Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Leomhann >>>]

Портенкросс, тот же день.

Спустя двадцать минут Роб писал письма в своей маленькой спальне-кабинете в Портенкроссе. Уведомлял капитул, что Север закипел, и надо бы отозвать парней с трактов. Предупреждал Раймона, чтоб был предельно осторожен. Обновлял завещание.
За окном шумело и волновалось вечное море. Его не волновало нарушение двенадцатого пункта Устава Ордена архангела Михаила, Архистратига так, как волновало это Роба. Пусть даже флаг Тюдоров был поднят, чтоб прикрыть задницы. Капитул и Филин в его главе не одобрят такие выходки одного из магистров, которые вдобавок еще и всколыхнули север Англии, подвергая множество михаилитов опасности.
Орденские темницы были местом поганым. Сухим, голодным и жарким. Но становиться ренегатом, бегать и скрываться Роб не мог. На него смотрели воспитанники, и его абсолютная преданность Ордену всегда была им примером. Нагадил - будь любезен нести ответственность за свои поступки. Впрочем, поступки были отчасти навязаны плохо преодолимым противоречием, в которое вступали служба Бадб и Устав Ордена. Проигнорировать призыв мерлина, без сомнения продиктованный Розали, генерал не мог. Хотя прецепторию можно было вынести и без войска, и без Роба. Но - что сделано. Жалеть об упущенной выгоде сейчас стал бы только глупец.
- Mo leannan, проследишь, чтобы Лэйби досталось Вихрю. И мне не очень нравится Сильвана, уж не знаю, почему. Хокинг Крейг - Раймону. Остальное - Ранульфу, и... не оставляй его, хорошо? А я сейчас доем грушу и пойду сдаваться. Лучше уж сам, авось, и на этот раз помилуют.
Подзатыльник leannan отвесила хороший, увесистый. Выхватила исправленное завещание, проглядела и бросила обратно.
- Раньше - можно было бы списать на проклятье, так ведь его давно нет, все эти чёрные мысли - твои собственные. И безмысленные. Ещё скажи, что специально личные покои так аскетично обставлял заранее, потому что готовился к переезду в темницы. Встряхнись, муженёк, а то так насупился, что и в комнате потемнело, а зачем?
Роб со вздохом вытер со лба чернила, полюбовался на испачканные пальцы. Из пригодного для их очищения под рукой был только подол неистовой, чем он и воспользовался. Но тут же сгладил свою выходку, притянув жёнушку в объятия. Разумеется, она была права. Но завещание всё равно уточнить стоило. Ясеня уже не было, а земли не должны оставаться бесхозными.
- Узнаю свою Бадб. Мигом всё из головы вытрясла - и чёрные мысли, и безмысленные. Только колокольный звон в ушах оставила. Комната сама такой получилась. У неё свой характер, знаешь ли. Но - встряхнулся. Сдаваться пойду с улыбкой от уха до уха. Если уж бесить Филина, так с песней. И, говоришь, проклятья нет?
- То-то же, - Бадб сверкнула улыбкой и поцеловала - жадно, горячо. - И в покоях удобные окна, а проклятья нет, потому что давно уже я... это ещё что?! Да как они посмели?!
Роб хотел было сально пошутить про окна и то, что на них можно делать, но на запястье зажужжал, забился один из браслетов. Тот, который был привязан к охранным схемам Портенкросса. Такие же были на солдатах гарнизона, и сейчас они поднимались в копьё. А потом наступило осознание, что его дом, его любимый Портенкросс, где он родился, рос, куда привёл свою Бадб и своего сына, осквернила Розали.
- Пойдём, леди Бойд. Встречать гостей. Где мой тартан? И охотничий кнут?

[Spectre28 >>>]

19 мая 1535 г. Резиденция Ордена.

"Ты меня бесишь, Роб", - со вздохом сказал Филин, выслушав его. И только. Больше ничего, ни даже тени чувства на лице Рупа фон Тека Роб не увидел.
В комнате под крышей было прохладно. Здесь всегда гуляли сквозняки, принося с улицы шум детей, гомон птиц, и запахи. Сейчас пахло весной. Сады резиденции пышно цвели, дразнясь тонкими ароматами яблонь, сирень и еще чего-то нездешнего, и это привносило в почти отшельническую келью флёр игривости. Роб прищёлкнул пальцами над запылившимися дровами в камине и уселся у огня. Бадб была права - комната, разумеется, удобнее темниц. В ней можно сидеть у камина, созерцать, как пляшет огонь. Можно было пить вино, читать книги, спать и гулять по крыше. Никто не запрещал Робу выходить к воспитанникам, любоваться садами или ужинать со всеми, в трапезной. Но - не хотелось. Неопределенность порождала напряжение, напряжение требовало деяний, которые сейчас были недоступны. Поэтому, когда надоедало читать слезницы Тракту, Роб отжимался. Когда утомляло и это - читал список новых уложений, принятых королём недавно. Роб с удивлением узнавал, что осетры, выброшенные на берег, принадлежат монаршей семье. Король решает, что делать с головой, а королева — с хвостом. Что богохульные и неприличные баллады нельзя распевать на улицах, а жареного цыпленка - есть вилкой и ножом. И к полудню он устал от однообразия настолько, что задремал прямо в кресле, грея ноги у догоравшего камина.
Снился ему серый и грозный день, когда магистр тамплиеров, Фердинанд де Леон, был приговорён к смертной казни. Он служил ордену не за страх - за совесть, защищая веру и борясь с врагами Церкви. Обвинённый в ереси и сговоре против короны, Фердинанд знал - невиновность доказать не получится. И потому принял свою участь с достоинством и спокойствием, тая в глубине души боль и обиду. Он молился и искал ответы, но молитвы ему казались лишь эхом в пустоте.
Снился Робу и день перед казнью, когда ему разрешили принять последнее поклонение. Он видел в глазах братьев скорбь и горечь, но их поддержка не утешала его. На плаху он вышел с гордо поднятой головой, читая в лицах пришедших - они ждут страха в старом магистре. Но в последние мгновения своей жизни он поднял глаза к небесам и молился о прощении для тех, кто обвинил его, и ушел из этого мира с достоинством и чувством покоя в сердце.
Сквозь сон, тяжёлый и печальный, пробивались звуки лютни и песня.
- А ты уходи,
И чем дальше, тем лучше.
Нет права тебе
Вернуться назад
И ты не следи,
Как, цепляясь за тучи,
Дорогой небес
Поднимается Ад...
Мальчишки возвращались с трактов домой.

[Leomhann >>>]

Из сна, тяжелого, сумрачного, Роба вырвала возня за дверью. Парни вполголоса спорили, а затем в комнату вломились Снежинка и Свиристель. Причём, последний поспешно захлопнул дверь и привалился к ней, будто за ним гналась стая голодных бербалангов. Впрочем, судя по шуму, примерно так и было. Мальчишки оставались мальчишками даже ближе к тридцати.
- Хм, Уильям? Стив?
Снежинка снова расплёл свои бесчисленные косички, расчесал гладкий хвост, и если бы не непременная трубка с обезболивающими травами, выглядел здоровым. Но увы - частички железа с наконечника стрелы плотно впаялись в кости плеча, так что и не вытащить. И Уильям Керри теперь дымил постоянно, запивая горьким дымом то нытьё, то пронзительную боль. Свиристель, нет - Стив Гаррет, был бледноват. Должно быть, по своему обыкновению, исколесил все доступные тракты, брался за любую работу и не давал себе отдыха. Роб поднялся им навстречу, наливая в кубки тёмное, терпкое вино, которое с недавних пор стояло в комнате для Бадб.
- О, смотри, - радостно заявил Снежинка, со всей дури плюхаясь на кровать и вытягиваясь во весь рост. - Ведьма его ещё не утащила, ты выиграл.
Свиристель согласно чихнул, и Роб горестно вздохнул. Парня весной всегда накрывало насморком, справится с которым он, даже будучи целителем, сам не мог. Пришлось поставить кубки и зажать ему нос, снимая отёк.
- Еще не родилась та ведьма, дитя моё, которая б... Стив, тебе ничего не мешает делать так самому. Так вот, Уильям, еще не родилась такая ведьма, которая меня утащила бы. И вообще, это ты её выдернул, что ли?
Снежинка хмыкнул. И принялся повествовать, как король запросил инквизиторов для ведьмы, и кого бы еще послал Филин, если не двоих неразлучных, Скрамасакса и Шафрана? А потом Варда Онория Флетчер вела себя как дурочка, и...
- Открываем, а там только ноги торчат - в стену лезет, еле успели вытянуть. Хотя ножки ничего так. Ты по сторонам-то поглядывай, а то может в следующий раз ими вперёд полезет, хоть полюбуешься, прежде чем лопатой махать. А она ведь полезет. Совершенно психованная. Может из стены, может из потолка, может прямо из лошади, например.
Досадливо закатывать глаза при воспитанниках было не педагогично. Но Роб не удержался.
- Я за последние дни насмотрелся, дитя моё, на неё. Совершенно не хочется снова. Что там, на трактах?
Свиристель пожал плечами.
- Да как обычно. За вилы всякие идиоты и без того хватались, сейчас, кажется, идиотов стало побольше. Но поскольку никто толком не может привязать нас к развлечениям в Ланкастере, даже идиотам немножко сложно. Но на севере сейчас неспокойно и без того. Бандиты...
- Знать бы, - задумчиво добавил Снежинка, - почему не привязывают. Читал я тот отчёт, поспрашивал ещё, и комиссар-комендант по нему получается таким умным, что словно сам Кромвель. Подумал бы, что он из наших, но так вышло, что я с ним на тракте пересекался. Поэтому - не думаю. Точнее, думаю, но не понимаю. Разве что всё это было удачно подстроено?..
- Думаю, Розали продиктовала, что говорить. Я ей нужен живым, а не на аутодафе, знаешь ли. Мёртвому сложно взбалтывать мозг и есть его огромной такой ложкой. Бандиты, Стив?
За дверью возня усиливалась. Роб поморщился, понимая, что Скрамасакс и Свиристель были выбраны делегатами. Его собственное уединение напоминало молитвенное, что побуждало ребят уважать такое странное желание их магистра. Но попасть в комнату, кажется, хотелось всем.
- А впрочем, бандиты. Разумеется. И гарнизон в Лланелли, который пишет матерные письма королю. Капитул уже собирался, Уильям?
Снежинка неопределенно пожал плечами - и Роб понял: собирались. А значит, ждать осталось недолго.

[Spectre28 >>>]

- Ты меня бесишь, Роб.
Филин подпёр подбородок ладонями, глядя вперёд. Без сомнения, Роб его бесил - это читалось в нарочито спокойном лице, в тонкой, едва заметной дрожи пальцев.
- Помолчи. И послушай. Сколько между нами разница? Семнадцать лет? Обычных лет, твоё прошлое значения не имеет. А впрочем - имеет. Уже в восемнадцать ты был фанатик похлеще твоего Ясеня. И с годами это только зрело, крепчало, мешалось на закваску из любви к детям и тоске по дому. Я ведь даже казнить тебя не могу, молодняк бунт поднимет. Как же, ведь это батя Бойд, который драл им уши, утирал сопли и учил держать меч. Что, Арктур? Ах да, объяснял, что надо делать в борделе. И вот теперь, на семидесятом году жизни, я осознаю - ты не фанатик. Ты - кретин. Что тебе мешает явиться к братьям и сказать: "Братья, мне тяжело. Я рвусь на части между службой своей жене-богине и благом ордена. Отпустите меня". Мы тебя, конечно, не отпустим. Но безвыходных ситуаций нет. Мы уже заменили Исиду в капелле на барельеф с твоей Бадб. Хуже не стало, напротив, призраки обрели возможности плоти. Так почему, по-твоему, мы не должны были тебя выслушать?
В ушах выли волынки. А может быть - кровь. Роб хотел было вздохнуть - не получалось. Руперт фон Тек, сын некромага из династии некромагов, мог убивать взглядом.
- Самое простое на свете - умереть. Уйти в небытие, к призракам, в ад. Развязать этим все узлы. Уж я-то знаю. Смерть покрывает всё - предательство, позор, любовь. Ей всё равно, магистр ты или обычный паренёк на тракте. Знаешь, сколько их осталось на вилах после этой дури в Ланкастере? Конечно, знаешь. Ты же Тракт. Божество дорог, м? И тебе горько от этих смертей. Ты оплакиваешь каждого из них, ты умер бы тысячу раз вместо них. Но - увы. Придётся жить. Жить и делать всё, чтобы Орден жил. Если понадобится, то это ты поднимешь корону и наденешь на голову нового короля. А пока, братья, нам необходимо подумать, как разрешить это противоречие. Сколько мы знаем Роберта Бойда, от жены он не отречётся. От Ордена - тоже. Лучшего магистра над трактом нам не придумать.
- Вы позволите, брат? - Саламандра, заменивший в капитуле Ежа, был молод. Моложе их всех - всего-то сорок. Роб, которому разрешили дышать, вскинул бровь. Когда Филин говорит так вдумчиво, так размеренно, перебивать нельзя никому. Но Саламандре в этот раз выходку спустили, и тот продолжил. - Я вижу только один выход. Мы назначаем брата Циркона генералом ордена. Он, в свою очередь, прилагает усилия к смене традиции. Традиция, где неразумный мальчишка может призвать себе на помощь умудренного опытом воина, просто потому что мальчишку опрометчиво поставили рангом старше, требует пересмотра. Прости, брат Циркон. В твоих силах это сделать.
- А вот что иоаннитов убрал - это хорошо, - Арктур, отвечающий за безопасность и разведку, отхлебнул из кубка. - Еще бы Сулейман Родос вынес - и вообще замечательно будет. Всё-таки, они тоже правопреемники тамплиеров, и реликвий им больше досталось. Что? Мне это покоя не дает с тех пор как Гийом де Вилларе решил покинуть Кипр и основать суверенное рыцарское государство. Они ж после судебного процесса над тамплиерами на Кипре получили всё их имущество! Когда эта черноволосая... Немайн? Когда она начала выгружать во дворе мешки с артефактами, монахи чуть от счастья не описались. Как бы нам заполучить их прецепторию себе, а, брат Филин?
- Мы подумаем, - коротко уронил Филин, снова уставясь на Роба. Дыхание в этот раз, к счастью, не перехватывало. - Сначала его надо как-то наказать. Через строй палок - нельзя. Парни их просто побросают под ноги. Эх, в плети бы тебя, да посолить. И запретить лечиться. Бесишь, Роб.
- Так и сделайте, братья, - Роб с облегчением улыбнулся. - Я даже палача знаю.
- Это хорошо, - кивнул Филин, - что знаешь. Ты очень многих знаешь. Но после твоего палача некоторое время - какое, решим, - лучше тебе не знать вообще никого.
Оставалось только согласиться.

[Leomhann >>>]

Лобным местом в резиденции почти не пользовались. Разве что порой сюда прибегали мальчишки, поглядеть на столбы для порки, замирая от восторга и страха. Здесь привольно себя чувствовали одуванчики, затянув камень пушистым желто-зелёным ковром. Они давали укрытие бесчисленному множеству разноцветных кузнечиков, а столбы стояли исключительно для того, чтобы их оплетал красно-белый нежный вьюнок. По крайней мере, так полагал сам вьюнок, который безжалостно оборвали, заменяя сгнившие привязные ремни на новые. Одуванчики пятнали желтой пыльцой края синих и белых орденских котт, жалобно хрустели под сапогами. И пронзительно пели птицы.
Роб выхватил всё это одним взглядом, когда из тёмного, прохладного алькова вышел к столбам, стягивая рубаху. Ободряюще улыбнулся Инхинн, поклонился своим мальчишкам, ответившим ему тем же. Дети пришли не все. Но те, что пришли, стояли рядом, приняв в свою компанию младших - Свиристеля и Ворона. Бессильные помочь, но помогающие своим присутствием. Свиристель молился - это читалось по лицу и подрагивающим губам.
- Брат Циркон! - Филину происходящее не нравилось. Именно поэтому он говорил холодно и сурово. - Перед лицом равных капитул признаёт тебя виновным в проступке против блага Ордена и Устава. Но принимая во внимание твои заслуги и просьбы наших братьев, наказание выбрано по возможности кроткое, призывающее к смирению и покаянию. Триста ударов. И всё это время мы будем скорбеть и молиться вместе с тобой и о тебе. После тебе запрещается прибегать к своим силам для исцеления, поскольку каждый удар должен отпечататься в памяти и остерегать от подобных проступков. Пусть это станет уроком для всех нас, братья. Прошу вас, госпожа Инхинн.
Роб наклонил голову, принимая его слова. Триста ударов - назидание не столько ему, сколько другим. Не преступайте против Ордена - и всё будет хорошо. Наказание справедливое, хоть и чрезмерное. Не всякая лошадь выдерживала пятьдесят ударов. Не всякий самый отчаянный преступник доживал до ста. Но любая телесная боль может быть перенесена, если у духа есть вера и сила.
В деревянный кляп Роб вцепился зубами, как утопающий - в берег. И почти не слышал, что говорила госпожа Инхинн, привязывая ему руки.
Когда первый удар обрушился на спину, Роб почувствовал огненную боль, пронзившую всё тело. И тонкой иглой, отголосками движений воздуха от хвостов кнута, понял - это не про сопротивление, не про осознанную покорность-терпение. Это про неотвратимость. Когда крепче колодок, веревок и других приспособлений от желания выть, выворачиваться дугой, сворачиваться эмбрионом удерживает понимание, что братья - дети - должны видеть тебя сильным. И потом - живым. Потому что если смог ты, то смогут и они. Потому что за прегрешением приходит покаяние и прощение. И потому, хоть каждый удар и наполняет тело горячими, острыми шипами боли, заставляя тяжело дышать, они должны видеть силу и преданность.
После двадцатого удара Роб бросил считать. Лишь поднял опущенную голову, чтобы поглядеть на сурово-отчаянные лица своих мальчишек. На Филина, нет, Руперта фон Тека, рухнувшего на колени и молящегося со злостью и скорбью.
Кровь лилась ручьями, пачкала весёлую желть одуванчиков, но боль уже не вызывала ужас, становясь всего лишь испытанием, которое Роб должен пройти. Каждый удар напоминал ему об ошибках и недостатках.
Наконец, последний удар обрушился на спину. Ремни, удерживающие его на ногах, щелкнули, и колени подогнулись. Филин подскочил, накрывая прохладным белым плащом. Его, Роба, собственным магистерским плащом, от которого слабо пахло сосной. Теперь этот запах казался почти нестерпимым, но Роб поднялся на ноги, поклоном благодаря верховного. И сам сделал семь шагов с лобного места.
Упал он в руки Шафрана. Парень подставил плечо, поддерживая и помогая держаться на ногах. С другой стороны Роба подпер бледный Снежинка.
Такой процессией они добрались до комнаты под крышей, омыв каждую ступень лестницы кровью и болью. У кровати уже ждали Сапфир и Нефрит, с холодной водой и терпким, болеутоляющим настоем. Но Роб уже не чувствовал ни боли, ни слабости.
Он спал.

[Spectre28 >>>]

20 мая 1535 г., резиденция.

Вслушиваться в себя не хотелось. Каждый раз Роб натыкался на мешанину из кожи и мяса вместо собственной спины, поспешно вспоминал, что исцеляться запретили и обречённо вздыхал. Даже поход по нужде превращался в чёртово испытание. Сползти плашмя с кровати, убедиться, что на ноги без стенки не встать, встать по стенке, кривясь от дикой боли. Подумать, так ли надо. Решить, что уже очень надо. И так - каждый раз. Бадб не приходила - нельзя, хотя жена вряд ли попадала под определение "не знать вообще никого", потому что она - кто-то, а перевязки ему делали, перед тем усыпив. Вот спать выходило нынче замечательно - хоть и только на животе, но по любому поводу. Нечем заняться? Спи. Больно? Тоже можно поспать. Одолевают мысли? Отлично, поспи еще немного.
- Порой, mo leannan, чтобы понять что-то, нужно побыть одному. - Присутствовать Бадб запретили, но слушать и слышать она могла. А если захотела бы, то и отвечать. Сложно запретить мысли. - Хотя я скучаю. Стерпелось-слюбилось, как довелось однажды Раймону сказать. Но капитул - прав. Капризы мерлинов никогда не доводили нас до блага. Даже наоборот как-то. Вспомнить только этого старого дурака, польстившегося на молоденькую ведьму... Пора с этим что-то делать. Но - что? Д-дьявол, как думать-то больно!
Разумеется, спину неистовая потом подлатает. Вернёт всё, как было - и Древо, и пару самых любимых шрамов. Память починить было сложнее. Всякий раз, как Роб принимался размышлять, она подсовывала щелчок кнута, сопротивление ветра под его концами, удар, боль. Странное ощущение после первой сотни, когда уже даже не больно, просто страшно.
- Очень-очень страшно. Как в детстве - я уже говорил спасибо за него? - когда ждёшь, что из-под кровати вылезет бука. У меня была нянька, Мхэри. Удивительная женщина, рослая и статная. Среди вооруженных мужчинах в килтах её можно было принять за свою. Так вот, однажды бука вылез. Когда сильно ждёшь, они всегда приходят, приманиваются на детский страх. И сделал он это на свою беду. Мхэри трепала бедолагу безо всякого почтения, недовольно бурча про "не смей дитё пугать, он и так самый мелкий и худой". Это я-то, mo leannan, мелкий. Правда, и задницу она ореховым прутиком драла так, что неделю сидеть нельзя было. К чему это я? Ах да, страшно. Страшно, что не сможешь, не оправдаешь, что каждый щелчок станет последним в жизни. Триста плетей, mo leannan! Я, черти меня задери, оказывается, очень вынослив. Даже трепаться спустя сутки могу, хоть тебя тут и нет. Но, думаю, слышишь.
Собирать себя оказалось еще более мучительным занятием, чем терпеть порку. Мысли ползли тараканами, в разные стороны, и почему-то говорить было проще.
- Отец говорил, mo leannan, если ты командуешь мужчинами, то будь твёрд. Либо завоюй их уважение, либо запугай. Однажды он лично выпорол одного соклановца, который всего-то тискался с девчонкой без разрешения её родителей. Мне тогда не пришло в голову, что так он решил продемонстрировать свой нрав и несгибаемость. Понимаешь, очень легко быть храбрым, когда сидишь в таверне с кружкой эля. Куда труднее становится, если торчишь на карачках в промёрзшем поле, а пули и стрелы свистят у тебя над ухом и колючий вереск царапает задницу. Но еще труднее стоять лицом к лицу с врагом. В такие моменты каждый из нас вспоминает бога, черта и мать. И командира. Понимаешь, почему я не могу делегировать тому же Хорану все эти бои, осады и прочее, что услаждает тебя? Солдаты должны знать, что я - рядом, я - с ними. Горе тем полководцам, кто не знают своих людей. Но чтобы я мог быть рядом с ними, нужно избавить себя от власти мерлинов. Признаться, меня удивляет концепция, когда священник может призвать воинов для своих нужд. Церковь и армия должны быть независимы, знаешь ли. Государство и церковь - тоже. Это не очень удобно, чтобы возвращать утерянное, но мы к этому рано или поздно придём. И начинать следует прямо сейчас. Разве что я не понимаю, как донести это до твоих сестёр. Ах, как было бы проще, будь ты одна!..
Три сестры, три богини, которые в сознании людей в какой-то момент смешались в одну, триединую. Но Роб знал - помнил! - чтимая Эрнмас родила Эриу, Морриган и Бадб. Эриу - хозяйка зеленого Эрина, Ирландии. Морриган - Великая Королева, закон и справедливость, которые могут принести воины. И Бадб. Боевое неистовство, победа, и то, что следует за победой. Страсть и плодородие. Немайн приблудилась от диких ирландцев, да так и стала третьей сестрой. А страдал от всего этого теперь Роб. Поди разбери, одна у тебя жена или все три. И с кем из них ты живешь. Спишь, и самое главное - просыпаешься. Кто носит тебе чистые рубашки, подарила ничем не пробиваемую кольчугу, а кто - пытал в башне? Кто из них встречает после битвы, когда пятьдесят три года хорошего воспитания не могут противостоять извечному мужскому голоду солдата?
- Но иоаннитов стоило вынести, в этом меня не переубедят никакие плети. Причем, сделать это не тайно, а именно вот так. Чтоб другие склонные к мистическим практикам ордена, желающие посетить Авалон или перекроить историю, понимали - их ждёт то же. Это, между прочим, во благо михаилитов тоже. Черт его знает, как обернулось бы убийство Саладина. Если я о чём и жалею в том дне, так это о Розали. Точнее, о просьбе Бевана не убивать её. Dealraíonn í níl roinnt bitseach anseo, этот серафим из дини ши. Убил - на месяц забыл. А за месяц можно сделать многое! Пока же, я призываю на помощь всё своё самообладание, чтобы при встрече не начать трясти её до тех пор, пока у неё не застучат и не выпадут зубы. По чести сказать, mo leannan, даже ты меня так не выбешиваешь. Она выворачивает меня наизнанку, набивает муравьями и заворачивает обратно.
Муравьи немедленно закопошились под повязкой, напоминая, что спины нынче нет. Но есть разница между тем, чтобы понять, и тем, чтобы по-настоящему уразуметь, глубоко, всем существом, а не только рассудком. И если Розали нельзя было убивать, то выбить дурь - вполне можно. Замотать голову одеялом, прижать спину коленом и всыпать ремнём горячих, пока вся блажь из неё не выйдет. Роб такое поведение с женщинами не одобрял ровно до тех пор, пока в этом не возникало необходимости.
- Ты знаешь, mo leannan, что я левша? Пишу я правой, но это ровно потому, что левшей люди считают посланниками дьявола, и такой михаилит живет до первых вил. Но фехтую я обеими руками, и поэтому предпочитаю ножи и кинжалы - с длинным мечом ты открываешься слева, со стороны сердца. А еще меня порой называют заносчивым шотландским ублюдком - именно потому, что я перекидываю клинок в левую руку, будто хочу похвастаться. На деле, у меня просто начинает болеть голова, когда работаю только правой, и приходится часто менять руки. Что делает из твоего мужа неудобного противника, но заносчивости тут нет ни на пенни. Странно говорить вот так, mo leannan, когда ты только слушаешь, но не отвечаешь. Странно - и неожиданно приятно. Обычно мы или ругаемся, или по делу, а сейчас я могу просто озвучивать свои мысли и чаяния. Что поделать, если живёшь с мегерой, м? Не обижайся, это комплимент, mo airgeadach.
Но мегерой Бадб не была. Разве что самую малость. У Бойдов всегда так - ничего не слышат, пока находятся в гневе. Накричатся в своё удовольствие, а потом начинают думать. Бадб могла бы привыкнуть и пропускать мимо ушей обидные и сомнительные комплименты. В конце концов, Роб нынче хамил не чаще, чем нужно. И уж точно приносил гораздо больше пользы, чем одуревший от безнаказанности, могущества, власти и бабы мерлин. Такого мерлина взять бы за уд, да подвесить на ближайшем дереве.
Роб попытался сползти с кровати: отчаянно хотелось походить. Но обрывки кожи мешались с мышцами, наливались дурной синью, и от намерения пришлось отказаться. Потому что думать надо до того, как дурковатый юнец, управляемый сумасшедшей ведьмой, отдаёт приказы, в которых разум не дружит с логикой. И ведь так - почти каждый мерлин.
- В замке Дин, в кабинете Джордана висит наш портрет. Отец, матушка, Кинни за плечом отца. И мы, четыре брата. Мне там года три, но помню всё отчётливо. Это вообще моё проклятье, о котором ты забыла сказать - помнить всё. Джейми и Лекс, похожие как близнецы, смотрят на художника с нетерпением, Джордан держит меня за плечо, а я - держу лошадку, которую вырезал Джейми. У меня была - есть! - семья. И лошадка. Память не тревожила, казалось нормальным, что я помню, как отчаянно рубился при Эас Дара, и при этом играть в игрушки. Теперь я вырос, Джейми и Лекс давно в лучшем из миров, сестра и родители - тоже. Джордан - глава клана, но его рука до сих пор на моём плече, хоть игрушки теперь другие. И всё-таки, mo leannan, чертовски обидно, что Раймон не нашёл возможности навестить. Любопытно, его хоть кто-то уведомил, что со мной? Вероятно, нет.
Оставалось надеяться, что упрямый Раймон вернул Эмму и не вляпался в Розали. Чёртова ведьма относилась к тому редкому виду дерьма, которое умудрялось прилипать даже к снятым сапогам в чистой горной реке. Или - к тварям, которые гадят во все колодцы сразу. А потом еще и хлебают из них полной ложкой сами.
Упражнения в словоблудстве изрядно утомляли. Роб вздохнул, поудобнее укладываясь на омерзительно тёплую подушку. Думать, говорить вслух и спать предстояло еще долго. Вероятно, дня три или всю неделю. Только потом, выдержав срок, который нужен, чтобы в голове всё улеглось, запомнилось и даже надоело, Филин выпустит. Если не случится чего-то, что заставит сделать это раньше.
Так или иначе, но сейчас выбора не было. Оставалось спать и видеть во сне отроги Крэг-на-Дун. И матушку, собирающую горные лилии.

[Leomhann >>>]

Просыпался Роб уже свежеперевязанным. Судя по ощущениям - Сапфир в этот раз не пожалел обезболивающей мази. И вложил в ладонь записку.
"Не знаем, что ты там и как, надеемся, что цел и с головой. Да, Эмма тоже надеется, сама и вслух. Слушай... читай: меня твоя бывшая тут приворожить пыталась. И Дика тоже. Ну и дура же! Зря я её убивал тогда, небось, сама бы на себя дом уронила. Бывай. Мы пока отнесём гостинец сэру Рольфу, а потом - будем".
Из письма было ясно, что Раймон ничего не знает о делах орденских, вернул Эмму, собирается мстить Рольфу, и в тот раз убил Розали. Будучи восьмилетним засранцем. А Роб тогда грешил на Бадб! И они, кажется, даже обменялись парой ласковых. Возможно, неистовая о него очередной кувшин разбила. Но это было письмо от Раймона, и этому Роб радовался даже больше, чем вести об Эмме. Появись сейчас в комнате неистовая, он вообще был бы счастливейшим из смертных, но - увы.
- Вот tolla-thone. Бедолага Рольф вряд ли думал, что огребёт кучу проблем, когда уволок Эмму. Но если Раймон собрался быть, то мне нужно вставать. Нельзя показывать, что мне больно и отчасти даже обидно, mo leannan. Это его отвернёт от Ордена, а Орден - это залог его благополучия. Пока ему прикрывают задницу привилегии, Раймон не вляпается во что-то особо грязное и крупное.
От лекарств мутило, и хотелось пить. К счастью, Сапфир оставил еще и поднос с бульоном, овсянкой и водой. Роб с наслаждением выдул половину кувшина, прежде чем сообразил, что скоро мазь перестанет действовать, и ходить снова станет крайне увлекательным приключением. Впрочем, всё это было неважно. Жутко захотелось жить. Проковыляв к окну, Роб распахнул его, жадно вдыхая тёплый майский воздух и подзывая близкий дождь.

[Spectre28 >>>]

21 мая 1535 г. Все ещё резиденция.

- Fheachd Alba, thug le Uallas buaidh,
'S tric fo Bhrus bha 'n cogadh cruaidh,
Fàilte dhuibh gu fois na h-uaigh,
No gu buaidh is sìth.

- Шотландцы, которые пролили кровь с Уоллесом, шотландцы, которых вёл Брюс, перед вами либо кровавое ложе, либо победа!
Роб пожал плечами, поморщился от уже привычной боли и уселся на подоконник. Майское солнце ласково пригревало, громко и задиристо распевали птицы. Делать было решительно нечего, разве что переделывать старые боевые песни в собственную генеральскую речь перед строем. Перед тем распевая их вполголоса, чтобы не тревожить детей.

- Seo an latha — an uair seo tha,
Feuch fo 'n cruaidh a-nuas mar sgàil,
Feachd na h-uaill fo Ionbhar dàn',
Dhèanamh thràillean dinn.

- Вот день и вот час: видите угрожающий вражеский строй? Видите приближающуюся силу Эдуарда... кхм... некромагов? Это ваши цепи и рабство! Не впечатляет, не так ли, mo leannan? Сам бы я за таким не пошёл. Не усилить ли следующим? Это ваши цепи и рабство! Это ваша смерть, ведь они пожрут ваши души! Хм. Еще пара дней тут - и я не только забуду, как говорить, но еще и как говорить убедительно.

- Cò 'na shloightear, feallta, fuar?
Cò 'na ghealtar dh’iarradh uaigh?
Cò 'na thràill fo shail luchd-fuath?
Clis bi bhuam fhir-chlith.

- Предатели, трусы, рабы - бегите сразу. Сдавайтесь, умоляйте их принять вас и простить! Может быть, мне бы стоило заняться тем же. Сдаться и поумолять Рупа. Но как это сделать?.. Хоть пиши записку и оставляй её для Сапфира. Вторые сутки пошли, эдак и с ума сойти можно. Сам себе уже речи произношу. А завтра что будет?

- Cò às leth a Thìr, 's a Còir
Thairrneas stàillinn chruaidh 'na dhòrn?
Buaidh an àird, no bàs le glòir!
Lean a dheòin do Rìgh.

- Обнажите меч свободы, братья! Хотите быть свободными и умереть свободными? Тогда - за мной! И - вперёд, за родину, за неистовую, да на пули. Гениально, Роб Бойд, браво. Почему б веке шестнадцатом не повоевать стенка на стенку, как это делали в седьмом? Впрочем, я и в седьмом так не делал... Нет повода начинать сейчас.

- Air ar bruid fo shluagh neo-chaomh,
Air bhur n-àl an sàs san daors',
Tràighidh sinn ar fuil 's an raon,
Bheir sinn saors' d' ar linn.

- Чтобы мы, чтобы наши дети не носили цепи рабства, мы прольем кровь, но мы победим! Четыре строчки - в одно предложение, оцени, mo leannan. Талант ничем не выбьешь. Дьявольщина, будь я на месте этих траханных верблюдами египтян, то в ближайшее время взял бы Лондон. Не знаю, на кой им Лондон, власть и земли здесь, если они лучше прижились бы у себя. Черт возьми, я даже не знаю, на кой мне Лондон. При некотором желании, столицу можно переносить, пока страна не закончится. Но! Сам факт того, что время самое подходящее, заставляет призадуматься.

- Sìos na coimhich bhorb gur bas!
Sreath gun ìochd — gach ceann thig 'bhàin,
Saorsa thig an lorg gach stràic.
Buaidh no bàs man till.

- Захватчики падут, обратятся в ничто! Победим или умрём!
Сходить с ума было весело. Только одиноко.

[Leomhann >>>]

22 мая 1535 г. Снова резиденция.

Утром двадцать второго в комнате возник Филин. Скорее всего, он вошел через дверь, как и все, но заснувшему только к утру Робу показалось, что Руп фон Тек воспарил на нетопыриных крыльях. Особенно - после вести о том, что королевский турнир завтра. И вообще, Роб слишком долго изволит уединяться и валяться тут, на кровати. Руп был послан на bhod, турнир - тоже, но вставать всё равно пришлось.
Турниры Роб не любил почти также, как балы. Турнир - это целый день торчать на трибунах у ристалища, наблюдая, как броненосцы мутузят друг друга наконь и пешими. Потом - всю ночь улыбаться на балу. Радовало лишь непременное присутствие Джордана. Брат, будучи послом короля Шотландии, почти наверняка будет присутствовать вместе с выводком детей, внуков, племянников и воспитанников. А это значит, что можно будет обняться и долго стоять так, возвращая друг другу семью и единство. Два Роберта - Джордан и Джуни - осиротевшие и оставшиеся старшими в большой семье.
- Mo leannan? Почтишь присутствием? Заодно исцелением пособила бы.
- Перебесился? - Ласково поинтересовалась Бадб, выходя из перьевого вихря. - А то такие речи в изоляции, такие речи!.. Вот, держи. Совсем исхудал. Кожа да кости, причём кожу ещё и изодрали.
- Перебесился, - между жадными поцелуями согласился соскучившийся Роб, отодвигая подальше вкусно пахнущую корзинку, - хотя, замечу, до костей мне еще далеко. И татуировку на спину верни, пожалуйста. Что, готов ли твой самый любимый илот к турниру?
Для Дика Фицалана, пожалуй, турнир был последним шансом. Вот только король Гарри в молодости показывал себя без преувеличения отличным бойцом - сильным, умелым, уверенным. Да и сейчас, когда к нему так невовремя вернулись здоровье и силы, мог дать фору любому.
- Готовится, - ответила Бадб. - Скажи, а как ты понимаешь, что татуировка не вернулась?.. Оно ведь небось давно часть тела. Ладно. Так вот, самый любимый илот готовится к представлению, и чем ярче, тем лучше. Одобряю. И вообще одобряю. О, ещё отдала ему любимого младшего илота - мерлин привёл. Сначала он, правда, хотел привести Гийома де Три, но к счастью, - она улыбнулась, не разжимая губ, - старик умер, не дождавшись счастья. А тот, кого привёл - Брох, Киниод.
- Ну, mo leannan, - ласково сообщил Роб, - я мог бы соврать, что частицы краски, которой делают рисунки, хоть и привычны, но не часть тела. А я же целитель. Вот и ощущаю их отсутствие. Мог бы, но не буду. Просто ты забываешь возвращать на тело шрамы и татуировки. Полагаю, что намеренно.
"Брох, Киниод" Роб привычно перевёл в "Лаллиброх, МакКензи". Припомнил Дугала МакКензи, рыжего плечистого великана, на которого даже рослые Бойды смотрели снизу вверх. Приуныл - Бадб нравились такие. И пожал плечами. Новый илот - это всегда хорошо, а что Гийом де Три умер и вовсе было великолепно. Осталось убрать Аля де Три, и заставить Раймона вступить в наследство. Ребёнок нищенствовал, имея в кошеле жалкие тысячу золотом, и это на двоих!
- МакКензи - католики. Неужели доброй волей пошёл?
- Полагаю, что намеренно, - задумчиво повторила Бадб, касаясь губами его лба. - Даже мысли про возраст и, хм, разумность не мелькнуло. Недолечила, что ли? Но вроде бы нет. И в чём, спрашивается, разница? Все эти века я гоняла, получается, налево, а стоило Инхинн этой за кнут взяться - и сразу направо получилось? Решено, мне надо в университет. Германский. А то так и останусь необразованной дикой богиней. А ты решил во всём монахом стать, муженёк, или не совсем? А то если ещё и целибат, то всё совсем печально.
- Отчего же печально? Замену ты уже нашла. Небось, молодой, сильный. Справится лучше. А я уж так, в стороне постою. Хотя, замечу, неразумно принимать клятвы католика, да еще и подаренного этим мерлином. Но увы - это вообще характерно для тебя, моя Бадб. Даже университет, боюсь, уже не поможет.
Роб мгновение подумал, доходчиво ли донёс мысль, что ему не нравятся ни подарки мерлина, ни мерлинские решения, ни радость, с которой Бадб приняла этого МакКензи. Пришёл к выводу, что - не очень. И добавил короткое, ломаное, каким отец обычно встречал известия о том, что Дугласы снова изнасиловали девчонку из соседнего клана.
- Nach í an bhitseach í?*
От первой оплеухи Роб увернулся, ехидно улыбаясь. От второй - не успел. Щёку ожгло ударом, а в ушах зазвенело.
- Ах, ты, - ласково начала Бадб, постепенно повышая голос, - air a shàrachadh le ban-dia fireannaich a tha air an eanchainn gu lèir a chaitheamh leis na whims aige. Leam-leat**, орденом траханый. И тем же мерлином, а он - траханый Розали, и ты тогда кто? Хотя, кого я обманываю, её в новом теле трахали все, кроме. Католики ему не нравятся, мать его Дугласиха! Подарки! Высокие мужики! Ну и сиди тут!
- Англичанка, - шустрая Бадб увернулась от пощёчин, но Робу уже было наплевать. Хотела хамства? Хлебай полной ложкой. - Б-богинька. А ты сама-то кто тогда? Это ж какая цепочка получается от одной рыжей дуры к другой! Не противно уже второго после неё под крыло принимать?
- Фидл-ди-ди,- поддразнила Бадб, оттанцовывая к стене. Платье менялось, сползалось к груди, открывая плечи, живот - Cam!*** Чего же противного? Нормальные мужики, один статнее другого!
В то, что неистовая уже проверила статность этого МакКензи, Роб не поверил. Но прозвучало оно так, как прозвучало. Даже руки зачесались поймать поганку и отшлёпать.
- Всё, baobh****. Довела. Поди сюда, лапочка.
И лапочка пошла. Охотно, так, что юноша-воспитанник, вломившийся в комнату с участливым вопросом о самочувствии магистра, застал весьма любопытную картину борьбы. Оценить её, впрочем, не смог - злого Роба как раз вытягивали на болевой, и мальчика вымело в коридор разъяренным "Брысь!" Закончилось всё быстро. Роб оказался привязан к кровати лентами из какой-то дряни: то ли растений, то ли камня, подёргался, пытаясь их порвать, и только потом услышал вопрос неистовой. И увидел, что она потирает плечо.
- Ann fhèin? A bheil mi a' falbh?*****
- В себе. И не уходи. Лучше развяжи, а то кровать сломаю я, а стыдно будет тебе. Представь, что я буду врать на вопрос о том, как такое могло получиться!
- Не представляю, - Бадб села на край кровати, распуская ленту за лентой. - И правда, что? Например? К тому же, представь, какие разговоры будут носиться по резиденции! Это ж как после них врать надо будет? Например?..
- Сейчас покажу.
Всё-таки, у них была отличная семья. Роб был в этом уверен, и чёрта с два его кто-то переубедил бы.
Потому что только в идеальных отношениях чистоту помыслов замечательно дополняет сломанная кровать.

* Ну не тупая ли шалава ты?
** Самолично этой богиней траханый кобелина, истрепавший весь мозг своими капризами. Сума перемётная...
*** Криворукий
**** Старая потаскуха
***** В себе? Или уйти?

[Spectre28 >>>]

Из приятной дрёмы на так и не сломанной кровати ближе к полуночи выдернул стук в дверь. Роб аккуратно переложил с плеча на подушку голову Бадб, наскоро завернулся в килт и поспешил открыть. Столь деликатно в полночь обычно стучали не к добру. Но на пороге стояли Раймон и Эмма.
- Сын мой? Ты заболел? Стучишь.
- Где ты видел здорового морочника? - Раймон с интересом оглядел сначала Роба, потом покои за ним и вздохнул, казалось - разочарованно. - Что до стука, то всякое бывает. Одно дело, если, как говорят, ты в порыве гнева - или страсти, я так и не понял, - задушил супругу, разломал всю мебель и теперь страдаешь над её телом. Или над мебелью. Такое требует вежливости и такта. Другое - если здесь у тебя, как говорят, оргия на сотню фей и почему-то бруху. Это не считая богини. Конечно, интересно, где бы оно всё тут поместилось, но в такое влетать без стука точно не хочется. Сам подумай: вот открываешь дверь, а на тебя вываливаются спрессованные феи. Голые, но при этом в чёрных корсетах. И главное: если, как говорят, сначала ты убил супругу, а потом она тебя, а теперь тут сидит магистр Филин и то оживляет, то снова упокаивает обоих по очереди, приговаривая: "Как же вы меня бесите"... вот тут стучать надо как можно тише, в идеале - беззвучно. Но я вижу, всё цело и здорово, даже кровать. Мы переживали.
- Спасибо. Я тоже, - Роб отогнал видение голых фей и Филина в чёрном корсете, и наконец обнял Эмму. - Переживал. Пойдём в кабинет? Здесь намедни Снежинка со Свиристелем были, выжрали всё вино. Но в кабинете, кажется, завалялся подарок Неда Баркли. Баркли, чтоб ты знал, гонят чудесное бренди. Горит не хуже греческого огня. Самое то с дороги, да на сон грядущий. А то выглядите вы, дети мои, будто один с вампиром на мечах дрался, а другая при этом лекции читала.
"Мы переживали" было самым ценным признанием из услышанных за последние сутки. Роб отечески взъерошил волосы Эмме и прихватил с кресла у двери рубашку. Ходить как какой-нибудь дикий горец в килте на голо тело по резиденции не годилось.
- Да мелочи, - отмахнулся Раймон, давя зевок. - После венчания пришлось зарубить Клайвелла, пока Эмма держала Мэри. У тебя тут, как говорят, всё гораздо интереснее. Не думал, что капитул решит всё так быстро. Или просто - так.
Роб пожал плечами, не испытывая желания читать нотации о необходимости понимания неокрепшими умами неотвратимости наказания.
- Капитул решил верно. И я в этом деятельно участвовал. Непогрешимых нет, Раймон. Сложно сидеть на двух стульях, знаешь ли, а надо.
В кабинете царил полумрак. Кто-то заботливо зажёг свечи, но не догадался сделать то же с камином, и было прохладно. Роб нырнул под стол, доставая чудно нахолодавшую бутылку и три… два кубка. Третий пришлось убрать, уж больно недобро поглядела на него Эмма.
- Пособи с камином, сын мой. А что переживали – приятно, чёрт побери. Сразу ощущаю себя нужным.
Раймон, не поднимаясь из кресла, щёлкнул пальцами, и дрова вспыхнули. На решётку запрыгнула огненная ящерка, посмотрела на бренди, чихнула искрами и сгинула в трубе.
- Бренди - это хорошо... ой! Что ж теперь, простыми фразами вообще не говорить?! Так вот, бренди - это хорошо, потому что голова - пустая-пустая. За последние дни столько сил растратил, что с полгода назад такое... даже с накопителями сапоги бы откинул. Да и какие полгода - даже в Билберри отварами отпаивался, а сейчас - ящерки вон бегают. Жуть. Так и архимагом стать недолго. Или это твоя свояченица подсобляет?
- В Билберри, - Роб ухмыльнулся, - ты не отварами отпаивался. А, хм, потолок таверны раскачивал. Аж сушеные пауки сыпались и Джеймс с нот сбивался. Прости, Эмма, не красней. Немайн, конечно, может. Она вообще к тебе неровно дышит. Но я думаю, это всё твой богатый потенциал. Даже у меня склонностей меньше, а ведь Тростник не всё вылил на ту дорогу вместе с кровью, и он был равен богам. Ты развиваешься, сын мой, это нормально. Это как первая близость. Впервые ведь у всех на раз чихнуть, так?
Иногда было любопытно, от кого Раймон унаследовал своё набор стихий, довольно причудливый. Вряд ли от старины Гийома, когда тот явился в резиденцию, от него тянуло только сырым огнём.
"К слову, о Гийоме".
- Я хотел тебе сказать... Это моя Мю убила Гийома де Три. Расценив, что как илот он будет опасен и для богини, и для генерала. Если хочешь, я выплачу виру вместо неё.
- Вира? То есть, нам не надо ничего за него доплачивать? Так и замечательно, - Раймон глотнул бренди, пожал плечами. - Братец порадуется, конечно... но погоди. Гийома - в илоты? Такого, каким мы его оставили? Я, конечно, помню Эда, но тот хотя бы бегал, прыгал и всячески гадил, а тут?
- Я думаю, Гийом тоже гадил, - задумчиво согласился Роб, вдохнув запах бренди. - В том состоянии, в каком вы его оставили. Возможно, даже всячески. Но увы, его исцелил... нет, мне это решительно надоело. Лезет во все дыры! В общем и целом, его исцелили. А потом мои полковники повздыхали, глядя на такие оперативные сводки, покрутили пальцами у виска, и к Гийому пришла Мю. Если важно, дело она обставила так, будто это сделали культисты. Так что ты стал сиротой, сын мой.
Не изменяя задумчивости, Роб отпил добрый глоток бренди. Выпивка обожгла гортань, скатилась по горлу и мягко стукнула в желудок. Почти немедленно по телу разлилось тепло. Которое хоть и было приятно, но Робу не понравилось. Отвык. И всё же - отпил ещё, чтобы напомнить себе себя.
- Но я всё это знаю от неистовой. Когда помирились, сразу же рассказала. Сам я, как понимаешь, был занят. Странное дело, даже шрамов не осталось, а будто чешется. Фантомная чесотка, выходит. Но вам бы поспать, дети мои. А то, небось, с утра умчитесь на тракт, рольфов непуганых пугать.
Раймон отставил кубок и поднялся, поднимая с собой Эмму. Зевнул.
- Говорят, у сэра Рольфа два поместья сгорело... враз вспыхнули, как сговорились, через полстраны-то. Не повезло бедняге. Что ж, доброй ночи, - уже в дверях, он приостановился и покачал головой. - Сирота, ха. Придумает, тоже...
- Спокойной ночи, mo mhac.
Проводив детей, Роб уселся у огня. Игнорируя кресла, прямо на шкуры лесавок, наброшенные на пол вместо ковра. Огонь был похож на Бадб. Она вернулась в его жизнь, как пламя, которое тянет свои языки прямо к сердцу, а сегодня - еще и вернула к жизни.
Он всегда любил жизнь, жадно, остро. Любил своих мальчишек, тракты и трактиры, себя в них. Печалился, когда с возрастом стало сложнее мотаться по стране, но и свои пятьдесят три он любил тоже. А теперь, не успевая жить привычно, всей душой желая простого михаилитского счастья, Роб с удивлением понимал - ему нравится жить даже так.
Пожалуй, об этом стоило поговорить в Бадб. И не только поговорить.

[Leomhann >>>]

23 мая 1535 г. Лондон, турнир, focáil sasanach.

- В самом лучшем королевстве,
В самом-самом лучшем замке,
Жил-был самый-самый-самый
Замечательный король.
С детворой играл он в прятки,
И в колдунчики, и в салки,
И проигрывая даже,
Он детишек не порол...

Сегодня все были странными. Король, который развёл речь, размером с Пролив. Королева, вещающая о закрытии борделей. Джеймс, орущий, чтобы привлечь внимание. Джеффри Поул, спустивший хамство. И, право, сегодня Робу было жаль, что михаилиты не плясали в ристалище, а только на балу. Хотелось драться. И драться не с тварью, но с достойным противником. Вёртким, юрким, сильным. Чтобы и победа была сладкой, и проигрыш - достойным. Несомненно, в этом была виновата Бадб.

- Он родителей,
Он родителей,
Он родителей
Порол...

Напевание крамолы ей на ухо справиться с жаждой драки не помогало. Напротив, руки чесались пуще. И наверное, Роб бы затосковал совсем, глядя, как упоительно, с грохотом падают на песок ристалища конные, но будто услышав его жалобы, курва-судьба послала на трибуны Розали. Увидев, как она поднимается в теле Алетты де Манвиль, надев тёмно-синее, вдовье платье, Роб подавился словами следующего куплета, и толкнул в бок Бадб.
- Ты что-то там говорила, что давно сняла все проклятья, mo leannan. Как насчет лишить меня способности узнавать её в любом обличье?
Бадб весьма недовольно промолчала. Роб вздохнул, напоминая себе, что хорошо воспитан, блестяще образован и женщин обычно не бьёт. И уж тем более, не сбегает от них прямо среди рыцарского турнира. Потому что рыцарь, мать его доспехами.
- Прелестно выглядите, миссис Харпер. Новое тело вам к лицу. С чем пожаловали? Околдовать? Обрушить трибуну?
- Леди Алетта, - с достоинством поправила его Розали. – Вдова. Но как приятно, что ты всё ещё узнаёшь меня, как бы я не выглядела. Хочу поговорить, мой милый. Мой дорогой. Я так скучаю!
- Ладно, - Роб покосился на фыркнувшую Бадб, на навостривших уши парней, на ристалище. Ситуация была к разговорам не располагающая. Даже на землю презрительно не плюнуть, непременно в кого-то попадёшь. - Детка, послушай меня. Ты мне надоела suas ris na bàlaichean. У меня что, гранёный? Винтом? Или твой юнец не справляется? Эвон, как бесишься. Ну так иди, поищи ещё где-то. Я не подаю, даже по праздникам. Даже по твоим адским праздникам. Даже на Пасху! Чего ты от меня хочешь? Я не буду тебе ни мужем, ни рабом, ни любовником, ни спутником. Никем. Хоть что делай, но если продолжишь, то сделаю уже я. И поверь, сделаю так, что шанса возродиться не будет. А теперь - иди. Скорби по Харперу. Хей, Джеймс! Тут говорят, Харпер помер!
- Хотя, - задумчиво проговорила Бадб, - конечно, врут.
- Потому что юнец обделался, - согласился с ней Роб. - И теперь мы имеем обгадившегося мерлина. Причем, во всех смыслах. К слову, Розали, детка, он мне тоже надоел. Почти как ты, только больше.
Розали растерянно хлопнула ресницами, будто не ждала такой отповеди.
- Я уйду сейчас, мой дорогой, - вздохнула она. – Но вернусь, когда ты будешь один. И сможешь говорить свободно.
- Аinnis.
Робу хотелось догнать уходящую по трибунам Розали. Догнать и задушить. Не взирая на последствия, тюрьму за убийство и даже злого Клайвелла неподалёку.
- Mo leannan, ты же мысли читаешь. Что она от меня хочет?
- На ручки, - сухо просветила Бадб. - На коленки. И под одеялко. Нежиться и обниматься.
- Мне порой жаль, что ты меня освободила. Из твоих уст это всё прозвучало, как очень заманчивый приказ. Но чёрт побери, моя Бадб, я не хочу...
Договорить не получилось. На ристалище вышел Дик. Это было воистину рыцарственное зрелище. Яркий, молодой, красивый Фицалан не надел шлем, и коротко стриженые волосы золотились под майским солнцем. Дик улыбался - ангельски, безмятежно, ласково, как не улыбался почти никогда, и дамы млели, восторженно вздыхали. Флёр изменника добавлял ему очарования, того опасного лоска преступника, от которого иные девицы теряли голову. Это было хорошо, особенно для дела Ренессанса, о котором Роб слегка подзабыл за суматохой. Красивый и умный илот приведет к стопам своей богини больше почитателей, а особенно - почитательниц, чем уродливый и тупой. А уж захоти сейчас Ричард Фицалан обратить трибуны в свою веру... Дамы бежали бы за ним, теряя туфельки. А еще этот подлец красиво бился, точно угадывая, когда нужно сделать вид, будто руки слабеют, изящно и быстро ныряя под руку короля. И ведь победил, но поняли это только опытные мечники. Для всех остальных - ничья, короткий разговор с королём и помилование.
Самое выгодное приобретение неистовой, пожалуй.

[Spectre28 >>>]

РИЧАРД ФИЦАЛАН

Где-то у иоаннитов, день 1.

Приходил в себя он медленно, сквозь тошноту, головокружение и злость. Так глупо попасться! Как мальчишка! Будто не был самым быстрым мечником ристалищ!
Дик подскочил на ноги, запнулся за камень пола, понял, что находится в полутёмной камере за дубовой дверью и сел на пол. Прежде чем убивать пока еще неведомых похитителей, следовало понять где, когда, зачем и сколько людей - нелюдей? - требуется прикончить.
Глаза, медленно привыкающие к полумраку, выхватывали то охапку соломы, то нужник, то затрёпанную Библию, которую читать совсем не хотелось. Воды не было, но пить пока тоже не хотелось. Благо, что оставили одежду и обувь. Разве что Дик опрометчиво не носил за голенищем ничего полезного, как это делал лэрд. Пообещав себе завести такую привычку, он поднялся и пошатываясь, дошёл до двери. В смотровом окошке виднелся кусок стены - и только.
Дик прислонился к двери, закрывая глаза. Звать госпожу было опасно, ведь это могла быть ловушка для неё, не звать - опрометчиво, и от противоречий подташнивало.
Зато можно было позвать тюремщиков. Библия прямо указывало на то, что здесь всем заправляли люди. По крайней мере, Дик не слышал о тварях, предлагающих святое писание своим пленникам. И если он был жив, значит, эти люди зачем-то в нём нуждались. Следовательно, обязаны были поить и кормить. Дик от души саданул пяткой в дверь и что есть мочи заорал:
- Воды!
Звук ударов и голоса гулко разносился по коридору. И через мгновение послышался слабый, но знакомый голос Алетты де Манвиль.
- Дик? Это вы?
- Это я, - Дик вздохнул, усилием заставляя себя успокоиться. Алетта де Манвиль – если это была она – находилась у иоаннитов – если Харпер не соврал. Значит, Дика тоже разместили в темницах этого ордена. Отсюда следовало, что госпожу на помощь звать нельзя, говорить лишнего – тоже. И вообще, самое лучшее изображать изнеженного принца, падающего в обморок от грубого слова. – Как вы себя чувствуете, дорогая?
«Нашёл время и место для светских разговоров».
Если подумать, Алетту эти чудо-воспитатели шлюх предназначали ему. Значит, у него были ключики к ней. А если припомнить, какие убийственные таланты открывались в Хизер, то Алетте де Манвиль сам шлюший господь велел стать полезным инструментом в деле сжигания прецептории иоаннитов дотла.
- Спасибо, хорошо, - с нескрываемым сарказмом отозвалась Алетта. - И погода такая чудесная. Жаль, из камеры не выйти, чтобы погулять. Были ли вы на последнем приёме у короля? Какое платье выбрала королева? Помню, она думала про сиреневое. Вы будете меня спасать или побеседовать явились?
- Конечно, буду, - согласился Дик в тон ей. - Вот как только в своей камере насижусь, сразу вас спасать начну. Вы пока приготовьтесь, что ли. У вас эннен есть?
Зубастая и язвительная Алетта была интереснее Алетты восторженно-венчальной, и если бы Дика не занимали мысли о том, как выбраться из камеры, он бы с удовольствием побалагурил. Но увы, обстановка к приятным беседам располагала мало.
- Будь у меня эннен, - мечтательно протянула Алетта, - я бы им задушила кого-нибудь из монахов, а потом вас. Прекрасный принц нашелся, ха! Я же не спрашиваю, где ваши сияющие доспехи, волшебный меч, белый конь и гора золота, отнятая у дракона.
- Как хорошо, что вас надежно заперли, дорогая, - неубедительно порадовался Дик, ощупывая дверь. Она ожидаемо оказалась прочной и гладкой. - Быть задушенным вашей вуалью - смерть страшная, хоть и почетная для рыцаря. Воды!
Препираться дальше становилось бессмысленно. Пикировка пользы не приносила, зато наверняка веселила тюремщиков. Поэтому Дик снова пнул дверь и заорал.
- Ну чего орать? - мягко упрекнул он снова. - Пейте, мой принц. Вода святая. Только утром святили.
Дик пожал плечами, с удовольствием прикладываясь к ковшу - он только сейчас осознал, что в самом деле хочет пить. Святая вода или нет, но пилась она как самая обычная. И только когда ковш опустел, до Дика дошло - иоанниты знали, что он илот. Вероотступник. И, видимо, от святой воды должен истаять дымом. Или умереть в корчах. Соблазн упасть на пол в припадке был велик. Дик кашлянул, поглядел на монаха-воина, и воздержался.
- Зачем я здесь, отче?
- Для того, чтобы искренней помощью делу Христову искупить тяжкий груз своего непрощаемого греха, мой принц, - скорбно ответил иоаннит.
- Так зачем же красть было? - Искренне удивился Дик, возвращая ковш. - Можно было ведь прийти, сказать, что помощь нужна святому делу. Я и сам тягощусь грехом. Мне ведь всю жизнь разрушили, отче. Заставили с праведной женой, Клариссой, развестись. Так что, я готов. Какая помощь нужна ордену?
Не можешь победить - возглавь. Дик ангельски улыбнулся, глядя иоанниту в глаза. Только бы выбраться из пустой камеры!..
- Позвольте вам не поверить, мой принц, - вздохнул иоаннит. - Когда он говорит ложь - говорит своё. Но пойдёмте. Поговорим, во славу Господа.
Дик кивнул, выходя из камеры. Глаза ему не завязали, и он старательно запоминал каждый поворот, каждую выбоину стены и пола. Привели его в то ли пыточную, то ли лабораторию, в которой хозяйничал второй иоаннит - седой и полный.
В предложенное кресло Дик опускался воистину царственно, с прямой спиной и высокомерно вздёрнутой головой. Если уж принц - то во всём.
- Итак, господа? Для чего вы искали моей аудиенции?
- Скажите, чадо, как же вы дошли до такой жизни, - сочувственно спросил тучный иоаннит. - Вот брат Гуффье и я воистину вам сострадаем. Отчего же вы веру в Христа отринули?
- Зачем приняли на чело печать зверя? - Поддержал его Гуффье. - Ради чего приносили жертвы идолам, возглавляли адовы легионы? Вот брат Крюссоль и я считаем, что ради власти, но... может, ошибаемся?
- Не на чело. На руки, - Дик поддёрнул рукава, полюбовался переплетение трискелей, листьев рябины и благородных жеребцов, продемонстрировал их иоаннитам и сокрушенно вздохнул. - Жертв не приносил, а легионы возглавляю до сих пор. Пока меня не сняли с должности, я буду поднимать их для боя. Что до власти... Вы отчасти правы, чтимые рыцари-отцы. Нынешняя власть отринула Господа нашего, отринула святой Престол. Как же мне, нищему принцу, было еще заполучить в свои руки легионы обученных воинов? Как еще подчинить их языческую тьму на благо своей страны и народа?
Жутко хотелось потрогать макушку и убедиться, что нимба там нет. Но Дик лишь покаянно повесил голову и подумал, что не врёт ни на пенни. В самом деле, в руки госпожи он себя отдавал, чтобы получить преференции. И ведь получил! Вкупе с тумаками, но тут сам виноват.
- Так значит, это вы ведёте легионы, мой принц? - задумчиво спросил брат Крюссоль. - Других командиров нет?
- Есть, разумеется. Сотники, например. Всё, как в обычном войске, ничего нового. Строем ходят плохо, всё больше норовят сражаться не по-рыцарски, из засады. Но я надеюсь образовать этих варваров, отче.
Если подумать, то Хоран до сих пор не смирился с тем, что он полковник. А Барру Беван вообще был крылатой принцессой, так что и здесь Дик не врал. А как однополчане ходят строем он вообще не видел - Хоран предпочитал, чтобы солдаты занимались делом. То есть, бегали, если ничем не заняты.
- А какую же роль играет некий михаилитский магистр, сыне? - ласково поинтересовал брат Крюссель, а Дика ощутимо ужалило от подлокотников. - Забыл сказать, сие кресло очень не любит, когда в нём врут. Даже слегка.
"Зараза".

[Leomhann >>>]

Дик безмятежно улыбнулся. Ложь была противна его натуре. Особенно ему не хотелось врать про человека, за которым было несложно проследить. Осталось понять, что именно не хотелось и как конкретно не врать. Поэтому он припомнил, как лэрд за обеденным столом даже не потрудился скрывать усталость после любовных утех. Как смотрел, прищурившись, на Бермондси с холма, точно, безошибочно расставляя бойцов.
- Консорт он, отче. Странно, что вы спрашиваете о том, кто делит ложе с одной из трех, но не говорите о мерлине, заточив жену последнего у себя в темницах. Мерлин важнее консорта.
- Мерлин... странный.
Брат Крюссоль зашагал по лаборатории.
- Странный. Даже для комиссара - нелепый. Вы бывали на Авалоне, мой принц?
С нелепостью комиссара соглашаться было легко и приятно. Со странностью мерлина - тоже. И как удачно, что Дик на Авалоне не был ни разу! Впервые порадовавшись своей необразованности, он честно помотал головой.
- Нет. Насколько знаю, это остров мерлина. Вот он - бывал.
- И каждый бес другому рад ногу подставить, - задумчиво проговорил Гуффье, потирая подбородок. - Всё как по учёным теологам. Или есть иные причины, что вы его уже дважды помянули, мой принц?
"Знакомый жест".
- Вас не поймешь, святые отцы. То правду говори, то ноги подставляй, - Дик потянулся, давя вспышку головной боли и тошноты. Приложили его, похоже, знатно. - Вы поймите, что все мы - генералы, полковники, сотники, десятники, жрицы - только слуги. А вот мерлин - голос и воля богини, её земная оболочка, её дом и её храм. Добро и Зло в одном флаконе. И только богиня знает, чем наполнит его. Я не предлагаю заменить меня на него. И не хочу подставить. Но он - нужен. Правда, не понимаю, зачем.
"О, великая богиня Бадб, что я несу?!"
- Зачем же вы так заботитесь о делах ордена, который вас похитил, мой принц? - Вкрадчиво осведомился Крюссоль. - Конечно, духовный наставник важен, но и генералы... Да, пожалуй, генералы тоже интересны. Списком, пожалуйста.
Дик потёр щёку, тщательно выбритую утром и уже успевшую обрасти суточной щетиной. Иоанниты задавали толковые вопросы, спору нет. Но они вряд ли слушали Хорановы байки о битве при Маг Туиред.
- Сложный вопрос, - признал он. - Признаться, я их сам не особо знаю. Ну вот кроме меня, слышал имена: Луг Ламфада мак Киан, Нуада Аргетлам мак Этлиу, Огма мак Этлиу и этот... Гойбниу. И вообще, господа, это я вам нужен, а не вы мне. Если вы будете повергать сомнению каждое моё слово, обвиняя во лжи, то я... либо вызову каждого из вас на дуэль. Либо не скажу больше ни слова. Зачем вам Авалон, святые отцы?
Бил брат Крюссель сильно и жёстко, сразу разбив до крови губу и нос.
- Лжёшь, поганый культист. Насмехаешься, - прошипел он. - Думаешь, мы не спросили тебя, обеспамятевшего?
Из подлокотников кресла вылезли путы, надежно примотав руки.
- В тебе что-то сломано, - задумчиво проговорил Гуффье. - Или не в тебе. И об этом ты не сказал. Скажешь сейчас. Почему не сияет зеркало?
Дик сплюнул кровь прямо на чистый пол. В лицо иоаннитам плевать было жутко невоспитанно. Да и не доплюнул бы. Но вот на пол - это было хорошо. Достаточно презрительно, достаточно страдальчески. Спасибо госпоже Инхинн за ясный ум и отсутствие ярости мигрени.
- Если спросили, то ничего нового от меня сейчас не узнали. И моё зеркало - не ваше дело, - Дик ухмыльнулся, демонстрируя средний палец. - По крайней мере, пока не скажете, зачем вам Авалон.
Результат получился не совсем тот, на который рассчитывал Дик. Ему не поверили, про Авалон ничего не сказали, зеркало не вспыхнуло, зато избили от души, со старанием. Тщательно даже. И всё то время, что его волокли по коридору, в камеру Алетты, Дик думал - уходить отсюда нельзя, не узнав, чего хочет поганый орден. А уходя - сжечь всё это к чёртовой бабушке. Мысль, недостойная рыцаря обычного, но вполне подходящая адскому рыцарю. Впрочем, коробочку с подарком Велиала следовало расковырять в самом крайнем случае. С этой мыслью Дик, выдерживая роль до конца, надменно поднялся на ноги - вполз по стене - холодно кивнул Алетте и весьма неуклюже, хоть и высокомерно рухнул на солому.
С побоями нужно было переспать.

[Spectre28 >>>]

Где-то у иоаннитов, день 2.

Не говори: «отчего это прежние дни были лучше нынешних?», потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом.
Читать Библию было скучно. Дик захлопнул Писание, затёртое сотней, если не тысячей рук. Других книг в камере Алетты не имелось, заняться было решительно нечем, а избитое тело наливалось синяками и ссадинами. Не болело - ныло, противно и назойливо, покусывало уязвленной гордостью. Впрочем, гордость - ерунда. Того, кого богиня однажды вышвырнула, как котёнка, никакие иоанниты не могли даже обидеть. Сейчас Дика гораздо больше занимало, зачем воинствующим монахам Авалон. И самое главное - зеркало и светоч. Дороги эти нервные господа почти наверняка умели открывать сами. В конце концов, орден для того и был создан - охрана дорог и помощь паломникам. Ни зеркало, ни светоч для этого не были предназначены. Конечно, с Эммой можно было указывать путь заблудшим, заглядывать в сокровенную суть душ, в воспоминания, обнажая их и выворачивая. Даже судьбу можно было перекроить, но... Однажды заглянув в глаза мирозданию, Дик понял - это плохо. Мироздание стремилось к гармонии, и для того придумало рок. Можно изменить череду событий, но в итоге придешь к тому же результату, от которого хотел сбежать.
Дик задумчиво постучал книгой по ноге. Итак, дороги эти господа иоанниты умели открывать сами. Значит, путь на Авалон для них не был проблемой. Конечно, об этом следовало уведомить лэрда, но отчего-то понималось ­– отсюда не услышат. Но зеркало… Не сияющее ровно потому, что Эмма угасла. Неужели иоанниты хотели того же, что и Локи? Стереть часть истории? Забвения? Или – новой судьбы? Обсудить догадки было не с кем.
- Что они с вами делали, Алетта?
Алетта вздохнула, усаживаясь рядом с ним. Коснулась залитой кровью рубашки.
- Говорили. Смотрели. Я бы сказала - очень непристойно смотрели. Спрашивали об отце ребёнка... Я ведь беременна. Знаете, Дик, я смотрела на вас спящего. Вы такой безмятежный. Совсем не хмуритесь, улыбаетесь - как ангел. И эти синяки вас не портят. Очень больно?
- Не очень. Как с лошади упасть - обидно, но не смертельно.
Дик, не колеблясь, приподнялся с соломы, притягивая её и прижимая к себе. Делясь теплом. В камере не было холодно, но одиночество порой было худшим холодом из всех возможных. К тому же, тайные таланты Алетты необходимо было разбудить.
- Вы всё ещё моя книга, дорогая?
- Знаете, Дик, - Алетта не отстранилась, даже не возмутилась. Наоборот, приникла, уткнулась в плечо. - Они что-то сделали с этим... с моим воспитанием. Я не помню многое, у меня будто пропали куски времени, а в голове порой весело и пусто. И очень хочется домой, к папе.
Дик тоже не отказался бы домой. Только не к папе - к Хизер. И если бы знал, где в этой богодельне выход, тут же бы отправился к ней, не взирая на короля и его фоморов. Перед тем вырезав всех, до кого дотянулся бы. И спалив всё, что горит. А брата Крюсселя сначала выпорол бы арапником. Но пока такой возможности не имелось, зато под боком была усталая, испуганная и беременная женщина, о которой следовало позаботиться. Алетта де Манвиль не была виновата, что у неё отняли крайне полезные для узников навыки. Напротив, теперь Дик чувствовал вину, что навязал ей бесполезного мужа.
- Мы выберемся, дорогая, обещаю вам. Особенно, если припомните что-то полезное. Вы здесь дольше. Как нас охраняют? Вы видели караульных? Как часто меняют воду и приносят еду?
Сказав об еде, Дик понял, что уже пару суток не ел. И не отказался бы даже от облаток, если уж здесь поили святой водой.
- Никогда не видела караульных, Дик. А еду и воду приносят вечерами, один раз. И всегда - брат Гуффье.
Алетта льнула кошкой, теребила ворот рубашки, почти касалась губами шеи. Пришлось вздохнуть, чуть отстраниться и поймать руки. К соблазнам и утехам не располагали ни побои, ни камера, ни собственная женатость.

[Leomhann >>>]

- Дорогая, вы очаровательны. Но... не здесь же. И я женат. Лучше расскажите об этом Гуффье. Вы же наблюдательны. Неужели ничего полезного для нас не подметили?
- Ох, - Алетта обиженно надулась и снова придвинулась ближе. Коснулась в поцелуе уха. - Он противный. То есть, симпатичный. Уверенный в себе. Двигается хорошо. Но противный. На меня смотрит, как на грязь. И почему не здесь? Тепло, уединенно, до вечера никто не придёт. У меня так давно не было мужчины, а у вас никогда не было настоящей женщины.
Двигается хорошо - значит, владеет телом. И руки мечника - хороший фехтовальщик. Уверенный в себе - возможно, борец или обладает редким даром. Или просто фанфарон. Так или иначе, попробовать стоило. Хуже иоанниты все равно не сделали бы, коль уж им так нужно невероятно ценное зеркало. Дик запечатлел целомудренный поцелуй на лбу Алетты, сбивая себя с решимости. В мире, где констебли работали с читающими мысли палачами, а воду разносили самоуверенные мечники, следовало тщательно скрывать свои намерения.
"О, Бадб! Пусть твой крепкий щит будет между мной и всем злом и опасностями. Пусть твой острый меч будет между мной и всеми, кто нападет на меня".

Услышала Бадб или нет, но к полудню - по крайней мере, Дик думал, что это полдень, в замке поднялся шум. Кто-то бегал, перекрикивался и всё это походило на начало осады. Через четверть часа, когда всё стихло, дверь открылась и явился Гуффье с тремя оруженосцами. Дик, еще заслышав шаги, сполз по стене будто в беспамятстве, не забыв подмигнуть Алетте и призывая тем самым к молчанию. Беготня в замке была шансом.
- Скис. Забирайте его и бабу, - бросил Гуффье, оглядываясь куда-то назад, в коридор. - Быстрее.
Тех двоих, что вцепились ему в руки, Дик скинул. Сдирая кожу, сорвал с пальца обручальное кольцо, швырнул его в Гуффье, выхватывая короткий кинжал с пояса одного из юнцов, швырнул следом за кольцом. На удивление - попал, но изумляться было некогда. Мальчики, барахтавшиеся у ног, неумело навалились, и один исхитрился воткнуть кинжал в бедро. Одного пришлось пнуть в лицо, другого полоснуть по горлу любезно подаренным кинжалом. Третьему Дик, не стесняясь в выражениях, предложил отойти поглубже в камеру и отвернуться лицом к стене. Мальчик возражать не стал. Дик воткнул кинжал в глаз Гуффье, стянул с того пояс, чтобы перетянуть себе бедро и только после этого начал дышать. По крайней мере, весь суматошный короткий бой он, казалось, не дышал вовсе. Алетту пришлось взвалить на плечо. То, что его с этой довольно увесистой ношей не заметили, иначе как чудом Дик не назвал бы. И лишь когда вышел из пропахшего миазмами отверстия для сточных вод, когда на голову рухнул полумертвый голубь с запиской - Дик поверил, что выбрался. А очутившись в теплом нутре полковой палатки - вдвойне.
- Госпожа!
Алетту Дик положил на пол, устланный войлоками, а сам опустился на колено, приветствуя явление Бадб. Получилось плохо - нога возмутилась такому отношению и принялась зверски болеть. Так, будто до этого и не болело. Но иначе выразить радость от присутствия богини и благодарность Дик не мог. Его выдернули из-под стен прецептории почти мгновенно. Значит - искали и беспокоились. Это стоило так дорого, что даже слова не шли.
Богиня подхватила его на ноги, прижала к себе, принося не только исцеление, но и крайнее изумление, и расцеловала в обе щеки.
- С возвращением, - бросив взгляд на Алетту, она вскинула бровь. - Эту, наверное, целовать не буду, хватит и полкового лекаря. Твоё вероятно будущее величество.
Дик недоумённо моргнул. Королём его нынче не называл только ленивый, но слышать из уст госпожи такое было и удивительно, и чревато. Он аккуратно высвободился из объятий и только теперь вспомнил, что держит в руках голубиное письмо. Из записки, которой его удостоил зять, Дик выхватил только «Спешу обрадовать: моя супруга и ваша сестра нашлась и со мной, пусть пока что и не вернулась. Но – верну», счастливо улыбнулся – Эмма нашлась. И не переставая улыбаться, глянул на госпожу.
- Спасибо, госпожа. Почему величество? Хотя я начал не с того вопроса. Что происходит? У иоаннитов была беготня и суматоха, как перед осадой, иначе нипочём не вышел бы. Здесь – полковые палатки. И мне кажется, что снаружи я слышу голос Хорана.
- О-о, - протянула Бадб. - Это ты ещё мыслей не слышишь. Если коротко, то мерлин пришёл тебя спасать, прихватил с собой Розали - ту самую, она же Варда, - призвал полк. Полк - ну, не весь, сотня с Хораном и Беваном, - явился вместе с генералом, потом все немного подрались - особенно мерлин с Беваном и Рос - и теперь сидят по разным углам, тоскуют и строят планы. Розали немножко проклята и спит, мерлин немножко проклят и кипит. Иоанниты тоже строят планы. Хочешь, зачитаю? Вот, например, свежее, только что поймала: "Возлюбленные дети Господни! Да хранит вас благословение Пресвятой Богоматери! Сарданапал, вероотступник Генрих Тюдор, посягает на нас. Силы его диавольские подходят к нашим стенам, к последней твердыне истинной веры! Придите на помощь, возлюбленные чада!".
- Лэрд цел?
Дик устало опустился на войлоки рядом с Алеттой. Сел, обхватив голову руками. Всё это звучало как огромная куча дерьма, над которой мухой кружил Харпер. Более того, Дик готов был держать пари, что это Харпер кучу и сотворил. Теперь было только две дороги – либо на трон, либо на плаху. Отсиживаться в Фэйрли с теплой Хизер под боком, когда на кону были жизни и благополучие родных, он не намеревался.
- А что с ним будет? - Удивилась Бадб, прохаживаясь по шатру. - Конечно, возраст почтенный уже, но с другой стороны, какие его годы? Правда, хм, замок ещё стоит, и Розали живая и даже не сшитая, перерожденка адова... Ух как бы подарить её Филину на опыты. Признаю, у меня на опыты фантазия хуже. В общем, тысячу лет назад была бы тут уже красивая воронка размером с провинцию, а сейчас? Фи. О, вот, слушай ещё: "Чада! Агнцы! Взываем к помощи! Комиссары, которые суть порождения преисподней, во главе новой, беззаконной инквизиции, под нашими стенами! Уже вознесены кресты, с которыми мы уйдем в выси горние. Душа к небесам улетает голубкой! Оставайтесь во Христе!" Как излагают-то!
- Чем я могу помочь, госпожа? И можно мне полковое? Переодеться бы.
Иоанниты излагали красиво, спору не было. Вот только это означало, что север кипит и выплеснется в бунт, кровавый и беспощадный. Волны этого бунта захлестнут всех, не пощадят никого. Дик вздохнул, припоминая пыточную в Тауэре. Возвращаться туда не хотелось совсем.
Бадб замерла на шаге, моргнула - и протянула Дику сложенную форму, пахнущую морем и вереском. Снова принялась мерить палатку шагами, словно на месте не стоялось.
- У лэрда, - начала она, - диалог с мертвой бывшей женой не складывается. С мерлином тоже, а этот узел надо хоть как-то развязать. Или завязать. Или связать. Кстати, держи вот заодно, вы, кажется, потеряли по дороге.
- Хизер выбросила, - улыбнувшись, проворчал Дик, благодаря поклоном и принимая тот самый арапник новгородского плетения. – Но я понял, госпожа. Где мне найти Харпера?
По Хизер он, кажется, соскучился еще больше, но сейчас спрашивать о ней не осмелился, равно, как и о фоморах.
- Еще одно, госпожа. Я в Лланелли слегка порядок навел в гарнизоне. Не могли бы вы поглядеть, как они там? Я исчез внезапно, и всякое может случиться.
Вместо ответа он получил картинку. Настолько яркую, что от ней даже воображаемой несло выпивкой и жареным мясом. Расхристанные пьяные солдаты сидели у камина в гарнизонном зале. Один, голый по пояс, писал.
"Ты, король, сам чёрт блевотный, и всем прочим чертям клок шерсти подхвостный. Какой ты к чёрту зелёный рыцарь, когда голой жопой на ежа без сраного доспеха не сядешь? Для владыки у тебя ни уха, ни рыла, и командиры твои таки же, а как прального Йорка прислал, так тут же и исхитил, потому как аспид ты и есть ебучий".
Любовь солдат была приятна, но чревата для правильного Йорка. Дик вздохнул, понимая, что в Лланелли ему возвращаться нельзя. Через день-другой там будет Саффолк, а головы всех причастных к этому письму и упомянутых в нём окажутся насажены на частокол вокруг городка.
"А раз заварил ты такую кашу вавилонскую, то требуем Йорка обратно, потому что люб он нам до края света, и сердцу нашему мил, не то, что прошлый козолуп корнуольский, коего ты на нас прежде поставил, чтобы выи давил!"
Возможно, людей стоило увести в Портенкросс. Были гарнизоном Лланелли, стали гарнизоном Фэйрли. Но Дик уже не успевал. И было горько, что наведение порядка привело к таким фатальным последствиям для людей.
"Так мы тебе, херу толстожопому, и пишем, уже не твой гарнизон славного города Лланелли, и хер тебе залупный, а не жемчуг твой, потому что к фоморам подадимся и будем им первыми товарищами, под воду уйдём. Некрещёные они, а и то лучше, чем под твоими волками паршивыми жить".
Оставалось надеяться, что парни протрезвеют и письмо отправлять не станут. С этой почти беспочвенной надеждой Дик вышел из палатки и направился к тоскующему на траве Харперу. Разговаривать.

[Spectre28 >>>]

19 мая 1535 г., Портенкросс.

Море Дику очень нравилось. Суррейский мальчишка, выросший вдали от побережья, он всегда мечтал о доме у моря. И вот теперь, когда мечты начинали сбываться, в жизнь Дика вмешивались короли и мерлины. Но сейчас, после боя за прецепторию иоаннитов, после азарта битвы, неистовства, об этому думать не хотелось. Хотелось моря и Хизер.
Хи обнаружилась на берегу за маленьким, квадратным Портенкроссом. Даже издали было видно, как шёл ей наряд местных женщин, как подчеркивала пышная юбка с оборками тонкую талию, а блуза с приспущенными плечами - шею. А еще она гуляла в компании Ларк, и это тоже порадовало Дика. Значит, Хизер не тосковала одна, а рыжая оборотница ему нравилась, а значит, была подходящей подругой.
- Хизер!
Крик подхватил ветер, швырнул в чайку. Хизер обернулась, радостно взвизгнула, за короткое время пролетев навстречу по мокрому песку, и повисла на шее. Приятно, чёрт побери, повисла. Кларисса себе такого не позволяла, и право, зря.
- Чудесно выглядишь, - заметил Дик, целуя её и с удовольствием отмечая, что она загорела. - Я скучал, знаешь. И кольцо потерял. Только не ругайся, куплю новое.
- Да главное, что живой и здоровый вернулся, - выдохнула Хизер. - А то тут такое... полк собирается, все бегают, что-то про мерлина, генерала, разведку, агентов - и никто ничего толком не говорит. Хотя за кольцо, конечно, поругаться надо, но давай потом?
- Давай вообще не ругаться? Но - жив. Разумеется, жив. Довелось и в плену посидеть, и крепость иоаннитов брать. И... вот дьявол!
В море, столько любимое море, с шумом рухнул Харпер со своей новой женой. И Дик, наскоро поцеловав Хизер, помчался к нему. Туда, где вассал портил песачаной косой неприступный берег.

Время для Хизер снова появилось только к вечеру. Когда, наконец, маленький замок на берегу шумного моря утих. Дик лежал в алькове окна, слушая волны. Казалось, так лежать и слушать можно было вечно.
"Бадб, великая богиня. К тебе взываю, услышь мои слова. Благодарю тебя за твой крепкий щит, что отвёл от меня опасность. Благодарю за силы, что прибывали во мне в бою".
Было странно - молиться Бадб, когда можно пройти в соседние покои и просто сказать "спасибо". Но молитва - это тоже жертва.
- Не испугалась сегодня, Хи?
Хизер неопределённо пожала плечами и присела рядом, касаясь бедром.
- Что она сказала такого? И - куда ты дел кольцо?
- Сегодня - ничего особенного. Не успела. А вот вчера наговорила многое, - вздохнул Дик, укладывая её на себя. - Но тут ключевое, что лэрду нельзя это делать самому. На её лице из полковников не отметился разве что Хоран. А кольцо я швырнул в иоаннита, чтобы отвлечь от второй руки. Когда из плена бежал. Швырнул - и не подобрал, Алетту тащил. К слову, она в суррейском поместье. И, предваряя вопросы и подозрения, ничего не было.
Покой и умиротворение, которые наступали от присутствия Хизер, от тепла её тела, для Дика тоже были вновь. Он прислушался к себе - и мысленно кивнул. Пожалуй, ему это нравилось.
Когда его вышвырнуло в пустоту Древа, Дик успел осознать разве что свою странную мысль - ему хочется не Хизер, а эту дуру, новую миссис Харпер. Потом полыхнула Эмма - ярко, почти нестерпимо, испугом и ревностью передавая то, что можно было бы назвать проклятьем. Дик выдохнул, осознавая, что похожее кружится вокруг него. Усилием над собой успокоился. И понимая, что ладонь - это та самая нужная гладкая грань, отбил, как волан, липкую гадость по той же дорожке, по которой оно прилетело. Не к Эмме, к другой.
Возвращение в себя, как и всегда, было похоже на чёртову мельницу. Дик аккуратно снял с себя Хи, сел в алькове и понял - его тошнит. И голову кружит так, что тошнота вполне может перейти в рвоту.
- Неси отвар, Хизер. Меня чем-то накрыло, потом Эмма вспыхнула - и вот. Мутит. И, кажется, это был приворот от этой дурной, которая то ли Варда, то ли еще кто-то.
- Сейчас, - Хизер послушно поднялась, мазнула его по лбу тыльной стороной ладони. Помедлила в дверях. - Хочу её душу, вторым свадебным подарком. Можно в серебре.
- Хорошо. Обещаю, вместе с головой.
Сияние Эммы говорило о том, что нечто подобное прилетело и Раймону. Жизнь всё чаще и всё больше подбрасывала поводы для сближения с мужем сестры.
Сестры?
Дик тряхнул головой, прогоняя наваждение, накрывающее его удушливым маревом. Пусть сестра будет счастлива со своим Раймоном. А у него есть Хизер.
"Вот дьявольщина".

[Leomhann >>>]

20 мая 1535 г. Портенкросс.

Новости из Лланелли заставляли пожалеть, что Дик смиренно выполнял приказы и не отправился туда сам. С одной стороны, это было залогом относительной безопасности. С другой - Харпер чудил, почти не переставая, а вместе с ним и весь гарнизон. Солдаты писали матерные письма королю, поднимали на восстание всех, кого могли, а Дик злился и швырял камешки в море. Когда в руки рухнул белый королевский голубь с повелением привести ополчение в Гилфорд - его Гилфорд! - Дик даже обрадовался.
Он еще перечитал: "Волей Его Величества Генриха Тюдора, седьмого своего имени, владыки Ирландии, Шотландии и Франции повелеваем: всем вассалам явиться в Гилфорд с ополчением конным и пешим. Генрих Рекс". А потом завернул камень в письмо и зашвырнул подальше. Это рассылал секретарь, всем дворянам, и даже Харпер получил такое же, без сомнения.
Ближе к полудню упало и второе письмо. "Предатель и негодяй Грей! Мы презираем тебя, твои гарнизоны и твои планы относительно нас. Поэтому, желаем на турнире Реновации лично зарубить тебя мечом и проткнуть копьём. Считай, на дуэль вызвал. Приходи без гарнизонов, если не трус. Генрих Rex. Приписка: двадцать третье мая, лондонское ристалище". Это даже позабавило. И отчасти подарило надежду. Если что Дик и умел, так это красиво выступать в ристалище. А король Генрих любил зрелища. И любил делать эти зрелища. А особенно он любил маскарады. Разве что три дня для создания образа красивого, нагловатого рыцаря было маловато, но для того, чтобы вытрясти из короля помилование - достаточно. Прятаться и убегать казалось худшим вариантом. Дику было, что терять.
- Через три дня турнир, - сообщил Дик Хизер, вернувшись в замок. - Мне нужно, чтобы ты надела белое и голубое - в цветах Фицаланов. И ленту на руку. Её повяжешь на рукоять меча, прямо в ристалище. А мне нужны доспехи и оруженосец. Чёрт, времени мало!
К счастью и к удивлению, к подбору доспехов подключился Беван. Ехидно обзываясь Тринадцатым, крылатый принцесс притащил из-за пелены целую кучу наплечников, наручей, наколенников, кирас, воротников и шлемов работы дини ши. Красивых, блестящих, украшенных гравировкой. Остаток дня ушёл на примерки, подгонки и чистку кольчуги. "Как у кота яйца", - одобрительно буркнул Хоран, глядя на переливающиеся серебром колечки.
Когда совсем стемнело, Дик, бренча всем этим железом, снова явился к Хизер.
- Как я выгляжу? - Задумчиво вопросил он, придирчиво рассматривая себя в зеркало. Голубой плащ, перекинутый через плечо, замечательно подходил к наплечьям из светлого металла, по которым кузнецы рассыпали гроздья рябины, оттенял хауберк, и белую котту со львом Фицаланов. - Чего-то не хватает.
Хизер задумчиво потянула за ремешок наруча, постучала по кирасе.
- Столба, - сообщила она. - Посреди ристалища, чтобы меня к нему привязали, а ты за меня бился, весь такой красивый и рыцарственный лорд. Представь: ристалище, толпы, дамы платочками и нижним бельём машут - в зависимости от скамьи, - а вокруг столба рыцари кружат и тычут друг-друга копьями. Как думаешь, меня развяжут на время, чтобы могла повязать ленту?
- Затейница, - вяло порадовался Дик, представляя, как месиво из тяжелых конных рыцарей с копьями сносит столб вместе с Хизер. И приобнял её. - Обойдусь без столбов. А биться я и так буду за тебя и во имя тебя. За нас. Потому что если не сделаю красиво, нас не будет. От своих земель и своих людей я не намерен отказываться ни в угоду королю-сатрапу, ни ради любви. Хм, я сейчас понял. Ты ни одного турнира не видела, так?
Хизер мотнула головой.
- Не-а. У нас их не проводили, а потом - сам знаешь. Но в книгах всё очень красивое... а как ты на отрубленную голову собираешься шлем надевать?
- Точно. Мне нужен шлем. А лучше - османский шишак, придется снова Бевана тревожить. Хизер, - Дик укутал её в плащ, еще плотнее прижимая к себе. Через броню её тепло не чувствовалось, но всё равно было приятно. - Турнир - это очень красиво. Состязания боевых петухов. Все яркие, блестящие, трибуны - как цветник. Первые ряды всегда для дам. Я не слишком люблю турниры, но долгое время жил с них. Если ты выигрываешь бой за боем, то награда может быть довольно весомой. А вот король - любит. А я знаю, как сделать, чтоб ему было ярко, интересно и он любил меня как часть турнира, понимаешь? Я на ристалище с восемнадцати лет, поэтому, думаю, справлюсь. А голову в шлем будешь закатывать, хорошо?
- Могу ещё упасть на колени перед королём и порыдать, - задумчиво заметила Хизер. - Перед тем, как закатывать голову. Говорят, он любит хорошее представление, и леди тоже. Хорошо сочетается с повязыванием ленточки.
- Не ленточки. Ленты. Это такая широкая, - Дик развел ладони на ширину пяти пальцев, показывая размер, - штука, больше похожая на браслет. С кружевами и самоцветами. В цветах твоего дома. И я искренне недоумеваю, почему ты её не шьёшь. А рыдать будешь только в том случае, если это будет необходимо. Лучше всего, если при плохом исходе ты вернешься сюда. Неужели я тебе так дорог, Хизер?
Здравый рационализм, который проповедовал в своих учениках Сократ, убеждал Дика, что Хи переживает за своё благополучие - в первую очередь. После смерти своего супруга леди Фицалан получала пару особняков да пожизненное содержание, которым Хизер, вероятно, не смогла бы распорядиться с умом. Управлять поместьями дворянских девочек учили чуть ли не с рождения. Но Дику хотелось верить, что Хи волнуется о нём.

[Spectre28 >>>]

21 мая 1535 г. Портенкросс.

Дик задумчиво глядел на сосредоточенно жующего Броха. Новый илот Неистовой, вернувшись вместе с ними от мерлина, своим положением заметно тяготился. Что не помешало ему долго мыться в купальне, переодеться в чистое полковое и теперь тщательно, вдумчиво ужинать. А еще Дик понимал, что чувствовал Хоран, когда пять месяцев назад ему выдали некоего Ричарда Фицалана и велели воспитать из вот этого вроде как неплохого рубаки хотя бы лейтенанта. Александр МакКензи воплощал собой шесть футов четыре дюйма личной ответственности Дика. И это было почти непосильно, ведь похвала госпожи до сих пор грела яркой, искренней радостью.
- Ты не хотел этого, верно?
- Госпожа о том же спрашивала, - кивнул Брох. - Сами посудите, сэр Рихард. Я - католик, я - МакКензи. Быть МакКензи в Шотландии - это как быть одним из Медичи в Италии. Мне и без того погано, что тюрьма в рабство продала. Лучше б повесили. Так еще является какой-то сопляк, заявляет, что мерлин, выкупает. Потом оказывается, что сказки - это не сказки. Скажите, а что, Тростник в самом деле был?
- Он есть. Но не советую лэрда называть так, - вздохнул Дик. - Память не делает человека кем-то иным, и Роберт Бойд - это Роберт Бойд. Но, всё же, клялся ты доброй волей?
Добровольность была важна. Если человек делал шаг под принуждением, все его слова и поступки обращались в ничто. Пример тому Уилл Харпер.
- Все мы чьи-то вассалы, сэр Рихард. Для меня нет ничего зазорного в том, чтобы подчиняться женщине. Клялся я доброй волей, и госпожа более чем великодушна тем, что не оставила меня с сопляком.
Брох отхлебнул из кубка и на мгновение блаженно зажмурился.
- Подумать, так это вера моих дедов, и грешно роптать. Привыкну, сэр Рихард. Вы же привыкли.
- Я всё ещё привыкаю, Брох. Порой кажется, что никогда не привыкну. Сомневаться в себе - нормально. Главное, чтобы никто из нас не сомневался в тебе. Еще ты должен знать, что я в опале у короля. Меня могут казнить.
Как ни странно, но Дик не боялся произносить эти слова. Умирать не хотелось, на трон - тоже, но если король так настойчиво не оставлял выбора, то и у него этот турнир был последним шансом. Либо миловать, либо освобождать престол.
- Я тоже, - легко пожал плечами Брох. - Конечно, вряд ли меня кто-то в лицо знает, кроме пары констеблей. Но ведь и плетей всыпали перед казнью не за то, что я такой красивый. Я - наёмник, сэр Рихард, якшавшийся с паломниками. Да и вы, как я слышал, не рождественский подарок. Сработаемся.
- Сработаемся.
Дик с улыбкой пожал руку своего нового подопечного. Так, как это было принято у горцев - перехватывая за предплечье. И надолго задумался.
До турнира оставались сутки, и за эти сутки следовало и выспаться, и размяться, и надеяться, что дражайший зять поумерит пыл и перестанет беспокоить светоч. Вчера нахлобучило так, что оказавшись у Древа, Дик понял - в обмороки падать надоело, и лучше бы использовать чудеса четы де Три и для себя. Если уж Эмма оставалась недоступной, а добывать её для себя не хотелось.
С тяжелым вздохом Дик вышел из-за стола.
- Пофехтуем?

[Leomhann >>>]

23 мая 1535 г. Лондон. Турнир.

На шее еще стыло тепло рук Хизер. Дик вздохнул, глядя сквозь полог турнирного шатра на трибуны и ристалище. Хизер была где-то там, рядом с Робертом Бойдом - чтобы потом точно найти. Там же обреталась госпожа. И всё. Из родных людей - богинь - на трибунах больше не было никого. Надеяться на присутствие Эммы не приходилось.
Сегодня следовало разрубить узел, плотно завязанный недомыслием бунтовщиков и сумасшествием короля. Во имя собственной свободы и жизни, счастья и спокойствия Хизер. И - госпожи. Мёртвый илот с запятнанной репутацией ей был ни к чему.
Король, тем временем, принялся вещать. Сиречь, открывать турнир.
- Мы знаем, говорят, - сотрясал воздух Генрих, восьмой своего имени, - будто ваш король толст и немощен. Ну так дурни они, и вы тоже, если слушаете, потому что только дурни не видят, что король ваш - во цвете лет и сил. Господь исцелил вашего короля в один миг, и знак это, что курс наш мил Ему и ангелам Его. Знак это, что сгинут все бунтовщики и предатели, с двумя из которых мы намерены сегодня расправиться лично. Знак, что ваш король не просто ого-го, а ещё ого-гее, чем когда-либо бывало, и по бабам, кхе-кхе, и все мятежи - разгонит ссаными тряпками. Саффолк своими уже начал, ну а скоро и мы подтянемся, потому что оно ведь за веру, а вера - за Господа, а Господь - с нами и за нас, что и показывает чудесным исцелением.Ну а бунты - что бунты? Слыхали, небось, как бунтовщики только бордели да лавки грабят? Ну и какой наш подданый захочет, чтобы грабили его бордели?! Да если вы англичане хоть на пенни, то никак не стерпите! Ополчение, кстати, сбираться будет вон там. А тут - и король ого-го, и рыцарство - тоже. Вот как конями затопчем!.. Сначала на турнире, потом на пиру копытами, а потом на севере, тоже топотать, топтать и по борделям. Кхе-кхе, восстанавливать.
- Два, с которыми намерены расправиться лично, - негромко заметил Дик стоящему рядом Броху, - это я и Харпер. Хм, а Харпера-то нет.
- Зассал, - равнодушно пожал плечами Брох. - Я б и вам посоветовал тож самое, но двум смертям всё равно не бывать. Как-нибудь уж разберёмся.
- Это, конечно, кроме двух предателей, - продолжал король, - их затопчем прямо тут. И чтобы послы смотрели! Где послы? А, вот. Смотрите! И вы тоже смотрите, и своим государям докладывайте, братьям нашим, хе-хе, и сёстрам тоже. И спасибо скажите, что сапог снимать лень, чтобы по перилам постучать, для наглядности. Топота у нас на всех хватит, вон каблуки какие.
Дик тоже пожал плечами. К счастью, он никогда не заявлялся в копье, а значит именно его затаптывать королю придётся без лошади. Если вообще сможет. Несмотря на полное божественное здоровье, старина Гарри всё ещё был рыхлым и упитанным. Известно, чем больше шкаф, тем громче падает.
- И смотрите же, кто с нами, а кто против нас? А против - да вон, в Лланелли которые, попрыгали в море, испугавшись тряпок Саффолка - поделом, я скажу, а то он как сапоги после похода снимет порой, то ух, чертям тошно, а разве бунтовщики против воли Господа не есть черти мерзкие? Попрыгали в море - жабры отращивать. Скоро в Темзе вылавливать будем, хе-хе, если не помрут от водички нашей английской. Завтра же издам указ о том, чтобы выловленное в похлёбке человекоедством не считалось, ибо разве же это люди? Это черти жабрастые, и кто такого поймает, тому кроме похлёбки ещё сотня золотых от щедрот наших. Только указа дождите, а то обратной силы он не имеет, хе-хе!
"Дерьмо".
Если гарнизон в Лланелли утопился к чертям фоморьим, то на совести Дика были сотня-полторы невинных душ. Такой судьбы люди, которые всего лишь хотели жить нормально и были благодарны за сутки - другие сытой и тёплой жизни, не заслуживали.
- И второй указ - уже сегодня, против того, чтобы ведьмы похищались, скрывая себя от нашего справедливого гнева. Но это, конечно, михаилитам. Всем. Например, сэру Фламбергу, кто во время беспорядков помог нам отбиться от наседающих женщин, потому что тянет их к королю, что мух к... мёду, а вы что подумали? Саффолк так и сказал, а кому верить, как не ему? Где сэр Фламберг? Велели же и михаилитам быть! Что? На тракте, потому что денно и нощно чернокнижников истребляет? Это похвально. Ну, не услышит тогда, что жалуем его кошелём с золотом! Ибо пусть не говорят, что михаилит работал бесплатно, от этого у ордена башни болят, хе-хе. Что? Да, который потолще. Помню, он на леди Эмме из Фицаланов женат? Тощая, как эти новомодные италийские клинки, пусть хоть откормится. А то в дороге оно сложно, хе-хе. Отправить кошель голубем из королевской конюшни. Скорым.
"Эмма!"
Эмма, и снова Эмма! От её упоминания королём сердце пропустило удар, и Дик глубоко вздохнул, успокаиваясь. Сестру он хотел по-прежнему, и присутствие Хизер сдерживало, но ровно до тех пор, пока супруга была рядом. Но сейчас нужно было собраться, в том числе и ради сестры.
"Только тронь её, валлийский дьявол!"
- И ещё о голубях, тоже скорых, но на этот раз зубастых и из чужих конюшень, хе-хе. Послы ещё здесь, не разбежались доносить? Нет? Ладно, тогда и для них, но особенно для народа скажу так: Франс - это наши исконные земли, были, есть, и ещё будут, как топоталка дойдёт, а случится это скоро. Что? Империя? Император этот великоимперский - поганый испанец, так и передайте, и один Сулейман душу греет - крокодила в подарок прислал, значит, боится и уважает. Мусульманин, а и то больше понимает, что мы одобряем и всячески ценим. Кстати, кто выловит его в Темзе - получит награду. Не по крокодильскому весу, но тоже немало...
Дальше Дик почти не слушал. Он прыгал, распределяя весь доспеха, улыбался знакомым, потрепал за плечо Карла Эдцарта, искренне радуясь тому, что друг жив и здоров. Краем уха услышал, что Клайвеллу подарили дом побольше - и порадовался тоже.

[Spectre28 >>>]

- А теперь - время нашей всемерно и народно любимой королевы. Гро-омче любите, что вы, не народ, что ли?!
Первая часть открытия турнира подошла к концу. Анна Болейн была Анной Болейн. Нарядная, оживлённая, радующаяся яркому празднику. Дик на неё не смотрел, помогая поправлять наручи Френсису Брайену, который готовился к конному поединку. Не смотрел, но поневоле слушал.
- Радует нас такое собрание, радуют славные рыцари, радуют подданные, радующиеся вместе с нами. Вскоре раздастся над ристалищем звон металла и треск копий во славу прекрасных дам и Господа нашего. Взгляните на этот праздник, оглянитесь на взмывающие ввысь флаги, на яркие ленты!
В шатре в самом деле царила радостная суета. К концу турнира пятая часть этих красавцев будет искалечена, треть - избита, а остальные наскоро переоденутся и пойдут пить на королевский пир. В отличие от них, Дик надеялся просто быть достаточно ярким, чтобы впечатлить жадного до зрелищ короля.
- В такой день хочется верить, что все, кто стоят плечом к плечу - друзья и соседи. Что нет ни преступлений, ни войн, ни бунтов, а есть лишь жизнь светлая и чистая. Разве не пожелаете вы для детей своих жизни лучшей, чем у вас самих? Как государь ваш и король сердца моего упорядочивает дела церковные, так я объявляю себя покровительницей искусств и обучения. Вместо монастырей, низложенных волей государя и руками милорда Кромвеля, по Англии раскроются цветы школ и университетов.
Эту женщину было почти жаль. Она так старалась, так хотела быть хорошей для всех. Но выходила из неё только девчонка из графства Кент. И это могло быть неплохо, выйди она замуж за ровню. В королевы Анна Болейн не годилась. Впрочем, как и Хизер Пиннс.
- Разрастутся рядом ремесленные города, и... что? Бордели, потому что студиозусы?.. Нет! Наказы и контроль, единоустройство, равенство всех под государем спасут страну, поднимут выше, шире, и будет не Англия, а Европа с сердцем в Англии! Сосредоточатся здесь науки, ремёсла... что? Бордели?.. Нет! Не будет нужды в этом будущем для борделей, потому что добродетель и порядочность станут сутью нового человека! Что?.. Зачем такое будущее, в котором нет бор?.. светел и чист будет тот человек, приятен и угоден и Господу, и государю!
Средства на реформу эту, разумеется, выделит милорд Кромвель, который, несомненно, полностью разделяет наше видение. Разумеется, transformatio эта потребует жертв. Не от вас, мои милые и верные подданные... что? Нет! Отсутствие проституции - не жертва, а достижение, очищение души и тела! Не от вас. Но нужно, обязательно нужно вычистить то чёрное, что пятнает прошлое и тянет диаволовы щупальца через настоящее в будущее. Скорбно смотрю я на то, как живут Екатерина Арагонская и отродье её. Незаконный брак пятнает страну, и разве лучше такая мучительная жизнь в лапах адских, чем примирение с Господом и скорая лёгкая смерть? Зачем длить страдания - а ведь от такого неустройства страдают все - и сама Екатерина, и дочь её, и я, ваша королева, и вы - наши подданные. Особенно же страдают светлые рыцари.
Из того, что видел Дик сейчас, рыцарь отнюдь не страдали. Они ржали, как стоялые жеребцы, обменивались сальными шуточками и гремели железом.
- Порой я смотрю в окно, на заливаемый дождём... оставьте уже эти бордели в покое! Всё равно их скоро не будет! Смотрю на заливаемый дождём город и капли словно стирают моё отражение. Была - и нет, и словно нет на свете меня, словно нет ни одного близкого человека, словно нет всего мира, а поэтому можно делать что угодно - но некому делать, негде и незачем. Разве не так должна чувствовать себя Екатерина? Разве не так должна чувствовать себя её дочь? Чтобы понять страну - нужно понять её жителей, понять её столицу - и кто лучше поймёт их, чем королева? Кто лучше увидит реющие флаги, поймёт страсть карнавалов, поймёт тягу к празднику, стремление вырваться из серости и дождя, которые стирают нас всех со стекла? Кто ярче ощутит сладость пирожных, какие будут стоять на каждом столе? Что? Их назовут Болейки? Да, пускай! Потому что это - тоже часть будущего, которое настанет. В котором не будет места чёрному, не будет места серому!
Грею, стало быть, места не будет. Ну что ж, королевское слово - закон. Дик улыбнулся, подумав, что надо бы обзавестись еще парой поместий. И именоваться по ним.
И даже если стекло зальёт дождём, пусть в каплях всё равно отражаются огни и яркие краски. Но сегодня - сегодня нет дождя, сияет солнце, флаги, рыцари и яркие наряды. И пусть этот день протянется из сегодня - в завтра, как этот платок - из моей руки на ристалище! Начинайте!
- О, Йорк! Смотри-ка, выглядишь как настоящий принц, так и топтаться не жалко. А Харпер где, зассал этот твой?
В шатёр явился король. Облачаться в доспех перед турниром. И говорил вполне миролюбиво и деловито. Вот только Дик понятия не имел, где Харпер. И знать не хотел.
- В душе не е... э... не знаю, мой государь. Признаться, я утомился с ним. Каждый раз при встрече талдычу: "Дракона - убить! Даму - отыметь! Не перепутай!" А он всё равно какую-то пое... э... ерунду творит.
- Ха, - король отдался в руки оруженосцев и вдохнул - полной грудью, явно радуясь жизни и всему вокруг. Погрозил пальцем. - Если вассал не справляется - а по нему видно, что не справится ни с хвостатой ящерицей, ни хвостатой ба... леди, - то долг сюзерена - взять на себя эту тяжкую обязанность. Убивать, хе-хе, иметь. Впрочем, помнится, милая Алетта непраздна, м-м, может, кто-то уже и помогает?.. Кто только не помогал милой Алетте, даже вспомнить приятно. Но убитые драконы где?
- Мой король, чудовище проголодалось! - А что оно ест? - Девушек невинных. - Жаль зверюшку, сдохнет оно у нас, - рассмеялся Дик. – Государь, вы однажды верно заметили, что воспитания у него нет ни на пенни. Можно вывести вассала из деревни, но деревню из вассала – никогда. Поэтому, прошу простить этого юношу за его трусость. Но только – за неё. И хочу поблагодарить за приглашение на турнир, написанное вами собственноручно. Совсем, как во времена короля Артура.
С драконом Дик допустил промах. Не досадный, но впредь следовало быть осторожнее. Потомок Хереварда Уэйка должен помнить про знамя с красным драконом, которое отец нынешнего короля присвоил себе.
- За круглый стол не посажу, - король крякнул, повёл плечами, расправляя кольчугу. - И вот хоть для приличия бы не говорил, что учишь вассалов убивать драконов. Мы - король добрый и справедливый, но не надо так уж испытывать. А про девушек - хорошо! Я даже вспомнил, что спросить хочу, ещё с речи. А чего же сестра недокормленная на турнир не изволила? Тут король ждёт, тут брата топтать собираются, а она - по трактам носится.
- Увы, государь, Эмму только недавно вызволили из лап какого-то некромага. Думаю, она и сэр Фламберг очень огорчены, что не смогли прибыть. Но сегодня на трибунах и без неё много прекрасных дам. Не дождусь, когда уже придёт черёд мечников, и смогу выйти на ристалище, чтоб полюбоваться этим цветником!
Волнение от упоминания Эммы Дик привычно подавил. Сестра сестрой, а турнир по расписанию.
- Ха! Наш человек! Можно начинать прямо сейчас, стенки-то откинуты. Жара! Вон, гляди, вокруг королевы самый цвет, особенно... эге! Смотри-ка, а вон и милая Алетта разговаривает с лордом и леди Бойд. Неужели зассал всё-таки явился, пусть и с опозданием? Речи пропустил! Да за одно это казнить нужно. Ого, ну и лицо у магистра. Живо, выскакиваем из брони, пока молниями не шибануло, с чистого-то неба, ха!
- Она во вдовьем, - рассеянно заметил Дик, вглядываясь в Алетту. – Государь, она во вдовьем! И леди Алетта была в моём поместье, в Брентвуде! Государь, ваше величество, он же снова что-то натворил!
Выходила какая-то бесовщина. Такое выражение лица Дик видел у Роберта Бойда лишь однажды, когда бил спутницу Харпера. Алетта совершенно точно была в Брентвуде, а Харпера Дик видел сутки назад. Живым и здоровым.
- В твоём поместье? - король подмигнул и тяжело, во всю немалую грудь вздохнул. Печально. - Значит, всё-таки помогаешь вассалам, шалун. Похвально, похвально, прямо как я в твоём возрасте. Даже воспоминания нахлынули. Хорошо, дам рядом нет, можно говорить, куда нахлынули. Как сейчас помню, когда леди Блаунт... хм-хм. Если во вдовьем, сын наш, то как король-отец я с прискорбием замечу, что натворить вассал мог только одно - откинуть копыта. Милая Алетта прежде наряды не путала.
На ристалище творилась какая-то ерунда. Милая Алетта, может быть, наряды и не путала, но умри мерлин - и все илоты узнали бы. А если Дик об этом не знал, значит, этого не было. К тому же, Норрис зачем-то швырнул в констебля Клайвелла перчаткой, а тот рассвирепел и заломал бедолагу Генри безо всякого оружия. Турнир выглядел, как страшный сон, в котором никак не проснуться.
- Ну зато, мой государь, на одного меньше топтать, - лучезарно улыбнулся Дик.
- Математик, - одобрил король, и тут же фыркнул. - Хотя, честно говоря, это топтание меня не радовало. Как вспомню этого Харпера, и сразу понятно становится: никакого с него проку, даже не потоптать всласть. Что? Душа слышит, и ей обидно? За правду - не должна, а если обижается, так сама виновата, а Господь, получается, уже нас рассудил, с концами. О, дорогая, вы почтили нас присутствием? Не несчастного ошарфованного и задушенного Норриса, а нас?
- Гарри, но разве рыцарски, вот так, бедняжку?... Ох, - Анна Болейн всплеснула руками, протянула руку мисс Лилли Каффли, которая вложила ей в ладонь перчатку, расшитую розовыми розами. - Лорд Грей, желаю вручить вам знак нашей благосклонности. Чтобы между вами и моим возлюбленным мужем, королём, не было розни. Не было ни белого, ни алого, а лишь - розовое. Равное.
- Я ношу цвета своей дамы, леди Хизер Фицалан, ваша милость, - любезно ответил Дик, пряча руки за спину. - И ничьи другие. К тому же, у меня нет розни с государем, которого я почитаю превыше всех. А потому, если позволите совет, должен заметить, что вам прилично отдавать знаки благосклонности лишь супругу. Простите, государь, за дерзость.
А ведь Анна Болейн приходилась Дику дальней роднёй через её мать, Елизавету Говард. То ли троюродной внучатой племянницей, то ли ещё какой-то кузиной. Как Говарды могли породить такую дурочку, он решительно не понимал. Впрочем, Говарды породили многих, и дураки встречались чаще, чем хотелось.