Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Leomhann >>>]

- В тысяча тридцать пятом. А до того - в пятьсот тридцать пятом. А до того... а до того там была деревушка под названием Беннабург и сколько раз он туда приходил - не известно.
Тепло её тела было уже привычно. Дик откинулся в кресле, чтобы прижаться к руке Хизер - и тихо вздохнул. Хорошо, что у него не было дочерей. Плохо, что младшей в роду получалась Эмма. Но Греев было много, и авось страшилище из баек удовольствуется кем-то из боковых ветвей древа.
Когда дверь скрипнула снова, Дик не отстранился. Не потому, что хотел сделать Риссе больно. Просто потому что - не хотел.
Но, всё-таки, встал, нежно коснувшись плеча Хи. И подошел к жене.
Удар был несильным, но Рисса откатилась от него к стене, взметнув ворох юбок. Падала она молча, знала, что ни крики, ни мольбы о пощаде Дик не слышит. Вскрикнула Кларисса лишь раз, когда он намотал растрепавшиеся волосы на кулак, поднимая её на ноги.
- Вы, миледи, очень огорчили меня, - задумчиво сообщил Дик, глядя в красивое, нежное лицо жены, искаженное страхом. - Неужели так было невтерпёж, что даже развода не дождалась? Или он вас принудил? Ну же, Рисса, скажите, что это было насилие, дайте повод его убить.
- После вас, Дик, - Кларисса вцепилась в руку так, что и Айме бы позавидовала, - насилия не существует на божьем свете. Не бейте меня. Я понесла.
За спиной то ли охнула, то ли фыркнула Хи. Впрочем, Дик не прислушивался, вглядываясь в Клариссы.
- Позвольте вам не поверить, Рисса.
Но, несомненно, она не врала. Дик узнавал и припухшие губы, и едва заметную сыпь на лбу, и сонный взгляд. Он нехотя разжал кулак, позволяя жене упасть на пол, и нехотя задал самый дурацкий на свете вопрос, поскольку ответ был очевиден.
- От кого?
- От вас.
- Врать при дворе вы научились хорошо, но это вряд ли прилично католичке, Рисса. От кого?
Пощечины ребенку в утробе не вредили. А если и так, то Дику было наплевать. Дитя не могло быть его, а значит, Кларисса не заслуживала снисхождения.
- От вас.
Рисса прижала ладони к горящим щекам, испуганно заглядывая в глаза. И Дик устало опустился в кресло, подтягивая к себе Хизер. С нею было спокойнее.
- Никогда не думал, что такое может приключиться со мной, - задумчиво пожаловался он Хи. - Миледи так клялась в верности, так просила о другом шансе, что поневоле поверить пришлось. А теперь... родит рыженького - и радуйся, Дик Фицалан наследничку.
А радоваться он не мог. Пока Рисса не родит или не скинет плод, их не разведут. Но ведь были травы, которые могли бы этому поспособствовать. Дик вздохнул, жалея, что рядом нет Эммы. Кому, как не монастырской травнице знать, как изгонять плод?..
Только бывшей шлюхе. Осененный догадкой, он глянул на Хизер.

[F_Ae >>>]

- Ирисы с корой ивы, дикой морковью, бузиной, бычьей желчью и рутой, и чем скорее, тем лучше, - просветила девушка и выпрямилась, кутая плечи в шаль. - Я буду у себя. Дурак-слуга наверняка так и не натопил, как следует... распустились они тут.
Проходя мимо Клариссы, Хизер помедлила, расправила юбку и улыбнулась.
- Ещё, конечно, можно поставить туда пиявок, или влить настой можжевельника, покрепче. Но проще всего взять длинную спицу.
Проводив её взглядом, Дик устало кивнул Риссе на свободное кресло.
- Садись.
Теперь, когда чуть отступили первые боль и изумление, он смог думать. Ребёнок мог быть и его. К тому же, Бадб вряд ли бы одобрила илота, убившего нерожденное дитя, даже если оно зачато от Дакра. И Хи... Хи он обидел вопросом, предлагая разделить ответственность.
А потому выходило, что Риссе - рожать. Дику - принимать бастарда, благо, что теперь хватало достатка прокормить и этого... воспитанника. Развод - ждал, но с такой жизнью, Дик мог ни разу не встретиться с Клариссой за все девять месяцев.
- Рожай, - уронил он, нахмурившись. - Пальцем не трону больше, клянусь. Если окажется мой - признаю. Нет - приму, как воспитанника. После разведемся. Получишь этот особняк отступными. И, Рисса, завяжи уже юбки между ног. Хватит скакать с кола на кол, как сороке. Сбереги остатки чести, иначе не получишь ничего. Напротив, отправлю в ирландский монастырь. Ступай. Тебе нужно больше отдыхать.
- Двор?
Кларисса не села, но глядела почти благодарно.
- Оставайтесь.
Итак, Рисса оказалась честолюбива. Двор, лорд Грейсток, любовницей которого была госпожа Айме... Наверное, Клариссу-упырицу убить будет потом сложнее, но и проще.
Когда за Риссой закрылась дверь, Дик откинулся в кресле. Задумчиво глянул на кувшин венецианского стекла, полный бренди. И мотнул головой. Спиваться, уподобляясь отцу, не годилось.
К Хи Дик теперь пойти не мог, мысли о детях и жёнах - не лучшая мелодия к близости. Сама она не спустится.
Спать не хотелось, да и как заснуть, когда король - придурок, отнимающий Хизер, архиепископ видит сквозь повязки на руках и очень интересуется увиденным, а нелюбимая, но всё-таки жена - беременна от другого, да еще и хочет в упырицы податься?
Но при этом было удивительно тепло, будто не убив Клариссу вместе с ребенком, Дик сделал что-то хорошее.
Будто этот чужой ребенок хоть чуть, но отогнал тень отца.
С этой мыслью, он поднялся на ноги, неспешно направляясь к лестнице. Там, наверху мёрзла Хи в плохо натопленных покоях.

[Leomhann >>>]

Маленькая, хрупкая, но удивительно сильная Хизер. Дик прижимал её к себе с благодарностью, прислушиваясь к дыханию. Горечью отдавало осознание - рядом с ним все носят маски, даже она, этот нежный, боязливый цветочек вереска. Но горечь лишь придавала пикантности, а надежда, что у неё еще будет время поверить и довериться - окрыляла.
Наверное, Клеменция Венгерская, королева, сумевшая пробудить в своем муже мужчину, была такой же - сладкой, шелковисто-атласной, боязливо-трепетной. Вот только подумал об этом Дик сейчас, когда страсти утихомирились, и хотелось только спать, не выпуская из рук эту девочку. А тогда он успевал лишь удивляться собственной терпеливости, своему желанию вознести её к облакам и дождю, подарить тепло и прогнать одиночество. Подумать о жёнах и детях, о королях и священниках, о хозяевах и об илотах можно было и утром.
А пока для мыслей времени и места не было. В извечной схватке - танце, в слиянии двух начал Дик постигал себя, понимал мироздание, открывшееся ему в Балсаме.
Обретал Зеркало. Осознавал действительность и потустороннее, отражая миры и их изнанку. Все в мире оплетено видимыми и невидимыми связями - узнавал он; все является отражением чего-то, следствием или причиной. А отражение - противоречиво, оно находится на границе между мирами и связью отражения и отражаемого. И лишь свет даёт ему жизнь, ибо без сияния нет ничего. Но ведь и свет бывал разный. Прикасаясь к гладкой, теплой коже Хизер, тускло отливающей золотом в свете камина, Дик понимал - светочем, Луной, может стать любая, хоть зеркало и живо, пока живёт феникс. Ведь не зря медиумы глядели в чашу с водой, чтобы говорить с духами. Не зря дар Хи проснулся рядом с ним, развиваясь так быстро, что это пугало. Для Зеркала не было смерти, лишь бесконечная череда рождений в мирах, тонущих в отражениях.
И в острый миг наслаждения, притронувшись к пугливому телу, наполнившись до краев её голосом, Дик постиг, что отныне без этой девушки ему не жить. Она проникала в него каждым касанием, каждым объятием, вливалась, вползала ящерицей, змеей, тоской, болью, восторгом, истомой. Наутро он станет снова для всех лордом, жестокосердным повелителем без милосердия и жалости, и только ей дано видеть его иным.
И Дик устало обрадовался этому открытию, глядя на спящую Хизер, бормоча над спящей, точно колыбельную, из заморского Юнуса Эмре:
- Станем мы оба идущими по одному пути,
Приди, о сердце, пойдем к другу.
Станем мы оба людьми одной судьбы,
Приди, о сердце, пойдем к другу.
Не разлучимся мы с тобой,
Приди, о сердце, пойдем к другу.

[Хельга >>>]

Здесь и далее - с Мастерами.

Джеймс Клайвелл

26 марта 1535 г.

Персефона Паркинсон под темной вуалью могла подождать своего часа. Говорили, что она уже готова родить, но кого и как родит несостоявшаяся невеста, которую Джеймс никогда не считал таковой - не волновало. В Бермондси пахло тревогой, и этот предгрозовой запах поднимал бы волосы на руках, останься они после арены. Приходилось нервно приглаживать бороду, мимоходом потирая шрамы и теребя серьгу. Черт его знает, что обещало это чувство, но все эти дни Джеймс спал плохо, был зол и старательно уговаривал себя не тревожиться. Не получалось. Обещание беды читал он в мостовых, окнах и стенах, во взглядах горожан, в шлемах стражи и в опустевшей управе, где не хватало Скрайба, по которому Джеймс тосковал.
Даже в Лондон ехать не хотелось - страшно было оставлять городок, хоть и уходило время, отпущенное на охоту. По чести сказать, Джеймс не смог бы привести Рочфорда в ассизы, да и кто будет судить королевского зятя? И дело это представлялось пагубным и для карьеры, и для жизни. А значит - и для семьи. В которой очень быстро могло случиться пополнение - предчувствие и невозможность предотвратить неосознаваемую беду выплеснулось в выплату супружеского долга, которого накопилось уже немало. Не то, чтобы Джеймс был против, но мысль сделать Мэри наживкой становилась всё более отвратительной для него.
Сегодня он собирался в Гленголл, надеясь по пути навестить Вальтера.
- Два платья, - командовал Джеймс Мэри. - Вниз - шерстяное, на него - кольчугу. Сверху - обычное. Пелерина. Плащ. Попрыгай, не звенит ли? Бесси! Собирайся, навестишь Артура!
Пока михаилиты благоволили Клайвеллам, следовало этим пользоваться. В конце концов, чутье Джеймса подводило редко, а дочь у него была одна.
- Боже мой, сын мой, отчего такие шум и спешка?
Миссис Элизабет, одетая по-весеннему, а потому без обычной своей шали, возникла в дверях комнаты, с неодобрением глядя на Мэри, раздобревшую в кольчуге.
- Ваша жена и в самом деле слишком тоща, чтобы понести, но двумя платьями это не исправить, сынок.
- Может, мне стоит больше есть?.. - с некоторым сомнением негромко заметила Мэри.
- Как обычно, не происходит ровным счетом ничего, матушка, - пожал плечами Джеймс, пропуская мимо ушей уже привычные уколы миссис Элизабет. - Собираемся прогуляться в Форрест-Хилл, на улице свежо, а если Мэри будет простывать, то ваша мечта о внуках так и не исполнится. Мэри, ты похожа на тех спартанок, что демонстрировали совершенство человеческого тела. А у них, замечу, не было проблем с детьми. Эвон, даже с обрывов сбрасывали лишних. Ну же, Бесси, собирайся быстрее!
Больше всего на свете хотелось бегать кругами, вопрошая у самого себя, какого черта происходит? Но нужно было держать лицо мужа, отца, сына, главы семьи и, заодно, законника.

[Leomhann >>>]

Лондон, пара часов спустя.

Шлюха из Мэри получилась плохая - на вкус мужа. Зато слишком хорошая - с точки зрения констебля. Среди девочек с Дубовой она выглядела как нежная, свежая фиалка среди увядших ромашек. Джеймс упёрся ногами и плечом в узком переулочке, из которого видел и жену, и девочек, и тех, кто к ним подходил, перегородив собой весь проулок.
Вальтера в его домике он не обнаружил, а со слов соседей понял - Марико умерла от лихорадки. Зато Ю, неизменно вежливая и ядовитая, согласилась если не помочь, то хотя бы не мешать. Потому-то и приняли Мэри шлюхи, будто она была одной из них.
Облаве Джеймс не радовался, томимый всё тем же предвкушением беды, приглушившим даже азарт. Привкус несчастья накатывал холодными волнами, щипал язык, делал равнодушным ко всему.
- Надеюсь, за пару часов они ничего не выкинут, - обратился он к Хантеру, которому приходилось изображать из себя наседку веселой девочки Мэрибеллы. - Тревожно как-то.
Кто "они" Хантер понимал - Джеймс знал, что он понимает. Сержант сроднился с Бермондси почти, как он сам.
- За пару часов, если ума нет, можно ад устроить не хуже того, о котором писал тот итальянец... как его... - Хантер поморщился, словно у него болел зуб, и продолжил: - Надо было меня там оставить. Харрис-то ведь тоже ходит на эти "мессы во славу истинной веры", а так - ну, прибили бы меня к воротам, так хоть видно издали.
- Данте. Итальянца звали Данте, Том. А если тебя прибили к воротам, то в Бермондси мне уже поздно. Разве что развернуться и за войском Саффолка в Лондон гнать. Эх, надо было перевешать их еще в прошлый раз...
Джеймс тоскливо вздохнул, глядя на хихикающих девиц, и повел плечами, чуть было не сверзившись со стен. О том, что на мессы во славу прописных истин ходит его собственная матушка, он предпочитал не думать. Миссис Элизабет была слишком разумна, чтобы участвовать в волнениях, и слишком хорошо знала своего сына, склонного вешать на реях. Рardonner, на воротах.
- И еврейка им как бельмо на глазу, - продолжил ворчать Хантер. - Может, и впрямь лучше было бы к дядьке. Горожане бы подуспокоились. На Инхинн с Мэри гавкать открыто-то вряд ли стали бы. Или стали. Зачем ты не дал ей уехать, по правде? Жили мы без учёного, и дальше бы прожили.
Молодой наёмник в шитом серебром оверкоте, с суровым, расчерченым длинным шрамом лицом замедлил шаг, оглядывая уличных девок, и решительно свернул к ним. Улыбка из-за шрама выглядела кривой, но в намерениях сомнений не было. Тихий разговор, и он протянул руку к груди Мэри, но та, тоже улыбаясь, сбила ладонь в сторону и решительно кивнула в подворотню. Оглянулась, вильнула располневшими из-за кольчуги бёдрами, и наёмник, послав прочим шлюхам воздушный поцелуй, пошёл следом, чуть не пританцовывая на ходу.
- Если б я сам знал, Том...
Джеймс всполз выше, готовясь падать на наемника. Двадцать минут, а лучше - час небытия для этого юноши, прежде чем Мэри вернется на точку, а они с Хантером объяснят бравому вояке, что он только что испытал неземное блаженство. А вот ответа на вопрос сержанта у него не было. Джеймс знал лишь одно - если в Бермондси что-то сделают с Брухой - равно как и с другими ведьмами - городок опустеет. Жажду крови, пробужденную ареной, можно было удовлетворять и казнями.

Сообщение отредактировал Leomhann - 17-10-2019, 23:56

[Хельга >>>]

"Боже, храни короля!"
И его дурацкие законы, согласно которым мужчины не имели права ходить к шлюхам, а женщины - зарабатывать на жизнь своим телом. Впрочем, сейчас Джеймс этому закону радовался, как никогда. Ведь и ругающемуся наемнику, и купцу Китсу, и сухонькому монаху в годах, и даже юному дворянчику, которого сначала пришлось привести в чувство, достаточно было сказать "Именем короны" - и отправить их в Тауэр, за развратные и недостойные занятия. Подобными облавами стража развлекалась нечасто, но такое не удивляло никого.
Солнце уже перевалило полдень, когда к уставшей Мэри подошел усатый вояка в драном оверкоте, а на Джеймса рухнул голубь Бесси.
"Возвращайтесь. Жгут ведьм. Клементину спрятала. Мать."
- Возвращайтесь. Жгут ведьм. Клементину спрятала. Мать. - Оторопело повторил вслух Джеймс, падая-таки со стены. - М-мать... Том, выводи её, только не спеши, вальяжно. И... рвём в Бермондси.
Мысли остановились будто по щелчку, чтобы через вздох потечь лавиной. Что с Инхинн и Брухой? Куда делась стража и её капитан? Сгодится ли для грёбаных фанатиков пенька, или пусть мучаются на дешевой конопляной веревке?..

[Leomhann >>>]

Мэри он увёз с собой. Нигде она не могла быть в безопасности, кроме как рядом. Страх не уберечь, осознавал Джеймс, был сильнее алой пелены, застилавшей глаза. Наверное, потому и не спорил капитан городской стражи, ведущий большую часть гарнизона на королевский смотр, с приказом законника, потому и развернул полусотню на Бермондси, узнав о творящемся там.
В дороге, оглядываясь на помрачневшего Хантера, на серьёзную Мэри, на жующего собственный ус сэра Ранульфа, на стражу, Джеймс уговаривал себя не спешить, не отдавать жёсткие - и жестокие - приказы. Выходило плохо. Часть его, преданная горожанами, которым он позволял даже в дни Реформации жить привычно, бесновалась, требуя мести и крови. Предателю - первый кнут, вот только для кнута времени не было. И если на арене в нем оставалось что-то человеческое, заставляющее сожалеть о Мэри, видевшей своего мужа - таким, то сейчас...
Клайвеллы всегда были мореходами. Claow waell - поморник, хищная морская птица, отнимающая у других то, что не могла добыть сама. Алчная, нахальная, быстрая. Кровь людей этого рода текла и в Джеймсе, просыпаясь в тяжелые моменты. И тогда под ногами вместо земли он чувствовал палубу "Горностая", и слышал морской ветер, и готов был убивать ради добычи. А добычей сейчас были Бермондси, Бруха и даже сама Мэри, которую наверняка бы сожгли, оставь он ее дома.

[Хельга >>>]

Под ногам лежал Бермондси. Привычный, весенний, гомонящий рыночной площадью, над которой поднимался дымок, пахнущий сладко и тревожно - человечиной. Только сейчас, прирезав стражников, не хотевших впускать его - в его же город, вытирая кинжал о штаны, Джеймс холодно осознавал - город его предал. Он столько лет берег - оберегал! - этих людей, позволяя жить так, как привыкли, так доверял им, что теперь жаждал удовлетворения. Satisfactium, как говорили однообразно великие римляне. Наверное, потому ему не было жаль стражников, которых после показательно насадят на пики, и они будут смердеть на стенах, своим видом отпугивая даже ворон. Потому и не стыдился сейчас ни Мэри, спокойно глядящей на своего окровавленного мужа, ни Хантера, снимающего еще стонущего отца Ричарда с ворот, ни даже безмятежных белых облаков в небе.
Наплевать.
На всё наплевать.
Предателю - первый кнут, и наплевать, что они все были джентри, купцами, мастеровыми. За предательство в этой земле издревле платили кровью, и иногда древние обычаи Джеймсу ой как нравились!
Выходы с площади он распорядился перекрыть, благословляя того, кто сделал улочки такими узкими и того, кто нанял в стражу ветеранов. Передвигались они тихо и умело, и горожане, увлеченные сожжением женщины, слишком хрупкой для Брухи и Инхинн, а значит - когда-то бывшей миссис Грани, не заметили ровным счетом ничего. Мерсер с другими ублюдками мялся у церкви, будто его там приколотили гвоздями. И прежде, чем ступить на эту площадь, расправив плечи и гордо похлюпывая чужой кровью в сапогах, Джеймс глянул на Мэри, мрачно уронив:
- Мэри, возьми двух человек - и за Инхинн, в тюрьму. Боюсь, я не умею правильно сдирать шкуры.

[Leomhann >>>]

- Отец Томас исчез...
- ... происки дьяволовы...
- На все воля божья, но сэр Фламберг поможет...
Раймон де Три исправно влипал во всякое дерьмо. Джеймс досадливо хмыкнул, прежде чем ступить на площадь, мотнув Хантеру, чтобы шел следом.
Люди ахнули - и умолкли, глядя, как он осматривает аутодафе, устало, за гранью разума поражаясь собственной деловитости. Как поворачивается на пятках мягких сапог, заложив пальцы за пояс. Как разглядывает их, каждого, улыбаясь. Было всё ещё наплевать. Кроме равнодушия никаких чувств не оставалось.
- Вы все меня знаете, - заговорил он, все также, по-актерски улыбаясь толпе, - некоторые помнят еще мальчонкой. Вы помните, о чем мы договаривались, когда я получил этот городок. Вы не сдержали своего слова. Но, - улыбка стала еще шире, - я вас пощажу. Если выдадите зачинщиков. И не вздумайте указывать на михаилитов, как собирались. Я знаю, что это не Фламберг.
Судя по лицам - он угадал. Кретины и в самом деле хотели отпереться, что известный мракоборец приехал, учинил сожжение. Чутьё всё ещё не подводило Джеймса. И было наплевать.
И когда несколько дрожащих пальцев указали на смертно побледневшего Мерсера, на его дородную мать, на толстушку-жену, на белокурую дочь, он только хмыкнул, взмахивая рукой. Тренькнули арбалеты и луки стражи, взвыл от боли добродушный подмастерье булочника, пал с болтом в спине один из тюремных надсмотрщиков, заголосили, заметались женщины, пытаясь закрыть собой детей.
Джеймс глядел на это - и улыбался. Вдыхал, втягивал запах крови - и ликовал. Око за око, кровь за кровь - и пусть простит этот город миссис Фиона Грани в своем странном мирке, среди милых зверушек и цветов. А когда рыдания поднялись к небу, точно наступил Судный день, и кровь дождем пролилась на мостовую, он рявкнул:
- Хватит! Только зачинщиков!
И направился к Мерсеру, на ходу вытаскивая кинжал.
Торговец был хорош, поднаторел в своих италиях, мастерски владел кинжалом. Только вот мостовая - не паркет фехтовального зала, а злой констебль - не учитель фехтования. Заполучив новый шрам на шее, Джеймс аккуратно, даже нежно уронил Мерсера в багряную грязь, чтобы оттащить к свободному столбу. Горестный вой горожан стих, мужчины и женщины пали на колени, боясь бежать в улочки, где застыли стражи. Всё еще было наплевать.

[Хельга >>>]

- Смотри, - ласково проговорил Джеймс, - ты хотел сделать это с моей женой, с моей дочерью. С Клементиной. С Брухой. Готов ли ты отдать своих - ради веры?
Обезумевший Мерсер хрипел, рвался с цепи, глядя, как бьется в наскоро сооруженной петле жена. Было наплевать.
- Девочку я спасала зря?
Влажное полотно обожгло рану - и Джеймс скрипнул зубами, дёрнувшись от боли. Мэри была рисковой женщиной, ведь еще чуть - и руку он не удержал бы. Зато быстрой - Анастасия Инхинн оказалась закопченной, очень злой и слегка поцарапанной, но при виде неё задышалось свободнее.
- Ты просишь за девочку, Мэри?
Мерсер уже не рвался - надсадно выл, с ног его жены стекали желтые капли, и миссис Мерсер упала в обморок при виде обмочившейся в смертной муке невестки. Девочка, Сьюзи, однажды вырастет и, быть может, станет мстить. Обязательно станет мстить. Но для Мэри Джеймс был готов пощадить её.
- Убить - логичнее и правильнее, - согласилась с невысказанным жена. - И всё же мне почему-то претит мысль о том, чтобы спасти - а потом убить.
- Найдем ей приемную семью, - со вздохом кивнул Джеймс, сапогом затаптывая мысль об итальянской вендетте, которую учудит эта девочка. - Госпожа Анастасия Инхинн! Этого мужчину, торговца Мерсера, и эту женщину, его мать, я обвиняю в противодействии Реформации и измене королю. Людей, обманутых ими, я прощаю. Вы знаете что делать, госпожа палач!
Он спрыгнул с помоста, без тени сожаления оставляя за спиной человека, у которого только что умерла жена, была при смерти мать, и лишь маленькую дочку отмолила та, которую Мерсер намеревался сжечь. И направился к церкви, где предусмотрительно и очень мудро заперлись михаилиты. Наплевательство отступало.

[Leomhann >>>]

Брунхильду-Бруху от дверей видно не было, но по спокойно-умиротворенному лицу рыжего михаилита, сидящего на дальней скамейке, становилось ясно - она спит там, намаявшись. Фламберг и другой рыжий михаилит мирно беседовали, и дремлющая под боком своего супруга Берилл придавала этой картине почти пасторальную прелесть.
- Пьете. Без меня, - укоризненнно вздохнул Джеймс, почуяв запах бренди, - эвон, ведьмы спят уже, от злодеяний умаявшись... Спасибо за Бруху, Фламберг. Думал, не успею.
И снова, как бывало при встречах с этим михаилитом, в сердце ворохнулись приязнь и уважение, которые он и не подумал скрывать.
Берилл пошевелилась, улыбнувшись, и сонно заметила:
- Вы могли не торопиться. Мы чудно отдыхаем в этом святом месте.
- Почти в раю, - серьёзно подтвердил Фламберг, приглашающе махнув новенькой флягой. - Как эти, святые. Пока грешники, получается, ползают внизу и, судя по звукам, страдают за стенами. Ибо скрежет зубовный доносится даже через кладку. И - не за что. Мы всё равно опоздали, а ведьмы тут какие-то сплошь ненастоящие, так что как в Аррасе не получилось бы.
Джеймс кивнул, усаживаясь на скамейку. Странное дело - в этой церкви его крестили, здесь он дважды женился, и здесь же крестили его детей. Но пиетета он не чувствовал. Напротив, хотелось сжечь грёбаную капеллу вместе с алтарем, занавесями и подвалом, в котором шуршали и глухо вскрикивали грешники, как обозвал их Фламберг. В голосе одного из них он узнал Харриса - и снова кивнул, на этот раз - довольно. Пусть их. То, что останется - повесят рядом с Мерсерами, в назидание.
- Вы увезете её?
Вопрос адресовался рыжему михаилиту, чей взгляд на Бруху не оставлял сомнений - увезет. Но, вопреки ожиданиям, тот лишь покачал головой.
- Некуда. Но, - он усмехнулся, - задержусь. Может быть, даже одним жителем в Бермондси станет больше. С тракта не уйду, но миссис Харза уже никто не тронет.
И с этим пришлось согласиться тоже - обреченно и неохотно, будто отнимали не знатока - невесту
- Я вам благодарен, Фламберг, за дружбу. За то, что помчались, едва эти кретины отправили весть. За понимание и помощь. Если позволите, приглашаю в свой дом, отдохнуть и отоспаться. Сам я сегодня компанию составить не смогу, да и просить задержаться не смею. Михаилита ноги кормят.
Раймон де Три не хуже его самого умел играть в занавесочки, и Джеймс сейчас надеялся, что тот поймет - пока рыцарь Фламберг остается михаилитом, констеблю Клайвеллу проще платить долги.
И михаилит, переглянувшись коротко с беглой послушницей, с улыбкой развёл руками.
- Михаилита, действительно, кормят ноги, и мы не рассчитывали задержаться даже настолько. Всего-то - заехать, авторитетно заявить подтвердить, что никаких ведьм тут нет, погрозить пальцем... не сложилось. И - я благодарен за приглашение, но нам и вправду пора двигаться дальше. Родня не встречена, поместья не осмотрены, деньги за тварей не получены... С Мерсера, надеюсь, награду за игру уже не стрясти? Славно. В общем, мы двинемся дальше - увидеть новые земли, встретить новых людей и что-нибудь с ними сделать.
Эмма кивнула, вздохнув, но даже если и собиралась что-то ответить - не успела. Второй рыжий, поименованный Шафраном, застенчиво улыбнулся.

[Хельга >>>]

- Рай... Э-э, брат Фламберг, мне бы это... пару недель отдохнуть. Книги почитать. Заблудшим овечкам. А то уже не понимаю, есть ли голова или бубен шаманский вместо неё. К слову, в резиденции ничего про здешнее не знают. Я пощупал аккуратно - дочь мистера Клайвелла гостит, а больше из Бермондси никого не было. Даже письма. Ты... уверен, что это Верховный писал?
Фламберг задумался, прикусив губу, а Джеймс, успевший в очередной раз согласиться со всем сказанным и оцепенеть в сладком бездумье, встрепенулся. Подложные письма были делом обычным, и вот тут-то последнее звено цепочки со щелчком встало на место. Когда он оставлял Бесси на попечение михаилитам, никто не сказал, что из Бермондси жалуются на ведьм. А ведь капитул с соседями не ссорился. Значит...
- Сколько писем вам было, сэр Фламберг? Вы сохранили их?
- Что? А, да, - михаилит передёрнул плечами и неторопливо распустил завязки кошеля. - Два письма, одно от Мерсера, одно от Верховного - или кого-то ещё.
Две руки. Два почерка в одном письме. Джеймс глядел на повеление разобраться с ведьмами, коротко подписанное "Филин", понимая, что этот мелкие, четкие, почти бисерные буквы уже видел. Писал Верховный - но и не он. В памяти отца, отдающего сына ордену, четко отпечатывается каждое слово, начертанное на бумаге, вручающей права на ребенка седому, пожилому мужчине в светлой рубашке. И эту старательно выверенную копию, написанную умелой рукой, Джеймс бы спутал с истинным документом, если бы ни одно "но". На тонкой бумажке, после того, как он потёр её в ладонях, проступили знаки голубятни в Бермондси. Конечно, придумать тысячу причин, почему и зачем Верховный прикупил бумаги, было несложно. Но Джеймс был готов побиться об заклад, что хвосты у этого послания следует искать на городском дне. А если позволить мысли утечь чуть дальше, то и заезжий священник здесь оказался неспроста.
- Если бы я писал такие письма от имени главы ордена, сэр Фламберг, то после непременно бы ждал вас на всех четырёх дорогах из Бермондси, - медленно проговорил Джеймс, возвращая записки владельцу.
Михаилит пожал плечами.
- Я бы - тоже. А ещё в лесу между этими дорогами. Но это ведь хорошо. Приятно, когда тебя ценят и ждут.
- Воистину, - в очередной раз согласился Джеймс, вздыхая. Он с удовольствием бы поиграл в облавы, но отнимать у Фламберга его добычу не имел никакого права. - В любом случае, вы - желанный гость в Бермондси и в моём доме.
И это было правдой.

[Leomhann >>>]

К утру городок утих. Смолкли всхлипывания и крики, даже ветер перестал со скрипом раскачивать виселицы, на которых теперь поселились Мерсеры, Харрис, ювелир и булочник. Анастасия Инхинн воистину была лучшим палачом королевства, и предатели, попавшие в ее руки, должно быть теперь радовались, что умерли. Вряд ли в аду умели так сдирать кожу и медленно коптить на костре, поддерживая в телах жизнь и сознание.
Джеймс вздохнул, не желая вспоминать, как сипло кричал Мерсер, с трудом ворочая подрезанным языком, как громко молилась его мать. Девочку, Сьюзи, к счастью увели в госпиталь, на попечение бывшей шлюхи Али, но даже сейчас, спустя часы, ребенка жалеть не получалось. Бесси и Мэри не пожалел бы никто, кроме миссис Элизабет. Матушка обнаружилась на пристани "Горностая", вместе с Клементиной, и этим не слишком удивила. Матушка всегда была слишком умна, чтобы идти за толпой. И теперь негромко молилась в своей комнатке, когда задушевную её подружку уже начинали клевать вороны.
Под этот мерный бубнеж Джеймс, пожалуй, уснул бы прямо в кресле, куда рухнул, едва стянув с себя кольчугу и сапоги. Не станут хорошему сну помехой ни мрачное хантерово "на войне как на войне", ни усталость на лице Инхинн, ни слабая улыбка Брухи, которую михаилит Харза поселил у аптекаря, не отходя от неё ни на шаг. Джеймсу хотелось пожелать им совет да любовь, но сначала не было времени, а потом - стало поздно. Точнее, рано, потому что под утро все уже спали, и, как знать, быть может скоро по Бермондси начнут бегать маленькие харзята.
- Не испугалась, маленькая?
Мэри подняла взгляд от камина. Выглядела она усталой, с залёгшими под глазами тенями, старше - по крайней мере в неверных отсветах пламени.
- Чего из того, что сегодня случилось?
- Всего. Шлюх, наемников, бунта в Бермондси. Меня - что важнее.
Пришлось приподняться в кресле, укладывая её к себе на колени. Всё же, не такой жизни хотел для неё мельник Берроуз. По крайней мере, Джеймс никогда бы не отдал свою дочь за констебля.
- Знаешь, я взглянула в зеркало и подумала, что сегодня из меня получится более достоверная шлюха. Потёртая, - задумчиво сообщила Мэри. - Слишком выделяюсь, и сегодня было видно, что подходят только идиоты. Те, кто не думают, а Потрошитель ведь не из тех, верно?
- Делу поможет грим, а сонная и медленная от усталости приманка быстро станет жертвой. Я уж не говорю, что сегодня мы с Томом вряд ли способны тебя прикрыть, - недовольно хмыкнул Джеймс. - Знаешь, я понял сегодня, что мне не нравится, когда мой город разносят. И вдвойне - когда мою жену лапают. На моих глазах. Не знаю, похоже ли это на те чувства, что ты испытывала, увидев меня на арене, но... Кажется, я не хочу ни рисковать тобой, ни быть в твоих глазах убийцей. И чёрт с ним, с Потрошителем.
И дьявол с Фламиникой и обещанной ей местью. Такие, как она, и в пекле умели находить сладость. Как знать, быть может Потрошитель даже облагодетельствовал её, убив?
- Никуда убийца не денется. А нам нужно отоспаться и съездить в Гринфорд.
- Я не хочу видеть брата, - спокойно, но уверенно ответила Мэри. - А Потрошитель будет охотиться дальше.
- Ого. Бунт на корабле, Мэри? Впрочем, поговорим позже, когда поспим.
Удивленно воззрившись на жену, Джеймс выпрямился в кресле, не без удовольствия приглаживая её локоны. Такой Мэри нравилась ему больше. Должно быть, потому что он её понимал. Не хочет ехать в Гринфорд - он съездит сам, позже. Например, сразу после того, как убьет Потрошителя.

[Хельга >>>]

27 марта 1535 г. Бермондси.

Поспать Джеймсу не удалось. Во-первых, с зарей проснулся и Бермондси, снова заголосил, оплакивая мужей, братьев и сыновей, причитая у тел повешенных. Во-вторых, Джеймс сдуру открыл папку, отданную Дженни - и обомлел. В недобрый час девчонка нашла эти документы, и счастье, что никто из нынешних хозяев Бирмингема не знал, у кого они.

Джон Дадли, сын казненного финансового советника Генриха Седьмого, очень хотел власти. И денег. И становилось любопытно, знает ли король, а точнее - Кромвель, о лорде, наживающемся на земельных спекуляциях, обогащающимся за счёт конфискованных владений католической церкви. В руки Дженни волей судьбы попались бумаги, в которых ясно и четко, твердым почерком Эдмунда Дадли, с печатью обоих братцев, расписывалось где, какой монастырь они разнесли при помощи своих наемников, представляясь комиссарами, кому продали и сколько получили золота, забыв занести его в казну. Бумаги эти были так важны, что Джеймс спрятал их запазуху, разбудил Мэри, и лично помчался в Лондон, не доверяя драгоценной папки курьеру.
И перед Кромвелем он оробел. Казалось бы, ничего необычного не было в этом человеке, бывшем наемнике и разбойнике, но от взгляда карих глаз хотелось опускать голову. Впрочем, лорд-канцлер папку принял, задумчиво и согласно кивнул в ответ на просьбу ввести в Бермондси лондонскую стражу и провести разбирательство, и, не отрывая взгляда от бумаг, отпустил.
Облегченно вздохнув, Джеймс поцеловал свою Мэри, прежде чем отправить её к шлюхам и окольными путями, не выпуская ее из поля зрения, отправиться туда самому.

[Leomhann >>>]

- Сколько? - Красивый статный купеческий сын в шитом серебром и слишком жарком для весеннего дня оверкоте смотрел так, словно каждый день покупал не только усталых и не выспавшихся шлюх, но и придворных куртизанок. Дюжинами. - Выглядит она, конечно, хуже, чем слухи ходят, но что уж теперь, раз пришёл...
- У тебя столько нет.
Джеймс одёрнул потрепанный колет так, что в ножнах за спиной звякнул короткий кинжал. Стоило плюнуть на всё и отправиться отсыпаться, а вместо этого заставлял Мэри и себя стоять здесь, пока в Бермондси веселился Хантер. Предчувствие обещало Потрошителя именно сегодня, а с ним - и развязку чрезмерно затянувшейся ловли.
- Нет, ты погоди, - покупатель смерил его раздражённым взглядом. - Если у меня таких денег нет, так что, герцога Саффолка тут ждёте? Говори, сколько, и не звени тут, мой папенька с вашей Ю накоротке, а тебя, судя по виду, и так не в награду тут за девками следить поставили. Двадцать, тридцать? Сотня, хотя и не стоит она того?
Мэри устало закатила глаза и, отерев лицо рукавом, двинулась обратно на свой угол.
- Стоять, крошка, - Джеймс ухватил её за руку, не желая выпускать из виду, пока назойливый папенькин сын не уйдёт и не перестанет его отвлекать. - Уж не знаю, на каком коротке твоего папеньку госпожа держит, а только пять тысяч золотом сегодня девка стоит - и ни пенни меньше.
- Сколько?! - купеческий сын, который уже тоже тянулся было к Мэри, замер с протянутой рукой. - П-пять ты... да ты что, двинулся? Двинулся, да? Цены ломишь, будто Анну Болейн продаёшь поминутно по цене часа, хотя за ту ведьму ещё и доплачивать бы надо. Или у этой твоей принцессы там всё бриллиантами усыпано и ангелы Господни поют?
Джеймс озабоченно поцокал языком, пряча жену за себя. Двинулся он или нет, а купчонок мешал. И Мэри нельзя было оставить, чтобы отволочь юнца в Тайберн за государственную измену. Анну Болейн, ишь ты!..
- Из Бермондси скоро шлюхи подешевле потянутся, - миролюбиво пояснил он, почесывая спину подле рукояти кинжала, - после вчерашнего-то. Вот и выбери себе среди них без ангелов и бриллиантов. Шёл бы ты, господин, а то за разговор еще три куска накину.
Юнец нарочито медленно оглядел грязную мостовую и поцокал языком.
- Странно, а вроде бы жемчуг у тебя изо рта не падает. Наоборот даже. С каких это пор разговор с сутенером по тыще за минуту стоит?
Многозначительно постучав пальцем по серьге, Джеймс недовольно хмыкнул. Купцы не умели не торговаться, он не любил этого, да и Потрошитель был всё ближе. Джеймс чуял его тем нутряным, звериным, что заставляло бы топорщиться волосы на руках, если б они были.
- Я стою дорого, господин. Даже если ты со мной просто говоришь. В общем, не нравишься ты мне. А ну как девочку попортишь? Так что, заведение закрыто, господин, извиняй.

[Хельга >>>]

Людей на улице меж тем становилось всё больше, и шлюхи явно не горевали - и не ломили таких цен, потому что растаскивали их если не как горячие пирожки, то уж как кружки эля точно. И ни одна, как и было сговорено, не тащила клиентов в этот проулок. И прохожие, бросая взгляд, торопились дальше, явно не желая вмешиваться. А купеческий сын смерил взглядом серьгу и ощерился:
- Я - попорчу?! Хер с тобой, будет пять тысяч. И надеюсь, девка эта того стоит, потому что если нет - ты в цене-то подопустишься. Погодь, вексель выпишу.
- Векселем в нужнике подотрёшься, - Джеймс недовольно нахмурился, отодвигая Мэри в угол. Жена хоть и была невозмутима, как истинная спартанка, но могла отскочить к выходу из переулка. И лови Потрошителя потом по обрывкам её юбок!.. - Я говорю - нет. Что тебе у нас, мёдом намазано, что ли? Да и папаша заругает. Иди уж, мальчик, работать мешаешь.
- С-сука, - почти прошипел купец, убирая образно в кошель листок дорогой белой бумаги. - Ладно. Работать ему... надеюсь, Гадюка-то за хрен вздёрнет, когда узнает, сколько бабла проворонил. Второй-то раз не предложу.
Развернувшись, он сердито, широкими шагами почти выскочил из переулка и скрылся в толпе, а Мэри за спиной вздохнула.
- Хоть зная, что откажут, я теперь всё равно понимаю чуть лучше, как оно... пойду снова, да? Этот мальчишка точно не Потрошитель. Он слишком нагрелся.
- Я - сука, - рассеянно пожаловался Джеймс, потирая глаза. Спать хотелось так, будто черти нашептывали на ухо колыбельную. - А с утра был кобелём, хм... Ступай, маленькая. Только будь осторожна, и если это милое дитя вернется с громилами, чтоб поправить мне нос, найди способ оставить следы, куда пошла. Я не намерен вдоветь снова.
Мэри, хмурясь, бросила взгляд на улицу, потом поставила на грязную мостовую баночку румян и с силой впечатала в неё каблук.
- Так. Хотя я бы предпочла не теряться. И постарайся, пожалуйста, чтобы громилы ничего не сломали, не оторвали и не отрезали.
- Шрамы украшают мужчину, маленькая.
Вздох вышел неубедительным. Джеймс одобрительно кивнул, глядя на неприметные, округлые следы от каблучка жены, тоскливо тряхнул головой, развеивая сон. И приготовился ждать.

[Leomhann >>>]

Громилы прибыли ровно через пару минут, будто мальчишка нанял их в соседней подворотне. Скорее всего, так и было, и увернувшись от первой дубинки, Джеймс даже побеседовал бы о том, кто тут на улице всех курочек топчет, но вот незадача - дуболомы перекрыли обзор. Успев заметить, что Мэри подхватил под руку коренастый мужчина со шрамом через лицо, Джеймс впечатал кулак и ногу в ухо и пах, схлопотал дубинкой по рёбрам и выскочил на угол, вглядываясь в следы на мостовой. Его маячок, его душу, его Мэри уводили куда-то на расправу, и навязчивый купчонок со своими мордоворотами только мешал.
- Да мочите его, петуха этого! За что плачу?! - Ударил в спину купеческий крик, и толпа взбурлила, оценивая новое развлечение одинаково-заинтересованными и одновременно равнодушными взглядами.
Предвкушая продолжение, люди сбились плотнее, где-то из-за спин раздался заливистый мальчишеский присвист, а светлая голова Мэри мелькнула где-то слева - и уже неблизко. Потрошитель или нет, а уводили её в сторону Морли.
Мордобойцы если и хотели мочить, то выходило у них это плохо. Руку, поставленную в городской страже, выносила не всякая челюсть, а потому Джеймс лишь ухмыльнулся мальчишке, обещая себе непременно найти его и упечь в Тайберн надолго, и припустил следом за Мэри.

[Хельга >>>]

Сапожок жены лежал у глухой стены, вызывающе глядя на Джеймса красным от румян каблуком. Внутренне холодея, Джеймс поднял его, с досадой саданув кулаком по ни в чем не повинным камням. Мэри, его маленькая, нежная и почти обычная Мэри, сейчас находилась в сырых катакомбах под Лондоном, готовясь к участи жертвы. И, что страшнее всего - босиком. По холодной воде.
Простуда оказалась аргументом весомым. Настолько, что Джеймс попросту не стал тратить время на поиски запорных механизмов стены и упоительную погоню по римским могильникам под городом. Всё равно не догнал бы, хотя, должно быть, увидел немало тайн. Он развернулся на пятках, высматривая купчонка, из-за которого проворонил Мэри, а высмотрев, задал ему один-единственный вопрос, демонстрируя брошь, подколотую изнутри колета.
- В Тайберн хочешь, сопляк?
И через пару-тройку ударов сердца, которое и не билось вовсе, потому что осталось в руках миссис Клайвелл, Джеймс, одетый в узкий, но роскошный оверкот мальчишки, постучал в дверь роскошного лондонского особняка Рочфордов, раскалывая о висок один из тех амулетов, которые призваны менять личину. Торговец, у которого его довелось отобрать, уверял, что никто не отличит Джеймса от придворного хлыща - и это почему-то радовало.
Дверь открыл какой-то черномордый, одетый вычурно, с восточным шиком. Руки отчаянно чесались, и физиономия слуги казалась слишком наглой, и одежда его бесила, но вместо того, чтобы приложиться кулаком к этому носу с горбинкой, Джеймс улыбнулся.
- У королевы выкидыш, - загадочным шепотом сообщил он прислужнику, - Её Величество желает видеть брата рядом.
Тот невозмутимо кивнул, закрывая дверь. Недовольно хмыкнув, Джеймс отправился к конюшням, на ходу сбрасывая и оверкот, и личину. Что его возьмут сопровождающим, он и не ждал, но душить лордов в их собственных домах было... неправильным. Мерзким. Нарушающим грёбаные законы и опускающим его, Джеймса Джеральда Клайвелла, до уровня тех, кого он отправлял на виселицу. Стоила ли Мэри преступления? Девочка, вытащившая его с арены, стоила даже жизни, в которой удерживала собой. Девочка, принимающая странности "Горностая" и мужа-корсара, стоила души. Вот только Джеймс при этом переставал стоить хоть сколько-то, и дырявого пенни никто не дал бы за законника, позволяющего себе убивать, как уличный головорез.
"Головотяп".

[Leomhann >>>]

Не стоило затевать эту игру в облаву - глупость. Глупостью же было поддаваться уговорам Мэри. Глупостью было уходить из особняка на Морли. Глупостью было думать об этом сейчас, лежа на потолочной балке и ожидая Рочфорда. Но не думать об этом Джеймс не мог.
Болейн явился быстро, сопровождаемый низеньким слугой, одетым всё с той же восточной пышностью. Низенький, уродливый, черномазый этот прислужник бегло оглядел конюшню, заставив вжаться в потолок.
Получилось это неосторожно, осыпав с балки пыль. Мелкий гадёныш мог похвастаться скоростью горностая, злой Джеймс - тоже, и взамен короткого, остро пахнущего шипа, которую заполучило дерево, карлик получил в грудь нож. А Рочфорд - тяжелого Джеймса на плече. Сопротивлялся виконт отчаянно, зло, ушибив бок и едва не своротив нос. Но вскоре обмяк, позволив утащить себя в подвал соседнего особняка.
И это было сложно. Немаленький Джордж Болейн был тяжел, как теленок. И столь же удобен для переноски. Зато его соседи, Риверсы, уехали куда-то вместе со слугами, и красивый дом пустовал, милостью Господней, как сказала бы матушка.
Впрочем, на боженьку полагаться не приходилось, да и брата королевы стоило сначала привязать, а уж потом уповать, молиться и делать всё, что положено делать ревностному христианину.
- Где моя жена, милорд?
- Ты... Актёр?! Тебя за это четвертуют... - Рочфорд не без труда сфокусировал на нём взгляд; голос его звучал невнятно из-за разбитой губы, но понятно. - Колесуют. За такое. Какую жену, ублюдок?
- Законника четвертовать ой как не просто, милорд. Но если так, то только с вами.
Джеймс привычно отвернул ворот колета, демонстрируя брошь. Улыбаясь этому "ублюдок". Люди наивно полагали, будто бастарда можно было оскорбить признанием его происхождения.
- Мою жену, милорд. Мэри Клайвелл, которую ваш подручный не более часа назад увел с угла Дубовой, да прямиком в стену. Возможно, вам она известна как очень дорогая шлюха, но от этого женой и приманкой она быть не перестает. Знаете, я мог бы наплевать на всех этих шлюх, хоть Норфолк и сдирает за них шкуру. Мог бы сделать вид, что не знаю, будто это вы их потрошите. В конце концов, королевский зять имеет право на причуды. Но, верите ли, - он опустился на запыленный стул напротив, - мне до жути надоело вдоветь. И я хочу свою жену обратно.
Джордж Болейн фыркнул, а потом рассмеялся, рассыпая смех по подвалу.
- О Гос... Ты придурок, Актёр? Кто же жену приманкой берёт?
- Придурок, - охотно согласился Джеймс, пожимая плечами. - И я бы на вашем месте подумал о том, что с вами сделает придурок-вольноотпущенник, желая получить так бездарно просра... простите, потерянную супругу. А посему, милорд, предлагаю побеседовать по-джентльменски. Пожалуй, я начну. Итак, судя по характерам надрезов, времени находок и подбору девочек, вы не просто развлекаетесь, а приносите жертвы. Я полагаю, что какому-то восточному божеству, из тех, которых церковники называют демонами. Обряд похож на описываемый для этой богопротивной Астарты, но меня смущают специи и цветы.
На деле, минутка подумать об этом у Джеймса выдалась только сейчас. И картинка выходила жуткой для человека, который запрещал себе размышлять о том, какого дьявола магистр Циркон женился на древней богине.
- Итак, милорд Рочфорд, вы вознамерились отдать своему божеству мою жену. Смею заверить, Мэри к божественному тяги никогда не имела, а потому вам не подходит. Где она?

[Хельга >>>]

- Причуды в обмен на простолюдинку? - Рочфорд задумчиво вздохнул, темнея лицом. - мать Кали свидетелем, звучит заманчиво, Актёр.
- Вы начинаете меня бесить, милорд, святой Георгий свидетелем. Для того, чтобы дать вам гарантии причуд - да и жизни вообще, я сначала хочу узнать, где моя жена и убедиться, что вы не лжете. Потому что в случае противного, терять мне нечего.
"Кроме Бесси".
Но Бесси оставалась наследницей всего и через каких-то три года ее приберёт к рукам юный Эдвард, который к этому времени уже станет братом ордена. А вот Мэри - больше не будет. И Рочфорда не будет тоже, да и Джеймсу останется только один путь - на арену.
Рочфорд вздохнул, повозился на полу, проверяя веревки на прочность. Помедлил, нахмурившись, а потом заговорил медленно, подбирая слова.
- Висит на заборе табличка такая:
«Внимание! Очень большая и злая
Собака здесь сад день и ночь охраняет.
Не лезьте, иначе она растерзает». Понял, Актёр?
- Понял.
Выходило, что Мэри была в оранжерее старшего Болейна на Собачьем острове. И что младшему Болейну об этом прямо говорить запрещалось. А значит, убивать сейчас его не годилось - оранжерею почти наверняка нашпиговали ловушками, а показывать дорогу - это не беседовать о запрещенном.
- Вы, кажется, хотели прогуляться, милорд? Если вы будете пошевеливаться, то к сумеркам успеем. Ну же, улыбайтесь.
Джеймс опустился на колено рядом с Рочфордом, перевязывая веревку так, чтобы виконт мог идти в поводу, прикрываясь плащом. В конце концов, для дворян Лондона не было ничего не обычного в том, что бывший гладиатор сопровождал одного из завсегдатаев арены. А для констебля Бермондси - делать вид, что преступник идет сам по себе, хоть и в нужную сторону. Вот только жена оказывалась в лапах очередных культистов впервые. И это заставляло спешить.