Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Leomhann >>>]

"Попробую, мать его..."
Прокушенная и промытая рука ныла мерзко и занудно, как комар. Убить этого неупыря было бы до смешного просто, а вот скрутить, понадеявшись на то, что когти и клыки ещё не выросли - совсем другая история. Гримуары как-то больше упирали на более радикальные методы, почему-то упуская необходимость брать упырей живьём. Немертвьём. Неважно. По крайней мере, связанная девушка молчала, хотя даже засовывать в рот чеснок пришлось аккуратно, чтобы не сломать челюсть. Мало ли, этот недогуль ещё и не умел регенерировать!
И теперь, хотя бы, можно было начать думать снова, не оглядываясь на заневестившуюся упырицу.
Если её действительно такой сделали, то где-то должны были остаться гримуары, элексиры, ритуальные круги... трупы для первичного кормления. Трупы. Причём в идеале не очень свежие, хотя это и не обязательно. Хм. Раймон взглянул на лорда, который так и ходил следом, как хвост за лесавкой.
- Скажите, милорд, а где здесь кладбище? И ещё...
Взгляд, издали, но ощутимо колющий жадным любопытством, чувствовался аж от замка. От балкона, по которому прогуливалась барышня в нарядном красном платье.
- А кто это вон там, если позволите спросить?
- Невестка, леди Лавиза. А кладбище - есть, как без него? Аккурат за замком.
Лорд не удостоил её и взгляда, зато заинтересовалась Эмма. Поглаживая ноющую руку, она глянула сначала на девушку, потом на лорда и горячо зашептала на ухо:
- Сына считает идиотом, возможно - так и есть. Невестка, если верно понимаю аналогии, слаба на передок? И что-то про её брата... Священника?
- Интересно, что её здесь так заинтересовало?.. - проворчал Раймон. - Барышня тоже наведывается на конюшни? Часто ли?
- Она брезгует, - невозмутимо ответил лорд, оказавшийся снова рядом, - навоз, извольте видеть. Пять лет замужем, а до сих пор не понесла. Я уж сказал, что если не родит внука, то имение отпишу... да вот хоть михаилитам!
Раймон хмыкнул. От такого гуля лорд бы не умер, а уменьшать собственное наследство даже при такой любви было как-то совсем уж неразумно. Он подозревал даже, что обзавестись наследником подходящей масти было всё же проще, чем... чем это вот всё на пороге. Или лорд вовсе был ни при чём, а зачем-то мстили именно девушке? Ответов, как обычно, было куда меньше, чем вопросов. Но часть могла найтись на кладбище. Проблема заключалась в том, что тащить с собой девушку не хотелось, а оставлять её здесь было нельзя. На то, чтобы развязать, кому надо, хватило бы нескольких секунд, а на лорда или конюхов надеяться не стоило там, где речь могла идти одновременно о кониках и о семье.

[Spectre28 >>>]

Кладбище впечатляло настолько, что Раймон аж скривился. Обычных могил, увенчанных деревянными крестами, здесь почти не было, зато с каждого надгробия, а то и саркофага, укоризненно, скорбно, весело и задумчиво взирали статуи. Люцифер и его невесты, Наама и Лилит переглядывались с колонн усыпальницы, рядом Гавриил пронзал несчастного, худого змия, больше похожего на червяка, и на это действо с умилением взирала каменная дама в венке поверх чепца. Мрачный жнец с внушительного размера косой восседал напротив, сложив руки на коленях, точно школяр. Ему кокетливо демонстрировала округлую коленку то ли муза, то ли ангел, то ли богиня победы. Казалось, будто кладбище полно людей.
- Мерзкое место, - поёжившись, проговорила Эмма, опираясь на голову ангелочка, что ухмылялся жутко и плотоядно, - будто затаилось и ждёт.
- После праздника, - согласился Раймон, отпуская поводья Розы, на которой всё-таки привёз сводную тётку, и разминая пальцы. - Практически светится.
Выглядело всё так, словно тут палили фейерверки. Мороки, стихии, некромагия, бытовое волшебство, привороты. Даже телекинез и щиты с лёгким привкусом отпирания замков. Подвесных. А ещё где-то на кладбище бродили мужчина и женщина... Раймон прислушался и покачал головой. Женщина бродила, а мужчина сидел на месте. И в этой каше магии, мешанине статуй разглядеть что-то не получалось. А ещё здесь стояли два больших склепа, вполне подходящих для лабораторий и ритуалов. Хотя прежний опыт подсказывал, что искать стоит скорее под землёй, Раймон всё же послал вперёд свою копию. Погулять по дорожкам, вокруг склепов. Какие-то ловушки вполне могли сработать. А могли и нет.
- Два человека... вроде бы, - рассеянно сообщил он Эмме. - Но не вяжется у меня это всё. Не складывается. Допустим, это всё-таки домашние, но зачем? Зачем - так?
- Ну, будь я женой сына лорда и не сумей забеременеть так долго, искала бы способ сжить свёкра со света, - задумчиво ответила Эмма, - пока он завещание не написал. Доводила бы его мелкими пакостями, вроде этой. У него сердце слабое, тревожит его. А без завещания - сын становится владельцем, она - богачкой. А если забеременеть, то можно еще и мужа со света сжить. И остаться хозяйкой всего до совершеннолетия сына.
Раймон понимающе кивнул. Слабое сердце добавляло детальку, которая действительно объясняла многое. Выглядел лорд вполне крепким. Правда, к этой теории полагались дополнения, которые ему не нравились вовсе, несмотря на ожидаемость.
- Одна она бы не справилась. Брат... возможно, это выгодно семье. И священник обычно достаточно знает, чтобы уметь изменить или извратить. Мужчина нужен хотя бы для того, чтобы проще было таскать мясо. Хотя, - он помедлил, - сгодятся и умертвия. Достаточно уметь.
- Уметь? Умелые мужчины так соблазнительны...
Звук незнакомого женского голоса сзади заставил Раймона резко обернуться - и почти сразу, почуяв, что растекается в воздухе, закрыть сознание, успокоить сердце. Леди Лавиза, доселе прогуливавшаяся по балкону, сменила алое платье на бирюзовое, распустила длинные золотистые волосы по белоснежным плечам, прикрытым лишь плащом, подвела зеленые глаза сурьмой, а губы - кармином. Шла она неспешно, давая рассмотреть себя и учуять, вызывая ярую ревность у Эммы. А вокруг расплывалось облако феромонов, которому позавидовала бы иная глейстиг, и Раймон вовсе не был уверен, что всё это - духи. Хорошо хоть, ветер дул с другой стороны, да и та игра в загадки всё ещё отдавалась горечью, помогавшей прочистить мозги. И даже так сознание едва заметно, но вело. Он резко вскинул руку:
- Пожалуйста, миледи, не приближайтесь. Как видите, здесь одержимая. Она опасна.
Эмма тряхнула головой, точно прогоняя наваждение, но руку, как это было с чаровницей из Равенсхеда, хватать не стала. Впрочем, до Леночки - да присмотрит за ней леди Бадб и никогда не выпустит! - этой девушке ещё нужно было расти. Впрочем, Раймон подозревал, что ей просто не хватало опыта. Пока что.
- Неучи соблазнительны вдвойне, - почти промурлыкала Лавиза, игриво улыбнувшись. - Они обычно постигают иные науки. Сколько ты запросил у папеньки, михаилит? Я тебе дам вдвое больше и доплачу за три ночи.
На что магия, если её не использовать? Раймон, не особенно прячась, потянулся за ворота морочными нитями, прыгая с могильного камня на оградку и дальше, упорядочивая разрозненное. И здесь, в отличие от мороков, ответ последовал быстро - нити тасовались, прыгали, переносились с места на место. Кто-то очень не любил порядок. Но попытки нащупать проваливались, словно скатываясь каплями с жирной кожи. Только мелькнуло чужое, почти весёлое: "О, злая мысль! Откуда вторглась ты, чтобы покрыть землю коварством?"
Действительно, откуда? Вот развелось умельцев, с которыми поди придумай, что делать. Раймон взглянул на припухлые губки Лавизы, скользнул глазами по выставленной груди, задержался, оглядывая шею - и улыбнулся. От Эммы текло холодное спокойствие, а, значит, можно было позволить себе смотреть, позволяя белизне кожи отразиться во взоре. И оплата... действительно ли граф отдал бы драгоценную лошадь из своего лелеемого стада?
- Вдвое больше - это две лошадки, прекрасная донна, а вот о доплате скорее говорить мне. Только вот... где? Не в замке ведь. И земля слишком холодна, чтобы проводить на ней ночь.
Вступившая в разговор Эмма, бесцеремонно уцепившая Лавизу за руку и прощупывавшая пульс, говорила лениво, с лекарским пренебрежением и какой-то неуловимо бойдовской усмешкой.
- Скинет, - она пожала плечами, разглядывая ногти леди, - как та, из Равенсхеда. Малокровная, по морозу раздетая вон бегает. Не доносит и не заплатит.
Лавиза выдернула у неё руку, но пахнуть феромонами от неожиданности стала меньше. На Эмму она уставилась так, будто заметила впервые.
- Я заплачу, - поспешно уверила она, - как только... Погодите, вы что - согласны?
- Почему нет? - удивился Раймон, подняв бровь. - Лорду мы ничего не должны, а михаилит работает на тех, кто платит больше. Эта лекарка может провести ритуал, чтобы всё получилось, и... но нам нужны гарантии, ото всех. Зовите вашего... брата, верно? Не люблю, когда за спиной бегают. И уберите феромоны. Вы что, не знали, что под их действием фертильность слабеет, и выносить тяжелее?
- Брата... да, - Лавиза рассеянно кивнула, но пахнуть не перестала, - Джером! Выходи, они согласны!
- Она не может убрать запах, - задумчиво проговорила Эмма, - потому что хочет тебя. У неё это как-то связано.
Вот тут Лавиза уверовала. Она глянула на Эмму с немым обожанием, точно та ей уже о желанной беременности сообщила, и бросилась навстречу вышедшему из-за надгробий субтильному мужчине с неприятным, крысиным лицом, выпирающими зубами. Черноволосый Джером, а это был он, подслеповато щурился и почесывал оттопыренное ухо.
- О, Джером, они согласны!
Глядя, как радостно, совершенно не по-родственному обнимаются брат с сестрой, уже расстёгивая пояс, чтобы приступить к делу, Раймон задумчиво кивнул. Конечно, следовало бы сначала попросить провести себя в лабораторию, прикрываясь тем, что некромагия тоже может плохо повлиять, но... он ещё раз оценил картину, вздохнул и махнул ножнами с мечом. Дважды.
Джером успел дёрнуться, но выпутаться из крепких объятий достаточно быстро не сумел, и заговорщики рухнули на снег почти одновременно. Запах страсти и влечения пропал, как отрезало, оставив слабый привкус в воздухе. Искренне жалея, что не запасся совершенно не законными для обычных людей противомагическими верёвками, он хорошенько приложил и Лавизу, и Джерома по голове ещё раз, и уже потом начал связывать. Тяжело колдовать даже что-то простенькое, когда тебе и лежать неудобно, и мутит, и голова разламывается на части.
- Это уже вторая, - Эмма глядела на Лавизу мрачно и печально, - когда-нибудь тебя приворожат.
- Или пустят в производство, - не менее мрачно согласился Раймон. - Те херотётки привораживать даже не пробовали. Что им всем, других мужиков в мире мало?..
Выпрямившись, он оглядел творение рук своих и кивнул. Огонь мог пережечь веревки, но на нём всё-таки нужно сосредоточиться. Наконец, сложить заломленные и связанные пальцы в жест... хотя бы неприличный.
- Вопрос. Звать хозяина с парой доверенных конюхов прямо сейчас или понадеяться, что они не очнутся, пока мы обшариваем некрофэйскую нору любви?
Эмма согласно кивнула и заговорила. Вкрадчиво, по-лисьи.
- Раймон, я могу сходить за лордом и конюхами, но... а что будет, если нет у них там норы любви, а мы сейчас связали просто любвеобильную дурочку и ее любовника?
- Тогда мне будет очень интересно, за что, по её мнению, собирался мне заплатить папенька, какое отношение это имеет к гулю и почему кладбище напоминает фейерверк магии.
И всё же в словах Эммы был смысл. Лавиза с Джеромом выглядели просто слишком идиотами, чтобы провернуть такой план. Он снова раскинул сеть, но кладбище, насколько хватало нитей, было пусто. Что, разумеется, не означало, что никого и не было и этот кто-то сейчас не бежит убивать лорда Роберта. Или рассказывать ему о злобных михаилитах. Или ещё что. Будь здесь одна из тех матерей!.. Впрочем, тогда у фэа едва ли возникли бы проблемы с деторождением. Не было здесь и ощущения самоуверенного профессионализма. И всё же... Раймон тряхнул головой. Снова нужно было, кажется, оказаться во многих местах одновременно.
- Ты права. Без доказательств говорить бесполезно, а, значит, всё равно нужно искать лабораторию. Причём, - он тоскливо оглядел жертв, прикидывая вес, - вместе с ними.

[Leomhann >>>]

Каменная лестница оказалась длинной, скользкой, и на ней воняло так, что становилось понятно сразу: внизу далеко не только любовное гнёздышко. И дверь, некогда замурованную, с оббитыми краями, запирал засов, которым, судя по полосам на камне и железе, нередко пользовались. Запирая кого-то - или что-то - внутри. Поэтому прежде, чем войти, Раймон прислушался - но из склепа не доносилось никаких звуков. Ни шарканья гулей, ни скрежета когтей бербалангов, следы которых виднелись на свежих и не очень могилах снаружи.
А сам склеп оказался не таким большим, пять на пять шагов, но выглядел не так, как ожидал Раймон. Не лаборатория, несмотря на выпирающие из поставленных прямо на саркофаги гробов воронки. О научных изысканиях тут напоминал разве что старый потёртый дневник с именем на кожаной обложке - Джером Виктор Мас. Раймон приоткрыл его и мысленно присвистнул: схемы расчлененных тел, строение матки, описание процессов гулизации, извлечение "vi fertilitas"...
Впрочем, вчитываться пока что было некогда, и он с некоторым сожалением передал добычу Эмме.
- Женщина тридцати лет. - С чувством зачитала та, открывая книжицу примерно посередине. - Восковой бледности нет, вваливших глаз нет... Хм, а это он подразумевает, что глаз вообще нет? И радуется, что ввалиться нечему?
- Может, вместо них появились какие-то другие глаза? - предположил Раймон. - Регенерация в принципе... ага, а это уже интересно.
В углу, рядом с наваленной грудой подушек и покрывал, неподалёку от баночек с притираниями стоял кувшин с тёмной жидкостью, и тянуло от него не вином. Тяжёлый земляной запах дышал жизнью - но и смертью тоже. Чем-то... Раймон оглянулся на гробы, воронки, установленные горлышками наружу. Вытяжка? Из тел через фильтры специально обработанной земли? Приходилось признать, что такой подход в принципе мог сработать. Но пока что, кажется, у создателей технологии получалось что угодно, кроме. И Лавиза просто пила - это?.. Рисковая женщина. Или, с другой стороны, испорченная идиотка. Что хуже, Раймон нигде не видел колб или ещё чего с именами, номерами, чего угодно, позволяющего определить, чья жизнь ушла в эту конкретную порцию. Но забор ведь происходил именно здесь. Или... он с подозрением уставился на кувшин. Они что, сливали всё в один кувшин?! Больше силы - эффективнее, и плевать, что оно может не совпадать?
- Там нет ничего про то, что разных людей нельзя смешивать?
- От озарения я распахнул глаза! Во дворе лежало четыре обгоревших тела, завернутых в полотно, - прочитала Эмма задумчивой скороговоркой и пожаловалась, - у него почему-то много про глаза. Они то ввалившиеся, то распахнутые, то мутные, то выколотые.
- Искал себе сменные? Зрение-то у него, кажется...
Раздался скрежет когтей о стенки крайнего гроба, и Раймон осёкся, только сейчас вспомнив о том, что местные гули гуляли даже днём. В довершение, судя по звукам, ворочался в земле далеко не простой упырь, а то, что, кажется, имело шанс вырасти из Гульжелины. Хорошо хоть, ворочался лениво, не торопясь, и это давало время.
Благословение гроба, облатка сверху. Благословение гроба, облатка сверху. Особенного благоговения и религиозного восторга Раймон не ощущал, но этого всё равно должно было хватить хотя бы на время. Знакомиться с остальными гульшами ему не хотелось смертельно - да за них и не платили. О том, что все они, кажется, слились в одном кувшине, он старался не думать.
- Смерть - моя возлюбленная, моя жена и мать... - Эмма захлопнула дневник, прижимая книгу к груди. - Скучный он. Зануда. Вопрошает, пишет ерунду, точно ребенок за мухами наблюдает. Мухи вроде и летают, а зачем это нужно - не понятно. И зачем за ними наблюдать - тоже. Ты долго еще? Я ванну хочу.
- Уже почти.
Земля калилась, может, хуже соли, но выбраться полностью стрыга так и не успела - из гроба только выглянуло худое, покрытое ожогами лицо, схватилась за край, оставляя борозды, рука - и обмякла. Довершила дело брошенная сверху облатка и ещё одно благословение. Оглядев склеп и убедившись, что ничто не пытается выбраться или выкопаться, Раймон довольно кивнул, поддел ногой гребень, в котором застряли длинные золотистые волосы, и взглянул на Эмму.
- Теперь-то можно звать лорда? Хотя... ты говорила про слабое сердце, кажется?
Эмма кивнула, и взбежала по лесенке споро, точно и не в юбках была. Недовольно заржала Роза, простучав копытами по дорожке, а Раймон остался в склепе, задумчиво потирая подбородок. До ванны ещё предстояло потрудиться.

Более внимательный осмотр склепа не дал ничего. Ни отдельных кувшинчиков, ни записей, что означало: лаборатория всё-таки находится где-то ещё. Охотничий домик, который мелькал в чувствах Лавизы? Не занимались же они этим в личных покоях. Хотя... Раймон взглянул на связанных брата и сестру с некоторым сомнением и неохотно кивнул. Эти - могли. Обыск, впрочем, тоже оказался почти безрезультатным. Кошель с деньгами и дилдо из слоновой кости, обнаруженный в декольте девушки, отправились в угол к гребню. Джером же оказался и вовсе скучен. Ни блокнота, ни свитков, только крошечный клочок бумаги в сапоге: "Умерла - и дело с концом", написанное изящным почерком, ничуть не похожим на дневник. Повертев в руках, Раймон отложил и её. Всё-таки он был не констеблем, а михаилитом. Причём михаилитом, которому ещё предстояло что-то делать с новоявленной тёткой.
- Пусть даже одержимость, говорите? - спросил он сам себя, взвешивая на руке кувшин.
Не зная ни доз, ни механизма работы вытяжки, он мог полагаться только на случай, и надеяться, что Анжелина... ну, например, осела на дне, не смешалась, и именно её ещё не успели выпить. Отделить её жизнь, отцедить он не мог в любом случае, даже не был уверен, что это возможно.

Пить Гульжелина не хотела. Недопробудившаяся упырица плевалась, пыталась цапнуть за пальцы, но это Раймона волновало меньше всего. Главное - тело жидкость принимало. Девушку не рвало, а на пятой чашке она и вовсе успокоилась, порозовела, недоумённо нахмурилась. Раймон приложил ладонь к её груди, проверяя, бьётся ли сердце... и опрокинулся на спину, ногами перебрасывая через себя довольно крупного бербаланга. Тварь с глухим уханьем рухнула в угол, где немедленно запуталась в покрывалах, а Раймон перекатился к пленникам, выхватывая кинжал. Днём бербаланги сами по себе не нападали.
- Со-со -зри его, - велел, заикаясь Джером. Обращался он, кажется, к бербалангу, но слюни почему-то летели в Раймона. Бербаланг по-собачьи отряхнулся и ринулся вперед. За спиной плащом развевалась вышитая камиза.
Раймон кувыркнулся снова. Бербаланг приземлился на Джерома, и ему было уже всё равно, кого драть. Связанный полуфэа тонко закричал, а Раймон уже бил кинжалом раз, другой, шипя от боли в задетой когтями руке. И только потом, ногой столкнув мёртвую тварь с тела некромага, увидел, что с ним стало. В агонии монстр сорвал клыками лицо, раздробил кости. И глаза, столь ценимые Джеромом, не уцелели тоже. С такими ранами не выживали, но маг ещё дышал, хлюпал хрящами, оставшимися от носа. Раймон покачал головой. Сочувствия отчего-то в нём не было ни капли. Только усталось и - снова - ощущение выжженности. Почему люди не могли как-то... иначе, что ли? Почему вечно - именно вот так? Покачавшись на каблуках, он пожал плечами и поднял опрокинутый кувшин, в котором ещё что-то плескалось. Если уж ставить эксперименты, то до конца. Всё равно больше ничего не оставалось.

[Spectre28 >>>]

- Господь милосердный! - Раздалось от входа.
У лорда и впрямь было слабое сердце. Схватился за него он так, будто вырвать хотел.
- Господь вседержитель! Леди Берилл сказала, что я должен крепиться! Но! Лавиза? Джером?
В ответ завизжала очнувшаяся Лавиза. Громко, пронзительно, заставляя Эмму морщиться и хмуриться. Анжелина, усевшаяся на подушки, с детским восторгом рассматривала яркую брошь, найденную там же, и глаза её светились удовольствием. Над всем этим возвышался пожилой конюх, не смеющий спуститься с лестницы. Он крестился и оглаживал бороду.
Вопли Раймон отсёк раздражённым взмахом руки - и мороком. Кричать, если так уж хотелось, можно было и про себя.
- Некромаги, милорд, убийцы и, вероятно, любовники. Этого убила тварь, над которой он потерял контроль. Здесь они и сделали Анжелину - и не только.
Лорд ошарашенно кивнул, наблюдая за тем, как Лавиза открывает рот и багровеет, заходясь беззвучным криком.
- Да. А Анжелина как же?
Раймон поморщился.
- К несчастью, вернуть её полностью я не могу. Никто не может. Понимаете, лорд Роберт, эти... чёртовы дилетанты испортили всё, что только могли. Слили всех, кого убили, воедино, а души умеет разбирать только Господь.
Не глядя на Фиц-Роя, он присел рядом с девушкой, вместе с ней разглядывая брошь-бабочку с топазами, и мягко спросил:
- Как тебя зовут?
- Анжи Пайнси, - идиотски хихикая, ответила ему девушка, - Анжи Пэнси? Пэнси Анжи? Пэнси? Анжи?
- Ну хоть таскаться не будет, - обреченно вздохнул лорд. - Может быть. Спасибо, сэр Фламберг, спасли от огласки.
- Ещё, - Раймон со вздохом поднялся, - нужно будет обыскать места, где бывали Лавиза и Джером. Где-то должна быть лаборатория, бумаги, другие жертвы. Но этим лучше заняться не михаилиту. К слову, милорд, вы говорили - сестра графини де Три? Я не слышал, что старый граф женился снова, да и о Пайнсах не слыхал. Что это за женщина, если позволите спросить?
- Друзилла Пайнс, - хмыкнул Фиц-Рой, начавший приходить в себя. - Женщина-огонь. Младше старины Гийома почти на тридцать лет, купчиха. Признаться, Лавиза ей какой-то кузиной приходится. То ли третье родство, то ли четвертое. Мария Мануэла-то, первая жена, умерла давно, родами. Старший сын уехал в Лондон, да и не вернулся по сей день, сгинул, должно быть. Вот и остался старина де Три со средним и дочкой. И без денег. А тут купец Пайнс. Дескать, возьми Зиллу, приданое за ней хорошее. Почетно ему показалось, что дочь к Тулуз-Лотрекам соприкоснется.
Старший сын, действительно, не уехал далеко. Перстень, отданный Робом, так и лежал в кошельке. Возможно, вскоре предстояло его отдать в семью. Возможно, нет.
"Но интересно, много ли счастья приносит прикосновение к Тулуз-Лотрекам? А к Пайнсам, родне этих вот Масов?"
Раймон поклонился.
- Благодарю, милорд. Чем больше знаешь о землях, где странствуешь - тем безопаснее. Разумеется, всё это останется в тайне.
- Лошадь-то леди нужна? - Фиц-Рой улыбнулся, хлопнув его по плечу. - Идём выбирать, что уж. Фиц-Рой слово держит, - и добавил, шепотом, склонившись к уху, - а глаза у вас совсем, как у матери. Испанские.
- Да, милорд, - с улыбкой ответил Раймон. - Леди действительно нужна лошадь.
Узнавание. Даже такое малое, с улыбкой и подмигиванием, пыталось затягивать, словно умаляло то, чем он стал, возвращая то, чем был. Или наоборот, укрепляло? Раймон прикинул мысль так, эдак и выбросил её из головы. После выбора лошади их ждало поместье, и там будет... нет. Ещё не сейчас. Пока что - ждал берег, которого Эмма никогда не видела. Забавно. Для него оно, кажется, будет внове ничуть не меньше.

[Leomhann >>>]

Море было соленым, бирюзовым и очень тёплым. Лишь изредка, когда в импровизированную каменную купель, устроенную Раймоном из заводи, прибоем захлестывало ледяную воду, на коже высыпали мурашки. Тонкая шелковая рубашка, облепившая тело, ничего уже не скрывала, хоть приличия и предписывали купаться в ней. Впрочем, приличия предписывали делать это за ширмами, не на виду у всего залива и тех, кто хотел бы подсмотреть с утёсов. Но в об этом Эмма не думала. Она перебирала камешки, что достала со дна, выкладывала на плечах Раймона, вдумчиво читающего джеромовский дневник, ракушки и с упоением, какого не испытывала давно, плескалась в парящей воде, беспечно мурлыча под нос песенку о развеселой вдове и моркови, примеряя юбку из водорослей.
- Давай останемся тут жить. Вот прямо тут, в заводи! Будешь морским михаилитом, а в шторм... В шторм придётся прятаться на утесах, любоваться, как волны бьются о скалы.
На утесе, под присмотром Розы, пасся новый жеребец с говорящей кличкой Пират. Он был серыми, почти стальным, норовистым, но каждого шороха не пугался и на Солнце похож не был.
- С утёсов сдует, - убеждённо ответил Раймон, переворачивая страницу, уже изрядно подпорченную солёной водой. - Нужно поместье. Хм... что ты там говорила про планы сжить свёкра со света? Правда, в нашем случае сначала придётся как-то выбить нужное завещание и избавиться от среднего брата. И, наверное, что-нибудь сделать с мачехой.
Эмма пожала плечами, придирчиво рассматривая очередную кружевную плеть водорослей. Муж-михаилит был хорош тем, что в дом не наведывались свекрови и золовки, не требовал наследников свёкр, не отирались рядом девери и невестки. Разве что орденцы. Но эти спокойно принимали странности Эммы, уважительно относились к выбору и ненавязчиво опекали в отсутствие Раймона.
- Я еще не видела этого твоего папеньку, - проговорила она, останавливая свой выбор на ярком камешке. - Но очень сомневаюсь, что он похож на того. Когда Фиц-Рой говорил о нем, то чувствовалась брезгливость, презрение. Когда о мачехе - еще и гадливость. И... кажется, я вовсе не хороша. Ты читаешь дневник с вниманием святого Антония, соблазняемого в пустоши.
- Зенобии казалось, что он разрывает ее на части. Его мужское естество заполняло ее всю, жадно поглощало ее, и она испытывала жестокую боль - с чувством, придыханием процитировал Раймон вместо ответа. - Знаешь, тут можно писать трактат для брата-библиария. Представь эту странную тварь: заполняет мужским естеством и поглощает... изнутри, получается? Что-то обратное относительно vagina dentata.
- Боюсь, - серьезно нахмурилась Эмма, отгоняя от себя видения твари и умалчивая о кратком миге тогда, в Билберри, в который она в полной мере познакомилась с ощущениями этой неведомой Зенобии, - ловить такую тварь придется не иначе, как на живца. Мачеха, вероятно, сгодится.
А еще из водорослей получился шикарный парик, никак не подходящий к светлой косе, но зато преуморительно смотрящийся на Раймоне. Правда, для его надевания, точнее нахлобучивания, пришлось сесть рядом, в опасной близости, когда и ракушки, и морская трава могли оказаться на самой Эмме. Вместо этого её овеяла волна полупрозрачного пламени, высушивая рубашку и волосы, а Раймон поправил зелёную корону и ухмыльнулся, откладывая дневник на холодный песок. Ветер тут же жадно зашуршал страницами, на которых Зенобия соседствовала с десятком других женщин, ритуальными колокольчиками, балами, законами магии и всем прочим, на что натыкался в тот или иной момент пытливый ум некроманта-естествоиспытателя. Раймон же привлёк Эмму к себе, устроив так, чтобы можно было смотреть на сизо-синие волны и капризно орущих белокрылых чаек.
- На мачеху уже приманилось. Думаешь, она многоразовая? Звучит жутко, если подумать, так что лучше бы нет... хм, лорд Роберт поминал ещё и сестру. Вот уж негадано. Стоит не появляться в поместье жалкие двадцать лет, и на тебе.
Эмма вздохнула, наблюдая за жирной, наглой птицей, ковыляющей по песку за крабом. Краб отчаянно щелкал клешнями и споро перебирал лапками, изредка взбрыкивая, как жеребенок. Чайка - грузно прыгала, с размаху клевала его, но промахивалась и недовольно орала.
- На тебя и Королеву похожи, - улыбаясь, Эмма ткнула пальцем в сценку как раз в тот момент, когда крабик скрылся в волнах невредимым, - да и не думал ведь ты, что, отдав тебя Ордену, родители огорчатся и поклянутся в вечном целибате? Я бы удивилась, что только сестра. Впрочем, она тоже не годится. Если до сих пор не замужем, то её ждёт принц. Так всегда бывает: если есть злая мачеха, то где-то обязательно обнаружится Его Высочество на белом коне.
- Если принять тот гроб в гулеревне за мачеху, - резонно возразил Раймон, - то мне не кажется, что их порадовал такой принц. После них порой, как видим, случаются такие руины, что лучше бы не случилось. Нам с сэра де Три ещё предстоит стрясти как минимум восемь сотен, и кладбище для этого никак не годится. Нет уж. Принцы с их повадками обходятся слишком дорого - всем вокруг.
Хихиканье сдержать не удалось. Да и незачем было - Раймону нравился её смех. Эмма прижалась к нему, принимаясь привычно шагать пальцами по шрамам и запрещая себе думать о том, что столь внезапно воспылавший отцовской любовью Гийом де Три ей заочно не нравится.
- Жутко звучит, - поделилась наблюдением она, - будто ты сам с себя эти восемь сотен трясти собираешься.
Раймон неожиданно серьёзно кивнул.
- Знаешь, есть такое ощущение тоже. Что чем бы там ни закончилось, а ничего хорошего не будет, одни потери. Учитывая, насколько в последнее время везёт, уже и сам задумываюсь, зачем мы туда едем.
- Бойд приревновал, - невпопад заметила Эмма, вспоминая, какими недоверием и злостью полыхнуло от магистра, проверявшего голубятню, - настолько, что даже на лице этого не показал. Нам еще не поздно вернуться назад, Раймон. Пока ты не увидел очередных страждущих. Или подготовиться лучше, потому что я почти уверена - это ловушка. Слишком много совпадений. Быть может, мне вообще стоило остаться в резиденции и развязать тебе руки.
Чего Раймон, конечно же, не позволил бы. Но и опекал он её, право, напрасно. Эмма уже не боялась нежити, потому что нежить ждала страха, не удивлялась культистам - потому что те ждали еще и удивления, а на мнение людей наплевать ей было всегда. К тому же, в резиденции она успела взять несколько уроков кинжала, наставник хвалил твердую руку, но говорить об этом Раймону не стоило. От ближайшего оружейника он тут же притащит тяжелую железяку, украшенную дорогим камнем, а потом будет снова рисковать собой, работая.
- Не вижу страждущих - значит, их не существует, - Раймон поднял серый камешек, подкинул на ладони и бросил в чайку. Не попал, но птица удивлённо отпрыгнула, наклонила голову, рассматривая подачку то одним глазом, то другим. Затем, видимо, решив, что камень невкусный и неинтересный, тяжело подпрыгнула и взмыла в воздух, ругаясь на своём чаячьем языке, а Раймон откинулся на песок. - Возможно. Это, кажется, будет уже не первая ловушка, даже не первая из тех, в которые попадаюсь, но зачем так сложно? Заманивать человеком, которому не веришь, которого не любишь, которого если и можно ценить, так это за то, что отдал? В радушие и добрые чувства которого я не поверю даже за плату? Куда надёжнее было бы приманить тем же Свиристелем. Или воспользоваться тем, что Тракта вечно носит то там, то там и подкинуть фальшивку - сработало бы прекрасно. Да что там - хватило даже той не слишком подготовленной засады прямо на дороге! Прятать ловушку там, где её ожидаешь - странная тактика, и, признаться, я не знаю, как к такому готовиться. Или к любому другому, если на то пошло. На михаилитов редко охотятся люди или боги - по крайней мере, вот так, а не с кольями или факелами. Поэтому - да, нам не поздно ещё вернуться, но что потом? Прятаться в резиденции до Самайна, потому что ей, - уточнять, кому, не было нужды, - уже, кажется, не нужен живой герой, что бы там ни говорил Эд, противореча сам себе... не хочу, как и оставлять тебя в резиденции.
- Бойд, перед тем как исчезнуть в очередной раз, дал совет - не останавливаться в поместье. Пусть у крестьян, пусть в таверне, пусть придётся ездить туда. Но - не ночевать, даже если там фамильный призрак. Точно знал, что ты согласишься поехать.
Эмма задумчиво обвела пальцем свой самый любимый шрам - от когтей анку. Казавшийся самым аккуратным, потому что штопала сама. Странно, но со вчера у неё болело горло, хоть и осозналось это только сейчас. Будто боль была не её... а Дика! Она плотнее прижалась к Раймону, начиная зябнуть.
- Кажется, Дик умер.
Полыхнув изумлением, Раймон молчал несколько секунд - но от рук всё равно полилось ровное тепло.
- Кажется?
- Я не уверена, но будто он погас на мгновение, и сейчас едва теплится. Я это еще вчера поняла, но времени не было сказать.
Эмма запнулась, пытаясь подобрать слова для той боли, что разгоралась в горле, для лихоманки, начинающей трясти тело, для ноток отчаяния, слабо долетающих от братца. О чужих чувствах говорить было сложно, о почти своих - вдвойне. И хоть по брату не скорбелось, казалось неправильным, что Дика больше не будет.
- Хм-м, - задумчиво протянул Раймон. - Если умрёт, некому будет мстить за тот несчастный домик...
Вздохнув, Эмма отстранилась, заглядывая ему в глаза. Тьма, из которой Раймон вытащил её, теперь захлёстывала его самого.
- Не смей, - строго заговорила она, - не уходи в сумрак. Я не оставлю тебя, но рядом будет не Эмма, даже не Берилл. А - феникс, который сгорит в бесполезной попытке осветить тебе путь. Ну что нам эта назойливая богиня и её миньоны, какое дело до беременных матерей гулей, до братца Эда и твоего папеньки, когда есть - мы? И есть те, кого ты не считаешь семьей, но они встают рядом, когда это необходимо? И есть - друг, готовый подставить плечо? И есть - жизнь? Своя, яркая... Полосатая. Сейчас мы в тени, но теней без света ведь не бывает. Твой отец будет лишь границей, через которую нужно перейти и жить дальше. Считай, что это - твой монастырь и впереди - побег и свобода.
- А мачеха - за мать-настоятельницу? - Раймон обнял её крепче, и Эмма улыбнулась в ответ на его улыбку.
- За сестру Эмилию. Вряд ли твой отец предпочитает старых и некрасивых женщин, по крайней мере, глядя на тебя, в это не верится. А твою сестрицу сочтем... пока за Клементину. Нельзя же обо всех людях плохо думать.
Дрожь ушла, и волны снова потеплели. Шафран, что бдил на утёсе, досадливо полыхнул раздражением и, кажется, отвернулся. И правильно. Смотреть на этот поцелуй могли только равнодушные чайки, только скалы и крабик, выглянувший из кучи водорослей, чтобы храбро засеменить через заводь. К морю и свободе. Утих даже ветер, который до того игриво заглядывал под подол рубашки, дёргал за волосы и почти ревниво требовал внимания странных людей, не боящихся холода. Бросил и их, и дневник, оставив открытым точно посередине, там, где листы сшивала чёрная нить. В уголке расплывалось мокрое пятно, но небо легко могло прочитать единственную фразу, подчёркнутую дважды:
"Лестница в Аменти, путь через Аменти, пройти вверх и спуститься, чтобы снова подняться".

[Spectre28 >>>]

3 марта 1535 г. Трюарметт, Корнуолл.

Раймон знал, что где-то за пологими почти голыми холмами, где могли пастись разве что козы и овцы, било в скалы море, но от деревушки его видно не было. А сам Трюарметт - Трирукавье по-местному - казался... прост деревней. Не больше, не меньше, просто ещё одна остановка на тракте.
"И что все эти романтики твердят о возвращении в места, где провёл детство?"
Впрочем, наверное, романтики рождались где-то ещё. Местные жители поглядывали на них с искренним изумлением, перешептывались и сплевывали от сглаза на сторону при виде Эммы. Зато Раймон и лошади вызывали искренний восторг: cо всех сторон то и дело слышалось: "Красавчик", и трудно было сказать, кому доставалось это лестное мнение. Раймон предполагал, что Пирату - вряд ли сюда часто заезжали люди за лошадях корнуольской породы, хоть и разводили их недалеко. По крайней мере, сам себя он красавчиком не ощущал, а Эмму вряд ли могли принять за мужчину.
В общем, темная маленькая, насквозь пропахшая рыбой и невидимым морем деревушка взирала на нежданное развлечение с восторгом детей, завидевших слона среди Лондона. Оставалось надеяться, что дети эти не склонны отрывать крылышки мухам и проверять, что внутри у михаилитов.
"Интересно, дошли ли вообще сюда хоть какие-то слухи?"
Уголок выглядел настолько глухим, что оставалось только гадать, заезжают ли сюда торговцы или коробейники. Впрочем, в центре обнаружился трактир под помпезным названием "Рог изобилия", и выглядел он вполне неплохо снаружи - и крайне занимательно внутри. По крайней мере, Раймон, зайдя, едва удержался от свиста при виде красочных фресок. На стенах играли в любовные или не очень игры боги с богинями: целомудренную Диану пленил, схватив в объятия, братец Феб, дерзко ласкающий её обнаженные груди. Не менее целомудренных и чуть более обнаженных подружек Дианы преследовала целая стая жадных сатиров, изголодавшихся настолько, что некоторые даже запрыгнули на соседнюю фреску, где возлежала Венера, бело-розово-золотистая, голубоглазая, красивая. Она нежилась в руках двух чрезвычайно одаренных природой молодых мужчин, пытающихся её ублажить. Троица совершенно не обращала внимания на Юнону, царицу тех счастливцев, что жили на Олимпе. Верховная богиня лежала на спине с широко раскинутыми ногами и выражением экстаза на лице, и над ней с сосредоточенным выражением лица трудился Вулкан. Среди богов и богинь резвились всячески нимфы и кентавры.
И всё это выглядело недавно нарисованным или подновлённым, заставляя задуматься о необычных вкусах хозяина или старшего де Три. Или кого-нибудь другого.
"Если подумать, забор вокруг поместья тоже выглядит относительно новым. Не признаки ли это как раз приданого?"
- Как думаешь, возможны ли такие вещи, если у тебя тело наполовину лошадиное? - с улыбкой поинтересовалась молчавшая доселе Эмма, и Раймон, проследив её взгляд, хмыкнул: в уголке какая-то сочная девица опасно выгнула спину, устроившись под могучим волосатым кентавром пегой масти.
- Думаю, именно такие вещи только и возможны, если у тебя наполовину лошадиное тело... - заметил он. - Хотя бы ноги. Ну и вот ещё кое-что.
- Порвётся, - цинично и очень практично проворчала Эмма, улыбаясь трактирщику, заспешившему навстречу.
Хозяин "Рога изобилия" к фрескам не подходил, будучи низеньким, пузатым, лысым и угрюмым. Да и одет он был бедно, в залатанную тунику и худые штаны, заправленные в какие-то опорки.
- Со шлюхами нельзя, - буркнул он, негодующе оглядев Эмму. - Со своими - так точно.
Удержаться от удара оказалось изумительно трудно, несмотря на волну позабавленного равнодушия от Эммы. Месяц назад он бы просто посмеялся над наглостью этого дурака, а сейчас хотелось ... с хрустом вмять мясистый нос в лицо, оставить корчиться на полу под мороками - на час, два, навсегда, выжечь изнутри медленным огнём, чтобы ни один целитель не смог понять, что случилось. Найти потом домик вместо этого борделя, устроенного наверняка с согласия и одобрения новой леди... Раймон поднял руку и потёр подбородок.
- А с чужими, значит, можно? - уточнил он, натягивая обратно наполовину снятую перчатку. - Как часто принято меняться? Лорд тоже участвует?
Эмма фыркнула в ладошку, снова заслужив неодобрительный взгляд трактирщика. Тот сжал неожиданно маленькие и пухлые руки в кулачки, глянул на заднюю дверь, но сдержался, скорчив на лице нечто, что, должно быть, хотел выдать за улыбку.
- Лорду-то годков много, - уронил он, - полтина и еще пять скоро. Куды ему по девкам? Вы чего хотели-то? Ежели переночевать, то для леди у нас зазорно, так и знайте. Не ночуют у нас леди-то. А ежели не с леди, то можно только с теми, что тут живут. Правило таковое. Вот ежели приглядите какую - так ею и меняйтесь на таковую же тута же.
- Ну как, куды, - Раймон удивлённо вскинул бровь. - Слышал, на молодом огне лорд женился, стало быть, есть ещё стрелы. И кто ж тут такие правила вводит?
- И про графиню говорить надо почтительно, - наставительно сообщил ему трактирщик, - потому что графиня достойна всякого... этого... уважения. Так наследник-то, Альфонс, говорит. Он и правила вот установил. Вам к чему это, господин?
Раймон невольно задумался, пытаясь решить, кто из братьев интереснее - его или Эммы.
"Альфонс борделям правила устанавливает, Эдмунд бордели рушит..."
У Эда Фицалана, конечно, была большая фора - он заодно был убийцей и насильником, не считая прочего. С другой стороны, об Альфонсе они только услышали. И невольно закрадывались подозрения, кого именно грел неуважительный огонь. Графиня. Даже не госпожа - и именно со слов брата, надо же. Какая забота об имени, однако. Имя... Проклятье, этот дьяволов трактирщик явно уже заподозрил, кто он такой. Глаза матери - но и чёрная масть отличалась наверняка не слишком сильно. Хоть Раймон и не думал, что здесь получится остаться Фламбергом, но именно здесь, с этим человеком... к чёрту. Все равно скоро будет знать вся деревня. Он пожал плечами, рассеяно пытаясь нащупать в кошеле рыцарскую цепь. Вместо неё почему-то под пальцы попался соверен - потёртый, старый, скорее всего из доставшихся от разбойников или в гулеревне. Попался, пожалуй, кстати, потому что оставаться должным здесь не хотелось. Оставаться - тоже.
- Чем больше знаешь о местных правилах - тем целее, так ведь? Благодарю.
- Завсегда пожалуйста, - угодливо закивал трактирщик, просиявший искренней улыбкой при виде монеты. А Эмма, снова фыркнув, потянула на улицу, к солнцу, удивлённым взглядам и детскому гомону.

[Leomhann >>>]

Дети возились в луже талого снега и напоминали скорее поросят, нежели благовоспитанных отроков - впрочем, последних Раймон увидеть и не ждал. Ждал другого - и верно, среди светлых, рыжих, каштановых волос мелькала единственная чёрная. Парнишка лет десяти, темноглазый, высокоскулый выглядел совершенно довольным жизнью, швыряя льдинки в приятелей, и Раймон покачал головой. Порода...
- А вы михаилит, да? - Донесся снизу голос. Обладатель его оказался сероглазым мальчонкой с лукавой улыбкой. В руке он держал деревянный меч - почти правильно.
- Ага, - Раймон опустился на корточки, снял перчатку, демонстрируя кольцо, и кивнул на меч. - Хочешь быть воином?
- Хочу, - согласился мальчик, с восторгом разглядывая орденский знак, - только бабка не позволяет. Она, знаешь, какая строгая? У-у...
Он скорчил рожицу, должно быть, изображая бабку, отчего Эмма рассмеялась в голос. Раймон тоже не сдержал улыбки. Прародительница у ребенка выходила сморщенной, с зажмуренными глазами и вываленным языком. Но продолжалось представление недолго. Дитя приняло торжественный вид и скороговоркой выпалило:
- Я чего сказать-то хотел, что бабка велела, вот!
- И чего же велела-то? Сказать, - уточнил Раймон.
- Я ж говорю, - мальчик глубоко вздохнул, точно досадуя на недогадливость, - что бабка велела сказать, чтоб в позорный дом этот не ходили, а то все уже судачат, а сразу к ней шли. Она маменьке вашей служила, уж как-нибудь и вам... эта... услужит, во!
- Понятно, - согласно кивнул Раймон и тронул пояс. - Хочешь меч поглядеть? Если уж в воины потом идти, так и примерься?
Услужит, несомненно, вопрос - в чём и как. Трактирщик поначалу не узнал, несмотря на то, что братец туда явно захаживал... или просто был великолепным актёром. А бабка, пусть действительно служила матери, узнала с первого взгляда, стоило проехать по улице? Суровая бабка. Старая служанка ласково улыбалась из воображения улыбкой Морриган, и нравилось это ничуть не больше, чем в гулеревне после предложенного ужина. Там ворота чужого домена закрылись за спиной по его же глупости. Здесь?.. Петли на воротах так проржавели, что он бы, наверное, их услышал даже в позорном доме. Конечно, если бы не вмешалась магия. Впрочем, волшбы он не чувствовал. В ребёнке сплетались огонь и земля, но слабые, неразвитые. Да и пояс не светился, значит, и не фэа, хотя, если вспомнить, Королеве служили и обычные люди...
Поняв, что ещё немного, и он придёт к выводу, что деревню надо выжигать, начиная вот прямо здесь, Раймон недовольно покачал головой и вздохнул, отвлекая мальчишку от меча, который тот чуть не облизывал - как и полагалось нормальному ребёнку или же хорошему игроку.
- Как тебя звать-то? Я вот - Фламберг... а, впрочем, всё равно имя знаешь. Скажи лучше, бабка твоя одна такая глазастая, или тут знали, что приеду?
- Молодой господин говорил, что брата ждёт, - мальчик с неохотой оторвался от клинка, - что брат жениться приедет. Только не верил никто, потому что все знают - вас в михаилиты отдали. Старый Генри и вовсе говорил, что вы навроде в Билберри сгинули. Вас сумасшедший констебль зарубил, а какой-то магистр ему помог. А вы уже женились, да? Быстро, я думал, пир будет. А звать меня Джерри.
Эмма уже не смеялась, она просто спрятала лицо в ладошки - и тихо всхлипывала, скрывая смешки. Раймону смешно не было. По всему получалось, что руки культистов доставали ой как далеко - и хорошо, если до ренегатов, а не, например, управы Клайвелла или резиденции шерифа, где осели остальные перстни. И всё же... дурацкие байки даже не о палаче - и точное знание, что он женится? Речь ведь наверняка шла об Эмме, а не какой-нибудь несчастной Анжелине, на которой папеньке приспичило его женить ради ещё одного куска приданого. Или всё-таки?.. И не ради приданого. Билберри, гулеревня, Масы, Пайнс, оженившийся папаша. Во всём этом было нечто общее, не считая чернокнижия - селекция, выведение нужной породы.
- Женился, а как же. Давно уже, ещё до Билберри, где меня зарубили констебль с магистром. Так что - уже не получится, да и без пира, прости уж. Думаешь, сильно расстроятся-то отец с наследником?
- Леди красивая, - пожал плечами Джерри, - я б не расстроился. А вы знаете, что у нас русалку рыбаки притащили? Тело, как у леди, а хвост - рыбный. На пляже валялась, мёртвая уже. Молодой господин ее в бочку с вином велел и в усадьбу увез. А верно говорят, что они могут человека с арфой проглотить? Бабка сказку такую сказывала, а кузнец ей всё про брехню!
Кеаск... сказки Бойда. Откуда бы - здесь? И зачем оно братцу? Или отцу. Или мачехе. Не на продажу ведь запасли? Он улыбнулся уголком рта.
- Могут - но предпочитают без арфы. Человек-то вкуснее будет, чем дерево, а что арфисток жрали - так это скорее всего просто потому, что уши чувствительные слишком. Раздражает их это. Но занятно. Не думал, что они водятся в этих краях. А больше ничего интересного не творилось?
Джерри крепче прижал к себе меч.
- У-у, - протянул он, - у нас тут весело. Бабка говорит, бесы шкодят. То девки эти непотребные визжат, точно их на кол сажают, то графиня рыбу требует возами, а потом молодой господин ругается, чтоб не возили. То вот... вы приехали. Бабка говорила, что будь ваша матушка живая, то первая написала б, чтоб не ехать вам. Потому что, - он наморщил лоб, - сами же ребятёнка вышвырнули, а теперь женить хотят.
- Рыбу, говоришь... - зачем мачехе рыба, Раймон не имел понятия, но оно явно было не просто так. Кусочек головоломки без понимания, что нужно собрать. Он снова запустил пальцы в кошель, доставая монетку. - Ладно. Спасибо, Джерри. И где, говоришь, живёт твоя суровая бабка?

[Spectre28 >>>]

Вернув на место с явной неохотой отданный меч и убедившись, что ребёнок убежал достаточно далеко по своим важным мальчишеским делам, он взглянул на Эмму.
- Это обычная деревня и обычный мальчик, Раймон, - её рука легла на запястье, - они любопытствуют, удивляются, даже жалеют тебя, особенно - старики. Им не нравится графиня и они недолюбливают твоего брата. Вели Фламбергу успокоиться. В конце концов, мне уже почти любопытно посмотреть на людей, отнимающих у меня мужа. Можно, я сниму юбки, раз уж все равно ведьма, нежеланная невестка и почти непотребная девка? В штанах, - она улыбнулась, - проще и драться, и драпать.
- Снимай, - великодушно разрешил Раймон. Успокоить Фламберга, ха, словно это было так легко. Обычность деревни тут уже не играла никакой роли - решали вовсе не деревенские, а его родня быстрым уверенным галопом нагоняла Эда с папашей Эммы и Ричарда Фицаланов по гадостности. И всё же он глубоко вдохнул, выдохнул - и улыбнулся Эмме. - Тем более что очень скоро придётся делать или то, или другое - из поместья уже наверняка едет делегация по встрече. Хотя лично я склоняюсь к драться и не попадаться. Как думаешь, получится в случае чего списать несколько убийств знатных синьоров и сожжённый бордель на Эдмунда?
Эмма растерянно покосилась на него, пожала плечами - и потянула поясок юбки. Судя по взглядам проходивших мимо мужчин, посереди деревни не раздевались даже местные шлюхи. И вряд ли они под юбками носили мужские штаны для верховой езды. Эмма же невозмутимо упихала свои шелка и бархаты в одну из сумок, лихо заломила набок шапочку и снова пожала плечами.
- Не обманывай меня улыбками. Я же чую, что тебя мечет по грани. Скажи, что такого произошло? Ну, кроме того, что Королева отказалась от идеи выращивания героев из упрямых михаилитов? Да, Эд - скотина, рядом с которой Дик становится человеком. Да, деревня гулей была... сложной, но разве это не твоё ремесло? Да, Масы и Пайнсы - чернокнижники и сектанты, но каждый развлекается, как может. И ведь ты не ждал тёплого приёма от семьи, отдавшей тебя твареборческому ордену и не вспоминавшей всё это время. Конечно, откуда они про Билберри знают - отдельный вопрос, но тогда становится любопытно, почему решили спешно женить, ведь после Кентреберри ты представлял меня всем уже женой. Не лучше ли уехать в соседнюю деревню, ну вот хотя бы в Требарвитт - и уже там спокойно, без спешки, решить, что делать? Шафрана я не слышу, но его и у гулеревни долго слышно не было, а рассчитывать, всё же, приходится только на себя.
Раймон устало вздохнул и оглянулся через плечо, высматривая делегацию.
- Делай я тут ловушку, на дороге в Требарвитт уже ждала бы засада. Допустим, предполагали, что не поедем в поместье, трактир... отпугнул. Дальше очень удачно подворачивается бабка, сама того не подозревая - она явно всем говорит, что думает, - и мы уезжаем... чтобы сгинуть не на глазах крестьян. Хотя, честно говоря, я подозреваю, что на их свидетельства всем тут плевать: ну, будут соседи относиться ещё чуть хуже, зато цель - какая-то - достигнута. К тому же, выезд ничего не решает. Дело не в спешке, а в том, что всё равно придётся здесь появляться и говорить - только добавляется несколько миль голой пустоши, - он помедлил, и улыбнулся уже искреннее, успокаиваясь. В конце концов, разве в самом деле он ждал чего-то иного? И что с того, что ничего из того, что случилось в последние месяцы, не было частью работы - не по-настоящему? И что по-настоящему бесило именно отсутствие знаний, понимания и выборов? Что хотелось простых решений и выводов, потому что только они позволяли надёжно сохранить их обоих? Фламбергу хотелось прожечь выход - но пока этого было нельзя. Раймону хотелось протанцевать выход - но пола видно не было, а танцевать вслепую он не любил до жути. Странный и непривычный мир личных дел - но, пожалуй... разве неинтересный? Продолжая улыбаться, он покачал головой и приобнял Эмму за талию, проворачивая в па. - Да и стоит ли уезжать из такого чудного места, раз только что приехали? Это просто невежливо, особенно когда уже... юбки сняты. Это ж какого первого впечатления лишаться!
Эмма недоверчиво взглянула на него, мотнула головой, отчего получилось, что она отмахнулась косой от крестьянина, пробурчавшего что-то негодующее о стыдобе.
- Ничто нам не обходилось так дорого, как вежливость, - вздохнула она, прижимаясь к груди и вызывая новую волну осуждающих взглядов, - как скажешь. Быть может, всё не так и плохо, как этого хочется вам с Фламбергом.
- Мама, смотри, у леди ноги есть! - раздался на всю улицу звонкий детский голос, за которым последовало возмущённое женское бормотание и визг мальчишки, которого поймали за ухо и потащили прочь.
- Бедняга, - заметил Раймон, - такой маленький, а уже душевная травма. Теперь же будет у всех леди ноги искать. Все они. Представляешь, каково придётся следующей гостевой леди?

Эмма отстранилась, оглядывая свои ноги и находя их обычными. Наверное, к штанам можно было даже привыкнуть, если бы не пялились так мужчины и дети. И не осуждали церковники, за что и на костер попасть недолго. Ответить она не успела, хотя и собиралась съязвить нечто вроде "главное, что милорду мужу нравится". Но - в деревню въехал Альфонс де Три. По крайней мере, черноволосый и чернобородый всадник не мог быть никем иным, кроме как деверем. Он выглядел ниже Раймона на голову, но глаза были почти те же - тёмные, те же высокие скулы и узкое лицо. Разве что вихра на макушке видно не было: то ли потому, что Эмма попросту его не видела, то ли - из-за длинных, ниже плеч волос, уложенных волнами. Впрочем, Раймона она находила красивее, а потому нового родственника удостоила лишь беглым взглядом. Альфонс, напротив, оглядел её с интересом - и улыбнулся Раймону. Искренне, будто и в самом деле ждал младшего брата.
- Брат. Уж не знаю, как и называть тебя? Здравствуй.
- Уже и имя забыли? - удивился Раймон. - И тебе здравствовать, Альфонс. Вижу, здоров, хвала Господу... Зови, как зовётся. Всё равно здесь, кажется, все знают, кто такой михаилит Фламберг, и кто такая... А, прости. Позволь представить: леди Эмма де Три, урожденная Фицалан.
- Фицалан...
Эмма присела в реверансе в ответ на новый взгляд деверя. В штанах это, должно быть, смотрелось странно, но не надевать же юбки? Альфонс тем временем спешился, и пахло от него нерешительностью. Ему хотелось обнять брата, но и отчего-то было боязно.
- Счастлив видеть вас, леди. - Серьезно кивнул он. - В поместье не зову пока, Раймон. Сам бы приехал, думаю. Но... Может, поговорим? Где скажешь, но без глаз и ушей крестьян.
Раймон хмыкнул, словно предложение его позабавило, и обвёл рукой деревню.
- Из всех мест здесь я успел узнать только бордель и домик некоей суровой старухи, но и там, и там не обойтись без свидетелей. Отъедем? Хотя бы... - он задумался, наклонив голову набок. - Например, хотя бы к морю?

[Leomhann >>>]

Всю дорогу Альфонс молчал, разглядывая Эмму так, что становилось неловко. А еще от него болела голова - деверя мотало от недоверия к надежде, от братской радости - к тихой скорби, он то желал прогнать Раймона, то умилялся тому, как тот вырос, то недоумевал. Эмма исправно всё это передавала Раймону, и тоже - молчала. А когда братья оказались на каменистом пляжике, скрытом от деревни утесами, и вовсе спешилась, поспешив к воде. Понимать Альфонса под шум волн почему-то было проще.
- Ты на мать похож, - деверь заговорил негромко, полагая, что она его не слышит. - Она рыдала, когда отец без тебя вернулся, не верила, что оставит. А потом... Эх, да чего говорить. Граф совсем из ума выжил, когда решил, что сын-михаилит тут нужен.
- А я не нужен? - в голосе Раймона звучал вполне искренний интерес. Подобрав несколько мелких камешков он принялся, не торопясь, кидать их в море, стараясь попасть в белые гребни волн. - Тут поговаривают, что я приехал жениться, ты говоришь, что отец сошёл с ума, а я вовсе думал, что вызывают ради работы. Может, расскажешь об этом сумасшествии с начала? Кстати... почему в бордель нельзя привозить женщин со стороны?
- Потому что, если всякий будет ходить в бордель со своей шлюхой, мне жрать нечего станет, - буднично пояснил Альфонс, усаживаясь на выбеленную солью и солнцем корягу. - Можешь осуждать, но мне жену надо и детей кормить, а из приданого досталась только ведьма эта. С начала рассказать, говоришь?
История была долгой. Настолько, что Эмма успела озябнуть, промочить ноги и попасть ракушкой в какую-то особо наглую и жирную чайку. Началось всё, по мнению Альфонса, с того, что их общая с Раймоном мать умерла родами. Гийом де Три, не горюя, споро похоронил гордую испанку, отдал новорожденную дочь кормилице, и начал искать новую жену. Впрочем, занятие это оказалось непростым - никто не хотел отдавать дочерей нищим де Три, да и сыновья тем временем подросли и невесты потребовались уже им. Беренгар, старший, пропал, когда уехал в Лондон, отвозя сестру Лизбетт в монастырь. А потом объявился купец Пайнс, у которого вдовела дочь Друзилла. К счастью, Альфонс недавно женился. К несчастью, Гийом де Три, увидевший огневолосую, зеленоглазую, пышногрудую Зиллу, воспылал страстью почти неприличной.
- Аж трясло его, Раймон. Да и меня тоже. - Деверь горько скривился, махнул рукой. - Чую, что приворожила, а сделать ничего не могу. Не оторваться. Как детьми успел обзавестись - сам не ведаю. К темной луне отпускает чуть будто, могу сбежать вот. А ведь она еще и чудит. Как первого мужа угробила - не знаю, но граф у неё под каблуком, а уж сатрапом стал... Точно всё, что хорошего когда-то было, выпила. И русалки эти... Она ведь держит девок в подвалах, рожать тварей заставляет. От моего семени, от отцова. Спросишь, почему с бабой сам не справился? Потому что моего старшего, Георга, утащили эти чёртовы полурыбы. И пока я молчу - он жив. Не надо ездить в поместье, Раймон, и возить туда жену. Отцу она не понравилась бы, не будь даже Зиллы. А ты... Тебе присмотрели француженку из бургундского дома. Родственницу Риверсов, смекаешь?
Эмма вздохнула, но жаль Альфонса не было. Наверное, она вообще отучилась жалеть кого-то, кроме Раймона. Её упрямец, не нужный семье, кажется, с рождения, должен был стать мужем потомка феи Мелюзины, что была полуженщиной-полузмеей. Русалкой, сиречь. Вот только откуда у графини де Три появилась уверенность, что Раймон согласится на это? Надеялась приворожить михаилита?
В резиденции Эмма насмотрелась, как будущие михаилиты становились невосприимчивы к чарам и ядам. Когда тебе день ото дня в пищу добавляют отраву, феромоны, учат понимать и обдумывать то, что ощущаешь, рано или поздно это становится частью тебя. Частью второго "я", а Фламберга, всё ж, считали одним из лучших.
- М-м... - протянул Раймон. - Приворот и феромоны... у них это семейное, что ли, по женской линии?.. Ладно. Так заставляет их, этих полурыб, или заодно все? Да и, собственно, кого выводит-то? Что за твари?
- Дьявол её знает, - пожал плечами Альфонс, - для меня они все - русалки. Бабы до пояса, ниже - хвост. Спрашивать - опасно, сразу дурмана порцию, и в голове лишь страсть. Но мне пора, а то хватится ведь. Эх, не был бы ты так на мать похож...
Эмму опалило чужой скорбью, и пониманием - деверь только что признался, что память о матери уберегла Раймона от очередной ловушки. Молча она глядела, как Альфонс вскакивает седло, как небрежно-коктеливым жестом отбрасывает локоны за спину. Сочувствия к нему так и не появилось.
- Скажи еще, - крикнул ему в спину Раймон, когда Альфонс уже направил коня к поместью, - в какой монастырь сестру-то отдали?
- В Шафтсбери, - приостановился тот, и Эмма вздохнула. Раймон, разочарованный беседой, пытался ухватить за хвост хоть какую-то пользу. Конечно, сестру он никогда не видел, но не спросить - не мог. Виной ли тому была зазвеневшая о кольцо мысль о Лизбетт-Клементине, о том, что ниточка тянулась еще от лорда Роберта - Эмма не знала. Но могла поклясться, что чувствует этот узелок пальцами.

[Spectre28 >>>]

"Дурацкий разговор".
Тяжело было говорить с чужаком, который почему-то считает тебя братом, вспоминает женщину, которую ты сам едва помнишь. Раймон передёрнул плечами, стряхиваяа это ощущение - и до поры выбросил Альфонса из головы вместе с Шафтсбери. Фамилии и прочее не играли тут почти никакой роли - и жаль, что почти. Хмыкнув, он прошёлся по пляжу, хрустя камешками, и подхватил Эмму за талию. Что бы понимали эти деревенские: леди с ногами смотрелась замечательно. Искусительно. Хм. Возможно, в этом и заключалась проблема... у других. И, возможно, в неуверенности. Неудовлетворённости. Неспособности? В не-всём сразу. В общем, их проблемы, а им с Эммой хватало собственных.
- Лестно, конечно, что эти грибники-любители выбрали для опытов именно де Три, но...
- Но?
Эмме здесь не нравилось - об этом красноречиво говорили чуть нахмуренные брови. Ровные, темно-коричневые брови, между которыми залегла складка. Впрочем, яркий янтарный камешек, найденный в прибое, она продемонстрировала с улыбкой.
- Нянька говорила, что это слёзы русалок. Дескать, плачут утопленницы о своей горькой доле, а слёзы застывают - и становятся янтарем. А потом, в монастыре, я прочитала о Фаэтоне и гелиадах. И снова - слёзы. Что-то в этом есть, как думаешь?
- О, да, - согласился Раймон, бросив взгляд на сизые волны. Там водились живые русалки, оттуда выбрасывало на берег мёртвых, а мачеха-Эмилия как-то уговорила полурыб утащить Георга. Уговорила, купила, или заставила. - Хотя пока что, кажется, все брёвна - на суше. Любопытно было бы послушать историю, которую мог бы рассказать этот камешек, как считаешь?
- Камни умеют говорить, - заметила Эмма, пряча янтарь в кошель, - особенно, когда их с сердца перемещают за пазуху. Впрочем, там они начинают давить на душу. Думаешь, здешние русалки захотят говорить о душе?
- Возможно, если обойдёмся без часовни... - Раймон тяжело вздохнул и сел на песок, стягивая сапоги. Никогда он не любил воду так, как Роб Бойд. Чужая, коварная стихия, в которой приятно плавать - но не слишком далеко, не слишком глубоко нырять. Что может смотреть из-под пологих валов, отражавших только хмурое небо? Теоретически, он подозревал, что мог бы вскипятить тварь, пожелавшую его утащить, но проверять не хотелось, а непонятно откуда взявшиеся здесь кеаск едва ли питали к людям любовь независимо от того, что связывало их с Друзиллой Пайнс, купчихой, ставшей леди. И стоило только представить, как задыхаешься там, в зелёной мрачной глубине... нет. Об этом было лучше не думать вовсе. - Хм. Если подумать, то там, на дне, должно быть полно сокровищ. Может быть, ещё не всё потеряно? Я почти уверен, что смогу вспомнить какой-нибудь пункт устава, который позволяет охотиться на грибы по заказу русалок. Как раз что-нибудь про слёзы.
Эмма завладела сапогами сразу же, как они были сняты, чтобы аккуратно поставить на корягу, подальше от сырого песка.
- Странное дело, - задумчиво проговорила она, - тебе здесь не нравится, мне - тоже, но вместо того, чтобы просто уехать, ты лезешь в море к русалкам.
- Так ведь надо, чтобы не понравилось ещё больше. Для ускорения, - пояснил Раймон, с сожалением доставая из ножен меч. Других железяк под рукой, увы, не было, даже жалкого колокольчика, столь любимого Джеромом, если верить дневнику. Колокольчики, хрустальные шары, карты, жезлы, котёл, курильницы для разных видов демонов... Как вообще ритуалисты перемещаются с такой горой барахла? - Кроме того, при всей лестности, сдаётся мне, что не отстанут эти... грибы-вампиры.
- И меч после чистить часа два, - вздохнула Эмма, усаживаясь рядом с сапогами. - С вдохновенным лицом монаха-стоика. Думаешь, прилетят на крыльях ночи?
Раймон поднял бровь.
- Приползут и выкопаются, на лунном свете. Хотя кто их знает, может, и прилетят, конечно. Вампиры это точно умеют, но то обычные, а тут, кажется, только хорошее выпивают... с другой стороны, кто сказал, что кровь - плохое?
Эмма согласно кивнула, кидая камешком в очередную чайку - сильно, по-мальчишечьи. Ожидаемо не попала, но зато улыбнулась тому, как голыш заскакал по волнам.
- Тогда нам нечего опасаться. Хорошее до них выпили, а от крови, пожалуй, отравятся.
Раймону оставалось только пожать плечами. Ответа на недовольство Эммы у него не было - как и на своё собственное, если уж так. На кой чёрт ему это нужно? Ну, да, раз ему прислали вызов, то, вероятно, не отступятся, но сколько времени пройдёт, пока их с Эммой догонит то, что творится в поместье? Скорее всего речь шла о годах, и то, сначала не станет деревни, что, наверное, привлечёт внимание... или не привлечёт. Сколько лет стояла деревня гулей? В любом случае, он не был ничего должен ни крестьянам, ни Альфонсу, ни племяннику, ни русалкам. Получалось - просто чтобы знать. Ему претило уезжать, не зная точно, что остаётся за спиной. Но узнав - может быть, пришлось бы вмешаться. Дилеммы, дилеммы, и не из приятных. Ремесло, ха!
- Существуют ли страждущие, если их не видишь?
Ответа ожидаемо не последовало.
"И в самом деле".
Он с плеском ступил в волны, задержал дыхание, привыкая к ледяной воде. Огонь, что горел внутри, помогал тоже, но море пило магию так, словно пыталось согреться за его счёт целиком. И меч было жаль. Мутная солёная вода заставляла пожалеть, что он не прогулялся к кузнецу за парой металлических чушек, но ведь и гулять тут не хотелось. Где-то там бродила суровая бабка, способная - и, наверное, желающая рассказать о матери.
Когда море подобралось к поясу, Раймон опустил оружие под воду и с силой ударил кинжалом о меч - раз, другой, третий, с паузой между ударами. Оставалось надеяться на то, что русалки любопытны и реагируют не только на звуки арфы. И что они говорят не только на этом невозможном гэльском.
Несколько минут ничего не происходило, лишь Эмма тихо и грустно принялась напевать о безнадежно влюбленной девушке, готовой утопиться, да шумело море, подпевая. А потом в отдалении, волны взбурлили, и на поверхности появилась хорошенькая девичья головка с зеленоватыми волосами. Когда она подплыла ближе, стало ясно, что к ней прилагаются еще и высокая грудь, и тонкая талия, и изящный рыбий хвост, украшенный раковинами.
- Ка'асона та-ту а'лил уред, - осведомилась она, добавляя понятное и знакомое, - толла-хон?
Кроме последнего Раймон разобрал только слово "зачем", но общий смысл уловил - и, не скрывая, пожал плечами. Чтоб он сам знал, зачем устраивает этот переполох. Может, как раз затем, чтобы хоть кто-нибудь ему это сказал? Но вот беда - на гэльском что угодно сложнее "засранца" или "имп понимать" осталось бы загадкой.
- Dia dhuit ar... - интересно, какие приветствия были в ходу под водой? Доброго прилива, тёплых течений? Насколько глубоко проникает солнечный свет, чтобы разница между днём и ночью играла роль? Глаза у кеаск казались обычными, но, возможно, у них есть собственные источники света там, под волнующейся шкурой моря? - Maidin. Но, боюсь, я слишком плохо говорю на этом языке, прости. Английский? Смесь?
Русалка совершенно по-человечьи вздохнула, поднырнув под волну, и выплыла уже подле берега, приветливо кивая Эмме.
- Выходить?.. Выходи? - Предложила она, раскидываясь в прибое. - От тебя вода... воде плохо. Горячий. И шум.
"Плохо ей... горячо. Словно я действительно способен нагреть море!"
Тем не менее, Раймон послушно выбрался на берег. Волна жара обсушила и согрела ноги, и он присел рядом с Эммой, с тоской размышляя о том, сколько теперь придётся чистить меч и кинжал. Утешало только то, что посланника морские всё-таки прислали, а, значит, им было что-то нужно. Или просто любопытно. И, может быть, он действительно стучал слишком громко? А ещё теперь, когда дошло время для разговора, он снова не знал, что спрашивать. Перебрав мысленно несколько бессмысленных вариантов, он сдался и ограничился простым:
- Расскажешь, что здесь вообще творится?
- Плохое творится. - Кеаск плеснула хвостом, отгоняя чайку. - Если бы твоя женщина не носила ленту Эслинн, не пришла бы, опасно. Но мавка сказала - можно верить. Рыжая ведьма жить мешает, дочерей и сыновей забирает, нам мальчика отдала. Жуть в море выгоняет, знаешь?

[Leomhann >>>]

Эмма протянула чулки и сапоги, нахмурив брови оглядела босые ноги.
"Простынешь".
Простыть он мог, разве не пользуясь магией, но Раймон всё же принялся натягивать чулки.
- Не знаю, только догадываюсь, потому что раз выводит тварей, а в деревне нет - значит, или их убивают там же, или выпускают. Значит, в море... кто они? И чем она вас держит - заложниками?
- Мёртвые - и живые. Я не уметь... Не умею так сказать. Люди, кеаск, рыбы - их скрепляют вместе, - русалка свела ладони, - и убивают, чтоб оживить. Или они уже мертвые, когда скрепляют? Злые, голодные. Ловят наших, детей - есть... едят. Всё едят, - подумав, уточнила она, - а нам вирой - мальчика. Кому нужен человеческий мальчик, от которого морю плохо? Но Дайорбхоргуил сказала - мальчик не враг.
- Химеры и некромантия, - пробормотал Раймон, кивая. - И всеядные, логично. И наверняка безмозглые...
Получалось, куда ни кинь, а через сколько-то лет здесь не жить не только кеаск, но и людям и даже растениям, если только Друзилла не контролировала ситуацию гораздо лучше, чем он подозревал. Профессионалы среди чернокнижников встречались гораздо реже любителей - не в последнюю очередь потому, что до профессионализма доживали те, кто умел не светиться вот так. Хотя бы не пытаться заманить михаилита, чьё имя было настолько на слуху. Гулям это не помешало, Лавизе - тоже. Мачеха, кажется, была слеплена из того же теста. Оставалось только гадать, как при такой родне у Лавизы возникли проблемы с беременностью и родами.
"Только вот это всё не даёт ответа на то, что же делать. Потому что в море лезть бессмысленно, да и невозможно, а..."
Додумать помешал вскрик русалки и взметнувшийся со дна песок, перемешанный с водорослями, в пузырях воздуха и крови. Тварь, схватившая девушку за хвост, выглядела как оживший - нет, умерший - кошмар. Куски плотной чешуи, наляпанные, как кольчуга на кожаную куртку, расходились, открывая тёмную плоть, а тело - человеческое от живота, но с тюленьими ластами вместо ног и зубастой широченной пастью, извивалось не хуже змеи. Сросшиеся пальцы оканчивались широкими изогнутыми когтями, а глаза...
Впрочем, Раймон, рефлекторно вскочивший на ноги в одном сапоге, не вглядывался. Меч здесь не успевал - да и поди разруби точно одно из сплетённых тел, когда оба частью в чешуе! - но тепло ещё бурлило в крови, несмотря на жалобы русалки. И по крайней мере часть тела умертвия ещё помнила, каково это. Знало волны жара, когда бьёт озноб даже под шерстяными одеялами - и их нужно было только усилить. Море, заполнявшее нутро химеры, сопротивлялось, леденило пальцы и сердце, но результат того стоил.
Кеаск отпихнула от себя тушу и выползла на песок. Из ран на груди, животе сочилась обыкновенная, алая кровь.
- Опасно, - повторила она, баюкая руками бок, - Дайорбхоргуил сказала: мы заплатим. В море никто не найдёт рыжую ведьму, а старик снова возьмет женщину. Дайорбхоргуил сказала: мы отдадим мальчика, мы снимем чары с его отца. Мы скажем Королеве, когда придёт час, что правда - твоя.
Эмма лишь хмыкнула, и по незримой связи кольца прокатилось неверие в терпеливость Королевы, способной дождаться Самайна. Раймон хмыкнул тоже, но по другой причине и куда мрачнее. Кеаск говорила просто и прямо, не скрывая смысла слов за красивостями, просто нанимала убийцу. Но разве сам он жалел ту же Лавизу, того же кукольника или глава культа в Билберри, разве считал их людьми? Да и по мачехе совесть тоже не грызла бы. Нет, слова русалки заставляли злиться на самого себя.
Как он ни крутил ситуацию, а способа решения не видел - никакого. Всё вернулось к той же мысли, на которой прервала его подводная тварь. В море лезть было невозможно, в поместье - самоубийственно, а третьего пути он не видел.
Одна эта донная химера выпила остаток накопителя подчистую, а у мачехи наверняка было припасено больше, интереснее. В конце концов, они заманивали михаилита, который прошёл Билберри. Идиота, попавшегося на яд, да, но сильного идиота. А, значит, там почти наверняка будут существа в броне со вшитыми под чешую брошами констеблей, отказывающиеся гореть сети... нет. Даже двоём с Шафраном - нет. Втягивать Шафрана в личные проблемы, чреватые смертью, не следовало - а он наверняка пошёл бы следом, как положено тени.
Итак, идти вот так, глупо рискуя жизнью ради того, чтобы стало, вероятно, только хуже, не имело смысла. А лучше бы не получилось, скорее - руины. Пусть кеаск могли снять чары, но длительное воздействие феромонов и декоктов? Да и чары надёжнее всего было снимать именно тому магу, который их наложил, иначе всё равно осталась бы пустота внутри, тяга, усиленная собственным телом. Да, Альфонс бы жил, но долго ли? Да, папенька мог найти новую женщину - и что бы он с ней сделал, даже если допустить, что не подсунули бы новую такую же? Не решало убийство и проблем уже выпущенных в море тварей, и тех рожениц, и даже охоты на него самого. Скорее уж наоборот, обострило бы интерес.
Надежда, что кеаск натолкнёт на какое-нибудь разумное решение, здравую мысль, пошла прахом. И, что ещё хуже... Раймон мысленно скривился. За всю чёртову михаилитскую жизнь ему ещё не приходилось говорить, что не может помочь, живите уж как-нибудь сами - и умирайте тоже. Вот без такого пинка по мастерству в довершение к репутации он бы с удовольствием обошёлся. А ведь ещё и сам звал, давая надежду - за ленточку. Не уходить в сумрак, говорите? Нужно было уезжать сразу.
Всей пользы - узнали о будущих проблемах - и на том, как говорится, спасибо. Благодарность эта горчила и колола горло, но больше тут есть было нечего, и обещания Дайорбхоргуил падали в ничто.
- Я не смогу вам помочь, - говорить было трудно, но он всё же взглянул в глаза кеаск. - Прости. Не вижу, как, поэтому ни соглашаться, ни обещать хотя бы попробовать не стану. Но скажи ещё, эта ведьма... она работает одна? Или наезжают чародейные гости? Понимаю, что суша - не ваша стихия, но вкус самой магии? Только эта Друзилла, или ковен?
Кеаск печально опустила голову, но осуждения на лице не было - лишь обреченность.
- Также пахло от её отца. Он долго смотрел на море, когда праздник... свадьба, да? Когда свадьба закончилась. Потом сказал волне: "Моя бы воля - убил." И уйти... ушёл. Мы не знали, почему. Не тревожься, Teine Og, мы уйдём. Берега древней Альбы - родина.
Эмма вскинула голову, поглядев в сторону, слабо улыбнулась.
"Шафран рядом".
- Жаль, что не убил, - согласился Раймон со сказанным, одновременно кивая вести. Шафран, орденская тень и экстрасенс, у которого наверняка голова от этого поместья болела до самых пяток. Интересно, зачем он решил проявиться - неужели там всё плохо прямо настолько? Наверняка ведь обнюхивал всё вокруг. Значит, либо предупредить - но, кажется, им пока ничего не угрожало прямо, - либо... такое "либо" Раймону не нравилось категорически - и ровно по тем же самым причинам, невзирая на смену ролей. - Жаль, что не убил ещё тогда... или ещё раньше. Кстати, о раньше... раньше, до этого дьяволова брака. Отменить...
Простому отцу могло быть наплевать на такую дочь. Забота мужа, чёрная овца, пусть горит. Чернокнижнику культисту - возможно, и нет. Друзилла привлекала внимание, собиралась привлечь его ещё больше - причём проводила опыты и выпускала образцы там же, где жила. Лавиза вообще ставила эксперименты на родственнице. Слишком много связей с кланом, слишком рядом, слишком много проблем, если через год-два какой-нибудь михаилит или констебль пройдёт по цепочке. Отец... глава культа? В любом случае, вероятно, он стоял в пирамиде достаточно высоко. И от идеи идти на поклон к... такому в животе крутило, как от прокисшего вина. Особенно с учётом того, что у него не было ничего, кроме догадок. Может, отец Друзиллы всё знал, наставлял и вообще сугубо одобрял?
Шафран мог подождать. Раймон снова взглянул на кеаск.
- А после того отец не приезжал? И, хм, как тебя зовут? Извини, не спросил сразу.

[Spectre28 >>>]

- Анстис, меня называют Анстис, - кеаск покачала головой, - дочь Дайорбхоргуил. Мы не видели его больше, не чуяли, а импы, что сбежали из поместья, говорили, будто ведьма сказала младшему, что даже вестей не получать... получает.
- Шафран находит здешние пейзажи однообразными, особенно в поместье, и предлагает прогуляться по тракту, - монотонно, без всякой связи с рассказом кеаск, проговорила Эмма и, внезапно оживившись, коснулась плеча. - Раймон, я вот что подумала... Быть может, наши морские друзья согласятся отдать ребенка? Клайвелл настоятельно советовал поразмыслить о бездетности брака, а признать дитя своим - это отмести все порывы Эда потребовать развод, если Дик... не выжил. Я сама буду просить нашего шотландского лорда принять мальчика на воспитание в замок.
Раймон на секунду прикрыл глаза. Сейчас, когда, наконец, появился хоть блик поганейшей, но надежды, не хватало только ребёнка, которого он не видел и не хотел. Ни как ребёнка, ни как связь с этим поместьем и этой семьёй. Не хотелось думать и об играх с законом Эдмунда, и о том, чтобы просить Бойда. Не хотелось даже думать о Шафране, который скорее всего просто придал бы новую грань той же проблеме. Решение, которое предлагала Эмма, было правильным, со всех сторон логичным, но... не сейчас. И не здесь. К счастью, говорить это вслух не требовалось, и Раймон только бегло улыбнулся Эмме, прежде чем повернуться к пустому песку.
- Ангел от Престола Его Агриэль, отверженный князь Велиал, сдаётся мне, пришло время избавить вас от части долга.
В этот раз Велиал обошелся без искр и прочих проявлений присутствия. Он просто возник на песке, как раз там, куда смотрел Раймон. Черной одежды, вышитой цитринами, на нем не было, лишь светлые штаны.
- Леди, леди и торопыга, - поочередно кивнул демон Эмме, кеаск и Раймону, - долги отдавать всегда приятно. Итак, чего ты хочешь? Поместье у моря? Ноги этой хвостатой красотке? Пять могучих коней и одно золотое с рубином кольцо?
Предложения и привычную подначку Раймон пропустил мимо ушей. Да, вероятно, он снова торопился и ошибался, но выбор был невелик.
- Я хочу, чтобы передо мной встал человек, плотью от чресел которого является Друзилла Пайнс. Прямо здесь и сейчас.
- Встал? - Ухмыльнулся Велиал, запуская руку по локоть в воздух и шуруя ею... где-то. - Это легко. Берешь мандрагору и китайский корень... Хоть ты, конечно, молод еще... Ага!
С этим победным кличем он выдернул руку, в которой на вороте висел, чуть покачиваясь, тяжелый даже на вид, кряжистый мужчина лет пятидесяти, в шикарном оверкоте и с мешочком специй в руках. Глаза его выражали изумление, граничащее с безумием.
- Уолтер Пайнс, - отрекомендовал его демон, - отец милейшей сучки Друзиллы.
- Этот... смотрел тогда на море? - поинтересовался Раймон у Анстис и после её кивка повернулся к Пайнсу, сложив руки на груди. - Господин Пайнс, думаю, место вы узнали. Вот ту тварь, - он указал подбородком на тушу химеры, - видите. Меня знаете, а если нет, то представлюсь: сэр Фламберг, брат ордена. И узнав, и увидев, полагаю, вы понимаете, что мне от вас нужно. Или требуется пояснить?
Велиал еще раз скептически оглядел свою добычу и разжал руку, позволяя купцу рухнуть на песок. Подмигнув Эмме, он метко швырнул подобранной ракушкой в чайку и уселся прямо на песок, явно никуда не спеша.
- По-позвольте, - Пайнс, неловко упавший, попытался подняться, - что всё это значит? Почему? Где я? Зачем? Химеры?
Он умолк и от Эммы потянуло волной понимания, горечи и узнавания.
- Чего вы хотите, рыцарь?
- Хочу, чтобы этого брака не было, - холодно заметил Раймон, - но вряд ли вы на это способны. А, значит, придётся довольствоваться тем, что возможно. Я хочу, чтобы вы забрали Друзиллу обратно. Отдайте в монастырь, выдайте за кого-то ещё и контролируйте каждый вдох, мне всё равно - но сообщите потом, что вы с ней сделали во избежание сюрпризов. Брак бездетен, так что будет несложно. Это раз. Два: заставьте её снять привороты с обоих де Три, полностью, и заодно - оставить снадобья, которые сгладят остаточные эффекты. Три: тварей вызвать обратно в замок и уничтожить. Четыре: ваша дочь нарушила равновесие, и морской народ должен получить виру. Пять: вам придётся остаться здесь и проследить за исполнением... и за дочерью.
Купец выслушал его с недоверием, а Эмма исправно передавала испуг, расчетливость и желание обжулить.
- Я сделаю строгое внушение дочери, - кивнул он, - но поймите, девочка так страдала... А в браке обрела счастье. Да и беременна она, должно быть.
Раймон лениво поднял бровь. Угрожать этому человеку было противно, словно он окунался в ту же липкую грязь - потому что потом пришлось бы его отпустить. И если Друзилла трудилась без присмотра, то остальные? И всё-таки убивать его, как и дочь, его было нельзя! Но скрывать желание раздавить культ он даже не пытался. Хватит уже и того, что пачкался сам.
- Князь Велиал, скажите, часто ли вы видите таких нахалов? Не в котлах, я имею в виду. Там, разумеется, уже не до того.
- Но, дорогой мой, - Велиал зеркально воспроизвел его жест, с упоением копаясь в песке, - лгуны особо любимы Саргатанасом. Помнится, вот такого же пухляша он водил на цепочке. С вилами в... Не при дамах, вероятно.
- Ну, у одной дамы даже есть ноги, а у другой - хвост... - Раймон скользнул взглядом по кеаск, вспышками ловя ярость, страх, непонимание и снова злость, смешанную с уважением. Лицо купца при этом не выражало ничего, кроме непонимания и толики возмущения, - с ракушками. Чего же стесняться слов... - он снова повернулся к Пайнсу. - Но вы, господин, кажется, меня не поняли, раз продолжаете играть. Вы ведь не идиот, как те, в Билберри, или вон те под Кромли, или те - в Бини? Или всё же?.. Потому что от идиота мне не нужно ничего, разумеется. Решайте.
Тот покраснел варёным раком - и кивнул, так ярко вспыхнув страхом, что Эмма едва слышно охнула.
- Обеспечение договора? - Деловито осведомился он. - Я не хочу узнать, что выполнив свои обязательства, всё равно остался должен за дочь. Или что мне придётся умереть.
- Ангел от Престола Его Агриэль, разумеется, - Раймон ухмыльнулся уголком рта. Дожил. Михаилит ради кеаск договаривается с культом, а гарантом выступает падший ангел. И это при том, что михаилиту полагалось изводить первых, рубить вторых и изгонять третьих. Иронично так, что дальше некуда, но в безумии этом были и какая-то почти танцующая логика. - Проследит. Я обязуюсь не убивать вас, если не придётся защищаться, и не докладывать ордену о том, что здесь произошло. И вы ведь поставите закладом всю секту разом? Чтобы удобнее было в преисподнюю, если вдруг.
- Ордену и короне пообещаете не докладывать? - Пайнс деловито отёр руку платком, но глянув на брезгливо сморщившую нос Эмму, подавать для рукопожатия передумал.
- Ордену и короне, - кивнул Раймон. Это ничего не меняло, сообщать констеблям он всё равно не собирался. Ордену, впрочем, тоже - незачем им знать, что тут было.
- Тогда - договорились, - неохотно вздохнул купец, - тяжко будет, ну да слово купеческое твёрже алмаза.
Конечно, стоило пойти с ним и убедиться, что всё пройдёт, как нужно. Хотя бы то, что Пайнс выживет, хотя... у культиста наверняка были свои методы и способы, а пляжный отдых ещё не закончился. Проводив купца взглядом, Раймон повернулся к Велиалу, который как раз поднялся, отряхивая ладони.
Демон с нескрываемым наслаждением наступил босой стопой на ракушку.
- Вечность так утомительна, - пожаловался он, - и дела, дела, дела... Скука, как в кувшине. Знаешь, торопыга, я хочу предложить тебе одно дельце, ничего не стоящее для михаилита. Только платить буду золотом, не услугой, а то эдак ты из меня вечного должника сделаешь. Ты, конечно, знаешь про fugam venandi, охотников за душами, что нанимала преисподняя, чтобы возвращать беглых. Когда-то ими были священники - и от этого становилось больно. Но что поделаешь? Равновесие мертвых и живых грешников выгодно всем. Теперь же возвращателей... нет. Мы намедни посовещались малым ковеном - и решили, что будем просить тебя принять предложение и честь.
Эмма удивленно хмыкнула, поражаясь торопливой речи демона, и подошла ближе, останавливаясь за спиной вплотную, так, что Раймон едва удержался от искушения податься назад. Тепло сейчас очень бы пригодилось. Возвращатель, надо же. Вот только работы на преисподнюю ему сейчас для полного счастья... хотя демон был прав в одном. Равновесие действительно было важно и выгодно всем. Богоугодное дело за золото преисподней ставило, кажется, точку в этой сцене, и Раймон с улыбкой развёл руками.
- Честь настолько велика, что мне необходимо подумать хотя бы... до третьего дня, считая от сегодня. А что за, если не секрет, малый ковен?
- Думай, - с неожиданным пониманием согласился Велиал, с мягкой улыбкой глядя на то, как Эмма обнимает за талию, прижимаясь, - благие намерения ведут к нам, известно. Скажу лишь, что мы не можем без платы, но согласимся, чтобы назвал её ты сам. Малый ковен же - Ars Goetia. К слову, чтобы повеселить - Гарольд Брайнс нынче рыцарь Ада. И девиз... впрочем, его нужно видеть. Прощай, торопыга. Вернусь за ответом.
Пропал он также, как и появился - не устраивая представлений, оставив только витиеватую надпись на песке. И Эмма вздохнула свободнее, провела рукой по спине и плечам. Раймон поймал руку и поднёс к губам, с улыбкой размышляя о странностях судьбы. Сэр Гарольд Брайнс, рыцарь преисподней! От одного образа волосы пытались встать дыбом во всех местах сразу... а потом он вчитался в оставленное Велиалом послание - и чайки испуганно взвились в небо, сливая возмущённые клики с диким хохотом. Раймон смеялся так, как не случалось уже давно - а может и вовсе никогда, упёршись руками в колени и не в силах вздохнуть. Этот чёртов день был слишком долгим и мрачным, да ещё и не закончился, но сейчас напряжение уходило смехом - пока ветерок благочестиво заметал пожелание от рыцаря, чтобы его нежно трахнул в задницу шипастый Люцифер.

[Leomhann >>>]

После этого всё внезапно стало... не легко, но проще. Может быть, как раз потому, что уже почти не нужно было думать, только смотреть и действовать. Даже чувствовать было не обязательно ничего, кроме ощущения пустоты и лёгкости от всё-таки выполненной - и неплохо - работы. Можно было сделать лучше, не сговариваться, не призывать Велиала? Об этом думать не хотелось вовсе, да и незачем было. Купец держал слово: твари выбрасывались на берег, рыбаки собирали их в кучи, ворчанием и окриками отгоняя мальчишек, а Раймон исправно сжигал туши. Химер оказалось столько и таких, что понятно стало почти сразу: живым из поместья он бы скорее всего не ушёл. Наборы когтей, клыков, суставчатых лап, ядовитых желез внушали немалое уважение к способностям и фантазии ведьмы. Некоторые химеры, подтверждая догадки, не горели от магии, вынуждая сперва поливать себя крепким вином и сжигать на обычных кострах. И эти бы способности на что-то полезное!..
Саму Друзиллу купец уволок под самый вечер, в сумерках, не позволяющих разглядеть ничего, кроме длинных золотисто-рыжих волос. А волны ненависти, отчаяния и страха накатывали - и разбивались о равнодушие. Ведьму не было жаль ни Раймону, ни Эмме, и чувства скатывались с кольца, не затрагивая души.
Альфонс? Молча и благодарно трудился на пляже вместе со всеми - и за молчание Раймон был ему признателен. Этот мужчина, когда говорил, ощущался до дрожи. Словно обращался не к Раймону, а к тому ребёнку, которого много лет назад увели из дома. Реальность плыла так, что Раймон заподозрил было таланты морочника, но - нет. Приходилось списать на привороты, феромоны и прочее, и всё равно было - жутко. Но не жаль.
Лаборатории... лаборатории Друзиллы, как и склеп Лавизы Раймон предпочёл бы не видеть вовсе. Предпочёл бы не слышать стонов и хлюпанья, не бродить по колено в воде, где что-то извивалось, не убивать то, что осталось от украденных деревенских девушек. Предпочёл бы - но ему не повезло. По крайней мере, для живых инкубаторов смерть стала избавлением - да и Раймон до самого конца так и не понял, осознавали ли они, что происходит. И надеялся, что разум покинул несчастных уже давно. К счастью, к этому времени то, что он не убил Друзиллу - а ведь обещал не трогать только самого купца, ничего не говоря о дочери! - уже не вызывало приступов мрачной злобы, скорее усталость. Будет другой случай - так будет. Не будет - так и нет, дьявол с ней. Просто очередной культ. Работа михаилита на тракте как она есть. И рядом стояла Эмма, гася даже упрёки совести оттого, что он наверняка измучил её за день этими перепадами настроений и состояний вусмерть. И ради чего? Неполученные - придуманные - восемьсот фунтов плакали золотыми голосками в воображении, хотя Раймон и не мог отрицать, что награду получил. И неожиданная вспышка ревности от Эммы всё ещё отзывалась улыбкой: когда Анстис, вернув ребёнка Альфонсу, захотела поцеловать Раймона в благодарность, он и сам не ожидал, что поцелуй окажется таким... крепким. Губы кеаск пахли солью, ветром, криками чаек, и море распахнулось перед Раймоном, потянулось к нему, раздаваясь вширь, словно заключая в объятия, хоть и стоял он на песке. Дар стихии стоил всего. Пусть никогда не стать ему водником, не сравниться не то что с Бойдом, даже с необученным стихийником, но море стало... ближе. Понятнее и спокойнее.

[Spectre28 >>>]

Забор вокруг поместья Шафран, всё же, успел разобрать - об этом красноречиво свидетельствовали дыры там, где были зачарованные кирпичи. И магия стихий, освобожденная от оков, вилась внутри ограды, сплеталась вихрями, колыхалась от беготни дворни.
Отец ждал в особняке, в небольшом зале, чьи потертые от времени полы еще помнили, как по ним ступали ноги, закованные в железо. Ноги эти теперь были пусты - доспехи рыцарей стояли вдоль стен и с равнодушием взирали чернотой забрал на синьора здешних мест. Жирный, черноволосый мужчина сидел в кресле, уложив объемистое пузо на бедра. В складках оплывшего лица Раймон с трудом угадывал изящные черты Тулуз-Лотреков, а иссиня-черная борода, ниспадавшая на засаленную рубашку, напоминала скорее о Жиле де Ре в худший его день, чем о Гийоме де Три.
На Раймона он глянул странно, бросив перед тем взгляд на запыленный портрет на стене. Темными, почти черными глазами с высокоскулого надменного лица смотрела на мир Мария Мануэла Энрикета д’Арагона Тальявия, гордая испанка из свиты мадам Арагонской, волей судьбы решившая связать свою жизнь с нищим дворянином.
- Дражайший сын, - голос графа был полон презрения, - мы рады вас видеть. Милая дочь... Подойдите ближе, мы хотим на вас поглядеть.
Эмма вздрогнула, точно её ударили, растерянно вцепилась в рукав и от неё потянуло страхом.
Оглядевшись, Раймон прищёлкнул пальцами, и светильни на стенах расцвели огнями, прогоняя тени - все, кроме той, что сидела на подушках.
- Глядите, граф. Надеюсь, зрение вас ещё не подводит? Что здоровы, несмотря на молодую жену? - подхватив Эмму под руку, он прошёлся по залу, разглядывая доспехи, занавесь, за которым прятался слуга, портрет женщины, казавшийся зеркалом. - Удивляюсь, что ни вы, ни милая Друзилла его не сняли.
Гийом де Три пожал плечами, отчего заколыхалось пузо. Эмму он осматривал так, как не разглядывают лошадей на рынке - пристально, тяжело, следя за шагами и вглядываясь в побелевшее лицо.
- Тощая, старая и почти наверняка бесплодная, если до сих пор праздна, - одышливо проговорил он, игнорируя ярость, которой вспыхнула Эмма, - нечего глядеть. Что же, любезный сын, поведайте о подвигах, коими вы причиняли пользу людям. Ведь именно это пророчил вам тот хам, что принял вас в руки.
- А вам мало того, что я сделал здесь? - Раймон равнодушно пожал плечами. Оскорбления не трогали просто потому, что никакого отношения ни к нему, ни к Эмме, этот человек не имел. - Позовите менестреля, он что-нибудь придумает. Надеюсь, вы не для этого меня вызывали, граф?
- Я вызвал вас затем, что оставшись лишь с одним сыном и не имея надежды на то, чтобы обзавестись потомством снова, распахнуть отцовские объятия и признать вас наследником, с правом на Трикноу. Но только лишь в том случае, если вы отринете свою... потаскуху и женитесь на леди Жакетте Вудвилл, за которой дается приличное приданое. Родовитее партии и не представить, сын мой.
Гийом де Три снова покосился на портрет, точно первая жена могла сойти с полотна, и важно кивнул, уставясь на Эмму, которая от злости выпрямилась и раскраснелась.
Раймон взглянул на неё, впервые за разговор вслушавшись в чувства графа де Три... и повернулся к отцу, вскинув бровь.
- Вудвилл? Неплохо, но не более того, и славных предков по обеим линиям на хлеб не положишь. И наследство... - он хмыкнул, выразительно обводя зал взглядом. - Да и какое приданое могут дать Вудвиллы? Не должность же губернатора Кале. Виноградник в Бургундии? Маловато будет.
Эмма охнула, отшатнулась, смертно побледнев и даже посинев. Взглядом Цезаря, пронзаемого Брутом она уставилась на него, но внутренне - улыбалась. Гийом де Три, в свою очередь, улыбался внешне, демонстрируя гнилые зубы.
- Они дают семь тысяч золотом, земли в Нортумберленде, место при дворе и лондонский особняк, любезный сын.
"Врёт. Наполовину", - донеслось от Эммы, и Раймон еле удержал на лице скептическую ухмылку, невольно представив половину особняка и, главное, половину места при дворе.
Он покачал головой.
- Продешевили, и сильно. Смотрите сами. Тот хам прочит мне место магистра. Верховный не против сделать советником при короне, как бывало. Что, Вудвиллы устроят лучше? - Раймон оттопырил губу и прошёлся по залу, небрежным жестом отодвинув Эмму с дороги. - Земли на севере - болота, камни да дикие шотландцы. Не говоря о том, что католики, до которых просто пока что не дошли руки. Не идёт ни в какое сравнение с тем, что я могу получить от ордена. Золото быстро уйдёт, да и мало ли получает на тракте умный михаилит? Нет, граф. Что с этой сделки получите вы - я понимаю. А мне - что?
Старший де Три задумался, глядя на картинно павшую на колени Эмму, трогательно протягивающую дрожащие руки к небесам. Небеса, воплощенные в расписном потолке, равнодушно взирали на неё дебелыми нимфами.
- Пожалуй, я мог бы дать вам, Раймон, еще пару деревенек, - проговорил граф, вновь оглядываясь на портрет, - вдовью долю вашей матушки. И её драгоценности.
"Драгоценности завещаны тебе".
- Женщина, прекращай ныть, а ещё лучше - выйди, - раздражённо приказал Раймон через плечо и снова сосредоточил внимание на Гийоме. Граф уже начинал верить, его нужно было лишь ещё немножно подтолкнуть, а стены не помешали бы Эмме чувствовать, что происходит в зале. Когда дверь хлопнула, обрезав безутешные рыдания, он продолжил: - Деревни - это хорошо, а драгоценности - ещё лучше. Взглянуть бы на них, конечно... и есть ли портрет невесты? Плодовита ли? А то ведь род...
Невеста вышла из-за занавески на ногах слуги. Не красавица, но и не уродина, чуть полноватая, с крепким прямым носом, нелепым чепчиком на голове и в дорогой золоченой раме. На руках Жакетта держала красивую коричневую белочку с орешком в лапках, а из-за плеча подозрительно выглядывала длинноклювая птица. Лицо женщины было настолько неподвижно, что Раймону казалось, будто за художником стоит арбалетчик с направленным на неё оружием. Гийом де Три же смотрел на неё с той нежностью, с какой йомен глядит на дойную корову.
- Жакетта Вудвилл, сын мой, а драгоценности вы получите после свадьбы. Покойная графиня завещала, чтобы их носила ваша жена, буде у вас таковая.
Раймон снова оглянулся на портрет. Глаза матери? Это он, кажется, принять мог. Драгоценности той, кого он не знал, но кто знал и любил его? Едва ли. Любопытно было, что Гийом, несмотря на нищету, их не продал. Не снял портрета, даже женившись на Друзилле и планируя осквернить собой ещё одну молодую девушку, как только станет распоряжаться приданым. Раймон тряхнул головой. Не зная Мануэлы Тальявия, он не скорбел о ней, и всё же жалел, что мимо прошло что-то яркое. Кто-то, кого до сих пор помнили и любили даже такие, как Гийом, даже Альфонс под действием феромонов и заклинаний - но не он.
- Ну, граф, предложение, конечно... Тогда остался только один небольшой вопрос, - он небрежно махнул слуге рукой, отпуская. - Что там за корабль был, на который вы хотели продать мою жену?
Гийом де Три вскинулся в кресле, побагровел и обмяк, разинув рот. Лицо, и так одуловатое, обмякло ещё больше, а из уголка губ потекла, блестя в бороде, струйка слюны. Раймон же, проводив взглядом порскнувшего за лекарем слугу, наклонился ближе к графу. Тот наверняка его ещё слышал, и, вероятно, запомнит, если выживет.
- Знаете, - задумчиво проговорил он, чувствуя, как Эмма снова встала рядом, - Я мог бы простить и планы, и обман - это бывает. То, что считаете идиотом - тоже, в конце концов, это недалеко от истины, судя по последним дням. То, что вы хотели пнуть Эмму, как собаку - что ж, с этим уже сложнее. А вот то, что собирались продать её в рабство матросам... знаете, граф, я сомневаюсь, что вы когда-нибудь оправитесь, но если так - засуньте это золото, особняки и деревни себе в задницу. Впрочем... простите, запамятовал, их вам не достанется. И если ещё когда-нибудь потребуется хоть что-то... не пишите больше.
Дверь хлопнула снова, впуская маленького суетливого лекаря, и Раймон отвернулся. Над поместьем висела тёмная луна, а ещё требовалось найти ночлег - и какую-нибудь еду.

[Leomhann >>>]

4 марта 1535 г. Святые Зубы, Корнуолл (выбрано ради названия, потому что уже без разницы, куда после такого дня), после полудня. Сильно после полудня.

"Дорогой магистр Циркон, пишу я..."
Услышав над ухом тяжёлый вздох Эммы, Раймон оторвался от листочка бумаги, на котором пока что красовалась единственная фраза, написанная пусть не каллиграфически, но всё же почерком, которым вполне можно было гордиться.
- Что? Ну, подумаешь, я если что и писал, то официальные объяснения в ордене, потому что даже отчёты обычно просто диктовал брату-летописцу! - с некоторым сомнением он взглянул на приветствие и вздохнул тоже. - К тому же, голубя могут перехватить по дороге, так что именем пользоваться нельзя. Что остаётся?
- Любезный Бей-Сапог! - Язвительно подсказала Эмма, выхватывая листочек из пальцев и падая на кровать, отчего спасенная из огня тонкая шелковая рубашка взметнулась синим облаком. - Чтобы и у этого... батюшки удар был наверняка. А это милое "пишу я"!.. О, как он порадуется, что пишешь ты, а не кто-то другой. Или тому, что ты писать еще можешь. Раймон, ну ведь не Альфонсу послание! С чего бы ты начал разговор, будь Бойд тут?
- Если бы вот тут, после этого разговора с кеаск... - Раймон задумчиво глянул на пустое кресло, стоявшее в углу, и закинул руки за голову. - А так бы и начал. "Дорогой Бей-Сапог, сим сообщаю, что меня с Эммой всё-таки не дожрали под Кромли, где мы угодили в ловушку к гулетёткам и принцессе с семью хобиками, не считая нескольких стад гравейров, вомперов и прочей приятной нечисти". Но нормальный голубь столько слов не снесёт - это ж только начало!
- Нарежем на полоски, - посоветовала Эмма, и по лицу было видно - развлекается. - Пусть собирает частями.
- Хорошая мысль, - одобрил Раймон. - Тем более что бхут его знает, в каком порядке эти голуби прилетят - и все ли. Но знаешь, Бойда может хватить удар уже от самого вида письма. Надо будет приписать, что это всё твое дурное влияние. Что у нас дальше?..
- И голубь, конечно же, приписку принесет последней. Или вообще не донесет. А дальше была милейшая гулица, которая теперь не только Анжелина, но и еще много, много кто. Ты уверен, что это, - Эмма с задумчивым видом прищелкнула пальцами, - была стандартная методика борьбы с нежитью?
Записывала она всё это быстро, чётким почерком вышивальщицы, привыкшей точно переносить письмена с эскиза на гобелен. Раймон задумчиво покивал.
- Может, и не совсем стандартная, но я считаю, после этого братья-библиарии обновят руководства. Скормить одного культиста его же бербалангу, его сестровницу сдать на руки тестю, свалить всю последующую работу на него же, а жертву вернуть так, что её стало даже больше, чем было - идеально. Полчаса работы, всего один шрам... ладно, два - и целая лошадь в награду. И клиент... почти доволен. Но как бы это получше выразить? Пожалуй: "После того, как мы продали разбойникам их души за их же золото, пришлось отправиться в Корнуолл, потому что Солнце всё-таки убили - сам знаешь, как это бывает", - он прервался, снова вспоминая чёртову деревню, состоявшую, кажется, из одних ошибок, но бросил взгляд на раскинувшуюся на кровати Эмму, увлечённо строчившую письмо, легко пожал плечами. Действительно - бывает. - "Скажи, почему все эти культы состоят из сплошных дилетантов? Они даже опыты над жертвами проводить не умеют, никакого научного процесса". Хм. Как думаешь, стоит уточнять, что жертвы - не мы?..
- О, эталон михаилитского рыцарства... - Перо окунулось в чернильницу, чтобы там и остаться. - Я уже вижу ответное письмо с предложением нести свет просвещения культистам и учить их научному процессу, согласно уставу и правилам, разумеется. Но если бы жертвами были мы, то кто написал письмо?
- Так ведь могли недоэкспериментировать, как до того - недожрали, - гордо пояснил эталон рыцарства, воплощение устава и идеальный письмописатель. - Хотя твоя правда, кому нужны эти мелкие детали, кроме буквоедов в ордене. Их, как и это вот странное про Египет и балы лучше лично, сдаётся мне. Зенобии, конечно, другое дело, но на них голуби просто вымрут.
- Так и запишу, - Эмма недоверчиво уставилась на чернильное пятно, расплывающееся по пальцу. - "Еще была Зенобия, но от неё мрут голуби, и о ней - лично".
Раймон помедлил, представляя это вот в собранном виде. Результат пока что вполне нравился. Хорошее, точное письмо. Немножко странное, конечно, но кто их, эти письма знает, может, они такими и должны быть? Зенобия в таком виде точно потрясала воображение, значит, всё правильно. В письме главное - чувства, это каждый морочник скажет. Да, может, не каждая беглая послушница согласится, но ему повезло.
- Пиши. Именно так, увековечим Зенобию. В общем, "скормив одного культиста нежити, мы обменяли её брата и любовника на лошадь, создали любвеобильную чужедушицу и отправились к морю, открывать новые места и знакомиться с новыми людьми и тварями в произвольном порядке".
- Твари и впрямь были собраны именно так, - согласилась Эмма, украшая поля причудливыми завитушками, - лепила, из того, что было. Тогда - "знакомиться с новым порядком людей и тварей, слепленных произвольно"? Прости, но мне порой было сложно понять, кто там человек.
- Мне тоже, - признал Раймон, - несмотря на богатый опыт.
Даже от Альфонса до сих пор пробивала дрожь. Этот странный человек даже пытался дать своё благословение в дорогу - когда понял, что остаётся хозяином и перестал хмуриться. Брр. Зазеркалье, а не реальный мир как он есть. Даже в Туата не было у него такого ощущения странности - мир фэа хотя бы перед самим собой не пытался притворяться даже там, где обманывал наружностью. К счастью, он остался за спиной, а с кеаск говорить было не в пример проще. И полезнее! Бей-сапог звучало просто прекрасно - и далеко не так мрачно, как его собственное. Лей-серебро. Поступок из тех, которые не нравятся, но которые иногда приходится совершить. Дело есть дело - и Раймон отпустил его тоже, принимая как часть себя. Фламберг, в конце концов, пользовался своей репутацией не зря.
- "Впрочем, из приятного: познакомились с кеаск и теперь я - маг-водник."
- Правда, едва не остался без самого ценного, - меланхолично дополнила Эмма, - потому что эти русалки передают дар способом, в приличном обществе женами не одобряемым.
Раймон хмыкнул и перешёл к следующему пункту, плавно вытекающему из предыдущего.
- Тут, кажется, потребуются два голубя сразу. "Потратил услугу известному князю, так что осталась в итоге только одна, но следующие, кажется, возьму золотом, потому что поступило родственное предложение выгодно поменять жену. Жаль, что Эмму для обсуждения пришлось выгнать из поместья, но что делать -не бросать же такой выгодный разговор на середине. Не понимаю я, впрочем, этих династических браков, лордства... странное дело - жениться на родовитых дамах, а тут предлагали даже не цветочек или там богиню, а испуганную до столбняка горлицу. Но белочка и орешек на портрете были красивые, и к ним прилагались половина особняка, половина придворной должности и бочка золота, так что распрощались мы с Гийомом де Три очень любезно, под уже почти свадебный шум", - прервавшись, он задумался, ероша волосы. - Там же было шумно, верно?
- Очень, - подтвердила Эмма, - особенно, когда ты меня изгнал, а я случайно разбила какую-то вульгарную вазу. Слуги так шумели и ужасались!.. Знаешь, - она прищурилась, глядя на него, - у тебя очень красивые уши. Поэтому, о предложении князя писать, наверное, не будем.
- Да, этот гэл, женатый на кельтской богине может не одобрить такого богоугодного дела, - Раймон пересел на кровать, разглядывая разбросанные листочки с разнообразными - подходившими, по мнению Эммы, к содержанию - орнаментами. На одном из них, как раз рядом с упоминанием Зенобии, был нарисован святой Зиновий с лицом дебила. - Но можно отметить, что граф де Три от изумления степенью идиотизма отпрыска своей первой жены даже не испытывает желания шевелиться, вероятно, предвкушая покойную старость.
- Но стоит и написать, - Эмма вывела на полях тамплиерский крест, увитый зубастыми розами, с клыков которых капала слюна. - Потому что звучит оно так, будто у тебя душу покупают.
- Сделай пометку, что речь исключительно о чужих душах, - посоветовал Раймон, заглядывая через плечо. Рыцарская цепь в таком виде выглядела бы, несомненно... интереснее. Символичнее, хотя для полного совпадения требовалось ещё украсить крест подвесками с монетками. - Что там ещё... А, да. "Поскольку ни один монастырь Эмму больше не примет из чувства самосохранения, остаётся только найти некий когг "Просветитель", на который её можно продать. Наверняка за бесценок"... - потерев ушибленный бок, он отсел подальше и продолжил: - "... а то и ещё сам должен останусь. А ведь долги надо возвращать - всё как учили, как воспитывали, по уставу и заветам".
- Остаюсь почтительным сыном вашим, - перо мстительно скрипнуло по бумаге, подпевая Эмме, - Лей-Серебро. Ваша пока еще невестка, Понимай-Цветок. Знаешь, - она подняла голову от письма, - я почти хочу узнать, как фэа называют леди Бойд. Наверняка, что-то в духе "Огрей-Ножны".
- "И надеемся, что все эти пять голубей застанут вас в добром здравии", - подытожил Раймон, - "равно, как и что ножнами достаётся не слишком часто и только по важным церковным праздникам".
Сложив листочки стопкой, он взвесил их на ладони.
- По-моему, отличное содержательное письмо. Думаешь, порадуется?
- Когда сообразит, что у целителя апоплексии быть не может - непременно.
Чернильницу Эмма поставила подле кровати, огорченно разглядывая пятна, заметные даже на синем шелке рубашки. На простыне и вовсе расползалась клякса, схожая с брачной.
- Значит, всё правильно, - жизнерадостно заключил Раймон, бросая листочки на стол, и потянулся к Эмме.
В конце концов, если одежда испачкана, её было проще всего снять.

[Spectre28 >>>]

Здесь и далее с Леокатой

Роберт Бойд

1 марта 1535 г. Долина Клайдсайд.

К долине Роб подъезжал открыто, не таясь, лишь прикрыв белые волосы изумрудом шёлка, что был когда-то подолом. Шпионы и проститутки не скрываются, они всегда на виду, но их никто не видит. Ведь зачем замечать то, что показывают? Едет михаилит, с красавицей-женой, должно быть - горянкой, в поисках лучшей доли и судьбы, привлечённый слухами о долине. Не такого дела, в котором не пригодились бы лазутчики, но кому мог доверить жизнь в долине Роб? Пожалуй, только себе. Слиться с местными, жить среди них, молиться их богам, стать своим, чтобы разрушить сотворенное кем-то и сложить у ног Бадб чужой алтарь. Дело не скорое, утомительное и однообразное.
Но чего только не сделаешь ради улыбки той, которую называл госпожой и супругой?..
Как только не потянешь время, чтобы не встречаться с чёртовым - в самом прямом смысле - Брайнсом...
Кого только не убьешь для торжества ренессанса и жизни неистовой...
А ведь она убила бы, не задумываясь, умри Роб во исполнение договора...
Роб опустил ладонь на колено, придержал Феникса, чтобы взглянуть в по-весеннему синее небо, какого не бывало в Англии почти никогда, но зато радовало Шотландию, и взмолился, обращаясь к той, что ехала рядом, к той, что реяла далеко в вышине, стояла за плечом и была повсюду.

"Помоги же мне, Бадб,
Видишь, рушится мир,
Слышишь, вороны
Собрались на пир..."

Старая мольба-призыв, полузабытая, не вспоминаемая им слишком давно. В том, что неистовая начала таять, была и его вина. Слишком надолго затянулась их вражда, отголоски которой до сих пор тревожили, заставляли отторгать то жену, то богиню, то всех вместе. Никто не призывал Ворону Битв, Великую Пророчицу так, не сохранилась эта молитва даже в преданиях. Лишь он да его полки, в которых многие были удостоены браслетов илота, знали эту песню, что помогала богине находить своих подопечных, помогать им, карать их, жить подле них в полноте ипостасей.

"Смерти вестники глухо каркают
И от крыльев их не видать ни зги.
Взять мне верх над врагами,
Бадб, помоги!"

Вера - тонкая штука. Она - родная сестра знанию и жена слепого невежества. Она состоит в том, чтобы верить в невидимое, а в награду получить возможность увидеть то, во что веришь.
Роб просто знал: боги есть. Он видел их, сражался с ними бок о бок, держал в объятиях богиню, женился на ней - и не обращался к жене с мольбами, считая, что не стоит тревожить по пустякам. Берег свою единственную молитву на тот случай, когда станет туго, придётся воззвать к ней, переступив через гордость. И был дураком, не подумав даже за гранью мысли, что эти слова - дорогой подарок для неистовой, ставшей тенью от себя же. Видел, какую радость ей приносят новые последователи, новые илоты, но не давал, чего должен. Веры.
- Самая сильная вещь на свете - человек и его молитва, - задумчиво проговорил он, разглядывая одуванчик, что цвёл у дороги вопреки началу марта. - Знаешь, моя Бадб, у христиан вера больше похожа на сделку. Они обещают богу вести себя хорошо в обмен на милости. Но бог то и дело нарушает условия, не посылая благ, а потому они чувствуют себя свободными от обязательств. Пока не почуют, что день смерти близок.
- И всё же, сделка - это то, что люди хорошо понимают... - задумчиво начала Бадб и внезапно замолчала, неверяще уставившись в голубое небо.
Оттуда снижалась чёрная точка, росла, распахиваясь широкими вороньими крыльями, пока не повисла перед лошадиными мордами. Воздух поплыл маревом, завернулся сам в себя чёрно-рыжим стоном, и перед Робом возникла женщина в белом платье, расчерченном золотом от ворота к подолу и под грудью. Крест из трискелей и орнамента, того же цвета, что золотой обруч, схвативший длинные рыжие кудри. И карминовые губы на округлом прекрасном лице улыбались обоим, с явным интересом оглядывая Роба, не обращая внимания на Бадб. На поясе висел тонкий меч в украшенных изумрудом ножнах.
- Нечасто слышишь эту песню, даже в нашей долине, но приятно знать, что забыли не все - и не всё. Звал, путник?

[Leomhann >>>]

"Матерь божья..."
Подумалось это скорее ругательством и богохульством, но удержаться было сложно. Особенно, когда точно знаешь, где Бадб. Вот она, восседает на Луаре с выражением неизбывного изумления на лице, умудряясь совместить в нем скорбь мира и восторженность горянки, которую поцеловал архангел Гавриил. Роб поспешно рухнул с Феникса, опускаясь на колени в подтаявшую грязь тракта. Не умеющий дурить богов - не бегает от ревнивой хозяйки к девочкам. Пробормотав под нос восторженное "О, Бадб!" и с трудом удержавшись от привычного для памяти Арда нахального "Достоин ли я дара благосклонности, моя госпожа?" он смиренно опустил голову, молясь, чтобы Бадб не вспылила, не вспыхнула неистовством, поддержала и уберегла.
- Я молился, госпожа. Умоляю простить, что побеспокоил зря. В новом месте я всегда взываю к покровительнице, но только здесь вы ответили.
За спиной женщины и ложбиной, за двумя пологими холмами, покрытыми рощицей, виднелась небольшая деревушка. Совершенно обычная на вид, только - весенняя. Видно было даже, как пастухи гонят отару овец в загоны, а яркие точки, верно, были деревенскими красотками, собравшимися посудачить у колодца.
- Звал, но не отвечали, - Бадб-вторая скорбно покачала головой. - Печально время, когда верные одиноки, но теперь вы здесь, на земле, где не нужно прятаться. Где таких воинов ждут с радостью. И теперь у нас с сёстрами довольно сил, чтобы никто не ушёл обиженным.
- Какая честь!.. - придушенно вздохнула Бадб-первая и единственная.
Роб преданно взглянул на вторую, видя вместо неё единственную: сознание исправно подменяло непривычное привычным. Коль уж богиня сама пришла, грех этим было не воспользоваться, как сделал бы это всякий хороший христианин. Парадоксы веры, к счастью, его сейчас совсем не занимали, а потому он встал с колен и улыбнулся. Лихой, мальчишеской улыбкой, глядя ласково и восхищенно.
- Великая честь, - согласился с неистовой он, - но, быть может, госпожа скажет, где святилище? Не гоже воину отдавать поклонение в дорожной грязи, не принеся подобающих жертв.
Богиня одобрительно кивнула и повела рукой, указывая на зеленеющую рощицу к востоку от деревеньки.
- Вижу, знания не сгинули, как и вежливость. Там, среди молодых дубов вы найдёте подходящее место, ну а жертву подскажет кровь, верно?
"Еще бы они сгинули".
- Кровь, госпожа? Простите мою глупость, но знания не все уцелели, а что дошло - обрывочно. Умоляю, скажите, какой должна быть истинная жертва?
Если они тут приносили человеческие жертвы, как завещал Цезарь в своих "Записках о галльской войне", то Роб уже чуял запах проблем. Убийство ради ублажения чьих-то прихотей ему претило. Впрочем, тот же Цезарь и даже столь любимый Робом Сунь-Цзы не отрицали необходимости крайностей в деле шпионажа.
- Голубь. Овца. Не только, конечно, но даже странно, что приходится об этом говорить. Истинная жертва должна идти отсюда, - женщина приложила ладонь к высокой груди. - И отсюда, - коснулась пальцами живота, подняла руку ко лбу. - Вопрос веры, ведь так?
Роб почтительно кивнул. Существовало два способа легко идти по жизни: верить всему и сомневаться во всём. Оба они, если верить философам, избавляли людей от необходимости мыслить. Но думать ему сейчас и не надо было, разве лишь о том, как прогоняли богов. С жёнушкой обычно такой вопрос не тревожил - сама сбегала. Или пинками выгоняла из шатра, но это, всё же, было не совсем с ним.
- Благодарю, госпожа. Вы позволите продолжить путь? - Роб по-кошачьи наклонил голову, улыбаясь так обаятельно, что уже почти чувствовал, как неистовая отрывает всё, до чего дотянется. - Честь, оказанная вашим визитом, будет...
Будет... Он не знал, чем будет честь, оказанная этой Бадб, но закончить говорить - и разговор - было надо.
- Будет вечно храниться в нашей семье, передаваясь из уст в уста.
- Как и должно быть, - серьёзно кивнула богиня, изогнув губы в приятной улыбке. - Замечу, что для особенно верных - а человек, который молится, заехав в незнакомую долину, иным быть просто не может - уместно принести и, например, прядь своих волос. Или что-то ещё. Разумеется, каждый решает сам. До встречи, путники.
Превращаться в птицу она не стала - просто исчезла, растворившись в воздухе.
Очень хотелось облегченно перекреститься. Настолько, что Роб даже посмотрел на свою правую руку, чтобы убедиться, что она лежит спокойно, и почесал ею затылок под повязкой. Ко второй Бадб он был не готов, а смотреть на её Тростника и вовсе не хотел.
- Что это было, моя единственная? - Осведомился он у неистовой.
- Э... - Бадб посмотрела на траву, где только что стоял двойник, в небо. - Ты не поверишь. Я сама себе не верю. Но это было - ничего.
- Надо же, кокетничал с иллюзией, - сокрушенно вздохнул Роб. - А такой был шанс обзавестись второй женой. Удобно ведь! Зовут одинаково, когда зовешь - обе приходят сразу. Правда, дерутся, наверное, тоже одновременно. Скажи мне, кому я молился?
Слышала ли жёнушка его молитвы или все призывы здесь переадресовывались тому, кто создавал эти шлюховатые иллюзии? Роб оглядел небо, опасаясь увидеть в нем вестника богов Гермеса или вместо солнца - колесницу, влекомую упряжкой быков. Но в синеве, отчаянно хлопая крыльями и крякая, летел лишь утиный клин.
Бадб растерянно пожала плечами.
- Честно говоря, я просто слушала слова... радовалась. Это само по себе сила, знаешь ли. Но... возможно, им ушло больше. Или не больше, просто разное, другая доля. Вот нелепица! И она в белом! С крестом! Слащавая! - она встревоженно на него взглянула. - Я же не... такая?..

[Spectre28 >>>]

- Нет, - коротко ответил на всё сразу Роб, неспешно взбираясь в седло. - Это не Война, это Любовь какая-то. Впрочем, Цезарь называл себя сыном Венеры, mo leannan, и это ему не мешало...
Ничему это не мешало, если забыть, что прославленного полководца зарезали собственные сенаторы. Но Бадб - была не такой, и Роб затруднился бы ответить, кто из его легионов, ужатых ныне до полка, пошёл вот за этой красоткой в белом. Белый - цвет королевской скорби и цвет невинности, а что может дать вдова-девственница на поле боя?
- Не хочешь на здешнюю Старшую посмотреть, моя Бадб? - Ухмыляясь, предложил Роб, высматривая с высоты седла упомянутую дубовую рощицу.
- В последнее время я и так предпочитаю смотреть на неё глазами сестры, - беззлобно проворчала Бадб. - Но, если подумать, тут была не вполне иллюзия. Не вполне магия. Образ - да, но отсутствие иное, чем если бы это творил, например, Фламберг. Или я. Впрочем, у меня всегда плохо получалось в картинки.
- А как? И, пожалуйста, жёнушка, с этого момента не упускай ничего. Наслаждаться молитвами будешь после.
Иначе легко наворотить непотребного. Сам Роб иллюзии не чуял, да и понимал их лишь тогда, когда начинал думать. С богами это было сложно. Пока додумаешь - молнией по голове ошарашат и оправдания "Я думал, вы - морок", не примут.
- Пожалуй... если бы морок верил, что он - настоящий. Понимаешь? Ничего, но что-то. Неосязаемое, но... я не уверена, что она не смогла бы дать по голове.
Проверять последнее Роб не стал бы. По голове его и без того не бил только ленивый. Он не уставал удивляться тому, что неистовая прекратила практиковать это, ведь бесил Роб её исправно.
- Настоящий морок с впечатляющими формами... Любопытно, кто их таких собирает.
- Спроси? - предложила Бадб, кивнув вперёд, к рощице, где из-за дерева выступила, не торопясь, фигура в красном с золотом.
- Да, - вздохнул Роб, рассмотрев, кто приближается к ним, - потрепала жизнь Пса... Только почему на нём мой... тростников плащ?!
Кухулин и так-то был не красавцем, достаточно припомнить его глаза о семи зрачках, каким хвасталась и эта кряжистая образина. Но этот... Роб ошеломленно присвистнул, понимая, что вот эта обезьяна будет и выше, и шире в плечах его самого, зато щеголяет в красной тунике, в алом плаще, железными торквесами и шапочкой из бусин на белых с пшеничным волосах. Ухмылялся сей воитель настолько гадко, что от осознания - кто это - пришлось застонать. Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник, собственной персоной. Можно не любить, жаловать не обязательно, но считаться придется. Ибо сильным он был на самом деле - так небрежно поигрывать бревном, изображающим копье, Роб бы не смог. Не так долго. Но взгляд привлекал не кол, а рука, его держащая. С розовыми отполированными ногтями и драгоценными камнями, вправленными в них.
Подойдя, Тростник упёр копьё в землю и уставился на Роба. Поднимать голову для этого ему почти не пришлось.
- Ты смотрел на мою богиню, - голос оказался под стать, гулким, как из бочки, смягчённый только предвкушающей улыбкой. - Очень почтительно - и это хорошо. Очень восхищённо - и это тоже очень хорошо, ей нравится. А вот мне - не очень.
- Я женат, - отмахнулся от него Роб, подтягивая рукав и демонстрируя косицу. - Почему ты надел чужой плащ?
Тростник умер, напротив стояло какое-то страшилище, а плащ почему-то было жаль так, будто его только что отняли. Память о том, как обтекала плечи алая шерсть, как трепетал он на ветру, тревожила и требовала вернуть этот кусок ткани. Роб глянул на Бадб, на лице которой изумленное выражение, кажется, поселилось навечно, и оттеснил её кобылку назад. Феникс послушно закрыл собой и Луару, и драгоценную ношу на ней.
- Как чужой? - брови пришельца поползли вверх изломанными ледяными кромками. - Я - Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник, и это мой плащ. Не веришь, что сильный, что высокий, что холодный ветер?
На последних словах действительно повеяло стужей.
- Ты на тростник не очень похож, - просветил его Роб, спешиваясь уже в который раз. - Скорее... Дуб? Бук? Знаю! Роща дубов!
Ветерок, порывом пронесшийся мимо, был ревниво подхвачен. Точно это пугало, присвоившее и плащ, и имя, и любимую ухватку, воскрешало Арда. Роб закрутил его ленивой спиралью вокруг неистовой, заставляя играть подолом, и ухмыльнулся с бравадой.
- А если копьём по хребтине? - задумчиво спросил Кухустник. - В прыжке лосося-то, да чтоб пятками в плечи? Конечно, если победишь, то глаз, сеточка, и место при богине - твои.
- Кажется, я это уже когда-то слышал, - в тон ему проговорил Роб. - Или видел. На кой мне глаз и сеточка, дружище? Да и жена к богине не отпустит. Семья - свята, так Керридвен заповедала. Не отпустишь ведь, mo leannan?
В новые Тростники при этой богине не хотелось смертно. Но, пожалуй, стоило проверить, что умеют здешние воины и генералы. Генералы!.. Роб расплылся в улыбке, которая за малым не перешла в смех. Впору было созидать военную карьеру здесь, коль уж богини и их полководцы возникают вот так, по чьему-то велению. Вот если бы неистовая могла также создавать легионы!..
- Рыжие космы выдеру, - светски заметила Бадб. - А потом белые. А потом вот по хребтине всем причастным.
- Как-то неуважительно прозвучало, - Тростник нахмурился, и драгоценные камни таинственно блеснули в подведённом вайдой глазе. - А семья-то оно конечно, так ведь и я сам, веришь, долго был вдали от богини, а всё по глупости. И чужой, и своей. Глупость-то, она встречается чаще, чем можно подумать. Вот про космы, например. Оно конечно, женщины...
Роб покосился на громилу, глянул на Бадб, чувствуя, как сползает азарт. На кой чёрт ему понадобился плащ из прошлого, если полк теперь носил цвета туатской зелени? К тому же, отвык Роб от живых мифов. Чувствовал себя не в своей тарелке, смотря на этого Тростника. Прыжок лосося, надо же... Боевой ухваткой это никогда не было. Ни один дурак попросту не стал бы прыгать на плечи противнику, который может коварно, но ожидаемо упасть вместе с тобой. Кроме Кухулина, разумеется, но этот был умён только со слов бардов. Казаться почтительным, восхищенным к чужой богине-иллюзии, не огорчая свою жену и не оскорбляя свою богиню, вообще было под силу только Роберту Бойду, да и с этим он справлялся с трудом. Хотя бы потому что невольно представлялась та Розали, ради которой вот это бежало.
- Сочувствую и разделяю, - кивнул Роб образине, - но тебе - служить, мне - поклоняться. Так что, свидимся после. Когда-нибудь. А сейчас мы в рощу спешим, как госпожа велела.
- Хм, - промычал Тростник даже как-то разочарованно, и посторонился. - Ладно. Поклоняйся - только не слишком.
"Пошлите мне терпения, боги!.."
Поневоле задумавшись, была ли у кого-то богиня терпения, Роб вскочил на лошадь, подбирая поводья. Не бить же, в самом деле, местную легенду потому, что его рожа не понравилась? Хоть и было обидно, что люди поверили в таких Бадб и Тростника.

[Leomhann >>>]

Самую обычную рощу, по которой летали птички и бегали кролики, здесь превратили в храм. И это было бы правильным, как правильным казался тяжелый камень, украшенный трискелями. Тяжелый по виду, вросший в землю, покрытый мхом, он стоял на полянке, освещаемый солнцем. Роб оглядел его трижды, выискивая хоть что-то, указывающее на получателя жертв. И ничего не найдя, отправился ловить зайца. Заяц - животное священное, символ процветания, изобилия и возрождения. Ренессанса. Так что, жертва выглядела символичной и издевательской одновременно.
- Кому будем приносить жертву, о смысл моей жизни, - вопросил он, возвращаясь с рыжеватым, в весенней шкурке, зверьком, - тебе или вон той, в белом?
Бадб наградила его странным взглядом.
- О, муж мой, где ты видел божество, которое на такой вопрос ответит иначе как: "dhòmhsa"?
- Надеялся увидеть, но...
Роб покачал головой, поглаживая зайца, утихшего в руках. Мысль, доселе неоформленная, нечеткая, сейчас сложилась, будто щелчком пальцев. Если алтарь верный, а жертвы отправляются не туда и не тем, то виноваты в этом люди. Ну, и те символы, что сокрыты в земле. Выкапывать камень сейчас было нельзя. Где-то по роще бродил троллеподобный Тростник, да и заявлять о себе, как о церковном воре было рано. Людей, которым необходимо читать проповеди, тоже не наблюдалось, но ведь был он, Роб Бойд. И была Бадб. И...
Роб переложил зверька подмышку, и подхватил Бадб, усаживая её на угол алтаря.
Женщина на жертвенном камне - и жертва, и проводник. Для того и пытают люцифериты дев, для того и призывают своего повелителя, чтобы он взял девственность перед кончиной. Силы, что получат они от пыток, от насилия, щедро отдаст им несчастная, насытит ими ад. Всё просто, когда понимаешь.
Богиня на алтаре - царица. И с нею также возлегали жрецы и воины, чтобы получить и дать. Если уж отсюда Бадб не сможет понять, какая доля от молитв и жертв достается ей, то оставались лишь люди. И их вера, что могла быть прочной и хрупкой одновременно.
- Упиваться жертвами будешь после, помнишь? Слушай и смотри, моя Бадб.
- Вот ведь набрался привычек у чернокнижников своих, - пожаловалась в пространство богиня, устраиваясь поудобнее. Опёрлась на середину камня руками, откинула голову и потянулась сладко, не торопясь. - При всех причём!
- Неужели смущаешься, моя Бадб?
Зайку было почти жаль. Не повезло ему родиться сакральным животным, да и лечь на алтарь в эксперименте - честь сомнительная.
Роб вздохнул, вытаскивая кинжал.
- Великая Богиня, Бадб!
Пусть твой крепкий щит будет между
мной, и всем злом, и опасностями...
Щит Роб припомнить не мог, но великая богиня была сейчас перед ним. Верить в неё было легко и приятно, зная, что она - есть. Что она порой жестока, не всегда справедлива, часто - зла. Но разве не он сам выбрал свой путь, следуя за ней путём войны, тропой битвы? Пусть - зла, пусть - жестока, пусть длань её карает больно, но кому еще мог довериться илот, нареченный ею? В конце концов, вера - это признание доводов духа, а он сейчас говорил, что искренность важнее истинности.
- Бадб, Великая Богиня!
Пусть твоя защита будет на мне
сегодня, завтра и навсегда!
Зайку было жаль. Особенно, когда дёрнулся он в руке, выплёскивая кровь из шеи на алтарь, на Бадб, когда сучил лапками в последних судорогах, глядя меркнущими глазами на мир. Наверное, в глазах мироздания Роб был таким же зайцем, судорожно барахтающимся на алтаре. Но человеческая жизнь похожа на огниво: относиться к ней серьезно - смешно, несерьезно - опасно, она разлетается искрами, чтобы зажечь огонь. И вера становится истинной только, когда за неё умирают. Невольно, не желая того, непосвященный в друидические таинства воин Роб постигал сейчас смыслы и значения.
- Ничего, - спокойно заметила Бадб, прикрывшая в момент жертвоприношения глаза. - Я чувствую, как утекает жизнь, впитывается, зажигает трискели - и пшик. Уходит в землю и дальше, минуя меня, хотя я и дверь, и проводник, и путь. Но могу попробовать пройти следом - наверное. Непривычно, скользко.
- Ничего, - повторил Роб, вздыхая и снимая её с алтаря. - Я не думаю, что тебе стоит туда идти, хоть с новым хозяином алтаря и поговорил бы.
Надеюсь, это не единственный камень на всю долину. Как считаешь, мы купили себе возможность переночевать в деревне?
Выпускать из рук неистовую он не спешил. Напротив, прижимал к себе, бережно, нежно, с неожиданным для самого себя пылом. Как бы то ни было, что бы не было, но теперь они были семьёй. Жениться ведь совсем не трудно, труднее быть женатым, отправлять самое сложное служение - не богине, но супруге. Но разговоры, пусть и такие важные, сейчас были неуместны. И всё, что Роб позволил себе, перед тем, как усадить Бадб в седло и отправиться к деревушке, это тихое: "Мo bheatha".

Деревня была на вид самой обычной и очень живописной. Когда-то здесь были форты римлян, и камень, что жители повытаскивали из некода неприступных стен пошел на стены вполне мирные, домашние и даже уютные. Развалины обиталищ завоевателей еще виднелись сквозь траву, пробивались через кусты, темнели в ограде, но и они обрели вид кроткий и пасторальный, чему немало способствовали козы, карабкающиеся по остаткам величия некогда большой империи. Здесь была даже церковь - красивая, островерхая, украшенная причудливыми завитушками по лепнине, окруженная маленьким кладбищем, сулившим покой. Площадь, как ей и положено, охватывала собой большой колодец, подле которого собрались молодки и девушки. Под крышей маленького, но каменного трактирчика качался на цепях бочонок, к счастью, не похожий на те, что довелось выловить в озере.
И, как и в каждой деревне, здесь почти наверняка знали слухи, передавали из уст в уста творящееся в столицах и обсуждали явление новой твари. Читай - божества. Вот только выбор допрашиваемых был невелик. Беседы с девушками в той манере, к какой привык Роб, не одобрила бы Бадб, кокетство неистовой с мужчинами не понравилось бы уже ему самому, осведомленность трактирщика была прямо пропорциональна количеству денег, в неё вкладываемой. Оставались вечерние трактирные разговоры и священник, если он тут имелся.
И Роб выбрал трактирщика и разговоры, оставляя пресвятого отче на десерт.

[Spectre28 >>>]

- Стало быть, работа, - трактирщик оказался солидным неторопливым мужчиной с выбритым подбородком, зато длинными висячими усами, рыжиной спорившими с волосами Бадб. И голос у него был под стать, мягкий рассудительный баритон. - Отчего же не сыскать, господин? Ну вот намедни корову у Суэйна подрали, да не волки, а что похуже. Говорит, на кусты ожившие похоже, тёмные, мхом покрыты. Ну да он выпить любит, да и драпал так, что мог и не разглядеть. А то шкодник у лекарки завёлся. Ни молоко не пьёт, ни печенье не ест, а токмо портит всё. Ещё русалки были, так их господин Тростник вроде как всех извёл, потому что нечего им людей-то таскать. Ну а на шкодников всех, стало быть, его не хватает.
" И тут подгадил, leam-leat..."
Третью кружку отменного виски пил Роб, не пьянея, прочно обосновавшись у стойки на высоком и шатком табурете. Бадб, сидевшая рядом, попойку вряд ли одобряла, но выпивоха узнаёт больше непьющего. Итак, ожившие кусты были скорее лесавками, шкодники всегда предпочитали молоку пакости, а с тем, что похуже волков мог разбираться здешний Ард. Речных девчонок всякий дурак горазд изводить, а вот сцепиться с какой-нибудь костяной гончей...
- Наслышан, как же. Кто же о подвигах-то его не знает? И давно ли он в земли вернулся?
- А вот вместе с богинями, получается, месяца три как, - прикинул трактирщик. - Из забвения-то, из-за вуали. А там потихоньку, полегоньку.
Потихоньку, полегоньку, а начали они все равно раньше. Роб рассеянно погладил руку неистовой, допивая кружку. Крепкий, выдержанный виски проваливался в желудок и совершенно не доходил до головы, хоть опьянеть и хотелось. Мысли мешали, погаными мётлами выгоняли хмель. Столько лет в этих землях довлело христианство, а люди, воспитанные в вере к Христу, удивительно спокойно приняли возвращение древних? Быть может, он зря дул на воду, не позволяя ускорить ренессанс, если уж оно так гладко да славно всё выходит у других?
- А как же это было-то, мастер трактирщик? И еще кружку, пожалуй.
- А просто было. Вот как господин Тростник появился, так аккурат девок-то выбил, ещё и денег не взял. Алтарь вот старый вспомнил да молиться начал. Никого не неволил же, получается, церковь не рушил. Просто человек хороший, выходит, ну а потом и госпожа, как научил, на призывы отвечать начала. Помогать, значит, там, где травница не справлялась. Магик-целитель в ту пору к нам что-то долго не заезжал, а травы, сами понимаете, не всё могут. Ну вот народ потихоньку, значит, и туда, и в церковь, хучь отец Бертрам и печалился, - оглядев заполняющийся зал, трактирщик неожиданно зычно крикнул через плечо. - Труди! Лентяйка, вон, господа ещё выпить хотят!
Из двери выметнулась рыжущая лохматая деваха с подносом, уставленным кружками, и понесла эль к столику у камина, где коротали время два наёмника в компании явно местной женщины, ухитрявшейся дарить внимание обоим сразу. У одного под задравшимся рукавом мелькнула татуировка-браслет.
Робу трактирщик налил сам, явно с удовольствием пересчитывая в уме выручку.
"Mo leannan, погляди - наш?"
Роб пальцами пробежался по запястью неистовой, взглядом указывая на наемника, и тут же возвращаясь к созерцанию девахи. Ничего необычного - просто михаилит глядит на служанку, грешит прелюбодеянием в присутствии жены, которая, может, и вовсе не жена-то. Всё как всегда - Роб Бойд пялится на девок, изучая обстановку. Нищих, что знают всё и даже больше - не было, разговоры слышались самые обычные, а на шеях выпивох мелькали и кресты. Всё так, как планировал он сам, но разница лишь в том, что делали ренессанс - не те!
- Неужто и праздники церковники справлять позволили?
- Так ить, - трактирщик знающе улыбнулся, - праздники они, считайте, общие, господин. Ну вот в один день, а то и ночь. Бывало, соберемся, а там уж - кому что. А то сначала месса, а потом, стало быть, народ праздник продолжает. Старые-то обычаи церковь Господня порой и вовсе не запрещала, понимаете? А что замешано, повернуть всегда можно. Пляшут девки хоровод... батюшка-то как понял, растерялся, оно конечно. Голубей слал. Да потом понял ужо, что худа-то не делается. И что если паству, значит, на козлищ делить - так гореть всем, - говорил он спокойно, словно рассуждал о ценах на салат из оранжерей. - А так добрый он, конечно.
"Farpaisich bhod, gus am bi na deamhan aca le panaichean air an cuir an grèim..."*
Материться по-гэльски получалось лучше. Задушевнее как-то. Даже от души отпускало, хоть и слышала всё это Бадб. Но богине войны не привыкать слышать крепкое словцо, а Робу выругаться, пусть мысленно, было необходимо. Иначе страстное желание познакомиться со здешним Робертом Бойдом, играющим в шахматы совсем как вот этот, не выражалось.
- Будто в сказку попал, - радостно отвечал он, меж тем, краем глаза ловя пожатие плеч неистовой и понимая, что наемник - ничей, - это по всей долине такая благодать?
- А даже и лучше, господин. Оно, конечно, у нас тут провинция, на краешке на самом, а вам бы в замок попасть - ритуал ведь со дня на день.
- Ритуал, мастер трактирщик? И замок-то чей?
Без ритуалов не обходилась ни одна вера. Вот только Роб не участвовал в них. Тростник принадлежал богине и не имел права ни оленя гнать, ни Великий Брак заключать. Его уделом было служение. Роб "Циркон" Бойд, рукоположенный магистр михаилитов, вообще был крещёным христианином, а илоту всё равно нужно дозволение госпожи.
- Так ведь Танталлон, - трактирщик вежливо кивнул вошедшему священнику - усталому пожилому мужчине с полностью лысой головой и голубыми глазами, и снова повернулся к Бойду. - Который Уильям Дуглас-то строил. Красивейшее место, святое, где же ещё такое дело проводить? А ритуал плодородия, конечно. Весна ведь, господин, самое время.
- И действительно, - пробормотала Бадб, пряча лицо за кружкой вина.
Плодородие Роба уже не трогало. По крайне мере, не так. По всему выходило, что все жертвенники в долине ему не переписать, но это было и не нужно. Яркое явление тут, памятное чудо там, ритуал, который стал истинным, потому что тот, кого звали Тростником... Роб досадливо нахмурился и покосился на Бадб. В ритуалах участия ему принимать не хотелось, но теперь от его желания зависела судьба ренессанса.
- Впрямь, весна, - согласился он, глянув на священника. Для очищения алтарного камня ему нужны были вода и огонь. А вот для захвата долины он нуждался в одежде: котте цветов Бадб поверх кольчуги, новом живописно развевающемся плаще, ярком щите, и... полке. Полк, вышедший из туманов в нужный момент, тысячью глоток ответивший на призыв своего генерала, сверкающий доспехами, под стягами казался неплохим ходом, особенно, если здешнему Тростнику нечего противопоставить. Вера - дитя фанаберий.
А после - чёртов обряд. Хорошо бы заменить их жрицу своей, а еще лучше - на неистовую. Но сначала...
- Прогуляемся, mo leannan? Что-то я охмелел.
- Конечно, дорогой, - Бадб охотно, даже слишком, отставила кружку на стойку, улыбнулась и потащила Роба к двери, всё ускоряя шаг. - Хмель лучше всего разгонять на воздухе, в... движении.
- Что с тобой? - Наконец сообразил спросить Роб, когда до двери оставался шаг.
Впрочем, завсегдатаи, кажется, внимания на них не обращали. Молодожёны, какими выглядели он и неистовая, просто обязаны были вести себя так - поминутно пытаться уединяться.
- Эдмунд убил Дика, - выдохнула Бадб на ухо и - исчезла вместе с хлопком двери, в тот миг, когда свет изнутри сменился вечерними сумерками.
Цензурных слов не было. Закончились. Роб топтался на пороге за дверью, отчаянно матерясь. Он поминал Старшую, добавляя к плащу петелек, её отношения с самым глупым чёртом-педерастом, самый большой ключ апостола Петра, запихиваемый Морриган в такие места, о каких богиня вряд ли подозревала, и Эда Фицалана, повешенного на воротах Ада. Но - мысленно, хоть и ярко, стараясь донести своё мнение до всех. Высказавшись таким образом, Роб еще несколько мгновений раздумывал, не вернуться ли в таверну, чтобы допить виски за упокой Ричарда, но выглядеть еще и скорострелом не хотелось совсем, а потому, завершив мысли пожеланием для неистовой выщипать Старшей перья и поскорее возвращаться, он уцепил ведро, стоящее у поленницы, и направился к алтарю.

-----
* нецензурное пожелание конкурентам нетрадиционной любви с чертями посредством сковородок.