Властитель Норвегии. Плач по свободе, Сага о Северных Землях - 5

Фьяллир. Харальд, Гутхорм и иные.
Оррофин в деле.

- Подбери таких, чтоб друг друга не слишком любили. Тогда соперничать будут, твоей милости добиваясь, а оно на пользу, - Гутхорм пристально изучил кость, не нашёл на ней более мяса и швырнул через плечо. - Только упомни дать понять им, что смерти ярловы и войны внутри державы тебе не нужны, а то ещё устроят тут драку!
Крупная псина, принадлежавшая старосте, стрелой вылетела из-под стола, и схватила кость, упавшую в углу, разгрызая ее острыми зубами.
- Уж не забуду, - пообещал Харальд. Тем временем хозяйка налила им еще пива и разговор ненадолго прервался.
- Доброе пиво, - похвалил многоопытный ярл, отведав напитка, - НО, как говорится, не пивом единым! Скажи, Харальд, есть ли у тебя мысли, как в Альвхеймар входить будем?
- Тому два пути есть, - взяв нож острый, что-то на столе вырезал юноша, пожалев, что карта добротная земель норвежских в Сарасберге осталась. - Вот, это, допустим Фиорды. Здесь море, здесь Мер, а коли сюда повернуть, то Согн будет.
Рисунок получался кривой и неумелый, очертания земель совсем не походили на настоящие фюльки, но захмелевший конунг, похоже, был доволен полученным изображением.
- Харальд, давно ли ты у дев был?! - Гутхорм посмотрел на получившееся у племянника изображение и смущённо кашлянул в кулак.
- Да вот у Хьялли как-то не вышло, - отшутился молодой конунг.
- Так на то ты и конунг...ай, ладно, не о том речь. Хорошо, вот Мер, вот Согн, а мы значит тут? - Гутхорм положил на предполагаемое место малый хрящик.
- Именно, вот здесь мы и едим. Свэн, не надо сюда больше костей кидать! - Харальд еще раз оглядел "карту". - А попасть в Альвхеймар, - тут же еще царапину на столе нож оставил. - Можно либо пройдя Фьяллир из конца в конец, либо через Согн обогнув, да там родича моего навестив.
Слово "родич" с нескрываемым презрением бросил правитель - помнил он, как достался Согн тощему ярлу и, подобно матери, большую обиду на Атли держал, считая, что тот его земли родовые захватил и удерживает беззаконно.
- Лучше через Фьяллир, - задумчиво почесав бороду, провёл ногтем по уже отмеченному пути Гутхорм. - Быстрее получится, да и мне защищён с этой стороны Альвхеймар!
- Да, и мне такой путь по душе больше лежит, - кивнул сын Хальвдана, ножом все тем же по бородке проведя - лезвие оказалось острым и несколько волосков упали на стол. Юноша усмехнулся: - Надеюсь, никто скажет, что я этим клятву нарушил?
- Что люди говорят - дело второе, а вот что асы светлые решат, - Гутхорм выразительно посмотрел на волоски и, бережно подобрав их, спалил в пламени лучины. - Будет им жертва в подкрепление твоего обета!
- Фрейру - меру ржи сожжем, - согласился с тем юноша, и вновь хотел что-то к рисунку добавить, но прервал его страж, у дверей стоявший:
- Государь, и ты, ярл, - молвил он. - Человек один, по виду знатный, только с дороги уставший, дозволения войти просит.
Гутхорм как бы невзначай положил свой рог так, чтобы тот начисто скрыл план, харальдом вырезанный и кивнул племяннику:
- Давай посмотрим, кого там принесло, вреда не будет!
Берсерк в три шага быстрых вновь у двери оказался, распахнул ее, гостя незваного впуская. Тот был высок и худощав, да в плащ теплый кутался, но то не удивительно было - сильный ветер на улице лютовал. Шапку сняв, поклонился конунгу незнакомец.
- Приветствую тебя, правитель многих земель, - учтиво произнес. Был гость светловолос, да острижен коротко - едва уши пряди его прикрывали. - Имя мне Хольмстейн, государь, и желаю я служить в твоей дружине, поскольку не сыскать рати более славной от Уппсалы до Островов.
- Будь здоров, Хольмстейн, - ответствовал вместо племянника Гутхорм. - Ты пройди, сядь, выпей с нами, да перекуси с дороги! Неужто по правде будет сразу к делам переходить?! Брон, освободи гостю место!
Телохранитель, сидящий напротив ярла тотчас сдвинулся, так, чтобы свободным за столом было лишь место подле Гутхорма.
Тот плащ скинув на скамью у стены, сел возле ярла. Одежда у Хольмстейна действительно была дорогая - не каждый себе такую позволить мог, но потрепанная сильно. Да и сам он казался псом породистым, но хозяевами из дома выгнанным.
- Благодарю, - произнес гость, когда жена старосты поднесла ему миску теплой каши и подала хлеба.
- Скажи, Хольмстейн, какого ты рода, и кто твой отец, - в голосе конунга звучало едва прикрытое любопытство.
- Родом я из Согна, государь, - ответил молодой воин. - А отец мой - ярл Атли Тощий.

- Хм, - Гутхорм с трудом подавил удивлённый возглас. - И как же поживает твой почтенный батюшка, Хольмстейн Атлиссон?
- На здоровье не жалуется... - ему протянули наполненный до краев рог, и он принял его левой рукой, поднося к губам. В этот момент Харальд властно велел ему:
- Покажи мне правую ладонь!
Хольмстейн так и застыл, продолжая мочить усы в пиве.
- Покажи, - повторил конунг, и сын ярла был вынужден протянуть ему ладонь - кожу покрывали следы от ожогов. - Так я и думал. Как же я могу тебе верить, если по руке твоей видно, что ты - клятвопреступник?
- Да уж, не хорошо получается, Хольмстейн! Или тебя иначе звать? - Гутхорм внимательно осматривал гостя и в его глазах не было ни тени хмеля или радушия. Цепкий, холодный взгляд, проницающий до костей
- Я Хольмстейн, сын Атли, - жестко произнес светловолосый. - А что до ран моих - на суде я за брата вступился, вот асы и покарали меня. Но твое дело, конунг - верить словам моим или нет.
- Ты говоришь только с конунгом, как бы тебя ни звали, ну что же, я не против. Со мной поговоришь на ином языке. Оружие есть у тебя?
- У меня есть нож, а иное оружией мне, калеке, не удержать уже, - вздохнул сын ярла. - Такова была воля Тюра.
- Тогда выйдем же во двор и сойдёмся на ножах. До первой крови или потери оружия. Согласен?
- Много ли чести будет славному ярлу в такой победе?
- Не о победе речь, идёт, а о том, сможешь ли ты в дружине быть, - Гутхорм встал из-за стола, оставив боевой нож покоится на поясе. - Но, если ты против. то предложу вот что: ударь меня. Ножом и прямо сейчас. Попробуй убить или ранить!
Ярл отшагнул от стола, делая берсеркам знак не вмешиваться и встал на середину комнаты.
Харальд с интересом наблюдал за дядей, ему было интересно, что на самом деле задумал Гутхорм. Атлиссон поднялся, поудобнее перехватив нож - лезвие мелькнуло, зажатое между пальцев и серебристой рыбкой стремительно полетело в грудь берсерку.
Гутхорм стремительно увернулся позволяя клинку войти в бревенчатую стену.
- Хорошо, - он освободил оружие и протянул Хольмстейну. - Я бы взял тебя в дружину, Атлиссон. Но, ведь тебе не удержать теперь ни меча, ни копья.
- Я могу пригодиться господину не только на поле битвы, - воин убрал клинок в ножны на поясе, и вернулся за стол.
"Много у меня таких охотников", - улыбнулся Харальд, но в слух сказал:
- Расскажи мне вот что, Хольмстейн, из-за чего тот суд был и чем дело завершилось.
Решил юноша, что если совпадут слова Атлиссона с историей Альвира, то можно будет с ним беседу продолжить, а коли нет - так ложь конунг слушать не желал.
- Я ошибку допустил, решив, что брата жизнь ценнее древних заветов Асов - вот результат, - он вновь показал конунгу свою ладонь, на этот раз уже без стеснения. - Так и не зажили. Брат мой, Херстейн убил сестру, за то, что она бежала с неким скальдом, и вину на него всю свалил. Но Тюр - он правду видит, потому Херстейн теперь на дне Согна, в вечном услужении у Пивовара, а я - изгнанник.
Конунг кивнул, задумчиво взглянув на дядю.
- Что ещё ты умеешь, Хольмстейн, кроме как ножи метать? - Гутхорм сел на своё место и задумчиво разглядывал собеседника. Он видел в юноше упорство и силу внутреннюю, видел верность ближнему, но увечье его было тяжко...
- Отец прочил меня в наследники, а потому я помогал ему в управлении фюльком, - начал перечислять Хольмстейн. - Меня обучали рунам и законам, а в битве я и раньше не выказывал удали - лучшим воином из братьев всегда был Херстейн.
- Тогда я могу взять тебя к себе, Хольмстейн, -Гутхорм принял решение и, словно скрепляя его, дёрнул себя за бороду. - Будешь ведать всеми нуждами снабжения и обихода дружина, а заодно я тебя бою на мечах научу! Думаешь, мало на свете одноруких бойцов?
- Что скажешь, Харальд?
- Возьмем его, - согласился правитель. - Коли будешь мне так же верен, как брату - многих почестей удостоишься.
После чего велел вновь пива принести всем, дабы прием нового воина в дружину отпраздновать.
- Много не пей, - посоветовал Атлиссону Гутхорм. - Завтра же за тебя и возьмусь!
- Много не буду, ярл, - пообещал Хольмстейн, явно довольный тем, что занял хорошее место в дружине конунга.
- Здравы будем и кол ромейский им всем в задницу! - провозгласил грубоватую здравицу Гутхорм, поднимая рог.

(а то непонятно, с кем!)

Фьорды. Харальд с друзьями и родственниками.
Совместно с Тельтиаром и Оррофином.

Конунгу не по чину скупиться – то знает каждый мужик. Ежели предводитель не может осыпать серебром даже дружину, то велика ли честь называть его «повелителем»? Удаче Харальда ныне завидовали многие, и здесь, под небом фьордов он решил подкрепить ее дивным по своему размаху деянием: пиром не для дружины да ярлов, но для всего войска. Сивоусые гридни и мальчишки, шедшие в первый поход, удостоились права сказать: «Я сидел на пиру с самим Харальдом», так что мужей раздувало от гордости. Войско, и ранее уважавшее любимца богов за удачу в бою, ныне почти что боготворило сына Хальвдана Черного, то тут, то там раздавались речи, что Харальдов род от асов идет, а некоторые и вовсе молвили, что в теле конунга сам тор на землю пришел. жрецам, может, и следовало пресечь такие разговоры. но они тоже получили свою мзду от агдирского властелина, так что их совесть сыто молчала.
Для самого конунга был поставлен огромный дубовый стол на холме, за которым разместились знатнейшие из его приближенных. По правую руку, как обычно, сидел Гутхорм Олень, по левую же - конунг Трандхейма, нареченный отец Харальда. Несколько телохранителей стояли за спиной конунга, иногда меняясь, дабы тоже поучавствовать в общем веселье и пире, однако ни один из них не пил хмельного, зорко следя за гостями - не удумал ли кто худого!
- Пусть узнают Фиорды, что я могу быть и грозным, и щедрым, - улыбнулся родичам Харальд. - И сами решат, что им больше по душе.
Гутхорм ярл возносил здравицы, поднимал чаши и поглощал снедь наравне со всеми. Сердце дяди Харальда и впрямь возвеселилось - с момента покушения племянник не совершил ни одной серьёзной глупости, разум был спокоен, и он наконец позволил себе хоть немного потешить душу, последние годы сжатую железной волей в кулак.
- Едва ли кто из рода конунгов Фьордов мог бы сравниться с тобой и в гневе и в милости, - ответил на то Хакон. – Слава о них не гремела по всей Норвегии, не хорошая, ни худая.
- Славься в веках, племянник! - зычный бас Гутхорма взлетел над холмом и, казалось, чуть приподнял облака. - Да наградит тебя Один за твои дела и мудрость!
Обычно такие речи за конунжим столом вел ярл Грютинг, который, приняв власть Харальда, рьяно взялся приумножать его славу словом и делом, видимо, решив для себя, что лучше быть первым ярлом при властелине Норвегии, чем мелким конунгом, трясущимся перед ним от страха за шкуру. Но сегодня Грютинг был необычно для себя молчалив, за что получал удивленные взоры. Впрочем, многие списывали нежданную перемену в ярле оркдальсоком на тяжкие травмы. Болезнь многих людей сильно меняет, то ясно даже старухам. Но только Хакон, памятуя недавние речи ярла, догадывался. что заставляет лоб Грютинга собираться в морщины. Хотя и властелин Транделага был прав лишь отчасти: Грютинг раздумывал о содеянном, но, не коря себя, а снедаемый беспокойством от призрака скорой расплаты. Подручный ярла, которому он доверил деликатное дело по устранению Хильд, будто канул во фьорд, и его нигде не могли доискаться.
- А ведь впереди еще немало славных свершений, - рассмеялся, довольный похвалой юноша. Ранее не редко у него возникали споры с тестем, однако в последнее время отношения их стали гораздо более дружескими. - Скажи, Хакон, кто из моих скальдов более всего тебе по душе?
- Нравится мне, как слагает слова молодой, - сказал Хакон, - но в песнях его слышу я затаенную грусть, что едва ли желанна на веселом пиру. Утешил бы ты певца, что ли.
- Позовите Альвира, - тут же распорядился Харальд, решив угодить конунгу Трандхейма. - Пусть споет нам!
Скальд не заставил себя ждать, живо прошел между пирующих, направляясь к столу конунга Харальда… и замер на миг, увидев в толпе брата возлюбленной. Словно сама Хель на него глянула – так Альвир переменился в лице. Но все ж испытания. особенно – божий суд не проходят безвредно для духа, и, коль ты не согнулся под гнетом напраслины, то многое выдюжишь, так что и Альвир нашел в себе силы продолжить путь и даже улыбнуться Харальду.
- Ты звал меня, славный тюр злата?
- В Мере ты многих знатных людей поразил своим искусством, - отвечал на это сын Хальвдана. - Теперь же, мы хотим услышать от тебя новую вису.
Непонятно было, говорил ли Харальд "мы" имея в виду одного себя или же свое окружение.
- Скальду за честь петь для великих воителей, - ответил Альвир. – О чем ты велишь ныне повести сказ?
- С пой нам о подвигах наших недавних, кои ещё не покрылись пылью, да ржой двутолков! - махнул рукой Гутхорм. - Потешь нас, и, тогда, носить тебе этот перстень!
Альвир невольно вздрогнул - ярл как будто читал его мысли, и обернулся, увидав отца, сидящего у края стола. Кари медленно кивнул, точно наклонившись к миске.
- Если на то воля видара сечи копий, значит - на то воля Асов, - юноша принял кубок с прохладной водой, освежил горло и начал петь.

Харальд - коннунг грозный
В фьордах - трон поставил,
Но держатель фюлька
Конунгу перечил
Юный змеев отпрыск
Вемунд неразумный
Конунгом был избран
Чтоб вести их в битву.

- Ладно слагаешь, - одобрительно пробасил Хакон. Транделагский медведь и сам порой мог сразить собеседника висой аль нидой, хоть и не посягал на высокое звание скальда. Но, как говорится. чтобы ценить музыку не обязательно играть самому. Кроме того, старик явно симпатизировал Альвиру, не то из-за слухов про его тяжкую долю, не то – и впрямь, из-за любви к складным висам.
Вестимо, немало
В Фьордах мужей мудрых
Ведали что гибель
Им сулит без славы
Вождь меч не державший...
Бездарь в ратном деле.
Верность внуку Игга
выразить желая

С Коршуном из Мера
сговорились тайно,
Чтоб Верданди пряжу
вычесать как должно.
Зван на пир в усадьбу
Фьяллира властитель
и пожрал лес копий
Дерева губитель.

Пел Альвир, голос его звучал ровно, а взгляд... взгляд блуждал с одного ярла на другого, дольше всего задерживаясь на лицах двух конунгов - старого и молодого. Вот улыбнулся Рогволд, услышав о том, как помянул его скальд в своей висе. Немного чести - пара строк, а все же приятно. Хакон был прозорливее – и про себя улыбнулся: Рогволд гордятся тем, что скальд славит его за обман. Похоже, и Коршун порой не так зорок, как сокол.

Там же.
(те же)


Гутхорм слушал скальда благосклонно. Он успел провести с ним несколько тренировочных боёв. без всякой жалости приучая сражаться одной лишь левой рукой и был доволен усердием и упрямством нового ученика, который, не смотря на увечья старался не отставать от других гридей. Обещанный перстень с зелёным камнем уже покинул его палец и теперь то подлетал вверх, то вновь опускался в твердокаменную ладонь ярла.
Однако на этом рассказ о гибели юного Вемунда завершился, новый стев говорил уже совсем о иных событиях:

Раз под сенью ночи
К Вёмунда убийце
Видимо сам Локи
В гости напросился.
Нет ни стен, ни крыши
Ни скота, ни скарба
Все что в доме было -
В пепел обратилось.

Позади вздрогнул Сигурд, лишь чудом спасшийся от огненной смерти. Многие воины и бонды, что сбежались тогда на пожар и пытались обуздать пламя, разом выдохнули (а вокруг конунжего стола, дабы послушать скальда, собралось немало людей) - не к добру такое упоминать в песне хвалебной. Ох не к добру. Альвир же продолжал, как ни в чем не бывало.

Ас ли огнегривый
Жертву взять явился,
Или дравг явился
Чтобы месть свершилась?
Ведает ли кто-то
В Мидгарде живущий
Кто губитель ветвей
К ночь принес под крыши?
Грютинг, доселе пребывавший в плену у своих тяжких мыслей, а потому – слушавший вису в пол уха, заметно вздрогнул. Слова скальда были столь созвучны его опасениям. что в первый момент ярлу помстилось: его обвинили вслух? Оркдалец встрепенулся и начал озираться по сторонам. Затем – уперся взором в спокойного, как скала, Хакона – и снова расслабился. Однако его метания не ускользнули от взгляда молодого скальда, и тот, чтобы ничем не выдать своего волнения продолжил петь вису:

Ведают ли боги,
Кто хотел бы в пепел
Обратить усадьбу
Где млад Вемунд правил?
Иль в палатах Хели
Не обрёл покоя
Юный змеев отпрыск,
Дравгом обернувшись.

Альвир ходил по тонкой грани, отделявшей хвалебный стих от прямого обвинения в поджоге. Хакон нахмурился, и вопросительно посмотрел на Харальда, как бы говоря: «Не слишком ли дерзок сей скальд?». Так как он сам хотел слышать Альвира, гордость мешала Хакону признать его висы плохими. Да и не были они плохи – опасны. причем не только для них с Грюьтингом, но и для Харальда. Одно дело – выходец из Хель мстит предателям, а другое – победители палят их в хатах вместе и женщинами и детьми.

От тоски быть может
Захотел сестру он
Захватить с собою?
И ее отродье
с нею в Хель забрал он?
Может так судилось
Чтоб соединилось
В Хель семейство змеев?

В каждой строке юноша задавал вопросы, на которые не могло быть ответов, ибо слишком нежеланными эти ответы были могущественным властителям. Поперхнулся Рогволд, едва не захлебнувшись пивом, и Сигурд принялся стучать ему по спине. Помрачнело лицо молодого конунга, упоминание о Хильд было ему неприятно. Но Гутхорм чуть кивнул племяннику, как бы говоря: "Пусть продолжает!". И, тем не менее, его пальцы звучно припечатали перстень к столешнице, подавая разумному достаточный знак. Но Альвир сделал вид, что не видит жестов Гутхорма, и закончил сказание:

Скальд о всем поведал,
Что услышал в фьордах!
А о чем не ведал,
О том умолчал он.
Славу внуку Ингви
Скальд воздаст ретиво,
Зерна двергов будут
Умножать удачу.

С одной стороны, он словно усиливал обвинение тем, что утверждал правоту своих слов, а с другой - еще и награду просил, как то было в обычае у любимого скальда Харальда - Торбьерна Ворона.
- Не зря мед поэзии был замешан на крови, - хмуро улыбнулся Хакон. Приязни к юнцу в нем явно убавилось. – Истинный скальд не знает, где остановить сказ. Если бы речь шла не о висах, а об упряжке коней, а бы велел наказать возницу, что не успел остановить скакунов пред крыльцом. Но тут… пусть же судит Харальд.
Конунг бросил на Альвира суровый взгляд, и произнес:
- Дядя мой просил тебя о подвигах рассказать, а ты - про мертвецов из Хель восставших спел, - говорил он медленно и властно. - Что же, если такая виса ему по нраву, он наградит тебя. Но не я.
Юноша побледнел, казалось такой неприязни от Харальда он не ожидал.
- Потешил! - нарочито громко сказал Гутхорм, словно вынося суждение, не подлежащее обсуждению. - Подойди ко мне и прими награду заслуженную!
Альвир, не смея ослушаться, подошел к столу конунгов.
- Благодарю тебя, о Гутхорм Белая Прядь! - Он и сам того не заметил, как невольно дал самому знатному ярлу Норвегии новое имя.
Смолк в зарождении своём одобрительный ропот. Гутхорм вскинул белёсую бровь, удивлённо разглядывая Альвира. Давать прозвания - дело не сиюминутное, и за такую дерзость слагатель вис мог очень и очень пострадать, причём ярл бы был в своём праве.
- Белая Прядь? - переспросил он дружелюбно. - Так меня ещё не звали. Воины, достоин ли я такого имени?!!
Но воины молчали, каждый опасался сказать то, что не по нраву придется грозному Гутхорму. И взгляды невольно повернулись к конунгу и тестю его, мол - как они решат, то и Асам угодно.
- Знатное назвище, - улыбнулся в усы старый конунг. - Белая прядь, говорят, появляется у мужей после великих событий, горестных, али радостных. Это знак избранности.
- И если кто и достоин такого имени, так это ты, дядя, - благосклонно кивнул Харальд.
Гутхорм снял обруч, стягивающий его льняные волосы и оттянул ту самую прядь, о которой шла речь.
- Я получил её, став берсерком, так пусть же и имя моё будет отмечено тем же знаком! - возгласил Гутхорм Белая Прядь. - Славься, скальд, уважил! И прими от меня подарок!
Ярл снял с пояса добрый боевой нож, прошедший с ним много битв, в богато украшенных ножнах и протянул Альвиру.
- Носи и будь здрав!
- Благодарю, могучий вяз змеи доспеха, - с поклоном отвечал сын Кари. И тут же, видя благосклонность ярла, да и то, что гнев конунжий на убыль пошел, стали другие слушатели подарки скальду делать, пусть и не такие щедрые.
Альвир же старался ни на шаг не отдалятся от Гутхорма, зная, что в нем приобрел покровителя могучего, и чувсвтвуя, что так же висой своей, многих могущественных врагов нажил.

- Жрец! - прокричал Гутхорм, с трудом перекрывая приветственные возгласы. - Принесите жертву Одину и Рыжебородому!

Двое молодых жрецов, помощников Торлейва тут же поспешили выполнять приказание.

Сообщение отредактировал Orrofin - 29-08-2008, 22:32

Кари и Альвир-скальд. Разговор на пиру у конунга.
(конечно с Тельтиаром; без него - какой заговор?)

Кари, слушавший вису Альвира за столом, где сидели ярлы и херсиры, приближенные к конунгу, был удивлён смелостью скальда. «Неудивительно, что победил он в тяжбе против сыновей Тощего! Твёрдости ему не занимать… даже голос не дрожит, а ведь виса эта – суть обвинение. Всегда упрям был… и умён». Не забывал берсерк и смотреть по сторонам, заметил он: многие оглядывались на него, когда пел Альвир про «мужей мудрых», что предали своего конунга – кто с одобрением, кто презрительно. Заметил он, как заёрзал на скамье ярл Грютинг, родственник Хакона. Сам конунг Хладирский сидел недвижим словно камень, но от внимательного лендрмана не укрылось, что глаза его бегают от Альвира к Харальду и обратно. Видать знал Хакон: только Косматый опасен здесь ему, а больше никто. Вот и смотрел на конунга – как тот к песне Альвира отнесётся?
Когда скальд закончил свою вису, Кари встал, раскланялся со знатными предводителями, за каждым из которых стоял большой хирд, и пошёл к своим людям. И Альвиру незаметно кивнул: поговорить надобно.
Юный скальд пришел далеко не сразу, он выжидал когда ярлы позабудут о нем и его висе, захмелев от медов и пива. Лишь затем решился Альвир уйти, надеясь что никто не будет следить за ним, и не услышит его разговора с отцом.
Когда Альвир пришёл к столу людей из Бердлы, Кари поманил его к себе - туда, где никто не смог бы подслушать их разговор.
- Смел ты, Альвир... и безрассуден. О чём думал ты, привлекая при всех внимание конунга к поджогу?
- Увидеть хотел, что по сердцу ему, а что нет, - гордо голову вскинув, отвечал скальд.
- Увидел? - нахмурился Кари. - Не понравились конунгу твои речи! А люди, что дело тёмное затеяли, затаили теперь на тебя злобу. Видел ли ты, как оглядывался по сторонам Грютинг ярл, словно ты во лжи уличил его?
- Я об заклад биться готов - дело рук Грютинга пожар этот! - С жаром выпалил Альвир, к отцу ближе придвигаясь. - Какой страх его объял на несколько мгновений! Вот только в чем выгода ярлу этому, не могу я в толк взять!
- Зато тебя, я гляжу, страх не берёт... - Кари покачал головой, затем задумался.
- Он родственник Хакона и много времени подле него проводит. Что если он замешан в этом, как и Ахти Йотун? Имя этого человека узнал я у Рогволда, а самого видел за столом ближников конунга. Вправду огромен он, словно ледяной великан!
- А я слышал, что Ахти считался непобедимым, пока его не одолел в поединке Гутхорм ярл, - припомнил юный скальд. - И с той поры Йотун большую злобу на него затаил.
- А видел ты, как бегали глаза у Хакона? Не понравилась ему твоя песнь - даром что похвалил тебя он! Ясно теперь: все трое в этом замешаны... Только что делать теперь? Одним знанием вины не докажешь...

Сообщение отредактировал SergK - 30-08-2008, 21:52

С берсерком Сержем

- Не знаю, ох не знаю, - опустил голову Альвир. - Да и Грютинг слишком явно поддержки искал у Хакона. Связаны они покрепче, чем Фенрир волк Глейпниром. Кто против таких могущественных людей сможет хоть слово сказать. Да и конунгу, как понял я, лишь одно не по нраву было - что добро в усадьбе выгорело.
- А что про это дело думает Гутхорм, коего ты Белой Прядью окрестил? Может, стоит тебе сначала поговорить с ним о подозрениях наших?
Нахмурился юноша, призадумался, но уже через несколько мгновений просиял:
- А ведь ты прав! Как слышал я от ближних гридней, пока подле конунга был - сильно ярл недолюбливает тех, кто из страха и корысти Харальду присягнули, как Грютинг, - едва не сказал Альвир: "Как ты", да удержался вовремя.
- Вот как? - Кари погладил бороду, - А ведь слово Гутхорма много значит для конунга. Если мы убедим его в виновности Хакона, Грютинга и Ахти - серьёзным союзником он станет... Только не стоит говорить ему, что я навёл тебя на такие мысли - к добро не приведёт это.
- Скажу, что это все - мое решение, - твердо произнес скальд. - Коли уж снимут голову, так одному мне.
Снова нахмурился Кари:
- Если будет тяжба меж тобой и Хаконом - я буду свидетельствовать в твою пользу и найду того человека, который видел Ахти той ночью, когда сгорела усадьба. Но будь осторожен в речах, уж больно горяч ты! Глупо будет потерять всё теперь, когда столького мы добились.
- Буду, - пообещал Альвир, а после добавил то, что тревожило его, помимо усадьбы сгоревшей: - Видел я среди людей Гутхорма врага своего, того, кто жизни Сольвейг мою лишил.
- Хольмстейн, сын Атли Тощего? - удивился Кари, - Значит, после того, как отец прогнал его, прибился он к Харальду, волчье семя... - берсерк осекся: дошло до него, что слово в слово повторяет он судьбу не только Хольмстейна, но и самого Альвира.
- Похоже, такую пряжу норны плетут, - вздохнул сокрушаясь юноша. - И рад бы я с него стребовать, да как потом буду свою правду Гутхорму доказывать, если человека его убью?
- Плюнь на него: все вокруг знают, чем ваш суд окончился. Его слово против твоего ничего не стоит - не сможет тебе он помешать. А с местью повременить придётся.
- Придет время - заплатит, - сжал изувеченную ладонь Альвир. - И он, и Халльстейн. Но не сейчас, прав ты - месть моя подождет. Сейчас же я пойду к дяде конунга, и с ним поговорю, покуда еще память его свежа.
Кари придержал сына за плечо:
- Сейчас время пира и отдыха. Слава ходит, что Гутхорм ярл не хмелеет... однако не стоит испытывать его терпение - достаточно того, что ты висой своей всех взбаламутил. Поговоришь с ним завтра, на свежую голову.

Гиллеад и Лиам.
Ранрики
(при морально-мотивационной поддержке Тельтиара)

Дорог драгоценный жемчуг, его дороже девичьи слезы, по белой руке ниткой на ткань струятся. Зелены озера, горем переполненные, ладонью прикрыты. Лиам, слабость ее уважая, сказался занятым по делам дружинным, и дверь за собой притворил плотно, не давая змеям сплетен в щель всхлипами просочиться, по усадьбе разлететься. И то сказать, достойно приняла принцесса известие, ресницами чуть дрогнула, когда расширились зрачки, новость страшную в сознание пропуская – нет Малхи. Нет. И не будет.
Одно дело , когда далеко брат матери, сложно весточку послать, и совсем, совсем другое – когда пред Судом Небесным предстала душа, отлетев от преданного тела. Отпоют ли упокоившегося, так ли в деревянный ящик заколотят. Колотиться перестало сердце. Из-под шали изумрудной Эйре в холодную Ранрики будто за смертью шли, а оказалось – от нее.
- Лиам! – знала Гиллеад, что верный тан у дверей покой ее охраняет, потому звала, голос внезапно осипший напрягая. Действительно, скоро отворились створки, Душитель конунгов широким шагом, неестественно-твердым, вошел в светлицу принцессы.
- Говори. – Белым лбом на ладони заломленной лежа, Гиллеад на соратника и родича не смотрела, тайком с глаз мокрую слабость стирая.
- Корабль под черным парусом на веслах дурные вести принес. Не едино больше изумрудное покрывало Эйре, на лоскутья порвано, на ветру лохматится. – Лиам рассказал, что от земляка Брислина слышал, ничего от себя не добавив.
Клубилась золотой пылью в солнечном луче тишина, беззвучно и тяжело на подлокотья кресла опадая.
- Харек с тем Брислином говорил?
- Ярл как подобает мужу мудрому за дело взялся.
- Хорошо. Мешать ему не буду глупыми своими слезами, - принцесса поднялась, но так неуклюже, будто на спине воина раненого несла в полном доспехе. Остановилась, на руках повиснув. Медленно взгляд на Лиама перевела. – Помолиться надо. Мне. Пойду. Коли понадоблюсь Хареку, у распятия буду. За дядю помолюсь. И за Эйре, – тонкая рука к сердцу поднялась, будто вместе с одеждами стиснуть его хотела. – Болит. За завтра наше болит. Пойду я.
Прямая, что деревце, на ногах деревянных вышла Гиллеад.

Альвир и Гутхорм. После пира
С Оррофином

Последствия пира уже покинули новонаречённого Гутхорма, и могучий скандинав усердно портил ранее утро окружающим, с молодецкими выкриками разминаясь с мечом во дворе. Кровь кипела в закалённом теле ярла, а дух ликовал, отзываясь на каждое движение. Словом, гутхорм был очень доволен жизнью. Лишь сознание того, что совсем скоро предстоит разговор с Альвиром несколько портило настой, но Гутхорм представлял, что сейчас чувствует скальд, и нехорошая улыбка сама-собой возникала на его лице.
Однако, не смотря на это, юноша сам нашел ярла, и некоторое время просто стоял, прислонившись к стене и наблюдая, как дядя конунга оттачивает боевое мастертсво. Храбрости придти к Гутхорму у него хватило, но вот решимости первым завести разговор он никак не мог набраться.
- А вот и ты, славный скальд, - сказал Гутхорм, останавливаясь, - Хорошо ли спалось?
- Жаловаться - Асов гневить, - улыбнулся немного грустно Альвир.
- Ну, этого делать всяко не стоит! Пойдём же перекусим и возблагодарим Высокого и прочих за вчерашний пир.
Юноша кивнул, подходя к Гутхорму, и наклонив голову прошептал:
- Поговорить бы надо, ярл, без чужих ушей.
Гутхорм кивнул и первым пошёл за дом, указывая дорогу. В гридницу сейчас соваться не стоило - она была полна храпящих хирдманнов, и там стоял такой сивушный дух, что с двух вдохов захмелеть недолго.
Скальд шел за ним следом, вид у него был бледный - за прошедшую ночь он несколько раз обдумал то, что сделал на пиру. Сейчас Альвир отлично понимал, что его судьба зависит от человека, которого он вчера назвал Белой Прядью, хотя бы потому, что те, кого он почти прямо обвинил в поджоге усадьбы не простят ему опасных слов.
- И о чём же ты, изобильный речами муж, хотел со мной поговорить? - иронично спросил Гутхорм, останавливаясь в облюбованном месте
Юноша невольно потер перстень, полученный в подарок прошедшим вечером.
- О пожаре в усадьбе конунга Фиордов, - скальд решил говорить как можно яснее, не прибегая к замысловатым фразам.
- Зачем же про то говорить, когда вчера ты сложил такую хорошую вису об этом! Кто имеет уши как говорят почитатели Бога франков, да слышит, и, поверь мне, уши были у большей части сидящих за тем столом...
- Для тех ушей она и была спета, - серьезно заметил Альвир. - Поджог этот - оскорбление конунгу Харальду и измена.
Гутхорм слегка кивнул, поощряя говорить дальше.
- Я составил эту вису, чтобы виновных найти, - продолжил юноша. - И нашел их, возле государя сидящими! А теперь боязно мне, что одну подлость учинив, могут они больший вред нанести Харальду.
- И кого же ты считаешь таковыми? - Гутхорм отлепился от стены и внимательно посмотрел в глаза скальду, словно стараясь увидеть в них его настоящие мысли
- Это был Грютинг, славный ярл, - назвал первое имя Альвир Хнува.
- Злоумышленник был один?
- Был спасшийся трэль, который чудом избежал огня, - покачал головой юноша. - И он видел среди поджигателей настоящего великана. Сомнений нет - то был Ахти Йотун, а ты сам знаешь ярл, кому он ныне служит.
И вновь кивнул Гутхорм слегка, предлагая не умолкать Альвиру.
- Гутхорм Сигурдссон, ты ведь и сам, несомненно видел, как волновался Грютинг, какой испуг появился в его глазах, и на кого он смотрел, ища поддержки?
- То что я видел, то дело моё, - нахмурил светлые брови ярл. - Но хочу знать, что ты думаешь, и одинок ли я в своих мыслях или нет.
- Ты знаешь, как сложно обвинить человека, чье могущество сравнимо с властью Харальда, - признался сын Кари. - Но у меня почти не осталось сомнений в том, что усадьба сгорела по воле Хакона из Хладира, конунга трендов.
Но не было третьего кивка от Гутхорма. как ни ждал его скальд. Задумчивым сделался взгляд ярла, а лоб прорезала глубокая морщина.
- Альвир, вижу, ума тебе не занимать и подтверждаю своё покровительство, вчера на пиру объявленное. Но пока с этого двора не уходи, а, лучше всего, вообще в доме сиди, хирдманнам спой, как проспятся. Я же поговорю с Харальдом.
- Благодарю тебя, Гутхорм ярл, - склонил голову молодой скальд. - И уповаю на то, что Один наделит тебя мудростью, разрешить это дело к выгоде конунга. У меня же на сердце легче стало, когда я тайной этой с тобою поделился.
- Иди в дом, да жди меня, -Гутхорм положил ладонь на плечо скальда и слегка сжал его, ободряя. - Я прямо сейчас к Харальду отправлюсь.
Молча повиновался скальд, поспешив в длинный дом пойти. На этом и разошлись муж и юноша, каждый своими мыслями, надеждами и печалями тяготимые.

Гутхорм и Харальд.

(угадайте: кто и с кем?)

Гутхорм, как и был, в одних штанах и с обнажённым мечом на плече, немедля отправился к Харальду, занимавшему отдельный дома. Берсерки-телохранители изумились так, что сперва за оружие похватались, думали, враг подошёл и Гутхорм на защиту идёт, но потом поняли свою ошибку и пропустили ярла.
- Спит? - спросил Белая Прядь того берсерка. что стоял у дверей в опочивальню конунжью.
- Спит, - кивнул телохранитель.
- Харальд! - от рыка Гутхорма дверь едва не брызнула щепой. - Подъём, правИло проспишь!
Зачастую, именно таким возгласом начиналось утро будущего конунга ещё дома, в Агдире, когда он только начинал постигать воинскую науку, а потому Гутхорм не удивился произошедшему.
Поднялся конунг действительно быстро - помнилось ему, что он вновь в отцовской усадьбе, и дядя его уму-разуму учить пришел. Потому встал юноша, штаны натянул, поясом шелковым подвязав, да рубаху алую надел, и вышел навстречу ярлу, потягиваясь.
- Не рано ты, Гутхорм?
- Разговор есть, - едва не силком, впихивая племянника обратно, Гутхорм вошёл в опочивальню и самолично затворил дверь внутренним засовом. - Вису вчерашнюю помнишь?
- Да как же не помнить, - скривился юноша. - Трусов мой скальд героями выставил, а после и вовсе про мертвяка петь стал. Я уж хотел его прочь гнать.

- Сегодня пришёл ко мне скальд наш, Тюру подобный и рассказал прямо, что считает виновными в поджоге усадьбы...ну и перечислил тех, кого там видели, заодно до Хакона в головах додумавшись. Умный он парень сверх всякой, но честный и неопытный. Решил, что враги тебе Хакон с остальными и во вред действовали
Харальд аж поперхнулся, от подобной дерзости, но затем быстро сумел в руки себя взять, и на ложе сев, внимательно в глаза дяде посмотрел:
- А сам ты, что по поводу всего этого думаешь?
- Думаю, что спалив Хильд с ублюдком они за тебя твою же ошибку исправили и от стрелы в заду избавили ещё до того, как её на тетиву наложили!
- То есть, согласен ты, что это Хакон был, - подвел итог конунг. - И кто еще с ним?
- Грютинг, судя по тому, что ёрзал вчера по скамье так. что едва стол не опрокинул, да Йотун, которого там какой-то трэль спасшийся видел.
- Йотун при всех не раз клялся меня в могилу свести, и тебя тоже, кстати, дядя, - напомнил Харальд, сказанное обдумывая. - Грютинг же на словах всегда спешит верность мне выказать, но не удивлюсь, коли до сих пор обиду таит. Хороши избавители.

- Хакон в головах всё же исправляет положение. Он, конечно, тебя при случае свалит, и от имени внука править будет, но не сейчас и очень не скоро подобные мысли он допускать станет. Пока ты и пророчество о тебе - слишком сильный факт. Разбегутся людишки. опять драться друг с другам станут, и не бывать тогда Новрегии единой, а внуку его быть лишь сыном Харальда. пророчество не исполнившего. Медведь не глуп.
- Вот видишь, дядя, ты уже сейчас допускаешь возможность того, что он предаст меня, - юноша вздохнул, задумчиво наматывая сальную прядь на палец. - Все предадут. А скальда этого наградить надобно, подобный человек полезен будет, коли верным останется.
- Предадут, коли слабину дашь, а будет тебя народ любить, да вокруг люди верные...вот скажи, стал бы ты с ножом лезть на воина, сидящего в неприступной башне? Хотя нет, не говори, итак вижу, что не стал бы, ты дураком, всё же, никогда не был. Так и на тебя не полезут с ближниками верными, дружиной сильной и любовью народной. Альвира приблизь к себе, да не, как скальда, уж больно он вольноречив, но, как советника. Я его учить буду, а ты прикрой от Хакона и его своры. Согласен со мной? - Гутхорм задумчиво хмурился и расхаживал по опочивальне, похлопывая себя мечом по плечу
В дверь постучали тут, разговор их прерывая, да зычный голос берсерка Олава раздался:
- Конунг, тут человек пришел, встречи просит, да говорит - от самой кюны Рагхильды мчался, коня не жалея!
- Поэтому я и не хочу тебя далеко отпускать дядя, - признался Харальд, к двери обернувшись. - Что никого надежнее не найду. Послушаем, что матушка сказать хотела?
- Конечно! - Гутхорм остановился и встал у стены, поставив обнажённый меч рядом, дабы не пугать гонца. - Послушаем, что сестрин гонец скажет.
Харальд сам отбросил засов, и впустил человека - тот был стар, и запылен с дороги. Видать действительно спешил изо всех сил.
- Стейн? - Слегка удивился конунг, узнав посланца. То был хрингариец, служивший еще Сигурду Оленю, а после - его дочери. Если уж мать прислала Стейна, то слова, что он вез должны были быть очень важными.
- Здравствуй, старый друг, - Гутхорм почтительно, в пояс, поклонился гонцу.
- Великий конунг, могучий ярл, - столь же низко склонился Стейн. - Рагхильда кюна в беспокойствах о здоровье вашем извелась, вестей ждет добрых что ни день. И отрадны ей успехи, каких сын ее добился на ратном поле!
- Проходи, садись, верный хускарл матери моей, - на табурет жестом указал Харальд, похвалой довольный. - Рассказывай, что хотела она передать, не томи. А покуда, пусть тебе принесут пива хмельного - Олав, пошли слугу за рогом!
Сел старик, отдышался, взгляд переводя с конунга, на дядю его - обоих их помнил он еще детьми, теперь же перед ним мужи были грозные и прославленные.
- Говорит Рагхильда о больших ненастьях, что на землю твою, власти конунга законного лишенную, обрушились.
Гутхорм молчал. Гонец явился к Харальду, ему и разговаривать, ну а ярл своё слово в конце вставит.

Харальд и Гутхорм. Заговор с целью...
Играем в угадайку?

- Агдир ныне под властью Сульки и Хроальда, правителей ничтожных, Вингульмерк разорен свеями, в Хрингарики хозяйничают братья из Наумдаля, под Сарасбергом наемники иноземные собрались - пока они верно служат Рагхильде, но что дальше будет? - Рассказал Стейн о тех несчастьях, что постигли владения Харальда. - А Гандальв Альвхеймарский с большим войском вторгся в Гудбрандсдалир - не ровен час надвое всю державу твою раскроит.
- Турс сожри мои кишки и подавись пяткой! - Гутхорм сжал зубы и взялся за рукоять меча. - Что же теперь, назад возвращаться или войско рвать?
- Подожди дядя, - плотоядно оскалился Харальд. - Коли Гандальв ко мне в гости пожаловал, чем не повод это в его усадьбу заглянуть, тем более, что по пути она нам в любом случае.
- Карта есть? - лаконично спросил ярл
- Я же два дня назад на столе вырезал, пошли покажу.
- Нормальная карта, я имею ввиду!
- Нет, - конунг покачал головой. - У отца моего была, но она в Сарасберге осталась.
- Ладно, - ярл нахмурился и прошёлся по комнате. - Надо будет найти толкового человека, чтоб ещё сделал! Итак, гонец, расскажи же, каковы дела сестры моей, кюны Рагхильды
- Крепкой рукою кюна держит власть, - отвечал старый Стейн. - Когда гонцы приходили от Сульки, требуя, чтобы признала она их хозяевами Агдира - в шею прогнала Рагхильда негодяев. Они войском грозились, но уж много дней прошло - не видать войска их.
- Сама-то она, как? Держится? - голос железного ярла неожиданно дрогнул.
- Тяжело ей без родичей, - понимающе произнес слуга. - Сына хочет увидеть, два года уж почти минуло. И о тебе, Гутхорм, вспоминает часто.
- Что скажешь, Харальд? - Гутхорм повернулся к племяннику. - Как теперь действовать будем?
- Плана менять не станем, - решительно бросил конунг. - Завтра же в поход войско! Третьего дня уже в Альвхеймаре будем, отольются Гандальву слезы агдирские! После же через Наумдаль пойдем, за Хрингарики с ними поквитаемся! А там дорога прямая - к Сарасбергу. Если уж возвращаться к матери, так с триумфом и трофеями боевыми.
- Завтра же? Отчего не сегодня?
- Сумеешь войско поднять - выступим! - Блестели глаза Харальда, властным движением откинул он волосы с лица, да вновь на гонца взглянул: - Все вести то, или иные были?
- Были государь, да и в них приятного мало, - вздохнул устало старый слуга. Временем тем поднес ему Олав рог с пивом, и Стейн жажду утолил, прежде чем рассказ горький продолжать.
- И какие же? - Напрягся конунг, казалось и без этого слишком много на него свалилось бед.
- Сон ей привидился вещий, матери твоей, - рассказал Стейн. - Будто бы едешь ты по лесу на медведе могучем, и всякий зверь боится тебя, но вот медведь этот сбрасывает тебя на землю и ударом лапы тяжелой убивает. Мнится Рагхильде Вещей, что был медведем тем Хакон из Хладира, и извелась в беспокойстве она - сказать тебе просила, Харальд, что покуда держишь ты подле себя конунга Трандхейма, не может она уснуть, за жизнь твою опасаясь.
- Опять Хакон, - выдохнул, бледнея юноша. - Ты слышишь, дядя?
- Слышу, - мрачно кивнул дядя конунга. - Давай же Харальд, дадим гонцу отдохнуть,а сами решим что делать!
Ярл повернулся к гостю:
- Иди Стейн, да скажи, что я велел тебе отказа не знать ни в еде, ни в питье! А, как обратно соберёшься, передай моей сестре, что мы идём к ней на выручку, чтобы она держалась и всегда помнила: даже в самом холодном лесу есть свои берсерки! Слово в слово передай.
- Я все передам, не сомневайся Гутхорм, - пообещал старик, и поспешил покинуть комнату, да выйти в общий зал. Понимал он - щедрою рукою посеяла госпожа семена сомнений его устами, и теперь тяжелые раздумья предстоят конунгу и ярлу.
- Ну вот, похоже, все и разрешилось, - Харальд закрыл дверь, велев Олаву никого не подпускать близко. - Норны свою пряжу прядут, не зависимо от наших желаний. К словам матери отнестись небрежно не могу я.
- Мать твоя мудра, но в военных делах смыслит мало, - Гутхорм теребил себя за ус. - Отсылать Хакона нельзя, напротив! Держи при себе, но смотри в оба глаза. Даже в четыре - мои и твои два!
- А если в спину ударит? Или того же Йотуна на дело это подрядит - погибну я в Альвхеймаре, хребет Гандальву переломав, а Хакон, как ты и говорил, править станет от имени моего сына, - недоверчиво Харальд произнес. - Весь север под ним, да и Грютинг его поддержит, коли до противостояния дойдет.
- Уж что-что, а зад твой я прикрою! Ни Йотун, ни Грютинг, ни сам Фенрир тебя в него не ударит, это моя, как старшего родича привилегия!
- И все же, - процедил молодой конунг мстительно: - Знаем мы, что они усадьбу сожгли. Пусть дело благое - змею раздавить, да все же самоуправство это, власти моей урон. Мнит Хакон, что лучше меня знает, что мне делать следует, но я же вижу, кто крепко меня держится, а кто лишь повод ищет крамолу учинить.
- Не гони драккар и остынь, - устало выдохнул Гутхорм. - Мешает тебе Хакон - не жить ему.
- Нет, - юноша положил ладонь на плечо дяде. - Ныне видят все, что я дружен с Хаконом, так что и тени подозрения быть не должно, будто бы я его жизнь забрал. Лучше пусть враги это сделают, чтобы молодой Хакон праведным гневом воспылав, еще более от меня зависим стал.
- Про то и речь! Дай Хакону поручение. где он точно голову сложит!
- И дам, - уверенно молвил юноша. - Хорошо, что ты, дядя, меня в этом деле поддерживаешь. Скажи только, как думаешь - сможет молодой Хакон удержать север, если я его там ярлом поставлю?
- Не одного ставить надо. Юнец он, горяч ещё, да неопытен, нужно ему советника и опору. Кто остудит и поддержит, когда надо будет.
- Ты, дядя, кстати нашел людей, что за Фиордами будут для нас приглядывать?
- Нашёл, - кивнул Гутхорм. - Двое братьев, хирдманы из бондов, но доказали, что воины. Гандальва с тобой били ещё.
- Хорошо, - улыбка скользнула по лицу молодого правителя. - Одного к воинам Кари из Бердлы добавь, ему я Фирдир оставляю, а другого на службу ярлу Хроальду определи - он теперь Фьяллиром для меня управлять будет.
- Сделаю.
- А теперь, смотри, - металл звякнул в голосе. - До Согна от нас рукой подать. Кто правит там?
- Там Атли Тощий, отец Хольмстейна.
- Именно, - скрипнул зубами Харальд. - Атли этот - вор и негодяй, мои земли к рукам прибравший.
- Ну, тогда навестим и его, по пути! Задержимся, правда, но устроим судилища и посадим там своего человека.
- Не все так просто, - голос конунга звучал зловеще. - Я дам ему "шанс" сохранить земли.
- Зачем и какой?
- Смотри дядя, - Харальд придвинулся едва ли не вплотную к Гутхорму, и прошептал: - Я отправлю туда Хакона, и накажу ему низвергнуть Атли, поскольку Согн исконно принадлежал моему отцу. Атли же получит от меня весть, что конунг Хладира действует вопреки моей воле. Пусть один мой враг, убьет другого. Быть может, именно для этого дела, Один прислал мне Хольмстейна?
- Может и для этого, да только Хольмстейну туда дорога закрыта. Он ведь изгнан, и его убьёт, если он только там появится.
- Убьют, если он туда по своей воле придет, а человека конунга никто тронуть не посмеет.
-Тогда не забудь послать с ним своих воинов. Чтобы не налетели сразу.
- Нужны самые верные, - решил Харальд. - Те, кто будут молчать и лишь исполнять приказ. Я готов даже двух берсерков, что мою жизнь стерегут для этого дела снарядить.
- Орма и Игни, - тут же ответил ярл. - Они подойдут и не незаменимы.
- Хорошо, тогда ты вели войско собирать в поход, а я это дело улажу, - мрачнело лицо конунга молодого. - Раз и навсегда.
- Сделаю, - сказал ярл и покинул опочивальню. Вскоре, снаружи раздался его рёв призывающий всех к подъёму. Было ясно, что такими темпами к полудню войско будет разбужено, построено и взгрето до нужного состояния.

Харальд и Хакон.
С Тельтиаром, конечно.

Не успело солнце еще полностью взойти, как громкий голос Гутхорма возвестил о сборе армии. Странно это было - только вчера еще пировал Харальд, горя не зная, а сейчас уже словно в поход хочет вести рати свои. А ведь многие дружинники надеялись не меньше недели отдохнуть в Фиордах. К старому Хакону же в скорости Олав лично пришел, из шатра его зовя к конунгу, да наказ передавая, войска поднимать. Хакон не заставил зятя ждать, и немедля пожаловал пред очи Харальда.
- Доброго дня, родич. Гонца посылал?
- Было дело, - к приходу тестя, конунг уже облачен был в одежды походные, а потому встретил его в большом зале, пустующем ныне - лишь берсерки по углам стояли, покой государя оберегая. - Проходи, отец, садись. Вести нынче получил я тяжелые.
- Что за вести? - Хакон не заставил себя долго упрашивать, и сел на скамью.
- Земли мои разорены врагами, покуда я Мер покорял, - вздохнул тяжело конунг, кулак сжимая. - Гандальв, как ножом, державу режет на куски. Сам ты видишь - ждать не могу и дня, войско поднимаю для битвы.
- Жаль мне твои земли, - нахмурился Хакон. - Но что сделать мы можем? Ведь прав ты: если Гандальву хребет не сломать, к весне он снова сберет великую рать.
- Оттого и веду людей - в земли Альвхеймара войну принесу и разорение, пусть почувствует ворог на своей шее, что людям моим пережить довелось!
- Один и Тор ведут твое войско, - согласился Хакон. - Но ведь не для этого ты меня звал.
- Так и есть, ты ведь знаешь, родич, что севернее Альвхеймара Согн - что подумает его ярл, будь он проклят за свое вероломство, коли я рати мимо земель его поведу, справедливости не восстановив? - Гневом глаза загорелись. - Да и мне каково знать, что мог владения отца вернуть, а не сумел.
- Дело ты говоришь - не дело бросать земель праотеческих, - нахмурился властелин Транделага. - Но не можешь же ты, и гридни твои разделиться на части и бороться с врагом во всех сторонах одновременно?
Харальд улыбнулся немного теплее:
- Потому и хочу тебя просить на место Атли указать законное, - к делу перешел юноша. - Он труслив, стоит его припугнуть - и готов будет сдаться, но если конунг из рода Асов ему предупреждение принесет, то в том он урона чести своей не увидит, чтобы условия наши принять. Иного слугу пошлю - ярл Согна за насмешку примет обращение мое, а пес, в угол загнанный волком порой оборачивается.
- То ты правильно мыслишь про волка, - Хакон, явно не ожидавший такого, призадумался. - Но беспокойно мне оставлять тебя перед вторженьем в Альвхеймар. У тебя много врагов. И еще живы в памяти "почести", которыми вас с Гутхормом приветили Фьорды. Он не сказал: "Когда вы ушли от меня", - но то было ясно.
- Фиорды клялись мне в верности, и я поверил, - в голосе горечь слышалась. - Но Альвхеймарцы мне - враги исконные, им я милосердия являть не стану, и осмотрительнее буду. Возьми людей, отец - приведи Согн к покорности. Объяви на тинге, чья то земля, и чьим именем будет править на ней Атли, или же не будет вовсе там ярла его рода!
- Да будет так, - взор Хакона посуровел. - Прав ты, Харальд: слуг надо учить покорности, а то, не дай светлые асы, увидят они, низкородные, себя и вовсе конунгами.
- Пусть Грютинг с тобой поедет, - предложил молодой правитель. - В битве от него мало проку ныне, а я вижу - он дела жаждет и от скуки мается. Да и компания будет тебе в дороге подходящая.
- А не трудна ли ему будет дорога? - в глазах Хакона впервые мелькнула тень подозрения. Да, не только Грютингу мешала спать совесть.
- Дорога торговая хорошо проторена до Гаулара, люди Фиордов в Согн часто ездят, - пожал плечами конунг. - А для конунга трендов и ярла Оркдаля можно повозку сделать, чтобы видели холопы, кто к ним приехал, и по чести встречали.
- Ну, будь по твоему, - уступил зяту тесть. - Я велю воинам собираться в поход.
- Благодарю тебя, отец, - почтительно склонил голову Харальд. - Я не забуду. Только не бери большой рати - много чести будет Атли, а мне в Альвхеймаре каждый хирдман пригодится, когда усадьбу врага кровного осаждать буду.
- Дружину возьму, - решил Хакон. - Не дело все ж ярлу волю твою диктовать всего с парой холопов. Не забоится.
- Конечно, - тут же кивнул юноша. - Сотня мечей за твоей спиной весомым аргументом в споре будут.

Эйрик Свейский. Хадебю.

- …а если бы не подмога ихняя, небось стер бы наш конунг этот Руян с лица земли да и бровью не повел.
- И поделом им, идолопоклонникам! Вон придумали себе четырехмордого – и что, разве помог им четырехмордый?
- То-то и оно, братцы. Только что-то я смотрю, Эйрик как будто и не рад победе да добыче знатной?
- Это еще почему?
- Да вот... по словам его ясно, доволен, что отомстил, а как глянешь на него – лицо-то печальнее некуда. Неужели домой возвращаться неохота?

Обернулся к Эйрику Вальгард, посмотрел на него значительно.
- Слыхал, конунг, о чем люди твои толкуют?
- О чем же? – не поворачивая головы, тот отвечал.
- Говорят, мол, невесел властитель наш, будто победе не радуется. Чего ж ты так, Эйрик? Или возвращение домой тебе в тягость?
Помолчал конунг, а после так сказал, словно каждое слово взвешивал:
- Я слова Сванхильд вспоминаю – неизвестно еще, что я дома найду, когда вернусь. Чует сердце мое, ждут там дурные вести. Но воинам моим не след из-за этого печалиться. Ну что, Вальгард, друг мой верный, - хлопнул Эйрик по плечу помощника своего с улыбкой, - задержимся в Хадебю, как я по дороге туда обещал? Пусть каждый своей долей золота распорядится, как пожелает!
Задержимся, кивал Вальгард, непременно задержимся. Только что-то ты, владыка свейский, темнишь, за улыбкой прячешься, натягиваешь ее, будто белье старое да не очень чистое; а улыбка-то – фальшивее того идола четырехликого и помощи от нее не больше.
Это не нам, думал он, развеяться надо на Хадебю, кошелем тугим потрясти, а тебе, конунг. Авось и полегчает.

Когда-то давно, во времена эйрикова отца слава, в которой купался теперь Хадебю, принадлежала совсем другому месту – городку Хелго на острове в озере Меларен, во владениях свеев. Когда оно замерзало зимой, туда можно было доехать на санях или на лыжах. Конунг Энунд так и делал – Эйрик помнил подарки, что отец привозил ему и матери перед Йуле. А потом Хелго как-то зачах, уступил место Бирке… а теперь вот еще эти: проклятые купцы, вывезенные Готфридом из Рерика. И ведь ничего, прижились, выстроили город , от власти конунжей освободились и Хардакнуту дань платить даже не думают.
Поморщился Эйрик, сходя на берег. Славный город, конечно, Хадебю – вот только не стоит забывать, что в торговле они для свеев – главные соперники.
На рынке шум и гвалт стоял такой, что и собственных слов было подчас не услышать. Люди, все разные и по цвету кожи, и по чертам лица, и по говору, толкались, кричали, торговались, выменивали… Купцы взвешивали слитки, покупатели разглядывали и ощупывали меха и ткани. Краем глаза заметил свейский конунг, как один из торговцев, в чем-то, видимо, убеждая покупателей, перекрестился.
- Белому Богу, что ли, молятся? – мрачно Вальгард спросил, когда Эйрик на то ему указал.
- Да им лишь бы товар сбыть. Небось подойди к нему кто-нибудь из нас, Одином и Тором клясться будут. Не товар они тут продают, а души свои… хотя те уж давно запроданы.
Долго еще бродили они, приценивались – чего бы здесь купить, что бы отдать взамен? Эйрик детям угощений набрал, сластей да пряностей, для Сванхильд – украшений, каких ни у кого в Уппсале и быть не могло; Вальгард тоже выбрал что-то супруге.
Уже собирались они на корабль возвращаться, как голос елейный их окликнул:
- Не хотят ли славные викинги янтарный оберег?
Конунг обернулся – позади них приплясывал низенький человечек с желтоватой кожей и узкими глазами.
Янтарь, веселящий, способный хранить в себе человеческое тепло, имеющий множество цветов и оттенков, был весьма дорогим, за маленькую коричневую фигурку можно было заплатить столько же, сколько за крепкого раба. Но не они ли увезли от ругов богатейшую добычу?
- Ну-ка, что там у тебя за обереги? – махнул рукой Эйрик. Подошли они с Вальгардом к прилавку, а бойкий торговец им фигурки стал показывать да нахваливать.
- Вот, посмотрите, храбрые воины – здесь талисманы на руку, с руническими надписями, здесь фигурки, тоже с надписями…
Вальгард взял одного из маленьких янтарных идолов – вытянутой формы фигурку, изображающей нечто однозначное.
- Никак сына Ньерда изображает? – спросил он.
- Да-да, славный подвигами муж! И заклинание на нем вырезано - «Да не лишит тебя Фрейр мужской силы»! Возьми, викинг, пригодится ведь…
Вальгард густо покраснел, чем несказанно удивил самого Эйрика. И заплатил, не торгуясь.
Будь с ними Свен, он бы над Вальгардом всю дорогу подтрунивал, но – его не было, да не опустеет чаша его в чертогах Одина, и конунг шел рядом с верным другом, только посмеиваясь в бороду и не говоря ни слова. Херсир же шел будто обиженный и время от времени косился на конунга, словно читая его ехидные мысли…
Скоро отчалили из бухты струги Эйрика, устремились домой – встречайте, жены и дети, с победой вернувшихся, кровью вражьей окропленных, подвигами себя прославивших… Встречайте, а за отмщенных – молитесь Одину и Фрейе; быть их душам теперь спокойными.

Фьорды. Хакон Хладирский и Грютинг Оркдальский.

Как истинный викинг старой закалки, Хакон гордился тем, что слово и дело его редко расходились друг с другом. Сборы не заняли много времени: к рассвету дружина транделагского медведя была готова выступить. Сам Хакон, свежий и бодрый, будто скинувший с ранним подъемом пару десятков зим, пребывал в отличнейшем расположении духа. По натуре он был мужем деятельным, и любовью к речам да раздумьям стал отличаться только в преклонных летах. В молодые же годы стены отчей усадьбы – Хладира – и жена с сыновьями конунга видели мало. Впрочем, в отношенье жены все и ныне не изменилось: едва посмотрев на наследника, старый Хакон собрался в поход в компании зятя. Властелин Транделага не чуял худого: глаза его лучились радостью и он с молодецкой удалью сновал между гриднями, отдавая распоряжения. В противовес тестю Харальда, ярл Оркдальский был мрачен и исполнен зловещих предчувствий. После пожара в усадьбе сделавшись суеверным, Грютинг минувшей ночью не спал, а тайком посетил местных жрецов, спрашивая о знамениях. Со слов же служителей асов, поход начался под недоброй звездой. Щедро одарив жрецов – в том числе за молчание – Грютинг ныне пребывал в тяжких раздумьях, но, памятуя конец прошлой беседы, не спешил делиться с Хаконом своими сомнениями. Во-первых, как рассудил ярл, негоже сейчас будить в старом медведе всякие подозрения. В лучшем случае – высмеет, в худшем – пойдет к Харальду спрашивать ответа. А кто будет виновен? Вот-вот. Грютинг Оркдальский был довольно умен, чтобы стараться не очутиться меж молотом и наковальней. В нынешние времена на пороге Рагнарека чем выше твоя голова да громче речи – тем больше шанс темной ночью отправиться к Хель. Отчасти, именно потому Грютинг, когда пришел час, не цеплялся двумя руками за конунжий титул, так легко став вассалом Харальда Косматого. Но на сей раз беда, минувшая тогда, снова разинула рот: конунгу агдирскому не нужны были соперники, даже такие, как Хакон. Но дело ли объяснять то старому викингу, верящему в заветы?
- Что-то невесел ты, родич, - в голосе Хакона звучал скрытый упрек. Владыке Транделага и Трандхейма надоело уж видеть Грютинга недовольным.
- То раны, - ответил ярл оркдальский. – Ничего, к полудню отпустит.
Удовлетворившись ответим, конунг вновь отошел, и его зычный голос, отдающий последние распоряжения, послышался уже на другом конце отряда.
Через час двор опустел.

В то время, как конунг Хакон отправился навстречу судьбе, в деревне близ усадьбы Гандальвовой, бродячий сказитель историями своими делился.
- ...И тогда понял Олаф, что его враг отступил лишь затем, чтобы за собой его увлечь, и вовсе не собирался бежать. Но прозрение запоздало - потому что уже обнажили мечи воины Эрика, и до заката ему было уже не дожить. Лишь последняя радость у него осталось - сойтись мечом к мечу со своим врагом... и пасть от его клинка, а не от мечей неизвестных ему воинов.
Закончив рассказ, сказитель потрепал сидящего рядом огромного пса, слушая одобрительные возгласы тех, кто собрался и слушал.
- Хорошую историю поведал, - хлопнул его его по плечу сидевший по соседству. - А где стряслось-то все это?
Назвал в ответ Финнмарк сказитель; никто из слушавших там не бывал. Кто-то и пошутил - мол, все тут здоровые, а слепой странник лучше вас мир знает.
- Так на то он и странник, - возразили ему. - Смотреть не может, зато слушает наверняка хорошо...
А сказитель и в самом деле слушал - все, что говорилось. Потому что не рассказывать истории сюда Эгиль пришел, а как раз чужие слова слушать... и ждать времени, пока враг его горло подставит.
С умыслом он выбирал истории про края, как можно более далекие отсюда - чтоб на лжи его не подловили. И старался побольше выдумки в них вложить - чтобы подольше в деревне пробыть.
Не тянуло его к людям, но что поделать - только от них про Ормода узнать можно было. А слух тонкий позволял Эгилю услышать и то, что для чужих ушей не предназначалось.
Так узнал он, что Ормод усадьбу редко покидает, из юношей настоящих воинов воспитывая. И думать нечего было, чтобы его там убивать; даже ворвись стая в дом - много бы серых братьев под людскими клинками легло.
А жизни их Эгилю дороги были, и вести на смерть друзей своих он не желал. Да и сам бы он из дома, скорей всего, выйти не смог...
Нет, иной замысел тут нужен был.
Потому и оставался Эгиль в деревне, слушая местных, да удобного момента выжидая. Уверен он был, что не будет Ормод постоянно в усадьбе пребывать; рано или поздно за пределы ее выйдет...
Радостью наполнилось сердце вожака, когда услышал он - вскоре Ормод в лес воспитанников своих вывести собрался. Но и задуматься вновь пришлось - потому что много их было.
А Эгилю лишь кровь Плешивого была нужна; детенышей же убивать он не желал. Но что поделать, если они на пути встанут...

Ушел слепой сказитель из деревни рано утром - за день до того, как Ормод в лес выходить собирался. И день этот Эгиль потратил на то, чтобы тропы и человеческий запах найти, узнав тем самым, где люди ходят и где почти наверняка враг его будет.
А потом ждать пришлось, вместе со стаей. Скалили клыки серые братья; каждый раз, как заставлял их вожак так дожидаться - была потом кровь и радость погони.
Но пришел Ормод. И привел с собой десятка два воспитанников своим; самому старшему и семнадцати зим не минуло. Морщился Эгиль, звонкие голоса слыша; не хотелось ему проливать кровь тех, что перед ним неповинны были.
Хорошо еще, что на охоту они вышли, и часть от отряда вскоре отделилась. Не препятствовал этому Ормод, желая, чтобы старшие себя без пригляда показали; сам же с младшими остался.
Неслышными тенями сопровождала их стая, выжидая, пока они от других не отдалятся. А потом, как и раньше, с места рванулись серые тени.
Но на сей раз другой приказ им Эгиль отдал - на землю подростков свалить, и у горла клыки держать. А когда сам Ормод за меч схватился - тогда к нему из-за дерева вожак выступил.
- Что ты за дух лесной? - выдохнул Плешивый, глядя, как волки на земле воспитанников его удерживают.
- В лесу я живу, но я не дух, - покачал головой Эгиль. - Последним ты остался Ормод... из тех, что отца моего убивали.
Застыл на мгновение Плешивый, вспоминая; не так уж и много врагов у него имелось, чьи сыновья слепыми были.
- Слышу по дыханию твоему - узнал ты меня, - усмехнулся Эгиль, нож доставая. - Ну что, попробуй и сына за отцом отправить... или сам к Хель иди!
Сорвался с места Ормод, меч занеся. Уверен он был, что легко слепца зарубит... да ушел из-под удара Эгиль, по звуку опасность узнав. И свой удар нанес.
Только и Ормод умирать не собирался - и сам уже клинка избежал. Теперь осторожнее стал, поняв, что только зрения его враг лишен, а в остальном столь же опасен, как и любой воин.
Кричать же, на помощь созывая, Плешивый и не пытался - потому как волчьи клыки видел, и опасался, что при первом крик пасти они сомкнут.
Ловким ударом Ормод нож из пальцев Эгиля выбил, и почти вонзил ему в грудь свой меч... но сжали его запястье пальцы слепца, а кулак в горло ударил, дыхание выбивая.
Слишком поздно Ормод свою ошибку понял; на таком расстоянии и видеть врага не требовалось. Но замешкался он лишь на мгновенье... а большего и не надо было.
Охватил Эгиль руками шею кровника своего; хрустнули позвонки, и осел Ормод Плешивый на землю.
На ощупь Эгиль нож подобрал и, ни слова не сказав, в лес шагнул; а парой минут спустя за ним и стая последовала, рыкнув в сторону детенышей, которых вожак не трогать приказал.

Гаулар. Коварство конунга

"Скачи, подобно ветру скачи, мой верный Хольмстейн! В твоих руках ныне судьба державы - и награда твоя будет достойна службы, в том тебе слово мое!"
В который раз вспоминал молодой Атлиссон последние слова конунга Харальда Косматого. Под покровом ночи, призвал хирдмана правитель и в разговоре тайном отдал приказ, заставивший вздрогнуть Хольмстейна. Государь желал гибели своему названному отцу, конунгу Хакону из Хладира - то сразу понял сын ярла, хоть речи Харальда и не указывали прямо на желание это. И Хольмстейн согласился не раздумывая. Коли уж конунг оказывает ему такое доверие, то следует все усилия приложить, но исполнить в точности сказанное, ведь воля конунга - закон, чего бы не пожелал он. Убить Хакона? То не сложно для человека, собственную сестру в Хель отправившего, да вину сумевшего на иных людей перевести.
Двое воинов, суровых берсерков, приставленных к гонцу, дабы за исполнением приказа проследить, да посланца конунжего охранить в молчании следом за ним ехали. Они, Хольмстейн готов был об заклад биться, даже не знали, для чего Харальд отослал их в Согн. Хранителем тайны был только он, воин, который всего несколько дней назад стал человеком Харальда - а это означало лишь одно, помимо всего прочего, это испытание и для него: коли пройдет все, как конунг пожелал, то быть ему, Хольмстейну, среди ближников правителя, златом и роскошью окруженному, а если оплошает - так и головы не сносить.
И пусть, для того, чтобы свершился коварный план Харальда, придеться отцом и братьями пожертвовать, но ведь разве не они отреклись от Хольмстейна, вне закона его объявив и с земли родной изгнав? Хитроумно плетут Норны свою нить - не пройдет и десяти дней, как изгнанник былой ярлом воссядет в Гауларе.
C такими мыслями Хольмстейн пересек границу Фьяллира и Согна. Здесь, по закону, любой бонд мог убить его и не понести за это никакого наказания, а потому юноша набросил на голову капюшон, скрывая лицо - мало ли странников в эти смутные времена следуют по большой дороге? Пусть воины Харальда сами объясняются с местными жителями - перед людьми грозного конунга любые двери распахнутся сами. И всеже, из осторожности, Атлиссон старался избегать людных мест, останавливаясь только в небольших деревнях и не снимая капюшона даже в помещении.
- Спутнику нашему лицо сильно изуродовали в сражении, - на то как-то сказал Орм, едва хозяин дома спросил о странном поведении юноши. - Никак привыкнуть не может. Да ты, уверен, слышал о битве-то у Сольскеля?
- Еще как слышал! - Тут же ответил бонд, радуясь, что интересная тема для разговора появилась. - Столько кораблей сошлось! Уверен, до внуки наши о ней говорить будут, да что там внуки! Еще лет сто такого сражения морского север не увидит!
- Это уж точно! - Кивнул Орм. - Ты мне вот что скажи, добрый человек: почему люди, как о Харальде заслышат, так бледнеют, будто поганки?
- Так ведь, слухи есть, - шепотом произнес хозяин. - Хочет Харальд Согн силой оружия к владениям своим присоединить, а на то не все согласны. Это я, вот как о правлении Хальвдана вспомню - так всей душою своей к Агдиру тянусь. При нем года куда как урожайнее были - одно слово, потомок Фрейра!
- И что же, готовы с оружием ваши хирдманы против воли конунга выступить? - С подозрением спросил берсерк.
- Только, если ярл прикажет, - вздохнул собеседник его. - А Атли ныне плох совсем - сильна тоска его по дочери да сыновьям, глаза застит правителю. Почитай, ныне Хастейн молодой всем управляет.
Со стуком гулким кулак Хольмстейна по столу ударил - аж миски подпрыгнули. Столь ненавистно ему было упоминание о брате младшем, всю полноту власти получившем в обход него.
"Ничего, радуйся, пока можешь, Хасти - придет час, и голова твоя ворота в Гауларе украсит. Уж этой цены я от Харальда добьюсь!"
Наутро они продолжили путь - Хольмстейну следовало опередить Хакона и приготовить все к теплой встрече. Конечно, обогнать отряд в сотню воинов было не сложно, но ведь потребуется время, чтобы убедить отца поступить именно так, как того желает конунг Харальд. Как то нужно и самому Хольмстейну.
- А ну стоять! Спешивайтесь! - Грозный окрик хирдмана, стоявшего у ворот гауларской усадьбы, заставил путников невольно натянуть поводья. - По приказу ярла Атли велено всем, кто хочет в усадьбу попасть, коней да оружие тут оставить.
- Знаешь ли ты, от кого мы? - Спокойно спросил его Орм, однако тут Хольмстейн вскинул руку:
- Коли такова воля ярла, то нам следует уважить хозяина усадьбы, - и он первым спрыгнул на землю, и сняв с пояса кинжал, протянул его стражу. - Бери, да смотри в оба - это подарок знатного человека.
- Только, это - вам подождать придется, - добавил воин. - Молодой господин на охоте, а ярл никого видеть не желает.
"Тем лучше, что этого негодяя Хасти здесь нет", улыбнулся Хольмстейн.
- Меня он будет рад увидеть - я принес ему добрые вести, но их следует передать со всей поспешностью. Иди, хирдман, скажи ярлу Атли, что нет большая рать идет из Фиордов в Согн, но я знаю как уберечь эти земли от беды.
- Знает он, - недоверчиво пробурчал стражник, но все же пошел в дом, оставив двоих воинов следить за незванными гостями. Однако, спустя некоторое время, он вернулся и впустил их. - К ярлу только один пойдет.
- Хорошо, - кивнул Хольмстейн. - Ждите меня здесь.
Большой зал усадьбы был полон народа - кто-то завершал трапезу, иные просто сидели на лавках у стен, предаваясь беседам. В дальнем углу низкорослый скальд что-то пел окружившим его слушателям. Две женщины варили кашу в большом котле, а мальчик лет десяти крутил вертел, обжаривая поросенка. Сам ярл сидел на возвышении в конце зала, усталым взглядом наблюдая за собравшимися. Ему, казалось, было все равно, что происходит в усадьбе.
- Так это ты, значит хотел мне о Харальде рассказать? - Голос правителя был напряженным, точно он прилагал усилия, чтобы говорить громко и властно.
- Истинно так, ярл, - поклонился Хольмстейн. - Только слова мои для твоих ушей и ничьих больше.
- А это уже мне решать, - в этот миг гонец протянул к ярлу руку, замотанную грязной тряпкой. Однако шрамы угадывались даже под материей, а потому Атли замолчал, и глаза его налились гневом: - Да как посмел ты явиться в мой дом?! Особенно после всего того горя, которое принес мне и матери?
- Неужели ты думаешь, отец, что я стал бы нарушать закон, если бы не крайняя нужда! - С жаром выпалил Хольмстейн, радуясь, что никто не слышал гневной тирады ярла. - Пусть я изгнан, но сердце мое сдесь, в Гауларе, и не смог бы я спокойно смотреть, как вражеские рати топчут мою родину!
- Ты о Харальде вновь? - Немного смягчилось лицо Атли, все же не мог он долго сердиться на сына, которого не видел столь долгое время.
- Да, о нем, - медленно кивнул из-под капюшона юноша. - Идем, отец - нам надо поговорить, пока не поздно еще!
Тяжело давалось ярлу решение его - изгнать сына любимого из дома, но в тот день горечь от смерти Сольвейг владела его разумом, как и ярость от той лжи, что источали уста Хольмстейна. Сейчас же, по прошествии многих седьмиц, готов был простить его - но ведь не было у ярла власти приговор тинга отменить.
В спальне Атли они уединились, для разговора тайного - и там в объятия сына заключил ярл, голову седую на плечо его склонив. Несколько мгновений так стоял правитель Согна, прежде чем руки разжал и позволил гостю сесть, да весть передать черную о вражьих полчищах.
- Помнит Харальд о родстве нашем с отцом его, - начал рассказ Хольмстейн, снимая капюшон. - В сердце его нет злобы к тебе, благодарность даже за то, что присмотрел за владениями его после гибели Хальвдана.
- Мальчишка безусый, - неприязненно старик процедил. - А жаждет землю мою под себя подмять.
- У конунга Агдира многие тысячи воинов ныне во Фьяллире, - напомнил юноша. - Я на службу к нему подался и многое видел. Любой, кто на пути его станет - сметен будет. А я такой судьбы для тебя и Согна не желаю!
- И что же, подчиниться? - С неприязнью молвил Атли. - Да кто он такой, что я...
- Он правит всем севером, - одернул отца Хольмстейн. - Я прошу, не совершай опрометчивых поступков - те, кто стали врагами Харальда, все погибли. Их жены и дети обращены в рабство, а души - обречены скитаться в Хельхейме. Но ведь - подчиниться можно и с честью, отец!
- Как это? - В голосе ярла слышалось недоверие.
- Показать, что ты принимаешь Харальда как конунга и готов платить ему дань, но в ответ он должен признать твою власть над Согном и не посягать на нее. Чтобы не он назначал сюда наместников, а ты сам выбирал того, кто наследует твои владения.
- Легко сказать, - скрипнул зубами Атли. - Да многие ли сумели такую выгоду получить?
- Рогволд ярл, к примеру, не жаловался, - губы юноши изогнулись в улыбке. Он не стал упоминать о берсерке Кари, чтобы не вызвать в душе отца неприятных воспоминаний.
- Он, как слышал я, большую услугу оказал Харальду...
- Так и ты окажи, - прошептал к уху отца нагнувшись, Хольмстейн. - И я скажу, как - проявишь ты и силу, и власть покажешь, и доброе дело сделаешь, которое конунг оценит.
- Какое же, - не было слышно доверия в голосе старого ярла.
- Хакон конунг сюда едет, а с ним много людей, - услышав то, вздрогнул Атли, но продолжил сына слушать. - Медведь старый хочет к своим владениям прибрать Согн - да только самоуправство его сильно поперек горла встало Харальду Хальвдансону. Дай отпор транделагцу, отец! Покажи, что не желаешь видеть его над собою - созови тинг и на дорогу укажи Хакону!
- Но он же...
- Голову его отправь Харальду, - жестокие слова из уст Хольмстейна вылетали. - И малой вирой отделаешься. Опротивел тесть юному властителю - тот, кто избавит от обузы такой конунга, будет большим другом ему...

вольный город Хедебю, Дания
Гуннар оглянулся назад, ища глазами когг, на котором остался Гурмир хёльд с дружиной. За ним следовало только трое простых хирдманов в кожаных стегачах и простых железных шлемах - Укси, Бьорн, и Ормкель - все уроженцы Саросберга. Они и были самыми доверенными воинами херсира.
Затем снова обернулся к стражнику, и снял с пальца перстень с камнем.
- За добрый совет, и за добрые пожелания
- Хорошему человеку помочь - Асов порадовать, - улыбнулся, надевая кольцо на пухлый мизинец, датчанин. - Я провожу тебя к купцу.
На мощеных досками улицах было не так людно, как в прошлый раз, когда Гуннар посещал Хедебю. Все так же стучали молотки и топоры в мастерских, шуршал гончарный круг и стучал ткацкий станок, а плотники весело обтесывали пахнущие смолой доски. В печах варилась еда, а в горнах шумел огонь, и кузнецы стучали молотами, превращая железо и бронзу в оружие или орудия нужные по хозяйству. Рынок располагался в самом центре поселения, огражденный от пристани складами и сараями.
- Что-то людей сегодня на торг пришло не так уж много. Помню был я тут летом, людей было такое множество... - обратился Гуннар к провожатому. - Хорошо ли торги идут?
- Весна, не все еще купцы прибыли, - вздохнул датчанин. - Вот месяц пролетит - самый разгар торговли начнется.
Они миновали пару закрытых лавок. На узких улицах сложно было пройти пяти здоровым мужчинам, так чтобы разминуться с идущими им навстречу людьми, постоянно приходилось толкаться. И в какой-то момент Гуннар почувствал, что его пояс стал легче как раз на вес кошеля с серебром.
- Эй - Гуннар похлопал себя по поясу. - Кошель украли! Держите вора!
Двое хирдманов поспешили назад по улочке, однако так сразу выделить из толпы негодяя не сумели, а вскоре и сами затерялись, увлеченные преследованием. Херсир посмотрел им в след, но уже не сумел различить среди десятков людей, пришедших на торжище.
- Ормкель, держись ко мне ближе, - велел Одноухий оставшемуся телохранителю, покуда они продолжали следовать за датчанином. Конечно, оставшись без денег, сложно было купить что-либо достойное, но Гуннар надеялся, что ему хватит пары колец, чтобы осуществить задуманное.
Наконец, пройдя едва ли не половину города, датчанин привел херсира к большому дому, возле которого, в клетках держали женщин, одетых так, что скорее можно было сказать, что они раздеты.
- Благородный господин, - тут же возле Гуннара оказался улыбчивый смуглолицый работорговец. – Вы уже выбрали себе по вкусу товар? Для вашего удобства я выставил на показ все их прелести. Аль-Атурши сделает все, чтобы его покупатели остались довольны.
Говорил торговец почти без акцента, а значит – он много лет прожил в Хадебю, и получал хорошую прибыль. Одноухий понимал, что такой купец не станет обманывать и продавать плохой товар – репутация ему дороже пары лишних серебянников.
«Арабская собака!»
Гуннар, добродушно улыбнулся в ответ, и придирчиво осмотрел клетки с девицами.
- Я ищу женщину…
- О, конечно, господин, вы правильный выбор сделали, что пришли именно к Аль-Атурши, - тут же начал перечислять достоинства своего товара араб. – Лучшие девушки в Хадебю, я вас уверяю, только у меня! Вот, посмотрите на эту красавицу: кровь с молоком, а какая грудь…
- Тоже с молоком? – Фыркнул Ормкель, рассмеявшись. Торговец на пару мгновений замешкался, но тут же нашелся:
- Сразу виден глаз опытного ценителя женской красы. Но сами посудите – если девица так прекрасна после рождения ребенка, то ее красота до самой старости уже не увянет!
- А откуда она? – Неприязненно поморщился Гуннар. Речи араба ему не нравились.
- Из славянских земель – я не совру, если скажу, что ее пленили дружинники конунга Олега, что правит в Хольмагарде, и привезли сюда, а уж тут я ее купил. Кстати, не хотите взглянуть на ребеночка? Быть может это сын самого конунга!
- Не стоит, - в подобные небылицы Одноухий не верил, к тому же женщина откуда-то из Хольмагарда ему не подходила. – А что ты расскажешь об этой?
- Смотрите только на лучшее, господин? – Расплылся в улыбке араб. – О, эта дева достойна конунга, я вас уверяю, только посмотрите какие бедра – она сможет родить крепких…
- Я не жену себе выбираю, - одернул его Гуннар.
- Ну конечно, но только взгляните на эту талию – обхватите ладонями, господнин – я-то знаю, о чем говорю. Эта рабыня – жемчужина: бархатная кожа, гибкий стан, а глаза – настоящие звезды! Она – дочь эмира, мой друг Ахмет привез ее из жарких…
- Она мне не подойдет.
- Так категорично? Аль-Атурши готов даже предложить вам попробовать ее прелести…
- Аль-Атурши пусть лучше расскажет о других красавицах, - с легким нажимом, предложил Гуннар, и арабу ничего не оставалось, кроме как согласиться. Он что-то бросил на своем языке девушке, сидевшей в дальнем углу клетки – и она подошла поближе, выпрямляясь во весь рост:
- Вот, только посмотрите, саксонка – такую красоту редко встретишь среди их женщин, - опять начал расхваливать рабыню араб. – К тому же она услужлива и неприхотлива, не смотря на то, что сестра знатного ярла из земель англов!
«Еще чего не хватало», по губам херсира пробежала заметная усмешка. Они еще долго рассматривали товар – Аль-Атурши рассказывал, Гуннар качал головой, араб спорил, агдирец отказывался. В какой-то момент Одноухий даже решил, что не найдет у торговца ту, что была ему нужна, но судьба была к нему благосклонна.
- Вы такой разборчивый господин? Быть может вам нужна венедка? Иди сюда, Радомира!
Женщина была крупного роста и весьма хорошо сложена – северяне таких любили, Гуннар и сам был бы не прочь провести с ней ночь-другую, но это, к сожалению не входило в его планы.
- Какие крутые бедра – у кого еще на этом базаре вы такие найдете, - тут же, заметив интерес викинга, принялся убеждать его сделать правильный выбор араб. – А грудь – высокая, большая. Есть за что подержаться! Вижу, вижу вы в раздумье, но ведь это дочь конунга вендов Радагаста, так и запомните – плохой товар Аль-Атурши не держит!
- У тебя что ни баба – все дочь конунга, или на худой конец – ярла, - усмехнулся, сбивая цену Гуннар.
- А как же иначе – уличных девок и у других полно, но ведь они – не Аль-Атурши, там вам всучат кота в мешке, а может, не приведи Аллах, еще и свинью подложат! Вы не стесняйтесь, смотрите на нее…
- Что-то злющая какая-то, - пробормотал Ормкель. – Смотрит, как убить хочет.
- Ее люди Хардакнута в полон взяли, а Аль-Атурши выкупил…
- Двадцать серебряных монет, - оборвал его Гуннар, едва услышав о конунге данов. – И то, лишь из уважения к почтенному Аль-Атурши.
- Вы меня разоряете! Она мне в сорок обошлась! – Возмутился торговец.
- А к чему нам баба, которая на нас волком смотрит? – Удивился хирдман, повернувшись к херсиру.
- Тридцать пять, последняя цена, только для вас, господин, - понимая, что может потерять покупателя, предложил араб.
- Двадцать пять, - не слушая причитаний купца, произнес Гуннар. – И я избавлю тебя от этой прожорливой венедки.
- Тридцать два, себе же в убыток продаю.
- Двадцать семь – мне ведь ее еще одевать придется!
- Тридцать – нигде дешевле не найдете!
Одноухий медленно кивнул, и снял с пальца кольцо с небольшим рубином:
- Оно как раз столько стоит, выводи и… пожалуй ошейник я возьму в придачу, чтобы не убежала, - он обернулся к хирдману и бросил: - Пойдем, Гурмир нас заждался уже, а нам еще Укси искать.
(Тельтиар частично со мной частично с моего одобрямса)

Войско Харальда Косматого отправляется в поход. Кари-берсерк, Эйвинд Ягнёнок и их люди.

Славным и опытным вождём был Гутхорм Олень, Белой Прядью наречённый. Однако воинство Харальда было столь велико и неповоротливо, что сборы хирдманнов, продравших глаза после хмельного пира, продолжались ещё долго после того, как улеглась пыль, поднятая копытами лошадей дружины Хакона. Воины Кари быстро собрались – берсерк строго запретил им продолжать попойку и велел быть наготове ещё когда стало известно о прибытии гонца от матери конунга. И когда к Кари явился посланник Харальда чтобы позвать его к конунгу, берсерк с готовностью отправился в усадьбу – пришло время узнать, чем же обернётся для Кари и людей из Бердлы служба новому правителю.
Когда вернулся Кари от Косматого, собрал около себя своих людей и объявил:
- Наш вождь, Харальд Косматый, сын Хальвдана, оказал мне великую честь! Отныне правлю я всем Фирдиром от его имени!
Зашумели воины, поздравляя своего предводителя. Отныне станет лендрман Бердлы взывать дань со всего Фирдира для Харальда, оставляя себе добрую четверть, созывать тинги и собирать войско. Теперь станет Бердла богаче, а значит, богаче и сытнее заживётся людям берсерка. Кари поднял руку, призывая к тишине:
- В грядущий поход отправится я не смогу – я должен вернуться в Бердлу и объявить всем свободным людям о решении конунга. Но пошлю три десятка людей с войском Харальда – воевать в Альвхеймаре. Во главе хирда станет Эйвинд – так сам конунг повелел. Вместе должны мы решить, кто в поход пойдёт с моим сыном, а кто со мной в Бердлу вернётся.
Снова зашумели викинги, споря между собой: кому предстоит добычу и славу на ратном поле добывать, а кто домой возвратится, чтобы беречь нового правителя Фирдира. Молодые воины рвались сражаться в большой войне, опытные же воины больше помалкивали: знали, что кроме добычи и подвигов готовит такой поход на всю жизнь страшные шрамы да увечья – если не слёзы безутешным вдовам.
В итоге среди трёх десятков набралось лишь четверо закалённых в боях викингов - Эйрик Топор, два брата Сигурдссона, что всегда ходили в походы с Ягнёнком, да ещё Халльгорм Гора. Остальных ветеранов Кари забрал с собой в Бердлу. Тепло прощался он с сыном, наказывая слушать лишь слова конунга и его родича, Гутхорма, да кроме того почаще спрашивать совета у Альвира.

Теперь покачивался Эйвинд Ягнёнок в седле посреди нескончаемой людской реки, что текла на юго-восток, к владениям Гандальва Серого. В ту речку впадали маленькие ручейки – лендрманы и хёвдинги Фьордов присоединялись к рати, стремясь угодить новому конунгу и отхватить кусок пожирнее в грядущей войне. Вскоре огромное воинство Харальда Косматого пересекло границу Фьяллира и вторглось в Альвхеймар.

Сообщение отредактировал SergK - 13-09-2008, 14:52

Гаулар. Хакон, Грютинг и Атли.
Совместно с Тельтиаром.

Время – столь же непредсказуемая вещь, как длина нити жизни, которую прядут богини Судьбы: то оно бежит, словно олень, спасающийся от охоты, а то – тянется медленно, будто какой-то шутник привязал его к хвосту улитки. Кому-то в дружине Хакона Хладирского путь до Гаулара показался быстрым, кому-то – мучительно медленным и тоскливым, но любая дорога, волей богов, где-то заканчивается.
Отряд приехал в Гаулар, когда день уже перевалил за середину, и Дева-Солнце направляла своих скакунов на закат. То ли виновно было в том мрачное настроение Грютинга ярла, то ли – обилие оружных мужей, встреченных Хаконом на подходе к селению и внутри частокола, а только, чем ближе была цель поездки, тем сильней хмурился конунг. Чутье опасности, что у старых зверей сильнее, чем у молодняка, ворочалось в груди, подобно разбуженному от спячки медведю. Хакон уж видел, что послал его Харальд вовсе не на прогулку, и дело тут будет серьезным. И пусть: викинг в битве чувствует себя всегда молодым, звон мечей для него так же люб, как и песни юных дев на празднестве в честь победы. Но сегодня в душе конунга заворочались смутные опасения: а все ли знает он о том, что ожидает его да дружину в Гауларе? Норвегия велика, изустные сообщенья могли изрядно устареть, пока прошли путь от Гаулара до усадьбы во Фьордах. Да и мужи, приносящие вести, не всегда обладают зреньем орла да слухом собаки. Зачастую это – бонды, ни смыслящие в деле военном. Так себя успокаивал Хакон, но все же – предчувствие беды сдавливало грудь, отдаваясь неприятным покалыванием слева под ребрами.
Недобро поглядывали на дружину старого Хакона жители Гаулара, открытая неприязнь, а порой и затаенная злоба в их глазах виделась. Не по нраву им было появление воинства под стягами Агдирского Волка и Транделагского Медведя (да и на Козла Оркдальского тоже косо поглядывали), уж видно прошли слухи здесь, что желает Харальд всех гауларцев воле своей подчинить, да непомерную дань платить за то, чем раньше безвозмездно владели. И отнюдь не тайной для Согна было то, как поступал молодой конунг с воспротивившимися ему - как отсекал конечности, языки вырывал и железом каленым клеймил, как семьи их в рабство отдавал ближним ярлам.
Атли, правитель Согна и Гаулара, встретил Хакона у ворот усадьбы во главе конного отряда. Крепко сидел в седле старый ярл, давешней слабости не выказывал.
Завидев правителя этих земель, Грютинг ярл, ранее ехавший поодаль, поравнялся со старым Хаконом. Вообще-то сие было нарушеньем неписанных правил, ведь Атли вышел один, и разговор сразу с двумя предводителями пришлого отряда мог воспринять, как давление на себя да угрозу. Грютинг то сознавал – как знал и то, что ныне не был он уже конунгом, равным Хакону. Но ведь и Атли-то не конунжий плащ носил, и желанием Харальда было, чтобы даже не примерял. Так что Грютинг, в последнее время ходивший над пропастью по гнилой доске, опасаясь и честь уронить и Харальда с Хаконом супротив себя настроить, на сей раз решился пойти на поводу у своего любопытства. Тем паче, что лик Атли вовсе не сиял радостью: правитель Гаулара смотрелся сейчас, как зажиточный муж, сторговавший у пришлых торговцев кувшин с заморским вином, да вместо сладости ожидаемой нахлебавшимся уксуса.
- Приветствую тебя, Атли, - заговорил первым Хакон. Кислое лицо хозяина не укрылось и от него. – По что так невесел? Или - не рад видеть меня в своих землях?
- Гостям в Согне всегда рады, - не дрогнул голос ярла Атли Тощего, чувствовал он за спиной поддержку верных хирдманов, да людей вокруг собравшихся. - Если гости те с добрыми намерениями Гаулар посетили.
Старик прямо в лицо Хакону смотрел, когда говорил, и лишь пару раз на Грютинга взгляд перевел, словно специально непочтение ему выказывая.
- Прошу, славный конунг Трандхейма - раздели со мной трапезу, - широким жестом на ворота усадьбы указал Атли. - Воинов твоих угощением и пивом хмельным тоже не обижу.
Ох, не по нраву пришлось старому Хакону слово «гостям» - обособливо в присутствии столь больного числа хирдманов, да с оружием. Он углядел в этом подтверждение слов юного Харальда: что Атли, мол, в конунги метит за счел Согн свой вотчиной. Но все же решил конунг с гневными речами подождать, да разузнать, что на уме у хозяина.
- Благодарю, - сказал он, легко спрыгнув с коня. – Устал я с дороги, что же не отдохнуть да отведать? Тем паче, под кровом союзника.
И Хакон прошел мимо Атли, не дав ему ни малейшей возможность для ответа. Ну, не в спину же речи кричать, право слово?

Альвехеймар. Возвращение Конунга
И Дарки в роли конунга

Поставив управлять захваченными землями мужей надежных и испытанных, армия конунга Гандальва в скорости отправилась в обратный путь из Гудбрандсдалира. Хорошо помнил грозный правитель, как всего год тому через лес дремучий возвращался в свои владения из этих краев, да и Асгейр ярл о том не забыл, а потому чувство неприятное обоим им в душу закралось - будто бы и не победу они одержали в походе, а вновь поражение потерпели.
Не удалось успеха военного закрепить - вновь опередил их Харальд, привел войска в Фиорды и недолго продержались конунги-змеи против волчьей ярости. Усмешка недобрая на лице Асгейра появилась, когда вспомнил он знамя змеиное, гордо реявшее над кругом, для поединка огороженным - ныне в грязь стяг этот втоптан, конунги гордые мертвы, а дева, причиной раздора ставшая между Мером Южным и Домом Альвов - не более чем наложница у сына Хальвдана. Злорадство мстительное в глазах ярла блеснуло - все произошло, как и предрекал он: гордые мерские властители от помощи союзной отказались, да голов не сносили. А воинство Альвхеймара сильно, как никогда прежде - ужели боями потрепанная рать Харальда, всю Норвегию истоптавшая, сумеет дружину Гандальва одолеть? Не бывать тому никогда!
Конунг Гандальв, и прежде не отличавшийся красноречием, ныне и вовсе сделался молчуном. Как и верному ярлу, эти места были конунгу противны, так как живо напоминали об унижении. Не будь за спиной войска Харальда – пожалуй, он утопил бы это чувство в хмельном меду… а еще лучше – в крови. Что может быть лучше охоты, когда ты несешься сквозь лес за быстрым оленем, иль на медведя выходишь с рогатиной? Пожалуй, разве что гибель врагов. Поражения в битвах сделали конунга осмотрительным, а потому ныне альвхеймарцы в селениях не бесчинствовали и даже к бондовским дочкам рук не тянули. Некоторые вои готовы были возроптать над такой строгостью, но один взгляд на конунга заставлял говорливых умолкнуть. Не Хаки чай, с Гандальвом не забалуешь. И все же, как не велик был почтительный страх перед конунгом, но даже он не смог бы долго удерживать викингов от развлечений и грабежей, кабы не осознанье того, что они идут в сторону дома. Над родною землей даже воздух другой, так что мужи вели себя тише, чем раньше, и все чаще при свете костра любовались подарками женам да детям.
На самом краю бывших владений Гудбранда войско Гандальва настигла весть о пожаре во Фьордах. Вестником был оборванный бонд, пойманный гриднями за попыткой разжиться едой. В обычное время альвхеймарцы за такое поотрубали бы вору его загребущие руки, но ныне речи его показались им интересными. В итоге мужик предстал перед конунгом и ярлом Асгейром, и, низко кланяясь, рассказал про усадьбу. Говорил сбивчиво, да к тому ж на горшок правды наплел три бадьи всяческих домыслов, слышанных по дороге. Но смысл был ясен, и властелин Альвхеймара улыбнулся хорошим вестям. Жалко только было, что ни щенка Харальда, ни родичей его в доме том в момент пожара не было. По возвращении же в усадьбу свою, в селении близлежащем и вовсе картина печальная предстала перед Гандальвом и воинами его - множество бондов и карлов, на границе с Фиордами живших ныне с пожитками скудными (какие собрать наскоро успели). Понятно было и без слов излишних, от кого бежали они под защиту к конунгу.
- Харальд, стало быть, уже к самым рубежам нашим подобрался, - процедил Асгейр, сборище это наблюдая.
- Мы хорошо подготовились, - ответил на то Гандальв. – Да и вряд ли решиться он сразу вести воев в бой, не дав отдыху. Верный способ сгубить войско. Ежели сам Харальд еще малоопытен, то тесть его да дядя – да мерзнуть им в Хель веки вечные – уж точно от спешки удержат
- Прознать бы, где лагерем встанут, да ночью всех их перерезать, - зубы ярла скрипнули. - Я бы им Хрингасакр-то припомнил.
- Мысль неплохая, - улыбка Гандальва стала зловещей. – Может, погорельцы сии нам и помогут разведать?
- Я из души вытрясу, но узнаю каким путем Харальд к нам в гости направился, да сколько войска при нем, - мрачно кивнул Асгейр. - И своих соглядатаев вышлю.
- Наши люди едва ли за бондов сойдут. Может, не стоит сразу душу вытряхивать, а лучше по-ласковому попытаться, - слышать такое от Гандальва было странно, но поражения даже самых прямодушных людей учат коварству. - У них зуб на Харальда не менее нашего. Думаю, коли пообещать за помощь против захватчиков с землей да домами помочь - мужи эти сами в соглядатаи пойдут, и служить будут верно. А женщины их тут останутся. Если что... - конунг выразительно провел ладонью по горлу.
- Ты мудр, конунг, - голову склонил воин. - Так и сделаю все, как велишь.
Временем тем кони их к самым воротам усадебным подъехали, и стражи поспешили распахнуть их перед государем, из похода вернувшемся.
- А ну, сказывайте, как жилось без меня? – сказал властелин, прямо с порога решительность проявив. – Крепок ли частокол, есть и запасы, сыты ли люди? Да что слышно от Атли из Согна?
- От Атли уж вестей с осени прошлой не было, - Лаге годи заявил, вперед прочих подаваясь. Очень уж хотелось ему конунгу грозному услужить. - Как купцы его на тинг приезжали.
Гандальв нахмурился.
- Как будут вести - сразу ко мне, хоть ночью глубокой!
И зашел в дом, который не видел хозяина столь долгое время. Лаге на то только руками развел, и поспешил среди слуг скрыться, вот только крепкая рука его за воротник схватила.
- Пусти! - Попытался вывернуться служитель асов, вот только хватка Асгейра лишь сильнее стала.
- Пущу, ты сначала только расскажи, что еще в Альвхеймаре приключилось - вижу ведь, как у тебя глаза бегают. Отвечай, что утаить пытался?!
Годи задрожал, и сжался, словно пытаясь стать меньше ростом:
- Да ничего такого...
- Врешь ведь, собачий сын! - Встряхнул его Асгейр. - По глазам вижу, врешь!
- Опусти меня! - Возопил Лаге, отчаянно размахивая руками. - Могучий ярл, я ведь верно служил государю! Следил за его усадьбой... все в порядке сохранил...
- Вот как значит, - оскалился приближенный Гандальва. - Не тебя управителем оставляли - Ормода! Он-то где?
- Волки загрызли, - простонал годи.
Холодок мерзкий по спине ярла пробежал, когда о волках он услышал.
- Загрызли? - Вид его грозный заставил Лаге и вовсе поникнуть.
- Да... нет... ну точнее волки там были... тоже...
Среди причитаний годи Асгейр едва разбирал связную речь, но от того, что ему удалось понять, тревога только усилилась.
- Он воспитанников своих в лес повел, на сохатого, - продолжал рассказ самозванный управитель. - Вот и вышло, что дети-то вернулись, а Ормод сгинул! Мальчишки самые маленькие все о волках что-то лопочут, а кто постарше - так и не видели ничего!
- Толку от тебя! - Оскалился ярл. - Пошли, я сам с мальчишками поговорю.
Сбивчивые речи детей скорее на выдумку похожи были, нежели на правду, однако Асгейр склонен бы верить в рассказанное ими - и в волков, человеку послушных, и в слепца, умелого воина погубившего. А уж когда имя его услышал, одному юнцу запомнившееся - страх когтями холодными в сердце вонзился.
Эгиль то был, призрак прошлого, ныне преследующий храбрых воинов Альвхеймара. Вот и открылась наконец ярлу, кто губил лучших ближников Гандальва конунга, кто жизни Барвайга Красного забрал и Хьярти хевдинга. Враг лютый, мститель коварный, хитростью Локи силой колдовской наделенный - тут уж явно Коварный Властитель Огня подсобил, коли волки так его, слепого, слушались.
"Я последний, - зубы сцепил Асгейр. - Но мы еще поборемся, Эгиль - отродье Хелево!"
И видел Асгейр лес, и следы на снегу оставленные, и волчий вой слышал... и себя, кровью истекающего! Пророчество Хильдебранда сбывалось - но должен, должен был и из этой ловушки выход найтись.
- Воины! - Прокричал ярл, едва с мыслями собрался. - Собирайтесь, коней седлайте - на охоту едем!
А о приказе конунга позабыл Асгейр, занятый мыслями о собственной мести.

Сообщение отредактировал Тельтиар - 14-09-2008, 11:35

Эйрик Свейский. Возвращение.

Покинув Хадебю, устремились струги домой, к берегам Уппсалы, родным и уже давно далеким, а теперь – становящимся ближе. Многих там любили и ждали живыми; кого-то уж не дождутся и прольются потоки слез на холодную землю, а кто-то вернется, обнимет мать, жену ли, сестру ли, детей… А есть и такие, кого никто не ждет, кроме угрюмо покосившихся бревенчатых стен обветшалой избы – но и они встретят с радостью вернувшегося.
Правда ли все это? Сливаются версты в один бесконечный миг, в море нет места течению времени, только одно течение там есть –движение полных вод ; так не сон ли это, действительно ли вернулись они с Руяна? Не пошли ли боевые корабли ко дну, не доплыв до дома? Вытянул руку Эйрик, распрямил пальцы, поглядел на кончики – нет, настоящий. Значит, взаправду он возвращается, - ждите, верные. Опускаются доски на берег, стучат по ним сапоги; вот она, родная земля, знакомый запах, ласкающий ветер – вдохните полной грудью, свейские витязи.
«Сегодня, в моем далеком прошлом…» Отворяются двери усадьбы, вносят воины во двор сундуки, полные богатой добычей, сбрызнутой вражьей кровью. Ступает конунг на порог, дверь от себя толкает, а чувство, словно не хозяином в дом свой вернулся, а чужим пробирается тайно.
Девка горничная испуганной птицей встрепенулась, вскочила с лавки.
- Конунг Эйрик…
- Чего ты скачешь, как коза? Не ждали, что ли? – нахмурился владыка свейский.
- Ждали… конунг, ты не ходи к супруге сейчас. Отдохни в других покоях с дороги. Неважно себя владычица чувствует.
Почуял неладное Эйрик - ох, не всю правду служанка говорит.
- Ну-ка говори, что стряслось, иначе на ближайшем дубе самолично вздерну! Что случилось здесь, пока меня не было?
Девушка затряслась, обратно на лавку опустилась и голову наклонила, чтобы в глаза конунгу не смотреть.
- Госпожа настрого велела в тайне от вас держать, когда вернетесь, только кто же знал, что вы так скоро… мы сегодня тебя с воинами никак не ждали, вот и не успели еще… - глянула она в угол мельком, но Эйрик заметил, как голову повернула, и взгляд туда обратил.
Бадья деревянная стояла в углу, а из нее простыня окровавленная свешивалась. Похолодев, бросился Эйрик в опочивальню.
Сванхильд на кровати лежала, свернувшись, точно ребенок, у которого живот болит, мертвенно-бледная. Сначала подумал конунг – спит, но приподнялась супруга, взгляд на него обратила… как непохожа была эта женщина на прежнюю Сванхильд! Щеки белые, впалые, под глазами тени темные легли, а сами глаза – огнем горят, будто у безумной.
- Вернулся, - прошептала. – Быстро-то как.
- Что случилось? – бросился к ней конунг. – Что с тобой?
- Ребенок… я ребенка потеряла, выкинула…
- Так ты на сносях была? Отчего же мне не сказала?!
Усмехнулась женщина горько.
- Стала бы я тебя мучать понапрасну. Ты ведь в поход собрался, месть великую затеял! Чего о дите-то думать, когда с ругами дерешься? Не захотела тебя тревожить…
- И вот чем все обернулось, - опустился Эйрик на пол бессильно, рядом с кроватью, руками голову обхватил. – Боги, за что караете?!
Положила ему Сванхильд холодную ладонь на плечо, сжала крепко.
- Нестрашно это. Я не стара еще, могу родить, да и есть у нас уже двое детей. И мне повезло – лекарь сказал, могла я и больше крови потерять, да помереть на месте – а ведь живая. Радуйся, Эйрик.
- Было бы чему, - вздохнул он надрывно. – А выкидыш-то… мальчик был али девочка?
- Мальчик…
Кивнул конунг, опустил голову.

Просидел он с супругой весь день и ночью, глаз не смыкая, не говоря ни слова. Забудется горе, и боль уляжется, и высохнут слезы… только простыни, кровью мокрые, спалить придется: понял Эйрик, что спать не сможет на них.
Действительно, нашел он, вернувшись, дома совсем не то, чего ожидал.