Властитель Норвегии. Клятва Конунга, Сага о Северных Землях - 3

Агдир. Горм и Сульки
С Вито


Волною нескончаемой дружина рагаландская текла, земли агдирские охватывая - не мог никто в бою открытом ей противиться. Ехал в середине самой отрядов своих Сульки конунг, на коне арабском, да сидел в седле золоченом. Подле него ближние гридни были во главе с Ториром - берсерком, да Кьятви Толстошеим, впереди же, армию возглавляя, Сати ярл был.
- Разбили мы, раздавили агдирское воинство жалкое, - усмехнулся Торир, дяде родному улыбнувшись. - Видел бы ты, конунг, как бежали они, пятками сверкая, да как летели им копья и стрелы вослед, самых неповоротливых сражая.
- Точно зайцы разбегались люди харальдовы, - слова сына Кьятви подтвердил. - Тому я сам свидетель. Никогда не собрать им больше армии - ждет нас впереди добыча легкая, брат. Без боя возьмем мы усадьбу, да ведьму старую сожжем в яме угольной за все те беды, что роду нашему причинила она.
- Да за то, что из чрева ее Хальвдан Черный вышел, - тут уж другой ярл слово взял, старый, с бородою длинной, вот только имени его Сульки не помнил, знал лишь - еще отцу его этот воин служил.
- Впору нам коней галопом пустить, а не тащиться, точно в упряжке воловьей, - берсерк добавил. - Чего нам страшиться в землях этих?
- Прав ты, нечего мне, властителю, боятся, - уверенно сказал это Сульки, а сам постель с булавкой отравленной припомнил, да деву погибшую. Хораша была бы наложница, коли не укололась об отрие, ядом смоченное, но тем самым ему, конунгу, она жизнь спасла. Поклялся тогда конунг, что если прознает про то, кто змею стальную в его перину положить повелел - так шкуру спустит с живого еще, а после не огне медленном зажарит.
Хотел было уже послушать совета племянника Сульки, быстрее приказать рати двигаться, да подъехал тут к нему гонец из разъезда вперед посланного, такую речь сказал:
- Укрепления впереди вражеские, великий владыка, над ними стяги развеваются, каких не видал я в Агдире, да люда оружного не счесть.
- Что за наваждение? - Сульки вопросил. - Неужто глаза твои тебя подвели, отрок зоркий? Морок ты увидал ли? Нет у Агдира войска больше! Все оно сломлено и перемолото храбрыми рагаландцами, точно жерновами мельничными!
- А кто выжил, так никогда больше против нас не выйдут, - рассмеялся Торир. - Страх не пустит!
- Клянусь, видел я войско то, да стяги с головами волчьими черными, а подле них знамена чужеземные...
- Или за лжу тебе кто заплатил? - Кьятви вопросил недоверчиво.
- Убей меня, Сульки конунг, но от слов своих не откажусь я! - Юноша жарко выпалил.
Призадумался конунг, утер лоб перчаткой кожанной.
- Убить тебя я успею еще, пока же, Торир-молодец, поезжай-ка вперед, глянь, что за враг такой на пути у нас погибели своей ищет.
Быстрыми лисами лесовыми сновали вокруг стана данского лазутчики да пластуны, Гормом-воеводой посланные. Особливо же в длеле этом выделялись люди ярла Агмунда Злоязычного, и отметил это дна будущее воевода данский, осматривая укрепления.
Отправленные им воины помогали аккурат обустроиться в походном стане кюне Ассе со служанками ее да двумя жрецами, что допрежь побывали здесь. Но недосуг было Горму вежество выказывать да почтение годам ее.
Возвестили уже соглядатаи скрытые хитрым свистом да прочими покриками, что близится воинство чужое, и уж в этот раз, верно, сам Сульки пожаловал.
В первый раз столь великим воинством пришлось Горму командовать, оттого крепко свиреп он был и яростен, обходя укрепления.
Окружен был кольцом прочно связанных повозок стан датский, а впереди них уже был насыпан вал земляной с несколькими проходами для воинов, кои бревенчатыми заборолами перекрывались; перед валом же два широких рва с небольшими проходами сделаны были. Дорогу, что проходила внизу перед данами, изрыли ямами волчьими, а дальше к усадьбе путь преграждали завалы бревенчатые. Оставили Гормовы витязи простор на склоне холма для удара войска, но подножие усыпали мелкими ямами да колышками, чтобы строй сломать воинов Сульки-конунга, когда те на приступ двинутся.
Уже стоял на валу Тьодольв-ярл в боевом облачении, в который раз повторяя хельдам, где расположены места опасные, да как их обойти.
Уже расставил лучников Оттар-ярл, да закусив губу смотрел в даль на дорогу, ожидая появления вражьего. И прочие ярлы собрали отряды воинов, готовясь из стана выйти и ринуться на врага по первому знаку воеводы.
И полк засадный на месте должном был с ярлом Свибрагером во главе, в чаще лесной на соседнем крутом холме по другую сторону дороги укрывшись.
Увидал валы и Торир Длиннолицый, да скривилось от ярости лицо его. Захотел он бросить полки передовые, смести преграду и к ногам дяди головы воевод датских бросить, что посмели врагам его злейшим на подмогу придти. Захотел, но стерпел молодой берсерк, сплюнул лишь в сердцах, коня поворотил.
Возвернулся он вскорости к Сульки конунгу, с усмешкой его вопрошал властелин:
- Неужто супротив нас ведьма старая ныне крестьян с вилами выставить решила?
Поведал тогда берсерк могучий про беду новую, про войско чужеземное.
- Вот значит как, коварна змеюка Асса и выкормыш ее, - бороду поглаживая, конунг молвил. - Своих сил ей не хватило, призвала данов алчных. Сокровища мои им в награду пообещала и земли - в том уверен я.
- Нет счету им, - гонец юный, что с Ториром был, добавил.
- Не убоимся же их - они люди иной закалки, южные крови в жилах их текут, один норвежец троих таких стоит в бою, да шестерых на пиру, - усмехнулся Сати ярл, что так же к брату ближе ныне держался, рассказ племянника слушая.
- И все же не след нам сломя голову в битву бросатся, - опытом горьким наученный, Кьятви молвил. - Уверен я, среди тех, кто там оборону держит - Тьодольв ярл, а с ним у меня свои счеты не сведены еще.
- Нападем мы, когда придет срок, а пока же ближе подойдем к ним - нонче меньше полудня пути рати пешей осталось.
Сказал так Сульки, да послал братьев в начало войска, к битве готовиться.

Пусть и славную оборону поставили агдирцы и даны, да только было место нынешней битвы не столь выгодно для них, как в прошлый раз - и если там поражение их настигло лишь из-за перевеса численного рагаландцев, то в день этот могло статься, что еще легче дасться победа воинам Сульки.
Потешались ярлы рагаландские, на укрепления да валы поглядывая, покуда войско выстраивалось для битвы - на три части разделил дружину свою хитрый конунг Рагаланда - с трех сторон, насколько позволяло поле битвы грядущей, велел окружать лагерь агдирский. Первой ратью Сати верховодил - его воинам надлежало лоб в лоб с врагами столкнуться, с ним воины испытанные шли, в боях закаленные, справа же вел войска Торир, с ним все больше молодые гридни, да наемники, да берсерки были, а слева надлежало Кьятви ударить, самой многочисленной ратью, большей частью из бондов да карлов состоящей.
Сам Сульки в битву идти не пожелал, с холма наблюдать за ходом сражения в окружении сотни хирдманов отборных остался.

Вот уже вдали отряды передовые появились, подходило войско вражье.
- Ну, держитесь теперь, - мрачно сказал Тьодольв-ярл, воинству агдирскому, что также строилось к битве. - гости наши пожаловали снова. Мало им угощения было прежнего - вновь изгоодались отведать стали нашей.
Горм же сделалася спокоен и собран, как всегда. Воинство ждало врага с твердостью, из рядов то и дело доносились едкие шуточки о рогаландцах, что точно робкие женихи на смотринах пытаются все издали да одним глазком высмотреть, да о северянах, каждый из которых стоит ровнехонько одного пальца на руке доброго мужа данского, на каковые шуточки агдирцы уже и ухом не вели.
Лучники приготовили открытые колчаны, проверили тетивы. Оставалось только ждать, станет ли Сульки-конунг на холм силой переть, али попробует обойти по дороге.
Воины ждали сечи нетерпеливо, но старались напустить суровость и хладнокровность на лица. И все же знал Горм, что доподлинно слышали витязи, сколько разграбил Сульки, да сколько добра везет. Знали также, что суров Горм, и до полной победы не даст коснуться добычи, а вот после разгрома ворога все разделит по чести и справедливости, да по покону богов: многие из них бывали в походах с удачливым ярлом, многие доволльны оставались мудрым не по годам Конунгссоном. И нынче ждали они битвы, зная, что не выдаст их воевода и не обидит, как и то, что за слабость и трусость накажетбез жалости.
Но вот втянулось в ложбину воинство рогаландское, разделяясь на три части, да и остановилось, до первых ям волчьих с острым дрекольем на дне не доходя немало.
Нахмурился Горм, увидав, что направо, под удар засадному полку, выходит как раз самое многочисленное воинство, но понадеялся на опытных в сече витязей седовласого ярла.
И подал знак стрелкам готовиться к залпу.
Выстроилось войско рагаландское, да при первых звуках рога боевого взвились знамена черные с конем огнегривым, разом вперед выступили воины, щиты подняв, стрелков своих прикрывая.
- Стрелы огненные запалите!
Приказ по рядам пронесся. Затрещало пламя ярое, взвились сотни стрел горящих в небеса, дождем огненным обрушились на укрепления данов, на валы, да на телеги. Шли вперед рагаландцы, останавливаясь для того лишь, чтобы новый залп сделать. То там, то здесь с криком диким падал кто из их числа в ямы коварные, смерть находил на дне, кольями утыканном, да только не замечали уже потерь этих воины, битвы запах почуяв, жаждали поскорее и вкус ее отведать.
Полетели из рядов рогаландских стрелы пылающие, множество их в валу земляном застряло, мнемало упало сверху на засыпанные сырой землей телеги, несколько, однако, долетело до крайних шатров и подожгло. Кровожадно зарычали воины, чьи шатры заполыхали в скором времени, но ряды покинуть не смели. Оставив резервному полку тушить занимавшийся пожар, скомандовал ждать лучникам Горм-воевода, ожидая чего-то. Выпрямился он в седле, щитом прикрывая грудь, и не дрогнул при виде залпа ворожьего.
Пошло вперед войско рогаландское, и стали воины его рушиться с воплями в ямы приготовленные,сломался ряд щитов их, многие и вовсе больше уже под ноги старались смотреть, опустив щиты. Махнул рукой тогда Горм-воевода, и сизой тучей взвились в небо стрелы данские, чтобы упасть на нарушенный строй, находя множество жертв.
Пошли тогда вперед ратоборцы данские, выходя сквозь проходы в валах и рвах, и встали единой силою. Правым крылом командовал молодой Альрик Четыре Чайки, который с веселыми криками подгонял своих витязей, поудобнее перехватив боевой молот тяжелый. Левое крыло вел Оттар-ярл, Заносчивый по прозванию, тот мечом своего деда еще вооружен был прославленным.
Тем временем второй и третий раз спустили тетивы опытные стрелки данские. Воинство же рогаландское оказадлось у самого подножья холма.
Кто мог - щиты кверху поднимали, кто умел - за соратников телами укрывался, бежали вперед ордою неумелою люди Кьятви Толстошеего - карлы и бонды, землицы агдирской возжелавшие - многих из них уже стрелы сразили, да много больше их в битву рвалось, взбирались на валы, подгоняемые ярлом своим.
С другой же стороны столь же разношерстная ватага наступала - воины молодые, горячие под началом Торира стремились поскорее до врага добраться, строя не берегли, от стрел не хоронились, в удачу свою больше верили, да в то, что сумеют любого ворога одолеть, коли не отступят. Впереди же их берсерки шли лютые, те что боли не чувствовали, да без брони крепкой на битву идти готовы были. Многие из них уже стрел каленых отведали, да только не сбавляли шага, кличи боевые выкрикивая, на холм взбирались, оружье торопясь кровью напоить вражеской.
Других медленнее шла рать Сати ярла - полководец опытный людей своих не торопил, видел - некуда врагу бежать, негде больше прятаться, так чего же спешить тогда. На другое он надеялся - что оттянут на себя Торир с Кьятви силы вражьи, и сумеет он прорваться малой кровь в лагерь агдирский, а там и до победы недалече останется.
Вот и подобралось воинство рогаландское к коварным колышкам да ямам мелким, ждущим яростных воинов, чтобы ноги им пропороть да сломать. Витязи же данские ожидали, единым рядом щитов укрываясь под страхом кары суровой.
Скоро минуют враги и эту заслону, тогда-то и будет час сверху вниз по склону на них ринуться.
Не ожидали новых препон рагаландцы, многие искалечены оказались прежде, чем другие сумели миновать и этот заслон последний, от врагов их отделявший. Тут бы и напасть следовало, мечам и топорам дело решить, но нет - остановились, застыли воины Кьятви, скинули с плеч луки тугие, пустили стрелы в хускарлов датских с расстояния близкого прежде, чем в рукопашную пойти.
- Эй, Тьодольв ярл! - Кричал сам Толстошеий. - Покажись, Каменная Башка, не прячься за спинами наймитов своих!
Страшен был по силе залп рогаландский, но выдержали щиты, лишь немногие несчастливцы получили граненые жала в ноги и пали, воя от боли в раздробленных костях.
Но сомкнулись вновь ряды воинов. Тьодольв же ярл громко прокричал из рядов агдирцев, вставших впереди главной дружины Горма, отборных хельдов, что посередине данского войска выстроены были:
- Подойди сам - и поглядишь на меня, Толстошеий, а то ведь и головою поворотить ленишься, небось!
Скрипнули зубы Кьятви, прокричал он так, что песню стрел и топоров, да стоны раненых голос его заглушил на мгновение:
- Торир-берсерк, сын мой! Отруби голову этому псу агдирскому, порадуй отца!
Усмехнулся Длиннолицый, топор свой покрепче перехватил да вослед за воинами своими на ряды дружины датской навалился - страшен был берсерков удар, пусть и раненые они, да не страшились ни стали честной, ни ран смертельных, рьяно бились.
Да и сам Кьятви людей своих не щадил, заставил всеми силами на данов, под стрелами устоявших, броситься, да подмоги от брата ждал.
Увидел тут Горм воевода, что одолели и последний рубеж рогаландцы, услышал вой берсерков лютых да вопли ярости, и крик его пронесся над данами:
- Вместе ударить!
Ринулись валом морским вниз даны, набирая разбег, но впереди даже Горма с его мечом знатным неслись агдирцы, завывая по-волчьи, а серди них несся Тьодольв-ярл, увидавший среди рогаландцев Кьятви Толстую Шею и спешащий испробовать ее толщину своей секирой верной.
Словно две волны морские схлестнулись воины обоих войск, с хрустом, треском, звоном и скрежетом, взметнувшимися к богам, а затем заглушили все вопли раненых и умирающих.
Страшен был дружный удар воинства данского, усиленный разбегом да весом всем, навалившимся на передних хирдманнов северных.
Словно берсерк врезался во врага Тьодольв, рыча и круша. Сошлись воины в схватке жестокой, тут уж потекла кровь ручьями, вгрызались в плоть острые зубы клинков каленых, щели в доспехах копья находили, рубили топоры нещадно, да где один воин падал - трое место его занимали.
- Не спасет тебя больше шлем от меча моего! - Бросил Тьодольву Кьятви, когда с ним столкнулся, да только битвы вихрь сам противников старых разнял - каждому иной враг достался.

Агдир. Горм и Сульки. <Продолжение>
С Тельтиаром.

Подобно волне прибоя пали даны на врага, подобно ветру небесному опрокинули передние ряды. Яростных безумцев и молодых щенков, что навстречу шли по левому флангу ярлу Оттару, встречали опытом да сноровкой боевой бывалые витязи фюнские, и сам он словно огромной косой разил отчаянных противников. Диких и неуклюжих бондов да карлов, что справа накатывались, сокрушали со всей яростью витязи Альрика Четыре Чайки, и молот молодого ярла разбрасывал в стороны напуганных ополченцев.
Но сутужней прочих приходилось центру построения рогаландского, где врезался глубоко внутрь клин самых опытных и могучих воинов дружины Горма-воеводы.
Многие воины уже пали, многие повалились на землю, раны руками зажимая, но сильней удар был данских дружин, и войско рогаландское назад подалось под натиском.
Не выдержали удара датчан рагаландцы, откатились, словно волна, о скалу разбившаяся, и видел то Сати ярл, а потому знак подал в рога отход трубить. Ярились воины его, да против воли ярла идти не смели - строй сомкнув, стали к лагерю своем отступать, от данов отбиваясь. Тоже и люди Торира делали, у Кьятви лишь бонды до того строй смешали, что уже не выстроиться им было, кто как мог отходил, жизнь свою уберечь пытаясь, а иные и вовсе спины врагам показали бонды.
Сам ярл Сати за тем смотрел, да свой рог наготове держал, ждал, когда приказ иной отдать случай представится.
Катился за рогаландцами вал щитов данских, наседали доблестные воины Гормовы, не давая врагам перевести дух. Только на правом фланге неладное творилось, ибо слишком уж вперед подавались витязи Альриковы, того и гляди, сломают общую линию, увлекшись резней почти безнаказанной.
Но медлил подавать знак засадному полку Горм-воевода.
- Ну, чего медлишь ты, брат?! - Вскричал Сульки конунг, за битвой той наблюдавший. - Ждешь пока они нас обратно в Рагаланд оттеснят?!
Скрежетал зубами Сульки, готов был сам в битву броситься, да только знал - все равно брат его лучше мечом владеет, нежели он сам. Продолжали отходить воины норвежские, за собою данов увлекая от укреплений их, покуда не поднес к губам рог свой Сати ярл, не протрубил трижды, да сам в битву не бросился, меч свой обнажая. Тут уж, отступавшие было рагаландцы вновь вперед подались, войско вражеское, из-под защиты валов вышедшее числом охватывая, по двое - по трое на одного дана ныне приходилось роголандцев и смогли они наконец преимущество использовать свое. Лишь только бонды Кьятви все дальше отходили, не желали боя возобновлять, не смотря на все угрозы и увещевания ярловы.
Все больше смешивались бонды рогаландские, легкой добычей казались они молодому Альрику, и ринулся он в бой без удержу, сокрушая молотом бегущих, подобно Тору Могучему.
Подалось назад левое крыло рогаландцев и наконец опрокинулось. Лавиною катились за ними воодушевленные витязи ярла Четыре Чайки, того не замечая, что готовы они разорвать общий строй.
В других же местах навалились рогаланцы всей своей силою и совладали остановить напор данский. Тяжко пришлось данам тогда, ибо хоть и много рогаландцев полегли в битве с Тьодольвом-ярлом, хоть множество их покалечены и убиты были еще на подступах коварными ловушками, а немало - и стрелками данскими, все же было их больше, чем витязей данских, и числом они восполнили пошатнувшиеся решимость и отвагу.
И тут случилось то, чего и опасался Горм-воевода. Разорвался строй данский, и дружина Альрика только дальше пошла, убивая бегущих. Хлынули в разрыв рогаландцы, стараясь охватить с фланга воинство датское.
Протрубил тогда в рог Горм-воевода, подавая знак старому Свибрагеру, и выступили бывалые да закаленные воины из укрытого места, да ринулись навстречу воинам норвежским, строй соблюдая.
Поздно увидал Сати войско резервное данское, не было у него времени полки свои перестраивать для сражения нового, да от брата старшего помощи ждать - лишь зубы сцепив вперед он своим дружинникам приказал прорубаться, теснить данов обратно до их валов, а там - будь что будет.
Торир, словно зверь лютый с другой стороны бился, вел воев на смычку с дядей, отрезать хотел ту часть войска вражеского, что с ним бой вела да в окружение взять, и на то надеялся, что сдюжат ветераны Сати удар данов подлый. Пена с губ Длиннолицего капала кровавая, когда он вновь и вновь топор занося, с дороги своей сметал противников - кого убивая, кого калеча, а вокруг него оставшиеся берсерки бились немногие, в начале битвы уцелевшие.
Когда же ударил Свибрагер по центру рагаландскому, смял воев ближних, ножом острым в строй их врезался, вновь протрубил Сати ярл, за щитами телохранителей своих укрываясь, на сей раз Сульки на подмогу зовя.
Взмахнул рукой, перстнями да обручьями унизанной конунг Рагаланда, конную сотню с холма послал к брату на выручку, направили копья свои всадники, коней галопом пустили.

Бонды же прочь бежали уж без оглядки, а среди них и Кьятви Толстошеий, коня потерять успевший, растекались по полю бранному ручьями, в лесу прятались, сломлен был дух их воинский - ни земель, ни злата уже не желали они, лишь жизни свои спасти жаждали.

Остановился тогда Альрик-ярл, увидав. что не с кем более сражаться его воинству, а бонды рогаландские рассыпались по полю и в лесу спешно хоронятся-укрываются. Немногие десятки хельдов данских гнались за ними и далее, упиваясь битвой да кровью алой, но уже увидел молодой ярл, что натворил он запалом своим да удалью.
Повернули тогда даны под рукою его и, непрерывно трубя в рог да сзывая увлекшихся, спешно направились к Свибрагеру-ярлу на подмогу, надеясь битву одним ударом доблестным завершить. Да не совладали.
Еще прежде, нежели витязи Альриковы достигли места сечи, налетел на могучих хирдманнов его конный отряд рогаландский. Успели даны изготовиться, да щиты поднять, но страшной силой отбросила их конница, взламывая строй и закипела битва с новой силою.
Тут рог пропел над полем, подавая приказ людям Горма-воеводы.
Только не стал призывать воевода данский своих конников из ближней дружины, что в стане стерегли кюну да шатры со скарбом. Протрубил он отступление витязям отважным. Медленно, слаженно вспять пошли витязи данские. Влились в общий строй и воины Свибрагера, за спины оттеснив раненого ярла седобородого.
Вовремя поспели воины Альрика, набежали на смешивавшихся с пешими бойцами конников рогаландских, дали время восстановить строй Свибрагеровым людям, большие потери понесшим.
Неспешно, яростно рубясь-отбиваясь, отступали даны в стан воинский. Перейдя же рвы, сталкивали щиты дощатые, дабы не смогли норвежцы следом ринуться, а кто из рогаландцев в пылу преследования бросался вниз, того ждали либо колья острые, либо мечи, без пощады разившие пытавшихся на другую сторону выкарабкаться.

Не стали их уже преследовать воины Сати ярла - видел воевода их, как разбежались люди Кьятви, а без его рати, все одно не вырвать было победу в этот день. Повелел он воинам отходить самим, да щитами прикрываясь, раненых забирать и убитых.
Многие сотни остались после сражения этого на поле кровавом бездыханными, еще больше того увечными да ущербными, но более других недоволен был Сульки конунг, победителем себя возомнивший уже, да о том мыслящий, как в усадьбе Агдирской пировать. Ныне же вынужден он был своим шатром довольствоваться.

Укрылись даны за валами, на прежнее место заборола поставили. немедля стрелять вновь начали вослед возвращавшимся в свой стан врагам, стараясь побольше унести жизней неприятельских.
Спокоен был Горм-воевода: более, нежели вдвое, от его потерь заплатили рогаландцы, и то не считая обращенных в бегство воителей бондовских Кьятви Толстошеего.
Своих же зазря в лютой сече терять не восхотел, ибо видел, что только тяжкими потерями мог победу у Сульки вырвать, а это не по нраву ему было и вразрез с планами приходилось.
Кюна же Асса, за битвой этой наблюдавшая с места высокого, да с трона резного, произнесла лишь ниду обидную, к Сульки обращаясь, хоть и не мог он услышать ее, да знала старая правительница, что скоро уже перескажут конунгу рагаландскому слово каждое властной кюны:

Старый конь похотливый
Влез на Агдир как на кобылу.
Вот уж волк крадется рядом,
Сульки лишь виляет задом.

Усмехнулся Торлейв, первым ниду услышавший, да Фридрек в бороде усмешку спрятал, а сам к Горму Датскому направился, да Тьодольву, что подле сына Хардакнутова стоял уже, шелом сняв.
- Смотрю я, славный Горм, сумел ты отвадить Сульки от земель наших.
- То еще не победа, мудрый Фредрик, - ответил сдержанно Горм-ярл, - то лишь половина победы, ибо много наших витязей пало, а назавтра вся надежда только на крепость рук и мужество останется, ибо хоть и дельно укрепили мы стан наш, но знают нынче рогаландцы все хитрости, и не будут колебаться, в бой отправляясь.
- Жив остался пес Кьятви, - все о своей кручине речь вел Тьодольв, отирая кровь чужую с доспеха ратного, - да и щенок безумный уцелел, как мне кажется.
- Тогда, быть может стоит тебе самому на них напасть? - Жрец верховный предложил. - Да в их лагере со всем семенем этим подлым расправиться?
Вспыхнул Тьодольв тогда, но нашелся с ответом.
- Завтра поутру так я и сделаю. А тебя во главе пошлю.
- Разве пристало жрецу почтенному воев вести? - Дрогнул голос старца. - Если уж кому и надлежит войско возглавить, так это Горму храброму.
- Будет достойным мужам иное время и место речи злы вести, - прервал их склоку Горм-ярл. - Ночь близится и следует нам к завтрашнему дню готовиться.
Кивнул, соглашаясь Фредрик, не стал с даном спорить.

Спешился Сульки конунг, когда брат меньший к нему возвернулся, да отвесил пощечину крепкую Сати ярлу:
- На что тебе я дружину свою дал? - Гневно вопросил правитель. - На что в бой послал, ежели ты победить данов жалких не способен?
- Разве ж проиграли мы, брат? - Отвечал ему Сати. - Испытали мы силу вражескую, на крепость их опробовали, а то, что устояли они, так это не надолго. Бежать им некуда - бросят валы свои - сомнем их в поле, а не бросят, так голодом заморим, изведем их! У нас сил не в пример больше, чем у них есть, а клич кинем - так еще придут люди! Данам же помощи ждать неоткуда - разве что сам Хардакнут из Роскильде приплывет!
Рассмеялся ярл, да конунг смех его подхватил, смекая, к чему брат его, в хитростях воинских искушенный клонит.
- Соберем мы людей, что нынче разбежались трусливо, да выбор им дадим такой - либо в бою погибнуть, либо же казненными быть. Не посмеют бонды воле твоей противиться. Что же до Кьятви...
- О том я сам решу, - оборвал его Сульки. - Ты же осады не снимай, да прикажи всех раненых врагов, что на поле остались добить, да бондам вели ямы волчьи землей засыпать и мосты деревянные делать. Завтра поутру проучим мы негодяев этих.
Поклонился Сати, лишь про себя зубами скрипнул:
- Ночью же проучим, к чему утра ждать.

Владения Асмунда Кровавого. Эльдис и Хаки Гандальвсон.

Едва лишь Краснобай хрипеть на полу перестал, неведомая сила, державшая Хаки на месте, словно убрала от него свою костистую длань. Бывший конунжич опамятовался, да бросился к умирающему, руку на шею ему положив. Пустое! Сердце воя больше не билось, а жизнь окончательно оставила это могучее тело. Муж был еще теплым, но глаза его уж увидели мрак царства Хель, а дух, покинув тело, отлетел в холод ее подземных владений.
- Умер сей муж, - сказал Хаки испуганной деве. – Теперь и нам следует поспешать.
- Не безобразен ты ликом, а люди при взгляде твоем замертво падают, - прошептала испуганная увиденным Эльдис. – Скажи, Ульв, чьим именем чары наводишь?
Спросила – и замерла, зная ответ. Кому, как не Обманщику Локи такое под силу?
- Не подвластно мне колдовство, - покачал головою альвхеймарец. – Этот мертвец очень меня испугался, вот и помер до срока.
- Но почему?
Хаки замялся с ответом, понимая, как сложно будет объяснить деве всю ту историю:
- Ну… я же, вроде как… умер.
- Значит и впрямь ты – не Ульв, но Хаки, сын Гандальва конунга, - прошептала Эльдис, во все глаза глядя на конунжича. – Были у меня мысли такие, когда мы в лесу повстречались. Да после прогнала я их, как наважденья обманные, решила, что жар крови мой ум затуманил.
Хаки молчал, отвернувшись от света, но деве хватило и такого подтверждения слов сказанных. – Вот диво… - медленно произнесла она. – Выходит, Харальд тебя пощадил?
- Харальд благороден, - ответил ей сын Гандальва, колеблясь, стоит ли продолжать. Но полуправда порой так же опасна, как ложь, много бед она принести может. Так что решил конунжич молвить все, как перед богами: - Конечно, не будь на то его воли – меня бы здесь не было. Но, Эльдис… я ведь тогда, действительно, умер.
- Понимаю я, что сказать воинам то надобно было, - откликнулась Эльдис. – Сильны корни вражды Агдира с Альвхеймаром. Их в один миг не обрубишь.
- Тут права ты, - тяжко вздохнул Хаки Гандальвсон. Продолжать ему не хотелось, но – коль взялся за дело – его доканчивать следует. - Но даже воля конунгов прогибается перед ратною сталью. Меня ранили в той битве, стрелою смертельной. А после – то дело копьем довершили.
Эльдис ахнула потрясенно, вспомнив слухи о том, что Хаки отдали жертвой одноглазому. Выходит, люди не лгали?
- Почему же тогда ты еще жив?
- В том нет заслуги моей, - ответил Хаки. – Видимо, боги уготовили мне путь более извитой, чем виделось моему разуму скудному. Я должен был умереть дважды – но двое смертных людей отобрали меня у дочери Локи. Должник я их ныне… впрочем, то история длинная, а нам надо спешить, пока вои пропавшего не хватились. Этот муж одет хорошо, и, знать, не последним сидел за столом у нового ярла.
- Да уж, не сомневайся! – в кроткой Эльдис внезапно вспыхнуло гневное пламя. - Рядом с Асмундом, псом шелудивым, это вошь околачивалась. Да речи зловредные баяла в оба ярловых уха. От того, видать, он себя конунгом знатней Харальда и возомнил!
Хаки подошел к деве и успокаивающе положил руку ей на плечо:
- Едва ли к такому можно принудить. Вот подсказать мужу действия хитрость обманную – это да, дело советчика. Но решать сам он должен.
- Вот он и решил! – в голосе девы появились слезы, тело затряслось крупной дрожью, когда память услужливо показала ее внутреннему взору перенесенные невзгоды. – Совсем озверел, хуже альвхеймарцев стал!
В другое время она, пожалуй, бы поостереглась молвить такое сыну Гандальва, да и вообще, обошла бы его за семь верст, обращенье его родителя с собой вспоминая. Но сейчас крепость душевная дало трещину, позволяя затаенному внутри горю излиться слезами. Хаки ничего на то не сказал, только обнял ее очень крепко. Знал он: порой слезы несут исцеление, раны души заживляя. А Эльдис, сотрясаясь в рыданиях, в глубине души поражалась: почему ей так легко с этим альвхеймарцем, невзирая на его место рожденья и конунжью кровь? Она плакала и думала о том. Что, если бы после той самой ночи Фрейа благословила ее сыном, он приходился бы этому молодцу братом. Раньше Эльдис думала о Гандальве с презрением, а сейчас чуть не впервые, пожалела о воле прекрасной богини. Едва ли ее, такую, как сейчас, мужчина когда-нибудь обнимет не с целью утешить. А так она могла бы родить справного война, похожего на этого Хаки. И он бы любил ее… даже такую. Слезы снова хлынули из глаз в три ручья. Эльдис знала, что надо спешить, но не могла заставить себя перестать плакать. Слишком долго держалась гордая дочь херсира агдирского, слишком много дней и ночей не давала себе оплакать потерю. И вот сейчас все вышло само… и на диво не вовремя.

Раумарики. Хаки и Эльдис
С ДЛ

Шаги послышались за дверью, приближался кто-то неспешно:
- Господин, здесь ты еще? - Голос слуга старый подал, рукою дверь толкая да заходя. Скользнул взглядом сначала по Хаки и Эльдис, порешил было, что позабавится решил с девкой юродивой херсир, видать совсем хмель в голову ударил, коли вместо красавиц здешних бабу уродливую избрал. Пожал плечами, поворотился было, да тут только тело заприметил, на полу лежащее. - Господин? Дунгаль?
Дрогнул голос слуги старого, да под раскаты грома новые прокричал он, что было силы:
- Убили! Убили! Люди! Люди сюда!
Крик слуги застал Эльдис и Хаки врасплох. Но в ситуации серьезной опасности даже в щенке порой пробуждается настоящий волк. Хаки кинул растерянный взгляд на деву, испуганно прижавшуюся к его плечу - и принял решение. вбежавших в комнату оружных альвхеймарцев встретил не испуганный бонд, или робкий юнец - конунг из рода конунгов. К тому же еще и умерший. мужи замерли, завороженно глядя на лик Хаки. Таким они его в жизни не видели. Куда делся опущенный вниз взгляд до робость, снискавшая сыну гандальва прозвище "Малодушный"? Пред воями стоял властитель с прямой осанкой да грозным взором, и скромная одежда на нем дорогим пурпуром виделась. Одно слово - вождь.
Опешили хирдманы, что готовы были уже на куски порубить любого, опустились руки крепкие, оружие сжимающие. Тень на лик конунжича падала, да лишь в тот миг, когда молния за окном сверкнула, осветился он светом колдовским.
- Хаки... - Прошептал кто-то.
- Из могилы вернулся, - другой добавил, отступая.
- За нами всеми пришел! - Завопил уже кто-то, духом не столь крепкий.
А слуга, временем тем уже прочь бежал, под дождь, да за ворота, лишь плащ Дунгаля на плечи свои накинув. Бежал, да кричал, что есть мочи богов имена, точно могли они защитить его.
- За вами, вестимо - молвил Хаки голосом низким, на его непохожим, на длань вперед вытянул, перст жестом обличительным вою ближайшему в грудь уперев:
- Что делаете вы, воины Альвхеймара, на земле чужой, середи братьев своих погубителей?
- То конунг велел, - хрипло ответил гридень, еле живой от страха, стыдно сказать, но порты у него мокрыми стали. Да и кто в здравом уме выходца из Хель не забоится? А тут еще свет Эльдис на лицо пал - и вои отпрянули. Уродливая дева им самой дщерью Локи привиделась. Счастье, что умна она была да конунжичу подыграла, брови свои сдвинув.
- Конунгу я сын, а они - убийцы мои и братьев моих. Обезумел отец мой с горя великого, а может - и вовсе его тролли в лесах подменили, - вещал меж тем Хаки. Скальдом бы ему быть - так ладно тек говор. - А вы за столом с ними сидите да яства их поглощаете. Не будет покоя вам, говорю!
Тут за окном молния ударила. фигуру Хаки грозного огнем осветив. Вои на колени попадали, а иные - и вовсе из комнаты выползли. Все бы ушли - да страх их на месте держал. Живых мужей не пугались - но мертвые - дело особое. У тех, кто остались, не только ноги - языки отнялись, слова молвить уж не могли, так сердцами их ужас овладел. Только глазами, страха полными смотрели на Хаки - пощады выпрашивали.
- Коли спастись желаете - бегите прочь с земли проклятой, где кости родичей неупокоенные о мщении стоят. Иначе и они придут вместе со мной да отмсят за обеты нарушенные да честь неотмщенную, - продолжил сын Гандальва. И повелительно закончил: - Прочь!
Так сильно было то влияние. что альвхеймарцы из домины выбежали, себя со страху не помня. Да многие сразху за околицу и рванули.
А там уж факелы пылали. Услышали люди про убийство, в усадьбе альвхеймарцам отведенной, в силах тяжких поднялись - кто в броне, а кто и кольчуги не надев, только мечом опоясавшись. Шли к домине, окружали ее со всех сторон, да на помощь звали.
- Что случилось-то? - Сонный кто-то вопрошал.
- Альвхеймарцы гостеприимством поступились нашим, заманили к себе Дунгаля и убили его! - Ответ был. И хоть и не любили Краснобая люди, да всеж свой он был - а то враги исконные, их и за барана зарезанного не грех порубить было, а тут - херсира в его же доме сгубили.
Верещал что-то слуга старый, но не слушали его уже, да и разберешь разве где правда, а где вымысел, коли он все о мертвецах восставших да каре богов говорил.
- Бей слуг Гандальвовых! - поднялся клич по усадьбе.
Мужи, в чьих жилах еще играл хмель, похватали секиры в руки привычные. А обезумевшим от страха альвхеймарцам вои те восставшими мертвецами, Хаки обещанными, помстились. Словно Локи в них вселился. силы удесятерив. Промчались они сквозь строй "радушных хозяев" - да к лесу. Кое-кого, правда, посекли, но большинство утекло под тень елок.
- Ловите их! Люди!
- Ловите!
Метался люд оружный - кто действительно поймать хотел врага, а кто просто для вида мечом размахивал, чтобы не спрашивали потом: "А ты где был, когда альвхеймарцев мы били?". Да только рассеялось вскоре и гандальвово воинство по лесам окрестным, и вои раумарийские во след за ними.

В суматохе той Хаки снова шапку надвинул, да Эльдис за руку крепко схватил. Выбрались они незамеченными. Благо слишком много шума в селении было, мужи славные уж и не понимали кого и за что бьют. Просто ненависть застарелая в душах взыграла, да выпитая накануне брага мозги затуманила.
Один только человек за ними шел, что так желал секрет Дунгаля разгадать, да перед ярлом своим выслужиться. Магни, заприметив, как мужик-лапотник девку выводит из дома, едва лишь вои все разбежались, неладное заподозрил - были бы с ним люди его, всех бы их позвал - да только уже ловили воины альвхеймарцев по лесам, пришлось ему одному идти, на меч свой уповать да удачу воинскую и то, что еще не совсем отвернулись боги от жреца, служение на жизнь ратную променявшего.
Торопился он, догнать спешил беглецов, узнать тайну ту, что жизни стоила сначала Гилли Шесть Пальцев и сыновьям его, а после и Дунгалю Краснобаю.
Так спешил, что и не заметил, как из-за деревьев скользнула серая тень. Эгилевы братья вели себя смирно, за безумством людским из темноты наблюдая, но этот двуногий шел за другом вожака, а волки были голодны. Викинг даже не вскрикнул, когда острые, как бритва клыки разорвали ему горло.

Транделаг. Усадьба Хладир. Хакон и Ахти Йотун.
С Тельтиаром.

И снова опустела усадьба Хладир, снова вои транделагские умчались далече в поисках боевой славы. Правда, сегодня были они не одиноки, и стяг с волком агдирским на алом фоне теперь рядом с медведем Хакона вился. Только и сам конунг ныне не скакал на добром коне впереди войска. Поражая юнцов выправкой молодецкой да неутомимостью юношеской. Дома остался. Хоть и тяжко ему было принять то решение, но ум конунга никогда не был короток. Понимал он: ничто так люд не сплачивает, как военный поход да ночи у одного костра. Желал он отдать земли свои Харальду и крови харальдовой, а потому и измыслил себе старческую немощь.
«Пусть воители Харальда Хальвдансона в деле увидят, да склонят перед ним шеломы не по воле моей, но за заслуги его ратные», - думал про то Хакон.
А сам, чтобы отвлечься, решил слово исполнить да с пленником погуторить.
Отворилась дверь в холодный погреб, солнца лучи в него проникли, мрак тяжелый рассеивая. Сощурился пленник, ладонью глаза ослабшие, к темноте привыкшие, прикрыл. Прозвенели цепи железные, упала рука - не хватало сил могучему Ахти нынче, знатно его голодом поморили у Харальда в гостях, так что нынче даже исхудал он, усохли мышцы тугие висела на нем рубаха драная, что раньше на тело богатырское едва-едва налезала, да по швам трещала, стоило ему жилы напрячь.
Хакон спустился по ступеням, и поместил принесенный с собой факел в специальное углубление. Погреб на то и создан, чтоб снедь да напитки в нем даже в жар июльский не портились. Сейчас здесь было сыро и стыло. Конунг Транделага ощутил, как от здешнего воздуха зажаловались на жизнь все сочленения костные. Старость то, старость…
- Приветствую тебя, сын названный Гудбранда-хевдинга, - голос Хакона был негромок да ровен. – По воле Харальда, ныне ты гость мой. Вот и решил я сам с тобой речи гуторить, да посмотреть, правду ли молвят, что зверь ты бездумный, способный лишь кулаками махать.
- Оттого видимо и заперли вы меня в подполе, да на цепь посадили, что не решили еще зверь я али человек, - бросил Ахти Йотун зло, да на слове последнем кашель его сразил. Перегнулся великан, руками широкими живот обхватывая, опустился медленно.
- На цепь тебя посадили оттого, что клялся ты воям мои кишки выпустить да ими же их удавить, - Хакон сделал вид, что не заметил ни кашля, ни бессилия Ахти. – Разве так ведет себя тот, кто претендует на роль уважаемого пленника?
- Ужель ни потому я клялся кишками всех воинов харальдовых удавить, что нет в них чести, - проскрежетал Йотун, недуг свой перебарывая, да кашель сухой глотая. - Худшей доли достойны они за то, что отца моего ночью темной сожгли в доме его, а с ним богатырей лучших.
- Былое поминать без конца, от настоящего взор отвращая – то удел старцев, вроде меня, но не младых молодцев, - покачал головой Хакон. – Твой приемный отец многим дорогу успел перейти, и жена моя по его вине много ночей плакала. Однако же, я не виню его в бесчестии и не причитаю зло, желая ему мук в царстве Хелевом. Ты решил отомстить, но боги судили победу другому. Ужель мудро то – сгинуть лишь потому, что ты, как петух, не смог простить сопернику большей удачи? Воина делает великим вождем не только сила в плечах, но и мудрость рассудочная. А от тебя я слышу лишь про обиду.
Молча смотрел на Хакона узник взглядом зверя затравленного, на любого набросится готового, да только цепь мешала. Больно уязвили его слова конунга транделагского, но и отклик в душе нашли - все имел во времена былые Ахти: и отца любимого, и дев красивых, и воинов верных, и рабов, и земли, да все отнял у него Харальд. Как про обиду такую забыть, в погребе темном и хладном находясь? Но и Хакон прав был - за былое цепляясь и злобу копя, лишь жизни он мог лишиться, в руках у врага находясь. И смерть та не Валгаллы чертоги сулила, а мрачные подземелья и объятия дочери Обманщика - не того желал Ахти в его годы юные, отомстить за отца нареченного он жаждал, а не свидится с ним раньше срока отпущенного.
- Зачем же тогда пришел ты, Хакон конунг? - Проговорил неспешно воин, стараясь, чтобы голос его ровно звучал. - О чем нам с тобой разговаривать?
- Харальд мне родичем станет. И в честь пира свадебного участь твою мне в руки отдал, - конунг Транделага присел на бочку с напитком хмельным, недалече от Ахти, но так, чтоб не смог тот с учетом цепей до горла его дотянуться. – Проще всего, конечно, тебя асам отдать, - задумчиво сказал он, будто крупу взвешивая, а не судьбу молодца данного определяя. Да только не любо мне то. Да и тебе, Ахти, если подумать, лучше в бою уйти, да в Асгард постучаться. Хаки Гандальвсон на твоем месте упорствовал – вот и повис на дубу, жертвой Одину. Но Хаки был трус, которого Хеймдаль и без того погнал бы с порога Вальгаллы. А ты? С ним на одну доску стать метишь? Копье не разумно, ему все равно, кого сразить: героя аль мужа, известного малодушием. А же тебе руку свою предлагаю. Не Харальду поклонись – мне. Хакону из Хладира. И будешь жить, сколько асы отмеряли. Вот он, слово мне. Что в ответ молвишь?
- А как ты к предкам уйдешь, так мне Харальду кланяться повелят, али за тобой следовать?
Спросил Йотун, а сам уж обдумывать начал предложение Хаконово. Не ожидал он слов таких, не надеялся даже, что жизнь сохранить сумеет, а вон оно как обернулось. Честь свою да клятву отцу убиенному данную на жизнь променять ему предлагают, да только ровнехонько весов чаши встали, ни одна другую перевесить не может.
- Честь твоя - тебе и решать, - ответил конунг. - Никто под солнцем не вечен. Однако, ужели я столь хилым да слабым кажусь, чтоб не сегодня так завтра предстать перед предками? Если уйду - то в бою, а в гуще сечи лишь валькирии ведают, чью нить норны решили обрезать.
По нраву пришлись слова старца викингу младому, хотел бы он и сам на склоне лет столь же могучим и статным остаться, да только погреб темный в таких стремлениях не помощник.
- Честь моя, в том твоя правда, - произнес медленно Ахти, гул в груди нарастающий унять пытаясь. - Да только какая честь может быть у бродяги босого и нищего, что из всего имущества лишь рубаху эту, да портки имеет? Впрочем - вот они, руки мои, поди, еще не совсем ослабли. Нужны коли тебе они, так я в деле ратном на многое еще сгожусь.
- Были бы не потребны - ужели я лично пришел бы в сырой погреб, одежу свою дорогую о грязные бочки марать, - усмехнулся Хакон, шутку незамысловатую молвив. - Я по старым воззреньям живу, и до сей поры полагаю, что люди ценней серебра. За него можно тело купить, но не дух человека свободного. А холопы мне не нужны, нет у них воли победной. Одно слово - рабы, которых предки мои к веслам не подпускали. Но ты-то из теста иного был вылеплен. Не думаю я, что у хевдинга старого сын плохим воином мог вырасти.
- Мое-то искусство воинское твои родичи на себе испытать успели уже, - в ответ усмехнулся Йотун. - И уж коли я теперь твой хирдман, налей конунг браги - жажда мне горло давит, мочи нет.
- Видать, в Хель ты все ж хочешь, коль просишь браги, когда у самого, небось, пару седмиц хлеба краюхи во рту не было, - прищурился Хакон. Больно задели его слова про хирдманов, раны сердца тревожа. Ну, да решил он не грешить на пленника неразумного, благо тому итак вдоволь от воев Харальда досталось.
– Вот что, парень, слушай, что молвлю. Сейчас позову я сюда годи, и ты пред ним скажешь, что Транделаг новой родиной признаешь да на земле этой ни против кого секиры своей не поднимешь. Без моего дозволения личного. А тогда – я тебя в дом свой возьму да не брагой одной там кормить стану.
Озарил лицо Йотуна оскал хищный, обнажил он зубы ровные, да так сказал:
- Клятву эту тебя я принесу, славный Хакон, и уж поверь: немало голов скатится под секирой моей, как только на то воля твоя будет.
- На том и порешим, - Хакон встал и легко взбежал вверх по ступеням.
Дернул Ахти цепь тяжелую, да мотнул головой, словно с прошлым своим разом обрывая. Ждать остался, когда вернется конунг со жрецами.

Раумарики. Жрец Откель

Собрался наутро люд перед воротами усадьбы разоренной, подвигами своими похвалится да жреца молодого послушать. Каждый соседям своим сказывал, что не меньше пятерых альвхеймарцев в ту ночь убил, да только в лесу, в потьмах тела их потеряли, а быть может и волки утащили, так что подсчитать убитых невозможно стало. Из раумарийцев всего семерых посекли вороги, когда вырвались из домины окруженной, но то Дунгаля не считая, да еще молодца одного, в лесу зверями загрызенного.
- Говорят они все, как один, что дух Хаки Гандальвсона ночью являлся и Дунгаля сгубил, - молод был еще жрец, едва только бороду себе отрастить с ладонь длинною успел, но речь его плавно текла, голос же над всею толпой разносился. - Сказал бы я, что лгут они, да только вижу, в какой страх их при одном лишь упоминании конунжича того бросает! Знак то есть, что Асы нам послали!
- Знак!
- Как есть знак, - зашептались все, головами кивая, да только когда от служителя богов услыхали, что правда то - что мертвец за Дунгалем приходил, да в Хель его забрал, у многих лица белее снега стали.
- Разгневаны боги на те преступления беззаконные, что Дунгаль и ярл его совершили, за Гилли и сыновей его то месть была, не людская - небесная! Поделом Дунгаль Краснобай получил за то, что конунга предал и закон его попрал, поделом и Асмунд получит за измену свою и с альвхеймарцами союз!
Молчали люди, помнили еще как на пиру у Асмунда веселились, да как в верности ему клялись и походом на Вингульмерк идти хотели. Не знали теперь что сказать, верховного жреца посланцу. Но вот один бросил шапку на землю и крикнул:
- Поделом!
- Альвхеймарцев привел! - Другой поддакнул.
- Наших херсиров загубил!
Усмехнулся жрец Откель жрец, наслышанный уже о том, что странной смертью все те погибли, кто правление Асмунда не принял. Понимал он и то, почему Дунгаль так выгнать его спешно пытался и более того, догадывался, что Асмунд бы его живым от себя не отпустил. Что же - удачно так вышло, что дух Хаки Краснобая навестил. Сам жрец, конечно, в существование ожившего мертвеца не верил, но и до правды доискиваться не желал - расправились с альвхеймарцами да с изменниками, тому и радоваться следует.
- Знак то был, что должно вам Харальду служить сыну Хальвдана верно, и служением своим прощения у богов выпросить за тяжкие убийства, - Откель продолжал.
- Но как же нам доказать-то верность свою? - Херсир Торорм выкрикнул, который одним из первых в свое время Асмунда признал своим ярлом. - Альхеймсон поди уже хейдмеркцев походом на Вингульмерк ведет! На перерез ему идти велишь?
- Нет, - холодно жрец отвечал, про себя думая, что того еще не хватало, чтобы на подмогу Эйнару-иноверцу идти. Пусть уж пес бешенный, прежде чем за предательство свое поплатиться, глотку Эйнару перегрызет - хоть какая-то тогда польза с него будет. - Враг наш близок уже. Бежали в ночи альвхеймарцы, да не ровен час возвратятся с конунгом своим подлым! Должны мы встречу достойную ему подготовить!
Тяжелым взглядом смерил жрец всех пришедших, да стрелу ратную послать по деревням велел, народ собирая. А после обернулся к пленникам, которых люди ночью поймать сумели, и бросил:
- Этих же на воротах вздернуть в угоду Одину.

Сонг. Сольвейг и Аудмунд
С Тельтиаром

Одно заточение на другое Сольвейг сменила. Не смела она из комнаты в доме купеческом показаться, узнанной быть боясь. Лишь ожидание деву окрыляло. Вдруг да явится Альвир, дверь распахнет да через порог переступит, в обьятья страстные ее заключая. Но текло время томительно медленно, не было же скальде ни единой весточки, ни намека единого на место пребывание его нынешнее. Изредка купец деву наведывал, лишь головой на вопрос единственный в ответ качая.
Вот и сегодня пригласил купец девицу к столу, повелев ей, по обыкновению голову прикрыть плащем. Знал хитрец Аудмунд, что коли и ищут Сольвейг, то в девке что без убора головного, полой плаща прикрыватся, не признали бы ее. Только на сей раз странно весел был Аудмунд.
- Ты присаживайся, - хлопнул он по скамье. - Поешь, а там и погуторим.
За стол дева присела, явства купца расстаравшегося пробуя. Да еда безвкусной казалась. Знала, что неспроста ее за стол Аудмунд пригласил. Видать вести у него появились, коль не в комнате трапезничать оставил. Недолгим ныне пребывание в доме его оставалось.
- Есть ли вести какие у тебя об Альвире? Иль опять разузнать ничего не удалось?
- Да уж, на сей раз удалось кое-что узнать о певце твоем, песеннике, - в бороду густую толстяк усмехнулся, да на пузе ладони скрестил. - Но ты ешь-ешь, скальд-то он никуда не денется.
Отодвинула Сольвейг миску, на купца словно впервые глянула.
- Чтож молчишь ты, не рассказываешь? Уж не прогневать ли тебя успела, что вести от меня таишь?
- К чему события торопить, - Аудмунд усмехнулся, точно удовольствие ему доставляло деву томить ожиданием. - Слуги мои проследить сумели, куда скальд убегал, когда братья твои в дом мой вломились.
Появилось на лице купца выражение нехорошее, когда он о сыновьях Атли упомянул.
Подскочила со своего места Сольвейг, к купцу подбежала, лицо плащом прикрывать забывая, да и обо всем остальном позабыв.
- Гдеж он сейчас? Веди меня к нему. И тебе мороки меньше станет, и нам встреча желанная!
- В лесу он, да только ты не торопись, - повысил голос купец тучный, за руку схватил девушку, да насильно на скамью усадил. - Одна ты его ищешь, думаешь? Братья твои, чтоб их волк загрыз, его не меньше твоего найти хотят. А ну как следят за домом моим соглядатаи до денег алчные?
- Не смогу на месте я усидеть, коль подле Альвира очутись более всего мне хочется. Не признали тебя у себя в доме скальда скрывающим, так с чего бы за домом твоим следить?
- Потому не признали, что скальда не нашли - оттого ли подозрение их уменьшиться должно? - Боялся Аудмунд, видно было то - коли прознают, что была у него Сольвейг, а он ее ярлу не вернул - голову снимет с него Атли, не посмотрит, что он купец почтенный.
- Ночи нам дождаться надобной темной, а там без факелов пойдем до околицы, - так молвил.
- Чтож, долго ждала я. Можно и до ночи потерпеть, - в пол уставясь Сольвейг молвила. - Уж лучше б и дождался ты ночи наступления, прежде, чем со мной повидаться пришел. - И сама дева не рада уж была, что разговор с купцом завела. Часто-часто сердце билось, ночи предвкушая. Не высидеть ей теперь времени оставшегося. Словно подле нее Альвир стоял, да коснуться до него нельзя было.
Купец же повеселел, действительно отрадно ему было видеть, как извелась гостья его. Как будто тем он братьям ее, обидчикам своим мстил.
Но вот уж село солнце, и тогда позвал Аудмунд слугу верного, да повелел через черный ход их с Сольвейг отвести туда, где он следы видел скальда беглого.
Невозможно было Сольвейг часа уроченного дожидаться, извелась дева, места себя не находя. То встреча ей с Альвиром виделась, то в голову мысли лезли, что найти его не сумеют, а то и вовсе чудилось, будто беда с ним приключилась. Когда ж совсем не в моготу ждать стало, растворилась дверь, купца впуская. Накинула плащ дева, да за ним вслед отправилась.
Через двор, слуга вывел их двоих к калитке, отворяя ее. Не послышалось скрипа обычного - загодя петли смазали по велению купца, вот и вышли они, позади домов других направились к околице деревенской, а там факел зажег слуга, дальше путь указывая по дороге сначала, а затем и по тропке небольшой, что в сторону леса вела.
Закутался в плащ теплый Аудмунд, озяб в холоде ночном.
Испуганно Сольвейг всю дорогу оборачивалась, шороха каждого пугаясь, не увидел бы кто да дочку ярлову в ней не признал. Не было в ней страха, когда из дома отцовского днем ясным убегала. "Словно не я боюсь, а страх купцовский мне передается, - на впереди идущего дева засмотрелась".
- Ну, куда ты нас завел, песий сын? - Зло купец огрызнулся, о корень запнувшись.
- Скальда ты хотел, к нему и веду, коли там он еще, - буркнул слуга, дальше идючи.
- Вот наглец, - так произнес Аудмунд, что только Сольвейг его услышала, а после громче добавил: - Твое счастье будет, коли он не ушел.
От огня факельного деревья тени страшные отбрасывали, точно прятлись в чаще тролли да потомство фенрирово, зубы скалящее. Дрожал купец так, что щеки его пухлые сотрясались, да зуб на зуб не попадал, но шел все же. Хотел награду свою получить, обещанную.
- Вдруг беда с ним какая приключилась? - размышления свои продолжая вслух дева молвила, будто звук голоса тьму лесную разогнать мог, не смея Аудмунду в страхе своем леса ночного признаться, да и обратно поворачивать ни сил, ни желания не было, встречу в очередной раз оттягивая. - Неужли раньше слуга твой хода показать не мог, отчего лишь теперь дорогу указать вздумал? - догнала купца она, по леву руку от него зашагав.
- Кто ж его, стервеца знает, - прошипел толстяк. - Поди, сама спроси, коли интересно тебе.
- Плохо ж за слугами ты приглядываешь, что самовольничать любому позволяешь, - Сольвейг усмехнулась. - Так всю власть над ними растерять недолго.
По боку провел ладонью купец, прозвенели монеты звонкие в кошеле.
- Вот она, власть моя над слугами, - произнес он. - Другой мне и не надобно.
- Так и самого тебя продадут, коль денег кто твоего поболе предложит. Глядишь, не скальда встретим, а братьев моих, - проронила дева, сама своих слов, ненароком вырвавшихся, перепугавшись.
- А коли так, отдам тебя им, а слугу выпорю, все одно моему слову больше поверят, чем холопа рваного, - раздраженно слова Аудмунда прозвучали, видать и сам он поворота такого испугался.
- Так вот как заговорил ты, - остановилась Сольвейг. - Откуда ж мне знать, что Альвир там, а не другой кто встречать ждет?
Криво усмехнулся бородач:
- Далече уже зашли мы. Одна хочешь обратно возвращаться, али судьбину свою изведаешь?
Покосилась дева на тени дерев в узоры пугающие ветви свои сплетающие.
- Коль с братьями моими сговорился бы, уж не ночью встречу назначил, - путь продолжив дева в ответ бросила.
Хмыкнул лишь что-то в ответ Аудмунд, да в молчании дальше шли они, покуда не вывел их слуга на поляну одну, и повернувшись так сказал:
- Видел я шалаш невдалеке, а в нем спал человек, на скальда похожий - насколько помню я его, посмотрим, там ли он, или одному мне сходить?
Ещё ближе к купцу Сольвейг придвинулась. Бежать одной к шалашу хотелось, Альвира первой увидать, да после разговоров дорожных уверенности поубавилось, лишь опасения новые появились.
- Альвир, - полушепот сдавленный вместо окрика громкого из уст девы вырвался.
- Молчи, баба, - шикнул на нее Аудмунд, а слуге бросил. - Чего встал, баран, веди давай!
Поворотился слуга, факел повыше подняв, да пошел к шалашу тому. Вскоре уже увидали они его, и человека, в нем спавшего, да только пока различить невозможно было лица его.
Поняв, что неоткуда боле подвоха ждать, со всех ног к шалашу дева кинулась, уж и свет факельный позади себя оставляя. Признала она в спящем скальда ненаглядного, за плечо его нежно трясти принимаясь.

Восточный Агдир. Сульки

Собрались военачальники рагаландские на совет, вскоре после завершения битвы кровавой - свои потери учесть да вражеские, да ход битвы дальнейшей обдумать.
Торир атаки ночной требовал, удаль свою показать хотел, да за отступление позорное отомстить данам. Да только отговорили его от этого отец и дядья, другое задумал Сульки.
- Ты, Кьятви, гонцов быстрых снаряди, - сказал он. - По всему Агдиру пусть на конях резвых скачут, всюду пусть слово мое говорят.
- Что за слово-то, брат? - Толстошеий спросил.
- А воля моя такова, что все карлы да траллы, которые к войску моему присоединятся - свободу получать, а коли доблесть покажут - так златом и землями их награжу и почести воздам, как своим хирдманам.
- Не много ли чести мужикам-лапотникам? - Воспротивился тому Торир Длиннолицый.
- Полегло много ратных людей в битве нынешней, - головою Сати покачал. - Так что тут прав Сульки конунг, нужны нам полки новые, насмерть стоять готовые, ибо поражение им - участь рабская, а победа - богатства, о каких они раньше и мечтать не могли.
- Но что сделать сможет карл простой? - Не унимался берсерк. - Коли против него вои опытные выйдут.
- Погибнуть с честью, - усмехнулся Сати. - Да только жалко нам чтоли Агдирских траллов? Пусть хоть дюжинами, хоть сотнями мрут, лишь бы мощь данскую переломить.
- А пока, что же? - Тут уж Кьятви голос подал.
- Пока, братец мой нерадивый, - конунг ему ответил. - Иди бондов своих и карлов собери, что по лесам разбежались, да покуда всех не вернешь, кто жив еще, можешь и сам не возвращаться.
Стиснул зубы ярл, зло глазами сверкнул и ушел из шатра. Втроем остались они.
- Ты, Торир, битвы жаждешь? - Сати берсерка спросил, и кивка дождавшись, продолжил. - Так возьми шесть сотен наших лучников, да иди к валам данским - устрой им ночь веселую, с рогами поющими да стрелами пылающими, негоже им спать, когда ворог близко. Верно говорю я?
- Ох и хитер ты, брат, - улыбнулся Сульки. - Что бы делал я без тебя на поле ратном?
- Войско бы свое сгубил все, а славы так и не стяжал, - отвечал ему ярл. - Но вот что скажу я - ты, брат ложись уж на перину свою ромейскую, а мы с Ториром пойдем еще гостинцев припасем для датчан да ведьмы старой.
- Добре.
Сбросил с плеч кольчугу тяжелую Сульки, да рубаху снял, а сапоги с него рабы стянули, что по приказу его в шатер вернулись, и спать завалился на пуховую перину. Сати же и Торир людей собирать пошли, до битвы охочих.
До утра самого стреляли по данским укреплениям они стрелами горящими, да порою в рога трубили, сон нарушая вражеский, под утро же отошли к лагерю своему, где уже рать большая к новому приступу готовилась.
Да только не повел их на сей раз Сульки в бой, лишь выстроил на расстоянии двух стрел летящих от валов, и выжидать стал.

Альвхеймар. Конунг Гандальв.

Вернулся владыка в родные стены, поговорил с гриднями, усадьбу сторожить им оставленными, отдохнул – да начал дары свадебные собирать. Много зим прошло с тех пор, как он женихом был да мать своих сыновей забирал от родителей. За время то многое изменилось да быльем поросло. Старшие сынки давно в курган почетный легли, до Вальгаллы отправившись, меньшой – в Хель теперь мерзнет. Ну, да туда ему и дорога!
И кто ж думал, что судит ему Фрейр на склоне дней не детям своим жен хороших подыскивать – самому встречи с невестою ожидать?
Да, неисповедимы пути судеб, загадочна уму человечьему воля норн. И второй раз за время недолгое отворились по воле Гандальва альвхеймарские сундуки, снова собирал он дары для родича будущего да дочки его. Сборы в свадебную поездку всегда сложны да многотрудны. Хоть и был уговор с Неккви-конунгом, а все равно – отца молодухи следовало задобрить как следует. Чай, не корову на мясо торгуешь – кюну, мать будущих конунгов желаешь со двора родительского увести. Тут много чего взять с собой нужно: злато – для пира, оружие – для мужей, ожерелья с каменьями самоцветными – для женщин из рода Неккви. Ну, и для самой девицы, вестимо.
Так и шли сборы.
О Хедвиг при конунге никто более не вспоминал, а он и не спрашивал. Вода многое скроет, а Ньорд, к тому же, конунгу Неккви первый бог-покровитель. Ужель не замкнет уста говорливым, для блага тех, кто исправно его жертвами радует?
Люд альвхеймарский в это не верил. Потому и молчали.

Гиллисберг. Эйнар ярл

Медленно время текло, после того, как покинул Харек Волк усадьбу Эйнарову, тяжким ожидание вестей казалось, да супруга его все слабей с каждым днем становилась - видать обернулась беременность долгожданная недугом тяжким. Никого знахарки к ней не пускали, даже мужа законного, и от разлуки с Сигрун становился все мрачнее ярл.
На исходе дря третьего Ярослав вернулся с вестями тревожными, что грозные рати собирает Асмунд ярл в Вестфольде и Раумарики, а так же в Хейдмерке, и что поведет он их на Вингульмерк в скором времени - о том все говорили от хирдманов до землепашцев простых. Поведал и о смерти Альхейма Смелого гонец, да только весть эта на Эйнара впечатления сильного не произвела. Головой он лишь кивнул, Ярослава выслушав, да проронил чуть слышно:
- Пес бешенный с поводка сорвался, да волком себя возомнил, что Солнце и Луну пожрать сможет, - усмешка легкая по лицу ярла скользнула, когда упомянул он Фенрира Волка, точно говоря - в сказки эти лишь старики да ребятня верить могут.
- Не страшен волченок тому, кто в бога истинного верит, - Ратибор тогда сказал, до креста на груди дотронувшись. - Достойную встречу мы ему приготовим.
- Стрелу ратную слать пора, - Добавил Оттар, к Эйнару ближе подойдя. - Немалые силы у Асмунда, коли из трех фюльков сразу он дружины ведет.
- В Гиллисберге оборону укрепим, ни один враг не сумеет здесь совладать с нами, - воевода продолжал. - И подмоги от Харека Волка дождемся.
- Нет, - Рваный его оборвал. - Окружат нас они, а там числом задавят, Харек даже подойти не успеет, а коли успеет - так и ему погибель верная.
- И что же предложишь ты? - Ярл его спросил.
- Надо нам упредить удар вражеский, с ратью храброй навстречу им выступить, да разбить по одиночке, покуда объединить силы свои не успеют.
- И без защиты оставить земли наши?! - Ратибор воскликнул. - Жен и детей, да стариков на расправу ворогам?
- Быстры будем да отважны - не пострадают близкие наши, - в ответ Оттар бросил. - Неужели думаешь ты, в усадьбе заперевшись, сумеем людей наших защитить? Асмунд же зверь лютый, ему что в битве убивать, что люд безоружный мучить - осадит Гиллисберг, а потом по деревням пустит рать свою - грабить да насиловать!
- Видел я, что в Вестфольде он сотворил, - Ярослав херсира поддержал. - Жертвы кровавые он приносит, да такие, что даже жрецы с содроганием о них вспоминают. Пальцы рубит он крестьянам забавы ради, стариков калечит, да женщин бесчестит. Креста на нем нет!..
- То мне известно, - спокоен был голос ярла, холодным ветром казался он в сравнении с жаркими речами воинов. - Мыслю я, дела такие сразу не решаются - тебе Ратибор, поручаю стрелу ратную по деревням послать, а тебе Оттар хорошо обдумать, как и где войско вражеское встретить можно на условиях, нам выгодных. О том позже поговорим.
Согласились с решением ярловым мужи ратные, покинули его, сам же Эйнар вновь послание развернул, что от Харека пришло, да еще раз прочел о том, как упорствует в своей лжи Халльвард. Плохо то было, ведь необходимо знать - от Асмунда ли опасность исходит, или же еще кто погибели желает Оттару Рваному да и всему люду крещеному.
Стоило, видимо, Сигтрюга допросить, быть может меньшой брат сговорчивее, чем старший будет. Но пока гонца своего ждал ярл, на Хисинг посланного.

Два дня еще с излишком ожидание продлилось, прежде чем не вернулся посланец, пред ярлом представ.
- Что сообщишь ты мне, мой верный друг, - Эйнар его спросил.
- Славный ярл, мне нет прощения, - поклонился воин, на колени встав. - Не сумел я приказание твое исполнить и с Ульвбьерном погуторить.
- Что же случилось? - Вскинул брови ярл, удивлен он был этому.
- Когда прибыл я на Хисинг, да к усадьбе подошел, было в ней много люду ратного, гремели железом они, поносили кого-то словами бранными. Когда же я поближе подобрался, да расспросил кое-кого, то узнал, что то люди Асгаута ярла прибыли, да Ульвбьерна обвинив в том, что Гандальву конунгу он тайно служил, на воротах повесили. Тело его не остыло еще, когда я там появился.
- Это слова мальчишек подтверждает о дяде их, - молвил Эйнар.
- Или же, Асгаут ради них честного человека убил, - Оттар бросил. - Всякой подлости я от ярла того ожидаю.
- Неужели думаешь ты, что отроки эти своего родного дядю оговорили? Грех тяжкий...
- Что им грехи, коли они не веруют во спасение, - головою Ратибор покачал. - Надобно того юнца, что в остроге сидит, допросить снова.
- Лучше повесь ты его, ярл или голову отсеки, - Оттар присоветовал. - Достаточно на нем крови, чтобы с чистой совестью казни предать.
- Опомнись, чем тогда мы лучше Асмунда будем? - Грозно Эйнар бросил, да к гонцу поворотился. - Что еще сообщишь?
- Говорил я с меньшими братьями пленника твоего, со слов их и других домашних, ничего худого им Ульвбьерн не желал. Уж после гибели его - могли ведь из страха имя его очернить многие, но нет...
- Решено! - Отрезал ярл. - С Сигтрюгом потолкуем. Со мною ты, Оттар, пойдешь.

Вингульмерк.
(С Тельтиаром)


После того, как Торхалль, тайно в темницу пробравшийся, покинул Сигтрюгга что указания его выполнить, Асгауту о беде передать, юноше поспокойнее на сердце стало. Ярл уж их в несчастье не бросит, вызволит и его, и Халльварда…вот только где теперь Халльвард? Страшно и представить, каково ему в плену у Харека Волка. Здесь-то, у Эйнара, еще терпеть можно, хоть и пища скудная: раз в день приносили хлеб, два раза – воду. А вот там брата старшего и до полусмерти замучить могли…
Только когда шестой день заключения подошел, начали Сигтрюгга уж сомнения одолевать – не было от Асгаута помощи. И в самом деле, что ли, решил от них ярл откреститься, сказать, что сами виновны во всем? В ином случае его бы уже освободили наверняка и честному суду предали, а пока – только стены темницы да изредка открывающаяся дверь и чья-то рука, швыряющая краюху хлеба пленнику. Храбр был Сигтрюгг, но в эти дни часто, чаще, чем ранее, тсрах к нему подкрадывался. А ну как не спасут, не выручат? Только не побоев, не суда и не гибели боялся он, а того, что Халльварда не увидит больше.
Не видал в те дни никого, кроме стражника неразговорчивого, Сигтрюг, и то лишь в те моменты, когда еду ему приносили. Сейчас же топот сапог услыхал он, да скрип досок дубовых - точно несколько воинов шли. Затем же дверь отворилась, два гридня рослых вошли, к парню направляясь, да без слов лишних под руки его схватили, да потащили во двор из острога, так что ноги ослабшие по полу волочились. А затем свет яркий солнечный в глаза ему ударил.
- Куда..? - только и смог спросить он у тех, кто держал его. Слепило солнце, жгло, настолько отвык он уже от него.
"Вот и расправа", подумалось отроку.
- Окуните его, - голос властный раздался, а затем облили парня водой студеной, да бросили говорившему под ноги. Наклонился к нему мужчина, рукою за волосы взял, да на ноги рывком поднял, в глаза смотреть заставив, а в глазах тех злость отражалась. - Вот мы и снова свидились, дай хоть посмотрю на тебя, а то все больше спину твою я раньше наблюдать мог.
Слова точно сплевывал хирдман, да держал Сигтрюга крепко.
- Говори, почто убить меня хотел?! - Тряхнул парня он так, что чуть шею не свернул.
- Довольно, Оттар, - ярл его остановил, ближе подходя. - Убьешь еще, не ровен час.
- Да хоть бы и так, подлое семя, другого и не заслуживет!
- А ты грех на душу взять готов? - Суров был взгляд Эйнара, смутился, казалось бы, под ним Оттар Рваный, выпустил мальчишку, упасть ему позволив.
Приподнялся на локте Сигтрюгг, взглянул вверх - точно, Оттар, тот самый херсир, которого убить они пытались. Отчего же не уехал вместе с Хареком, здесь остался? Видно, ему, Вебьернссону, на погибель.
Аукнулось все зло, что по велению Асгаута они причинить пытались, да и не только пыталлись. но и действительно принесли.
- Чего вы сейчас-то хотите от меня? - слабым был голос его вначале, но с каждым словом все больше на прежний, насмешливый, но разумный, походить стал.
- Правды, - холодно Эйнар молвил, на чурбан, во дворе стоящий, садясь. - Знаю я, солгал ты нам про дядю своего.
- Снова говорите вы, что не верите, - горько слова юноши прозвучали, - но неужто думаете, что просто так я это сказал? Что оболгал дядю родного ни за что?
Сел он на земле, глянул на Оттара, но потом взгляд на Эйнара перевел.
- Не было у нас выбора...поймите, только поймите, ничего не прошу больше...
Наклонился к нему Эйнар, ладонь левую на плечо положил:
- Понять ты просишь, сам же отраву в вино священное налил, а после у церкви с оружием ждал друга моего, - благожелательно говорил ярл, да только ничего хорошего речь его не предвещала. - Есть в писании слова такие, что каждому по делам его воздастся. Придется и тебе заплатить за свои преступления. Человек мой на Хисинге был, говорил с братьями твоими, всем они довольны были, ничто их жизням не угрожало.
Замолча на мгновение он, в глаза смотря юноше, словно ожидая, когда в них правда потаенна отразится, а после добавил:
- Коли правду скажешь, сумеешь жизнь свою спасти.
- Значит...значит, солгал нам Ульвбьерн?!
"Нет, жизнь - жизнью, пусть говорит, что хочет, а только надо стоять до последнего", так решил Сигтрюгг. "Правду услышать желает, но ведь сказать ее - означает признаться, что прежние слова ложью были. Ну уж нет..."
- Живы и здоровы...выходит, зря поверили, что он им худое причинит! И зря волю его...невинных людей столько...конечно, у него рука не поднялась...и сам словно как не при чем...Виноваты, кругом виноваты и перед своим богом, и перед вашим...
Закрыл лицо руками Сигтрюгг, все так же на земле холодной сидя, замолчал. А после произнес глухо:
- Лучше убейте...чем мне с таким грузом жить.
Вздохнул Эйнар, улыбка грустная на лице его появилась, понимающая и прощающая. Такая, как у человека, на иконах в церкви нарисованного. Сжалилось сердце ярлово над отроком, дрогнуло.
- Вижу я теперь, не по своей ты воле на преступление пошел...
- Да что ты его слушаешь, Эйнар?! - Оттар воскликнул. - Этот песий выродок людей потравил в церкви святой!
- Молод он, легко душу доверчивую в заблуждение ввести словами лукавыми.
- То-то и
вижу я, что он тебя, ярла, вокруг пальца притворством своим обвел! - Рваный процедил. - Помнишь, как говорилось: волков в шкуре овечьей опасайся. Это ли не волк перед тобой, пусть еще клыки не отрастивший, но уже огрызающийся.
- Он пытался тебя убить, оттого ты не веришь ему, - произнес Эйнар. - Я понимаю...
- Ничего ты не понимаешь, ярл! Ты слишком добр, чтобы понять. Но подумай, что было бы, коли твоя жена этой отравы бы выпила?
- Оттар, довольно! - Голос ярлов дрожал, точно струна натянутая, сорваться готовая в любой момент.
- О ребенке своем подумай!
- Простите меня....нас, - Сигтрюгг встал на колени. - Мы многих погубили, это правда...я только пока заперт в остроге был, осознал, что могли сгубить и еще больше.
Он и сам поверил уже в то, что говорил, даже сомневаться начал - вдруг и в самом деле стыдно ему, вдруг действительно он прощения оттарова просит?
- Перед своими богами я сам оправдаюсь...а скажи, Эйнар, простил бы меня Белый Бог? Нет, верно, не простил бы. Я и сам бы себя не простил...
"Уж не слезы ли по лицу? Что это - раскаяние?"
- Белый Бог тех прощает, чье раскаяние в содейянном искреннее, - ласково Эйнар произнес, да только лицо его все мрачнее становилось - видимо действительно о жене и ребенке неродившемся задумался. - Любому, кто крещение примет, да Христа в душу свою пустит, грехи былые очистятся. Новую жизнь - не во мраке войн кровавых и жестокости, но в свете царствия небесного он принес. Царствия любви и сострадания.
- Что ты говоришь, Эйнар, - Рваный херсир прошептал, голову опустив. - Неужели думаешь, что он правду тебе говорит?
Не расслышал юноша слов, что Оттар ярлу Вингульмерка сказал, но и так понятно было - Оттар в его защиту ничего не скажет, значит, снова призывает того одуматься, не верить.
- Сострадание и любовь... - Сигтрюгг делал вид, что вовсе и не смотрит на Эйнара с херсиром. - Из-за них мы с братом и пошли на это, беспокоились, боялись...и оказалось, что зря. Выходит, не всегда к добру и любовь, и сострадание...плохо. когда ради дурного человек вызвать эти чувства пытается.
Он снова голову опустил, все так же на коленях стоя.
- Нет, не слушайте меня, не верьте ни слову моему - не должно быть злодею доверия у людей добрых и мудрых. Я лишь прощения хотел, видно, и того не достоин.
- Довольно отрок, поднимись, - Эйнар молвил, жестом веля Оттару не говорить ничего. - Твои терзания душевные и муки я вижу. Но скажи, готов ли ты ради прощения отринуть ложных богов и отдать свое сердце служению добру?
- Я...не знаю, - почувствовал Сигтрюгг себя между двумя огнями. Как вернется он в Сарасберг христианином? А с другой стороны, если откажется он гордо, то может и вовсе не вернуться. - Наверное...наверное, готов...но примет ли бог ваш меня после всего, что мы учинили?
- Иисус примет любого, кто с намерениями добрыми придет к нему...
Распахнулись ворота со скрипом, появился в них Ратибор воевода запыхавшийся немного, да перебил Эйнара:
- Ярл, посланец к тебе!
- Неужели дело столь срочное, что важнее спасения души отрока юного оно будет? - Спросил правитель, к воину верному оборачиваясь.
- От кюны Рагхильды гонец, - зло воевода отвечал, видно было, что не по душе ему гость новый. - С отрядом целым.
- Скажи ему, пусть обождет он, - повелел Эйнар, да только тут появился за спиною Ратибора воин высокий в дорогом наряде, да плаще с вышивкой золотой.
- Кюны приказ, дел суетных важнее, ярл, - надменно гонец бросил, воеводу обходя.
- И по какому же делу ко мне тебя Рагхильда прислала, коли ты в острог мой незванным врываешься? - Все еще спокоен был голос ярла. да только появились в нем нотки морозные.
- Дело это юнца в очередь первую касается, - посланец отвечал.
- Меня? - Сигтрюгг изумился.
С души его в то же время будто камень упал...Спасен.
- И что же это за дело такое? - Оттар вперед подался, мальчика заслоняя. Казалось догадался он уже, да только видно было по лицу его - добром убийцу своего неудавшегося не отдаст.
- Тебе следовало оставить свой скверный нрав в Сарасберге, Оттар, коли уж ты теперь крест принял, - усмехнулся гонец. - Имя мое...
- Твое имя нас не интересует, - проскрежетал Оттар.
- Убери своего пса, Эйнар, или ты хочешь, чтобы тебя в измене обвинили?
- Довольно, друг мой, - ярл подошел к Рваному. - Пусть говорит.
- Имя мое - Бьярни, и здесь я по воле нашей славной кюны - Рагхильды, матери Харальда конунга. Прослышала наша государыня, что вы беззаконно в плену своем держите ее верного слугу, Сигтрюга Вебьернсона, и зато крепко осерчала кюна на вас. Теперь же требует она незамедлительно освободить отрока сего, и никаких более препон ему не чинить, куда бы он не пожелал отправиться, а так же предоставить ему коня и вернуть все имущество, что отобрано у него было.
- Смеешься? - Оттар Рваный оскалился.
- Подтверждение приказа у тебя есть? - ярл вопросил.
- Да, вот оно, - достал Бьярни дощечку с рунами и печатью конунжией, показал Эйнару. Молча посмотрел он, да головой кивнул.
"Да....спасен".
Встал с земли Сигтрюгг с этой мыслью, шагами нетвердыми из-за слабости во всем теле приблизился к Эйнару.
- Видно, не судьба, ярл... Но в любом случае - спасибо тебе.
- И ты его так отпустишь, Эйнар? - Неверяще взглядом провожал пленника херсир.
- Пусть уходит, - молвил ярл. - А ты Сигтрюг, коли столь могущественны у тебя заступники, лишь перед своей совестью ответ держать будешь. И надеюсь я - то что сказал ты мне, искренне было.
- А ты, я надеюсь, - Бьярни отвечал. - Никакого вреда слуге кюны нашей не причинил, иначе тяжко тебе объяснятся с ней будет.
- Да как ты смеешь угрожать?! - Вскричал Оттар, но Эйнар положил ему на плечо руку, заставляя замолчать.
Бросил на херсира взгляд презрительный посланец, да за собою юнца увлекая, прочь пошел. Вздохнул Эйнар, вслед им смотря, произнес тихо:
- Силен здесь дух языческий, но казалось мне, сумел я душу мальчика этого спасти.
- Зря тебе то казалось, ярл. Все от лукавого это, - покачал головой Оттар.
- Они пытали тебя? - Бьярни у Сигтрюга спросил. - Расскажи мне, что они с тобой делали?
- Ничего не делали, хотя и могли, - юноша отвечал. - Плохо лишь то, что в темнице продержали долго, на воде да хлебе, потому едва могу идти сейчас. Задавали вопросы...все пытались ложь в словах моих найти, точнее, каждое слово мое им ложью казалось. Но не сделали мне ничего худого.
Сигтрюгг, быть может, и сказал бы, что пытали, только из того, чтоб отомстить за свое заключение. Но ощущал он вину перед Эйнаром сейчас, и потому решил говорить, что зла ему не причинили.
- Хотели, правда, заставить меня веру новую принять, - добавил он, - но появился ты вовремя, спас меня.
- Заставляли, говоришь? - Бьярни улыбнулся, к юноше наклонившись. - А чем отказ тебе грозил? Ты говори, не бойся - не в их власти теперь тебя наказать, кюна сама тебя защищает.
- Ох, не знаю, чем, - пожал он плечами. - Правда не знаю. Но убивать уж всяко не собирались, я слышал, как Эйнар говорил Оттару, что нельзя...
Скрипнул зубами Бьярни, по лицу его видно было, не это он услышать хотел.
- То, что мне сказал ты, Сигтрюг, о том никому не говори более. После тебе Асгаут скажет, как должно кюне поведать о заключении твоем будет.
"У Асгаута, как и всегда, про все свои планы..." - печально отрок подумал.
- Ладно, - пообещал Сигтрюгг. - Пойдем же, возьмем коня мне и уедем отсюда...мне уже и воздух здешний противен.
- До Сарасберга поедешь, или к Хареку со мной вместе наведаешься?
Бьярни его спросил, когда к коновязи они подошли, да воин бородатый из отряда гонца коней им подвел.
- К Хареку! - с жаром ответил Сигтрюгг. - Непременно за братом поеду, что б ни случилось!

Агдир. Тьодольв, Торлейв и Фредрик
(с Тельтиаром)
До утра самого стреляли по данским укреплениям они стрелами горящими, да порою в рога трубили, сон нарушая вражеский, под утро же отошли к лагерю своему, где уже рать большая к новому приступу готовилась.
Да только не повел их на сей раз Сульки в бой, лишь выстроил на расстоянии двух стрел летящих от валов, и выжидать стал.
Всю ночь оба жреца бегали за валом, наводя порядок, собирая лучников для ответных залпов, и бондов местных с ведрами гоняли, чтобы огненные стрелы тушили. Всех прочих же Фрейдрик спать отправил, зная что измотать воинов враги задумали.
Да только не все спать спокойно могли под обстрелом огненным, да ревом трубным. Молодые воины все рвались бой ночной врагу дать, но командиры опытные их не пустили на верную погибель. Поутру же, на войско вражеское глядюче, спросил у жрецов Тьодольв:
- Что делать будем, коли не пойдут в наступление они? Припасов мало у нас, под осадой не продержимся долго.
- Если нас не будут атаковать, ночи дождемся и сами в атаку пойдем. - ответил Торлейв.- А если видно будем, что не удержимся, будем отходить.
- Для атаки ночной людей у нас мало, - головой покачал Тьодольв, видно было, что хоть и был он назван Каменной Башкой, да в военном деле неплохо разбирался. - Лишь при везении большом сумеем мы одолеть ворога. А коли к усадьбе отходить - станем, так там укрепления хуже, чем эти, данами возведенные. Ох жрец, видать плохие ты жертвы принес, коли так нас боги невзлюбили.
- Или люди -сказал вдруг Фрейдрик. - Или мне мерещится, или вправду у Сульки людей больше стало. Вон те люди с копьями и топорами не наши ли люди, кого мы в Западном Агдире оставили? Уж больно расцветка и узоры на тесьме на их рубахах знакомы...
- Видать не зря про Сульки расказывали, что он золотые горы наобещает. А рабское отродье на что угодно согласится. - просипел сквозь зубы Торлейв. - Говорил ведь я, что всех надо было уводить или гнать. А теперь... Впрочем, рабы и есть рабы. Ни духа в них воинского, ни умения. А войны не числом выигрываются.
- Пусть один добрый хирдман десятка таких стоит, - согласился ярл. - Да только много могут они худого сделать нам, коли на стороне Сульки сражатся станут. А кроме того - едой и питием его рать снабдят.
- Слышал я, - другой херсир молвил, что рядом со жрецами был. - Обещал конунг Рагаланда всякому подлому народу, будь то траллы или карлы - свободу и наделы земельные, что будут у честных людей отобраны. Вот они и стараются изо всех сил показать, что ему верны, а не конунгу законному.
- Ох, не ровен час - назавтра их здесь вдвое против сегодняшнего появится. Так, пойдут на приступ - телами завалят!
- Пусть завалят. Потешим Отца Павших жертвами в его честь - пробороматл Торлейв со злостью. .
- Уж на это нас Предводитель Ратей сподвигнет - усмехнулся Фредрик.
- А что проку нам будет с того, что сгинем в бою с рабами? Не для того мы сюда прибыли, чтобы с рабами вышими бывшими воевать - отрезал один из датских сотников, которого звали Храфн. - Мало нам в том славы будет. Плох тот властитель, против котрого его же рабы с войной идут. Такому и Владыка Залы Пиров не помощник
- Не сдюжить нам будет без подмоги, - Тьодольв с сотником датским согласился. - Торлейв, ты же в Вестфольд гонцов посылал и дальше, в Вингульмерк. Неужели бросят нас тут на погибель?
- Будь мы в усадьбе своей сейчас, прибыли бы голуби с посланием. А так... Только у рун вопрошать можно... -ответил Торлейв.
- Этим сейчас я займусь - сказал Фредрикю - так или иначе, руны подскажут всегда, что делать нужно. А коли знать больше неоткуда, то на знаки богов одна надежда. Знаки не лгут, если вопрошать богов правильно и толковать их верно...
- Вот и займись. А то неровен час, враги снова на приступ пойдут - ответил Торлейв.
Фредрик кивнул, опустился на колени, плащ свой прямо на земле расстелил, и руны из мешочка высыпал, перемешвав их как следует. Затем три руны стал вытягивать одну за другой... Жрец смотрел на каждую из вытянутых рун, клал ее на плащ, и с каждым разом мрачнело его чело.
Посмотрел на руны выпавшие старый жрец, головою покачал, Торлейв же из-за спиные его так же глянул - и его взор потускнел, увидав какие знаки Фредрик вытянул.
- Ну говори же, жрец, не томи, - Тьодольв попросил.
- Руна Ансуз перевернутая. Значит - тщетность. Руна Турисаз перевернутая. Значит - слабость или вынуждение. Руна Отал перевернутая. Требуется гибкость, или потеря.
- Разъясни -ка жрец. что сие значит все - сказал Тьодольв требовательно. - Не всем дано смысл тайный рун разуметь.
Вздохнул седой жрец, и начал терепеливо разъяснять он значение рун.
- Первой руна Ансуз лежит перевернутая, - служитель Одина начал, руну всем показывая. - А означает она тщетность усилий наших, да суждений ошибочность. Хотят боги указать нам, что зря мы на победу надеялись, когда на бой с рагаландцами шли, и что без пользы для дела погибли в битве прошедшей храбрые воины.
- Это так? - Храфн взгляд поднял на Торлейва.
- Да, все так, - второй жрец согласился.
- Вторая же руна Турисаз также перевернута, - продолжил Фредрик, не обращая на негодование дана внимания. - Слабость она собою символизирует. Последствия неприятные сулит решений принятых.
- Асы нам указывают, что ныне мы слабее Сульки будем, - жрец Тора добавил.
- А третья? - С надеждой в голосе Тьодольв произнес. - Третья что говорит?
- Третья руна Отал, но и она перевернута, - вздохнул горько старик, руны все обратно в мешочек убирая. - Потерю сулит тяжкую. И в решениях наших требует она, чтобы текучи мы были, как вода, а не как скала крепки. Следует нам от своего отступить, и поступиться малым, дабы большее уберечь.
Стиснул зубы ярл, на Храфна посмотрел, а после на жрецов снова:
- И как же ты все гадание истолкуешь?
- Отступать надобно, - после паузы долгой жрец произнес. - Не достанет у нас силы одолеть Сульки, здесь мы, словно в ловушке находимся, да голодать начнем скоро. Боги говорят - потерян для нас Агдир ныне, но дружину нам сохранить следует.
Торлейв покачал головой, и добавил:
- Что же, такова воля богов, жаль раньше мы ее вопрошать на стали. Не нам спорить с нитью, которую норны сплели. А потому должны мы отступить достойно
- Ох, кабы на приступ пошли вороги, - проскрежетал Храфн. - Тогда бы мы их в кровушке-то умыли, перед тем как уйти. Пойду я, Горму скажу о решении вашем.
Покачал головою дан, да к воеводе своему отправился.
- А Ассе сказать набно, что боги нам уготовили, - Тьодольв добавил, в сторону ту повернувшись, где трон правительницы поставлен был. Однако, к удивлению его - не увидел он там властной кюны.
На резную палку опираясь, Асса сама взошла на вал, глазами старческими на несметные полчища вражеские смотря, а после произнесла такую ниду хулительную:
Сульки Глотка ненасытна:
Хочет взять все что чужое.
Сам собрать и приумножить
старый скряга неспособен.
Смотри ж, Сульки - ненажора,
Кус ты этот не проглотишь,
Он застрянет в твоем горле,
Ты подавишься им вскоре.

Далеко над полем затихшим слова старой правительницы разносились, слышали их и рагаландцы, и даны, и рабы беглые, и сам Сульки, на коне боевом позади хирдманов своих гарцевавший. Побагравело его лицо от злости, обернулся он к брату Сати, и произнес грозно:
- Веди людей на штурм, - сказал, точно мечом рубанул.
- Остановись, брат, - за руку его схватил ярл. - Не видишь разве, ведьма злит тебя, чтобы ты разумение воинское на ярость берсеркову променял! Разве ж пристало мужу на слова бабские злостью исходить?
- Великую обиду мне нанесла она сейчас, - отрезал конунг. - Поверь брат, не успокоюсь я теперь, пока голова ее на копье не повиснет.
- Так недолго осталось уже, - успокоил его Сати. - День - два, а после сами мира запросят.
Хотел было согласится с этим Сульки, да вновь голос Ассы раздался над рядами дружины:
Все что было - все утратишь,
Таково колдуньи слово.
Беды ты возьмешь с одалем,
Будешь землю жрать от горя!
Харальду твои владенья
Даром перейдут с войною,
Будут девы Рогаланда
Тешить хирдманов вестфольдских.

- Это колдовство! Она меня прокляла своей подлой ворожбой! - Вскричал Сульки, меч выхватывая.
- Брат, остановись!
- Эй, воины! Тому тысячу монет серебром дам, кто мне голову Ассы-ведьмы принесет! - На брата не смотря уже, прокричал конунг, приказ отдавая войскам, да только в мгновение следующее тяжелый кулак Сати ярла на голову его опустился, и рухнул Сульки с коня боевого.
- Всем строй держать! - Рявкнул ярл, спешиваясь и к брату подбегая. - Ивар, Ульви ко мне! Отнесите конунга в шатер, да в чувство приведите! Лучники - дайте залп по ведьме, чтобы не повадно было ей больше рожу свою мерзкую показывать!
Вовремя успели воины, Тьодольвом посланные помочь Ассе с вала спуститься, впустую стрелы потратили враги. Тогда же показался со стороны усадьбы оставленной всадник, коня загоняющий, да к укреплениям спешащий. Впустили его даны. Оказался то старик древний, едва сумевший путь такой выдержать.
- Должно мне кюну и жрецов видеть, - прокряхтел он, пошатываясь, и один из воинов ему плечо свое подставил.
- Откуда едешь, старец? - спросил его Торлейв. - И что за известия у тебя, если кюну смеешь бесопокоить?
- Беда стряслась, господин, - отдышавшись, отвечал тот. - Когда вы дружину увели, враги усадьбу захватили.
- Какие враги? -спохватился Тьодольв - Откуда? ты видел, что за стяги у них?
- Медведь оружный, - со злостью бросил старик. - Большой отряд на конях налетел неожиданно. Я пастух, вот и удалось мне спастись, что не в усадьбе тогда был, а издали наблюдал за нападением этим.
- Медведь? - повторил Тьодольв. Торлейв и Фредрик переглянулись. - Что-то быстро твое гадание сбываеся, жрец.
- А что за оружие у зверя того?-спросил Торлейв.
- Секира боевая, насколько сумел рассмотреть я.
- Теламёрк- воскликнул Торлейв.- Уж от кого меньше всего ожидали...
- Все стервятники уже слетелись, - молвил Фредрик. - Рагаланд, Наумдаль, теперь Теламерк. Только пиратов из Ранрики не хватает, да захватчиков иноземных.
Торлейв невольно покосился в сторону данов, благодаря богов за то, что они не слышали слов верховного жреца.
Торлейв скривился:
- В Ранрики теперь Харек с ратью своей иноземной. Молите теперь богов, чтобы он там сразу не сгинул.
- Да уж, на верную гибель конунг его туда отправил, - согласился Фредрик. - Но полно об этом. Он другим богам поклоны бьет, пусть его и выручают, а покуда он жив, нечего нам разбойников из Ранрики опасаться. Куда мы оступать будем, коли усадьба занята врагами?
- Усадьбу отбить придется. - сказал Торлейв. - Где корабли ваши пристали - обратился он к дану. Дан посмотрел на него с презрением.
- За кораблями нашими решили укрыться?
- Вам же самим укрепления новые понадобятся, - повысил голос жрец.
- Только вот долго идти будет нам до них - в шторм мы попали, и пристали у тех берегов, к каким добраться поскорее могли.
- Вот туда и отступим. Пусть враги наши празднуют победу, и бдительность утратят. а мы подкреплений дождемся и ударим по врагам всей мощью. -сказал Фредрик. - Воля богов была ясно высказана.
- Ночью уйдем, - кивнул Тьодольв. - А там, глядишь, вновь удача к нам лицом повернется.
- Значит еще день нам надо продержаться. - сказал Торлейв. - Фредрик, принеси жертвы Отцу Ратей и Громовержцу, чтобы мы до вечера выстояли. А ночью тихо уйдем.
- Значит еще день нам надо продержаться. - сказал Торлейв. - Фредрик, принеси жертвы Отцу Ратей и Громовержцу, чтобы мы до вечера выстояли. А ночью тихо уйдем. А я жертвы Тору на поле брани приносить буду. Пообещаем рабскими сынами жертвы обильные Повелителю Ратей - не оставит он нас без помощи.

Сообщение отредактировал Skaldaspillir - 9-07-2007, 16:43

(с ДаркЛайт, разумеется)
Просто так ждать, пока Хаки с Эльдис вернется, Эгиль не стал. Пара волков вслед отправилась – присмотреть, чтобы живым обратно пришел.
Сам же вожак с остальной стаей вдоль границы леса прошелся. Не хотелось ему на одном месте сидеть… И правильно сделал.
Чуткий слух сразу крики и звон стали уловил; скользнули меж деревьев серые тени. Пожалуй, даже и легкий страх в душе пробежал: не слышен ли среди голосов предсмертный вздох Хаки и последний вскрик Эльдис?
Нет, не так. Вместо того давний, знакомый запах пришел… и голос знакомый…
Хотел Вали в лесу пока укрыться… пока не поймут в деревне, что стряслось. Пока сам он не поймет, что видел и с кем столкнулся.
Да только едва не споткнулся, когда навстречу человек шагнул.
– Вали, сын Торира, – прозвучал негромкий голос. А незрячие глаза без ошибки в лицо уставились. – Встретились мы…
В другое время мог Вали и не устрашиться такого… да только свежо еще было в памяти лицо Хаки, из мертвых пришедшего. Да и волки, из-за деревьев возникшие, спокойствия не прибавили.
– Кто ты? – выдохнул викинг.
– Эгиль мое имя. Сын Эгиля, которого ты с товарищами убил. Пришло время тебе с моим отцом повидаться.
Схватился Вали за нож; понял, что не лесной дух перед ним, а человек… схватился. Да только раз и взмахнуть-то успел – тотчас сбили его серые братья.

А когда сам Хаки до условленного места добрался – ждал его там Эгиль и стая его.
Поднялся навстречу слепец, улыбаясь.
– Слышу, вдвоем вы сумели прийти, – сказал он. – Но откуда тут из Альхейвмара люди взялись? Встретил я одного…
Не стал Хаки спрашивать о судьбе того молодца - пятна кровавые на меху Серого Снега о том глазу поведали. Ну, да не ему, конунжичу, своих людей предавшему, судить в делах мести.
- Люди в серенье гуторили, что Асмунд-ярл себя конунгом возомнил да с Гандальвом сговорился, - молвил Хаки в ответ слепому. Давний запрет мешал ему назвать серого конунга отцом, хоть и не было то боле тайной от Эльдис.
- Меняются люди, - задумчиво промолвил Эгиль. - Хотя кто его знает...
Он пожал плечами и повернул голову в направлении Эльдис.
- Цела?
- Благодарствую, господин, - ответила дева вперед своего избавителя. В ночном лесу человеку домашнему, а не охотнику, почти всегда жутковато. А перед очами Эльдис еще и побоище в усадьбе стояло. Околицей они с Хаки прошли, но кое-что видели. Ох, лютое дело война! И что же мужи в ней находят?
А сын Гандальва меж тем о своем думал:
- Все в мире изменчиво – в этом ты прав. Даже Асгард был не всегда – и не простоит вечно, что ж о делах земных молвить? Но странно все это…
Хаки нахмурился на миг – но тут же решил сменить тему:
- Зато хоть один прок от меня появился. Один и Тор, как же они напугались! Может. И не к добру так использовать веру в наших богов…, - конунжич запнулся, но потом просто пожал плечами:
- Ну, да, мысли, будь Локи то не по нраву, не вышла бы затея моя столь удачной. Скажи, Эгиль, куда же мы дальше направимся? Ты у нас человек с лесом дружный, глядишь, что ладное и присоветуешь.
Задумался на минуту Эгиль. Пожал плечами.
- Будь мы одни - посоветовал бы продолжить путь, и до конца довести задуманное. Но пойдешь ли ты с нами, Эльдис? Может, сумеешь отомстить обидчику своей рукой…
- Если бы норны дали мне возможность отмстить отца погубителям лично, да асгейрову кровь своею рукою пролить - не молила бы я их боле о милости, - пылко ответила Эльдис. - но что ж делать, если боги Асгарда не дозволили мне родиться мужем, а сделали длинноносою девой? Слышала я. Есть в Норвегии девы-воительницы. Но я - не из них. Не учил меня родитель как меч добрый держать, да и руки скорей к веретену. Чем к луку привычны, - она была явно расстроена.
- Нас тут - двое взрослых мужей, - вмешался Хаки. - Неужто не сдюжим все сделать, жену в то не вовлекая?
- Мы ее уже вовлекли, хотим того или нет, - возразил Эгиль. - И сейчас уж точно не можем бросить.
Вряд ли бы он сам себе признался, что почему-то не хочет вновь отпускать Эльдис. Почему? А вот этого он тем более не понимал.
Эльдис испуганно переводила взор с одного мужчины на другого. Она теперь мало верила в доброту. Видно же, что мужам она в тягость: а вдруг решат бросить в глуши, волкам на съеденье?
- Никто не говорит, что ее бросить надобно, - Хаки успокаивающе сжал руку бывшей пленницы. - Я гуторю о том, что не дело деве самой за себя мстить, если мы - рядом. Неужто не защитим?
- Вот с этим я не спорю, - улыбнувшись, Эгиль поднялся на ноги, и оказался совсем рядом. - Что ж, тогда нам стоит продолжить путь...
Он помолчал, повернув голову в сторону Эльдис. А потом не очень уверенно спросил:
- Могу я тебя... увидеть?
При этом он поднял руку, ясно давая понять - что слепец понимает под "увидеть".
При этом он поднял руку, ясно давая понять - что слепец понимает под "увидеть".
Дева заколебалась: как и всякая женщина. Эльдис ценила утраченную красу и остро переживала уродство. Но, с другой стороны, Хаки же от нее на шарахался. Да и эгиль. Как она помнила, о шрамах ее знал довольно. Память еще хранила осторожные прикосновения его пальцев к лицу.
- Да, - решение было внезапным, более порыв, чем обдуманное действо. Так ныряют в студеную воду, не дав разуму опамятоваться и остановить тело.
Пальцы Эгиля коснулись лица девушки. Скользнули по скулам, прошлись по переносице, погладили веки...
Сейчас он не спешил, создавая в сознании образ Эльдис. Какой? Сложно описать. Сложно описать тому, кто привык видеть.
- Ты ведь красивая? - спросил Эгиль. - Мне так кажется. Хотя я не знаю, что такое внешняя красота.
В ответ Эльдис заплакала. Не так, как в доме, торопливо, захлебываясь рыданиями. Нет, слезинки тихо полились из глаз, упав на пальцы слепому. «Красивая…»
- Она очень красивая, - ответил за Эльдис альвхеймарский конунжич. - Прекрасна ликом и добра сердцем. Это - редкость в селениях.
Дева горестно подняла глаза на Хаки, думая, что слышит насмешку. Слепцу заблужденье простительно, но этот муж - зряч. Однако, сын Гандальва смотрел на нее с легкой грустью, но без омерзения иль ядовитой ухмылки. Похоже, он был серьезен.
- У тебя доброе сердце, - ответила Эльдис. - Но я - не красива. Асгейр постарался и сделал мой лик страшным, как Хель. То и альвхеймарцы поняли.
- Ли-ик, - протянул Эгиль. - Всегда удивляюсь - почему смотрят на лицо, и по нему судят о красоте? Вот я не вижу лиц, и...
Он вздохнул.
- Для меня мир сложен из звуков, запахов, осязания и... и других чувств, которым вряд ли найдется название в человеческом языке. Я не могу спутать знакомых ни с кем другим... и думаю о людях по-другому. Не знаю, что там кому говорят глаза, но мой слух, зрение и пальцы твердят - ты красива.
Хаки согласно кивнул. Эльдис увидела это краем глаза, потому что, повинуясь порыву, повисла на шее у Эгиля.
А над ними шумел ночной лес…

Сообщение отредактировал V-Z - 10-07-2007, 21:26

Эйнар и Сигрун.
Гиллисберг.

Хотя и поверил ярл словам пленника своего бывшего, да только не отпускало его сомнение в искренности парня. Хотел Эйнар ему верить, в раскаяние его искреннее, но не получалось. Наедине с собой, когда оставался, тяжело на душе становилось. Думал тогда ярл, отчего же раскаявшийся веру новую не принял, как до того хотел. Ну и Отара недоверие тоже роль свою играло. Мрачен был воин, чернее тучи ходил да с ярлом почти не разговаривал. То ли затаил обиду Рваный на Эйнара, то ли мыслил, как переубедить владыку Гиллисберга, из заблуждения вывести. Да только, видно, не надумал пока ничего, вот и молчал целыми днями.
С Сигрун Эйнар видеться не мог. В таинстве рождения и приготовления к нему не было места мужчине, пусть даже муж этот достойным был да многими людьми командовал. Тяжело на душе у Эйнара ещё и от этого было. Казалось ему, что часть себя самого потерял он, вместе с ликом любимой и советами её мудрыми. Стала для супруга Дева Битвы серьёзным подспорьем, и доверял он ей, как самому себе, а теперь вот всего лишился. Часто просыпался Эйнар ночью от снов тяжких, да ощущал рядом с собой только ткань простыней холодную, а иногда и вовсе не смыкал глаз от заката до рассвета.
Особенно по сердцу в это время тяжёлых вестей охота ярлу стала. Вот и этим утром отправился он сердце потешить, да подумать вдали от стен усадьбы над делами, что сейчас творятся. Один пошёл в лес Эйнар, никого из слуг али советников с собой не позвав. Лишь нож да рогатина спутниками его были. Тихо на этот раз в лесу было. Только ветки иногда под тяжёлой поступью охотника хрустели, но осторожен и искусен в деле этом хозяин владений сиих был, посему ничто не могло осторожное животное спугнуть. Трудна охота на кабана, но и удовлетворение она приносит великое. Хоть и был Эйнар христианином, да только не мог отказать себе в забаве этой, жили в нём ещё и чувства первобытные, каждому мужу присущие, а в это смутное время добрая схватка особенно нужна ему была. Быстро напал на след зверя храбрец. Долго пришлось ему борова выслеживать, не один час провёл в напряжённом ожидании ярл. Наконец, вывели следы петляющие к водоёму Эйнара. Притаились оба врага в преддверии схватки, что вечна, как этот мир. Наконец, улучив момент подходящий, подобрался охотник к животному, да кинулся на него, холодным разумом движения свои рассчитывая. Да только чем сильнее сопротивлялся кабан, тем более Эйнаром ярость овладевала, чудом вышел человек победителем, много ран животному нанеся, да и сам изрядно потрёпанный. Тяжело ему пришлось ещё и потому, что лишь одна рука у мужа славного была, только умение спасло его.
Уж сумерки спустились, когда хозяин до усадьбы добрался, добычу свою он с собой принёс, что не менее тяжким испытанием стало, а то и более, чем охота сама. Как увидел Оттар ярла, грязного, кровью своей и чужой заляпанного, с волосами, изрядно взъерошенными да чуть не мальчишеской гордостью в глазах, мрачность его как ветром сдуло. Немало потешался он над Эйнаром, да только по-доброму. Вновь хорошие отношения у них установились, и устроил в этот вечер Гиллисберга хозяин пир, справедливо посчитав, что должно всем отдохнуть, как следует, чтобы потом, утром, решения выносить да бондов воевать пришедших встречать.

Трудно приходилось Сигрун в эти дни. Лишилась она мужней поддержки, тосковала по нему да с каждым днём всё слабее становилась. Не заботили её уже владений беды, не вспоминала она об опасности им всем грозящей, только о разрешении грядущем думала, да о супруге, которого уж много дней не видела. Мучалась Дева Битвы от одиночества. По Гиллеад скучала. Повитухи не могли её разговорами увлечь, для гуляния в саду слишком слаба она была. Могла лишь у окна целыми днями сидеть, воздух свежий вдыхая, да окрестностями любоваться. Слышала ярлова супруга звон колоколов к заутрене, рвалась всем сердцем в церковь, дух неповторимый почувствовать, единение с Господом, да только приходили к ней священники в комнату, на исповедь и причащение.
Услышала она за эти дни множество сплетен. Всё, что бы в усадьбе не происходило, служанки её рассказывали, правда это обыкновенно всё скучные новости были, потому как повитуха распорядилась строго-настрого, хозяйке ничего тревожащего не рассказывать и ярл, за здоровье жены опасавшийся, с ней согласился. Правда ведал он, что потом жена ему устроит, когда узнает, сколь важные новости от неё скрывались, да только ничего поделать не мог. Тем не менее, о пире ей всё же рассказали, да и об удачной охоте тоже, правда о том, насколько опасной она была, не обмолвились, но Сигрун сама обо всё догадалась, правда виду не подала и почитай не волновалась, так как муж живым и здоровым вернулся, а ему она всегда доверяла.

Напились в этот вечер гости сильно. Сильнее обычного. И ярл вместе со всеми. К середине ночи он уже еле на ногах стоял, а две трети пирующих только ползать способны были. Всколыхнулось в муже гордом чувство к жене от разлуки долгой да браги выпитой. Но хватило ему ума с бабками повитухами не связываться. Всем известно, что их любой муж боится, и Эйнар исключением не был. Спальня, где жену временно поместили, на нижнем этаже располагалась. Окна её в сад выходили и не слишком высоко от земли были. Вот и порешил ярл, во что бы то ни стало, супругу свою законную, с ним на небе венчанную, хоть одним глазом да увидеть. Хотел один идти, да увязались за ним Оттар, Ратибор да Ярослав. Пол ночи сии воины достойные песни под окном у Сигрун орали, да Эйнар в окно влезть порывался, только хватило у него разума этого не делать, а Дева Битвы счастлива была, как никогда. Уверилась она, что не одинока, что не забыли её ни супруг ни друзья. Счастливый смех её по саду разлетался, с пением смешанный. Все счастливы в этот вечер были, даже бабки, сперва, аки змеи, шипевшие, потом заулыбались, справедливо решив, что ничего дурного в таком развлечении нет.

Транделаг. Харальд, Гутхорм, Грютинг и Снеккольв супротив Хрута и Раги
С Дарклайт

Еще к ночи донесли лазутчики, что с немалыми силами конунги самозваные Хрут и Раги все свои силы двинули на Внешний Транделаг, не стали оборону укреплять. В том, видимо, заслуга Грютинга была, врагов убедившего, что истощены силы Хакона и не сможет он против удара нового устоять.
Потому то на битву уже в порядках ратевых выезжали Агдирцы - над правой дружиной главным Снеккольв ярл, над левой - Асбьерн ярл, в центре же во главе сил отборных Харальд и Гутхорм расположились, поднявши знамена. Огромна была армия конунга молодого, взглядом не окинуть ее за раз было, а уж воев всех чтобы пересчитать - и вовсе не один день бы ушел.
Но не меньше навстречу шло воинов под знаменами мятежными - обескровили владения свои Хрут и Раги, всех к оружию призвали, и юнцов безусых, и старцев седобородых. Колыхались их стяги - в центре самом знамя Хрута Скаунского, слева от него Торгарда, брата Облауда, справа Раги Иварсона, позади же Козел Горный, что Грютингу принадлежал.
- Сейчас-то и проверим мы, насколько верен нам конунг Оркдаля, - мрачно Харальд произнес. - Коли все исполнит, как обещал - никакой для него награды не пожалей, а коли предаст...
Не договорил Харальд, да по взгляду его тяжелому понятно было, что пощады за предательство никому бы он не дал.
В некотором замешательстве были ярлы мятежные: знать, не ждали такой силушки, думали одной левой хребет медведю транделагскому переломить. Ан, не вышло. Многие бонды и с лица спали, да стали назад, через плечи поглядывать. Но ярлы лишь крепче оружие стиснули. Знали они: отступать некуда. Нет пощады предателю. И встали две рати друг супротив друга, все поле заняв от края до края. А из лесов Трандхейма уж вороны налетели. Знали они: будет сегодня пожива их острым клювам, много мужей славных в битве падет, землю рудой своей обагряя. И разом потемнело небо.
Хрут, самозваный конунг Скауна, перехватил поудобней секиру, что от деда осталась да на союзников глянул. Раги Иварсон больше на небо смотрел и вид имел хмурый, однако речей об отступлении не вел. Видать, не беден был сей муж мудростью, понимал что к чему. А Торгард, что скакун норовистый, в яслях застоявшийся был. Знай, в битву рвался, за брата погубленного виру взимать. Как донесли лазутчики, что Хакон Снеккольва, Облауда погубителя супротив ярлов мятежных отправил, брат убитого денно и нощно свой меч чистил. Только и разговоров от него было, как Снеккольва убивать будет, на остальное викингу, видать, плевать было.
«Ну, да берсерки ценились всегда», - подумал Хрут, отворотись от союзника – и велел бондам идти на врага. Войско пришло в движение, викинги подбадривали себя криками и раззадоривали поношеньями в адрес противника.
- Хакон земли родные чужанину продал! – вопили одни.
- У Харальда жена будет богаче его! – голосили другие. – Начнет гонять его тряпкой по праву старшинства да знатности рода.
- Песьи сыны! – надрывались третьи. – Идете за конунгом, что нападает на спящих.
- Да он у врагов видел лишь задницы! – глумились четвертые. – Что еще со спины стукнув, рассмотришь?
Гутхорму тоже досталось: пока сходились войска. Ему и сидение на цепи у Хаки-берсерка припомнили, и то, что он, конунг, к мальчишке в вассалы пошел. Они бы и Грютингу кости помыли, коли знали бы, на чьей он стороне ныне, но ярл Оркдальский с глаз уж пропал, остановил людей своих, в тылу оставшись.
Наконец две шеренги бойцов столкнулись на равнине. И потекла по ней кровь. Жаркая битва было, обе стороны сражались бесстрашно, полные ненависти к противнику. Войско мятежников было волками, загнанными в угол. Войско союзников Хакона – матерыми загонщиками, взявшими на рогатину опасного зверя.

С людьми Снеккольва немного раньше мятежники схлестнулись, Торгардом подгоняемые, и самая жаркая битва в той стороне кипела в то время, как Асбьерн старался близко к себе врагов не подпускать - дружина его копьями ощетинившись, отступала постепенно, словно бы рать срединную конунжию приоткрыв для нападения бокового, но Раги атаковать Харальда не спешил, раскусил видно замысел ярла старого, в окружение взять транделагцев хотевшего, и потому дальше теснил агдирских воев.
В центре же сражения Гутхорм с мечом от крови алым на коне возвышался, рубя бондов нещадно. Конунга он в сечу не пустил, повелел издали, в окружении телохранителей, за битвой наблюдать, да науку воинскую постигать тем.
"Какой прок будет от конунга, который, точно простой хирдман в самую гущу битвы бросается, да войско без командира оставляет? Мечей у нас и без твоего достаточно - а войскам руководство нужно, дабы сражались не только яростно но и умело".
Так Гутхорм сказал, и Харальд с ним согласился, не стал спорить на этот раз, понимая правоту слов дяди. Потому и смотрел как мужи отважные сражаются, иногда у жрецов спрашивая о маневрах, еще ночью Гутхормом продуманных.
На ярость Торгардову в первую очередь надеялись они - сумел послать Грютинг весточку союзникам, что мести жаждет брат Облауда и ярость ему рассудок застит, оттого лучших воев дал Снеккольву дядя конунжий, да велел поскорее сражением связать войска, что Торгард возглавляет, чтобы не вырвались они из сечи до того момента, когда уже поздно будет.
Да и про Асбьерново отступление довольно знал Харальд, чтобы с улыбкой смотреть на конунга самозванного, в ловушку попавшего. Немного совсем оставалось времени до момента того, как захлопнется силок и тогда уже не уйдет добыча.
Видел сын Хальвдана и то, с каким спокойствием слушал крики оскорбительные его дядя, в то время как в нем самом ярость вскипала. Лишь рассмеялся на слова обидные Гутхорм, а после бросил громко:
- Говорить-то вы, как бабы, горазды, а на что в бою сгодитесь, кроме как клинки наши кровью смазать?
Сказал, да повел в атаку дружину основную. И, казалось, дрогнули бонды, назад подались, да конунгом своим остановленные, вновь в наступление пошли. А после смешалось все, и не понять стало, где свои, где чужие - даже знамена рядом колыхались.
- Грютинг! Где тебя Локи носит! - Хрут закричал, на помощь владетеля Оркдаля призывая, видя, что не сумеет он лишь своими силами войско агдирское перемолоть.
И двинулись вперед, до той поры в тылу остававшиеся, войска Грютинга ярла.

Эйнар.
Гиллисберг.

С утра пораньше встал ярл с больной головой, да делать нечего, бондов встречать надобно, да прочий люд, что в Гиллисберг пожаловал. Оделся ярл, вкусил пищи. Не всего кабана вчера съели они, столь велико животное было, что и не сегодня немного осталось. Запил мясо холодное напитком некрепким, а во двор спустился, людей встречать да суд чинить. Скрипели ступени под тяжёлой поступью хозяина, хмуро лицо его было, да не от настроения поганого, а от невоздержанности вчерашней.
«Уж не мальчишка я, чтоб так слабостям своим потакать, зато как славно жену повеселил!»- улыбнулся своим мыслям Эйнар, тут и Ярослав с Ратибором к нему подошли. И на их лицах вчерашнее ясно отражалось.
- Эх, ну и рожи же у вас!
Хлопнул Эйнар по плечу Ярослава, у того аж колени слегка подогнулись. Большое доверие теперь к мальчишке муж испытывал, не столь глубокое, как к Ярополку да Ратибору, но для такого молодого парня достаточное. Усмехнулись мужи, то видя, да за хозяином Гиллисберга поспешили.
Много людей столпилось здесь, были ратники пешие, были и конные, но последних, конечно мало.
- Не все ещё прибыли, ярл, несколько дней ещё на сбор рати потребуется.
- Знаю я, ты лучше чем языком попусту месить, проследи за людей расположением, а то, Ярополк, что-то не надеюсь я на их самостоятельность.
Кивнул воин, развернулся да пошёл приказание выполнять. Вновь окинул Эйнар воинство своё, да вздохнул тяжко. Не хотелось ему, как разумному хозяину людей в такое время с хозяйств срывать, на сечу вести, самая сева пора, кто же в деревнях останется, что вернувшиеся и семьи их есть зимой будут. Да, проста жизнь у воина, что земли не имеет, ни за кого ты не в ответе, только честь свою оберегаешь, а тому у кого хозяйство большое, головной боли в два раза больше. Не только о сем дне думать надо, а ещё и о будущем.
Решил ярл в церковь сходить, у Господа совета испросить, может и подскажет что. Вроде правильно всё было, да только тревожило что-то непонятное мужа славного, что-то плохое.
Не было в это время в церкви никого, один вошёл под священный свод мужчина. Дёрнулось пламя на свечах от сквозняка, но быстро успокоилось, только лишь ярл дверь за собой тихонько прикрыл. По-прежнему здесь деревом пахло, ещё ладаном. Вдохнул муж полной грудью сей воздух благотворный, опустился перед алтарём на колени. Долго молился ярл, губы его слова святые шептали, глаза закрытыми оставались. Не мог он в жесте извечном ладони свести, и горько становилось от увечности своей Эйнару. О Сигрун думал он, о счастливом разрешении молился. Снизошло успокоение на воина сурового. Поднялся он с колен да к выходу направился, только двери хлопок о его присутствии память оставил.

На границе с Ранрики
(Со Скальдом, честь ему и хвала)

Чуть больше трех дней прошло после того, как Харек пытался из Халльварда признание выбить силой. Да, те самые три дня, что на размышление Волк дал хельду (бывшему ли?), минули – значит, скоро вернется палач ирландский. А ожог на ладони не затянулся еще, долго не затянется; хорошо хоть болит уже не так, как прежде. Однако держать в этой руке Халльвард по-прежнему ничего не мог, от боли не кривясь.
Остановились они лагерем на границе с Ранрики. Почему стоят они, чего ждут, Халльвард не понимал, а объяснений спрашивать, знамо, не собирался, даже из любопытства. Однако, сидеть, изредка цепью ("Как на поводок посадили!") позванивая, тоже неприятно было, особенно чувствуя, что скоро, ой, скоро придет-таки Харек, как и обещал.
Ветер трепал грязные занавески из грубой мешковины, проникая под навес, и нес с собой горсть снежинок, противно налипавших на лицо и падавших за шиворот. Неожиданно полог раздвинулся,и под навес ступил Харек. С ним был какой-то хирдман могучего телосложения.
"Вот и пришли", вздох невольный из груди юноши вырвался. Глянул он на Волка снизу вверх взглядом презрительным, и первым к нему обратился:
- Никак дальше пришел меня мучить, Харек?
Не боялся он теперь ни удар очередной получить, ни пыток прочих - откуда только смелость да наглость взялась..?
- Мучить тебя мне без надобности, вижу, твой хозяин в тебя вдолбил ложь так, что и правды с тебя не вытянешь ни водой ни железом каленым. Ведаю я, когда мне лгут, а когда правду сказывают. Научили меня премудрости этой, какие признаки вранья верные. Потому меня не обманешь. А коли правду не хочешь говорить, бог тебе судья. А мне недосуг тут больше с тобой возиться. Я иду к хевдингу здешнему в дружину наниматься, и ты нам мешать тут только будешь. Или предпочтешь, чтобы в цепях ему в качестве раба подарили? Что молчишь? Выбирай. Или назад к Эйнару, или к Сигварту - рабом. Может, еще на торжище тебя повезут, хоть десять эйриров за тебя выручу.
Не верил ушам своим Халльвард. Неужто его так просто отпустят? Ладно же - уж он-то знал, то выбрать.
- Коли такой выбор мне предстоит, я уж к Эйнару, конечно, вернуться предпочту, - отвечал юноша.
"Конечно....кто же по воле своей рабом быть согласится? Да и нельзя упускать случая без выгоды Харека оставить... в десять эйриров он меня, значит, оценил..."
- Верно мыслишь, отрок, - усмехнулся Харек, теребя усы. - А то ведь от этого народа разбойного не убежишь. Заставят поди дрова носить, воду колоть, а то и свинарники чистить. А коли на деву какую глянешь - даже на рабыню, из чужих земель взятую - так и выпороть могут нещадно. Тяжела рабская доля. А у Эйнара ты по-всякому человек вольный - даже если в колодках. Скажешь ему правду, как Видар и Тюр велели, и отпустит тебя, а коли захочешь - то и простит тебя, и хирдманом своим сделает. Запомни, парень - если повелитель тебя на бесчестье толкает, то негоже его дело защищать.
Как сказано в речи Высокого:

Дел недостойных защиты
должен чураться достойный
беды сулят поступки
честь запятнать навечно
о нечестивых деяньях
мужу молчать недолжно
всякую ложь и неправду
должно раскрыть пред Судьею .
Клятва тебе не порука
если язык змеиный
чести твоей поруганье
речью сулит медовой...

- Что молчишь? Видишь, не отрекся я ни от мудрости, ни от законов земли нашей, и честь мне по прежнему дороже жизни, что бы там не говорили мои недруги. А что до того, что и Отец Богов, мол, коварством известен, так одно дело великанов перехитрить, которые ни слову своему не хозяева, ни за поступки свои отвечать не могут... и совсем другое перед людьми делать худое, которым и честь заповедана, и совесть дана. Не боишься, если перед судом предстать доведется, что скажешь тогда? Что ярл тебе наказ дал? Каждый сам за свои поступки там отвечает. Запомни это, и никто тебе за низкое деяние поблажки не даст, если ты его по приказу совершил. Ни я, ни Эйнар пока поверить не можем, что сами вы такое удумали... Так что, пусть пока на твоей совести это будет, коли выдержишь... Отправляю тебя с этими двумя хирдманами в Гилисберг ... и вести заодно доставят кюне вашей премудрой... написал я ей, что тут у нас было, и кто стоит за этим... а она уже пускай думает...
- Речи мудрые говоришь ты, Харек, во многом ты прав...- согласился отрок наконец, в глаза ему глядя. - Только дела твои разнятся с ними иногда.
Поднял Халльвард изуродованную ладонь, показал обожженной стороной Волку да усмехнулся горько.
- Прикажи хоть цепи снять с меня. Или прямо в них и отправишь к Эйнару?
- Прости отрок, не верю я тебе, даже если богами поклянешься не бежать... Может Эйнар и снимет, он у нас добрый и людям еще верит. А я после этой вашей выходки, когда столько народу потравили, веру в людей и их клятвы потерял. Ведь клялись же вы худого не делать в доме Эйнара.
Смолчал сын Вебьерна, только глаза его сверкнули ненавистью. А что ответить? Не скажешь ведь, что лжет он, потому как это как раз и будет ложью. Клялись....да что клятвы, врагу ведь клялись, слугам Распятого! Случай подвел их - кабы не случай, и Оттара убили бы, и не попал бы он, Халльвард, в Ранрики, а Сигтрюгга бы Эйнар в плену у себя не оставил.
Однако сделанного же не воротишь.
Что ж, молиться осталось, чтоб показалась дорога в Гиллисберг как можно короче.
- Что молчишь? Язык присох или что? - Харек взял его пальцами за подбородок и резко дернул голову вверх. - Одно мне только ответь - это Асгаут вас послал с заданием людей отравить? И Оттара, и Эйнара, и меня заодно? Чтобы сразу и всех?
Хальвард на миг опустил взгляд.
- Вижу, что верна моя догадка. Что ж... Коли увидишь Асгаута, скажешь ему, что как только Ранрики верну под стяг агдирский, поквитаюсь я с Асгаутом. И тебя, и брата твоего щадить не стану, ежели снова на моем пути попадетесь. Так что думай, что хозяину своему скажешь. Можете отправляться теперь, мужи славные, - сказал Харек, повернувшись к вошедшему другому хирдману. - Вроде память еще не отшибло, знаете что делать надо. - А ты... сам перед кюной ответ будешь держать. Кюна нашая вещая, ложь за версту видит - будешь ей лгать - пощады не жди. Не из страха, но из милосердия вас тогда пощадили. Но и наше терпение не безгранично. Ступай, Фреалаф. Несите вести. А если вестей от нас более не будет -значит пропало наше дело...
Покидая Харека, забрали хирдманны юношу с собою, а он и не противился даже, избавлением это считая. Усадили его на лошадь - и ведь правда, не сняли цепей, по-прежнему они руки сковывали, - да и в путь пустились.
Добра от Харека все же действительно ждать не стоило, прав был Халльвард, когда полагал, что даже если вместо рабства его к Эйнару повезут, все равно что-то худое измыслят вдобавок. Вот и терзался он сеййчас думою - к кюне повезут его сразу или же к ярлу в Гиллисберг. Не хотелось ему к Рагнхильде попадать сейчас - был бы Асгаут, он-то наверняка совет дельный дал бы, как вещую кюну вкруг пальца обвести. Ведь удалось же когда-то такое Асгауту - когда Торлейва отправили в Агдир.
Но Асгаута рядом не было - значит, только на себя оставалось полагаться.

Продолжение совместки. С Тельтиаром.

Да только пошли они не туда, куда мыслил Хрут. Грютинг имел ум росомахи. которая. как известно, хоть мельче медведя, а живет сытнее хозяина меда. Видел хозяин Оркдаля, что дело ярлов проиграно, и не возжелал едино из гордыни пустой голову складывать. Страшен был удар дружины его, словно гвоздь в древесину вошла она в центр войска мятежного. Волею Одина, Торгард сразу погиб. Хрут, правда, думал, что падет тот еще в начале сражения, так как бился викинг сей в первых рядах. Но боги, хранившие брата погубленного сталью Облауда от клинков да секир, оставили его беззащитным пред стрелами. Пал воин – и отлетела его душа в чертог воинский.
Все войско ярлов мятежных взвыло, как подраненный зверь, когда копье охотника входит в его чрево. Грютинг и был тем копьем, а уж Гутхорм да Снеккольв своего не упустили, волками бросились на супротивника, язвили его уколами стрел, полосовали секирами да мечами. И бонды дрогнули. Непривычные к духу битв, не верующие в правоту властителей, он стали той силушкой, что закончила гибель мятежников. Прежде единое войско распалось на много отрядов, где каждый был сам за себя. Словно перерезал шутник нить, удерживающую бусины в ожерелье. И воям Харальда Хальвдансона осталось лишь добивать убегающих.
Возрадовался Харальд, видя маневр Грютинга. Теперь окончательно поверил он в то, что верен ему новый ярл и не предаст более. Но еще больше сердцу молодого конунга отрадно было замешательство вражье, да крики мятежников предсмертные и проклятия их бесполезные. Взывали к богам и хелевым отродьям супостаты, да только что проку было от слов, когда сталь агдирская свою песню в полный голос затянула.
По звуку рога Гутхормова отделилась часть дружины срединной, да ударила по оттянутым назад людям Раги Иварсона, в окружение их беря, и началось тогда уже бегство повальное худородных бондов, а тех, кто сражаться оставался - уже не только умением - числом давили. Кого посекли, кого в полон взяли. Вскорости уже от той рати, что Раги вел мало что осталось.
- Будь проклят ты именем предков моих, Грютинг-предатель! – вскричал в ярости Хрут. – Пусть кожа твоя иссохнет да покроется струпьями, пусть род твой увянет, как древо с корнями обрезанными. Не стяжать жизни честной обманом!
Не было ответа конунгу самозванному, лишь клинки дань кровавую собирать продолжали, людей его скашивая, словно траву, да Гутхорм приближался неумолимо и стрелы да копья брошенные мимо него пролетали, точно заговорен он был. Смотрели глаза ярла хрингарийского жестокие прямо на Хрута, и от взгляда этого кровь в жилах стыла. Видно было, с презрением каким смотрит родич конунжий на изменника, клятвы верности нарушившего да бунт поднявшего.
Битва – это капризная дева, и она идет лишь за тем, кто может правильное время для атаки избрать. Видел Хрут мудрым оком, что проиграно это сраженье. И, скрепя сердце, велел молодцам своим отступать. Помочь воям Раги они уж не чем не могли, и дружине Хрутовой оставалось только зло ощериться копьями да назад пятиться, будто раки. Но действо то вышло успешным: молодцы Гутхормовы боем уж увлеклись да за пеленой кровавой, взор застилавшей, ничего окромя ближайших ворогов уж не зрили. Завязли войска Харальда в битве ближайшей – и бегство врага малочисленного допустили. Харальд, следившей за ратью из-за спин агдирских телохранителей, отлично то видел, но тут сыграла скверную шутку осмотрительность гутхормова: о племяннике тревожась, далече от битвы его оставил. Да и сама рать удалялась от юного конунга, так как побеждали люди его, и теснили ворогов прочь. И Харальду лишь локти кусать оставалось.
Но бегство дружины ближней с самозванцем радость победы не слишком омрачило - втоптали в землю стяги мятежников, пленников связали путами крепкими, а конунга их Раги Иварсона, на веревке к Харальду отвели, заставили на колени встать перед государем конным.
Усмехнулся Харальд, на врага поверженного глядя, вскинул руки, да произнес громким голосом:
- Вот она, победа наша, воины Агдира, Гудбрандсдалира, Оркдаля и Транделага! Вместе сумели мы раздавить змею коварную, что измыслила предательство и зубы свои ядовитые против господина законного навострила! Но кончено дело мятежное в Транделаге ныне, вновь един он под властью славного конунга Хакона Гротгардсона и будет таким отныне и до той поры, покуда боги не призовут нас всех на битву с отродьями Локи да йотунами, да ублюдками этими, которых сегодня мы в Хель отправили, ибо нет места в Валгалле изменникам! Но что с этим псом делать, как вы, вои славные думаете?
- Убить! – заголосили гридни. правда, в способах славные вои никак не сходились:
– На суку вздернуть собаку! – орали самые нетерпеливые.
- Пусть землю пред Харальдом жрет, которую захапать хотел! – предлагали иные. – Унесет в Хель, сколько сможет.
- Нет, надо его на цепь посадить на асам на свадьбе Владыки отдать, - вещали самые богобоязненные, крутя длинные усы.
Улыбался конунг, каждого, кто слово молвить желал, слушал внимательно. Хотел, видно, Харальд любовь воинскую стяжать советом этим - ведь известное дело, что после битвы победоносной славят воеводу своего люди, и к сердцам их путь много короче становится. Оттого и затаил Харальд свой нрав грозный, да явил людям личину правителя, к мнению подданных прислушивающегося. Гутхорм подъехал тут к Харальду, сказал ему шепотом:
- Твой пленник этот твой, сын сестры моей, да только прошу тебя - быстрее решай с ним, другой враг наш уходит, и не след нам отпускать его, знаешь ведь - покуда жив Хрут, и дело мятежное живо.
Кивнул Харальд, согласился с дядей, хоть и не по нраву ему было, что вновь поучает его Гутхорм, да не стал он недовольство свое показывать:
- Вот что думаю я, мужи ратные! Ярл этот, предательский не на меня руку подлую поднял - на Хакона конунга, так Хакону его судьбу и вершить надобно! Поведем его, как скотину на веревке обратно в Хладир, да каждому я волю даю потешаться над ним в дороге!
Толпа воев одобрительно загудела, раздались крики, Харальда прославлявшие.
Но многие голоса и Хакона наряду с победителями славили, и утвердился агдирец в мысли, что правильный ход ныне сделал. Дюжие гридни дернули за веревку на шее Раги, и по рядам воев вновь прокатился смех, да прибаутки раздались. Особо старались младые, еще не доказавшие доблесть десятками битв. Кинул Гутхорм взор на племянника, надеясь, что обратит тот вниманье на то, как бахвальство юношеское пожилых воев морщиться заставляет. Не тот конунг, кто им рожден, но тот, кто достоин. Харальд был славным властителем, но молодость порой ему скверным советчиком становилась и порою боялся Олень горячности племянника. А вдруг его рядом не будет, когда удаль молодецкая снова его за язык да потянет?
Как бы то ни было, победа одержана и вои возвращались в Хладир, где ждали Хакон и дочь его.
- Дядя, - Харальд произнес, за тем наблюдая, как воины в строй походный строятся, да обозы трофеями грузят. Добрую добычу взяли они сегодня, едва только перейдя границу Транделага Внутреннего: кольчуги дорогие, оружие, коней, пленников немало. - Закрепить успех наш надобно. Коли повернем сейчас во Хладир, кто знает - подчинятся ли нам земли ярлов мятежных.
- Дело ты говоришь, племянник, но вои устали наши. С тех пор, как ты Сарасберг покинул постоянно они в пути, и нигде больше чем на несколько дней не останавливались. Отдых нужен хирдманам, больше даже, чем добыча богатая.
- О том и я мыслю, потому-то и поведу рать основную обратно в Хладир, к свадьбе готовиться. А ты, Гутхорм - единственный человек, кому я могу доверять, как себе самому - лучших отбери и верных самых, да пройди по Внутреннему Транделагу - со всех клятву возьми верности, всех к подчинению приведи, а Хрута бежавшего отыщи и шкуру с него спусти не мешкая. Не нужен он мне как пленник.
- Дело гуторишь, племянник. Сделаю все, как велишь, - довольно ответствовал Гутхорм. В это раз мысли их с Харальдом совершенно совпали.
- Да поможет тебе Один, - конечно, конунг мог послать и другого ярла для этого дела, но обида свое дело сделала - не нравились наставления постоянные Харальду, вот и отослал он от себя дядю, пусть и не надолго.
Еще раз Харальд обернулся, на костры погребальные глядя - много хороших воинов сегодня погибло, высоко дым черный вился.
- Да поможет он всем нам! – ответил Гутхорм.

Восточный Агдир.
Кюна Асса, Торлейв, Фредрик и Тьодольв
совместно с незаменимым Палычем

После разговора своего, жрецы и Тьодольв к кюне подошли в момент тот, когда слуги ей вновь на трон воссесть помогали.
- Тяжкие вести у нас, властительница, - Фредрик первым голову склонил.
Кюна будто и не замечала их. Она спокойно, не торопясь, устроилась на троне, положила старые, тяжелые руки на подлокотники и вздохнула. Только теперь она соизволила обратить свой взор на пришедших.
- Я слушаю вас, - сухо сказала она.
- Я гадал на рунах, и боги явили знак, - продолжал верховный жрец, видимо подбирая побольше слов, чтобы его речь не выглядела слишком горькой. - Все руны оказались перевернутыми и сулили нам немало бедствий, однако есть шанс избежать...
- Этот сморчок хочет, чтобы мы отступили, - коротко подытожил его слова Тьодольв.
Жрец неприязненно покосился на ярла, но ничего не сказал больше.
- Отступили? Зачем? - кюна все еще была равнодушна и холодна, как каменные идолы богов, все ведающих и все знающих, лишь потешающихся иногда над людьми.
- Какой смысл в отступлении? И что нам угрожает? - вопросы медленно, будто смола, стекали с ее губ, больше похожих на сморщенную линию.
- Конечно, великая кюна в могуществе своем может не считать этих жалких рагаландцев, окруживших наши укрепления достойными врагами, - с сарказмом произнес Торлейв, все же не рискнув выйти из-за спины Фредрика. - Но их слишком много и с каждым днем становится все больше, а припасов у нас - все меньше. Один явил свою волю - его руны недвусмысленно приказали нам отойти, если мы хотим сохранить дружину.
Асса задумалась, и минут десять вообще не реагировала на происходящее, но чувствовалось, что все вокруг видит и чувствует она, как змея спящая, но готовая броситься на жертву,стоит ей только показаться рядом.
Наконец тяжело опустила веки кюна, снова вздохнула и произнесла:
- Коли воля Одина на то, так значит, так тому и быть. Если хотим мы еще спасти грядущее, то стоит для начала позаботиться о насущном. Отступаем
- Есть и другая весть черная в день сегодняшний, - тут уж Тьодольв заговорил. - Гонец появился недавно совсем из усадьбы. Захвачена она врагами новыми - жадными теламеркцами.
Грозно сверкнули глаза кюны, дернулась ее рука, но гнев ее охватил лишь на мгновение - и смогла старая Асса взять себя в руки, не показав никому, какая буря отчаяния, гнева, страха и злобы бушевала в ее сердце.
- Как допустили мы такое? - проговорила она громко и холодно, но нотки горечи слышались в ее голосе, - Что теперь предстоит нам?
- Стервятники эти, выжидали, пока мы войско на битву с Сульки уведем, да незащищенную взяли домину, - Торлейв сплюнул. - Стариков перебили, да мальчишек, что им сопротивление оказали. Теперь, госпожа - путь один у нас - в Вестфольд и дальше, к невестке твоей, Рагхильде. И надеятся будем, что враги наши друг другу в глотки вцепятся, когда Агдир делить будут.
Помрачнела Асса, нахмурилась. Сгорбилось ее старое, но гордое тело.
- Ты прав, Толейв, так мы и сделаем. Хоть нелегко мне покидать эти места да нет желания под власть к Рагхильде возвращаться, с которой мы, как две вороны, за чужой кусок хлеба деремся, придется нам туда ехать. Велите собираться.. - так молвила кюна Асса
- Уже велено все, - Фредрик вновь поклонился. - Едва лишь ночь нас укроет, покинем валы данские, пусть подавится ими Сульки.
- Поперек горла ему станет эта земля, - угрюмо молвила старая правительнца и погрузилась в свои размышления

Восточный Агдир. Асгаут ярл

Разбили лагерь люди Асгаута в полудне пути от усадьбы конунжей, дальше идти не стали. Прознал ярл, что там остатки войска теламеркского укрылись, и хоть было велико желание выкурить их оттуда, не стал он приказа давать об осаде и штурме - сначала обстановку разузнать надо было, да то понять, почему усадьба без защиты оставлена была.
Под вечер лишь вернулись прознатчики, по окрестностям разосланные, и вести их отнюдь не радостными оказались. Как туча хмурый, шатер Асгаут мерил шагами, да всякий раз со счету сбивался, мыслями тревожными охваченный. Понимал уже - не удержать будет Агдира, столь плохи дела здесь были. С войском наемным кюна Асса наступление рагаландцев сдерживала, может и пошел бы к ней на подмогу ярл, приказ Рагхильды исполняя, коли бы не то обстоятельство, что люд подлый, карлы да траллы, да негодяи другие и разбойники разные, точно крысы на зерно, на посулы щедрые Сульки стекались и войско его с каждым часом все больше разбухало от людишек этих.
- Не время нам сейчас с Сульки воевать, - головою покачал ярл.
- Но тогда когда ж? - Удивился Торвард херсир. - Никогда я за тобой нерешительности не замечал, ярл, что же теперь сделалось?
- Убийца племянников моих в усадьбе спрятался, к мести сердце мое взывает! - Славобор произнес, к Торварду присоединяясь.
- Славные вы воины, - молвил Асгаут, на стул садясь, да вздохнув устало - видать совсем вымотался, пока по шатру ходил. - Всегда желал я с такими товарищами в походы ходить, но ныне - мало проку будет нам от храбрости безрассудной и мести лютой. Пойдем усадьбу брать - только людей потеряем, и рагаландцев прогнать у нас сил не достанет уже.
- Так и будем тут торчать, значит? - Исподлобья Торвард спросил.
- Нет, херсир. Ты в Вестфольд вернешся, в Гокстад, - вскинул руку ярл, возражения прерывая. - После того, как Асмунда измена раскрылась, нужен там человек верный, способный землю эту удержать от посягательств вражьих. Ведь кто знает - быть может нагрянет из Раумарики ярл Кровавый, или братья Наумдальские, что Хрингарики уже под себя загребли. А быть может, пираты из Ранрики приплывут? Кто Вестфольд защитит, если ты всю дружину увел?
- Твоя правда, ярл, - нехотя старый херсир согласился. - Но коли я людей возьму, вы пуще нынешнего ослабнете...
- Не планирую я во время ближайшее битвы новых, а там - с людьми Ассы объединимся мы - и посмотрим еще, чья возьмет, - твердо Асгаут произнес. - А ты, Торвард, там нужнее. Бондов с собой возьми, да другой люд сельский. Со мной венды останутся - они воины каких поискать еще, а хлебопашцы больше пользы принесут, коли по домам вернутся.
- Сделаю я, как надобно, ярл, но как отнесутся к тому люди, коли я управление фюльком в свои руки возьму? Я же не ярл и не хевдинг.
- Моим именем пока править будешь, - дозволил Асгаут. - А после - я к кюне прошение послал, лендрманом тебя назначить, наместником конунжим за службу верную. Тогда сможешь не только войско созывать, но и дань собирать по справедливости.
- Благодарю тебя, ярл Асгаут, - поклонился Торвард.
- Теперь иди, - приказал ярл. - Знаю я, не подведешь ты, не придется мне за тебя перед кюной краснеть.
Едва только вышел из шатра старик, к Славобору обернулся Асгаут. Покуда вел разговор с херсиром ярл, венд спокойно сидел, но видно было - не до конца он понял поступок Асгаута.
- Думаешь ты - зачем я столько люда отпустил, когда враг рядом? - Спросил ярл, и кивка сдержанного дождавшись продолжил. - Надобно так было, и не считай, Славобор воевода, что я одних твоих вендов под удар подставить хочу, да извести коварно. Подумай сам - какой прок в бою от все этих бондов, да карлов, что Асмунд неразумный под свои знамена собрал? Только еще, не ровен час, на сторону Сульки переметнутся, посулы его лживые за чистую монету приняв. С тобой же воины, в боях закаленные - с такими плечом к плечу стоять на поле битвы - честь великая.
Улыбнулся благодушно Славобор. Пришлась ему лесть нехитрая по душе.
- То верно, ярл, вижу я мудр ты, хоть и молод еще, - отвечал иноземец. - Да и припасы мы сбережем.
- Назавтра, воевода, двинемся мы в обход усадьбы, да попробуем гонцов заслать к Ассе. После этого, обещаю - поквитаешся ты за своих племянников.

Восточный Агдир. Хадд и Хроальд

Мальчишка, привязанный к колоде колоде посреди двора, истошно вопил, а собравшуюся толпу слуг и челяди отталкивали назад гридни, кольцом окружившие жреца. Тот не обращал на собравшихся внимания, ловко орудуя ножом и извлекая из утробы несчастного потроха и кишки, пристально вглядываясь в них, а затем бросая на землю.
Наконец, сделав последний надрез, Хадд поднял его над головой, а затем резко сжал, окропляя кровью свое лицо, вязкие темные капли потекли по волосам и бороде, остались в седеющих усах, скопились в уголках губ, где жрец мимоходом слизнул их кончиком языка.
- Один явил свою волю, - наконец произнес он, и только тогда оглядел испуганных, притихших слуг, наблюдавших за его действиями с затаенной ненавистью. - А вы, что уставились, песий помет? Идите, работайте, иначе всех вас вздерну, бездельники!
Хадд говорил нарочито зло, чтобы ни у кого из них не возникло и тени сомнения в его словах. Пусть боятся, твари. Раньше-то поди, видели лишь, как жрецы на рунах гадают, али баранов режут. Но жертвы человеческие Асам много угоднее. Дворовый люд разбежался, кто молча, кто с всхлипами и причитаниями. Жрец подозвал к себе хельда Олафа:
- К ночи найди мне девку по ладнее, да приведи к моей опочивальне. Коли угодишь мне - назавтра ее тебе отдам, да еще монет добавлю за хорошую службу.
- Не сомневайся, Хадд, - отвечал Олаф с усмешкой. - Коли в усадьбе не найду, так все деревни окрестные обыщу, но красавицу тебе для утех добуду.
Жрец поморщился:
- Кому для утех, а кому для служения богам, - одернул он воина резко. - Одину кровь сладка, Тюру - суд справедливый, Фрейру же - битвы постельные. И тот лишь любовь Асов стяжает, кто каждому богу должное отдаст.
Не стал больше с Олафом говорить Хадд, к брату своему направился и нашел его в трапезной захмелевшим слегка, да в окружении служанок, внешности такой, что даже Локи бы погнушался.
- А ну прочь пошли, глупые бабы! - Грозно жрец бросил, визг женский мимо ушей пропуская, да посох брату, спорить решившему, в грудь уперев. - Знал я, что ты в женщинах не разборчив, конунг, но что бы так? Позорище какое. Не думал я, что вино из тебя, дурака, может еще большего олуха сотворить!
- Да как ты обращаешься к-ко мне? - Не вытерпел Хроальд, посох жреческий отстранив, и со стула, шатаясь, вскакивая. - Я конунг... т-твой, слышишь?!
- Рот свой пьяный закрой, конунг, - проскрежетал зло Хадд. - Смотрю я, совсем тебе голову вскружила победа шальная! Забыл уже, кому обязан всем!
- Да, т-ты!... - Подался вперед старший брат, но жрец с силой толкнул его в грудь ладонью, заставляя упасть на трон.
- Сядь, и не вставай, коли на ногах не держишься! Да меня слушай!
- И что ты... ик... скажешь важн-ного? - Вскинул брови Хроальд, отчего еще глупее его лицо сделалось.
- То, что боги нам испытания сулят еще немалые. Усадьба-то наша, а страна пока еще в руках вражеских. Вот и подумай, дурачина, чем это нам грозит.
Сказал так Хадд и прочь вышел, с дороги служанок оттолкнув, что под дверью подслушивали. Видел он, что нет проку от конунга ныне, а значит вновь самому придется дела разрешать.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 12-07-2007, 17:40