Властитель Норвегии. Завоевание, Сага о Северных Землях - 4

(с Тельтиаром)

Леса Согна. Альвир и Сольвейг.

Говорят - ожидание тянеться медленно, но - это не всегда так, ведь если при этом день занят тяжелой работой, время идет быстрее. Так было и с Альвиром - тягостное ожидание хоть каких-либо вестей от купца стало для него почти незаметным, ведь он должен был содержать в порядке обветшавший дом, чинить прохудившуюся крышу, рубить дрова для очага и искать пропитание. За прошедший месяц молодой скальд научился выслеживать дичь, читать следы и устраивать хитроумные западни для животных. Однако сердце его разрывалось надвое - одна часть навсегда хотела остаться здесь, с любимой, другая же - тянула к родным Фиордам...
Сольвейг с тоской смотрела на исколотые пальцы. Гордость и краса были руки, мягкие, теплые, гладкие, что пушистый ноябрьский снег, и сама не ходила – летала, птицей свободною, драккаром по водам моря, от работы любой свободная. Смотрела и плакала, и не могла задушить голос, что домой звал, бросить все, к отцу и братьям в ноги упасть, прощенья просить. Родной дом – кто его заменит?
-Скорее бы Альвир вернулся.. – вслух сказала, чтобы альвы услышали, чтобы не морочили.

Не стали духи светлые томить девицу - вернулся Альвир, дверь скрипнула не смазанная - то вошел скальд в дом, положил добычу - зайцев двух на лавку, да к Сольвейг подошел, приобнял за плечи.
- Скучала без меня? - Произнес он ласково.
Сама себя не понимая, отстранилась Сольвейг.
- Где же скучать, если еще на рассвете с тобой виделась?
Подобрала добычу, едва не всхлипнув, во двор вышла, за ножом да корытом.
За нею выбежал Альвир, неладное почувствовав:
- Постой, стряслось что пока не было меня?
Выронила Сольвейг из рук но и зверьков мертвых, бросилась на грудь милого.
-Не могу больше. Не для того матушка в косы мне бирюзу вплетала, не для того отец на руках носил, лебедем величая! Домашняя я, холеная, не в лесу жить – в просторном доме конунга жить приучена! Смотрю на тебя, и верю, что смогу это бремя снести. А как уходишь – хоть завыть да в колодец броситься. С собой бы меня брал, я бы тебе стрелы носила, добычу подбирала, я бы тише ветра по тропам шла, тише тени твоей!

Посмотрел ей в глаза скальд, улыбнулся, обняв покрепче, да так сказал:
- Завтра поутру вместе в лес пойдем - покажу я тебе, как зверя хитрого ловлю... а может и куницу на воротник тебе сыщем, коли уж меха все твои у Атли в сундуках остались.

Словно йотун на спине повис, лапами мохнатыми в сердце вцепился, а теперь свалился, и легко стало, тепло, что руки задрожали.
- Не надо мне куницы на воротник. Не уходи далеко. И меня с собой бери – другие украшения зачем?
Тоскливо подняла глаза на бледное солнце.
- когда же лето наступит?
И потянула вдруг Альвира за рукав, сверкнув синими глазами, ярче неба над морем в солнечный день.
-Пойдем-ка, покажу что? Вчера ходила на речку повыше, там вода чище. Ты умеешь слова в оды складывать, ты умеешь ручьи заставлять в словах течь, деревья в их струях ветви окунать, пойдем, там листья зелены, как иногда бывают только в Гардарики, отец сказывал, там солнца столько, что его можно набрать вот в это корыто, и еще останется.
И скальд, увлекаемый возлюбленной своею, за нею последовал, да только сам поежился невольно, когда слова ее про лето услыхал - холодным ныне июнь выдался, хоть и растаяли льды по весне, а все же не было тепла долгожданного, так словно и действительно Рагнарок уж близился.

Над маленькой речкой, по камням бегущей звонко, на высоком сухом берегу, села Сольвейг, за руку к себе милого притягивая.
- Грустен ты. Тревожит что?
Сжал пальцы ее в ладонях своих Альвир, вдаль взгляд бросив:
- Не ко времени холода такие, будто сама земля траур несет. Старики говорили - такое лишь когда Бальдр убит был случалось.
Спрятала Сольвейг лицо на плече Альвира.
- Не к добру. Не об освобождении ли Локки говоришь? Не время еще. Не время. Еще с тобой мы пожить не успели, меда из рога не испили.

Сообщение отредактировал Сигрид - 11-10-2007, 22:00

Южный Мер
С Сариной

После появления в усадьбе Сельви Рарзрушителя, и без того неспокойная жизнь в Южном Мере стала попросту безумной, так словно берсерк заразил своим неистовством всех воинов, каких только видел. Повсюду слышались крики: "Убить Харальда!", "Отомстим за Неккви!", "Освободим Раумсдаль!", юноши постоянно дрались в потешных поединках, сбрасывая напряжение, старики потрясали оружием и качали головами, припоминая, что раньше такого не было, чтобы ближний ярл ко врагу переметнулся и конунга своего предал. Но все как один сходились на том, что необходимо отвоевать Северный Мер, предать позорной смерти Рогволда, а Харальда либо изгнать, либо тоже убить. Более того, прослышав о том, что Сельви спасся, многие жители Раумсдаля и Северного Мера, в тайне от захватчиков, бежали в Южный, дабы встать под его знамена.
Эрик редко к ним присоединялся - последний раз, когда какой-то юнец попробовал подшутить над ним, он переломал наглецу хребет, и хотя после выплатил виру родичам увечного, Сельви запретил ему драться с кем бы то ни было до похода на Харальда. Поэтому чаще всего ярл просто наблюдал издали за молодецкими забавами, вспоминал как и сам он раньше красовался перед девками, повергая своих противников, теперь все это было в прошлом, а у него была жена, которая не желала его даже видеть.
Хильд тяготилась шумом, что привез с собой Сельви Разрушитель. Девушка все чаще уезжала за пределы усадьбы верхом на своем рыжем коне. Но у весего этого переполоха был один большой плюс, Эрик все меньше появлялся дома.
Вот и сейчас, несмотря на поздний час она собиралась уехать на любимый утес. Копыта лошади легко взрывали утоптанную землю, потом под ними захрустели камни, конь перешел с рыси на шаг. На самом краю, в одном шаге от неба он остановился. Хильд легко спрыгнула с лошади и замерла на краю обрыва.
Шум копыт позади раздался не сразу - девушка довольно долго смотрела на плещущиеся внизу волны, омывающие крутой берег. Море - все меряне были его детьми, оно оберегало и одаривало их, посылая к берегам косяки рыбы и купеческие суда. Не было во всей Норвегии мореходов лучших, нежели жители Мера и скальды не раз пели, что в их жилах течет не кровь, а морская соленая вода, хотя конечно же - это было не так.
Эрик спешился шагах в двадцати от супруги, не желая подбираться к обрыву столь близко - храбрый викинг не любил высоты.
Девушка не обращала внимания ни на что, слушая шепот волн, далеко внизу.
- Хильд, - негромко окликнул ее Эрик, приближаясь. Он давно уже заприметил, что его жена едва ли не каждый день уезжала куда-то на коне и сначала даже подумал, что у нее завелся полюбовник, но сейчас он был несколько озадачен тем, что она просто стояла на краю обрыва. Что здесь было делать молодой женщине?
- Эрик? - девушка повернулась, на звук его голоса. - Что ты тут делаешь?
- Да вот, - он слегка замялся, делая еще один шаг вперед. - Тебя искал.
- Зачем? - отступая назад и опасно балансируя на краю, спросила Хильд.
- Поговорить, - ярл и раньше не слыл краснобаем, но сейчас слова на язык вовсе не шли. - Мы с тобой совсем не говорим с того дня...
"Как ты украла лодку и выставила меня дураком!"
- Ты зол, да и время не для разговоров, - пожала плечами девушка. - Неккви погиб, Мер потерян, какие уж тут разговоры.
- Да, самое время у обрыва стоять, - хмыкнул на это викинг. - Или ты жаждешь присоединиться к старому конунгу?
Хильд полыхнула на Эрика взглядом.
- Да хотя бы и хотела, тебе то что?
- Ты моя жена, - на этот раз голос не дрогнул. - Так что мне есть дело.
- Хорошо, - норвежка устало вздохнула. - Я не собираюсь прыгать во фьорд. Ты доволен?
- Почто ты так зла ко мне? - Эрик произнес.
- Я нисколько к тебе не зла. Почему ты так думаешь? - удивилась Хильд.
- Мы не живем как муж с женой, ты всячески меня избегаешь, - покачал головой ярл.
- А что ты хотел, Эрик? Я не рабыня и не дворовая девка чтобы меня как приз за службу выдавали, да и брали, - гордо носик вверх взлетел, а серебро в косах звякнуло, тускло в свете луны сверкнув.
- Разве брак с ярлом достоинство твое уязвляет? Или не достаточно я сватался к тебе, мало подарков дарил?
- Подарки и рабыням дарят. Да и не в выгодности брака дело, - Хильд головой покачала, да на обрыв села, ноги в бездну свесив. - Эх, Эрик, не хочешь ты понять.
Остановился в трех шагах позади нее ярл, вздохнул тяжело.
- Чего желаешь ты от меня? Проси - все сделаю.
- Хочу чтобы ты понял. Сам.
Не повернула головы Хильд, взгляд ее на дорожку лунную, что фьорд пересекала, устремлен был.
- Завтра я ухожу с Сельви Разрушителем, - казалось, Эрик сменил тему. - Мстить агдирцам. И возможно уже не вернусь.
Хильд молчала, лишь ветер трепал несколько выбившихся из прически прядей. "Не понять тебе меня Эрик, к сожалению, моему и твоему", - подумала лишь в ответ девушка.
Ярл развернулся, видимо поняв, что разговор более не имеет смысла этот, да сказал лишь на последок тихо, с горечью в голосе:
- Я хотел, чтобы ты родила мне сына.
- А я хотела,чтобы меня и правда любили, а не видели во мне игрушку, да кобылу племенную, - с горечью прошептала Хильд, наклонившись вперед, в черные волны вглядываясь.

Рогволд, наверстывая упущенное

Как вернулся Рогволд с сыновьями в имение, так сразу в покои личные удалился, приказал двери запереть да привести к нему деву Астрид, что вырвал он лап Гандальва. Ивар да Хрольв тогда в трапезной сидели, делились впечатлениями о встрече Харальда с войском, якобы победоносным, а на деле – побитым Сельви.
- Видишь, брат, - сквозь широкую улыбку плескал Хрольв гордость, - без наших мечей ни на что не потребны харальдские вои.
- Ты б потише, - оглянувшись, произнес Ивар, - а то ведь конунг этих горе-вояк ныне и над отцом стоит, вдруг доложит кто?.. Жди беды.
- Да толку то! Доложит! Чай не крестьяне мы с тобой какие!.. – и помолчав Хрольв чуть добавил, - а Харальд стоять над нами будет лишь дотоле, пока отец наш тому препон не чинит.
- Что ты говоришь! – с удивлением воззрился на младшего брата Ивар.
- Да уж не мне растолковывать такие вещи, - откинувшись в резном деревянном кресле, зевнул Хрольв, - сам прекрасно знаешь, что отец будет мириться с чужой властью лишь до толь, покуда не соберет силы достаточной, дабы сокрушить власть сию.
Покачав головой, Ивар усмехнулся.
- И когда только ты рассудительным таким стал… а ведь знаешь, многие харальдские псы поговаривают, что де предатель отец наш, мол, путями нечестными воюет, славу добывает.
- Эх, брат, чувство такое, словно мы с тобой местами поменялись, - хохотнул младший сын Рогволда, - ты ведь сам знаешь, сколько гнилья у подножья всякого трона – что Неккви, что Харальда, что отца нашего, Рогволда Великого. И вопрос не в том, у кого гнилья то поболе, а в том, чей трон выше – чтобы взгляд людей не в говне плескался, но сверкал на златом челе сидящего на троне.
В сей момент показалась процессия из двух гридней да девки какой-то, в которой Ивар узнал Астрид. Понуро, но не сопротивляясь шла дочка Неккви. Лишь когда проходила мимо сидящих сыновей Рогволда, голову подняла да взглядом, до краев жгучей яростью наполненным, обожгла братьев.

- Вот, батьку, привели мы ее, - приоткрыв дверь да втолкнув деву, доложил гридень. Дверь за ним сразу затворилась.
Стоявший у окна, прикрытым ставнями резными, Рогволд Великий, ярл Мера всего, обернулся. Искривились губы тонкие его в оскал звериный. С ужасом Астрид подумалось, что хотела сама за коршуны черного за муж идти – почти ничего от прежнего ярла не осталось. Не осталось даже малой толики тепла, с коим обычно взирал на дочь Неккви Рогволд Мудрый. Он все еще желал ее, он уже не так, как ране. Ныне взирал коршун на нее, словно на незавершенную месть Неккви, которая завершится, как только коршун овладеет потомством змеиным.
- Приветствую тебя, о светлая дева, - сладким тягучим голосом молвил Рогволд, звериный оскал все играл на устах его.
Ничего не ответила Астрид, опутанная оковами гордости и ненависти.
- Молчи, светлая дева, молчи, - надменно задрав подбородок, прохаживался вокруг черный коршун, - меж нами дело есть, неоконченное…
Астрид почувствовала дыхание Рогволда на затылке, вздрогнула, сжалась вся, дрожа от страха. До боли сжала она кулаки, когда когти острые смахнули прядь волос светлых с чела ее да провели по щекам горящим.
- И я, ярл Мера всего, Северного и Южного, намерен закончить его, - уж дрожа от нетерпения шепнул на ушко деве коршун.
Астрид, чтившая отца своего, еще когда заметила Хрольва с Иваром, дала себе слово – никак не противится Рогволду. Пусть овладеет ею безжизненной, словно куклой тряпичною – не свершится месть его, коли она безвольною да покорною во всем будет. Легко пообещать было, но исполнить обещанное сложнее было.
Как острые когти коршуны стали рвать одежи на ней, тут же испарился весь настрой ее, стала кричать да вырываться она. Несколько раз Рогволд вырваться ей позволял, раз за разом настигая ее и тем удовольствие свое растягивая.
И, пылая ненавистью жгучей, взял Рогволд Великий светлую Астрид. Взял силой, растоптал, уничтожил гордость ее, ибо покорилась дева гордая ярости его звериной да желанию пламенному. Против воли своей покорилась, поддалась блаженству телесному, теплой волной сладких стонов члены ее поглотившему.
Свершилась месть Рогволда Великого.

Сообщение отредактировал НекроПехота - 13-10-2007, 8:43

Транделаг. Хладир. Асса.

Там, где еще недавно было столько народа, что впору дивиться: как кормят столько мужей норвежские земли, безлюдно. Гости, прибывшие со всех уголков здешних угодий на свадьбы трех конунгов, разъехались кто куда. Часть бондов – ушло в поход с Хаконом, другая – пахала землю да сеяла хлеб. Во Хладире кроме женщин остался лишь небольшой гарнизон. Хакон млад, которому конунг строго наказывал беречь сестру, как ока зеницу, часто наведывался в конунжьий дом, развлекая девиц да женщин замужних рассказами и разговорами. Время тянулось здесь медленно, переливалось, как густой мед из горшка. Вести о битвах приходили в Хладир редко и с опозданием, так что многие в вотчине Хакона места не находили от беспокойства. Особенно тяжким было ожидание возвращения войска для новобрачных, так быстро утративших мужей обретенных.
Пока отец да муж младой кюны добывали славу секирами, сама Асса покорно сидела в усадьбе, теша себя рукоделием. Воспитанная строгим отцом, потерявшим одного за другим трех сыновей, она и не мыслила требовать то, что на что право имела. Много слушая и замечая, Асса уж поняла, что не люба Харальду, только ради земель до благоволения Хакона Трондского взял он ее в жены законные. Из разговоров своих с мачехой, что была ей почти ровня по возрасту, кюна зеленоглазая поняла, сколь мало заинтересовала она супруга законного. Все в сравнении познается. Мачеха не скрывала от «дочки» довольства мужем своим и в похвалах ему не скупилась. А вот юный Харальд, хоть и не смел бегать от Ассы к рабыням под кровом у тестя, все ж редко ее лаской одаривал. Но сегодня у кюны была своя новость для агдиркого конунга, и сердце нет-нет, да екало. Вдруг перемениться Харальд, узнав про наследника?
Гонец в сторону войска выехал в тот же день.

Хладир. Жрец Трюгви

Верно говорили старые бабки, что при кюне молодой состояли, что тяжела она стала и наследника ждет. На то жреца верховного транделагского помощник руны кидал, да по крови гадание проводил. Все знаки сходились на том, что будет великим вождем сын Ассы и Харальда, коли звезда его восходящая в тени иного правителя не угаснет, молодого и дерзкого. Но имени правителя того Асы не называли, да только навело это жреца амбициозного на мысль дерзкую и жестокую. Позвал он старух-ведуний, да повелел им не только за Ассой, но и за Эйсван, Хакона женой присмотреть, о том узнать, не ждет ли женщина эта дитя от конунга старого.
Не молод уже был Трюгви жрец, четвертый десяток разменял, да седина в бороде его появилась, однако ж как и раньше мечтал он место жреца верховного занять, да только нынешний, хоть и богат годами был, но крепко за жизнь держался и добром место свое не уступил бы никому, а потому возжелал коварный асов служитель интригою хитрой сбросить его, да самому ближе стать к правителю Трандхейма.
О том размышляя, отправился он в рощу священную и там принес в жертву барана, дабы Асы помогли ему задуманное исполнить.

Лагерь Харека возле Гиллисберга. Асмунд Кровавый

Закованный в цепи сын Альхейма сидел на земле, а возле него кругом сидели его воины, перешедшие на службу Эйнару, всего их было около двадцати человек, все принявшие новую веру. С упоением слушали они отрока, что в крещении имя Велимир принял. Юноша сей нашел как время с пользой провести и пересказывал бывшим язычникам истории из Писания Священного, тому радуясь, сколь жадно внимают они словам его.
- И тогда конунг Египта, земли что лежит за Скаггераком и землями франков, и дальше за землями фризов...
- Да нет таких земель! - Воскликнул один викинг. - Все фризскими владениями заканчиваеться!
- Нет - есть, - другой с ним поспорил. - Оттуда ромеи рабов чернокожих привозят.
- Ты продолжай, мы внимаем, - тихо Асмунд произнес и гридни тотчас же притихли. Хоть и закован был конунг самозванный, а все же по старой памяти подчинялись ему воины.
- В гордыне своей, конунг Египта запретил народу Израилеву покидать земли его, где как траллов их держал он и тогда пророк воззвал к Богу и попросил явить знак, дабы египетский конунг узрел все величие Господа нашего.
- И что же? Он испепелил конунга? - Воскликнул самый нетерпеливый из слушателей, молодой Агни.
- Нет, - покачал головой Велимир. - Господь обратил воды великой реки в кровь, предупреждая гордого конунга, но тот не послушал и вновь отказал Мозесу. И тогда Бог умертвил каждого первенца на египетской земле, не пощадив ни грудных детей, ни птиц, ни скот, ни собак.
Асмунд рассмеялся, услышав эти слова, и смех его подхватили остальные воины. Затем он вскинул руку, бренча цепями и сказал:
- А я-то считал христианского бога слабым и малодушным, но теперь вижу, сколь глубоко было мое заблуждение. Господь, что карает гордыню и мне преподал жестокий урок смирения.
Ладонь Альхеймсона сомкнулась на серебрянном кресте, некогда принадлежащем убиенному священнику Григорию.
- Господи, даруй мне силы искупить грехи мои тяжкие, дабы мог я с гордостью взывать к силе и могуществу твоему!

Вингуьмерк. Лагерь Харека у Гиллисберга.
(с Тельтиаром)
После скромной трапезы, Оттар херсир вернулся в шатер к конунгу, где тот аккуратно писал руны на куске кожи.
- Ничего не забыл конунгу сказать, Харек? - Спросил его Рваный, подходя ближе и заглядывая через плечо Волка. Рун он не знал, так что просто подивился их обильности и кучности.
- Лишь бы он столько прочесть удосужился, - сказал Харек со вздохом, откладывая резец и перо. Потому еще попрошу посланника пересказать все слово в слово.
- Хорошо то, - кивнул херсир, рядом с конунгом садясь. - Всегда ты к делу подходишь обстоятельно, Харек, не то что мы с Эйнаром, сами шеи в петли сунувшие, да своими же руками узел затянуть помогшие. О погибший плохо не принято говорить, но все же - слишком добр и доверчив был Эйнар для земли этой суровой. Не доброту здесь в людях ценят, а лишь сталь каленую.
- Оттого хитрость бывает важнее доблести, а угодливость и лесть важнее верности. - вздохнул Харек . - Ведь никто не иной, как Асгаут с Торлейвом Асмунда взрастили, и амбиции в нем подняли. А потом все на Эйнара взвалили - мол жизнь предателю оставил. А то что сами они сидели и смотрели как он против Харальда войско собирает и конунгом себя провозгласил. Сказывают еще люди, с ним бывшие, что отца родного убил, ибо противился тот мятежу. Дыма без огня, вестимо не бывает...
- Хоть в на исходе жизни Альхейм себя человеком порядочным показал, - на то в ответ молвил херсир. - Да только было главное их обвинение не в том, что Асмунда пощадил Эйнар, и даже не в том, что жизнь супруги он дороже Вингульмерка поставил. Доброта его сгубила, послушай же Харек то, о чем я тебе раньше не говорил.
- Говори. - кивнул Харек. - Я обо всем должен знать, иначе что-то недоглядим, и пропадем все, как Эйнар.
- Помнишь отроков двоих этих, семя ублюдочного, что убить меня возжелали?
- Еще бы их не помнить. Я этого , как его, старшого, чуть было на чистую воду не вывел, но прибыли хирдманы с приказом от кюны, пришлось отпустить. Что-то они про испытание огнем и испытание водой не вспомнили. Мне ведь тоже самое пройти предстоит, если оправдываться к ним поехать вздумаю.
- Еще как вспомнили, - мрачно Оттар произнес. - Недоноски эти супротив Эйнара речи говорили, о том, как он их христианство принять принуждал и погубою грозил, и что все обвинения наши - ложь, и что ты Харек старшего едва ли не до смерти замучил. А кюна, словно и рада тому была, да кивала лишь словам их лживым.
- Асгаута надо будет уничтожить. Покуда он жив, будут против нас худое замышлять. Ни я, ни Эйнар никого насильно веру менять не заставляли. Тут есть в моем войске четверо ярлов Харальда из Агдира, и они мои слова подтвердят. И люди, набранные мною в Хейдемерке, тоже старым богам поклоняются, и никто их крест принять не принуждал. Надо будет кого-то из них отправить, чтобы они правдивость слов моих подтвердили. Вот мучаюсь я выбором - кого отправить?
- Харек, той ночью, когда я смог бежать, я поклялся на мече Эйнара, - процедил Оттар, вынимая из ножен меч в рукоять которого были закованы мощи святого. - Поклялся, что не успокоюсь, пока не отомщу каждому, кто повинен в его смерти. Фредрик и Торлейв были убиты моей рукой, остались Асгаут, эти двое ублюдков - конунжих родичей, и лживая ведьма Рагхильда, обрекшая ярла на погибель.
- Что скажет Харальд, узнав что на жизнь его матери покушается его вассал? Вернее сподвижник его вассала. Я не хочу воевать с Харальдом.
- Он этого никогда не узнает, - отрезал Оттар. - Харек, ты бы видел, как горели ее глаза, когда она приговорила Эйнара.
- Но про это узнаю я... -произнес Харек еле слышно.
- Мы должны быть решительны, конунг.
Оттар встал, с силой вонзив меч в землю под шатром, и после опустился рядом с оружием на колени.
- Что, если она станет настраивать Харальда против тебя? Я не говорю о себе - я уже приговорен к смерти.
- Я не позволю им тебя тронуть, - ответил Харек решительно. - Теперь ты служишь мне. Как и все сподвижники Эйнара. И я за них в ответе.
- И все же будет лучше, если я сменю имя. Отныне называй меня тем именем, что дали мне при крещении, дабы враги не прознали, что я ищу у тебя защиты до поры.
- Да будет так. Пусть эта неблагодарная ведьма получит сполна. Но, пока Харальд не назовет меня своим врагом, я не буду делать ничего против него. И как только он явится к границам Ранрики, я сразу поклонюсь ему и признаю над собой его власть.
- Это будет мудро, Харек, - Оттар опустил голову, что-то прошептав мечу, а затем сказал: - Клянусь до той поры не причинять вреда Рагхильде, но Асгаут, Халльвард и Сигтрюг должны заплатить сполна за свое вероломство.
- Так и будет... Хольгер из Хадебю.
- Стоит тебе рассказать и о вероломстве родичей Харальду, - добавил нареченный Хольгер, а после еще сказал: - И гонец твой наперед с Гутхормом поговорит, я надеюсь. Пусть сестра его черную неблагодарность явила, но сам он - воин честный и благородный.
- В честности и благородстве Гутхорма у меня сомнений нету. Но вот насколько он теперь влияет на Харальда, и насколько его слово весомо ныне?
- Тяжкие времена настали ныне, раз лжа и корысть чашу доблести перевешивает.
- Было так и раньше, если сагам о древних временах верить. разве не коварство сгубило Сигурда, и Хельги, и Беофульвфа,и прочих героев? Во все времена у трона было много льстецов и подхалимов, которые как змеи в клубках сплелись, и кусают всех, кто не похож на них...
- Надеюсь я, что Господь даст Харальду мудрости уберечься от их яда.
- Пусть все, кто носит крест в земле норвежской о том помолятся. И пусть его потомки воспримут истину.
Хольгер поднялся с колен, убирая меч в ножны:
- Харек, дозволь мне клинок этот у себя оставить, дабы мог я им месть совершить, а после отдать сыну Эйнара, когда тот подрастет.
- Дозволяю, - ответил Харек с улыбкой, пожимая руку товарища. - Ступай, делай что должно, и возвращайся под мой стяг поскорее. И береги себя... Мне не нужно, чтобы ты раньше времени сгинул... И еще... Венды то добро, что ты им сделал, наверняка еще помнят... Попробуй к ним пристроиться, и у них помощи для дела справедливого попроси. Я слышал. что они люди чести, и добро не забывают...
- Пока я останусь с тобой, - отвечал на это Оттар. - Враги наши сейчас ожидают нападения, но пройдет время и они ослабят бдительность, тогда-то я и ударю. Но сейчас - сейчас я отправлюсь с тобой в Ранрики и там пережду пару недель.
- Что ж, будь по твоему. - Харек поднялся с лавки, наспех сколоченной из грубо обструганных досок, и перевязал послание бечевкой, сделав на свертке оттиск воском.
- А сейчас позови сюда Ратибора и... Гуннара ярла.
- Конечно, - кивнул Оттар и скрылся за пологом шатра.

Эйрик. Гиллисберг.

Да уж, наглости Хареку, конунгу новоиспеченному, не занимать было – мало того, что принудил он Эйрика клятву эту позорную перед всем войском принять, так теперь еще и знамя просит!
- Возьми у отряда любого, отдай ему, - ответил слуге Эйрик хмуро. Когда вышел тот, со злости выхватил кинжал конунг, в косяк дверной загнал его едва ль не по самую ручку, от ярости взревев.
"Обманом Харек с сообщниками своими действовал, так нельзя ли считать и клятву эту потому недействительной? " – о том Эйрик думал, еще когда с Волком в Гиллисберг ехал. И каждый раз, задумываясь, убеждался в том, что нет, нельзя. При всем войске-то… как быть потом, если нарушишь данное слово? И неизвестно ведь, что страшнее: гнев богов или презрение собственных воинов. Тор с Тюром коли прогневаются, так хоть в Хель отправят – не страшно, а тут, на земле – как оплеванному ходить под взглядами косыми да градом упреков в спину.
И тогда дал себе Эйрик еще одну клятву, уж вторую за сегодня; только в этот раз про себя, а не на виду у всех, да не пред богами, а пред одним собою. Обещал свейский владыка себе, что непременно Хареку отомстит, во что бы то ни стало – неизвестно, каким путем и когда, но отомстит. И, пожалуй, уж для одной этой мести стоило пока соблюдать обет данный.
"Впрочем, ежели есть в нем лазейка какая", подумал Эйрик, "отыщу я ее". Нет, вовсе не искал он любого способа обмануть "конунга пиратского"
. Скорее все ж самому себе доказать хотел, что и Харек – с его хитроумным похищением, с его уговором, с его величием новым и такой, казалось бы, неслыханной удачей, сейчас ему сопутствующей – что Харек тоже может ошибаться.
И первой его страшной ошибкой стало то, что перешел он конунгу свейскому дорогу.
А ведь можно было и его понять, и Эйнара.. всего и дел – себя на их место поставить. Часто не гнушался Эйрик и хитростью, и подлостью, но вот редко задумывался: а что, если и он однажды не в честном бою побежден будет, но точно так же – неправдой, корыстным умыслом? А теперь вот не только представить, но и действительно ощутить пришлось; и радости от чувства сего конунг отнюдь не испытал. Только на воззрении его даже это никак не сказалось.
Урок, который надо запомнить, преподанный судьбой… Те, кого ты считаешь слабее, не всегда оказываются таковыми. И это следовало крепко-накрепко запомнить.
С такими мыслями тягостными и улегся, чтобы заснуть Эйрик – на ложе, что некогда, верно, согревали Сигрун с Эйнаром и что теперь несколькими покрывалами брезгливо застлано было, словно не хотелось никому к простыням прикасаться. Да впрочем так оно и было: когда спишь, простыня к телу ближе всего, все впитывает – и тепло, и тела запах… А духу христианского конунг и переносить уж не мог. Вот уж в чем труднее всего было ему поклясться, так в том, что не станет христиан притеснять он. Самым главным считал Эйрик на землях завоеванных искоренить заразу эту, едва ли не быстрее ветра распространявшуюся… Белый Бог – вот еще выдумали! Хотя в этот раз почему-то не уберегли Эйрика Асы, а Христа прислужники наоборот в выигрыше оказались. Значит, чем-то Эйрик и в самом деле не угодил богам.
"Распорядиться надо будет о приношении Одину да Тору", подумал он, ко сну отходя уже. "Обещал я не трогать чужих богов, но от даров своим – не отказывался".

Мер. Нидорас.

Не захотел Хакон зятя с ходу печалить, про воев агдирских с ним говоря, да только делом худым то обернулось. Гридни Грютинга-ярла, утратив предводителя своего, в дурном настроении были, так что первый же рог с напитком хмельным им языки развязал. Припомнили вои оркдальские воям Харальдовым и то, что, лечась в землях Грютинга, они лагоде предавались, и то, что напора Сельви в бою не сдержали.
- Упрекнул конунг ваш Хакона Трондского, что, мол, змееныша упустил. А ведь, кабы агдирцы дрались, как мужи – голова Сельви рядом с отцом бы да с дедом на тыне повисла, - говорили гридни всем слушающим. – Они только всему виною. Да то и понятно: ужель муж, что работы чурается да конунга приказов не слушает, доблесть берсеркову в битве покажет?
Слушатели головами кивали: жителям Мера, раньше ходившим под Неккви, было любо думать, что все агдирцы трусливы да вероломны. Ведь самые знатные достижения Харальда не в бою добыты, но обманом достигнуты. Часто ему за спиной Гудбранда поминали, не считал люд честной то победой достойной. Да и то, что Харальд юный лишь один раз меч обнажил, мужи помнили. Велика ль честь повергнуть такого, как Хаки? Сына Гандальва за воя достойного никто не считал, так что сражение с ним агдирскому конунгу славы воителя грозного отнюдь не стяжало.
Не успели войска Транделага да Оркдаля в доминах, им отведенных, устроиться, а слухи о битве с Сельви да Неккви уж поползли по всему Нидорасу.
И не могло то Харальда порадовать.

Сообщение отредактировал DarkLight - 15-10-2007, 9:44

Нидорас. Харальд

Покуда гридни оркдальские воев агдирских хаяли, конунг Харальд проведать Грютинга зашел в жилище лекарское, да картину увидал не радостную: крепко досталось ярлу оркдаля ночью той, удивительно было, что выжил Грютинг, столь тяжелы раны его были. Ребра изломанны, лицо в кровоподтеках, ухо одно оторвано было напрочь, да рука левая плетью висела, а пальцы скрюченные в стороны разные торчали неестественно.
- По нему что, табун коней потоптался? - Скривившись, Харальд бросил. Неприятно ему было видеть ярла доверенного в состоянии жалком таком. Лекарь кивнул лишь, подтверждая, что верна конунга догадка.
Бесполезен стал Грютинг для дела военного, не скоро еще сумеет не то, что в битве учавствовать, а хотя бы дружиною руководить. Решил тогда Харальд, что как только здоровье ярла укрепится, в Оркдаль его отправить, дабы там наделом он правил. А дальше уж Гутхорм с Рогволдом и Хакон подспорьем достаточным в войне с Южным Мером станут.
Лекарю повелев, чтобы он ценою любой жизнь ярлу сохранил, вышел из домины конунг. Тут-то ему и донесли люди верные, какие речи ведут оркдальцы хмельные про агдирскую дружину. Услыхал то, зубами скрипнул от злости Харальд, да процедил еле слышно:
- Хотел я уже по домам распустить оркдальскую рать, да уж коли в ней храбрецы такие - пойдут они со мной до самого Альвхеймара. И ярл их увечный тоже.
Вздрогнул воин, что слухи эти конунгу пересказал, отпрянул, да только за ним шагнул Харальд и приказал все о битве той рассказать, как было, а после к Хакону отправился для разговора нового.

Фьорды, усадьба Кведульва. Кари, Ульв и сыновья.

В дружинном доме уютно потрескивал очаг. Сегодня здесь собирали хустинг, домашний сход. В тесном кругу сидели Кведульв, сыновья его Торольв и Грим, Кари-берсерк и Эйвинд-Ягненок. Поводом послужила доставленная накануне заезжим купцом весть – Харальд-конунг захватил Северный Мер и смерти придал Неккви. Больше всех горячился Торольв:
- Мало того, что Аудбьорн запретил в походы ходить нам, так теперь тянет Харальд лапы к нашим землям! Харальд славный вождь – тем больше чести его одолеть! Неккви был родичем Аудбьорна – тот его смерти Косматому не спустит. Скоро наш конунг пустит стрелу, с ним должны мы выступить!
Пришедшему из удачного похода молодому хёвдингу всё казалось по плечу. Грим косо на брата посмотрел, но промолчал. Не нравилась ему поспешность Торольва, но поперек брату говорить не стал, знал: не пойдет тому впрок. Сказал тогда Кари:
- Надобно нам думать о том, что будет с Фьордами, если наши воины полягут в чужом краю. Стоять за Арнвинда - все равно, что подставить голову под секиру. У Харальда много людей и удача его велика. Ты хороший воин, Торольв, ты выстоишь против десяти. Но против сотни?
Торольв опустил голову – и рад был, что похвалил его старый берсерк, и стыдно было ему - как яростные волны разбиваются о прибрежные скалы, разбились его горячие слова о спокойную речь Кари.
- Но если против Харальда поднимутся все викинги Южного Мера и Фиордов, мы победим! В этой битве и хорошую добычу, и благодарность Аудбьорна сможем мы получить, – это поддержал Торольва Ягненок. Грим и его наградил враждебным взглядом.
Поднялся Кведульв, хозяин:
- Многие ли поддержат Аудбьорна? Не всем по нраву наш конунг. Скажу прямо, чужаков здесь нет: и мне он не по нраву. Не хочу я служить и Харальду Косматому, но скажу так: не вернутся
победителями те, кто пойдет биться в Мере.
Все замолкли - слово старого Кведульва значило много. Он решать будет за себя и своих людей. Наконец поднялся и Кари:
- Скажу и я тебе побратим: по мне, так пусть Харальд владеет Меером и Фьордами – не будет он хуже Аудбьорна править!
Кведульв хмуро на него посмотрел:
- Не будет добра от этого конунга ни мне, ни тебе, ни родам нашим. Он задумал большое дело, да только часто шагает через тела людей, что служат ему!
Весь вечер говорили побратимы и их сыновья. Только Грим все молчал и слушал.

Неистовая Ярость. Сельви Разрушитель

Утром ранним покинули воины лагерь возле усадьбы конунга Арнвинда, да к границам Раумсдаля и Мера Северного выступили, на отряды делясь небольшие. Не на битву шли великую, не в кольцах давить змей мерский ворогов собирался, но укусы наносить быстрые и смертельные, как того Сельви молодой желал. И пусть недовольно старики головами качали, говоря что не по старым законам то, но кто спорить станет с конунгом верховным, что уже славу берсерка лютого стяжал?
Хмурыми были спутники Сельви в этот час - Эрик все о жене непокорной вспоминал, Свейн же думу думал тяжелую. Много людей тайно с ним сношались через послания рунические, о том рассказывая, какие селения Харальду покорились, да где заставы воинские подлый Рогволд поставил, нападения ожидая, а где и ждать не ждут войско мерское. Хитер был ярл Свейн, за те две недели, что пробыл у Арнвинда конунг, многое разузнать сумел да план нападений безжалостных составил, какой очень берсерку юному приглянулся.
- Что невесел так, храбрый Эрик? - Усмехнулся Сельви, на арнвиндова ярла глядючи. - Али снова о Хильд строптивой все думы твои?
- По больному бьешь, конунг, - викинг огрызнулся, от юноши отворачиваясь.
- Так ведь женитьба твой до тех пор не действительна, покуда ты на ложе ее не взойдешь, - разговор продолжил Разрушитель.
Ничего не ответил на это Эрик, зубами лишь проскрежетал зло, да на рукоять меча ладонь положил, сильно стиснув ее пальцами.
- Не тебе в обиду слова мои, - примирительно Сельви сказал, видя, как ярость закипает в ярле - хоть и не был наделен даром Одина Эрик, а все же вспыльчив был и скор на битву. - Да только не достойна тебя девка капризная, глупая, счастья своего не разумеющая.
- Она же родственница тебе...
- Оттого и говорю с тобой, как с родичем сейчас - потребуй от жрецов союз ваш расторгнуть...
- В своем ты уме, конунг? Что бы от Хильд добровольно отказался?! - Вскричал Эрик, взглядом бешенным обжигая Разрушителя, но тот спокоен оставался.
- Не по нраву мне видеть, как воитель славный угасает, тоскою сердечной изведенный, - покачал Сельви головой. - Да к такому викингу как ты - девка любая сама в постель прыгнет, только позови. Зачем тебе гордая Хильд?
- Люблю я ее, - сплюнул ярл, который и сам давно уже не рад был тому.
- Дед говорил мне: "Люби землю свою и мать родную", - назидательно конунг молвил. - Ничто иное же любви викинга не достойно.
- Оставим этот разговор! - Отрезал ярл.

Два дня спустя, добрались они до деревеньки небольшой, что находилась вблизи границы. По словам Свейна управлять ею назначен был некий Геккель Рябой, бывший хельд Рогволда, сильно возвысившийся после мерской битвы. Сжал покрепче секиру за топорище Сельви, слова эти услыхав - ясно ему стало, что не искусством ратным, а подлостью отличился Геккель этот, коли уж вознаградил его землей ярл предательский.
- Никого не щадить, - приказал конунг. - К утру чтоб от деревни этой одно пепелище лишь осталось! За Мер и Неккви!
Исторг он рев из глотки своей звериный, первый коня на деревню направив, а за ним и другие воины ринулись, клинки обнажая. Жестокой и быстрой была расправа на этот раз - многие люди и проснуться не успели - как дома их запылали, в кострища погребальные превращаясь, Геккеля же Рябого в рубахе одной на улицу выволокли воины Сельви, да там и выпотрошил его конунг Мера, тело псам на поживу оставив.
- Этого не убивать! - Прокричал воинам Сельви, увидав как тем мальчишку лет восьми избивают. - Сюда тащите!
Подвели к нему юнца, с усмешкой злобной посмотрел на него Разрушитель, а после велел:
- Иди к Нидорас к ярлу и конунгу самозванным, да так скажи: "Вернулся конунга Мера законный, Сельви Разрушитель, и не будет никому пощады, кто власти его в земле этой не примет!"
Кивнул боязливо мальчишка, не веря до сих пор, что жив остался, один в деревне всей. Да уже и дела не было до него ни у кого из воинов мерских - раз велел конунг жизнь оставить, так пусть живет. Воткнули знамя со Змеем хирдманы посреди деревни сожженной, да и покинули ее, во тьме ночной исчезнув столь же быстро, сколь и появились.
А после этой деревни - еще несколько разорению предали люди Сельви Разрушителя, прежде чем обратно к Арнвинду вернуться...

Гораздо ранее
– Серебром… – грустно усмехнулся Эгиль. – Снег это. Снег зимний, да пепел, который от дома, где я рожден, остался.
«Дома, где рожден, – повторила про себя Эльдис. – Не «моего дома»… А есть ли у тебя свой дом, по-настоящему свой?»
– Снег у нас – дело обычное, – промолвила она. – Слыхала я, что в южных краях про наши земли говорят, будто снег круглый год лежит.
– Уж лучше бы так… – вновь мелькнула горькая усмешка. – Зима на дворе лучше, чем зима в сердце.
Сам он не знал, почему так говорит. Даже перед Хаки, ставшим ему другом, не снимал Эгиль ледяной брони со своего сердца. Но чувствовал, как тает она сейчас, будто подлинный лед – весной.
Помедлила Эльдис. Пересела поближе.
– Ты сказала – «красивый», – повернул к ней голову вожак волков. – Скажи, а что оно значит?
– Ну… – как рассказать? Как объяснить то, что с детства ясно? – Говорят, что красив, когда лицо правильное… без изъяна…
Осеклась тут Эльдис, о своих шрамах вспомнив. Вновь сердце болью кольнуло – неужто до сих пор не привыкла? Вроде ж и притерпелась уже, сказала себе, что жить с этим до смерти…
– А что такое «правильный»? – прозвучал вдруг ответ. – Прямой? Слышал, деревья хвалят, когда они прямые. Но ива же вечно ветви склоняет – и тоже красивой считается. Или слышал я издали песни – один человек ее поет правильно, и радуются все. Другой поет по-иному, но тоже правильно – и тоже радуются. Так что тогда «правильно»?
Встал он, во весь рост выпрямившись. И застыло обычно спокойное лицо еще больше – словно с чем-то боролся Эгиль, чувства к поверхности не пускал.
– Оленя из лука свалить – правильно. По-людски. А догнать, свалить и горло порвать – по-звериному. Скажут, что людям нельзя так… А я только так и охочусь – потому что так моя стая себе еду добывает. И что там люди говорят… пусть в Хель провалится. Не они мне с правилами родные, а серые братья… да Ворон, что умер давно. Да Хаки, которого тоже правила на дуб жертвенный привели…
Без ошибки глаза незрячие лицо девушки отыскали. Закончил Эгиль почти шепотом:
– Да ты…
Замерла Эльдис, в лицо ему глядя. Знала, что не видит он ее… но разве ж нужно ему? Каждое ее дыхание слышит, каждое движение чует…
Но когда один другого так чует… и когда каждый вздох поймать может… разве не так сказители о любви говорят?
Но разве может она любимой стать? С ее-то лицом… и нет у нее теперь ничего…
И тут же иная мысль молнией сверкнула – но разве сам Эгиль не таков? Красив лицом – да глаза неподвижны. И нет у него ничего, кроме одежды, ножа, да верной стаи.
– И как мы похожи…
Это она вслух выдохнула. Почти неслышно… если слух обычный.
Шагнул Эгиль к девушке, над ней склонился. Взял лицо в ладони.
– Я с рождения незряч. Я не знаю, как красота тела выглядит. Да только… слышу я, как люди ходят. Как дышат. Чую, боятся или радуются. Кто глазами видит – а я сотни ниточек вместе сплетаю.
– И кто ж тогда больше слеп? – шепнула в ответ Эльдис, его обняв. – Ты, в лесу живущий… или те, кто над землей властвуют?
Замер на мгновение Эгиль… да на колени опустился, ее в ответ руками обвив.
– Пусть все властители в Хель провалятся, – возникла улыбка и осталась. – Ты есть…

– Останешься?
– Нет. У меня еще дело есть…
– Помню, – приподняла голову с плеча Эльдис. – Месть твоя за отца…
– И за тебя, – коснулся волос Эгиль. – Прости, не могу тебя с собой взять. Непривычна ты к волчьим броскам…
– Знаю, – вздохнула она. – Но… я тебя попрошу… Сделай, что должен, и не умирай. Прошу тебя… не умирай. Вернись.
– Вернусь, – пообещал Эгиль. – Точно вернусь. Теперь – есть к кому.

Мер. Нидорас. Хакон, Харальд и Гутхорм.
С Тельтиаром.

Не пришлось долго искать властителя Трандхейма Харальду конунгу - в дружинном зале с Гутхормом тот был, на хмельном пиру. Хвалебными криками приветствовали молодого правителя ярлы и хирдманы, едва только в палаты он вошел, да место занял во главе стола, так что по правую руку от него дядя находился, по левую же - тесть.
- Что-то Рогволда не видно, - Гутхорм конунгу прошептал.
- Я ярла в его усадьбу отослал, дабы он дело необходимое начал, покуда мы победу празднуем, - отвечал родичу Харальд, а после обернулся к Хакону, так сказав: - Настало время, славный Хакон нам о битве минувшей поговорить.
- Что знать ты желаешь, - сдержанно спросил конунг Трандхейма.
- Знать хочу, почто ты людей моих верных, тестюшка, на смерть лютую послал супротив берсерков, да почему Грютингу позволил заместо моего херсира, собственного военачальника над ними поставить? - Тихо говорил Харальд, да только в словах его злость слышалась.
- Не знаю, кто наплел тебе чушь эту, отрок, - в голосе Хакона тоже злость зазвучала, но не в пример Харальду, тихая. - А только правды в ней с гулькин нос. Люди твои под твоим стягом ходили, Грютинг их к себе брать не желал, ибо славу дурную агдирцы себе в его доме стяжали. Потому и поставили мы их меж воями моими да Грютинга. Ведь я за транделагцев в ответе, ярл же - за оркдальцев. А вои твои нас конунгами не считали.
- Стяг-то быть может и мой был, да Асгейр-херсир, увечный ныне - Грютинга человек доверенный.
- Прости, Харальд, - ответил конунг Трандхейма, злость унимая. Не к лицу мужу седобородому кричать да младших по возрасту да перед дружиной, и не дело то веру в конунга подрывать. - Но вои твои не с лучшей стороны себя показали. Видит Один: я от Грютинга-ярла горя довольно хлебнул, много гридней моих верных в Вальхаллу уплыли после той рати. Но велел ты - одним щитом голову прикрывать стали. Мы, но не вои твои. Закон битвы для всех одинаков: докажи, что достоин - тогда уважать будут. Дашь слабину - выйдет, как у Гандальва, когда альвхеймарцы Хаки не слушали.
- Вижу я, что тут больше вина Грютинга, нежели твоя, родич, - начал и конунг остывать, о том не говорили ему, что неблагодарно себя вели агдирцы на оркдальской земле. - Но все же, я тебя присматривать за ним поставил, а не воле его потакать.
- То было наше решенье совместное, и не Грютингу я потакал, а власть конунжью утверждал. Беда. когда каждый гридень якобы лучше владыки все разумеет, не видать победы с войском таким. Лучше уж сразу в прорубь, чтобы не быть перед предками в рубище побежденного.
- Плох тот гридень, что власти не разумеет, - согласился со словами мудрыми Харальд. - Но тех, кто выжил из агдирцев моих наградить надобно, за то, что сдержали они натиск берсерков Разрушителя.
- Воистину, кто ж о том спорит, - согласился Хакон. - Вся ярость его на центр войска нашего пала, и, даже если порвал берсерк цепь твоих воев, то не от того, что расступились они, будто трусы, но по телам мертвым пройдя
- Жаль, что ушел змееныш, - то, к разговору прислушавшись, Гутхорм уже сказывал. - Сиротливо ограда наша смотрится с двумя главами конунжими, заместо трех.
- Недалече ушел, - хмуро откликнулся Хакон. - Вернется еще, не будь я сыном отца своего. Такие. как он, дел незаконченных не бросают. Да и осмотрительности Гандальва, что союзниками обзавестись мыслил, в нем нет. Принудит к повиновению, кого сможет - и ради мести вернется. Вот только глупо то: с людьми лучше лаской до серебром, особенно, если бедны они после войн.
- Да уже появлялся он в деревне одной, - дядя конунжий Хакону молвил. - Пепелище и трупы остались от селения, а посреди стяг со змеем золотым воткнут.
- То на руку нам, - кивнул Хакон. - Пусть люди видят, что Сельви с ума от горя сошел, а Харальд, напротив, зла не чинит да о бондах заботиться. Отрядим мы мужей, что языками болтают всех более хаты селян восстанавливать. И им дело будет, чтобы ум куцый не напрягать, и бонды возрадуются. Пусть Сельви бояться да нас славят. От того только прибыток тебе, Харальд. Спать будем спокойнее.
- О том Рогволд позаботится, - кивнул конунг благосклонно. - Раз уж пожаловал я ему землицу эту скудную, пусть покажет, каков он правитель не на словах, а на деле.
- То слово мудрое. Еще один совет дать позволь, зять славный, - Хакон голос понизил, - знаю я, сколь важно сберечь тебя, как правителя, но вои все громче шепчут, что слаб ты телом. Покажи им, как секирой орудуешь. Хоть головы пленникам поруби. Не след позволять о себе речи, мужественность твою сомнению подвергающие. Асса, дочь моя, из рода плодородием славного, происходит. Даст Фреир - скоро продолжишь свой род. Тогда и вовсе рты злопыхателям заткнуть выйдет. Но и сейчас действо потребно...
Рассмеялся Харальд, да и Гутхорм в усы усмехнулся, припоминая недавний их потешный бой, а вои прочие, разговора не слыхавшие, но веселие конунжие увидавшие, им вторили смехом громким. После же, отсмеявшись, молвил так Харальд:
- Чем пленных убивать, лучше их рабами безвольным воинам лучшим нашим подарить, но и Одину принесу я жертву как положено, и Тору, дабы за победу их отблагодарить.

Фиорды. К Кведульву прибывают посланники Аудбьерна.
(совместно с Тельтиаром, пусть земля ковром ложится ему под ноги))

По прошествии нескольких дней с той поры, как совет держали Кари с родичами, появились в селении Квельдульва люди конунжие, Аудбьерном посланные. Было их шестеро во главе с хельдом молодым в дорогих одеждах, что не всякий ярл позволить себе мог. По прибытии, сразу к дому лендрмана они направились, да в дверь постучал один из воинов.
Дверь открыл Торольв, посланники прервали его трапезу. С прищуром глянул он на них и в дом пригласил:
- Добро то, что явились к нам люди конунга! Давно хотел я передать ему подарок!
Впустил гостей в дом, сам же за дверь скользнул - надо было привести послам Снорри-купца.
За большим столом у очага сидел там Кведульв с родичами и верными людьми. Грим недобро глянул на вошедших - впрочем, младший Ульвов сын мало кому улыбался. Сам же Кведульв приветствовал послов:
- Будьте гостями в моем доме, хватит для вас и места на лавках и жареной оленины и тепла очага!
- Здрав буде, Квельдульв лендрман и родичи твои, - так хельд сказал, за стол усаживаясь, да взглядом обводя слуг и сына Квельдульвова. Не по себе ему было от того, что кого бы он в селении не видел, все были высоки и плечисты, словно тролли, а всех крепче - лендрмана сыновья. Не даром слава шла об Ульве, что был он сам оборотень.
- Что вас привело ко мне, уж не голод ли? - усмехнулся Ульв. Люди за столом заулыбались, зубами терзая сочную оленину. Хозяин же оставил свой кусок, ответа от гостей ожидая.
- Явст у конунжего стола поболе будет, - покачал головой молодой викинг. - Другое дело у нас к тебе. Слышал ты уже, вестимо, что погублен был Неккви, а с ним зять его Хунтьов подлым Харальдом.
Кведульв хмуро кивнул, не показав обиды на слова викинга. Молодой парубок матерому волку горла не перегрызет.
- Я слышал также, что Сельви бежал. И укрывается за широкой спиной Арнвинда-конунга.
Усмехнулся на то посланник конунжий:
- Неккви внук горазд лаятся, но как до битвы доходит - он всегда поперед войска бежит, да только в другую от распри клинков сторону.
Громко засмеялись люди за столом, ухмыльнулся даже Ульв. Только Грим продолжал жевать мясо, словно разговора и вовсе не слышал.
- Но в случае любом, - после того, как смех затих, продолжал Хельд. - Урон то чести Мера и Фиордов большой, что конунг верховный убит был. А потому созывает Аудбьерн всех воинов отважных для сражения с вероломным ярлом Рогводом и подлым агдирским щенком.
- То урон для чести Аудбьерна, не Фиордов. Конунг потерял родича, месть зовет его на север. А чего ты хочешь от моих людей? Чтобы я отправил их биться в чужой земле, за чужого правителя?
- То будет славная битва и достойная добыча.
- Добыча не вернет мне погибших войнов! У Косматого много людей и много земли, вот и Рогволд-ярл теперь служит ему. Аудбьерн...

В этот момент дверь хлопнула и Торольв втолкнул в дом купца Снорри. Непохож тот был сам на себя - исхудал, щеки его ввалились, богатая одежда превратилась в обноски.
- Это подарок для Аудбьерна - человек самого Сульки! Конунг настолько ценит его, что...
Ульв поднялся и стукнул кулаком по дубовому столу, прерывая речь сына:
- Конунг может потребовать, чтобы я шел с ним, когда ему придется защищать свою землю и война будет в Фирдире. Но я думаю, что отправляться на север в Мер и биться там, защищая землю мерян, я не обязан. Скажите конунгу, что во время этого похода Квельдульв останется дома и что он не будет собирать своих людей и не пойдет с ними против Харальда Косматого. Я думаю, что у Харальда немалый груз счастья, а у нашего конунга нет даже полной горсти его. *

Помрачнело лицо хельда, медленно из-за стола он поднялся, миску с олениной отстранив.
- Вот значит как, - медленно, слово каждое сплевывая, произнес он. - Радоваться тебе стоит, Квельдульв, что ныне нет времени у конунга уважению тебя учить.
- Идите подобру, дорогие гости. И не забудьте прихватить купца - все лавки просидел он в моем доме. Уважение же здесь оказывают гостям, что с уважением приходят. Будьте здоровы! - буркнул Кведульв и, опустившись на лавку, принялся за оленину. Гости не интересовали его боле.
- Уйдем уж из дома негостеприимного, а только поперд тебе Квельдульв откупное уплатить придеться за то, что на рать идти не стал.
За отца ответил Торольв, встав перед гостями во весь рост:
- Из ратного похода привез я много добра. Нашей удачи и на конунга хватит, коли ему не довольно своей!

-----------------------------------
* Сага об Эгиле

Сообщение отредактировал SergK - 15-10-2007, 22:48

Сарасберг

Кюна Асса и Каменная Башка

С утра самого не пускала никого старая Асса в свои чертоги, даже самых верных соратников и слуг своих. Говорили, что не в духе кюна или что делам да заботам предпочла молитвы Фрее. Шептались даже, что скорбит Асса по вероотступнику Эйнару, да только мало тому верили, вспоминая, как холодно давеча смотрела кюна на Губителя Заговоренных.
На деле же нездоровилось кюне и прохворала она все утро, завернувшись в оленьи шкуры и грея старые кости у растопленного очага. Хоть и крепка, словно железо, в боях закаленное, была Асса, хоть разум по-прежнему верно служил ей, но больно было сознавать ей, как одряхлело ее тело, а потому была она в печали и злоба лютая на весь мир таилась в глазах старой кюны.
Лишь когда Фрейр повел Скибладнир к горизонту, почувствовала старая Асса, что отступила хворь. Поднялась она со шкур, слабостью страшной мучимая, напилась воды родниковой, с утра слугами в кувшине оставленной, и, оперевшись о трость, вышла из своих чертогов. Тут же встретил ее у дверей верный Тьодольв. С тревогой глядел он на госпожу, потому как один лишь догадывался, как тяжело и горько ей бороться с немочью. За то и любила его Асса, за то и ценила пуще золота и всех рабов свои прочих, что догадывался Каменная Башка обо всем - да не отступал; как трость поддерживала тело старой кюны - так Тьодольв поддерживал волю ее.
- Кюна, - поклонился ярл, - долго ждал я тебя...
- И еще прождал бы, если б потребовалось, - пробурчала кюна тихо.
Но Тьодольв, ни слова не расслышавши, добавил:
- С утра ходят по Сарасбергу вести черные.
- Продолжай, - велела Асса.
- Предатель Оттар сумел убежать, Фредрика, жреца Одина, как свинью прирезавши.
Рассмеялась кюна Асса смехом ядовитым, да в кошель бытро перешедшим, а откашлявшись, все едино продолжала улыбаться.
- А что же Торлейв? - только и спросила она.
- И из него Рваный чуть дух не вышиб, да, видно, уберег жреца своего Тор-громовержец.
Скривила презрительно губы Асса, слова эти услышавши. Не любила она жрецов, а пуще других - Торлейва, что однажды власть из ее рук вырвал и саму ее в Вестфольд сослал.
- А Асгаут-ярл клянется, что собственными глазами видел, как дух Хаки, в жертву богам принесенного, поднялся из Хеля и остывшее тело Губителя Заговоренных с собою унес.
- Так уж и Хаки? - покачала головой Асса, ехидной усмешкою улыбаясь. - Видно, совсем помутился рассудок молодого Асгаута, раз тени умерших ему по углам мерещатся.
- Жизнью клянется ярл...
- А хоть бы Одином самим! - махнула рукою Асса, и слова несказанные колом в глотке Каменной Башки застыли. - Поделом им всем.
Опираясь на трость, заковыляла Ассы к лавкам у стены. Тяжело опустилась на шкуры, потянулась дланью левою к блюду, у лавок оставленному - не решились слуги, еду поутру принесшие, покой кюны могущественной тревожить. Взяла с блюда яблоко красное, надкусила, да, поморщившись, обратно положила.
- А все она, Рагхильда, - голосом сварливым произнесла она минутой погодя. - Мнит из себя владычицу великую, а на деле ни с единым делом управиться не может. Ничего, научат ее теперь Оттар и Харек Волк уму-разуму...
Улыбнулась старуха мыслям своим - всё по ее задумке склыдвалось, будто сама Фрейя была на ее, Ассы, стороне.
- Хорошие вести принес ты, Тьодольв-ярл, хвалю тебя за службу верную.
Ничего не понял воин из слов этих - не даром прозван был Каменной Башкой - только в ответ госпоже своей заулыбался.
Асса же тростью по полу каменному стукнула.
- Узнай все, что можешь, о спасении Оттара Рваного. А сейчас оставь меня, думы думать буду.
Поклонился Тьодольв, да так из чертогов кюны и вышел - согбившись. А Асса старая сидеть осталась на лавках, рукою щеку подперев. И все думы ее были единственно о том, как бы невестке ненавситной насолить, власть былую к рукам прибрать, да при том сухою из воды выйти.

Сообщение отредактировал Янтарь - 16-10-2007, 20:03

Хладир. Хакон млад и Трюггве жрец
С Дарки

Много дел было в усадьбе, властителем ныне оставленной. С зарей ранней вставал Хакон млад, да шел по селению, решая да спрашивая. Хорошая молва о нем шла по Хладиру, старцы гуторили, что разумен он и справедлив. Но тяжко то сыну рабыни давалось, приходил он с последними проблесками дня да на ложе валился. Даже до полонянок красивых, что вои из походов своих привели, юноше дела сейчас не было. Вот и ныне пришел новоявленный сын старого конунга в дом да без сил пал на ложе. Тело уж путами сна стало опутываться, разомлев, когда стук в дверь чары дремоты прервал.
- Вечер добрый, Хакон Хаконсон, - то жрец Трюггве вошел в покои конунжича, дверь плотно за собою притворив, да поближе к конунгу табурет придвинув. - Разговор у меня к тебе есть, не для чужих ушей.
- И тебе - доброго вечера, жрец наших богов, - ответил Хакон, очи с усилием разлепив. Не гоже то - служителю асов слабость явить. непочтением счесть может. Да и едва ли к лицу мужу от трудов вовсе не ратных падать, как кляче.
- Ты лежи, не вставай, конунжич, - Трюггве продолжал. - Весть у меня для тебя такая, какой пока люди иные не знают.
- Что за весть? - молодец насторожился. Евда ли жрец в ночь пойдет лагоды ради. - Что-то от конунга нашего?
- Да нет, скорее для конунга, - улыбнулся служитель Асов, но недобрым оскалом улыбка эта вышла. - Эйсван, мачеха твоя в тяжести.
«Ежели жена отца молодая сына конунгу родит, он будет законным наследником, - шептал противный голосок в голове, – Хакон тебя приветил, лишь прочих детей потеряв, а теперь, когда молодуха его на сносях – что? Снова к рабам?»
Юноша содрогнулся: для него, вкусившего крови и славы, сидевшего с конунгом за столом, возвращение к прошлому было горше полыни да большее любой вражеской пытки. Но пересилил себя юный викинг. То еще помогло, что жрец явно не просто так к нему с вестью пришел. Знать, оценивает, сколь сын незаконный конунгу верен.
- Счастлив я за господина нашего и супругу его. Но мне что с того?
- Так ведь и сам ты понимаешь, наверное, что когда ребенок этот родится и коли мальчик то будет, - хитро жрец прищурился. - То ему владеть Трандхеймом, а не тебе.
- Воистину так, - кивнул Хакон млад, боль сердечную сокрывая.
- Жаль мне, что воитель столь достойный по праву заслуженного лишиться может, - голову склонил со вздохом притворным Трюггве.
- Был бы я сыном Локи, скажи, что не жаль мне, - ответствовал Хакон. - Но боги так рассудили. Ужели нам. смертным, их воле противиться? Говоря это. пристально на служителя асов юноша посмотрел, ибо дивило его упорство жреца, раны травившего. Ужели не веление Хакона то, но личные умысел хитроумного Трюггве?
Взгляд исподлобья и жрец направил на юношу, словно узнать хотел, о чем думает тот:
- Знаешь ты уже, что и сестра твоя сына ждет, наследника конунга законного, - продолжал. - Руны я кидал, дабы судьбину узнать ребенка того.
- И что? - вопрос сорвался с губ прежде, чем разум велел бы устам мертво замкнуться. Хакон был молод, и знание будущего манило его неизвестностью. Как и многих младых, чей век еще только начался и кому норны отмерили долгую нить.
- Сыну Харальда Норны сулят великую судьбину, - ответствовал хитроумный Трюггве. - Но в том лишь случае, если иного конунга молодого звезда его удачу не затмит. И сдается мне - что то Хакона сыну напророчено.
- То в рунах ты видел - али после домыслил?
- Тому нет сомнений, - неприятно было жрецу, что в его знаниях усомнился Хакон младой. - Подумай только, конунжичь, что если уж Инглинга затмить сумеет сей младенец еще не рожденный, то тебя и подавно.
- Да уж, себя я на доску с потомками Фрейра не ставлю, - усмехнулся Хакон младой, почтение к сединам жреца поутратив.
- Покорно готов отдать то, что тебе причитаться должно?
- А что за выбор у меня, отче? Секирой махать, отстаивая право на то, что пока конунгово? Он тут владыка: кого пожелает - одарит, - притворно изумился Хакон млад. Он не был слаб умом и уже понял, куда речи ведутся.
- Зачем же секирой? - Улыбка из оскала хищного, оскалом хитрым обернулась.
- Не понимаю.
- О том, что беременна, еще и сама Эйсван не знает, - продолжал Трюггве. - Лишь мы с тобой, да бабка-знахарка. Есть у меня зелье одно - стоит его испить кюне и умрет дитя во чреве нерожденное еще. Так я тебе помогу одаль удержать, а после ты меня отблагодаришь, Хакон.
- Зло то страшное, дитя невиновное корысти в угоду сгубить! - возмутился Хакон. - Как можешь ты, жрец. что наставником быть мне обязан, такие слова черные сказывать? А, кроме того, даже если я локи поклонившись, черное дело то совершу - кто поручиться, что отец мой, что еще в полной силе, новых детей не родит? Жена его - здорова и телом крепка, может двенадцать сынов выносить.
- Тебя дело страшит более или то, что детей новых зачать старый Хакон сможет?
- Злы твои речи, жрец, и не в силах я внимать им, - сказал Хакон холодно, ответа избегнув. - Покинь кров мой, ибо верен я конунгу и тому, в чем ему клялся.
- Мог ты услугу большую Харальду оказать - его удача ныне велика, а дни Хакона старого сочтены и одной ногой он уже в Валгалле, - процедил на то Трюггве.
- Харальду Хакон иной слово давал - ему и судить, - молодой викинг отрезал. Но ухо внимательное сомнение бы в речи расслышало. Знал жрец на каких струнах играть - глубоко яд в сердце младое проник.
- Потеряешь ты все, Хакон, коли и дальше в глупости своей упорствовать будешь, - встал жрец с табурета, да вышел прочь, дверью хлопнув.

Транделаг. Хладир. Хакон млад.

После ухода жреца Хакон млад долго еще без сна сидел, думы обдумывая. Как руны не кинь – а кругом прав жрец злоязыкий: ни ему, ни Харальду не любо, чтобы безвестный пока младенец транделагского конуга народился мужчиной. Ежели ваны пошлют кюне дочь – хорошо. Девочка не наследует, а, кроме того, по обычаю давнему, женщина, рожденная первой в браке – знак недобрый, и надобно такую дочь богам подарить. Но род Хакона Трондского славен мужами, жены конунгов этих дочерей почти не рождали. Значит – скорее всего, мальчик. Наследник. Соперник. Юношу удивило, как быстро он воспылал к нему чувством недобрым. Лоб его горел, как в лихорадке, настолько молодого мужчину разрывала внутри дилемма долга сыновьего и сыновних желаний.
«Ведь никто не узнает, - твердил голос противный. – Даже сама мачеха, как жрец сказывал, о плоде не ведает. Позже уж поздно будет, когда кровь ее полностью в младенца свернется, убить его – зло. А пока он и не человек вовсе».
И все же Хакон не побежал за жрецом, волей заставил себя на ложе лежать. Сам он не в силах был разрешить задачу, Трюггве измысленную, и решил совета просить. Лишь один человек во Хладире мог понять его и не выдать за мысли позорные да умысел против конунга. Мать. Рабыня, некогда приглянувшаяся Хакону Трондскому.
Хакон млад встал с ложа, коему не судьбы было быть примятым в эту летнюю ночь, и направился к выходу.

Женщина не спала – с годами сон приходит все позже, оставляя время на размышленье о вечности. Выслушав единственное дитя, пришедшее в полночь каяться в планах жреца да тяжких сомнениях, она молвила:
- Сын мой, как женщина и как мать дрожу я от страха, думая про убийство младенца, ибо, потеряй я тебя, когда носила во чреве – руки бы наложила от горя. Но есть и иные способы сделать жену отца твоего не любой законному мужу. Ты - молодой да красивый мужчина, она же – девица вчерашняя. Ежели ты, сын, Эйсван приголубишь да на ложе возьмешь, сомнения будут у конунга, что отец он младенцу. А в делах таких женщин винят больше мужей. Отец твой и сам жен не считал – ужель к тебе строг будет без меры? Нет, вряд ли.
Ушел Хакон в задумчивости…

Мер, Нидарос
сборы

- …и так просил он передать тебе, батька, - пролепетал сдавленный страхом мальчонка, - В-вернулся конунга Мера законный, С-Сельви Разрушитель, и не б-будет никому пощады…
Не смог закончить речь свою юнец, зажал руками рот свой, словно гадюку в чреве сокрытую опасаясь выпустить.
- Договаривай уж, раз начал, - добродушно бросил Рогволд.
- Кто в-власти его в земле этой не п-примет… - еле слышно закончил «гонец» и тут же бухнулся в ноги ярлу, о пощаде моля.
- Накормить, одеть, да отдайте Хельву на воспитание, в дружину, - распорядился Рогволд Мудрый, милость являя.
- Многие лета, благодетель! – вскричал мальчонка, с пола вскакивая.
Едва удалился из трапезной (где прервал завтрак ярла, сыновей его и мужей приближенных) «посланник», как обратился Рогволд к товарищам своим.
- Значит, жив остался змееныш, - ледяным тоном проговорил он, - правду говорят, хочешь сделать дело какое – делай сам. Ничего без меня Харальд этот закончить не способен. Упустил юнца дурного.
- Дозволь, батька, - с другого конца стола высказался Хрольв, младшой сын, - отряд в сотню собрать. Через месяц его голова будет лежать у ног твоих!
Загалдели, застучали гости присутствующие, одобрение выражая и предлагая помощь свою. Но призвал к тишине Рогволд, десницу подняв. Так молвил:
- Нет, одной сотней ограничиваться мы не станем. Уж достаточно Раумсдаль в самоуправстве пробыл, давно ему пора признать власть и силу нашу, посему собрать все воедино надобно да объяснить смердам непокорным кто тут властитель. А заодно и с юнцом дерзким покончим.
Подняли кубки мужи доблестные, под словами батьки подписываясь.

- Засиделся я в хоромах, пора б и кости размять, - отвечал Рогволд женушке своей, что уж целый час умоляла его остаться в поместье, - да и уважение люди ко мне потеряют. Где это видано, чтобы Рогволд Великий дремал на перинах покуда сыновья его кровушку за Мер проливают?
- Чует сердце мое беду страшную! – стеная, отвечала бедная женщина, - не ходи, останься!
- Да какую беду, во имя асов высоких! – не выдержал Рогволд, - там же крестьяне с вилами-мотыгами! Горе воителю такому, что поляжет в бою с крестьянами!
- Но…
- Разговор окончен, женщина.

Со словами такими покинул ярл Мера всего покинул жену свою, оставив ее наедине с тяжелыми думами, предчувствиями. Чувствовал доблестный муж, что невмоготу ему насиживать жир да бороду тихо отращивать. Надоели до усмерти резные дубовые стены, словно прутья решетки, вольную птицу пленившие. В небо хотелось коршуну гордому. Дать испить крыльям ветра шального, когтям – жаркой крови, глазам – простора синего, бесконечного от сель и до сель.
- Коооршууун! Коооршууун! Коооршууун! – заколебалась трава, тремя сотнями голосов могучих примятая. То приветствовали ярла своего мужи доблестные, на ратное дело собравшиеся. Велика числом дружина была, посему не смог вместить в себя двор усадьбы воев всех, пришлось порядки выстраивать с наружной стороны стен.
- Здрав будь, батька! – с трудом в ревущем потоке сотен глоток Рогволд разобрал голос Ивара, пусть тот уж и стоял рядом совсем. Чуть поодаль ожидал его Хрольв, Сигурд, а также иные мужи, к ярлу приближенные да значение большое имеющие.
Поднял руку ярл Мера всего, и успокоилась толпа многоголосая. Умерила ликование свое.
- Готовы мы, - доложил Ивар, - Раумсдаль скоро ляжет к ногами твоим, отец.
- Ляжет, - кивнул Рогволд, запрыгивая на коня подведенного, - ляжет, куда же ему деваться.
Трепетал на ветру коршун черный, на стягах многочисленных вышитый.

Сообщение отредактировал НекроПехота - 18-10-2007, 16:18

Вестфольд. Гокстад в осаде


Четвертый день осаду держали воины Торварда лендрмана, в усадьбе и укреплениях приусадебных окруженные. Не спешили штурмом брать их наумдальцы, все ожидали, когда голод начнется среди защитников, а ведь и правда, заканчивалась у них провизия, кур да свиней всех уже зарезали, скоро, понимал лендрман, и коней на мясо пустить придеться, а после того - ремни кожанные да сапоги, дабы с голоду не помереть. Кто-то из хирдманов уже и сено жевать пытался и траву, другие же пищей скудной обходились. Ослабли воины, уже не всякий и оружие в руках сможет во время боя удержать, а дальше что будет.
Хмурый ходил Торвард по подворью пустынному - баб и детей всех увели вглубь Вестфольда, в усадьбе воины лишь остались, но и их втрое меньше было, нежели наумдальцев. Те и сами это понимали, а потому не торопились со штурмом. Младший конунг Хролауг, хоть и не желал битвы этой, да похитрее брата оказался, когда удумал измором брать вражескую домину, в том и другие воины, раньше в трусости его упрекавшие, убедились, особенно когда отряды, дальше по Вестфольду разосланные, скот привели у местных захваченный.
- Не по заветам предков поступаем мы, брат, - Херлауг произнес, за тем наблюдая, как коров краденных режут да на мясо пускают. - Следовало выбить их...
- Сколько раз уже мы это брад обсуждали! - Воскликнул младший брат. - В Валгалле твое место никто не займет, так чего ты спешишь туда всех наших воинов отправить?!
- Сидим здесь, как птицы на жердочке! Вон, агдирцы над нами потешаются!
- Да они с голоду пухнут! - Возразил Хроллауг. - Еще немного и сами сдадутся, головой своего предводителя выдав.
- Еще три дня у тебя, брат, а после - клинками победу вырвем, - проскрежетал Херлауг.
Вот только не было у них ни трех дней, ни двух - поутру уже вернулись отряды, к границе Вестфольда с Агдиром посланные, да вести принесли тревожные, что надвигается на Гокстад рать немалая под стягами чужими.
- А вы что же, ожидали горностая увидать на них наумдальского?! - Вскричал Херлауг.
- Да если бы на них волк али конь изображен был, не стали бы мы так говорить, но ведь это не норвежские знамена, а датские, - воин обиду затаив на слова злые конунжие, молвил. - Не меньше тысячи данов, а может и больше того идут!
- Глаза потерял совсем? Меньше тысячи - больше тысячи! Мне тебя снова их считать отправить?
- Брат, ты что, ополоумел? - Воскликнул Хролауг, разговор их услышавший. - Коли там данов столько и идут они на подмогу в усадьбе засевшим, отступать нам надобно.
- Пять дней просидели без дела и уходить? - На брата закричал конунг. - Зачем тогда мы вообще в эти земли пришли?
- Кто же знал, что враг наш данов на подмогу позовет? Отойдем брат, Хрингарики нам принадлежит, стоит ли о большем сейчас желать?
- Ты всегда малого хотел, так ни с чем и остался бы, если...
- Хватит! - Зубами скрипнул Хролауг. - Тебе брат не земли нужны и не добыча, а кровь одна - да только много ли удачи будет от такого конунга?
- Вызов мне бросить решил, мальчишка?! - Схватился за меч старший брат.
- Пусть меня волки задерут, коли руку подниму на родного брата, - покачал головой Хролауг. - Но и ты не о доблести одной думай, а о том, как нам земли удержать. Сейчас если в битве с данами войско потеряем, кто помешает старухе агдирской иную рать прислать и лишить нас всего?
- Трусливы твои речи, да есть правда в этих словах, - вынужден был согласиться старший брат.
Отступили от Гокстада наумдальские рати, не стали сражаться с воинством датчан и вестфольдцев, а в Хрингарики отправились, дабы большее войско собрать, да после вернуться и отвоевать землю эту.

Конь и Медведь. Восточный Агдир

Сульки Роголандский поставил землями захваченными в Западном Агдире править сына своего дяди - Кьятви Толстошеего, вскоре Богатеем прозванного за то, что отпустил он на волю всех рабов, собрав с них плату откупную, а после и земли пахотные бондам да карлам продав. Временем тем в Восточном Агдире, иногда Гренландом называемом сам Сульки у Хроальда Понурого в усадьбе гостил.
- Следует нам, покуда сила на нашей стороне, продолжать наступление, - Хадд Суровый молвил, зло взглядом брата сверля, и изредка лишь на Сульки поглядывая с пренебрежением заметным. Не по нраву жрецу было, что конунг норвежский в шелка ромейские рядиться, да благовониями себя умасливает, точно баба, потому и нос воротил, что запах этот не по нутру ему был.
- К чем дальше воевать? - То уже Сульки молвил. - То, что желал, я получил, да и вы - тоже, раз Гренланд теперь ваш.
- Боишься руки замарать? - Презрительно Хадд бросил.
- Не хочу зазря людей терять. Сарасберг, как донесли мне - наемники венды и даны охраняют, к чему с ними биться? Впрочем - дело ваше, - плечами пожал конунг Роголанда. - Только тогда без моей подмоги пойдете на Ассу с Рагхильдой.
- А ты сам что предлагаешь? - Хроальд слово молвил, за что заслужил вновь взгляд брата осуждающий.
- Гонца отправить в Сарасберг. Ныне им Эйрик свейский с востока угрожает, да и о Харальде на север ушедшем до сей поры вестей нет, так что заставим признать кюн агдирских за нами владения все захваченные, а после уж решим, стоит ли дальше войной идти.
- Вот это мне по душе, - Хроальд тут же согласился.
Хадд же не стал ничего говорить. Не нравилось ему предложение роголандца, но и воевать без его поддержки силами малыми не желал жрец - помнил сражение с вендами свирепыми и повторения битвы той не желал.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 20-10-2007, 18:07

Молодецкий удар кулака в дверь заставил Харальда подскочить на ложе и потянуться к отсуствующему на поясе мечу.
- Харальд, ты спишь?! - Гутхорм старался говорить не громко, но для того, чтобы окончательно сорвать с конунга покров сна этого хватило слихвой
- С тобой уснешь, дядя, - недовольно пробурчал конунг, рубаху натягивая. - Враги усадьбу окружили или еще что стряслось?
- Поговорить надо, - Гутхорм смущённо разгладил усы. - Не при всех.
- Тогда и попозже мог бы зайти, - потянулся Харальд да головой помотал, остатки сна отгоняя. - Эй слуги, воды студеной принесите.
Дождавшись, когда слуга уйдёт слуга, Гутхорм притворил дверь и сел на лавку у стены.
- Сельви деревни грабит и жжёт. Так и не добили его, живой остался, отродье сучье!
- Да уж, вчера Хакон, сегодня ты, - отмахнулся Харальд. - Ну жжет, ну грабит. До вечера не мог с этой вестью повременить?
- Может и мог, да вот не стал! Чем раньше мы ему ответим, тем лучше будет для нас. Откуда ты знаешь, что он не набирает где-то ратную силу? Что не учит воинов? Не набирает ополчение? Промедление также гибельно, как излишняя спешка.
- Я знаю, где он набирает силу, - усмехнулся конунг, приняв от раба чарку с водой, а после вон того прогнав. - У родича своего в Южном Мере. И чем больше там мрази разной соберется, тем проще будет нам их всех разом прихлопнуть.
- Представь, что рядом с тобой поселились престарелый колдун и его ученик. Ты знаешь, что они хотят тебе навредить. Убьёшь ли ты их сразу, или будешь ждать, когда ученик войдёт в силу и обзаведётся знаниями?
- Может мне тоже напомнить стоит, что ты одного колдуна убить обещал, да так и не прикончил?
- Пусть только попадётся, - Гутхорм приличия ради скрипнул зубом. - Так как же ты поступишь?
- Хакон мне давеча сказал, что Сельви лишь урон себе же сам наносит, деревни разоряя, так стоит ли ему в этом мешать? - Улыбнулся Харальд. - Если его где и любили, как воина и правителя, то скоро уже ненавидеть начнут.
- А что о тебе, подумают? Защитником ли сочтут? Или решат, что тебе и дела-то нет до земель захваченных? Норвегия велика, Харальд, и трудно будет её удержать, если не будут уверены в тебе все, от бонда до ярла. Уверены в силе твоей, в том, что ты сильный и строгий, но добрый хозяин!
- Для того я правителем земли этой Рогволда и обьявил, - конунг молодой отвечал. - Коли не справиться он силами своими жалкими, то тогда я милость явлю и защиту бондам, да иного ярла поставлю Мер охранять. А ежели оправдает доверие мое, опять таки, увидят люди, что по уму я им правителя избрал.
- Мыслишь верно, конунг, - Гутхорм выглядел так, словно проглотил небольшой репей. - Ни как я не привыкну, Харальд, что не отрок уже ты!

- Привыкай дядя, - рассмеялся сын Хальвдана. - Мало что от мальчика того осталось, которого в прошлом году жрецы конунгом объявили.

- Да уж, мало! - в ответ улыбнулся Гутхорм.
"Только вот не знаю, радоваться или горевать!" - мысленно добавил он.
- Сон мне приснился нынче, такой же, как и матушке моей двадцать лет назад, - начал рассказывать Харальд. - Видел я дерево огромное, корнями всю Норвегию оплетающее, ветви же широко раскинувшее и над данов страной, и над свейской землей, и над франков владениями, и англов. И мниться мне - что я то дерево.
- Велика была сила сестры моей Рагхильды, а в тебе кровь её, потому не удивлюсь, если сон будет в руку!
- Могущественную державу создам, ежели все сбудется - когда встанут под руку мою все викинги, кто тогда не убоиться одного имени моего?
- Однажды гридни из Миклагарда приплывшие сказывали мне историю о том, как великий конунг из земли Ромейской, не то Уль его звали, не то ещё как-то, не упомню сейчас, покрыл себя славой великой и завоевания свершил несметные, а потом его предали и убили его же ближайшие помощники, а смертельный удар нанёс лучший друг. Великие правители умирают либо своей смертью, либо от предательства, Харальд. Берегись потерять бдительность, конунг!
- Чего мне бояться, покуда со мной Гутхорм Олень? Ты же измену нюхом чуешь.
- Только после того, кака я её чую похмелье ещё два дня длится! - ухмыльнулся ярл.
- Это дело поправимое, - заметил Харальд, с постели поднимаясь, да штаны натягивая и ремнем подпоясавшись. - Пойдем, браги испьем.