Kojo no meian, Свет и тени старого замка

[Далара >>>]

1 июня 1616 года умер первый сегун Токугава - Иэясу. Его смерть ознаменовала конец одной эпохи и начало другой, принеся с собой новые перемены, которые только-только, казалось, закончились.
В город Утсуномия прибывает новый наместник сегуна в провинции Шимоцуке. Находятся люди, недовольные его назначением, а также им самим, и молодой наместник оказывается добычей в охоте, как минимум, двух синоби. Вдобавок ко всему покойный Токугава завещал похоронить себя в одном из городов именно этой провинции, еще больше осложнив жизнь нашим героям.

Мастера: Далара и Bishop

Персонажи и игроки:
Ига но Шуске, синоби – Хикари
Миеликки, девушка с севера – Далара
О'Догэрти Рори, фермер - Daelinn
Омура Такахару, полицейский инспектор - Далара
Пэдди, фир дарриг - Daelinn
Сейшин Киёмори, ронин - Bishop
Старое солнце, индейский шаман - Reytar
Теншо Такаши Токисада, новый наместник Шимоцуке – SonGoku
Тоидзуме Макуро, синоби – Далара
Тошимару, старый колдун – Далара
Хаяши, ученик колдуна – Bishop
Хикари Косеки, сын Хаку и Момоко - Хикари
Ходзюро, колдун из северной страны – Далара

Обсуждение/галерея здесь

[Хикари >>>]

Приезд наместника – случай нечастый, и поэтому город буквально утонул в суете. А уж описать то, что происходило у ворот, вовсе не представлялось возможным. Даже вечером у ворот стояло большое число повозок, ожидая, пока неторопливые стражники тщательно проверят всех путников и их поклажу. И скорее всего большинство несчастных просто не попадут в город, так как совсем скоро ворота закроются до утра, и совершенно никого не интересует как неудачливые путники проведут ночь.
Шуске какое-то время наблюдал за происходящим у ворот, но вскоре, проговорив себе под нос пару нелестных слов в адрес стражей, отправился к городской стене.
Выбрав наиболее подходящее место (а подходящим оно было по той причине, что находилось достаточно далеко от ворот), Шуске достал пару кунаев и, взяв их поудобнее, воткнул один из них в деревянную ограду. Подтянувшись на нем, он воткнул второй немного выше и вытащил из дерева первый.
«Все же надо было воспользоваться кошкой», - запоздало подумал он, когда его рука уже схватилась за верх ограды.
Первым, что он увидел с другой стороны стены, было удивленное и испуганное лицо какого-то простолюдина.
«Только встречающей делегации мне не хватало», - хмуро подумал он, и в следующую секунду кунаи, с помощью которого он забрался на стену, уже торчал из шеи столь несвоевременного свидетеля.
Шуске ловко спрыгнул вниз, подобрал выпушенный нож и легким шагом двинулся по самым темным переулкам города.

[SonGoku >>>]

Когда солнце перевалило через полдень и начало сползать к западным горам, для начала вызолотив их вершины, чтобы нырнуть за них, погрузив провинцию в ночную тьму, по толпе начал расползаться слушок, что новый наместник специально отложил приезд, чтобы заставить себя ждать. Хотели даже выслать ему навстречу дозорных, чтобы известили, когда же, наконец, прибудет тот, ради которого переполошился весь город. Но пока выбирали из самых быстроногих, с дороги раздался пронзительный крик: «Теншо Такаши Токисада, новый наместник провинции Шимоцуке, прибыл в город!» У ворот случилась давка, потому что сразу не спохватились и не успели растащить заграждавшие дорогу повозки, а потом еще долго разгоняли хлынувших навстречу процессии зевак.
Возглавлявшая свиту троица всадников была более, чем странна; нет, два воина в полных доспехах ни у кого не вызывали удивления, разве что трепет и желание убраться с их пути как можно быстрее и дальше, но между ними ехала то ли переодетая мужчиной девушка, то ли мальчик, слишком длинные волосы которого забрали в чересчур сложную для мужчины прическу. На штандартах, прикрепленных за спинами верхового отряда, замыкающего процессию, распустило прямые лучи восходящее солнце.
Горожане пониже рангом, торговцы и крестьяне, тоже не преминувшие удовлетворить любопытство и съехавшиеся со всей округи, поспешно сгибались в поклонах, самураи склоняли головы, но все тем не менее хотя бы украдкой пытались разглядеть за занавесками паланкинов лицо нового наместника. И только когда процессия проезжала мимо, людям в голову приходила одна и та же мысль, что носильщики тащат лишь груз, многочисленные коробки и свертки. И взгляды толпы бесполезно блуждали по спинам носильщиков и синим доспехам воинов.
На одном из перекрестков ровный ход сбился. Первые трое всадников одновременно натянули поводья, тот, что ехал (или все-таки ехала?) посередине, что-то негромко произнес, указывая в сторону городской стены. Левый телохранитель энергично покачал головой, до толпы долетел обрывок фразы:
- ...слишком опасно...
Четко очерченные губы тронула быстрая улыбка.
В спор вступил второй телохранитель, но даже вдвоем им не удалось переубедить молодого господина. Он развернул коня и двинулся сквозь толпу, словно через реку. Горожане расступались перед ним с нехорошим предчувствием, что странного молодого человека не заботит, собьет ли он кого-нибудь с ног. Следом за ним, по-прежнему не отставая ни на шаг, ехали оба телохранителя, предоставив остальному отряду ждать на перекрестке.
У самой стены люди отхлынули в разные стороны, и наконец-то обнаружился мертвец, неподвижной кучей лежащий в пыли и до сих пор не замеченный из-за давки и волнения. Несколько минут молодой человек без выражения смотрел на тело несчастного, потом указал на рану, из которой уже перестала течь кровь.
- Полагаю, пребывание здесь будет занимательным и не таким скучным, как я предполагал, - усмехнулся он.

[Далара >>>]

Горы. Зеленые вершины, купающиеся в дымке. Жаркий воздух пронизан солнечными лучами, в нем слились шелест прозрачно-изумрудной листвы, журчание стремительного горного потока и звонкие рулады птиц. Ни души.
Шорох гравия, звук уверенных шагов. Меж деревьями мелькнуло и скрылось что-то черное. Снова. И вот на берегу ручья возникла странная, неуместная в этом оазисе жизни фигура. Человек в пропыленной дорожной одежде и шляпе-амигаса. Его плечи покрывает плащ, будто собранный из черной соломы. Человек остановился. Огляделся; из-под края шляпы блеснули темные внимательные глаза. Ни души.
Человек развернулся и привычными ловкими движениями скакнул на валун, рассекающий поток воды, потом на следующий и еще. Сверкнул на солнце плащ – не солома, птичьи перья. Несколько шагов по тропке, едва приметной в густой высокой траве, и человек достиг нагромождения песочно-желтых валунов. Словно неведомый гигант накидал их здесь, отмечая место. Еще выше по склону в гуще деревьев скрывается старый храм; может быть, путник идет с паломничеством туда? Но нет, он вновь оглядывается и ныряет в темную щель между камнями. Черный плащ делает его невидимым.
Щель узка, приходится идти с осторожностью, иногда даже протискиваться, когда камни сходятся особенно близко. Земля под ногами вдруг превращается в каменный пол, ход вырублен в скале. Здесь идти можно только пригнувшись. Человек прячет амигаса под мышку, зажигает факел и так идет, согнувшись и бормоча. Красное пламя трещит в затхлом воздухе.
Ход кончается неожиданно, камень пола сменяется на дощатый настил. Стены расходятся в стороны, образуя комнатку. Впереди толстая деревянная дверь с кольцами, чтобы за них тянуть. Человек гасит факел и кладет его рядом с еще десятком таких же. А соседнюю скамью опускает амигаса – там, куда он идет, она ему не понадобится. Дверь открывается на удивление беззвучно, а за ней старый замок, прозываемый Замком белого феникса. Черный посетитель точно знает, куда идти, но пробирается с осторожностью ибо замок населен. Не стоит попадаться хозяевам на глаза, они не любят незваных гостей.
Сверху сиплым карканьем странника приветствует ворон. Человек кивает ему в ответ. Птица снимается с балки, исчезает, потом снова возникает в воздухе, показывая, что лучше идти в обход вдоль внешней стены. Человек следует указаниям. Он не видит, что сверху из окна главной башни на него смотрит женщина лет тридцати. Она провожает его взглядом, держа в руке кунай, но так и не пускает оружия в ход. Через некоторое время незнакомец исчезает из виду, и она убирает нож.
Человек в черном плаще достиг цели, осталось лишь спуститься по деревянным ступеням и войти в новый коридор. Этот намного шире первого, скорее похож на галерею, чем подземный лаз. Мужчина проходит его быстрым шагом, бормоча что-то себе под нос и не поднимая взгляда от пола перед собой. В нужный момент он сворачивает к выходу. Галерея идет дальше, но ему нужно именно сюда. Впереди расстилается поле начинающей желтеть травы, плещущейся в круглой чаше леса. За спиной высокий, выше человеческого роста, курган. Человек глубоко вздохнул, прищурившись, глянул на солнце у кромки кучерявого облака и размеренным шагом двинулся к лесу.

[Bishop >>>]

Дорога все не кончалась и не кончалась, а за предыдущий день и на минуту не дали присесть. Хаяши, завари чай! Хаяши, куда подевалась кисть? Хаяши, сбегай к господину Амакаве, передай, что предсказания на свадьбу его старшей дочери уже составлены! Хаяши, отнеси госпоже о-Тами лекарство и не забудь передать, что принимать надо на голодный желудок, а не после еды...
Чиго* протер кулаком, в котором был зажаты поводья, слипающиеся глаза, огляделся по сторонам. Ничего нового - тот же лес справа, рисовые поля слева, квадраты воды тусклыми старинными зеркалами отражают лунный свет. Хаяши споткнулся о выступающий из земли корень, чуть не выронил фонарь, выругался тихонько вполголоса; веки сами по себе закрывались, тяжелые, будто крышка от большого котла для варки риса. Не такая, как дома, там котел прикрывали деревянной, а та, что он видел однажды в монастыре - бронзовая, с изображениями всех четырех священных зверей: дракона, феникса, черепахи и тигра. Очень красивая - и неподъемная.
Хаяши зевнул, прикрывая лицо локтем. Ноги тоже не поднять, словно к ним привязали огромные валуны. Хорошо учителю - дремлет себе в повозке, и поскрипывающие колесо ему не мешает. А может, мешает, и за плохо смазанное колесо кому-то с утра попадет. И Хаяши знает - кому. Хотя сегодня он не виноват. В прошлый раз - да, это он опрокинул тушечницу, ну и что? Не весь свиток залило, только часть, да и то меньшую. Все равно учитель рассердился. За ухо оттаскал, до сих пор больно.
И не почешешь пострадавшее место – в одной руке фонарь, в другой поводья. Остается только собакам завидовать, что задней лапой до головы достают.

---
*Чиго - мальчик-ученик и слуга.

[SonGoku >>>]

В легкий павильон, возведенный над прудом на значительном расстоянии от основных построек дома, можно было попасть сначала по дорожке, выложенной плоскими камнями, а затем по узким деревянным мосткам. Черная поверхность воды, гладкая, точно зеркало в оправе из старых ив и с узором из покачивающихся листьев кувшинок, отражала свет небольшой масляной лампы, которую слуги принесли в беседку для наместника, прежде чем оставить его одного. Токисада отослал даже телохранителей, несмотря на их возражения и недовольство, и теперь сидел, погруженный в молчание, разглядывая остывший чай в черно-белой привезенный кем-то из-за моря чашке. На низком столике кроме чайных принадлежностей на небольшом подносе лежали сладкие бледно-розовые мидзуботан*, как следует из названия, символизирующие бутоны еще не распустившегося пиона.
Длинные плети ивовых ветвей спускались к самой воде, порой в их тени можно было, приглядевшись, разобрать блеск рыбьей чешуи. Ветер стих, как будто из почтения к молодому наместнику.
---
*мидзуботан – сладкая, окрашенная в розовый цвет бобовая паста, завернутая в тесто, которой придается вид бутонов пиона, чью красоту эта сладость призвана олицетворять; подается только в июле.

[Хикари >>>]

В отличие от главных ворот, у восточных не было такого скопления людей, поэтому Косеки не пришлось долго ждать момента, когда охранники уделили внимание и ему.
-С какой целью прибыли в Утсуномию? – спросил один из охранников, с опаской поглядывая на оранжевые глаза незнакомца. Лет семнадцать назад он видел человека с такими глазами, но у того еще и волосы были будто заметены снегом. Приход того человека (впрочем, был ли он человеком?) никогда не предвещал ничего хорошего.
-Я хочу предложить свои услуги новому наместнику, - ничуть не смутившись произнес юноша.
Стражник оценивающе осмотрел путника, с удивлением отметив тесен*, прикрепленный к поясу.
-А ты уверен, что наместнику нужны твои услуги? – стражнику не очень хотелось пропускать путника, но и связываться с оранжевоглазым ронином он не имел ни малейшего желания.
-Полагаю, что это решать будете не вы, - лицо Косеки, будто высеченное из камня, так и не поменяло своего выражения.
Но вот на лбу охранника после этих слов проступил пот. Если незнакомец пройдет в город и сотворит там что-либо не особо приятное, то его голова не долго задержится на плечах. А отправь его туда, откуда пришел – не мудрено попасть в эти самые проблемы здесь и сейчас. Кто знает, что на уме у странного ронина?
В итоге второй вариант оказался более близким и осязаемым, и стражник нехотя произнес:
-Хорошо, ты можешь пройти. Но учти: я запомнил тебя и в случае чего, - чего именно, стражник уточнять не стал. Как и то, какая судьба ждет при этом Косеки.
Оранжевоглазый юноша лишь кивнул, и, не сказав ни слова, прошел через городские ворота. Когда же они остались за спиной, он тихо произнес:
-Сомневаюсь, - и на лице Косеки появилась легкая усмешка.
Через какое-то время ронин скрылся в переулке, а по прошествии нескольких секунд оттуда выбежал молодой лис.
***
Шуске не мог не обрадовать столь поздний приезд наместника. В сумерках гораздо легче скрываться от ненужных глаз, нежели при свете дня. Впрочем, если обстоятельства вынуждают, то и день не помеха. Синоби следил за новым хозяином Шимоцуке с того самого момента, как тот подъехал к телу убитого им же горожанина. И теперь, когда тот решил побыть в одиночестве в беседке, Шуске и вовсе счел это подарком судьбы. Такой шанс выпадает очень редко, и синоби это знал. И это лишь еще больше уверило его в том, что даже ками желают исполнения мести. Шуске осмотрелся по сторонам и, все же достав кошку, начал забираться на иву, растущую у пруда неподалеку от беседки.

------------
*тессен – боевой веер

Сообщение отредактировал Хикари - 4-07-2006, 10:59

[Далара >>>]

На берегу, там, где начинается водяная пустота, уходящая куда-то за горизонт, то и дело встречаются громадные пестрые валуны выше человеческого роста. Они разбросаны там и сям, словно позабытые детьми игрушки. На одном из камней, неведомо как туда забравшись, восседала юная девушка. Сложив руки кольцом вокруг коленей, она хмурилась на море, отвечавшее тем же. Девушка елозила и кусала губы, словно могла думать только во время движения; волны так же беспокойно тыкались носами-бурунчиками в подножие камня.
Мысль, занимавшая девушку, была проста: давно пора замуж. Конечно, уже пятнадцать скоро. Но не за кузнеца же! Ну и что, если она ему нравится, и он уже ходил свататься, даже обещал в следующий раз прийти со свахами, честь по чести? Не хочет она за кузнеца. И не пойдет! Он грубый, страшный и вообще... А родители никак не хотят понять, особенно это «вообще». Отец уже начал терять терпение, грозился выдать замуж насильно. И что тогда делать?
Девушка надула губы, чиркнула подобранной в лесу веточкой по камню. Что тогда? Топиться и все. Внизу плеснулась вода, то ли приглашая, то ли предостерегая. Топиться не хотелось. Вот если бы пришел кто-нибудь молодой-красивый-сильный... как в сказках, что мамка рассказывает на ночь. Девушка подняла мечтательный взгляд на облака, вдруг подскажут, где такого искать. Не подсказали. Только чайка пролетела на север. Миеликки пожевала губами, еще поводила веточкой. Остается самой его искать. Вот прямо сейчас и пойти – чего откладывать-то?
Вскочила, подхватила подол, тощими босыми ногами протопала по камню и сверзилась в воду. Зашлепала к берегу, задирая подол простой домотканной рубахи чуть не до пояса. Выбивающиеся из косы пряди зло сдувала с лица. Чайка крикнула вслед, засмеялась, что ли? Ловкие пальцы выудили со дна камешек, бросок... эх, чуть-чуть не попала.
Дома была мать, кормила кур во дворе. Братья еще с утра ушли на рыбалку, сестра увязалась с ними, а отец уж дня три как отправился в село продавать ткани, сотканные всей женской частью семьи. Не желая попадаться матери на глаза – опять пристанет, где Миеликки гуляет, лучше бы пол в избе подмела – девчушка протиснулась в собачий лаз под забором. К мокрым пятнам на рубахе добавились пятна грязные. Неважно, все равно в таком виде нельзя ловить женихов, надобно переодеться. Да так, чтобы мать не поймала, не пустит ведь. Шустрым котенком девушка шмыгнула в дом, по дороге шикнув на пса, чтобы молчал.
В сундуке Миеликки нашла рубашку почище, натянула. Заглянула в медное зеркало и призадумалась, опять кусая губы. Не то. Надо что-нибудь этакое, чтобы сразить на повал, и жених тут же согласился бы стать мужем. В своих и сестриных, бывших своих, рубахах ничего подходящего не нашлось. Тогда девушка нырнула в материнский. Тоже простые рубахи, пояс – ничего, но не сразит, это точно. О! А это что такое? Ух ты, красотища какая... Праздничный наряд матушки. Девчонка сей момент нырнула в наряд, чуть не запуталась, куда руки, куда голову, но разобралась. Глянулась в зеркало – красавица писаная. Еще бы волосы лежали в косе, а не топорщились из нее в разные стороны. Где там гребень? Обвязать голову вышитой лентой, да пониже, чтобы часть лба захватывала. Осталась обувка. Нет, за сапожки мамка убьет на месте. Придется босиком, зато так удобнее, ноги землю чувствуют, а в обуви словно их связали-спеленали.
Выбраться из дома оказалось гораздо труднее, чем туда забраться – через лаз нельзя, одежку попачкаешь, а матушка по всему саду бродит, цыпленка потерянного ищет. Шорох в траве, тихий, едва слышный писк. Цыпленок желтенький сидит в траве и жалобно так хнычет. Руки сами потянулись его взять и отнести матери, да тут же и отдернулись. Мать же в погребе запрет за покраденный наряд. В ногу ткнулась морда пса, Миеликки схватила цыпленка, сунула его собаке под нос:
- Миленький, отведи его к матушке. Мне уйти надо, понимаешь?
Пес задумчиво посмотрел на маленькую хозяйку, на птенца, сжавшегося в комочек, и тихонько гавкнул. Миеликки выпустила малютку, и тот чуть не запрыгнул обратно в траву, но пес лапой преградил ему путь и погнал к старшей хозяйке. Пока мать охала над цыпленком, девчушка проскочила в калитку и была такова.

Сообщение отредактировал Далара - 4-07-2006, 15:18

[SonGoku >>>]

Утсуномия

Токисада баюкал на ладони чашку, взбалтывая в напитке чаинки. Ночи в горных районах прохладные даже летом, пусть горы и далеко на западе. Как-то всегда выпадает из памяти... Наместник поежился, хотя ветерок, опять покрывший рябью черное зеркало воды, еще нес тепло. С некоторых пор ему всегда было холодно, и ничто не согревало, ни раскаленные угли в хибати, ни огонь костра, ни теплые одеяла. Токисада отставил чашку, взял палочки для еды, покрытые черным лаком, с узором неразборчивой надписи. В доме, должно быть, отодвинули перегородку, впуская свежий ветер в душную комнату, потому что оттуда прилетел неожиданный взрыв смеха и треньканье сямисена. Наместник поморщился, он не любил пронзительный голос этого инструмента, предпочитая биву.
Есть тоже не хотелось, хотя долгая поездка верхом была утомительна; на уговоры свиты остановиться и передохнуть немного, чтобы въехать в горы свежим, Токисада лишь небрежно отмахивался узкой ладонью. Наместник опустил взгляд на кончики пальцев, белоснежные длинные рукава надежно прятали руки.
Внезапно в траве у пруда раздался шорох. В следующую секунду оттуда выскочил небольшой рыжий зверек и со всех ног бросился к иве, которых здесь было немало. Когда же он добежал до дерева, тишину снова нарушал лишь сямисен.
Через какое-то время за спиной наместника раздался голос:
- Простите за вторжение, Такаши-сан. Могу я поговорить с вами?
Токисада, не меняя позы, перевел взгляд на тень, затерявшуюся среди других теней.
- Говори, - сказал он. – Я слушаю тебя, но не обещаю, что буду слушать долго.
Его собеседник выступил вперед, и наместник увидел молодого ронина, оранжевые глаза которого пристально изучали Токисаду:
- Насколько мне известно, вы совсем недавно приехали в провинцию. Я пришел предложить вам свои услуги, - произнес незнакомец и добавил, - Мое имя - Хикари Косеки.
- Хикари... – негромко повторил наместник; язычок масляной лампы качнулся, и могло показаться, что по губам Токисады скользнула улыбка. – Кто твой отец? И что позволило тебе предположить, будто я нуждаюсь в твоих услугах?

(вместе с Хикари, привносим традицию Шимоцуке)

[Хикари >>>]

Косеки был немало удивлен, что его фамилия известна столь высокопоставленному человеку.
-Я не помню своего отца, - с горечью в голосе произнес он, - слышал только, что он был шаманом, появившимся в этой провинции восемнадцать лет назад.
Взгляд оранжевых глаз стал еще пристальнее, как будто юноша пытался забраться в самые далекие уголки памяти управителя.
-Я неплохо владею искусством боя с мечом, а также веером, - продолжил говорить Косеки.
Из беседки раздалось насмешливое:
- Докажи!
И в следующую секунду бело-розовый шарик мидзуботана полетел прямо в лицо молодому человеку.
Рука юноши сама моментально сжала рукоять танто, висящего на поясе. Но неожиданно Косеки прыгнул в сторону беседки, одной рукой доставая из-за пояса веер, а другой пытаясь прикрыться от летящей в него пищи. Когда веер раскрылся, раздался звон металла.
В следующую минуту Косеки приземлился на ноги и снова отправил веер за пояс. Тыльной стороной руки вытирая лицо от остатков мидзуботана, боше нагнулся и свободной рукой поднял с земли сюрикен.
Юный наместник сидел неподвижно, точно миниатюрное изваяние богини Каннон, по-детски сложив на коленях руки, и действительно напоминал сейчас куклу-хина, если бы не выбившиеся из прически пряди упали на лицо, слишком черные на слишком бледной, словно выбеленной рисовой пудрой, как у актера-оннагата, кожи. Сам Теншо Токисада оставался безмятежным, как зеркальная поверхность небольшого пруда, на котором была выстроена беседка.
- Сколько на нем лучей? - спросил он, взял чайник и, выплеснув из чашки остывший чай, налил горячего.

(Как вы уже догадались, с SonGoku)

[SonGoku >>>]

(опять те же игроки)

Косеки подошел к наместнику.
- Вероятнее всего это работа дома Ягью. Четыре луча, сточенные в конце в иглы*, - он протянул ему сюрикен, - быть может, вы сами хотите посмотреть?
Токисада протянул к нему сложенную лодочкой ладонь, но когда неожиданный спаситель вложил в нее небольшое метательное оружие с хищно поблескивающими остриями лучей, неожиданный порыв ветра дернул наместника за длинный рукав. Хира-сюрикен выскользнул, разорвал снежно-белую ткань, на которой начали расплываться уродливые темные пятна.
- Ягью... для них слишком рано.
Токисада не смотрел на воткнувшуюся в доски пола «звездочку», не смотрел на своих телохранителей, спешащих от веранды, откуда доносились вперемешку шум пиршества и тревожные крики. И неожиданный спаситель не притягивал взгляд. Опустив ресницы, Токисада разглядывал горсть цветов, которые ветер то ли в шутку, то ли в насмешку швырнул ему на колени.
- О чем они тебе говорят? - юный наместник зачерпнул ароматные лепестки и протянул стоящему у входа в беседку молодому человеку.
Косеки взял в руку один из лепестков и повертел тот между пальцев.
- Когда я жил с матерью, в нашем доме было много цветов. В том числе и глицинии, - взгляд Косеки был устремлен на север. - Поэтому они рассказывают мне о моем детстве.
Юноша постоял немного и неожиданно спросил:
- А почему вы интересовались моим отцом?
- Потому что мне они шепчут напоминание о словах, которые когда-то услышал от другого убийцы. Он сказал, что тому, кто сейчас процветает, суждено пасть. Гордые живут лишь мгновение, как вечерний сон в разгар весны, - наместник помолчал; уголки его рта вновь дрогнули в стремительной улыбке. - И могучие в конце концов погибают...
Он сжал ладонь, сминая в кулаке цветы, и проговорил нараспев:
- ...они лишь пыль, которую уносит ветер...


---
* кланы Ига и Ягью использовали сюрикены с четырьмя прямыми лучами, заточенными как иглы.

[Хикари >>>]

Косеки Молча посмотрел на наместника. Определенно, он совершенно не такой, каким описывают его злые языки. И служить этому человеку - большая честь.
Юноша нерешительно переступил с ноги на ногу и произнес:
-Такаши-сан, вы принимаете мой меч?
На какое-то мгновение все умолкли, даже свита, рассыпавшаяся по саду в поисках злоумышленника, стала как будто тише перекликаться.
- Если ты не боишься служить тому, кого называют игрушкой дома Токугава, - обронил молодой наместник, впервые поворачивая голову.
Глаза у него были темные, слишком темные, зрачки терялись в них, как будто их не было вовсе.
-Простые люди слишком часто заблуждаются, - лицо его собеседника снова не выражало никаких эмоций, - И разве главной битвой для самурая не является битва со своим страхом?
Наместник кивнул.
- Скольких ты можешь назвать, кто вышел из той борьбы победителем? - он поднял руку, опережая ответ. - Не отвечай. Иди в дом, тебе найдут место. И принесите мне свежего чая. Этот остыл.

(тот же состав)

[Bishop >>>]

Где-то на дороге из города

Бывают такие моменты, когда во сне можно найти ответ на давно интересующий человека вопрос, или же узнать что-то, что будет неплохим началом для какого-либо нового дела. И сейчас был как раз один из таких моментов. Сегодня Тошимару ездил в город по заказу одного из знатных родов, глава которого очень хотел узнать характер нового наместника, а также, если возможно, его будущее и пообещал за это неплохую сумму. Возвращаясь из города, колдун задремал, и сон, который он видел, показался ему важным. Причем не просто важным, а способным разрешить многие проблемы.
Но к большому неудовольствию колдуна в то самое время, когда, как он считал, начиналась самая важная часть сна, неприятный скрип вернул его к реальности. А значит и все надежды так просто получить новые знания пошли прахом. И все из-за одного оболтуса, который правил повозкой и не удосужился проверить ее перед отъездом.
Колдун отвесил мальчишке звучный подзатыльник.
- Думаю, ты и сам понял за что, - произнес он.
Хайши насупился – просто, чтобы продемонстрировать, что обижен. Ведь нельзя обижаться на то, что сам предсказал минут пять назад. И выронил фонарь, но это уже по другой причине.
- Учитель... - он ткнул пальцем в старое дерево на повороте дороги, похожее на растопырившего щупальца осьминога. - Там... там...
Он мог прозакладывать все свои пожитки - флейту и старые сандалии - что на ветвях что-то болталось и скалило белые зубы.

(Hikari mo)

[Хикари >>>]

И снова рука Тошимару столкнулась с затылком Хаяши:
-Твое дело - править повозкой, - недовольно произнес колдун, - А остальное тебя сейчас не касается.
Хаяши сглотнул, подобрал фонарь - как тот не погас, удивительно даже? - и дернул поводья. Вол впервые за сегодняшний день был согласен с мальчишкой, но послушно потащил легкую повозку по дороге. Вот что хотите делайте, а это сагари. Хаяши не бывал на Кюсю, но ему рассказывали торговцы оттуда, что ржание сагари лучше не слышать. А чем зажать уши, если в одной руке все тот же фонарь, а в другой - поводья.
- Убегу, - пробубнил мальчишка-чиго.
Бегал он уже в третий раз, предыдущие был изловлен. А били его за побег четыре раза - три раза за то, что ушел, и один раз на будущее, чтобы было не повадно.
Тошимару не услышал слов мальчика, и лишь продолжал ворчать что-то о «бесполезно потраченных деньгах».
Но скалившаяся с ветки лошадиная голова молчала. И глаза у нее не светились. Хаяши облегченно перевел дух и еще больше повеселел, когда за следующим поворотом показался их дом. Чиго ввел повозку во двор, проворно выпряг жующего жвачку вола, открыл дверцу для хозяина. Что еще? Ага, поклониться...
- Добро пожаловать домой! - скороговоркой выпалил Хаяши.
Колдун с большим неудовольствием поднялся, и, спустившись с повозки, отвесил новую оплеуху мальчику.
-Ты сегодня очень разочаровал меня, Хаяши-кун, тон, которым произнес это Тошимару, был совершенно ему не свойственен, - Утром я займусь твоим воспитанием, а чтобы ты успел до утра осознать свои сегодняшние промахи - переведи до утра пять свитков на санскрите. На сегодня все.
И колдун отправился в дом.

(soshite Bishop)

[Далара >>>]

- Макуро, чем ты там так увлечена? Неужели на стенах есть кто-то кроме ворон?
Молодая женщина обернулась на голос, смерила взглядом молодого мужчину, сидящего на циновке, скрестив ноги. Перед ним стоял поднос с чайными принадлежностями на двоих.
- Там никого, - честно ответила женщина.
И действительно, двор уже опустел, человек в странном плаще скрылся за стеной. Он уже второй раз проходил здесь. По крайней мере, поправилась Макуро, она его видела здесь второй раз. Что ему нужно, и как он сюда попадает, хотелось бы знать...
- Макуро, скажи, зачем ты носишь фамилию Тоидзуме?
- Тоидзуме-сенсей был хорошим учителем.
Она ушла от окна и села на циновку напротив мужчины. Тот улыбнулся ей. Ободряюще?
- Почему ты не хочешь взять фамилию отца? В конце концов, он был нам всем главой и хозяином, а ты его дочь и наследница.
Макуро сжала кулаки, губы превратились в тонкую полоску. Взгляд грозил прожечь темные доски пола.
- Сейчас я одна из десяти, не старше и не младше. И пока я не отомщу за смерть отца, я не смогу взять его фамилию.
Мужчина как будто вздохнул, хотя может быть, ей только показалось. Устало взял чашечку и глотнул уже остывшего чая, так же устало взял с тарелки маленькое печеньице.
- Наши агенты передают, что в Утсуномию прибыл новый наместник. Видимо, приехал заранее, чтобы успеть подготовиться к явлению похоронной процессии. Наместника зовут Теншо Такаши Токисада.
- Этот гад...
Макуро встала, так и не притронувшись к напитку и еде.
- Я возьму лошадь, чтобы быстрее добраться до города. Подмога мне не нужна, но пусть агенты продолжают следить за ним. Я не дам ему сбежать.

Сообщение отредактировал Далара - 4-07-2006, 23:49

[Bishop >>>]

Целых пять свитков? Да он до послезавтрашнего утра не закончит! Уснет над вторым... нет-нет, еще над первым... если не прикорнет во дворе у повозки, положив голову на какой-нибудь сверток из поклажи. Которую надо выгрузить и перенести в комнату. Ой! Забыл про воду для чая! Оправдывая прозвище, Хаяши помчался вокруг дома, чтобы раздуть угли в жаровне и подвесить над ними небольшой бронзовый чайник, украшенный рисунком - веткой сливы - до того, как учитель поменяет одежду и усядется у хибати почитать перед сном. Как назло, огонь разжигаться не хотел, кремень норовил выскользнуть из пальцев и лягушкой ускакать в щель между досками.
- On chi ri chi ba… ой... i ba ro tay da yo, то есть tay ya!
Да что ж это делается? Мало ему сегодняшних бед, и без того учитель пообещал наказание таким голосом, что стало ясно – трепкой не отделается, будет что-нибудь хуже. Несколько раз уже было такое хуже, повторять не хотелось. Хаяши надкусил безымянный палец, сплюнул кровь в жаровню, поднес к углям ладони с растопыренными пальцами, только указательные и большие соединялись:
- Yake useru!**
Хаяши вытер со лба пот, сунул в рот обожженные пальцы. Из всех стихий с огнем он управлялся хуже всего. Кажется, получилось. Хотя осталось смутное ощущение, что он опять что-то сделал не так. Услышав поскрипывание половиц и шаги учителя, чиго выскользнул наружу. Он принял решение, осталось дождаться, когда учитель отправится спать.

---
* Почти правильно прочитанная на санскрите мантра для повелевания стихиями.
**Хаяши действительно ошибся. Вместо просьбы загореться огню «yaki suteru» он пожелал всему здесь сгореть дотла.

[Далара >>>]

Хоть чувство мести и гнало, жгло, заставляя желать скорейшего исполнения задуманного, Макуро жалела коня. Именно поэтому путь до Утсуномии занял не три часа, а целых пять. Сладкое предвкушение владело ею: она увидит его лицо, лицо убийцы, сначала живое, а потом и мертвое. Она увидит его в гробу, и отец будет доволен, что дочь сумела жестоко отомстить за его смерть от рук приспешника Токугавы. Чтобы демоны тебя сожрали, наместник!
Вскоре выяснилось, что новый глава провинции не теряет времени даром, едва приехал, и уже нововведения. Например, застава с вооруженными солдатами еще до городских ворот. Едва заметив пост, Макуро свернула в лес и остановила коня меж деревьями. Спешилась, стала проверять седло и подпругу. Что же делать? Предполагалось, что дядя Чика встретит ее перед городскими воротами и проведет внутрь. А теперь как? То ли возвращаться в замок ни с чем - такую версию Тоидзуме отмела сразу; то ли сидеть здесь, как девчонке малой, ждать, пока кто-нибудь из агентов сам не найдет ее; то ли быстро что-нибудь придумать.
Чивьик, на ветку уселась маленькая юркая птичка. Макуро поприветствовала ее, присмотрелась внимательнее: синие с белым перышки, местная мухоловка, называемая олури.
- Эй, красотка! – голос из-за деревьев. Потревоженная птичка вспорхнула и исчезла среди зелени. Молодая женщина развернулась, тщательно сохраняя невозмутимость на лице, и тут же расплылась в улыбке.
- Дядя Чика!
Надо сказать, этот конкретный дядюшка был немногим старше самой Макуро, всего года на три, отчего постоянно становился объектом всяческих шуточек, включая предложения жениться на племяннице. Масачика всегда отшучивался. Небольшого роста, круглолицый и энергичный, он выкатился из-за дерева.
- Пойдем, у меня там все приготовлено. Мы ждали тебя раньше.
- Берегла коня.
Женщина потрепала животное по холке, и жеребец благодарно зафыркал, норовя потереться носом.
Уже через несколько минут они въезжали в город. На заставе, равно как и у городских ворот, спокойно приняли заявление Чики, что он крестьянин, а это его жена, едут в город продавать фрукты да овощи. Документы были в порядке, не придраться. И вот уже колеса повозки катятся по улицам провинциальной столицы. В одном из боковых проулков стояла женщина в синем кимоно, прямо в цвет птички-олури, и внимательно смотрела на проезжающую телегу. Нет, она смотрела на Макуро. Миг, и проехали. Тоиздуме попросила дядю остановиться, соскочила, в проулок – женщина уже пропала. Макуро вернулась в задумчивости.

[SonGoku >>>]

В большом доме господина Мацуоки, просторном и вместительном, способном принять много народа, с раннего утра кипела работа, несмотря на то, что официальный прием по желанию наместника Токисады назначили на час Обезьяны*. Но надо было убрать следы вчерашнего пиршества, удостовериться, хватит ли еды для новых гостей, проверить, достаточно ли фляг сакэ осталось в кладовой, расставить низкие столики и разложить в два ряда толстые циновки-дзабутоны. Телохранители, у которых хмель выдуло из голов еще во время ночного переполоха, с возобновленным рвением обшаривали сад, хотя что именно они там намеревались отыскать, оставалось тайной. В догадках терялись не только многочисленные домочадцы гостеприимного господина Мацуоки, но и сам молодой наместник. Его видели на галерее второго этажа, когда юный Токисада с интересом наблюдал оттуда за слаженными, но безуспешными действиями своей свиты. Сначала невысокую ладную фигуру с длинными распущенными волосами и в слишкой яркой для мужчины юкате приняли за женщину, что вызвало новую волну пересудов.
- Могли бы найти кого-нибудь посолиднее, что ли... Нас хотели оскорбить, не иначе, - проворчал Тагучи, управляющий делами дома, наблюдая, как наместник отворачивается и уходит в отведенную ему лучшую комнату; фусума задвинулись, представление окончено. - Ему самое место на сцене, пусть по нему сходят с ума зрители.
Его старый товарищ и соратник Яхэй неодобрительно покачал головой, но не сказал, относится ли его упрек к наместнику или поведению Тагучи. Шутку могут и не оценить; особенно те, чьим ушам она не предназначена.
- А почему в такой странный час?
- Молодой господин Токисада желает вечером посетить храм.
- Почему вечером?
- Почему бы тебе не спросить у него самого?

---
*час Обезьяны - время с 15.00 по 17.00

[Bishop >>>]

Пальцы разжались, выпустили кисточку, и свиток украсился длинной размашистой линией. Хаяши вздрогнул и проснулся, протер кулаком слипающиеся глаза. Пятно света от тусклого фонаря из желтого превратилось почти в оранжевое; жмот-учитель опять поскупился на масло, а может, абура-акаго* пробрался в дом, несмотря на защитные заклинания, в поисках еды. Спросонья мальчишка попытался стереть не просохшую тушь пальцем, в результате - оставил на бумаге жирное уродливое пятно. Ой-ёй... придется все начинать сначала... Хаяши вспомнил об отложенном на утро наказании, погрустнел. Таким голосом хозяин говорит редко, а значит, не просто стукнет по уху, порки не избежать, это точно, или запрут без еды, или еще что-нибудь похуже. Да и за испорченный свиток придется отвечать дополнительно.
Чиго встряхнул ладонью, капли крови с прокушенного пальца разлетелись веером по циновке. Хаяши облизнул пальцы, вытер их о короткие драные штаны. Прислушался. Вроде бы – все стихло, только из комнаты учителя доносится легкое похрапывание. Вот старый дурень, уснул прямо у жаровни, клевал, видать носом над чтением, вот и сморило. Ну... или сейчас, или никогда. Иначе живым ему отсюда ни за что не выбраться.
Хаяши собрал разложенные свитки, а подумав, добавил к ним и другие, что хранились на полках. Брал те, что ценнее, чиго отлично знал, что где лежит, сам же их и раскладывал, приносил учителю по первому требованию, переводил и переписывал. Некоторые даже знал наизусть – столько раз переделывал, если хозяину что не нравилось. Получилась целая охапка. Удерживая их одной рукой, Хаяши второй, свободной, стал расправлять платок-фуросики. Один свиток все же выскользнул, укатился... Чиго замер на одной ноге. Нет, все спокойно, учитель только всхрапнул и опять засопел. Пока завязывал все в узел, заметил небольшой сверток из плотной грубой ткани, перевязан красным шнурком, под который засунута бумажка с охранным заклинанием. С замирающим сердцем мальчик-чиго дотронулся до запретного предмета, зажмурился, ожидая или демонов-стражей, или огненного дождя на свою бедовую голову, или молнии. Когда ничего не случилось, приоткрыл глаза, а затем развернул дорогую, затканную красивым узором материю. Резной амулет из молочно-белого нефрита, казалось, светился изнутри в полутьме. Тигр на нем оскалил клыки, в круглых выпуклых глазах отражались крохотные огоньки лампы. Хаяши сглотнул – в горле пересохло от такой красоты. Завернул опять вещицу в ткань, снова завязал шнурок, а для верности – добавил заклинание от себя. И сунул амулет за пазуху.
Половица в коридоре под ногами заскрипела пронзительно. Хаяши превратился в каменное изваяние. Если учитель поймает его сейчас, наверняка убьет, и утра ждать не станет. Но тот спал.
Во дворе было прохладно, белесый жгут тумана в лощине – это просто завтра будет хорошая погода или хари-онаго распустила свои ловчие волосы. Хаяши зажал себе рот ладонью, только бы не рассмеяться в ответ, иначе пустится в погоню и задушит. Говорят, молодые мужчины и мальчики – ее излюбленная добыча. Нет, не к добру он видел лошадиную голову на дереве, не к добру. Даже мороз по коже...
Хаяши оглянулся на дом, где прожил столько лет, попытался найти хорошие слова, но не вспомнил ни одного.
- Да сгори оно все огнем! – выкрикнул он и со всех ног побежал прочь.

---
*абура-акаго – досл.: «масляное дитя», призрак в виде летающего ребенка, который выпивает масло из ламп; им становится тот, кто при жизни воровал масло.

[Bishop >>>]

На дороге в город Утсуномия

Видимо, вся пыль, когда-либо поднятая над островами, улеглась именно здесь – на дороге в столицу провинции. И теперь высохла под палящим солнцем и при каждом шаге поднималась небольшим облаком. Один шаг – одно облачко. И хакама теперь уже не черные, а серые. То есть до колен цвет может сойти за черный, а вот ниже... Косоде прилипло к спине, насквозь пропиталось горячим потом. А драный бумажный зонт от солнца совсем не защищает. И кто объяснит, почему нельзя было идти ночью, а сейчас со спокойной душой спать в лесной тени? Лучше всего – у ручья. Еще лучше – в самом ручье.
Растрепанный оборванец посмотрел на драный вараджи, на зонт, перевел взгляд на спутника и выплюнул травинку, которую жевал – за неимением другой еды – последние несколько ри.
- Чья это была идея? – спросил он.
Шагавший рядом второй оборванец хранил молчание, то ли не понимая, о чем именно его спрашивают, то ли не считая нужным отвечать, хотя, возможно, частично верными были обе причины. Запыленная до неузнаваемости, ряса доминиканского монаха, ставшая серого, почти мышиного цвета, глубоко надвинутый капюшон и длинный, гулко упиравшийся в землю, узловатый посох в жилистой руке, дополняли образ второго оборванца. Многие, особенно люди Токугава, могли бы принять этого странника за одного из южных варваров, на монахов которых, не жареных, сиятельный сёгун просто смотреть спокойно не мог. Другие, более наблюдательные, или более мудрые, заметили бы отсутствие на поясе странника четок, Святой Книги или каких-либо иных признаков поклонения этого оборванца, распятому богу. И уж точно никто не присматривался к следам, которые оставлял пропыленный до крайности путешественник. К странным следам, так не похожим на отпечатки босых ног, или сандалий паломника, какие обычно оставляли иноземные монахи. К следам, которые по эту сторону Очень Большой Воды вряд ли смог прочитать хоть один человек, будь он даже непревзойденным следопытом. К следам отделанных иголками дикобраза, охотничьих мокасин.
Второй оборванец остановился, поудобнее опершись на свой посох, чуть отодвинул капюшон и почти неслышно принюхался. Низкий, непривычный, не похожий на звучание речи сынов Ямато, голос, разнесся над пыльной дорогой:
- Влагой пахнет. Вампин - Владыка Ветров нам обещает дождь, думаю довольно скоро, не позднее чем к закату Отца-Солнца… Как ты думаешь, стоит поискать укрытие на ночь, или продолжить путь?
- Укрытие? – лениво переспросил первый, окинул сонным взглядом горизонт.
Вдали на западе поднималась голубоватая гряда, из-за которой грозно выпирали два горба Ямато-но орочи, пепельно-серые даже в солнечный день. На западе нестерпимо блестели на солнце зеркала рисовых полей, приглашали уподобиться каппа или головастикам. До Утсуномии – идти и идти.
- Придет ночь – тогда задумаемся, - решил первый оборванец, повернул зонт так, чтобы солнце перестало бить через дыру.
- Хау! - Короткий кивок скрытой капюшоном головы был ответом на слова спутника, после чего второй оборванец так же невозмутимо продолжил путь.
- Еды осталось совсем не много… Будет хорошим делом, если найдем ручей или небольшую реку у гор. Где вода, там водопой, а где водопой - можно добыть пищи.
Судя по положению капюшона, второй оборванец взглянул на первого:
- Денег у нас тоже мало осталось?
Первый без энтузиазма пошарил в одном рукаве – пусто. Во втором обнаружилась дыра, в которую не только монета выпадет, но и целый кошелек. За пазухой нашелся платок, не первой свежести и сомнительной расцветки, а деньги отыскались за поясом – аж десять мон. Под пристальным взглядом из-под капюшона первый оборванец, не смутившись, добавил к двум монеткам третью, припрятанную на всякий случай. Получилось целых одиннадцать мон.

(Reytar-sama mo)