Sekigahara no haishou, Проигравшие на Секигахаре

[higf >>>]

На берегу

Тенкьё явно решил учиться молчанию у своего господина, который внезапно поднялся так высоко, хоть и на время. Он не произносил ни слова, но бесстрастно шагнул в лодку вслед за мавашимоно. И на берег вышел за ним, нечаянно намочив при этом ноги. Юноша старательно делал вид, что все идет, как должно,появление сегуна из далекого прошлого в порядке вещей. Как и то, что для сопровождения не нашлось никого получше воина со сломанной рукой.
Когда он вышел на берег, сердце отчаянно дрогнуло. Он удивился тому, что ступает так спокойно. Земля предков не обожгла ноги, и духи Тачибана не торопились терзать полукровку, присвоившего фамилию и звание, на которые не имеет права.
Но раз этого не происходит, и он вернулся сюда – значит, в этом был смысл. Вдруг мелкой птахой в когтях ястреба отчаянно забилось ощущение, что он должен что-то сделать или понять здесь. Что? Почему он так глуп? Одно юноша уяснил за эти дни - никто не подскажет, не сделает, не придумает, если не сможешь сам. Тебе могут помочь что-то сделать, но не более.
Люди смотрели на них, и на миг сацумцу показалось, что соотечественники глядят на него с осуждением. Но нет – откуда им его узнать? Да и не смотрел никто на молодого человека с рукой на перевязи. Взгляды были скрещены на величественно вышагивавшем Мицуке-Ашикаге.
А ведь в этой толпе могут быть родичи его матери, кто знает? Как давно он был в Сацуме? Пожалуй, лет семь назад в последний раз. Еще мальчишка – как сказал отец. Хотя те, кто был всего на год-другой старше, уже брались за мечи и шли в битвы. В сражения бесконечной войны. С детства он был уверен, что война была, есть и будет всегда. так надо, иначе где же может отличиться самурай? Отец никогда не понимал... А Тенкьё не понимал другого: как мать могла выбрать наньбана – пусть богатого, сильного и весёлого, но наньбана?!
Внутренний голос тут же язвительно спросил: а стал бы ты сам осуждать О-Санго, если б она выбрала тебя, безродного полукровку? Легко судить со стороны...
Эта мысль заставила вскинуться, как от неожиданного укола под рёбра, и он чуть не споткнулся, но чудом удержал спокойный шаг. Еще чего не хватало! Не думай о ней сейчас, Тенкьё! Если она не видит его чувств... то не хочет видеть. Хотя – а что он сделал? Нет, забыть, не время, лучше внимательней смотреть кругом.
Сколько ж тут народа... Если нападут – не отобьешся. Впрочем, чтоб Мицуке хоть раз не полез в ловушку, чтоб проверить, что же там такое?! Скорее все Тайра и Минамото восстанут из могил и продолжат свою войну!

[Далара >>>]

Киото, храм Рёан

Масанари, вопреки предсказаниям сомневающегося флейтиста, все-таки явился. Пришел, сел у штукатуренной светлой стены внутреннего двора храма и молча стал настраивать биву. Сами не замедлил очутиться рядом с ним.
- Ты выглядишь как генерал, на чей замок вот-вот нападут враги, а ты не знаешь кто, откуда и чего от них ждать, - прокомментировал он.
- Много ты понимаешь в войне... - буркнул Ханзо, чье лицо действительно было хмуро и беспокойно.
- Я, может, придворный и музыкант, - немного обиделся Самми, - но и военный тоже, да будет тебе известно.
- Пф.
Ханзо неотрывно смотрел куда-то на восток. Флейтист тоже поглядел, но, кроме гор в сиреневой дымке, ничего не увидел. Мягкий их профиль не менялся, похоже, со времен, когда боги спустились на землю. За последние шестьсот лет он не изменился точно. Горы уходили вдаль, чем дальше, тем больше похожие на облака, с которыми сливались на горизонте, где уже нельзя было различить, в самом деле это горы земные, или там начинается Небесная страна.
- Что тебя привязывает? - неожиданно спросил Самми.
- А? - по крайней мере Масанари отвлекся от созерцания и задумчивого перебирания струн.
- Что заставило тебя остаться здесь, не уйти через реку? - терпеливо перефразировал флейтист.
Его беспокоило поведение друга. Да и в воздухе носилось нечто зловещее и непредсказуемое, нечто яростное, будто вот-вот на столицу готовилась обрушиться беда. А Масанари, как ни крути, йюреи, и направленные во зло людские поступки, будут его привлекать.
- Что меня привязывает? А должно быть что-то? – переспросил тот недовольно.
- Обязательно должно быть, - убежденно отозвался Самми. – Одних призраков влечет место, где они умерли или где жили большую часть своей жизни. Других влекут оставленные без опеки дорогие люди...
- А тебя-то что? – перебил коренастый музыкант, с усмешкой оглядывая по-придворному изящного и слишком уж ухоженного приятеля, чей ряженый вид вызывал память о врагах.

[SonGoku >>>]

- Некоторых связывают предметы, - искренне ответил тот и покосился в ту сторону, где, скрытый деревьями, у пруда сидел Иэмон. – Меня держит бива Сейзан. Наверное, с тех пор, когда демон ворот Расёмон отдал ее мне по моему требованию. Тогда она звалась иначе, но по сути осталась той же. Я всегда мог отличить ее звук от любого другого. Но настоящую связь с ней ощутил только после смерти. Возможно, благодаря ей, я так до конца и не умер. Хоть Та которая повелевает огнем и говорит, что не дала мне уйти она.
- Мне нужно туда, - снова перебил Масанари, глядя на восток.
- Куда? – не понял его собеседник.
- От моста Итиджо и дальше по улице, в дом с пятиконечной звездой на воротах.
Лицо Самми резко изменилось, стало жестким и безрадостным.
- Не ходи. Найдешь там лишь неприятности.
Ханзо встал. Будто сопротивляясь зову и выигрывая время, поправил пояс на темной одежде. Прямая складка губ говорила, что он очень недоволен.
- Я должен.
И пошел. Флейтист тронул его плечо, чтобы остановить, но второй музыкант грубо сбросил чужую руку и ускорил шаг. Тогда Самми обогнал его и встал впереди, перегораживая путь.
- Пусти.
- Ни за что.
Злость исказила лицо Масанари.
- Пусти, сказал!
Он оттолкнул надоедливого придворного, не заботясь, удержится ли тот на ногах. Удержался. Едва. Но не стал бросаться и пытаться задержать, чего от него ждали. Вместо этого упрямо поджал губы и полез за флейтой. Масанари фыркнул: «Нашел время играть».
Первые пронзительные звуки флейты проткнули воздух, как стрелы, затем перетекли в нежное воркование и обратно к яростному свисту, прозвучавшему упреком. Музыку швырнули, как вызов, как призыв и пожелание одновременно. Ее не получалось игнорировать. Ханзо замедлил шаг. Обернулся. Самми играл, закрыв глаза, перебирая слишком красивыми для мужчины, по мнению Масанари, пальцами отверстия на флейте. Мелодия говорила: здесь спокойно. Не нужно бросаться в пропасть, останься. И яростный зов с востока померк. Пропала жажда, заставлявшая идти на него вопреки желанию и разуму. Ханзо мотнул головой.
- Будешь играть один, Иэмон соберет меньше денег, чем мы втроем, - бросил он.

(еще одна помощь в выкладке)

[Далара >>>]

Мягкий звук сошел на нет в серебристом дрожании. Музыкант отнял флейту от губ и по-детски радостно улыбнулся, довольный. От подобной искренности Масанари стало не по себе, он до сих пор не привык иметь с ней дело, в его жизни ей не было места. Сложил руки на груди, собираясь сбить неуютный настрой каким-нибудь замечанием, но Самми опередил его. Молодое узкое лицо из счастливого превратилось в сосредоточенно-задумчивое, озадаченное. Флейтист даже губы трубочкой сложил, приглядываясь, а может, прислушиваясь или пытаясь разобраться в ощущениях. Убрал флейту за пазуху, бросил:
- Идем.
И зашагал, не дожидаясь приятеля, под громкий шорох собственных тяжелых одежд. Ханзо скривился – ох уж это придворное легкомыслие! Но и отпустить одного нельзя, этот младенец в душе обязательно попадет во что-нибудь неприятное, вытаскивай потом.
- В чем дело? – воззвал к нему Масанари, но куда там, ни слова в ответ, даже голову не повернул.
Как можно ходить так быстро в длинных сашинуки и всем том, что надето поверх, оставалось загадкой. Самми летел, как горный ветер, так что недовольный коренастый спутник едва поспевал за ним. Почти бегом они спустились к воротам храма Рёан, потом вниз по пологой лестнице к жилым домам. Вниз по улице, не обращая внимания на прохожих, что ежились от порывов морозного ветра и оглядывались, когда им чудилось едва заметное движение. Никого не увидев, люди пожимали плечами и шли по своим делам, потирая озябшие руки и стараясь выкинуть из головы тягостное ощущение.
В этой части города Самми всегда кривился. Ему не нравились дома, выстроенные на месте когда-то великолепного дворца. По крайней мере, так он говорил. Но сейчас неприязнь нисколько не влияла на его скорость, если он вообще замечал что-либо вокруг. Невозможно было и предположить такой целеустремленности у ветреного аристократа.
Крошечная, едва разминуться двоим, улочка кончилась на берегу реки, где дома стояли вплотную к поросшему травой спуску к воде. С одного берега на другой были переброшены деревянные мостки, по которым Самми пролетел стрелой и тут же свернул налево вдоль речки – на этой стороне между домами и берегом оставался зазор. Там, куда он так стремился, через ту же речку (по мнению Ханзо, больше достойную названия «канава») был перекинут самый настоящий мост с перилами. И на этом мосту виднелась очень знакомая фигура в темной дорожной одежде, с мечом за поясом и бивой за спиной.

[SonGoku >>>]

Мир нечасто менялся. В нем не было света, он был соткан из множества звуков и ощущений. Иэмон не сумел бы рассказать, чем отличаются перила моста Санджо-о-хаши через реку Камо от других, или почему, если в деревянной плошке для подаяния лежит хотя бы одна монета, капли дождя выстукивают совсем иную трель. Весна для него начиналась не тогда, когда все в знак почтения усопших предков на неделю сюмбун-но хи* переставали есть мясо, а когда начинал дуть восточный ветер, и к запаху мокрой земли примешивался слабый аромат первой неуверенной зелени.
И когда пористый камень моста Итиджо перестает быть скользким.
Говорливая река под мостом заворчала на иной лад, как недовольная вторжением в дом сторожевая собака. Брызнула в лицо ледяными каплями. Чья-то рука схватила биву за гриф, и струны отозвались злым гулом, клацнули длинные когти.
- Отпустите, - негромко произнес Иэмон. – Вам в «Сейдзан» нет никакого прока, она не станет играть в неумелых руках.
Звук прямо над ухом, словно зверь принюхивается, сопит. Потянули сильнее, но одной рукой не сподручно.
- Отдай... – голос со сладостным причмокиванием, ни мужской, ни женский.
От незнакомца исходил запах мокрой шерсти, но не псины, а дикого зверя, а дыхание его обжигало, как пар из бочки, наполненной кипятком.
- Нет! - сорвавшись на детский страх, Иэмон дернул биву к себе, но держали там цепко.
Музыкант потянулся к мечу.
- Вторую хочешь отобрать? – взвыли за спиной, с угрозой и в то же время горестно. – Мне и первую не найти, а ты вторую отобрать хочешь!
Рука, все не отпускающая драгоценную биву, задрожала, а вместе с ней задрожал и инструмент. Стало страшно, по-настоящему очень страшно, когда мысли не задерживаются в голове, а порой не находят туда дорогу... Иэмон рванулся изо всех сил, стараясь пересечь мост до того, как неожиданный враг пустит в ход клыки – от прохожего во все стороны расходились волны злобы. А еще от него воняло тухлым мясом, и от этого запаха выворачивало наизнанку желудок. Жалобно тренькнув, лопнула бечева с нанизанными деревянными бусинами, на которой слепец носил биву.
_______________
*Shunbun no hi - 春分の日 – (букв. «весеннего промежутка солнце») праздник весеннего равноденствия, когда почитали умерших предков.

(на пару с Даларой)

Сообщение отредактировал SonGoku - 18-08-2008, 22:21

[Далара >>>]

Легкие шарики сорвались с удерживавшей их нити и полетели врассыпную. Тск, тск – скакали они. Рука с удвоенной силой потянула тяжелую биву. Щелк – бусина коснулась подгнивающей плоти, и грабитель дико взвыл, как от боли, отшатнулся. И выпустил гриф. Грозно рявкнули струны.
- Ты!
Музыканта обдало волной болотной вони изо рта незнакомца. Потеряв равновесие, Иэмон ухватился за первое, что подвернулось (одной рукой, второй он старался не выронить драгоценную биву). Кажется, это был деревянная табличка с названием моста или улицы. Колышек, к которому она была прикреплена, легко вывернулся из влажной разбухшей земли. В темноте, окружающей музыканта, кто-то отчаянно завизжал, когда Иэмон с размаха опустил грабителю на голову импровизированную дубину. Дощечка с надписью разлетелась в щепки.
Привлеченные визгом и человеческим испугом, из-под моста полезли другие. Отголоски движения, принесенные ветром, предвкушающее хихиканье, шорох когтей и плоти по дереву окружили слепого, скребли по нервам. Новые шаги, громкое дыхание. Суматоха, скрежет. Чье-то присутствие совсем рядом, вытяни руку и коснешься. Смутный запах храмовых благовоний. Искаженный тревогой голос:
- Уйди!
Иэмон шарахнулся в сторону, ушиб колено о каменный столбик моста; больше всего музыкант боялся выпустить из рук инструмент. Тяжелая бива оттягивала руки, но нести ее можно было только в одной – свободной ладонью Иэмон вел по низким перилам. Кто-то маленький, шустрый, хихикающий и косматый кинулся под ноги, но сам испугался и сбежал. Кто-то выдернул сунутый за струны медиатор-бачи.
- Куда?! – крикнули позади.
К сумасшедшему котлу звуков примешался еще один голос, низкий и сердитый. Спорящий.
- ...Райко... – сказал кто-то.
- Пшел вон, - зашипел еще один.
- Отдай! – заорал третий.
Живая веревка попыталась захлестнуть щиколотку Иэмона, змеей обвилась в три мотка, но уронить слепого музыканта не получилось, он достал меч. Шум не поутих, наоборот, невидимые разбойники загомонили громче и злее.
- Что вам нужно?
- Бива!
- Руки!
- Глаза!
- Зачем тебе, они незрячие!
- Хочу есть!
Кто-то с напором толкнул слепца в спину.

(мы опять. Не ждали?)

[SonGoku >>>]

Мост закончился, он и так был не слишком-то длинный. Иэмон наугад отмахнулся от самых настойчивых. Попал или нет, он не мог сказать, но кто-то все-таки взвыл от боли. Хотя может быть, разбойники потоптали друг друга в давке? Один среди них отчаянно костерил всех и все вокруг. Чьи-то острые зубы впились в руку выше локтя, слепец выронил меч, но не биву. Он наткнулся на створку ворот, отступать было некуда. Музыкант повернулся лицом к сонму демонов на мосту; второй раз в его жизни он встречал злой прилив, и сегодня ему грозили не соленые морские волны. Играть, не используя бачи, только пальцами, было не слишком привычно, зато так звуки действительно были похожи на удары дождевых капель и будили воспоминания о первых зимних цветах.
Шумные голоса стихли, словно их обладатели разом убрались восвояси. Но нет, порыв изумления прошел, и они зашевелились снова. Еле слышно. Зашептали, забулькали, зашуршали. Жужжание голосов легло фоном для рисунка разговорившейся бивы. Несколько возмущенных вскриков поднялись острыми пиками над мелодией. Бултых – кто-то свалился в реку.
Мотив подхватила и поддержала вторая бива. Удивление Иэмона почти не отразилось на подвижном лице – лишь губы повернулись уголками вверх – но проскользнуло в ноты. Ливень хмурого начала весны под его пальцами превратился в пронизанный ярким солнцем грибной дождь. Если бы струны могли улыбаться, они радостно улыбнулись бы. Что только больше разозлило демонов. Это, и кто-то посреди их толпы, кто продирался сквозь них с решимостью кабана, точно знающего, что здесь ему ничто не грозит. Или с решимостью придворного высокого ранга в дворцовых коридорах, где ему вдруг преградили путь низшие слуги. Продрался, недовольно фырча себе под нос, раскидал последних двойным взмахом очень длинных рукавов и встал по левую руку от Иэмона. К музыке примешались тоскливые и взывающие к высшему звуки флейты.
Демоны шипели и плевались, будто масло, выплеснувшееся на раскаленные камни. Они скребли когтями камни опор моста Итиджо, кусали их от отчаяния и злости.
- Отдай ее по-хорошему! – взвыл зачинщик.
Иэмон опять улыбнулся:
- Нет. Или ты прирастил назад отрубленную конечность?
Как мошки на обтянутый бумагой фонарь, демоны кинулись на обидчика и двоих его спутников. Фонарю не страшны их укусы, но такое количество способно сдвинуть с места даже утес. Под их натиском отступила бы целая армия, что говорить о троих музыкантах.

(те же двое, ага)

[Далара >>>]

Некоторое время назад

Сквозь щели в воротах можно было разглядеть двор, а дорожка из плоских камней почти утонула в выбеленной за зиму сухой траве. Но рассохшиеся створки древних, посеревших от времени ворот распахнулись так же исправно и неожиданно, как и при хозяине этого дома. Громкий скрежет давно не смазанных петель был слышен, должно быть, в Киёмидзу на противоположном склоне горной чаши, а обитатели монастыря Энрякудзи либо решили защищать от соседей собственное жилище, либо вновь спалить Мии-дэра. Широкий проем ворот был свободен, мол, приглашаем, но если войдете, пеняйте на себя. Глубоко вырезанная когда-то пятиконечная звезда теперь была едва видна.
Сад внутри являл собой образец запустения и свободы дико растущих трав и цветов (сейчас больше сухих, их некому было срезать), части из которых вообще не следовало находиться в этих местах. По почти заросшей тропинке ходили очень редко, обычный человек посчитал бы, что и вовсе здесь уже много веков никого не было, но глазу Тошимару предстали следы, две пары. Те, что поменьше, уже почти растаяли, их с трудом смог бы почуять даже зверь. Следы покрупнее лежали в траве расплывчатыми каплями забывшего раствориться дыма. Колдун пробормотал себе под нос несколько слов, будто разговаривал с кем-то совсем рядом или читал заклинание, и перешагнул бревно-порог.
Крыльями огромной диковинной птицы на ветру хлопнули расправленные рукава – на веранде у дома стоял человек, почти не различимый в полумраке навеса. Если бы не белая тигриная шкура, в которую он был укутан и которая теперь соскользнула и лежала вокруг его ног, как сугроб, его можно было и не заметить. Тошимару остановился, не доходя нескольких шагов до него. Оперся на посох обеими руками и оглядел человека с ног до головы. Сморщился, будто собрался чихнуть, но передумал. Наклонил голову вперед, как ворон, готовый клюнуть.
- Зачем ты пришел в столицу?

(и по-прежнему мы, но в других лицах)

[SonGoku >>>]

Плавно и неторопливо, чтобы даже случайный зритель сумел насладиться четкостью его движений, молодой человек сложил пальцы рук – кончик к кончику. Так же медленно склонил голову на целый сунн, но не больше.
- Мое имя – Арима Хиджиро из Шимабары, - сказал он.
- Твое ли? – усомнился колдун и скрипуче кашлянул. – Но как бы ты ни называл себя, я, Тошимару из Киото, прошу тебя покинуть этот город.
В латунно-сером свете затянутого облаками неба в беспорядке лежащие на плечах волосы колдуна блестели пробивающейся сединой. С виду этот близкий к дряхлости старик, для ходьбы полагающийся на палку, казался неспособным быть угрозой для кого бы то ни было. Но под крючковатыми сухими пальцами по причудливо изогнутому посоху бежали голубоватые искорки, а в глазах не было и тени слабости.
Между ладонями юного самурая катался пушистый клубочек огня, отбрасывая пока еще слабые тени.
- Ты бросаешь мне вызов, Тошимару из Киото? Бросаешь вызов мне? – от едва сдерживаемого гнева раздулись, как у дикого жеребца, ноздри тонкого длинного носа. – Этот город породил меня и принадлежит мне по праву.
Старик хохотнул, и смех его перекатился от низкого до протяжно-визгливого. Но веселье миновало внимательные глаза.
- Ты все перепутал, демон. Людские страдания породили тебя, и это ты принадлежишь им, как дети принадлежат своим родителям. Как и дети, ты не можешь жить без них.
Искры на темной древесине слились в тонкие струйки.
- Уходи, в столице достаточно страданий и без тебя.
- Ты ждешь, что я послушаю приказа от человека? – Арима раскрыл ладони, языки пламени окутывали длинные пальцы; бледное лицо со следами недавней болезни свело судорогой от боли. – Старый дурак!
Вспыхнула и рассыпалась искрами ветка куста, вокруг деревянного столба, подпирающего крышу, обвилась струйка дыма.
- Ты слаб и, похоже, слеп, демон. Ты не видишь очевидного.
Светящиеся струйки превратились в нестерпимо яркие извилистые ручьи. Теперь они оплетали пальцы колдуна, исчезая под кожей. Взмах руки, словно жесткое крыло хлопнул рукав, а округлый валун, что лежал в окружении кустов у веранды, натужно застонал и развалился на четыре неравные части.

(игроки те же, но герои иные)

[Далара >>>]

Побережье Кюсю

У начала дорожки, что вела наверх, к городку, гостей встречал представитель местной власти в окружении свиты. Хоть ростом он и был Мицуке лишь по плечо, среди своих он выглядел высоким и статным. Роскошные одежды – по верхней накидке вился тонкий рисунок, густой красный в переплетении с бархатным зеленым, - говорили, что этого человека оторвали от важного события, вызвав сюда. На жестком широком лице под разлетающимися бровями горели четко очерченные глаза, тонкие губы были сжаты в линию – точь-в-точь самурай с гравюр. Когда гости подошли достаточно близко, он поклонился и произнес:
- Мы рады приветствовать великого господина на нашей скромной земле.
За церемонными словами, под тонкой вуалью радушия скрывалось нечто иное – недовольство? недоумение?
- Управитель города Кокура, - торжественный поклон, - Кураи Асанаги просит вас проследовать в его дом и отдохнуть с дороги.
Пока гости проходили мимо, поглазеть на них собралась целая толпа – та самая, которая совсем недавно рада была поддержать военных, готовых расстрелять незнакомый корабль. В большой деревенской толпе, где мужчины приготовили уже палки, а женщины придерживали накидки и кое-как успокаивали распоясавшихся мужей, теперь переговаривались и тыкали друг друга локтями. Наконец, кто-то не выдержал и громко высказал волнами ходящее мнение:
- Это не люди, это демоны!
Его возглас подхватили прочие, и вскоре гудела вся толпа, перекрывая шум прибоя. Рыжая, успевшая "поправить лицо" на эталонно-красивое, но совершенно лишенное индивидуальных черт, отступила на шаг и скромно-скромно потупила взгляд.
Тенкьё огляделся по сторонам. Как же их много... Он решительно сощурил глаза.
- Как вы можете так говорить о гостях своего господина! – сердито воскликнул юноша. – Мы люди! Я готов на любую проверку!

(+Бишоп, Китти, СонГоку и Хигф)

[SonGoku >>>]

Самым убедительным не-демоном среди гостей выглядела беловолосая и белокожая девочка в мужском хаори до пят; она появилась как будто из воздуха, но с таким видом, будто имела полное право идти сзади и наступать кицунэ на подол. Наступить как следует все еще не получалось, но Несчастье не теряла надежды когда-нибудь преуспеть.
Мицуке оглянулся на шум, вопросительно глянул на предводителя пиратов; тот - единственный из всех - не жмурясь смотрел на солнце, что висело над бухтой.
- Решай сам, кими, - обронил Киба. - Ты сейчас - тень сегуна.
Но Рыжая в итоге решила быстрее - лицо демонообличителя покраснело, черты начали грубеть и расти. Ужасная маска проступила на пару мгновений, а потом снова сменилась лицом человека.
- Похоже, «держи вора» кричит громче всех тот, кто сам украл, - засмеялся Мицуке; он снял шлем, передал Тенкьё, чтобы тот был похож на телохранителя.
Вообще-то тому полагалось нести меч господина, но мавашимоно наотрез отказался расставаться с оружием. Толпа отхлынула от крикуна, тот остался стоять, будто небольшой утес во время отлива.
Юноша принял шлем, пристроив его на левую руку, чтобы правая осталась свободной – схватка была все еще возможна. Почему же медлит Кураи? Возможно, сам не прочь проверить незваных гостей? Он не видел в их хитрости ничего зазорного – сам великий Минамото Йошицунэ прибегал к подобной, когда ему надо было пробраться сквозь заставы правителя Камакуры.
Мочки ушей лисьей жертвы на мгновение покраснели и вытянулись. Сама кицунэ не поднимала взгляда, как и положено было воспитанной даме при разговоре двух воинов. Мицуке с трудом сдерживался – стоило взглянуть либо на посуровевшего тут же Кибу, очарованного Тобое или скромницу-кицунэ. А толпа местных жителей, те и вовсе радовали взгляд. И уж совсем хорош был несчастный, что крутился в центре пустого пространства, будто угорь, выдернутый из воды и брошенный на раскаленные камни. Наконец, бедолага опомнился, прикрыл уши руками и пустился наутек.

(толпень)

[Кысь >>>]

- Самоуверенность не украшает человека, - неслышно вздохнула под шелковым капюшоном лиса.
- А недальновидность – лисиц, - донеслось змеиное шипение, хотя вроде бы никто не произнес ни слова.
- Что сильному до наших шкур - он смотрит вдаль... далеко-далеко.
Теперь же хотелось – наступить дерзкой глупышке на хвост... потому что ни соли, ни зеркала не было под рукой. Вовремя опомнился, иначе переполох, что поднялся бы среди местных пугливых жителей, не унять будет даже приливом. Впрочем, не все тут хлопали ушами, кое-кто не пропускал ни единого слова мимо тех же ушей. И поэтому желание унять разбуянившуюся подругу становилось сильней и сильней.
- Перестань, - зашипел Мицуке не хуже Кибы.
Рыжая опустила голову еще ниже, но обиду все равно излучала так, что можно было почувствовать затылком.
- Последнее слово – и так за тобой, - успокоил ее Мицуке.
Хотел бы он посмотреть на того, кто решит иначе!
Обиды изрядно поумерилось.
- Женщина захочет – сквозь скалу пройдет, - вздохнул мавашимоно, добавил про себя: «а эта – тем более».
- Женская рука подчинит себе и великого полководца, - нараспев, словно читая стихотворение, проговорил Кураи.
Он наблюдал всю сцену с поднимающейся на холм дорожки, как со ступеней дворца. Наблюдал безмятежно, краешками губ улыбаясь своим мыслям. Теперь же покачал головой.
- Рыбаки не знают ничего, кроме моря, и рады признать любого, кто не знаком им, демоном. Идемте же, благородному сегуну и его свите негоже так долго оставаться на берегу.

[Далара >>>]

Сацумец и сам не заметил, как перестал видеть в демонах существ, которых обязательно бояться. Самым удивительным для Тенкьё было вовсе не то, что его господина сопровождают те, кого нельзя назвать обычными людьми. К этому он привык, а вот что те, кого боятся, ненавидят и уважают, о ком рассказывают сказки – ведут себя как маленькие дети... Это было странно. И нравилось юноше.
Он улыбнулся и последовал за Мицуке.
Кураи шествовал по деревенской улице с таким высокомерием, словно был императором. С первого взгляда было видно: этому человеку не место в захолустной, пропахшей рыбой и подгнивающими водорослями деревушке. И резиденция его казалась среди убогих домишек жемчужиной, уроненной в грязь. Сад, разбитый по всем правилам, был копией столичных садов. На веранде слуга почти успел спрятать за угол потрепанную метлу, удостоился раздраженного взгляда: «Вон отсюда», и испарился. Хозяин с радушной улыбкой жестом пригласил гостей располагаться в комнате, выходящей на веранду.
Мицуке счел, что самый почетный гость – это, должно быть, он, и прошел на положенное место. Оставляя на свежей зеленоватой соломе циновок влажные отпечатки. Сидеть на камидза было не совсем привычно... Обычно ему отводилось место у самой двери, даже когда собирался весь клан.
Тенкьё замешкался и моргнул. Он знал, что самурай всегда должен блюсти правила поведения, которые не были меняющейся по моде приставкой к воинскому умению, как у наньбанов, но частью жизни и мастерства. И не хотел их нарушать... Но что делать? Он не впитал необходимых привычек с детства в доме отца, где почти все было по-заморски, и не знал, где его место. Близ Мицуке, чтоб охранять его? Но там почётные гости. В доме Кураи может выглядеть недоверием. Сесть напротив почётного места? Далеко от господина...
Размышления заняли лишь секунды, но кто-то из спутников, устав ждать, слегка подтолкнул молодого воина в спину. Сацумец вздрогнул и направился к шимодза, отчаянно надеясь на чью-то подсказку.

(мы в больших количествах)

[Bishop >>>]

Кураи расположился на камидза по правую руку от «сегуна», наблюдая за ним исподтишка, пока девушки-служанки носили столики-подносы и ставили перед хозяином и гостями. Выглядел он довольным, но мысленно выискивал «недочеты»: Ашикага Такауджи никогда не отличался таким высоким ростом, да и крупным, по описаниям, никогда не был. Доспехи правильные, но сидят уж очень странно, словно не для него сделаны. Был еще один большой недочет – первый сегун Ашикага почил в могиле сотни лет назад, и не мог приплыть в Кокура на наньбанском корабле. Подделка хороша, но слишком дерзка. Может обмануть необразованных деревенщин, но не Кураи Асанаги.
Ничем хорошим эти гости никак не окончатся. Мавашимоно очень медленно - чтобы не оскорбить ненароком кого-нибудь торопливого, - достал из-за пояса меч, положил его рядом с собой. Кураи даже привстал в неприятном удивлении, нахмурился: гость открыто демонстрирует готовность воспользоваться оружием? Служанка опустилась на колени перед «сегуном», держа в руках пузатый чайник. Он подставил ей чашку левой рукой. Хозяин дома прищурился и расплылся в улыбке: так он левша.
Кажется или нет, будто комната вместе с домом покачивается, словно плывет по волнам? Мицуке тряхнул головой. По доскам веранды туда и обратно скользила тень от веток пинии.
- Здесь уютно... – хотел подумать лже-сегун, но вместо этого произнес вслух.
- Не проходит лес, - согласилась лиса почти для себя только - так тихо.
Девочка-лисенок все еще стояла, то стреляя глазами на старшую кицунэ, то приглядываясь к дальнему углу комнаты, но Рыжая ее нерешительности не замечала: не хотела дать повод сесть в сторонке и всю трапезу торжествовать оттуда. Мицуке подозвал малышку к себе.
Асанаги поклонился с улыбкой вежливой радости похвале.
- Для меня честь принимать такого высокого гостя в этом скромном доме. Прошу, не побрезгуйте угощением.
Пришла молоденькая служанка с сямисеном, села в дальнем углу, не глядя ни на кого, и завела тихую спокойную мелодию.

(minna)

[Кысь >>>]

Рыжая поймала взгляд юноши и посмотрела на собственную руку, едва видную в объемистом рукаве. Светлая ладонь едва надавила на воздух, а после паузы дернулась вправо. Тенкьё замер. Сесть и сдвинуться в сторону? Нет, это совсем глупо, надо наоборот. Юноша повернул направо, поглядывал на руку кицунэ, рискуя заработать косоглазие.
Отрицательный жест. Вернула пальцы на место, снова надавила ладонью, потом второй раз, не так сильно. Сацумец остановился и, приметив место у двери, собрался садиться. Рыжая вздохнула и бросила безнадежное дело. Почти... В воздухе перед носом Тенкьё сделала круг муха. Насекомое опустилось перед ками-дза. Отчаявшийся юный самурай просиял и направился туда же. Муха не двинулась с места. Воин осторожно сел, стараясь не придавить свою проводницу и спасительницу. Насекомое в знак согласия пересело на одежду сацумца. Он оказался лицом к кицунэ, своему господину и Кураи. Крылатое создание одобрительно зажужжало и опустилась на колено Тачибане. Тот с облегчением вздохнул и расслабился. Через некоторое время муха с гудением поднялась в воздух и совершила краткий перелёт, оказавшись по левую руку от почётного места. Человек последовал за ней.
Девочка с прической саге-гами так старалась не уронить столик-дзен, что хмурила сосредоточенно брови – отчего лицо ее делалось серьезным и очень смешным. Подол волочился по полу, будто лисий хвост. Мицуке не удержался, бросил подозрительный взгляд на Дайдай, но нет – кицунэ сидела скромницей... что не предвещало ничего хорошего. Пространство справа от мавашимоно заняла маленькая белая лиса, ничуть не желающая уступать свое законное место. Слева щурила зеленые глаза Рыжая. Девочка поставила столик с угощением перед гостем; еда была проста, а лак на изогнутых ножках облупился. Поклону служанки тоже не хватало изысканности, зато она окинула взглядом с таким превосходством, что стало ясно: добром сегодняшний обед не окончится.

[SonGoku >>>]

И не начнется. На этот раз лисы сверкнули глазами совершенно синхронно, а старшая даже со вниманием покосилась на чистый пока подол кимоно прислужницы.
Из-за перегородок с веранды заглянул кто-то из любопытных обитателей дома и тут же исчез обратно, опасаясь быть замеченным. Не каждый день в рыбацком городке обедает сегун. И хозяин, и слуги тщательно соблюдали все веления традиций, настолько тщательно, что закрадывались сомнения, не заучили ли они их наизусть совсем недавно.
- Что же привело господина Ашикага в наши не слишком знаменитые края? – осведомился Кураи, заводя разговор издалека.
Ему не хватало аристократической выдержки, чтобы не выдать выражением лица, что он надеется извлечь из неожиданного события максимальную пользу для себя.
- Случайность. Мы сбились с курса…
Беловолосая девочка с серьезным лицом попыталась стукнуть «победителя варваров» кулачком под ребра, но доспехи были выполнены на совесть. Гость кивнул и завел разговор про смутные времена. Говорить хорошо он совсем не умел, зато – ухитрился не сказать ничего важного, от чего был доволен собой крайне. Хозяин слушал с глубоким вниманием, качал головой, сочувствовал. И в какой-то момент велел прислужнице сменить у гостя чай на саке. Тени ветвей на веранде давно уже переползли в другое положение.
- Но как же господину Ашикага удалось дожить до столь преклонного возраста? – наконец спросил Кураи.
- Повезло, наверное...
- Тогда великий сегун – поистине невероятно везучий человек, - улыбнулся Асанаги. – Настолько, что ему не страшна даже фуна йюреи, которую так боятся местные моряки.
Он еще раз окинул взглядом крепкую фигуру широкоплечего гостя, нагнулся ближе к нему, словно собирался поведать великий секрет.
- На том берегу, в пещере в скалах под храмом, лежат сокровища, принадлежавшие когда-то роду Тайра.

(куча народу и совсем мало меня)

[Далара >>>]

Глаза Кураи подернулись маслянистой дымкой вожделения и сожаления одновременно.
- Большие сокровища, до которых сложно добраться. Требуется подплыть к определенному месту на берегу, а до того миновать пролив с его приливами и отливами, мелями и течениями. Рыбаки знают пролив, они родны с ним, но они боятся фуны йюреи и проклятия Тайра.
- Фуна йюреи?
- Когда дует сильный ветер, и на море поднимается шторм, из высоких волн выплывает лодка. Она препятствует любому встреченному ею кораблю. Люди на ней просят ковш, вычерпать воду, и если его дать им, льют морскую воду в лодку спасителей, пока она не затонет. Так рассказывают про фуна йюреи. Все здесь, кто ходит в море, боятся ее. Возможно, она встретится и господину Хосокаве, кому принадлежат теперь эти земли и который, как сообщается в письме, вот-вот прибудет сюда.
Порыв ветра тронул прохладными пальцами ветви садовой пинии, встряхнул иголки и словно рассмешил дерево - но веселым тот смех не был. Шелест травы, прохладное прикосновение на щеке... Рыжая сама создала бы такую шутку, но сейчас невольно поежилась. Ветер пришел сюда сам - посмотреть на глупцов? Предупредить? Посмеяться? Даже Кураи не выглядел больше котом, вспоминающим о запретных карпах в пруду.
Сюда стоило прийти хотя бы для того, чтоб поесть по-человечески. Последний раз они спокойно сидели в крестьянском доме, где встретили монаха. До того – перекусывали в дороге, а на корабле добыть пищу оказалось неожиданно сложно. Правда, Тенкьё мешала «однорукость», но он приспособился.
- А если не давать им ковша? – сацумец таки не удержался от глупого вопроса.

(нас много)

[Bishop >>>]

Бесшумно ступая, вошел кот – белый с рыжими пятнами и половинкой хвоста, - окинул всех презрительным взглядом и сел. Зевнул, демонстрируя нежно-розовую изнанку пасти, огромной, почти на всю голову, где только мозги размещаются, но попробуй – назови дураком и узнаешь всю крепость и силу когтей и кошачьего гнева.
- Ма-о! – весомо заявил пушистый зверек, охладив пыл девчонок-прислужниц, готовых затискать кота чуть не до смерти, посмотрел на Тенкьё. – Ма-о!
- Может, вам повезет, на корабле у Сансая найдется заклинатель и прогонит демонов? – Мицуке посмотрел на спутников; те молчали. – Или дело настолько неотложное?
Хозяин вновь приобрел надменный вид. Холодный взгляд прищуренных глаз говорил: будь этот юноша, не знающий манер и приличий, подчиненным Кураи, не сносить бы ему головы за подобную наглость. С треском опустились на подставку палочки. Тем не менее, лже-сегуну достались куда более любезное выражение лица и тон.
- Дело большой срочности. Не хотелось бы утомлять великого полководца скучными подробностями, но чем скорее путешествие будет осуществлено и сокровища извлечены из пещеры, тем лучше. В противном случае, велика возможность опоздать.
- Я готов поделиться удачей, - произнес «Ашикага». – Но в обмен.
- На что? – немедленно вопросил Асанаги.
- Мы плывем на Данноура.
Бело-рыжий кот кивнул, подтверждая слова хозяина. А, возможно, просто решил вылизать левую переднюю лапу.
- Мои люди задержат на время долгожданного гостя, - продолжал Мицуке. – Моя удача – в оплату за перевоз.
- Достойная плата, - ласково улыбнулся хозяин дома. – Договорено.

(все здесь)

[SonGoku >>>]

На берегу кое-что изменилось. Нет, столпотворение не рассосалось; наоборот, людей прибавилось, и гомонила толпа, не умолкая. Солировал в их несогласованном хоре (кто б сомневался?) Дынька, метаясь по кромке берега и подтягивая сползающие и намокшие по низу зеленые штаны. Штанины хлюпали, возбужденный тануки тарахтел без умолку, словно цикада: столь же безостановочно, громко и масштабно. Ему внимали во все уши.
Мицуке тоже прислушался. На этот раз маленький рассказчик не ограничил себя недавними событиями, но начал издалека. В красочных и не всегда достоверных подробностях хенгэ живописал запутанные родственные отношения двух братьев Ашикага, Такауджи и Тадаёши. Добравшись до случая умелого применения яда одним из них, Дынька икнул и с застенчивой улыбкой посмотрел на все еще облаченного в чужие доспехи мавашимоно.

Но кое-чего и недоставало. И кое-кого - исчезли пираты, забрав с собой не только лодки, но и весь плавучий сундук с квадратными парусами. Чужеземную посудину было еще видно, она шла, уверенно набирая ход, навстречу кораблям с более знакомыми очертаниями. И с флагом Хосокавы на мачтах. Мицуке переглянулся с Кураи, оба не произнесли ни слова, лишь кивнули друг другу. Местные вояки опять возились с пушкой, мавашимоно указал на них лисе - у кицунэ едва заметно подрагивал кончик острого носика, вожделением горели зеленые глаза, как при виде горы свежей, жирной селедки, что рыбаки только что вынули из сетей.
- Покажи им, как надо.

(все те же и я)

[Кысь >>>]

Кицунэ сощурилась, и... элегантной походкой придворной дамы скользнула к несчастным артиллеристам. У последних глаза сначала округлились, потом вытянулись, потом и вовсе стали квадратными. Рыжая не была уверена, было ли это на месте предложения положить два ядра, благо пороха хватит, или еще пороха, чтобы бабахнуло лучше. Кто-то робко сказал, что так, вроде бы, не делают, но, похоже, счастливые владельцы сами не знали, как с ним правильно обращаться. Ядро они поберегли, решили обойтись одним, но увеличили порцию взрывчатого материала. Привилегию поджигать фитиль оставили лисе как самой уверенной. Ну, та и подожгла... с сомнением покосившись сначала на лицо ближайшего пушкаря, потом на его штаны.
Пушечка выплюнуло ядро с поистине демоническим завыванием и струей огня в локоть. Темный металл сначала подернулся маревом, потом почти покраснел. Повторная проверка воинов рядом подтвердила - не такие уж они робкие. Подумаешь, пали ниц...
И не только они. Маленький упитанный оборотень тоже лежал носом в набегающую зеленоватую волну, местные жители последовали его примеру, слаженно попадав на галечный пляж и прикрыв головы руками. Столичная барышня, сама не осознавая каким образом очутилась в надежных объятиях беглого служителя Будды. Посреди усеянного телами берега возвышались только Кураи и Мицуке; мавашимоно делал вид, что в ушах у него не звенит.
Рыжая бросила на "сюзерена" смущенный взгляд, потом, как ни в чем не бывало, скользнула назад к процессии. Долго решала, ткнуться ли лбом в одоспешенное плечо или это будет нарушением этикета. Мицуке решил за нее, с гордостью привлек к себе, взглядом дав понять Кураи, что с этой женщиной лучше не связываться. Кажется, тот и сам это понял.