Sekigahara no haishou, Проигравшие на Секигахаре

[SonGoku >>>]

Он стоял, сложив перед собой руки с длинными острыми когтями палец к пальцу, и в глазах его не было ничего, понятного людям.
- Ему нужно, чтобы продолжались людские страдания, - произнес Тайкан так, словно наконец понял, что происходит. – И он будет помогать нам умножать их число, пока не найдется тот, кто повторит подвиг Хироари.
Впоследствии служки и монахи, и даже рыбаки из деревни и их жены (необычные события в Амида-джи никого не оставили равнодушными) долго спорили о том, кто же все-таки принес лук и стрелы. И сошлись на мнении, что это был Ясукичи. Все хвалили его предусмотрительность, и один настоятель не спрашивал, а в кого именно намеревался стрелять полуслепой старик-привратник. Но воспользоваться оружием тому не пришлось. Странный молодой человек повелительно протянул руку, никто не успел ничего сказать, как привратник отдал ему лук, а затем почтительно, в двух руках, как подарок, протянул и стрелу. Незнакомец шумно втянул носом воздух, одним сильным движением натянул цветную тесьму, собирая широкий рукав и обнажая руку по локоть, и зажал концы ленты в зубах.
- Так ли ты уверен в своих силах, маленький, но храбрый зверек? – прошелестел туман голосом Итсумадена.
Пестрый молодой человек закусил губу, он положил стрелу на тетиву, но взгляд уже уплыл в сторону от сочувственно улыбающегося демона.
Огромным крыльям было тесно в небольшом хондо, Итсумаден шевельнул ими – над головами невольных и добровольных участников драмы жалобно заскрипели потолочные балки.

(почти толпа)

[Далара >>>]

Тем временем снаружи

Самми ходил взад-вперед и вокруг Иэмона; шорох его одежд напоминал звук ливня. Вместо флейты в руке он держал стрелу. Он мог даже взять лук. И выстрелить мог.
- Но что толку, если я дух, а он в человеческом теле? – кипятился придворный. – Пройди моя стрела сквозь него, не заденет!
Масанари не обращал на него внимания, сидел почти спиной к обоим своим спутникам, чистил что-то остроконечное металлическое. Наконец, удовлетворившись остротой и блеском, буркнул себе под нос.
- Хэнге сбежал, лучника нет, лука тоже. О чем беспокоиться?
Иэмон, который сидел безучастно, неподвижно, будто хотел исчезнуть из этого мира навсегда, вдруг поднял голову.
- О том, что сейчас происходит в хондо, Ханзо. Идем.
И Масанари поднялся с места, хоть и неохотно и ворча. Самми нащупал за пазухой флейту, вынул ее, осмотрел с сомнением и так, держа ее в руке, словно меч, отправился следом за приятелями. Они шли клином – бива-хоши впереди, призраки по бокам от него позади.

***

Некоторые из тех, кто ожидал в засаде, действительно славились своей твердолобостью, но решили лишний раз не испытывать это качество, положившись на крепость ног. Они брызнули в разные стороны, как кузнечики из-под ноги, а камень, наведя страху, важно и грозно прогрохотал к подножию скал. Сабуро, прижавшись к скале, посмотрел вверх и заметил на фоне неба человеческую голову. Несложно было понять, что сами по себе камни падают не так уж часто, и проникнуться горячей благодарностью.
Лицо ашигару скривилось в улыбке, которая его не украшала.
- Сделаем вид, что мы испугались, - предложил он и показал на противоположный склон. Поднимемся туда, обойдем их с тыла, и пусть сами полетают вниз!
Он погрозил вверх кулаком, а затем они убрались, быстро скрывшись за скалой и там изменив направление.

- Получилось, - кивнул Онодэра Тодзаэмон и достал меч. – Сейчас прибегут.
Шинко поплевал на ладони.

(все те же)

[SonGoku >>>]

Чтобы обогнуть скалу, времени много не понадобилось. Впрочем, двое самураев вовсе не казались застигнутыми врасплох и тем более испуганными тройным превосходством противника. Сабуро поудобнее перехватил нагинату и... замер.
- Дайгаро-сама? Шинко? – на лице было написано безмерное удивление.
Как могло статься, что кто-то из воинов Акаихигэ здесь? А может, он тоже гонится за убийцей господина? Тогда их будет восемь!

Нога в растоптанной вараджи шаркнула по земле, расчищая площадку от мелких камешков. Старый воин обнажил клинок ровно на ладонь.
- Я, Онодэра Тодзаэмон, вассал сиятельного Акаихигэ из Киото, - громко произнес он. - А ныне ронин, клянусь своим именем и своим мечом, потому что у меня ничего более не осталось, что все люди...
Он закусил кончик тронутого сединой уса, оскалившись в злой усмешке.
- ...все, кто сейчас в этих стенах...
Острие клинка в его руках описало короткую дугу, указывая на монастырь.
- Все они находятся под моей защитой. Вы кто? Разбойники с большой дороги без чести и совести или монахи из Энрякуджи, что решили осадить монастырь?
Его спутник стоял рядом, похожий на суровые северные скалы, откуда был родом. Он без слов поддерживал все сказанное другом, старшим.
Молчание сгустилось в воздухе, осело на нагретых солнцем камнях, и взгляды пятерых воинов один за другим, словно их кто-то притягивал, скрещивались на Сабуро. И тот, проглотив, наконец, холодный комок разочарования в горле, заговорил.
- Но как... Почему, дайгаро-сама? Нам нужен тот, кто убил нашего господина! Тот, кто виноват, что у нас ничего не осталось, – голос креп, становился увереннее и злее. – Тот, за кем мы гнались так долго! И вы – на его стороне? Может, это наваждение злых духов?!
Взгляды его спутников налились густым недоумением. О каком убийстве он говорит, ведь похитили дочь господина? Что связывает этих двоих? Но ашигару, ошеломленный встречей, не замечал ничего, утратив свои обычные хитрость и осторожность.
- И поэтому ты ждал в засаде, чтобы напасть из-за угла?! – рявкнул Онодэра, голос его набрал силу. – Вместо того чтобы вызвать на поединок обидчика? Вместо того чтобы принести его голову на могилу нашего господина и сказать, что смыл позор кровью в честном бою? Щенок возомнил, что отрастил клыки волка... Каким именем ты назвался своему новому господину, Сабуро?

(те же все, ун)

[higf >>>]

Слова жалили больно, словно острое лезвие порхало в воздухе перед ашигару, оставляя кровавые отметины на теле. Он отступил назад.
Его спутники были удивлены, Хэйта даже раскрыл рот, словно хотел спросить что-то, но не решился – это было словно вмешательство в поединок.
- Я... Я хотел боя! Но они все время убегали! Он не принял бы моего вызова! Я был верен памяти Акаихигэ-доно!
Рот и глаза Хэйты округлились, остальные воины из Киото недалеко отстали от него.
- А кому ты верен теперь? Нашему покойному Акаихигэ-доно? – голос самурая из Мориоки звучал язвительно, может быть, благодаря странному произношению. – Или своему новому господину? Или им, – Шинко указал на ошеломленный молодняк. – Их ты привел сюда ради собственных целей, ничего им не рассказал. Так где лежит твоя верность?
Сабуро оглянулся, как затравленный зверь, и оскалился. Желтые зубы походили сейчас на клыки. Терять ему было нечего.
- А вы? – руку сжала древко нагинаты сильнее. – Кому верны вы? Отказались от всего?
Онодэра Тодзаэмон посмотрел на тощего, как палка, похожего на голодную мартышку северянина. Затем – на толкущихся комарами над лужей в летний вечер молодых воинов чужого клана. Взгляд его был тяжелым.
- Щенок тявкнул, - медленно обронил дайгаро дома Тайра. – Укоротим ему хвост.
Самурай из Мориоки кивнул с безрадостной усмешкой и вынул из ножен меч. Глаза его блестели азартом и неприязнью.
Ашигару шагнул вперед, обвел взглядом своих бывших товарищей и не нашел поддержки – лишь вопрос или обвинение в предательстве. И здесь не скрыться. Броситься на глазах у всех в росшие неподалеку кусты было невозможно. Даже если добежит.
Глаза его сделались безумны.
- Хотите драки? – почти взвизгнул Сабуро. – Я буду драться!
Блеск меча Шинко привлек его, как фонарь – ночную бабочку. Юноша угрожающе шагнул к противнику, выставив нагинату перед собой.

(и вновь они)

[SonGoku >>>]

Верхушку скалы, каменным часовым поднимающейся над дорогой в том месте, где та упиралась в ворота небольшого монастыря, как будто срезало широким гигантским лезвием еще в те времена, когда боги ходили по земле. Наверное, кому-то из них пришло в голову, что неширокая площадка здесь может когда-нибудь пригодиться. С годами (а также веками) ровный край пообтерся, осыпался, а пространство на вершине стало еще меньше из-за кудрявых невысоких кустов. С трех сторон скала обрывалась почти вертикальными склонами, с четвертой была относительно пологой, чтобы сюда можно было вскарабкаться без помех.
Предполагали ли боги, что это небольшое гранитное сооружение послужит людям для боя, нужно спрашивать у богов.
Клановая столичная мелюзга столпилась у тропинки, ведущей вниз, центр занимали Шинко и ашигару с нагинатой. К неприязни на лице самурая из Мориоки добавилось презрение. Так смотрят на мечущееся насекомое, которое легко раздавить, надо только не дать укусить себя – чесаться ведь будет потом. Онодэра Тодзаэмон уселся на выпирающий у самого края площадки валун, положил меч на колени и принялся набивать табаком небольшую трубку, время от времени с поглядывая на противника с надеждой: не осмелеет ли кто-нибудь из них?
- Драки? – повторил он, обкатывая только что услышанное слово. – Нет, ну что ты...
Самый краешек его губ пополз вверх в усмешке. Мальчишки в ярких, но помятых и поистрепавшихся одеждах, невольно попятились. Тот, который стоял самым последним (или самым первым на тропе очень быстрого отступления), поскользнулся; из-под ноги его посыпались мелкие сухие камешки и песок.
- Дерутся мальчишки из-за украденных в чужом саду слив, - продолжал Онодэра, извлекая из коробочки кусочек трута и раскуривая трубку. – Собаки опять же грызутся из-за костей...
Первую струйку голубоватого дыма унес соленый морской ветер.
Шинко сделал два мягких коротких шага вперед. Он не сводил глаз с лица Сабуро. Пристальный молчаливый взгляд нервировал не хуже слов.
- Нищие во время голода устраивают драку над куском зачерствелой лепешки, - продолжал рассуждать дайгоро. – Ну а вы?

(состав не изменился)

[Далара >>>]

Онодэра посмотрел мимо Шинко и Сабуро на сбившихся в одну кучу юных «мстителей».
- Тоже так возжаждали драки, что оставили собственный клан и пошли за самозванцем?
На лицах бывших участников, а ныне – зрителей была написана растерянность. Драться с товарищем? Так неизвестно, кто эти люди, да и всем на одного... Драться за Сабуро? Так вроде как он их обманул... К тому же неизвестный им самурай выглядел слишком спокойным и уверенным.
А вот ашигару сомнения уже не отягощали. Время слов для него прошло. Большой шаг вперед, короткий взмах – и нагината рассекла воздух лезвием. Казалось, она летит мимо, но в последний момент послушное древко ловко скользнуло в ладонях, и прянуло в грудь самурая из Мориоки стремительно, как змея. Но не достигло цели, потому что та уже сместилась в сторону и вперед. Враг очутился в опасной близости. Звонкий хлесткий удар, и вместо лезвия у нагинаты остался лишь бесполезный обрубок.
Юноша прорычал ругательство, замер, словно хотел бессильно уронить получившуюся дубинку наземь, и, когда показалось, что он сдался – резко взмахнул ей, метя в голову Шинко. Внезапно пальцы разжались, палка улетела вбок, откатившись к кустам – враз ослабевшие пальцы не смогли удержать ее. Громкий хрип сорвался с губ ашигару, он посмотрел вниз и с изумлением увидел торчавший из своей груди клинок – словно коготь гигантской птицы, впившейся сзади. Замер, будто бы неверие в случившееся останавливало, отменяло смертельный удар.

(все те же)

[higf >>>]

А затем Хэйта выдернул меч, с лезвия упали алые капли. Тут же Сабуро рухнул наземь. Тяжело, грузно, неловко раскинул руки. Пальцы заскребли по камню с такой силой, что казалось, еще чуть-чуть – и оставят на нем борозды. Кровавая пена появилась на губах. С лица исчезало недоумение, пропадали остатки страха, угасла безрассудная ярость в глазах. Лишь одно чувство осталось, то, что вело его уже третий год – тяжелая, как камень и всепоглощающая, как пожар, ненависть. Он так и не сказал ничего. На миг его юным спутникам показалось – не потому, что не мог говорить, а просто все за него сказала застывшая на лице посмертная маска.
Застывшая навсегда.
- Мы были глупцами, - Хэйта, вытирая меч о траву, не смотрел на Шинко и Онодэру. – И поверили предателю.
Лицо самурая из Мориоки сделалось жестким. На мгновение показалось – сейчас он обрушит гнев на того, кто убил уже почти разоруженного человека ударом в спину. Но вместо этого Шинко отступил и вложил меч в ножны. Улыбнулся, разом сделавшись похожим на северную макаку. Онодэре не нужны были слова, чтобы понять его простую мысль: «Слава богам, не пришлось марать руки убийством бывшего сослуживца».
Наткнувшись на этот взгляд, Хэйта отступил. Растерянно посмотрел на Сабуро, снова на улыбающегося Шинко, на Тодзаэмона, который продолжал курить трубку...
- Мы должны уйти, - глухо сказал он.
- Еще можем нагнать своих, - добавил кто-то виновато.
Вернув клинок в ножны, Хэйта помотал головой.
- Ватанабе-сама снимет нам головы.
- Лучше пусть он, чем кто-то другой, - упрямо возразил тот же голос. И добавил: - Но мы должны забрать и похоронить Сабуро...
На этот раз никто из его товарищей не возразил.

(изменений в составе участников совместки все еще не обнаружено)

[SonGoku >>>]

В храме

Он все же выпрямился, но так, словно держал на плечах мельничные жернова. Вместо звонкого щелчка, тетива жалко тренькнула. Итсумаден заслонился крылом, и стрела, скользнув по отливающим металлом перьям, ушла в сторону, не набрав достаточно силы и скорости, чтобы пробить преграду.
- Ничего не получится! - мальчишка оглянулся к входу; день был солнечный и наполненный весенними ароматами, но человек, который стоял на пороге, принес с собой немного зимы. - Моя магия на него не подействует! Ну почему я такой бесполезный?
Он швырнул лук под ноги музыканту. Иэмон прислонил биву к стене и опустился на колено, шаря по полу. Повторяя движение его рук, взгляд крылатого демона скользил по лицам собравшихся. По сацумцу, который прятал растерянность за бравадой, по разрываемому изнутри своими и чужими стремлениями монаху в растерзанном парадном кьютае, по надменному щеголю-управителю Кокуры... И остановился на барышне.
- Трое мужчин и всего одна женщина, вот как? - демон приподнял брови. - Увенчать себя славой, сравняться с великими и оставить имя потомкам, разве это не цель ваших жизней?
О-Санго отвернулась бы, если бы смогла шевельнуться. Глаза демона походили на два озера жидкого пламени, но смотрел Итсумаден с состраданием, почти жалостью. Барышня улыбнулась ему и шагнула в молочную пену тумана над кипящей темной водой.
Причины броситься ей на помощь были у троих мужчин, но ринулся вперед только один. Напускная холодность слетела с Кураи, будто ее смел ураган. Короткий яростный рык, обращенный к Итсумадену, эхом отразился от стен. Управитель Кокуры ушел под воду шумно, как рухнувший со скалы в море валун. Туман свился кольцами.
Тайкан вдруг осел на пол и взглядом остекленевших глаз уставился в точку, где исчезли О-Санго с ребенком.

(те же, ага)

[higf >>>]

Оторопевший Тенкьё протянул руку к водоему, который сейчас казался холодным пламенем, но опоздал с действиями. Он шагнул вперед, к границе, за которой скрылись Кураи и девушка – и остановился.
- Что с ними? - голос надломился, как сухая ветка.
Разгладился туман, вновь растекся непроницаемым покрывалом.
Мальчишка, который, разволновавшись, отрастил треугольные пушистые уши, а штаны сзади шевелились в такт нервным подергиванием хвоста, растерянно посмотрел на остальных.
Прошла вечность, прежде чем вынырнул растерявший свой лоск Кураи в охапку с перепуганной девушкой и примолкшим ребенком. Удивительно, но он улыбался. Или то был оскал?
- Стреляй, что стоишь? – рявкнул управитель Кокуры на слепого бива-хоши.

У звуков не было цвета - цвета бесполезны для того, кто не способен их видеть. Зато они обладали плотностью, как предметы, их можно было точно так же потрогать, только для этого не требовались пальцы. А еще они различались по запахам.
Иэмон закрыл глаза. В этом не было смысла, но звуки вдруг обрели дополнительное измерение. Тетива натянулась туго, гораздо туже, чем струны на биве.
Кто-то рядом распространял вокруг себя терпкий аромат мокрой собачьей шерсти и мускуса, кто-то смердел немытым телом. Пахло сыростью и дождем, а посреди влажного липкого холодного мрака бушевал пожар, высокое, раза в два выше человеческого роста, пламя сложенного из сухих бревен погребального костра.
И туда, в самый центр пламени он выпустил стрелу.

(вновь они)

[Далара >>>]

Только Самми не обратил все свое внимание безраздельно к пруду и чудовищному существу, которое парило над ним. Жуткая смесь человека, дракона и птицы не занимала его так, как прочих. За шестьсот лет, что он пребывал неприкаянным духом, он видел многое. И Итсумадена, и его «старшего брата» Нуэ тоже. Не было в них для него ничего слишком удивительного или волнующего. Но музыкант помнил, что случилось в прошлое появление их нынешнего гостя и, в особенности, что было потом. И беспокойство за Иэмона росло с каждым ударом сердца, заставляло не сводить глаз с лица, безмятежного, как у монаха во время медитации, и одновременно собранного, как у воина перед действием. С таким видом слепой бива-хоши играл только самые сложные мелодии.
Сейчас все происходило так же, как раньше, и все же чего-то не хватало. Флейтист тщился вспомнить, теребил планки веера. Здесь не дворец – неважно. Людей не так уж много – важно, но не критично. Что-то еще, простое и наряду с тем сложное, ускользало от внимания. Самми сжал зубы, чуть не сломал флейту в попытке восстановить все детали.
И вспомнил в тот самый миг, когда из воздуха рядом с Иэмоном выступила худощавая сгорбленная фигура. Колыхнулись мешковатые, цвета земли, одежды. Ветер взялся играть не забранными в прическу полуседыми прядями. Колдун, склонив голову на бок, одарил умершего века назад придворного змеиной усмешкой, от которой похолодело внутри даже у призрака, и перед самым выстрелом насадил на стрелу маленькую бумажку.

(те же)

[SonGoku >>>]

Самми вгляделся в затейливые символы, готовый остановить Иэмона. И чуть не прослезился от облегчения. Он узнал заклинание – оно врезалось в память огненной печатью еще в прошлый раз.
Резкий хлопок тетивы заглушил шепот, обращенный к демону:
- Спи спокойно.
Стены дрогнули, когда демон обрушился на прогнувшиеся под его тяжестью доски; чешуйчатый хвост, словно хлыст в руках великана, стегал по колоннам, оставлял на полу длинные глубокие выбоины, разметал призрачных воинов, будто алые осенние листья. Люди, пригибаясь и цепляясь друг за друга, напрасно искали укрытия в пустой комнате. Хвост змеей обвился вокруг зазевавшегося сацумца и смел его в воду.
Когда все затихло, обгоревшие, в корке почерневшей коже (из трещинок сочилась желтоватая прозрачная жидкость) пальцы разжались, выпустив небольшой мешочек из плотной узорчатой ткани, некогда дорогой и красивой, а теперь испачканной в крови и копоти.
- Ньё-сама... - невесомый едва слышный шепот был похож на вздох ветра.
Все, даже промокшая насквозь, дрожащая от испуга и возбуждения барышня, которая по-прежнему крепко прижимала к груди возмущенного нежданным купанием младенца, посмотрели на женщину под покрывалом. Все ждали, что она скажет, но она лишь беззвучно выдохнула и опустилась на колени рядом с распростертым телом своего необычного спутника, словно капля за каплей лишалась сил, медленно и неотвратимо. Туман играл с ее очертаниями забавные шутки.
- Она не человек, - ошарашенно проговорил тануки. - Она тоже нашего племени.

(ун, хотя одни и хуже других)

[Далара >>>]

Тенкьё, завороженный тем, что разворачивалось перед глазами, внезапно очутился в пруду. Он и осознать-то толком это не успел, как навалилась боль от удара левой рукой о воду; обожгла изнутри и постепенно начала отступать, но перед глазами мерцали цветные пятна, мешая увидеть, где край пруда. Юноша открыл рот, пытаясь что-то сказать, и в легкие хлынула вода. Хвост все еще не отпускал ног, и сацумцу грозило войти в легенды как человеку, который ухитрился рядом с огненным демоном не сгореть, а утонуть. Он отчаянно бил рукой по воде, пытаясь прийти в себя и за что-нибудь уцепиться.
Управитель Кокуры схватил его за шиворот, выдернул из воды. И забыл об услуге, как только Тенкьё выкарабкался на доски.
Монах, чей кьютай, куда более богатый, чем видели в жизни местные, превратился теперь почти в лохмотья, встал и невидяще оглядел всех. Умершего человека, чье тело перестало быть прибежищем демона, несмотря на запутавшееся в складках одежды ожерелье. Безмолвную женщину под покрывалом. Мокрого с головы до пят юношу. Кураи, который нежно обнял свою нареченную жену, хоть и с чужим младенцем на руках. Мазнул безразличным взглядом по молодому женскому личику и самому младенцу, словно не он, Тайкан, всего минуты назад обмер, когда показалось, что ребенок погиб. Следующим – столь же не увиденным – был смущенный, в смятенных чувствах молодой человек, щиколотки которого обвил вытянутый из-под хакама пушистый хвост. Потом – слепо прислушивающийся бива-хоши с опущенным луком и две зыбкие тени по сторонам от него. Лысый сгорбленный настоятель и оглушенный прислужник рядом с ним.
Туман, раздробленный на капли, собирался вновь.
- Оставьте их мне, - глухо сказал не совсем монах. – И уходите.

(те же)

[SonGoku >>>]

Когда все ушли, Тайкан пробормотал:
- Ну спасибо тебе, удружил.
- А кто, по-твоему, должен заниматься всем этим? – пришел не слишком дружелюбный ответ; так и не стало ясно, звучит ли голос действительно или он только воображаем. Спросить было некого.
- С чего ты решил, что я?
Лодыжки окоченели от холода, и шаги получались короткими, неуклюжими. Ноги путались в длинных полах. Красные колонны покрылись изморозью, словно их облили водой в очень холодную зиму.
- Ты монах.
- В лучшем случае, послушник.
- Чему тебя только учили в храме...
- А тебя?
- Будь повежливей, деревенщина! - не выдержала призрачная сторона этого странного диалога.
Реальная его сторона, та, что искренне считала себя изначальным владельцем этого набора мяса, костей и прочего, мысленно заткнула уши и постаралась отвлечься от задевшего за живое комментария. Деревенщина... Кто еще здесь деревенщина...
- На себя посмотри, захватчик чужих тел.
Молчание.
Алый туман достиг колен и все прибывал, идти в нем становилось все труднее. Казалось, ноги вязнут, и внизу уже не деревянный настил, а зыбкая трясина.
- Ты-то знаешь, что делать, или за просто так решил угробить нас обоих? – поинтересовался Тайкан, вспомнивший, что он Такамори.
- Невежа... – вздохнул бесплотный голос. – Пусти, я все сделаю как надо!
- Нет уж, рассказывай, что помнишь.

(спецпомощь по выкладке хода)

[Далара >>>]

Холодный пот, что прошибает, если представить, что тело твое больше никогда не будет принадлежать тебе, подобен удару плетки. Ранит и отрезвляет.
- Сам читай, - обиделся «захватчик».
Йошицунэ умер в молодости – вспомнил Тайкан. И вряд ли повзрослел за четыреста с небольшим лет. Нужно учитывать, насколько он молод.
А сам-то, старик, что ли?!
Перед внутренним взором возникли вдруг столбцы символов. Старинная скоропись читалась с трудом, и недо-монах прищурился, разбирая призрачные знаки. Странно, он никогда не видел этого текста, но сейчас будто вспоминал давно забытые, но выученные когда-то наизусть слова.
- «Если думаете, что все пройдет легко, то лучше побыстрее убирайтесь прочь», - процитировал он вслух. – Мне нравится эта фраза.
- Ну и беги, - фыркнул Йошицунэ.
Молчание. Туман поднимался все выше. В нем мелькали тени. Казалось, вот-вот кто-то из войска Тайра поднимется на ноги, обретет плоть и кровь.
- Выступать против превосходящих сил противника, не имея заготовленной уловки, глупо, - с вызовом обреченного сказал Такамори.
- Тогда придумай ее, - парировал Йошицунэ.
Недо-монах огляделся в поисках хоть какой-нибудь подсказки. Взгляд наткнулся на слепца. Оказывается, тот не послушал приказа... если это был приказ, а не просьба. Чем бы ни было, он остался стоять и, склонив голову набок, прислушивался к шорохам, бормотанию, еще не явным угрозам, наполнявшим небольшой зал. Затем протянул руку:
- Покажи мне, где край бассейна.

(и в действие вступает Сон)

[SonGoku >>>]

Тайкан подошел к нему, уже почти взял протянутую ладонь...
- Ты что делаешь?
Перед глазами, словно написанное на бумаге, возникло предостережение из второй части свитка: «Ни от кого не принимайте помощь, не доверяйте словам ни людей, ни призраков».
Монах нехотя отступил, опустил руку.
- Твоя стрела повергла Истумадена, теперь уходи отсюда.
Он бы предпочел иметь хоть одного помощника кроме бесплотного голоса откуда-то изнутри себя. Призраки, обретая плоть, протестующее взвыли, Слепой музыкант с улыбкой покачал головой.
- Я не брошу свой клан, - сказал он. – Не раньше, чем тот, кто виновен в их гибели, понесет наказание.
Молодой священнослужитель повернулся к нему спиной.
- Слышишь? Это он о тебе.
Молчание.
- Сделаешь вид, что тебя нет?
- Очерти место действия, - холодно посоветовал Йошицунэ.
Прямоугольный кусок у стены показался самым подходящим. Неизвестно почему. Тайкан поискал, чем бы нарисовать границу.
- У меня нет даже угля.
- А кровь тебе на что?
Действительно... Укусить палец достаточно глубоко не получилось, и Такамори вынул меч, провел пальцем по острию. Пришлось постараться, чтобы тонкая полоска не оказалась прерывистой.
- Вдоль стены тоже, - обронил невидимый советчик.

(ун-ун, вдвоем)

[Далара >>>]

Уловки для победы над Тайра все еще не было. Их так много, Тайкан... Такамори один. Их лица одно за другим становились настоящими, как будто оживали древние легенды. Как будто сражение при Данноура произошло только что, и он лично принимал в нем участие. Видел погибших. Был на чьей-то стороне...
- Да не было меня там! – не удалось удержать возглас. - Все это давно прошло! Понимаете вы или нет?!
- Но ты был здесь, - мягко возразил слепой.
Он сидел на самом краю, так что туманные жгуты, которые поднимались от взбаламученной зеленой воды, прикасались, словно заботливые руки, к его одежде. Призрачные белесые пальцы гладили украдкой колени музыканта, прижимаясь к ним в надежде на ответную ласку. Голос у бивы оказался на удивление глубокий и мощный, без легкого дребезжания; звук был такой, словно волны ударили в щиты, укрепленные вдоль бортов корабля для защиты от вражеских стрел.
- И был в Ичи-но тани, разве не помнишь?
Тайкан обернулся к нему, сделал нетвердый шаг вперед, как будто ноги вязли в трясине, и ему приходилось выдирать их. Оперся на колонну, тряхнул головой.
- Кто ты? Откуда? У тебя... – он долго подбирал слово, - диковинная бива. Мне не встречались такие... – и понял, что почти соврал, что видел такую однажды. Или даже не раз...
- Часть войск оставить на берегу, остальных посадить на лодки, - командовал голос, далекий и гулкий, как эхо в пещере. Знакомый голос, почти собственный. - Не опускать флаги!
- Такое яростное сражение... – едва слышно пробормотал Тайкан.

(мы продолжаем!)

[SonGoku >>>]

- Ты прав, - улыбнулся слепой. – Тускло светила луна, помнишь?
На потемневшем от времени дереве инкрустированная перламутровая луна, которая проглядывала сквозь зелень листвы, казалась ярче той, о которой давным-давно забыли все участники прежних событий.
- Ты спустился с крутого обрыва, - продолжал музыкант. – Мы не ждали тебя, потому что не думали, что кому-то под силу одолеть тот склон.
- Я взял с собой немного избранных воинов, остальные шли снизу, там, где их ждали. Под командованием Дои Санэхира. Но я был готов действовать неожиданно и безрассудно, и со мной был...
Чужая улыбка на собственном лице показалась наложенной принудительно маской. Ощущение собственного тела медленно уплывало в туман.
- Со мной был Бэнкей.
Перед глазами стояло его лицо, сначала противника, затем преданного друга... но к знакомым чертам и могучей фигуре приложилось и не хотело отпускать еще одно имя: Мицуке. Была во всем этом неправильность. Такамори хмурился и кусал губы.
- Неподготовленный гарнизон замка оказался легкой добычей.
Горделивый, слегка насмешливый голос пользовался его легкими, его связками, но был чужим. Или все-таки своим? Ведь это он звался когда-то Минамото-но Йошицунэ, участвовал в войне Гэмпей... Такамори – лишь случайно кем-то данное новое имя. Никогда не было такого человека.
- Была Азака! – он и не думал, что способен на такой пронзительный вопль. – Она была в моей – моей! – жизни. И Амэ. И ребенок тоже!
На ладонях остались полумесяцы кровоточащих ранок.


(ун-ун!)

[higf >>>]

Мир замер в тишине.
Здесь, у земли, воздух был неподвижен, не тревожил голые темные ветви, еще только собиравшиеся развернуть зеленые веера листочков. Ветер стремглав умчался в вышину, и там играл с облаками – гнал их от одного края горизонта к другому, отрывал и трепал мягкие клочья. Казалось, бело-серо-сизые бесформенные существа, неуклюже переваливаясь и теряя обрывки одеяний, спешат куда-то по видимой только им дороге.
Дорога... Та, что пройдена.
Когда был сделан первый шаг? В день, когда юноша покинул дом, чтоб поднять меч за дело, которое считал правым? Или прежде – когда маленький Тенкьё с горящими глазами впитывал рассказы матери о героях былых времен?
С раннего детства он по штриху, по поступку, по черточке собирал свой идеал. Образ мужчины – каким следует быть или хотя бы стремиться к этому. Такой человек никогда не нарушит данного слова, не отступит от правил, которым должен следовать воин, не убоится смерти – достойного завершения жизненного пути. Не устрашится чудовищ и всегда выйдет победителем, будь перед ним другой человек или хоть сам Ямато но Орочи. Такой человек может быть преданным другими, но никогда – предателем. На этом несуществующем герое всегда были красивые одежды – вот как на Кураи обычно... а еще он часто находил древние сокровища.
В последнем виноваты были скорее рассказы отца. Закусив до крови губу, сацумец признал: как бы ни хотелось считать, что он не имеет отношения к чужеземцам, это не так. Не только кровь отца-португальца течет в его жилах, но и на портрет образца для подражания внесли мазки легенды о рыцарях далекой Европы.
Да, первым шагом было создание идеала, а побег оказался лишь продолжением пути. Он не хотел быть наньбаном и потому истово, яростно отвергал чужое, вторгшееся на острова извне. Да, он Тачибана лишь по матери и не мог официально носить эту фамилию, и все же в глубине души лелеял образ – вот совершивший великий подвиги Тенкьё приходит в дом предков, и его принимают с почетом...
Потом была Секигахара, сломавшая такой простой и ясный путь. Может быть, не столько она, сколько Мицуке – непостижимый и странный. Одетый, как оборванец, не водивший за собой армий, не говоривший красивых слов, часто хмурый, да еще и сражавшийся на стороне врага.
Что дальше от идеала?!
И что ближе?
Великий воин с легендарным мечом, с достоинством носивший древние доспехи сегунов. Достигающий цели в пути и не задумывающийся, когда нужно было закрыть других собственным телом. Добившийся любви и верности женщины-хенгэ и увлекающий за собой даже врагов.
Он полностью перевернул представления Тенкьё – и идеальный воин поблек. Такой четкий на расстоянии, в детстве, этот образ вблизи был холоден и нем, не давал никаких ответов, как поступить здесь и сейчас. Как в жизни, а не в сказке различить, что нужно сделать? Что стоит защищать, пока смерть не окутает тебя черной пеленой, а куда соваться с катаной – только мешать..?
Его новый господин заставил думать. Искать. Если ошибся, и жизнь ударом в лицо сшибла на колени – подниматься и искать снова. Понимать, что не всегда есть безупречное решение.
Дорога... Та, что впереди.
Конечно, можно вернуться домой и даже уехать на загадочную отцовскую родину, оставив позади кровь и потери. Стать почтенным человеком. Но тогда придется забыть навсегда о пути воина. И чудеса родной земли поблекнут в памяти, а новые он в лучшем случае увидит лишь фиолетовыми строками в отчетах.
Он – житель островов. Человек этой страны.
Улыбнуться, мотнуть головой – резче, чем следовало, чтоб забыть о тихой нотке сожаления.
Всегда в душе он останется Тачибана. Но его права на это имя пустой звук, а теперь, когда юноша носил его самовольно – даже меньше. Потому Тенкьё не пойдет в клан. Хорошо, если просто выгонят...
Щемит сердце, словно кто-то сжимает его холодной рукой. Вздох.
Что ж, двумя путями меньше – пусть.
Теперь все равно его верность, его жизнь и его меч принадлежат Мицуке. Пусть тот исчез, не оставив следа, ушел в неведомое. Его можно найти, рано или поздно. И Тенкьё будет искать на дорогах.
Разве мало их для ронина, чье пропитание в верности руки да остроте клинка? Он пойдет под меняющим цвета небом – серым, голубым, черным... Одежда будет то покрываться пылью, то промокать от дождя. За каждым поворотом можно встретить друга или врага, человека или йокая, страшное или прекрасное чудо.
Главное – не сдохнуть от голода, пока рука не срастется, а там...
Дороги ждут.

[Bishop >>>]

ЭПИЛОГ

Огромная базальтовая чаша – из нее, должно быть, пили боги, еще не спустившись на землю, - поднялась из моря в незапамятные времена. Потом она обросла скалами и мелкими островами, покрылась лесами и плодородной землей и приняла людей, которые назвали ее островом Пурпурной кокирико. Непонятно, почему они выбрали это имя. Может быть, изгиб острова им напомнил о бамбуковой пластине-трещотке, под звуки которой они танцевали на деревенских праздниках? Теперь – отгороженные от мира почти отвесными склонами – здесь тихо дремали небольшие деревни, чей покой охраняли горы Нака, Эбоши, Така, Неко и Кишима. Кто-то скажет: не столько охраняли, сколько напоминали, что некогда тут кипело пламя. И будет прав. Остров можно назвать как угодно, но эту местность жители продолжали звать Хи-но куни*.
Путешествие было больше похоже на прогулку - здесь, среди тропинок, ажурных бамбуковых сетей и холодных ладоней папоротника путники то и дело выбирали кружной путь, чтобы пройти по камням через неширокий ручей или заглянуть под своды шалаша из переплетенных веток. Рыжая не могла вспомнить, когда в последний раз можно было так идти, не беспокоясь ни о голоде, ни о бредущей по следам погоне. Сейчас от врагов отделяло почти бесконечное пространство из моря и леса, а листья, хвоя и стебли вокруг беззаботно шелестели, разбрасывая шафрановые солнечные зайчики. Иногда шорохи заставляли кицунэ вздрагивать, а то и бросаться в заросли, надеясь ухватить полевку. Один раз - смешно кувыркнулась со склона, пытаясь угнаться за зайцем, но длинноухий знал эти места много лучше, и ускользнул играючи.
Они прошли мимо небольшого болота, рядом с которым огромным черным горбом, почти утонув в изумрудном влажном мху, стоял старый колокол. Мицуке хотел ударить по нему ладонью – но лишь погладил нагретый солнцем бронзовый бок. Выложенная плоскими камнями тропа увела их опять в лес, но перед тем, как забраться в самую чащу, они улеглись на поляне в высокую траву – отдохнуть.
Мицуке приподнялся на локте, озираясь, вновь пристроился рядом с Дайдай и опять приподнялся. Его почти сразу же ткнули в бок - то ли мешал дремать на солнышке, то ли просто из озорства.
- Кто-то подглядывает... – пробормотал долговязый роши.
Но – раз никто не нападал – все-таки успокоился, закрыл глаза, сунув под голову сверток, который до этого нес за спиной. Из глубокого дупла в толстом дереве на них смотрела вырезанная из дерева лиса с повязанным на шее красным платочком.

(Кысь soshite)

[SonGoku >>>]

(замещая сгинувшую в песчаной буре Кысю, но в надежде, что она все же явится и сама выложет свой отыгрыш)

- Это не за нами, - Рыжая ответила деревянному изображению долгим взглядом. - Кому-то щекотно, а деревья просто не могут не видеть.
Кицунэ тряхнула головой, пытаясь понять смысл собственных слов, и озадаченно хихикнула, не сумев. Не хотелось двигаться с места, не хотелось ничего говорить. Если просто лежать, загородившись от мира, он исчезнет со всеми своими заботами или нет? Солнце зависло над далекой темной стеной, некогда краем гигантского кратера, из леса прочился первый жгутик тумана.
- Пойдем?
- Еще не холодно, - Рыжая устроилась на более мягкой "подушке" и теперь смотрела из-под довольно прищуренных век.
Перекатиться на бок удалось не сразу, зато, когда получилось, Мицуке подмял кицуне под себя, не давая вырваться, прижал ей руки к земле.
- Кусать не вздумаешь?
- А будет повод? - невинно поинтересовалась Рыжая.
- Может быть, - он наклонился к ее лицу.
Вблизи ее глаза были того же цвета, что и мох на болоте - изумрудные и очень яркие. А клыки щелкали совсем по-лисьи. Кицунэ приподнялась и коснулась чужой, теплой и колючей щеки своей - холодной и гладкой. Зажмурилась - от мысли, что так может быть очень долго, больше, чем день или два, кружило голову. Подумав, все-таки осторожно куснула соленый от дневного пота подбородок мужчины. Мицуке рассмеялся.
- Никогда не сдаешься?
Рыжая довольно мотнула головой. Ее поцеловали – для начала на пробу, чтобы узнать, как отнесется. Кицунэ сделала задумчивое лицо... потом резко толкнула мужчину в плечо, и только когда затылок Мицуке коснулся травы - поцеловала в ответ. Рассмеялась - тихо и счастливо.
Лиса в красном платочке, что пряталась в дупле большого камфорного дерева, усмехнулась, глядя, как резвятся на поляне молодые щенки. Весной ни для кого нет ни правил, ни ограничений.