Бал вампиров, Добро пожаловать в Оулхоллоу!

[Янтарь >>>]

И Rina_Rossa в роли леди Виктории Броуди

Под руку с мистером Кавендишем Элен вышла из гостиной и, к вящей радости девушки, они повернули по коридору прочь от бальной залы, остановившись у неплотно закрытых дверей. Изнутри выплывали струйки запахов - настолько разнообразных, что Элен с трудом узнавала даже половину из них.
Кавендиш толкнул двери, и они оказались в полумраке комнаты, темной скорее не из-за скудного освещения, а из-за того, что помещение было заполнено клубами дыма, словно низины близ Кентона - туманом весенним днём. Даже обострившимся зрением Элен различала лишь выборочные детали обстановки - восточные панно на стенах, шелковые ширмы в углах... Невысокие столики с приставленными к ним мягкими креслами, в которых нежились дамы, поигрывая зажатыми в тонких пальцах мундштуками и кальянными трубками и лениво беседуя друг с другом. Кавендиш, по-видимому, ничуть не смущенный интимностью обстановки, повел Элеонору к одной из них - худощавой женщине в элегантном платье из тёмно-зелёного шёлка, задумчиво и с некоторой грустью глядевшей, как другие женщины наслаждаются, выпуская изо рта плотные кольца кальянного дыма.
- Леди Виктория, позвольте отвлечь вас буквально на несколько мгновений!
- Лишь в том случае, если сообщите, что приготовили приятную тему для беседы.
Дама продемонстрировала выверенную улыбку, гостившую на её губах не одну тысячу раз во время других балов и приёмов, неотличимо меж собой похожих, жестом пригласила присесть мистера Кавендиша и его спутницу.
Мужчина степенно опустился в одно из кресел у столика леди Виктории, девушка присела на краешек другого, нервным жестом расправив юбки. От густого дыма у неё начинало щипать глаза.
- Уверен, что предложенная мною тема вас как минимум заинтересует, - ответил мистер Кавендиш, расплывшись в обезоруживающей улыбке, - позвольте представить вам мисс Элеонору Стеффенсон. Я имею смелость предположить, что эта милая девушка чудесно подойдёт на роль вашей компаньонки.
- Вот как. Что ж, мистер Кавендиш, тогда я попрошу вас принести дамам вина. Вас ведь не затруднит, не правда ли? К тому же, моей компаньонке придётся много времени проводить вместе со мной, развлекаясь беседой. Прекрасный маленький шанс, мисс Стеффенсон, посмотреть, насколько вам и мне приятны такие ситуации.
- Разумеется, разумеется! - довольно пробасил Кавендиш. - Я постараюсь как можно тщательнее подойти к этому ответственному заданию.
Украдкой - как ему казалось - подмигнув Элеоноре, он с несвойственной для его лет живостью поднялся с кресле и бодрым шагом вышел прочь из накуренной комнаты. Элен с тоскою посмотрела ему вслед, а потом обернулась к леди Виктории, стараясь побороть неловкость. Она понятия не имела, о чем беседовать с этой женщиной и как вообще себя вести в подобных ситуациях.
Леди Виктория откинулась на спинку кресла и принялась изучать Элеонору из-под полуприкрытых век. Она ничем не помогала девушке, наоборот, её хищные глаза цвета топазов разгорались искорками веселья тем ярче, чем неудобнее чувствовала себя мисс Стеффенсон.
- По крайней мере, - не скрывая улыбки, нарушила молчание леди Виктория, - мне нравится ваша скромность. Однако, если вы действительно подумываете о том, чтобы стать моей компаньонкой, выкиньте привычку сидеть на краешке стула. Ни у кого не вызывают симпатии юные девушки в образе бедных родственниц.
Как ни странно, шпилька леди Виктории ничуть не смутила Элен. Устроившись в кресле поудобнее, девушка подумала, что ей всегда было гораздо легче общаться с кем-то своего пола - ничего удивительного, учитывая, что с ранних лет девушку окружали не только бесконечные тетушки, гувернантки и кумушки её матери, но и три старшие сестры. И мало кто из этих дам отличался лёгким характером.
- Простите, больше это не повторится. Поверьте, образ бедной родственницы мне ничуть не свойственен, - Элеонора всё ещё избегала смотреть собеседнице в глаза, но по крайней мере её голос не дрогнул ни разу.
- А что вам свойственно? - леди Виктория скучающим взглядом обвела тонущую в дыме и полумраке комнату. Её лицо говорило, что ровно тот же самый разговор она вела уже неисчислимое количество раз, и все реплики, начиная с этой, были заучены ей, будто актрисой, два десятка лет играющей в одной и той же пьесе. - Удивите меня, умоляю, - сказала она без всякой надежды.
- В первую очередь мне свойственна, как вы правильно заметили, скромность. Не бедной родственницы, но воспитанной в приличной семье девушки, которая никогда не станет кичиться своими добродетелями, - ровным голосом ответила Элен. - Возможно, я не удивлю вас этим, но уж точно не покривлю душой.
- У вас неплохо получается описывать свои добродетели косвенно. Чудесное свойство, крайне полезное. Как насчёт маленького испытания? Если пройдёте, то всё, что нам останется - обсудить подробности и условия, которые устроят нас обеих.
- Маленькое испытание? - переспросила Элен, и уголок губ дрогнул в такт её мыслям. - Хорошо, я готова.
Леди Виктория задумчиво расстегнула и застегнула рубиновый браслет на правой руке, один, два, три раза, и лишь затем заговорила.
- Расскажите мне историю. Про влюблённого садовника и его розы. При этом рассказав, наконец, о своих добродетелях. Без кича. Но так, как подобает умной, уверенной в своих силах девушке, воспитанной в приличной семье.
Дама взглянула в глаза Элеоноре. Она не пыталась скрыть, что испытание - не более, чем её прихоть. Однако компаньонка, в представлении леди Виктории, обязана выполнять прихоти своей покровительницы.

Сообщение отредактировал Янтарь - 12-02-2014, 19:06

[Янтарь >>>]

Элеонора отвернулась и молчала добрую минуту, а профиль её, который чересчур любезные молодые художники часто называли классическим, таял в ароматных туманах.
Наконец она улыбнулась:
- Мои добродетели скучны даже мне самой, давайте поговорим о них потом. А вот история, что пришла мне в голову, напротив, кажется мне очень занятной.

Сказка для леди Ви

В небольшой усадьбе близ Хауорта жил Садовник. Был он уже совсем не молод, но ещё далеко не стар; половину жизни он трудился в саду у пожилой вдовы, которая часто и охотно поощряла его работу не только добрым словом, но и звонкой монетой. Постепенно Садовник, неприхотливый в быту и не склонный к пустым тратам, накопил внушительное по его меркам состояние. И когда старая леди мирно простилась с земной юдолью, а во владения усадьбой вступили её шумные, охочие до всего новомодного племянники, имевшие весьма амбициозные планы по переустройству тётушкиного сада, Садовник смог позволить себе безо всяких душевных терзаний тут же попросить расчёт.
На сбереженные деньги он приобрел себе чудесный домик с участком необычайно плодородной земли, вдобавок находившийся на почтительном расстоянии от города. Здесь Садовник намеревался прожить остаток жизни, выращивая розы - а именно в этом он видел своё призвание, мечтая однажды вывести сорт, красотой которого даже столетия спустя будет восхищаться вся Англия.
Много прекрасных цветов вырастил он на просторных клумбах близ своей усадьбы. Иные достойны были цвести и в Садах Кью, но даже они не трогали сердце Садовника, которые твердо знал, что его величайшее произведение ещё не увидело свет.
И вот на четвертый год в четвертый день лета на дальней от дома тенистой клумбе расцвела Роза. Нежная и хрупкая, она была цвета утренней зари, и когда ветер играл с её лепестками, в воздухе слышался перелив серебряных бубенцов. Едва увидев Розу, Садовник понял, какими наивными были мечты, что его творение переживёт века: как не дано человеку повторить первую любовь, так нигде в мире больше не распустится цветка, подобного Розе. Всё, что оставалось Садовнику теперь - наслаждаться красотой её лепестков, пока тех ещё не коснулось время.
С тех пор каждый день Садовник приходил к Розе и, завороженный, часами стоял перед ней на коленях. Постепенно он забыл о других цветах в своём саду, и те увядали под палящим солнцем, зарастали сорняками и чахли, обреченные на медленную смерть. Но Роза, что росла на дальней клумбе, не видела, как гибнут её сёстры. Поначалу её смущало неотступное внимание Садовника, а потом Роза постепенно привыкла, научилась ценить его нежность, и скоро уже скучала по Садовнику в недолгие часы их разлуки.
Между Садовником и Розой установилась невидимая связь: он научился различать шорох её лепестков в порывах ветра, она - узнавать тепло его рук в летнюю жару. Роза не знала жизни без Садовника, а Садовник не помнил жизни без Розы. Дни летели друг за другом, овеяные сладким цветочным ароматом.
Но век цветка недолог, и Роза помнила об этом. На четвертый день осени она склонила свой золотистый венчик и прошептала Садовнику, который дремал, свернувшись у её корней:
- Любимый мой, я увядаю. Прошу, оставь меня теперь, чтобы навсегда запомнить цветущей и полной сил.
- Нет! - вскочил на ноги Садовник. - Не говори так!
Он зарыдал, а потом склонился к Розе так близко, что его горячее дыхание колыхало шёлковые лепестки, а слёзы падали на них капельками росы.
- Обещай мне потерпеть ещё немного. Я обязательно придумаю, как сберечь нашу любовь.
И Роза обещала.
Теперь каждый час, проведённый вместе, стал для них бесценным даром. Садовник оберегал Розу от дневного зноя и ночной влаги, от порывов ветра и от желтокрылых бабочек, порхавших в воздухе вокруг заброшенного дома и всё чаще терявшихся среди осенних листьев. Однажды, когда Роза уснула особенно сладким сном, Садовник тайком срезал все другие цветы в саду, измельчил их тела, залил холодной водой из ручья, а наутро напоил этим целебным отваром корни Розы.
Но всё было тщетно, и когда четырежды четвертый день осени принёс с собою первые холода, с венчика Розы сорвался и, покачавшись в воздухе, упал на землю первый лепесток.
Теперь Садовник уже не ронял ни бесполезных слёз, ни слов. Бережно, словно собственную душу, он поднял золотистый лепесток и унёс в дом. А Роза не смогла найти в себе решимости спросить, зачем.
С тех пор каждый день она роняла по лепестку, а Садовник всё так же молча уносил их в свою обитель. Исхудавший, с нечесанными прядями волос, в которых было пополам грязи и седины, с отросшими ногтями, в оборванной одежде, он и сам день за днём терял жизнь по капле. И только глаза его сияли всё ярче - уже не любовью, но мрачной решимостью. Лепестки он относил в дальнюю комнату особняка, самую тёмную и холодную, где на столе у заколоченного окна стояла хрустальная ваза. День за днём Садовник бережно опускал туда лепестки, а потом резал запястье острым ножом - и вслед за лепестком Розы в вазу капала его кровь.
На четвертый день зимы Роза готовилась увянуть. Смерть по-прежнему не страшила её, но ей до боли стыдно было стоять перед Садовником нагой, прикрывшись последним лепестком, а ещё больнее знать - когда упадёт и этот лепесток, она навсегда оставит любимого наедине с горем.
Садовник возвышался над нею молчаливой статуей, и в его тени зимний воздух был особенно холоден. Розе отчаянно хотелось проститься с любимым, но сил в ней хватало лишь на то, чтобы поддерживать угасающую искорку жизни. Отчаянным усилием она попыталась шевельнуть лепестком - и тот вдруг оторвался от чашечки, закружился на ветру - и успокоился в протянутой ладони Садовника.
И тогда Садовник достал из-за пазухи тонкий полый стебель из горного хрусталя.
Этот стебель он купил ранним утром у местной ведьмы, желчной старой карги, выложив за него остатки своего некогда внушительного состояния. “Только лишившись чистоты, любовь способна нарушить вечные законы, - прошамкала ведьма, протягивая Садовнику завернутую в полуистлевшую тряпку вещицу. - Возьми, это поможет тебе”. И старуха не солгала.
Душа Розы, готовая подняться к небесам, вдруг оказалась пойманной в стеклянный прут, забилась в нём испуганным мотыльком - но не сумела выпорхнуть на волю. Садовник, бледные щеки которого теперь пылали лихорадочным румянцем, вбежал в дом и захлопнул за собой дверь дальней комнаты - вечный мрак разбавляло слабое сияние волшебного стебля. Один за другим Садовник доставал из вазы опавшие лепестки - из золотистых они теперь стали кроваво-алыми. Едва лепесток касался стебля, то прирастал к нему, словно к живому. И когда последний лепесток, что единственный ещё оставался золотым, встал на место, Роза очнулась ото сна, который так и не стал для неё вечным.
В испуге потянулась она к солнечному свету, но вокруг были лишь тьма и холод. И среди холода Роза вдруг почувствовала знакомое тепло, когда-то бывшее нежным и мягким, а теперь обжигавшее нездешним жаром.
- Смерть больше не разлучит нас, - прошептал из темноты голос, в котором осталось так мало человеческого.
“Не поступай со мною так!” - хотела крикнуть Роза, но алые лепестки не слушались её, и лишь золотистый бился испуганным сердцем на хрустальном стебельке. Садовник, благоговея, коснулся его испачканном в крови пальцем.
- Я не отдам тебя ни ветру, ни солнцу, ни времени, - пробормотал он, накрывая Розу стеклянным колпаком. - Теперь ты навсегда будешь только моей.