Властитель Норвегии. В Кольце Врагов, Сага о Северных Землях - 2

Драккар Гутхорма с шумом разрезал своими носом каменистый берег небольшого фиорда. Множество сильных мужских рук вытащили боевой корабль из воды. Гутхорм вдохнул полной грудью и нахмурился. Да, это был воздух Хрингарики, но...как будто к нему что-то примешалось. Был ли это дым от сгоревших деревень, или запах тления от пущенных на корм воронью трупов, но одно Гутхорм знал точно - его родине нанесена страшная рана. Со временем она затянется, но заразу из неё надо убрать. Огнём и мечом.
Тем временем, высадка продолжалась. Вот уже три из шести драккаров ярла Хрингарики были вытащенны на берег.
"Неплохо бы сходить, да разузнать, что и как!" - подумал Гутхорм.
- Пятьдесят воинов со мной. Остальные пусть разбивают лагерь! - приказал он.
Естественно, десятка самолично обученных им юнцов вызвалась первой. У каждого из них оружие было парным - либо мечи, либо топоры. И доспехи они носили исключительно лёгкие. Бывалые воины, также вставшие с Гутхормом косились на них с недоверием, не подведут ли, но ярл был сама уверенность.
Когда нужное количество воинов набралось, Гутхорм выступил в путь. Он помнил, что неподалёку отсюда, за земляной грядой, есть рыбацкая деревушка, которая вполне могла стать вражеским постом здесь.
Подозрения ярла оправдались - даже издали было видно, что сейчас в деревне стоит отряд из тридцати воинов, причём у одного из домов было привязано несколько лошадей - подать весть, в случае чего.
Гутхорм решил дождаться вечера.

Печальная конная процессия ехала по пустынному краю. Небольшая кучка людей в серых одеждах, на косматых мохноногих лошадках окружала одну фигуру на высокой, крепкой каурой кобыле. То, что это была женщина, можно было узнать даже по одежде. Но вот богатство ее нисколько не соответствовало положению этой дамы.
Рагхильда ехала на лошади, погрузившись в тяжкие мысли о судьбе родной страны, сына, рода.. Были трудные и печальные дни в судьбе жены Хальфдана, и еще будут, так говорил ей разум, так подтверждало и сердце. Оставалось лишь спросить Богов, что же ожидает ее и сына, как долго им мучаться и вымолить себе долю лучшую, нежели их может ждать.
Ни слова не проронили спутники Рагхильды, только переглядывались изредка да кидали унылые взгляды на свою повелительницу. Изредка всхрапывали лошади, похрустывая серым снегом при каждом шаге.

Капище Одина.

Вот они были на месте. Рагхильда спрыгнула со своей кобылы и степенным, спокойным шагом направилась туда, где ей предстояло провести довольно много времени, говоря с богами. Ведь когда обращаешься к ним, спешка недопустима. Женщина медленно взошла на небольшой холм. Опустилась на колени, подняла глаза к небу.
Бледные, потрескавшиеся губы зашептали слова древней молитвы. Боги, Рагхильда говорит с вами!
Глаза правительницы были прикрыты, веки слегка дергались.
Орел летел по небу, преследуемый двумя другими орлами. Они клюют его, он пытается защищаться, окровавленные перья летят во все стороны. И, как это ни странно, он одерживает победу и с трудом долетает до гнезда. Но в гнезде, в гнезде его ждет змея! Вот, вот она извивается у ног орла совсем еще маленьким змеенышем, пока Орел пытается восстановить силы! Вот она съедает всех орлят, разоряет гнездо! О ужас!
Рагхильда вскрикнула, и одновременно с испуганным криком ее в небе раздался тоскливый крик ворона, пролетевшего над группой людей. Тут же среди них послышался шепот, кто-то порывался подойти к лежащей на холодной земле повелительнице, но его останавливали.
Через какое-то время она встала сама, напуганными, дикими глазами оглядела своих слуг и буквально взлетела на лошадь. При взгляде на ее лицо ужас и жалость метались в глазах тех, кто служил ей верой и правдой уже много лет - за то время, что Рагхильда молилась и видела видение (а прошло достаточно много времени, возможно несколько часов), она постарела так, будто прошло не менее десятка лет.
За госпожой сели на коней и остальныее ее спутники, и процессия двинулась в путь.

Дождавшись ночи, Гутхорм и его воины выдвинулись к деревне занятой врагом. Старые и бывалые воины не роптали на кажущуюся "трусость" ярла. Они понимали - сейчас нужно не только победить в битве, но и не дать врагам передать весть Гримкилю. А потому отряд Гутхорма осторожно пробирался к деревне под покровом ночи. Густые зимние тучи затянули небо, ни малейший ветерок не колыхал стяга Гримкиля, вывешенного над одним из срубов. Ярл Хрингарики подобрался на расстояние выстрела, опытным взглядом наметил часовых и коротко кивнул лучникам.
Засвистели стрелы, и ночь разорвали крики раненных и убитых, а также пронзительное ржание гибнущих лошадей. Гутхорм не хотел давать врагам ни малейшего шанса.
Воины Гримкиля высыпали из срубов на улицу. Некоторые, зелёные новички без сомнения, даже не успели надеть броню, но большая часть была в полном вооружении.
- В атаку! - скомандовал ярл Хрингарики. - Сыны Одина, начали!
Последняя фраза была сигналом для его десятки. Парни, все как один, полезли под кольчуги, что-то оттуда извлекли и быстро сунули в рот. Мгновение спустя, первый из них издал рёв взбешённого тура из лесов Гардарики и ринулся в бой. За ним последовали все остальные.
- Берсерки!!!! - завопил кто-то, перед тем, как меч Гутхорма раскроил его пополам.
Воины Гримкиля содрогнулись от ужаса. Одиннадцать берсерков! Одиннадцать! Да и об одном из них до сих пор ходят легенды, как он ещё в юном возрасте убил могучего воина Хьялли. Одиннадцать Сынов Одина врубились в толпу врагов, нанося им ужасные потери и, что самое главное, начисто сломив боевой дух. Остальные воины Гутхорма быстро окружили деревню и присоединились к битве, тесня врагов со всех сторон. Вскоре всё было кончено. В живых остался лишь командир отряда, которому Гутхорм отсёк несколько пальцев в самом конце битвы, сбил с ног и крепко прижал к земле.
Когда всё закончилось, ярл встал с поверженного врага и коротко приказал:
- Возвращаемся в лагерь. Этого - допросить, но так, чтобы жив остался, и говорить потом ещё мог.
Затем ноги его подкосились и он первым рухнул на землю. Рядом с ним повалились и остальные берсерки. Проклятие Сынов Одина - бессилие берсерка подточило их силы.

Сообщение отредактировал Ноэль - 29-12-2006, 19:16

Усадьба. Барвайг Красный и Хаки Гандальвсон.

- Наши воины говорят, что в округе шныряет все больше агдирских лазутчиков, - Барвайг расстегнул пояс с оружием – и раздраженно кинул его на лавку.
- Ты ожидал иного, ярл? – в отличие от Барвайга, Хаки был полностью спокоен, и ярлу это не нравилось.
- Признаться, я рассчитывал, что Харальд так и не соберет людей для наступления.
- Он собрал, - ответил сын конунга, и истинный глава альвхеймерцев насупился, сердито сдвинув брови:
- Ты словно восхищаешься им, Хаки, - в противовес выражению лица, в тоне ярла было скорее удивление, чем осуждение.
- Наш враг - из хорошего рода, где не привыкли бросать своих слов на ветер. Судя по донесениям наших разъездов – решительности ему не занимать, - пояснил свое замечание Хаки, и ярл медленно кивнул, соглашаясь со своим конунжичем:
- Один свидетель – я предпочел бы противника постарше да повыдержаннее.
- Не боязно, ярл, что Одноглазый не поймет твоих слов? – теперь уже Хаки выглядел удивленным. – Ему любы именно берсерки, не щадящие в битве себя и других, а отнюдь не мужи с холодными головами.
- Тору – возможно, но отец его, как и всякий глава рода, поймет мои сетования, - ответил Красный ярл.
Возможно, Хаки и возразил бы ему, – но тут отворилась входная дверь, впуская запыхавшегося гридня.
- Прощения прошу, ярл Барвайг, - воин, оказавшийся одним из молодых приятелей Гурмира, начисто проигнорировал гандальвова сына, и Барвайг в который раз задумался над тем, что делать с паскудниками. Дерзость отроков переходила все мыслимые грани, но сейчас принесенные вести были важнее вражды меж альвхеймерцами.
- Надеюсь, твоя непочтительность, викинг, объяснятся срочностью вести, - неудовольствие Барвайга все же прорвалось в его голос. Юнец, полоненный собственной значимостью, этому значения не предал, а вот Хаки кинул на ярла укоризненный взгляд, разозлив его окончательно.
- Очень спешные, клянусь всеми асами, - ответил гонец. – Прибыл воин от Харальда-конунга и привез послание от своего господина. Он желает говорить только с главным в усадьбе, отказываясь отдать пакет кому-либо кроме предводителя. Гридни бы отняли – да убоялись немилости богов. Агдирский пес не оружен, – мы проверили.
- Рад я, что воины моего конунга чтят заветы предков, - ответил Барвайг. – Известно, что богу Тору милы честные схватки один на один, и он непременно осерчал бы на неразумных, поднявших руку аль меч на переговорщика. Приглашай сюда этого серого волка.
- Прикажешь ли позвать гридней в охрану, Красный ярл?
- Ты же сказал – он без оружия. Ежели что дурное умыслит – мы сдюжим зарубить его самостоятельно. Чай, не калеки безрукие, - отрезал Барвайг.
Хаки весь разговор промолчал. Что, впрочем, никого не удивило – конунжич редко брал слово на воинских советах, предпочитая потом обговаривать все лично с Барвайгом.

Сообщение отредактировал DarkLight - 5-01-2007, 23:25

Тревожные вести дошли до Гримкиля ярла, что Гутхорм - наследный хозяин Хригнарики пришел воевать в его землю и забрать назад свое владение. Тогда Гримкиль послал ратную стрелу по всем ближайшим деревням, люди же Хригнарики, кто уцелел после набегов Альвхеймарцев и Хейдемарцев, были в растерянности и недоумении - кого же им величать конунгом, и кого следует слушаться. Грозен был в гневе Гримкиль ярл, и страшен был в ярости Гутхорм конунг, и стали бонды забирать свои пожитки, кто что мог прихватить, и бежали подальше в лес, оставляя пустые усадьбы и избы... Мало кого находили гонцы, присланные Гримкилем-ярлом в усадьбах - были то лишь немощные старики и калеки, которые е могли далеко уйти... Отчаявшись, послал Гримкиль-ярл гонцов в Наумадаль - к соседям Хригнарики - к правящим там братьям-близнецам, которых звали Херлауг и Хроллауг. Братья же враждовали также и с Гандальвом, конунгом Альвхеймара, и все лето были заняты тем, что сооружали родовой курган, готовясь к грядущим битвам. Этот курган был из камня и глины, и укреплен бревнами, и сооружали его на случай своей гибели, чтобы обрести посмертное пристанище... Узнав же, что Гандальв ушел с войском в Вестфольд, а в Хригнарики теперь свой конунг, преисполнились братья решимости прибрать к рукам владение, которое ускользнуло из рук троих конунгов. И решили они сами свергнуть самозваного нового конунга Хригнарики, и прибрать его владения себе, и снарядили они большое войско, чтобы выступить в поход по реке Снауг, и захватить богатое владение... А заодно и подстеречь Гандальва, если он будет вовращаться по реке в свои владения...

Тем временем Гандальв, разорив всю страну на запад от реки Согн, и до берегов моря, ушел на север к реке Снауг, и засел со своим войском в Лондире, что на севере Вестфольда, чтобы при необходимости оттуда перебраться в Гренмар или Вингульмерк, или отступить обратно в свою страну через Хригнарики, покуда ожидая вестей отовсюду...

Войско же Эйнара с хирдманами Асмунда сына Альвхейма было застигнуто в пути метелью, и остановилось возле озера Фьявн на границе Вестфольда и Хригнарики, на котором шесть лет назад погиб Хальвдан Черный, и где он пятнадцать лет тому назад одержал победу над всеми своими врагами... И так случилось, что разбили они свои шалаши прямо у кургана, где была захоронена часть тела Хальвдана... И вот, во сне сам Хальвдан явился Эйнару Губитею Заговоренных, и велел ему повернуть на юг, к Лондиру, ибо оттуда грозила опасность его сыну...


Сообщение отредактировал Skaldaspillir - 13-01-2007, 12:53

Усадьба. Гонец от Харальда, Барвайг и Хаки Гандальвсон.
Совместно с Ви-Зетом.

– Приветствую воинов Альхейвмара, – сдержанно произнес Сигвар. Говорить вежливо ему совсем не хотелось… но хамство при таком поручении – это пятно на чести конунга, пославшего такого невежу. Подводить Харальда он не хотел. – Я ворон Харальда, коннунга Агдира, Гренмара, Вестфольда и Вингульмерка, и ныне он говорит моими устами.
- И что же говорит нам агдирский волченок? – произнес Барвайг. Тон его был серьезен, но слова отдавали насмешкой. Однако же, посланнику не с руки было затевать ссору – да и не рассчитывал он на теплый прем у исконных врагов Хальвдана Черного. Видимо, не пить ему сегодня хмельного меда, да и лечь спать придется без ужина – едва ли альвхеймерцы упустят единственную дозволенную предками возможность уязвить агдирца. Но Сигвар очень гордился тем, что именно пал выбор юного конунга, обласканного богами – и был полон решимости сохранить достоинство и высказать волю конунга так, чтобы слова его вошли после в былины:
- Наш конунг, Харальд Хальвдансон, вызывает на бой предводителя здешней дружины. «Я сам скрещу с ним меч – и пусть сами боги решают, кому из двух владеть землями Вестфольда», - так говорит властитель.
Взгляд Сигвара метнулся между Барвайгом и Хаки. Воин помнил обоих… и не так уж долго размышлял. Конечно, Барвайг – воин старый и опытный, да только Хаки, как ни крути, сын конунга. А значит, он тут должен быть главным… хотя бы для виду.
Но назвался вождем – так и отвечай за сказанное.
– Какой ответ мне отвезти конунгу, Хаки, сын Гандальва? – громко вопросил Сигвар – и не без злорадства увидел, что альвхеймерец вздрогнул. Однако, к чести гандальвова сына, голос его остался спокойным. Хаки слишком хорошо догадывался, какой именно реакции ожидал от него харальдов посланец – тот, кто слаб душей и не может доказать правду мечем, часто ищет спасения в словесном яде. Конунжич твердо решил, что не доставит врагу такого удовольствия:
- Я слышал слова Харальда, сына Хальвдана. Однако же, такие дела не решаются в спешке… и даже крылья ворона устают после дальнего пути. Раздели же хлеб под крышей моего дома – я дам ответ Агдирскому конунгу перед закатом.
И Сигвару оставалось лишь поклонится, скрывая свое удивление. Впрочем, он почти не сомневался в ответе Хаки Гандальвсона: трус единожды остается трусом навсегда. Даже если кто-то, храня конунгову честь, назовет это качество «осторожностью».

Утомительное путешествие пагубно влияло на правительницу. Лицо ее было бледно, как снег под ногами путников, прекрасные глаза больше не блестели, как раньше, а гибкие руки устало лежали на луке седла.
Рагхильда чувствовала, что засыпает. Мерные шаги лошади, тихие переговоры слуг усыпляли ее, и вот женщина уже погрузилась в дрему.
Вдруг она услышала чей-то голос, доносившийся издалека, как будто из колодца. Это был голос ее усопшего мужа. Хальвдан звал ее сквозь беспросветную серую мглу. Она стояла где-то в тумане, а кругом падал снег, окутывая ее фигуру.
- Рагнхильда, жена моя? Ты слышишь меня?
Рагхильде стало страшно: увидеть мертвеца во сне - плохой знак. Может, он пришел, чтобы забрать с собой свою возлюбленную? Женщина стояла, чувствуя, что душу обволакивает липкий страх. Замерла гордая Вещая Дева, боясь раскрыть уста.
- Не бойся, ты проживешь еще много лет, я пришел не для того, чтобы забрать тебя.. Я пришел говорить о волчонке, что рано начал охотиться.
Рагхильда поняла, что муж говорит об их сыне. Тогда побежала она быстро к нему, однако на расстоянии вытянутой руки что-то остановило ее.
- Возлюбленный мой муж.. Хальвдан.. - проговорила она, вглядываясь в черты погибшего супруга, - Откуда ты? Зачем пришел? Говори, и я всегда буду внимать тебе.
- Сейчас я в Муспельхейме, и к моему удвилению нашел там многих из тех, кто должен был почивать в Валгалле. Страшная буря катится по родной земле. Так и грозит она навалиться на мои земли, как на парус лодки и порвать его в клочья, разнеся по свету.
Рагхильда молча слушала покойного, который говорил о том, что он видит в месте своего пребывания, что он знает о жизни семьи и Агдира. Но вдруг поднял он голову и ясно увидела женщина его ясные глаза, полные страдания.
- Молодой волк выходит на охоту, еще не зная, что сам может оказаться дичью. И нет стаи, чтобы научила его, и нет старого волка, чтобы оберегал его. Охотники идут по лесу, зная, что волчонок вышел на охоту. Много у волка сил, много ума, на его стороне правда. Но человек силен, хитер, много способов изловить и убить волка есть у него. Много капканов расставлено по лесу, и не знает еще Волчонок, что его ждет на охоте. Попадет в капкан и пропадет, и лес осиротеет.
Силуэт Хальвдана начал пропадать.Вот уже голос его глуше и глуше, лишь ветер завывает, оставляя в воздухе обрывки фраз:
- Капканы.. Лоскутья.. по свету.. Хитрые.. охотники..
Свист ветра закрыл от слуха Рагхильды голос мужа, а метель скрыла его самого. Все завертелось перед глазами женщины, и она проснулась.
Тут же кликнула она своего ближайшего слугу, начертала на дощечке слова:
"Будь осторожен, охотники готовят капкан Волчонку. Будь мудр."
И, отдав послание слуге, приказала дать ему самую быструю лошадь и отправить в сопровождении еще двух слуг в Вестфольд к Харальду.
Остальным же она приказала оставаться с собой и двигаться в том же направлении быстрее.

Усадьба Саросбёрг. Гурмир
(с разрешения Тельтиара)
______________________________________________

Вся усадьба только и судачила о вызове Харальда – и обещанном ответе на него Хаки. Деревня, похоже, поступала так же, - Гурмир раз за разом втыкал нож в истерзанную древесину, но злость уходить не желала. Хальвдан – дурак, но Хаки – и трус и неумеха. С него вполне станется проиграть поединок агдирскому щенку – тот, говаривают, уродился с мечом в руках, а вот белым рученькам Хаки более пристало бы веретено, чем славный клинок. Сын Саги всегда презирал своего конунжича, но в этом походе ненависть юноши к Хаки только удвоилась. Во-первых, потому, что путешествие бок о бок не давало возможности видеть этого труса пореже, а во-вторых, потому что Хаки по-прежнему вел себя как недостойный звания викинга холоп, а не конунг старинного рода. И ответ Хаки Харальдову гонцу нисколько не переменил мнение Гурмира. Последний просто не верил в способность конунжича выиграть и, злорадно надеясь, что сын Хальвдана Черного все же снимет отпрыску Гандальва голову с плеч, отнюдь не намеревался признавать себя побежденным по результатам этого… поединка. Аналогично думала большая часть дружины – благо, их вера в способности Хаки, как воителя развеялась множество зим назад. Кто будет ждать успеха в битве от конунга «для картинки»? Подобным же образом можно счесть воителем быка, ведомого хозяином на убой. Но нет, Хаки не достоин подобного сравнения. Гораздо лепше для него будет заяц. Заяц, в помрачении рассудка вообразивший, что спорит с волком на равных. Хороша идея для потехи – кабы от этого «зайца» не зависели их честь и жизни, - Гурмир смачно сплюнул на пол. Ему - подчиняться Хаки Гандальвсону? Да никогда! К счастью. В их отряде полно мужей, еще не забывших как держаться за меч. Харальд еще удивится возможностям альвхеймерцев.
Гурмир вложил в ножны нож и усмехнулся неприятной улыбкой.
«Когда-то ты предал доверие названного брата, трусишка-Хаки. Посмотрим, как понравится тебе ответ от его сына. Думаю, я еще успею назвать тебя жалким ничтожеством… перед смертью».

Там же. Хаки и Барвайг.
_______________________________________________

- Хаки, это безумие! Ты не можешь драться с Харальдом в поединке! Кроме всего прочего, это еще и глупо.
- Старики говаривают, что такие бои судят сами боги.
- Так то старики, Хаки… тяжко мне на сердце от таких слов, но едва ли едва ли гридни отца твоего, да и сам конунг Гандальв возрадуются от этой идее.
- Ты предлагаешь мне отказать юному Харальду в праве, завещанном властителям Богами? Едва ли милость людская должна быть важнее их гнева. Асгард далеко, но все мы не минуем радужного моста в эту крепость. Возможно, я трус, но отказ сражаться в поединке конунгов – это чернейшее бесчестие, и я на сие не пойду. Хотя – ты прав, мудрый Барвайг: ежели я одолею Харальда, гридни молвят: «невелика честь для матерого волка загрызть щенка, едва вошедшего в лета». Ежели наоборот – начтут гуторить, что трус, не единожды показывавший врагу спину, едва ли достоин отстаивать конунгову честь.
- Предложение Харальда подтверждает твои давешние слова о его храбрости, однако и речи твои сегодняшние полностью справедливы. К счастью, воинская правда предоставила нам выход – и я предлагаю тебе, сын конунга, этим воспользоваться. Вызовем лучших воинов из наших дружин, потешим асов боем меж опытными воителями, славными прошлыми победами. Едва ли всем в Агдире люба идея рисковать так юным конунгом. Думаю, что мое предложение устроит обе стороны.
- Однако, воины решат, что я снова струсил, - Хаки Гандальвсон поджал губы – но потом резко кивнул головой. – Что же, подобные речи слушать мне не впервой. – Но кто будет говорить про это с советниками Харальда и самим конунгом? Коли пошлем весточку с их гонцом, конунг по молодости может скрыть ее от опытных гридней. Никто не вправе прочесть послание одного викинга из рода властителей другому. Передать же устно, как велит традиция… ворон не должен добавлять ничего от себя, но когда речь идет о давних врагах, слова часто обретают двойное дно. Этому гонцу мы с тобой явно не любы. Я мог бы поехать сам…
- Нет! Сыновья конунгов одевают плащи посланников во время мира, дабы укрепить дружбу с соседями, но не на войне. Лишь побежденные приезжают в стан противника сами и без шапок, чтобы говаривать о сдаче. Мы – же сильны, и вряд ли след давать злоязыким очередной повод для речей. Тем паче, что ты – наследник Альвхеймера. К Харальду поеду я.
- Ты же понимаешь, Барвайг – если агдирцы решат поступить против правды, руководствуясь выгодой, гридни не признают меня вождем? Войско без командира – что тело без головы, ничего путного сделать не сможет. Лучше уж мне самому выйти на ратное поле.
- Мы уже это обсудили, сын конунга! Доселе Харальд воевал по правде, и не след загодя подозревать его в черных замыслах. Поднявший руку на посланника – замаран перед богами, а они едва ли даруют победу недостойному.
- Едва ли боги могут углядеть за всеми несправедливостями в Норвегии, - покачал головой конунжич. – Однако, вижу я, что ты тверд в своем решении ехать – и не смею прекословить воле твоей далее. Я ценю твою помощь, и восхищаюсь твоей отвагой, Красный ярл, но все же… прошу тебя – возвращайся живым. С тех пор, как мы обосновались тут, я часто вижу во сне своих братьев – и воронов Одина. И кажется мне, что мертвые являют себя не к добру.
- Воители, пирующие в Валгалле, часто являются живым на пороге славного сражения, – возразил ярл Барвайг. – В сказаниях скальдов, они часто наделяют воителей, борющихся за правду, невиданной силой или рассказывают древние секреты. Тебе следует радоваться, что братья твои не оставляю тебя перед войной, а не открывать сердце свое черным мыслям.
- Ты мудр, как всегда, ярл. Позовем же гонца – и выскажем ему то, что решили.

В ходе допроса пленника Гутхорм выяснил, что творится в Хрингарике и где сейчас находятся доверенные ярлы Гримкиля.
На утро следующего дня его войско выступило в путь. Воины Агдира шли вглубь родины своего ярла, безжалостно расправляясь со встреченными по дороге войсками врага.
Через несколько дней трое из ярлов Гримкиля отправились в Хель.
Гутхорм чувствовал, что приближается к самому сердцу захватчиков и был готов дать решительный бой.

Усадьба Саросберг. Двор. Хаки, Барвайг, гридни Гандальва и гонец агдирского конунга.

Никто не посылал глашатая, для того, чтобы позвать воителей во двор, однако сказанное Хаки слово «перед закатом» каким-то образом обошло всю усадьбу. Так что в указанный час во дворе собрались практически все пришедшие с Барвайгом альвхеймерцы.
Сигвар стоял в середине мощеного двора, а за спиной его – полукругом выстроились исконные враги Харальда. Наверное, гонцу было не особенно приятно чувствовать их присутствие за спиной, однако, к чести воителя, он стоял не оборачиваясь, полный спокойного достоинства.
Хаки на мгновение позавидовал подобной выдержке – неизвестно, смог ли бы он сам вот так простоять долгое время, подставляя врагам беззащитную спину.
«Воистину, хорошего ворона послал юный владыка Агдира. Если все его воины хоть вполовину так хороши – врагам Харальда надо бы призадуматься», - подумал конунжич, выходя на крыльцо. Впервые за весь поход он вот так вот явно явил себя в роли главы отряда – и ответом стали нахмуренные брови и взгляды, далекие от восхищения. Сын альвхеймерского конунга лишь упрямо приподнял подбородок: что бы там не думали гридни, ему придется участвовать в затее, придуманной Харальдом. И, значит - дать ему ответ именно так, как велели древние законы этой земли, составленные стариками еще до рождения деда Гандальва-властителя.
- Внемли же мне, ворон, и передай услышанные слова в точности тому, кто теперь говорит твоими устами. Альвхеймер принимает вызов Агдира. Поединок состоится, когда на небе появится новая луна, дабы конунг Харальд успел доехать до Саросберга и отдохнуть от пути, а досточтимые жрецы – совершить все обряды, согласно обычаю. Так говорит тебе Хаки Гандальвсон – и твой долг, ворон, как можно быстрее донести мои слова в уши Харальда. Скажи ему – мы пошлем собственного гонца, дабы оговорить с витязями Агдира все делали предстоящего боя. А теперь – можешь ехать. Ворота открыты.
Сигвар кивнул – и ушел, не оборачиваясь.
А Хаки скрылся в усадьбе, смиренно моля Одина о мудрости.

Прежде чем проводить решительную атаку на главные силы Гримкиля, Гутхорм решил зачистить тыл своих войск и направился на охоту за головами трёх ближайших прихвостней своего врага: Раги Лысого, Владимира Иноземца и Стефана Грека. Все трое были хорошими воинами и военачальниками Гримкиля, помогавшими ему захватить Хрингарику и заслуживали смерти.
Раги Гутхорм нашёл в усадьбе в Северной части Хрингарики. Там он держал что-то вроде главной твердыни, откуда зорко следил за землями, которые ему доверил Гримкиль.
Войска Гутхорма взяли его усадьбу штурмом, вырезав поголовно всех воинов, а самого Раги сразил Гутхорм, боевым топором отделив его лысую голову от тела.
Следующим был новый страж западных границ Хрингарики - Владимир Иноземец. С гардарцем у Гутхорма вышел очень короткий разговор - войска гардарца были разбиты, а сам он был казнён, как некогда Атли Тощий.
Последним был засевший на юге Грек. Он заперся в усадьбе, окружив себя воинами, и был готов дорого продать свою шкуру. Гутхорм вызвал его на Суд Богов, произнеся неговоримые речи так, чтобы слышала дружина. Грек был вынужден выйти и биться. Он вооружился прямым греческим мечом и круглым щитом, разделся до пояса и вышел против Гутхорма, небрежно помахивающего двумя топорами. Славно бился грек, но в конце концов истинный ярл Хрингарики превозмог его и сразил, сперва разрубив пополам щит, а потом пробив грудь. Стефан умер, как воин.
"А теперь твоя очередь, Гримкиль Гримкильсон! Я иду за тобой!" - думал Гутхорм, направляясь во главе своего войска к усадьбе, где когда-то он оставил Атли наместником.

Сообщение отредактировал Ноэль - 16-01-2007, 13:46

Все же, не простая случайность привела Эйнара с дружиной к кургану, в коем погребен был славный Хальвдан. Верил воин, что божественное провидение послало ему этот сон, дабы не сбился он с пути истинного и исполнил в точности все, что ему предначертано совершить во славу Христа.
Случилось же следущее - однажды ночью, едва смежил Эйнар веки, как возник перед ним Хальвдан, одетый, словно только что явился из самого сердца битвы - капли свежей крови сверкали на его боевой секире, бисеринки пота блестели на лбу.
- Здравствуй, Губитель Заговоренных - так приветствовал Хальвдан Эйнара, тяжело выдыхая воздух при каждом слове.
- Приветствую тебя, о доблестный предводитель стаи волков, с коими сравнима твоя дружина, - кажется, мужчина не осозновал, что его собеседник давно погиб и говорил с ним так, словно они лишь недавно расстались.
- Темные времена грядут, о друг мой, и помощь твоя мне потребна, ибо сам я уже не тот, что был раньше, а ныне изредка лишь я советом могу помочь. Или предостереженьем - не силой оружья.
- Чего же ты хочешь, помощь какая нужна?
- Друг мой, прошу тебя, поварачивай нынче ж на юг и даьше, по берегу озера вместе с дружиной ступай. Туда, где в последний раз солнце глаза мои видели.
С этими словами призрак кивнул головой на прощание и исчез. Эйнар открыл глаза - рядом с ним на коленях сидела Сигрун и обеспокоенно вглядывалась в его лицо.
- Ты кричал во сне, но потом успокоился губы твои беззвучно открывались, словно ты говорил с кем-то. Но слов слышно не было...
Эйнар вкратце пересказал жене все, что сказал ему дух Хальвдана. Обсудив случившееся, воин и воительница решили, что исполнят волю умершего и поведут дружину к югу.
Возле озера жуткая метель настигла отважных воинов. Не было видно даже на ладонь вперед, потому Эйнар приказал разбить лагерь прямо здесь, благо до кургана осталось идти совсем недолго. СБитые с толку свирепой непогодой, воины не знали, что Курган находился всего в паре десятков минут ходьбы от них.
На исходе третьего дня один из дозорных сообщил, что, кажется, сквозь свист ветра слышен цокот копыт - кто-то приближался к лагерю, но друзья или враги? На всякий случай, каждый мужчина проверил, на месте ли оружие и легко ли выходят из ножен клинки.

(c DarkLight)
Селение близ усадьбы Саросберг, Вестфольд. Хаки и Эгиль
Совместно с Ви-Зетом

Стража у входа в Вестфольд поглядела на пришельца весьма озадаченно; не каждый день объявляются слепые скальды с крупной собакой-поводырем. Но угрозы он вроде не представлял; что может сделать один слепой с ножом против всех воинов, что здесь расположились?
А окончательно опасения улеглись, когда слепец, остановившись на окрик, на ходу сложил вису. Нельзя сказать, что стражи в ее смысл вникли, но впечатлились.
Так что Эгиль в Вестфольд прошел. И надо такому случиться - почти сразу попал в поле зрения сына Гандальва.
Хаки как раз обсуждал детали зимовки своего отряда все с тем же рыжим Фроди, как новоизбранным старостой. Гридни у ворот делали вид, что не замечают конунжича в упор, а тот был только рад подобному отношению. После истории с Харальдом языки у воинов развязались окончательно, и даже терпеливый Хаки временами с трудом удерживался от резкости.
При виде Эгиля конунжич побледнел, - а Фроди удивленно обернулся, недоумевая, что за диво так впечатлило молодого "ярла".
Сын Гандальва постарался взять себя в руки - не дело это, коли на лице твоем окружающие читают потаенное, как на свитке с рунами. Но мысли его скакали, как лошади в добром галопе. Хаки искренне недоумевал, зачем его знакомцу Эгилю рисковать животом, являясь прямиком во вражеский стан. Хорошо зная гридней своего отца, конунжич не сомневался: многие из них с радостью принесут голову слепого на блюде ярлу Барвайгу.... хотя сам воитель и не принял бы подобного "дара". Красный ярл высоко почитал воинскую честь, однако многие из альвхеймерцев не забивали себе голову "старинными сказками". Эгиль был кровником Барвайга - теперь Хаки знал это наверняка. Однако, даже не владея подобным знанием, молодые воины могли умышленно задеть слепца насмешкой или оружием. У отряда Барвайга уже было несколько стычек с селянами, и сыну конунга с большим трудом удалось удержать шаткий мир. Хаки со стыдом сознавал. что воины Альвхеймера показывают не самую достойную свою сторону, и разрывался между долгом любого альвхеймерца - славить дружину вождя, и честью, шептавшей обратное.
Кем бы не был Эгиль - наследник Гандальва не мог отдать его на поругание Гурмиру с дружками, которые как раз показались на улице. Жестом отстранив Фроди с дороги - мол, подожди пока, добрый человек, - Хаки шагнул вперед к слепому сказителю:
- Приветствую тебя, путник. Мы всегда рады сказителям, славящим словом и песней деяния богов и подвиги великих героев. Но - времена ныне пошли неспокойные, такие, что и брат брата в умысле заподозрит. Не боязно тебе, скальд, путешествовать одному в столь лихую годину? Расскажи, издалече ли следуешь?
Знакомый голос... Хаки. Вот удача, что именно он попался на улице.
Впрочем, на лице Эгиля не дрогнул ни один мускул, когда он повернул голову на звук.
- Путь мой был долог, воин. И, не скрою, опасен. Но меня хранят боги и клыки друга, - усмехнувшись, слепец потрепал по голове волка.
- Трус и калека, - раздался сбоку насмешливый голос Гурмира. - Хаки, неужто ты наконец нашел себе компанию по вкусу? Кого-то такого, на чьем фоне даже ты смотришься не мышью, но вепрем?
Сын Сагги снова был пьян. Однако, это не извиняло его речей - кровь прилила с щекам Хаки, задетого оскорблением. Если бы не Эгиль - он, возможно, опять сорвался бы, дав на сей раз щенку добрую оплеуху. Но слепец был здесь - и все слышал.
Ворон, старый мудрый Ворон... От таких вот он и ушел в леса. Хотя остроту ума сохранил - и на всякий случай и Эгиля обучил, как отвечать.
- Кабан рвется сквозь чащу, не глядя под ноги, - заметил "скальд". - Так и многие люди бросают слова, не глядя, куда они попадут - и удивляются потом, что налетают на рогатину. Кабан может гордиться своей силой - но охотник заберет его домой.
Он помолчал и добавил:
- Так кто же тут вепрь?
Хаки сдержал усмешку - так же, как чуть ранее обуздал собственный гнев. Зато Гурмир, хоть и бывший во хмелю, осознал, что получил в ответ тонкую насмешку. На такие речи ум его достойного ответа не давал и в трезвости - а, если так, стоило дать отпор кулаками.
- Ах, ты...
"Собака" вздыбила загривок и зарычала, гридни у ворот предупреждающе схватились за мечи: в таком состоянии зверь казался воинам опасным. Однако, сын Гандальва не допустил насилия, сноровисто встав между Гурмиром и его жертвой.
- Ты забываешься, гридень. Скальд этот ныне - наш гость.
- Ходишь под руку с деревенщиной, и кормишь лесных оборванцев за столом? Не ждал такого дадже от тебя, - презрительно бросил сын Сагги - и кивнул младшим, столпившимся поодаль. - Пошли! Потешим себя молодецкой забавой! А песенки детские пусть слушают те, кто для битвы не годен
- Скальдам дает вдохновение мед поэзии, - ехидно заметил Эгиль. - Один протягивает руку над теми, кто слагает висы. Уж если Отец Богов не годен для битвы... воистину, великий воин стоит рядом со мной.
К счастью для всех, Гурмир решил, что скальд говорит про Хаки - благо, сын конунга и впрямь стоял почти рядом с Эгилем. Да и остальные гридни, расслабились, посмеиваясь: насмешка над конунжичем всегда вызывала у них оживление. Хаки сжал губы - но думал не о двусмысленности слов Эгиля, а о том, как бы увести слепого от ворот. К счастью. молодой викинг составляя хулительную речь дал Хаки нужную зацепку.
- Будь гостем под моей крышей, скальд. Ныне я редко слышу хорошие сказания да веселые песни. Пропой мне про Одина и Тора - а в ответ получи защиту гостя, как велит древний обычай.
- С радостью, - кивнул слепец. - Боги благоволят к тем, кто соблюдает обычаи.
- Пожалуйте под мою, крышу, уважаемые, - вмешался молчавший до сей поры Фроди. - В усадьбе воители заняты делом, и, как сказал уважаемый Гурмир, могут осерчать на чужое веселье. У меня же все домочадцы зело благоволят к сказаниям - и сказителям.
Рыжий староста опять понял больше альвхеймерцев - и Хаки благодарно улыбнулся селянину.
- Мы принимает приглашение под твой кров, достопочтенный муж, - ответил он за обоих.
Переступив через порог, Эгиль на секунду замешкался. Звуки... запахи... все так похоже на дом, где он был рожден...
Качнув головой, он отогнал воспоминания. Это - прошлое.
Волк вошел без особой охоты. И старался держаться поближе к вожаку.
- Я снаружи покараулю, ясноокий ярл, - проговорил Фроди. - Домочадцев пока нет - беседуйте без помех
"Интересно, обратится ко мне кто-нибудь так? - задал себе вопрос Эгиль. - Отец говорил, что у меня светлые глаза. Но пойди пойми, что такое "светлый"..."
Хаки кивнул, и захлопнул дверь. Его менее всего заботили вопросы глаз и запахов: по мнению конунжича. ситуация была хуже некуда:
- Эгиль, расскажи, что заставило тебя так рисковать своей жизнью? Неужели тебе так надоело ходить по лесам, что готов ты сгинуть понапрасну?
- Рисковать? - незрячие глаза безошибочно нашли лицо Хаки. - А разве есть риск? Кто из здешних знает меня в лицо? И надо иметь воображение скальда, чтобы в бродяге искать черты убитого полтора десятка лет назад.
- А... - Хаки прошелся по горнице, - значит, мы с тобой уменьшаем число недоговорок? Что же - ты, верно, понял - я пошел к Барвайгу с вопросами, так что знаю кто он тебе, и кто ты ему. красный ярл дорог моему сердцу... однако, тебе ли не знать норова гридней. Ныне альвхеймерцы очень злы. Дай им любой повод - набросятся без жалости. Биги Севера, ты понимаешь, что чуть не остался лежать там, перед воротами всего из-за пары слов?
- Я давно понял, что покорность уважают еще меньше, - пожал плечами Эгиль. - Да и... мне хотелось проверить, сумею ли я ответить словом не хуже, чем ножом.
- Да, язык у тебя подвешен на славу, - признал Хаки Гандальвсан. - Однако, ужели ты не видишь, что тот, кто больно язвит словом может получить ответ сталью, да хорош если в поединке? Эгиль, неужели судьба твоего отца не научила тебя не разбрасываться насмешками?
- Если они меня приведут к тем, кто его убил, я втрое больше насмешек скажу, - очень серьезно ответил Эгиль. - А что до нападения... слава Покровителю, есть кому меня предупредить.
- Чувствую, сей разговор бесполезен, - махнул рукой Хаки, - слова про осторожность не достигают твоих ушей, а считать врагов ты, видимо, отродясь не обучен. Воля твоя! Так - зачем ты пожаловал, Эгиль? Ты спокойно можешь выйти сейчас в эту дверь, избавив себя от моих речей. Если на деле ты этого хочешь
- Зачем? Как ни странно - из-за твоих слов. Помнишь, ты говорил о жизни людей? Мне захотелось почувствовать, как они живут. Понять, чем мир воинов отличается от леса.
Хаки чувствовал, что Эгиль лукавит, но - не обвинять же его прямо во лжи? Сын Гандальва сделал первый шаг к откровенности (хоть и не назвав свою главную тайну), а Эгиль продолжал играть в прежние игры.
- ну, посмотрел? И что же теперь? Может, и правда развлечешь нас сказаниями за пиво и угощение? Тебе идет личина Скальда, Эгиль сын Эгиля.
- Сказаниями... что ж, при игре словами я многое могу поведать. Хотя не все поймут, что я хочу сказать.
Эгиль повернул голову, вслушиваясь в шум Вестфольда. Вздохнул.
- Наверное, тут все-таки можно жить.
-Наверное. но мы пришлю сюда воевать. и кто знает... - Хаки замолчал, задумавшись о своем
- Кто знает, чем кончится, да? Я всегда предпочитал не гадать, а приближать. Что бы не делалось - все принесет плоды.
- По-моему, мы с тобой уже говорили о предопределенности, - усмехнулся Хаки. - Хотя, согласен: в ночном лесу это слышалось по иному, чем в доме у чтимого очага.
- Место определяет мысли, - процитировал Эгиль Ворона. - Кстати о местах... такое впечатление, что здесь все угрюмы и ожидают чего-то скверного. Я не вижу лиц, но могу судить по иным признакам.
- Конечно, ожидают, - согласился конунжич. - Нашу неприятность кличут агдирским конунгом. и самое паршивое заключается в том, что юный Харальд столь же честен, сколь и безрассуден. Думаю, что в этом деле он переплюнет даже тебя.
- Безрассуден - потому что решит напасть? - с любопытством осведомился Эгиль. - Но безрассудство - путь к смерти, как я знаю. Так чего его бояться?
- Не бояться... - конунжич помедлил, подбирая слова. - Ненавидят. Харальд юн, однако дерзнул воспользоваться древним обычаем, предложив поединок нашему предводителю. Никто не смеет оспорить это право - и согласие получено. Однако, конунг наш придет в ярость, да и гридни не пышут восторгом. А все потому, что никакие речи не изменят истины. Харальд - мальчишка, а Хаки - трус. В таком составе поединок кажется не судом богов, а насмешкой
- А богам не все равно, чьим мечом судить? - искренне удивился Эгиль. - Поединок есть поединок.
- Зато людям до этого есть очень большое дело, - ответил Хаки. - И наши гридни очень недовольны подобным раскладом
- Как будто у них есть выбор, - хмыкнул Эгиль. - Судя по описанию...
- Судя по описанию - что? - переспросил наследник Альвхеймера.
- Судя по описанию того, что сложилось. Предводитель у агдирцев - один. И здесь - один. Других нет. Выбирать не из кого.
- Будь воля конунга - поединка бы не было. Сам Гандальв мог позволить себе отказать юноше - хотя бы под предлогом "мол, молоко еще на губах не высохло".
- Но его воли здесь нет, как я понимаю.
- Это - решение Хаки и ярла Барвайга, - мрачно подтвердил альвхеймерец. - С них если что и спросится. Конунг суров... но проиграть еще хуже, чем получить порицание от властителя.
При имени Барвайга Эгиль словно окаменел. На мгновение. Потом пожал плечами.
- Сын конунга же вроде старше. И повидал бои. Разве он не имеет шансов на победу?
- Не мне судить о воинской доблести, - сдержанно отозвался Хаки. - Однако, я говорил тебе в прошлую встречу, наш конунжич как боец никого не впечатляет.
- Главное, чтобы противника впечатлил, - усмехнулся Эгиль. - Среди серых братьев тоже есть слабый. Но обычно он оленя и приканчивает - его челюсти не разожмешь.
- Твои слова были бы справедливы... - начал Хаки - и запнулся. Эгиль - враг, так стоит ли делиться с ним сокровенными страхами. Но, в итоге желание высказаться пересилило: Хаки слишком долго вынужден был молчать, обрывая собственные речи еще до начала. - Они были бы справедливы, если вы воинов заботила честь. Но они все желаю победы. А Хаки никогда не бывать конунгом - это стало понятно много зим назад. Вожаком надо родиться - так есть и у волков. У Хаки это не вышло
- Гандальв не вечен, как не вечен никто из людей. И если в Агдире может править совсем юный - почему здесь не может вести людей старший?
- Старший тут - ярл Барвайг. Ты не любишь его, и это понятно - но все же он - славный предводитель, заботящийся о людях, - возразил Хаки.
- А что, правителю обязательно быть первым на мечах? В серой стае вожак не только сильнее, но и мудрее других.
- На сей раз первенство придется доказывать именно в бою. Да и вообще - мы с тобой несколько отклонились от темы. Не столь важно, плох или хорошо Хаки Гандальвсон, как то, что Весфольд ныне - как котел с крышкой, под которой развели огонь. Того и гляди взорвется - и вполне может зашить многих, виновных и невинных насмерть. Конунги воюют - а страдают селяне. Хочешь, я позову тебе Фроди, хозяина этого дома? Витязи Гандальва - не худшие из викингов, и разрушения тут зря не чинили. Так повезло не многим.
- Когда стая травит оленя, могут пострадать и зайцы, - согласился Эгиль. - Может, исход боя поможет выплеснуться этой злости внутри котла?
-Смиренно молю об этом богов, - сдержанно ответил Хаки
- Некоторых богов не надо молить... они дают помощь в обмен на что-то другое. Правда, не сразу понимаешь, - что.
- Ну, тогда я, наверное, не разумею этих намеков, - отмахнулся от слов слепого конунжич. - Потому что тьма над Саросбергом видится мне беспросветной. Однако - прости меня за грустные слова - мы пришли сюда поговорить о тебе, а не о камне на моем сердце.
- А беседа - как нить в руках. Вьется так, что не всегда уверен, ты ли ее направляешь.
Молчание вновь нарушил Эгиль.
- Что ж, я вижу, что мое появление здесь - источник лишней тревоги. Да и мне, если честно... не по себе среди людей. Я могу уйти... но хотел бы задать вопрос. Кто носит имя Харек Волк?
- Где ты его слышал? - встрепенулся Хаки. - Впрочем, не важно. Этот воитель славен по всей Норвегии, и тайны тут нет. Он был ближайшим другом Хальвдана Черного до его смерти. Однако ныне Харек завел собственные стяги, хоть и сохранил дружбу с Агдиром.
- А почему он носит имя Волка?
- Честно признаться - не знаю. Вроде бы, была там история на охоте, когда Харек был юн. Людям запомнилась - а он сам начертил на щите белого волка, - пожал плечами Хаки
- Вот так сделаешь что-то - и определишь себе печать на всю жизнь, - усмехнулся Эгиль. - Значит, он в союзе с Агдиром? Хм, а я только имя слышал... здесь же...
- От кого? - насторожился Хаки. То, что Харек был в Саросберге являлось тайной, известной немногим.
- От них, - рука Эгиля ласково прошлась по шерсти волка.
- Прости, Эгиль - я не совсем разумею, - развел руками конунжич. - Харек общается волками? Не думаю, что знак на щите дает такую силу. На знамени Агдира - тоже волк, но их земли люто страдают от серых, особенно по зиме
- Нет, - по лицу Эгиля скользнула улыбка. - Один из моих серых братьев был здесь - и слышал про Харека. А значит, слышал и я.
- Я многое тебе рассказал - так ответь же любезностью Может твой брат сказать, кто гуторил про Агдирского волга? - в голосе Хаки отчетливо слышалось напряжение.
- Крики доносились от реки, как я понял, - пожал плечами Эгиль.
- А... - Хаки вздохнул с явным облегчением. - Харек был здесь - но эти сведения не для всех. Плохо, коль есть у одних соратников тайны от других, да не поделаешь тут ничего. Нам с Хареком нечего делить - однако, уже то, что он сидел за столом рядом с Хальвданом достаточно для сражения. Хотя, думаю, он очень удивился, увидев тут альвхеймерцев. Знай он, кто главный в Саросберге - едва ли прокричал бы свое имя так, чтоб услышали оба берега
- Но ты вроде бы без ненависти о нем говоришь, - заметил Эгиль.
- Неужели я должен ненавидеть весь мир, начиная с Харальда? - ответил вопросом Хаки. На лице его впервые появилась легкая улыбка: - Хотя - он очень удивился. увидев меня тут. Даже сразу и не признал. Впрочем, в нашу прошлую встречу я был... ну, да не важно
- А вы уже встречались ранее?
- Да... во время прошлой войны Агдира с Альвхеймером. Я был достаточно в летах, чтобы подержать честь моего... конунга на ратном поле, - при разговоре о прошлом оживление альвхеймерца угасло, как свечка.
От слуха Эгиля заминка не ускользнула; вообще, от его слуха сложно было что-то спрятать.
- Твоего... только конунга? - общее имя и пара оговорок сплелись в единую цепь. - Или...
- ... моего отца, - тихо дополнил Хаки. - Да, теперь ты все знаешь, Эгиль.
Некоторое время слепец молчал. Потом пожал плечами:
- Ты думаешь, мое отношение от этого переменится? В лесу доверяешь не сплетням, а своим чувствам.
- И что же ты чувствуешь, сын Эгиля? - улыбка конунжича вышла горькой. - Что чувствуешь, зная то, что ты знаешь? Впрочем - можешь смолчать: большой шанс, что мы никогда более не свидимся. Надвигается война - и я почти рад этому. Пусть она расставит по местам все то, что запутала наша прошлая компания, - он снова запнулся - но продолжил, как через силу: - Я должен просить у тебя прощения. Не освободи я альвхеймерцев из плена - твой отец может быть жил бы и поныне. Да, Барвайга и его воинов, может, и отпустили бы за деньги - но часть вины все же на мне. Увы... слишком многие благие дела потом оборачиваются потерями. По крайней мере - у меня.
- Провидеть, к чему приведут поступки, могут лишь норны, - негромко заметил Эгиль, шагнув к двери. - Я же не буду судить... мне хватит своей памяти.
У самого выхода он обернулся.
- Думаю, мы встретимся еще, Хаки. Искренне хочу, чтобы это произошло при хороших условиях.

Сообщение отредактировал V-Z - 22-01-2007, 13:33

Барвайг и Эгиль
Совместно с Ви-Зетом.

– Что-что, серый брат?
Рука Эгиля коснулась шерсти волка; несколько мгновений он неподвижно стоял, а затем холодно улыбнулся.
– Так он вышел? И идет куда-то… один?
Именно этот волк был с Эгилем в Вестфольде, и хорошо запомнил облик и запах Барвайга. Так что ошибиться он не мог.
– Я хотел оставить его напоследок… но раз уж так решили норны…

В руке у ярла Барвайга было белое полотнище с черным знаком ворона – древнейший символ гонца, извечный знак неприкосновенности. Времена менялись, из душ людей уходил страх перед богами и уважение к предкам, а неспокойные времена прибавляли лютости, но мало кто из негодяев осмелился бы нарушить дедовской завет, покусившись на жизнь посланника одного конунга к другому.
Увы, для волков бело-черный флаг ничего не значил. А самого мстителя боги еще до рождения лишили возможности видеть свет – и потому узреть, что за деяние он совершает. Истина ли, что неведение освобождает от ответа? Эгиль не знал статуса Барвайга, но, даже увидь он милостью волшебницы Фрейи знак ворона на полотне – ужели это остановило бы душу, много зим дожидавшуюся мести?
К сожалению – или к счастью – богине сегодня было не до дел смертных, Эгиль оставался слеп и не видел, какое преступление совершает.
Обычно волки, загоняя дичь, воют. Но сейчас была иная охота… и им требовалось как раз отрезать все пути. Поэтому они молчали.
До поры, до времени.
А потом серые тени неожиданно скользнули, образуя кольцо вокруг ярла Барвайга.
И человеческая фигура возникла из-за ствола ближайшего дерева.
– Здравствуй, Барвайг Красный, – промолвил Эгиль. – Я давно ждал такой встречи…
- Я не припомню тебя, воин, - спокойно ответил Барвайг, хотя по спине его пошел холодок а сердце, на которое сивоусый ярл не грешил отродясь, пропустило удар. Он был отнюдь не худшим из мужей в дружине Гандальва, редко осквернял уста свои ложью и никогда – злыми наветами. Барвайга давно уж ценили за зрелую мудрость – но он был лишен дара чистой совести. Много зим прошло с того дня, когда ярл, прозванный Красным, оступился – но воздаяние догнало его лишь сегодня, посмотрело в душу желтыми очами волков. Ярл искренне надеялся, что ошибся, но чувство что древнее рассудка, нутряной инстинкт, еще называемой «совестью» уже дал альвхеймерцу ответ на вопрос кто и зачем его тут караулил. Карой богов показалась ярлу Эгилева слепота – от иного врага ярл чуял бы себя в безопасности до окончания миссии.
«Прости меня, Хаки».
- А я никогда и не видел твоего лица, – усмешка на лице Эгиля была острее ножа. – Но запомнил твой голос и запах… Что ж, придется расшевелить твою память. Вспомни человека, которого убили за насмешливые слова. Вспомни, как он рубился на пороге своего дома. Вспомни, что он кричал своему сыну, ушедшему в лес. Вспомни Эгиля, воина Хальвдана… вспомни, и посмотри мне в лицо. Не знаю, похож ли я на отца.
В запахе врага не было страха, который люди обычно испытывают перед волками. Но Эгиль не сомневался, что такая примесь появится.
- Что же, на отца ты похож, - до сего дня Барвайг часто задумывался, как поведет себя перед лицом смерти, и вот теперь, когда конец земного пути из отдаленного события вдруг сделался близким до жути, не ощутил должного трепета. Только щемящее сожаление о том, что ему уже не закончить задания, и душа его будет отлетать, памятуя о невыполненном зароке.
– Не буду же больше юлить – словоблудие не престало воину и мужчине. Да, я помню Эгиля. Его кровь не украсила мой клинок, однако, я не жалею о том давнем решении. Боги свидетели – твой отец поступил против воинской правды, и, хоть это не красит деяния моего в очах всемогущественных асов, но все ж позволяет мне без краски стыда глядеть на твое лицо, юный мститель. Потребовать взамен мою жизнь – твое кровное право. Я совершал много деяний, о которых потом сожалел, но даже сейчас, глядя в твои безжалостные глаза, я не вижу в себе сожаления в том, что не велел тогда воинам продолжить погоню. Пусть мои руки в крови недалекого витязя, чей ум был короче языка, но я все же не замарал их убийством ребенка. Теперь ты вырос – и я вполне готов принять то, что мне предначертано норнами. Единственное, о чем я сожалею на случай возможной кончины – так это о том, что прошлые грехи не дадут мне исполнить волю властителя… и обещание, данное другу. Будь мы с тобой, Эгиль, поединщиками, дерущимися по правилам – я бы смиренно простил тебя об отсрочке… ибо в воинском мире есть дела, что важнее жизни, и те, чья честь для гридня и мужчины дороже славы труса, бегающего от битв. Но – кровная месть не знает жалости, ни отсрочек.
Нападай же! Я жду.
– Речь волка, – произнес Эгиль. С его точки зрения это была лучшая похвала – смелость противника он сравнил со характером своих братьев. Правда, раскрывать смысл этого выражения он не стал; не было желания. – Ты можешь достать меч, Барвайг. Впрочем, сомневаюсь, что он тебе поможет…
Вступать в схватку сам Эгиль не собирался. Острейший слух и другие чувства уравновешивали слепоту, однако все равно… Он ведь пришел мстить, а не устраивать поединок.
И с этой точки зрения все было справедливо. Отряд воинов против одного человека – и стая волков против одного человека.
«Да примет тебя отец конунга всех волков…»
Эгиль не сказал ни слова, но серые братья уловили желание вожака.
И стремительно ринулись вперед.

Усадьба. Хаки.
(мое)

С тех пор, как уехал Барвайг, конунжич не находил себе места, тяготимый дурными предчувствиями. Стоило Хаки сомкнуть глаза, как перед его внутренним взором вставали Хюсинг и Хелсинг. Красный ярл говорил, что это хорошо – видеть перед войной достойных воинов, уже пирующих в Чертоге, но младший сын Гандальва предпочел бы увидеть мать, а не братьев. Мертвые сыновья отца казались немым упреком для живого родича, один их вид ясно сказывал о том, что пролитая кровь не отмстилась. В глубине души Хаки считал, что участь братьев, павших в бою, лучше чем смерть, доставшаяся Хальвдану, утонувшему в стылой воде… или ему самому, ставшему наследником Альвхеймера без желания и почти супротив воли. Разумеется, он никогда не говаривал этого вслух. Пожалуй, только Барвайг и догадывался об истинных чувствах конунжича, а прочие – как свои, так и враги, – считали, что слабосильный трус должен радоваться, что меч Хальвдана очистил для него место альвхеймерского конунга. Хаки от подобного счастлив не был – но и говорить о том, что младший брат сильно тоскует по старшим, было бы ложью. Вот Гандальв – тот до сих пор печалился об участи сыновей, в коих гордый отец видел надежу и опору Альвхеймера. Единственный наследник – это беда для рода, ибо неисповедима воля богов, а жизнь полниться случайностями. Наследника же в лице Хаки славный конунг не желал видеть вовсе. Конунжич сознавал, что он, единственный из детей Гандальва удался в мать, и, хоть и не дело детям судить о делах родителей, похоже брак ради блага правящего рода не принес им особого счастья. Хаки было с чем сравнивать – благо и его собственная женитьба казалась скорее наказанием, чем благом. Однако же им с Хедвиг боги не послали детей, а вот Гандальва с супругой все же благословили, и не единожды. Конунг, правда, всегда утверждал, что младшим сыном его, вероятнее всего, наказали, да причем - по прямому указанию Локки. Но – это конунг. Для матери же младший сын был любимцем, с его рождения и до тех самых пор, пока коварная болезнь не унесла ее в царство Хель.
В последнее время Хаки практически не спал – и очень много думал о смерти и посмертии. Какого там, под корнем Иггдрасиль, в доме туманов, куда уходят недостойные Вальгаллы, те, для кого не отворяются ворота Вальгринд? Желания сражаться на стороне бога огня в дни приближающейся Гибели Богов он по-прежнему не приобрел, но в остальном Нифльхейм виделась ему вполне приемлемым местом. По крайней мере, по сравнению с отчим домом.
«Видимо, боги распорядились так, чтобы я все же умер как воин, и посылают мне подобную возможность. Почему? Было совершенно ясно, что Барвайг не пустит в бой сына и наследника Гандальва потому как судьба конунжьего рода важнее минутных хотений какого-то Хаки. И тут – поединок, как вызов судьбе. Ярл верен своему конунгу, он желает бороться – и пропадает. Да так, что лишь одна дочь Локки ведает, что с ним сталось. Что же… кто я, чтобы спорить с провидением? Я давно уж не верю в милость асов ко мне – но, возможно, в своем скудоумии просмотрел какие-то пожелания ванов? Кто знает. Как бы то ни было, я подчиняюсь их воле – и выйду на поединок с Харальдом, как и должно конунгу из древнего рода. И тогда - пусть свершиться то, что сплетено норнами».
Размышляя о себе, Харальде и собственных братьях, конунжич все же не мог избавиться от въевшегося в натуру обычая сравнивать. Ныне он сам старше, чем Хюсинг и Хелсинг в год их гибели. А вот Харальду всего на одну зиму больше, чем самому Хаки во время того проклятого богами похода альвхеймерцев, – и последующей бесславной охоты на Рагхильду. Сложись все иначе – и в жилах Харальда текла бы его кровь, кровь конунгов Альвхеймера… Хаки сознавал, что это глупо – видеть в сыне Агдирского волка молодого себя, ведь вещий сон еще тогда предсказывал дочери Оленя рождение величайшего победителя. Это он, Хаки, навечно обречен жить в тени собственных неудач, а солнце Харальда еще только восходит… но ум людей часто достаточно глуп, чтобы делать то, чему противится воля. Вот и конунжич думал, что Харальд гораздо более достоин жизни чем он сам – пусть это и являлось крамолой и преступлением против рода. У юноши еще все впереди. А он… Хаки смотрел в завтрашний день – и не видел там радости. А потому – готовился к грядущему бою с камнем на сердце.

Решение принято – и все же сыновья почтительность заповедовала Хаки содеять подобное, не ставя в известность грозного отца. Наследник Альвхеймера хорошо умел считать, и сознавал, что, даже отправь он гонца немедленно и на самом лучшем скакуне, ответ от Гандальва не поспеет к нему до поединка. Так что известие превращалось в дань традиции, и не более. Даже, коли конунгу Альвхеймера придется не по нраву решение сына, он не сможет исправить положение данной ему властью отца и господаря.
Ну, все же лучше, чем промолчать. Вторым затруднением становилась форма известия. Викинги исстари передавали сообщения устно, кроме того Хаки достоверно знал, что руны ничего не скажут грозному конунгу. Но, после отъезда Барвайга, Гандальвсон не находил подле себя верного человека, которому мог безбоязненно доверить такое сообщение. Значит – придется писать. В отряде отцовском есть грамотные мужи, да и потом – даже доверь Гандальв разбирать «каракули» простому рабу – ему, Хаки, будет уже все равно. Смерть или победа, без иных вариантов.

Сообщение отредактировал Ноэль - 20-01-2007, 18:44

Раумарики. Харек Волк (совместно с Торвиком)
На засеке возле Чёрного камня было спокойно. Гуннар только что закончил свой круг бдения и протёр глаза. Всё спокойно. Можно было и вздремнуть часок. Скоро их должны и сменить. Сон смежал покрасневшие, напряжённые очи и сваливал опытного воина на кучу лапника. Можно немного положиться и на молодых. Один из них, Оттар Рваное Ухо бдительно расхаживал вправо-влево, вглядываясь в лесную чащу и прислушиваясь к лесному шуму. Ничего подозрительноо не было. Стрекотали синицы, прыгая по веткам, пищали сойки, и в редких солнечных лучах, пробивавшихся сквозь плотный ельник, слегка искрился серебристый иней . Чёрный Камень, оправдывая своё название, выделялся одиноким пятном на белом снегу. Юноша прислонился к нему и засмотрелся на птах. Ишь, прыгают шустрые. Значит - всё спокойно. Да и откуда тут враги? Эти ветераны вечно перестраховываются, лишь бы их молодых гонять. Вон и Рыжий Сигурд того же мнения. Тоже надвинул шлем на глаза, накрылся меховым плащом и вроде бы спит, даже похрапывает...
Гуннар очередной раз усилием воли согнал дрёму. Где же смена? Чего же это Вильбранд задерживается? Так и сам он скоро уснет тут прямо на снегу... Гуннар поежился, и еще больше запахнулся в суконный плащ, подбитый птичьим пухом. Рано в этом году началась зима, слишком рано. Едва жители успели скот пастбищ увести и по загонам загнать, у тут и снег, и морозец сразу. Явно не к добру...
Оттар оглянулся. Недалеко от будки-со стороны деревни послышался смех, негромкая речь, и позвякивание оружия. Ну вот, пришли они, наконец...
Птахи внезапно забеспокоились и все стайкой вспорхнули. рассевшись по верхним веткам, и недовольно заверещали. Кто это мог быть? может свои так всполошили их? Не похожи. Те были еще далеко... Волки? По лесу пролетел одинокий волчий вой, и тут же стих.

Волки? Какие тут волки? Нет, серые разбойники так близко при свете дня не подходят. Уж не двуногие ли это разбойники? Парень обернулся на сотоварищей и хотел было крикнуть Гуннару, что что-то не то, но посмотрел на Сигурда и подошедшего Вильбранда с двумя товарищами, и тут же успокоился. Что напрасно зевать? Ещё и получишь за ложную тревогу по полной программе, так что мало не покажется. Назовут трусливым зайчонком, потом оправдывайся.

И тут из кустов вылетела стрела. Оттар резко тряхнул головой - стрела просвистела перед самым его рваным ухом.

Стрела... Нет. Серые разбойники стрелять не умеют.
- Гуннар, Вильбранд, тут стреляют, - крикнул юноша, и вот уже седобородый воин и его сменщик Вильбранд Секира уже вскочили с пеньков и были на ногах. Даже Сигурд вскочил и завертелся вокруг себя, понимая, что что-то прозевал и, чувствуя, что его за это могут и наказать...
- Оттар, - бегом, тварь ленивая, знаешь куда! Да быстрее, песья душа! Сигурд, пригнись, малохольный. Заметили откуда? Вот и держите направление! Угостите их стрелами!
- А щас мы их тут порубим! - проревел Вильбранд, вытащив из-за пояса секиру и вынимая из-за спины щит. Другие двое дозорных вскинули охотничьи луки и наложили стрелы на тетивы... Они прислушались, и каждый выпустил в лес по стреле.

Внезапного нападения не вышло. Финн промазал. И тут со стороны деревни донеслось пение рогов. Все. Затея с внезапным нападением провалилась. Придется драться против неизвестно какого числа противников. Датчане вовсю кичились своей доблестью, и тут им представится возможность. А что при этом поляжет половина отряда, то это дело такое... Харек был рассержен, но поделать ничего уже не мог. Он пропел боевую песню:
Пляски лютой стали
вязы битвы ждали
стражи гнезд вороньих
спляшут пляску мертвых.
Мы ж идем за славой
к брани рати бравой
крови горной жала
соберут здесь жатву!

Датчане затрубили в рога, начали стучать мечами и секирами об щиты, и, спокойно и не торопясь, вышли из-за деревьев.
- Их много! Мы не выстоим! Бежим! - крикнул Сигурд. Его руки тряслись, а глаза были вытаращены от ужаса. Гуннар Рыжий от души пнул труса ногой под зад, и влепил ему подзатыльник.
- Поздно бежать! Примите бой как мужчины!
- Их всего пятеро! - крикнул Хрольв. - Я хочу принести их в жертву. Пусть будет равный бой! - Он швырнул копье, и копье воткнулось в кисть Гуннара, пригвоздив ее к доскам. Вильбранд взревел, и обрубил наконечник копья.
Фроди и Броди - двое пришедших с Вильбрандом дозорных выпустили по стреле из своих луков, но никого даже не ранили - враги закрылись щитами. Больше им сделать не дали.
Первые десять воинов Харека уже были у сторожевой будки, и выбив топором дверь, уже вступили в бой с Вильбрандом и Сигурдом. Сигурд пал первым, сраженный рыжим воином в шлеме из черной вороненой стали и синем плаще. Вильбранд остался один. Он ловко отбивал удары сразу двоих воинов, а тем временем оставшиеся выпускали стрелу за стрелой. Судя по выкрикам, нескольких им удалось хотя бы ранить. Ругаясь, хирдманы подходили к финским шаманам вынуть стрелы и перевязать раны. Шаманы свое дело знали - они останавливали кровь отваром из крапивы, и тут же мазали рану топленым оленьим жиром, и плотно перевязывали раны. Стрелы, наконец, кончились. Возле будки лежали уже трое мертвых. Харек подскочил к Вилбранду, все еще неистово вращающего своим топором. Несколько ударов пришлось на дубовый щит Харека, окрашенный в черный цвет, с изображением серебряного волка на умбоне, но щит из мореного дуба выдержал удары, лишь несколько вмятин осталось на нем.
- Тупой громила, - пробормотал Харек сквозь зубы, только и можешь что топором махать будто дровосек!
Вильбранд взревел и тут же споткнулся об окровавленное тело Сигурда. Он удержал равновесие, но в этот момент Харек нанес молниеносный удар, пробив кольчугу. Вильбранд поперхнулся, но все же нашел в себе силы и ударил Харека по руке, обтянутой плотной кольчугой с металлическими полосами. От удара могучего топора железные полоски слетели с рукава, а звенья кольчуги прогнулись, а рука Харека онемела. Рассерженнй Харек нанес удар щитом в челюсть, и тут Вильбранд осел, осматривая поле боя мутным взглядом. Харек отступил назад, пропуская в будку соратников. Сразу четверо один за другим ворвались в будку. Гуннар упал сразу же с рассеченным горлом, а стрелки оказались с уже бесполезными луками и малыми секирами в руках против разъяренных воинов. Через пару мгновений все было кончено. Оба дозорных не имели щитов, и вот они упали, пронзенные копьями.
- Вы будете жертвами Одину! - Прокричал Хрольв, потрясая окровавленным копьем.
- И каков итог вашей битвы? - Харек со злостью смотрел на изрубленные топором Вилбранда трупы своих неудачливых товарищей. - Нравится вам терять соратников? Или лучше было послушать меня, и подкрасться тихо?
- Все равно в деревне уже подняли тревогу, -ответил Хрольв, вытирая копье об одежду одного из убитых. - Наверняка нас там уже ждут. А этих - он указал на убитых хейдемарцев - мы повесим на том дубе. Перед битвой нужна жертва.
-Вешайте. Они все равно мертвые, - процедил Харек сквозь зубы. - Я был против того, чтобы убивали безоружных и вешали на дереве еще живых людей, особенно пленников. Это будет просто убийством.
А своих надо сжечь в этой будке со всем оружием, будь они прокляты...
Трупы убитых хейдемарцев, повесили на раскидистом ясене, пригвоздив их копьями. Тем временем другие воины заготовили хворост и нарубили дрова из сухих деревьев для погребального костра. Харек набрал сухого мха прямо в будке, который рос между бревнами. Он чиркнул огнивом, и раздул огонь. Огонь весело побежал по хворостинкам и затрещал, затем загудел, и принялся за поленья. Тела троих убитых были сложены рядом, на спальных шкурах, и накрыты одеялами. Через несколько минут будка запылала большим костром, и крыша строения обрушилась, погребая под собой останки.
- А теперь идем в деревню, - Харек взял со шнурка на шее свой окованный медью рог, и затрубил. Его воинство двинулось к деревне... Но он ошибся. Их там не ждали...
Оттар Рваное Ухо наблюдал за битвой из-за кустов. Рассудив, что он успеет хотя бы одним глазом взглянуть на врага, и оценить число врагов хотя бы приблизительно, он остался следить за битвой. Но, увидев какое множество вражеским воинов пришло к ним, он пустился со всех ног бежать к реке, чтобы там сесть на лодку или найти сарай с лошадьми. Эту деревню уже не спасти. У Кари Лысого мало воинов, чтобы тягаться с пришельцами, кем бы они ни были... Нет уж, лучше он поедет к братьям- конунгам и расскажет им о нападении. И еще поживет на свете, и получит награду. Он не считал себя героем, хотя и трусом тоже себя не считал, но он полагал, что лучше немного пожить, построить дом, завести жену и детей и оставить им что-то в наследство, чем так по-глупому погибнуть, сражаясь с превосходящими силами...
Сарай он нашел быстро. Увидев бляху с изображением медного орла, жители хутора не стали долго отпираться и дали ему лошадь, мешок овса и припасов на дорогу. Оттар вскочил в седло, и лошадь, подняв снежное облако, поскакала рысью в сторону главной усадьбы ярлов Раумарики...

Сообщение отредактировал Skaldaspillir - 24-01-2007, 8:10

Лондир. Конунг Гандальв.

«Досточтимый отец!
Прими весть от сына твоего, Хаки – и сам решай, открыть ли для новостей свое сердце.
В первых строках сообщу, что конунг Харальд, сын и наследник Агдирского Волка Хальвдана, прислал в наш отряд ворона, вызывая меня на поединок. Чтя твое напутствие стеречь меня от ратных битв, ярл Барвайг Красный сам решил стать посланником в лагерь врага – да, видать, сгинул во тьму по дороге. Вестимо, что сердце мое полнится печалью. Хотя - глаза мои не видели еще юного конунга, а посему удержу я на языке черные слова, не рискуя винить его в бесчестии без доказательств. Ведомо мне, что зимой в лесу много опасностей… но ярл ныне пропал, и я уж отчаялся дождаться вестей от Барвайга. Значит – бывать поединку по договору.
Мы с Харальдом сражаемся в кругу, когда родится новая луна.
И пусть боги даруют достойному победу, а у неудачника - заберут его жизнь вместе с мечем.
Твой сын, Хаки».

Сильные пальцы смыли тонкий пергамент. Прыщавый юнец, прочитавший для конунга послание сына, невольно отпрянул назад, испугавшись, что вослед за письмом в пятерне конунга окажется его шея. Чтец невиновен в содержании известия – но сейчас юный воин был в том неуверен.
Какое-то время Гандальв просидел, молча глядя в одну точку, но грудь его сильно вздымалась, выдавая подавляемые чувства. Затем властитель Альвхеймера как бы очнулся. И, брезгливо откинув в угол мятый лоскут, уже ничем не напоминавший послание, нашел гридня налитыми кровью глазами.
- Что, отрок, стоишь, аки столб? Клич сюда ярлов, и вборзе! А гридням - вели седлать лошадей да доставать лыжи из-под полатей. Мы выступаем сей же час – пока этот йетунский щенок, мой сын, не погубил наше дело своей тупостью.

Дружинники конунга были привычными к походам воинами, так что много времени сборы в путь не потребовали. Альвхеймерцы выступили налегке, мысля, что возьмут все что надо в дороге, у местного люда. Двигались отрядами по 200-300 человек каждый, в сопровождении десятка конных, а впереди скакал сам властитель с отрядом в 50 конных воителей. Дружинники ехали тихо, старясь не обмениваться лишними словами. Конунг был в ярости, а Гандальв и в спокойном-то нраве не многим любился. Говаривали, мол, тяжел он на руку да скор на расправу. Ныне же властитель был зол, а преданный Барвайг, способный смирять гнев Гандальва советами да речами подле конунга отсутствовал. Масла в огонь добавило то, что жители первой же усадьбы у реки, к которой подошел отряд Альвхеймера, при виде алого медведя на стяге затворили ворота. Люди прослышали, что Харальд собрал-таки воинов – и не желали пускать под свой кров немилостивых захватчиков. В итоге, прежде просто недовольный жизнью Гандальв превратился в мстительного демона. Усадьба не была сильно укреплена, и, по приказу впавшего в ярость Серого конунга, альвхеймерцы взяли ее штурмом. А потом - залили кровью. Не щадили ни женщин, ни детей, не собак.
- Пусть же будет на сем месте пустыня, где сто лет после наших внуков не растет трава, да не селятся люди, - гласил вердикт конунга – и гридне с охотой исполнили его волю, предаваясь грабежу, насилию и убийствам.
Оставив за спиной остывающее пепелище, конунг Альвхеймера поспешил дальше, и путь его северным землям отмечался сожженными селами да стаями воронья, кружащими над непогребенными телами. Много крови впиталось в снег той зимой, многие деревья украсились ужасающими «плодами». Теперь Гандальв уже не стучался в ворота, хотя многие, напуганные участью соседей, были бы и рады поднести ему угощения, смиренно целуя сапоги.
Основный силы альвхеймерцев двигались кратчайшим путем на Саросберг, а вот конные отряди гридней сеяли ужас в округе. Хорошо укрепленные усадьбы конунг наказал обходить стороной – мол, штурм дело долгое, а он спешит к юному агдирцу и не след задерживать отряд ни на миг. Однако, многочисленные селения по 5-8 дворов защитить себя не могли и стали легкой добычей для умелых в бою викингов. Альвхеймерцы успевали опустошить все окрестные земли - воины конунга были привычны к многочасовой скачке, да и пролитая кровь как бы добавляла им силы, заставляя глаза блестеть, а тела – проявлять чудеса выносливости. В селениях они захватили дополнительных лошадей - и число разбойничающих отрядов умножилось. Кони были единственными, кто удостаивался чести избежать альвхеймерской стали. Люди бежали в леса, бросая нажитое предками, едва лишь доходил до них слух о приближении конунжьего отряда. Викинги не знали пощады, а мечи в их руках не ведали устали. Селение за селением исчезали в пламени – но чужая кровь не могла унять пожар в сердце Гандальва. Конунг желал мести – и знал, что она совершиться. Он придушит Харальда своими руками, медленно выдавит из него жизнь каплю за каплей. А, после того, как прибьет голову волчонка над своим порогом – снова займется воспитанием сына.
При этой мысли могучие руки Гандальва Серого сжались в кулаки: да, Харальд умрет, но и Хаки пожалеет, что не умер прежде той встречи.
Викинги двигались вперед. Снег был еще неглубок, но уже достаточен для использования лыж, так что и пешие воины двигались быстро. Саросберг неминуемо приближался.

Сообщение отредактировал DarkLight - 22-01-2007, 23:19

Раумарики.

Отряд Орма Седого своим появлением прямо из леса поднял настоящую панику. Прибежавший запыхавшийся от долгого бега дозорный с выпученными от страха глазами сказал, что со стороны леса пришли какие-то люди с черным знаменем с эмблемой белого волка, и их очень много. Кари кусал усы, и скрежетал зубами, спешно пытаясь припомнить, кто из вождей может носить белого волка, и не мог припомнить.
Люди в деревне спешно прятали свое добро в погреба, на улицах селения началась суматоха и полная неразбериха - истошно голосили и причитали женщины, лаяли собаки, ревели коровы. Ярл Кари Лысый, с трудом перекрикивая шум, отдавал приказания отрывистыми фразами. Хейдемарские воины спешно натягивали шлемы, кольчуги и кожаные доспехи, и выбегали на улицу. Наконец удалось закрыть ворота, и подпереть их бревнами. Наконец перепуганные бонды начали понимать, чего от них хотят, и быстро принесли из сараев приставные лестницы, и после долгих окриков и понуканий поставили их к стене частокола. По лестницам быстро вскарабкались стрелки с наполовину пустыми колчанами, и некоторые держали луки наготове. Бондов - из тех мужчин, кто уцелел во время захвата селения - с пинками и руганью тоже заставили вооружиться, кого чем попало под руку - кого топорами, кого копьями, а кого вилами, и тоже заставили идти к воротам. Кари Лысый хоть и был суров к местным, но не так жесток как иные предводители ратей, и, зная, что им здесь придется зимовать, приказал никого из местных бондов без нужды не убивать, жилища не разрушать, и обид не чинить. Лишь местному херсиру - Гудмунду Кукушке, которого здесь поставил еще Хальвдан и его тридцати хирдманам не повезло - и его, и его небольшую рать, и всех его родичей мужского пола старше десяти лет захватчики перебили, а трупы сложили в овраг и засыпали снегом. На остальных родичей и челядь либо надели рабские колодки, либо ограничились простым грабежом и изъятием лучших домов в свою пользу...

А в это время датчане срубили топорами три осинки, и, подняв на плечи, потащили бревна к воротам, сделав из них тараны. Ворота были простые, из сосновых досок, и даже не были обиты железом. Сверху на датчан посыпались стрелы, но лишь четверо из них упали на снег, зажимая раны, у остальных стрелы застревали либо в кольчуге, либо в плотной кожаной рубахе. Наконец после десятка мощных ударов петли зашатались, и створки ворот открылись. С дружным ревом, держась плотным строем, датчане кинулись в проем ворот. Их встретила стена хейдемарцев...

Харек стоял на опушке леса, смотрел на догорающую сторожку, и прислушивался к звукам, доносившимся из селения.
- Там уже идет бой! - крикнул ему Хрольв.
Харек кивнул.
- Мы пойдем на помощь товарищам. - Он снял с кожаного шнурка свой окованный серебром ирландский рог и затрубил. И побежал, а за ним побежали остальные.
Вторые ворота тоже были на запоре, хотя никаких воинов врага в этой части деревни даже не было видно...
По приказу Харека воины быстро срубили небольшую осинку, и с нескольких ударов выбили ворота.
- Вперед, за Агдир! - прокричал Харек, первым вбегая в пролом.
Из домов высунули головы перепуганные женщины, и тут же запирали двери, истошно вопя и проклиная новых захватчиков.
- Вы сказали за Агдир? - из дверей одного из домов выглянул седой старик. - Кто вы?
Харек остановился возле дверей избы, и крикнул Хрольву:
- Подними щит с гербом Агдира, чтобы все видели!- датчанин поднял свой щит на древке копья.
- Я Харек, ярл Харальда конунга, пришел выкинуть отсюда незваных гостей из Хейдемарка и угостить их теплой сталью. А кто вы, папаша?
- Меня зовут Хагир бонд, у меня было четверо сыновей, один был в дружине херсира, и его убили. А трое сейчас в колодках, но и их проклятый Кари ярл приказал с оружием отправить к западным воротам... Прошу вас, не убивайте их!
- Ведите нас к тем воротам и побыстрее! Чтобы никого из ваших людей не успели убить по недоразумению. И передайте всем, чтобы не повиновались приказам чужеземного ярла! Я здесь представляю нашего конунга, и только я имею право здесь командовать!
- Хильдрид, Эйра, где вы, лентяйки! А ну быстро бегите! Пришли воины нашего конунга, бегите скорее, пусть наши парни бросают оружие и бегут по домам! скажите пусть все передают весть!
Из дома показалсиь растрепанные девицы, наспех обувая унты и набрасывая на плечи тулупы.
- Ярл Агдира пришел! Ярл Агдира здесь! Смерть захватчикам!
Паника в деревне сменилась каким-то нездоровым воодушевлением.
- Я стар, ноги мои уже не идут, вот он - старик показал на мальчишку лет десяти - пусть вас и ведет к другим воротам.
Мальчишка тут же пристроился к Хареку, и взял его за руку, державшую щит.
- Веди нас, мальчик, чтобы мы не теряли времени. Но как только подойдем близко -сразу беги.
Мальчик закивал, и побежал, показывая направление.
- Все кто за мной выстроиться клином. Остальные - в ряд! - крикнул Харек, и воины на бегу стали выравнивать строй.
Как и предполагал Харек, на другом краю селения уже вовсю кипела битва. Увидев что враги идут на них с тыла, местные ополченцы тут же бросили оружие и бросились бежать.
- Не трогать их! - крикнул Харек, увидев как кое-кто из воинов попытался броситься наперерез убегающим.
- Идите по домам, добрые люди - это не ваш бой! - крикнул Харек. - Смерть захватчикам! за Агдир! За Хальдвна и сына его - Харальда конунга!
Воины Харека подхватили клич.
- Разбиться на десятки! - крикнул Харек, и его воины послушно перегруппировались.- Строиться хирдом! В бой!
Тотчас же дюжина отрядов выстроились тупым клином, и снова перешли на бег. У ворот кипела битва, отряд Орма уже пробился за ворота, но сопротивление хейдемрацев было упорным, хоть их и теснили к стенам ближайших домов...
(продолжение следует)

Сообщение отредактировал Ноэль - 24-01-2007, 10:12

Вестфольд. Перед поединком.
_________________________________________________

Поединок в круге – все равно, что суд богов. По традиции он должен проходить на глазах у людей, дабы все были уверены – что поединщики чисты в намерениях и нет нарушений обычая. Местом для ратных подвигов была избрана узкая лощина близ берега реки. Начало зимы выдалось малоснежным, но здесь, в низине, землю уже припорошило изрядно. Избранные по жребию войны из обоих отрядов подготовили площадку, выложив круг. Тот, кто выйдет за его пределы – считался побежденным, но агдирцы как и альвхеймерцы понимали, что это – не соревнование удалых молодцев, до первой крови, дабы предков умением потешить, а бой старинных врагов, едва ли ждущих друг от друга пощады.
Воины молча делали свою работу, следуя указаниям жрецов, но временами обменивались хмурыми взглядами. Видимо было – лишь уважение обычая мешает этим людям тут же вцепиться друг другу у глотки.
Глядя на эти лютые взгляды, народ из деревни шушукался, а Фроди, тот самый знакомец Хаки Гандальвсана, едва удержался от грубого слова. Не след говорить речи, годные для изгнания клыкастой нечисти, в месте, предназначенном для суда богов. Но – голова селянина уж поседела от возраста, но видел много вражды – и разбирался в людях довольно, чтобы понять: тут мира не будет. Даже реши конунги и впрямь замириться – воины их слишком уж жаждут отворить вены друг другу. Особенно – альвхеймерцы. Гридни за пропавшего ярла Барвайга напоминали цепных псов, у которых чужак отнял сладкую кость. Ишь, как сверкают глазами! Дай им хоть невеликий повод – кинуться и разорвут. Фроди повел плечами, вспоминая ту ночь, когда альвхеймерцы стали хозяевами усадьбы, а деревня их чуть не погибла в пламени. Тогда у главы этого отряда достало сил навести должный порядок… но в ту ночь люди были хмельны от удачи, и перед их очами не маячили старинные враги в образе легкой добычи. Возраст еще не лишил Фроди зрения, и он отлично видел – воинов у Харальда пусть ненамного, но менее чем, у его супротивников. Ох, и сомнительно, что они смирятся в случае неудачи. Селянин вытянул шею, стараясь разглядеть подъезжающих с разных сторон поединщиков. Харальд вполне оправдал все ожидания Фроди: он был молод, как сказывали, но крепок телом и отнюдь не казался хлипким и беззащитным. А вот второй… повернув голову, Фроди не сдержал вздоха, узнав в появившемся воителе Хаки, которого все они, не чинясь, называли лишь «ярлом».
«Так вот он каков - сын Гандальва Серого?! Да сохраните нас боги!»
Фроди нервно скомкал сдернутую с головы шапку в руках, не зная, кому из двух он желает победы. Все же быть вассалами Харальда всяко привычнее, да и конунг юный, похоже, вполне может постоять и за себя, и за отцовские земли. Вызов на поединок вполне это доказал. Однако, и Хаки сумел завоевать расположение простого люда – не один только Фроди снимал перед ним шапку.
Собравшийся поглазеть на властителей народ сдвинул ряды и зашушукался. Все с нетерпением ждали начала поединка.

Сообщение отредактировал Ноэль - 24-01-2007, 10:15

Гутхорм откинул белую прядь со лба. Место, на котором должна была состояться решающая битва за Хрингарику было знакомо ему до боли. Да, именно там он едва ли не пополам разребил Хаки-берсерка. А чуть по одаль стояла его усадьба. Теперь от неё не осталось ничего, кроме воспоминаний, и пустого места, на котором не росло ничего. Вообще. Гутхорм нахмурился. Воспоминания были не из приятных, но они не должны были мешать ярлу сейчас, а потому он опустил шлем "сову" себе на голову, плечами ощущая прятную тяжесть бармицы и скомандовал:
- Построиться! Лучников в первую линию, срзу за ними пусть идёт ополчение. Как только Гримкиль приблизится на расстояние выстрела - сделать три залпа и отойти за ополченцев. Конные - быть готовыми ударить с фланга. Хирд - в центр! Быть готовыми!
Гримкиль ярл подходил в боевых порядках - впереди копейное ополчение, сотни две набранных по деревням бондов и карлов, на которых из брони разве что кожанные куртки, да шлемы, которые не спасли бы и от скользящего удара, но у каждого по крепкому копью и деревянному щиту. Шаг чеканят ровно - неплохо выучены были дружинниками хрингарийского конунга, что никогда не снимал маску. Следом за ними лучники из охотников и финов, но были среди них и те молодцы, что когда-то уничтожили Кегни сына Кари, расстреляв всех его воинов издали.
Настоящая дружина шла после лучников - с топорами и мечами, окольчуженные воины, прошедшие не одну битву - разве что после смерти Стефана Грека, покинули ряды воинов Гримкиля византийские наемники, но и без них воинство это смотрелось грозно, а в самом тылу - конный отряд в пятьдесят человек, во главе с опасным воином Локтаром Немым, последним из ярлов Гримкиля.
- Готовьтесь! - скомандовал Гутхорм - Лучники прицел по ополчению и дружине. Конные - ждите пока подойдут, потом бейте в стрелков!! Ополченцы, как только лучники остреляются выходите вперёд и связывайте ублюдков Гримкиля боем! Мы обязаны победить, сыны Агдира и Хрингарики! Обязаны! Один с нами!
- Одииииииииннннннннннн! - согласным воем откликнулись его воины.
- Стоять! - повинуясь знаку Локтара, воскликнул глашатай, и воины замерли, ощетинившись копьями, слегка раздвинув ряды. О военных успехах Гутхорма они знал, потому и не спешили бросаться в бой очертя голову - все же численное преимущество было слишком незначительным. Давить.. давить надо было Оленя когда он только высадился, но что теперь думать.
Лучники вышли из-за пехоты, натягивая луки - несомненно, что этим же займеться и враг. Оставалось лишь проверить, чьи стрелки лучше.
- Стреляйте! - махнул рукой Гутхорм.
Лучники единым порывом спустили тетивы, стрелы загудели в полёте, вознося острые кованные лбы под самый Престол богов, чтобы всего миг пробыв в полёте всей своей убийственной тяжестью обрушиться на врага. Ветер дул в лицо войскам Гримкиля, а потому настоящее облако из стали и дерева обрушилось не только на лучников, но и на передний край копьеносных ополченцев. А в след первому залпу уже неслись следующие. Лучники видели, что враг встал и получили возможность пристреляться
- Щиты!!! - Рявкнул глашатай, сам укрываясь за стальным кругом. Вскинули свои щиты и ополченцы, выдвигаясь чуть вперед и прикрывая лучников - каленые жала застревали в дереве, не в силах пробить его, но то здесь, то там падали воины, не сумевшие укрыться - раненые, убитые. Перестрелка продолжалась.
- Конные - вперёд! Ударить с боков и отступить! Лучники стреляйте больше, мать вашу в Хель! Чтоб эти отродья Йормунганда головы не подняли! - Гутхорм чувствовал, как внутри поднимается горячая волна боевого безумия и сдерживал её, ругаясь, как надсмотрщик. Это помогало остаться ему рассудительным командиром, пока это нужно
- Остановить конницу! - Локтар Немой осознал, что настал решающий момент в этой битве, а потому решился на отчаянный шаг - лучники сменили цель с даллеких воинов на приближающиеся конные валы, а находившиеся по флангам ополченцы уперли копья, ожидая атаки. В готовности был и конный отряд самого Локтара.
Ополченцы Гримкиля опустили щиты и заплатили за это дорогую цену. Следующие стрелы из уже ополовинившихся колчанов стрелков Гутхорма собрали обильную жатву!
- Поджечь стрелы! Живо! - скомандовал Гутхорм.
Его коннице оставалось до первой стены копий совсем немного, когда на ополченцев и лучников Гримкиля обрушился огненный дождь.
"Это вызовет панику! Один, всели ужас в их сердца!" - думал ярл Хрингарики, до боли стискивая рукоять своего меча
Лучники, бросились бежать от вражеских стрел, но вот копейщики напротив двинулись вперед, на конницу Гутхорма, сбивая передовых всадников или вонзая копья в лошадей, заставляя их валиться на землю, давя своими тушами наездников. Похоже Гримкиль понимал, что это его последний шанс.
- Ополчение вперёд! - скомандовал Гутхорм. - Лучники, простыми стрелами, по вражеским ополченцам!
Всадники тем временем отступили, чтобы дать союзным воинам связать копейщиков Гримкиля боем
Копейщики, добив раненых врагов, вновь выстроились в линию, ощетинив копья и закрывшись щитами, в ожидании наступающей вражеской пехоты, и медленно отступая назад, дабы не отделяться на большое расстояние от основного войска.
Ополченцы Гутхорма вломились во вражескую стену копий, которые были чрезвычайно опасны для конницы, но малополезны в ближнем бою. Да, некоторые из бойцов Гутхорма погибли, налетев на острые стальные жала, многие из которых были окровавлены, но остальные прорвали строй врага и завязался ближний бой, где куда лучше были короткие топоры и мечи хрингарцев верных своему истинному конунгу.
- Хирдманны, вперёд! - скомандовал Гутхорм, сам первым трогаясь с места. - Лучники за нами, когда дойдёте на расстояние выстрела обстреляйте хирд Гримкиля!
Тем временем конница обошла основные силы Конунга В Маске с тылу и готовилась напасть, как только это будет нужно.
Страшный, утробный смех раздался из глотки Локтара, больше похожий на булькание, нежели на человеческую речь, когда его копейщики раздались в стороны, пропуская большую часть вражеского ополчения внутрь, и завязав битву лишь на флангах, отборная же дружина Гримкиля единым строем ударила по оружным крестьянам, давя их, сминая и оттесняя назад, стремясь расправиться с ними до того, как подойдут хирдманы Гутхорма.
Коннице молодого ярла так же не слишком повезло, обходя врагов с тыла, они попали под обстрел уцелевших лучников, и было ясно, что чем дольше они будут тянуть с атакой конного отряда Локтара, тем скорее их всех перестреляют.
И атака последовала - конники Гутхорма ударили по на мгновение смешавшимся силам Гримкиля и сминали, сминали их, словно копыта, которые сминают первый снег. А сверху на врагов Гутхорма посыпались стрелы и апофеозом битвы стала решительная атака хирда под стягом Оленя Хрингарики в лоб. Сам Гутхорм вёл своих хирдаманнов в атаку и сам первым же ударом пробил кольчугу одного из воинов Гримкиля. Боевое безуми накатывало и Олень Хрингарики смеялся, совершенно нечеловечески смеялся в битве, посвящая кажду отобранную жизнь Одину. Он видел, как валькирии носятся на крылатых конях над полем битвы, собирая души павших в Валгаллу, он слышал карканье воронов на плечах у Одина и всем своим существом чувствовал взгляд единственного глаза своего небесного покровителя
Когда стало понятно, что пехота не выдержит удара молодого конунга, а последние воины падали под ударами конников... Локтар приказал своим всадникам идти на прорыв, не желая терять ближнюю дружину. Свежие войска разметали конницу Гутхорма, топча там же и своих воинов, не успевших убраться с дороги и скрылись оставляя на расправу своих хирдманов.
Воины Гримкиля дрались отчаянно, понимая, что им не будет пощады в этом сражении, и стараясь лишь подороже продать свои жизни, ополченцы же, бросая оружие, пустились в бегство, едва увидав, что Локтар покинул их.
Локтар в своём бегстве совершенно забыл про Агдирских лучников, один из которых, по имени Торгрим Рысьи Глаза и спустил свой мощный составной лук в затылок ярла. Стрела пропела, но не желали Боги гибели Локтара, и вонзилась она в то место, где заканчивалось седло и начинался трусливый ярл. Битва была окончена. Гутхорм был победителем.
Вот только победа отдавала горьким привкусом, поскольку люто сражались обреченные воины - усеяно поле битвы было мертвыми телами, как и пятнадцать лет назад, только больше погибших было, много больше.
Было в хрингарики до этой битвы два больших войска, два сильных правителя - ныне и одна армия была малочисленна.

Лощина. Перед поединком. Хаки и Харальд
Совместно с Ви-Зетом

Харальд еще не родился, когда шла война между его отцом и отцом Хаки. До сих пор он лишь слышал о сыне Гандальва… и сам не знал, чего ожидать. Да, его честили трусом и неспособным к сражению… но сын Хальвдана понимал – иногда острый ум лучше острого клинка. А его противника в глупости не обвиняли. И потому следовало быть осторожным. Очень.
– Мы можем скрестить мечи хоть сейчас, Хаки Гандальвсон, – произнес Харальд, касаясь рукояти оружия. – Я готов. Если ты ничего не желаешь сказать.
Хаки задумчиво смотрел на сына Хальвдана Черного – но видел в нем отражение Рагхильды. Воистину, юноша пошел в мать, и через пару лет грозил отнять сон у всех молодых дев Норвегии. Если он выживет сегодня… Хаки с трудом подавил рвущийся с губ тяжкий вздох.
Поединок в кругу не всегда должен был заканчиваться смертью, но вражда Агдира и Альвхеймера началась слишком давно, и у их конунгов было довольно причин для кровной мести всем потомкам враждебного рода:
- Едва ли стоит мне возвышать голос, перечисляя причины для вражды, Харальд сын Хальвдана. У нас с тобой их более чем довольно, – и все пришедшие сюда войны хорошо знают историю. Гандальв и Хальвдан с переменным успехом враждовали годы подряд, а нас с тобой один из воителей назвал «спешащими на встречу сыном и папочкой», - Хаки криво усмехнулся. – Злая шутка – а ведь не отворотишь лица в силу истинности. Что же - оправдания тут не помогут, а сожаления будут выглядеть малодушием. Мне не по сердцу биться в кругу с мальчиком, но вызов брошен тобой, и мною принят. Достаточно же речей – пусть нас рассудят всевидящие боги. Я спрошу тебя лишь еще об одном: ведома ли тебе судьбы ярла Барвайга, прозванного Красным? Он уехал к тебе, неся в руке стяг с черным вороном - и сгинул без вести.
«Что бы там о Хаки не говорили – но обвинять его в трусости не стоит, – подумал Харальд. – Обреченность в словах. Обреченность – но не страх».
Юный конунг медленно покачал головой.
– Я знаю имя ярла Барвайга, но не встречался с ним. Если он уехал к нам – то не добрался до меня. Не знаю, что произошло с ярлом, но клянусь Мьёлльниром – я не отдавал приказа причинить ему вред.
«Первый вопрос – о пропавшем бойце, а не о чем-то другом… это хорошо.
Жаль, что он – из врагов. Мне бы пригодился такой человек. Пусть и не в первых рядах воинов, но позади… чтобы было куда вернуться после боя. Такие обычно умеют сохранять».
- У меня нет причин сомневаться в твой клятве, Харальд сын Хальвдана. Хотя мы и враги – но людей надобно судить по поступкам, а не по досужим речам. Твои деяния исключают возможность заподозрить тебя в обмане. Однако же… - Хаки слегка поколебался, следует ли продолжать, однако природная честность все же победила. Харек Волк не зря говорил, что сын Гандальва так и не научился подлости. – Если хорош конунг, то сие вовсе не значит, что хороши все идущие за ним люди. Мой долг – остеречь тебя, Харальд сын Хальвдана от излишнего доверия окружающим.
Разговор поединщиков прежде касался ярла Барвайга, и сторонние наблюдатели, не ищущие двойного дна в беседе властителей, увидели в этих речах лишь банальное оскорбление. Мол, наследнику Альвхеймера не след прямо сомневаться в клятве конунга Агдира, однако же, вполне можно заявить, что гридни Харальда не чисты на руку и могли… устранить ярла Барвайга тайком от властителя. На деле же, Хаки сильно подозревал, что за исчезновением Красного ярла стоит его старый знакомый Эгиль, а не агдирские викинги, а посему надеялся, что Харальд вполне унаследовал проницательность вещей матери.
«Берегись наших альвхеймерцев, юноша. Боюсь, что они снова замыслили недоброе. Так уже было когда-то, – и память моя живо воскрешает прошлые события. Я не удержал тогда их клинков от удара тогда – а в сей раз, похоже, Тор не даст мне и возможности попытаться. Останется лишь верить, что Фрейр убережет своего далекого потомка от лихой доли, и прекрасный юный зверь не умрет в волчьей яме, вырытой коварными охотниками», - подумал Хаки Гандальвсон про себя. К сожалению, верность роду и клятве замкнула ему уста, не дозволяя сделать своему врагу больше одного единственного намека.
Харальд медленно кивнул, понимая намек. Он был уверен, что его люди вряд ли бы закололи Барвайга где-то в пути, не желая допустить к конунгу… но понимал, что Хаки имеет право на такие подозрения. Можно было только поблагодарить за эти слова.
Что Харальд и сделал – взглядом и наклоном головы.
- Приступим же в битве, - возвысил голос наследник Альвхеймера, давая понять, что беседа закончена, и, подавая пример, первым спешился. По традиции, поединщики раздевались до рубах, показывая, что у них нет иного оружия, кроме оговоренного условиями боя и каких-либо оберегов, могущих повлиять на его исход.
Хаки скинул с плеч теплый плащ – и зябко повел плечами. Неспешная поездка сюда от усадьбы не дала телу разогреться, и, хотя кровь едва перешагнувшего третий десяток зим конунжича еще не была стылой, мороз все же кусался. Ничего. Скоро он согреется в поединке – или замерзнет навеки. Мороз разрумянил бледные щеки Хаки, от чего он казался значительно моложе, почти юношей. Харальд последовал примеру врага – и наблюдателям на холме пришло в голову, что они и правда похожи, как родичи. Оба светловолосые и стройные, почти одинаковые по росту. Сейчас мало кто из незнающих мог бы сказать, что этих двоих разделяет два десятилетия кровной вражды – и шестнадцать лет разницы в возрасте.
Медленным движением Харальд вытянул из ножен меч;
«Он старше и, может быть, сильнее. Но, если слухи верны, – не слишком уделял внимания бою. А меня дядя гонял с мечом с тех пор, как я его вообще в руке удержать сумел».
– Пусть Один и Тор даруют победу достойнейшему.
Луч солнца отразился от клинка, когда Харальд шагнул вперед.