Sekigahara no haishou, Проигравшие на Секигахаре

[Bishop >>>]

Бравые воители тоже понемногу начали подниматься, спиной ощущая взгляды правителей, а потому - все быстрее. Кончилось все лихорадочной перезарядкой пушки.
- Зря... - мурлыкнула себе под нос Рыжая.
Тем не менее солдаты, обжигаясь и сплевывая, подготовили новый удар. Загорелся фитиль, огонек ушел в нутро пушки... И перегретое дуло раскрылось тюльпаном, задев осколком одного из незадачливых воинов.
- ... – сказал Мицуке и не услышал собственных слов.
Тряхнул головой, но в ушах звенело по-прежнему. Зудело, будто гигантский москит. Из-за стены глухоты раздавались нестройные вопли разбегающихся местных жителей. Тайкан зажимал ладонями уши сидящей перед ним О-Санго, удачно прижавшись щекой к тонкой шее под высокой прической. Ребенок в кульке за его спиной беспокойно заворочался, но так и не заплакал. Попугай же взлетел на ближайшее дерево и, кажется, горланил там песни.
- А в кого мы стреляем? – вдруг задумался Тенкьё, но мыслей никто не читал, разве что кицунэ, но она была занята, а не то что голосов, криков было не разобрать, вот ему никто и не ответил.
Обычно беззвучно говорящие люди выглядят очень забавно. Кураи, напротив, имел внушающий страх вид. Даже тот, кто не умеет читать по губам, понял бы, что говорит он отнюдь не любезности. Широкое лицо его стало похоже на театральную маску демона, брови сошлись на переносице, в такую он пришел ярость. Нашел где-то прут и осыпал хлесткими ударами согнутые спины бегущих крестьян. Двоих из беспорядочной толпы он поймал за шкирку и швырнул на песок себе под ноги. Немного спустя два горе-рыболова поднялись, отряхиваясь, и к ним присоединились еще несколько человек, уже по своей воле. Все начали хоть немного слышать, и Асанаги указал на взволнованную группу.
- Эти люди поведут ваш корабль.
Голос его доносился как будто с другого берега реки. Мицуке благодарно кивнул. Нос чужеземного корабля окутался клубами дыма – похоже, там сумели найти лучшее применение пороху, - а у борта флагмана Хосокавы поднялся столб воды.

Сообщение отредактировал Далара - 5-10-2008, 19:55

[дон Алесандро >>>]

Берег Внутреннего моря.

Волны накатывали одна за другой, волна за волной, волна за волной. Море размышляло, то ли можно оставаться спокойным, то ли пора разгуляться, потешить духов и чертей, развеселить нечестную компанию и попугать глупеньких и слабеньких людишек, что почему-то считают себя способными плавать в своих скорлупках по большой воде.
Перед линией прибоя, прямо на влажном песке, сидел человек в дорогом кимоно, он сидел и наблюдал за метанием моря и смотрел в даль. Многие сказали бы, что это какое-то безумие, портить столь дорогостоящий наряд, но призракам, а тем более призраку князя Тайра но Акаихигэ, всё равно что им говорят, они выше всего этого. Чуть поодаль от фигуры стояло несколько человек в легких доспехах.
- Господин изменился, – шептались воины. - Мы уже третий день торчим тут и ждём непонятно чего...
- У моря погоды.
- И эти его спутники...
Внезапно призрак поднялся и двинулся прямо в воду.
- Мы ждали, и мы дождались! – князь захохотал, его смех далеко разнесся над морской гладью.
Невысказанный вопрос застыл на лицах стражей, но тут океан забурлил, вода вспенилась, волны набрали скорость, будто пытаясь убежать от чего-то. Центр волнения был совсем рядом с берегом, и призрак медленно, но верно подбирался к нему, волны бессильно бились рядом, не в состоянии дотянуться до аристократа. Вода потемнела, словно косяк рыб подошёл к берегу, но таких косяков не бывает, разве что дракон… но тут прямо из бездны вырвался нос корабля, дряхлый, облепленный сотнями ракушек и в гирляндах водорослей, он поднимался из моря, сверкая на солнце миллионами соленых капель. Древние борта также обросли моллюсками и анемонами; последние в спешке бросали насиженные места и срывались обратно в родную стихию. Истлевшие паруса болтались жалкими ошметками, и лишь на вершине мачты трепетал чудом сохранившийся вымпел, огненно-красная бабочка.
- Каро, – князь-призрак повернул голову и прокричал: – Тодзаэмон, собирай людей, мы отправляемся!
Легко приказать, гораздо труднее согнать в кучу разбегающихся солдат, смелость которых и без того подвергалась ежедневному и еженощному испытанию в последнее время. За большей частью Онодэра и гнаться не стал, зато в тех шестерых, оставшихся рядом с ним, был уверен как в целой армии. Да и те не без опаски, озираясь и готовясь в любое мгновение схватиться за оружие, ступили на прогибающиеся под их тяжестью доски палубы, пропитанные соленой водой. Тодзаэмон проверил на крепость фальшборт и выбросил отломанный кусок трухлявого дерева в море.
- Доплывем ли?

(и СонГоку, пока)

[SonGoku >>>]

Тайра поднялся на палубу, от него исходило зеленоватое свечение.
- Ты сомневаешься? - на лице князя играла улыбка. - Но ведь поплывём не мы! Разве пристало воинам и аристократам браться за весла, словно тупым крестьянам? Лучше мы... заварим чай!
После этих Акаихигэ ещё больше развеселился. Онодэра Тодзаэмон подзатыльником оборвал нытье самого младшего и встретился взглядом с их наиболее молчаливым (и к счастью, порой) тем самым самураем из Мориоки.
- Чай? - переспросил бывший каро непонятно у кого.
- Разумеется! - Акаихигэ всплеснул широкими рукавами. - Мы ведь ждём гостя, а разве можно встретить гостя без чая? Когда перенесёте вещи, позовите, я помогу с огнём.
Последнюю фразу убитый два года назад даймё произнёс спокойным голосом, из которого ушло всё шутовство.
Скарба в дорогу взяли совсем немного, поэтому и сборы закончились быстро, не успели даже испугаться зловещего корабля. Шинко восполнял молчание обилием действий. Он умудрился предложить помощь каждому с его вещами, забыть что-то и вернуться с полдороги, понюхать крохотный цветок, невесть как выросший на берегу, и помочь вынимать принадлежности для чаепития. И все-таки всей активности оказалось недостаточно, и самурай из Мориоки пристал с вопросом к Онодэре.
- Господин каро, как это так – корабль вынырнул из волн, и выглядит так, будто сто лет пролежал на дне морском. Как такое может быть?
- Сто лет? – хмыкнул Тодзэмон, все еще постукивая кулаком по борту, словно давал понять старинной посудине, что с ним лучше не спорить. – Всего лишь сто лет?
Он указал на криво висящую, всю в зеленых склизких подтеках бамбуковую занавеску, на которой с трудом, но еще можно было разобрать фамильный герб.
- Все четыреста, и даже немногим больше. Хотелось бы знать, кто последним плавал на этом вот корабле...


(и Далара с нами)

[Далара >>>]

- Четыреста! – восхитился Шинко, разглядывая гирлянды водорослей и подгнившие доски. – Но как же он тогда поднялся опять? Он мертвый. Как же мы на нем поплывем?
- Никогда не мог понять, чего в тебе больше, деревенской дури или оттуда же хитрости? – проворчал, теряя терпение Онодэра, покосился на восседавшего посреди хаоса даймё. – Надеюсь, господин не прикажет нам сделаться мертвецами, чтобы эта фуна-йуреи выдержала груз.
С виду неуклюжий уроженец Мориоки весело осклабился.
- Наверняка мы господину нужнее живыми, чтобы носить вещи, которых ему и коснуться-то невозможно.
- Помолись за это... – но, увидев, как Шинко послушно складывает крупные костлявые ладони, каро спохватился. – Нет, лучше не надо!
Подчиненный так же послушно опустил руки. Вместо того, чтобы опустить взгляд для молитвы, он поднял его к небу, и теперь восхищенно глядел вверх, задрав голову, похожий на недоощипанного петуха. Темные лиловые тучи скопились над землей, готовые пролиться дождем ближе к ночи. Край одной из них сиял, будто там запуталась и осталась висеть молния. Или может, это солнце стремилось прорваться сквозь завесу. Но – и Шинко недоуменно захлопал ресницами – небесному светилу полагалось сейчас быть совсем в другом месте.
Неурочное зарево разгоралось все ярче и тревожнее, необычно и страшно напоминая отсвет пожара. Онодэра Тодзаэмон обеспокоенно подумал, не поджег ли его разнузданный в чувствах господин (даже смерть не охладила его своеволия) замок Окаяма. Даже стал вспоминать, в каких отношениях находился Акаихигэ-сама с Ураками, прежними хозяевами провинции Бидзен, и Кобаякава, ее нынешними правителями, при жизни.

(втроем, да)

[SonGoku >>>]

Над их головами неторопливо прокатился басовитый, на самой грани восприятия звук, будто хлопнули, взбивая предночной воздух, огромные крылья. Шинко прекратил восторгаться, и теперь угрюмо следил за небом, держа ладонь на рукояти меча, хотя что тут сделаешь обыкновенным оружием? Рядом кто-то всхлипнул и торопливо зажал себе ладонью рот. Онодэра не стал бы обвинять перепуганного самурая, он сам (хотя кому-кому, а ему бы давно пора было привыкнуть, что с Тайра никаких хлопот не оберешься!) был готов прыгнуть за борт, лишь бы убраться с призрачного корабля, где царит пробирающий до самых костей могильный холод. Останавливала его вовсе не безумная храбрость, которой завидовали и которую ставили обычно в пример, а практичный расчет. Вот уже два года он старался не иметь дело с глубокой водой - то, что спасло ему когда-то жизнь, теперь старалось ее же отнять, утянув на самое дно.
- Кажется, пойдет дождь, - обронил князь-призрак - не промокнуть бы нам...
Дайме поднял руки и начал быстро-быстро как будто подбрасывать что-то, а затем сильно хлопнул в ладони. В эту же секунду от Акаихигэ потекло голубоватое сияние, которое стало подниматься выше к мачте и растягиваться над палубой, не прошло и нескольких мгновений, как корабль был покрыт мерцающей вуалью.
Онодэра прикрыл ладонью глаза раньше, чем свет, пробивавшийся и сквозь защиту, сделался непереносимым, потому и не успел остановить торопыгу. Он услышал скрип тетивы, но прежде чем старый каро выкрикнул приказ, стрела ушла цель, разорвав пелену, которой был окутан мертвый корабль. От шипения огромной змеи у всех живых заложило уши; заточенные, будто лезвия, когти скрежетнули по доскам палубы.
- Кто вообразил себя Оки-но Хироари из замка Ниджо? – произнес молодой человек в дымящейся одежде, выдергивая увязшую в густом тигрином мехе стрелу; сама шкура тяжелыми складками укладывалась вокруг его ног, будто крылья.

(прежняя толпа с надеждой на присоединении Кыся)

[Далара >>>]

Рядом с ним из-под легкой накидки из карамуши, узором напоминающей разводы на шубке, которую носит меньший брат хозяина перевалов, по-кошачьи любознательно и настороженно блестела глазами миниатюрная девушка. Шинко выругался с таким остервенением, что никто не понял и слова. Сверкнув глазами, он снова поднял лук, целя между глаз юноше, которого было не назвать некрасивым, но чье лицо одновременно притягивало взгляды и отталкивало внутренней силой.
- Значит, ты считаешь, что легенда не врет... - молодой человек указывал на самурая из Мориоки его собственной стрелой.
- Шинко... - зашипел Онодэра Тодзаэмон.
- ...и меня вот так просто убить?
- Немедленно остановитесь! - призрак Акаихигэ поплыл к самураям - Прекрати, Шинко! Сейчас не время и не место показывать свою храбрость.
- Не гневайся на храбрых, гость - князь чуть склонил голову - не желаешь ли чаю?
Воле даймё не перечат, вне зависимости от собственных чувств и поведения врага. Самурай из Мориоки опустил лук и вложил в колчан уже наполовину вытянутую вторую стрелу.
- Слово господина, – процедил он сквозь зубы и отступил в сторону.

(те же там же)

Сообщение отредактировал SonGoku - 24-10-2008, 20:34

[Bishop >>>]

Холодный ветер приносил соленые брызги и продувал до костей. Отобранные Кураи моряки с большим рвением занимались своим делом, и ветер им был не помеха. Судя по тому, как они то и дело бросали опасливые взгляды на пустое пространство изменчивых волн пролива, куда больше их заботила страшная легенда о фуне йюреи. Они ждали появления проклятого корабля, как ждут гибельного ливня, завидев на небе разбухшие черные тучи. Сам управитель стоял рядом с рулевым на носу небольшого корабля и наблюдал за всем строгим взором. Ветер трепал его роскошные одежды, словно флаги.
Мицуке, по-прежнему в старинном доспехе, с гордым видом человека, которому все нипочем, расположился на перевернутой корзине, будто на легком складном шоги – военачальник на поле сражения, не хватает лишь советников, жезла и армии. Рассеянно улыбался, играя с лисенкой, чья призрачная белая мордочка клочком заблудившегося тумана высовывалась из складок не подвязанного рукава. Зверушка чихала, когда прядь спутанных ветром длинных волос мавашимоно щекотала ей нос.
- Распустеха, - пробормотал под собственный нос Тайкан.
Сам монах, вопреки дикой качке и пронизывающему ветру, ходил взад-вперед по небольшому свободному пространству палубы, цепляясь длиннющим подолом парадного одеяния за все углы и с трудом удерживая равновесие. Он качал на руках завернутого в множество слоев ткани младенца и напевал ему колыбельную. Казалось – сейчас нужно именно так.
Рыжая куда-то исчезла сразу после отплытия, то ли бродила по кораблю, то ли затаилась где-то. Дынька, позеленев мальчишеским лицом, стоило первой волне ударить в борт, обратился в тануки и забился внутрь бухты каната, где и грыз в утешение себе сушеные яблоки, невесть откуда стащенные. Тенкьё пытался вести поэтические беседы с О-Санго, но ветер уносил слова, да и непохоже было, чтобы барышня была расположена к разговору.

(на самом деле - Далара)

[Далара >>>]

Попугай же взлетел на мачту, разгуливал там, как у себя дома и, судя по гордо распушенным крыльям и вызывающему повороту головы, был счастлив.
- Navio no lado portuario!* - заорал он так яростно, что все вздрогнули.
Мицуке стремительно встал, ухватился за веревку, чтобы не полететь кубарем по раскачивающейся палубе. Всмотрелся в пелену неожиданно налетевшего дождя, словно думал разглядеть среди серых плетей воды протянутые к живым руки утопленников.
- Продырявьте черпак...
Тенкьё долго ждал хоть какого-нибудь приказа Мицуке, и дождался, подхватил на лету. Он помнил, что ковш лежал возле потемневшей от времени бочки с водой и сейчас птицей метнулся к ней. Правда, как положено птице с переломанным крылом, неловко, чуть не упал. Впрочем, чуть – не считается. Юноша выхватил из-за пояса меч и принялся тыкать клинком что было в одной руке сил в деревянное дно черпака.

Воздух превратился в серый полумрак – только ли из-за дождя? Тонкие струи воды казались иголками, прорезали поверхность пролива, кололи лица. Волны поднялись выше, будто их что-то выталкивало изнутри. Одна из них, больше других, катилась слишком целенаправленно прямиком к одинокому рисковому кораблю. Из водной глади под бурунами, что белыми перьями плясали на вершине волны, выдвинулся поблескивающий от влаги зловещий черный нос. Вода катилась с него потоками, но, кроме шуршания дождя, не было слышно ни звука. Вслед за чёрным носом из волны показался и весь корабль, покрытый водорослями и раковинами моллюсков; с обрывками парусов и канатов вместо снастей, со сверкающей таинственным светом палубой, фунэ летел по морю, не встречая преград на своём пути.

-----------------
*Navio no lado portuario! – (порт.) Корабль по левому борту!

(начинают прибывать другие в лице Бишопа, Хигфа и дона Алесандро)

[higf >>>]

Матросы вздрогнули, как один, и тут же их единство распалось: кто взялся за весла с удвоенной силой, кто вознамерился прыгнуть за борт. Взметнулись яркими крыльями рукава Кураи. Он что-то говорил, хмуря брови, но ветер уносил слова. Громко, будто в страхе, хлопали паруса. Монах перестал расхаживать по палубе, нашел свернувшегося клубком тануки и вручил ему младенца.
- Присмотри.
Неслышность пугала Тенкьё больше остального. Сердце толкнулось в груди, забилось сильней, но память об уже пережитом придала сил. Тусклый свет скрыл бледность, а проступить опаске в чертах лица юноша не позволил, сжав зубы и нахмурившись. Ударил мечом еще раз, и дерево уступило стали. Тремя взмахами расширив дыру в дне черпака, сацумец резким движением вернул клинок за пояс и, схватив черпак, принялся пробираться к мавашимоно.
Маленькая лисица прижалась к ноге Мицуке, распушила мокрую, колючую от соли шерсть и раскрыла пасть; чихнула. В багровых тёмных глазах отразились краешек отцовских хакама, снасти, огромная волна. Несчастье тяфкнула, потом заскулила, скребя по мокрой палубе лапами. С высоты мачты шипел и плевался вцепившийся всеми когтями рассерженный рыжий кот; прокатилась, сбив с ног зазевавшегося матроса и чуть не лишив жизни сацумца, огромная бочка, мотался обрывок лопнувшего каната. Мицуке подобрал зверька – уже далекого от снежной белизны, - запихал за доспех. Нагрудник, защищенный цурубашири-но гава, изменил несколько очертания, места под ним было немного, но и лисичка не так велика.
- Кураи! – во всю глотку гаркнул мавашимоно. – Умеешь стрелять из лука?

(ох, много нас, мастер знает сколько)

[Bishop >>>]

Тот не стал тратить слов, просто кивнул, вытянул оружие и стрелу из специально для них отведенного ящика, прибитого к палубе. Рядом с ним рулевой изо всех сил сражался с волнами и ветром, чтобы удержать корабль хотя бы приблизительно на прежнем курсе.
У левого борта из-за груды мешков золотистой бабочкой вынырнул Тайкан. От дождя и соли его одеяния потускнели и приобрели землисто-медный оттенок. Посоха при нем не было, зато были четки. Монах сложил молитвенно руки и нараспев завел едва слышную за ревом бушующей непогоды сутру.
Увернувшись от бочонка, Тенкьё ударился о борт левой рукой, и зашипел, как Рыжая и Несчастье вместе взятые. Фуна йюреи в его глазах изменил цвет на слепяще-белый, затем стал зеленым, кроваво-красным, черным, и наконец вновь – подернутым неестественным сиянием призраком. Из прикушенной губы покатилась капля крови, но юноша не заметил этого, подобрал выпущенный дырявый черпак. Еще несколько шагов – и грубой работы ковш лег на перевернутую корзину, около которой стоял Мицуке.
- Когда начнут клянчить, - кивнул ему посланник сегуна, - отдашь. Проследи, чтобы призраки не получили целый. Не хочу хлебать соленую воду.
Не хватало еще одного. Или лучше – одной. Мицуке вообразил Рыжую в образе восьмирукого Гундари*, со змеей, что обвивает его шею вместо ожерелья, с оружием, чтобы выслеживать и убивать людей, демонов и животных, что несут зло... и покосился на затянутое серой мглой небо – не прилетит ли из разрыва облаков молния, чтобы испепелить нечестивца. Лисенок закопошился за пазухой, наружу показалась острая мордочка. Мицуке рассеянно погладил зверька большим пальцем по лбу между нахмуренных бровок, потащил из ножен меч.

---------------
*Гундари – один из пяти Великих королей, пяти воплощений Будды, его изображение ставится на юге. Еще один, хранитель центра и света Фудо в одной руке держит меч «курикара» (покоряющий демонов), в другой – веревку.

(minna)

[Соуль >>>]

Чтобы устоять, пришлось пошире расставить ноги, упереться ими в палубу, что ходила под людьми – и демонами – ходуном, и все равно вдобавок еще опять ухватиться за корабельную снасть.
- Где ты, Дайдай?..
- Здесь, - там, где раньше не было ничего, кроме тряпья и веревок, проявилась фигурка в истрепанном кимоно ярко-алого цвета. Лиса неотрывно смотрела в сторону корабля-призрака. - Красивый.
- Да. И уволочет нас на дно, быстрее, чем мы опомнимся.
Над их головами замогильно взвыл кот Чиру в стремлении отогнать злобных призраков. Тенкьё бы и тоже последовал его примеру, но самурай – не кот. Потому сацумец молча ждал, положив руку на ручку ковшу, как на рукоять меча. Последний был бессилен против призрачного корабля, который рос перед ними, словно питался туманом и страхом людей.
Несчастье спрыгнула и в один скачок оказалась у ног Дайдай. Лапы заскользили по мокрой палубе - маленькая лисица задрала голову, пискнула что-то, обращаясь к взрослой.
- Это часть красоты, - фыркнула Рыжая.
В темных глазах лисы мелькнуло странное выражение: словно прочитала мысли Мицуке и в самом деле жалела об отсутствии молний. Йокаи подобрала младшую на руки и улыбнулась: - Когда-нибудь тебя тоже будут бояться.
- Несчастье с нами! – хохотнул Мицуке. – Пусть лучше нас опасаются!
Белый лисенок согласно тяфкнул.

[SonGoku >>>]

Йюреи-но-фунэ

Онодэра Тодзаэмон не поклялся бы головой, что не бредил. Он боялся вздохнуть, он боялся, что грудь наполнится горькой на вкус морской водой. Он, каро дома Тайра, чувствовал себя обделенным. Будто отняли кусок жизни. Он разглядывал стайки рыбешек, пугливо шныряющих между снастей, там, где место было лишь птицам, и пытался припомнить, чем была наполнена его жизнь в эту пару лет. Он не сумел отомстить убийце своего господина, он даже не пытался его отыскать, как поступили более молодые самураи из свиты Акаихигэ. И сейчас, когда их корабль, подчиняясь воле безкмца, опять вынырнул на поверхность, и они с облегчением глотнули свежего воздуха, Онодэра Тодзаэмон ( как и раньше, при мысли о мести) почувствовал, как немеет рука. Наливается холодом и тяжестью.
- Мы совершаем злое дело... – пробормотал старший каро, не заботясь о том, что его могут подслушать.
- Что дурного в служении нашему господину? – простодушно спросил его Шинко, который до белых костяшек впился пальцами в такелаж и не отпускал до сих пор.
Но простота простотой, а на некрасивом лице угадывалось, что он глубоко озабочен и не уверен, как следует поступать.
Тодзаэмон опустил взгляд: костяшки стиснутой в кулак руки были серого цвета. Металлический отлив охватывал запястье и затекал выше, под рукав, змейками уходя до плеча.
- Не в служении... в том, что мы делаем, ради нашего господина.

(с Даларой)

[Далара >>>]

Шинко, сидя на корточках и не выпуская из руки канат (ему уже начало казаться, что пальцы приросли к жесткой веревке), второй рукой, иногда помогая себе зубами, проверял, все ли оружие на месте, не ослабли ли где завязки. Грядут большие неприятности – он ощущал их неминуемость тем особым чувством, которое с детства не давало ему погибнуть в северных горах, потом в Эдо, куда он пришел в поисках лучшей жизни, и наконец под началом своевольного Тайра-но Акаихигэ. Хмурый вид старшего каро только сгущал тучи на горизонте жизнерадостности Шинко. Если бы на призрачной лодке водилось сакэ, самурай из Мориоки выпил бы его, даже холодное. Но зачем оно мертвым на военном корабле?
На кончик длинного носа опустился бледный зеленоватый огонек. Шинко зачарованно скосил на него глаза. У круглого светящегося существа не было глаз, но все же оно глядело в ответ. А в воздухе уже роились, текли струями, кувыркались и прыгали десятки таких же светлячков, оставляя за собой размытый след. Самурай поднял голову и уперся взглядом во внушительную фигуру даймё. Из складок яркого одеяния вырывались все новые огоньки. На широком лице плясала зловещая неровная улыбка, а в глазах горело безумие.
От такого вида самурая пробрала дрожь. Он вновь скосил глаза на собственный нос. И сообразил.
- Хитодама! – взвизгнул Шинко и отпустил наконец спасительный канат.
Мгновение, и он уже висел на мачте, вцепившись в нее всеми четырьмя конечностями.
- Обезьяна и та не похвасталась бы такой прытью! – рассмеялся остановившийся рядом и запрокинувший голову Арима Мидзукуни. – Ну, раз уж ты все равно наверху, расскажи нам, что делает наш противник?
Странная молчаливая девушка в дорожной накидке держалась позади него, но не отставала ни на шаг.
Онодэра Тодзаэмон отогнал ладонью прилипчивый огонек; он жалел, что не может с такой же легкостью избавиться от навязчивых мыслей. Хитодама не обжигал, наоборот, он казался холодным при прикосновении.
- Хотел бы я знать, - пробормотал старый каро, - кто кого заводит в ловушку...

(опять же мы с Сон)

[SonGoku >>>]

Качка усилилась, и казалось порой, что лодка то встает дыбом, как норовистая лошадь, то обрушивается в бездну между двумя отвесными стенами волн. Монашеское одеяние отяжелело и едва позволяло двигаться, словно оковы на теле. Мелькнула мысль, что если лодку затопит, оно станет великолепным грузом. И в рядах погибших здесь Тайра, Минамото и их жертв прибудет новый утопленник, монах.
Монах? Это он-то? Ну да, уже, разбежался. Такой же монах, как эти волны – гладкая поверхность моря в штиль. Выскочка! Хозяйку деревенского постоялого двора он провел (стыдно вспомнить, как она горячо благодарила и пихала в руки припасы в дорогу). Но то, что годится для простушки, не устроит корабль призраков. Уж они-то знают, кто здесь настоящий, а кто притворяется и выдает себя за другого.
- On arorikya sowaka, - прогудел Тайкан ветру.
Необычные четки, несмотря на всю странность, своей цели все же служили. Еще одна «бусина» пройдена, еще один раз прочитано обращение к всемилостивой Каннон. Удивительно, что может сделать загоревшаяся идеей юная девушка. О-Санго. Набрать в трюме ягод, орехов и вообще всего маленького круглого, что подвернется, а потом собрать на нитку вместо четок, предложила именно она.

(а пост написала Далара, ун)

[Далара >>>]

Фальшивые четки, фальшивый посох, настоящие одеяния и фальшивый монах в них. Какая насмешка! С его деяниями, его не должны будут принять больше ни в один храм. Это если он выберется отсюда живым... Тайкан не удержался, обернулся на тануки и вверенного ему младенца. Маленького божественного комочка. Улыбку определенно косило на сторону. Точно божественного – если вспомнить, кто его мать. Где бы она ни была...
- On arorikya sowaka.
Вот Мицуке, всегда тот, кто он есть, стоит у мачты. Интересно, помнит ли он столицу и двух мальчишек почти двадцать лет назад? И надо ли, чтобы помнил...
Вот владелец их лодки, Кураи, с натянутым луком в руках, словно на старой гравюре.
Вот Дайдай, странная, чем-то близкая, чем-то отталкивающая, всегда льнущая к приятелю. Готовая биться до конца. Известно за кого. Стоит позади, готовится.
Вот Тенкьё, рвущийся на нос корабля, чтобы встретить неприятеля лицом к лицу. Отвага и безрассудство юношества.
Тайкан свесился за борт в стремлении выставить всю душевную силу, какой обладал. «Пусть они не подойдут!» мысленно желал он, глядя на нос чужого корабля, облепленный водорослями. «Пусть не смогут подойти!»
И тогда над палубой вражеской лодки замерцали призрачные огни.

[higf >>>]

Корабль-призрак приближался, и было непонятно, то ли он проглядывает сквозь туман, то ли туман сквозь него. Тенкьё вот-вот мог бы поклясться ками, что видит серо-зеленые волны сквозь надвигающийся борт... А в следующую секунду уже был уверен, что ошибся. Застывшее древесной смолой время сочилось очень медленно, позволяя подумать обо всем, о чем не успел раньше. Как будто надвигающийся корабль мертвых нарочно медлил, чтоб жертвы обессилели, утонули, барахтаясь в собственном страхе, перестали сопротивляться. И осталось бы лишь подойти и забрать души из мира живых.
Но вместо этого юноша окончательно поверил, что все будет хорошо, должно быть хорошо, не может быть иначе! С ним Рыжая, Несчастье, Дынька, Кураи, Тайкан, с которым они так и не поладили; О-Санго... Мицуке. Несгибаемый Мицуке, его господин – нет ни живого, ни мертвого, способного его погубить. А он, Тенкьё – неужто сам ничего не стоит, хуже своих спутников? Нет уж, кем бы ни был, он не будет прятаться за спинами других!
И не прятался, стоял на носу, готовясь протянуть черпак. Или сделать еще что понадобится. Даже хотел сделал шаг вперед, словно для того, чтоб перевеситься через борт и прошептать вызов. Нет, что может быть глупее, чем сейчас случайно упасть в море? О-Санго будет смеяться... Опять будет над ним смеяться, ну и пусть смеется, даже с Тайканом, только б осталась жива!..
Сацумец как наяву увидел девушку, и невольно больная рука коснулась одежды. Не ощутил привычной уже угловатости спрятанной книги, помогавшей ему в эти дни выразить свои чувства к девушке - начала «Повести о Гэнджи». Потерял? А нет, оставил внизу... Точно, он ведь не может умереть, он обещал себе вернуть книгу хозяевам. Он ведь взял ее на время. Теперь он должен вернуть чужую вещь и не может умереть!
Он шептал эти слова, как колдун – заклинание, торопя приближающийся корабль. Пусть то, что будет, будет скорее!
Огни замерцали, словно отвечая сацумцу, и он все же сделал маленький шажок вперед, стиснув рукоять катаны.

[Bishop >>>]

Туман, что накатывал, точно прибой, глотал звуки, насыщался ими, как Гашадокуро – человеческой плотью, и подобно ему же поднимался все выше. Вот еще чуть-чуть, и белесые вязкие волны его перевалятся через борт, растекутся по неустойчивой палубе. Корабли сближались в неестественной тишине. Только раз из прорехи в тумане неожиданный ветер принес узнаваемый звук: доставали из ножен мечи, кто-то выкрикнул приказ приготовиться.
- Там не только призраки...
Мицуке замолчал, собственный голос прозвучал искаженно, туман издевался, смеялся над горсткой людей, что осмелились войти в запретные воды.
- Как живые могут плавать на фуна йюреи? – Тенкьё удивился вслух, но не повернул головы, следя за огнями. Они напоминали наконечники стрел, что зависли в воздухе и вот-вот устремятся вниз, прямо к ним.
- Это может быть интереснее, - отстраненный тон фразы контрастировал с содержанием.
Долговязый мавашимоно оглянулся: растрепанная ветром грива кицунэ стояла дыбом, сама Рыжая была задумчива и – как будто смазана. Словно капли дождя частью смыли рисунок, словно Дайдай твердо постановила: вот-вот превратится, но еще не решила, в кого. Мицуке пожалел всех, кто плыл на чужом корабле, тех, кто умер, и тех, кто пока не успел это сделать.
С живыми Тенкьё мог драться. С мертвыми тоже мог, но с живыми проще. Может, катана будет нужней, чем ковш? Было б две руки, но работала одна – и она сжимала рукоять оружия. Сацумец оглянулся и чуть отстранился влево, чтоб не мешать Асанаги целиться.
- Oi, Кураи! Стреляй по живым!
Тот молча кивнул и спустил тетиву. Пронзительный вой разодрал тихий шелест мороси, прокатился над слабеющими волнами. Еще недавно громко хлопающая на ветру одежда лежала теперь на теле беспорядочными складками. Внезапный штиль шептал обещание участи худшей, чем смерть в волнах. Небо придержало дождь, недовольно хмурилось над самой мачтой. Новая стрела, устремилась к цели сквозь ленивые, жадные кольца тумана. Следом – вторая, третья. Вскрик на той стороне вознаградил стрелка. Еще одна череда стрел. Звон, возгласы.

(minna)

[SonGoku >>>]

Черный квадратный нос корабля-мертвеца, скользкий, обросший морскими полипами и ракушками, угрожающе навис над рыбацкой лодчонкой, ненадежным укрытием в бою. Костлявые невероятной длины руки в истлевших до морской пены рукавах протянулись в мольбе.
- Дайте им что хотят! – приказал Мицуке, подмигнул лисам. – Посмотрим, как они будут топить нас дырявым черпаком.
Кураи опустил лук и приложил ладони ко рту.
- Если вы Тайра, - прокричал он неясному темному силуэту, – к чему нападаете вы на собственного родственника?
- Может, это Генджи? – осенило вдруг Мицуке.
Торопливо Тенкьё отпустил меч, схватил правой рукой пробитый загодя ковш и с некоторым трепетом протянул его вперед. Что случится, если его рука соприкоснется с этими жуткими руками пролежавшего на дне века мертвеца? Белые, отросшие – будто у китайского императора – когти сгребли вожделенный черпак, и над морем пронесся разочарованный вой. Кровь в жилах живых стала холоднее, чем вода с ледника. Юноша вздрогнул, и рука сама рванулась обратно, к рукояти меча – еще не остывшей от хватки, слегка влажной то ли из-за тумана, то ли от пота. Неужто мертвец понял обман? И сейчас бросит ковш и сгребет дерзкого. Шаг назад – всего один, короткий...

(кажется, началось...)

[Кысь >>>]

Туман, что кружил вокруг стаей тэнгу, наконец дотянулся до Тенкьё, сдавил грудь, и на миг все стало черным, будто ночь мелькнула не в свое время, а потом... потом прояснилось опять. Он оглянулся – не утащила ли жадная несвоевременная темнота кого-либо... Здесь. Все здесь, но странные. Мицуке – растерян, лисы, которые сейчас девушки, о его ног, но троица вряд ли видит друг друга. Тайкан словно не молится, а пытается докричаться до небес, но их тут нет. Ничего нет за туманом. Кюсю, Эдо, пролив, по которому они плывут – это все пустые слова, от которых осталась бессмысленная шелуха звуков.
О-Санго? Здесь, тоже здесь, слава ками! Зачем она прибежала сюда и сидит на ботрике лодки? Пусть уходит с палубы, и она, и другая женщина! Другая? Откуда. Сацумец шагнул к ним, сам не замечая, что цепляется за рукоять меча так же отчаянно, как якорь вцепляется в дно, вгрызается между камнями, не давая утащить корабль.
Обе синхронно повернули головы и смотрели на подходящего неподвижным, непривычно глубоким взглядом, одним на две пары глаз. Знакомым - и одновременно неживым. О-Санго поднялась первой.
- Мама? – побледневший Тенкьё замер. – Мама? Откуда? Мама! О-Санго! Почему вы так смотрите?!
- Что-то случилось, господин Тенкьё? - улыбка девушки была очаровательна, но кожа ее не выдержала, и треснула, очертив дугой щеку. О-Санго недоуменно тронула черную ранку пальцами. На палубу полетел кусочек набеленной кожи. Вторая тоже поднялась на ноги и шагнула ближе к сацумцу.
Тот ждал демона. Пусть бы это был поднявшийся снизу ужасный демон, с бесчисленными рогами и клыками, пусть!.. Он нервно сглотнул и отступил на шаг, но одновременно протянул вперед руку.
- Ты... больна? – глупый вопрос сам сорвался с языка.
Женщина чуть качнулась вперед и печально покачала непричесанной головой. Под ее глазами затаились глубокие тени, а волосы спутались седеющей паутиной.
- Да, больна, - улыбнулась, словно удачно подсказанному решению. Замолчала. На мертвенно-бледном лице обозначилась робость, боязнь начать разговор.

[higf >>>]

Протянутая рука коснулась одежд девушки, желая убедиться в том, что она действительно здесь. Но он не мог глядеть в это лицо с зияющей черной ранкой, на котором не было и следа боли, и смотрел на мать.
- Что с тобой? Ты... прости, что я убежал!
О-Санго улыбнулась и поймала руку - ее пальцы были ледяными на ощупь и одновременно жгли так, словно были смазаны едким соком уруши. Вторая приблизилась еще на шаг.
- Это уже не важно, - улыбка женщины едва держалась на помертвевших губах, но была искренней. Белая пыль закружилась в воздухе - краска? - Мне хотелось увидеть тебя, только увидеть. И еще...
Вскрик умер – зубы придушили его на побелевшей губе, сжались с силой отчаяния, выдавили алую каплю, которой стало тесно в жилах.
Он отступил на шаг, выдергивая ладонь.
Его мать боязливо ссутулила плечи, но подошла еще на шаг ближе.
- Помнишь, что отец говорил тебе? Что мы тебе говорили?..
- Что? – слова сорвались с хрипом. Он потер рукой о ткань. Меч сжимала вторая, больная. И только он был островком прочности, привычности. Юноша краем глаза заметил недвижную Рыжую и вспомнил, как она пугала врагов. Глаза сузились, став щелями крепостной стены разума.
- Мама? О-Санго! Что с вами? Что вы делаете?
- Носи крест, Тенкье, пожалуйста, - темные глаза женщины смотрели, против всяких приличий, прямо и пристально. - Ты не знаешь... Ты не представляешь, как мы все ошибались. Носи, пока у тебя еще есть шанс...
Кожа женщины окрасилась персиковым и оранжевым, словно неподалеку горел костер. О-Санго посерьезнела и склонила голову.
- Я не наньбан, я сацумец! - в черных глазах отразился пылавший внутри, за стеной, пламень гордости – укрепляющий и сжирающий одновременно. – Это ложь! Ты не мама, а ты... ты... не О-Санго!
Взгляд снова коснулся черного пятна на лице, отпрыгнул в сторону. – Прочь!
- Помни... Я не хочу тебя встретить - там. Ты не представляешь, как там... - женщина отступила на шаг, ее жест эхом повторила О-Санго. Оранжевые отсветы пламени на белой коже бывшей аристократки зажглись в полную силу, прорвались сквозь кожу. Она закрыла лицо руками, но уже таяла, словно кусочек воска в огне. Сгладились пальцы, и глаза на исчезающем, по-девически-гладком теперь лице снова смотрели на Тенкье. Не с неприязнью - с тоской и просьбой.