вслух. Но ярл понимал: властелин славен, пока ему есть, кем править. Если сегодня убъют всех его войнов, Хакон обретет славу, но утратит влияние. Харальду мечи транделагской дружины нужны куда больше, чем родичи нелюбимой жены, пусть даже и столь полезные, как он сам. А, значит, людей следует по возможности сохранить.
Расшвыряв наседавших противников, Хакон воспользовался передышкой, чтобы как следует оглядеться. Картина ему не понравилась: транделагцы сражались отчаянно, но их постепенно теснили. Ярл нашел взглядом вражеского предводителя, с которым норны решили столкнуть его в битве, и чуть поморщился: Хадд Суровый. Этот вряд ли утратит хладнокровие, жрец был совсем не похож на своего скудоумного брата. С другой стороны - забрать жизнь такого врага было просто необходимо. Так почему бы не сделать этого самому?
Еще перед сражением транделагцы сцепили драккары вместе, чтобы враги не смогли нарушить их строй. Конечно, в тех пор некоторые корабли оторвались от общей цепи, но их было мало. Противники же использовали носы своих кораблей, как таран, и теперь оба флота оказались связаны намертво. Так было и с тем драккаром, на котором зоркий взор Хакона заметил фигуру врага. Это существенно облегчило задачу для ярла. Он подбежал к борту, и стукнув краем щита как раз перелезавшего через него противника, перепрыгнул на соседний корабль. Несколько транделагцев из дружины старого конунга, заметив, что ярл куда-то пропал, поспешили за ним. Старые воины недоумевали: с чего это сыну их прошлого властелина понадобилось бегать, как заяц, вместо того, чтобы биться на собственной палубе, словно медведь. Но доблесть, показанная Хаконом в этом бою была столь очевидно, что обвинение в трусости было бы глупостью. В итоге почти все, мимо кого пробегал транделагский ярл, в удивлении оборачивались, провожая его взглядом. Врагов подобный рывок озадачил еще сильней, чем союзников, и многим из них минутное удивление стоило жизни. А Хакон, не обращая внимание на порождаемую им суматоху, добрался до цели. И, подняв меч над головой, зычно крикнул:
- Хадд! Вызываю тебя на бой.

Участь Теламерка.
с ДЛ

Когда жрец Тюра увидел запрыгнувшего на борт его драккара Хакона, он хотел было просто приказать дружинникам убить его, и тем самым лишить вражеское войско предводителя, но Хладирский ярл успел бросить вызов и Хадд не мог ему отказать. Тюр требовал честной битвы от тех, кто поклонялся ему, и сам жрец всегда придерживался пути справедливости (естественно в своем понимании), а потому, дабы не уронить чести в глазах воинов, и что важнее - не потерять уважение к самому себе, правитель-жрец велел устроить на палубе круг для поединка. Нет, Хадд Суровый не собирался подобно брату прятаться за спинами хирдманов, напротив - медведь Теламерка со всей яростной решимостью сразиться с медведем Транделага, и Тюр дарует победу более достойному.
Увидев, что враг делает именно то, на что он, Хакон, рассчитывает, ярл внутренне улыбнулся, хотя внешне остался бесстрастным. Хотя транделагский правитель был верен вере своих предков, его подход к их заветам был не слишком буквальным. И сейчас Хакон очень надеялся на то, что на драккарах Харальда хорошие гребцы.
Транделагцы тоже выстроились вдоль борта, намереваясь следить за поединком. Кровопролитие временно прекратилось - а это было именно то, чего добивался ярл.
- Ты служишь человеку, попирающему заветы предков, - Хадд направил меч острием в грудь юноше. - Бесчестному правителю, не достойному зваться конунгом.
- Будь он таков, как ты говоришь, асы не даровали бы ему столько побед, - ответил Хакон, внимательно следя за противником.
- Один зачастую судит не праведно - потому я служу Тюру!
Последнее слово на выдохе - рванувшись вперед, жрец наотмашь ударил мечом, наметив целью шею хладирца.
- Один всевидящий и всезнающий, - ответил Хакон, парируя удар. - И сомневаться в его мудрости - глупость. Тюр еще молод по меркам богов, а потому даже он внемлет словам Игга с почтением, и не пытается нарушать старшинство. К сожалению, многие из земных мужей такому примеру не следуют.
Транделагец откровенно намекал на сложные отношения Хадда с его братом-конунгом, и вои то поняли. Среди викингов там и тут прозвучали смешки.
- Харальд ищет только власти, - зубы жреца скрипнули от злобы. - Он ограбил и закабалил людей в покорившихся ему фюльках, казнит и калечит тех, в ком еще жива отвага.
- Мой конунг карает лишь тех, кто выходит против него с секирами и топорами, - Хакон любил словестные поединки и был почти что уверен в своем превосходстве над косноязычным жрецом, привыкшим сносить головы с плеч в ответ на злословие. - И забирает их дома и рабынь по праву победителя в битвах. Наши предки поступали так испокон века, - он в свою очередь нанес удар, легко отраженный противником. И продолжил: - Ты обвиняешь Харальда, забыв о том, что никто с тех времен, когда боги ходили среди людей, не был столько раз жертвой подлости. Враги поделили Агдир еще до того, как он вошел в возраст, величайшие конунги заключали союзы с давними врагами - и шли на него со своими дружинами, его верных людей убивали и подло преследовали. Я знаю, что говорю: отец мой тоже погиб, приехав для разговора к союзникам. Я взял с них жестокую виру - и не стыжусь, потому что те ярлы забыли заветы наших богов. А ты, жрец, их помнишь?
- Ты умрешь так же, как твой отец, когда станешь не нужен Косматому, - ядовито ответил Хадд, принимая на щит клинок Хакона. - Конунги по чести бросали ему вызов для боя, а он крал победы по ночам!
- Может быть, потому, что тех конунгов было куда больше, чем трое на одного? - ядовито ответил ему транделагец. - Отца моего убил вовсе не Харальд, напротив, Косматый был ему будто родной сын и с почтением слушал советы. Многие ли старцы могут сказать подобное о молодых? - на сей раз, он обращался уже не столько к Хадду, сколько к воям, стоящим вокруг. Большая часть их была уже в летах и, наверняка, болезненно переживала уход былых сил.
- Для воина, - мечи с лязгом скрестились, высекая искры. - Тем паче для конунга, лучше умереть с честью, чем победить и покрыть себя позором!
Служитель Тюра начал напирать на врага, нанося тяжелые удары и тесня Хакона к борту. Хадд был уже не первой молодости, хоть и крепок, но понимал - в долгом бою молодой ярл сумеет одолеть его, а потому все силы вкладывал в каждый удар, стремясь в щепы изрубить щит хладирца, а затем погрузить лезвие в податливую плоть.
Однако, Хакон был крепок сложением, а в битвах минувшего года обрел и значительный опыт. Поэтому каждый удар Хадда Сурового встречал на своем пути меч или шит транделагца. Ярл в свою очередь понимал, что противник его много опытнее, а потому нападать не спешил, лишь парируя наносимые уму удары. И пытался найти слабые стороны своего врага. Первым не выдержал щит. Хакон принял на него очередной удар Хадда – и шит раскололся на две половины. Ярл отбросил их в сторону и начал биться всерьез. Теперь уже он теснил супротивника, двигаясь с быстротой юности.
Тот же напротив чувствовал, что слабеет, что с каждым разом все сложнее поднимать меч и больше укрывался за щитом, конечно понимая, что скоро это укрытие треснет и тогда исход боя решат несколько ударов. Старый жрец смерти не боялся, напротив именно так он и хотел умереть - на глазах верной дружины, в бою, но не сейчас, когда его гибель стала бы роковой для Теламерка. Ни Хадд, ни его беспутный брат не оставили еще сыновей, а значит древний род конунгов мог прерваться, а одаль - стать добычей Косматого, которого жрец ненавидел всем сердцем.
Удар, еще один - и шит Хадда разлетелся в щепки. Хакон видел, что противник ослаб, но не спешил праздновать победу. Жрец все еще был опасен.
Новый выпад молодого противника заставил Хадда Сурового прижаться к борту драккара. Она оказался как раз в том положении, в которое стремился загнать транделагца в начале их поединка. Обидно, что Хакон оказался отнюдь не тем молодым неумехой, каким его считали в Теламерке. Хадд исхитрился - и нанес ярлу удав в голову. Голову Хакон сберег, но зато потерял шлем. На лбу у него налилась кровью алая полоса, а по плечам рассыпались темные волосы. Подобная масть с очевидностью выдавала нечистую кровь, текущую в жилах Хакона, и тем обидней Хадду было явиться к предкам, поверженным сыном безвестной южанки-рабыни.
- Ах ты рабье отродье! - Прошипел служитель Тюра, ослабшей рукой заслоняясь от удара хладирца. - Таких к себе Харальд приблизил!
Следующий удар Хадд едва выдержал, перехватив меч обоими ладонями - руки его дрожали, ноги подкосились, спиной он прижался к борту, чтобы не упасть. По морщинистому лицу градом катился пот. Хакон давил сверху, вкладывая неиссякаемую энергию молодости, опуская клинок врага все ниже - еще чуть чуть и лезвие его меча оказалось бы напротив глаз Хадда, и тогда одного движения было бы достаточно, чтобы раскроить ему череп.
В какой-то миг Хадд понял, что у него нет шанса выйти из этого боя победителем, и потому он сделал то единственно, что еще мог - попытался уравнять исход поединка. Перестав сопротивляться он намеренно опустил руку - меч его ушел вниз, к палубе, а затем все силы, что остались правитель Теламерка вложил в один удар, желая пырнуть Хакона в живот.
То, что враг ухитрился-таки наступить на его любимый мозоль – незаконность рождения – Хакона разозлило. Но это была не та ярость, что застилает глаза, а холодная злость. Ярл зорко следил за противником, ожидая, когда тот решиться атаковать. И вот дождался. Гибким движением отскочил в сторону, так, чтобы меч врага вспорол воздух, и, в свою очередь, нанес удар по ногам. Жрец тяжело рухнул на палубу, а ярл тут же вонзил свой клинок ему в горло. Сталь перерубила Хадду хребет и, почти отделив голову от тела, на насколько пядей вошла в дерево борта. Если бы не слова про «отродье» ярл, может быть, позволил бы противнику еще немного пожить, но гнев сыграл свою роль.
Так угодно было Норнам сплести нити теламеркских конунгов, что оба брата погибли в одно время - когда меч Хакона обагрился кровью Хадда, грузное тело Хральда Понурого с плеском погрузилось в соленые воды. Для Теламерка война окончилась - оставшиеся без предводителей, разрозненные, упавшие духом хирдманы уже не могли найти в себе силы для решительного натиска, их участь была предрешена.

Продолжение битвы.
С Тельтиаром

Битва с Хаконом была уже в самом разгаре, когда появились драккары под знаменами Харальда-конунга и, ощеряясь змеиными пастями, начали окружать врагов. Волк Волн плыл в центре флота, так, чтобы все видели статную фигуру конунга, облаченного для боя – Косматый накинул на плечи красный плащ, подбитый белым мехом. Конечно, так правитель стал хорошей мишенью для стрелков, но верные телохранители готовы были заслонить его от любой опасности. Харальд распорядился, чтобы возле него стояли Эйвинд Ягненок и Хрольв Пешеход, а так же берсерки Гутхорма и другие самые могучие и многообещающие мужи Норвегии. Среди тех, кто находились на борту Волка Волн не найти было слабых или неопытных – все они проявили доблесть в боях и желали вновь показать свою удаль.
Халльвард и Сигтрюгг, братья Вебьернссоны, были на одном из драккаров, шедших подле конунжего, и оба наблюдали сейчас за течением боя. Харальд в знак расположения подарил это судно старшему из братьев незадолго до отплытия из Сарасберга, однако намекнул, что им следует оправдать его доверие, проявив себя в бою (хотя, несомненно, братья и без этого жаждали бранной славы).
Эйрик Хардаландский, вовремя увидавший флот Харальда, повел те свои корабли, что свободны были от текущего боя, против них, и скоро зоркий Сигтрюгг мог разглядеть лица вражеских воинов, что готовились уже к сражению… А Халльвард в то время смотрел на иное – на чужие знамена, что развевал ветер.
Змей конунгов Мера.
Меч Асмунда Кровавого.
И даже крест, такой знакомый крест Эйнара!..
- Брат, - хлопнул он по плечу младшего, - гляди! Никак, Оттар Рваный тоже тут!
- Оттар? – Сигтрюгг нахмурился, вспоминая, как пытались они убить проклятого херсира, да так и не вышло (о чем оба крайне жалели сейчас). – Ох, вот бы до него добраться… Я бы и целого колчана не пожалел, всего бы стрелами утыкал, чтоб ему…
- Ты не забудь, нам не до него добраться надо, - остерег его Халльвард.
Тут раздался глухой удар; драккар качнуло. Корабли сцеплялись.
- Эйрик, - одними губами произнес младший Вебьернссон.
Шансы были почти равны – кораблей у Эйрика было чуть меньше, чем у Харальда. И все же гораздо безопаснее было убрать того, кто распоряжается и отдает приказы – ведь известно, что в отсутствии такового, будь то конунг, херсир, или просто могучий и опытный хельд, все остальные сразу терялись. А уж если вместо одного командира появлялось несколько – то и вовсе воинство ожидало полное смятение. Людям нужно, чтобы кто-то командовал ими. Или даже не командовал, а просто был во главе, как символ величия и власти. Во главе тех, кто решился встать против агдирского конунга. Именно этого-то и нужно было лишить людей Эйрика – не просто недруга, собравшего вокруг себя прочих ненавистников Харальда, но еще и отца его будущей супруги.
А в том, что Гюда будет принадлежать конунгу, у братьев и сомнений не было.

Воины, спешившие на подмогу дружине Транделага и Халагаланда едва успели подготовить корабли к бою и убрать снасти, когда флота сошлись для сражения. Начали распрю лучники и метатели дротиков, затем в ход пошли копья и даже тяжелые камни - одним таким здоровяк Хрольв проломил борт вражеского драккара, отправив его на дно. Хардаландцы поспешили покинуть судно, перебираясь на соседние, однако подставили спины и многие из них были убиты зоркими стрелками Косматого. Волк Волн вгрызся в ряды вражеских кораблей, подобно хищному зверю, в честь которого и был назван. Отборная дружина Харальда даже не покидала палубы, просто рубя и забрасывая метательными снарядами врагов на проплывающих мимо кораблях – они лишь расчищали путь, чтобы те, кто шел сзади могли расправиться с ослабленным противником.
Вот уже пропал из виду Рогволд – ярл Мера возглавлял правую часть флота, двадцать кораблей, самыми лучшими из которых управляли его брат Сигурд и сын Ивар. Там тоже кипело жаркое сражение – жители долин, агдирские карлы, наемники, морские конунги, приглашенные Эйриком – вот с кем довелось столкнуться Коршуну. То были лихие люди, видевшие в Харальде большую угрозу своему благополучию, а потому готовые сражаться против него с яростью и отчаянием. Во главе их дальновидный правитель Хардаланда поставил Сельви Разрушителя (поначалу наблюдавший за сражением находясь подле Эйрика, безземельный конунг перебрался на свой корабль, когда появился флот Харальда). Внук Неккви, ненавидевший Рогволда, желал яростной атакой сокрушить его, а после соединиться с Ватнарссоном, однако хитрый Коршун вовремя разглядел знамя своего давнего врага, и велел своим воинам приготовиться к обороне.
- Стоять до последнего! – Прокричал он, и приказ его передали дальше верные люди кто криком, кто знаками.
Подчиняясь воле ярла, корабли Рогволда отстали от конунжего флота, открывая фланг для атаки, но Сельви, влекомый местью, не заметил этого и находящиеся у него в подчинении суда напротив слишком оторвались от основных сил. Сражение на правом краю оказалось несколько обособленным, но от того не менее яростным и кровопролитным. И хотя у Коршуна было небольшое преимущество в численности, враги рубились столь жестоко, что казалось – каждый из них стоил двух, а то и трех хороших бойцов. Лишь одно судно не вступило в бой – драккар Кьятви Богатея. Самозваный конунг Агдира считал, что мальчишка Сельви не достоин приказывать ему, к тому же предпочитал наблюдать за ходом битвы, нежели самому в ней участвовать. Быть может, вступи он в сражение сразу – и Разрушитель смог бы переломить хребет дружине Рогволда, однако Кьятви из страха за свою жизнь, не сделал того вовремя и упустил победу.

В самом Хафнсфиорде сражение постепенно затихало – многие предводители транделагской дружины были уже ранены, а иные сильно устали. У Хакона более не осталось резервов, воины сражались из последних сил, однако у противников их дела обстояли куда хуже. Оба конунга Теламерка пали, признанный всеми лидер – Эйрик - сражался где-то вдали, и лишь Сати ярл пытался организовать остатки флота и дожать трендов, выдавив их на скалистый берег. К несчастью для него, остатки теламеркцев, а так хардаландцы и даже агдирцы не желали подчинятся ярлу из Роголанда – положиться он мог теперь только на ругов, а большую их часть увел с собой Сульки, чтобы поддержать Ватнарссона.
- Стадо баранов! Сами же под нож ползут! – Утирая пот, Сати ругался сквозь зубы, глядя как союзные предводители – ярлы и херсиры из Теламерка, начали беспорядочную атаку на суда халейгов и мерийцев. Каждый из них мнил себя равным другому, а потому был сам себе командиром. Даже такое посмешище, как Хроальд Понурый, являлся лучшим военачальником, нежели несколько опытных воинов, повздоривших о первенстве в дружине.
Еще более печальную картину являли собой бывшие рабы, которых в великом множестве привел Кьятви. По мнению ярла, этих следовало в первую очередь бросить на убой, так как они были абсолютно бесполезны, но глупый толстяк заупрямился и в итоге погибло двое конунгов, а карлы так и остались обузой.
- Только зря им оружие роздали! – Скрипел зубами ярл, в бессильной злобе смотря, как ускользает, казалось бы уже добытая победа. И все же отступать он не собирался – что проку в жизни, если править твоей землей будет Косматый?
Переведя дух и вновь надев шлем, Сати поудобнее перехватил верную секиру и двинулся к борту корабля – все вражеские суда были скреплены бортами, а потому захватив одно и закрепившись на нем, можно было продолжать атаку до тех пор, пока не доберешься до противоположного края фиорда… или не умрешь. Сати предпочел бы первое.

Харальду пришлось тяжко – когда Волк потерял скорость, два хардаландских драккара зажали его, останавливая и, закрепившись с бортов, начали яростный приступ. В дружнее Эйрика было множество опытных воинов, не раз ходивших в морские походы, однако молодцам, собравшимся на драккаре Хальвдансона они уступали и статью, и мастерством, хотя и превосходили в числе. Несомненно, Эйрик сам желал сразиться с Косматым, припомнить ему сватовство к дочери, но Волк Волн пробился слишком глубоко, и судно конунга Хардаланда уже осталось позади.
Предводитель союзного войска, защищенный верными людьми, с сожалением смотрел вслед удаляющемуся судну Косматого – что же, значит кому-то другому выпадет возможность снять голову с мальчишки, возжелавшего получить власть над Норвегией. Эйрик был уверен в том, что добьется победы в этом бою – у Хафнсфиорда он оставил Сати и Хадда, которым оставалось только довершить разгром Хакона, а после они должны были помочь в этом сражении. Сельви, возможно, проиграет, но сможет занять мерийцев достаточно долго, чтобы они не успели объединиться с Харальдом, на левой стороне сражается не более десятка кораблей, а значит главное завершить разгром основной части вражеского флота.
Размышляя над планом дальнейшего сражения, Эйрик улыбнулся – Торир должен был замкнуть окружение, а Асмунд и его иноверцы отрежут корабли Косматого от подкреплений. Сульки тем временем должен будет покончить с ранирами (судя по тюленьему стягу), находящимися на левом крыле харальдового войска. Своей отборной дружине Ватнарссон отвел основную роль, и оттого намеренно завяз в самом центре сражения.
Конунг Хардаланда поднял легкое копье и что было силы метнул его за борт – острый наконечник пробил вражеский щит, глубоко погрузившись в грудь хирдману из вестфольда. Среди хардаландских воинов Эйрик лучше всех управлялся с копьем. Довольный броском, конунг взял у телохранителя еще одно, прицелился и послал в гущу сражения – острое жало впилось в живот, повергая харальдова дружинника на палубу.
- Вперед!
Прокричал своим людям Ватнарссон, видя смятение среди противников на соседнем корабле. Хардаландцы стремительным потоком устремились на вражеский драккар, но там эта неудержимая волна разбилась на несколько малых ручейков, дружинники бились на карме и носу, и в центре палубы, возле основания мачты. Эйрик желал поскорее закончить здесь, чтобы перейти на следующий корабль, и так до конца, пока все, присягнувшие Харальду не будут мертвы! Конунг уже сбросил тяжелый меховой плащ прямо в кровь – в нем неудобно было биться, а Эйрик желал идти впереди войска, дабы воодушевлять хирдманов, хотел чтобы они видели – он рядом, сражается наравне с ними, в то время, как трусливый агдирский щенок прячется за спинами могучих телохранителей.
Врагов оставалось все меньше, и Ватнарссон устремил взор на следующий корабль, тот самый, где находились Халльвард и Сигтрюгг, однако братья не стали ждать, пока он пожалует к ним и сами бросились навстречу отборной хардаландской дружине. На усеянную телами палубу братья перебрались, когда схватка вовсю разгорелась – особенно прыткие из воинов уже колотили противников веслами, а кто предпочитал сражаться более привычным оружием, либо тоже оказались уже на вражьем корабле, либо обороняли свой. Остатки вестфольдцев приободрились, получив подкрепление, и теперь жаждали поквитаться с людьми Эйрика.
Битва шла стремительно, и к Ватнарссону братьям приходилось подбираться, буквально прорубая себе путь. Они действовали длинными ножами, прикрывая друг друга; однако перед конунгом Халльвард возник один – и без лишних слов бросился на него.
По вооружению юноши конунг мог понять, что перед ним не простой воин, а припомнив, что говорили про двоих верных слуг Харальда, когда-то мальчишек, а теперь возмужавших воинов, Эйрик догадался, что то был один из них. Однако, который именно, он не знал, а поискав глазами второго, так его и не обнаружил. Ему оставалось только отражать атаки юнца («Борода едва пробивается!») и надеяться, что сзади его прикрывают викинги.
Да, конунг Эйрик был сильным противником, и старшему из братьев пришлось вспомнить всю науку Асгаута, да и Хемунда заодно. Впрочем, обманные его приемы позволили лишь неглубоко задеть лезвием руку Эйрика, и сам он едва не пропустил опасный удар.
Однако, самая хитрая из уловок была припасена под конец. Вот Халльвард чуть отступил назад и споткнулся о топор, оброненный кем-то на палубе (тело этого несчастного уже, кажется, сбросили за борт). И, хотя равновесие возможно было удержать, Вебьернссон неловко упал на спину, вскрикнув. Эйрик усмехнулся, занося меч – и вдруг острая боль вспыхнула между лопаток.
Когда конунг упал на колени, Сигтрюгг – которому стоило огромных усилий остаться незамеченным, – быстро перерезал ему горло.
- Убийца!
Телохранитель Эйрика, до этого уверенный, что его господин легко расправиться с мальчишкой, отвлекся лишь на мгновение, чтобы бросить дротик – и это стоило жизни его конунгу. Занося секиру, хирдманн бросился на Сигтрюгга, но двое воинов из дружины Халльварда подняли его на копья и выбросили за борт.
- Конунг Эйрик мертв!
Эта весть быстро разнеслась по кораблям и хардаландцы пали духом. Самые верные из них, уже утратив надежду на победу, продолжили сражение лишь для того, чтобы с честью умереть рядом с предводителем, а иные уже начали искать пути к отступлению. В то, что конунги Роголанда или Агдира смогут исправить положение не верилось даже их собственным подданным.

(с Кошкой и Тельтиаром)

Молот и Крест
В основном Оррофин


- Хей-я! Хей-я!
Расцветали за кормой драккаров цветки пены под ударами весёл, надувались попутным ветром тугие паруса, скалились пять драконьих голов, предвкушая пир мечей.
- Быстрее! – Гутхорм Белая Прядь стоял на носу первого корабля, вросши рукой в гребень и вглядываясь в изрезанную рифами линию берега. Хафнсфиорд был совсем близко, но жалеть гребцов ярл и не собирался, напротив, торопил их всё более и более. Всех, кто пришел с ним из Готланда, Гутхорм с помощью асов и пары-тройки крепких слов смог разместить на пяти имеющихся у него драккарах, понимая: сядь они хотя бы на один кнорр и неминуемо опоздают.
Вот, показался сторожевой утёс фиорда, и полетел по кораблям приказ ярла готовиться к бою. Двое из незанятых на вёслах, притащили к Гутхорму связанного и трепыхающегося чёрного козла. Животное яростно блеяло, гадило на сапоги мучителям и всё норовило лягнуть или укусить кого-нибудь.
«Хороший знак, – решил ярл. – Такая жертва будет более угодна Тору»
Не будучи жрецом, он не стал затягивать песнь Хлорриди-Тору, просто рявкнув:
- Метатель, помоги! – и одним мощным ударом снёс козлу рогатую башку с плеч.
Кровь оросила драконьи клыки, поднял козлиную голову за рога Гутхорм и вскричали приветственно хирдманы на вёслах: сторожевой утёс остался позади, и драккары вошли в Хафнсфиорд.
Битва была в самом разгаре: корабли с разных сторон уже сошлись во взаимном абордаже, яростный рёв, предсмертные крики и звон оружия взлетали до самых облаков, а вода в заливе обрела кровавый оттенок. Гутхорм поискал взглядом парус Харальда и стиснул зубы в бессилии: драккар конунга, ушедший изрядно в глубь фиорда, окружали куда более многочисленные силы противника. Ярл ощутил, как просыпается внутри знакомое безумие, но воли себе не дал: рано.
- Эгей! – вскричал он так, чтобы его было слышно на всех пяти кораблях. – За мной! На помощь конунгу!
И пятёрка драккаров врезалась в битву, как меч в беззащитную плоть. Воинственные, злые до боя хирдманы Гутхорма налегали на вёсла, опытный кормчий, поминая асов, ванов и всяческую нечисть, орудовал правилом так, будто пытался вовсе его оторвать, и корабль ярла летел вперёд, указывая путь остальным. Его словно вело звериное чутье – или же это сам Тор указал ему путь к тому из вражеских предводителей, кто хотел отрезать Харальда от подкреплений, заманить в окружение и тем самым решить исход битвы. Стяги с разбивающим цепи крестом и обращенным к нему рукоятью мечом развевались рядом, на одном судне, и Гутхорм знал, кому принадлежат оба этих символа. Маневрировать в битве было не легко, но искусство кормчего и скорость, которую развили корабли, сыграли свою роль: к драккару Рваного Гутхорм прибыл не ввязавшись ни в одну мелкую стычку.
- Готовьтесь! - громко приказал ярл, надевая шлем.
Корабли сходились, и хирдманы с крючьями уже готовились подтянуть врага для абордажа. Вокруг уже кипел бой: воины, прибывшие я Белой Прядью ожесточённо рубились с бойцами Оттара, Асмунда и агдирскими карлами, превосходивших числом, но во много раз уступавших умением.
- Не щадить никого! – взревел Гутхорм и первым ринулся на крестоносный драккар, как только крючья впились в деревянный борт.
Его люди и не собирались являть врагу пощаду, ведь против них сейчас бились иноверцы и рабы, посмевший восстать против Харальда, купившись на посулы Кьятви Богатея. Более того, среди воинов Белой Пряди были многие агдирцы, лишившиеся земли и имущества по вине взбунтовавшихся карлов и теперь у них выпал шанс поквитаться с былой прислугой за все.
Ярл распластался в длинном прыжке, приземлился, чуть присел, принял на щит чей-то удар, не глядя, рубанул мечом и шагнул дальше, уступая место следующему воину. Хирдманы верные Харальду заполоняли корабль Оттара, как вода хлещет в пробитый борт. Разгорячённые, в хорошей броне, ставшие ветеранами в долгом походе своего конунга, они не щадили никого, собирая для Одина обильную жатву. И первым из них, остриём копья, венцом пламени, бился Гутхорм сын Сигурда.
Опытный, далёкий от старости и могучий муж, он хохотал в лицо врагам, и рубился так, словно на его месте стояло одновременно трое!
Белая Прядь давно жаждал настоящего, достойного боя и сейчас был счастлив, гуляя по опасной грани боевого безумия. Ему казалось, что он снова юн, и снова горит усадьба Хаки, а рядом бьются Берг, Харек и берсерки, те самые, что уже давно пируют в Валгалле.
- Один и Тор! – рычал Гутхорм, отбрасывая иссечённый щит и ударом кулака ломая шею какому-то бонду. – Идите и любите друг друга! Вот вам эйнхейрии! Эй, Берг! Выбей там дерьмо из этих землероек, что я к вам отправляю!
Ярл распалялся всё сильнее, изрыгая бессвязную ругань и богохульства. Он рубил с двух рук, подхватив чей-то короткий топор и обратившись в живую мельницу. Он был счастлив и далеко не сразу понял, что врагов впереди больше нет, а у мачты стоит рослый воин в добротном доспехе. Шлем скрывал его лицо, но по большому кресту, висящему поверх кольчуги нельзя было не узнать Асмунда.
- Ага, Кровавый! Раб Белого Бога…. Не вижу на тебе ни ошейника, ни цепей! – Гутхорм прекрасно умел оскорблять христиан несмотря на уважение к Хареку Волку.
- Я намотаю твои кишки тебе же на шею, кто бы ты ни был! – ответил Асмунд, поднимая оружие. – Отправляйся в свой ад, языческий дерьмоед!
Похоже, сын Альхейма не узнал ярла, а быть может и не желал признавать. Все, кто служили Харальду, кто почитали Одина и Тора слились для него в один ненавистный образ смертельного врага, которого необходимо истребить на корню. Когда-то Эйнар из христианского милосердия оставил жизнь этому чудовищу и крестил его, надеясь что так жестокое сердце Асмунда подобрее, однако единственно, что понял из учения Белого Бога Кровавый ярл – так это то, что «Не мир принес он, а меч».
Он атаковал Гутхорма топором на длинной рукояти, умело прикрываясь от ответных ударов большим щитом. Белая прядь ловко увернулся, заставил противника защищаться дождём быстрых ударов с обеих сторон и сильно ударил ногой в низ щита.
Кровавый с криком отскочил назад и припал налево. Щит его почти коснулся палубы, когда христианин резко подался вперёд и ударил так яростно, что древко топора Гутхорма преломилось, но ярл сумел уйти в сторону и достать Асмунда в плечо.
- Ах ты, -начал было проклятие тот, но Белая прядь и не думал останавливаться, впечатав колено врагу в живот и добавляя рукоятью меча в переносье шлема.
Кровавый с грохотом опрокинулся на палубу и уже был готов предстать перед Господом, но смертельного удара всё не было и не было. Асмунд с трудом поднялся, ощущая, как в груди что-то хрустит, а разрубленное плечо повинуется всё хуже, и увидел, что дядю Харальда яростно теснит Оттар.
- Мой добрый друг… - Альхеймсон простонал, поднимаясь на четвереньки и ища выроненное оружие, однако невыносимая боль в груди заставила его скрючиться и отбросить любые мысли о продолжении битвы. С ранами, полученными от Гутхорма, он не мог помочь Оттару, не мог сражаться дальше и был вынужден отползать к корме. Рядом, треща побитыми бортами, причалил хардаландский корабль и хирдманы, прежде чем вступить в бой, вытащили Асмунда к себе на палубу, где он провалился в забытие.
Уже рухнули срубленные стяги с Мечом и Крестом, но жестокая схватка продолжалась. Невесть где оставивший шлем и щит, Рваный так яростно наседал на опытного берсерка, что тому ничего не оставалось, кроме как защищаться. Краем глаза он видел, как скрылся Кровавый, видимо Господь не хотел его смерти сейчас.
- Это за Эйнара! - кричал тем временем неистовый Оттар, гончим псом наскакивая на Гутхорма. – От его меча сдохнешь ты, а потом и ведьма Рагхильда, чтоб её йотуны драли!
Ярл Хрингарики оборонялся молча. Он видел, что юнец почти испил Силы Одина и сейчас опаснее иных опытных бойцов, но самого Гутхорма учили сражаться берсерки, так что, он привык к подобным сражениям. Ни разу не ошибся опытный воин, ни одной атаки не пропустил, иные на клинок принимая, а от иных ловко уворачиваясь.
- От меча, говоришь? – ярл выждал момент и резко плеснул своим клинком по ногам Оттара, заставляя его прервать свою бесконечную атаку. – Возможно. А вот ты, щенок, утонешь, как тебе и положено!
Рваный никак не ожидал этого, но Гутхорм, быстро подшагнув и пользуясь преимуществом большего роста, сильно боднул его шлемом в незащищённое лицо. Оттар отшатнулся, чувствуя резкую боль и вкус крови во рту, но его горло уже сдавила жёсткая лапа Белой пряди.
- Служи Эгиру хорошо, - прошипел ярл и швырнул Рваного через борт.
Он отчаянно боролся и даже сумел вынырнуть на поверхность, но какой-то хирдман с драккара Гутхорма заметил его и приложил веслом по голове. Больше Оттара никто и никогда не видел.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 22-07-2009, 15:23

Бой уХрафнсфьорда. Левый фланг флота Харальда.
Харек Волк и раниры.
(совместно с Тельтиаром)
Когда началось сражение, Хареку ярлу выпало возглавить левую часть конунжего флота - Харальд велел ему обогнуть вражеские суда и взять их по возможности в окружение. Конечно, кораблей у Косматого было не многим больше, нежели у его врагов, однако те уже были измотаны сражением и это давало надежду на скорую победу.
Хмурый Вестмар встал рядом с Волком на носу драккар, прикрываясь щитом от стрел и легких дротиков.
- Вот гады, я же только новый щит сладил, - проворчал он.
Харек усмехнулся..
- Не к спеху жалеть о щите, когда руки можно лишиться.
- Я им сам руки пообрубаю, - огрызнулся херсир. - А кому и голову. Только подойдем поближе!
Корабли продолжали сближаться, но поскольку раниры немного оплывали врага, то битва в центре уже вовсю кипела, когда они только начали сходиься бортами со своим противником.
- Харек, ты глянь на их знамя! - С негодованием бросил Ярополк, лезвием клинка указывая вперед, где высился один из вражеских стягов - Крест с разбитыми цепями. - Мерзавцы!
Служивший Эйнару, хольмгардский воин поначалу не мог поверить своим глазам, когда увидел символ своего покойного ярла. Кто мог посметь поднять его знамя? И, более того, выйти против Харека Волка.
- Асмунд. - пробормотал Харек.
- Будешь против единоверца биться? - спросил Вестмар с ехидной усмешкой
- Асмунд просто убийца, - покачал головой хольмгардец.
Харек нахмурился.
- Сын Альхейма убийца, но с ним Оттар. А с ним бы я не хотел в бою встретиться. И против креста воевать...
Он не успел договорить потому что в плечо ему впилась стрела с красным оперением.
- Это руги! Поднять щиты! -крикнул Вестмар, но он ошибся. им наперерез шли отборные драккары Эйрика -коннунга Хардаланда.
Корабли сошлись бортами, воины бросали крючья, чтобы хорошенько их сцепить, кто-то из наиболее отчаянных стал перепрыгивать с палубы на палубу. Первый же враг, сделавший это, получил в лицо топорищем - Вестмар попросту выбросил его за борт, и тут же погрузил лезвие в грудь второму смельчаку. Рядом с херсиром встали другие раниры, кто-то поспешил прикрыть Харека, испугавшись, что тот получил тяжкую рану - но по счастью у ярла была крепкая кольчуга.
- Ну-ка захватим этот корабль! - Закричал Вестмар, перекрывая шум сражения. - Конунг обещал нам половину всей добычи!
Харек сердито топнул ногой ,видимо разозлившись что тот взял командвоание на себя, но в последний момент передумал, и поддержал его:
- Покажем этому турсовому отродью, как умеют биться воины креста!
Дружинники воодушевленно закричали и, отбросив очередной натиск хардаландцев, сами кинулись на их корабль, тесня врага к противоположному борту. Вестмар и Ярополк шли плечом к плечу, прикрывая друг друга, и умело рубя противников. Кого-то убивали наповал, большую часть просто ранили, однако за ними следовали их люди - и пощады хардаландцам не было.
Вражеский предводитель стоял на палубе, и с удивлением разглядывал выгоревший на солнце черный флаг с белой волчьей головой. Он не ожидал такого натиска от прислужников Белого Бога.
- Эй, Харек - ты глянь, - расхохотался Вестмар, только что раскроивший очередному хардаландцу череп. - Они бегут, как трусливые бабы! Есть среди вас мужчины?!
В ответ херсира кто-то пустил стрелу с носа корабля, где враги продолжали обороняться от раниров, однако это лишь разозлило могучего воина – прикрывшись щитом, он двинулся на лучника.
- Такие вы смельчаки, - рычал Вестмар. – Только стрелять горазды!
Его топор взметнулся и точным ударом раздробил вражеский щит, погрузившись в шею хардаландцу. Тот захрипел, заваливаясь на колени, и херсиру пришлось отпихнуть его ногой, чтобы высвободить оружие. Увлеченный боем, он даже не заметил, как вырвался вперед соратников, буквально в одиночку оказавшись против оставшихся на корабле врагов. Те попытались окружить его и достать копьями, но старик был достаточно ловок, чтобы уворачиваться от ударов, срубая порой наконечники – всего за несколько мгновений противники остались с бесполезными палками против его топора и уж тогда Вестмар повеселился вволю – лишь трое успел обнажить мечи, прежде чем их товарищи были убиты разъяренным раниром.
- Эй, мне хоть кого-нибудь оставь! – Закричал спешащий ему на помощь Ярополк, но старик лишь прорычал в ответ что-то неразборчивое с силой погружая лезвие секиры в грудь замешкавшемуся врагу. Следующий получил обухом по шлему и оглушенный рухнул на палубу. Издав торжествующий рев, херсир обернулся к вражескому предводителю…

(продолжение со Скальдом)

Пронзительно зазвенела тетива, стрела, пущенная почти в упор, вонзилась Вестмару в глаз и прошла насквозь, пробив череп. Замахнувшись, старик что было сил метнул топор в трусливого лучника – его удар оказался настолько силен, что негодяя отбросило к борту, и он медленно сполз на доски истекая кровью.
- Одиииин… - прохрипел Вестмар, смеясь. – Я иду пировать!
Когда Ярополк оказался рядом, старый херсир был уже мертв. Хольмгардец не считал убитых Вестмаром в этом бою, но их явно вышло больше десятка – достойная гибель для закоренелого язычника, единственного из ближних людей Харека, кто до конца упорствовал в своей вере, отказавшись принять крест.
- Сдавайся, - холодно приказал оставшемуся в одиночестве предводителю хардаландцев Ярополк.
- Мой конунг мертв, - ответил тот, обнажая меч. – Я покрою свое имя позором, если сложу оружие.
Они обменялись несколькими тяжелыми ударами, однако Хольмгардец оказался более умелым воином – отбив клинок противника, он разрубил тому голову вместе со шлемом надвое. Увидев гибель предводителя, оставшиеся хардаландцы сложили оружие.
Раниры начали деловито вязать пленников и перевязывать раны. Потери их были невелики, но один Вестмар стоил пятерых. Харек перешел на вражеский корабль, осматривая морское сражение. Раниры, поддерживаемые четырьмя кораблями с воинами из других фюльков теснили оставшихся ругов и хардаландцев, которые уже значительно уступали в числе, но не сдавались.
Взгляд Харека остановился на большом драккаре конунга Сульки, который качался на волнах недалеко от захваченного Ярополком корабля. Наметанный взгляд ярла тут же отметил богатые ромейские украшения, и увидев красное полотнище с белым конем - стяг Роголанда, понял кто перед ним.
- Это конунг Роголанда! Взять его! - крикнул Харек.
- Харальд даст серебро за его голову, а за живого отвесит золото по его весу! - сказал Эдмунд.
Два корабля раниров резко развернулись и двинулись наперерез большому драккару Сульки - шестидесятивесельному кораблю с резной конской головой на носу.
От правителя Роголанда не укрылся этот маневр, однако отступать ему сейчас было некуда - повсюду вокруг кипела битва, к тому же раниры были уже потрепаны, и Сульки надеялся управиться с ними, а потому велел гребцам сближаться одним из плывущих навстречу кораблей, так, чтобы второй вступил в бой как можно позже.
Харек вернулся на свой корабль, предоставив захваченный у хардаландцев драккар в полное распоряжение Ярополка. И тут увидел что Сульки хочет обогнуть один из его кораблей с другого борта. Харек приказал гребцам ускорить ход, и попытался сорвать маневр роголандского конунга, но ему это не удалось.
Руги настолько спешили, что не успели даже поднять весел, когда, оплыв ранирский драккар, подошли к его борту - раздался оглушительный треск, нескольких гребцов выбросило за борт, но другие, по приказу конунга, бросились на вражеское судно, пока их товарищи, бросали дроты, заставляя раниров укрываться за щитами. Кто-то поднял сломанное весло, орудуя им как дубиной.
В то время как два корабля сцепились, чуть повернувшись, драккар Харека врезался в корму драккару Сульки, пробив часть верхней обшивки. В это время большая часть ругов была уже на судне Ярополка. Харек первым запрыгнул на вражескую палубу – его люди смели нестройный ряд защитников, слишком малочисленных, чтобы оказать серьезное сопротивление. Харек искал глазами Сульки. Конунг роголандцев, перепуганный насмерть, прятался за телохранителей, но его начищенный до блеска золоченый панцирь ярко блестел на солнце, ярко сверкали вправленные в металл самоцветы, а гребень ромейского шлема был виден из-за спин хирдманов. Пухлый правитель окружил себя преданной дружиной, лучшими бойцами, приносившими ему нерушимые клятвы - на их лицах застыла мрачная решимость во что бы то ни стало защитить свого господина.
Один из воинов, перехватив копье ближе к наконечнику, метнул его в Харека. Тот успел подставить щит, и копье воткнулось в щит, побив его насквозь. Харек рассмеялся, и сплюнув сквозь зубы покричал в адрес конунга роголандцев хулительную вису – нид:

Где ты, Сульки, конь трусливый,
Чем купил ты сан конунга?
Разжирел на ложе лёжа,
Ратных дел как трус бежишь ты!

Люд-де сказывал, что видел
Будто ты служил кобылой
У правителей заезжих.
И неправдой свое злато,
как дракон Фафнир скопил ты!
А теперь дракона ложе
Жирным пузом своим греешь!
Жадность к злату тебя сгубит!

Выходи на бой, презренный,
Быть конунгом недостойный!
До чужих земель охочий,
Свой одаль побором душишь!

Чую как ты там от страха
Наложил в халат ромейский!
Ты трусливей бондской бабы,
Даром что в шелка оделся!

Харек Волк и раниры бьются с роголандцами (окончание)

Хирдманы Харека дружно захохотали и захлопали в ладоши, и некоторые стали стучать оружием в щиты и топать ногами, так что драккар заходил ходуном.
- Выходи сражаться или сдавайся! -крикнул Харек.
Его люди уже успели оттеснить оставшихся ругов, у которых лица побагровели от услышанных оскорблений в адрес своего конунга, но Сульки молчал. Тогда Харек приказал своим людям идти на помощь Ярополку, оставшись только с небольшим хирдом.
Только теперь, увидев, что у врага осталось совсем немного воинов, Сульки громко рассмеялся, высунувшись из-за телохранителей. Лицо его было перекошено гримасой гнева и злобы.
- Ты бранишься, точно склочная баба, - бросил он, потрясая палицей с узорчатой рукоятью, несомненно купленной в Миклагарде. - Но теперь-то я укорочу тебе язык!
Он взмахнул оружием, приказывая дружинникам атаковать, но сам остался на месте.
В ответ Эмунд. стоявший по правую руку от Харека, метнул в Сульки топор. Тут же хирдманы Харека сомкнули вокруг него стенку из щитов.
- Ты трус, Сульки, и все это теперь видят! -крикнул ему Харек. - И все что я сказал -истинная правда! Пусть все видят и знают. что Роголандом правит женоподобный трус и мужеложец, который за злато продаст все - и свой одаль выжмет до нитки!
- Убейте его! Сто марок серебра тому, кто снимет с него голову! - Заревел в ярости конунг, прикрывшись от брошенного топора. Лезвие засело глубоко в центре щита.
Руги, уже рубились с ранирами, стремясь отомстить за оскорбления, нанесенные их предводителю. Но Сульки было неприятно видеть, что Харек еще жив, он скалил зубы и выдавливал проклятия.
Тем временем сражение кипевшее на втором корабле стихло. Сначала Ярополку пришлось туго, когда большая часть роголандцев с корабля Сульки хлынули на его драккар, однако ратники стойко сражались, чтобы дать Хареку время захватить конунжий корабль, теперь же, когда подоспели хирдманы, посланные ярлом, ход боя изменился в пользу раниров. Руги, зажатые с двух сторон, оказались между молотом и наковальней, им осталось только защищаться - уже скоро многие были ранены, а остальные, понимая что бой проигран, сдались на милость победителей.
Ярополк велел хорошенько связать их и узнать, кто знатного рода, чтобы после взять выкуп, а сам поспешил к Волку.
Харек своим вызовом и нидом достаточно протянул время. чтобы его воины помогли Ярополку, и теперь Ярополк сам подоспел ему на помощь. Роголандцы уже начали было теснить раниров, но стенку держали стойко, каждый прикрывал товарища щитом. Харек стоял в стенке вместе со всеми, орудуя длинным франкским мечом, а Эдмунд рядом с ним крушил вражеские щиты. Потому в рядах нападавших ругов образовались бреши.
Видя, что его дружинники терпят поражение, Сульки сначала попятился, а после и вовсе побежал к носу корабля, тщетно вглядываясь вдаль и надеясь увидеть там очертания союзных кораблей.

- Сдавайтесь! - крикнул Харек, - ибо это позор умирать за такого трусливого конунга!
Роголандцы отступили, и понурые, молча сложили оружие и начали сдаваться в плен. Харек подошел к трясущемуся Сульки.
- Вяжите этого жирного борова! - крикнул он хирдманам.
- Дай мне уйти, - упавшим голосом, едва не плача, попросил конунг, вжимаясь в борт. - Я заплачу серебром... золотом... каменьями... сжалься!
- Нет уж! -засмеялся Харек. - Это за тебя нам Харальд заплатит серебром, золотом и каменьями... По твоему весу!
- И потом даст нам уйти куда мы захотим, - смеясь добавил Ярополк
- Я больше дам, много больше! - Он завопил, пытаясь вырваться, но хирдманы крепко схватили его и, заломив руки за спину, стянули запястья веревкой.
Ярополк, не скрывая отвращения, подошел к пленнику и кинжалом перерезал ремни его доспеха.
- Хороший панцирь, на такой можно целый корабль снарядить, - он рассмеялся. - Быть может, тебе именно этого корабля и не хватило!
Харек снова осмотрелся по сторонам, чтобы оценить обстановку.
- Надо еще Кьятви, самозваного агдирского конунга взять живьем.
- Тогда Харальд будет счастлив, -сказал Эмунд. – Он захочет им перерезать глотки своими руками.
- Но сначала соберем всех наших. Поворачивай!
Теперь у Харека в распоряжении было уже три корабля. Пленных связанных усадили на весла. поставив к ним нескольких хирдманов в надсмотрщики, чтобы они колотили древками копий непокорных. Оба драккара подплыли к остаткам еще сражавшихся роголандцев.
- Сложите оружие! Ваш конунг сдался в плен! - прокричал Харек.
- А Сати ярл еще сражается! - Донеслось им в ответ. - Он будет лучшим конунгом!
Из-за борта вражеского драккара полетели копья и дротики. В страхе Сульки забился под лавку, чтобы в него не попали. Раниры снова успели закрыться щитами, но трое упали раренными. Харек выругался сквозь зубы и приказал идти в атаку.

Последнее сопротивление

В какой-то момент ярл Сати осознал, что остался один. Его воины сражались отважно, однако с каждым мгновением число их таяло и подмоги ждать было неоткуда. Жалкие рабы, клявшиеся в вечной верности, уже уводили прочь корабли – некоторые даже набрались наглости и ставили мачты, показывая всем, что бегут из боя. Жалкие трусы! Кьятви привел тридцать драккаров, но лишь на десятой их части находились настоящие воины, а рабье племя – трусливое!
Эйрик был мертв, Хадд – тоже, их рати пришли в смятение и более не представляли из себя той грозной силы, какой были раньше. Сульки попал в плен, об этом враги кричали всякий раз, когда сталкивались с ругами, точно для воинов должна была представлять какую-то ценность жизнь трусливого обжоры, ценившего в жизни лишь золото и каменья. Да пропади он пропадом!
Единственный, о чьей гибели сожалел Сати, так это об Эйрике Ватнарссоне – тот был воином, настоящим стратегом, хитроумным и изворотливым, способным поражение превратить в победу, а теперь, вместе с ним умерла и надежда, что Харальд падет. В любом случае, Сати собирался стоять до последнего, объединив вокруг себя всех, кто желал сражаться с Косматым, а точнее – тех, кто признал бы его главенство. И таких, к сожалению было не много. Роголандский ярл вынужден был признать, что он – не Эйрик, он – не конунг, у него нет того дара красноречия, каким владел правитель Хардаланда, у него нет ни умения, ни возможности вести за собой людей, не связанных клятвой.
- Разбейте днища! – Велел Сати, обернувшись к дружинникам. – Пусть драконы идут ко дну!
Они захватили шесть кораблей у трендов и халейгов, но воинов и гребцов хватало только на два драккара, и потому ярл, понимавший, что скорее всего не выберется живым из Хафнсфиорда, приказал потопить остальные. Дружинники, вооружившись топорами, бросились в трюмы, откуда раздался мерный стук и треск. Вскоре они вернулись и перебрались на корабль Сати, с мрачной решимостью наблюдавшего, как величественные суда скрываются под водой.
- Пусть лучше они послужат Ньерду и Пивовару, чем Косматому! – Рявкнул ярл, готовясь к новому сражению. Тренды, возглавляемые Хаконом Хаконсоном, приближались.

Сельви Разрушитель продержался дольше, нежели любой из союзных конунгов – ярость придавала ему силы десятерых, к тому же под его началом были самые отчаянные бойцы, привыкшие что ни день бросать вызов судьбе. Те, кто более других противился порядку Харальда Косматого, ведь пока в Норвегии оставалось множество правителей, для морских конунгов и разбойников было раздолье, но если всю власть возьмет один властитель, то для них не останется ничего иного, кроме как покинуть родные земли. Поэтому они сражались, словно эйнхерии в день последней битвы.
К тому же, Сельви вновь выпало сражаться с мерийцами, со своим народом, с теми, кого он заклеймил, как предателей и жаждал покарать за измену, за то, что они отреклись от памяти Неккви и приняли руку Коршуна. Но более всего сейчас желал Сельви расправиться с предводителями вражеского флота – с Сигурдом и Иваром, а так же с самим Рогволдом. Безземельный конунг направил драккар в самое сердце сражения, туда, где видел стяг Коршуна. Он подкинул метательный топор и бросил его в неосторожно высунувшегося из-за щита воина. Одним предателем стало меньше. Не смотря на былые увечья, рука Сельви все еще была тверда – Разрушитель вновь сражался, как годы назад, когда еще жив был дед, когда самую большую опасность представлял завистливый отец… юноша не думал, что сможет возненавидеть кого-либо больше, нежели Хунтьова, но сейчас он не чувствовал к отцу ничего, кроме жалости.
Топор Разрушителя пел, рассекая воздух, щиты, кольчуги и плоть, вгрызаясь в черепа, лопающиеся подобно гнилым орехам, дробя кости врагов, посмевших встать на его пути. Он был ураганом, обрушившимся на изменников, забывших, кто их настоящий конунг. Он имел право вершить эту месть, и боги были на его стороне сейчас, а значит пришел черед Рогволда заплатить по счетам.
Сам Коршун, к его чести, битвы не избегал, но пошел на хитрость и находился на другом драккаре, с краю построения, так что шедший к знамени Сельви вынужден был утолить жажду крови лишь схваткой с дружинниками ярла.
- РОГВО-ОЛД!!! – Громогласно прокричал он, когда его враги испустили дух. – Покажись, выйди на бой!
Ответом ему был лязг железа. Отпихнув тело одного из поверженных хирдманов, Сельви поспешил в гущу сражения, расталкивая собственных соратников.
Мерский ярл даже не слышал вызова Разрушителя, да и если бы слышал – то вряд ли принял бы его. Сейчас Рогволд был занят тем, что постепенно окружал завязшие в битве вражеские суда, драккары, ведомые Иваром и Сигурдом сумели оплыть место боя и теперь зашли врагу с тыла, внося смятение во вражеские ряды. Единственное, о чем жалел сейчас Коршун, так это, что у него не было бесспорного численного преимущества и потому приходилось отчасти уповать на удачу и благосклонность асов.
Ярл Южного Мера рычащий, словно разъяренный вепрь, сражался с морскими разбойниками. Сам будучи известным пиратом, Сигурд привык к подобным схваткам и знал многие уловки этой братии, а потому ловко укрывался щитом от тяжелых сулиц, которые кидали противники и щедро одаривал их ударами тяжелой палицы. Облаченные в кольчуги и кожаные рубахи с нашитыми железными пластинами, враги были хорошо защищены от клинков, но булава Эйстенсона легко крушила их кости – с начала сражения Сигурд убил троих и еще пятерых искалечил. Спину ему прикрывал его сын Гутхорм, бывалый разбойник никому больше так не доверял, однако сегодня это едва не стоило ему жизни. Когда юноша увидел вражеского предводителя, когда узнал в нем Сельви Хунтьовсона, он позабыл, что должен защищать отца и бросился к тому драккару, где находился Разрушитель. Во время битвы у Сольскеля Сельви нанес Гутхорму довольно опасную и что хуже – весьма обидную рану, так что молодой викинг желал отомстить ему во что бы то ни стало.
- Стой! Куда?! – Только и мог, что всплеснуть руками Сигурд, видя как сын перепрыгивает через борт.

Драккары ругов, а так же немногочисленных уже теламеркцев и хардаландцев более не маневрировали. Встав боевым порядком, они преградили путь идущим на помощь Харальду трендам и халейгам, поклявшись сражаться до последнего человека, но дать Ториру хотя бы один шанс. Нет, речи о победе уже не шло, но сын Кьятви (куда более храбрый и достойный, нежели его отец) лично возглавил атаку на драккар Косматого и Сати надеялся, что этот храбрец успеет расправиться с главным их врагом. Тогда, по крайней мере, все их потери будут не напрасны.
В последний раз сошлись с треском суда, в последний раз предводитель ругов поднял секиру в этом бою, бросившись на врага, не терпя обороны и желая даже сейчас только наступать, только атаковать, не давая приспешникам Косматого ни мгновения передышки. Сати был наиболее опытным воином из всех союзных конунгов, умел беречь силы и быстро отдыхать, чтобы всегда быть готовым к новому бою, но даже его умения было не достаточно, чтобы переломить ход сражения.
Кто-то из наиболее зорких хирдманов видел улыбающегося Хакона, стоявшего в центре палубы и руководившего дружиной. Руги хотели броситься на него, но Сати запретил им – ярла несомненно хорошо охраняли, а потому он хотел сначала расправиться с теми врагами, кто находился на крайних кораблях, а после с двух сторон зажать хладирского ублюдка, и не оставить ему никаких шансов.
Приняв на щит чей-то дротик, роголандский ярл ответил могучим ударом секиры – он открылся всего на мгновение, но и этого хватило, чтобы еще двое противников ударили его копьями, пронзая добротную кольчугу и подкольчужник. Одно острие вошло в живот, другое пробило легкое, ярл начал ртом истекать кровью, однако лишь шагнул вперед, перерубив древки и размозжив голову одному из своих убийц. Третье копье вошло ему в грудь.
Атака ругов захлебнулась…

Мерийскому Гутхорму повезло – Сельви только разбил ему лицо рукоятью топорища и отшвырнул к борту драккара, сейчас на него наседало слишком много врагов, поэтому Разрушитель не успел добить его. К тому же, вслед за сыном, на палубе появился и отце, а прикончить Сигурд безземельному конунгу хотело гораздо больше, чем его жалкое отродье.
Они обменялись несколькими ударами, старый ярл оказался довольно быстрым и ловким для своих лет, но Сельви это лишь раззадорило – глаза его наливались кровью и безумием, он вновь вкусил ярости берсерков и теперь остановить его могла только смерть.
Дружинники укрыли Сигурда щитами, защитили от Разрушителя, когда тот нанес ему две опасные раны, однако за это трое из них поплатились жизнями. Молодой змей бушевал, подобно шторму – он успевал перехватывать брошенные в него копья и посылал их обратно, он рубил топором, а когда лезвие слишком затупилось, схватил чей-то меч, он метался с драккара на драккар, оставляя за собой вереницу изувеченных тел и ища Рогволда. Но ни сам Коршун, ни Ивар не желали встречи с ним, и напротив всячески его избегали, надеясь, что Разрушителя уже скоро оставят силы.
К тому моменту, когда это случилось, Сельви уже получил множество ран, и едва мог держаться на ногах, последнего врага он сразил, упав на колени, а затем и вовсе уткнулся лицом в палубные доски. Будь рядом мерийцы – и жизнь молодого берсерка оборвалась бы, но этот драккар уже был очищен от врагов.
Сражение завершилось – выживших воинов, бывших под началом Сельви осталось слишком мало, чтобы противостоять людям Коршуна и подходившим им на помощь кораблям, а потому пираты решили отступить, пока еще была такая возможность. Усердно налегая на весла, они направили суда прочь от Хафнсфиорда, увозя и тело Сельви Разрушителя, непримиримого врага Харальда.

На палубе конунжьего драккара.

(я запутался... кто из них правит Норвегией, а кто мастерит?)

Драккар Харальда, Волк Волн, оказался меж двух огней - на палубу, не считаясь с потерями, отовсюду лезли хардаландцы. Ягнёнок многое слышал об отваге конунга, но ни разу не видел его в бою. Он не думал, что предводитель огромного войска отважится направить свой драккар в гущу битвы, исход которой вовсе ещё неизвестен. Эйвинд впервые видел столь много кораблей в одной морской битве и слегка оторопел - насколько хватало зрения в беспорядке и тесноте на водной глади были разбросаны деревья моря, на которых сражались и убивали друг друга хладирцы, роголандцы, транделагцы, теламеркцы, халагаландцы, агдирцы, братья фиордцы и Один знает, кто ещё. Эйвинд сначала старался углядеть своих родичей в гуще сражения, а потом некогда стало смотреть по сторонам.
Волк был велик, и всё же вскоре на нём стало тесно - желание врагов убить Косматого можно было сравнить лишь с желанием сидеть за соседним столом с асами в Вальхалле. Эйвинд сражался рядом с Хрольвом, который был огромным, словно медведь, и опасным, словно волчья стая, и только диву давался - откуда в нём столько звериной ярости и силы? Только одного человека он знал, что мог бы поспорить с этим гигантом на равных, да и то неизвестно, сдюжил бы Торольв против Пешехода... И верно, мог Харальд проявить отвагу рядом с такими людьми как Хрольв. Впрочем, Эйвинд и сам недалеко отстал от соратника - хардаландцы, ослеплённые близостью вражеского предводителя, словно сами лезли под клинок, и вскоре Ягнёнок понял почему: сзади напирали их товарищи, и большее, что успевали сделать воины Эйрика, это прыгнуть на палубу и, распоров воздух несколькими суетливыми взмахами секиры или меча, погибнуть под умелыми ударами викингов конунжьей дружины.
Берсерки, собравшиеся на драккаре Харальда наконец дорвались до битвы - им, неистовым воинам, более других неприятно было смотреть, как корабль идет мимо врагов, но теперь-то они вновь могли показать свою удаль Отцу Битв и утолить жажду крови. Там, где рубились эти могущественные воины, боялись показываться даже союзники, а врагами овладевал суеверный ужас, ведь облаченных в волчьи шкуры берсерков не могло остановить никакое оружие, даже истекающие кровью, они продолжали теснить неприятеля, и единственным спасением было прыгать в бурные волны, надеясь на милосердие Ньерда.
Шестеро телохранителей ни на шаг не отходили от конунга, укрывая его от копий и стрел - красный плащ государя служил хорошей мишенью, но Харальд отказался снять его перед боем, он хотел, чтобы все видели правителя Норвегии, не боящегося никакого врага.
Уже были мертвы Эйрик и Хадд, и Хроальд, и Сати, а толстопузый Сульки стал добычей Харека Волка, но натиск на корабль Харальда не ослабевал. Целых шесть вражеских судов, скалясь драконьими мордами, кружили вокруг него, выжидая момента, чтобы присоединиться к сражению. Это была яростная, отчаянная, последняя атака - все силы врага были брошены на то, чтобы не допустить подмоги к конунгу, чтобы отнять его жизнь и этим лишить смысла такой ценой добытую победу.
Хрольв хохотал, расшыривая ругов и хардаландцев, его крепкий панцирь покрылся вмятинами и царапинами, но никто еще не смог ранить этого великана, сам же он отправил к Хрофту немало людей в этот день. Те, кто видели сейчас сына Рогволда, могли решить, что и сам он - берсерк, так безумно сверкали его глаза из-под шлема.
Палуба Волка Волн пропиталась кровью, страшно было идти по ней, поскольку можно было в любой момент поскользнуться и упасть на кучу трупов и тех, кому еще предстояло умереть от полученных ран. Мертвые тела, поваленные одно на другое уже поднимались выше бортов, затрудняя врагам проход на палубу.
Вскоре Ягнёнок заразился боевым безумием, которое охватывало воинов вокруг: он чувствовал ритм битвы и слышал глухие удары, словно кто-то, может, сам Одноглазый, бил в огромный невидимый барабан. Ритм то ускорялся, то замедлялся - и Эйвинд повиновался ему, словно плясал с мечом и щитом. Враги двигались медленно, а меч разрубал кольчуги, словно старое тряпьё. Фиордец уже получил несколько ран, но боли и усталости не было. Ему казалось, что вокруг драккара над водой пляшут девы битв, выбирая себе женихов, и он старался не ударить перед ними в грязь лицом.

(продолжение боя с Сержом).

С той стороны, где сражались Эйвинд и Хрольв, вражеский поток постепенно начал редеть, руги, казалось, начали бояться их, хотя скорее, их число просто поуменьшилось до такой степени, что они потеряли охоту сражаться. Усталые дружинники прислонялись к бортам, кто-то запросто сел на горку трупов, положив рядом меч - люди радовались внезапной передышке и старались использовать ее, чтобы восстановить силы и сменить тех, кто сдерживал врага.
Берсерки, окончательно сломив боевой дух противника, уже гнали хардаландцев прочь, обратно на их корабль. Еще пара мгновений, и воины Одина сами оказались на вражеской палубе, но это оказалось западней - несколько ругов перерубили канаты и драккар с берсерками, воющими от ярости, отплыл прочь, а на его место причалил другой, полный жаждущих битвы врагов. Дружина Харальда теперь уменьшилась вдвое, и хотя здесь были лучшие из его воинов, но они уже устали, а к ругам и хардаландцам подоспели свежие силы.
Эйвинду полагалось уже в изнеможении упасть на палубу, но опасность придала ему сил: захохотав подобно Пешеходу, он поднял щит навстречу врагам, которые лезли на палубу по телам мёртвых своих товарищей, и оскалил зубы: если они и доберуться до Харальда, то только через ещё одно мёртвое тело. Его заберут валькирии и проводят в Небесный чертог, чтобы усадить рядом с эйнхириями. Если же Харальд попадёт туда вслед за ним - ему не в чем будет упрекнуть викинга. Так думал Эйвинд, а меч его уже рубил руки и ноги, рассекал бока, перерубил чью-то шею... Щит его вскоре разбили в щепки, и руги стали теснить Ягнёнка к мачте, где телохранители берегли конунга.
- Это Торир Длиннолицый!
Один из защитников Косматого, Хастинг, указал лезвием меча на рослого воина, возглавлявшего ругов. Самой выдающейся частью тела его была, пожалуй поистине лошадиная челюсть с крупными зубами, торчащими из-под губ. Действительно, второго такого красавца в войске союзных конунгов быть не могло, а значит перед ними действительно стоял сын Кьятви Богатея.
- Расправьтесь с ним! - Харальд сам уже обнажил клинок, готовясь защищаться от напирающих врагов.
Руги и хардаландцы лезли отовсюду, уже невозможно было понять, где лежит мертвец, а где еще живой противник, способный всадить нож в спину, поэтому некоторые из людей конунга рубити и трупы, если у них возникали подобные сомнения.
Торир со своими людьми приближался к воинам конунга. Эйвинд шагнул ему навстречу, быстро нагнувшись и подхватив щит, который уронил один из ругов. Пусть и обещал он конунгу сразить не менее, чем самого конунга Сульки, однако сын Кьятви тоже был знатным противником. Он заслонился щитом и твёрдо стал на пути у Длиннолицего.
- Подойди и сдохни! - прорычал он роголандцу.
- Харальд, так и будешь прятаться!? - Прокричал Торир, поднимая копье и что было силы метнул его в закрывающего проход Ягненка.
Копьё летело быстро, но Ягнёнок мог бы увернуться, если бы хотел. Он принял копьё на щит, повернув его чуть плашмя и в сторону - чтобы оно ушло в сторону борта.
А Длиннолицый уже был рядом, обрушив на фиордца град ударов сразу двумя тяжелыми топорами. Он тоже был берсерком, сын Кьятви и потому быстро впадал в неистовство. Удары роголандца попадали в щит Эйвинда в такт ударам невидимого барабана, и фордец понял, что Длиннолицый тоже чувствует ритм битвы. Он делал ответные выпады, но тот без труда угадывал их - руг был свеж и бодр, а Ягнёнок начал уставать. Надо было убивать его сейчас, и Эйвинд решился: он вскинул щит так, чтобы оба топора ударили прямо в его центр - щит проломился, и одно из лезвий до кости прорубило левую руку. Тогда Ягнёнок, дико зарычав от боли, повернул щит так, чтобы топоры невозможно было вытащить, и со всей силой дёрнул его на себя. Торир посунулся вперёд, не выпуская из рук своего оружия, и открылся для удара - Эйвинд коротко рубанул его по шее.
Топор Ягненка рассек плоть, разодрал звенья кольчуги на груди и раздробил Длиннолицему ключицу - из раны фонтаном ударила кровь, берсерк завыл, выпуская оружие и то ли в предсмертной судороге, то ли от избытка не выплеснутых еще сил, руками отшвырнул сына Кари к борту, на на кучку мертвецов и обернулся. Его лошадиное лицо искажала окровавленная гримаса боли и ненависти, он что-то рычал, но все слова превращались в хрип, из разрубленной шее вытекала алая струя, но где нормальный человек уже умер бы, Торир Длиннолицый еще цеплялся за жизнь.
Именно тогда Харальд подошел к уже смертельно раненному врагу и вонзил меч ему в грудь, дважды провернув.
Где-то в стороне изрыгал проклятия Хрольв, круша последних ругов, их осталось уже совсем немного, гораздо меньше, нежели погибло в тщетной попытке убить конунга Норвегии.

Битва при Храфнсфьорде. Дружина Харека Волка.
(совместно с Тельтиаром)

Когда схватка завершилась, Ярополк снова перебрался на корабль Харека, выживших раниров уже не хватало, чтобы управлять двумя драккарами, руги сражались слишком отчаянно, пытаясь освободить своего правителя. Харек потерял многих верных соратников, иные были ранены и покалечены.
Переведя дух, Ярополк осмотрел поле боя, щурясь на солнце:
- Харек, - прокричал он. - Смотри, руги окружили драккар Харальда!
Ярл бросил взгляд в ту сторону, куда показывал Ярополк, и присвистнул.
Руги и хардаландцы сумели отрезать Волка Волн от остального флота и теперь не меньше пяти судов были рядом с драккаром конунга, пытаясь взять его на абордаж. Дружинники Харальда яростно отбивались.
Харек подозвал к себе Эдмунда и приказал ему перевести всех важных пленников на его корабль и отобрать всех легко раненых в охрану, а всех остальных пленных собрал на драккар Сульки и посадил со связанными ногами на весла. Затем он собрал на драккар Сульки всех кто был способен сражаться и приказал вести драккар на помощь Харальду как можно скорее. Он сам встал за руль, а Ярополк и ближайшие хёльды встали рядом с ним.
Пленники, подгоняемые тычками и затрещинами, начали грести в сторону конунжего корабля, однако Ярополку постоянно казалось, что они ленятся и поэтому он велел нескольким воинам хорошенько следить за ними. Руги огрызались и бранились, но были вынуждены налечь на весла.
Так получилось, что увлеченные сражением руги не сразу заметили приход корабля. К тому же Ярополк облачился в ромейский панцирь и плащ, снятый с сульки и надел на голову его гребенчатый шлем, а Харек в пылу боя забыл снять роголандский стяг с мачты. Увидев корабль конунга руги издали торжествующие вопли. Но к их удивлению и ужасу воины, перепрыгнувшие на их корабль, напали на них, навалившись всей кучей. На этот раз Харек приказал с врагами не церемониться.
Когда роголандцы сумели организовать оборону, большая часть их уже погибла, а оставшимся пришлось сгрудиться возле основания мачты спиной к спине, и тогда Ярополк велел закидать их дротиками, чтобы не терять людей. Уже вскоре на корабле не осталось живых ругов.
Хольмгардец сбросил гребенчатый шлем, показавшийся ему слишком неудобным для боя и одел более привычный:
- Скорее, - прокричал он, пока один из раниров перетягивал ему раненую руку. - Конунгу нужна наша помощь!
Он первым перепрыгнул через борт на следующий драккар (роголандцы успели связать три корабля, пока наседили на дружину Харальда), увлекая за собой раниров. Харек и Ярополк сумели оттянуть на себя часть ругов, тем самым облегчив задачу защитникам конунга, однако теперь уже ранирам пришлось не легко. Разъярившиеся от того, что им теперь не удасться добраться до Харальда, роголанцы пытались выместить всю злость на новых противниках и завязалась отчаянная схватка. Двое дюжих ругов насели на Волка, атакуя его копьем и секирой, постепенно тесня ярла к борту.
В этот раз Харек неосмотрительно оставил могучего нортумбрийца Эдмунда с его тяжелой секирой на своем драккаре стеречь важных пленников, и сейчас ему пришлось пожалеть об этом. Ярополк лихо размахивал тяжелой булавой, отобранной у Сульки, но он был не так скор, как Эмдунд - тяжелая булава не позволяла наносить молниеносные удары, хотя и крушила щиты врагов. Но ругов было слишком много, и напирали они слишком яростно.
Один из них смог достать Харека в ногу, и его удар пришелся по старой ране, полученной еще в Хрингасакре, вызывая острую боль. Ярополк успел прикрыть ярла щитом, а затем обрушил булаву на руга, смяв ему шлем и размозжив голову. Кто-то из раниров со стоном упал на палубу, пронзенный мечами.
- Конунг. прикажи отступать! -крикнул Ярополк
Харек произнес сквозь зубы какое-то ирландское ругательство, и волоча ногу отступил к борту драккара.
- Стройте стенку! - крикнул Ярополк.
Выученные раниры быстро встали в оборонительные порядки, закрывая ярла - следующий град вражеских ударов обрушился уже на их щиты, жалобно затрещавшие, но выдержавшие этот натиск.
Булава хольмгардца превратила в кровавое месиво лицо еще одного противника, однако тот успел ударить секирой и драгоценная ромейская кираса не выдержала - как оказалось, этот пышный доспех был совсем не пригоден для боя. Позолота окрасилась кровью, Ярополк осел, защищаемый соратниками, у него едва хватало сил, чтобы дышать.
Харек с яростным воплем замахнулся мечом и снес голову нападавшему. Голова покатилась по палубе, брызгая кровью под ногами у напиравших ругов. трое из них упали. споткнувшись об эту голову. Ярополка схватили под руки и оттащили за спины стоявших стенкой раниров. Один из знахарей тут же разрезал ремни панциря и попытался оказать первую помощь. Рана Ярослава оказалась слишком глубокой.
- Дайте мне меч. – прохрипел Ярополк. - Мне трудно дышать… я долго не протяну... хочу умереть как викинг, с мечом в руке и крестом в сердце...
Харек посмотрел на его посеревшее лицо и сразу все понял.
- Дайте ему меч... - сказал Харек с горечью.
- На, глотни напоследок - знахарь протянул к губам Ярополка глиняную флягу с каким-то пахучим зельем. - Это тебе придаст сил и успокоит боль.
Ярополк жадно выпил несколько глотков. Ему помогли встать на ноги. Издав яростный хрип, он ринулся на врагов. Его тяжелый полуторный меч обрушился по очереди на двоих ругов, и те упали на палубу, орошая ее кровью.
Следом за ним раниры поднялись в яростную атаку, налетев на ругов как ураган. Казалось Ярополк обрел второе дыхание, и никто не заметил в пылу сраженья, как Хольмагрдец неожиданно зашатался, и рухул на палубу, тут же погребенный под телами врагов, убитых и раненых его товарищами... Атака продолалась уже без него. Раниры теснили ругов...

Харек привстал, опираясь на доски борта, и прокричал нид в адрес врагов:

Племя трусливое ругов,
Память отцов утратив,
Славных позорит предков,
Слабого конунгом выбрав.

Трусами стали руги,
Турсовым детям слуги!
Будто собаки на волка
Будете кучей валиться,

Жалкого конунга-труса,
Жадного лодыря слуги,
Вижу - поджилки трясутся
Видя бесстрашье раниров!

Ведают боги - сок рдяный
Вволю на Волк Волн пролили,
Острые жала раниров
Быстро разят сельдь равнины!

Руки трясутся от страха -
Ругов разят жала рати,
Душ малодушных не примут
Девы из дивных покоев.

Меч здесь найдет свою жатву,
Месть вас настинет повсюду,
В море к морским великанам
Все вы отпраивтесь вскоре!

Произнеся последнюю строку, Харек подобрал булаву и со всей силы метнул ее в ближайшего руга. Тот не успел увернутся, и тяжелое оружие снесло ему полголовы. Роголандец медленно осел и рухнул под ноги своим товарищам, еще больше усилив замешательство от отчаянного натиска раниров. Харек неподвижно стоял на месте, отбиваясь мечом от двоих не сдававшихся ругов, рядом с ним был только безоружный знахарь. Наконец знахарь сообразил, что вождю нужна помощь, и плеснул свою хмельную настойку в глаза одному из врагов. Тот завопил что есть мочи, выронив оружие. Харек, изловчившись, нанес мощный удар в шею второму противнику, а затем сделав восьмерку, снес голову ослепленному, и тут силы оставили его. Он неминуемо свалился бы через борт, но знахарь подхватил его, и бережно опустив на палубу, перенес его обратно на корабль, ранее принадлежавший Сульки.
Тем временем отчаянный предсмертный рывок Ярополка и нида Харека возымели действие, вызвав замешательство среди ругов, и казалось силы раниров утроились. Руги дрогнули и побежали. Это больше не было войском, а была толпа испуганных ополченцев, которые думали только об одном - как спасти свои жизни. Но у них не было ни единого шанса, поскольку навстречу им с конунжего корабля шел великан Хрольв во главе усталой, но полной решимости дружины - они буквально разметали остатки ругов, не выказывая пощады ни к кому из тех, кто желал смерти Харальду, и лишь немногие успели броситься в воду, надеясь, что сумеют удержаться на плаву.
Когда с врагами было покончено, конунг в сопровождении верных воинов пришел на корабль, захваченный Хареком. Харальд сейчас вполне оправдывал свое прозвище - растрепанный, с волосами заляпанными кровью убитых врагов, в рваном, некогда алом, а сейчас покрытом грязью плаще, он торжествующе улыбался, видя как выжившие противники бегут по всему Хафнсфиорду, ставя паруса и лихорадочно работая веслами.
- Похоже, ты спас мне жизнь, Харек, - конунг присел рядом с раненым Волком.
- Я исполнил свой долг, конунг. - ответил Харек приглушенны голосом. Я выполнил обещание, которое я давал твоему отцу...
- Хотел бы я, чтобы все мои люди были так же верны клятве, как ты, - отбросив спутанную прядь с лица, правитель улыбнулся. - Проси любую награду.
- Я выполнил свой долг. И потому я попрошу дать мне войска, и злата, сколько мне будет нужно, чтобы собрать хорошее войско и вооружить его... И отпустить меня в Ирландию. У меня долг перед родичами моей жены... Ее родню вырезали... И я должен за них отомстить...
- А кто тогда останется в Ранрики, если ты уйдешь?
- Тот кто будет этого достоин больше всех. Я сам назначу приемника из своих людей, если ты позволишь, конунг.
- Хорошо, будь по твоему, - Харальд помрачнел. - Ты получишь достаточно золота и людей, которые согласятся идти с тобой в Эрин.
- И еще одно... - Харек перевел дух. - Должно быть ты заметил что мы приплыли на флагманском корабле роголандцев, который принадлежал их конунгу? Именно поэтому нам удалось провести внезапную атаку и застать ругов врасплох.
- Это было впечатляющее зрелище.
Харек засмеялся.
- Мы взяли их конунга живым. Впрочем., он так боялся потерять свою жалкую жизнь, что не осмелился принять вызов, который я ему бросил, и его собственные телохранители, огорченные его малодушием, сдали его в наши руки. Он сейчас сидит связанный на моем корабле под присмотром хёльда Эдмунда. Именно Эдмунда я хочу оставить править в Ранрики вместо себя. И еще, пообещай мне, конунг, что не тронешь тех кто молится Белому Богу в моих землях, а я потребую от своих людей. чтобы никто не чинил препятствий служению асам. Пусть люди молятся тем богам, которые им помогают.
- Пусть, - после некоторых раздумий согласился Харальд. - Пока они остаются верны мне - могут придерживаться любой веры. Что ты думаешь сделать с Сульки?
- Они будут верны тебе, - сказал Харек. - Жрецы Белого Бога говорят что всякая власть дается от бога. Потому и Белый Бог покровительствует тебе, хочешь ты этого или нет. А Сульки я предаю в твои руки и в твое полное распоряжение - как прощальный дар и доказательство моей верности.
Конунг вновь улыбнулся:
- Отвезешь его в мою усадьбу, в Сарасберге - там он получит по заслугам. А сейчас отдыхай, я вижу - ты сильно ранен и утомлен битвой.
- Благодарю тебя, конунг. Я знал, что ты самый достойный из всех кто правил фюльками в Норвегии, и именно тебе суждено сделать Норвегию единой и великой державой. А я хочу сделать тоже самое со страной Эрин. Если мне суждено.
Схватившись рукой за борт, Харальд поднялся на ноги. Он надеялся, что дружинники уже очистили палубу Волка Волн от павших врагов. Сражение было выиграно, а значит следовало поворачивать к берегу и объявиться хердам, что их земля теперь принадлежит ему, как и Роголанд, Теламерк... как и вся Норвегия.


(окончание сражения со Скальдом)

Последний бой

(с Тельтиаром)

   Кьятви-конунг первым соскочил на берег. За спиной его, глубоко въехав килем в прибрежную гальку, стоял его драккар, потрёпанный с переломанными вёслами, лишь волей Асов вырвавшийся из смертельной мясорубки.
- Живее! – отрывисто рявкнул викинг на своих бойцов, трёпанных не меньше корабля и изрядно уменьшившихся числом. – Живее, кротовьи дети или я сам отправлю вас к Ньерду!
Ответа ему не было. Хирдманы высаживались на берег маленького островка, по сути представлявшего собой скалу, покрытую чахлой растительностью, и устремлялись вглубь.
Конунг оглядел свои силы. Да, от его прежней дружины уцелело менее половины, а к острову уже рвались три драккара, полных людьми Харальда. Хирд Кьятви занял центр острова, и на какое-то мгновение воцарилась тишина.

   Сражение у Хафнсфиорда было окончено, и самозваный правитель Агдира мог лишь проклинать себя за нерешительность и малодушие, стоившее его родичам победы и жизни. О, если бы только он вступил в схватку сразу, как того требовал Эйрик, все могло сложиться иначе, но теперь-то чего жалеть? Союзные конунги мертвы, братья Кьятви, даже его единственный сын – все нашли смерть, и только Толстошеий попытался обмануть Хель, спастись бегством. Однако норны рассудили иначе – этот безымянный островок теперь должен был стать для него могилой. Руги и агдирцы смотрели, как плывут прочь те, кому посчастливилось вырваться из окружения, и готовились к последнему бою.

- Это Гутхорм, - наконец сказал конунг, разглядев предводителя вражьего воинства. – Пощады никому не давать. Мы идём на смерть, но пусть у валькирий переломятся хребты от обилия павших!
Первый драккар Белой пряди пристал к берегу. Кьятви крепче сжал топор и поднял сильно изрубленный щит.
- Смерть! – разлетелся над островком его последний боевой клич, и вся дружина устремилась к врагам.
Сейчас, глядя в лицо погибели, Кьятви Толстошеий совершил, быть может, единственный храбрый поступок в своей жизни. Викинги шли убивать.

   Гутхорм-ярл, оскальзываясь и хмельно шатаясь, шёл по покрасневшим камням. Его, в очередной раз вкусившего Силы Одина и впавшего после этого в бессилие, еле держали ноги, но воля стальным прутом удерживала воина прямо. Он шёл по полю битвы, где недавно, вот только что, в маленьком Рагнарёке перестала существовать дружина Кьятви. Гутхорм шёл, перешагивая через трупы и спотыкаясь об отрубленные конечности. Ярл не знал, что вело его вдоль берега, он лишь чувствовал, что ищет что-то и попутно вбирал в себя поле брани. Чувствовал опытный воин: этого ему не забыть никогда, хотя таких боёв в его жизни были десятки. Хотя, нет, битвы подобной этой не было с тех самых пор, как остыл пепел усадьбы Хаки-берсерка.

   Когда небольшая, измотанная абордажем дружина Кьятви вопреки всем ожиданием ударила первой, люди Харальда чуть было не дрогнули. Их застали врасплох у самых кораблей, при высадке, но не это едва не обратило просоленных насквозь и покрытых шрамами ветеранов в бегство. Ярость, нечеловеческая, звериная … божественная ярость Кьятви и его людей ужасала и восхищала. Они не чувствовали ран, они вырезали вдвое больше собственного числа, они жили только для одного: дотянуться до врага мечом, топором, ножом, голой рукой или даже зубами и порвать клочья, впиться мёртвым объятием и унести с собой всех, кто был рядом. Казалось, бились даже те, кто пал, тенями поднимая призрачное оружие. Гутхорма спасло лишь то, что его людей было втрое больше и, конечно же, то, что оправившись от первого трепета, его люди кинулись на врага с не меньшей яростью! Пир мечей удался на славу, кровью было залито всё вокруг: земля, море, живые и павшие, даже само небо виделось ярлу покрасневшим. Валькириям была дана нешуточная работа, а вороны, если их допустят сюда, будут лопаться от количества пищи.

   Гутхорм перешагнул старого воина, чьё лицо даже будучи рассеченным почти пополам не утратило свирепой гримасы.
«Так и должно быть, - подумалось ярлу. – Это и есть настоящая битва, настоящий пир Одина. Ты доволен, Высокий. Ты должен быть доволен, иначе, катись-ка ты в Хель! Таких битв больше не будет»
Гутхорм пошатнулся и был вынужден опереться на меч, который он нёс в руке, невесть где потеряв ножны.

- П-пёстрый, - прохрипел кто-то сзади, и ярл резко обернулся, едва не лишившись сознания от этого движения.
В первый миг ему показалось, что тень одного из воинов ускользнула от валькирий и сидит перед ним, опираясь на труп бывшего врага. Потом пришло узнавание. В рассечённой броне, израненный и с громадным, сочащимся кровью проломом в груди, перед Гутхормом сидел Кьятви, полностью подтвердивший свой титул конунга.
- Т-ты…жив, собака Х-харальда…хорошо! – он ещё жил. В страшенной ране, которую ярл лично нанёс ему в коротком, но яростном поединке, до сих пор слабо дёргался небольшой багровый комок.
- Чему радуешься? – спросил Гутхорм, чувствуя, как каждое слово отскакивает от зубов и бьёт ему в череп.
- Я…думал…успеть тебя …зарезать…теперь смогу …только…проклясть. Слушай. Если моя…ж-жертва…Одину х-хоть что-то…значит, пусть…с-сбудется. П-проклинаю… умри в своей…постели. Окружённый… внуками…немощным стариком…и п-пусть Валгалла…для тебя…не откроется! А я…буду…п-пировать та-ам.
Глаза Кьятви в последний раз вспыхнули яростью, он дёрнулся всем телом к своему врагу, но слабое тело не выдержало этого пламени, и конунг умер. Отправился к заслуженному месту в чертоге Одина.
- Пусть так и будет, - ярл шагнул вперёд и не выдержал, упал на колени. – Пируй за нас обоих и выпей у Одноглазого всё пиво.

   Гутхорм сын Сигурда и дядя Харальда Косматого, прозванный Белой прядью, положил свой меч на колени конунгу Кьятви, накрыл его рукоять дланью покойника и только тогда позволил себе потерять сознание. Так их и нашли хирдманны, хватившиеся своего предводителя. Ярл так и не пришёл в себя, но воины и без его приказа устроили павшим общий костёр в одном из драккаров. Когда очнувшемуся Гутхорму сказали об этом, он лишь кивнул и обернулся. Его корабль почти пересёк Хафнсфиорд, но место, где тонула погребальная ладья, было всё ещё видно.

   Гутхорм смежил веки. Его битва, начавшаяся с побега из усадьбы Хаки, наконец, закончилась.

Сообщение отредактировал Orrofin - 26-07-2009, 10:08

Участь Барда.
(с Тельтиаром)

После того, как погибла большая часть предводителей союзного войска, а иные выказали трусость и малодушие, остатки ругов и хердов бросились спасаться бегством - их уже никто не преследовал, ведь если они надумают вернуться в родные земли, то им все равно придется склониться перед Харальдом или принять смерть. К тому же, дружинники Косматого и сами утомились, а потому многие из них сейчас хотели просто сойти на берег и отдохнуть.
Флот Косматого вновь вошел в бухту Хафнсфиорда, и там драккары причалили к берегу - люди выносили на землю убитых, перевязывали раненых, иные уже приступили к дележу трофеев.
Бард и Торольв тогда оказались рядом, но если могучий сын Квельдульва, не смотря на полученные раны выглядел довольно сносно, то халейга начало лихорадить, а из-под тугой повязки продолжала сочиться кровь.
Торольв, увидев рану на груди Брюнольвссона, искривил губы в горькой усмешке:
- Про твою с Сати драку я уже слышал от твоего человека. Если бы ты разрешил мне быть подле тебя - я бы того не допустил!
Тот покачал головой:
- Так распорядились Норны... и рана моя была не опасной...
Он закашлялся, сплевывая кровь и скрючиваясь от боли.
- И верно, не пристало викингу стенать из-за такой пустяковой царапины, - Торольв осторожно но крепко взял его за плечо и крикнул одному из хладирцев:
- Принеси крепкой браги лендрманну, живо!
- Еще у Гримнира напьюсь, - Бард попытался скрыть кашель за смехом, но ему сделалось только хуже, и он едва не упал с того бревна, на котором сидел. - Альвир... брат.
Он подозвал скальда, стоявшего рядом с родичами.
- Да? - Сын Кари со скорбным выражением лица присел рядом. Он не знал, чем можно помочь халейгу, и оттого чувствовал себя бесполезной обузой.
- Похоже... теперь тебе... придется за нас двоих Ха... Харальду песни слагать...
- Не говори так!
- Иди... прошу позови конунга... я хочу сказать ему... Пусть придет...
Альвир поспешил выполнить просьбу Барда, а тот обернулся ко второму родичу:
- Торольв... ты... ты единственный из моей родни кому я... могу доверить самое дорогое... У кого хватит сил отстоять одаль...
- Ты ещё не помер, родич. Будешь ещё сам править своей землёй!
- Похоже... недолго мне осталось... - голос Барда срывался на хрип, покачнувшись он снова едва не упал, и был вынужден схватиться за ворот Торольва. - Поклянись, что позаботишься о моей жене... о моей Сигрид...
- Ни в чём не будет она знать отказа, если асам угодно будет забрать тебя.
Здоровяк поддержал Брюнольвссона, глаза его заблестели - горько было ему смотреть на раненого побратима.
Бард прижался к Ульвссону, и прошептал:
- Не доверяй... ее родне... боюсь - это они меня сгубили... Греттир смазал мои раны каким-то бальзамом...
Губы Торольва задрожали от ярости, он взревел:
- Я сейчас же приведу сюда ублюдка! Если он отравил тебя, я убью его на твоих глазах!
- Пошли людей... мне надо, сказать тебе еще...
Торольв приказал своим людям, которых осталось в живых всего семеро, найти и привести немедля Греттира, и снова склонился над Бардом.
- Когда я... отправлюсь в Золотой Зал, Халагаланд будет твой - опасайся Харека и Хререка, эти ублюдки хотят получить мою одаль с того дня, как... как умер мой дед... Гони их прочь, если придут к тебе..
Торольв только молча кивал, запоминая слова побратима. Он постоянно оглядывался, чтобы посмотреть, не ведут ли его люди предателя...
- Когда станешь лендрманом... женись на Сигрид, пусть весь Халаголанд будет под твоей рукой...
Говорить Барду было все сложнее, он чаще останавливался, чтобы перевести дух. Таким его и застал конунг, поспешивший к умирающему лендрману, едва Альвир ему обо всем рассказал.
- Люди запомнят твои подвиги, Бард Сильный, - произнес он, садясь рядом.
- Конунг... - прошептал сын Брюннольва. - Будь свидетелем. Все свои земли, все чем владею - я отдаю Торольву сыну Квельдульва.
В это мгновение голос его окреп небывало, и стало понятно, что он тратит на это последние силы.
- Он будет тебе служить так же верно... как служил я. Жену свою... я так же поручаю его заботам.
- Хорошо, твоя воля будет исполнена, - Харальд крепко обнял лендрмана.
Послышались крики - фиордцы тащили к ним сопротивлявшегося родича Сигрид. Лицо Торольва исказилось гримасой злобы, он шагнул к предателю, занося для удара здоровенный кулак:
- Ты, турсово дерьмо, отравил Брюнольвссона?! Отвечай!
- Зачем мне это делать?! - Огрызнулся Греттир. - Бард мне как родной!
- Вот тот бальзам, каким он смазал его раны, - сказал один из дружинников, показывая небольшой глиняный сосуд, закрытый пробкой.
- Не дёргайся! - зловеще оскалился Торольв, - Я нанесу тебе лёгкую рану, и мы смажем её этим бальзамом. Если ты говоришь правду - тебе нечего бояться, верно? Держите его!
Халейг стиснул зубы, в глазах его появился страх. Он дернулся, когда на его рану стали лить "целебный" бальзам, но фиордцы держали крепко.
- Отпустите его, - велел Харальд. - Если выживет - значит невиновен, а если нет - яд свое дело сделает.
- Будь ты проклят, Торольв, - процедил Греттир. - Халагаланд не признает тебя, никогда!
- Лучше молись асам, ублюдок, - бросил сын Ульва, - Отпустите его, только обыщите - у него может быть лекарство от яда. Если это так - признайся, Греттир, и мы оставим тебе жизнь!
- Да... да! - Негодяю хотелось жить, он достал из-за пояса какую-то траву, завернутую в тряпицу, и один лист прижал к свобственной ране. - Вот оно.
Торольв выхватил тряпицу у предателя и стал разматывать повязку на груди у Барда. Он приложил к гноившейся рана листы целебной травы, но Барда по прежнему трясло - лекарство уже не могло его спасти, яд проник слишком глубоко.
- Повесьте его, - приказал конунг, указав на Греттира.
- Но... ты же обещал сохранить мне жизнь! - повернулся предатель к Ульвссону.
- Это я поставил Барда над вами. А ты предал своего конунга и умрешь за это!
На шею педателя накинули верёвку и поволокли его к ближайшему дереву. Когда ноги мерзавца оторвались от земли и он страшно захрипел, Торольв сказал Брюнольвссону:
- Клянусь тебе, родич, так же я поступлю с каждым, кто незаконно посягнёт на твои земли.
Бард неожиданно сильно стиснул руку Ульвссона и кивнул, принимая клятву. Он был очень бледен и весь трясся, но нашёл в себе силы произнести ровным и чистым голосом:

Асы в Небесном чертоге
Славят конунга подвиг,
С ними Бард встретится вскоре...

... и замер, не окончив висы. Все молчали, а Торольв осторожно опустил тело на землю и закрыл Брюнольвссону веки. Так умер Бард Сильный, один из лучших скальдов и воинов Норвегии.

Флот раниров. Предательство Эдмунда и бегство Сульки
(написано не без помощи Тельтиара)
Корабль с белой волчьей головой на стяге мерно покачивался на волнах не далеко от берега - судов было слишком много, и всем им войти в бухту Храфнсфиорда не удалось. Связанный конунг Роголанда с опаской и злобой поглядывал в ту сторону, где высился шатер Косматого - он знал, жить ему осталось не дольше, чем до встечи с Харальдом, однако чтобы помучить врага томительным ожиданием, сын Хальвдана велел отвезти Сульки в Сарасберг. Руг слышал, как нортумбрийцу, оставшемуся на драккаре за главного, передали этот приказ.
Эдмунд в эту ночь не спал. Он слышал от хирдманов о том, какие почести Харальд воздал Хареку, и ему стало обидно. Еще больше англ злился, что Харек не взял его с собой в последнюю атаку, а оставил на корабле стеречь этого трусливого борова - Сульки. Хотя, он мысленно признавал что Сульки - это конунг нового типа. Такие хороши только в мирные времена, когда нужно управлять хозяйством, и рачительно преумножать богатство своей земли. А воюют пусть другие. Если уж Харек из простого хирдмана вышел в конунги, то чем он, Эдмунд из Дайры, сын нортумбрийского эрла (пусть внебрачный, но все же), хуже этого выскочки? Поглощенный такими мыслями, Эдмунд решил посмотреть, как там себя чувстует пленник. Да и просто вдруг захотелось с ним поговорить. Отчего вдруг такие мысли пришли ему в голову, Эдмунд сам не понимал, но его это и не волновало.

Руг сидел на скамье, насупившись, и глядя на пленителей исподлобья. Его дружинников, сдавшихся Хареку, сейчас посадили на весла, а раниры лишь следили, чтобы те не удумали чего плохого, и не утруждали себя ничем кроме гребли. Сам конунг ругов грести наотрез отказался, поэтому его крепко связали и привязали к скамье
- Не спится, конунг? - спосил Эдмунд, добавив в голос как можно больше насмешки. - Спать жестко? Может солому подстелить? Ах, да, ты же к коврам привык.
- Вы, раниры - оборванцы, - озлобленно ответил Сульки. - Не понимаете истинной цены роскоши. Харальд, быть может, выкажет Волку почести, но не даст и десятой доли того богатства, каким бы я выкупил свою голову.
- Выкупить голову? - задумчиво произнес Эдмунд - И трех дней не пройдет, как Харальд явится в твой дом, и все что тебе принадлежит, присвоит себе.
- Все достанется Косматому, - Сульки угрюмо кивнул, однако от него не укрылся алчный блеск, мелькнувший в глазах англа.
- Тогда что ты можешь обещать мне? Ведь все, чем ты владеешь, скоро не будет принадлежать тебе?
Конунг Роголанда искривил пухлые губы в улыбке:
- Харальд пока усмиряет хердов, если твой корабль достаточно быстр, а ты - храбр, можем поспеть к моей усадьбе раньше него. Я дорого дам за свободу.
- Корабль этот быстр, - кивнул Эдмунд. - Харек ходил на нем во многих морях. И сколько же ты дашь мне за свободу, если я помогу тебе?
- Золото, кольца и каменья, на которые можно собрать большую дружину, - толстяк наклонился ближе: - Ведь такой доблестный воин достоин собственного войска.
Слова пленного конунга упали на благоприятную почву. Если до этого Эдмунд еще колебался, стоит ли ему предавать Харека, то теперь обещания Сульки еще больше распалили в нем алчность, и развеяли все сомнения.
- Хорошо, - сказал наконец Эдмунд. - Я помогу тебе. Но как мне вывести этот корабль, не подняв лишнего шума? Стоит мне приказать хирдманам поднять парус... и меня тут же схватят
Глаза Сульки хитро заблестели.
- Развяжи меня, и я придумаю хороший план, как нам уплыть отсюда, - сказал конунг ругов.
Нортумбриец достал нож и перерезал путы, связывавшие Сульки руки и ноги. Тот тихонько закряхтел, разминая затекшие конечности, но остался сидеть на скамейке. Эдмунду показалось, что у Сульки в голове промелькнула мысль ударить его по голове чем-то тяжелым, поэтому он так осматривался по сторонам беглым взглядом.
"А что если толстяк не сдержит слова?" - подумал Эдмунд, но мысли о несметном богатстве, о сундуках, набитых золотом и каменьями, и собственном войске которое завоюет ему трон где-нибудь на островах, или проложит дорогу на службу к кому-нибудь из королей распавшейся Франкской державы (а может быть даже к самому Базилевсу!) - все это заглушило его подозрения.
- А ты забыл, кто гребцы на этом судне? - спросил Сульки, ухмыляясь. - Слушай и делай, как я тебе скажу. Я вознагражу тебя за усердие, ты об этом не пожалеешь!
Эдмунд сел на скамью рядом с пленником, и наклонил к нему ухо.
Сульки шепотом начал излагать ему свой план. Сначала англу надо было спуститься к гребцам и освободить их. Дать им оружие, чтобы они тихо и без шума захватили корабль и связали всех раниров, которых на судне было всего 10 человек. Потом перевязать весла тряпьем и тихонько уйти из фьорда.
Нортумбриец, бывший наемником и не питавший особой приязни к ранирам, добрался до сундука на корме драккара, и вынул из него кинжалы, которые спрятал под плащом, а затем вернулся к гребцам. Улучая момент, когда на него никто не смотрел, он тайно передавал оружие пленникам, шепча им несколько слов о том, что следует сделать, а после вернулся обратно к Сульки, отозвав одного из людей Харека с собой.
Когда конунг ругов подал условный знак, Эдмунд что было силы ударил товарища в лицо рукоятью меча, повергая его на палубу и это послужило сигналом для гребцов, уже успевших перерезать веревки. Уже скоро избитые раниры были связаны, нескольких из них руги ранили, но раны оказались не тяжелыми.
Теперь уже раниры сидели связанные на веслах, а торжествующие руги колотили их древками копий и стегали плетками. Пленители и пленники поменялись местами.
- Уплываем, скорее! - Поторапливал их Сульки конунг, опасливо поглядывая на флот Харальда. - Скорее!
Гребцов все равно не хватало, и кого-то все равно надо было сажать на весла. Руги, целый день просидевшие связанными на скамьях, упирались.
- Ну, плачу золотом, - прибегнул к испытанному средству их правитель.
Теперь наоборот грести захотели все. Руги теперь толкались и переругивались, начав спорить, кому грести. В конце концов спор разрешил Эдмунд, предложив тянуть жребий.
В конце концов, с руганью, корабль медленно поплыл прочь от Хафнсфиорда вдоль Хардаландских берегов. Сульки постоянно не оставляло ощущение, что за ними пустят погоню, что им не удастся так просто уйти, но в сгустившейся ночи было сложно разглядеть даже на расстоянии вытянутой руки.
И действительно им не повезло. Как раз в это время один из хирдманов ранирской дружины - по имени Бьярни Косолапый (прозванный так за то что когда напьется пива, то всем начинал наступать на ноги) пошел к корме чтобы отлить. И сделав свое дело, с удивлением заметил, что бывший флагман флота Харека - "Белый Волк" - тихо уходит вдоль берегов Храфнсфьорда на восток. Протерев глаза и убедившись что ему не мерещится, хирдман, уже немного протрезвевший после обильных возлияний, поспешил к своему хёльду - по имени Ньялль Нерасторопный.
- Хельд, я там такое увидел, такое увидел! - Быстро затараторил Бьярни, оживленно жестикулируя, и нечаянно наступил Ньяллюна ногу. Хёльд взвыл от боли, ибо весил Бьярни как настоящий медведь - весьма немало.
Рассерженный хёльд запрыгал на одной ноге, изрыгая брань и проклятия в адрес Бьярни, который снова наклюкался пива сверх меры, и норовит отдавить ноги всем кто нечаянно ему подвернется. Шум конечно же разбудил тех раниров, которые уже было улеглись спать, накрывшись шкурами и одеялами на мешках с провизией.
- Пьяница... - сцепив зубы пробурчал Ньялль. - Чего не спиться?
- Дык, - Бьярни икнул. - Корабль там уходит.
- Какой еще корабль?
- Ну тот... на котором мы сюда приплыли. Где пленников держат.
- Тебе не померещилось? Иди-ка проспись!
- Тором клянусь - ударил себе в грудь хирдман. - Своими глазами видел. И тихо так поплыл, будто и не весла там, а... - он снова икнул и замолчал.
- Ну-ка, пошли посмотрим, - хельд отвесил Косолапому подзатыльник, чтобы в следующий раз лучше смотрел под ноги, и пошел к корме.
Он некоторое время вглядывался в темноту, но ничего не заметил.
- Глаза протри, нет там никакого корабля!
- Так, а я о чем! - Воскликнул Бьярни. - Уплыли!
- Иди, позови Харека!
Немного поразмыслив, велел Ньялль.
Бьярни помчался к носу, где почивал ярл. Харек спал на мешках с провизией, как и все его хирдманы, подложив под голову подушку, набитую сеном. Но его покой стерегли двое хирдманов из его отборной дружины, тут же преградившие ему дорогу.
- Разбудите ярла, - наорал на них Косолапый. - Там... корабль уплыл! Скорее!

Сообщение отредактировал Skaldaspillir - 29-07-2009, 22:27

Хафнсфиорд - Ставангер - Сарасберг.
Скальд тут неплохо поработал.


Хирдманы разбудили Харека, и помогли ему подняться - рана на ноге была серьезной, и он все еще не мог передвигаться самостоятельно, не опираясь на копье или посох.
- Твой корабль, господин, - запыхавшись сообщил Бьярни. - Который с пленниками. Он уплыл.
- Как уплыл? Куда уплыл? - Харек, проснувшись, еще плохо соображал.
- Туда, - махнул рукой хирдман.
- Ты уверен?- спросил Харек.
- Ньялль, хельд моего отряда. может подтвердить. Я своими словами видел, как он отплывает. Я еще и удивился. Корабль-то вашей милости принадлежит, и мы все на нем сюда приплыли. Как же он так взяли отплыл? Но вот своими глазами видел, всеми богами клянусь!
Харек выругался на северном наречии и на ирландском, и приказал поднимать всех по тревоге. Вскоре и на других оставшихся кораблях его флота пробудились люди.
Харек собрал на совет командиров всех своих кораблей, и на совете были Бьярни и Ньялль как свидетели происшедшего. Бьярни повторил свои слова, сказанные Хареку.
- Ясно что это Сульки на выручку пришли. Много кто успел бежать, - сказал Сигурд Белоголовый - солидный викинг в летах.
- Мне почему-то тоже так кажется, - кивнул Харек. - И еще я думаю, что первое место куда Сульки направится - это его усадьба. Как поспеть туда раньше него - мы не знаем.
- И сдается мне, недолго Сульки быть в усадьбе, ведь знает он что Харальд туда скоро пожалует, едва усмирит хердов, - добавил Ивар, бывший раньше еще с Эйнаром и Ярополком.
- Тогда отправим два самых быстрых корабля в погоню, - решительно бросил Харек Волк. - А нам надо выведать у пленных ругов, где усадьба их конунга находится. Попробуем обогнать его. Слишком мало на моем корабле было людей, чтобы грести и день и ночь.
Ньялля и Бьярни посадили на один из драккаров, отправленный в погоню. Сам Харек приказал плыть в открытое море на восток, и разбудить пленных ругов, чтоб выведать, где усадьба их конунга находится. В средствах дознания Харек позволил себя не ограничивать. Нашлись пара человек среди ополченцев, кто испугался боли и увечья, и пообещали показать как проплыть в усадьбу конунга Роголанда.
Догнать "беглый корабль" хельду Ньяллю не удалось. Через четыре дня Харек на самых быстроходных драккарах вошел в бухту Морских Коней, на берегу которой Сульки обустроил богатый дом,и велел приготовить засаду.
Когда Белый Волк добрался до берегов Роголанда, Эдмунд не сразу заметил поджидающие их суда, а гребцы так устали, что уже не могли повернуть назад.
- Чьи это корабли? - Спросил нортумбриец. - Тебя ждут, конунг?
- Нет... - побледнел Сульки, вглядываясь в очертания драккаров.
Тем временем два драккара вышли навстречу Белому Волку, и еще два появились из-за мыса, отрезая ругам путь к отступлению. Конунг Роголанда, стиснув зубы стоял возле борта, смотря на медленно приближающиеся суда. Бежать было некуда, сражаться его люди, изможденные и малочисленные, не могли. Эдмунд отступил назад, пытаясь придумать, как оправдаться перед Хареком. Сульки разглядел наконец один из корбалей, который к нему приближался. Это был его собственный драккар – длинный, на шестьдесят весел с позолоченной конской головой.
- Вот и все, - тяжело вздохнув, руг опустился на скамью. Выхода не было.
Драккар Харека подошел с кормы. Тут же были перекинуты канаты с крючьями. Руги спешно стали вооружаться готовясь подороже продать свои жизни, только Сульки сидел опустив голову, безучастный ко всему. Снова Харек выкрикнул боевой клич, и его воины перебрались на вражеский корабль. Битва была недолгой. Измученные долгой греблей руги не смогли оказать достойного сопротивления и были разбиты, но на этот раз сражались они упорно, не желая снова попасть в плен. Вскоре Эдмунд остался один против пятерых раниров.
- Дайте мне лук, - приказал Харек, и ему принесли оружие.
Эдмунд изрыгал насмешки и проклятия, но раниры кружили вокруг него, и не атаковали. Тогда нортумбриец, взревев, как дикий зверь, сам бросился на бывших соратников. И тут Харек выстрелил - стрела, просвистев, впилась нортубрийцу в ногу. Тот наклонился, пытаясь вытащить стрелу, в этот момент вторая впилась ему в предпльечье. Бросив щит, нортумбриец перехватил топор левой рукой.
- Теперь мы в равных условиях, не так ли, Эдмунд? - спросил Харек, пока ему помогали перебраться на корабль. - Сражайся. Я не буду тебя спрашивать, почему ты предал меня, Эдмунд. Ты и сам знаешь, что тебе не удастся оправдаться.
- Я не клялся в верности Харальду. - резко ответил Эдмунд, косясь на раниров.
- Вот как? - губы Харека скривились в ироничной усмешке.
- Сульки обещал награду. Я ничем не хуже тебя! Тоже хочу иметь корабль, войско, золото, рабынь! Хочу править землями!
- У тебя могло быть все это, - ответил Харек.- Я собирался оставить тебя в Ранрики править, а ты предал меня.
Эдмунд зарычал и бросился на Харека, но ярл, упершись в борт, отразил его натиск. Эдмунд, чьи силы удвоились от злобы, яростно налетал на Харека, а тот, раз за разом отражал удары нортумбрийца, у которого из тела по прежнему торчали две стрелы. Англ уже потерял много крови, и вот наконец настал момент когда у него закружилась голова, и он споткнулся. В этот момент Харек нанес ему сильный удар по левой руке, обрубив ее по локоть. Кисть упала, все еще сжимая в древко топора, а Эдмунд, взревев от боли, нанес сильный удар кулаком в лицо ярлу. Удар кольчужной рукавицы пришелся по носу, раздался хруст, но тогда же Харек погрузил клинок в плечо англу, сам при этом потеряв равновесие, и упав на палубу. Споткнувшись о его тело, Эдмунд перевалился через борт, и с пронзительным криком ушел под воду.
- Пируй теперь у Эгира! - Крикнул ему в след один из хирдманов.
Тяжелая кольчуга уже утянула нортумбрийца на дно.
Хирдманы тут же бросились к Хареку. Он все еще лежал у борта на правом боку, и его правая рука была вывернута под неестественным углом.
Старый знахарь, склонившись над ним, покачал головой:
- Перелом.
Затем он вправил ярлу руку и туго перевязал полотном.
Сульки, который поначалу настолько упал духом, что лишь наблюдал за гибелью своих воинов, сейчас схватил топор, и бросился на раниров, с криком:
- Я больше не дам себя взять! Лучше смерть!
Однако Харек еще до битвы запретил убивать такого знатного пленника – раниры, окружив врага, скопом навалились на него, отобрали оружие и крепко связали.
Когда Харек пришел в себя, он приказал похоронить убитых ругов на берегу и завалить их тела камнями. В тот же день раниры пришли усадьбу Сульки, взяли ее штурмом, быстро подавив сопротивление немногочисленных защитников, а затем разграбили ее. Но Харек запретил пировать в самой усадьбе, и также не дал сжечь ее, и приказал не чинить зла никому из челяди. Таким образом дочь Сульки конунга избежала надругательства - никто ее не тронул.
Раниры разбили лагерь на берегу, выставив на всякий случай дозоры, а на следующий день, дождавшись остальной флотилии, и равномерно распределив награбленное добро по кораблям, Харек приказал отплыть к Сарасбергу.
Кюна Рагхильда радушно встретила Харека, когда он передал ей своего пленника, и казалось, что все былые обиды были в тот день прощены. С Сульки же Рагхильда поступила так, как он того, по его мнению заслуживал – конунга ругов облачили в драное рубище и водили на веревке по двору усадьбы и окрестным деревням, а иногда сажали задом наперед на коня, хорошенько привязав к седлу, чтобы не упал, и так возили по всему фюльку, и любой, будь то даже простой бонд мог бросать в него грязью и посыпать бранными словами. Для могущественного правителя, каким был Сульки, то был позор гораздо большей, чем могла бы ему причинить любая, даже самая лютая казнь, и Рагхильда знала это.

(на самом деле это не я, но судя по последнему абзацу, здесь был Тэль)

Дни сражения обернулись для Гюды временем томительного ожидания, то и дело выглядывала она в окно усадьбы посмотреть, не мчится ли гонец от отца, чтобы сообщить о гибели Косматого, выходила девушка и на скалистый берег фиорда, вглядывалась вдаль желая увидеть желто-красные паруса с орлиными стягами. Но нет, пустовала дорога, спокойно было море и никто не мог сказать, как же закончилось столкновение Эйрика Ватнарссона с Харальдом. Однако, Гюда верила, что колдовство ее любимого поможет совладать с захватчиком, и что чары, наложенные Витгейром защитят ее отца не хуже клинков и копий верных дружинников. А какие были с ним воины! Лучшие хирдманы Хардаланда, прославленные герои встали плечом к плечу со своим конунгом, чтобы защитить родную землю. Разве могли они проиграть?!
Служанка, на второй день посланная в селение к Витгейру, вернувшись, рассказала, что колдуна и след простыл. Замерло в этот миг сердце Гюда, едва смогла она вздохнуть, да о стенку оперлась – подкосились ноги от новости такой. Неужели бросил ее колдун? Как он мог уйти, не сказав даже? Или все слова его ложью были? Снова вздрогнула девушка, страх льдом вены сковал – а если отец погибнет?!
- Колдунство большое вчера там делалось, - служанка шепотом добавила. – Люди подойти боялись к дому…
- Вели найти его!
Воскликнула Гюда, не столько увидеть желая чародея, сколько узнать, что за волшбу готовил он. Помчались всадники по деревням, изловить хитроумного Витгейра пытаясь, но того уже и след простыл.
А на утро вестник долгожданный к воротам прибыл – да не простой воин, а сам ярл Скули седоусый. Старик этот был ближайшим советником Эйрика, подолгу жил в его доме, а раньше едва ли не каждый вечер рассказывал маленькой Гюде сказки про богов и героев. Девушка с порога бросилась к ярлу, заключив его в объятия, Скули застонал – от радости дочь Эйрика даже не заметила, что одежда старика запачкана кровью, а сам он тяжело дышит.
- Дядя Скули, расскажи как Отец?! Он победил?! - Что-то во взгляде ярла заставило Гюду вздрогнуть – раньше он никогда не был таким мрачным.
- Конунг Эйрик погиб, кюна, - старый ярл медленно, кряхтя опустился перед девушкой на колени. – Я не смог его уберечь… никто не смог.
Гюда уже не слышала его слов, она стояла, точно пораженная громом, а затем медленно стала оседать на землю, и точно упала бы, не подхвати ее Скули. Очнулась девушка уже в усадьбе, старый ярл сидел возле ее постели, мрачно выдирая волосы из бороды.
- Прости, прочти меня, - тяжело вздохнул он, заметив, что Гюда пришла в себя. – Я заслонил бы его, если б только мог…
Скули был воспитателем Эйрика, большим другом конунга Ватнара и когда старый правитель погиб, ярл поклялся защищать его сына, а теперь, получалось, что он нарушил клятву.
- Но, мы победили?..
Она отчаянно цеплялась за последнюю надежду, что Витгейр не обманывал ее, что его чары имели силу, ведь теперь, без отца у нее остался только он. Но старый ярл безжалостно покачал головой.
- Проиграно наше дело, кюна, и все союзники Эйрика мертвы, и дружинники – весь цвет Хардаланда.
Девушка промолчала, только стиснула что было сил морщинистую ладонь ярла.
- Крепись, Гюда – скоро Косматый будет здесь. Теперь, его власть безгранична, бонды и многие знатные люди, каких я видел на пути сюда, готовы ему присягнуть.
- Скули… - прошептала ослабевшим голосом кюна. – Прошу, сожги усадьбу. Пусть я сгорю, но…
- Нет! – Борода старика возмущенно затряслась. – Ты станешь женой Харальду, как он того хотел…
- Но…
Гюда задыхалась от ярости, неужели все предали ее?! Даже Витгейр! Даже Скули! Старик приложил ладонь к ее губам.
- Пусть думает, что победил, пусть празднует свой триумф, - ярл и сам чувствовал себя предателем, но он должен был сделать это во имя своего погибшего конунга, пусть даже Эйрик никогда не согласился бы на такое. – Тебе не на кого положиться сейчас, кюна. Люди боятся Харальда и восхищаются им, ненавидят и преклоняются, он словно бог, спустившийся из Асгарда, но не об этом думай! Твой долг – продолжить род конунгов Хардаланда, сделать так, чтобы жертва твоего отца была не напрасной. И если это будут дети Харальда – пусть так, но поклянись сейчас, что не дашь им забыть, кто их дед! Из какого рода они происходят и при каких условиях ты стала женой Косматого!
Он убрал руку. Гюда понимающе кивнула – месть. Разве не так поступила старая Асса, когда Гудред Охотник насильно взял ее? И разве у нее, кюны хердов, не достанет мужества повторить это?
- Как можно скорее выезжай навстречу Харальду, проси, чтобы он взял тебя в жены.

В лагере конунга царило веселье – уже были погребены павшие соратники, раненым оказали помощь, и теперь воины похвалялись ратными подвигами у костров. Дружинники Харальда поставили множество шатров и палаток, словно собирались надолго здесь остаться, хотя на самом деле, их правитель ожидал лишь, когда ему приведут достойного коня, а его приближенные достаточно оправятся, чтобы ехать верхом.
Гюда шла по лагерю закутавшись в плащ, и с опаской поглядывая на захмелевших хирдманов – на врагов, которые убили ее отца, ее подданных. Сзади, нерушимый как скала, шел Скули, надвинувший на лоб шлем, их сопровождало еще несколько оставшихся верными слуг, нервно сжимавших рукояти мечей – они все ждали, что агдирцы и тренды нападут на них, но здесь никому не было дела до кучки хердов, явившихся на поклон к их Косматому повелителю.
Возле большого шатра, несомненно принадлежавшего конунгу, собралось множество людей, все они окружили человека в лисьей шапке с густым, ухоженным хвостом, и лисьем же плаще, жадно вслушиваясь в каждое его слово:

Пенные кони Ньёрда
В лязге несытой стали
Мчат повелителя хирдов
На щитов пированье.
Ран, расставляй свои сети!
Воин им даст добычу!
Сшиблись киты сраженья!
Конунгу имя - Доблесть!

Скальд играл на небольших гуслях, извлекая из них замысловатые, но чарующие и мелодичные звуки. Это был Тормунд Насмешник, по мнению многих дружинников – лучший из певцов Харальда Хальвдансона. Хитрец решил восславить победу своего правителя теми же словами, какими почти двадцать лет назад был воспет его отец Хальвдан Черный после сражения с сыновьями Гандальва.

Пляшет жаркое пламя,
Вепрю бока лаская.
Радостью жидкой полон
Рог в руках господина.
Песня скальда взметнулась
Над весельем дружины:
"Славься, колец даритель!
Конунгу имя - Щедрость!"

Увидев конунга, гордо восседавшего на троне, девушка остановилась, не в силах сделать дальше и шага – он казался ее омерзительным, с длинными нечесаными волосами, спутанными и покрытыми грязью, за которыми даже лица было не видно. Харальд был очень рослым и широкоплечим, а оттого еще больше напоминал лесного тролля. Он смеялся, полной горстью разбрасывая серебряные монеты своим людям, жадно подбиравшим их и прячущим в пояса и кошели – драгоценности подаренные конунгом были не просто дорогими безделушками, в каждой из них таилась частица его удачи, а удача Харальда Косматого, как известно, была непомерно велика.
Ярл Скули, заметив, что девушка застыла в нерешительности, подтолкнул ее, заставляя войти в круг. Тормунд первым обернулся, и совершил насмешливый поклон, пропуская Гюду к правителю. Она медленно опустила капюшон, обнажая голову.
- Кто ты? – Благосклонно спросил Харальд.
Девушка ожидала любого вопроса, только не этого, но в какой-то миг она осознала – ведь Косматый никогда раньше ее не видел.
- Кюна хердов Гюда, дочь Эйрика, - гордо вскинув голову, ответила она, стараясь, чтобы в голосе не просочилось предательской дрожи. – Теперь, когда ты правишь всей Норвегией, я согласна стать твоей женой.
Харальд поднялся с престола, медленно подойдя к девушке, его волосы покачивались на ветру и теперь, на расстоянии нескольких шагов, Гюда увидела всю живность, копошившуюся в космах агдирца. Она невольно отшатнулась, не в силах скрывать омерзения, однако конунг схватил ее за руку, притянув к себе:
- Видишь, я держу клятву, которую дал, когда ты отказала мне.
Крепко стиснув девушку в объятиях, Харальд поцеловал ее под одобрительные крики дружинников, некоторые из которых даже стали бить рукоятями по умбонам щитов.

ЭПИЛОГ

Спустя три дня, после битвы у Хафснфиорда, Харальд победоносно вошел в Хардаланд. Знатнейшие люди этого фюлька вышли ему навстречу, чтобы признать господином – за это Харальд позволил хердам забрать тела своих родичей для погребения, руги и теламеркцы были похоронены безо всяких почестей, а многие из них и вовсе нашли упокоение на морском дне. Хуже была лишь участь агдирских карлов и рабов, служивших Кьятви – конунг позволил своим людям найти тех бунтовщиков, что были у них в услужении и самим решать их дальнейшую судьбу.
Тело конунга Эйрика Ватнарссона внесли в усадьбу четверо херсиров. А на следующее утро ему был насыпан большой курган, куда богатые и могущественные бонды, любившие правителя, снесли множество драгоценностей и дорогой утвари. Харальд, к тому времени уже объявивший Гюду своей женой, велел похоронить правителя хердов в боевой ладье и сам принес в жертву двоих породистых жеребцов, чем снискал себе любовь и уважение жителей фюлька. Все они изъявляли новому конунгу покорность, поскольку таили надежду, что род Эйрика найдет продолжение в его дочери и ее дети станут править всей Норвегией.
По прошествии месяца, Харальд, до этого занимавшийся устройством покоренных фюльков, вернулся к матери. Там он дал большой пир, вновь наградив всех, кто помогал ему в сражениях и воздав им большие почести. Изможденного, осунувшегося Сульки, в жалком облике которого теперь мало что напоминало о былом правителе Роголанда, заставили прислуживать на том пиру, и каждый дружинник или бонд мог бранить и бить его за нерадивость.
Тогда же скальд Торбьерн Хорнклови сложил вису о сражении Харальда с южными конунгами. Там были такие слова:

Кто не слыхал
О схватке в Хафнсфьорде
Великого конунга
С Кьётви Богатеем?
Спешили с востока
На битву струги -
Всё драконьи пасти
Да острые штевни.

Были гружены струги
Щитами блестящими,
Заморскими копьями,
Вальской сталью.
Бряцая мечами,
Выли берсерки,
Валькирия лютых
Вела в сраженье.

Им вдосталь досталось,
Когда удирали
От ударов страшных
Властителя Утстейна,
Князь, чуя битву,
Коней пучины
Пустил - и в грохоте
Сгиб Длиннолицый.

У Косматого земли
Устал оспаривать,
Спрятался вождь
Толстошеий за остров.
Ползли на карачках
Под скамьи раненые,
Мужи головами
Киль прошибали.

Под градом камней
Удирали премудрые,
Черепицами Вальгаллы
Прикрывши спины.
Как стадо баранов
На восток пустились,
Домой с Хаврсфьорда -
Утешиться медом.

После этого Хорнклови был в еще большем почете у конунга. Харальд очень любил его и всюду брал с собой в походы, поскольку считал, что этот скальд приносит ему удачу. Торбьерн одевался в золото, шелка и бархат, привезенные из Хадебю, а зимой носил подбитый горностаевым мехом плащ и соболиную шапку. Он стал очень гордым, заносчивым и сварливым. Пользуясь благосклонностью конунга, Торбьерн часто позволял себе говорить дерзкие речи о ярлах и лендрманах. Люди знали, что Хорнклови вхож к Харальду и конунг к нему прислушивается, потому часто делали скальду подарки, чтобы он замолвил за них словечко. Тех же, кто не приносил ему подношений, Торбьерн часто очернял перед правителем.
Тормунд Лисий Язык (или Насмешник, как его еще звали), другой скальд Харальда, очень не любил Хорнклови за это, и они часто состязались в своем искусстве, стараясь уколоть друг друга язвительными словами. Однако, когда влияние Торбьерна стало расти, Насмешник был вынужден покинуть Агдир и перебрался в Вик, к Гутхорму Белой Пряди, где и прожил до конца дней. Несмотря на прямой характер и привычку говорить людям правду в лицо, у Тормунда было мало врагов, поскольку ходили слухи, что его проклятия всегда сбываются. И действительно, Лисий Язык до конца жизни, щедро раздавал ниды тем, кто на его взгляд, того заслуживал.
После сражения у Хафнсфиорда Харальд конунг больше не встречал сопротивления внутри страны. Все его самые могущественные враги погибли, а некоторые бежали из страны, и таких было очень много, ибо тогда заселялись дальние и пустынные земли. Многие знатные люди, бежавшие из Норвегии от Харальда конунга, стали викингами в западных морях. Они оставались зимой на Оркнейских и Южных островах, а летом совершали набеги на Норвегию и причиняли стране большой ущерб. Во главе их встал непримиримый враг Харальда – Сельви Разрушитель, всякий раз, когда он устраивал разбойные рейды, ему сопутствовала удача, которой он был лишен в крупных сражениях. Но многие знатные люди отдавались под власть конунга, становились его людьми и оставались у него в стране.
Сын Хальвдана был однажды на пиру в Мере у Рогволда ярла. Теперь, когда ему была подвластна вся Норвегия, его клятва была исполнена - он помылся в бане и велел причесать себя. Коршун сам постриг ему волосы, а они были много лет не стрижены и не чесаны (потому конунга называли Харальд Косматый). Рогволд дал конунгу другое прозвище и назвал его Харальдом Прекрасноволосым. И все, кто его видели, говорили, что он по праву носит это имя, ибо волосы у него были густые и красивые.
У Харальда конунга было много жен и еще больше детей. Первой его женой была Асса, дочь конунга Хакона, у нее родились Гутхорм, близнецы Хальвдан Черный и Хальвдан Белый, а так же Сигфрид, он был младшим. Вторая жена конунга, Гюда, родила ему сначала дочь, которую назвали Алов Краса Года, а затем сыновей – Хререка, Сигтрюгга, Фроди и Торгисля (хотя, злые языки поговаривали, что то были ублюдки, зачатые неким колдуном из Мера). Другой женой Харальда стала Сванхильд, дочь Эйстейна ярла из Долин, ее детьми были Олав Альвгейр, Бьерн Купец и Рагнар Рюккиль. Еще был конунг женат на Асхильд, дочери Хринга из Хрингарики, она родила сыновей - Дага, Хринга, Гудреда, и дочь - Ингигерд. Так же, Харальд взял в жены Снефрид, дочь финна Сваси (того самого колдуна, что когда-то помог ему перебраться через оркдальские горы), ее сыновьями были Сигурд Хриси, Хальвдан Высоконогий, Гудред Блеск и Рогволд Прямоногий. Последнюю его жену звали Рагхильда Могущественная, она была дочерью Эйрика, конунга Ютландии. Люди говорят, что когда Харальд женился на ней, он прогнал других своих жен и подверг опале сыновей. Вскоре у Рагхильды родился мальчик, которого в честь деда назвали Эйриком. Дети конунга воспитывались там, где жила родня их матери, они крепко держались этого родства, но ненавидели своих единокровных братьев и желали им смерти.
Харальд часто слышал от правителей фюльков, что викинги, зимующие на западе за морем, совершают набеги далеко внутрь его страны, он каждое лето собирал войско и обследовал все острова и островки вблизи Норвегии, но как только викинги узнавали о приближении его дружины, они все обращались в бегство, и большинство их уходило за море. Когда конунгу надоела эта докука, он однажды летом поплыл со своим войском на запад за море. Сначала он подошел к Хьяльтланду и перебил там всех викингов, которые не успели спастись бегством. Затем он поплыл на юг к Оркнейским островам и очистил их от викингов. После этого он отправился на Южные острова и воевал там. Он перебил там много викингов, которые раньше предводительствовали дружинами. Он дал там много битв и обычно одерживал победу. Потом он ходил походом в Шотландию и воевал там. А когда он приплыл на остров Мен, то там уже знали о разорении, совершенном им, и весь народ убежал с острова внутрь Шотландии. На острове никого не осталось, увезено было и все добро, которое можно было увезти. Так что когда Харальд конунг сошел на землю со своим войском, им не досталось никакой добычи. Хорнклови говорит так:

С щитоносной ратью
Шёл даятель злата,
Князь войнолюбивый
На села морские.
С песков войско скоттов
Всем бежало скопом,
Остров в страхе бросив,
Скалу тропы ската.

Тогда из морских конунгов смог спастись только Сельви Разрушитель, в жестоком бою убив Ивара, сына Рогволда. В возмещение этого Харальд, вернувшись с запада, подарил Рогволду ярлу Оркнейские острова и Хьяльтланд, а Коршун сразу же отдал обе земли своему брату Сигурду, и тот остался на западе, когда конунг уплыл на восток. Сигурд совершал набеги на Шотландию и убил Мельбригди Зуба, шотландского ярла, а затем привязал его голову к подхвостникам на своем коне. Зуб, торчавший из головы, вонзился ему в ногу. Нога распухла, и от этого Сигурд умер. Он погребен в кургане на берегу Эккьяля. Тогда там стал править Гутхорм, его сын. Он правил один год, а после в те земли вернулся Сельви Разрушитель и убил его. С той поры в этих краях обосновались викинги - датчане и норвежцы.
Рогволд послал двоих своих сыновей – Халлада и Хроллауга, - отбить острова, но они испугались викингов и бежали в Данию, где стали простыми бондами. Старший сын ярла, Хрольв Пешеход в то время вернулся из похода, высадившись в Вике. Ему показалось, что он взял за морем мало добычи и стал забивать скот у местных жителей. Харальд конунг тогда был в этом фюльке, он очень разгневался, узнав, что делает Хрольв, поскольку раньше запретил грабить внутри страны. На тинге конунг объявил, что изгоняет Пешехода из Норвегии, и под страхом смерти запретил ему возвращаться.
Харек Волк передал власть в Ранрики Сигрун, заставив жителей фюлька присягнуть ее малолетнему сыну, а сам, получив на то дозволение конунга и его поддержку, отбыл с дружиной в Ирландию. Там он сражался против датчан и норвежцев, грабивших эти земли, в особенности же против Олава Белого, объявившего себя конунгом Дублина и Ивара Бескостного, его родича. Далее о судьбе Харека известно мало.
Сделавшийся к тому времени верховным жрецом, Торлейв был очень рад тому, что Харек покинул Норвегию. До самой смерти, Торлейв оставался советником конунга, и как мог боролся с последователями Белого Бога, обосновавшимися в Ранрики, однако Харальд оставался верен своему обещанию и не оказывал жрецу в этом деле поддержки.
Братья же Вебьернссоны после войны в полной мере познали и славу, и почести – ведь в последнем бою, кроме конунга Эйрика, сразили они еще многих и многих. Однако, помимо признания, познали они и зависть прочих доблестных мужей, и даже ненависть. И хотя Халльвард стал ярлом при конунге, а Сигтрюгг со временем заменил самого Хемунда, ибо по хитрости мог не только с ним равняться, но и превзойти его, верных друзей у братьев по-прежнему не было. Так и не смогли простить бывшим мальчишкам, а затем взрослым мужам иные люди конунга того, что когда-то отец их воевал под началом Гандальва. Не смогли простить в первую очередь потому, что им удалось подняться от отступников к приближенным Харальда, выполнявшим особые его повеления. Конунг ценил их превыше всех других своих людей, сажал возле себя на пирах и богато одаривал, но по-прежнему Вебьернссоны полагались во всем только друг на друга, и не раз это их выручало. В то время, как они были в походах, исполняя волю Харальда, имением их управляли их младшие братья – Торд и Торгейр, успевшие подрасти и сделавшиеся крепкими, рачительными хозяевами.
Торольв сделался лендрманом в Халагаланде и женился на Сигрид, как обещал Барду. У него было большое немирие с сыновьями Хильдерид – Хареком и Хрериком, а так же с родственниками жены, что в итоге послужило причиной его гибели. Торольв был человеком отважным и гордым, и многие приближенные конунга его не любили.
Ярлом Транделага тогда был Хакон Хаконсон, его Харальд наделил властью над всем севером Норвегии и позволил собирать дань с хевдингов и лендрманов. Один лишь Торольв отказывался платить ему, считая, что только конунг вправе получать его дары. Тогда Хакон поддержал притязания сыновей Хильдерид, и помог им получить Халагаланд, а Торольв снова стал вольным викингом. Харек и Хререк за то исправно отдавали треть дани хладирскому ярлу, обложив народ тяжелыми поборами, отчего жителю фюлька с тоской вспоминали о временах, когда ими правил сын Квельдульва.
Когда у Хакона родился сын, он назвал его в честь конунга Харальдом. Он возлагал большие надежды на этого мальчика, но Норны распорядились иначе – служанки недоглядели за ним во время купания, и младенец утонул. Еще дважды жена ярла разрешилась от бремени мертвыми сыновьями, и Хакон отчаялся получить наследника, смирившись с тем, что одаль отойдет его брату-пасынку Сигурду, постепенно входившему в мужской возраст. Лишь спустя двадцать лет, Эйсван родила ему здорового сына – ярл назвал мальчика Гротгардом, по имени своего деда.
Гутхорм Белая Прядь вернулся в Вик, с той поры ему принадлежала вся власть на юге Норвегии, а так же он ведал обороной страны и сражался с Эйриком Свейским, чьи войска появлялись на границе Гаутланда каждую весну. Ярл взял на воспитание Гутхорма, старшего сына Харальда, когда тот достаточно подрос и обучил его всему, что знал сам. Под его опекой мальчик стал статным и многообещающим юношей, очень похожим на отца. Сам Гутхорм ярл к тому времени женился, у него было два сына и две дочери. Дожив до преклонных лет, он умер от лихорадки в Тунсберге – так сбылось проклятие Кьятви Толстошеего.
Тогда Гутхорм, сын Харальда взял власть на Юге страны. Он был сильным и справедливым правителем, люди хотели видеть его следующим конунгом Норвегии. Однажды в Вик нагрянул Сельви Разрушитель, вступивший с ним в бой. Гутхорм пал.
Торольв, сын Квельдульва, продолжал ходить в дальние походы и брать дань с финнов. Он был удачливым предводителем и люди тянулись к нему. Конунга сильно злило то, что Торольв не выказывает ему покорности, потому Харальд запретил ему торговать в пределах Норвегии. Родичи конунга, Халльвард и Сигтрюгг, воспользовавшись этим запретом, отобрали у него корабль, груженый товарами – в отместку Ульвссон разграбил их имение на Хисинге и убил Торда и Торгейра, их братьев, а так же Торхалля херсира, возглавлявшего дружину на острове. Узнав о том, конунг пришел в ярость, собрал войско и отправился к усадьбе Торольва. Там произошел бой: Торольв, а так же многие его домочадцы и дружинники были убиты.
Говорят, что после этих событий, Кетиль Лосось, родич Барда, нагрянул в усадьбу Хильдерид и убил обоих ее сыновей, Харека и Хререка, за то зло, что они причинили Торольву. После он бежал из страны, опасаясь гнева конунга. С той поры Эйвинд Ягненок стал править в Халагаланде с дозволения Харальда, и взял в жены Сигрид, вдову Торольва. Эйвинд очень дорожил дружбой с конунгом и ни в чем ему не перечил.
После смерти Гутхорма, своего дяди, Харальд захотел взять на воспитание его сыновей, и отправил за мальчиками Халльварда и Сигтрюгга, которым доверял больше, чем кому-либо. Квелльдульв, отец Торольва, прознал об этом, и ночью напал на стоянку Вебъерссонов во главе небольшой дружины, в том бою погибли братья Вебьерссоны и все их люди, сыновья Гутхорма ярла так же были убиты. Квелльдульв, решив, что этим он достаточно отомстил конунгу, продал свое имение и поспешно уплыл из Норвегии, спасаясь от ярости Харальда.
У ярла Рогволда был еще один сын, который звался Эйнар – он был рожден невольницей Коршуна, дочерью бывшего конунга Мера Астрид. Этот Эйнар был безобразен, да к тому же слеп на один глаз, но очень силен и воинственен, к тому же мать часто напоминала ему, что кровь мерийских конунгов течет в его жилах и по чьей вине погиб его дед. Отец не любил Эйнара, и заставлял того жить с рабами. Вот, до Рогволда дошли вести, что его сыновья, Халлад и Хроллауг, бежали с островов, испугавшись викингов, тогда он хотел было сам прогнать разбойников из своих владений, но к нему пришел Эйнар, и попросил поручить ему это дело. Рогволд дал сыну боевой корабль с людьми и велел более не возвращаться в Норвегию, как бы ни закончился его поход. Когда юноша приплыл на Оркнейские острова, там стояло два корабля викингов: на одном вожаком был Торир Деревянная Борода, на другом – Кальв Перхоть. Эйнар сразу же вступил в бой и одержал победу над обоими. Люди говорили, что так же он расправился потом и с Сельви Разрушителем, но по слухам, внуку Неккви и тогда удалось избежать смерти.
Когда Харальду конунгу исполнилось сорок лет, многие из его сыновей уже были взрослыми. Все они рано стали зрелыми мужами. Сыновьям Харальда не нравилось, что конунг не давал им власти, а назначал ярла в каждом фюльке, им казалось, что ярлы — ниже их по рождению. Одной весной Хальвдан Высоконогий и Гудред Блеск отправились в Мёр и, застигнув врасплох Рогволда ярла, сожгли его в доме вместе с дружинниками. Затем Хальвдан взял три боевых корабля, набрал людей и поплыл на запад за море, а Гудред захватил земли, которые принадлежали Рогволду, объявил себя конунгом и стал править там. Когда Харальд конунг услышал об этом, он сразу же отправился туда с большим войском. Гудреду ничего не оставалось, как сдаться на милость родителя. Конунг отослал его в Агдир, а в Мере он посадил Торира, младшего сына Рогволда, и отдал ему в жены Алов, свою дочь, в качестве выкупа за отца.
Когда Хальвдан Высоконогий приплыл на Оркнейские острова, он застал Эйнара ярла врасплох, и тот был вынужден скрыться, но вернулся назад той же осенью. Они сошлись, и после битвы Хальвдан обратился в бегство. Это было уже с наступлением ночи. Эйнар и его люди заночевали без шатров, а утром, как только начало светать, они стали искать бежавших и убивали каждого на месте. Нагнав Хальвдана Высоконогого, хирдманы схватили его. Эйнар ярл подошел к врагу и вырезал у него на спине орла, раскроив ему спину мечом, перерубив все ребра сверху и до поясницы и вытащив легкие наружу. После этого он снова стал править на Оркнейских островах, как он раньше правил.
Когда вести об этих событиях дошли до Норвегии, братья Хальвдана были в большом гневе и сказали, что нужна месть, и многие другие подтвердили это. Харальд велел созывать людей, и собрав большую рать, поплыл с ней на Оркнейские острова. Услышав, что из Норвегии прибыл конунг, Эйнар отправился ему навстречу. Конунг и ярл вступили в переговоры через гонцов и в конце концов договорились о встрече. Они встретились, и Эйнар отдался на суд конунга. Харальд присудил ему и всем оркнейским бондам уплатить шестьдесят марок золота. Крестьянам показался этот выкуп слишком велик, тогда ярл предложил им, что он один уплатит все, но за то получит в собственность их отчины на островах. Они согласились, и в основном потому, что у бедных было мало земли, а богатые думали, что они смогут выкупить свои земли, когда захотят. И ярл выплатил весь выкуп конунгу. После этого на Оркнейских островах долго так было, что ярлам принадлежали все земли.
Харальду конунгу было тогда пятьдесят лет. Сыновья его повзрослели, а некоторые уже умерли. Многие из них были очень запальчивы и ссорились между собой. Они прогоняли ярлов конунга из их владений, а некоторых убивали. Тогда Харальд конунг созвал многолюдный тинг на востоке страны и пригласил на него жителей Уппленда. Он дал всем своим сыновьям сан конунга и сделал законом, что каждый его потомок по мужской линии должен носить сан конунга, а если он происходит по женской линии, то сан ярла. Он разделил между ними страну. Вингульмерк, Раумарики, Вестфольд и Теламерк он дал Олаву, Бьерну, Сигтрюггу, Фроди и Торгислю. А Хейдмерк и Гудбрандсдалир — Дагу, Хрингу и Рагнару. Сыновьям Снефрид он дал Хрингарики, Хадаланд, Тотн и то, что к этому относится. Харальд конунг сам жил обычно в середине страны. Хререк и Гудред всегда были при конунге, и у них были большие владения в Хардаланде и Согне. Эйрик, сын Рагхильды Могущественной, жил с Харальдом. Из сыновей конунг любил его больше всего и ценил выше всех. Ему он дал Халогаланд, Северный Мер и Раумсдаль. На севере в Трандхейме он передал власть Хальвдану Черному и Сигрёду. В каждом из этих фюльков он дал своим сыновьям половину своих доходов, а также право сидеть на престоле на ступеньку выше, чем ярлы, но на ступеньку ниже, чем он сам.
Каждый из его сыновей притязал на то, чтобы занять престол после его смерти, сам же конунг предназначал власть Эйрику. Но люди из Трандхейма хотели, чтобы Хальвдан Черный занял его, а люди из Вика и Упплёнда предпочитали, чтобы верховная власть досталась тому конунгу, который был к ним поближе. Отсюда снова и снова возникали большие раздоры между братьями. И так как им казалось, что у них слишком мало владений, они отправлялись в походы. Уже пал, как было сказано, Гутхорм в битве с Сельви Разрушителем (после этого Олав стал править в Вике). Хальвдан Белый погиб, пытаясь собрать дань с эстов, Хальвдан Высоконогий – от руки Эйнара на Оркнейских островах. Торгислю и Фроди Харальд конунг дал боевые корабли, и они отправились в викингский поход на запад за море и совершали набеги на Шотландию, Бретланд и Ирландию. Там они овладели Дублином и сражались против Харека Волка, стоявшего на защите этой земли. Рассказывают, что Фроди был отравлен, а Торгисль и погиб в бою.
Эйрик, прозванный за жестокость Кровавой Секирой, хотел быть верховным конунгом над всеми братьями, и Харальд тоже хотел этого, потому он никуда не отпускал от себя Эйрика надолго. Рогволд Прямоногий правил в Хадаланде, он обучился ведовству и стал колдуном, а Харальд конунг ненавидел всех колдунов. Эйрик отправился по его велению в Упплёнд и нагрянул в усадьбу Рогволда, там он сжег своего брата и с ним восемьдесят других чародеев. Его очень хвалили за этот подвиг. Гудред Блеск, брат Рогволда, услышав об этом, собрал людей чтобы отомстить и отплыл на большом корабле. Когда они плыли вдоль Ядара, начались сильные бури и струг потонул, а все, кто на нем был – погибли.
Бьерн, сын Харальда, правил тогда в Вестфольде и обычно жил в Тунсберге. Он редко ходил в походы, ведь в Тунсберг приходило много торговых кораблей из Вика, а также с севера страны, с юга из Дании и страны Саксов. У Бьерна тоже были торговые корабли, которые ходили в другие страны, так он добывал себе драгоценности или другое добро, которое ему было нужно. Братья называли Бьерна Мореходом или Купцом. Бьёрн был человек умный и степенный, из него вышел бы хороший правитель. Женился он удачно и как ему подобало, а вскоре у него родился сын, которого звали Гудред. Эйрик Кровавая Секира тогда вернулся из похода в Восточные Страны с боевыми кораблями и большим войском. Он потребовал, чтобы Бьерн, его брат, отдал ему подати, которые причитались Харальду конунгу с жителей Вестфольда, но было в обычае, чтобы Бьёрн сам отвозил подати конунгу или отсылал их ему со своими людьми. Он хотел сделать так и в этот раз, а не отдавать добро Эйрику. Однако, Эйрик нуждался в еде, шатрах и питье, он нагрянул в Сэхейм ночью, когда воины Бьерна сидели за питьем. Тут погиб Бьерн и с ним много людей, а Эйрик взял большую добычу и отправился на север страны. Люди в Вике были крайне возмущены этим поступком, ходили слухи, что Олав конунг будет мстить за брата, если ему представится случай. Сейчас Бьерн лежит в Кургане Морехода в Сэхейме.
Хакон сын Хакона, ярл из Хладира, правил всем Трандхеймом, когда Харальд был в другой части страны, и пользовался в Трандалаге наибольшим почетом после конунга. После смерти Хакона Сигурд, его сын, принял бразды правления и стал ярлом в Трандхейме. Он жил в Хладире, у него воспитывались сыновья конунга — Хальвдан Черный и Сигфред (они были почти одного возраста, сыновья Харальда и Сигурд). Ярл был женат на Бергльот, дочери ярла Торира Молчаливого, а по матери она приходилась внучкой конунгу Харальду. Сигурд хотел, чтобы Хальвдан Черный правил в Норвегии после отца.
Эйрик конунг отправился зимой на север в Мер, когда Сигурд и его воспитанники узнали об этом, они отправились туда с войском, окружили дом и убили всех, кто был в нем. Эйрику чудом удалось спастись, он вернулся к отцу и рассказал ему о случившемся. Харальд был в страшном гневе, он собрал войско и пошел против жителей Трандхейма. Его сын, Хальвдан вооружил трендов и выступил навстречу, готовый умереть, если нужно. Люди стали пытаться их примирить, и, в конце концов, Хальвдан Черный повинился перед отцом и выплатил Эйрику большую виру за его людей.
Эйрик женился на Гуннхильде, дочери Горма конунга Дании, и она родила ему семерых сыновей. Одного из этих мальчиков Харальд сам окропил водой, назвал своим именем и сказал, что он будет править Норвегией после Эйрика. К тому времени Харальду конунгу было уже восемьдесят лет, он стал тяжел на подъем, ему трудно было ездить по стране и управлять ею. И вот, он возвел Эйрика Кровавую Секиру на престол и передал ему власть. Когда об этом услышали другие сыновья Харальда, то Хальвдан Черный объявил себя верховным конунгом в Трандхейме, и все Тренды были с ним заодно, а Олав сделался верховным конунгом в Вике и при поддержке могущественных бондов стал править там. Это очень не понравилось Эйрику. Спустя два года Хальвдан скоропостижно умер, и люди говорили, что от яда. После этого конунгом в Транделаге стал Сигфред, разделивший власть с ярлом Сигурдом, своим побратимом.

Сейчас Эйрик третий год правит Норвегией, недовольство его властью велико по всей стране, Олав и Сигфред жаждут мести, и только то, что Харальд еще жив удерживает людей от открытого мятежа. Не знаю, сколько ему еще отмерено, не знаю, доведется ли мне пережить конунга, но только Господу ведомо, как страстно я этого желаю! Более полувека я с замиранием сердца слежу за событиями, которые происходят в моей родной Норвегии, жадно ловлю каждое слово, каждую новость, привезенную купцами и путешественниками, и жалею о том лишь, что не могу вернуться назад. Моя битва закончилась тогда, у Хафнсфиорда, когда Оттар, ценой собственной жизни, позволил мне, едва дышащему, спастись…

Монах отложил перо и закрыл книгу, гулко хлопнув тяжелым переплетом с золотой окантовкой. Он не знал, успеет ли добавить сюда еще что-нибудь. С каждым днем, старость все сильнее сжимала костистые пальцы у него на горле, и сейчас он чувствовал себя слабее, чем когда либо. Грозный ярл, каким был он когда-то, теперь стал немощным старцем, и вряд ли кто-нибудь узнал бы в нем сейчас Асмунда Альхеймсона, прозванного Кровавым.



КОНЕЦ.