Sekigahara no haishou, Проигравшие на Секигахаре

[SonGoku >>>]

Первым неладное заметил Шинко - самурай из Мориоки единственный держался в стороне от сомнительной груды сокровищ. Он поглядывал в темноту туннеля, через который они пришли сюда, прислушивался, не приближается ли погоня. А потому не сразу сообразил, что ноги вновь стали мокрыми, а набухшая солома вараджи сделалась склизкой, потяжелела. Сначала море напомнило о себе мерцающими в полумраке влажными потеками на каменных ступенях. Похоже, вода скапливалась у входа в пещеру, чтобы затем, переполнив чашу, перелиться через край. Еще немного, и вот уже вниз бегут соленые пенистые ручейки.
К северянину подскочил Дынька (взгляд безумный, сам всклокочен больше обычного), просительно растопырил лапки. Тот растерянно округлил глаза, наморщил лоб, не понимая, что именно от него хотят. Мальчишка нетерпеливо дернул его за косодэ.
- Так еды ж больше нет, только выпивка.
Хенгэ закивал и дернул еще раз, поторапливая. Лицо Шинко прояснилось. Стоило вытащить из-за пазухи небольшой сосуд, как его вырвали из рук. Тануки метнулся обратно, оскальзываясь на неверном склоне, зубами вытащил пробку и ненадолго присосался к бамбуковой фляге. Никто и охнуть не успел, как маленький оборотень фыркнул изо всех сил. Спиртным окатило не только обломки меча, но и руки мавашимоно, и Онодэру, а несколько капель попало на беловолосую девочку.
- Забирай его поско... - просипел Дынька.
Глаза упитанного хенгэ остекленели, малыш выронил флягу и скатился, по дороге обретя свой естественный облик, к ногам самурая из Мориоки. Там он сладко причмокнул:
- Аомори...

(куча-мала)

[Bishop >>>]

- Дурень, - с теплотой в голосе отозвался Шинко, отобрал флягу и поднял звереныша на руки, пока тот не промок насквозь.
Несчастье удивленно разглядывала темные пятнышки на рукаве, блестящие капельки на тонкой полупрозрачной коже рук, крохотное отражение в них... Она издала тоненький изумленный негодующий писк и пропала, словно рассыпался домик из костяшек для маджонга. В ногу Мицуке жалобно ткнулся нос. Потом еще один с другой стороны. В нескольких шагах на торчащем обломке мачты сидела очень грустная маленькая белая лисичка.
- Ма-о! – презрительно заявил бесхвостый кот, который разглядывал происходящее с высоты скального выступа.
Попугай согласился с товарищем.
Мицуке торопливо завернул меч в кусок шкуры, обмотал шнуром – пожертвовал содэ цуке-но о*, больше ничего под руку не попалось, - и лишь потом поднял голову. Взгляд его сделался задумчивым.

------------------
*Sode tsuke no o – 袖付けの緒 – шнур, скрепляющий щитки доспеха на плече.

(minna)

[Далара >>>]

- Мы нашли то, за чем шли? – тревожно спросил Тенкьё, дурные предчувствия которого усиливались. – И что теперь?
О-Санго мягко вынула руку из пальцев молодого воина и пошла вперед. «До-дэс-ка-ден» перестукивали гэта по неровному каменному полу. Одежда в грязи и морской соли все равно оставалась дорогой, и маленькая пухленькая фигурка в ней не потеряла притягательной женственности и изящности столичной барышни. Гордо поднятая голова, тонкая белая шея.
В этот момент впервые за последние дни девушка вновь задумалась о будущем, о том, чего хочет в нем. Быть воином? Но она такая слабая, и все старания впустую. Сейчас, видя перед собой столько настоящих могучих людей, она окончательно поняла, что мужская сила для нее недостижима. Оставалась женская. Но ее требовалось обратить на кого-то, потому что сама по себе она не стоила и десяти мон. Итак. О-Санго огляделась. Мицуке – хорош, но занят безраздельно (вон его женщина глазами сверкает, чтобы не зарилась на чужое).
Тенкьё – слишком неопытный, слишком варвар, чтобы в полной мере оценить все ее совершенство. Дынька... хороший друг, но все равно остается комком шерсти и как мужчина не годится совсем. Тайкан – она вышла бы за него замуж сейчас же, но он монах. Не по названию, потому что стремится им быть. Обидно. Те два «вражеских» самурая? Один из них слишком стар, не протянет долго, что же ей, в монастырь потом идти? Второй моложе, но очень уж некрасив, скорей уж она выйдет замуж за макаку. Остается правитель Кокуры. Мужчина статный и видный, хоть и не малых лет. Но за пугающей внешностью видны страстность и сила, надежность. И взгляд его говорит, что уж он-то сможет оценить ее по достоинству. И столько гордости... Ну, на войне и в любви все средства хороши, так что вперед! О-Санго поправила прическу (если эту прядь выпустить, получится немного беззащитности) и чуть-чуть приспустила ворот на спине. Она преклонила перед ним колени и посмотрела в лицо. Больше и не понадобилось ничего, никаких слов, хотя она заготовила уже десятка два фраз.

(продолжение)

[SonGoku >>>]

Чиру не жаловал человеческий род. Он и свой-то недолюбливал (особенно по весне, особенно того же пола), а уж о тех, кто ходил на двух ногах, был крайне низкого мнения. Даже лучшие представители людей иногда могли довести рыже-белого кота с половинкой хвоста до исступления. Даже если его предварительно укусить. Стоп-стоп, не кота укусить, а человека. И увернуться, потому что хозяин скор на расправу.
Эй! окликнули его с безопасного насеста - большой попугай занял место в нише и под самым потолком и теперь гордо смотрел на двуногих и четырехлапых свысока. Нужен другой выход, не то море затопит всех тут. Кошачий нос вряд ли можно назвать точным инструментом, но должен же он годиться хоть на что-нибудь.
Кот чихнул.
А что твой клюв?
Он приспособлен разбивать орехи и прочие твердые предметы, но не вынюхивать, откуда тянет воздухом, с достоинством отозвался Мару и демонстративно почистил перья.
Тонуть Чиру не собирался и не был намерен оставлять в беде хозяина. За годы, проведенные с этим человеком, кот привык заботиться о нем, присматривать и крайне обижался, когда тот не брал его с собой. Постановив, что отыграется на хозяине после, Чиру поточил когти о ближайший валун, брезгливо стряхнул ил с лап и вскарабкался на узкий каменный карниз.
- Мао! – воззвал он оттуда к собранию внизу, подразумевая, что им нужно замолчать и немедленно.
О-Санго подскочила от неожиданно громкого и не терпящего отлагательств воя. Тайкан словно только теперь сообразил, что делает, и стыдливо положил обратно несколько золотых монет, которые держал в руке. Маленькая белая лисичка испуганно прижалась к отцовским ногам и жалобно потянула когтем носок-таби. Шинко с тануки на руках повернулся к рыжему оратору.
- Мао, - сказал тот. – Ма-о!

[Bishop >>>]

Мицуке забросил сверток с мечом за спину, подхватил лисенку – та растопырила лапы и затихла; зато требовательно заголосили еще две ее копии, - и перевел:
- Пора бежать отсюда.
Попугай согласно закивал всем туловищем.
Из образованной двумя скользкими досками норки высунулся еще один белый с розовым кончиком нос. Не церемонясь, монах вытащил еще одну копию зверька, заработав укус и несколько царапин. Где-то среди груды «сокровищ» тоненьким голоском зло тяфкнули. Кураи поспешно завернул в роскошный платок-фуросики одному ему понятные ценности и завязал его за плечами с помощью О-Санго. Мицуке ссыпал Несчастья – всех, скольких нашел, - в дорожную суму, повесил на плечо, предварительно легонько хлопнув по ней ладонью, чтобы угомонить лисят.
Кот прошелся по карнизу, неизвестным природе (только кошки знают секрет) образом развернулся и прогулялся обратно, надзирая за людьми. Когда все были готовы, он задрал половинку хвоста и помчался на запах свежего морского ветра; тот просачивался пока еще тонкой струйкой через трещину в стене пещеры.
Попугай шумно захлопал крыльями, но быстро понял, что куда лучше ехать на плече хозяина, чем лететь самому, и сделал вид, что собирался так поступить с самого начала. Замыкал исход кладоискателей Шинко. Выяснив, что разбудить Дыньку в ближайшее время не получится, он вручил сладко посапывающего зверя О-Санго (та заупрямилась было, но сообразив, что больше некому, взяла). Пока все лезли в узкую щель, самурай из Мориоки стоял с таким видом, словно готов биться хоть с демонами, хоть с морем, если оно заполнит пещеру слишком рано. Когда он уходил, вода поднялась уже до колен.

Вопреки ожиданиям Тенкьё, стража у сокровищ не оказалось. И юноша даже не огорчился. Это в сказке герой красиво бьется с каким-нибудь чудовищем, а в воде по колено, со сломанной рукой, да когда рядом женщины и дети – не надо ни подвигов, ни чудовищ. Все это не так уж красиво. Теперь он держался не рядом с О-Санго, а на шаг позади, то и дело косясь на девушку. Ее поступок поразил молодого самурая. Он понял бы, опустись она на колени – нет, не перед ним, сацумец даже мечтать не смел – перед его господином, или Тайканом, это было бы понятно. Но их хозяин? Он не путешествовал с ними вместе, не совершил чего-то запоминающегося. Почему? Женщины таинственны, как говорилось во взятой им взаймы книге.
Нести он все равно ничего и никого не мог – осталось только быть наготове.

(minna)

[Кысь >>>]

Фиолетовые и темно-лавандовые тени плясали по камням, в темноте походившим на зубы огромного и очень старого чудища. Среди бесчисленных оттенков серого и синего вермильоново-красный мазок казался акцентом, тщательно продуманным и бережно размещенным так, чтобы оттенить деревянные ступени гробницы. Лиса не думала о гармонии: чутко прислушивалась к дыханию спящего человека, скрытого от взгляда тяжелой и черной тенью ворот. Наконец, уверившись в собственной безопасности, зверек легко вскочил на ступеньки и подкрался к свертку. Плетеный шнур перегрызть было не так-то и просто, но расхитительница сокровищ все же справилась. Знакомая уже рукоять странного прямого меча не выглядела слишком богатой, но была очень, очень старой. Осторожно, стараясь не спугнуть удачу лишним дыханием, зверек сомкнул зубы на вытертой многими веками резьбе. Поперек клинка легла широкая ладонь - костяшки сбиты, тряпка, которой когда-то давно обмотали руку, стала бурой и жесткой, - но спящий не открыл глаз.
- И не думай, - произнес он.
Рыжая, не задумываясь более, цапнула рукоятку и прыснула в сторону, исчезнув в тени лестницы вместе с обломком клинка. Хозяину оружия потребовалось больше времени, надо было еще сгрести оставшиеся куски старинной вещи. Заворачивал их в тряпку Мицуке уже вломившись в заросли у ступеней. Почему-то казалось - рыжая бестия не ушла далеко. Так и есть, вон блестит глазами в углу.
- Ты опять за свое? - спросил у воровки роши.
Лиса подошла на шаг ближе, критически и оценивающе рассматривая тряпку в руках Мицуке.
- Не отдам! Ну зачем тебе Кусанаги?
Кицунэ наклонила голову набок, подвернув треугольное ухо.
- Не боишься потом ходить в грозу? Вдруг хозяин потребует меч обратно?
Где-то недалеко разбивались о подножие скал волны, как будто обозленные призраки Тайра требовали вернуть принадлежащее им оружие. Возможно, так оно и было.
- Этих тоже не боишься?
Лиса фыркнула и оскорбленно приподняла одну лапу, потом метнулась в кусты и, держа зубами за рукоять, воинственно воздела обломок меча на всю длину шеи. Впрочем, не подходя ближе, чем на три шага. Мицуке воспользовался передышкой – обмотал оставшиеся у него части меча не только тряпкой, еще и веревкой сверху, чтобы спасти от острых лисьих зубов. Боевой дух его подруги восхитил бы не одного самурая. Он прислушался: к реву волн примешивались и другие звуки – топот копыт по камням, лязг металла. Рыжая оглянулась и снова перевела взгляд на Мицуке.
- Бежим? – предложил рослый мавашимоно.
Лиса шарахнулась к ногам Мицуке. Царапнула лапой, поторапливая. Забыв – отложив на время – спор и распри, воин и лиса побежали к тропинке, что вела вниз, на берег. Крутой спуск не предвещал ничего хорошего, Мицуке подхватил зверька на руки, пока кицунэ держит в пасти старинную рукоять, опасаться пока было нечего, разве что ее острых когтей.
- Вон они! – раздалось от деревянных ворот на другой стороне кладбища.
Зверек прикрыл глаза, старательно рисуя силуэт долговязого воина с красным проблеском на руках в другой стороне спуска, там, где тропинка нежданно обрывалась покатым и скользким карнизом.
- Нет, вон там!

(вдвоем)

[Bishop >>>]

Всадники разделились; некоторые протирали глаза, пытались сообразить – как так вдруг беглецы очутились в ином месте, - но другие пришпорили лошадей. Об ошибке узнали по громкому перепуганному ржанию, крикам людей и ударам внизу.
- Надеюсь, прилив уже начался, - неуверенно пробормотал Мицуке, спускаясь на берег.
Рыжая попробовала облизнуться, чуть не выронив обломок меча, потом округлила глаза и отчаянно забила лапами: один из всадников поднял лук, намереваясь стрелять наудачу. Луна еще пряталась за серо-синими облаками, но порывы ветра уже сдували завесу прочь. Мицуке оглянулся, нога в старом вараджи соскользнула по влажному от ночной росы камню.
- Проклятье!..
Последний отрезок до берега они проделали почти кувырком, чудом не сломав себе шеи; зато и стрелы просвистели мимо - почти, одна все-таки застряла в свертке с доспехами.
- Ты цела?
- Он сам это сделал, - Рыжая поднялась с земли, рассматривая неглубокую рану на локте.
Подхватив обломок меча, другой рукой сжала Мицуке запястье и бросилась бежать дальше, прячась от более неуклюжих всадников под защитой склона.
- Кто?
Упрашивать долго или тащить, будто упрямого жеребца, роши не пришлось; ему самому не хотелось выяснять, что понадобилось от них незнакомцам, пока он не доберется до настолько открытого места, чтобы не пришлось думать, не зацепит ли он мечом дерево вместо противника. Или до брошенной кем-нибудь нагинаты. Или до того, и другого. Влажные скользкие водоросли опутывались вокруг щиколоток, будто призраки моря решили помочь погоне.
- Меч. Вредный, - улыбка лисы не имела ничего общего с раскаянием.

(futari)

[Кысь >>>]

Позади раздались крики и шум - одна из лошадей поскользнулась там же, где и Мицуке, но вниз кувырком полетело четверо. Виртуозно ругаясь, оставшиеся всадники спешились перед крутой частью и теперь стаскивали вниз лошадей.
- Говорил тебе... не хватай чужое... – на бегу проговорил Мицуке; ящик с доспехами колотил по спине, мешал двигаться. – Когда-нибудь до...
Лиса дернула его за руку – в укрытие между огромными, в рост человека и выше, округлыми валунами.
- Это будет не скоро, - азартно пообещала кицунэ и затихла: старательно лепила два силуэта, перебирающихся по камням за следующий изгиб.
Каменная глыба холодила спину, пробирало даже через одежду, казалось – скала высасывает тепло из разгоряченного бегом тела. Мицуке прикрыл глаза, пообещал себе, что всего на миг, потому что спать, когда рядом жарко, усердно сопит кицунэ, и не хочется, и не стоит. Всадники проходили мимо укрытия невозможно-медленно - те, что сохранили лошадей, умчались вперед, но остальные плелись, хромая и ругаясь так, что могли бы пропустить даже затаившийся конный отряд.
Рыжая положила щеку на плечо своего самурая, рассматривая пенящуюся под копытами воду и липкие после отлива водоросли, цепляющиеся к стройным ногам животных.
- Мне тебя не хватало...
- Мне тоже, - тихий вздох мог бы сойти за еще не успокоившееся после бега дыхание.
Дорожная торба как будто распухла за последнее время, Мицуке осторожно приоткрыл ее – пять крохотных белых клубочков устало сопели, прижавшись друг к другу. Кицунэ приняла сумку и осторожно положила ее в выемку между камнями - туда, куда не доставали соленые брызги. Рядом пристроили доспехи, чтобы всем стало ясно, под чьей защитой лисята, а из пояса вышло очень длинное – но если сложить, то сгодится, - одеяло для всех пятерых. Рыжая тихо рассмеялась получившемуся и "нарисовала" в скальной стене уютный домашний алтарь с сутрой и веткой цветущей сливы.
Когда же, наконец, из-за скал выглянуло утреннее солнце, то оно застало беглецов крепко спящими в обнимку возле маленькой камидана с веткой сливы; вещи были раскиданы в узком пространстве между валунами, одежда в беспорядке. А еще – оно осветило зеленые, в цвет нефрита, волны, что уже подобрались к самым камням.

(опять)

Сообщение отредактировал Bishop - 23-04-2009, 15:46

[Далара >>>]

В это время в Киото

Конец второго месяца 1601 года в Киото выдался необычайно холодным. Пруды покрылись тонкой корочкой льда, и снег лежал на крышах. Даже вороны, нахохлившись, молча сидели на ветках, а кошки так и вовсе не показывали носа на улицу. Никто из старожилов не мог припомнить ничего подобного. Поговаривали, что день девочек в этом году никому не принесет счастья. Кто-то предрекал, что все куклы будут поломаны, знаменуя приход новых несчастий. Все понимали, что в такую погоду не расцветут персиковые деревья, а самые большие пессимисты говорили, что не будет и плодов. Люди в страхе копили все, что могло пойти в пищу, и подношений в храмах стало куда меньше. Только Инари купалась в еде – ей приносили, моля об урожае и спасении от голода. Бродяги на улицах гибли один за другим, а порой случалось и так, что люди, придя домой, обнаруживали там мертвых домочадцев, покончивших с собой из страха перед будущим. Грядущее виделось таким же серым и угрюмым, как заснеженные горы и тучи над головой. Даже юные придворные дамы и принцы, которым самой судьбой велено проводить дни в беззаботном веселье, оставили свои забавы и жались группками поближе к жаровням.
Мост Итиджо оледенел и сделался опасно скользким. На краю, поджав под себя ноги, сидел молодой человек в черных одеждах придворного. Холод не беспокоил его. Как и шепчущие голоса, похожие на шелест голых ветвей и перезвон сосулек. Лед под этим человеком не таял. Флейта лежала на коленях без дела. Музыкант бросал косые взгляды на едва проступающую на воротах пятиконечную звезду, но не двигался с места.
Его внимание привлекла худощавая фигура в землистых темных одеждах, чьими длинными неубранными полуседыми волосами играл ветер. По изогнутому, словно коряга, посоху в руке пробегали голубоватые искры. Колдун шел медленно, покачивая в руке сверток. Пересек мост. Музыкант пошел следом, сопровождаемый голосами тревожными и насмешливыми. Массивные створки ворот распахнулись, хотя их никто не касался, и пятиконечная звезда проступила ярко, словно освещенная факелом. В запущенном саду склонившие головы под шапками снега сиротливо торчали сухие цветы.
Старик пересек двор по неразличимой дорожке, за ним, не оставляя следов, придворный. Столетиями не чищенные доски веранды скрипели под ногами. Колдун оставил посох внутри у входа, как оставил бы оружие, будь оно при нем. Не путая дороги в пропахшей пылью темноте, прошел к алтарю, зажег одну за другой принесенные с собой свечи. Густой аромат благовоний наполнил комнату и заставил молодого музыканта, что остался наблюдать от входа, прижать к носу плотную ткань рукава. Рис, сладости, украшения и бумажки с заклинаниями заняли свои места. Колдун преклонил колени перед алтарем.
- Успокойся, я присмотрю за столицей до появления новых защитников города, - прогудел он низким голосом, от которого завибрировали стены.

Несмотря на опасения, к Хина-мацури тепло вернулось в Киото. Персиковые деревья расцвели вовремя, и радостные нарядные девочки с горящими глазами, проходя под ними, надеялись поймать летящий вниз лепесток – на удачу.

[SonGoku >>>]

Монастырь Амида-джи,
Акамагасеки

Малыш Дынька вновь оказался в безвылазном тупике и на этот раз решил окончательно: раз связался с настолько загадочными и непредсказуемыми существами, то придется смириться и привыкнуть к их мистическому поведению. Так как жизнь то и дело ставила перед деятельным (почти всегда) и неунывающим (почти никогда), зато маленьким по размеру тануки препятствие за препятствием. И каждое очередное - все выше, все неприступнее. А маленький, зато жадный до знаний и действий (не считая айвы) тануки воинственно задирал пушистый хвост - и далеко не всегда в переносном смысле.
Дынька думал о барышне. Воспитанной и очень нежной столичной девице не пристало выходить к мужчинам, один из которых вот-вот сделается ее мужем, в перепачканной дорожной одежде. Мысль о том, что у монахов Акамагасеки не отыщется женских платьев, не посетила голову четвероногого блюстителя традиций. Или же была вытеснена уверенностью в том, что самостоятельно О-Санго ни за что не управится. Дынька мог бы превратиться в служанку, но не станет ли такой фокус нарушением их договора?
Подметая чересчур длинными волочащимися аж на десять сун* штанинами и без того чистый двор, с шустростью, удивительной для убежденного обжоры, малорослый хэнге обежал все постройки храма, сунул нос во все щели и обнюхал все уголки. Печаль от изгнания из хондена*, где Дынька перевернул, зацепившись штанами, светильник, была утолена миской ароматной похлебки, которой оборотень угостился на кухне. Так же среди добычи числилась сушеная смоква - ее Дынька и жевал сейчас, но не уничтожая следы мелкого преступления, а для стимуляции мыслей.
____________
*sun - 寸 - приблизительно три сантиметра
*honden - 本殿 - центральное помещение буддийского храма

[higf >>>]

Проснувшись в монастыре, Тенкьё первым делом вознамерился найти господина, но того и следов не было. Он метался некоторое время среди невысоких строений храма – потемневшие от времени деревянные стены увенчаны плавными изгибами красных крыш. Вчера толком не разглядел ничего, а сейчас тем более не до красот и древностей.
Юноша, присевший на каменный край колодца, готов был рвать на себе волосы. Господин пропал, а он и не заметил! Хорош!
То, как вымотал всех предыдущий день, ни в коей мере не извиняло его – ведь Мицуке же смог встать и уйти! Немного успокоился, лишь когда выяснилось, что исчезла и Кагами. Она знает, как присматривать за главой клана Сейшин, беспокойным долговязым оборванцем, которому Тачибана Тенкьё принес клятву верности. И, возможно, они не будут рады, если их сейчас найти... Если еще найдешь!
Может, не надо?
Если бы его хотели взять с собой – взяли бы. А значит, нужно остаться, вот только приказов ждать больше неоткуда. Последнее время было просто, хоть и опасно: был долг, иногда были приказы, был господин, которого надо защищать. А теперь долг остался, но никто не подскажет, как его выполнять.
Предутренний холодок, который струился по камням, поднимался от пруда, рассеченного каменным мостиком, питался укорачивающимися тенями деревьев. Но поежиться заставил не только он, но и новая мысль – теперь только он может защитить Дыньку, Несчастье, О-Санго. Есть еще Тайкан, но он монах, а Кураи, Шинко и Онодэра оставались чужими и опасными. Пока они были союзниками, но лишь пока. Сам не зная почему, сацумец доверял тем, с кем вместе плыл на корабле, пусть и знал их недолго, но остальные в понятие «свои» не входили. А значит, надо присматривать за всеми.
Он встал. Одной рукой орудовать было неудобно, а неловкие движения заставляли пару раз заскрипеть зубами от боли в сломанной руке. И все же юноше удалось справиться с протестующе скрипевшим колодезным журавлем и вытащить бадью с водой. Он напился, умылся и, подумав, потащил остаток воды туда, где спали его спутники.
Как оказалось, спали не все. Неугомонного тануки на месте уже не было, и сацумцу стало немного страшно за покой монастыря.

[Далара >>>]

Впрочем, долго бояться не пришлось – в отсутствие хэнге его место тут же занял оставленный сам по себе младенец. Когда закончилось все любопытное, на что можно было посмотреть, а лучше дотянуться и потрогать, затем положить в рот, будущий воин решил исследовать окрестности. Выпутаться из пеленок оказалось делом нехитрым. Переползти за край редко использовавшихся по назначению лошадиных яслей оказалось еще проще. Бумц! – и с прилипшей к пятке соломинкой малыш отправился ползком исследовать мир. Выход в большой зал не был перегорожен ничем, а потому вскоре юный путешественник уже исследовал все щели между досками на своем пути и добрался до главной цели – большой жаровне-ирори в центре, обложенной камнями. Обполз ее в одну сторону. Потом в другую. Потом наверх и...
Звонкий плач разнесся по всей территории монастыря. Голос у ребенка был громкий, а обида ну очень горькая. Даже два ворона на дереве у входа на кладбище с интересом повернули головы.
Сацумец, ненадолго упустивший из вида спокойного, казалось, малыша, выронил плошку с едой, отчего половина риса рассыпалась, и схватился за голову. Точнее, попытался – получилось наполовину, запротестовала больная рука. С невольным вскриком подскочив, будто ошпарили его, Тенкьё ринулся туда, откуда раздавались рыдания.
Ребенок верещал, размахивая руками, одна из которых была гораздо красней другой. Юноша кое-как подхватил его и бросился обратно. Он помнил, что ожог болит меньше, если сунешь палец в холодную воду. Мокрая тряпица заставила плач утихнуть, но затем он возобновился с такой силой, что молодой самурай на миг пожалел, что нельзя заткнуть второй тряпицей рот. Что ж делать-то с орущими детьми? Женщины же как-то управляются... И ожог. Почему он не слушал мать, когда та рассказывала про целебные травы и мази?! Спасительной мыслью мелькнуло – монахи!
Они же должны знать! Что именно – Тенкьё сам не понимал, а плач не давал сосредоточиться и хоть немного подумать. С ребенком на руках он поспешил к выходу, чтоб найти хоть кого-нибудь из обитателей монастыря.

(я - младенец, кто бы мог подумать)

[SonGoku >>>]

Никого из тех, кто мог бы помочь, в храме не было, с настоятелем, человеком отзывчивым и дружелюбным (он не стал ругать хэнге за бесчинства, лишь пожурил и утешил рисовым колобком), малыш-оборотень поговорить постеснялся. А сквозь щели закрытой перегородки-фусума между двумя гостевыми комнатами, одуряющей тяжелой волной истекал запах магии, такой древней, что у Дыньки темнело в глазах и чесалось меж пальцами. Оглушенный и напуганный оборотень выскочил на свежий воздух. Он помчался бы наутек, не разбирая дороги, чтобы спрятаться и тем спасти драгоценную пеструю шкурку, но двор храма был не очень широкий, и побег - с громким "плюх" - кончился раньше времени.
Кто-то перегнулся через хлипкие перила крохотного моста и за шкирку выловил утопленника-торопыжку из зеленой воды небольшого пруда.
- Укушу, - предупредил зажмурившийся зверек.
Справа расхохотались весело и беззаботно, как умеют смеяться только придворные.
- И искупаешься второй раз. Повеселишь рыбок.
- Поставь ты его, - басовито пробурчали слева. – Пальцы дороже.
Дынька приоткрыл один глаз. В обрамлении двух туманных фигур и в обнимку с бивой на мостках через пруд стоял молодой человек. О превращении нечего было думать, троица музыкантов видела то, что оборотни умело скрывают от всех остальных, - двое, потому что уже умерли, третий, потому что был слеп. Тануки задергался, молотя всеми четырьмя лапами в воздухе и изворачиваясь, пока не почувствовал, что хватка разжалась. Приземлился Дынька удачно и тут же поднял заостренную мордочку.

(ну а я - тануки)

[Далара >>>]

Один из призраков опустился перед ним на корточки – в двух шагах, чтобы не пугать мокрого и оттого потерявшего обычную упитанность зверька. Клубы тумана, из которых складывалась человеческая фигура, понизу растеклись над самой землей, будто полы длинного одеяния.
- Куда ты так спешил?
Лязгая от волнения и утреннего холодка клыками, тануки сбивчиво объяснил ситуацию.
- А, ты о нем...
Туман сместился, перетек в новое положение – дух повернул голову. В его руке появился раскрытый неосязаемый веер.
- Страшное существо, непреклонное. Хуже цунами.
Взмах веером, словно порыв ветра на мгновение разметал клочья тумана.
- Когда-то был усыплен, я видел. Он снова требует жертв.
Невысокая тень по правую руку слепого бесцеремонно фыркнула:
- Истинный придворный, лишь бы только разглагольствовать.
- В первый год Кемму над столицей появилась птица, что кричала: «Доколе?» Император велел убить ее, но все придворные отказались, боясь промаха и позора. Тогда позвали Джиро Саэмона Хироари из Оки, и он застрелил птицу. – Полупрозрачная фигура склонила голову на бок, с иронией глядя на собеседника. – С чем ты пойдешь против нее? – Повернулась к тануки: - Если найдешь лук и выстрелишь с храбростью и сочувствием в сердце, сумеешь избавить этот мир от присутствия Итсумадена.

(а я вообще - призрак)

[SonGoku >>>]

С восходом солнца в большой дорожной сумке из грубой ткани, пристроенной между камней там, куда не могли достать ни вода, ни случайные хищники, началось шевеление. Кто-то пискнул отчаянно. В ответ раздалось насмешливое тяфканье. Наконец наружу высунулся нежно розовый нос. Им поводили из стороны в сторону, но не учуяли опасности. Тогда на свет появилась белая мордочка с круглыми красными глазенками. Сзади нетерпеливо подтолкнули, и на холодные сырые камни вывалился крошечный, раз в пять меньше положенного, лисенок. Следом шумной гурьбой высыпали еще четверо. Последний нянчил отдавленный в толкотне кончик хвоста. Лисята тут же разбрелись по узкому проходу, в котором лежала сумка. Беспрестанно двигались крошечные одинаковые носы. Обеспокоено дергались усы – соленым пахло слишком близко.
Самый храбрый лесенок вскарабкался на высокий камень – человеку по колено – и обозрел окрестности оттуда. Остальные ползали внизу и посматривали наверх одновременно с надеждой и неодобрением.
Здесь наверху запахи были другие. Еще сильнее пахло солью и водорослями, почти как в пещере с сокровищами, и еще близкой опасностью. От груды одежд на большом плоском камне несло знакомым запахом человеческого пота, едва-едва благовониями, и ни на что не похожим лисьим ароматом.
- Мама-а! – запищала уменьшенная копия Несчастья.
Никакого движения, зато внизу сестренки подняли носы.
- Папа-а!
- Папочка-а! – подхватил хор снизу.
За камнями прекратилась возня. Затем один из тех, кто там прятался, приподнялся. Вцепившись ему в плечи, второй – вторая – притянула к себе, заставила опять лечь.

(вообще-то - Далара и Биш)

Сообщение отредактировал Bishop - 23-04-2009, 15:31

[Bishop >>>]

Дозорный лисенок понурился и лапой поскреб холодный камень. Зато нижние начали подпрыгивать белыми мячиками. Слаженность пришла не сразу, но вскоре над камнями размеренно взвивались в воздух четыре комка мягкой шерсти с хоровым писком:
- Па-па!
Спор за валунами возобновился, шептались в два голоса, одновременно решая, как добраться до одежды, и отзываться ли на отчаянный призыв вообще.
- Пааапааа! – заголосили нашедшие единение лисята.
С песка, теплого, темного, в разводах подсохших водорослей неторопливо воздвигнулся Мицуке.
- Уймитесь, - приказал он.
- Вода!
- Море!
- Опасно!
Наперебой заголосили зверята, начисто позабыв о слаженности. Дозорная вытянула лапу, указывая на ленивые невысокие волны, на которых играли солнечные зайчики.
- Хочу только одну дочь, - тоскливо пробормотал мавашимоно в поисках штанов. – Отвернулись все, разом!
Подглядывали только Рыжая и левый крайний лисенок.
Мицуке завязал пояс, кое-как запихал под него подол выцветшего косодэ.

(больше - Далара)

Сообщение отредактировал Bishop - 21-04-2009, 12:30

[higf >>>]

Бешенство плескалось внутри Ватанабе, захлестывая его, как прилив – прибрежные скалы. Судьба не послала беглецам нового корабля, и все же они опять ускользнули, как крысы. В проклятой норе оказался не один выход, и пока горстку оборванцев заметили, пока собрали людей, пока бросились в погоню – было поздно. Можно было лишь горько пожалеть, что весь его отряд переправился на остров с новым отливом, ибо не смогли отрезать пути отступления. И снова пришлось брести по полуобнажившемуся дну, показавшемуся из-под покрова соленой воды.
Каро начинал ненавидеть море. Он, как и большинство соотечественников, и раньше опасался пучины, окружавшей их землю, а сейчас она плескалось издевательски, напоминая об очередной неудаче. Он, Ватанабе, всегда упускал преследуемых на берегу, словно тем помогали живущие в воде духи. А может, на самом деле так?
Лучи на закате, окрасили небо в багрянец. На миг показалось, что облака – это изодранные, повисшие стяги, а из глубин моря поднялась алая муть, и синева приобрела кровавый отлив. Залив словно раз за разом вспоминал давний страшный день последней битвы клана Тайра. Хотел забыть – и не мог. Неужели четырех с лишним столетий мало, чтоб кровь окончательно растворилась в воде, а убитые обрели покой?!
Он был рад наступившей тьме, которая заставила прекратить погоню, но зато погасила зловещий отлив, только долго не мог уснуть. Беглецы тоже далеко не уйдут в темноте в такой местности, а если попробуют – что ж, не помешать, но зато, можно будет подобрать тела, если преследуемые переломают себе шеи. Оставалось надеяться, что дочь господина уцелеет среди этих безумцев.
Впрочем, сон долго не шел. В темноте силуэты его воинов казались призраками, а шепот, что приносил с моря ветер – голосами людей. Нелепая мысль – может быть, он и его люди тоже умерли, но не могут обрести покой, ибо не выполнили приказ? И теперь вечно обречены бесплотными телами преследовать похитителей и вечно терпеть неудачу?
Нет, прочь эти мысли... Хорошо Сабуро – этот, кажется, думает только о голове да награде. Лицо злое, каменное, сомнений, похоже, не знает... Да и лишних мыслей в его голову не забредает.

[Далара >>>]

Среди ночи отдых был прерван – желающие ломать шеи все же нашлись, и были замечены. Воины долго метались по скалам не то за беглецами, не то за призраками, которые двоились, скачками меняли положение, сливались с ночью, словно в неизвестном танце, изящества которого преследователям было не оценить.
То, что в действительности отделались синяками и царапинами, можно было бы счесть счастливым исходом, если б не очередная неудача.
Без толку помотавшись по склонам, снова улеглись спать. Усталость победила досаду и ожидание, а спать, где придется, в дороге было не привыкать.
Утренний свет оказался золотистым и спокойным, совсем не похожим на зловещий закат. Он озарил окрестности, прогоняя тени, лаская камни, пробираясь в расщелины...
Осмотрели окрестности, забравшись повыше – неподалеку виднелись монастырь и рыбацкая деревушка. Ватанабе решил начать с первого. Он держался еще молчаливее обычного, чтоб не показывать воинам сомнений и дурных предчувствий, ибо страхи предводителя передаются тем, кто следует за ним. Дорога, огибая скалы, привела отряд к не новым, но прочным воротам. Каро подъехал к ним и громко постучал.
Долгое время никто не отвечал, наконец, явился молодой прислужник, дрожа от утренней прохлады, открыл окошечко в воротах. Но прежде, чем он успел сказать хоть слово, раздался зычный бас настоятеля:
- Кто явился к нам?
В голосе гостя прозвучали нотки почтения, он даже склонил голову, словно монах мог видеть сквозь ворота:
- Мое имя Ватанабе, хоши. Я и мои спутники прибыли из Киото, чтоб исполнить волю господина, который горюет о потере своей единственной дочери. Мы долго искали ее, чтоб вернуть отцу, успокоив его сердце. Возможно, юная госпожа находится сейчас в вашем монастыре.

(присоединяюсь)

[higf >>>]

По ту сторону тяжелых ворот началось какое-то движение, послышались чьи-то негромкие голоса – кажется, там велся спор. Наконец, сняли засов и с трудом под натужный скрип раскрыли створки настолько, чтобы пропустить четырех человек. Вперед выступила О-Санго, как и положено столичной девушке, при каждом шаге элегантно откидывая в сторону полы длинного одеяния (несомненно богатого, но – всадники смущенно потупились – определенно мужского) и ставя ножки в гэта носками внутрь. В прическе осталась всего одна заколка, но девушку это не выводило из равновесия. Она остановилась перед людьми своего отца и гордо посмотрела на них свысока.
- Я перед вами. – И тут же словно окатила ледяной водой: - Но я не поеду с вами к отцу.
В голове Ватанабе забилась одна мысль: хорошо, что это не моя дочь, а то!.. Он не знал, что сделал бы с собственной, но, к счастью, она никогда не поступит так. Если бы каро мог испепелять взглядом, то если и привез бы что в Киото, то лишь горсть пепла - так он смотрел на «похищенную».
- Ты обязана ехать! – он смотрел прямо на девушку, неподвижный, как конная статуя, и голос был неестественно ровным. – И не можешь не выполнить волю главы семьи, таков закон.
Коренастый настоятель мягко отодвинул О-Санго в сторону. Концом посоха вдруг подцепил ногу каро и выдернул из стремени так, что воин рухнул из седла в дорожную пыль. Лицо монаха было сурово.
- Ты груб и невоспитан. Ты стучал в ворота монастыря оружием. Ты сидел на коне, разговаривая со священнослужителем.
Отряд вмиг ощетинился клинками, став похожим на огромного ежа. Хэйта натянул лук, но настоятель остался безмятежен. Ватанабе не дал приказа нападать, напротив! Еще лежа на боку, он вскинул свободную руку, останавливая воинов. Тетива медленно ослабла, клинки склонились к земле – неохотно, словно им, рожденным для войны, хотелось дела, а люди медлили почему-то.

(теперь нас минимум двое, а может, и больше)

[Далара >>>]

Каро медленно приподнялся на локте и тяжело вдохнул: похоже, удар вышиб из груди весь воздух. Пара секунд молчания и вдруг неожиданно быстрое движение, как у змеи. Но самурай не вскочил, не бросился на противника – он лишь встал на одно колено.
- Простите меня, хоши, - голос был глух и хрипловат. – Я нарушил правила вежливости и был наказан за это. Это правильно. И все же девушка должна вернуться к отцу. Это тоже правильно.
- Нет, не должна, - упрямо и почти капризно возразила О-Санго.
Она подошла вплотную к коленопреклоненному самураю и остановилась над ним, опустив голову.
- Ватанабе-дайгаро, дочь вашего господина больше не принадлежит породившей ее семье. Теперь я жена господина Кураи.
Остатки гнева враз погасли, оставляя в душе дымную муть. Нет, ничего странного, ведь девушки выходят замуж, это естественно... Но каро почему-то никак не ждал такого оборота событий. Вся погоня оборачивалась нелепым театральным представлением.
- Гос... Господин Кураи? – он сильно закусил губу, оглянулся на двоих неподвижных доселе мужчин и справился наконец с голосом и лицом, даже улыбнулся. – Я поздравляю вас, госпожа О-Санго и достойного господина Кураи, которого хочу увидеть и желаю, чтоб лепестки счастья усыпали ваш совместный путь. Должен ли я еще что-то передать вашему отцу?
- Мы пришлем ему подарки и навестим... – на мгновение потеряв царственную гордость, девушка оглянулась, получила бессловесное подтверждение и закончила фразу: - навестим его в Киото в ближайшие месяцы.
- Господин Ватанабе, - глубокий мужской голос был создан скорее для повелевания армиями, чем для беседы у ворот. – Кураи Асанаги, управитель Кокуры перед вами. Сообщите моему уважаемому тестю, что его дочь находится в надежных руках и будет обеспечена всем, что требуется благородной даме.
Старший каро наконец встал и, отвешивая неторопливый поклон, изучил мужа О-Санго с головы до ног. Что ж, судя по всему, знатного рода и приличный человек. Одежду можно сменить, но холеное лицо, горделивый взгляд и величественную осанку не подделаешь так просто. А ведь могло быть хуже, если б на его месте оказался один из голодранцев, с которыми она уехала. То, что один «голодранец» был главой клана, сейчас самурая не смущало.
- Тогда я прощаюсь, - произнес он. – Надо торопиться в обратный путь, чтобы как можно скорее порадовать господина. Наверное, он захочет навестить свою любимую дочь и благородного зятя.
Воины переглядывались. У одних преобладало на лицах негодование: они должны были догнать, схватить, наказать... и вот все пережитое оказалось почти напрасным. Другие радовались – погоня всех утомила, а теперь они могли с полным правом вернуться домой в Киото, не нарушив приказа.

(те же)