Проклятье замка Кайлентор, Мрачная легенда

[Сигрид >>>]

(с V-Zтом)

- Благодарю вас, - Хелакса поправила сумку, чтобы не сползала со стула. - Да хранит вас Аэлар.
Ганс коротко извинился, сославшись на занятость многочисленными обязанностями хозяина гостиницы и покинул монашенку. А вот овощи и подливка, слегка подпорченные пролитым квасом, целиком остались в распоряжении и на благо Хелаксы. Она сложила руки над столом в обязательной молитве, и лишь произнеся про себя весь покаянный текст, принялась за еду. тонкая длинная вилка с тремя зубцами лежала привычно в левой руке и ловко подхватывала кусочки моркови и картофеля, не проронив ни капли темной подливки на рясу или подбородок.
Закончив трапезу. Хелакса сложила приборы на тарелке, отерла губы краешком салфетки.
взгляд
Чей-то рассеянный взгляд остановлен на ней.
РАссеяный ли?
Монашенка внимательно оглядела сначала посетителей за ближними столиками, потом чуть дальше - пока не натолкнулась на глаза феалари. Неторопливый кивок, не опуская глаз, одновременно как знак приветствия и вопрос - могу чем-то помочь?
Римор, тоже успевший утолить голод (хотя и не обратил внимания на то, которая из дочерей хозяина принесла еду) счел это по крайней мере знаком невраждебности. Вежливо наклонив голову в ответ, он поднялся с места, жестом извинившись перед Гамбетом, неторопливо прошел к столу монахини.
- Римор Фаэль'тай, - представился он. - Я хотел бы поговорить.
- Я слушаю вас, господин Римор, - смиренно, из уважения опустив глаза, как положено канонами вежливости при разговоре со старшим мужчиной, сказала монашенка.
Феалари опустился на скамью напротив.
- Если не ошибаюсь, вы собираетесь дальше, в Кайлентор?
Можно было прибегнуть к нередким в Канфеорне словесным плетениям, но Римор не был уверен, насколько подходит такой стиль разговора. С некоторыми арделли стоит говорить прямо.
- Да, как и абсолютное большинство здесь. Нечистоты замка расползаются, их необходимо остановить, да и заблудшим душам помочь - мой святой долг. И ваш ведь путь лежит в сердце проклятого королевства, так?
- Совершенно верно, - кивнул феалари. - И вы ведь не собираетесь идти туда одна?
- Со мной благословение Творца и покровительство Мэллы, - твердо и несколько громче ответила Хелакса. Одна? о, нет. С ней память о Фауртане-дьяке. Нет, не одна. - А ваши спутники, наверное, спят в своих комнатах, набираясь сил перед походом?
Она вдруг подумала, что Фауртан все-таки был и посильнее, и поопытнее, и борода у него была. А Хелаксу не то, что дух - любой пьяница может в рог скрутить и на ворота повесить. Аэлар, конечно, не допустит, но не след Его испытаниями гневить. Феалари же сразу видно, что боец, хоть и остроухий, творцом забытый. Да и не злой, кажется.
- У меня нет спутников, - покачал головой Римор. - Сейчас - нет, но я не хотел бы идти в туманы без них.
- И вы завели разговор со мной именно поэтому? Помилуйте. Зачем вам, такому знатному сильному воину - какая-то монашка в спутники, да еще чужой веры? Неужто Кайлентских проблем мало, еще обузу хотите?
- Благословение богов помогает всегда, - серьезно отозвался феалари. - И те, кто на границе смерти и жизни, священной силы не переносят - я это знаю точно.
- Это верно, - девушка одобрительно склонила голову к дальнему от Римора плечу; так она могла тайком искоса бросить взгляд на остроухого. Правда, и собой хорош, и дело говорит. - Знаете, мне надежное плечо лишним не будет никогда, если ваши боги также терпеливы, как Отец Огня - я была бы рада сопровождать вас в туманы. Однако позвольте прежде один вопрос?
- Прошу вас, - Римор приподнял руку, повернув ее ладонью вверх*.
- Зачем вам, судя по всему, аристократу, не-человеку, существу выше неприятностей Кайлента - зачем _вам_ идти в самое змеиное гнездо? простите, если мой вопрос затронул нечто личное - вы не на исповеди и можете сохранить свой секрет, - она поспешно опустила голову еще ниже.
Римор помедлил. Один вопрос тянет за собой другой, и по этой цепочке могут взобраться такие тени прошлого, о которых и вспоминать не стоит. Но вопрос задан, и начинать путь с недоверия не стоит.
- Скажем так, - медленно произнес феалари. - Я надеюсь отыскать в Кайленторе нечто такое, что позволит моему дому - и Дому - стать таким же, каким он был до того, как я покинул Канфеорн.
- Я принимаю ваш ответ, - руки монашки, сложенные на столе одна поверх другой не дрогнули ни на миг. - Хотите ли вы еще взять в спутники кого-то?
- Человек, рядом с которым я сидел, - Римор кивнул в сторону Гамбета. - Насколько я вижу, он хороший воин.
- Разве ваших умений недостаточно? - в искреннем удивлении Хелакса подняла на феалари большие серые глаза.
- Два воина всегда лучше чем один, - пожал плечами тот. - И кроме того, вполне может сложиться ситуация, когда мне придется использовать Третий Дар... то есть магическое искусство. А с таковым работа клинком иногда не сочетается.
- Но... - она посмотрела на свои ногти. - Я слышала, в Кайленте страшные вещи творятся. И души, томящиеся там, жаждут обрести свободу - любой ценой. Противостоять бывшему союзнику - воину очень тяжело...
- Я провел среди людей больше сорока лет, видел немало различий, но кое в чем пути арделли и феалари схожи. Например в том, что отряд сильнее одиночки. И если с чем-то очень тяжело справиться - то можно совладать, когда рядом спутники. Собственно, я это не раз и видел в действии, что в Канфеорне, что вне него.
- Ваши слова полны мудрости, господин Римор. Позвольте скромной служительнице Творца последовать за вами?
Феалари с трудом сдержал улыбку - слышал бы это наставник Веар, который всегда укорял ученика в поспешности решений.
- Только об этом я и прошу.
- Прекрасно. Думаю, как и большинство, вы отправитесь на рассвете?
- Да. Нет смысла задерживаться.
- Тогда позвольте мне на врмя распрощаться с вами. Путь был долгий, а мы, смертные, непростительно часто нуждаемся в сне, - сожаление о несовершенстве звучало столь явственно, что принять его за сарказм было бы кощунством.
- Все, не обладающие бессмертием, в нем нуждаются, - согласился Римор, и поднялся, вежливо наклонив голову на прощание.

______
**У феалари - вежливый жест, выражающий передачу права на речь другому.

Сообщение отредактировал Сигрид - 14-02-2009, 23:23

[Scorpion(Archon) >>>]

(с Ши-Финд, я в роли Зубаря)

Звуки лиры прервала скрипка. Как же она стонала, воскрешая те самые воспоминания о тех невинных детях и краснокожего демона, играющего на своей топазовой косе, издающей точно такие же звуки. Все чары мгновенно растаяли. В какой-то момент Ниара испытала гнев, а затем отчаяние и пустоту. Наступила тишина, хотя звуки скрипки пока еще не угасли. Тишина… ни звука ветра, ни голоса земли, не слов старого дома и даже огонь замер на мгновения, подрагивая и вспыхивая безжизненным пламенем. А затем пришел ужас. Ужас от того безумия пустоты, безумия молчаливой бездны, когда ты знаешь, кто лишил тебя сил. И на какое-то мгновение вся окутывающая магия растаяла, обнажив ее глазам давно пережитое страдание, когда после неудачного столкновения со Злом, кожу с рук просто содрало и пришлось за очень большие деньги лечиться в святой больнице магией.- Зубарь? – сипло произнесла она, словно спрашивая само пространство, но чувствовала свою полную беззащитность, когда духи покидали ее.
Мелькое существо, спрятавшееся от яркого света, вылезло из-за ноги Ниары и ласково что-то зашебуршало на непонятном языке, или даже не на языке, а просто зашебуршало. Глаза Зубаря были расширены ещё больше, шерсть встопорщилась, губки подрагивали вместе с оттопыренной губой. подпрыгнув и пару раз перекувыркнувшись в воздухе, Зубарь приземлился на руки и несколько раз щёлкнул в воздухе задними лапками - громко, словно на них были туфли с каблучками, хотя виднелись только мозолистые пяточки.
- Да, я волшебница. - Ниара кивнула собравшимся в зале на прощание. Хотелось вдыхать клубов дыма и раздумывать над произошедшим. Взгляд привлек блеск монеты человека, который сидел вместе с феалари за одним столом. Разговаривать не хотелось. Молчание мыслей прервал домовик, запрыгнувший на руки к барду. Она краем глаза заметила что-то пушистое и белое и потому подняла руки так, чтобы поймать. Создание весило не больше кота. Часто, когда она бывала в одном старом доме у человеческой семьи, то видела подобное создание, которое часто оборачивалось кошкой и призраком ходило по дому. Бывало так, что кошка сидела на диване и в тот же момент спрыгивала с подоконника. - Зубарь, не обижайся на эту служительницу бога. - Направилась Ниара в сторону жилых комнат. Воздух огласили дивные слава наречия фей. - Они не понимают наш мир.
- Ты не знать! Не знать, не знать! - голосок у Зубаря был точь-в-точь детский, как в сказках у добрых духов. Шёрстка домового густо побурела, и он, подпрыгнув снова, забрался к Ниаре на шею, обвив её лапками.
- Уйти. От них уйти, - прострекотал на ушко женщине Зубарь.
Потихоньку шепот ветра, голос дома и другие тайные звуки возвращались в этот мир для Ниары, пока они направлялись в ее апартаменты. Конечно же это не та роскошная гостиница, которую они когда давно снимали на троих в Файрхевене, но тоже сойдет.- Чего же я не знаю? Служителей богов я видела много. А почему ты хочешь уйти?
- ты не знать воля Аэлар. Домашний очаг! Домовик! Дух знать Аэлар, знать дети Аэлар! - копошился Зубарь, вихляясь и шебурша. - Дух сказать тебе, много сказать. дух любить весёлый игрунья! Зубарь - хороший домовик. Зубарю страшно, очень страшно, но он не оставлять дом! Не оставлять, даже когда хозяйка уйти! Зубарь быть верный, Зубарь любить люди, которые жить дом! Зубарь бояться выходить - но Зубарь выходить, когда надо, да, надо! Зубарь бояться Зла! Зло вокруг, весёлая игрунья! Зло брать, всё брать! Брать духи, брать жизнь! Брать!
Ниара задумалась над словами домовика.- Постой… Я не чувствую Зла. И не чувствую мертвых. Ни их озлобленный душ. Лишь страх. Как это Зло скрывается от моего взора? Расскажи мне Зубарь. Расскажи. Я должна знать.Не должно больше существовать противного жизни и самой Матери Природе в этом плане. Оно не должно прорвать великое Кольцо жизни.
- Зубарь знать! Зубарь знать смерть, который не смерть! - домовик забрался на голову Ниаре и, свесившись, посмотрел ей в глаза - правда вверх ногами, отчего ушки духа забавно отвисли. - Смерть, который не смерть, жизнь, который не жизнь! Зубарь сам не понимать... Зубарь бояться, они приходить и забирать Зубарь! Но здесь очаг, здесь огонь, здесь Аэлар! Аэлар здесь сильный, очень сильный - они не брать Зубарь, не Брать Ганс, не брать Си, не брать Ма, не брать Жезза! Они бояться Аэлар, Зубарь бояться их! Страшно, страшно, Зубарь хотеть жить и быть. Они быть, но не жить, быть, но не умирать! Они, они! Игрунья беречься! Игрунья храбрый, но они холодный, совсем-совсем холодный!
- Аэлар здесь? Здесь, в последней свече, его храм? - смотря в огромные глаза-блюдца домовика, спросила Ниара. Она рассмышляла в тот же момент о жизни и одновременно смерти, упомянутой Зубарем.
- Игрунья знать эльфийский боги! Игрунья плохо знать Аэлар! - усмехнулся Зубарь и смухортил весёлую рожицу, словно вовсе забыл о страхе. - Очаг - Аэлар. Там, где быть очаг, быть Аэлар. Огонь быть Аэлар, тёпло быть Аэлар! Кайлент бояться Аэлар, бояться гнев Аэлар! Большой город, большой замок! Чёрный, чёрный, чёрный! В туман - туман слепить Аэлар, туман не давать помогать! Зубарь бояться туман!
- Я не служитель богов. Увы. - Она грустно улыбнулась и взглянула на свой амулет - серебряный полумесяц. - Ты сказал что иногда покидаешь таверну? Почему туманы не поглотили тебя?
Зубарь на миг смутился, ушки домовика несколько раз вильнули, дёрнулись, и нконец, громко втянув воздух, он признался:
- Зубарь очень быстро бегать. Их мало, они не догнать. В Калент они догнать и схватить, но не тут, нет. Зубарь бежать к очаг, у очаг сильный Аэлар! Зубарь спасаться тут.

[She-fiend >>>]

Повернув ключ, Ниара вошла в комнату, где уже лежала сытая пантера. Кошка была столь великого для подобных ей размера, что на ней можно было ехать верхом миниатюрной, как эльф, лиристке. Леди-бард очень быстро вошла в комнату и сняла с головы домовика.
- Руки Кайлента дотягиваются даже до Последней Свечи? Как же это возможно... - она бросила взгляд в сторону. Ас'Сарен опустила на кровать Зубаря. - Я должна тебя кое о чем попросить. Слушай внимательно. Я оставлю метку. Волшебную. С моей смертью она исчезнет. Важен не сам факт, а то, чтобы ты передал весть о возможной моей смерти в Теневую Долину эльфу Алдернару. Духи знают его хорошо. Он Ходящий во Снах.
Ниара прикрыла глаза и дотронулась до стены, которая не была занята какими-либо предметами. Из рук шамана потекли цветные призматические огни, расползаясь по стене цветком. Когда они оформились окончательно, оставаясь мерцать звездной пылью, то образовали символ звезды - Немезиды Богов
- Это моя звезда рождения. Пусть Ганс не стирает ее. В любом случае я ему сама скажу.
Мысли Ниары обратились к огню и способности его противостоять туманам. В любом случае понести очаг не получится, но вот факелы и зажигательные смеси и масла уже вполне возможно реализовать.

[Черон >>>]

Холод переставал иметь значение.
Сначала от колющих иголок - сейчас он чувствовал их плотью куклы - остались лишь тупые тяжелые касания, как будто его облепили листами железа. Потом пропало и это, когда от давящего извне осталось только слово: "хо-лод"... а потом и оно потеряло смысл.
Тот, кто поселился внутри, больше всего хотел свернуться внутри замерзшего, но сохраняющего еще крохи тепла тела, и попытаться не слышать голоса тумана.
Он чувствовал, как замедляются шаги.
Усталость сковывала тело, проволокой опутывала ноги, свинцовым жерновом болталась на шее. Что там холод, жажда, отсутствие пищи – все это отступало в тень, становилось несущественным, словно проглядывало откуда-то из прошлой жизни. Здесь и сейчас оставалось только одно – желание вытянуться и закрыть глаза. И не открывать больше никогда. Хальк еще шел – по инерции, но туман, что колыхался в такт его шагам, откликался все неохотнее, все незаметнее, все слабее – пока не замер вовсе. Мальчик качнулся взад-вперед, уже не чувствуя ног, и тяжело опустился на землю. Веки дрогнули и опустились, даря измученному человечку глоток густого терпкого забытья.
Сон обнимал их обоих, давая умирающим существам последние минуты забытья. Их тела наконец-то сравнялись теплотой с окружающим холодом, и туман обнимал мальчика, лежавшего навзничь, нелепо вывернув руки и ноги. Он заглядывал в его чрево, вылизывал остатки снов и вдувал свои, сны об одиночестве и дрожи, о бесконечных неслышимых шагах, застывших в воздухе Кайлентора. Они говорили: почему мы здесь? Зачем мы должны каждым мигом своего существования выжимать теплые соки из всего, что встретится нам?.. Нет гнева, нет ярости - только полустершаяся застарелая обида, незарастающий рубец... как будто туман втайне жаждал быть разбросанным теплым ветром с моря - в клочья, в прах.
Существо, свернувшееся внутри мальчика, не могло больше двигаться. Вместо голода пришла смертельная усталость - словно он перестарался, вплетая ниточки в плоть, да так и не смог их выдрать, и теперь они словно сиамские близнецы, сплетенные в предсмертных объятиях. Существо видело сон... Сон из далекого прошлого - может быть, придуманного когда-то в один из таких ночей одиночества.
...он спускается по заросшему розовым вереском холму навстречу заходящему солнцу. Земля под ногами мокрая от выпавшей росы, он поскальзывается и падает - и всякий раз встает обратно, размашисто шагая вниз, плеща в воздухе руками, играя, радуясь... и не замечая, как пологий спуск превращается в падение.
В воду.
Хальку казалось, что он привстал на цыпочках и заглядывает через плечо – словно в книгу, испещренную не строками, а множеством ярких картинок, в которые так просто окунуться, нырнуть с головой, почувствовать себя частью этого странного мира. Он не узнавал лица того, кто бежал по склону, чьи волосы трепал сумасшедший ветер, но чуял в нем что-то близкое до боли, едва ли не родное. Бежит незнакомый мальчишка, все быстрее, все ближе пугающая черная гладь воды, а у него, Халька, сердце замирает, будто это ему через несколько мгновений нырнуть в неизвестность… Он тормозит – отчаянно, пятками взрезая землю, но скорость все больше, все злее бьет в лицо колючий ветер, все чернее ожидающий омут…
Он тонет сразу, как будто лишенный дыхания. И медленно видит сквозь толщу грязной, зеленовато-бурой воды опускается его тело - ровное, словно бревно. Оно мягко и плавно кружится в едва заметных завихрениях, которые оставляет касающийся поверхности ветер... Не может быть так, чтобы видеть собственное тело - но тем не менее, именно это и происходит. Он умер в тот самый момент, когда коснулся зеркала пруда, и сейчас - хорошо, легко и мягко, похоже на полет...
Сверху кто-то смотрит, протягивает руки, боится коснуться ряби. Сквозь толстое стекло воды видны только неясные дрожащие силуэты.
Хальк хочет дышать. Он уже умер, но воздуха – воздуха! – хочется мучительно, до боли в легких, и даже не удивляет то, что он, умерший, еще способен ощущать боль. Судорожно бьются неживые руки, силясь прорвать толщу воды, это Хальк тянет чужое – или все-таки свое? – тело к поверхности. Один глоток воздуха, только один – а там будь что будет. Он выныривает, и синее небо заглядывает в открытые глаза, и чьи-то ладони вцепляются в плечи, тянут куда-то. Но воздуха нет – по-прежнему. В груди расцветает колючая ледяная лилия, острыми лепестками рвет изнутри. Хальк понимает – надо плыть дальше. Мало вырваться из воды, нужно вырваться из чужого тела, но сил все меньше.
Нельзя упасть. Хочется коснуться дна, зарыться в холодный ил, приникнуть руками к глине и больше никогда не подниматься. Но голова против воли запрокидывается, помутневший взгляд ищет что-то наверху - то самое лицо, которое смотрит сквозь, безошибочно находя на этой глубине его глаза.
Тонкий свист, неведомо как слышимый здесь, росчерк чего-то кривого и черного, и - легкий плеск.
Рыболовный крючок мягко, без боли цепляет его за горло. Но в этот момент он уже не помнит ничего, он закрывает глаза, отдаваясь прекрасному чувству полета - безразлично, вверх или вниз - и жалея только об одном... о том, что так и не почувствовал, какое на ощупь дно пруда.
Он – тот, близкий и чужой, что бежал по склону, уже не чувствует боли, ему повезло. Это Халькову глотку разрывает острый крючок, Хальку достается вся боль и ужас, Хальк чувствует себя безмозглой рыбой, проглотившей наживку. И не вспомнить уже – что за наживка была, за что теперь жизнью расплачиваться?! Или?... Оттолкнуться всеми силами, вновь уйти на глубину, пусть без воздуха, без солнца, без неба – но не лещом на удочке! Волны качают ватное, бессильное тело. Леска тянется куда-то вверх, мертвые глаза не могут разглядеть удачливого рыбака.
Но он все-таки дергается. Рвется куда-то - из чистого упрямства, которое не раз спасало ему жизнь.

(и наконец-то с неврозом)

[Woozzle >>>]

Воздух хлынул в легкие обжигающей волной. Еще не веря, что это не конец, что жизнь продолжается, Хальк хватал его огромными глотками, и видел, видел перед собой тело мальчишки-утопленника, всплывшее на поверхность, и тонкую леску, волочащую его за собой. Смотреть на это было невыносимо. “Я сейчас проснусь, - повторял он себе снова и снова. – Я проснусь. Сейчас. Сейчас. Сейчас!”
И, словно откликаясь на яростную мольбу, поверхность воды пошла рябью, растворяя видение. На смену темным холодным волнам явилась шумная ярмарочная площадь.
Расписные повозки, яркий шатер, гомон, смех, звон бубенцов – мальчишку охватило радостное возбуждение. Цирк! Бродячий цирк, веселое и дружно братство, Хальк так давно мечтал оказаться на представлении, а потом, быть может, напроситься в помощники. Он ведь многое может, правда! А в кармане как раз мелкая медная денежка – можно купить каравай хлеба, чтобы в животе не так урчало, а можно – маленький клочок бумаги, который, если повезет, станет пропуском в новую жизнь. Мальчик нащупал монетку, она казалась теплой.
Только повсюду почему-то лица, которые не отводят взгляда. Лица, на которые надеты другие лица, четырехглазые люди - и все они следят за каждым шагом, внимательное впиваясь и запоминая каждую черточку лица. Словно вот-вот готовятся прыгнуть, накинуться толпой, и...
Постоянно улыбаются. Ни на секунду не ослабляют натяжения уголков рта, да как они могут так?
Глупости! Конечно, улыбаются – вон как здесь весело, из шатра хохот доносится, там, наверное, клоуны… Хальк выдохнул отчаянно и бросил монетку в шляпу, взамен получив белый квадратик и право пройти внутрь.
На арене были не клоуны – фокусник. Он опускал в высокую шляпу разноцветные ленты, а доставал, конечно же, кролика. Фокусники всегда достают из шляпы кроликов – это знал даже неискушенный Хальк, но было все равно здорово, и публика искренне рукоплескала, и смеялась над зверьком, который нервно дергал задними лапами, силясь вырваться из цепких рук. Ему, наверное, уши больно, подумал Хальк, но как-то мельком, вскользь.
Ему ужасно страшно. Он бьется и не может вырваться, его пугает и мертвая рука, стискивающая уши, и бесконечный смех, отражающийся во всех этих улыбающихся, улыбающихся, улыбающихся глазах. Это совсем не смешно, это агония, и он переживает ее каждый раз - из темноты, где он затаился, наверх - к рукоплесканиям, грому, смеху...
Мальчик пытался прогнать прочь жутковатые мысли. Откуда они такие взялись – неприятные, липкие, будто бы чужие?
Фокусник, между тем, спрятал кролика обратно в шляпу, раскланялся и засеменил прочь с арены мелкими подшаркивающими шагами. А навстречу ему… Хальк аж задохнулся от восторга – на желтый круг вылетел вороной конь. Тонконогий, изящный, как статуэтка, с гривой, украшенной лентами и бубенцами. И девчонка, такая же легкая, гибкая, будто бы невесомая. Она стояла на мчащемся жеребце небрежно и раскованно, умудряясь при этом жонглировать десятком горящих факелов. Огонь неистово кружился в воздухе, падал в тонкие руки, бросал отсветы на безмятежное лицо.
...может, это и в самом деле по-настоящему?
У нее есть взаправдашние глаза. Она смотрит, чуть прикрыв веки, как будто в полусне - а вспышки задуваемых факелов кажутся при этом немного ненастоящими. Мерцают, словно огромные светлячки затеяли вокруг нее хоровод. Круг, еще круг, еще... быстрее и быстрее - и он несмело поднимается с места, чтобы шагнуть туда, вперед...
Зрители замерли, боясь потревожить наездницу даже шорохом – так она была хороша, такой невыносимо опасной казалась ее игра. И Хальк замер тоже, восхищенный, готовый ловить взглядом каждое движение. И не сразу понял, что он идет вперед, все ближе и ближе к арене, по которой нарезал круги черный, как сама ночь, конь. Куда, зачем?! Мальчик остановился в проходе – хотел остановиться, но понял, что тело не подвластно ему. Шаг за шагом, медленно, но уверенно, и кажется уже, что слышится лошадиное дыхание, и ощущается тепло огней. Он вздрогнул и дернулся – назад. Но тело рванулось вперед.
Заржал, вставая на дыбы, взбесившийся вороной, строптивый огонь вырвался из рук юной циркачки, метнулся вверх и снова вниз. Шелк волос охватило пламенем.
Тогда он понял, что все это было ловушкой вроде той, что с кроликом - и теперь он сам оказался схваченным за уши, подвешенным в пустоте и беспомощным.
Взметнулся огонь, озарив последнее, что обрушилось на него, смешанное пополам с отчаянным криком - чудовищно огромные, в полнеба, которое здесь заменял расписанный купол шатра - копыта вороного.

(со втрой половиной неврозов, конечно же)

Сообщение отредактировал Woozzle - 19-02-2009, 0:47

[She-fiend >>>]

(со Скорпионом)

- Зубарь следить! Зубарь передать! - домовик замахал лапками, пытаясь привлечь ещё больше внимания Ниары. - Зубарь всё сделать... Игрунья не знать страх! Игрунья следовать путь Богиня-Странница в сердце Аэлар! Там тоже есть... есть я. Такой я, другой я, совсем другой я. ты их видеть! ты их звать! Они помогать, но они бояться! Сильно бояться, но всё равно помогать!
- Благодарю тебя, Зубарь. Ты очень смелое создание. Ни один дух не делал для меня чего-то подобного без подношения. – Ниара улыбнулась.
- Видимо Кайлент не совсем мертв, как я думала. Хм… как же другие домовики до сих пор остаются там и их еще не поглотило проклятие замка?
Шаман достала из походного рюкзака чернила, перо и свиток пергамента из футляра для карт.
- Не домовики... другие... совсем не я... и не совсем я... но есть! - гордо заявил Зубарь. - Они храбрый! Они быть сильнее Зубарь, но их... мало знать. Плохо видно. Потому они редко помогать... Но помогать, да, они помогать! Я клясться мой мех!

«Пожалуй меня, дорогой мой Алиот, ждет смерть; уже год я дожидаюсь свидания с тобою.
Собиралась ехать в город Парящих Башен, но не судьба. А когда-то меня спрашивали эльфы «зачем ты теперь туда едешь». Но теперь ни в граде великом, ни летом и никогда никаких дел сделать нельзя и не нужно. Я слишком далеко. Никого из знакомых людей не найдешь в такой глуши, да и зачем? Мне необхо¬димо было поговорить с тобой, объясниться, но приходится в спешке описать все те чувства, которые я испытываю к тебе. Зимой я думала мы могли свидеться, но ты не отвечал на мои крылатые послания. И каким-то образом мои ухажеры и поклонники узнавали обо мне такие вещи, которых даже я за собой не ведаю. Зачем ты так поступал со мной, чернокнижник? Что же? Я и без подобной клеветы всегда любила только тебя, не смотря на то, как Тени изменили твою сущность. И конечно в тот день, когда ты пришел ко мне жутким и омерзительным сгустком живой Тьмы, мне оставалось только признаться, что я уезжаю в Ауир единственно для того, чтобы не видеть тебя и тем, чем ты стал. И даже что мне кроме моего любимого Алиота никого и ничего не нужно, - сказав эту правду прямо, я бы обрекла себя на ужасное существование подле тебя; - или же пришлось бы согласиться с основательными доводами и принять твое предложение уйти вместе в мир Теней, чего моя эльфийская сущность не могла потерпеть. Я не согласилась и кажется поступила благоразумно. Но только теперь, когда решение уже принято, чувствую я, до чего невыносимо-тяжело мне это благоразумие, никогда не испытывала такой смертельной тоски. Знаю, что и тебе не весело одному в скверном пустом мажеском граде. Я бы давно приехала, несмотря ни на что, если бы можно было это сделать, не уведомляя тебя же. Но мой долг перед моим народом превыше моих личных страстей. И ты это всегда знал. Я должна узнать тайну проклятого замка, который и ты всегда желал исследовать. Это впрочем и хорошо: быть счастливой вообще как-то совестно, а в наш печальный век и подавно. Тяжелое утешение! Есть, правда, внутренний мир мысли, недоступный ни для каких случайностей военных походов, ни для каких душевных невзгод - мир мысли живой и любящей тебя женщины, который должен осуществиться в действительности. Я не только надеюсь, но так же уверена, как в своем существовании, что истина, мною узнанная, рано или поздно будет узнана и другими, узнана всеми, и тогда своею внутреннею силою преобразит она весь этот мир лжи, навсегда с корнем уничтожит всю неправду и зло жизни личной и общественной, мерзость нравственного запустения, вражду между государствами - ту бездну тьмы, грязи и крови, в которой до сих пор бьется и человечество и эльфы и другие расы; все это исчезнет, как ночной призрак перед восходящим в сознании светом вечной истины Аэлара. Сердце берет свои права, и опять тяжелая тоска, тупое страдание, и еще невыносимее становятся мелкие препятствия и столкновения, все эти пощечины обыденной жизни.
Возлюбленный мой, в эти минуты душевной усталости, слабости и отчаяния только твоя любовь может поддерживать, ободрять меня. Мне бы хотелось чтобы ты сказал мне нечто подобное в ответ… Я еще не верю вполне, прости меня за это письмо, ведь мы так давно расстались.
Твоя навсегда Ниара Ас‘Сарен".

Ниара погладила домовика до мягкому белому меху. - Я еще раз благодарю тебя за сведения. - Она свернула свиток и запечатала его такой же маркой, как и та, что была на стене. - Я надеюсь увидеть тебя, когда мы будем отправлять завтра, Зубарь. А сейчас мне нужно приготовиться к отбытию и отдохнуть. Все же я не эльф. - Признавать последнее было всегда сложно и больно.
На глазах Зубаря выступили две крупные, как белые жемчужины, слезинки.
- Моя позвать Ганс, если надо - всхлипнув и громко хлюпнув носом, пискнул дух.
- Если тебе не трудно, - согласилась белая всадница.
Домовик кивнул, снова смахнул слезу и, подпрыгнув почти до потолка, с громким хлопком растворился в воздухе.
Не прошло и нескольких минут, как в дверь постучались.
- Зубарь сказал, я вам надобен, так я тут, - прокряхтел старый Ганс.
- Да, входите. - Отозвалась Ниара, уже держа свиток, готовая его вручить владельцу таверны.
Ганс разрумянился и заметно подустал. Глаза трактирщика покраснели, но ан губах играла улыбка.
- А Зубарю вы понравились. Шептанул что-то на наше пивко только что, так оно мигом так вспенилось! Народ не нахвалится! Так что вам угодно - говорите, весь ваш!
Бард склонила голову, приветствуя Ганса. - У меня есть некоторая особенность очаровывать. Но прошу. - Она отошла так, что бы было видно рисунок-символ многоголового дракона. - Мне необходимо отправить это письмо в город Парящих Башен Алиоту Шейлран, когда этот символ исчезнет. А исчезнет он в том случае, если туманы Кайлента навсегда поглотят меня. Это очень важно для меня. Могли бы вы оказать мне такую услугу? - Зеленые глаза барда были широко раскрыты и смотрели с невыносимой грустью и тоской на трактирщика.
- Миледи... - замялся Ганс. - Мочь-то я конечно могу, это дело нет рудное. У меня найдётся доверенный гонец, вот только... Если у вас есть, кому писать - то может не нужно вам и вовсе в туман? Гиблое же место, огнём аэларовым клянусь!
- У меня есть обязанности перед народом Долины Теней и перед моим Домом. Даже когда превратят в руины наши города, когда сожгут и выкорчуют наши леса, лиристы обязаны нести свой долг, даже если Луна перестанет освещать нам путь, и надеяться на возрождение.
- Значит вам судьба так заповедала, да? Ох и жалко мне вас... - вздохнул Ганс. - Ладно, давайте весточку вашу. Сохраню да передам, кому потребно, вы уж только не горячитесь... берегите себя. Да одна туда не суйтесь, вот вам мой совет. Я послушал, там народ туда же собирается, так что поглядите - может кого ещё подберёте, окромя ваших спутников да зверя вашего. Бедный Зубарь... давненько я не видел, чтоб ему так кто в душу западал.
- Благодарю вас.

[Сигрид >>>]

(не без мастера)

Хелакса проводила феалари долгим взглядом. Спокойно было с ним, странно спокойно, как иногда бывает в большом храме, пустом перед вечерней. Холодный, величественный, самодостаточный – и в то же время, всегда укроет, хоть от ливня непогоды, хоть от ливня стрел. И не потому, что обязан там кому-то и за это что-то получит – просто не может по-другому. Он же – храм.
Он же – эльф!
Но Хелакса улыбнулась в воротник капюшона. Ну и что? Аэлару все живые покорны и милы, даже неразумно его не видящие. А этот к огню жмется не хуже правоверного хуманса!
Монашенка еще раз вытерла салфеткой уголки рта и поднялась, стараясь скрипеть как можно меньше тяжелым стулом по полу, прижала к себе сумку. Кое-как выбралась из-за стола, вытащила край рясы, прищемленный другим стулом. Подхватив тарелку, монашенка направилась к стойке.
- Мисс Сильва, - Хелакса со смиренным поклоном отдала приборы, - благодарю за ужин и тепло. Могу я просить о комнате и количестве монет, которое скрасит понесенные по моей вине затраты?
Сильва вынырнула из-за прилавка. Весёлая, чуть растрепавшаяся от беготни и хлопот, девушка улыбнулась постоялице.
- Мисс... Вот так почитай всю жизнь "мисс" и останусь, как миской надколотой. Жизнь не мёд - никто за муж не зовёт! - рассмеялась она. - С вас шесть медяков за всё, включая комнату. У нас дёшево, отец на другом заработает. Постель чистая, комната хорошая, окошко есть... Я провожу, если угодно.
- Я была бы очень признательна, - монашенка вернула улыбку и засеменила вслед за дочерью хозяина по крепко сколоченной лестнице. – Миска треснутая – это жена за нелюбимым мужем, потому что бьет он ее, сам мается и жену мает. А твой суженый еще стукнет в дверь, - совершенно серьезно сказала она.
У двери комнаты Хелакса поблагодарила Сильву неглубоким поклоном, затем переступила порог, подобрав рясу. И правда, хорошая комната, мебель добротная. Монашенка положила сумку на маленький круглый столик-тумбочку, достала свечу и огниво, укрепила свечу в жестяном подсвечнике.
Бумага темноты медленно прожигалась мягкой точкой свечного огонька, сворачиваясь по краям. Хелакса приблизилась лицом к туго сжатому теплу, вдохнула его, прошептала начало молитвы.
Огонек не дрогнул – Аэлар дозволял молитву в это время в этом месте. И монашенка закрыла глаза своего человеческого, телесного, чтобы открыть глаза духа.
- Господь всемогущий, всеславный, всемилостивый! – огонек веры разгоралась в душе ее. – Ниспошли милость и благословение на рабу твою! – Стоя на коленях перед свечой, с молитвенно сложенными на груди руками, Хелакса была камнем – мироточивым камнем вроде тех, что стоит в соборе святой Николетты. – Дай силы ей, дай зоркости глазам ее, дабы отличать дурное от доброго, живое от мертвого! Дай силы ушам ее, дабы отличать ложь от правды, вой от ветра, плач ребенка от звериного плача! Дай силы устам ее, дабы несли слово Твое, во имя и славу Твою!
Хелакса перевела дыхание.
- Господь всеблагой, всеведущий! Ниспошли благодать рабу твоему Гансу – трактирщику, и дочерям его, Джезибелле, Сильве и Марианне, за доброту их и праведность! Защити их от тумана дурного, дай здоровья и мужей сильных, верных! И жену его Марту упокой в сени чертогов своих! Да будет так.
Еще горела свеча, еще шептала Хелакса, славословя Огненного Отца, затем Мэллу – странницу.
Потом огонек погас.

Сообщение отредактировал Сигрид - 22-02-2009, 15:14

[Черон >>>]

Огонь, хищный, жадный, грозящий пожрать все вокруг, и черные копыта в дюйме от лица проступали даже сквозь белесый туман, словно этот мир – реальный – накладывался на тот, призрачный, в котором был яркий шатер на площади и кролик, бьющийся в руках фокусника, и тонкая девочка на спине вороного скакуна. Хотя, какой их них реальный, а какой – лишь видение? Что если Хальк уже умер в том мире, стал горстью тусклого пепла, ворохом обгорелых костей, и теперь ему вечно скитаться здесь, в этом невозможном посмертии.. Может быть, он уже тень – та самая, какой пугают мрачные легенде о Кайленте?
Он очнулся и смог вырваться из плетущихся видений и обрывков, и только тогда понял, что кукла, освободившаяся от уз, куда-то бредет, оступаясь и оскальзываясь, по промерзшей земле. Первая мысль - вонзить пальцы, натянуть ниточки и остановить. Но...
...но ему вспомнились сны.
И он удержался. Сам не зная почему, уже не чувствуя забитой ненависти и власти над куклой, которая неожиданно перестала быть куклой, а стала таким же... как он?
Они брели вперед. Уже уверившись, что выхода нет, что страх пропасть здесь растаял, и осталось только отупевшая тоска по оставшимся позади снам. Хотелось уснуть и видеть их еще. Но приходилось идти. Идти, отдавшись на откуп кукле и спрятавшись внутри нее.
Они почти не заметили того момента, когда туман вокруг них исчез.
А заметив – не поверил. Казалось, что это – очередная ловушка проклятого места, что стоит только поглубже вдохнуть воздуха, который кажется таким свежим, таким теплым, таким живым, как в легкие вновь хлынет мутная белесая гадость. Мальчик старался дышать осторожно, боясь спугнуть это неожиданное счастье. Одеревеневшие ноги ступали неловко, задевали корни, откликались колючей болью. Мир вокруг казался маленьким, съежившимся до размеров сферы, в которой был сам Хальк, какие-то ветки, что задевали его руки и лицо, да отрезок дороги –неизвестно куда, неизвестно откуда.
Он брел – туда, куда вели. Механически отводил ветви, невидяще смотрел по сторонам, а перед глазами был все тот же туман. Позволив уйти своему пленнику, Кайлент никак не желал отпускать его душу.
Это было больно - по-другому.
Он впервые почувствовал, что сам является куклой - маленькой, сгорбившейся куколкой, в которой пустили корни щупальца тумана. Они не давали ему вырваться. Петли, цеплявшися за плечи, плети, хлещущие по ногам... один раз он едва не упал. Из темноты по сторонам дороги (или того, что казалось дорогой) скалились бледные лица, разевая безгубые рты и издавая едва слышные стоны, вибрирующие во всем теле. Они звали его домой - нет, приказывали, манили, тянули...
Не оглядываться, ни в коем случае не оглядываться...
Что-то ныло внутри. Ныло, корчилось от боли, пыталось забиться в самый темный, в самый потаенный уголок, словно мечтало сейчас, в этот миг перестать быть. Именно сейчас, пока костлявые холодные пальцы тумана не вцепились, не выдернули, не заставили повернуть обратно. Хальк ощущал это что-то как часть себя, и в то же время – как нечто чуждое, но эта двойственность совсем не пугала измученный разум. А еще – было жалко его, чужого и близкого, поделившегося с Хальком склоном, поросшим мокрой травой, илистым дном холодной реки и рыболовным крючком в горле. Захотелось укрыть его, как беззащитного котенка за пазухой, подарить ему немного того бездумного равнодушия, которое мальчик испытывал сейчас сам. И он позволил этой вялой полудреме вползти внутрь, растечься по венам, стать вязкой стеной, отгораживающей от всего на свете. Безразличие. Слышишь, ты, внутри, ну разве тебе не все равно?..
Прикосновения он воспринимал именно так, как и должен был - вздрагивая и впиваясь в ответ судорогой, сводящей конечности. Но это было по-другому - просто в один момент он не успел удержаться, и вместо цепких ниточек охватил куклу целиком, слившись с ней каждым дрожащим фрагментом замерзшей сущности. Это было так... необычно.
Впервые он чувствовал, как исчезает "я" и исчезает "оно".
И когда впереди совершенно неожиданно, выступив из тени, показался освещенный дом на перекрестке трех дорог, он почувствовал слово "таверна" так же, как оно отозвалось в обезволенном сознании куклы - нет! теперь - в "моем"...
Это значило - тепло (неужели правда?). Это значило - еда, и самое тревожное - другие, такие же, как он.

(куда мы без невроза?))

[Scorpion(Archon) >>>]

Ночь в "Свече"

Ночь вступила в свои права. Потемневший небосклон то скрывал за пробегавшей по небу тучей звёзды, то озарял их сиянием подлунный мир. Уступив луне, вечной спутнице неугомонной Богини-Странницы, солнце Аэлара ушло до рассвета, погрузив мир в глубокий тёмно-синий омут мягкого, дружелюбного мрака. Звуки и запахи менялись, смешивались и висели вокруг "Последней свечи" неповторимой аурой домашнего уюта на безлюдной дороге - именно той, какой так славятся достойные таверны и гостиницы у одиноких путников или шумных заезжих компаний.
Постояльцев начали распределять на ночь. Пьяного юношу, так интересовавшегося у хозяйской дочки, презирает ли она его, даже не стали расталкивать - спать за столами не возбранялось, хотя любили это немногие: странники всегда предпочитали отоспаться хорошенько, даже если и без изысков. Комнат обычно хватало не всем, но для народа победнее Ганс готов был за грошик отпереть и сенной склад у конюшен, не названный сеновалом лишь потому, что старик сам не возился с сеном, а покупал у старых друзей, коих за время содержания "Свечи" у него скопилось множество. там же, порой, в тёплые ночи - прямо на крыше - ночевала и Джезза. Ганс не любил дочкину причуду, но та клялась, что обожает перед сном смотреть на звёзды, и только дождь мог заставить неугомонную закрыть узкое оконце и спрятаться в тепле верхних полок сенного сарая. Сильва и Марианна спали в одной комнате - обычно по очереди: одна спала, другая ночью приглядывала за неспавшими постояльцами или встречала ночных гостей. В эту ночь дежурство выпало Марианне, и девушка уже зажгла свечу у стойки и вытащила рукоделие, чтобы не заскучать.
Ганс пожелал всем гостям славного отдыха, попросил за комнатами подходить к дочерям, извинился за суету и скрылся в своих собственных "покоях", как старик любил называть упрятанные за увесистой дверью в задней части таверны две комнаты. В одной из них он жил сам, другая же прежде была собственной комнатой жены. Пусть спали они и вместе (немудрено - спя порознь, трёх девчушек бы не нажили!), но Ганс настоял, ещё тогда, давно, чтобы у любимой был и свой уголок. Туда она хотела привести сестру... Теперь комнату ганс отдал Джеззе, но девочка продолжала чудить и не слушаться отцовских просьб и наказов, не особо настойчивых. Вот и сейчас, стоило уйти отцу, как Джезза бросилась вон: только скрипнула дверь да сверкнули в темноте открывшейся двери босые пятки.
- Эээх, шалопайка, - вздохнула Сильва, притворяя дверь за сестрой, - вовек ведь мужа не сыщет! на что уж мы с тобой. Ведь золото,а не девки - так никому не нужны. А она?
- Не трогай её, - улыбнулась Марианна. - Пусть живёт как знает. запретом её не отучишь - улизнёт, а то обманет. Дело ли?
- Не дело. А всё одно надо бы приглядеть, - покачала головой Сильва.
- Ну полезай с ней на крышу, звёзды выглядывать.
- Упала бы с дуба - вот тогда и лезла бы. Вот уж что мне не дело так не дело!
- И то верно, - снова улыбнулась Сильве сестра.

[Orin >>>]

с мастером

Время приближалось к вечеру. Два часа назад наказующий выехал из последнего придорожного трактира, и теперь следующая остановка планировалась еще через пару часов в последнем на этой дороге трактире, если только не считать «Последней Свечи», куда он надеялся подъехать утром.
Лошадь шла неспешным ходом, путников на дороге пока не встречалось. Постепенно погода начала портиться. Небо над трактом постепенно затянулось серыми тучами. Начал накрапывать дождь. В это время года ливни были довольно редким событием, в основном шли именно такие раздражающие моросящие дожди. Пейзаж вокруг тоже не блистал разнообразием. Холмы, несколько полей да редкие полоски леса вот и всё что было по бокам дороги. Чтобы отвлечься, Айвор прикрыл глаза, и уже в который раз начал в уме систематизировать всё то, что он узнал за прошедшие два дня. Получалось не очень. Было такое чувство, что ответ лежит на поверхности, надо просто найти какой-то один момент… Но именно с этим и была главная проблема.
- Добрый путь, мил человек! Куда едешь, али откуда? - служителя справедливости окликнули с обочины уже через пару минут. на камне, у старой канавы, вольготно расположился высокий, давно не брившийся человек. Обветренное лицо, давно стоптанные, но пока ещё целые сапоги и длинный плащ из настоящей волчьей шкуры выдавали в незнакомце вольного охотника, каких нынче много бродило по окрестным землям. Много денег такие "ловцы счастья" не зарабатывали, но пользовались у деревенсого люда где уважением - за добрую дичь по сходной цене и славный лук да топор в помощь, когда потребуется - а где и страхом, за тот же лук и топор. Уважение позволяло порой платить за что-то поменьше, а страх - и вовсе брать даром. Впрочем, по головам охочий люд никто не считал, и, случись нарваться на отпор, вольный стрелок мог и не пережить этого, но желавших изведать вольной жизни всё равно хватало. Утешало всех одно - реального зла от охотничков бывало немного, а вот волки да медведи в лесах присмирели, да и заправских головорезов можно было припугнуть, пообещав позвать следопыта с луком. И потому власти везде смотрели на них сквозь пальцы и просто не замечали, коли не было на то особой нужды.
Айвор натянул поводья, заставив свою меланхоличную лошадь остановиться. Несколько мгновений он разглядывал путника. Вроде ничего особо опасного тот из себя не представлял. Была, конечно, возможность, что это один из «лихих людей» обитающих вдоль дорог, но в кустах вроде никого не было, а в одиночку на путника они старались не лезть.
-И вам приветствие, храни вас Аэлар.- приветственно поклонился Айвор охотнику – Еду из «Свихнувшейся подковы», а куда - сам не знаю. Не бывал в этих краях еще.
- А я вот на промысел вышел, - прицикнув зубами, скорчил неприятную, но беззлобную ухмылку охотник. - Он, полюбуйтесь.
Оказалось, что под ногами у путника не камень. Точнее, не только камень, но и аккуратно приваленный к нему матерчатый мешок, бывший из всего снаряжения охоника, видно, самым новым. быстро развязав шнурок у горловины, мужчина запустил туда руку и извлёк на свет аэларов рыжую белку. Тушка зверя висела, поднятая за хвост. Одного глаза не хватало.
- Шкурку-то не попортил, - снова неприятно усмехнулся охотник. - Подороже пойдёт. Мелкого я немногось набил, да авось люду честному сгодится на что, коли жаться не буду да недорого уступлю. Как думаешь, мил человек?
- Благодарю покорно,- Айвор с сокрушенным видом развёл руки в стороны, при этом слегка встряхнув левую – Но боюсь у меня вряд-ли найдется чем вам заплатить. Эх, мой вам совет не играйте в кости с щербатым в Подкове.
- Моё ремесло - оно дело славное, да непостоянное - заодно уж и бережливости учит. Не игрок я, мил человек, совсем не игрок, - отозвался охотник. - Вот думаю может до "Последней свечи" сходить, авось Ганс и заплатит чего, а то ведь и кружечку нальёт, старый хрыч! Как может народ к себе тянет, а народ и так валом валит - каждому охота в герои-то! А коли и не каждому - так многим. Но я на такое дело не пошёл бы, и правильно делаю, что и сейчас не иду. Мил человек, коли хочешь совет за так - вот он тебе: не суйся туды, туманы - они кровопийцы, человечинку-то любят, а назад и костей не выплюнут. Волки лютые, а не туманы!
- Я похож на идиота ? –Айвор сделал самое удивлённое лицо, на какое только был способен – Лезть в это трижды проклятое место… Нет уж, спасибо я лучше с обрыва в омут головой. И быстрее и душу сохраню. – Наказующий быстро сделал жест отгоняющий зло- Отдам только письмо хозяину и сразу оттуда назад. Эх, подвела нелёгкая за такую работёнку взяться…
- А что за письмо? Прости, уважаемый, если зря дело пытаю, - пожал плечами охотник. - Следознатство, оно вниманию очень способствует да любопытству. Вот и интересуюсь. Без злого умысла я.
- Знал-бы, сказал-бы. Моё дело маленькое. Взял-отвёз. А чужое читать не стоит… Был у нас один. Так его потом нашли- Айвор сделал испуганные глаза и передёрнулся от страха- Так-что лучше несколько серебряных, чем голова в канаве…
- Чёрт, да чего тебе надо-то, хрыч старый. Или свисти давай дружков и потанцуем, или вали своей дорогой. Уже пять минут тут торчу…
- Ну дело твоё. Я посижу ещё, а там глядишь соберусь до к ночи, али к утру и тебя у "Свечи нагоню". А ты езжай себе, мил человек, пусть тут не близок, да и не далёк, а дорога - вот она, - охотник снова прицикнул зубами, словно орехи грыз.
-Ну и тебе счастливо, охотник. Встретимся в Свече, так может и сыграем… Зверьё сестрице на воротник лишним не будет. – Айвор потянулся в седле. Метательный нож в скрытном держателе на левой руке вернулся назад в пазы.- Давай старая, поехали…

[She-fiend >>>]

(с Рысью и Скорпионом)


Отдав письмо Гансу, Ниара спустилась вниз уже вместе со своей пантерой. Сопартийцы все так же сидели за столом, но были видно, что они собирались отправляться отдыхать. Ей, к слову, тоже требовалось отдохнуть после целого дня пути верхом. Даже приобретя некоторые врожденные черты эльфов, ей все так же требовался нормальный человеческий сон.
- Уже глаза слипаются? – спросила леди-бард, присаживаясь за столик.
- Да если бы, - усмехнулась Клио, - я не привыкла спать по ночам - издержки профессии.
Хотя, на самом деле, поспать было совершенно не лишним, если брать в расчет грядущий поход в Кайлент. С другой стороны, усталость от долгой дороги давала о себе знать.
А ведь буквально несколько дней назад была сумасшедшая вылазка в королевскую библиотеку за одним раритетным фолиантом, очень заинтересовавшим одного коллекционера, привычный вечер в "Белой вороне", куда большинство завсегдатаев заходили посмотреть хрупкую, гибкую как кошка танцовщицу.
- Но отдохнуть определенно стоит перед Туманами. Кто знает, когда ещё удастся. - это было сказано без всякого сожаления, простая констатация факта.
- Я кое-что еще узнала. Нам нужно запастись любым огнем, который мы способны унести с собой. И еще… неизвестно как надолго мы там застрянем, но с едой проблем не будет.
Демоны Кайлента могут покидать замок и даже добраться до таверны.
- Минус одна проблема - уже хорошо. Огонь... у меня есть несколько "фонариков", но тепла от них никакого - только свет и тот достаточно тусклый, - ровное свечение небольших стеклянных шариков не раз помогало в работе, когда яркий огонь мог разве что обратить на себя ненужное внимание, а чуткие руки и слух не могли помочь. Те же книги, среди которых в темноте хранилища невозможно было найти нужную на ощупь.
- Думаю, с этим разберется наш волшебник. Кое-что и я умею, но чем больше, тем лучше.
Я знаю кое-какие способы отогнать духов, которые могут пригодится, если магия оставит нас. Самый простой – это сжечь черные бобы в огне. Можно так же поймать духа в бутылку и закупорить ее свечой, но, если признаться, это очень сложно. Некоторые духи, которые жаждут крови, могу поглощать плоть. И если подобному призраку удалось сожрать человека, то он может воплотиться.
- Звучит многообещающе. В любом случае, проблемы надо решать по мере их появления, а мы пока даже не выхали из таверны. По правде сказать, мне всегда казалось, что разжечь огонь для мага не проблема, а уж найти, что жечь в Кайленте можно - все же не пустыня.
- Нам неизвестно что там, и если сущности там настолько сильные, то вполне возможно, что они могут захватить даже наш разум. И изгонять этих созданий довольно сложно.
Давайте выедем на рассвете. Сейчас нам всем лучше отдохнуть… а мне расплатиться с тавернщиком. – Ниара улыбнулась, когда подумала о той сумме, с которой придется расстаться.
Клио кивнула. Рассвет, так рассвет. Девушка собралась последовать примеру леди-барда, чтобы поутру не тратить лишнее время на пересчет мелочи.

- Запомните. Лучшее средство отпугнуть злых духов состоит в том, чтобы привлечь добрых. Призывая более добрых духов, делая как можно больше добра, и злые удалятся, потому что добро и зло несовместимы. Совершая добро, и около нас будут всегда добрые духи.

- Извините, - окликнула Ниара Ганса, когда тот уже начал собираться уходить. – Мне хотелось бы рассчитаться с вами по долгам, потому что нам придется рано покинуть вас. И я хотела бы попросить вас достать кое-что.
- Всё, что угодно, - глаза старика так и сверкнули от удовольствия. - Говорите, всё достану! Что-то попроще, что-то посложнее да подороже, но нет такого, чего вам старый Ганс не предложит!
- Мне необходимы травы, а конкретнее зверобой, несколько флаконов святой воды и волшебный цветок, лавандовую орхидею, и кое-что, о чем здесь не стоит упоминать.
- Зверобоя у меня в достатке, - уверил Ганс. - И вода святая найдётся. Уж чего-чего, а этого добра всегда много берут. За неё денег не возьму - на благое дело раздаю. Орхидея, говорите? Ну, допустим, ежели поискать хорошенько, будет вам орхидея. А прочее? Коли говорить нельзя, как же я вам что продам? - и трактирщик довольно усмехнулся в бороду.
Ниара нашлась что ей сделать. Она насыпала из мешочка на поясе песка на ладонь, который часто использовала в поединках, пошептала и когда раскрыла, то на стойке стали собираться буквы. Они гласили – «черная свеча».
- А остальное я возьму сейчас, если вы не против. За орхидеей утром?
- Я утром пришлю всё сю... Ганс остановился на надписи. - Ой, Аэлар-согревающий, Аэлар-милостивый! Неуэто вы смерти моей хотите, али погибели душе да имуществу?! А дочкам моим! Такого вам ни один порядочный человек не продаст, это ж какое жуткое дело... - Ганс смерил гостью взглядом, но уходить не стал. Глаза трактирщика сузились, брови почти сошлись над переносицей, морщины на лице стали намного заметнее - сейчас он куда меньше походил на добродушного хозяина гостиницы у дороги. - Кабы пораньше... Знаю я, где такие берут, и гада одного знаю, что ими приторговывает. Мерзавец, каких мало - но такой гадости всегда продаст, чтоб ему солнце в нутро заглянуло! А теперь уж поздно, коли вы ждать-то не захотите...
И снова не ушёл. пару раз щёлкнув пальцами, словно считая монеты, Ганс нагнулся и еле слышно шепнул:
- Продать не продам, и того ублюдка, Мирруха, уже вам не подсуну, но вот где взять - подскажу. Не обессудьте, вести ненадёжные, ну так много и не возьму.
- Вы поймите. Не зла желаю. Кайлент должен вернуть принадлежащее эльфийскому народу. Самое дорогое, что есть у смертных способно вернуть только это. Мне самой тошно даже думать о подобном, но это жестокая необходимость. Назначьте цену, - на стол лег мешочек с золотом, судя по звуку, и шкатулка с резным узором, небольшая, но явно содержащая что-то очень ценное. – Вы можете поделиться своими воспоминаниями о месте, где живет этот человек? Деревья должны помнить о нем.
- Необходимость? - Ганс посмотрел на Ниару так, будто видел вместо неё теперь кого-то другого. - Необходимость, гвоорите? Рассказывал мне Миррух, из чего его товары делают. У меня три дочери! Три! А кто-то своих таких же... Понимаете? Не знаю уж, поймёте ли вы... Это у вас бывает необходимость, ради которой отец дочку может убить ив прах истолочь, а у меня - нет такой, и вовек не будет! Коли надобно чёрных свечей, так берите за так - в Кайленте, в старой лавке этой падали! На окраине, уж не пропустите! Он их там немало оставил, знаю, что говорю, только никто, никто меня прежде про них и просить не думал! Чернокнижники приходили порой, ворюги да бандиты без чести и совести, твари, каким Мэлла сама на дороге камней добаляет... А попросили вы... Верно больно стар я стал, раз герои мёртвыми детьми торгрвать стали!
Ниара как-то зло усмехнулась самой себе, вспоминая тех трех воинов, которых оставила умирать. Просить Ганса замолчать? Да лучше под заклятием заставить друга переспать с гастом, чем так. Но информация была интересная, хотя она возможно и долетела до ушей посторонних.
- Так лавка некроманта в Кайленте?
Берите злато и камни в шкатулке, там изумруды. Мои извинения за беспокойство. – Она ловким жестом коснулась вначале лба, потом символа-полумесяца, а в конце сердца. – Если будет возможность, то я постараюсь обойтись без подобного рода магии.
- Старая лавка, - буркнул Ганс. - Там что надо - так возьмёте, только аккуратно, Миррух не дурак был, от воров хоронился. Думается мне, никто его товары не утащил и поныне. Он всегда клялся, что однажды снова там промышлять будет. на двери кружка с чёрным внутри. И не надо мне ваших каменьев да злата. Честным трудом - сколь надо скоплю, где согрешу - отвечу. Да только уж не за то, что мёртвыми детками торговал, - и, развернувшись, старик вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Ниара некоторое время продолжала стоять, глядя вслед Гансу. Ее продолжала мучить мысль о том, как были разочарованы те воины, а теперь и тавернщик. Золото и шкатулку она спрятала в наруче и отправилась в свою комнату отдыхать. По пути размышления зашли слишком далеко. От подобных мыслей шаман всегда старалась избавиться. Эльфы всегда думали иначе, чем люди. Для них и мщение было другим, по иному воспринималось в отношении других рас. Конечно, все это было до слияния культур. Но Теневая Долина оставалась консервативной, единственным последним оплотом старых Домов. Воплощенная Утопия. И там, как бы ты не старался доказать прекрасным долгоживущим эльфам, как бы внешне не был похож на них, какими бы талантами не обладал, все одно ты останешься человеком. Человеком не для мира эльфов и не из мира людей.

Сон, долгожданный сон. Он пришел так скоро. Аштар лежала рядом и своим присутствием делала мир спокойнее, ибо во сне являлся он. Создание небывалой красоты, любимое, в чьих объятиях хочется забыться, с восьмью глазами и четырьмя клешнями. Мастер снов всегда был где-то на границе зрения как сияющий лучик или тихий шепот. Нельзя не любить сущность, столь неразрывно слившуюся с твоей душой. Но сегодня ночью пришел не Мастер Снов, а Гаррет. Злой негодяй, бесчеловечное создание, способное на любую подлость. Вечно глумлящийся над каждой ошибкой. И вот сейчас размахивал этой черной свечой, словно жезлом.
- «Думаешь, сможешь вернуть его, ведьма? Нет. Я тебя хорошо знаю, мразь. Ты никогда не делаешь чего-то просто так. Корыстная. Хочешь призвать в самом Кайленте духов мертвых? Завладеть всем замком? Ха-ха-ха! Он сожрет тебя, только ты вякнешь еще на подступах к дому чернокнижника. Ха-ха-ха!»

[V-Z >>>]

(со Скорпионом)

За окнами уже чернела ночь, но Римор еще не ложился. Он не устал, так что особенно долгого сна ему не требовалось; вместо этого стоило уделить внимание другим, не менее важным вещам.
Феалари уже поднялся в свою комнату, распрощавшись с Гамбетом, и разложил на маленьком столике бумагу, перо и чернильницу. Особую бумагу - плотную и жесткую, куда прочнее обычной.
"Саммаи-анне*.
Если ты это читаешь, то наверняка в последний раз слышишь эти слова..."
Римор задумался - что именно написать? Советовать сестре, как управлять Домом? Полноте, это он сорок лет провел вдали от Канфеорна, а не Маэри. Она наверняка во всем, что творится дома, разбирается куда лучше, и давать ей советы будет просто неуважением.
Перо вновь коснулось бумаги.
"Самаи-анне, утром я уйду в туманы Кайлентора, и не знаю, вернусь ли оттуда. Я надеюсь найти там то, что поможет возвысить Фаэль; уверен, что когда вернусь, то найду Дом крепким и сильным, и лишь помогу ему усилиться еще больше. А если не выйду... что ж, тогда ты получишь венец, и, я уверен, распорядишься властью так, как я бы не смог.
Я знаю, ты не хотела бы, чтобы я так рисковал, но иначе нельзя. Долг перед Домом зовет, и хотя его зов звучит криком журавля**, я следую ему. Прости, Маэри... впрочем, я уже говорил это, когда отправлялся в изгнание, и я помню твой ответ."
Перо снова замерло. Что еще написать? Что он любит сестру? Что хочет обязательно вернуться домой?
Она и сама это знает.
Феалари редко говорили или писали то, что и так понимал собеседник. И в этом отношении (как и почти во всех других) Римор был истинным сыном своего народа.
Зачем писать то, что и так цветет в сердце знающего? Зачем повторять эти слова, словно не доверяешь уму и чувствам читателя?
Незачем.
Римор вздохнул. И дописал последние строки:
"Если я не вернусь, и тебе принесут лишь письмо - прости меня за это, саммаи-анне. И прошу только об одном - помни меня, и всех, кто был старше.
Риэмар"
Только он мог называть Маэри Фаэль'мин "сестренкой". Только она одна могла обращаться к нему "Риэмар" - личной формой имени, дозволенной лишь родным.
И феалари вознес короткую молитву Отцу Каэллару - чтобы так осталось и впредь.
Сложив письмо, он извлек из сумки конверт из точно такой же бумаги; затем на свет появился священный кинжал. Письмо скрылось в конверте; Римор положил его в центр стола, и поместил сверху кинжал - по одной из линий сгибов.
- Miatei Kaellar, - выдохнул феалари, - keave mallara talleni semmoi***...
Повеяло холодом; мимолетное дуновение ветра - и Римор переместил кинжал на другую линию.
Вновь прозвучала уверенная молитва:
- Miatei Kaellar, keave mallara talleni semmoi.
Феалари медленно поднял кинжал и кивнул - теперь на конверте не было ни признака того, что его можно было открыть, не разрезав. А бумага отныне искрилась, предупреждая, что пожелавшему достать письмо не поздоровится.
Задумчиво осмотрев конверт, Римор остался доволен работой. Теперь следовало позаботиться о том, чтобы письмо в случае чего дошло по назначению... оставить в гостинице? Самый логичный вариант.
С конвертом в руке феалари ступил в коридор, оглядываясь в поисках кого-то из семьи владельцев.
Марианна сидела у свечи за стойкой, склонившись над своим рукоделием, и тихо что-то напевала. Кажется, это была "песнь о золотом рыцаре" - старая весёлая баллада, которую в народе очень любили. В ней пелось об одном из предков короля Маркуса - Мендарионе Кайленте, прозванном Золотым рыцарем за вечно развевавшиеся по ветру золотые кудри. Мендарион никогда не носил шлема, но, когда праведный гнев наполнял его душу, волосы его сияли так, что враги просто слепли, взглянув на великого короля.
Римор эту балладу слышал, и она его всегда удивляла. Конечно, поэтические вольности непременны для любого сочинения, но мысль о воине, идущем в бой без шлема, и надеющемся на сияние своих волос феалари просто поражала. В конце концов, золотые волосы - это же отнюдь не Венец Первых.
Впрочем, какое ему дело до песен арделли и странных поступков их королей?
Он уверенно направился к девушке; конечно, лучше было бы говорить с самим хозяином, но и такой вариант вполне подходит.
Марианна подняла голову, заметив тёмного эльфа:
- Я могу чем-нибудь помочь? Поздний час, но если вам что-то нужно... Только скажите, я сделаю всё, что в моих силах.
- Это не так уж сложно, - кивнул Римор, и положил перед девушкой плотный, слегка искрящийся конверт. - В случае, если я не вернусь из Кайлентора, то рано или поздно здесь появятся мои сородичи, скорее всего - трое. Письмо следует передать им. В том случае, если я вернусь, но умру - вместе с письмом следует передать мое оружие, и все, что будет в мешке из темно-синей кожи.
Голос феалари звучал совершенно спокойно и даже чуть отстраненно, словно речь не шла о его гибели.
- Хорошо. Мы передадим, - коротко кивнула Марианна и, подняв взор ещё выше, заглянула в глаза собеседника. - Вы... скажите, вы боитесь туда идти? Вы ведь наверняка много сильнее их всех, что собрались тут. Но вы ведь тоже боитесь, правда?
- Не боятся только младенцы и мертвецы, - коротко усмехнулся феалари. - Конечно, неизвестность вызывает страх. Но... любой страх можно убить. А если нельзя - то нет смысла и волноваться.
- У вас ведь есть,к кому возвращаться, да? - Марианна не могла больше сдерживать рвущиеся один за другим тяжёлые вздохи. Казалось, девушка вот-вот расплачется, но не было слёз, не было дрожащих плеч и закрытого руками лица. Марианна просто смотрела в глаза Римору и говорила. - Знаете, сколько раз я хотела сама пойти? Тайком от отца и сестёр. Сильва скоро наверняка выйдет замуж. Джезза ещё маленькая... А отца пропажа матери надломила. Он только нами и живёт. и ему не перенести потери ещё одной, которую он любит... А он любит меня. Всех нас любит. Но я знаю, каким взглядом он провожает каждого путника, идущего в Кайлент. Он прощается с ними... отпевает их сам для себя, хоронит ещё живых - а ещё хоронит капельку надежды на справедливость. С каждым. Я не хочу, чтобы то же было с ним, когда он смотрит мне в спину. Не хочу, чтобы он проснулся и понял, чтоя сбежала туда... Я ничего не могу сделать из-за них, из-за отца и сестёр. Как же вы? Разве вас не ждут? Так - не ждут?
Римор вздохнул. Оперся на стойку; вот уже второй раз за день его спрашивали о прошлом.
- Выйду я живым или нет - путь домой мне закрыт еще более чем на сорок лет. И из всей семьи у меня - лишь младшая сестра, которой письмо и адресовано. И если я погибну - она примет венец и будет править... пожалуй, получше, чем я. Но если я вернусь с тем, что добуду в Кайленторе - то будет легче и ей, и мне, и моему Дому.
- А разве она не будет рада, если вы просто вернётесь? Это ведь дорогого стоит - дороже, чем все сокровища, вся сила мира! Это ведь так... Она же вас любит. А вы - кого-нибудь любите?
- Сестру, - пожал плечами Римор. - Больше некого.
Он коротко усмехнулся, глядя на девушку; даже склонившись, он был выше.
- Конечно, Маэри будет рада, если я вернусь. Но у меня долг не только перед ней, но и перед Домом; и он говорит, что я должен вернуться сильнее, чем был.
- Значит так хочет Аэлар... и ваш бог, кому бы вы не молились. Я прослежу, чтобы ваша просьба была выполнена, - кивнула Марианна, забирая письмо.
- Благодарю, - коротко наклонил голову Римор. - Да коснется вас своим лучом Звезда Бессмертия.
И направился обратно в свою комнату.
Ко сну он готовился недолго; за время странствий Римор привык отходить в Сумрачный Чертог**** без особенных церемоний. Разве что помедлил несколько минут перед тем, как заснуть, повторяя четкие, давно заученные фразы.
Заклятие из простейших, хотя и требующее произнесения. Им пользовались многие феалари, желающие увидеть во сне что-то определенное.
И сегодня, перед уходом в колдовские туманы, Римор хотел, чтобы ему снились камни и деревья Канфеорна.

*Саммаи-анне - дословно "младшая сестра", но с ласковым оттенком, ближе к значению "сестренка".
**Журавль у феалари - символ печали, как и его крик.
***Отец Каэллар, сохрани тайну слов моих.
****Сумрачный Чертог - аналогично человеческому выражению "царство снов".

[Мара >>>]

Горе-художник и прекрасная Марианна.

Совместно со Скорпионом.

Что же Ариделу снилось на этот раз он никак не мог вспомнить. Сон улизнул прямо из-под носа, оставив тяжесть на затылке и песок в глазах. Сложный рельефный рисунок на щеке не оставлял сомнений – горе-художник все еще спал на столе. Скульптурное произведение «Похмельное утро» в красных тонах на всю левую половину лица.
Шея болела нестерпимо, впрочем, как и спина. Теперь уже Аридел не знал, что будет лучше – отоспаться на перине или пройтись. На перину не было денег, а сделать хотя бы несколько шагов он сможет не раньше того, как занемевшее ноги перестанут взрываться болью от сотен острых иголочек.
Но сегодняшнее похмелье имело одно принципиальное отличие от сотен предыдущих. У Аридела не болела голова. Совсем. Травки действительно оказались волшебными.
- Рассвет... просыпайтесь.
Марианна врала - до рассвета было ещё далековато, но ведь многие гости вставали рано, а ей было так жаль этого юношу.... Так жаль. надо было хоть чуть-чуть о нём позаботиться.
- Проснитесь. Я согрею вам воду, если нужно... Или хотите холодную? Вам надо умыться.
Девушка что было силы тормошила Аридела за плечи. Впрочем, много силы у неё не было никогда.
- Холодную, - ответил он, слишком хорошо ощущая жалость этой девушки. И от этого еще не разыгравшееся утро стало таким же мрачным как и десятки предыдущих. Аридел хотел, чтобы то время, когда женщины будут испытывать по отношению к нему только жалость, наступило не так скоро.
- Вот, - Марианна принесла и поставила перед гостем большой жестяной умывальный таз, кувшин ледяной воды - видимо, из какого-нибудь ключа или скважины в подвале. Сунула в руки плохенький, но ещё целый кусочек дешёвого мыла. Она забыла, переходили они на ты или нет, но решила всё-таки рискнуть. - Ты красивый парень. Перестань пить и забудь о Кайленте. Делом бы лучше занялся!
Вечерняя робость утром куда-то сама собой исчезла, Марианна разрумянилась, а на губах девушки заиграла чуть ехидная улыбка. Похоже, отсутствие сна ни капли не утомило её.
Аридел оторопел и чтобы не выглядеть совсем уж глупо с приоткрытым ртом и неуклюжей полуулыбкой, запустил руки в ледяную прохладу и глубоко вдохнул запах мыла. За то время, что длились водные процедуры, он смог подобрать слова.
- Все мои дела как сажа бела. Ты, наверное, удивишься, но все что я умею – это петь, рисовать, да пачкать чернилами бумагу, куска хлеба этим не заработаешь.
Вертевшийся на языке комплимент был успешно проглочен вдруг оробевшим ловеласом.
- А в Кайленте это и вовсе не поможет! Не туман же красить и не от холода плясать! - фыркнула возмущённо девушка. - Что за блажь такая... Я могу поговорить с отцом! Так, чтобы и место нашлось, и дело. Мне нетрудно!
Аридел растянул губы в улыбке. До чего же все женщины похожи в своем стремлении привязать мужчину к своей юбке. Сиди дома, паши, коси, забивай, а за это тебе домашний очаг, уют, дети и внуки. Пройдет время и эта хорошенькая девушка станет кому-то женой, скорее всего он будет жить неподалеку или даже работать в трактире ее отца. Возможно, она бы стала его женой и по их маленькому дому бегали бы их дети. Прошли бы годы, Аридел состарился и скончался. Конечно, его дети и внуки, хранили бы о нем светлую памть, но через несколько лет и они бы ушли и вместе с ними ушла бы и память об Ариделе Соуре. А он хотел, чтобы имя его пережило столетия.
- Спасибо, ты чудесная девушка, повезет тому, кто назовет тебя своей супругой, но я уже надышался этим туманом, он мне как родной.
Вечный студент осторожно положил ладонь на хрупкие пальчики Марианны, порозовевшие от холодной воды.
- Мне уже, право, неудобно тебя просить, но мне нужно оружие. Меч или кинжал. Я зааплачу и за него и за все, что я здесь успел выпить, съесть и разбить.
Аридел постарался подарить Марианне свою самую теплую и лучезарную улыбку, моля Мэллу, чтобы этот ангел на него не обиделся.
- Зря я, наверное, об отце заговорила, - стараясь скрыть разочарование, девушка даже закусила губу. - А кузница у нас тут славная... Сходите туда, как откроется, выберите что надо. Но если вы торопитесь, я могу нашего кузнеца разбудить... Он иногда ночами не спит, сидит себе у огня, смотрит. Говорят, он прежде и заклинать его умел, да только он на это всё хмурится. Вам прямо сейчас надо?
Ариделу хотелось от досады хлопнуть себя по лбу. Все-таки обиделась.
- Да, я хочу уйти в Кайлент утром.
- Хорошо, я пойду погляжу.
Марианна, перегнувшись через стойку, вытащила откуда-то расшитую цветами шаль, накинула на плечи и вышла на улицу. Тихая, словно ночная тень.
Прошло несколько минут, и девушка вернулась.
- Он может с вами поговорить, только тогда идите сейчас, ладно?
- Да-да, - Аридел необычно бодро для человека, мучаемого похмельем, вскочил со своего места, - а куда идти?
- Как выйдете, сразу направо. там дверь открыта и изнутри огонь горит, не пропустите. У нас хороший кузнец, - потупила взор девушка.
Чувствуя себя дешевым позером, горе-художник начал сгибать туловище в поклоне, но на полпути остановился. Марианна заслуживала больше, чем банальное спасибо, теперь главное было угадать и ненароком не обидеть девушку второй раз уже своей благодарностью. Юноша улыбнулся и выскользнул за дверь.

[She-fiend >>>]

Ниара проснулась за час до рассвета. Необходимо было уладить несколько нерешенных дел. И приготовиться. Быстро одевшись, пристегнув ножны ятагана к поясу, колчан с болтами и закинув за спину арбалет, друид спешно вышла из своей комнаты. Аштар следовала за ней. Неутомимому духу кошки казалось никогда не нужно было спать.
Направила свои стопы женщина в конюшню, минуя общую залу. На улице оказалось прохладно и туманно.
- Парень... - окликнула она молодого человека, который привалившись спиной к ровному кубику сена, продолжал дремать.
- Коня моего выведи. Хочу взглянуть как хорошо ты о нем позаботился. - Слова прозвучали безэмоционально и с долей угрозы, но это было не так. Ниара никогда не бывала вдохновленной и особого веселья не проявляла по утрам. Взгляды зеленых и желтых глаз следили за каждым движением конюха.
Когда юноша вывел белого скакуна, Ниара очень придирчиво его осмотрела.
- Что ж, отрок, ты хорошо позаботился о моем коне. Пусть Тиамат одарит тебя зеленым светом. - Ниара улыбнулась, залегшие на лице тени казались зловещими. Так всегда бывало когда приходил Гарет. Он и сейчас следовал за ней по пятам. Шепот призрака, то становился неразборчивым, то четким. Само присутствие Гаррета раздражало. Шаман в этот момент казалась не такой, какой была еще вчера. Зеленые лаза не светились, словно в них был луч пламени, а как-то нехорошо поблескивали, выдавая едва сдерживаемую злость, которая непонятно откуда возникала.

Вместе с белым валинорским конем четверка (скорее трое, но судя по оставленному месту меду пантерой и друидом создавалось впечатление что идущих много больше) вышла во двор. Ниара погладила скакуна по морде, заглядывая в его умные глаза. Губы жрицы природы тихо шептали коню успокаивающие слова на эльфийском наречии.
- "Что ты делаешь?" - сложив руки на груди спросил призрак, оскалив зубы. - "Хочешь спасти его?".
- Я делаю то что возможно. - со стороны смотрелось будто Ниара разговаривает сама с собой.
- "Да... я помню последний раз когда ты сделала то, что возможно", - усмехнулся Гаррет, резко переместившись ближе к друиду, так что их лица оказались совсем рядом. Ниара заглянула в преисполненные ненависти глаза мертвеца. - "Детоубийца". - Он торжествующе улыбнулся, заметив боль и тревогу в глазах белой всадницы.
- Я сделала все что смогла чтобы спасти их. Их дух был слишком слаб, а пороков не меньше чем у тебя. - Прошипела она.
- "Да?" - чуть ли не смеясь, спросил призрачный наемник. - "А измазывание в их крови тоже было частью мнимого спасения?".
- Это было сложная ситуация. На нас напали в том доме. Зажали в угол...
- "Притворные оправдания? Ха-ха. Ты когда-нибудь их себе не придумываешь? Хах."
- Возвращайся в долину теней, Белый Свет. Верю, что ты отыщешь путь назад к нашим вековечным древам и плодородной земле. Я вернусь за тобой. Норо лима*
Валинорский скакун фыркнул и кивнув, рысью направился прочь от таверны Последняя Свеча. Ниара не хотела чтобы столь ценный подарок погиб бы по ее вине. Она не смогла бы защитить в туманах Кайлента.
Гаррет продолжал стоять рядом.
- "Сдохнет твоя коняжка. И снова по твоей, великий и непревзойденный бард, вине. Поймают его люди и съедят в какой-нибудь деревне или сварят на мыло.
- Прекрати, - зло сжимая кулаки, проговорила Ниара. Она быстрым шагом направилась в общую залу таверны, теплую от большого камина. Здесь сидела Марианна.
- Приветствую, молодая леди. Позволь попросить позвать твою сестру, Сильву. Мне нужно переговорить с ней.

*Скачи (эльфийский)

[Scorpion(Archon) >>>]

Во ку-во ку-узнице-е!

(продолжая с Мессалиной)

Снаружи было холодновато и сыро. Дверь кузницы и правда оказалась открыта, изнутри шёл тонкий дымок, хоть над крышей и виднелась труба. Слышались тихие, почти неощутимые удары небольшого молотка, потрескивание дров и какой-то гулкий мотив, который напевал себе под нос за работой кузнец.
Слово ремесленник в академии было почти ругательством. Все без исключения студенты считали, что только они творят искусство, а кузнецы, столяры или портные тупо выполняют механическую работу. От этого презрительного мнения сам Аридел избавился только тогда, когда попытался просто наточить кухонный нож. Вместо похвалы, мать сосчитала все зазубрины и ласково потрепала сына по макушке со словами «тебе еще учится и учится, сынок»
И теперь неудавшийся адепт того самого искусства с искренним благоговением вступал на порог кузницы.
Кузнецом оказался огромный детина лет сорока, с длинной гривой жёстких, плохо ложащихся на широченные плечи волос, мохнатыми плечами и спиной, которой он и был повёрнут к Ариделу, и кустистыми бакенбардами, краями лопаты расходившимися в стороны от румяных щёк. Красный то ли от жара, то ли от полнокровия, он мерно постукивал по огромной, наполовину загороженной его массивной фигурой наковальне. Огромная тень его плясала в отблесках пламени на стене, а жар в кузнице стоял такой, что впору было и самому раздеться.
- Доброй ночи, - поздоровался Аридел, - мне нужен меч.
Голова все еще отказывалась работать в полную мощность, а теперь и вовсе все внимание ушло на разглядывание колоритного кузнеца и его обители. Были бы краски под рукой, с него бы написал Дибара-мастерового.
- Зачем? - кузнец обернулся. Он был весь словно соткан из огня - волосы, в том числе густая поросль на руках и даже ладонях, огромная борода, раскидистые усы и бакенбарды, даже щётки бровей - густо-рыжие,с медным отблеском. Сами руки такие, что можно было бы, наверное обхватить ими пятерых Ариделов и поднять до потолка. И глаза - пылающе-чёрные, горячие, словно раскалённые угли в очаге.
- Зачем тебе нужен меч? Для какого дела?
Суеверный юноша невольно прочитал молитву, смахивая со лба пот и старательно себя убеждая, что так взмок вовсе не от испуга, а от жара в кузнице.
- В Кайлент собираюсь. Этим утром. Уже. Пойду, - предложения сократились до отдельных слов, а голос у дрожавшего парня почти пропал.
- Пойдёшь, да? А владеешь ты им? - голос у великана был хриплый, чуть гогочущий. Казалось, что треск огня и стук маленького молота отдаются в каждом его слове.
- Владею, - Аридел подбоченился и приосанился, в этот момент уверовав, что те несколько уроков фехтования и есть «владею».
- Ну тогда... лови! - движение для огромного тела кузнеца было молниеносным. Сорвав со стены короткий клинок с чуть изогнутым лезвием, заточенный с одной стороны, кузнец бросил его Ариделу - рукоятью вперёд.
Горе-художник его поймал, совершив странное танцевальное, вытянувшись и оставив назад правую ногу. Аридел не верил своим глазам и своему счастью. Так быстро желаемого он еще никогда не получал. На языке так и вертелось "И это все? За просто так?" но вслух он благоразумно произнес только:
- Благодарю.
- Медленно движешься. Очень медленно - для Кайлента, - прогрохотал кузнец. - Но для обычных людей сойдёт, видывал я и похуже, что туда топали. А коли никто не вернулся - так кой шут разницы? Положи пока, тут есть ещё на что поглядеть. Сколько ты можешь заплатить?
Аридел боялся этого вопроса сильнее самого яростного огня, полыхавшего в кузницы. Как бы хотелось эффектно вытащить из-за пазухи кошелек с россыпью драгоценных камней и тяжелых монет, вручить их кузнецу и пафосно добавить «а еще полный доспех и упряжь для лошади, и, кстати, где тут у вас конюшня». Но чудес не бывает, и у нищих не появляются деньги. Все, что горе-артист выручил за продажу родительского дома, он спустил по пути в «Последнюю свечу».
А клинок был хорош, даже Аридел, далекий от радости созерцания произведений оружейного искусства, это понимал. И как не хотелось выпускать его из рук.
Юноша начал бормотать что-то невразумительное про богатого дядю, который через неделю будет проездом в здешних местах и доставит требуемую сумму, пытался, чтобы его голос звучал уверенно и убедительно, но глядя на непроницаемое выражение лица кузнеца, потерял нить суждений и замолчал на полуслове.
- Нет у меня денег, если бы были, меня бы в Кайленте не было. Глупо обещать, что я вернусь и за все рассчитаюсь, но я прошу вас, возьмите все, что хотите. Я буду батрачить в кузнице хоть всю оставшуюся жизнь. Ну нельзя мне в этот туман безоружным.

[Мара >>>]

(завершение)

- Так зачем тебе вообще в туман-то? - кузнец смеялся, кажется, всегда и над всем. Ковал - смеялся; говорил - смеялся. Или напевал - с хохотком. - В кузнице ты не потянешь - вон с тебя кажись уже пот градом. Или тебе всё равно - тут изжариться ли, в тумане замерзнуть, пропасть - так пропасть?
Аридел запустил пятерню в волосы. Что умывался, что нет - все едино, опять потный насквозь. Говорить кузнецу всю правду - а поймет ли? Соврат - заметит, а приврать - почувствует. "Не считай людей проще, чем они есть" всегда гооврил старый лектор "и в сарае, порой, отдыхают философы"
- Я ведь не сражатся туда иду, я всего лишь хочу посомтреть, разведать, разнюхать. Если тихо, осторожно и незаметно, то можно разглядеть тайну замка и целым вернутся обратно. А потом выгодно эту тайну продать.
- Ну допустим так. Войдёшь ты в туман, каким-то чудом тайну разведаешь и вернёшься. Ну даже продашь ты её, и что? на что тебе деньги? Как ты жить-то дальше хочешь?
Небольшой, но, как видно, тяжёлый молоток взлетел в воздух и шлёпнулся в другую руку кузнеца. И ещё раз - обратно, в правую ладонь. Левая - правая, правая - левая. Кузнец улыбался, а его огромная тень на стене дрожала в отблесках пламени.
Аридел тоже улыбнулся - широко и вполне искренне.
- Куплю свою академию со всеми постройками - домами и конюшнями.
Тут горе-художник запнулся. Все мечты - не больше чем мечты и даже самый большой дом не утащишь с собою в могилу. Но юный Аридел был слишком честолюбив, чтобы додуматся до самой простой мысли. Богатство становится ненужным, если нет человека, с которым ты был бы счастлив его разделить. Студент-неудачник верил, что только слава и зависть коллег и сокурсников сделают его счастливым.
- Я хочу прожить свою жизнь знаменитым.
- Знаменитым, стало быть? Эээх, молодой ещё. Ну ладно, - махнул рукой кузнец. - Отговаривать я тебя не стану - смысла нет, не послушаешь ты меня. Губить, отсылая безоружным, тоже не буду. Только вот прежде чем взять тот клинок, что я тебе уже дал - ты поразмысли маленько: идёшь ты туда без оружия, без тайных знаний, без аэларовой милости, да и талантов-то всего небось - песни драть да вино пить. И думаешь, что вернёшься?
Кузнец последний раз подбросил и поймал молоток.
- Вроде ж и не глуп ты, а всё одно... Три раза я так поступал. И все трое обратно не пришли. Меч, топор, палицу - чего жалеть. Добрая сталь добро и служит, да только не владеет она всякой жизнью - особливо той, какой и своя голова не хозяйка. Подумай. Не поздно ещё делом заняться, от дури своей отступиться. Ну а уж раз решил - делай как хочешь.
- Я ведь уже труп, - горько усмехнулся Аридел, - Марианна, она тоже ведь говорит - останься, займись делом, а я занимался, столько лет родителям пытался помогать. Да видно руки не из того места растут. Отец умел, кажется, все на свете. Нет его больше.
"А у меня кишка тонка даже руки на себя наложить"
Похмельной мутью снова нахлунуло самокопание и саможаление. Это не кузнец - это паромщик, что переправляет людей на тот свет.
- Ну как знаешь. Бери, и храни тебя Аэлар, - кузнец отвернулся, и снова послышались мерные тихие удары молотка и глухое пение.
Аридел взвесил меч на руке и несколько раз провел пальцем по незаточенной стороне лезивия, а потом, словно вспомнив о чем -то снова посмотрел на кузнеца.
- Спасибо за меч. Теперь здесь два человека, которым я многим обязан. Скажи, а не подаришь ли ты мне полено - вон то, ровное да гладкое.
- А на что тебе? - донеслось в такт с ударами молотка.
- Хочу сделать подарок красивой девушке.
- Тогда бери. Правда красивой?
- Правда, - улыбнулся Аридел, забирая деревяшку, - прощай, храни тебя Аэлар.
Обратно до таверны он шел уже в гораздо лучшем расположении духа.

[Woozzle >>>]

(Невротическим дуэтом с Чероном)

В строении впереди смутно угадывались знакомые черты. Двое-как-Один, крадучись, стелились вдоль стен и осторожно, мягкими пальцами прощупывали шероховатые доски, словно больше доверяли осязанию, чем зрению. Вот угол. Вот что-то блестящее бросается в глаза отраженным всплеском луны, и пальцы, словно вылепленные из теста, скользят по оконному стеклу. Чуть сильнее надавить - похоже, оно поддается. Двое-как-Один ненадолго замирают, оглядываясь по сторонам и сипло дыша (они очень устали и руки, хоть и отчаянно стараются, но все-таки слегка подрагивают). Наконец, решившись, они налегают на раму и продавливают ее внутрь, сопровождая это действо затаенным дыханием и едва слышным скрипом. Окно совсем маленькое - должно быть, у хозяина не достало денег на драгоценное стекло - но достаточное, чтобы тощий Хальк, извернувшись, как хорек, проскользнул внутрь. Как хорошо, подсказывает вспыхнувшая память, что на раме нет сетки от гнуса - не иначе как сняли по прохладной погоде.
Внутри тепло. Тепло, от которого тает продрогшая душа, растекается парным молоком по нутру – нет уже ни мыслей, ни страхов, только странное, давно забытое ощущение дома. О, светлый Аэлар, как давно он не спал под крышей, уже и забыл, что бывает тепло очага, что ветер может бродить где-то за стенами, а не насвистывать на ухо свой тоскливый мотив. Хальк встряхивается. Не хватало еще замечтаться и быть пойманным! Осторожно ступая, опасаясь потревожить старые половицы и разбить вдребезги хрупкую тишину дремлющего дома, Хальк двигается вперед. Медленно, медленно, как кот, что крадется к воробью, зазевавшемуся в дорожной пыли. Шевельнешься неудачно, вздохнешь не к месту – и поминай как звали, останешься с голодным брюхом. Чуть приоткрытая дверь налево, и негромкие голоса за ней. Еще тише. Не дышать, скользнуть мимо – не котом даже, мышью, тенью бесшумной. Только бы не заметили, молится про себя Хальк, только бы не услышали.
…потому что Двое-как-Один приглушают даже запах мысли, ныряя в тень, которые щедро разбрасывает по стенам тлеющий очаг и зажженная за дверью лампа. Ни в коем случае не выходить на свет – его очень тянет протянуть руку и коснуться этого теплого потока, но нельзя, ни в коем случае.
Дальше от людей. Туда, где не горит свет.
Ноздри, чуть вздрагивая, ловят какую-то знакомую нотку, от которой в животе начинает бурчать, и Хальк на мгновение в ужасе замирает – ему кажется, что теперь-то его точно поймают.
Обошлось…
Коридор уводит направо и поворачивает – он неслышно следует за ним, мягко переступая на цыпочках вдоль стены. Тесная каморка с какими-то тряпками; пахнет пылью. Приятный запах доносится снизу – а вот и лестница, только осторожнее, чтобы ни в коем случае не скрипеть.
Труднее всего заставить себя даже сейчас идти медленно и тихо – именно сейчас, когда кажется, что все опасности уже позади. Ступеньки чуть пружинят под ногами – одна, вторая, третья... Он утыкается носом в дверь – и запах еды становится все более отчетливым, мальчик сглатывает густую слюну и осторожно тянет на себя медное дверное кольцо. Дверь подается со скрипом – с ужасным, оглушающим скрипом, кажется ему – и Хальк замирает. Застывает, превращается в изваяние, только сердце бешено отплясывает в груди. Вот сейчас, представляет он, хозяин заслышавший скрип, поднимается, зажигает свечу, и шагает по коридору – еще минута и цепкие пальцы ухватят за ухо проникшего в дом воришку. И хорошо еще, если просто отлупят и выгонят взашей, а если страже сдадут? Время ползет ленивой гусеницей, сердце выстукивает дробь – но уже реже, реже и тише. Вроде бы пронесло?..
Но тишина.
В который раз сердце облегченно встает на свое место и продолжает биться – пусть бешено, как ботинки отплясывающего джигу танцора, но продолжает гнать по жилам кровь.
…В погребе прохладно и тянет сыростью, но Хальк уже не чувствует холода. Трясущиеся руки тянутся к подвешенным за вбитые в стену крючья окорокам – только слюна не капает с оскаленных зубов. Его трапеза меньше всего напоминает даже тот немудреный этикет бродяги, которым раньше руководствовался бродяга-Хальк – сейчас это совершенно нерассуждающее существо, для которого существует только желание насытиться.
Он рвет руками мясо, не обращая внимания на ломающиеся ногти, впивается зубами и глотает, не жуя – до боли напоминая оголодавшее и очень опасное дикое животное. После того, как окорок обглодан, в ход идет все, что попадается под руку в темноте погреба. Пара разбитых и выпитых сырых яиц, чуть подгнившая капустная кочерыжка (отбросил; невкусно), жадно высосанная крынка молока и несколько сушеных рыбин, которые съедают с костями и чешуей.
Потом, мстя за невоздержанность – или за стуки голодания до этого? - желудок скручивает болью. Жгучей, режущей – будто тупой нож делает один за другим глубокие надрезы, а чья-то рука тут же щедро присыпает их перцем. Хальк ложится на пол, подтягивает колени к подбородку, сжимается в нервный измученный комок. Скулит, негромко и жалобно, как брошенный щенок, уже не думая о том, что его могут услышать, найти, схватить. Он просто устал думать. Устал бояться, даже плакать он сегодня устал – или это слез не осталось?.. Резь во внутренностях накатывает волнами, захлестывает, отпускает, вновь возвращается острой судорогой, но глаза остаются сухими. Веки тяжелеют, наливаются свинцом, и какая-то муть перед глазами – будто снова туман вокруг, только совсем другой, родной, уютный, ласковый. А главное – теплый.
…Со временем боль утихает.
Не остается ничего, кроме тяжести в набитом животе и тепла, которого даже здесь, в погребе, несравнимо больше чем в зябких туманах Кайлентора.
Остатками засыпающего сознания Двое-как-Один еще успевают подумать о том, что с ними будет после, и вяло перебирая ногами, отползают в дальний угол погреба, прячась за винными бочками. Они засыпают, съежившись и обняв одну из них, прижавшись лицом к доскам, и в этот момент разум несчастного обезумевшего существа сохраняет только одну картинку – дом с горящимим окнами на перекрестке трех дорог.
Потом наступает долгожданная темнота.
Без снов.

[Scorpion(Archon) >>>]

[B]Утро утра бывает утрее
[/B]
(С Ши-Фиенд)

- Много же постояльцев сегодня встают до зари, - ухмыльнулась Марианна, словно знала какой-то секрет. - Я позову её.
Сильва явилась вместе с сестрой через несколько минут. Даже разбуженная, девушка улучила несколько мгновений, чтобы привести себя в порядок и снова выглядеть прекрасно.
- Вы меня звали? Слушаю вас, - чуть склонилась старшая из сестёр - почтительно, и заодно пряча вырвавшийся зевок.
- Я говорила с вашим отцом и несколько его расстроила. Но не это причина моего разговора с вами. У меня к вам есть предложение.
- Предложение? Я слушаю... Хотя - думаю, отец лучше разбирается в таких делах, чем я, - покачала головой Сильва. - Не знаю, чем я могу быть вам полезна, если не смог помочь он.
- А вы мне ничем помочь и не можете. Это я вам могу помочь.
- Это как же? - улыбнулась в ответ девушка.
- Не слишком просто. Могу устроить вашу жизнь. От чистого сердца. Сейчас расскажу. У меня есть знакомый. Его зовут Эласол Лашраэл. Он полуэльф. А вы... с вашими золотыми волосами и характером очень похожи на эльфийскую деву, которую он когда-то давно любил. Это достойный "человек", немного маг, который сможет содержать вас. Ему не очень повезло. Он был случайной жертвой конфликта дворфов и эльфов. Хотя как тогда мы выяснили не были виноваты ни та ни другая стороны.
- Могу отправить вас в Долину Теней. Присмотритесь друг к другу. Если не понравитесь, вернетесь к отцу.
Сильва опешила и заметно смутилась.
- В-ваше предложение очень лестно, но... Но я даже не знаю... А что скажет отец?
- Скажет нашей гостье "спасибо" и в ноги поклонится, - рассмеялась Марианна. - Соглашайся, сестрица! Почему бы и не попробовать? ты же давным-давно замуж хотела.
- Хотела, - робко кивнула Сильва. - Но... а хозяйство?
- Уж конечно трое никак с ним не справятся, и конюхов у нас нету, и кузнеца, да? - передразнила средняя сестра.
- А... о Аэлар пресветлый, всеозаряющий... Но как же я туда доберусь? - глаза девушки горели, румянец приобрёл и вовсе пунцовый оттенок. Казалось, она наконец начинала верить, что на голову ей свалилось ни с того ни с сего самое настоящее счастье.
- Отец ваш я думаю будет счастлив от этой вести. Выйти замуж за мага, офицера и "человека" чести? Но не стоит так сразу радоваться. Двадцать лет Эласол проводит свои вечера один. Его сердце придется растопить вашим огнем. А по поводу отправки. У меня есть два способа. Мне бы хотелось вас отправить на моем белом скакуне, но этот конь не потерпит на себе наездника иного, кроме уже выбранного им. Потому я могу попросить природу создать вам коня, либо вы отправитесь под землей, ныряя из корня в корень, но я боюсь как бы вы от неопытности не сошли бы с ума, ведь дорога долгая. Все же более безопасно под землей, но я не стану настаивать. Ваш разум может оказаться неподготовленным для подобных перемещений.
- Я... я рискну отправиться так, по... к-корням, - тихо произнесла Сильва. - Если только это не потребует от меня самой знать чародейство... Я ведь этому не училась.
- Пойду будить отца, - пожала плечами Марианна. - Ему стоит знать, на что его дочь только что отважилась, а то ведь он от такого счастья может рехнуться раньше, чем ты в пути. И Джеззе сказать надо.
- Надо, - кивнула старшая и, подняв глаза на Ниару, прошептала. - Спасибо вам... за доброту. Уж и не знаю, чем я заслужила такую милость.
- Нет, не потребует. Единственно что я попрошу вас собраться, попрощаться на пару месяцев. На сколько я знаю своего доброго друга он никогда не был настолько невежественным, чтобы даже со мной не выехать за пределы Теневой Долины. Тем временем я приготовлюсь и напишу вам пропускные бумаги. Город, куда я вас отправлю, называется Дикие Врата. Когда-то там было так же зловеще как и здесь. Я думаю вам будет о чем поговорить. Любящих всегда должны объединять мысли и интересы. Милость... Скорее покровительство. Я покровительствую поэтам, художникам и красоте.
- Хорошо, - стыдливый румянец уступил место озорной улыбке. - Я соберусь быстро, мне много не нужно с собой! Спасибо вам огромное!
И, поклонившись чуть ли не в землю, девушка метнулась к себе - собираться.
Ниара присела на стул, подобрав полы плаща. Гаррет продолжал сверкать злыми черными глазами. Она стала отбивать ритм, постукивая ноготками по деревянному столу. Было весьма большое преимущество шаманов перед друидами леса. Защитникам древ, как их все называли, всегда нужно было подпитываться особым ритуалом общения с растениями. Но шаманы могли так не делать. Нам можно было настроиться на потусторонний мир, взглянуть на невидимое, на огромных духов, тела которых занимают пространства, которые не обозреть даже с высоты птичьего полета, и этого было бы достаточно. На стол легла бумага, чернильница и перо. "Указываю не чинить препятствий держателю данной бумаги, Сильве из Последней Свечи, от имени Верховного Дома Лирандар. А так же позволить беспрепятственно перемещаться по всей территории Теневой Долины, приезжать и уезжать, гостье Верховного Дома, будь ей то заблагорассудится. Выписанное белым всадником и эльфийским вестником Ниарой Ас'Сарен".

[Сигрид >>>]

(с Мессалиной)

Утро наступает внутри. Биологическое солнце улыбается тепло и желто, растворяя темноту сна, и благословенный малый жар Аэлара вырывается наружу, заставляя открыть глаза дню. Сестра Хелакса поднялась как всегда за несколько минут до солнца, ровно настолько, чтобы успеть прочитать приветственную молитву, умыться в тазу из кувшина, заботливо принесенном одной из дочерей хозяина, привести себя в порядок. А теперь и в путь можно, феалари ждет уже поди. Монашенка перебрала вещи в сумке, убедилась, что все на месте. Вниз?Вниз!С самой смиренной улыбкой Хелакса спустилась по деревянным ступеням, ни одна из которых не скрипнула.

В большой обеденной зале поскрипывал только широкий кухонный нож, слой за слоем снимая янтарную стружку с полена. От старательности Аридел даже высунул кончик языка и прищурил правый глаз. Полено все еще оставалось поленом: но с каждым новым движением приобретало причудливые округлости и впадины там, где природа их не предусмотрела.

- Доброго утра и Аэлар в помощь! - попроветсвовала Хелакса. Зал пуст почти, эльфа нет, не грех бы пока и тело бренное насытить. - А позволь спросить, какое чудо творишь?
- И тебе доброго, сестра, - улыбнулся Аридел, оторвав взгляд от струганного полена буквально на мгновение, - чудес я творить не умею, а вот выстругивать из дерева фигурки меня учили.
- Ну как же, было полено безликое, каких двенадцать на дюжину, а станет дивная фигурка, где же не чудо? - монашенка присела недалеко от юноши. - А творишь кого?
Красиво говорила сестра и в поэте-недоучке вдруг проснулось вдохновение. Пошевелил он едва заметно губами, но споткнулся на второй же строчке экспромта. Верно говорят – не можешь сочинить ничего путного – вспомни.

- Там, где горы пусты, снег растаял -
Переполнился горный поток.
В нем беснуются корни деревьев,
Еле-еле его пересек.
Как узнать - далеко или близко
Животворной стихии исток?
Вижу только: плывет по теченью
Где-то сорванный горный цветок*...

_______
*Оуян Сю

[Мара >>>]

(с кисточкой)

Хелакса слушала, склонив голову к сложенным под щекой кулачкам.
- Какие красивые слова. Ты поэт, Творец?
- Поэт, - без тени смущения кивнул Аридел, - но эти стихи не мои.
- А чьи?
Лезвие ножа со скрипом облизнуло самый внушительный выступ и отправилось углублять впадину.
- Веритамаса. Он прожил в горах много лет. Учился вместе со мной в академии. Все стихи у него такие. Слов мало, а сказано очень много. И писал в основном про горы, речки, да дом родной. Преподаватели считали это скудностью таланта. Раз не можешь написать многочасовую оду во славу ректора – значит не поэт. Он домой вернулся. Года не проучился и вернулся.
- Словоблудие - грех, - уверенно сказала Хелакса. - Поэт из немного много творит, огонь всего солнца в тугой огонек свечи скручивает. А имя твое как? и не тебя ли я вчера видела сном праведным на столе спящего?
Юноша густо покраснел и низко склонил голову, почти касаясь носом гладкой поверхности деревяшки, уже обретающей свои очертания.
- Меня. Меня Ариделом зовут.
- Тебя горе какое-то снедало. Но не на исповеди, бередить не буду. Ты девушкам тем брат?
- Нет, - Ариделу рукой хотелось выгнуть дерявяный лепесток, чтоб был нежнее и уже заметил, что от стебля хватанул лишнего, не сломался бы, - сирота я теперь, ни родителей, ни братьев, ни сестер.
- Все мы - дети Аэлара, пока его не отвернешь -сиротой не будешь. Только если ты тут не работаешь - неужели в Кайлент идешь? - Она заворожено наблюдала таинство творения, как на ее глазах цветок рождался.
- Иду, - вздохнул юноша, острым кончиком лезвия нанося прожилки и крапинки, - но не спрашивай почему. Чем больше я отвечаю на этот вопрос, тем меньше смысла в моих ответах.
- Не отвечай, иногда причины делать или не делать что-то известны лишь Творцу, а нам их знать не всегда надо. Нашел ли спутника себе? - Хелакса понимала, что отвлекает, но ей нравилось говорить с поэтом.
Аридел прошелся ажурным кружевом по краю основания и поставил фигурку на стол. На его ногах, на стуле и на полу образовалась внушительная гора стружек, а само полено похудело в десятки раз, превратившись в цветок о семи лепестках.
- Проспал я всех спутников, кто ж захочет делить дорогу с выпивохой?
- Тогда с нами пошли? От меня слабой толку мало, но вот воин и маг - хорошее подспорье, с ними не так страшно. Если не против? Поэт в дороге - лучше лишней хлеба краюхи. а? - Хелакса улыбнулась
- А пойдем, - согласился Аридел, мало думая о том, будут ли довольны спутники доброй монашенки таким прибавлением в отряде, если не сойдутся характерами, уйти он всегда успеет, - только подарок отдам.
- Конечно. Аридел... Конечно