Karasu no douwa, Сказки ворона

[SonGoku >>>]

Он напоминал... нет, не клинок. Он был тоньше, изящнее, хотя равно смертоносен. Можно убить мечом, но можно убить и шпилькой для волос. Вот на эту заколку кадзаши-когай*, длинную, заточенную, узкую, и был похож юный наместник.
- Потому что не цепляюсь за равновесие, - его дыхание обдавало теплом ее кожу. – Не я выдумал жизнь, которой живу, мне не страшно ее потерять.
- В этом высшее равновесие, смертный, - шепот Йонако был едва слышен, потому интонации женского голоса было не распознать. - Но страх владеет каждым, и это твой самый полезный враг и самый верный союзник...
Йонако сместилась чуть ближе и губы ее коснулись нежной и тонкой кожи наместника за ухом. Женщина говорила что-то еще, но слов было уже не разобрать, то ли она бредила, сгорая от страсти, то ли напевала. Ее толкнули, не грубо, но и без деликатности, но и не дали упасть, удержали на грани потери баланса.
Шелковые одежды не липли к разгоряченным телам, а связывали их в единое целое.
- Мы с тобой слишком похожи, - гортанно рассмеялся наместник. – Мы охотники, мы убийцы, и мы оба забираем жизнь не потому что нам это выгодно.
- И слишком опасны, чтобы доверять нам, и слишком притягательны, чтобы оставить нас, - Йонако говорила торопливо, но в говоре ее угадывался ритм. - И слишком мертвы, чтобы жить, и слишком пусты, чтобы хоть на миг перестать пытаться наполнить эту пустоту...
- Вот поэтому во мне нет страха, - Токисада опустился рядом с ней на циновку; больше между ними не было никаких преград, только плоть к плоти и кровь к крови. – Еще не пришел тот, кто наполнит нас.

_____________________
*kanzashi kogai- 簪こがい – заколка для волос в виде «когаи», заостренной шпильки с родовым гербом, которую оставляли на теле убитого врага в качестве своего рода «визитной карточки». На самом деле когай достаточно ценная вещь, чтобы ею так разбрасываться.


(мы с Фенеком)

[Далара >>>]

В горной хижине

Хошибэ, тем временем, медленно приобретал всё большее сходство с чайником, позабытым нерадивым мастером на раскалённых углях. Его ромбовидные зрачки расширялись всё больше, пока не затопили почти все глаза тэнгу, обратив их в смоляные озера, подёрнутые багряной пеленой по краю. Дыхание становилось всё чаще, а потом сосуд его терпения, и без того изрядно выщербленный, звонко лопнул, и Хошибэ бросился вперёд. С гортанным кличем, он ударил старого колдуна когтями снизу-вверх, стремясь распороть утробу и пронзить сердце. Тщедушное тело распалось на клочки. В дыму догорала бумага.
- Ох-хо-хо, самонадеянность юности... – протянул старик, который, оказывается, сидел себе спокойно в углу и смотрел на Хошибэ с понимающей усмешкой; так говорят обычно те, кому не суждено уже испытать подобные страсти.
- Ты подумал, Тошимару шутит с тобой. Отказывается от договора, водит за нос. Наивный мальчик...
Его смех больше походил на воронье хриплое карканье. Согбенный колдун прошел по комнате, словно принюхиваясь, не залежалось ли что гнилое в углах. Устремил взгляд на Хошибэ – два тлеющих во тьме уголька. За спиной его угадывались очертания могучих крыльев. А среди морщин на лице угадывались черты молодого человека.
- Что увидел ты на горе, откуда забрал моего нерадивого ученика?
Хошибэ вжимался лопатками в стену и еле сдерживался от того, чтобы чисто по-птичьи сердито зашипеть. Его перья стояли дыбом, а глаза сверкали подобно драгоценным камням.
- Гора... пробудилась, - выдавил он в ответ. - Это сделал человек, который теперь носит Коси-Траву.
Призрачные крылья недовольно дернулись, и в ответ на поднятый ими порыв ветра вспыхнули злыми алыми огоньками угли.
- Значит, ему, наконец, удалось.

(мы с Оррофином)

Сообщение отредактировал Далара - 27-04-2010, 13:13

[SonGoku >>>]

(помощь в выкладке чужих постов)

Тошимару сделался задумчив, его облик постепенно возвращался к привычному полуседому сухощавому старику в землистых одеждах. Крючковатые тонкие пальцы перебирали шелковые кисточки на кожаном мешочке, что висел на шнуре вокруг шеи. Ноздри длинного острого носа хищно раздувались, будто втягивали едва уловимый аромат.
- Хошибэ! – громко окликнул вдруг колдун, прищурился, склонив голову набок. – Ты боишься этого человека?
- Нет! - разом крикнули самурай и демон-ворон внутри Хошибэ, причём кличи их вырвались куда быстрее, чем сам он принял решение ответить. - Но я почитаю Коси-Траву.
- Хорошо, - кивнул старик, как будто своим мыслям. – Это хорошо.
Девчонка и мальчишка сидели у очага, прижавшись друг к другу. Порой кто-нибудь из них оглядывался и поспешно отворачивался. И тут же с новой силой разгоралось бурное обсуждение шепотом.
- Ама-но муракумо-но цуруги* многократно увеличивает силу и ловкость того, кто владеет им, - нараспев, словно древнюю легенду, произнес Тошимару. – Даже силу человека. И особенно силу тэнгу. Добыв его, ты сможешь достичь нового уровня очень быстро.
Хошибэ достался хитрый взгляд из-под густых бровей.
- Как раз то, чего ты так жаждешь, разве нет?

________________
* Ama-no murakumo-no tsurugi – «меч, собирающий облака», одно из названий меча, который Сусаноо-но микото извлек из хвоста побежденного им восьмиглавого дракона.

[Далара >>>]

- Меч даст силу? - Хошибэ сверлил колдуна взглядом немигающих глаз. - Но я стану зависеть от него. Это будет не моя сила, а его, просто в моих руках. Нет, Тошимару-сан, это будет такая же обманка, как если бы ты лишь придал мне вид и способности ямабуси.
- Какой быстрый ученик, - с довольством и досадой, сплетенными, как два кольца в кольчуге, протянул колдун. – Ты прав, даже если сумеешь добыть его, меч Неистового юнца подчинит тебя себе.
Мимолетная улыбка говорила то, чего недосказали слова: молодой тэнгу слишком слаб и неопытен.
- Некуда спешить, - продолжал старик, который казался теперь немощным и безобидным деревенским старцем. – Садаро, принеси приборы для чайной церемонии. Почтим память великого Сэн-но Рикью*. Пусть каждый из нас проживет дольше тех лет, когда оборвалась его жизнь, и пусть наши судьбы не будут зависеть от чужих прихотей. Хошибэ! – сухопарый хозяин хижины обернулся к молодому тэнгу. – Ты сумеешь искусно подать чай?
- Нет, Тошимару-сан, - неохотно проскрипел тот. - Я никогда не был мастером церемонии.
Колдун склонил голову точь-в-точь как насмешливый ворон. Даже глаза – темные, круглые, немигающие – напоминали о птице.
- Тогда наблюдай.

--------------------------
* Sen-no Rikyu (千利休) – мастер чайной церемонии, основатель современных школ чайной церемонии. Он создал полный регламент чайной церемонии, эталонную чайную комнату, а также стиль ваби, подразумевающий эстетическую простоту, естественность, ассиметричность и незавершенность. В возрасте семидесяти лет совершил сеппуку по приказу Тойотоми Хидейоши, отданному по неясным причинам.

(мы с Оррофином)

Сообщение отредактировал Далара - 5-07-2010, 15:36

[SonGoku >>>]

Уцуномия, провинция Шимоцуке,
дом господина Мацуоки
ночь с 15-го на 16-й день минадзуки 2-го года Генна

Повезло, запыхавшийся младший вернулся в сопровождении онмиёджи. Но пока его не было, Миги приходилось силой удерживать рвущегося в бой Инабу. Священник отдал каждому по второпях написанной о-фуда, осенил знаком дверь и едва успел отступить в сторону. Одолженный меч легко разрубил бумагу и тонкие планки. В образовавшуюся дыру волной хлынули люди.
Йонако подняла на людей затуманенный взгляд и, отыскав среди прочих мужчину, которому сегодня была дарована жизнь, доверчиво приникла к наместнику, словно смущаясь наготы и ища защиты.
- Он не оценил Дара, - шепнула она.
Ее обняли – как будто пообещали, что с ней ничего плохого не произойдет. Токисада смотрел, как маленький отряд спасителей кромсает липкие белые нити.
- Или наоборот, - сказал он, не отрываясь от женщины. – Но в одном ты права. Он слишком рано решил вернуть мой подарок.

Эцуо не хватало места. Один замах – широкий и красивый, как он привык, - и меч грозил застрять в стене или потолке. Под ногами сновали крошечные членистоногие. Противные нити клеились к лезвию, лишая его остроты.
- Демон, уходи сейчас, или я тебя убью.
Позади него клочками цветной бумаги сгрудились телохранители Токисады, а в выломанном проеме маячил зажмурившийся священник – смотреть он не смотрел, но заученно тарабанил мантры.
- Слова, слова, слова, - Йонако потерлась щекой о плечо наместника. - Он всерьез? Так смел или глуп?
- Одинаково. Так влюблен. Он расправится с тобой раньше, чем я успею этого захотеть.
В коридоре скрипнула натянутая тетива.

[Далара >>>]

Йонако рассмеялась, приложила ладонь к щеке, и вдруг ее пальцы без сопротивления проникли в плоть. Женщина словно опрокидывалась в себя, рассыпаясь сотнями пауков и продолжая смеяться. Широкая волна черных с золотым блеском волос ожила и прыснула во все стороны, тело Йонако упало на наместника и по светлой коже мужчины расползлись насекомые, разнося во все углы негромкий женский смех.
- Ты вернешься, - Токисада смахнул со щеки шаловливого паучка. - Ты не стерпишь, чтобы добычу увели у тебя из-под носа, правда?
Перебирая крохотными, полупрозрачными лапками малыш снова вскарабкался к нему на плечо.
Обстановка в комнате напоминала последствия урагана. Перевернутый столик для письма, раскатившиеся кисти, пропоротые кое-где татами. У входа толпилась цветастая свита и среди них – как простая полевая птичка среди павлинов – заробевший онмиёджи.
Инаба опустил меч. Лицо его приобрело сонный вид, только в глазах все еще пылал огонь.
- Господин наместник слишком легко подпускает к себе опасность, - недовольно сказал Эцуо и потрогал рану на руке; из-под повязки опять начала сочиться кровь.
- Тому, кто сейчас процветает, суждено пасть. Гордые живут лишь мгновение, как вечерний сон в разгар весны, - Токисада сдул нить паутины, лицо его осунулось, как после бессонных ночей. - И могучие, в конце концов, погибают...
Дайкан помолчал, уголки его рта вновь дрогнули в стремительной улыбке; он сжал ладонь, сминая в кулаке ткань чужого рукава.
- Они лишь пыль, которую уносит ветер...

[Fennec Zerda >>>]

Ночь была тихой, но это затишье никого не могло обмануть. Примолкли цикады и чернеющие вглубь кроны больше не оживляли птичьи трели, даже ветер утих - все замерло в предчувствии грозы. Йонако открыла глаза и в них отразилась огромная красная луна, висевшая, казалось, совсем близко. Шаги женщины были легки. Йонако остановилась на берегу озера, черная гладь отразила ночное светило без искажений, как вороненый металл. Сверкнула молния, высветив серебром листву. Йонако подняла руки, и поднявшийся ветер покорно лег в ее маленькие ладони, охватил запястья, скользнул вдоль тела, как взгляд страстного любовника. Йонако вдохнула его и запела. Первый слог песни совпал с первым ударом грома.
Ее имя значило "поющая в ночи", но Йонако пела не в каждую ночь. Для этого колдовства требовались особые ночи. Ветер бил и рвал траву, гнул ветви деревьев, словно мотал их на руку, был жесток, но он же был нежен, касаясь щеки женщины, трогая в почтении ее волосы. Озерная гладь дробила кровавый свет Луны на сотни бликов, словно осколков. Волна, поднявшаяся из глуби, накатывала на берег и гасла, запутавшись в траве. Волшебство было разлито вокруг в самом воздухе, Йонако брала его, словно зачерпывала, пила его, дышала им, и все в ней ликовало от этого чувства. Она была вольна, как ветер и столь же жестока и нежна, как он, она ощущала обнаженной кожей каждый всплеск света от недалекой молнии и ловила удары грома, как ловят грудью прибой, как ловят удар меча, как ловят поцелуй и пощечину. Все это было в песне, которая вторила стихии, изливалась в сильном голосе женщины и замирала где-то выше. В эту ночь боги и духи слышали песню Йонако и внимали ей.

[SonGoku >>>]

Наверное, правы были те, кто предсказывал, что вместе с новым наместником в городе (а может и во всей провинции сразу) перестанет быть сонно и спокойно, как было в последние годы, когда даже большая война прокатилась к северу и югу от Уцуномии, не затронув город и окрестные поселения. Все хорошее когда-нибудь тоже кончается, как закончилась эта ночь, а с ней и покой. К воротам дома, где гостеприимный господин Мацуока уже был не рад щедрости своей души, городская стража притащила на циновке мертвое тело. Их долго не хотели пускать, но стражникам удалось доказать, что о происшествии обязательно нужно доложить не иначе как самому Токисаде, да и достойных похоронах тоже следует позаботиться людям наместника. Мертвеца внесли во двор.
Вышедший на шум Миги приподнял вторую циновку, которой тело накрыли для того, чтобы не привлекало ненужных взглядов, нахмурился, разглядывая мертвеца. Затем он оглянулся.
С галереи второго этажа, кутаясь от ранней утренней прохлады в юкату, за суматохой во дворе наблюдал Теншо Токисада. По отрешенному со сна лицу трудно было понять, о чем думает юный наместник. Когда он стремительно развернулся, так что черным вихрем взметнулись длинные распущенные волосы, все перевели дух, но потом оказалась, что наместник и не собирался уходить к себе в комнаты. Он спустился во двор, и тогда уже всем стало ясно, что достаточно одного слова, чтобы расстаться с головой.
Токисада опустился на колени возле мертвого тела, молитвенно сложив ладони, но по подрагивающим сведенным бровям, раздутым, как у породистого жеребца, крыльям тонкого носа можно было точно сказать, что спокойствия на душе у наместника нет. Потом дайкан встал.
- Похороните его, - приказал он. - Миги, мне нужны еще люди. Пусть объявят.

[Барон Суббота >>>]

И Хошибэ наблюдал, с явным трудом смирив нетерпение. Движения Тошимару завораживали. Не ловкостью и отточенностью, даже, а чем-то, что стояло за ними. Неуловимое и не имеющее формы, оно танцевало между пальцев старика, прогибалось вместе со струёй дымящегося кипятка, льющегося в чашки, и отдавалось в тихом шипении, когда напиток заполнял сосуды, зеленый порошок безо всякого колдовства превращался в пенящуюся зеленую жижу.
Ваби-саби.
Умагоро сам не заметил, как полностью ушёл в созерцание, чего с ним не случалось со времён человеческой жизни, да и тогда не было слишком частым явлением.
Тем временем мальчишка, которого он принес, вдруг закашлялся и открыл глаза. Неуверенно поднял руку, потер двумя пальцами лоб над переносицей – словно хотел вспомнить что-то неуловимое, ускользающее, но очень нужное. Сейчас лицо его было старше, лицо мужчины, которым беглый чиго когда-нибудь станет. Возможно. Или мужчины, которым он был когда-то.
Мальчишка огляделся по сторонам уверенным взглядом
- А, - сказал он без удивления. – Наманари.
- Так это был ты? – напротив, изумилась белобрысая девчонка, которая время от времени подходила к нему, смачивала тряпицу и вновь клала ему на лоб. – Хорошо, что живой, я боялась, тебя, такого тощего и хилого, съедят в лесу.
Старик-колдун закончил взбивать бамбуковым веничком молочно-изумрудную жидкость. Строго взглянул на Хошибэ и молча подвинул к нему плоскую невысокую чашку.
- Прочитай это письмо, - велел он, положив руки на колени.

[SonGoku >>>]

Дорога в столицу

Старые ворота перегораживали дорогу, как и много лет назад, но когда-то широкий оживленный тракт, по которому в столицу стекался народ, превратился в тропинку, где из всех обитателей самыми громкоголосыми были цикады. И, спрятавшись в канаве под лопухом лениво квакала одуревшая от жары лягушка. Обочины густо заросли травой, она сумела пробиться даже в трещины на утоптанной до каменной твердости земле. Никто не счищал мох с наполовину обрушившихся ступеней, и они почти скрылись под его толстым одеялом, на сухих досках белел вороний помет.
Нет, люди, которые в тени прохудившейся крыши дожидались, когда влажный обжигающий день сменится такими же жаркими сумерками, не были грабителями и разбойниками в полном смысле. Скорее всего, эти тощие, прожаренные солнцем оборванцы не так давно обрабатывали поля и сушили бобы-адзуки на зиму. Но они хотели есть, а значит, были готовы на любое безумство.
Все говорило за насилие. Они сравнивали добротную одежду из плотного шелка на путешественнике со своим выцветшим дырявым тряпьем, они разглядывали выкованные из металла чужеземные украшения на его пальцах, и в их головах рождалась мысль об убийстве.
И от него пахло богатой добычей.
Не то чтобы странный путник производил впечатление беззащитной жертвы, но он был один, а их семеро, и безоружен, если не считать ножа-танто за поясом. Старинной работы узорчатые ножны тоже притягивали жадные взгляды.
- Они стоят дороже, чем вы думаете, - заверил оборванцев прохожий.
Они больше мешали друг другу, толкались, размахивали дубинами и, несмотря на внутреннюю решимость, никто из них не хотел стать первым.
- О... - кончиками пальцев необычный пришелец почти дотронулся до полоски черной ткани, закрывавшей ему левый глаз. - Вас смущает вот это? Напрасно.
Длинные волосы его напоминали гриву, спутанную ветром.

(пока в одиночестве, но недолго)

[Fennec Zerda >>>]

- Не, нас не смущает - заверил путешественника один из крестьян, тощий не только из-за голода, но и из-за молодости; так бывают худощавы псы-подростки вышедшие из слюнявого лопоухого щенячества, но еще не вошедшие в возраст спокойной уверенной силы.
- За проход, господин, платить надо - перебил мальца мужчина значительно старше.
Интонация была вежливая, но в высохшей темной руке покоился цеп, и ясно было, что платить действительно придется. Так или иначе.
- И напрасно, - повторил необычный прохожий.
Между указательным и средним пальцем он зажал, точно дротик, сорванный не так давно узкий лист абэмаки*, и сейчас задумчиво постукивал им по губам, словно никак не мог придумать, решить ли дело миром или преподать урок. Может быть, эти люди и не были воинами, но со своим импровизированным, но от того не сделавшимся менее опасным оружием, обращались неплохо.
- Но и стражников вы мне очень-то напоминаете.
- Близятся последние времена, - сообщил старик, и все семеро один за другим, смыкая плотнее круг, начали приближаться к путнику. - Люди сами на себя не похожи.
- Твоя правда, оджи-сама.
Неожиданный порыв ветра смел прошлогоднюю хвою с покосившихся, иссохших балок и закрутил пыльный смерч вокруг щиколоток "добычи". Ничего необычного - на первый взгляд, - только разыгравшаяся стихия и не думала униматься. Излишне любознательная ворона, каркая от негодования, черным встопорщенным комком укатилась с ветки в ближайшие кусты.
- Недолюбливаю их, - непонятно кому признался одноглазый.

------------------------
*abemaki -アベマキ – китайский пробковый дуб с длинными, похожими на ланцет листьями.

(SonGoku)

[SonGoku >>>]

- А мы не любим, когда нас не слушают - юный задира выпятил нижнюю губу и приподнял руку с серпом так, чтобы выглядеть опасно и угрожающе
Кто-то из крестьян усмехнулся, и все сделали еще шаг вперед. На месте остался только старик. Он смотрел на ветер у стоп путника и не спешил приближаться.
- Боишься? - раздался откуда-то сверху насмешливый голос. - Я бы тоже не рискнул соваться.
Воздух вокруг одноглазого все сгущался, как будто местные мелкие ками взялись готовить сироп для цубаки-мочи*, назначив в котлы эту низинку. Разбойники вязли в его крахмальных завихрениях, ветер, перемешивая белесое варево, щедро швырял им в глаза мелкий сор и песок; расхрабрившийся (или самый неосмотрительный) бандит-любитель заработал удар в грудь невидимым кулаком. Теперь в колючих зарослях, обступивших с двух обочин ворота, хрустели, ломая ветки, и сыпали проклятиями уже двое. Ворона - определенно исконная столичная фифа - брала верх над недавним крестьянином по части ругательств.
- Колдун - выдохнул старик.
Больше он ничего не сказал, берег дыхание на бегу.
Тот из разбойников, который зашел на одноглазого со спины, взмахнул мотыгой, метя жертве в затылок.
- Как ты считаешь, - из-под крыши старых ворот вылез, отряхиваясь, молодой мужчина. - Этот дурачок все еще рассчитывает завалить увечного дракона ради наживы или уже ради выживания? Что в нем сильнее?
---------------
*tsubaki-mochi - 椿餅 – небольшие рисовые колобки с начинкой из сладкой бобовой пасты, завернутые в лист камелии (откуда и название, tsubaki – камелия); известны еще со «Сказания о Генджи».

(с Фенеком, ага)

[Fennec Zerda >>>]

Не дождавшись ответа незримого собеседника, он спрыгнул на землю, подняв клубы пыли и канув в них, как камень в болоте. Дерево услужливо стряхнуло целый ворох узких, похожих на наконечники стрел листьев, ветер их подхватил, точно перья. Юного забияку один лист чиркнул по скуле, оставив глубокий порез, еще с десяток кусачими осами вились над головами остальных. Вязкий тягучий воздух все ж таки не стена, мотыга продавила его, как лоскутное одеяло. Одноглазый колдун развернулся, принимая удар на скрещенные перед лицом руки.
В оседающем сером облаке проявился темный мужской силуэт; могло показаться, что человек сражается с кем-то, все еще скрытом за пылевой завесой. Он замер в боевой стойке, затем поднял руки и вдруг с силой топнул правой ногой, и в то же мгновение крестьянин с мотыгой упал на спину. Оружие вонзилось в землю в паре шагов от него.
Новый участник стычки взмахнул левой рукой, словно крылом, и рой листьев над крестьянами вспыхнул и мгновенно растаял, опав пеплом. Правая рука опустилась ладонью вниз, будто незнакомец прижимал нечто упругое, и вся поднятая вихрем и его собственным падением пыль улеглась, притянутая к земле.
Теперь он стал виден хорошо: невысокий и худой, он не внушал опасения, но худоба его не была порождением измождения, как у разбойников. Тело его было сухим и жилистым и при этом казалось крепким, словно свитым из металлических тросов. На обоих плечах у него сидело по цикаде, а сам человек улыбался, и становилось понятно, что его лицу привычно только это выражение.
- О Познавший Волю, пощади отчаявшихся. Они поняли свою ошибку, - проговорил он, отвесив поклон одноглазому.
- О Отчаявшиеся, уносите-ка ноги, пока я их вам из задницы не выдернул, - поклонился он и крестьянам.


[мы всех геройски победили волшебным гопаком!]

[SonGoku >>>]

Те не заставили себя упрашивать, поле маленькой битвы осталось за двумя необычными путниками. Первый все еще зажимал в пальцах дротик-лист; из-под густых черных волос скатилась, прочертив влажную извилистую дорожку, струйка пота.
- Меч вечно юного бога выкован заново, - низкий голос одноглазого колдуна звучал ровно, как будто сообщалось нечто обыденное и не стоящее внимания. - Старик прав - наступают последние времена.
Он был по-мужски крепкокостный и широкоплечий, почти так же, как те разбойники, которые необдуманно покусились на его кошелек. Но держался и двигался, точно воин. Сложно было определить его возраст - слишком гладкая кожа, чересчур взрослый взгляд.
Со смешливым хозяином двух цикад он составил бы крайне необычную пару.
- Я слышал об этом, - незнакомец склонил голову набок, словно прислушался к цикаде. - Все сущее говорит, передавая весть все дальше, что мир обрел реликвию. Ты идешь взглянуть на меч?
- Да. А ты?
Ветер сделал у его ног круг, точно верный пес, и улегся вместе с мусором и травой.
- Я путешествовал, - ответил колдун с цикадами. - Но раз уж такие дела происходят в мире, почему бы не направить свой путь к божественным чудесам?
Незнакомец улыбался, ничто, казалось, не могло его удивить и уж тем паче раздосадовать. Одноглазый разжал пальцы.
- Меня зовут Докуган, - сказал он, наблюдая, как ветер утаскивает на обочину зеленый лист абэмаки. - Раз уж какое-то время мы будем идти в одну сторону, почему бы нам не узнать имена.
- Меня называют Дземи-мон, - колдун с цикадами поклонился. - Рад знакомству!

(все еще на пару!)

[Fennec Zerda >>>]

Дорога из Уцуномии в Никко

Путешествие на запад провинции оказалось долгим и скучным, изменялся только вид за покачивающейся занавеской повозки; вот поля с неизменно согнутыми крестьянскими спинами, а вот уже поднимается к небу склон заросшей пиниями горы, вот бамбуковая рощица, а вот снова весело блестят под солнцем зеркало рисовых полей. Как будто процессия движется по широкому кругу.
От мерного покачивания повозки тянет в сон. Вот проехали очередную деревню; жители, в основном дети, старики и те, кто сумел ради такого случая бросить работу, сбежались поглазеть на богатую процессию. Там было на что - возглавляли парад два всадника со столь похожими, почти одинаковыми лицами, что не остается никаких сомнений в их родстве; следом шли слуги, один держал поводья огромного вола, впряженного в украшенную лентами, точно свадебный паланкин, повозку. Стайка юных телохранителей была подобна охапке цветов; в начале путешествия не смолкал их веселый смех, теперь они ждут не дождутся, когда впереди покажутся стены замка.

Паучок спускался вниз по ниточке с потолка так медленно, неторопливо, словно разморенный летней жарой. Достигнув уровня взгляда, мелкий, черный с золотом насекомыш принялся забавно раскачиваться из стороны в сторону, не то веселясь, не то привлекая внимание. Наместник какое-то время наблюдал за его забавами, затем протянул малышу палец.
- Тоже любишь путешествовать без забот?
Насекомыш резво забрался на палец и забегал, щекоча мохнатыми лапками тонкую кожу. Маленький посол передавал наместнику предложение. Та, что его послала, сидела в тени дерева, сомкнув веки. О, разумеется, это опасно. Разумеется, это вызовет чье-либо неодобрение... Но отчего бы нам не путешествовать вместе? О, это весело! Паучок переполз на ладонь молодого наместника и замер, улегшись мохнатым черным брюшком. Разве что не замурлыкал.

(SonGoku)

[Далара >>>]

- О да, - согласился Тэншо Токисада. – Это будет на редкость забавно.
Он постучал веером в прочную стенку повозки, подзывая телохранителя.
- Мы встретим женщину, присмотри за Инабой.
Мальчишка хихикнул в ладонь.

Женщина стояла на обочине дороги, укрытая длинной тончайшей вуалью от широкополой соломенной шляпы почти до самой земли. Вуаль, белая и очень легкая, поблескивала на солнце, под нею виднелись густые черные волосы и складки одежд. Женщина склонила голову так, что тень от шляпы закрыла ее лицо, и сделала шаг к процессии.
Первыми ей перегородили дорогу Миги и О-Кисаки, затем ощетинилась мечами цветастая стайка телохранителей. Оттеснить пестрых птенцов в сторонку не составило труда – сыграли свою роль разница в масштабах и актерская ловкость. Инабу вряд ли можно было назвать массивным, разве что в будущем, но и сейчас он возвышался над «цветником», как Фуджи-сан над холмами. Отвел в сторону чью-то руку с обнаженным клинком. Проигнорировал взгляд Миги. И вынул длинный меч из ножен, которые носил за спиной. Острием приподнял край накидки путницы, выставляя его на всеобщее обозрение. На воздушной ткани серебрились и переливались радугой тончайшие нити, какие не способна изготовить ни одна пряха.
- Демон! – обвинил Инаба.
И без колебаний занес меч.

(теперь втроем)

[Fennec Zerda >>>]

Женщина улыбнулась, словно могла парировать удар клинка одной только улыбкой.
- Не торопись, - шепнула она.
Чем еще больше настроила его против себя. Меч со свистом рассек воздух – и не встретил плоти. Женщина рассыпалась сотнями пауков, больших и малых, черных с золотом, коричневатых и белесых. Горка их расползлась по траве, широкая их волна обогнула воина, чтобы подняться на дыбы в стороне от него, принимая очертания женского тела. Паутина опять стала вуалью.
- Торопишься, - проговорила женщина с оттенком грусти в голосе.
Она стояла за его спиной, такая же, какой исчезла, но больше не улыбалась.
Меч, остановленный на мгновение в нижней точке, продолжил дугу, на этот раз снизу вверх.
- Защищайте наместника! – крикнул Миги и, воспользовавшись ситуацией, нанес удар.
О-Кисаки замахнулась нагинатой, но пока не вступила в бой, остальные отхлынули к повозке. Несмотря на уговоры, Токисада приподнял бамбуковую занавеску и горящими от восторга глазами следил за небольшим придорожным сражением.
Вуаль порвалась еще до удара мечом, словно ее разметало неощутимым взрывом и разнесло вокруг. Паучки, уцепившиеся за тонкие полупрозрачные клочья паутины, разлетелись в разные стороны, часть их осыпалась в траву и разбежалась, часть начала прыжками перемещаться к стайке юных телохранителей. Где-то послышался женский смех, но уловить, откуда он раздается, было невозможно. Ниоткуда? Отовсюду сразу? Только в воображении?
Миги испуганно вскрикнул. О-Кисаки зашипела от злости, как одичавшая кошка.
- Демон! – повторила она, соглашаясь с Инабой.
Токисада захлопал в ладоши, как восхищенный ребенок на праздничном представлении.

(на троих)

[Далара >>>]

Пауки то скрывались в траве, то снова появлялись на виду.
- Защищайте наместника! - раздалось вдруг запоздавшее эхо и рассыпалось десятком шепотков. - Защищайте наместника... Защищайте...
- Демон! - задрожал в воздухе крик. - Демон! Демон!
С опущенными уголками губ и выгнутыми бровями Инаба напоминал немного похудевшего Фудо-Мьё-О. Драться мечами с ордой мелких многолапых противников – что рубить качаемые ветром травинки в поле. Вложив меч в ножны, он достал из-за пазухи тканый мешочек. И метнул в членистоногих три щедрых горсти соли.
- Защищайте наместника! - всхлипнуло эхо.
Паучки корчились под солью, словно листья в огне.
- Демон! - плакало в воздухе жаркое марево над умирающими пауками.
Несколько пауков покрупнее метнулись вдруг к наместнику, налетевший ветер впечатал еще нескольких, путешествующих на паутинках, к занавеске, за которой скрывался молодой мужчина.
Цветастые дети-телохранители безуспешно ловили проворных маленьких противников, кто-то смеялся, как будто все вокруг было игрой. О-Кисаки в раздражении перерубила тонкое деревцо, которое необдуманно вылезло из кустов у дороги, и чуть-чуть успокоилась.

(продолжаем на троих)

[SonGoku >>>]

Уцуномия, дом Омуры Такахару

Вечером дома поджидал сюрприз – только что объявившийся в наших краях и неожиданно заглянувший на ужин старый друг Тецухиса. Приятная встреча, я был так обрадован, что даже жена моя не преминула съязвить по этому поводу. Впрочем, она приготовила вкуснейшие блюда из чего-то, извлеченного из ее многочисленных ящичков. Особенно уважила своими фирменными гёдза. Если бы она всегда так готовила, по праздникам мне пришлось бы обедать в императорском дворце или у сёгуна.
Мы расположились с сакэ на дзабутонах и повели неторопливый разговор о том да о сем. Тецухиса отличный врачеватель, и я не преминул спросить у него несколько советов. Вместо платы он затребовал необычных историй. Пораскинув мозгами, я рассказал несколько удивительных случаев: о человеке, который закапывал в землю кости в надежде вырастить из них золотое дерево; о собаке, которая, по слухам, после смерти так же преданно охраняла дом своего хозяина, как и при жизни.
Мой друг слушал с живым интересом, но чем больше мы пили и говорили, тем задумчивее и мрачнее он становился. В конце концов, я не выдержал и спросил, что мучает его. Тогда он, махом допив половину чашечки сакэ, поделился со мной таким рассказом...

...Самое необычное в той истории - не то, как она завершилась, а как началась. Впоследствии опросили слуг, вообще каждого, кто тем вечером оказался во дворе, но никто не сумел с уверенностью рассказать, как же таинственная гостья попала в дом. Одни утверждали, будто бы она прибыла в черном лаковом паланкине, сопровождаемая большой свитой и воинами. Другие возражали, что девушка приехала одна верхом на низкорослой мохнатой лошадке, украшенной белыми и розовыми кистями. Третьи принимались спорить, доказывая, будто собственными глазами видели, как незнакомка пришла пешком, опираясь на дорожный посох. Отыскались даже такие, кто сказал, что она словно по волшебству очутилась в покоях господина Ишикавы...

[Далара >>>]

- Но хоть в чем-нибудь они сходились? - вмешался я, подливая обоим на правах хозяина.
- О да! - Тецухиса невесело рассмеялся. - Каждый, кто ее видел, мог поклясться, что одеяния прекрасной гостьи хозяина замка сияли белизной свежевыпавшего снега, а подол и рукава украшала россыпь цветов вишни.
- Какова она была на лицо?
- Она пряталась за вуалью... - мой друг смущенно кашлянул в кулак. - Так говорили... Я же видел ее только со спины.

...Всю ночь из комнаты старого Кадзумасы доносились смех и музыка; сын хозяина, нынешний глава рода Ишикава, понуждаемый ворчанием супруги, несколько раз подходил к покоям отца, но заглянул туда только раз. Слуги затаили дыхание, отошедший от дел ши-тэнно до сих пор мог устроить головомойку кому угодно. Но ответил на упреки другой голос, насмешливый и мелодичный:
- Вам мало того, что управляете замком и делами клана? Уходите и не мешайте инкьё вкушать последние радости жизни!

- И ведь не солгала, - завершил он свое повествование. - Утром мы нашли старого Кадзумасу совсем окоченевшим.
- Ты думаешь, то была Юки-онна, - высказал я мысль за него. - Умер ли еще кто-нибудь в доме или окрестностях?
- Нет, разве что... - мой друг почесал в затылке, что всегда для него было делом сложным, ибо он объемист. - Один из самураев чуть замерз, когда охранял дальнюю стену замка, но остался жив. Он сказал, что ему явилась прекрасная женщина в белых одеждах, и после ее поцелуя у него отнялись ноги. А гостью мы больше не видели. Отведенная ей комната оказалась пуста, окно было открыто, а повсюду лежал снег.