Izumo nagaremono, Бродяга из Идзумо

[Далара >>>]

Ветки зашелестели так, что показалось, яблоки сейчас посыплются градом.
- Овари?!
- Ода?!!
- Нобутоми...
Они все разом уставились на молодого человека, как будто ничего удивительнее не видели в жизни. Восхищенный вздох пронесся в листве.
- Это который исчез?..
- Да не исчез, его мать забрала, унесла в дальние земли...
- В Йоми она его унесла!
- ...там вскормила и отцу не показывала, чтобы не убили или вреда не причинили какого. Вот он и вырос...
- Да не очень-то.
- На себя посмотри!
- Зелен ты еще старших учить.
- А как же Нобунага, он что же, не?..
Восхищенный вздох повторился.
- Мой младший брат совершил самоубийство, - молодой человек выпрямился, смотрел он холодно и решительно. – В день летнего солнцестояния десятого года Теншо*.
- И ты отправляешься за предателем? – для отшельника иппон-датара проявлял удивительную осведомленность о делах у подножия гор.

------------
*21 июня 1582 года

[Bishop >>>]

Нобутоми покачал головой, собранные на затылке густые волосы напоминали хвост енотовидной собаки.
- Нет. Я хочу взять приступом Инуяму.
- Замок на Собачьей горе?!
- Где над рекой над кронами деревьев возносятся грозные башни...
- Ну да, а ты думал? Посмотри на него, истинный воитель. Брать замки – как раз его дело.
- А по-моему, маловат.
- Увял бы ты...
- Так вот зачем меч!
- А где армия?
- Где-где, в запасе! Но почему не Киото?!
- Да, действительно... – иппон-датара взялся раздувать огонь в маленьком горне. – Почему бы не начать со столицы?
- Там сейчас и без меня беспокойно. У тебя найдется топор?
Яблоки присмирели и начали обмениваться мнениями шепотом. Каждое то и дело поглядывало на гостя.
- С топором будешь плохо выглядеть, - решилось пискнуть одно. – С мечом куда лучше.
- И против врагов!
- А не честных старых яблонь.
Нобутоми задумчиво смотрел на одноного кузнеца

[Далара >>>]

На дворе было вроде бы пусто, но на самом деле зрителей набралось предостаточно. В траве у стен кто-то шуршал и попискивал в несколько голосов. Иногда оттуда высовывалась острая мордочка, поводила тонкими усиками и тут же пряталась обратно. На коньке крыши в ряд высадились ленивые сытые голуби. Сбоку от них притулилась шумная стайка воробьев. Потом заявились три ворона, и голубей как ветром сдуло. Воробьи осмелели и заняли побольше места. На яблоне количество плодов словно бы удвоилось. Под их тяжестью ветки клонились почти до земли, и само дерево казалось приплюснутым сверху. Курицы в загоне снова жались к дальней стенке, но даже среди них нашлись некоторые посмелее, полюбопытнее (а может, просто глупые). Те прохаживались вдоль бамбуковой решетки, клевали что-то у себя под ногами и поглядывали в щели на молодого человека в красочной одежде и угрюмого одноногого кузнеца.
- Выбирай, - иппон-датара провел широкой лапой над тремя одинаково длинными свертками; разной была лишь ткань. – Не торопись. Ошибешься, и вся работа насмарку.
Всклокоченный юнец досадливо прикуси губу, теребя яркий подол, вылезший из-под криво повязанного пояса. Он бы с надеждой глянул на одноногого кузнеца, но тот, сунув руки в широкие – в пятнах копоти и рыжих подпалинах – рукава, кажется, задремал. А смотреть наверх, не вершину сосны, где, качаясь на толстых ветках, возилась чудовищная полуптица-полузмея, гость горного кузнеца немножечко опасался.
И тогда Нобутоми решил отдаться на волю провидения.
- Снег идет, кон-кон-кон, большими хлопьями, кон-кон... – крепкий палец с обгрызенным ногтем скользил над свертками, легонько касаясь каждого из них по очереди. - Валит-валит, большой сугроб...
Иппон-даттара приоткрыл один глаз:
- Что решил?

[SonGoku >>>]

- ...получает, - хэнге зажмурился и ткнул в сверток из золотисто-коричневой жесткой материи, на которой сквозь вытканные зеленые листья выглядывали желтые, как луна спелые плоды айвы. Кузнец озадаченно крякнул.
- Ты уверен?
Нобутоми кивнул.
Яблоня зашелестела, хотя ветра не было. Из травы у дома выглянули сразу три мордочки с черными бусинками глаз и застыли в ожидании. Вороны на крыше одновременно, не теряя достоинства, склонили головы набок. «Кр-ра», - постановил один из них.
- Пусть покажет! – не удержалось одно яблоко.
Оно нетерпеливо раскачивало ветку, как дети, когда прыгают от нетерпения. Его возглас подхватили остальные сородичи, но в их криках не было слаженности, и в результате получился шумный бестолковый ор.
- Цыц! – прикрикнул на них иппон-датара.
Меч был длинный, очень длинный и даже на вид довольно тяжелый, с широким, гораздо шире, чем у катаны, лезвием и длинной рукоятью, оплетенной коричнево-зеленым шнуром. Он был создан, чтобы разрубать врага одним точным ударом.
- Ну, что скажешь?
- А я его подниму?
Из опасения вызвать гнев хозяина, яблоки теперь вели себя осторожнее. Они выделили того, кто будет говорить от лица всех. Старый весь в морщинах плод долго щурился, приглядываясь, и изрек, наконец, дребезжащим торжественным голосом:
- Ты его выбрал, мастер превращений, значит, он подходит тебе. Кхм-гхм. Да служит он тебе долго и безотказно!

(да те же)

[Далара >>>]

На горе напротив замка Инуяма

Мурахата с нетерпением ждал возвращения Дыньки. Вернее сказать, ждал он того, с чьей помощью предводитель маленькой армии сумел подняться в воздух и отправиться в дальнее путешествие на гору Койя. Бывший стражник так и называл его про себя: «Тот, кто...» и добавлял каждый раз новое определение. Опасался вызвать гнев богов, случись ему назвать имя хотя бы даже и про себя. Бакэ-чочин уже сообразил, что за птица их странный и откровенно страшный ночной гость (тут не обошлось без расспросов и даже подкупа с помощью случайно найденной земляничной поляны). И теперь Мурахата ждал с громадным нетерпением – аж внутренности тряслись, отчего блики призрачного света скакали по кустам, траве и стенам маленького храма и заставляли путаться светлячков. У него было желание, обдуманное, много раз сложенное в слова, чтобы поточнее, повнятнее, чтобы не рассердился Тот, кто может исполнить просьбу.
Но когда вдалеке показалась крылатая тень, похожая на прореху в звездном небе, окутанную черным туманом, который не разглядеть человеческим глазом, Мурахата испугался. Как может он, маленький человечек, приставать со своим крошечным желанием к такому возвышенному существу? Лампа-демон метнулся в кусты, но оттуда его прогнали возмущенные яма-варау. Тогда он кинулся под защиту храма, впопыхах чуть не своротил маленький алтарь. В стыде, отшатнулся подальше и чуть не утонул в недовольно булькнувшей луже грязи.
Над его округлой (с небольшой прорехой и парой давних штопок) головой грянул гром, как будто сотня людей растянула огромное мокрое полотнище, чуть-чуть отпустили, а затем по команде в один миг натянули опять. Пахнущий мускусом и морской рыбой ветер пригнул траву и раскачал ветки, когда острый коготь подцепил несчастную лампу за бамбуковую скобу и выдернул на свободу.
Заговорщики стояли на поляне вокруг старой погасшей лампы, как над соратником, который ухитрился погибнуть до начала сражения. Тануки почесал в затылке.
- Что же нам теперь делать? – растерянно спросил он, забыв, что военачальникам грех спрашивать прилюдного совета у подчиненных.
Хитодама, что вились над поляной, спустились пониже. Один, самый отчаянный, залетел внутрь лампы и попытался собственным светом разжечь обратно огонек. Ничего не вышло.

(с Сон и Бишем)

[SonGoku >>>]

- Облить холодной водой, - посоветовал Адзукитоги. – Раз он был когда-то человеком, может, подействует.
- Размокнет, - лениво зевнул монах Онивака, что пристроился дремать, прислонившись спиной к стене храма.
Над их головами Итсумаден чистил перья и делал вид, что происходящее на поляне ему вовсе не интересно. Дева-колокольчик попробовала вдуть жизнь в бесчувственного недотепу, но из этого тоже ничего не получилось. Младший из яма-варау – вместо меха у него пока еще пробивался мягкий пух – великодушно принес и положил рядом с лампой целый кустик душистой земляники (с той самой поляны). Жалобно тронул бывшего стражника крохотной лапкой.
Наверное, через некоторое время они, отчаявшись вернуть незадачливого обакэ к жизни, решили бы похоронить его с почестями и вознести положенные такому случаю молитву -благо храм искать не пришлось бы. Но Мурахата оказался крепким и очнулся самостоятельно. Внутри него затеплился тусклый, едва видимый поначалу огонек. Потом разгорелся сильнее, не до яркости, какая присуща настоящим лампам, но все-таки достаточно, чтобы освещать небольшое пространство. А потом бывший стражник увидел Итсумадена, вскочил и чуть было не повторил все свое злоключение.
- Какой прыткий! – восхитился Онивака, подхватил недотепу и повесил на ветку ближайшего дерева – просушиться.
Посчитав инцидент исчерпанным (по крайней мере, на время), Дынька с гордостью продемонстрировал всем желающим меч. Держать непривычно длинный и тяжелый клинок приходилось обеими лапками; даже в человеческом облике тануки находил силы лишь для того, чтобы взвалить меч себе на плечо, и надеялся, что большего ему не понадобится. Если дело дойдет до рукопашной, у него найдется оружие понадежнее. Хотя все же раздувался от гордости: владелец такой замечательной, красивой (и увесистой!!!) вещи просто обязан был выделяться в общей толпе.
- Вот! – сказал Дынька, когда все вдоволь налюбовались на меч. – Теперь все готово.
Он посмотрел на яма-варау.
- Нам следует заключить договор.

(все те же трое)

[Bishop >>>]

Вот история о том, как пал замок Инуяма.

На окрестные горы вновь опустилась мгла. Предыдущий день заговорщики провели, кому как вздумалось; кроме солнечный яркий свет смущал многих из них. Монах остался у маленького святилища - то ли спал, то ли молился. Яма-варау в сторонке устроили совещание, обсуждая каждый пункт договора. Когда они всем составом вернулись, чтобы скрепить соглашение, выяснилось, что юный главнокомандующий немногочисленной армии свернулся клубком и сопит, прикрыв хвостом нос. Время от времени он негромко клацал зубами во сне; должно быть, настиг добычу.
- Трудно долго сохранять один и тот же облик, - смущенно оправдывался он, когда его бесцеремонно растолкали. - Я отвык!
Спустя какое-то время, когда было сказано все, что нужно, и больше не о чем было поговорить, они переправились через реку Кисо. Перед запертыми воротами замка в длинных ящиках развели огонь, на стенах и верхней галереи мелькали тени - должно быть, их ждали. Но не ждали в столь неурочный для нападения час.
- Как-то не по-людски получается, - булькнула лужа грязи. - Нападать посреди ночи...
- Так и мы - не люди! - резонно возразил Нобутоми, который для серьезного дела вернул себе прежний облик. - Ну-у... Заговорщики посмотрели на Мурахату; тот, замотанный в старое дырявое кимоно, только что затрясся с дурацким хихиканьем и опять повалился на землю. В прорехи на ткани было видно, как мечется внутри лампы призрачный огонек.
- Почти все, - внес поправку малолетний воитель. - Перестань его щекотать, бакэ-фурисодэ.
Увесистый меч Нобутоми взвалил на плеч и тащил его, несмотря на беззлобные подтрунивания ямабуси. Всклокоченный молодой человек давно бы бросил чересчур тяжелый клинок, но мешали врожденная страсть к красивым вещам и присущий его породе безудержный оптимизм.
- Хорошо бы отвлечь их внимание, - горный воин проверил, хорошо ли затянуты узлы на содэ-цуки но-о*; длинные волосы он стянул повязкой-хачимаки, но из жары - или лени - не стал надевать като.
Ночь над их головами вздохнула с насмешкой и расправила огромные крылья. По узкой полосе речного берега прогулялся сильный ветер.
- Предоставьте это мне, - прошелестел сверху мягкий вкрадчивый голос.

_________________________
*Sode tsuke no o – шнур, скрепляющий наплечник-содэ.


(почти все - SonGoku)

Сообщение отредактировал SonGoku - 8-10-2009, 16:51

[SonGoku >>>]

Дзынь... дзынь-звяк...
Два припозднившихся дровосека обеспокоено заозирались, стараясь разглядеть в кромешной горной тьме источник звука. Младший поднял повыше тусклый фонарь; света едва хватало, чтобы различить, куда ступаешь, и не полететь кувырком, ломая конечности, вниз по крутому склону. Старший нашарил за пазухой вытершийся от времени мешочек, на котором, если постараться, можно было разглядеть вышитое название храма. Еще два года назад нужно было сходить и купить новый омамори, да не позволила скупость, а теперь кто знает, убережет ли просроченный амулет от горных ночных обитателей.
Дзынь-звяк...
Среди толстых, мохнатых от лишайника и мха, увитых побегами плюща стволов мелькнул огонек.
- Там кто-то есть! – воскликнул бы младший, если бы старший не зажал ему рот широкой ладонью.
- Тссс! – зашипел дед в самое ухо внука. – Молчи! А вдруг хитодама*? Хочешь, чтобы умершая душа утащила тебя в ущелье?
Малой затрепыхался, он боялся ночных блуждающих огоньков, особенно таких ярких – прямое указание на то, что несчастный владелец неприкаянной души умер совсем недавно и лежит, должно быть, в зарослях в каком-то дзё* от тропинки. А может быть, и гораздо ближе. Затаившие дыхание несчастные дровосеки боялись шевельнуться, а видение все не унималось, и вскоре стало понятно, что вовсе там не клубок бледно-зеленого пламени, а закутанная в прозрачную – и как будто светящуюся изнутри – накидку девушка, погруженная в свои мысли, танцует перед старым храмом, обмахиваясь вместо веера разлапистым листом момиджи*. Дзынь-дзынь... звяк... дзынь-звяк, откликались бронзовые бубенчики, которыми была украшена прическа необычной танцовщицы.

_____________
*hitodama - 人魂 – букв. «человеческая душа», блуждающий огонек, душа, покинувшая мертвое тело и теперь летающая вблизи от того места, где был убит ее хозяин.
*jo - 丈 – букв.«мера», мера длины 3,03 метра.
*momiji - 紅葉 – букв. «алые листья», японский клен.

[Далара >>>]

В темноте казалось, что по кустам на горном склоне гуляет ветер, гнет ветки, шуршит листвой. Даже самые внимательные охранники замка не сумели разглядеть в лунном свете мохнатые спинки и блестящие глаза-бусины. Яма-варау шли один за другим молчаливым целеустремленным потоком. Первый вел их, остальные не задавались вопросами. Там, где они прошли, на влажной земле оставались вытоптанные бороздки.
- Ко-о! – воскликнул ведущий, и маленькая армия застыла на месте.
Ненадолго. Один жест, и каждый занялся своим делом. Под сосредоточенное сопение рылась одна большая яма, выносилась и складывалась в кучки земля вперемежку с травой и камнями. Главный, с айвой в зубах, руководил процессом. Поскольку рот был занят, вместо слов красноречиво говорил сложенный веер, взмахами которого вожак давал указания.
Их чуть было не обнаружили – между поверхностью по другую сторону преграды и подкопом осталась лишь тонкая перемычка, - но именно когда занедуживший животом стражник прислонил оружие к стене и начал распускать пояс, в небе над замком распустился огненный лотос. По совести следует отметить, что в ту минуту пострадали штаны и честь не только у этого бедолаги.
- До каких пор? – прошелестел ночной ветер, заставляя кровь стынуть в жилах, хотя ночь выдалась на удивление жаркая. – До каких пор...
И словно в ответ на вопрос в ворота заколотили так, словно за ночным гостем гнались все бакэмоно островов. Стражники наотрез отказались узнавать, что за неурочный прохожий, они жались друг к другу и пялились в черные небеса, и лишь угроза старшего лишить головы каждого второго заставила их приоткрыть небольшое окошечко.
- Какого... – начал смельчак и замолк.

[SonGoku >>>]

За воротами, прижимая к груди старую треснувшую бутыль, приплясывал Мурахата.
Двое решили, что лучше знать, какая пришла беда, и оттеснили товарища от окошечка, по очереди заглянули сами. Между стражниками пролетел и затих шепоток. Среди них нашелся приятель Мурахаты. Он прижался щекой к створке ворот, чтобы одним глазом получше разглядеть ночного гостя.
- А ты разве... Тебя разве... – и безнадежно махнул рукой на попытки подобрать нужные слова.
Тот, кого все считали потерянным безвозвратно – а все из-за пришлого колдуна, который поселился в башне, - оглянулся и вновь заколотил в деревянную створку. Во дворе произошел жаркий спор шепотом: пускать или нет. Наконец, победило нежелание прослыть трусами и теми, кто оставляет товарища в беде. Ворота приоткрыли ровно настолько, чтобы мог протиснуться Мурахата со своей бутылью. И тут же захлопнули и заложили толстым засовом.
- Ты живой! И ты – это ты! – кинулся с объятиями к приятелю тот, кто больше всех радел за то, чтобы впустить бедолагу (не оставлять же ночью одного снаружи!). – Как тебе удалось спастись от колдовства?
Расколдованный Мурахата замялся и ожесточенно поскреб в затылке, но поскольку стражник и раньше не числился среди красноречивых рассказчиков и говорунов, ему простили заминку. Приятели щипали и тискали его, как дети щенка, он хихикал и показывал бутыль.
- Лучше выпьем за мое возвращение!
И они выпили. Сначала за возвращение, потом для храбрости, потом – чтобы не оставлять начатую бутыль. Никто и глазом моргнуть не успел, как хмельные стражи замка Инуяма нестойным хором заголосили песню о деревенской красавице и самурае, чье сердце она покорила.

[Bishop >>>]

Дурманящий голову крепкий напиток в маленьком кувшинчике с треснувшим горлом все никак не заканчивался, хотя Мурахата, не скупясь, подливал товарищам и себя тем более не обделял. На радостях потеряли счет времени - и, как позже выяснилось, - не только ему. Посмотреть, что за шум у ворот, вышли господа самураи, но основательно угостившиеся стражники уже не боялись даже хозяина замка, а некоторых давно сморил крепкий сон. Продолжилось все закономерно: бездонный кувшин перекочевал к самураям, и празднество грянуло с новой силой. Мурахата куда-то исчез, но на его исчезновение не обратили внимания. И уж точно никто не увидел тень, что бесшумно скользнула в приоткрытые кем-то ворота. Только кому-то почудилось, будто звякнули бронзовые кольца на монашеском посохе.
Этот звук слышали еще несколько раз - далеко от ворот, - но откуда в замке взялся монах? Кое-кто из несчастных успевал задать себе или соседу этот вопрос до того, как на головы им обрушивался крепкий удар. Онивака не задерживался у бесчувственных тел, что отмечали его продвижение к главной цели, не было времени прятать их. Отстав от горного воина примерно на кэн* (отчасти из предосторожности, не желая попасть под горячую руку, отчасти из-за необходимости волочить за собой увесистый меч), бежал, отдуваясь, растрепанный молодой человек в спущенном с одного плеча косодэ.

--------------------
*ken - 間 – примерно 1,81 метра.

(minna)

[SonGoku >>>]

(на правах редактора, консультанта и вообще помогаю в выкладке сержанту Ботари)

Глупцы те, кто ест кушанье из рыбы фугу, и глупцы те, кто его не ест. Спорить на эту тему можно до хрипоты, но лучше всего это делать, сидя за столом с этим самым супом. А когда все твое богатство - родовой меч, гордость да горький опыт китайской войны - то какой там суп из фугу? На обычный бы денег хватило... А когда денег нет - то не до жиру, и если тебе предлагает пойти к нему на хорошо оплачиваемую службу некий господин с... скажем, несколько интересной репутацией, то на неё - эту самую репутацию - можно и глаза закрыть, благо ничем кроме досужих разговоров она не подтверждается.
Так рассуждал Кетаро, некогда сотник Императорской армии, а ныне глава дружины того самого господина, что торчит костью в горле у всех своих соседей. И, положа руку на сердце - соседи по большему счету правы. Но зато в этом есть и хорошая сторона - не зарастешь жирком.
В том, что господин далеко не святой, самурай убедился в первую же неделю, взявшись за наведение порядка во вверенном ему подразделении. Сначала господину очень не понравилось то, что Кетаро отправил в родные села больше половины ашигару, взамен набрав новых, по своему усмотрению. Прошедший войну самурай проявил упрямство, а вскоре и сам хозяин замка вынужден был признать, что принятые его новым начальником охраны меры оказались эффективны. Затем зашел разговор о покупке ружей, и вот тут господин проявил еще одну черту своего характера - жадность, причем аргумент выбрал с точки зрения Кетаро просто убойнейший - дескать, это бесчестное оружие, недостойное того, чтобы им вооружались воины столь знатного самурая. Кетаро понадобилось десять долгих дней уговоров, объяснений, посулов, прежде чем его господин, скорчив кислую гримасу, раскошелился на покупку десяти аркебуз вместо требуемых двадцати. Но, как говорится, лучше синица в руках, чем журавль в небе, поэтому бывший сотник отложил до лучших времен разговор о еще десяти ружьях и пушке, предпочтя потратить время, нервы и энергию на обучение воинов.
Собственно, "бывшим сотником" Кетаро стал по одной простой причине - не в силах терпеть стыд поражения в Корее и, не имея возможности в силу наложенного сегуном запрета уйти от позора как подобает самураю, он ушел из армии сам, справедливо решив, что ронин - это лучше, чем позор.

[сержант Ботари >>>]

И вот теперь, месяц спустя, ронин обходил замок господина, проверяя посты - больше по привычке, нежели по необходимости, - когда донесшийся откуда-то со стороны ворот крик заставил Кетаро забормотать мантру. "On baishiraman taya sowaka" - шептал он себе под нос, бегом поднимаясь на галерею с часовыми. В пролете от выхода он остановился, восстановил дыхание и уже спокойно, с бесстрастным лицом подошел к дежурившему лучнику.
- Что тут? - ровным голосом поинтересовался Кетаро, хмуро разглядывая стрелка. Вместо ответа воин, бормоча молитву, ткнул рукой в сторону ворот. Самурай повернул голову... и едва не заорал сам: в воздухе парил на чешуйчатых крыльях оживший кошмар из снов, кошмар, преследующий его с тех самых пор, как Кетаро ступил на палубу корабля, везущего его домой с той проклятой войны: Итсумаден. Тот самый йокай, что появляется там, где лежат те, кто оставлен без должного захоронения. И он прилетел к нему, к Кетаро, чтобы напомнить обо всех тех, кто навсегда остался лежать на земле Кореи. Напомнить обо всех, кто погиб от холода, голода, болезней, пронзенных стрелами, умерших в корчах на отравленных кольях в ловчих ямах-ловушках...
- On baishiraman taya sowaka, - еще раз прошептал Кетаро, а вслух же презрительно процедил:
- Это всего лишь птица. Дай лук.
- Но господин... - робко заикнулся воин.
- Дай мне лук, трус! Смотри - я сейчас сшибу эту гадость, а потом принесу её показать тебе, чтобы ты сам убедился в беспочвенности своих страхов!
Пристыженный ашигару замолчал и протянул лук. К слову - стрелок-часовой был одним из тех полезных нововведений, почерпнутым ронином в Корё. Лучник мог подать сигнал точно так же, как и копейщик, но в отличие от копья лук начинал наносить вред противнику задолго до того, как тот подойдет на длину древка. Одно время ставили и аркебузиров, но быстро выяснили, что тлеющий фитиль ночью выдает местоположение стрелка, а вспышка пороха на полке его слепит. Да и лук все же скорострельнее...
Странно, но, вскинув оружие, самурай успокоился. Тщательно прицелился, задержал дыхание и отпустил пятку стрелы. Короткий свист, влажный стук, еще один вопль - и мерзкая тварь валиться вниз.
\все те же)

[SonGoku >>>]

Первым в невидимом препятствии увяз Онивака, сгоряча дернул из ножен меч - прорубиться, но клинок располосовал пустой воздух без результата. Следом за ямабуси в ловушку попались Дынька и Мурахата, который давно раскаялся в собственной безрассудной отваге, но старался не отставать от новых товарищей, рассудив, что с ними уж совершенно точно небезопасно, зато весело. Жизнь призрачной лампы наполнялась неожиданным светом.
- Нурикабэ*? - удивился предводитель маленькой армии.
Ночь давно утратила милую деревенскую тишину: пьяное нестройное, но бодрое пение у ворот перемешивалось с выкриками слуг у конюшен и ржанием перепуганных лошадей. Там трещали, загораясь, крытые речным тростником крыши и слышались глухие удары крыльев. Но веселое "хи-хик!" маленький авангард расслышал весьма отчетливо.
Монах спрятал меч, провел посохом у основания невидимой стенки. Ночь захихикала громче.
- Боюсь щекотки, - застенчиво призналась она.
Мальчишка-военачальник дернул облупленным на солнце вздернутым носом.
- Пахнет родственниками! - объявил он. - И магией... и еще секи-аджи*
- Люблю рыбу, - признался толстячок в белой одежде паломника; широкая дорожная шляпа была надвинута на самый нос. – А тебе советую еще и прислушаться.
Внутри башни что-то происходило, там шуршали едва слышно многочисленные ноги, вполголоса отдавали приказы. В прочем, людям, обороняющим вход, можно было не таиться – Дынька и Онивака едва успели прижаться к стене, как мимо них с громким криком пробежал человек.
- Их главный, - кивнул толстячок в белом и порылся в холщовой котомке. – Вот, держи, пригодится.
- Это еще что? – подозрительно нахмурился ямабуси.
- Листья, зеленые листья, - нежданный помощник оскалился по-собачьи, шевеля длинным носом. – С камфорного дерева из святилища Ойямадзуми*, что на Оми-шиме.
Посох с бронзовыми кольцами уперся весельчаку прямо в пузо.
- Ты знаешь его? – негромко, раздраженно спросил Онивака.
Дынька не успел ответить, толстячок захихикал.
- Я его кузен по двоюродной бабушки, я с Кюсю. Вот, отправился в паломничество на Шикоку, решил все сделать по правилам, а в Вакаяме все яблоневые деревья на горе Койя только и говорят про то, что кузнец-одноножка сковал новый меч... – он поскреб себя между ног. – Меня зовут Цуитатэ-дануки*.
Он сыто рыгнул, распространив вокруг запах рисового вина, и махнул когтистой лапкой.
- Не смею вас больше задерживать!

----------
*nurikabe - 塗り壁 - букв. "запачканная стена, клейкая стена", йокай-невидимка.
*seki aji -関鯵 – макрель, которую вылавливают у берегов Сага-но секи, Кюсю.
* Oyamazumi Jinja – святилище на острове Оми (Омишима), посвященное старшему брату Аматэрасу и Сусаноо Оямадзуми, который традиционно считается покровителем пиратов. В его храме принято оставлять мечи и доспехи.
*tsuitate-danuki - 衝立狸 - букв. "тануки-ширма", йокай из префектуры Оита (ранее провинции Будзен и Бунго), Кюсю.

(+Bishop)

[сержант Ботари >>>]

Лучник испустил радостный вопль, но осекся под презрительным взглядом самурая.
- Меньше слушай сказки, - сквозь стиснутые зубы проговорил Кетаро, - Пойду, дам нагоняй этим детям наложниц на воротах, чтобы побольше бдели и поменьше чесали языки... А потом принесу эту птицу и отхлестаю тебя по лицу, чтобы из твоих глаз ушел страх.
Он вернул лук воину и гордо покинул площадку, оставив пристыженного ашигару переваривать увиденное. Лишь спустившись к середине ягура, он позволил себе облегченно выдохнуть и утереть со лба выступивший холодный пот. Проклятый Итсумаден...
Вод двор замка вышел уже прежний Кетаро - спокойный, хладнокровный и немного надменный. Поправив завязки шлема, он огляделся, и решительно зашагал к караульному помещению у ворот замка, намереваясь задать хорошую взбучку бездельникам, сидящим в ней. И, пройдя едва с полсотни шагов, остановился, споткнувшись... о труп одного из дежуривших ашигару. Ронину тут же стало не до Итсумадена, и даже не до бездельников в карауле, которых, скорее всего, можно было смело записывать в покойники. Нащупав рукоять меча, он заорал:
- Тревога! - и метнулся обратно в башню, прислушиваясь к звону гонга, в который заколотил часовой на галерее. Замок ожил: загорелись огни, раздались крики десятников, подгонявших своих подчиненных, забряцало оружие.
Оборонять стену было уже поздно - враг был внутри замка, поэтому Кетаро сосредоточил все оставшиеся в его наличии силы в нижнем зале ягуры, решив остановить врага в тот момент, когда тот решит добраться до хозяина замка.
Ронин расставил воинов по схеме, подсмотренной у Нобунаги: впереди в положении "на колено" стояли воины с нагинатами и копьями, за ними - аркебузиры, а уже за их спинами выстроились десять из пятнадцати лучников. Четверых лучников Кетаро отправил на галерею к часовому, а сам, обнажив меч, встал справа от строя.
\Все мы)

[SonGoku >>>]

Оранжевые языки пламени в двух бронзовых чашах-треногах, которые поставили слева и справа от входа, вдруг задрожали, как будто продрогли на предутреннем сквозняке, и снова вытянулись. В помещении заметно стало темнее: мрак клубами стекал с потолка и уже затопил дальние углы, когда над головами защитников замка кто-то сладко причмокнул.
Кетаро недоуменно уставился вверх, рефлекторно поднимая меч.
- Господин, это вы? - спросил он.
Его воины начали переглядываться, причем взгляд многих выражал если не ужас, то точно суеверный страх. Один из лучников громко сглотнул и со скрипом натянул тетиву, целясь непонятно куда. Ответом им было совсем уже жадное чавканье, словно невидимый едок сметал последние крохи. Огоньки в чашах испуганно сжались, погружая большой зал в темноту.
- Что за... - выдохнул один из воинов.
- Тихо! - рявкнул Кетаро, хотя и его самого начал терзать страх, - Стрелки, не спать! Это всего лишь сквозняк, и нечего его бояться! - безапелляционно заявил он, хотя сам не разделял своей уверенности.
В действительности самурай... боялся. И как ни твердил он свою мантру, все равно холодный комок прочно обосновался где-то внизу живота, заставляя Кетаро благодарить темноту, не дающую возможности ашигару рассмотреть побледневшее лицо своего командира.
- Бояться, - шепнул кто-то в самом темном углу.

(прежняя толпа, ага)

[Далара >>>]

Под ногами у них булькнуло, как будто лягушка нырнула в болотную жижу. Твердая опора потихоньку растворялась, превращалась в склизкую кашу. Запахло сырой, с гнильцой, землей. Один из ашигару заорал и выпалил себе под ноги из аркебузы. Грязь с радостным чпоком проглотила пулю.
- Прекратить! - крикнул Кетаро, но было уже поздно - помещение осветилось вспышками выстрелов, наполнилось свистом стрел и лязгом копий и нагинат, сопровождаемых испуганными воплями воинов.
- Прекратить! - самурай двинул кулаком прямо в перекошенный в вопле рот одного из лучников, - Держать строй!
- Строй, - ехидно повторили из того же угла.
Куда там! Его уже никто не слушал. Кто-то лихорадочно перезаряжал ружье, кто-то рубил нагинатой пол, а кто-то просто тыкал во все стороны копьем, заставляя товарищей по оружию уворачиваться и создавая тем самым еще большую сумятицу.
- Верни-ите поле! – с подвыванием потребовал чужой сердитый голос.
Фусума раздвинулись – ненамного, пальца на два, - в щель скользнул зеленый светящийся шар, как будто светлячки встали на сторону осаждающих. За ним второй. Одна из тонких дощатых перегородок не выдержала под ударом снаружи, затрещала. Это стало последней каплей - ашигару, бросая оружие, толпой кинулись к лестнице наверх, пихая друг друга локтями, толкаясь и вопя во все горло. Полминуты спустя внизу остался лишь Кетаро, с посеревшим лицом упрямо сжимающий меч. Перегородка рухнула, в проломе стояли два человека: рослый горный монах в боевом облачении и подросток с небрежно подвязанными волосами. Ярко-красное косодэ с белыми цветами айвы* было спущено с одного плеча. На втором мальчишка держал тяжелый и чересчур длинный для его рук до-тануки. Презрительно оттопырив нижнюю губу, он окинул взглядом стены и потолок.

(по-прежнему)
__________________
*mokkō (木瓜) – фамильный герб клана Ода.

[Bishop >>>]

При виде живых людей, Кетаро едва сдержал вздох облегчения: Итсумаден, колдовские огни и пропавший пол нагнали на него порядочно страху, и теперь, увидев, что его противники - люди, самурай едва не пустился в пляс. Кстати, а что у парнишки за герб? Кетаро прищурился, вглядываясь. Клан Нобунаги. Самурай стиснул зубы и вскинул меч, ясно давая понять, что сколь бы ни был уважаем этот род, он, Кетаро, без боя не сдастся.
- Отойди, - негромко обронил подросток, не взглянув на него.
- Вежливости не учили? - оскалился Кетаро, даже и не думая двигаться с места, - Так у спутника своего поучись, все ж монах, умный человек.
- Он мне льстит! – хохотнул ямабуси, крутанул в руках посох, украшенный тяжелыми бронзовыми кольцами.
- Я пришел взять свое, - процедил мальчишка, исподлобья разглядывая неожиданное препятствие. – Кто ты такой, чтобы мне помешать?
- Ну иди и возьми, - пожал плечами Кетаро, попутно оценивая движения монаха, - Мне-то что? Я с невежами стараюсь не водить знакомств.
- Иди, - эхом откликнулся и ямабуси. – Ночь коротка.
Он легонько подтолкнул спутника: отойди, не мешай двоим взрослым. Поплевал на ладони, поудобнее перехватил увесистый шест.
- Меня зовут Онивака с горы Хиэй, - сообщил монах, ухмыляясь. – Ты хороший воин?
- А ты проверь, - улыбнулся самурай, - Не люблю, уважаемый Онивака, словами впустую разбрасываться - так недолго прослыть хвастуном и пустозвоном.
- Иди, - повторил ямабуси, кивая мальчишке. – Я, пожалуй, тут задержусь.
- Но...
- Да не бойся, скоро я тебя догоню.
У мальца хватило мозгов не соваться напрямую. Рассудив, что можно получить от обоих, если попасть под горячую руку, он направился к лестнице, обогнув бойцов по настолько широкой дуге, насколько позволили стены. На первой ступеньке он запрокинул голову и свистнул, как будто подзывал собачонку. Клубы чернильного мрака по углам стали прозрачнее.
- Что ж, - удовлетворенно кивнул монах, когда пламя в бронзовых чашах разгорелось и сделалось ярче. – Приступим.
- Почту за честь, - Кетаро поудобнее перехватил меч.

(SonGoku mo, сержант Ботари mo)

Сообщение отредактировал Bishop - 15-04-2010, 15:23

[Далара >>>]

В ночной тьме притаился ужас, а в замке не прекращалось хаотичное движение. Снизу шел гул, будто река вздумала смыть человеческое строение и затопляла подвалы, вгрызалась в землю под ним. Наверху непоколебимо и недосягаемо мирно светились окна главной башни. Его жилище. Цель.
Мурахата снова был человеком. Снова – человеком! Две руки, две ноги, голова, туловище, все на месте! Спасибо-спасибо-спасибо всем богам! Только радоваться было некогда. Кой-какие господа самураи почитали крестьян лишенными души, вообще хоть каких человеческих признаков. Даже став стражником в замке, как мечтал всегда, Мурахата не мог понять этого. И не стремился. И теперь задумался бы, есть ли душа как раз у самураев... да не было времени. Кто поджег конюшни, он не сомневался. И смотреть не надо, летает там сверху. Но кем же надо быть, чтобы оставить лошадей и даже не попытаться спасти их! Кляня на чем свет стоит бывших сослуживцев, Мурахата примчался в дымное стойло. Надо было прихватить что-то режущее, да где ж его взять? Поздно. Он принялся руками, сдирая ногти, развязывать веревки, выпускать, подгонять, кидаться к следующему. Он чувствовал страх каждого из коней, ужас и жажду вырваться на волю, на свежий воздух. Задыхался сам вместе с ними, бормотал ободряющие слова. Освободив, гнал прочь. И только когда ни единого живого существа не осталось в объятом пламенем стойле, сам помчался наружу. Выскочил едва перед тем, как обрушилась крыша. Споткнулся и распластался на траве без сил. И засмеялся от радости.

[SonGoku >>>]

Сражение расслоилось. И если настоящий бой - один на один два равных по мастерству, если не силе, человека до гибели одного из них бились каждый за своего господина - шел на первом этаже башни-ягура, то во дворе царствовало безумие. Кто тушил хозяйственные постройки, кто поливал водой занявшуюся крепостную стену, кто бегал от призраков, кто - за ними. От тоскливого плача купающегося в грозовых облаках Итсумадена у людей ныло сердце и слабели колени.
Осмелев, Мурахата побежал назад в башню, но на самом пороге то ли вступило в свои права крестьянское благоразумие, то ли зрелище сошедшихся в нешуточной схватке воинов подточило решимость. Попадать под горячую руку самураю стражнику нее хотелось, да и противник Котаро, сохэй, позабыл про миролюбивость. Под ударом боевого посоха с треском разломились планки внутренней перегородки. Монах рывком высвободил оружие и, довольный, расхохотался. Что бы ни было поставлено на кон, Онивака наслаждался существованием, а будет его жизнь короткой или он доживет до преклонных лет, не задумывался.
Мурахата бочком-бочком, почти не дыша, чтобы не привлекать внимания, спиной к стеночке обогнул бойцов и помчался вверх по лестнице. Один раз пришлось отскочить, пропуская катящееся по деревянным ступеням вниз бездыханное тело.
Овладел ли их малолетний военачальник за короткий срок мастерством владения мечом или вновь пустил в ход несомненно впечатляющее колдовство, неизвестно, только он пробивался на верхнюю площадку с яростью и упрямством своей породы. На мгновение показалось, что огонь добрался и сюда, но бесплотный жгут белесого дыма был один и обвился вокруг шеи одного из защитников Инуямы. Услышав за спиной мерный стук, как будто кто-то бил по ступеням клюкой, Мурахата посторонился почти без удивления - мимо, болтая по-собачьи красным длинным языком, проскакал сломанный старый зонтик. Следом, как за одноногим и одноглазым предводителем, шуршащим пушистым потоком втекла, с воинственным кличем кинулась под ноги людям и вожделенно принялась чесаться и тереться об их лодыжки стайка сунэ-косури*.

__________________
* sune-kosuri - 脛擦り – букв. «тереться о лодыжку», небольшой, напоминающий собачку йокай из района Ода, префектуры Окаяма. Дождливыми ночами проскальзывает между ног путника, царапая их лодыжки.