Тае Зори, неоязыческая сказка

В давние годы лихолетья и безвременья, смуты и становлений, полночный мастер Андвари, превзойдя искусством самого себя, выковал Тае. Оно было столь прекрасно и бесценно, что каждый житель Мира, каждая зверушка и каждое деревце приняли его в сердце и тем оживили его. Пролетели годы, и слух о прекрасном Тае дошел до черносвистов.

А черносвисты, непослушные дети земли, забыли смысл себя и стали носить Тае в руках, но не в сердце. И пустило оно неверный корень, из которого родилось Аистае с розовым клювом. Оно закрыло крылами небо и вот-вот запоет свою страшную песню, пробуждая Навье Солнце. А Навье Солнце испепеляет... Черносвистов стали называть вызлыми.

Запредельно проницательный карлик не способен был представить, какой бедой для мира может обернуться его детище. Старый, разбитый горем, он накладывает на Тае последнее заклятье и уходит из жизни где-то в глубоких норах своих мастерских...

И мир отправил рыцаря-дракона Веснопляса - вырвать Тае из рук черносвистов и захоронить его, потому что Тае - оно же семя, - пустит корни вверх, связав и примирив небо и землю. А плоды его созреют в сердце. И случится Тае Зори - Вестень Святлета. А Тае Зори - исцеление калекам, мертвым - ворота в рай, а путникам - верная дорога к дому.

Но Веснопляс по-своему слеп и поэтому была с ним Сова - Зоркие Глаза его. И был с ним Ворон, который знает Тае, и только он может распознать его среди прочих пустых вещей, и был с ним Волк, который чует Тае и ведет Веснопляса за собой. Вислоухая Марта, она же - утренняя звездочка, шла следом, стирая их тени, и только она должна была взять Тае и положить в Землю. И только Веснопляс знал, что при этом он должен был сгореть жертвенным костром.

ОБСУЖДЕНИЕ

Сообщение отредактировал Hellish Cat - 7-02-2007, 16:55

Ворон летит впереди, разрезая закат черными крылами. Ворон видит Тае и ведет за собой Веснопляса.

Сова летит вслед за Вороном, сверкая желтыми, как луна, глазами. Сова показывает тропу и ведет за собой Веснопляса.

Волк бежит по земле, принюхиваясь к разлившимся в вечернем воздехе запахам, стараясь различить среди ни лишь один - запах Тае. Волк чует Тае, ведет за собой Веснопляса.

Позади всех - Вислоухая Марта с печальными глазами, и печальны они оттого, что вся печаль - печаль Вислоухой Марты. Марта стирает их тени, чтобы никто больше не сумел найти их тропу.

А Веснопляс идет по созданной для него тропе, и смысл Веснопляса - только эта тропа, только Тае, только примирение между землей и небом, и ни о чем другом не может думать дракон...

Ворон летит впереди, разрезая закат черными крылами. Ворон видит Тае и ведет за собой Веснопляса.

...он ведёт
Но чтобы вести Веснопляса к Тае, надо уметь верить. Верить… В себя и в других, в правду и в смерть, в слёзы маленькой глупой девчонки и в звуки, что рвут облака. Но как может он верить в то, чего нет?! Всё это пустые, никчемные вещи, лишь Тае…
…он видит
Но чтобы видеть Тае, надо уметь различать. Пустое от полного, тягостное от тяжёлого, убитое от сделанного мёртвым. Где грань, между Тае и её отсутствием?! Грани нет, как нет и различий меж звёздным маршрутом и зыбкостью сна. Всё это ему безразлично, ненужно, лишь к Тае…
…он летит
Но чтобы лететь к Тае, надо уметь мечтать. Что толку?! Мечтать не о Тае, всё равно, что и не мечтать вовсе. О Тае же, мечтать недоступно. Намного невинней приснуть, сложив крылья, усталым и мудрым, присесть и уснуть. Но даже тогда не удастся забыть, что он Ворон, который знает Тае, и только он может распознать его среди прочих пустых вещей, и лишь к Тае…
…он ведёт

Сообщение отредактировал Тот - 15-02-2007, 7:26

Сова летит вслед за Вороном, сверкая желтыми, как луна, глазами. Сова показывает тропу и ведет за собой Веснопляса.

... смотри же, Веснопляс.
Мои-твои глаза соревнуются с луной, раскрашивая землю желтыми пятнами.
... иди же, Веснопляс.
Я поведу тебя по прозрачным светящимся нитям, что оставляет моим-твоим глазам Ворон, который знает Тае.
... спеши же, Весноляс.
Глупые черносвисты могут погубить Тае - у них слепое сердце. Вызлые.
... смотри и увидишь.
Сквозь черный-черный лес, через глубокий-глубокий овраг, по-над холодном-холодным ручьем идти долго ли коротко ли и прийти нам в Логово черносвистов.
... чуете? Какой ветер принес запах Смерти-Чумы?

Волк бежит по земле, принюхиваясь к разлившимся в вечернем воздехе запахам, стараясь различить среди них лишь один - запах Тае. Волк чует Тае, ведет за собой Веснопляса.

...следуй за зверем, Веснопляс.
Волк приведет тебя к Тае, волк чует его. Сова освещает тропу и ворон летит над твоей головой, но только волк учует Тае. Вечер темен над Лесом, вперед бежит дорога в логово черносвистов.
...верь зверю, Веснопляс.
Волк приведет тебя к Тае, и ворон узнает его. Не срашит тебя черносвистов тьма, други верные с тобой. глаза твои с тобой, уши твои с тобой, ноги твои не оставляют следов.
...иди за волком, Веснопляс.
Следуй своей цели, иди по тропе в логово черносвистов. Все - ничто, есть лишь Тае. И лишь в Тае - смысл.

А Веснопляс идет по созданной для него тропе...

Ночь темная, словно вороновы крыла, луна яркая, словно совиные очи, ветер свистит протяжно и уныло - волчий плач с такой же горечью раздается над лесом в полнолунье.
Страшный крик эха... В глазах, забывших про сон - кипящая ртуть. Опоздавший рыцарь на пустой дороге, и тишина в ответ на незаданный вопрос.
Каково оно - гореть белым пламенем?

Сообщение отредактировал Hellish Cat - 14-02-2007, 18:21

Марта знает.. многое знает, оттого печали ее.
Вислоухая Марта помнит.. Оттого мудрость ее.
Вислоухая Марта понимает, оттого верность ее.
Тени, тени бегут от Марты, но им не сбежать - солнце взойдет, звезды выйдут, поймает Марта тени, закопает лапами, замажет хвостом по земле.
Бежит Вислоухая за Весноплясом, стирает тени, служит верой и правдой.
Многое ведомо Марте, да не все открыто. Многое может Марта, да не на все способна.
Она просто собака. Она бежит за хозяином, и никогда и никому не разлучить ее с ним. Остановится, поднимет ухо и прислушается. Бойтесь, тени!
Следом за ним, Тень теням, Звезда звездам, бежит Марта.
О чем печали ее?

Тик-тик. Тик-тик.
Что это?
Так было всегда.

И замерло небо
в предчувствии талого снега,
и слёзы осыпались хмурым рассветом.
Неужели не слышите?
Неужто не видите?
Как тяжко одинокой, как горько…

Велик мастер Андвари, ведь однажды изготовил он крылья, сказав, что любой, кто войдёт в них, сможет летать.

Где на ветру полощутся знамёна зорьки
и ясный день встречает
храбреца нетерпеливо.
Спешит, боится опоздать,
бежит, следы его глотать,
где выбор лишь игра переживаний.

Велик мастер Андвари, ведь однажды изготовил он перья и пух, сказав, что любой, кто войдёт в них будет согрет.

Где каждый день как пропасть расставаний,
бросаешься туда
и принимаешь равный бой
Кричишь во след ему…
Не зная, что ты с рождения немая.
Лишь верной быть…

Велик мастер Андвари, ведь однажды изготовил он око, сказав, что любой, кто войдёт в него увидит.

Как тот, в крови, готова выть,
внутри горит,
ты путы рвёшь в куски, ступаешь,
через себя.
Вперёд, вперёд!
Ни тени на губах печали мглистой.

Велик мастер Андвари, ведь однажды изготовил он когти и клюв, сказав, что любой, кто войдёт в них будет способен защититься.

Доверено тебе в стезе лучистой,
земного страха
корчевать сомненья.
Где нет посыльным неба места
И все воители словесно,
Ведут бесстрастный спор с судьбой.

Велик мастер Андвари, ведь однажды изготовил он нечто, не поддающееся никакой классификации. Было то не живым, но и не мёртвым, обладало разумом, но не осознавало себя, могло существовать, но не умело быть. Закинул мастер Андвари бесполезное нечто в дальний угол, где пылились никому не нужные крылья, перья и пух, всеми забытые око, клюв и когти.

Ты встретишь утренний прибой,
безмолвно и беспрекословно…
И когда просыпаюсь,
лишь печальный твой взгляд
беспокоит меня.
Ты прости.

Тик-тик. Тик-тик.
Откуда это?
Так было всегда.

Это тяжело - видеть.
Понимать - страшно. Знать - горько.
Прости, Веснопляс.

Луна скрылась за рваными тучами и закрылись глаза мои от страха.
Подвели крылья - повели в сторону.
Прости, Веснопляс.

Потерялась тропа, пропала.
Черным-черно внизу, черным-черно в глазах, некому больше чуять Тае, не за кем лететь.
Прости, Веснопляс.

Мне выше-дальше, обратно в Мир.
Пока не придавил страх камнем к земле, не надломил крылья.
Прости, Тае.
Прощай, Веснопляс.

"повернулся, огляделся - никого"

На рассвете волк был убит охотником. Перепуганные выстрелами птицы поднялись и вернулись в Мир, но Сова не смогла более найти дорогу к Весноплясу, а Ворон не мог вмешаться в ход событий и остался лишь наблюдать...

Старейшины Мира увидели, как возвращается Сова, и Мир понял, что случилась беда. В это утро на небе не было и Марты - утренней звездочки...

Дракон же, ослепленный и беспомощный как дитя, долго брел, брел, срываясь в овраги и натыкаясь на колючую проволоку - брел, пока дым, укрывающий логово Черносвистов, не поглотил его.

Кровь! Как много крови!
За что? Кому так надо?

Ах, горе свернуло Марту в калачик, она хвостом подпирает печальную морду..
Она видит все и знает все,
Но это глубоко в душе.
Она видела смерть Волка, и печаль ее оттого еще тяжелее, глаза грустнее и больше в них слез.
Не подняться Марте ввысь, не побежать по облакам.

Марта вышла на дорогу - куда идти печали сестрице?
По дороге да в одну точку,
Куда все дороги стекаются
В трактир, где черносвисты,
Где еще больше горя.

Приняв лик черносвистов и путаясь отсутствием тропы, так или иначе, дракон все еще помнил смысл себя.
Но переняв манеры и обычаи черносвистов, он уже не ходит сквозь стены и забыл, что умеет летать, зато отчетливо различает улицы, двери... И лишь иногда его сознание мутнеет странными картинами и уже непонятными воспоминаниями.
Веснопляс в застенках. Скован дракон каменным полом, каменнным потолком да коваными решетками, и не может найди выхода, потому что слеп...

Кто-то еще должен был идти к вызлым, но кто?.. Храбрецов немало, но в Мире не всякому дано верно ходить по земле.

Долгое время молчаливое вече мира мерцало звездами, пока выбор не остановился на мальчике Чае. Мальчик Чай был сызроду Пустокрыл, и оттого не летал в небе, но зато научился твердо стоять на земле и самое главное - зачинать тропы. А в Мире так уже и говорили: все пещеры - пещеры Карла, вся печаль - печаль Вислоухой Марты, все тропы - тропы мальчика Чая...

Они уже не сторонятся его, не кричат, их не беспокоит больше поскрипывание и тиканье. Привыкли. Ворон ворону глаз не выклюет. Кто это сказал? Здесь вообще нет никого. Лишь пять раз в день черносвисты привозят свои подделки и сваливают… Даже они видят, что подделки безобразны, потому и везут. А они учатся у него. Кто знает, чем это кончится? Он же учится у них. Вот и сейчас. Искать среди подделок то, что можно поглотить. Избавить город ещё от одного бесполезного никчёмного куска. На этот раз куча дурно пахнущих блестящих подделок. Это они сказали, они недовольны запахом и вкусом, но старательно поглощают.
Одна гора подделок. Две горы подделок…
Возьмите самые яркие воспоминания, залейте их полуденным солнцем и наделите голосами птиц и детей. Видите? А теперь забудьте о них, оставьте лишь зияющие тёмные провалы памяти между воспоминаниями. Получится то, о чём он всегда знал.
Три горы подделок. Четыре…
Возьмете свечу и, бережно лаская пламя, спуститесь вниз, на дно и дальше. По костям, мимо клацающих и скребущих, мимо хватающих и исходящих слюной. Идите там, где никогда не ступала благодать, лишь сумасшествие и ужас. До тех пор, пока поймёте, что не в силах более сделать и шага. А теперь задуйте свечу. Получится то, о чём он всегда помнил.
Пятая гора подделок. Шестая гора подделок. Седьмая… Теперь уже девять раз в день.
Сожмите душу в рукавицах век. Пусть брызнет осколками. Теперь вы вспомнили, как это больно – плакать. Но разве могут зеркала насмехаться?! И вглядываться, наблюдать? Это только зеркала. Ещё одна подделка. В них нет души, как нет отблеска света в его матовом глазе.
Зеркало души… Кто это сказал?! Здесь вообще некому говорить, а ворон ворону глаз не выклюет.
Восьмая гора подделок. Девятая… Кто-то сошёл с ума. Или, может, голову напекло? Солнцем. А навье солнце испепеляет. Десятая гора подделок.
Черносвисты теперь трудятся круглосуточно. А их слишком мало, но все как один старательно поглощают. Где-то здесь был город. Он точно знает, он его видел сам, своим матовым глазом, способным распознать среди пустых подделок…
- Ка-а-ар!!!

Чай шел. Шел вперед мальчик Чай. Шел, повторяя про себя слова заклятий, которым научили его. Сжимая в руках обереги – обереги, которые дали ему. Ничего-то не умел и не имел сам мальчик Чай… но да так и дошел до трактира, потому что все улочки этого города упираются в трактир.
Мальчик Чай, все свои небольшие по их меркам годы, и был-то, скажем так, никем. Умел делать только то, что умел делать, а вот что - никто и не решился бы ясно ответить, тем более он сам. Хотя Мир чувствовал незаметный, тихий и добрый свет его и смысл. Только не мало ли этого?..
О странном предназначении известно было мальчику Чаю. О странном собственном предназначении. Чай должен был сотворить в городе какое-нибудь бедствие. Для чего? А вот зачем. При этом какой-нибудь отдельно взятый черносвист бросился бы спасать, естественно, самое дорогое. Тае. А Чай, в суматохе, должен был вырвать Тае из рук, и... Ну, что будет дальше, никто предсказать не мог. Тем более он сам.
И всё же мальчик Чай шел, приходил, снова шел… Не зря говорили в Мире, что все тропы – тропы мальчика Чая.

А Веснопляс в это время сидит в застенках. Он свободен - Веснопляс не боится стен, для него не бывает стен. Он просто слеп отсутствием тропы и огромная его сила бесполезна и бессмысленна.
Он мог бы разметать в щебень все вокруг, но ведь пришел сюда совсем с другой целью и теперь, не понимая происходящего вокруг, дракон, как дитя, беспомощный, просто не знал, что ему предпринять. Поэтому тянул время, беспредельно скучно и просто выигрывал в карты у сокамерников.
А иногда рассказывал им небылицы и показывал чудные видения во сне...

Склони ко мне на колени свою голову. Позволь прикоснуться пальцами к твоим вискам. Длинные, тонкие пальцы, а не острые звериные когти. Где я, кто я? Все тот же, все тут же. Холодно.
Закрой глаза, посмотри в темноту. Она исчезнет. Ты увидишь свой дом. Даже если его не было у тебя, ты увидишь...
Кто она, та безобразно-красивая, сумрачно-светлая, что бежит навстречу, разбросав по плечам длинные косы? К тебе ли? К тебе. А у меня - только мои сказки да драконья шкура, спрятанная под человеческой кожей. Гореть мне белым огнем...
Но и к тебе только во сне может прийти твоя золотоглазая, черноволосая, несчастная, брошенная, давно уже мертвая. И сам ты скоро станешь золой, рассыпешься пеплом и пылью. Что такое человеческий век? Есть ли он, нет ли его - я не заметил бы, если бы не оказался здесь. Где я, кто я? Уже не тот, что раньше, уже не там, где можно было. Жарко.
Просыпайся. Да, ты видел красивый сон. Я его тоже видел.
Не вижу. Нет тропы. Не боюсь.

А Марта была у вызлых.
Она впитала в себя дым привычного, запах простого и вкус горького. Она стала женщиной.
Обычной. Женщиной.
И сейчас готовилась выйти замуж. За такого же обычного. простого, горького мужчину. Все было очень коротко, тупо, тошно. Но она уже привыкла, втянулась в эту обыденность.
Она уже стала, и вся печаль поглотила ее саму.
Это печально, когда растворяются в дыме.
Это грустно, когда не видят себя.
И когда лица становятся пропитыми масками неудачливых мастеров
И плохих актеров.
Марта стала - но будет ли спасение?
Будет ли снова бремя печали?
Поиск Тае?
Смысл Тае?
Будет ли смысл вообще?
Найдите Марту, она погибает.

Дорога… дорога под ногами. Тропа. Сколько троп, тропинок, дороженек исхожено, истоптано – им, не им ли?.. Идет мальчик Чай, идет, и куда бы ни шел, все равно получается только вперед. Не зря говорят в Мире: все тропы – тропы мальчика Чая.
Здание. Темное, высокое – не пройти насквозь; а коли войдешь – куда выйдешь? Не знаешь.
Известно было Чаю о своем предназначении. Но, как всегда бывает, неизвестно было другое: как его осуществить? Одно счастье: вопроса «зачем» для мальчика Чая не существовало. Как узнаёшь о предназначении, вопрос этот умирает сразу же.
И вдруг – как птица с небес, как молния, огонь небесный, как лист осенний, - озарение спустилось на мальчика Чая. Удивительно скоро вспомнил он, как призывать ветер – одно из заклинаний, которое вроде и есть в памяти, да не всегда: будто хранится в потаенном сундуке, за семью замками из других воспоминаний и чужих страхов. И – вот он уже, ветер-брат, которому подвластны все тропы, да не интересуют его дороги, лишь свобода дорога ему, одна свобода! Взлетел, закружил в танце пыль и листья прошлогодние, но не хватило ему этих забав, подговорил его мальчик Чай – сам не зная, зачем, почему? – подговорил с городом потанцевать.
Ветру – свобода, Чаю – тропы…
До того разыгрался вихрь, что слетели с домов крыши, побежали суетливые людишки, да только не вон из города, а вокруг своих домов порушенных, искореженных, ветром поправленных… Суматоха – не рассказать! Что осенние листья, тем же ветерком гонимые, да только есть у людей своя воля. А на что тратят они ее – не сейчас об этом разговоры разговаривать…
Да только и Чаю не удалось поздорову уйти. Ранен был в этом хаосе мальчик Чай, ранен серьезно… Кто поможет ему, кто спасет от гибели, вылечит ли, успокоит? Носятся вокруг вызлые, не видят ничего под ногами, слышат лишь ветр в ушах, замечают лишь ветра порывы да листву летящую…
А совсем рядом, возле левой руки Чая лежит туго набитый кошелек, оброненный кем-то из вызлых. И не видит мальчик Чай, что кошелек тот словно светится изнутри - как будто тайный пламень поместили внутрь. Вот же оно, так близко...

Сообщение отредактировал Рапсодия - 14-03-2007, 18:44

«Что за странный зверь сидит на плече твоём», - спрашивает Гость.
«Это не зверь», - печально отвечает ему Мастер. – «Это птиц. Но я не хочу говорить о нём».
«Почему же», - удивляется таким словам Гость.
«Я страшно зол на него», - говорит Мастер и странная улыбка касается его губ.
«В чём же он провинился перед тобой?»
«Вор он», - отвечает Мастер, а птиц на его плече смотрит немигающим глазом и Гостю кажется, что смотрит он на него, но это не так. Никогда этот матовый глаз не умел смотреть прямо, лишь наискосок. Огибая нечто, всегда стремился в ничто. Скользя по поверхности, проникал вглубь. А, видя желаемое, принимал его за действительное.
Сквозь зияющие тёмные провалы памяти между воспоминаниями, которых и не существовало вовсе. Ни в прошлом, которого нет, ни в настоящем, что утратило власть и потеряло плечо Мастера, на котором сидел он, взирая.
На что же тогда смотрел он?!
На то, о чём всегда знал?
«Прощай», - говорит Гость, ведь пробыл он здесь так долго, что пора ему возвращаться.
«Прощай», - отвечает ему Мастер, ведь сказано было столько, что не о чем больше им говорить.
И Гость уходит, а тот, которого теперь и отныне зовут Ворон, смотрит Гостю вослед, но не на него. И не на свечу, что бережно несёт Гость, когда спускается вниз, на дно. Смотрит Ворон ещё дальше и не надо ему для этого делать ни единого шага. Даже когда задуют свечу, даже тогда. Помнит он, не забывает. Смотреть.
Зачем?
Ведь не обладает Ворон остротой зрения. Как бы не смотрел он, угол его зрения всегда больше трёхсот шестидесяти градусов.
Почему же улыбается Мастер? Кричит Ворон и бьёт крыльями и когтями сверкая, перья топорщит. Неужели увидел?
«Не сейчас», - запоздало говорит Мастер.
Падает Ворон, а на стене остаются царапины, да пара пушинок витает в воздухе. Где всё?! Нет ничего. Город, улицы, тени домов, стены тюрьмы и кричащие лица, вихри тревоги, песня Чумы, неба оскал да кружащие листья. Ведь увидел он, хоть и не остро его зрение. Там, на обочине, где стенает мальчик, прижимая кровавое, ему лишь руку протянуть и коснётся! Куда пропало это? Остались стены пещеры и Мастер, чьи глаза странно блестят, когда говорит он:
«Не сейчас».

- Теперь!
Кто это сказал?! Ведь голос знакомый, до боли, до слёз. Ах, как это… Теперь и он вспомнил, хоть и не знал никогда. А сердца вызлых обжигают морозом, но страшен ли он? Улыбается Мастер. Заботливо смотрит. И ветер ломает, небо сгибает в дугу, но страшен ли он? Ведь сможет лететь! Сквозь звуки, что рвут облака, сквозь песню Чумы, от дыханья которой не знают защиты. Но страшна ли Чума? Было б, чем защититься.
Спешит Ворон, слёзы роняя, которые и не слёзы вовсе, но уже блестят на очах погибающей, непомнящей, чужой здесь. Откинет ложное счастье да радости придуманные? Порвёт ли путы в куски? Ступит ли через другую себя, через ту, которая и не она вовсе? Ведь может, наверное. Хотя, откуда Ворону знать? Всегда смотрел он наискосок, хотя и не знал на что. Теперь знает. Падают слёзы, которые и не слёзы вовсе, но уже и они сверкают тайным пламенем. Вот оно! Руку протяни и коснешься. Коснешься… Улыбается Мастер, из прошлого, которого нет… Кричит ворон, не в силах больше сдержаться и камнем падает вниз. Сквозь стены и прутья, которым не сдержать его, потому, что стремится Ворон в конечную точку смысла себя. В ту самую точку, из которой начался отсчёт его существования, к которой всё это время был прикован угол его зрения, что всегда более трехсот шестидесяти градусов. Кто так устроил, что эта точка находится подле ног Веснопляса? Никто. Так устроен Мир.
И хотя раскололся матовый глаз от удара, не жалко – из настоящего, что утратило власть и потеряло плечо Мастера, на котором сидел он, взирая, Ворон видит Вестень Святлета.

Сообщение отредактировал Тот - 16-03-2007, 8:48

Небо приоткрыло глаз и сонно взглянуло на землю.
Будто свежий ветер, будто ласковая ладонь коснулась лица Марты. Вспомнила она, кто она есть на самом деле, вспомнила смысл себя и Тае.
Спасена Марта, ликуй, пьяная луна!
Вислоухая Марта поккинула черносвистов, что забыли себя и носили Тае не в сердце, а в руках.
Взмыла Марта на небо Утренней Звездочкой, говоря всему живому, что не все потеряно и что будет свет, и будет мир, и найдет Веснопляс Тае, и спасено оно будет..
И настанет долгожданное, желанное..
Спасибо, мальчик Чай, ты спас Марту и спас всех. Небо ласково приняло Звездочку в свое сердце, и она пролетела наверху, освещая свой путь и свою тропу, оставляя следы из блестящих янтарных слез.
Ведь вся печаль - печаль Вислоухой Марты..

Свет...
Лазурь небес, более не скрываемых смогом, сквозь прутья решетки, блики от звездного света на каменном полу, пара окровавленных черных перьев. Дракон прозрел.
Вот она, тропа. Вот он, смысл.
Веснопляс прошел сквозь стены. Свобода.
Но где же оно, где Тае? Ведь был свет, был Тайный Пламень, иначе не взошла бы на небо Марта, что смотрит теперь на дракона утренней звездой, хотя время утра еще не наступило...
Только шлейф из капелек крови тянется прочь из города.