Sekigahara no haishou, Проигравшие на Секигахаре

[Кысь >>>]

- Не приходи туда... К нам.
Женщина в последний раз попыталась улыбнуться сыну, но красивые некогда черты уже сгладились до того, что улыбаться стало почти нечем. Наконец, последний след ее растворился в воздухе язычком ароматного дыма.
Этот запах напомнил юноше церкви, куда его водил отец. И пугал за непослушание жарким пламенем ада, которое так жадно, что не хочет пожрать грешных вовсе, чтоб лишиться пищи. Мать истаяла в отсвете того огня,
каким его себе представлял сацумец.
- А ты? - хмуро спросил он. – Уходи, а то придет настоящая О-Санго!
- Другой нет, - обиженно вздернула нос девушка и отвернулась.
- Она... живая. И не холодная! – шаг вперед, туда, где стоял раньше. Словно в давней уже битве у Секигахары, когда то отвоевываешь, то теряешь никому не нужный клочок земли, что ступить на него и полить кровью.
- Завтра она оживет опять, - качнула головой девушка и отошла прочь, потеряв интерес к беседе.
- Она или ты? – догнал, схватил за рукав пальцами другой, больной руки. – Кто ты?
- А кто такая О-Санго? Что ты о ней знаешь? - девушка колко выдернула рукав, но замедлила шаг.
Казалось, они были единственными актерами на неподвижной сцене. Театр масок.
- Она смелая, добрая... – Сейчас слова почему-то нашлись легко, словно давно ждали, и не понадобилось никакой книги. – Веселая и красивая. И ты не она.
Театр масок. Прочь, маски! Шаг вперед.
- Прочь!
- Ты за мной следуешь, - девушка остановилась и на мгновение посмотрела прямо в глаза Тенкьё. Во взгляде было разочарование, показная гордость и еще что-то... Тоска? - Перестань идти следом и я с каждым шагом буду на шаг дальше.
- Что ж, уходи... - грусть отозвалась слабым эхом внутри, возможностью ошибки, и он отступил – к середине палубы, к господину.
Рукоять в здоровой руке – пальцы сжались на ней до боли, вот-вот треснет или она, или кости.
Девушка, распрямив спину, ушла к самому борту. Закрывшись от взглядов тенью, она украдкой подняла пальцы к лицу, ощупывая, словно убеждаясь, что она - все еще она. Найдя зияющий проем раны, О-Санго вздрогнула и глубже вжалась в борт.

[higf >>>]

Защищаться было не от чего – и все же клинок покинул ножны, не в силах больше там оставаться. Металл холодно блеснул обещанием защиты.
- Вы живы? – оборачиваясь к другим.
А что, если и они... Нет, нет, не может быть!
С лица сидевшей рядом кицунэ медленно опадали хлопья белил.
Страшно. Очень страшно. Таран ужаса бьет в ворота рассудка, корежит их, грозя сорвать, снести с петель – и грохот падения превратит Тенкьё в безумца. Мир, сжавшийся до корабля, продолжал сокращаться, отдавая туману все новые куски. Он оставался совсем один. Ради чего бороться? Ради кого, если все дорогие ему?..
- И ты, Кагами? Ложь! – сталь разрезала полотно тумана.
- Что ты знаешь о правде? - кицунэ улыбнулась, с ее лица снежинками полетели белила. - Где личина, а где лицо? Кто еще жив, кто нет, кто скоро умрет...
Качнув в руке гладкий морской камешек, лиса бросила его в сторону девушки. Та встрепенулась от звука и долго смотрела на темную гальку.
- А ты? – зло, резко, но – опустив глаза.
- А я и есть правда, - Рыжая поднялась на ноги и тряхнула головой, распустив черные, неожиданно-длинные волосы. Толкнула Мицуке - тот неловко, словно прогоревшее дерево, повалился на бок, и распался на части, ударившись о грубую лавку. Скользнула к О-Санго и погладила ее узкие плечи. На коготках остались пряди волос. Порыв ветра вырвал клочок из разом обветшавшей одежды, разорвал неожиданно-хрупкую кожу. Девушка испуганно вскинула руки к лицу, но ее новое тело больше не было готово к такому.
Катана сверкнула в руке. Неловко, тяжело, непривычно было драться одной рукой. Шаг вперед и косой взмах заточенной полоской стали – по женскому силуэту.
Рыжая вспыхнула оранжевым пламенем и растаяла, сделав ночь только темнее. Тенкьё застыл между О-Санго и останками Мицуке. Шагнул к первой, но лезвие держал перед собой.
- Правда – то, во что я верю! Слышишь? Слышите?! Они все живы!!
Ветер волок по грубому днищу лодки пряди волос. Острие клинка – грань между верой и отчаянием...

[Bishop >>>]

Как будто ледяной водой брызнули на затылок, тонкая струйка ее потекла между лопаток... Новый голос не требовал одолжить черпак. Он родился из негромкого шепота - как невысокая пологая волна поднимается выше храмов, сметает все, разбивает в щепки, как пожар рождается из искры, что попала на сухую траву. На центральной площадке призрачного корабля разгорался гигантский костер. То ли одна из стрел Кураи сшибла один из метающихся хитодама, то ли кто-то опрокинул фонарь. Уже тлела палуба, алые языки пламени облизывали канаты.
- Ukaman tote ya!
Белые космы тумана, что пах только что выпотрошенной рыбой, сплетались с черными жгутами маслянистого дыма. Из огня встали люди в древних доспехах. Их одежды, шнуровка на осодэ, такахимо и канагу-мавари* были серыми, точно небо перед рассветом. Но молочная пена стекала, обнажая иные цвета. Зазмеилось рваное алое полотнище с золотым диском восходящего солнца, словно горсть кленовых листьев ветер стряхнул на воду.
Мицуке огляделся по сторонам - он один стоял перед воинством, остальные лежали неподвижно на палубе, еще не призраки, но уже и не люди. У самых ног его - шерсть встопорщена, вместо глаз стеклянные шарики - вытянулись две лисы, побольше и поменьше. Стало холодно, как никогда раньше. Белая малышка жалась к рыжей.
Порыв ветра раздул непокорные волосы мавашимоно, словно гриву у демона, что стоял перед ним.
- Что ты делаешь на Ао-умибара*, если всем вам следует пить сейчас воду из Желтых источников? Я не дам тебе шанса на возрождение.
Призрак молча разглядывал человека, осмелившегося задать вопрос ему, хозяину этих вод.

---------------
*o-Sode — наплечник
Takahimo — парные шнуры для скрепления доспехов.
Kanagu mawari — металлические пластины, укрепленные на доспехах.
*青海原 – Синяя морская равнина, священное название океана в ритуалах синто.

(minna)

[Далара >>>]

Кураи застыл с луком наготове, сжимая вспотевшими пальцами очередную стрелу. Бесполезную. Стрелять было не в кого. Люди на черной палубе древнего корабля лежали вповалку, кто как упал. Мертвые. Призрачные огни-души сгинули без следа. Демонов не было. Ни единого движения. Над зеркальной поверхностью моря плыла тишина, оглушающая, как удары большого барабана-тайко. Асанаги развернулся. Шорох собственных многослойных одежд словно издевался над ним. Пусто. Опустил ненужный лук. Поджал губы в подступающей к горлу ярости.
- Эй, вы что, испугались?!
Вновь развернулся. Свои, чужие... никого. В тумане не видно берега, хотя он должен быть близко.
Звук шагов за спиной. Асанаги отпрянул, на развороте вскинул лук. Фигура в старых алых доспехах стояла перед ним и смотрела вдаль пустыми глазницами из-под шлема, за который диковинным украшением зацепилась нить водорослей. Сомнений не было, и Кураи шагнул к воину, коротко с достоинством поклонился.
- Я тоже Тайра. Ваш потомок. Моя мечта – возродить величие нашего рода!
Призрак молчал.
Управитель Кокуры приблизился еще на шаг. Его глаза горели воодушевлением будущего безумца.
- Помогите найти сокровища, с ними я смогу исполнить эту мечту!
Воин шевельнулся, наклонил голову, будто бы прислушиваясь к далекому эху. Прошел мимо, обдав человека запахом морской соли, и, не повернув головы, не дав знака прощания, растворился в тумане. Завеса тишины упала вновь.
Кураи стоял, похожий на изваяние, лишь шевелил беззвучно губами. И вдруг очнулся, натянул тетиву и выпустил вслед призраку воющую стрелу.

(в общей куче)

[Bishop >>>]

Рыжая изваянием застыла у ног Мицуке, рассматривая, разнюхивая, расслушивая странный корабль. Призраков она знала по тому холоду, что легко, словно в шутку сжимал ребра холодными пальцами при первом взгляде... Можно было смотреть с вершины горы, или прямо из-под несуществующих ног — ощущение не менялось. А этот корабль жил самыми разными жизнями. И каждая из них вызывала особенный холод где-то в груди. Часть этих приветствий казалась смутно-знакомой и лиса уже почти узнала...
Внимание ее привлек шорох где-то в районе хвоста, едва слышный, но очень знакомый. Шелест бумаги. Зачем заклинания на корабле?.. Прогнать призраков? Слишком мало на целый корабль. Двух-трех йокаев таким связать...
Мысль не успела закончиться, как Рыжая вскочила на ноги и подхватила лисенка. Белая попробовала вывернуться, махнула хвостом, тяфкнула. Старшая обернулась проверить одежду — краем глаза увидела моток веревки в руках «перепуганного» рыбака. И еще один — по другую руку.
Рыжая осторожно скользнула назад, уже прикидывая шансы побега вдвоем на узкой и шаткой лодке. Разве что на корабль к призракам... Но ее сил могло хватить на то, чтоб заморочить голову людям до самого берега. Должно было хватить.
Погладив лисенка, кицунэ остановилась на месте, старательно рисуя собственное изображение, чувствуя лопатками взгляды, дожидаясь, пока рыбаки привыкнут к ее неподвижности, и будут смотреть куда-то еще. Тогда можно будет шагнуть в сторону и притвориться бочкой. Пусть ищут...

(это все - Кысь и Соуль)

[Кысь >>>]

Наконец, ощущение взглядов исчезло на пару долгих секунд. Рыжая осторожно скользнула в сторону и свернулась в комок под бортом. Другая Рыжая - осталась стоять неподвижно. Отсюда были отлично видны и свитки за пазухой одного из рыбаков, и веревки в руках других. И во взглядах, направленных на иллюзорную женщину, читался страх и едва сдерживаемая ненависть. Лиса часто видела ее в глазах человека, но каждый раз заново пугалась до паники. Хорошо было быть сильным, жестоким демоном, в самом деле убивающим всех, до кого доберется. Их, даже поймав, убивали с почетом. Вся же сила человеческой ненависти, все отчаяние перед несправедливостью жизни по-настоящему раскрывались не в борьбе с сильными - в унижении слабых. Лисы всегда были подходящим объектом - достаточно любопытные, чтобы мешаться в людские дела, достаточно беззащитные, чтобы, будучи раз плененными, превратиться в живую игрушку. В глазах этих людей Рыжая видела предвкушение, азарт, то возбуждение, которое возникает в несложных душах только при зрелищах настоящей жестокости. Корабль они уважали и откровенно боялись, но от этого еще больше ненавидели беспомощных похитителей риса.
Рыжая сама с азартом и интересом следила, как круг сжимается туже вокруг иллюзорной лисы. Теперь и Мицуке должен был видеть их. Но он стоял неподвижно, не обращая внимания ни на иллюзию, ни на людей. Наконец, один из рыбаков резко шагнул вперед. Рука в древнем доспехе взметнулась в запрещающем жесте.
- Вот, - Мицуке небрежно вытащил свиток откуда-то из-под пластин доспеха. - Теперь ловите.
Рыжая с беспомощным ужасом смотрела, как рассеивается в воздухе ее "отражение". От понимания переставали слушаться ноги - лисы хватило только на то, чтобы поднять на руки девочку. Да и куда теперь-то уже бежать?..
Люди приближались медленно и спокойно, уже понимая, как мало у лесного духа шансов ответить - даже пустяшным укусом. Кицунэ молчала, гладя взъерошенного ребенка, но смотрела не на рыбаков, а сквозь них, туда, где даже сквозь их широкие спины, видна была фигура необыкновенно-рослого самурая. Страх ушел - лиса не боялась, не чувствовала больше даже человеческой формы. Просто смотрела, запоминая ночь, тени, знакомые линии силуэта, ледяное дыхание корабля-призрака, странное и все-таки где-то слышанное...
И сейчас, в порожденной безразличием ясности, Рыжая точно знала, где и когда ее впервые настиг этот запах. Вспоминались пожары, кровь, бешеное, бурное, словно горная речка, время, впервые проявленные узы с людьми... с человеком.

Сообщение отредактировал Кысь - 4-12-2008, 11:40

[Далара >>>]

«Глупая обезьяна из Мориоки» - никто не называл его так в лицо, свои – чтобы не нанести оскорбления, чужие не хотели связываться, но многие думали, и эти мысли читались в их глазах. Он и правда был похож на волосатых любителей залезть в горячие источники и проспать там весь день в блаженном тепле. Иногда он и сам чувствовал себя их родственником. Сейчас, например. Шинко с сомнением и огорченным смешком повел головой, поглядел вниз на танцующих хитодама. Между ними с хлопаньем металось что-то ярко зеленое с красными и синими пятнами. Деревенский самурай протер кулаком глаза, но большая птица не исчезла, по-прежнему воинственно гонялась за светляками. А потом устроилась вдруг на мачте напротив него. Гордо встопорщила перья. Шинко шикнул на птицу и махнул рукой в попытке согнать. Длинный клюв, очень твердый на вид, угрожающе раскрылся. Острые когти на мощных лапах сдирали щепки с дерева. Человек скатился на палубу, чуть не ободрав ладони. Схватил им же брошенный лук. Подлая птица, словно почуяв опасность, снялась с мачты и укрылась за парусом. Шинко победоносно хихикнул и огляделся. Из противников лучник первым бросился в глаза – его яркие одежды чуть не слепили. Потом только самурай из Мориоки увидел высокую фигуру, в которой чувствовалась мощь командира.
Страх ушел. Хитодама, большая птица, призрак-даймё и даже жуткие гости отошли на второй план. Строгий, лишенный эмоций взгляд, так непохожий на обычный простоватый взгляд деревенщины, нашел точку прицела. Качающаяся палуба и движения людей не стали помехой. Стрела попала точно в цель, поразив место сочленения нагрудника доспехов и пластин, защищающих руку. Шинко довольно кивнул сам себе и опустился на колени за новой стрелой.

[Bishop >>>]

Снег и пепел. И потрескивание в огне дерева, доносившееся сквозь туман... как все это было знакомо. Грязные хлопья мухами кружились в воздухе, опускались на палубу, заметая два небольших тельца у ног мавашимоно. Мицуке протянул руку, чтобы еще раз погладить заиндевелый, торчащий жесткими иглами мех. Он услышал короткий свист, ощутил сильный толчок. Боли не было, было – холодно, только отяжелело плечо, и еще что-то давило в груди, как будто доспех стал еще теснее, чем раньше.
Несколько темных капель скатились, щекоча кожу, под рукавом, повисли на кончиках пальцев...

Запах крови коснулся чуткого лисьего носа едва ощутимо, но Рыжая вздрогнула, как от грохота. Слишком близкий и свежий, в паре шагов, но где? Лисенок в руках смотрела огромными от испуга глазами, и на нее, как на сумасшедшую, но совсем не выглядела подраненной. Не выглядели ими и рыбаки. Посмотрев еще раз на девочку, кицунэ опустила ее рядом с собой и позволила телу перетечь в привычную четвероногую форму. Здесь не было магии, наоборот, и никакие свитки не могли этого запретить. Запах крови сразу же стукнулся в ноздри тяжелой душной волной. Лиса закрыла глаза и позволила запаху заново нарисовать реальность вокруг. И даже не удивилась, когда против всяких заслонов — впилась зубами в неприкрытую панцирем ногу.

(Китти mo)

[Кысь >>>]

...и упали на палубу, растопив снежный холмик, тот, который был больше. Когда цепкие лисьи челюсти сомкнулись на щиколотке, показалось, что стрелок на большом корабле еще не угомонился. Острая боль отдалась и в плече, точно эхо. Иллюзия расползлась, как туман под горячими лучами солнца, ее клочья еще цеплялись, не сдавались, но их слишком нежная ткань не выдерживала напора реальности.
Стиснув зубы, Мицуке наклонился и ухватил лису за загривок;
пальцы утонули в рыжем теплом меху. Та дернулась и воинственно щелкнула зубами еще раз. Взгляд зверька метал сердитые молнии. Мавашимоно выпрямился, держа извивающуюся добычу на весу, кицунэ скребла когтями, украшая чужие доспехи царапины, и не оставляя сомнений – жизни в этом маленьком ловком теле не убавилось. Рыжая протестовала против подобного обращения всеми четырьмя лапами, не переставая сверлить человека негодующим взглядом. Снизу пыталась подпрыгнуть - поймать, белая малышка.
- Ты живая... Вы обе.
Он был уверен – она бросится опять грызть его, стоит лишь отпустить, но не швырять же Дайдай остудиться за борт? Мицуке поставил возмущенную лису на палубу рядом с белой лисенкой, выпрямился. Черенок стрелы мешал, наконечник засел глубоко, задевал кость при каждом движении.
- Я рад.
Рыжая стряхнула с себя лисий вид, выпрямилась, посмотрела на мавашимоно, вытерла с щек злые слезы, потрясла головой, и, наконец, ответила.
- Там кто-то из Шиобары. Не видела, но помню запах.
"И лучше ему теперь не выходить вперед", - осталось невысказанным.
- Тебя опять ранили. Стой тут, пожалуйста. Или сядь... Я сама....
Обида породила силы, которых сама лиса в себе толком не чаяла. По крайней мере, молния над кораблем выглядела очень эффектно. А от грома заложило уши бы даже глухому. Маленький лисенок спрятался под коленкой кицунэ.

Сообщение отредактировал Кысь - 5-12-2008, 18:57

[SonGoku >>>]

Онодэра Тодзаэмон смотрел на фигуры, заслонившие их от противника. Среди них выделялась статью и ощущением власти женщина с суровым лицом и тяжелым взглядом. Коротко остриженные волосы ее были скрыты монашьей повязкой, на руках старуха держала мальчика лет восьми.
- Их мысли вернулись, - в ответ его мыслям прозвучал за его спиной голос, не мужской и не женский.
Старый каро оглянулся: одежда на их необычном спутнике тлела, на испачканных пеплом грязных щеках слезы прочертили влажные дорожки, ветер сметал с палубы сухую змеиную чешую. Маленькая серая женщина достала из-под накидки ржавую корабельную снасть и теперь покачивала ее в руках, словно не решаясь пустить-таки в дело. Онодэра не понимал, что удерживало его на месте. На этом месте, возле этих людей (людей ли?), а не там, где ему положено сейчас быть. Он пошарил за пазухой и достал небольшой мешочек из плотной узорчатой ткани.
Столбы пламени за спиной Аримы поднялись, будто распахнутые крылья. Спутница демона испуганно отшатнулась от них, но потом нахмурилась и снова подошла ближе. И не отошла даже когда огненные языки перебрались на ее накидку. Арима облизал потрескавшиеся от жара губы и протянул вперед руку. Онодэра зубами развязал узел на стягивающем мешочек шнурке и высыпал в подставленную ладонь отполированные временем, людьми и морем зеленоватые, как вода за бортом, камни.
- Забирай их, - он вздохнул с облегчением. – Забирай их и уходи.
Его пальцы тихонько покалывало, но так было и раньше, когда Тодзаэмон прикасался к кусочкам нефрита. А затем он подумал, что кто-то невидимый взял кувалду и со всей силы ударил его по ногам, приколачивая их к палубе большими раскаленными гвоздями. Онодэра на время оглох и ослеп. В той части разума, которая еще чудом могла рассуждать, вертелась мысль, что Ариму должно было сжечь на месте – молния пробила демона насквозь, - и сейчас молодой человек упадет, как подкошенный, со спекшимися внутренностями и почерневшим лицом.
Но в следующий миг корабли столкнулись... точнее, фуна-йуреи подмял рыбацкую лодку с десятком безумцев, вышедших в этот день в море.

(а вся компания)

[Bishop >>>]

Ажурная мишура сухих водорослей украшала обломок коряги – а быть может, остова древнего корабля, - зеленой гривой колыхалась в прибое вокруг валунов, что поднимали из воды горбатые спины. Море отступало, оставляло покрытый галькой берег, заболоченные низины, где среди острых лезвий прошлогодней травы готовились цвести ирисы, шершавые скалы. Тела людей не отличались от валунов, лежали неподвижно, непонятно мертвые или живые. Ветер сдувал пленку тумана, обнажая берег.
Белая прядь волос сливалась с шелестящей галькой, пропадала в ней и становилась вовсе неразличимой. Такой же слишком светлой казалась детская ладонь рядом. Несчастье поднялась быстро, резко и только после заметила беспечную линию воды, очертания камней, людей...
- А-а... - осеклась девочка и потянула маленькую руку к темным прядям кицунэ. Несчастье сжала их в кулаке, потянула к себе и снова повторила беспомощно: - А...
- Они очнутся, - подсказал ей мальчишеский голос.
На ближайшем камне, укачивая сверток, из которого доносилось довольное бульканье и причмокивание, сидел мокрый с ног до головы Дынька.
- Очнутся, - повторил он. – Только нескоро.
Несчастье снова подергала прядь. Уголки губ опустились вниз, лицо приняло расстроенное выражение.
- Когда? - глупо спросила девочка и вздохнула, понимая, что следовало промолчать.

(играли - Соуль и SonGoku)

[Далара >>>]

- Не знаю. Люди - такие непрочные и непонятные существа, - оборотень понюхал воздух; пахло солью, водорослями, истлевшим деревом и еще чем-то, чему он не мог найти объяснения.
Даже если тут и росли поблизости кусты красно камелии, не могли не расти – в таком-то месте! – но не будут же они цвести в феврале? Но чуткий нос пуговкой отлавливал в свежем влажном воздухе отчетливый запах алых цветов.
Несчастье выпрямилась, топнула босой ногой:
- Она не человек! - и снова села рядом с лисой, теребя ее за плечо.
- Но она полюбила человека.
- А мне все равно, и... и... не суй свой нос в чужие дела.
Дынька вновь дернул вздернутым объектом обсуждения и попытался чихнуть, вытер сопли рукавом, не переставая качать источающий удовольствие сверток.
- У тебя и у него похожий запах, - безапелляционно заявил тануки, указывая на человека в старинных доспехах.
На нагруднике, пусть подмокшая, но по-прежнему цвела сакура.
Девочка повернулась туда, вздохнула; потом закрыла лицо ладонями и всхлипнула. Дынька слез с камня, положил на него свою ношу (та агукнула и пустила счастливые пузыри). Неизвестно откуда взявшийся – и абсолютно сухой! – рыжий кот немедленно занял нагретое место и принялся мыть себе обрубок хвоста. Толстенький оборотень тем временем уселся на корточки рядом с Несчастьем и несмело обнял ее.
- Ты его тоже любишь?
Несчастье неловко кивнула.

(играли те же, Сон и Соуль)

[SonGoku >>>]

(выкладываю за закопавшуюся в дела и Рождество Кысю)


Поначалу она не помнила даже своего имени — только огромную пасть дракона. У него были гнилые и темные зубы, которые рушились с громким треском, и густая зеленая кровь обжигала уязвимую кожу. Он долго жевал тела, прежде чем проглотить, они задыхались в темной сырой тесноте, и Рыжая до последнего силилась вытащить из огромного рта то одного, то вторую. А потом ее унесло прочь, и там было много свежего воздуха, и это казалось незаслуженным даром, ведь те, другие, остались внутри. Нужно было срочно вернуться, пока есть еще время, Рыжая этого очень хотела, но не могла понять, как заставить тело снова куда-то идти. Она чувствовала, как появляется воздух внутри, что в легких еще есть вода, и что это больно. Чувствовала, что становится холоднее. Но руки и ноги не отзывались даже царапинами, глаза никак не находились, а уши не слышали. И даже желание драться дальше как-то само собой перестало быть важным. Время шло мимо, а в груди тоже бил прибой, не хуже того, что снаружи: вдох-выдох, вдох-выдох.
Ее звали Рыжая, дракон был корабль, и все давно утонули. Нет, лучше прибой внутри.

[higf >>>]

Скорлупа жизни сжалась с целого мира вначале до него одного. Настоящий Тенкьё и этот клинок перед ним. Не верить! Из последних сил, до последнего дыхания – не верить!
И в этот момент, такой же истинный, новый блеск. Молния. Клинок, только гораздо более могучий. Сталь катаны запела ответным блеском, и скорлупа видения распалась. Юноша успел увидеть Мицуке и Рыжую рядом с ним. Остальных не разглядл, ибо в этот миг их борт не мечом, но тараном проломил огромный корабль.
Таран в ответ на меч-молнию. Треск, и стоявшего на носу сацумца швырнуло в воду, серо-зеленую, пропитанную туманом. Он отчаянно взмахнул рукой. Ко дну тянули намокшая одежда, клинок в одной руке и вторая, беспомощная. Что толку с умения плавать? Отчаянным движением меч в ножны и всплыть, пробив уже сомкнувшееся неровное зеркало поверхности...
Сколько он продержится на воде? Мало. Он погружаля, и только что обретенная реальность тонула в морской воде. Тенкьё барахтался, не в силах вздохнуть. Сквозь звон в ушах и тяжесть в голове рвался туда, где было светлее, не зная, верно ли стремится; казалось, оставался на месте. А когда все же коснулся глади рукой – открыл глаза.
Они смотрели в небо, и сацумец осознал, что не утонул. Вяло обрадовался, и несколько мгновений наслаждался этим, пока тревога об остальных не заставила приподнять и повернуть голову. Впрочем, он не чувствовал ни ее, ни шеи, ни тела; попытка оказалась неудачной. Тенкьё с запозданием осознал, что шорох – стук его затылка о гальку, а тихий звук – стон, который слетел с непослушных губ.
Он скосил глаза, смутно различил силуэты. Заставил себя сказать:
- Кто здесь? - но губы все еще были чужими, и получилось невнятно.

[SonGoku >>>]

Онодэра Тодзаэмон обрадовался, что они последуют за господином – и за остальными его клана и рода, за теми, кто пришел и был на их стороне в этом маленьком, странном и запутанном столкновении. Каро видел, как в наступившем безмолвии падает вниз, сминая рыбацкую лодку, пробивая ее насквозь деревянный, сделавшийся от соленой воды тяжелым, как камень, якорь. А потом было время, заполненной тьмой и холодом. Онодэре казалось, что он слышит в небе над головой хохот и жесткое хлопанье крыльев.
А потом он сообразил, что стоит на четвереньках в мелкой ледяной волне.
- Каро! – воззвал к нему едва узнаваемый голос. – Каро!
Всплески от торопливых шагов. Две руки легли ему на плечи, чуть не опрокинув лицом в воду. Чужое дыхание казалось громче звуков прибоя.
- Вы ранены? Можете двигаться?
В волнении Шинко коверкал слова сильнее обычного. Его скороговорку почти невозможно было разобрать.
Опора была ненадежнее, чем он сам, но Тодзаэмону удалось кое-как подняться. Море было пустым, на волнах покачивалась притопленная корзина, лоскут паруса облепил валун, вот и все, что осталось от лодки. Призрачный черный корабль и все его пассажиры исчезли без следа.
- Кто... – он выплюнул соленый песок изо рта. – Кто еще жив?

(бесполезно писать, кто с кем, общая совместка)

[Далара >>>]

Онодэра отыскал взглядом двух детей, в обнимку сидевших у самого края воды. Рядом с ними кто-то лежал. Он прищурился, мрачно хмыкнул, различив хоть и измазанные в иле, но все еще приметные доспехи. Самурай из Мориоки скорбно опустил голову, молитвенно сложил руки. Могло показаться, что на ногах он стоит крепко, но давно знавший его Тодзаэмон видел и подгибающиеся под напором прибоя колени и напряжение на лице.
- Хачибей погиб, - уведомил Шинко старшего. – Остальные живы. Двоих мне еще не удалось привести в сознание, один отправлен на поиски пресной воды. Наши противники тоже здесь, - он обвел рукой береговую линию и поднял вопросительный взгляд. – Дайме не видно. Что нам делать теперь?
Онодэра тряхнул головой: хороший вопрос.
- Если я и вернусь в столицу... – он проверил, на месте ли оружие, и, успокаивая мысли, погладил вытершуюся за долгие годы шелковую оплетку на рукояти. – То не раньше, чем мы завершим одно дело.
У их ног разглядывал небо, лежа на спине, какой-то юнец. Старший каро проследил его взгляд, ему показалось, что в разрыве туч проглянуло солнце. Почему-то Онодэре казалось, что они очень долго не увидят еще своего господина. Может быть, никогда.
- Идем.
И, пошатываясь, направился туда, где сидели дети.

(все вместе)

[Кысь >>>]

Сначала появилась боль в легких - они шевелились, и каждый раз заново захлебывались водой. Потом тело пробудилось достаточно, чтобы его - все сразу - свело мучительной судорогой. И не двинешься, чтобы унять боль. Кажется, Рыжая прикусила язык - вкус крови во рту был сладким по сравнению с грязной морской водой. Потом боль разделилась на отдельные лепестки, и по ним кицунэ могла даже сосчитать, что осталось. Руки, ноги... Хвост? Куда потерялся хвост? А, он же не плыл... Куда плыл?
Мысли снова разбежались несвязанными обрывками, и вместо того, чтобы их ловить, Рыжая снова стала дышать. На этот раз вода в легких свела все тело приступом кашля, трудного, но беззвучного. Наверное, на шум просто не было лишних сил. Появилась кожа, много раз рассеченная, лицо и колючий песок на нем, почти выдранный собственным локтем клок грязных волос. Что за глупость - плавать по морю?.. На суше больше нет крыс? Не... Она же плыла на дереве. А потом дерево утонуло...
Нелепость воспоминания была очевидной, и это заставило встрепенуться. Только глаза открывать не стоило. Боольно... Песок. Наверное, он застывает из моря - тоже щиплет, не дает видеть. Откуда вода?... Свет был яркий и одновременно серый.
Дождь? Много лис, но не все движутся. Нет, это не лисы, а люди... Или все-таки лисы? Большой идет к маленьким. Маленькие... Детеныши. Съест.
Это было совсем неправильно. Малышня тоже всегда раздражала Рыжую, но питаться ими было неправильно. И не защищать тоже. Лиса попыталась подняться на четвереньки, но в лапах было что-то не то. Кто ее превратил? И где теперь зубы? Зубы должны были быть в руках, а сейчас закопались в шерсть. Что за привычка, хранить зубы в шерсти?

[SonGoku >>>]

Двое прошли рядом с Тенкьё. Они были незнакомы, а значит... значит – скорее всего враги! Живые люди с фуна йюреи! Он заставил себя сесть, и тот же согнулся в кашле, сплевывая на песок морскую воду. Стоило больших усилий подняться – все тело просило еще отдыха; но сацумец не послушал, и, побрел по песку от воды следом за незнакомцами – туда, где сидели Дынька и Несчастье. Пока он не видел среди тел Мицуке. Может быть, из-за того, что кружилась голова?
Пока он поднимался на ноги, они уже подошли к лисе и тануки.

Плотная ткань отяжелела, вобрав горьковато-соленую воду, липла к коже; широкие штанины спутывали ноги, хлюпали и мешали идти. К щиколоткам будто привязали по огромному камню, и еще один - запихали в грудь, вскрыв ее одним точным ударом.
Все эти дни, то бесконечно и благословенно долгие, то стремительные, как удирающий от охотников заяц, Онодэра Тодзаэмон старался не думать о дне, в который закончится их безумная гонка. Зараженные жаждой мести как проклятием они мчались вслед за призрачной надеждой, будто подхваченные ветром осенние листья. Но что будет, когда бежать станет не за кем и некуда? Что их ждет? Позорное возвращение к тем, кого они бросили, услышав зов мертвого господина? У них нет больше клана, нет больше дома и нет больше чести.
Большим пальцем он уперся в цубу, чуть-чуть выдвигая меч из ножен, чтобы потом было сподручнее, и посмотрел на человека, из-за которого они оказались здесь, на проклятом берегу.
Шинко, что пробирался следом, остановился сбоку и на пол шага позади. Наполовину вылезшие из прически волосы придавали ему вид одновременно комический и трагичный. Он тоже держал палец у цубы.
- Каро, - негромко обратился он к старшему. – Мы не можем убить врага, пока он без сознания.

(много нас)

[Далара >>>]

Двое их товарищей, сидевшие поодаль, начали подниматься, проверяя оружие. На их лицах не было сомнений в том, как поступить. Оба смотрели на Онодэру и ждали его команды.
- Уведите детей, - Тодзаэмон кивнул на мальчишку и странную девочку (впрочем, после всего, что сегодня им встретило, он больше не мог считать это маленькое беловолосое привидение необычным).
Те в ответ одновременно оскалились, как зверята.
- И женщину.
Самурай из Мориоки не шелохнулся. Остальные с неохотой оставили оружие в покое. Один без церемоний, но не грубо поднял на руки ослабевшую и едва шевелящуюся женщину. Неуклюже отбросил с ее лица серые от песка спутанные пряди и охнул. Второй попытался взять за руки обоих детей одновременно, оставив младенца на потом, но, в конечном счете, пойманную и все равно вырывающуюся малышку пришлось держать на весу, прижимая к себе рукой, а мальчонку... воин предпочел думать, что волочет того за разорванную штанину, а не за... хвост?
Тодзаэмон пихнул ногой лежащего на мокром песке человека; между нагрудником и сендан-но ита* торчало сломанное древко стрелы. Онодэра опустился на одно колено.
- Только не разочаруй меня, - сказал он. – Не умирай так легко, прошу тебя.

Клинок остался с Тенкьё, не сгинул в пучине. Его лезвие - снова единственная грань истины.
- Он не умрет, - юноша вытянул клинок, встал рядом с господином.
Пальцы левой руки беспомощно сжались в кулак, не в силах помочь правой, которая одиноко сжималась на двуручном лезвии. Не верить! Мицуке не может умереть! Пока жив он сам – точно.

(все)

[Кысь >>>]

"Ослабевшая женщина" не до конца поняла сама, как приняла вертикальное положение, но разозлилась порядочно. У нее подгибались колени, кружилась голова, болели ушибы и горло... А эти лисы что-то хотели от нее, лисят и человека с мечом. Это уже никуда не годилось. Зашипев, Рыжая обратилась в первый же образ, что пришел в голову - гниющий морской дракон, потом выхватила зуб из-за пояса. Впрочем, тому, невидимому, он уже не понадобился. Кицунэ упала на колени, поднялась, не подумав о том, чтобы снова стать грязной маленькой женщиной, и неверной походкой двинулась к тем, кто обижал человека и малышей. Ее догнал толстячок-хенгэ и, стараясь держать нос в сторону, чтобы не вдыхать даже воображаемого запаха гнили и мертвецкой слизи, на растопыренных пальцах протянул меч, позаимствованный (как твердил себе Дынька) у воина. Тому все равно оружие не понадобилось бы какое-то время, он валялся без чувств, а сверху сидела Несчастье.
Дракон принял меч не самым ловким из хватов, но зато безошибочно выбрал источник опасности. Коренастый человек с осанкой того, кто всю жизнь отдавал приказы. Чем-то знакомый... Или показалось? Думать было нельзя, потому существо просто ковыляло вперед.