OBB* - Недалеко от Истины и Блюза, Одна гангстерская история

[Joseph >>>]

(+Rosemarie)

Голубые глаза Марго блеснули льдинками: ненавидела она Рузвельта, хотя должна была испытывать благодарность. Но ничего не могла поделать, она ненавидела бессильной завистью к тому, чего никогда не имела - к деньгам, беззаботной уверенности и возможности плевать на всех, в том числе на английских лордов. Марго не знала ни одного.
- Жуткие зануды, - согласилась она. - К чему ты вспомнил о них?
Не удержавшись, мельком глянула в зеркало - Рузвельт всегда пробуждал желание проверить собственную безупречность. Локоны лежали волосок к волоску, оттеняя белую кожу, помада не поблекла, а вот тонкая ткань платья казалась слегка смятой на бедрах.
Мышиные – крупные, с выпуклой оболочкой – глаза следили за каждым движением девушки. Рузвельт встал к ней за спину и взглянул на отражение в позолоченной раме, прижавшись подбородком к девичьей голове. Непонятно о чем он думал, вероятно, о своем лице, которое могло – пожелтев от стыда - не так давно оказаться на первых полосах газет. А может, его пропитый дорогим, даже в условиях американского кризиса, портвейном мозг заботила лишь собственная прядь волос, выбившаяся из общей прически и нарушающая пижонский вид.
- Ты когда-нибудь была в Чайнатауне, sweetie? Мне нужен «джанкой»*, иначе я свихнусь от тоски и дрянных диалогов этих желтопузиков*.
Розмари покачала головой и кончиком языка провела по верхней губе. Словечко ей было знакомо. Кокаином развеивала тоску Марго Коул, ее предшественница и товарка, кокаин сгубил ее карьеру на удачу мисс Шульц, но Рузвельт О`Долл, разумеется, мог не беспокоиться о таких пустяках. Ему вообще не о чем было беспокоиться.
- Нет... Там весело? - она повернулась к мужчине, вдыхая исходящий от него запах алкоголя. Дорогого, судя по всему, но для Марго он пах так же, как дешевый виски, которым надирался отец. - Я хочу сегодня
веселиться.

------
*джанкой - одно из названий кокаина на сленге наркоманов
*желтопузики - трусы на американском сленге

[Rosemarie >>>]

(Rosemarie + Joseph)

- Веселиться… - О`Долл выдохнул, как будто сам уже давно страдал по вкусу от этого слова.
Провел ладонью по щеке – отработанный жест для млеющих юнгфер; подумал, как много вещей находится в его руках: это лицо – сдави девушке челюсть и загубленная карьера обеспечена, - усатые тараканы, играющие в покер в соседнем зале и не подозревающие, что кладут миллионы в его карман.
- Только тебе надо переодеться. Я не хочу, чтобы люди видели тебя рядом со мной вот в этом… - теперь Рузвельт морщился с крайним неодобрением, как если бы съел целый лимон. – И что у тебя с лицом? Мне не нужно, чтобы ты худела. Что, по-твоему, придется искать моим гостям в декольте платья за пятьсот долларов. Ведь не этикетку с ценой, sweetie. К тому же я вижу, как на тебя смотрят мужчины, но мне этого не достаточно. Хотелось бы знать, способна ли ты развязывать языки.
Марго не шелохнулась, точно лисица, попавшая в яркий свет фар проезжающего автомобиля, и выступившую краску страха или гнева скрыли щедро нанесенные румяна. На первом месте работы, куда она нанималась официанткой, Розмари Шульц возмущенно отвергла предложение вертеть задом в короткой юбке перед клиентами, заявив, что она не шлюха, и вылетела оттуда ровно через полминуты. Последующая голодная неделя навсегда выбила из нее любую стыдливость.
- Что ты хочешь, чтобы я надела? - промурлыкала она. - И что ты хочешь, чтобы я сделала?
Сразу после этих слов Рузвельт Максимилиан О`Долл рассмеялся диким, сардоническим смехом; его блестящее от дневного мятного крема лицо, с розовыми, как у младенца, веками истерично демонстрировало всю ту брезгливость, которую прогнившая душа американского франта испытывала к каждому человеку, имевшему на цент меньше, чем его банковский счет. К несчастью, все свои эмоции и самодовольство он теперь выплескивал на девушку. Его невозможно было остановить в этом занятии, особенно, когда на пути в свежевымытом коридоре случалось встретить прислугу – хлыщ доводил беднягу до отчаяния.
- Вот, как ты заговорила! – мужчина покачнулся и рухнул на стул. – Если ты сделаешь то, что я хочу, боюсь, мы сегодня никуда уже отсюда не поедем, моя милая. Но, я не настаиваю. Надень что-нибудь элегантное, не столь откровенное, и обязательно возьми брошь с голубыми топазами. Алмазы и горный хрусталь – выигрышная комбинация.

[Joseph >>>]

(+ Рози)

Слова покровителя могли быть расценены и как оскорбление, и как комплимент. Марго выбрала второе: пока она привлекает Рузвельта, она здесь, и она здесь, пока ей нужен Рузвельт. Довольно усмехнувшись, певица скользнула за ширму, к узкому шифоньеру, и вскоре ярко-синий шелк платья, перестав обнимать женское тело и превратившись в тряпку, перетек через расписные створки. Элегантное... рука Марго потянулась к светлому, с черной отделкой наряду свободного кроя, - подарку мистера О`Долла, конечно. В ящичке туалетного столика поискала брошь и послушно приколола к левому плечу, салфетками аккуратно сняла с щек излишне яркий румянец.
- Тебе нравится? - она неторопливо покрутилась перед мужчиной. Элегантное... куда же они направятся? Порция "джанкоя" не стоила таких хлопот, хотя от Рузвельта можно было ожидать всего.
Крысиные глаза американского индюка - странное сочетание - а сейчас он был похож именно на него, похвально вспыхнули: конечно, можно было легко догадаться, что Рузвельт упивался ни столько демонстрацией наряда, сколько свидетельством своего безоговорочного господства. Да, это ублажало сильнее всякого кокаина.
- Мы направляемся в грязную дыру, bаby, – О`Долл не умел читать мысли, но вопросы в глазах женщин всегда читались одинаково. – Запомни, моя милая, – какой бы неопрятной ни была сцена, ты всегда должна блистать.
Он торжественно поднялся, провел рукой по волосам, аккуратно приглаживая их вдоль висков – точно являл эталон совершенства, глянцевый идол, сошедший с голливудского плаката, - и подал руку.
Перчатки, широкое манто и шляпка "cloche"* довершили туалет мисс Шульц. Совет, поданный ей Рузвельтом, в отличие от многих других, пришелся ей по вкусу. Сама бы Марго не сказала лучше в своем ослеплении погони за лучшей жизнью, позабыв или не зная, что неуместность, то, что европейцы с презрительным пожатием породистых плеч именуют "de trop"*, безжалостнее всего выдают парвеню. Но от Европы с ее занудными правилами благословенную Америку, страну возможностей и исполнения мечтаний, отделял широкий океан.
- Идем, милый, - Марго легко оперлась на руку покровителя; опора ненадежная, но другой у нее пока нет.

------
*cloche (фр.) - шляпка с узкими полями в форме колокольчика
*de trop (фр.) - чересчур, лишний, чрезмерный

[lana_estel >>>]

(автор: Tivaz)

Мотель "Lasky",
Tight Springs, штат Арканзас,
5 февраля 1930 год, 16:00

Кованые решетки, местами заметно обесцветившиеся и надпиленные, словно мышиными укусами, задерживали на стеклах даже масляное золочение солнечного света. А то, что не пропускали окна, спокойно впускала дверь.
Бананас Джо, по привычке пожевывая свои подтяжки, играл роль распределителя – указывал тем или иным людям в какую сторону им идти. Дорог было не много; та, что не вела в уютный подпольный бар, пропитанный запахом сусла, без объяснений выпроваживала на улицу.
По-иному здесь относились только к должникам - их братья Ласки ждали с радушными объятиями. Начинались они с толстокожих рук портье Джо, что с видом приободрившегося старца Харона, провожал визитеров вниз. Конечным пунктом назначения становился столик у самой дальней стены; оплеванная столешница - сел и схлопотал долг! - верой и правдой служила суеверием.
За одним из столиков сидела подозрительная парочка, не так давно провернувшая дело в прачечной.
- А потом мы отправимся на западное побережье! – Кепка - сидя напротив спутницы - закрыл глаза, словно наяву видел тёплое побережье Тихого океана.
- Прокатимся на «Flying Pussyfoot». – Ответила девушка. Мошенница потягивала джин-тоник, перебирая печенье с предсказаниями в бумажном пакете.
Они обсуждали «грандиозные» планы на будущее. Так всегда бывало после удачного дела: едва в кармане зашелестит зеленью, сразу задумывают какое-нибудь путешествие. На долги и другие неурядицы им было откровенно плевать. Вот и сейчас Милтоны выпивали в заведении у собственных кредиторов, один из которых славился тяжёлым характером и не менее тяжёлым свинцом.
- Точно. Заедем в Вегас. Думаю, про ту историю с чемоданом уже все забыли. – Кепка наклонился над столом, и хотел было взять у напарницы печенье, но напоролся на холодный взгляд девушки.
- Ты что, до сих пор дуешься? – Мошенник развёл руки в стороны, словно извиняясь.
- Я тогда без бровей осталась! – В её голосе явно слышались оттенки гнева. Тина хорошо помнила спокойный голос напарника в тот роковой день и фразу: «Открывай, ты же у нас спец по замкам». – Кстати, что у нас там с подозрительной поклажей?
Девушка указала на деревянный футляр у столика.
- Давай, твоя очередь. – Тина улыбалась - ожидала начала представления в блошином цирке, не иначе.
Кепка смотрел то на футляр, то на собеседницу.
- Может, не надо? Посмотри, эта тарабарщина явно не к добру. И без ключа, скорее всего, не открыть… - Мошенник принялся сплетать оправдания и выдавать первое, что приходило на ум.

[Элис >>>]

Авторы: saroff cane и Tivaz

- Уф, ладно, прекрати. Терпеть не могу твой лепет. – Отмахнулась девушка и откинулась на спинку стула. – Но учти, я бы с удовольствием посмотрела, как ты взорвешься. Просто не хочу платить за ремонт этой дыры.
Стул отодвинулся – его волчком крутануло на одной ножке, - и прямо перед ними оказался Одди.
От выпитого им в воздухе над носами повисал запах алкоголя, будто кто-то недалеко запустил печь с чистым торфом. Неустойчивая поза – точно таким же был взгляд; пожалуй, отличался только бодрым блеском, - советовала начинать разговор сразу и по делу, потому что после изрядной доли спиртного Майк Ласки начинал беспричинно стрелять по стенам и ненароком в кого-нибудь да попадал.
Кепка нервно сглотнул. Даже зная нрав старшего из братьев, мошенник держал себя в руках. Профессиональная привычка - человек со слабыми нервами не станет сливать бензин у полицеской патрульной машины.
Он бросил короткий взгляд на Тину. Та все это время не сводила глаз с Одди: посторонний человек мог подумать, что она совершенно безмятежна, но Кепка знал её достаточно хорошо, чтобы почувствовать волнение. Словно в подтверждение Тина подогнула мизинец левой руки - сигнал, о котором знали лишь они: чем больше пальцев согнуто, тем менее уверенно ты себя чувствуешь. Чесно говоря, дай Кепка волю ногам, они бы унесли его за горизонт быстрее пули, но мошенник привык к этому уже много лет назад, и усилием воли приказал себе успокоиться.
- Привет, Одди. А мы долг принесли. Ну, часть...
Кепка специально сразу заговорил о деньгах - это могло избавить от лишних проблем или хотя бы спасти их шкуры.
Взгляд хозяина отеля, словно затянутый мутной плевой, во второй раз медленно прошелся по визитерам, без всякого стеснения задержавшись на девушке и, наконец, выбрал объектом внимания Кепку.
- Что ты там пробормотал? - Одди - он явно перепил и очень плохо соображал, - придвинулся поближе.
У Кепки возникло такое чувство, словно язык пытается задушить горло. "Самое неудачное место, самое неудачно время, самый неудачный человек!" - думал мошенник. Он Нервно принялся шарить рукой под столом и, найдя искомое, положил небольшую сумку на стол. Должник продемонстрировал старшему Ласки содержимое поклажи - некоторое количество аккуратно сложенных и рассортированных по номиналу зелёных бумажек.
- Наш долг, - выпалила Тина со всей возможной чёткостью, на которую была способна, заметив, что у её напарника слова застряли в горле.

[saroff cane >>>]

+Tivaz

Майк "Одди" Ласки икнул. Да, он икнул: громко, звучно, как будто вот-вот литры выпитого за день, что должны были притушить его отвратительное настроение, полезут назад.
- Ага,… сколько здесь? – он медленно вдалбливал взгляд в стол – точно гвоздь.
- Ровно столько, сколько мы обещали принести за этот период. - Говорил Кепка вполне спокойным голосом. Он действительно немного расслабился, ведь Майк казался достаточно трезвым, что бы говорить о делах, или скорее недостаточно пьяным, чтобы без разбора палить из пистолетов по стенам.
- Кстати, - вмешалась в разговор Тина, - где твой братец? У нас для него кое-что есть.
Девушка имела в виду деревянный тубус, стоявший у столика. Обсуждать антиквариат и возможность оплаты им долга с не вполне адекватным Одди было гиблым делом. А вот со спокойным и рассудительным Томасом можно было договориться. Если парочке мошенников повезло, и странный футляр действительно чего-то стоит, они могут отделаться от долга. Или даже заработать, но это уже было за гранью мечтаний скромных "предпринимателей".
Напоминание о брате свело небритое лицо Ласки судорогой.
- Отсутствует, – выдавил Майк. Махнул рукой бармену и перевел осоловевшие глаза на собеседника. – Что у вас там? Кокс? Кокс мне не нужен.
- Одди, мы, конечно против кризиса и всё такое, но на ударников угледобывающей стези промышленность вроде не похожи, - пробормотал Кепка, и пробежался глазами по своим рукам. - Пальцы не в мозолях, лица не в саже...
- Не наш профиль. - Более понятно и коротко ответила Милтон, при этом бросив испепеляющий взгляд на напарника. - У нас антиквариат. Не интересуетесь?
- Я про кокаин, дурень. Посуду себе оставьте.
Мошенники несколько мгновений молча смотрели друг на друга. Обоим было дьявольски интересно узнать, что помешало Ласки уловил сарказм в высказывание Кепки: отсутствия проницательность как таковой, притуплённость последней алкоголем, или же Майк всё понял, и прикинулся непонимающим специально. Выяснять, какой вариант верен никому из парочки не хотелось - чревато, поэтому Тина заговорила по делу и уже куда более просто и ясно:
- Имеется старинного вида тубус. Предположительно, может заинтересовать коллекционеров, музеи, торговцев старожитностями... Деньги, короче говоря.
Одди закурил. Нельзя было сказать, что его не интересовало предложение странной парочки, но мысли сейчас были заняты совсем другим.
- Мне ничего больше не нужно – если вы с первого раза не понимаете. Могу дать адрес скупщика. Надо – пишите. Не надо – пошли вон.
- Делать нечего, - выдохнула Тина. Ей искренне не хотелось возиться с футляром, но информация Майка значительно облегчала сбыт краденого. Моветон было сетовать. Девушка достала из внутреннего кармана пиджака карандаш и изготовилась записывать адрес барыги. - Человек хоть проверенный? - Спросила погодя мошенница, скорее риторически, ведь подставлять собственных заёмщиков старшему брату Ласки было невыгодно. Да и вообще, такая коварность, которая обычно лечится свинцовыми пилюлями, Одди была не свойственна.

Сообщение отредактировал saroff cane - 18-03-2012, 16:12

[Joseph >>>]

+Тот

Заброшенный парк развлечений,
Tight Springs, штат Арканзас,
5 февраля 1930 год, 20:00

Квадратный потрепанный Austin остановился на пустой парковке возле тянущейся непроглядной линии пешеходного моста; болотный цвет краски освежал начавшийся дождь.
Затянутый свинцовыми тучами, между жилыми домами и выжжено-золотыми полосами кукурузных полей застыл старый парк аттракционов. В сонных глазах Брук колесо обозрения как будто все еще вспахивало небо ободом с крошечными кабинками, перемешивало заходящее солнце с густой синевой.
Первыми на место преступления приехали городские патрульные - в полиэтиленовых плащах-дождевиках под черными зонтами, выросшими как грибы на асфальте, они беседовали с бомжем, старым счастливчиком, обнаружившем то, что можно было назвать трупом в этом деле.
Денвер хмуро наблюдала из машины, не решаясь выйти наружу в такую слякоть.
- Сбежались, словно на массовый забой скота, - вывела инспектор.
Ее молодой напарник, размышляя о темно-синем шерстяном костюме за 59 с половиной доллара – будто подобные мечтания могли помочь этому бедняге хоть немного согреться, – вероятно, соглашаясь с инспектором, а может лишь изгоняя из продрогшего тела дрему, бойко мотнул головой, но сразу после того вновь вжал ее в плечи.
- Два года тому, по весне, мы решили развеяться и выбрались вот в такой же парк развлечений как этот, - довольно жмурясь, заговорил Перри, – разумеется, с тем отличием, что тот был открыт для посетителей, да и горки эти много меньше Чикагских. Но не в них дело. День выдался солнечный и, хотя было все еще прохладно, мы от души повеселились.
Какое-то время Сэм молчал, разглядывая гнутые, тронутые ржавчиной рельсы аттракциона и перила безопасности, некогда выкрашеные в задорный светло-зеленый цвет, а теперь выглядевшие жутковато из-за покрывавших их струпьев облупившиеся краски.
- Знаешь, а я бы и сейчас прокатился, - невесть с чего сказал он.

[Тот >>>]

Брук насупилась; нижняя губа, выпятившись, обдавала дыханием замерзший нос, укутанный в добытый из бардачка засаленный шарф.
- Один уже прокатился, - инспектор была не в духе: во-первых, это был конец дня, во-вторых – очередная, тридцать вторая, если быть точным, трапеза кровожадного убийцы. – Говорят, бедолагу затащили на самый верх, в розовый вагончик, и там выпустили дух вместе с содержимым тела.
Застёжка-молния легкого плаща с урчанием подорвалась на паре звеньев и отлетела куда-то под каблук. Не обратив внимания, натянув капюшон, женщина вылезла наружу; к этому времени – струи колотили как орешниковые палочки по барабану - дождь не на шутку разыгрался.
- Инспектор, может все же дождемся… Инспектор!
Видя, что его слова не возымели действия, Сэм чертыхнулся и тоже полез из машины, на ходу расправляя нуждающийся в починке черный зонт. В этот момент послышался рев мотора и визг нещадно сжигаемой об асфальт резины. Перри обратил свой взор на убегающую вниз улочку, силясь разглядеть источник шума и увидел бежевый автомобиль доктора Маринуса Дженсона Варда, мелькающий в просветах меж двухэтажных коттеджей. Рассекая струи воды и практически презрев опасности скользкой дороги, новенький Studebaker President приближался к заброшенному парку развлечений.
- Сэм, как я выгляжу?
Через секунду Денвер уже отмахивалась, заглаживая вину за глупый вопрос: о чем могла идти речь, если помадный оттенок мангового мусса на губах был съеден ею самой раньше, чем разбушевалась непогода.
Коричневая дорожка – будто бы натертые до блеска камни – петлей вела в сквер и обрывалась у нагроможденных конструкций: сморщенные от коррозии осевшие кабинки аттракционов были похожи на ржавые кресла-каталки. Розовую крытую вагонетку с облупленной крышей спустили вниз; все это время в нее нерешительно заглядывали лишь с помощью подъемника. Нагнувшись под желтой, трепещущей на ветру, лентой «Police line – Do not cross»*, Брук бросила гнетущий взгляд на бродягу – тот все еще беседовал с патрульными.
- Два самых главных врага криминалиста: погода и бомжи.

------
*«Police line – Do not cross» - Другими словами: "Место преступления - не входить"

[Joseph >>>]

+ Тот

За сотню ярдов до парковки Studebaker основательно сбросил скорость и уже не ехал, а скорее катился, будто позволяя окружающим получше рассмотреть его блестящие бока.
- Вот же фат, - недовольно пробурчал Перри.
- Зависть - губительная черта, Сэм, - хмыкнула напарница, упорно делая вид, что не замечает новоприбывшегося - впрочем, уличить ее в обратном было не трудно.
Выбравшись из машины, доктор Вард обошел ее и со значительным видом стал разглядывать правое заднее колесо, вероятно усмотрев в этом месте нечто значимое, хотя и ведомое лишь ему. Затем Маринус выпрямился и осмотрел окрестности. Взгляд его остановился на следователях.
– Мисс Денвер, как поживаете? – мило улыбнулся он, приподнимая шляпу. И затем, протягивая руку Сэму: - Перри.
Брук укутала пунцовое лицо в шарф – появление этого мужчины всегда молодило ее лет так на десять – и небрежно кивнула в сторону размякших от дождя и крови балок, приваренных к порогу вагончика.
- Могло быть и намного лучше, доктор Вард. Сами поглядите.
Тесное помещение, затянутое буро-коричневой рыхлой пленкой ржавчины, от потолка до стен было раскрашено мясистыми багровыми подтеками - словно мадлер* прошелся по вишне; войти внутрь означало по щиколотку погрузиться в измельчённую мякоть.
В переслащенном медном воздухе поднявшийся ветер разносил сушеные соцветия кукурузных початков.
- Остается лишь удивляться вашему самообладанию, - покачал головой Маринус. - Такая женщина как вы... Да что я говорю, ни одна женщина не должна видеть подобное. Если в конечном счете этого человека, или людей так и не удастся поймать, это будет... - доктор осторожно заглянул внутрь кабинки, - ...скверно. Да, скверно.

------
*мадлер - инструмент, предназначенный для выжимания соков из свежих фруктов, ягод

[Тот >>>]

Он снял пальто и вместе с шляпой протянул Сэму. Неохотно приняв их, Перри в очередной раз сказал себе, что если никто не сделает этого раньше, то в следующую их встречу он сам раз и навсегда поставит на место этого самодовольного дурака, считающего окружающих людей обязанными ему. Между тем доктор Вард натянул на руки медицинские перчатки и вооружившись длинным пинцетом принялся за осмотр. Отыскав в жутком месиве нечто представляющее интерес, он извлекал это на свет, рассматривал какое-то время, а затем либо отбрасывал прочь, либо откладывал в специальный контейнер, что захватил с собой. Наконец он поднялся с корточек, еще раз оглядел крышу кабинки и отступил назад.
- И что вы об этом думаете? - обратился Маринус к детективам.
Между погнутыми краями разреза потолочной стенки, будто кто-то вскрыл ее как консервную банку, растекалось пепельное небо; подняв голову, инспектор - она перед тем, как войти, засучила подол фабричных шерстяных брюк, - задумчиво разглядывала падающие хлопьями золотистые кукурузные рыльца.
- Судя по всему, его убили прямо здесь, - Брук указала наверх. – Иначе, зачем нужно было разрезать кабинку. Возможно, человека загнали сюда, как добычу. Какое по-вашему он использует орудие убийства?
- Кувалду. И, вероятно, что-то режущее, какое-нибудь мачете. Некоторые кости, у меня сложилось такое ощущение, пилили ножовкой по металлу, но это уже после смерти. А еще тут поработал секатор. Большой садовый секатор, - доктор изобразил пальцами, будто что-то подрезает, - какими подравнивают кустики и живую изгородь. И на сей раз соглашусь, убили его здесь, в этой самой кабинке, а затем произвели все эти ужасы над телом. Я собрал очередную коллекцию образцов, но заранее уверен, какое бы тщательное исследование я ни провел, оно не позволит ответить на вопрос: зачем? Зачем кому-то нужно расчленять тело, если не спрятать?
- Мне бы тоже хотелось это знать.
В тот момент Денвер думала лишь об одном – скорее вернуться в машину и открыть новую сигаретную пачку.

[Joseph >>>]

+ Тот

- Кто он, Маринус? – женщина нахмурилась, спрятав руки в карманы. – Сумасшедший? Душевнобольной? Если так, то он должен быть на учете клиник.
- Это стоит проверить, - кивнул Вард. - Вы молодец, Брук. Если позволите, я сам выясню, составлю список всех безумцев, находящихся сейчас вне стен лечебниц. Хотя самому мне кажется маловероятным, что это дело рук человека. На мой взгляд тут поработали силы, куда более сложные и странные... Прошу вас не смейтесь над тем, что я сейчас скажу, но слышали ли вы что-нибудь о колдовстве черных кварталов? Магия Вуду. Так ее называют.
Если бы не природное равнодушие к некоторым вещам и хорошо скрываемая симпатия к доктору Варду, инспектор бы громко рассмеялась ему в лицо.
- Вы хотите, чтобы я посадила за решетку предмет древней синкретической религиозной системы?
- Я не знаю, - честно признался Маринус. - Но Брук, вы слышали о том, что с недавних пор в моргах принято оставлять на ночь колокольчик? Вы знаете для чего он?
Шум дождя, дробью пробегающий по крышам-зонтикам проржавелых аттракционов, кажется, затихший на какое-то время, зарядил с новой силой.
Женщина тяжело вздохнула, неоднозначно качнув головой.
Забрав шляпу и плащ у хмурого Сэма, Доктор Вард осторожно взял Денвер за локоть и повел прочь от жуткого вагончика. Его голос утратил обычную твердость, перейдя в таинственный полушепот:
- Бывает, мертвые возвращаются к жизни. И медицина все еще не в состоянии дать внятный ответ на вопрос почему так происходит. Мы лишь оставляем колокольчик, чтобы вернувшийся с того света мог позвать на помощь. Если бы однажды я не оказался свидетелем подобного, то и не говорил, поверьте. Вот отчего я верю в силы, не только способные оживить мертвеца, но и наделить его способностями, противоречащими здравому смыслу.
Вдалеке, на фоне их разговаривающих теней в заштрихованном янтарными линиями воздухе, – будто кто-то рассыпал карий на кожуру апельсина – загорались вечерние огни.
- При всем моем уважении, Маринус, - ветер выбил волосы из-под капюшона, поэтому Денвер пришлось смахнуть их с лица. – Но мне очень хотелось бы, чтобы в этот раз вы ошибались.

[Тот >>>]

Повисшую паузу, во время которой доктор силился решить, стоит ли ему успокоить женщину или же настоять на своем, внезапно прервал Сэм:
- Брук, посмотри-ка на это!
Перри был рад вмешаться в разговор. Бедняга, знал бы он, что тем самым помогает Варду в сложной и неловкой ситуации. Впрочем, его находка стоила того, чтобы прервать даже речь Вильсона еще до того, как тот добрался до шестого пункта.
- Спичечный коробок, - показал Сэм. - Валялся в доброй дюжине ярдов от вагончика. Но только взгляните на эти бурые крапинки. Видите? Не будь я Сэмом Перри, если это не кровь.
Денвер подставила пластиковый пакет - он с готовностью принял находку; тщательно выведенные буквы не мог смыть даже ливень: 唐人街。1.21*.
- Не верю своим глазам, неужели… - руки инспектора заметно дрожали - скорее от холода. – Не хотелось бы это утверждать, но, похоже, убийца или жертва посещали китайский квартал.
Брук нахмурилась, точно грозовая туча, что решетом стягивала небо над их головами. Полицейские избегали соваться в Чайнатаун – какой толк, если в делах желторотых не разобраться без бутылки ханшина*.

------
*唐人街。1.21 - Чайнатаун 1.21
*hanshin - китайская пшеничная водка

[Joseph >>>]

+Тот

Бросив мимолетный взгляд на улику, доктор Вард разом позабыл о внутреннем противоборстве, в котором личные убеждения и приверженность к мистицизму столкнулись со столпами здравого смысла и совершеннейшей необходимостью поддержать и успокоить даму. Привычным жестом потирая левое запястья, Маринус развернулся и вновь обратил взор на место преступления. Вокруг того, совсем рядом с ним и чуть поодаль бродили кутающиеся в темные плащи полисмены, и Вард заметил, что все они как один, будто избрав жуткий вагончик центром своего мерзкого ритуала, ходят против часовой стрелки. Их размеренные переваливающиеся шаги и их скрытые капюшонами, обращенные вниз лица, внушили доктору невыразимый ужас, на мгновение почудилось, будто уже звучат голоса и наводящие оторопь слова, прочитанные накануне в странной и страшной книге, найденной в личной библиотеке покойного дяди, слетают со злокозненных уст. Видение быстро прошло, желание бежать осталось.
Совладав с последними позывами животного страха, Маринус Дженсон Вард поспешил распрощаться с детективами, напоследок пообещав Денвер связаться с ней, как только список умалишенных будет составлен.
- Что скажешь, - неопределенно хмыкнув, спросил Перри, - заметила, как наш доктор переменился в лице?
- У тебя бред, Сэмми, - уменьшительно ласкательными именами Брук не пренебрегала только в моменты чрезвычайного скептицизма.
Она все еще смотрела доктору в след.
- Бред? Бред?! - весь вид Сэма говорил о том, что он не верит своим ушам. - Я думал Вард грохнется в чертову лужу, так побелело его лицо, когда я показал коробок с китайскими закорючками.
Инспектор нахмурилась, – она думала о трупе, о чертовой работе и, пожалуй, еще о том, что ничего не приготовила на ужин, - взяла шествие к машине.
- Я посмотрю на твое лицо, когда О`Годфри выпишет нам пинки и отправит в Чайнатаун. Хотя… знала я когда-то несколько фраз, но желтушным они вряд ли понравятся.

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Joseph, Monsieur Le Chiffre

Чайнатаун, Chаguаn,
Tight Springs, штат Арканзас,
5 февраля 1930 год, ночь

Я-пиан* – он же опиум.
Кто бы мог подумать, что надрезанные головки цветов мака способны творить чудеса и – еще более поразительно! – что молодой китаец сможет приучить к этим чудесам всю местную публику, да так, что она охотно начнет вставать на задние лапки и утробно требовать добавки. Возможно, американцы тайно вздыхали по шелку кимоно, да конусообразным соломенным шляпам, но даже в таком случае опиум был единственным жестом доброжелательности по отношению к желторотым.
Тенг содержал свой собственный Cháguǎn*, в котором несколько раз на неделе собирались «избранные» со всего города, чтобы изведать блаженства и спуститься в Рай.
Под рогатой крышей со встопорщившимися чешуйками, - они словно съедали свет огней города, - находился просторный зал, занавешенный алтабасом, глазетом и китайской парчой, где не было мебели выше стеклянных столешниц, а на разбросанных бархатных подушках можно было разместиться подобно императорам Чьу. Здесь дегустировали теплое янтарное вино - разливали по фарфоровым пиалам; давали отведать настойку из склеенного риса и пригубить пьянящий обжигающий абсент. Раскинувшиеся на полу фигуры посетителей – ватные, будто трепыхающиеся на солнце амебы, - стонали в неге, а между ними ходили молодые женщины, готовые удвоить ее по первому же требованию.
Сам «проводник в Забвение» - молодой китаец - держался в стороне от остальных гостей – за бамбуковой шторкой, окутанной дымчатой сетью тлеющих благовоний. Отсюда Тенгфей наблюдал за происходящим. Пока дельцы накуривались до одурения, он изучал их вдоль и поперек так, что скоро знал даже количество родинок под спущенными штанами.
Опиум был для Тенга такой же частью него самого, как национальный халат, цвета пережаренного шафрана, в котором он сейчас сидел на полу перед другом, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за ширмы, и аккуратно, плавно, самоотрешенно – точно играл на лютне, не имеющей струн, - разливал по сосудам вино с лаунданумом*.
- L'opium agrandit ce qui n'a pas de bornes,
Allonge l'illimité,
Approfondit le temps, creuse la volupté,
Et de plaisirs noirs et mornes…
Remplit l'âme au delà de sa capacité… *
… Мужчина, медленно, словно в полусне, не читал, но проговаривал бессмертные строки так, будто бы только-только учился человеческой речи. Перебирал их, словно бусины гранатовых четок, намотанных на его левую руку – тускло блестящие, мутные, цвета столь темного, что с ними могла поспорить одна лишь свернувшаяся кровь – или же сами губы, повторявшие, и словно бы спотыкающиеся на каждом звуке:
- … Lacs où mon âme tremble et se voit à l'envers... *
Внезапно он остановился, оборвал чтение ровно перед gouffres amers*, повиснув над опасными краями; темные губы, цветом почти приближающиеся к цвету четок, несколько мгновений кривились (так извивается под каблуком раздавленная гусеница), и, наконец, выплюнули на английском:
- Всегда…ненавидел стихи.
------
*Yāpiàn - (кит.) опиум
*Cháguǎn (кит.) «чайный дом»
*лаунданум - опийная настойка на спирту
*Раздвинет опиум пределы сновидений,
Бескрайностей края,
Расширит чувственность за грани бытия,
И вкус мертвящих наслаждений,
Прорвав свой кругозор, поймет душа твоя.
Шарль Бодлер, «Цветы зла», XLIX - Le Poison (Отрава)
*Lacs où mon... - Где, странно искажен, мой дух дрожал не раз. - Там же
*gouffres amers – «горькие пропасти», там же, строка Pour se désaltérer à ces gouffres amers - И в горькой глубине изнемогал и гас.

[Joseph >>>]

я и Monsieur Le Chiffre

Тенг улыбнулся; внимательно все это время прислушивался, будто не к голосу, а к игре цимбалы с туго перетянутыми нитями, и когда одна из них оборвалась, он поставил на середину нефритовую дощечку с переполненными чашами. Законченный напиток по запаху был похож на солому: ощущение горечи сбивала неприличная сладость вина, точно путана, отдающая себя первому встречному; тем не менее, снадобье предстало перед Дюраном в нежно-синей пиале – как будто цвет должен был исправить вкус содержимого.
Согласно одному из китайских ритуалов, сосуд необходимо передавать по кругу, чтобы выпить из одной чаши и установить общение душ, однако в этот раз китаец предпочел отступить от традиций и по каким-то собственным причинам приготовил для себя отдельную посуду.
- Поправьте меня, если это не мсье Бодлер поехал в Бельгию, несмотря на ухудшающееся здоровье и даже потерял сознание в стенах церкви.
Тенгфей занялся трубкой - масло и фитиль были уже приготовлены, оставалось нагреть и размять опиумный шарик, - поэтому он сел на колени, склонившись над лампочкой так, что она утонула в его длинных черных волосах, напоминающих крыло ворона в рассеянном млечном тумане.
- Когда его привезли в клинику, где он и умер, - голос китайца был тихим и мягким, под стать окружению. - Он сказал, что видел Господа, что тот приблизился и дыхание его отдавало опиумом… до чего же уместная фантазия. Наверное, в тот момент господин Бодлер очень обрадовался, предположив, что в Раю будет не так скучно, как он о нем отзывался при жизни…

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Joseph и ваш покорный

Бамбуковая ширма, скрывавшая мужчин, подобно маске, оберегающей путешественника, участника карнавала или актера, позволяла лицу под ним оставаться чуть более обнаженным, чем обычно. На лбу Дюрана образовалась тонкая вертикальная складка – «висячая игла», как ее называли восточные физиогномисты – и тут же выражение иронии, понятное лишь представителю большой нации по отношению к «нелюбимому сводному брату», заставило рот изогнуться в очередной сардонической усмешке.
- Бельгийский бог, наверняка, душится опием, чтобы хоть как-то отбить запах шоколада. Зато в местном аду, наверное, даже сковороды воняют какао,- француз передернул плечами, как будто аромат: приятный и тонкий, когда его не слишком много, но нестерпимый для ноздрей, опаленных серебряной кокаиновой пыльцой - наполнил пространство комнаты.- Впрочем, и Бог там, наверняка, темнокожий липкий старик с марципаном вместо глаз. Но кем еще он может привидеться крестьянскому сыну? Кому, как ни вам, азиатам, знать, что может дурная кровь. Возьмите ваш опий,- четки задвигались, глухо стуча, когда мужчина протянул руку и на кончиках пальцев поднял изящный сосуд, словно говоря тост в честь столь поносимого бога.- Смешайте его с грязью, прибавьте бельгийской капусты, немного гнилых овощей, скверного пива, жирных вафель с мороженным – и вы увидите, во что превратится жидкость, которой люди поклоняются долгие века,- полузакрытые, «совиные» (или «драконьи») глаза говорившего были устремлены перед собой безо всякого выражения, так что оставалось гадать, говорит он все еще об лаундануме, или о жидкости, бегущей в набухших, будто бы распираемых желчью и раздражением венах.

Сообщение отредактировал Monsieur Le Chiffre - 19-03-2012, 7:58

[Joseph >>>]

в компании с Ange du mal

Вялый свет от бумажных мешков-фонарей волочился по полу, по разбросанным, почти умершим телам, - а люди, в самом деле, казалось, достигли той границы, где нет различий между жизнью и смертью, - окрашивая восточные тахты и циновки в тона огненно-фиолетового вечернего неба.
Высокая, словно с гравюры Моне, изображавшей грешницу на досуге, азиатка – чтобы остаться обнаженной, ей нужно было только жестом фокусника сорвать кусок выцветшей тряпки, прикрывающей тощую фигуру, - призраком вплыла в шатер, спросила у хозяина что-то по-китайски; тот отмахнулся, предоставляя Дюрану самому решать, пользоваться ее услугами или нет.
- Если бы не эта дурная кровь, каким чудесным был бы пейзаж, - отозвался Тенгфей.
В углу за спиной китайца стоял молитвенный столик с сандаловой пагодой, а на ней, свесив ножки, сидел веселый толстячок, играющий на четырехструнной пипе* – Будда с большим животом. Именно оттуда, из сокровенного ящика, Тенг достал бумажные конвертики с порошками, опиумные «головки», пузырьки с «ланкастерскими» каплями – последние в несколько раз превосходили действие лауданума и использовались в особых случаях.
- Мы прячем нашу кровь, Жан, но ладно я, вам же следовало бы выставлять ее напоказ. Ваша кровь прекрасна, словно драгоценный камень, а вы скрываете его сияние под скорлупой.

------
*пипа - китайская лютня

Сообщение отредактировал Joseph - 19-03-2012, 8:00

[Monsieur Le Chiffre >>>]

- Если вы не возражаете, я бы пока воздержался от вскрытия вен,- гость поднял чашку на уровень глаз, держа ее в растопыренных, как лепестки раскрывающегося лотоса, пальцах. Пустые глаза изучали зеркальную поверхность, которой постепенно передавался трепет напряженной руки.
- Вообразите, что это – другой, неизвестный нам мир, Тенгфей,- профиль, который по чистоте линий мог бы поспорить с обликом Александра или же Менелая, словно на античной мозаике, склонился над воображаемой terra nova*. Внимательный глаз друга мог бы легко различить, как меняется настроение «держателя тверди»: из равнодушного блеск глаз стал на мгновенье заинтересованным, ярким – и почти тут же его сменили отвращение и гадливость. Не желая или не в силах скрыть этого чувства, он глухо произнес… или прошипел, почти приникая губами к краю, так что по встревоженной глади пошла рябь от дыхания:
- … и на ней, в ней везде – люди, существа, цари природы. Чванливые, наглые, воняющие неудовлетворенными страстями и нечистотой своих трущоб, в крови, сперме и блевотине начинающие и заканчивающие жизнь. Разве с ними может ужиться какой-то иной бог, кроме шоколадного зайца с лиловыми марципановыми глазами? Бог, по цвету ничем не отличающийся от испражнений…
Мужчина остановился, как будто сообразив, что его полные нагноившейся боли речи никак не поспособствуют утверждению joie de vivre* у молодого друга. Дернув губой, словно щерящийся зверь – видимо, сейчас это должно было обозначать улыбку – он выше приподнял пиалу, салютуя собеседнику.
Губы прильнули к краю пиалы в поцелуе, какого не снилось на томному Ромео, ни исступленному страстью Тристану; возможно, сейчас перед алчущим благосклонности любовником была не Изольда и не Венера, но все же некая особа, объятия которой могли помочь менее щепетильному рыцарю утолить иссушающую его страсть.
Однако, пышный наряд, в который облачилась продажная красотка, возымел отталкивающее действие: сделав один неглубокий глоток, Дюран разлепил губы с таким видом, будто в пиале была чистейшая полынь.
- Что надо этой костлявой шлюхе?
------
* новая земля
* joie de vivre – радости жизни, вкуса к жизни

[Joseph >>>]

+

Девушка, замершая у входа с равнодушием суккуба, лицо которого было обязано изображать истому только во время работы, казалась высеченной из темного куска мрамора. Ожидала. Нет – и она тут же пойдет к другому. Нет – и одним клиентом меньше.
- Ей? Ей ничего. Она полагает, что это вы в ней нуждаетесь, что позволите ее грязному рту прикоснуться к вашему телу, – китаец, неподвижно слушавший друга, вернулся к лампе, снял горячий стеклянный купол.
Теперь Тенгфей, заблудший сын Поднебесной – он двигался с нисхождением к самому себе, - был целиком поглощен приготовлением трубки. Длинные пальцы заботливо, - точно принадлежали юному монаху, только совершившему причастие и дотрагивающемуся до требников и распятья на алтаре, - вкладывали шарик в углубление курительной флейты.
Про опиум Тенг - opium master - знал все. Он сам следил за его изготовлением и собственнолично занимался «тчанду»*. Этому нигде не обучали, но молодой китаец, как если бы скучал по родной матери, с терпением совершенствовался и поднимался в этом ремесле. Современные наркотики он не признавал. «Курение опиума – церемония. Ритуал». Опий, затмевая даже подкожные инъекции морфия и в то же время позволяя сохранять рассудок, приносил покой, делал Тенга еще ближе к наблюдению за жизнью со стороны.
Когда Тенгфей нагибался, выбирая угол наклона трубки над огнем, шелковая ткань спадала с плеча, открывая вид на скалящего зубы, вытатуированного рогатого дракона; глаза существа налитыми кровью, оловянными зернами беспрерывно и устрашающе следили за гостем и - в какой-то миг показалось – чиркнули по блуднице.
- Вера в того самого мерзостного бога с марципановыми глазами и его «божественные» шлаки - единственное, что удерживает ее от того, чтобы не сунуть голову в петлю, мой друг. Ну, еще низкие потолки. Да, в этом месте слишком низкие потолки, - взгляд, вязкий как смола, коснулся чаши в руках Дюрана. – Иногда я думаю, что мне мешает добавить на десять капель больше.

------
*«тчанду» - производство опия для курения на основе ферментативного брожения, требующее тщательной очистки

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Голова француза слегка наклонилась к плечу: он прислушивался к тому, что происходит внутри его тела. Давно забытое ощущение тепла (кокаин, напротив, «отмораживает» чувства) начало зарождаться в животе, как будто там расцветал пион – или, учитывая обстоятельства, пламенеющий маковый цветок. Тяжелый бутон только приподнимался на стебле, но это ощущение заставило нелюбителя стихов продолжать терзать себя и компаньона грезами давно погибшего сифилитика:
- Les femmes de plaisir, la paupière livide,
Bouche ouverte, dormaient de leur sommeil stupide…*
…Не возьмусь сказать, друг мой, что именно мешает вам, но меня бы останавливала удручающая предсказуемость результата. Сейчас, когда вы набиваете трубку, или когда я делаю глоток,- слова monsieur’а были сопровождены соответствующими действиями,- мы, словно дети на Рождество, с любопытством ждем, какие подарки принесет нам зеленоглазая фея. Заметьте, что в этом случае опасность не пробудиться утром не отвращает нас, потому что является одним из сюрпризов в бархатном кульке старого педофила. Но знать наверняка, что ты вытащишь из красивой обертки – может быть, и полезно, но как-то уж слишком скучно.
Тепло растекалось по крови и уже начинало биться в виски; удары эти представлялись воображению, тронутому действием опия, в виде японских гравюр, изображающих волны – с той только разницей, что пена на них была не кипенно-белой, а темно-красной, как кровь. Дюран нахмурился, чувствуя, как теплые капли пота выступили на лбу, и, достав из кармана жилета платок, быстро отер их, чтобы затем кинуть встревоженный взгляд на батистовый лоскут. Светлая бровь дрогнула: казалось, мужчина безмерно изумлен тем, что по ткани не расползлись багровые пятна. Впрочем, учитывая, что она, как и вся остальная его одежда, включая кокетливо повязанный галстук, была предусмотрительно черного цвета, вряд ли и самому острому взгляду удалось различить бы что-то в окружающей полутьме.
------
*Бледны, как труп, храпят продажной страсти жрицы || Тяжелый сон налег на синие ресницы.- Бодлер, «Цветы зла» - CIII Le Crépuscule du Matin/«Предрассветные сумерки»