Четыре истории

[Bishop >>>]

История четвертая. Воин
Эпизод второй

- Nan darou?..*
Волна запаха – такого сильного, что заглушил ароматы рыночной площади, - остановила, будто хлесткий удар по лицу. Митора отгородился рукавом, но запах все равно бил в ноздри, запах грязи, помоев и немытого человеческого тела.
- Yoku mo… Kare wa zainin desu ka? Bushi ni sonna fu ni atsukatte ikemasen yo!**
Темные глаза юного островитянина стали почти черными от гнева, что едва удерживался в себе.
Начали оглядываться зеваки. К счастью, юношеский голос островитянина от волнения стал совсем высоким, иначе все переодевание пошло бы насмарку. Кто-то уже разглядывал «девушку» с определенным интересом.
- Постой, не говори так быстро, - примирительно поднял руку Чжун Дзин. – Воин или не воин, он преступник, а с преступниками обращаются именно так. Здесь нет ничего неправильного.
Куда там! Если кто-нибудь раз в жизни делал попытку удержать на руках небольшого - и разъяренного! – леопарда, тот понял бы сейчас, что переживал гадатель. Справиться с его спутником было еще труднее.
- Hito ga zainin desu, - убежденности Миторы не было предела. – Hito ga seppuku beki desu. Kamo shirimasen.***

--------
* Nan darou? – Это еще что за...
**Yoku mo… Kare wa zainin desu ka? Bushi ni sonna fu ni atsukatte ikemasen yo! – Как посмели... Этот человек преступник? С воином нельзя обращаться таким образом!
***Hito ga zainin desu. Hito ga seppuku beki desu. Kamo shirimasen. – Человек преступник, человек обязан совершить сеппуку. Наверное.

(Далара to)

[Sayonara >>>]

История вторая. Каллиграф
Эпизод третий


Гулкая тишина дома настораживала. Темная и густая, она почти не пропускала звуков из соседних комнат, не говоря уже об улице. Казалось, полет пылинки производил в этих помещениях больше шума, чем топот сотни ног в иных. Голоса заглушались, словно тонули в величественном и напряженном безмолвии.
Тем не менее, тихо было не из-за пустоты. Чань наверняка знала, что рядом с ней всегда есть либо ее проводник, либо еще какой-нибудь страж. Нередко ноздри щекотал непривычный запах дыма, изысканный и приторный, да проносился порыв горячего ветра с улицы. Тогда раздавался незнакомый голос и тонул в воздухе.
Было страшно и тоскливо. Чань так и не поняла, зачем нужно было хозяину этого дома держать ее, словно домашнюю зверюшку. Единственным, что китаянка знала о данном господине, было его имя - Лай Зо. Она услышала его, когда кто-то чужой, быть может, проситель, почтительно обратился к этому человеку.
За несколько часов, проведенных в очередной неволе, девчонка поняла, что не таким уж суровым было ее заточение. Когда она сказала, что в комнате очень жарко, ее без слов провели в более прохладную. Попросила умыться – принесли теплой душистой воды.
Слепую сытно накормили – ей даже стало стыдно, что она столько съела, в то время, как несчастный господин Шэ страдает в клетке на потеху публике.
Губы девочки задрожали – она все еще боялась думать о смерти каллиграфа. Единственная надежда была на Лай Зо, но никто не говорил, что он и вправду хочет спасти Шэ. Кто их знает, богатых коварных людей?..
Теперь, в тишине небольшой гулкой залы, все эти мысли, тяжелые и гнетущие, навалились на Чань. Она горько вспоминала подробности своей короткой встречи с каллиграфом – только сейчас начала она осознавать всю серьезность его положения. До последней минуты, пока девочка не почувствовала горячие расцарапанные руки Шэ и твердую округлую поверхность бамбуковой клетки, оставалась надежда, что все это неправда, ложь, сон, клевета.
«Надо еще раз прийти туда, на эту людную плошадь, к этой решетке! К тому же, я дала обещание... Нельзя, нельзя не выполнить его!»
Чань наугад повернула голову, пытаясь уловить дыхание своего стража.
- Пожалуйста, отведите меня к господину Шэ.
Ответом ее тихой просьбе была все та же густая и глухая тишина.
- Прошу вас...
Ни звука.
- Иначе будет поздно!
Голос слепой сорвался на нервный визг. Человек за спиной подошел и положил на плечо тяжелую руку.
- Нельзя.
Сердечко китаянки забилось яростно, возмущенно. Ей овладела странная, тупая злость.
В коридоре прошел кто-то, зашуршав, похоже, листками бумаги. Чань вздрогнула – внезапно ей пришла в голову безумная, взбалмошная мысль. Девчонка дернула плечом и с отчаянной решимостью проговорила:
- Тогда принесите мне бумагу, кисточку и чернила.
Надзиратель удивленно выдохнул.
- Бумагу?..
Но вышел из комнаты. Чань опустила голову, закрыла лицо руками. Как это глупо... Она же почти не умеет писать. Нет, конечно, она прекрасно помнила уроки господина Шэ. Но ни так уж и много иероглифов успели они выучить. В любом случае, он наверняка порадуется, увидев хотя бы записку от своей маленькой спутницы.
Прошло минут десять. Девчонка уж испугалась, что ее просьбу решили не выпонять, но раздались уверенные шаги, и рядом с коленями Чань тихонько булькнула неосторожно поставленная краска, а в руки вложили хрустящий листок, прирепленный к дощечке, и небольшую кисточку. Затем человек распрямился и замер над слепой – наблюдать.
Чань тоже замерла. Тонкие пальцы неуверенно поглаживали бумагу – что же написать? Об этом она и не подумала.
«Господин Шэ...»
Нервно сжав кисточку, девочка устроила дощечку на коленях, нашупала пузырек с краской и старательно вывела два этих слова. Остальные немногие пришли сами.
«Господин Шэ, держитесь. Я не могу прийти.
Пожалуйста, не умирайте.»
Слепая на секунду задумалась и приписала:
«Небо вас спа...»
Слог «сет» нарисовался уже на дереве – Чань писала слишком размашисто. Она всхлипнула и протянула вверх дощечку с маленьким письмом.
- Передайте эту бумагу Лай Зо. Попросите его отдать ее господину Шэ.
Когда ее творчество унесли, девочка вновь осталась наедине со своими мыслями. Она даже усмехнулась – грустно, правда. Ошибок в этих нескольких предложениях слепая наделала немеренно, это точно. Но все равно она сознавала некую небеспричинную гордость.
А надзирателя все еще не было. Осмелев, девочка поднялась и осторожно нащупала по стенам дверь – она была приоткрыта. Что-то такое неудержимое, нестерпимое заныло, раззадорило – и Чань выскользнула в коридор.
И здесь было тихо. Маленькая слепая девочка, поминутно прислушиваясь, мышью пошла по дощатому полу, прижимаясь к стенке.

Сообщение отредактировал Sayonara - 19-12-2007, 18:00

[higf >>>]

История третья. Купец
Эпизод второй

Слуга проводил Ламбертини в дом, с интересом косясь на него. Чужаков тут повидали немало, но этот непохож не толькоо на ханьца, монгола или иных жителей окрестных стран – даже на далеких гостей из Самарканда и Бухары. И откуда ж, интересно, приехал?
Осман ждал у себя, сидя за столом. Когда генуэзец вошел, указал ему на другой стул и кивнул слуге, чтоб оставил их одних.
- Здравствуйте, почтенный Осман, - склонил голову пришедший. – Меня зовут Марио Ламбертини из Сугдеи, прибыл сюда по торговым делам.
Соотечественники осевшего в царстве Хань торговца не только еще до рождения Марио создали свое государство в Анатолии*, но и сама Сугдейя платила им дань. Так что язык был ему знаком, хоть и не очень любим.
- В моем доме всегда рады гостям, уважаемый Марио, - казалось, даже пышные усы участвуют в улыбке, которая расплылась на все лицо. – А человек, который проехал такое расстояние, не просто гость, а бриллиант, служащий украшением скромного жилища. В юности я слышал о вашем родном городе, - в голове Османа всплыло воспоминание о детстве и юности, проведенных на берегах Красного моря. – Надеюсь, далекий путь был удачен и длань Аллаха протиралась над вами.
- Увы, не всегда, - немного криво усмехнулся генуэзец. - Наверное, у него много важных дел. Мне рекомендовали вас...
Он достал письмо и протянул его сельджуку. Тот взглянул на печать, вскрыл, прищурился, разбирая текст.
- Да, веду с ним дела не один год, - кивнул хозяин. – Он всегда щедр и великодушен, и человек, которого он рекомендовал, несомненно, таков же, - лицо просияло, и только в уголке глаза притаилась хитрая смешинка.
Марио сдержанно кивнул в знак вежливого согласия, но на лице мелькнуло выражение, говорившее о том, что он на личном опыте глубоко сомневается в щедрости помянутого общего знакомого.
- Воистину небо слишком милостиво ко мне, недостойному слуге Аллаха, - продолжил сельджук.
- Никакая милость не может быть слишком большой для почтенного хозяина, - постарался ответить любезностью гость, но, чувствуя, что состязания в красноречии ему не выдержать, продолжил. – Я хотел бы перейти к делам. Увы, их много.
- Дела не терпят суеты, - возразил Осман, - но если вы спешите...
Он выглядел расстроенным, как человек, которому не дали в полной мере проявить гостеприимство. Марио немного пожевал тонкими губами и заговорил. Он перечислил имеющиеся на продажу товары и то, что он хочет купить. Осман внимательно слушал, то и дело купцы принимались яростно торговаться. Гость поминал о непомерных пошлинах и путевых расходах, хозяин – о том, что и так почти разорен из-за своей щедрости, и скоро будет вынужден продать свое бедное жилище, обводя при этом рукой устланную коврами комнату.

_________________________
* Анатолия – старое название Малой Азии

Сообщение отредактировал higf - 24-12-2007, 17:13

[higf >>>]

Все это отняло немало времени, во дворе начинались долгие летние сумерки. Ламбертини еще раз пытливо посмотрел на купца и решился.
- Есть еще одно предложение, с которым могу обратиться лишь к такому достойному доверию человеку, как вы, Осман-эфенди, - произнес он.
Тот посмотрел на гостя и, против своего обычая, не сказал ничего. Генуэзец вынужден был продолжать.
- В этих землях есть напиток, именуемый джя, и я хотел бы привезти его на Родину. Возможно, он не будет пользоваться большим успехом, но хочется порадовать своих земляков.
Осман покосился на лицо Марио, иногда напоминавшее по выражению волка и подумал, что тот вряд ли склонен к подаркам. Сельджук постарался ничем не выдать ликования по поводу счастливого случая – партия чая, которую искала вся городская стража, была укрыта у него.
- Это очень ценный напиток и, несомненно, пользовался бы большим спросом, - заверил он гостя. Затем уголки рта скорбно опустились. – Увы, но его продажа чужеземцам запрещена.
- Поэтому я и не обратился бы к местным уроженцам, - кивнул Марио и выжидающе посмотрел на хозяина. – Но вы же повидали мир и знаете, что не все законы разумны и помогают торговле.
- Не мне, ничтожному, судить о мудрости великих умов, блистающих, как звезды в небесах и создающих законы государств, - развел руками Осман. – Тем более, как ни ничтожна моя жизнь для этого мира, но мне почему-то дорога.
- Жаль, - поджал губы гость и резко встал. – Ну что ж...
- И только ради уважения к вам... – вкрадчиво проговорил хозяин, заставив Ламбертини остановиться и резко повернуться.

[Далара >>>]

История вторая. Каллиграф
Эпизод третий

- Куда ты собираешься идти? - раздался голос человека, который неожиданно для себя нашел занятное развлечение.
Этот властный голос слепая уже слышала, когда мыла дощечки, переданные ей господином Шэ. От владельца голоса пахло сладковато-пряным дымом.
Нервно сжав кулаки, Чань поджала губы и замерла.
- Меня оставили одну, я... испугалась, - голосок ее прозвучал робко, неуверенно и очень тихо.
- Говори громче, - велели ей.
Дымный запах стал сильнее. Пальцы, не знавшие грубой работы, задрали маленький девичий подбородок кверху.
- У тебя хорошее лицо, перестань прятать его.
Чань задрожала как котенок. Непривычный аромат ударил в ноздри, голова закружилась.
- А-а-апчхи! – девчонка, жалобно чихнув, дернулась и попыталась выскользнуть из цепких пальцев. – П...простите...
Лай Зо расхохотался. Выпустил девочку.
- Где ты научилась писать? – с неожиданным интересом спросил он, отсмеявшись.
Слепая отступила к стенке. Обиженно провела рукой по подбородку, тыльной стороной ладони почесала кончик носа. И с гордостью, торжественно ответила:
- Меня учил господин Шэ.

(и Sayonara, которую перехватили по дороге)

[Sayonara >>>]

- Каллиграф не перестает удивлять, - голос собеседника почему-то звучал довольно. – Я передам ему твое письмо. И сделаю так, чтобы он смог вернуться к тебе. Но и он должен будет оказать мне услугу. Если он забудет, ты ведь напомнишь ему об этом?
- Услугу? – Чань насторожилась. – Но... что же он может сделать?
- Он знает, - звук голоса окрасился улыбкой. – Просто напомни ему, если он забудет вдруг.
Девочка
кивнула.
- Я напомню. А вы мне скажете все-таки, что именно он сделал? И... кто вы? – голосок ее был резковатым, обозленным.
- Хм, - мужчина помолчал, должно быть, подбирал слова. – Я командир того форта, где он служил. Мы с ним из одного города. И я тот, кто желает ему жизни.
- А я вам зачем?
- Ты нужна каллиграфу. Простой ответ, не правда ли?
Чань смутилась.
- К... какое вам дело до того, кто и кому нужен?
- Будешь много знать, быстро
потеряешь красоту, - легкое веселье в голосе чжушуая сделало высказывание не обидным. – А, вот и слуга. Не беспокойся, больше он тебя не оставит одну.
- Нет, нет, ни в коем случае, - слуга распознал обещание кары, если ему случится еще раз оплошать. – Идемте, госпожа.

(с коварной Даларой)

[Bishop >>>]

История первая. Гадатель
Эпизод второй

- Успокойся! - велел гадатель, но строгость не подействовала, Саньинь только расходился все больше.
Он доказывал что-то, да так яростно, что Чжун Цзин не понял ни единого слова. Зато выражение лица говорило само за себя, и гадатель спешно подыскивал способ унять своего юного подопечного. Ох, не надо было его брать с собой! Зеваки охотно переключились на новое развлечение, даже заключили десяток-второй пари. Женщины больше придерживались мнения: в споре победит эта юная красотка, ничего, что чужеземка, зато сколько жара. Мужчины отстаивали честь своего пола.
- Когда свадьба? – крикнули из толпы.
- Yomeiri?!
- Всему свое время, - неопределенно махнул рукой смущенный, как положено жениху, гадатель, желая поддержать маскарад.
И немедленно пожалел – искреннее возмущение на лице Саньиня трудно было описать. Проклятый мальчишка оттолкнул Чжуна и решительно зашагал к позабытому всеми преступнику, на ходу распутывая витой алый шнурок, которым был стянут для надежности сверток с двумя мечами. Лоснящийся от пота и жира мясник, обремененный обязанностями местного палача, сначала вдвинул было объемистое брюхо между «девушкой» и клеткой, но затем засомневался в правильности решения.

-----
*yomeri – свадьба (японск.)

(с Даларой)

Сообщение отредактировал Bishop - 30-01-2008, 15:31

[Далара >>>]

Вот только драки на площади и не хватало! Повяжут обоих, посадят в такие же клетки. И прощай имущество, достоинство и жизнь.
Чжун метнулся за островитянином. Тот стряхнул руки с плеч, не собираясь останавливаться.
Была не была, представление так представление. Гадатель сгреб маленького воина в охапку (плотный какой, это тебе точно не девушка!) и под радостные подбадривающие крики изобразил поцелуй.
- Na-a-ani...
На большее не хватило воздуха. Темные кошачьи глаза округлились, затем Митора все-таки потупился... действительно, чем не девушка?
- Свадьба, свадьба! – завопил где-то восхищенный детский голосок.
Ага, осталось нарядиться и принести цветной рис... Рис.
Гадатель огляделся.
- У кого-нибудь есть сухой рис?
Кто-то из зевак предложил вареный в миске – за небольшую плату, - но его предложение отвергли. По толпе прошел гомон, какой-то молодой человек с лицом веселого поросенка растолкал собравшихся и протянул шуршащий полотняный мешочек. Чжун Цзин высыпал на ладонь немного зерен и кивнул. Вручил мешочек насупленному Саньиню.
- Ты не веришь в его вину, тогда докажи невиновность.

(теперь - с Бишем)

[Bishop >>>]

- Shyoukodateru?..*
Ему разъяснили последовательность, подтолкнули к клетке, затем – еще раз, так как островитянин морщился и отодвигался. Казалось, он мог потерять сознание лишь от запаха, но все-таки опустился рядом на колени и, стараясь дышать через рот, протянул грязному человеку в ней горсть риса.
- Irero! – велел Митора преступнику. – Hanji no guchi… Wakarimasen ka? Kaiko.**
На темном от разводов лице заключенного прочиталось искреннее недоумение.
- Sou desu.*
Его чуть не вырвало от отвращения, но юный воин заставил себя протянуть руку сквозь бамбуковые прутья. Митора заставил преступника открыть рот.
- Fukumero.*
В светлых глазах – особенно ярких на столь чумазом лице – мелькнуло понимание, и островитянин не стал добавлять, что глотать рис не надо. Гадатель с лицом сосредоточенным и отрешенным встал около клетки. Его самого, похоже, нисколько не беспокоил запах. С высоты своего роста он невозмутимо ждал, пока заключенный возьмет рис в рот и только тогда начал говорить.

-------
* Shyoukodateru? – доказать?
**Irero! Hanji no guchi… Wakarimasen ka? Kaiko. – Положи в свой рот. Не понимаешь? Открой рот.
*** Fukumero. – Положи в рот.

(с Даларой)

[Далара >>>]

- Ты совершил много недостойных деяний, но самое большое из них – убийство твоего непосредственного командира. Этот человек, старший по отношению к тебе, был поставлен над тобой высшей властью. Этот человек заботился о том, чтобы у тебя всегда были кров, сытная еда и чистая одежда. Ты не просто убил человека, ты забыл о том, кто ты такой и где живешь, переступил через законы нравственности и совести.
Чжун Цзин сел на корточки, заглянул в глаза Шэ.
- Ты предал не только его, но и своих друзей и себя самого.
- Hakidase!* – велел Митора, когда его старший товарищ закончил красочную речь, из которой сам островитянин понял лишь отрывки, зато их хватило, чтобы пересохло во рту у любого, виновного даже в малости из всего перечисленного.
Он подставил чашку, куда преступник – чем больше Митора разглядывал его, тем больше убеждался, что тот старше всего на несколько лет, чем он сам, - сплюнул рис.
- Jime jime.**
Островитянин рывком поднялся – даже в голове зашумело немного – обвинительным жестом протянул миску гадателю.
- Jime, - повторил Митора.
Рис действительно был влажный. Гадатель посуровел, тоже встал и подозвал двоих из толпы.
- Есть доказательство, есть свидетели, приговор должен быть отменен. Мы идем к судье.
Ободряюще улыбнулся и похлопал Саньиня по плечу.

(опять же)
-----
*Hakidase - выплюнь
**Jime jime - мокрый

[SonGoku >>>]

История вторая. Каллиграф
Эпизод третий

Ночь подглядывала за маленьким взбудораженным городком, украдкой раздвигая набежавшие к вечеру облака, как запертая родителями красотка шелковистые занавеси на окнах. В узкую щель был виден ее круглый глаз, почти оранжевый, без зрачка. Если прищуриться, то разглядишь трехлапую жабу, которая помогает лунному зайцу Юй Ту толочь снадобье бессмертия. Местные называли ее Хэнъэ.

***
Уж слишком плотоядно ухмылялся Ся Хой в свою клочковатую черную бороду, чтобы хоть один солдат в гарнизоне не поверил, что начальник смены не замышляет хотя бы маленькую, но пакость. Но надо же – нашелся такой остолоп! То ли и вправду у этого столичного верблюжонка не хватало мозгов сообразить, что если тебя невзлюбил командир, то нужно отрастить глаза на затылке, а уши одолжить у фенека, чтобы выжить. То ли (как полагали некоторые, кто благосклоннее относился к Шэ Дзяню) среди многочисленных богов отыскался его покровитель, потому что блаженных нельзя обижать, они любимцы небес. То ли прав был начальник форта, когда вскользь обронил как то раз, что у Шэ ума больше, чем у всего гарнизона и еще неизвестно, кто кого тут изводит – Ся Хой своего неуступчивого подчиненного или Шэ Дзянь своего вспыльчивого командира.
Как бы то ни было, но в тот караул Шэ был назначен с Вонючкой, который был на несколько застав известен тем, что по праву носил свое имя.

(пока одна)

[Далара >>>]

- Смотри, вновь не заблудись! – дал напутствие бритоголовый телохранитель начальника форта. – Милосердие чжушуая размером не с небо, оно имеет границы.
Вклад в веселье во дворе у ворот внес даже вечно хмурый Пин Фу, которого разбудил дружный гогот солдат, оттого он был мрачнее обычного. Пин Фу порылся за пазухой, достал вырезанную из кости фигурку духа-покровителя путников и сунул как будто нечаянно в седельную сумку Шэ.
- Пригодится, когда вновь сам себе голову заморочишь видениями.
А Ся Хой пожелал провалиться в Гуйсюй, бездну, куда стекают воды всех восьми сторон света, девяти пустынь и Небесной реки, но она не пополняется и не пересыхает.
- А я плавать умею, - подмигнул ему Шэ и поторопил коня пятками, пока остальные повисли на начальнике смены, не давая ему вынуть меч.
Легкий белый песок стекал вниз по склонам дюн, как вода, и скапливался в ложбинах. Вонючка развалился в седле с обманчивой неуклюжестью – на самом деле этот бородатый крепыш прекрасно ездил верхом. Он вынул из-за пазухи флягу, повертел в руках и сунул обратно. Похлопал себя по черной шапочке, под которой не видно было, есть у него волосы или он их бреет; никто и никогда не видел его без этой шапочки.
- Слуш, каллиграф, когда ты потерялся, тебя впрямь демоны водили по пустыне?
Его собеседник держался в седле с ленивой грацией, подаренной поколениями всех его предков, которые чувствовали себя на земле куда неувереннее, чем на спине лошади. И Шэ не был исключением в своем племени. Он, щурясь, разглядывал дрожащий в жарком мареве горизонт.

(а тут еще немножко я)

[SonGoku >>>]

- Кто бы ни был, но они были добры, - сказал он, улыбаясь так, будто собирался затмить солнце.
При виде этой улыбки крепыш ухмыльнулся, как будто вспомнил сальную шутку, но предпочел держать ее при себе. Сунул в рот сухую травинку.
- А наш чжушуай... Говорят, он отправил тебя к демонам посыльным, чтобы те показали, где прячут сокровища.
Ветер пригибал пробивающуюся сквозь белый песок траву. На горизонте показался темный квадратик сторожевой башни, в которой, в нетерпении ожидая смены, изнывали караульные. Шэ смотрел в другую сторону – туда, где из темноты грота на него однажды ночью глянуло огромное безмятежное лицо, высеченное прямо в скале.
- Разве я бы тогда смог вернуться?
- Ну, кто его знает, чжушуая. И кто знает тебя, - буркнул Вонючка.
Он поиграл с рукоятью ножа, потом опять безмятежно развалился и громко басовито зевнул.
- Оно, впрочем, не мое дело.
Когда подъехали достаточно близко, чтобы разглядеть маленькие на расстоянии фигурки караульных, круглолицый Вонючка привстал в седле и замахал в приветствии.

(вместе-вместе)

[Далара >>>]

В черную бороду Вонючки густо набился песок, но его это, похоже, нисколько не беспокоило. Круглолицый крепыш храпел, причмокивая и подергивая иногда ногой. Под голову он сунул седло, одеяло положил на себя и уже во сне натянул до шеи, оставив ноги открытыми – в толстой обуви ничего им не сделается. Меч тоже лежал где-то под одеялом, его Вонючка предпочитал держать под рукой всегда.
Каллиграф сидел рядом. Света звезд ему показалось недостаточно, и теперь пески освещал тонкий огонек масляной лампы. Поначалу Вонючка ворчал, мол, нечего зазря переводить масло, потом махнул рукой на глупого бумагомарателя и завалился в свою импровизированную постель. Что бы он ни говорил или думал о Шэ, Вонючка не боялся спать в пустыне в его компании.
Из-за дюн вылезла луна и посеребрила песок, только тени барханов оставались непроницаемо черными. В ее свете хорошо была видна цепочка следов, поначалу четких, затем, когда края осыпались, размытых и неглубоких. Каллиграф разглядывал их, хмуря брови, как будто хотел казаться старше, но никак не получалось. Не замечая того, он поглаживал рукоять меча, отложив кисть и бамбуковые таблички. Ветер тоненько скулил, с подсвистом, будто хотел обмануть людей на караульной башне, но в его голосе уже чувствовалась будущая сила. Шэ протянул руку и толкнул в бок Вонючку.
- Чего тебе? – пробурчал тот, но все-таки приоткрыл один глаз.
Он всегда рассуждал, что если у тебя открыт только один глаз, ты еще не проснулся, но уже и не спишь и всегда легко можешь перейти в любое из этих состояний. Никакой угрозы видно не было. Двумя глазами тоже. Вонючка уже собирался переспросить, какого демона понадобилось каллиграфу, когда и сам услышал похожее на собачье подвывание ветра.
- Не слабая будет буря, - скривился круглый, как чайник, дозорный и полез за фляжкой.

(ага-ага)

[Sayonara >>>]

История седьмая. Чань

Много чудных и непонятных человеку тайн скрывает пустыня. Она широка, просторна, открыла и гола, но немало в ней обитателей – таких, которым не страшны ни солнце, ни раскаленный песок, ни пробирающий до костей холод, ни тоскливая и подавляющая бескрайность желтых, засушливых простор. Они хозяева в пустыне, их она слушается. Гонит человека или заманивает в ловушку и мучает и убивает в нем все человеческое.
Маленькое сердечко Чань не могло успокоиться. Тогда, в монастыре (сейчас казалось, что это было в прошлой жизни) она слышала много историй о людях, погубленных у подножия гор, в песках. И девчонка честно верила всем этим россказням.
Теперь китаянка ощущала себя зверьком – так колкий страх обострил все чувства, и без того чуткие из-за слепоты. Громом отдавалось в ушах хриплое фырканье лошадей и тяжелое дыхание неожиданного спутника девочки – каллиграфа Шэ; преследователей давно уже не было слышно.
Но тут сердце Чань буквально ушло в пятки – нос ее уловил запах дыма. Он томно и медленно щекотал ноздри, растворяясь в почти раскаленном, густом воздухе. Откуда здесь мог появиться дым? Может, пожар? Жарко, камни горячие, какая-нибудь чахлая трава и загорелась... Это может быть опасно!
- Г-г-господин Шэ? – девчонка смутилась и сбилась. – Вы... чувствуете дым?
- Нет... – растерянно отозвался каллиграф.
Спутник Чань принюхался и весело хмыкнул.
- Ты права, кто-то жжет костер, там дальше, возле скал. Надо бы поглядеть... Ах да, ты же не видишь... Ну, как бы то ни было, - слышно было, как он спрыгнул на землю с седла. – Подожди меня здесь. Я...
Девчонка резко вытянула руку, пытаясь остановить его, и чуть не свалилась.
- Нет! - отчаяние слишком резко прозвучало в визгливом возгласе. И, смутившись своего порыва, Чань неловко добавила:
- Не оставляйте меня... пожалуйста!
От ладони, зажавшей ей рот, пахло дорогой, чернилами и потом.
- Ну и голосок у тебя! – негромко рассмеялся Шэ. – Если что, распугаем им всех демонов.
В голосе каллиграфа (хоть и гортанном, странно выговаривающем привычные Чань слова) было слышно плохо скрыто веселье.
- Тогда держись крепче.
Он взял ее коня под уздцы и повел за собой вокруг поросшего жесткой травой бархана, туда, откуда раскаленный ветер приносил запах костра.

(тьфу, склероз! и Сон, конечно же)

Сообщение отредактировал Sayonara - 15-01-2008, 17:34

[Далара >>>]

История вторая. Каллиграф
Эпизод третий

- Не слабая будет буря, - скривился круглый, как чайник, дозорный и полез за фляжкой.
Словно вызванные к жизни этими словами, вдали поднялись громадные клубы пыли. В лунном свете они казались живыми, дышащими и голодными. Ветер завыл громче. Каллиграф щурился куда-то в кромешную тьму, а потом вдруг сорвался с места, пробормотав только:
- Там кто-то есть.
- Куда?!
Грациозно вскочить Вонючке еще ни разу в жизни не удавалось, пока он откидывал одеяло да вставал, юркий Шэ скользнул вниз с башни по узкой лестнице. Костеря на чем свет стоит его, бурю, Ся Хоя за такое дежурство, чжушуая, что не снес одну буйную голову с плеч, хоть и собирался... Слова еще не иссякли, когда закончилась лестница, и Вонючку, который со всех ног помчался следом за юным дурнем, было хорошо слышно. Шэ внизу разматывал пояс; то ли опомнился в последнее мгновение, то ли все же в его голове появлялись время от времени и разумные мысли. В ход так же пошли обе уздечки и обрывок веревки, забытый кем-то из прежних смен. Вонючке припомнилась шутка, что если тебя отправили в караул вместе с юным чжурчжэнем, без веревки не обойтись. Хотя бы для того, чтобы связать его по рукам и ногам, если взбредет в голову какая-то блажь.
Наверное, стоило сделать именно так перед сном, но теперь уже поздно. Круглолицый крепыш схватил брошенный ему конец импровизированного страховочного троса и привязал к нему собственный верхний пояс. Пока он возился, закрепляя узел на втором поясе, каллиграф закончил со своим и нетерпеливо ждал.

(мало просто ходить парой, еще и взяли веревку)

Сообщение отредактировал Далара - 15-01-2008, 16:56

[SonGoku >>>]

Они замотали лица платками и, прикрываясь от ветра рукавами, выбрались наружу. Шэ пробормотал неуверенное пожелание, чтобы Фэн-бо, пес с лицом человека, кусал не так сильно. Буря как будто специально дожидалась этих слов, чтобы навалиться на двух людей, осмелившихся бросить ей вызов.
Что касается Вонючки, он и сам не знал, почему идет на вылазку следом за каллиграфом, но шел, по-бычьи наклонив голову и широко расставив ноги-бочонки. Он не верил в демонов и духов, но сейчас вой ветра стал напоминать голоса волков, чей голод толкает их на охоту, а порой в завывании бури слышался чей-то радостный смех. Луна померкла, скрытая густой песчаной пеленой. Ветер все-таки изловчился и сбил с ног каллиграфа, но Шэ упрямо поднялся. Что он видел во тьме? И вообще – о чем думал? Если оборвется их ненадежная связь с башней, чжурчжэню придется искать дорогу обратно на запах, подобно собаке, от которой, по слухам, произошло все их многочисленное племя.
Они не нашли человека, которого углядел Шэ в клубах песка и пыли. Они об него споткнулись.
- Вот видишь! – прокричал каллиграф, обращаясь к Вонючке, и тут же принялся отплевываться, так как буря не замедлила забить ему рот мелкой пылью.
Напарник прорычал что-то, не раскрывая рта, опустился на четвереньки рядом с найденышем и тут же отпрянул. Пески нехотя выпустили руку, погрузившуюся в них сразу по локоть.
- Уберись оттуда! – рявкнул Вонючка Шэ и для убедительности дернул соединяющую их веревку

(спетый, взаимосвязанный дуэт)

Сообщение отредактировал SonGoku - 15-01-2008, 17:01

[Далара >>>]

Шэ замотал головой и встал на колени, раскапывая человека, почти утонувшего в сухом, еще теплом песке.
- Каллиграф! – в залепленных песком устах Вонючки слово прозвучало как ругательство.
Тем не менее, он подобрался к несчастному человеку и ухватил его под мышки. Один могучий рывок, и сторожевой плюхнулся круглым задом в песок, но человека так и не выпустил. Ноги того все еще покоились в зыбучих песках по колено. Шэ сам чуть не зарылся в бархан по самые уши, зато вцепился бедолаге-путнику в одежду (та оказалась для этого очень удобной, просторной, берись не хочу). Песок вместе с бурей визжал на разные голоса, не желая отдавать жертву.
На второй рывок сил не хватало, и Вонючка потихоньку отползал на коленях, утопая в песке, но таща за собой беднягу. Он заглянул в лицо несчастному, когда показалось, что тот что-то говорит. Пересохшие губы шевелились, с трудом пропуская нечленораздельное бормотание. Глаза под полуопущенными веками остекленело таращились вперед со смесью страха и отрешенности.
- Не вздумай терять сознание, - гавкнул ему на ухо толстяк.
Если Вонючка думал, что всех их забот теперь – добраться до башни, так он ошибался. Импровизированная веревка натянулась, Шэ барахтался, словно щенок переросток, но без особого толка. И, как показалось толстяку в серой мгле, вознамерился развязать узел.
- Да чтоб тебя! – в сердцах крикнул Вонючка всем сразу: и пустыне, и буре, но в основном, каллиграфу.

(...споет вам еще)

[SonGoku >>>]

Крякнув от напряжения, без церемоний бросил спасенного туда, где того не поглотят зыбучие пески, и, увязая, поплелся к Шэ – спасать идиота. А заодно побить как следует. Буря как будто сосредоточилась вокруг каллиграфа, рыча и фыркая. Одной рукой Вонючка прикрывал лицо, другой размахивал, чтобы не потерять равновесие. На следующем шаге он по колено ухнул в зыбкую пыль и едва выбрался обратно. Вытянул руку и крикнул:
- Хватайся!
Не дотянувшись, Шэ безуспешно сгреб воздух и поднятый ветром песок, зато, похоже, выбросил из дурной головы мысль пожертвовать собственной жизнью. Каким образом ему удалось в этой слепой круговерти не потерять меч, сказать трудно, но именно его каллиграф протянул напарнику рукоятью вперед.
Показалось, наверное, что буря поутихла и бьет с меньшей яростью. Толстяк выплюнул очередную порцию песка и ухватил рукоять двумя руками. Момент подготовки, шумный выдох-возглас, и напарники кучей-малой повалились наземь.
- Слезь с меня, - забурчал толстяк, а едва Шэ послушался и сполз вниз с объемистого живота, Вонючка отвесил ему звучный удар по уху.
А затем плюнул с досады на землю, которая почти окончательно перемешалась с тучами, потому что с этим столичным олухом даже кулаки в ход не пустишь как следует. Каллиграф удивился, конечно. Как обычно, обиженно приоткрыл рот, но вместо возмущения показал Вонючке зажатые в другом кулаке четки. Караульные посмотрели друг на друга, на четки и оглянулись на лежащего рядом человека. И заторопились. В качестве наказания за дурь Вонючка заставил Шэ тащить на себе найденыша... полдороги примерно.

(а третий - нагло манкирует!)

[Далара >>>]

Ветер обдирал толстые стены башни, словно буря не оставила попыток добраться до людей внутри или хотя бы вернуть себе законную добычу. Задыхающиеся караульные повалились на землю рядом с лошадьми, которые от испуга жались друг к другу и всхрапывали в полутьме. Наконец, Шэ кое-как встал и похлопал своего коня по лоснящейся шее; коротконогий мохнатый жеребец фыркнул в знак благодарности. Второй конь тоже сунулся за лаской и получил от каллиграфа свою долю. Спасители уложили монаха на плащ, второй, скатанный, сунули под голову. Шэ прислушался: ветер выл и свистел так, что мороз продирал по коже.
- Думаешь, он еще жив?
Вонючка, который, сидя на корточках, напоминал поставленный на попа бочонок, приложил мясистый палец к виску монаха. На вид тому было лет не больше, чем каллиграфу.
- Если и жив, то едва-едва. Того и гляди загнется, а у нас и лекарств никаких нет. И до форта мы его сейчас не довезем, вон как буря разошлась.
Шэ с задумчивым видом копался в своей торбе. Один раз шутники из форта отобрали ее и вытряхнули все, что в ней было, на песок во дворе. Только шутки тогда не получилось, потому что ничего интересного там не нашлось, лишь несколько свитков, кисет с пахучими травами, амулет и палочка старой туши. А юный чжурчжэнь вместо того, чтобы обидеться, собрал свое барахло и даже не обозвал весельчаков отпрысками облезлых верблюдов, как поступил бы на его месте всякий уважающий себя солдат. Хотя сообщил им, что они «er bai wu», но все-таки без должной злости.

---------
*Er bai wu – (кит. манд.) «совсем тупой, глупый человек», буквально «двести пятьдесят»; медные монеты носили пропустив через центральную дырку в них бечеву, по 1000 монет в связке. Когда хотели сказать про кого-то, что у него не хватает умения, говорили, что у него «половина монет в связке». Таким образом четверть связки, 250 монет, означало совсем законченного дурака.

(и мы продолжаем)