3 июня 1535 г. Лондон, Хемптон-корт.


За ливнем лучше всего наблюдать из окна. А еще лучше - из постели, где нежишься с молодой женой. Дик любовался ливнем в саду. Здесь, в беседке, среди могучих античных колон, было достаточно места, чтобы побыть одному под предлогом занятий фехтованием. Следовало ехать в Нортумберленд, знакомиться с людьми и землями, но Дик никак не мог решиться. Несмотря на смирение, принятие нового статуса, ему жутко хотелось в Фэйрли, поглядеть, как поднимают стены дома, погладить ладную щетину ржи, подышать свободным морским воздухом. Внешне он был приветлив, улыбчив и любезен - при дворе нельзя показывать слабость, сожрут. Но во сне видел то охотничий домик в Суррее, то Портенкросс.
Что же это делается в мире, если Ричард Фицалан присмирел, затосковал, будто больше не существует ни отваги, ни любви?
"Эдак я совсем царедворцем стану. Еще и любовниц, в подражание батюшке, заведу".
От мыслей и шпаги его отвлёк посланец Кромвеля. Лорд-канцлер изволил уведомить, что необходимо дать аудиенцию очередному комиссару, нуждающемуся в титуле. Комиссара звали Холденом-Ридом, и Дик только пожал плечами, гадая, из которых Ридов этот. Из тех, которые жили рядом с Норт Доунс, или же из тех, что поселились под Лейт Гилль. Комиссаром больше, комиссаром меньше - значения не имело. Баронства пустовали, старое дворянство умирало, оставляло земли графству, и так или иначе для каждой пашни нужен был хозяин. И лучше, если земля достанется суррейцу. По крайней мере, человеку, выросшему среди этих холмов, судьба надела не будет безразлична.
Поэтому, когда всё тот же слуга привёл в беседку этого самого комиссара, Дик отложил шпагу. Присесть он не приглашал, поскольку неведомый архитектор не предполагал, что в беседках будут сидеть и беседовать. И не предусмотрел принести хотя бы скамьи.
- Добрый вечер, мистер Рид, - кивнул он. - Милорд Кромвель пишет, что вы не прочь стать лордом Годалмингом? Что ж. Я, вероятно, не возражаю. Надеюсь, вы города под землю не проваливаете?
- Сэр Ричард, - сухо отозвался комиссар, кланяясь. - Проваливать города пока что не доводилось, но если этого потребует благо государства - сделаю. Впрочем, Комиссия и лорд-канцлер к такому относится неодобрительно. Исчезнувший, а не реформированный город... или монастырь - это провал Реформации. Но вы говорите - вероятно?
"А еще меня называют занудным".
- Вероятно. Годалминг – это небольшой город, торгующий молоком и маслом. Доходность небольшая, но стабильная, порядка тысяча пятисот фунтов в четвертину. Лорду Годалмингу принадлежат выпасы и плодородные земли, а также весьма приличный замок в Каттесхолле. Две недели назад полагалась еще и невеста, но, увы, леди Фелисити умерла. Что поделать, почтенный возраст. Не всякая сохраняет себя в девстве до восьмидесяти лет. Потому титул свободен, и вы можете его взять. Но с двумя непременными условиями: первое - вы женитесь на родовитой леди, чтобы продолжить в своём потомстве череду лордов Годалмингов; второе – пообещаете мне, что будете обходиться со своими людьми справедливо и снисходительно к их слабостям. Многие из крестьян по сей день католики, а священник… По нему давно арапник плачет.
Дик улыбнулся, облокотившись на балюстраду. Когда он говорил о графстве, ему казалось – он в раю. Наверное, не по чину было помнить имена мелких дворян и старост деревень, но, говоря о Годалминге, он поневоле припомнил, что старосту в Таесли звали Добом Сайнсберри, а в Фарнкобе – Эрмом Брамли.
- Как не повезло с невестой, - комиссар прислонился к столбику беседки и устало потёр висок. - Устав обязует обходиться с крестьянами доброжелательно и внимательно, вызывая уважение к Реформации. Ничего иного я обещать не вправе, сэр Ричард. А если бы обещал, то солгал. Если священник противится Реформации не по незнанию или непониманию, а по умыслу, убеждая и других - то он противится короне. Такого Комиссия игнорировать не может и не станет.
Дик поморщился. Дерзость комиссара не вызывала желания отвесить ему оплеуху. Разве что зудела назойливо, как комар в ночи, перемежаясь настойчивым постукиванием чужих эмоций. Казалось, тень другого комиссара, Харпера, витает над беседкой и пытается влезть в разговор.
- Дерзите. Не стоит. Не люблю. Крестьяне – люди подневольные. Они идут, куда их ведут. Вы – или священник. Если решите что-то сделать с этим, - Дик замялся, подыскивая приличные слова для пастыря душ, - замечательным человеком, я вас только поддержу.
После того, как Дику довелось выгнать отца Генриха из поместья, где он морочил голову Риссе, тот осел в Фарнкобе. И игрища с юными певчими не прекратил.
- Невесту я вам подыщу, но позже, - продолжил он. - Вам нужно время, чтобы устроить свои дела в поместье, и для Реформации. Мне - для посещения Нортумберленда. Возможно, там и пригляжусь к девицам на выданье. Но, думаю, вы приглядитесь раньше. Возражать также не стану. Это ваша жизнь. И последнее – вы не Харпер, не сравнивайте.
- Моя голова, сэр Ричард, - комиссар отлепился от столбика и встал прямо, заложив руки за спину, - занята террором в Линкольншире. Поэтому какое-то время мне будет не до поместья и не до разглядывания невест, хотя этот титул и открывает двери замков, которые мне нужно вывернуть наизнанку. Приглядываться там придётся к другому. Но и до этого священника руки со временем дойдут, это я обещать могу. Нового пастыря, если придётся, подберу сам. Но - потом.
- Ваша голова, барон, - слуга, тем временем, принёс бумаги, которые надлежало подписать. Кромвель работал шустро и не оставлял ни малейшего шанса передумать, – сейчас занята тем, чтобы надерзить синьору. Впрочем… Поздравляю вас, лорд Годалминг. Принимаю вас под свою руку. За преданность обещаю вознаградить сторицей, за предательство – покарать. Ступайте.
Дик всучил комиссару наскоро подписанные и заверенные перстнем бумаги. Мгновение подумал – и всучил еще и свою шпагу. Отказаться от подарка вассал не имел права, а утомлённый вид, упрямство и дерзость новоиспеченного лорда раздражали. Но шпага могла пригодиться в деле открытия дверей замков - приметная вычурным эфесом, её узнал бы любой северный лорд. Шпага принца - ключ ко всему.
- А вассальная клятва, мой принц? - Поинтересовался комиссар, взвесив шпагу и кивнув сам себе. - К слову, об этих татуировках. Конечно, Комиссия приняла решение, что они не греховны, но как принц, мой принц, вы подаёте пример всему королевству. И демонстрация таких... интересных узоров может смущать умы необразованного и отсталого населения. Население может не понять чистой любви к лошадям и красоте рябины, вспоминая вместо этого старые ритуалы. Демонов.
- Ага.
Дик тоже кивнул, застегнул ворот рубашки доверху и надел колет. Почему-то такие простые и привычные движения успокаивали.
- Мой меч, пожалуйста, - обратился он к вездесущему слуге. – Побыс… Как, уже? Благодарю. Итак, барон. Ваши советы – бесценны. Непременно учту, когда захочу узнать мнение по поводу старых ритуалов и демонов. Вы, кажется, ценитель. Пока же – прошу на колено.
Комиссар опустился, и Дик поднял меч. Коснулся им правого плеча Рида. Левого.
- Нарекаю тебя рыцарем, Кристин Холден-Рид, барон Годалминг. Избегай всякого нечестия, и да будет этот удар, - удовольствие, которое испытал Дик от этой пощёчины, описать не смог бы никто, - последним, какой ты стерпишь. Встань, сэр Кристин. Эй, кто там? Подготовьте рыцарский патент, я подпишу. А вассальную клятву мы подписали на бумаге, мой дорогой рыцарь. Не испытываю желания целовать вас.
К счастью, комиссар сообразил, что необходимо удалиться. Иначе от трёпки его бы не спасла даже Хизер.
Дик проводил его взглядом, думая, что этот - хотя бы не кретин. И не недозрелая тыква.
Немного было жаль шпагу - привык.
Дик прижался щекой к колонне, жадно подставляя лицо холодным брызгам первой летней грозы. Он всегда ставил долг и честь превыше всего, выше самого себя. Это был его долг - дать вассалу всё, чтобы тот смог выполнить уже свой долг. Причем, с честью. Но отчего-то казалось - не оценят.
"A’ Bhan-dia Badb, mòr anns a h-uile càil, thoir dhomh do sgiath agus do neart ..."

РИЧАРД ФИЦАЛАН

24 мая 1535 г., Брентвуд.

Кровь текла из рассеченной брови, заливала глаза, затекала в ухо, и шум битвы Дик слышал приглушённо, будто его она не касалась. Сложно было поверить, что еще два часа назад он метался между людьми и палатками, вразумляя, втолковывая и организовывая. Но люди оставались людьми. Они смеялись, жрали, пили – и не верили в грозящую опасность ровно до того момента, как заснули. А проснувшись – обнаружили, что шатры пылают. Враги пришли в сумерках, под стягами де Манвиля. Дик сорвал горло, крича до хрипоты, убеждая, что нельзя открывать ворота небольшого острога под Брентвудом, и его послушали. Вот только посты охранения не выставили, и легли спать. Беспечные, наивные люди, не верящие в войну, потому что в неё вообще никто не верил. Даже он сам, хоть и побывал уже в паре битв.
Когда запели луки, роняя огонь на лагерь ополчения, люди забегали. Их командиры пытались придать разрозненным, паникующим, отчаянно орущим ополченцам какое-то подобие строя, но безуспешно. Пока Дик, добрые пять минут созерцающий это, не рявкнул в хорановой манере, распределяя часть на тушение пожаров, часть – на стены, часть – к воротам. Благо, из женщин и детей в лагере были только шлюхи, и думать об их спасении не приходилось.
Нелюди де Манвиля – а вблизи было видно, что в атаку бегут не люди, упокойники, - наступали по всем правилам военной науки, рассыпаясь небольшими группами, прикрывая стрелками лестницы и мечников. В отличие от людей Дика, они не знали ни страха, ни сомнений, ни боли. Не ведали смерти, продолжая биться даже без головы. Они споро залезали на стены, сбрасывая бойцов вниз, и Дик готов был душу отдать за пару михаилитов. Толка от прозорливой тактики Роберта Бойда здесь не было, потому что королевское ополчение состояло сплошь из самовлюбленных болванов, привыкших воевать только в постели. Старшее поколение, бравшее Бордо и навалявшее шотландцам, ушло. Молодое – старательно гибло сейчас.
Совладать с паникой Дик не мог – не хватало опыта. Когда каким-то невероятным, божественным чудом, удалось откинуть от стен первую волну нападавших, он выпрямился во весь рост на зубце, спиной чуя, как его выцеливают лучники.
- Англичане! – Заорал он, поднимая меч. – Братья! Нам некуда деваться, волей или неволей надо стоять! Не осрамимся трусами, но ляжем костьми! Мёртвые сраму имееют. Не отступим, станем крепко! Я буду с вами, и если моя голова падёт, тогда делайте, что хотите, но сейчас, с храбростью предков наших сразимся мужественно! Я поставил вас в круг, пляшите, как умеете!
Не сказать, что эта пламенная речь помогла. Но люди посмеялись, собрались и вспомнили, что воевать умеют. А Дик развернулся лицом к врагу, сожалея, что не надел килт, улыбнулся – и получил стрелой в шлем. Мир закружился веселой кутерьмой, яркими пятнами огней, а потом прилетела вторая стрела, чиркнувшая по брови. Воистину, Бадб берегла своих илотов, потому как ничем другим такую поганую стрельбу и такое воистину божественное везение Дик объяснить не мог. Он крутанулся, делая вид, будто его убили, и упал с зубца на стену.
- Везучий. Настолько не хочется быть принцем? - поинтересовался Брох, подавая руку. - Понимаю. Вкусная еда, красивые девки вокруг, золото, почести, владения на полстраны - кому такое понравится.
Кровь текла из рассеченной брови, заливала глаза, затекала в ухо, и шум битвы Дик слышал приглушённо, будто его она не касалась. Сложно было поверить, что еще два часа назад он метался между людьми и палатками, вразумляя, втолковывая и организовывая.
- Да, - коротко согласился он, пытаясь утереть кровь окольчуженной перчаткой. – Не хочется. Двор, чёртовы тупые интриганки-фрейлины, лизоблюды и послы, мать их. А владения… Толку с них, если нельзя коснуться земли. Ты знаешь, чем пахнет вспаханная почва по весне? Женщиной. Самой желанной и самой красивой. Вот за это стоит биться, Брох.
Меж тем, нелюди пошли на приступ второй волной. Они натекали на стены, карабкались без помощи лестниц, рубили, рвали, кололи. Острог полыхал со всех сторон, а на подкрепление не следовало рассчитывать. Дик мог бы призвать своих серых, но почему-то не хотел. Быть принцем – это значит быть победителем ценой героизма.
- Оно и понятно, - спокойно ответил Брох. - Стрела, другая - и как раз коснёшься. А про землю, конечно, помню. Отлично пахнет, пока какой-нибудь порубежный барон не прискачет. Или кромвелевский сборщик. Или вот некромаг какой решит, что слишком хорошо пахнет, и надо нагадить. Эх, хорошо тогда сражаться, и земли касаться тоже. Даже ложиться в неё. Многие и ложатся, с каждым годом всё больше. От потомка Хереварда Уэйка скорее ждёшь не того, что он пашню нюхать будет, а того, что устроит всё и с баронами, и с некромагами, и со сборщиками. Король ваш - психопат чёртов, а и то понимает. Не нравится двор - сделаешь новый. Хочется нагишом по пашне кататься, хоть одному, хоть с леди Хизер, хоть с интриганками или послами - да кто же принцу запретит? Будущему королю?
- Правила, принятые при европейских дворах, - вздохнул Дик, пинком спихивая вниз вполне человеческого вида нелюдя, который влез между зубцами. – Международная дипломатия, чтоб её. Почему-то, - вниз полетел еще один нелюдь, - никто не думает, - и еще один, - что потомок Уэйка хочет просто жить!
Сумерки густели. Врагов было немного – полусотня, не больше. Но казалось, что – сотня, тысяча, сотни тысяч. Казалось, они не закончатся никогда, и наступит ночь, бесконечная, полная ужасов. Но последняя волна накатила – и рассыпалась о стены. И наступила тишина. Пронзительная, нарушаемая лишь стонами раненых. А когда Дик стянул шлем, чтобы утереть кровь краем плаща, эта тишина взорвалась ликующими криками. Люди, только что прогнавшие своими мечами смерть, радовались жизни.
И славили принца.

В тысяча восемьдесят втором году прибывшие из Франции монахи построили здесь монастырь, принадлежавший клюнийской конгрегации – ветви Ордена бенедиктинцев с центром в бургундском Клюни. Как и все монастыри этой ветви, он имел большую территорию, великолепные здания и немалое влияние. В огромных залах аббатства Бермондси короли проводили государственные советы. В этих стенах умерли королева-консорт Екатерина Валуа и вдова Эдуарда Четвертого Елизавета Вудвилл. Здесь были похоронены многие аристократы. Теперь здесь жили несколько бенедектинок, выгнать которых ни у кого не поднимались руки, множество крикс, и привидения.
Роб, за эти суматошные дни не брившийся ни разу, почесал уже прилично обросшую щёку. Лезть внутрь монастыря не хотелось до ругани. Во-первых, потому что пришлось бы здороваться с настоятельницей, излагая что-то вроде: "Благословение, сестра моя, а не свалить ли тебе отсюда подальше? Кажется, тут скоро ёбнет". Во-вторых, отпускать настоятельницу и жалкие остатки монахинь было нельзя - вдруг они уже не совсем люди, а вроде тех, от которых отбивался сейчас Фицалан в Брентвуде? В-третьих, Робу вовсе не хотелось, чтоб оно ёбнуло, когда он внутри. На всех известных точках сейчас либо работали, либо начинали работать михаилиты - самые опытные. И рвануть могло в любой момент.
- Представляешь, моя Бадб, захожу я туда, а по двору Бесс Вудвилл разгуливает и монашек распекает, что засрались по самые уши.
Про Елизавету Вудвилл Роб подумал в тот самый момент, когда обнаружил, что колодец в обители Марии Магдалины находится за двором. Её называли самой красивой женщиной королевства, подозревали в колдовстве и презирали за низкое происхождение. А еще она была дальним потомком феи Мелюзины, духа чистой воды. Говорили, что мать королевы Елизаветы, да и она сама, обладали даром слышать голос Мелюзины, когда кто-то из родни умирает, а также управлять водой и предвидеть будущее. Кроме могилы этой королевы больше ничего не связывало аббатство Бермондси с водой, разве что регулярные потопы.
- Не бродит, - лениво уточнила Бадб. - Смотрится в зеркало и восхищается платьем и украшениями. Гордится двумя сыновьями и дочкой, потому что благочестивые удались, и красивые тоже, как на подбор. Власяницы, покаяние с расцарапыванием лиц и битьём головами об пол - всё, как положено. Ещё сын с дочкой усираются, и одновременно флагеллируют.
- Что, прости?
Жёнушка умела осчастливить. Мгновение Роб тупо смотрел на аббатство, лежащее в долине между холмами, и перед глазами проплывали картинки счастливо воскресшего семейства: Вудвилл и двенадцать её детей - два Грея и десять Йорков. Для Дика Фицалана, который теперь воплощал в себе и Греев, и Йорков, и даже принца, это было нехорошо. Прямо сказать - дерьмово. Потом до Роба дошло, что дети королевы похоронены не здесь, а некоторые из них и вовсе неведомо где, и он начал соображать. По-видимому, за детей воскресшая Елизавета принимала монахинь. Но её воскрешение в любом случае не сулило ничего хорошего. Во-первых, мадам была известной интриганкой. Однажды, Елизавета Вудвилл, находясь в небольшом поместье отца, прогуливалась вместе со своими детьми. Мимо проезжал молодой король Эдуард Четвёртый, заметивший Елизавету. Между ними завязался разговор, и следующие две их встречи происходили на этом же самом месте – возле старого дуба. Это была любовь с первого взгляда, и вскоре они поженились. На их свадьбе присутствовала лишь мать Елизаветы и несколько служанок. Ко двору король Эдуард вернулся вместе с новоиспеченной женой. Королевская семья и некоторые придворные были возмущены, ведь Елизавета не подходила на роль королевы. Любовь с первого взгляда все посчитали ворожбой, колдовством – не мог же король так спешно жениться, явно его приворожили. Справедливости ради стоило отметить – Елизавета была необычайно красива. Она выглядела настолько хорошо, что годами позже, после всех событий войны двух роз и несчастий в жизни Елизаветы, ее звал замуж шотландский король, а ей уже было под пятьдесят. У Бесс и Неда родились двенадцать детей, двое из которых умерли во младенчестве. Среди выживших потомков был Ричард Шрусбери, впоследствии заключённый в Тауэр вместе с братом Эдуардом. А потом король скоропостижно скончался от пневмонии. Наследником престола должен был стать Эдуард Пятый, которому на тот момент было двендацать лет. Елизавета начала приготовления к коронации сына. Лордом-протектором при
юном короле становился Ричард, герцог Глостерский, родной брат Эдуарда Четвертого. Опасаясь захвата власти Вудвиллами , Ричард сразу же попытался изолировать племянника от этой ветви родни. Брат Елизаветы и её сын от первого брака были арестованы и вскоре казнены по обвинению в измене. В ожидании коронации юного принца отправили в Тауэр якобы для его же безопасности. На самом деле Ричард уже готовился захватить власть, однако публично об этом намерении не заявлял. Елизавета с остальными детьми в это время укрывались в Вестминстерском аббатстве. Вскоре герцог Глостерский убедил женщину отправить под его защиту в Тауэр и второго сына, Ричарда. Елизавета, вероятно, осознавая бесперспективность отказа, либо же из доверия к Ричарду согласилась на то, чтобы оба её сына от покойного короля находились под присмотром их дяди. Мальчиков держали в Тауэре, на протяжении первых месяцев их регулярно видели играющими в саду, однако вскоре дети всё реже стали покидать свои покои. В июне тысяча четыреста восемьдесят третьего года Ричард объявил брак Эдуарда Четвертого и Елизаветы незаконным на основании того, что его брат якобы уже был обещан иной женщине до свадьбы с Вудвилл. Известия о принцах в Тауэре перестали поступать уже в середине лета этого же года. О судьбе сыновей Елизавета узнала, скорее всего, тем же летом. Услышав весть о предполагаемом убийстве Эдуарда и Ричарда, она своими стенаниями огласила весь дом, била себя в грудь, рвала и резала волосы. Подогреваемая яростью и ненавистью к Ричарду Третьему, она пошла на союз с Маргарет Бофорт, матерью Генриха Тюдора. Сам Генрих имел весьма слабые притязания на трон Англии, однако с поддержкой белой королевы и через заключение брачного союза с ее старшей дочерью Елизаветой Йоркской его позиция становилась куда более устойчивой. Ричарду стало известно о заговоре против него, и Елизавета вынуждена была скрываться вместе с дочерьми, при этом её лишили всех земель, оставшихся после смерти мужа. От стремления вернуть престол Йоркам её не удержало даже то, что её старшая дочь стала женой Генриха Седьмого и тем самым примирила страну. Внук на троне и Йорк в качестве наследника её устроили бы мало, тем более, что только Вудвилл знала, был ли казнённый Генрихом Седьмым Перкин Уорбек в самом деле принцем Ричардом, а также, где его сын от брака с Китти Гордон. Признай она Уорбека сыном, претензии на престол и Генриха Восьмого Тюдора, и Ричарда Фицалана обращались в ничто, поскольку законным правителем страны становился другой её внук. В общем, ожившая Вудвилл была очень неудобна для дела ренессанса.
- Она самолично воскресла, - осторожно поинтересовался Роб, - или её в кого-то запихали? С некромагами никогда не знаешь, чего они отчебучат.
- Кажется, тело принадлежало сестре Екатерине, - поведала Бадб, глядя куда-то в сторону обители. - Полная такая, рябая... а, ещё косоглазая, судя по тому, как смотрит в зеркало.
Первым побуждением Роба было развернуться и уйти. В самом деле, что может сделать безумная некрасивая монахиня, считающая себя королевой? Но в мире, где магия была доступна за деньги любая рябая монашка могла стать красавицей, а любая мертвая королева была способна доказать, что она воскресла. Вторым побуждением стало желание смыть аббатство к чертям собачьим. Но Роб припомнил, что аббатство было обещано михаилитам, вздохнул, и отпустил эту мысль. Смывать собственное имущество - бесхозяйственно. Выходило, что нужно идти внутрь. И что-то делать с покойной королевой и её псведосемейством.
- Maith.

Внутри, не отходя от двери, подождал, пока дар привыкнет к мешанине образов, к оценивающему молчанию. Дал себя рассмотреть, потому что комиссар не прячется. Пусть смотрят и видят. Сам глянул на барменшу, к которой посылал лорд-канцлер. Взвесил, нашёл полной яда. Зная, куда идти, шагнул в густой запахами дыма, пота и дешёвого эля полумрак, кивнул раскосой женщине в мужской рубашке.
"И правда, хороша. Эти губы!.. Нет, решено. Выйду отсюда - и найду бордель поприличнее".
- Госпожа Осень? Комиссар Рид - через сэра Клайвелла. Нужно поговорить - о Линкольншире.
Возможно, нефритовые соколы и правда могли облегчить жизнь - но не его. Слишком чуждое, слишком фамильярное там, где фамильярности не место.
Удивления женщина не выказала. Повела бёдрами, откачнулась назад, к одинокому столику в углу.
"Интересно, её Клайв тоже?.. - лениво подумал Кристин, вставая так, чтобы стена оказалась за спиной. Вонь, к которой он уже почти привык, внезапно прорезал сладкий цветочный аромат. - А, впрочем, нет, тут только какой-то орк... и..."
Плакучие ивы над мутной речонкой. Лодочка. Юная принцесса с длинными, тяжелыми косами. Тяжёлые гусли красного дерева.
- Джеймс писал, - голосок у неё тоже оказался нежным, как журчание воды в тёплый день. – Жда́ла те́бя, милый. Заде́ржался. Что хоче́шь? В Линкольншире́ – бе́да. Пло́хая бе́да. Зря деду́шку Джона́ Рейнса́ у́били, хоро́ший был чело́век. Строги́й.
Слушать её было приятно. Любоваться золотистой кожей, губами - тоже. Вот прямо тут, опуститься на грязный стул, взять тонкие пальцы. Да что там, почти хотелось тихонько напевать гимны, под гусли, во славу...
"Стоп. Это уже где-то было".
Безмятежность вместе с умиротворением смело унижением, как оплеухой, оставив только старательно не обращающих внимания завсегдатаев, подходившего поближе приятного парня, вокруг которого вились клинки.
Кулон, полученный у Лейтона, мирно холодил грудь под рубашкой, и Кристин постепенно понимал, что его провели даже без магии. Просто движениями, дыханием, чёртовыми персиками. Как юнца, которому член важнее дела.
Медленно выдохнув, он заложил руки за спину, стараясь не коснуться склизского, закопчёного камня стен. Вскинул голову.
- Не делайте так больше, госпожа Осень. Не играйте с Комиссией. Иначе разговора не будет. Да?
- Но ведь это́ ты ко́ мне пришё́л, а не я к те́бе, - Осень улыбнулась, движением пальцев отсылая подальше приятного парня. - Да? Что нужно́ в Линкольншире́, милый?
Кристин только пожал плечами. В обитель Дуротана он тоже пришёл сам, а статуя в итоге переселилась на склад Комиссии. Дойдут руки и до этой женщины, как бы занятно она ни говорила. Ломаный ритм, который заставляет вслушиваться, сбитые ударения, создающие особый рисунок - всё это было просчитано, выверено. Кристин сам был не чужд риторике, пусть работал иначе, и эта Осень явно знала, что делает. И наверняка могла говорить чисто, когда хотела.
- А стоило бы, - он улыбнулся сжатыми губами, - вам ко мне прийти. Потому что в Линкольншире мне нужны успех Реформации и гражданский покой - а разве не этого хочет каждый ратующий за страну гражданин?
Граждане вокруг, судя по гулу и смеху, радели больше за эль, кровь и наживу, но это ничего. В каждом из ниих наверняка крылся потенциал для патриотизма, просто они об этом ещё не знали. Кристин подумал было о том, чтобы коснуться стены - на удачу, - но решил, что обойдётся.
- И, разумеется, каждый гражданин готов оказать всемерную помощь Комиссии, которая суть светоч, порядок и покой - пусть в Линкольшире об этом пока что не знают. Комиссии же нужны информация, люди... нет, один человек. Да, один, неприметный и очень не любящий всё спрятанное и запертое. Ещё - рекомендации. Или последнее невозможно из-за вашей беды? Не имеет смысла?
- О, комиссар Рид, - женщина и в самом деле могла говорить чисто. – Ты мне нравишься. Не знаю уж, где ты тут вознамерился найти этих самых граждан, но – ты мне нравишься. Рекомендации… дай подумать. А человека – найдём. Хорошего. Умелого. Вот только он не совсем человек. Ниче́го?
"Какая разница, кто или что будет служить стране?"
Кристин кивнул.
- Если годится для работы, то пусть будет хоть сказочный единорог - приму с распростёртыми объятиями.
Женщина кивнула приятному парню, и тот сгинул в полумраке.
- Инфо́рмация о́ттуда… Плоха́я. Комиссары́ захва́тили не только́ землю́, но и це́рковную утва́рь, драгоценно́сти, золотые кресты и колокола. Серебряные чаши́ были заменены на оловянные. Все эти вещи подарили местным лордам, чтоб молчали. Доктор Джон Рейнс, канцлер, знаешь? Он объя́вил, что будет взыскивать королевские сборы́ с каждого землевла́дения. Цены выросли на всё, местная бедно́та пошли к монасты́рю, а его – нет. Рядо́м были Аск с Мелтоном, они кашу́ и заварили. Дума́ю, - Осень покрутила в воздухе пальцем, - не поддержи их лорд Дарси, они не решили́сь бы. Но Дарси с ними, он вешает честных шнифферов, и работать там никак нельзя. Ни́как, смекаешь?
"Вот ведь адова каша. Это сколько оно там уже варится, пока спохватились?.. Ну, спасибочки, милорд".
- Только шнифферов? - Кристин поднял бровь. - Не любит, когда сейфы трогают?
- А кто любит? Особенно, если прячешь много. Там хозяева - итальянцы. Гарпари. Опиум, арены, драгоценности. Один даже мэр был, - Осень снова покрутила пальцем. - Смекаешь? Сложно. Буду говорить с Риком.
"Кажется, мне за такое недостаточно платят. Ибо всякий труд должен вознаграждаться справедливо, сполна и..."
Кристин поднял руку, останавливая и выигрывая время подумать. Китаянка - одно, итальянцы с опиумом и аренами... хм, с аренами... - другое. И наверняка - католики. Убеждённые. Хм-м.
- Смекаю, госпожа Осень. Не нужно беспокоить Рика ради такой мелочи. Но если вдруг что-нибудь возникнет ближе к земле - глядишь, и пригодится. Так? А этот господин?..
Подошедший господин был высок, русоволос и смазлив как два Харпера. Из уголка его рта стекала струйка крови, и пришлось сморгнуть, чтобы она исчезла.
- Влад, - коротко отрекомендовала Осень. - Самый неприметный и умелый из всех. И спину закрыть, и спрятанное достать. И твоим убийцей отобедать.
- Главное, не спрашивайте, сколько мне лет, - вампир улыбнулся, демонстрируя клыки. - Владимир, но можете называть просто - Привет. Хотите в Линкольншире порядок навести, поговаривают?
"Да, эти, в отличие от единорогов, существуют на самом деле. Обнимать, пожалуй, не стоит".
Кристин кивнул Осени.
- Благодарю. Проведу по бумагам как специфический инвентарь, не подлежащий учету и налогообложению. Господин Владимир, надеюсь, обеденные привычки контролируемы? Комиссия не примет ответственность за выпитых, даже если это - враги реформации.
Вампир беспечно пожал плечами.
- Я питаюсь редко, незаметно и в борделях. Если вы не будете сдавать меня михаилитам, то я не буду доставлять Комиссии проблемы. Еще хочется понимания - что нужно делать? Я - очень специфический инвентарь, мой господин.
Кристин хмыкнул, мысленно отмахиваясь от мельтешащих призрачных турок вместе с чьими-то господами.
- На первое время мне понадобится телохранитель, потом - будет видно по ситуации. Постараюсь ставить задачи так, чтобы не сломать и не потерять. Иначе придётся заполнять слишком много бумаг.
- Да, - подтвердила Осень, - бумаги. Кистью по шёлку. Влад – хороший телохранитель, комиссар Рид, верный. Он – хороший вор, умный и быстрый. Он не любит католические причуды и северных лордов. Из уважения к Джеймсу, я его отдаю тебе. Джеймс не станет просить без нужды. А это, - по столу прокатилась золотая монета с драконом на обеих сторонах, - покажешь шестёркам, если будут нужны.
- Не страшно, что испачкается? Чего только на этот стол не проливали, - заметил Кристин, подхватывая монету вместе со смутно знакомым лицом чернявого михаилита. Это тоже стоило запомнить. - Благодарю, госпожа Осень. Только - как мне узнать этих шестёрок, которым стоит показать дракона? А то ведь может оказаться интересно.
- Влад узнает. Но если нет, то на любом рынке подле нищего скажешь, будто ругаешься: "Nǐ de yǐngzi". Если спросит, не потерял ли ты лошадь - наш. Выведет на шестёрок и кого повыше. Нищему отдашь шиллинг, за услугу, - женщина наклонилась над столом, показав в распахнутом вороте рубахи маленькие, крепкие груди. - Но все, кто под Риком, завтра будут знать, кто ты. И узнают сами.
Кристин кивнул снова, перебирая в пальцах монету, истекающую теплом Осени и уже едва различимыми образами. Кристин их уже и не замечал. Думал. Что-то в этом разговоре было не так, пряталось под золотистой кожей и злостью. Точно. В самом начале. Нищие. Монеты. Беднота, ищущая монастырь.
- Замечательно. Спасибо ещё раз, госпожа. И ещё одно. Вот вы говорили: Джон Рейнс. Говорили - хороший человек. Говорили - зря. Говорили так, словно он кашу и заварил. Получается - хороший, но плохой?
Осень вздохнула.
- Конфуций учит: «Боритесь со злом внутри вас, а не со злом внутри других». Джон Рейнс – ста́рик, не́льзя ста́рика заби́вать камнями и рвать на части. Люд́и – не звери. Но Джон Рейнс – вор, который не люби́т во́ров. Можно́ ли одной ру́кой прода́вать Гарпа́ри рубины из чела святыни, а другой – древни́е фолианты мне? Можно́. Прибы́ль. Можно́ ли потом повеси́ть советника Гарпари? Тоже можно́, если власть и стража есть. Вот и выходи́т, что и плох, и хо́рош.
"Если так, то добро и зло как этические категории заменяются на конкретные юридические. Впрочем, действительно, зря - побивание камнями и незаконно, и ограничивает следствие. То есть - неэффективно. Но - что за Конфуций? Звучит как перефразированный догмат, а перефразированный догмат легко может оказаться новой ересью, словно старых мало".
Таверна вокруг взбурлила шумом: чуть ли не половина бандитов, сутенёров и прочего отребья разом поднялась и двинулась к двери. Выйти сразу не смогли - столкнулись с рвущейся в тепло толпой шлюх, устроивших визгливое столпотворение. Осень, впрочем, никуда не торопилась, и Кристин наклонился к ней, чтобы не кричать.
От того, что надо было сказать, его воротило, и оттого слова лицемерной сухостью чуть не драли горло. Но всё же... даже такое вот, когда приходилось поступаться принципами, могло принести пользу делу.
- Комиссия не одобряет самосуд. Комиссия не одобряет и продажу святынь. Не одобряет она и посредников. Возможно, госпожа знает, кто ещё противозаконно перепродаёт то, что украдено из монастырей? Кроме Рейнса?
- Рыжий и Чернявый, - просто, будто люди ничего не стоили, ответила Осень. – Знаешь, наверное. Еще ваш… Двойка, как его? Который брайнсово отродье.
- Харпер, - подсказал приятный парень.
- Ваш Харпер нанимал колоду, чтобы украсть у стражи ведьму. Который уж раз зарекаюсь с Брайнсами работать, - задумчиво закончила китаянка.
"Жаль, что не назвали кого покрупнее. Но дареным комиссарам..."
- С Брайнсами?.. - Вежливо переспросил Кристин.
Рыжего и Чернявого, они же Ларри Браун и Томас Блэк, он действительно знал. О Харпере - знал тоже, хотя новость о краже ведьмы была поистине новостью - такого от мальчишки Кристин не ждал. Приворожила, что ли? Как бы там ни было, Харпер нынче был далеко - и кем-то другим, и порочил Комиссию заочно и из прошлого, что требовало наказания. Впрочем, ведьма - ведьмой, а святыни Харпер, кажется, не перепродавал. И даже не находил. А вот Браун и Блэк... с ними определённо надо было свидеться. Наклонностей они особо не скрывали, но за руку их пока никто не ловил. Пока.
Осень фыркнула, отмахиваясь от Брайнсов.
- Забудь, милый. И никогда не спрашивай у низушка из Ламбетского дворца, для кого он покупает святыни Альфреда Великого. Смекаешь?
Что Кристин смекал, так это то, что подобные намёки не нравились ему вовсе. Даже если были правдой. Особенно если были правдой. Архиепископ - а кто ещё мог работать через Ламбет? - был идеологом реформации. Трогать его было нельзя. Но если этот идеолог противоречит идее, которую создал? Почему он её создал? А если идея... следующий шаг, диктуемый логикой, не нравился Кристину вовсе. Категорически.
"Стоп. Не гони".
Кристин широко улыбнулся Осени, пряча монету.
- Не стану спрашивать, госпожа. А то вдруг взорвётся. К слову, вы не торопитесь? Что? Торопиться - не женское дело? Замечательно. Не расскажете об этом Конфуции? Та цитата прозвучала очень интересно, словно... да, пожалуй, близко к стоицизму. Или к киникам.
Осень не возражала, и рассказ оказался хорошим, долгим. О самом Конфуции, его роде, изгнании, философии, предполагающей создание гармоничного общества на основе преданности и лояльности...
Кристин кивал в нужных местах, запоминал, откладывал в сознании, чтобы обдумать после, но сейчас его разум был занят другим.
Всё это про низушка и Ламбет было делом Комиссии и Реформации. Его, Кристина делом. А чем Реформация мешает вот этой женщине с раскосыми глазами, её единственному Рику? Насколько он видел - ничем. А чем мешает архиепископ, пусть даже он действительно скупает артефакты, которые даже звучали и как ересь, и как измена одновременно?
"Не знаю. Но - выясню. Потому что это - работа Комиссии и моя. Потому что не важно, кто и зачем придумал идею, если она - правильна и истинна. Не важно, кто именно от неё отошёл - если отошёл".

Принц выглядел... настоящим принцем. Звездой турниров, сильным, опасным. Встань такой и правда во главе северного бунта, подними знамя Йорков - и как знать, по какому пути пошла бы история. Как знать, не пойдёт ли ещё? Кристин придавил вспыхнувшую было цепочку.
"Сэр Ричард. Добрый вечер. Комиссар Рид. Милорд-канцлер предуведомил..."
Принц заговорить не дал, начал первым.
- Добрый вечер, мистер Рид, - кивнул он, откладывая шпагу. - Милорд Кромвель пишет, что вы не прочь стать лордом Годалмингом?
"Дождаться не могу. Стремлюсь, теряя сапоги".
- Что ж. Я, вероятно, не возражаю. Надеюсь, вы города под землю не проваливаете?
"О, спасибо за призрак Харпера, который реет над головой. Хм, какие интересные татуировки. Принцев каприз, мой принц? Что у нас тут? Дети Эпоны и защита? Очень любопытные капризы".
- Сэр Ричард, - голос звучал сухо, дерзко, но иначе не позволяли Харпер и капризы. Отчего-то этот принц выбивал в работу. Почему?
"Забег по Лондону и луна. Иначе в сторону лорда Грейстока и головы не повернул бы, а тут в коридоре словно обухом приложило."
- Проваливать города пока что не доводилось, но если этого потребует благо государства - сделаю. Впрочем, Комиссия и лорд-канцлер к такому относится неодобрительно. Исчезнувший, а не реформированный город... или монастырь - это провал Реформации. Но вы говорите - вероятно?
- Вероятно. Годалминг – это небольшой город, торгующий молоком и маслом.
"Ага, дальше".
- Доходность небольшая, но стабильная, порядка тысяча пятисот фунтов в четвертину.
"Ага, дальше".
- Лорду Годалмингу принадлежат выпасы и плодородные земли, а также весьма приличный замок в Каттесхолле.
"Дьявольщина, да сколько можно? Как любимого ребёнка отдаёт".
Линкольншир горел, ярко, и всё ярче с каждым днём, время утекало сквозь пальцы прямо на аккуратно подстриженную парковую травку, а принц тянул передачу титула - нужного! - и земель - да к дьяволу! - так, словно расставался с любимым чадом.
- Две недели назад полагалась еще и невеста, - "Наслышан, но без деталей", - но, увы, леди Фелисити умерла. Что поделать, почтенный возраст. Не всякая сохраняет себя в девстве до восьмидесяти лет.
"И правда".
Спальня - большая, холодная. Восьмидесятилетняя женщина подставляет сморщенные губы. Кристин вздрогнул, но мысленно. Комиссарский долг порой требовал разного. Например, вакханалий. Или таких вот брачных ночей. Вакханалии, наверное, были хуже - они пытались тянуть лапы не только к телу, но и к душе.
"Дай мудрости мне, Господи"...
- Потому титул свободен, и вы можете его взять.
"Слава тебе, Господи. Возможно, с Линкольнширом и правда получится разобраться. Так. Получить бумаги, и..."
- Но с двумя непременными условиями.
"Да вашу ж принцеву мать!"
- Первое - вы женитесь на родовитой леди, чтобы продолжить в своём потомстве череду лордов Годалмингов.
"Если сами выбирать будете - то иначе, чем для Харпера, который так и витает вокруг - вашими, между прочим, стараниями, мой принц. Но всё же, с этим не поспорить. Продолжение линий - стабильность, благо для..."
- Второе – пообещаете мне, что будете обходиться со своими людьми справедливо и снисходительно к их слабостям. Многие из крестьян по сей день католики, а священник… По нему давно арапник плачет.
"Московитский такой?"
Принц облокотился на балюстраду, и Кристина окутали видения райские, какими земли и выпасы наверняка никогда не были, но - виделись. Пришлось придавливать мысленным сапогом ещё и их. Тем более, про священника и крестьян получалось интересно. На грани. И, кажется, снова про Харпера. Жаль головная боль так и не отпускала. Как там Клайвелл говорил, вино и секс?..
От мысленного затаптывания ноги гудели, и он прислонился к столбику беседки - витому, неудобному, но крепкому.
- Как не повезло с невестой. Устав обязует обходиться с крестьянами доброжелательно и внимательно, вызывая уважение к Реформации. Ничего иного я обещать не вправе, сэр Ричард. А если бы обещал, то солгал. Если священник противится Реформации не по незнанию или непониманию, а по умыслу, убеждая и других - то он противится короне. Такого Комиссия игнорировать не может и не станет.
"Может быть, крестьянам не повезёт, и меня убьют в Линкольншире".
Принц поморщился, и тень Харпера на миг выросла, накрыла беседку.
- Дерзите.
"Правда".
- Не стоит.
"Тоже правда".
- Не люблю.
"А кто любит?"
- Крестьяне – люди подневольные. Они идут, куда их ведут.
"Верно. И ведёт их Комиссия по пути Реформации. Если же они не идут, или идут не туда..."
- Вы – или священник.
"Священник - это мы. Или такого священника быть не должно".
- Если решите что-то сделать с этим... замечательным человеком, я вас только поддержу.
Паузу заполнили юные мальчики и любовь к пению вовсе не платоническая и чистая. Священником обязательно надо было заняться. Бесспорно. И всё же...
"И всё же, ставить условия, что здесь Реформация работает, а здесь - не очень, что здесь воля Комиссии - а здесь не очень?"
- Невесту я вам подыщу, но позже, - продолжил принц.
"И снова - лишь бы не так, как Харперу. Но - аминь. Спасибо тебе, Господи, кажется, разговор близится к завершению. Линкольншир!"
- Вам нужно время, чтобы устроить свои дела в поместье, и для Реформации.
"Что?.. Какие дела?.."
- Мне - для посещения Нортумберленда. Возможно, там и пригляжусь к девицам на выданье. Но, думаю, вы приглядитесь раньше. Возражать также не стану. Это ваша жизнь. И последнее – вы не Харпер, не сравнивайте.
"А-а. Он не приглядывался, да? Постоянные сравнения с Харпером, признаться, начинают всерьёз бесить".
Гоняться за родовитыми невестами хотелось не больше, чем заниматься землями, которые только отвлекали бы от настоящей, большой работы. Устроить поместье Годалмингов в духе Реформации - да, бесспорно, это было важно. Это - пример, стабильность, новый мир. Но если принц видел так всю Комиссию, то как он видел новый мир? Видел ли вообще? Или был слишком занят любимыми пашнями, чтобы видеть шире?
- Моя голова, сэр Ричард, - Кристин отлепился от столбика и встал прямо, заложив руки за спину, - занята террором в Линкольншире. Поэтому какое-то время мне будет не до поместья и не до разглядывания невест, хотя этот титул и открывает двери замков, которые мне нужно вывернуть наизнанку. Приглядываться там придётся к другому. Но и до этого священника руки со временем дойдут, это я обещать могу. Нового пастыря, если придётся, подберу сам. Но - потом.
Высказаться вот так, прямо, было приятно. За такое прямое высказывание Кристин пнул самого себя. Расхвастался, как последний... комиссар. За Реформацию отвечали дела, а не слова, так какого дьявола он распинается перед сэром Ричардом, выставляя себя напыщенным идиотом?
"Сам же тяну время. Нет, это определённо всё луна. Найду пастыря, даже если придётся лично поехать в университет и поговорить с каждым кандидатом лично. Но можно ли уже?..".
- Ваша голова, барон, - слуга, явившись словно из воздуха, принёс бумаги, которые принц торопливо подписал. По крайней мере, этот разговор раздражал не только Кристина. Было ли это хорошо? Нет? – сейчас занята тем, чтобы надерзить синьору.
"Не только. Хотя... ладно".
- Впрочем… Поздравляю вас, лорд Годалминг. Принимаю вас под свою руку. За преданность обещаю вознаградить сторицей, за предательство – покарать. Ступайте.
"Наконец-то. Линкольншир".
Приняв бумаги, Кристин с изумлением принял ещё и принцеву шпагу - приметную, с вычурным эфесом. Тяжёлую.
"Хм. А вот это действительно полезно. Возможно, он всё-таки не думает обо всей Комиссии одинаково".
Шпага пригодилась бы на севере, это бесспорно. Шпага будет полезна в работе. Работа... Кристин кивнул, снова взглянул на татуировки и мысленно вздохнул. Работа. К тому же, если уж соблюдать формальности, то все. Бумаги - бумагами, а слова, сказанные вслух тоже имеют силу. Традиция - это либо то, что надо менять, либо то, что надо сохранять.
- А вассальная клятва, мой принц? - Поинтересовался он. - К слову, об этих татуировках. Конечно, Комиссия приняла решение, что они не греховны, но как принц, мой принц, вы подаёте пример всему королевству. И демонстрация таких... интересных узоров может смущать умы необразованного и отсталого населения. Население может не понять чистой любви к лошадям и красоте рябины, вспоминая вместо этого старые ритуалы. Демонов.
"А если население не поймёт - ему объяснят. Любой ересиарх, которому расскажет любой эмиссар откуда-нибудь с континента. А если это ещё и в моду войдёт!.. Куда там констеблевым серьгам".
- Ага.
Принц тоже кивнул, застегнул ворот рубашки доверху и надел колет. Почему-то такие простые и привычные движения настораживали.
- Мой меч, пожалуйста, - обратился сэр Ричард к слуге, который явно умел перемещаться в пространстве. – Побыс… Как, уже? Благодарю. Итак, барон. Ваши советы – бесценны. Непременно учту, когда захочу узнать мнение по поводу старых ритуалов и демонов. Вы, кажется, ценитель. Пока же – прошу на колено.
"Вот вы гад, ваше высочество".
Скованный традицией, Кристин опустился на колено, и принц поднял меч. Коснулся им правого плеча. Левого. Не торопясь, словно растягивая удовольствие.
- Нарекаю тебя рыцарем, Кристин Холден-Рид, барон Годалминг. Избегай всякого нечестия, и да будет этот удар...
Рука у сэра Ричарда была тяжела, как у настоящего принца. Как у звезды турниров. Оплеуха мотнула голову, выбивая из неё и Харпера, и луну, и - почти - татуировки, которые, всё же, стоило запомнить. На удачу.
- Последним, какой ты стерпишь. Встань, сэр Кристин. Эй, кто там? Подготовьте рыцарский патент, я подпишу. А вассальную клятву мы подписали на бумаге, мой дорогой рыцарь. Не испытываю желания целовать вас.
"О. Что тут у нас... ага, с леди Фелисити тоже... не испытывал, а целовал. Всё же, мне определённо повезло".
Молча кланяясь, выходя из беседки, направляясь к конюшням, Кристин взвешивал итог и находил его - и себя - неудовлетворительным. Да, принц сравнивал, раздражал, но это был не повод вести себя, как мальчишка. И всё же, всё же... бумаги отдавали ему Линкольншир. Это - главное. Нужное как собаке второй хвост рыцарство, уподобляющее сэру Уилфреду Харперу и - немножко - лорду-канцлеру... пусть. Несущественно.
"А принц хорош. Дал всё, что на самом деле нужно, завернул в недовольство".
Принимая повод из рук мальчишки-конюшего, Кристин кивнул сам себе. Такого принца, луна или нет, требовалось уважать. Пусть даже через мальчишеское раздражение и неохоту. Такого принца следовало и запомнить. Возможно. Возможно...
"К дьяволу. Линкольншир! И что там всё же Клайвелл говорил про телепата? Точно. Вино и секс. Надо попробовать. Но позже. Сначала надо заглянуть кое-куда ещё. Хотя, видит Господь - лучше бы вино и секс".

2 июня 1535 г. Бермондси. День второй, корабельный. Вакханалия

Чистая комнатка налево от пыльной гостиной напоминала публичную баню, только обгаженную ересью, от котором сияли лица и тела под белыми тогами и пальмовыми вениками. Переодеваться пришлось при всех. Кристина все не смущали - комиссарское тело принадлежало Реформации, а Реформация быть на виду не стыдилась.
Впрочем, собравшиеся не смотрели - были привычны.
- Много ль на соборе-то божьих людей чаете?
"Ни одного".
- Человек двадцать будет, а может, и больше.
"Надеюсь, у Клайвелла хватит камер".
- Малится божие стадо, малится. Много больше бывало в прежние годы.
"Замечательно. Надеюсь, это не значит, что стадо разбрелось и теперь трахается где-то в других хлевах. Хм, а вон те девицы на вид очень даже ничего. Жаль, что только на вид".
Впрочем, остальные женщины убивали желание так надёжно, что едва ли помог бы и тот пирог.
От девиц, женщин и бабок отвлёк Гарри, переодевавшийся рядом. Трактирщик шумно пыхтел, потому что нагибаться было тяжело, но говорить ему это почему-то не мешало.
- Ох, порадеем сегодня. Вот увидишь, брат Даннинг, непременно сегодня вострубишь в трубу живогласную!
- И я, друг Гарри, и я тоже надеюсь, - улыбнулся Кристин, одёргивая робу. - Что же, идём? Вон, госпожи уже потянулись, и кормчий.

Трубить предлагалось в залитой светом горнице под росписью в виде голубя, ненавязчиво символизирующего прилёт святого духа. Культисты выстроились в круг, обозначая посадочную площадку, и начали ритуал призыва.
Кристин кланялся и токовал со всеми, стараясь ничего не предвидеть - от неофита едва ли ждали точного следования ритуальным движениям. Только после этого к собравшимся допустили старца - величавого, словно тот петух, в белой рубахе с широкими полами, подпоясанной малиновым шнурком.
"Как назывался тот культ душителей в Индии?.. Дьявол, не помню. Дьявол. Надеюсь, тут нет чёртовых телепатов".
Шпионские игры не нравились категорически. Да, они были необходимы. Да, иначе не получилось бы вычистить этот хлев так, как надо. Да, всё так... нравиться оно от этого не начинало. Скорее портило настроение - а надо было улыбаться, кланяться, что-то говорить. К счастью, говорить осмысленно тут не требовалось, и Кристин восторженно глядел на старца, восхищаясь видениями о том, как католики убивают отца Ричарда, как сущность медленно переползает в кормчую клёцку, как сгущаются вероятности переселения дальше, в более удобное тело...
"Уж не в моё ли?"
Улыбка, серьга, брошь констебля.
"Однако, везуч констебль в Бермондси".
Старец меж тем достал из-под стола толстенную книгу - "тоже пригодится, если не пустая", - возложил на неё руки, закрыл глаза и принялся вещать. Кристин слушал не всё - только маркеры, которые потом пригодятся для обвинения. Ну и - по привычке, - на безбожности слуг врага, отца лжи и всякого зла. То есть, на комиссарах.
"Спасибо тебе, Господи, ибо блуждал я во тьме, но привёл ты меня к врагам Твоим".
Время истекало псалмами и восторгами, чесался нож под повязкой, а потом колокол на церковной башне пробил полночь, и начались хороводы. Быстрее, быстрее, размахивая пальмовыми ветвями, под громкое пение.
"В гробу я таких херувимов видел".
На втором круге Кристин с тоской понял, что предупреждения о глупости уже сбылись, и оставалось дождаться только беснования и юродства. Что-то - не предвидение, скорее, красное лицо Гарри и румяные - девушек - подсказывало, что ждать осталось недолго. Хорошо, потому что чем дальше, тем сильнее приходилось давить стыд.

- Накатил! Накатил!
Голос переливался таким сплавом ужаса и восторга, что Кристин невольно вздрогнул. По счастью, этого никто не заметил: культисты радостно окружили девицу с длинной толстой косой, которую била крупная дрожь. Он подскочил тоже, изображая трепет и что там ещё полагалось. Ожидания еретиков, слитые в одно, сами по себе формировали предвидения, которые, казалось, ещё чуть, и начнут пролезать в реальность. Кружась вокруг воющей девы, Кристин мимоходом коснулся стола пальцами - на удачу.
Изображать восторг было так отвратно, что он даже не заметил, как девица подскочила ближе, забормотала, глядя в лицо, и не видя.
- Здравствуй, верный, дорогой изообранный воин мой. Со врагом храбрей воюй, ни о чем ты не горюй! Я тебя, сынок любезный, за твою за верну службу благодатью награжу - во царствие определю, с ангелами поселю. Дам тебе ризу светлу, серафимские крылья, семигранный венец, и тут еще милости моей не конец. Я, бог, никогда тебя не...
Красные, распаренные лица вокруг, жаждущие, преисполненные чего угодно, кроме agape. Раскрытые рты, мечущиеся пальмовые ветви и кружащие над всем полотенца. Запах пота и чего-то звериного, хищного.
Эта дьяволова мистерия позорила не только Господа и веру, но и Англию, и Комиссию так, что хотелось выжечь её просто от отвращения к ней и к себе - за то, что пришлось участвовать. Выскочить, подпереть двери, позволить им перерезать друг друга, взорваться, да что угодно, лишь бы не продолжать это, это...
"И тогда сущность переродится снова. Оболванит ещё десяток людей, виноватых лишь в тупоумии, безмыслии и непонимании, погрязших в прошлом. Хм. Слишком уж часто я это повторяю. Начинает теряться смысл".
Кристин улыбнулся девушке, устами которой говорило нечто, парящее вокруг, как пар в бане. Вероятно, девушка была не виновата. Возможно даже, её можно было вылечить, вернуть к истинной вере. Может быть. Он в этом сомневался.
И внезапно всё кончилось, как Кристин и предвидел.
Время чаши. Время, когда эти несчастные больные еретики хотели крови, а старец собирался её предоставить. Разрезать спину. Поддеть кожу длинной ложечкой, аккуратно, чтобы не запачкать одеяние. Поить каждого по-отдельности, пока остальные жадно смотрят.
Похотливые руки ласково и нежно потянули за его робу, стягивая с плеч, шагнул от стола старец, роняя нож из широкого рукава в ладонь. Кристин скинул робу сам, собрал в руке, разворачиваясь к старцу с улыбкой понимания, смирения и благости, но главное - облегчения.
Швырнуть робу в старца, сорвать шаг, впечатывая колено между ног, добавляя ребром ладони по глазам.
Старец рухнул, и Кристин, под крики стражи и огненную дугу светильника, летевшего в стену, упал сверху - надо было отбирать нож, чтобы не зарезался грешным делом. Ну а если в процессе хрустнет кисть - это бывает. До виселицы заживёт.

Трактирщик спешил. Торопился к благодати рысью, вприпрыжку, тряся толстым брюхом и задыхаясь. Довёл до домика - деревянного, на пересечении улиц, - и сгинул, бросил одного в гостиной, среди пыли и пальм.
Кристин сгрузил переписанное у ближайшего дивана, хлопнул по нему ладонью, подняв облачко пыли. Блеклый образ: изнасилование. Нет. Да. Давно. Неофиты сюда приходили явно не каждый день.
"Впору чувствовать себя избранным. Горжусь".
Растущие в ящиках пальмы согласно зеленели листьями, и не думая вянуть и хиреть под английским солнцем, заглядывающим в гостиную через оконца. За ними явно хорошо ухаживали - священник? Раз за разом... - собирали урожай ветвей и листьев.
"Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять. Пришёл и прошёл?".
Впрочем, пока что было это опять же ни Богу, ни чёрту. Кристин коснулся зелёного листа, протянувшегося над головой - на удачу.
Скрипнула дверь, и он оглянулся. Увидел мужчину в белом балахоне - мягкого, пышного, с нежными воздушными ручками, похожего на клецку в том трактире, что держала чешка Милада в...
"Старческие руки оттягивают серебряной ложечкой надрез на спине девицы".
- Здравствуй, избранный сосуд, - вошедший говорил так же мягко, как и выглядел. - Златой сосуд, одарённый благодатью великой!
Пряча изумление, Кристин склонился в низком поклоне, пытаясь собрать в голове образ - яркий, слитный, такой, чтобы михаилит увидел, понял и передал. Или отец Кристофер со времени того ритуала успел переродиться вот в это, или единство умело замечательно работать через сателлитов.
- Святой отец?..
- Кормщик я, - скромно отрекомендовался святой отец, - корабля этого. Во мне давно уж нет своей воли, она вся попалена небесным огнем, совсем уничтожена. Во мне одна только святая воля духа. Что б он ни приказал, чего б ни захотел, все исполнять следует, как Божье повеленье. Что б ни сказал он, во всяком слове его премудрость Божия. Слепым, что живут языческой жизнью в плене вавилонском, тем, что валяются в смрадной тине грехов, слова мои, конечно, покажутся безумием. Читал ли ты преподобного отца Макария Египетского?
Кристин скорбно покачал головой, хотя имя и отзывалось знакомо.
- А почему пальмы вот не желтеют, ваше духосвятейшество? Тоже по воле святой? Через руки любящие она в землю входит, и радуются деревья?
- Так вот, - назидательно поднял палец кормщик, напрочь игнорируя пальмы.
Кристин едва удержался от того, чтобы кивнуть одобрительно: сам бы лучше не сделал. Не дать сбить себя дурацкими вопросами, продолжать ритмично, утверждениями, нанизывая ложь на обоснование. Профессионально говорил кормчий, почти не фальшивя.
- Макарий говорит: "Душа, которую дух, уготовляющий себе в престол и жилище, удостоит приобщиться его света, осияет неизреченною красотой его славы. Она сама вся становится светом, в ней не остается ни одной части, которая бы не была исполнена духовных очей". А со многими очами, многоочитые кто? Херувимы! Такие люди, соединенные с духом божиим, делаются подобными самому Христу, сохраняя в себе постоянно силы духа и являя для всех духовные плоды, потому что когда они духом соделаны чистыми и непорочными - то невозможно, чтобы вне себя приносили они плоды злые. Всегда и во всем являются у них добрые плоды духа. Брат Гарри говорит, будто ты, не будучи приведенным в корабль, уже осиян благодатью? Вижу, вижу. Да вот только, может быть, собрание - то, когда побываешь в нем, соблазнит тебя. Может быть, ты станешь избегать его, как греховного.
"Будь я настоящим неофитом, верь хоть на капельку в этот вредный - вреднейший! - бред!.. И всё же, это странно. Даже вдвойне".
"Побываешь" от кормчего-ересиарха звучало так, словно балахон на неофита готовы были напялить прямо сейчас, и тут же потащить туда, где ждут торопыга-Гарри и прочие... матросы. Ждут, зная, что у кормчего всё получилось. Но они же ничего о нём не знают. И даже не спрашивают.
- Да как же?! - Возмутился Кристин, касаясь завязанной простыни. - Дух святой эти слова через себя пропустил, мною записал - разве может в таком грех быть? Смущение?
- Не говори так, не говори с такой уверенностью.
"А что, только тебе можно?"
- Сказал я тебе, что божие безумное премудрей человеческой мудрости, но ведь обыкновенные люди, язычники, в проявлениях духа видят либо глупость, либо юродство...
"Одержимость. Или душевную болезнь. И с первым, и со вторым Комиссия разберётся, дайте время".
- ...либо даже кощунство и богохульство...
"Это уж обязательно, рулевой ты наш. Позабочусь, чтобы стал наш, откуда бы ни вещал".
- ...кликушами божьих людей называют, икотниками да икотницами, даже бесноватыми.
"А вот за настоящих божьих людей - обидно".
- Когда явишься ты в среде малого стада, в сонме племени нового израиля, и божьи люди станут молиться на твоих глазах истинной молитвой, не подумаешь ли ты по-язычески, не скажешь ли в сердце своем: "Зачем они хлопают так неистово в ладоши, зачем громко кричат странными голосами?.."
"В тюрьму хотят. Или на экзорцизм. Или... не забыть: подать лорду-канцлеру мысль открыть лечебницу для больных духом".
- А когда услышишь вдохновенные, непонятные тебе речи, не скажешь ли: "Безумие это, сумасбродство"?.. Мало того — не скажешь ли ты самому себе: "Это кощунство".
"Обязательно. Ещё и не так скажу".
- Так всегда говорит про божьих людей слепой и глухой языческий мир, так, пожалуй, скажешь и ты, потому что ты еще язычник.
"Комиссар, который не считает себя язычником, недостоин нового мира. Мы - племя, которое стоит над общинами, строит общины нового образца, создаёт новые коммуны во имя страны и высшего блага. Quo Vadis, ты, что стоишь за кормчим?"
- Может, и так, может, я и язычник несмышлёный, - нахмурился Кристин, вскидывая голову. - Да только обижаете вы меня зря, господин кормчий. Обещали молитву истинную, а что же вместо неё - обвинения да обида. Не обессудьте, господин, но такое мне не по нраву. А только не было такого отношения ни в одной обители, коим бессчётно помогал, спасая... а, да что тут.
- Многогрешный, - мягко упрекнул его кормчий. - Присядь. Расскажи о себе, а уж потом, если дух святой накатит, допущу тебя до корабля.
- Да что рассказывать, - буркнул Кристин, нехотя опускаясь на пыльный диван рядом с узлом из простыни. - Может, и многогрешен, а всё такой, как прочие люди, две руки, две ноги, голова, душа бессмертная. Деем Даннингом родился, в Суррее, а сейчас - с торговлей по стране езжу и, без ложной скромности скажу - прибыльно, весьма, так, что и семье хватает, и на благое дело остаётся. А на него много надо, потому что... - он наклонился ближе к кормчему, приглашая посекретничать, но тот, как и положено посреднику, даже не шевельнулся. - Потому что торговля эта вся - тлен, и деньги - тоже тлен, лишь для спасения монастырских святынь от дьяволов Комиссии. Сами знаете, господин мой, как саранча эта, не иначе как на грехи посланная, обжирает лучшие поля Господни. Как тяжело спастись святым обителям, как сложно уберечь самое дорогое.
Помедлив, он покачал головой.
- Увезти, передать, а то и спрятать и сохранить - вот чем я занимаюсь, господин мой кормчий. Опасное это дело, дорогое, но не оставляет Господь: один соверен потрачу, два новых в руки прилетают.
- Ну что же, Дей Даннинг, - вздохнул кормчий, - завтра я тебя допущу в корабль. А пока - ступай, о благости думай. Да вот это наизусть заучи. Сие слова пастыря нашего, Господа триединого.
Кристин бережно и благоговейно принял густо исписанные листы, радуясь, что хотя бы их не надо переписывать. Второй раз управа наверняка взбунтовалась бы.

- За что ж вас так, господин мой, - сочувственно вздохнул трактирщик, подсовывая горячее вино. - Живого места ведь нет. Неужели за праведность?
- Если бы, - Кристин скривился, когда рыжая пухлая Пегги - "Единство. Нож, которым... вероятно, луна", - демонстрируя изобильное декольте, приложила к особенно жуткому кровоподтёку кусочек мяса. - Спрашивали ерунду какую-то, как обычного преступника! Ориентировки у них... где был двадцать пятого мая? Кто может подтвердить? А если подумать? А если на дыбу? И табурет из-под ног, сволочи, походя так, привычно. Потому и колченогий небось. А что я им скажу, кроме истины? В пути был, к обители святого Дуротана...
- Дуротан, да, - покивал трактирщик, - вы изволили говорить на рынке. Да уж и слухи долетели, как там комиссары лютуют. Ой лютуют! Несчастный настоятель, говорят, похудел - одни глаза остались. Что ж там было, знаете ли? Уцелела ли святыня?
- Бедненький, - Пегги ласково погладила по плечу и прижалась поплотнее всей выдающейся собой.
К женщинам комиссарам предписывалось проявлять благородство, учтивость, внимание и такт. Секс с похотливой, но обманутой - дважды - женщиной уставу противоречил.
"И, разумеется, есть ещё предупреждение Клайвелла. Не говоря о том, что Пегги эта - тоже культистка в рамках единства, и, получается, речь уже идёт о свальном грехе. И мужеложестве".
- Слухи, - сухо заметил Кристин, болтая вино в кружке и размышляя о том, что к счастью, если слухи и сообщали о некоем конкретном комиссаре, то сейчас его не узнал бы даже лорд-канцлер, - увы, мне не требуются, ибо многое видел сам. Как смертным боем били брата-ключника, не желающего отдавать обитель на разграбление. Как замертво падали святые братья, не выдержав осквернения святынь. Как лишали искупления трудом тех, кого теперь ждёт петля. Как под народные стоны выезжали со двора не пять, не десять, а двадцать телег с реликвиями и добром, потому что вычистили это дьяволы всё, на что взгляд упал, а смотреть они могли словно сквозь сам камень. Статую богородицы лицом вниз на телегу кинули, а она чудотворная была, счастье несла. Остался только голый камень от святой обители, а ведь святее её только Иоанниты-рыцари были. А заправляют там сейчас всем наёмники диаволовы... вроде бы и осталась обитель, а нет её больше. Не помолиться там истинно верующему, как бывало. А вот... - он бросил нерешительный взгляд на Пегги, смотревшую на него, раскрыв ротик, вздохнул. - Скажите, друг мой, я же вижу, вы разделяете горе, пусть и далёкое оно... но как же вы здесь, в реформацию, молитесь, не оскверняя души?..
- Я вам притчу расскажу, господин, - трактирщик тоже вздохнул. – Жил неподалеку человек святой жизни, Августином именуемый. Зрил за паствой своей, аки добрый пастырь, от волков оберегал. Да сам не уберёгся. Сгорел у креста, мученическую смерть приняв. Потому что доверился, думал – овцы заблудшие. А оказалось – дьяволы. Сожгли они Августина святого, и агнцев его пожрали.
- Всякий молится со всяким, ибо там где и три, и четыре, и больше соберутся на молитву, там и Я, - истово перекрестилась Пегги - справа-налево, наоборот.
Деревянный дом на углу улиц. Цветущая вишня.
- Притчу о святом Августине, друг мой, знают всё, кого волнует судьба страны, - хмурясь, Кристин поднёс к губам кружку и, не глотнув, отставил, словно передумав. - Равно как всем известно, что трактир - первое место, куда дьявол идёт трепать языком, потому что у трактирщиков они трепливы. Хочу надеяться, что здесь оно не так, но - я всё рассказываю, доверяю, а вы - всё слушаете, и хотите ещё слов. А то, может, и имён, зачем-нибудь?
- Так, господине, может, за вами сэр Джеймс наблюдение поставил, - заметил трактирщик, - а я и не знаю. У нас тут с порядком строго всё обстоит, муха порой разрешение спрашивает, чтоб пролететь. Вот про Гарольда Брайнса слыхали? Доложу вам, тот ещё был – работорговец, чернокнижник. У меня комнату снимал, так весь пол непотребствами исчертил. Можете поглядеть, коль хотите. А и того мастер Джеймс вздёрнул. Аккуратственно надо. А помолиться – так чего б не помолиться-то? После вечерни вот, ежели желаете.
Тут о пряно пахнущем - слишком пряно - вине помогло забыть изумление.
- После вечерни, говорите?.. Как же - прямо в церкви? И констебль, который выписывает разрешения мухам, не знает?.. Я желаю, воистину, но...
- Зачем же в церкви, - в свою очередь изумился Гарри, - она осквернена комиссаром и реформацией. Я уж вас отведу, не бойтесь. Пегги, милая, принеси уж господину отобедать, хватит мясо по лицу-то размазывать, его внутрь надо. А вы, господин, почитайте покуда вот это. Да переписать надо будет к вечеру двенадцать раз, по числу апостолов. И не показывайте никому, а переписывая - молитесь.
"Двенадцать раз?"
В стопке, которую, таясь, сунул в руки трактирщик, на вид было с сотню листов. До вечерни оставалось всего несколько часов. Арифметика складывалась так, что задание выдали невозможное, не рассчитывая на выполнение. Рассчитывая на чувство вины.
Кристин кивнул, бережно принимая бумаги, которыми хотелось надавать трактирщику по морде. Увы. Таких вот Гарри Кристин ненавидел даже больше, чем отцов-основателей, которые, ступая по следам копыт что дьявола, что Папы - впрочем, одно и то же, - искажали, калечили истину, но больше ничего. Гарри приносили им рассудительность, места для вербовки и, главное, деньги. Без денег все эти пророки и сущности спокойно умирали бы в безвестности, не успев навредить никому, кроме себя. Не отвлекали бы ресурсы короны и Комиссии от действительно важного.
Но бить было нельзя. Когда-то там, за вечерней, ждал целый косяк рыбки, которую можно было обвинить в чем-то большем, чем домыслы мистика.
Поэтому - и только поэтому, - Кристин прижал бумаги к груди и побрёл в комнату, которая, как он знал, выходила окном на задний двор.

1 июня 1535 г., Бермондси

Ещё на подходе к рынку Бермондси Кристина накрыло гусиным ором и чувством безнадёги, смешанным с тревогой. Что-то бродило над городком, обещая пролиться если не кровью, то уж точно слезами. На гусиных рядах чувство только окрепло - невидимая луна в небесах явно танцевала что-то ирландское. Оставалось терпеть и развлекаться составлением теорий католического заговора.
- Отличные гуси.
- Очень красивые и здоровые. В какую цену?
Гуси собирались в Бермондси, накачивались здесь католическими псалмами и верой, после чего расползались по всей Англии, кипя в горшках и благоухая папизмом. Проникали в тела англичан подобно бесам, через рот, и вызывали ревностное желание служить Риму.
Почему при одном взгляде на этих чёртовых птиц мерещились гогочущие голые девки, Кристин даже думать не хотел.
"Возможно, к целибату".
- Для таких красавиц - два поцелуя и сорок шиллингов.
- У них такие яркие перья! Да, они точно привлекут внимание на нашем дворе!
А это, разумеется, был шпионский код, каким прикрывались торговцы и покупатели. Специальный окрас перьев, которые давали понять, что именно эта птицы избрана святым Патриком, покровителем Ирландии. Где-то он слышал, что в Бермондси жило порядочно ирландцев. Возможно, всё это было связано, через стада, наговоры, разрушающие страну изнутри семейных горшков и котлов. Перьями неведомые заговорщики набивали перины и подушки, воздействуя на невинные разумы даже во снах.
- Охальник. Чтоб я поцеловала мужчину за гуся?! Никогда!
"Правильно. Целовать надо гусиные лапы. И святой водой, святой водой омывать! Дьявол, это ещё откуда взялось?"

Задумавшись, он сам не заметил, как оказался у хлебных рядов. Запах выпечки чуть не валил с ног, и Кристин, даже не торгуясь, заплатил за толстый мясной пирог и немедленно запустил в него зубы.
"Ох. Так вот откуда..."
- Моё откровенное мнение, милая Делирия, всё это - шутовство. Набитый живот не делает человека сытым, а корона на голове - королём, - противореча всякой логике говорила низенькая толстушка, подозрительно вглядываясь в горло мешка с мукой. - Подумать только, усыновить несчастного мальчика! А это что, таракан?!
- Королям надлежит вести себя по-королевски, дорогая Деменция, - не противореча логике, отвечала подруга, высокая и тощая. - Законы о бедных он принял, всё ж верные.
- Законов о бедных у нас хватает с избытком! Зачем он разрешил этих дьяволов, этих комиссаров?! Ой, а где просвиры?
Дьявол откусил ещё кусок пирога, с удовольствием сознавая, что заполнение живота очень даже способствует сытости. Ещё он сознавал, что слишком задерживается, но в конце концов, где ещё услышишь правду, как не от кумушек? Как любил говорить лорд-канцлер, кумушки-прихожанки наговорят в четыре раза больше, чем найдёт иной комиссар.
- О да. Им нужно отрезать уши, как шарлатанам и гадалкам. Как вспомню этого Харпера... Тошнота подкатывает. Хорошо, что Джеймс подоспел вовремя.
Харпер, срывающий одежду с радостно хохочущей ведьмы прямо на алтаре. Констебль, режущий его без ножа.
"Однако".
- Бедный Джеймс... Его ведьма беременна, знаешь? Но я слышала, в Линкольншире комиссаров на колокольне повесили. Жаль, наш Джеймс ничего такого не разрешает.
Виселицы, виселицы, виселицы...
"Пирог. Вкусный, сочный".
В стороне толпа жадно качнулась, вздохнула, и Кристин позволил увлечь себя туда же, к лоткам свечника и торговца религиозной утварью, где горячо разглагольствовал монах-доминиканец.
- А если прорицатель имеет духовный сан и заявляет, что он свидетель божественных откровений? Как быть тогда?
"Ради тебя надеюсь, что это, так сказать, академический вопрос. Тем не менее, некоторые академические вопросы лучше оставлять при себе. А ещё лучше - вовсе о них не задумываться".
Словно услышав мысль, рядом с доминиканцем возник стражник.
- Констебль разберется. Пройдёмте.
"Например, поэтому".
- Ползком! Ползком к распятью вы будете ползти, как в Страстную пятницу! В кровь сотрете себе колени! Разрыв с Римом - это отказ от истинно-ооой!
Монах вскинулся, встал на цыпочки, потому что стражник аккуратно взял его кисть на излом. В толпе завздыхали, закрестились. Вздыхали, судя по всему, согласно и с истинной верой, и с ой. А когда стражник повёл мученика с рынка, Кристин умилённо вздохнул, придавая лицу выражение благостной тупости: над толпой разнеслось тихое, прочувствованное гудение, в котором легко угадывались слова католического антифона.
- Salve Regina. Salve, Regina, Mater misericordiae; vita, dulcedo et spes nostra, salve...
Аутодафе. Рвущиеся из огня крики.
Оставалось только вздыхать и подбираться бочком к просвирочным старушкам, которые скорбно ломали руки в сторонке.
- Вот навуходоносоры, - тихонько и сокрушённо произнёс, провожая взглядом стражника.
- Вот посмотри, какой приличный молодой человек. Сразу видно - воспитанный. Пирог ест, - скорбно заметила толстушка, не переставая заламывать руки.
- Юноша, а вы за невестами к нам? - утирая слёзы, поинтересовалась высокая.
"Целибат ещё не отменили".
- Увы, - в тон вздохнул Кристин. - Слишком скорбно на сердце, чтобы думать о такой радости. Из обители наисвятейшего Иакова Дуротана я. Разорили его дьяволы эти мерзкие, комиссары косматые. Все святыни!.. Расскажу - не пове...
Толпа вздулась снова, откачнулась от края.
- О, матерь божья, пресвятая дева Мария! О, святой Иаков, убереги нас! - взвизгнул женский голос где-то у лавки с утварью.
Кристин взглянул поверх голов и мысленно вздохнул. Ну почему бы не чуть позже?
"А, впрочем, и правда соученик, отдалённый на две фамилии".
Здоровенного северянина он не знал, как и пожилого сухого стражника, в чьих глазах - внимательных, острых, - мелькало что-то волчье. Но и Клайвелла не узнал бы, не связывай их альма матер. Вместо моря - дубинка, кинжал, кольчуга и шрамы, за каждым из которых...
Мелькнула Фемида, стыдливо закрывающая глаза ладонью вместо повязки. Пальцы другой руки были переломаны. Жаркий песок арены. Маски. Шрамы, шрамы, шрамы...
- Разошлись, - сэр Клайвелл говорил негромко, ласково улыбаясь. - Монахов не видели, что ли? Миссис Аддингтон, у вас гусь из корзинки сейчас сбежит. Потом не жалуйтесь, не приму. Миссис Паркинсон, место рядом с миссис Мерсер всё ещё свободно. Хотите? Нет? Тогда - домой. Миссис Альцгеймер? И вы не хотите? Хм.
Воронами отзывалось имя миссис Мерсер. Пиром их.
"А впрочем, это вот озадаченное хм - оно же ко мне".
Кристин улыбнулся, почесал носком левого сапога правую икру и скрутил хитрым винтом пальцы на той руке, которую не видели миссис Паркинсон и Альцгеймер.
- Не знаю, что за миссис, сэр констебль, но тоже к ней не хочу. Так что уже иду. Отдыхать с дороги, в трактир. Вот только пирог доем и шляпу куплю. Это ведь не воспрещается?
- Добро пожаловать в Бермондси, - зеркально повторив его жест, ответил Клайвелл. – Здесь вам всегда рады. Особенно, если вы не нарушаете закон. Мистер Даун, я всё вижу! Расходимся, джентльмены и леди, да поживее…
Руку волкоподобный стражник скрутил уверенно, так, что остаток пирога полетел в грязь, а Кристин согнулся в три погибели.
- Сарданапалы! Управы на вас нет!.. Ой...

Кладбище. Ещё кладбище. Бумаги - фунты, десятки фунтов бумаг, потому что отец-настоятель, видимо, из мелкой мести или в надежде закопать важное, сгрузил вообще всё, что нашлось в монастыре. Камеры, где держали каторжников. Лечебница, лекарства для которой украли и перепродали Макбетам. Часть католической утвари, видимо, чтобы облегчить работу комиссарам, украли тоже. Тайники, которые стоили головной боли, потому что луна упорно подсовывала самые поганые дороги из возможных, испытывая кровью, смертью, тленом и небытием.

Наёмники в количестве двадцати человек под руководством Хьюберта Бели не слишком помогали, но и не мешали, присматривались, без суеты делали, что им говорят. Кристин тоже и не мешал, и присматривался. То, что он видел урывками между головной болью и метаниями по монастырю, нравилось. Найм таких отрядов Комиссия одобряла, Кристин - одобрял тоже, и не только потому, что именно их невмешательство спасло его шею. Спокойные солидные наёмники, не склонные к резким поступкам, стоили дорого, но и приносили немало.

Загвоздка вышла на борделе, который прятали в странноприимном доме. Четыре мальчика, три девочки, все - до четырнадцати лет. Что делать с ними, Кристин решительно не знал. Не возить же с собой? Комиссар - тот же михаилит, живёт дорогой. Комиссия не держала приютов, страна тоже, и все они жили только при монастырях, и...
Он угрюмо улыбнулся. Если обитель святого Дуротана, которую, впрочем, вскорости переименуют, хочет содержать приют, платить наставникам - кто он такой, чтобы мешать богоугодному делу?

Битон прибыл спустя три дня, в сопровождении отряда Дерека Уоллеса - бывшего сержанта лондонской стражи, который перешёл в Комиссию добровольно, по убеждениям.
Кристин беззвучно присвистнул: реакция Кромвеля на отчёт воистину превосходила все ожидания.
- Рид, таки почему ты не спрашиваешь, как я поживаю? - Еврей-выкрест спрыгнул с коня рядом с повозкой, на которой томилась и исходила остатками мороков конфискованная статуя. - Ой, даже не спрашивай, потому что я сделаю сейчас скандал и тебе будет весело. В мои годы ехать в такую даль, чтобы монахи расчесывали мне нервы!..
"Во все твои сорок пять".
- Мне уже весело, - ответил Кристин, косясь на повозку. Вроде бы из-под ткани она заморочивала уже не так ярко, но может, он просто привык? Битон звучал на диво радостно для человека, проскакавшего два дня почти без отдыха. Но возможно достаточно радостно для человека, которому достался такой чудный проворованный насквозь монастырь. - И я тебе, между прочим, добыл монахов, которые годами богатели, не платя нам и крохи. Видишь воон там окошко? Там целая келья, забитая бумагами. И ещё они нам взятки задолжали. Но давай, скандаль, грызи меня, пинай, только сначала расскажи, что в Лондоне? И вообще?
- Рид, не волнуй меня так сильно. Вспотеешь, - Битон заглянул под покрывало статуи с видом юнца, интересующегося, что у шлюхи под юбками. - Шо ты хочешь от моей жизни? Уже сиди и не спрашивай вопросы. В Лондоне дышать нечем, а золотари делают гешефт.
- Там рядом с правой ногой ещё волчьи яйца, - подсказал Кристин. - Очевидно, святые. Если облобызать, отпугивают волков, которых тут давно вывели. Значит, лорд-канцлер решил сделать эту обитель показательной?
- Слушай, я так тебя уважаю, что даже забыл за шо, – всплеснул руками Битон, с недоверием разглядывая усушенные остатки волчьих гениталий. – Ты пишешь отчет, к нему письмо, требуешь весь цветник Комиссии. И вот мы тут. Старичьё в каретах, но думай, что они уже имеют тебе душу. И ты спрашиваешь – зачем и почему? Потому что таки да! Надо перевоспитывать и украшать добродетелями. А где твой карманный михаилит, которому заплатили столько, будто он уже вчера случайно стал магистром?
- То, что я требую, и что получаю - могут быть две большие разницы, - педантично уточнил Кристин и кивнул Уоллесу. - Михаилит бегает где-то вокруг. Тварей развелось...
Разговор затягивался - нет, он был затянут сразу, с первых реплик, - но и заканчивать его не хотелось. Наверное, потому, что тогда лично у него дел в монастыре уже не оставалось - только забрать повозки, людей и медленно и вдумчиво покатить в Лондон. В надежде, что к тому времени эпидемия закончится. Грызло - как каждый раз - ощущение, что что-то не доделал, что-то не досказал, закончил всё не так и не затем, а вот если остаться ещё на день-другой, то нашлось бы решение лучше... и как всегда после работы накатывала спокойная меланхолия, когда не хотелось вообще ничего.
"Или просто мне хочется посмотреть, как корчится отец-настоятель. Или - увидеть, как всё становится лучше хотя бы здесь".
Кристин фыркнул и оставил Битона в покое изучать собранное, словно он не видел всего этого дюжину дюжин раз. Для "лучше" пришлось бы остаться здесь на годы, а лучше - поселиться и вырастить детей. Нет. Хороша страна Англия, но пока в ней хватает и других мест, которые можно улучшить.
Найдя взглядом Хьюберта Бели, спокойно разглядывавшего спешивающихся людей Уоллеса, он махнул рукой: дескать, собираемся. Пора.
Командиир наёмников тоже думал о том, чтобы где-нибудь осесть, найти жену, вырастить детей. Возможно, когда-нибудь... Комиссия не забывает верных детей. Даже вот у этого монастыря хватает земель. Да, их конфискуют в пользу короны, несомненно, но в бумагах Кристин заметил нечто странное. Земли, которые не принадлежали монастырю и одновременно принадлежали. Получается, земли были ничьи, и об этом стоило подумать, потому что верность покупалась не только деньгами, но... позже. Пока что их ждала дорога.
"И всё же, на кой дьявол отец-настоятель написал то письмо?.."

Спокойно уйти со двора не получилось. Брат-ключник встал так, что стало ясно: в монастырь он не пойдёт. И ключи не отдаст тоже. Впрочем, ключей на тощеватой связке явно не хватало для такой изобильной обители. "Странно. А где же они тогда?"
Перед внутренним взором мелькнула келья, которую тут же затянуло дымом, не давая разглядеть, что внутри.
- Умру во славу Господню, а на поругание честную обитель не отдам, - нудил меж тем ключник, - ибо постигло искушение не иное, как человеческое.
- Он это всерьёз, святой отец? - Поинтересовался Кристин у отца-настоятеля, разглядывая ключника с хищным интересом. Когда речь заходила о мученичестве, обычно всё сводилось или к искренней вере, или к секретам. Первое встречалось реже. - Идёт против воли короля, лорда-канцлера и собственного начальства, которое, разумеется, не станет чинить препятствий визитации? Мне уже становится интересно, какие двери открывают эти ключи в честной обители. Эти - и те, что остались в келье.
- Ну что ты, брат Томас, что ты, - испуганно залепетал настоятель, - дай ключи, дай!
Брат Томас упрямо мотал головой. К расставанию с ключами его не сподвигла даже гибель гуля.
- Всякая душа да будет покорна высшим властям, - вздохнул Репей, брезгливо вытирая руки о рясу ближайшего монаха, - ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению.
- Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы, - Кристин наклонился ближе к монаху, - брат Томас, я же всё равно всё выясню. Всё найду, потому что тайное - противно Комиссии. От нас не должно укрыться ничего. Что вы хотите укрыть, брат Томас?
- Попадет ли птица в петлю на земле, когда силка нет для нее? Поднимется ли с земли петля, когда ничего не попало в нее? Трубит ли в городе труба, – и народ не испугался бы?
Шкатулка, большая, черного дерева, на крышке - крупный янтарь. Ключи. Двери. Пустота. Зима. Тартан... чёртова луна!
Поморщившись, Кристин потёр висок, глядя на то, как перепуганные монахи сносят во двор мелочёвку: католические кресты, статуэтки, потиры, флаг благодатного паломничества и несколько вымпелов...
"Господи, почему меня ещё не повесили? Потому, что воры и трусы. Ни себе, ни другим".
- Брат Репей, как специалист от ордена архангела Михаила, что вы скажете об этом несчастном, одержимом бесами неповиновения и упрямства? Возможно ли изгнать?
- Конечно, - рассеянно согласился специалист от ордена. – Как учит опыт, а он – сын ошибок трудных, самый надежный способ изгнать демона – это сделать ему невыносимо больно. Но из уважения к сану и возрасту…
От хлёсткой пощёчины монах покатился кубарем, выронив ключи. Репей поднял их на ходу, швырнул Кристину и воздел брата-ключника на ноги, не слишком церемонно держа его за шиворот.
- Замечу, мистер Рид, я не против помочь, но если вам был нужен новомодный инквизитор, то следовало сказать заранее. Ну что, пациент готов говорить?
Крестьяне зашумели, где-то блеснула коса, и Кристин вскинул руку толпе, размышляя о том, что избыток рвения порой вреднее нехватки.
- Брат Репей ревностен к вере и суров ко греху, - особенно ревности должен был порадоваться орденский капитул, - не сдержался, узнав о том, что брат Томас воровал у обители, причиняя вред и всем вам, и государству! Брат Томас?
Монах мелко закивал, держась за щёку.
- Какому клану перепродавалось добро? Как давно? С кем в сговоре? Помните, что признание облегчает покаяние! Господин, - не глядя, он махнул рукой капитану наёмников. - Проследите, пожалуйста, чтобы брат-казначей никуда не делся. И, например, не сжег книги.
- Макбет, - со всхлипом сознался ключник, - и брат-казначей тоже, да. И брат-кастелян. И брат-провизионер. И... всегда?
- Детали оставим для следствия, - сурово кивнул Кристин, не без удовольствия глядя, как скрывается за головами полумесяц косы. Наёмники... не вмешивались, хотя за братом-казначеем послеживали. Правильно. В конце концов, состояние монастырских финансов касалось и их тоже. так или иначе. - Отец-настоятель? В обители есть брат-экзекутер? Нет? Советую назначить. Потому что братьям кастеляну и провизионеру тоже предстоит покаяние. Что ж, пока здесь - всё. Кто умеет писать? Ты? Опись всего, что сюда сносят. После - сверим.

КРИСТИН ХОЛДЕН-РИД

27 мая 1535 г., трактир в городке Тралл, что у обители святого Иакова Дуротана.

Хороша страна Англия, а порядка нет как нет. Но будет.
Пока что, впрочем, наступления порядка ничего не предвещало. Не предвещали его столбы дыма на горизонте, не обещали толпы валлийских наёмников с криво нашитыми на котты святым Иаковом, который почему-то держал в руке большое и очень волосатое яйцо - или это было солнышко?..
Не внушали оптимизма и встревоженные лица торговцев и крестьян, хотя Кристин допускал, что у последних тревога была естественным, природным состоянием.
Даже скромно одетый усталый михаилит, сидевший в углу за элем, одним своим видом показывал, что непорядок дымом и валлийцами не ограничивается и может укусить за жопу независимо от политики.
К счастью, хотя бы это комиссариат не интересовало: твари, если и собирались в стаи, политикой интересовались слабо, а христианской верой - тем более, проявляя скорее гастрономический интерес. К несчастью, комиссариат интересовало всё остальное.
- А что за святой Дуротан такой? - Поинтересовался Кристин, кивнув на оконце, где за полями и рощицами возвышались могучие серые стены монастыря. - Славен, должно быть, раз обитель так назвали?
Обитель...
"Рид, там монастырь мне платит, а я и не знаю. Сгоняй, разберись, - изволил приказать милорд Кромвель. - Вот письмо от настоятеля".
По письму выходило, что Уилфред Харпер, на чью голову комиссары уже устали делать ставки, крал кающихся шотландцев, обвинял Кромвеля во взяточничестве и требовал лошадей в подарок лорду-канцлеру.
"Лошадь тоже найти и пригнать, ваше милордство? Или только недополученные взятки за последние годы?"
"Лошадь можешь оставить себе. Александра МакКензи - тоже".
- Дуротан, - тощий трактирщик в полосатом поношенном джеркине кивнул почему-то на михаилита. - Был святым. Ну, есть святым. Он пришел сюда во главе шотландских орков и на его душу снизошла благодать. Ну как снизошла, волк его изволил укусить. А Дуротан ему яйца отчекрыжил. После надумал помирать, волк-то зубья не чистит. А как помирать надумал, так и снизошло. Святость и глас Марии-богородицы. Дескать, основай, Иаков, обитель и постись в ней, а шотландцев отринь.
"Интересно, куда после этого делись отринутые орки. Так и шли обратно, через полстраны, до самой границы?"
Кристин слушал, кивал, прихлёбывая эль, и напоминал себе, что трактирщик, наверное, не виноват. Что не виноваты и крестьяне, и торговцы, и наёмники. Они, в конце концов, не обязаны были разбираться в том, как именовать деву Марию, не должны были отличать настоящих святых от придуманных. Не они врали о годах неурожая, мешающих платить подати, не они набивали кельи золотом и шелками.
Помнить об этом порой было тяжело, но необходимо. Как и о том, что народные незрелость и тупоумие могли приводить к эксцессам, после которых комиссары исчезали.
"Интересно, сколько Священных писаний - переписанных на английский-народный, - придётся скормить отцу-настоятелю, как его там... отцу Иоганну? По всему получается, что много".
Приятная мысль мелькнула и сгинула. Положение о Визитаторской комиссии предполагало гуманизм, а библии ни в чём не провинились. Но если не душить отца Иоганна, то что? Почему он вообще сидит здесь, слушает байки и пьёт вкусный эль вместо того, чтобы идти прямо в монастырь?
"Потому что от этого задания несёт безумием, которое не спишешь даже на Харпера. Зачем настоятель вообще отправил это письмо? Прикрыть жопу, подставляя шею? У этих пиявок обычно больше соображения".
- Я бы прикупил парочку, - негромко бубнил за столом у окна какой-то местный сквайр. – Висельники работают за еду, а если держать в колодках, построже, то и не сбегут. Рожь в этом году удивительно дружно взошла, полоть нужно.
- Мистер Гейбл после бегства этого шотландца сказал повременить, - вздохнул его собеседник. – Опасно, того и гляди проверка из столицы нагрянет. Я в Бермондси был недавно, так их констебль дома не бывает, нарасхват.
"На покаяние отдали, говорите, отец Иоганн? Что, говорите? Со скидкой из уважения к святости, нельзя было не брать?"
- Эй, брат Репей, - кричал жилистый наемник михаилиту, - покажи фокус!
Твареборец вместо фокуса показал средний палец, не отрываясь от своей кружки. Наемник начал было подниматься со скамьи, но его удержал товарищ.
- А твареборец тут какими судьбами? - Спросил Кристин, кивая на михаилита. - Или дрянь какая завелась?
- Дык, господин мой, дрянь и не переводилась. В Ланкастере на днях заварушка была, извольте припомнить. Какой-то то ли Харпер, то ли де Манвиль со скоттами святых иоаннитов заизничтожил. Пока суть да дело, а главнюки михаилитские парней с трактов поотозвали. Твари как из мешка повалили. На счастье, брат Репей к нам прибился. Лес подчистил, дороги, каких-то неупокойников под монастырём прибил. Да вот настоятель наш деньгу не нашёл за неупокойников, а Репей обидимшись.
"Значит, дряни под монастырём станет больше. Или уже стало. Вот заразы".
- Бедный монастырь, стало быть? - Кристин взглянул на пузатого монаха с сумой для подаяния, который вкусно загребал кашу с салом из горшка деревянной ложкой. - Праведный? Как по заветам основателя, смирением, постом и молитвой?
- Воистину благочестивый, - перекрестившись сообщил трактирщик. - Нигде больше такого не сыщете.
- Да, - то ли с ним, то ли сам с собой согласился брат Репей. - Три ачери, два гуля, три амалахиг. Первые - совсем маленькие девчушки были, лет семь. Последние - здоровенные мужики. Видать, не отмолили их. Бывает.
"Хороша страна Англия..."
- Как-так - нигде? А вот например Хайдское аббатство - благочестивее и святее некуда.
"Можно пробу ставить. Жаль, пока руки не доходят".
- Святее наших отцов только иоанниты были, - укоризненно покачал головой трактирщик. – Теперь никого и нет. Где еще сыщутся волчьи яйца, святой рукой откочерыженные? А камень в челе пресвятой девы Марии-богородицы? Чудотворный он, счастье истинное даёт. А мыльце с раки Иакова Дуротана? Умоешься им – и всякая кожа почистится.
"Вот ведь свезло. Интересно, не те ли яйца нарисованы на наёмничьих коттах?"
Твареборец, не стесняясь, фыркнул, а Кристин с намёком подвинул трактирщику пустую кружку.
- Прямо-таки счастье? Истинное?
- Истинное. Как Бог свят. Восторг душу переполняет, как глядишь на него, да умиление. Аж петь хочется.
"Чем, мать его, здесь занимался Харпер?"
Кристину тоже хотелось петь, возможно по-испански: этот язык удивительно хорошо подходит для ругани. Скрывая отвращение, он спрятал лицо за кружкой и пил долго, вдумчиво. Выдохнул и поднялся, кладя на стойку шиллинг - зная, что сдачи не дождётся. На удачу.
- Ну, раз так - надо идти смотреть. Преисполняться благодати и песен. Да и мыло не помешает - с дороги.
- Они по будням внутрь не впускают, - всё также будто сам себе заметил михаилит. – Только если свадьба. Или отпевание. Что, в сущности, одно и то же.
Кристин фыркнул. Почему нет. В конце концов, реформация - это тоже одновременно смерть и рождение. То есть, свадьба. И, как часто бывает - не вполне добровольная.
- Ничего, - заметил он, надевая любимую шляпу - чёрную с серой лентой, с широкими полями. - Меня - впустят. Считайте, жених. Или покойник. В сущности - одно и то же.

Когда-то в резиденции его учили карабкаться по верёвкам с грузом - хоть вертикально, хоть горизонтально. Часто за груз сходил другой послушник, порой - мешок или ещё что совсем уж неудобное. За отсутствием кракенов Раймон перенёс Эмму на другой берег, даже не запыхавшись.
Кошка звякнула о камень, но об этом можно было не тревожиться: скот ревел, гоготал и гремел слойлами и насестами так, что в этом шуме некромаги, вероятно, не слышали даже себя. Усевшись на краю стены и вытянув за собой Эмму, Раймон оглядел двор и вздохнул.
Даже в тусклом свете луны видны были узкие дорожки из камней, муки, чего угодно, уходящие в каждую дверь; поблескивала тропа из друз, ведущая из часовни куда-то в центр аббатства: видимо, по внутренний дворик. Гусиный шлейф или нет, а часовня чуть ли не светилась - и луна тут была ни при чём. Месса, говорите... и некромаги. Некромагов, как на полутора михаилитов, было многовато. Смерти, сидящей в келье, тоже. Ну а смерти, льющейся по коридорам, и вовсе. Хорошая схема, сложная. Соваться в неё не хотелось совершенно, но - надо было. Но не хотелось.
- Кстати, это не то аббатство где продают столько крови Христовой, что на армию Спасителей хватит?
- Скажи лучше, где её не продают, - пожала плечами Эмма. - Но мне понравилось. Желаю отныне передвигаться только так!
- Где же, где бы взять армию, - протянул Раймон. - Не заниматься же этими некромагами по одному. Почти уверен, что их друзья не одобрят, и ещё уверен в том, что они могут на радостях от прихода гостей сделать что-нибудь неприятное с этой схемой. Углы, говоришь... вот эта келья выдаётся из стены, как кусок свастики. Противосолонь - значит, что-то течёт к центру. Болезнь и смерть? Но зачем тогда эти дорожки?
Как там ещё было - грубое и тонкое? Само аббатство собирало грубое - определённо. Свастика, обведённая рвом, просто собирала энергию, какую уж получалось. Тонким оставалась... настройка? Вера? Допустим, больные и умирающие монахи молятся, обращаясь к знакомому - к алтарю в часовне. Чему молятся или как - это уже детали, но вряд ли чему-то хорошему. Но - через христианский алтарь. Возможно, осквернённый, возможно - нет, это роли уже не играло. Точнее, играло, но к задаче не относилось. А задача была... интересной. Если бы ещё разум согласился работать. Чёртовы гуси, чёртова девчонка. Трикстеры - это хорошо, когда трикстер - это ты.
- Смерть в кельях - не проблема, - продолжил он, потирая подбородок. - Ну или не сразу. А вот некромаги, которых надо чем-то занять одновременно... и мне бы очень не хотелось бродить по этим коридорам. Кажется, это вредно. Хм. А это там козы в загончике?.. И, вижу, козёл, здоровущий, рогатый, как демон? Богатое аббатство. Коровы, козы, овцы, гуси... ммм, утки.
- Конечно, кровь Христову где-то надо брать, - практично заметила Эмма. - Говорят, утячья более всего похожа. Только не говори, что мы будем цедить из уток кровь, потом святить, а потом разбрызгивать по коридорам.
- А мысль неплоха, - рассеянно заметил Раймон. - Только не цедить, и не разбрызгивать. И вообще, мысль не неплоха, а вообще замечательна. Так. Это вот за теми окошками лысые дядьки? Над овчарней? Подсажу - пристройся на крыше и дай знать, если внутри встревожатся. Потому что мне нужно время.
- Зачем? - с искренним любопытством поинтересовалась Эмма.
- Затем, - Раймон сцепил ладони в замок, закинул Эмму на крышу овчарни, - что подготовка святого воинства - дело небыстрое. Пока уговоришь, пока благословишь, пока растолкуешь, кого и где бодать. Но хотел бы я видеть лица тех некромагов...
- Я тоже. Мне вообще не хватает твоих злых шуточек. И этих спокойных, размеренных охот на бхутов, анку и прочих, - Эмма помедлила, угнездилась на коньке крыши и вздохнула. - Эдак шить разучиться недолго.
- Мне тоже, - неслышно вздохнул Раймон, разглядывая ворота, за которыми ревели на разные голоса коровы, - не хватает. Потому что, кажется, уже разучился.
С коровами оказалось проще всего, хотя Раймон подозревал, что разговаривать кроме как криком у него после этого аббатства получится только с Эммой. Как чёртовы маги работали в таком шуме? Почему не прибили скотину, как только та начала орать? Идёт ли сюда уже какой-нибудь злыдень на грани нервного срыва? А то покажется ещё в воротах, прежде чем сюрприз будет готов... но пока что дворик заполнялся только скотиной. Затыкать их Раймон не стал, наоборот, даже добавил в мычание искреннего благочестия. Доводилось как-то видеть на тракте монаха, который не пел молитвы, не говорил, а просто орал. Звучало жутко, но в котёл порой кидаешь всё, что есть, а там - едоки разберутся.
Касаясь тёплых носов, Раймон убеждал голодных коров в том, что двуногие волки, от которых пахнет смертью - на самом деле мешки с зерном и травой, что в них - врата на зелёные пастбища, где можно вечно пастись, жуя жвачку...
Затем настала очередь овец, возглавляемых толстеньким в своей пушистости бараном, коз с острыми рожками и ещё более острыми копытами. С гусями спасло только то, что Раймон сам вот буквально только что был гусём, иначе пришлось бы спасаться на крышу овчарни, к Эмме. А так, стаю убедить оказалось на диво легко, потому что думали они все одинаково - о том, что двуногие дылды прячут зерно прямо на себе. На себе, в себе, какая разница. Оставалось только чуть-чуть усилить. Или не чуть-чуть.
- Вообще говоря, если хочется глядеть на лица, надо глядеть на лица, - беззвучно в окружающем рёве подумал Раймон, подавая руку Эмме. Единой мыслью отправил животных дальше, во внутренний двор, откуда открывались двери дальше, во внутренние помещения монастыря. Наверняка - открывались, потому что по закрытому коридору сила не потечёт. - Посмотрим?
- Посмотрим. Не люблю некромагов.
- За что же их любить? - Удивился Раймон, подхватывая её под руку. - Они по большей части скучные, и... и виновны в самом худшем преступлении из возможных: в их мире почти не остаётся места шуткам.

Место, где обнаружили тело, выглядело как тысячи таких мест – ил из Темзы, рогоз, какой-то мусор, нога коровы. Миллера вынесло на берег, там он зацепился за корягу и так и лежал, будто отдохнуть в теплой водичке задумал.
- Сбросили выше по течению, должно быть. Но – мощная дамочка. Такого быка заколоть и в реку свалить.
- Хрупкая, - Рид покачал головой. - Тяжело было тащить, должно быть, если трахала не сразу у воды. Ага. Землянка под лондонским мостом. Под дерном. Большая. Шёл - улыбался. Идём. Чую, ой как богато будет. Не рыла же она это всё сама, чтобы заколоть этого музыканта. Нет. Не она. Другие.
- Землянка?
Схроны строили либо контрабандисты, либо культисты. Джеймс попытался представить, как хрупкая блондинка копает глинистую почву под мостов – и сдался. Ему не хватило воображения.
- На кого похожа, можешь описать? Из известных блондинок? На мою Мэри? Новую принцессу? Кто-то из фрейлин?
Рид пожал плечами.
- Лица не разобрать, плывёт. С ведьмами так часто, с теми, которые не полные дуры. Впрочем, с этой всё ещё интереснее. Словно одета и раздета одновременно, понимаешь? Я не про тёмно-синее платье. Да и Миллер этот твой, его словно двое. Нет. Сам, но с тенью.
Тёмно-синее – значит, вдова. Причём, вдова свежая. Те, которые вдовели больше года, надевали чёрное. Нынче в Англии было очень много вдов, и проверять их всех занятием было заведомо безуспешным, с риском затянуть его на годы. Джеймс припомнил, что одну из вдов видел недавно на турнире. Юная, хрупкая, белокурая девушка говорила с магистром, а тот был так недоволен, что…
Джеймс медленно вздохнул, отпуская наитие. Чарльз Миллер был похож на магистра. А еще – на целую кучу шотландцев, вот только этих шотландцев не называли Цирконами.
- Рид, а ведь гиацинт – это окрашенный в розовый циркон…
- А ещё пошли кого-нибудь пошарить вокруг Ламбета, там... - комиссар осёкся, глянул искоса. - Клайв, я тоже вспоминаю альма матер добрым словом, но при чём здесь минералогия?
Студенческое прозвище сбило с мысли, и Джеймс понял, что наговорил лишнее. Впрочем, не обязательно было просвещать Рида обо всём, что касалось магистра.
- Ну, ты Тракта видел хоть раз? Видел, думаю. Миллер – чуть ли не копия, разве что не беловолосый, цвет глаз другой, тело пожиже и руки не воина. И татуировок нет. Тракта зовут Цирконом. Гиацинт – это окрашенный в розовый циркон. Она его взяла на память, понимаешь? Она трахнула Миллера, потому что хотела магистра. Поняла, что не то. Убила и взяла кольцо с гиацинтом как… как трофей. Эти психи, серийные убийцы, порой так делают. И знаешь что? Я на турнире видел, как Циркон беседовал с хрупкой, очень красивой блондинкой в тёмно-синем. Судя по лицу магистра, он бы её сам прибил гвоздями к потолку. Но – по какой-то причине нельзя. Любопытно, кто такая… Что ты там про Ламбет?
- Не Цирконы, говоришь. Валлиец. Найдут в доках... а часть найдут... нашли у особняка, что на Морли. Спросишь у матушки. Шотландец, раскатистый, где-то в леске. Недалеко. А под Ламбетом - государственная измена и противодействие реформации через покушение путём чёрного колдовства. Кусок нашего насильника, тот же почерк, что с Морли. Зачарованный кусок. Профессионально. Очень.
Схрон удалось найти не сразу. Его выкопали глубоко, прикрыли дёрном и у Джеймса невольно возникли вопросы, куда смотрят лондонские коллеги. Пропустить такое строительство на своей земле мог только слепой констебль. Или хорошо прикормленный. Внутри обнаружился алтарь, испещренный пентаклями, именами демонов, покрытый потёками недавней крови. За алтарём - ложе с кучей шкур и подушек, рядом с ним стол алхимика, на котором было множество трав, костей и всякой дряни, какую так любят ведьмы. Джеймс, почуявший след, нашёл и атам из железа, обтянутый мехом волка - такой был у Брайнса - и аналог подушевой книги ковена. В ней не было имен, только клички, зато было ясно, что в лондонском ковене тридцать человек. А сам ковен называется "Славой Астарота".
- А теперь что скажешь? - с азартом поинтересовался Джеймс, вороша ведьминскую постель в надежде найти что-то, что сам пока не осознавал.
- Что очень хочу повидать женщину с немного раскосыми зелёными глазами и кулоном под Её Величество, - глухо отозвался Рид, массируя левый висок. - И со страстью к детским жертвоприношениям. Она же - Бетула из списка. Она же - Беатрис. А если ты про нашу культистку, то я бы послал голубя в Лонгфрамлингтон. Знаешь, там, где сейчас поле то с зелёной, то с лиловой травой? Лорд-канцлер потом неделю ходил по резиденции как медведь с больным зубом, раздумывая о том, что такие незапланированные пропадания почти государственной собственности - это очень плохо. И там... там служит стражник. Беловолосый.
Зная, кого искать и где искать, облаву было устроить несложно. Джеймс просиял улыбкой, благодарно кивнул и потащил Рида на поверхность. Предстояло очень много работы.

Следующие несколько дней прошли в суете и разговорах. Кумушки делали вид, что сошли с ума, старец - что не понимает английского, Пухляк - что сейчас помрёт. Дело продвигалось медленно - на вкус Джеймса - но продвигалось. По словам разговорившегося старца, секта в Бермондси существовала давно. Настолько, что когда в день коронации нынешнего короля приплыли корабли из далёкой Московии, семя "христов", как они себя называли, упало в плодородную почву, дало корни и разрослось по всей стране. Разве что с точки зрения неких высших сил кормчие были осквернены, и их души разрушали тела. Потому и потребовалась помощь лорда Эдварда Грейстока, который научил их переселяться между телами с помощью хитрых ритуалов. В благодарность за его помощь, каждый из "кораблей" имел икону Христофора Псоглавца, которая еще и отличала для сведущих истинных-праведных. Из старца даже удалось выбить расположение лесного скита, и более - ничего. С каждым допросом он чувствовал себя всё хуже. Настолько, что Джеймс начал опасаться - до казни не доживет. Пухляк, напротив, становился всё более наглым, даже - борзым, точно сбрасывал с себя оковы этой сектансткой галеры. Ему пришлось пару раз съездить по морде. Пользы это не принесло, удовольствия тоже - пухлая физиономия с размазанными соплями и кровью вообще мало кому понравилась бы, но зато Джеймс вспомнил, что Бермондси остался без священника. А значит, через некоторое время начнут появляться секты. Как грибы после дождя. Пастырь нужен был срочно, причём - правильный. В меру строгий, не в меру харизматичный, и самое главное - верный Реформации, чтобы хотя бы с полгода можно было не думать про веру в Бермондси.

К ночи Джеймс задолбался настолько, что едва нашёл силы забежать домой за едой для Рида – после Билберри здраво опасался, что комиссара отравят, - наскоро поцеловать Мэри и собрать рейд для проверки увеселительных заведений Бермондси на предмет запрещенных королём шлюх. Предписания выписать пришлось даже борделю, вызвав здоровое недоумение мадам Харлот. Но комиссара нужно было кормить и поить, ибо дохлый подсыл смысла не имел.
- Всем оставаться на местах, - обрадовал Джеймс таверну Гарри, где хозяйничала только Пегги. – Проверка.
- Всем оставаться на местах, - повторил он, заглянув в комнату Рида. И добавил, плотно закрыв дверь и подперев её собой. – А в тюрьме сегодня овсянка.
В сумке, впрочем, был пирог с олениной – спасибо лесным за мясо, яблоки – спасибо Бесс, выращивающей их на берёзе, крепкий ликёр из малины – благодарность миссис Элизабет, и вода – хвала Господу.
- Там и завтра овсянка, - рассеяно заметил Рид, хватая баклагу с водой. - И завтра. И послезавтра. И... Господи, бесконечная череда овсянок. Будешь арестовывать - убей до тюрьмы, пожалуйста. А то не переживу. К слову о тюрьме, вот, оцени, свеженькая проповедь от ересиарха. Переписывать не нужно.
- Тебя пока не за что арестовывать. И убивать тоже, - пожал плечами Джеймс. – Мы были в подвале. Там – бочки с порохом. Теперь – с мокрым порохом, но будь поосторожнее. Хм, а тёмный противник божий – это лорд-канцлер, что ли?
Проповедь была интересной. В ней в вольной форме перемешались темные легионы комиссаров, девственники, ветхий Адам и таинственное воскресение. Особенно Джеймсу понравилось место, где культистам обещалось, что над ними не будет никакого закона. Этого он не мог одобрить.
- Вероятно, - поставив баклагу на стол, Рид заходил по комнате, заложив руки за спину. - Завтра меня обещают пустить на корабль. То есть, допустить до ритуала и посвящения. Посвящаться я не хочу, но пойти придётся. В балахоне на голое тело - иначе святой дух не снисходит. Значит - без оружия.
Джеймс хмыкнул, доставая из сапога нож. Плоский, цельнокованый и без рукоятки, его было удобно метать. При некотором желании, им еще можно было резать. В конце концов, в оружии главное не его наличие, а уверенность, которую оно придаёт.
- Примотай к ноге бинтом. Скажешь, при допросе поранили, кровит. К тому же, мы наблюдение не снимаем, чуть что – сразу выносим дверь и вяжем всех. Харза тоже работает, разве что жалуется на луну. Но нам надо взять этого вселенца живым, здоровым и в священнике.
Хмурясь, Рид взвесил нож на ладони, прислушиваясь, кивнул.
- Спасибо. И на нож, и за еду. Взять священника... - он помедлил, тряхнул головой. - Чашей оказаться было бы неудобно. Впрочем, посмотрим. К слову, ты не надумал снять серьгу?
«Далась тебе эта серьга. Фанатик чёртов».
Джеймс злобно фыркнул. Серьга ему была нужна для того, чтобы вынести арены к чертям собачьим. А для этого не следовало будоражить ланисту нарушением правил. Но если комиссару так хотелось, чтобы у констебля не было серьги… Не в правилах Джеймса было волновать напарников перед важной облавой. Да и к ювелиру он заходил не ради нового ожерелья для Мэри.
- На, - морщась от легкой боли, Джеймс выкрутил серьгу из мочки и перебросил Риду. – Наслаждайся, дьявол кромвелев. Заменю на морскую, как у братьев. Когда разберусь с аренами – сниму совсем.
- Не просто дьявол, а погибший воин мрачного легиона, - педантично уточнил Рид, подкидывая серьгу на ладони. - Однако. Неожиданно, но правильно. Давно пора избавляться от пережитков прошлого. Потому что будущего у них нет. Только зачем она мне? Не католическая добыча, чужого Комиссии не надо. Ладно, ладно, мне - не надо. Вернул бы владель... а-а. Ладно. Да, ещё, про папу...
- Слушай, Рид, вы в Суррее все такие занудные или через одного? – Вздохнул Джеймс. В ухе без серьги была странная легкость. – Или пример со своего графа берёте? Папу я, как ты понимаешь, не выбирал. И за него не в ответе.
Пожалуй, для проверки он уже слишком долго задерживался в комнате этого погибшего воина мрачного легиона. Подозрительно, да и спать хотелось до жути. Завтра предстоял еще один день беготни, планирования, засад и облав.
Рид пожал плечами.
- Я как раз хотел сказать, что до папы этого Комиссии дела нет. Выбирают их и правда только в курии, но дело даже не в этом. Мы строим новый мир, с новыми правилами. Ругать тебя за то, что есть суть Реформации, то есть, отказ от папы, которого навязали где-то там? Комиссию такое прошлое заботит только когда его пытаются всеми силами тянуть в будущее. Вот и всё. А так - это суррейский воздух. Что-то в нём есть такое, знаешь...
- Ага, знаю. Ладно, ты ешь давай, первый зануда мрачного легиона. И спи, если сможешь. Завтра…
Зевок смазал слова. Джеймс улыбнулся и вышел. Последовательно – из комнаты, таверны. Ушел с улицы. Вернулся домой. Обмысливать всё уведенное, услышанное и сделанное, а особенно – комиссара Рида, он собирался утром.

1 июня 1535 г. Бермондси.

К тому времени, как Джеймс смог отмыть улицы, загнать всех болящих в госпиталь и собраться с мыслями, наступило лето. Оно рухнуло ливнем, затопившим Бермондси, отчего в управу приходилось пробиваться по колено в воде. Ходить стало далеко. Новый дом был почти у Темзы. Большой, с огромными окнами, садом. Мэри с упоением вила гнёздышко, а Джеймса всё равно тянуло в маленькую гостиную на Эсмеральд-стрит. В дом, где вырос. Туда он и пошёл после разговора с Кристином Холденом-Ридом, которого помнил еще по Академии. Наверное, Джеймс тоже изменился разительно с тех пор. Вырос, поумнел, обзавёлся серьгой в ухе и некоторыми принципами. Вероятно, Джеймс также, как и Рид, выплёскивал эти принципы на окружающих. Например, на юного Юнга, которого Хантер обнаружил под окнами управы. Молодой стражник должен был стоять на своём углу в городе, а не подслушивать.
- Ну ладно, Юнг, - задушевно спросил его Джеймс, прижав к его к стене коленом и надевая старые, испытанные перчатки, бывшие некогда светлыми, а теперь – в застарелых потёках чужой крови. – Что с тобой не так? Погоди, не отвечай. Подумай. Стражник должен думать. Зачем ты подслушивал?
- Мне велели, - юноша испуганно покосился на перчатки. – Да, велели. Но я не хотел, сэр Джеймс! Но велели ведь! Ой.
«Ой» Джеймс одобрил. Потому что был его причиной, легонько ткнув костяшками пальцев по рёбрам Юнга. Не смертельно, не слишком больно, но отрезвляюще.
- Молодец, - похвалил он. – Послушный, исполнительный. Такого бы – да в стражу. Кто велел? Зачем?
- Он, - сообщил Юнг так восторженно, что сразу было понятно: «Он» начинается с заглавной буквы. – Он, сэр Джеймс. Ой!
Теперь к «Ой» Джеймс был совершенно непричастен. Мальчик дернулся, закатил глаза и обмяк в обмороке. Что было ожидаемо, но совершенно неуместно. Впрочем, теперь Джеймс знал, что в этой секте руководит мужчина. Вряд ли женщину торжественно именовали бы «Он».
- Гадство.
Юнга пришлось закинуть в управу, а самому рысью припустить к матушке. Пойманный по пути Харза успевал только кивать и соглашаться, соглашаться и кивать. Разве что выпросил пару минут на то, чтобы заскочить к Брухе и прихватить чётки из горного хрусталя. «Для усиления» - туманно пояснил он. Усиление требовалось для связи с Ридом.
- Джеймс, - миссис Элизабет, коротающая вечер за вязанием у камина, обрадовалась. – Милый сын, сохрани вас Господь!
Джеймс покорно подставил лоб под поцелуй, думая, с чего начать беседу. По всему выходило, что лучше было говорить прямо и честно. Ридом, хоть тому и претила серьга в ухе констебля, рисковать не годилось.
- Матушка, - вздохнул он, усаживая её в кресло. – Мне нужна ваша помощь. Кто руководит сектой в Бермондси? Той, куда ходят миссис Паркинсон и миссис Альцгеймер? Только не говорите, что не знаете. Не поверю.
- Но, Джеймс, - начала было миссис Элизабет, а потом замолчала, будто между ней и сыном встала тень Айрианвина. Покосилась на Харзу, перебирающего четки. И заговорила.
По её рассказу выходило, что община существовала давно, еще до рождения Джеймса. Именно поэтому миссис Элизабет и выбрала Бермондси для жизни с бастардом морехода и сыном демона-друида. В пёстрой мешанине радений, молебнов и игр в прятки с властью она, родившая от почти ангела, казалась им богородицей. Пить свою кровь миссис Элизабет не позволила. Умная, гордая, суровая Элизабет Ллойд-Брит с брезгливостью относилась к обрядам общины и к их главе – священнику. Тогда священника звали отцом Себастьяна. После – отцом Николасом. После – отцом Ричардом. И вот теперь – отцом Кристофером. Был ли отец Себастьян первым, матушка не знала. Зато точно знала, что в общине большая часть прихожанок – женщины. Что они каждое воскресенье радеют в доме священника. Облачают обнаженные тела в белое, поют псалмы, танцуют пред ликом Господа, причащаются от кровавой чаши, а после, доведя себя до исступления, впадают в свальный грех. Часть из этих практик миссис Элизабет взяла для себя, чтобы организовать свою секту на Морли. Отца Себастьяна общинники называли «селением Божиим», «жилищем Святой Троицы — Бога Отца, Сына и Святого Духа, Которые в нём почивают»; говорили, что в нём явился во плоти Бог, он оправдал себя в Духе, показал себя ангелом и в народах проповедан. А еще они были едины в себе, связанные отцом Себастьяном в единую сеть. А отец Себастьян не терпел никакого греха – будь то грех лжи или невинной шалости. Кроме того, как жилище сразу всей божественной троицы, он считал себя вправе казнить и миловать, а потому многие безымянные тела, которые стража вылавливала из Темзы, принадлежали несостоявшимся общинникам. И символом истинно верующих было крестное знамение справа налево. Так они узнавали своих. Частью единства были не все жители городка, только коренные, чьи семьи жили здесь еще с тех пор, когда Бермондси был маленькой рыбачьей деревней. Ни миссис Элизабет, ни Мэри, ни Бесси и Артур под их влияние не попадали. Бруха и Клементина - тоже.
Переглянувшись с Харзой, Джеймс благодарно поцеловал матушке руку. И уже вдвоём с михаилитом повторил обратный путь в управу, по пути заглянув к ювелиру. А после него - на задний двор таверны Гарри, где комиссар-Рапунцель выбросил из окна кипу бумаг. Бумаги надлежало переписать в херовой куче копий и вернуть назад.

ДЖЕЙМС КЛАЙВЕЛЛ

24 мая 1535 г. Бермондси.

Утро началось со стука в дверь. Джеймс, промаявшийся ночь с очередным заключением по делу королевы, неохотно выполз из своего кресла, где и дремал, и так же неохотно пополз к двери, надеясь, что это не курьер. Или не стражник, готовый сообщить констеблю, что наступила очередная беда. Но на пороге снова стояли де Три.
- Доброе утро, - сонно кивнул Джеймс. - Заходите. Завтрак, вероятно, готов, но я не уверен. Всю ночь ломал голову, что мне делать с королевским делом, и только-только проснулся.
- Не утруждайтесь, Джеймс, - Эмма радостно улыбнулась. - Мы завтракали. А перед тем - сначала пили за здоровье принца Ричарда с каждым, кто хотел об этом уведомить, потом - отбивались от предложений выпить. Так что, согласимся разве что на кружку поссета.
- Тяжёл быт михаилита, - со вздохом кивнул Раймон. - И хочется объесть гостеприимный дом, а никак. Говоришь, королевское дело? Это к свежим новостям, или само по себе?
- Само по себе. Король хочет новую жену, а старую не хочет. И все факты указывают на прелюбодеяние, но о чем тут говорить, если в списке числился даже я. А я точно знаю, что с королевой у меня ничего не было. Мне претит отдавать палачу женщину, которая виновна лишь в том, что взбалмошна. Новости?
Выговорившись таким образом, Джеймс посторонился, пропуская михаилитскую чету в дом. После турнирных манифестаций бунтовщиков, он подозревал, что новости были плохими.
- На всякий случай - у нас с королевой тоже ничего не было, даже у Эммы, - поспешно ответил Раймон, после чего пожал плечами. - Казнить за взбалмошность, конечно, нельзя. Мне бы тоже претило, поэтому понимаю и сочувствую. Что же до новостей, то...
- То на Форрест-хилл идут какие-то самоубийцы в доспехах, - вздохнула Эмма. - Что странно, потому что по мнению Скрамасакса, они уже давно мертвы. Кто-то полностью, кто-то наполовину...
- Но из-за этой такой жутко-страшной армии, педагогичности ради Форест-Хилл эвакуируют, а резиденция переходит на осадное положение. Но поскольку из нас в наставники годится только половина - ой, - нас выпнули из ворот и даже благословили на дорогу. А Бойд - педагог, поэтому - подтягивается.
- В прямом смысле. С утра висит на перекладине, потому что от ворон его тошнит. Меня от них тоже тошнит, но я столько не смогу висеть. А в Бирмингеме наёмники захватили Бирмингем. Забавно прозвучало, хм. И часть из них идёт на Глостер. А еще какая-то часть чего-то идёт в ленные владения моего старшего брата.
- И пока они все идут, мы решили, что надо тоже куда-нибудь пойти, - закончил Раймон, - чтобы не остаться сидеть. Скучно же. Все ходят - и нам надо. Например, по восток, туда, где, кажется, тоже обитают самоубийцы. Муравьиные.
«Херово».
- Если они все идут, - заметил Джеймс, падая в кресло и складывая бумаги стопкой, - то я из Бермондси никуда идти не могу. Мы же соседи с резиденцией. Пока заварушка не закончится, я прибит к управе футовыми гвоздями. Надо будить Хантера и Барсука. И чтобы кто-то уведомил валлийца в лесу. И… вероятно, надо уведомить шурина в Гринфорде. Дьявольщина, вот к нему ехать не хочется!
Все эти желающие поиграть в войну начинали порядком утомлять. Мэри было вредно волноваться, Бермондси плохо переносил побоища, начиная выбрасывать католические коленца, а сам Джеймс с куда большим удовольствием занялся бы текущими делами.
- Если не хочется - значит, точно надо ехать, - понимающе кивнул Раймон. - Делегировать - и ехать. И какого-такого Барсука? Подумал бы на того самого, но он ведь умер? Конечно, с управой в Бермондси никогда не знаешь, кто там заведётся, но...
- Но ничего не случится ведь. Что такое сотня нежити для мальчишек, которым пообещали настоящий бой. К тому же, - Эмма вздохнула. - Шурин вас беспокоит.
О Джеке Берроузе Джеймс позабыл. Равно, как забыл о том леденящем, продирающем до костей беспокойстве, что он вызывал одним своим присутствием.
- Мне почему-то хочется назвать его одержимым, - сознался Джеймс. – И эту девочку, подругу Мэри. Тельму. Старый Алвкин держал её в подполе, довольно долго. Хантер говорил, когда её достали – дичилась людей, огрызалась, как звереныш, но Джека Берроуза чем-то зацепила. И с того времени лесных на мельнице больше не привечают, Оуэн жаловался. Им пришлось к Форрест-хилл уйти.
Раймон кивнул, устраиваясь в кресле поудобнее.
- Значит, решено, едем на восток через шурина. Сколько, говоришь, тебе нужно времени на сборы?
- Если можно, - заметила Мэри, ставя на стол кружки с поссетом, - если совсем чуть-чуть можно, то мне пока что не хотелось бы получать такое наследство. И Тельма... пусть даже она не нашла времени ни зайти, ни написать письмо с тех пор...
- Опухоль лучше отрезать сразу, - холодно заметила Эмма. - Пока она не разрослась. А эта уже дала отростки, кажется. А еще - надо доверять чутью мужа, хоть иногда. Пора взрослеть.
Джеймс устало вздохнул. Жена Раймона де Три отчётливо не одобряла жизненную философию Мэри. Но Мэри взрослеть было не за чем. По крайней мере, сейчас. Она жила в любви и достатке, а все проблемы брал на себя Джеймс.
- Мэри иногда доверяет. Хотя в Гринфорд и не пускает. Не стоит, леди Эмма. А на сборы мне хватит пары часов. Разбужу Тома, Барсука – того самого – объясню, что к чему. И можем ехать.
В дверь снова постучали. На пороге стоял Вальтер. То есть, Уолтер.
- Джеймс, там... о, доброе утро, сэр Фламберг, леди Берилл. Там гуси... нет. Девки в борделе стали гусями, а где сами девки - кто их знает. Это если по Харзе. А как по мне: Гарольд Брайнс опять чего-то учудил. И даже на поводыря его нового не поругаться - у меня и самого с этим Брайнсом лучше не получалось.
- А девки, видимо, в гусях, - меланхолично заключил Джеймс. – Только не Брайнс это. Дженни прихватили?
Во всём были виноваты эта рыжая сукина дочь Дженни, её желание поживиться в закромах Кранмера и её детское слабоумие. В этом Джеймс не сомневался ни на пенни.
Барсук не менее меланхолично пожал плечами.
- Хантер на этого Гарольда посмотрел и решил, что пока Дженни не драпает, прихватывать её не хочется. Так что они там девок обратно в бордель загоняют.
- Всё приходится делать самому, - пробурчал Джеймс, потягиваясь. – Раймон, хочешь поглядеть на обновлённого Гарольда Брайнса? Дам не приглашаю, поскольку намерен открутить уши одной паршивке, причём – матерясь. Не хотелось бы сдерживаться.
- Всё приходится делать самому, - пробурчал Джеймс, потягиваясь. – Раймон, хочешь поглядеть на обновлённого Гарольда Брайнса? Дам не приглашаю, поскольку намерен открутить уши одной паршивке, причём – матерясь. Не хотелось бы сдерживаться.

ВАРДА ОНОРИЯ ФЛЕТЧЕР = АЛЕТТА ДЕ МАНВИЛЬ = РОЗАЛИ ХАРПЕР
24-25-26 мая 1535 г. Лондон.

Его звали Чарльз Миллер. Он был музыкантом в приходе святого Антония и очень любил детей. Неожиданная любовь для рослого, плечистого, светловолосого немца, больше похожего на михаилита, чем на музыканта, но при взгляде на него Розали поняла – хочется. Прекрасный, долгий и медленный прилив поднялся в теле, наполнил до краёв, но не выплеснулся. Розали подошла к нему, улыбнулась, чуть приворота – и Чарльз Миллер пошёл за ней, в укромный уголок под лондонским мостом, специально выкопанный для членов ковена, которым надо было укрыться.
К утру с музыкантом Миллером было покончено. Дивная разрядка, когда внутри прорывает плотину и всё - тьма, свет, мысли - смывает, не наступила. Не было в ласках бедняжки Чарльза вдумчивости, неторопливости и пошлой фантазии. И татуировок не было. Розали задумчиво подбросила на ладони перстень с гиацинтом, а потом опустила его за корсаж. Порезанный на ленты Миллер был не против. Его душа отправилась к повелителям Ада, тело, выброшенное в Темзу, вскоре найдут. Вдумчивый законник заметит, что удары наносили тонким стилетом, быстро, ожесточенно. Что кожу резали серпом, сдирая где тонким, где неровным толстым слоем. Часть, которой Чарльз Миллер очень гордился, могут найти под забором Ламбетского дворца. Если будут искать. Член Розали отрезала аккуратно, завернула в сухой чистотел и полынь, заговорила на привлечение болезней. Архиепископ Кранмер ей никогда не нравился, а в суматохе странной эпидемии, охватившей Лондон, посетить Ламбет было несложно. Тело ныло и требовало продолжения. Правильных рук, тех самых губ, песенок. Как он мурлыкал, когда сидя на крылечке вырезал арбалетные болты? Розали помассировала виски, которые ломило от желания.
- Мы свое призванье не забудем
После смерти жизнь приносим людям.
Всех бойцов, что сдохнут в битве с нами
Оживим бездумными рабами…
Розали хотела Роберта Бойда прямо сейчас, но Роберт Бойд пока не хотел её.
Приходилось искать замены.

Вторым стал Йен. Красивый, сильный валлиец. Его Розали подцепила в Доках, когда искала редкие травы. Из дальних странствий Йен привёз серьгу с розовым цирконом и пару-тройку забавных болезней, о которых не знал сам. В Доках тоже можно было найти укромное местечко, а когда Йен дерзко, нахально прижал её к стене, Розали показалось - вот оно, годен.
Увы. Йен озирался на каждый шорох, жалко постанывал, а потом и вовсе бессильно обмяк. Его Розали просто заколола, прошептав посвящение Велиалу и забрав серьгу себе. Не стала ни мучить, ни разговаривать, разве что с орудием людьми проделала ровно то же, что и у Миллера. И подбросила к воротам известного особняка на Морли. Дилетанты, вздумавшие играть в культ Айрианвина, ей нравились еще меньше архиепископа.

Третий, шотландец Деррек, знакомо раскатывал "р-р", говорил вместо "клевер" - "клавер-р", смешно коверкал слова и вообще был похож настолько, что Розали растаяла и позволила себя напоить. А потом увлечь в лесок под Бермондси, на мягкую, зеленую травку. Там, слушая балагурство и забавные песенки, она отдалась почти как жрица, служащая плодородию. Увы, шотландец Деррек думал только о себе. Даже вино с афродизиями не помогло во второй раз. Этого скорострела Розали убивала долго, вдумчиво рассказывая, что ведьму оставлять неудовлетворенной нельзя. После долго же полоскалась в ручье, выбросив в него отслужившее своё части бедняжки. И чувствуя, что огонь разгорается всё пуще, отправилась в Билберри. Местный ковен задолжал ей лошадь и сопровождение, а в Нортумберленде ждал Уилл. По крайней мере, Розали хотела думать, что ждал.
Выезжая на тракт, она обернулась. Почудилось - слышит его голос.
- Нас похоронит вольный ветер,
Иссушит кости пыль веков.
Фоморы долго будут квасить
Вино из наших черепов...

Как только монастырь скрылся за спиной, они свернули в лес и оттуда к реке. Брох хотел помыться и переодеться, а Уиллу хотелось съехать с тракта и немного отсидеться. Шотландец вымылся в небольшой, но на удивление чистой речушке и переоделся. Потом они поели. Даже после исцеления организму были нужны силы, чтобы восстановиться. А исполосовали Броха так, как будто хотели убить.
Доев, Уилл поднял взгляд на медленно качающиеся на ветру кроны. То ли от того, что как друид он мог оживлять деревья, то ли просто из-за того, что в чаще было тихо, но в последнее время ему нравилось в лесу. Было ощущение, что он спрятался и оглядываться снова придётся, только когда он снова выйдет на тракт. Уилл поднялся, отряхивая штаны.
- Ну что, готов?
Брох показался ему отличным парнем. Неглупым, упрямым, сильным и честным. Такой должен был сгодиться в илоты. Так что Уилл решил хотя бы попробовать призвать Бадб. Всё-таки, он и правда только походил на настоящего друида, и богине было виднее.
Брох тоже поднялся, приглаживая шевелюру. Он глянул на небо, проглядывающее сквозь верхушки деревьев, вздохнул. Скупо перекрестился. Поправил ворот не слишком чистой рубахи.
- Готов.
Уилл криво улыбнулся, глядя как Брох крестится. Как же всё в Англии перемешалость. Потом он потёр лицо обоими ладонями, пытаясь сосредоточиться, громко и чётко заговорил.
- Я призываю тебя,
Дочь Эрнмас,
Я призываю тебя,
Богиня военного ремесла,
Победы и страсти,
Я призываю тебя,
Бадб, госпожа сражений,
Будь со мной сейчас.
На мгновение ветер в кронах стих и Уилл опустился на одно колено, кланяясь появившейся на поляне Бадб. Богиня была одета в тёмно-зелёное платье с широкими рукавами и перевязана тартаром того же цвета. Копна рыжих волос, лёгкая самоуверенная улыбка. Рядом с ней стоял Дик одетый в пятнистую форму полка и феечка Мю, в наряде того же цвета. У феи на поясе висела тонкая, новомодная рапира. У Ричарда с собой был шотландский палаш. Бадб кивнула Уилл.
- Мерлин.
Уилл опусти голову чуть ниже.
- Госпожа...
Потом богиня поманила пальцем Броха в сторону и закрылась непроницаемой для звука пеленой. Из-за пелены было невозможно понять о чём шел разговор, а если он пытался хоть что-то разобрать по губам, изображение мерцало. Было видно, что Брох держится почтительно и отвечает уверенно, иногда улыбаясь. Уиллу вспомнился день, когда с ним, перед тем как принять на службу, говорил Кромвель.
- Барон, - Фицалан с осады иоаннитов то ли так и не стал здоровее, то ли снова куда-то влип. Потому что выглядел еще бледнее, чем был. - Рад тебя видеть. Позволь узнать, почему - именно моя госпожа? Не Старшая. Не Хозяйка Рощи. Почему - Неистовая?
- Я тоже рад вас видеть, милорд. Мне показалось, что так будет правильно. - Бесхитростно пожал плечами Уилл. Он глянул на сферу, и улыбнулся краем рта. - Может быть, я даже не ошибся.
Брох был неплохим парнем, но явно любил победокурить, раз оказался выпоротый в лечебнице. От него могла быть польза, но за ним нужно было следить. Поэтому, Уиллу показалось, что он лучше всего подойдёт для Бадб. Богиня таскала Дика за собой и, судя по всему, даже не разрешила ему вернуться в гарнизон Лланелли, после вызволения.
Если бы он выбирал илота для Морриган, то выбрал бы кого-нибудь поспокойнее и подальновиднее, вроде Клайвелла. Или Рольфа, если тот проиграет войну. Морриган особо не следила за илотами и могла разве что наказать, если Уилл совсем наглел. Так что был нужен кто-то, кто его уравновесит.
Что до Немайн. Хоть он и слышал голос госпожи рощи чаще других, у Уилл было чувство, что он на самом деле её совсем не понимает. Как будто за циничными шутками и любовью к язвительным комментарием, скрывалось что-то совсем другое. Так что он пока не знал, кого предложить Немайн. Ну да с этим спешки не было и у него было время, чтобы найти и предложить илотов и двум другим богиням.
Уилл глянул на Дика. Выглядел тот совсем неважно, и вдвойне неважно, учитывая, что сюзерену предстояло отдуваться на турнире за них обоих. Пока что план Уилла сводился к тому, чтобы получить кованной перчаткой по башке в первом же бою и потом, гадать как там справился Дик, сидя в госпитале. То, чтобы Дик свалился без сил в первом же поединке, в его планы не входило.
- Вы выглядите нездоровым, милорд. Можно я вас осмотрю?
Фицалан раздражённо хмыкнул.
- Я уже однажды сказал, что не нуждаюсь в ваших лекарских услугах, барон. Когда что-то изменится, сообщу. И кто этот человек?
- Как скажете. - Пожал плечами Уилл. Фицалану ещё повезло. Кого-то помельче, вроде королей или констеблей, он даже не удосуживался спросить. - Брох МакКензи. Его обвинили в том, что он вор и бунтовщик. Высекли перед казнью, так что он чуть от этого и не помер. А потом суд Тралла всё-таки позволил монахам из местного монастыря выкупить его за полтысячи золотом. Там я его и нашел. Парень крепкий, упрямый и честный. - Уилл ещё раз глянул на сферу. Было даже интересно, о чём шотландца спрашивала Бадб. Ну, в любом случае, решение было за ней. - Буду какие-то дополнительные поручения насчёт турнира? Или только присутствовать?
- Странное дело - Фицалан посмотрел на разгуливающую по поляне Мю и вздохнул. - Нас, илотов, всего четыре сейчас. Я, Ларк, Ронан. И ты. Но ты почему-то решил, что служить моей госпоже может любой... На турнир тебе нужно явиться, выглядеть достойно и не лечь в первом же поединке. И вообще, быть рыцарем, как с картинки.
- Вы правы, насчёт того, что быть илотом - это честь. И что илотов сейчас немного... Но мы не бессмертны и мы воюем. Так что решать госпоже. - Уилл тоже отвлёкся на фею. Да, даже если "смерти не было", это не значило, что им не придётся её испытать. Он не знал, что илотов было так мало. Выходило, что богини не зря требовали, чтобы он их нашел и нашел достойных. Окажись они с Диком завтра на плахе, за один день, на другие ветви отправилась бы ровно половина. Ему, как мерлину, стоило подумать об этом раньше. Особенно, если они воевали и с фоморами и с Рольфом. Уилл вывел себя из задумчивого состояния, и вернулся взглядом к Фицалану. - Я постараюсь не лечь в первом же бою. Авось, повезёт с противником. Вас тоже вызвал на дуэль его величество?
- Мы воюем? - с интересом переспросил лорд. - С кем же?
- Мне казалось, что мы как минимум воюем с остатками фоморов. Не считая моего батюшки. - Слегка нахмурился Уилл. Он не понимал, какой на это был взгляд у Фицалана, но те ребята, которые погибли в день, когда он стал мерлином, уж точно не поподскальзывались и не попадали на мечи средь чистого поля просто так.
Лорд вздохнул. И уселся прямо на траву.
- Остатки фоморов - это вот, к примеру, она, - он мотнул головой в сторону Мю, улыбнувшись ей. - Это Флу, адъютант генерала. Это другие феечки. Это домовята-импы, которые живут в домах людей. Это кеаск. Да, какая-то часть из них пакостны, и с ними справляются михаилиты. Но с фоморами мы не воюем. Они давно приняли владычество богов и находятся под их покровительством. Тебе пора научиться отличать войну от бунта, который случился на Авалоне. Равно как и мы не воюем с твоим тестем. Поскольку ни сэр Рольф, ни наш лэрд не объявляли войну друг другу. Даже владыки сэра Рольфа еще не сделали этого, начав вторжение или захват. Сейчас зыбкий, шаткий мир на грани большой стычки - но не более.
- А в Бермондси был бунт или мир? - Спросил Уилл, тоже садясь на траву. Ему казалось, что даже если с теми, кому служил Рольф сейчас и был зыбкий мир, всё это не могло не быть временным. Они всё равно должны были вернуть Англию. Потому что сейчас миллионы душ были обречены на вечные страдания в аду. Как те несчастные, которых он по-глупому пришиб дверью в Лланелли. Да и вообще, то, что владыки Рольфа появились в Англии уже было вторжением и захватом. - Ладно, спасибо, что объяснили. Раз уж у меня есть возможность, то я подостаю вас вопросами. Госпожа Бадб поручила мне найти меч Гарольда Брайнса. Может быть, вы о нём что-то слышали?
- А в Бермондси были мои серые, - коротко ответил Фицалан. - Против каких-то мертвяков. На твоего тестя или его хозяев не указывало ровным счётом ничего, кроме тактического почерка. Да и тот я бы не опознал, не будь там лэрда. Поэтому, советую тебе заниматься делами мира, добра и света, как и положено мерлину. Кто такой Гарольд Брайнс, зачем бы мне слышать о его мече? И куда, скажи на милость, ты дел свою вторую жену? А то страшновато. Вдруг, с очередным приворотом выпрыгнет?
Уилл устало вздохнул. Значит, в ту ночь прилетело не только ему. Иногда он совсем не понимал Рос. Ведьма, это понятно. Но она как будто специально хотела погубить их обоих. От этого становилось хреново на душе, как будто союзников у него не было даже в семье. При том, что она была небольшой.
- Я прошу прощения за приворот. Видать, это за тот раз, когда вы сломали ей челюсть. В меня она, кстати, тоже бросила. Причём так сильно, что я даже разбил головой табурет в гарнизоне Лланелли, пока падал. - Уилл хмыкнул, глядя на речку. - Летает где-то на метле, я могу её позвать, но предпочёл бы этого сейчас не делать. В Лланелли, если я смогу туда вернуть после турнира, нам нужен только жемчуг?
- Позовите, - негромко попросила Мю из-за его плеча и улыбнулась. - Тогда, на берегу, познакомиться так и не получилось, а уж хотя бы это вы, наверное, мне задолжали?
- Муилен Фихедариен-на-Грейн, - представил её Фицалан. - Госпожу Муилен очень ценит и уважает лэрд.
Уилл поднялся, отряхнул штаны и с улыбкой вежливо поклонился фее.
- Уилфред, рад знакомству. Не удивлён, что вас ценит лэрд, вы показались мне очень мудрой. И верно, задолжал... - Хмыкнул он, садясь обратно на траву. Идея звать Рос сейчас казалась совсем лишней и Уилл уже мог представить чем всё закончится. - Но давайте в другой раз, а то она опять наговорит глупостей и мне придётся или её усыпить или снова лечить ей челюсть. Розали никак не может отпустить старые обиды.
Фицалан тоскливо поглядел на богиню, продолжавшую беседовать с Брохом. Брох улыбался уже во весь рот, и смотрел на Бадб с плохо скрываемым восхищением.
- А ведь это всё ещё сообщать лэрду, - проворчал он. - Лучше б ты держал свою сумасшедшую на коротком поводке, барон.
- Лэрда здесь нет, - заметила феечка Уиллу, слегка пожав плечами. - Разве на вашу ведьму тьма находит даже без него?
Уилл тоже тоскливо глянул на купол. Он уже отсиделся и сейчас лучше было ехать, иначе он рисковал не успеть в Лондон.
- Тьма, наверняка, найдёт на неё и при виде госпожи Бадб. А насчёт поводка, вы правы, милорд. - Уилл пожал плечами. - Но это мне пока плохо даётся.
- Хотите, я с ней поговорю? - Предложила Муилен. - Если вы можете её позвать, то, наверное, можете к ней и отправить? Женщина с женщиной всегда найдут общий язык, - она вздохнула, бросив взгляд на купол, - если, конечно, одну из них не зовут Неистовой.
- Вряд ли я смогу отправить вас к ней. Тем более, что мне запретили перемещаться. - Слегка развёл руками Уилл. Ему казалось, что дело было только в Рос. До того, как Бадб за раз прислала им тринадцать голубей с гейсами, она вообще казалась ему жутко терпеливой. - Но я не против если вы поговорите, и спасибо. - Улыбнулся Уилл. Он снова глянул на купол, который теперь стал непроницаемым для взгляда. - Когда появится возможность, я вас обязательно познакомлю.
- Ловлю на слове, - феечка серьезно кивнула. - Обязательно знакомьте. Хотя, странно, конечно, что запретили перемещаться так, что даже не воссоединиться с семьёй. Мне казалось, ваши браслеты... но это, наверное, не важно. О, госпожа.
Пелена замерцала, и через несколько ударов сердца из неё вышла Бадб в сопровождении Броха. На его руках блестели под солнцем узкие татуировки, сплетённые из листьев падуба.
- Сэр Ричард Фицалан, лорд Грей, илот и полковник, - Бадб улыбнулась Дику и повела рукой, направляя к нему шотландца. - Он молодец, Брох. Учись у него - только не наглости, своей хватает, - и слушайся. А мерлину за тебя возместят, об этом не думай.
Уилл и Дик одновременно поднялись на ноги. Фицалан весь расплылся от похвалы, а Уилл ещё раз поклонился. Было радостно, что Бадб осталась довольна. То, что он впервые как следует исполнил свои обязанности было лучше любой компенсации. После этого богиня кивнула и через пол удара сердца Уилл остался на поляне один. Только ветер шумел в листве и время от времени тряс гривой Василиск. Теперь нужно было поспешить в Лондон, пока все не легли в первом раунде без него.

21 мая 1535 г. Тралл, графство Сомерсет. Монастырь св. Иакова Дуротана.

Монастырь святого Иакова Дуротана в Сомерсет выглядел, как идеальный пример католического монастыря. Защищенный толстыми холодными стенами, с красивыми готическими постройками в центре. Богатый, его земли простирались во все стороны вокруг до самого горизонта. Тут и там виднелись тощие фигурки крестьяне, которые работали на монастырской земле. И только время от времени являли себя божьему свету упитанные монахи с блестящими на солнце жирными рыльцами. Заметить монаха было непросто, потому что одеты они были в чёрное, и все прятались в тени.
Уилл спешился, взяв Василиска под узду. Монастырь лежал по дороге в Лондон и здесь был госпиталь. Так что он решил заехать и глянуть, если получится найти кого-то на замену покойному де Три. То, что король считал его изменником, не отменяло того, что изменником его считали и богини. Так что Уилл решил вести себя так, как будто с сегодня на завтра его не должны были арестовать и казнить.
К сожалению, вся идиллия монастырской жизни развеялась, как только он поздоровался с первым попавшимся монахом и представился комиссаром. Монах испуганно и вроде даже с упрёком взглянул на него. Рыльце больше не блестело, в маленьких глазках поселилась вселенская тоска. Уилла без возражений и очень торопливо провели к настоятелю монастыря.
Кабинет у главы монастыря был шикарным. С мягкими диванами, кучей подушек, золотых подсвечников и дорогих гобеленов. Вверху, прямо над столом висело серебряное, украшенное крупными рубинами католическое распятие. Уилл болезненно вздохнул, глядя на распятие. Такого не могло быть... Потом он перевёл взгляд на хозяина кабинете. Главный монах идеально подходил обстановке. Жирный, с пухлыми щеками и жиденькой рыжей бородой. В окружении подушек и золота он выглядел, как восточный султан.
- Добрый день, Уилфред, комиссар. - Уилл криво улыбнулся настоятелю. - Спасибо, что согласились меня принять. Я надеюсь я вас не сильно отвлекаю?
- Отвлекаете, - твёрдо сообщил настоятель. - Я молился о ваших грехах. Отцом Иоганном меня называют, и должен заметить, что милорд Кромвель уверял, будто нас визитация не коснётся.
- Она вас пока и не коснулась. - Хмыкнул Уилл. Оказывается, от Кромвеля тоже можно было откупиться. Вот тебе новость... Ну, ему сейчас было не до того, просто нужно было глянуть на тех, кто был в госпитале и ехать себе дальше. Ну может, прихватить пару безделушек, чтобы потом выменять их у Осени. Он взял стул и сел напротив настоятеля.
- А знаете, зачем я здесь? Да потому что вы палитесь! Снимите к чертям собачьим католическое распятие над вашей головой! Господи, отец Иоганн, ну всему же есть предел! О вашем монастыре говорит весь Сомерсет. А ну как о нём заговорят при дворе? А ну как о нём услышит его величество? В общем меня послали сюда, чтобы привести всё в божеский вид. - Уилл с вызовом посмотрел в глаза настоятелю. - А если у вас есть претензии, то я сейчас достану бумагу и начну официальную инспекцию. Так что, могу я дать вам пару дружеских советов или проводить проверку?
- Господь - пастырь мой, - согласился с ним настоятель. - Пойдёмте, проверим. Заодно и посоветуете. Что вы хотите к ужину? Только имейте в виду, день нынче постный, поэтому могу предложить только жирных карпов на тельное. И грибочков к ним.
- С радостью приму ваше предложение. - Кивнул Уилл, поднимаясь. Ничего себе, здесь даже помнили о посте... - Но сначала дело. Будьте добры, отведите меня в вашу лечебницу и дайте мне лист бумаги. Я запишу рекомендации.

Ещё на подходе к лечебнице Уилл нахмурился от жуткой вони. Сама лечебница была грязной и очень бедной. В ней не было кроватей и больные лежали на соломе, многие кашляли. Жутко воняло гниющей плотью, вперемешку с дерьмом и мочой. Выглядели больные маргинально. Старые, тощие, кто без руки, кто без зубов. Из толпы выделялись двое мужчин, которые лежали на соседних охапках на животах. Спины у них были закрыты мокрыми от крови грязными тряпками. Тот, что лежал справа был рослым, широкоплечим и рыжеволосым. В общем, выглядел как шотландец. Тот, что слева был более щуплым, с тёмными волосами. Он походил на обедневшего дворянина. Уилл кашлянул, почему-то его особо перекашивало от запаха гнилого мяса.
- Кто эти двое? Их высекли?
- Этот, - монах небрежно махнул рукой на рыжего, - скотт безбожный. Вор и бунтовщик. Высекли перед казнью, но суд Тралла был так милостив во Господе, что позволил нам выкупить его для спасения от грехов трудом. Если выздоровеет, волей Господней.
Рыжий едва слышно хмыкнул.
- Этот, - такой же небрежный кивок на чернявого. - Бывший палач. Мерзкий еретик и грешник. Тоже бичевали, и дали возможность раскаяться.
- Сэр, спасите меня! - простонал мерзкий еретик и грешник, умоляюще глядя на Уилла. - Это всё наветы! Я невинен!
"Да я сам почти святой и невинный..." - Улыбнулся про себя Уилл. Ни один из мужчин не годился для службы богиням. Ну оно и неудивительно, что он не нашел кого-то особенного в провонявшемся монастырском госпитале. Как же всё-таки бестолково он профукал старого де Три... Ну, кроме поиска илотов, мерлину полагалось обращать в истинную веру, а барону Лилберн нужен был кто-нибудь верный и толковый, чтобы командовать ополчением.
- А вы, мистер шотландец, вы тоже невиновны?
- Ну что вы, мистер sasanach, святые отцы врать не будут, - голос у шотландца оказался низким, густым. И слабым от потери крови. - Как есть, виновен во всём.
"Любопытствую, - задумчиво проговорила богиня, - чем же это вонючка Гийом годился?"
"Ну вы так расстроились, когда я не смог сделать его илотом, что даже запретили мне телепортироваться. Вот я и решил, что он был достоин... Но, раз тот был не достоит, то эти двое тем более. По крайней мере, сейчас".
Уилл прошелся и сел на пол у стены, сбоку от рыжего, так чтобы видеть его глаза. Шотландец понравился ему больше. Он выглядел достаточно крепким, а главное честным и немногословным.
- Мне нужен человек в ополчение. Что скажешь, если я поговорю с настоятелем и выкуплю у него твой долг? Согласишься? Ты, я смотрю, парень крепкий, а быть в ополчении всяко повеселее, чем горбатиться в монастыре.
Богиня фыркнула. Громко, будто стояла рядом.
"Ты кретин, - ласково сообщила она. - Все расстроились не из-за Гийома, а из-за того, что твоя шмара... курва... жена творит. А Гийом - тля и тлен, ничтожество. Он даже сыновьям не нужен, а нам - зачем?"
- Что воля, что неволя, - вздохнул тем временем шотландец. - Что взамен, мистер sasanach? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Скотт из клана МакКензи - и в английском ополчении? Ха!
"Справедливо..." Вздохнул Уилл. "Ну сложно мне её вразумить, не плетью ж её бить, в самом деле..."
Он улыбнулся настоятелю.
- Святой отец, могу я попросить оставить нас на минутку? - Уилл глянул на чернявого, отняв у того слух, как до этого, затыкал рот Рос. - Ты прав. Условие в том, что я служу Госпоже Бадб и взамен я хочу, чтобы ты тоже ей служил.
- Go raibh míle maith agat, - изумленно проговорил шотландец. - I dtigh diabhail, damnú ort! Да ты шутишь! Ты мне еще сказки расскажи, что тот самый Тростник!
- А я тоже хочу служить! - внезапно заорал чернявый. - С радостью!
Уилл нахмурился, глянув на чернявого. Тот замер и через мгновение плюхнулся на сено, заснув крепким сном.
"Ещё пару месяцев брака с Рос, и я стану лучшим в Англии экспертом по борьбе с бессонницей и лечению сломанной челюсти".
- Тьфу ты, по губам что ли прочитал... Нет, я не Тростник, а обычный мерлин. - Он хлопнул шотландца по спине, исцеляя того. - Так что, согласен?
Скотт на короткий миг взвыл от боли.
- D'anam don diabhal, - сквозь зубы проговорил он. - Да это любой дорогой лекарь может. Что я получу, если соглашусь? Особенно, если соглашусь отказаться от своей бессмертной души? Что смерти нет, я и так знаю. Что семья свята - тоже. И вообще, сдается мне, что я о богах предков знаю больше тебя, якобы мерлин.
- Тем тебе проще согласиться, раз ты всё знаешь... - Пожал плечами Уилл. Упрёк в том, что он недотягивал до настоящего мерлина почему-то показался обидным. Хоть и был справедлив. - Я тебя вылечил, предлагаю свободу, служить госпоже Бадб само по себе честь. Чего тебе ещё надо?
- Честь. Не с чем съесть. Ладно. Свобода дорогого стоит. Ты б хоть имя спросил, спаситель. А то как тушу на рынке покупаешь.
Рыжий сел, с удовольствием разминая плечи.
"Э, каким говорливым стал, сразу видно - выздоровел... На этом стоит закругляться, пока сюда не наведался местный констебль и о свободе не пришлось думать мне самому".
Уилл искренне улыбнулся, протягивая шотландцу руку.
- Уилл Харпер, рад знакомству.
- Брох МакКензи, - рыжий руку пожал осторожно, точно боялся раздавить. - А деньги у тебя есть? Монах за меня отдал пятьсот золотом.
- Сейчас посмотрим. - Хмыкнул Уилл, поднимаясь. Торговался он, к сожалению, не очень. Но и с этим можно было что-то придумать. - Подожди меня тут.

Гийом спокойно лежал в своей комнате, глядя в потолок. Лежал старик как-то даже слишком спокойно. Напротив сердца в груди алела, оставленная узким гранёным клинком рана. Рядом с кроватью лежал окровавленный атам.
- Я уже говорил, что с вами приятно иметь дело, мессир? - Аль обрадовался этому зрелищу, будто подарку на Рождество. - О, Мадонна! Это просто праздник!
Уилл вздохнул.
- Не разделяю вашего оптимизма... И я тут ни при чём. - Он опустился на корточки, разглядывая атам. Судя по форме клинка, им же деда и убили. На рукоятке был странный сатанинский символ. Это была не Рос. Уилл бы не поверил в такое сумасбродство жены. Он глянул на окно, потом заглянул под кровать. Там была нарисованная мелом аккуратная пентаграмма. Рисовали так, чтобы, чтобы лучи не вылезали за пределы кровати.
"Да, точно не Рос. Она бы не успела. Рисовать под кроватью, должно быть, жуть как неудобно. Пентаграмму, скорее всего, нарисовали ещё до того, как мы с Рос тут оказались. То-то убийца удивился, когда в комнате из неоткуда появились два человека. Потом, дед лежавший как овощ, чудом исцелился и устроил драку с одним из них... Это, конечно, если убийца в это время был в комнате".
Уилл со вздохом поднялся.
"Ну, на их родовые разборки я чихать хотел, а мёртвым дед мне не нужен. Жаль, крепкий был сукин сын".
- А раз это был не я, то я бы хотел проверить, если с мисс Флетчер всё хорошо. А вам советую проверить, все ли из прислуги живы. Мало ли.
Уилл последний раз глянул на грузное тело. "Подумать только, от по-настоящему вечной жизни его отделяла всего пара минут. А теперь старик будет жариться в аду, если не из-за обряда, то из-за своих грехов. А хотя кто знает, может, будет служить аду как-нибудь по-другому".

В коридоре служанка передала ему плотно свёрнутую записку от Рос.
"Милый, я отлучилась по делам ковена. Срочный вызов в ад. Целую и уже скучаю, только твоя".
Уилл вздохнул, сжигая записку на одной из свечей, которые стояли в коридоре. Тут труп с атамом, там срочные дела ковена...
Он спросил Аля, где было лучше остановиться. Тот предложил остаться у него, ну или он мог предложить хорошую скидку в ближайшем борделе. Останавливаться в борделе не хотелось, так что Уилл согласился переночевать у де Три. Если его хотели прирезать ночью или сдать констеблю утром, как виновного в убийстве, то это можно было сделать и в борделе.
Ему предложили очень даже приятную комнату, с мягкой кроватью, камином, книгами, ванной и служанкой, которая должна была помочь с ванной. Служанка, дала понять, что готова помочь не только с мытьём, но Уилл её вежливо выпроводил. Грешно было спать со шлюхами, когда у него было сразу две законные жены. Да и не понравилось ему со шлюхами.
Уилл привёл себя в порядок, и стал разбирать бумаги Фицалана. Судя по ним, фоморы выносили на берег мешки целебного жемчуга. В обмен им отдавали баб. Долгое время всех всё устраивало, но местные купцы решили, что это дорого, и где-то добыли големов. Теперь големы добывали жемчуг, но без фоморов его стало мало и целебным он быть перестал. Это если гарнизонные не переломали всех големов к чертям собачьим.
Уилл вздохнул, сжигая прочитанное и черновики писем над свечкой. Из всего этого, ему было непонятно только то, какую именно проблему он должен был решить. До королевского жемчуга ему дела не было, чего нужно было добиться от фоморов, тоже было непонятно. Видимо, оставалось только ехать на место и проверять. Он плюхнулся на мягкую кровать, чувствую как его почти сразу стало уносить в сон.
Неожиданно в окно забился голубь и Уилл вынырнул из объятий сна. Он с трудом поднялся и, ворча, открыл окно. Голубь нёс два письма от короля. Первое гласило:

"Волей Его Величества Генриха Тюдора, седьмого своего имени, владыки Ирландии, Шотландии и Франции повелеваем: всем вассалам явиться в Гилфорд с ополчением конным и пешим. Генрих Рекс"

Уилл зевнул, кидая свёрток на стол. Сложно было представить, как он будет собирать ополчение с владения, в котором ни разу не был. Хорошо, если это было не для войны. А то монарх приписал себе титулов в четыре раза больше, чем реально имел. Уилл развернул второй свиток и зевоту как рукой сняло.

"Сэр предательская Тыква! Вы как есть негодяй и предатель, а потому мы, ваш король, желаем вас, барона Лилберна, отыметь мечом и копьем прямо на турнире Реновации. Это вызов, барон. Приходите хоть со всеми своими гарнизонами. Генрих Рекс.
P.S. Двадцать третьего мая сего года, лондонское ристалище"

Как оказалось трубач, напившись, утонул в сортире. Уилл с трудом нашел трубы и сам поднял сбор, заставляя трубить каждого, кто проходил мимо. Когда солдаты построились он объявил, что они молодцы, и что пора ложиться спать, чтобы набираться сил. Потому что завтра следовало навести в городе порядок.
Солдаты возмутились, почему завтра, когда сил полно, и хочется кого-то бить уже сегодня. Ещё, на кой восстанавливать королевский город, когда надо дожечь остатнее. После этого они стихийно решили, что надо пойти побить големов на куски. И стали дружно собираться.
Уилл обречённо вздохнул. Ну по крайней мере, големы, судя по всему, были не в городе. Он зашел в командирский домик, и собрал там охапку бумаг. Может, быть, там было что-то о фоморах. Разговаривать с пьяными солдатами у него уже не было сил.
Уилл вернулся к дому и посмотрел на валяющиеся на земле тела. Зрелище было страшное, и ему не верилось, что это сделал он. Тем более дверью. Не то, чтобы ему было жалко солдат. Если пытаешься вломиться в чужой дом чтобы грабить и насиловать, нечего жаловаться. И всё равно, нужно было научиться держать себя в руках. Теперь было понятно, почему генерал ходил такой спокойный.
"Разозлишься так пару раз, а потом собирай придурков по кускам..."
Уилл потушил те несколько домов, которые загорелись по его вине. Лечить, из тех кто лежал на земле, было уже некого. Кто мог, тот сам уполз, кто не мог, тот помер. Где-то на окраине слушались крики и шум. Судя по всему, так мародёрствовали и совсем не солдаты гарнизона.
"Эх, права была Рос... Только время потратил, да дверь сломал. Нужно будет бабке денег за неё дать. Хоть будет за что отстраиваться, если выживет".


Уилл осторожно спустился в подвал, закрыв за собой дверь, и тут же застыл под взглядом жены. Рос упёрла руки о бока, глядя на него, как на жертвенного агнца.
- Вернул приворот, да?
Уилл сделал шаг назад, стукнувшись затылком о дверь. Может, он и погорячился, кидая приворот обратно. Особенно в очень сильную ведьму.
- Давай договоримся. Переговоры, хорошо?
Рос хмыкнула.
- Я думаю, Карфаген должен быть разрушен. В общем, ты ужинать будешь?
Уилл подозрительно посмотрел на жену, снимая с пояса меч и откладывая его в угол.
- Слушай, мне уже страшно есть еду, которую ты предлагаешь.
Рос закатила глаза.
- Да не отправлю, не бойся.
Уилл вздохнул, садясь на небольшую табуретку. Отравы он не боялся, а вот какого-нибудь особо изощрённого зелья, вполне. Нужно было иметь в виду, что Рос вообще не терпела, когда что-то шло не по её планам.
- Да я знаю, что не отправишь. Но я уже поел, лучше ты ешь, а то кости не восстановятся. Как думаешь, ночевать лучше в подвале? Я могу замаскировать вход, так что даже если весь дом снесут, нас не заметят.
Рос на удивление спокойно пожала плечами и устроилась на охапку соломы напротив.
- Я думаю, ночевать лучше в другом городе. Скажем, где-то на юге или вообще в Трюарметт. Это в Корнуолле.
Уилл положил бумаги из командирского домика рядом, глянув на них краем глаза. Даже улети они сейчас, в город всё равно пришлось бы вернуться. Потому что задание он не выполнил. Хотя, теперь было вообще непонятно, что он должен был сделать. Учитывая мятеж гарнизона, фоморы для города были не такой уж и большой проблемой.
- Ну, если перенесёшь, то я за. Но потом придётся обратно лететь
- На мне куча гейсов. Я если и перенесу, то к арабам в какую-нибудь Мокку. Так что тебе переносить.
"Интересно, если бы я пульнул дверь в другую сторону, она долетела бы до Багдада?.. Даже не знал, что гейсы мешают колдовать. Вот бы они ещё и приворотам мешали".
Рос поправила платье.
- Но ночевать, определенно, лучше не здесь, а в совсем другом месте. Чтобы было алиби. Трюарметт - это маленькая деревушка недалеко от Тинтагеля. К Тинтагелю ты сам можешь нас перенести, а оттуда доберёмся.
Уилл зевнул, потирая глаз. Жутко хотелось спать, и желательно в месте поспокойнее этого траханого города.
- Тебе знакома эта деревня?
- Да кто в стране не знает Тинтагель - замок, где родился король Артур? - Удивилась Рос. - Там вокруг все места знаменитые.
- Ага... - Уилл снова подозрительно посмотрел на жену. Наверняка ей там был нужен какой-нибудь круг из древних камней или что-то вроде того. - Ты только там не чуди, пожалуйста, тебя и так уже полстраны хочет убить.
- Ладно, не буду чудить. Уговорил. - Пожала плечами Рос. Говорила она таким тоном, что не поверил бы ни слепой, ни глухой.
- А могли бы и на двери-самолете полететь... - Улыбнулся Уилл. - Только чувство самосохранения мешает, причём только моё.
- Любовь моя, - Рос проникновенно вздохнула. - Прекращай ворчать. Я ведьма, и это неизменно. Я должна пакостить людям, портить молоко в коровах, летать на шабаш и отрывать чужие пенисы, чтобы складывать их в гнездо сороки. Тебе ведь я не врежу, даже наоборот. И лекции о друидах читаю, как профессор какой-то, хотя могла бы о демонах.
"Вот так вот всегда с женщинами. Понравится какая-то девчонка, и только начнёшь испытывать к ней тёплые чувства, как она сразу - ха, я восьмисотлетняя ведьма, я дурная, я люблю гейсы, я пользуюсь приворотами..."
- Бедная сорока... - Вздохнул Уилл. - Да я за тебя волнуюсь. Ты хоть думай, кому вредить. А то они потом опять захотят тебя придушить, а мне придётся договариваться.
- Во-первых, ты меня защитишь. Во-вторых, милый, тебе не кажется, что могущество этих людей преувеличено? Роберт Бойд прячется за юбку своей жены-хозяйки-богини, а она, между прочим, сама не может разобраться в себе. Почему-то считает себя третьей частью, хотя все, даже самые юные, жрицы знают – она отдельная богиня. Хотя, если ей нравится делить мужа с двумя другими… Это гарем называется, слышишь меня, рыжая? Так вот, Роберт Бойд прячется за юбку своей жены, и без неё он – ничто. Этот твой Дик Фицалан… Ха! Да он только и может, что руки распускать. Потому что на самом деле сумасшедший и трус. В-третьих, любовь моя, если мы не осуществим брак, эти твои госпожи-богини могут счесть, что мы нарушаем их волю. И наказать. Так что, когда перенесёшь нас к Тинтагелю, снимай штаны.
Уилл безнадёжно вздохнул. Жизнь ничему не учила Рос. До этого он не задумывался, что богини было три, но при этом одна. В мире, где из гэльских богов остались только они, триединство не казалась такой уж странностью. Всё-таки при том, что у каждой из сестёр была своя личность и по-своему вредный характер, все трое несли один и тот же миропорядок.
Неожиданно, прямо из потолка по нему долбанул разгневанный раскат грома. Целились в задницу, и от удара задымилась штанина. В голове прозвучал грозный голос Морриган.
"Первый шаг к отлучению от мерлина сделан".
- Я думал прошлый был первым... - Проворчал Уилл, туша штанину. - Вот видишь. Болтаешь ты, а прилетает мне. Слушай, ну серьёзно. Я же мерлин. Вредить любой из богинь, это всё равно, что вредить мне.
Уилл посмотрел в потолок, где как ни странно не сталось и следа от удара молнии. Так что пострадала только его задница и штаны.
- Давай начнём с Дика. Ладно, с генералом у тебя личные счёты и ты на него злая. Но Дик-то тут ни при чём? Ударил он тебя, потому что иначе тебя на месте бы и пришибли. По-хорошему, это мне нужно было тебе рот закрыть... А ещё, Фицалан мой сюзерен и он даровал мне баронство. Получается, нам даровал. Ты ж ведьма, тебе положено быть расчётливой, ну вот и будь. Тебе выгодно, чтобы Ричард Фицалан был живым и здоровым, потому что, чем живее он и здоровее, тем больше у тебя будет всего. Как у моей жены.
Уилл прищурился, заметив порез на руке жены. Он потянулся, чтобы взять руку и разглядеть рану.
- Порез из-за приворота что ли? Давай я вылечу. И зачем тебе вообще меня привораживать, я ж и так твой муж. Я надеюсь, ты только в меня швыряешься проклятиями?..
- Приворот – не проклятье, не путай, - фыркнула Рос. – А что мне остается делать, если ты из моей постели бежишь, как будто тебя там vagina dentata ждёт? И я не злая на милого, старого, очень старого Роба Бойда, что ты. Он же такой, такой…
Она снова фыркнула и задумалась.
- Он такой замечательный! Правда, странно, что ты сюзерена величаешь Диком, а не графом Сурреем, или лордом Греем. Или сэром Ричардом. Но это всё пояс Тростника виноват, который ты носишь.
- Ещё пару дней и после слов, что ты вассал лорда Грея, можно будет сразу вешаться на ближайшем сосне. Чтоб не тратить время и не ждать своей очереди в Тауэре. Хотя... Я же теперь дворянин, мне должны отрубить голову... Даже не знаю, радоваться этому или нет.
Восстание гарнизона было огромной проблемой, и даже если бы сейчас у него получилось что-то сделать, остальные письма уже отправили. Да и что один гарнизон? Чем безумнее и сумасброднее становился Генрих, тем чаще люди обсуждали, кто мог бы прийти ему на замену. Это не удивительно. Чёрт, как всё-таки жаль, что они с Диком толком не обсудили, что собирался делать с этим лорд Грей. Уиллу не хотелось ни на плаху, ни в пыточную.
- А что пояс? - Удивился Уилл, излечивая порез на руке. - Приворот по мне прилетел, да так что я лицом стул расшиб. Молнии вот тоже без проблем летают. И вообще, я сейчас тоже начну других баб вспоминать.
- Ой, напугал ежа голой задницей, - рассмеялась Рос. – Вспоминай. Ты мерлин, тебе положено отдавать семя женщинам, чтобы правда в мире росла и крепла с твоими детьми. А пояс принадлежал Тростнику, я его узнаю из тысячи других. Вот и подумай, зачем его тебе отдали. Не с умыслом ли. Может, он в твоё тело хочет по этой нити войти и завладеть? А еще, любимый, у тебя странные понятия о преданности. Грей – твой сюзерен, но при этом ты боишься, что тебя повесят от этого упоминания. Ты, милый, либо штаны надень, либо крестик сними.
- Я бы предпочел снять крестик и надеть штаны. Но у меня теперь нет ни крестика, ни нормальных штанов. - Вздохнул Уилл. - Не вижу здесь никакого противоречия. Грей мой сюзерен, и мне могут за это отрубить голову. Это не значит, что я неверный вассал или трус. Просто вижу, как разворачиваются обстоятельства. Надеюсь, сэр Ричард тоже видит и у него по этому поводу есть хоть какие-то соображения.
Уилл устало вздохнул, потирая глаз. Разговор уже какое-то время был ни о чём, ну по крайней мере он узнал, что ему можно было ходить по бабам. У некоторых на это уходили годы совместной жизни, а тут вот на второй день дошло.
- Ладно, горе ты принципиальное и колдовское. Ты же умная, ну так ругайся каким-нибудь хитрым образом, чтобы меня за это не хреначили молнией каждый раз, хорошо? А насчёт магистра и Дика, тебе чего вообще от них нужно? Чего тебе в жизни хочется, о любовь моя?
- Мне хочется, - мечтательно протянула Рос. – Дом. Большой. Чтобы по балкону дикий виноград, и на горизонте – горы, высокие-высокие, покрытые вереском. И детей, пять или шесть. Три мальчика и четыре девочки. Еще хочу подмять все ковены под себя. Ну и мести, конечно, кто ж её не хочет? У меня уже было три мальчика, знаешь ли. Их звали Олл, Форус и Фир.
"Месть за убитых детей, да?.. Вот была бы история, если бы Бадб их и не убивала, раз она не помнит. А прикончил бы детей кто другой, например прошлый мерлин".
- Ну вот месть лучше хотя бы отложить. - Без веселья в голосе, сказал, Уилл запихивая бумаги в сумку. - Потому что нас за неё убьют и в следующей жизни тебе придётся мстить уже за четверых плюс шесть наших не родившихся детей. Так всю вечность промстишь, а дома в горах так и не увидишь. Давай руку, сейчас попробую переместить нас в Тинтагель. Хорошо, если хоть в море не свалимся.

Уилл открыл дверь и его чуть не оглушило пьяными воскликами, пением и криками. Не меньше сотни солдат гарнизона бродили в свете факелов, дебоширили и требовали вернуть им Фицалана. Один из особо пьяных мужиков справлял нужду на угол их домика.
"О боги! Сотня кретинов и каждый делает всё возможное, чтобы нас с Диком обвинили в измене и казнили. Охренеть..."
Сзади из стены, поправляя платье, вышла Рос. Уилл захлопнул дверь и закрыл её на засов. Потом постоял немного, задумавшись. Говорить с пьяной толпой было бесполезно. Да он и не умел разговаривать с толпами. Главного, на месте не было. Солдаты не кричали в каком-то определенном направлении. Несколько, на полном серьёзе, выражали своё негодование стенам домов.
Ему жутко не хотелось иметь дело с местным гарнизоном, но и просто отсидеться было нельзя. Король и так считал Дика предателем, а тут вверенный ему гарнизон поднимает бунт... Нужно было как-то сбить накал хотя бы сейчас, а через день кто знает, может быть вернулся бы Дик. Ну или прислал бы кого-нибудь адекватного на замену. Уилл поднял взгляд на Рос.
- Слушай, ты умеешь варить что-нибудь усыпляющее? Ну или может быть есть какой-то заговор? Мы бы подмешали им в выпивку.
- Я умею, - кивнула Рос. - Но ты погляди, сколько их. Котла три надо сварить. Трав немеряно нужно. Да и бесполезно это, проснутся - снова начнут. Они чувствуют себя обиженными королём. Нам бы дела закончить, и уехать. Завтра-послезавтра здесь герцог Саффолк будет с отрядом. Подавлять. Уилл, ты мне очень дорог, но здесь ничего не поделать. Бунт есть бунт.
Уилл вздохнул, глядя на Рос. Ну почему она была такой спокойной, когда его сон и правда оказался пророческим?
- Прости, я зря разозлился. Просто не хочу, чтобы у нас с тобой было так же, как с Алеттой. Я люблю тебя, Рос. - Он глянул на закрытую дверь, хмурясь. Подавлять... "Подавлять" в Англии было очень страшным словом. В памяти всплыло, как люди Кромвеля зачищали Хокуэлл. А он тогда даже не попытался что-то сделать.
А ещё восстание здесь испортило бы все старания Дика. Их и так в любой момент могли обвинить в измене. Тогда, даже если и получится выбраться, о жизни в Англии можно было забыть. А в Англии у него была земля, на которой он должен был построить свой дом.
"Ха, быстро же я стал цепляться за землю..."
- Я хотя бы попробую. Схожу в гарнизон и подниму трубача. Если хочешь пойти со мной, постарайся не бросаться в глаза. Ты молодая, красивая девушка, к тебе начнут приставать.
- Я лучше спущусь в погреб, запрусь и буду тебя ждать там, любовь моя, - кивнула Рос, хмуро глядя на дверь, в которую уже ломился кто-то пьяный и очень требовательный.
Уилл кивнул и тоже хмуро посмотрел на дверь. Голоса с улицы требовали открыть и ответить, уважает ли он казачество. То-есть, честный гарнизон славного подвигами Лланелли.
- Я вам покажу, уважаешь... - Проворчал Уилл, срывая с шеи веревку с кольцом и надевая его на палец прямо поверх бинтов.
"Эх не моё это... Надо настроить себя на нужный лад. Я прав, я их жизни спасти хочу. Ну и свою немного".
Уилл взглядом изогнул пол в коридоре так, чтобы он выбил дверь вместе с солдатами. Дверь со скрипом вылетела на улицу, но солдаты исхитрились схватить её прямо на лету.
- Братухи, наших бьют! И там баба! Молодая, красивая! Бабой клянусь!
Казаки крякнули и метнули дверь через коридор в Уилла.
"Я вам покажу бабу, сукины вы дети..."
Уилл, уже злой до чёртиков, остановил дверь на лету, упёрся в неё каблуком сапога, и нажав, метнул обратно из-за всех мерлинских сил. В доме грохнуло так, что его оглушило и в ушах запищало. Дверь со свистом вылетела, вынесла солдат в проходе, снесла несколько домов, и унеслась вдаль. Уилл опёрся о стену, моргая. В коридоре стало пыльно, пол раскалился и от него поднимался толи пар, толи дым. Перед ним появился образ того как дверь насквозь пролетела городок, потом море, снесла голову какой-то несчастной кеаск. Пролетела Ирландию, пронеслась в небе над каким-то заснеженным островом, где люди ходили укутанные в шкуры и рухнула в море. На острове после этого остались придания о чём-то неведом в ночном небе.
Уилл хмурясь вышел на улицу. От крыш домов до сих пор отскакивали и падали на землю куски черепицы. Дверь снесла шесть домов. На земле лежала дюжина солдат, многие по кускам.
"Охренеть... Я точно их спас?.. Дик оторвёт мне голову за этих придурков".
Нужно было поймать момент, когда солдаты ещё охреневали. И говорить нужно было сразу о важном. Уилл постарался говорить как можно громче и увереннее.
- Лорд Грей вернётся через четыре дня. А пока он приказал мне присмотреть за городом. Я барон Лилберн, Уиллфред не Манвиль. Казачество я очень уважаю, но если вы не прекратите буянить, лорд Грей откажется возвращаться. В Англии полно других гарнизонов, за которые ему не придётся краснеть. - Уилл выдохнул. - А теперь принесите сюда раненых, я их вылечу. Тех, что по кускам тоже. Только не перепутай головы.
На минуту в Лланелли наступила абсолютная тишина. У Уилла побежали мурашки по коже и он приготовился отбиваться, если на него накинутся. Потому солдаты возликовали, заорали, радуясь что Грей о них помнит и у него много гарнизонов. Были слышны крики о том, что они всех порвут. Уилл подхватили на плечи и ликуя понесли в гарнизон. Погибших объявили мучениками во славу Грееву. Кто-то даже кричал, что барон Лилберн тоже всех порвёт и ура ему. Уилл оптимизма толпы не разделял.
"Мне отрубят голову, мне отрубят голову, мне отрубят голову..."
Гарнизон выглядел так, как наверное, должны были выглядеть все гарнизоны. Плац, казармы, кухня, арсенал, командирский дом. Уилла опустили на пол в забитой людьми трапезной. Ему предложили выпить, и сели писать письмо его величеству. Споря, и бурно обсуждая каким бы таким сыном его назвать. Уилл выпил, чтобы не обижать солдат и когда смог выскользнул на улицу. От шума, криков и волнения кружилась голова. Уилл глянул на красивое звёздное небо, проверяя нет ли там нигде летящей двери.
"Чем я вообще занимаюсь?.."

Они свалились в солёную воду. Уилл сначала испугался, но когда понял что было неглубоко, искренне рассмеялся.
"Рос, порталы..."
Он помог подняться Розали и глянул на скалистый берег. Там стоял небольшой замок, над которым развивался разделенный на четыре части флаг. В левой нижней четверти были красные лилии на белом фоне. Далеко на берегу он разглядел фигуру Дика и Хизер, которая счастливо весело у него на шее. Рядом, кажется, была девчонка со скверным характером, которую он встречал до этого. Ойче нах Ойче. Ещё на берегу поблескивала броня нескольких стражников.
Потом Уилл глянул назад, на холодное, необъятное море. Вот так стоять на мелководье было страшно. Тут его ничего не отделяло от такой громады воды, что нельзя было себе вообразить.
"Недолюбливаю я море..."
Он аккуратно поднял под ними круг почвы и укрепил его, чтобы не свалиться. Потом протянул тонкую косу в сторону берега. Нужно было выбраться из воды и обсушиться. Когда они подошли к берегу, развеивая за собой косу, перед ними неожиданно появились Бадб и Циркон, хотя ещё мгновение назад на берегу никто не стоял. Из-за спины магистра выглядывала маленькая феечка в пятнистой форме с копной белых волос, похожих на одуванчик. На боку у неё весел узкий длинный мечик.
- Dia dhuit ar maidin, сэр Уилфред, - Роберт Бойд в красно-сине-желтом тартане со вчерашнего дня не брился. И говорил низко, воркуя и раскатывая "р-р". - Tha e coltach gu bheil thu sgìth? Э-э... Вы успели соскучиться? И гляжу, озаботились косой. Наверное, чтобы моим соседям было удобно приставать к берегу? Флу, сбегай-ка за лопатой.
- Доброе утро, лорд Роберт. Здравствуйте, госпожа Бадб... - Уилл поклонился, нарочно стоя поближе к Рос, чтобы успеть закрыть той рот, если её опять понесёт. О том, что Дик может оказаться в замке магистра, Уилл не подумал. Ну... Бойд был на удивление спокоен и гостеприимен. Уиллу не хотелось злоупотреблять этим терпением. В последнее время он слишком часто мешал жить и магистру, и богине. И уж последнее, чего ему теперь хотелось - это неожиданно появляться у них дома.
- Прошу прощения за беспокойство и за косу. Я хотел отдать долг за проводника в золоте, раз уж вы так щедро выделили мне третью часть казны. Если разрешите, я уберу оставшуюся часть косы?
Рос шумно вдохнула воздух.
- Так вот он какой, Портенкросс этот хвалёный. Ничего особенного. Груда камней.
- Конечно, - согласился магистр, игнорируя её слова. - Сейчас Флу вернётся с лопатой, и уберёте.
Уилл тяжело вздохнул.
- Рос, любимая, оценивая чужой замок, не забывай, что у нас с тобой пока нет даже дома.
Он бесхитростно пожал плечами, глядя как к ним приближается Дик Фицалан. Небо за спиной лорда начало затягиваться тучами. И море стало неспокойным.
- Если нужно убрать именно лопатой, то я не против. Может, быть это даже проще. Хотя, мне бы очень не хотелось и дальше вам докучать. - Уилл поклонился Дику. - Здравствуйте, милорд.
- Focáil sasanach, - прошипела Рос, зло сверкнув на него глазами, - Seir...
Продолжить не успела. Фицалан быстро, хорьи, метнулся вперед, и Рос снесло в сторону от страшного удара. Она охнула и затихла на мокром песке.
- Простите, - коротко уронил Дик. - Иногда женщине лучше помолчать.
Уилл охренел, не зная как реагировать. В это время за спиной Бойда показалась Флу, которая радостно неслась к ним с лопатой в руках. Перед ней что-то замерцало, потом замерцало ближе к ним и Уилл увидел стройную темноволосую фею с длинными блестящими и гладкими волосами. Она переместилась ещё ближе и он заметил, что в руках у феи хлеб и крынка, от которой пахло молоком. С полупоклоном она протянула его Уиллу и валяющейся на песке Варде.
- Гостю - с добрым сердцем. Отведай и поклянись, что ни ты, ни супруга твоя не причините вреда ни земле этой, ни дому, ни хозяину, ни хозяйке, ни домочадцам, ни челяди. А то мой laerd сейчас вас прибьёт прямо на усыпальницах, осквернит их по самое некуда и получит дюжину гейсов плюс ещё один, а оно нам надо?
"Какая умная фея..." Подумал до сих пор растерянный Уилл, слегка кланяясь в ответ.
- Клянусь... - Он отломил кусочек хлеба и запил его глотком молока. Потом опустился на колено возле Рос, снимая кафтан и подкладывая ей под голову. Сейчас нужно было вылечить челюсть и проследить, чтобы женушка не приходила в сознание ещё хотя бы пол дня. - Спасибо, милорд. Я, конечно, не в восторге, но вылечить челюсть проще, чем снять гейс. Честное слово, впервые в жизни встречаю человека бедовее меня самого...
- Múchadh is bá ort, striapach, - задумчиво резюмировал всё это действо Бойд, и над пляжем раскатисто загудел гром. Магистр обнял свою супругу, мотнул головой в сторону замка. - Пойдемте. Приглашаю. У леди Бойд на диво хорошо получается медовуха.
- Почему её бьют все, кроме нас?.. - Пожаловалась Бадб, глядя на Розали без малейшей приязни, как на падаль. - Это как-то даже нечестно.
- Потому что нельзя лишать такого удовольствия твоих илотов, mo leannan.
Уилл вздохнул, с горечью глядя на Рос. Зря он надеялся, что такое помешательство, может пройти от обычного разговора. Он осторожно поднял жену на руки, так чтобы её голова легла ему на грудь.
- Спасибо. Я, конечно, приму приглашение.

Уилл сидел на полу у ока в одной из богатых спален резиденции, и читал книгу. Рос лежала на кровати, рядом скромно привалились к стене два мешка золота. Оба были накрыты скатертью. Сверху лежала его фляга с водой, свёрток с купленной в Лланелли едой и подаренная Диком плеть. Справа от Уилла на полу возвышалась целая гора книг из иоаннитской библиотеки. Он брал одну книгу за другой, наскоро их проглядывал и ставил в одну из стопок слева. Одной из стопок полагалось стать домашней библиотекой, в случае если оклемавшиеся констебли их не повесят.
С улицы приятно задувало свежим ветерком, в котором чувствовался только намёк на привкус дыма. Он здорово устал, но в опустевшем замке было страшновато. Сейчас во всех коридорах и бесчисленных комнатах не было ни единой живой души, кроме него и Рос. Так что Уилл сидел на полу, прислушиваясь, не донесётся ли до него отзвук чьих-то шагов. Видать, местные, здорово перепугались и не спешили проверять крепость.
- Дьявольщина, - Рос вынырнула из сна внезапно, точно воскресла. - Чёртов шотландский кобелина... А это что ещё? Уилл?!
Браслет, на который она смотрела весьма красноречиво, подрагивал на запястье. Уилл вздохнул, поднимаясь. Он уже понял, не умеет объясняться с женщинами, только что пришедшими в создание. Сколько не думай, ничего лучше, чем просто сказать правду в голову не приходило. Всё-таки Рос была не дурой и прекрасно всё понимала. Может быть, намного лучше его самого.
- Ты оскорбила генерала, назвав его илотом, и оскорбила госпожу Бадб. За это полагалась смерть. - Уилл виновато пожал плечами. - Выбирая между тобой мёртвой и тобой женой, я выбрал жену. Хочешь бренди?..
Он нахмурился, услышав отзвуки шагов в коридоре.
"Счастье-то какое, - с придыханием заметила богиня, - и Дика ей предлагал король, и Роба, а она ото всех отказалась - всё ради тебя".
"Ну оно и понятно, от меня она отказаться уже не могла..." - Весело заметил Уилл.

Дверь распахнули пару стражников. Оба, как близнецы синхронно, заглянули внутрь и крикнули что-то в коридор. В помещение вошли два констебля, за которыми ввалилась куча вооруженной стражи. Уилл мельком глянул на Рос, магией сделав так, чтобы у той онемел язык. Если он ещё мог надеяться, что переживёт истерику злой ведьмы, которую женили во сне, то на месте констеблей и стражников, здорово бы побоялся. Уилл выдохнул, пытаясь разогнать усталость, думать быстро и слегка бедово.
"Проблемы с законом есть, только пока живы свидетели... Ну или пока можно найти трупы... Короче, проблемы с законом есть".
- Добрый день, господа. Меня зовут Уилфред де Манвиль. Перед тем, как вы зададите очевидный вопрос.
"Какого нахер хрена?!.." Это гнездо католических изменников и сволочей было уничтожено по приказу Его величества. Так как католики были хорошо организованны и начали готовиться, не получилось дождаться герцога Саффолка, пришлось нанять шотландских наёмников и заплатить им долей из добычи. Всех предателей убили, над крепостной башней подняли знамя его величества. Я жду здесь, чтобы передать крепость вам.
- Приказ его величества несложно проверить, - задумчиво заметил первый констебль, твердый и жилистый мужчина.
- Только если этот приказ был. Или король о нем не забыл, мистер Харсун, - мягко заметил второй, рослый и плечистый.
- Значит, говорите, католических сволочей, - отмахнулся от него Харсун. - И кто же командовал наемниками?
- Какой-то Армстронг или Дуглас, вроде, тот же, что в Бирмингеме. - Хмыкнул Уилл. Пришел неприятный момент, отрабатывать хоть какую-то часть из оставленного ему золота. - Приказ лично от его величества получил я и выполнял я. Это, и правда, можно проверить. Кому из вас двоих я могу сдать крепость до прибытия герцога Саффолка?
- Армстронг? Из Бирмингема? - Констебль Харсун надолго задумался, а потом повернулся к своему коллеге. - Вы протоколируйте, мистер Гельб. А вот, сэр де Манвиль, иоанниты писали, что михаилиты при штурме присутствовали. Так ли это?
- Ого... иоанниты, писали... - Хмыкнул Уилл. - Это враньё, как и всё, что они писали. Он указал большим пальцем за спину, где на столе громоздилось несколько толстых стопок бумаг. - Там опись всего, что было найдено в крепости, и их записи. Работорговля, колдовство, гладиаторские бои. Пока шли сюда, вы могли видеть загоны для рабов, если смотрели. Представляете, загоны для рабов, считайте что по середине города... А михаилитов везде полно. Вы сами знаете, что в городе они появляются постоянно, потому что работы вокруг полно. - Уилл опустил руку, вопросительно взглянув на констеблей.
"Ну ладно, ребят, сколько можно? В конце концов иоанниты все уже мертвы, а нам с вами ещё жить и жить..."
- Копию описи уже отправили его величеству. Мне думается, что такое не могло пройти мимо вас. Сложно поверить, что вы уже не присматривались к католикам и не следили за ними?
- Копия - это хорошо. Это правильно. И замок мы, конечно, примем. А эта милая леди - кто?
Харсун кивнул на злобно сверкающую глазами Рос.
Уилл кашлянул, сдерживая улыбку. Если бы он знал, что у Рос будет такое смешное выражение лица, давно бы заколдовал ей язык.
"Ох и достанется мне потом..."
- Это моя любящая жена, Алетта де Манвиль. Не обращайте внимание на её взгляд, мы вызволили её из плена иоаннитов и она приходит в себя. В таком случае, я передаю крепость вам. Бумаги можете прочитать, но прошу передать всё герцога Саффолку, потому что это оригинал. Даже края обожжены. Ещё прошу выдать мне трёх лошадей, под мою роспись.
- Лошадей у нас нет, - вздохнул второй констебль. - Купите в Ланкастере. А в целом, не задерживаем. Надеемся больше не увидеть вас.
Уилл пожал плечами, улыбнувшись краем рта. Добыть лошадей было не такой уж и проблемой и вызвало бы намного меньше вопросов, чем чудесное исчезновение.
- Постараюсь не разочаровать.