Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Spectre28 >>>]

- Слушай, я и так потрёпан судьбой и непреодолимыми обстоятельствами... А ты, кажется, решил меня добить, вывалив на голову половину Писания. Не хочу я здесь говорить зачем я туда еду, хотя ты, похоже, считаешь таверну безопасной. Можем завтра по дороге обменяться сакральными знаниями, - ты скажешь мне зачем я тебе сдался, а я скажу куда и зачем я еду. Ну, или расскажи почему эта таверна, кажется, тебе настолько надежной. - Уилл кивнул через плечо на стойку. - И что это за ключи. Если знаешь.
Сейчас, по правде, он предпочёл бы, чтобы Скрамасакс послал его к чёрту и он с чувством выполненного долга пошел спать. Но всё равно ждал ответа, или хотя бы еду.
Еду, наконец, принесли. Радель равнодушно глянула на михаилита, кивнула ему, и поставила перед Уиллом миску, полную горячей похлебки. Медленно улыбнулась. Зацепилась шуршащим подолом за колено. Оглядываясь ушла.
- Надо же, - Скрамасакс лениво перекатился ближе к камину, - в кои веки неприступная Радель показала, что ей кто-то по душе. Ключи - да чёрт их знает. У трактирщиков вечно всякая дрянь водится.
Уилл не без труда отвёл взгляд с поясницы девушки. Странно, что он так явно пришелся кому-то по душе... Наверное, она хотела его развести или собиралась в последний момент продать ему святые мощи. Он пожал плечами.
- Видимо, ей нравятся пришибленные. - Ключи были странными. Как будто не из Англии. И вообще таверна была странной. Уилл взял миску в руку, так чтобы та не обжигала, и откинулся на спинку стула. - Давно знаком с хозяином таверны? Неплохое место, особенно для провинции.
- С хозяйкой, - поправил Скрамасакс. - Радель - хозяйка. Наезжаю, бывает, от случая к случаю.
Похлебка была не весть какая, но Уилл так проголодался, что и она показалась манной небесной. В зале неожиданно заиграла музыка и стало больше людей. Прибавилось симпатичных и не очень горожанок. Начались танцы.
Уилл пару секунду глядел на танцующих. Девушки взглядом звали Скрамасакса и, кажется, даже его присоединиться. Михаилит при этом смотрел на происходящее с каким-то ироничным умилением и подниматься не спешил. Уилл положил миску на стол и потянулся. После того как он поел, мир вокруг стал плавнее и добрее.
- Не любишь танцевать?
Михаилит, в очередной раз набивавший трубку терпко пахнувшими травами, улыбнулся и пожал плечом. Правым.
- Не люблю крестьянок. После пары лет на тракте приедаются, знаешь ли. Иди, эвон как на тебя вон та толстушка смотрит, того и гляди дыру выжжет.
Уилл поставил пятку правой ноги на колено левой.
- Это она на кашу так смотрит, а не на меня. Да и не нравятся мне толстушки. В Ланкастере я хочу узнать про местных иоаннитов. На чём они зарабатывают и вообще, чем занимаются. Какие о них слухи. Может быть, ты слышал что-нибудь такое? - Всё-таки он только предполагал, что Алетта у рыцарей, а оказаться она могла вообще в другом месте. Ему уже осточертело бесконечное спасение жены, но слепая спешка могла только растянуть дело.
- Послушание. Благочестие. Нестяжание. Святой жизни братья-госпитальеры. Ты знал, что когда в предводитель мусульман Саладин изгнал крестоносцев из Иерусалима, в плен попал один госпитальер? На допросе гневный вопрос задал ему Саладин: «Как допустили вы, сыны Святого Иоанна, беззаконие в Святом Городе? Или забыли вы все три обета?» Молчание было ответом иоаннита победителю крестоносцев. Трижды задавал свои вопросы рыцарю воин ислама. Молчал рыцарь-госпитальер. И ничего не понял разгневанный султан, не заметил отрешённого взгляда за горизонт. «Кинжалом взломайте уста нечестивцу!» – велел Саладин. Бросились к стоявшему на коленях госпитальеру, и - отшатнулись. Он был мёртв. Последним усилием рыцарь остановил своё мужественное сердце.
Скрамасакс поморщившись, потёр плечо. Толстушка теперь глядела на него, должно быть, привлеченная задумчивой мечтательностью на его по-девичьи нежном лице, удивительно напоминающем чертами покойницу Птичку.
- На что тебе госпитальеры, почти друид? Говори, пока мы в толпе и никто не сможет подкрасться.
Уилл устало вздохнул. Каждый раз, когда приходилось рассказывать про похищение Алетты, он чувствовал себя идиотом, который не уберёг жену. Ещё он чувствовал, что женился рано и нужно было вместо этого трахать селянок, пока не надоест.
- Мою жену похитили работорговцы и я хочу проверить не у госпитальеров ли она. Похитили её примерно сутки назад, около рыбацкой деревни в паре часов в пути от места, где мы встретились. - я знаю, что с берега её перевезли на корабль работорговцев.
Уилл потёр глаза.
-А теперь расскажи почему ты не послал меня к бесовой матери сразу при встрече. Если дальше мы поедем вместе, то мне будет спокойней, если я хотя бы частично буду знать твою мотивацию.
- К бесовой бабушке, небось, очередь уже больше, чем к мяснику в пасхальную неделю, - пробурчал михаилит. – Мне тоже нужно в Ланкастер. Не за женой, впрочем.
Уилл потёр ноющую шею. Было понятно, что михаилиты в силу профессии не визжали при виде ходячих коряг. Но всё равно, у Скрамасакса должно было быть что-то на уме.
- А зачем тогда?
- Во имя славы Господней, - удивленно моргнул Скрамасакс.
Уилл скорчил гримасу, которая должна была показать, что ответ михаилита его не впечатлил. Скрамасакс перебарщивал с правильностью, - создавалось впечатление, что он был вором и на нём горела рубашка.
- Ну как хочешь, можешь пока не рассказывать. Так что про иоаннитов можешь сказать, кроме сомнительных баек?
Некоторое время михаилит любовался дымом от трубки, чему явно не способствовали визги девиц, отплясывающих под скверную музыку.
- Да я правдив, как поп на исповеди, - сообщил он, наконец. – Странно, что ты ничего о них не знаешь… ну да ладно, прощу необразованность. В конце концов, я же клялся служить на благо людей, а просвещение – тоже оно. Non nobis, Domine, non nobis, sed pro aliis vita et officii pro gloria tua, угу. Значит, так. Госпитальеры возникли в тысяча девяносто девятом году волей Папы. Ему же они и подчиняются по сей день. В обязанности им вменены заботы о неимущих, больных и раненых. К слову, рыцарями там могут быть только знатные. Дают обет безбрачия. Что еще?.. Ходят слухи, что они постигли тайны врачевания халдейских мудрецов. Наш Верховный их так и называет – боевые санитары. Несмотря на обет нестяжательства, живут неплохо, ибо Орден копит богатства еще со времен войн за Гроб Господень. На Родосе у них хранится частица святого Креста. Ну, рабов на рынках выкупают, случается.
Уилл потёр лицо рукой. Ничего нового, да и с чего Скрамасакс должен был знать что-то новое? Создавалось впечатление, что орден подрабатывал, посредничая в продаже рабов, и время от времени для виду и прикрытия покупал и освобождал одного-двух.
Ни с командой корабля, ни тем более с орденцами он ничего сделать не мог. Так что оставалось только выкупить Алетту. Конечно, таких денег у него при себе не было, но тут могла хоть на что-то сгодиться дворянская фамилия. А согласиться выдать такие деньги под расписку согласились бы только сами госпитальеры. Так что, говорить нужно было с ними. Музыка в зале стала ритмичнее и веселее. Зазвучали слова:

Жил да был, жил да был, жил да был один король.
Правил он как мог страною и людьми.
Звался он Луи Второй, звался он Луи Второй,
Но, впрочем, песня не о нем, а о любви.

[Leomhann >>>]

Уилл развернулся и посмотрел на танцующих. Свет в зале был приглушен, и хорошо освещалось только место, где танцевали. Они со Скрамасаксом сами сидели в полутьме. Перед глазами по очереди раскручивались подолы разных цветов - тёмно-синий, зеленый, желтый. Хозяйки некоторых были очень даже симпатичными. Кто-то в зале хлопал в такт музыке, кто-то подпевал. Уилл обычно не любил людные и шумные места, но тут было неплохо.

Все могут короли, все могут короли
И судьбы всей земли вершат они порой
Но что ни говори жениться по любви
Не может ни один ни один король
Не может ни один ни один король

Он вернулся взглядом к Скрамасаксу.
- Совсем охренели... Ну да ладно. Не знаешь кто у госпитальеров за главного в Ланкастере? И что он за человек.
- Да, - елейно согласился михаилит, - охренели. Так королевское достоинство попирать! Саймон Харкот у них прецептор здесь. Властолюбив. Ты ведь де Манвиль, верно? Помнится, ты у нас в лазарете был. Так вот, Харкоты - дальняя родня де Манвилям. Пятое родство, но кровь - не водица.
"Саймон Харкот", Уилл отложил имя в голове. Он мгновение смотрел на Скрамасакса. В итоге михаилит узнал всё, что хотел, и не рассказал о себе ничего.
Скрамасакс ему понравился, хотя и был слегка заносчив. Ну да ладно, для михаилита заносчивость, хотя бы лёгкая, - была как "доброе утро", "привет" и "пока". И всё равно оставалось, что-то, чего он не знал. У Скрамасакса должна была быть причина тратить столько времени.
- Так я и не понял, зачем ты со мной возишься. Ну да ладно, хотел бы стукнуть по голове - стукнул бы ещё в лесу. Спасибо, что рассказал про Харкота. Помочь он мне, вряд ли, поможет, но теперь хотя бы есть повод встретиться. Иду спрошу про ключи.
Радель стояла за стойкой, подперев подбородок рукой, и задумчиво глядела куда-то в зал. Платье шло ей к лицу, - сочный желтый цвет со снежно-белыми рукавами. В нём трактирщица напоминала какую-то яркую восточную птицу.
Уилл слабо представлял, как стоило начинать разговор в таких ситуация. Эта часть жизни как-то пролетела мимо него, так что он просто поборол желание ретироваться и завалился за стойку.
- Вам случайно нахлебник не нужен? - Он кивнул в сторону, висевших за стойкой ключей. - Необычные ключи, никогда раньше таких не видел.
- Ну что ты, милый, - нежно вздохнула трактирщица, - самые обычные необычные ключи. Продаю их.
Уилл косо улыбнулся. Он даже был неуверен, нужно ли ему это, а ведь он ещё и был женат. Но разговор шел плавно, и помогал отдохнуть что-ли.
- Ух ты... И от чего эти обычно необычные ключи? И сколько они стоят?
- Вот этот, с розой, - Радель ткнула пальцем в первый ключ, - может однократно открыть дверь в вечную весну. Этот, с бабочкой - вернуть одну душу из лап смерти. Этот, со стрекозой и виноградом - подарить сердце ветреницы, а этот, с ящерицей - исцелить и спрятать. О цене сговоримся, если будешь брать, милый.
Уилл почесал затылок, не убирая улыбки с лица. Интересно, кто это торговал таким ключами. В прошлый раз после таких торгов он чуть не отдал богу душу, прямо на фэевском рынке.
Но предложение обзавестись верностью Алетты заставляло задуматься. Всё-таки такая верность была ему не нужна. Да и кто сказал, что Алетта была ему неверна? Или что он был так уже верен ей?
- Сердце, говоришь... Ну, насильно мил не будешь, а вот про спрятать интересно. Его я может быть и взял бы, но зависит от цены. В прошлый раз я от такой покупки чуть сам в ящик не сыграл.
- О, ну этот самый дешевый, - Радель пожала плечами, - всего-то склянка с кровью человека, дважды вошедшего в одну реку; возродившегося, не умерев; ставшего собой, оставаясь другим. Ибо ящерица - символ возрождения. Она заново отращивает брошенный в минуту опасности хвост. Она зеленая, умеющая затаиться среди зелени и схожая с растительностью по свойству возрождаться.
Уилл почесал затылок. По описанию нужна была либо кровь михаилита, либо кровь Иисуса. Можно было попробовать отделаться вином для причастия.
- Не сказать что просто... Боюсь представить чего стоят остальные три ключа.
- Тебе, милый, это совсем просто, - просветила Радель, нежно глядя на него.
Уилл пожал плечами. Для него задача точно не звучала простой. Да и как показывала истрия с Алеттой и Птичкой, кровью лучше было не разбрасываться.
- Ну это как посмотреть, и если ключ того стоит. Спрятать и исцелить он может один раз?
- Но зато делает это воистину божественно!
Уилл наигранно подозрительно прищурился. Его уже нахлобучивали богини, принимавшие и менее привлекательную форму.
- Кстати, я забыл представиться. Меня зовут Уилл де Манвиль. А тебя?
- Разве брат Скрамасакс не сказал моё имя? - удивилась Радель, погрозив пальцем михаилиту. - Я - Радель.
- Красивое имя... - Уилл посмотрел в зал, уперевшись логтями о стойку. Танцующие совсем разошлись, так что уже позорили не только корону, но и церковь и всё остальное. Он слегка наклонился головой к трактирщице.
- Не хотите потанцевать?
- Прости, милый, - огорченно вздохнула та, - но я танцую только вон с тем нещадно дымящим рыцарем.
Уилл развёл руками. Может быть оно было и к лучшему.
- Ну на нет и суда нет. Если будет нужная кровь, то обязательно заеду.
Уилл потянулся, чувствуя как всё тело ноет от усталости. Внутри было душно, шумно и как будто начинало вонять тленом. Он поморщился, и пошел к двери. Комнат в здании не было, так что было проще надеть браслеты и уснуть под каким-нибудь деревом на окраине города. Так с них был бы хоть какой-то толк.
Уилл открыл дверь и вышел обратно в зал. То-есть он как будто вышел, но оказался просто повёрнут лицом в зал.
Уилл тяжело вздохнул, потирая глаза. Подошел к окну и открыл его. Вылез и снова оказался в комнате. Это напомнило ему случай, когда он попал в книгу. А это был плохой случай. Он подошел к Скрамасаксу, и несильно толкнул его ступню носком сапога.
- Я так понимаю таверна не отпускает своих гостей до рассвета?
- Еще раз пнёшь - оторву ногу, - сонно пробормотал тот, - и скормлю костелапу. Которого сам создам. Ложись спать. Таверна не выпустит тебя без меня, а я предпочитаю ночевать под крылышком у Радели, нежели в Ливерпуле. Здесь безопасно.
Уилл выругался, доставая из сумки браслеты.
- Разрешаю разбить морду каждому, разрешаю разбить морду каждому...
Ну по крайней мере так становилось понятно, почему Скрамасакс с ним разговаривал. Он был таким же пришибленным. Уилл ещё раз оглядел зал, где все продолжали веселиться, и завалился спать на скамейку, накрывшись одной из шкур.

[Spectre28 >>>]

КОРОЛЬ ГЕНРИХ ВОСЬМОЙ

В спальне продолжалась обычная утренняя суета. Пара слуг выбивала и встряхивала матрасы с кровати, пажи подвязывали пологи к резным столбикам, а мастер гардероба Джейми Стаффорд, грозно хмурясь, тыкал пальцем в теплые меховые туфли. Точно королём в этой спальне был он и твердо знал, что нужно носить за завтраком. Окна растворили; прохладный ветерок трепал занавеси и пах чем-то непотребным, словно под стенами что-то сдохло. Слегка ныла нога. Наверное, потянул вчера, когда прыгал с ракеткой. Ничего, растереть - и всё пройдёт.
"Может, выехать на турнир под вымышленным именем? Будет не Зелёный рыцарь, а Медный - народ оценит, не зря же Крам говорил, что меня с любовью прозывают старым медным носом - как признание, что король ещё ого-го и веселиться умеет, как никто другой. Странно, что Крам это так осторожно говорил - словно мне надо было гневаться. Умный, а дурак: на обзывания стариком гневаются только старики".
Гарри поднял бровь, и Томас Калпепер почтительно поднёс круглое зеркальце в золотой, с жемчугом, оправе. Удивительно. Сорок лет, а в лице словно ничего не изменилось с тех пор, как в такой же солнечный день он выспрашивал у Говарда, как же прошли похороны Артура.
Да, надо выехать в простой броне без гербов, а королевскую ложу завесить, чтобы не догадались. А потом, победив, подъехать к помосту, словно в ожидании королевской милости, снять шлем и повернуться к трибунам.
"Надо было этому последнему Йорку поединок предложить. Жилистый, статный, и вон как того француза уделал, поганец - почти как я в молодости. Заматереть, конечно, не успеет. Завянет. Не сезон, ха-ха!"
Купаясь в будущих аплодисментах, восторженном народном оре и подхалимаже всех этих бургундов, Гарри довольно сощурился, разглядывая в зеркальце налитую румянцем - лосьонным, медным! - щёку, толстое ухо, гордо торчавшее под шапкой. Двадцать лет - как миг. Конечно, лицо стало более мужественным, но так и полагается. Те же тонкие черты, тот же взгляд, тот же разлёт бровей. Был золотой принц, стал золотой король. Да, народ будет в восторге.
Прошуршало скромное серое платье, остановилось, ожидая внимания. Оглядываться не хотелось. Будь это нежная овечка Дженни, статная Бэби, даже эта ведьма Анна!.. Но платье не врало, и кто же захочет менять зеркало на Греечку? Скучная, вместо груди - молитвенник. Интересно, с Дакром хоть его откладывала?
"Хм-м. Жена одного предателя, любовница другого. Умеет же находить. Может, предложить Краму её в соколы взять? И лицо подходящее. Или на гончую больше окрасом похожа? Нет, тогда Крам не возьмёт, хе-хе".
Развеселившись, Генрих взглянул на присевшую в глубоком реверансе Клариссу почти благосклонно, по-рыцарски. В конце концов, она же не виновата, что такая. На всё благоволение Господне. Жаль только, что пришлось стать Генрихом.
"Надо будет поохотиться. Завтра же. На воздух, на свободу!"
- Ваше Величество, - Кларисса Фицалан своё место знала. Глядела в пол, мило улыбалась и совершенно не любовалась своим королём. И повелителем, между прочим. - Государь. Я пришла просить вас, как истинного рыцаря, заступника. Мой супруг, увы - бывший уже, всегда говорил, что если случится беда, я смогу искать помощи у вас.
- До того, как стал предателем говорил, или после? - Поинтересовался Генрих и погрозил ей пальцем. - Наверняка после, потому что предательство в нём, можно сказать, ещё с опыления. Поэтому, дорогая наша Греечка, то, что вы пришли со своей бедой к нам - это, несомненно, правильно. Но то, что ссылаетесь вы при этом на слова, к счастью, бывшего супруга - неверно, потому что наверняка говорил он их, издеваясь над нашим величеством, а, значит, и над страной, и народом - и над вами тоже. По подлости натуры, в которую мы так долго не хотели верить.
"Хотя давно стоило бы уже научиться верить королевскому сердцу и королевскому уму. Но как же это трудно!"
Генрих отвернулся, дёрнул уголком рта.
В уголке один из пажей, Уильям Комптон, бережно протирал фигурки на шахматной доске. Доска некогда принадлежала Перкину Уорбеку, которого приветили шотландцы, признали королём Ричардом Четвертым и обеспечили высокородной супругой. Тогда претендента казнили, а вот доска - осталась.
"Терпеть не могу казни. Ну зачем они это с собой делают? Нет, чтобы жить спокойно, так нет, сплошные доски".
- Государь! - Кларисса испуганно посторонилась, пропуская Томаса Болейна с бархатным, шитым золотом и каменьями дублетом в руках. - Дик никогда не говорил плохо о вас, клянусь Господом нашим. Он всегда гордо носил на щите тот девиз, что ваш отец даровал его отцу: "Верный во всём". Прошу вас, государь, милости для него. Разве не горе, когда дети остаются сиротами?
Генрих почти улыбнулся снова - печально и понимающе. Насколько же по-разному видят мир обычные люди и король, и как от этого грустно. Верный во всём - хорошо, но кому? Испанским католикам? Сатане, который наверное и давал победы на турнирах? Своим похотям? Даже имя - одно только имя, словно эти суррейцы с радостью ставили себе клейма, гордясь порочностью - уже намекало на его истинную природу.
- Детей воспитает синьор, - мягко ответил Генрих. - Это его обязанность, а вам мы найдём действительно верного мужа с хорошим именем. На ком бы... м-м... ну вот например, Калпепер. Честная душа, далеко покатится.
- Но, государь, ведь я беременна! И это ребенок Дика, хоть никто и не верит. Ричард обещал содержать и его, и меня, и... Пощадите, государь! Вы ведь милосердны и чисты, как сам Господь!
Греечка залилась слезами, пала на колени, и Гарри тяжело вздохнул. Всегда одно и то же; знают ведь, что король не терпит женских слёз, что он мягок и добр - и рыдают.
"Словно мне самому хочется рубить головы! Но доказательства!.."
- Ну, милочка, не плачьте же. Всё решит суд пэров, и это уже не в моей власти. А этого ребёнка тоже синьору. Почти на порог к михаилитам, верно?

[Leomhann >>>]

- Ой, вы такой затейник, сир, уже и леди Фицалан тут. Я ревную, хи-хи. Ну кыш, кыш, дорогая Рисса. Отдайте короля мне. А вас Её Величество зовет. Вы так успокаивающе читаете псалмы!..
"Псалмы ли?"
На мисс Лил Каффли смотреть было приятно, как на овечку, ощипывающую майский лужок, и Гарри решил отложить разговор с секретарём о том, что в спальню вламываются все, кому не лень, без представлений и спросу, словно не королю тут ноги обтирают, а пустому месту. Словно не важно, хочет король кого видеть, или не хочет. Впрочем, Лил видеть - и щупать, и не только - хотелось. Многократно.
Не обращая внимания на то, как Греечка, утирая слёзы и прижимая к груди псалтырь - а точно ли там только псалмы? Надо попросить Крама проверить, - послушно бредёт к выходу, Гарри приятно улыбнулся.
- Какие же псалмы нынче хочется почитать нашей любимой Анне?
"Знает ли она про глубину порока, в которую погружена королева? Наверное. Трудно не знать".
Верить в это не хотелось: мисс Лил была прекрасна и чиста, смотрела ясно, смело, и в глазах её Гарри отражался не хуже, чем в зеркале. Способна ли такая женщина на подлость? Может быть, она специально ищет его общества, чтобы не быть рядом с Анной? Но сколько раз можно не верить в то, что подсказывает разум? Лил здесь только потому, что Анна послала её за сообщницей... Но, может, она просто - невинная жертва?
- Ах, ну какие псалмы могут быть рядом с вами? - Лил бесцеремонно плюхнулась ему на колени, придавив их пышной девичьей попкой. Ногу пронзила алая вспышка, и Генрих едва удержался, чтобы не поморщиться. - Вот скажите мне, сир... Ой, вы такой лапочка, я вся изнемогаю! Вот из-за таких мужчин и стоит травиться, как бедная де Бель. Скажите мне, неужели вы в самом деле верите, что эти гадкие пэры казнят негодяя Ричарда Фицалана? Разве вы не можете стукнуть кулаком по столу и запретить им это? Ох, как представлю - сразу... хи-хи.
Разочаровываться было больно, но привычно.
- Но милая, - вздохнул Генрих, обнимая Лил за талию так, что корсет хрустнул. - Я ведь не деспот. Генрих Восьмой славен тем, что положил конец беззакониям и убийствам, страна не поймёт. Милостью короля даны народу законники и суды, никого в Англии не душат тайно подушками, не закалывают кинжалами - но и не спасают тоже, потому что если человек виновен - значит, он виновен. Разве это не мудро? Ведь стоит сделать один маленький шажок назад - и дальше, глядишь, придётся бежать.
"Значит, Анне Болейн зачем-то нужен Ричард Фицалан, Йорк, связанный и с испанцами, и с католичеством. Господи, помилуй, эти сети затягиваются всё плотнее и плотнее. И Бойд... а, значит, и Бэби? Нет, этого не может быть. Бэби слишком чиста, слишком непорочна и верна..."
- Вы самый мудрый, самый красивый и самый-самый, - проникновенно заверила его Лил, нежно целуя в щёку. - Вы не подумайте, я не умоляю простить его. Только помиловать. Представьте, каково этому гордецу будет жить в изгнании! Он же сам удавится, хи-хи.
"А вдруг они с Анной тоже любовники? Изгнание - как же. Вернётся втайне, и они будут вместе хихикать над глупым королём, который - да-да, ничего не подозревает, а наш пострел везде поспел. Интересно, когда именно они?.. Наверное, после того турнира".
Аккуратно ссадив Лил с колен, Генрих поднялся и прошёл к окну, распугивая пажей. Подхватил с доски белого ферзя и сжал в кулаке, словно пытаясь раздавить. Вот всё портит Анна. Даже несчастную Лил - и то совратила, иначе разве ж та сказала бы такое, словно ей мало нашего общества, и нужен ещё и Фицалан? Нет. Изгнание? Разве что изгнание в Тауэр или Бермондси - говорят, там даже палач живёт в камере. Но казнь - тоже изгнание, разве нет? В огнь и пламень...

[Spectre28 >>>]

- Лорд-канцлер Кромвель, - секретарь вспомнил-таки о своих обязанностях и заглянул в дверь. - Прикажете принять?
- Да!
Крама хотелось вдыхать, как свежий воздух. Вот уж кто-кто, а лорд-канцлер не станет просить за изменника - разве же не он собрал все те материалы, когда Гарри, сам себе не веря, выразил сомнение по поводу Фицалана? Это не фрейлина, которой Анна могла заморочить симпатичную, но - прости, Господи, прегрешения мои, - пустоватую головку. Но ведь Лилия казалась такой светлой... неужели всё-таки колдовство?..
Крам, ничтоже сумняшеся, невозмутимо положил на стол огромный лист, на котором даже от окна различалось слово "Помилование".
- Подпишите, государь.
Секунду Генрих смотрел на бумагу, не понимая, потом стиснул шахматную фигурку так, что она и правда хрустнула.
- И ты, Брут?! Тебя, тебя-то чем улестили?! О, горе престолу, потому что если не верить Краму, то кому же вообще можно верить?!
- Кромвель. Томас, - отрекомендовался канцлер, выводя Лил за локоток и плотно захлопывая дверь. - Давайте рассуждать логически, государь. Во-первых, Север пылает. Они поднимают стяги Йорков, и если мы сейчас отправим данного конкретного к праотцам, то потушить даже кровью не сможем. Во-вторых, он - вассал шотландского лорда. Проблемы с королем Шотландии нам не нужны. В конце концов, вы в своей великой мудрости выдали туда свою сестру замуж некогда, и юный король - ваш племянник. В-третьих, лучшая ищейка рыл, применяли даже чрезвычайные воздействия, и вот протокол Клайвелла - признаков вины нет, не доказано.
"Может, ещё Анну ему подарить? На какие ещё унижения пойти ради страны?"
- Может, ещё и извиниться прикажешь? - Генрих фыркнул, швыряя ферзя на пол. За фигуркой тут же поспешил Калпепер - небось, рассчитывал получить отрез парчи за услужливость. Фигу! - Если даже всё так - тем более рубить голову! Трижды. И ищейку поменять, потому что если эта нюх...
"А ведь Клайвелл этот, кажется, у дверей королевы дежурил? В покоях был? А вдруг он тоже... его тоже..."
Генрих стукнул себя ладонью по лбу. И как это Крам не подумал, не напомнил? Отчаянно стало жалко себя, и Гарри понял, что ему очень не хватает Уилла Соммерса. Вот кому можно было сполна пожаловаться на несправедливость жизни. Куда он вообще пропал?
- Всё это так, государь. Но зачем же казнить? Его сделают мучеником. Молодой принц, красив, статен, ангельская улыбка, звезда турниров. Да через сутки его старая рубашка станет целебной! Лучше уж помиловать, а потом тихо и аккуратно сбыть с рук. Заболел.
Крам вздохнул и бережно, с намёком, поправил лист на столе.
"А ведь казался умным человеком..."
- Что я, восточный сатрап, что ли?! - Генрих дотронулся до листа и отдёрнул руку, словно обжегшись. - Какое тихо и аккуратно, ты что. Если невиновен, так невиновен, то перевесить суд человеческий может только суд Господень. Если повезёт, то и правда с коня свалится, да и... хотя этот вряд ли, конечно. Разве что воистину Божьим попущением. Ладно, - даже договаривалось через силу, но пришлось, потому что такова королевская доля. - Оставь пока. Подумаю.
- Подпишите, сир. Этот ваш Калпепер уронит кубок с вином, а я писал ночью, сразу как Клайвелл протокол передал.
"И минуты покоя не даст".
- Да уж не перетрудился, - проворчал Гарри, неохотно принимая перо. - Небось заранее все три слова написал, потому что при другом протоколе рубашки бы точно так же исцеляли. А что ночь - так говорят, ты всё равно вовсе не спишь.
- Потому что измены много, когда спать. Распустились, - вздохнул Кромвель. - Клайвелл в прошлом месяце на воротах католиков перевешал, а всё не уймутся. Пишите, сир, пишите.
"Что б он и правда с лошади свалился и шею сломал. И Крам вместе с ним".
За последнюю мысль тут же стало стыдно. Лорд-канцлер искренне служил стране, как никто другой. И даже если ошибался, то с благими намерениями. Пусть.
Отчего-то Генриху казалось, что перо должно скрипеть, брызгаться чернилами, может, порвать бумагу, но нет. Секретарь заточил его, как следует, чернила разведены по-королевски.
"Henricus Rex. Нате, кровопивцы".
- Там за дверью Циркон ошивается, - буднично, точно магистр михаилитов приходил во дворец каждый день, доложил Кромвель, аккуратно сворачивая свиток. - Как обычно, с кипой бумаг. Примете?
"Хотя бы удовлетворения не показывает, что заставил своего несчастного короля помиловать этого предателя. Почему иногда кажется, что последний сапожник в этой стране свободнее, чем я? И этот ещё... небось тоже умолять будет. Под ежегодный отчёт о делах ордена".
Как ни странно, мысль даже немного утешила: помилование уже подписано, так что унижаться этот шотландский лэрд будет зря.
- Приму.

[Leomhann >>>]

Гарри, стараясь не морщиться, прошёл к креслу и уселся, непринуждённо положив ногу на мягкую скамеечку.
Роберт Бойд был бледен под загаром, но Гарри даже не успел порадоваться, что хоть кто-то в этом государстве спит ещё хуже, чем король: под руку с магистром павой шествовала Бэби. Следом тащил кипу бумаг кто-то юный в тёмно-синем михаилитском, но его Генрих едва заметил. Бэби была... Бэби. Гарри словно вернулся в другую весну, или во все сразу: в тот апрель, когда впервые увидел на балу у Маунтжоя - ах, сколько их ушло... - Лиз Блаунт, в ту охоту на косуль, после которой, разгоряченный и пахнущий лесом, добычей, кровью, он впервые встретил Анну в том самом зелёном платье, словно фея посреди...
Охота. Да, он ведь думал об охоте! Не завтра, а сейчас, немедля!
Генрих словно наяву услышал лай гончих, звуки рогов, почувствовал конские бока меж бёдер. Он со стуком опустил ногу на пол, словно вбивая её в сапог. Мышцы играли силой, ветерок из окна нёс сладость майских лугов. Где там камергеры?! И почему Крам покашливает? Простыл?
"Ах, да".
Сэр Фицалан казался нынче незначительным, и Гарри внезапно порадовался тому, что Крам уже уговорил его помиловать негодяя. Правда ведь: и север горит, и такой повод порадовать Бэби, этого единственного чистого ангела среди придворных козлищ. А дальше - всё в руце Господней.
- Лорд Роберт, леди Бадб.
- Ежегодный отчёт о деятельности Ордена, государь, - поглядывая на шахматную доску, куда Гарри так и не вернул ферзя - так ей и надо! - сообщил Бойд. - Если позволите, то в зимне-весенний период одна тысяча пятьсот тридцать пятого года рыцарями и воинами Ордена было уничтожено свыше двадцати тысяч тварей различного генеза, из них не менее четверти со следами некромагического вмешательства, что свидетельствует об активизации отдельных некромагов и сект люциферитского...
- Да бросьте, магистр, - отчёт, конечно, стоило выслушать, оценить, сделать заметки, передать лорду-канцлеру, но Генрих чувствовал себя юным бунтарём. Вскочив, он с удовольствием прошёлся к окну, обратно, наслаждаясь тем, как гуляет в икрах кровь. Тьфу на этих претендентов. - Пусть юноша оставит эту кипу секретарю, давайте лучше сыграем. Быстренько, только вы - белыми. А то Краму вечно некогда, Соммерс куда-то пропал, а эти юнцы нынешние - даже пить не умеют. А леди Бадб нам тоже сыграет. К слову, об этом вашем вассале...
Пока Генрих думал, как лучше подать новость - не извиняться же в самом деле! - леди Бадб вздохнула - а вздыхать ей было, чем!
- Нельзя ли подержать этого поганца в Тауэре подольше, ваше величество? Мы были так расстроены тем, что он причинил вам обиду...
- Да, миледи была расстроена, - подтвердил Бойд, споро расставляя фигуры. - Но засранца и впрямь лучше закрыть надолго, государь. Хотя бы пока я не остыну. А то ведь прибью его гвоздями к стене, а милорд Кромвель скажет, что знамя Йорков поднял. Оно мне надо, в мои-то годы?
"А белыми играть не отказался. Из почтения к нам? Или желает играть на стороне Анны?"
Магистр, ничтоже сумняшеся, достал из рукава ферзя и поставил на доску. Фигурка не подходила набору, выбивалась, и чем-то походила на Бэби. Фигура - фигуристостью, хе.
"А это значит, что он хочет поменять королеву? На правильную шотландскую девочку? Конечно, они-то рожают наследников дюжинами... интересно, если ли у Бэби сестра? Но нет, Господи, моя чистая, святая Джейн!.."
- Да какие годы, магистр, - благодушно ответил Гарри. Напружинил руку, и мышцы вздулись, как двадцать лет назад. - Знаете, что? По милости своей и уважению к нашим шотландским подданным сэра Ричарда я, увы, уже помиловал, но речь не о том. Знаете, косули, грачи, цапли - всё это было, всё это приелось. Снова собаки, снова соколы, как сто раз... хочется такого, чтобы сердце горело.
Сердце горело и так, но Генрих выпрямился, поняв, наконец, что ему нужно.
- Вот вы говорили про этих, различного генеза. Давайте устроим охоту на что-нибудь из ваших списков. Скажем, через неделю?
Играющая на вёрджинеле леди Бойд сбилась с нот, но магистр даже бровью не повел, перемещая королевскую пешку на две клетки вперед.
- Через неделю не выйдет, государь, - просто ответил он, густо насыщая речь шотландским акцентом. - Надо найти, выследить, а возле Лондона мы всё зачистили. А вот хотите, в июне на гравейров сходим? У них аккурат детеныши выводятся, да и на кладбище в Билберри их пруд пруди. Они шустрые, что потирушка. А если ахнет - пиши пропало, зубы-то не чистят.
- В начале июня. Только без поддавок, - Гарри погрозил магистру пальцем. - Знаю я, как эти охоты делаются, медведей порой жальче, чем себя. Хотим настоящую тварь, природную, опасную, чтобы ухх! И ещё одно.
Разговор горячил, вспоминать о неприятном не хотелось, но Генрих всё равно прошёл к рабочему столу, поднял кипу писем, отложенных на край, покачал на ладони, размышляя.
- Ещё мы хотим посмотреть на ведьму. Тоже настоящую, природную, всё, как полагается. Охотиться, так и быть, не будем, но чтобы нашли и продемонстрировали.
"Чтобы я мог посмотреть, ощутить, сравнить. Будет ли похожа Анна?.."
- Означает ли это, что Ордену отныне даны полномочия инквизиции? Тогда мне нужна бумага. А поддавки, - Бойд расстегнул ворот рубашки, демонстрируя повязку на шее, сквозь которую алела кровь. - Твари в них не умеют. Но поскольку вы - мой король, сир, и другого я не хочу, то возьмем с собой орденских рыцарей поопытнее.
- Полномочия? - Генрих пожал плечами, демонстрируя бумаги. - У меня вот тут отложена целая стопка жалоб - как раз на Билберри, где михаилиты на ведьм охотились, без всякой инквизиции. Потому что ведьма - суть та же тварь вредоносная и человекоубийственная. Жалобы... на Фламберга жаловались. Помню, человек знающий и опытный, вот ему и велим отыскать ведьму и предоставить.
- Это жалобщики в Билберри от скудоумия, простите их. Без полномочий никак, государь. Мы - псы Господа, но любой законник скажет, что михаилиты обидели невинную женщину и ведовство нужно доказать.
- Значит, к сэру Фламбергу нужно добавить сэра Клайвелла, - заявил Генрих, сдвинув брови.
"Клайвеллу ещё и полезно быть подальше, подальше. Пока мы всё не выясним. Но как же я сам раньше не подумал про инквизицию? Не ту, папскую, которая раздирает Германию, Францию и Испанию на части, а свою? Духовную? Может, тогда и с Анной сложилось бы иначе? Может..."
Сегодня действительно был день хороших решений.
- Но против узаконивания мы ничего не имеем. Пусть соберётся специальная комиссия - архиепископ, лорд-канцлер и представитель ордена. Напишете правила и предоставите мне на подпись. Пока же - в порядке законного исключения - мы считаем, что двух ищеек будет довольно. И срока должно хватить того же - к началу июня, как и с охотой.

[Spectre28 >>>]

Магистр поклонился. Неожиданно изящно для такого рослого человека.
- В стране нет духовного лица выше вас. И никто не сможет превзойти вас в мудрости. Если позволите, в комиссии должны быть вы, а не Его Превосходительство архиепископ. Ведь это вы дали нам Писание на родном языке, вы и должны дать нам новый закон.
"А ведь он прав. Конечно, Томас написал литургию, создал под моим руководством структуру обновлённой церкви - но с тех пор он, кажется, потерял хватку. Увяз в борьбе фракций, когда должен был вести - потому что не должен. Его свет угас, потому что он - лишь отражение".
Генрих медленно кивнул.
- Пусть будет так. Будут вам бумаги. Значит, жду от вас вестей про охоту и... и это, второе. И это - как и Гринстоун - не блажь, а государственное дело, лорд Бойд. Но хватит об официальном. Жаль, вы бледноваты, магистр, и эта рана... иначе предложил бы поохотиться прямо сейчас - на более привычную мне - ха-ха - дичь. Но в другой раз, и, к тому же, мы, кажется, играли... Ох, мой ход. Отвечу так же - королевской пешкой, и тоже на два поля... и леди Бадб так прелестно играет. Продолжайте же, милая. Что-нибудь ирландское, весёлое...
Усидеть на месте было сложно, но Гарри справился. Начавшись так неудачно ещё вчера день продолжался с пользой и приятностью одновременно - редкий случай, когда ты - король. Музыка, стук фигур по доске, только и оставшейся от прежнего владельца. Работа, престол и удовольствие соединялись, сплавлялись в одно, и это было замечательно, как не бывало давно.
"Если бы не Клайвелл с этими опочивальнями, предложил бы поискать ведьм прямо во дворце, хе-хе. Наверняка нашлось бы две-три, а то и побольше".

[Leomhann >>>]

ДЖЕЙМС КЛАЙВЕЛЛ

Черт знает где, 1535 г.

Говорили, будто сарацины верили - их на небесах поджидают гурии. Что ж, если это был рай, то такого блаженства Джеймса не пожелал бы даже брату-лекарю. Воняло фекалиями и мочой - а Мэри вчера утром выдала новую белоснежную рубашку! - вокруг пищали, галдели и суетились встрёпанные немытые девицы общим числом около тридцати, и свет, падающий сквозь решетку из коридора создавал бы интимный полумрак, будь эта очередная камера опочивальней.
- Тихо! - рявкнул Джеймс, будто был на базарной площади своего Бермондси, а девицы - заспорившими торговками. - Говорить по одной!
На ноги удалось встать с некоторым трудом, но сил хватило дойти до решетки и убедиться, что дверей в ней нет. К счастью, кинжал, брошь и веревка оставались на месте, отмычки - тоже. И даже мешочек с перцем в сапоге никуда не пропал.
- Ты, - с кем говорить из женщин Джеймс не выбирал. Просто ткнул пальцем в первую ближайшую. - Отвечай, как тебя зовут?
- Так Дот меня кличут. Дот Денайер. Моя мать кролика родила, слышали небось, господин. А вот что, господин, не могли бы вы... Ну... - девица замялась, покраснела, принялась теребить грязный подол. - Эта... обесчестить нас?
- Всех! - подтвердила её соседка, конопатая толстушка.
Пей Джеймс воду сейчас, непременно бы поперхнулся. Впрочем, в словах девушек был свой резон - наверняка для грязных ритуалов требовались девственницы, не зря же брат-лекарь вырезал половину монастыря. Насчет девственности сестры Эльвиры Джеймс здраво сомневался, но ведь и ритуалы монаху не очень удались.
- Сейчас не смогу, крови много потерял, - хмыкнул он в ответ. - Но поменяю совет, как обойтись в этом вопросе без меня, на воду и еду, если у вас есть. А где мы находимся, к слову?
Воды девушки выдали ему целый кувшин, который прикрыли сверху краюхой хлеба.
- Городской, - вздохнула Дот. - Нешто ж мы сами не знаем, чего куда запихать-то, господин? Не работает оно, так мясник и сказал. Наука на месте не стоит, вот. А то может вы и сами... ну... цветочек необорванный, вот и не знаете?
- Дважды женат, скоро третий ребенок родится, было две любовницы, - доложил свои достижения Джеймс, оторвавшись от кувшина. Только напившись воды он понял, как пересохло горло и кружится голова. - Констебль. Охрана тут есть? Как часто наведывается?
- Ползает тут вонючка какой-то, - грустно сообщила конопатая. - Уж не знаю, тот же он или другой каждый раз. А свет всегда горит, мы уж забыли, когда день-ночь.
Джеймс устало пошатал один из прутьев - попробовал пошатать, поскольку пазов здесь не было и решетка росла прямо из камня, допил воду и уселся прямо на грязный пол. Сутки в осаде, ночь на лавке в управе и общение с глейстиг к побегам не располагали совсем. Но дома его ждала Мэри, его маяк, светивший теперь вдвойне ярко. Беременной вдове сыскаря и его дочери выживать в мире будет тяжко, даже если вдова когда-то была лесной принцессой и парни из банды её не бросят.
"Выберусь отсюда - схожу к михаилитам. Поручкаюсь с Филином, Бойду вряд ли до меня сейчас. Спрошу, как избавить себя от желающих приобщиться к наследству папаши и что с этим наследством делать вообще. К слову о папаше. Мог бы, дьявол старый, и поучаствовать сейчас в судьбе сына. Согласен даже на одержимость, только бы выбраться. Слышишь, чтимый батюшка?!"
- Слышу. Ты оглянулся бы, сынок, - сказал Джеймс вслух. - Когда ещё на тридцать девственниц поглядеть получится? Да и попортить хотя бы несколько не помешает - это и приятно, и полезно, да и просто дело принципа.

[Spectre28 >>>]

- Некогда портить, - вздохнул Джеймс, послушно поворачиваясь к девушкам. - Я думаю, у меня час-полтора до того, как здешний хозяин сообразит, что у него в камере пополнение. Причем, отнюдь не девственницей. Давай договариваться, отец. Что ты хочешь за то, чтобы вывести меня отсюда?
Насчёт родительской любви обольщаться не приходилось. Хэл Клайвелл, давший свою фамилию, быть может и вытащил бы сына безвозмездно. Это демоническое увлечение матушки - вряд ли.
- За час-полтора, сынок, - ответил Джеймс, с нескрываемым удовольствием оглядывая притихших девушек, - можно перепортить всех. И половину зарезать в ходе правильных ритуалов. Пусть для ритуала нам столько не понадобится, но это тоже - вопрос принципа. Не оставляй на завтра ту девственницу, которую можешь зарезать сегодня. Ты как не в отца пошёл. И формулировать не умеешь. Откуда именно вывести, куда именно вывести, чем тебе тут не нравится. Уважь родителя, раз впервые за сколько веков родная кровь поговорить изволила.
- Умею я формулировать, - обиделся Джеймс, поднимаясь на ноги. - Законник, как-никак. А не нравится мне тут, потому что очередная тюрьма. Сколько можно-то?! Я привык сам садить за решетку, а не сидеть. Куда - домой, к Мэри, если уж так разговор пошёл. Ну или куда-нибудь еще, хоть на "Горностай" вот.
При всём человеколюбии, устраивать оргии Джеймс не собирался, даже в угоду потенциальному спасителю. Не потому что не хотел облегчить судьбу девушек, но из рациональности. Констебль на свободе был способен спасти больше, чем испортить.
- Хоть куда-нибудь - это уже интересно, - кивнул Джеймс, опускаясь обратно на пол и принимаясь чертить пальцем путаные узоры. Палец оставлял за собой зеленоватый след, а в воздухе разлился слабый гнилостный запах. Девушки, прижавшиеся к дальней стене, замерли, словно статуи. Разве что дышали. - А про тюрьму понимаю. Очень знакомо. Аж душа на части рвётся от сочувствия - где-то там, далеко и когда-то. Значит, хоть на Горностай?
Рисовал папенька какой-то слегка странный и путанный трилистник, в который вписывал древо жизни и извилистые травяные узоры. В пальцах приятно покалывало, хотелось прямо сейчас трахнуть какую-нибудь девку, тут же её зарезать, а потом выпить чего покрепче, заедая добрым куском замечательно подгорелой оленины. Со шкварками, прямо с вертела. Но невзирая на это, Джеймс с удивлением подспудно понимал, каким должен быть рисунок, как продлить линии и его смысл - прибавление жизни. И это было так интересно, что хотелось не столько сбежать, сколько спрашивать и учиться.
- На "Горностай", - тряхнул головой Джеймс, отгоняя наваждение. - Если к Мэри нельзя, домой. Что ты хочешь за это, батюшка? И как тебя, к слову, зовут?
- Да уж не Клайвелл, о любознательный отпрыск, - в голосе Джеймса внезапно прорезалась ледяная гордость. - Прозываюсь я Айрианвин. Или прозывался, но такие имена со временем не тают, а становятся сильнее. Обрастают новыми смыслами и всё такое... а ты, получается - Джеймс Мак Айрианвин, а не какая-то там валлийская грязнокровка... Ага, готово. Так, какая тут самая вкусная?.. О, вот, кровь с молоком, а стремления-то, стремления!
Высокая крепкая девушка, стоявшая рядом с конопатой, внезапно вздохнула и медленно повалилась. Прочие лишь глаза скосили, а Джеймс ощутил, как тело наливается силой, словно и не было ни кровопийцы, ни странной ночи чёрте где, а были хороший ужин и крепкий сон.
- А ты небезнадёжен, что приятно. Несмотря на этот твой сосуд. И чего же я хочу... знаешь, когда тебе столько лет, сынок, невольно начинаешь ценить прошлое. Будущее, конечно, тоже, но прошлое - больше. Поэтому давай так: я тебя вывожу отсюда и на Горностай, а ты - не обессудь, найдешь дома то, о чем сам не знаешь.
- Ты же понимаешь, отец, что я всеми силами буду изыскивать способы избавиться... от тебя в доме? Но - по рукам. Только за такую плату я хочу, чтобы ты вдобавок научил меня открывать пути и ходить ими.
Джеймс с наслаждением повёл плечами, внезапно не испытывая никакого отвращения от способа восполнения здоровья и его последствий. Точно так же, как арена смыла с него напускной страх крови, брат-лекарь своим недомыслием и этим узилищем пробудил интерес к наследию и магии.
- Жадность - грех, сыне, хоть стремление продолжать семейное дело - приятно и правильно, - улыбнулся Джеймс, мысленно погладив себя по голове. - Совсем как настоящий Йен Мак Айрианвин! Но ученичество - это отдельный разговор, потому что - принципы, а так же сыновья обязанность. Раз уж признать решил, уж как-нибудь разберёмся. Торгуется он мне тут, как вороной назначенный.
В коридоре что-то завозилось и медленно поползло. Джеймс глянул на девушек, чьи лица выражали самые противоречивые чувства - от тупой обреченности до истеричной надежды, и вздохнул. Как-нибудь разбираться не хотелось, хотелось гарантий. Если уж он терпел, что его обзывали Йеном, то вторая сторона могла потерпеть торг.
- Пошли, что ли? - Это получилось несколько стражнически, но... Если ты напуган и растерян - передай это чувство остальным. - И если с обучением придется ждать, то нужно взять с собой девок. Что-то мне сегодня мелочной мести хочется, папенька.
- Для мелочной мести надо брать с собой тех трёх, которых нет среди этих тридцати, - педантично уточнил Джеймс, ткнув пальцем куда-то вправо-вверх. - Но желание и намерение одобряю. И для мести, и попортить пригодятся, жаль, что не все. Потому что трёх из этих вот мы с тобой сейчас будем резать, и из принципа, и потому что уж больно всё тут неудобно устроено. Не знаю, какие неучи это всё строили, но силы у них было как у бычьей упряжки. Так что выбираем тех, что портить не очень хочется - и учись, сынок, как это всё делается, если по уму. Начинаем с трикселя, и побольше, побольше, от стены до стены, чтобы...
Принципы были не только у папеньки. Конечно, девок и без того порезали бы, но Джеймс слишком долго стоял на страже закона, был его воплощением, ненавидел культистов, чтобы вот так, походя, поддавшись чужой воле, преступить. Стать преступником. Поэтому он остановился посреди рисования, вслушиваясь в медленное подползание стражи.

[Leomhann >>>]

- Обойдёмся без резни. Не верю, чтобы такой могущественный маг, как ты, не справился с неучами. И еще, пап, я хочу вернуться потом домой. Домой, понимаешь? Ни в прошлое, ни в будущее, ни в какой-то похожий мир... А то знаю я вас, древних. Давай обговорим это по-родственному, раз уж нам с тобой теперь рядом жить.
- Справлюсь, сынок, отчего же нет. Дай мне пол дня, корзину сушёных и свежих травок, связку-другую ещё чего интересного - и сразу справлюсь. У тебя ведь небось всё под рукой, в сумке? Ах, нет... печально, потому что замки здесь делали из крови. Грубо, но рабоче. А, ещё хорошо бы вон то что в пол дня, с корзинами и связками делать в другой комнате, а то и вовсе в другом крыле.
Шарканье приближалось, и сквозь решетку пахнуло уксусом и spiritus vini, отчего выпить захотелось вдвойне. И оставалось только обречённо вздохнуть, сдаваясь на милость этой странной одержимости. Резать безвинных девиц оказалось очень приятно. Не то чувство, когда ты на арене, когда мастерство против мастерства, и не так, как бунтовщиков и преступников. Волнующе, будто первый раз спал с женщиной. И, соответственно, быстро. Поэтому мертвяк, доползший до решетки, чтобы оповестить, что в камере тридцать, двадцать девять, двадцать восемь, двадцать семь девственниц и одна опороченная, даже не удивил. Разве что хотелось зарезать и его.
- Доволен?
С рук и кинжала капала кровь, и вытереть её было решительно нечем. Здешние хозяева даже на занавески поскупились.
- Вполне, - ответил Джеймс, вытирая кинжал о рубашку Дот, которой повезло не оказаться в числе трёх отобранных. - Даже не ожидал. Руки резали так уверенно, словно кровищи на них как не у всякого некромага бывает. Хвалю. И что удовольствие не давишь - тоже хвалю, потому что если уж что досталось - надо принимать. Эх, и правда, заткнуть бы этого кадавра, да времени нет. Небось, специально ему связки женские пересадили, для пронзительности. Слышишь, как визг отдаётся по стенам дальше? Вон там, в шаге от пола специальные канавки из гранита? Куда бы не вели, а скоро будет компания, причём не из нежити.

[Spectre28 >>>]

Бриз задувал с юго-запада крепкими и теплыми шквалами. За спиной таяла вонючая тьма подземелий и грязная ругань хозяина тех мест, поминающего с жутким ирландским акцентом ублюдков, которые всё портят, испорченное, тупых мертвяков, неучей и почему-то михаилитов. «Горностай», идя бакштаг под марселями, уже давно миновал Теркс, и теперь на нём протравливались шкоты, отчего фрегат начал спускаться по ветру, готовясь пройти фордевинд к Исла Тесоро.
Джеймс на мгновение прикрыл глаза, с удовольствием вдыхая запах моря – запах прогретой солнцем палубы, босых ног команды, солёных водорослей, рыбы, парусины, дёгтя и свободы. А еще, так лучше получалось услышать голос фрегата. Вот боцман Эд сыпет ругательства, мешая английские слова с испанскими, французские с голландскими, и ему вторит древоточец, облюбовавший какую-то из досок корпуса, изумлённо матерится команда, громко и дружно вздыхают девушки.
Девушки?!
Повернувшись на пятках так, что подковки на каблуках сковырнули стружку с палубы, Джеймс уставился на девиц, с которыми еще недавно делил камеру. Они не изменились ничуть, остались такими же грязными и скверно пахнущими растрёпами. Вероятно, все они были в той или иной степени девственницами, но осмотреть почти тридцать женщин на корабле не смог бы даже судовой врач, привыкший ко всему. К сожалению, на рынках, где ценился подобный товар, уверениям о душевной чистоте не верили совсем. К тому же, трюмы были забиты. Какао – как память о том голландце, что притворился купцом и прикрыл пушки парусиной. Джеймс тогда потерял семнадцать человек и лично пристрелил скотину, теребившую фал для спуска флага. Кофе и сандал – с того испанца, которого пришлось брать, пристав только на одном руле. Провизия, парусина, доски, порох, снаряды и какое-никакое золото были сами по себе, всегда, и получалось, что для живого груза места оставалось мало. Часть девиц команда, разумеется, изнасилует, и это будет продолжаться до тех пор, пока едва живых женщин не сбросят в море. Часть - самую красивую - можно продать. Но корабль работорговцев встретится не скоро, а потому большинство из них умрут от голода и болезни, ведь провизия на живой товар рассчитана не была.
- Эй, мистер Эд, - Джеймс потянулся до хруста жил. - Прекрати глазеть, будто меня с толпой баб не видел. Лекаря к ним, накормить, вымыть - и в трюм. А эту, - пальцем крайне удачно получилось ткнуть в Дот, - ко мне в каюту.
- И там - грешить, - скорбно покачал головой возникший словно из ниоткуда отец Хук, которого почему-то все называли Сми - он всегда появлялся за спиной совершенно бесшумно, особенно когда речь шла о грехах, а о грехах она шла часто, лишь чуть реже подтверждаясь делом. - И в трюме, и в каюте. Можно даже не мыть, по двум причинам. Примо: всё равно запачкаются, секундо: всем очень понадобится духовное очищение, а этому, как известно, грязь только помогает. Верно, сынок?
Уверенный до сего момента, что забыл корабельного капеллана где-то на Ямайке, Джеймс повернулся с тяжелым вздохом. На кой чёрт ему на корсарском судне вообще понадобился капеллан?! Впрочем, ответ был очевиден - чтобы в него при случае вселился Айрианвин. Весьма опрометчиво вселился, поскольку если самого себя убивать не хотелось, то от святого отца-душеспасителя вполне можно было избавиться быстро и без лишней возни.
- Не верно. Знаешь, сколько одна такая стоит где-нибудь у османов? Этим, - он мотнул головой в сторону команды, - хватит на пару месяцев пить, играть и тискать баб. Порченные девки дешевле, а если у команды отобрать прибыль, то даже твоя дьявольская сила не спасёт тебя от реи, Айрианвин. Что это за имя, к слову?!
- Совсем корней не знает, - пожаловался отче, возведя глаза небу. - Чему только в этих новомодных академиях учат? Впрочем, знаю, чему, сам помогал программы составлять. Эх, сколько вина было выпито, сколько девок перелапано! Хорошее это имя, сынок, славное. Да и правда, если уж образовывать неуча, то с него. На правильном языке Айрианвин получается "Сияющим".

[Leomhann >>>]

Выходило, что правильным полагалось считать язык, на котором матерился магистр Циркон... Джеймс сбился с мысли, недоверчиво уставившись на капеллана. Сияющим, светоносным называли самого яркого, самого дерзкого из падших ангелов. Конечно, можно было допустить, что существо, давшее семя миссис Элизабет некогда назвали в честь света Венеры. Или за то, что был невероятно умным. Но отчего-то намёки на важность и ценность имени, обронённые папенькой в подземелье, наводили на мысли отнюдь не об эпитетах Христа.
"Господи, когда я успел так нагрешить? За что мне это?!"
- Только не говори, что это тебя архангел Михаил самолично выпнул с небес. Или что это ты был тем самым Мерлином из Камелота. Или...
Или что лично был знаком с теми, кого Джеймс привык называть для себя четой Бойд.
- Артур был ошибкой, - друидангел благостно улыбнулся, глядя на то, как пираты окатывают визжащих женщин морской водой. - Казалось бы, хороший, правильный идиот с одной извилиной, то, что надо от короля. Какой мир бы могли бы построить - и тут у него между ног зачесалось не в ту сторону, и сразу, поди ж ты, хитрость прорезалась. Наверное, это как-то связано. И ты, сынок, думай аккуратнее, а то если ещё и на мысли отвечать, так грешить некогда будет. И Мерлином был, и ту забавную рыжую помню. Эх, хорошо развлекались когда-то, аж повторить хочется!
Джеймс только обреченно кивнул, и направился в свою каюту, уцепив перед тем за руку Дот. Девица волочилась следом не слишком охотно, а когда распахнутая пинком дверь отворилась и Джеймс застыл на пороге, и вовсе влипла в спину. Каюта не удивила его. Он помнил, не помня, эти стены цвета Ост-Индской торговой компании - барвинок и золотисто-жёлтый. Помнил кованые фонари - четыре прикреплены к стенам, пять свешиваются с потолка, один из них большой, центральный фонарь, освещает овальный стол, расположенный в центре просторного помещения. Стол был вечно полон всевозможных безделушек, шкатулок, свечей, кубков, навигационных приборов, карт и бумаг. Рядом с ним всегда стояли глобус и широкое, мягкое кресло. Еще здесь стояла широкая кровать с резными столбиками и сундуки с казной и одеждой. Видимо, Джеймс собирался обедать - барахло на столе было сдвинуто к левому краю, в центре красовалась запыленная бутыль, отливающая изнутри рубином, оплывала жиром жареная курица, желтели груши.
Тем не менее, не удивившись каюте, Джеймс запоздало осознал неизбежное: теперь ему придётся жить со знанием, что его отец - чёртов Люцифер. Это не делало его, Джеймса Клайвелла, хуже. Он не переставал быть хорошим семьянином, преданно любящим свою жену и детей. Он оставался всё таким же кровожадным сыскарём, гладиатором-любимцем публики, поморником-пиратом. Джеймс не становился от этого демоном или принцем ада, но, всё же, жить становилось значительно сложнее. Настолько, что выразить это было трудно и зверски хотелось утопить кого-нибудь. Вместо этого он уселся в кресло, задумчиво пригубил вина из кубка и приветливо улыбнулся Дот.

[Spectre28 >>>]

- Садись, ешь. Потом вымоешься и переоденешься. Как, говоришь, ты в подземелья эти попала?
- Да вот вышла на рынок, за луком, - девушка села на табурет крайне осторожно, глядя на Джеймса со смесью страха, застенчивости, восхищения и малой толики кокетства. - А там такой красивый подольстился. Вроде вас вот. Пойдем, мол, угощу пирогом с сахаром. А я сахара-то никогда и не видела, господин. Слышала только, что сладость это райская. А как очнулась - уже в другом месте. Трюарметт, слышали, небось?
- Слыхал, а как же. Так значит, мы с тобой в Трюарметт были?
Трюарметт Джеймсу не говорило ровным счётом ничего, но если он что и усвоил, будучи сыскарём, так это - всегда соглашайся с допрашиваемым. Ему приятно, а констеблю - полезно. К тому же, привычная работа немного отвлекала от мыслей об Айрианвине, который наверняка сейчас развращал команду.
Дот, начавшая было есть, испуганно взглянула на него.
- Так ведь, господин, не знаю я. Глаза закрыла в борделе Трюарметт, а открыла - уже в клетке. И рыжий мясник этот в коридорчике смеется. Скажу вам, с Ирландии он. Потому что скотты - они тоже слова смешно говорят, да не так. А этот навроде как их наполовину выворачивает. И смеётся всё время. А вы, не прогневайтесь, зачем... ну... меня сюда? Неужто накормить и приодеть?
Неопределенно пожав плечами, Джеймс улыбнулся. Дот ему была нужна ровно для того, чтобы допросить. Оскорблять Мэри изменой он не собирался.
- У каждого должен быть шанс, Дот. Всех спасти я не могу - команда не поймёт. Тяжко тебе пришлось, милая. А в Трюарметт кто всем заправляет - знаешь?
- Господин граф, - говорить с набитым ртом Дот, вероятно, было тяжело. Поэтому "господин граф" вышел у неё как "выфафин фаф". Громко сглотнув, она продолжила. - Мессир Три, кажется.
"Вот дерьмо-то".
Слабая надежда, что господин-граф-мессир Три из Трюарметт не был родичем некоего Раймона де Три, известного миру как михаилит Фламберг, умерла, едва зародившись. Слишком редкая для королевства фамилия, чтобы быть простым совпадением. Каша, начавшаяся в Билберри, продолженная внезапным браком магистра с древней богиней, тянущаяся через Ай... Айрианвина, мать его плашмя фальшионом, заваривалась излишне густо.
- Спаси нас Господь, - миссис Элизабет со своими словечками иногда удивительно вовремя приходила на помощь. - Подумать только, такой знатный человек, а промышляет, как обычный пират. Тебя дома кто-то ждёт, Дот?
"Горностай" ощутимо тряхнуло - подостровной ветер ворвался в паруса, запутался в них, радостно возвещая скорую близость суши.
- Сирота я, господин, у дядьки жила. Так что, неизвестно, что лучше - монастырь или к пиратам вот. А вы на что спрашиваете-то? Я ж много чего видела в том борделе. Михаилита чернявого, как господин граф. Важный. В бордель с мазелью своей зашел, хотя не по правилам.
Фламберг с завидным постоянством находил приключения на свою и леди Эммы задницы и совался туда, куда не следует. Дот, разумеется, уже ничего не могла сказать кому-то - Джеймс смутно понимал, что время и пространство не те, не его, и правит в здешней Англии отнюдь не Генрих Восьмой, а кто-то из его потомков. Значит, Дот останется здесь, на Исла Тесоро. Но сколько свидетелей визита птенца гнезда цирконова осталось в Трюарметт, не ведал никто. При всём старании, Джеймс такое количество перевешать не мог. Даже во имя хрупкой почти дружбы.
"Пожалуй, стоит побеседовать об этом с Бойдом. Хоть я и сомневаюсь, что капитул не знает о причудах родни Фламберга".
- Известно, михаилитам правила не писаны, - охотно согласился Джеймс, улыбаясь еще ярче. - Ну что же, расскажи мне, что ты еще видела. А после - вымоешься и ляжешь спать. Хм. И перед тем придётся постонать. Поди, научили в борделе?
Дот вздохнула, деловито отряхнула руки и принялась стягивать грязную рубаху.
- Не успели. Не годящая я к этому делу, господин. Господин граф говорил, что как рыба снулая. Ну ежели хотите, то я готовая вся. Вот. Как есть.
Она подняла руки и покрутилась, демонстрируя сильное тело почти без талии, небольшую грудь и короткие крепкие ноги. Совершенно не привлекающие, потому что не принадлежали Мэри. Или окаянной Фламинике. Проклятье, Дот даже не походила на Инхинн, а уж у госпожи главного палача было на что посмотреть и чем полюбоваться!
- Молодец. А теперь пройди вон в ту неприметную дверцу за моей спиной. Там обычно есть небольшая кадка с водой и гальюн. Вымоешься, найдешь в сундуках платье и украшения - и на боковую. Я слишком люблю свою жену, чтоб польститься на тебя, Дот. Будь ты хоть Анной Болейн и Марией Магдалиной совокупно.
Батюшка завалился в каюту без стука, как к родне. С удовольствием огляделся, с особенным удовольствием задержал взгляд на дверце, за которой плескалась Дот.

[Leomhann >>>]

- Отличный корабль, сынок! И команда, команда-то как на подбор, сам бы лучше не нашёл, - он неуловимым движением подхватил со стола бутылку и присосался к горлышку, дёргая кадыком. Допил. Выдохнул. - Жаль только, жратва в трюме попортилась. И бочонок рома крысы прогрызли. Баба одна с чумой - ещё до переноса сомневался, брать ли, но пришлось. Ты меня, между прочим, почти вынудил! А, ещё две с припадцами, а у боцмана волчанка. День, два полнолуние, - станет оборотнем, и это в море-то. Представляешь испуганного оборотня на борту?
Помедлив, он приятно улыбнулся.
- Ещё у него ветрянка, но это ладно, мистралем, увы, не станет.
Джеймс лениво покачал кубок. Бабу с чумой необходимо было выбросить за борт прямо сейчас, пока не заразила команду. Жратва, разумеется, попортилась. И ром вытек тоже. Самым неприятным известием стал боцман Эд, умудрившийся как-то заразиться от оборотня.
- Слышишь, как посвистывает? Это ветер-прибрежник. Я всё равно собирался пристать, поэтому не пугай. И если уж выжрал всё моё вино, сходи утопи девку с чумой. На обратном пути можешь вылечить Эда, а то я не уверен, что на Исла Тесоро есть лекари.
Договорив это, Джеймс ехидно улыбнулся и закинул ноги на стол.
- Ещё не всё, - заметил папа, кивая на настенный шкафчик. - Там ещё несколько бутылок, отсюда чую. Но топить интереснее, поэтому за вином вернусь потом. Знаешь, как отвлечь!
Уже повернувшись к двери, он бросил через плечо:
- Кстати, а эту, Дот, не дашь? По-семейному. Топить не стану, не бойся, но чую в ней глубины, какие продавать жалко. У меня в паре ковенов некомплект, зря простаивают.
- У тебя ковенов в избытке, - недовольно пробурчал Джеймс, - в кого ни плюнь, то чернокнижник, некромаг или еще какая-нибудь ведьма. Vade retro, Айрианвин, обойдешься.
Ковены в самом деле следовало проредить. Нанять уже проверенных Циркона и Фламберга, чтоб те прогулялись хотя бы в окрестностях Бермондси, но сейчас Джеймса занимало другое. Первое - как себя чувствует Мэри, и второе - на кой его понесло на Исла Тесоро? Последнее не вспоминалось, хоть убей. И в бортовом журнале соответствующих записей не было.
- Рассказать? - Раздался над левым ухом голос Айрианвина. - Про Мэри нашу? Ты не стесняйся, попроси - я и расскажу. А вот про Исла Тесоро - тут тебя и черти не разберут, но чую не хуже вина - найдётся дельце-другое.
Сочтя за лучшее игнорировать его, Джеймс потянулся и вышел на палубу.
На острове уже звонили к вечерней молитве, когда старший помощник Даникан отдал приказ сигналить пушкой о прибытии корабля. Грохнул выстрел, заглушивший вопль утопляемой девицы, и Джеймс встал к штурвалу. Ощущения от рукоятей были привычными, но и остро новыми. Осталось покориться и позволить телу, которое явно лучше знало, что делает круто заложить оверштаг к ветру, чтобы обойти острые зубцы камней у берегов. Детство давно прошло, и Джеймс уже успел забыть, как любил море, этот синий предел, эту музыку ветра и волн. "Горностай" обогнул мыс, и на всех трех мачтах развевалось знамя английских корсаров - ярко-красное с белым крестом. На Исла Тесоро, нейтральной территории, можно было не опасаться происков закона, а коллеги по разбойничьему цеху всё равно знали, кому принадлежит фрегат. Но всё это сейчас казалось мелким, ничтожным, не стоящим упоминания рядом с чувством свободы и полёта, что дарил корабль. И когда "Горностай", мягко плеснув волной, вошёл в гавань, когда убрали контра-бизань, отдали большой якорь, а матросы уже начали спускать шлюпки, Джеймс нехотя выпустил из рук штурвал. Казалось, он мог бы лететь в слиянии с фрегатом вечно.

[Spectre28 >>>]

На Исла Тесоро был только один городок, носящий гордое английское имя Шарптаун. Причем, весьма ограниченный заведениями - таверна, лавка торговца и верфь. Верфь здесь была отличной вот только мастера принимали только дублоны. Еще здесь - это Джеймс помнил отлично - не стоило сбывать кофе по причине его крайней дешевизны. Кроме всего уже перечисленного и чудесных пейзажей упомянуть об острове было решительно нечего, и Джеймс, предварительно велев команде разгулом не увлекаться, старшему помощнику - разместить девиц в пригодном для поддержания товарного вида месте, а боцману - озаботиться собственным лечением, решил заглянуть в таверну. Дот, одевшуюся так, будто собиралась идти на званый ужин к королю, пришлось прихватить с собой. Девушке явно было неудобно идти в платье с широченной юбкой, в туго затянутом корсете, атласных туфлях на высоченном каблуке, её приходилось поддерживать под локоть и тихо, себе под нос, материться.
- Ты могла надеть что-то попроще? - Не выдержал Джеймс, когда Дот в очередной раз споткнулась на колдобине того, что здесь называли дорогой. - Какого чёрта ты надела испанское придворное платье? Впрочем, я догадываюсь - какого.
- Так красиво же, господин, богато, - недоуменно хлопнула густо накрашенными ресницами Дот. - Я же женщина капитана. Хоть вы и не того. Ну, не этого. А этим платьем и леди де Три, небось, не побрезгует.
Джеймс скептически оглядел её, затем - свою более чем скромную одежду, и хмыкнул. Та леди де Три, которую он знал лично, такое платье никогда бы не одела, Дот не была его женщиной ни в каком из смыслов, а Айрианвина следовало каким-то образом утихомирить. Всякому, кто скажет, что быть сыном светоносного замечательно, выгодно и удобно, Джеймс поклялся разбить нос и сломать челюсть.
- Ты не женщина капитана. Можешь считать себя пленницей. Разрешу даже выдавать себя за дочь какого-нибудь идальго, дороже будешь. А если не перестанешь слушать Айрианвина... капеллана, переселю в трюм, смекаешь?
Последнее вышло почти, как у незабвенной Ю Ликиу, отчего Джеймс снова хмыкнул.
Дот в очередной раз споткнулась, ойкнула и вцепилась ему в рукав.
- Так я ни слова по-идальгиному не знаю. Лучше буду этой, леди Гамильтон какой-нибудь. А капеллан ничего плохого не говорит, наоборот, советует отечески.
"Потому что многажды отец, дед, прадед и... и скоро снова стану дедом. Волнительно, аж сердце сжимает", - прозвучало над плечом.
"Если б оно у тебя было!"
Показывать эмоции было нельзя, но Джеймс не сдержался. И скоротал дорогу до трактира, вполголоса поминая матушку Дот, которую никогда не видел, мать Айрианвина - и свою бабушку, выходит, колченогих чертей, апостола Петра, ебучих братов-лекарей, грёбаных кретинов, взявших Бермондси в осаду, миссис Элизабет, и - с нежностью - лавку в управе. Завершил эту свою речь он тычком в спину Дот, совершенно стражническим, заставляющим девушку влететь в полутемный зал, пропахший жареным мясом, соленой рыбой, крепким пойлом, нестиранными юбками и мужским потом.
Зал на мгновение затих, а потом загудел голосами снова. Большинство были сбродом, лишь двое у шаткой стойки казались смутно знакомы. Тонкий и звонкий, почти женственный красавчик в напудренном парике - Шарль-Франсуа д'Анжен, маркиз де Ментенон и коренастый валлиец Лайонел Уэйфер. Первый - знаменитый корсар, недавно последовательно разоривший Маракайбо, Асунсьон и Нуэва Валенсия. Говорили, что он женат на одуряюще прекрасной креолке с острова Мартиника, семья которой получила дворянство незадолго до их свадьбы, но предпочитает мужчин покрепче. А вот Уэйфера Джеймсу послало провидение - пират, капер, судовой врач и хирург в одном лице вряд ли отказал бы в помощи собрату-валлийцу, у которого незаменимый боцман умудрился заболеть чёрт знает чем. Впрочем, сначала следовало приглядеться. Джеймс проволок Дот к стойке и рухнул на табурет.
- Вино. Получше, - улыбнулся он трактирщику, неуловимо похожего на Бабочку из Гленголл. - Какие новости в здешних водах?
"К мысли, - задумчиво подумал Айрианвин, - стоило бы с тем братом-лекарем переведаться. А то лезет пастись в чужие лужайки, словно так и надо".
"Наконец-то по делу говоришь".
Трактирщик, не торопясь, поставил пузатую кружку, добыл из-под стойки бутылку - пыльную, но не слишком, - и налил до половины. Красное, густое вино шло мелкими пузырьками и, небось, пахло аж на улицу. Подтолкнув кружку Джеймсу, он так же лениво кивнул на Дот.
- Последняя лизбонская мода?
- Ага. Два реала в базарный день - красная цена, - согласился Джеймс, пожав плечами. - Со скидкой. По дороге выловил. Уэйфер давно тут?
Остро захотелось к Мэри. Так, что зачесался пол под ногами. Представив, как будет объяснять своему маленькому алхимику, где умудрился обветриться, почему пахнет морем, бабами и вином, Джеймс хмыкнул и покрепче уселся на табурете. Желание вернуться домой не пропало, но его следовало смирить. По крайней мере, пока.
- Половина реала, не больше, - еще раз оглядев Дот, серьезно сообщил ему трактирщик. - И то, если полы мыть умеет. Если умеет, возьму. Всё равно такую на приличном рынке не сбудешь. А валлиец за час до тебя пристал. Все паруса как решето, и на левый борт крен.
- Да она за ужином больше съела, - хмыкнул Джеймс. - Если уж берешь, то сто эскудо.
За Дот и впрямь не удалось бы выручить больше. Джеймс снова хмыкнул, не вовремя припоминая, как его самого продавали на арене, как было мерзко, как глядела Мэри... И вздохнул, чувствуя разгорающийся зуд. Дженни бы сказала, что доски под ногами горят. Дженни всегда говорила очень точно.
Трактирщик сплющился, выцветая, шум голосов ушёл в небо, а дощатые стены плеснули грубым, едва обработанным камнем. Камень плыл, тянулся, как само море, где-то в глубине мелькали зелёные жилы. Только Дот осталась почти прежней, правда, вовсе без платья.
"Молодец, сынок, можешь же, когда хочешь, - одобрительно подумали над плечом. - Подтолкнуть?"

[Leomhann >>>]

Толкнули его или нет, но мелькание жил умотало Джеймса не хуже, чем качка - юнгу-первохода. В опочивальне Анастасии Инхинн, куда посчастливилось выпасть, было всё как обычно. Те же шелка по стенам, тот же кот, та же огромная кровать, в которой обнаружился юный брат Ворон, обнимавший лучшего в мире палача с совершенно определенными намерениями. Которые ему осуществить не удалось - Джеймс против своей воли, но ревниво и с чувством мелочной мести упал прямо на него. Михаилит с испуганным "Бля!" сбросил его на пол, и на этом бы могла закончиться и жизнь, и история констебля Бермондси, поскольку Джеймс пребольно стукнулся виском об острый угол мавританского столика.
- Бля, - согласился Джеймс. - Не отвлекайтесь, дорогая, я уже ухожу.
- Всё настроение испортил, - хмуро пожаловался Ворон, перекидываясь в огромное, чёрное и остро пахнущее зверем. - Вр-ры.
Пантера, стукнув Джеймса хвостом - не хуже, чем иной дубиной, - выпрыгнула в коридор, распахнув дверь плечом, а Инхинн тяжело вздохнула, глядя с некоторой укоризной, но больше - словно та же кошка. Поднялась, как была, нагишом, плеснула в кубок вина из чудом уцелевшего кувшина, стоявшего у кровати. Протянула, стоя совсем рядом.
- Пей. И дверь закрой - с этой стороны.
Джеймс кивнул, закрыл дверь и критически оглядел кубок. Кубка показалось маловато - в голове еще шумел ветер Карибов, зато кувшин с вином он осушил почти наполовину. И не выпуская из рук, рухнул на кровать. Всё равно лежал на ней не впервые, а значит, был как дома. Мэри всё это, разумеется, очень не понравится. Потом, когда Джеймс вернётся домой и ничего не расскажет, чтоб не волновать.
- Я не хотел, - сообщил он Инхинн. - Оно само как-то.
Та упала рядом, касаясь бедром. Вздохнула снова, разглядывая потолок.
- Ты же понимаешь, что злой и всячески неублажённый палач будет подследственных только портить, а не как... как лапкой по шёлку? Хочешь тронуть розу...
- Ну ты ж мысли читаешь. Прекрасно знаешь, что хочу. Но эти... уважение к целомудрию - моему, в основном, преклонение перед нетронутой красотой - твоей, в основном, и женатость - моя - несколько мешают. Веришь ли, Мэри мысли хоть и не читает, но чует всё. Нюхом. Впрочем, если у тебя найдется еще вино...
Кувшин допивался плохо. Потому что не влезал. Но когда влез - приятно стукнул в затылок, возвращая во времена хмельной юности. В конце концов, иногда нужно было забыть о том, что тебе тридцать один, что ты только что вывалился из пиратской таверны, куда приплыл на собственном фрегате - который еще даже не придумали, между прочим! Забыть о жене, её беременности, законе и порядке, арене, матушке, её выборе отцов для Джеймса, детях - и просто лежать рядом с красивой, спелой женщиной в постели.
- Пират - это даже интереснее, чем констебль, но избыток вина плохо влияет, - Инхинн отобрала кувшин и швырнула в угол, чуть не угодив в кота. Перекатилась, уселась сверху, потянулась с ухмылкой, вскинула ладони, по которым метнулось желтое едва видимое пламя. - Запах... запах, наверное... - наклонилась и поцеловала долго, огненно, слизывая вино с губ, - наверное, выжжем.
"Да что ж вы все..."
- А мысли, - сбрасывая её с себя и возвращая поцелуй, патетически вопросил Джеймс, - мысли кто выжжет? Чувство вины? Мы потом вообще сможем вместе работать-то?
- Мэри сейчас заботит, какие занавески повесить в детскую, - медленно сжигая рубашку прямо на нем, заметила Инхинн. - Беременные мило глупеют, знаешь ли. А если ты прямо сейчас не перестанешь маяться дурью... Ну, сколько я знаю, пепел некроманты оживлять почти не умеют.
- Надеюсь, твой Ворон забыл рубашку.
Пояс с кинжалом полетел на пол. Сапоги и штаны - за ним. Протоколы работы палача подразумевали работу с обнаженной натурой.

[Spectre28 >>>]

Пожалуй, что вкус этих задыхающихся поцелуев, стук сердца не забыть, хоть выжги. Не забыть чувство, будто ты в другом мире, в котором ничего не существует - почти религиозное, почти молитвенная. Гладкая нежная кожа под руками и губами - Песнь Песней, она прорастает лозой, мощной жилой, разделяя и соединяя тела, поднимается вверх раскидистой кроной. Пахнет морем и свежестью, и вспомнить бы о жене, остановиться, уйти - но насытиться невозможно, потому что "поймайте для нас лисиц, маленьких лисят, портящих виноградник, ведь наш виноградник весь в цвету". Потому что невозможно насмотреться на сильную спину, на лепные мышцы живота, на крепкую грудь, нельзя уйти, когда таешь вслед за нею, растекаешься мыслью, и всё, что приходит на ум - это "смотри, уже прошла зима, дожди прошли и миновали".

После слов не было, как не было и неловкости. Джеймс просто лежал, задумчиво перебирая тяжелые пряди волос Инхинн, но не думал ни о чём. И это было неожиданно и приятно.

Когда в дверь постучали, Инхинн накинула на Джеймса одеяло и опустила шторы балдахина, отчего слышались только голоса. А еще было тепло, темно и отчаянно хотелось спать.
- Сря леди Инхинн, - мужчина говорил сипло и поспешно. - Грамотка королевская, а констебля вашего днем с огнем!
- А что, Хантер в управе не знает, где начальство блу... бродит?
"Сря... И когда это я был в борделе последний раз? Аккурат, когда Графа брали. Надо бы заглянуть, чтоб не распоясывались".
- Да чего с ним говорить, с волчарой стражнической? Который раз уж приезжаю, а он только глядит буркалами желтыми своими да сквозь зубы цедит, что сэр Джеймс занят! Да это ж как занятым надо быть, чтоб даже в борделе не сыскаться?!
- Дома бы проверил, - посоветовала Инхинн, шурша бумагой. - Хм-м... сэр Джеймс по борделям не бродит, всё работа, работа, не покладая ног, а когда не работа - всё в дом...
"А в дом надо бы поменьше тащить. А то Айрианвина уже притащил, не вытурить".
- Ног, рук и всего остального, - скепсису в голосе королевского посланник позавидовал бы даже Сенека. - Был я там, не впервой. Миссис Элизабет дверь открыла, перекрестилась и сообщила, что он в управе. И вообще, миссис Клайвелл тревожить запрещается, ибо она сосуд священный!
- Она такая, - не уточняя, кто именно такой, Инхинн звякнула кубком, нажурчала вином из, видимо, бесконечных кувшинчиков. - Держи на дорогу, а то ведь всю ночь небось мотался за срями.
"Хорошо, матушка воздержалась от проповедей и кропления гонца святой водой. И сосуд в самом деле лучше не тревожить - голосит отчаянно, да и прибью за это любого".
- Дык, сря леди Инхинн! Там же такое, - гонец перешёл на громкий булькающий шепот, - такое... Там Ричарда Фицалана в Тауэр того! Бросили! Ну этого, который четыре победы из пяти! Который лорд Злыдень!
"Ого".
- Ого, - судя по шуршанию, Инхинн свернула бумагу и теперь ею обмахивалась. - Неужто таки на трон полез? Или жену насмерть забил? Священный сосуд свой, так сказать.
- Так вас с сэром Джеймсом для того и вызывают, чтоб вину найти и доказать, - рассудительно заметил посыльный, икнув. - Вы только это, для старины Джома, меня то есть... Руки его с ногами пожалейте! Ить он мне на последнем турнире сто золотых принес! Как он этого Эдцарта-то...
"Значит, явной вины нет. И вряд ли найдется, поскольку король вызывает не тех. Держать на казенный счет невинного весьма расточительно".

[Leomhann >>>]

- Да. Я в тот день работала, - палач вздохнула, - так даже через стены донеслось, как. Эти мне ваши турниры...
- Дык, я пошёл? А вы уж найдите констебля, расстарайтесь, сря. За мной не заржавеет.
"Иди-иди, тут душно становится".
В изрядно мятой бумаге значилось следующее: "Категорически и незамедлительно приказывается приступить к допросу и расследованию относительно сэра Ричарда Фицалана, лорда Грея и графа Суррея (в одном лице!), поскольку Его Величество и Господь в изменах многих подозревают указанного сэра. Секретарь Его Величества, м-р Пол". Джеймс перечитал её два раза, но желания вылезать из-под одеяла и мчаться в ночь, чтобы допрашивать очередного родича Фламбергов, в себе не нашёл. И всё же, ищейка не должна выбирать, на чей след её ставят.
- Видел его раз в управе, - задумчиво просветил он Инхинн. - Надменный, взгляд злой. Леди Эмму искал. Не думал, что свидеться доведется вот так. У тебя есть лишняя рубашка, которая налезет на меня? Завела моду - одежду жечь.
Инхинн порылась в том, что больше всего походило на сваленную в углу кипу тканей, и Джеймсу в лицо полетела алая цыганская рубаха.
- Держи. С михаилитом сам сочтёшься. И ты, сэр констебль, тон-то этот до дома оставь. Для жены. И впредь лучше бы не путал, а то работать вместе и правда не получится. И не только работать.
- Понял, раскаиваюсь, исправлюсь, - Джеймс поднял руки, сдаваясь аргументам. - Грех Хайям совершил и совсем занемог, так сказать. Как работать-то будем в Тауэре? По протоколу или как обычно?
Рубаха Ворона оказалась самую малость маловата - потрескивала на плечах. Но под колетом и оверкотом этого было незаметно, а советовать приглашать в постель более плечистых Джеймс не стал. Потому что обещал исправиться. Да и вопрос задал ровно для того, чтоб втянуть себя в работу.
- Впрочем, ты права. По протоколу.

[Spectre28 >>>]

6 мая 1535 г., Лондон. Служебные покои Тауэра.

Домой Джеймс не поехал. Разве что послал записку с гонцом. Дескать, срочное королевское дело, вызвали, сижу в Тауэре. Почти как принц, только с другой стороны решетки. Жив, здоров, свободен. Береги себя. Мэри, пусть даже и поглупевшая с беременностью, была умной. С одного взгляда она поняла бы и тяжелую схватку умов, и, особенно - Инхинн. Впрочем, Инхинн являлась работой. До определенного предела, но предел этот Мэри знать не обязательно. Вероятно.
Работой был и Ричард Фицалан. Граф Суррей потряс Джеймса до самых глубин души. Хваткий, с цепкой памятью, несомненно очень умный. Знающий столь многое, что его пути поневоле пересекались с путями Джеймса. Суд пэров, если на то будет воля короля, казнит Фицалана. Но сейчас, когда оба были в Тауэре, грехом стало бы не поговорить.
Фицалан, когда Джеймсу тихо открыли камеру, спал безмятежным сном уверенного в своей правде человека. Во сне у него разгладился жесткий залом между бровей, лицо обрело умиротворение, и лорд стал очень похож на свою сестру. Он, несомненно, замерз на тонком соломенном матрасе, без одеяла. Джеймс, не изменяя своей привычке сочувствовать узникам, накинул на него плащ. От этого, казалось бы, бесшумного и неощутимого движения, Фицалан проснулся и поспешно сел.
- Я просто поговорить, - уведомил его Джеймс, улыбаясь и выгружая на стол собственный ужин - хлеб, мясо, вино. Допрос закончился поздно и узника наверняка не озаботились покормить.
- Поговорить, - проворчал Фицалан, с явным трудом стряхивая сон. - У меня неприёмный день. Запишитесь у секретаря.
- Как только выберетесь отсюда - обязательно, - покладисто согласился Джеймс. - Запишусь сразу же, как вернётесь из Гринстоуна, где б он не был. Расскажите мне о дочери Фанни Пиннс, пожалуйста.
Фицалан вздохнул и подсел к столу. Ел он неспешно, сдержанно, но в этой неспешности сквозила нарочитость.
- Я нашел её в Тюрли, - насытившись, сообщил он. - Не то, чтобы я её искал. Просто проезжал мимо. Как раз в это время там остановился проездом из грёбаного Гринстоуна Дакр со своей свитой. Знаете, сэр Джеймс, Томас Файнс славится своей любовью к чревоугодию и извращенным удовольствиям с женщиной. Хизер вели к нему. Хрупкая, худая, забитая, от неё тянуло такой болью, такой безнадёжностью, что я... Я не смог просто отвернуться. Была драка, Дакр швырнул её мне как подачку - тогда граф Суррей был еще беднее церковной мыши, и она уехала со мной. Смешная, маленькая, почти невесомая. Её продавали, сэр Джеймс. Как только мать уехала в Лондон на заработки, тётка тут же продала её в первый бордель. Оттуда - во второй. Подумайте, в восемнадцать лет у неё за плечами разлука, предательство, два борделя, издевательства! У неё даже имени не было - только Никто.
- Что было потом?
История про отсутствие имени до жути напоминала о гладиаторском воспитании. У Джеймса тоже не было имени, пока он его не заработал.

[Leomhann >>>]

- Потом был Балсам, - топчан заскрипел, когда узник улёгся на него. - Простите, что лежу. Но дам здесь нет, а та что могла быть, так долбанула меня о пол, что всё тело ноет. В Балсаме было... сложно. Я не хотел её в постель, сэр Джеймс, хоть и лезла она туда настойчиво. Я хотел признать её бастардом отца и выдать за доброго, достойного человека. Заботиться о ней. Мне нравилось, как она играет с моим волчонком, как смеется, как радуется каждому дню свободы, как отъедается и круглеет. В Балсаме мы повстречали моего младшего брата, Эда, и она закрыла меня от первого арбалетного болта. Если бы не госпожа... Ну да вы понимаете. После мы заехали к её тетки в Стратфорде, и я ляпнул что-то про розу без шипов. Сэр Джеймс, она почти мгновенно преобразилась, будто повернулся какой-то ключик, как в музыкальной шкатулке! Если до этого Хизер говорила, как шлюха из Доков, то теперь речь у неё стала утончённой, невесть откуда появилась страсть к ядам и кинжалам, ревность и мстительность. Стало до безумия опасно и сложно. Нельзя было оставить её в каком-то из особняков, нельзя было возить с собой, нельзя сказать лишнее слово! Пришлось разбираться. Как это у вас говорится - копать?
- Расследовать. На самом деле, сэр Ричард, вам очень повезло, что у меня есть госпожа Инхинн. И что тело всего-то ноет. Иные могли изломать так, что говорить было б сложно, а спать вовсе невозможно. Я правильно понимаю - Хизер обучали быть... дорогой шлюхой?
Или - дорогой шлюхой и убийцей. Джеймс озадаченно хмыкнул, усаживаясь на табурет.
- Сомнительное везение. - Фицалан хмуро глянул на него. И внезапно - улыбнулся. - Не шлюхой. Кем-то вроде наложницы-ассасина. Причем, в ходе расследования мне удалось выяснить, что существует целая секта таких воспитателей. Они готовят любвниц для всех претендентов. Хизер учили для моего кузена Генри Норфолка, сына шерифа. Для меня - Алетту де Манвиль. Даже для моего зятя, как потенциального консорта, кто-то намечен. Сомневаюсь, что над Алеттой издевались, как над Хи. В конце концов, мои предпочтения просты и незамысловаты. Но вот кузен Генри... Хи распинали на дыбе, натирали перцем, пытали огнём... Это малая толика того, о чем она может рассказывать без боли. Она говорила, что порой доходило до такого, что привозили врача. Смуглого, сладкого, как приторный стоялый мёд, пахнущего мелом.
"Смуглый, сладкий, как приторный стоялый мёд. Пахнет мелом".
Джеймс вскочил, заметавшись по камере. Странно, но при этом описании сразу же вспомнился Мавр. Аду-аль-Мелик Мозафар. Не зря Мавр никогда не нравился Джеймсу, тревожа чуйства, как называла это Дженни. Липкий, навязчиво предлагающий свои услуги женщинам, и по большей части - только им, он всегда обслуживал бордель Аглаи Харлот.
- А в доме Лилитаны я нашел канареечно-желтый шарф. С вышивкой. "Блестящая блудница", - продолжал тем временем Ричард Фицалан, с интересом глядя на его метания. - Так и таскаю с собой, как принц башмачок Золушки.
- Дерьмо.
Удержаться было сложно, ἀγλαΐα - блеск, блестящая - имя одной из трех харит, а ведь Джеймса еще с того самого момента, как мадам Аглая пришла договариваться, чтоб стража не беспокоила её девочек, смущало, что фамилия у мадам - Блудная. Блестящая блудница, Аглая Харлот. И выходило, что у Джеймса под носом был бордель этих самых наставников, желающих заменить короля на своего, управляемого, а Джеймс проморгал.
- Вы позволите поговорить с леди Хизер?
- Не поймите превратно, но только в моем присутствии, сэр Джеймс. Я научился жить с её чудачествами, а для стороннего человека это может быть попросту опасно.
Джеймс вздохнул. И протянул, прощаясь, руку. Которую Фицалан пожал, к вящему удивлению. По всему выходило, что граф Суррей был нужен Джеймсу, а Суррей нуждался в сыщике. И адвокате.
- Назовите меня адвокатом, если до суда дойдет. Поборемся.
Фицалан кивнул, и дверь за Джеймсом захлопнулась, оставляя в тишине коридора.
В маленьком кабинете, где дознаватели писали свои протоколы, Джеймс задумчиво перечитал написанное. Пожалуй, что дух Фанни Пиннс, всё еще тревоживший его во снах, настоятельно требовал, чтобы Джеймс разобрался и с обидчиками её дочери. Без Ричарда Фицалана это становилось сложнее.
В конце концов, так ли виновен человек, не желающий мчать туда, не знаю куда? Джеймс хмыкнул и вымарал из протокола лишнее. А после постучал в дверь комнатушки, которую уступил Инхинн. Втайне надеясь, что она одна.