Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Кентрбери. Постоялый двор. Ночь.

О волнении Эммы красноречивее слов говорили счастливая улыбка и поспешные, беспорядочные поцелуи, приходящимиеся то в грязную щеку, то в губы. А вот накрытая плотными покрывалами кадка с водой у камина и ужин на столе свидетельствовали, что ждала. Впрочем, восторг от того, что Раймон вернулся, быстро сменился деловитостью лекарки, когда девушка почуяла запах крови и увидела разорванную штанину с повязкой прямо поверх. Тотчас же грязная одежда была безжалостно содрана и выброшена за дверь, а сам Раймон чуть ли не приказным тоном отправлен в ванну.
- Душицу или потерпишь? - Сухо поинтересовалась она, в третий раз намыливая руки над тазом.
- До сих пор не помер. Переживу.
Эмма вздохнула и покосилась на михаилита, не позволяя жалости завладеть собой. Ее учили, что лекарь не может позволить себе жалеть страждущего - и сейчас она с этим была согласна. Стоило только подумать о том, как Раймону сейчас плохо, сразу же начинали дрожать руки. А это было чревато неровным, грубым рубцом. А потому проявить чувства девушка себе позволила лишь после того, как рана на бедре была промыта и зашита по всем канонам - с оставлением стока под возможное нагноение, и не туго забинтована. Сидя рядом с Раймоном на кровати и бинтуя плечо, травница на миг, показавшийся унизительно коротким, прижалась щекой к спине.
- Я ждала, - тихо и тепло сообщила она, заканчивая перевязку, - и волновалась.
- И в этот раз - почти оправданно. Мерзкая тварь успела размножиться. Это, - Фламберг кивнул на белую ткань, стянувшую бедро, - как раз от мелочи. Терпеть не могу работать в больших городах... но, - Раймон улыбнулся, обнял Эмму и вместе с ней откинулся на кровать, - приятно, когда ждут.
- Приятнее, когда возвращаются,- Эмма прижалась к нему, уткнувшись носом в бок. - Ужинать будешь? У хозяина постоялого двора обнаружились некие проблемы, - девушка лукаво улыбнулась, - просил травы ему продать. В итоге, через четверть часа прибежал с ужином, да еще и с пирогом и вином. Никогда бы не подумала, что обычный клевер и немного заманихи так подействуют.
Последние слова девушка произнесла, сдерживая смех. Ситуация в самом деле была немного комичной, хотя бы потому, что она не планировала практиковать. Для этого пришлось бы возить с собой стог травы. Но, видимо, в мыслях людей не укладывалось, что михаилита может сопровождать какая-то простая девушка, а не ведьма. Впрочем, она не возражала, что хозяин "Лилии" отвлек ее от нервного вышагивания по комнате и кусания собственного кулака. Проблемы у мужчины были не из тех, о которых говорят вслух, трав таких при себе лекарка не имела, не видя в них необходимости. Но... Главное ведь вера, не так ли? И когда счастливый трактирщик сначала притащил горячий ужин с уверениями, что это - знак благодарности, а затем его жена - пирог и бутыль вина, с теми же словами, Эмма не слишком удивилась, хотя и порадовалась тому, что Раймону будет, что поесть сразу после возвращения, не дожидаясь, пока принесут из таверны. И не спускаясь в нее же. В том, что он вернется, девушка не сомневалась. Почти не сомневалась. Но и сдерживать свою радость теперь не могла и не хотела.
- Четверть часа!.. Остаётся гадать, сработал клевер хорошо, или плохо, - в голосе михаилита явственно читалось одобрение. - А если бы у него так ничего и не получилось?
- Рассказала бы о том, что травы помогают не сразу, - пожала плечами девушка. Движение не вышло, лежа в объятьях делать это было неудобно. - И что нужно пить их как можно дольше. Да и верил он мне безоговорочно. Рискнуть стоило.
- Главное, что получилось, - согласился Раймон. - А в крайнем случае можно было ему потом и афродизий добыть... репутация!
Эмма неопределенно хмыкнула, то ли выражая согласие с необходимостью поддерживать репутацию, то ли высказывая сомнения в эффективности афродизий, и прижалась плотнее. Коснулась губами плеча, счастливо вздохнув. И только сейчас сообразила, что не удосужилась поинтересоваться состоянием своего пациента.
- Болит? - В голосе неожиданно для нее самой было много нежности и сочувствия. Слишком много для Эммы Фицалан. И уж тем более излишне - для госпожи Берилл.
- А куда оно денется? - удивился михаилит. - Эти скотины хуже росомахи, только дай цапнуть. Хорошо ещё, быстро сдохло. Плохо, что сапог новый делать придётся. Представляешь: стальную плиту смяло, ту самую, о которую ты тогда ногу ушибла. Приманка, - по голосу было понятно, что он улыбается.
- Обувь покрепче у меня есть, - босая стопа Эммы медленно скользнула вверх по его ноге и поспешно сползла назад, придавая игривый оттенок тщательно подчеркиваемой задумчивости в голосе, - пластины у тебя в сапоге уже нет. Стоит попытаться взять реванш.
- Думаешь расправиться с несчастным, раненым человеком? - Раймон нарочито тяжело вздохнул. - Боюсь, всё равно придётся сначала тренироваться. Кулачный бой, или, возможно, тебе больше по душе борьба?
- С раненым? Нет. - Эмма покачала головой и улыбнулась. - Тренировки лучше отложить до выздоровления. Рваные раны нельзя тревожить почем зря.
Девушка легко поцеловала Раймона в подбородок, чуть уколовшись щетиной. Вероятно, нужно было, все же, быть немного более лекаркой. Уложить спать, к примеру, перед тем напоив отварами, чтобы не лихорадило. Но... Как заставить себя выбраться из объятий?
- Да... ещё и нога помята. Интересно, долго ли затягиваться будет, до выздоровления?
- Надо, чтобы травы оказали должный эффект, - девушка покраснела так, что, должно быть, Раймон чувствовал это даже кожей. - После Билберри, полагаю.
- Значит, после Билберри... - михаилит, поглаживая Эмму по волосам, тихо хмыкнул. - И впрямь, не на мессе же начинать. Так. И ты что-то говорила про ужин, да ещё почти бесплатный? Признаться, не откажусь... добытчица, - голос его звучал позабавленно. - После того, как запах выветривается, всегда хочется есть.

[Хельга >>>]

здесь и далее - со Спектром и Лео

Джеймс Клайвелл

30 декабря 1534 г. Бермондси. Утро - Вечер.
Воскресенье. Убывающий полумесяц

Проснулся Джеймс задолго до заутрени, от сильной головной боли. Челюсть, плечо да и вообще все тело ныли так, будто бы дрался он вчера не с Хантером, а со стадом быков. Причем, последние победили и еще сплясали победный танец на нем, вдобавок. Клайвелл неохотно встал с постели, выпил отвар из каких-то трав, что охающая при виде избитого сына, с вечера приготовила мать, и улегся обратно. Боль то утихала, то накатывала волнами, но, все же, потихоньку унималась, и Джеймс не заметил, как снова заснул. Второе пробуждение произошло, судя по резко бьющему в окна солнцу, уже около полудня. Боль, казалось, стала еще сильнее, но зато на кровати прыгал счастливый Артур, а Бесси, со знакомым неодобрительным выражением лица ее покойной матери, наблюдала за этим. Глядя на нее, Клайвелл покачал головой и улыбнулся. Характер у Дейзи Клайвелл, урожденной Хоран, был непростым. Как и у всей ее многочисленной ирландской родни. Огненно-рыжая, с молочной белой кожей и ярко-синими глазами, она и в душе была будто пламя - то спокойная и ровная, то бушующая, опаляющая.. С ней не было спокойно, но и скучно точно не было. Быть может, потому Джеймс до сих пор и не женился второй раз. Женщины у него, конечно, были - не ангел и не монах, все же. Но ни одна не смогла подобрать ключ, снова разбудить чувства. Клайвелл подозревал, что ключ этот Дейзи унесла с собой в могилу и со злорадством наблюдала за попытками соперниц занять свое место. Вот и Бесси, внешне похожая и на мать, и на отца одновременно, характером, несомненно, пошла в матушку. Также хмурила брови, взрывалась гневными тирадами и снисходительно наблюдала за отцом, будто это она была тут взрослой.
Снова вспомнилась Мэри Берроуз, нежная и впечатлительная. Кажущаяся полной противоположностью покойной жене. Ее было жаль - и только. Как бы то ни было, монастырская жизнь была не для нее, тем более в обители, подобной этому проклятому аббатству. Констебль тяжело вздохнул, выпроводил детей и, морщась от боли, принялся умываться и одеваться. А ведь счастье было так близко. Никогда еще за всю его карьеру госпожа Удача не вел себя так капризно! В один день и приласкать, и отвергнуть. Причем, в течении одного часа! Анафема на голову этого монаха! Mordieu, все же, нужно было догонять его сразу, как и предлагал Хантер. На месте убийцы Клайвелл теперь изменил бы привычную схему, совершил следующий ритуал бы раньше или позже, но... кто его знает, этого колдуна? Кажется, в тюрьме Бермондси с незапамятных времен сидит некий чернокнижник, посаженный туда еще предшественником Джеймса? Необходимо поговорить с ним. И еще - второго выехать в Билберри, застать там михаилита...А лучше - обоих, и получить отписку от девушки... И забыть о Ричарде Фицалане.
Солнце и морозный воздух на улице вызывали жестокую головную боль, но Джеймс все же дошел до ювелира и два часа прождал, когда мастер исправит испорченную застежку. На рынке он оказался уже ближе к вечеру и быстро пробежал до управы, не останавливаясь ни с кем и лишь кивая в ответ на приветствия.
- Мастер Клайвелл! - Скрайб оторвался от бумаг и облегченно вздохнул. - Я уж было волноваться начал. Вас нет, Хантера нет, лишь Харрис маялся с утра, да и того я отпустил. Боже мой, что у вас с лицом?
Констебль, которому это вопрос задали уже, по меньшей мере, человек восемь, косо улыбнулся и с раздражением ответил:
- Вчера упустили убийцу в монастыре, мистер Скрайб, - он рухнул на лавку и прикрыл измученные ярким светом глаза, - я вас хотел просить об одолжении.
- Конечно-конечно, мастер Клайвелл, - согласился клерк.
- Не могли бы вы написать куда следует от управы письмо. Дескать, управа Бермондси просит повышения и малой броши для солдата городской стражи Томаса Хантера. Ну, вы лучше знаете, как это, - Джеймс пошевелил пальцами, подбирая слова, неохотно ворочающиеся в гудящей голове, - правильно сделать. И еще - напомните мне, где живет тот лекарь-мавр?
- На углу Ивовой, кажется, - медленно припомнил Скрайб, - если не съехал еще.
Клайвелл поблагодарил его кивком и снова вышел на улицу. Надежды на то, что мавр ему поможет, было мало. Но все же, он был ближе, чем тюрьма и чернокнижник в ней.

[Leomhann >>>]

Дом лекаря Аду-аль-Мелика Мозафара, больше известного в Бермондси как "Мавр" и "Этот черный колдун" встретил Клайвелла встретил чистотой и прохладой, журчанием маленького, выложенного синей и белой мозаикой, фонтана в приемной и далекими звуками ребека. Иволгой вспорхнул в глубине дома женский смех - и угас. Мягкими, почти бесшумными шагами, двигаясь неспешно и грациозно, подобно барсу, переступая туфлями с загнутыми носами по пушистым коврам, к констеблю вышел сам хозяин. Смуглый до черноты, невысокий, приятно округлый и степенный, он всем своим видом излучал довольство и спокойствие. Однако, было что-то хищное и в его прямом носе с горбинкой, и в аккуратной бородке, умащенной маслами, и в руках с длинными пальцами. Бросались в глаза и резаный из бирюзы перстень на левой руке, и вышитая абая, и шитая золотом шапочка.
- Воистину, милость Аллаха, всеблагого и милосердного, осенила меня, - речь лекаря тоже была неспешной и текла, подобно струйке воды из кувшина гурии, - клянусь гробницей Пророка, констебль Клайвелл посетил мое скромное убежище!
Аду-аль-Мелик оглядел законника с ног до головы, особо задержавшись на опухшем лице и укусе на руке, и поцокал языком.
- Проходите, господин констебль, Аду-аль- Малик окажет вам помощь, в которой вы, без сомнения нуждаетесь. И... обувь снимите, не сочтите за оскорбление.
Джеймс поморщился, представляя, как будет шнуровать сапоги, дал зарок приобрести те, что снимаются и надеваются легко, и, повозившись некоторое время, стянул их. Надев предложенные туфли, похожие на обувь мавра, но попроще, он вопросительно взглянул на хозяина дома.
Лекарь с вежливым поклоном жестом пригласил следовать за ним. Непродолжительное и неторопливое шествие по коридорчику, сплошь уставленному пальмами в кадках, закончилось в ослепительно светлой комнате, с белыми изразцовыми стенами и огромными окнами во всю стену. Яркая сине-оранжевая плитка оживляла лаконичный интерьер состоящий лишь из твердой, обтянутой кожей, кушетки да небольшого фонтанчика с кристально чистой водой. На эту кушетку лекарь и усадил Клайвелла, с бесцеремонностью, присущей людям его профессии, заглядывая в глаза, считая пульс и аккуратно, но болезненно ощупывая челюсть
- Да, - наконец, выдохнул он, - клянусь Пророком, ушиб обширный и болеть еще долго будет.
- Я, собственно, не по поводу ушиба, - ощарашенный приемом констебль слегка отшатнулся от рук мавра и попытался улыбнуться, - я хотел просить вас о помощи.
- Ай-яй, - Аду-аль-Малик покачал головой, - во имя Аллаха, нельзя так запускать свое здоровье, господин констебль! Ведь если не лечить ушиб, то долго будет болеть голова, а ведь потом могут быть еще и мигрени. Мигрени же, как известно, проистекают о недолеченных травм головы!
В голосе лекаря слышалось сожаление и мягкая укоризна.
- Надеюсь, обойдется. – По совести сказать, Клайвелл не знал, как начать разговор о блокноте. Да и челюсть болела с каждым часом все сильнее, а после слов мавра заломило еще и виски. – Но, все же, мне помощь нужна иная.
- Неужели вашей жене? - Лекарь отступил на шаг и покачал головой. - Это так правильно, что вы пришли ко мне. Английские медикусы не умеют правильно справляться с теми случаями, когда женщина не может понести. - Тяжелый вздох и плавное движение рукой.
- Я не женат, - Джеймс покачал головой и в голосе прозвучал оттенок сожаления, - все же, прошу вас меня выслушать и понять правильно. Молва говорит о вас, как о мудром и сведущем в различных науках человеке. Не могли бы вы помочь мне с прочтением вот этого?
Клайвелл бережно извлек из кошеля блокнот и протянул его мавру, чувствуя себя полным идиотом.
- Ах, к сожалению, Аду-аль-Малик не наделён даром внушать желание заботиться о своём здоровье... - Мавр, который на деле куда больше походил на перса, чем на, собственно, мавра, принял переплетённый блокнот осторожно, двумя пальцами, и раскрыл так же аккуратно, словно боялся заразиться. - Хм...
Лекарь затем отошёл к окну и принялся пролистывать блокнот, задерживаясь на некоторых листах. Констебль мог догадаться, на каких. Кроме исписанных плотным убористым почерком страниц и развёртой схемы пентаграммы в конце блокнота, там встречались странные рисунки с символами рядом, которые не походили на таро или хотя бы знакомые Клайвеллу алхимические знаки.

[Spectre28 >>>]

Постепенно Аду-аль-Малик перестал осторожничать и листал предполагаемый дневник брата-лекаря без всякой опаски. Время от времени Мавр качал головой, но выражение лица оставалось всё таким же благостным и приятным. Не торопилась и рука, которой он оглаживал волнистую бороду.
- Ага... ширк, храни меня Аллах милостивый и милосердный, как хранил Пророка... - Аду-аль-Малик закрыл блокнот и повернулся к констеблю, печально качая головой. - Господин констебль, за что же честному лекарю такая обида? Аду-аль-Мелика Мозафар, возможно, не так давно живёт в этой вар... чудесной стране с её прекрасными туманами, но ведь он - не еврей. Уже по отдельным сочетаниям рисунков я вижу: тому, кто составлял эту книгу, шептали в одно ухо джинны, а в другое - шайтаны, что, как известно, несут одно слово истины Аллаха и тысячу - лжи от себя. Но, - лекарь ещё раз огладил бороду и сложил руки на животе, - я, разумеется, не могу помочь вам это прочитать.
- Простите за причиненную обиду, глубокоуважаемый, - склонил голову констебль, пряча разочарование, - прошу понять меня, хозяин этих записей совершил зверские убийства в окрестностях Бермондси. И, быть может вам это будет интересно, как лекарю, он истязал своих жертв, а для того, чтобы они могли вынести мучений как можно больше и прожили дольше - исцелял их прямо в процессе. Мне необходимо поймать его, пока... Пока умученных всего трое. Поэтому я должен понять, что он пишет, как он думает, для чего все это делает. Modus operandi, понимаете? - Клайвелл помедлил, размышляя о том, как лучше рассказать о своем подходе к работе. - Но я не маг, не лекарь, и никогда особо не интересовался всем этим... Я не могу его понять и мне нужна помощь людей, которые хотя бы отчасти могут приблизить меня к разгадке.
Произнеся эту тираду, Джеймс вздохнул, поморщившись от излишней эмоциональности речи и откинулся, прижимаясь спиной к стене, давая отдых ноющему плечу.
Аду-аль-Малик сокрушённо покачал головой.
- Вам, кафирам, даже ахль аль-китаб, простительно не знать того, что ведомо правоверным, но изучать чёрное колдовство, даже читать о нём можно лишь до определённого предела, за которым неизбежно начинается ширк, или даже куфр, то есть грех. И очиститься от такого очень непросто, очень. А ведь может случиться и так, что сбившийся с пути по наущению шайтана правоверный ступит на путь Абдуллы Аль-Хазраджи... большой, великий риск!
- Не поможет ли некая небольшая, но приятная сумма, которая, без сомнения, пойдет во искупление грехов, делу? - Вкрадчиво осведомился констебль, мрачно предвкушая очередную нахлобучку из конторы шерифа, за перерасход средств непонятно на что.
- Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! - лекарь всплеснул руками, в одной из которых так и держал блокнот, и посмотрел на констебля с укоризной. - Небольшая сумма могла бы, несомненно, смягчить последствия небольшого харам... например, если доведётся, не приведи Пророк, услышать звуки, от каких правоверному мусульманину следует закрывать уши. Или посмотреть с вожделением на женщину... или презрительно - на её мужа или брата. Но такой ширк как колдовство из уст самих джини?
- Лучше немногое при страхе Господнем, нежели большое сокровище и при нём тревога, - припомнил Притчи Клайвелл и улыбнулся, - управа может повысить сумму, во искупление столь тяжкого греха, но все же, до разумных пределов, многоуважаемый.
- Аллах возвышает одних над другими посредством богатства и удела, - блаженно ответил Аду-аль-Малик. - Изучая работу свою, мастер повышает и цену, и это только правильно в глазах Господа, потому что иначе он не дал бы нам способностей. Разумные пределы такой славной, богатой управы, - последнее слово он почти проурчал, - боюсь, волей Аллаха мне неведомы. А работа эта сложная, займёт много дней, на которые страждущие лишатся медикуса, а медикус - вознаграждения за труд, на которое содержит этот скромный дом...
Констебль тяжело вздохнул и спрыгнул с кушетки.
- Ну что же, - после некоторого молчания сказал он, мягко отнимая записки брата-лекаря у Мавра, - от имени короны выражаю вам благодарность за помощь. От себя лично – за познавательную беседу. Спрошу еще одно только – не можете ли вы посоветовать кого-то, кто сведущ в подобном и не так боится за спасение своей души? Богобоязнь очень похвальна, конечно, но, боюсь, управе она не по карману.
Лекарь печально проводил блокнот взглядом, но всё же не стал спорить, а только покачал головой, словно сетуя на несправедливость мира.
- Не за что, констебль, совсем не за что. Всегда рад помочь. Вот с теми, кто не боятся за... ах! - от избытка чувств он даже хлопнул в ладоши. - Конечно же. Эммуил Кон, выкрест. Конечно, знания его, по велению Аллаха, не идут ни в какое сравнение, и работа займёт больше времени... наверное, гораздо больше, но всё-таки. Третий... или всё же четвёртый дом на Инид, знаете ли. Я там был всего раз, чтобы посмотреть дочку этого уважаемого человека Писания, и всё, а жаль, жаль... Всяческой удачи вам, констебль, в работе и понимании этого страшного человека, храни меня от таких Аллах. И надеюсь, что в следующий раз вы пригласите меня к вашей жене. Воздержание - вредно, очень вредно для равновесия жидкостей в теле...

[Хельга >>>]

Со Спектром

Дома по Инид выглядели куда неказистее. Одноэтажные длинные постройки вмещали по три или четыре квартиры, каждая - со своим выходом на улицу. У части дверей - не на всех - констебль обнаружил таблички с именами. Доктор-мавр почти не ошибся. Семейство Конов проживало, если верить полустёртым буквам на деревянной досочке, с краю пятого дома. На стук долго никто не отзывался, но потом за тонкой дверью раздалось шарканье, и в приоткрывшуюся щель выглянул худой старик с высоким, изборождённым морщинами лбом. Изнутри пахнуло сухим теплом; одежда на Эммуиле Коне была не слишком новой, жил он не в лучшем доме, но на дрова средств ему хватало.
- Добрый день, констебль, - он произнёс эту короткую фразу так, что она звучала одновременно как вежливое, хотя и чуть настороженное приветствие, и как вопрос.
- Добрый день, мистер Кон, - Джеймс, всю дорогу пробежавший, забывшись, обычным своим быстрым шагом, почти рысью, говорил прерывисто, пытаясь отдышаться. Все же, нужно было сегодня еще отлежаться, не возвращаться к работе. - Позволите на пару слов?
- Пожалуйста-пожалуйста, - старик посторонился, пропуская констебля в дом. Мебели в комнате почти не было: на чисто отмытом полу стояли квадратный стол и два грубо сколоченных стула. Дополняли обстановку несколько настенных полок с книгами, кипами бумаги и аккуратно разложенными свитками. В камине тлели угли, а на столе горела масляная лампа, освещая разложенный свиток, на треть исписанный бумажный лист и чернильницу. В дальнем углу небольшой комнаты виднелась - вместо внутренней двери - ширма.
Усевшись за стол, Кон потёр руки и посмотрел на гостя.
- Итак, чем могу помочь? Неужели снова жалобы? Видит Авраа... Иисус, соседям всё равно, крестик или нет, никакой разницы они не видят.
- Жалобы? - Джеймс даже опешил на мгновение, припоминая, упоминалась ли фамилия Конов в хоть одной из слезниц. - Нет, мистер Кон. Признаться честно, я вообще не припомню на вас жалоб. Я к вам, можно сказать, в частном порядке.
В течении нескольких минут, переводя дыхание и сдерживая себя, чтобы не жестикулировать слишком увлеченно, констебль сжато поведал старику о злобном убийце, modus operandi, расписался в скудности своего образования, а также посетовал на отсутствие специального человека в управе, которого обозвал латинским словом ехperitum.
- Мне порекомендовали обратиться к вам, - признался, наконец, он, в который раз извлекая многострадальный блокнот.
- Ну и хорошо, если они только говорят, но не жалуются, или что управа не тратит время на такие глупости, - Кон взял книжечку и поднёс к лампе. Не переставая говорить, достал откуда-то из бумаг небольшие очки - неожиданно дорогой предмет в этом доме - и нацепил на нос, бережно заправив дужки за большие уши. - Интересно, конечно, интересно, кто же это мог порекомендовать несчастного выкрещенного еврея, и какими словами. Особенно - какими словами, потому что слова - это почти как жизнь. Главное, чтобы не говорили, будто старый Эммуил Кон берёт дешево, потому что это совсем не так. Но вам, констебль, не я нужен, - неожиданно еврей повысил голос. - Брунхильдочка! Выйди к гостю!
- Я занята, - откликнулись из-за занавески после короткой паузы. - Вы, папа, знаете, что ещё нужно закончить этот проклятый отчёт. Потому что, - в низком женском голосе проявилась толика мстительности, - поручили мне его сами.
- Брушка! Вы простите, мистер Клайвелл. Вся в мать, как сейчас помню... Иди сюда, негодное дитя, чтоб на тебя балкон упал!

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Ширма, прозвенев нашитым бисером, отдёрнулась, и на Клайвелла уставилась молодая женщина со смуглым лицом и чуть горбатым носом. Над высокими скулами горели чёрные глаза.
- Вы хотите на мне жениться?
Джеймс изумленно вздернул бровь и улыбнулся краем рта. С таким вопросом к нему обращались впервые и ситуация, отчасти, напоминала одну из тех комедий, что так любят ставить на подмостках уличных театров.
- Нет, мисс, простите, - вежливо наклонил он голову, - я почти помолвлен. Но ваш батюшка считает, что вы можете мне помочь.
Бруха, которая не доставала констеблю до плеча, посмотрела на отца, и тот без слов передал ей блокнот. Девушка изучала его дольше, поворачивая под разными углами и чуть не возя по некоторым страницам носом. Наконец фыркнула, повернулась к Клайвеллу.
- Месяц. И тридцать фунтов.
- Долго. Но согласен, - Джеймс невольно перенял тон девушки, - чеком на предъявителя в счет казны устроит?
- Долго?! - Бруха почти подбежала к констеблю и сунула ему блокнот на заложенной странице, потом открыла другую, из середины. И там, и там по страницам бежали мелкие строки нечитаемых знаков. - Вот же. Кто бы это ни писал, он умный. Тут не простая подмена, человек даже сливал слова, чтобы было неясно, на каком языке читать. Не использовал знаки препинания. Так-то можно было бы по длине слов, по характерным сочетаниям букв, но нет же. Более того, вот здесь и вот здесь техника разная. А это значит, что он, скорее всего, менял... надеюсь, что только шифр, а не языки. Месяц - это если вообще что-то получится. Если бы начало не выглядело проще, я бы вообще не взялась. И отправила бы вас к Мавру. Обратно, ха?
- Обратно, - с улыбкой признал Клайвелл, чуть отступая назад, - за месяц, правда, он вырежет половину... Впрочем, вам виднее, мисс... ехperitum. Как скажете.
- Аду-аль-извращенец, - буркнула Бруха. - Осмотры, ха. Чек? Результат в управу? Скорее всего что-то будет быстрее.
- В управу. - Клайвелл уселся за стол, жестом попросив у Кона лист бумаги и перо. К счастью, дубликат печати управы он носил с собой. - Мисс Кон, главным образом нас должно интересовать все, что касается мотивов. То есть, любые заметки о том, для чего он это все делает. Описание ритуалов - во вторую очередь. Быть может, повстречается хоть какое-то упоминание, намек на то, кто он такой. Ваш чек, прошу. - Констебль отодвинул исписанный лист к центру стола. - Благодарю вас.
- Вы заплатили... заплатите за блокнот, - уточнила девушка. - За то, что внутри - я не отвечаю. Может быть, там стихи о луне и розах, а вовсе не мотивы. Скажите, констебль, ваша почти помолвка любит стихи о луне и розах?
- Понятия не имею, - честно признал Клайвелл, смутно припоминая корешки книг в доме Мэри. - Не было возможности узнать, каюсь.
Он поднялся и прошел к двери, подспудно удивляясь тому, как эта девушка легко и быстро вывела его на откровенность.
- А вы спросите, констебль, спросите, - донеслось в спину. - Я вот стихи люблю.
- Непременно, мисс Кон, - Джеймс повернулся и слегка поклонился, улыбаясь, - благодарю за совет. И за беседу. И... учту. До свидания, мисс, мистер Кон.

[Хельга >>>]

Возвращаясь домой, Клайвелл мурлыкал под нос песенку, которую частенько пели во время студенческих пирушек. Казалось, что констебль давно забыл и слова, и певца, Артура Кросса, лукаво выпевавшего слова по-французски, и саму песню. Ан - нет, вспомнилась, причем совершенно неуместно и без всякой связи с мыслями. Впрочем, последним приходилось подстраиваться под привязавшуюся мелодию.

"Боярышник листвой в саду поник,
Где донна с другом ловят каждый миг:
Вот-вот рожка раздастся первый клик!
Увы, рассвет, ты слишком поспешил. . . "

Да, рассвет сегодня слишком поспешил, не то слово. Причем, два раза. Мог бы прийти и завтра. Хотя, нельзя сказать, что остаток дня прошел неудачно. Все же, нашелся, наконец, человек, который взялся расшифровать записи брата-лекаря. Весьма симпатичный человек, надо признать, хотя и сокращение от "Брунхильда", которое применял пожилой еврей, обращаясь к дочери, несколько настораживало. К тому же, вполне возможно было, что как раз-таки норманнское имя было производным от Брухи, полученным при крещении... Джеймс улыбнулся. Назвать ребенка, как вампира... Однако, вы весельчак, мистер Кон, хотя нельзя отрицать, что ей оно подходит.

"Продолжим здесь свою игру, дружок,
Покуда с башни не запел рожок:
Ведь расставаться наступает срок.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил. . . "

Продолжим игру? Да, господин монах, пожалуй, продолжим. В конце концов, вы все равно попадетесь. Даже если для выслеживания вас придется обращаться к шерифу за расширением полномочий и гоняться по всему королевству, вплоть до Ирландии. После того, как вы натравили Хантера, это уже дело чести. И, возможно, стоит подумать о том. чтобы расширить службу управы. Еврейка явно знала, о чем говорила, указывая на страницы в дневнике. Джеймс и сам пришел к почти таким же выводам, ломая голову над содержимым записей. Но... Никто не может знать всего. Всезнайкой констебль точно не был, да и на этой проклятой службе многое из того, что вбили в академии, забылось за ненадобностью. Гораздо полезнее оказалось умение драться и владеть ножом, выученные в казармах городской стражи сразу же после назначения на эту должность, нежели смутные представления об алхимии и философии. Философский камень и тридцать пять значений единорога как символа на улице жизнь еще никому не спасли. Да и не может один человек совмещать в себе столь разную работу, это глупо. А потому... Мисс Кон, конечно, на должность принять нельзя будет, а вот если вместо нее числиться будет ее отец... Чревато, но все же они официально - христиане, а сейчас, в пылу Реформации, могут и спустить подобные новшества. Было бы гораздо проще, если для подобных работ по расшифровке и отработке деталей в управе сидел бы на жалованье отдельный человек. Точнее, сидела. Несмотря на острый язык, казалось, что с девушкой можно будет сработаться. Не то, что с Мавром. После него оставалось ощущение грязи, несмотря на идеальную чистоту дома. Быть может, оттого, что времени и без того было мало, а перс ломался, как девица перед солдатом, не называя даже суммы, которую хочет за свои услуги.

"Красавица прелестна и мила
И нежною любовью расцвела.
Но, бедная, она невесела, —
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!"

Мда, а еврейка-то права, он даже на письмецо Мэри не ответил, хотя не мог не признаться, что при воспоминании о ней теплеет в груди. И до мельницы не доехал, хотя пора бы. Черт его знает, этого Джека Берроуза, как надолго он успокоился. Да и лесному братству нужно было глаза намозолить, вытащить на свою территорию, в город. Но пока он мотается в аббатство, это было опасно. Слишком легко устроить засаду, слишком сложно играть по их правилам. Впрочем, к дьяволу лесных. Мисс Мэри, все же, следовало послать эту книгу, которую констебль успел купить в свободное время. Книгу - и приглашение посетить ярмарку шестого. А детей придется оставить дома, все же. Попросить Дженни присмотреть за ними на празднестве в Бермондси? Клайвелл в голос рассмеялся нелепости идеи, но тут же осекся. И почему, собственно, нет? И девочке честный заработок, и он спокоен, кто может лучше уберечь от опасности лучше самой, хоть пока и мелкой, опасности?
Боль в виске вспыхнула и погасла, будто кто-то воткнул и тут же выдернул иглу. Джеймс улыбнулся, завидев окна дома, в которые виднелись мордашки детей. Кажется, он снова привыкал к семье...

Сообщение отредактировал Spectre28 - 1-03-2018, 19:28

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс, торговец

30 декабря 1534 г. Бермондси. Утро.
Воскресенье. Убывающий полумесяц

С самого утра, дел у Гарольда было немало: он обошёл весь рынок, сторговываясь и ища более-менее пригодные вещи. В таверну торговец вернулся изрядно нагруженным: вяленое мясо, верёвка, котелок, алкоголь, стоили не мало, но по-настоящему дорого обошёлся стеганный сюрко. Всё это было нужно для долгого похода. Гарольд всё больше волновался: в принципе путешествовать зимой - не лучшая идея, а уж искать заброшенный храм на огромном побережье Эссекса и вовсе глупо. Кроме туманного упоминания какой-то кометы, о руинах он не знал толком ничего. Зайдя в комнату, Гарольд скинул вещи в угол и разулся, было приятно размять затекшие и уставшие ноги. Самым обидным было то, что из-за разбирательств с констеблем и этой возни он так и не практиковался в магии. Усевшись на пол, прямо у двери, Гарольд вытянул правую руку вперёд и произнёс заклинание. Уже знакомое тепло разлилось по телу, огонёк заплясал на руке, потом собрался в одной точке, формируя маленькую, темно-бордового цвета, сферу. Торговец попытался направить её в камин. Сфера запрыгала у него на руке, потом, закружившись, стрелой метнулась в камин. Последовал удар, отдавшийся эхом в груди. Фиолетовые, зелёные, оранжевые и желтые искры ударились о стенки камина и об пол, сухие дрова вспыхнули. Комнату наполнил лёгкий дым. Гарольд, тяжело дыша, медленно встал на ноги. Сердце быстро билось. Он широко открытыми глазами осмотрел комнату: ничего не загорелось, на каминной полке виднелась маленькая трещина, на полу, у очага лежал лёгкий слой пыли и золы. Гарольд, упираясь спиной о стену, сполз на пол, внутри всё, как будто, бурлило. Конечно ритуал с кровью мог принести много пользы, но он не шел ни в какое сравнение с этим. Магия огня каждый раз завораживала, как будто сотрясая само мироздание вокруг колдующего. Вспомнились слова старика о могущественных, древних богах и демонах. Правая рука гудела, казалось, в ней столько силы, что он может одним ударом проломить пол. В голове всё ярче проступали десятки способов по - другому
использовать магию, усилить её, использовать в бою. Гарольд начал убирать, на случай, если Гарри придёт узнать, что случилось.
- Потом, всё потом. - Ноющей занозой на задворках сознания, гудел вопрос о Боге. - Ты не настолько умён, Гарольд, ты не можешь думать обо всём сразу, и при этом найти храм. Эссекс, сейчас важен только он.
- Господин! - Будто отвечая на мысли купца, от двери послышался голос хозяина таверны. - Что это за шум такой? Как, мать их, пушки при Флоддене!
- Всё нормально. - Гарольд открыл дверь, приглашая хозяина пройти внутрь. - Хотел разжечь камин, а он как бухнет, чуть брови себе не спалил. Хрен его знает, что это: может пробка в трубе, может скорлупы ореховой кто-то подсыпал.
- Ага, - недоверчиво протянул хозяин, входя, и тут осекся, столбенея. Лицо его выражало смятение и огорчение.- А крови пятно куда дели? Неужто счистили? Ить напрочь разорили ж, господин!
Гарри покачал головой, лицо его медленно налилось кровью.
Гарольд чуть не засмеялся трактирщику в лицо.
- Господин, вы, что издеваетесь? Достопримечательность - это, конечно, хорошо, но кровь на полу... Как-то не по- христиански, да и из дам в комнате никто не останется.
- Дык, приличные дамы и без крови тут не останутся, - резонно заметил ему трактирщик, - а неприличные и не такое видали. Да и перебывали они тут, почитай, все уже, неприличные-то. Это ж самая, сталбыть, знаменитая комната была... Хучь режь кого, да кровь лей на место теперь!
Он внимательно оглядел Гарольда, точно прикидывая, сколько крови для пятна можно получить из купца, и продолжил:
- Убыток придется покрыть, господин хороший, как съезжать будете! А иначе к констеблю придется мне идти. Беда-то какая, - Гарри сокрушенно поцокал языком.
Гарольд скрестил руки на груди, на лице его застыла косая улыбка. Много он в своей жизни повидал, но, чтобы с постояльца пытались содрать деньги за пятно на полу. Торговец даже не знал, стоит ему засмеяться, или тут уместней возмущение.
- Ну и сколько по вашему стоил этот бесценный... м, артефакт.
- Полную стоимость аренды комнаты за недельное пребывание. - Торговец продолжал сокрушенно качать головой, - пятнадцать фунтов.
- Может вам ещё пол в коридоре вымыть? - Гарольд перевёл взгляд на остатки пятна под кроватью. - Для полного погашения убытков, так сказать. - В голове неожиданно всплыло недовольное лицо Клайвелла, который опять куда-то спешит, и пытается выяснить в чём проблема. Торговец фальшиво улыбнулся. - Послушайте господин, я завтра съезжаю, так что у вас остаётся уплата за несколько дней, а если вам так уж нужно пятно, да зарежьте вы курицу, в конце концов.
- Вот вы и зарежьте, - мстительно заявил торговец, складывая руки на груди, - и полы по всей таверне тогда уж, господин хороший.
Гарольд, глуша улыбку, вздохнул, его всё больше веселила перепалка с предприимчивым трактирщиком.
- Ну, зовите констебля, он как раз крупное ограбление расследует, расскажете ему за пятно на полу, и не забудьте перечислить титулы убиенного.
- Дык, констебль-то знает. Небось, уже и веревки сгнили, на которых их повесили, давно это было. - Гарри укоризненно покачал головой. - Не по чести поступаете, господин, не по чести!
Попытка Гарри надавить на совесть, совсем не тронула торговца, но с хозяином таверны, лучше было не ссориться. Гарольд не имел жилья в городе, а эта комната его вполне устраивала, он даже хотел опять заселиться в неё, после поездки в Эссекс.
- Не согласен, мало того, что пятно можно легко восстановить, так ещё и сумма, которую вы требуете, просто огромна. Ну, послушайте, я же и так оставляю вам не малые деньги, съезжая раньше времени.
- Пятно-то, может, и легко вернуть, да кровь-то не та уже будет, не сына-то баронского. А вот, к примеру, курячья. - Трактирщик с неудовльствием воззрился на строптивого постояльца. - Маги на раз-два различат. И все, пойдет молва, что Гарри-трактирщик, значит, врун и дела нечестно ведет. И снова - убытки сие.
- Ну, хорошо. - Гарольду глупый спор совсем надоел, но отдать пятнадцать фунтов он не мог, да и не хотел, больно уж много запросил трактирщик. - Хоть пятна и нет, комната никуда не делась, и все знают, кого и как здесь убили. - Торговец посмотрел хозяину в глаза, как бы показывая честность. - Думается мне, плата за несколько дней достаточная компенсация, а сдирать с посетителя пятнадцать фунтов - не дело. - Небольшая пауза. - Тем более посетитель собирается по возвращении снимать ту же комнату, ведь таверна ему понравилась.
- Ладно, - неохотно протянул Гарри после некоторого раздумья, - дьяв... То есть, живите покуда...То есть, комната за вами, мистер Брайнс. Доброго дня.
Трактирщик кивнул и вышел, не прекращая причитать по поводу испорченного пятна.
Проводив хозяина взглядом, Гарольд собрал вещи в дорогу, несколько раз проверил всё ли на месте. Глупая улыбка то ли от претензий хозяина, то ли от успехов в магии так и не слезла у него с лица.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 28-02-2018, 7:25

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

31 декабря 1534 г. Кентрбери. Постоялый двор. Утро.
Понедельник. Убывающий полумесяц.

Проснулась Эмма точно к заутрене, чего не случалось с тех пор, как она покинула монастырь. Хотя, если подумать, она вообще толком не спала, ежечасно просыпаясь от того, что мерещилось, будто у михаилита жар. Но Раймон лишь чуть хмурился во сне, когда лекарка прикасалась рукой ко лбу, и лихорадящим не был. Когда между ставнями пробилась полоска розоватого света, стало ясно, что пытаться заснуть бесполезно. Девушка со вздохом выбралась из уюта одеяла в стылую комнату и принялась разводить огонь. Право же, эйфория от его возвращения сослужила ей дурную службу вчера. Не стоило вести себя так - откровенно, бесстыдно и даже навязчиво. Но, все же, помогать незнакомцу и шить рану тому, кого ждала с нервной дрожью - вещи несравнимые. Неожиданно осознаешь, глядя на то, как какая-то мерзкая тварь располосовала ему бедро, что ведь мог и не вернуться. И будто камень с души скатывается, освобождая место щенячьему восторгу и странной, прежде неизвестной ей, нежности. Оставалось надеяться, что Раймон подобное грехом не сочтет. Потому что сама Эмма это таковым не считала.
Заплетала косу она не спеша, точно прощаясь. А ведь была готова постриг принять, так или иначе - без косы бы осталась. Невеста ли Христова, ведьма ли михаилита... И если первое обещало унылое прозябание в монастыре и лишь после - весьма сомнительное блаженство в райских кущах, то второе... Ну, жизнь точно нельзя было назвать скучной. И уж в этом сомневаться не приходилось.
Распахнутые окна впустили морозный воздух, развеявший порядком надоевший уже запах валерианы, комната наполнилась голосами просыпающегося Кентрбери. Мелодично и празднично пел соборный колокол Кентрберийского храма. Не менее мелодичной, но, безусловно, не столь благочество-радостной была длинная и, судя по интонациям, не слишком приличная, тирада на гаэльском, громко высказанная во дворе вернувшимся откуда-то Цирконом. Девушка снова покосилась на спящего Фламберга и вздохнула. Будить его совершенно не хотелось. Но... Она вооружилась кружкой с отваром мяты, приготовленным еще с вечера, и села на край кровати.
- Раймон, - легкое касание губами щеки, - ты велел разбудить с заутреней. Просыпайся.
- Неправильно, - проворчал тот с лёгкой улыбкой.
- Почему? - Эмма невольно улыбнулась в ответ, протягивая кружку.
Раймон, который стряхнул сон мгновенно, словно вынырнул из тёмного пруда на солнце, взял отвар и принюхался. Результат его, видимо, устроил, потому что михаилит, зашипев от боли, сел, сделал глоток... внезапно свободной рукой обхватил пискнувшую Эмму за талию, усадил на здоровую ногу и крепко поцеловал.
- Потому что в щёку.
Не дожидаясь ответа, он, скривившись, поднялся и опробовал покусанную ногу. Судя по выражению лица, приятного было мало, но всё-таки михаилит был в состоянии стоять и даже ходить, пусть и сильно хромая. Голень второй ноги украшали роскошные синяки. Если бы не скрытая броня, то ему пришлось бы гораздо хуже: там над костью не было такого плотного слоя мышц, не говоря о том, что бхут наверняка порвал бы сухожилия, к чему и стремился. Натянуть штаны тоже оказалось непростой и болезненной задачей, но чем дальше, тем легче было двигаться. Раймон ещё несколько раз согнул и разогнул ногу, после чего кивнул сам себе и потянулся за рубашкой.
- Сойдёт.
Эмма наблюдала за ним с легким раздражением лекарки. Впрочем, облечь возражения во сколько-нибудь внятные слова она так и не смогла - мешал дурман внезапного поцелуя.
- Варвар, - мягко укорила она надевающего рубашку михаилита, - ногу лучше поберечь. Хотя бы сегодня.
- Пока я берегу ногу, другие, - Раймон сделал жест рукой, охватывая полгорода, - утаскивают тушу и сдают констеблю. Если, конечно, рискнут сунуться в тот тупичок, в чём сомневаюсь. Зная о бхуте, я бы туда и сам не полез, - поняв, что противоречит сам себе, он запнулся, но тут же продолжил: - По крайней мере, бесплатно.
- Мне собираться? - Эмма тяжело вздохнула и встала с кровати, передавая колет Раймону. Погружаться в суматоху ярмарочного Кентрбери не хотелось совершенно. Слишком много чужих, навязчивых эмоций, от которых после болит голова и хочется спать.
- А ты хочешь посмотреть на бхута с бхутятами? Так-то я и один справлюсь. Зачем ещё и тебе в эту грязь лезть, а потом ещё и с констеблем говорить.
- Кажется, я с ними вчера уже познакомилась, - девушка брезгливо сморщила нос, - когда выбрасывала одежду за дверь. Мне сложно в толпе, хотя с констеблем, возможно, я могла бы и помочь.
- Чем? - не без удивления спросил Раймон, обернувшись. - Сговорились мы с ним ещё вчера, да и работу я сдаю не в первый раз.
- Он двойной, этот констебль, - Эмма запнулась, подбирая слова, как всегда случалось, когда ей приходилось объяснять свои ощущения, - как... вишня? Сверху все гладко, сладко, но зато косточка может быть ядовитой, а может - и не быть. И он почти все время лгал. Даже когда говорил об этой твари.
Девушка окончательно смешалась и оставила попытки выразить словами то, что чувствовала.
- Возвращайся скорее, - тихо попросила она.
- Вернусь, - медленно кивнул Раймон, уставившись на девушку, потом тряхнул головой. - Если вдруг нет - расскажи Бойду, вытащит. А почему ты вчера-то не сказала, что он врал о задании? Конечно, меня бы это не спасло, даже подозревай я о выводке, да и не впервой так обманывают, но всё-таки?
Эмма неопределенно пожала плечами и порывисто, сбивающимся шагом подошла к михаилиту.
- Прости, - руки снова жили своей жизнью. Они суетливо застегнули крючки колета, поправили ворот рубашки и нежно обвили шею. - Я не подумала, что... Что нужно. И я еще не привыкла к тому, что меня слушают. Больше не повторится, обещаю.
Раймон вздохнул, и, если его глаза и метнулись к давно уже пустой кружке с отваром мяты, то на такую краткую долю секунды, что заметить это было почти невозможно. Положив руку на голову Эммы, он растрепал ей волосы и улыбнулся:
- Не страшно. Все живы, а тварь эта и так бы покусала. Нет ничего хуже стаи шустрой мелочи, как ни старайся, а не убережешься. Но - привыкай. Что-то я пока что не помню, чтобы ты говорила не по делу.
Эмма покаянно кивнула, откидывая с лица спутавшиеся пряди и уткнулась лбом в грудь михаилита. Колет был прохладным на ощупь, пах кожей и... можжевельником. Как и сам Раймон сейчас. Не получалось даже разозлиться. Да и на кого было злиться, кроме самой себя? Поделом тебе, глупая женщина Эмма...

[Leomhann >>>]

Спектр

Изменил решение Раймон уже осторожно, по шагу, спускаясь по лестнице. Здесь не было нужды бравировать перед послушницей, так что времени подумать хватило с избытком. И с каждой ступенькой ему всё меньше хотелось искать эту чёртову телегу, платить за неё, с руганью вырубать... ну, хотя бы и пасть бхута и лапы, затем трястись по мостовой через ярмарку, проталкиваясь по узким отноркам между прилавками... если там вообще пройдёт телега. А был ли у управы задний вход, и как туда добраться - и вовсе оставалось только гадать. Нет уж. Доставлять тушу к порогу он не нанимался. У констебля наверняка найдётся несколько бездельничающих стражников, а уж как что и куда везти - тем более дело управы, так что пускай трудятся сами. А с него хватит и показать дорогу. Чёртов констебль. Заради какой преисподней он врал? Наиболее вероятный ответ пришёл на следующей же ступеньке: желание сэкономить. Не платить за мелочь, которая, глядишь, и так попадёт под меч и огонь. Раймон зло улыбнулся и про себя пожелал управе удачи при обращении в орден со следующими контрактами. Злопамятность в устав не входила, но там, где речь шла о жизни и золоте, списки грефье вели исправно. В том числе и чёрные. Возможно, особенно - чёрные. На этой приятной мысли Раймон распахнул дверь и окунулся в свет, шум и пряные запахи: ярмарка, казалось, только набирала обороты.
С самого утра торговцы суетливо разворачивали прилавки и суетились на улицах, отчего к управе пришлось проталкиваться. Но и даже возле самой конторы констебля, приземистого, одноэтажного здания белого камня, раскинулись цветочные и фруктовые ряды, уподобляя улицу благоуханному саду и напоминая о лете. Сочным алым светилась крупная клубника, лежащая на серебряных подносах. Душистая и сочная, недавно от земли, она казалась богатой, но неуместной гостьей среди этой зимы, заставляла невольно сглатывать слюну. За ней раскинулись прилавки с зеленью, издали похожие на те тропические острова, о которых часто рассказывают моряки в Доках. Океаном между ними рассыпалась по мискам мороженая черная смородина, одним своим видом вызывающая во рту кислую прохладу. Ближайший к управе лоток был сплошь уставлен корзинами с цветами. Пышная, румяная торговка в полосатой накидке, бойко и с прибаутками предлагала свой товар, и Раймон невольно остановился, заинтересовавшись.

- Чтоб любла без измены,
Ты купи ей цикламены!

Эти слова, произнесенные с доброй и хитрой улыбкой, явно были обращены к трепетному юноше, с восторгом взирающему на свою спутницу, низенькую и весьма упитанную шатенку. Раймон хмыкнул. Женщина неплохо придумывала стишки, но на месте юноши он бы призадумался, стоит ли верить её выбору так уж безоговорочно, если вспомнить о моде, завезённой ещё Алиенор Аквитанской. Цикламены. Красивый цветок, который кивает ему алыми, цвета свежей крови головками, а означает вовсе не любовь, а прощание. Расстаться? Отказаться? Ну уж, нет. Перебьются.

- Пусть треплет легкий ветерок
Сегодня ее волосы.
Не подарить ты ей не мог
Вот эти гладиолусы!

Священник, к которому были обращены эти слова, испуганно подскочил, осуждающе покачал головой и, крестясь, поспешно ретировался. Раймон провожал его взглядом, пока ряса не исчезла в кружении лиц и ярких тканей. Искренность и надёжность. Ветер и лилии. Без этого он обойдётся тоже, хотя, во имя кругов ада, как всё запуталось! Почему так сложно говорить, как есть, прямо, без вторых и десятых смыслов, которые на шаг приближают, а на пять уводят в сторону, кругом, по спирали, которую так любили древние? И всё же, пусть вбок, но и вперёд - тоже. Но надо - больше. Это чёртово недоразумение с констеблем... он покачал головой. Даже если с аббатисой что-то случится, шрамы всё равно будут зарастать ещё долго. Что ж. К чему-чему, а к подобному не привыкать.

- Прекрасных лилий нежные цветы
Лишь подчеркнут её черты!

Надменный лорд в роскошном пурпуэне хмыкнул, но, все же, купил несколько розовых лилий, которые неуловимо-ловким движением были завернуты торговкой в полотно. Глядя на аристократа, Раймон с улыбкой покачал головой. Нежные черты и густой, сладкий аромат. Невинность и целомудрие, как предполагалось, крылись за стенами монастырей и аббатств, но Эмма не любила сладости. А любила ли она цветы? Вышивка, тиснение, ирисы - не лилии, и не удушливые дамасские розы сестры Эмилии - в запахе, но цветы? Он не спрашивал, но подозревал, что послушница не знала этого и сама. Откуда букеты за серыми стенами? Разве что у неё были поклонники до того, как брат отправил в аббатство. Были ли? Кажется, Эмма тогда ещё была ребёнком...

- Купи ей в качестве подарка
Букет из полевых цветов.
Он, может быть, не очень яркий,
Но чист и нежен, как любовь!

Маргаритки, васильки, ещё что-то, чего он даже не узнавал. Суета расцветок, мешанина смыслов, в которой запутается и знаток, но... Неожиданно осознав, что теперь обращаются уже к нему, Раймон вскинул голову. Действительно, задержавшись у прилавка, он неизбежно привлёк внимание цветочницы. Она окинула быстрым взглядом его оверкот, оценив и насыщенный, ровный, черный цвет шерсти, и серебряную тесьму тонкой работы, улыбнулась и продолжила:

- Не отходя от главной темы,
Чтоб выразить восторг души,
Я продаю вам хризантемы.
Признайтесь, правда, хороши?

Раймон с ответной улыбкой развёл руками. "Правда", скорее всего, случайно упомянутая полосатой женщиной, наверное, им действительно бы не помешала, но она не продавалась, а выращивалась. Жаль только, аромат её был всё-таки слишком тяжёл и прян.
- Извините. Сначала - дела, - но уже готовясь пройти дальше, он снова помедлил. Всё же... - Но буду признателен, если вы оставите для меня букетик светлых ирисов.
- Вам в полотно завернуть или просто лентой? - Буднично и слегка устало спросила торговка.
- Разумеется, в полотно.
Раймон повернулся к двери управы, до которой оставался всего один ряд, но не удержался и бросил напоследок. - Разворачивать слой за слоем - отдельное, неповторимое удовольствие.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Констебль Кентребери на цветок не походил вообще. Разворачивать его не хотелось тоже. Но то, что был тем еще фруктом, сомнению не подлежало. Он хмуро взглянул на посетителя, выражением лица напомнив одну из тех собак, что используют для травли быков и, не удостоив его даже приветствием, вернулся к своему занятию - перекладыванию бумаг из черной папки в зеленую.
- Всё? - Буркнул он, наконец, не поднимая головы.
- И да, и нет, - Раймон небрежно прислонился к стене, давая заодно отдых ноге. После недлинной прогулки бедро изнутри словно грызла небольшая стайка крошечных острозубых бхутов. Сложив руки на груди, он принялся наблюдать за констеблем, ожидая, пока тот, наконец, обратит на него внимание.
- Это как? - Законник поднял голову и не потрудился даже удивиться. Лицо выражало безразличие.
- Наверное, тяжело будет найти михаилитов, чтобы занялись пятком новых гнёзд по всему Кентрбери, - не обращая внимания на его тон, задумчиво заметил Раймон. - Для одного-то еле нашли. Да ещё, кажется, при заказе кое-чего не договорили... Ну да это, наверное, просто по незнанию, понимаю и ничего не могу сказать против. Вылупившиеся кладки, конечно, не заметить трудно, но всякое бывает, а вездесущ один только Господь.
- Наверное, - в тон ему ответил констебль, мрачно улыбнувшись, - в ином случае было бы тяжело найти констебля, который не узнал бы михаилита, похитившего послушницу, по имени из письмеца коллеги. А так... Всеведущ лишь Господь, это вы верно заметили, брат Фламберг.
- А зачем такого-то искать? - Фламберг поднял бровь и холодно усмехнулся, глядя констеблю в глаза. - От михаилита хоть польза есть, а констеблю - одна морока. Ну, сбежала послушница - ведь даже не монахиня - из аббатства, ну, путешествует она с михаилитом, ну, венчались они, как, допустим, королевская бабушка. И что же с того вашему коллеге из Бермондси? Даже мать-аббатиса, которая не уследила, никак деньги не сбережёт.
- Вот и я думаю - чего искать? - Законник согласно кивнул головой и взял следующую бумагу. - Все равно послушница потом в борделе каком всплывет. А не всплывет - тоже хорошо. Совет да любовь, как говорится. А ведь, чтоб констебль забыл об этой девушке и не сообщал ни коллеге, ни ее брату, михаилиту нужно всего лишь забыть о выводке.
Это уже становилось интересным. И одновременно начинало всерьёз злить. Торг был делом обычным. Нежелание платить и словесные пикировки - тоже. Раймон, в отличие от многих братьев, даже находил в них удовольствие. Но вовлекать в это Эмму? Высказывать неприкрытые угрозы - да ещё и, скорее, в её же адрес? Это полностью рушило правила игры, как он их понимал. Наконец, было просто грубо. И вызывало желание острое ответить тем же.
Он тяжело откачнулся от стены, тяжело, не заботясь о впечатлении, прохромал к скамье и сел, вытянув ногу.
- Михаилита, к сожалению, Господь наделил хорошей памятью. Что до брата, то вы, констебль, вправе не верить, но я с удовольствием бы с ним поговорил. Да и коллега ваш скажет не больше, чем вы. И я отвечу тоже самое. Так что: сообщайте. И собрату-констеблю, и - особенно - брату. Посоветовал бы написать ещё в капитул Ордена, да там уже знают. После того, как выплатите деньги за... дайте подумать, двух бхутов, если считать мелочью. Возможно, тогда я забуду достаточно, чтобы дать ещё и хороший совет.
- Нет, - с выражением несогласия мотнул головой констебль, - мелкие вонючки - детеныши ее, так? Плоть от плоти, как в Писании прямо. Значит, и считаются за одного, вместе с мамашей.
- Прекрасно, - искренне восхитился полётом его мысли Раймон. - Наверное, торговцы здесь к волчьей шкуре заодно всю стаю требуют, по родству их? Или эти твари, по-вашему, сотворены так же, как Господь творил Еву из ребра адамова, и душу человеческую имеют? Орден, - заключил он, - так не считает. И отродья бхутовы идут по отдельной цене. Потому что кусаются, сволочи, знатно, и кто угодно к ним не полезет.
- А отродья бхутовы, - констебль поднял палец, украшенный пятном от ожога и со значением поводил им, - были вашим личным побуждением. Мы о них не договаривались. Маменьку их зарубили - благодарствуйте, а о детенышах речи не было.
И это тоже было интересно. Сознательно или нет, но констебль дал понять, что уже был в тупичке со вчерашнего вечера. "Мелкие вонючки", "зарубили". Вероятно, заодно и сосчитал трупики. Скорее всего известно ему было и то, что на самом деле их должно быть больше. Разве что бхутова матка действительно породила только трёх самцов, и всё на том. Или самок сожрали хотя бы стаи бродячих собак... которых Раймон пока что в Кентрбери не видел. Случиться, в общем, могло всякое, но особой веры подобному он не давал. Скорее всего бхутов действительно было больше. Хотя бы потому, что иначе констебль просто заплатил бы обещанное управой и распрощался. Раймон деланно нахмурился, словно пытаясь вспомнить тот разговор в точности, и тяжело вздохнул.
- Ваша правда, не договаривались. Ну, что ж. Тогда, к благодарствованию, за мамашу эту управа ордену должна ещё мешочек золота. Или серебра. А именно: сорок пять фунтов. И тогда я пожелаю вам счастливого дня. Дней.
- Но, - законник с удивлением уставился на свой палец, точно увидел его впервые, - возможно, управа заплатит и за детенышей. Не полную сумму, конечно, но две трети. Если вы сейчас подпишете своей рукой показания о том, что видели драку вашего брата здесь неподалеку и в том, что он - был зачинщиком.
Сначала Раймон подумал, что ослышался. Констебль Кентрбери только что - пусть без свидетелей - за обещание денег предложил ему поучаствовать в подлоге, направленном против Ворона. Тот всё равно подлежал орденскому, а не светскому суду, но это было даже неважно. Кроме Ворона, предложение ведь било и по Бойду, который пытался как-то решить эту идиотскую ситуацию. Какого дьявола?!
И случайное, равнодушное, мимоходом нанесённое ему самому оскорбление жалило неожиданно сильно тоже. Чёрная месса от ковена - это было почти нормально. От обывателей-чернокнижников иного ждать и не стоило. А здесь... да, он увёз Эмму. Насколько видел констебль - заботится о ней, и девушке было если не хорошо, то по крайней мере не плохо. И всё равно этот берболангов сын счёл его ублюдком, который ради денег пойдёт на всё. И всё же, кем бы он ни был, в Кентрбери был всего один констебль.
На удар сердца Раймон испытал сильное искушение проверить, не будет ли городу лучше без него. Вызовы на поединки, конечно, оставались незаконными, но, наверное, он выкрутится... но... но, дьявол. Нет. Оно всё-таки не стоило того, а его возвращения ждали. Констебль потеряет Ворона, заплатит деньги. И довольно. Решение горчило. Но и пахло ирисами.
- Устав ордена, - медленно начал он после долгого молчания и с трудом поднялся, - не запрещает вызывать на поединок... но за некоторые предложения принято просто бить. И всё-таки, - он скривился, - я это спущу. Сорок пять фунтов, констебль, и мы распрощаемся.
Констебль на эти слова и бровью не повёл.
- Для человека, об ордене которого рассказывают черте что, вы странно, до лицемерия и ханжества, благородны. Впрочем, каков пастух, таково и стадо...
У Раймона рука непроизвольно сжалась в кулак, но он снова сдержался.
Законник выложил на стол глухо звякнувший суконный мешочек с деньгами и, подумав, со вздохом сожаления и разочарования на лице, присовокупил сверху еще один, поменьше.
- Корона выражает вам благодарность за отлов и уничтожение мерзкой твари, беспокоящей город, брат Фламберг, - сухо и очень недовольно произнес законник.
Фламберг взял плату и взвесил на руке. Получалось примерно вдвое больше того, что полагалось за взрослого бхута.
- Где засели остальные, известно?
- Двух затравили собаками. - Констебль смотрел мимо и поигрывал пером. - Одну найти не можем.
- Ясно, - он убрал деньги в сумку и двинулся к выходу.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Чтобы прийти к выводу, что аллеманда - однообразный и медленный танец, Эмме не понадобилось много времени. Равно, как и для того, чтобы убедиться в раздражающих свойствах вышивки. Книга, найденная на подоконнике, также не принесла утешения. Быть может, от того, что это был Псалтырь, набивший оскомину в аббатстве. Но, скорее всего от того, что ждала. Снова ждала и снова волновалась, хотя, казалось бы, стоило привыкнуть. Ничего не годилось, чтобы отвлечься, заставить себя не прислушиваться к шагам на лестнице. Не думать о том, как он ходит с раной. Не думать, почему может не вернуться и откуда его будет вытаскивать магистр. А потому приходилось по нескольку раз расплетать и заплетать косу, чтобы чем-то занять руки, вспоминать с нежностью утренний поцелуй, и - ждать... Воистину, в мире нет ничего разрушительнее, невыносимее,чем ожидание. И - воистину, только сон может его скрасить. Утомленная бессонной ночью, Эмма так и уснула - в кресле, с недоплетенной косой. Проснулась она от запаха можжевельника и грохота сапог о пол. Металла в них, может , и поубавилось, но тише на пол падать обувь не стала. Вздрогнув, девушка с трудом вынырнула из темной воды сна и радостно улыбнулась михаилиту, непривычно бледному и усталому, но зато нагруженному корзинкой и каким-то свертком.
Тот повернул к ней голову. На лбу, несмотря на холод, виднелись капли пота. Заметив, что послушница проснулась, Раймон виновато пожал плечами, сильно хромая, прошёл к столу и сложил на него свою ношу. Впрочем, то, что лежало на столе, лекарку сейчас не интересовало. Она расстроенно всплеснула руками и подошла, скорее - подлетела, к михаилиту, шурша юбкой. Прикоснулась губами ко лбу, для чего ей пришлось встать на цыпочки - и ахнула.
- Лихорадит? - Участливо спросила она, утирая лоб рукой.
- От таких констеблей, странно ещё, что гнить не начал, - ответил Раймон и со вздохом облегчения опустился на кровать. - Ничего. Бывало и хуже. Пока что просто надо отдохнуть, а потом я попросил бы тебя сходить за Бойдом. Глядишь, к вечеру он уже вернётся к себе.
- Он утром вернулся, - Эмма невольно улыбнулась, вспомнив длинную, непонятную, но очень эмоциональную тираду, которую выдал магистр под окном, - и, кажется, был слегка зол. Ругался по-гаэльски. Что было у констебля, расскажешь? И, - она погладила михаилита по плечу, не скрывая ни сочувствия к боли, ни слегка себялюбивого желания прикоснуться, - давай посмотрим рану?
- По-гаэльски? - бледно усмехнулся Раймон и принялся медленно, осторожно раздеваться, временами шипя от боли. - Хорошо, значит, допекло, и теперь, думаю, я его понимаю. И ты права, пока его нет, лучше сменить повязку.
Вопреки ожиданиям и промокшим кровью бинтам, рана выглядела неплохо. Швы держали края надежно и лекарка чуть успокоилась. Но лишь перематывая чистой, льняной тканью ногу, она осмелилась повторить вопрос о констебле. Отчасти - потому что ее волновало, оказалась ли косточка ядовитой. Но в основном - из-за Раймона, выглядящего так, будто местный законник оказался упырем и выпил из него всю кровь.
- Гадкий? - Эмма говорила тихо и чуть улыбаясь. - Констебль?
- Лучше посмотри, что там, - Раймон, которого перевязка чуть привела в себя, с улыбкой кивнул на стол.
Девушка упрямо нахмурила брови, но, все же, спорить не стала. На то, чтобы нарочито не спеша развернуть сверток из полотна, ушло немалое количество времени и самообладания. В белом полотне лежали семь белых ирисов. Сердце глухо ухнуло и пропустило удар, в груди защемило больно, до слез. И - одновременно, откуда-то из глубин души, волной, пенистым прибоем, нахлынул восторг. Довольно долго она стояла с этим немного глупым, изумленно-счастливым лицом, и смотрела на цветы, не пытаясь скрыть смятения и радости. Белые ирисы? Доверие? И, все же... Конечно, доверие. Без него не может быть ни приязни, ни уважения, ни сочувствия. Оно, как известно, ключ к сердцу. Но, все же, это не слепая вера, скорее - смелость быть открытой и способность справиться с последствиями своей открытости. Никто не может обещать того, что она не будет ранена, однако же, избегать ранений означало сидеть в раковине и дышать спертым воздухом. Доверие и открытость же сулили свободу и свежий ветер. Нежность? О да, ее тоже не может быть без веры другому. И без понимания. Ведь можно принять оболочку, быть ослепленной надменностью и самовлюбленностью - и не суметь увидеть нежность и искренность. Можно стыдиться показывать свои чувства, думая, что это уронит и в его глазах, и в глазах собственных - и мучительно больно ошибаться. Но разве не говорят о том, что всякий, кто нежен и раним, всякий, кто не умеет этого скрыть, в конце концов оказывается неуязвимым? Холод убивает цветы, но тепло весеннего солнца заставляет их расцветать. И чем сильнее греет солнце, тем ярче и насыщеннее ароматы и краски. Правда, солнце может и обжигать... Нет. Эмма слегка качнула головой и улыбнулась. Если цветы вовремя поливать - они цветут и под обжигающим солнцем. А с поливом уж точно проблем не возникало доселе. И все же, нежность - это огромное мужество.
Как понять эти до странности тонкие грани? Из понимания и нежности белыми ирисами произрастают верность и привязанность. Вместо стыда - получается теплое счастье. Вместо страха - близость. Глупо бояться, что этим можно поранить, хоть в глазах дургих людей подобные мысли выглядели бы постыдными. Но... К дьяволу, как говорит Раймон. Привязанность - не слабость, и чувствовать чужое сердце - не стыдно. И, конечно же, ирисы - это надежда. Та, что сильнее и светлее разума. Та, что видит невидимое, чувствует неосязаемое и совершает невозможное. Она может стать ядовитой стрелой, но и она же - самая великая победа, которую должен одержать человек над своей душой. Надеяться - значит уметь ждать, не опускать руки, если трудности велики, иметь необходимую толику терпения и веры. И пусть люди не примут и не поймут их помыслов и дел, это неважно. Важны они оба и... эти цветы.
Эмма бережно прижала к груди ирисы и подошла к Раймону. Не раздумывая более ни минуты, она склонилась к нему, легко коснулась щеки рукой, а губ - неумелым, трепетным и долгим поцелуем.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Клубника в корзинке вызвала ликование. Эмма слишком любила эту летнюю ягоду и слишком редко (читай - почти никогда) она ей доставалась, чтобы задумываться о том, как Раймон угадал и почему вообще решил купить. А потому, о необходимости позвать магистра она мимоходом вспомнила, лишь когда они с михаилитом уже доедали ягоды, чуть прихваченные морозом, а оттого - более сладкие. Губы воина пахли клубникой и тоже были сладкими. Да и вся комната пахла теперь летом: земляничной поляной, прогретой солнцем, ирисам и мятой, горьковатой полынью и можжевельником.
- Спасибо, Раймон, - ласково улыбнулась девушка, без сожаления скармливая последнюю ягоду воину, - мне никогда еще... Не дарили ничего. Ни цветы, ни клубнику.
- Никогда не было поклонников? - поднял брови Раймон. Воин выглядел откровенно довольным. - Даже пока жила в поместье?
- Смешной вопрос, - усмехнулась девушка, но тут же посерьезнела и поставила корзину на пол. - Меня даже не сговаривали. Кто же возьмет в жены бесприданницу?
- Понятно, - михаилит с силой провёл руками по лицу, словно стирая улыбку тоже. - Ты спрашивала про констебля местного. Гадкий - не совсем то слово, которое я бы использовал, но - всё так. Яду в нём как у жабдара какого, - поймав взгляд Эммы, он пояснил: - Огромная змеюка, мерзкая и очень опасная.
Травница чуть нахмурила брови, досадуя от перехода с ягод и цветов на приданое и констебля, но промолчала. Слишком ценными были эти моменты, чтобы позволить развеяться теплу и счастью, возникшими в них.
- Хуже аббатисы? - Шутка вышла неловкой, но была надежда, что ласкающие прикосновения к волосам искупят ее.
- Почти, - улыбнулся Раймон. - Только опаснее. Знаешь, он мне угрожал тем, что сообщит твоему брату о том, где ты. Дурак.
- Значит, все же узнал, - новый поцелуй был вне всякой связи со словами и ситуацией, а просто от того, что так и не могла стряхнуть с себя радость. - И пусть. Ричард, конечно, очень неприятная особа, если не сказать больше, но я уже даже аббатству не принадлежу ведь. А уж семье - тем более, после того, как в послушание отдали.
- Да, насчёт этого. Твой брат, если заберёт свой залог, всё равно по закону остаётся главой семейства - да ты и сама упоминала об этом ещё тогда, на тракте, и была права. Стоило задуматься, - он на секунду замолчал, потом продолжил, рассеянно поглаживая девушку по спине. - Констеблю я ответил, что мы обвенчались: в этом случае у Ричарда нет над тобой совершенно никакой власти.
- Это теперь я, получается, миссис Фламберг? - Эмма звонко рассмеялась и сквозь смех продолжила, - да еще и Берилл...
- Получается, что так, - ухмыльнулся михаилит и тут же посерьёзнел. - А ещё в случае законного брака Орден получает одного из сыновей. Конечно, если таковые будут.
- В любом случае, до Самайна о сыновьях думать несколько преждевременно, не находишь? - Девушка немного беспечно пожала плечами, прижалась к Раймону и ощутила, как тот кивнул головой, соглашаясь. - Незачем давать древним повод еще чем-то поддеть нас. Ты говорил, нужно позвать магистра?
- Было бы хорошо, если он уже вернулся. Его этот чёртов констебль тоже касается. Да и ногу стоит подлечить быстрее, если получится уговорить, - Раймон поморщился. - Мне, кажется, ещё искать последнего сбежавшего бхута. Хотя бы и ради того, чтобы прибить его к дверям управы.
- Прибить - и полить водой, - мстительно согласилась Эмма, высвобождаясь из объятий и укутывая Раймона одеялом, - сделайте умирающий вид, муж мой.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Через довольно-таки короткое время после возвращения лекарки, Циркон влетел в комнату без стука и с обеспокоенным лицом. Что уж там ему сказала девушка и что себе надумал магистр, известно не было, но завидев живого, хотя и слегка измученного Раймона, он заметно расслабился. Погрозил пальцем Эмме, потупившей в притворном смущении глаза, и подошел к Фламбергу.
- Признаться, - проворчал он, освобождая рану от бинтов, - я не думал идти. Боль - наказание за беспечность. Но вон та милая леди, оказывается, может быть весьма убедительной... И умеет бить в самые слабые места.
- Упускать порцию сплетен про своего милого констебля? - Раймон фыркнул и бросил заинтересованный взгляд на Эмму. - Ты бы себе этого не простил. Но куда же и как била милая леди тебя? Мне от неё, признаться, доставались только пинки ногами.
- Да, - магистр успел снять повязку и теперь скептически рассматривал рану, - отличная работа. Будто в пыточной драли. Досуха выжмет. - Он мгновение поколебался, а затем опустился на колени у кровати. - Ну да ладно, до Билбери время есть, восстановлюсь.
Бойд наложил руки по обе стороны раны, закрыл глаза и, кажется, перестал дышать. Первое время будто бы ничего не происходило, лишь у Фламберга стало такое лицо, будто с него сдирали кожу и тут же посыпали обнаженные мышцы солью. Он тихо зашипел.
- Неужели мой милый констебль и тебя исхитрился за что-то подцепить? - Судя по голосу, Циркон скорее отвлекал Раймона и себя от того, что делает.
- Предложил устроить подлог. Подписаться под бумагой о том, что Ворон сам затеял драку.
- Какой молодец, - отвращение в голосе Бойда не соответствовало словам, но зато края раны, скрепленные швами заметно дрогнули, медленно потянулись друг к другу разлученными возлюбленными, схватились молодой, розоватой кожей в звездообразном шраме. Магистр убрал руки и тяжело поднялся, покачнувшись.
- Снимите швы и сегодня без подвигов, Раймон, - он устало уселся в кресло, подпирая голову рукой на подлокотнике, - отоспись. Ворона завтра отпускают, из Капитула пришли бумаги, подтверждающие привилегии Ордена. Этот sgaoil... хм, - Циркон быстро взглянул на девушку и осекся, - умрунов отпрыск ищет любой шанс, чтобы не выпускать его из рук.
- Сегодня - так и быть, - Раймон, которого лечение вымотало не меньше, откинулся на подушки. - А завтра всё же надо будет отыскать этого чёртова последнего бхута... но констебль - признаться, не ожидал. Начал с нежелания платить, продолжил шантажом, развил в угрозы и закончил вот... предложением. Вставляя в промежутки оскорбления. Как бы он не нашёл первого попавшегося бродягу да взял его подпись. Привилегии этому ублюдку, - он тоже посмотрел на Эмму, но поправляться не стал, - что есть, что нету, сдаётся мне.
- Отлично, - Бойд, казалось, даже обрадовался предположению, - пусть ищет бродягу. Тогда этим займутся юристы ордена, а не я. Образцы-то подписей ваших у них хранятся. Хотя, констебль этот вызывает стойкое желание зарубить его к чертовой матери. Шантаж... - Он снова взглянул на лекарку, сосредоточенно вытаскивающую нитки и едва заметно вопросительно качнул в ее сторону головой.
Раймон кивнул.
- Признаться, чуть не вызвал его прямо там. Еле сдержался.
- Ничего, тракт длинный, - почти мечтательно протянул Бойд, сжимая руку на подлокотнике, точно держал рукоять меча, - а тварей нынче много развелось. Поди разбери потом, кто его... Помощь с шантажом нужна?
- Шутишь, - Раймон зло, без тени мягкости, ухмыльнулся. - Он угрожал сообщить брату Эммы, который отдал её в то аббатство. Если тот решит приехать и забрать её - не уверен, что захочу таким делиться. Но спасибо за предложение, учту. А компания с тем, чтобы достать Ворона из тюрьмы - не требуется? Для солидности и представительности.
- Ни от солидности, ни от представительности не откажусь, - магистр с благодарностью кивнул и явно собрался вставать, но передумал, глянув на явно одобряющую слова Фламберга Эмму. - Хотя... Брат, все же, глава семьи, если я верно понимаю. Проблемы с законом могут быть.
- С законом, конечно, возможны сложности.
Момент был не хуже прочих. Всё равно Бойд заметил бы уже при очередной встрече с Эммой, так что тянуть смысла не было тоже. Если подумать, так даже лучше. В конце концов, Раймон честно признавал, что питает склонность к избыточной театральности, и не видел причин это менять. Он дотянулся до кошелька, который лежал на столе, не торопясь распустил завязки и начал рыться внутри.
- С другой стороны, их может и не быть. Ага... - найдя искомое, он протянул Эмме на ладони кольцо с небольшим изумрудом. Вопреки традиции, серебряный ободок был не прямым, а словно ломаным. Пламенеющим. Не сильно, так, что в глаза это не бросалось, но - заметно. - Госпожа Берилл.
Изумление Эммы можно было, наверное, осязать и даже попробовать на вкус. Приняла кольцо она не сразу, после четко читаемых на лице колебаний, несмело и дрожащей рукой. Впрочем, Бойд тоже выглядел удивленным и каким-то нарочито-умиленным. Он встал на ноги и принял вид величественный, как всегда бывало, когда ему приходилось отправлять обряды.
- Любимый сын! - Магистр говорил медленно, будто слова неохотно всплывали в его памяти, но от того речь, казалось, только выигрывала в торжественности. - Благословляю тебя и эту женщину, и да хранят вас все те силы, что правят этим миром и живущими в нем. Пусть будут между вами согласие и благополучие. Живите друг для друга и никто не посмеет разлучить вас.
Впрочем, величавости Бойду хватило ненадолго. Он рухнул в кресло и некоторое время тщетно пытался скрыть улыбку за рукой.
- Кольцо-то надень сам, кто ж так делает-то, горюшко? - В голосе звучал подавленный смех и явный, ничем неистребимый акцент - Твою ж Рианнон, кому скажу, не поверят, что Фламберг... Совет да любовь, дети мои.
С этими словами он поспешно вышел и по коридору еще некоторое время слышались его шаги и смешки.
Раймон усмехнулся, ничуть не раскаиваясь. Опыта в таких делах у него, действительно, не было никакого. Забрав у Эммы кольцо, он взял её за руку.
- Что ж, если делать, то правильно...

[Хельга >>>]

Со Спектром
Джеймс Клайвелл

31 декабря 1534г. Бермондси. Утро.
Понедельник. Убывающий полумесяц.

Морда - а назвать это лицом было сложно - выглядела еще хуже, чем вчера. Даже бородка не скрывала впечатляющих размеров синяка и явного перекоса вправо. Выглядело все это так, будто Клайвелл одной щекой спал на улье, причем пчелы еще и пинались. Но, все же, болело меньше. Не ныли зубы и не отдавало в висок, а это означало, что отлынивать от работы больше было нельзя. Робкая надежда, что сумасшедший монах не изменит привычнойсхемы и порешит-таки сегодня аббатису, лишь подтолкнула Джеймса к тому, чтобы покинуть дом пораньше. Сумасшедший монах... Определение было неверным, но констеблю нравилось думать о брате-лекаре в таком ключе. В конце концов, понятие сумасшествия и душевного здоровья было относительным. Безумцы прокладывают пути, по которым пройдут рассудительные. И Клайвелл надеялся, что преодолев этот путь, он, все же, заполучит брата-лекаря в пыточную Бермондси. И, все же, мысли упрямо возвращались к Мэри Берроуз. Слова еврейки по имени Брунхильда заставляли задуматься о том, что, собственно, подтолкнуло его к подобному шагу. Неужели только желание достать мерзавца Джека через его сестру? Представив, как будет ворчать матушка, если он приведет мисс Мэри домой и попросит благословения, констебль усмехнулся. Впрочем, думать о женщине перед делом - плохая примета. И Джеймс до поры отогнал эти мысли.
К управе пришлось пробиваться сквозь сугробы, отчаянно проклиная нерадивых лавочников и домовладельцев, не расчистивших дороги на своих участках. Запоминая номера домов и названия лавок, Клайвелл злобно предвкушал то, сколько штрафов сейчас выпишет мистер Скрайб, существенно пополнив казну управы. Возле самой конторы было уже расчищено и, судя по лицам стражников, сидящих у камина внутри помещения, клерк заставил заниматься этим именно их.
- Доброе утро, господа, - приветливо улыбнулся констебль одновременно всем. - Мистер Хантер, как вы себя чувствуете?
- Всё вашими заботами, - Лицо Хантера, когда он оглядывал начальника, было обыкновенно-мрачным, но желтоватые глаза на миг всё-таки блеснули несколько мрачным, дремучим удовольствием. А голос стражника звучал определённо сипло. - Жить буду. Сегодня, значит?
- Надеюсь, - Джеймс, тяжело вздохнув, потер щеку и засаднившие шрамы на ней, - закончить с этим лекарем бы уже... Мистер Скрайб! Будьте любезны, выпишите штрафы всем лавкам и домовладениям по Роуел, Докли и Спа. Верите ли, насилу дошел. Распоясались...
Он скинул плащ и с наслаждением уселся у огня рядом со стражниками. Пожалуй, стоило заняться корреспонденцией, но... Не хотелось. Мысли были заняты предстоящей охотой за братом-лекарем. И, пожалуй, стоило выехать пораньше, учитывая дороги. А еще - подумать, как обезопасить Хантера от колдовства. Повторение драки не входило в планы Клайвелла. Но и с одной брошью на двоих вариантов получалось мало. Чертовы крючкотворы! Пока ответят на запрос о повышении для стража, времени пройдет немало, а малая брошь нужна уже сейчас.
- Мистер Хантер, - негромко обратился он к стражнику снова, - скажите, а по снегу вы следы чуете?
- Вижу. Не так хорошо, как на траве, и не так долго, но - вижу, - признал тот. - Если не очень много времени пройдёт. Думаете, придётся?
- Предчувствия нехорошие, - поморщился Джеймс. Он буквально селезенкой чуял, что поездка будет непростой. - Я бы на его месте пришел раньше. Или вообще уволок бы настоятельницу куда-нибудь подальше, чтобы спокойно поразвлечься, пока мы его там ждать будем. Или перенес бы на день позже.
Он тоскливо вздохнул и подошел к своему столу. Слишком много было того, на что констебль повлиять никак не мог.
- Предчувствия, да... - по голосу Клайвелл, даже не глядя, легко мог представить, как скривился Хантер. - Вряд ли перенесёт-то. Вроде для таких дел даты - штука важная. Или луна вон. Эх, знатеца бы... чтобы по магии понимал.
- Да нашелся, вроде как, такой, - задумчиво сообщил Джеймс, усаживаясь за свой стол, - нашлась, точнее. Но, проклятье, долго... Ладно. Авось, чутье подводит.
Он тяжело вздохнул и потянул к себе папку с корреспонденцией. До отъезда нужно было заняться бумажными делами, будь они неладны. Впрочем, на фоне общей беготни и спешки, вот такие вот тихие посиделки в управе казались чуть ли не заманчивыми. Иногда. Но не сегодня. Хотелось покончить с этим монахом, раз и навсегда. Вопреки чутью, фазам луны и датам.
- Нашлась... Это что же, баба в управе служить будет?! - изумился стражник, не ведавший о терзаниях начальства.
- А черт ее знает, - неожиданно весело, даже для самого себя, ответил Клайвелл, - признаться, я не рискнул спросить. Но было бы неплохо.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Леокатой

Выехали они в аббатство после плотного обеда, заказанного прямо в управу ворчавшим о беспечности Скрайбом. В общем-то, клерк был прав, гоняться за сумасшедшим монахом лучше сытыми. Хотя, злее всего дерутся именно голодные. Опостылевшая до дрожи дорога привычно уперлась в серые стены монастыря и массивные ворота. Джеймс потер шрам на щеке, спешился и с неохотой постучал в смотровое окошечко. В отличие от прошлых визитов, никто не ответил. За воротами было тихо. Зато сбоку скрипнула дверь, и из странноприимного дома вышел один из стражников, отправленных прошлым вечером. Заметив прибывших, он встал прямее. Лицо его, вытянутое и какое-то одуловатое, со слегка косящими тёмными глазами, было Клайвеллу незнакомо, но сам стражник констебля явно знал.
- Вымерли они там все, что ли ? - Джеймс быстро кивнул стражнику и постучал снова. И даже не удивился, что и в этот раз из-за ворот не послышался испуганный голос Клементины. - Проклятье!
- Да не, - уверенно ответил косоглазый, подойдя ближе. - Иногда там кто и есть. Слышно, как шебуршатся. А иногда, как вот сейчас, и нету. Придут, - в последнем слове прозвучала абсолютная уверенность вместе с абсолютной же готовностью ждать, сколько придётся.
Джеймс тяжело вздохнул и без особой надежды постучал еще раз рукоятью меча по металлическим скрепам ворот. Грохот, казалось, услышали даже в Бермондси, но за воротами заветного шебуршания не слышалось. Констебль вздохнул еще раз и поплелся в страноприимный дом. Там просто обязана была быть дверь, сообщающаяся с внутренним двором обители. Представить, что монашки бегают к странникам через ворота, Клайвелл просто не мог.
Внутри он, не обращая внимания на убранство и второго стражника, сразу прошел к искомой двери, серым прямоугольником выделявшейся в противоположной стене. Сколоченная из крепких, толстых досок, укрепленная металлическими полосами, она была бы уместнее в рыцарском замке, нежели в женском монастыре. И еще она была заперта на врезной замок, а судя по петлям - открывалась внутрь.Подумав мгновение, Клайвелл со всей силы ударил пяткой ноги по замку. Дверь затрещала, но не подалась, зато перекосилась ручка - и это был хороший признак. Понадобилась еще пара подобных попыток, чтобы замок, наконец, вылетел из своих пазов и дверь с мерзким скрипом распахнулась. Джеймс потряс ноющей ногой, разгоняя кровь, и повернулся к стражникам.
- После вас, господа.
- А Харрис вон вчера на рынке говорил, монашки внутри-то когда, порой и нагишом ходют, - с некоторой надеждой заметил одуловатый, пролезая в дверь. - Мужиков нету, вот и...
- Да врёт, - усомнился, следуя за товарищем, второй стражник, тоже незнакомый констеблю низенький, но крепкий парень лет двадцати. - Холодно же. Камень как промёрзнет, никакого угля не хватит на эдакую громаду. И священник - чем не мужик?
- И всё-таки, ну куда баба в управе?.. - ворчал о своём Хантер, которому этот образ, видимо, не давал покоя с утра. - Куда её сажать? И это что, не ругнуться будет и в морду никому не сунуть?
- Непорядок - весело согласился Джеймс, протискиваясь в дверь вслед за стражником, - в нашем деле без этого никак. Вспомнить чертова торговца только... Но и без знатока - ну хоть зарежься. Да она, может, еще и не согласится, мистер Хантер.

[Хельга >>>]

Со Спектром + Лео

Первым, что бросалось в глаза в этом пустынном дворе, мощеном серым камнем, где каждая выбоинка и каждая песчинка имели свои воспоминания, а дорожка от обители до госпиталя еще хранила тихую поступь Эммы Фицалан, была женская фигура в облачении. Монахиня двигалась к мужчинам по жуткой, неправильной - и одновременно точной и выверенной линии, приближаясь рывками. Она то останавливалась, тихо бормоча, и принималась оправлять подол хабита, будто пытаясь очистить его отчего-то, то снова выпрямлялась и шла, пританцовывая, впервив немигающий взгляд в Хантера. . И когда монахиня подошла ближе, навевая ужас еще и бледным, бескровным лицом, мужчины смогли расслышать: "Кровь... Как много крови..." Женщина с жутким равнодушием, явно не замечая четырех посторонних, прошла мимо, заходя на новый круг.
- Кровь! - полустон-полувскрик ножом разрезал плотный воздух монастырского двора, зазвенел, отражаясь от серых стен, и эхо, точно издеваясь над констеблем, повторило: "...овь, овь, овь, овь!"
Поежившись от неожиданного холодка жути, колючими пальцами прихватившего за позвоночник, Джеймс дождался, когда монашка снова поравняется с ним, и схватил в охапку. Женщина, казалось, этого даже не заметила. Она с наводящей ужас методичностью передвигала ногами и подергивалась всем телом, точно в параксизмах отвращения.
- Кровь! Столько крови! - монашка смотрела мимо Клайвелла. - Она везде!
- Где кровь, сестра? - Констебль несильно, но резко встряхнул женщину, надеясь привлечь ее внимание. Успеха это, естественно, не возымело. Но зато Клайвеллу отчего-то стало страшно, будто он был маленьким мальчиком, ожидающим, что вот-вот из-под кровати высунется черная рука и утащит его туда, в темные глубины подкроватного мира... Только здесь, в монастыре, не было того спасительного лоскутного одеяла, что привез отец на Рождество однажды. И которым теперь укрывался Артур, совершенно не боявшийся никаких тварей, успокоенный уверениями отца, что он посадил всех чудовищ в тюрьму. Или замечанию гораздо более убедительной Бесси, просветившей брата, что против страшил очень и очень эффективна метла в руках старшей сестры. Воспоминание о детях развеяло стылый ужас, забравшийся в сердце, и Джеймс снова встряхнул монахиню.
- Что случилось, сестра? - Он не старался говорить мягко или тихо, да и тряс ее он в этот раз совсем неаккуратно, - где сестра Клементина?
Женщина вперила в лицо констебля немигающий взгляд и произнесла:
- Столько крови натекло. Никогда, никогда, никогда больше! Она течет, струится!
- Она не в себе, - обреченно произнес Клайвелл, размышляя, стоит ли отпускать монашку или она сможет сказать еще что-то, кроме вот этих повторяющихся и оттого особо жутких замечаний о крови. - Вот оно, адово предчувствие. По всему выходит, путь нам, господа, прямо в обитель.
- Она течет прямо по ногам! По ногам! - Монахиня выкрикнула это прямо в лицо констеблю и высвободилась с неженской силой.- Никогда больше! Никогда!
И тут же, словно увидев что-то впереди, лежащее на этих серых камнях двора, так много помнящих, медленно и покачиваясь, пошла.
- Никогда больше! Сейчас, маленький! Ох, сколько крови, - донеслось до мужчин.
Джеймс дернулся было поймать ее, но досадливо махнул рукой и посмотрел на двери обители. Идти туда не хотелось до смерти, тем паче, что даже во дворе отчетливо ощущалось присутствие упомянутой Костлявой госпожи. Но... Он взглянул на Хантера. Там где-то была эта милая девочка, сестра Клементина, и вполне возможно, они еще не опоздали. И где-то там был сумасшедший монах. Клайвелл тяжело вздохнул, откинул плащ за спину, демонстрируя кольчугу и взглянул на стражников.
- Идем, господа, взглянем, что у них там произошло.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Стоило мрачному Хантеру открыть дверь, что вела к гобелену с Архистратигом и кабинету матери-настоятельницы, как внутри раздался радостный возглас.
- Вы здесь! Наконец-то! - не старая ещё, миловидная монахиня где-то потеряла головной убор, и теперь её густые каштановые волосы рассыпались по плечам. Просияв, она бросилась к стражнику и обняла его с таким напором, что он невольно сделал шаг назад, обратно во двор.
Заметив Клайвелла, она заулыбалась ещё шире и потянулась уже к нему.
- Вы! Какое счастье!
Клайвелл вытянул руки вперед, удерживая женщину от объятий и задумчиво поинтересовался:
- А кто - я, сестра?
- Вы забыли? - монахиня в огорчении прижала к груди стиснутые кулаки. - Но, как же... ведь вы должны нас спасти, а как это сделать, если даже не помните себя? Здесь нет лекаря...
Хантер хмыкнул. Два других стражника, отошли чуть назад и посматривали на женщину с некоторой опаской.
- Хорошо, - все также задумчиво согласился констебль, продолжая удерживать монахиню, - допустим. А кто вы, сестра? И какое сегодня число?
- Аливия, - монахиня нахмурилась. - Я была так рада вас видеть, граф, вас и вашу армию...
Три представителя армии хмыкнули почти в унисон.
- ... но если вы не спасёте королеву до конца года, мир закончится.
- Мы приложим все усилия, чтобы ее спасти, - проникновенно заверил "граф" и покосился на "армию", призывая воздержаться от смешков, - особенно принц Хантер. А кто у нас королева, сестра?
Монахиня широко распахнула глаза.
- Анна... Болейн, - она говорила медленно, словно обращаясь к ребёнку. - В Лондоне? Вы не помните даже этого, граф?
Констебль тяжело вздохнул и передал монахиню Хантеру. Тот принял женщину с неохотой, но за руку взял крепко.
- Очень хорошо, сестра, - похвалил он, - а где хозяйка этого... хм...замка? Мать-настоятельница?
- Хм-м, - казалось, его собеседница ничуть не возражала против общества стражника. Напротив, отвечая констеблю, она с видимым удовольствием привалилась к груди Хантера. - Я помню, у неё был пир. Пели менестрели, а шут дажё привёл обезъянку, такую, словно из королевского зверинца. Странно, как ей не было холодно. Такая короткая шерсть... да, наверное, пир длится до сих пор. Восьмая смена блюд проследовала совсем недавно. Если вы хотите засвидетельствовать почтение, граф, то вам стоит пройти в пиршественный зал. Это прямо. Или, если хотите, я могу кликнуть стражу. Но берегитесь, граф. И вы тоже, принц Хантер. Не оставайтесь дальше десятой смены. Иначе вам не успеть.
Складывалось стойкое ощущение, что и констебль, и стражники монахине просто снятся. Клайвелл плохо представлял себе строение монастыря, но даже если опустить всех обезьянок, менестрелей и перемены блюд, выходило, что до трапезной далеко. И вообще, какого черта? В обители творится совершенно непонятный бред, а аббатиса изволит трапезничать?
- Замечательно, - радости в голосе констебля позавидовал бы сейчас и королевский шут, - обязательно засвидетельствуем почтение. Скажите, дорогая леди, а принцессу Клементину где мы отыскать можем? Это очень важно для принца Хантера!
- В темнице, - беззаботно отозвалась монахиня, которую, судя по всему, очень заинтересовало горло Клайвелла, прикрытое складкой кольчуги. - Раз - клетка, два - свет, три - спицы, четыре - милость, пять - скажите граф, сколько нужно пальцев, чтобы сосчитать?
- А по-вашему, леди, сколько? - Поинтересовался констебль, невольно подтягивая капюшон кольчуги, так, чтобы он прикрыл шею, - Хантер, спрашивать про какие-то следы, наверное, бесполезно?
- Бесконечно, - улыбнулась ему монахиня и облизнула губы. - Всё равно, что считать капельки на паутине.
- Она, - стражник кивнул на женщину в своих объятиях, потом в сторону коридора, - пришла оттуда, одна. Это я успел увидеть. Но больше... почти ничего. Очень слабо. Получается, все они дальше внутри. И давно.
- Проклятье, как туда лезть-то не хочется, - Джеймс с тоской посмотрел на коридор и тяжело вздохнул. Пожалуй, единственная кого он жалел в этом сумасшедшем доме,была Клементина. Констебль остро почувствовал себя чертовым рыцарем без страха и упрека, тяжело вздохнул и повернулся к стражникам, так и оставшимся безымянными.
- Господа, мы с мистером Хантером пойдем внутрь. Будьте любезны присмотреть здесь за порядком. И если нас долго не будет - пусть один отправится в Бермондси за подмогой.
- За порядком? - тупо сморгнул молодой стражник. Посмотрел на женщину, которая облизывала припушхие алые губы. На другую, которая всё так же, с причитаниями, кругами бродила по двору. Сглотнул и уставился на констебля. - А... как?
- Лучше всего - из страноприимного дома, - констебль ткнул пальцем примерно в ту сторону, откуда они пришли, - только дверь не запирайте наглухо, оставьте нам с мистером Хантером хоть какую-то надежду, что сможем выбраться.
Джеймс вслед за стражниками оглядел льнущую к Хантеру монашку и поморщился.
- Том, да поставьте вы эту ненормальную в уголок куда-нибудь. Идем.

[Хельга >>>]

Со Спектром

В коридоре было пусто и тихо. Только тканный Михаил проводил констебля со стражником дырами аккуратно выжженных глаз. На щеках архангела зияли вертикальные, словно от когтей, разрезы. На щеках - и более нигде. Кабинет матери-настоятельницы почти не изменился. Тело убрали, но следы крови и пентаграмма всё так же оскверняли камни старого здания. После случившегося, аббатиса, вероятно, устроила свой кабинет где-то ещё. Одиночные кельи, как и помнил констебль, располагались по левую руку от главного коридора. Здесь не было окон, давно погасли факелы, и длинная пристройка с двумя рядами дверей - частью открытых, частью плотно захлопнутых - уходила в темноту и холод. Даже в открытых кельях царила тьма. Но здесь, впервые за весь путь Клайвелл услышал какой-то звук кроме их шагов. Из второй по счёту кельи, из-за закрытой двери с решетчатым окошком глухо доносился женский голос.
- Lux aeterna, lux in Domino, lux ex tenebris. Lux aeterna, lux in Domino, lux ex tenebris. Lux aeterna, lux in Domino... - слова звучали монотонно, бесчувственно. То, что это всё-таки человек, можно было понять только по паузам, в которые говорившая набирала в грудь возух. - Lux aeterna...
- Lux et veritas, lux hominum vita, - неожиданно для себя продолжил законник, даже не подозревавший, что помнит эту литанию. Кому принадлежит голос, он разобрать не мог. А потому подошел ближе и заглянул в дверное окошко.
- Tenebris sit, - закончили внутри.
Когда глаза привыкли, в почти полной темноте он смог разглядеть припавший к полу силуэт, почти бесформенный из-за монашеского убора. Женщина сидела спиной к констеблю, и лица он не видел. Только белые пауки рук плавно двигались во тьме странными, круговыми движениями.
- Сестра! - Окликнул ее Клайвелл, не спеша открывать дверь, - как вас зовут?
Монахиня помолчала.
- Я - сестра Делис, констебль. Я смотрю внутрь - и вижу тьму. Я смотрю наружу - и глаза болят от света. Где вы были? Почему вы не пришли раньше?
Джеймс помолчал, не зная, что ответить на этот упрек, справедливый и несправедливый одновременно.
- Я пришел так быстро, как смог, - покаянно возразил он, - и если бы мне кто-то указал путь сквозь эту тьму и этот свет, я был бы благодарен. И пришел бы гораздо быстрее. Tenebris sit - et clara lux.
- Говорили ли вам? Спрашивали ли вы? Когда было ещё можно - глас молчал. Когда же печаль ingentes, она - stupent. Открытые глаза болят от света. Закрытые глаза не видят тьмы, - руки монахини продолжали свой танец, и сейчас констебль видел под бледными пальцами какие-то белёсые шарики. - Что вы видели, констебль?
Джеймс прислонился к двери кельи спиной. "Как на исповеди". Но, проклятье, монахиня была права. Он действительно каждый раз сбегал из обители, не доводя дела до конца, только потому что ему нестерпимо было находиться тут. Ну что же, значит, в происходящем виноват и он тоже.
- Tristitia transit est, - возразил Клайвелл, - я виноват, не спорю. Mea culpa. Но я хочу и могу исправить свои ошибки. И мне нужна помощь, auxilium.
- Sero venientibus ossa, - со змеиным присвистом выдохнула сестра Делис. - Блаженны... не помню дальше. Что-то уже не исправить, что-то ещё не исправить, что-то не исправить, ошибки же я - Делис, Восхищающая, видела все. Вижу все. Что вам нужно от меня, констебль? Когда вы оставите меня с tenebris, что живёт in lux?
"Да хоть сейчас". Джеймс подавил недостойное желание снова сбежать к чертям. В то, что исправить ничего нельзя, он не верил. Как там было у этой сумасшедшей Аливии? Четыре - милость? Три - спицы? Нет, на спицы, пожалуй, глядеть не стоило, раз уж свет выглядел так... будто лавровых листьев надышался.
- Том, посмотрите четвертую келью. - Тихо попросил Клайвелл стражника. - Вдруг, Клементина там. Сестра Делис! Potest omnes figere! Пока жив! Но слепцу нужен поводырь, а глупцу - урок. Кто он, тот, кто сотворил это с обителью? И где его найти?
Хантер, чуть сгорбившись, ушёл в темноту, почти неестественную. За спиной Клайвелла на стене главного коридора ещё виднелся отблеск масляных ламп, а стражник скрылся из виду резко, словно шагнул за пелену. Даже шаги его, казалось, стали мягче, приглушеннее, а потом стихли вовсе. Монахиня тоже молчала, долго.
- Ночной пёс стучится в небо, и стук этот разносит ветер. Я... не могу видеть. И не могу не слышать этого звука, от которого даже сейчас болят глаза. У меня их осталось так мало. Так мало... некоторые ошибки настолько огромны, что их не охватить, констебль.
Хм... Ночной пёс и небо... Башня?
- Хантер, вы хоть пойте, что ли, чтобы я слышал, что вас там не схарчили, - громко попросил Клайвелл в вязкий полумрак, - благодарю вас, сестра Делис. Pax vobiscum, pax et lux.
- Подавятся, - донёсся неожиданно громкий ответ. - Эта сволочная клетка на засовы и замок заперта. Снаружи, чтоб их.
Следом раздался металлический скрежет, за которым последовало цветистое ругательство. От происходящего дальше по коридору Клайвелла отвлекла монахиня.
- Блаженны чистые сердцем... у вас очень отзывчивые подчинённые, констебль, - она склонила голову, будто прислушиваясь, и поправилась. - Один подчинённый. Даже жаль, что в последние дни ночами сёстры были заняты другими делами.
- Жаль, наверное, - согласился Клайвелл, томимый догадкой, что по возвращении они не досчитаются одного стражника. Впрочем, сначала нужно было вернуться. Он уже собрался пройти к Хантеру, как остановился, вспомнив, что не уточнил правильность догадки о башне. - Сестра Делис, в небо пес этот стучится... Dextra ac sinistra? Если от portas смотреть? Ну, так, как обычные люди смотрят, не слушая звуки глазами...
Руки монахини замерли.
- Последний... - впервые она заговорила неуверенно, сбиваясь. - Вы хотите к нему, констебль, предпочтя другого? Это не ошибка?
В дальнем конце снова раздался скрежет, и дерево грохнуло о стену. Как ни странно, ругани не последовало, зато спустя несколько секунд появился Хантер. Стражник полуподдерживал-полунёс сестру Клементину, которая цеплялась за его кольчугу. Ноги плохо слушались монахиню, одетую только в серую нательную рубашку. Она постоянно вздрагивала и озиралась по сторонам- но молчала. А увидев Клайвелла, вздрогнула и прижалась к Хантеру ещё сильнее.
- Я уже не знаю, что будет верным, сестра, - констебль ободряюще улыбнулся Клементине и стянул с себя плащ, передавая его Хантеру. Брошь пришлось прикрепить на пояс, у ножа, отчего вид он приобрел немного кокетливый, - но вы скажите, а ошибаться я буду уже сам, но по словам вашим.
- Два пути, два сердца, две жизни, - монахиня, не оглядываясь, ударила по полу рукой, раздавив один из белёсых шариков. - Два... и один. Вы можете пойти дорогой Люцифера. Или дорогой Христа. В первом случае вы можете отыскать, во втором - можете спасти. Я буду... смотреть. Вы не оставите мне эту девочку, констебль? Ведь вам она не нужна. Это была бы ещё одна ошибка.
Упасть с небес? Сойти в ад? Чтобы упасть с небес, на них сначала подняться надо. Значит, башня, все верно. Но которая? Дьявол, как известно, кроется в мелочах и сидит за левым плечом. Туда и пойдем. Спуститься в подземелья... За кем? Неужели стражник еще жив? Или туда уже второго завлекли? Maxime dilemma. И еще девочка. И брать с собой, и оставлять здесь было опасно. Молодая монахиня была явно слаба для длинного и поспешного путешествия по сошедшему с ума монастырю. Но... Он уже оставил стражников и одного из них, если не обоих, вовлекли в эти чертовы игры. В этом месте, похоже, дьявол крылся не в деталях, он поселился здесь еще в момент, когда заложили первый камень в основание. Иначе не сошли бы с ума эти монашки так быстро, наполнись эти стены благочестием. Да и как оставлять ее с этой пифией, давящей о пол глаза?
- Сестра Делис, я бы оставил девочку. - Клайвелл тяжело вздохнул и снова взглянул на Клементину. - Но - salutem. Я должен быть уверен, что найду ее на обратном пути здесь, целой и невредимой. Она не для этого места. Слишком чиста и слишком сlementem.
- Я... я могу идти, - пробормотала Клементина, кутаясь в плащ, который накинул ей на плечи Хантер. Отпустив плечо стражника, она покачнулась, но устояла на ногах. - Куда угодно. Только не с ними. Они... ходили под дверью, и... господи-боже, я не хочу вспоминать. Пожалуйста... только... у вас не найдётся хлеба?..
- Мать их... настоятельницу, - прорычал Хантер, роясь в висевшей на поясе сумке. Как и большинство стражников, он никогда не выходил из дома без запаса хлеба и твёрдой, почти каменной колбасы.
Клайвелл поделиться едой с ней не мог, у него были только полотняные бинты. Он посмотрел на босые ноги девушки и тяжело вздохнул. Что же, придется обойтись без бинтов. На импровизированную обувь ушло четыре моточка, да и выглядело это не слишком изящно - констебль специально не бинтовал туго, чтобы девушка и холода каменного пола не чувствовала, и идти могла. Проклятье, стражник или брат-лекарь? Джеймс ненавидел ситуации, когда ему приходилось выбирать, за кем из двух зайцев погнаться. Он тоскливо покосился в ту сторону, где мог находиться, по его мнению, вход в подвал, и тяжело вздохнул. Черт с ней, с десятой переменой блюд. Стражника наверняка ждали дома.
- Сестра, - констеблю пришлось чуть нагнуться, чтобы заглянуть монахине в глаза, - вы должны идти между мной и мистером Хантером, не отставать, как бы мы быстро не шли. И, по возможности, не визжать и ничего не трогать.
Клементина кивнула и сразу же принялась за еду. Несмотря на голод, она не стала вгрызаться в ломоть, а отламывала от него небольшие кусочки. Хантер неуютно оглянулся на келью с сестрой Делис, потёр лоб и негромко спросил:
- Идти... а куда идём-то?
- По всему выходит, Том, что кого-то из стражников в подвал утащили. И вроде как он жив еще, - Клайвелл потер засадневшие шрамы на руках прямо через рукава. - Пойдем за ним. Сестра, вы путь в подвал показать сможете?
Монахиня кивнула.
- Там. У кухни... вход в подвал. Через трапезную.
- Ведите, сестра, - Джеймс неопределенно кивнул головой, прося указывать путь и предложил руку монахине.
Сестра Клементина опустила кусочек хлеба, внимательно осмотрела ладонь Клайвелла и, наконец, взялась за его рукав.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Лео

По крайней мере, здесь уже тьма царила не единовластно. Хотя лампы давно никто не заправлял, в части их ещё оставалось масло, озаряя стены тёплым жёлтым светом. Сестра Клементина шла не слишком быстро, но уверенно - и совершенно бесшумно, отчего казалась бледным призраком. Плащ Клайвелла, словно мантия, волочился по плитам пола. В этой части аббатства было на удивление безлюдно. Шесть десятков обитательниц либо прятались где-то подобно сестре Делис, либо находились... где-то ещё. По пути Хантер коротко, вполголоса, рассказал, что в ещё в двух кельях видел движение, но - не стал проверять. Остальные каменные мешки, маленькие, без окон, оставались пусты.
Лишь раз им пришлось остановиться: в боковом коридоре, в том, что вел к лекарской, слышались странные звуки. Будто бы кто-то, шаркая ногами, волочил по выбоинам каменного пола что-то металлическое, с грохотом ударяя этим металлом о стены. Звук становился все ближе, и из коридорчика показалась сестра Адела, в заляпанном кровью переднике, со шпалерой для гобелена в одной руке и ланцетом в другой. Она тупо уставилась в стену, не замечая присутствующих, постояла, раскачиваясь, а затем развернулась и снова ушла во тьму. Шпалера с грохотом ударила в стену. Сестра Клементина, которая всё это время простояла, опустив глаза, неслышно двинулась дальше. Хантер, оглянувшись на Клайвелла, пошёл следом.
Наконец, их проводница остановилась и подняла руку, указывая туда, где из полуоткрытых дверей лился яркий свет.
- Трапезная, - монахиня почти шептала.
Хантер потянул носом воздух и скривился от отвращения.
- Точно так. Любят они тут... мясо.
И, действительно, воздух был пропитан запахом крови. Изнутри не доносилось ни звука.
Джеймс тяжело вздохнул, пытаясь унять сердце, решившее биться быстро и часто - и тут же пожалел об этом. Навязчивый, липкий, как и сама кровь, запах проник, казалось до самого мозга, сполз по гортани, обволок небо. Подавив тошноту, Клайвелл потянулся к двери, но Хантер поймал его за руку и мотнул головой назад.
- Там за нами эта светлая идёт. Тихо так, я едва учуял. Надо бы раньше, но это место меня... давит оно. Простите. И близко ведь не подходит, как скрадывает.
- Черт с ней, - хмыкнул констебль, подозревая, что прав насчет попутчика сестры Делис, - подопрем двери, чем потяжелее. Наверное.
С этими словами он толкнул дверь и вошел в трапезную.
Проникавший в трапезную сквозь высокие своды свет одевал горки выложенных на столы фруктов неуловимо тонким флером белесоватой пыли. В зале витал насыщенный, фасолево-бархатистый, обволакивающе-рисовый, с нотой копченого мяса, припорошенный базиликом, чесноком и перцем аромат густого супа.
Их было две. Лежали они прямо в центре стола, на красиво выложенном гарнире из риса и тушеных овощей. Две нежные грудки, бело-сливочные, увенчанные розовыми вершинками сосков, политые оранжевым соусом и украшенные полумесяцами апельсиновых долек. Коньячного цвета дольки горели на зеленых листьях салата словно янтарь, выброшенный на берег приливной волной. С левого края на спине лежала девушка с сомкнутыми ногами; руки — вдоль тела. Вся ее кожа была исполосована тонкими кровавыми рубцами. Кровь на ранах уже запеклась и была черно-коричневой. По обеим сторонам тела были расставлены шесть тарелок, на которых лежало что-то вроде свежего заветрившегося мяса, только более черного. На круглом блюде, на возвышении стола, обложенные веточками петрушки, слабо розовели мозги. Запах крови, постоянно всплывавший в аромате кисло-сладком соусе роковой нотой, охлаждал фруктовую свежесть, привносил в нее жаркую горечь. В нем была и роскошная пряность, отдающая сладковатой гнилостью водорослей, и угольная пыль сгоревшего дерева, и окисленно-медный запах застоявшейся воды.
Во главе стола восседала дородная, пожилая монахиня. Она сосредоточенно что-то жевала, давилась, сплевывала и бормотала под нос. Руки ее при этом копошились в хабите, разрезанном на животе. Услышав шаги, она повернулась к вошедшим и стало ясно, что жует женщина свои собственные кишки. Жует с аппетитом, будто бы вкуснее ничего, никогда не ела, с выражением блаженства на лице.
- Холодно! - Сообщила она Клайвеллу. - Здесь так холодно!
- Сестра Агнесса, - почти неслышно выдохнула Клементина и плотнее стянула вокруг себя плащ.
Сердце начало биться так медленно, что, казалось, сейчас и вовсе остановится. Комом к горлу подкатила тошнота и Клайвелл самым постыдным образом привалился лбом к косяку двери, отвернувшись от кровавого пиршества. Легче не стало - память услужливо подсовывала то апельсиновые дольки на грудях, то мозг в петрушке, то монахиню, пожирающую саму себя.
- Клементина, дверь в подвал далеко? - Сдавленно проговорил констебль, чувствуя мерзкие рези в желудке.
- Нет. По стене справа дверь на кухню. А там подпол, - Клементина говорила тихо, опустив глаза, но голос её не дрожал. - Три дня назад я отказалась туда идти. Поэтому мать-настоятельница...
Хантер коротко и грубо сказал, что он думает о матери-настоятельнице, и у монахини дрогнули губы. То, что происходило в трапезной словно омывало её со всех сторон, не касаясь.
- Близко.
- Идем.
Джеймс решительно развернулся и, стараясь не смотреть на стол и монашку за ним, зашагал по вдоль стены. Будучи маленьким, он мечтал о море. О том, как однажды взойдет на борт корабля, как упруго качнется палуба под ногами. Пол трапезной качался сейчас примерно также. Только вместо соленого ветра с запахом моря пахло кровью и специями. И не было слышно голосов чаек - только бормотание пожилой монахини. И команда у него состояла из волкоподобного Хантера и невозмутимой как не в себя Клементины. Да и ответственности он нес куда больше, нежели капитан судна. Смерть от моря представлялась более чистой, нежели в этих пропитанных страхом и кровью стенах.