В начало форума
Здравствуйте, Гость
Здесь проводятся словесные, они же форумные, ролевые игры.
Присоединяйтесь к нам - рeгистрируйтeсь!
Форум Сотрудничество Новости Правила ЧаВо  Поиск Участники Харизма Календарь
Сообщество в ЖЖ
Помощь сайту
Доска Почета
Ответить | Новая тема | Создать опрос

> Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

Leomhann >>>
post #541, отправлено 19-07-2018, 7:55


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Со Спектром

Праздник или нет, но на ночь город замер, уснул, и это было замечательно. Не то чтобы Раймон с нетерпением ждал возможности ограбить ещё одну церковь... но честно признавал, что занятие это приятно щекотало нервы. Невзирая даже на то, что он лишал жителей Англии толики чудес, которых порой в жизни совершенно не хватало. Но в реформацию, когда церкви и монастыри грабились официально и именем государства - мучило это ощущение не сильно. Почти неощутимо. Если не обращать внимания.
Тяжёлый амбарный замок на дверях поддался пренебрежительно быстро. Дьяволов Кромвеля он бы, может, и остановил, но не магию, которая видела устройство изнутри, воспроизводила ключ с правильными бороздками. Легко. Так же просто оказалось по примеру Бойда собрать хвостик от магии в браслет-накопитель. В таких ситуациях он был особенно кстати. Оставлять за собой следы ему вовсе не хотелось, тем более, что в Стеббинге всё таки пришлось бы ещё задержаться хотя бы на день, чтобы визит не казался таким подозрительным. Кстати подвернулся и заказ на буку...
Церковь, временно оставленная своими прихожанами, казалась спящей. В простых, не украшенных даже витражами окнах не виднелось ни огонька, дремал даже большой колокол, постанывая, когда ветер шаловливо трогал его полные бока. Не тревожили покой старого, намоленного места ни шаги ночной стражи, только что свернувшей за угол, ни шепот влюбленной парочки, притаившейся под козырьком колодца за фасадом церкви. Ничто не тревожило. Даже живая - или почти живая - статуя, казалось, спала, утихли, притупились её муки. И собственные шаги, отдававшиеся - только для него - тихим эхом, казались почти кощунственными. Покровительство Немайн не меняло ничего. Реформация или нет, но строгая пустая церковь вызывала чувства, каких не возникало в наружней галерее монастыря. Вера? Знание? Кельтские богини жили, присутствовали в жизни, в церкви же человек ощущал присутствие отсутствующего. Ожидания, обращённая ввысь вера, направленный вниз страх переполняли нефы, бродили между колоннами, застревали в щелях молитвенных скамеек. Присутствие могло быть величественным. Королевским, подобно Бадб. Но отсутствие возносилось выше, опираясь на невыразимое и неописуемое. Как ренессанс Роба Бойда сможет конкурировать с отсутствующим, непознаваемым? Предлагая больше, он одновременно был проще, приземлённее. Обрамлял мечту реальностью. Идя меж безмолвных шепчущих рядов, Раймон покачал головой. В отличие от Тростника, он видел богинь только несколько раз. И очень сомневался, что те согласятся исчезнуть, превратившись просто в символы. Это просто было не в их природе. Невозможно. Значит, понадобится гораздо больше. Понадобятся пророки, книги, философы, которые найдут новую суть, завернут земное в сотню слоёв предположений и условий. И даже тогда... получится ли? Для всех? Надо ли - для всех? Христианство сосуществовать с язычеством не могло, а наоборот?
Там, откуда тянуло сонной жизнью, в нише у алтаря стояла мадонна. Не старая ещё статуя с блестяшкой на груди. Самоцвет, подделка - Раймон даже не стал смотреть, вместо этого занявшись самой нишей. То, что творит чудеса, не должно было оказаться далеко. На ощупывание ушло всего несколько минут, и вскоре тайник щёлкнул, открываясь - и открывая вторую статую на ключ-камне. Древнюю, в тёмном камне, с вырезанными символами плодородия. Едва ли христианскую. Страдающую от висевшего на груди изумруда, оправленного в крест. Как птица в клетке. О том, что вырвется на свободу, Раймон не стал и задумываться. Просто снял распятие рукой в перчатке, переплетённой волосами Эммы - и отшатнулся, словно под порывом ветра, тут же истаявшим под потолком. Не разум - ещё. Не личность, не божество. Скорее... след? Шлейф магии? Раймон осторожно прикрыл нишу снова, гадая, чем станет след Биргит, и станет ли? Развеется? Была ли на самом деле святая, отказавшаяся от своего мира ради христианства, или - лишь часть божества, пойманного, запертого, изменённого?
Проще ли был ренессанс, если вдуматься? Мог ли человек осознать пространство, время, мир? Как стихийник - отчасти, но даже маг едва ли мог сказать "я - огонь" более уверенно, чем "я - любовь". Простота обещания разворачивалась величием сияющих путей, сплетающихся в огромный, непознаваемый космос, помноженный на время. На чувства. Нет. За внешним крылось вполне достаточно. Более чем достаточно. И богини, и ренессанс раскрывались уровнями, от близкого к нереальному, и это всё-таки годилось всем. Что не отменяло нужды в пророках. И для начала, пожалуй, этого было достаточно.
Раймон со вздохом опустил взгляд к основанию статую, на небольшую раку. Здесь не ощущалось ни зла, ни нетерпения, лишь покой и умиротворение. Ещё один след, но - совершенно иной. Гармонично звучащий и в нише, и в церкви. Любопытство казалось чуждым, лишним, но он всё же сдвинул крышку, открывая тоненькую женскую руку, от которой остались только кости. Открываясь...
Закрывать замок снова он не стал. В этом не было нужды.

Эмма спала в кресле, в своем желтом домашнем платье, сжавшись в зябкий комочек под колючим и тонким пледом. Неоконченная вышивка валялась рядом, на полу. Стыла ванна в углу, накрытая плотными простынями, давно остыл ужин, закрытый салфеткой. Все, как и всегда. Лишь Эмма - спала, измученная дорогой, толпами, оживающими статуями. Улыбалась во сне, уронив расплетенную косу до чистого, дощатого пола. Ощущала присутствие Раймона - не там, вдали, в церкви, но рядом. И не имела сил проснуться, протянуть рук для объятий. Для этого еще будет время, будет желание. А пока Эмма - спала. И видела во сне поместье, окруженное кустами сирени. Где-то там, за горами, лесами и западным морем.


--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #542, отправлено 19-07-2018, 7:56


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

с Леокатой

2 февраля 1535 г. Стеббинг, Эссекс.

Утро началось с горестных стонов и громких проклятий за окном. Женщины, дети, мужчины выли и кричали, сливались в одно страдающее существо, в котором вспышками возникали то алая ярость, то темно-синяя скорбь, то неумеренное любопытство. Желая приглушить все это, Эмма спрятала голову под руку Раймона. Не помогло. Чувства стали тише, но не исчели совсем. К тому же, рука была тяжелая, твердая, вдавливала в подушку, из-за чего пришлось вылезти и с головой укрыться одеялом, прижимаясь к боку своего упрямца. Толпа, точно догадавшись о ее демарше, стала еще несчастнее, закричала еще горче, приветствуя какого-то мистера Феррета.
- Почему таверны всегда строят на шумных площадях? - Поинтересовалась Эмма у потолка. Потолок, ожидаемо, молчал.
Зато ответил Раймон. Не открывая глаз.
- И не говори. Никакого уважения к покою гостей этого славного чудесами городка. Что ж, кажется, стоит одеться и спросить у добрых горожан, что же стряслось? Если получится выглядеть так, словно всю ночь я мирно спал. Впрочем... - он с удовольствием привлёк её ближе, провёл пальцами по спине, коснулся губ. - Это даже не обязательно.
- Ненасытный.
Укором это, конечно же, не было. Феникс мог и не вспыхнуть, но хорошо было - всегда. Правда, в этот раз от ласк и поцелуев отвлекали люди за окном. Они с таким напряженным вниманием, так пристально следили за своим мистером Ферретом, что Эмма невольно следила вместе с ними.
- Тебе стоит надеть перстень с гербом, - с трудом прервав поцелуй, предупредила она, - а мне спрятать камень на себе. Знатную леди и жену рыцаря обыскивать не могут. Кажется, констебль раздумывает о том, чтобы опросить вообще всех, особенно приезжих.
Таким упорством, как Феррет, из всех виденных Эммой констеблей, отличался только Клайвелл. Но тот умел понимать - почти, как она сама, хоть и чуть иначе. Феррет был просто упорным.
- Цепь... и перстень, - кивнул Раймон с едва уловимой паузой. - Два перстня. Хоть и опасно, несмотря на то, что город. Водится здесь уж больно много всякого, но ты права. Лучше так.
К счастью, мистер Феррет дал им время закончить начатое и даже одеться. В дверь постучали, когда Эмма уже заплетала косу, спрятав все эти альфредовы безделушки под одежду. Странным образом их близость будила феникса, усиливала дар, отчего Эмме казалось, что стоит шагнуть - и под ногами расстелется лента пути.
- Констебль, - сообщила она Раймону, оглядывая свои руки. Свечения, к счастью, она не видела, но зато чувствовала тепло от него.
- Констебль так констебль, - Раймон в последний раз покрутил родовой перстень, словно тот никак не подходил к пальцу, вздохнул и отправился открывать.
За дверью перетаптывался с ноги на ногу светловолосый, худощавый мужчина с узким, мышиным лицом. Он с интересом оглядел и рыцарскую цепь, и полный набор колец на руках Раймона, и обручальное кольцо и тиару Эммы, лишь после всего этого поклонившись.
- Деррек Феррет, - представился он, - констебль. Позвольте просить вас уделить несколько минут?
Эмма осмотрела его, пожалуй, с не меньшим интересом, несколько удивившись формулировке и тому, что констебль брошь носил не приколотой, а извлек из кошеля.
Раймон вежливо склонил голову и взмахом руки пригласил мужчину заходить.
- Уделю, мастер Феррет, отчего же нет? Михаилит Фламберг.
Проходить констебль не стал, лишь оперся плечом на косяк двери, сложив руки на груди и став от этого чуть больше, больно уколов Эмму пренебрежением, которые вспыхнуло и погасло, когда Раймон представился. Феррет не любил михаилитов, но показывать это не спешил.
- Скажите, сэр Фламберг, куда вы отлучались ночью? - Поинтересовался он. - Трактирщик говорит, вы ушли поздно и вернулись заполночь.
Раймон раздражённо вздохнул.
- Не слишком понимаю, какое вам до этого дело, констебль, но - осматривался. Искал тварей, которые предпочитают ночь. Вы против?
- Нашли? - Неожиданно заинтересовался констебль, не интересуясь этим на самом деле. От такого противоречия у Эммы слегка закружилась голова, вынудив сесть на стул у окна.
- Бука, мелкие, но гадостные фэа, парочка привидений, кажется, даже один одержимый... или одна, - лениво перечислил Раймон. - Братья давно не заезжали? Плохо. Если запустить, монстров становится больше. Подобное привлекает подобное.
- Люди, сэр Фламберг, - в тон ему ответил констебль, ярко светясь азартом, - страшнее привидений. Вот, к примеру, вчера кто-то священную реликвию города украл из церкви, изумруд с груди Богородицы. Буке камень этот без надобности. Не видели ли вы чего, в своих поисках?
- Ого... - Раймон вскинул бровь, и сочувственно пожал плечами, мельком глянув на окно. - Действительно, несчастье. Теперь понятно, почему... Увы, мистер Феррет, люди меня интересуют мало. В бестиариях им не отведено ни единой, пусть самой крошечной странички. И фэа и нежить, действительно, не любят намоленных мест. Боюсь, я не видел ни взломщиков, ни расхитителей священных реликвий, ни, например, эмиссаров мессира Кромвеля - если бы даже мог отличить их от добрых горожан, не умея читать в душах. Но, как уже и говорилось, искал я другое, оставляя людей вам.
- И ведь, представьте себе, - задумчиво произнес констебль, снова не испытывая задумчивости, выводя этим Эмму из душевного равновесия, - сначала плиту из храма разрушенного неподалеку украли, теперь вот у нас - изумруд. Но там священники вора отбили у толпы зачем-то... Не встречали такого по пути: синеглазый, чернявый, со шрамом на щеке?
Феррет, без сомнения, говорил о Брайнсе и Эмма невольно подумала, что Раймону стоит набрасывать на себя личину неудачливого торговца. У того не было никого, а вот она рисковала и не дождаться.
И вот теперь Раймон удивился по-настоящему, и скрывать этого не стал. Впрочем, удивление, полыхнув коротко, вспышкой, тут же сменилось рассчётом.
- А зовут этого вора, случаем, не Гарольд Брайнс, констебль?
- Именно так его и зовут, по словам его спутника, - на этот раз искренне оживился Феррет, - встречались?
- В Билберри довелось поучить его кулаком, - с видимым удовольствием ответил Раймон. - За оскорбление леди. Поверите, этого человека даже змея не дожрала, только оплевала... И, правду сказать, - он прищёлкнул пальцами. - Встречались снова, буквально несколько дней назад, в Сафрон-Уолдене.
- Все равно не сходится, - разочарованно буркнул констебль, - нет его в городе. С плитой он был?
Раймон кивнул.
- С ней. По лестнице в комнату поднимал. Кажется, чуть не расколотил...
- Ну и чудненько, - пробормотал под нос констебль, настолько ярко и образно представляя, как коварный Брайнс ночью залез в церковь и украл изумруд, что Эмма с трудом сдержала смех. Констеблю было лень бегать, искать, суетиться. И он уже предвкушал тот отчет, что напишет констебулату, давая почувствовать запах бумаги и чернил, услышать курлыканье голубя и плеск крыльев, - благодарю вас, сэр Фламберг.
- Бедный Брайнс, - негромко заметила Эмма, когда за Ферретом закрылась дверь, - отчего он такой невезучий?
- Везение? - Раймон положил руку ей на плечо и выглянул в окно, откуда всё так же горестно шумела толпа. - К леди Фортуне его жизнь не имеет отношения. Ладно, разве что змея, ладно, не повезло встретить. Но прочее? Атам этот чёртов - я, кстати, так и не знаю, что этот чёртов нож делает - он купил сам. В церкви и дальше - всё сам. Бруха не стала бы нападать в городе, нужно было идти в особняк самому. Разорять храм и подписывать договор - думаю, его тоже не принуждали. Нельзя просто случайно подскользнуться на... чём-нибудь и подписать контракт с адом в падении. Или ботинком выбить священную плиту, которая весит фунтов триста. И, подумай, это только то, что нам известно из того, что он делает с собой сам!.. Кроме того, - задумчиво добавил он, - возможно, он всё-таки не крал этот изумруд. Так что, глядишь, и обойдётся.
- Он холодный, - пожаловалась Эмма, говоря уже о камне, а не о Брайнсе, - от тела не согревается даже. Куда мы теперь?
Страдающая статуя в церкви умолкла, но на смену ей пришло человеческое недовольство, и Эмма заструднялась сказать, что переносилось проще.
Раймон вздохнул и потянул её из кресла - только для того, чтобы усадить себе на колени.
- Стоит задержаться хотя бы для того, чтобы разделаться с букой. Иначе подозрительно всё равно. Отчёт или не отчёт. А вот дальше - сам не знаю. Та рака с костями принесла видение. Не как те разы, с гобеленами и на тракте, просто образы. Я был - женщиной. Пальца в перстнях, на одном - герб Мерсии, но и только. Мы стояли с королём на обрыве. Альфред, в своём венце, смотрел в море за скалами, как на восточном побережье. А сзади - монастырь на утёсе, кажется, женский. Подсказка или обманка - как знать, но больше ничего нет.
- В Эссексе только один женский монастырь. Святой Этельфледы, леди Мерсии. Она же его и основала.
Эмма знала это точно - Дик поначалу собирался отдать ее туда. К счастью - не отдал. Слишком далеко, слишком много просили денег. Слишком долго пришлось бы ждать Раймона, если вообще дождалась.
- Это будет сложнее, - задумчиво заметил Раймон, скользя пальцами по волосам под тонкой тиарой. - Конечно, с другой стороны, один раз мне уже повезло в женском монастыре. И, вспоминая о том, что михаилитам полагаются гаремы...
Эмма рассмеялась, оторвавшись от своего обычного занятия - ощупывать, изучать, откручивать пуговицы.
- Монастырь славен своими пирогами, - сообщила она, - выбирай самую искусную в этом. Хотя бы всегда с ужином будешь.
Ревновать, как прежде, было лень. После событий в Равенсхеде вся ревность, все сомнения улетучились, будто их и не было.
Раймон тоже усмехнулся.
- Ещё окажется, что пироги обладают чудодейственной силой. В этом случае всё-таки лучше увезти её источник. Интересно, что могут пироги... вспоминая про тот хлеб. Амулет, который позволял напечь продовольствия для целой армии?
Эмма пожала плечами, прижавшись поцелуем к тому месту, где щетина с подбородка перетекала к шее.
- Ужасная судьба, - вздохнула она с улыбкой, - быть взятой в гарем только ради пирогов...


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Leomhann >>>
post #543, отправлено 19-07-2018, 7:56


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Со Спектром

Ближе к полуночи

Распятие на стене укоризненно взирало на две аккуратно прибранные кровати в небольшой, темноватой комнате. Укоризненно - потому что в столь поздний час детям полагалось спать, а не вглядываться в тени, пляшущие на полу у окна, у сундука, колышущиеся под кроватью. Пестрый коврик, покрывающий светлые, гладкие доски казался страшным чудовищем, в пятнах крови и ошметьях чужой плоти, он переглядывался розами и вишнями с крестом и человеком, прибитым к нему. Вишни, разумеется, не были частью рисунка. Их однажды раздавил Тин, а матушка так и не смогла отчистить. Но сейчас, когда Луна так жутко и настырно заглядывала в окно, когда кусты стучали узловатыми руками... Да и кусты ли то были? Может быть, братец того, что живет под кроватью, решил заглянуть на поздний ужин? Тускло мерцал кувшин с водой у двери, мерещился из него тихий плеск и смех, будто русалки затеяли в нем свою возню, вознамерившись выпрыгнуть, уволочь, утопить. Хотя откуда ещё тут русалки! Скрипнуть дверью? Но дверь оставалась закрытой, хотя и слышались тихие шаги за нею, не похожие на матушкины. И только храп отца через стену, тяжёлый, раскатистый, напоминал, что они всё ещё дома. Что не одни. Если бы от этого был толк ещё. Ведь...
- Страшно.
Звонкий шепот Тины пролетел по комнате, заглянул в кувшин, испуганно отшатнулся от окна - почудилось что-то. Тин и сам чуть не подпрыгнул, развернулся к сестре, скорчив страшную рожицу.
- Т-с! Разбудишь - хуже будет. Не помнишь, что ли, как у Джонсонов?
Тина лежала на своей кровати, укрывшись одеялом с головой, так, что виднелись только глаза и кончики пальцев, а теперь, кажется, попыталась зарыться ещё глубже. Тин закатил глаза. Всё-таки надо объяснять. А ведь всего на час младше!
- Твари ведь не хотели, чтобы Зёрнышко говорил родителям. А он... снова и снова. Дурак. Взрослые всё равно не верят, только злятся.
- А вдруг у него сегодня будут зубы, как у зайца? У злого зайца? Такие длинные, острые, два клыка - и больше ничего?
Под полом послышалась возня, сродни мышиной. Но отчего-то казалось, что это именно злой заяц, огромный и одновременно маленький, пушистый, с мерзкими розовыми проплешинами, с двумя острыми клыками и красными глазками, мерцающими в темноте. Тина была уверена, что он копает лапами с длинными когтями пол, спеша успеть, пока не наступило утро. Так уже почти было. Только отец всё никак не слышал, не хотел видеть щелей в дощатом полу. А мама не замечала клочков свалянной шерсти, закатившихся в углы. Их приходилось выбрасывать самим. Тайком, самыми кончиками пальцев. Содрогаясь от омерзения.
- Каждую ночь всё ближе, - Тин перебрался ближе к сестре, обнимая её через одеяло. - Я видел, ножки кровати подгрызены. Не сильно. Они не торопятся.
По окну сыпануло сухим снегом и тут же раздался мерзкий глухой скрежет. Ветки по ставням. Клыки по дереву. Окно дрогнуло, словно на него кто-то навалился снаружи. У соседей взлаяла собака: хрипло, низко, подвывая, словно в ужасе. Тина помнила этого пса - огромную дворнягу больше неё самой, с вечно налитыми кровью глазами. Ей, наверное, тоже было страшно. Что видел этот пес, чего боялся во тьме, где не было ни одной звездочки, лишь Луна сквозь тучи, ветер и снег? Матушка рассказывала, что в старину феи танцевали под светом звезд до утра, голыми - стыдно и подумать! Но зато, пока они плясали, дети сладко-сладко спали...
Тин, как оказалось, думал о том же. В углу треснула доска, но мальчик не обратил на это внимания, только нахмурил брови, будто пытаясь что-то вспомнить.
- Няня говорила, что главное - не видеть, не слышать, не говорить, но... я пробовал, и всё равно, даже через веки видно эти зубы, все в пятнах... нет. Было другое.
Из щели блеснули оранжевые, мутные глаза, тонущие в бледной, измазанной гноем шерсти. Раздалось тихое свирищание, словно из-под пола лез огромный кузнечик. И вместо клыков на заячьей морде почудились жвалы, с которых капала темная, остро пахнущая жижа. А пол затрещал жалобно, вздыбливаясь буграми, хрустко, овсяным печеньем потрескивая в этих мощных жучиных зубах.
- Сначала обязательно нужен костёр, - Тин обнял Тину крепче. Дрожь отчётливо ощущалась, смешивалась даже через толстую двойную шерсть. - Такой, чтобы искры поднимались к самому небу. Чтобы гул разносился по земле, рисуя круг без разрывов. И круг же рисует одежда, сброшенная под ноги, чтобы...
Тин приостановился, чтобы набрать в грудь воздуха, и в эту паузу врос издевательский смешок, от которого волосы вставали дыбом. И всё же мальчик закончил, на выдохе, заглушая тварей:
- Чтобы не было ничего, кроме тебя, земли и огня. Ты ведь любишь танцевать, моя Тина? Мы - любим?
В этот момент Тина не была уверена. Даже слушать было - тяжело. Понимать - ещё тяжелее. В щель проползла черная рука, с обломанными, слоящимися ногтями, в пятнах, оставляя слизь на досках. Отвисла челюсть, над которой щелкали жвалы, облизываемые раздвоенным языком с фиолетовыми язвами. Потекло по комнате зловоние. Девочка коротко вскрикнула - и тут же зажала руками рот, потому что её крик подхватил и злой заяц, эхом откликнувшись, рассыпав трель этого крика по комнате, уронив его в кувшин, откуда выплеснулась не вода, а нечто желтое, мерзкое даже на вид.
- Тин, мне страшно!
Брат обнял её крепче, делясь дыханием, упрямо мотнул головой, и по полу отсветом метнулись рыжие языки, озаряя тёмный лес вокруг.
- Мне тоже. Но другого выхода нет. Я ведь подслушал твареборца. Он хочет такую огромную кучу деньжищ, что ни в жисть не скопить! Так идём же, вокруг костра и вокруг себя тоже! Закрой глаза, почувствуй ветер, ощути, как струится вода, снаружи - внутрь и наоборот. Ощути тепло огня, дыхание земли. Четыре стихии везде - и замыкает их душа. Ты только кружись, сестрёнка, танцуй, поднимаясь выше, - он протянул Тине руки. - Вольта!
Но Тина не шевелилась, в ужасе глядя на то, как проломив пол, выбирается заяц из ада. Не было шерсти и жвал тоже не было, лишь покрытая гнойниками белёсая кожа, лишь выщербленные клыки. Отвратительными, человеческими ладошками заканчивались лапы, пальцы судорожно скребли пол, а на длинных, бледно-розовых ушах моргали глаза-дыры, обрамленные длинными ресницами, которых не было на обычных - оранжевых. Девочка снова вскрикнула, а затем вздохнула. И сделала изящный пируэт рукой, приседая в поклоне перед началом танца. Тин внезапно оказался рядом, беря протянутую руку, притягивая к себе, и клыки промахнулись мимо ноги, разминувшись с пяткой на ладонь, не больше.
- Подними взгляд в небо, к искрам, к тучам и луне, и танцуй. Не смотри вниз. Бей ногами в землю, мни её, бери вечную, неторопливую силу, в которой никому не бывает отказа. Напоминай о себе, ибо ты - здесь, и всё - едино! Бери крепость дубов, гибкость рябин в переплетении корней, в терпении и мудрости. Бери весенню листву, радующуюся солнцу. Кружись в воздухе на лёгких крыльях ветра, смотри его глазами, которые видят всё. Хэй! Вбирай его непостоянство, изменчивость и твёрдость. Что рядом с этим - зубы? Что перед этим - когти? Танцуй! Хэй и хэлла-хэй!
В бешеном кружении танца мелькали и зубы, и когти, и даже корни не-деревьев, что хотели схватить - но не успевали, разочарованно пощелкивая, будто сверчок в старых часах. Откуда-то сверху, сбоку, из окна и кувшина лилась музыка, тысячи голосов пели слова мальчика, переливая многоголосье апрельской капелью. И вопли боли, алой ярости, которые издавал заяц, вплетались в этот хорал. Он не понимал. И кружиться не умел, прыгая туда, где уже никого не было, обжигаясь. Но пытался снова и снова, цепляясь за поводок страха.
- И видишь, что видишь, через то, что есть, то, чего нет. Хэйя!
В костре рухнуло бревно, рассыпая искры, и по бледной коже Тина, по бёдрам и груди Тины метнулись оранжевые тёплые блики, рисуя странный узор, сплетённый из листьев.
- Как река обтекаешь преграды, как дождь - неуловима, как воздух - невидима, как скала - крепка, как огонь - отважна, - голос Тина вибрировал в воздухе, отбивая странный, ломанный ритм, в который порой уходил один поворот, порой - сразу два или даже три вольта в искрах и пятнистом небе.
Тина готова была покляться, что когти прошли прямо сквозь руку, но следов не было, и боли не было тоже. Разве что ярче вспыхнул воздух.
- И всё замыкает - душа. Когда остаётся лишь танец и ничего больше, в нём - тишина, скрепляющая всё. Щитом. Твоя. Моя. Наша. Танцуй круг, Тина! В искрах, плеске и тишине, где нет ничего больше! Хэйа! И мир...
К одному из корней - к ножке кровати - испуганно жался белый, пушистый, маленький зайчонок. Он дрожал, как дрожала Тина еще недавно, дразнился раздвоенным языком, топал досадливо лапками с розовыми ладошками. Но ...развернулся. Девочка уже не боялась, возвышаясь над костром и кругом, над землей и водой, над лесом, в воздухе, паря на темных, странно знакомых, но и виденных впервые, крыльях. Страх - лишь преграда, но у любой стены две стороны. Звёзды тоже имели две стороны, и сорвавшаяся с руки Тина серо-серебристая звезда ударила точно в цель, пригвоздив оборотня к полу.
- Какая, всё же, мерзкая тварь, - заметил Тин, ломаясь, вырастая в Раймона, вставая рядом в свете костра.
Тина удивленно вздохнула, уставившись на высокого рыцаря, замерла, глядя на медленно оплывающий туман, что превращал звезду в кинжал.
- Жалкий, маленький зайчонок, - задумчиво ответила Эмма, чувствуя, как складывает крылья феникс, как успокаивается, сворачивается тройным кольцом лента их пути, спаянная из двух, так прочно, что теперь её и не разорвать.
Раймон покачал головой, настороженно глядя на буку.
- Не настоящая форма. Смотри.
Зайчонок, дёрнувшись на лезвии в последний раз, замер - и оплыл, меняя окрас. Спустя несколько секунд на полу лежала, вытянувшись, чёрная в серое пятно тварь с длинными тонкими лапами и отвисшим животом под впалой грудью. Бугристая бесформенная голова не походила вообще ни на что, виденное Эммой, а из полуоткрытой пасти торчали два чуть разведённых острых клыка. Перед смертью бука процарапал в досках глубокие борозды когтями, словно пытался пробраться в подпол - а крошечные тёмные глазки и сейчас, казалось, смотрели на неё с неутолённой жаждой. И почему-то не хотелось представлять, как юных михаилитов учили ловить этих бук.
- Ты слил наши ленты в одну, разгладил узлы, где они сплетались.
В крови еще бушевала пляска Тины, она еще видела отблески огня и слышала шепот листьев. И темное пламя, феникс, еще рвалось на волю, звало туда, где лежали пути, обещая упоение этим парением. Маня силой, открытыми дверями и дорогами, отблесками отражения. Но Эмма лишь вздохнула, сжимая руку - и осталась.
- Я сделал - что? - удивился Раймон. - Конечно, бук ловить учат совершенно не так, но... наверное, я слишком люблю представления. А ты - очень хорошо танцуешь.
Коса давно не нуждалась в шелковых лентах - густые волосы сдерживал подарок королевы мавок. Эмма оглядела комнату и с одной из кроватей подняла две простые, цветастые тесемки, на ходу связывая их сложным узлом. Узел спрятался в кулачке, а когда рука разжалась, на пол упала длинная, гладкая и - главное цельная веречока. Иногда у Эммы получалось чинить одежду и так.
- Не два, но один, - пожала плечами она, - после слов о тишине.
И тут же вздохнула досадливо, наткнувшись на недоуменный взгляд Раймона. Как и с первым даром, с чужими чувствами, ей было сложно объяснять, как и что именно она делает. Эмма просто понимала и просто горела, не задумываясь. Теперь приходилось размышлять. И кусать за губу своего упрямца, почти до крови, чтобы от вспышки изумления и боли слабо засветиться, развернуть перед Раймоном то, что видела сама. И так, как она это видела...
... Темное, душное пространство, в котором нет ни начала, ни конца, ни звезд, ни Луны. Лишь слабое отражение ее света, где-то далеко - неверное марево, в чьих отблесках была видна паутина троп этого дома: светло-зеленые, тонкие, пахнущие свежей листвой и весной, ниточки - детей; уже слегка обветшалая, темно-серая лента, связанная с яркой, оранжевой - краснолюда и его жены. И рядом с ними, прилегая краем, но не вплетаясь и не пересекаясь - их, четы де Три, как с усмешкой, бывало, они именовали себя. Двойная, сросшаяся краями, спаянная намертво, но сохранившая узлы и раздвоенность до... До чего? До побега из монастыря? Первый узел был, несомненно, той лесной избушкой. А вот дальше - и до самых их ног - стало гладко, хотя еще совсем недавно, по дороге с Авалона, здесь была сложная вязь, которую проще было разрезать, чем распутать.
- Видишь?
- Вижу, - Раймон с улыбкой привлёк её к себе и прокружил в вольте. - Не то чтобы это что-то меняло, но выглядит - правильно.


--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #544, отправлено 19-07-2018, 7:56


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

с Леокатой

4 февраля 1535 г. Саутенд-он-Си. Монастырь кающейся Марии Магдалины, бывший св. Этельфледы.

Чем больше смотрела Эмма в маленькое окошко кельи - тем больше ее охватывало отчаянье. Вместо теплых объятий Раймона - холодные стены каменного мешка. Вместо Солнца под седлом - твердая лежанка. Вместо шелка и бархата платья - колючее облачение. Эмма сглотнула комок, вытирая непрошенные слезы со щеки. Никогда больше не поверит она мужчине! Спасибо ему хотя бы за эти мгновения счастья, за то, что не бросил на обочине - или в публичном доме, а отдал в монастырь, не из худших. Выживет, ей не привыкать. Примет постриг и молитвами, покаянием искупит свои грехи... И - его. Сердито прикусив губу, она опустила голову к вышивке. Греховная, окаянная любовь, тоской отвлекающая от искренних, ярых молитв! Ниспосылаемая не иначе, как дьяволом, но попущением божьим, в наказние, ведь даже в этих святых стенах Эмма помнила его улыбку и руки. И губы, пробуждающие низменные желания... Несчастная прелюбодейка, горе тебе! Сказано ведь: "Тело же не для блуда, но для Господа, и Господь для тела." Спина еще чуть саднила от лестовицы матери-настоятельницы, но боль была во благость. Ведь узнай об этом Раймон... Ох, нет! Никогда он об этом не узнает, да и думать о нем - грешно, "бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела"...
За полуоткрытой дверью с зарешеченным окошком мелькнула тёмная тень сестры-надзирательницы, но Эмма не подняла глаз от работы. Труд - дар от Бога, и для Его людей он будет благословен. Вышивка во искупление и на благо монастыря. Выпечка, которая поставлялась даже к королевскому столу. Небольшая стекольная мастерская... в стылом каменном холоде мечталось о тёплых печах, несмотря даже на измученные, распаренные лица трудниц, выходивших на служение с таких смен, покрытые ожогами руки. На пустые лица и глаза. Смирение, угодное Господу и матери-настоятельнице, через суровые в заботе и попечении руки которой прошли многие сотни грешниц. Плод добрых трудов славен, и корень мудрости неподвижен. Эмма снова вздохнула, огладив себя по темно-каштановой косе, в которой уже не было ленты, расшитой жемчугом - все отобрал он. И снова устыдилась мыслям. Миловидность обманчива и красота суетна, негоже жалеть о том, что толкало в пучины греха.
- Сестра! - Негромко позвала она надзирательницу, не отрывая глаз от вышивки и не прекращая работы. - Дозвольте спросить!
Монахиня остановилась, прошуршав рясой по полу из шершавых каменных плит. Эмма слышала передаваемые шепотом жалобы, что нет хуже, чем оттирать его зимой, на коленях, когда вода в ведре подёргивается корочкой. Слышала тихие просьбы не допустить, не согрешить так, чтобы пришлось...
- Да, дочь моя? - сухой, равнодушный голос словно парил над головой. Словно обращались не к ней, а к миру, в котором Эмма была ничего не значащей песчинкой.
- Простите меня, сестра, за мой вопрос, - смирение в голосе, смирение во взгляде. Ибо "прежде, нежели почувствуешь слабость, смиряйся, и во время грехов покажи обращение". - Дозволено ли мне, грешной, будет посвятить себя и свой труд к тому, чтобы вышить покров для раки святой Этельфледы?
Протягивая свою работу, вышивку, на которой святая Екатерина улыбалась своим мучителям, Эмма робко заглянула в глаза монахини. Ровные, искусные стежки, на какие были способны только руки смиренной вышивальщицы - или лекарки. Должно быть, лишь глаз сестры-вышивальщицы Магдалены различил бы переходы цветов и оттенков, уловил бы огрехи. Но Эмма не гордилась, отнюдь. Гордость ненавистна и Господу, и людям, и преступна против обоих. Погибели предшествует гордость, и падению – надменность. И падет надменный, пока она будет пытаться искупить прегрешения. Если уже не пал. Благочестиво перекрестившись, возблагодарив Господа за то, что сподобил осознать и этот грех, Эмма поспешно опустила глаза и голову, ожидая ответа.
- Такая просьба - само по себе проявление высшей гордыни, - бесцветно заметила монахиня, но Эмма почувствовала, что вышивку взяли из пальцев. - Ночное бодрствование и чтение псалмов перед образами помогут тебе смирить душу и в следующий раз смиренно ждать, пока тебя заметят. Потому что сейчас, дочь моя, ты - лишь шелуха, принесённая ветром. Ещё не зерно. Про покров же решит достопочтенная мать.
- Простите, сестра, - пролепетала Эмма, испуганно сжимаясь и опуская голову еще ниже. Засаднили на спине свежие рубцы от лестовицы, тяжелых, деревянных четок настоятельницы, украшенных на концах металлическими пряжками. Облачение уязвляло их, бередило, кололо, и порой казалось, что туда сыпят соль. Больно и страшно. Но не одиноко, ведь никто не может быть один перед лицом Его. «И Он отрет с их глаз каждую слезинку. Смерти больше не будет, и не будет больше ни скорби, ни вопля, ни боли, потому что все прежнее ушло навсегда».
- Не у меня проси, - монахиня покачала головой и повернулась к выходу. - Господь милосерд. Ему умоляй и преклоняйся.
И Иисус, действительно, понимал. Принимал в руки, утешал боль и умалял боль в ранах. Сожалел, скорбел о душе, попавшей в пагубные сети, и сиял надеждой и обещанием жизни иной. И даже плиты пола под коленями не были уже такими холодными, точно на них расстелили черный плащ из дорогой, шитой серебром шерсти, пахнущий можжевельником и... Нет! "Глаза у них исполнены любострастия и непрестанного греха; они прельщают неутвержденные души; сердце их приучено к любостяжанию: это сыны проклятия." Колени онемели, и поясницу тянуло от холода, а с посиневших губ медленно падали слова молитвы. Но они же и занимали мысли, не позволяли недозволенному вползти змеёй, отвлечь от ярого, истового горения - свечой, ровным, белым пламенем.
Точно таким же, каким горели свечи в церкви, куда сестра-надзирательница Анастасия привела Эмму и еще одну - смиренно-горделивую, противящуюся, но покоряющуюся, послушницу, страдающую от боли в спине и коленях. Но Эмма не смотрела на нее, не любовалась даже тонкой работой живописцев, расписавших потолок церкви картинами из жизни Этельфледы. Не дозволяла она себе глядеть и на раку с рукой святой, что лежала на алтаре, хотя благочестие дочери Альфреда было так велико, так притягивало взгляд... Воистину, святое это было семейство! Рука, кладущая крестное знамение, чуть дрожала от холода, когда Эмма опускалась на колени перед алтарем, сама, послушно, не дожидаясь понуканий.
- Господи! Не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня...
Шестой Псалом Давидов легко и привычно слетал с губ, сам всплывал в памяти, звонко и четко разносился по опустевшей на ночь церкви. Мать-настоятельница была бы... будет довольна.
Справа чистый высокий голос вёл псалом седьмой, опутывая слова всполохами горечи, терпкой обиды, запахами скошенной травы, нагретой солнцем. Прорываясь из-под серого щита смирения и безнадёжного ожидания.
- Если я что сделал, если есть неправда в руках моих, если я платил злом тому, кто был со мною в мире, - я, который спасал даже того, кто без причины стал моим врагом!..
Пахла усталостью сестра Анастасия. Монахиня слышала это всё сотни раз, и уплывала в воспоминания о родной келье, шерстяном одеяле. Гудел фоном монастырь, вспыхивая послушницами, пригасая монахинями. Текло время, гася свечи у алтаря, поджигая новые, псалом за псалмом иссушали горло, смиряли гордыню, совестили любодейку Эмму.
- Утомлен я воздыханиями моими, иссохло от печали око мое, и душа моя сильно потрясена, Ты же, Господи, доколе?
И вела рядом песни черноволосая, тонкая послушница, ровно, не сбиваясь, с шерстяной серостью, от которой сестре Анастасии становилось тепло и спокойно.
- ...как же вы говорите душе моей: "улетай на гору вашу, как птица"? Нечестивый подстерегает в потаенном месте, как лев в логовище; подстерегает в засаде, чтобы схватить бедного; хватает бедного, увлекая в сети свои.
- Призри на меня и помилуй меня, укажи мне, Господи, пути Твои и научи меня стезям Твоим, возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей...
Эмма подхватывала речитатив послушницы, укутывалась сама серым одеялом веры, от которого становилось покорно. Рака овевала её благочинием, любомудрием, казалось, сама святая взирает на неё с умилением.
Послушница же молитвенно сложила ладони и обратила умилённый взгляд на витраж с Магдаленой, омывающей ноги Иисусу. Именно под ним, на небольшой скамье и сидела, закутавшись в тёплую рясу, надзирательница.
- Господи! Кто может пребывать в жилище Твоем? Кто может обитать на святой горе Твоей? - от слов буквально веяло искренним желанием узнать ответ и отогреться в лучах Господа милосердного. - Но уповаю на милость Твою, сердце мое возрадуется о спасении Твоем, и буду петь имени Господа Всевышнего.
Анастасия клюнула носом и что-то одобрительно пробурчала.
- И гнев человеческий обратится во славу Тебе: остаток гнева Ты укротишь, и сомкнешь уста свои, но душой славу воспоешь, и отворятся врата для тебя, ведь грядет Бог наш, и не в безмолвии: пред Ним огонь поядающий, и вокруг Его сильная буря.
Душа ликовала, купалась в благочестии, пахнущем миррой и ладаном. О Господь Бог, велики твои деяния, ниспосылаешь ты счастье такое для блудницы Эммы! Узреть чудо, прикоснуться к нему, коснуться руки Этельфледы! Босые ноги давно не чувствовали холод камня - вера будто возносила над полом. И выше возносило сияние золотого горнего мира, поднимавшегося от кающейся грешницы по правую руку. И уже почти чувствовала она яростный огонь, который с гулом возносится к звёздам на погибель грешникам.
Сестра Анастасия опустила голову и тихо, едва слышно, захрапела.
- Спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, един даешь мне жить в безопасности, - послушница закончила один псалом, приостановилась, чтобы перевести дух, и тут же продолжила: - Ибо отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня.
- Как стадо, вел Ты народ Твой рукою Моисея и Аарона, - Эмма устало вздохнула, зажимая в руке обломок венца, благоговея и трепеща от счастья прикосновения к святыне, и мотнула головой в сторону входа, где уже начали раздаваться крики "Пожар!" - И ввергну я грешников в геенну огненную - да спасутся они!
Горним светом, крыльями серафимовыми возносило её над каменным полом. Пожар, в обители пожар! Спасти пресвятую, вынести, ибо огонь - уничтожает. Укрыть от глаз под облачением, ибо не должен свет осквернить взглядами нечестивыми стыдливость Этельфледы! Прячась в тени альковов, избегая греховной, безумной паники, в которой метались сестры и послушницы, но и сливаясь с ней, Эмма спешила к странноприимному дому. Туда, где она могла бы укрыть святую реликвию, ибо ничего не было ценнее её! Искупить грех свой через огонь очищающий, скользя по обледенелому двору легко, не чуя ног, как святой Роберт Шотландский, что называл пламя бушующее наследником веры истинной! И лучше бы пламени поспешить навстречу, ибо ничего сейчас так сильно не желала Эмма, как геенны по грехам своим!


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Leomhann >>>
post #545, отправлено 19-07-2018, 7:56


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Со Спектром

Дворик между монастырём и странноприимным домом встретил её картиной словно с гобелена о кающихся грешников, выпуклой, с запахами, криками, лошадиным ржанием и влажным звуком ударов. Посреди хаоса, не замечая носившихся вокруг монахинь с вёдрами, стояла на коленях мать-настоятельница, уставившись туда, где пылал сеновал. Рясу она спустила с плеч, и на спине набухали кровавыми слезами следы чёток - тяжёлых, длинных, которых как раз хватало, чтобы бить через плечи.
- Услышь, Господи, слова мои, уразумей помышления мои, - ошарашенно пробормотала сзади послушница, вспыхнув изумрудным изумлением, которое пробило даже восторженность от непрерывно повторяемых охрипшим голосом молитв. - Бог - судия праведный, всякий день строго взыскивающий...
- Прекрати молиться, - чувствуя, как от испарины снова заболели её собственные рубцы, поморщилась Эмма, - и живее, как рыба снулая, право.
Наверное, надо было бы устыдиться, ведь сама недавно была такой же медленной и чуть неуклюжей. Но - уже не получалось, перекаялась лишнего. До дверей страноприимства и Раймона оставалось всего несколько шагов.
К счастью, все - и пара монашек, и гости, привлечённые шумом, раскрыв рты смотрели на кающуюся мать-настоятельницу. Не отрываясь и, кажется, не двигаясь. На пару послушниц, двигающихся от монастыря, не обратил внимания никто, даже когда пришлось протискиваться мимо тощего, какого-то крысоподобного торговца с тонкой щёткой усов над тонкими губами. И уже там в спины донеслось хриплое, через силу и вздохи боли:
- Святыня... спасайте святыню...
Пара монахинь приостановились, переглядываясь, и бросились в монастырь. Поправить их мать-настоятельница если и собиралась, то уже не смогла, приникая к земле, успынной брызгами алого снега.
Снаружи, за стенами, встретил злой порывистый ветер, сыплющий мелкой снежной крупой. Пурга крутила так, что пришлось прикрыть глаза, и Раймон с лицом, прикрытым тёмным платком, вынырнул из этого крошева неожиданно - даже при том, что Эмма чувствовала его приближение. Подскочил, одновременно с поцелуем накинул ей на плечи тёплый плащ и придушённо фыркнул, глядя на послушницу. Девушка обхватила себя обоими руками, словно её мутило. Впрочем, Эмма и сама чувствовала лёгкое головокружение. Когда она вышла за ворота, с мира будто сдёрнули серый, глухой колпак, который глушил и мысли, и чувства, направлял...
- Дурные привычки... с тобой?
- С кем поведешься, - проворчала Эмма, на мгновение прижимаясь к нему, чувствуя тепло, безопасность и запах чистой кожи - запах Раймона, - на покаяние с ней поставили, всё видела. И ты же мечтал о гареме.
Её уже начало лихорадить, как тогда, в Бермондси, да и от лестовицы было несравнимо хуже, чем от розог - Эмма могла сравнить. Все, как тогда, но и иначе - не было страха и смятения, не было стеснения до горящих ушей. И был Раймон. Не михаилит, не воин, не Фламберг и не "вы".
- Надеюсь, настоятельница хорошо покаялась, - процедил Раймон, стягивая собственный плащ уже для послушницы. - Жаль, мороки снять придётся... идём. Быстро.
И отчего-то было жадно делить Солнце с этой девушкой, беглой послушницей, которой Эмма была уже дважды. Девушка почти также, как и когда-то беглянка Эмма, была благодарна и почти так же боялась, пока они мчались сквозь пургу к шалашу, который Раймон сложил заранее. Он не был похож на ту хижину в лесу, и для троих казался маленьким. Но в нем было тепло, в глубокой яме в земле тлели угли, и не было снега. А ещё о нём никто не знал.
- Меня знобит, - сообщила Эмма, стягивая облачение и поворачиваясь спиной к Раймону, - что там?
- Там желание вернуться и убить эту женщину.
Голос прозвучал сдавленно от злобы, отразившейся на миг испугом послушницы, которая, в отличие от Эммы, видела лицо Раймона. Но пальцы, втиравшие мазь, работали мягко и споро. Снова и напоминая о хижине, и - иначе.
- В следующий раз ты будешь кающейся грешницей, - проворчала Эмма, принимаясь оттирать лицо полотном, смоченным в лимонном соке. На белой ткани оставались темные разводы от дубовой коры, которой пришлось покрасить и чуть состарить кожу. - Конечно, облачение на твои плечи вряд ли найдут, да и небритой физиономии немало подивятся, но...
Послушница чуть успокоилась, преисполнилась лиловой благодарности и слушала их с интересом, лёгкой настороженностью и сочувствием, приправленным запахами боли и воспоминаний о ней.
- Как тебя зовут?
- Лисса. Лисса Бошан, из... Невиллов. Была, - в голосе её прозвучала горечь, в которую тут же вкралось любопытство. - А вы?..
- Михаилит Фламберг, - откликнулся Раймон всё ещё угрюмо. - Бошан. Интересно. И слышал ведь совсем недавно...
- У Грейстоков, - помогла ему Эмма, с улыбкой разглядывая эту Невилл, - Берилл, леди Фламберг. Я верно понимаю, что дома не горят желанием тебя видеть?
"Леди Фламберг". Это тоже отличало шалаш от хижины в лесу. Не Эмма Фицалан, беглая послушница, отринутая семьей - но михаилит в юбке, пусть без посвящения в орден, но зато с имянаречением! Леди де Три она стала позже, замкнула кольцо, в котором было только двое. И, если уж говорить о кольцах, то где её обручальное?! Отсутствие на пальце привычного волнистого ободка с изумрудом взволновало настолько, что Эмма не обратила внимания ни на любопытство, что пламенем пожирало Лиссу, ни на её успокоенность, наступившую после слов Раймона. И совершенно забыла, что кольцо, как и платье, и ленту, и тиару, отдала Раймону перед монастырем.
Впрочем, кольцо, чуть влажное от мази, ей тут же передали, поняв без слов.
- Они отдали меня в этот монастырь, даже не заплатив взноса, - Лисса села у стены, кутаясь в плащ. В отсвете углей худое треугольное лицо ещё больше заострилось, а под глазами легли тени, делая её старше. - Как грешницу на покаяние. Вряд ли сейчас обойдутся лучше. Простите. Я понимаю, что доставляю только проблемы... мягко говоря. И что попросту навязалась тоже. Меня навязало. Но иначе я бы осталась... там. И мне есть, к кому идти! Наверное. Было - семь месяцев и двадцать один день назад. Просто...
Заканчивать она не стала, но и нужды в этом не было. Эмма вздохнула, поежившись, когда тело облекла рубашка Раймона - корсет сейчас только навредил бы. Завтра, после мучительной ночи, рубцы подсохнут и можно будет надеть своё. А пока - льняной простор и объятия. Лисса действительно приносила проблемы. Беглянку будут искать - а значит, найдут и их. Да и Солнце не смог бы долго нести двоих. Но выгонять, на мороз, в снег? Эмма снова улыбнулась и глянула на Раймона.
- У нас найдется одежда для тебя, Лисса. И я помогу немного изменить облик, чтобы не нашли... По крайней мере, сразу. Но...
Неуверенность в себе вспыхнула снова, смешиваясь с ревностью, с которой Эмма наблюдала, как девушка греется плащом, вышитым не ею. Столько трудов, порванных нитей, распущенных и начатых заново рисунков - и в плаще сидит другая! И ведь это "просто" Лиссы за семь месяцев наверняка нашло себе... такое же. В душе шевельнулось нечто темное, сродни Дику, принуждающее обидеться на Раймона, хотя это и не он притащил беглянку. И - попытаться возненавидеть Лиссу.
- Если он тоже не захочет тебя принять - куда?
Девушка замялась, пахнула неуверенностью и тут же - холодом рассудка, словно поднялся щит. Слабый, создаваемый явно не против таких, как Эмма, а чтобы выжить в обители кающейся Марии Магдалины, но всё же приглушающий и чувства.
- Не знаю. Работы я не боюсь, если только не на земле. В остальном же мы были недостаточно богаты, чтобы всем занимались слуги. Могу даже вести книги и учить, но я не знаю, согласится ли кто-то из знакомых меня принять так, чтобы родители не забра...
- Аудиенция у короля, - негромко заметил Раймон, обнимая Эмму за плечи. Слова щекотали волосы, почти как ветер у тёплого костра. - Гнусные родители заперли тянущуюся к истинной вере дочь в обители, управляемой жестокой аббатисой, - сожаление. Злость на самого себя. Разделённая боль, заботливая прохлада и крепость, - убеждённой католичкой. К помощи первого рыцаря королевства прибегаешь, приникаешь к стопам оплота справедливости, главы церкви английской, коей принадлежишь душой всецело. И всё такое прочее во имя... ну хотя бы Луны. Как символа обновления.
Обновление. Renaissance и его зачинщики. Возможно, кто-то из них мог бы помочь - или леди Бойд, или магистр. Раймона, который и сам мог ходатайствоватшь перед королем за Лиссу, Эмма ни за что не отпустила бы. Даже не потому, что необоснованно ревновала так, как не ожидала от самой себя - его могли попросту узнать, связать с ним пропажи реликвий. И все же - пришлось прижаться щекой к руке Раймона, чтобы успокоиться, и согласно кивнуть.
- Придворной будет проще идти к этому кому-то, - мягко, в своей обычной манере, заметила она, - как думаешь, милый, леди Бойд не откажется помочь с протекцией?
- Леди Бойд... не это ли ощущение, когда отец внезапно приводит в дом новую жену?.. - проворчал Раймон, затем усмехнулся. - Возможно, придётся попросить её сестру. Но, наверное, вначале стоит выспаться. К слову, - он посмотрел на Лиссу через голову Эммы, - поскольку сами мы представить тебя ко двору не можем, это вовлекает других людей, и договариваться тебе придётся с ними. Мы сможем только замолвить слово. Если решишь пойти по этому пути. Лично мне кажется, что так - надёжнее всего. Обретя положение при дворе, ты сможешь дальше всё делать сама.
Девушка кивнула, засветившись пониманием. Неудивительно. Услуги, взаимные или нет, были нормой общества даже вне богинь. Другое дело, что условия в этом случае могли и удивить, выходя за норму придворных игр. Злость и ревность отступили окончательно, спрятались, лениво ворочаясь где-то на самом дне. Они даже не помешали заснуть, после отмывания лимоном и похлебки, прижимаясь под плащом к Раймону. И даже позволили оставить второй его бок для Лиссы.



--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #546, отправлено 19-07-2018, 7:57


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

с Леокатой

5 февраля 1535 г. Леса за Стеббингом.

Рассвет ещё только озарял край туч алым, когда Раймон аккуратно выпутался из неожиданно большого количества рук и вышел из шалаша, оглядывая ровную белизну. Ветер за ночь выгладил всё вокруг, превратив лес в сияющую зимнюю сказку. Не хватало только... нет, пожалуй, королеву звать не стоило. Не сложилось.
- Госпожа Немайн?
- Нет меня. - Недовольно пробурчали голосом богини над головой. - И не будет, пока не пригласишь.
"Интересное нет".
Переборов искушение проверить, нельзя ли всё решить, когда богини нет - раз уж говорить получалось и так, - Раймон с улыбкой развёл руками.
- В шалаше уже и так тесно, но приглашаю на эту чудесную поляну.
За спиной тихо скрипнул снег под сапожком. В этот раз Немайн красовалась в винного цвета платье с очень широкими рукавами, отороченными черным кружевом. Обнаженные плечи соперничали белизной со снегом, по которому стелился длинный шлейф. Волосы богиня собрала в сложную прическу из косичек и локонов, сдерживаемых лишь странного вида тиарой, напоминающей переплетение виноградных лоз. Глубокий бургунди на фоне нетронутой белизны выделялся резким пятном, и при этом на взгляд Раймона богиня всё равно ухитрялась идеально вписываться в мир случайно уцелевшим кленовым листом, оставаться частью леса. Частью эффектной и прекрасной. Ею можно было просто любоваться, как картиной. Как закатом над горами.
- Собираешь? - Со смешком поинтересовалась она, кивнув в сторону шалаша, где спали девушки. - В соседнем графстве есть еще один монастырь, они там сыры делают и овощи выращивают. Заедь, может, приглянется какая. Для ровного счету.
- Эмма хотела посмотреть, как выглядит гарем, - вздохнул Раймон, разводя руками: дескать, что уж тут сделаешь. Женщины. - Но, кажется, он привлекает слишком много внимания. А мы и без того выделяемся.
- На Авалон не возьму, - погрозив ему пальцем, предупредила Немайн, - жрицы Джессику едва уговорили принять участь. Чайки половину храма заср... загадили, пока девочка поняла, что жрицей быть лучше, чем бродяжкой.
- Но всё же уговорили, и ещё осталась вторая половина храма! - возразил Раймон. Весть о повелительнице зверей была вполне приятной. Всё же отдавал он её без согласия, просто надеясь на то, что предлагает лучший путь. Или хотя бы возможный. Уговорилась - и славно. - Но если не на Авалон, то, может быть, Бадб... Маргарет Бойд примет участие во вполне нашем мире и при нашем дворе? К сожалению, не имею понятия, где её искать, и куда слать весть.
Немайн воззрилась на него с таким удивлением, точно Раймон по шесть раз за день встречался с Бадб. А затем, явно что-то надумав, кивнула, хотя изумление её лицо покинуло не скоро.
- Я передам весточку, - согласилась она, - в конце концов, Oighre может рассчитывать на помощь своей... an teaghlach.
Торжественность фразы слегка испортил смешок, с которым ее договаривала богиня. Она еще раз глянула на шалаш и покачала головой. Не осуждающе, но как-то озадаченно.
Раймон, всё ещё размышляя о том, как резко порой меняется понятие "an teaghlach", семьи, проследил её взгляд.
- Что-то не так?
- Души сгоревшей пригорошня пепла развеяна безмолвно на ветру... Им, фениксам, виднее, когда и как нам жить, и с кем опять взлетать, - пробормотала под нос себе богиня, складывая руки на груди и выходя из сугроба, в котором стояла все время. - Ведь их удел - огонь: сгорать дотла и снова возрождаться...
- Звучит так, что лучше не сгорать, - в тон ответил Раймон и передёрнул плечами. В том ночном разговоре Эмма ощущалась... странно. Не раздвоенно, но как разбалансированный клинок, отдающийся в ладони вибрацией на ударе. Даже притом, что у неё вполне были причины злиться. - Но, если на Авалон больше не берёшь, то в монастырь тот тем более незачем. Хотя... тут вот пироги благословенные, внушающие смирение, а там? Чудесные сыры и волшебные огурцы?
- Обычные сыры, - снова удивилась Немайн, - говорят, что вкусные.
Богиня уселась на заснеженное дерево, что было повалено, должно быть, в прошлый буран. Выпрямилась, точно сидела на троне.
- Альфред обещал много, - задумчиво проговорила она, - клялся, что будет идти под нашими стягами, позволит отмечать наши праздники, смирит христиан. Женщину легко уговорить, даже если она - богиня. Силы, верность, большое войско, плодородие и здоровье, честь и совесть, земли и наследники, мудрость... Что еще нужно королю, который и королем бы не стал? Отчего-то никто не задумывается, как он поспевал быть и тут, и там. Не размышляют о том, почему вокруг него были сплошь святые, что подсказывали и направляли. Хорошая сказка у вас тогда вышла, правильная... Остался один камень и несколько обломков, верно? А потом они снова сольются в венец, в кольцо. Ты не удержишь его, норманн, а вот она... Хереварда Уэйка я тоже помню, а они с братом - кровь от крови его - Светоч и Зеркало. - Немайн замолчала, поболтав ногой в черном сапожке. - На плечи смертных всегда ложится судьбоносный выбор.
- Почему? - Раймон вскинул было руку, чтобы потереть подбородок, но уронил её и прислонился к дереву, пристально глядя на Немайн. - Я хочу сказать, зачем? Почему бы тебе не зарыть этот венец там, где солнце не светит? А ещё лучше - расплавить и раздробить камни в пыль? Говоришь, я не удержу венца - пусть. Он мне не нужен. А кто согласится надеть - что эта побрякушка с ними сделает? Во что превратит? Нет, - он покачал головой, - сдаётся мне, люди вполне могут обойтись без него. Эта штука попросту имеет над нами слишком много власти, вот в чём закавыка. Это, может, и не истина, но - правда, разве не так?
Все это время, пока он говорил, богиня смотрела, наклонив голову, будто любовалась диковинным цветком, яркой птицей. И лишь Раймон договорил - исчезла, чтобы возникнуть за спиной. Огладила ладонями плечи и спину, сложным танцевальным па перепархивая вперед, прикасаясь руками к щекам, что до сих пор позволяла себе только Эмма. Раймон не отшатнулся. Не двинулся.
- Почему бы мне не отдать этот венец тебе? - Шепот сродни любовному почти касался губ, пах - свежестью, грозой, но - не тем. - Почему бы тебе не отдать его Кранмеру, пославшему норманна за артефактом, губительным для него? Почему бы не возложить на голову Эммы, верной и любящей? Или не подарить Робу Бойду, готовому умереть за тебя? Почему бы не вручить эту побрякушку морю? Огню? Ветру? Земле? Не повесить на ветвь Древа? Не стать английским королем самому? Перестать искать его вовсе? Путей много, о Раймон, лишь тебе решать, по которому идти. Каждое мгновение - в прошлом, настоящем будущем совершаются выборы и лишь немногие идут, куда укажут.
Немайн отпрянула, будто обожглась, прокружилась со смехом по поляне, легко, не проваливаясь в снег, взмахивая широкими рукавами, как крыльями. Или ветром.
- Решай и выбирай сам, - неожиданно серьезно произнесла она, - не слушай никого: ни тех, от кого зависишь, ни зависимых от тебя.
Раймон только головой покачал. Столько путей... которые, по сути, не существовали. Столько вариантов, которых не было. Королевские игры. Божественные игры. Всё - чьё-то ещё. Он представил, как сидит на троне, величественный, мудрый, всевидящий и почти всемогущий, ощущая силу венца, текущую в крови... нет, заменившую кровь. Одну жизнь, другую. С прекрасной, вечной королевой рядом. Представил - и содрогнулся. Для такого пришлось бы отказаться слишком от многого. Страна, кажется, того не стоила. Ни как страна, ни как игрушка. Если мир и стоило менять, то не так. Не его это было развлечение. И в любом случае, обрекать кого-то на венец... интересно, а как умер Альфред? Точнее - умер ли Альфред? И что, в точности, произошло? Обещал-то он, видимо, искренне. А затем - венец и долгое бдение. И Немайн, засыпав ворохом слов, так и не ответила по-настоящему. Впрочем, продолжить он не успел.
Из шалаша послышался возмущенный голос замерзшей Эммы, сменившийся на тихую возню и шепот. А затем из временного убежища вышел гарем. Платье и теплая пелерина, что Эмма порой накидывала поверх шубки глейстиг, Лиссе были чуть велики в груди, но зато яркие синие цвета подчеркивали темный шелк волос, уложенных мелкими локонами. Секрет прически, впрочем, был разгадан без особый усилий - Эмма потряхивала указательным пальцем, остужая его. Бытовая магия ей давалась все проще и проще. Обозначив книксен для Немайн, она подошла к Раймону, скептически оглядывая дело рук своих, Лиссу то есть. Рыцарь-михаилит, две беглые послушницы и богиня в таком платье, словно шагнула в Англию из лета - как, скорее всего, и было. Картина, над которой, несомненно, от души посмеялся бы Роб Бойд, служила буквально воплощением мечтаний юных михаилитов и опасений обывателей и иногда - властей церковных и светских. Прячьте женщин, запирайте двери! Твареборцы выпьют всё пиво, перепортят половину женщин, остальных украдут, а потом ещё и денег неимоверных за это всё стребуют! Глядя на то, как Лисса, невзирая на проведённое в монастыре время, приседает перед Немайн в низком книксене с уверенным "Миледи", Раймон еле слышно хмыкнул. Узнать в этой девушке неслучившуюся монахиню стало куда сложнее, но, всё же, возможно. Даже если наречь её сестрой перед каким-нибудь особенно любопытным констеблем. И две лошади вместо трёх, как полагалось бы... да, вероятно, они всё равно провели бы Лиссу до Лондона или неведомого мужчины, но помощь Немайн и Бадб позволяла это сделать без риска. Или почти без риска. А реакция Лиссы на Немайн позволяла надеяться, что и без излишних проблем. Впрочем, убеждённые и добропорядочные христианки, насколько он понимал теперь, из этой обители не бегали.
Кусок венца, который Эмма добыла такой ценой, был ему чужд, враждебен даже, но тянуло от него почти знакомой силой, могучим приливом скрытого, связанного убеждения. Стихия, средоточение силы, только край которой задевали морочники, но стихия слепая, ломящая в одну сторону, под один трафарет. Жить под такой... он поморщился. Скорее всего, принявшие постриг монахини уже не испытывали желания выходить за пределы обители. И похищение этой части венца ложилось на совесть тяжёлым грузом. Мать-настоятельница и старшие монахини, вероятно, скоро обнаружат, что привычных методов уже недостаточно для воспитания новоприбывших послушниц. А других они не знали. А, значит, скорее всего усилят. Впрочем, был шанс на то, что шум, поднятый при дворе явлением Лиссы, что-то изменит. Хотя вернее просто ускорит разгон монастыря силами реформации. Было это лучше? Хуже? Было ли это вообще разными чашами весов? Раймон поклонился Немайн.
- Жаль откладывать увлекательный разговор об истории и последствиях решений, госпожа, но, если позволите, нам пора. Волка ноги спасают. И благодарю.
Немайн, кажется, его и не слышала вовсе. Она вздрогнула, рассыпаясь черными, отливающими синим, искрами, но тут же собралась вновь - обнаженной до пояса, ослепляя белизной груди и сильной талии. Даже лицо изменилось, не меняя черт, но исполнившись отрешенности и став воистину божественно-величественным. Слова, слетевшие с губ богини, были скорее богохульством, но могла ли Немайн хулить саму себя?
- Аmadan Neman, nach urrainn dha itealaich*.
А еще они могли бы заклинанием, потому что после них Хозяйка Рощи исчезла, уронив черное перо рядом с Раймоном и прошептав на ухо, тихо и прохладно: "Молись за Роба. За ним пришли."
Молиться?! Зная, что Бойд... зная, что за Бойдом охотится преисподняя. И всё встало на свои места. На миг Раймон задумался о Брайнсе, но тут же отмёл эту мысль. Даже если бы тот лгал, или ад успел его переманить на свою сторону - едва ли. Значит, что-то ещё, но что? Вот уж точно - оставалось только молиться. Или ругаться. Или... он взглянул на Лиссу и перебор вариантов окончился сам с собой, такое изумление было написано на лице девушки. Изумление - и опаска.
"Не страх и не отвращение - уже хорошо".
В конце концов, услышав голос Немайн впервые, он сам схватился за кинжал. А тут, в общем, был не только голос. Совсем даже не только голос. Причём он сам не имел понятия, как объяснить это всё достаточно просто и быстро. И - нужно ли? Сдавшись, Раймон пожал плечами и развёл руками, заодно прижимая к себе Эмму. Наконец-то.
- У неё такое... бывает. Наверное. Не обращай внимания. В конце концов, - он не выдержал и усмехнулся, - тебе ещё предстоит знакомство с леди Бойд. Стоит начать привыкать к странностям.
Не сразу, но беглая послушница кивнула. А потом ещё немного ошеломлённо улыбнулась - Эмме.
- Кажется, я уже начала. Привыкать. Как госпожу встретила. Определённо жизнь за стенами обители гораздо интереснее.

------------------
*дурочка Немайн, что не умеет летать


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Leomhann >>>
post #547, отправлено 19-07-2018, 7:57


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Со Спектром

"Какое глубокомысленное высказывание..." Раздражение, что вызывала Лисса, уходить не спешило, ворочалось змеей, изредка покусывая, вызывая желание хорошенько пнуть беглую послушницу. Особенно сейчас, когда Эмма услышала шепот Немайн. Бойд был дорог и ей, он давал отцовское тепло, заботу, его легко было принимать, размыкая для него кольцо. И потому усмешка Раймона больно уколола, хотя Эмма и понимала, что Лисса Бошан не важнее сейчас того, что магистр где-то там сражается за жизнь. А улыбка беглой послушницы и вовсе взбесила. До ярости, которую увидела и поняла сама, до холодного взгляда в ответ, до ощущения собачьего хлыста в ладони. Жестокость, как и всякое зло, нуждалась лишь в поводе.
- Можно, я поеду с тобой на Розе?
Смирение и спокойствие давались с трудом даже в руках Раймона. Казалось бы, приняла Лиссу, даже спала с нею рядом, но стоило выйти из шалаша... Чертовщину, что с ней творилась, Эмма не понимала.
Судя по голосу, взгляду, не понимал и Раймон. Но кивнул.
- Конечно.

Все самое интересное началось позже. По удивительно оживленному тракту сновали телеги, стражники из Саутенд-он-Си, гонцы и даже повстречались несколько отрядов, по виду - ополченческих. Эмма старательно изображала болеющую, жалась к Раймону и привычно отбрасывала любопытство случайных встречных и попутчиков. Главное, было не смотреть на Лиссу, восседающую на Солнце, и просто думать о том, как больше месяца назад она ехала точно также, прижимаясь к темному, хоть и другому, оверкоту. Это - помогало, настраивало, возвращало в кольцо, где было все равно, есть ли еще одна беглая послушница рядом. Когда в стороне от дороги замелькали однообразные деревушки, из кустов донесся короткий рявк, заставивший затанцевать Солнце. Роза и ухом не повела, а Эмма, прислушавшись, недоуменно взглянула на Раймона.
- Если бы я не сидела с тобой, сказала бы, что там - ты.
Можжевельник, полынь и чуть мяты. И - тишина.
Раймон натянул поводья сильнее, чем обычно, заставив Розу удивлённо скосить глаз на седоков.
- Не уверен, что тракт выдержит двоих меня, не говоря о том, что как же тогда отличать настоящего? Но, если подумать, то михаилит... - он приостановился, тряхнул головой, - Фламберг может и исчезнуть с тракта - тогда замена придётся ко двору. Впрочем, мы, возможно, тоже? Хотя бы и в роли... бардов. Воспевать под лютню. Слушатели найдутся всегда, - Фламберг... Раймон обвёл рукой замершую настороженно Лиссу, кусты, где тоже перестали возиться, пахнув изумлением, - Осталось придумать, кого воспевать, но, думаю, это-то нетрудно. Даже совсем легко, я, кажется, даже вижу прекрасного, мудрого и вечного короля в четырёхзубой короне на чёрных волосах, повёрнутой так, чтобы рубин сиял над глазами. Вижу трон в золотых палатах там, где на перекрёстке путей стоят сейчас высокие камни. И рядом, так же возвышаясь и над людьми, и над нелюдьми, сидит королева, равной которой по красоте, проницательности и уму нет на всём свете. Видят они в четыре стороны и по кругу, проницая мир от края до края, на восток от солнца, на запад от луны, везде, куда достаёт колючий свет звёзд и даже под землю, где живут мерзкие карлы. Легко воспевать, удобно. Хотя... таким королю и королеве менестрели не нужны, а простые слушатели - им надо другое, так? За подобное никто даже не заплатит, кроме совсем уж подхалимов, но - их ведь не останется тоже.
Глупая синица с писком пронеслась прямо перед мордой лошади, но та даже не дёрнулась. С шумом обрушился снег с еловой лапы, но и этот звук словно утонул в толстом войлоке.
- Не исчезай...
Низшая нечестность - изчезнуть, развоплотиться, невоскреснуть друг для друга. Неосторожность - умереть хотя бы на миг, чтобы потом не встретиться даже в столетьях, находясь рядом. Не может быть третьей тени там, где - только двое, не может проникнуть туда чужой взгляд, чужой голос. Острое счастье, острая боль, песня, смолкшая за рекой. Долгие, бессонные ночи. Чащобы и перелазы. И целый, большой, свободный мир - в подарок. Неужели все было напрасно, и она сейчас обрекает их на горечь злейшей из судеб?
-Для всех остальных будет другая история. Справедливость - это равенство наказания проступку. Это несение добра и просвящения. Поэтому на самом деле песню мы начнём так: Высоко и низко распахнулись крыла ужаса, когда треснул под ногой его королевский камень. И сбил он статуи идолов, потому что не было им больше места в новом - как не стало места преступлению и обману. Прекрасен был этот мир, закованный в мрамор, и границы дрогнули под стальными сапогами мёртвых легионов. Тих был этот мир, потому что кто не доносил - на того доносили. Спокоен он был, потому что страх - признак вины. Верен - потому что стоило лишь взглянуть. А жалость - забыла дорогу в королевство, раскинувшееся от горизонта до горизонта, да и не нужна она была там, где всё меряли клещи и кнут. И кровь текла, собираясь в храмовых пирамидах, потому что суть мира - служить. Так мы начнём, потому что песня должна ужасать, чтобы затем - продолжиться надеждой. А без неё нельзя. Поэтому спустя век, спустя два или три, всё равно нашёлся герой, которого звали, ну, например, Роб. Это потому что Джеки закончились, когда не стало луны и не стало удачи. И тяжек был его путь, на котором приходилось скрывать не тело, а сами мысли. Сами чувства.
- Подожди, пожалуйста. Не спеши.
Израненным закатом ко дну реки опадало с рук темное пламя, угасая, пропадая с глаз - и из души. Гореть, но не сгорая, не опаляя Раймона, отгоняя этим пламенем тревогу и злобу, в которые превратила кольцо. Эмма сглотнула горячий ком, нервно скомкав рукав оверкота и обняла за шею, прижавшись щекою к щеке. Замкнутый круг - в прикосновениях, в прочерке - вместо ярости, в шелковой нежности по утру. В камешках на мелководье той реки, где ивы нависают над водой, где берег - в цветах, а на излучине стоит невод. Где феникс - лишь птица, парящая над ними. Кольцо - в поцелуях, от которых солоно и свежо на глади щек, прохладно и холодно, а от того - еще горячей. Там, где сейчас пахнет огнем и ладаном, где ладонь - на шее, но и на талии, сильная, наваждением - и реальностью. Единение - в этой тишине на двоих, в рифмах, зажатых в горсти, в проигранной схватке с собой.
- Ведь это даже не Фламберг. Это - пустота.
Стылая свежесть озера, у которого стоит дом, окруженный сиренью. Её лепестки белой вуалью накрывают поскрипывающие качели и лесные цветы на лужайке, смешивают аромат со сладковатым сеном, набрасывают тень на взгляд луны в облаках. Это место, где они лишь вдвоем, прячут вещие сны под подушками, запивая хмель поцелуев росой. Оно - везде, прячется в тавернах, в лесных заимках и шалашах, в рыси Розы и Солнца, в руках Раймона - её руках.
- К тому же, ты на троне не усидишь все равно, - просветила, улыбаясь, Эмма, - тебя магистр в капитул ни пинками, ни посулами загнать не может. Чтобы какой-то венец удержал тебя в чертогах, пусть и золотых? Да и не убьет он нас, не надейся. Просто оторвет уши, больно и унизительно.
Раймон вскинул бровь и тронул Розу коленями.
- Так в капитуле кресла не золотые! И стены просто каменные! И кто же так заманивает? Надо иначе. Дескать, каждое заседение бьют минимум три кружки и пьют три бочонка. И вообще...
Солнце со слегка обмякшей в седле Лиссой послушно двинулся следом, не обращая внимания на то, что седок не отдаёт команд. А кусты - молчали - удивлённо, как-то обиженно и с явным желанием выпить. Но их уже никто не слушал.
- Сопьемся...

Лунною пылью осыплется вечности патина,
В бархатный купол вольется сиянье небесное,
Росчерком молнии темное поле украсится
И улетит в бесконечное и неизвестное.


--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #548, отправлено 19-07-2018, 7:58


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

с Леокатой

7 февраля 1535 г. Лутон.

Постоялый двор в Лутоне был похож на все постоялые дворы, виденные до этого: струганные столы, камин с вертелом и чуть сырая комната наверху. Та же усталая нега от горячей ванны и истома от огня в камине. Привычная боль в пальцах, исколотых иголкой. Привычные листки, сорванные со щита, приколоченного к стене таверны.
- Констебулат Лутона достойно оплатит работу михаилита или боевой группы таковых по упокоению кладбища.
Эта рекламация Эмме не нравилась вовсе. Кладбище, которое требовало боевой группы, представлялось ей настолько неспокойным, что отпускать туда Раймона не хотелось вовсе.
Лиссу они отдали накануне, и от этого Эмме стало спокойно, точно вместе с девушкой ушли ярость и ревность, хотя справилась она с ними гораздо раньше. Впрочем, о беглой послушнице не думалось вовсе, даже если Эмма заставляла себя сделать это. Скорее уж вспоминался Эрдар и вспыхивало беспокойство, добрался ли он до резиденции. Да и слова Бадб о том, что Бойд жив, но чуть было не достался преисподней, утешали мало. Не до мыслей о Лиссе было, прямо скажем. К тому же, близилась весна и нужно было менять одежду на легкую, а это снова приведет к тратам, которые заставят Раймона брать больше работы... Хотя и без того тот задумчиво хмыкнул и, протянув руку из-за плеча, забрал лист себе.
- Интересно, а платить они тоже готовы, как за группу? Стоит присмотреться. Что меня, за троих сразу не погрызут, что ли?
- Погрызут. Обязательно, - охотно согласилась Эмма, покачав ногой, - видано ли, последний раз в Глостере грызли. Так и шить разучиться недолго.
Следующий листок был странным и забавным одновременно. Тот, кто писал эту рекламацию либо умел завлекать к себе хорошо, либо вовсе не умел этого делать.
- Если кто хочет на представление завлекательное посмотреть с голубями, миражами и всяческой ересью, то обратись к Мику-Жонглеру.
От смешка, прочитав о всяческой ереси, Эмма удержаться не смогла.
- Кто-то хочет? - поинтересовался Раймон, положив подбородок ей на плечо. - Особенно, конечно, на ереси.
От листка тянуло страхом и болью, безмолвным детским криком, виделись черные глаза, наполненные слезами, яркие алые, белые, зеленые пятна.
- Фокусник у меня свой есть, - отсутствующе ответила она, отодвигая от себя бумагу, - голуби тоже не вновь, а на ереси в монастырях насмотрелась...
Раймон, конечно, понял чувства на бумаге - через неё, Эмму. И, пожалуй, лучше бы он выбрал кладбище. Оно теперь казалось не таким страшным. И за него хотя бы платили.
- И всё же как-то появляется желание показать и пару своих фокусов, - проворчал Раймон себе - и ей - под нос. - Вдруг расширит репертуар?
В ответ Эмма сочла за лучшее промолчать и отвлечь своего упрямца поцелуем. Так он хотя бы на час выбросит из головы кладбища и фокусников и будет принадлежать ей - безраздельно. Листок с рекламацией ересей и прочих непотребств соскользнул с кровати, перепорхнув к камину - да так и остался там лежать.


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Leomhann >>>
post #549, отправлено 19-07-2018, 7:58


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Со Спектром

Кладбище, ночь.

Кладбище открывалось свежими могилами. Небрежно вкопанные в них покосившиеся кресты четко и резко выделялись на фоне тёмного неба и снежной пелены, что, будто назло, уже затягивала мир. Снег, сначала крупный и ленивый, падал часто, обжигал лицо уколами снежинок, хлестал ветряными плетями. Раймон стоял, прислонившись к ограде с внешней стороны, от леса, и думал. Мысли, в отличие от снега, были куда как почернее снежинок, и упорно не таяли даже под дыханием. Чёртова деревня. И этот фокусник, к которому на представления, небось, ходили целыми семьями, показывали детей, радостно рассказывали о том, кто, когда, куда и с кем. Например, когда должны вернуться или прийти из соседних деревень подруги с детьми. Им ведь тоже будет интересно посмотреть на ереси.
Между могилами, в низинках, снег скапливался неряшливыми валами, которые светились едва заметно зеленым. Такое же мерцание охватывало и старую усыпальницу с неразличимым во тьме гербом, придавало зловещий вид каменному ангелу, скорбно склонившему голову на высоком постаменте. И тянуло от этих огоньков откровенно и неприкрыто - магией. По всем дорожкам, квадратами. Ловчая сеть, сигнальная сеть? Раймон стоял, прислонившись к ограде, и думал. Мысли получались откровенно погаными. Домик фокусника был окружён щитами так, что светился через всю деревню. А, значит, скорее всего ничего там не было. Вряд ли дом соединялся с кладбищем подземными ходами. Пусть бербаланги хорошо умели копать, столько вырытой земли нужно было куда-то деть. Значит, скорее всего он обосновался где-то тут же, или старые ходы - хотя бы и контрабандистов - вели куда-то за пределы деревни. И искать выход или выходы этих лисьих нор можно было до бесконечности. А где-то там - или под землёй - ждала пропавшая прошлой ночью девушка. Ждали дети. Впрочем, может, и не ждали. Женщина фокуснику не была нужна точно, её проще было отдать на еду сразу. Бербаланги ведь явно не голодали. Раймон не видел толком даже раскопанных могил. Одна, две, ещё пара едва были подкопаны. Значит, кормили и без выдержанного мяса. Без протухшего сала. А вот дети - дело другое. Зачем-то они были нужны... да ещё много. При этом фокусник таскал с собой недостаточно багажа, чтобы спрятать там ещё и табун ребятишек. Значит, нужны, да ненадолго. Заканчиваются.
Слепыми глазами взирала на Раймона женщина с лирой, восседающая на чьем-то надгробии. Зимние светлячки облюбовали и ее, звездами усыпав мраморную косу, украсив каменную грудь драгоценным колье. Молчала. Да и вообще царила над этим кладбищем странная тишина, не нарушали ее ни хлопанье кожистых крыл, ни крики бербалангов, ни вопли о спасении. Чёртовы заглушки. Раймон переступил с ноги на ногу, разгоняя кровь. Вступить на кладбище - объявить о присутствии. Пусть даже бербаланги действительно выберутся наружу, и он с ними разделается. Времени на это уйдёт достаточно, чтобы фокусник успел уйти. Или нет? Скорее всего он внизу. Допустим, есть выход. Успеет ли? Сможет ли прихватить с собой детей? Скрыться в метели магу проще простого даже не в одиночку, тем более, что здесь был пусть дилетант, но явно не новичок. И вот это последнее навевало мысли совсем неприятные. Ощущался здесь флёр Тоннера, взгляд Панси, шелест рясы отца Августина. Фокусник просто пропах Билберри.
Раймон выругался. Хороших вариантов просто не было. Бербаланги его не занимали. Мелкая неприятная нежить, не больше. А вот прочее... Промедлить, узнать, где что, запечатать норы, подобно хорошему охотнику - занимало время. Пойти сразу - появлялся шанс спасти хотя бы детей, но маг скорее всего успел бы уйти. Подождать, поймать мага, ещё раз напомнить о Билберри - ценой ещё нескольких человек, которых он вовсе и не знал. Конечно, платили только за тварей. Просто иногда, когда выбор был особенно поганым, притворяться не получалось даже перед собой. Раймон скривился. Кажется, он и впрямь превращался в чёртова рыцаря. Паладина. Разве сияющих доспехов не хватало. Мир упорно лез внутрь, давил на забрало шлема. Ладно. Хотя бы в чёртовых огоньках не ощущалось достаточной силы, чтобы повредить. Паутина. Раймон безрадостно усмехнулся, потянул из ножен меч и шагнул внутрь, в тишину и зелёное свечение. Шлепанье босых перепончатых ног по снегу в этой тишине он услышал почти сразу: трупоеды и не думали скрываться, скрадывать свою добычу - для этого у них было слишком мало мозга. Мерзкие серокожие твари с такими длинными и острыми ушами, что и фэа позавидовали бы, растопырив узловатые пальцы с длинными когтями, они утробно урчали, щерились и старательно пучили глаза, напоминая дрессированных на потеху публике собачек. Ближайший к Раймону и вовсе расправил перепончатые крылья, покрытые желтыми пятнами, и принялся перетаптываться с места на место, облизывая клыки, пуская белесую, густую слюну, свисающую нитями.
Не кинулись. Тянули время. Поймав краем глаза едва заметную морочную нитку от одной твари, Раймон снял с пояса мешочек, стянутый тряпкой в несколько слоёв, и махнул, вываливая содержимое в снег. Как он и предполагал, контроль некромага лопнул почти сразу. Один бербаланг чуть поколебался, прежде, чем тоже наброситься на шмат протухшего сала, но отстал ненадолго, оттолкнул собрата плечом, вызвав гневный горловой рык. Фламберг, оставив за спиной испачканный квадрат льна, неслышно шагнул к дерущимся монстрам, занося меч. А затем методично, не торопясь выжег туши. Раймон не спорил. Перспектива ощутить на плечах восстановившуюся тварь была слишком уж неприятной.
В усыпальнице оказалось совсем темно, и пришлось помедлить снова, давая глазам привыкнуть. Зато на поиски потайного рычага времени ушло совсем мало - понадобилсь лишь сдвинуть крышку саркофага и сунуть руку под голову покойника. Может быть, в ином месте всё оказалось бы сложнее, но за исключением саркофага усыпальница была практически полностью пуста. Не слишком много мест, в которых можно было бы спрятать механизм, к тому же на крышке виднелись отчётливые свежие царапины. И когда Раймон вытащил каменную плиту в изоголовье, за ней открылась узкая лестница вниз, в безмолвную тьму. Первыми, впрочем, туда отправились останки одного бербаланга. Тело упало с громким шлепком - внизу, вопреки зиме и морозам, стояла вода. Запахло гнилью и свежей кровью, мелькнули и пропали круглые бербалажьи глаза, пронзительно закричал - и замолк ребенок.


--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #550, отправлено 19-07-2018, 7:59


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

с Леокатой

Лазами контрабандистов это было лишь отчасти. Скорее, местные просто использовали для своих целей старое кладбище, что покоилось под новым глубоко, подальше от солнца и холодов. Высокие сводчатые потолки когда-то выложили из красного камня: кое-где он еще проглядывал между черепами, вмурованными в кладку. Их было много, этих людей, чьи головы образовывали арки и альковы, стены, даже пол - из-под странной стеклистой смолы укоризненно глядели они пустыми глазницами на Раймона. Зеленые светлячки, что облюбовали разинутые рты, подвечивали спеленутые тела в нишах, и от некоторых из них, несмотря на очевидную древность, все еще тянуло магией, стихиями и мороками. Впереди, в сырой зеленоватой мгле слышались мольбы женщины, поспешный басистый речитатив, в котором угадывалось то "dominus", то "Etis atis animatis", то "Satan, oro te..." Захлебывался криком ребенок, один, хотя в доме пропавшей говорили о близнецах.
Вода хлюпала под ногами, стена холодила руку даже через перчатку. Изредка ладонь проваливалась в высокий альков, который легко было спутать с еще одним коридором, но лаз шел прямо, без отнорков, уводил вглубь, туда, где затихли крики и слова призыва. Наконец, в конце тоннеля забрезжил свет сродни тому, что видят заблудшие души, открывая полукруглую пещеру. Часовню. На стоявшем в центре пентаграммы алтаре из черепов, в окружении почти догоревших чёрных свечей лежало тело мальчика едва ли года от роду. Камни пятнала кровь, но Раймон не приглядывался. Не было времени, потому что рядом с алтарём, над телом молодой женщины возились ещё два бербаланга.
Один испуганно бросился в сторону, бросив недогрызенную ногу в Раймона, зато второй, вытащив жуткую морду из вскрытого когтями живота жертвы, раскинул крылья и прягнул, высоко, метя в шею. Взмах от плеча, злой, усиленный отвращением, бросил тварь на пол, разрубив почти пополам. Не обращая внимания на монстра, который ещё дёргал лапами, скрёб когтями по полу, оставляя борозды, Раймон шагнул ко второму бербалангу, набирая скорость. Нежить метнулась к одному из альковов, ударилась о каменную плиту и бросилась обратно, пытаясь проскочить под мечом. Раймон не дал. Хлёсткий удар снизу не убил тварь, но заставил с хрипом отшатнуться назад, а второй, сверху, почти располовинил.
Свечи ещё горели, но Раймон не стал тянуть их свет, от которого шибало мертвечиной, страхом и тем, что сменяет надежду. Лучше было создать свой, чистый, и останки бербалангов вспыхнули и горели, пока не остались только хрупкие кости. И только потом Раймон коротко огляделся, вбирая камеру и взглядом, и чувством, хотя и хотелось закрыться: незавершённый ритуал бил по разуму непотраченной силой, тянул щупальца, пытаясь уцепиться за то, что предназначалось не ему. Здесь спасать было уже некого. Посвящение. Близнецы, мать... Молодая женщина, лежащая у стены, по виду - ровесница Эммы, была хороша собой. И бербаланги не тронули миловидное высокоскулое лицо. Не успели стереть из огромных голубых глаз страдание. Даже кровь в белокурых локонах лишь подчеркивала алым их густоту. И обнажённый мальчик, которому некромант перерезал горло прямо под тяжеловатым, квадратным подбородком, походил на мать. И вместе с тем обещал - уже не обещал - вырасти рослым, плечистым, смотрел на мать светло-серыми, почти прозрачными глазами, знакомо, уголком губ, улыбался...
Ещё миг Раймон смотрел, а потом метнулся к алькову, куда не удалось проникнуть бербалангу. Камень в основании стены выглядел изрядно выбитым, и Фламберг впечатал в него сапог. Плита неторопливо, со скрежетом провернулась, и он шагнул в темноту. То, что убегавший фокусник усилил её мороками, он понял не сразу, зато потом втянул чужое колдовство в опустевший браслет. Но идти по узкому извилистому лазу всё равно приходилось медленно. Слишком много под подошвами было воды, скрывавшей чёрный лёд, слишком легко было напороться на арбалетный болт или удар кинжалом в упор от очередного Тоннера. Слишком неровными были стены, сочившиеся влагой. Слишком, наконец, здесь воняло - так, что невольно мечталось о маске.
Впереди было тихо, но даже поднимался над подкопанной могилой Раймон осторожно, уже сам окружая себя пеленой мороков. Ход вывел на то же самое кладбище, но - пустое, насколько хватало взгляда в пурге, усиленной магией фокусника, чёрт бы его побрал. Сплюнув, Раймон добежал до дальнего конца кладбища, но не услышал в награду даже стука копыт. А ведь наверняка где-то неподалёку ждала лошадь. Чувствуя, как забирается под кольчугу холод, он устало опустился на надгробие. Нужно было пойти отыскать констебля. Вытащить из дома. Провести по кладбищу, снова вернуться в проклятую пещеру, от одной мысли о которой болела голова. Неприятные, но понятные дела. Правильные. Всё проще, чем думать о том, как рассказывать об этом Робу Бойду. Невзирая даже на то, что сделал он всё правильно. Наверное. Правильно ли?

Таверна. Ближе к полуночи.

- Ты все сделал правильно.
Эмма слушала рассказ внимательно, разминая и растирая плечи, зачерпывая пахнущую валерианой горячую воду, чтобы вылить ее тонкой струйкой на шею. Также внимательно она выслушала и сентенции констебля о том, как Лоррейн Кендис вешалась на того заезжего михаилита ("Как его? Циркон, кажется") и как родные требовали то избавиться от появившихся вскоре близнецов - Эвана и Ранульфа, то написать их отцу, а лучшая швея селения Лоррейн отказывалась, боясь, что тот отберет... В мертвом мальчике констебль уверенно опознал Эвана, поцокал языком на его мертвую мать, без спора выдал мешочек с деньгами и откланялся. А Эмма без лишних слов увела наверх, где горячая ванна пахла не лавандой, а успокаивающими травами.
- Не думай, - прохладные пальцы переместились на виски, - хотя бы сейчас.
Не думать, когда мир неожиданно стучал снаружи, рвался, плыл яркими пятнами, было трудно. Правильно - да. Но иногда правильность не работала, не во всём. И общий сволочизм мира, в котором порой не оставалось хороших вариантов, не исправило бы ничего - ни вера, ни закон, ни чёртов венец, ни ренессанс. Просто потому, что других людей взять было неоткуда. И делать с этим он тоже ничего не мог, хотя и зудели руки.
Раймон вздохнул и, закрыв глаза, погрузился глубже, в отсутствие веса, земной тяжести, где оставались только тепло и прохлада. Говорить не хотелось, но в этом не было нужды. Эмма понимала и так - и молчала тоже, пока вода и пальцы успокаивали, разглаживали, возвращали в ровное серебряное кольцо, в равновесие. Мир всё так же вибрировал снаружи красками, но слабее, тише. Оставался за дыханием и стуком сердца. Сердец. Обо всём прочем можно было подумать завтра.


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Leomhann >>>
post #551, отправлено 19-07-2018, 8:00


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Роберт Бойд

25 января 1535 г. Резиденция.

Путь от оранжереи до кабинета Роб проделал, как настоящий партизан, перебежками, опасаясь встретить садовника. Или кого-то из магистров. К счастью, было утро, магистры только просыпались, садовник был на обходе в заснеженном саду, а воспитанники настолько привыкли к спешащему Циркону, что просто не обращали внимания. И лишь в кабинете, где все осталось также, как и до ухода, Роб с огромным наслаждением приложился к графину с вином на долгие несколько минут, а затем рухнул в кресло. Камин он зажег щелчком и расслабленно вытянул ноги к огню. Глядя на рыжие, сродни локонам Бадб, пряди, что весело плясали на яблочных дровах, он невольно вспомнил Антисфена: "С политикой следует обращаться как с огнем: не подходить слишком близко, чтобы не обжечься, и не очень удаляться, чтобы не замерзнуть." Вот уж никогда бы ни Тростник, ни Роб Бойд не подумали бы, что будут плясать еще и с этой капризной девкой. Первый считал своим призванием войну, второй - жизнь и Орден. И никто - политику. Но - приходилось, и Роб не мог сказать, что ему это не нравится.
Однажды Робу довелось беседовать с Эразмом Роттердамским, который считал войну варварством, а воинов - варварами. К счастью, мудрец и друг Томаса Мора не видел его полка. Иначе утвердился бы в этом мнении окончательно и, чем черт не шутит, написал бы пару-тройку книг. Когда Роб уходил в мир-как-он-есть, полку выдали новую одежду и кольчуги. И даже сейчас, когда эти воины, привыкшие сражаться лишь в легком кожаном доспехе, а то и - обнаженными, приспосабливались к тяжести металлических рубах, к весу стальных мечей и шлемов, когда со скепсисом поглядывали на пятнистые, в цвет лесных кустов, штаны и туники... В общем, даже этот переодетый полк уже выглядел достойно. Правда, шум тренировочного лагеря к отдыху не располагал: орали сержанты, привыкающие называть себя так, бегали, дрались, лязгали оружием, ели, с фырчаньем мылись, воины. И пахло это уже - дисциплиной и воинским единством, грозным строем копий и чеканным шагом, от которого содрогалась земля. Роб с удовольствием подумал, что еще необходимы тартаны - и потянулся в кресле. В конце концов, теперь даже неистовая носила килт, который он так и не успел с неё снять. Впрочем, время у него еще будет. И нужно было проехать хотя бы до Бермондси. Бадб хотела груш, а волкодавы нуждались в самоцветах и овечьей шерсти.

Все же он, должно быть, заснул, хотя и собирался работать с письмами. Или просто нырнул в то забытье перед сном, когда звуки кажутся приглушенными и громкими одновременно. Так или иначе, стук в дверь кабинета заставил вздрогнуть. Новости, который принес Ёж - еще и выругаться. Юный Артур Клайвелл сбежал из дома, чтобы стать михаилитом. Мальчика Роб застал в холле, под охраной одного из воспитанников. Рыжеволосый, с чистой белой кожей, Артур был неуловимо похож на своего отца - и на кого-то еще. Упрямо-задумчивое выражение лица, определенно, было констебльским. Завидев Роба, мальчик нахмурился, будто в раздумьях, и кинулся вперед, ловко увильнув от рук воспитанника, финтом обманув Ежа.
- Магистр! - Заорал он, вцепившись в ногу. - Я не пойду домой! Я от бабушки ушел, я от Бесси ушел, я даже от сержанта Хантера ушел! А папы дома нет! И он не против будет, я знаю! Не хочу я быть юристом или этим... богословом!
Роб, тяжело вздохнув, опустился на корточки перед ним, чуть отодвигая от себя. В михаилиты мальчишка годился - и рослый для возраста, и крепкий, и огонь в нем бьется жарко, не находя выхода... Да и таланты отца по части драки явно унаследовал. Спрашивать, уверен ли Артур в своем выборе, он не стал. И без того ясно - из прихоти до Форрест-Хилл не бегут. Да и четырнадцатую спальню только начали формировать и мальчик был бы в ней всего вторым. Роб потрепал ребенка за рыжий вихор на макушке и согласно кивнул Ежу. Дети - душа Ордена, они продлевают ему жизнь. Старый замок будто радовался, светлел окнами и переходами, когда в него приходил новый мальчик, отдаривался теплом стен, оберегал воспитанников от случайных травм. Уильям Тревон, построивший сначала монастырь, а потом перестроивший его в крепость, дело свое знал туго. Он говорил с каждым камнем, с каждой крупицей раствора, вкладывал себя, свою тоску по детям, свою любовь к ним. И ушел в эти камни подностью, слился с ними, также, как и магистры, что покоились в капелле. Духи-хранители, что ждали своего часа, чтобы явиться на помощь замку. Роб не напрасно мечтал, чтобы его похоронили именно здесь. Воин - и в посмертии воин. Ни в ад, ни в рай - в резиденцию. Исида, которую посетителям выдавали за египетскую Мадонну, память о крестовых походах, в капелле стояла неслучайно. Точнее - намеренно. Единственная женщина в резиденции, чье платье на коленях было затерто от прикосновений детских ручек, была не только воплощением женственности и материнства, но и покровительницей мертвых. И, как ни странно, детей. Вместе с нею Основатели привезли в резиденцию и обряды, и единство, и правила, каким следовали при избрании в капитул. Магистром мог стать лучший воин из лучших, разумный, верный Ордену и себе. Посвящаемого вводили в круг капитула и открывали те тайны и практики, что не знали остальные воины. И новый магистр узнавал, что ему не грозят котлы преисподней, скука райских кущ. Отныне - и довеку, он будет хранить покой замка и детей.
Не самое худшее посмертие - встать плечом к плечу в призрачном воинстве, когда тебя призовут, еще раз почувствовать, как самая душа твоя трепещет от предвкушения битвы, увидеть страх в глазах врага. Не самая худшая участь - хранить этих детей. Какие бы жаркие споры не кипели в капитуле, какие интриги не плелись бы, в одном магистры были единодушны: пока дети живы и верны Ордену - жив и Орден. И Бадб верно поняла, что замок ждет, предвкушает. Это магистры и наставники ждали и предвкушали в своем смертном сне. Это их незримые руки тяжело пригнетали к каменным полам чужаков: богов, демонов, святых. От их взглядов ломило крылья у неистовой. И это они радовались, когда воспитанники возвращались с тракта, привествовали новых детей и долго смотрели вслед тем, кто покидал эти стены для пути. К счастью, Роба воины не отвергли, несмотря на договор и брак с Вороной. И Роберт Бойд, магистр Циркон, надеялся, что рано или поздно они примут и богиню. Ведь Бадб могла дать им тоже самое, что и Исида - и даже больше.


--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #552, отправлено 19-07-2018, 8:01


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

с Леокатой

26 января 1535 г. Бермондси.

Бермондси Робу всегда напоминал муравейник. И он искренне сочувствовал Джеймсу Клайвеллу, которому выпала участь быть стражем порядка и закона в этом городке. Здесь всегда было много проходимцев и торговцев, различного рода перекати-поле. Люди спешили из Лондона, в Лондон - и миновать Бермондси им было никак нельзя. Впрочем, сейчас сам Роб ехал не в столицу.
Когда Феникс, огненно-рыжий жеребец, игриво помахивая хвостом, который воспитанники в очередной раз заплели в косицу, зацокал копытами по мощеной Эсмеральд, к дому констебля, из окон домов принялись выглядывать любопытные физиономии старушек. Пожилым дамам Роб откланялся со всей любезностью, на какую был способен, и спешившись у небольшого двухэтажного дома Клайвеллов, стоящего наособицу, постучал в дверь.
Внутри почти сразу прозвучали частые шаги, и дверь, даже не спрашивая, кто пришёл, распахнула Бесси Клайвелл. И тут же, увидев Роба, отступила на шаг, прижимая руки к груди. Девочка выглядела несчастной и до крайности встревоженной, что только подчёркивали красивое новое, нежно-лиловое платье и чуть более тёмные ленты в волосах. Но в глазах её вспыхнула надежда, впрочем, тут же погасшая.
- Господин Бойд! Вы... я только отправила голубя, а он же никак не успел бы. Значит, вы к отцу?
- Голубь не успел, дорогая Бесси, зато Артур благополучно добрался, о чем и сообщаю, - Роб снова поклонился, но на этот раз девочке, и сокрушенно покачал головой. - И в отчий дом отказывается возвращаться наотрез. Не хочет быть ни законником, ни богословом, ссылаясь на то, что Джеймс не против стези михаилита.
Пожалуй, не стоило огорчать девочку тем, что её брат обещал стать отличным михаилитом.
За несколько секунд на лице Бесси Клайвелл поочередно отразились непонимание, облегчение, негодование, пока девочка не вспыхнула чистой злостью. Она сжала кулаки и выпрямилась. Казалось, даже волосы попытались возмущённо встать дыбом - но их держали и ленты, и гребешок.
- Отказывается?! Я этого чёртова стервеца за уши притащу! Или просто оторву! Как он мог?! Не предупредив! Я с ума сошла! Мистер Хантер с ног сбился! И что подумает отец, когда получит моё письмо?!
Эта дама, хоть и весьма юная, хотя бы не плакала. Роб облегченно вздохнул, радуясь, что в этот раз платок не понадобится. Объяснения с родственниками были частью работы магистра над трактом, но Бесси была уже чуть больше, чем просто сестра сбежавшего Артура.
- Джеймсу я напишу, - успокаивающе улыбнулся ей он, - и если ваш отец решит, что Артуру лучше вернуться домой - я его привезу. Пусть пока в резиденции поживет. А то ведь снова сбежит.
Сказал - и слегка оторопел, неприлично и изумленно уставившись на молодую женщину, что спешно, чуть ли не вприпрыжку, приближалась к двери из глубины дома. На Фи! Но, черт побери, если бы эту Фи увидела Королева, ее хватил бы удар! Особенно от черного платья с корсажем в синюю и белую полоску и странной формы шляпки с двумя черными лентами и надписью "Renaissance" по околышу. Золотыми буквами. Роб даже тряхнул головой, чтобы прогнать это видение, но то не исчезало, а напротив - становилось все ближе.
- О... - Бесси оглянулась тоже и с улыбкой протянула богине руку. - Господин Бойд, это - миссис Фиона Грани*. Моя учительница магии. Помните, то, о чём всё вздыхал ваш брат-проверяющий в резиденции?
- Да, конечно, - чуть отстраненно согласился Роб, заставляя себя отвести взгляд от шляпки Фи. - Кажется, я уже встречал где-то миссис Фиону, вот только не помню - где. И явно не знаком с мистером Грани.
Однако, Фи умудрялась вывести его из равновесия, как с этим не справилась бы иная. Но лучшего учителя магии для почти друидического таланта Бесси Клайвелл было не найти. Хотя Джеймс, наверное, был бы против, узнай, кто эта милая миссис Фи... То есть, Грани.
- Он большую часть своей жизни провёл награнице с Шотландией, там и умер в стычке с какой-то бандой. Кажется, из-за яблоневого сада, - светски заметила Фи, не выказывая признаков горя. - Или вишневого? Или от копья под дубом? Как бы там ни было милорд, мы с вами едва ли встречались. Где бы? Разве что вы проезжали мимо нашего скромного дома, когда-то давным-давно? Маленький розовый домик, у реки, все берега в тростниках, весь садик - в розах?
- Да, - честно изобразив раздумья, согласился Роб, - помнится, там еще стая ворон на воротах каркала. И розы были удивительно колючими. Прошу прощения, мисс Клайвелл, миссис Грани, вынужден вас оставить.
Груши для Бадб и самоцветы для волкодавов не терпели промедления. Тем паче, что Роб уже отправил голубя в Портекросс, уведомляя о своем скором прибытии. В замке он обычно бывал раз восемь за год, но с неистовой подобные путешествия становились быстрее, да и проще. Он с удовольствием бы купил самоцветы и для нее, но что такое драгоценные камни для той, что видит их суть? Ненужный знак внимания?


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Leomhann >>>
post #553, отправлено 19-07-2018, 8:02


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Со Спектром

На рынке его поджидал ещё один сюрприз, словно мало их было для этого чересчур уже затянувшегося дня. У лавки ювелира торчал наглый ленивый Рысь, подкидывая на руке кусочек тёмного, почти чёрного янтаря. И лениво переругивался с каким-то... какой-то попрошайкой. У девочки лет десяти, бледной до прозрачности, с русыми волосами, слишком маленькой для своего возраста, левый глаз был закрыт аккуратной повязкой, и она явно припадала на одну ногу. Попрошайка хмурилась, а михаилит выглядел совершенно довольным собой, чему Роб устало порадовался. По крайней мере, Рысь был жив. И, кажется, здоров. Хотя и весьма опрометчиво показался в такой близости от резиденции - верховный уже пару раз успел обмолвиться, что неплохо бы темницы украсить чучелом рыси, для устрашения. И Роб был склонен считать, что фон Тек говорил отнюдь не о животном с далекой Руси.
- Брат Рысь! - Окликнул он михаилита, и пошел к нему, ведя Феникса в поводу.
- Магистр Циркон, - титул этот Рысь всегда произносил крайне уважительно. И часто. - Какой приятный сюрприз. Вот так заедешь передохнуть от трудов непосильных, - обратился он к девочке, - а въехать не успел, и сразу приятно встречают. Дружеские лица, морды... морды лошадиные, конечно.
Попрошайка нахмурилась сильнее и отступила в сторону. Рысь, кажется, не нравился ей вовсе.
- И лучше бы выехать, - не менее уважительным тоном посоветовал Роб, тяжело вздыхая снова прорезавшемуся акценту. - Птичка на крыле принесла нечто, заставившее верховного мечтать о чучеле из большого, пушистого, пятнистого и очень наглого кота.
Подумать только, четвертый десяток разменял Теобальд Батлер, а склонности к жульничеству не утратил! А ведь ремесло знал получше многих, да и фехтовальщиком был отменным. Может быть, именно поэтому Роб и не предложил капитулу отлучить Рысь от Ордена и выдать властям. А может быть, из-за того, что михаилитов было мало, и даже такие, как негодяй Батлер, делали работу хоть как-то.
- О, Господи, - вздохнул Батлер, возводя очи небу. - Сплошные завистники вокруг. Но ведь я только приехал. Хочется отдохнуть, ванну, пару-тройку женщин, восхищения послушников. Хотя, ладно, без последнего обойдёмся. Неужели старый друг-магистр не сможет пригладить пёрышки верховного, чтобы красивый котик мог продолжать жить в своё удовольствие, как уж привык? Ну, подумаешь, боевые холопы жалуются. Зато ордену двойная прибыль. Или вовсе тройная.
Роб хмыкнул, с трудом подавив желание хорошенько съездить Рысю... Рыси... Батлеру по челюсти, и покосился на попрошайку. Говорить при ней не хотелось, но девочку, такую худую, маленькую, да еще увечную, было жаль. Он вытащил из кошеля золотой и протянул нищенке.
- Возьми, дитя. Рысь, котику лучше уехать куда подальше. В Эссекс, к примеру. И честно выполнять контракты, хотя бы через один. А то ведь старый друг-магистр может утомиться от приглаживания перышек. Да и на вилы обычных, не боевых, холопов напарываться очень уж не хочется.
Где-то в Эссексе был Раймон. И была надежда, что Рысь попадется ему по пути, если согласится. И если Роб сам не мог устроить мордобой в Бермондси - михаилиты, ровняющие городок с землей, чести Ордену не принесли бы - то Фламберга ничего не сдерживало. А морду Рыси мог набить и он - с удовольствием и без лишних раздумий.
Девочка, меж тем, поймав монету, сверкнула улыбкой, на миг чем-то очень напомнив мелкого проказливого импа, поклонилась и исчезла, скрывшись за спиной объёмистой леди в меховой накидке. Рысь в свою очередь кивнул чуть в сторону, предлагая пройтись.
- Не люблю Эссекс. Сыро, холодно и никаких развлечений. Может, всё-таки здесь? Глядишь, котик ведь и пригодиться может. Вечно же то тут что услышишь, что там. Но от одного упоминания Эссекса, не поверишь, всё из памяти куда-то девается. Или от мыслей о чучелах.
- Поразвлекался уж, - проворчал Роб, с тоской покосившись на лавку ювелира, - что тебе стоило тех хобий в Глостере добить? Полчаса работы - и никаких чучел.
Мерзкий Рысь отвлекал от груш и самоцветов. И потому Роберт Бойд со вздохом уступил место магистру Циркону.
- К тому же, желание приглаживать перья зависит от того, что котик хочет сказать. И как много готов слышать, - закончил он уже холодно.
- В Глостере? - Рысь на миг задумался, потом закивал. - Так они за тварь платили, которая грызёт? Я и убил тварь, которая грызла. Ну и погода была... только по лесу и шарить. Следы замело и вообще. Да и место богатое, явно могли заплатить дважды. Ничего страшного. А вот что я хочу сказать... - михаилит приостановился и поднял янтарь, разглядывая через него тусклое зимнее солнце. - Странное дело. Довелось недавно встретить человека, который ну очень на тебя похож. На того, которым был, конечно. Со шрамом, и постарше... кстати, ты просто обязан поделиться рецептом. А то морщины начали появляться.
- Удачный брак - залог молодости, - недовольно буркнул Роб, - но я уже чувствую, как котячье... тьфу, кошачье чучело в темницах становится все менее вероятным. Дальше.
Мистер Армстронг, кажется, поспевал везде и всюду, как и сам Роб, с которого этот ренегат брал внешность. Счастье, что он еще не знал о молодости своего двойника.
- М-м, у твоей жены сестры нету? С таким же эффектом? - поинтересовалось наглое животное, но всё же продолжило. - Так вот, стало мне интересно. Ну, прогулялся, натурально... а, да, в Бирмингеме дело было. Отличный город, в последнее время - мой любимый. Ну да ты и сам знаешь, что там творится.
- У моей жены три сестры. Особенно младшая, хотя, - Роб вспомнил странную шляпку Фи и усмехнулся, - вполне возможно, что она старшая.
Чертов акцент! Ну вот кто так говорит - "особенно младшая?" Только тот, кто был шотландцем тогда, когда и Шотландии-то не было.
- Дальше, - подбодрил он Рысь, - то, что творится в Бирмингеме - не важно. Оно, кажется, уже традиция.
Михаилит покачал головой.
- Традиция, которой всего пара лет, и всё никак не... утрадичится? В общем, там нынче весело. Иначе, чем когда пареньки Дадли впервые вошли в город, но всё же хорошо. Развлекательно. Этот твой двойник развлекаться-то не дурак. И девки на него вешаются... слушай, если ты так помолодел, втрое больше будет, что ли? Надеюсь, жена не ревнива. В любом случае, живёт он там у самой дорогой девочки. Молоденькая, рыжая, прямо огонь! Для аристократов. А если и не живёт, то бывает часто. Так, а что там с чучелом? И знакомством со свояченицами?
Вот тут Армстронг просчитался. Женщины действительно липли к Робу, как мухи к мёду - или чему иному, тоже привлекающему мух, - но жить со шлюхой... Или бывать у нее часто... Проститутками Роб брезговал даже в Форрест-Хилл, где приходилось следить за тем, чтобы воспитанники посещали здоровых. Он не мог назвать их грязными, не презирал, но от ощущения лжи избавиться не мог. Отчего-то изменница, что пользовалась отсутствием мужа, чтобы завлечь в постель, казалась менее... лживой? Слово было не то, и Роб досадливо прищелкнул пальцами. К тому же, с тех пор, как умерла Розали, рыжей у него не было ни одной. И, кажется, видели все, как он от них шарахался, точно от прокаженных. Неистовая - не в счет. Жена. Он снова глянул на Батлера. Медленно и очень вдумчиво поправил манжету оверкота, в который раз подивившись тому, как Эмма за ночь успела вышить такой сложный рисунок.
- Сдается мне, друг мой Тео, - проникновенно заговорил Роб, глядя в переносицу собеседника, где действительно уже начали намечаться морщины, - что водишь ты меня за нос... Впрочем, в Бирмингем все равно сейчас не поеду. А что до девок... Ну, пусть развлекается под моей личиной, раз уж со своей не повезло бедолаге.
Странный мистер Армстронг, право. Репутации Роба подобное навредить не могло - михаилиты способны были отличить своего Циркона от чужого, а способ выманивать на живца и вовсе был нелепым. Если уж хочешь мести - приходи сам, где найти - знаешь.
- Да и чучело пока, кажется, даже от ордена еще не отлучено, - прозвучало, должно быть, чуть злобно, но Роб заметил лоток с фруктами, среди которых были и груши, и персики, и даже огромный ананас, - и котик явно хочет сохранить свои привилегии, я верно понимаю?
- Когда и кого я водил за нос?! - возмутился Рысь. - Ну, может, и не живёт он там, но бывал - точно. Два раза. Но привилегии, несомненно, греют мне сердце... и остальные части тела. Так что?..
Роб хмыкнул, наблюдая за ловкими, уверенными движениями, которыми очаровательная, хоть и слегка полная торговка, наполняла корзину грушами.
- И где, и когда, и зачем, и почему... Ты думаешь, я шучу, когда говорю о чучеле в темницах? Ты там, кажется, не был ни разу, верно? Воздух в камерах настолько сухой и горячий, настолько разреженный, что тело не гниет, а усыхает. Несчастный брат Демон до сих пор висит там на цепях, в назидание. А ведь всего-то нарушил почти все пункты устава. Прилюдно. Я тебе искренне советую убраться подальше от резиденции. Вот, хотя бы и в Бирмингем.
Повторять слова о необходимости почаще честно исполнять обязательства контрактов, Роб не стал. Дураком Рысь не был, все же.
- А магистр над трактом напишет уж отчет, что провел беседу, разъяснил и раскаял. В который раз.
- И что же делать в славном городе Бирмингеме, за исключением издевательств над населением?.. За которое, между прочим, ещё и не платят. Или плохо платят.
- Писать письма, конечно же, - удивился Роб, меняя несколько монет на корзину и улыбаясь торговке, - с интересом почитаю. А уж с заработком ты не оплошаешь, не сомневаюсь.
Если Рысь и почувствовал разочарование, то этого не показал.
- Ладно. Будем считать, что я проведён, разъяснён и полностью раскаян. Аж самому на душе легче стало, веришь.
- Не верю.
Впрочем, по плечу Батлера Роб хлопнул, прощаясь, вполне мирно. Мерзкая и ленивая скотина Рысь теперь поутихнет на некоторое время, как всегда и бывало. А значит, теперь можно было заняться Портенкроссом и не менее мерзким нахалом и бретером Вороном.

Следующие несколько дней прошли в орденской суете. Заседания капитула, разбор писем и жалоб, беседы с воспитанниками... Ночными вспышками - тоска по жёнушке, без которой было одиноко в комнате под крышей.
Сны о прошлом, отрывистые, тяжелые, в которых по лицу стекала чужая кровь, снова тревожили его, заставляли подниматься на крышу, чтобы ветер и снег прогнали эти тени, выстудили их. И Роб с трудом дождался, когда Бадб утащит его в Портенкросс.

________
* от gràinean - песчинка


--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #554, отправлено 19-07-2018, 8:03


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

с Леокатой

31 января 1535 г. Портенкросс, Шотландия.

Против орденского замка Портенкросс был маленьким. Очень маленьким, продуваемым всеми ветрами, несмотря на обилие каминов. И очень уютным - несмотря на ветра и на то, что во время шторма погреба и кухня были полны моря, а повариха, подоткнув повыше юбки, порой ловила рыбу прямо под столом для готовки. В нем было мало окон, но свет давали свечи, а тем, кому требовалось солнце, достаточно было подняться на башню. Или просто выйти на утес, где стоял замок. И тогда становились видны древние холмы, окружавшие долину с деревней, и бескрайнее синее небо, с бегущими по нему белыми овечками-облаками, и море, свинцовое зимой. Вечношумящее и белопенное.
- Доброе пожаловать домой, - обратился Роб к самому себе и пустил Феникса в галоп.
В деревушке, из которой уже видно было небольшой, почти квадратный замок со штандартом Бойдов над покатыми крышами, его узнали сразу, хоть и заезжал редко. Узнали - и обрадовались так, как, пожалуй, только раз, когда гарнизон разгромил шайку заезжего младшего сына кого-то из незначительных пограничных лордов. В это время каждый, у кого хватало сил захватить паршивую башню, уже считал себя вправе носить титул...
- Добро пожаловать домой, милорд, - повторивший его слова Каллум, старейшина, вовсе не походил на птицу. Скорее на рыжего медведя. И говорил почти так же, с удовольствием раскатывая "р". - И благодарствуем.
Если новый облик лэрда старейшину и смущал, он этого не показывал. По крайней мере, те части лица, которые не покрыты были бородой, удивления не выражали. Впрочем... насколько помнил Роб, Каллум вообще принимал мир, как он есть. Очень полезное качество. Зато жена его, Айли, любопытства не скрывала. Судя по горящим глазам, вскоре о помолодевшем лэрде должно было узнать всё графство. Если не дальше. Наложившись, несомненно, на новости о новой госпоже. Феникс, недовольный тем, что прервали такой увлекательный бег по заснеженной долине между высокими холмами, скрывающими и море, и горы, принялся пританцовывать, переступать с ноги на ногу. Вот же тварь норовистая! Сохранять невозмутимость и достоинство лорда на пляшущем жеребце было непросто, а уж когда Феникс неожиданно и резко остановился, Роб и вовсе с трудом удержался в седле.
- Go maire tú*! - Поздоровался он со старейшиной, приветливо улыбаясь. - За что благодарствуете-то, почтенный Каллум?
- А-а, - Коллум кивнул, словно что-то поняв. - Госпожа ваша cìsean*, значит, на четверть сняла. А сейчас, такой зимой, оно совсем хорошо. Мало ли ещё, какая весна будет.
- Так миледи и благодарите, меня-то не за что, - еще шире улыбнулся Роб, втайне радуясь этому самоуправству неистовой. Пусть. Пусть наслаждается жизнью, не чувствуя скуки безвременья, пусть управляет землями, покоряет сердца крестьян. - Как она решила - так и будет. Все ли спокойно, почтенный Каллум?
- Ну, - старейшина расставил ноги шире и пригладил бороду. - Значит, в пещерах, говорят, снова кто из чужих завёлся, но пока не лезли. Но на всякий случай солдат-другой всегда наготове. Посматривают, послушивают. Погоды, значит, паршивые, но, глядишь, пояса затягивать не придётся, - и добавил снова: - оно, конечно, весной будет видно. С купцами, конечно, сейчас туго, так что мелочь всякую прикупить бы, но и то недавно караван был. С наших-то, знаете, проку нет, кто в заливчиках пристаёт. Так что, выходит, хорошая зима, - последние слова прозвучали без особенно оптимизма и даже как-то с настороженностью.
- А миледи - ну прям Бадб, как есть, - подхватила Айли, умилённо улыбаясь. С предвкушением. - А вот, лэрд, насчёт весны-то... ведь сколько уж правильного благословения не было. С того, небось, и зима такая. Этой весной-то ведь порадуете землю?
- Помилуйте, уважаемая Айли, - взмолился Роб, оглядывая деревню, где дома были отстроены не чета господскому - с почти лондонским шиком купцов средней руки. Вест-Килбрайд, в каждом дворе которой мычали коровы и ржали лошади, громко орали гуси, блеяли овцы, а жители были румяны и крепки. И чтили старые обычаи, хоть и украдкой, прячась от священника, отца Дункана. Жгли костры Белтейна, после которых у многих девиц животы лезли на нос, радостно отмечали Самайн и Йоль. И даже Имболк праздновали, оставляя Бригит кусочек масла в маслобойке. - Какое благословение? Вы сами с этим на Белтейн справляетесь. Отец Дункан венчать не успевает.
В каждый его визит, староста, сокрушенно вздыхая, свой доклад заканчивал словами о том, что земля-то оскудела и неплохо бы лэрду, значит, по старому обычаю ее освятить и благословить. По старому обычаю - с какой-то деревенской девчонкой, которую назначили исполнять обязанности жрицы, прямо на пахоте. Роб чтил обряды, но именно этот ему исполнять не хотелось. А уж учитывая, что результатом такого обряда чаще всего была беременность... Роб желал ребенка больше всего на свете. Что об этом думала Бадб? Пожалуй, спрашивать он не стал бы.
- Сами - то, да не то, - неожиданно упрямо ответила женщина. - Не мы ведь - земля эта, а лэрд и лэди, скажете, нет? Никогда лучина костра не пересветит.
- Весной и поговорим, - в который раз малодушно отговорился Роб, понукая жеребца. Феникс лениво покосился на него, мотнул головой и неспешно, шагом тронулся, заставив обреченно вздохнуть. Верный в битве, норовистый в быту. Будь он светлым, Роб признал бы в этом коне себя. Но тот был огненно-рыжим, а потому во всем была виновата неистовая.

В одном, как оказалось, она была виновата точно. Управляющий, пухлый, жеманный, всегда хорошо одетый, спал с лица и прошмыгнул мимо мышью - не забыв, правда, низко поклониться. Даже недешёвый оверкот выглядел каким-то выцветшим. Ещё одним сюрпризом стала новая-знакомая служанка с красивым именем Ларк. В отличие от управляющего, девочка цвела, но наглость, которую помнил Роб, словно пригасла, сменившись явным удовольствием и от платья, и от замка. Даже книксен был лёгким, приятным, почти напоказ. И сколько бы дней Ларк ни провела в замке, к Бадб она провела безошибочно. Внутри было также скромно, как и снаружи - Роб не считал нужным тратить на обстановку деньги. Простой длинный стол в трапезной, окруженный табуретами и с единственным роскошным креслом для лэрда - на этом настаивал управляющий и Роб, махнув рукой, сдался. Шахматный столик, пара шкафов с книгами и письменный стол - в библиотеке, она же кабинет, она же приемный покой для крестьян. Скудно обставленные комнаты для гостей и хозяйская спальня под самой крышей. В ней и вовсе была лишь большая кровать да сундук. Даже ковров и гобеленов почти не было, но зато имелись огромные камины. И была конюшня, огороженная стеной, а рядом с нею - псарня.
Богиня обнаружилась у камина в библиотеке, небрежно завернувшись в тартан поверх платья, она читала - "Commentarii de Bello Gallico". Четвёртую книгу. Вдумчиво.
- О друидах он изрядно наврал, - заметил Роб, опускаясь на пол у её ног и прикасаясь к руке, - но в остальном... Я бы сказал - был велик.
- Подготовка, организация, скорость и изменение. Приспособление, - с некоторой горечью ответила Бадб и закрыла книгу, заложив страницу. - Всё, что нужно для завоевания мира. Хотя, конечно, богатство Рима ему не мешало тоже. Держать в поле столько легионов... кстати, с этого дня поместье будет приносить на десятую долю больше.
Роб поморщился, не желая говорить о делах именно сейчас, и поднялся на ноги.
- Это радует, но... Для чего мы сидим в стенах, под присмотром слуг?


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Leomhann >>>
post #555, отправлено 19-07-2018, 8:03


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Со Спектром

Утес, куда Роб привел свою неистовую, казался невысоким. Но - только казался. Еще в детстве Робу довелось убедиться, что глубина под скалой ужасающая, не прогреваемая даже в жаркие летние дни. А уж до дна, ярко играющего в прозрачной воде цветными камешками, и вовсе донырнуть могли немногие. Но зато под этой, почти отвесной скалой, жили перловицы, украшая её наростами своих колоний, врастая в камень. Перловицы напоминали его самого - каким бы сильным, холодным не было течение, Роб всегда удерживался, укрепляясь все новыми корнями.
- Знаешь, - задумчиво проговорил он, стягивая рубашку, - в детстве я боялся, что здесь есть фоморы. Из тех, что в море ушли. Казалось обидным умереть, только начав жить по-настоящему. Лишь потом я сообразил, что их не может быть рядом с местом силы.
Рубашка упала на расстеленный тартан, и вскоре к ней присоединились штаны и сапоги. Роб с наслаждением потянулся, подставляя обнаженное тело холодному ветру.
- Разведешь костер, моя Бадб?
Ледяное, зимнее море обожгло кожу и на мгновение показалось, что оно сковало руки и ноги. Но холодные недра расступались и обнимали, принимали, признавали за своего, кровь быстрее текла по венам, а Роб все глубже опускался вниз. Туда, где на дне светились кусочки янтаря. Этот камень, хранитель времени, застывшие слезы солнца, всегда напоминал ему Бадб. Воплощал злость, ненависть и боль - тогда. И благодарность, приязнь, страсть - сейчас. Назад он возвращался с пригоршней камней. Выгрузив их в подол неистовой, он нырнул снова. На этот раз с ножом в зубах - за перловицами.
Ракушки обгорали в костре, раскрывали свои раковины от страшного жара, шипела выходившая из них влага. А закутанный в тартан Роб прижимал к себе свою неистовую, наслаждаясь тишиной и слушая море.
- Весной этот утес покрывает зеленая трава. Такая зеленая, что в ней можно потерять твое платье, mo leannan. И прилетают крачки. Они вьют гнезда среди камней, и иногда можно даже найти смешных, пушистых птенцов, разевающих желтые рты. А потом алыми звездами распускаются дикие лилии, что кланяются земле, морю, ветру и кажется порой, что плывешь над ними. В детстве я часто приходил сюда, говорить с ветром. Плел из этих цветов венки и дарил матушке и сестре.
Роб умолк, прикусив губу. Матушка, Хелен Бойд, урожденная Сомервиль, была англичанкой. Но какой! Златокосую, суровую красавицу уважали крестьяне и откровенно побаивался даже отец. Твердой рукой леди Бойд управляла замками и поместьями, носилась верхом по полям и лесам, решала, где, что и как сеять-рубить-расчищать-строить. И при этом успевала веселиться на балах и каждое лето привозить детей сюда, в Портенкросс. Роб не помнил, как она умерла - он был уже юношей последнего года обучения, готовился к имянаречению и не видел даже похорон. Брат писал, что мать сгорела в одночасье, точно свеча, угасла, когда узнала, что любимицу семьи Кинни убили, изнасиловав, Дугласы. Отец недолго пережил её, не смог, не выдержал разлуки. Умерли с годами братья Александр и Яков, от некогда дружной семьи остались он да Роберт Джордан. Окруженные толпой племянников, а в случае Джордана - еще и детей.
- Тебе к лицу была бы корона из этих цветов, моя Бадб. Или из кистей рябины, что краснеет у старых холмов по осени. Крестьяне поклонялись бы тебе, как богине, а за глаза отчаянно хвастались тобой на ярмарках, прославляя ум, красоту и хватку. И балагурили бы о том, какой ушлый у них лэрд, коль уж отхватил себе такую женщину. И как смирен он с нею, с настоящей-то хозяйкой...
А вот Розали им не понравилась бы. Слишком покладистая и спокойная, хоть и умница. Здесь ценили хватких, сильных душевно и физически, живых женщин. "Огонь и ветер" - восхищенно говорили о таких. "Размазня" - так назвали бы Розали. Роб прикоснулся губами к макушке Бадб, усмехнувшись. Должно быть, неистовой было скучно сейчас с ним. Но не говорить с нею об этом он не мог. Не с кем было. Лишь неистовая, с которой он теперь был связан навечно, лишь ветер и море. И перловицы в костре, что уже пахли одуряюще. Роб потянул одну из них, беззащитно открытую, бесстыдно розовеющую от огня и подал жёнушке.
- Попробуй, моя Бадб. Это вкусно. А для меня, поименованного собственной женой focáil robin, еще и полезно, кажется... Значит, говоришь, прибыль?
- А-а, теперь, значит, ты готов слушать о делах, - беззлобно проворчала Бадб, но взяла угощение губами. Судя по вспыхнувшим глазам, ракушка оказалась вполне съедобной. Руки богини были заняты - она перебирала камни, вглядываясь в каждый по очереди. - Часть мира, который ушёл давным давно, но остался в памяти. Осколки, тени. Жаль, я никогда не умела показывать картинки. А прибыль... здесь это кажется таким неважным. Далёким. И, всё же, это - жизнь. Новое, словно вспоминаешь что-то давно забытое. Высвечиваешь знания, которые просто где-то лежали и лениво ждали. Слишком долго. Я, наверное, кажусь тебе скучной, Роб Бойд. Грубой. Простой. Наверное. И всё же ты привёл меня сюда, в место, о котором я знала, не зная. И всё же...
Роб удивленно вздернул бровь. Скучной? Разве может быть скучной самая взбалмошная, самая непостоянная и самая неистовая из богинь, пусть и тревожно угасшая сейчас? Грубой? Простой? Но ведь ему зачастую нужна толика грубости, чтобы осознал и вспомнил, что Бадб также, как и он, нуждается в помощи, что она пытается искупить прошлое, спасая тем самым будущее. А простой богиня никогда не была. Скорее - филигранно-утонченной, что само по себе опровергало и скучность, и грубость. И Роба не удивляло, что неистовая справлялась с управлением поместьем, вспоминала что-то давно забытое. Слишком умна, чтобы не сложить свои наблюдения за другими, не вывести из них что-то своё.
- Кого же еще я мог привести сюда, моя Бадб? Портенкросс - твой. Как и этот утес. Как и я.
Рисунки на руках, оковы, все еще тяготили его. Скажи неистовая, что Роб нужен ей для возрождения веры - он точно также встал бы рядом. Но свободным, не илотом, не рабом. Для Вихря свободы не было жалко, для Бадб... До сих пор было больно, не рукам, но душе. Еще одна черная прядь в брачный браслет? Нет, всего лишь - прядь. Она не окрасит тьмой солнечную рыжину, не погасит блеск стали. К тому же, эта клятва и этот брак, кажется, больше поработили неистовую, нежели его. Пригасили, смирили, сделали... покладистой? Роб горько улыбнулся, плотнее прижав к себе богиню.
- Ты не скучная, mo ghaol, а значит - не простая. А что грубая... Так ведь я и не против. Подзатыльник иногда даже полезен - мысли направляет в нужную сторону. Гораздо важнее, что тебе, надеюсь, здесь нравится.
- Этот твой manaidsear** забирал себе почти две трети сборов, - пожаловалась богиня и довольно усмехнулась. - Я боюсь, он был против подзатыльников. Но, надеюсь, пинки направили мысли из задницы в голову. И всё-таки найти такого, чтобы не крал - сложно, так что я оставила ему немножко. Пусть, лишь бы не наглел так, словно он... бог. А остальное поделила между деревней и поместьем.
- Наш manaidsear, - поправлять неистовую Роб был намерен до тех пор, пока она не запомнит это простое слово, означающее общность. - Разумно, mo reusanta. Гарнизон тебя устроил?
Гарнизон устраивал его самого - солдаты справлялись с набегами лэрдских сынков, ищущих бранной славы, сдерживали контрабандистов и следили за порядком. Но раз уж эти солдаты должны были влиться в нечто большее, то и присягать им придется Бадб. Этому рыжему царю Соломону, так мудро распорядившемуся делами поместья.
Бадб задумчиво кивнула.
- Гарнизон очень неплохой. Но, конечно, чтобы стать армией, нужно людей на ком-нибудь отточить. На чём-то более серьёзном, чем полтора десятка разбойников или полтора дезертира. Я думаю, если примут, можно открыть врата в... - она осеклась, взглянула за спину Роба и недоумённо нахмурилась. - Кажется, мы не успеем съесть весь янтарь и рассмотреть все ракушки.
- Лэ-эрд!
Голос, чистый и радостный, был ему определённо знаком. Движения - тоже, а вот внешность... хотя Бадб явно накладывала личину без особенного старания, лишь бы было. Загорелое лицо, обычные человеческие уши, чуть приглаженная шевелюра. Штаны и шерстяная туника, которые позволяли быстро бегать, но наверняка изводили и крестьян, и солдат. И всё же Флу не узнать было сложно.
- Вести, господин Бойд. Из Фэйрли прибежал мальчишка, говорит, деревни больше нет.
Пожалуй, Флу обещала стать неплохим адьютантом. Говорить по существу уже почти выучилась, осталось убедить не называть его по имени. Михаилит до смерти остается таковым, от привычки беречь своё "я" избавиться было сложно, да и не хотелось. Лишним это не было, все же.
- Лэрд. Командир. Милорд. Циркон, чем черт не шутит. - Медленно перечислил он желаемые обращения. - Не "господин", не "Роб" и не "Бойд", когда мы в пути, в бою или в присутствии чужих людей, Флу.
Фэа вытянулась во весь невеликий рост.
- Лэрд-командир-милорд-Циркон! По словам мальчишки, кто-то убил всех жителей Фэйрли. Мужчин, женщин, детей, - Флу с замечательным презрением к бойне пожала плечами. - В общем-то, ничего больше он и не говорит. Просто повторяет одно и то же.
Роб жалобно покосился на Бадб, молчаливо прося дать ему немного, хоть немного терпения, и поднялся на ноги, ловя ехидную усмешку неистовой.
- Собирай гарнизон, - буркнул он фэа, - поедем смотреть.

-----------------
* подати
** управляющий


--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #556, отправлено 19-07-2018, 8:03


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

с Леокатой

Вечер, Фэйрли

Фэйрли была прекрасна. Деревушку, где жили едва ли больше полусотни человек прижимали к берегу плавно поднимащиеся холмы, с которых открывался красивейший вид на Большой и Малый Кумбри. Летом Фэйрли утопала в зелени, радовалась синеве но даже сейчас голые ветки и свинцовое море не навевали тоски, скорее заставляли ещё больше ждать весну. На вогнутую линию залива с шумом набегали волны... и это стало единственным звуком, встретившим гарнизонный отряд на подходе к частоколу с распахнутыми воротами. Не лаяли собаки, не мычали коровы, не носились с криками дети, не перекликались рыбаки, возвращаясь с лова. Только безмолвные следы копыт. тележных колёс и сапог, плохо различимые в свете факелов. Как и говорил потерявший разум парнишка, Фэйрли - убили, и ощущалось это в самом воздухе. Здесь не осталось души. Пусть даже постройки стояли нетронутыми, за исключением пары ещё курившихся дымом развалин, жизни в поселении не стало. И неизвестно было, когда кто-нибудь решится поселиться здесь вновь. Снова расставить сети на богатых рыбой проливах. Запустить кошку в дом.Прогнать этот сырой запах крови, что ветер доносил с моря.
Живых, кажется, не было вовсе, тот же морской ветер, погуляв между домами, приносил отголоски движения сродни сохнущему белью. Да впереди, в конце улице, почти у пирсов шевелились трое, в сумерках похожих на людей. И сделали это ни соседи-лэрды, ни пираты - работорговцы, дьявол их раздери, ибо - куда они дели бы за такое короткое время скот, собак и даже, мать их, кошек? Да и на кой х... черт скотина работорговцам или лэрдским сынкам? Последние могли вырезать деревню, угнать скот, но... Роб выругался под нос, спешиваясь. Чувствовать себя михаилитом среди людей, уважительно именующих лэрдом, было необычно. Настолько, что Циркон лишь угрюмо наблюдал, не спеша занять своё место.
- Трое и Флу - к морю. Разведкой. Не ввязываться, слышите меня, Фихедариен-на-Грейн? Остальные - тройками, в пределах видимости друг друга - прочесываем деревню. Я - к пирсам.
Если в деревне остался еще хоть кто-то живой, его нужно было найти до полной темноты. Иначе - отпускать солдат и оставаться самому, дожидаясь нежить, привлеченную запахом крови.
Почти сразу он наткнулся на мужчину, лежавшего ничком с копьём в руках. На наконечнике не было крови, на мужчине - следов ран. Словно он просто умер на бегу.
- Мать твою, здесь все мёртвые, - донеслось справа от тройки, выбравшей для осмотра крепкую хижину с крышей в два ската. - Две женщины, ребёнок. В кроватях, как спят.
- Тут тоже, - мрачно откликнулись слева. - И не дрались тут. Что за дьявольщина?! Украшений нет, хотя дом справный...
- Скотину забили.
Солдаты наполняли деревню шумом, но шум всё равно был неправильным, пришлым. В отличие от рычания, донёсшегося от причалов. В сумерках Роб видел разбросанные тела, словно часть жителей зачем-то собралась именно там, чтобы умереть. И над добычей поднимались, сверкая запавшими глазами, гули, успевшие прежде отряда. Нежить всегда чувствовала смерть, а здесь она была... странной. Неправильной. Нападать твари не спешили, угрожающе горбились на чужака, пришедшего отнять легко доставшуюся пищу.
"Ta neart teine agam air." Силы огня больше не было, но сейчас она не помешала бы, хотя бы для того, чтобы упокоить в огне жителей. И гулей, мать их мертвячку всей преисподней... Трупоеды и расхитители могил были самыми мерзкими обитателями кладбищ, самой грязной главой в бестиариях. Не всегда тупые, если в стае имелась альфа-самка, но всегда опасные, не чувствующие боли и страха. И - не моющие лапы с цепкими, когтистыми пальцами, в которых еще можно было угадать человеческие руки. Роб не спеша вытащил меч. Он не владел мороками, как Раймон, не мог убедить тварей, что перед ними - кусок протухшего сала, заставить бросаться друг на друга. Не были они и животными, чтобы поддаться заговорам - и тем самым облегчить ему задачу. Нежить, как есть. Но для хорошей резни магия зачастую была и не нужна. Лишь меч да твердая рука. И немного тактики. Помнится, братья Горации... Роб ссутулился, втянув голову в плечи, как это делали самцы гулей, отстаивая свою добычу, и зарычал. Низко, перекатывая рык в горле. Не лэрд. Не полководец. Михаилит, которого с детства учили убивать таких - и не только - тварей, вбивали в голову их повадки, привычки. Заставляли препарировать в вивисектарии, копаясь во внутренностях еще живого чудовища. Принуждали корпеть над бестиариями, заучивая и конспектируя до тех пор, пока эти знания не врастут в кровь и плоть, чтобы тело не думало, чтобы решения приходили быстро. И тело не думало, оно рычало само, очень медленно отступало назад - тоже само, а плечо и меч к удару готовы были давно - и тоже сами.
На вызов ответили сразу. Самый крупный гуль, с костяными наростами на висках, рыкнул громче, мимоходом разодрал когтями голый живот лежавшего лицом вверх пожилого мужчины и бросился на Роба, как на одного из сородичей: припадая к земле, боком, готовясь закогтить, прижать к земле, разорвать. Увернуться трупоед не успел, хотя, должно быть, хотел. Уйти от него пируэтом было легко, также, как и поймать тварь на косой удар снизу, в фехтовальной науке именуемый синистром. Два других гуля, оторвавшись от созерцания, и Роб был готов поклясться, что философского, трупов, бросились к нему, расходясь в стороны, как опытная боевая двойка, пусть даже управлял ими инстинкт: окружить на открытом месте, где негде спрятаться. Судьба сородича их не интересовала.
Солдаты, не вмешиваясь в бой лэрда, продолжали обшаривать деревню, всё более коротко и зло отмечая новые находки. Тела. Тела. Снова. Тут успели схватить меч. Здесь дом выгорел до костей. Убитые люди. Мёртвые животные прямо в стойлах и домах. Неожиданный выкрик раздался, как раз когда гуль, который заходил справа, рванулся вперёд, норовя зацепить бедро.
- Эй, тут женщина живая! Шевельнулась! Сейчас...
- Не трогать! - Только и успел рявкнуть Роб, бросившись, в свою очередь, на гуля и располосовывая его наискось, в ход с рывком. - Отойти!
Нежить из мертвецов получалась на удивление быстро порой. Особенно в таких местах, как эта деревня, окруженная древними холмами, у священного озера. Где даже сама смерть недоумевала, как погибли люди, явно опоздав к раздаче душ.
Последний гуль, самый мелкий, нерешительно приостановился, щеря клыки и порыкивая, а потом внезапно бросился мимо Роба, к сторону ворот - и гарнизонных солдат. И одновременно справа, от частокола, из полумрака, расцвеченного факелами, раздался крик, переливающийся изумлением и болью.
- Ах ты, сука драная! Кусается!
- Эй, ты чего?! - тот же солдат, которому Роб приказывал отойти, пятясь, не глядя по сторонам, показался в дверях - и оказался как раз на пути гуля.
Он даже успел всадить в нежить короткий меч, но гуль сбил с ног, навалился сверху и вгрызся так, что полетели звенья кольчуги. "Ta neart gaoith agam air." Нет, сила ветра сейчас была лишней. Нет нужды чародействовать там, где можно обойтись без магии, а всего лишь быстрым бегом, сильным пинком под ребра и мечом, воткнутым в тело. Гуль еще сопротивлялся, размахивал лапами, пытаясь зацепить руку, но лишь взвыл от боли, когда сломал когти о наруч. Ожог на этой же лапе Роб рассмотрел уже после, выдергивая меч и хмуро поглядывая на испачканный мерзкой слизью и мозгом твари сапог. Раздавить ногой череп гуля было несложно, гнилые кости разлетелись с хрустом, охотно, провалив ногу до самой земли. Из дома, откуда вышел бедолага-солдат, доносилась грязная ругань и звуки ударов. И из двух других - тоже.
- Горе-вояки, умертвие в доме убить не могут, - процедил под нос Роб, размышляя, где носит Флу и разведчиков, а затем добавил громко, перекрывая голосом шумы, - в клещи, в угол зажать! Бить в корпус и голову!
Больше гадостных фэа он ненавидел только некромагов и их творения. А в том, что здесь поработали именно они - или кто-то похожий - сомневаться не приходилось. Деревню, кажется, придется выжечь дотла, а весной отстроить новую. Ни колеблясь больше ни мгновения, Роб направился в ту избу, где обещали ожившую женщину. Внутри оказалось светло. Кто-то уронил факел прямо под колыбель, и та горела ярким, весёлым пламенем, озаряя сцену словно прямиком из ада. Один солдат сидел у стены, зажимая шею над воротником гамбезона. Между пальцами толчками била тёмная кровь, и мужчина явно еле-еле сохранял сознание. Второй яростно рубил и колол кинжалом прижатую к стене красивую светловолосую женщину. Лицо её, пустое, голодное, с покрытым кровью подбородком, каким-то чудом осталось неповреждённым, зато от белого ночного платья остались только алые ошмётки. И всё же она сопротивлялась, тянулась к мужчине рассечёнными до кости руками с длинными тонкими пальцами.
- Да сдохни!
- В голову бей, cù, - просветил его Роб, опускаясь к раненому и заменяя его руку своей. Обычный лекарь такую рану принялся бы промывать, зашивать и, скорее всего, потерял бы своего пациента. Минус один в гарнизоне, плюс один в райских кущах. Чувствуя под рукой пульсацию сердца - пульсацию жизни, Роб вздохнул и заговорил, глядя солдату в глаза.
- Однажды мы умрем, чтобы уйти в вечные селения, где ждут нас родные. Ведь смерти - нет, и нет боли. А с ними - и страха, - то, что скрепляли бы нитки, сшивала магия: дар целительства, что жил в глубинах души, там, где когда-то полыхал огонь. Звучали слова и слышал ли их солдат, Робу было неведомо, но зато на голос отзывались ткани, тянулись к руке - и друг к другу, срастаясь в рубец. Чуть ускорить рост волокон, заставить скорее кровь уплотниться там, где были разорваны сосуды, закрыть те канальцы, по которым от раны бежала боль... Когда он убрал руку, на шее солдата остался лишь розовый, горячий рубец. - Однажды мы все умрем. Но ты - не сейчас.
- Благодарю, лэрд, - просипел тот и попытался подняться, но ноги ещё не держали.
- Ха! - второй солдат, наконец, вогнал кинжал снизу, под подбородок женщине, по рукоять, и та с каким-то жалобным вздохом повалилась на пол. - Что это за херня такая?!
- Умертвия, - пожал плечами Роб, поднимая своего исцеленного, - не самое обычное дело, но и не редкость. В седле сможешь удержаться?
Солдата необходимо было вернуть в крепость - слишком слаб был от потери крови. И передать весточку Бадб, которая и без того знала все, зачастую - не зная. И стоило поторопиться в другие дома. Из михаилита мог получиться солдат, а вот из солдата михаилит - с трудом.
Снаружи пятеро солдат с руганью добивали мужчину, пригвоздив копьями к земле. Получалось плохо, пока какой-то здоровяк не махнул двуручной секирой. Да ещё пнул отрубленную голову подальше.
- Командир, - Флу возникла за спиной, словно соткавшись из дыма и сумрака. В отличие от приданных ей гарнизонных солдат, фэа даже не запыхалась. - На восток в бухточке борозды от тяжелых лодок, не рыбачьих. И несколько пустых крытых телег. Кто-то приставал к берегу, забрал кого-то или что-то и уплыл. Получается, не позднее, чем утром, потому что с тех пор снега не было.
- Mo sheacht mbeannacht ort, Флу, - задумчиво похвалил девочку Роб, поглядывая на кучу тел у причала, - братцы, добивайте все, что шевелится и готовьте костер. Все тела нужно сжечь, даже несчастного, которого подрал гуль.
Из домов пропали драгоценности, животные были мертвы, а люди почти не сопротивлялись своим убийцам. Или вовсе не сопротивлялись. Что им было нужно, кроме золота и серебра? И мертвяки... Способов поднять их было много, но почти все сводились к обездушиванию тела. Кому могло понадобиться столько душ? Роб недовольно повел плечами и направился к телам, с которых согнал гулей, кивком пригласив Флу следовать за ним.
- Странно всё, - Флу говорила из-за плеча, не обгоняя. Сзади доносился грохот, с которым солдаты, не колеблясь, начали собирать будущие костры, и фэа вынужденно повысила голос. - Будто кто-то просто выпил то, что составляет жизнь - и ушёл. Даже слоа не делают... так.
"Не такая" смерть глядела на них изумлённо, испуганно, смирённо, с яростью. Тех, кто успели выбраться из домов, кажется, гнали до причалов - но не дальше. Если жители и успели прихватить кого-то с собой на грань, неведомые враги унесли своих. Мужчины, женщины, старики, дети. Перешагнув тело немолодой расплывшейся женщины, в глазах которой застыл мучительный страх, Роб заметил краем глаза движение. Из груды тел медленно поднимался мальчик едва ли восьми лет в дорогой, вышитой густыми узорами рубашке.
- Как думаешь, Флу, - поинтересовался Роб, рассматривая мальчика и удивляясь собственной надежде на то, что он жив, что его сберегли тела умерших, - за частокол успел кто-то уйти?
Иногда под рукой очень не хватало арбалета. Всякий раз он зарекался обзавестись - и всякий раз забывал. А еще сейчас не хватало Девоны и всех восьмерых её щенков. Сочетание гончей и фэа-разведчицы было бы просто чертовским, а уж учитывая, что Флу вполне бы смогла ездить на собаке верхом... Роб подавил смешок и отрубил голову ребенку. Кажется, последнему из не-живых. По крайней мере, больше ни одно тело не пыталось шевелиться.
Фэа, прикрыв глаза, потянула носом воздух и пожала плечами.
- Здесь слишком много... пустоты. Но, возможно. Туда, - взмах руки обозначил направление в холмы, к озеру.


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Leomhann >>>
post #557, отправлено 19-07-2018, 8:04


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Со Спектром

В заснеженном лесу вокруг озера Мьюирхед Флу двигалась ничуть не медленнее, чем в джунглях Туата, но - молчала. Проводник на самом деле оказался не нужен, стоило выйти на след. Разве что фэа сокращала путь, срезая там, где нежить зачем-то делала петли или просто блуждала меж деревьев. Но цепочка была видна ясно, что давало и пищу для весьма неприятных размышлений. Вначале следы выглядели смазанными, словно идущий волочил ноги, но уже через час тёмные отпечатки в снегу стали гораздо более чёткими, уверенными. А затем - сменились на бег трусцой. Хотя направление тварь всё так же теряла, описывая порой широкие круги и снова возвращаясь на путь к берегу. Почему - стало понятно, когда они подошли ближе. Охотничья избушка, маленькая, покосившаяся, из потемневших брёвен, стояла здесь, сколько Роб себя помнил - как Роб. И обычно, ночевал здесь кто, или нет, дверь и ставни закрывали всегда - от зверей. Сейчас же она, несмотря на мороз, висела скособочившись, на одной петле. Внутри в печи пылал огонь, отбрасывая за порог странную сдвоенную тень.
Женщина, обнажённая, не считая обрывка платья на бёдрах, была красива суровой красотой горянки - с широкими плечами, высокой грудью, резко очерченными скулами, сильной челюстью. Гордость любого мужчины, которого с неё сталось бы учить и кулаком, и ножнами. И то, как она сидела на трупе неудачливого траппера, казалось издевательской пародией на любовь. Нежить прижималась к нему грудью, тёрлась, оглаживала руками, покусывала за плечи, с которых сполз тартан цветов Бойдов. Только после каждого укуса на коже оставалась рана. Небольшая, аккуратная, словно тварь каким-то образом помнила про приличия. Голова траппера безжизненно моталась - судя по всему, ему просто сломали шею, хотя мужчину не назвать было маленьким.
- Флу, посмотри через окна, что в доме происходит.
Нежить есть нежить, кем бы она ни была при жизни. Быть может, Роб даже видел эту женщину в деревне, втайне любуясь ловкими и плавными движениями. Может быть, даже помнил её имя. Важным это сейчас не было, как не было жалости к умертвию. А скорбь придет позже, когда несчастная будет гореть на одном костре с охотником. И лучше бы тем, кто сотворил это на землях Роберта Бойда из клана Бойд, не попадаться на пути никогда. Ни михаилит, ни лэрд, ни полководец не забудут этой ночи и этих людей, не забудут охваченную огнем деревню, которую проще было сжечь, чем очистить от скверны. Летом он отстроит новый Фэйрли, на другом берегу озера, а на пепелище расцветут маки. Но их не увидят эти люди, что полыхали на погребальных кострах, не украсит голову венком из них эта женщина, что даже сейчас была прекрасна. Роб вздохнул, опустил с плеча меч и пошел к нежити. Женщина вскинула голову резким, змеиным движением и поднялась, вытирая губы и подбородок совершенно человеческим жестом.
- Приятного аппетита, - вежливо пожелал ей Роб, не удержавшись от того, чтобы смальчишествовать, - замечательная ночь, правда?
Нежить склонила голову набок, прислушиваясь к звукам, которых явно не понимала. А потом, ощерившись, кинулась на Роба длинными, плавными прыжками. Любоваться тем, как во время бега колыхались несдерживаемые ничем перси, как развевались волосы и согласно работали ноги, было недосуг. Не хотелось, прямо скажем, хотя иной, должно быть, поглазел. Тот же Брайнс, к примеру. Припомнив, как торговец пялился на полуобнаженную Немайн, Роб хмыкнул и ринулся навстречу. Братья Горации, как известно, применяли три метода: атаковать, когда противник атакует, убегать, когда противник атакует и убегая - атаковать, в уже известном случае. Те еще паяцы, должно быть, были эти римляне. Но тактика их иногда работала. Особенно с умертвиями. С людьми - реже, для этого человек должен был быть либо азартен, чтобы увлечься боем, либо пустоголов, как нежить. Впрочем, эта покойница была вдобавок и увертливой, успела поднырнуть, уйти в сторону, да еще и руку с мечом перехватить - за наруч и гарду. Мерзко, сладковато запахло паленой плотью, жареной человечиной, что, кажется, смутило только Роба. Силушки и выносливости у мертвячки было, как у ярморочного силача, вдобавок она отчаянно дергала гарду, пытаясь вырвать меч. "Ta neart gaillinn agam air". Но к чему ему сейчас сила шторма, разве похож этот резкий, отточенный обучением и трактом, рывок меча вниз с подбивом ноги нежити на порыв ветра? И удар на противоходе, почти располовинивший женщину? Черт их знает, на что это было похоже, в бою Роб не искал поэтики созвучий предсмертных хрипов, брызог крови и блеска стали. Не размышлял о красоте окровавленного снега ("Зеркало, зеркало на стене...") Особенно сейчас не размышлял, когда покойница, падая, успела располосовать голенище сапога и ногу - через штанину и чулки.
- Téigh i dtigh diabhail! - Высказался Роб, отрубая ей голову. И лишь потом позволил себе сесть на снег, осматривая раны, неглубокие, но грязные - еще шрамы в копилку. Он оглядел убитую сначала неведомым врагом, а потом им самим женщину, и вздохнул. Скорбеть придется после, в замке, распив с солдатами бочонок виски, что хранился в подвале. А сейчас необходимо было дать погребение несчастным. Хотя бы огненное.


--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #558, отправлено 19-07-2018, 8:04


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

с Леокатой

Ночь на 1 февраля, Портенкросс

Скорби, меж тем, не получалось и при распитии. Несмотря на то, что у солдат, должно быть, имелась в Фэйрли и родня, и друзья, гарнизон отнёсся к потере деревни как к военным потерям. И скорее горел желанием повстречаться с теми, кто воюет - вот так. Очень хотел. И павших поминали как солдат - выпивкой, песнями и весельем, отгонявшим смерть.
- Да что ты, малявка, понимаешь в настоящих мечах! И не поднимешь, небось!
Джек Скарроу, приблудившийся когда-то ветеран шотландских войн с другой стороны, а теперь - сержант под знаменем Бойдов, взлохматил шевелюру Флу, вызвав возмущённый вопль. Феечку гарнизонные солдаты приняли не сразу, но прочно. У большинства были собственные дети, так что Флу успешно сходила за приёмную дочь полка. Гарнизона. И заодно, как ни странно, за некий деревенский талисман. Чего именно - Роб так и не выяснил, зато услышал занимательную историю о том, как фея, не стесняясь взглядов, с удовольствием пила молоко из выставленных на улицу мисочек. Каким образом в душах людей это трансформировалось в приятие - оставалось только гадать. Возможно, молоко с лёгкой руки местных женщин стало мостиком. Пьёт - значит, почти своя. Не тронет. Выпивку, впрочем, ей не предлагали - по общему молчаливому сговору.
Флубудифлуба с возмущённым фырканьем схватила поданный с поклоном клеймор и, утвердившись на ногах, ударила с плеча так, что свистнул воздух. К сожалению, весила она меньше сержанта раза в два, если не три, и замах увёл фэа на бабочку следом за мечом. Два неуверенных шага закончились вздохом от удара о стену, но уголок всё равно взорвался одобрительными криками, сдобренными старым, выдержанным в сухих подвалах виски, и стуком кружек по общему столу.
- Ладно, убедила! Будешь настоящим горцем! Откормить только...
Рядом Баллард - соответствующий имени немолодой, сухой как щепка солдат, вещал, качая головой:
- И двигается, значит, как молния какая-то. Не знаю уж, где так наловчился, но дьявол меня забери, если наш лэрд кому в бою уступит. Нежить эту порезал в два движения, а то в одно, пока мы копьями тыкали-то.
- Михаилитская выучка, - не без зависти добавил Томакхэн Маккой, у которого отродясь не было не только близнеца, а и брата - зато имелось пять сестёр одна другой красивее - и вреднее. Поговаривали, что именно из-за того, что они сдружились с его женой, Томакхэн предпочитал жить в замке, а не в собственном доме. Хотя бы иногда. - Наши-то послабее будут, пожалуй. Сына в науку отдал бы, да мал ещё...
- От таких-то херней людей беречь, - поддержал кто-то, чьего лица Роб не видел, а по голосу не узнавал. - Как танцует...
- Хорошие у нас люди, - негромко заметила Бадб, улыбаясь тем, кого узнала лишь несколько дней назад. Хотя, что для всеведущей было время?
- Хорошие.
С очевидным соглашаться было просто, особенно, когда виски неожиданно оказался крепче, чем мог бы, а Роб опрометчиво залпом осушил кружку и лишь потом вспомнил, что с утра не ел ничего. Та часть души, в которой жило целительство, попыталась возмутиться таким поступком, но телу почти сразу стало тепло и чуть весело. Следующие пара кружек только убедили его в этом, и целитель со вздохом отступил, готовясь сражаться с похмельем на утро. Для самого Роба в тризне нужды не было - обычная ночь михаилита, разве что платить за упокоение гулей и мертвяков было некому. Хотя... Роб покосился на неистовую, будто впервые заметив точеную шею и горделиво развернутые плечи, изящные руки и то, как высокая грудь приподнимает ткань платья, как подол обрисовывает колени и... Неспешно отвел взгляд, который, несомненно, заметили все. Фэйрли, должно быть, еще догорало - вместе с жителями, животными и домами, оставляя еще один уголек в душе, частичку тьмы среди прочих. Завтра в деревне разберут пепелище и похоронят все найденные кости. А сегодня живые провожали мертвых, хоть Роб и не был уверен, что души их обретут покой.
- И наручи хорошие, - слегка нетрезво и не о том продолжил он, - удар когтей выдержали.
Наручи, как и остальной доспех, лежали наверху, в спальне. Вместе с драными, почти новыми, но уже разношенными сапогами. Должно быть, теряет мастерство, коль уж вторые сапоги за две недели меняет. Роб снова приложился к кружке, поминая еще и обувь, вкупе с тамплиером и Дугласом. То, что после этого он привлек к себе неистовую, чтобы крепко поцеловать, иначе, как хмелем и не объяснить было. Ну, и толикой благодарности, разумеется. И самую чуть - трезвым размышлением о том, что солдаты должны видеть лэрда и свою госпожу в полном согласии.
Судя по одобрительным воплям, гарнизон оценил - так, что богиня чуть вздрогнула. И возмущённо фыркнула сквозь улыбку.
- Что я тебе, деревенский кузнец?! Ещё не родились те когти, которые бы... ну, я таких не видела. Хочешь ещё латные сапоги? По бёдра? А то откусят же рано или поздно, а безногим ты станешь и вовсе невыносим.
Роб вздрогнул, представив, с каким грохотом будет ходить, и как этому будет радоваться нежить, слыша его за милю. И поспешно потянул к себе ломоть ветчины, подстегивая ею отрезвление... отрезвение? Вступая на тропу трезвости. Звучало пафосно, но ничего лучшего он пока придумать не мог, а с Бадб станется заковать его в броню полностью, пользуясь опьянением.
- Не хочу, mo leannan, - отказался он, - благодарю за заботу. Подумаешь, буду хромать на деревянной ноге, зато с лихим и героическим видом!
- Двенадцать келпей на сундук мертвеца
Хэй-хо - и бочонок виски! - со странной улыбкой, непонятно напела Бадб и прислонилась к плечу. - Верю. Без малейшего сомнения. Знаешь, сорок дней назад будущие взвихрились пургой, путались, распрямлялись вновь. Словно вместо одного бесконечного древа стало много, а потом снова - одно. И я - я Бадб Ката! Я - проводник! - не знаю, почему так и зачем. Но, наверное, это не важно.
Сорок дней назад Роб радовался тому, что сердце заболело не на тракте, а в резиденции, не мог помыслить, что ему подарят молодость и все завертится с пугающей, но и радующей скоростью. В которой, возможно, были виноваты все эти завихрения, о которых говорила неистовая. К сожалению - и к счастью - Роб ничего не понимал в пророчествах и будущих, а потому лишь повел плечом, укладывая голову Бадб так, чтобы ей было удобнее.
- Cорок дней назад мне было важно то, что не важно сейчас, - задумчиво ответил он, отодвигая от себя кружку с виски, - и наоборот. Я не думал о renaissance, о преисподней и Брайнсе, не беспокоился так о Раймоне и Джерри. Не размышлял, что делать с этим Ричардом Фицаланом. Не выводил полк из Туата и не был убит Старшей. Не помышлял о служении тебе, mo chreach-ruadh.
Роб замолчал, вспомнив то полное нежности "Во имя Бадб", с которым закалывал чужим кинжалом Кейт Симс. Тростник клялся в вечной и безграничной верности, не задумываясь, с обожанием глядя на госпожу. Бежал по кровавой дороге уже не Fuar a'Ghaoth, еще не Роб. Но о клятве помнил - всю жизнь. Не желая возвращать ярмо на шею, все же - служил, посвящая достойные жертвы неистовой. Продлевая ей существование, подкармливая. Наблюдая за ней издалека, отмечая её присутствие в мире - и прогоняя каждый раз, как она посещала его. Снова мельком глянув на оковы, он на мгновение задумался, не попросить ли свободу. Освобождая его, Бадб не потеряла бы ничего - брачные узы держали его крепче присяги. Но - отказался от этой мысли. Не только потому, что демонстрировал их, уговаривая примкнуть к рядам последователей, не от того, что спасался ими от всевозможных чаровниц. Нельзя было отнимать у неистовой эту победу.
- Не тосковал по тебе, - продолжил Роб, обманывая самого себя, но и говоря правду, ведь сейчас он воистину жил от визита до визита, - забыл, что такое твоё неистовство в бою, когда кровь стучит в висках, а тело движется так быстро, что мысль не поспевает за ним.
Но зато - не мог забыть Розали. Впрочем, помнил он ее и сейчас, но уже иначе - с тихой скорбью, что смягчает душу. Роб вздохнул и сказал то, что прозвучало, как признание в любви - в мыслях и вслух:
- Что бы не произошло сорок дней назад, я не жалею ни о единой минуте последних пары недель. Ни о клятве, ни о браке. Да и... так уж я невыносим?
В дальнем углу, где затеяли игру в метание ножей, поднялся радостный гомон, в котором почти утонул вздох богини.
- Нет. Определённо нет.


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Leomhann >>>
post #559, отправлено 19-07-2018, 8:04


леди серебряных туманов
******

Сообщений: 1332
Откуда: Нидзеладзе-гоу
Пол: женский

туманов развеяно: 131

Со Спектром

3 февраля 1535 г. Портенкросс.

Первая мысль после пробуждения и нащупывания рядом неистовой, была о том, что к этому, пожалуй, Роб привык бы легко и с огромным удовольствием. Без труда бы привык, предоставь ему Бадб такую возможность. Но - увы. Дни покоя и мирных семейных пасторалей были коротки - и не для них. Ему нужно было возвращаться в резиденцию, ей - в Туата. Его снова ждали тракт, михаилиты и нежить, её - стихии и пути, смертные и бессмертные. Не удержавшись от того, чтобы поцеловать Бадб, он сладко, по-кошачьи, потянулся и подошел к окну, распахивая створки ставень, с наслаждением вдыхая морской, холодный воздух - ветер странствий. Улыбнувшись напыщенности мыслей, потянул темно-зеленую рубаху, кажется, ту же самую, что надевала неистовая для явления к брату Эммы. Ричард Фицалан упорно воспринимался именно как жестокий брат невестки, иначе на него Роб и посмотреть-то не мог. Хотя не мог не признать, что есть в них что-то общее, в этих Фицаланах. Упорство? Жёсткость? Отчаявшись сравнить несравнимых, Роб вздохнул, глядя туда, где все еще дымился Фэйрли, пережитый, оплаканный и забытый - до времени. Пожалуй, стоило бы привлечь к охране берегов пиратов, но... Пока Роберт Джордан не вернется в Шотландию - об этом не стоило и думать. И без того, пятитысячный полк в маленьком Портенкроссе привлечет слишком много внимания. И было еще одно дело, требующее внимания.
- Mo leannan, - позвал он, выуживая из корзины на подоконнике одну из тех груш, что купил в Бермондси, - что ты думаешь о маленьком Жаке? Сыне той недожрицы, что я... Быть может, нам забрать его в Портенкросс?
- По некоторым причинам я бы предпочла мир за разрывом, - Бадб неслышно встала - оказалась - рядом, глядя на дымы. Пахнуло жаром. - Но ты прав. Здесь ему будет лучше. Проще. Скоро... я думаю, что через несколько дней, мне понадобится в Эссекс, а оттуда - в Лондон. Медленно и неспешно.
Эссекс и Ворон, почти наверняка сбежавший из-под венца. Резиденция - и капитул, воспитанники, бумаги...
- Мне нужно и в Эссекс, и в резиденцию, и в Туата, - задумчиво проговорил Роб, - и... что будет в Эссексе?
Богиня глянула на него искоса и ухмыльнулась.
- Всё очень неопределённо. Некоторые стены мешают видеть, но, кажется, твой сын расширит гарем из послушниц. Придётся представлять их ко двору, а то что они, как незнатные.
Роб со смешком привлек к себе богиню, обхватив за талию. А ведь Раймон говорил, что больше не будет воровать монашек. Впрочем, Фламберг всегда был сентиментален и наверняка спасал очередную девицу от драконицы-настоятельницы.
- Хотя бы кому-то гарем дозволяется, - сокрушенно посетовал он небу за окном. - Послушницы, трепетные и робкие... Наверняка - покладистые.
Триста жен рождают мечты о таинственной, непознанной и заставляют приобрести триста первую. Поддразнивая Бадб, Роб и в самом деле слегка тосковал по тем временам, когда не надо было взвешивать каждую улыбку хорошенькой барышне. Он вообще устал от божественного настолько, что мечтал об обычном, рутинном: о тракте и снеге в лицо, паре-тройке лесавок, чудящих воспитанниках, которых полагалось называть братьями Ордена, но почему-то упрямо не получалось. Грезил мимолетной улыбкой подавальщицы в трактире, интересными людьми, и даже не отказался бы от очередной кровавой бани с культистами, как в Билберри. Но вместо этого собирался отправиться в Туата, искать focáil Бевана, которому шило в заднице мешало сидеть на месте спокойно, также, как и ему самому. А еще взамен обычной жизни михаилита, которую он так любил, ему предлагалось схлестнуться с преисподней и чужими богами, приспособить к жизни в изменившемся мире пятитысячный полк, и не попасть под жертвенный нож к - подумать только! - Брайнсу. От этого хотелось опуститься на четвереньки и выть по-волчьи, бегая кругами. К сожалению, те времена, когда Роб мог себе позволить подобное, прошли давно. Герои не воют на луну, не отправляют посыльных за загулявшим командиром засадного полка и одной левой повергают к ногам своей госпожи адские легионы. Но, черт побери, как же Роб не хотел быть героем! Проклятье, да его прошлое имя сохранилось лишь в мифах, что помнили дети не ушедших в Туата воинов! В конце концов, подвергаться смерти для того, чтобы жить в истории, – значит заплатить жизнью за каплю чернил.


--------------------
Когда-нибудь я придумаю такую же пафосную подпись, как у всех.

Организую дуэли. Быстро, качественно, бесплатно. Оптовым покупателям скидки.


Настоящий демон Максвелла © ORTъ
Amethyst Fatale © Момус
Львёнок © Ариэль
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
Spectre28 >>>
post #560, отправлено 19-07-2018, 8:05


Рыцарь в сияющей футболке
*******
Администратор
Сообщений: 3950
Откуда: Таллинн
Пол: мужской

футболки: 826
Наград: 7

Леоката, всецело и исключительно

5 февраля 1535 г. Резиденция.

В Туата Роб собирался, наплевав на обычаи и правила. Нельзя в доспехе? Ха! По крайней мере, если эти чертовы великаны, за которыми пошел Беван, растопчут, будет не так обидно. Хотя, безусловно, больно. Запрещены припасы и алкоголь извне? Наплевать! В чем прелесть быть консортом богини и не пользоваться привилегиями? Не нарушать запреты? И все же, звать Бадб он не спешил, хотя все уже было готово. И даже ложь для капитула состряпана - нужда повидать жену в лондонском доме влекла почти также сильно, как дорога в Эссекс, к Ворону. Медлил Роб, глядя на обилие писем в корзине, требующих прочтения и ответа, прислушиваясь к гомону воспитанников, рассматривая распятье на стене, которое держал для набожных посетителей. Старичье... Любитель комфорта и шотландский кобелина... О нет, m 'inntinn, откобелировался и отлюбил этот самый комфорт, кажется. Даже помыслов о побеге не было уже - неистовая приучала к себе, подманивая лаской и заботой, сладкой негой и страстью укорачивала поводок. И Роб покорно придвигался все ближе и ближе, вздыхая об утраченной свободе, но уже как-то лениво, свыкаясь и смиряясь.
Первый, горячий укол-ожог в сердце он привычно пропустил, не обратил внимание, продолжая разглаживать измятый свиток. Ко второму уже прислушался, призадумавшись о том, с чего бы разболеться, если ему теперь всего-то тридцать пять, а выглядит - и того моложе. И... Третьего укола не было - лишь боль, скручивающая, лишающая разума. Роб поднял руку, побелевшую с посиневшими ногтями, отрешенно отметив, что она двоится. Остатков сознания хватило лишь на призыв Бадб.

Бадб, ты Ворона Сражения, я обращаюсь к твоему имени,
И к имени Немайн, и к имени Фи,
И к именам всех духов красных владений,
Оградите меня в грядущем сражении,
Оградите меня в грядущем сражении,
Когда рот должен быть закрыт,
Когда глаз должен быть закрыт,
Когда дыхание должно застыть,
Когда сердце должно прекратить биться,
Когда сердце должно прекратить биться.
Когда я поставлю свою ногу на борт ладьи
Которая заберет меня к дальнему берегу,
O Немайн, жрица Авалона, огради мой дух,
O славная Фи, упокой мою голову на своих коленях.
O Бадб, дочь мудрости, веди ремесло моего духа!


Бадб всё не было. И тела не было - оно сидело в кресле с самым безмятежным видом, точно во сне. Роб прикоснулся к собственным плечам, тронул волосы и пожал плечами - рука проваливалась не только сквозь себя, а и сквозь кресло. Но почему - так? После смерти он принадлежал неистовой - и должен был уйти к ней во плоти. А если в замок, то где магистры? Подивившись собственному спокойствию, а потом тому, что еще может удивляться, Роб повернулся, оглядывая кабинет, и понял, что стены нет. Там, где должен был быть книжный шкаф, простиралась долина, объятая огнем и ужасом, наполненная криками и стонами. Каменный пол резиденции плавно переходил в красноватую, растрескавшуюся почву. Пожалуй, именно так и представлял себе Роб врата в преисподнюю. Он снова оглянулся на себя - дыхание едва заметно поднимало грудь, целитель отчаянно сражался с чужой, жестокой, черной рукой, сжимающей сердце, которую Роб сейчас видел - и не видел. И которую даже не мог отбросить. Вступать в Ад было нельзя, ждать - бессмысленно, никто из богинь не смог бы попасть в резиденцию без призыва или приглашения. Примыкать к магистрам - рано. Заметавшись по комнате в безысходности, на ходу проскакивая через мебель, он, наконец, осуществил свою давнюю мечту - завыл. Вой, к сожалению, никто не услышал, зато стало как-то легче. Проще. Не взирая даже на то, что сквозь стены кабинета он пройти не мог - все еще держало тело. Пришлось вздохнуть - отчего судорожно вздохнул и сидящий в кресле, и опуститься на пол рядом. Добровольно в преисподнюю Роб идти не собирался. Даже ради зыбких теней там, ради Розали, что манила, глядя с болью и отчаяньем, протягивала руки к нему.

Когда бы я с рыжей ведьмой
В обнимку по небу мчался,
То голос мой звонкой медью
Над селами раздавался,
Пугая селянок старых
И кметов кряжистых ночью,
А юных сзывая даром
На праздник взглянуть воочью.
И в небе паря, как птица,
Прелестницу веселя,
Я тенькал бы ей синицей,
Выписывая кренделя.
И, врезавшись в чей-то ясень,
Врезался бы с ходу в диспут,
Латынью – ну пень же ясен –
Редуты беря на приступ.
Потом в хороводе-трикселе
Ликуя, Белтейн встречал бы
С веселою ведьмой в танце,
С мечтою – моей печалью...


Ад у каждого свой. Робу он обернулся одиночеством, стылым и напряженным, созерцанием того, как прогорает свеча, как сдается целитель, старыми, полузабытыми песнями. И не сказать, что ощущение было незнакомым - он всегда был один, всегда сражался за себя сам, цеплялся за жизнь, запирая душу на ключ. А если ты заперт изнутри, то как можно попасть в самого себя? Разве может вернуться к себе гневный? Пораженный страхами и тревогами? Вечно сражающийся с собой? Ад - это ты сам, единственный на свете, в котором другие - вымысел. И некуда бежать. И неоткуда тоже. Есть лишь ты и место, где ничто ни с чем не связано. Роб снова вздохнул, подумав, что божественные создания и люди - не такие уж разные: держат мир в своих руках, чтобы он не канул в небытие, не затуманился, не ускользнул. Несмотря на то, что мир, полный смутных надежд, порой напоминает преисподнюю. Хмыкнув, он встал на ноги, попутно отметив, что сквозь пол тоже не проваливается. Повел плечами, и шагнул к собственному телу. Он не был Фи, чтобы отбросить существующую - и нет, руку. Не был Эммой, чтобы проложить себе путь. Он был всего лишь Робом Бойдом, человеком, который не хотел умирать.


--------------------
счастье есть :)
Скопировать выделенный текст в форму быстрого ответа +Перейти в начало страницы
5 чел. читают эту тему (5 Гостей и 0 Скрытых Пользователей)
0 Пользователей:

Ответить | Бросить кубики | Опции | Новая тема
 

rpg-zone.ru

Защита авторских прав
Использование материалов форума Prikl.ru возможно только с письменного разрешения правообладателей. В противном случае любое копирование материалов сайта (даже с установленной ссылкой на оригинал) является нарушением законодательства Российской Федерации об авторском праве и смежных правах и может повлечь за собой судебное преследование в соответствии с законодательством Российской Федерации. Для связи с правообладателями обращайтесь к администрации форума.
Текстовая версия Сейчас: 28-03-2024, 15:32
© 2003-2018 Dragonlance.ru, Прикл.ру.   Администраторы сайта: Spectre28, Crystal, Путник (технические вопросы) .