Властитель Норвегии. Завоевание, Сага о Северных Землях - 4

Возле Гиллисберга. Лагерь Харека Волка

- И рек тогда Господь: "Отдай в жертву мне сына своего"... - возвысив голос, воскликнул Велимир, так что несколько гридней отшатнулись от него.
- Прям как Один, - прошептал один воин, нервно теребя ус.
- А Эйнар говорил - их Бог милосерден и крови не требует, - другой, помоложе протянул.
- Дурак твой Эйнар, раз так говорил, - это уже седобородый Гудстейн произнес, что креститься не пожелал, но истории отрока слушал с удовольствием. - Милосердие - рабам лишь любо, а ты, Велимир проповедью своею даже в моем сердце воинском сумел семена веры своей заронить.
Заулыбался похвале такой паренек, видимо и правда решил, что сможет во времени скором настоящим священником стать и воинов суровых обращать в веру праведную, как Эйнар.
- Смотрю я, никак и ты, Гудстейн, креститься надумал? - Асмунд сказал, цепями тяжелыми звякнув.
- Не решил еще, - головой покачав, старик молвил. - Валгаллы чертоги златые мне дороже, покоя загробного.
Временем тем подбежал к ним воин запыхавшийся - выглядел он испуганно, и видно было, что что-то важное сообщить хочет, да никак дыхание перевести ему не удаеться.
- Да говори же ты, не томи! - Гудстейн на гридя прикрикнул.
- Эйнар... Эйнар... он... - Дыша тяжело, попытался сказать тот.
- Вернулся ярл, чтоли? - Приподнял бровь одну сын Альхейма недоверчиво - все же не такая новость важная, Эйнара возвращение, чтобы ради нее бежать так.
- У... убит Эйнар! - Выдохнул наконец воин.
- То-то копошение я вижу в лагере этом, - протянул Гудстейн, остальные же воины назад подались испуганно, один побледнел даже, весть такую услышав.
- Эйнар... да как же он мог умереть? - Заикаясь немного спросил молодой дружинник, раньше телохранителем Асмунда бывший. - Он же ярла нашего в поединке одолел, однорукий!
- С ним же Бог! - Другой воскликнул.
- Али лжешь ты все?! - Вперед третий подался, разъяряясь. - Ну-ка, скажи отрок нам, что Господь со лжецами такими делать велит?
- Правда все! - Отшатнулся гонец. - Оттар Рваный вернулся и поведал о гибели ярла!..
- Так что же с ним приключилось? - Спокойным, холодным голосом спросил Асмунд, сев на земле поудобнее.
- Помощи против свеев он просил у Рагхильды, а она его в предательстве обвинила и повесить велела...
- Вот и вышел весь груз удачи Эйнара Губителя Заговоренных, - не отражалось эмоций на лицо Кровавого Ярла, так, словно бы и не принесло ему радости известие это, хотя раньше он других больше жаждал смерти правителя Вингульмерка однорукого. - Видит Бог, лучше было бы, если он от моего меча обрел гибель, нежели от рук ведьмы хрингарийской.
- Что же нам делать теперь? - Спросил Ульви Сокрушитель. - Станет ли Харек Волк мстить за побратима?
- Говорят люди - не станет, и Оттару заповедовал против Рагхильды злое мыслить, - с готовностью отвечал гонец, видимо к вопросу такому готовый.
- Вот как, значит... - на этот раз улыбка проскользнула по лицу Асмунда. - Но вы, други мои, Эйнару присягали - не Хареку, и сам я крещение от него принял, а значит нам должно отомстить за него. "Ворожеи не оставляй в живых", так сказано было Господом нашим?
- Истино так, - пролепетал Велимир, столь пораженный вестью о гибели ярла, что так и не сумевший еще в себя придти.
- Рагхильда же ведьма, каких поискать, так достойна ли она жизни в мире Господнем, после того, как загубила Эйнара?
- Нет! - Рявкнул Ульви и остальные поддержали его дружным ревом.
- Эй, Броди Вяленая Рыба и Кьяллак Зазубрина, снимите с меня эти цепи! - Голосом властным повелел Асмунд. Ныне, когда не стало Эйнара, вновь он сделался ярлом их и не посмел никто ему противоречить. Поскольку же вокруг собрались лишь те, кто раньше Асмунду служил, поздно слишком Ратибор и Харек весть получили о том, что Ярл Кровавый и более пяти десятков дрижинников его из лагеря бежали, Велимира юного с собою взяв.

(с Тельтиаром)

Альвир и Сольвейг.
Леса Согна.

День сменялся днем, неделя неделей, а холодный июнь - темплым июлем, однако мало изменений было в жизни Альвира и Сольвейг, все так же они прятались в лестой хижине от гнева Атли Тощего, и неясно было, сколь долго еще им оставаться в глуши этой, держит ли еще зло на дочь непокорную гордый ярл или же простил ее?
Ласково проводила Сольвейг гребнем частым по темным волнистым волосам скальда.
- Не пролетала ли над хижиной нашей стая журавлей? Не шепчет ли чего тебе ветер в деревьях, когда уходишь так надолго, зверя выслеживая? может, встречал ты уже послов от Аудмунда-купца, да мне почему-то не говоришь?
Откинул голову Альвир, в глаза возлюбленной глядя, да произнес тихо:
- Не журавлей стая - уток лишь пролетала, да разве принесут они весть добрую. Нет посланцев от купчины - опасаться начинаю я, как бы не позабыл он нас.
Обняла Сольвейг голову милого, ясную голову. И как мир целый в ней, такой маленькой помещается, мир целый, да живой такой, живешь - и не замечаешь его, пока скальд словом мудрым взгляд не направит.. за тем и променяла теплый отцовский очаг на камни холодные лесной избушки.
- А если позабыл - ужели нам всю жизнь здесь, в лесу, среди зверей жизнь свою коротать? Давай брату твоему пошлем весть? Или… ох, не могу я смотреть, как сохнешь ты, как работой себя гнешь, как голос твой чистый в глуши лесной пропадает!!! Петь ты должен, у конунга петь, и драпы твои должны от сына к внуку передаваться… К Аудбьерну не обратиться ли нам? Брат его должен был моим мужем стать. Так и быть тому, стану ему женой, но тебе куплю защиты от отца да чести в Большой Дом приходить… - отошла в порыве к окну, лбом к ребру бревна прижалась. - Тяжко мне. Ужели забыли нас боги?
- Кем стану я, коли любовь твою на милость конунга променяю? - Горько усмехнулся Альвир, ладонью по плечу девушки проведя. - Не бывать тому. Никогда еще в роду моем перед конунгом спины не гнули мужи, не просили милости.
- Тебя не прошу спины гнуть, только сил где взять плен вынести? Говорил ты, придет лето, золото солнце по небу развесит - и оставим мы Согн? Теплый июль, только на сердце что февраль воет.
- А если уйдем мы сейчас, да гриди отца твоего нас поймают?
-Ах, уж поймали бы уже, на все, кажется, соглашусь - пусть хоть орла кровавого по спине пустят - лишь бы не ожиданием ждать. К Хель, наверное, пешком бы пошла..
- Не говори так, - сурово брови скальд сдвинул.
- Ничего больше не скажу. Прости. Черные думы, вот и речи черные.
Сказал тут Альвир такую вису:

Не к лицу кручина
Фрее ниток дивной,
Горьких дум погубой,
Песня скальда будет.
Этот лес дремучий,
Стал для нас защитой,
Ведь не ярл мне страшен,
Но тебя лишиться.

Больно врезался угол окна в чистый лоб Сольвейг, еще больнее - слова Альвира в сердце отозвались. И против воли потекли по щекам крупные светлые слезы, ни о чем будто, первые, наверное, за те месяцы, что в лесу жили они. И остановиться бы, только тронула виса, до глубины самой девичьей души, и плакала Сольвейг, и унять не могла слез. Обнял, прижал к себе любимую Альвир, нежно по волосам ее рукою проводя, утешить пытаясь.
К плечу бы родному припасть, горе свое на груди милого схоронить – тепло так от рук его, и снова в Рагнарек скорый не верится, и забыться бы, утонуть в глазах его синих.
- Ты прости.. прости меня, клен змеи битвы, слабость мою прости. Гнетет что-то, будто вороны беду нашептывают, - руку скальда поймала, прижала к сердцу. –Будет еще и у нас солнце. Верю, будет.

Сообщение отредактировал Сигрид - 26-10-2007, 9:50

Южный Мер. Арнвинд и Раннвейг
С Сариной

Ветер... Он выл за окнами как голодный волк, пробирая до мозга костей. Ветер заставлял кожу покрываться мурашками. Раннвейг пытаясь согреться обняла себя за плечи и с тоской смотрела на улицу. Арнвинд все свое время посвящал тому, что строил планы по спасению Мера. Он почти не посещал ее, загоняя все дальше в пучину отчаяния. Раннвейг уже готова была на все, чтобы стать кюной.
Но конунга она устраивала и как наложница. Шесть дней прошло с момента того, как Сельви Разрушитель и Эрик ярл отправились вершить месть в Северном Мере и Раумсдале, и весть, приходившие из тех краев были одна другой хуже: поначалу просто о деревнях разоренных, после о зверствах, что конунг молодой учинял, да расправах кровавых что над харальдовыми людьми, что над мерянами простыми.
"Весь ум, видно, что был у Сельви Хунтьовсона вместе с головой Неккви отсекли - такое в деревнях учинять, где и воинов-то нет". Дабы от мыслей этих невеселых отвлечься, и пришел Арнвинд к наложнице своей, дверь отворил неспешно.
_ Конунг, - вспыхнула Раннвейг, скрип двери заслышав.
Испугалась она мыслей своих, ибо думала о том, как кюной в Мере стать, да Сельви соблазнить для этого.
- Да, я это, - Арнвинд молвил, в комнату заходя, да взглядом хозяйским жилище оглядев. - Все у окна скучаешь?
- А что мне делать остается, - в голосе появилось равнодушие, женщина пыталась с чувствами совладать.
- Я же тебя пленницей не держу в горнице, - улыбнулся конунг Мера Южного. - Ты могла бы Хильд компанию составить в прогулках.
Раннвейг чуть не поперхнулась от предложения такого, да резко к окну отвернулась. Лишь коса в воздухе мелькнула и звякнуло украшение серебряное в косу вплетенное.
- Что с тобой?
Положил Арнвинд ладонь тяжелую на плечо женщине, к себе ее разворачивая.
- Тошно мне.
- Если от тех явств, что приносили тебе - так я велю кухарку высечь.
- Нет, то душевная тоска, - хитрой змеей в душу к Арнвинду Раннвейг влезала. - Оттого, что забыл ты меня, конунгн.
- Знаешь ты отлично, какие дела вокруг происходят, - провел пальцами по лицу ее конунг, да шее тонкой. - И рад бы я к тебе придти, да времени нет.
- Ты и думать забыл обо мне, - с печалью в голосе заявила девушка.
- Я конунг и в очередь первую о земле своей думать должен, - произнес Арнвинд, обняв и к себе прижимая наложницу.
- Тогда отпусти наложницу свою, - сказала она, да испугалась слов своих.
- И куда пойдешь ты? - Голос его насмешливым стал, да все же нотки суровые в нем слышались. - Нет у тебя ничего своего за душой - все наряды, все украшения, даже дом этот - мне принадлежат.
- Ну вот и кончилась любовь конунга к дочери хирдмана простого, - вздохнула Раннвейг.
Девушка вскользнула из объятий Арнвинда и картинно стала украшения снимать, всем видом показывая что в исподнем пойдет куда глаза глядят.
- Перестань, - выдохнул тут Арнвинд, глядя, как падают на ложе обручья серебряные. - Я же не со зла говорил.
Видел конунг спину напряженную, но не видел улыбки самодовольной на женском лице. Фибула золотая с каменьями византийская, звякнув, на пол упала.
- Раннвейг, - руки Арнвинда за плечи ее обняли. - Одумайся, ведь не гоню я тебя.
Женщина стерла улыбку с лица, повернулась и на конунга смотрели уже огромные глаза, в которых дрожали слезы.
- Не гонишь..., - срывающимся голосом прошептала она. - Но долго ли гнать не будешь...
- А когда ты мне наследника подаришь? - Вопрос ответный задал мужчина. - Жрецы судачат, что не гоже на рать идти, сына не оставив, дружина ропщет.
Раннвейг губу закусила.
- То богам ведомо, но не мне.
- Молчат боги.
Тяжелыми камнями слова Арнвинда падали.
- Не нам их судить.
Ничего не ответил конунг, сам к окну отошел, вдаль вглядываясь, словно бы в небесах ответ прочесть мог.
Раннвейг села на ложе, коря себя за ошибку. Так все хорошо получилось, но ошибиться в последний момент. Надо было что-то делать, но что.

Вестфольд. С Тельтиаром
Дружина наумдальская скорым маршем отступала в течении двух дней, останавливаясь лишь для недолгих ночлегов, ибо опасался Хролауг, что погоня за ними будет, однако вот уже и третий день миновал, однако же пока не слышно было, чтобы преследовала их армия данская, оттого и скомандовали на этот раз пораньше привал сделать, дабы отдохнули воины.
Место для лагеря было не слишком удобным. С двух сторон долину реки подпирали сопки. Берег реки тоже был холмистым. Уставшие после долгого бега наумадальцы даже не могли соорудиь подходящие валы и заслоны. Выкопав второпях землянки, и соорудив на скорую руку навесы и шалаши из веток, многие завалились спать. Хролауг с руганью ходил по лагерю. пытаясь выставить кого-то в дозор, но усталые и обозленные хирдманы, утомленные после долгой пробежки в полном доспехе е и вооружении по пересеченной местности через валеник и буреломы, уже открыто роптали и огрызались.
- А чего ты хотел? - Зло бросил брату Херлауг. - Ты не дал им сражаться, а теперь хочешь, чтобы они еще и ночь не спали. Дурак ты, братец.
- Думаешь, лучше было бы взять Гокстад и лишиться войска?!
- А какая честь в том, чтобы уйти с захваченной земли?
Хроллауг махнул рукой, уходя к себе в палатку и решив не продолжать этот разговор.
Тем временем хирдманы и ополченцы, увидев что братцы поругались, а младший вообще на все махнул рукой, и вовсе распоясались. Кто-то приложился к остаткам пива и браги, кто завалился спать, вообще не помышляя о страже или дозорах. В итоге в лагере не было никакого порядка.
Но кто из них тогда ведал о цене, которую придется заплатить за свою глупость. Ближе к утру, когда большая часть наумдальцев уже спала, со стороны Гокстада показалась колонна воинов - вот только заметить их было некому. Датские хускарлы с легкостью перерезали дремлющих часовых, а после ворвались в лагерь.
Сначала никто из наумадальцев не мог понять, что происходит. Многие просыпались среди суматохи. Люди пытались сообразить, что происходит, хватаясь за первое попавшееся оружие, и тут же на них налетали чужаки в алых или черных плащах и рубили без пощады. Крики раненых и умирающих доносились отовсюду. Группки тех, кто быстро пришел в себя и дотянулся до лежавшего на земле оружия, едва могли оказать достойное сопротивление профессиональным рубакам, горящим жаждой мести и реванша за прошлые поражения. Первые спохватившиеся были убиты метко брошенными дротиками и топорами, затем в ход пошли копья, секиры, булавы и мечи. И хотя наумадальцев было в пять раз больше, чем нападавших, весь лагерь превратился в беспорядочную толпу перепуганных и отчаявшихся людей. ополченцы в ужасе метались , пытаясь вырваться из лагеря. Другие наооборот обезумели.и рубили и чужих и своих, не разбирая - где кто, пока их не убивали датские мечи и топоры. С самого начала атаки даны постарались снести шатры в центре лагеря, и разбросали уголья, и некоторые шатры и навесы уже пылали, охваченные огнем. Всю ложбину, где находился лагерь, охватил дым. Затрубил рог, и даны стали организованно отходить.
Естественно, что никто и не думал их преследовать. Некоторые наумдальцы же и вовсе продолжали битву, считая, что враг все еще в лагере. Каким чудом воины не затоптали своих конунгов, так и осталось неизвестным, но видимо все же норны пряли им иную судьбу, нежели погибнуть в эту роковую для наумдальского воинства ночь. Хролауг всю битву просидел спиной к сосне, с глупым выражением на лице наблюдая за происходящей резней, старший же брат и вовсе бежал, выбравшись из-под горящего шатра, а вернулся лишь когда звуки битвы стихли, а херсиры и хельды стали собирать оставшихся воинов, дабы пересчитать, сколько их осталось, но как выяснилось, из каждого десятка уцелело лишь по пять-шесть воинов, да многие были ранены и увечны, а кто-то, несомненно сбежал, не помня себя от страха.
- Ну что, доволен ты? Сохранил войско?! - Закричал на брата Херлауг. - Останься мы у Гокстада - больше чести было бы!
- Больше бы полегло... -ответил Хролауг. - И среди них бы полегли первыми мы с тобой. Потому-что под Гокстадом мы бы были между молотом и наковальней. Кто тебе виноват, что ты не поставил дозоры?
- Ты с этим делом тоже не шибко управился! - Сплюнул конунг.
- Как же мне управиться, если ты сам меня обругал и ударил как последнего трэля, и пошел дрыхнуть? Меня же после этого последний карл из ополченцев поднял на смех!
- Потому что ты не конунг, а посмешище! Где ты был, когда враги убивали наших спящих?!
Сам, сбежавший Херлауг решил оправдаться, обвинив в трусости брата.
- Я отбивался. прижавшись спиной к дереву, а потом пытался собрать остатки воинов, и вернуть им остатки разума и самообладния когда их резали как свиней. А вот где был ты?
- Догнял врага, - скрипнув зубами, процедил старший брат.
- Что-то я не видел чтоб враг от кого-то бежал. -процедил младший сквозь зубы.
- Еще бы, ты за сосной прятался!
Вокруг уже собирались любопытные хирдманы, отпуская, издавая приглушенные смешки.
- А вы что уставились?! - Рявкнул на них Херлауг.
Хирдманы невольно поятились.
- Так мы это... как его... распоряжений ваших ждем... что нам дальше... это... делать.. - испуганно пробормотал какой-то юный ополченец, еще совсем мальчишка
- Собирайте оружие, брони, - бросил старший конунг. - А вы нарубите дров для погребального костра.
Получив приказ, викинги не стали спорить, да и действительно их павшие соратники заслуживали достойного погребения, так что уже скоро они собрали достаточно сухих веток и срубили несколько деревьев, а затем уложили тела убитых в центр кострища, разжигая его. Спустя некоторое время, столб дыму уже доставал до небес.
Все это время наумадальцы встревоженно оглядывались и прислушивались, опасаясь, что скоро враги вернутся, чтобы продолжить свою кровавую жатву. У многих явно от страха подгибались колени и тряслись поджилки... Потому, едва языки пламени пожрали тела убитых, а ямы в наспех выкопанных курганах были засыпаны, все войско практически бегом поспешило убраться подальше из Вестфольда.
Даны во главе с Виглафом и вестфольдцы с Торвардов стояли на холме. и смотрели вслед улепетывавшей со всех ног армии, которая уже не была больше армией, а скорее толпой отчаявшихся и напуганных людей..
- Вот бы так задать трепку рогаландцам и теламёркцам, - произнес Торвард..
- И всем прочим, охочих до чужих земель и богатств... -подхватил один из хирдманов, и кто-то на него тут же шикнул.
- Викинги тоже охочи, и никто их не осуждает.- возразил Виглиф-хёвдинг. - Назови хоть одного коннунга, который в викнгский поход не ходил... А трепку мы зададим непременно... Только бы сил набраться и дух перевести. А эти пускай бегут и разносят вести по всей Норвегии о своей трусости и нашей храбрости и силе...
- Да будет так, - сказал Торвард-херсир, склонив голову, - и да помогут нам боги, и швырнул им вслед копье, на котором ева просхла запекшаяся кровь... Вдали прокаркали вороны, сообщая, что Отец Битв доволен ночной жертвой...

Англия, Конунг Убби Рагнарсон.

И двинулись дружинники с конунгом на юг, сквозь леса и реки. Ехали дни и ночи, останавливаясь лишь когда кони спотыкались, а всадники падали с седел. Принимали их в каждой деревне с почтением. Кормили, поили и лучший дом давали на ночлег. Каждый раз Убби щедро благодарил за прием теплый, но в меру. Знал, что скоро война накроет земли эти и позабудут люди о щедрости его, ибо помнит молва лишь злые деяния. Но однажды в деревне одной проснулся Убби не из-за дружинника своего, а из-за звона меча о меч. Схватка кипела на пороге дома. То люди лихие в дом ворваться хотели. Дружинники крепко держались, но лишь двое могли в дверях стоять, и под напором стрел и мечей отступать начинали. Стрелы разили их поверх щитов, мечи жалили их сквозь кольчугу. Вышел Убби из комнаты своей, сжимая меч в руках.
- Что мы как загнанные волки деремся?! Почему мы прячемся от этих дваргов?! Ринулся Убби в бой, вытолкнув дружинников во двор, и вдохновились они, увидев как бесстрашен их конунг. Ринулся Убби в самое сердце врагов и не было ему равных в схватке. Запела сталь и полилась кров. Рубили викинги с плеча, не щадя никого. Содрогнулись лихи, и бросились бежать, но никто не ушел со двора. Отряхнул свой меч конунг от крови и, омыв лицо водой, отправился спать.
Наутро похоронили дружинники павших от стрел подлых, предав тела их огню. Привели конунгу старосту той деревни. Он долго на коленях молил Убби, тот был не преклонен. Тогда встал староста и сказал, что Боги докажут его невиновность. Тут же создали круг, в котором уже ждал лучший воин деревни. Кивнул Убби и дал знак Вестейн войти в круг. Вейстена был отмечен богами, потому что не проиграл ни одной схватки. как только дружинник вступил в круг, бросился воин деревни в атаку, занеся меч для удара, но тут же пал с отрубленной головой.
Смотрел конунг на горящие дома, и слушал крики людские. И думал конунг кто прислал людей тех убить его. Много врагов у него было, но кому была выгодна смерть его во времена эти?!

Англия, Йорк. Ярлы Хавр и Бруни.

Хавр сидел за столом в комнате своей и говорил с другом своим, ярлом Бруни. Тут постучался к ним слуга.
- К вам гонец, господин Хавр. Впустить?!
- Да. Пусть проходит, - ответил ярл и повернулся к входу.
Зашел в комнату человек в плаще дорожном и поклонился. Слуга удалился, притворив дверь.
- Говори.
- Жив Убби. Не удалась ночная атака.
Стиснул зубы Хавр и стукнул кулаком по столу.
- Говорил я тебе, отравить его следовало. Не достать нам теперь его, пока он в Бристоле будет.
- Знаю, - огрызнулся Хавр и повернулся к гонцу - можешь идти.
Поклонился гонец и вышел сей миг.
- Раз Убби ускользнул от нас, будем ждать его тут? - спросил Бруни, посмотрев на брата.
Задумался Хавр, следя за танцем пламени свечи.
- Нет, вернувшись сильнее будет он. Лучше сделаем так, что Скейв не доживет до возвращения его. Раздобудь яду хорошего.

Англия, Бристоль. Конунг Убби Рагнарсон.

Показался на горизонте отряд, освещаемый закатом. Завидев его, прильнули стражники к стенами и стали вглядываться в знамена. Но мгла висела над землей и не было возможности увидеть символы на ткани.
- Кто это едет сюда в час столь поздний?! - окликнул страж со стен крепостных ехавший отряд.
- Это Убби Рагнарсон, брат господина твоего и правитель Йорка!
Засуетились стражники при словах этих - все заторопились открывать ворота, а один побежал в крепость, сообщить Ивару радостную весть. Разошлись тяжелые деревянные створки ворот и въехал конунг в Бристоль. Но встретили его лишь пустые улицы - поздний был час.

( с Тельтиаром, да не ослабеет десница его!)
Конунг Харальд с дядей своим Гутхормом находился в трапезной - перед родичами стоял небольшой, но пузатый бочонок с брагой, осушенный уже более чем на половину, но все больше Гутхормом, Харальд же пил медленно, будто бы наслаждаясь каждым глотком, хотя, сказать по-правде, брага была далеко не из лучших - даже в Агдире делали вкуснее, а уж с ромейскими винами ее и вовсе было не сравнить.
- Может скальда позовем? - Предложил конунг. - Он бы нас повеселил.
- Можно и позвать! - Гутхорм похмелился и пребывал в добродушном настроении. - Но на сей раз награждаешь ты!
- Как скажешь, - кивнул Харальд, немного браги себе налив в кружку опустевшую. - Тем более, что одного дармоеда ты устранил уже.
- Понадобится ещё отделаться от скальда - дай мне бочку пива и устрйо пирушку! - усмехнулся Гутхорм
- Надеюсь, эти вернее служить будут...
Не успел договорить конунг - дверь в домину распахнулась, да Укси вошел растрепанный немного:
- Гонец прибыл из Хладира, слово молвить хочет.
- Мне или Хакону? - Правитель молодой спросил.
- Так ежели Хакону, стал бы я приходить? - Удивился берсерк, затылок почесав в задумчивости.
- Всегда должен ты мне о гонцах докладывать, к кому бы ни приезжали они, - в голосе Харальда злость промелькнула. - Зови этого.
- Мудрое решение, - уже привычно кивнул Гутхорм. - Жаль, что Укси сам до него не дошёл!
- Укси глуп и всецело предан мне, - покачал головой Харальд. - Это хорошее сочетание качеств для воина.
- Но не лучшее для телохранителя. Хранящий тебя должен быть не только верен, но и умён, должен быть способен отбить не только прямое нападение, с чем ты и сам справишься, но и уметь распознать предателя. Часто ли Укси проверяет твою пищу на яд?
- Мою еду чаще проверяет Ульв, - юноша улыбнулся, и уже привычным жестом откинул волосы с лица. - Поскольку иногда мне кажеться, что с тех пор, как Укси отведал той отравы, что подсунула мне бабка Асса, он уже никакого яда не почувствует.
- Ну чтоже, уже лучше, - Гутхорма всё ещё не отпускала недоверчивость после предательства Аудуна, пусть его кости как следует потреплет ледяной ветер Хель! - Ну, где там этот гонец?!
Тот, словно услышав слова ярла, сразу же вошел в дом, низко поклонившись конунгу и Гутхорму:
- Здрав буде, великий Харальд сын Хальвдана и ты Гутхорм сын Сигурда, - произнес трандхеймец, спины не разгибая. - Как мог спешил я из Хладира, дабы вести принести...
- Стряслось что недоброе? - С сидения своего приподнялся Харальд.
Гутхорм сидел и смотрел на посла. Рука его невзначай лежала на тяжёлом боевом ноже, который конунг с юности метал в любую цель толще волоса, за сто шагов, из любого положения, будучи в стельку пьяным.
- О нет, новости замечательные! - Гонец воскликнул. - Наследника ждет кюна Асса!
Услышав слова эти, замер Харальд, что сказать в ответ не зная.
- Новость и впрямь радостна! - Гутхорм понимал замешательство племянника и решил ему помочь. - Харальд, надо бы наградить гонца, её принёсшую!
- Да, - медленно кивнул конунг, снимая с пальца перстень. - Вот, возьми и иди.
Хладирец не посмел перечить правителю и, схватив подарок, поспешно покинул дом, а Харальд вновь потянулся к браге, но на сей раз он пил большими, жадными глотками.
- Ну что, могу тебя поздравить, Харальд! Наследник готовится появиться на свет!
- Если это будет мальчик, - самообладание медленно возвращалось к конунгу.
- Да. Но что-то мне чуется, что будет мальчик. Имя только заранее не придумывай. Как бы не сглазил кто...
- Время пока еще есть, - согласился Харальд, что-то обдумывая, а после так сказал: - Думаю я, надо нам до рождения моего сына Мер покорить весь.
- ЧТо же, тогда нам стоит начать действовать!
- Пожалуй я подожду вестей от Рогволда, - юноша немного подрагивающей рукой отодвинул кружку. - В таких делах конунгу не следует проявлять поспешности. Да еще Хакону надо сказать, что скоро он станет дедом.
- Обожди, - Гутхорм провёл ладонью по усам. - Не торопись. Не хорошо будет, если кто лишний узнает о том, что жена твоя беременна. Могут вред ей нанести
- Да уже гонец этот... и в Хладире наверняка знают, - призадумался Харальд.
Впрочем, мысль о том, что кто-то может нанести вред его жене пугала конунга далеко не так сильно, как то, что при этом пострадает его еще не рожденный сын.
- Чем меньше людей будет знать, тем лучше. Тех кто уже сейчас знают трогать не будем, а вот самим извещать никого не надо. Не подумай, я не настраиваю тебя против Хакона. Я просто не знаю его ближников, нет ли среди них того, что с чревоточинкой?
- Славно было бы, коли узнал бы ты это, дядя, ведь нынче, когда Грютинг на рать не годен стал, надобно замену ему среди ярлов искать, а кого приблизить можно?
- Разузнаю! - Гутхорм поморщился. - Хоть не по сердцу мне это, но придётся мне смотреть за твоими людьми и предателей искать!
- Кабы мы сейчас в Агдире были - приставил бы я на дело это Хемунда, но здесь - земля чужая и от его прознатчиков мало проку, на тебя одного надежда, Гутхорм.
- Буду работать!
Улыбнулся конунг, иного ответа неожидаючи.

Бристоль. Конунг Гандальв.

Нежданный шум под окном заставил руку альвхеймарца потянуться к оружию. Вот она какова, память тела: голова, вроде, и разумеет, что опасаться тут некого, Ивар благосклонен, да и нет ему корысти в том, чтобы норвежцев сгубить. А все же - персты уже черен секиры обняли. Убрал конунг руку: не дай Тор и Один, подумает хозяин ласковый, что в чести его гость усомнился, посчитал скверным воем, не могущим тех, кто под кровом его, охранить. Тем паче, что острый слух уж сказал владыке Альвхеймара, что в шуме том скорей радость слышна. Видимо, хорошую весть отрок принес… аль долгожданные люди пожаловали.
Любопытство – великая вещь. Она живет в молочном щенке, впервые переступившем порог конуры и оторвавшемся от теплого материнского бока. В медведе, властителе меда, когда он подходит близко к людскому жилью да славным охотникам. И в седоусых мужах, которые, как казалось, уж видели все. Но знают все викинги: только Один всезнающ, а для прочих людей, даже с зорким оком и острым разумам, миры Мирового Ясеня таят много дивного. Умей только видеть и находить.
Вот и Гандальв был любопытен. Не до той степени, чтобы, как женщина, ахать над дивным узором самоцветных обручей. Но вполне даже достаточно для того, чтобы, накинув конунжий плащ, во двор выглянуть.

Раумсдаль. Ивар

Горестные вести разносил холодный северный ветер – гнилостный смрад гниющих тел и вонь тлеющих пепелищ удушающей волной нахлынули на колонну марширующих викингов. Морща носы и лбы, хмуро глядели вои на затянутое тучами небо, ожидая наихудшего. Ивар, возглавлявший сотню, обернулся в седле и с раздражением, а то и злостью, окинул взглядом несколько десятков беженцев, тянувшихся в хвосте.
Отец велел быть великодушным к треклятым бондам, но чудом уцелевшие после резни, что устроил внучок Неккви в трех оставленных за спиной деревнях, отягощали воев, сильно замедляя их без того неспешный ход. Ко всему прочему дождь, без перерыва хлеставший три дня, размыл тропы, превратил леса и поля в труднопроходимые болота. Видать, что-то неугодное высоким богам сотворил батька, раз погода гневится.
Спустившись в долину, огражденную двумя огромными холмами, сотня Ивара обнаружила еще одну деревню. Никаких неожиданностей, иссеченные тела (людей и скота), терзаемые мухами да червями, уродливые пепелища вместо стройных рядов домов, топтаные-перетоптанные конскими копытами поля.
- Обыщите деревню, - буркнул через плечо Ивар, - может, выжившые есть.
Часть воинов спешилась и утсало приступила к поискам. Не прекращаясь ни на секунду, крупными каплями хлестал ливень, гася без того увядшее пламя боевого азарта, с которым викинги покидали родной Нидарос.
Спустя некоторое время они вернулись – с пустыми руками.
- Всех порубили. Только пара дворняжек осталась, остальные ворон кормят, - доложился один из них. Ивар выдохнул с облегчением. Еще не хватало! - принять на свои шею, на которой и так тесно, еще десятка два оборванцев! Нет, увольте.

В следующий раз им повезло больше. По всей видимости отряд Сельви взял восточнее, поскольку едва поднялся Ивар с долины да прошел жиденький лесок, открылась взору его – и людей его – еще нетронутая деревня. Даже не деревня, а небольшой оборный пункт.
Пугливые крестьяне огородили родное село частоколом. На наспех сколоченных дозорных вышках вглядывались в дождливо-серую даль лучники.
Как и ожидалось, к тому моменту, как Ивар постучался в деревянные двери, все крестьяне давно уж на ушах стояли, повооружались все – кто серпом, кто мотыгой – да повылазали на палисадник, приготовившись оборонять селение от гостей непрошенных.
- Не боися, добрый люд! – громко крикнул Ивар, на коне статном пред воротами горцуя. Сильно рисковал он, ибо велик шанс был, что у какого-нибудь нерадивого крестьянина с луком дрогнет рука да пошлет стрелу острую он, не здержавшись, - я – Ивар, сын Рогволда Великого, ярла всего Мера и Раумсдаля! Признайте власть его и будет вам благо!
- Черта с два! – сплюнул сверху чей-то немощный, старческий голос, - знаем мы вашу власть! Придете да порубите всех! Как Сельви-разбойник, будь он проклят!
- Сельви месяц как ворон кормит, - соврал Ивар, на мирный исход надеясь. Больно не хотелось ему выжигать деревеньку да и беженцев крестьянам перепоручить можно было, но только в случае, ежели те добровольно врата откроют, - нет власти иной в Раумсдале, нежели Рогволда Великого!
- Разница нам, люду простому! Бандиты вы такие же, как и внук Неккви!
Расхохотался Ивар на слова такие, да поднялся на стременах и рукой обвел всю сотню свою, что уж в боевой порядок у стены выстроилась, щиты сомкнув да копья к небесам серым воздев.
- Погляди, безымянный старик, - крикнул сын Рогволда Великого, - погляди, разве сможешь ты оборонить деревню свою от сил наших? Думаешь, эти жалкие прутики, что вы в землю натыкали, уберегут вас? Обещаю, не откроете врат – пуще Сельви резню устроим!
Долго совещались крестьяне. Наконец, по прошествию получаса, врата деревянные со скрипом отворились, пропуская воев Ивара.
- Прости нас, о великий воин, - согнулись в земном поклоне крестьяне, - не карай нас за слова дерзкие, уж больно много бандитов всяких под стенами нашими последнее время обретается. Да и глаза старые – не сразу коршуна черного на стягах разглядели.
Усмехнулся Ивар да так молвил:
- Прощаю вас всех. Вои мои с дороги устали, обогрейте да накормите. На исходе трех дней мы покинем вас. И беженцев, что с других деревень сожженных к нам прибились, к себе примите.
- Будет сделано, ярл!
- Не ярл я, пень ты трухлявый, - расхохотался Ивар, - но сын его старший, Ивар. Будь тут батька мой… укоротил бы он ваши языки длинные! Да повезло вам, я – добрый.
Вечером дня того же трапезничал Ивар вместе со старостой деревни (как раз тот самый старик, что пред ним извинялся). Никаких яств заморских на столе не было, но зато обычные угощение с умением да любовью большой приготовлены были. Истосковавшийся по теплу да уюту Ивар был крайне доволен.
- Тягостно жить совсем стало, - говорил ему староста, в глотку старческую ячменное пиво заливая, - как до нас вести дошли, что Неккви в поход собирается, воев своих уводит, так разбойники всякие повылазали. И ведь поначалу еще не так страшно было, ибо надеялись мы (да и разбойники о том не забывали), что вернется конунг да восстановит порядок, а как стало понятно, что Харальд ныне всем заправляет, так совсем взбаламутился народ.
Ивар лишь слушал да кивал, речь старика не прерывая.
- Добрые, честные люди за оружие стали хвататься да в леса уходить, значит, с захватчиками бороться. У меня вот сыновей двоих сманило… - старик замолчал на минуту, скупую слезу по морщинистой щеке пустив, да потом снова продолжил, - без рук сильных в деревнях худо стало. Кто уберет урожай? Кто за скотиной присмотрит?.. бабы?.. так ведь не все на них бедных взваливать!
- Дело говоришь!.. – увлекшись, пискнула из угла старуха-жена да дед на нее замахнулся, цыкнул и она умолкла.
- Так вот… лиходеев развелось – не счесть! Тоже напасть. И ведь оборониться некому – все поуходили… а как змееныш этот, пусть черви пожрут его печень, неужто мертв?.. да, как объявился этот злодей, так и совсем жизни не стало! Рубит всех без разбору – наверняка с седла оземь головой упал, худо его головушке без того буйной сделалось… а нам, крестьянам, терпеть все это!
Долго еще о бедах раумсдальских выслушивал Ивар, покуда сон богатырский не сморил его. Пред тем, как завалиться на печь, он взял со старика обешание снабдить его сотню проводниками, дабы не блуждать по лесам дремучим да полям, словно океанам безбрежным.

Сообщение отредактировал НекроПехота - 23-10-2007, 14:36

Винугльмёрк. Возле Гиллисберга. Харек и Оттар, Сигрун
(Тельтиар, Кошка и я )
Сообщать о смерти близкого человека всегда трудно, но когда говоришь о гибели друга - это одно, а как рассказать женщине, ждущей ребенка, что ее муж больше не вернеться. Что он убит той, кого когда-то спас от смерти и позорного рабства, что он был убит как предатель. Оттар тяжко вздыхал, сжимая рукоять эйнарова меча - этот клинок необходимо будет отдать сыну Сигрун, если конечно родится мальчик.
"Но сначала, лезвие обагриться кровью обоих ублюдков - и Халльварда, и Сигтрюга!" - Вновь напомнил себе данную клятву херсир, и перевел взгляд на спутника - Харек как всегда внешне был спокоен. Впрочем, Харека тоже мучили неприятные мысли. Корил он себя, что просто так отпустил он Эйнара - как оказалось. на верную гибель, и что раньше свою хитрость не решился применить.
Временем тем подошли они к шатру, что Ратибор для Сигрун отвел, да полог отодвинув, внутрь вошли - первым Оттар, за ним Харек.
Вздрогнула Сигрун, словно испугавшись сначала, но тут же вздохнула с облегчением. Да и нечего бояться было ей.
- Здравствуйте, мужи славные, - кивнула она воинам, - простите, что не встаю я, тяжело мне... - и рукой до живота круглого дотронулась.
- Вестимо, что в тяжести ты, госпожа, оттого опустим церемонии, -ответил Харек, поклонившись.
Склонила голову Сигрун в знак благодарности, улыбнувшись, а после спросила:
- С чем вы пришли ко мне, мужья достойные? По делу какому-нибудь, вестимо?
- К сожалению, по делу, - тихо Оттар молвил.
- Весть мы принесли, боюсь не сказать чтобы радостную, - продолжил Харек. - Потому крепись, и соберись с духом... чтобы не навредить ребенку, которого во чреве носишь.
- Что стряслось? - потемнели глаза ее от того, что страх зрачки черные расширил. - С Эйнаром что-то?
Будто сердце ей подсказало...
- Ну же, не томите! - то ли приказ, то ли мольба слышалась из уст ее.
- П... Пропал Эйнар в Вигульмерке, - сказал Оттар, и вздохнул, не решившись продолжать. Харек подошел к ложу, взяв женщину за руки, и придерживая ее за плечи.
- Как - пропал? - похолодело вдруг внутри у Сигрун, словно кровь от сердца отхлынула.
Харек сжал ее руки, пытаясь успокоить.
- Я должен это сказать. - произнес Харек, и закашлялся. - Крепись, Сигрун, и думай о ребенке.
- Но не могу я не думать и о муже! - воскликнула женщина, встать порываясь. - Как, почему он ...пропал?
Невидящим взглядом окинула Харека.
- Он... нет его больше?
- Ребенок,который в твоем чреве - все, что от него осталось, - произнес Харек, крепок обняв Сигрун за плечи. - Крепись, Сигрун. Мы с тобой.
Будто сном скованная, не шевелилась Сигрун, слова эти услышав. Только через несколько мгновений моргнула, и побежали слезинки по щекам ее.
- Эйнар... - выдохнула. И захлебнулась рыданиями, все горе выплескивая, и словно не хотела успокоиться.
Почему не почувствовала, когда умер он? Почему тогда не отозвался последний его стон в душе ее? Знать, не хотел Бог, чтобы она раньше это поняла, чем нужно было... А как теперь одной, с ребенком на руках - коли родится?
Ребенок... Глубоко вдохнула, вытерла слезы, резко оборвав плач. Хотела улыбнуться через силу, да не смогла.
- Расскажите, как умер он?
- Достойно, - ответил Оттар.
- Его обвинили в измене и заставили отстаивать свою правоту с мечом, - добавил Харек, пристально глянув на Оттара, чтобы тот не болтнул лишнего. - Кюна... Она...- Харек замолк, переводя дух.
- Виновна в его смерти, - спустя несколько мгновений произнес херсир, поняв, что Харек не хочет, чтобы Сигрун узнала о подлой казни. - Рагхильда забыла все то добро, что вы с Эйнаром ей сделали.
- Она предала его, - закончил конунг. - Он погиб, отстаивая свою невиновность. И его погребли как воина.
Тяжкий вздох издала женщина, о судьбе мужа своего услышав и вероломстве кюны, а затем чувств лишилась, и лишь Харек, ее удерживающий, упасть ей не дал. Оттар поспешил ему на помощь, придерживая тело Сигрун, и аккуратно укладывая ее на лежанку.
- Дай ей воды, - сказал Харек, смачивая в воде тряпицу из полотна, и смачивая ей лоб. Херсир нашел взглядом кувшин и вылил несколько капель в рот женщине. Через некоторое Сигрун открыла глаза.
- Мы тебя не покинем, Сигрун, - произнес Харек. - Я воспитаю сына Эйнара как собственного, а ты всегда будешь желанной гостьей в моем доме.
- Да, я благодарна вам, - тихо прошептала женщина. - А теперь идите, оставьте меня оплакать мужа.
- Его смерть не останется безнаказанной, - пообещал Оттар.
- И одну мы тебя не оставим, - добавил Харек. - Оттар, позови служанок, пусть присмотрят за госпожой.
Кивнул Рваный, из шатра выйдя, да скоро уже служанки пришли, им позванные, а после и сам Оттар с выражением на лице мрачным появился, тихо Хареку прошептав, чтобы Сигрун не услышала:
- Идем, конунг, еще вести плохие появились.
- Я еще зайду позже, - сказал Харек, поднимая руки Сигрун, и пожимая их в жесте сочувствия и поддержки - он воспроизводил те рукопожатия, какими обычно в тяжелые минуты обмениваются женщины, как он усвоил из своих наблюдений. - И я возьму тебя к себе в Ранрики.
Сигрун молча кивнула. Вбежали две служанки, с ахами и охами принявшись хлопотать вокруг госпожи. Когда же вышли оба мужчины, произнес Оттар:
- Асмунд сбежал.
- Как ? - Харек вздрогнул. - Когда же это произошло?
- Недавно совсем, - продолжил Рваный, конунга от шатра отводя. - Как слухи о смерти Эйнара по лагерю распространяться стали, так он сумел своих дружинников бывших убедить, что клятва их Эйнару данная силу утратила.
- Кто это видел, и подробно о том рассказать может?
- Кто видел - те с Асмундом ушли, - сплюнул Оттар. - А еще они отрока Велимира, что служкой при отце Григории был забрали.
- Плохо дело. Хотя... Он же вроде крещение принял... Так что за Велимира нам бояться не стоит. Если он куда-то пойдет, то только в Хейдемерк обратно. Значит он для нас не опасен...
- Он для всех опасен, - поспорил херсир.
- Главное не спешить что-то предпринимать пока все не выясним, - сказал Харек. - Посмотрим куда следы ведут. Если на запад. то про него можем забыть хотя бы на время.
- Я пошлю людей, - согласился Оттар, да на Гиллисберг вновь взглянул. - Да и самим нам пора в Ранрики возвращаться.

Леса Согна.
Альвир, Сольвейг, сыновья Атли Тощего.

(в основном, конечно, Тельтиар. ну и ми чуть-чуть)

Вечерело, солнце уже скрылось за лесом, но россыпь звезд была еще не видна. Альвир сидел на скамье в сенях, перебирая струны, словно стараясь подобрать музыку к сложенным висам, но получалось плохо.

Черные враны
На поле бранном
Тела клевали,
Подобно стали

Скальд вздохнул, откладывая гусли и прислушавшись к вечерней тишине:
- Любимая, мне кажется - кто-то идет по лесу, - тихо произнес он, услышав треск веток. – Взгляни в окно.
- Заяц то пробежал неловко. Или куница. Кому эта глушь заповеданная кроме нас нужна? – Рукой плечо родное погладила, проходя. Надо бы еще до ночи котелок выскрести, да и Альвира послушать хотелось, не ровно сердце девичье к голосу милому, медовому. – Темно, ничего не увидишь, да и есть ли кого замечать? Показалось тебе, - у порога постояла, на скальда, оглянувшись, вернулась с улыбкой, чуть волос темных губами тронула. – А и был бы кто – двери дома крепки, руки воина сильны.
- Думал я - то от купца человек, - головою покачал Альвир, да улыбнулся любимой. - Каждый день вести жду от него, вот и на шорох каждый к двери броситься готов.
- Был бы Аудмунда человек – засветло бы пришел, не хоронился бы, как тать. И под окном ветками бы не хрустел, - Сольвейг подхватила котелок, вернула улыбку. – Хорошо, схожу, посмотрю. Вдруг, и правда, сжалились боги, и гонец то с вестями добрыми пришел, за постучать боится.
Задержала еще немного взгляд на скальде, да и вышла за дверь Сольвейг, напевая тихонько, что милый наигрывал.
Силуэт темный позади нее возник, дверь заслоняя, да еще одна фигура в плаще появилась, путь преграждая девушке.
- Ну здравствуй, сестра, - зло голос звучал. - Заставила же ты нас потрудиться, чтобы тебя найти.
По доскам крыльца чугунный котелок покатился, глухо рокоча, под ноги тени черной.
- Хальстейн. – Кричать? На помощь звать? На гибель. Трое их, посохов змей бури Хроара. Альвир один, и устал он за день, от работы тяжелой. Но не позвать – не предупредить – как?
- Здравствуй, брат. Если еще брат ты мне, - холодно говорила, в плечо ему глядя, но надежда в голосе скользила невольно. – И ведь одна мать нас выносила. Здорова ли матушка?
- Издеваешься, тварь, - голос сзади прошептал, да видно было, что на крик сорваться говоривший готов был. Обхватили Сольвейг руки крепкие, да оземь ее брат бросил.
- Херстейн, перестань! - Воскликнул Хастейн, младший сын Атли ярла, к сестре бросившись, да рукой властной его Хальстейн остановил:
- Не вмешивайся, - проскрежетал.
Приподнялась на локте Сольвейг, из-под бровей сведенных на братьев глядя.
- Не вмешивайся, Хастейн. Смотри, как брат твой женщину безоружную пинать будет, а после подвигами на пирах кичиться не постыдится. Смотри, а там и сам такой сделаешься. Не как воины, как воры пришли, света дневного убоялись, не броню – хангерок тебе носить, братец Херстейн, - дрожали руки, да голос сталью звенел. Альвира кликнуть? Со спины подойдет, может, и будет ему удача в той схватке… а коли не будет?
- Молчи! - Голос повысил Херстейн, и правда пнув жестоко сестру, заставив ее от боли стонать.
- Брат, что ты делаешь?! - Закричал Хастейн, старшего брата отталкивая. - Отец же нас...
- Она опозорила отца и всех нас, - проскрежетал Херстейн. - Не сестра она нам боле!
- Не сестра. – Горько повторила. – Не у твоего, Херстейн, я ложа ночи бессонные на лучине сжигала, болезнь не твою прогоняя. Не тебя перед матерью покрывала, своими косами расплачиваясь. Нет у меня брата, – с трудом поднялась Сольвейг, за столбик крыльца держась, но плакать себе не позволила. – Хоть собакой себя не показывай, Херстейн. Не перед братом. Хочешь силой похвалиться – так меч бери, как воину пристало.
Вздохнул Хальстейн, сурово взглянув на брата от гнева побагровевшего, да так сказал:
- Что дальше делать, пусть отец решает, идите - рифмоплета этого из дома вытащите.
Проскрежетал что-то в ответ Херстейн, да дверь распахнув, первым в дом ворвался, а за ним следом и Хастейн, взгляд виноватый на сестру бросив. Альвир на лавке еще сидел, вновь гусли налаживая, да гостей увидав даже вскочить не успел толком - лишь инструмент свой бросил в лицо Херстейну, но тот руками закрыться сумел, а после скрутили скальда двое сыновей ярловых, из избы выволокли.
Бледнее луны стояла девушка, спиной бессильно к столбику привалившись, глазами безумными на братьев глядя. За себя не боялась, и вслед Атлиссонам было бросилась, да откуда взяться силе в руках тонких, к другой работе приспособленных?
- Отпусти его, -прошептала беззвучно, ужас проглотить пытаясь. – Отпусти его, Хастейн. Хватит вам моей крови. Отпусти его!! – криком ночь расколола.
- Молчи! - Альвира бросив на землю, пощечину с силой влепил сестре Херстейн, так что у нее голова в сторону мотнулась.
- Скальд околдовал ее, - добавил четвертый брат, Хольмстейн, из тени выходя с мешком в руках. - Потому в том нет вины нашей сестры, но лишь его вина.
Колено Хольмстейна врезалось в лицо скальда, сворачивая ему нос - Альвир дернулся, силясь вырваться, но Хастейн держал крепко. Временем тем раскрыл свой мешок сын Атли средний, голову из него за волосы доставая:
- Уж не от этого ли ублюдка вы вестей ждали?
Глаза неживые Аудмунда купца на Альвира уставились.
Черное небо. Кровь черная. Душа черная. Хель под ребра пальцы запустила, ни вдохнуть, ни крик наружу выпустить.
- Отпусти его..- невольно повторяла, сама не зная, зачем. Сейчас бы проснуться, да под отцовской крышей, да с покрытыми косами. От купцовой головы силилась взгляд отвести, и не могла.
- Звери. Нет сыновей у Атли, звери лютые, и звериной смертью падете, - тихо сказала Сольвейг, в мертвые глаза Аудмунда мертвыми глазами смотря, – и дочь Локи за стыд посчитает вас в чертоги нижние принять.
Камень подобрала, бросить хотела в глаз Херстейну, да опустила руку.
- Простишь ли меня, Альвир?
Бросилась на брата, пальцы тонкие на шее воина сжимая.
Отмахнулся Херстейн от девушки, о крыльцо ее бросая, да провел ладонью по шее, капли крови утерев:
- Как кошка царапает, - проскрежетал, ближе к ней подходя, и вновь пиная с силой, согнуться заставляя. Взревел позади Альвир, сумев из рук младшего сына ярлова вырваться, отшвырнуть удалось Скальду Хастейна, да только, голову купца отбросив, точно капусты качан, сбил его с ног Хольмстейн, навалился сверху ношей непомерной, лицо Альвира в землю рыхлую окуная. Силился освободиться скальд, да только не был он столь же крепок, как брат его Эйвинд, чтобы с двумя воинами биться.
Доски крыльца темнотой в очи бросились, ночью по телу растекаясь. Одно держало Сольвейг – что убьют Атлиссоны скальда, мучить будут, а потом убьют, и, пока мысль эта в голове держалась, не могла она в Нифльхейм идти.
Заставила себя веки открыть, липкие кровью, по стене поднялась. Альвир… Альвир…
Фибулу с платья сорвала, пальцем кончик острый попробовала. Да и метнула в Херстейна, в лицо метя.
Вспорхнула бабочкой фибула, да у ее же ног и опала, даже не блеснув.
- Дрянь! Сука! Под выродка этого легла, а теперь на братьев руку поднимаешь! - Взревел Херстейн, продолжая бить девушку, до тех пор, пока младший брат не схватил его, оттаскивая от сестры, но было уже поздно.
- Она не дышит, - произнес, склонившись над телом Хальстейн. - Ты...
- Ты убил ее! Убил!!! - Завопил Хастейн, кулаком ударив в лицо Херстейну. - Убил сестру!
Но убийца был крепче и отбросил младшего брата, а тот уже не думал продолжать драку - Хастейн обнял Сольвейг за плечи, склонившись над ней и тихо всхлипывая. По щекам его текли слезы.
- Убил сестру. Негодяй, - с явным безразличием в голосе заметил Хольмстейн, на мгновение перестав макать в грязь скальда. - Ну да ладно - с этим что делать будем?
- И что отцу скажем? - Добавил старший брат, а после бросил младшему: - И прекрати выть! Ты мужчина или баба?!
- Вы ее убили! Убили... Отец... вас...
- Отец ничего не узнает, - процедил Херстейн. - И ты, щенок, будешь молчать!
- Скальд убил Сольвейг, когда увидел нас, - продолжил Хольмстейн. - Мы уже не смогли ее спасти от ублюдка.
- А мы прикончим скальда, - усмехнулся убийца, вынимая из поясных ножен кинжал.
- Нет, - отрезал Хальстейн. - Я хочу, чтобы он страдал. Перебейте ему ноги и пусть здесь подыхает. Его проклятое колдовство привело Сольвейг к гибели, и будет не справедливо, если он вот так просто умрет.
Херстейн рассмеялся, соглашаясь с братом, а Хольмстейну, похоже было все равно.

Сообщение отредактировал Сигрид - 25-10-2007, 15:44

Возле Нидораса. Харальд, Гутхорм и присные
С Оррофином

- Ормаль, чётче блокируй! Сигурд, йотун твою мать! Ты как бьёшь?! Ты не гладь его, чай не баба! Ярри! Ну ладно, у тебя всё нормально, но всё равно не расслабляйся! - рык Гутхорма разносился в чистом поле, словно боевой рог над битвой.
Сказать, что ярл был недоволен, значит очень скромно промолчать - он рвал и метал, а потом снова рвал! Хрингарийскому оленю и в голову не могло прийти, что непросыхающие всего-то три дня воины могут до такого отвыкнуть от оружия.
- Будь тут конунг, - рявкнул Гутхорм, не услышав в пылу осторожного переступания конских копыт за спиной. - Он бы вас лично...
- Что бы я с ними сделал, дядя? - Холодный, явно чем-то недовольный, голос конунга раздался из-за спины берсерка. Увлеченный отчитыванием хирдманов, Гутхорм не заметил, как к нему подъехал Харальд, окруженный охраной.
- Выпорол бы. Ремнём по голом задам! - буркнул Гутхорм, уязвлённый тем, что к нему подъехали столь незаметно
- Пожалуй, с этим ты и сам справишься, - хмыкнул конунг, видимо вспомнив один неприятный для него инцидент в Хладире. - Что, наши воины и правда столь плохи, как о них оркдальцы говорят?
- Пожалуй, с этим ты и сам справишься, - хмыкнул конунг, видимо вспомнив один неприятный для него инцидент в Хладире. - Что, наши воины и правда столь плохи, как о них оркдальцы говорят?
- Плохи ли они?! - вскипел Гутхорм. - Да ты сам у них спроси, али испытай кого!
- Альрик! - Бросил Харальд ближайшему воину. - Достань меч, покажи свою удаль в поединке с Гутхормом Оленем!
Тот нерешительно обнажил клинок, с опаской поглядывая на берсерка.
Гутхорм широко улыбнулся, меча не обнажая.
- Бей, сынок, не жалей старика! - так улыбаться вполне мог бы Фенрир. Глядя на Солнце и Луну.
Альрик нерешительно шагнул вперёд, занёс меч. при этом слишком остро задрав локоть и едва не завалив лезвие за плечо. Гутхорм даже скривился, поворачиваясь боком и пропуская мимо себя удар, а затем просто и резко поднял колено, позволяя хирдману самому налететь на него. Когда поверженный агдирец оказался на земле, Харальд рассмеялся, спрыгивая с коня.
- Нет равных Гутхорму воинов в дружине моей и это справедливо, - возвестил он, после к хирдманам обернувшись: - А вас, коли ратному делу брагу предпочтете, в первых рядах на бой отправлю - уж у Одина в Чертогах вдоволь напьетесь!
- Слышали конунга, пузочёсы?! - тут же рявкнул, пугая коня, Гутхорм. - А ну подняли мечи и работать!
По рядам воинов пронесся ропот, но противиться приказу они не решились и потому, вскоре уже поле огласил мерный звон железа, столь приятный слуху Асов. Временем тем со стороны Оркдальских гор показался всадник одинокий, быстро приближающийся к Нидорасу.
- Эй, кто таков? - Преградили ему путь двое хирдманов, в то время как Укси и Ульв загородили Харальда - ведь кто знает, что за человек прибыл - быть может попробует конунга стрелой подлой сразить издали.
- Гонец я, к конунгу еду! - Воскликнул пришлый воин. Гутхорм, заслышав этот разговор оторвался от рычания на агдирцев и подошёл ближе к Харальду.
- Эй, да это же Торфин Рыбья Пасть с Роскильде! - Узнал товарища Даглас, третий телохранитель конунга. - Каким ветром тебя сюда занесло?!
- Харек Волк челом бьет! - Спешился дан, улыбнувшись шотландцу. - Нужно мне видеть Харальда Хальвдансона.
Жестом приказал Харальд расступиться телоранителям, вперед вышел:
- И что желает сказать мне мой верный ярл?
- Слова о подлости и коварстве, великий конунг, - поклонился Торфин в пояс.
- Всякий раз, как имя Харека слышно - иных слов и не говорят, - усмехнулся сын Хальвдана. - Опять его кто в измене обвинил?
- Харальд, - Гутхорм говорил спокойно, но если бы он так распекал бы гридней, то правило те заканчивали бы с мокрыми штанами. - Не каждому навету верить можно, бывают и обложные! Харек был верен твоему отцу, спас твою мать и меня и тебе помог многократно!
- То мне ведомо, - конунг постарался в точности скопировать тон и голос дяди. - Итак, гонец, пойдем, пройдемся - расскажешь мне все подробно. Дядя, составь нам компанию.
Двое телохранителей отступили, оставив двоих родичей и Торфина для разговора, но неотступно следовали за ними след вслед, третий же шел на шесть шагов впереди конунга.
- Харек Волк, милостью твоей, господин и кюны Рагхильды восстановил свое доброе имя, опороченное кознями Торлейва жреца, - слушая слова эти, Харальд невольно усмехнулся, вспомнив, как выбросил голоштанного служителя Асов в сугроб этой зимой. - А после, по приказанию твоему, государь, отправился в Ранрики через Вингульмерк, дабы набрать людей, желающих сражаться с пиратами среди воинов Эйнара.
- Так где же предательство? - не утерпел Гутхорм. Ему была досадна мысль, что честь друга могут опять попытаться опорочить
- Мне тяжело говорить это, но мой господин, Харек Волк приказал рассказать всю правду от начала до конца именно тебе, Харальд, ибо лишь ты и храбрый Гутхорм смогут судить по справедливости, - продолжал Торфин, достав из переметной сумы дощечку с кратким посланием. - В Вингульмерке двое отроков отравили священное вино, служащее для христианских обрядов и тем самым погубили многих людей, испивших этого вина. Харек опасаестся, что руками отроков этих Торлейв жрец и другие недоброжелатели его желали христиан погубить подло, после того, как сумел оправдаться перед тобой Волк.
- ....!!! - коротко высказал своё мнение Гутхорм. - У Мидградсорма под хвостом я видел всю эту возню! Светлые Асы, ну почему ваши служители упорно не желают думать о государственных делах, вместо этого они начинают грызться со слугами других богов! Отец дружин, прости, но у Фенрира под хвостом я видал таких служителей!
- Снова Торлейв? - В голосе конунга промелькнули скучающие нотки.
- Не только он, - продолжил гонец, дощечку рунами исписанную Гутхорму передавая. - Поймал отроков тех подлых Харек, выпытать желая, кто приказ им такой вероломный отдал, да только отпустить их обоих матушка твоя, государь, Рагхильда кюна повелела и преград иных не чинить.
Вот тут уже Гутхорм высказывался долго и изобретательно, но если сжать его пространный монолог до двух слов то получалось "Не верю!"
- Если матушка моя так сделала, значит были у нее причины, - если до этого приветлив был голос конунга, когда он к гонцу обращался, то сейчас словно морозом обдало Торфина. - Или же Харек усомниться посмел во власти ее?
- Моя сестрица всегда была мудра, но на сей раз, Харальд, спроси её, она ли так поступила и почему, - задумчиво произнёс Гутхорм. - Почтительно и по сыновьи, но всё же спроси, чтобы не было меж нами недопонимания ядовитого!
- Хорошо, - согласился конунг, решив не спорить с дядей из-за мелочи такой, тем более что не скоро еще предстояло ему увидеться с матушкой. - А ты, Торфин, скажи мне, как звали отроков тех?
- Хальвард и Сигтрюг, сыновья Вебьерна...
Не успел договорить гонец, как исказились черты лица Харальда, злой гримасой став:
- Прочь иди, гонец, в деревне тебя накормят и ночлег дадут, - бросил, и столь взгляд его остер был - что словно кинжалом сердце Торфина пронзил. Отступил посланник Харека, прочь пошел, конунг же пробормотал вполголоса: - Права была матушка, как пить дать - права.
- Это в чём?
- В том, что отпустить их приказала, - отвечал конунг. - Харек хоть и верный мне ярл, да только права на родичей моих руку поднимать никто ему не давал.
- Да уж, - Гутхорму явно было кисло. - Как же меня воротит от всей этой...политаки, как ромеи говорят!
- Мы правим страной, дядя, а не одним фюльком, как Сигурд Олень или мой отец, - покачал головой Харальд. - К тому же - Хальвард и Сигтрюг тебе тоже родичи, а Харек пытал их огнем, если я правильно гонца понял.
- Хареку надо объяснить, где он не прав, - Гутхорм дёргал себя за усы, словно намереваясь вырвать верхнюю челюсть. - Жёстко, но не так, чтобы врага получить. Всё же он наш союзник и очень полезный!
Молодой конунг кивнул, соглашаясь, что Харек весьма полезен для его дела, пока находится в Ранрики.

Сарасберг. Кюна Рагхильда.

Гонец с белым стягом с силой ударил древком копья в ворота усадьбы, на лице его читалось нетерпение и превосходство над агдирцами. Вышедшую ему навстречу стражу он окинул презрительным взглядом.
- Чего надобно? - Спросил его хирдман постарше.
- Кюну вашу видеть желаю, - произнес гонец, а после уточнил: - Ту, что моложе.
- Великую Рагхильду, мать Харальда конунга, - повысив голос, бросил второй стражник.
- Может быть и великую, - пожал плечами приезжий. - Я слова ей привез, что Сульки Роголандский и Хроальд из Теламерка сказать ей желали.
Скривился старший хирдман, речь гордую слушая, но все же впустил за частокол гонца.
- В сенях обожди. - молвил. - Покуда кюна тебя принять не пожелает.
Рагхильда против воли нахмурилась, замерев по центру светлицы:
- Чего надобно, не сказали, - прожигая стражника взглядом поинтересовалась она.
- От Сульки гонец, хорошего не жди, государыня, - хирдман поклонился.
- Чтож, пригласи в зал его, послушаю чего Сульки хочет, - Рагхильда проплыла к трону своему.
Вошел воин Роголадский, взглядом дерзким кюну оглядел, да на скамью опустился без дозволения, усмехнувшись в усы, а после так сказал:
- От владетельного конунга Сульки Роголадского прибыл я, и от друга его славного конунга Хроальда Понурого, правителя Теламерка слово привез тебе, Рагхильда кюна.
- Молви! - велела кюна, больше величественную статую ромейских богинь напоминая.
- В милости своей государи, что меня послали, желают положить конец распре кровавой, что меж государствами нашими случилось.
- Клятву принесть хотят? – спокойно, с величием безмерным произнесла кюна.
Рассмеялся словам этим гонец:
- Смелые слова для женщины, чье владение окружено лютыми врагами, а охраняеться не верной дружиной, но наемной ратью.
- Но пока рать эта вольную дружину вашу бьет почем зря, - улыбнуться Рагхильда себе позволила.
- Ошиблась ты, видимо, кюна, - взгляд холодный по лицу женщины скользнул. - Бежали наемники твои, только пятки сверкали, а за ними, поспевая едва, бабка эта ковыляла... Асса.
Вскинула Рагхильда бровь, это все чем она выдала удивление.
- Загадками говорить вздумал, хирдман? Да только за Ассу не отвечаю я. Она женщина свободная.
- А не в Ассе дело то, с каким послали меня славные конунги, а в землях, коие они за собою удерживают, - из насмешливого, серьезным стал тон посланца. - Не желает кровопролитие продолжать Сульки, а потому требует, чтобы признала ты, кюна Рагхильда за ним владение всем Агдиром Западным и Южным, а за другом его сердечным Хроальдом Понурым - Гренланд, иначе еще Восточным Агдиром названный. Если же откажешь ты в просьбе этой - Сульки Великий сам с тобою говорить придет, да по дороге огню и мечу предаст все земли эти и усадьбу твою, и людей твоих, не щадя никого.
Рассмеялась кюна.
- Твой Сульки меня посмешить решиль? Али и правда думает, что я отдам ему земли харольдовы? Не бывать тому! - холодом льдов норвежских на посланника повеяло. - Ступай к хозяину своему, да слова мои передай. Не бывать тому. А хоче по зубам получить, пусть приходит говорить со мной.
- Быть по сему, - сталь острая в голосе хирдмана звякнула. - Коли отвергла ты предолжение щедрое конунгов, так всего лишишся и самой жизни своей. Еще зима не наступит - придет в Сарасберг Сульки конунг - не уберегут тебя рати наемные!
- Горазд ты лаятся, да пора бы и честь знать! Проодите до ворот, - стражникам кюна приказала.
«Что же предпринять» - заметались мысли женские. «Сына звать назад, да не простит он мне, что удачу спугнула. Держать оборону, а хватит ли сил?»
Когда покинул усадьбу гонец роголадский, спросил у Рагхильды воин ближний:
- Какие приказания будут, государыня?
- Готовьтесь к обороне, да к сыну моему гонца отправьте, - спокойно, как будто ничего не произошло за это утро, да ничего не грозило, как о чистке лошадей и двора ратного объявила Рагхильда..
- Справим, - кивнул телохранитель. - А послание гонец какое должен передать?
- То что мне Сульки гонец сказал.
- Слов в слово, - воин пообещал, а после еще спросил: - Советников твоих, госпожа следует ли позвать или быть может Ассу кюну?
- Ассе передайте, чтобы в Гокстад собиралась. Так спокойнее будет. Да еще отправите соглядатаев в Гринланд, узнать что готовят Сульки и Хроальд, а поскольку нет воинов более доблестных и верных, чем Халльвард и Сигтрюг - то они пусть и делают это дело.
Рагхильда встала и покинула зал в светлицу свою думами отягощаемая пошла.

(с Тельтиаром)

Лес на границе Согна и Фиордов

Двое сыновей Атли тощего шли по лесу, едва переставляя ноги - они тащили на себе скальда Альвира, которые, после учиненной над ним расправы уже не мог ходить - перебитые ноги волочились по земле.
- Тяжел, ублюдок, - сквозь зубы сплюнул Херстейн. - Брат, зачем мы с ним возимся?! Бросили бы, как уговаривались и пусть подыхает!
- Затем, чтобы отец его сам наказал, за убийство сестры нашей, - усмехнулся Хольмстейн, тяжело вздохнув - он был послабее брата и потому уже почти выдохся, неся пленника.
- Вы убили Сольвейг, а теперь хотите очернить и его, - презрительно процедил Хастейн, шедший позади - он нес на руках тело сестры и уже заметно отставал от братьев.
- Замолчи, щенок! - Огрызнулся средний брат. - Или я...
- Хватит, - оборвал его на полуслове старший. - Пойми, Хасти, мы все сожалеем о том, что произошло, но ты же видел - Сольвейг... она была словно одержима. Колдовство этого негодяя помутило ее рассудок и он должен ответить за свое преступление.
- Складно баешь, братец, - кивнул Хольмстейн. - Ох, дорого бы я сейчас дал за повозку с волами.
- Тащи, чай не девица, чтобы работы тяжкой избегать, - бросил ему Херстейн, локтем больно ткнув свою ношу под ребра. Скальд отозвался глухим стоном из забытия.
- Жрецы испытают его огнем и каленым железом, - мечтательно улыбнулся Хальстейн. - Я с удовольствием посмотрю, как этот рифмоплет наделает в штаны, когда сталь оставит на нем свое клеймо.
- А если он пройдет испытание? - Спросил Хольмстейн.
- Все эти певцы трусливы и жалки, - старший брат был уверен, что Альвир не сможет оправдаться перед ярлом. - Он опозориться и после будет казнен, а с его отца мы возьмем виру за жизнь нашей сестры.
- Мы все хорошо придумали, - согласился средний брат.
Впереди их ждал еще долгий путь, но с каждым шагом Гаулар приближался.


Вингульмерк. Деревенька, захваченная гаутами

Тяжелый сапог с силой втоптал в землю молот тора, сорванный с шеи гаутского хельда, сам же он, связанный, сцепив зубы наблюдал, за этим, не в силах воспротивиться.
- И сказал Господь: "Да убоятся те, кто не верует в меня и да будут наказаны они", - голос Асмунда звучал тихо, но выжившие воины свейского конунга, согнанные к дому старосты слышали каждое слово, ибо сейчас он зачитывал им приговор. - Язычники и неверующие, азм есть гнев Божий, азм есть глас ярости Его, ниспосланный Господом Нашим, дабы наказать тех, кто не принял Его в сердце свое!
Тела убитых гаутов, оказавших сопротивление людям Асмунда в первые мгновения битвы валялись возле домов - нападение было внезапным и стремительным. Гауты, считавшие, что в захваченной деревне им ничто не угрожает даже караулов не выставили - да и чего им было бояться, если повсюду христиане покорные. Разве могли представить себе, что почти полсотни вооруженных воинов нападут на них поутру, одних тут же прикончив, иных же связав и бросив судьбы дожидаться. Собирался вокруг воинов пришлых и народ деревенский, поначалу боязливо, а после, поняв что им обид не чинят люди Асмунда, осмелели - стали осыпать бранью гаутов.
- Правда ли, что они притесняли христиан и кресты жгли? - Спросил ярл беглый у старосты.
- Как есть правда, - выдохнул тот. - И над верой нашей глумились, и...
- Око за око, как покарал Господь вавилонян за гордыню их непомерную, так и я - Меч Гнева Господня, отсеку головы язычникам! Но прежде спросить желаю - есть ли среди вас те, кто хотят принять правую веру, отречься от идолов деревянный и в Бога Живого уверовать?
- Пусть твой Белый Бог еще раз на кресте сдохнет! - Бросил гаутский хельд. - Пусть ему...
Лезвие вошло в грудь пленнику, оборвав его жизнь. Захлебываясь кровью, гаут рухнул на землю, остальные же в стороны подались, да некуда было им бежать.
- Лишь поверив в Господа обрящете вы спасение, - холоден был голос Асмунда, а глаза его - точно льдинки две. Тяжко было тем, на кого смотрел он, страх животный сердца их пронзал.

Рогволд и Харальд
Что иными словами означает "я и Тельт"


С той поры, как гонец от Харека прибыл в Нидорас, две недели миновало. Часто думал Харальд о том, что происходит во владениях его исконных, им оставленных ради завоеваний новых, да все вести черные приходили - и о том, что пал Агдир, и о приближении войска свейского, и о мятеже странном, но не мог конунг молодой бросить новые земли, захваченные - рано было возвращаться еще. А потому велел он Рогволда призвать из усадьбы его, дабы беседу вести о том, что сделал он в одали, ему подаренной. Вскоре вернулись гонцы, а за ними следом и сам ярл Мера пожаловал.
Казалось, все надменнее с каждым днем прошедшим становится бывший слуга Неккви. Одевался не в пример другим богато, пиры закатывал горой, окружил себя роскошью неслыханной – ни в чем отказу страстям своим порочным не ведал. Себе потакал, но и с другими щедрым был, чем ото всюду переманивал людей, обильно раздразнивая их чуткий до златого звона слух иллюзиями и обещаниями.
Войдя в конунжьи хоромы, Рогволд склонился перед Харальдом да молвил, его приветствуя:
- Многие лета, конунг! За какой надобностью видеть меня хотел?
- И ты будь здоров, ярл мой верный, - Харальд ответствовал, чуть голову склонив да на скамью ближнюю кивнул - садись мол, Рогволд. - Месяц минул с той поры, как голова Неккви на воротах пристанище последнее нашла. Уже и не голова это, а череп треснувший. Услышать я хочу, все ли ладно во владении, что я тебе пожаловал.
- Во всем начинаниям нашим удача сопутствует. Раумсдаль пал к ногам нашим, кровью совсем малой за земли урожайные уплотить пришлось. На прокорм богам высоким, видимо.
Помолчав в раздумье немного, Рогволд Мудрый продолжил.
- Сельви треклятого изловить пытались, но, видать, ныне не судьба ему к деду в Вальгалле присоединиться. Однако ж пусть пригреет старый пень местечко внуку своему, ибо, видит небо, не долго ему томиться в одиночестве.
- Слышал я уже, как от вас Сельви ускользал, точно селедка скользкая из рук рыбака-неумехи, - усмехнулся на то конунг. - То там возникнет, то здесь. Большой урон он наносит и власти нашей и благополучию, деревни разоряя.
- Конечно же, ускользает, - участливо кивнул ярл, - но тому не только воля богов высоких, но и мой разум потворствует. Раумсдаль ныне весь в руинах лежит, мужей многих лишился, одни бабы остались. А разве много сделаешь руками их немощными, конунг?.. и много ль времени пройдет прежде, чем бонды головы поднимут да на власть твою роптать начнут?.. я Сельви по своему разумению бесчинствовать позволяю, ибо вскоре гнев крестьянский на него обратится, а нас минует. Проблем многих избежим мы путем таким… пусть, пусть бесчинствует. У меня среди его людей доверенных один друг дорогой имеется. Златом, конечно же, приобретенный… его словами распаляю я пламя злобы Сельви, а вместе с нею – и пожарище ненависти к нему.
Молчал некоторое время Харальд, слова ярла обдумывая. Уже говорил ему Хакон, что себе во вред действует ныне Сельви, да думал конунг, что после гибели деда рассудком помутился враг, а нет же - то Рогволд его к гибели ведет, направляет тайно, точно сам Локи коварный.
- Хитер ты ярл, - наконец произнес конунг, задумчиво прядь светлую на палец накручивая. - Но весть твоя приятна мне, однако ж думаю я, что уже довольно неприязни к Сельви народ питает, надо поунять наглеца.
Улыбнулся ярл словам приятным, с уст Харальда сошедших, хоть и незаслуженные они были. Соглал Рогволд Мудрый, соглал, ибо действительно все никак не могли вои его верные Сельви треклятого поймать.
- Ныне, когда под стяги наши мужи раумсдальские стекаться стали на защиту родного края, роль Сельви можно объявить сыгранной. Обещаю, конунг, что вскоре отрубленная голова его усладит твой взор.
- Голова берсерка одного малого стоит, - подумав, Харальд произнес. - Надобно мне, чтобы заставил он родичей своих из Мера Южного на битву в нами выйти, проще рать разбить будет, нежели их из усадеб выкуривать.
- По мне так лучше расправиться с Сельви, а остальных златом выманить, - пожал плечами в ответ Рогволд, - ну а там сталью расплатиться.
- Злато хорошо, когда с бондами на рать идешь, - покачал головой конунг. - Здесь же в кровной мести дело и не польстяться конунги на уговоры ярла, мниться мне.
- Может, и прав ты… но по мне с частями справляться всегда легче, нежели с целым. Но тебе виднее, конунг, ты один ведаешь о силушке своей, тебе решать куда и как направлять ее.
- О том всегда помни ярл, - одарил улыбкой Рогволда конунг, да то улыбка превосходства была, хотя ничем и не заслужил пока власти своей Харальд, кроме как происхождением и подвигами дяди своего.
- Тогда, раз боле не о чем говорить нам, позволь откланяться.
- Иди, верный мой Рогводл, готов будь к тому, что могу вновь призвать тебя я, - позволил конунг, ладонью взмахнув. - И еще, разузнай, что в Мере Южном твориться, сколь сильны враги наши ныне и какую рать выставить готовы.
- Сделаю, Харальд, - в завершение молвил Рогволд и, отвесив поклон, поспешил к выходу.
Жаль, не видел конунг лица ярла своего, ибо многое было на нем изображено в мгновения эти. Весь неуемный нрав, вся спесивость, вся гордыня Рогволда. Яд змеиный, едкий по жилам его бежал, а не кровь горячая.

Сообщение отредактировал НекроПехота - 26-10-2007, 22:10

Гаулар. Ярл Атли Тощий с сыновьями и Альвиром

В обычно шумной и многолюдной горнице правителя Согна в этот день было тихо. Тело Сольвейг лежало на столе - служанки переодели ее и скрыли следы побоев румянами, так что теперь на мертвенно-бледном лице ее застала загадочная скорбная улыбка. Ярл Атли, сломленный, казалось, постаревший сразу на десять лет, сгорбившись сидел возле ее лица, что-то тихо шепча. Плечи могущественного правителя вздрагивали, так, словно он плакал. Супруги ярла в горнице не было - она не могла смотреть на безжизненное тело дочери, а потому, прокляв подлого убийцу, скальда Альвира и пожелав ему скорой и мучительной смерти, женщина скрылась в своей спальне, дабы оплакать Сольвейг. У стены, не решаясь подойти ближе, сидели на лавке со скорбными лицами все четверо сыновей ярла, но лишь один из них действительно скорбел о смерти сестры.
- Расскажи мне, как все было, Хальсти, сынок, - речь ярла звучала отрывисто, глухо - он с трудом сдерживал слезы, готовые солеными каплями пролиться из глаз.
- Отец, может не стоит? - Заботливо поинтересовался Хольмстейн, не уверенный, что старший брат сможет рассказать все, как необходимо.
- Я хочу услышать, как умерла моя дочь, - голос Атли на мгновение окреп.
- Этот выродок, Альвир сын Кари, убил ее, - произнес Хальстейн, стараясь, чтобы в его словах отчетливо звучали скорбь и праведная ненависть. - У нас на глазах он бил ее, отец...
- И никто из вас не смог его остановить?! - Воскликнул старик, поднимаясь из-за стола. - Хороший же сыновей вырастил я! Даже сестру защитить от лиходея не сумели!
- Отец! - Вскинул руку средний брат. - Мы не успели! Они были возле дома - Сольвейг... наша бедная Сольвейг и этот негодяй, околдовавший ее! Когда мы вышли из леса, он заметил нас и понял, что мы пришли забрать сестру... и тогда ударил ее.
- Я бросился к ним, - подхватил рассказ старший брат. - Но этот песий сын продолжал бить Сольвейг, а она, околдованная, одурманенная, даже не сопротивлялась.
- Когда мы оттащили ублюдка - она уже не дышала! - Вскричал Хольмстейн. - Отец, велика наша вина!
Он опустился на колени, склонив голову, и его примеру последовал Хальстейн.
- Хасти, - повернулся к младшему, любимому сыну ярл. - Все было так? Ответь мне!
Взгляды братьев вонзились в Хастейна, злые взгляды, неприятные. Юноша почувствовал смертельный холод, от них исходящий, и медленно кивнул.
- Да... все так, как говорят братья, - всхлипнул он. - Негодяй убил нашу сестру!
Атли тяжело вздохнул, рухнув в кресло, голова его безвольно повисла на плечах, но спустя несколько мгновений ярл с силой сжал кулак и процедил:
- Я хочу видеть скальда, я хочу посмотреть ему в глаза.
- Как пожелаешь, отец, - Хальстейн первым вышел, проводя отца до подпола, где посадили на цепи пленного Альвира. Разжегши факел, Атли ярл спустился по крутой лестнице, осветив лицо прикованного скальда огнем. По щеке от уха до подбородка юноши тянулся все еще кровоточащий шрам, один глаз был подбит и вокруг него распухал огромный синяк, сам же пленник сидел, прислонившись к стене, неестественно выгнув ноги.
- Мы ему ноги переломали, чтобы бежать не вздумал, - чуть улыбнулся Хальстейн.
- Это правильно, - произнес ярл, передавая факел сыну, а затем схватил скальда за волосы, и с силой дернул, приводя в чувство. - Зачем? Зачем ты убил мою дочь?!
Медленно открыл глаза Альвир, больно было ему на свет смотреть, да только понял он, в чем обвинили его подлые ярла сыновья, какую вину ему приписали и так сказал:

Смотри ярл, пронизаны ложью,
Твоих сыновей слова,
Руками их Фреи юной
Оборвана жизнь была.
Гордыня в словах их бранных,
Тяжел у Херстейна удар,
Погибелью Нанне ниток,
Стал братских обьятий жар...

- Замолчи! - Хальстейн хотел ударить скальда по лицу, но отец перехватил его руку.
- Вот значит как, - сплюнул старый Атли. - Этот ублюдок вас обвиняет. Объяснись, сын.
- Он лжет, песий выродок! - Сквозь зубы процедил воин. - Убей его, отец, убей дабы отомстить за Сольвейг!
- Разве я тать ночной, чтобы людей без суда убивать? Я ярл и здесь власть моя безмерна, но закону каждый послушен должен быть, - твердо слова звучали, казалось вновь сила вернулась в ослабшее от горя тело Атли Тощего. - Иди, Хальстейн, созови жрецов и законоговорителей, созови людей! Будет суд по праву и закону, и каждое слово ложное, что из уста лиходея вырвется - будет ему болью возвращено! Испытания огнем и железом пройдет он, дабы мог я видеть, способен ли он правду сказать.
- Пусть так будет, отец, - поклонился Хальстейн, уверенный, что не сможет выдержать испытаний увечный пленник.
- Пока же, лекаря приведи, пусть кости ему вправит, не гоже обвиненного увечным делать до приговора.

Халльвард и Сигтрюгг. Пока что Сарасберг.

Скоро навестил братьев слуга Рагхильды кюны, приказание новое передал им - в Гринланд отправляться, только тайно, да разузнать-разведать, что готовят там Сульки, конунг Роголандский, да Хроальд, товарищ его, Теламерка правитель.
- Нет, и они правда думали, что Рагхильда им земли отдаст? - удивлялся Сигтрюгг. Узнали братья уже, с каким посланием к кюне гонец от Сульки приходил да чего требовал, и рассуждали теперь меж собой, что дальше будет.
- Поди разбери их, - Халльвард плечами пожал. - Ведь никакой правитель, ясное дело, земли свои добровольно не сдаст... Они, наверное, силой решили похвастаться, припугнуть наших - мол, нажеды у нас нет никакой в битве с ними.
- Ну это мы еще посмотрим, - младший протянул. - Как раз в Гринланде и посмотрим.
- Туда еще добраться надо... - почесал затылок Халльвард, призадумавшись.

Решено было в итоге, что окольными путями туда братья отправятся с отрядом вместе - только не как соглядатаи, а как... перебежчики.
- Значит так... - херсир молодой на земле прутиком знаки выводил, на брата, сидящего рядом, не оглядываясь. Сигтрюгг же с интересом наблюдал за ним, отгадать пытаясь, сам с собой тот разговаривает или все же к нему обращается. - Отсюда на корабле, потом... до Гринланда, если взять коней в деревне, дня полтора...
- Два, - возразил наконец Сигтрюгг. - А то и больше, отряд-то у нас немалый теперь.
- Да не поедем мы всем отрядом! - снова стал Халльвард возмущаться. - Возьмем пол-дюжины или чуть больше лучших воинов, и тайно...
- Я ведь объяснял уже, - тяжело вздохнул младший брат, - вряд ли сможем мы близко подобраться к Хроальду тогда. А если прикинемся, что от Рагхильды мы к нему захотели переметнуться в свете событий последних - дорога нам открыта! Почему ты не хочешь по-моему сделать? Или я тебя подводил когда-нибудь?
- Никогда, - не задумываясь, Халльвард ответил. - Но то, что ты предлагаешь - риск большой. Коли на чистую воду выведут, что делать будем?
- Сделаем так, чтоб не вывели, - отвечал Сигтрюгг. - Хроальд этот, говорят, не шибко умом наделен; да и пять десятков воинов хороших никому еще не помешали... Купится, говорю тебе, с потрохами купится!
Схватился Халльвард обеими руками за голову, застонал притворно.
- Ладно, - после паузы недолгой молвил он, - твоя взяла. Но если мы опять в беду какую попадем и живыми из нее выберемся, я с тебя шкуру спущу, это я тебе обещаю!

Прийдя к решению единому, озаботились братья и тем, что как в дорогу собираться. Но перво-наперво нужно было воинов самих собрать, а не припасы, да объявить им, куда и зачем они отправляются.
- ...Завтра днем отправимся, - так херсир говорил, перед пришедшими во двор воями расхаживая, - так что времени не так много у нас, ведь дело наше отлагательства не терпит. Коли мечи затупились - наточите, коли доспех плох - новый у кузнеца возьмите. Еды пусть каждый сам себе соберет, на пять дней расчетом - там, если что, в поселении каком еще возьмем. Другим, кого сейчас тут нет, передайте все это, а завтра, как солнце над этим дубом взойдет - выдвигаемся.
Дуб был тот самый, Сигтрюгг вспомнил, на котором стрелять их Асгаут учил. В темноте полной - а они, совсем мальчишки тогда, и лука в руках не держали толком. Кажется, что и не так давно было это... а с другой стороны - вот и Асгаута нет уж рядом с ними, и неизвестно, когда теперь увидятся они.
Вздохнул опечаленно юноша. Халльвард тоже опечалился, взгляд брата проследив.
- Ярла вспоминаешь? - воины расходились уже, обсуждая поход предстоящий.
Сигтрюгг кивнул.
- Мне тоже грустно, как подумаю о том. что и не встретиться можем в будущем.
- Как богам угодно будет, - пожал плечами младший парень, да решил в другое русло разговор перевести. - А ты так и не сказал им, в качестве кого в Гринланд мы прибудем, - и улыбнулся хитро.
- Как на корабле будем, скажу.
- Правильно, с корабля-то им деваться некуда будет, - согласился с братом Сигтрюгг.

Усадьба Кари из Бердлы. Кари-берсерк, его сын Эйвинд и их люди.

В один из вечеров в дверь дружинного дома Кари-берсерка постучал Эйрик-Топор. В руках сжимал он кусок бересты, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу перед дверью. На выгул вернулся голубь с письмом от верного человека в Гауларе.
- Атли Сухопарый схватил Альвира и хочет смерти предать его! – вместо приветствия побратимам выпалил Эйрик.
Поднялся из-за стола Эйвинд-Ягненок, за ним братья Сигурдссоны, выпрямился могучий Халльгорм, прервали трапезу и другие викинги:
- Подлый ублюдок не посмеет жизни лишить сына лендрмана!
- Не довела Альвира ярлова дочка-ведьма до добра…
- Будь проклят Атли Тощий! - лицо Эйвинда потемнело от гнева, правая рука сама легла на ножны.
Только Кари продолжал сидеть на хозяйском месте. Никак не показал он, что затронули его вести о сыне, только прибавилось морщин на лбу и голова опустилась:
- Садись, Эйрик, и дай мне письмо.
Викинг послушно опустился на скамью, письмо пошло по рукам к Кари. Уселись и остальные, нетерпеливо глядя на своего лендрмана – тот внимтельно прочел письмо и сказал:
- Атли обвинил Альвира в убийстве своей дочки со слов своих сыновей. Они сломили Альвиру ноги и доставили к ярлу. Скоро судить будут – каленым железом пытать.
Снова загомонили хирдманы:
- Надо собирать людей…
- Пойдем в Гаулар и справедливости требовать будем!
- Сыновьям ярла кровь пустить надобно!
Тут уже поднялся на ноги Кари – резким неуловимым движением, невозможным для немощного, стариковского тела:
- Альвир чей сын?!
Суровым взглядом обвел он глазами всех и каждого в доме, остановив взгляд свой на Эйвинде – тот один не опустил голову. Непонимающе смотрел он на отца. Кари вздохнул и заговорил снова:
- Мы не сможем требовать в Гауларе справедливости – вся власть там в руках Атли-ярла и его жрецов. Мы не соберем столько людей, чтобы взять Гаулар – сильная у ярла дружина. Выкрасть Альвира не удастся – пуще глаза стеречь его будут Тощего сыновья. Если ты, Эйвинд, не образумишься – потеряю я и второго сына. Альвир упрям, словно глупый бык-трехлетка! Он пошел против моей воли и что получил?! Девка его мертва, сам стал калекой! Когда ведешься с беспутным родом – не доводит это до добра! – старый берсерк вдруг понял, что лицо его искажено болью и гневом, а рука сжимается, словно держит секиру. Он разжал кисть и сел:
- Покуда я во власти над вами – не пойдем мы в Гаулар. Все я сказал.
Замолчал Кари. Безмолвствовали и викинги за столом, а Эйвинд встал и вышел из дому. Не смел он перечить отцу, да только и смириться с бессилием своим не мог.

Транделаг. Усадьба Хладир. Хакон млад.

Когда боги сотворили людей, Лодур, видимо, поработал над разумом. Речи жреца поселили в груди Хакона зерна смятения, но куда было тому искусу до томления, порожденного словами матери? Викинг младой был рассудком не скорбен и понимал, что не лишь о его благе радеет родительница. Нет, как всякая женщина мать его ревнует к пригожей да родовитой девице, занявшей место кюны и конунжье ложе. А все же были слова ее, как занозы, и не мог Хакон млад их из мыслей изгнать.
Едва над Хладиром взошло солнце да пропели горластые петухи, ноги сами понесли молодца к окнам усадьбы. Где-то там была его мачеха, что носила под сердцем наследника земель Транделага. Раньше Хакон не думал о ней, как о женщине, видя в кюне лишь часть имущества, вверенного конунгом его радению да заботам. Когда не тебя разом падает столько решений, что по сравнению с ними махать мечем видеться радостью, а уклоняться от стел в сече – детской забавой, все женщины на один лик становятся. Но сейчас, глядя на окна светлицы, молодой воин вспоминал косы мачехи, и ловил себя на мысли, что обнять ее будет приятно. Запустить руку в густые кудри, припасть устами к устам, увидеть, как гордая родственница конунга Оркдаля склониться пред сыном рабыни… от этих мыслей по телу пробежала сладкая дрожь. Юная жена старого Хакона была первой женщиной, которую Хакон младой был вынужден завоевывать, и это сделало ее притягательной. Юнец, грезивший о славе воителя, берущего самые неприступные из твердынь, видел в ней вызов. Убить нерожденного виделось подлостью, но получить женщину стало вопросом доблести. И сейчас его уже не смущало, что он положил глаз не на деву, но на замужнюю женщину. Что есть закон для юношеского пыла? Досадные закорючки, не более.
Возможно, будь здесь старый Хакон, или хотя бы мудрый ярл Бьярни, юноша мигом опамятовался. Но все зрелые мужи, умудренные опытом и убеленные сединами, ушли из Хладира вслед за конунжьим стягом. И некому было остеречь юного Хакона, когда он толкнул дверь в усадьбу.
Вотчина Хакона было богатым имением: дверь даже не скрипнула.

Сообщение отредактировал DarkLight - 29-10-2007, 22:59

Нидорас. Тесть и зять
С ДЛ

Слухами, как известно, земля полнится. Хоть и не послал Харальд гонца к тестю, но дева-солнце толком поторопить коней не успела, а молва уж донесла Хакону Трондскому про гонца. Девица, принесшая конунгу воду умыться, была слишком глупа, чтобы понять важность вести, но от того не менее желала снискать милость грозного господина. Авось выйдет сгодиться, а тогда пришлый конунг деву щедротами не оставит…
Узнав про гонца из земель Харальда, Хакон нахмурился: странно то было, что зять вчера за ним не послал, да вестями не поделился. Ежели радость вестник принес – так ею делиться потребно. А вот, коли кручину новость сулит… додумывал конунг уж по дороге, оставив служанку хлопать глазами у перевернутого подноса.
- Здравствуй, родич, - Харальд временем тем, толи утомившись, толи просто от безделья уже на ложе находился, хотя одежд не снял еще, а потому поднялся, Хакона заприметив. - С чем пожаловал ты?
- Вопрос молвить желаю, - не поддержал Хакон тона игривого. - Ужель я тебе ненадежным кажусь, что на старости лет вести не от родовичей узнаю, но от слуг?
- О чем ты? - Вскинул бровь Харальд.
- О гонце, что вчера с коня слез пред твоими дверями. Или - не один он был, и много вестей ты от старых ушей тестя утаиваешь, будто я - ворог, а не союзник?
- Ты о внуке, что скоро народится должен?
Конунг лицу своему придал вид удивленный, так словно это он, а не тесть его недоверием обличен был.
- Думал я, посланец тебе в очередь первую новость эту рассказать должен был.
- О внуке?! - на миг Хакона захлестнула неизмеримая радость: не прервется род конунжий, продолжиться его кровь в веках, перейдет славным мужам да ласковым женам. Но трезвый ум, что не раз выручал старого медведя в пылу сечи и в управлении мирном, взял вверх. - Нет, Харальд. О Хареке.
- Не такая уж это и весть важная, чтобы тебя, родич, беспокоить стоило, - пожал плечами юноша, отметив при этом как удивился Хакон, о положении дочери своей узнав. Значит все же исполнил гонец все, как требовалось - ни слова не сообщил старику раньше времени. - Харек - один лишь из ярлов моих и не более.
- Один из людей твоего отца, - напомнил Хакон. - Что молвил посланник?
- Моего отца уже шесть лет, как нет в живых, - голос конунга прозвучал резко, тесть задел его за живое.
- А ты конунг едва второй год, - голос тестя звучал без эмоций. - Отринь же воззрения, что пристали мальчику, в лета не вошедшему, и думай, как муж. Ранее судили тебя по отцу и шли за тобой, ведомые верностью Хальвдану. Знают мужи: худой росток редко растет от доброго корня. Но ныне тебе самому надо поддерживать в людях веру... и верность. Харек был друг Хальвдану. Как много снесет он в память о мертвом?
- Я конунг едва ли второй год, это верно, но владений у меня в четверо больше, чем у отца моего за двадцать лет правления было, - подавив злость, Харальд придал голосу некоторую усмешку, но заметно было, что сейчас он хотел попросту доказать, что превзошел отца. - Я многое дозволил Хареку и не ему жаловаться на мое правление, но он вышел за те границы, что отделяют конунга и подвластных ему ярлов.
- Чем же, о, конунг? - в тоне Хакона слышалось ехидство. - Ужель в том, что желал смерть людей своих наказать, как правда велела? Он - не вассал тебе, Харальд, и пришел в помощь не под гнетом силы но по своей воле. Что до дела того темного, скажу, что нет во мне веры предателям. Ежели судишь по крови - иди Гандальва облобызай, ибо родич он тебе много ближе тех отроков. А подлость свою доказал.
Отвернулся от старика конунг, дабы скрыть досаду и неприязнь, на лице отразившуюся - от дяди еще терпел он упреки, но чтобы еще и от тестя их выслушивать - тут уже не хватало терпения у конунга, вскипала кровь в жилах, словно о наследии славном берсерковом вспоминая, да только быстро смог унять гнев Харальд, не позволил наружу излиться и уже спокойно произнес:
- О том судить, была ли вина за отроками - лишь мне дозволено и матушке моей, но никак не ярлу, пусть даже мне и не подвластному.
"Следовало... следовало его принудить клятву верности принести, когда в Раумарики с ним встречался", - запоздалая мысль промелькнула.
- Не дело мне в управленье землей чужой лезть, - парировал Хакон. - Но то, что скрываешь ты вести такие, значит одно лишь - проблем вскоре прибавиться. А то уж не дело только твое и твоей матушки. И, кстати, хоть слышал я в прошлом лишь речи хвалебные о Рагхильде, то то, как решала он спор ярла с щенками из логова волка альвхеймарского, и мне сомненье внушает. Харек по всему Северу известен своей честью, а эти двое лишь тем знамениты, что конунга поменяли. Когда было то честью? И молчу уж я о летах их, видимо юных, когда уши молодцев открыты обману. Прав Харек был, и не его пытать надо, но к Рагхильде приглядываться. Часто бывает, что жена, без мужа оставшаяся, дела прежде не ведомые вершит. Потому боги и наставляли не оставлять вдов одинокими, находить им мужчин из доброго рода. Предки худого не молвят!
- Моя мать замуж не выйдет, - покачал головой Харальд, которому сама мысль такая претила. - Хареку же я самоуправство его прощу по первости да за заслуги былые, прав ты Хакон, не след мне на друзей отца сейчас злобы копить. Что же до тех слуг моих, что конунга сменили - так ведь не Вебьерсоны одни - Рогволд тот же, ярлы все гудбрандсдалирские и люди их, да и Мера жители тоже, что же, мне всех их за предателей почитать за то? Али в шею гнать?
- Как знаю, уж не впервой тебе Харека Волка чернят. Задумайся, Харальд: ужель тот, кто дерзнул письмо, конугу писанное, переиначить отраву кинуть в вино забоиться? Не то злит тебя ныне, что надо. Что до тех, кто сменил знамя, скажу: надо им верность свою доказать, но чтоб верны тебе были, а не слугам твоим, что своим умом последствий не ведают. Хотел бы я ошибаться, но - слишком много зим вижу я зависть людскую да то, что с людьми она делает. Коль был бы сейчас мир - не шибко убыток бы мы потерпели. Но счеты сводить да спорить, когда враг у ворот - то преступление черное.
- Торлейва я наказал и наказал жестоко, - произнес конунг, да вновь ему жрец привиделся, головою в сугроб опущенный. - Разве посмел бы он вновь на тоже злодеяние пойти?
- Иль думаешь ты, что Харек в немирие лютое сам воев своих отравил, чтобы тень на родичей твоих кинуть? Зачем то ему? Не желал бы служить - в земле кельтов остался. А мужи верные серебра много дороже.
Вздохнул устало на слова эти Харальд, видно было, что надоел ему разговор уже:
- Тяжкое дело это, да трудное, - молвил он, вновь на ложе свое усаживаясь. - Разве можем мы судить о нем лишь со слов человека одного, да к тому же Хареку служащего, и оттого уже, без сомнения, старающегося приукрасить ярла своего деяния, да противников его очернить.
- Я речей тех не слышал и сужу лишь свом рассуждением. Сам я Белого Бога не чту, но хорошо знаю, что почитатели его многим что бельмо на глазу. Ежели ярлы грызутся за расположенье властителя - в том есть и польза ему, ибо видит мудрый правитель, кто слаб, но хвастлив, а за кем сила уверенная. Но должен конунг уметь и пресечь те игры жестоко. Думаю я - сейчас время для мер крайних, а промедленье власти твоей угрожает. Что, коль и впрямь решат христиане, что ты им не надежа? Хоть до победы норов смири, вот мой совет.
- Коли так хорошо рассуждаешь ты, тестюшка, так бери дело это в свои руки и суди по справедливости, - протянул ладони к Хакону юноша, улыбнувшись слегка. - Как только расправимся мы с Мером, да в Сарасберг вернемся, в твоей власти будет решение любое принять и приговор вынести.

Сарасберги. Кюна Асса сотоварищи.

До самого следующего дня решила не появляться на людях кюна Асса. Рассудила старая, что неспокойно станет в Сарасберги после утренних вестей, роптать начнет народ, а ропот тот непременно в недовольство выльется. И тут уж пусть Рагхильде оно головной болью отольется. Сама варила кашу Вещая Дева - сама пусть и расхлебывает. А она, Асса, в сторонке посидит - да и какой с нее, старой, спрос?
Вот если оступится невестка, ошибется или иную какую глупость сотворит, тут уж другой разговор будет, тут уж кюна медлить не станет...
Но сейчас, когда тихо все было, собрала Асса вокруг себя рабынь и велела им наносить воды и растопить баню. Покуда занимались дрова да прогревались камни, пока окутывал банную избу тяжелый пар, слушала старая кюна, как играет на деревянной дудке младая рабыня из Бизантии. Перебирая пальцами тонкими по дыркам на полой ветке, извлекала она из своего странного инструмента звуки столь тонкие и жалостливые, что впору было прослезиться от умиления. Слушала ее игру кюна, дыхание затаив, и не заметила даже, как время в таком ожидании пролетело. А после славно пропарила свои старые кости Асса, нежась на лавках сосновых, покуда Ульяна, девка крепкая да мастеровитая, бока ей мяла да спину давила. Старались рабыни на славу, стараясь хозяйке суровой угодить. Втирали в кожу кюны душистые масла бизантийские, по цене дорогой купленные, да одели в одежды новые, мягкие и телу приятные. Взяли под руки, отвели обратно в палаты, где уж накрыт был стол для кюны, да так справно, что от пищи всякой разной ломился. Сытно отобедала старая кюна, не побрезговав ни куропаткою, на вертеле до корочки хрустящей зажаренной, ни черникою сладкою, ни терпким летним вином. Сладкая истома окутала ее после бани и трапезы, и окунулась она в благодушие, что редко просыпалось в душе ее за последние годы.
Расчесывали Ассе волосы седые, когда доложено ей было, что у дверей чертогов ее стоит Тьодольв ярл и дозволения увидеть кюну просит. Подивилась старуха эту - недалече, чем в полдень видела она Каменную Башку, но впустить приказала. Только лишь предстал Тьодольв пред очами госпожи своей - сразу же на колено опустился и голову склонил в знак преданности глубочайшей. Улыбнулась Асса милостиво да промолвила голосом сладким, будто медом сочащимся:
- Говори - зачем пожаловал?
- Весть принес недобрую, - не поднял головы ярл.
Закралась в сердце кюны тревога черная, да отмахнулась Асса от нее, как отмахиваются от мошкары иль оводов. Что ж такого могло случиться? По пустякам ярл ее тревожит, взбрело в башку его каменную хель знает что! Однако холодком подернулся голос ее, когда спросила она снова:
- Что ж за весть такая? Выкладывай, не медли.
Наконец-то поднял ярл взгляд на кюну, и в воловьих преданных глазах его прочитала мудрая Асса затаенные гнев и боль.
- Прибыл к Рагхильде гонец из Роголада. Зарится Сульки на земли харольдовы, просит себе Аргдир да Гренланд, а коль не согласится Рагхильда - грозит войною.
Махнула рукой Асса, рабынь от кос своих седых отгоняя. Вмиг вернулись к ней обычные мнительность и расчетливость. Недобрые вести принес Каменная Башка, правду говорил он, да чуяла кюна, что не все еще сказал Тьодольв, что оставил самое страшное напоследок. И не подвели ее чувства эти.
- Мне-то что с того? - резко бросила Асса, упрямо сложив руки на груди. - Чай не я за войско отвечаю, чай не мне Харольд завещал от лица своего говорить.
- Вознамерилась Рагхильда в Гокстад тебя обратно отослать, дабы поддержала ты Торварда-воина в трудный час, - не сказал, но прошептал ярл. Ждал он гнева старухиного и не ошибся.
Топнула кюна так, что зашатались стены ее чертога, заметала глазами молнии, искривила губы в гримасе яростной.
- Да как смеет она, девка приблудная! - редко, ох редко вырывались у Ассы такие словечки про невестку нелюбимую. Береглась она, в тайне боясь ушей чужих, да сейчас не сдержалась. - Сожри Гарм ее душу да с потрохами!
Жестом повелительным вскинула она руку, и рабыня, напуганная, да даже в страхе своем сообразительная, вложила в не по-старчески твердую ладонь трость. Поднялась, кряхтя, Асса на ноги, оперлась на палку и к выходу заковыляла. Не собиралась она мириться с такой несправедливостью, и, сказать по чести, готова была убить свою невестку, да не ехать в треклятый Гокстад.

Сообщение отредактировал Янтарь - 4-11-2007, 10:00