Властитель Норвегии. Клятва Конунга, Сага о Северных Землях - 3

Эйнар Губитель Заговоренных и Сигрун Дева Битвы.
Гиллисберг.


Спокойно дни в Вингульмерке проходили. Устроились войны во владениях Эйнара славно и не чинили они ярлу славному никаких беспокойств. Слуги Божьи не жаловались, вершили свои дела, службы служили да людей в веру свою обращали. Некоторые из них в глубь Эйнаровых владений уехали, церкви новые строить, Иисусу верно служить.
Утро это спокойным выдалось. Гуляла по саду Сигрун, срок её всё увеличивался, приближалось время разрешения от бремени. Всем сердцем желала Дева Битвы поскорее матерью стать, мужу своему наследника, али наследницу подарить, сама же в тайне о двойне мечтала, уж слишком долго женщине счастья материнского ждать пришлось. Говорили ей женщины знающие, что добрый сын родиться у неё должен и радовалась вестям этим Сигрун.
К Эйнару же гонец в это утро прискакал, не гонец даже, а бонд, с границы владений посланный.
- Неспокойно у твоего соседа, Асмунда Кровавого. Войско, он, говорят, собирает.
- Хороши вести, да грош им цена, коли брехня это собачья.
- Не обижай меня, славный ярл, словами жестокими. Славишься ты в Вингульмерке мудростью, да никак она тебе изменила. Слова мои – не пустой звон, я за них головой ручаюсь.
- Ну, коли головой, то прости ты меня, бонд, за обиду нанесённую, много мне сейчас вестей приносят, да добрая половина из них – слухи, что ветер носит. Оставайся в Гиллисберге, гостем моим будь. Получишь награду за службу свою верную.

Обсудил сии вести Эйнар с супругой своей, с Ратибором да с Ярополком. Порешил ярл человека доверенного во владения соседние отправить, поспрошать там, что в действительности хитрый Асмунд замышляет. Одобрили Ярополк да Ратибор замысел этот, только Сигрун промолчала. Думала она, что негоже делом таким заниматься славному ярлу, пристало ему скорее в честном бою славу себе искать, но и мудра была Дева, понимала она, что не всё честью в этом мире делается, не всё честью меряется. Готова была Сигрун на уступки совести своей пойти, лишь бы в Вингульмерке спокойствие сохранялось, да жители ярла и впредь любили, и служили ему так же хорошо, как и тот, что вести принёс.
- Эйнар, а как бонда того зовут, что с вестями столь полезными к нам прибыл.
- Олаф зовут его,- ярл отвечал.

Сообщение отредактировал Анж - 6-06-2007, 15:47

Хардакнут и Горм.
Роскильде.

Правил в то время одним из краев датских конунг Хардакнут. Человек нрава крутого и твердого, коварный и хитрый. Судьба не баловала его дарами: даны Ютландии почитали уроженца Халланда чужаком, даны Халланда сторонились мятежного конунга, что с верным хирдом отправился подминать под себя дальние земли – пускай и обитали на них люди одной с ними крови.
Но мало печали было у него о том, кто к нему сердцем лепится, а кто – вовсе и наоборот. С окрестными датскими королями имел он союз и согласие, а от всех северных данов приносили ему в знак дружбы обильные дары и дани ежегодно. Только Гнупа-конунг из богатого Хедебю вызывал у Хардакнута нередкие гневные речи, кои слышать дозволено было только вернейшим из верных: ибо одолеть сильный союз южных данов не было покуда сил у Хардакнута, и миром он ладил до поры со своим могущественным соседом – родичем свейского конунга.
Кручиной поболее для угрюмого конунга было то, что не имел он сыновей, а уж старился, и прозревал гордым, но ясным умом, что после него пресечься может род Кнютлингов, а владения его падут в руки Гнупы и его наследников.
Про то немало людей ведало – ярлов датских, да и ярлов северных земель, потому и не диво было, что старый конунг такой союз заключил с агдирским правителем, по которому наследованием взаимным обещались оба владыки.
Вскорости гудел о союзе весь Роскильде.
Но допрежь того старый конунг призвал к себе в палаты человека по имени Горм.
Горм был молод – ненамного старше, нежели, по слухам, был годами агдирский конунг. Горм был силен и ловок, ибо с детства вырастал при хирде, и лучшие витязи Хардакнута обучали мальца воинским делам – и мечу, и щиту, и копью, и веслу. Да и лучной стрельбе учен был молодец, и потешному кулачному бою. Нравом, впрочем, был хмур и задумчив не по годам, и диво то было, коли раз в год веселые да шутейные речи слышны были из его уст. Воин же вырос - из лучших. Ко времени прибытия посольства был он уже ярлом не из малых, ибо по заслугам и честь стяжал.
Явился на зов Горм, не медля и мига. Вскоре явился он в Роскильде с малым хирдом своим, и тотчас отправился к конунгу. Едва вошел он в палаты Хардакнута, затворили за ним двери, а стражники, встав снаружи, заступили вход от гридей Гормовых.
Долго глядел Хардакнут на Горма. Долго молчал молодой ярл, ожидая слов конунжих.
Оба были равно широколицы, с тяжкими челюстями и кустистыми нависшими бровями. Оба были схожи лицом.
Наконец конунг заговорил к ярлу.
И начал он так.
- Сын мой! - сказал он. – Много лет я наблюдаю за твоей судьбой. – сказал он. – Видимо, боги все же не совсем гневны на меня, и у меня есть такой сын, как ты. Вижу я: достойный муж произошел от меня. Пришла, однако, пора, и почувствовал я, что к закату дней пролегает мой путь… – тут умолк Хардакнут, испытывая юношу.
Но не увидел он потаенного блеска в очах Горма, ибо слишком хорошо научился таить свою гордость и обиду молодой ярл, и слишком глубоко скрывал он душу свою и сердце свое. Только и сказал он:
- Внимаю тебе, могучий конунг.
И продолжил почтительно ждать.
- Порешил я в сердце своем, - продолжил, чуть слышно вздохнув, старый конунг. – Что негоже народу не знать преемника державы моей. Однако нет у меня сыновей от союза с супругой моей. Только ты один был дарован мне судьбой.
Закатное солнце било алыми снопами света сквозь узкие оконца.
- Тебя порешил я назвать воспреемником своим. Но прежде того должен ты еще одну службу мне сослужить. Оружно доказать, что можешь повести войско, подобно конунгу. Доказать, что унаследовал мой нрав и что сможешь удержать в руках Силленде и другие мои владенья.
Понял Горм, зачем призвали его в палаты, но продолжал молчать, не смея перебивать речь своего отца.
- Три тысячи воев обещал я Харальду Агдирскому, сыну конунга Хальвдана. И я пошлю их за море, ибо так повелевает конунжья доля. Ибо союзником нашим был Хальвдан, и мы быть союзными должны Харальду.
"А Харальд нам может быть предлогом", - понял Горм не сказанные слова.
- Но повести такую дружину за море, в Северный край - кому я могу поручить? Долго я думал, и решил, наконец, что только один из моих ярлов осилит такую задачу.
Хардакнут умолк ненадолго, Горм же продолжал слышать его слова, и пенная радость вскипала в его груди, смешиваясь с горечью.
- Когда же вернешься, нареку тебя сыном своим принародно, и признаю наследующим престол.
Хардакнут остановился, и величественно вскинув большую голову, поглядел на Горма.
- Верно послужу отцу своему! - произнес молодой ярл. – Сил не пожалею в борьбе со врагами союзника нашего!
- И верно, моя ты кровь, - с печалью произнес Хардакнут. – Но так судили боги… - и продолжил свои речи уже об ином: - Но не только битва со врагами агдирского правителя станет целью твоею. Приблизься и услышь.

Транделаг. Тинг мечей

Там, за холмами развевались знамёна Хладира, чадили костры становища защитников земли Транделагской, строились боевые порядки Грютинга Оркдальца. Здесь, среди елей и пихт этого не было слышно и не было видно, но каждый из воев пришедших сюда за своим ярлом об этом знал. О чём мысли были каждого из них?
Там, за холмами притаились горечь поражения и слава победителя, ликующие крики одерживающих верх и крики иные, наполненные болью и страданием. Отсюда не заметить, отсюда лишь пар выдувать в воздух морозный, да счет вести мгновениям. Когда же? Скоро, Храбрые, скоро, Сильные. Вот уж и дозорные возвращаются.
Там, за холмами уж битва идёт. Звонко меч со щита соскальзывает, копьё вострое меж ребер к сердцу отважному путь отыскивает, падает стрела окровавленная, с человеком породнившаяся, секира могучая шлем разносит. Много воев в той битве сошлось. И каждый из них страшен, каждый всесилен, бессмертен, молод.

- Так поступим, - Мар Иллугисон сказал. – Я с дружиною своей в бой вступлю, раз уж Хакон из усадьбы вышел, раз Грютинг не добрался до него ещё, сам голову старца сниму. Тебе же, родич, сложнее дело предстоит. Позже меня выступишь, оценишь положение и решишь уж, куда вернее ударить. Но главной для тебя задачей будет Грютинга оркдальского сразить. Не смотри, что в битве он увяз, потрёпан и окровавлен. И такой опасность большую представляет. В глотку ему вцепись, не выпускай. Не должен конунг Оркдальский живым уйти.
- Верь мне, родич, - Гуннар отвечал. – Буду наседать на войско Грютинга покуда не разобью его окончательно.
- Что бы ни случилось, бей его. Даже если поймешь, что худо дело мое, на подмогу не вздумай идти.
- Так и сделаю.
- Тогда вперед. Вперед!
Подал сигнал Мар Хладные Пальцы людям своим и сам вперед устремился. Окликнул его Гуннар:
- Мар! Бледен ты нонче и хмур пуще обычного. Почему так?
Засмеялся ярл Гаулардаля в ответ, ничего не сказал. Двинулось войско.

- Повернулись! – хельд Дюри вскричал. – Повернулись и к усадьбе идут!
- Вперёд! В спину Хакону ударим!
- Да не в спину! Заметят нас, развернут порядки!
- Негоже в спину старика пинать! Пущай поворачивают, нам от этого только веселее придется!
- Быстрее! Давай, жми!
- Смотрите! Кто это?!
- Наперерез нам идут!
- Два знамени у них! Медведь хладирский и…
- Сурт Рукавица! То Сурт!
- Точно Сурт!
Теперь и Мар Иллуги сын видел, что не догнать уж им Хакона. Сурт Рукавица на поле брани явился и два знамени с собой принёс, знать обдумал всё на холодную голову, взвесил. Выбрал ярл Верадаля какой путь избрать. Не стал на тропку узкую, вновь на проторенную дорогу свернул, вслед за конунгом своим, Хаконом.
«Говорил ты, Сурт, что позже мы с тобой поговорить успеем, - Мар подумал. – Да жаль, не сразу понял я, каков разговор наш будет».
Обручем калёным сдавила боль голову ярла Гаулардаля. Пошатнулся он, но устоял. Меч свой поднял и на дружину Сурта к ним движущуюся указал.
- Вперёд, на врага, - прошептал Мар.
Сходились два воинства.

Вестфольд. Окрестности Гокстада. Ярл Асмунд Кровавый.

Славная удалась охота в этот день – не на лесную дичь, а на двуногую снарядил Асмунд ярл людей своих, натаскал псов крови им дав отведать людской, да по следу пустил. Утром еще повелел в лесу оставить троих пленников, что судьбы своей в остроге дожидались – все троя раньше гриднями у Гандальва конунга были, да так голов и не склонили перед Асмундом, за то он их голодом и морил, на воде одной держа, да сена, точно скату давая – радовалось сердце ярла жестокого, когда видел он, как гордые хирдманы сено, словно бараны жевали.
Сегодня же поразвлечься решил Альхеймсон, выбросил всех троих в лесу, да так сказал им:
- Сумеете из Вестфольда бежать, да в земли конунга своего вернуться – стало быть любят вас еще Асы, а не сумеете – так либо в сугробе каком замерзнете, либо добычей моей станете.
Выждал час для порядка ярл, а после коней седлать велел гридням ближним – двадцать шесть воинов в погоню бросились, а с ними еще и свора псов целая. Ни уйти, ни скрыться нигде от погони такой! Всюду поймают, всюду догонят и жизни лишат без жалости всякой, не зря же при себе держал Асмунд лишь самых лютых воинов, что жизнь человеческую ни в грош не ценили, что свою, что чужую. Собрал вокруг себя удальцов ярл таких, какие главной забавой видели не пир хмельной, да не деву ладную в постели своей, а кровь пролитую да жизни загубленные. Так и гнали они коней без устали, по следу беглецов идя – каждый первым хотел до них добраться, каждый первым желал руду человеческую на снег белый пролить. Свистели плети, по бокам коней нахлестывали, хрустел снег, трещали ветки – куда там пешим, да голодным супротив такой силы?
Добрались наконец псы до первого беглеца – выдохнулся тот, на землю завалился, да под деревом раскидистым схорониться хотел, в снег закопаться. Набросились на него псы, стали одежду рвать, зубами острыми плоть терзать, возопил гридень, отбросил от себя собаку одну, об дерево ей кости изломал. Да большая свора была, на руках, на ногах висли, противиться не давали. А после выехал всадник, лук с плеча снял охотничий, натянул тетиву, да пустил стрелу каленую точно в сердце – вонзилось жало каленое, последний хрип вырвался из глотки, псами разодранной. Оставил гридень псов голодных трапезничать, дальше погнал коня взмыленного.
Другого беглеца сам Асмунд нагнал, занес плеть, да стал по спине того хлестать, одежу в лохмотья обращая, на спине борозды кровавые оставляя. Попытался извернуться альвхеймарец, за ногу ухватить врага да с коня сдернуть – куда там! С усмешкой оттолкнул его ярл, а после сам спрыгнул, кинжал обнажая – прижал, придушил супротивника и вонзил в брюхо ему лезвие провернув несколько раз для верности.
- Полежи, подожди, - усмехнулся Асмунд. – Скоро станешь пищею для ворон али волков. Радуйся – честь тебе великая выпала – зверей Одина попотчевать.
Оставил он альвхеймарца кровию истекать, смерти неминуемой дожидаться да дальше поскакал третью жертву высматривать.
Да только не успели поймать люди асмундовы беглеца последнего - когда выехали они на поляну небольшую, уже умирал он, а над ним стоял воин статный в броне крепкой, о лохмотья погибшего клинок свой вытирая. И еще двенадцать всадников позади предводителя своего выстроились, неприязненно на людей ярловых они смотрели. Впрочем и ярловы гридни уже сталь из ножен потянули, не стали дожидаться, покуда нападут на них разбойники. Лишь сам Асмунд вперед выехал, так вожака разбойничьего приветствовал:
- Не ты ли Хрерик могучий будешь, что в землях моих своевольничаешь уже не первый год, да народ честной грабишь?
- А коли и так, Асмунд ярл, - отвечал тому Хрерик-берсерк. – Разве ж многим мы разнимся с тобой? Ты людей именем конунга всего лишаешь, деревни жжешь, людей убиваешь, а я лишь малым довольствуюсь. Так кто ж из нас больший разбойник?
- Смотрю я, не научили тебя, как с ярлом конунжим говорить подобает! – Бросил Асмунд, плеть занося. – Здесь людей у меня вдвое против твоего будет, и все воины отборные! Дам приказ – вмиг всем твоим головы горячие порубят!
- Твоя правда, да только нет для нас, Одина Воев, чести большей, нежели в бою умереть, с собою врагов захватив побольше! Не боишься ты, ярл грозный, что и сам голову в битве этой сложишь, и людей почем зря потеряешь?
Угрожающе меч перехватил Хрерик, видно было, что стоит только дать знак Асмунду сражение начинать – как вонзиться лезвие берсерково прямо в грудь ярлу жестокому, а дальше уж будь что будет! Не спешил с приказом ярл, в глаза разбойнику всматривался, точно в них ответ нужный увидать хотел.
- И в твоих словах слышу истину, - наконец Асмунд произнес. – К чему нам здесь биться, да воев славных под мечи пускать? Ступай ко мне на службу, будет тебе прощение за разбой былой да жалование хорошее, а уж там и в сражениях за дело правое имя свое прославишь.
- Достаточно славы уже у меня, коли повсюду от Вестфольда до Гаут-Эльва имя мое с содроганием произносят, - усмехнулся Хрерик, но меч опустил, расслабился. – Да только надоело и мне, и людям моим разбоем жить, в лесу от людей хорониться. Пойдем мы под твою руку, ярл кровавый, но ведь и сам ты понимаешь, что не простых хирдманов сегодня в дружину свою принимаешь. Сам я на пирах желаю по правую руку от тебя сидеть, да и людям моим места высокие за столом своим выдели. По пяти марок серебра каждому в месяц жалуй, да дарами не обходи…
- Многого ты просишь, Хрерик-берсерк, - спокойно отвечал Асмунд, понимая отлично – миновало битвы время, простой торг пошел. – По правую руку от меня Дунгаль мой верный сидит, ты по левую сядешь, да и людям твоим трех марок с лихвой хватит. Дары же в бою заслужить следует – покажите себя, как воители отважные, будут вам и меха, и вина заморские. Согласны на условиях таких в дружину ко мне пойти?
Задумался Хрерик, выждал времени немного, а после так отвечал:
- К другому властителю не пошел бы я, да еще и в лицо плюнул, но ты Асмунд – правитель достойный, уверен я, что на службе у тебя мы богатств немало стяжаем. Вот тебе рука моя, буду теперь хельдом под началом твоим.
Пожал руку берсеркову ярл, улыбнулся ему, да так сказал:
- Холопа моего ты убил сегодня, Хрерик, не по правде это – рабов чужих резать, у хозяина дозволения не спросив. Вычту я цену его из твоего жалования.
Рассмеялся берсерк громовым хохотом, да на коня своего забрался. Возвращались воины в усадьбу, пиром веселым пополнение дружины отметить.

Саросберг, Харек
Когда лучи полуденного солнца засверкали на слюдяном окошке в гостевой комнате, Гиллеад с трудом растолкала своего мужа. Ночью они мало спали - соскучился Харек по своей любимой жене, и она по нему не меньше, и долго еще после ночных утех они беседовали.
- Скажи мне, Харек, а как же у вас там на севере заведено, где все в одном доме живут?
- Потому и живут все в одном доме и в одном зале, что так его обогреть лучше, и люди дыханием своим воздух согревают. А если бы в отдельных домах вся челядь жила, то и леса бы вокруг не осталось, и померзли бы все. С древних времен еще так заведено было. Это здесь в южных землях когда стало теплее, то и комнаты отдельные в домах появились для хозяев и детей их... А в длинном доме все же есть хозяйские покои, шторами огороженные, куда никому кроме хозяев ходу нет. А еще шатер в том покое ставят, чтобы не потревожил никто за утехами. А другим и вовсе утехи возбраняются, покуда неженаты, и то лишь с праздника цветов до осеннего равноденствия. Северные земли суровы, а потому в голодные годы часто младенцев в лес уносят, а уж если какой изъян или уродство, или ребенок болезненный - то и не жить ему.
- Жестоки законы земли вашей. - произнесла Гиллеад. - Потому поражаюсь, как добро и зло в людях ваших перемешано, и жестокость соседствует с великодушием...
Долго еще говорили они обо всем, и лишь под утро Харек уснул, и проспал так до полудня.
Когда лучи солнца полуденного в окно слюдяное стали проникать, и окошко заискрилось и засияло, растолкала Гилледа своего супруга. чтобы просыпался он.
- Когда ты отсюда уходить будешь? -спросила его Гиллеад.
- Завтра или послезавтра, -ответил Харек. - Как оружие и доспехи всем в порядок приведут, и одежду вычистят, так и в поход отправимся. Не след гостеприимством кюны злоупотреблять нам.
- И то правда. Не любят вас здесь почему-то. А многие и открыто ненавидят. Не знаешь, почему к христианам у многих здесь такая неприязнь? И лишь у тех, кого как рабов сюда привезли, они терпят?
- Многих я о том спрашивал, но мало кто что-то вразумительное мне смог ответить... - вздохнул Харек. - Знаю только, что людям простым дела нет до того, кто каким богам молится, да вот жрецы многие их против нас настраивают. Сам я немало жрецов повидал... Они полагают, что им позволено многое из того, что простым людям непозволительно делать, а потому не испытывал я к ним особого почтения. А после того похода зим пятнадцать тому назад я разочаровался и в богах наших давних, и жрецах их. Когда колдовство лютое нас чуть не сгубило, только бог неведомый, которому раб Бран помолился, нам тогда помог, а жрецы хоть и четверо их тогда с нами было, ничего поделать не могли против чар одной единственной ведьмы. Потому и обратил я свой взор на Ирландию. А когда прибыл я туда, то многое понял... И полюбил я там простую мрную жизнь. Но и перед родиной моей долг еще есть...
Настойчивый стук в дверь прервал их разговор.
- Кто бы это мог быть? -спросил Харек удивленно.
- Может кто-то из твоих предводителей воинов - сказала Гиллеад, и поднялась, спешно набрасывая накидку и покрывало на голову.
Харек тоже поспешил одеть верхнюю рубаху и подпоясаться ремнем...

(дописано с Тельтиаром)
Отворил двери слуга, пропустил гостя, тот же сразу направился, ярлу из спальни вышедшему навстречу объятия раскрыл:
- Харек Волк, друг мой старый! Давно же мы не виделись! Уж почти пятнадцать зим миновало с той поры!

Харек вышел навстречу гостю.
- Оттар? Рад видеть тебя, старый друг, и в самом деле столько лет минуло! Какими судьбами ты здесь?
- Плавал я в земли датские, да вендские, - тот отвечал. - Рати храбрые на подмогу конунгу нашему привел, да вот прознал, что ты здесь в Сарасберге и решил, что не будет мне большей чести, чем под началом твоим служить.
- Тем более рад я этому. Мало соратников моих остались со мной, а из тех с кем в Ирландии я был, только трое людей остались, не считая тех кто из Ирландии со мной приплыл. А дело нам предстоит трудное. Не с бондами нам предстоит воевать, которые в годину лиха ратной стрелой в войско призваны, а матерыми волками морскими, которые в битвах закалены...
- На то и надеялся я, сражен рукой моей Торир Собака, да других конунгов морских не терпится мне на прочность проверить, - улыбнулся Оттар Рваный. - Пойдем пока, угостишь меня трапезой утренней, расскажешь как жил.
Они вышли в зал трапезный, и слуги сказали им, что кюна уехала по делам хозяйским - владения осматривать, и проверять, чтобы воинов всем необходимым снабдили. Уселись они за стол хозяйский, а там уже каша с медом в горшках стояла и кружки с чаем из лесных трав.
- Осторожен будь, Харек, - произнес Оттар, за трапезу принимаясь. - Плохо то, что кюна уехала, не осталось у тебя защиты в Сарасберге от ворогов твоих, а тебя многие погубить хотят, уж поверь мне.
- Ужель Торлейв, самим конунгом назад в Агдир отправленный. сюда вернуться может? -удивился Харек
- Торлейв-то, он тебя невзлюбил лишь потому, что жены твоей краса разум его затмила, - Оттар с горечью произнес. - Ославлен он ныне так, что врятли когда еще супротив тебя злое измыслит. Но и другие есть - одни богатству твоему завидуют, другие славе ратевой, кровью добытой, третьи просто невзлюбили тебя и веру твою, наветам Торлейва поверив.
Харек вздохнул, и покачал головой.
- Потому и собираюсь я рать свою отсюда завтра поутру поднять и уводить их к Гиллисбергу - хоть и добра была ко мне кюна, но не стоит и на нее неприязнь эту навлекать... От Эйнара мы больше помощи и гостеприимства получим...
- Верны слова твои, Харек Волк, и я с тобой отправлюсь - нет во мне желания ярлу Асгауту служить, что из глупости своей против союзников интриги плетет, и людей достойных награды лишает. Отцу моему ты двадцать лет назад жизнь спас, Харек, вот и представиться мне случай долг тот вернуть.
- Что же, добро пожаловать в войско мое, Оттар. А кто еще с твоих хирдманов со мной отправиться может? Если добровольцев призовешь, то думаю не будет тебе отказа.
- Сейчас со мною венд один лишь, мною из рабства выкупленный, но такой он человек, что троих в бою стоит, - с улыбкой говорил херсир. - Однако же, покуда не выступил ты, быть может еще я людей найду.
- Буду тебе за то признателен, Оттар. Каждый человек нам на счету нужен будет. Морские конунги - враги опасные. Десяток их сотню бондов может разметать что дыхание орла дом асов стерегущего. А я тебя над сотнями воинов поставлю, и правой рукой ты у меня будешь.
- За почет такой благодарствую, славный ярл, теперь же пойду я - жди меня на рассвете с людьми теми, что пойти согласятся в Ранрики.
- Ждать буду с нетерпением. И награда тебя ждет за то немалая...
- Да уж награда мне уже, что с тобой на подвиги великие иду я... -усмехнулся Оттар и, поклонившись, вышел.

Сообщение отредактировал Ноэль - 17-05-2007, 15:37

Вестфольд. Гокстад. Ярл Асмунд Кровавый.

Возвернулись в усадьбу воины хоробрые, каждый по чарке браги пропустил, а после отослал ярл от себя всех людей, акромя Дунгаля Краснобая да Хрерика-берсерка и с ними беседу чинную завел:
- Поведай, Дунгаль мой верный, какая беда с владениями отца моего приключилась, расскажи новому хельду моему, - начал Асмунд.
- Не слишком долог рассказ этот, - призадумался Дунгаль, важное от никчемного в разуме своем отделяя, да на Хрерика оценивающе поглядывая. Крепок был берсерк, силен да бородой славен. Такого смело супротив пяти хирдманов ставить можно было и ставки на него делать. Умно поступил Асмунд, что на свою сторону разбойника приманил, не стал с ним браниться. – Была во владениях у славного ярла Альхейма земля Раумарики, коию он к повиновению привел силою своею, да только по наветам врагов коварных…
- Байки эти ты для ярлов заезжих прибереги, - оборвал Краснобая Хрерик. – Мне же просто скажи, убить кого надо, да где. И уж будь покоен – справлю так, что все довольны останутся.
- Суровый ты человек, как я посмотрю, Хрерик, - спокойно Дунгаль продолжал, глаза старательно от берсерка отводя, слишком уж тяжел был взгляд воителя, неспокойно становилось ближайшему ярла советнику. – Да, именно такой воин как ты и сумеет приказ в точности исполнить, в том не сомневаюсь я. Гилли Шесть Пальцев, ярл Харальдом назначенный враг нам – он ныне Раумарики правит, хотя должна она Альхейму и сыну его принадлежать.
- Возьми людей своих, берсерк, да отправляйся туда – восстанови закон, как подобает, - повелел Асмунд.
- Ярла бить всего с дюжиной викингов? – Усмехнулся самодовольно Хрерик. – Слишком большого мнения ты о силе моей, ярл, такое разве что Тору под силу, но никак не воину смертному.
- Альхейм Смелый с десятком людей усадьбу ту захватил, - одернул разбойника Дунгаль. – Я же тебя не воевать туда посылаю. Многие в Раумарики еще правления Гилли не приняли, с радостью под руку старого правителя вернутся, коли умрет новый.
- Хочешь сказать, как башку его пустую срублю, так мне все в ноги кланяться станут?
- Нет, должен ты убедить их в том, что не разбой чинить приехал, а власть законную восстанавливать… - Посмотрел тут Дунгаль в глаза Хрерику, и понял, что все слова его мудрые без толку всякого пропадают. – А, ладно, сам я с тобой поеду, буду речи вести, а ты лишь знака моего жди, чтобы железо хладное обнажить, да Гилли в чертоги Павших отправить со всеми почестями необходимыми.
Расплылся в улыбке плотоядной берсерк:
- Вот это разговор, так разговор. Согласен я, да только сначала ты ярл скажи, что в награду получат молодцы мои?
«Жаден, что Фафнир!» Подумалось Асмунду.
- Сундук с сокровищами у Гилли Шесть Пальцев вы найдете. Каждый сможет по горсти тех драгоценностей зачерпнуть, коли все в точности сполните.
- Иди же, собирай людей! Дорого время! – Дунгаль берсерку велел, а после того, как ушел тот, добавил: – Прознают противники наши о замысле этом, всем нам голов не сносить!
- А к чему нам с тобой головы, Дунгаль Краснобай, коли не сумеем мы владений наших удержать? Только и останутся они нам, чтобы перед конунгом их склонить, тогда как он, правитель наш, заслуг наших не разумеет и черной неблагодарностью нам платит.
- Крамольные слова ты сказал сейчас, Асмунд, - одернул молодого ярла воин. – Держи их в мыслях своих, да не давай на свет божий вырваться! Придет еще время, когда открыто сможешь ты все конунгу Харальду сказать, да только пока еще не вошли мы в силу полную! Молчи Асмунд! Молчи обо все, слышишь!
- Уж не за глупца ли ты меня держишь, мой славный Дунгаль, - улыбнулся в усы, да в бородку подрастающую Асмунд ярл. – Или думаешь, кровь пролитая глаза мне застилает? Горько мне, Дунгаль, и больно мне и не вижу я другого способа боль эту унять, кроме как пирами да казнями, да битвами славными! Покуда жил я с отцом моим в Агдире, не нужно мне было ничего, но сейчас, скажи мне – почему должен я подчиняться мальчишке, что меня на три годины младше? Почему считает он себя в праве распоряжаться нами, да землями нашими? А ведь я род свой от Хальвдана Белой Кости веду, что потомком Олаву Лесорубу был. Того же древа я побег, что и Харальд наш, так отчего же я ниже его быть должен?
- Гандальв тоже внуком Гудреду Великолепному приходится, - Дунгаль молвил, ближе к ярлу придвигаясь. – А меж ним и Харальдом вражда еще большая, чем с государями другими идет. Нет среди родичей единства, раздроблен род древний – как сожжен был Ингьяльд, как изгнан был Олав из земли свейской.
- Что было, то было, довольно уже о минувшем говорить! Иди, посольство наше возглавишь к Гилли.
Отправился Дунгаль в покои свои. Плащ накинул на плечи алый, что ему Гилли подарил, цепь золотую – пусть видит ярл, что не пренебрегает он подарками его, пусть бдительность свою усыпит словами притворными – тогда то и удар они нанесут. Меч добрый в ножны поместил Краснобай, шапку меховую надел и к воинам пошел, что уже во дворе ждали.
Люди Хрерика же тем временем Одину и Тору молитвы вознесли, прося помощи в деле сложном, а Магни, что раньше у Торлейва прислуживал, в жертву барана одного принес, мяса приказав им на дорогу наготовить. В скорости уже повара барана жертвенного разделали, на кострах мясо обжарив да в мешки погрузив.
Простился Дунгаль с теми, кто провожать его вышел, да коня направил к воротам, повел за собой отряд берсерков.

Гаулар. Согн
С Тельтиаром

Уж который день взаперти Сольвейг сидела. Ни уговоры, ни мольбы, ни обещания на отца сурового да на братьев не действовали. Ни то, что из дома, из комнаты Атли своей дочери выходить запретил, слугу единственно верную, с малых лет воспитывавшую приставив. Видел он глаза при одном лишь упоминании об Альвире ненавистном любовью загоряющиеся.
Извелась Сольвейг в неведении прозябая. Глубоко ей в душу скальд запал, вису волшебную ради неё читавшей. Не могла она образ его не то, что из головы, из сердца выкинуть, кто б не брался в недостатках его деву убеждать. Каждую ночь возлюбленный во снах ей являлся, за собой призывая, по утрам сквозь пелену яви не сразу растворяясь. Уж и украшения с нарядами новыми ежедневно братьями приносимые ни глаз, ни сердца не радовали, всё в той же печали да тоске деву оставляя.
Раздались шаги тяжелые за дверью, да засов заскрежетал. Только не бабка старая, а муж оружный вошел в горницу. Холльстейн, старший брат девицы, то был, и такими словами речь он начал:
- День ото дня ты все больше чахнешь сестра, сердце мое разрывается, видя, как сошел румянец со щек твоих. Доколе же грустить ты будешь, да по ночам слезы лить по скальду безродному?
- До тех пор грустить я буду, покуда не окажется он со мною рядом, покуда вы его не словами бранными, а словами добрыми поминать не начнете.
- Навел на тебя чары колдун этот, а мы его с объятиями распростертыми значит встречать должны? Не будет того, сестра, покуда я жив, покуда крепко слово отцом данное! - Злость слова сестры в Холльстейне пробудили. - И ты свою печаль уйми - не пристало дочери ярла славного, по мужику простому слезы лить!
- Коль мешают мне с любимым воссоединиться, то и жить незачем. Не вырвать мне сердца из груди, а покуда там оно, не изгнать любви, не заставить забыть того, кому навеки принадлежать я буду!
- Молода ты слишком, все россказней да сказок наслушалась старушечьих, вот и мечтаешь о суженом любимом, а как жить дальше будешь с ним, коли ни гроша за душой он не имеет? Все на богатства отца надеешься? - Вопросил Холльстейн. - Так знай, что даже если бы дал он тебе согласие свое скрепя сердце, ни монетки медной не получила бы ты в приданное!
- Где ж ты сказку видишь, коль жизнь не мила мне без Альвира, коль не осталось у меня радостей боле? Не это ли ты россказнями старушечьими называешь? Или сердце твое столь в битвах очерствело, что не осталось вещей, затронуть его способных? Да помимо согласия отцовского ничего и не надо мне боле. Нет мне счастья от богатства от отцова, так и от мужнего оно не прибавиться
- Сердце мое все так же жарко бьется, как и в юности билось, - Холльстейн отвечал. - Да только я с давних лет разницу разумел между страстью губительной и женитьбой достойной. Ты ж не хуже меня знаешь, сестра, что есть у меня и супруга, и наследника я в скорости ожидаю - да только не по страсти неразумной, а по предков заветам в брак я вступал, и рад тому безмерно, что отец сам невесту нашел мне, со жрецами и советниками мудрыми решение это обсудив. Крепок тот брак, что богами освящен, а не тот, что супротив воли отеческой заключен.
- Мил лишь брак, по любви заключенный. Не дорога тебе супруга, да наследник твой не дитя любви, а необходимое рода продолжение. Разве верно против сердца по советам чужим жизнь прожить? Верно ль по уму чужому, а не по сердцу своему решения принимать? - с интересом Сольвейг от брата ответа дожидалась
- Верно оно или нет, не нам решать, - покачал головой воитель. - Испокон века предки нам такой порядок заповедали, и чтобы беды не случилось тяжкой ему следовать должны мы неуклонно. Посуди сама, разве ж знаешь ты скальда того хорошо, что бы любить его? Один раз лишь ты его видала, почем тебе известно, что одной тебе он стихи свои колдовские посвящает, а не каждой девке встречной?
- Очерствело всё ж твоё сердце, коль в людях разбираться разучился. Неспособен он каждой висы такие посвящать, любовью напитанные, да взгляды такие нежные кидать. Нелюбы мне законы, на горе да одиночество обрекающие. Не хочу я им следовать
Рассердился не на шутку за слова такие на сестру брат, едва руку удержал, чтобы пощечины ей не нанести, да спиной поворотился.
- Что же, тогда сиди здесь и дальше, покуда не поумнеешь, - горько произнес он. - Говаривал мне отец, что колдовство такое словами не разрушишь, да все надеялся я тебя убедить в неправоте твоей. Что же, сам я неправ оказался, крепки чары скальда заезжего, проходимца коварного! Что же, пусть так - жди сестра, скоро рухнут заклятия его, в том я тебе клятву даю.
Тяжело на сердце у девы стало, не с добрыми помыслами брат от неё уходил.
- Коль беда с ним какая приключиться и мне жить не зачем станет, - ухватила она за руку Холльстейна, к себе лицом поворотив. - Обещай, что и пальцем его ты не тронешь.
Вырвал руку брат из сестриной ладони, да сказал зло:
- Буде попадется он мне на пути, отрублю ему его буйну голову с языком змеиным, - сказал так Холльстейн, да ушел прочь, засов крепкий задвинув.
Опять у двери запертой дева осталась. Слезы жгучие к глазам подступили. Уж коли брата убедить в своем не смогла, не видать от отца согласия, не быть Альвиру живым. Не кидались в её семье угрозами понапрасну.
Опечалилась дева семью свою в сердцах проклиная, у богов заступничества за скальда вымаливая, в горечи от своей беспомощности пребывая.
Долго ли печалилась дева, да только вновь послышался скрип - открылась дверь, старуха дряхлая вошла, что к Сольвейг приставлена была. Села рядом с воспитанницей своей, приобняла, да так прошамкала:
- Все о милом своем печалишься, девонька?
- Да как же не печалиться мне? Холльстейн приходил, расспросы вел. Только не меня он правой считает, обещал он Альвира в живых не оставить, да меня о нем заставить позабыть... Разве ж так себя брат любимый вести должен, о сестре заботящийся?
- Брат твой заветы предков да слово отцово почитает, что ему до сердца девичьего? Ну да не кручинься - жив пока твой скальд, да в полном здравии.
- Знаешь ты о нем что-то? Весточку кто о нем передал? Не томи, расскажи все, что узнать о нем сумела.
- Что же не рассказать, коли за тем и пришла, - старуха молвила, из складок платья дощечку рунную доставая. - Вот посмотри, что он тебе передал, никак еще одну вису сложил, что - то я рун этих не разберу.
Аккуратно из рук старушечьих дева дощечку взяла, словно сломать боясь.
- И мне не все руны знакомы, - пристально всматривалась она, слова понять пытаясь. - Так и он обо мне помнит! И вправду любит он меня, коль собой рискнул, весточку передавая.
Крепко Сольвейг няньку обняла:
-Вот спасибо тебе, родная. Давно на душе у меня так легко не было. Верю я, что не преграда мне ни отец, ни братья. Не разлучить им двух сердец любящих!
Улыбнулась старуха улыбкой теплой, да забрала дощечку у девицы:
-Сжечь ее надобно, а то коли найдут ее братья твои - мне же первой головы не сносить. Ты лучше вот что, скажи: передать словцо какое скальду твоему, али не следует?
- Передай ему, что и я по нему тоскую. Нет мне жизни без него. И скажи, что я в заточении. Встретилась бы с ним да не могу никак. А любовь мою не в словах передать, пусть при встрече нашей сам все поймет. Да стеречься ему завещай, семьи моей сторониться.
- Уж об этом не беспокойся, все в точности скажу, - нянька старая пообещала. - А теперь поешь, совсем ты исхудаешь, коли и дальше от еды отказываться будешь.
- Не рушимо слово мое. Пусть хоть так обо мне вспомнят, коль слов моих слышать не желают. На тебя лишь, няня, надеюсь, да весточки обратной жду.
Оставила все же старая хлеба краюху да молока парного, да так и покинула ярлову дочку, пообещав в скорости вернуться с известиями про Альвира.

Сарасберг. Халльвард, Сигтрюгг & Асгаут
(Кошак и Тельтиар)

Тяжкие думы преследовали всю ночь ярла Асгаута, все вспоминал он ссору свою с другом бывшим, Оттаром, да поначалу хотел было его назад позвать, повиниться за то, что грубо так обошелся, но после раздумал. Коли так - то не придется ли потом и перед Хареком в ногах валяться, прощения просить за то, что сгубить его, вероотступника хотел?
Горд был слишком Асгаут, да и верил он, что верно поступил тогда и сейчас поступал он как должно! А значит, не прав был Оттар, что спорил с ним! Вроде одного они возраста, а Рваный все как дите малое - что хорошо, что плохо разуметь пытается. Не видит где выгоду для конунга получить можно, где предков заветы соблюсти следует. Что же - был ты другом ярлу Асгаут - Оттар, а стал помехой опасной. Слишком много знаешь, слишком много сказать можешь не в те уши, что слышать речи такие должны.
Пробудился Асгаут, с сердцем спокойным уже, да с решением принятым. Не время было более ждать, не время сожалеть о том, чего не изменить уже.
И повелел он к себе братьев двоих Вебьернсонов позвать.
Насторожилися братья, когда слуга от Асгаута к ним пришел – не ждали они, что захочет он видеть их так скоро. Да и что нужно ему может быть сейчас? Впрочем, размышлять не стали они и прямиком к ярлу направились.
- Знаешь, брат, а нам, наверное, прощения испросить нужно будет, - Сигтрюгг произнес, когда подходили они уже к усадьбе ярловой. – Ежели он гневается сейчас, так, может, смягчить его удастся.
Ничего не ответил Халльвард, кивнул только молча, и вошли они в сени.
Насторожилися братья, когда слуга от Асгаута к ним пришел – не ждали они, что захочет он видеть их так скоро. Да и что нужно ему может быть сейчас? Впрочем, размышлять не стали они и прямиком к ярлу направились.
- Знаешь, брат, а нам, наверное, прощения испросить нужно будет, - Сигтрюгг произнес, когда подходили они уже к усадьбе ярловой. – Ежели он гневается сейчас, так, может, смягчить его удастся.
Ничего не ответил Халльвард, кивнул только молча, и вошли они в сени.
Там их сам ярл встретил, посмотрел на обоих сурово да за стол провел, только на сей раз не было на нем угощения - только скатерть чистая лежала.
- Ну здравствуй Халльвард, и ты Сигтрюг, - так ярл сказывал.
- День добрый, ярл, - Халльвард ему отвечал, вставая снова. - С повинной головой пришли к тебе, за дела свои неправые прощения испросить хотим с братом.
- Не подумавши ведь сказывали, - продолжил Сигтрюгг, - Но понимаем, что сердиться ты на нас вправе. Хотели только вот...вину признать свою...
- То хорошо, что вину свою увидали вы, - согласился Асгаут. - Но и я погорячился с избытком - не так крепка ваша вина, как мне изначально показалось. Не так вас мне приветствовать следовало. Ты мне скажи, Халльвард - забрал уже награду, что я тебе обещал?
-Нет еще, - ответил ему тот, - не к спеху было. Да и не забыл я про нее едва.
- Негоже то забывать, - покачал головой ярл, да из-за пояса кинжал достал. - На возьми, оружие доброе, славную службу мне когда-то сослужило. Носи его, да помни, что так же как кинжал в ножнах покоиться до поры, так и язык за зубами держаться должен.
Принял Халльвард кинжал, в руках повертел, на Асгаута глянул - неужли простил? Да, кажется, простил.
- Спасибо тебе, ярл, за дар этот. Уверен я, что и мне пригодится оружие это.
- Что же, думаю скоро уже пригодиться, - рассмеялся ярл, по столу кулаком ударил. - Есть у меня дело к вам, дело тайное.
"Ох, как бы не забыть, что тайное оно", простонал мысленно младший из братьев. "Уж поклясться себе придется теперь никому не говорить об этом!"
- И что за дело это? - произнес Сигтрюгг уже вслух.
- Не одни вы горазды языками впустую молоть, еще один охотник выискался, - сурово произнес Асгаут. - Был у меня друг дорогой, да только предал он и меня и дело наше, и богов наших оскорбил словами злыми. Доверял я ему, как самому себе, многие тайны открыл, каких ему и знать не следовало, а он к Хареку переметнулся, к вероотступнику.
Начал уже смутно догадываться Халльвард, что надобно ярлу от них. Но все же задать вопрос этот необходимо было.
- Так что...от нас требуется? - даже голос его непривычно низко прозвучал.
- Убей его, Халльвард, - резко повелел молодой ярл. - Пусть и жаль мне друга своего, но он на предательство пойти может, и знает многое слишком, чтобы можно было отпускать его. Был он воином прославленным, да видимо яд христиансва сердце его отравил. Так пусть же умрет, пока еще не закрыт ему путь в Валгаллу.
Взглянул Сигтрюгг на брата. Халльвард будто этих слов и не слышал, ни один мускул на его лице не дрогнул. Да, научился он управлять собой, научился смерти чужой не бояться - даже когда от собственных рук эта смерть прийти должна.
- Что ж, говори тогда, что за человек этот и где искать его?
Обрадовался Асгаут, что так скоро согласились братья приказ его исполнить:
- Оттар Рваный его зовут, а искать его надобно либо в лагере у Харека Волка, либо же в деревне.
- Думаю, там и поспрошаем народ, где видели его в последний раз, - обратился Халльвард к брату.
- Придется, - согласился тот. Затем задумался на минуту. - А как он выглядит хоть? Может, встретим его по дороге - как же узнать предателя?
- Шрам у него на лице, волосы светлые едва до плеч достают, да борода у него совсем небольшая, - так им сказал ярл, да остальные приметы описал, по каким узнать можно было Оттара. - Коли попадеться он вам, не щадите, да битвы ему честной не давайте - силен он, в бою умел, а вам в чертоги Одина рановато пока отправляться. Все, идите и да поможет вам Тор!
Поклонились братья и прочь пошли, Халльвард руку все на поясе держал, где в ножнах у него кинжал новый покоился.
- Одно дело все-таки врага убить, чужака – а тут своего же соратника резать, - не одобрил Сигтрюгг того дела, в котором они участие принять должны были.
- Оттар – тоже враг теперь, - отрезал Халльвард. – Раз сказал Асгаут – выполнить обязаны. Тем паче что должок за нами, из-за того, что Рагхильде его выдали. Асгаут приказал – мы сделали. Ты бы вот лучше подумал пока, как нам с Оттаром наедине остаться удобней будет, под каким предлогом.

Агдир, Галафьорд. Сульки конунг
(Тельтиар и я)
С тревогой слушал Сульки донесения своих гридней, и все мрачнее становилось его лицо.
- Значит одних трэллей они оставили в селениях? Что ж, тогда пусть эти трэллы будут нашими карлами, если они принесут мне клятву в верности, а те кто мне не покорится, все будут трэллами. Вреда им не чинить, в селениях брать только провиант.
Никто не подвергал сомнению мудрость суждений своего конунга, и все приказы его выполняли в точности...
Как и говорил до этого конунг, не стал он дожидаться, покуда гонец его быстроногий вернется с ответом от старой Ассы. Сам в гости к ней двинулся, деревни по пути одну за другой захватывая, однако сопротивление ему лишь в двух первых бонды оказали, да только быстро молодцы рагаландские их повязали и хворостинами посекли, чтобы не смели больше оружие на властителя своего нового поднимать.
Не чинил разбоя, насилия Сульки конунг, всюду старался кровью малой обойтись, а коли возможно – так и вовсе без крови. Знал правитель жадный, что каждый бонд и раб, в живых оставленный да не увечный доход приумножит, а с мертвецов велика ли пожива? Все Сульки-скряга на долги да деньги мерил, ровно как и родич его Кьятви, что сейчас бок о бок с конунгом ехал.
- Сдается мне, странно как-то это все, - разговор Кьятви начал, вполголоса к конунгу обратившись. – Третий день уже, как мы границу перешли, а все, кто противостоял нам, так это мужичье с топорами и вилами, разве ж враги это?
- Осторожность проявить все одно не лишне нам, - Сульки отвечал, поводья натянув да коню веля помедленнее идти. – Дага, конунга свеев, как помнишь ты, простой раб вилами заколол, когда тот в ратной броне да в окружении гридней ехал. Но все же запали мне слова твои в душу, да и сам вижу я – странно дело такое, когда не встречает одну дружину другая. Никак, и правда посланца нашего заслушались владыки агдирские?
- Не такова Асса-старуха и люди ее, чтобы трели птичьи слушать, да ничего вокруг себя не видеть. Иного я боюсь, брат, - ярл говорил. – Как бы они западни какой не удумали нам сделать.
- В том и сомневаться не следует. Хитра старуха, и изворотлива... Да не поможет ей хитрость ее. Не зря рать я так долго собирал и поход так долго готовил. Что бы там не выдумала ведьма старая, не поможет ей ничто против силы нашей несметной...
Вдали показалась изгородь, ограждавшая большую усадьбу.
- Это и есть усадьба ярлов, которые Западным Агдиром правили.
- Едем туда. Посмотрим, какое нам там гостеприимство окажут - сказал Сульки. - Я занимаю эту усадьбу по своему праву, и там отныне будет моя ставка. А ты, Кьятви, в гости к старой ведьме поедешь.
- Сделаю как ты говоришь, мой конунг. Припомню я старой ведьме все ее деяния лихие... Заплачет она у меня слезами горючими...
- Вот и славно, да только не переусердствуй... Живой она нам пока нужна.
- Как скажешь, конунг.
Развернули они коней, и поехали к воротам усадьбы. Открыты были ворота настежь, как бы войти приглашая...
- Не нравится мне это, конунг, - произнес Кьяттви. - Позволь я все проверю, мой конунг.
Сульки кивнул, и коня своего остановил.
- Проверяй. Возьми с собой десятка три воев похрабрее и пошустрее. Коли так весь Агдир нас встречать будет...
Он не договорил. Ему показалось, что во дворе усадьбы происходит какое-то движение. Из ворот вскоре выехал верхом на кляче старец в истертом и заношенном до дыр полушубке и в такой же заношенной шапке из лисьего меха.
Направили властители коней старику навстречу, Кьятви чуть вперед брата выехал, так агдирца приветствовал:
- Здоров будь, отец почтенный, назовись кто таков, что делаешь в усадьбе этой?
Тем временем подле конунга еще шестеро гридней остановились, оружие обнажить готовые.

- Зовут меня Гьюки, я староста карлов этой усадьбы. Ярл что нами правил бежал, добро свое оставив, а нас бросил. Приходи и владей нами, и правь справедливо по законам, которые боги дали.
- Вот таков прием мне по душе, - усмехнулся Кьятви Толстошеий, да к брату поворотился: - А ты Сульки что скажешь?
- Почет тебе, старик, веди нас в усадьбу, да стол накрывай - коли бросил ваш ярл свое добро, лепо будет сундуки его вскрыть, да серебром людей одарить.
Не стал говорить конунг, что злато да меха, какие в усадьбе были себе он забрать пожелал...

Сообщение отредактировал Skaldaspillir - 18-05-2007, 22:25

Горм.
Роскильде.

Дни тянулись за днями, и Горм, позабыв на время про свой удел и пробывая в городской усадьбе в стольном граде Роскильде, все больше душой будущему походу предавался, по мере того, как собиралось воинство по зову конунга Хардакнута с Полуночной Ютландии, Фюна и Силленде.
С каждым рассветом все больше мачт возвышалось на рейде города, а вокруг ширилось кольцо костров и шатров. Собирались отряды ополченцев из земель, присылали своих гридей ярлы, являлись молодые воины, ищущие славы... Многие оружные люди являлись по кличу и знаку, разлетевшимся с гонцами по суше и над волнами.
Горм же, беспокоящийся не только о пребывании грядущем в Агдирской земле, не один день провел в седле, собирая по Силленде припасы да снаряжение. Ибо трем тысячам человек много копий нужно и стрел, а еще того боле пропитания да фуражу, ибо неведомо, каков будет прием на дальнем берегу, и в силе ли еще конунг Харальд во агдирской земле, или же иные властители в руках своих побережье держат. Многие ярлы и херсиры, многие старейшины с поклоном или же иным приветствием выходили ему навстречу. Был он в общении ровен, в меру почтителен к старшим, в меру властен. Но непоколебим и решителен касаемо своенравных и непокорных. Вскоре обозы потянулись к Роскильде со всех сторон, а тем временем по морю прибывали теперь и корабли с нужными запасами...
Не одна неделя миновала так.
Горм возвратился в столицу, и день-деньской коротал на берегу, в стане войска, которому уже объявил Хардакнут о новом предводителе.
Возы продолжали прибывать и нынче, но уже к вечеру весь припас будет устроен на судах, а наутро направятся они к норвежскому берегу. Последние отряды собрались уже, и конунг велел отправляться, не медля и не ожидая вестей из стольного города Гнупы.
Судились дальше витязям соленые волны, белые чайки да стылый ветер морской. А уж что за той далью волнистой - разве что Норны знали.
Но не в этот вечер суждено было войску взять в ладони крепкие верные весла и окунуть их в водную гладь. Раскладывали большие костры, разливали в рога да кубки пиво - гуляли сегодня воины данские, с родным краем прощаясь. А у подножия истуканов жрецы готовились к большой жертве кровавой.
Горм же стоял меж соратников своих, словно кречет среди стаи ястребов выделяясь. Реяли на ветру длинные волосы, непокрытая голова гордо вскинута была ввысь, чтобы прямо глядеть в глаза Тору-асу. Нечем было тому попрекнуть полководца данского.
Вскинул руку подвысь старейший жрец, но не сразу утихло воинство.
Когда же смолкли, наконец, голоса, стал слышен гул пламени жертвенного и утробный стон полузадушенного зверя. Жрецы расступились, старейший прошел вглубь, ближе к огню. Воздел руки с жертвенным ножом и ударил коротко, сильно, разрубив жилу так, дабы кровь струей хлестнула в жаркие жадные языки.
Над жертвой склонились внимательно прочие, и вскоре громкий возглас разнесся над рядами воинов, отражаясь от них единым криком и грохотом мечей о щиты.
- Боги вещуют великую победу! И другую победу, еще больше!
Горм мрачно улыбнулся в ответ на удивление жреца, обернувшегося к военачальнику. И смолчал. Поклонился доземно, а затем повернулся и отправился к простому воинству, к лейдангу Дании.
Наступала пора пира. Наступало время быть среди воинов, которых поведещь на тяготы, испытания и возможную смерть. Которых поведешь на подвиг, к славе и бессмертию.
Наступало время вновь быть среди своих мечей.

Сообщение отредактировал Вито Хельгвар - 19-05-2007, 4:14

Транделаг. Конунг Хакон и его дружина.

Как не спешил отряд Хакона, но к моменту тому, как подъехали они ко Хладиру, усадьба вовсю полыхала. Однако же, конунга то не дюже заботило: Лишь одно слово он обронил, о дочке справляясь. Успокоили властителя верные слуги: Асса-наследница была ими прочь уведена при опасности, и даже рук белоснежных в саже не вымарала. Вздохнул на то конунг с облегчением: жаль было бы дитя в огне потерять, но, коли б схватил деву Грютинг, позором бы все обернулось. Пришлось бы от слова своего оступиться, да лиходея соседского зятем признать. А так – можно было отринуть тяжкие думы: усадьба каменная сложена добро и не рухнет от пламени. А за добро, что в огне погибло со слуг после можно спросить.
Хакон забыл о пожаре в усадьбе, до рези в глазах вглядываясь в клубы пыли да дыми над частоколом. Отсюда не была видна дыра, проделанная в нем воями Грютинга, но теперь, зная, что был тут соседушка, хорошо понял владыка, как обманул их хозяин Оркдаля. Тем паче, что «бондов умелых» он и своею секирой рубил, так что искусство их оценил. Не были то первые среди воинов, о которых племянники сказывали. У страха, конечно, очи широки, но у тех добрых мужей разума столь хитро все выдумать не достанет. Очередная ловушка, и лишь милостью Одина транделагцы в нее попали. Усмехнулся Хакон, зубами сверкнув. Не все планам коварным сбываться, оступился захватчик – и теперь пуганым будет.
- Отступают они, владыка, - доложил возникший из дыма Бьорн. Был ярл закопчен, словно кузнец, лик – черен, лишь зубы белые в бороде, сивой от пепла, блестели. Судя по броне да одеже попорченной – ладно сражался он в битве, врагу роздыха не давая. И все же силен был сей муж: вот и теперь конунгу речь говорил, даже не задыхаясь. Видать, сами асы перед его колыбелью стояли, дарами отдаривая.
Из-за плеча верного ярла выглянул молодой Хакон. Он тоже славно новый меч обагрил, но лезть поперед ярла совесть не дозволяла. Вот и стоял за спиной, как младшему перед старшим положено, да приказов новых ждал от великого конунга.
- Прикажешь догнать? – продолжил речь Бьорн, и хозяин Хладира вновь перевел взгляд на него.
- Гоните их прочь, как собаки – дичину лесную, но догонять не спешите, - решил старый конунг. – Кто знает, какие ловушки в лесу Грютинг хитрый удумал. Мы с ним ратиться на своих условиях будем.
Промолчал на то Бьорн, участь племянников конунга вспомнив. Те тоже биться рвались сломя голову. Прав Хакон: кто мешал Грютингу повторить, единожды получившееся? Нет, кабана лучше бить с одного удара.
- Дозволь исполнять, конунг?
Хакон рукой махнул, ярла верного отпуская.

Немногим позже защитники усадьбы, собранные Бьорном, выступили за пределы частокола. Здесь дым от пожара рассеялся, и соколиным взорам гридней предстало зрелище дивное: судя по броням, ярлы транделагские тут меж собой бились люто. Видать, крепко измена корни пустила. Бьорн подал воям знак останавливаться, да сам в битву вгляделся. Свои тут против своих. И кому помогать?!

Мер
Нидарос

Растолкав гридней у дверей, ворвался в личные покои Рогволда старшой сын его, Ивар. Усталый, после долгой скачки, весь растрепанный и едва ли не в мыле.
-Батька, у меня тревожные новости! - бросил он прямо с порога.
Ярл Мера только начал утреннюю трапезу, еще ночной сон не выветрился из глаз его, однако все же отодвинул посудину с яствами.
-Садись. Выпей.
Ивар тяжело опустился на скамью напротив отцовского места и одним махом опрокинул предложенный кубок вина.
-Среди воев Хагдаля Одноглазого, слухи ходят, - восстановив дыхание, начал он, - словно не дух морской забрал их ярла, но хитрость и подлость твоя.
Ивар вглядывался в очи Рогволда, тщась угадать, что клубится в темной душе отца его, чьи повадки и манеры ему были прекрасно известны, но в холодном взгляде Рогволда не отражалось ровным счетом ничего. Лицо его было спокойно. И только пальцы теребили бороду, показывая, что отец погрузился в раздумья.
-Все вон. Оставьте меня наедине с сыном, - тоном не терпящим непослушания приказал Рогволд.
Тотчас же покои ярла опустели. Ивар знал, что никто не осмелится подслушать их разговор, поскольку у дверей дежурят отцовские гридни. А уж эти пойдут за батькой хоть против самого Неккви.
-Отец, правда ль, что ты отравил Хагдаля? - обождав немного, вопросил Ивар.
-А ты сам-то как думаешь?
-Думаю, правду говорят.
-И правильно думаешь. Хагдаль Одноглазый был моим лютым врагом, не раз и не два терпела наша семья убытки от злодеяний его. Неужели ты бы упустил возможность сквитаться с неприятелем, когда представляется такая возможность?
-Но, отец, в поединке честном должно решать подобные вопросы. Разве не боишься гнева богов ты?
-Боги чтят тех, в чьих руках победа. А победы должно добиваться любой ценой, ибо даже за столом в Вальхалле вои не говорят правды, но приукрашивают свершения свои.
-Хрольву ты говорил иное, отец.
-Хрольв еще юн. Воин из него удалый выйдет, даст Один, и ярлом крепким станет, умным, сообразительным. Но ему еще двадцати зим не исполнилось, на одни ратные подвиги помышляет.
-Но...
-Запомни, сын, боги удачливых любят.

Исполненный тяжелых дум, уходил от Рогволда старшой сын его, Ивар. Знал он, что дело батька говорит, ибо лишь бастардам безродным да берсеркам можно посвятить жизнь лишь ратному делу и никак не заботиться о том, что вершится за их спинами во времена мирные. Знал также он, что батька удалым воином в свое время был, неоднократно возвращался домой с добычей знатной, но кем бы стал он, если б позволил себе раствориться в боях да пирах?.. Вои приходят и уходят, слава о них живет - если Один смилостивится - месяц, а деяния ярлов остаются на века, ибо единым мановением руки они вершат куда больше, нежели берсерки за всю жизнь свою.
Исполненный тяжелых дум, уходил от отца Ивар. И ведал он о продажности Гереварда, жреца верховного, благодаря словам которого Хагдаль был убит - не осмелился бы отец отравить Одноглазого, не имей он согласия со стороны жреца. Печалился Ивар, ибо понимал он, что кончилась жизнь беззаботная - жизнь битв, пиров и бессонных ночей с наложницами.

-Хрольв, у батьки к нам дело есть.
Хрольв, как и всегда, был в компании подаренных ему отцом гридней, с которыми уже успел и на англов сходить, и с местным лихим людом в бою сойтись неоднократно. Вот и сейчас прямо во дворе отцовского поместья они упражнялись в воинском мастерстве.
-Что за дело, Ивар? - Хрольв знаком прервал упражнения и подошел поближе к брату. Подивился тому, что тот подпоясан мечом и облачен в кольчугу, словно в бой собрался, - чего стряслось?
-Небось, слыхал про воев Одноглазого?
-Про собак этих, что хулу на отца нашего наводят?
-Именно. Утром до нас дошло известие, что хагдальские произвол в деревне одной учинили. Пожгли несколько хуторов, побили бондов.
Обступили Ивара хрольвовские вои, такие же хмурые, как и их вожак.
-Значит, должно проучить этих бандитов, украсим ими деревья вокруг дорог. Другим в наученье.
Со всех сторон посыпались одобрительные возгласы:
-Развесим собак!
-Побьем выродков!
-Месть!
Усмехнулся Ивар, взглядом окинув лица воев, окруживших его.
-Дело говорите. Собирайтесь, к ночи битве быть.

Темной выдалась ночь - словно сама Хель сокрыла плащом туч луну и звезды. Единственное, что даровало свет - костры, вокруг коих ютились осиротевшие воины Одноглазого. Их лагерь был расположен близ одной из деревень Рогволда, прямо на дороге, сокрытый с двух сторон темным лесом.
Мужей, что привел с собой Хагдаль, было не боле сотни. Большинство из них либо спало, либо недобросовестно дремало на страже - от друзей, с которыми еще не далее как позавчера пировали за одним столом, подлостей не ждут. А зря.
Никакой битвы не было. Это была резня. Пять десятков Хрольва и Ивара разбились на несколько отрядов. Предварительно разобравшись с одинокими стражниками, подкрались они к кострам и, когда до огня оставалось не боле двух десятков шагов, хирдаманы бросились в атаку.
Знатные вои были у Одноглазого, славно дрались. Но захватил их врасплох Ивар, коварство отца перенявший, не дал им опомниться: немногие успели проснуться да схватиться за оружие, совсем немногие успели сбиться в кучки, спина к спине, подороже продать жизни.

-Вот отец, я выполнил твою просьбу.
-Покажи.
На стол, с которого еще не успели убрать яства, упала окровавленная голова. Совсем юноша - лет шестнадцать - поразительно похожий на Хагдаля Одноглазого.
-Отлично, мой сын, ты потрудился на славу. Будет кому наследовать дело мое.

Сообщение отредактировал Ноэль - 20-05-2007, 19:38

Альвхеймар. Конунг Гандальв.

Ожидая возвращения гонцов, посланных им к Неккви-конунгу, Гандальв из усадьбы своей и шагу не сделал. Однако кривдой было бы молвить, что медлил он только лагоды ради, мечтая тело подольше удобством потешить. Вовсе нет: в доме своем Серый властитель развел бурно кипящую деятельность. Под его руководством сердце Альвхеймара обрело новые стены из крепкого камня да обзавелось рвом вокруг частокола. Конечно, окружи их злой враг, толку с того было бы чуть, ведь усадьба была невелика по размеру и могла прокормить не так много ртов. Но принятые Гандальвом меры, по крайности, оборонили бы альвхеймарцев от внезапного нападения, коего конунг стал оправданно опасаться. С беженцами из приграничных фольков, до его земель доходили слухи о том, что творится ныне в Норвегии. И властитель Альвхеймара отчетливо понимал: набеги ночные с Харальдовой легкой руки ныне всяк конунг использует. Причем – довольно успешно, хотя бы Грютинга примером возьми.
Вторым резоном заставлять мужей северных спины гнуть таким образом, было желание конунга посмотреть, кто из них кто на самом-то деле. Кто могутой перед девками хвастается, а сам чуть что – мигом потом исходит да полежать простится. А кто - и впрямь телом крепок, хоть и неказист с лика.
Кроме того, вгрызаясь в мерзлую землю, сборный отряд с разных селений учился слушаться одной единственной воли. А после земляных работ, Гандальв и ярл Асгейр брали оружие и гоняли им гридней да бондов не жалеючи, чтоб стали они не толпой необученной, но войском, владыке Агдирскому грозным.
Альвхеймар готовился к войне.
Правду сказать, тяжко было столь деятельному мужу, как Гандальв в четырех стенах сидеть. Душа его действия требовала, да и руки по ратному делу соскучились. Не унять было схваткам потешным конунгова томления. Давно, ох, давно не дубил он с плеч вражьи головы, асом кровь посвящая. Жертвы – не то, такое смертоубийство только жрецам любо. Самому Гандальву тупая покорность жертв, подставляющих горло под нож аки бараны, была глубоко омерзительна. Сейчас лишь необходимость получить ответ от Неккви держала непоседливого воителя дома. Конечно, он мог бы послать Асгейра разбираться с мятежниками – верный конунгу ярл уже весь зад скамейками намозолил, за дружинным столом сидючи. Только мигни: вмиг головы ослушников худородных пред владыкины очи притащит. Но Гандальв желал покарать ослушников лично, полагая то знатным уроком... а потому все же откладывал выступление. Он понимал, что долго тянуть не след, иначе зараза по землям его так расползаться, что разом не выкорчуешь. Придется огнем выжигать. А посему постановил сам себе ждать ответа от старого союзника до конца этой седмицы. А потом – выступать.

Сообщение отредактировал DarkLight - 19-05-2007, 17:50

Оркдаль.
______________________________
Гутхорм ворвался за частокол усадьбы, когда бой уже преломился в пользу воинов Харальда. Они уверенно теснили малочисленных хирдманнов и неумело защищавшихся бондов, многие из котоых уже бросили оружие и сдались.
-- Пленных брать! - взревел Гутхорм, глядя, как один из хирдманнов сносит олову бонду, который уже бросил оружие и стал на колени. - Тех, кто бросит оружие - щадить и брать под стражу!
Этот крик слышали и бонды, многие из которых держались только потому, что верили - пощады всё равно не будет. Но Гутхорм был известен, как честный ярл, а потому вскоре сопротивлялись лишь единицы, которых очень быстро добили.
Тех же, кто сдался в плен, заставили встать на колени и окружили оружные хирдманны Гутхорма.
--Слушайте меня, бонды Оркдаля! - зычный голос Гутхорма, расхаживающего вдоль коленопреклоненных бондов, разносился по всей покорившейся усадьбе. - Я говорю, как посланец конунга Харальда и за каждым моим словом стоит его воля! Тем, кто признает власть и правление Харальдовы будет сохранена жизнь и часть скарба. Остальные достанутся воронам!
Тот час же на ноги вскочил какой-то юнец, чудом уцелевший в рубке.
- Поцелуй меня в..., - он не успел договорить - боевой нож Гутхорма свистнул в воздухе и вонзился ему в правую глазницу.
--Кого ещё куда-нибудь поцеловать? - поинтересовался Гутхорм, обнажая меч.
Ответа не было.
--Те, кто принимают власть Харальда, пусть станут на одно колено и опустят головы к земле!
Приказ был выполнен единым порывом. Гутхорм улыбнулся. Бонды всегда пугливы...

Сообщение отредактировал Orrofin - 19-05-2007, 21:09

Оркдаль. Харальд сотоварищи

Конь конунга переступал через мертвые тела, обильно устилавшие все пространство между внешним и внутренним частоколом. Здесь, совсем недавно кипела самая жаркая битва. Хирдманы грютинговы дорого желали продать. Однако - исход этого сражения был предрешен еще до его начала.
Когда к частоколу погнали оркдальских пленников, бонды в большинстве своем отказались стрелять по родичам и друзьям, не смотря на приказ ярла своего. Хирдманы же, хоть и не дрогнули душой, но мало их было слишком, чтобы вторую атаку остановить, да и варево огненное кипящее не бесконечным было - разбили бревна свежесрубленные тараны железные, повалили стволы тяжелые, да ворвались харальдовы люди в бреши проломленные, посекли оркдальских дружинников, где умением, а где и числом беря, ко второму частоколу оттесняя. Падали воины сраженные, повсюду стрелы свистели, да дроты брошенные в тела впивались - копий раздор, мечей размолвка ни на мгновение не утихала. Кровью великой каждый шаг агдирской рати давался, да только со всех сторон подступали воины харальдовы, и на место погибших тут же свежие гридни вставали, а оркдальцам же неоткуда было помощи ждать.
Зарубили, вторую стену миновав, дружинники ярла Тородда Хромого. Люто бился наместник грютингов, точно волк псами окруженный, однако ж ни шанса у него жизнь сохранить не было. Другие гридни, что посмекалистей были, к усадьбе бросились, изнутри двери подперли, да к окнам с луками тугими встали, те же кто не успел в домине скрыться, сражение продолжали.
- Теперь твой черед, дядя, - Харальд произнес. - Принеси мне победу, Олень Хрингарийский, как всегда до этого было.

И вот вьехал в ворота распахнутые Харальд конунг, на бондов пленных глядючи, да на дядю торжествующего. К нему, перво-наперво подъехал, за победу славную поблагодарил, а после сказал слова такие:
- Бросил вас ваш конунг, и не должно вам помощи от него ждать! Теперь вы мои люди, и выбор свой сами сделали! А те, кто в усадьбе сейчас заперлись, вы слушайте меня! Добром выходите - живы останетесь, а коли нет, так сгорите с доминой вместе. Нет вам больше причин верность Грютингу хранить, к чему умирать зазря?
Но видно верные в доме хирдманы укрылись - полетели в ответ конунгу стрелы лишь, метко пущенные, да крики бранные. Повелел тогда Харальд дерном да соломой усадьбу ярлову обложить, и подпалить с четырех концов, а всех, кто на волю попробует выбраться убивать нещадно, раз уж они от предложения его щедрого отказались. Бондов же, ему присягнувших, заставил он смотреть на избиение это, глаз не отводя.
Долго горела усадьба, дочерна в сердцах всех смотрящих одну простую истину выжигая - никто не смеет конунгу противиться.
Воины же агдирские, что победу одержали, богатую добычу награбили и награду славную от сына Хальвдана получили.

На следующий день разделил Харальд воинство свое на три части, и отправил по деревням окрестным власть свою устанавливать, сам же возле усадьбы разоренной лагерем встал, вестей ожидая. Мнилось ему, что вскоре уже с самим Грютингом судьба его сведет - там и решиться судьба его окончательно.
Медленно тянулись дни, хоть и были они заботами заполнены государственными - готовился к битве Харальд, докладов разведчиков ожидал, к горам посланных, люди же его покуда раны залечивали, да усадьбу сызнова отстраивали сожженную.
На утро второго дня вернулся к конунгу отряд один, который ярл Сигвальд вел, да не с пустыми руками. Среди рабов прочих деву одну к Харальду привели, и так ярл говорил:
- Знатную пленницу взяли мы в деревне соседней, великий конунг, хотел я было ее гридям своим отдать в награду, да проговорилась бабка одна, что это не простая девка, а самого Грютинга родственница ближняя из рода матери его. И порешил я, что такой наложницы только конунг достоин.
Посмотрел на деву Харальд, взглядом ее оценивающим окинул. На косы ее русые, да кожу белую, да тело, глазу приятное. Приглянулась ему пленница, да только прежде чем повелел он красавицу на ложе свое отвести, наклонился к нему Гутхорм и так сказал:
- Не гоже тебе, племянник, невесту законную идя выручать из рук ворога, на иных девок заглядываться. Что Хакон - конунг, тесть твой будущий скажет, коли прознает о том? Посчитает, что ради земель одних его дочь ты в жены берешь, а быть может и откажет в женитьбе. Укроти норов свой, что от предков достался, мудрость прояви, конунга достойную.
Вздохнул с сожалением Харальд, но совета родича послушался:
- Верно ты говоришь, брат матушки моей, всего важнее нам с Транделагом союз, - тихо произнес, ярлу же ответил. - Благодарю за подарок тебя, Сигвальд ярл, воистину удружил ты мне подношением этим и не забуду я службы твоей, но есть у меня невеста, так зачем же мне с другой ложе делить, покуда суженая моя в опасности? Пленница же эта пусть пока среди других рабынь будет, пока надобности в ней иной не возникнет, да запомни ярл Сигвальд, чтобы насилия над ней никто не чинил - и простых девок по деревням людям твоим хватит.
Повиновались воины, хотя и бросали взгляды жадные на красавицу, да гнева конунжего больше страшились.
Под вечер же люди быстроногие вернулись, что к подножию гор отправлялись, коие Оркдаль от Транделага отделяли. Добрые вести принесли они, что чист перевал, и широк поболее чем тот, по которому они в долину попали. Быстрее гораздо по нему перейти можно было, да и к помощи колдунов прибегать нужда отпала. Обрадовался тому Харальд, вышел из дома на улицу, да велел на земле начертать все что видали они в горах, все что запомнили. Склонились над рисунком замысловатым ярлы во главе с Гутхормом, долго размышляли как лучше использовать перевал этот, чтобы нанести ворогу урон больший, и вновь Гутхорм слово мудрое сказал, присоветовал обратно заманить Грютинга, да когда будет он с гор спускаться в полную силу ударить по войскам его, рассечь рать грозную надвое ударом могучим, и покуда одни в горах еще, тех кто перевал миновал уже разгромить.
Присоветовал тогда жрец один к Грютингу гонца послать из числа гридней пленных, конунгу оркдальскому знакомых, с посланием таким, что держится еще усадьба его и помощи скорой ждет, да чтобы возвращался он поскорее, отпор щенку агдирскому давать. А дабы не обманул их посланец, смертью родичей его постращать.
Так сделал конунг, как асов служитель предложил. Да вестей дожидаться стали.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 20-05-2007, 12:25

Лес. Хаки Гандальвсон..

Отведя деву к жилью людскому обратно, да оставив пред тыном добротным, лесные странники продолжили свой путь по чащобе. Ныне они опять меж собою говаривали мало, Эгиль да волки его бежали вперед, а Хаки следовал за серыми братьями, думая всякие думы. Встреча с бывшей полонянкой, пострадавшей от ярла альвхеймарского, встряхнуло бывшего конунжича, вырвав его дух из пучин благости. В прошлом кроткий да рассудительный, сын Гандальва и сам поразился той ярости, которую вызвало в сердце его глумление над подобной красой. Словно бог огня пламенем очищающим по сердцу прошелся, спалив все наносное. Тогда, в избушке мудрого старца, Хаки обещал деве помощь да месть. Сейчас решимости не убавилось, но разум воспрянувший о многих трудностях сообщал. Будь они родичами Эльдис. можно было бы ярла на бой вызывать. Но дева та в иных землях была, да и в искусстве своем Хаки не мог усомниться. Харальду младому проиграл – так матерому ярлу и взмаха единого хватит. Для того ли боги жизнь его сберегли, чтоб голову сложить из-за глупости? Оставался только один вариант, и Эгиль, видимо, уж принял его без сомнений. Караулить лиходея в лесу – да судом волчьим судить. Но, хоть и черен был поступок Асгейра, что сажа очажная, а все ж сложно было Хаки про честь война забыть, на планы Эгиля согласившись. Вот и молчал он до времени, хоть и знал: все равно о том погуторить придется.
Эгиль же шел своим собственным путем, в дебрях лесных границ владений не различая. Вот так незаметно пришли они в земли, где ныне Кровавый Ярл верховодил. Может и не узнали бы того, мимо пройдя. да только охота владыки земель на людей серого конунга следы под лесной сенью оставила. Не явил жестокий правитель милости к воям гандальвовым. даже в посмертии. Не удостоил погребения – зверям лесным на поживу оставил. Снова нюх волчий перстом судьбы выступил: без серых братьев Эгиля, путники, может, и мимо б прошли. А так – остановились пред телом истерзанным. Смерть наступила недавно, и лицо, искаженное гримасой предсмертной, еще различимость черт своих сохранило. Хаки, будучи сыном конунга, всех воев его в лицо знал. Вот и сейчас – имя альвхеймарца вспомнил: Сиргуд муж тот звался. Был старшим из братьев троих, гордым да лютости, да конунжича трусливого явно не жаловал. Теперь же тот муж лежал тут в сугробе, навеки потерянный для Вальгаллы.
- Странные дела твориться в землях Харальдовых, - обратился Хаки к своему спутнику, в явном замешательстве. – Ты говорил, чести в Альвхеймаре нет, но даже в худшие годины отец мой мужей, как зверье, псами не загонял.

Альвхеймар. Гандальв конунг и Неккви конунг
Дарклайт и Тельтиар

Гандальв как раз кончил трапезничать, и отложил ложку, когда в горницу дружинную вошел доблестный муж из стражи усадебной.
- Дозволь отвлечь, славный конунг, - почтительно вопросил он властителя.
- Говори, вестник. С хорошими ли новостями пожаловал, - спросил конунг, мигом подобравшись на лавке. Конечно, про вести худые не так сообщают, там уж не думают, отвлекать от обеда аль нет. В Вальгале лишь пировать без счета времени можно.
- Добрые, могучий владыка. Гонцы твои, в Мер посланные, воротились. Да не одни. Сын мой остроглазый на корабле стяг Неккви-владыки углядел.
- Хорошо учил ты сына. коль помнит знаки союзников. Неккви-конунг в последний раз у меня гостил, небось, еще до его рождения, - улыбнулся Гандальв. А затем - велел слугам лучшие одежды из сундуков вынимать да на стол яства богатые собирать. Сам же с дружиной пошел на причал - чтобы лично гостя дорогого приветить.
Долог был путь, да тяжел для владыки старого - хоть и был еще крепок, точно дуб, Неккви конунг, да только годы все одно о себе знать давали. Тяжело он ступал по палубе драккара быстрого, что словно на крыльях домчал их от Раумсдаля до Альвхеймара. Всматривался глазами ослабшими конунг вдаль, увидать хотел, кто же на пристани встречать его будет.
Гордо реял стяг со Змеем Морским, знаком Мера, зверем Ньерда Морей Властителя, однако же на земле другой стяг с ним по красоте соперничал - то волк альвхеймарский серый был. Но вот подошел корабль к причалу, стали викинги канаты затягивать крепкие, да сходни подали.
Не стал Гандальв ждать, пока рабы переход безопасный наладят. Его глаза еще сохранили молодецкую остроту - возможно, потому что конунг не трудил их чтением да письмом при свечах. Так что властитель Альвхеймара мигом углядел на палубе старого друга и оттолкнул в пути нерасторопных холопов, одним прыжком на корабле оказался. как в молодости, когда он да Неккви, от отцов хоронясь, пузатые свейские ладьи с воями грабили, злато себе забирая. Раскрыл Гандальв объятья могучие - да конунга из мера к сердцу прижал.
- Знал я, что друг ты мне верный, Неккви-конунг, потому и гонцов к тебе слал. Но не думал и в снах, что сам ты на путь тяжкий решишься да мой дом визитом уважишь. Праздник в Альвхеймаре ныне!
- Друга старого повидать отправиться - путь не тяжкий, а приятный, - в свою очередь Неккви отвечал, так же крепость объятий показывая. Ох, не утратили еще руки конунжие силы. - Да только жаль мне, что лишь когда беда к землям нашим пришла, сумели мы свидеться.
- Увы, - вздохнул Гандальв, - милость северных богов переменчива. однако же гордые асы, в одном отнимая, другим награждают. Так давай же отринем пока мысли печальные - да встречу нашу отпразднуем славно, как праотцами положено.
- В том полное согласие имею я, - мерский конунг произнес, за другом давним по сходням корабль покидая. А следом за ними пошли и люди их, знамена неся. Вскоре уже процессия знатная к усадьбе двигалась, да народ деревенский на них посматривал, рты разинув - давненько гостей в Доме Альвов не привечали.
Увидав то, Гандальв на гридней своих глянул, да брови сдвинул сурово. Вмиг гостя славного вои альвхеймарские окружили, от толпы отрезая. Долго не было конунга дома. Как знать: может средь этих зевак Харальдовы выкормыши таяться? Гостя обидеть аль ранить - обида крову хозяйскому. Не желал серый конунг контроля терять да шансы на победу родичу ненавистному оставлять. Так и прошли они до самой усадьбы, грозную силу селянам являя. В толпе перешептывались: конунг грозный в окруженьи дружинников смотрелся прямо изображением Одина. Да и гость его мудрый стать имел гордую да владыкой вышагивал. Прямо как Тюр многомудрый с обеими руками.
Прошли в трапезную гости, сели как подобает - конунги на месте высоком, а от них справа и слева соратники верные по старшинству расположились - у входа самого совсем еще юнцы устроились. Убрал бороду окладистую Неккви под ворот рубахи праздничной, за угощение принялся - все же разбудило аппетит в нем путешествие морское, да и к явствам не притронуться - хозяина обидеть, а того мерский властитель не желал. Молча трапезничали они поначалу - всяко беседа на сытый желудок лучше идет, нежели когда гости глазами голодными стол сверлят.
Правда, Гандальв сам едва пообедал, так что яства в рот клал без жадности. лишь для того. чтобы готь плохого не удумал да черными мыслями не исполнился. Дождавшись, пока Неккви утолит первый голод, серый конунг речь начал по праву хозяина.
- Давно мы не виделись, Неккви. все ли гладко в землях твоих да в семействе твоем?
- В землях моих, - отвечал конунг старый, вновь бороду высвобождая из-под ворота, не боясь теперь, что замарает едой ее. - По-прежнему спокойно все, разве что ярлы порой повздорят, так на то они и ярлы, всякий кусок поболе урвать хочет. Что же до семейства моего - славный внук у меня подрастает, наследник законный, не чета отцу своему безродному.
Видно было, хоть и не таит злобы Неккви, а все же недоволен зятем был он.
- Рад я за тебя, друг, хоть и не могу тем же похвастаться. Сын мой последний в полоне сгинул, а новый наследник не народился пока. Да и Харальда Агдирского люди в отсутствие конунгово в землях моих, как дома ходили. Вот теперь собираюсь с ослушников головы снять да отцу битв подарить.
- Щенок обнаглевший Харальд этот, как и отец его, на коварства разные хитер, - согласился с Гандальвом конунг Мера, кивая важно. - Где ж видано это - конунгов славных в домах их сжигать ночью темной?
- Воистину, ведьмина кровь, - охотно подхватил хулу Гандальв. Глаза его вмиг злым огнем заблестели, словно сам Локи в них по огню запалил.
- Все беды рода того, от жены Гудреда второй, датчане - они не силой, а хитростью берут, Асса же из рода их конунгов подлого была, - видно богатую тему начал Неккви, раз уж не утихали речи злословные о Харальде и предках его. - Летом прошлым был мой внук в Дании, так конунг их с золота ест и на перинах пуховых спит в шелка укутанный, точно ромей - не мудрено, что сами они все как ромеи стали изворотливы и коварны.
- Снова ты прав, Неккви, - поддакнул властитель Альвхеймара конунгу Мера. - Беды все от того что люди богов праотеческих забыли, да по моде чужеземой живут. Того и гляди, сами столь изнежены станут, что на весла драккара сесть убоятся. Кто с мечем дружен - тому уловки подлые не с руки.
- О том и я толкую, что коли не защитим мы заветы предков наших, то кто другой это сделает? Оттого и повелел я на своей земле сборы воинские начинать, что зарвался слишком Харальд - дело одно владения отеческие защищать, другое совсем соседей, точно вор какой обирать да смерти лютой предавать! Помню я, есть у тебя, друг давний, счеты к конунгу агдирскому, да матери его, да бабке старой, а долг - он платежом красен. Единую силищу собрать бы нам и ударить там, где не ждет Харальд, вот уж славная была бы битва - после такой и в Вальгаллу не стыдно отправиться, пред Отцом Воинов Всех предстать.
- Радуется мое сердце речам твоим, - возвестил Гандальв, по плечу гося хлопнув. - счет мой к Харальду-паскуднику лишь кровью оплатится, ратиться мне с ним не на жизнь а до самой Вальгаллы. Но рад я тебя радом с собою видеть, и потому счастлив, что ты в агдирском щенке угрозу лютую видишь. Сон вещий жрецы мои видели, что коль не будем мы едины и не отстоим отцовы заветы, Белый Бог в Норвегии воцариться, да рабы его править в землях наших начнут.
- Великая то беда будет, коли предсказание такое сбудется, - головой покачал Неккви, да голос повысил, дабы его все собравшиеся слышал: - Не тем плох Белый Бог, что из иных земель вера его пришла, а тем, что покорности и слабости мужей учит, кто ему поклоняется, тот и меч и копье держать в руках разучиться, и на колени падать будет пред врагом, а не оружно встречать его. Разве ж должно нам ждать покорно, покуда жрецы иноземные умы слабые к поклонению позорному склоняют?
- Не бывать тому, пока вои достойные по земле Северной ходят! - провозгласил Гандальв, рог с напитком хмельным поднимая, и викинги все дружным гулом откликнулись. Даже жрецы улыбались: хоть и не сильна была власть их в Альвхеймаре, часто руку не неугодных конунг поднимал, не считаясь с достоинством жреческим. А все же - приятно, что в богов властитель так рьяно верит - да секирой заветы их беречь обещается.
Шумела дружина храбрая за напитком хмельным, все слова конунгов из уст в уста передавала, а Неккви же ближе к Гандальву наклонился, о другом его спросил:
- Говорил ты, брат названный, что нет у тебя наследников ныне, да насколько я знаю и супруги законной ты не имеешь. Кому же земли твои потом отойдут? Кто дальше править Альвхеймаром станет, да дело твое продолжит?
- Надеюсь я ныне на милость Фрейра да сестры его прекрасноокой, - нахмурившись, молвил Гандальв. - Не стар я пока, да и не в одиночестве ночи свои коротаю. Но - сам видишь: едва ли могу я, как конунг, в хоромах своих затвориться да в утехах дни напролет проводить. Сперва сохранить земли свои надобно, а там уж решать о преемнике буду. Коли сына по крови не народиться али быдет он, как Хаки, труслив да слабодушен - из ярлов наследника выберу.
- Разве ж достойны ярлы власти конунжей? Али ты, Гандальв от наложницы на старости лет хочешь себе сына прижить, точно Хакон Трондский? - Усмехнулся в бороду пышную Неккви. - Только от жены рода конунжева может наследник славный родиться, так я тебе скажу, Гандальв Альвхеймарский. Давно уже породниться с тобой мне стоило, да два рода славных воедино связать, а ныне - есть у меня дочь, что замуж выдавать пора настала и мниться мне - лучшего мужа ей во всей Норвегии не сыскать, чем владыка Альвхеймара.
- Честью то для меня будет, - альвхеймарец был удивлен, но явно доволен. - Но я ведь уже не молодец юный - не боишься ли цветок столь прекрасный подле меня заморозить?
- Тебя я знаю, как хозяина крепкого, мужа да отца достойного - и не твоя вина, что сын твой младший трусом уродился, - конунг старый молвил. - А у юнцов одни подвиги воинские на уме, да дурь в головах! Я же хочу, чтобы дочь моя как за стеной каменной за мужем была.
- Что же, коль так - слово мое таково: возьму я твою дочь в жены законные. Тебя же самого другом много лет звал - а теперь родичем назову. Эй, выпьем за будущую кюну!
Рады были дружинники кубки поднять, все надеялись, что будет скоро у конунга грозного достойный наследник, не то что Хаки Малодушный, рода древнего позор.

Оркдаль. Дом недалеко от сгоревшей усадьбы.
(вместе с Тельтиаром Неутомимы в Совместках!)
_____________________________________________

Крепкая рука ярла Хрингарики толкнула деревянную дверь дома, где Харальд разместился после разграбления усадьбы.
- Племянник, ты здесь? - спросил Гутхорм с порога
- Да, входи дядя, - как ни странно, на этот раз ярла встретил сам Харальд, а нодин из его многочисленных телохранителей. Видимо не опасался сейчас лиходеев конунг, знал, что страх вселил в сердца оркдальцев великий, и не рискнут они на жизнь его покуситься. Оттого и отпустил Укси и Дугласа, подле себя лишь Ульва оставил, храбреца, что по следам догнал армию агдирскую, горы миновав. Да заодно и вести принес из Хейдмерка о том, что принял Альхейм ярл суд Харальдов, виру выплатил ирландцам и выдал им херсира и жреца своего на расправу. А что дальше с ними иноземцы учинили - про то не ведал хирдман.
Гутхорм прошёл в горницу и сел за широкий стол, на другой конце которого сидел Харальд.
-- Отпусти телохранителя, я тебя как-нибудь обороню!
- Ульв, оставь нас, - бросил конунг, и послушный воин тут же вышел из избы, у двери встав, да плечом ее подперев.
-- Надобно собирать воинов в усадьбе. Когда Грютинг к нам припожалует, все силы понадобятся. Рассылай гонцов, Харальд, а заодно объяви награду за гонцов к Грютингу спешащих, - огладив бороду произнёс Гутхорм
- Я тоже думал о том, да только в усадьбе, боюсь мы ораву такую не прокормим - надо нам навстречу идти Грюингу, тогда в деревнях, что по дороге попадаться будут, сможем мы харчей в изобилии получить.
--Сначала созывай всех сюда, а потом пойдём навстречу врагам. И ещё, Харальд, - Гутхорм нахмурился. - Умерь свою жестокость. Власть на страхе не держится. Власть держится на стабильности. Если хочешь править долго - сумей показать себя не только воином, но и милостивым победителем! А потом защитником и покровителем. Вот тогда бонды не то что против тебя не поднимутся - держаться твоей руки будут!
- Может мне еще и подати с них брать перестать? - Удивился Харальд, не таких речей от дяди, берсерка яростного ожидал он. - А после и вовсе за один стол сажать с собою? Посмотри, Гутхорм - со мной дружина храбрая. Ярлы имя мое славят, хирдманы здравницы поднимают да в смолу горящую по одному слову моему бросаються! Ни у кого такой власти не было еще во всей Норвегии, как у меня сейчас, и это начало лишь. Помнишь клятву мою? - Притронулся к волосам светлым конунг, показал, как отросли они за время прошедшее: - Пока полпальца лишь прибавилось, видишь, а уже весь Оркдаль в руках моих.
-- Ярлы, да хирдманны чествуют тебя, лишь пока ведёшь ты их от победы к победе, но стоит тебе начать проигрывать или завоевать Норвегию и остановиться - они начнут роптать. И тогда кто-нибудь может поднять бунт. Что будет, если половина землероек Норвегии к нему присоединятся? Цена мудрости Харальд - это юность, ты её ещё не уплатил, так послушай же меня! Думай не только о том, чтобы завоевать все земли, но и о том, чтобы удержать их!
- Мне предначертано владеть Норвегией, дядя, ты же лучше других знаешь пророчество! Посмотри - Эйстенсоны пытались встать против меня, Гудбранд пытался - где они теперь? Все мертвы! Мы уже победил в Хрингасакре - теперь лишь закрепить осталось победы эти, а после достаточно злата у меня получат и хирдманы, и ярлы, чтобы и мысли о бунте в их головах не появилось. Ты же сам слышал - опасен Альхейм ярл, жесток порой, но едва лишь к нему под моим стягом посланцы явились, как овца кроток стал и все исполнил не ропща! И разве жестоко я поступаю, всем, кто на пути моем становиться шанс давая? У каждого выбор есть - мне служить, или же в битве пасть, или же прочь уйти. Каждый по себе выбирает.
--Устами скальдов говорят боги, а скальды поют, что пророчества могут разрушить две вещи: любовь и храбрость. Но я знаю твёрдо - ещё это может сделать глупость! Харальд, не полагайся лишь на пророчество! Смог бы ли ты добиться всего этого, если бы лежал у себя в Агдире?
- Вот поэтому, дядя, я и иду вперед, в Транделаг - ибо лишь в союзе с Хаконом мы сможем сокрушить оставшихся наших врагов! А покуда ты со мной, а Харек во владениях моих - никто не страшен мне! Посмотри, как твердо власть установлена в Гудбрандсдалире - на порядок, мною введенный, глядючи, Гандальвовы люди под мою руку перебегают!
--Порядок мной установлен - не тобой! - встал, опираясь руками о столешницу Гутхорм. - Я не дерзаю на власть, но и тебе разбрасываться ей не дам! Не будь дураком, Харальд! Если ты будешь клеить свою власть лишь победами и страхом - не долго усидишь на престоле! Тебе предначертано править всей Норвегией, но никто не говорил, сколько именно ты будешь править!

- До самой смерти, так сказано было, - в ответ дяде и сам Харальд поднялся, словно показывая, что уже выше Гутхорма вырос. И куда девался только тот юноша, со смирением слушавший жрецов, когда его провозглашали конунгом и с замиранием сердца смотревший, как гибнут его воины в битве при Хакадале. Интересно, сам себе задал вопрос конунг - а пощадил бы он сейчас Хаки Гандальвсона? Решился бы спасти ему жизнь? И понял, что уже не знает ответа. Он изменился - битва за битвой, сердце его закалялось в крови, хотя сам он и не держал в руках меча с того самого поединка у Сарасберга. Рассудительный юноша, сперва долго обдумывающий свои действия, и лишь потом исполнявший их исчез в тот самый момент, когда была принесена клятва. Теперь он стал другим - человеком идущим к цели, которой еще никто не сумел достичь до него. И шел он к заветной цели отнюдь не ради руки капризной девчонки. - Бонды всегда роптать будут, сколько бы воли им не давай, им все мало.
-- Одно дело ропот,а другое бунт! А что до смерти, то она может случится очень и очень скоро! Я не смогу прикрывать твою спину вечно, Харальд! И на телохранителей надежды нет! Фенрир тебя сожри! - Гутхорм грохнул кулаком по столу. - Забудь ты это хелево пророчество и думай своей головой, как делал это раньше!
- Моя голова как видишь на моих плечах, дядя, а вот ты все еще видишь во мне ребенка, которого надо защищать от всего вокруг! Вспомни, ты убил берсерка когда был на два года меня младше!
-- Одно дело - убить берсерка, начисто себя потерявшего в хмелю битвы и совсем другое захватить и удержать огрумную Норвегию. Для этого дела тебе понадобится вся твоя мудрость и благоразумие, Харальд, а не только сила. Будь истинным конунгом, сын Рагхильды Мудрой!
- Моя сила - это ты дядя! Среди всех воинов наших равного тебе не найти, но конунг я, и править мне. Еще раз повтори, чего желаешь ты, а я решу - возможно ли пожелание твое исполнить.
Гутхорм недобро сощурился, но был вынужден опустить голову.
- Вот теперь слышу я слова конунга! - сказал он. - И прошу я у него того, чтобы он милостив был к тем, кто под его руку попал. Чтобы не страхом людей вязал, но защитой своей и покровительством!
- Мудры твои слова, брат матери моей, - остывать и Харальд стал, скоро он в ярость приходил, но гнев на милость менял быстро. - Так и будет со всеми, кто власти моей подчиниться - сохранит и скарб свой и жизни жалкие, и как прежде жить будет. Тем же, кто отвергнет щедрое предложение мое - один ответ, дядя - сталь каленая.
-- Кто отвергнет тебя - бей без пощады! Но не мучь без дела. Не будь новым Гандальвом! - Гутхорм добился своего и был доволен.
- Казнь назиданием должна стать, а не палачам усладой, - согласился конунг. - Так отец мой часто говаривал.
- И говаривал верно! - кивнул Гуторм. - Что же, я пойду распоряжусь по поводу гонцов Грютинга, а ты огласи сам указ о сборе армии! Так ты воодушевишь людей сильнее!
- Идем же, время нам нынче особливо дорого, - оба вышли из дома, и Гутхорм, и Харальд, да каждый гонцов снаряжать отправился.
Тем же днем отряд в два десятка всадников к перевалу Транделагскому отпаравился, коней загоняя - мчались воины затем, чтобы засаду устроить на гонцов, что могли вести Грютингу принести из вотчины его.
А к усадьбе вскоре начали возвращаться хирдманы, о том конунгу сообщая, что после падения Тородда ярла и воев его, без боя стали сдаваться на милость харальдову деревни. Нигде более сопротивления столь рьяного не встречали агдирцы, половину Оркдаля огню и мечу предав. Боялись нынче гневить их бонды, присягали в верности.

Сообщение отредактировал Orrofin - 20-05-2007, 20:01

Саросберг. Халльвард, Сигтрюгг.

- Вначале-то куда, Халльвард?
- Мнится мне, что скорее где-то в лагере Харека самого он. Но пока здесь, в деревне поспрошаем…
Искали уж Оттара братья, по дворам да по улочкам деревенским, у людей попавшихся спрашивали – не попадался ли им муж такого-то вида да одетый так-то? Но пожимали плечами все – то ли не видели, по сторонам не смотрели, то ли внимания своего не обратили попросту. Начало уж казаться Халльварду да Сигтрюггу, что впустую все их розыски и херсир по прозванию Рваный как в воду канул.
Но вновь судьба благосклонной к ним оказалась. Юнец чуть старше Сигтрюгга, одного из хирдманнов старший сын, по дороге встреченный, поведал им, что так, мол, и так, видел он мужа, которого описывают они. И направлялся муж этот к усадьбе, где Харек остановился.
- Давай-ка бегом туда, недалеко тут, - велел Халльвард брату. – Ты послушай только, там ли он еще или ушел.
Через несколько минут вернулся Сигтрюгг.
- Вдвоем они там с Гиллеад. Знать, ушел Отар, а вот куда направился…
- В лагерь, - уверенно заявил Халльвард. – Пойдем-ка по той дороге, к лесу.
И он пропустил Сигтрюгга вперед себя, но стоило тому несколько шагов сделать, как остановил его старший брат.
- Погоди, не двигайся.
- Ты чего это удумал? – удивился Сигтрюгг.
Халльвард же зачем-то обошел его кругом, приглядываясь. Потом с левой стороны туда где сердце находится, палец указательный приставил, потом сзади зашел.
- Это значит, на два пальца ниже…вот сюда…снизу вверх.
- Да в чем дело-то? – не понимал младший.
- Я, брат, понять пытался, как со спины бить, так, чтоб сердце – насквозь.
Помрачнел тот
- Со спины, значит? И ты думаешь, нам двоим к нему сзади подойти удастся?
- А зачем же двоим? Ты разговором его отвлечешь, а я подойду и ударю – благо уж знаю теперь куда. Дело за малым теперь – самого Оттара найти.
И скоро, они, действительно его нашли. По дороге идя, издалека они две фигуры заметили мужские, впереди, к лесу ближе.
- Смотри-ка, - прищурился Сигтрюгг. Глаз у него был зорче, чем у брата, потому сумел он различить приметы знакомые, которые Асгаут им называл и которые недавно совсем они другим пересказывали. - Оттар сам впереди идет.
- В лагерь, вестимо, - Халльвард произнес тихо. Впрочем, херсир, кажется, должен был их услышать. - Да стой же ты, Сигтрюгг. Обратно пойдем.
- Зачем?
- Видишь же, не один он. Что нам, за ним плестись, да ждать теперь, пока этот от Рваного не отстанет?
- И правда, - брат его согласился. - Еще заподозрят в чем, да пришибут ненароком. Пойдем же, сделаем вид, будто по своим делам шли.
Оттар, с вендом разговаривавший, обернулся наконец, голоса заслышав. Халльвард с Сигтрюггом ему поклонились, но подходить ближе не стали, отправились дальше.
- Сегодня-то...успеем? - шепотом спросил младший, стараясь на херсира не оглядываться.
- Не знаю уже, - махнул Халльвард рукой, да на кинжал новый на поясе глянул. - Должны успеть.

Гокстад. Асмунд ярл

Не более чем полдня миновало с того момента, как отправились Дунгаль Краснобай и Хрерик-берсерк в Раумарики, путь короткий избрав, да отрядом всем на корабль взойдя, лошадей вместе с собой по морю переправить решив - мало было людей на снеккаре, грести тяжко было, зато места для животных верховых оставалось. Вскорости должны они были за Хакадалем высадиться.
Асмунд же ярл тем временем к себе херсира Торварда позвал. Прошло время забав кровавых, уже не в рубахе алой, а в кольчуге добротной, плетения двойного сидел Альхеймсон на троне Инглингов родовом, что в усадьбе этой от самого ее создания стоял, и видать чем дольше трон этот занимал Асмунд, тем чернее мысли в голове его роились.
- Здрав будь, славный ярл, - херсир поклонился. Стар уже был Торвард, падали на плечи его власы седые, в косы умело заплетенные, но все же знал Асмунд, что нет в Вестфольде военачальника более умелого да опытного, чем хирдман этот, еще Хальвдану служивший, да времена Гудреда заставший.
- И ты не хворай, Торвард, приятственно мне, что не смотря на годы, откликнулся ты на мой зов, - привстал с трона ярл, старца приветствуя.
- Воину годы не помеха, слабость не они приносят, а мысли о них, - с улыбкой херсир отвечал. - Но ты ведь за мной послал не для того, чтобы о старости седой говорить.
- Твоя правда, не для того я тебя позвал. Знаешь ты, Торвард, как сильна ненависть моя к иноверцам, что богу распятому поклоны бьют.
- Да уж не за щеки румяные тебя Кровавым Ярлом прозвали, - согласился старик, на лавку присаживаясь. - Но ярость твоя оправдана, не дело это сынам Одина перед рабом распятым на коленях пластаться.
- Да только глубоко корни пустил крест деревянный, сидит в Вингульмерке ярл Эйнар, сам раб бывший, ныне же других в веру свою рабскую посвящает. А бонды и траллы, глупцы - только и рады тому!
- Недоброе то известие, - затряслась борода у херсира от негодования. - Что же конунг на это дело сквозь пальцы смотрит?
- Конунг нынче далеко, к себе христиан он приблизил, а друзей верных наоборот отдалил. Не видать нам от него подмоги, сами должны мы заветы преков наших защищать! - Сам собой голос Асмунда громче стал. - Ты, Торвард, старый воин, закаленный, знаю заразе этой франкской противиться сумеешь и другим сгинуть не дашь!
- Да уж, в молодости десятками я христиан резал в походах, плечом к плечу с конунгом нашим старым! Говори, чего желаешь, ярл? Голову Эйнара тебе принести на блюде серебрянном?
- Однорукого раба сам я убить желаю, - отвечал Асмунд Кровавый. - Ты же так поступи, как я велю - со жрецом Ингмундом и Вестаром за меня в Вестфольде оставайся, да не просто фюльком управлять - с тем и Вестар управится. Собери войско мое все, что сумеешь в скорости и к Вингульмерку выступай - хочу я сюрприз преподнести Эйнару к лету ближе!
- Дело то сложное будет, ярл - земля твоя войной обескровлена, мало хирдманов осталось, а бондов сейчас собирать - самый сев пропустить. Роптать будут, а то и бунт подымут.
- Головы посеку!..
- Посечешь, да только на их месте новых не вырастет. Останешься без людей, ярл - править некем станет, тут и рать твоя разбежится.
- И что делать тогда? Присоветуй!
- Мне оставь заботы эти - сколько смогу, столько соберу воев к сроку назначенному, а сев завершиться, так и бондов под стяг твой придет немало. Люди, что однажды вкус крови отведали, к жизни мирной интерес теряют.
- Не могу я до сева ждать, - бросил грозно ярл. - Слышишь, бьется в груди сердце мое, ярости оно исполнено и нетерпения меч вонзить в глотку Эйнару!
- А сумеешь ли, без войска-то хороброго одолеть ярла на земле его, где и стены, и рощи дубовые помогают? Что умолк, храбрый воин? Призадумался?
- Верны слова твои, но мало, мало времени у меня, чтобы задуманное исполнить! Да и верить кому не знаю, слишком многое на плечи свои взвалил я.
- Мне доверься, я конунгу служу верой и правдой, и тебе службу добрую справлю.
"Вот потому-то и не узнаешь ты, Торвард, что не против Эйнара только, а против Харальда рать я сбираю! Знаю я, не будет покоя роду моему, покуда властен конунг имения отбирать по воле и прихоти своей!"
- Слушай же, Торвард-херсир, Харек Волк и жена его ведьма большое влияние на конунга имеют, их стараниями Торлейва жреца изгнали да у отца моего Раумарики отнято было. Не хочу я, чтобы он укрепиться сумел, а для того как можно быстрее следует от побратима его Эйнара избавиться!
- Помню я Волка, славный воин был, покуда крест не принял! Ну да ничего, и до него черед дойдет. Но ты сказывал, будто бы покинуть Гокстад хочешь?
- Да, вослед за Хрериком отправлюсь, а оттуда вместе мы на Вингульмерк нагрянем - ты с запада, а я с юга. Не видать тогда рабу спасения!
- Ратевое дело, оно не хитрое, - согласился херсир старый. - Только вот решает исход сражения всякого подготовка к нему. Ты то и без меня знаешь, ярл, но и тебе послушать не помешает, что спешка в таких делах не менее губительна, нежели промедление. Собери войско достойное, у отца своего помощи попроси, с Хейдмерка люди придут, да с Раумарики ты приведешь, да еще откуда быть может - тогда только на Вингульмерк и след нападать будет. Земли же все войною опустошены, мало в них воинов осталось.
- Тебя послушать, так от задумки моей проще и вовсе отказаться. Но вот что, как готов будешь, да наказ мой исполнишь - весточку мне пошли в Раумарики, там я в усадьбе буду, что отец мой захватил некогда, а сам к Сарасбергу войска веди!
- Обойти я селение то предпочел бы, пусть и крюк большой делать, да чем меньше глаз войско узрят до поры, тем лучше нам будет. И распросов меньше.
- О распросах я тебе еще скажу - как кто интерес проявлять будет к войскам, что собираешь ты, говори - в Агдир на подмогу рать снаряжаешь.
- Так и скажу, - усмехнулся Торвард. - Тебе же еще совет дам - не след в след за Хрериком свой драккар направь, а через приток речной - пусть больше времени потратишь, зато когда в фюльк прибудешь, сразу новости узнаешь о том, сумел ли берсерк приказание твое исполнить, али самому тебе оружие обнажать придеться, и решение примешь верное.
- Благодарю тебя, за мудрость твою, Торвард херсир, - ярл произнес, с трона сойдя, да руку пожав старцу. - Теперь иди, и скажи слугам, чтобы Одда кликнули.
Ушел Торвард, а вскоре появился Одд низкорослый, что Цвергом прозван был. С ним гораздо короче разговор вышел у Асмунда:
- Прослышал я, что жив Гандальв конунг, не сгинул в лесах дремучих. Ты в Альвхеймар отправляйся, прознай что да как там, какие правдивы слухи, о чем лгут. А после в Раумарики меня ищи, там и расскажешь, что узнать смог.
Ушел соглядатай поклонившись, а ярл вновь на трон опустился, призадумавшись. Хитер был план его коварный, да только ошибки одной достаточно было, чтобы головы лишиться. Вновь поблагодарил Асмунд Одина за то, что даровал ему советчиков мудрых Дунгаля и Торварда.