"Мансарда", побеседуем о том, что пишем.

Все вопросы в эту тему или в PM.

Внешняя лестница, перила которой в весеннее и летнее время украшают цветы, в осеннее – гирлянды рыжих листьев, в зимнее – еловые ветви, ведет к последнему этажу небольшого дома, который находится на Улице Творцов. За стеклом зеленой двери висит табличка: «Кафе «Мансарда». Открываешь дверь – и видишь зал, похожий на сбывшуюся сказку: удобные стулья, диваны вдоль стен, деревянные столы, над которыми мягко и ненавязчиво светятся зеленые фонари.

Виртуальное кафе «Мансарда» - место для беседы о Вашем и чужом литературном творчестве.

Чтобы принять участие, Вам следует:
1) Оставить заявку, отправив PM Кысь и Соуль с текстом работы или ссылкой на неё (если она находится на одном из ресурсов prikl.ru) а также с пожеланиями об оформлении текста и о соблюдении Вашей анонимности. Тема и форма произведений любая. Объем до 30 000 символов. Не более одной работы от одного автора на один вечер.
2) Обратится в PM к Darkness и Соуль с предложением рассмотреть чужое понравившееся произведение из тем: Сквер Художников, Сквер Поэтов, Парк для писателей, Фотография, Осторожно, креатив!, Сад Камней, а так же из архивов официальных конкурсов и архивов неофициальных конкурсов.
3) Придти на обсуждение.

Встречи проходят в 2 этапа:
1. Подача работ (не более пяти для одного вечера).
2. Обсуждение работ (от десяти дней до двух с половиной недель).

Принимая участие, Вы обязуетесь соблюдать следующие правила:
1. Каждый подавший заявку обязан прочитать работы остальных участников в рамках одного вечера и написать о них мнение. В противном случае подавший заявку лишается доступа как автор, пока не примет участие на одном любом вечере в качестве посетителя.
2. Придерживаться корректных рамок поведения и не переходить на личности.

Если Вы полагаете, что вас оскорбили:
1. Убедитесь, что Вы действительно оскорблены и оскорбитель именно этого добивался.
2. Составьте цитатник фраз, которые вас оскорбили и аргументировано поясните, в чем именно состоит обида.
3. Подайте жалобу одному из модераторов раздела.
а) Рассмотрение жалобы модераторами и администраторами форума.
б) Допрос провинившегося критика.
с) Вынесение решения.

С уважением, персонал кафе «Мансарда»
(Ри, Соуль, Кысь, Даркнесс.)

PS мы только рады, если в обсуждении принимают участие не только авторы.

Примечания:
1) Автор, если не желает выкладывать работу под своим именем, может использовать псевдоним, как регулярно, так и единожды.
2) Анонимный автор может отправить свою рецензию через персонал кафе, как и остальные сообщения в обсуждении.

А это наши постоянные посетители.

© Аншерра aka Переплетчица (с позволения автора)

Сообщение отредактировал Соуль - 3-08-2011, 15:01

Присоединённые файлы
 the_maintenance____11.04.2009.txt ( 3.77кб ) Кол-во скачиваний: 1030

-Браво, сеньор. - Вампир поклонился в сторону рыцаря. - Вы абсолютно правы насчет мальчика и щенка. Это был сон. Сон-воспоминание о детстве. Мне казалось, что последующие предложения уточняют, что этот отрывок относится именно к испанцу и его прошлой жизни. Впрочем, мне, наверное, ясней, потому что с этим образом мы знакомы уже больше года и я его чертвоски хорошо знаю.

Вечер.

I
Янтарь

***

В одном далеком селении на самом краю мира жила юная девушка. Мы не будем называть ее никаким именем, дитя мое, чтобы не ненароком не привязаться к ней - ты поймешь, почему этого не стоит делать после того, как я расскажу тебе эту историю до конца. А пока пусть она останется для нас просто Девушкой.
Девушка эта была достаточно красива и достаточно весела. А главное - у нее было большое и чуткое Сердце, в котором находился свой уголочек для каждого. "У этой девушки широкая душа" - говорили про нее. А еще она умела слушать и искренне сочувствовать - она была очень добра и чутка, эта милая девушка. Поэтому нетрудно догадаться, дитя мое, с кем в первую очередь делили свои переживания и обиды жители того небольшого селения.
К Девушке приходила ее подруга и долго жаловалась на нелегкую жизнь. "Мне уже девятнадцать лет, - говорила она, тяжело вздыхая, - а я до сих пор не могу найти того одного, единственного. Наверное, такова моя судьба - всю жизнь коротать в одиночестве". И Девушка утешила ее, как могла - сказала ласковое слово, провела рукой по волосам, поведала, что любовь обязательно находит всех и каждого - рано ли, поздно ли. И что все еще будет, и будет всенепременно хорошо. Сердце ее болело, видя страдания подруги - а той стало чуть легче от добрых и нежных слов. Подруга снова обрела надежду, а ведь надежда - это самое главное в нашей жизни, дитя мое. И ушла, а боль ее осталась, передалась Девушке, поселилась в ее большом и чутком Сердце...
К девушке приходила замужняя женщина и долго рыдала на ее плече. Она снова поругалась с мужем, и боялась, что их любовь остыла за долгие годы брака. "Мне кажется, что я его ненавижу" - бросала она страшные слова, а за ними следовали новые слезы и новые признания... Она была слегка пьяна и глубоко обижена, несчастная женщина. И Сердце Девушки болело ее страданиями, разрывалось от ее горестей. Женщина выплакалась и ушла домой, ведь дома ее ждал муж, которого она все еще любила и который любил ее - а девушка осталась сидеть на шатком табурете, положив голову на хрупкие ладони и устремив невидящий взор куда-то вдаль. Так смотрят, когда о чем-то глубоко задумываются, мое дитя. И у тебя иногда появляется такой далекий взгляд, и станет появляться все чаще и чаще - тем чаще, чем взрослее ты будешь становиться.
Следующей в дверь Девушки постучала старуха. Она была дряхла и больна, и вот уже четыре года просила Бога забрать ее к себе, на Небеса - но Бог почему-то не слышал ее молитвы. Может быть потому, что был слишком занят. Даже Богу сложно быть чутким ко всем, дитя мое. "Я стала совсем дряхлой. Все эти долгие годы я жила ради других и ни капли - ради себя. Но судьба даровала мне лишь горести и обиды. Ах, если бы я могла кому-нибудь об этом рассказать, если бы кто-то мог меня понять и пожалеть..." И Девушка понимала, и жалела, и делила со старой женщиной ее зачерствелую боль, впускала ее в свое большое Сердце, где все еще могло найтись место для всех и каждого...
А люди все приходили и приходили. Каждый из них был несчастен по-своему - ведь на свете нет счастливых людей, дитя мое, сколько ни ищи. А Девушка, по-прежнему добрая и милая, выслушивала каждого и каждому сопереживала, ведь она не умела жить по-другому. И темными ночами, задув свечку на столике возле кровати, она тихо плакала в подушку чужими слезами и душа ее рвалась от чужих обид. И ее большое Сердце ее начинало болеть, болеть уже по-настоящему, сердце - хрупкий предмет, что бы о нем ни говорили. Запомни это, дитя мое.
И однажды утром Девушку нашли мертвой. Большое Сердце больше не билось в ее груди. Говорили, что у Девушки случился инфаркт - но ты ведь понимаешь, что скрывалось на самом деле за этим умным и холодным словом, не так ли, дитя мое? Каждый житель маленького селения сказал несколько добрых слов на похоронах, но вот боль утраты в свое сердце пускать не стал никто. И правильно, ведь сердечки остальных людей были и в половину не такие большие и чуткие, как Сердце погибшей Девушки.
И тебе совсем не стоит переживать сейчас, дитя мое. К чему тебе чужие горести, тебе вполне хватит и своих. Видишь, как правильно я сделал, не открыв тебе когда-то имени Девушки. Ведь что такое человек без имени? Всего лишь незнакомец, один из многих в бесконечной череде лиц... Теперь ты забудешь про девушку, но никогда не забудешь этой истории. Очень важно, чтобы ты не забыла. Почему? Спи, дитя, со временем ты все поймешь.

II
Рюдо

Лисичка

Первое что приходит на ум. Заостренная мордочка с классическими эльфийскими ушками, покрытыми пушком. По-детски припухшие губки каждую секунду готовы расползтись в улыбке или одарить мир искристым серебристым смехом. Типичный лисий носик, такой же остренький, как и вся мордашка, всё время как бы готов сунуться в любую щелочку. Он постоянно в движение, словно девочка вот-вот чихнет. А может она принюхивается? В любом варианте это быстро становиться незаметным.
Глаза. Говорят, глаза – зеркало души. У нее темные глаза. Черные глаза. Но это не тьма. Это мягкий нежный вечер над лесом Лаэрдона. Большие «озерца» доверия. Они немножко напоминают оленьи. Безграничное доверия с капелькой беззащитности перемешаны с легким удивлением от необычности мира. В них словно застыл, подобно мошке в капле смолы, зафиксировался легкий восторг от бытия.
Темные радуги бровок еще больше подчеркивают общее ощущение испуганности в ее взгляде. И если впиться в личико взглядом. То начинает казаться, что это просто перепуганный зверек, который не знает играют ли с ним или хотят сделать больно..
Слабенький лисенок. Она чуть выше ребенка ее возраста. Может поэтому она кажется такой тоненькой? Это тело фарфоровой статуэтки. Маленькой балерины. Хрупкое и слабое. Она не тощая. Это не худоба «кожа и кости». Она очень хорошо слажена и пропорциональна. Красивая стройная малышка со взглядом испуганной лани? Нет…олененка..
Оленёнок.

III
Scorpion(Archon)

Кара для Сероглазого

На улице лил дождь. И не просто лил, а стоял стеной, упорно не собираясь сдвигаться даже на пару пальцев в сторону от захваченной им горной гряды. Зато в пещере – именно в его пещере - было сухо и уютно: он сам об этом позаботился. Весь пол, кроме самого входа и пары шагов вглубь, специально для этого устилали шкуры самых разных животных: просто те, которые он смог добыть, хотя охотник из него был аховый, и вор тоже преотвратный. Вот грабитель вышел бы знатный, но он не занимался грабежом – из принципа, который кто-то особенно романтичный поименовал бы «остатками чести». Ну да, чести. Остатки. Ха-ха и три прыжка в сторону на радостях.
Он обретался тут уже вторую осень подряд – хотя предыдущая запомнилась куда более терпимой погодой: в сентябре ещё не лили дожди. Совсем. Только к концу что-то такое началось. И хоть он умом и понимал, что это прошлая осень была исключением, а нынешняя ничем не отличалась от сотен тех, что исключением не были (т.е. была промозглой, сырой и бессовестно богатой на грозы – горы как-никак), всё равно было противно. Противно до одури, дополненной одиночеством и подогретым вином до состояния полного помешательства с тоски.
Шкура огромного горного василиска (ох и утомился он в прошлом году, счищая чешую…), висевшая на входе и служившая одновременно защитой от света, влаги, ветра и незваных гостей (иногда такое называют «дверью», но чего уж там) всколыхнулась, как от слабого удара по ней.
- Заходи, - не оборачиваясь бросил Далад и снова уставился на огонь. Всё тот же прошлый год подарил ему так много хорошего сухого времени, что он даже умудрился смастерить в пещере камин, выдолбив дымоход – совсем тоненький и маленький, так что «камин» всё равно преступно коптил, но если разжечь маленький огонёк, то можно было и согреться получше, и что-нибудь себе состряпать. Как сейчас. Он улыбнулся, думая, как обозвать это варево – странно, раньше он никогда об этом не думал, просто ел и всё.. В голову не приходило ничего лучше, чем «даладские щи». Только его мать умела так готовить. И теперь – только он. Зато выходило очень вкусно, только есть надо было именно горячим.
- Погода… хороший хозяин собаку не выгонит! – раздался за спинйо недовольный женский голос. Красивый. Даже сейчас.
- Значит, у тебя плохой хозяин?
- Я же не собака.
- Ну это как посмотреть. Все мы – чьи-нибудь псы.
- Кто это «мы»?
- Те, кто кому-то служат.
- А кому служишь ты?
- Себе самому.
- Так ты – свой собственный пёс?
- Выходит так.
Голос рассмеялся. Заливисто, почти по-детски. Далад решил всё-таки обернуться – негоже было совсем не уделить внимания столь важной персоне, да и познакомиться не мешало бы.
Она была чуть выше среднего роста. Сероглазая. Волосы стянуты в длинную золотую косу, почти что до пояса. Её огромные белоснежные крылья вымокли до нитки, а ножки в золотистых сандалиях были забрызганы грязью чуть не до колен – конечно, в такую погоду, да с мокрыми крыльями особенно далеко не улетишь. Лёгкая золотистая туника тоже промокла и теперь липла к коже, а перевязь, на которой висел (хотя теперь уместнее было бы сказать «болтался») меч в простых ножнах, больно натирала плечо. Далад даже невольно залюбовался ею. Будь она в одежде местных крестьянок, ад ещё чуть больше запачканная и без меча, он бы явно принял её за местную, которая в грозу заблудилась в горах… но что-то в ней было особенное, не такое как во всех простых девушках. Да, даже если забыть про крылья.
- Ну что, свой собственный пёс – дашь чужому псу посидеть у твоего огня. Или мне сперва отряхнуться, как положено собаке – чтобы всё тебе тут забрызгать к горгоне матери?
- Ему не понравится, что ты так ругаешься.
- Думаешь, нравься я там особо хоть кому-нибудь, меня бы к тебе послали?
Не послали бы. Он уже не раз доказывал им, что у него скверный характер.
Он подвинулся, освобождая ей место на большой коряге рядом с собой. Он притащил её сюда тогда же, в прошлом году, когда ходил купаться к речке внизу (холодной, но очень спокойной для горной реки) и обнаружил принесённый течением ствол. Небольшой, изломанный, но одна часть всё-таки сохранилась неплохо – и именно её он приспособил себе под седалище. Странно, что она не прогнила после таких купаний, но оно было и к лучшему.
Девушка села рядом, вытянув к огню грязные ножки. Вода всё ещё стекала по ней и уже намочила славную корягу-скамью и шкуру горного льва, которую ему с таким трудом удалось добыть. Она чуть встряхнула крыльями – Далад ощутил, как на его спину хлынул целый водопад брызг – поёжилась и чихнула. Он сделал большой глоток из своей фляги и протянул ей:
- Выпей, согреешься. Я не спрашиваю, зачем тебя сюда послали. Просто не торопись, ладно?
- Тебе легко говорить «не торопись» - отвечать потом мне.
- Отложи до утра. Мне хочется немного посидеть и посмотреть на огонь, а заодно и выпить в компании. Прожить эту ночь как никакую другую, понимаешь? Кстати, можно вопрос?
- Валяй.
- Я тебе лично что-нибудь плохое сделал? Убил брата или сестру? Вырезал твоё родное селение? Плюнул случайно в твой любимый и единственный колодец?
- Да нет, ничего такого личного. Ты же сам понимаешь – ты опасен. Они бы с радостью обошлись без этого. Просто иначе уже нельзя.
- Знаю-знаю. Они пытались, у них не получилось.
Она сделала такой же большой глоток, оторвалась от фляги и утёрла рот тыльной стороной ладони.
Да, вот так просто – не получилось. Они пытались предотвратить его рождение. Пытались изменить что-то с самого начала. Потом, поняв, что ничего не помогло, пытались повлиять на его жизнь любыми другими способами – только бы защитить, как его, так и всех остальных. Но у них не вышло. Порой он даже сам об этом жалел. Уж ей-то было известно.
- «Человек, что родится в пятнадцатый год, и чьё имя, прочтённое наоборот, будет значить всё то же, что было всегда; что отмечен с рождения дланью Врага…
- … и которого очи как пепел серы, станет знаком конца и предвестником Тьмы. И спасенья не будет для мира тогда, если только одна, что светла и чиста, не отыщет решенья в последнюю ночь…
- … силу чёрного рока сумев превозмочь». Я знаю это с рожденья. Нам всем об этом рассказывали – тем, кто родился в пятнадцатый год правления короля Белавра Благородного. Говорили, что пророчество очень древнее, и никто не обращал на него внимания. У нас в деревне, в двух шагах от замка, даже были Пуссуп Скряга, местный купец, и Рагар Силач, подмастерье кузнеца – так один из них был старый, родился в пятнадцатый год правления Бравара Мудрого, деда нашего короля, второй – в пятнадцатый год правления Беларда Близорукого, что нашему королю ещё полтора года назад живым отцом приходился, да примут Небеса его душу…
- Приняли.
- Что?
- Приняли, говорю. Он хороший человек был, хоть и простоват малость.
- Простота не грех. Даже для короля, если советники хорошие.
- Вот и там также рассудили.
Далад улыбнулся.
- Тебя ведь и звали-то по рождению Делад.
- Откуда знаешь?
- Работа такая.
- Ну да, глупо было спрашивать. А потом кому-то стало неудобно произносить… И понеслось. А какой-то мальчишка из дворни как закричит: «У хозяйки Сероглазый родился! Берегитесь, люди, ваш конец близок, Сероглазый родился в пятнадцатый год!» И ну хохотать. Мне отец рассказывал.
- Пророк видать был тот мальчишка.
- Дурак он был а не пророк! Все посмеялись, а кто-то и запомнил. Может, кабы не он, так и забыли бы все. Ан нет, вспомнили ведь! Через двадцать лет вспомнили, паскуды, мать их за священный клинок!
- Ему не понравится, что ты ругаешься! – съязвила она.
- А видал я в гробу, что Ему не понравится! – сказал он, принимая у неё флягу, которая успела уже не раз перекочевать из рук в руки и изрядно опустошиться, да и содержимое подстыло.
Он черпнул большой ложкой, которой до этого помешивал время от времени в котелке, горячего варева, попробовал на вкус и улыбнулся. То что надо.
- Будешь? Наваристые. И горячие. У меня есть вторая ложка.
- Ждал гостей?
- В каком-то смысле – ты же вот пришла.
- Прилетела.
- Пришла, - он указал ложкой на её уже подсохшие и согревшиеся, но всё ещё грязные ноги. Под ремешками сандалий остались красные полосы – видно, она слишком туго их затянула, а ещё этот ливень да грязь…
- Хорошо, пришла. А щи – да, буду.
- Сняла бы ты их, что ли? И меч тоже. Я ведь не убегу, сама знаешь.
- Знаю. Но снимать не буду – мало ли, а ещё потом за тобой босиком по этой слякоти бегать.
- А звать-то тебя, кстати, как?
- Мариэль. Можно просто Мари.
- Хорошо. Ну чего ждёшь, угощайся.
Щи и правда были хороши: наворачивали за обе щеки, почти по-детски смакуя попадающиеся среди овощей кусочки мяса. Холод совсем уступил разлившемуся по их телам жару. Уступил настолько, что оба даже чуть раскраснелись – да и вино делало своё дело: после третьей-четвёртой ложки щей фляжка опустела окончательно.
- Чтобы рыцарь, да сам щи варил – это редкость.
- Рыцари тоже есть хотят, - ухмыльнулся он, доставая вторую флягу.
- А кто тебя научил?
- Мать.
- Твоя мать сама готовила.
- А то ты не знаешь. Не такие уж и богатые мы были.
- Знаю конечно.
- «Работа такая», - передразнил он. Она надулась и бросила на него уничтожающйи взгляд. Далад улыбнулся.
- А ты красивая.
- Кой шут разница?
- Да всё приятнее. Не то что рожа того хмыря из «Священных клинков». «Нам известно, что ваш сын – угроза для спокойствия мира. Выдайте его ради блага всех и каждого». Блага? Какого блага, мать-перемать?! Моей маме они это «Благо» прямов шею вбили, когда она вместо того, чтобы сдать меня им, крикнула, чтобы я убегал. Вот оно, их благо – хорошо, а? Благость у него и его ребят прямо из всех дыр пёрла! И когда замок наш жгли, когда безоружных стражей спросонья резали. Когда отцу моему голову срубили – я ведь видел! Видел, чтоб им пусто было! «За пособничество Сероглазому». Ну что мне, глаза себе выколоть, раз они серые?! А?!
- Не думаю, чтобы это помогло, - тихо сказала Мариэль. – У тебя там ещё вино было. Давай согреем, а?
Он посмотрел в её глаза, устало пожал плечами и кивнул:
- Давай.
Вспышка молнии на миг осветила вход, завешенный василисковой шкурой. Отблеск пробежал по крыльям Мариэль, блеснув в каждой холодной капле, свисавшей с посеревших, тусклых крыльев.
Они согрели ещё флягу вина и теперь сидели рядом, пили и молчали, отвлекаясь от собственных мыслей только чтобы передать фляжку соседу. Далада уже немного вело от вина, жара внутри и холода снаружи, но память оставалась ясной и продолжала подсовывать картину за картиной – все годы начиная с того дня, когда он лишился семьи.
- Мне жаль, что так получилось, - тихо сказала наконец Мари, переводя взгляд с горлышка фляги на лицо Далада. – Правда жаль.
- Я верю. Не думаю, чтобы тебя спросили, когда всё это делалось.
- Они хотели, чтобы ты принял сан, познал учение Света. Так было бы проще спасти тебя.
- От чего? Я ведь никого не убил и не покалечил, когда те ублюдки заявились ко мне. Никого.
- Да, но если бы ты познал учение…
- … последователи которого вырезали мою семью и друзей? И что бы я почерпнул из этих благих наставлений? Стоило такое учение того, чтобы его познать?
- Если бы твоя мать не крикнула тебе убегать, всё было бы иначе.
- Сыновья обычно слушают матерей. Особенно…
- Особенно когда вокруг матери толпятся люди в доспехах, и начинаешь очень опасаться за свою сыновнюю шкуру, да? – она посмотрела ему прямо в глаза.
- Обвиняешь?
- Нет, просто говорю. Они могли остаться живы, если бы ты тогда не струсил…
Он ударил её. Не кулаком – просто залепил пощёчину. А ведь минуту назад она ему даже нравилась.
Мариэль не шелохнулась. Просто коснулась быстро багровевшего отпечатка ладони на щеке и покачала головой.
- Вот видишь, ты уже дерёшься. А что было бы, будь у тебя в руке меч? Убил бы?
- Ты меня задела.
- Я многих задевала. И многие вообще задевают – просто так, по жизни. Иногда – как я, нарочно, а чаще случайно, нехотя. Всех их бить будешь?
- Нет. Только тех, до которых дотянусь, - Далад отвернулся.
Ещё несколько минут они сидели молча.
- Знаешь, - снова заговорила девушка. – Мне ведь тоже не всё нравится в учении Света. Но сам подумай: не убеги ты тогда, они бы этого не сделали.
- Но сделали же!
- Но могли бы и не делать, вот в чём суть. Всё зависело только от тебя.
- Только мне забыли сказать. «Спроси своё сердце», да? А если бы я сдался, тогда что?
- Ничего. Всё было бы хорошо. Они бы ничего никому не сделали.
- А разве не страшнее то, что они могли бы это сделать, даже если бы не сделали?
- Не понимаю…
- Где уж тебе.
- Нет, объясни! Сейчас же!
- Ладно… Страшно не то, что у тебя в руках меч, и не то, что ты можешь им убить… И даже если ты уже убил, не это самое страшное. Страшно тогда, когда ты готов убить – и точно знаешь, что, реши ты сейчас убить, тебя ничто не остановит. Ни совесть, ни честь, ни вера, ни милосердие… Ты просто не подумаешь о них – ты решишь убить и убьёшь. Вот что страшно.
- Хочешь сказать, что не так страшен тот, кто решился убить, как тот, кому не нужно решаться, чтобы убить?
- Ну… в общем да.
- А тебе нужно?
- Нет. Теперь уже нет. Раньше было нужно. Но теперь я привык.
- Значит то, что я оказалась здесь – правильно. Понимаешь
- Я и не говорил, что это неправильно. Но я ведь не звал себя защитником слабых и обиженных, когда убивал их всех. Я мстил.
- Тоже верно.
Он встал и устало потянулся. Уже было далеко за полночь, и он порядком подустал от всех этих разговоров. Пора было спать. Как обычно. Как ни в чём не бывало.
- Ты мстил им, я знаю. А чем провинились их семьи? – простой вопрос. Совсем простой. Но именно сейчас он не мог без запинки бросить ей в ответ то, что всегда повторял себе.
- Не знаю. Чем провинилась моя?
- Ты сам знаешь, что это не ответ.
- А другого у меня нет. Допей вино, - Далад привычно сел на большую медвежью шкуру, расстеленную у стены: на ней он провёл почти все ночи, что довелось скоротать в этой пещере. Как давно это было… или казалось, что это было давно. Даже вчерашняя ночь уже была «давно», да и эта уплывала в прошлое. Вместе со всей его жизнью… Он стянул сапоги, расстегнул рубашку, кинув быстрый взгляд на пять длинных чёрных полос – родимые пятна, которые у него были всегда. Ну да, не только у него – в его роде такое пятно передавалось по мужской линии, словно семейная реликвия. Только всегда чуть отличалось – и именно у него четыре длинных полосы тянулись вверх, а пятая загибалась сбоку. «Длань Врага»… Ещё одно глупое совпадение, из которых его уходящая жизнь и была скроена, как старое лоскутное одеяло.
Далад откинул голову на подушку (шкуру медвежонка, сына того медведя, на мехе которого он спал) и натянул до середины груди ещё одну шкуру… шкуру матери того медвежонка. «А вы мне что сделали? Зачем я убил вас? Просто ради шкур и свободной пещеры… Просто хотел выжить. Чтобы отомстить. И даже ваша берлога оказалась неудобной и грязной, а я и тогда не пожалел о том, что перебил вас… Хотел жить и мстить. И это моё желание стоило больше жизней, чем уносили иные войны. Наверное, они правы – там, наверху.»
- Наверное, ты права, - сказал он, отворачиваясь к стене. – Я и правда струсил…
- И поэтому они должны были погибнуть?
- Видимо так. По крайней мере погибли они именно поэтому.
- И что же – я, по-твоему, права? И Он прав сейчас?
- Я не говорил, что ты или Он вообще были когда-то неправы. Только я всегда думал, что ваша правота и меня тоже оправдает – а выходит, что нет. Вы меня сделали таким? Или я сам так захотел? Я привык обвинять вас… наверное, напрасно… но так было немного легче…
Он не слышал, что она ответила.
Сквозь сон, полный, как всегда, красных капель и мёртвых лиц, Далад вдруг ощутил, как что-то… нет, кто-то касается его губ. Он открыл глаза…
Огонь догорел давным-давно, и даже у камина пещера успела остыть – а ливень всё не прекращался, и сперва он думал, что это вспышка молнии озарила всё вокруг очередным всполохом тревожного света. Но молнии не было, это тело Мариэль светилось в темноте.
- Мне холодно, - тихо прошептала она, забираясь под шкуру и снова касаясь его губ.
- Поэтому ты и сняла тунику, правда? И как ты это сделала – с твоими крыльями?
- Молчи.
- А что скажет Он?
- Врядли удивится – я так редко его слушалась…
Он ответил на её поцелуй со всей нежностью, на какую ещё было способно его измученное сердце.

Солнце пробилось за шкуру василиска и дотянулось до лица Мариэль. Девушка очнулась, села, машинально сложив крылья, и начала тереть глаза… Далад подметил, что даже сейчас она была на диво хороша.
- Уже утро? – нехотя спросила она. Далад кивнул.
- Пора.
- Даже не позавтракав?
- К чему мне теперь?
- А про меня ты, конечно, не подумал?
- Голодный палач жалуется жертве, что остался без завтрака. Как трогательно! – передразнил он. И они рассмеялись – почти искренне.
Далад вышел первым. Солнце уже поднялось высоко. Здесь, в горах, всё казалось чище и спокойнее, чем там, внизу… Жаль, что у него не было возможности увидеть этого раньше. Или была – просто он не хотел видеть? И не увидел бы… если бы не эта ночь. Если бы не Мариэль.
- Мари, - позвал он.
Девушка высунулась из-за шкуры. Её крылья словно очистились, сияя первозданной белизной – словно горные вершины, на которые он когда-то думал взобраться. Потом, когда будет время. Но больше не будет времени. И не будет «потом». Осталось только «сейчас».
- Да?
- Спасибо тебе, Мари. За всё. За всё, что ты сказала и сделала… и за то, что сейчас сделаешь, тоже спасибо.
Она подошла, стараясь не смотреть ему в лицо. Руки девушки крепко сжимали меч – тот самый, что так оттягивал ей шею: острый, красивый, большой, сверкающий, словно бы даже слишком большой и слишком блестящий для неё…
Она обняла его одной рукой, прижавшись к нему всем телом, так, чтобы никогда не отпустить его, и нежно прошептала:
- И тебе спасибо… за всё.
Он закрыл глаза и почувствовал, как она оттолкнула его. Он услышал взмах крыльев и свист клинка на ветру, упал, благословляя тот миг, когда встретил её… потом пришла боль. Острая и резкая.

Далад открыл глаза и нес разу понял, что с ним происходит. Его голова тряслась, что-то мягкое сдавливало горло, обвиваясь вокруг шеи и плеч… руки. Он услышал голос Мариэль и понял, что это её руки обнимают его. Девушка рыдала, прижимая его к себе, как никогда прежде… даже этой ночью, когда он чувствовал каждую частичку её тела, она не казалась ему такой близкой.
- Не отдам, - шептала она, и капельки слёз падали ему на лицо, срываясь с её щёчек. – Никогда никому тебя не отдам. Ни Ему, ни Врагу, никому!
- Что ты сделала? – только и смог вымолвить он.
- Выбросила меч. Навсегда. Я не могу тебя убить. Пусть Он приказал мне сделать это! Пусть Он меня покарает! Пусть! Ты же ни в чём не виноват! Ни в чём! – и она снова заплакала.
- Маленькая моя… Зачем же ты так? – только и мог выговорить он.
Девушка помогла ему подняться. Он ощутил ту же боль, что выбила из него сознание, и, обернувшись, увидел кровавый след на остром камне, на который, по всей видимости, и упал.
- Ну вот, теперь тебе ещё и больного выхаживать… - с досадой прохрипел он, откашливаясь: от волнения у него пересохло в горле. Он смотрел на неё, понимая, что это она вернула ему его «потом» - возможно, отказавшись от своего.
- Знаешь… есть одно хорошее народное средство, - в первый раз со вчерашнего вечера на её заплаканном личике сверкнула искорка озорства.
Они снова поцеловались. Откуда-то из-за утёса налетел озорной ветер, растрепав им волосы и больно укусив Далада прямо за открытую рану.
- Скоро зима. Нужно бы достать тебе что-нибудь, а то совсем замёрзнешь в своих сандалиях, - усмехнулся он.
- Не бойся… проживём как-нибудь. Верь мне, - улыбнулась она и снова прижалась к нему.
Далад посмотрел на небо. Туда, где должен был быть Он, если верить тому, что о Нём говорили. «Ты ведь всё с самого начала знал, а? Старый хитрец!» - подумал Далад и посмотрел на Мариэль, которая, как ему показалась, сейчас думала о том же.
Ветер снова больно цапнул за рану.
- Помоги мне, - попросил он девушку.
Её крылья, раскрывшись, обняли их обоих, скрывая от холода и ветра. Далад отодвинул шкуру-занавесь, пропуская Мариэль вперёд. Чтож, теперь нужно было думать за двоих – как пережить зиму? Думать сейчас о зиме, которая будет потом. Одно «потом» на двоих. Их «потом». Навсегда.
Он улыбнулся, ступил внутрь и задёрнул вход за собой шкурой горного василиска.

IV
Торвик

Визит

Янтарь

Не то. Не так. Не о том. Сложно объяснить, но просто ведь человек написавший это смотрит со стороны. Смотрит как чужой. Не чувствует. А разве можно учить не чувствуя? Именно в этом и дело. Как сама история - достаточно известна. А по исполнению - больше информация, чем душа.
ИМХО

Scorpion(Archon)
Нормально. Но не моё. Философия спорная. Про клинок не очень понятно лично мне.

Торвик
Технически, конечно, уже лучше чем всё предыдущее, но вот смысл мне остался не понятен.

Янтарь
Красиво написано, черт возьми! Детская по форме сказка - и абсолютно недетская по содержанию. Один из вечных вопросов, не имеющих решения - о чужой и своей воле. Не знаю, согласен ли с рассказчиком автор, я судить не берусь.
По исполнению заметных претензий нет, только абзацы великоваты, не очень смотрятся.

Рюдо
Мне кажется или ты не в своем стиле написал. Это мог бы написать "правильный" автор, правда, не как цельный кусок, а как описание. Очень лирично смотрится. Могу, кстати, пожалеть, что ты не даешь сюжетных вещей сюда, только зарисовки - мне лично обычно без сюжета чего-то не хватает...

Scorpion(Arhon)
Философская вещь... Вроде бы к сюжету и идее претензий нет. Мне понравилось! По исполнению - диалоги немного "голые". из одних фраз, без действий, интонации, лиц героев, пока они это произносят. Еще меня одна фраза немного царапнула - "Он ответил на её поцелуй со всей нежностью, на какую ещё было способно его измученное сердце." Как-то искуственно и чересчур высокопарно в языке, которым описана была сцена, это прозвучало...
Желаю героям счастья! А Бог рисуется этаким лукавым стариком, который посмеивается, как над детьми, и над последователями, и над противниками.
А все же пророчество было истинным или цепь совпадений?

Торвик
У меня впечатление, что на это вечер вы с Рюдо почти поменялись ролями! Конечно, только почти, и все же - совсем "неклассическое" для тебя произведение. Мне очень-очень понравилось, но на этот раз позволю пару маленьких придирок по исполнению.
"Три месяца
– и без строчки."
На мой взгляд, тире все же лучше смотрелось в конце первой строки, а не начале второй.
Строчки "график мой разлохмачен" и "дам сдачи" - не очень-то совпадают размером, и потому кажутся при чтении даже нерифмующимися.
И все же это, ИМХО, из лучших твоих стихов!

Хигф с грустью покосился за пустующий стол Роджер и кивнул, показывая, что закончил говорить.

Рыцарь заметил взгляд Хигфа и почти незаметно (из-за шлема) кивнул, а затем уже привычным жестом поднял правую ладонь:
- Позволю себе взять слово. Для начала, хочу принести свои извинения за что угодно из вопросов правописания, что ускользнуло от моего взгляда при проверке - виноват и буду стараться быть аккуратнее. По правде говоря, я стараюсь уже давно.
О "Священных клинках" -юношу пытались насильно забрать из дома, чтобы сделать последователем церкви Света, священником или монахом. Тут речь как раз и идёт о спорности философии - стоило ли тому, кого считают врагом всего живого, но кто не сделал ещё ничего злого, присоединяться к тем, кто во имя добра и света способен учинить резню над невинными? Кто из них прав? Кто виноват? Я сам не знаю этого ответа. А вот Создатель этого мира, который и разыграл грандиознейшую комбинацию - в чём-то очень жестокую, в чём-то очень добрую, но без сомнения успешную - и для меян казался таким: старый ехидный дедушка в белом, у которого всегда под рукой и розги, и пряничек... О диалогах - на самом деле реплики - как летящие навстречу друг другу шпаги. Одна ещё не закончена, а другая уже отвечает, но описывать это пунктуационно-грамотно обычно не получается - текст растягивается и эффект тускнеет. А резкие, зачастую короткие фразы очень хорошо дают почувствовать звон клинков в такой беседе... По крайней мере мне.
Знаете, для меня эта вещь по-настоящему важна... тут нет правых и виноватых. Нет злых и добрых. Зато в конце эти двое счастливы. А это куда важнее.

Чтож, теперь о других авторах - ибо сегодня на ум приходит много хорошего, и заслуженно:

Янтарь
Мне представилась добрая и мудрая бабушка, которая качает в колыбели свою внучку (или сидит у её постели) при свете свечей и рассказывает... рассказывает... Только по смыслу это и правда очень-очень взрослая сказка... Но ведь сказки старых и мудрых бабушек обычно такими и бывают. Мне понравилось. Думаю, понимать эту сказку будет больно... но поняв её, внучка станет чуточку лучше. И это хорошо.

Рюдо
Красиво, ярко, живо. По-настоящему виден образ. Образ, который можно встретить - и узнать по этой зарисовке.

Торвик
Тут я - не судья и даже не пытаюсь им быть. Лишь потому, что понять подобные стихи мне всегда было трудно, но, даже порой не до конца понятые или даже не полностью осознанные... они нравятся. да, вот так просто и незатейливо - нравятся. Это стихи о людях и для людей, и людям они всегда близки. И это стихотворение - в том числе и как яркий пример.

Рыцарь чуть поклонился - манера поведения у него редко менялась - и сел на привычное место, которое уже начало чем-то неуловимо напоминать о нём, даже покинь он его надолго.

Сообщение отредактировал Scorpion(Archon) - 20-09-2007, 20:28

- Добрый вечер!
Только что вошедшее воздушное существо достало из старого шкафа, стоявшего в темном углу кафе, серебряный канделябр и зажгла в нем белые свечи…
-Зеленый чай со льдом, будьте любезны! – сказала девушка, присаживаясь за свободный столик и ставя перед собой трехсвечник.

*Итак, посмотрим что у нас тут новенького…*

Веселый Роджер
Поздравляю! У вас получилось очень красивое и чувственное стихотворение. Создается впечатление, что вы приглашаете меня разделить с вами вашу горькую утрату.
Как обычно, я обращаю особое внимание на детали. *откинула волосы, склонившись над листком* Это стихотворение – отражение отчаяния, которое живет в душе человека, внезапно осознавшего, что такое одиночество (в страшном смысле этого слова). Для такого человека все в мире приобретает душу, у всего окружающего обнаруживаются пусть и еле заметные, но живые качества. Характер. И кажется, что весь мир заключен в извечные четыре стены, подавляющие все живое.
*пожимает руку в знак уважения*

Пока что за мной остается "+" к вашей удаче

Утро богатыря
Искусство должно нести в себе смысл. Какой-никакой, но нести должно. В этом стихотворении лично я не вижу ничего ценного и существенного. В нем отражена наиболее заметная черта русского человека, притом не только отражена, но и представлена в каком-то комическом и … благородном свете. Описана со всеми подробностями. Я считаю, что это пустое стихотворение, рассчитанное на людей, которым нравится "выпить медовухи", оказаться "в отключке", а потом "не помнить половины". Разве мы собрались здесь для этого? ее глаза сверкнули резким серебряным светом
Безымянный автор, "Людям достаточно двух глаз, чтобы увидеть грязь на родной улице... Но не хватит и тысячи, чтобы разглядеть собственное ничтожество." (с)

А сейчас мне пора уходить. Обещаю, что попзже я загляну еще...

*она потушила свечи и исчезла...*

Прошу обратить внимание на этот вечер. И впредь быть внимательнее. Ваши комментарии должны были быть во время указанного вечера. Сейчас обсуждается вот этот, и в будущем: идет обсуждение последних выложенных работ, а не выбранных со всех страниц темы.
Администрация кафе "Мансарда".

Сообщение отредактировал Соуль - 22-09-2007, 12:59

- Передайте Роджеру рому. (Она всегда будет среди нас) А мне - лимонный сок с фрикадельками. Что-то пятая точка вибрирует... Впрочем - ближе к теме

Янтарь
Вещь, которая претендует на силу, но сильной не является... Почему?
1) История не первой свежести
2) Глаголы. Начинаем писать в несовершенной форме ("приходила"), перескакиваем на совершенную ("обрела") и обратно. Смотрится криво.
3) Пойдёт ли к девушке старуха за утешением? Почему пойдёт? Я психологически этого не прочувствовал. Как и рыдание замужней женщины на плече вчерашней девчонки.
4) Добрый какой дяденька... И он надеется, что ребёнок после сказки о смерти будет крепко спать? Проведите эксперимент. Только, чур, рассказывать с выражением! (А потом своё чадо полгода к психологу водить будете)

Рюдо
Я попытался прочувствовать. Не понять, а именно прочувствовать.
1) "Он постоянно в движениИ"
2) "В любом варианте" - как-то внутренне не сошлось. Так и вспомнилось далёкое-школьное "в первом варианте...".
3) "зафиксировался" - не слишком технично, нет? Спорно, но не критично.
4) "И если впиться в личико взглядом. То начинает казаться..." - почему это не одно предложение?
5) "Она очень хорошо слажена" Именно "слАжена", а не "слОжена"?

Scorpion(Arhon)
Прочитал. Подумал - а почему не в конкурс? Сунул в Word. Посмотрел на размер. Вздохнул. Так много не вырежешь. Хотя...
Есть лишние моменты, если уж на то пошло, но читается легко и свободно. Концовка понятна, но пророчество в конце "головато" как-то. Остаётся висеть вопрос, чем же так опасен был Сероглазый, почему его следовало затравить?

О своём

higf
1)С расстановкой тире - согласен. Когда "рвал" - не там нажал на Enter.
2) Что "не моё классическое"... У меня есть и такие, ближе к Маяковскому, нежели к Блоку. Да, их не так много. Размер в них рваный (что и предполагается стилем)

Scorpion(Arhon)
"Это стихи о людях и для людей" - Скорее о себе и для себя Но всё равно - спасибо за отзыв

Рюдо
"смысл мне остался не понятен." А ты прочувствуй. Ты же умеешь. Что же, попробую прозой:
Пришёл бес. Хотел забрать на тот свет. Ему указали на дверь. Бес ушёл.

Suave
1) "*Итак, посмотрим что у нас тут новенького…* То, что Вы нашли новеньким, было прочитано уже год назад. С добрым утром!
2) "В нем отражена наиболее заметная черта русского человека, притом не только отражена, но и представлена в каком-то комическом и … благородном свете." Вы имеете в виду героизм? Без сомнения. Полностью с Вами согласен.
3) "рассчитанное на людей, которым нравится "выпить медовухи", оказаться "в отключке", а потом "не помнить половины". Да разве? Такие люди вообще не читают стихи! Оно рассчитано на тех, кто иногда может выпить грамм 200 сухого вина под шашлычок вместе с автором данного опуса. Кстати, медовуха - не очень-то и крепкий напиток. Бармен, медовухи гостье!
4) "Смеяться, право, не грешно над тем, что кажется смешно". Пушкин говорил. Мы смеёмся над богатырём, смеёмся над пороками общества, мы не героизируем их. По вашему "Оперыцию Ы" и "Самогонщиков" Гайдая надо резко осудить и запретить, как пропагандирующих пьянство и алкоголизм?
5) "Анна Каренина" рассчитана на неверных женщин? "Вор" Леонова на уголовников? Однобоко судите, сударыня. Впрочем, любое мнение имеет право на существование.

Сообщение отредактировал Torvik - 22-09-2007, 12:51

*щелкнул пальцами и точная копия гости появилась в воздухе. Демонстративно усадил голограмму на краешек стула Ро*
- если Ро спросит, скажешь что моя девушка. *смеюсь*
*улыбаюсь*
*серьезно*
Suave
/forum/index.php?showto...01&#entry353401

higf
Просто это описание нпс-меня в одной моей игре. то есть там цель определяла средства. К тому же хотелось написать "не в ключе".

Янтарь, смиренно сложив хрупкие ладошки на коленях, слушала коллег по перу. И лишь убедившись, что свое мнение все они высказали, рискнула подать голос сама.
- Спасибо за похвалу и критику, - девушка по очереди поклонилась каждому, кто разделил с ней этот вечер, - для меня в равной степени важно и то, и... другое...
Она запнулась, но сумела перебороть свою нерешительность.

- Сначала расскажу о своей миниатюре, - Янтарь стыдливо улыбнулась, памятуя о том, что рассказ понравился не всем. - Я не претендую ни на оригинальность, ни на силу, и писала лишь о том, что накопилось на душе. В каком-то смысле эта сказка - маленькая часть моей жизни. И еще я немного пыталась подражать Редьярду Киплингу.
Тут девушка окончательно стушевалась. Ей было стыдно хоть в чем-то сравнивать себя с великим мастером. Но, не услышав негодующих возгласов и презрительных смешков, снова подняла голову. Лицо ее пылало краской, как поспевший августовский помидор.
- И эту сказку читать детям я бы не стала, да, - янтарь будто бы извинялась перед Торвиком за одной ей известный проступок. - Я читала эту сказку самой себе, была одновременно и маленькой сонной девочкой, и взрослым мудрым человеком, который склонившился над ее кроваткой... Ох, все это так сложно, я не могу объяснить... Вы, должно быть, скажете, что я несу чушь. Простите.

В смущении девушка теребила тонкую серебряную цепочку на шее.
- Теперь я должна рассказать, что думаю об остальных стихах и рассказах, да? - прошептала она еле слышно. Она казалась до смерти напуганной такой перспективой.
- Начну, если позволите, с вас, - девушка повернулась к Рюдо. - Мне очень понравилась ваша зарисовка. Но отчего-то гораздо четче девушки-олененка я представляю себе рассказчика. Он кажется мне очень взрослым, но тянущимся ко всему детскому, наивному... Он так искренне любуется девочкой, боится за нее, но в то же время слегка завидует ей... Мне стало его жаль, не знаю, почему. А девочка хороша, очень хороша!

Поначалу сбивчивый голосок Янтарь звучал все уверенней. Она уже преодолела почти все свои глупые страхи.
- Теперь вы, - девушка почтительно поклонилась Скорпиону. - У вас получился очень живой рассказ! Возможно, финал чуть предсказуем, но ведь сказки должны кончаться хорошо. Сероглазого обвинили незаслуженно, верно? Такой человек ни за что не может быть сыном Врага. А Он, конечно, был очень мудрым богом!
Янтарь улыбнулась, отчего на ее щеках заиграли прехорошенькие ямочки.
- А ваши диалоги понравились мне больше всего. Будто бы живые люди говорили, правда!

Девушка перевела взгляд на Торвика - веселые искорки тут же исчезли из глаз, взгляд мгновенно стал очень виноватым.
- А вам, к сожалению, мне почти нечего сказать. Я люблю, но не понимаю стихи, тем более такие своеобразные. Могу сказать, что стих вышел резким и громким, и его ритмика точно передает содержание. Но вот, пожалуй, и все...

Прикусив губу, девушка села обратно за столик. Она была уверена, что не сказала еще о чем-то очень важном, но о чем - припомнить не могла.

Бесстрастное забрало.... хорошо, что обет всё ещё не позволяет ему снимать шлема - иначе все бы заметили, как смутился и замешкался несокрушимо спокойный паладин под взглядом леди Янтарь. Боясь, как бы пылающие щёки не раскалили шлем изнутри, он собрал всю волю в кулак, незаметно сжал под столом левую руку, позволяя звеньям доспеха впиться в кожу кисти и приводя себя в чувство...
- Я благодарен вам за всё, что было сказано... Позволю себе ответить на вопросы о Сероглазом. По пророчеству, такой человек должен был уничтожить мир, котором и разворачивается действие рассказа. Далад, герой повествования - первый в истории мира, в ком совпали абсолютно все признаки Сероглазого. Слухи об этом быстро распространились, и попытки жителей мира спастись, остановив предвестника Тьмы, изуродовали молодому дворянину и начинающему рыцарю жизнь, лишив дома и семьи. В ярости Далад выследил и "казнил" всех, кто был виновен в его исковерканной судьбе, не пощадив никого на своём пути, оставляя за собой обильный кровавый след, чем только укрепил свою славу себя как "того самого Сероглазого..."
Мари же - посланница Его, Отца и создателя этого мира, призванная по воле Его спасти мир, убив Сероглазого. Но вы почти правы - Далад и правда не такой, каким его себе представляла Мари.
Сын ли он Врагу? Это не важно - в том-то и дело, что чудовищем его это всё равно не делает, а если делает - то не это. Не важно, о нём или не о нём говорится в пророчестве. Важно то, какой выбор делает он сам. И какой выбор делает Мари - тоже важно.
На самом деле тут очень сложно судить о том, кто прав, а кто виноват, что было предрешено, а что просто так получилось, и кто хозяин чьей судьбы... Как в жизни, наверное.

I
Cэр Хантер

***
(первая часть)

День да ночь – сутки прочь. Лигу за лигой отмеряют крепкие копыта гривастого степного скакуна, словно отлитые из железа. Даже подковы ему не нужны – и без них не оскользнется, не оступится ни на мокрой от утренней росы траве, ни на каменистой осыпи речного крутояра, ни на лесной тропинке, где то и дело лезут под ноги узловатые древесные корни.
Хамач – конь-гусь, так зовут сами кочевники эту породу. Может, и уступает такой гусь горделивыми статями лебяжье-белым эргизам, на которых любят красоваться принцы и знать. И ростом не вышел, и шея не такая длинная, и ноги не настолько стройные. Зато может такой гусек бежать нетряской, мерной рысью, пока всадник сам с седла не свалится от усталости. Эргизу же после каждых трех-четырех лиг нужен отдых. И если ехать в дальний путь, то первым придет все-таки степняк.
Княжеский дознатчик, как и положено не последнему лицу при дворе, белоснежного красавца на конюшне держал. Но по срочному делу – оскорбление Храма! – велел оседлать для себя неутомимого хамача. Там, где эргиз будет выгибать шею и перебирать точеными ногами два дня, степняк добежит за сутки. Хватило бы сил у седока.
У Тайвора сил хватило, благо умница-хамач, почуяв, что хозяин задремал в седле, сменил рысь на иноходь, пусть и менее устойчивую, но куда более спокойную для седока, и понес его, плавно покачивая с боку на бок, знакомой тропой до Селища. Продремав пару часов, дознатчик вскинулся – в рассветном лесу тихо, даже птицы еще молчат, и когда в такой тишине прямо из кустов под ноги коню вываливается с треском черная тень, это действует, словно раскат грома.
Хамач всхрапнул, сбиваясь с иноходи, шарахнулся в сторону, разворачиваясь головой к нежданной напасти, давая всаднику драгоценные секунды на то, чтобы опомниться и схватиться за оружие. Опытный конь, боевой… Тайвор плотнее сжал ногами крутые конские бока, легкая сабля свистнула, покидая ножны, заходящая луна на миг посмотрелась в узкое зеркало булата сквозь прореху в листве – и тут напасть заговорила человеческим голосом, падая на колени.
– Господин, не губи!
Тайвор проморгался, вгляделся пристальнее, тихо выругался сквозь зубы. Неведомый враг оказался мальчонкой, которому едва ли сравнялась дюжина лет. Даже в сумраке леса видно было, как лихорадочно блестят огромные от страха и волнения глаза на детском лице.
– Кто таков? – строго спросил княжий слуга. Уж если среди ночи дети под копыта бросаются – тут самое время разобраться, с чего бы это им не спится, когда самый сон…
– Вяшко я, господин, из Поддубков! – зачастил мальчонка. – Господин, смилуйся, заверни к нам! Я через лес бежал, боялся, не успею…
Тайвор мысленно присвистнул. Напрямик через чащу? Да это подвиг. Он бы вот позадумался, соваться ли ночью в лесную чащобу, или стоит дождаться утра. Видно, большая нужда у парня. Только вот…
– А скажи-ка мне, Вяшко из Поддубков, ты кого искал? Меня или кого другого?
– Так вас же, господин! – удивился мальчишка. – Вы же дознатчик княжий?
Тайвор прислушался. Тихо, ни звука больше, только мальчонка дышит, как загнанный эргиз, да хамач чуть всхрапывает, кося на парнишку горящим глазом. Никого вокруг…
– А откуда ты на дороге взялся? Что-то не слышал я, чтобы ты по лесу шел.
– Так с обрыва, господин, – пояснил Вяшко. – Как увидал, что не успеваю, и кубарем вниз… Там тропка-то есть, только она в обход, точно бы не успел…
– Понятно… – дознатчик призадумался, потом одним движением вбросил саблю в ножны. – А как узнал, что я тут поеду?
– Так в Селища-то дорога одна! – пояснил, поднимаясь с колен, мальчик. – Мимо бы никак не проехали. Я как узнал, что оттуда к князю посылали, так и смекнул…
– А что, другой дороги не нашел, кроме как через лес?
– Как не найти, – мальчонка разом набычился. – Только ту дорогу староста еще с полудня велел перекрыть и приказал никого из наших не выпускать. Чтобы, значит, никто не подался до князя, как селищанские.
– И что за нужда у тебя к дознатчику, Вяшко из Поддубков?
– Господин, ради Подателя, заверните к нам! Там лекарку нашу, Весану, казнить хотят! Без суда – мол, и так все ясно! Окажите милость, хоть скажите им, чтоб не трогали ее, пока вы в Селищах не разберетесь!
– А что такого твоя лекарка сделала? – Тайвор знал, что одиннадцать из дюжины уже давно отогнали бы мальчишку и поехали своей дорогой. Но он был тем самым двенадцатым, кто считал, что любой из подданных князя, от мала до велика, имеет право на правосудие. И если о правосудии просит ребенок, его возраст – не повод для отказа.
– Дедушку отравила, – всхлипнул Вяшко. – Моего дедушку. Только она не виновата, господин! Она честно лечила, это ей кто-то лекарство подменил, я точно знаю!
– Погоди, не части. Что значит – не виновата, если отравила?
– Она думала, что лекарство дает! – мальчонка, судя по всему, собирался снова бухнуться на колени. – Откуда ж ей было знать, что там сок луноцвета?
Тайвор поежился. Сок луноцвета – страшная вещь… И страшная смерть. Безошибочно определить причину гибели можно по тому, как белеют губы и глаза отравленного. И по тому, как сводит судорогой, не отпускающей и после смерти, все тело.
– Она не знала – а ты, получается, знал? – тихо спросил дознатчик.
Вяшко замотал головой.
– Никто не знал, господин, пока дедушка не умер. Но она его уже год лечит – и ничего не было, а вы же сами знаете, после черной хвори больше луны не живут! Она его с того света вытащила, в самую топь за травами лазила, чуть не утонула пару раз. Я сам видел – приходила с болот по самое горло в тине! Разве ж после такого станешь травить? Да и зачем ей это? Дедушка в ней души не чаял, и она его как родного любила!
– Не части, – еще раз одернул мальчишку Тайвор и снова задумался. Хамач нервно переступил с ноги на ногу – ему не стоялось. Вяшко подавился очередным доводом в защиту убийцы – вольной или невольной – его деда, и теперь молчал, с надеждой глядя на дознатчика.
– Ну, что поделать, – вздохнул наконец Тайвор, нагнулся, подхватил с земли щуплого мальца и усадил перед собой в седло. – Показывай свою тропинку… Селища подождут – там, по крайней мере, все живы.
Вскоре княжий слуга в полной мере смог оценить самоотверженность мальчонки. Тропка, начавшаяся в зарослях бузины через сотню шагов вперед по дороге, привела их на кромку откоса. Даже хамач всхрапнул и нервно покосился вниз, на дорогу, которая отсюда казалась потерянным беспечной вертихвосткой узким пояском. Как только шею не свернул малец?
Дальше – больше. Тропка нырнула с каменистой гривы вниз, закружила по краю трясины – только оступись, и поминай как звали. Подвиг ночного похода сквозь лес начинал отдавать подлинным героизмом. Или безумием.
Когда неровная тропа краем болота наконец свернула в холмы, и покосившиеся тощие, скрюченные ели сменились сумрачным покоем вековых дубов-великанов, Тайвор испытал невероятное облегчение – словно поднялся из склепа. Бывалому воину и то было не по себе – каково же пришлось ребенку? А ведь пошел… Стало быть, было для чего идти.
Неизвестная лекарка невольно начинала казаться невинной жертвой. Если ради нее рискуют жизнью, то она должна того стоить. Тайвор недовольно покачал головой и отогнал непозволительную для дознатчика симпатию к преступнице, которую и в глаза еще не видел. Мало ли какие причины могли сподвигнуть мальца на поступок, какой сделал бы честь и дружиннику? Тайвор мог полагаться только на факты. А фактов он пока знал два: лекарка отравила больного и ее собираются казнить, не прибегая даже к княжескому суду – настолько ее вина очевидна для всех. А еще – что староста очень не хочет вмешательства правосудия.
– Вон там ее изба, – показал Вяшко на крытую потемневшим тесом крышу. – Там Весану и держат. А как солнце встанет, поведут в трясине топить.
– Понятно, – дознатчк придержал хамача на окраине деревни, ссадил на землю мальчишку. – Дуй домой, а увидят, соври что-нибудь. Но меня ты не звал и в глаза не видел.
– Храни вас Податель, господин…
И только босые пятки застучали по тропке между дворами.

Весана тихо сидела на лавке, глядя в неумолимо светлеющее окно. За запертой снаружи дверью похрапывал Вескер, приставленный сторожить – чтобы не сбежала, караульный, сын старосты. Сбежишь тут, как же…
Стянутые за спиной руки понемногу немели, наливаясь дурной кровью. Вескер и связал, сопя от усердия, а она его этими руками у смерти вырвала… Змееныш… Да кто еще мог родиться в змеином логове?
Весана горько усмехнулась. Знала ведь, что затаил злобу старый змей, а не подумала, что ужалит. Ужалил… И как ужалил – в самое сердце! Вот поднимется солнце – и конец ее недолгой жизни, мешок со снадобьями на шею, камень к ногам – и в болото, в то самое, где она со смертью в салочки играла, добывая самые сильные коренья, самые чудодейственные травы…
Вот только луноцвета ее руки никогда не трогали. Только кому теперь докажешь, кто станет слушать ее оправдания? Знают селяне, что не виновата, а против старосты кто же голос подымет? Не найдешь такого, крепко держит всех за глотку старый оборотень…
Храп оборвался, послышалась неразборчивая брань. Помяни зверя – он и на порог. Дверь распахнулась, пропуская старосту. Рослый и кряжистый, он с трудом протиснулся в избу, смерил лекарку торжествующим взглядом заплывших салом глаз. Весана продолжала смотреть в окно. Вид на болото, над которым медленно занимался кровавый рассвет, был куда приятнее.
Поросшая рыжими волосками лапища вцепилась в растрепанные косы, староста насильно повернул девичье лицо к себе, ухмыльнулся, глядя в прозрачные зеленые глаза, под которыми залегли темные окружья.
– Что, гордячка, не захотела по добру со мной – теперь по худу придется… Может, передумаешь еще? Смотри, я ласковый…
– То-то твой сынок за дюжину лет одиннадцать жен сменил, с твоей ласки, – тихо отозвалась Весана. – Уйди с глаз, постылый. Чем твоя ласка – лучше в бучило за чужую вину…
Староста с размаха ударил ее по губам. Лекарку сбросило со скамьи, она неловко упала на пол, стукнувшись золотоволосой головой о печку, затихла. Староста обеспокоено нагнулся – не убил ли часом? Слишком легко отделается тогда, никакой радости. Наткнулся на ненавидящий взгляд, хохотнул.
– Гляди-гляди. Теперь не укусишь… – он повернулся к двери. – Эй, там! Забирайте тварь!
Весана не стала сопротивляться, когда ее в четыре руки подхватили и поволокли вон из избы. Вместо отчаянных попыток вырваться, мольбы о пощаде, рыданий и звериного воя – каменная отрешенность. Такой утехи староста не дождется… Она уже смирилась с тем, что умрет, она и не ждала ничего иного с того момента, как увидела скрюченное тело человека, заменившего ей отца, и его побелевшие губы. Но когда не остается даже последней надежды – на чудо, никто не в силах отнять последнего утешения. Твердой уверенности в том, что названному отцу не в чем будет ее упрекнуть перед Подателем Жизни.
И она чуть не заплакала в голос, когда раздался стремительно нарастающий топот копыт, оборвавшийся у самой избы, и властный голос с едва уловимой издевкой произнес:
– Что, почтенные, самосудом занимаемся?
Цепкие руки разом разжались, Весана упала в пыль – ноги отказались держать ее, в голове звенело после затрещины, и в глазах плыли разноцветные круги. Но она ухитрилась разглядеть вышитую серебром ищейку на его рукаве, когда тот развернул коня к старосте.
Княжий дознатчик! Какой болотный дух его принес? Так бы утопили – и все, а теперь не отделаешься так просто. Теперь – допрос, а не сознаешься – так и пытка. А в чем сознаваться? В том, чего не совершала?
Под всадником приплясывал и горячился бурый длинногривый жеребец. Он теснил к избе старосту, тот отступал, пока не уперся спиной в стену. Опомнившись, заюлил, запетлял болотным гадом:
– Что вы, господин дознатчик, какой самосуд? Тут и судить-то нечего, все ясно как белый день! Отравила своего благодетеля, ведьма, приблуда болотная, видно, на наследство позарилась… у-у, змеюка подколодная… ишь, смотрит…

Тайвор только вздохнул, когда лекарка, упавшая на дорогу, повернула к нему выпачканное пылью и кровью из разбитых губ лицо. Вот почему у отравителей так часто встречаются такие лица? Нежный овал лица, и золото кос, и прозрачная зелень глаз – словно солнце просвечивает сквозь листву. Посланница Подателя, да и только…
– Наследство, говоришь? И что, большое наследство? – спросил Тайвор, с трудом отрывая взгляд от бледного лица лекарки. – Стоит того, чтобы за него отравить?
В толпе сельчан послышались сдавленные смешки.
– Большое! – отозвался кто-то из толпы. – Вошь на цепи да блоха на аркане! Весана-то побогаче старика жила! Еще и подкармливала их с мальчонкой!
– Это кто там такой говорливый?! – рыкнул староста, двинувшись на толпу – и тут же отлетел обратно к стене.
– А что это ты, почтенный, людям рот затыкаешь? – поинтересовался дознатчик. – Они вот говорят – не было наследства. Да еще мальчонка какой-то, а он, видно, первый наследник, а?
– Да то ж внук его! – поддакнул другой голос. – Лекарка их обоих о то лето выхаживала, старика да мальца вытащила, а вот брата своего названного – не смогла. Тому дюже худо было.
– Не смогла? Скажи лучше – залечила! – снова рванулся на селян староста – и снова его осадили.
– Что ты человеку слова сказать не даешь? – удивился Тайвор. – Я дознатчик, мне всех выслушать надо, не тебя одного.
– Я тут староста! – окрысился тот. – И никаких дознатчиков не звал!
Тайвор улыбнулся – и староста побелел от этой улыбки.
– То есть, почтенный, тебе княжий суд – не указ, и княжьей власти тебе не надо, так тебя понимать прикажешь? – ласково осведомился дознатчик. – Так и передать князю? Мол, поддубчане воли захотели, княжьей властью сыты по горло, сами по себе жить хотят?
И тут толпу прорвало. Какая-то баба кинулась в ноги коню, заголосила:
– Смилуйся, добрый человек, обскажи князю! Нет сил терпеть! Ставил нам князь пастуха, а пастух оказался пуще волка в Лютый месяц! С сынком своим всю кровь из нас выпили, шагу никуда без своей воли ступить не дают! Девок всех перепортили, у мужей жен забирают, народ смертным боем бьют! Защити!
– Цыть, дурёха! – вызверился староста и осекся, когда один за другим селяне начали жаловаться княжьему слуге. А пожаловаться им было на что… и только Весана молчала, с трудом приподнявшись и сев с опущенной головой.
– Тихо! – зычный голос дознатчика заставил умолкнуть толпу. – Понял, обскажу князю, что тут у вас творится. Только вот что с лекаркой вашей делать прикажете? Серьезную вину на нее староста возложил. Много ли народу от ее лечения пострадало?
Люди запереглядывались, зашептались. Наконец кто-то подал голос:
– Что отец ее названный от луноцвета умер, то верно. Только не могла Весана его отравить. Не ее рук это дело. За все время, пока она лечит, только двоих и не смогла спасти – брата своего, да вот еще невестку старостину.
– А почему брата не спасла? – допытывался Тайвор.
Ответила сама Весана – неожиданно сильным, глубоким голосом:
– Он с обозом ходил, господин. Там и подцепил черную хворь, домой совсем больной вернулся, да успел отца заразить и сына своего. Их-то я вылечила, а брату только Податель мог помочь… Но дальше этого дома я хворь не пустила.
– Помолчала бы, ведьма бесстыжая! – зашипел сын старосты. – Милаву мою не черная хворь забрала – ты ее загубила!
– Милаву твою не я загубила, а твои кулаки, – ответила лекарка. – Дитя у нее во чреве ты побоями убил, от этого она и умерла. Тут мой дар бессилен.
– Да если бы только Милаву! – взвился над толпой женский плач. – Одиннадцатой Милава была, господин, одиннадцатой! И ни одна своей смертью не умерла! Каждый год Вескер новую жену брал, девки воем выли – а куда денешься? Ни одна больше года не прожила, или руки на себя наложит, или как Милава…
– А что ж вы, почтенные, князю не жаловались? – спросил слегка опешивший дознатчик.
– Жаловались, – хмуро отозвался один из селян. – Ходили тут до князя… Только тех жалобщиков потом и следа не находилось. Был человек – и нету. Глубокие топи в Затарье, на всех места хватит…
– Понятно, – обронил Тайвор, поглядел на притихшую толпу, перевел взгляд на лекарку. – Руки-то ей развяжите, не сбежит.
Несколько человек бросились выполнять приказ. Развязать туго затянутый узел не удалось, тогда веревку просто перерезали.
– Поди, теперь староста стоимость пут в долг запишет, – хохотнул кто-то.
Весана ничего не сказала, только посмотрела исподлобья, растирая опухшие и посиневшие руки негнущимися пальцами. Тайвор соскочил с коня, бросил поводья на столбик плетня, присел на крыльцо лекаркиной избы.
– Так, почтенные, самосуда я вам творить не позволю. Со старостой вашим князь сам разберется, если вы и дальше молчать не будете. Подались бы всем селом жаловаться – уж всех-то он бы точно в топь не спровадил. Сами виноваты, что столько лет терпели клеща на шее. А теперь делом займемся. Ты, милая, на меня волчицей не смотри, мое дело не плетью правду выбивать, а расспрашивать. Почему ты знаешь, какой хворью Милава умерла?
– В тягости она была, господин, – отозвалась лекарка. – Приходила ко мне спросить, не ошиблась ли, точно ли затяжелела. А как узнала, что точно понесла, так заплакала и сказала, что вот и ее время пришло. Так и сталось… Луны не прошло – принесли ее ко мне, всю в синяках от побоев. На животе живого места не осталось, и запах от нее шел, как от покойника. Сама она еще жива была, стало быть, дитя в чреве гнило. Оно ей и отравило кровь. Огневицу не вылечить никакими травами, если она от чрева идет, господин…
– Это знаю, – кивнул дознатчик. – А пробовала хоть помочь?
– Пробовала. Только она трех дней не прожила.
– Ведьма! – прошипел Вескер, с ненавистью глядя на лекарку.
– Была бы ведьмой – сумела бы твою хворь вылечить! – отрезала Весана. – Может, тогда бы и отцу твоему кое-что попридержать пришлось!
– Какую хворь? – тут же спросил Тайвор.
– Кабанью, господин, – пояснила лекарка. – Еще парнем переболел – разнесло в паху, и на лицо – подсвинок подсвинком. Я тогда еще только у отца училась, а помню, как он говорил: поздно, мол, старый змей своего змееныша привел, не будет теперь у него детей. То и верно – сколько бы девок ни портил, а ни одна не понесла.
– Погоди, а от кого тогда Милава затяжелела? – удивился дознатчик.
– От того же, от кого все остальные Вескеровы жены, – тихо отозвалась Весана. – От его отца. Вескер ко мне сколько ходил, да что Податель отнял, человеку того не вернуть. Потому и бил смертным боем своих жен, что знал – на стороне нагуляла. А тем как было сказать, кто отец ребенка? Они старосту пуще смерти боялись… Он и ко мне подкатывал, да только я ему пообещала, что все Вескеру расскажу, он и отстал…
– Не слишком ли осмелела, тварь?! – рявкнул староста.
– А мне так и так умирать, – Весана повела зелеными глазами на толпу. – Вон сколько пришло провожатых – в последний путь меня отвести. Погодите немного, люди добрые, вот господин дознатчик закончит спрашивать, и пойдем…
Селяне отводили глаза – почти все тут были обязаны ей жизнью, если не своей, то кого-то из близких. Вескер же стоял, словно окаменев, оглушенный новостью, и в темных глазах его медленно разгоралось пламя.
– А вот отца своего – как его звали, кстати? – ты как отравила? – спросил Тайвор.
– Кинир его звали, господин, – пояснил кто-то из толпы.
– Отравила я, – тихо сказала лекарка, – но яд не я готовила, и в настой не я вливала. Только ведь вас не это заботит, господин. Из моих рук отец смерть принял, мне за то и отвечать…
– Кому отвечать, видно будет. А скажите, почтенные, откуда лекарка Весана свои травы носила?
– С болот, господин! – тут же встрял староста. – Только по болотам и шлялась, приблуда…
– Только по болотам? – уточнил Тайвор.
– Только по болотам! – подтвердили в толпе. – За деревню-то, на тракт, староста не очень пускал, только с его дозволения все, а на болото – то пожалуйста, путь никому не заказан.
– А лекарство для Кинира, милая, ты с собой носила или у него держала?
– У отца бутыль стояла, – пожала плечами лекарка. – На горлышко я красный лоскуток повязала, чтоб не спутали. А так – он и сам лекарь был не из последних, меня учил, что ж мне от него сторожиться?
– А кто в дом Кинира мог доступ иметь? – продолжал допытываться дознатчик.
– А кто угодно, почитай! – отозвался кто-то. – Весана все по болотам, оголец за ней – учила она его, а старик – тот все спал. Заходи, кто хочет, бери, что душа просит… только брать там нечего было.
– Понятно, – подытожил Тайвор. – И что у нас получается, почтенные? А получается у нас… – он обвел взглядом притихшую толпу. – Получается оговор. Если лекарка Весана не выезжала из деревни – а она ведь не выезжала?
– Не выезжала! – тут же подтвердили в толпе.
– А раз не выезжала, так где она тогда луноцвет взяла?
– Как где? – удивился староста. – Так на болоте же!
– Не растет луноцвет на болоте, – вздохнул дознатчик. – Только на песчаных холмах, каковые от этих мест за неделю пути на хорошем коне, да с подставами. А вот кто туда ездил, я спрошу, как из Селищ вернусь. До тех пор указываю: лекарку Весану не трогать, если же к моему возвращению с ней случится нежданная хворь, от которой у нее не найдется лекарства, я приглашу сюда некроманта. И у ее духа спрошу, кто к этой хвори приложил руки. Лекарке же впредь никого не лечить, даже если случится черная хворь. Потому как обязана была проверять, что больному дает, если лекарство не у себя дома держала. Если же захочет из села уйти – не отпускать, пока я не разрешу. Все поняли, почтенные?
– Как не понять, – отозвалась толпа.
– А раз поняли, так до встречи, почтенные.
Тайвор забросил поводья на шею скакуна, вставил ногу в стремя.
– А как же нам без лечения-то? – запоздало взвился одинокий голос. – Болота рядом, то и дело к ней бежим!
– А как вы собирались лечиться, утопив ее в трясине? – осведомился дознатчик, разбирая поводья. Застоявшийся хамач затанцевал, перебирая ногами. – Вот так и полечитесь.
И только пыль взвилась над дорогой.

Дело в Селищах оказалось сущим пустяком. Оскорбление, нанесенное служителю Подателя, при ближайшем рассмотрении вылилось в дешевый фарс. Пожелавший нагреть руки на религии храмовый служка начал проповедовать на всех углах, что подающий слуге Подателя подает самому Подателю, и тому, кто это делает, Податель воздаст втрое.
Нашлись доверчивые. Спустя какое-то время на конюшне у служки всхрапывали несколько сытых кобылиц, которых рачительный хозяин начал сдавать внаем. На вопросы, почему плата за коней, подаренных Подателю, идет в карман служки, а не в казну Храма, увертливый слуга Подателев пояснял, что кони всего лишь отрабатывают собственное содержание. Тот факт, что кони на конюшне почти не бывают, следовательно, никаких расходов на их содержание нет, стыдливо обходился стороной.
Так продолжалось, пока один из местных кузнецов, не отличавшийся большим благочестием, не собрался в долгую дорогу – надо было ему съездить аж до Полночного хребта, поучиться новому методу ковки. Князь такое рвение одобрил, на дорогу ссудил деньгами, семью пристроил в замке. Вот только конек кузнеца к конюшне замковой не пришелся – начал холеных эргизов задирать, к породистым кобылам подбираться. Кузнечиха подумала-подумала, и не надумала ничего лучше, чем непоседу определить на постой к тому самому служке.
Служка возражать не стал, конек, почуявший женское общество, тоже. На том и порешили. Кузнечиха от доли в плате за коня отказалась, поставив лишь одно условие – к возвращению супруга тот должен быть сыт и здоров.
Кузнец вернулся через год, отчитался князю, обнял жену, перецеловал своих отпрысков, и спросил про коня, после чего прихватил кол покрепче и пошел вызволять животину. Служка сделал невинное лицо. Какой, мол, конь? Супруга твоя его в дар Подателю отдала, я за то весь год за тебя молился исправно, и Податель милостью не оставил. Вернулся ведь цел-невредим? Вернулся. Восславим Подателя.
Кузнец и восславил...
А когда услышавший голос хозяина жеребец вынес копытами дверь конюшни и прибежал к нему, за ним подались и две оказавшиеся в тот день без работы кобылы. Служка, потирая бока и охая, потребовал кобыл вернуть. Кузнец напомнил про «воздастся втрое» и намекнул, что с Подателя еще одна кобыла. Этого ретивый служитель Храма вынести уже не мог и послал к князю, требуя правосудия.
Правосудие было скорым. Как только Тайвор просмеялся и отдышался, он велел выдать кузнецу недостающую лошадь. Ибо в противном случае пострадает репутация Подателя, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Кузнеца же обязал бесплатно починить сломанную дверь и развороченное стойло. С тем и уехал, под сдавленные проклятия служки и благословения уверовавшего кузнеца.
В самом лучезарном настроении он едва не проехал мимо поворота на Поддубки. Вовремя спохватился, свернул на полузаросшую дорогу. Нечасто тут, видно, ездят, надо будет и это князю обсказать. А то скоро тут на телеге не продраться будет – подлесок все заглушит. Следить же за дорогой – дело старосты.
Тайвор помрачнел. Не любил он таких скользких типов. С гнильцой человек, да видно, невелика она была, когда князь его старостой сажал в Поддубки. А как почуял власть, так и развернулся во всю свою подгнившую душонку… Это ж надо – сколько девок извели… И не скажешь, что завистники врут, или там наказанные – не может все село одинаково врать. Убирать надо старосту. И как по его, Тайворову, разумению, убирать в ту же топь. Как бы это ни противоречило правосудию. Но князю такого, конечно, не скажешь…
Вздохнув, Тайвор подтолкнул каблуками коня. Хамач покосился на седока – куда, мол, торопишь, не видишь, тут чуть ли не бурелом, да и солнце на закат пошло, тени ложатся, дорогу прячут? Но прыти прибавил. Однако все равно опоздал.
Первое, что увидел дознатчик, въехав в село, была толпа. Очень молчаливая. На стук копыт люди обернулись, узнали княжьего слугу и молча расступились, давая ему проехать. В центре оказалось неподвижно лежащее тело, над ним – сгорбленная фигура старосты со связанными за спиной руками. На миг захолонуло сердце – неужто лекарку все-таки убил? Оказалось, нет.
Сына.
Как рассказали Тайвору, после отъезда дознатчика эти двое ходили мрачнее тучи, и оба косились на Весану, но тронуть не решились – побоялись с нечистью связываться, некроманту ведь придется душу отдать. А как тогда Подателю на глаза показаться, без души-то? Зато друг на друга кидаться им никто не запрещал.
Селяне смотрели, как отец с сыном кружат один вокруг другого, но встрять боялись. И к вечеру два змея сошлись не на жизнь, а на смерть. Схватка была короткой, но страшной. Потерявшие человеческий облик люди полосовали друг друга ножами, а когда не осталось сил сжимать рукояти, рвали друг друга зубами, пока не затихли.
Только после этого поддубчане решились позвать запершуюся в избе лекарку, чтобы посмотрела – живы или нет?
– Но лечить она не лечила, господин! – поспешно заверили дознатчика. – Только посмотрела. Староста жив оказался, мы его сами перевязали, как могли, и связали вот. И стали твою милость ждать, чтоб решил, что делать.
«Вот не могли до моего приезда в болоте его утопить, а?» – печально подумал дознатчик, и принялся раздавать приказания. Попутно выяснил, что на целую луну из села совсем недавно уезжал только убитый Вескер – как староста объяснил, присматривать себе невесту в других местах, и что никаких купцов за последние полгода в Поддубках не было.
Этого Тайвору хватило, чтобы понять, кто подлинный виновник смерти старого лекаря – луноцвет не заготовишь впрок, его сок сохраняет свои смертоносные свойства только три недели, после чего его хоть упейся. Ну, разве что животом станешь скорбен, однако к Подателю точно не попадешь.
Но для уверенности дознатчик все-таки осмотрел руки убитого. Если тот не знал о свойствах сока, то мог сам его заготовить. Мелкие, но еще не зажившие язвочки на коже Вескера убедили Тайвора, что он не ошибся. Луноцвет – взгляд Луны, его сок – кровь Луны, человеку с ним лучше дела не иметь…
Отправив убийцу с сопровождающими на подводе в замок на княжий суд, если доживет, конечно, Тайвор велел привести Весану. Лекарка пришла, встала перед ним, не глядя на людей, прикрывая рукавами вздувшиеся рубцы на запястьях. Заметив маслянистые пятна на рукавах и уловив резкий травяной запах, дознатчик покачал головой.
– Мазь еще отец делал, – тихо сказала лекарка. – И лечиться самой господин мне не запрещал. А если не смазать руки, может начаться огневица, и тогда их останется только отрубить. Как женщине жить безрукой, господин?
– Успокойся, милая, я вовсе не желаю тебе увечья. Просто удивляюсь ненужной жестокости. Зачем было связывать тебе руки, ты бы все равно никуда не делась из запертой избы. В твое оконце разве кошка проскочит, я видел.
– Они были очень злы на меня, – все так же тихо отозвалась Весана. – Что нужно от меня господину?
– По Правде я должен бы распорядиться заклеймить тебя, как убийцу, но ты не хотела смерти своему благодетелю, и если повинна в чем, то в преступной неосторожности, а за это не клеймят. Потому накажу я тебя легче. Вместо клейма на лоб тебе наложат рисунок соком ягод лазоревника. После этого ты вольна идти куда захочешь или остаться, а как рисунок пропадет, считай, что вина твоя с тебя снята.
Весана порывисто вздохнула. Сок лазоревника оставлял несмываемые пятна на коже, не сходившие по десять лет, и смыть его было невозможно – только срезать вместе с кожей, оставив безобразный рубец. Однако и такое наказание было лучше, чем клеймо – от того не избавиться до самой смерти.
Лекарка низко поклонилась княжьему слуге.
– Господин очень добр. Если мне будет позволено, я поселюсь на болоте.
Тайвор удивился такой просьбе, но спросить ни о чем не успел – женщины, как одна, повалились на колени, жалобно причитая.
– Что опять? – устало спросил дознатчик.
– Господин, смилуйся, дозволь хоть роды ей принимать! – заголосили бабы. – Иначе хоть в болото – а ну как не разродишься?! И самой погибать, и дите губить! Не Вяшко же нашими бабьими делами заниматься!
Если женщины и не собирались смущать княжьего слугу, им это все-таки удалось. Представив, как малец, пусть и успевший чему-то научиться у деда и Весаны, принимает роды, Тайвор смешался, покраснел и чуть не замахал руками на баб.
– Добро, позволяю. Но не более того. И за малейшую провинность спрошу по всей строгости!
Весана снова поклонилась – молча, но дознатчик успел увидеть благодарный блеск зеленых глаз. Видно, болела лекарка душой за свою непутевую деревню. Зато бабы взвыли в голос, призывая на голову княжьего слуги все милости Подателя. От такого обилия благословений дознатчик мигом оказался в седле, но не умчался во всю конскую прыть – помедлил, наблюдая за приготовлениями к наказанию лекарки.
– А зачем тебе на болоте жить, милая? – спросил он все-таки у Весаны.
– Чтобы не видеть, как люди мучаются, не имея возможности им помочь, – был ответ.
Рисуя знак на лбу Весаны, временно, до княжеского указа избранный миром новый староста разбавил сок лазоревника втрое. Не маслом, что увеличило бы стойкость краски, а просто водой. Но ничего не сказал об этом ни наказанной лекарке, ни поддубчанам, ни дознатчику. Княжий слуга нехитрую затею углядел, но сделал вид, что ничего не заметил.
Селяне все равно будут таскаться к Весане на болото, и не только с бабьими надобностями. И вряд ли у нее хватит твердости им отказать. Сама не станет, конечно, через мальчишку будет лечить – подскажет, как отвар составить, от чего пить. Но долгие десять лет сократятся до трех с третью. Будет время у доверчивой лекарки подумать о том, что такое ответственность…

II
Бабка Гульда

Обломы

(посвящается Торвику и его "Птице Обломинго")
(для непонятливых: это НЕ пародия!)

Как по бережку крутому,
Как по краешку земли
Шли веселые обломы,
Раз-го-ва-ри-ва-ли!

Где кого-то обломали,
Подразнив пучком чудес...
Шуры-муры, трали-вали,
Темным лесом до небес.

Тары-бары, как на рынке,
Перебор, пурга, байда...
Вслед им птица Обломинго
Подмигнула из гнезда...

III
Рюдо

***

IV
Woozzle

Судьба

У Судьбы были холодные голубые глаза, волевой подбородок и неестественно прямая спина. Под ее пристальным взором человек терялся, мямлил невразумительное и ощущал себя маленьким и ничтожным – не человеком вовсе, так, человечишкой. В крайнем случае, человечком.
– Вы получили шанс на счастье пятнадцатого декабря позапрошлого года, вот и роспись Ваша имеется, – Судьба с грохотом захлопнула амбарную книгу. – По закону следующий шанс может быть предоставлен не ранее, чем через пять лет.
– Но как же это... Ведь шанс-то был совсем крохотный, и не вышло из него никакого счастья, одни пустые надежды, – Человечек еще пытался возражать, хотя непреклонность строгой дамы была очевидна.
– Не задерживайте меня, гражданин! Вы видели, какая очередь у дверей кабинета? Все хотят получить счастье, а у меня рабочий день не резиновый. Следующий!
В кабинет влетел очередной взмыленный проситель, и Человечку пришлось покинуть приемную Судьбы.
”Вот ведь, бюрократка проклятая! – бормотал про себя Человечек, продираясь к выходу сквозь ожидающую толпу. – Шанс, роспись! Все у нее учтено, все записано! А что шансом счастлив не будешь – ей и в голову не придет. Ну конечно, себе-то, небось, столько счастья урвала – на десятерых хватит. И родственникам, и друзьям – не поскупилась, всем отстегнула. А нам, простым смертным, где уж…”
Чтобы прогнать унылые мысли и скоротать остаток неудавшегося дня, Человечек сходил в кинотеатр, немного побродил по улицам и зашел выпить капучино в уютную маленькую кофейню. Домой он возвращался уже в сумерках. Череда стеклянных витрин, мостик над мелкой речкой да неработающий светофор на углу – дорога обещала быть короткой и скучной.
Однако возле моста Человечек сбился с шага, его внимание привлекла женщина, стоявшая у перил. Поникшие плечи, устремленный в пустоту взгляд, дрожащие губы – казалось, она вот-вот расплачется. Нет, в ней решительно невозможно было узнать ту, что надменно указала ему на дверь нынче утром. Тем не менее, это была она – Судьба, подтверждением тому служил белый форменный костюм и значок «Управление счастьем» на лацкане.
Человечек не испытал и тени злорадства при виде столь плачевного состояния той, которую совсем недавно костерил на все лады. Напротив, ему стало стыдно за свои нехорошие мысли. Не может так выглядеть обладатель большого счастья, а значит, Судьба не делает для себя исключений и шансы получает на общих основаниях.
Человечек немного потоптался на месте, а затем решительно направился к не замечающей его женщине.
– Простите… Я могу Вам чем-нибудь помочь?
Она промолчала.
– Мне казалось, что уж Вы-то обязательно должны быть счастливы, – продолжил Человечек после небольшой паузы.
– Счастья нет, – наверное, Судьба его узнала. Во всяком случае, не удивилась его навязчивому вниманию.
– То есть как, нет? – Человечек опешил.
– Нет. То есть совсем. Вообще-то это служебная тайна, но я так устала нести этот груз в одиночку... И раз уж Вы спросили…
И Судьба рассказала ему о том, как когда-то давно было решено, что человеку не должно существовать будто животному, не желая ничего сверх физиологически необходимого. Тогда и было придумано счастье, шанс на которое мог получить каждый. Разумеется, старательно распускались слухи о везунчиках, сумевших не упустить своей удачи, хотя на самом деле не было ни одного человека, получившего что-либо кроме этого самого призрачного шанса. Потом была создана контора «Управление счастьем», в которой работал только один сотрудник – Судьба.
Человечек был ошеломлен. Ему было жаль себя, жаль человечество, обманутое пустым мороком, но больше всех ему было жаль эту грустную усталую женщину, которая одна во всем мире была лишена не только счастья, но даже надежды на него. Человечку не хотелось оставлять Судьбу в одиночестве, и она не отказалась от его общества. Он проводил ее до дому, потом они встретились еще раз. И еще один. И еще. А потом – просто поженились.
Когда Человечек возвращается под вечер домой, соседи у подъезда судачат: “Ишь, светится весь! Оно и понятно – жена-то известно где работает!”
Но Человечек сплетен не слушает – дома его ждет Судьба, и осознание этого делает его абсолютно счастливым. В том мире, где счастья нет вовсе.

- Что ж, - тайрон устроился поудобнее и поднес к губам чашку чая. - Если позволите, после долгого молчания скажу несколько слов.
Сэр Хантер
Этот рассказ я ранее читал, полностью, и уже высказывал мнение. Повторю его сейчас - ибо зачем заново изобретать отзыв?
Тайвор - явный профессионал и практик; закон есть закон и даже при смягчающих обстоятельствах наказывать надо. Правда, жесткие же в этой стране законы... И в других областях разбирается, судя по фразе о луноцвете; правда, видимо, все равно применительно к своей профессии.
Замечу, что власть в народе определенно пользуется авторитетом, если приказ одинокого дознатчика вся деревня даже и не думает нарушать.
Весана - целитель, причем такое ощущение, что с местным вариантом клятвы Гиппократа. Видишь - лечи. И неважно, какие последствия.
А вот любопытно - когда она обозвала старосту оборотнем, это была лишь метафора?
Правда, интересно, почему никто из жителей деревни раньше не подал жалобу? На ярмарку уехать, с купцом передать... можно донести весть до княжеских дознатчиков.
Финал хорош. Интересно, как такая пара будет вместе жить? Занятия-то у них чуть ли не противоположные...

Бабка Гульда
А любопытно. Почему-то вызвало в памяти "Неистовый квартет".) Хотя мне стоило бы прочитать стих, коему посвящается... увы, нет его под рукой.

Рюдо. Хм. А это проза или поэззия? По форме вроде стих, по рифме... Я, конечно, отнюдь не спец по стихам, но меня такая форма приводит в недоумение.

Woozzle. Понравилась первая фраза - об облике Судьбы. Да и вообще история хорошая; первый раз вижу рассказ о замужней Судьбе. Которой, как я понял, нужно не преклонение - как иным Силам - а просто понимание. И сочувствие.
И тогда никакого шанса на счастье не нужно - потому что сама жизнь будет такой.

1) Бабка Гульда Я вроде уже что-то писал ещё в Сквере Поэтов? Лучше не стану повторяться. Лишь выложу для публики то, что послужило толчком.
/forum/index.php?showto...ndpost&p=281928
Сходите по ссылке, познакомьтесь с птицей Обломинго.
2) Рюдо Обычно ты цельнее. Здесь я вижу и не стих и не прозу. Нет, не именно твой неподражаемый стиль, когда чувствуется ритм, когда неожиданности и эмоции рвут тебя. Нет. Сперва средненькая зарисовка, потом средненькие стишата. Пластилин прилеплен к бетону. Общая картина открылась. Она видна, она отчётлива, а вот исполнение - ниже плинтуса. Парабола сменила вектор. Уранение не нашло точку. Плюс за идею, минус за исполнение.
3) Woozzle
"Счастливая семейная жизнь - это Судьба в твоём доме"
Вот это глубоко. И это соответствует реальности. Остальное - шелуха. За одну эту мысль прощаю огрехи сюжета и искусственное принижение героя.

Сообщение отредактировал Torvik - 3-10-2007, 8:42

*сворачиваясь клубочком на своем подоконике так как делаю это всегда, с удовольствием перечитываю свой стих. очаровательно*

Cэр Хантер

Хорошее, крепкое произведение. Хорошо написано. С хорошими диалогами. Не мой любимый жанр, но очень даже неплохо.

Бабка Гульда

Ммммм..... *не видя смысл обсуждать и искать слова, просто дружески улыбаюсь тебе*

Рюдо

Восхитительно.


Woozzle
Ну наконец-то отличная литература)) Очень хорошая вещь. Четкая и стильная. с гранью большей чем одна. Без размазывания соплей, слюней и мороженого. Без айн-тсвайн-вывод!
Хорошая самодостаточная история. Выверенная словно на весах. Но не скупой рукой торгаша-ворюги, а фармацепта. Точная доза из слов.

*Прокравшись от дверей к своему любимому креслу, усаживается в него и делает вид, что никуда из Мансарды и не уходила*

СЭР ХАНТЕР, вещь великолепная, но что это за манера - "продолжение следует"? Я читала рассказ целиком и заверяю: куском его выкладывать нельзя!
А так - восхитительный язык, живые образы, цельный мир. И вообще я в восторге от твоей прозы и от твоих стихов. Все мелкие подлые придирки, что у меня были, я уже тебе выложила, теперь могу только читать и получать удовольствие.

РЮДО, как ты меня огорчил! Ты же знаешь, что такое верлибр... ну, хорошо, хорошо, знать этого не может никто, но ты его чувствуешь! Так почему же сейчас ты нам под видом верлибра впариваешь корявую прозу? Вот сам прочти вслух строчку "Ведут на набережную кораблей бездомных"! Не сломал язык? Нет? Поздравляю... что значит - автор... а вот я - вывихнула. И оцарапала. И речь не об одной строке. Все это произведение не звучит стихотворением.
И это тем более обидно, что образность как раз на высоте. Эта предсмертная улыбка корабля... господи, какой стих бы ты мог сделать, именно ты, ты же умеешь человеку в сердце иглу воткнуть...
Кстати, шпангоут - это не шов, а корабельное ребро.

WOOZZLE (Вуззл, да? Уж вы простите старуху, я все ники - по-русски...) Я не очень поняла, зачем вообще была создана эта контора.

И Судьба рассказала ему о том, как когда-то давно было решено, что человеку не должно существовать будто животному, не желая ничего сверх физиологически необходимого. Тогда и было придумано счастье, шанс на которое мог получить каждый.

А без конторы человечество не верило в счастье, не надеялось на него? Совсем-совсем? И никому в этом мире до создания этой конторы не везло? Так что пришлось ставить человечество в очередь за шансом, а потом врать, что у кого-то он сбылся? Ой, не верю!
А вот насчет замужества Судьбы - это мне как раз понравилось. Добрый и умный поворот сюжета...

Раз, два, три... что-то еще было четвертое... ах да!
Люди, это старое шуточное стихотворение, которое я вытащила из пыльных завалов, чтобы вы поиграли им в футбол. Только всерьез его принимать не надо...

Господа, а кормить старушку тут будут? Где добрые старые обычаи Мансарды? Где мой славный тазик щей и батончик хлебца грамм на девятьсот? На минутку нельзя отойти, как про тебя уже забыли...

Сообщение отредактировал бабка Гульда - 3-10-2007, 20:28

- А, момент! Ри, ты где? Рук хватает, но еще пара - не помешала бы! - хозяйка сегодня изменяет привычному стилю - строгим юбкам и блузкам - на голове яркий платок, рубаха пестрит оранжевыми. - Бабушка, это Вам, вместе с кружечкой морса пинты на две.... заглядывайте к нам почаще.
Повсюду за барменом следует дух размером не больше ладони - то пытается заскочить на плечо, то путается между ногами.
- А... Господин драконоволшебник, попробуйте белый чай, - невидимые руки опускают на стол керамический чайничек и две небольшие пиалы. - Бай Хао Инь Чжэнь.
Хозяйка замирает у окна - жесты не изменились - и берет в руки кружку с грогом. Полупрозрачный напиток украшают маленькие кубики лимона.

- Рюдо, шпангоут, как верно заметила госпожа Гульда, это балки для поперечной бортовой связи корпуса. Они плотные и совсем не напоминают шрамы, скорее - выступы или наросты, хотя, вполне вероятно, я просто не в состоянии оценить всю глубину безумного авторского представления, полет фантазии и аллегоричность. А, может, это просто грог ударил в голову... - бармен, держа на отлету руку, посмотрела напиток на свет. - Woozzle - хорошее начало, скомканная середина, смятый конец, который выглядит... у меня с детства стойкое неприятие чтения моралей. "Физиологически необходимого", - напоминание об учебниках и справочных пособиях по биологии, а описание отдела "управления счастьем" больше походит на заметку, для помещения в газету сокращенную до минимума слов... А такое красивое начало!

Кружка с грогом остается на подоконнике, хозяйка вскидывает руку к виску, видимо, что-то вспомнив; и через некоторое время справа от входа на стенде возникает листок: "На правах рекламы. Голосование "Под прицелом объектива" и "Грани Реального". Поэтический конкурс "Перо под ребро""

Дама в темном приталенном плаще до пят озабоченно поглядывала на небо - успеть бы до дождя. Увидев над трехэтажным зданием деревянную вывеску «Кафе «Мансарда» она облегченно вздохнула и поспешила внутрь. Атмосфера заведения оказалась на удивление приятной. Заказав мороженного, дама скинула плащ, примостилась за одним из столиков и, вяло ковыряя лакомство ложечкой, стала с интересом прислушиваться к беседам завсегдатаев. Когда в разговоре наступила пауза, она отодвинула от себя вазочку и самым бесцеремонным образом нарушила воцарившуюся тишину.

СЭР ХАНТЕР
Читая Ваш рассказ, я наслаждалась. Наслаждалась персонажами - они прописаны так мастерски, что кажутся старыми добрыми знакомыми, наслаждалась языком и образами. Дорога, казавшаяся пояском, потерянным беспечной вертихвосткой, меня покорила окончательно и бесповоротно. ;о)
И мне очень хочется прочесть эту вещь целиком.

Бабка Гульда
Забавная вещица. Мне трудно говорить о ней подробнее именно в силу ее шутливости. Мне всегда казалось, что лучшая оценка для шуточных произведений – улыбка. Читая Ваше я улыбалась.

Люди, это старое шуточное стихотворение, которое я вытащила из пыльных завалов, чтобы вы поиграли им в футбол.

Вот на что оно абсолютно точно не похоже - так это на футбольный мяч. %)


Рюдо
Знаете, а мне вот понравилось. Очень. И в Вашем тексте мне видится не нечто среднее между прозой и стихами. И не просто соединение того и другого. Смешение. Переплетение, если хотите. И читать его нужно не словами – картинками, которые возникают в голове сами собой. Меня эти картинки очень впечатлили, показались близкими. И где-то внутри защемило.

А теперь по поводу своего. Спасибо всем за все. Честно – ожидала куда более сурового приема.

И хочется немного подискутировать с бабкой Гульдой.

А без конторы человечество не верило в счастье, не надеялось на него? Совсем-совсем? И никому в этом мире до создания этой конторы не везло? Так что пришлось ставить человечество в очередь за шансом, а потом врать, что у кого-то он сбылся? Ой, не верю!

Просто мне как-то подумалось, что понятие «счастье» было у человечества не всегда. Что его в один прекрасный день кто-то взял и придумал, а повсеместно употребляться оно стало куда позже. Я просто довела эту мысль до абсурда и сделала основой такой вот своеобразной сказочки. А так как сей скромный труд на историческую достоверность не претендует, мне кажется, что подобное допущение имеет право на жизнь. Разумеется, я готова признать, что у читателя может быть другое мнение на этот счет. ;о)

PS:

Вуззл, да? Уж вы простите старуху, я все ники - по-русски...

Охотно прощаю %) Собственно, именно так я себя и сама как правило именую.

Сообщение отредактировал Woozzle - 3-10-2007, 21:20

В "Мансарду" торопливо зашел Хигф, уселся и начал большими глотками пить кофе, читая рассказы.
- Уфф... Простите, забегался туда-сюда. Растянуть бы время... А пока это не удается, буду краток.

СЭР ХАНТЕР
Смутило, что одна часть - кажется законченным произведением. Эх, думаю, неплохо жили люди в том княжестве. Хороший рассказ и по форме, и по образам, и по содержанию. одно уже подмеченное "но" - что деревня ведь не была совсем изолирована, могли и весточку передать князю. Про то, что дознаватель в соседнее село поехал, как-то же узнали?
Большой плюс, жду продолжения.

Бабка Гульда
Присоединяюсь к тем, кто не знает, что добавить в отзыв, кроме веселой улыбки.

Рюдо
Перечитал первый раз. Согласился с Торвиком и Гульдой. Образ понимаю, но более резко, рвано - смотрелось бы лучше. Перечитал второй. Так, кажется, тоже складывается картинка. Вопрос, было бы лучше в ином, чаще встречающемся у тебя стиле - остается открытым.

Woozzle
И все же, несмотря на твое пояснение Гульде, остается вопрос... Вряд ли одна женщина могла обслуживать всех людей, имея свободное время при этом. Почему у ее дверей в нерабочее время не толпятся искатели счастья? Да и то, что такое понятие возникло, причем, судя по уровню цивилизации - не так давно - тоже не очень верится. Хотя, конечно, авторский мир - авторское право.
Присоединяюсь к тем, кому очень нравится идея и язык, а вот сюжет можно было б отгладить и улучшить.
ИМХО, как и все вышесказанное.

Соуль
Насчет скомканной середины и смятого конца возражать не стану, ибо воспринимаю свой текст слишком субъективно, и вполне вероятно, что мое мнение по этому вопросу не соответствует истинному положению вещей.
Но по поводу пары других пунктов все же поясню.

"Физиологически необходимого", - напоминание об учебниках и справочных пособиях по биологии

Я сознательно выбрала такой стиль – с вкраплениями канцелярщины и околонаучных словечек. Вполне логично, что это будет нравиться не всем, но я с самого начала воспринимала этот текст только в таком ключе. Иными словами – это не баг, это фича. %)))

у меня с детства стойкое неприятие чтения моралей.

Я для себя понятия «мораль» и «чтение морали» все-таки разделяю. «Мораль» в тексте есть. Я считаю ее необходимой – в том или ином виде. А вот «чтения морали» там абсолютно точно не предполагалось. %)

higf
Я не отрицаю, что сюжет в целом несколько…хм.. схематичен. Наверное, некоторые моменты и впрямь стоило раскрыть подробнее.
Но по поводу вот этого:

Почему у ее дверей в нерабочее время не толпятся искатели счастья?

А если вспомнить ту Судьбу, которую мы видим в первом абзаце сказочки, вопрос не отпадет? Обращаться с искателями счастья она наловчилась – мама, не горюй. У дверей такой дамы в нерабочее время не больно-то столпишься. ;о)))

Сообщение отредактировал Woozzle - 3-10-2007, 21:36

- Я не спорю, что это может быть фича, но попробуйте на вкус:

"<Чтобы прогнать унылые мысли и скоротать остаток неудавшегося дня, Человечек сходил в кинотеатр, немного побродил по улицам и зашел выпить капучино в уютную маленькую кофейню. Домой он возвращался уже в сумерках. Череда стеклянных витрин, мостик над мелкой речкой да неработающий светофор на углу – дорога обещала быть короткой и скучной.>
<Тем не менее, это была она – Судьба, подтверждением тому служил белый форменный костюм и значок «Управление счастьем» на лацкане.
Человечек не испытал и тени злорадства при виде столь плачевного состояния той, которую совсем...".

Вероятно, я просто морщу носик, а, может, это все грог, но после чистой и прозрачно-звенящей капельной лирики обороты - ведром талой воды на мою нечесанную голову. Что касается "чтения морали" - утрамбовать окончание рассказа в семь... нет, обсчиталась, в десять предложений (когда зачин в два раза длиннее) - чтение. Можно безболезненно отрезать последние три абзаца - они будут восприниматься вполне самостоятельно и цельно. Не поймите меня неправильно (наверное, это питерские дожди да грог (сколько же можно его поминать!) навевают меланхолию ), но хочется душе гармонии и размеренного ритма, а не выпавших из рук барабанщика палочек и сбитого представления.

Искренне.

Сообщение отредактировал Соуль - 3-10-2007, 22:00