Ричард Фицалан

12 апреля 1535 г. Рочфорд.

Харпер не узнал ровным счётом ничего.
Дик мерил шагами комнату Хи, нервно теребя лацкан рубашки. Дорогой, белоснежной, тонкого льна, какую не мог позволить себе так долго, что до сих пор не верилось. Не укладывалось в голове, что можно иметь и мягкие домашние сапоги, и хорошие штаны, что можно есть вдоволь и баловать Хи, которую, впрочем, и не ущемлял ни в чём, кроме овечек.
Но это не искупало того, что Харпер не узнал ничего.
- Ты остановила меня. Спасибо. Не хочется сидеть в Тауэре из-за кретина. Он не узнал ничего, Хи. Вообще ничего. Не порылся в бумагах, не изучил внимательно родословные, не порасспрашивал этих шлюх. Только запомнил, что они все поголовно грязные и брюнетки. Нет, ну я конечно понимаю, что брюнеток в Англии мало, но! Хизер, это ведь все равно, что из пушки по мухам бить! Где их теперь искать?! Я не в состоянии обойти все бордели Британии, и... И ни одного крючка, Хи! Он даже не понял, что нашёл. А ведь тебя готовили для Норфолка... Вряд ли для дядюшки. Для кузена? Жаль, уже никого не спросишь.
Он вполне понимал Хизер в ее желании убить и Герберта, и Лилитану. Но теперь это стало опрометчивым поступком, никак не оправдывающим недомыслие.
- Может быть, остались бумаги? - Без особенной надежды, но виновато предположила Хи. - Там наверняка новый хозяин. У Лилитаны была своя комната. Вряд ли, конечно, она что-то хранила именно там, открыто, но...
- Ты ни в чём не виновата. Никто не мог подумать, что это не Норфолк заказал игрушку, а некие шлюхокрестоносцы готовят асассина. И комнату стоит проверить, ты права. Но, Хи, каков кретин! Матерь божья!
Пожалуй, стоило остановиться и успокоиться. И лучше держать себя в руках, раз уж Дик вздумал играть в политику. Что такого сделал Харпер, в конце концов, чтобы так бесноваться?
"Ничего он не сделал, твою мать!"
- Ты действительно хотела выпить овцу? При условии, что с феечками у меня ничего не было, в самом деле.
- Что? - Хи взглянула на него удивлённо и нахмурилась. - Странно. Если вдуматься, вспомнить, то - нет, не хотела. Но что-то словно толкнуло изнутри. Потому что так будет проще, удобнее. Но мне не нужно проще и удобнее.
Дик вздохнул, усаживаясь на подоконник. Женщины были самыми странными созданиями на свете. Кудрявые - выпрямляли волосы, прямоволосые их завивали, пышные - худели, а стройные - отъедались. И угодить им не стоило даже пытаться.
- Разумеется, умереть от того, что не можешь переварить фейскую дрянь - проще и удобнее. Но - зачем? Что тебя не устраивает, кроме моего нежелания пить отвары? Которые я все равно пью? Пойми, - он глянул во двор манора, где продолжали прибывать гости. - Мы ввязываемся в опасную игру, и я не хотел бы обнаружить тебя сбежавшей с каким-нибудь бравым поляком.
Хизер вздохнула и встала рядом, облокотившись на его колени.
- Не меня не устраивает. Ну да, может, я и хотела бы более... больше округлостей, но пить фейское? Даже в сказках после этого оттуда уже не возвращаются, а уж кровь... Но тогда внутри словно что-то сдвинулось, как по команде. Словно это были мои мысли и желания - но на самом деле нет. Не совсем. И я не знаю, какие амулеты могут с этим справиться. Возможно, тебе и лучше было бы, сбеги я с каким-нибудь поляком
- Пожалей поляка, Хи. Ему мало того, что придется жить с тобой, так еще и думать, как увильнуть от дуэли со мной. И ты уже вполне округлая, просто пока нас мотает по Англии, всё уходит в жилы. Ты слишком долго недоедала, чтобы стать пышнее вмиг, уж я-то знаю. А со сдвигами... Что-нибудь придумаю. Но с поисками ключа от тебя стоит поспешить.
Двор за окном все больше походил на королевский. Или на его половину, но уж точно не худшую - Дик узнавал Бошанов, Фиц-Урсов, кузенов Говардов, даже Монтгомери и Монфоров. Прежде он даже порадовался бы этому, но теперь, имея подле себя сдвинутую Хи, гости могли обернуться проблемами, особенно, если среди них окажется Норфолк, которому Хизер предназначалась.
Решив ни на миг не выпускать Хизер из виду, Дик запечатлел церемонный и совершенно целомудренный поцелуй на её челе, готовясь примерять на себя роль сюзерена вассала-кретина.

В этот по-апрельски тёплый, тихий весенний вечер Дик чувствовал себя по-настоящему несчастным.
Во-первых, ему досталось по шее панталонами. Они были красивыми, с дорогим кружевом и купленными самолично Диком. Но злая Хи, у которой болела голова и которой было запрещено выходить из комнаты, не церемонилась. Воистину, можно вывезти девушку из борделя, но бордель из девушки - никогда.
И эта первая ссора, в которой он не посмел ударить женщину, настолько обескуражила Дика, что он счел за лучшее ретироваться в сад, где и кручинился теперь сродни какому-нибудь сказочному герою.
Поединок с Рольфом его не смутил. Обычное дело - получить царапины, фехтуя. Еще более обычное - прощупать друг друга и понять, что друг отца и сын друга нынче по разные стороны. Это, в свою очередь, тоже было почти рутиной. Смуты, войны и перевороты показали, что даже братья зачастую вставали за разными спинами, и это не отменяло ни уважения, ни схожести мыслей, ни того, что в перемирие эти люди могли сойтись за одним столом, чтобы выпить по кружке эля.
И уж тем паче, никого не мог удивить разговор по душам, от которого невозможно было удержаться при виде омолодившегося Рольфа и заново строящейся деревни, куда возами везли лес. Картинка так живо напоминала иллюстрации из Геродота, что Дику стало обидно. За отца, короля и почему-то Босворт. И жутко захотелось взять в руку шпагу.
Правда, при этом Дик продемонстрировал своё превосходство, и за это ему непременно снова влетит от лэрда. Но, в конце концов, кто в Англии не слышал про звезду турниров Дика Фицалана? Про психа, который скудные излишки выручки с зерна отдавал учителям фехтования?
Не удивил его и Харпер. У этого странного, совершенно безмозглого существа если и были какие-то понятия о чести, достоинстве и разуме, то зачаточные. Это Дика уже не бесило, скорее вызывало уныние и желание поскорее расквитаться со свадьбой. А потом - забыть. Забыть про комиссарного баронета, его проблемы, которые теперь отчасти станут проблемами Манвилей. И пусть Харпер сгинет в своих странствиях, повиснет на первом же католическом суку - наплевать.
Но даже в этом преддверии чужого мира, несмотря на грядущую выволочку и грёбаные панталоны росли подснежники. Обычные, лесные, пахнущие нежно, едва уловимо. Похожие на Хизер.
Дик наклонился к одному такому, подкопал кинжалом ком земли.
Хизер понравится.

13 апреля 1535 г. Рочфорд.

Венчание Дик бесстыже продремал, прислонившись к какой-то статуе и делая вид, что проникновенно и умиленно молится за благополучие новобрачных. Тепло, сонно, монотонно, да и слышал он уже все эти молебны да клятвы один раз. Но хоть и намеревался повторить их снова, спалось под них замечательно. Настолько, что даже вопль няньки Алетты не развеял дрёмы, хоть и заставил призадуматься. Слишком уж напоминал выспренную фразу про розу, на которую так странно отреагировала Хи. Хи это сделала и сейчас, удивленно и обеспокоенно оглянувшись на няньку, и Алетта повторила это движение почти зеркально, будто была выкормышем той же школы.
- Ты тоже это услышала? - Тихо спросил он позже у Хизер, сидя за столом рядом с Харпером и поглядывая на лэрда, в задумчивости крутившего кубок.
- Да. Странно, незнакомо и одновременно очень похоже.
Дик кивнул, в свою очередь принимаясь покручивать посудину. На редкость скучная свадьба с каждым вздохом становилась все скучнее и оставалось дождаться, когда Харпер уйдет к гостям, чтобы обменяться парой слов с его молодой женой.
- Простите меня, леди Алетта. За ваш брак.
Вассал наконец-то отправился в своё пироговое путешествие по пиршественному залу, и Дик позволил себе заговорить.
Алетта взглянула вслед Харперу и задержала вилочку над очередным кусочком груши.
- Действительно, милорд, муж мне достался не лучший, но раз вы так решили, то придётся смириться.
"Смириться?
Снова укрепившись в мысли, что провидение над ним издевается, подсовывая теперь еще и Алетту, несомненно - несомненно, дьявольщина! - выпестованную в той же манере, что и Хизер, и конечно же - для него, для Ричарда Фицалана, десятого графа Суррея! Ровно потому, что он когда-то мог занять престол, и...
Харпера Дик возненавидел в эту же секунду. Страстно, яростно, мечтая убить. "И" его стараниями так и оставалось неясным.
- Но ведь вы могли отказаться. Не стал бы сэр Рольф принуждать любимую дочь.
Теперь девушка посмотрела на него, перевела взгляд на Хизер и вежливо улыбнулась.
- Зачем же, милорд? Обижать вас, отца, оставаться незамужней - ради чего? Только, конечно, страшно, не скрою. Жизнь комиссара опасна, как бы мне не стать вдовой, не успев отойти от девичества. Почтенной, благонравной - и такой до жути одинокой... знаете, я попросилась с ним в дорогу свадебным подарком.
- Это похвально, - рассеянно от изумления одобрил Дик, не зная, как спросить о самом главном. - И приличествует хорошей жене. Но что, если ваш переплет предназначался другой книге?
- Ибо не муж от жены, но жена от мужа; и не муж создан для жены, но жена для мужа, - спокойно процитировала Алетта. - Приходится полагаться на волю судьбы и умелые руки переплётчика. Ведь даже подмастерье знает, что книгам порой тоже бывает или тесно, или пусто. Такую и на полку не поставить.
- Я бы дорого заплатил, чтобы узнать, кто ваш переплетчик, леди Алетта. И кто садовник роз без шипов.
Дик пригубил из кубка, скривившись от приторно-сладкого вина. И тронул руку Хи, внимавшей всему этому с приятной улыбкой. Эту розу он не променял бы ни на какой переплет.

- Значит, говоришь, мечтала увидеть без одежды? - Задумчиво вопрошал лэрд, умело и очень больно откручивая ухо. Дик безропотно тянулся за его рукой, стараясь остаться и при ухе, и при самолюбии, особенно ценном в присутствии сразу двух дам. Лилли лэрд вытащил из зала, как только началась заварушка, а Хизер Дик и сам бы там не оставил.
- Но, лэрд, что мне оставалось? И я прошу у вас прощения, равно, как и у госпожи. Повторно. Могу в третий раз попросить, только отпусти-ите!
Бойд дёрнул еще раз, а потом разжал пальцы, устало хмыкнув. н7
- Что ты знаешь про некую систему, - перешел он на гэльский, - в которой есть место для королей - нынешних, будущих и возможных, тамплиеров и женщин - спутниц этих королей?
За пять минут беседы с Лилли магистр узнал больше, чем Харпер - за день со шлюхами. Дик привлек к себе Хизер, крепко обнял, и лишь потом позволил себе потереть ухо. У него была непреодолимая уверенность, что всё это шлюшье обучение можно перебить собой, и эту уверенность следовало подкреплять.
- Я знать... знал... знаю, - запинаясь, на том же языке ответил он, - то, что сказал этот кретин. Он найти... нашел бумаги в... борделе? Хокуэлл. Там - родословные. Моя, короля, Норфолков. И Хи - роза без шипов.
Это хмыканье лэрда воплощало собой всю усталость мира.
- Я думаю, тебе следует поговорить с Лилли. Она явно что-то знает об этих чертовых шлюхах.
Магистр вздохнул, недовольно дёрнув плечами. К ним шел Харпер. И всей пользы от него было только то, что он оставил Алетту, когда лэрд уволок его обратно в зал.
Кретин совершенно не понимал свои обязанности, ничего не хотел и не понимал, что доверять ему никто не будет. Не заслужил.
Не выпуская Хизер из рук, Дик подвел и усадил Алетту рядом с Лилли. Картинка получалась прелестной и достойной пера да Винчи.
Златовласая, похожая на Мадонну, Лилли.
Порочно-прекрасная Магдалина Алетта.
И невинная Вероника по сравнению с этими великосветскими куртизанками Хи.
- Леди, отчего мне кажется, что вы знаете и о розах без шипов, и о переплетах, и о королях с крестами-проливами?
- В таком случае - определённо стоит креститься, милорд, - нежно вздохнула Алетта и повела рукой. - Господь всеблагой изгонит наваждения бесовские.
- А пока креститесь, хи-хи, - одарила его широкой улыбкой Лилли и выставила грудь, - помолитесь, милорд Фицалан, за здоровье его величества. Ох, какой он мужественный!.. Какой мужчина!.
- Не гляди, Хи. И не слушай.
Развернув Хизер к манору, Дик неспешно прошагал к Алетте. Неспешно же убрал прядку со лба, аккуратно заправив ее за ухо. И рывком притянул к себе, с силой кусая её за шею.
- Запомни, Алетта, - прошептал он. - Ты предназначена мне. Ты - моя. Наплевать, кто там будет у тебя в постели, твой переплёт - я.
И отпустил, возвращаясь к Хи. Если Дик верно понимал происходящее, то теперь жена вассала вынуждена была оглядываться на сюзерена мужа. И это не столько радовало, сколько злило.
Алетта покачнулась, неверяще касаясь укуса. Долгие пару секунд она смотрела перед собой.
- Но перекреститься вам всё равно стоит, милорд, - наконец, проговорила она. - Для изгнания беса.
- Всенепременно. Ступайте в зал, миледи. Вас ждёт муж.
Алетта, неуверенно ступая, скрылась за дверью. Лилли, задумчиво хмурясь, последовала за ней, и Дик мрачно вздохнул.
- Так было надо, - извиняясь, пробормотал он Хизер. - Завтра мы уедем на Север, в наш новый замок, заглянув по пути в монастырь к твоей свекрови. Но эта шл... леди что-то знает.
И этим знанием она была обязана поделиться с Диком.
- Ага, - согласилась Хизер, задумавшись и хмурясь не хуже Лилли. - К слову, а нам обязательно тянуть? Может быть, проводишь этого... жениха в кроватку, поднимать невесте подол, да и поедем? Пусть и в ночь.
- Уедем.
Дик улыбнулся, успокаиваясь. Конечно, он дал Харперу повод для дуэли, но ему ли, бретёру, бояться поединка? Разумеется, он подарил Алетте возможность отравить Хизер, и попытаться избавиться от этого своеобразного клейма. Но, черт побери, все это стоило осознания, что он, Ричард Фицалан, часть большой игры, и в ней является отнюдь не пешкой. И всё это дарило ему умную Хи. А с королями и шлюхами он разберется.
Всему своё время.

- Ирисы с корой ивы, дикой морковью, бузиной, бычьей желчью и рутой, и чем скорее, тем лучше, - просветила девушка и выпрямилась, кутая плечи в шаль. - Я буду у себя. Дурак-слуга наверняка так и не натопил, как следует... распустились они тут.
Проходя мимо Клариссы, Хизер помедлила, расправила юбку и улыбнулась.
- Ещё, конечно, можно поставить туда пиявок, или влить настой можжевельника, покрепче. Но проще всего взять длинную спицу.
Проводив её взглядом, Дик устало кивнул Риссе на свободное кресло.
- Садись.
Теперь, когда чуть отступили первые боль и изумление, он смог думать. Ребёнок мог быть и его. К тому же, Бадб вряд ли бы одобрила илота, убившего нерожденное дитя, даже если оно зачато от Дакра. И Хи... Хи он обидел вопросом, предлагая разделить ответственность.
А потому выходило, что Риссе - рожать. Дику - принимать бастарда, благо, что теперь хватало достатка прокормить и этого... воспитанника. Развод - ждал, но с такой жизнью, Дик мог ни разу не встретиться с Клариссой за все девять месяцев.
- Рожай, - уронил он, нахмурившись. - Пальцем не трону больше, клянусь. Если окажется мой - признаю. Нет - приму, как воспитанника. После разведемся. Получишь этот особняк отступными. И, Рисса, завяжи уже юбки между ног. Хватит скакать с кола на кол, как сороке. Сбереги остатки чести, иначе не получишь ничего. Напротив, отправлю в ирландский монастырь. Ступай. Тебе нужно больше отдыхать.
- Двор?
Кларисса не села, но глядела почти благодарно.
- Оставайтесь.
Итак, Рисса оказалась честолюбива. Двор, лорд Грейсток, любовницей которого была госпожа Айме... Наверное, Клариссу-упырицу убить будет потом сложнее, но и проще.
Когда за Риссой закрылась дверь, Дик откинулся в кресле. Задумчиво глянул на кувшин венецианского стекла, полный бренди. И мотнул головой. Спиваться, уподобляясь отцу, не годилось.
К Хи Дик теперь пойти не мог, мысли о детях и жёнах - не лучшая мелодия к близости. Сама она не спустится.
Спать не хотелось, да и как заснуть, когда король - придурок, отнимающий Хизер, архиепископ видит сквозь повязки на руках и очень интересуется увиденным, а нелюбимая, но всё-таки жена - беременна от другого, да еще и хочет в упырицы податься?
Но при этом было удивительно тепло, будто не убив Клариссу вместе с ребенком, Дик сделал что-то хорошее.
Будто этот чужой ребенок хоть чуть, но отогнал тень отца.
С этой мыслью, он поднялся на ноги, неспешно направляясь к лестнице. Там, наверху мёрзла Хи в плохо натопленных покоях.

Cтарый особняк леди Леони расточительно освещал улицу окнами. И об этом стоило поговорить со слугами, но сначала - Кларисса.
Вот только спокойно беседовать с ней уже не выходило. Дик уговаривал себя, приветствуя любезным кивком прислугу. Успокаивал, определяя покои для Хи. И бесился, видя, что Рисса уже въехала сюда.
Чуть смирился он после ванны и перевязки, воссев за бумагами в большом кабинете. Управлящий, как водится, оказался вором, но денег и земель - хватало, и Дик рассеянно вздохнул, прислушиваясь к царящей в доме тишине. Здесь было зябко и сыро. Несмотря на камины, стылость смерти проникала повсюду, шуршала в юбках служанок, гудела ветром за окном.
Леди Леони оставила ему состояние, но похвастаться приязнью к ней Дик не мог. Он не знал её, не помнил, каким она была человеком, хоть и останавливался у неё во время турниров. Наверное, даже короля Дик мог бы описать лучше, чем крёстную. К тому же мысли упорно сворачивали к Хи.
Которая всё не шла. Может быть, осмысливала и переживала внезапную почти помолвку. Может быть, вспоминала королевский прием. Или вообще просто тосковала о борделе. А Дику хотелось, чтобы пришла, ища взгляда и внимания, и тогда он сделает вид, что бумаги гораздо интереснее её глупостей.
А потом за дверью застучали каблучки, зашелестел шёлк и в кабинет вошла Хи, зябко кутающаяся в шаль. И бумаги немедленно стали совсем неинтересны.
- Устала, Хи?
Девушка покачала головой, обогнула кресло и наклонилась над плечом, с любопытством заглядывая в документы. Пыпавшая из причёски прядь, тонко пахнущая вереском, скользнула по щеке.
- Пока вы говорили, я немножко позлила фрейлин. Это весело и странно. Знаешь, оно почти как в борделе, только пахнет лучше, и синяков не видно. А змеючести, кажется, даже больше.
- Гадюшник там знатный, - охотно согласился с ней Дик, разворачивая свиток. - Смотри. Это наш замок Бамбург, а значит, нам теперь платит подати Ньюкасл. Ты слышала про бамбургского зверя? Говорят, раз в пятьсот лет он приходит за младшей дочерью рода, чтобы пожрать её. Это полузмей - полулев, изрыгающий огонь из ушей. И зарубить его можно только легендарным бамбургским мечом, но никто не знает, где он. Кажется, мы разоримся на михаилитах, cheri.
О дворе Дику говорить не хотелось. Хотя он не мог не думать, зачем Кранмеру илот. Что он ищет, этот священник? Ересь? Но для этого не нужно говорить обидняками, на библейские темы. Достаточно выкрикнуть "слово и дело" - и на костре сгорят все, даже госпожа.
Дик развернул следующий свиток, показывая Хи этого самого полузмея - отвратного вида тварь, неуловимо похожую на короля.
- Ого, какое, - Хизер наклонилась ближе, опираясь на его плечо, - Даже картинка выглядит так, словно не меньше трёх магистров нанимать придётся, да ещё ведьму впридачу. Сестру то есть, получается... а когда этот зверь в последний раз приходил? Может быть, повезёт, и михаилитам замок с землями подарит кто-нибудь ещё?

"Чтоб ты сдох".
Ломать комедию умел не только рыжий, хитрый лис Тюдор. Дик благоговейно вздохнул, вспоминая елейное личико Риссы во время молитвы - и рухнул на колени перед королём, глядя на него преданно и честно. Наплевать, что в душе клокотал котёл почти адский, и чертенята кололи в задницу, и тянули за язык. Дик склонен был счесть свои слова не поражением, но тактическим отступлением.
- Я недостоин такой чести, Ваше Величество. К тому же... Позвольте говорить с вами, как с синьором и главой церкви, как с отцом, наконец. Я умоляю дать леди Хизер хотя бы год, позволить ей провести этот год с семьей... Со мной. У меня никого не осталось, Ваше Величество. Младший сын умер, одна сестра вышла замуж, братья - католики и не приемлют Реформацию, с женой развожусь, ибо неверна и католичка. Я взываю к вашей милости, к истинному рыцарю, с которого все мы берем пример - не оставьте своего слугу в отчаянии и одиночестве. Ведь вы сами...
Дик глянул на Анну Болейн, ради которой король бросил мадам Арагонскую. На Джейн Сеймур, которой прочили трон. И низко опустил голову в напряженной тишине каминного зала Хемптон-корта.
"А когда сдохнешь - я станцую на твоем надгробии".
Тюдор снисходительно взъерошил волосы холодной рукой, кивком позволяя подняться.
- Ну же, сэр Ричард, это всего лишь сестра. Завтра убежит с очередным михаилитом - и как не было её. Но коль уж просите... Так и быть. Год. Вот еще что. Как только раны ваши заживут, вам надлежит отправиться в Гринстоун. С бароном Дакром вы знакомы, дела примите у него без лишних промедлений. А теперь - ступайте. Мы видим, что с вами желает беседовать наш архиепископ. Хочет - но ждёт очереди, как и положено нашему верноподданому. Потому что король - первый во всём, верно, лорд Ричард? Всё в Англии творится по воле его, ибо воля его - воля Бога.
- Ваше Величество прав, как и всегда.
С трудом подавив недостойное желание утереть пот со лба, Дик притянул к себе Риссу. Прежде чем отправиться на новую пытку, теперь уже церковную, следовало напомнить жене её место.
- Не вздумайте сбежать, миледи, - прошипел тихо он, - я надеюсь побеседовать с вами дома.

Генрих Тюдор оглядел Хи без интереса. Красивый, холёный, скуластый, он взирал на худенькую, еще нерасцветшую девушку с презрением садовника, выпалывающего сорняк с грядки пионов. Ему было сорок четыре года, но кровь фэа, что угадывалась в чуть заостренных ушах, полных губах и изящной, породистой голове, не позволяла ему стареть, а потому король выглядел моложе своих сверстников. Всё ещё сильный, до сих пор статный. Сластолюбивый. Одетый богато, будто за пышностью одежд прятал свою незнатность.
- Леди Освестри, - он кивнул Хизер, глядя мимо неё, на Джейн Сеймур, но тут же вперился в Дика. - Лорд Грей, леди Освестри станет украшением нашего двора. Ей место в свите Её Величества.
Теперь на короля глазел Дик. Отказаться от чести быть фрейлиной - нельзя. Принять предложение - тоже. Еще и французский посол пялился на Хизер, будто никогда тощих шлюх не видел. Впрочем, на вкус Дика, Хи теперь шлюхой не глядела. Скорее уж, утонченно-пикантная дама. Может быть, именно это и находил в ней Антуан Эскален дез Эмар, барон де Ла Гард. Так или иначе, а делиться своим Дик не собирался.
- С глубочайшей скорбью я вынужден отказаться от чести для леди Хизер, Ваше Величество. Считаю, что леди недостаточно образована для фрейлины и прошу дать ей время.
- Образование, разумеется, - король задумчиво покивал, улыбаясь Сеймур. - Хорошо, сэр Ричард. К слову, господин посол утверждает, что при дворе моего брата Франциска красивейшие дамы, умнейшие ученые и лучшие мечники. Знаете, мсье Антуан, наш милорд Фицалан - звезда турниров. Может ли кто-то из ваших французов потягаться с ним твёрдостью руки, быстротой, непреклонностью?
Дик обреченно вздохнул, понимая, что король мстит. За отказ, за родство с Белой Розой, за Бойдов. Лечь под француза было нельзя, и надо же так невовремя приключиться Айме!.. Он мрачно стянул оверкот, глядя на гибкого, хлыщеватого француза, вышедшего вперед по кивку посла. Тот приветливо улыбался, точно собирался плясать, а не драться. Не оборачиваясь, Дик всучил одежду Хизер, вопросительно уставившись на короля.
- Если позволите, - посол говорил медленно и медоточиво, - Ваше Величество, мой рыцарь, мой Жак сложен лучше. Если наши бойцы снимут еще и рубашки, вы в этом убедитесь.
Король долго глядел на сухощавого француза, с интересом осмотрел повязки Дика, и после долгого молчания прищелкнул пальцами.
- Принесите сэру Ричарду мой меч.
"Генрих совершенно точно рехнулся".
Эта мысль промелькнула у Дика как раз в тот момент, когда он с поклоном принимал королевское оружие.
"Дуэли прямо во время ужина - бред".
А эта - когда сделал пару взмахов, примеряясь к весу и балансу.
Иного выбора у него не было.

Хемптон-корт давил. Он шумел танцующими, пьющими, жующими придворными, нависал каменными кружевами, звенел музыкой. Обычный вечер монарха, на который допускали только знатных и богатых, и в иное время Дик даже порадовался бы, что его сочли таковым.
С некоторых пор всё изменилось. В знатности своей он не сомневался, в достатке - тоже, а тихая жизнь в шотландской глуши с некоторых пор представлялась предпочтительнее пёстрого шума королевского двора.
Дик придерживал руку Хизер, чьё лицо всё еще хранило изумленное выражение, со скучающим презрением рассматривая придворных. Фрейлины яркими бабочками кружили вокруг пожелтевшей Анны Болейн, хихикали и причитали, стреляли глазками по кавалерам, что твои мушкетеры, танцевали, разливали вино из кувшинов. Они заставляли рыцарей, составлявших компанию королю, сдерживать крепкое словцо, делая двор воистину женским. В углу у камина, где восседал Его Величество Генрих Восьмой, мелькнула сухопарая тень. Уилл Соммерс, королевский шут, бдил так, будто был самим Кромвелем. А вот Клариссы, разлюбезной женушки, не наблюдалось, и Дик нахмурился, надеясь, что она не ублажает в ближайшем алькове очередного своего любовника.
- Хочешь потанцевать? - Спросил он у Хи, когда заиграли гальярду. Это Дик прибыл сюда по нужде и надеялся вскоре покинуть королевскую резиденцию, а для Хизер первый бал обязан был запомниться.
Хи, кажется, пребывала в изумлении таком глубоком, что проглотила язык. Иначе её молчаливый кивок Дик объяснить себе не мог. Гордо вскинув голову, не обращая внимания ни на шепотки, ни на сочувственные, ни на злорадные взгляды, он повел Хизер в круг танцующих.
В мире хозяйки и тех смелых, сильных людей, что назывались полком древних, рога не были символом измены. Напротив - королевскими регалиями. Конечно, Дик предпочел бы, чтоб короновала его не Рисса, но так получалось почти правильно. Из рук женщины, почти жрицы, сиречь - монашки. А потому - наплевать. Пусть их сочувствуют, пусть их злорадствуют, даже завидуют - пусть. Малая толика здесь может посостязаться с ним знатностью, еще меньшая - похвастаться родством с Белой Розой. А потому кланялся Дик в гальярде так, будто на голове был королевский венец, а не развесистые оленьи рога. И улыбался Хизер так, точно она уже была королевой.
- Не бойся, - шепнул он ей, когда фигура танца свела их вместе, - представь, что это - твой двор. И все лизоблюды ждут, когда королева милостиво посмотрит. Только имя тебе придется взять другое. Скажем... Дезидерия? Хепсерия? Ойзамарагда? Какое нравится?
- Ойзамарагда, - твёрдо шепнула Хизер, приседая в поклоне, - Первое звучит как болезнь стыдная, да и второе не лучше. А почему эта женщина в сером смотрит на меня так спокойно, а на тебя - ещё спокойнее?
- Потому что леди должна вести себя достойно в любой ситуации. Это мне удалось в неё вбить. Это - Кларисса, леди Фицалан.

30 марта 1535 г. Рочфорд - Стратфорд - Лондон.

В Стратфорде, откуда до Лондона оставалось лишь пара часов, Дик спешился у лавки ювелира.
Волнуясь, он глядел на деревянный прилавок, россыпью камней уподобившийся яркому лугу. Но видел только нежный, цвета вереска аметист в обручальном кольце. Наверное, не зря этот камень считался символом верности и вечной любви, не случайно его называли лучшим подарком жениха невесте, приносящим счастье и спокойствие новобрачным. Хи не была невестой, да и женой её Дик назвать не мог, хотя даже Папы разрешали браки с бастардами, потому как имя отца ребенка порой даже женщина назвать не может, но....
Всякой девушке хотелось увидеть на пальце заветное колечко, и вряд ли Хизер была исключением. К тому же, так гораздо проще врать о том, что мнимая сестрица помолвлена, но...
Дик усмехнулся, понимая, что врёт самому себе. Только за то, что Хи ухитрялась сдерживать безумие, сглаживать трещины на зеркале, он повел бы её под венец, лишь бы не сманили. А ведь не стоило забывать, что она хорошеет, превращаясь из тощей шлюхи в леди, и леди утонченную.
Но, всё-таки, даже венчаясь с Риссой, он не волновался.
- Ma Bruyère. Je dois vous dire...
Кольцо медленно скользило по пальцу Хи, и Дик ощущал каждую складочку нежной кожи, пока золотой обруч не достиг основания, прикрыв глаза от жаркой волны, смеси волнения, смущения и вожделения, захлестывающих его. И слова становились лишними. Хизер понимала всё сама.
А ему, кажется, суждено было осваивать тонкости того положения, которое французы очаровательно называли menage a trois - любовным треугольником.
- Вот merde française, - задумчиво прокомментировала Хи, разглядывая камень, как неведомого зверя. - А под венец когда?
- Вымою рот с мылом, - с тяжелым вздохом посулил ей Дик, - если еще раз услышу, как ты выражаешься почище пьяного наемника. Будет невкусно, обидно и пузыристо. А под венец - когда-нибудь. Я женат, знаешь ли, и Его Величество многоженство не одобряет. Придётся подождать. Совсем, как королеве.
Отчего-то хотелось сказать что-то вроде "в очередь, сукины дети", но Дик подавил это желание, как неподходящее моменту.

- Вот к чему приводят излишества, милорд, - шепнул на ухо голос Айме - тёплый, пахнущий железом и мёдом. - Не пейте больше так. Опасно. До встречи, рыцарь. И подумайте, чего стоят жизнь и ожидающая в башне девушка. А ведь её кровь я чувствую и отсюда, через высоту, стекло и лён...
Никогда бы Дик не подумал, что плотские утехи требуют так много сил и крови. Он был искусан, измотан, и счел бы слова упырицы издевательством, но этому мешал холодок, продравший кожу от упоминания Хи. Жизнь и в самом деле стоила всего, особенно, если она принадлежала его Хизер. Иначе - безумие.
- Не подавитесь, госпожа, - одними губами проговорил он, кивком благодаря за то, что Айме не бросила его в лесу, полном тварей, а привела к замку. И обреченно глянул на стену, по которой пару-тройку часов назад спустился, даже не заметив этого. И Хи была не Бьянка-с-длинной-косой. Но это подстегивало, заставляло ползти вверх, мрачно поминая по матушке архангела Гавриила. Почему именно его, Дик затруднялся объяснить даже самому себе, но получалось воодушевляюще, особенно, когда он едва не сорвался разок.
- Вот же дерьмо! - а это вырвалось, когда удалось перевалиться через подоконник и в комнате обнаружилась спящая Хи, укрывшаяся его новым - а теперь еще и единственным! - оверкотом. Будто бы на кровати не было одеяла!
Впрочем, гнев утих, когда Дик узрел пятна крови на полу и дверь, подпертую стулом.
- Сheri, - получилось странно-нежно, но когда теряешь столько крови, заговоришь еще и не так, так что он решил, что сойдет, - что с тобой?
- Там что-то выло, поэтому я пошла посмотреть. А потом мне стало страшно, и там была огромная светящаяся тварь, и она меня почти поймала, только я успела закрыться в кладовке. Там, кажется, чьё-то любовное гнёздышко, даже не пыльно было... и ткань для перевязки нашлась. Только дверь хлипкая, поэтому я пришла сюда, и... - Хизер впервые за монолог открыла глаза и резко вздохнула. - Что с тобой?!
Взгляд скользнул по окровавленной одежде, задержался на шее и запястьях.
- Я - лорд Грей нынче, - рубашка полетела на пол, и рядом с нею упали сапоги и штаны. - И лорд Грей будет благодарен, если леди Хизер поможет промыть и перевязать раны. Верите ли, миледи, свидание с госпожой Айме вышло на редкость неудачным.
Беззаботный тон удавался с трудом. Дик едва удерживался от того, чтобы не рассмеяться истерично, падая у ног Хи. Догони её росомаха, дожри его упырица - и некому было бы беседовать о титулах и свиданиях.

- И верно, - Айме со вздохом поймала его руку, провела языком по запястью, - кайтесь, рыцарь. Молитесь, рыцарь. Только - искренне! Жарко! Чтобы рай стал адом, и перья потекли белой лавой! Потому что любопытство - грех страшный, нетерпимый, и прощается не сразу!
Руку полукружьем зубов пронзила резкая боль, и на пол сорвались алые капли. Секунда, две, пять - и Айме, не торопясь, подняла голову от выбитого поверх татуировки кровавого узора.
- Интересный, - не отпуская его руки, она слизнула пурпур с губ, задумчиво нахмурила брови, потом медленно улыбнулась. - Как серебро и льдинки. Сосульки, вымоченные в бренди.
- Рад, что вам нравится, госпожа.
Наверное, её стоило укусить в ответ. Дик сжал руку в кулак, выгоняя в ранки кровь. За знания это было малой ценой, и с врагом стоило познакомиться поближе, вот только отчего-то хотелось к Хи. Не к этой сдобной, сметанно-коричной, холодной, как с ледника, упырице, но к теплой женщине, пусть - тощей, но живой. Однако, вместо укуса он положил ладонь на затылок Айме, силой прижимая её к ранке.
- Пейте впрок, госпожа. Любопытство - качество, с которым я не намерен расставаться. Оно полезно и воину, и политику, и даже мне.
- Впрок не напиться, а что же ещё можно взять с рыцарей, которые чаще привыкли брать, а не давать?
Айме лукаво улыбнулась, на миг оторвавшись от своей трапезы.
- Вы здесь видите много рыцарей, госпожа? Боюсь, сосульки в бренди ударили вам в голову. Право, не знаю, что предложить. Предателю - первый кнут, а тому, кто служит двум хозяевам, и вовсе голову рубят. Разве что... охоту? Готов отдать свою дичь. Но тогда я заберу прочитанное с собой.
Голова еще не кружилась, но во рту уже сохло, и Дик оперся на стол, у которого стоял, с тоской подумав, что заваливать упырицу на него не хочется, да и Дакром делиться - тоже.
- Чужая дичь, чужая охота - почти оскорбление, - Айме отстранилась, подхватила с полки пыльную склянку толстого зелёного стекла и улыбнулась. - Ставка выше - только сам рыцарь, но ведь он себе не принадлежит? Но впрок - так впрок, лорд Фицалан. Если...
Не договорив, она метнулась назад, так, что силуэт размылся в воздухе. А когда Дик снова смог разглядеть женщину, в пальцах у неё трепыхался почтовый голубь со сломанной шеей.
- Надо же. Голуби почти такие же любопытные, как рыцари. И что же нам пишут от... ого, королевский секретарь!

Что попался, Дик понял только, когда по плечам скользнули холодные руки и окатило шафраном и корицей, мускусом и грушей. Увлёкся. Потому как охотничий домик сэра Рольфа оказался интереснейшим местом не в пример его собственному. Хоть и прятал пожилой рыцарь свою лабораторию и дневники ровно там же, где делал бы это Дик - в комнатке за камином, хоть и выращивал в ретортах гомункулов, а бумаги читать оказалось так занимательно, что пропустить визит госпожи Айме было даже не постыдно.
"Соединив сердечно-сосудистые системы старой и молодой мышей, - писал сэр Рольф, - нами зафиксированы удивительные результаты. В сердце, головном мозге, мышцах и во всех других тканях старой мыши после слияния с молодой словно произошло перерождение. Мыши в возрасте стали сильнее, умнее и здоровее. У них даже шерсть заблестела по-новому."
Если бы Дик что-то понимал в лекарском деле, он, возможно, был бы впечатлен. Сейчас же - недоумевал. Разумеется, до старости ему было еще далеко, да и рисковал не дожить до неё илот неистовой богини, но гнаться за молодостью - так?
"Еще в пятнадцатом веке в Венгрии кровавыми ваннами прославилась графиня Элизабет Батори. По преданию, она массово убивала для своего занятия местных молодых крестьянок. Графиня верила, что принимая ванны из их крови, она продлевает свою молодость.
...такие факторы не превращают старые ткани в молодые, а лишь помогают им восстанавливать повреждения. Мы только восстанавливаем функции тканей. Гарантии, что молодая кровь удлиняет жизнь, нет и не будет."
Дика передёрнуло от мысли о том, как именно Рольф проверял это. Представлять друга отца, пожилого, умного, спокойного, за принятием кровавых ванн почему-то не хотелось.
Дальше было много философских рассуждений о старении, сути бессмертия, но по-настоящему интересной и важной оказалась заметка о воде.
"Вода суть жизнь, и жизнь в ней течет. Странно, что теперь я тоже пью эту воду, вместе с крестьянами. Только Алетта... Ей рано, пожалуй. Сначала - дитя. Вода необычайно вкусна, и я понимаю, что священник врал. Не Христос обращал воду в вино, но кто-то из них, ибо с тех пор никто этого не сделал, не подарил обновления, но лишь отнимали".

Хизер всё еще смущалась, будто не из борделя её Дик украл, а из святого монастыря, где она была девой-мироносицей. Неодобрительно глянув на неё и пообещав себе, что в первой же лавке мавров купит эту самую па-ра-н-джу, которой сарацины закрывали лица своих женщин, он хмыкнул, улыбаясь хорошенькой Алетте.
- Пейте, князь. А я подниму кубок за брак леди Алетты и баронета Уилфреда Харпера, который был сегодня заверен с согласия сэра Рольфа и в присутствии священника. Здоровья и детей!
- За такое грех не выпить, - согласился старый Рольф, глядя на начавшего было подниматься с кресла князя. - За это пока, хвала его Величеству, дважды по четыре года в Тауэре не сиживают. Выпьем, поедим, отоспимся, а завтра я предлагаю по случаю праздника устроить охоту. Покажу вам, молодёжи, как надо. А лес тут хороший, густой, зверья много. Отличная охота будет.
- Отличная, - низким, хрипловатым голосом подтвердила госпожа Айме, не сводя глаз с Дика, - охота.
"Еще бы..."
Дик улыбнулся Айме, лаская её взглядом. Самая лучшая? Вкусные и терпкие губы? От женщины тянуло тленом, болью и ярой жаждой жизни, сожалением, что жизнь ей уже недоступна. И сэр Рольф хотел того же? Воля его, но молодость не стоила такой жизни.
- Прошу меня простить, сэр Рольф, дела семьи велят незамедлительно ехать в Лондон. Надеюсь, смогу оценить здешнюю охоту в другой раз.
Дик потёр ладонью запястье, не зная, как привлечь внимание госпожи к творящемуся здесь. Не зная, как поступить. Просить старого рыцаря отказаться от затеи, обещать ему покровительство Бадб и молодость без страданий, означало открыться. И подвести хозяйку, сюзерена и себя к аутодафе. Не пытаться - расписаться в собственном бессилии.
Потому-то и заканчивал Дик ужин среди праздных разговоров об охоте. Что-то рассказывал сам, но больше слушал. Поглядывал на скучающую Алетту, думая о сне и охотничьем домике, сожженном Раймоном де Три.
И, наконец, поднялся наверх, в небольшую спаленку с окном, где ему пришлось бы коротать ночь без Хизер. Впервые с тех пор, как уволок её из борделя. И от этого почему-то было тоскливо.

- Пришла в себя, ma cheri?
- Хуже всего - отчаяние, отсутствие надежды, - пробормотала Хи, не открывая глаз. - Серо, уныло, пусто, как в сердце сутенёра. И что-то... что-то рвётся из груди. Странное. Раздвигает лёгкие, отодвигает в сторону и ломает рёбра, чтобы выбраться... не знаю. Но как же хочется сказать... невыразиваемое. Невыраживаемое. Не... inexprimable, вот. Да. De cette terre vide et sans eau
À propos des démons nuages dans le ciel bleu
A propos de l'humidité des mamelons de la morgenstern
A propos de la graisse, à l'ail...
- Странно. В груди оно рифмуется лучше. Как думаешь, если оно проломится наружу, будет понятнее?
Дик пару мгновений пытался понять для себя тот набор слов, что выдала Хи, ничего не понял - и плюнул на это занятие. Кажется, проще было купить Хизер амулеты, способные заглушить этот дар, чем переводить бред медиума.
- Послушай меня. Мне не нравится, когда через тебя говорят мертвяки, а из груди ломится невыразимое. Которое indicible. Если ты хочешь развивать этот дар, мы найдем учителя, но сейчас его нужно научиться сдерживать, не позволять раздвигать лёгкие или еще что-нибудь. К слову, для несостоявшейся содержанки Норфолков у тебя удивительно плохой французский. Младший, Генри - поэт и дипломат, вряд ли его бы удовлетворили только крики.
Наверное, ноги еще плохо держали Хи. Может быть, он снова был излишне резок - и оставалось надеяться, что за этой грубостью Хизер услышит заботу, а не капризы деспота. Дик подвел её к кувшину, помогая умыться, поправил арселе на светлых локонах. Внизу уже звенел колокольчик, приглашая к ужину, и нельзя было задерживаться, чтобы не вызвать подозрений в инцесте, но...
Кажется, он готов был поступиться собственными словами, и пустить Хи на ложе в первой же таверне на пути, если это хоть как-то поможет отогнать чужие мысли и души.
- А ведь приличная леди должна знать еще и испанский...

- Господь наделил меня даром, госпожа, если позволите, я... попробую показать вам сына.
Господь или нет, а даром Дика наделили щедро, высыпав его булыжниками прямо на голову.
В темечко мягко стукнул последний из острых камней, и перед глазами дрогнул мир, хотя не должен был видеть всё это Дик. Но видел, как статный, сильный юноша, спеша и подрагивая от радостного предвкушения, вышел из деревни, чтобы протанцевать в лес приметной тропкой. Кивали вслед ему синие колокольчики, посвистывала синица, зыбким маревом таяли края зеркала, схлопываясь как раз в тот момент, когда парень скрылся за кустом дикой смородины.
С тяжелым вздохом Дик отшатнулся от женщины. Вопреки ожиданиям, не кружилась даже голова, но отчего-то было страшно, точно мальчик бежал не к радости, но к смерти.
- Вы узнали эту дорогу, госпожа?
- Конечно, - женщина рассеянно подняла на него взгляд.
Она явно всё ещё видела лес, тропу, сына. Рядом топтался, не зная, куда деть руки, муж, которому явно хотелось оказаться где-то ещё. Вокруг потихоньку начинала собираться толпа, удивлённая, завистливо и уважительно вздыхающая по платью Хизер, по мечу Дика, но в общем - просто радующаяся весне и солнцу.
- Конечно. Тропинка к старому источнику. Там вода всегда вкусная такая была, сладкая, но уже давно не ходим, очень. Далеко да неудобно, и заросло всё. Зачем туда Сэму, да ещё ночью?..
- Полагаю, надо пойти и посмотреть, госпожа.
Дик вздохнул вместе с толпой - меч требовал точила, Хизер - нового платья, а он сам - короткого отдыха без лишних проблем, поручений госпожи и кретина Харпера.

Уговорив себя не вздыхать с облегчением, Дик примирительно улыбнулся. Хи пока оставалась с ним, и это дорогого стоило. Или хотя бы - иного, бережного, отношения к ней. Оставалось сосватать Харпера, чтобы уехать домой, в Суррей, к охотничьему домику, которого не было.
- Девушки... Сестрица романтична и не практична, но принуждать к браку её я не хочу. Достаточно, что я не обрел счастья в навязанном батюшкой браке. Полагаю, вы уже слышали, что леди Фицалан... - Дик сокрушенно покачал головой, втайне ликуя отказу Хи. - Прошу простить нас, сэр Рольф. Быть может, коль уж не состоялся ваш сговор, мы сговорим вашу дочь?
- Что ж, - рыцарь с сожалением вздохнул, но склонил голову перед Хизер. - И впрямь, от принуждения ничего хорошего не выходит.
Сэр Рольф отпил добрые полкубка и, выдохнув, неожиданно погрозил Дику пальцем.
- Но не задерживай, не тяни с её браком! Женщины... слышал я, верно вы другую сестру в монастырь отдали. Потому как поговаривали, сбежала она даже оттуда с михаилитом. Тяжко, тяжко. Такое старое славное семейство, и чтобы леди вот так... Впрочем, не будем о грустном. Значит, говорите, Харпер? Что же, можно. Особенно если у него на Алетту характера хватит. Потому что характера, я скажу, там понадобится много!
- Михаилит этот, к слову, происходит из не менее древнего и славного семейства, - неожиданно для себя обиделся за Фламберга Дик, - да и под венец леди Эмму повел сразу. Но вы правы, твёрдый характер важен для семьи, а Уилфред наделен им в полной мере. Баронета отличают и милорд Кромвель, и Его Величество. К тому же, сама миссия визитатора требует непреклонности, справедливости и терпеливости. Признаться, я хотел просить для него руки Каффли или Лидс, но юношу нужно образовывать, а кто справится с этим лучше вас, воспитавшего стольких рыцарей?
Люди не в силах устоять перед лестью, и даже понимая, что им льстят, все равно попадаются на эту удочку. Улыбаться сэру Рольфу было несложно, хоть мысли о том, откуда бы взяться молодости через две недели - мешали.
- Миссия визитатора требует мазать руки клеем, - фыркнул ничуть не впечатлённый рыцарь. - Что образовывать надо - верю, молодой человек, и соглашаюсь, но отмечу, что приданое баронет Харпер получит только после появления наследника - и именно от него! Меня Господь сыновьями обделил, так повесим баронету такую морковку. Потянет?
- Не думаю, что у него есть выбор, сэр Рольф. Но памятуя о необразованности баронета, могу ли я просить вас пригласить нотариуса для скрепления сговора подписями и печатями?
Формальности Дика утомили. Сватать - не дрова колоть, но языком молоть оказалось тяжело. Оставалось подписать документы, чтобы ослик Харпер не смел воротить нос от морковки - и на том свои обязательства перед вассалом Дик мог считать выполненными. А если сэр Рольф собирался продать душу, то это было делом лишь самого сэра Рольфа.

Здесь и далее - я и мастера.

Ричард Фицалан.

24 марта 1535 г. Рочфорд.

Манор сэра Рольфа Дику понравился даже издали. Окруженная уже вовсю зеленеющими полями маленькая крепость щеголяла флагами над башнями, хвасталась крестьянами, что с упорством муравьев мотыжили рожь. Дик, плохо спавший ночью, только вздохнул. В иное время он носился бы полям собственным, следя за тем, как поднимаются озимые, как сеют яровые и репу. Фэйрли отсеялось с остальными деревнями Портенкросса, а что творилось в Хорли и прочих - он не знал, утратив связь с родной землей. Хизер в этом была не виновата, но свою порцию злобных назиданий получила. Лишь когда копыта лошадей зацокали по подъемному мосту, который не поднимался уже давно, судя по ржавым цепям, Дик надел на лицо любезную улыбку, готовясь подороже продать Харпера, которого не хотел, не уважал, но за которого нес ответственность и которому теперь обязан был заменить отца. В конце концов, если леди Алетта и была гулящей, то это не имело ровно никакого значения. Харпер входил в знатную и богатую семью, получал достойное содержание, а если он, всё же, не полный дурак, то падкую до мужиков женушку приструнить сумеет.
- Ричард Фицалан и леди Хизер Освестри к сэру Рольфу, - отрекомендовался Дик слуге, пожилому и бородатому, проводившему их в гостиную. Дождавшись, когда тот уйдет, он повернулся к Хи, улыбаясь уже спокойно. - Устала, Хизер?
- От чего же? - Хи, отвлекшись от богатой резьбы на шкафу, хлопнула ресницами. - Я ведь ничего не делала, чтобы устать. Лошадь так и вовсе сама везёт, знай, подскакивай в шаг.
- Осмелела, - восхитился Дик, складывая руки на груди. - Придется купить тебе книгу бабушки нашего короля, Маргариты де Бофор. Она досконально расписала то, как надлежит вести себя знатной даме. Будешь учить ее наизусть, авось устанешь.
Впрочем, такую дерзость он был готов спускать. Во благо она шла изломанной Хи, помогала ей выпрямиться. Порой Дику казалось, что Хизер - деревце. Куст вереска, на который упал валун. И тогда чувствовал себя садовником, медленно убирающим этот валун.
Ответить Хизер не успела. В гостиную быстрым шагом вошёл седой, но подтянутый и жилистый рыцарь с лучистыми голубыми глазами, и тут же хлопнул Дика по плечу.
- Молодой Фицалан, надо же! Приветствую, приветствую. Полный замок гостей, как бывало при моей милой Морисоль... Представишь прелестной даме?
- Cэр Рольф. Рекомендую вам леди Хизер Освестри, мою сестру. Рад видеть вас в добром здравии.
Дик склонился перед старым рыцарем в почтительном поклоне. Сэра Рольфа он видел еще в детстве, и что он за человек, припомнить не мог. Но радушный прием стоил многого, особенно, если собираешь сватать вассала.
- Если позволите, я к вам по деликатному делу.
- Хм, - сэр Рольф приветственно и с явным удовольствием кивнул Хизер, а затем огладил недлинную, аккуратно подстриженную бороду и задумчиво взглянул на Дика. - Что же, батюшка ваш, простите за прямоту, мот да кутила был, да и земли достались не шибко хорошие, да-а... тяжело хозяйствовать, тяжело. Так что, если помощь нужна, то отчего бы и не помочь? Не к еврейским душам же гнать. Деньги, скот, если нужно. Впрочем, садитесь, сэр Ричард, в ногах правды нет. Вино сейчас принесут, тогда и поговорим о делах. А пока что - слышал я, вы отличились на турнире?
Дик вздохнул, усаживая Хизер в кресло. Наследие батюшки обещало довлеть долго, если не вечно.
- Не деньги, сэр Рольф, благодарю. И не скот. На хозяйство пожаловаться не могу, но, признаться, намерен вас ограбить. После того турнира, на балу чемпионов, я видел леди Алетту.
- Точно только видел? - сэр Рольф опустился в кресло тоже и с явным удовольствием потёр левое колено. - Вот ведь болит, зараза, после того топора... Так, о чем я? А! Потому спрашиваю, что не дочь, а курва какая-то натуральная уродилась, бес её разберёт, в кого. Сколько гадаю, а не понять. Видать, в прабабку испанскую, та, говорят, тоже... Не при леди сказать.
- Видел - и только, - подтвердил Дик, улыбаясь и думая, что из Хизер леди - воистину не при ней же сказать. - К тому же, я пока еще женат. А вот мой вассал, баронет Хорли - нет.
- Хм. Хорли, - судя по хмыканью, титул сэра Рольфа впечатлил не слишком. Старый рыцарь вздохнул. - Свежатинка. Небось, не рыцарь, благородному обхождению не обучен, в турниры не умеет, на охоте гуся от куропатки не отличит, а от медведя вовсе бегать будет, сапоги теряя да зверьё воем распугивая. Или ошибаюсь?
- Комиссар особых поручений милорда Кромвеля, за успехи на службе титулом пожалованный, - дополнил его список Дик. - Думаю, рыцарство не за горами, а охотиться - научится. Я считаю себя обязанным позаботиться о его судьбе, ведь юноша рос без отца. Сэр Рольф, не откажите в сватовстве, и наши дети отлично поладят.
Такого сына, как Харпер, Дик не пожелал бы никому, даже братцу Эду. Хотя, быть может именно Харпера именно Эду стоило пожелать. Подобное уничтожалось подобным, и могло статься, что два кретина взаимно убьют друг друга, разрешив Дика от множества проблем.

Неистовая исчезла внезапно, резко, с хлопком, заставившим репу разлететься ровными кубиками по хижине, котел - выплеснуть похлёбку в огонь. Роб досадливо пнул поленья, что сам и принёс из-под навеса. Богини... Женщины! Желание уберечь от опасности принимают за пренебрежение, за обидное невнимание. Попытку обойтись без её помощи - за избегание, увиливание, презрение, попирание, гнушение и...
Слова закончились, а в окна робко поскреблось одиночество.
- Badb! Badb Catha, fàilte!
Илот не может ждать хозяйку, возвышаясь над нею - и Роб опустился на колени. К тому же, так было проще каяться и просить.
- Прости меня. - Заговорил он, опуская голову. - Я порой забываю, что жизнь нужно делить на двоих - и это моя вина. Но делаю я это, думая о тебе. Желая, чтобы ты жила сама, не в тени, но рядом. Чтобы на миг забыла о божественном и просто наслаждалась солнцем, ветром, водой, огнем очага, дыханием земли. Жила среди людей, ярко и жадно. Я постоянно забываю, что тобой пренебрегать нельзя. Но и это делаю, думая о тебе. Никто не должен сказать, что твоими генералами становятся через постель, илотами - желая получить блага, мужьями - чтобы хвалиться победой. Много ли чести в том, чтобы говорили: "Его полюбили - за смазливую физиономию; его берегли - за горячее ложе; давали силы - боясь потерять?" Люди, твои будущие последователи, смотрят на меня - и видят тебя. Даже в мыслях я не могу позволить себе взять от тебя что-то. Даже наедине. Я не выиграл. Я проиграл. Вернись, моя Бадб.
"И спаси от одиночества."
В ставни постучали. Пришлось подняться, чтобы впустить рыжеватую ворону, втайне радуясь, что хотя бы моргенштерн на голову не уронила: злая Бадб в окно не стучалась, а значит - была в бешенстве.
Но злость неистовой была понятна. Не хотел Роб брать с собой жёнушку, дорожа не только ею, но и холостячеством тракта. Потому и злился до сих пор, что принудила взять, приучила к себе рядом. А его невысказанное недовольство, зудящее за гранью мысли, его отстраненность, бесили Бадб. Но и радоваться, что ушла, он не мог. Кампания, в которой победивший проигрывает - горька. Да и кто будет превращать брак в поле битвы?
Потери открывают глаза на истину, а истина была в отчаянной, щемящей пустоте, которую птица заполнить не сможет. С птицей нельзя просыпаться рядом, на побасенки вороне наплевать, и даже досаждать ей заботой не получится. Жаль, что такие осознания приходят поздно. Хорошо, что они вообще приходят. Бабья тряпка, говорите, мистер Брайнс? О, нет! Чтобы признать свою вину, необходимо мужество рыцаря, входящего в пещеру к василиску.
- Я не лицемерю, - уведомил Роб птицу, снова опускаясь на колени и изумленно наблюдая, как ворона разгрызает острыми зубами кусочек репы, - да, не хотел брать. Да, молчал о злости. Но понял, что обижаю, лишь сейчас, оказавшись перед лицом совести. И мне нужна рядом ты, пусть даже в птице. Но лучше - вне её. В конце концов, это могло быть - и будет! - отличное путешествие, клянусь. Возвращайся, моя Бадб, ты нужна мне. Муки одиночества нестерпимы.
Возникшая вместо птицы Бадб проглотила репу, и заговорила не оборачиваясь, глухо.
- Я знаю, что грубая, настырная... древняя с привычками, которые уже не умирают. Что отрываю от того, что важно ради того, что важно. Не знаю даже, лицемерие ли игра в жизнь, когда ты мёртв. Жива ли я, или рядом с магистром Цирконом тащится по тракту гниющий труп, сотканный из земли, огня, воздуха и мёртвой воды?
Роб покаянно вздохнул, стыдясь самого себя. Воистину, порой молчание нельзя назвать золотом, скорее - углём, на котором медленно вскипает котёл раздора. И в который раз поднялся на ноги, чтобы подойти ближе. Муж, обидевший жену, обязан был обнять её. Илот, оскорбивший госпожу, даже смотреть на неё не смел. И от этих противоречий Роба трясло, как мальчишку на первом свидании. Он несмело коснулся плеч неистовой, прижимая её к себе.
- Не отнимай у меня вину, моя Бадб. Жизнь - это не лицемерие, не обман, не фальшь и даже не морок. Ты злишься, радуешься, наслаждаешься трактом и поместьем, смеешься моим глупостям, слушаешь и советуешь, управляешь и... Ты живешь. Ну разве может труп обижаться на невнимание мужа? Поверь михаилиту - нет. Разве что, когда надеется его сожрать. А что настырная - так это хорошо. И грубость тоже хороша. А тому, кто назовет тебя древней, я сломаю нос, вечно юная. Об одном попрошу: не прощай, не заслужил. Но - останься.
- Хм-м, - протянула богиня, опёршись на него и запрокинув голову на плечо, - не прощать - это мне нравится. А если выплюнешь пастилку, даже расскажу заранее, за что твоему великовозрастному сыночку верховный магистр завтра поручит оборвать уши.
"Дались тебе эти пилюли..."
Роб послушно сплюнул в кулак и выбросил забытую пастилку в очаг. Раймон-то останется с ушами, а ему еще вину искупать, примиряться и хотя бы на некоторое время становиться белым и пушистым котиком. С, мать их, полосками. Он молча отвёл локон в сторону, чтобы припасть к горячей шее, где под нежной, белой кожей слышалось совсем настоящее, живое, человеческое сердце.

Шон вздохнул.
- Надеюсь, второе обращение не понадобится. Когда есть нужда в михаилитах, это значит, что сначала появилась проблема, и немаленькая, и непростая. Но, к слову о скидке. Мы, конечно, небогаты, увы, но в качестве благодарности, пожалуй, мог бы наскрести двести фунтов.
Роб вздёрнул бровь, начиная улыбаться уже искреннее. Начиналась любимая игра Фламберга - торг.
- Двести в иное время я только за лесавок беру. А ведь еще анку-философ. Очень опасная модификация, сэр Шон. Когда убивает, думает о Сократе. Но из уважения к небогатству - тысяча, вместе с озером.
Мелкие волны шуршали тающим льдом, а по берегу разливалось зябкое журчание - снег ручейками сбегал в озеро. Но воздух ощутимо теплел, лаская лицо и руки. Впрочем, лэрд выглядел так, словно им подавился.
- Озеро - фамильный лен, мастер Циркон! Как можно! К тому же... тысяча? В Англии один из ваших братьев взял за анку всего двадцать пять фунтов! И за эти два месяца деньги никак не могли так обесцениться.
- То был обычный, необразованный анку, - просветил его Роб, - к тому же, брат остаток суммы взял послушницей монастыря. Но озеро мне ваше не нужно, тысяча - это лесавки редкого зеленого окраса, за шкуры которых вы выручите гораздо больше, анку-стоик и очистка воды.
Дьяволов акцент подводил снова, но в этот раз не понимали его гэльский. Странно это было - казаться скоттом в Англии, и англичанином - в Шотландии.
Лэрд упрямо сложил руки на груди.
- Триста. Разницу могу дать какой-нибудь из деревенских женщин, даже двумя - по весу будет больше, чем лесавки. Запрет - запретом, но хорошему человеку не жалко. Или... как насчёт поставок горного хрусталя и других минералов вашему ордену со скидкой? Лаборатории жрут их, как тот конь - вереск.
Роб вздохнул, вытаскивая из-за ворота гранат магистра над трактом, что всю дорогу болтался на шнурке. Хрусталь и минералы звучали заманчиво, но в Форрест-Хилл Сполдинг возить их уморился бы. Отступив на шаг, чтобы не мешать расти подснежнику - следу Дану, которым богиня возвещала свой приход и весну, он покачал головой.
- Мне женщины ваши ни в пиз... кхм... никуда, в общем. Женат, а на рынке продавать претит. Так что, восемьсот и минералы.
- Молодые магистры пошли, - удивился Шон, но пожал плечами. - У нас тут таких нет. Что ж, как магистру - четыреста пятьдесят, минералы и каменный цветок для жены, чтобы не била ножнами.
- Тогда она будет бить каменным цветком. - Сознался Роб, в свою очередь складывая руки на груди, - предпочту ножны. Семьсот и минералы. И мне в Самайн будет пятьдесят три, сэр Шон.
Он наклонился, бережно подкапывая один из подснежников кинжалом, поднимая его на ладонь вместе с комом земли. Быть может, неистовая порадуется такому незамысловатому подарку больше, чем каменному цветку.
Лэрд вздохнул, тоскливо оглянулся на вылезший из-под снега у лодок кустик вереска.
- Торгуетесь точно на пятьдесят. Шестьсот, минералы и буду рад, если когда заглянете не по делу. Библиотека у меня, может, и не чета орденской, но интересные свитки о старых временах найдутся. Дневники...
- По рукам, - согласился Роб, баюкая подснежник. Слишком большую цену он назвал за мертвых крестьян, одного выродка и несколько порушенных крыш. Но лэрду, вынужденному думать, как прокормить жену, детей и полк, поневоле приходилось быть жадным михаилитом.
Шон Сполдинг с улыбкой пожал ему запястье, открыл было рот, собираясь что-то сказать, и осёкся.Озеро плеснуло, потом ещё, громче. И волна, плавно катившая на берег, не уменьшалась, а напротив, горбилась тяжелым валом. Наконец, на поверхности показалась вытянутая кожистая голова размером с лошадиную. Огромные зеленые глаза под чешуйчатыми бровями хлопнули на солнце, сфокусировались на Робе, после чего голова равнодушно отвернулась, и создание рывками полезло на берег. За головой показалась шея, которая всё тянулась и тянулась, пока не перешла в толстое гребенчетое тело на огромных ластах. Следом за прыгающим, как огромный тюлень, существом показался длинный мясистый хвост. Не обращая на людей внимания, оно подпрыгало к сосне, попробовало на вкус ветку с рыжеватой хвоей, чихнуло и задумчиво сожрало кустик вереска, перемолов его широкими плоскими зубами.
- Кажется, вода слишком живая, - философски заметил Роб, созерцая дракона, который с явным удовольствием уплетал вереск. И, не оглядываясь больше, направился к выходу из этих холмов, где на мгновение воцарилась почти туатская весна.

-------------------
* ублюдки
** херня
*** А с этой хернёй ничего делать не надо?

Шон, для человека, живущего на границе клановых земель, был удивительно нерасторопен. Плохо ходил по крышам, не знал, как вывести лошадь, чтоб на неё не посягнули подземные родственнички, но зато к озеру рвался так, будто ему там клад золотой обещали. Роб, всё глубже впадая в Циркона, лишь досадливо закатил глаза, молча соглашаясь с этим. Мало ему было жены и влюбленного сопляка, обзавелся лэрдом. Раймон где-то в Англии, быть может, снова сцепился с Эдом Фицаланом, капитул снова заседал без Тракта, а сам магистр, дерзновенно мечтая об ужине, карабкался в холмы по осыпающейся тропке! К озеру!
Вы же, братия, не унывайте, делая добро. Укрепите опустившиеся руки и ослабевшие колени, ибо в своё время пожнём, если не ослабеем.
Удивительно, как Библия влезала в мысли именно в такие моменты, когда ничего не хотелось. Настроение Писание не улучшало. Напротив, вспоминалась всякая дрянь про то, как праотец Авраам продавал свою престарелую жену фараону; как премудрый, но такой бесхитростный Соломон обзавелся гаремом; и как великий Давид отобрал Вирсавию у своего генерала. Причем, становилось интересно, как Соломон справлялся с таким количеством баб. При самых простых рассчетах выходило, что в день он должен был принимать три с половиной женщины, а при столь плотном графике на премудрости времени не оставалось...
Для ощущения заседания в капитуле Робу не хватало только кубка с вином и бубнящего брата-казначея под ухом. И вот этого мечтательно глядящего на луну анку, что развесил сытое брюхо на колени, сидя на камне.
Впрочем, умиротворенную нежить Роб оглядел бегло, лишь подивившись безмятежному выражению морды. И сосредоточился на озере, покрытом черным, хрустким льдом, стараясь не смотреть на лоснящихся лесавок, что затеяли игру в салки на холме. В озере в самом деле был сток, куда уходила вода - это чувствовалось слабыми отголосками из-под льда, но в завихрениях, в спиралях, подобным тем, что украшали жертвенники древних, ощущалась и пустота.
- Tairbh.**
Де Круа, восприемник и предшествователь, частенько напоминал Робу, что михаилиту платят не только за дело, но и за зрелище. Роб - исправно об этом забывал. Вот как сейчас, когда он просто сидел на корточках у воды и смотрел с задумчивым видом на лёд, подражая анку. Пустота, которую он понизил до херни, текла от полуразрушенного причала с лодочками, куда и пришлось направить стопы.
- Dè a nì thu tairbh?***- тихо поинтересовался лэрд, кивая на лесавок и анку. - А то вдруг кинутся? Никогда таких спокойных не видел. Дурной знак.
Дурным знаком было повстречать на пути Старшую, хромого ворона и Гарольда Брайнса. Всё остальное казалось ничего не значащей ерундой.
- Кинутся - сделаем, - коротко ответил Роб, подходя к причалу.
Неподалёку от причалов на берегу чернели брюхами перевёрнутые лодки. Судя по наметенному снегу без единого следа, пользовались ими в последний раз давно - или аккуратно несли до воды по воздуху. Причалы тоже выдавали запустение. Прочные столбы ещё стояли, но доски кое-где провалились до самой воды. От ближайшего дерева - старой покосившейся ели - уходил под лёд толстый, новый на вид канат, оставленный Робом на сладкое. Пока метался, изучая следы груженых телег, костей животных под снегом - не до веревки было. Лишь потом, подергав канат, чтобы убедиться в его прочности, оглядев ель и не найдя на ней никаких знаков, даже руны завалящей не найдя, обреченно вздохнув, он опустился на потрескивающий лёд, касаясь его ладонью.
На том конце, под водой, были бочонки. Не слишком большие, и почти наверняка не тяжелые, из которых, по ощущениям, сочилась хернёвая пустота.
А еще в неверном свете полумесяца Роб видел, как ветер играет с изумрудной густой шерстью лесавок, глядящих на него с нескрываемым интересом.
- Шон, на дерево!
Под тихую ругань лэрда и звуки карабканья Роб поднялся на ноги, рассеянно потянув из-за спины арбалет. Ему не нравились лесавки нападающие, а уж изучающие - тем паче. Но нежить пока не нападала, и время, силы, внимание доставались бочонкам.
- На кой дьявол вам канат? - Поинтересовался он у нежити, подмигивая крупной и пушистой самке. Лесавка ничего не ответила, но зато приосанилась и повела ушами, точно польщенная вниманием. - Могла бы и ответить, бесстыдница. Жаль, что я не Моисей, мда...
Разверзнуть воды, обнажая дно и два бочонка на одной веревке, казалось заманчивым. Но, увы, почти невозможным. Не в ситуации, когда дрянь надо поднять со дна аккуратно, не расплескивая, не позволяя ей пролиться в почву и не трогая каната. Последнее - из любви к осторожности. Его, разумеется, могли привязать просто так, чтобы поднимать бочонки. Или спускаться к ним на дно. Но пачкать о него руки не хотелось, да и лесавки взирали на это неодобрительно. Роб продемонстрировал заряженный арбалет самке, с которой кокетничал, и уселся у кромки воды, нащупывая пузыри воздуха. Порой не нужно быть Моисеем, достаточно просто припомнить старую кличку.

Было время, когда небо сотрясали крики легионов и им вторили граем священные стаи воронов, земля дрожала от шагов, а вместе с нею - и фоморы. Карлики и великаны, фэа наземные и морские... Роб мечтательно улыбнулся мысли о том, что демоница духовника Сполдинга ждала в холмах, нахмурился размышлению о странностях Кайла, нашедшего тут красавицу - и отбросил думы до поры.
- Прошу вас, сэр Шон, продолжайте.
- Наследственность, мастер Циркон. Тогда люди и... они скрещивались. И с тех пор в них... в нас что-то осталось. Не у всех. Не всегда. Не у всех одинаково, и целебная магия что-то может - не изменить, но затормозить, пусть это и стоит состояния. Но община останется замкнутой сама в себе - с этим уже ничего не сделать. Мы долго жили так, они - внизу, мы - наверху, в мире и договоре, отвечая за прошлое и настоящее, оставляя молоко и немного хлеба с мясом в память о прошлом, о нашей связи, и проживём ещё дольше. Или, - улыбка стала ещё мрачнее, - не проживём. Несколько месяцев назад что-то изменилось. Священник талдычит о проклятьях, карах господнях, но я не верю. Иисус терпелив, и едва ли стал бы наказывать невинных. И всё же... словно мор, и даже сверх того.
Допив вино, он приподнял кувшин с водой, обнаружил, что тот пуст, нахмурился и крикнул в сторону двери:
- Исла! Ещё воды!
- Вода - мёртвая, - уведомил его Роб, с интересом глядя на дверь. Где-то там бродила неведомая красотка Исла, покорившая сердце юного МакЛауда. - Что изменилось, сэр Шон?
Священники всегда слишком охотно твердили о проклятьях и было даже чудно̀, что здешний не попытался очистить деревню огнём. Ибо сказано: "Но если бы кто противопоставил Мне в нём волчцы и терны, Я войною пойду против него, выжгу его совсем".
- Он хотел аутодафе, подумать только, - с отвращением проворчал, отвечая на невысказанное, хозяин. - И что значит - мёртвая? Из тех же колодцев берём, как и всегда, - он подозрительно принюхался к пустому кувшину и пожал плечами. - Вроде бы... вода и вода. Но, правда, пить хочется постоянно. А случаться - ничего не случилось. Вы ведь понимаете, тут даже гости - редкость. Всё, что случается - случается с кем-то другим, а не с нами. За холмами, за горами, а здесь...
Обрывая речь, скрипнула дверь, и в комнату вошла девушка, при взгляде на которую в голову никак не шли мысли о вырождении и карликах: высокая, статная, в клетчатой юбке горянки и кружевной рубашке, открывающей белоснежные плечи. Тёмные, цвета чёрного мёда волосы Исла заплела в косы, вьющиеся по высокой груди двумя змеями, а на лбу мерцал тонкий золотой обруч. Заметив гостя, девушка приостановилась, прижав к себе поднос, бросила взгляд на Шона, который с явной гордостью махнул рукой.
- Михаилит Циркон, моя любимая дочь - Исла.
- Мадемуазель, - Роб почтительно склонил голову, не пытаясь разглядывать присевшую в книксене девушку. Красота его не трогала сейчас, когда приходилось думать. Пройди перед ним обнажённая Рианнон - не заметил бы. - Понимаете ли, сэр Шон, я - водник. И эта вода для меня - мертва. Её будто опустошили, вытянули из неё жизнь, а теперь она восполняет пустоты от тех, кто её пьёт. Подозреваю, от того и скотина у вас хиреет, да и с урожаями беда.
Могли ли соседи из языческой долины стянуть к себе всё благополучие из округи? Из воды - благостную основу, из земли - плодородие, из воздуха - тепло? И что михаилит Циркон мог сделать для этой деревеньки? Роб недовольно дёрнул плечами, мысленно вздыхая о простых и быстрых решениях.
- Опустошили, - сэр Шон взял у дочери кувшин, понюхал снова - и отставил в сторону. Взгляд его стал острее. - Если опустошили, значит - кто-то или что-то, так? Значит, с этим можно что-то сделать, так? Как минимум - найти это что-то или кого-то и... скажите, мастер Циркон, маг-водник, похоже ли это на контракт для михаилита? Пусть деревня выглядит небогато, и счета не сходятся - я ещё могу заплатить. По крайней мере - выслушать цену.
- Сложно говорить о деньгах, когда не понимаешь толком, что произошло, сэр Шон.
А Роб - не понимал. Живая или мёртвая вода осталась лишь в легендах, сказках, в источнике у корней Древа, в памяти. Но сейчас, когда в мире что-то сдвинулось, изменилось, легенды оживали слишком часто, на его вкус. Дьявольщина, да он сам был взят в мужья богиней!
- Но, пожалуй, я бы взялся, не называя цены, вопреки уставу и уложениям. Если получится - отблагодарите, чем сможете. Лишь одну вещь попрошу заранее. Письмо. Брачный контракт. Что-то, что я смогу показать юному Кайлу МакЛауду, чтобы убедить его: ваша прелестная дочь уже отдала своё сердце другому.
Иначе юнец непременно ринется штурмовать крепость, спасать Ислу от страшных ночных выродков и творить глупости, которые так легко и приятно совершаются в четырнадцать лет.
Отец с дочерью обменялись долгим взглядом, и Исла с тихой улыбкой скользнула к столу, поднимая перо.
- Брачного контракта нет, мастер Циркон, но письмо будет правдой. Моё сердце действительно уже отдано другому, и молодые рыцари, из какой бы знатной семьи ни были - не прельщают ни руки, ни взгляда.
- Избавьте нас от этого проклятья, - Шон Сполдинг протянул ему руку, - а я найду, как отблагодарить, слово.
- Что питает колодцы?
Руку Сполдинга Роб принял. Так, как делали это равнинники - перехватывая запястье. В ладонь застучало уставшее, угасающее сердце, силы которого вытянула вода. Пожалеет ли сегодня о том, что поделился целебством с этим рыцарем, Роб не знал: не успел еще привыкнуть к новому расчёту, новому расходу сил. Доведется ли драпать через Авалон от напоказ злой неистовой - тоже. Не спросил. Он вообще слишком многое не сделал, что должен был. Не собрал живой, точнее - живущей, воды из воздуха для умирающих. Дождь не напоил бы всех жаждущих, но хотя бы чуть притупил эту смертельную усталость, каковой веяло даже от Ислы. Не поспешил к той женщине. Не... Роб на мгновение нахмурился, снова запрещая думать. Сначала - дело.
- Я не зна... - Шон тряхнул головой, словно проснувшись, и задумался. А когда заговорил, речь звучала увереннее, живее, так, что даже Илса оторвалась от письма, взглянула на отца с удивлённой нежностью. - Есть маленькое озеро в холмах на северо-западе, к Дугласам, почти бездонное, и я не помню, чтобы из него вытекали реки. Форель там вкуснейшая, эх. А речки текут из Гадлох, но это восточнее будет. Но какие где стоки, - он виновато пожал плечами, - не скажу, простите. По вкусу помню, что вроде похоже на Лох-Битэг, но уже не поручусь. В последние месяцы всё на один вкус выходит. Но получается, что вода - она ведь и внизу, так? Получается, что малых гонит наверх тоже самое?
Выходило, что так. Вряд ли этим недофэа нравилась водица, утоляющая собственную жажду. А еще выходило, что придётся спускаться в логово к малым. К выродкам. Если уж чего не любил маг-водник-воздушник-лекарь Циркон, так это пещер и подземелий. Конечно, вода была везде, даже там, стоило лишь позвать, и разумеется, там непременно был воздух, но земля будто давила, хоронила его, казалась холодной и чужой. Можно помнить, что угодно. Даже дрожь камней, повинующихся приказу. Понимание не даёт контроля, если из души, из крови уходит нечто, роднящее тебя со стихией. Чтоб они сдохли, малые эти!
- Откуда они приходят?
Роб завладел одним из кувшинов и снова утвердился на подоконнике, вглядываясь в воду. Вода была ленивой, отдавала чужой, наведённой пустотой. И понимания, что произошло, это не давало. Пришлось выплеснуть воду за окно, мстительно метя в одного из ублюдков, ожидаемо не попав, но зато поймав за хвост мысль. Которую немедленно принялся воплощать, как обычно не задумываясь о том, как выглядит. Для начала он уцепил один из кубков, порядочно запыленный. Его пришлось протереть полой собственной туники и лишь потом досадливо хлопнуть себя ладонью по лбу: пыль - это почва. Но сокрушаться и собирать с одежды её было поздно, а потому Роб укоризненно уставился на посудину, наблюдая за тем, как она наполняется чистой водой, пока в другом кубке испарялась её мёртвая сородственница. В воздухе на некоторое время повисла пустота, её ощущение, а потом кубок просто исчез.
- Ой, - меланхолично заметил Роб, вручая чистую воду Шону и любуясь на его изумленно-задумчивое лицо, краем глаза ловя улыбку Ислы. - Кажется, стоит поторопиться. Так откуда они приходят? И почему горный хрусталь на булавке?

На миг, на вздох показалось заманчивым просто уйти, сказав Кайлу, что Ислу его замуж выдали. Соврать, не соврав. Сговор - почти свадьба. А потом снова стало любопытно. Все эти браки между своими были ничем иным, как гейсами. Гейсы - почти проклятиями. И можно бы на тот же миг предположить, будто наложены эти проклятые гейсы на деревушку не из вражды со всем миром, а... почему-то. По неясной пока причине.
Остальные звуки в деревне утихали - местные всё-таки разбрелись по домам, а лая разогнать тишину - не было. Только взблеивали порой овцы в загонах.
- Чегой-то прокляты? - обомлел счастливый отец сговоренной дочки. - За что же это? Мы хрестьяне верные, молимся. В самой церкве вот, по книге.
- Аминь, - согласился Роб, давая себе последний шанс понять, что ему тут не нравится, хрестьянину верному - сказать хоть что-нибудь полезное, - тебя домой проводить, тестюшка? Боязно, чай, без собак в темноте такой ходить?
Отца Бадб он, разумеется, не знал. Но отчего-то хотел верить, что тот не был похож вот на этого бородатого и низколобого. И надеялся, что неистовая не оскорбится таким спектаклем.
- Проводи, - неожиданно согласился тот. - Поздно уже. Нельзя тут, да и как бы жёнка искать не вышла. А она-то устаёт сильно, не то, что я. А монета где?
- Почему нельзя?
Иногда Робу казалось, что он снова превращается в шестилетнего. Слишком много задавал вопросов, не требующих ответов, и слишком легко всему верил. Монету пришлось уронить крестьянину за шиворот, из душившей руки, чуть ослабив захват для этого. И уколоть кинжалом бородача, понуждая идти.
Впрочем, толкать не приходилось - мужчина припустил чуть не рысью, волоча его за собой.
- Потому. Быстрее давай. А то... вот зараза, - закончил он будничным тоном.
За спиной, там, где они стояли прежде, раздался шорох осыпающейся земли.
- Воистину. А от чего устаёт жёнка?
Дети, скотина, стирка, готовка, огород, дом поджечь и в него же войти, коня на скаку остановить - мало ли дел у обычной шотландской крестьянки в почти обычной шотландской деревне? Роб полуобернулся, стукнул каблуком в землю, чувствуя, как расползается тепло от амулета - простой деревяшки с выжженными на ней рунами: эваз, альгиз и иса. Ему до смерти надоело ходить в сапогах, которые жрали все, кому не лень.
- И что - а то? - Поинтересовался он, размышляя, известно ли этим земляными шуршальщикам, которые еще и чирикали, что альгиз приписывают мощные охранительные свойства от любой формы воздействия и в любых ситуациях.
- А то худо!
Мужик неожиданно сильно рванулся, от него остро пахнуло страхом. Переспрашивать Роб не стал, лишь чуть придержал крестьянина, взывая к совести лекаря и прислушиваясь к шорохам, которые слышались отовсюду. Сейчас бедолага почти наверняка чувствовал сухость и жжение в горле, а если бы попытался заговорить - не смог. Убивать его было ни к чему, не воевали они, а в деревню эту Роб залез из любопытства, не имея здесь никаких дел. Но и тревогу поднимать не годилось. И лучше бы этому счастливому папаше дочери-невесты онеметь на время, охрипнуть, потерять голос. Пока разберутся, что он вещает - будет время сбежать. А чтобы еще и не написал ничего...
Глянув на несчастного, у которого руки повисли плетями, Роб удовлетворенно кивнул, снимая со спины арбалет. Подумаешь, руки! Зато ногами вон как споро передвигает, любо-дорого посмотреть.
- Ты же рыжая, детка. И руки твои легки,
И в крови твоей яд перемешан с живою водою, - едва слышно промурлыкал он под нос песенку, что с лёгкой руки Генри Руссильона входила в моду. Крыши, как назло, были соломенными. Горели такие хорошо, а вот шестифутовых магистров, которые воображали себя котами, держали плохо. Роб взметнул тело на балку, чувствуя себя распоследним акробатом и стараясь не шуметь, не трясти домик и не ронять солому. В конце концов, его в той ложбине ждала рыжая детка, а руки у нее были ой как тяжелы.
Деревня оживала. Шорохи доносились уже со всех сторон; порой ночной ветерок доносил слабое высокое чириканье. А потом земля в переулке вспучилась. Создание, выбравшееся из тени, походило на помесь боггарта с пауком. Большие серебристые глаза, мерцающие в лунном свете, тонкие руки и ноги. Светлая кожа была лысой и гладкой, не считая костяных наростов на голове. Бёдра создания прикрывала грязная тряпка. Помедлив, оно подняло голову к балке, на которой устроился Роб, но затем решительно двинулось к крыльцу, волоча руки по земле, взрывая её когтями. Вскоре раздалось жадное бульканье и плеск молока, льющегося на землю.
"Вataichean."*
Почему-то не хотелось представлять мамашу этих уродцев. И Роб её честно не представлял, переползая на крышу соседнего домика и отчаянно радуясь тому, что улочки узкие. Не успел он устроиться на новой балке, как ублюдок с недовольным шипением отбросил полупустую миску, и та грохнула в стену, оставляя белые потёки. Изнутри не раздалось ни звука, зато слева, оттуда, куда убежал мужчина, раздался женский визг. Создание вскинуло круглую голову и застыло, не дожевав кусок мяса.
- Ты же рыжая, детка. А значит, танцуй в огне,
Золотые осколки искр вбирая в сердце, - задумчиво пробубнил себе под нос Роб, усаживаясь на балку и вскидывая арбалет. - Что за идиот эту песню писал-то?!
Должно быть, начнись в деревне пожар, жители сгорели бы, но не вышли. С трудом удержавшись от соблазна проверить, он выстрелил, гадая, считается ли такой ублюдок хорошей жертвой для жёнушки. Выходило, что нет - уж очень легко и даже охотно умер этот красавчик. Подозрительно легко. Вызывая вопросы, почему их так боялся крестьянин и боялся ли он именно их, отчего местные сами не посадили ублюдков на вилы и что с этим всем теперь делать? Арбалет снова отправился за спину, Роб перебрался на следующий домик, стараясь держаться поближе к визгам, и призадумался. Выходило, что жениться тут Кайлу ну никак нельзя - наплодит, чего доброго, вот таких МакЛаудов, папенька не порадуется. Задерживаться - не хотелось, хоть и было любопытно узнать если не всё, то хотя бы почти всё. И ведь так близко к чертовой дугласовой долине... Если придётся драпать оттуда, то снова мимо этого гнезда. И потому лучше было бы разыскать их старосту. Лэрда. Священника. Верховную жрицу, мать её всей деревней!
- Как я магистром-то стал? - Вопросил он сам себя, переползая на соседнюю крышу. - Дьяволова привычка работать в убыток...

Томатин, вечер и ночь.

Деревушка с радостным овощным названием, куда так рвался нетерпеливый жених и вовсе не хотелось Робу, лежала, как в люльке, между тремя грядами почти голых холмов. Дорога - а скорее тропа - вилась по каменистому склону широкими петлями, заставляя задуматься о том, как вообще сюда можно было заехать случайно. Впрочем, колеи говорили о том, что хотя бы повозки здесь проезжают - наверняка под ругань возниц.
Ворота в частоколе выглядели не слишком приветливо: тяжёлые, из дубовых слег, они были закрыты, хотя ночь ещё не наступила. Над сторожевым помостом, впрочем, горели факелы, и навстречу путникам с высоты выглянули два почти одинаковых лица: неровно выбритых, с тяжёлыми надбровиями, высокими лбами под шапками неопрятных тёмных волос, водянистыми глазами.
Роб, устало оглядывая всё это великолепие, вздохнул. Если девочка, которую приглядел себе этот пылкий МакЛауд, была столь же хороша, как и её родственнички, то папенька юнца непременно огорчится такой невестке. Картина вырождения на лицо. Точнее, на лицах. Похожи, как горошины одного стручка, почти наверняка доводятся друг другу кузенами и родными братьями одновременно, потому что брат обрюхатил сестру и сделал это не из любви к кровосмешению, но потому что так велели старейшины, ведь нельзя брать жён со стороны и отдавать их в другие кланы. Вокруг - враги. Лица этих уже почти убыров, еще не совсем хобий ясно говорили - невест для чужаков тут нет. Чудо, если на колбасы не пустят.
Разведкой обходить ограду было поздно - его уже заметили. К тому же, Роб предпочел бы ночевать в шалаше, чем в компании вот таких обаятельных рож. Сам он, может быть, и рискнул сунуться в логово этих милых и радушных людей. Сам - но не с женой и чужим ребенком.
- Дитя моё, - осведомился он у юнца, - ваши будущие родственники всегда так гостеприимны?
- Пожалуй, что нет, - признал Кайл МакЛауд, покосившись вверх. - Хотя в прошлый раз проезжал, кажется, ещё позднее.
Тоскливо оглядев частокол, Роб покосился на Бадб, на юнца, приходя к выводу, что лучше бы отсюда сдрапать - и подальше, хоть и оставлять такую деревеньку за спиной не хотелось. Пожалуй, стоило отправить мальчика в Бишопбриггс, вместе с жёнушкой. А самому вернуться, чтобы тихо и незаметно прогуляться по частоколу.
- Штурмовать не будем, - твёрдо решил он, отнимая поводья у Кайл и увлекая его лошадь за собой. - Я, кажется, запамятовал имя вашей невесты, мой юный друг.
- Так я ведь его и не называл, - удивился тот. - Да правду сказать, и не уверен... кажется, Исла.
- Исла... А к какой семье принадлежит? Впрочем, имени достаточно. Не откажете в любезности присмотреть за леди Бадб, покуда я возьму на себя честь быть вашим сватом, Кайл?
Роб глянул на неистовую, предвкушая возражения и ворчание о том, что ей снова поручают нянчить очередное дитя. Но мальчик бы только мешал в этой вылазке, а кто лучше богини мог справиться с присмотром за ним? Но богиня только чуть рассеянно кивнула. Юноша же взглянул на неё, расправил плечи и решительно кивнул.
- Обязательно, сэр Циркон. Никто госпожу и пальцем не тронет, пока я жив!
Юный Галахад, а может быть, Гавейн, был умилителен, но Роба не покидало ощущение, что эдак юнец не доживет хотя бы до восемнадцатилетия. Впрочем, это орденские дети в свои четырнадцать оставались детьми и грызли гранит науки. Мир за стенами школы-резиденции спешил жить, торопился всё успевать - и это было неправильно. Спешка, как известно, хороша только при ловле блох. А потому, размышляя об этом, Роб неспешно изучил найденную ложбинку между холмов, чистую и сухую, неспешно же пришел к выводу, что гуляющие по ней мшанки и лесавки Кайлу сойдут за драконов, а приходящие за дровами родственники его будущей жены - за троллей, и неспешно соорудил из жмени амулетов, собранной по сумке, защитный круг, наподобие того, что делал для Эммы, строго-настрого запретив из него выходить. Точно также никуда не торопясь, он скинул кольчугу, что могла случайно зазвенеть и отдал неистовой меч, слишком длинный для вылазок. В тёмно-синее, не уничтоженное еще жёнушкой полностью, тоже пришлось переодеваться не быстро, но для ночей и сумерек оно подходило лучше черного, дирк был удобнее бастрада, а веревка с крюком и арбалет заменяли магию. И через несколько тихих и, конечно же, неспешных минут Роб восседал на частоколе, скрываясь в сумерках и тени.
Селение было обычным. Почти. Напротив ворот распологалась обычная для Шотландии усадьба - добротная, выстроенная в квадрат вокруг приземистого, но с башенкой особняка, окруженного немаленькой каменной деревней. И по улочкам ходили люди. Кряжистые, похожие на караульных мужчины и почти миловидные в сгущающейся тьме женщины. Чутьём зверятника Роб понимал, что здесь есть и овцы, и коровы, и лошади, и даже кошки. Но - нет собак. И это не нравилось тем больше, чем отчетливее осознавалось: в хозяйстве без собаки никак. Кто будет пасти овец, следить за детишками и лаять на чужаков? С кем тропить шустрых диких коз по холмам? Кто предупредит о тварях? Собак не бывало у нежити и у родителей детей-придурков. Роб не удивился бы ни первому, ни второму, но с забора спрыгивать не спешил, перебираясь по частоколу подальше от людей, поглубже в тень. Ислу - или как там её? - отсюда не отдали бы замуж даже за короля Шотландии, да и с неизбывным своим любопытством надо было что-то делать.
Скрутку веревки он перебросил через плечо, арбалет был взведен еще перед вылазкой, а земля мягко ударила в подошвы, когда Роб скользнул вниз.

26 февраля 1535 г. Бесконечные холмы, перемежаемые долинами. Где-то под Бишопбриггс.

- Укусить дракона смог
Как-то оборотень-волк,
И - проклятье дало сбой:
Он теперь дракон второй!
Ай-яй-яй, ай-яй-яй, он теперь дракон второй!
Голосить песенки во всё горло, пожалуй, не стоило - в холмах могли водиться не только твари, но и очередные разбойники. Но о серьезном беседовать с Бадб не хотелось, молчать - было уныло, а памятуя о том, что неистовая в последние сутки впадала в апатию, Роб счёл за лучшее веселить её не всегда приличными куплетами, которые сочиняли михаилиты, скрашивая попойки и бесконечный тракт. К тому же, если твареборца, неспешно едущего и напевающего черте что, заметят - тоже неплохо. Обходясь жалованьем магистра и не посягая на кладовые Портенкросса - в одиночестве, сейчас Роб не мог не думать о жене. И поэтому отказываться от работы - тоже.
- Должен я определиться,
Не дошло чтоб до ножей -
От поклонниц сразу смыться
Или драпать от мужей?
Ай...
В пятьдесят два поздновато было начинать карьеру твареборца заново, в тридцать пять - тоже, а восемнадцатилетним Роб и сам не захотел бы стать.
- Наверное, стоило читать томные стихи, mo leannan? - Запоздало поинтересовался он у неистовой. - Скажем, Бертрана-Лангедокца?
- От мужей драпать лучше, - посоветовала Бадб. - Хотя бы будет, о чём сожалеть, если догонят. Автор этого замечательного куплета ещё жив?
Роб смущенно кашлянул. Автором куплета был он.
- Да, моя Бадб. Женился даже.
Над головой лихорадочно захлопали крылья, и в руки рухнул измученный, черно-белый голубь с запиской.
- Магистр Циркон, хотел бы с вами встретиться, чтобы поговорить и попросить совета, насчёт ада. Ещё возникла проблема с ренегатом - Армстронгом. Он специализируется на оборотням и командует отрядом наёмников. Насчёт него тоже хотел попросить совета. Гарольд Брайнс.
Роб вздёрнул бровь, читая это письмецо вслух - и жалел голубя. Послать птицу в такую даль ради блажи... Ведь ясно, чего Брайнс хочет. Ясно, что слова Ларк он не понял. И хоть сложно было от малообразованного торговца ждать высокого слога, не улыбнуться формулировкам Роб не мог. Но Армстронг... Значит, Брайнс успел насолить и ренегату? Тем проще было выманить того с его поля.
Приемными днями у магистра над трактом был каждый третий четверг месяца, но ими Роб исправно манкировал, как и все в капитуле. Посетители мешали детям, ломали режим и отвлекали от обучения. Но ради ответа на такую вот записку, можно было бы и посидеть в своём кабинете, подержав Брайнса пару часов под дверью, для острастки.
- Забавные формулировки, не находишь, жёнушка? Поговорить, попросить совета насчет ада... Прямо-таки хочется уточнить, что рекомендации по собственному жертвоприношению не даю.
- Может, ты ему очень понравился как переговорщик, - предположила с улыбкой Бадб. - Просит помочь договориться. Пригнать коров и им тоже, снять гейсы... хм. Преисподняя даёт гейсы?
- Преисподняя даёт сковороды, - проворчал Роб, перечитывая письмо снова и отпуская голубя. - Может, я ему понравился без рубашки? Ты будешь ревновать, моя Бадб? И одолжи ворона, пожалуйста.
"Проблема у него с Армстронгом возникла, надо же. Как наемному убийце пишет, право!"
Помощь Брайнс просил не у магистра - у консорта богини, хоть вряд ли торговец знал такое слово. Конечно, консорт из Роба был посредственный: ни толка, ни наследников, но не порадоваться затаенно этой своей маленьке победе он не мог.
Королевская семья Туата, с летящим вороном на зеленом стяге... Роб на мгновение закрыл глаза, увидев этот стяг, развевающийся на ветру в пронзительно-синем небе. И - укорил себя за тщеславие. Но голубь уже счастливо улетел, а ответную записку все равно надо было отправлять.
Перо походной чернильницы царапало бумагу, оставляя кляксы, пачкало пальцы, но Роб привык к этому так давно, что даже не замечал.
"Седьмого марта сего года, Портенкросс."
Провожая ворона, тяжело набиравшего высоту, Бадб чему-то улыбалась - весело, почти восторженно. А потом рьяно кивнула.
- Какой мужчина! Вопросы любви решает броском монеты, не какая-то там бабья тряпка. Глава семьи! Только килта не хватает - на голое волосатое тело, - голос неистовой стал пугающе похож на ту овцеобразную фрейлину, как её... Сюзанна? Джинни? Айя? Софи?
Отчаявшись вспомнить, Роб лениво вскинул бровь. Бабья тряпка? Любопытное определение из уст мародёра. Впрочем, что может быть мужественнее стервятничества на останках деревни?
- Смотрю, ты не скучаешь, моя Бадб. Кажется, пора отращивать волосы, везде. Надо же, - он сокрушенно покачал головой, - жену уводят прямо из-под носа, мыслями!
Богиня усмехнулась и тронула лошадь каблуками.
- Король уводил - не увёл, Саффолк уводил - не увёл... - она смерила Роба внезапно очень внимательным взглядом и прикусила губу. - Но, конечно, шерсть везде - это интересно. Пёстрый окрас, средняя длина, чтобы не мёрзнуть... но, дорогой, ты уверен, что этого хочешь? Послушники странно смотреть будут, дети - смеяться и пытаться чесать за ухом, а уж что подумает Брайнс, когда его аж в шотландском замке встретит такой мохнатый лорд?
Дети будут смеяться и чесать за ухом... Роб по-кошачьи фыркнул, представив счастье на лицах орденских мальчишек. К сожалению, теперь они слишком редко его видели, чтобы обрадоваться такому подарку.
- Брайнс умеет думать?! - Восхитился он, улыбаясь. - И почему, позволь узнать, окрас должен быть пёстрым? Белая, под цвет волос, шерсть будет смотреться лучше. Женщины любят белых и пушистых котиков.
- Потому что, - оглянулась богиня, - кто-то не домашний белый и пушистый котик, а вполне себе авторитетный уличный боевой кошак, держащий в страхе всю улицу. За что и любим. Впрочем... - она задумалась, поигрывая поводьями, - иногда и пушистый тоже, но на полосках я настаиваю!
Роб, невольно потирая ладонью излишнюю пушистость на щеках, обернулся назад, услышав стук копыт. По дороге неспешно рысил юноша лет шестнадцати-семнадцати, одетый в сине-зеленую с желтым и красным клетку МакЛаудов. Одет он был небогато, но лошадь была дорогой, а потому юнец казался скорее сынком лэрда, выехавшем на прогулку, нежели путешественником. Роб одёрнул свой старый, потрепанный и однажды даже зашитый Эммой оверкот, вздыхая. "Будь стойким", - гласил девиз этого клана. "Останется только один", - шутили друзья о них. "Сдохнуть всем Чертополохам", - мрачно мечтали недруги.

Впрочем, в основе желе, наполнявшего тело проглота, была вода, любовница, никогда его не предававшая, свободолюбивая, вечно стремящаяся утечь. Наверное, надо было ей помочь покинуть это тело, находиться в котором Роб бы не пожелал никому. И облегчить тем самым работу мылу. Не прекращая отступления, он мельком глянул на небо, где белесовела убывающая Луна, без семи дней - тёмная. Чем больше ночной владычицы на небе - тем сильнее прилив, ведь вода - единственная стихия, что колеблется за нею. Вот уж, воистину светила сложились в плохую картину! Но Луне можно чуть подсобить, напомнить жидкостям в теле проглота, что они - тоже море. Ну ладно, озеро. А значит, подчиняются Рогатой также, как и всё в мире. Он плавно повёл рукой, задавая темп и ширину колебаниям, обращаясь к той красотке-стихии, что стыдливо пряталась в теле розового проглота, делясь с нею силами из накопителя.
Хлынуло так, что Роб едва успел вскочить на камень, чтоб не искупаться в мерзком розоватом студне, пахнущем гнилью и тем особым нутряным ароматом крови и кишок, какой бывает на бойнях. Слонопроглот, прохрипев нечто неодобрительное и почти наверняка ругательное, начал уменьшаться, а Роб, рявкнув "Давай!" неистовой, брезгливо соскочил в жижу, вытаскивая меч и оплакивая сапоги, которые придется покупать новые. Снова. Подошву растворят соки ача, да и вонять они будут так, что вполне сгодятся для травли мелкой нежити. Вглядываясь в тройной набор сердец и желудков, пульсирующих внутри зверюги, надеясь на скорый дождь из мыла, он шел к чудовищу, готовя удар. А потом всё стало очень быстро, Роб и выругаться не успел, когда на проглота рухнул плащ и проехался вдоль тела твари, намыливая. Покровы и жидкости затрещали, ощелачиваясь, обжигаясь и скукоживаясь, слоноглот то ли ревел, то ли матерился, Циркон спешно врубался в его плоть, добираясь до строенных сердец. Получалось из рук вон худо. Твари почему-то не нравилось это, она плевалась, выпускала ложноножки, которыми умудрилась даже огреть по голове под одобрительно-вдохновляющие крики Бадб. Но двигался слон плохо и навалиться всей тушей у него не вышло. Лишь меч ушел глубже, вместе с рукой, и его пришлось с мерзким чпоканьем выдергивать.
Спустя долгие десять минут он сам походил на проглота: был розовым от слизи, гадостно вонял, но зато под сапогом лопнули одно за другим сердца, туша твари сдулась окончательно, став похожей на розовую тряпку и оставив лишь голову, на которую Роб устало присел. Картину безумия дополняли разноцветные пузыри, кружащие по ветру, оседающие ему на волосы, на локоны неистовой, и замерзающие в стынущей жиже.
И хотелось спать. Желательно - в горячей ванне. С, мать их, мыльными пузырями.
- Помолчи, mo leannan, - пробурчал он, горстями стряхивая с себя студень.
- Не могу, - с очень серьёзным лицом возразил богиня. - Это была эпическая битва, достойная занесения в саги. Как рубил меч! Как сияли в солнечном свете отростки! Кстати, тут недалеко есть река. Только лёд разбить.
- Ага...
Роб подцепил уже замечательно нахолодавшую жижу, застывавшую сливовым пудингом, рукой. Подумав, добавил еще горсть гадости. И швырнул розовый ком в жёнушку. Следом - еще один, чтобы опомниться не успела.
- Нет, правда! - под первый ком Бадб подставила руку, но часть слизи всё равно попала на щёку, плечо и грудь. От второго она успела увернуться. - Если такому учат молодых михаилитов - ваш орден нельзя пускать в Туата, феечки поголовно с ума сойдут, а его и так немного. И вообще, - третья пригоршня испятнала лиф платья, четвёртая застряла в волосах, и богиня остановилась в шаге от Роба, явно едва сдерживая улыбку. Глаза её сияли, - если ты хотел искупаться вместе - достаточно было просто сказать.
- Я думал о ванне в Пейсли, но река, пожалуй, тоже сойдёт, - последняя жменя слизи упала на землю вместе с грязными перчатками. - И я не буду тебя сейчас целовать, не заглядывай в глаза. Сначала вымоюсь.
Но обнять пришлось, чтобы не изменять героическому реноме, от которого было уже не отмыться. Ибо что может быть эпичнее михаилита, попирающего ногой жуткого слона и прижимающего к себе полуобнаженную красавицу? Разумеется, только грязный твареборец, стоящий в луже студня с уже не слишком чистой женой в объятьях.

Оставшиеся двое поддержали согласным гулом.
Получалось невыгодно. Как ни крутил Роб это дышло, с одной стороны которого были лень, неистовая и упрямство, с другой - разбойнички, а все равно прибыль не выходила.
- Господа, - вышло излишне торжественно, но он решил, что сойдёт. К тому же, до смерти надоело коверкать язык, - я ведь всё равно пройду, так или иначе. Вот только слон останется с вами, а другого сговорчивого михаилита вы вряд ли найдете. Предлагаю договориться к обоюдной выгоде. Я покупаю у вас виски, которое, скорее всего, на вашего же слона и пойдет, за золото. Десятку. Которой хватит на трех девочек и выпивку. Погляжу на вашу тварь. Быть может, даже поговорю с нею. Из уважения к вольным - бесплатно. А вместо скин ду дам записку к Бойду из Портенкросса. Ему нужны такие вот парни, умеющие топор в руках держать. Платит хорошо, кормит, одевает, крышу над головой даёт.
Бойду из Портенкросса такие парни были ой как нужны... Роб припомнил тот сброд, из которого Хоран пытался сделать полк, скептически оглядел троицу, стоящую перед ним и пришел к выводу, что еще десяток таких же полковнику ничего не испортят. Напротив. Эти, кажется, хотя бы слышали про субординацию. Он потянулся к Бадб, бережно взял горячую руку.
"Терпение, mo leannan."
- Бо-ойду? - протянул третий, казавшийся относительно товарищей низкорослым и хлипким. - Поб'режнику? Его д'ма н' бывает вовсе. Г'ррят, всё на бабу свою оставил, кррасотку рыжую. Стеррва. Т'перь и овец тама не добыть, а ведь такой сгов'р был! Пополам делили. На кой хер-р ему топоры?
- А з'лто д'вай, - главарь ожёг товарища злым взглядом, отстёгивая флягу. - И б'магу свою також, гррам'тей.
- Ну ты сказал, брат, - восхитился Роб, перекидывая ногу через седло. Писал в дороге он именно так, спешно, на колене. Впрочем, как и все, кому приходилось вести корреспонденцию на тракте. А вот чтобы скрепить письмо, пришлось достать из-за ворота перстень магистра. Фамильный достался Раймону, но в Портенкроссе были привычны к печати Циркона. - Когда топоры-то лишними были в Шотландии?
Он спешился, торжественно вручая поводья Феникса неистовой. Жеребец и без того не подпустил бы чужих, но увы, Роб был склонен к театральности. К тому же, и дальше вещать с высоты роста и седла было уже совсем невежливо.
- Будь любезна, моя рыжая стерва, пригляди. Так вот, господа, топоры лишними не бывают, особенно, если их умеют держать и хотят получить свою землю. Держи, брат, - платок с деньгами, с привязанным к нему клочком бумаги, полетел главарю. - Отдашь Джеку Скарроу, наверняка знакомы уже. Так что, говоришь, у вас там за слон?
Тварь у границ Портенкросса мешала и ему. Разве можно пасти овец, возделывать поля, охотиться, ловить рыбу, когда по землям ходит слон? Причем, почему-то розовый. А вот сговоры и кражи Роба не смутили - обычное дело, даже для лэрдов, живущих дома. За всем уследить способна только жена-богиня.
- Землю, г'ришь? - главарь встал ровнее, увереннее расставил ноги, явно никуда не торопясь. - Топорами-то могём, но к ней, к з'мле, выходит, и д'рво на хату б, и ск'тины б, и ут'рвь б - а то как бабу в'сти в д'м? Опять грраб'ть пр'дтся.
Раскатистое "грраб'ть" прозвучало с явным удовольствием.
Роб досадливо вздохнул. Вымогательство и упрямство шотландцев также прочно вошли в поговорки, как и их преданность. Но Фэйрли ждал, когда его отстроят заново.
- Утварь баба сама принесет. Приданым, - пробурчал он. - А дерево и барана с овцой дам. Остальное - наживёте. Показывайте слона, что ли.

---------------------
* боль моя

Неистовая, кажется, издевалась. Роб недовольно дёрнул плечами, отмахиваясь от мысли, кто может бегать и летать у Дугласов, потому как всё равно ничего, кроме крикс, на ум не приходило, и вздохнул.
- Моим словам. Признанию. Вопросу. Всему сразу.
Несколько секунд богиня молчала, глядя на голые чёрно-коричневые холмы.
- Начав с похоти, продолжив рабством - добровольным тогда! - скрепив разрыв кровью - ты своей, я - чужой, обновив договором с шантажом, играми и обманом, вознеся его в ренессанс и скрепив браком... наконец - став бледной тенью той, от кого ушли по спирали назад! Ты в самом деле спрашиваешь меня, почему я удивилась словам о любви, Роб Бойд? Ты - и не понимаешь? Зачем мне Тростник, ха. Я ответила, а ты не стал спрашивать, что бы я с ним сделала. Но зачем - я? Даже сейчас не уверена, что хочу спросить и услышать.
- Что сделала бы - догадываюсь. Убила, медленно. Возможно, даже скорбя.
Роб придержал Луару, на которой ехала Бадб, за ухо. Лошади это не понравилось, она взбрыкнула и щелкнула зубами, что голодная лесавка, но выворачиваться не стала, лишь злобно покосилась.
- Это странно - взрослеть, знаешь ли. Вырастать из себя же, как... тростник после пожара прорастает сквозь старые стебли. Учиться понимать, жить своей жизнью. Матушка назвала меня в честь отца. Решила, что похож. Это вдвойне странно было - осознавать, что именно ты мне подарила. Ведь могла убить сразу, но дала еще один шанс. И самое главное - семью. Благодарность - не худшая основа для чего-то большего, как думаешь? А еще - одиночество и ревность, жалость и тоска, забота и преданность, хоть в последнюю я и сам бы не поверил. Искупление, наконец.
Он досадливо умолк, понимая, что слов ему не хватает. Как объяснить, не будучи поэтом, настолько простые материи, что сложно говорить?
- Зачем - ты? Этот вояка, за чьими походами я сейчас слежу, Сулейман Кануни, о своей Роксолане сказал: "Она - всё!" Заметь, не утруждая себя объяснениями. Конечно, что дозволено султану, то не дозволено илоту. Но, mo phian*, я впервые в жизни не могу найти слов, хоть и не лгал, признаваясь.
С Розали было говорить легко. Клясться, очаровывать и обещать. Просто потому, что была она лишь игрушкой, призом в пари. Сейчас же истина давалась с таким трудом, что Роб поневоле заподозрил себя в косноязычии. Он сказал бы многое. О том, что никто не должен быть одинок. О том, как следил издали за нею, как подкармливал случайными жертвами, видел во снах. И это - было бы правдой. Быть может, расхвалил бы достоинства Бадб, изрядно приукрасив их. Но лесть - сестра лжи, мать предательства. И выходило, что он снова играл с нею, не желая того, говоря правду.
Луара, наконец, извернулась, ухватила за рукав, попытавшись выдрать из оверкота клок. Роб выругался, отпуская её. Женщины, окружавшие его, сегодня встали не с той ноги. Даже кобылы.
- Ну же, mo leannan, верь мне. Тростника нет, но ведь я - лучше. Умнее, надежнее, обаятельнее и трепливее. Читать умею, к числу прочих достоинств. Чего тебе ещё надо?
Уголки губ Бадб вздёрнулись кверху, и она проворчала:
- А ещё у тебя есть гончая, которая объедает замок. Иногда - буквально, если ей особенно нравится какой-то угол.
- Подумаешь, камень-другой, - отмахнулся Роб, улыбаясь, - зато, пока жрёт - не лает, что, несомненно, хорошо. Потому что, когда она открывает пасть не для еды... Ты знаешь, однажды довелось найти хухлика, который лежал, закрыв уши лапами, чтоб не слышать, как Девона гавкает. Никогда не забуду глаза бедолаги, он буквально умолял взглядом избавить его от мучений! Вся скорбь мира была в очах!..
Неистовая начала улыбаться - и от этого было хорошо. И становилось наплевать, что ждёт его в посмертии, ведь жил он сейчас, а не когда-то после. И лишь одна мысль мелькнула - эту жизнь мог прожить другой, тот, умерший родами, место которого занял Роб. Погребла ли того младенца неистовая или, быть может, кто-то из братьев зарубил очередного поронца, не задумываясь? Может быть, это был даже он сам?
- И ты, небось, безжалостно его зарубил, - попеняла Бадб, улыбаясь уже открыто. - А у самих в саду такой бегает и кормится печеньем. Лицемеры. Представь, как прекрасен был бы мир, если бы всю нежить перевести на печенье! Да, - добавила она небрежно, - твой тёмный с nighean благополучно вернулись в резиденцию.
- Он, кажется, самый светлый из всех, моя Бадб. А хухлика я не тронул, за него заплатить некому было.
Роб вздохнул, хмурясь. Раймон вернулся, и ему нужна была помощь. К тому же, верховный почти наверняка уже отдал ему письмо, о котором Роб запрещал себе думать. Потому что мысли вызвали ревность: нехорошую, собственническую. Папаша де Три отчего-то считал себя вправе писать такие записки, обращаясь к ребенку, которого не растил, как к сыну.
- Спасибо, что сказала, mo leannan.
- Знаешь, кажется, они двинутся на запад, - беззаботно продолжала Бадб, разглядывая чёрные с прозеленью холмы, которые вскоре обещали покрыться цветочным ковром. - Не завидую его старику. Кажется, настроение у твоего самого светлого не очень, а упрямства - как у некоторых магистров.
- Старик швырнул его мне в руки, как щенка, которого лучшая гончая нагуляла от деревенского брехуна. Надменный, холодный, равнодушный. И Раймон быстро забыл его. Не припомню, чтобы он спрашивал о родителях когда-то. Жаль, у нас с тобой... Впрочем, не важно, моя Бадб. Весна всегда нагоняет на меня печаль, напоминает о возрасте.