Властитель Норвегии. Плач по свободе, Сага о Северных Землях - 5

Фьорды. Торлейв и Гутхорм
(с Орофином, да продлит Аллах его дни)
Торлейв чувствовал себя прескверно. Во первых, ему снились сны, от которых проснувшись он долго не мог понять что с ним и где находится. Может кто-то колдовством черный морок на него навел? Еще и пиво выпитое на пиру было с немалым сивушным осадком, оттого утром у него было тяжелое похмелье. Он долго смторелся в свое отражение в воде, потом он долго умывался, будто смывая с себя ночной морок. Придя ненмого в себя, Торлейв решил пораскинуть руны. Сочетание рун было необычным и тревожным. Во первых, все три руны были перевернутыми. Тиваз, Науд, Хагль. Эти знаки Торлейва встревожили. И он решил наведаться в конунгову усадьбу, чтобы поделитьс ясвоими пречуствиями.
Несколько раз он сворачивал не в ту сторону, блуждая среди скотоныхдовров и проичх хозяйственных построек и пугая бондов своим сердитым обликом - будто грозный Хеймдаль сошел с Бивреста чтобы наказать отступников. Наконец, уже в десятый раз проплутав, Торлейв вышел к большому дому. Как водится, челядь уже суетилась, занятая повседневными делами, а большинство гридней еще спали, лишь некоторые лениво разминались с палками на дворе или рубил поленья на заднем дворе, чтобы сила не ушла из рук.
Жреца узнали сразу и пропустили без разговоров, памятуя, что прибыл он с конунгом, и сына конунга богам посвящал.
Торлейв тихонько отворил дверь и прошел в трапезный зал, но, к своему удивлению, увидел там Гутхорма. Харальда нигде не было видно.
- Здрав будь, Гтухорм. сын Сигурда Оленя. - произнес Торлейв, переступая через порог.
Гутхорнм, как раз вышедший в трапезную, освежиться и перекусить, кивнул Торлейву.
- И тебе поздорову, Торлейв-жрец. Ты проходи, да садись,сейчас еды принесут, - Гутхорм улыбнулся заметив состояние собеседника. - И пива.
- Благодарю, воитель Высокого. А то от вчерашнего пива до сих пор голова гудит как котел с варевом на огне...
Гутхорм кисло усмехнулся, потому что чувствовал все то же самое.
Слуги довольно скоро принесли еды и питья, но Гутхорм успел вдоволь насладиться и видом жреца и его жаждущим взглядом.
- Твоё здоровье! - сказал он, поднимая рог, когда питьё наконец подали.
- За наще здорвоье и здорвоье нашего конунга. -сказал Торлейв, жадно осушив залпом сразу половину рога.
- Уж чего-чего, а здоровья у Харальда на нас двоих хватит, и ещё останется! - посмеиваясь, ответил Гутхорм. - Не обидели его асы этим, хвала им за это!
- Вот из-за этого я и пришел. Знамения мне были тревожные явлены. А сегодян я бросил руны, и руны легли как-то нехорошо. Тиваз, Науд и Хагль перевернутые. Это значит...
Гутхорм напряг память. Не помогло.
Торлейв заметил, что Гутхорм не уловил суть его тирады, и пустисля в пространные объяснения.
- Первая вместе с Наудом значит: удача пошла вниз, и следует ожидать что кто-то из соратников ударит в спину, или строит козни. А Хагль... Буря которая поднимется может его погубить. Следует чтобы он удерживался от опрометчивых действий чтобы не нажить себе больше врагов. Потому что врагов у него всегда было много, а друзей мало, и при всем нашем старании он не так уж и хорошо научился обращать врагов вдрузей, зато друзей во врагов он обратить может. Есть такая опасность. Вот это меня и тревожит
- Прав ты жрец, хотя, чтобы это увидеть, руны не потребны, - вздохнул Гутхорм. - Хотя, думаю, что последний случай его образумит. Ведь до того, на него не устраивали таких нападений...
- Нападений? -жрец аж подскочил на месте. - Где сейчас Харальд?
-Торлейв, - Гутхорм поставил рог на стол. - Ты что, не знаешь?!
- Нет не знаю. - сказал Торлейв и удрученно опусттил взгляд. - Меня три дня мучили странные сны и предчуствия. но не мтог понять что они означают. Только сегодня знаки я получил, которые не все прояснили.
- Торлейв, ты со своими снами проспишь всё на свете! - Гутхорм хлопнул жреца по плечу. - На Харальда напали здесь, в усадьбе. Покушение устроили, твари какие-то. Еле отбились вчера, - ярл помрачнел. - Конунга только его волосы. можно сказать и спасли!
- Не может быть! Хотя да, припоминаю... В это время мне как раз снилось и я пытался понять, что происходит. Проклятое пиво. Что они в него намешали?
- Полыни, может, - пожал плечами ярл. - Хмеля тут нормального всё равно не вырастить!
- Расскажи-ка подробнее. Будем думать, как еще нам конунга от опасностей впредь оградить. Потому что было мне видение,что если не убережем мы Харальда, то род Ингви -Фрейра в Мидгарде иссякнет, и земли северные падут под пятой инеситых великанов. И земля более не даст плода своего, и не будет в этих змлях ничего кроме льда и камней.
- Ужас, - серьёзно прокоментировал происходящее Гутхорм. - Данам, которые рванутся на освободившееся место будет несладко! А дело было так, - ярл коротко пересказал случившееся, опустив момент с волосами Харальда и битьём лица Рогволда.
- Что же... Значит что я могу сказать. Впредь глаз с конунга не спускать. Еду и питье -приставить людей чтобы все пробовлаи прежде чем конунг приступит к трапезе. И девок всехкоих конунг к себе в койку тащит -раздевать донага и обыскивать - чтобы ни ножа ни перстня с ядом пронести не могла.
- Торлейв, ты когда обряд жертвенный Тору совершаешь, не забывай, что кровь ему потребна горячая, не травы, да злаки! - серьёзно начал объяснять жрецу Гутхорм, а в ответ на непонимающий взгляд пояснил: - Не учи цверга пиво пить. Меры предприму все и даже более
- Прости, Гутхорм. - произнес Торлейв. - Видать от пива дурного у меня в голове помутилось. А мне и в самом деле к конунгу поближе быть надобно. Вдруг колдовство финское недоброе кто на него обратить вздумал? Против чар я обращаться научен
- Вот это ты верно подметил, жрец многомудрый, - не желая и далее портить отношения с вестником Богов, гутхорм одобрительно кивнул. - Только уж, уговоримся что, девок Харальдовых обыскивать не ты будешь, а то ведь осерчает конунг наш!
Нахмурился жрец, вспомнив, как с ирландкой осрамился, но и он не хотел с Гутхормом ссориться.
- Не так уж хорошо на девках я знаюсь, так что более опытным и мудрым людям сие дело предоставлю. Жаль меня тут не было, чтобы ведьму эту мёрскую от него отвадить. Кстати где эта ведьма рыжая - её кажись Хильд звали, сестра конунгов мерских? ни слуху ни духу - ни про девку, ни про дитё её...
Гутхорм покачал головой.
- Не ведаю. Слыхал, что здесь, а вот где, да у кого, да что делать с ней - вообще мыслей нет
- Я о том сам разузнаю. Опасна девка эта, да и отродье её может потом бед принести нмало, коли не отнять у неё вовремя.
- Верно и это, - кивнул Гутхорм, обгладывая тощую свинную ногу, - ладно, Торлейв, бывай, а мне пора!
Ярл думал, что, каким бы не был "допрос" служанок приятным занятием, Хакон уже должен бы закончить и, наверняка. уже ждёт его в горнице.

Фьорды. Харальд, Хакон и местные.
С Тельтиаром.

Дело с расспросами у молодого Хакона, и впрямь, спорилось. Смешенье кровей – дело непредсказуемое: старухи сказывали, что от подобных союзов рождались как мужи доблести невероятной, так и отъявленные слабаки, неспособные замахнутся секирой. Впрочем, те же злые языки дерзали молвить и вовсе уж непотребное: что и у двух знаменитых родов может вдруг народится трус и подлец. Ну, да на Севере проблему тех языков милом решали с помощью нехитрых щипцов да горшочка с углями.
Хакону Хаконсону повезло с ликом и статью, но незаконность рождения вынудила юношу стать более хитрым, чем это обычно положено вою, не обиженному здоровьем. А потому девы, сраженные вниманьем конунжьего родича, даже не поняли смысл расспросов, выложили все, будто возлюбленному на свиданье. Зато потом, когда гридни Харальда, возглавляемые русоволосым отпрыском старого Хакона, приволокли на веревках дюжину оборванцев, в коих с трудом уж угадывались знакомые лица, двор наполнился воплями и причитаниями. Впрочем, мужчины быстро оттеснили жен вглубь домин, от греха подальше. Сам конунг вышел на крыльцо встречать мужей, посланных за заговорщиками. И ныне никто не назвал бы Харальда юным да еще не успевшим подтереть детские сопли. Властитель, уж посвященный Гутхормом в тонкости замысла, смотрел хмуро и немилостиво.
- Приветствую тебя, славный Хакон, - взгляд, обращенный к верному соратнику немного потеплел. - Смотрю я, привел ты стаю гусей гогочущих.
- Твоя правда, конунг могучий, - весело оскалился викинг. - Только похоже, что то не гуси, а козы, ибо сил нету уже слушать их блеяние. Хоть бы то делу гуторили, - Хакон, лихо соскочив с жеребца, пнул ногой ближайшего пленника. - А ну-ка, скажи Харальду конунгу, по что ты не рад ему, будто отцу?
Полонянин взвыл от боли, и пробормотал что-то невразумительное, боясь поднять глаза. Глядя на это, Харальд мрачно улыбнулся:
- Вели кузнецу раздувать меха, - бросил он одному из телохранителей, некогда приставленных к нему Гутхормом (кажется его звали Торир). - Посмотрим, развяжет ли пламя язык этому нидингу.
- Пощади! - Тут же завопил несчастный, едва заметил, как викинг направился к кузнице быстрой, пружинистой походкой.
- Оговор то, конунже, - заголосил еще один полонянин, здоровый мужик с когда-то ухоженной бородой, - кто, как не мы, тебя над собою поставили?
- Да, и клялись оружия не поднимать, а сами, едва конунг ваш порог усадебный переступил, из-за угла на него замышлять вздумали, - поддакнул Хакон, чувствуя молчаливое одобрение Харальда. Он, конечно, уж понял, что великому конунгу нет дела до худородных мужей, даже не являвшихся ярлами, и что судьба их – урок для других… да хоть для Рогволда, что взял себе воли сверх меры, забыв, что не конунг он вовсе, а слуга Харальда.
- Меня над собой поставили? - Нарочито мягко переспросил конунг, однако во взгляде его уже загоралась злость, вызванная этими неосторожными словами.
Из-за плеча Харальда незаметно показался Торлейв. Как и всякий хитрец, жрец знал, когда следует ступать с гордостью, будто ты – Тор во плоти, а когда гордость смирить да явить себя скромником. Очень хотелось жрецу вернуть расположение Харальда и сгладить … ну, пусть не пропасть – овраг, что разверзся между наставником и учеником из-за той рыжей ведьмы.
- Пусть боги рассудят, кто прав, кто виновен, - предложил Хакон, видя готовность жреца послужить желаниям конунга. – Асам сверху видней.
Ни в одном сказании не говорилось, что асы, и сами не славившиеся миролюбием, имели что-то против открывания истин каленым железом. В том же, что Торлейв истолкует ответы допрашиваемых так, как угодно конунгу, было мало сомнений. Жрец был хитер, как лиса, и скользок, как выдра. Хакон Хаконсон решил, что такого, как он, плохо иметь во врагах, а потому и решился вмешаться с советом.
- Божий суд, - тут же закивал жрец, склонившись к уху правителя. - Кто, как не Один, сумеет обличить измену, если ее семена проросли в сердцах этих людей? Лишь Носитель Шлема, чей взгляд зрит сквозь бренную плоть сумеет сказать, действительно ли виновны они, или же это навет.
При последних словах, жрец будто бы невзначай бросил суровый взгляд на молодого Хакона. Харальд же благосклонно кивнул, глядя, как бледнеют лица пленников.
- Мудрость в словах твоих слышна Торлейв, - произнес конунг. - Тотчас же приказываю я провести ордалии в соответствии с законом.
Хитроумный жрец вышел вперед, спустившись с крыльца, и остановился уже выйдя в центр двора, а затем вскинул руки, приказывая всем собравшимся сохранять тишину.
- Издревле существовало несколько способов отыскать истину, угодных асам! - Провозгласил он громким голосом. - Первым была клятва, произнесенная в кругу из двенадцати жрецов и двенадцати жриц, олицетворявших собой богов!
Кто-то зашептался, в глазах пленников мелькнула и угасла надежда, ведь в усадьбе, да и по всей округе единственным жрецом был сам Торлейв, и он, несомненно, об этом знал.
- Предки были мудры, но, увы: где взять в походе столько мудрых мужей да добродетельных женщин? - притворно огорчился Хакон.
Сам Харальд не смог сдержать улыбки - лишь два года назад, когда его провозгласили конунгом, видел он столько служителей асов, собравшихся со всего Агдира, Вестфольда и Вингульмерка.
- Второй способ говорил о том, что в невиновности обвиняемого должны присягнуть правителю двенадцать мужей, славных доблестью, и крепко держащих слово, - продолжал Торлейв, после чего взгляд его остановился на полонянах: - Может ли кто-нибудь из вас назвать имена поручителей, дабы мы пригласили их на суд?
Ну, кто же, не будучи совершенно безумным, назовет конунгу родичей да друзей, чтобы потом и они, в свою очередь, тоже искали заступников? Да и где их искать - не в Асгарде ли? Дураков среди жителей Фьордов все-таки не нашлось и пленники промолчали
- Прискорбно видеть, - притворно сокрушался служитель Тора. - Что у сиих мужей нет друзей и поручителей.
Он замолчал на мгновение, встретившись взглядом с конунгом, а затем, получив его одобрение, добавил:
- А, быть может, это и есть доказательство того, что они виновны! И никто не желает очернить своих уст ложью, поручившись за них?
Ответом было молчание, как будто у ложа покойника. Казалось, что даже дети, плачущие на руках матерей, невольно замолкли. Жители усадьбы понемногу понимали суть творящегося судилища, и цепенели от ужаса. Но никто - НИКТО! - не рискнул возвысить голос в защиту неправедно обвиненных.
- Что же, если они сами более не отпираются, и признают, что виновны перед конунгом, то следует ли искать иных доказательств? - Грозно спросил Торлейв.
- Ну, можно и поискать, - протянул Хакон. - Кто знает, какие еще грехи за этими лиходеями? Мыслю я, допрос все равно излишним не будет. Да и кузнец не зря ведь старался...
Харальд медленно спустился с крыльца, и тут же четверо берсерков, до этого находившихся в тени усадьбы, окружили его полукругом, воинственно глядя по сторонам. Воины Гутхорма, самые преданные из людей конунга не доверяли никому, кроме своего ярла, а потому не расслаблялись ни на мгновение - даже Ульв и Укси были не столь расторопны, как они.
- Что же, жрец, ты словами сумел доказать, что они виновны, но прежде, чем предать их справедливому наказанию, следует раскрыть все те преступления, что они совершили или же измыслили, - властитель провел ладонью по спутанным белесым волосам, некогда имевшим золотистый оттенок, но потускневшим от грязи. - Хакон сын Хакона, тебе я поручаю разомкнуть их лживые уста и извлечь правду любыми средствами! Однако же помни, что есть у тебя не более дня на это, ибо по утру я собираюсь покинуть это жилище предателей и изменников.
- Благодарю за доверие, - поклонился сын транделагского Медведя.

Пред пыткой.
(ассистирует в подготовке Дарки)

Гутхорм, со стороны наблюдавший за "судом", мрачно улыбался в бороду. Поправить оскудевшую казну было делом благим, да и урок умышлявшим на конунга дать стоило, однако же, как и у любого оружия, у деяния этого были две стороны, и как бы о вторую не порезаться. Едва Харальд кончил говорить, хитроумный ярл шагнул вперёд и громко сказал:
- Я сам буду присутствовать на допросе, дабы, если всё же найдутся невиновные, не пострадали они сверх меры за нидингов недостойных!
В собравшейся толпе одобрительно зашептались. За Гутхормом всегда ходила слава мужа мудрого и справедливого.
- Идём, Хакон Бирссон*!
Хакона долго упрашивать не ришлось: легко наклонившись (ах, молодость, молодость), он схватил ближайшего пленника за привязанную к шее веревку и приподнял, оправдявая слова про Медведя. В кузнице уж все было готово.
Гутхорм, первым войдя в кузницу прищурился в полумраке и коротко поклонился кузнецу.
- Приветствую тебя, мастер, - уважительно сказал он. - Раскалён ли твой горн?
- Всё готово, Гутхорм-ярл, - ковалю, коренастому безбородому мужчине в кожаном крепкой одежде и с обожжёными руками. Он явно не одобрял пыток, но толи из уважения к Гутхорму, толи из страха перед Харальдомне выказывал этого.
- Мастер, ты лучше иди, - ярл понимал чувства кузнеца и не настаивал на его присутствии. - Мы сами разберёмся, а мехи качать я умею!
Кузнец, дородный бонд с глуповатым лицом, явно обрадовался. Похоже, он годится разве что на то, чтобы подковывать лошадей так что доверить ему трудное дело отыскания истины Гутхорм не мог. Хакон, по младости, еще мало смыслил в деле допросном. Здесь, как и в битве, тоже опыт потребен, но если на ратном поле врага нужно убить побыстрее, то в пыточной клети, напротив, заданием будет не дать умереть.
И тут усердие чрезмерное – тоже помеха. Ну, не дяде же конунга лиходеев пытать – эдак можно и до того дойти, чтобы сам конунг угли из жаровни вытаскивал.
Нет, у владык для такого есть верные люди, а их дело – сидеть на резном кресле да велеть, что вперед ворогу отрубить: ухо аль голову. Так что Гутхорм, обведя взглядом прошедших в кузню берсерков, избрал одного из них, Олава. В бою он был чистый вепрь, что всегда убивает охотника перед смертью, но вне безумия славился меж мужами как парень смекалистый да, как говорили, затейник.
- Ну, Олав, покажи нам, так ли быстр твой ум, как и меч.
- Скажите, нидинги, - голос Гутхорма в тесном помещении кузницы разносился гулко и было в нём что-то, заставляющее содрогнуться, - сразу признаться в преступлении своём низком?
*сын Медведя

Фьорды. Лагерь Хакона. Кари-берсерк.

В отличие от многих ярлов и ближников конунга, Кари не стремился постоянно быть рядом с Косматым, пируя с ним за одним столом или сопровождая стремя в стремя в походе. Старый берсерк уже смекнул: норов у конунга не простой, бывает он вспыльчив и частенько казнит тех, с кем вчера не брезговал пить из одного рога. Так и лендрмана Харальд вчера наградил златом и на почётное место в дружине поставил, а завтра голову с плеч снимет - никто и слова поперёк не скажет. Такому правителю многое дозволено - не о том ли предупреждал его мудрый Кведульв, когда говорил, что Косматый не принесёт обоим их родам добра? Кари вовсе до поры на глаза конунгу не соваться, а отправить гонца к побратиму – пускай расскажет Ульву о тех переменах, что принёс новый правитель в жизнь викингов из Бердлы, а тот вернёт его с добрым советом.
Тем временем в лагере пошли странные слухи. Суеверный хирдманн, что служил Рогволду и дрался в усадьбе Торстейна, рассказал Кари о том, что, дескать, призрак покойного Вемунда вырвался из цепких лап старухи Хель и отомстил убийце, спалив усадьбу свою вместе со слугами и имуществом Рогволда. Теперь жители Фьордов со страхом гадали – кто следующим испытает на себе силу огненного возмездия юного конунга, что вернулся из мёртвых? На ночь в лагере стали удваивать караул, да тушили костры, чтобы не привлечь мятежного духа. Те же викинги, что своими руками дрова таскали для сожжения усадьбы Торстейна херсира, по ночам бывало просыпались в холодном поту, а самые суеверные видели Вемунда, что руки протягивал к ним из огня, хватал и тащил в пылающую могилу.
- Если так мстит покойный конунг вражьему ярлу, что готовит он нам, ударившим ему в спину? – спрашивали берсерка его люди. Тот только усмехался и тихо отвечал:
- Так я скажу: Коршуну скорее мстят живые, нежели мёртвые. Или думаете вы, что кроме убитого мальчишки нет у этого пройдохи грехов за душой и лютых врагов? Я так ещё ни одного покойника, что был бы опаснее самого жалкого трэля, за всю свою жизнь не встречал. И нам если удара ждать – то только от ярлов и херсиров, что станут мстить за гибель брата Аудбьерна. Таких немного наберётся, да и от них защитят нас верные мечи и покровительство Харальда.
А гонец, посланный берсерком к Кведульву, вскоре возвратился и привёз нечто большее, чем просто дельный совет – как оказалось, вовсе не бесплотный дух предал огню усадьбу Вемунда, а тати ночные. Приметил их один из слуг Рогволда, что сбежал из усадьбы во время пожара, а потом попал к Ульву с поездом одного купца. И описал их как смог. А Кари слушал гонца и на ус наматывал, размышляя, какую выгоду из того может он извлечь…

Сообщение отредактировал SergK - 13-08-2008, 16:47

Харек и ирландцы
Со Скальдом

Когда пир завершился, да гости по домам разошлись, более положенного у конунга своего не засиживаясь, был уже поздний вечер на дворе, однако же, Харек, Лиам и Брислин сын Руадана уединились в покоях конунжих, дабы о том деле поговорить, ради которого купец долгий путь проделал.
Гиллеад после долгих уговоров отправилась в девичью. Как ни отела гордая племянница ирландского руала послушать разговор о делах в родной земле, Харек был непреклонен.
- Узнаешь обо всем в свое время, но сейчас дай мужчинам потолковать о делах важных...
Гиллеад помрачнела, но ничего не ответила мужу, лишь дверь хлопнула, выдав ее огорчение
- Не стану томить, Харек, да разговоры вести вокруг да около, - молвил Брислин, бороду черную пригладив. - Все, чего ты в Ирландии добился ныне прахом пошло, Верховный Король мертв, и черные викинги вновь правят Дублином.
Помрачнело при словах этих лицо Харека.
- Малхи мертв? Когда это случилось? Расскажи , как все было.
- Порядком уже времени прошло, - сказал купец, паузу выдержав небольшую. - Да мне ждать пришлось, покуда льды оттаят, чтобы путешествие предпринять, а после тебя по всей Норвегии искал. А вышло все так, что змея подлая, Ивар сын того самого Рагнара, что в яме со змеями подох, раздор большой среди королей наших сотворил, да посулами ложными сердца их отравил.
- В Ирландии это не ново. Всякий владелец фюлька там мнит себя королем, и всякий король фюлька метит на трон Верховного Короля. - пробормотал Лиам.
- Так и сейчас вышло - Ивару не составило труда обратить мечи недовольных Малхи против него, точно это не он освободил их от ярма датчан!
- Грызутся, как псы! - Невольно бросил Лиам. - Какой позор для всех нас.
- Истинно так, Душитель Королей, - кивнул Брислин. - Этот позорный союз обрушился на верных Малхи людей одновременно с ордой неистовых викингов, вырвавшихся из Йорка и Бристоля, точно туча чертей из преисподней! Битва была ужасна, а исход ее предрешен с самого начала!
Купец горестно вздохнул, вспоминая эти печальные события.
- Наш народ перебил друг друга, в то время, как викинги занимали наши города и деревни, грабили нас, унижали и насиловали наших женщин, и при этом называли себя союзниками!
Лиам сжал кулаки и закусил губу, Харек с шумом выдохнул воздух. Ведь и он раньше, пока крест не принял, не считал это зазорным.
- Неужели Белый Бог не защитил своих верных? Не видел я еще короля более благочестивого и верного слову чем Малхи... И доблестью о не уступал никому из викингов... - Харек медленно проговаривал слова, а перед его внутренним взором вставали картины того, о чем поведал заезжий купец. Как пылает Дублин, как горит дворец Верховного Короля в Таре, как викинги Рагнарсонов уничтожают и втаптывают в грязь все, что Малхи возводил долгие годы, заручившись поддержкой, викингов, переселившихся на Зеленый остров из охваченной усобицами Норвегии. И вот теперь Ирландия снова охвачена усобицами, а ее землю попирают жестокие захватчики.
- Имена... Мне нужны имена. Я должен знать, кто мои враги и кому я буду мстить.
- Будут, будут имена, - пообещал Брислин, вновь в бороду пятерню крепкую запустив. - Я, конечно, простой купец и не много знаю, кроме того, о чем на всю Ирландию молва гудит, однако и от моего слуха кое-что не укрылось. Поход тот возглавляли три брата, их имена тебе известны - Хальвдан Нортумбрийский, Убби Йоркский и Ивар Бескостный, подлецы и негодяи, назначившие, кстати цену за твою голову Харек, и за твою - Лиам, объявив вас убийцами их родича, конунга Олава Белого. Уж не его ли ты задушил в Дублине?
- Его, ответил Лиам, опустив голову... - Но он заслужил свою смерть..
- Хальдван из Эттенбро? - произнес Харек удивленно. - А ведь когда мы из Ирландии плыли в Норвегию, он оказал нам гостеприимство и продал пять кораблей по хорошей цене... И его враги склонили на свою сторону...
- Скажи теперь, кто предал Малхи и кто призвал душегубов на нашу землю? -сказал Лиам
- Кернах сын Спелана и Маэль Дубовый лист первыми объявили войну Малхи, а затем обратились за помощью к данам, - отвечал Брислин. - Я был в их владениях в то время, хорошо торговля шла, особенно с викингами - к ним незадолго до того приезжал Убби Рагнарсон, и сдается мне, это он убедил их начать кровопролитие.
- Псы неблагодарные. - произнес Лиам. - Ведь именно Малхи их избавил от набегов Диармайда... И вот как они отплатили ему за добро.
- Жадность, несомненно, - вздохнул купец. - Сыны Рагнара обещали им много золота, и власть над югом Эйра. Однако не одни они попались на уловки Ивара - вскоре в войну вступили даже те, кто называл себя друзьями Малхи, его союзниками - и ударили в спину тогда, когда он более всего нуждался в помощи! Среди них был даже Донаган сын Ферхара, которому король сам спас жизнь, а Фланн из Ульстера, воспользовавшись замешательством разграбил обоз Малхи и скрылся... как я слышал, он погрузил добычу на корабли, и теперь бороздит море, ища нового пристанища.
- Эйрины уже стали викингами? -рассмеялся Харек. - Куда катится мир?
- Правду говорили, видимо, что его мать делила ложе с разбойниками, - усмехнулся ему в тон Брислин. - Но можешь забыть имена этих негодяев!
- Никогда! - воскликнул Лиам. Он тщательно выводил углем каждое имя на дощечке, и каждое имя подобно руам на камне отпечатывалось в его сердце. Ведь и ему Малхи приходился родичем.
- Отчего же? - удивился Харек.
- После того, как Малхи погиб, а верные ему либо пали, либо вынуждены были бежать, - оскалился купец, глядя на табличку в руках Лиама. - Сыны Рагнара собрали всех союзных королей на большой пир возле разоренного Дублина. Не сомневаюсь, что им доставило удовольствие видеть страдания нашего народа. Никто из предателей не пережил той ночи - Ивар опоил их смертоносным зельем и они уснули, чтобы больше никогда не поднять век.
- И Диармайда? Король Коннахта тоже мертв? - Лиам от удивления выронил уголек из руки, и тот покатился по дощатому полу.
- Не могу сказать точно, - покачал головой сын Руатама. - Если кто и смог пережить ту ночь, то сейчас он скрывается от убийц Ивара, наводнивших наши земли. А во главе этой вечно голодной орды сыны Рагнара поставили ярла Дунланга из Круахана, и он служит захватчикам так рьяно, как верный пес кузнецу Куллану.
- Подлый предатель... - произнес сквозь зубы Лиам.
- Этим скулением и причитаниями уже никому не поможем, - сказал Харек, качая головой. - Печальные вести, и говорить тут нечего. Но чем мы можем помочь?
- Того я не ведаю, - Брислин произнес это с некоторой горечью. - Я проделал этот путь, поскольку хотел предостеречь тебя и Лиама, и принести эти грустные, но нужные новости. Возможно, спустя годы, ситуация переменится, но пока наша земля обагрена кровью, а селения лежат в руинах. Дублином правит Хальвдан Рагнарсон, точно это его родовое владение, и оттуда он вершит суд над ирландцами, а его цепной пес, убийца короля, Дунланг рыщет по округе, грабя и убивая всех, кто не желает склонить голову перед захватчиками.
- Слишком поздно... - пробормотал Лиам....
- Пожалуй, верно... - сказал Харек, задумчиво теребя ус. - Если мы и соберем сейчас всех кого можем собрать - мало поможем мы сейчас Ирландии. Пока там остаются все эти голодные псы и рыскающие волки...
- Будем надеяться и уповать на Господа, - согласился с ними купец.
- Но полагаться нужно прежде всего на себя. - сказал Харек. - Помню мне как-то рассказывали притчу про человека котрого хотели спасти от наводнения, и он утонул, ожидая что его сам Господь спасет.
Купец на это хмыкнул, сложив ладони на животе.
- Значит будем ждать пока волки разбредутся по своим логовам с добычей, и сами будем копить силы, - сказал Лиам.
- Я не оставлю Ранрики, - твердо сказал Харек. - Но я дам тебе войско, какое смогу собрать. Но сначала нужно помочь конунгу Харальду завершить его войну
- Пусть он сам ее завершает. - резко ответил Лиам. - Я прошу тебя, конунг, отпустить меня в Ирландию.
- А, возможно, мы сможем натравить Харальда на данов, - предложил Брислин.
- Харальду нет дела до Ирландии, - ответил Харек, вздохнув. - И с данами ему нет резона ссориться, покуда ему надо державу держать в узде.
- Мое дело - предложить, - пожал плечами купец. - Кстати, Харек, раз уж заговорили о Ранрики, мог бы я у тебя остаться на несколько месяцев, пока не продам товары, да не куплю новых?
- О чем разговор. - Харек улыбнулся. - Гости сколько хочешь, и сколько душе угодно. Такой гость сделает честь любому двору. А твои советы -дороже золота.
- Но ведь Малхи твой тесть. - произнес Лиам, сверкнув глазами. - Неужели ты не поможешь отомстить тем, кто сгубил его?
- Я дам вам золото и дам войско, сколько смогу. - ответил Харек. - Но я не покину Ранрики.
- У нас говорят - только раб мстит сразу. - добавил Харек. - Месть - блюдо которое подают холодным.
- Мудрые слова, конунг, - кивнул купец. - Но поздно уже, скоро всех нас дремота смотрит, а принимать решения на свежую голову надобно.
Сказав так, он попрощался с собеседниками, и первым покинул покои Харека.

Заплечных дел мастера. Тельтиар и Дарклайт

Устрашающе выглядел Гутхорм, со страхом на него смотрели несчастные пленники, видно было, как дрожат они, уже представляя, что прожигает плоть их каленое железо, но молчали - в крамоле признание дав, сразу можно с жизнью распрощаться.
Олав, клещи кузнечные из огня достав, обернулся, пару раз ими для устрашения щелкнув.
- С какого начинать-то? - Поинтересовался воин.
- Наверное, с самого говорливого, - посоветовал Хакон.
- Ты, - ткнул в ближайшего берсерк, отчего бонд побледнел точно снег, и невольно подался назад, но свои же товарищи вытолкнули его к мучителю, лишь бы их пока не трогали.
- Пощади, славный ярл! Пощади, - запричитал мужчина, падая на колени.
- Надо дать мужу возможность раскаяться, - Хакон сделал серьезное лицо. - Может, расскажет всю правду и без каленых клещей?
- Я все расскажу, - тут же усиленно закивал он, бородою подметая пол кузницы. - Все... что ни попросите! Все расскажу!
- Ну, тогда расскажи, кто надоумил тебя умышлять против конунга?
- Так ведь это... Бычий Лоб, - тут же начал мужик, опасливо поглядывая на щипцы в руках Олава. - Он говорил, что конунг нас всего лишит, что по миру пустит!..
- Да? Странные дела творятся в мидгарде, клянусь Одином! Муж с именем Бычий Лоб, коего, судя по назвищу, можно было бы запрячь вместо лошади, вдруг такую хитрость удумал? Видать, ошиблись люди в его нутре, - ехидно сказал Хакон. - Ладно бы - просто встречать конунга с кольями вышел. Так нет: под кровом своим умышлял, обычаи древние попирая? Может, ты скажешь еще, что сама Хель его надоумила? Харальд-то наш у женщин в части, так может... - остаток фразы потонул в громовом хохоте. Но бонду-то не до смеху было.
- Так чего тут думать-то было! - Выкрикнул другой крестьянин. - Вы ж нашего конунга Вемунда так же погубили!..
И тут же осекся, слишком поздно поняв, что слишком много сказал лишнего.
- А ты, я смотрю, ему прямой родич, коль в кровники записался? - прищурился Гутхорм. - Конунг ваш прошлый труслив был да глуп - вот и сгинул не так, как воину потребно. И не на Харальде его кровь. Впрочем, ежели ты - ну, как родич - вызываешься доказать, что все то лжа, то я просьбу уважу и мы поглядим, умеют ли Фьорды рождать настоящих мужчин, с песней идущих на смерть, али тут все - бабы, только одни ходят в юбках, другие - в штанах. Бери его первым, Олав!
- Не надо! Нет! - Завопил бонд, но было уже поздно, и могучие руки берсерка выдернули его вперед, бросив к наковальне, на которую Олав положил руку несчастного.
- По пальчику? - Спросил он у ярла, раскрывая щипцы.
- Пожалуй, - согласился последний. - А, ежели будет орать - вырви язык.
- А как он тогда признаваться будет? - Немного удивился бересерк.
- А ты что, думаешь, тут все невинные, аки младенцы? - спросил ярл, указав на прижавшихся к ближайшей стене мужиков. - Думаешь, только этот один зубоскал про планы лиходейские знает? Этот замолчит - так другие охотнее разговорятся. А вот род мужской воплем бабьим позорить мне совестно. Впрочем... сегодня я добрый. Может, он предпочтет не я языком расставаться, а с тем, что его мужем делает?
- Да за что же?! Ведь я на конунга руки не подымал! - Завопил тот, силясь вырваться из цепких рук берсерка. - Это все Хьялли! Попутал, словно Локи!
- Врет, - тут же бросил другой. - Он и нас подговаривал, вместе с херсиром!
- Не было этогоооо!..
Слова оборвались криком, когда Олав все же раздробил ему мизинец клещами, и все сильнее стал их сжимать, точно желая вырвать палец.
- Вот видишь, как славно разговорились, - сказал Гутхорм Хакону. - А ведь это - только мизинец. Эх, подлое племя - даже пытать их противно. истинные викинги даже между врагов держались с достоинством, да с таким, что те враги сказанья о доблести их после складывали. А тут... тьфу.
С хрустом и струей крови, обагрившей наковальню, палец изменника полетел в огонь, а тот зашелся столь громким воплем, что Олав невольно огрел его по голове, погружая в беспамятство.
- Не удержался, - пожал он плечами, и оглядел оставшихся: - Кого следующего?
- Того, кто решил говорить вместо Хьялли, - кратко ответил ярл. Все это уже начало надоедать берсерку. В бондах не было ничего интересного, да и ясно было, что, ежели кто и сговаривался с мужами, пригретыми Харальдом на груди, то покойный хозяин усадьбы, а вовсе не эти глупцы, у которых даже сейчас не хватило ума свалить все на мертвых.

Сходятся в боях воины… плетутся хитроумные замыслы… решается судьба страны и обличье ее на будущие века. Но есть и те, кому своя месть дороже войн великих.
Не умел прощать Эгиль, сын Эгиля. Не обучили его этому старый отшельник и серые братья.
И потому, вместе со стаей своей шел он по следу.
Покинул он деревню после того, как с Хьярти расправился… и лишь позднее узнал, что случилось. Что поднялись люди после смерти наместника, да явился вскоре Гандальв, и кровью захлебнулась краткая воля.
Узнал об этом Эгиль, да о другом пожалел – что не обождал у деревни. Ибо с Гандальвом и Асгейр шел, а его смерть Эгиль своим долгом считал.
Но сейчас он на другой след напал – Ормода Плешивого, последнего из убийц отца. И обрадовался тому, что след в усадьбу Гандальва ведет – может, и Асгейру за боль и страх Эльдис там же отплатить получится…
Шел к цели своей сквозь леса Эгиль, и рядом бежала стая.

Фьорды. Харальд и присные.
Тельтиар и ДЛ.

Отряд конунга Харальда выехал из усадьбы покойного херсира засветло. Харальд покачивался, едва удерживаясь в седле, после бессонной ночи, однако он не желал и часа лишнего проводить в доме предателя, покусившегося на его жизнь. Как и раньше, возле конунга ехали молодой Хакон и Бард, а за ними полукругом берсерки Гутхорма. Сам конунжий дядя выехал немного вперед, разведать дорогу, замыкали же колонну воины Рогволда - их ярл придерживал у разбитого лица лед, замотанный в тряпицу - за прошедшие два дня синяки у него так и не сошли, а нос от удара берсерка теперь был свернут на сторону. Шедший рядом с отцом Хрольв бросал мрачные взгляды на дорогу, словно высматривал, когда вернется Гутхорм.
- Надеюсь, теперь бонды станут приветливее, - улыбнулся Харальд, обернувшись к Хакону. Сын транделагского конунга, в награду за проведение допроса получил право собирать дань с земель раскаявшихся мятежников - а признаваться в своих преступлениях они начали сразу же, как только Олав показал, как ловко он управляется с кузнечными клещами.
Бонды сознались во всем, в чем подозревали их Гутхорм и Хакон, а помимо этого оговорили всех своих соседей, знакомых и просто именитых людей из других усадеб, лишь бы грозные ярлы вновь не прибегали к пыткам. Смилостившись, Гутхорм велел оставить изменникам жизни, но наказать так, чтобы никто другой не вздумал повторять их ошибок: кому отрубили руки, кому отрезали уши, а для иных ограничились лишь битьем плетьми, однако у всех отняли земельные владения.
- Думаю, наука пойдет им впрок, - улыбнулся Хакон, в один день заметно разбогатевший. - Тут правили слишком слабые конунги, вот мужики и распоясались. Но теперь они знают. что значит перечить настоящему властелину, рожденному, чтобы править Норвегией.
- Хорошо бы в главной усадьбе нас встретили более радушно, - добавил Бард, решив присоединиться к разговору.
"Ну, еще бы не встретить, если они там по самый нос кровью замазаны", - подумал про себя Хакон, а вслух сказал льстивое:
- Думаю, так то и будет. Не все жители Фьордов глупы, есть и те, кто хорошо понимает, кто ныне хозяин.
- Ты, Хакон, один из вернейших моих друзей, - продолжил конунг, которому приятны были слова воина. - А потому, решил я поставить тебя управлять всеми землями на севере Норвегии, которые ныне принадлежат мне. Ранее хотел я оказать эту честь твоему отцу, но он уже стар, и лучше будет, если после этого похода он вернется в Хладир.
Для сына рабыни такое расположение государя было поистине немыслимым, ведь подобным решением Харальд ставил его и выше законнорожденного брата, и выше старого Хакона.
Конечно, Хакон это оценил. Он уже давно решил, кому отдать свою верность, и доказал то, исправно служа молодому властителю. Юный Хакон и раньше, без всяких сомнений, убил бы по приказу Харальда, но сейчас в его сердце росло нечто сродни поклонению. Ни один жрец никогда не мог пробудить в груди викинга подобного чувства: - Благодарю, властелин, - голос Хакона дрогнул от избытка чувств. - Располагай мною и жизнью моей, как сам пожелаешь. Прикажешь взобраться на Мировой Ясень - даже то сделаю.
- А слезть потом сумеешь? - добродушно усмехнулся Бард, давно уже вкусивший щедрости правителя, ведь после смерти отца, именно благодаря Харальду, Брюнольвсон сумел удержать Халаголанд.
- На крыльях слечу, - заверил его молодой Хакон. Перед его внутреннем взором уже разворачивались картины своей будущей жизни, как владыки многих земель. Где же тут крылья не отрастишь?
- Я сложу о тебе вису, Хакон Орлиные Крылья, - рассмеялся лендрман, и его смех подхватил конунг.
- Сложи, - улыбнулся Хакон. - Как часть подарка за новое имя.
- А ты сметлив, сын конунга, - Бард снял с пальца перстень, с умело оправленным изумрудом и протянул другу. - Как посмотришь на него, так вспоминай, что обещал на Иггдрасиль забраться.
- Всенепременно, - заверил барда Хакон, одевая перстень на руку. - До погребального костра с ним не расстанусь.
Тем временем на дороге показался Гутхорм в сопровождении какого-то всадника, и жестом поманил конунга к себе. Велев двоим берсеркам следовать за ним, Харальд ударил коня в бока и оторвался от друзей. Посмотрев ему во след, Бард добавил уже тише:
- Ты будь осторожнее, Хакон - как я знаю, Рогволд рассчитывал сам для конунга с этих земель дань собирать, - он на мгновение замолчал, наморщив лоб, точно что-то вспоминая, и добавил: - Ярл этот даже народ Фиордов к присяге приводил, заставляя в верности клясться и конунгу, и себе.
- Старый Коршун хитер - но ведь и я не так прост, - нахмурился Хакон. - Думаю, совладаю - с помощью Харальда
- С помощью Харальда любой совладает, - пожал плечами лендрман. - Но высоко ли тебя ценить будет конунг, если ты часто у него помощи просить станешь?
- Я - не ребенок, чтобы бегать за конунгом, как теленок - за мамкою, - запальчиво ответил молодой Хакон. - Слава Одину, мой род никогда от драки не бегал. Но вот Рогволд честно не бьется, и хирдманов у него много. А мне - на кого уповать, кроме Харальда? Разве что - на отца. Он зла не желает и рад будет, что получил я свои земли от конунга и не буду теперь делить наследства законного брата.
Бард хмыкнул, догадываясь, что имел в виду под словами "управлять севером" Харальд, но говорить не стал.
- Старый Хакон Гротгардсон - человек большой мудрости, - лишь молвил скальд.
- Он долго живет, - мрачно ответил Хакон. - И боги дали ему возможность приобрести эту мудрость. А у меня этот путь еще впереди. Но, думаю я, что норны спряли пряжу моей судьбы таким образом, что мой путь идет за агдирским конунгом. А уж куда приведет - то ведомо лишь Одноглазому. Но я - не из тех, кто упустит свой шанс, будь уверен.
- Мне доводилось слышать о твоих подвигах, хоть я сам и не был их свидетелем, - кивнул Брюнольвсон. - Редкие герои могли похвалиться столь доблестными деяниями.
На какой-то миг Хакон замер: в словах друга помстился ему упрек за Сиурда, отца, отказавшего барду в невесте. Но нет – молодой скандинав говорил лишь о храбрости Хакона в войне с Грютингом-ярлом.
- Спасибо тебе, Бард. Но ныне я променял бы часть доблести на крупицу хитрости, - ответил конунжич транделагский, впрочем, изрядно кривя душой: хитрости сыну рабыни хватало с избытком, и только юношеская горячность мешала ему стать знатоком интриги, подобным Рогволду.
А покуда беседе предавались молодые соратники Харальда, сам конунг, да дядя его иную беседу вели, поскольку человек неизвестный гонцом оказался от основного воинства присланным, и поведал он о большом пожарище, что стряслось в усадьбе, ранее конунгам Фиордов принадлежавшей.
- Вот новость-то, - пробасил Гутхорм. - Как то случится могло?
- Кто его разберет, - гонец отвечал. - Я сам про то уж из третьих рук услыхал. Говорят пожарище на полдня пути видно было - так полыхало. Все выгорело - и дом большой, и дом дружинный, и кузня, и амбар с запасами зерновыми, и загон со скотиною, а уж сколько слуг в дыму погубу нашли...
Викинг только головой покачал, тяжело о том говорить, когда добычу воинскую Локи ночью прямо из рук твоих крадет.
Новость, конечно, была хуже некуда: богатая усадьбы со всем добром в одну ночь досталась богу огня, уж не говоря уж о людях, погубленных пламенем. Но Гутхорм подумал о Хильд. Она тоже была там… и в голове у берсерка заворочалось смутное подозрение.
- А ты, Харальд, что скажешь?- спросил Гутхорм. Свои подозрения он решил пока не высказывать. Ежели он и прав - не время сейчас ссорится с таким важным союзником, как транделагский конунг. Знать бы, что наболтал ему этот идиот, мальчишка, которого он – видимо, под влиянием хмеля, туманящего рассудок – послал к старику с новостями.
- Причину-то пожара выяснили? - Харальд говорил сдержанно, но видно было по глазам его, сколь неприятна конунгу новость эта оказалась. - И удалось ли выжить кому?
- Да не до того людям было, - рукою махнул посланник. - Слухи поползли, будто из мертвых Вемунд восстал, да хотел Рогволду отомстить за подлость его, так ведь нет - сколько добра и людей погубил, а Сигурд, почитай один из всех усадебных только и спасся.
"Что Рогволда да брата его народ лает - то нам сейчас только на руку, - смекнул Гутхорм. - А вот слухи о выходцах из царства Хель ни к чему: еще история с Хаки не всеми забылась. Ох, не к добру Харальду слава конунга, сопровождаемого мстительными духами".
- О ярле том ты Рогволду расскажи - может наградит тебя за весть добрую, - сказал гонцу юноша, а сам, мешочек на поясе развязав, пару монет серебряных достал. - От меня же за службу верную держи, да вспомни получше: ужель никто, кроме Сигурда из усадьбы огненной не вышел?
- Никто, - покачал головой хирдманн. - Мужики-то, когда завалы бревен обгорелых разобрали, только тела огнем пожранные найти смогли - как крыша рухнула, никому спастись не довелось. Сигурд бы тоже, будь он в домине - смерть свою нашел бы, ан нет - его с девками видели в деревушке рядом, оттого и спасся.
- Видимо, Локи хранит хитреца, - покачал головой Гутхорм.
- Поехали, - после молчания недолгого Харальд велел. - Вернемся в Хакону и лагерь поставим. Нет у меня желания на пепелище останавливаться.
После же, когда гонец с отрядом основным смешался, спросил конунг у дяди:
- Как думаешь ты, сгорела в огне Хильд и дитя ее?
- Полагаю, что да – не с дитем малым бегать от пламени. Но проверить все ж не мешает.
- Даже не знаю, чего бы я сейчас хотел больше, - с сомнением молвил Харальд, головой тряхнув, чтобы пряди непослушные с лица убрать.
- Что знать тут? - нахмурился Гутхорм. - Не понимаю я дум твоих, Харальд. То, что сделал ты Хильд дитя - глупость была. Ужели хотел ты иметь сына, мечтающего вырвать твое сердце? Или - Рогволда, что имел бы его при себе, как доказательство конунжьих прав? Взрослей, наконец! Женщины - это, конечно, важно для мужа любого, но власть конунжья много важней всяких юбок.
- Да, конечно ты прав, дядя, - медленно кивнул правитель. - Следует, видимо, принести Локи жертву за то, что он мою ошибку исправил.
- Думаю, он уже взял себе вполне достаточно жизней в усадьбе, - хмуро сказал Гутхорм.

Фиорды

Он был изгнан и объявлен вне закона в Согне, его отец отрекся от него, а мать прокляла, но Хольмстейн сын ярла Атли не отчаивался даже тогда, когда покинул селение и отправился в дальний путь, в Фиорды. Он был уверен, что сумеет найти возможность вернуть все, чего лишился и даже сверх того получить. А потом вернуться обратно - когда скорбь по Сольвейг пройдет, отец с радостью примет его обратно в семью. Надо было лишь немного переждать.
Воин несколько раз сжал изувеченную руку - ожоги до сих пор не зажили, словно показывая, что он лжесвидетельствовал на божьем суде, что насмехался над заветами Асов. Но ничего, когда-нибудь заживут, и он сможет снова взять меч, как в былые времена. Хотя, что осталось от тех времен? Херстейн на дне Сторда, Сольвейг мертва, Хальстейн способен лишь пиво пить целыми днями - их некогда могучий род погибал, а он почему-то был только рад такому стечению обстоятельств.
Хольмстейн шел по дороге, ведущей вглубь Фьяллира, закинув на плечо мешок с пожитками. Едва только услышав, что теперь Фиордами правит конунг Харальд, изгнанник поспешил туда, поскольку был уверен, что возле такого господина можно будет стяжать и славу, и богатств.

Вингульмерк

Асмунд Кровавый изредка поглядывал на жреца, усиленно что-то чертившего углем на доске - левой рукой у него писать руны получалось не слишком хорошо, но большую часть из написанного сын Альхейма сумел различить. И то, что поведал ему служитель Асов, чтобы сохранить свою жалкую жизнь, очень понравилось предводителю разбойников.
- Асмунд, ты уверен, что это правильно? - Спросил его Оттар, находившийся рядом - он не столь хорошо разбирал символы футарка, однако был посвящен в планы Кровавого Ярла.
- Конечно, оставь сомнения, друг мой, - злая улыбка исказила лицо Альвхеймсона. - Разве не говорил господь, что должны мы быть безжалостны к врагам своим, как он был? И если Бог послал нам этого жреца, как слепое оружие нашей мести, следует ли нам противиться Его воле?
- Но ведь он убивал христиан, - проскрежетал Оттар. - Приносил наших братьев в жертву бездушным истуканам.
- Эй, ты убивал христиан?! - Окликнул Трюггве Асмунд. Жрец испуганно обернулся, и замотал головой. - Вот видишь, он не убивал, так почему бы нам не проявить милосердие, и не оставить его в живых? Ведь он столько всего интересного нам рассказал.
- Ты хочешь, чтобы свеи захватили нашу родину?
- О нет, я хочу чтобы звери перегрызли друг другу глотки, - Асмунд рассмеялся. - Пусть настанет их долгожданный Рогнарок и они все умрут в мучениях, дабы Истинная Вера восторжествовала!

Фьорды. Хакон Хладирский и Грютинг Оркдальский.

Пока Харальд возвращался в основной лагерь своего войска, там тоже происходили не безынтересные события. Хакон и Грютинг, бывшие враги, а ныне, волею норн, заговорщики, объединенные общим секретом, еще раз собрались для беседы.
- Приветствую тебя, родич, - сказал Грютинг-ярл, переступив порог старого конунга. – Слуга передал мне твой зов.
Оркдальский ярл был еще сравнительно молод летами, и медленно, но верно поправлялся от увечий. Вот и сейчас, он уже не сгибался, подобно столетнему старцу и не искал взглядом скамью – смотрел на хозяина. Самым значительным ущербом, нанесенным викингу копытами вражеских скакунов, по-прежнему оставалась рука. Но, даже если богини судьбы и судила Грютингу никогда боле не выйти на ратное поле, сжимая секиру и прикрываясь щитом, было уж ясно: те, кто поспешно списал ярла со счетов, сильно ошиблись.
- Звал, – кивнул головой Хакон. – Ты садись, разговор будет долог и труден.
Грютинг не заставил себя долго упрашивать. В ногах, как известно, правды нет, да и здоровье его, хоть и улучшилось, а все ж было пока далеко от положенного.
- Дошел до меня слух о пожаре в усадьбе бывшего конунга Фьордов, - продолжил неспешную речь старый Хакон. – И о том, что людей там погибло немеренно.
- Всяко бывает, - ответил на то оркдальский ярл, - если так судят норны.
Услышав, про что пожелал говорить хитрец из Хладира, Грютинг, конечно, насторожился. Но недюженный ум, коим славился ярл еще в бытность конунгом, отсоветовал ему прямо признать причастность свою к злодеянию. Кто знает, может, узнав, как все вышло, старец решил себя обелить, и сейчас там, за дверью, уж гридни стоят – да юнец половчее, который потом подтвердит: «Мол, Грютинг виновен, это он все замыслил и сделал».
Так думал ярл, но Хакон, хоть и был тоже разумом не обижен, а все же до мыслей таких не дошел. И потому спросил прямо:
- Как вышло так, что молодцы наши настолько переусердствовали?
- Можем их лично спросить, конунг, - пожал здоровым плечом Грютинг, - только я не советую. Зачем себя лишний раз выдавать? А уж – как получилось, так то просто. Мужи наши храбры, но коварства чужды, вот и пошли по пути легкому. Да и - как иначе было в смерти девицы той удостовериться? Своею рукою голову снять? За то, может, асы бы и простили, а жрецы – не помиловали.
Ярл был, разумеется, прав. Более того: память подсказывала Хакону, что лишь недавно слышал он сказ про убийство девы родовичами, и про то, как убийц покарали. Даже имя припомнил: Сольвейг. конечно, по мнению Хакона, убить Хильд было нужно. Но, как человек старой закалки с сильной верой в богов, он теперь мучился совестью. Увивать дев не велено ванами, да и асы то не приветствовали. А они с Грютингом, приказав пустить в усадьбу красного петуха, выходит, Локи с даром поклонились. Бог-обманщик тоже бывал милостлив, но удача, что от него – переменчива. А вот в Асгарде Локи не жаловали, особенно, после того, как стал он причиною смерти светлого Бальдра.
- Ежели что – всегда можно виновных найти, - хитро прищурился Грютинг. – Например, этот Йотун, которого ты приголубил. Он многим вокруг конунга молодого поперек глотки стоит, да и Харальд его не слишком-то жалует.
- Я обещал ему жизнь взамен на верную службу, - ответил Хакон, - и меня он пока не подвел ни единожды.
Грютинг лишь покривился: «Как подведет – поздно будет». По его мнению, конунг транделагский был дюже негибким, а когда затеваешь подобное, надо готовится извиваться аки змея. И про себя Грютинг решил, если что, свалить все на Хакона. Едва ли, в ответ на прямой вопрос Харальда, тот станет отрицать свою роль в этом проклятом пожаре.
- В своем человеке ты волен, - подвел итог Грютинг. – Ты звал меня только для этой беседы, или есть что-то еще?
- Есть. Харальд едет обратно. Следи, чтобы люди твои были готовы: мы итак задержались.
- Сделаю, родич. Ну, будь здоров!

Долины. Конунг Гандальв и хитрость Рагхильды
С ДЛ

Посланники, коих кюна Рагхильда отправила к с подложными вестями к Гандальву, в скорости через Теламерк, достигли Согна, там разделившись. Однако, сильно переусердствовали в стремлении своем наказ кюны грозной исполнить, а потому, сами того не желая, переполошили народ Гаулара и окрестностей словами о приближении рати Харальда. Сам Атли ярл, и без того горем объятый, испугался сильно, что отберет у него владения Косматый, ведь, к тому же, до него доходили уже из Фиордов вести о гибели конунга Вемунда. Гонцы же, разделившись, путь продолжили - один в Фирдир, другой же к землям Альвхеймара, услышанным воодушевленный. Нет, не даром, думал воин, назвали Рагхильду Вещей, коли предугадала она о появлении воинства сына ее могущественного в скалистых Фиордах.
Немало дней в пути проведя, наконец миновал он усадьбу конунжию, и далее к границам с Гудбрандсдалиром умчался, удивившись сильно, сколь глубоко во владения конунга его, Гандальв вторгся. Однако же, сумел посланец нагнать войско конунжее, да в селение, ими занятое, въехал, подняв стяг с отрезом белым.
На счастье посланника, конунг Альвхеймара нынешнем утром был в хорошем расположении духа, а потому на гонца хоть и кинули несколько косых взоров, а все ж обошлись с ним, чтя вежество и без проволочек доставили пред конужьи очи. Гандальв в одиночестве восседал на скамье во главе длинного стала и в виде таком в первый миг походил на зажиточного бонда. Так и мстилось, что откроется дверь, войдут почтительные сыновья вместе с невестками, за ними – работники и горница вся наполнится людом. На деле же войти сюда могли разве что оружные гридни, а уж тему наследников при Гандальве и вовсе стоило б обходить… ежели голова дорога. К счастью для себя самого. гонец вещей кюны был парень смекалистый, и данный ему наказ исполнял не только из-за приказа, но и вложил в дело немало сил и умения.
- Сказывай, вестник, от кого едешь и что за вести везешь? – спросил Гандальв, погладив рукой рыжеватую бороду.
- Сам я из Согна, славный конунг, - поклонился почтительно агдирец. - Вести же, что принес я, коня загоняя, велел передать тебе ярл мой Атли.
- И что говорит мне Атли из Согна?
- Что большая опастность грозит землям Альвхеймара, а имя опасности той - Харальд Косматый.
- Да ну? - рассмеялся конунг. - Вот так новость! Этот щенок, как и его бесчестный отец, давно разеваю пасть на то, что не принадлежит им по праву рождения, но до сих пор Альвхеймар был им не по зубам. Так будет и дальше. Смотри: нынче не он в моих землях, а я - приближаюсь к его родовой вотчине.
- Под его пятой уже хрустнул хребет Вемунда, - понурил голову гонец, словно не смея спорить с конунгом, но вынужденный продолжать разговор: - Земли Фиордов топчут его рати, разоряя и предавая их огню.
- Фьорды… протянул Гандальв, и призадумался. Конечно же, махом одним отхватить у врага добрый кус семейных владений было мыслью отличной. Харальд, неплохо сражавшийся в землях чужих, ныне набрал их под руку свою великое множество и, случись бой, рати его не хватило бы для защиты угодий. Да и сам конунг не мог быть одной ногой в усадьбе Агдирской, а другой – в Мере. Этим следовало воспользоваться, тем более что Харальд, как мальчишка, уж слишком увлекся победами легкими и забыл, что бывает с теми, кто потерял бдительность. С другого же бока, как не печально то было признать, но Один аль Локи, хранившие ведьмина внука, охрану несли добросовестно и земли, казалось, сами ложились к ногам Харальда. Коль он ныне во Фьордах, то дело меняется и уж ему, Гандальву Альвхеймарскому, надо подумать о сохраненье земель. Иначе может он уподобится безземельным «владыкам», что конунги – лишь на словах, а то было б позором.
- Отколь Атли знает, что Харальд во Фьордах?
- Так в Гауларе многие родичей имеют из Фьяллира, - объяснил с готовностью посланец. - Бегут люди из Фиордов, как от поветрия морового бегут, от лютости спасения ища. Шаг один отделяет врага твоего заклятого от земель Альвхеймара, и все тот же шаг - от Согна. Куда - пойдет, того никто не ведает, однако же Атли дружбу свою предлагает и рать в помощь, коли встретишь ты ворога. О тебе, славный конунг люди говорят - будто хранит тебя от погибели Высокий, кому, как не тебе остановить ворога общего?
- Скажи, что Гандальв благодарен властителю Согна за вести, хоть мне и сложно назвать их хорошими, - сказал конунг гонцу. – И, кончено же, Харальд мне враг, с коим мир невозможен. Про то и скажи Атли – быть битве. Иди. Асгейр ярл отсыплет тебе серебра, - и махнул рукой, показывая, что разговор завершен. Юноша склонился в поклоне, и, пятясь, вышел из горницы. Почему-то ему, не раз доказавшему свою храбрость и рукою оружной и в поединке словесном, не хотелось сейчас повернутся к Гандальву спиной.
И лишь покинув дом длинный, смог наконец вздохнуть облегченно агдирец, да улыбнулся в усы почти незаметно, после же к стражу оружному обратился:
- Скажи, Хеймдаль усадьбы, где бы я мог отыскать Асгейра ярла?
- Второй дом слева, - лаконично ответил альвхеймарский викинг.
Вскорости покинул гонец довольный селение, унося в кошеле серебро альвхеймарское, а следом за ним, спустя несколько дней, двинулось и воинство все с конунгом во главе. От добычи знатной телеги ломились, а потому каждый воин поскорее к родичам вернуться желал, дабы подарки сделать, да подвигами похвалиться.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 16-08-2008, 20:03

Харальд Косматый, старый Хакон и присные.
Совместно с Тельтиаром.

Несколько дней минуло, прежде чем прибыл Харальд Косматый в становище тестя своего - Хакона, разбитой недалеко от сгоревшей усадьбы конунга Фиордов, возле той самой деревни, где сумел пересидеть огненную погибель Сигурд Эйстейнсон. Вперед, как и положено, выслал конунг несколько всадников, дабы предупредили они Хакона и ко встрече старый медведь подготовиться успел.
Хакон давно уж ждал зятя, так что, едва гонец спешился пред его домом. Сам конунг птицей взлетел в седло (куда сгинули годы!) и направился Харальду навстречу. Хакона грызла тревога. Кто-то назвал бы то муками нечистой совести, ибо старый конунг видел в столь страшно обернувшейся мести плохое знамение. Но сам транделагский медведь про себя называл это мудростью. Коли один ярл умышлял против нового конунга - может, и прочие переметнуться решать. По мнению Хакона, в такое время отнюдь недосуг почивать на полатях... даже с девицами красными. Конунг так спешил, что прилично опередил свою свиту. Харальд, как более молодой и зоркий, увидал его первым.
Юноша направил коня на встречу с родичем, однако по пятам его неустанно следовали двое берсерков, а рядом ехали молодые соратники - Хакон и Бард.
- Приветствую тебя, отец! - С улыбкой воскликнул Харальд, головою тряхнув так, что густые волосы взметнулись.
- Рад видеть тебя в добром здравии, - ответил ему Хакон. - Гонец сказал, что поездка вышла нежданно опасной, - тесть внимательно осмотрел зятя. - Ты не был ранен?
- Со мною рядом были верные соратники и родичи, - конунг немного поморщился при упоминании о покушении. - Они, и светлые Асы, уберегли меня от подлых кинжалов изменников.
- Ну, слава Одину, - Хакон расплылся в довольной улыбке. По родному сына старый конунг только взором мазнул, и то больно отозвалось в сердце юного викинга. Что бы не говорил Хакон млад, а все же хотел он быть для старого Хакона первым. Но теперь у того был законный наследник и – как с горечью напомнил себе сын рабыни – хорошего рода. Пожалуй, сегодня Хакон был как никогда близок к тому, чтобы пожалеть о том, что отверг некогда предложение хитроумного Трюгге: извести законного брата еще в чреве матери.
- Ведомо мне, что за время отлучки моей, вы усадьбу конунжую не уберегли, - тему сменил Харальд.
- Где мы, где усадьба, - хмуро ответил Хакон. - Коль были бы ближе - может, смогли бы помочь, но - увы. Да что уж о том говорить: слова не поднимут мертвых из пепла.
- И не вернут того добра, которым я хотел одарить храбрых воинов.
- Если бог взял себе дар, то горевать о нем - грех. Даже коль этот бог - Локи.
- Пусть подавится, - зло бросил Харальд, и тут же добавил: - Едем, родич, утомился я в пути - лучше у очага разговор продолжим.
- До сих пор Обманщик исправно путал тропы твоих врагов, лишая из луки меткости, а удары – силы, - осторожно заметил младой Хакон, которому, при всем его преклонении перед Харальдом, подобное отношение к богу, да еще – к одному из наиболее переменчивых в норове асов – показалось кощунством. Но его реплику не поддержали. Что странно: даже Хакон Хладирский, обычно уважавший обычаи, оставил слова Харальда без должного назидания.
До вставшего лагерем воинства они добрались практически в молчании, после же конунги с небольшой охраной направились в дом деревенского старосты, Гутхорма же Харальд попросил проследить, чтобы приехавшие с ним люди ни в чем не нуждались.
В суете, последовавшей за прибытием конунга, Хакон старый подъехал поближе – и сказал Харальду на ухо все то, о чем по дороге подумал, да, в отличие от сына, при себе до времени придержал:
- Среди твоих подданных много людей, поклонившихся Белому Богу. Хорошо, что они зовут тебя конунгом: мечи и секиры в военное время не лишние. Но будь осторожен в речах, особенно пред жрецами. Бонды им верят пока, а нам едва ли нужны тут волнения черни. Жрецы же сейчас – будто осы, которым в гнездо запустили булыжник: только и городят о христианской заразе. Да и слухи, ползущие по Норвегии, лишь хвороста их подозреньям подкидывают. Говорят люди: Асмунд, как крестился, всем великанам из Йотунхейма фору лютостью дал. Правда, он и в праотеческой вере не был кротким ягненком – уже тогда от людей назвище «ярл кровавый» заполучил. А ныне и вовсе стал будто и не человек, а медведь-людоед: кого видит – всех задерет, и только за то, что дремать помешали.
- Асмунд предатель и изменник, - процедил сын Хальвдана, когда они уже в дом заходили, да за стол, угощениями уставленный садились. Жена старосты - женщина лет преклонных вокруг стола хлопотала, да взгляд услужливый на гостей то и дело бросая. - Вот уж не думал я, что по сей день жив он, ну да вернусь в Вингульмерк - на дубу вздерну. И сдается мне - что христиане, что заветы предков чтящие - все рады тому будут.

Дания.

Гуннар Одноухий, посланец конунга Харальда, жил в роскоши, пользуясь гостеприимством Хардакнута Датского. В присутствии Гуннара на Роскильде уже давно не было нужды, однако понуждать его покинуть пределы датской державы никто не спешил, понимая, что этим можно нанести большую обиду Харальду, а потому херсир ежедневно посещал пиры во крепости конунга Дании - а это была действительно настоящая крепость, а не простая усадьба, в каких жили конунги северных земель. Хардакнут привык к роскоши, она окружала его повсюду, куда бы он ни пошел. Владыка Дании, крепкий еще старик, мало походил на настоящего викинга, больше - на франкского короля. Видимо, именно поэтому, в былые годы так опасался Хардакнут Рагнара Ладброка, своего родича, и потому отослал его на погибель в земли англов, ибо Рагнар воплощал в себе доблесть и могущество Асов, и люди готовы были идти за ним хоть на край света. Теперь сыновья Ладброка правили обширной державой вдали от Дании, и это устраивало старого конунга больше, нежели опасное соседство.
Быть может, смерть Хардакнута многие сочтут благим деянием? По крайней мере, Гуннар знал, кто отблагодарит его за это убийство, и более того, он оставался в Дании лишь за тем, чтобы оборвать жизнь старого конунга.
В течении нескольких месяцев присматривался Одноухий к окружению конунга, к его телохранителям, изучал его привычки, следил за тем, что было в обычаи Хардакнута на пирах и праздниках, однако всегда окружали того верные воины, и не было ни единого шанса незаметно подобраться к конунгу, чтобы нанести смертельный удар.
Однако же, коварный план, понемногу, созревал в голове агдирского херсира, и вот, к весне, когда сошли льды, он покинул Роскильде, направившись в Хадебю - датский торговый город, свободный от власти Хардакнута. Сотни торговцев со всего мира стекались в Хадебю, здесь в ходу было арабское серебро, китайский шелк, янтарь с мерских побережий, жемчуга и злато, и конечно рабы, которых всегда готовы были купить и арабы, и ромеи, и руги.
- Здравствуй, друг дорогой, - Гуннар обнял дородного хирдмана, следившего за порядком в гавани, едва только сошел с корабля.
- И тебе не хворать, чужеземец, - улыбнулся воин, почувствовав в ладони тяжелый холод серебра. - С чем пожаловал?
- Ищу я, для господина своего рабыню, - отвечал херсир, покуда они прочь от корабля пошли. - Быть может, столь осведомленный в делах торговых муж сумеет мне подсказать, кто из купцов цены лишней не заламывает, да товар должный держит?
- Отчего же не подсказать, - почесал бороду датчанин. - Есть у нас один торговец, зовут его Колльстейн Скряга, да ты на прозвище его внимания не обращай - он покупателей не обманывает. А краше тех девок, что у него - нигде не сыщешь.

В лагере Хакона. Альвир-скальд и Кари.
(С великим конунгом, да будут его дни сочтены... тьфу, то есть нескончаемы!)

Когда уже садилось солнце, к палатке Альвира Хнувы пришёл Эйрик Топор, человек Кари. Передал он скальду приглашение к столу лендрмана, а потом, приблизившись, шёпотом упомянул о важном деле, которое есть у берсерка. Кивнул едва заметно юноша, в голос же поблагодарил за приглашение и пообещал придти непременно. После же попросил одного из воинов, с которыми жилище делил походное, если люди конунга придут, сказать им, где Альвир скальд находится. Однако же, надеялся Альвир, что не станет его разыскивать Харальд этим вечером - у властителя после дороги долгой иных дел немало должно было быть.
Потому, на посох неизменный опираясь, вскоре уже оказался возле шатра лендрмана Бердлы скальд, да полог откинув, внутрь вошел.
- Вечера тебе доброго, Кари, - поздоровался.
- И тебе поздорову, Альвир! Присаживайся и будь гостем у нашего огня, - отозвался берсерк, а Эйвинд улыбнулся брату и протянул ему рог, наполненный пенным пивом:
- Отведай, не откажи!
Принял напиток скальд, испил в два глотка:
- Хорошее пиво, такое только в Фиордах есть, - улыбнулся гость, подле хозяев усаживаясь, да решил новости сообщить, какие узнал: - Слышали уже вы, что конунга нашего погубить пытался херсир Хьялли?
- Новости разносятся быстро, - ответил Кари, затем почесал бороду, - Бычий Лоб с детства особым умом не отличался. В порядке ли конунг, не причинён ли ему вред, или кому из ближников?
- Несколько славных хирдманов погибли, защищая государя, иные были ранены, однако Харальда сами Асы берегут - невредим он, - с улыбкой рассказал Альвир. - Несколько бондов после признались, что тоже худое замышляли, Хьялли подстрекаемые.
- Я слышал, Рогволд убил его, не позволив узнать о том, кто самого Хьялли подстрекал... Не пало ли на него подозрение конунга? - спросил тогда Кари.
- Даже если и так - то Харальд то в тайне держит, - покачал головой юноша. - Знаю лишь, что Гутхорм Сигурдсон крепко ударил ярла после того боя.
Кари нахмурился и некоторое время молчал. Понять, о чём думает лендрман, было немудрено - если не станет Косматый доверять Рогволду ярлу - подозрение падёт и на тех, кого привёл он к конунгу на службу. И Кари начал разговор:
- Люди говорят, что дух Вемунда возвратился из страны мёртвых и мстит за свою смерть. Говорят, что его усадьба занялась с самого верха - такого не бывает, когда пожар устроен людьми... Что думаешь ты, Альвир?
- Я слышал уже о том, думал даже сложить вису, - признался скальд, понимая, что отец пытался лишь найти повод сменить неприятную тему. - Однако, среди тех, кто о пожаре говорит ни одного нет, кто бы своими глазами видел, как занималось пламя.
Кари придвинулся поближе, чтобы воины, что оживлённо переговаривались неподалёку, не слышали разговора у костра:
- Я слышал об одном человеке, который видел своими глазами... Это слуга Рогволда, Уни - его слова передал мне Кведульв, и я верю побратиму. - Кари глянул по сторонам, - Он заметил троих в тёмных одеждах, что ошивались той ночью подле усадьбы Вемунда. Ульву он рассказывал, что один из них был огромен, словно бык, и стоил обоих остальных вместе взятых - притом, что они тоже были широки в плечах и выглядели как воины. Среди тех викингов, что я знаю, таких великанов немного наберётся... Может, ты встречал подобного человека среди людей Харальда?

Альвир и Кари
С храбрым берсерком, который когда-нибудь дождется... награды

- Первый, кого я могу припомнить - это Хрольв, младший сын Рогволда, - призадумался скальд. Вот оно что, значит для этого разговора его лендрман позвал. - Вот только он отца сопровождает все время.
- Значит, он не мог той ночью попасть к усадьбе - ведь Рогволд был с конунгом, - пожал плечами Кари, - Что же, тогда...
- Был еще один, здоровый как медведь, воин, - продолжил Альвир, с трудом лица соратников Харальда вспоминая. Одно хорошо - такие могучие бойцы слишком уж заметны. - И служит он Хладирскому Медведю.
- Человек Хакона? - лендрман задумался, - Слышал я от Рогволда, что недолюбливает Хакон его и Сигурда... Но чтобы сжечь дом с его людьми и имуществом - повод веский нужен.
- И какой же повод мог быть у хладирца? - Альвир явно не верил в причастность старого Хакона к такому злодейству. - Люди его, как мужа мудрого и благородного славят.
- Не знаю я того... - протянул Кари, наморщив лоб. Берсерк усиленно искал какую-либо зацепку, что помогла бы ему связать Хакона и поджёг усадьбы. Затем он заговорил, словно с трудом вспоминая:
- Пили мы давеча пиво с гонцом Гутхорма... с этим человеком Эйвинд познакомился во Хладире, на пиру у конунга. Он когда напьётся - не прочь почесать языком.
- А выпить он любит, вот и тогда столько вылакал, что язык заплетался. Нёс что-то о сестре покойного мерского конунга, да о её сыне, что, дескать, приходится сыном самому Косматому... - добавил Ягнёнок.
- Я тогда не придал тому значения, а теперь вспоминаю - вроде говорил он, что Сигурд делит теперь с ней ложе, а саму держит в той самой усадьбе - хотя я её в глаза не видел, когда там перед поездкой в Хладир гостил... а через день после того разговора сгорел дом Вемунда дотла, - Кари, наконец, сложил все мысли в одно целое и поднял глаза на Альвира, - Что если он то же самое передал Хакону?
- Это опасное обвинение, - предостерег отца Альвир. - Если ложны догадки - так на хорошего человека напраслину возведем, а коли истины, то можно и голов лишиться - тому усадьба доказательство лучшее.
Вопросительно посмотрел Кари на Альвира:
- Думаешь, стоит в секрете до поры держать их? Если Хакон желал сына Харальда жизни лишить - серьёзное преступление то...
- Знать бы, что сам конунг про пожар думает, - скальд заметил, уже почти шепотом говоря: - Я ведь, только благодаря Хильд место подле государя получил. И помню, насколько она своенравна была, как Харальда ненавидела люто за гибель братьев. Хотя, тут ненависть ее оправдать можно.
Кивнул тогда Кари:
- Что же, я рассказал тебе то, что знал. Ты лучше моего знаешь конунга и то, что происходит вокруг него... Тебе и решать - что сказать Харальду, а что утаить. Понимаю я, нелёгкая это ноша, - вздохнул берсерк, - но не у кого мне больше спросить совета. Никому не доверяю я среди ближников конунга так, как тебе.
Альвир кивнул:
- Я найду, как слова твои с пользой применить, обещаю.

(с Тельтиаром)
Разговором с тестем юный конунг остался не доволен, к тому же ему не нравилось это место - не нравились Фиорды, а в каждом богатом бонде Харальд видел заговорщика, готового вонзить кинжал в спину. Но хуже всего было пепелище усадьбы - до него рукой подать, из окна увидеть можно, если присмотреться, а мысле это зрелище навевало невеселые. Для себя юноша уже решил, что как можно скорее поведет войска дальше - на ненавистный Альвхеймар, в гости к родичу-недругу, к Гандальву!
Вечер застал конунга, когда он уже обдумывал, каким путем вторгнеться во владения заклятого врага, как захватит его деревни и навсегда разрешит спор, начавшийся еще при отце. За мыслями такими юноша проголодался, и велел хозяев дома накрывать на стол - те только рады были ему услужить, ведь Харальд щедро наградил их за гостеприимство: хозяйка дома теперь носила брош с самоцветами, а ее муж - серебрянный браслет, украшенный искусным узором.
- Садитесь, угощайтесь, - пригласил конунг за стол телохранителей, молчаливо стоявших у стены - порой их и вовсе невозможно было заметить, но юноша знал, что в случае необходимости они успеют защитить его, что бы ни случилось.
- Благодарим, государь, - за всех ответил Олав, севший по правую руку от Харальда.
- Двое трапезничают, остальные на страже! - бас Гутхорма прогремел от двери столь неожиданно, что вздрогнули даже берсерки.
Хрингарийский Олень насладился произведённым эффектом и только после этого коротко, лишь блюдя вежливость, поклонился хозяевам.
- Здоровы будьте, - сказал он, садясь к столу.
- Дядя, - расплылся в улыбке Харальд. - По запаху угощение чуешь?
- Патлы твои из-под двери торчали, вот и углядел! - в тон племяннику ответил ярл. - А вообще. нос воину в походе второй, после меча. кормилец!
- Садись, родич, чего стоять-то! Подвинься, Олав, - берсерку велел юноша - все же самое почетное место ярлу принадлежало.
Телохранитель без лишних слов отодвинулся, давая ярлу место. Он был на службе и негоже ему правила приличия ставить вперёд долга, но Гутхорм явно мог оборонить конунга не хуже его, Олава, а значит можно и сдвинуться. Хрингарийский Олень сел и притянул к себе блюдо с цельным свинным окороком.
- Наказ твой исполнил, - сказал он, проглотив первый кусок. - Воины всем обеспечены, правило с завтрашнего утра исполнять будут невзирая на похмелье. Тут я старшим их приказ дал строгий, исполнят.
- Ты, Гутхорм, как за дело берешься - так можно спокойным быть, - кивнул юноша, хлеба кусок отламывая. - Все бы мне так служили... но полно - что думаешь ты, коли не тратя время, двинемся мы дальше - Фиорды покорены, а подле сгоревшей усадьбы мне жить не в радость.
- Нужно что-то решать с Рогволдом, - Гутхорм запил кушанье пивом и утёр усы ладонью. - Много ему власти будет, если безраздельно тут оставим. Может и взбунтоваться.
- С собой возьмем, - решительно заявил конунг. - И брата его - тоже.
- Верно, - кивнул ярл. - А взамен посадим сюда верного мужа, да не бревно совсем, чтобы, если какая скверна осталась, в спину не ударила! И вот ещё что, выходить надо быстро и без особых сборов. Так мы половину пути пройдём, прежде чем Гандальв прознает о нас.
Улыбнулся Харальд, приятно ему было, что разделяет стремления его дядя:
- Приметил я одного ярла, что раньше Аудбъерну служил - он мне еще в Хладире присягнул. А для верности приставим человека следить за ним и посмотрим, как он клятву соблюдать будет.
- Человек на примете есть? Чтоб не прикормилась и не пропустил чего?
- Есть несколько воинов агдирских - ты приглядись к ним, дядя, реши - кто подойдет лучше.
- Лучше всех, Рысьи Глаза, только его я в такую трясину не пущу, пригодится ещё, - Гутхорм задумчиво дёрнул себя за ус. - Есть ещё Хьялли Торбьерг, он тоже малый смекалистый, зоркий, да и глотку перережет как ты рог пива осушишь! Молод только, а так можно и его.
- Опять Хьялли, - задумчиво протянул молодой конунг. Неприятные воспоминания имя это вызывало.
- Не суди по имени, племянник! У меня, знаешь ли, тоже к одному Хьялли дело было, так ничего! Убил я его и замирились тут же...
- Ну, Хьялли - так Хьялли, - не стал более спорить Харальд. - Пусть будет Хьялли. Вот только, чтобы и этому ярлу много власти не давать, надумал я Фиорды надвое разделить, пусть как в старые времена Фирдиром и Фьяллиром разные люди правят, и передо мной ответ держат.

Месть Эйрика Свейского. Остров Руян
С Кошкой...

- Еще и рассвета не будет, как доплывем, - говорил Вальгард конунгу Эйрику. - На следующий, выходит, день. Завтра.
- Завтра... - эхом отозвался конунг.
Разве прав был тот, сказавший, что ожидание мести слаще самой мести? Призвать нечестивца к ответу: видно, ни разу не приходилось мстить мудрецу этому за родных, близких, любимых — мертвых! Ожидание — это долгое нетерпение, зуд под кожей, пламя, бушующее в мыслях; исполнение клятвы ждет, расплата ждет, ждут доблестные воины в Вальхалле, следят из одинова чертога — отомщены ли?
Завтра исполнится клятва.


За час до восхода солнца показался на горизонте берег Руяна. Рассекали, взрезали морскую плоть, зеленовато-синюю, темную, две дюжины драконьих и змеиных голов.
Что, руги, хватит с вас двух дюжин кораблей боевых? Уж по-всякому мало не покажется!
Осветит сегодня солнце кровавые реки, узнает Аркона праведный гнев свейского конунга, рухнет идол Световита, в прах рассыпется — а не рассыпется, так на куски топорами, да в костер, пускай тлеет... Усмехнулся Эйрик.
А потом вдруг услышал воронье карканье. Черные крылья десятками исчезали в предрассветной дымке — да откуда здесь взяться воронам? А ведь были - вон, до сих пор каркают где-то, зловещие невидимки.
Спойте, вещие птицы, одиновы глаза, спойте про эйрикову месть, про погибель ругов — ей суждено свершиться уже сегодня - без малого сейчас.
Тьма и туман надежно сокрыли флот свейского конунга от глаз дозорных - не успели вовремя увидать руги, что приближается к ним враг, а когда заметили корабли змеиные, то поздно уже было. Забили тревогу воины, зажгли костры сигнальные, чтобы с берега видно было - грозит опасность храму, чтобы собирались грозные рати и на подмогу спешили. Да только до подмоги той еще продержаться надо было.
В иное время прямо на берегу три сотни стражей встречали гостей непрошенных, стрелами да копьями встречали, сталью потчевали - теперь же времени не было, к самому святилищу отступили, дома оставив, и там стали нападения ожидать.
- Бегут, трусы! - чей-то голос зычный раздался из огромной рати, что сошла уже с кораблей на берег. Вот ты какая, земля чужеземная; славно потопчут тебя сапоги свейские нынче, всю плоть вражескую в недра вобьют, щедро кровью окропят.
Оружием ощетинившись, волной нахлынули свеи на эту часть острова, устремились к Арконе вглубь. Пусть трудно подобраться к святилищу; если надо - лягут одни другим под ноги, лишь бы в щепы разметать все вокруг. Что там на пути попадется - бейте, ломайте, крушите! - не свое, не жалко.
И Эйрик в первых рядах с улыбкой страшной на лице, вестником скорой смерти для многих... Сами накликали беду на свои головы, расплачивайтесь теперь, ведь есть чем расплатиться.
Здесь крови много, на всех хватит.
Огромен был храм, высоки его стены, крепки ворота - да о том всем уже купцы Эйрику сказывали, вот только теперь из-за частокола стрелы полетели в гостей непрошеных. Умело оборону держали, вот только слышались помимо воинственных криков и вопли испуганные - то люди простые, идолу четырехглавому поклониться пришедшие, о судьбе своей тяжкой горевали. Чувствовали они - не уйдут живыми.
Хохотал конунг свейский, лицом багровея - ах, они за забором вздумали укрыться? Ах, они думают, что с тараном их взять невозможно будет? Вот только где таран найти... впрочем, что тут искать - это люди за забором да жалкий идолишко, которого и три головы лишние не спасут; зато с этой стороны забора - их деревья священные, их дома, дворы...
И зажегся, заполыхал огонь, застучали топоры, покатились бревна. В этих домах жили руги, теперь же, разобрав их стены и превратив их в тараны, свеи принесут ругам смерть. Пусть не всем, хотя бы многим. Хотя бы большинству.
Закричали с той стороны - что, неприятно видеть, как горят жилища? Как валятся, нелепо взмахивая ветками, деревья-святыни? Так и люди скоро будут падать, один за другим, как молодые сосенки: взмах топора - и нету. Только вместо древесной смолы - такая липкая, багрово-темная, солоноватая...
Тараны врезались в забор - устоит? Вряд ли. Вон сколько силы у свеев; казалось бы, голыми руками разметали тут все, даже без оружия - настолько они в ярости. Эйрик и люди его узнали уже, что такое - возвращаться на пепелище вместо своей земли. И вы, обидчики, теперь узнаете, поделом же. А может, и некому будет сюда возвращаться.
Стрелы защитников сразили нескольких свеев, тех, что не успели щитами прикрыться, после же накренились бревна под ударами сильными, в стороны раздались, а ворота - те и вовсе настеж распахнулись, как ни удерживали их защитники святилища. Не спасли крепкие стены от мести Эйрика - теперь время пришло мечам речи говорить. Уж во дворе выстроились в ратевой порядок все триста витязей, Аркону защищавших - впереди воин могучий в позолоченном доспехе, да шлеме сверкающем. Даже меч его был позолотой покрыт, богатство показывая несметное.
Полетели копья и дроты, умелыми руками пущенные.
Расправил Эйрик плечи широкие да ринулся к тому воину, золотом сверкавшему. Предводителям как не помериться силою - та так, чтобы до крови, до смерти? Остальные пускай вокруг бьются, а этого - этого конунгу непременно убить надо. Главу, голову войска вражеского... отрубить ее, эту голову...
Размахнулся свей, метя в грудь сопернику - отразишь удар, а, золотой?
Тот меч подставил - сталь лязгнула, искры полетели, сошла позолота на месте тому, куда удар пришелся. Крепок был руг, силен да умел, а потому знатный поединок выйти мог. Вокруг же битва кипела, точно вода в котле - безумием боевым объятые, на двоих-троих врагов кидались защитники Арконы, ранений не замечая - жрецы Световита издревле секрет зелий, разум отнимающих, знали, в том силы их залог главный был. Вот и сейчас, обезумевшие воины теснить начали свеев, которые не могли всей ратью навалиться.

(и Тельтиар)

Не победить им, их ведь меньше, подумал бы Эйрик. Пусть убьют руги десяток - на место десятка пять десятков придет, свежих, крови жаждущих - не победить им. Неистово бьются славные воины, но течет, течет на землю из колотых, резаных ран багровая, липкая солоноватая, такая сладкая сейчас - отпить бы ее из шлема... ослабеют, упадут, не победят ни за что. Так подумал бы Эйрик - но некогда сейчас ему было об этом думать. Золотого бы убить, золотого. Главного.
"За Свена, за Свена это месть" -колотилось в висках. Ударил по мечу врага, отклоняя его, да попытался в живот удар нанести, удар грозный, богов достойный - что конунгу доспех твой, враже? Злость и стены каменные пробивает.
То там, то здесь славные мужи падали - хорошая жатва, богатый урожай для валькирий. Ярились, ревели берсерки, в тон им боевые кличи свеев были. Сверкало на солнце оружие, пуще иного же облачение золотое, едва не слепя конунга Эйрика, да только не мог предводитель ругов на такой простой исход в поединке надеяться, всю силу вкладывал, все мастерство свое ратевое - звенели мечи, пели песню храбрым воинам: одному победную, погребальную - другому. Вокруг же поединщиков место свободное образовалось, несмотря на сечу жаркую, никто не смел мешать бою такому, ведь поединок нарушить - значит бесчестье на свой род навлечь.

Скоро почувствовал конунг - слабеет. И он слабеет, и противник его слабеет - не может ведь сил не терять! А бьются оба по-прежнему, словно только начали дикую, яростную схватку. Сжимал Эйрик зубы так, что едва не трескались, меч его словно врос уже в руку, продолжением ее сделался - стальная длань, булатная длань; и взаправду, как было бы удобно с такою.
Вот только не вложишь такой меч в ножны. Да и этот-то, обычный, не вложишь, пока вдоволь землю-матушку росой багряной не напоишь. Скрипел зубами свей, рычал, как зверь загнанный, да бросался на Золотого будто бы неустанно, словно тот во всех бедах, с конунгом приключавшихся, виновен был.
Так надо - верить, что это он, твой враг, виноват во всем. В том, что мировой змей шевелится где-то в толще вод, в том, что дракон грызет ствол великого древа, в том, что Фенрир народился от коварного Локи... в том, что умирают люди, которые дороги... Не только тебе. Что люди вобще умирают. И такой жалкой покажется тебе твоя возможная смерть, что ты не сможешь не закончить бой победой.
Нужно ненавидеть люто, как могут ненавидеть, наверное, только боги. И тогда победишь.
Застилает глаза алая пелена, не разобрать уже, что кругом творится, только золоченый доспех мелькает впереди, а меч-рука будто сам собой наносит удары.
В схватке такой мгновение одно лишь важно, то, когда враг ошибку делает, заметную ошибку. Вот только не сделал ошибки руг, не в том его беда была - просто слабее оказался, просто рука подвела, просто ненависти не хватило. И удар его умелый вскользь пришелся, кольчугу распоров, да крови лишь малость самую вкусив, меч же конунга свейского вдоволь росы багряной напился в то же мгновение - прямо в шею лезвие вонзилось, ворот золоченый разрубая. И рухнул поверженный воин, за жизнь уходящую из последних сил цепляясь.
Вырвался птицей на волю крик из могучей груди конунга - убит враг! Не помогло ему сияние доспеха, не помог идол Световит - ну где ты сейчас, четырехликий, широко ли ухмыляешься в свои четыре морды, не окрасили ли кровью твоих приближенных твое изваяние? Окрасят, ты подожди только... видели воины вражьи смерть вождя своего, дрогнули - и как не дрогнуть? "А убили бы меня, и свеи бы дрогнули", мысль у Эйрика мелькнула. Нет, еще не время для мыслей: не вытерев крови с меча, снова в бой рванулся конунг, неважно с кем - отличить бы сейчас своих от чужих, а потом уж - убивать, убивать...
Недолго плакать вдовам. И до вдов потом доберемся.
- Государь! Государь!
Двое воинов, дружинников близких щитами закрыли конунга, оттеснили врагов - коли прибежал гонец, так не в битве место предводителю, тем паче, что одолел уже в поединке Эйрик златоносного руга, обезглавил их воинство. Теперь уж для воинов простых черед настал удаль показать - не много осталось ворогов, самые лютые полегли уже, дорого жизни продав. Те же, кто в безумие боевое не впал, отходили теперь, оборонялись на ступенях храма. И все больше свеев сквозь проломы в частоколе на двор врывались.
- Государь, - хирдман запыхавшийся молвил. - Множество кораблей плывет от берегов вражеских, на них люда оружного без счета! Беда будет, коли наши драккары они захватят!
Вмиг словно отрезвился конунг, тряхнул головой - пропал морок-пелена. Поискал Вальгарда взглядом, видно ли? Вон, бьется...
- Скажи ему, - указал на советника своего гонцу Эйрик, - пусть с теми, кто тут бьется, останется и сдерживает оставшихся, я же остальную рать на корабли поведу. Встретим да отпор дадим супостатам, пока не поздно...
И бросился назад едва не бегом, уводя людей за собой - словно пчелиный рой, подчиненный невидимому командиру, устремился из улья.
Видя, что свеи отступают, ринулись было стражи за ними, да быстро Вальгард их к дверям отбросил - там и скрылись они, кто раны перевязывать, кто передохнуть да посмотреть, чем все теперь обернется.
Воины же, что с Эйриком к берегу бросились, быстро до драккаров своих добрались - там отряд небольшой для охраны оставался, и потому к отплытию корабли готовы были - ударили весла по воде, понеслись суда навстречу флоту вражескому.

Руян. Месть Эйрика
Мстила Хакошка

- Еще и воду морскую разбавим кровью! Потопим супостатов! - раздавались крики яростно-дерзкие со стругов эйриковых. Скользили - нет, не скользили, яростно рассекали, пронзали морскую плоть, словно альв-кузнец Велунд, насильно овладевший телом юной девы, - корабли, все ближе подходя друг к другу: вон уже и фигурки видны на палубах. И там, на тех стругах, тоже кричат что-то; верно, Эйрика-напавшего честят вместе с его ратью.
А между тем сгущались тучи над морем, поднимался ветер, таща волны вверх, за собой, будто в самое небо хотел их поднять.
Сближались суда - яростно пасти разинули свейские драконы, в ответ им двухголовые суда ругов скалились - теперь уже перевес численный на стороне их был, воины, сил полные храм свой защитить спешили. Уж взметнулись дроты, полетели стрелы, в щиты вонзаясь, расщепляя дерево, кто ловчее - те топоры бросали. Видели дым от пожарищ, свеями устроенных, руги и венды, споро по воде веслами били, спешили в бою сойтись с врагами, на святыни их покусившимися.
Но едва только первые драккары борт о борт сошлись, грянула гроза, разверзлись тучи, дождем тяжелым проливаясь, да вспенилось море. Волны, и без того немилосердные, совсем лютыми стали, корабли, точно игрушки детские, поднимая, да швыряя из стороны в сторону, так, что люди, удержаться не сумевшие, за борт падали, в пучину самую.
Хоть и упрямством редким славился конунг Эйрик, а все же понял - если не отведет суда свои сейчас, все здесь погибнут. А много ли чести в том?.. Развернуть корабли отдал приказ он, однако, хоть и нельзя было в медлительности гребцов упрекнуть, а все же не все струги свейские во второй раз руянского берега достигли.
Подгоняемые ветром недобрым в спину, вернулись свеи к святилищу, промокшие насквозь. Оглядывал Эйрик войско, головой качал - верно, море больше жизней его людей унесло, чем мечи да стрелы ругов. Но все еще сильна была свейская рать, да вот и Вальгард со своими людьми, здесь оставшийся, надежду вселял.
Уже не бился никто у храма, жрецы все укрылись внутри, надежно заперев тяжелые двери.
- Я хотел приказать уже храм поджигать, - подойдя к эйрику, Вальгард произнес, - да дружинник один сообщил, мол, конунг возвращается.
- Говорить с ними пойдешь, - головой покачал владыка свейский. - Если выкуп дадут, уйдем подобру-поздорову, пока буря не улеглась да помощь к врагам не вернулась. Ты припугни их, что предводитель ругов убит, войско разбито, но мы не столь кровожадны - только своё заберем и покинем остров.
Кивнул воин, направился к дверям храмовым, а Эйрик тем временем глазами доспех золотой вокруг поискал - да вот он, и пусто вокруг него, даже не касался никто мертвого тела, так и лежит вражина, как упал, кровью залитый. Подошел конунг к телу, подобрал топор чей-то, на земле лежащий, да одним взмахом голову отсек у Золотого.
- Со мной домой поплывешь, - ухмыльнулся он, в глаза остекленевшие глядя. - И доспех твой поплывет, и меч. Тебе уже не нужны... а мне - на добрую память.
Спустя время недолгое вернулся ярл Вальгард, улыбку довольную в усах пряча. Жрецы, за святилище свое опасаясь, пять сундуков с добром пообещали на откуп, если покинут свеи Руян в скорости, обид более никому не чиня.

(и завершение мести, с Тэлем на пару. Будете знать, как убивать моих свенов)

- Выносите добро! - во всю мощь глотки своей конунг крикнул. - Посмотрим, что у вас там, и уйдем с сундуками, ежели довольны будем!
Страшное зрелище представлял он - спутались, кровью чужой спеклись пряди, взлохмачена борода, а в руке конунг за волосы голову отрубленную держит.
- А ежели не будем довольны, - добавил он обычным голосом, - пеняйте на себя.
Долго не было ответа из храма руянского, и лишь когда устали ждать свеи, а нетерпеливые самые вновь оружие из ножен потянули, решив самостоятельно добычу забрав, отворились тяжелые двери. Под тяжестью ларея железом окованных, вышли стражи храмовые, поставили выкуп у ступеней, да крышки откинули, чтобы мог видеть конунг Уппсалы, почем они жизни свои и святилище оценивают.
Засверкало золото, заиграло пламя на гранях камней самоцветных, на меха и шелк уложенных. Велика вира была - украшения умельцев восточных тонкие, узорчатые, одежды златотканные, шубы песцовые, да плащи. Вальгард тут же веер из перьев диковенной птицы приметил, конунгу шепнул:
- Такой в подарок супруге привезешь, она тебе любые обиды простит.
- Твоя правда, - кивнул конунг. - Славна добыча наша, славна... с лихвой за жизнь Свена они рассчитались. Пусть же заберут сундуки вои.
Зыркнул сурово исподлобья он на храмовников.
- Повезло вам сегодня. Но месть конунга свейского надолго вы запомните, надеюсь, и впред ошибки не повторите. Иначе всех ругов судьба такая же постигнет! - он тряхнул головой Золотого, и пролилась вдруг струйка крови из мертвого рта. Вздрогнул в ужасе кто-то, ахнул, а Эйрик расхохотался.
Стали уносить сокровища воины свейские, когда из храма еще двое вышли - молодой стражник и старик седобородый, не иначе как жрец. Воин прокричал что-то на языке незнакомом.
- Он просит отдать голову его брата, - пояснил служитель Световита. - И готов уплатить виру золотом по ее весу.
- Брата? Двойной ее вес, или пусть катится к турсам, - покачал головой конунг. Слишком дорогую цену заплатил он во владениях Эйнара Однорукого, чтобы просьбе уступить так просто.
Жрец перевел, на лице стражника появился злой оскал, однако спустя несколько мгновений он кивнул и ушел обратно в храм.
- Лютомир согласен на эту цену, - пояснил старик.
- Пускай забирает, - швырнул конунг голову мертвую к ногам служителя. И без нее достанет трофеев свеям - доспехи золотые Эйрик не собирался возвращать.
Вскоре вынес Лютомир золото, так же бросил мешок со ступеней - лишь звон раздался. Один из хирдманов выкуп подхватил, отнес государю своему. После же стали свеи тела убитых своих собирать - костер погребальный на острове этом им сложить следовало, чтобы надолго запомнили руги тех героев, что храм их поганый едва не разрушили. Разнесся над островом горький дым — вот так победа кровавая пахнет...
После того, как отплыли струги, догнали их три драккара уцелевших — не потоплены они были, а к берегу их отнесло, где и переждали те страшную бурю. Но еще о двух ничего не известно было, знать, взяло море виру свою.
Возвращался домой Эйрик, владыка свейский, выполнив свою клятву.