Izumo nagaremono, Бродяга из Идзумо

[Далара >>>]

Мурахата не мог остаться в стороне, неважно, бывший ли он стражник или крестьянин, он теперь принадлежал отряду и должен был быть в гуще событий. Перепрыгивая через ступеньку, он добрался до верха главной башни. Там, в полутьме, которую едва рассеивал тщедушный светильник, в комнате колдуна - той самой, где бедняга недавно потерял свой облик, - уже шел... нет, не бой. В обмотанном пестрой тканью коконе с трудом удалось узнать проклятого колдуна. Босые ноги со зло скрюченными пальцами дергались, но они не руки, и мудры не получались, лишь в бумажных перегородках раз за разом появлялись черные прожженные дыры.
Мурахата остановился на пороге. Заклинания, что выкрикивал колдун, пробирали до печенок... Но какой-то шутник начал повторять каждое слово. Фразы мешались и корежились, будто лист бумаги на углях. Ничего не разобрать.
Армия крыс и мышей под предводительством коротышки в монашеском одеянии, но с длинным розовым голым хвостом полезла из всех щелей и принялась уничтожать манускрипты. Из другого угла – там ворочался и застенчиво вздыхал скользкий, отдаленно напоминающий очертаниями человека, мясистый сгусток – несло такой вонью, будто кто-то разрыл могилу с полусгнившим трупом. Мурахата зажал рот обеими руками и чуть было не вымелся вон, но его ноги словно обмотали веревками. Паника и отвращение, а может, невозможность сбежать, придали бывшему стражнику смелости.
- Ты, грязный колдун, нет у тебя совести! Так получи за все, что сделал! И за то, что превратил меня в лампу!
Он не сомневался, что предводитель их маленькой армии накажет злодея. Гигантская кошачья лапа – рыжая в белую полоску – шарила по комнате в поисках добычи, как в беличьем дупле, внося в происходящее еще большую сумятицу.
- Остановитесь!

[SonGoku >>>]

Его услышали не сразу, и еще больше времени прошло, прежде чем послушались. Нобутоми уже несколько раз поднимал меч, чтобы сейчас и навсегда разрешить мучающие его сомнения и тревоги, и все-таки опускал.
- Я... я не могу его убить.
Йокаи примолкли все разом, только чересчур проникшаяся рвением крыса все еще жевала порядком изорванный лист. Маленький военачальник обвел армию растерянным взглядом.
- Это не тот человек.
- Как так? – пискнули из угла.
- Он не мой отец.
- Но... Но это же колдун, наш враг! – не поверив собственным ушам, выдохнул Мурахата.
Его не услышали. Воодушевленные сверх меры йокаи не желали сидеть на месте, и как только Нобутоми отвернулся от пленника, начали уходить, проваливаться, исчезать из комнаты. Прытким комком меха шмыгнул за перегородку Каса-каса. Колыхался в нерешительности пестрый рукав бакэ-кимоно, не зная, отпускать ли уже колдуна или еще нельзя. Раненый в самое сердце – а как же он?! Как же обещание? - бывший стражник остался на месте. В горле поднималась обида. Горькая, тяжелая. Руки сами потянулись к тяжелой, прикрытой одеялом аркебузе в углу. О том, что стрелок он никудышный, Мурахата не думал. Все получалось само собой. Ядовитый, странно знакомый голос обиды все нашептывал в уши, туманил слезами зрение. Тебя использовали, всех вас использовали, он и не собирался держать свое слово, разве можно верить оборотню?
- Стой! – сотряс комнату мощный бас.
В тот же миг прогремел выстрел. На миг все ослепли от яркой вспышки и оглохли. Мальчишка споткнулся, как будто ему подсекли ноги, и кулем свалился на пол. Мурахата растерянно опустил оружие.

[Далара >>>]

Еще не спала с глаз пелена злых слез, а в ушах звенел колокол чужого смеха и непонятные слова, когда оружие вынули из безвольных рук Мурахаты. На мгновение он увидел над собой широкое немолодое лицо, воплощение ярости. И сжался в ожидании удара, который тут и прихлопнет его, как злополучного мотылька.
- Дурак! - рыкнул могучий голос, которому позавидовали бы монахи любого монастыря.
"Бывший владелец замка, ныне престарелый монах Докэн", как сквозь туман медленно сообразил Мурахата. И позавидовал такой старости. Докэн же в два шага пересек комнату и склонился над телом Нобутоми. "Он умер!" - запаниковал бывший стражник. "Я его убил! Теперь они убьют меня! Точно-точно, теперь они тебя убьют... Убей их раньше, выживи!"
Вслепую он попытался нашарить еще оружие, но под тряпками больше ничего не было. Тогда он обратил жалобный взгляд к колдуну. Тот смотрел на него, беззвучно сказал что-то и обернулся к павшему предводителю маленькой армии. Такой хищный взгляд Мурахата видел лишь раз, когда всей деревней заманивали в ловушку волка. Но не успел он двинуться, как Докэн воздвигся, почти задевая седовласой головой потолок.
"Убей!" - завизжал внутренний голос. "Сейчас же!"
Монах наотмашь ударил колдуна колотушкой для битья в барабан при молитве, и тот свалился на пол. Мурахата схватился за начавшую вдруг саднить щеку. Как в кошмаре, он увидел поднимающегося на ноги колдуна, его нечеловеческий оскал.
От скрежета когтей (кто-то огромный и очень настойчивый раздирал черепицу, словно бумажную перегородку) вдоль позвоночника, путая мысли, пробежал холодок. Под ударами прогибались и трещали толстые потолочные балки. Увлекшееся старинными манускриптами мышино-крысиное воинство опомнилось и с писком рассредоточилось по щелям и норам.

[SonGoku >>>]

Последним с поля сражения отступил грызун-переросток с обвислыми усами и по-монашески обритой головой; путаясь в складках мешковатого одеяния, он попытался втиснуться за сундук, где и застрял. Ему повезло, что до него никому, даже обездоленному на свитки колдуну, не было дела, потому что в следующее мгновение невидимая угроза вне стен башни приобрела облик.
Перекрытие не выдержало и обвалилось, на верхней площадке ягуры сразу сделалось тесно. Свободное пространство заполнили кольца змеиного тела - только эта змея спорила в размерах с драконами. Чешуйчатый монстр ударил крылом, едва не обрушив стену; башня содрогнулась.
Панический ужас. Мурахата потряс головой - он как будто чувствовал не только за себя, но за кого-то еще. Словно в бутыль пытались налить сакэ из двух бутылей, ощущения готовились политься через край. Колдун спрятался за толстой деревянной подпоркой, и в темноте сверкали его полные ненависти глаза. Бывший стражник стукнулся лопатками о преграду и чуть не выпал через тонкую бумажную перегородку на внешнюю галерею. Против этого чудовища он бессилен, он это знал. И готовился дорого продать свою жизнь, хоть и не знал, как. Привыкшие сначала к работе в поле, а потом с оружием пальцы все никак не хотели складываться в форму, которую... какую? Зачем? Какой же он беспомощный!
Скорбный взгляд темных, почти женских глаз скользнул по участникам, вольным и невольным, разыгравшейся драмы, остановился на бывшем стражнике.
- Даже я не могу отказать в предсмертном желании, - Итсумаден по-птичьи склонил голову набок. - Маленький никчемный зверек достоин победы.
Тигриные – только острее и больше размером – когти полоснули воздух перед самым лицом Мурахаты.

[Далара >>>]

Бывший стражник издал придушенное "а!", и тут мир встал с ног на голову. Бедняга был готов ощутить дикую боль несмотря ни на что, так ярко он вообразил ее себе. И вместо ран получил удар по лбу, недостаточно сильный, чтобы свалить, но крепкий. Колдун, бьющийся в корчах, крылатый демон над ним, расписные яркие перегородки, все поплыло, разошлось, словно круги по воде от брошенного камня. Мурахата скосил глаза к переносице, потянулся рукой к тому, что наполовину закрывало ему зрение.
- Не трогай, - велел голос невидимого Докэна, - если хочешь жить.
Несчастный стражник послушно отдернул пальцы. Казалось, его подвесили за шкирку и выставили на всеобщее обозрение. Ноги больше не держали, и Мурахата опустился на татами. Свежие, пахнущие не так давно скошенной травой...
И вдруг отпустило. Бедняга захлопал отчего-то влажными ресницами, провел давно огрубевшими пальцами по туго сплетенным травинкам циновки.
- Все. Можешь уже снять, - тонким голосом подсказали из угла.
Монах склонился над павшим предводителем крошечной армии. Горе-воитель сглотнул комок в горле. А когда Докэн без усилия поднял на руки, нежно, словно котенка, пушистый пестрый комок, Мурахата нашел в себе силы встать. Странно было видеть, как величественный и грозный старик шепчет в мохнатое ухо что-то утешительное. Итсумаден куда-то пропал, наверное, улетел в черные небеса с щедрой россыпью звезд – их было хорошо видно через пролом в крыше. Колдун лежал неподвижным комом, туда не хотелось даже смотреть, не то что подходить проверять, действительно ли он мертв.

[Далара >>>]

Ноги подгибались, но Мурахата все равно спешил за Докэном. Приходилось бежать – по лестнице старик спустился в мгновение ока, три этажа словно один, а дальше пошел размашистыми уверенными шагами. Под ноги он не смотрел, только на безвольно свисающее мохнатое тельце тануки у себя в руках. Нес легко, как будто зверек ничего не весил. Бывший стражник, пыхтя, не отставал. Все хотел что-то спросить, но открывал рот и закрывал его снова, понимая, что найденные слова никак не подходят случаю. Так они и мчались. Болезненно яркие пятна света от фонарей и факелов, потом кромешная ночная тьма. И снова огонь. И снова тьма. Один раз спасенный от колдуна стражник споткнулся и пересчитал вовремя подставленными руками крупные гладкие камни, которыми выложена была дорога. Он простонал что-то нечленораздельное, но священник даже не повернул головы. Пришлось подняться, отряхнуться и опять бежать следом.
Камни иногда проседали под ногами, и приходилось отскакивать в сторону. На единственном широком пространстве перед донжоном-теншу высилась гора... огурцов! Кто-то маленький и мохнатый прыснул в сторону, когда на него чуть не наступили, и гневно протрещал что-то вслед. На очередном шаге ноги коснулось что-то ворсистое, теплое, и бывший стражник заорал в голос. Рядом знакомо чавкнуло. Довольно и радостно.
Мурахата знал план замка, но все же сообразил, куда они направляются только тогда, когда увидел прямо перед собой алые ворота-тории. Каменная лиса с округлыми ушами и пирожком в зубах недовольно скалилась – ей не нравилось, что нарушают ее покой так поздно ночью. Докэн тяжелой массивной птицей взлетел по каменным ступеням; одеяние развевалось как крылья. Горе-стражник, путаясь в ногах, семенил за ним.
И отшатнулся, когда чуть не ударился носом в чью-то грудь.
- Онивака... - тонким голосом, лишенный сил, просипел Мурахата.

Сообщение отредактировал SonGoku - 30-08-2010, 19:04

[SonGoku >>>]

Ямабуси, переводя дыхание, вытер с лица кровь - чужую, кажется, - сунул бедолаге-стражнику тяжелый посох; древко было липким, в темных пятнах. Плеснул на ладони водой из бамбукового ковшика, обеими руками взялся за витую толстую веревку. Дзынь-звяк, в общем гомоне, криках, треске пожара бронзовые тяжелые бубенцы над алтарем почти не были слышны, но Онивака не останавливался, дергал и дергал, пока... дзынь-дзынь-звяк - не откликнулось эхом откуда-то сверху. Россыпь ночных огоньков, светлячки, блеск росы на траве, перламутровый лунный свет сгустились в переливающееся тонкое покрывало, под которым угадывались очертания женской фигуры.
- Ты уверен, что хочешь встретиться с той, кого я позову? - Судзухико-химэ, игнорируя всех остальных, строго разглядывала высокого старика со зверьком на руках.
Священник поднял на нее мрачный взгляд из-под тяжелых век.
- Наши дела между нами. Тот, кто дорог нам обоим, не должен больше страдать из-за них.
И посмотрел вглубь алтаря, где едва виднелись в отблесках пожара мягкие очертания деревянной статуи. На его лице промелькнуло новое выражение – давняя тоска с каплей той воодушевленности, что зажигает свет в глазах молодых влюбленных. Но вряд ли кто-то из людей заметил мимолетную перемену.
Вроде бы ничего не происходило, только предутренний ветер шелестел сложенными зигзагом полосками бумаги. А затем одна из фигурок на деревянной подставке у алтаря покачнулась и упала на бок, по-прежнему скаля острые крохотные клыки. Из невидимой щели просочился первый жгутик густого тумана. Мурахата попятился, а когда блеклый призрак глянул на незваных гостей из-под спутанных длинных волос одним глазом, будто обведенным углем, бедный стражник заорал, уже не стесняясь. Он не умчался стремглав в ночь только из-за Ониваки; не, тот не придавал ни сил, ни храбрости, Мурахата не сумел вырваться из его хватки. Ямабуси держал его крепко - за шиворот.
- Нет-нет-нет! - запротестовала Судзухико-химэ. – Так совсем не годится!
И тряхнула веткой-тамагуши*, тоже украшенной бумажными лентами. По простой белой ткани весенними побегами расползся узор, подол словно обмакнули в заросший ряской пруд, и одежда вобрала в себя, сначала лишь понизу, а затем все выше, изумрудную зелень. Серебристая шапка волос пригладилась, как ложится встопорщенная шерсть на загривке, когда зверь успокаивается; Судзухико-химэ выдернула из собственных волос шпильку и скрепила выбившуюся прядь в прическе. Невысокая плотная женщина с округлым мягким лицом и чувственными губами потупилась, как будто стыдясь недавней вспышки.
- Ваш старший сын очень похож на вас, Нобухидэ-доно...

------------------
tamagushi - 玉串 – буквально «драгоценный жезл, нефритовый жезл» - ветка священного дерева, которую преподносят в дар богам.

Сообщение отредактировал SonGoku - 19-08-2010, 15:45

[Далара >>>]

Они сидели на каменных ступенях, маленькая армия без предводителя, и смотрели, как начинает светлеть небо над горой, за их спинами возвышался перекошенный просевший на один угол донжон. Перемазанные в земле и украшенные опилками и щепочками яма-варау закусывали свеже добытыми огурцами, в сторонке уныло болталось на ветру потрепанное кимоно. В переплетении корней старого дерева отчетливо вздыхали и булькали. Кто-то невидимый и огромный завозился у них над головами, осыпав почти невесомыми ошметками сосновой коры и хвоей.
- Будь он человеком, то умер бы от твоей пули, - вздохнула ночь мягким голосом, не мужским и не женским; кривой сук заскрипел, когда грузная туша на нем перенесла вес с одной лапы на другую, вниз свесился толстый, с ногу взрослого человека, чешуйчатый хвост. - Будь он только тануки...
- ...не пошел бы войной на людей, - Онивака сложил для молитвы ладони.
С сосны донесся негромкий смешок.
- Но он не человек и не йокай, - продолжал Итсумаден, устраиваясь поудобнее. - Вернее, он и то, и другое. Он поставил на это, заключив со мной сделку, хитрый маленький и упрямый зверек.
Мурахата упорно смотрел только в землю и чувствовал себя так отвратительно, как не было с ним никогда в жизни. К отчаянному горькому стыду с крошечной каплей облегчения – живой! - примешивался страх: что если, вернувшись, Докэн решит отплатить за тот выстрел? Прихлопнет, как муху. Бежать и больше носа не показывать в замке? Или прийти с повинной и будь что будет? А потом, если оставят живым, домой, в деревню. Навоевался уже. Рисовые поля, куры, крышу починить, забор покосился, наверное...
- Скажи, а я не умру от нашей сделки?
- А ты так торопишься к...
Онивака стукнул по сосне посохом:
- Не юли.
- Нет, - сварливо отрезал Итсумаден. – Он будет жить долго и счастливо. Его смерть не в моих интересах.
Мурахата почувствовал себя еще более отвратительно за то, что обрадован таким сообщением. И даже ковырнул пальцами босой ноги землю - вдруг она обретет совесть и поглотит его, чтобы никто и никогда не мог больше видеть его. Вместо этого прямо перед бывшим стражником открылся и несколько раз моргнул блестящий в неверном утреннем свете глаз. Посмотрел с любопытством. Земля стала вязкой, и человек поспешно отдернул ногу. Как мог, устроился на выступающем камне. И только тогда во всей полноте понял, в какой компании находился все это время. Он, простой деревенщина, стражник, обыкновеннейший человек.
- Неужели все вот так и закончится? - сказал он вслух, ошеломленный этим открытием.

[SonGoku >>>]

В небольшое святилище на горе над рекой Кисо, напротив которой стоит замок Инуяма, и летом-то мало кто заглядывал; считалось, что его облюбовали для ночных сходок местные йокаи и хэнге. Да и днем там для человека небезопасно. А уж в зимнее ненастье тем более не находилось желающих пробираться по почти отвесному склону через бурелом.
Длинными вечерами перед тем, как уложить детей спать (а порой и после того, но уже приглушенными голосами и особенно под сакэ), местные жители любят рассказывать о танцующих над заброшенным святилищем огоньках, а один из дровосеков, которого ночь застигла на горе неподалеку от проклятого места, своими ушам слышал там перезвон бронзовых храмовых бубенчиков и неторопливую беседу между мужчиной и женщиной. Говорят, он даже видел этих людей, только почему-то застеснялся пересказать все монаху, который присматривает за небольшим храмом при замке. Впрочем, тут как раз ничего удивительного, этого могучего величественного старца побаивался даже новый, присланный из столицы, владелец Инуямы.

Щели между досками в маленьком святилище, которое стало предметом столь бурного обсуждения на почтовой станции возле брода, осенью кто-то заботливо и тщательно законопатил сухим мхом. Но талые воды напитали и его, так что стены украсились зелеными полосами. Внутри, в относительно сухой полутьме кто-то сладко зевнул. Некоторое время оттуда не раздавалось других подозрительных звуков, если не считать какой-то возни и шороха соломы. Затем таинственный обитатель святилища отколупнул первый мохнатый, похожий на крохотного зеленого цыпленка комочек мха. Затем еще один. Невидимое существо, то ли добровольно заточенное в старой покосившейся постройке, то ли оказавшееся под замком по чужому распоряжению, усердно скреблось, царапало, грызло и сопело, пока доски не поддались напору. И, жмурясь от яркого света, на солнце в проделанную дыру протиснулся тощий, встрепанный после зимней спячки тануки.

Сообщение отредактировал Далара - 21-09-2010, 22:14

[Далара >>>]

- А еще говорят, что кого-то там заперли! Мой кузен из Мивы видел, как Докэн ходил туда, а с собой он нес целую пачку о-фуда*! - продолжил носатый тощий Кодзанши, который подрабатывал в теплое время проводником и носильщиком, а зимой плел соломенные шляпы на продажу.
Он сидел на корточках возле очага и грел над огнем красные от цыпок, обветренные руки. Весна этого года пришла стремительно, и вода в Кисо была мутная и холодная от растаявшего в горах снега.
- Не знаю, про о-фуда, может и привирает кузен твой, - басовито проворчал Усуда; его квадратное с широкими порами лицо как будто сделали из камня, вынутого из стен замка да так толком и не обтесанного. – Зато я сам видел, как Докэн шел туда с чем-то объемным в фуросики, а возвращался уже с пустыми руками.
- А ты что ж, дожидался его? – хохотнул веселый пухляк Мусумия и ловко отобрал у щуплой, по-деревенски круглолицей служанки новый бочонок сакэ.
Усуда прикрыл тяжелые веки, став похожим на большую сытую жабу. Желающих перебраться на противоположный берег реки пока не находилось, оставалось сидеть и ждать, подогревая себя выпивкой и рассказами, и зорко поглядывать на дорогу, чтобы первым набиться в проводники, как только появится кто-то с деньгами. Низкорослый молодой человек, который остановился у костра послушать, никого на работу не вдохновил. На мир он смотрел с веселым и беззаботным пренебрежением ранней юности, волосы небрежно стягивал на затылке в растрепанный пушистый хвост, а на плече тащил внушительных размеров тяжелый меч.

[SonGoku >>>]

- И дождались? - с нетерпением спросил мальчишка, проводил взглядом плошку, в которую Мусумия только что щедро плеснул сакэ, и облизнулся.
Девчонка-служанка подала простую, без изысков, чашку и ему. Улыбнулась с застенчивым кокетством.
- Да куда ж он денется, дорога-то одна, - проворчал Усуда и выхлебал за раз целую плошку. – Но вот мне интересно, кому там было носить еду. Я вам на чем угодно поклянусь, что в фуросики были фрукты, я их узнаю и за два ри. Люблю, что таить, - он погладил объемистый живот с довольством сытого филина.
- Сушеная айва, - подтвердил мальчишка, вытирая рот тыльной стороной ладони.
Под перекрестными внимательными взглядами он хотел было смутиться, но передумал.
- Так вот и я говорю, - продолжил разговор после ощутимой паузы Усуда, - кому было нести целый мешок? Не ками же. Те довольствуются малым, лишь бы про них не забывали.
Девчонка, несколько огорченная тем, что предмет внимания ее даже не заметил, теребила занавеску, отгораживающую кухню от основного помещения, и строила планы. Молодой человек, вряд ли старше, чем она, не годился на роль денежного покровителя, зато вполне сошел бы за трагического возлюбленного... если бы не улыбался так жизнерадостно.
- Айву лопают тануки, - сообщил, как великое откровение, носатый Кондзаши и подлил себе в чашку с испитыми чайными листьями кипятка из чайника, что ворчал, подвешенный над углями. – Но странный какой-то этот зверь. Чего б ему выбирать себе жилищем старый храм?

[Далара >>>]

- Может быть, ему лениво было рыть нору? – рассудительно предположил Мусумия.
- Сами бы попробовали! - фыркнул пестро одетый молодой человек.
Вновь повисла напряженная пауза. Мусумия смерил юного наглеца взглядом, прикидывая, не выдрать ли на будущее, но тяжелый длинный меч, который мальчишка все еще держал на плече, расхолаживал воспитателей. Толстяк хмыкнул и вдруг расхохотался.
- Ты откуда взялся?
- Оттуда, - неопределенно махнул рукой на гору пестрый юнец, оглянулся на служанку, с намеком протягивая ей опустевшую плошку; он походил на длиннолапого недопеска, но оголодавшим не выглядел.
- Из Сантанды, что ли? – Мусумия поскреб в затылке. – Там же никто не живет...
- Это теперь не живет, - колупнув обветренный длинный нос, поправил его Кодзанши и принялся ворошить угли.
Служанка обошла гостей, прижимая к животу большую деревянную бадейку, которую с трудом удерживала в руках. Похожий на каменное изваяние Дзидзо Усуда протянул ей две миски сразу, и девчонка, поставив тяжелую ношу, ловко нагрузила их дымящимся, только что сваренным рисом.
- Ошибаетесь, - добродушно проурчал Усуда и закинул в рот сразу половину порции, сопроводив ее маринованной сливой.
- Отшельник не в счет! - заспорил Мусумия, деловито расправляясь с едой.

[Bishop >>>]

Пришлого мальчишку тоже не обделили (в конце концов, если ни на что другое не сгодится, так хотя бы наколет дров или починит покосившийся за зиму забор), так что он присел на корточки рядом с остальными, положив меч на землю.
- Почему? – спросил он с набитым ртом.
- Прожуй сначала, - посоветовал тощий Кондзаши; сам он уплетал рис так быстро, что невозможно было уследить за мельканием палочек.
Усуда выпрямился, став похожим на грубо обтесанный валун, из каких кладут внешние замковые стены. Он даже отставил вторую свою миску, зато придвинул к себе плошку и бочонок. В щели между неплотно пригнанными досками маленькой путевой станции пробирался колючий весенний ветер, заставлял вспыхивать подернутые золой угли.
- Еще осенью в Сантанде было людей не меньше, чем в любой другой деревне, - начал он тоном заправского рассказчика, не хватало только барабанов. – Но на беду вернулся к ним человек, что ушел когда-то в замок стражником. Звали его Мурахата. Работать он умел, о ратных делах и говорить больше не желал, вот и приняли его обратно – лишние руки всегда пригодятся. Но вскоре на деревню напали печали, несчастья и болезни. Сушеного дайкончика бы...
Девчонка очнулась, нырнула за занавеску и с той же прытью выскочила оттуда с блюдом тонких белых кружочков и еще одним бочонком.
- Так вот несчастья... Кто ломал руки-ноги, а то и шеи, двое в отчаянии кинулись в реку. В пожаре сгорела половина домов, да не все без людей. А ближе к зиме прошла страшная лихорадка. И только одного человека ничто не затронуло, - Усуда обвел слушателей взглядом из-под тяжелых век, - Мурахату.

OWARI