Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Leomhann >>>]

Сквозь густую зелень, обвивавшую стекла огромной оранжереи графа Уилтшира, едва пробивался фиолетовый свет. По чести признаться, Джеймс этому даже не удивлялся. Болейны были достаточно богаты, чтобы не думать о дорогостоящей магии и совершенно излишних при её наличии стёклах. Зато - недостаточно знатны, чтобы кичиться огромной постройкой в акр величиной, из которой не доносилось ни звука, а вот травой и цветами воняло так, что Джеймс едва удержался о чиха. Он без интереса осмотрел единственную дверь, даже по виду тяжелую, похмыкал над двойным замком, и с издевательским поклоном пропустил Рочфорда вперед.
- Прошу вас, милорд. И еще одно - одолжите мне ваш алмаз.
Значит, там, за стеклом, в рукотворном лесу, скрывали Мэри. Джеймс попробовал заглянуть в себя, понять, волнует ли его это, но не нашел ничего, кроме жуткого, холодного спокойствия.
- Ещё и грабитель, как и положено швали, - Рочфорд с усмешкой стянул массивный золотой перстень и повернулся к двери. - Только думай, Актёр. В стеклах мышки сидят, разобьёшь - запищат.
Он положил ладонь на округлую ручку, и вокруг пальцев обвились ленты голубого тумана. Помедлили - и распались, а лорд, кивнув, потянул из-за воротника хитрый ключ на чёрном кожаном шнуре.
- А кто не прислушался - я не виноват.
- Верно ли говорят, милорд, будто ваш дедушка сколотил состояние на большой дороге? После вас, как и положено швали.
Джеймс хмыкнул, роняя кольцо в сапог. Сейчас не было необходимости бить стёкла. А после, когда он найдёт Мэри, поиск еще и выхода выглядел и вовсе глупостью. Впрочем, об этом, равно, как и об alibi, он намеревался подумать позже. Представлять радость сидельцев в Тайберне, когда констебль, отправивший их туда, явится в камеру как постоялец, не хотелось.
Рочфорд, не удостоив ответом, ступил на чёрные, таинственно мерцающие в свете магических ламп плиты дорожки и только там оглянулся. Холёное лицо его в обрамлении пышной тёмной зелени, нависавшей над тропой, выглядело белее луны, усталым и пористым, как простокваша.
- Знаешь, Актёр, я даже раздумал тебя убивать. Потому что зайти-то ты зайдёшь, а вот выйти не сможешь - помрёшь и без меня, а то и хуже. Но вот что я тебе скажу. Ходит по Индии байка, что для полноценной жизни мужчине нужно прийти к согласию со своей внутренней Кали - и она отдарит миром, счастьем и гармонией. Дескать, Кали живёт в каждом - и её можно коснуться, тронуть. Но в ущельях и горных долинах Каликшатры, там, куда Англия не доберётся и спустя много поколений, рассказывают иначе - о ночном тумане, ледяном звёздном ветре, о силе и власти. Стоит лишь отдать себя - согласиться, потому что в этом и суть, и счастье, и гармония, и мир.
Джеймс кивнул, показывая, что услышал. Ничего нового эти индусы не придумали. Еще кто-то из этих однообразно великих греков говорил про единство мужского и женского в человеческой душе, про недостижимую гармонию этих половинок. Терапия души - вот как это называлось у греков, и отрицать её пользу было глупо. Вот только заниматься ею становилось некогда. Джеймс оглядел Рочфорда, не спеша ступать на дорожку. Хороший, большой, сильный лорд. В такого трудно промахнуться, бросая нож. Отчего-то не верилось в то, что Джорджа Болейна можно заставить убивать шлюх вопреки его воле и его забавам. И доверять ему свою спину не хотелось.
Рочфорд разве что дернуться успел, когда нож по рукоять вошел аккурат в местечко, где заканчивалась шея и начиналась голова.
- Знаете, милорд... я не хотел. В следующий раз убьете вы.
С сокрушенным вздохом Джеймс ступил на дорожку. Иногда стоило постигать свой путь - самому.

[Хельга >>>]

В маленькой кухне было жарко. Пахло тушеной фасолью и чесноком, свиными колбасами и снегом. Чистым, холодным снегом, который Дейзи принесла на мягких домашних туфлях, снова пробежавшись до ледника почти босиком.
"Дейзи?!"
Джеймс сморгнул, ошеломленно разглядывая покойную жену, что сейчас была живее всех живых и хлопотала у очага, не подозревая, что её схоронили. Жёлтое шерстяное платье, скромный арселе, из-под которого выбивается рыжая прядка, серый передник... Это совершенно точно была Дейзи, а значит, Джеймс угодил в ловушку.
- Ты уже однажды добегалась босиком по снегу, капустка. Продолжаешь это делать и здесь?
Он положил на чисто выскобленный стол сверток с улитками, которых так любила Дейзи, не удивляясь, что они оказались в руках. Вот только...
Кухня должна быть иной. Мэри до блеска оттерла всю утварь, в порядке развесив по стенам, с лавки убрала вышитое покрывало, а на полке над очагом теперь стоял один из цветов Бесси, свесив плеть и каждый раз цепляя Мэри за непокрытую макушку и вызывая умиленную улыбку у Джеймса. Ему это нравилось, чёрт возьми! Жена становилась похожа на волшебницу, и под ленивый перебор лютни колдовала над ужином.
Джеймс еще раз глянул на Дейзи, мрачно хмыкнув. Выходило, что не отпустил он её из сердца, раз уж Кали - или как её там? - на пути к одной жене подсовывала другую.
- А ты - хмыкаешь, - не задумываясь, парировала Дейзи, - дурацкая привычка. И хмуришься. Наверное, потому что явился к ужину вовремя.
- Ужин я пропустил, увы. И, наверное, пропущу завтрак. Ну, - Джеймс уселся на лавку, вытянув ноги, - давай. Рассказывай мне про коварство вдовцов, не способных уследить за детьми, а потому поспешно женящихся на девчонках, вдвое себя младше. Про нерадивых отцов, отдающих сыновей михаилитам, а дочерей - ведьмам. Про влюбчивых мужиков, которым только палачей и евреек подавай. Про то ли дочь, то ли жену, которая маяк для усталого корабля. Что я еще забыл, Дейзи?
По совести, из всей речи важна была только Мэри. И, право, несправедливо было обрекать его на беседу с покойной супругой, когда браку с нынешней только недавно исполнилось полтора месяца, и за это время Джеймс видел свою жену хорошо, если две недели.
Дейзи упёрла руки в бока, повела плечом.
- Маяк, как же. Дорожку к другим бабам подсвечивает. Знаешь, Джим, ты по-настоящему женат на Бермондси. Город тебе и супруга, и любовница, и дочь, и мать, и ты сам. Себя ты забыл, милый. А вот отбери у тебя маяк и городишко, - вскинув бровь, она прислушалась к полному боли крику, долетевшему с улицы, - и что останется?
- Самоходный доспех останется, - буркнул Джеймс в ответ. - И какие бабы, Дейзи? Мне глаза выколоть и не глядеть на...

[Leomhann >>>]

"Нет".
Он умолк, понимая, что позволяет вовлечь себя в одну из тех ссор, которые заканчивались бурным примирением. Для Мэри будет ударом узнать не только о Фламинике, но и о какой-то там Кали, мать её индуску. К тому же, эта не-Дейзи была не права. Отбери кто у него маяк, странную маленькую Мэри - и останется бесприютный Джеймс Клайвелл, тоскующий и не способный пережить эту тоску. Но сначала этот кто-то поплатится. И вывод из этой мысли следовал не тот, который хотела услышать эта богинька. Мэри если и освещала дорогу, то только к себе. Она давала повод жить, мечтать, помогала оставаться человеком, а не самоходным железным рыцарем.
И если это кричала она...
Джеймс хмыкнул, запрещая себе спешить. Мэри не кричала, даже падая с обрыва.
- Я женат на Мэри Берроуз, Кали. Или как тебя там? И наплевать на Бермондси. Я вышел из возраста, когда жену следует любить по заветам мадам Аквитанской, но Мэри - здесь, - он постучал кулаком по груди, удивившись неожиданно гулкому звуку, - прости уж за невольный пафос. Что там у тебя еще? Недосуг болтать, спешу к жене.
- Иди, - не-Дейзи сердито толкнула дверь и выпрямилась, сложив руки на груди, сверкая глазами. Тонкий крик оборвался, словно захлебнулся воздухом, а потом раздался стон - глухой, надрывный, такой низкий, что от него шевелились волосы. - Проваливай! Только убедись сперва, что идёшь туда, куда нужно, Джеймс Клайвелл! Иди, не обращая внимания на то, как корчится в аду жена - настоящая, не эта блестящая пустышка, неспособная заменить Бесси мать. Убирайся, не думая о том, что дочь до сих пор плачет по ночам. Иди на свет эвбейских огней, не думая, кто тут Навплий. Только подумай напоследок, муженёк. Для Кали границы ада и рая, жизни и смерти - ничто, ибо она - мир. Она - отсутствие цвета, чистота и полнота всего. Ничто не исчезает бесследно. Тем более - люди. И вернуть можно - всё. Пока не изгладились краски.
Пожав плечами, Джеймс шагнул к двери. О слезах с Бесс стоило поговорить, а заменить мать всё равно никому не под силу. Что до адских мук Дейзи...
- Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо лжец и отец лжи. Благодарю за уроки, госпожа, но прошлое следует помнить, не живя им.
И пора было прекращать сравнивать Мэри с другими. Впрочем, об этом Джеймс намеревался поговорить с женой, а пока... Пока он услышал про отсутствие цвета, чистоту и полноту, сиречь - чёрный, если верить Платону. А ведь дорожка так удачно оказалась именно такой.
Вздохнув, Джеймс вышел за дверь, в морозный, холодный вечер.

[Хельга >>>]

Лорд Рочфорд лежал, раскинув руки, глядя в стеклянное небо, усеянное фиолетовыми звёздами. Крики уже стихли - их сменил ровный гул нескольких голосов, распевающих что-то невнятное, не-английское, дикарское. Пели впереди, и этот низкий ровный гул почти заглушил шелест листвы слева. Очнулся Джеймс спустя пару ударов сердца. Тело, натасканное улицей и стражей, действовало само, отключая разум - и напрасно. Не пришлось бы сооружать повязку на лодыжку из лохмотьев черномазого душителя, набросившегося на него со струной. Тот лежал со свернутой шеей на дорожке, глупо и изумленно удивляясь, точно не ожидал, что констебль сможет. А Джеймс - смог.
Прозвучало это слегка нетрезво, но горло саднило чертовски, и хотелось дышать, а пуще того - спешить.
- Дьявол, как больно-то...
Лодыжка стремительно отекала - вывих, не иначе. К нему бы приложить лёд, а потом - вправить, но времени не хватало. Вон те, распевающие своё варварское, почти наверняка уже собрались резать Мэри в угоду этой грёбаной Кали.
Джеймс тяжело поднялся, раздумывая, из чего бы сделать костыль - и замер, вглядываясь в дорожку. Черное черному рознь, и та плитка, на которой он стоял, отливала синим. А соседняя - алым. А вот ее товарка была черна, как самая черная ночь. И та, что рядом с нею. И Джеймс, вздохнув, переступил на неё, стиснув зубы от мерзкой, тянущей боли.

[Leomhann >>>]

Идти пришлось недолго - к куполу оранжереи, сквозь заросли, живо напоминающие южный лес, виденный то ли во сне, то ли в яви "Горностая". Там, под этим куполом, высилась глыба черного камня, обтесанная так, чтобы в ней угадывалась четырехрукая тварь, фигурой схожая с человеком.
Первой Джеймс увидел обнаженную Мэри. Выхватил ревнивым взглядом мужа и крюк в руке почти явленной миру богини, на котором висело его сокровище, и опущенную на грудь голову. Потом он рассмотрел жреца в пестрых одеждах, разрисовывающего её черной краской. Этого Джеймс поклялся убить особо жестоко - и немедленно отправился бы воплощать это обещание, если бы не чувство неправильности. Неправильной казалась и гнилая кровь, текущая по желобкам к растениям, и изрезанная в лоскуты женщина у подножия статуи, и сама Мэри. Даже ножи, разложенные на постаменте, были кривыми и неправильными. И трое мерзавцев, поющих заунывную чушь на коленях - тоже. Неправильность эта пахла шафраном, испорченной кровью и умирающей тишиной. Джеймс мог поклясться, что может пощупать её пальцами, но не получалось.
Да и прятаться было негде, шаг вправо - и окажешься на очередной клетке, которая, чего доброго, вернет на кухню к Дейзи. Или того хуже - в детство, где дразнили выродком. И объясняй, что давно вырос и даже перерос свою незаконнорожденность. Джеймс тихо свистнул, привлекая к себе внимание.
Вначале ничего не изменилось, но затем, когда жрец повёл линию поперёк сердца, один из молящихся медленно повернул голову, вздохнул и неловко, словно отсидел ноги, поднялся. Остальные, глянув на него, заговорили громче - так, что купол отозвался хрустким эхом. Культист же, моргая, секунду всматривался в тени, затем разглядел Джеймса и покачал головой.
- Кто? Зачем рвать? Раджа что хотеть?
- Лорд говорить... тьфу. Сюда идут законники. Много. Лорд велит - девку снять, всё прятать. Я девку уносить.
Законники, впрочем, и в самом деле могли идти. Крайне неосторожно было тащиться на Собачий остров вместе с Рочфордом, да еще и убивать его. И никакая дорожка не остановит городскую стражу, захоти та пройти куда-то.
Культист понял его не сразу, а когда понял - лицо его исказилось одновременно страхом и мучительным ожиданием. Жрец раздражённо окликнул его с помоста, но мужчина только покачал головой. Плечи его опустились.
- Кхарма. Что начать - не прервать. Остаться надежда, что Кали выйдет из камень, но... девка хилый, дохлый. Прежняя быть сильна, а не вместить покой. Значит, мы все умирать. Но прийти другие.
С помоста донёсся слабый стон: жрец резко дёрнул Мэри за волосы, заставляя откинуть голову назад. В руке его откуда-то возникла глубокая чаша, украшенная чёрными опалами и жёлтыми топазами.
"Ну вашу мать же всем рынком да городской стражей!"
По арене приходилось бегать и с проколотым боком, и с резаными ногами. Но на арене было правило - чемпион получает врача. Здесь же правил риск, и если бы не ощущение неправильности, Джеймс уже рванул бы к жрецу. Что такое четверо черномазых, когда ты зол, а твоя жена висит на крюке?
Но интуиция осторожно зудела в шрамах, горела угольями под сапогами, и он медлил.
- Не прийти. Некому будет прийти. Вон тот, с чашей, всё расскажет под пытками. Я таких повидал. Много. И есть палачи, которые мысли видят. Надо остановить, пока не поздно.

[Хельга >>>]

- Кхарма, - покорно повторил культист. - Вы, запад, не понимать истины, цвета. Мира. Прийти. Не сейчас, но десять, двадцать дюжин лет. Что - время? Ветер.
- Мой... принц...
Шёпот едва донёсся, и договорить Мэри не успела. Жрец опытной рукой стиснул ей челюсти, и, не обращая внимания на попытки выкрутиться и слабые удары связанными ногами, плеснул в открытый рот чёрной жидкостью. Хор затянул громче, топя в монотонных звуках и захлёбывающийся кашель, и неуверенность и страх, которыми теперь било сильно, по-звериному. Фанатики или нет, а умирать здесь не хотели. Не выказывал чувств только жрец.
Кажется, наступало время паниковать. Джеймс поудобнее переступил с ноги на ногу, пытаясь освободить предательски болящую и жмущую на сапог так, что казалось - он сейчас лопнет по швам. Вдоветь не хотелось, в подлинность Мэри не верилось, а делать что-то - надо.
Странным казалось еще это "мой принц". С тех пор, как они обвенчались, Мэри и по имени-то звала его нечасто, будто не видела в этом необходимости. А сейчас, вися на руке какой-то там Кали - и вытащила из памяти побасенку про королеву ветров?
"Не верю".
- Тогда будем умирать. Никто не должен проболтаться. Предпочитаешь сам, или тебя зарезать?
Нож, испачканный Рочфордом, удобно лёг в ладонь.
- Она не переродится, - ответил культист и отвернулся к помосту, словно его и не потряхивало. - Не смочь. Надо резать в четыре рук. Потом - убивай.
Жрец уже аккуратно, по-стариковски - хотя был ещё не стар, - слез вниз и забормотал что-то себе под нос, касаясь каждого клинка по очереди всё той же кистью. А Мэри не говорила больше ничего - только глубоко, со всхлипами, втягивала воздух и смотрела со спокойной надеждой - и страхом, притаившимся в глубине глаз. А в теле плыли чёрные точки, то поднимаясь к коже, то снова скрываясь внутри.

[Leomhann >>>]

И Джеймс не выдержал этого взгляда. Та Мэри или не та, но Мэри же! Своя, маленькая, умная и теплая! Немного странная и алхимик, но кто без греха? А не выдержав - шагнул вперед, совсем не по-рыцарски втыкая нож в спину культисту. К счастью, Джеймс рыцарем не был, и индус упал на землю, судорожно вздыхая и булькая кровью в горле. К несчастью, его сотоварищи тоже рыцарской доблестью не отличались, а потому после мгновения тишины порскнули кто куда. Один - в кусты, другой - на Джеймса, замахиваясь неумело, но от души. Только жрецу было наплевать, и его невозмутимости стоило позавидовать.
Увернувшись от ретивого индуса, Джеймс по привычке помог ему упасть подсечкой, за что сразу же поплатился болью в ноге. И более не задерживаясь на рассматривание видов оранжереи, похромал к Мэри.
- Где вы были? Почему не пришли раньше?.. Нет, - Мэри подняла голову, но смотрела куда-то за плечо. Туда, где он стоял раньше. - Знаешь, что хуже всего? Я больше не чувствую ветра. Раньше всегда знала, где твоё тепло, а сейчас - ничего. Воздух кажется железным. Мне страшно.
Джеймс вздрогнул. Слова сестры Делис из уст Мэри он не ждал и не хотел. От воспоминания о монахине, об упущенном и не сделанном, о том, что он всегда бежит от ответов, кожу продрало мурашками. Но Делии тут не было, а Мэри не чувствовала ветра. И тепла.
- Что-то уже не исправить, что-то еще не исправить, что-то не исправить, а ошибки я знаю все. Равно, как и ошибкой не будет то, что я хочу к своей Мэри, но снимаю сейчас с крюка тебя.
Он мгновение поколебался, прежде чем вскочить на постамент и потянуться к веревкам. Те распались под пальцами, словно только того и ждали. Мэри упала в руки и слепо потянулась рукой к голове, провела по волосам, но наткнулась на серьгу и помедлила.
- Я скучаю по хвосту. Странно, да? - Глаза её постепенно наливались чернотой, и монотонное бубнение жреца сразу стало тише, как придавленное подушкой. - Человек ведь тот же. Тот же, тот, и что-то не исправить, да - а нужно ли? Холодно. Ты горячий. Струишься. Мог Икар залить солнце воском?
- Хвост путался в кольчуге. И разве длина волос может меня изменить, маленькая? Я останусь Джеймсом Клайвеллом, даже облысев. Равно, как и ты - всегда Мэри Клайвелл. Даже не будучи ею.
Что сделал бы Джеймс Клайвелл для своей жены, поглощай её чернота? Зная, что нельзя выпускать её из оранжереи - такой? Понимая, что не сможет убить?
Не сможет залить своё солнце не воском, но кровью.
Он мрачно хмыкнул, прижимаясь губами к виску.
"Ты - часть извечного сиянья, что светит с целью лишь светить", - сказал бы поэт, но Джеймсу хватало таланта лишь перепевать чужие песни. Да и Мэри всегда была рядом, оставаясь не звездой на горизонте, но женщиной. Женой. За два месяца брака пора бы и осознать, что познавать и узнавать можно не только невесту.
Но отнять жизнь он не мог. Как ни уговаривал себя, что Мэри - не та, что его жена, быть может, видит, как бережно прижата к груди пустота, но докричаться не может. Как не убеждал - надо поторопиться.
Не мог. Не поднималась рука, и было жутко, страшно от мысли, что он не успеет или ошибется.
- И я железный и холодный. А еще колючий. Но это не повод красить глаза в черный.
- Чёрный? - Рука Мэри взлетела к лицу, ощупывая белую до прозрачности кожу с чёрными прожилками. Тело её била мелкая дрожь. - Один глаз за вопрос, а я сказала уже дважды. Что отдать за третий? Я - Мэри Клайвелл? Уже? Ещё... Убей меня. Ты не чувствуешь, как оно растёт внутри, как распирает грудь. Воздуха нет снаружи, скоро не станет внутри. Хвост оберегал маленьких девочек... даже поливая водой, но я так и не выросла.
От руки статуи отломился кусок камня и грохнул о постамент. Следом ссыпалась пыль, открывая гладкий обсидиан груди

[Хельга >>>]

Маленьких девочек оберегал не хвост. Да и не помог бы он уговорить Дженни остаться, разве что связать её этими волосами и запереть, каждый день объясняя заново, что это для её же пользы. Джеймс вздрогнул от жуткой картинки связанной Дженни, от грохота камней, ухмыльнулся безысходности.
И прижал к себе Мэри плотнее, откидывая с её шеи пушистые локоны. Умирать, слыша, как рвется от скорби сердце, в руках любящего человека, наверное, было легче. Правда, его Мэри непременно сказала бы про странную математику, от которой кружится голова, но Джеймс их уже не различал. Лишь бы не дрогнула рука, вгоняя нож в ямку под черепом. Лишь бы выдержать эту смерть, и смерть Мэри, если он ошибся. Лишь бы хватило сил потом дойти до Норфолка и признаться в убийстве зятя короля. Не дрогнуть на эшафоте.
Как не дрогнула сейчас - рука.

[Leomhann >>>]

Первое, что осознал Джеймс, проморгавшись после того, как мир треснул и рассыпался - на него орут. Истошно, испуганно, выпучив глаза и замахиваясь кривой саблей. Орали индусом наподобие тех, что в прошлый раз молились то ли на каменюку, то ли на Мэри, а жрец изумленно таращился на Джеймса, будто увидел призрак Седрика Сакса.
- Как же вы мне надоели.
Джеймс мрачно оглядел почти полностью голую жену, плохо обтесанный камень, на котором она висела, кривой нож в руке жреца, мрачно же хмыкнул, неспешно шагая вперед. Черномазыми культистами он был сыт по горло. Даже подташнивало уже от них, и от этого становилось странно, но весело. Еще веселее стало, когда мимо уха свистнула сабля, а потом звякнула о камень дорожки, заглушив звучный "шмяк" этим самым индусом. Хантер, наверное, одобрил бы этот уворот и этот бросок, но его тут не было, к вящему сожалению Джеймса. А вот когда под ладонями хрустнул позвоночник, веселье чуть спало. Умирать этому мужчине придется долго и трудно, силясь вздохнуть, двинуть руками или ногами, отчаиваясь и угасая.
- И ты мне надоел тоже.
Жрец, не забывая испуганно глядеть, сунул свой нож под горло Мэри. И Джеймс уже собирался было скрипнуть зубами, готовясь к переговорам, но умница Мэри снова решила сама. Как и с Совереном. Только в этот раз в пропасть, то есть с пьедестала, полетел жрец, от растерянности даже не выпустив ножа из рук. Нож пришлось отобрать, гордясь женой непомерно и совершенно не христиански. А потом, матерясь, как портовый грузчик, выламывать из кровостоков камень, чтобы швырнуть в излишне прыткого индуса, рванувшего в кусты. Догонять и добивать рухнувшего жреца Джеймс не стал. В кустах могли быть ловушки, да и куда денется черномазый в Англии? Пообещав себе прочесать доки и побывать у Ю, Джеймс вскарабкался к валуну, чтобы освободить Мэри.

[Хельга >>>]

- Как же я испугался!
Теперь, когда одетая в его грязный оверкот жена висела не на крюке, а на плече, Джеймс понял, что и в самом деле испугался. От того и держал себя ежовыми рукавицами, не дозволяя верить и терять надежду. И страшны были не происки чертовой Кали, а смерть Мэри и одиночество.
Но и расслабляться было рано. Они еще не выбрались. С Собачьего острова можно было уйти только лодкой, лодочники уже спали, да и алмаз Рочфорда пришлось протереть рубахой и выбросить в оранжерее. А значит, за проезд заплатить было нечем - в сапоге позвякивали лишь пара шиллингов.
- Больше я тебя не оставлю. Даже, чтобы найти лодку. И еще... Ты знаешь, что я горжусь тобой?
- В управу придётся носить в кошеле, - практично и приглушенно ответила Мэри и внезапно хихикнула. - Только большой понадобится, потому что как-то я выросла. Наверное, потому, что поливали? Носить неудобно...
- Почему в кошеле? Тебя опоили чем-то?
Нога распухла уже настолько, что сапог теперь только срезать. Пожалуй, разговоры об испуге и гордости стоило отложить до дома. Или даже до утра. Полудня. Хоть констебль, явившийся в управу, хромая, со свежими порезами и к вечеру, подозрителен.
- Потому что к одежде их ещё не пришивают, - важно отметила Мэри и, кажется, погрозила пальцем грязным булыжникам. - Глупые портные. А поить - да-а! Тот, пузатый, был очень вежливым, даже нос зажал. А пахло и на вкус оно всё равно было как дерь-мо. Именно так, нате, выкусите! Хм, у меня две головы или три?
- У тебя головы вообще нет сейчас и это уже традиция. Потерпи. Мы найдем лодку и вернемся домой.
К тому же, кровь приливала в эту самую отсутствующую голову и Мэри скоро должна была протрезветь. По крайней мере, у Джеймса хмель чужих смертей выветрился мигом, едва из синего сумрака явился Двойка под руку с барышней, которую Ю именовала Молью. И если допустить, что Двойка донесет только Гадюке, то дама в черном была непредсказуема и обещала в будущем немало проблем. Обреченно вздохнув, Джеймс поудобнее перехватил Мэри, приветливо кивая.
- Чудесный вечер, не так ли?
- Замечательный, - охотно подтвердила Мэри.
- А и не скажешь, - не согласился с ней Двойка, - редко когда увидишь вас... вот так.
- Неужели я не могу погулять с женой замечательным весенним вечером? Вот только лодки нет.
Вышло наигранно. Но ночь эта уже слишком затянулась, и полюбезничать с Двойкой можно было и после. Джеймс устало улыбнулся, глядя через плечо наемника на Темзу и темный Лондон за ней.
- Всё есть, а лодки нет, - мечтательно подтвердила Мэри и снова хихикнула.
- Лодка в кустах слева есть, - задумчиво заметил Двойка, - на ней, конечно, гулять удобнее. Аж до Бермондси можно догуляться.
Моль нежно обвила его рукой за талию и улыбнулась, глядя с холодным равнодушием, за которым чудились осколки стекла.
- И сапоги пачкать больше не придётся. Вода смывает всё. Кроме памяти.
- В самом деле, госпожа. Память несовершенна и несправедлива, и самые самоотверженные и самые великие наши благодетели благополучно забыты нами.
Джеймс благодарно кивнул Двойке, вежливо кланяясь Моли. И поспешил к лодке. Так или иначе, а о даме в черном следовало подумать - но позже. Тон её обещал проблемы, хотя Джеймс упорно не понимал - за что. Да, он не помог ей тогда у Гленголл, но барышня страдающей не выглядела, да и отомстила молчанием на арене. Но если леди хотела войны, то кто он такой, чтобы отказывать ей в этом удовольствии?
А в лодке он ни о чем не думал. Лишь распорол осточертевший сапог, выбросив его в реку. Лишь грёб к Бермондси, надеясь, что Мэри не простынет от холодного ветра. Лишь улыбался серпу месяца, облакам и звездам. Время излечит всё.

[Spectre28 >>>]

Раймон де Три и Эмма Фицалан

26 марта 1535 г. Безымянная деревня.

- Городские стены Гранады рассыпались под пушечным огнем... Достаточно ли вам этого, королева летних дней?
Эмма проснулась до света, как делала это всегда. Долго глядела она в безмятежное лицо Раймона, который видел сладкий сон. Коснулась всё еще плоского живота. И вздохнула. Пережитое требовало отвара из ромашки и пустырника, и выливать его следовало в рот, а не на голову. Зябко кутаясь в теплый плед из шотландской шерсти, она подошла к очагу, чтобы раздуть огонь - и замерла. На полке лежало зеленое, с алым бочком яблоко, поблескивая глянцем кожуры. Точно такое Эмма сорвала в том саду. Во сне.
- Проснуться не успела, а уже яд варить готовится, - раздался полный укоризны голос Раймона, и из-за плеча протянулась хищная рука, сцапав яблоко. - А, хорошо, я и забыл, что подавальщица его оставила ещё с вечера. Половинка твоя. Хрустальный гроб потом тоже поделим. Между прочим, одному мне там было очень скучно лежать.
- Я тебя давно опоила колдовскою травой. Никуда не денешься...
Прозвучать должно было обреченно, а вышло - игриво. Правда, яблоко Эмма все равно отняла, надкусывая первой. Право на первородный грех принадлежало женщинам, и переуступать его Раймону она не намеревалась.
- Знаешь, а ведь совет Верховного об очень набожном Фламберге не так плох... Спороть вышивки со старого оверкота, но зато купить шикарный католический крест... И мне - плотную вуаль?..
Раймон кивнул и, приняв яблоко, откусил чуть не половину зелёного бока сразу.
- И ошейник. Как и положено ручной ведьме. Охотничьей даже. Можно было бы раздобыть ещё помело, но я не знаю, как заставить его летать, а жаль. Представляешь картину? Ату её - и ведьма вскакивает на сдвоенное помело, усиленное пентаграммами у прутьев, и несётся к жертве, когтя с воздуха.
- Я только что поняла, что боюсь летать. Так что, летай сам. Знаешь, в резиденции я наслушалась баек о том, что раньше маги умели летать в гробах, загребая по воздуху бычьей лопаткой. - Эмма заботливо встряхнула белоснежную рубашку, прогоняя с неё складки. - В гробу летать, должно быть, удобнее, чем на метле. Не хочешь проверить? А я уж, как ручная охотничья ведьма, не отстану от тебя на дьявольском черном жеребце.
Ошейник Эмма сделала на ходу, не отвлекаясь от хлопот. Черный поясок из кожи жабдара с серебряным теснением, который она прихватила еще в Саутенд-он-Си, не подходил ни к одному платью, но зато на шее сейчас выглядел дорогим, изысканным украшением. И глядя на себя в маленькое зеркало, на светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, на этот поясок, она поняла, что боится не только летать. Сама мысль о поездке в Бермондси заставляла болеть едва заметный шрам на ноге, будто именно за ногу её там и будут сжигать.
- Проверить - хочу, - в простом чёрном оверкоте черноволосый Раймон выглядел мрачно, совсем как охотник на ведьмами из модных немецких манускриптов. Даже смотрел, казалось, суровее. - Потому что если оно всё-таки дойдёт до той площади, то я полностью уверен только в одном - так играть с туманами не получится. Придётся улетать. Жаль, как заставить летать гроб - я не знаю тоже. Видать, раньше маги были куда как суровее. Да и всадников вызвать из костра, стоя на нём... я бы обошёлся без таких экспериментов.
Креста у них не было, зато отыскалось то самое платье, в котором Эмма была на оммаже дурачка Харпера. Тоже черное, лишенное серебряного шитья, оно в сочетании с поясковым ошейником выглядело вызывающе и на мысли о смирении отнюдь не наводило. И сурьма, чернотой оттенившая глаза, смиреннице не приличествовала.

[Leomhann >>>]

"Сожгут ведь".
Эмма вздохнула, отбирая остаток яблока и выбрасывая его за окно. Если верить ушам и носу, там как раз находился курятник.
- Мирддин говорил, будто этот... Харза в резиденцию собирается. - Наверное, она и в самом деле была странной женщиной. Но, все-таки, глупой. Потому что иного способа сообщить супругу о том, что всадники могут быть и не апокалиптичными, не нашла. - Почему его так назвали?
"Можно ли ему довериться? Какой он? Сможет ли он вытащить тебя, когда я буду догорать?"
Эти страхи Эмма привычно спрятала поглубже. В конце концов, ей нравилось, когда Раймон гордится её бесстрашием.
- Харза... - Раймон задумчиво прикусил губу и кивнул. - Пожалуй, да, Харза подойдёт. Сообщать всему ордену не хотелось бы, но ещё двое на подтанцовке - это хорошая мысль. А назвали так потому, что хитрый, ловкий и шустрый. И нюх хороший. Как раз то, что надо, если уж заниматься выявлением ведьм. А ведь выявлять ой как придётся! До седьмого пота. И крест... - он улыбнулся не без ноты мрачного веселья, - крест, есть у меня предчувствие, мы и на месте отыщем.
Невольно копируя его жест, Эмма кивнула тоже. Она предпочла бы обойтись без поисков креста, и даже без предчувствий, но зато охотно соглашалась на веселье, пусть и мрачное. Соглашаясь с невысказанным, за окном орали куры, не в силах разделить огрызок яблока, доставшийся петуху.

[Spectre28 >>>]

26 марта 1535 г. Бермондси.

"Или у них память, как у цыплят, или никто ни в жисть не поверит в новый облик".
Раймон хмуро взглянул на мужчину, целеустремлённо волочившего к площади толстое бревно, и не без злобного удовольствия заметил, как тот поёжился. Ведьмоборец с ручной ведьмой - ха! Ещё пару-тройку недель назад они проезжали здесь с Эммой, разодетые в шелка, в серебре и драгоценных камнях. И всё же, всё же. Люди верили в то, что видели, главное - вовремя совершать пассы руками. И, ращумеется, красивая помощница, хотя это, возможно, именно здесь работало так себе. Но одно было точно - взгляды Эмма привлекала исправно - озадаченные, полные сомнения. Не хватало только дыма, но сколько его получится напустить, если этот Мерсер звал именно для того, чтобы поставить на площади третий столб?
Во сне Раймон не помнил стражи, здесь и сейчас она была - подтянутые мужчины в начищенных до голубого блеска кирасах. Одного взгляда на них в воротах хватило, чтобы понять: здесь помощи ждать не стоит. Одного взгляда на радостно-возбужённых городан хватило, чтобы понять: помощь бы не помешала. Ну, по крайней мере мрачный вид получался естественно и легко.
Взгляд выхватил из толпы пожилую горянку с вьющейся в ногах собачонкой - некогда статную, высокую, но теперь уже согнутую временем, - и Раймон придержал Розу.
- Моё почтение, госпожа. Не подскажете, по какому поводу Бермондси выглядит так, словно уже снова наступило время рождественской ярмарки?
Женщина оглядела его с той же задумчивостью, с какой глядела на суету горожан, прежде чем ответить с узнаваемым гэльским акцентом:
- Это сложный вопрос, сэр Фламберг. И ответ зависит от того, что вы хотите услышать.
- Благодарю, - Раймон с признательностью кивнул и тронул бока лошади коленями, посылая вперёд.
В случае ярмарки ответ был бы простым. А так... сэру Фламбергу было понятно, хотя услышать он бы хотел нечто совершенно иное. Увидеть, наверное, тоже. Уж слишком красиво блестела мостовая под пробившимися сквозь тучи солнечными лучами. Слишком нарядно выглядели аккуратные двухэтажные домики, увитые зеленью.

[Leomhann >>>]

- Как-то многовато совпадений, - задумчиво заметил Раймон, невольно взглянув на окно, в котором этой ночью... не-этим днём? - наяривал красотку толстяк. - Да и ведь по этим улицам и не ездили, кажется, а детали - всё те же. Даже жутенько как-то. Странное ощущение, словно нас тут убивать будут. Опять. С чего бы оно?
Эмма недовольно оттянула пальцем свой ошейник, разглядывая испуганных детей, высунувшихся из двери уютного, затянутого плющом домика.
- Не будут. Если такие сны для чего-то приходят, то их нужно использовать. Они уже озадачены цепной ведьмой и непривычно суровым Фламбергом.
- Хм. Я хотел сказать, что чувство это берётся с собственной дурости, потому что только идиот раз за разом продолжит лезть в ловушки, но такой вариант мне нравится больше, - признал Раймон. Всё-таки - муравьи. Смущаются, когда запах неправильный. - Знаешь, если подумать, все эти Крамеры и Шпренгеры очень любят описывать процесс и подводить юридическую базу, но как-то удивительно полно опускают процесс поимки ведьмы и последствия. Хотя, конечно, их можно понять. И нельзя понять одновременно. Вспоминая, как... хм, притягивающе некая цепная ведьма выглядела у столба на вершине костра!.. Как себя вела!.. Сплошная греховность, жуть просто. Никаких благочестивых мыслей.
- У меня когда-то были благочестивые мысли? - Эмма удивилась так искренне, что даже покачнулась в седле. - Странно, не замечала за собой такого. И я не прочь повторить... но без костров и наследников. Когда уедем из Бермондси. Не худший повод сжечь этот ошейник.
Проходящая мимо женщина в нарядном голубом платье отшатнулась от нее, сочувственно перекрестив Раймона.

[Spectre28 >>>]

Раймон озабоченно покачал головой, скупо перекрестив женщину в ответ.
- Как закончим здесь, добавлю на него шипы. Серебряные. Направленные внутрь. Заодно будут рвать ткань, что способствует смирению и благочестию, как заповедано. О, а вот и господин наш Мерсер с семейством. Ну не лучше ли общаться на свежем воздухе, а не в скученной гостиной?
Торговец, что уже не удивляло, выглядел похоже, узнаваемо. Даже кивал встречным почти так же, как это делал сам Раймон под его личиной. Даже смотрел. Миссис Мерсер выглядела не такой фигуристой и узнавалась хуже, но в конце концов, не больно много он на неё тогда смотрел, а потом Двойка своим амулетом снёс мороки как тараном.
"А если это и вправду не Мерсер с женой, а мы с Эммой?"
Мысль казалась дикой, но дико же разумной. Если не можешь справиться сам, пусть жертва добудет сама себя. Мерсер потрепал дочку по светлым волосам, и та вздрогнула, глянула на отца испуганно.
"Так не было? Так было, и я просто не помню?"
Поймав взгляд торговца, Раймон кивнул.
- Господин Мерсер.
Дальше он говорить не стал, оставив приветствие висеть в воздухе. Пусть этот человек, чем бы он ни был, скажет всё сам.
- Cэр Фламберг, - этот Мерсер говорил с легким итальянским акцентом, хмурясь своим словам. - Полагаю, вы желаете, чтобы вас ввели в курс дела?
- Желаю, - холодно ответил Раймон и нарочито внимательно оглядел горожан, явно направлявшихся к площади. - Ещё я желаю, чтобы здесь не было никакого дела как минимум до experitum с моей стороны, но исполнения этого желания Господь Всеблагой мне не дал. Рассказывайте, господин Мерсер, и будем молиться, чтобы ошибки ещё возможно было исправить.
- Я джентри, - сурово и гордо поправил его торговец, - и прошу обращаться ко мне "мистер". Извольте узнать, что верующие и верные в этом городе устали терпеть разгул бесчинств. Зная, что среди братьев Ордена вы славны как непримиримый борец с культистами, я прошу вас помочь нам справиться с проклятой люцифериткой-еврейкой.

[Leomhann >>>]

Тянуло от джентри спешкой, неприятием цепных ведьм, особенно ведьм окольцованных, и Раймон мрачно кивнул туда, куда направлялся Мерсер.
- Расскажете по дороге. Чтобы не случилось, как в Аррасе, куда опоздал сэр Жан Леферв. Там верные тоже... устали терпеть и не стали ждать.
- Французы - враги Англии, а значит, понесли кару Божию, - равнодушно пожал плечами Мерсер, еще раз оглядывая Эмму, и особенно - изумруд в ее кольце. Эмма, в свою очередь, глядела на него со смирением и кротостью, все также оттягивая пальцем ошейник.
А Раймон, покачиваясь в седле, слушал рассказ. Говорил мистер Мерсер коротко, по делу, словно писал торговый отчёт. От этого становилось легче, потому что каждая фраза, произнесённая увесисто и чётко, разделяла торговца и михаилита в его шкуре. Говорить так - Раймон бы вероятно смог, но не стал бы, в этом он был уверен. Оставив за спиной стражников, не пытаясь играть в двойные и тройные смыслы на Эмму - нет. Он бы говорил - он говорил - не так.
Согласно Мерсеру, всё началось с того, что Клайвелл вынес из монастыря Клементину, отданную позже сержанту Хантеру. Именно с тех пор зачастил констебль на мельницу, будто наворожила ему что-то сержантова монашка. Что ни день - к соплячке этой, Мэри, а самому уж тридцать ведь, надо солидную, основательную женщину, способную и дитя родить, и с домом управиться. Думали, что бес в ребро, перебесится - но нет. Женился - и все пошло наперекосяк. Нет, в Бермондси жить все так же спокойно, но вот еврейка в церковь ходит, на мессах книги непотребные читает. Мор напал. Рыба подорожала. Разбойники лесные озверели. Шлюхи в борделе громко смеются. Заезжий Ланселот дочку миссис Паркинсон испортил. Но самое главное - сны плохие снятся, про ад. А стражнику Харрису, человеку крепкой веры и вовсе явилась во сне Бруха. Разнагишавшись, как есть, корячилась непотребно. Насилу отбился.
- Конечно, сэр Фламберг не откажет во славу Господню в помощи и покарает ведьм?
Сочувственно и мрачно кивавший сэр Фламберг покачал головой.
- Нет, мистер Мерсер. Это вы сможете мне помочь, если только я это допущу - и если горожане не станут делать новых глупостей, - предваряя возражение, он обвёл рукой улицу. - Взгляниле, мистер Мерсер. Суета, суматоха. Наверняка кто-то из ведьм уже сбежал, а прочие при поимке - ведь ловили же? - наверняка расцарапали, кого могли, волосы повыдирали. Так ведь? Всё как в Аррасе, сохрани нас Господь.
- Господь Бог - щит мой, не убоюсь, - отрезал Мерсер, сурово одергивая свою жену, попытавшуюся остановиться для беседы с кумушкой, - ибо тем, кто верует яро и крепко, козни дьявольские и слуг его не страшны.

[Spectre28 >>>]

Раймон сочувственно взглянул на него и вздохнул.
- Ведьмы, мистер Мерсер, в наше время уже не те, что век назад. Образованнее, опаснее. Книги читают - даже вон на мессах. Хвала Господу, пока что в академиях не обучаются, нельзя ибо, но даже так! Капли крови, кусочки кожи под ногтями, волосы - с головы или даже с рук, по закону сродства! - и всё это дьявол уже передал её товаркам, оставшимся на свободе. Добавьте к этому усиленные смертью проклятья, и получите, что через украденное ведьма получает власть не только над ловцами, но и над их кровной роднёй до трёх степеней. Уверены ли вы в том, что веруют они все яро и крепко, мистер Мерсер? Я больше скажу. Скорее всего пойманные и дали себя поймать - как раз для этого. По опыту и гримуарам даже готов допустить, что поймать было куда проще, чем должно было бы, когда имеешь дело с рабами врага человеческого. Так?
- Только еврейку и поймали, да вот еще эту Грани мерзкую, - неохотно сознался Мерсер. - Инхинн-палач в тюрьме осаду держит, будто сам дьявол её ратному делу учит, а Клементина исчезла, точно и не было её. Да вот еще что... Верно ли, что супруга ваша из монастыря нашего несчастного сбежала?
- Сбежала?! - Раймон изумлённо взглянул на Мерсера и безрадостно рассмеялся, окружая себя, Эмму и торговца лёгкой пеленой мороков. Ни к чему было расширять число тех, кого потом придётся убивать. - Ладно. Как ведьмоборец - брату скажу, мистер Мерсер. Только между нами, потому что, сами понимаете, если история разойдётся, это повредит нашему делу, а то и вовсе его закончит. Ведьму эту я из монастыря увёз, чтобы спасти обитель, да поздно оказалось, - он тяжело вздохнул. - Понимаете ли, перебить брак, заключаемый между женщиной и дьяволом, непросто. Требуется здесь две вещи. Во-первых, чтобы истинно верующий рыцарь пожертвовал собой, обрёк себя кольцом на постоянную опасность и наказание. Во-вторых, чтобы освятил этот союз муж безгрешный исключительной святости. Как ни торопился, а сколько-то дней прошло, и зараза успела расползтись по обители, ибо враг хитёр и опасен - никогда этого не забывайте! Теперь-то она, конечно, не опасна и даже полезна. Ведь ведьма ведьму нюхом чует, а ошейник, да когти подрезанные, да знаки под платьем сделать ничего не дают.
Эмма хищно потянула носом воздух и одновременно с незаметным пинком по ноге до Раймона донеслись отголоски зависти миссис Мерсер к платью ведьмы - и, что было куда важнее, вера и готовность Мерсера хранить тайну. Пока что. На всякий случай - до отъезда михаилита.
Словно подтверждая это, Мерсер благочестиво перекрестился, кивнув, и простер руку к площади, где гомонили празднично одетые горожане.

[Leomhann >>>]

Истинно верующий рыцарь, пожертвовавший собой ради спасения мира, сегодня был на диво предусмотрителен. Толпа расступалась перед жеребцом, боязливо поглядывая на Эмму, и рук не тянула ни к ней, ни к узде - Пират грозно фыркал, недоуменно поглядывая на Раймона. Мол, не пора ли, хозяин, увозить страшную неблагочестивую ведьму от этих людей? Эмма недовольно оттянула пальцем ошейник, под которым было горячо и больно. Вечером - или когда всё это обещало закончиться? - Раймон будет натирать мазью ссадины, хмурясь и виня самого себя. Сейчас - оставалось терпеть, глядеть смиренно и благочестиво, креститься поминутно, не забывая играть роль злобной ведьмы.
- Во время сытости вспоминай о времени голода и во дни богатства – о бедности и нужде, - устало вздохнула Эмма словами Книги премудростей Иисуса, сына Сирахова. Библия, как и всегда, приходила на помощь, когда нужно было говорить не таясь, но - при людях.
- Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после. А кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать, - договорив, Раймон повернулся к торговцу. - И сколько ведьм вы считаете, мистер Мерсер? Упоминали четверых - это все, кого должна настигнуть кара Господня?
- Маленькая Бесси Клайвелл, - Мерсер полыхнул желтизной раздражения от упорхнувшей из рук девочки, - её испортила Фиона Грани, а ведь я хотел сыну сватать!.. Джеймс увез её с собой, но, несомненно, правильный, строгий монастырь еще может помочь девочке. Так сказал отец Томас.
Торговец простер перст в сторону, где с помоста вещал молодой священник - и Эмма замерла, уподобив себя жене Лота. Брата Томаса, младшего из братьев Фицаланов, она бы не спутала ни с кем. Самый слабый, а потому - подчиняющийся Дику и Эду, но и самый хитрый, умный. И злой, будто семейное проклятье, пожалевшее Эмму, краем крыла зацепившее Дика и поцеловавшее Эда в макушку, досталось ему.
- Том, - прошептала она, зная, что Раймон услышит, - Том - цыплёнок.
- Да это уже коршун какой-то...
Раймон тоже придержал Розу, не давая и Мерсеру выйти на площадь. Поток горожан разбился надвое, обтекая их справа и слева. Судя по ругани и богохульствам, ещё не все жители Бермондси достигли блаженного просветления, но никто не останавливался - людям было интереснее втянуться в толпу, протолкаться ближе к заезжему проповеднику. К столбам, установленным на помосте за его спиной. К одному уже приковывали миссис Грани, бесовку в странной шляпке. Рот у неё был заткнут тряпкой.
- У него и монастырь на примете был, мистер Мерсер? Да и почему - брат Томас? А где местный священник?
Мерсер нетерпеливо покосился на эшафоты, и вздохнул. Ему так хотелось совершить акт веры, что желание это пробилось даже сквозь пелену Саутенд-он-Си, окутывавшую Эмму серой усталостью.
Вспомнив о пелене, Эмма поспешно закрыла лицо плотной черной вуалью, купленной по пути, и смиренно опустила голову. Томас не должен был узнать её, и без того хватало бед от братьев.

[Spectre28 >>>]

- Монастырь - итальянский, сэр Фламберг, - скупо кивнул тем временем Мерсер, одобрительно глянув на неё, - благословенный Папой. А священник наш - пособник Реформации, и понес наказание за это. На западных воротах.
- Жаль, не через них проехали, - вздохнул Раймон и осёкся.
То ли не став дожидаться Мерсера, то ли наоборот, углядев его через головы толпы, крепкий полуголый мужчина поднёс к груде хвороста факел, и толпа разом вздохнула, подалась вперёд. А миссис Грани, у которой куда-то исчез кляп, расхохоталась:
- Все вы заплатите! Все! Ты, и ты, и ты особенно. Ибо грядёт последний час, сорвано уже последнее яблоко из сада! И висеть на четыре стороны, а хуже того - ждать.
- Вот жопа-то, - буднично заметил Раймон. - Опоздал. Вот точно как в Аррасе. Быстро, мистер Мерсер, где вторая? Может, получится спасти хоть кого-то из верных.
Миссис Грани не чувствовала ничего. Эмма не успела удивиться этому толком - должен же человек, сжигаемый на костре, испытывать хотя бы боль? - когда заговорил Мерсер. Торговец побледнел лицом, впервые глядя на сожжение, волнуясь и даже сожалея.
- Её должны уже привести... Брат Томас сказал, что одна откроет дорогу для другой.
- С воротами придётся подождать, - настойчиво сказал Раймон, хмурясь. - Не развлечение, а работа Божья, народ потерпит, и отец Томас с ним. Мне понадобятся те, кого ведьма успела пометить, особо верные. Вы, разумеется, тоже. Думаю... да, в церкви будет лучше всего, только есть ещё забота. Говорите, старый священник был пособником реформации? Плохо. De actu et visu: ведьмы, принявшие отлучение от зада дьявола при старой вере, старой веры атрибутами и страдают превыше всего. Нужно найти. И остановите их уже!
На помост под вопли и безумные проклятья миссис Грани уже втаскивали вторую ведьму - молодую еврейку в разодранной нательной рубашке. Девушка смотрела на столб почти равнодушно, устало, едва поднимая голову. Лицо и руки чернели от кровоподтёков, а рубаху покрывали алые пятна.
Мерсер, с лица которого изрядно спала спесь, сменившись серым испугом, замахал руками, останавливая ретивых католиков. Те глянули сперва на него, затем - на Тома, от которого ощутимо потянуло неудовольствием, сродни дикову, но остановились.
- Сэр Фламберг велит отдать ведьму ему, для экзорцизмов, - громко провозгласил он, - и наши, освященные книги и крест, и облатки, и вино для причастия. И в церковь с ним... Сэр Фламберг, в самом деле нам всем нужно идти с вами на бой ваш, ведь рыцарю воинства святого не нужна помощь в ратном подвиге?
Торговец боялся, мучился вопросом, как Эмма войдет под сень церкви, не хотел увидеть то, что мирянину видеть не положено. Эмма улыбнулась под своим покрывалом, почуяв в толпе присутствие Шафрана - рыжая тень беззастенчиво пользовался её даром, сообщая о себе и Харзе.
"Шафран здесь".

[Leomhann >>>]

- Не все, разумеется. И не мне нужна помощь, - Раймон, не глядя на толпу, кивнул словно своим же словам, послал Розу вперёд, и люди пусть неохотно, но расступились, открывая тропу к помосту. - Это я хочу помочь, сняв проклятье с тех, кто, возможно, забылся в пылу праведном. Переусердствовал. С самых ревностных из тех, кто ловили и тащили. И потому этим людям хорошо бы быть рядом. Конечно, методики ордена должны сработать и из-за стен, но гарантий, как вы понимаете, в этом случае я дать не могу. Вы же, мистер Мерсер, если не захотите присутствовать, свидетельствовать - надеюсь, останетесь неподалёку? Люди должны видеть лидера общины, это их успокоит. И нам не должны мешать.
По толпе прокатился удивленный рокот, когда вынырнувший будто из ниоткуда Харза подхватил на плечо сброшенную с помоста еврейку. Пожалуй, только Эмма поняла его приближение - острая жалость к несчастной, негодование, привкус чужой крови на языке следовали за михаилитом шлейфом. Харза тоже был рыжим, как и Шафран, рослым - как и все михаилиты, но в лице с аккуратной темной бородкой Эмма углядела что-то хищное, воистину хорье.
- Да, конечно, - согласился обреченно Мерсер, наблюдая за тем, как Бруху уволакивают в церковь, - мы будем рядом. Все. Если вы так велите.
Эмма тронула каблуками жеребца, понуждая уступить ей дорогу. Всё же, не походило это на сон нисколько, и от этого всё казалось танцем.