- Насчёт денег - это ты верно. И я никак не могу понять, какое тебе дело до моей нанимательницы и моих денег. Потому что рабыни, Бэкон, по Гленголл сами не ходят. Так что это ты, по всей видимости, собрался у меня что-то отнимать. И мне кажется, ты проиграешь в любом случае. - Гарольд улыбнулся шире, неслышно стукнув сапогом по земле, чтобы проверить на месте ли нож.
Дидро тоже глянул на его сапог, нехорошо усмехнувшись. А капитан собирался что-то сказать, но не успел. Из-за угла выбежал один из шестёрок Ю, высокий, светловолосый, похожий на горца.
- Кэп, в'с г'жа ж'дт. Н'силу н'ш'л.
Бэкон скрипнул зубами, злобно воззрился на Бертрис, а потом на Гарольда.
- Ладно, сыночек, свидимся еще, наговоримся всласть. Пользуйся девкой. Мы же никогда не ссорились... Особенно, в эти дни.
Дидро красноречиво чиркнул пальцем по горлу, последовав за капитаном и оставив Гарольда с Бертрис и Дженни.
Гарольд проводил взглядом моряка. Ну, по крайней мере он знал, кому перешел дорогу и у него было пару месяцев пока капитан плыл в Кафу. Может быть, Бэкон и вовсе не станет мстить - это было очень невыгодно. С другой стороны, они оба работали с Ю, а значит тому надо было просто подождать. Гарольд вздохнул - только этого не хватало. Кажется, он поссорился с последним человеком в Англии, с которым мог поговорить и выпить. Правда, работорговцем. Ладно, нужно было встретиться с отцом и узнать, где могла быть сестра. Отlельно дело бы пошло, если бы девка украла, что-то по-ценнее подвески. Но тогда Бэкон, вряд ли, ушел бы просто так.
- Ладно, Бертрис... Так тебя зовут? Что ещё ты успела взять, кроме подвески?
- Взяла? - Бертрис испуганно расширила глаза. - Они просто так лежали. На столе, в каюте капитана. Никому не нужные.
"И специально же не сказал - украла!" Гарольд стремительно терял надежду, что дурой Бертрис только притворялась. И ведь эту дуру нужно было тащить с собой до Шотландии, и тащить быстро, чтобы успеть к седьмому. При том, что он оставался в Лондоне до завтрашнего вечера, давая уйму времени Бэкону и что нужно было искать сестру. Гарольд заговорил спокойно и ласково, как будто с малолетним ребёнком.
- Всё, что ты взяла - это компенсация, на которую ты имела права. Так что не бойся, рассказывай.
Бертрис тряхнула головой.
- Комп... Камписация?
Гарольд вздохнул, не переставая улыбаться. Кажется, всё было ещё хуже, чем он думал.
- Ты всё сделала правильно, и мы на твоей стороне. Расскажи, пожалуйста, что лежало на столе.
- Много всего, - радостно сообщила ему девушка. - Шляпа с пером, большим и красивым, я его отстригла. Письмо какое-то, только я читать не умею. Перчатки, но они большие мне были... Ой, да чего там только не лежало! И всё красивенькое!
Кажется, по дороге нужно было следить, чтобы несостоявшаяся звезда гарема не пила из лужи.
- А что у тебя есть с собой? Кроме красивенькой подвески?
- Ой!
Бертрис вздохнула, запуская руку в декольте. На свет божий последовательно появились длинное и пушистое перо, смятая записочка, аккуратно сложенное письмо, мешочек со специями и дешевые глиняные бусы.
- Вот!
Гарольд плавно, будто пытаясь не спугнуть лесного зверька, взял у девушки письмо и записку, развернул их и быстро пробежался взглядом. С улицы нужно было уходить. Что только творилось с охраной на корабле? На бумажке можно было разобрать координаты, указывающие на точку где-то возле Нового Света. Написанное на французском письмо было адресовано господину де Тревилю. Буквы были сильно размыты, как будто бумагу достали из солёной воды. Можно было с трудом разобрать что-то о приёме кого-то в роту. Как получить из этого хоть какую-то пользу Гарольд не представлял, другое дело проблемы.

Дотащив Бертрис до почему-то обгоревшей таверне на Морли, Гарольд хорошо подумал над тем, как всё обернулось. И хорошего настроения это не прибавило. Капитан, наверняка, был полезнее для Ю, и наверняка с лёгкостью мог узнать, какое имя получит Гарольд и как будет выглядеть. Радовало только долгое плавание до Кафы и ещё более далёкие координаты. После одной - двух попыток отомстить Бэкон должен был успокоиться, так что оставалось просто пережить эти попытки. Добравшись до обгоревшей, как и вся таверна комнаты с ломанной мебелью, Гарольд впустил Дженни и Бертрис вперёд и запер за собой дверь. И координаты были очень странными. То что он их просто увидел, могло дорого обойтись.
- Ещё раз, что ценного, кроме подвески ты взяла? Хорошо подумай, потому что если будешь врать - отправишься не к семье, а к очень, очень злому Бэкону.
- Врать грешно, - согласилась Бертрис, распуская шнуровку корсажа, отчего её удивительно пышные груди чуть не выпрыгнули наружу. - Наш священник всегда так говорил, на исповеди. И что надо каяться, иначе пороть будет. А ценное капитан в сундуке хранил. Я только денежек чуть взяла, но если ты будешь букой, их не покажу.
Это было похоже на спор с кошкой. По крайней мере, по результативности. А ещё, если он тащил Бертрис с собой, больше не получалось упражняться с атамом прямо в комнате. - В общем, я предлагаю сделку - мы с Дженни, если Дженни согласится, отвозим тебя домой. Ты взамен отдаёшь нам всё, что взяла у капитана. Согласна?
- Да что же вы, дурой меня считаете? - обидчиво надулась Бертрис. - Кто же всё, что имеет, отдаёт? Подвеску блестючую за дорогу дам, да бумажки вот, всё равно они мне ни к чему - закорючки всякие. А бусики мне нравятся, и пряности тоже - от них чихается весело. И пёрышко тоже не дам, а денюжки мне на приданое ведь пойдут. Вы такой непонятливый...
- Такой красавице и приданое не понадобится, с руками оторвут. - Заверил Гарольд. - Но это если доберёшься. В Кафе за тебя бы отдали не меньше тысячи. - Гарольд пробежался по действительно красивой девушке взглядом. - Я бы даже сказал, полторы. И Бэкон попытается это сокровище вернуть, вместе с подвеской, монетами и всем остальным. Тебе доводилось видеть, как капитан наказывает за бегство? Впрочем, я не о том. Я о рисках. Это будет рискованно и нас, наверняка, просто так не отпустят. И за одну подвеску мне проще извиниться перед капитаном, пусть я и лучше большинства наёмников знаю, с кем мы имеем дело. Так что советую соглашаться - потому что лучше красивая невеста без приданого, чем приданое без невесты. Глиняные бусы, перо и специи можешь оставить себе.
- Гарольд взглянул в окно - а ещё надо было найти, где сбыть колье. И в гримуаре нужно было найти какой-нибудь ритуал, чтобы почувствовать атам. По крайней мере, если бы Дженни согласилась, было бы с кем оставить глупую. Правда неделю назад, он думал с кем бы оставить девочку.
Бертрис надула губы ещё сильнее, запустила руку за декольте и начала шарить, отчего рубашка заволновалась особенно призывно. Наконец, на ладони девушки блеснула драгоценными камнями парная подвеска.
- Вот. Хотя она красивая и так сладко блестят под солнышком!.. Но денежки не дам, мне ещё нужно накидку. А мы поедем на лошадке с тобой вместе?
Гарольд улыбнулся. Бертрис была настоящей сорокой, при том что ещё умела дуться. По крайней мере, теперь дело становилось более-менее стоящим. Дженни тоже вряд ли собиралась сопротивляться таким приобретениям. Четвёртая часть - была немаленькой долей за содействие, которое девочка, может быть, оказала и так. Но жадность в таком деле была губительнее всего, хоть за такие деньги жадность и мучила. С другой стороны, Дженни рисковала попасть на тот же корабль.
- Да, пока и если не получится раздобыть вторую. А ты Дженни, согласна?
- Я? - девочка отклеилась от стены, смерила девушку взглядом и тяжело вздохнула. - Я думаю, что она - ходячая неприятность, но ты, дяденька, главный, тебе решать. К тому же, папаша этот твой хамит так, что поневоле охота проучить. Тоже мне, хозяин жизни нашёлся.
Сынком капитан называл Гарольда, пока было выгодно. Но ни с ним, ни с Дидро, ни с кем другим из команды теперь поговорить бы не вышло. Все они напоминали о прошлом, даже затягивали в него, но всё равно были теми немногими людьми, с кем Гарольд мог говорить, как с друзьями. То что теперь он был в ссоре и с ними печалило. Бэкон сам был виноват, что даже не подумал торговаться. С другой стороны, вряд ли бы Гарольд отдал Бертрис, даже получив часть денег. Надо было подумать, что значило письмо и записка. Гарольд отшатнулся от стенки и подошел к двери.
- Тогда договорились. Бертрис, ты должно быть голодна, я схожу за едой. Будь хорошей девочкой и посиди пока в комнате. Дженни, сможешь, пожалуйста, приглядеть за ней, пока я вожусь с книгой и отцом? - Дождавшись двух кивков, Гарольд пошел к трактирщику.

Тот обнаружился среди почти полностью выгоревшей кухни. Низенький, пузатый мужчина стоял, уперев руки в бока и покрикивая на слуг, моющих стены. Завидев Гарольда, он недовольно дернул плечами и сообщил:
- Кухня не работает. Откушать извольте в другом месте.
Мебель была поломана, так что, вряд ли, это был обычный пожар. Может быть, подсуетились какие-то конкуренты, но для конкуренции между тавернами как-то слишком. А может, напавшие на Рика просто перепутали здание. Это было бы смешно, но очень жизненно. Гарольд с сожалением взглянул на обгоревшую стену.
- Убытки, должно быть, страшные. Подожгли?
- Стало быть, пожар был, - согласился трактирщик.
- Известно кто? И мебель поломали - стал быть даже не спешили. - Учитывая пожар, таверна казалась уже куда менее безопасным местом. Может быть, стоило потратить полдня и отвести Бертрис в Бермондси, где попытка вот так ворваться в таверну Гарри, закончилась бы ещё дюжиной легендарных пятен и новыми историями о констебле.
- Известно-то оно известно, да только навроде как и не известно, - сообщил хозяин таверны. - Сначала-то я думал, что это рыцарь михаилитский, Фламберг. Назвался он так, да...
- Слыхал о нём, говорят, он страх, что вытворил в Билберри. И что, ехал сам или с женщиной своей? - Удивился Гарольд. Первой мыслью было, что в таверне обитала какая-то тварь, но тогда Фламберг бы взял плату. Второй, что за михаилитом кто-то гнался и настиг тут.
Трактирщик даже руками всплеснул.
- Вы или глухой, или дураком притворяетесь. Говорю же - думал я, что это Фламберг. Еще и подивился, что один он, без леди. Он мне и сказал, что на сносях она, в резиденции осталась. И ушел. Через час вернулся, и ну бушевать. А потом, когда потушить удалось, констебль Уайт и сказал, что не мог это Фламберг быть, в тюрьме тот сидел, в Бермондси. Алиби у него. Дескать, подставляют его. Только вот, - хозяин таверны скривился, будто дешевого рома хватанул, - сдается мне, что констебли михаилита выгораживают. Все они одна шайка-лейка, а с кого убытки требовать - неясно.
Выходила настоящая бессмыслица, если бы Гарольд сам чуть не обзавёлся двойником несколько дней назад. Живота у Берилл он в прошлую встречу не увидел - лекарка выглядела очень стройной в своём желтом платье. Так что беременность была больше похожа на отговорку, и способ оставить Берилл в безопасном месте. Вот только до Бермондси был не час езды, так что выходило, что двойников могло быть вообще несколько. Ну или Клайвелл, действительно, прикрывал михаилита. Дела у Фламберга, кажется, шли не многим лучше, чем у самого Гарольда, если не хуже. Он-то знал, каково это, когда к своим собственным грехам добавляется чёрт пойми что. Может, стоило заехать в резиденцию по дороге? Но у Гарольда совсем не было времени, и надо было искать сестру.
- Чертовщина какая-то. - Пожал плечами Гарольд, проигнорировав глупое замечание трактирщика, который удивлялся путанице, когда говорил о том, что думал и не думал. - И что, как поджег, просто исчез, или успел ещё чего-где сломать?
- Зарезал подавальщицу. И пока она умирала - трахнул. Потом рисовал огнем на стенах дьявольские схемы и хохотал. Выпил весь ром, а дорогой виски - влил в глотку вышибалы. А когда всё огнем уже хорошо занялось - вызвал густющий, что пудинг, туман. И растворился в нем.
Говоря это, трактирщик мрачнел.
Берилл об этих приключениях, наверное, лучше было не рассказывать. Но выглядело так, будто кто-то решил всерьёз повеселиться в чужом теле. Туман, правда, мог вызвать не каждый. Но на Фламберга это было никак не похоже. По крайней мере, в свете беременной Берилл.
- Несчастная женщина. За такое и вешать мало. И за что они, интересно, так вовремя его арестовали в Бермондси?
Трактирщик досадливо закатил глаза, пробурчав что-то про дураков.
- Его раньше арестовали, понимаете? Констебли уверяют, что он уже сутки в камере как сидел, пыток ожидая, когда тут случилось всё. А за что - не знаю. Может, за такое же. Может, за что иное. Говорят, пытали его жестоко. Ведьма эта, палач королевский, всего истерзала. Но алиби же, да и стойко снёс всё, оправдался.
При упоминании пыток Гарольд поморщился. Клайвелл, скорее всего, попытается помочь Фламбергу, так что от него там было бы не больше толку, чем в билберрийской церкви. А может, это вообще была уловка, чтобы получить алиби. Правда, если терзали на самом деле, оно того, наверное, и не стоило. За тем, чтобы не раскрылся оккультизм Гарольда, как и за всем остальным, скорее всего, следил Клайвелл. Да и самому Фламбергу оно было невыгодно. С другой стороны, констебля могли не привлечь к делу из-за личного знакомства с михаилитом. В общем, было неясно, стоило ли вмешиваться. Вряд ли от этого был бы толк. Скорее всего, даже попытавшись узнать, что происходило, Гарольд бы испортил какой-нибудь план. А если бы его помощь понадобилась - о ней бы просто попросили. Да и чем он мог помочь? До возмущений Гарольду дела не было, пока трактирщик достаточно полно отвечал на вопросы. Гарольд почесал бровь. Благо, хоть их не пришлось сбривать для маскировки.
- А известно, кто ведёт дело? Если не ошибаюсь, в Бермондси порядок держит мастер Клайвелл.
- Так отпустили рыцаря, - удивился трактирщик, - невиновен, потому что алиби же. И палачом доказано. А мастер Клайвелл, конечно, порядок держит. Наш он, лондонского шерифа. Ищейка наилучшая. Говорят, может из-под земли злодея достать!
Ищейка бы Гарольду пригодилась, чтобы найти сестру. Вот только, чем платить и как заинтересовывать Клайвелла, он не знал. Дело точно было не быстрое, а констеблю было чем заняться, кроме шастанья по лесам. Может для оплаты хватило бы и колье, но слишком часто Гарольд светился возле законника. Правда, других мастеров сыска он просто не знал. Надо было решать всё по очереди и сначала поговорить с отцом, потому что Гарольд совсем не представлял, как искать человека, который просто взял и пошел в неизвестном направлении. А ко всему прочему, его могли ещё и пришить по дороге. Гарольд взглянул на стены, где уже не было знаков. Было бы интересно, что именно чертил лже-Фламберг. Но интерес такой был лишним, да и вряд ли трактирщик что-то толком запомнил.
- Слышал, он тоже в Билберри был. И когда всё это случилось, стены, вижу, уже успели отмыть? От гадостей-то.
- Известно, не любоваться на них же. А Билберри - дело давнее. С тех пор чего только не случилось.
Трактирщик недовольно покачал головой, досадуя на неосведомленность Гарольда.
- И бал королевский был, и страшный злодей Гарольд Брайнс статую архангела Гавриила украл, и вот... таверна моя сгорела. Аккурат двадцать четвертого и сгорела.
- Жаль, что не озаботились хоть какой компенсацией... А кто этот Гарольд Брайнс, и как вообще можно умудриться украсть статую? - Удивился Гарольд. Значит, всё закончилось достаточно давно. Ох, и выбил бы он глаз тому сукину сыну, который придумал скинуть статую на него. Всё-таки нужно было отправиться с той троицей. Дело у них было к тому близкое. Месть и оправдание своего имени - были делом полезным, но не более, чем выполнение задания Рика, и тем более, чем поиски сестры.
- Скотина богомерзкая, говорят. Дьяволопоклонник, вор, врун и тупица, - равнодушно перечислил достоинства Гарольда Брайнса трактирщик.
И что он вообще должен был чувствовать? Это было почти весело, но вот тупица это уже было даже обидно. Гарольд пожал плечами.
- Как только земля таких носит? Ну бывайте, отстраивайтесь.

К Гленголл Гарольд шел осторожно, так чтобы не быть прирезанным или прошитым болтом за ближайшим поворотом. В таверне нужно было ещё раз побеспокоить Ю, чтобы сбыть колье. Поговорить с отцом он мог только через взятку, и оставалось только надеяться, что отвечающий за это стражник не был каким-нибудь сумасшедшим блюстителем справедливости. Сам разговор должен был быть очень неприятным. Гарольд не считал себя виноватым в том, что не зашел раньше. Но конфискация дома, тюрьма и приют однозначно были его виной. Всё было намного легче, пока он не начал искать сестру, и способ помочь отцу. Пока Гарольд дистанцировал себя от семьи, это были просто ни в чём не виновные люди, пострадавшие из-за него. Не первые и не последние. А сейчас... А сейчас нужно было поговорить с отцом, которого он не видел много лет, который из сильного человека, превратился в калеку. Оставалось надеяться, что только телом. Отца, которому Гарольд не помог, когда это было не так уж и сложно. Было бы хорошо, сохрани старик холодность ума и пойми, что он - Гарольд - был хоть каким-то шанс вернуть Королин и дом.
В Лондоне Гарольд чувствовал себя неуютно. Когда-то родной город теперь казался опасным, чужим и холодным. Какие-то ошмётки воспоминаний из детства то и дело всплывали в голове, но неуверенность и какая-то призрачность воспоминаний только подстёгивали воображение. Рисуя за каждым первым углом то арбалетчика, то несколько дюжих парней во главе с Дидро. С двумя подвесками появлялся хоть какой-то шанс выплатить долг. Капитан мог угрожать сколько хотел, но между тремя - четырьмя сотнями золотых, которые могли спасти семью и кучей сукиных детей, Гарольд выбирал первое. Да и не по пути ему было с работорговцами. Они бы точно втянули Гарольда в ту же трясину из которой он случайно выполз. У Гленголл Гарольда встретил неизвестный тип, в чём-то вроде савана. Он был каким-то неприятным, раздражающим. Вообще, даже при всей спешке, гримуар не был тратой времени. Из разговора с Риком Гарольд понял, что специалисты были нужны и тут. Даже при том, что он не собирался больше призывать демонов, знания всегда были полезны. Взять хотя бы того же Фламберга. Гарольд улыбнулся. При встрече с михаилитом можно было по крайней мере обсудить привычку Инхинн раздеваться во время допроса. Хотя, это, кажется, было связанно только с грязными мыслями самого Гарольда. Твареборцу же, при такой-то жене, подобные мысли грозили гораздо меньше. Тип в саване повёл Гарольда к другому типу, тот завёл в комнату. Большую, холодную и очень чистую. Комната заставила Гарольда встрепенуться. Забитая кучей зловещего вида инструментов, она очень напоминала пыточную Инхинн. В такой, видимо, должны были хранить гримуар. Но его было не видно. И всё было как-то неприятно, раздражающе. Гарольд хотел повернуться, когда почувствовал прикосновение чьей-то руки и провалился во тьму.
В комнате было тепло и уютно. Вроде бы это была таверна Гарри, а вроде бы и не она. Гарольд сонный и очень уставший. Да, как-то безумно уставший... Снял оверкот, позволив тому упасть прямо на пол и подошел к кровати. Но та уже была занята. Огромный чёрный ком шерсти шумно дышал во сне. Почему-то Гарольд даже не удивился. Просто сделал шаг назад. Ком зашевелился и из шерсти показалась голова оборотня. Огромная, как та, что он видел в туатском переулке. У оборотня были ярко-красные глаза. Они на секунду сфокусировались на Гарольде. Во взгляде каком-то человеческом не было злости, скорее какое-то подтрунивание. И волк улыбнулся. Прямо, как в Туата - широко и страшно.

Очнулся Гарольд в той самой комнате, в которой неделю назад получил гримуар. На груди лежали документы на Денима Маса, сына Родерика Маса и Груви Мас. Торговца мёдом, маслом и специями. Отдельными бумажками - разрешение на торговлю и оплаченные партии товаров, накладные, квитки. В самом низу были документы для Дженни - Геммы Мас, дочери Денима Маса и Анжелины Мас, ныне покойной. Самой Дженни в комнате не было. Гарольд опустил ноги на холодный пол, ожидая резкого приступа головной боли, которого не случилось - голова была удивительно свежей и совсем не болела. Отложив документы, он подошел к очень удобно поставленному в комнате зеркалу. В отражении был совершенно чужой человек, почему-то походивший на норвежца. Гарольд неуверенно прикоснулся к слегка крючковатому, но вполне приемлемому носу. Широкий лоб, аккуратная борода и длинные, каштановые с редкими просветами рыжего волосы. Немного более редкие, чем раньше. На месте воронов были аккуратные шрамы.
Пришло ощущение какого-то спокойствия и облегчения. Гарольд снова сел, расслабленного сгорбившись и позволив ногам свободно висеть. Внешность, конечно, казалась совсем чужой и непривычной. И он ни то, чтобы не любил своего прошлого лица. Но это лицо и бумажки давали свободу. Ощущение хоть какого-то покоя. Гарольд Брайнс не мог купить себе дом, не мог перейти границу, не мог жениться. Он много чего не мог. Гарольд взял бумажки и ещё раз вчитался в имена. Это нужно было сберечь. Помириться с атамом, чтобы не обратиться в центре города, больше не нарушать законов и не наживать врагов. На этом фоне конфликт с капитаном становился ещё более неприятным. И всё-таки, было очень свободно и одновременно немного пусто. Гарольд был рад новому, хоть какому-то шансу, но насколько же он потратил всё, что у него было до этого - семью, дом, имя, даже собственное лицо! В комнате было очень пусто и удивительно тихо. Казалось, если бы Гарольд крикнул - услышал бы собственное эхо. Кричать он, конечно, не собирался, потому что раньше эха в комнату бы кто-нибудь вбежал. Захотелось прилечь и немного отдохнуть. Создалось ложное впечатление, что если у Гарольда Брайнса совсем не было времени - то Деним Мас мог вздремнуть, наслаждаясь тишиной и спокойствием. И всё-таки, перед богами и демонами его имя оставалось его именем. И его семья оставалась его семьёй, как бы не хотелось очутиться пусть и одному, но в собственном доме, без необходимости куда-то идти, с кем-то договариваться. Гарольд поднялся, последний раз пробежавшись взглядом по комнате, чтобы ничего не забыть. Нужно было найти Ю, продать колье и встретиться с отцом, а потом уезжать.

Заполночь в тускло освещённой таверне было тихо и малолюдно - пара сонных охранников, Моль да дремлющий с закинутыми на столик ногами Двойка. Люди Рика, должно быть, ощущали себя тут в безопасности. Если подумать, когда к Гарольду прикоснулись и он потерял сознание, у него очень явно промелькнула мысль о предательстве. Он совсем не доверял ни Ю, ни Рику. И правильно делал, потому что поводов к взаимному доверию у них было очень мало. И всё-таки, его пока терпели. И нужно было поскорее достать украшения, потому что возможности Рика были ему нужны. Так можно было защитить семью, при необходимости ещё раз сменить внешность и документы, может быть, даже найти лекарей для сестры. Так что, нужно было быть очень полезным. В горле пересохло, так что Гарольд подошел к стойке.
- Добрый вечер. Я не представился - меня зовут Гарольд. Можно мне, пожалуйста, кружку эля?
- Тебя зовут Деним, - лениво поправил его из угла Двойка, не открывая глаз. - Налей ему, солнышко.
"Солнышко" величаво кивнуло, окатило Гарольда презрительным и холодным взглядом и мягко поставило на стойку кружку.
- Благодарю. - Совершенно проигнорировав взгляд девушки, с улыбкой кивнул Гарольд. Он, явно, чем-то не угодил симпатичной Моли. Ну, в команду с девушкой его никто не определял, а с новой внешностью Гарольд уже утром отправлялся на север, откуда вполне мог не вернуться. Он взял кружку и подошел к Двойке. - У вас работают невероятные профессионалы. Просто удивительно. Я могу почитать книгу?
Гарольд, как бы проверяя свои слова, с силой почесал нос. Который, как ни странно, и не думал отваливаться. Вообще, такой внешности он не ожидал. Трудно было сказать, как бы он хотел выглядеть, но то ,что получилось, было вполне неплохим. Правда, он кажется немного постарел. Нужно было выехать как можно быстрее, но выходить на улицу ночью, после ссоры с капитаном не хотелось. Так что, можно было потратить время до рассвета на гримуар. Уже утром попросить об аудиенции Ю, заехать к отцу и отправиться в Бермондси.
- Книга в хранилище, Деним, - Двойка с тяжёлым вздохом опустил ноги на пол, и получилось у него это не сразу, хоть и выглядел он уже лучше. По крайней мере, повязок больше не было. - Как, говоришь, тебя зовут?
- Деним, Деним - деланно повторил Гарольд. - Я смотрю тебе уже лучше. Постарались те же лекари, что меняют внешность?
Он не знал, отвечали ли за его лицо те же самые люди, что и за лечение. Но было бы нехорошо, проси он их времени именно, когда у Гленголл было столько раненых. Некоторых, как он случайно услышал, очень серьёзно.
- Госпожа, - коротко ответил Двойка, прохромав к непреметному люку в полу.
Значит Ю разбиралась в целительстве. Наверное, каком-нибудь непонятном - восточном. О китаянке Гарольд так ничего и не знал, а расспрашивать было грубо. Что Ю любила, чего терпеть не могла? Кто знает, может быть, эти мелочи когда-нибудь спасли бы ему жизнь. Потому что Гарольд совсем не понимал расстановку сил, а Рик не выражал никаких эмоций. Это заставляло настораживаться и опасаться. Казалось, через секунду орк в той же вежливой манере прикажет снести Гарольду голову. В то же время, Ю, кто знает может специально, позволяла понять свой настрой. Ну, например, вцепившись Гарольду в горло. Гарольд проследовал за Двойкой.
- Ты знаком с капитаном Бэконом? Давно он работает на Стального Рика?
- С кем? - Двойка приостановился, задумчиво потёр ноющую ногу и продолжил путь по полутемным коридорам. - А... Не все, кто сюда приходят, работают на короля, Деним.
Это было хорошей новостью. Так даже, если Гарольд был менее полезен, Бэкон просто не мог об этом знать. Жаль, что даже с новой внешностью его могли легко найти по Бертрис. Совсем плохо, если Сорока была ещё и разговорчивой. Для Гарольда до сих пор оставалось величайшей загадкой, как она умудрилась сбежать. Расспрашивать, какие именно дела связывали Ю и Бэкона было бесполезно, так что оставалось довольствоваться тем, что капитан был не из людей Рика. Гарольд убрал снова непослушные волосы.
- Ага, понятно. Спасибо. Может ты слышал что-нибудь о де Тревиле?
- Нет, а кто это?
Двойка остановился у двери и дёрнул подсвечник, прислушиваясь к звукам.
Гарольд с интересом следил за Двойкой, сделав паузу в разговоре, чтобы тот мог улышать, что хотел. В плане тайников, подземных ходов и прочего Рику не было равных. В горячке боя, да и без неё, тут можно было разбираться днями и ничего не найти. То, что его проводили вот так - без завязанных глаз, показывало определённый уровень доверия. Хотя, Гарольд до сих пор не мог сказать "наших", например, когда говорил о Бэконе. Через пару мгновений Двойка дёрнул за подсвечник ещё раз. В ответ открылась потайная дверь.
- Не знаю - имя случайно попалось в одном письме. Впечатляюще... - За дверью оказались длинные стеллажи с ячейками. На многих были знаки. - Госпожа обычно освобождается к утру? Я хотел просить об ещё одной аудиенции, перед тем, как ехать.
Двойка ухмыльнулся, отпирая ячейку с инициалами ГБ, и отступая на шаг назад.
- Как дело пойдёт, - загадочно сообщил он, - бывает, и к утру. Бывает, и к полудню. А если в сад свой пойдёт, то бывает, что не бывает.
Не нравилась Гарольду эта улыбка. Конечно, не до ощущения опасности, но она могла сулить ему что-то не очень приятное. А может быть, и кому-то другому. И всё-таки было в ней что-то общее со вчерашней улыбкой Ю. В ячейке лежал его гримуар. Гарольд с осторожностью прикоснулся к книге, помня слова выданной констеблю ведьмы. Провёл рукой по достаточно приятному переплёту и взял гримуар.
- У госпожи есть сад? Наверное, с восточными деревьями.
- С цветами, - всё ещё ухмыляясь, поправил его Двойка.
Гарольд наигранно прищурился, поправляя гримуар под мышкой. Хоть он и не собирался призывать демонов, книга ощущалась приятно. Гримуары вообще были лучшими из книг - запретные, по-настоящему полные знаний. Не то, что большая часть перепечатанных библий, как та трижды проклятая, за которую его пытали.
- Слушай, смотрю я на твою улыбку и опасаюсь, как бы этот самый сад не был сейчас выбит у меня на спине, или ещё где. С внешностью, кстати, справились быстрее обещанного.
Двойка хмыкнул, выпроваживая его из комнаты.
- Так чего ж ты не проверил, где они выбиты? Но - нет. Госпожа просто любит цветы. А король находит для неё самые необычные. А за подарки же благодарить надо, так? Вот и получается то с утра, то с полудня.
Гарольд улыбнулся.
- Ну, остаётся только ждать. Может быть, и долго. Спасибо, что провёл.
Такой поворот дел мог любого орка превратить во флориста. Правда, Рик походил далеко не на любого. Он вообще выглядел очень образованным. Но такая черта делала и Ю, и Рика гораздо более человечными. Хотя, конечно не стоило обманываться - потому что человечность заканчивалась там, где начинались дела.

Вернувшись в плохо освещённую комнату, Гарольд ещё раз с недоверием посмотрел в зеркало, где отражался совершенно чужой человек. Отдельная достаточно весёлая история должна была выйти с Бертрис при встрече в таверне. Да и с отцом в тюрьме. Гарольд сел на остывшую лежанку и положил гримуар на колени. Попросив Ю об аудиенции, он уже не мог никуда уйти. Но без денег всё равно было никак, потому что там, где ему хватило бы на встречу, могло существенно недостать на уход и хорошее отношение к старику.
Страницы гримуара были приятными на ощупь, да и чтение больше походило на весёлый отдых. Чёрта с два Гарольд позволил бы себе спать или сидеть на одном месте так долго, если бы его просто не вырубили, изменяя внешность! Книга увлекала. Тут и там в глаза бросались причудливые пентаграммы, символы и рисунки. Было много непонятных техник и ритуалов. Попался даже один с вызовом суккуба, к которому Гарольд обещал себе вернуться в лучшие времена. Как будто мотыльков и призраков ему было мало! Только на середине гримуара отыскался тот самый ритуал - ритуал поиска. Не будучи ищейкой, как Клайвелл, Гарольд всё-таки мог попробовать убить двух зайцев одним выстрелом. Стрелять он, правда, тоже умел очень посредственно. С самого начала стало понятно, что речь шла вовсе не о демонах, потому что ритуал лучше всего было проводить в какой-то "Роще Оков", а в текст тут и там вкрапливались, переплетаясь с латынью, старонемецкие слова и имена. Рощи, понятное дело, под рукой не было, но подходил и лес.
Начинать ритуал нужно было на закате. Гарольд улыбнулся. О да, лес после захода солнца был чудесным местом! Если бы он умудрился не самоубиться ритуалом, помогли бы какие-нибудь твари. Хоть бери и нанимай михаилита в охрану! Дальше начиналось что-то ещё менее весёлое - нужно было вспороть себе вены на правой руке и угостить своей кровь Waden - то-есть Одина. До этого в неё нужно было добавить две трети чего-нибудь хмельного - то-есть бог прямо пил эту кровь. Местами это звучало даже более жутко, чем угрозы святых писаний или сами демоны. Гарольд был не экспертом, но пытаться пробудить уже почти заснувших богов, кажется, было не лучшей идеей. Он помнил разговор с волком в Туата. Один и многие боги потихоньку исчезали. И Гарольд, кажется, мог быть чуть ли не единственным безумцем на всю Англию, который пытался их пробудить, да ещё и напоить такой дрянью, как своя кровь. Так на зов могли и явиться...
С кровью, писал чернокнижник, были связаны и другие опасности - на её запах любили слетаться ведьмы и прочая нечесть - тогда лучше было оставаться в круге до утра. Забавно было бы, явись в лес его знакомая из Брентвуда. Но это кажется и было основной опасностью - простой в ингридиентах ритуал был безумно опасен из-за тварей и нечисти. Была ещё одна трудность - ритуал обязательно требовал какой-то вещи сестры. В случае Гарольда, поиски этой самой вещи были целой историей. По слова грефье, всё что было в доме пропало - так что о вещах знал только отец.

От чтива его отвлёк щуплый рыжий парнишка, одетый в богатую, шитую золотом тунику и дорогие сапоги из кожи жабдара.
- Госпожа велела, - без предисловий начал он, - чтобы вы не ждали и время не тратили, поелику госпожа занята и когда освободится - неизвестно. Если у вас что-то срочное, можете сказать мне.
- Нет. - Гарольд закрыл гримуар. - Разве что, если это не сильно помешает - передай, пожалуйста, мою благодарность Госпоже и Стальному Рику, за бумаги и внешность. И ещё... Я хотел обратиться к госпоже, но она занята. Ты не знаешь какого-нибудь скупщика драгоценностей неподалёку?
На самом деле, не удивительно, что Рик копал такие туннели и тратил столько сил на ловушки. Гарольду на мгновение даже не захотелось уходить из безопасных Гленголл. Хотя, конечно, это ощущение могло быть очень обманчивым.
- Третий склад в Доках, мистер Рыбка, - кивнул юнец, - скажешь, что пришел от госпожи.
- Спасибо. - Улыбнулся Гарольд. - Ещё я бы хотел передать госпоже вот это. Они случайно попали ко мне, а до этого принадлежали Френсису Бэкону. - Он протянул парню письмо с доложенной в него запиской. Бумажки для Гарольда были бесполезны. Можно было попробовать отдать их Клайвеллу, но до Нового Света констеблю, кажется, было всё-таки дальше, чем Рику. Орк и Ю были погружены в эти дела - могли применить их себе в пользу, могли вернуть Бэкону в знак дружбы. В конце концов, Бэкон точно был не единственным знакомым китаянке капитаном. А может, Ю бы просто выкинула письмо. В любом случае - вернуть их лично, Гарольд бы не рискнул. А координаты он всё-таки переписал, приложив к контракту. Мало ли. - Двойка в таверне или я могу оставить книгу прямо тут?
Юноша посчитал что-то на костяшках пальцев.
- Двойка не в таверне, - глядя на согнутый указательный палец, проговорил он и принял бумаги, - спрячьте книгу под топчан, её сохранят.
- Хорошо, ещё раз спасибо. - Гарольд поднялся и аккуратно положил гримуар под топчан. Дальше нужно было не терять времени и выбираться из Лондона. С собой у него были несколько переписанных ритуалов, а главное опасный и жуткий ритуал поиска, который тем не менее мог помочь спасти сестру и не опоздать на встречу с магистром. Правда, гневать ещё и главного Аса совсем не хотелось.

Здесь и далее - со Спектром

Раймон де Три и Эмма Фицалан

25 февраля 1535 г. Бермондси. Тюрьма.

Чужую боль Эмма почуяла еще у дверей, пусть закрытых, тяжелых, набухших стылой влагой, но страдающих вместе - или вместо - тех, кто держал ответ за ними. Она пошатнулась, коснулась рукой камней стены, но те боялись. Закрыв глаза, Эмма тяжело оперлась на плечо Раймона, ища тишины внутри. Казалось бы, привыкла почти ко всему, уже не терялась в толпе, не страдала от мешанины чувств, но к пыточной была не готова.
И к крестьянину - бородатому, полуседому, каких немало уже перевидала на тракте - тоже не подготовилась. Мужчину выносили из двери двое дюжих парней и пах он обреченностью и пустотой.
В пыточной было чисто, точно в лекарской. Даже пахло также - жаром огня, влажным деревом и страхом. Сине-зеленым, холодным, каким полыхал сейчас толстый кол на трех подпорках, который помощники палача сейчас мыли от крови и фекалий. Сама палач, едва заметно мерцающая желтизной - усталостью, одетая в кожаные черные штаны и свободную рубашку под горло, под которой - о, ужас сестры Магдалены! - ничего не было, оглядела Раймона. Цепко, заинтересованно, но скорее так, как сделала бы это лекарка Берилл. А пыточная, меж тем, вопила тысячью голосов, молила о пощаде, клялась, лгала, говорила правду, молилась и даже мечтала.
- Хайям! О чем горюешь? Весел будь!
С подругой ты пируешь - весел будь!
Всех ждет небытие. Ты мог исчезнуть,
Еще ты существуешь - весел будь!
Клайвелл своему палачу сочувствовал. И Раймону сочувствовал. Но хотел - домой, хоть и поприветствовал госпожу Инхинн с улыбкой.
- Госпожа Анастасия, позвольте представить вам леди Берилл, сэра Фламберга. Отошлите помощников, пожалуйста. Привилегия Ордена и...
Раймон, поддерживая Эмму под руку, поклонился, а констебль вздохнул, выразительно покачав головой, и оглядел кол.
- Откуда в этот раз привезли?
Палач кивнула помощникам, изнывающим от любопытства, и те, не поднимая глаз, принялись споро собирать вёдра и тряпки.
- Барнберри. Гробокопатель, но что-то в нём странное. И от меня проку почти никакого - словно куски памяти просто вычеркнули.
Когда я молод был, все тайны бытия,
Казалось, я раскрыл. Ах, ошибался я!
Мне разум говорит: "Ты ничего не понял,
Бесплодной и пустой прошла вся жизнь твоя"
Инхинн, зевнув, прикрыла рот рукой.
- И обезъяна эта ещё... вот зачем ей были клещи? - настоящим интересом за вопросом не пахло. Фон, звук, выигрыш времени на то, чтобы сомкнуть разум, перенаправить.
Эмма чувствовала себя краем - основная часть доставалась Раймону. Но ноги подкашивались, здесь, в этой комнате, чувствовалось всё остро, остатки чужих эмоций кружили и путались в стенах, сплетались в ней самой. А потому, когда помощники палача ушли, захлопнув за собой дверь, она рухнула на лавку, стоявшую у стены, не позволяя себе закрыть глаза.
Клайвелл, тем временем вытащивший из сумы пироги и бутыль с вином, бросил на неё обеспокоенный взгляд, но говорить продолжил с палачом.
- Об обезьянах поговорим после. Сейчас же - о деле, пока леди не стало совсем худо. Мы имеем дело с оговором, от которого сэр Фламберг спасается здесь. И поскольку с оговаривателем я знаком теперь лично, то мы ведь можем обойтись без клещей и прочего? Сэр Фламберг, я надеюсь, вы не хотите изучить поближе арсенал госпожи Анастасии?
- Нисколько, - мотнул головой Раймон, опустив руку на плечо. - Мне и тварей хватает.
- А кто же откажется работать меньше, а не больше? - подхватила после короткой паузы госпожа Инхинн, взглянув на констебля. - Да и помощников услали. Все эти инструменты не для слабых женских ручек, верно, леди Берилл? Их лучше и вовсе не трогать.
Эмма неопределенно кивнула, так и не поняв, согласна ли она с палачом, или желает возмутиться тому, что ручки не такие уж и слабые. Телепату, наверное, было проще. Она просто знала, слышала или читала. Эмме приходилось сопереживать, понимать и думать.
- Тогда, - заметил Клайвелл, улыбаясь, - нам придется провести здесь хотя бы полчаса, чтобы стража, мистер Клоуз, помощники и даже обезьяна могли засвидетельствовать, что тут было дознание, а не пьянка констебля и палача, по обыкновению. Потому что вести допрос, как положено, мне очень не хочется. Спал мало, да и лорд Эд утомляет. Верите ли, дорогая, - обратился он к Инхинн, - редкостный гаденыш он. Мечтаю заполучить его к вам в пыточную. Удивительно ловкий - подгоняет свои преступления так, что виноват в этом получается сэр Фламберг. К слову, он уверен, что вы способны бросить леди, Раймон. А это означает только одно - Эд собирается стать главой семьи и оспорить брак как недействительный. Рекомендую подумать о детях.
Эмма лишь вздохнула. Перекати-поле Раймон извелся бы рядом с нею, но беременную на тракт не потащил. Дети, быть может, в глазах закона были непременным условием брака,однако на тракте они казались наказанием почище женщины.
- Мы подумаем, - пообещала она негромко, - непросто решиться на такой шаг, зная, что братец не отступится, оставив ребенка и без отца, и без матери.
Ироничное веселье Раймона, направленное на него же, полыхнуло даже через пыточную и внезапно острый интерес палача к ней, Эмме.
- Что ж, кажется, будем надеяться, что Ричард Фицалан не так легко отказывается от ранга. Хотя бы из гордости.
- Мне от вас нужно выпить, - вздохнула госпожа Анастасия, требовательно протягивая руку. - А ещё потом писать отчёты, для которых всё-таки нужны хоть какие-то ответы.
- Я напишу, - пообещал Джеймс, вручая ей бутылку, - и дам переписать. Мы честно репетировали с Фламбергом, что и как говорить. Боюсь, Ричард Фицалан - смертник. Он не откажется, Эд не отступится, а ведь еще, кажется, есть третий брат? Я бы искал альянса со старшим, чтобы проще было справиться с младшими.
Причудливо складывались карты в этом пасьянсе. Совсем недавно Эмма уговаривала Раймона не убивать Дика, а теперь выходило, что Дик был нужен им. Но принимать такие решения она не могла, потому лишь слабо улыбнулась, обоженная любопытством, просачивающимся от помощников через дверь. А от Раймона всё так же тянуло весельем, пусть и мрачным. Редкое чувство, какого эти стены, эти инструменты почти не помнили - и удивлялись тоже.

- Не зная, где он, - заметил Раймон, - мы можем разве что послать голубя с предупреждением. Орденский найдёт его где угодно, - он помедлил, и на миг пахнуло неуверенностью. - Почти.
- Как причудливо тасуются карты, - вежливо заметила Инхинн и сделала долгий глоток. Тут же интерес вспыхнул - и пригас, сменившись ровной серостью и ощущениями вкусов на языке - тонких, разных, глубоких, в которых впору было теряться. - Интересно будет переведаться с этим Эдом.
Эмма тряхнула головой, прогоняя чужой хмель. Эд был назойлив даже сейчас, в тюрьме.
- Не стёрли, - своей внезапностью она порой пугала сама себя, но не ответить на невысказанный вопрос Инхинн не могла. - Он - пустой, этот крестьянин. Нет той полноты чувств, какая бывает у людей вспоминающих. Не чувствует запах земли, тяжесть гроба, усталость в руках от заступа, которым долбил мерзлую землю. Но зато, темно-синей скорбью на нём шлейф смерти.
Как у Грейстоков. Эмма помнила послевкусие особняка в Билберри, аромат паслена и горечь ивы, забивающие всё, кроме сладкого. Обесцвечивающие всё, кроме яркого. Помнила - и могла сравнить. Вот только не знала, стоило ли это говорить вслух.
Клайвелл досадливо закатил глаза, пробормотав себе под нос едва различимое про чёртовых некромагов. И приложился к бутылке, отобрав её у Инхинн.
И снова в голову ударил чужой хмель, смешанный с досадой. Имена - Дейзи, потом - Мэри, и снова Мэри, не дева Мария, даже не похожа, пахнет ветром и горьковатой свежестью, и ладонь чувствует пушистые локоны...
Эмма улыбнулась, невольно подражая усмешке констебля... Джеймса, прильнула к руке Раймона. Она чувствовала тех, кто держал ответ в этой пыточной, возвращала эмоции Инхинн и просто сопереживала Джеймсу. Но сама пребывала в той ванне, в Билберри, в сказке о Жаке, которые непрочь была бы повторить. Даже Эд отошел в сторону, ведь впереди были ветер в лицо, дорога и свобода.
И госпожа Анастасия Инхинн с улыбкой отсалютовала ей бутылкой.

Резиденция.

Эмма снова ехала впереди Раймона на спине Розы, которая ничуть не возражала. Наоборот, казалось, она настолько обрадовалась получить обратно своего хозяина, что могла снести и троих. Всё было почти как там, после монастыря. После мига весны снова ударил при чистом небе мороз, тянуло плечо от раны, так же - пусть и иначе, глубже, полнее - чувствовалось тепло Эммы и касание её волос к щеке. Так же - но и иначе. Тогда, в далёком и таком близком начале пути, бесшабашный михаилит, только из тюрьмы, вёз беглую послушницу - не зная, куда, толком не понимая, зачем. Разве что - к свободе, насколько это было возможно. Сейчас рыцарь в дорогой одежде, только из тюрьмы, вёз свою леди в могучую - снова - резиденцию ордена Архангела Михаила Архистратига, пылающего меча этого мира. Почти ничего не изменилось. Изменилось многое.
Если тот раз, с Кранмером, казался лишь игрой, шуткой, несмотря на обязательства, то сейчас... что, если бы у него не было знакомого констебля? Нет. Что, если бы он не водил знакомство с таким констеблем? Тогда он мог играть жизнью. Сейчас... Раймон потёрся щекой о шапку Эммы и мысленно хмыкнул. Сейчас - уже нет. И Морриган, Великая Королева, начинала серьёзно мешать. Или ничего не изменилось, просто он не желал принимать её всерьёз даже после того, как она унесла Эмму на Авалон? Какое там хотел копьё Бойд?
И чёртова репутация. Хоть отправляйся к Ю на поклон. Впрочем, почему бы и нет? История стоила того, чтобы рассказывать её по трактирам. Расцветить, раскрасить, и вскоре люди сами перестанут понимать, во что же им верить.
И всё же, это было лишь расхлёбыванием последствий, а не решением проблемы.
Раймон ломал над этим голову, пока кивал послушникам на воротах, пока помогал Эмме сойти на землю и вёл в комнаты, пока ловил по пути сочувственные взгляды наставников, пока улыбался в ответ на радость Ежа и хлопок по плечу от Шафрана. Судя по всему, все, кроме старших, думали, что он вернулся с охоты. Что ж, это хорошо. Решения так и не появилось, даже когда он убедился, что всё, оставленное в тайниках, на месте - плохо. Кажется, требовался Бойд, который, если подумать, до сих пор не показался на глаза. Это было... странно. Стал бы Тракт уезжать, пока он в тюрьме с Эммой?
"Если бы звали дела".
Ответственность. Страшное слово. Зависимость - ещё худшая. Не от Кранмера, которому был нужен лишь инструмент - независимо от внешнего сходства. Над страшными словами, от которых в голове гудело мороками, думать не хотелось, поэтому приглашение посетить Верховного услышал почти с облегчением. Почти. Разумеется, репутация ордена наверняка тоже страдала, и это определённо стоило обсудить, но что-то подсказывало, что только ради этого Верховный звать бы не стал. А, значит, скорее всего случилось что-то ещё. Дьявол.

Кабинет верховного был полутемным, как почти все кабинеты магистров, точно те прятались от света, уходили в тень. Свечи трепетали, бросали блики на русые волосы, вычерчивали тенями белые брови и чеканное лицо пожилого магистра, ютились в морщинах. Брат Филин, он же Руперт фон Тек, седьмой сын в семье бедного немецкого князька, сидел за своим столом, рассеянно перекатывая по столешнице блестящий шарик наподобие тех, какие Раймон забыл в Билберри.
- Раймон, - в его голосе не было ни укоризны, ни жалости, лишь сочувствие, - рад видеть тебя на свободе. Признаться, поволновались мы изрядно. Пришлось пить. Всем капитулом.
Он поднялся из-за стола, указывая на кресла подле камина, на столик с дорогим хрустальным графином, чернеющим вином между ними, на два кубка.
- Не чинись, разговор долгим не будет, но после узилища ничего нет лучше жены, хорошего вина и огня.
Магистр вздохнул, подавая пример и потянул с каминной полки звякнувший и на вид - тяжелый, мешочек.
- Что думаешь делать?
"Убивать богов? Или им - меня?"
Раймон с тонкой улыбкой разлил вино и опустился в кресло - удобное, большое. Всё же в жизни магистров были свои плюсы. И с креслами, и с тем, что можно сначала слушать, а потом уже говорить самим - или не говорить. Их кабинет - их правила.
- Не то чтобы я мог многое сделать. Скорее всего придётся пустить встречную волну слухов - если получится. И, разумеется, мелькать самому... - вспомнив живые образы, вызванные словами Клайвелла, он поморщился. - Хотя и опасно. Но запираться в резиденции - точно не решение.
Магистр кивнул, вкладывая ему в руку мешочек.
- Родовые перстни капитула. Тех магистров, у кого они есть. Стенхоуп, Монтгомери, Бойд и фон Тек, разумеется. Думаю, мы все с полным правом можем считать тебя сыном, а на тракте случается всякое. Порой нельзя быть ни Фламбергом, ни де Три. Не ты первый, сынок. И вряд ли будешь последним. Обычно мы советуем уехать подальше, и наседка Бойд за это ратовал с редким воодушевлением. Но сейчас... Наглости тебе не занимать, потому лучше быть немного Рысем. У того тоже репутация так себе, но для него это - reclamare, понимаешь?
Раймон взвесил на руке имена магистров. Получалось - тяжело. Возможно, слишком тяжело для Раймона де Три.
- Рысь - не убийца, - возразил он. - По крайне мере, не так. Мошенник, да, но за деньги обычно всего лишь бьют морду, а вот за такое, что творили и, может, ещё творят моим именем - могут и под лёд, и на виселицу, и развеять на все четыре стороны. Или я чего-то не вижу?
Верховный покачал пальцем и головой, снова потянувшись к каминной полке, где хранил, кажется, почти всё.
- Палач из Билберри может позволить себе репутацию не мошенника, но сурового твареборца. Хм, культистоборца? И нагло брать большую плату именно за это. Люди знают ровно то, во что верят. А верят в то, что видят. Придётся почаще заходить в деревенские церкви, разумеется, но молва быстро разнесет слухи о том, как истово верует михаилит Фламберг, как печётся он о том, чтобы не осквернялось имя Божие... А значит, всё, что о нем говорят - наветы каких-нибудь люциферитов. А для лорда Эда у нас есть Шафран.
"Наветы людей, которые лично видели, как я что-то делал. Интересно, что думает сейчас тот лесоруб?.."
И всё же, предложение могло сработать, пусть визиты в церкви с набожностью на тракте и утомляли даже заранее. И лицо пришлось бы делать... попроще. Суровый твареборец, ха. Раймон мысленно хмыкнул и поднял бровь.
- Шафран?
- Знаешь ли, бывает, что капитулу кто-то мешает. И играть с этим человеком в испорченную репутацию некогда. Равно, как и доводить до самоубийства. И для этого в ордене есть тени. Мирддин - один из них, хоть по виду и не скажешь. Но об этом лучше забыть. И вот ещё что...
Верховный постучал пальцами по подлокотнику, задумчиво кивнув. И протянул голубиную записку, что доселе держал в руке.
- Тебя ищет Гийом де Три. Твой отец.
- Ого.
"И Эмма упоминала о нём только вчера. Совпадение? Напряжение, что ветер разносит по миру?"

Разворачивая голубиную записку, Раймон заглянул внутрь себя. Ностальгия, воспоминания, сыновный трепет? Пусто. Хотя - не совсем. Интересно было, зачем бы вдруг дома понадобился младший сын, ставший михаилитом. Особенно учитывая то, что в поместье о нём, кажется, не вспоминали все двадцать лет. Но и этот интерес был слабым, привычным. Потому что обычно михаилиты были нужны только для одного. Ну а то, что папенька написал именно ему, а не обратился к первому попавшемуся... вряд ли он рассчитывал на скидку. А, значит, дело предстояло особенно грязное.
Записка оказалась короткой. Совсем. И удивляло в ней, скорее, то, что отец обращался к нему, как... да, как к младшему сыну.
"Любезный сын, дорогой мессир Раймон. Ожидаем вас в скором времени в шато де Три. Ваш отец, граф де Три."
Как ни странно, желания бежать на юго-запад это не вызывало. Раймон свернул бумажку и взглянул на магистра.
- Любопытно. И письмо, и то, не случалось ли в последнее время в родных краях чего-нибудь интересного... для ордена.
- Нам об этом ничего не известно, - развел руками верховный, - но родня нечасто разыскивает наших детей. А если делают это, то не ради куша в наследстве.
"Был бы ещё тот куш. Если папенька и хранил где-то всё это время потерянные сокровища тамплиеров, то вряд ли ждёт меня за тем, чтобы вручить святыни. И всё же, интересно, что-то случилось, или... до родни дошли слухи? Хотя бы из Билберри?"
Мысль была неприятной, но, поразмыслив, Раймон её отбросил. В поместье де Три никак не могли связать михаилита Фламберга и сына Раймона. Значит, они не знают ничего, кроме того, вероятно, что он жив. Ни о Билберри, ни об Эмме, ни о... Раймон тронул пальцами богато вышитый рукав и улыбнулся. Ни об этом. Он откинулся на спинку кресла, подняв кубок.
- Сэр Руперт, если могу спросить... что за человек мой дорогой отец? Хотя бы - каким был, когда передавал меня ордену.
Верховный мрачно улыбнулся, надолго припадая к своему кубку.
- Та весна была очень холодной. Дождливой. Гийом де Три был одет тепло и добротно, хоть и не роскошно. Тёплый плащ, хорошие сапоги, плотные перчатки. Ты - зяб в поношенном джеркине с чужого плеча и даже не держался за его руку. Он передал тебя в руки Бойду, подписал бумаги и уехал, не прощаясь. Не оставил ничего на память, не присылал писем. Капитул удивился, когда голубь принес эту записку.
Звучало... погано. Не так, разумеется, как в случае папаши Эммы, но всё равно неприятно.
"Не помню этого вообще. Крепость, камни, знамёна, гам... но лицо человека рядом? Цвет оверкота? Слова? Впрочем, верно, он же молчал". Раймон отпил крепкого терпкого вина, покатал вкус на языке. Виноград чуть горчил - но совсем слабо. На Луаре - если он не ошибся с сортом - жили отличные виноградари. Англия таким похвастаться не могла - земле здесь просто не хватало солнца и радости.
Зато в избытке было скал - и моря, где жили неведомые жуткие твари... и куда когда-то изгнали фоморов.
- Но раз так любезно просят - стоит поехать, - заметил он. - Представить невестку, рассказать о жизни. Дорога, конечно, на запад, зато по побережью.
- Тебе решать, - пожал плечами магистр, - отговаривать не буду, хоть чутьё и подсказывает, что Эмма не понравится им. Корнуолл консервативен, знаешь ли, а леди давно не пятнадцать. Да и сын-михаилит для потомка тамплиеров всё равно, что нож, приставленный к яй... хм, фамильной гордости.
Раймон с улыбкой вскинул брови.
- А разве в уставе не сказано: помоги ближнему приставить нож к яйцам и толкни?
- Вот воспитали-то...
Прозвучало это, впрочем, восхищенно. Верховный вздохнул, одобрительно кивая.
- Светильня, которую ты помял головой Вихря, стоит около восьмисот фунтов. Смотри, не выстави графу счет меньше, сынок.
"Восемьсот?! А выглядела не больше, чем на двести! Пусть и везли её как подарок с самого Родоса!"
Нашёл бы отец восемьсот фунтов на услуги михаилита? Раймон искренне надеялся, что проблема на самом деле столько не стоит, несмотря на дурной запах. Такое потянуло бы на группу, а не одного блудного сына с уже не пятнадцатилетней михаилитской ведьмой.
- Постараюсь. От души.

27 февраля 1535 г. Где-то в Суррее, под Кромли.

Тракт снова стелился под копыта Розы и Солнца, сияя полуденной белизной и звеня заполошными птичьими трелями. Ровный стук успокаивал, хотя успокаиваться и не стоило бы - не после Эда, засад по дороге, так и висящей над их головами награды от Листа, о кончине которого могли прослышать ещё не все. Не доверяя пернатым тварям, Раймон снова оглядел лес, прощупывая тени и глазами, и чутьём морочника, но вокруг было тихо и спокойно. Как минимум пока что никто не возражал против того, чтобы они двигались на запад.
- Раймон, - Эмма, задумчиво разглядывая деревья по обочине, говорила негромко, неспешно и даже с ленцой, - скажи, а Тинтагель от поместья твоих родителей далеко? Понимаешь, - заторопилась она, - я вспомнила о Ланселоте, которого ты зачем-то притащил, вспомнила книгу сэра Мэлори, легенды... А ведь в Тинтагеле жила Игрейна, мать короля Артура. И Моргейна - герцогиня Корнуолльская. Не странно ли, что твой батюшка озаботился поисками как раз в тот момент, когда... Великую Королеву же отождествляют с Морганой ле Фей.
Тинтагель, который Раймон так толком и не видел даже издали, летняя резиденция Норфолков. Хранилище легенд, о которых если нянька и вспоминала, то мимоходом, парой слов. Если подумать, тамошних жителей старина интересовала мало, сказки - и того меньше, и Раймон едва ли мог их осуждать. Жизнь от улова до улова и скудного урожая, какой удавалось собрать на пустошах... да и сам он был ли другим - собой - до жизни в ордене? Он покачал головой.
- Недалеко. Не слишком долгий конный перегон, кажется. Но отец... не знаю. Да, они очень нуждаются, но предавать собственного сына, пусть и отданного, ради золота из рук кельтской богини? Потомок тамплиеров? Тулуз-Лотреков? Не знаю. Люди, конечно, меняются, да и не помню я его толком, но верить не хочется, - уверенности в голосе не хватало даже на вкус самого Раймона, и он мрачно фыркнул. - Конечно, выбор между этим вариантом и чем-то настолько гадким, что потребовалось вызывать именно меня - даже не знаю, что хуже.
- Прямой потомок Хереварда Уэйка, человек из рода саксонских королей не постеснялся бы продать всех своих детей, лишь бы было на что пить и играть в карты, - грусти или сожаления в голосе Эммы не было. Лишь привычная практичность. - Я не боюсь, но богине нужен сначала Светоч, а потом уже ты. Как говорил мне Бойд, сломленным, если уж не получилось сделать вкусного героя. И вот таким тебя видеть - не хочу. Я не стою того.
Крестьяне, неспешно едущие на телеге, запряженной волами, проводили их взглядами, переглянулись, над спинами животных свистнул бич и телега споро покатила к деревушке, уже виднеющейся за рощей.
- Какая смиренная самооценка, - умилился Раймон, провожая крестьян взглядом. - А ведь только недавно запах валерианы выветрился окончательно. Интересно - это они торопятся приготовить праздничную встречу?
- Девственницу к столбу привязывают.
Угроза отваром Эмму даже не испугала, лишь бровь чуть изогнулась скептически.
- В золоте? Стоящую на сундуках с драгоценностями? - с надеждой поинтересовался Раймон.
- Вряд ли, - вздохнула Эмма, - в рубище, по традиции. Блондинку, заплаканную, лет тринадцати, но округлую в нужных местах. Моему достопочтенному свёкру понравится.
"О, Господи, это что, не шутка?!"
Не зная, плакать или смеяться, Раймон тяжело вздохнул и покачал головой. Такой реакции он не предвидел - освящённые вилы казались как-то... правильнее, что ли? Уместнее.
- Ну, что с ними поделаешь. Придётся насиловать, резать и есть аккуратно - вдруг они её ядом напичкают. Или облатками со святой водой.
- Шучу я, - не изменяя невозмутимому тону, просветила его Эмма, - откуда мне знать за милю от деревни, что они там делают?
Раймон закатил глаза, не в силах прогнать образ опустевшей деревни, оказавшийся на диво реалистичным, пусть и менее уместным.
- Так может они там давно планы строят, и эти двое как раз погнали дочку предупредить, что пора надевать рубище.
Эмма покачала головой, поправляя складку на перчатке.
- Увы, Раймон, крестьяне всего лишь удивились и даже обрадовались. Но, быть может, у них в деревне есть праздник вознесения на вилы страшных михаилитских чудовищ? Ведь праздник - повод для радости?
- Несомненно. В деревне ведь так мало развлечений, так что кого на вилы, кого в прорубь - и можно потом год рассказывать байки, в которых растёт количество михаилитов, а их ведьмы отращивают рожки и клыки из... разных мест, - Раймон взглянул на свою михаилитскую ведьму и усмехнулся, качая головой. Хорошо поддела. Кажется, он на неё плохо влиял. Точнее, наоборот, помогал раскрыть способности, если вспомнить ту историю с продажей "афродизий". - В любом случае, думаю, стоит подъехать поближе. А то вдруг в самом деле - столб. Замёрзнет же дева, по морозу только в рубище.
Эмма лишь кивнула, поддавая каблуками под бока Солнцу. Жеребец, которого Бойд упорно именовал излишне нервным, взвился на дыбы, рванул вперёд так, что из-под шапки выбилась коса, заметалась по спине.

На столбе за деревней девственницы не висело. И у столба она тоже не стояла. Ни в рубище, ни без оного. Зато собрались почти все жители, даже малых детей принесли, точно встречали заезжих актеров. В руках мужика с окладистой бородой подрагивал кубок с вином, а румяная молодка рядом с ним держала блюдо с печеными каштанами. Впрочем, за их спинами стояли дюжие парни с вилами, косами и цепами. И лица их выражали готовность пустить всё это дело в ход.
- Встреча... или встреча, - пробормотал Раймон, оглядывая собравшихся. Вилы не предлагали друзьям, каштаны с вином - врагам. А ещё он не видел здесь священника. Если подумать, то и колокольни над частоколом - тоже. Конечно, церковки порой устраивали прямо в избах, но обычно в деревнях старались поставить хоть небольшую колоколенку. Через Эмму кольцом вились чувства: ожидание, настроженность, страх вперемешку с любопытством, готовность драться. Восторг, волной рвущийся от детей и - почему-то - девиц, чуть не заставил усмехнуться. И облегчение... странно. Впрочем, всё это могло относиться и к тому, что он не начал рубить всех направо и налево, и к тому, что заехал прямиком в готовую ловушку. Но, дьявол, не бегать же теперь от людей! Чёртов Эдмунд, не подозревающий о том, что если сломать Раймона, то всегда останется Фламберг. Впрочем, вероятно, шурину было пофиг.
Коротко оглянувшись на Эмму, Раймон спрыгнул на утоптанный снег и кивнул кубкодержцу.
- День добрый. Всех михаилитов так радушно встречаете, или праздник какой?
- Дык, - хмыкнул тот, - не каждый день, знать, к нам вы заезжаете, господин Фламберг. Откушайте вина освященного, не побрезгуйте. Люди-то всякое болтают.
- Не каждый, но уже бывал? - уточнил Раймон, беря у него из рук кубок. С годами на тракте деревни сливались в одну, и он даже ради спасения жизни не помнил, бывал ли здесь прежде и тем более не знал, проезжал ли тут двойник. Хотя, в этом случае встречали бы иначе.
Вино казалось крепким даже на запах, но хотя бы без следов яда. Могло ли у крестьян заваляться что-нибудь такое, чего он не почувствовал бы в густом ягодном аромате? Специально не стали разбавлять святой водой, чтобы замаскировать вкус? Слишком сложно. Не в каждой же деревне по Тоннеру сидит, в конце концов! Раймон с улыбкой поднял кубок.
- Мир вам, да пребудет с вами Господь, - к собственному его удивлению, прозвучало вполне искренне. Мира сейчас очень не хватало, а Бог, по крайней мере, заповедал любить даже тех, про кого люди болтают всякое, пусть и не следил за исполнением до срока.
На вкус настойка оказалась ещё крепче, чем на запах, но вовсе не так уж плоха, особенно с мороза. Подхватив с подноса порозовевшей девушки каштан, Раймон подкинул его на ладони и с удовольствием отправил в рот. Освященное вино - освящённым, но старые традиции здесь, кажется, уважали тоже. Ну а вредить никому он здесь и не собирался.
- А перекреститесь-ка, господин Фламберг, - потребовал кубконосец. - Как следовает.
"Как следовает, да. Впрочем, после освящённого вина..."
Одна из вещей, которые волей короля не поменялись при реформации. Мысленно вздохнув, Раймон послушно перекрестился, размышляя о том, что при этом почувствовал бы служитель преисподней. По опыту экзорцизмов - ничего хорошего, но ведь наверняка боль и отвращение можно научиться скрывать со временем, если в сознании? Нужно было при случае опробовать на этом Брайнсе.
Крестьяне облегченно выдохнули, перекрестились вслед за ним и опустили вилы. Зато барышни принялись стрелять глазками так, что будь очи арбалетами, Раймон бы уже пал бездыханным.
- Ну я ж говорил, что Фламберг наш, который стока лет берёг эти земли, не могёт, - пробасил кубконосец, - не могёт вон то всё, что сказывают. Бывали вы у нас, господин, лет пять эдак назад, мальчиком еще. Как сейчас помню, бороду отпускали, да и сейчас вон небриты, правильно. И креститься так и не научились, агась. Баламутня тогда зарубить изволили. Да Сьюли плод травила опосля. - Мужчина покосился на хмыкнувшую Эмму и осекся. - Ну, да дело давнее. Пожалуйте, пожалуйте, мы добро помним.
Сьюли Раймон не помнил, хоть убей, и не узнал бы в этой толпе без таблички с именем на груди. Лица сливались не хуже, чем деревни или вот...
- Баламутня? - восхитился он, подхватывая поводья Солнца. - Надо же. И с тех пор никаких забот? Тварь-то мерзкая в край.
Мерзкая и на вид, и запахом тины напополам с протухшей рыбой, и особенно тем, что любила оставлять потомство, используя похищенных женщин как инкубаторы, не хуже иного паука.
- Его, поганого, - охотно согласился кубконосец. - А забот никаких, вестимо. Вот только колокольня ёб... не при леди сказать, упала. Прямиком, значица, на священника нашего, отца Георгия. Мы его похоронили, а он чего-то того, не хоронится. А так - путно всё, не будь я старостой. Вот только еще на кладбище неспокойно и в лесу что-т ухаить и воить. И на реке хохочить кто-то. Но тихо, тихо, молитвами вашими. А вы, сталбыть, оженились?

Эмма хмыкнула второй раз, от неё потянуло успокоенностью и верой толпы, сомкнувшейся за спиной.
- Оженился, - признал Раймон, чувствуя, как по мере озвучивания списка брови ползут всё выше. - Леди Берилл, прошу любить и жаловать. Скажите, мастер... - вспоминать было тяжело. И всё же старосты запоминались лучше, чем... чем прочее. - Хаси, а ещё и вомпера у вас тут не завелось для полного, значит, комплекта? Потому что на него, чую, даже у такой справной деревни награды уже не хватит. Со священником, хохотальниками речными и ухальщиками лесными.
Михаилитские инстинкты спасали, даже когда думалось только о том, что какого чёрта? В самом деле, мало ли он поездил и по западу, чтобы в каждой деревне ждать проблем? Не Рысь ведь, где работал - там работал. Кроме того, без упоминания золота, вероятно, его бы снова заставили креститься, да ещё и отче наш читать.
- А как же без вомпера? - Обрадовался староста Хаси, широко раскрывая ворота к собственному добротному дому, украшенному витиеватой резьбой. - Вомпер, сталбыть, к жене Гарри ходить. Ночером. Он уж и магистеру вашему подорожному писал. Констебль-то, который в Кромли, тока смеется. А золото не поскупим уж, хоть тадысь вы и от казны работать изволили.
Подавив желание спрашивать по всем пунктам из бестиариев подряд, Раймон кивнул и помог Эмме спешиться.
- А жена-то Гарри как, против?
- Нет, - простодушно ответил староста. - Она против, только когда другой вомпер прилетает. А когда тот, что пешком ходит - не против.
Он толкнул дверь в дом и оттуда повеяло теплом, похлебкой, кислым хлебом и крепким вином.
- Он же шутит? - шепнул Раймон Эмме, проводя в дом. - Потому что, как-то... чересчур?
Эмма отрицательно помотала головой, потянула его к себе, как для поцелуя.
- Но когда говорил про священника, боялся больше.

Внутри было жарко натоплено. У очага хлопотала румяная женщина, толстенькая, опрятно одетая в простое белое платье, перевязанное нарядным передником. Завидев Раймона, она зарделась и опустила глаза, но на стол, покрытый скатертью, еду подавала споро, уставляя его жарким и тушеными овощами, пирогами и бутылями с вином. По стенам стояли лавки, заваленные подушками и на одной из них возлежал удивительно толстый, полосатый кот, глянувший на Эмму неодобрительно.
- Сьюли, - проговорил староста, - будя глазками вертеть, подай-ка нам хлеб да колбасы.
Эмма, впрочем, глядела почти, как кот, неодобрительно-заинтересованно, но сцен не устраивала и тщательно прятала улыбку за кружкой с отваром.
Деревня, казалось, вышла прямо из сказки, и в одном Раймон был уверен точно: пять лет назад ничего такого здесь не было. Кроме баламутня и вот Сьюли, которую он упорно не помнил даже сейчас. По дороге к дому старосты, не считая повести об отце Георгии и прочих вампирах, он заметил следы гончей холмов, отпечатки детских ладоней и лужицы слизи у овина. Водились тут, кажется, и лесавки, бебоки, данни... и ничего из этого, казалось, местных не тревожило - кроме священника и кладбища, где, вероятно, его и недозахоронили. Удивительно удачно упала та колокольня.
- Посмотрю я, что здесь можно сделать. Но раз уж хлеб и колбасы, не расскажете, как жила деревня в эти пять лет? Что интересного приключалось? Хозяйство, вижу, справное, значит, удачное время?
Староста задумчиво почесал бороду, неприкрыто любуясь Эммой.
- Да ничего не случалось. Ну вот разве что наезжал граф с охотою, девок всех перепортил. Ну не всех, конечно, стёрся бы, на передок слабых тока. Потом, значить, у троих ребятишки народились. Славные такие, одного чаво-то костяное в лес утащило, а двое-то подросли, конечно. Ну вот дитёночек ваш, которого Сьюли, дура-то, вытравила, тож ходить повадился. Говорила ей мать еёшняя, супружница моя, Рейчел, что не трави, можа, оженится. Дык, заупрямилась и закопать в освященной земле не дала, а оно потом пришло. Ну да мы его, не осерчайте, топором и сожгли в печи. Вроде ходить перестало, зато в лесу ухать начало. Всех разбойничков повыухало, пять лет уж ухаить, а констеблю тока смешно. И братья ваши грят, что ничего не ухаить. А как не ухаить, когда вся деревня слышит? Да и разбойнички нешто дураки? Потомача, блаженный наш всё огонёчки видел, навроде как с неба, разноцветные. Всё сказывал, что из огонёчков, дескать, люди выходять с головами огромадными, руками длинными и глазищами в поллица. Ну, догляделся, известно. Пропал напрочь весь. Торговец заезжий приезжал, привозил броши странные. Навроде как яблоко, а с яблока - пасть, как у твари. Зубастая и слюна будто капает. Отец Георгий на чудь такую польстился, а потом, годка через три колокольня и рухнула. Скоренько так, христосонуться не успели. Магистр ваш подорожный проезжал тож, про уханье послушал, сказал чота длинное и, кажись, ругательное. Уехать изволил. А как уехал - на реке хохотать стало. Год хохочет уж. А чего ж вы, господин Фламберг, детишками-то не обзавелись? Самое дело богоугодное - детишки-от.
Эмма эту тираду слушала с неописуемой смесью удивления и какой-то детской радости на лице, подняв брови и прикусывая губу, чтоб не смеяться. Раймон тоже прикусил губу, постукивая пальцами по столу. Смеяться уже не хотелось - слишком быстро сказка оборачивалась жутью. Ничего не случилось? Такой деревни не могло существовать - как не могло жить в ней таких вот крестьях. Не вязалось всё. И рассказы, и чувства, и особенно - реакции, потому что если даже допустить, что всё - правда, что в лесу живёт тварь, которая ухитрилась спрятаться от Бойда, что ни один проезжий михаилит не занялся гончими или анку... в таких местах не жили. Хватали хозяйство и сматывались. А раз не смотались, то либо что-то мешало - хотя он сам слышал в лесу уханья не больше, чем Бойд - либо не хотели. А не хотеть сматываться в окружении нежити, живя рядом с нежитью, так странно чувствовать могли либо под мороками, либо...
От жаркого тянуло перцем, остро, ядрёно, а Раймон вспоминал, что не видел в деревне ни свиней, ни коров, не чувствовал запаха, не слышал мычания или хрюканья. Только издали доносился лай гончих, да чуть ли не шипел кот, которому не нравилась Эмма - хотя должно было не нравиться всё остальное. Раймон нарочито тяжело вздохнул, качая головой, приобнял Эмму за плечи.
- Наши утлые шлюпки сорвала волна, и сказал капитан удалой... ну и жизнь у вас, мастер Хаси. Правду сказать, прежде такого и не видел даже. И если уж сам магистр по тракту... запамятовал, как же его тогда звали?..

Улыбка на лице Эммы не погасла, но в глазах мелькнуло облегчение.
- Не дождется земля
Моего корабля,
Вдыхая холод мертвых губ,
Я в саван обрядила труп
И причитала день и ночь,
И не пришел никто помочь, - очень тихо пропела она, вольно смешивая слова из двух песенок.
- А Цирконом, - добродушно подсказал Хаси, не обращая на неё внимания и улыбаясь Сьюли, поставившей на стол колбасы. - Тока спешит все время. Налетел, чаво-т сказал и улетел, тока плащ щелкнул. Да вы кушайте, господин Фламберг, не побрезговайте.
- Циркон, верно! - Раймон хлопнул себя рукой по лбу. Прикидываться дураком было удивительно просто. Как вторая натура. - Ну, неудивительно, что не заметил-то, на бегу. Капитул, что с них взять, от земли оторваны, всё больше в резиденции, не то, что мы. К слову, о нашем, родном. Если кладбище, да ещё лес, и река, и вомперы - это, господин, никак не меньше, чем сотен в тридцать золотом станет, а то и больше. Раньше-то казна платила, а сейчас, сами понимаете, на еду приходится зарабатывать.
Староста уронил челюсть, осторожно потрогал её и рукой вернул на место.
- Воля ваша, а дорого, - твердо заявил он. - Восемьсот со всей деревни уж кое-как, а три тыщи... Это ж какие деньжищи!
- Мне дурно, - капризно заявила Эмма, перебивая его и приникая к плечу. - Слишком много перца. Шафран бы еще куда ни шло, но перец... Милый, мне нужно на воздух!
Раймон, скрывая облегчение, развёл руками и поднялся.
- Уж простите, господин староста. Потом договорим, сами понимаете, а только восьмиста - уж очень мало будет, за такое-то. Ну да сейчас пройдёмся, поглядим, вдруг да у страха глаза велики, и получится подешевле беду решить.
Кот злобно мяукнул, провожая их взглядом, но староста кивнул.
- Поглядите, а то как же. Тока за частокол не ходите, там навозу-у... Я вот зятька спроводить попрошу.

Зятёк, выползший из соседней комнаты, радовал не слишком. Мрачный детина с синью под глазами, заросший бородой, молча таскался следом, но хотя бы не мешал - да и с чего бы, раз вкусные гости не собирались выходить за ограду. Он даже согласно хрюкнул в ответ на просьбу постоять в сторонке, пока михаилит изучит частокол и следы. Потому что концентрация для такого дела - очень важна, да и леди всё-таки требовался свежий воздух, а не густой аромат избы, который тянулся за мужиком густым шлейфом.
"Остатков часовни так и не видно. А вот что священник не хоронится, как полагалось бы - очень даже верю".
Впрочем, куда интереснее был вопрос, что делать, если в деревню действительно наведывались два вампира. Называя бешеную сумму, Раймон чуял, что даже в этом фарсе как-то продешевил. Надо было просить все пять тысяч. И это не считая того, что к деньгам стоило добавить ещё несколько михаилитов, а в наличии был только один. Плюс - тень, если Шафрана в этот раз не подвело его чутьё. Лучше бы нет, потому что выбираться из этого логова упырей без помощи снаружи обещало стать просто убийственно любопытным опытом. И не хотелось даже думать о том, как власти и не только отнеслись бы к сожжённой под ноль мирной деревне со всеми жителями. Потому что поди разбери по обгорелым телам, кто там нежить, а кто жить. Письма же вон посылали, торговать ездили, констеблям жаловались. Люди как люди, поди отличи. Он вот не отличил. Хмыкнув, Раймон провёл рукой по заострёным брёвнам частокола высотой в полтора роста.
- Хорошая ограда, крепкая. Странно даже, почему деревня полна нежити.
Частокол ответил непередаваемыми оттенками чувств. Облегчение, досада, волнение, злость, усталость, "какого-хера-ты-туда-полез"... Шафран, Мирддин ап Талиесин, которого именно за это сочетание имён в детстве дразнили Дважды-Мерлином, был рядом, как и положено хорошей тени.
- Шафран говорит, что может сбегать за Зябликом... Воробьем? М-м, Свиристелем? - Бледнея и вздыхая так, будто ей не хватало воздуха, монотонно начала переводить Эмма. - А может, пока ты заговариваешь зубы, расхерачить тут к дьяволу хотя бы детишек. Зубастые. Скажи ему, чтоб не ассоциировал так неприлично, я не сразу понимаю, что на самом деле он подразумевает.
- Какого хера михаилиты вообще во всё это лезут, - пожаловался Раймон, не сбиваясь с тона. Мороки на нежить действовали паршиво, так, что и не передать. Без некромагии, как у того чёртова кукольника - вообще никак, но здесь жили не анку, не обычные гравейры. Эти крестьяне имитировали людей - пусть не слишком удачно, но этого хватило, чтобы его обмануть. Они даже эмоционировали, обманывая Эмму! Притворялись. Чем сложнее система, тем проще поймать от неё хоть что-то, и Раймон, продолжая говорить, тянулся за спину, туда, где переминался с ноги на ногу зятёк. Связь была неучтойчивой, рваной, и... странной. Словно за Раймоном стоял ребёнок... нет, не просто ребёнок, дебил. Ещё и безумный к тому же. Мысли и восприятие мельтешили, сбивались, словно создание само не было уверено, что нужно думать и чувствовать. И даже эту тень человечности почти затмевала тяжёлая глыба нежити, монолитная, сжатая голодом и жаждой. И всё же... с таким, почти высшим гулем, он работать мог. Наверное. - Особенно в одиночку, когда вся тройка нужна. Гончие, вампиры, хоть сигай через забор да дёру. Только жаль бросать таких гостеприимных людей. Да и Берилл так любят, что даже на сердце приятно. Не годится лишать и компании, и помощи. Вот кабы трое было - тогда понятно. Один тут, один там, нежить и не сообразит, кто где бродит и с кем. Главное, чтобы до тебя, дорогая ведьма, эти вампиры гадские не добрались. Даже жаль. Так-то обычно вдвоём ходим, но сейчас - опасно, придётся где-нибудь оставить. Так что надо бы спокойно, аккуратно. Побыстрее бы, конечно, тут оглядеться, а то, глядишь, праздник устроят к вечеру-то.
- В юбках ходить не буду, с тебя ужин, двадцать минут развлекай, - пробубнила под нос Эмма, а затем громко ойкнула, прижимая руки к животу, которого не было, не могло быть, а если бы и был - то корсет все равно утягивал. - Он толкается! Вот потрогай!

Смотрела она, впрочем, на зятька. Глазами, в которых уже не осталось серого и голубого, лишь яма зрачка. Тот вскинулся, глядя на нее, медленно почесал затылок, и также медленно пошел в избу, приволакивая ноги. Судя по всему - докладывать об особо вкусном десерте. Раймон проводил его взглядом и обнял Эмму. Бедная нежить. Мало было одного морочника, так пожалуйте, и ведьма туда же, и как бы не лучше. Впрочем, магии он не чувствовал - не ту, что использовал сам. Направленные чувства?
- А ещё у всех этих вампиров отменный слух. Тоже жаль. Трудно планы строить.
- Они похожи на Грейстоков. Чем ярче эмоции жертвы - тем вкуснее, - Эмма потянулась, будто для поцелуя, ненароком закрывая лица рукавом. - Уж не знаю, обычное ли это дело для упырей.
- У тех, что не слишком голодны, - проворчал Раймон. - И достаточно развиты, чтобы сдерживаться. Низший гуль просто кинулся бы и разорвал, не глядя на чувства. Хотя дети, конечно, даже для таких - деликатес. Нежные, пугливые. Но, однако, какая приятная неожиданность. Попадаешь в тюрьму, выходишь, а в твоей женщине такой дар растёт.
- Травы от этого не помогают, - пожала плечами Эмма, прижимаясь губами к шее жадно, точно сама была упырицей. Но за этой страстью пряча маленький камешек, что вложила в ладонь. - Да и дар ведь - любви, как высокопарно бы не звучало. Помнишь, как у Павла? Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. От зла защищает.
- Воистину, - Раймон благодарно пожал пальцы. - Пригодится. Интересно, что будет, если засунуть любовь какой-нибудь нежити в пасть. Или ниже. Надо попробовать. Внедрить в обучение. Хотя... не получится. Делиться не хочется же. Любовью. Пройдёмся? А то тут даже птиц нет, послушать.
До хаты старосты было неблизко, но, как оказалось, прогулка того стоила. Ставни добрые люди не просто закрыли на засовы - потому что уханье же! - но и забили гвоздями. Видимо, для того, чтобы ветер с реки ночью не распахивал и не мешал гостям и хозяевам спать. Одним - вечным сном, другим - сытым. Сильно, видать, дует. И вовсе не обязательно, что праздник захотят устроить именно на улице даже ради беременной добычи. И узнает он об этом скорее поздно, а гулять предстояло ещё добрые десять минут. Вздохнув, Раймон прислонился к стене.
- Надёжно тут строят, можно только позавидовать. Не деревня, а крепость, побольше бы таких.
Гвозди нагревались, краснели внутри, отдавая жар ставням. Не до пожара, нет. Но сухое дерево расширялось, потрескивало, местами обгорало, превращаясь в уголь.
На частоколе застрекотала сойка, громко и недовольно, точно у нее отобрали жирного червя. Эмма быстро улыбнулась, прижимаясь к плечу.
- Громко орёть. К морозу, знать. - Равнодушно заметил упыриный староста, выглядывая из дверей. Волной накатил жаркий пряный воздух. - Полегчало леди-то?
Раймон с тяжёлым вздохом покачал головой, сожалеюще глядя на мгновенно позеленевшую Эмму. На все гвозди его пока ещё не хватило. Ещё бы немного времени...
- Вот ещё кружок сделаем - и получшеет, оно всегда так. Только вот, мастер Хаси, нельзя ли пока стол-то снаружи накрыть? Понимаю, что не гостю распоряжаться, но простите уж: в избе-то ведь и впрямь душно, а леди это вредно.
- Накроем, как не накрыть-то? - Совершенно искренне удивился Хаси. - Помнюча, када Рейчел моя Сьюли носила, такоже мучалася. Девка у вас будет, господин Фламберг, у меня на такое глаз набит.
Сойка зашлась раздраженным стрекотом, с частокола и в самом деле вспорхнула птица, пересаживаясь ближе. Эмма, точно заморская ящерица, из зеленой стала белой с просинью, потянула в сторону.
- Надеюсь, у него глаз набит будет не только на девок? - Осведомилась она, розовея, когда изба и староста остались поодаль.
- Зачем набивать один глаз, когда есть два? - удивился Раймон, забирая в сторону, чтобы порыться в седельных сумках.
Когда он закончил, за спиной уже не пыхтел зятёк, не сводивший глаз с Эммы. Не проблема. Мороки с трудом, но действовали на эту странную нежить, а у частокола всё-таки можно было найти, место, где избы скрывали небольшую площадь, на которой собирались к празднику упыряне, упырицы и зубастые упырята. Оставалось только гадать, хватит ли еды на всех. По крайней мере Эммы каждому досталось бы разве что по маленькому кусочку. Фаршированная ребёнком женщина в собственном соку... на этой мысли Раймона передёрнуло. Когда так шутили в спальнях, это казалось более... невинным. Абстрактным. Впрочем, он намеревался сделать всё, чтобы эта ситуация не превратилась в конкретику. Пусть вон Шафрана жуют. От михаилита, глядишь, отравятся и упокоятся. Тихо насвистывая, Раймон смерил частокол взглядом и поманил Эмму к себе.
- Тут воздух и впрямь лучше. Свежее, дышится лучше, разве нет?
Мороки работали лучше всего, когда люди... хм, нежить видела то, что ожидала и хотела увидеть. Например, заботу, объятия. Мелочи вроде женщины, внезапно взмывшей над головой михаилита, видеть было необязательно. Зачем бы ей такое делать, когда на улице готовился пир, а ребёнок в животе вряд ли одобрял подобную акробатику. Ни один примерный муж такого не допустил бы, нет. Значит, этого не было.
Успокоительно-упокоительный Шафран рухнул с забора почти одновременно со взлетом Эммы под довольный щебет какой-то синицы.
- Замечательный воздух, любимый, - оправляя завязанную юбкой простыню, хлопая длинными золотистыми ресницами, густым баритоном согласился он, - морочь меня всю. Прямо тут. Много раз!
- Тебе вредно, - проворчал Раймон, выливая на Шафрана часть пузырька с духами, прихваченного из сумок. Так хотя бы не приходилось возиться с тонкими деталями вроде запахов - ну, почти. С основой в любом случае было проще. - И не вздумай меня целовать, дорогая, по крайней мере, пока не побреешься. Что там за частоколом?
Судя по звукам, ощущению присутствия, лесная нежить тоже собиралась на пир, а Свиристеля он знал не слишком хорошо. И никак не мог успеть предупредить о... других проблемах. Впрочем, за оградой Эмма могла всё нужное рассказать и сама. Вопрос был, окажется ли этого достаточно - без стрел, без настоящего понимания? Но об этом сейчас думать не стоило - некогда и опасно. Свиристель должен был знать, что делает. В конце концов, он ведь выжил.

- Отлыниваешь, - ухмыляясь, поgенял Шафран, обнимая, - от поцелуев и долга супружеского, любовь моя. За частоколом всё хорошо. Пара убыров, бебоков мы по пути пришибли. Ну лесавки, как водится. Все облизываются. Тут, я гляжу, тоже все... Как упокаивать будем?
Упокойники заметно нервничали, поглядывая на них настороженно, а пара детишек и вовсе остановились поодаль, уже не скрывая голодного блеска глаз.
Раймон поморщился. Здесь лучше всего подошёл бы огонь - но именно он подходил меньше всего. Объясняй потом констеблям, что вот это обгорелое до углей тело - упырь.
- Так, чтобы потом было понятно, что - нежить. Награду, понимаешь ли, проще требовать, ведьма моя любимая. И есть тут одна хата, самая крупная, в которой ставень с северной стороны на соплях держится. Опасно ведь, согласись. Может не выдержать. Как в окна полезут!.. Но ведь все могут и не влезть. Правда, тут дело такое... - он размял пальцы и ухмыльнулся, зная, что под мороками это всё равно выглядит умилённой улыбкой. Не приходилось даже об этом думать - магия обтекала препятствия, изменяла сама, под то, как работали мысли, ожидания. - С некоторых пор меня может хватить и на то, чтобы деревня немного... изменилась. И, если подумать, то раз это грёбаная экосистема - погоди секунду.
Коснуться амбара было легко. Дерево словно само потянулось навстречу, открывая деревню и округу до самой реки. Упыри, гравейры на кладбище, ходы ржавников под землёй, и... Раймон даже приостановился, чтобы проверить. Люди. Буквально под ногами или где-то совсем рядом. С десяток, все - женщины.
Приятно выговаривая это всё Шафрану, Раймон размышлял о том, меняет ли это хоть что-то. Вряд ли упыри тронут... запас? Инкубаторы? - пока не почувствуют настоящую угрозу, но потом? Как поведёт себя лишённая пира простая нежить? Но отвлекаться на поиски, охрану - только самим сгинуть там же.
- Что думаешь?
Шафрана ощутимо тряхнуло. Он попытался было присесть, чтобы коснуться рукой земли, но вспомнил о простыне и досадливо выругался.
- Юбки - это зло, - пробурчал Мирддин, слепо глядя себе под ноги. - Рожалки там, шесть беременных. Я бы запер всё, что шевелится, в одну избу и наглухо эти самые ставни и забил. Серебром. И к дьяволу освятить... Наречь домом божьим. Никуда до констеблей не денутся. Ну поболеют чуть, кожа клоками слезет... Но нам их не на чучело, так?
- Пир на улице, - проворчал Раймон. - Моя вина, каюсь, я себя лучше ощущаю на воздухе. Но план мне нравится. Придётся просто чуть объединить и дополнить заманиванием. Возможно, очень героическим - в избу, до окна, а там уже как получится. Подпол и ходы на тебе, серебряное литьё на мне. Главное - успеть... и раздразнить, хотя они, кажется, уже. Готова к празднику, солнце моё? А то темнеет как-то.
- Святить тоже тебе. Я не рукоположен.
Шафран коротко оглянулся за спину, где мелких зубастых гаденышей стало уже больше, почти как Эмма уцепился за локоть и величаво кивнул в сторону уже накрытых столов.
- Но крест зачем-то ношу.
- Все мы... зачем-то их носим, - Раймон выпрямил спину и повёл женотень к собравшимся, держась той стороны, что ближе к избе. Хвала богам, что упыри, как и полагалось, не любили огонь, и немногие фонари едва рассеивали наступающую зимнюю тьму. Начавшие меняться морды так тоже легче было скрыть - и хорошо, потому что позволяло притворяться подольше. Время. Неожиданность. Подготовка. Идеально, если не обращать внимание на мелочи вроде того, что в деревне мог обретаться, например, обращённый михаилит, а то и не один. На западе братьев хватало, и не верилось, что ни один не задержался на ночь. А раз о ловушке никто не знал, то... - Ладно. Кстати, к сану ведь полагается и чтение проповедей. Придётся прочитать, да позабористее. Чтобы себя забыли, заслушавшись.