Властитель Норвегии. Плач по свободе, Сага о Северных Землях - 5

[Тельтиар >>>]

Роскилде. Гуннар Одноухий и его коварные планы

Две служанки споро наряжали купленную херсиром рабыню, а сам Гуннар сидел на лавке и наблюдал, время от времени качая головой. Одежда ему не нравилась - слишком простоватая, в такой конунгу девица никак не могла понравиться. С другой стороны, купленные в Хадебю наряды не должны были казаться и слишком роскошными.
- Убери, - раздраженно прикрикнул он на служанку, пытавшуюся заплести ленту в русую косу Радомиры. - Это не подойдет... лучше вот.
Гуннар подбросил на ладони брошь и передал девушке, чтобы та закрепила украшение на груди у рабыни. От массивной узорчатой броши вниз спускалось несколько цепочек с крючочками, на которые можно было подвесить гребешок или ключ. Венедка стояла, покорно опустив голову - весь путь от Хадебю до Роскильде Одноухий держал ее на корме, среди товаров, велев никому не разговаривать с ней, и даже не смотреть в ее сторону. Викинги, изголодавшиеся по женской ласке за время плавания, с трудом выполняли этот приказ, и каждый из них радовался, когда именно ему выпадало принести ей еды.
- Пошли вон, неумехи!
Прогнал он служанок, заходя за спину Радомире и лично застегнув у нее на шее ожерелье. Теперь девушка выглядела гораздо привлекательнее и моложе, нежели в тех обносках, в которых ее продал Аль-Атурши. Впрочем, тогда Гуннар особенно не интересовался ее красой - гораздо важнее ему было то, что именно датчане погубили продали ее в рабство.
- Ты действительно дочь конунга? - Прошептал он, наклонившись к ее уху.
- Конечно нет, дан, - в голосе ее было столько яда, что можно было отравить небольшой хирд. - Араб всегда лжет...
- Значит теперь будешь говорить всем, что ты - дочь конунга, - оборвал ее Одноухий.
- Хочешь хвастать перед своими дружками, дан? - Радомира сплюнула, и в тот же миг Гуннар отвесил ей пощечину, заставив отпрянуть.
- Начнем с того, что я - агдирец, - процедил он. - А датчан - ненавижу.
- Зачем же ты тогда привез меня в Роскильде? - С вызовом бросила рабыня.
Если она и не была дочерью правителя, то уж точно принадлежала к знатному роду, судя по ее поведению. Что же, тем лучше, значит вопросы чести для нее - не пустой звук.
- Потому, что того требует моя клятва, - пальцы херсира сжались на предплечье девушки, а голос стал тише. - Вижу я, в одном Аль-Атурши был прав - датчане тебя полонили.
Радомира бросила на мужчину неприязненный взгляд, и вновь опустила голову.
- И где ты так хорошо научилась речи северян?
Девушка дернулась, однако Одноухий держал крепко.
- Где ты научилась моей речи? - Повторил он, делая паузу после каждого слова.
- Мой отец торговал с датчанами, - Радомира произнесла это с явной неприязнью. - А потом они убили его...
- Когда Хардакнут устроил набег на земли вендов, так?
Схватив девушку за подбородок, херсир заставил ее взглянуть ему в глаза.
- Так, - процедила она.
- Я подарю тебя Хардакнуту, - резким движением Гуннар перехватил ее руку, когда Радомира попыталась влепить ему пощечину, а затем отбросил девушку к стене. - Сиди и слушай!
Если бы взгляд мог испепелять - херсир был бы уже горсткой золы.
- У тебя будет шанс отомстить, - ненависть в глазах рабыни сменилась некоторой заинтересованностью. - Ты будешь с конунгом данов наедине. Убьешь его - и вся датская держава развалится на куски.
- И что тебе за выгода от его смерти? - Прошептала Радомира, медленно поднимаясь с пола.
Гуннар усмехнулся:
- Я агдирец, если ты не забыла, а даны подвергали разорению мою родину так же, как и твою.
- Но ведь меня убьют как только узнают...
- Не узнают - я дам тебе одно чудодейственное снадобье, - пообещал Одноухий. - Конунг умрет во сне - в его годы такая смерть не вызовет подозрений.
- Но...
Гуннар поднес палец к ее губам, призывая к тишине:
- Просто убей Хардакнута, и, клянусь, я вывезу тебя с Роскилде куда ты захочешь.

[Барон Суббота >>>]

Альвхеймар. В дороге

Воинство Харальда пересекло границу Альвхеймара на третий день, двигаясь по торговому тракту. В пути дружине конунга попадались заброшенные селения и опустевшие усадьбы - все, кто слышал о приближении сына Хальвдана, бросали дома, отступая вглубь фюлька и надеясь на защиту своего конунга. Альвхеймарцы, давние враги Агдира, не надеялись на милость Харальда и готовы были с оружием в руках отстаивать свою свободу и жизни.
Впереди, обгоняя основные силы на полдня пути шли отряды разведчиков, выискивая секреты вражеские и засады возможные. Всё мудрее Харальд становился, и науку полководца превозмогал быстро, и людей беречь учился верных.
Пятеро телохранителей ни на шаг не отходили от конунга. Сейчас, вместе с Гутхормом-ярлом, они держали своих коней рядом с конунжьим, готовясь защищать Косматого от любой напасти.
Места были безлюдные, но бдительности воины не теряли. Кто знает, какой секрет Гандальва пропустят разведчики?
- Видать старый волк решил нас подле усадьбы своей встретить, - поделился думами с дядей конунг. - Там и рать собирает, не иначе.
- Оставить десяток лучников в секретах на дороге ему это не помешает, - ответил Гутхорм, продолжая ощупывать местность глазами. - Скажи, племянник, пойдёшь ли ты сам в бой или будешь лишь командовать?
Некоторое время обдумывал ответ юноша, прядь светлую на палец накручивая.
- Не пристало конунгу от сражения укрываться, - наконец он произнес. - Но и очертя голову не стану бросаться я.
- Волки Одина, - Гутхорм впервые назвал себя и пятерых берсерков этим именем. - Будут рядом с тобой, племянник. Тебе нельзя принимать священную ярость, но она будет служить твоей пользе.
- С таким подспорьем любая опасность отступит.
- Конунг! - донеслось спереди, и перед взорами вождей предстал один из разведчиков. - Взяли стрелка! Между камней уселся, турсово семя!
- Сюда его! - Властно приказал Харальд.
Тотчас же притащили воина. Был он коренастым и низкорослым, одет в кожанные доспехи, поверх обычной бондовской одежды,а под глазом красовался внушительный синяк. На конунга он смотрел мрачно, наклонив голову, словно собирался забодать.
- Это что за цверга вы привели? - Юноша окинул альвхеймарца презрительным взглядом. - Измельчал Дом Альвов, коли такие карлики в нем уродились.
Несколько воинов рассмеялись шутке.
- Я Сигурд, сын Элода, хирдманн Гандальва, - неожиданно гордо, но не меняя позы ответил альвхеймарец. Его голвоа не была покрыта, и было видно, что нос у него действительно горбат, а волосы черны и слегка вьются. Урод, одним словом, сын человека из южных земель.
- Отец твой, как я погляжу, не слишком разборчив в женщинах был.
Харальд демонстративно поморщился.
- Скажи мне вот что, Сигурд - хочешь ли ты жить?
Альфхеймарец молчал, упрямо глядя на конунга. Городость сквозила в каждой его чёрточке. несмотря на то, что воины Харальда держали его за локти, принуждая неудобно склониться перед конунгом.
Конунг мотнул головой, слегка оскалившись, и тот час же один из берсерков ударил пленника под дых, заставляя согнуться едва ли не вдое.
- Я не расслышал, что ты сказал?
Пленник приподнялся на руках, силясь встать, но болящее нутро не позволяло ему выпрямиться.
- Свейн, ещё раз отвлечёшься от охраны конунга, отправлю обоз сторожить, - тихо пообещал Гутхорм, которому не нравилось, что Харальд использует Волков, как своих палачей.
- Дядя, он что так и будет до Рагнарока молчать?
- А ты подумай, о чём спросил воина, может поймёшь, почему молчит, - Гутхорм неожиданно вспомнил свой собственный плен у Хаки-берсерка. - Скажи мне, Сигурд Элодсон, сколько тебе зим минуло?
Пленник, не ожидавший такого вопроса, замер, сморгнул и выдавил:
- Ше...шестнадцать...
- Смотрю я, родич, тебе наконец удалось этого цверга разговорить, - Харальд усмехнулся. - Что ж, тогда ты и веди допрос.
- Нет, Харальд. Ты конунг, тебе и спрашивать! Мудро и разумно.
Не стал юноша спорить с дядей, вновь взгляд суровый остановил на пленнике:
- По приказу конунга в засаде сидел или по собственному почину?
- По приказу, - немного подумав и не найдя подводных камней в этом вопросе, ответил Сигурд
- И сколько еще его людей с тем же послано?
И вновь упрямо сжал губы черноволосый, отказываясь говорить.
- Ты бы. парень, -усмехнулся Гутхорм. - Хоть бы соврал, что не знаешь...
- Да только, видно уже, что знает, - конунг произнес, ладонью бороду на полпальца отросшую, пригладив. - Но ведь, то и мне известно - чай не даром соглядатаи у стола моего кормятся. Так что, Сигурд, скажешь правду - вручу твою судьбу в руки ярла Гутхорма, а солжешь мне - умрешь, и мало чести с той смерти будет.
По лицу парня было видно, что он готов умереть...только вот поджилки почему-то трясутся.
- Убивай! - с вызовом ответил он. - И тогда я и в смерти буду ждать тебя. чтобы утащить в Хель!
- Привяжите ему камень на шею, да бросьте в реку, - воинам велел Харальд.
- Подожди, Харальд, - ярл положил руку на плечо племяннику, - зачем убивать храбреца?
Конунг жестом велел дяде продолжать мысль.
- Он сильный человек, а проклятия таких имеют свойство сбываться. Тем более предсмертные.
- И только-то? Конунги умирали, со словами ненависти ко мне на устах, - сын Хальвдана рассмеялся.
- Ненависти, а не проклятия Харальд. И, кстати, смотри к чему эти слова привели. Ты изрядно растерял своей крепости, а твой дом и мать осаждают враги.
Юноша вздохнул. В словах Гутхорма была доля истины.
- Пусть присягнет мне, как другие - и я оставлю ему жизнь.
Кривая, словно рубец ухмылка исказила побелевшие годы юноши. Было видно, что он хотел расхохотаться конунгу в лицо, но боль в отбитом нутре задушила смех в зародыше, обратила в хриплое краканье.
- А он забавный, как разъярившийся хорек, - по губам конунга пробежала усмешка. - В цепи его, пусть на пирах нас развлекает своими гримасами.
Карканье прервалось сдавленным хрипом, и на конунга уставились два глаза, полные ужаса.
Хирдманы тем временем, не желая испытывать терпения правителя, принесли цепи и рабский ошейник.
- Харальд, начал было Гутхорм...
- Дядя, я ведь его в этих цепях и в реку могу бросить, - судя по голосу, Харальд уже порядком устал от этого разговора.
- Ладно племянник, поехали дальше. Не целый же день нам тут стоять! - откуда-то сзади обречённо звякнули рабские цепи
- И передай людям - если еще кого оружного выловят, пусть на месте режут!

(Писано с Тельтиаром)

[SergK >>>]

Дипломатические переговоры во Фьордах. Кари, Ульв Ночной Волк, сын его Грим и посланник Харальда Косматого.
(под идеологической опекой Тельтиара)

Возвращение викингов и весть о том, что Харальд Косматый поставил Кари управлять всем Фирдиром, вызвало всеобщее ликование среди свободных людей Бердлы. Берсерк устроил в усадьбе своей большой пир, и два дня длилось общее гулянье. На третий день Кари засобирался к своему старому другу и побратиму Ульву – в Бердлу с берсерком отправился человек Харальда, что должен был Ночного Волка на службу к конунгу пригласить. Не знал Кари, какие слова заготовил тот посол для своенравного Ульва, только сильно сомневался он в том, что когда-нибудь станет Кведульв или сыновья его по воле своей служить Косматому. Сам же он собирался поблагодарить Ульва за дельный совет с поджогом, рассказать о грядущей войне, да повидать свою дочку Сальбьерг, что женой Кведульву приходилась. Так и вышло, что недолго пробыл Кари в своей вотчине: только гонцов отправил – созывать бондов и херсиров на тинг, чтобы объявить всему Фирдиру о решении конунга, да отбыл к родичу.
Тепло встретил побратима Кведульв, приветил и конунжьего посла, пригласил обоих к своему очагу. За столом собрались все домашние Ульва, кроме Торольва, что ушёл в морской поход. Кари всё больше молчал, занимая рот бараниной и мёдом – успеет ещё поговорить с Ульвом с глазу на глаз. Тогда человек Харальда завёл речь о своём правителе:
- Велика власть Харальда в Вестфольде и Вингульмерке, Хедмерке и Транделаге, Халагаланде, Раумарики и иных землях на севере и востоке. Теперь и Северный и Южный Мер, и Фьорды платят ему дань. Недалёк тот день, когда вся Норвегия будет во власти одного конунга… - посланник осёкся, заметив, что Кведульв вовсе не глядит на него и не выказывает должного почтения к словам гостя, и бросил взгляд на лендрмана. Кари только дёрнул плечами: “неподходящий момент ты выбрал”. Однако сбить посла с панталыку нелегко оказалось:
- Много у Харальда верных людей и хороших воинов, однако ещё больше нужно, чтобы задуманное осуществить. Конунг узнал, - продолжал посланник, - что ты знатный муж и происходишь из славного рода. Ты сможешь заслужить у него почет и уважение. Конунг заботится о том, чтобы его окружали люди, славные силой и доблестью.
Тогда уж Кведульв, на деле не пропускавший ни слова, посмотрел прямо в глаза послу и ответил:
- Да, дедом моим был Ульв Бесстрашный, что мог одним ударом свалить быку-трёхлетку, а дядькой – сам Халльбьярн Полутролль. И среди родичей моих по линии отца немало славных викингов. И были времена, когда мы с побратимом ходили на одном корабле и стояли десятком против полусотни… Только в прошлом осталось это – уже пять лет не ступал я ногой на палубу боевого драккара. Я теперь буду сидеть дома и не возьмусь служить конунгам.
Посол словно такого ответа и ждал:
- Так пусть твой сын поедет к конунгу. Он человек рослый и крепкий, и хороший воин. Конунг сделает тебя лендрманом, если ты захочешь служить ему,
- обратился он к Гриму, что сидел с отцом рядом.
- Не хочу я, - ответил Грим, - стать лендрманом при жизни отца, потому что он должен стоять выше меня, пока жив.

На следующий день посол уехал ни с чем, а Кари сказал Кведульву:
- Опасный путь ты выбрал… Харальд не будет рад, когда узнает, что ни ты, ни сыновья твои не желают служить ему. Он не верит даже близким своим ярлам и при случае готов стравить их друг с другом или казнить. Мне дал он наказ следить за Хроальдом, что правит Фьяллиром – он уже однажды предавал конунга. Не удивлюсь, если Хроальд также приглядывать станет за мной, и в случае чего захочет Косматому принести мою голову.
Усмехнулся Ульв:
- Потому и не хочу я быть подле него. Харальд не принесёт в наши земли порядка. Косматый – конунг раздоров.
Кари покачал головой:
- Может, его друзья живут в страхе, однако его врагов вовсе вороны клюют. Уж лучше держать щит от него, чем к нему лицом. Увидишь, и тебе придётся с тем смириться.

Сообщение отредактировал SergK - 18-09-2008, 20:37

[Тельтиар >>>]

Обещание херсира

Драккар, охваченный пламенем, медленно отплывал от берега Роскилде. Дым устремился к небесам, в чертоги Одина и многие воины, наблюдавшие за погребением, потом клялись, что своими глазами видели, как Валькирии уносили могущественного владыку в Валгаллу.
Казалось, со смертью Хардакнута, для Дании завершилась целая эпоха - эпоха славы и величия, неразрывно связанная с именем великого конунга, объединившего множество своевольных земель в крепкую державу, держащую в страхе всех соседей. Хардакнута боялись и ненавидели франки и венды, перед ним склонялись ромеи и арабы, но вся его власть оказалась бессильна против смерти.
Молодая наложница, с которой конунг разделил вечером постель, позвала стражу, она кричала, правителю стало плохо, что он задыхается, однако когда привели лекаря, Хардакнут был уже мертв.
- Он еще дышит! - Верный хирдман поспешил вложить в холодную ладонь конунга рукоять меча, прежде чем все присутствующие засвидетельствовали его кончину.
Венедку-рабыню заперли в одной из спален, покуда слуги возились с телом правителя. Срочно слали гонцов на отдаленные острова, чтобы позвать знатных ярлов, искали подходящий драккар и отбирали те сокровища, которые отправятся в Асгард вместе с господином.
- Кто из многочисленных наложниц последует за великим конунгом? - Спросил ярл Стейнвальд, ближайший вельможа погибшего. - Любая почтет за честь отправиться в Валгаллу, чтобы там услужить такому господину!
- Пусть это будет венедка, - после долгого спора, предложил Гуннар, до этого сидевший в стороне и допущенный лишь из вежливости. - Раз уж конунг провел с ней последнюю ночь жизни - несомненно, она ему очень понравилась.
- Это ведь ты привел ее, агдирец! - Напомнил Стейнвальд.
- Я хотел отблагодарить Хардакнута за гостеприимство и нашел женщину ему по душе, - херсир улыбнулся. - Ты же видел, как у него глаза загорелись - только он ее узрел.
- Да... хороша девка, - протянул другой ярл. - После ночи с такой и я бы концы отдал.
- Я сам приведу ее, если позволите, - попросил Одноухий. - Этим я хотел бы отдать дань уважения Хардакнуту.
Взяв с собой рог с недопитым пивом, он последовал за слугой, который провел его в дальнюю часть просторной усадьбы датского конунга, более похожей на франкский замок, нежели жилище северного властителя, и отворив дверь, впустил внутрь.
- Я уж думала, ты забыл обо мне, - подняла на него взгляд рабыня, сидевшая в углу, на соломенной подстилке. В голосе ее слышалось явное облегчение - она уже было простилась с жизнью, в ожидании наказания за убийство конунга.
- Разве мог я отступить от данного слова? - С легким укором произнес Гуннар. - Времени много прошло, да - но ярлы все решали, как им с Хардакнутом проститься.
- И что же решили?
Радомира поднялась, оправляя скромное платье и подошла к агдирцу.
- Пустое то, - махнул рукой Одноухий. - Корабль мой к отплытию готов, только нас дожидается.
Глаза девушки радостно сверкнули, впервые с того момента, как она оборвала жизнь заклятого врага своего - конунга данов. А Гуннар тут же ей рог протянул:
- На, выпей - сил тебе придаст напиток.
- Не хочу я, - вежливо отстранилась венедка. Хорошо помнила она, что за настой по велению херсира Хардакнуту поднесла, и в душу ей подозрение закралось.
- Пей, я сказал, - процедил Одноухий, хватая девушку за волосы, и голову ей запрокидывая с такой силой, что она на колени упала, а из глаз слезы потекли. - Не хотела по хорошему, так пусть так будет!
Влил ей в рот содержимое рога Гуннар, да за тем проследил, чтобы выплюнуть не посмела - ведь уже не простое пиво там было, а напиток дурманный, что он подлил, покуда по усадьбе шел. Вскоре уже затянуло туманом глаза Радомиры, перестала она понимать, что вокруг происходит - тогда-то и вывел ее из клети агдирец, к ярлам датским поведя.
За погребением Хардакнута Гуннар наблюдал издали, из-за спин собравшихся дальних родичей, ярлов и дружинников. Он видел как тело конунга, облаченное в лучший наряд, занесли в шатер, расставленный на палубе корабля, как наполнили трюм мебелью - викинги погрузили на судно два стула, кровать, несколько сундуков, наполненных одеждой и утварью. Драгоценности и украшения уложили возле Хардакнута, щедро осыпали его серебром и золотом, дабы он ни в чем не нуждался по пути к Одину. В могучую ладонь ему вложили меч, у ног оставили лук и стрелы.
Метались, предчувствуя гибель кони Хардакнута, двоим лучшим из них хирдманы перерезали глотки и, окропив кровью палубу, уложили туши на корме. Визжащих и огрызающихся охотничьих псов так же забили на смерть, но оставили уже на носу драккара. Наконец, настала очередь и Радомиры - нагая, одурманенная зельем Гуннара, она сама взошла на корабль. Двое воинов набросили ей на шею веревку, и принялись медленно душить девушку под мерные удары рукоятей мечей о босы щитов.
Наконец, когда удавленная девушка оказалась в объятиях мертвого конунга, дружинники столкнули драккар на воду, и ярл Стейнвальд послал зажженную стрелу, предавая тело своего господина огню.
Воля Асгаута была исполнена, конунг Дании умер, не оставив наследника и теперь его владения должны были отойти Харальду Хальвдансону.

[DarkLight >>>]

Гаулар. Хакон и Атли.
Мы с Тельтиаром.

В этот день Атли ярл на угощение не скупился - хотел показать, что он владетель щедрый и богатый, а потому столы ломились. Что бы ни задумал он на самом деле, сейчас радушным хозяином казался. Сам ярл во главе стола сел, Хакону же и Грютингу места возле себя определил - с одной стороны почетные, а с другой - коли сели бы они, так признали, что Атли здесь всю полноту власти имеет.
Хакон, впрочем, счел, что говорить лучше на сытый желудок, так что беседа вождей временно оборвалась. Пришедшие тоже пока что вели себя, как подобает гостям, ножей не вострили да яства Атли вперед себя пробовать не предлагали. Но все ж напряжение, призрак которого летал над столом, так до конца не развеялось. Бессильными оказались и старанья стряпух и то, что слуги исправно подливали гостям и хозяину хмельного напитка. Грютинг отговорился слабым здоровьем, а вот Хакона, как и Атли, хмель, казалось, не брал. Наконец, предводители отодвинулись от стола - и Атли вновь начал беседу по праву хозяина.
- Прослышал я, что у тебя, Хакону, долгожданный наследник народился, - издалека разговор повел ярл Согна. - Я хоть и не приглашен был, но подарок Сигурду приготовил.
Хлопнул в ладоши ярл, слуга тут же поднес конунгу Трандхейма кинжал в костяных ножнах.
Все викинги ценили оружие, так что дар Атли был проявлением уважения – а все же дружина старого Хакона напряглась, увидев нож так близко от конунга. Тот взял оружие, не изменившись в лице, и, повертев дар хозяина в пальцах, спокойно кивнул:
- Да, лета мои еще не столь велики, как считали иные мужи, и записать меня в старцы едва ли удастся. Клинок твой хорош, но всяк знает, что во владенье оружием много зависит и от того, чья рука держит за рукоять. И куда острие направляет, - конунг Транделага выдержал паузу, позволяя хозяевам поразмыслить и над вторым смыслом сказанных слов. А после продолжил: - Мой сын, может, и вырастет добрым воителем, но пока может пугать этим ножом разве что нянек.
По губам ярла усмешка скользнула, пока он наблюдал, как к ножу собеседник примеривался.
"Ты видать, так же и земли мои к рукам загребущим прибрать желаешь".
- Мужчина с малых лет должен в руках оружие держать, - Атли молвил. - Но ведь ты, славный Хакон, не о том разговор вести приехал.
- Ты прав, Атли, - легко согласился с тем конунг. - Приехал я к тебе по просьбе Харальда Агдиркого, а ныне - также властителя Мера и Фьордов. Хотим мы узнать, с кем будет Согн в грядущем немирии, и за кого гридни твои поднимут оружие.
Нахмурил брови ярл гауларский:
- Издревле так было, что Согн в стороне от сражений держался. К чему традиции доброй изменять в этот раз?
- Время меняется, - сказал на то старый Хакон. - На сей раз это не битва соседей, не поделивших деревню али невесту. Вся Норвегия разделилась на друзей конунга Харальда и тех, кто против него. Едва ли Согн сумеет остаться нейтральным. Так что, ярл Атли, боюсь, что слова твои зять мой расценит, как проявление дружбы с Гандальвом.
- Неужели сыну Хальвдана не достанет собственных сил раздавить Альвхеймар? Я слышал иное о его дружине.
- Речь сейчас не о Харальде, - теперь настал черед Хакона хмурится. - Он уже доказал всей Норвегии как свою удачливость в битвах. Но как не могуч лось, стая волков способна одолеть даже его. Так мудр ли тот конунг, что позволяет врагам сбиться в стаю?
- Вот и я вижу, что не о Харальде речь.
Грубо слова прозвучали, точно карканье воронье.
- Не с добром ты приехал в Согн, Хакон, ох не с добром.
- В чем обвиняешь ты меня, ярл? Я лишь задал вопрос, а ответа не получил.
- А не ты ли, только что назвал меня врагом Харальда, родича моего?
- Нет. Я лишь сказал, что ныне не время быть в стороне от сражений, и что бездействие Согна в войне может быть расценено как попытка уехать на двух жеребцах.
Подозрительный взгляд бросил на Хакона Атли, да за кубком потянулся:
- Хочешь, чтобы я к оружию людей призвал - для того приехал?
- Именно так, - сказал Хакон, поднявшись из-за стола. - И тебе, добрый хозяин, все же придется определить, чей стяг краше: агдирский али альвхеймарский. Спасибо за трапезу и за прием.
- То не мне, а людям решать, - зло бросил Атли. - Хочешь - сам на тинге слово молви.
- Да будет так, - в голове Хакона тоже послышалось раздражение. Он, воин, уже порядком устал от словесного поединка, да и усталость долгой дороги дала о себе знать. - Созывай тинг.

[Тельтиар >>>]

Тинг в Гауларе
С ДЛ, с кем же еще

После пира, без промедлений лишних, велел Атли разослать дощечку с требованием всем землевладельцам и видным мужам на тинг явиться - и спустя всего два дня, собрались знатные люди Согна возле Гаулара на поляне, издревле служившей местом, для решения споров и судилищ. Года с тех пор не прошло, как здесь оправдан был скальд Альвир Хнува и приговорены к смерти и изгнанию сыновья ярла Атли. Теперь же иное дело разрешить следовало людям, серьезное дело - быть может оттого многие бонды на тинг в железе пришли да оружные?
Все так же четверо законоговорителей старых на высоких местах сидели, а посреди них сам Атли Тощий, в одеждах златотканых. Решительным выглядел старый ярл ныне, непреклонным казался людям голос его:
- Народ Согна и Гаулара! - Возвестил Атли. - Созвал я вас, ибо гость мой, требует решения!
Ропот негодования вызвали эти слова у бондов и хирдманов - не по нраву пришлось им, что заезжий конунг с требованием пришел в земли их.
- Спрашивает, станем ли мы кровь проливать в чужой войне! - Старик усмехнулся, видя, как распалялись гневом лица людей. - Пусть же сам он все вам скажет, о чем со мной говорил.
- Здравствуйте, люди Согна, - Хакона не смутил нерадушный прием. Старый конунг поднялся во весь свой немалый рост, показывая, что спина его еще не согнута временем так, чтобы смотреть на мужей снизу вверх. – Ваш ярл говорит правду, приехал я просить вас о помощи в битвах. Едва ли справному вою дело лежать на полатях, когда решаются судьбы Норвегии. Атли сейчас говорил, что я требую… - старик замолчал, обведя тинг тяжелым взглядом. Многие гридни поежились. – Что ж… вам решать, вы свободные люди. Только – простят ли вам внуки бездействие в столь лихую годину? Да и сами вы, викинги, простите ли себе, что решенье судьбы отдали в руки чужие? Кто бы не победил в этой битве, Харальд али Гандальв, Север не буде уж прежним. Посмотрите вокруг, - Хакон сделал жест, как бы показывая рукой на окрестные земли. – Время меняется.
Заголосили люди, спорить стали - кто с соседями, а кто и до ярла докричаться пытался, да в гомоне общем отдельные слова тонули, будто камни, в воду брошенные. Наконец вскинул руку старший законоговоритель:
- Действительно, многое уже не то, чем раньше было, - изрек.
Голос его был тих, точно шелест листьев в дубовой роще, и невольно прислушивались все, дабы ни слова не пропустить.
- Честь воину - оружье обагрить рудой вражеской, добычу богатую в дом принести. Одолеть равного врага - прибыток для доблести, на слабого же только трусы нападают.
- Велика сила Харальда, - Атли бросил, едва лишь замолк законоговоритель. - По слухам, коим я верить склонен, и сейчас он сомнет властителя Альвхеймара - так какой прибыток для Согна в этой войне, коли добыча вся иной дружине достанется? Вот одолеет Харальд Гандальва Серого - тогда я первый голову перед ним склоню! Или не прав я, люди?
Взгляд цепкий по бондам пробежал, всех готов был запомнить, кто слово ему поперек скажет, Атли - и ярл дал это понять, собравшимся.
- Харальд одолел уже многих врагов, - мрачно ответил Хакон. – И победа была с ним еще в те времена, когда дружина его была невелика, и все окрестные конунги уже собирались делить его земли. Честь воя подтверждается в битвах. Ужель согласитесь вы отсидеться в домах, за спинами женщин да стариков, пока ваши союзники стяжают ратную славу? Если они, и правда, союзники и Харальд имеет здесь, в Гауларе, друзей? Конечно, мой зять и наследник легко одолеет Гандальва и без помощи Согна, особенно ныне, когда люди из Мера и Фьордов встали под знамя с агдирским волком. Но будет ли он столь же милостив к тем, кто придет под крыло сильного, как к мужам, вместе с ним обагрявшим мечи? – конунг Транделага покачал головой. – Ваш ярл говорит о дележе добычи, но, думаю я, что боится он потерять свою власть. Сейчас Атли говорит вам слова осторожности, которые не привык я, старик, слышать от викингов. А после победы Харальда, возможно, и вовсе он вспомнит пред вами, что зять мой немилостив к побежденным, да к оружной защите от войска его призовет. Но все знают, что верные гридни да ярлы не знают обид от агдирского волка. Вот, рядом со мною стоит властелин Оркдаля, который был мудр и ныне живет в почете и уважении, как союзник величайшего из ныне живущих конунгов. И вам ныне решать: примет ли Согн руку дружбы, протянутую ему Харальдом, или решит отказать.
- Если бы Харальд предлагал нам дружбу, то прибыл бы сам, и не стал оскорблять нас таким посольством! - Процедил со злобой Атли, задели его слова медведя хладирского. - Вижу я перед собой труса, под страхом смерти власть отдавшего - какой же в том почет и уважение? А с ним рядом старика, всех сыновей лишившегося, и от того лишь под знамена с волком вставшего. Почему же, думаешь ты, к Согну суровость проявит Харальд, коли с одним из вас у него немирие было, а другой сам помощи у него выпрашивал?!
- Вовек я не просил милости, - глаза Хакона сверкнули гневом, - напротив, являл ее и друзьям и врагам. Что же до сыновей моих, то они честно погибли в бою и ныне пируют с валькириями. Я горжусь ими - и Харальдом, которого выбрал в наследники. Можешь ли ты, ярл, сказать то же самое о своих отпрысках?
От ярости исказилось лицо Атли - по самому больному нанес удар Хакон Хладирский, вновь вспомнил ярл лицо дочери мертвой, крик предсмертный Херстейна, увечия сына среднего:
- За речи такие по обычаю поля требуют, - прошипел ярл старый. - Но ты гость мой, а потому уйдешь невредимым. Никогда, попомни Хакон, не склоню я головы перед слугой - захочет Харальд видеть покорность Гаулара, пусть лично присягу принимать приезжает!
- Твое властолюбие лишает тебя осмотрительности, ярл Атли, - ответил Грютинг взамен Хакона, просто побелевшего от гнева, - иначе ты не стал бы называть властелина Хладира и конунга рода, что много древней твоего, словом "слуга". Вижу, в больное место Хакон ударил, и ты, правда, желаешь не земли свои сохранить да мужей с женщинами живыми увидеть, а власть свою сберегаешь...
- Довольно, - оборвал союзника Хакон Хладирский. - Я пришел сюда с миром, и лишь ради звания гостя не пошлю тебе вызов, ярл Атли. Но с этого дня не друг ты мне боле и в новую встречу рассудит нас сталь.
- Проси Одина, чтобы встречи этой не случилось, - внезапно поднялся со скамьи хирдман рослый. - Иначе гауларский клинок оборвет твою и без того затянувшуюся жизнь!
Слова его, точно барабана удар тишину, прервали замешательство мужей, на тинг собравшихся - страх, от речи Хакона нахлынувший, отступил перед злостью, и разразились криками гневными бонды, угрозы изрыгая пришлецам, и требуя, чтобы те немедленно землю их покинули. И только по губам Атли улыбка скользнула, когда увидел он, как сын старший, от которого он отрекся, в толпе ненависть к Хакону пробудил.

[DarkLight >>>]

Согн. Окрестности усадьбы Атли. Хакон и Грютинг.

Объединенная дружина Транделага и Оркдаля уходила из Гаулара со злостью в душе. На тинге были многие, и слова Атли чуть не заставили викингов взяться за оружие прямо там, не дожидаясь решения. Виденное ли дело: так оскорбить гостя, да еще – конунга, когда сам хозяин – лишь ярл?
- Прав Харальд был, - шептались мужи, - власть этому ярлу глаза заслоняет.
Терпеть подобных людей за спиной, идя в битву, было не в северных традициях, так что шепот о том, что хорошо бы вернуться да Атли зарезать, слышался то в одном конце отряда, то в другом. Вои даже не слишком таились, поглядывая на мрачного конунга. Одно слово его и… но Хакон молчал, погруженный в раздумья.
Грютинг подъехал к старому конунгу, начав разговор:
- Что мрачен ты, родственник? Ужели впервой тебе речи злобные слышать?
- Жил долго я и слышал много хулы, - ответил Хакон. – Главным образом от слабаков, да от побежденных. Первые подобны псам деревенским, которые, хоть и напоминают волков внешностью, но могут лишь лаять, а не рвать врагу горло. А вторым только это и остается. Но Атли-то не слаб и не враг. Потому и тревожно мне ныне. Заразил ты меня настроеньем дурным да предчувствиями, Грютинг ярл. Думаю я, что не вся правда звучала на тинге.
- Бывает так: смотришь на реку – тихо да мирно, а едва зайдешь в воду – мигом окажешься в омуте, - согласился Грютинг. – И лишь Один видит, как там сплетаются струи. Я тоже думаю, что в Гауларе дело нечисто. Но что сделать мы можем? Вернуться – и выбить правду из Атли?
- У него больше людей. Да и по правде, не дал он нам повода усадьбу огню предавать. Я мог требовать поединка, то да. Но это было бы наше с ним личное. А о Харальде ярл худых слов не сказал, зятю нет повода ратиться с Согном.
- Хитер он, - ответил Грютинг, имея в виду Атли. Но, случайно иль нет, слова его прозвучали, как относящиеся к агдирцу. – Боюсь, что он нас с тобой обхитрил.
- На все воля норн.
Отойдя от усадьбы Атли, оказавшего гостям столь нерадушный прием, отряд дошел до берега озера, где решено было его предводителями сделать привал. Впереди была долгая дорога и Хакон с Грютингом хотели сберечь силы воинов.

Сообщение отредактировал DarkLight - 22-09-2008, 8:01

[Хелькэ >>>]

Эйрик Свейский.
(Варлок! С днем рожденья!))


… Сванхильд поправлялась медленно, точно неохотно; никак не хотела ее природа принимать того, что пыталась женщина, как и всегда, показать, будто она сильнее, чем есть на самом деле. Уже на второй день приезда конунга встала она с постели, вошла в сени, да там и рухнула на лавку, внезапно обессилев. Крепилась, держалась, и ломалась тут же, как тоненькая соломинка. Эйрик жалел ее, жалел до слез, застилающих глаза, но помочь почти не мог. Вон лекаря нашел лучшего, от кровати ее сам не отходит и лекаря того не отпускает… мало-помалу, но выздоравливала супруга.
А вот наследник нерожденный – комом в горле. Полбеды, кабы была девочка, а вот если боги мальчику родиться помешали, наказали норнам нить обрезать еще до того, как доплетена была, - значит… А что это значит, конунг гадать не решался.
Возможная вина денно и нощно напоминала о себе, заставляя по ночам ворочаться – одного, устроившегося кое-как на огромном ларе, прислоненном к бревенчатой стенке. У изголовья Сванхильд – чтобы можно было смотреть на нее, когда она спит, и спит ли спокойно. Сам он несколько ночей подряд не мог сомкнуть глаз. Так за что же у него отняли сына, почему не дала ему Фрейя, защитница всех матерей, ему родиться в срок? Разве так награждать должны Асы за кровь, во имя их пролитую? Значит, в чем-то провинился, не по той дороге пошел… А может, то Сванхильд?

- Значит, не судьба больше двоих детей мне родить, - сказала она однажды. Разговор этот уже после того был, как знахарь разрешил ей вставать, ходить самой.
Сванхильд потеряла много крови, рассказали конунгу служанки. Могла умереть, даже почти умерла, а за полдня до приезда Эйрика стала приходить в себя. Не иначе, шептали девушки, знак свыше. Да какие теперь знаки…
- Увидим еще, милая, - погладил властитель свейский супругу по голове, по светлым волосам. Должно быть, со свадебного пира не звал он ее милой. Сванхильд расплакалась, словно чувствовала, что и правда, не будет у них больше детей. А конунг верил – увидим. – Все будет хорошо, успокойся… все будет хорошо…
Она каждый день теперь плакала, горько-горько, хотя просил ее Эйрик себя не винить и о дурном больше не думать. Только не думать она не могла, как и сдерживать рыдания – горе нужно было выплакать, чтобы оно не осталось внутри, не отягощало своей чернотой душу. То женщина, ей хорошо… а мужу, тем более, конунгу слезы лить не пристало.

Шли недели, одна сменила другую, та махнула хвостом, и показался длинный нос третьей, и постепенно все вернулось в прежнюю колею, по которой заскрипели несмазанные колеса рутинной жизни. Все реже и реже случались ночи, когда, вскрикнув, просыпалась Сванхильд, увидевшая во сне кучку окровавленной плоти и костей – нерожденного сына, похороненного служанками где-то на заднем дворе.
У нее так и не хватило смелости, спросить их, где именно.

Сообщение отредактировал Hellish Cat - 24-09-2008, 20:09

[Тельтиар >>>]

Гаулар и его окрестности

Едва только отряд транделагского конунга покинул Гаулар, ярл Атли возвратился в свою усадьбу, где его ожидал Хольмстейн. И, судя по мрачному виду отца, посланник Харальда понял, что дело сделано, как и планировалось.
- Ты изгнал Хакона, отец? - Нетерпеливо спросил юноша.
- Он бежал в страхе, напуганный нашей решимостью - и твой брат, Халльстейн сыграл в этом не последнюю роль.
"Ну конечно, этому глупцу лишь побренчать оружием".
- Все мы - твои сыновья, отец, - учтиво произнес Хольмстейн. - То лучшее, что в нас есть - от тебя.
Атли тощий усмехнулся в бороду, довольный сыновней лестью, и уселся на табурет, устало сбрасывая с плеч плащ.
- Не время отдыхать, - зашел ему за спину юноша, наклонившись к самому уху ярла: - Пора собирать оружных людей, нагнать и изничтожить всех, кто служит Хакону! Пусть ни один из них не выживет в бою!
- Все еще полон я сомнений, по чести ли на посла нападать, - пальцы сцепил в замок старик. - Все же гостем он пришел, хоть и со злым умыслом.
- Умереть должен Хакон, - молодой воин решил надавить на отца. - Такова воля конунга Харальда, так лишь ты власть удержишь...
- Отец, что ты натворил на тинге?.. - ворвавшийся в покои ярла Хастейн, застыл на пороге, признав брата. - Ты?! Это все твоих рук дело, язык змеиный!
- Что ты понимаешь, юнец?! - Огрызнулся на него Хольмстейн.
- Немногое ныне, но одно точно знаю - ты вне закона в Согне, и я могу твою жизнь этим ножом оборвать! - Юноша выдернул из деревянных ножен острое лезвие. - И я сделаю это, ради чести... ради памяти загубленной тобой сестры!
- Замолчи, мальчишка! - Внезапно вскинул руку разгневанный ярл. - Видать рано я сделал тебя своим наследником, коли ты не видишь выгоды нашему роду!
- В чем же выгода, коли ты облаял союзника и родича конунга Харальда, отец? - Недоумевающе воскликнул Хастейн. - Ведь он вернется с большой ратью и...
- Не вернется, - отрезал Атли, и глаза его столь грозно сверкнули, что младший сын его взор потупил. - Иди, Хасти, докажи, что ты - мой сын, собери хирд. А о том, что видел брата - молчи!
Тяжело вздохнул юноша, не по нраву ему было то, что задумал отец:
- Удар предательский это будет, и нет в таком бою для Согна чести! Я не стану участия принимать в подобной затее!
- Тогда, ты мне больше не сын! - Гневно бросил Атли Тощий. - Убирайся, трус, с глаз моих долой! Сам я поведу воинов... сам...
Старый ярл тяжело дышал, глаза его бешено вращались и, казалось, он не видел, что творилось вокруг - слабость подступила незаметно: покачнувшись, он едва не упал с табурета, но Хольмстейн успел его поддержать.
- Отец! - Бросился к ярлу Хастейн, но застыл в шаге, когда злой взгляд Атли вонзился в него, точно нож.
- Сам поведу, убирайся!
Прохрипел он.

Спустя недолгое время большое войско выступило из Гаулара. Были в нем и ближние дружинники ярла Атли, и многие бонды, что приехали с оружием - каждому из них хотелось поквитаться с Хаконом за грозные слова и обвинения, что тот говорил на тинге. Во главе отряда сам ярл Атли ехал, облаченный в кольчугу и высокий шлем, да подпоясанный мечом. Подле него по правую руку Халльстейн, старший сын, вновь им привеченый, а по левую брат его жены, воин столь же старый, как и сам ярл. Хольмстейн же, лицо капюшоном сокрыв, в хвосте самом рати остался.
Поторапливал Атли воинов, спешил нагнать Хакона, покуда тот границы Фьяллира не перешел, где кончались владения Атли и начинались земли Харальда конунга. А потому сильно обрадовало ярла гауларского то известие, двумя всадниками вперед посланными принесенное, что остановился Хакон с отрядом на берегу Ставанессвага на ночлег, и как будто бы ни о чем не подозревает.

[DarkLight >>>]

Близ границы. Лагерь конунга Хакона.

Транделагский Медведь был зверем травленым, и прожил столько зим как раз потому, что никогда не брезговал разумною осторожностью. Вот и в этот раз Хакон озаботился расставить дозорных, да не только прямо близ лагеря, но и на подступах. Да спать им не велел. Впрочем, вои дружинные и сами бы в эту ночь глаз не сомкнули: даже те, кому не выпало жребием сторожить чужой сон долго ворочались. Справный воин сызмальства приучается спать, когда есть возможность – хоть сидя, хоть лежа на стылой земле или мокрой палубе драккара, идущего в викинг. Но ныне тревога вождей, казалось, передалась всем в отряде. Так порою бывает, когда люди верят своим предводителям и ловят не то, что слово – каждый их вздох. Грютинг для транделагцев был вчерашним врагом, но большая часть отряда была гриднями старого Хакона, что не одну дюжину лет сидела за его дружинным столом.
Дозоры заметили воев Атли, замысливших нападение, как раз в ту пору ночи, когда даже самые беспокойные из мужей все же уснули, сморенные усталостью. Люди Хакона не зря ели хлеб: как не желал злокозненный ярл напасть незаметно, дабы избежать лютой сечи, планы его рухнули в миг. Пока часть дозорных вступила в бой с мужами из Согна, двое успели тревогу поднять. Ночуя так близко от чужих владений, почти все дружинные легли спать, броней не снимая. Мол, пусть лучше бока жалуются по утру, чем вовсе проснуться в объятьях у Хель. Теперь это им помогло. Не успело умолкнуть эхо тревожного крика, как транделагцы уж похватали мечи да секиры, так что отряд Атли был встречен уж боевыми порядками. Сам Хакон быстро смекнул, кто годиться на роль лиходея ночного. Слишком свежа была рана, нанесенная его гордости давешним тингом. Так что властитель земель транделагских не стал хорониться за спины дружины, что было бы отнюдь не зазорно для конунга, к тому же – в летах, а поспешил в гущу битвы – искать ярла Атли. Кровь Хакона закипела, как в молодости: он жаждал лично скрестить клинок с ярлом из Согна и взять с него виру алой рудой.
Грютинг, напротив, в битву не поспешал. Все знали, что ярл увечен, но, на фоне добрести старого конунга, оркдальский ярл заработал пару презрительных взглядов. Немногочисленные спутники Грютинга сгрудились вокруг своего ярла, защищая его спинами от врагов. Так началось ночное сражение.

[Тельтиар >>>]

Ставанессваг

Бонды, во множестве приведенные Атли Тощим, ожидали лёгкой добычи, да сонных противников, а потому вид хирда, в мрачной решимости выстроившегося на берегу озера, привел их в замешательство. Казалось, еще немного - и они побегут, спасая свои жизни, однако тут ярл протрубил в рог и его дружинники бросились на трендов, увлекая за собой и остальное воинство.
То там, то здесь со звоном скрещивались клинки, мелькали факелы - порой воинам сложно было различить, где свой, где чужой и не избежать было путаницы. Раненых даже не добивали - стоило человеку упасть на землю, как его втаптывали в нее рвущиеся вперед ратники.
В самом сердце лютой сече мелькали топор и молот, принадлежащие могучему Йотуну, ни на шаг не отступавшего от своего господина и защищавшего Хакона лучше, нежели это сделал бы десяток хирдманов. Неприятные воспоминания битва эта в Ахти пробудила - точно так же, нападением подлым, ночным учинили резню люди Харальда в Хрингасакре, когда отец его, Гудбранд погублен был. И не желал великан повторения случившегося, любой ценой хотел от смерти Хакона уберечь.
- Тесните их к воде! - Кричал Халльстейн, гарцуя меж своих воинов. - Пусть утонут! К Эгиру их!
Сам сын ярла, не смотря на злость, клокотавшую в его груди, вперед воев не рвался, а лишь словами их подбадривал, да пытался в темноте противника достойного выискать.

[DarkLight >>>]

Хакон не желал прятаться за спиной Ахти Йотуна, меч его уж умылся вражеской кровью, а сам конунг усердно вгрызался в строй нападающих, желая достичь сердца обидчика. Пасынок Гудбранда то не одобрял: будь его воля, посоветовал бы конунгу, заслужившему честностью его верность, держаться поближе к дружине. Справный воин, он давно научился оценивать силы врагов, а потому видел: нападающих больше. А, кроме того, они на своей земле, а там, как известно, вою каждый куст помогает. Но Хакон то ли не желал очевидное видеть, то ли на старости лет вкусил ярости берсерка, не чувствующего ран. А, может, просто решил продать свою жизнь дорого и умереть, вцепившись в горло врагу. Как бы то ни было, старец рвался вперед, и Йотун а с ним и другие транделагцы поневоле двигалась прямо в кольцо воинов Атли. Они дрались, будто в Рагнарек, и гридни ярла из Согна падали один за другим. Но и ряды дружины Хакона редели. Валькирии реяли над поляной, где развернулась нешуточная битва, и провожали души достойных воинов прямо к радужному мосту, ведущему в крепость Асгард. Вне всякого сомнения, сегодня Хеймдаль не затворит ворот не перед кем из викингов, так храбро они сражались.
Хакон Хладирский на минуту остановился, оглядев поле битвы. Сердце его облилось кровью при виде мертвых тел тех, с кем ходил он в походы долгие годы и чьих внуков сажал на колени. Он вскинул вверх руку с мечем:
- Атли! Выходи на бой! Или вся Норвегия будет знать, что не только подлец ты, но и трус также! Люди все видят, ярл!

[Тельтиар >>>]

- Все лаешь, Хакон! Пес затравленный только и может, что огрызаться!
Атли Тощий выехал вперед, едва только его дружинники расступились. Битва завершилась - утих лязг металла и воинственные крики, лишь стоны раненых все еще разрывали тишину. Немногие выжившие воины конунга собрались за его спиной, подняв стяги и держа наготове оружие, был среди них и Грютинг.
Полукругом выстроилась рать гауларского ярла, в несколько раз превосходящая числом людей Хакона, отрезая противникам путь к отступлению, буквально тесня их к воде. Тут уж видно стало, что ни шанса нет победить вероломных жителей Согна, коли на каждого воина, пусть и побывавшего во многих битвах, не менее десяти противников приходиться.
Насмешливый, презрительный взгляд бросил Атли на конунга трендов:
- Стращал ты меня местью и карой - видишь теперь, к чему слова твои привели? Хотел ты власти в землях моих - немирие получил и на гибель собственных людей обрек. Нет, Хакон, пред таким как ты Согн никогда колен не преклонит.
Кто-то застучал по убмону щита, кто-то слова гневные изрыгать стал, однако стояли обе рати недвижимо - покуда говорят вожди, простым воинам не следует вмешиваться, пусть даже разговор этот посреди сечи лютой затеян.

[Барон Суббота >>>]

Поединок

(с Тельтиаром и Дарклайт)

В ответ Хакон лишь рассмеялся.
- Нашел чем гордиться, какую победу приводить в пример внукам! Думал я, только дели твои, поколение молодое, заветы не чтят - ан выходит, они все в родителя. Не одного сына топить значит надобно было, а всю семейку поганую, - тут старик скользнул взглядом по опальному сыну Атли, что ныне стоял в строю рядом с ним, и усмешка его глумливою сделалась:
- Впрочем, вижу, ты быстро пригрел отродье, оскорбившее Фрейу обратно. Что же, у меня тоже есть сын... и есть зять. Посмотрим, долго ли род твой будет вкушать плоды своего верломства. А нить твоей судьбы я оборву сам. Вызываю тебя!
Тонкие губы Атли, делающие его рот похожим на трещин в земле сложились в кривую ухмылку, и он прочитал явно вызубренные заранее строчки:

- Ты ясень мечей, мимо чаши ходивший,
Ты род свой позоришь, и кроме воды
Во всей своей жизни хмельного не пивший,
Такому, как ты, не носить бороды!

Вызов был принят.
Конунг трендов невольно провел ладонью по бороде - некогда пышной и окладистой, но так и не отросшей в полном объеме после злополучного пожара, учиненного Грютингом более года назад. Провел, и тут же поднял меч, направив его острием в горло сухопарому противнику.
Из рядов хладирцев выступил было верный Ахти, но Хакон вскинул руку, велев тому оставаться на месте, но зорко следить, чтобы никто из гауларцев не учинил подлости.
Тощий, не медля ни секунды выхватил из рук у ближайшего к нему воина копьё и метнул его в Хакона. Сам ярл был вооружён топором и защищался щитом, но подобное начало, способное смутить соперника его более чем устраивало. Стоило копью отправиться в полёт, Атли рванулся вперёд, замахиваясь топором для удара сверху.
Хладирский конунг прикрылся щитом, конечно, обычно с такого расстояния удачно брошенное копье пробивало дерево, но Тощий метнул оружие в спешке, и потому оно лишь с силой ударилось о щит и упало. Хакон невольно отступил, чтобы не потерять равновесия и еще немного приподнял руку - в тот же миг острый топор гауларца вошел в щитовую доску.
- Хха! - выкрикнул Атли и ударил Хакона ногой, туда, где кольчуга расходилась, что называется, в шагу. В мужскую гордость, если коротко.
Подл был ярл Гаулара и на словах, и на делах, а потому и в поединке ожидал от него мерзости любой конунг трендов. Ногу веред выдвинув, защитился он от коварного удара, зубами от боли скрипнув, и свой меч обрушил, в плечо метя врагу.
Стар был Атли уже и не мог, молодому подобно отпрыгнуть в сторону, а любая рана грозила отнять все силы, так что, пришлось ярлу отшагивать назад, щита движеньем пуская вскользь Хаконов удар.
Следом двигаясь, всей силой навалился на ярла тесть Харальда, собственным щитом его словно раздавить пытаясь - много крепче сухопарого врага был Хакон, а потому надеялся пересилить его в поединке этом, а там - будь что будет! Бонды - племя трусливое, может увидят тело предводителя своего, да разбегутся.
Крупнее, но никак не быстрее Атли был Хакон Хладирский, годами отягощённый, а потому, никак не успевал отразить подлый удар топорм под щит, в колено.
Взревел подобно зверю раненому транделагский правитель, когда лезвие зазубренное в ногу его погрузилось, мышцы разрывая - припал невольно на ногу подрубленную. И тот час же, боль превозмогая, мечом вперед ткнул, покуда враг рядом находился.
Ответом ему был крик пронзительный Атли, которому лезвие меча рассекло мышцы на руке, щит пробив. Но положение подлого ярла было более выигрышным, и он навалился на Медведя, заставляя упасть на раненную ногу, а сверху топором охаживая куда придётся.
Трещал щит хладирца, во все стороны летели щепы - казалось немного еще, и расколется дерево, а там уже доберется топор и до Хакона, но тот умелым воином был и из многих поединков победителем вышел с более тяжкими ранами, нежели сейчас получил от коварного врага. Потом, вновь удар топора выдержав, здоровой ногой что было силы оттолкнулся конунг, точно сбить пытаясь Атли, да клинком в бок его поразить попытался.
Тяжело длинным мечом работать почти вплотную, а потому цели не достиг своей Медведь, однако, противника отбросил. Атли же, псом шелудивым отлетев в сторону, немедля вскочил на ноги и поднял топор. Щит его был уже один раз пробит, но всё ещё употребим в бою
Поднялся и Хакон, припадая на раненую ногу, да обломки щита своего отбросил - не выдержал тот града ударов. Тот час же Ахти Йотун конунгу свой топор бросил - на лету оружие поймал старик, да оскалился зло.
В ответ змеиная усмешка склознула по лицу Тощего. Его щит полетел в сторону, а в руке сверкнул узкие нож, явно подходящий для метания.
- Так и будешь там стоять? - спросил он с насмешкой
- А мне торопится некуда.
- Что, Медведь, болезнь ваша прихватила? - крикнул кто-то из бондов и дружный гогот огласил окрестности.
- Ну, кто там кричит? Выходи - приласкаю! - Еще до того, как Хакон успел что-либо ответить, гаркнул Ахти.

[Тельтиар >>>]

А Атли только и ждал момента, когда Хакон хоть на секунду отвлечётся. В воздухе сверкнул нож.
К сожалению для гауларского ярла, Хакон не только отвлекся на голос верного хирдмана, но и повернул к нему голову - нож Атли с лязгом распорол кольчужную бармицу конунжего шлема, но шею лишь оцарапал. По спине Хакон пробежал неприятный холодок - только что он совершил ошибку, едва не стоившую ему жизни, и уцелел лишь чудом. А потому, не желая более испытывать благосклонность Одина, хладирец медленно пошел на врага.
Атли отступал, понимая, что с одним топором против парного оружия много не навоюешь.
- Ярл, держи! - крикнул кто-то, кинув Тощему ещё один топор на коротком топорище.
Медведь надвигался, неспешно, но в то же время и неумолимо - то, что у врага теперь снова было два оружия его ничуть не смутило.
Атли знал, что с такой раной на ноге медведь долго не продержится и продолжил отступать. Его второй топор можно было метать, но ярл не хотел оставаться с одним оружием и медлил.
- Что же ты не подходишь? - Проскрежетал конунг. - Или только издали лаять горазд?
- Разве не знаешь ты, что медведя сперва из берлоги выманивают, а потом уж бьют? - оскалился Атли. - Получай!
Он резко шагнул вперёд, низко просев, и попытался ещё раз ударить в ногу Хакона. Второй топор ярл держал над собой, чтобы защититься, в случае чего.
Конунг трендов столь же быстро опустил топор, охнув от напряжения, когда топорище приняло удар гауларца, а следом тут же сделал рубящее движение - но не сверху вниз, а несколько по дуге, так чтобы лезвие меча прошло под рукой поднявшего оружие Атли и впилось ему в бок, рассекая кольчугу.
Короткий топор Тощего тут же упал, отбрасывая меч Медведя к земле, а сам ярл шагнул в бок, на повороте сильно дёргая сцепившиеся топоры. Хакон был слишком силён, чтобы выпустить оружие, но вот шагнуть вперёд, чтобы сохранить равновесие ему пришлось. Атли только этого и ждал. Нога ярла тут же оторвалась от земли и влетела в уже раненное колено Хладирца.
Утробный рык вырвался из горла конунга, от боли у него потемнело в глазах и он едва смог устоять, рухнув на предательски подломившуюся изувеченную ногу, а затем с силой отдернул левую руку, вырывая сцепившееся с его топором, оружие Атли Тощего и отбрасывая оба их прочь.
Удержал ярл оружие, хотя и пришлось ему отступить на пару шагов.
- Сдавайся, Медведь и уходи! - тяжело дыша проговорил он, держа топоры наизготовку.
- И это мне говорит отродье Локи, ночью на гостя напавшее, - сплюнул Хакон, надеясь, что боль в ноге стихнет хоть ненадолго. - Повернусь же спиной - стрелу всадишь.
Атли ничего не ответил - просто снова шагнул вперёд, занося топоры на удар. Сошлись противники и снова разошлись, каждый ещё по отметине на тело получив: Атли в плечо мечом, а Хакон в руку правую клевцом, что на обухе топора у Тощего был.
- Ты выдохнешься быстрее, - прохрипел Тощий. - Сдавайся.
- Не те лета у меня, чтобы спасения в бесчестье искать, - гордо вскинул голову конунг трендов. Чувствовал он, что ныне не миновать ему уже погибели - умел оказался ярл подлый в бою, да усталость накопившаяся уже о себе знать давала, да нога увечная словно огнем горела. - Тому быть, что Норны сплели.
Обеими ладонями охватил рукоять меча верного Хакон, обороняться приготовившись.
Атли шагнул вперёд, поднимая оружие, но не ударил, а метнул свой короткий, лучше сбалансированный топор, целя хладирцу в живот. Промахнуться с двух шагов было очень трудно, а сила броска было достаточно для пробивания кольчуги
Коварен был удар и жесток, но успел закрыться десницей конунг - дважды перевернувшись в морозном воздухе, лезвие погрузилось в руку, плоть с кости срезая, и дальше глубоко в кольчугу вошло, но на излете уже. С лязгом оба оружия - и топор, и меч, что не смог теперь удержать Хакон, - у ног хладирца упали.
- Я предлагал тебе сдаться, - сказал Атли и шагнул вперёд. - Поднимай меч.
Тощему ярлу не было присуще милосердие или благородство, но он решил сделать красивый жест.
- Бери меч и иди в Валгаллу.
- Перед кем ты красуешься, исчадье хелево, что по ночам победы крадет? - Проскрежетали зубы транделагского конунга. - Все здесь знают твоей души изнанку.
Атли молча подошёл к конунгу и, перехватив топор двумя руками, с силой обрушил уже порядком иззубрившееся лезвие на шлем Хакона
Даже не шелохнулся могучий правитель севера, глазами помутневшими глядя, как дугу описывает боевой топор гауларского ярла. Вздрогнули выжившие транделагцы, радостно закричали бонды, видя победу господина своего, да в бессильной злобе волком взвыл Ахти Йотун, наблюдая как гибнет человек, сохранивший ему жизнь.
С честью принял неизбежное потомок Одина, раз уж рассудили так Норны, что пора настала нить его обрезать - так глупо спорить с ними, ведь прожил он долгую и достойную жизнь, какая не всякому конунгу выпадает. Кто еще из древних владык мог похвалиться, что уже до предела дожив, вновь испытает радость битвы и походов ратных, увидит свадьбу дочери и рождение внука, а более всего радовало сердце Хакона то, что и у него на склоне лет сын появился, который унаследует Транделаг.
Что же до руки предательской, что жизнь его обрывала - так порой жестоко насмехается Один над своими любимцами, многих героев извели люди, в доблести многократно им уступавшие. Но многих из негодяев этих после возмездие настигло! Силы собрав последние, шагнул вперед конунг за мгновение до того, как обрушилось зазубренное лезвие на его голову, пальцами руки левой охватив рукоять кинжала, на пиру лицемерном Атли подаренным. Руку вперед выбросив, вогнал могучий Хакон лезвие в брюхо врагу лютому и провернул его дважды, а после осел с топором, в черепе его застрявшем.

(Недрогнувшая рука Оррофина здесь побывала).

Сообщение отредактировал Тельтиар - 3-10-2008, 23:29

[Барон Суббота >>>]

Побоище.

(а что у нас пишет без Тельтиара)

Горел огонь, пылали усадьбы - хор предсмертных воплей уносился к Валгалле вместе дымом и прахом, в который обратились лучшие мужи Гудбрандсдалира. Той ночью не стало его отца - а в эту все повторилось: подлое нападение на спящих, на тех, кого защищали законы гостеприимства, установленные Асами. Но кто ныне боялся гнева Асов? В эти лихие годы иной страх владел людьми - страх власти лишиться и богатств своих, и ради сохранения их на любое коварство были готовы малодушные.
Видел Ахти Йотун, как повалился несокрушимый дуб, могучий Медведь Хладира - конунг Хакон, как разрубил его шлем топор вероломного Атли:
- Вперед, тренды! - Воззвал могучий великан, вскидывая над головой боевой молот - и столь свирепо выглядел он в отсветах редких факелов, что казалось, сам Тор сошел в Мидгард, дабы помочь рати погубленного конунга.
В тот миг пошатнулся, зажимая рану Атли Тощий и осел подле тела поверженного противника, вот только не заметна была кровь во тьме ночной, а потому показалось многим, что это сами боги ярла покарали и от того великий страх овладел бондами, на рать пришедшими.
- Ах ты колдун! - заорал Халльстейн первое, что пришлое му в голову и рванулся в бой, размахивая тяжёлым мечом. Сын Атли не был берсекром, но все признавали, что хоть умом и не наградили его Асы, но храбрости, да могуты телесной оделили щедро!
- За сыном ярла! - воскликнул кто-то из середины войска, и бонды, пусть запоздало и всё ещё сомневаясь попёрли вперёд. Пред ними были опытные воины, но измотанные уже боем и числом уступающие.
К тому моменту, когда рати вновь сошлись в кровопролитном сражении, двое хирдманов уже оттащили прочь тело Атли, видя, что он еще жив. Тяжелый молот Йотуна врезался в грудь ближайшему противнику, проминая кольчугу и круша кости - отброшенный силой удара, гауларец упал на следовавших за ним соратников и так же повалил и их. Молот же продолжал вращаться, нанося увечья всем, оказавшимся подле Ахти - щиты разлетались в щепы, ломались добротные клинки, хрустели перемалываемые кости. Несколько воинов сгруппировались позади великана, прикрывая его спину, другие же сами сражались с людьми ярла, желая перед неминуемой гибелью побольше врагов в Хель отправить.
Был в первых рядах и молодой Асгейр, херсир из Оркдаля и ближний человек ярла Грютинга - его меч ловко перерубил горло одному бонду, а затем он сошелся в поединке с Халльвардом прямо у тела павшего конунга.
Рыча, как дикий зверь, Халльстейн наносил один удар за другим, умело прикрываясь щитом, но и Асгейр ему не уступал. Тем временем, бонды расступились, не желая погибать, под ударами могучего Ахти. Дорого жизни продавали воины Хакона, но редело их число...

Окруженный ближниками, пытался прорваться из окружения Грютинг - не хотел правитель Оркдаля, подобно родичу, погибать в этой бойне, вот только и сил уйти не хватило. Один за другим, его хирдманы пали, сраженные оружием бондов, до последнего мига оберегая жизнь ярла своего, после же сталь каленая и самого Грютинга не миновала - едва только он в кольце врагов оказался, как посыпались удары на него со всех сторон. Попытался щитом укрыться - и тот раскололи! Вздымались топоры и копья, да падали тяжкие раны нанося ярлу. В ярость великую впали бонды, желая всю злобу, все ненависть на человеке одном выместить - по утру уж никто бы в теле истерзанном не признал Грютинга Оркдальского.
- Государь! - Закричал, видя погибель ярла Асгейр, старым титулом его поименовав в миг последний, после же меч Халльстейна в грудь ему вонзился, дыхания лишая.
Последние тренды и оркдальцы мертвыми падали, и только лишь возле Ахти Йотуна число тел гауларцев поверженных росло, а сам он вовсе неутомимым казался.
- Чего смотрите, семя Локи?! - взревел Халльстейн, рывком извлекая меч из тела. - Стреляйте в него, если сдохнуть не хотите!
Могуч был Ахти, но против стрел, что тучами слетели с луков бондовых могута его спасти не могла.
С рыком из уст его холоднеющих вырвавшимся, метнул он в последний раз молот свой, голову расшибая хирдману, подле Халльстейна стоявшему, да на землю упал, на ежа огромного похожий, бонды же стрелять продолжали даже в тело мертвое, точно боясь, что поднимется враг.
Но нет - не был Тором погубленный великан, не восстал, да и молот его лишь внешне сходство с Мьелниром имел - как упал подле жертвы, так там лежать и остался, в руку хозяина не возвращаясь.
Хольмстейн, всё ещё скрытый капюшоном, лишь кивнул сам себе, подтверждая: выполнена воля Харальдова.

Сообщение отредактировал Orrofin - 4-10-2008, 22:50

[DarkLight >>>]

Воинство ХаральДа Косматого. Хакон младший.

Весть о смерти конунга Хакона и всех, кто с ним был от рук ярла из Согна пришла к воинству Харальда почти одновременно с другой - сообщением из Хладира, что юная кюна вновь надумала радовать мужа наследником. Весть о новом "брате"опечалила молодого Хакона. И не только потому, что каждый новый сын Эйсван отдалял его от места наследника и, соответственно, от места в сердце отца. Нет, в данном случае имело место еще и твердое убеждение, то сей брат - и не брат ему вовсе, а сын. Хакон жестоко корил себя за то, что, во время ночевок в Хладире, поддавшись хмельному угару побед и влиянью не менее хмельного пива он все ж навещал надоевшую Эйсван. Эта любовница эта много просила, а принесла с собой лишь проблемы. На трезвую голову Хакон и вовсе не был рад, что когда-то переступил порог ее комнаты. Но то на трезвую голову. Теперь же конунжич, попавшийся на древнейшую из женских уловок, с содроганием ждал встречи с кюной. Клинки воинства Гандальва пугали его много меньше грядущего разговора. И вот - новая весть, да такая, что предыдущая казалась пред ней легким облаком по сравненью с грозовой тучей. Отец умер. Узнав о том, Хакон млад... а теперь - уж единственный Хакон в хладирском семействе до ночи ходил, как потерянный, будто отведав дурманной травы у знахарки али отвару берсеркового. Вот только ярость пробуждаться не спешила, и угли гнева долго тлели под гнетом тяжкой печали. За жизнь свою Хакон привык уже к смерти, и не раз ее видел... да что видел - дарил рукою недрогнувшей во славу Харальда Хальвдансона. Но всю жизнь свою сын незаконный ждал признанья отца. Старый Хакон был для него солнцем, в лучах которого стоило греться и полубогом, когда речь шла о заветах. Порой юноша думал, что, скажи отец одно, а Один иное - отца бы послушал. в последнее время, правда, образ Хакона старшего почти заслонился новым кумиром - Харальдом, о чьих победах пели скальды по всей Норвегии.
Мысль о скальдах заставила Хакона, пьяного горем, чуть оживиться да вспомнить тот проклятый пир и намеки Альвира. Черное подозрение, замаячившее на грани ума, было немедля загнано вглубь головы: не хотел Хакон потерять сразу обоих конунгов, которых боготворил, а потому не поверил бы, что желал Харальд смерти отцу, даже если бы Локи позволил ему самому разговор тот услышать. Но все ж сын Транделагского конунга тоже не был скорбен рассудком и прекрасно понял, почему так бледнел Грютинг при той песне Альвира да зачем взоры тревожные на старого конунга кидал. Понял, конечно, но без вниманья оставил: подумаешь, подожгли, эка невидаль. В Хаконе молодом смешались две разные крови, и вышло так, что не знал он особого страха не перед теми богами коим молились в доме отца, не перед теми, что тихо поминала мать в детстве. Так что традиции он уважал более напоказ, чтобы не выделяться средь викингов. Но сейчас стал юноша думать, что во всем виновен Альвир. Так часто бывает: пока правда скрыта. всем легко и приятно, а стоит ее, неприглядную, на свет вытащить да людям показать - вмиг начнутся раздоры. Впрочем, Хакон младой, горем подавленный, так, конечно, не думал. Просто пришло ему в голову. что был Альвир черным вороном, что накаркал беду. А тут и сам скальд навстречу попался.
- Что, Альвир, доволен? - Хакон явно нарывался на ссору. Сам он шатался, как пьяный, а глаза блестели от непролитых слез. - Ныне закончена твоя месть: умер отец любы твоей, что тогда помешал вашему счастью. Да только цена велика, Альвир Вестник Несчастий. Звал я тебя другом, пил за одним столом, будто с родней - а ныне осиротел. За что, Альвир? За что?
Не знал Хакон, у кого ныне он вопрошает причину несчастия: у Альвина. али у норн, а может быть, у всемогущего Одина что уж заждался Хакона старого за дружинным столом.

[Тельтиар >>>]

Согн

Тела павших в ночной битве людей Хакона предали огню прямо на берегу озера, а убитых Гауларцев забрали их родичи, чтобы провести обряд погребения в соответствии с традициями. На обратной дороге, у Атлея, ярл Атли простился с жизнью, при воинах и жрецах объявив Халльстейна своим наследником и простив ему совершенные ошибки. Там же хирдманы подняли юношу на щит, признав своим ярлом и позволив править ими, как до этого правил Атли. Не сомневался Халльстейн, что так же легко признают его (при поддержке-то хирда) и на тинге.
Так, постепенно, уменьшалась рать гауларского ярла, поскольку бонды, обремененные добычей и телами погибших друзей и родственников, в свои селения уезжали, к делам возвращаясь, а потому обратно в усадьбу вернулся Халльстейн лишь ближайшими дружинниками окруженный.
Быть может никогда бы и не прознал никто о том, по чьей вине был загублен конунг Хакон, да только бонды захмелевшие, повсюду где им после битвы той бывать приходилось, похвалялись, что Медведя Хладирского забороли, да Козлу из Оркдаля рога пообломали, да о доблести Атли ярла сказывали, лично Хакону череп раскроившего. Вот только по рассказам их слушателям казалось, что не одна сотня с хладирцем была, а не меньше пяти, и что не ночью сошлись в битве они с ратью такой, а при свете дня.
Вот об этом-то героическом сражении и долетела весть до становища Харальда, за несколько дней до того, как он приступил к осаде усадьбы Гандальвовой.

[Сигрид >>>]

Трагическая смерть кюны Ассы

(с Янтарь в роли кюны и Сигрид в роли Кондратия Тьодольва)

Весна в Гокстаде выдалась теплой, топкой и паркой. Непривычные к такому раннему зною, люди прели, жалуясь на злую волю асов, и часто болели, кто просто кашлем, а кто и лихорадкой с ознобом и белой трясучкой. Всё здесь сейчас ещё явственнее варилось в собственном соку, закипая и пузырясь.
Асса заперлась в усадьбе с поздней зимы и не казала оттуда носа, а все дела за нее решал Каменная Башка. Поговаривали, что старуха совсем плоха, что сведут её скоро в могилу болезнь лютая али слабое сердце, ежели уже не свели.

В котле ароматно взбулькивала каша, такая наваристая, что ложка, если ее воткнуть, наверняка не упадет, а так и останется стоять. Тьодольв не удержался и опустил деревянное черпало до самой ручки.
- Каменная Башка ты Каменная Башка и есть, - покачала головой Индис, отнимая орудие и накладывая мужчине полную миску каши. - Послушал бы лучше, о чем каждая ворона уже трещит!
- И о чем же, женщина? уж не о подгоревшей ли подливе Индис Локидоттир? - миску тем не менее Тьодольв забрал, обжигая пальцы, поставил на стол.
- Да, сразу после того, как обсудят дырявые штаны твои. Щеки набей и слушай: говорила мне вчера Трюд с соседнего хутора, будто сын ее, рыжий такой, помнишь, в прошлом году с крыши упал и прямо в бадью с грязным бельем? Его еще потом прозв...
- Помню, - отрезал Тьодольв, с трудом проглатывая горячую кашу.
- Так вот, - слегка обиделась хозяйка. - Сын ее лично разговаривал с племянником Альва Косого, который, в свою очередь своими ушами слышал, как Гудхорм Железная пятка рассказывал за кружкой эля своим побратимам, что видели они войско великое, и ведет его Харальд Косматый! И Ермунганд на их знаменах, и Рагнарек за их плечами! Вемунд из Фиордов под мечами их пал, и Неккви из Мера, и Сельви Разрушитель, и Арнвинд, и Снорри Крушитель Драккаров, и даже Гандальв!
- ЧТОО?!!! - Тьодольв спалил глотку и пальцы, каша из опрокинутой миски вывалилась на руку, но боль физическая ничтожна для воина, радостью охваченного. - Кто, ты сказала, ведет их? ХАРАЛЬД?!!
Индис только икнула от испуга, вслед захлопнутой двери.

Однако перед палатами кюны Каменная Башка себя в руки могучие взял и пыл поумерил. Осторожно кулак огромный двери тяжелой коснулся, вежливо.
- Кто там? - голос из-за закрытой двери раздался, слабый, но желчный, будто ядом мерских змей напитанный. - А кто бы ни был, пошёл вон. Почиваю я и никого видеть не желаю.
- Кюна... вести я принес тебе важные...Отворила бы... - промямлил воин, что плечами две в проем дверной проходил. Веселье в нем прыгало, заставляло с ноги на ногу переминаться
- Сам отворишь, - после молчания долгого раздалось старухино ворчанье, - чай не великий конунг, чтоб я перед тобою двери распахивала.
Тьодольв совсем смутился и повеления кюны послушал, едва с петель дверь не сорвав. После замялся у порога, не зная, как бы получше новость добрую подать.
- Там это... Харальд. Вот.. Идет...
Так жарко натоплено оказалось в покоях у кюны, что даже огненному великану тут бы тяжко пришлось. Спертый воздух наполнял горло едким смрадом, а от запаха болезни тяжелой щипало ноздри да в глазах собирались слёзы. Кюна сидела у самого очага, словно желая через мгновение с головою в пламя броситься, да вдобавок завернулась в шерсть и меха, словно зимою лютою. Выглядела она обрюзгшей и старой, подуй - и жирной лужею по полу расплывется.
Но заплясали в глазах её огоньки недобрые, едва старуха имя знакомое из уст тьодольвовых расслышала.
- Что там со внуком моим неразумным стряслось, повтори?
Подточила болезнь здоровье старухино, слаба на ухо она стала, а потому не все слова слуги своего расслышала.

Сообщение отредактировал Сигрид - 7-10-2008, 22:09

[Янтарь >>>]

Вторая серия эпопеи про трагическую смерть кюны Ассы
... или "а не пришить ли нам старушку?"
Всё еще с Сигрид в роли Тьодольва

- Стряслось? Да неужто стрясется что-то с дубом битв, любимцем валькирий? На щите Мер несет, Некки к Хель отправив! Домой едет Харальд! - Тьодольв сиял ярче выскобленной медной фибулы
- Харальд? Домой? - побледнела лицом кюна, затряслись щеки её, словно бурдюки с молоком козьим. - Вконец ополоумел ты, башка каменная? Да как же может быть такое?
Представила кюна, что вернётся домой внук её нелюбимый, обласканной славой и победами громкими, и тут же броситься ему на шею змея-Рагхильда, и оклевещет перед ним Ассу старую, тут-то и конец придёт всему так долго взращиваемому, лелеемому, по кусочкам собираемому. Дурно делалось старухе при одной мысли об этом, и щемило в сердце, и кровь в жилах стыла пуще прежнего. Надеялась она, что ошибся Тьодольв в радости своей, да робкая то была надежда, слабая.
- Домой, куда ж еще! Как Гандальва положил - так почитай и сразу сюда повернул! Собаки уже ему на околице лают - за окошком и правда шавка тявкнула, скорее всего, добрым воем под брюхо пнутая, чтобы под ногами не вертелась
- Что-о-о? - и тут покачнулась Асса, словно оплеуху от самого Тора-громовержца получившая, и схватилась за сердце, и на бок завалилась.
Упала с е плеча накидка песцовая, накрыла собою поленья в очаге - вмиг вспыхнула лисья шкурка, в полумраке лицо кюны высветив, красное и раздувшееся. Прошипела что-то старуха, простонала, но язык перестал её слушаться, а потому ни слова из речей её было не разобрать.
Бросился Тьодольв к старой кюне, шкуру из очага вытащил, ногами угли затоптал (очухается старая - за сожженные меха пряником не наградит), а руками Ассу затряс, в дряхлом теле дух в сознание приводя.
Моталась из стороны в сторону старухина голова, словно вымя коровье, не приходила в себя старуха. Лишь жадно хватала воздух губами побелевшими да глаза закатывала. А потом вдруг забила ногами, как в припадке, и совсем обмякла на руках у Каменной Башки.
Вскочил Тьодольв, тело выпуская, попятился. Смертей много видел он, хребты сам ломал, секирой рассекал на две кровавые туши - и все одно не мог пола под ногами почувствовать, будто юнец, впервые куренку горло свернувший.
Какое -то время в дверях стоял Каменная Башка, на кюну затихающую глядючи, а потом побежал народ оповещать. Кончилась кюна Асса!