Алый, О том, что было прежде. Редакция вторая

[АвтоГр >>>]

На отрубленную голову одного из этих стрелок наткнулся на самом выходе из лаза.
Один взгляд – и он сразу понял остальное.
Голова второго моталась хаотично и несколько бестолково – стало быть, чужак поработал и там. Вот только в сердце он не попал. Так, как надо, имеется в виду.
Решать было нечего – стрелок выстрелил легко и свободно. Срезень разрубил поганое сердце мерзкого исчадия, прежде чем тварь, все так же бесшумно, сумела подобраться к страннику, отиравшему мечи. Тот не стал рыпаться – то ли что-то понял, то ли решил, что не успеет добраться, то ли…
Вторую стрелу стрелок накладывать не стал.
Странник выпрямился, посмотрел стрелку в глаза, поглядел под ноги, и снова заглянул в лицо.
- Нет, сэй, - спокойно и с достоинством выговорил стрелок. – С этим правки не требуется.

[Somesin >>>]

Человек идет с востока. Неуверенно переставляет непослушные ноги и хмурится, всматриваясь в горизонт.
Осталось недолго. Еще чуть-чуть. Потерпи. Нельзя умирать. Так глупо.
До крови закусывает губу и проводит рукой по лбу, размазывая пот и копоть, вниз, к глазам, в неловкой попытке убрать невыносимо яркую пелену алого. Закат горит тихо и бездымно. Глаза слезятся, и путник почти ничего уже не видит, с трудом различая перед собой темную неровную полосу дороги. Капелька крови скатывается по подбородку и падает к ногам, тонет в море пыли. Каждый шаг стократ тяжелее предыдущего, но человек идет не останавливаясь. Ножны на порванном ремне волочатся по земле, оставляя на дороге длинную узкую рану. Рубашка вся испачкана кровью, а сквозь дыру на животе видна кольчуга. Удар был слишком сильный. Не спасла. Кровотечение усиливается, кажется, действие зелий начинает слабеть.
Но люди уже недалеко. Чувства не обманывают. Шаг. Как больно. Люди рядом. Еще один шаг. Люди…
Странник, споткнувшись, падает на колено, а затем тяжело сползает в пыль. Ему слышен ор воронов и отдаленное ржание лошади. Но это уже не важно. Уже все равно. Боль утихает. Глаза его закрываются.

[Лорд Д >>>]

Ворох перьев и кроваво-алых розбрызгов рушится вниз. Клекот сокола и карканье ворона переплетаются бахромой, прерываясь что ни миг ударами клювов. Крепкие когти полосуют плоть.
Молодой не слышит криков - его живая кровь яростно бьется и шумит в голове. Вот оно!
Ворон несется стрелой, догоняет и нападает на Старого вожака. Удар, еще один удар... и Вожак вдруг изворачивается! У него получается уйти от атаки коварного и полного сил юнца. Для этого придется бросить израненного, еще не добитого сокола - пускай. Старый взлетает и заходит сверху: он твердо решил покончить с обоими за раз.

[Кошачий Бог >>>]

Слышится хруст, отвратительный, пронизывающий все, хруст влажный, хруст со своим цветом, что мельтешит перед глазами, с необычным запахом, который заполняет ноздри…
Слышны глухие удары, но уже дальше, тише.
Удары беспокоят ее гораздо меньше, хотя краешком сознания она и понимает: это неспроста, это какая-то надежда, вот только все труднее вспомнить, на что ей надеяться.
А хруст нарастает. Становится громче.
Сначала ей кажется, что это жрут хорошую храбрую лошадку наверху оврага. Потом почему-то приходит в голову, что это срастаются кости жути, что лежит где-то поблизости.
От этого становится страшно. И холодно.
И очень хочется оглянуться. Вскочить. Повернуть голову.
Она собирает все силы в кулак.

[Оллам >>>]

Оглядываться акриту не требовалось. Он почувствовал особенный запах из-за спины. Тот запах, который навсегда сделался для него узнаваемым и даже почти родным, навсегда – с той поры, как он выполз из-под руин Мефистомы и, срывая ногти, пополз вниз по скале – к источнику Женщин. За годы этого пути до покрятого пеплом зеркала водной глади у него осталось всего две важные вещи на свете – вода и нож. Нож и вода.
Но тогда казалось, что вокруг невыносимо пусто, и ветер лишен даже и легчайшего аромата.
Позже, много позже, акрит обнаружил, что так оно и есть – он ли стал частью запаха смерти множества, запах ли врос в него, - но он всегда чувствовал, что мир неполноценен, пока не ощущал запаха. И всегда находил место, где его бытие обретало смысл.
Так он пришел сюда.
Так он понял, что метать люшпу не потребуется: встречный враг не собирался убивать его.
И акрит решил подождать, пока не узнает, зачем его хотели подранить и ослабить.
Ему не хотелось думать, что только что он познакомился хотя бы с двумя поводами для такого поступка.

[АвтоГр >>>]

Казалось, что время замерло.
Стрелку очень хотелось опустить лук. Сдаться. Перестать бороться.
Но он знал, что чужеземец не поверит этому. Что попытается нанести удар, потому что слишком долго провел наедине со смертью, с тысячей лиц угрозы и опасности, чтобы верить в слабость того, кто причинил ему рану.
И лук продолжал отягивать руки вниз, к траве.
Тело ныло, а в голове шумело. Сказывалось длительное голодание. Напряжение. Недосыпание. И выматывающий страх.
Один из клинков бойца скрылся в ножнах на спине.
- Верглоу, - произнес он улыбнувшись. Стрелок молчал, внимательно глядя на чужака и гадая, что именно тот произнес. – Виршанна темро, ксе тцахат фенарго. Ксой.
Стрелок молчал, понимая, что все много сложнее, чем ему думалось, чем хотелось надеяться. А у него совсем не осталось сил.
Где-то кричали вороны.

[Оллам >>>]

Акрит молчал, мрачнея.
Эльфий, пусть и несколько искаженный в этой части державы, он распознал и понял. Но его речь оказалась незнакомой стрелку, и это не могло понравиться никому, кто хотя бы иногда читает общеруководные циркуляры. Кто понимает, что встретить в глубине государства разумного, не владеющего официальной речью в час войны – более чем странно. И в любом случае неудобно в общении.
Но это пока не мое дело, сказал себе акрит. Я пришел не в государевой заботе. Не державным промыслом. Когда-нибудь это станет мне обузой. Будет меня тяготить. Но не сейчас.
Помотал головой.
И услышал воронов.
Они что-то нашли.
Акрит повернул голову и, забывшись, спросил:
- Что это там?

[АвтоГр >>>]

- Эсанну та’ха? – процедил боец, повернувшись на звук (впрочем, эти слова худо-бедно оказались понятными). Снова сделавшись напряженным и готовым рубиться до последней капли крови. Снова - готовым куда-то нестить, сломя голову.
Готовым подставиться тем.
Стрелок пригнулся, но вдруг понял, что сейчас не сумеет одолеть чужеземца. Всего было чересчур много – всех испытаний и страстей, всей боли и опасности. Ошибиться так просто – ничего не стоит ошибиться, а ведь ценой ошибки станет абсолютно все.
- Кто-то на дороге, сэй, - сказал он. – Кто-то еще.
И понял – неожиданно для себя, - что так оно и есть. Кто-то привлек внимание воронья. Значит, он не из тех.
Второй… нет, поправил он себя, пожалуй что, третий гость на неделе.
Неужели еще есть что-то впереди? Или хотя бы – вдали?

[Оллам >>>]

Ничего не закончилось, вот что услышал акрит вместо слов эльфокровного. Ничего не осталось позади, в залитом кровью и испражнениями переулке приречного селения. Следы не остыли, следы не исчезли, и волки пошли по следу, словно дворяне по мощеной площади Триумфаторов.
Вытропили. Дошли. Опять.
Акрит почувствовал, что вот-вот нальется тугой яростью, что еще пару мгновений, и чуждый правому воину государя раздирающий душу гнев, густо замешенный на слепой ярости, помчится в его доспехах и с его оружием.
Крушить и рубить.
И акрит двинулся вперед…
…для того лишь, чтобы услышать ржание. И вопль.

[Вито Хельгвар >>>]

Быстрые – слишком быстрые для человека. Но не для гиппантропа. Сильные – слишком сильные даже для тролля. Но не для гиппантропа. Ловкие – слишком ловкие, сколько ни говори про эльфов. Но не в сравнении с гиппантропом. Неуязвимые – не чета даже залаулунтским вивернам. Но не гиппантропу – и его орихалковым подковам.
Однако даже для гиппантропа их было многовато.
Приходилось пошевеливаться.
Уворачиваться, брыкаться, метаться гнедой молнией семи футов в холке. Разить, крушить и калечить, чтобы вскоре противники поднимались и с отвратным похрустыванием вправляли изувеченные кости.
Где-то я недодумал, счел конь, проваливая хлестким ударом копыта грудную клетку одному из врагов. И в тот же миг чьи-то когти – не зубы, пока что не зубы! – впились в его бедро.
Конь заржал. И громко выматерился вслух.

[Лорд Д >>>]

Вожак тяжел и силен, и удары его полны той же ярости, что бурлит и в Молодом, только умноженной на годы безусловного подчинения и рутинных побед в соперничестве за власть.
Ему хватило бы одного удара, но тут сокол и Молодой, расцепившись, разлетаются в стороны. Не колеблясь, Вожак несется за Молодым, лес близится, играя отблесками заката на листве, ночь глядит из подлеска, подслеповато щурясь…
Удар!
Самое время – добить, раздробить кости мощным толстым клювом, сокрушить.
Вожак злобно каркает, но уже через удар сердца его крик изменяется: когти охотничьего сокола вонзаются ему в спину, пробивая легкие, лишая всякой надежды.
Сокол полумертв, однако торжествует.
Молодой кубарем летит в сторону.

[Барон Суббота >>>]

Закрыто за истечением срока.