Брошенные., Changeling: The Dreaming

[Genazi >>>]

ХРОНИКА ОСЕНИ

Позиция первая. Знак один. Пир во время чумы.
Рассказчик
Альбакант
Там где рождаются Грезы...

Дик возбужденно переступал с ноги на ногу и потирал мерзнущие ладони, в который раз стучась в дверь. Холодная осень в этом году... да еще и дождь, а он только выбежал из дома, не накинув даже куртки. Да что они там, заснули все, что ли?! В подвале приглушенно и монотонно бухала музыка. Может быть, они просто не слышат? Вконец окоченев, Дик пару раз озлобленно пнул дверь, и на второй раз она открылась, выпустив теплого воздуха, пахнущего какими-то дешевыми китайскими палочками и аспирином, и заспанную морду Рассела. 'Ты, что ли?', он разлепил губы, едва ворочая языком. Дик, стуча зубами, огрызнулся - 'Я, черт побери, я' - и, отодвинув привратника, ввалился в теплый подвальчик.
'Кто-нибудь видел Моргана?', вяло поинтересовались с дивана, из облака дыма. 'Придет через пятнадцать минут', кивнул Дик, тут же забыв о вопрошающем и подсаживаясь к бару. За импровизированной стойкой из старого письменного столика сидел, развалившись в старом кресле, Вилли, и на коленях у него была какая-то пухленькая девочка, с которой он лениво сосался. Помощи от него было не дождаться - Дик только причмокнул губами, ухмыльнувшись скользнувшему сторону взгляду шлюхе, сграбастал со столика бутылку темного и приложился. 'Ты не перебирай, мальчик', сказал кто-то сзади. 'После пьянки дурь не идет. Или может, тебе еще не дают, по возрасту?' 'От мальчика слышу', огрызнулся Дик, не оборачиваясь. Ему было нужно согреться, и плевал он на непрошенных советчиков. 'Ну-ну', скептически хмыкнули сзади, но в драку не полезли. И слава Господу.
Линг долбился музыкой - он сидел на колонке в старых пилотских наушниках, и мотал башкой, умудрившись при этом каким-то образом чмокнуть пробегавшую мимо Лиззи. 'Потом, потом', отмахнулась она, стерла черный след помады с щеки и оглянулась. 'Дик, дьявол тебя побери, когда уже придет Морган?' 'Скоро, скоро...', сонно проворчал Рассел от дверей, но на него, как всегда, никто не обратил внимание.
Этой стерве было мало. Она вцепилась ему в уши своими ногтями и завижала. 'Нет, ты сюда слушай! Где Кроу? Если он не принесет на всех, я твои глаза сожру, понял, скотина?!' Дик вопил от боли и пытался стряхнуть с себя рыжую бестию, потом ее кто-то схватил поперек талии и бросил на диван, где ей сунули в рот сигарету и чудесным образом успокоили. Проклятая кошка. Один Кроу с ней справляется. И почему Мэг сегодня нет, она же обещала придти?..
Торез приставал к Вилли и требовал у него поделиться новой девочкой. Та сыто ухмылялась и не сползала с коленей - похоже, она уже где-то приняла, зрачки у нее были расширенные, и реагировала она вяло. Сейчас если Морган не принесет дури, ребята ее разденут и трахнут прямо на столике. Под животом забился сладкий комок - с одной стороны, Дику хотелось и загнаться, с другой - может, с новой девочки и ему чего перепадет?..
Поначалу все не поняли, что произошло, и потом только сообразили - кончилась музыка. Линг так же сидел на колонке, но уже не раскачивался из стороны в сторону, а прямо и подобострастно смотрел на дверь. Рассел вытянулся по струнке, снимая у гостя промокший плащ и расправляя его на вешалке. На диване завозились полуголые тела, Лиззи вскрикнула, закашлялась и чуть не скатилась на ковер. Дик едва успел обернуться, как он сел с ним рядом на ящик, которые служили здесь стульями - высокий, с волосами, заплетенными в кучу змеящихся косичек, с татуированным лицом, Морган Кроу собственной персоной.
Он обвел полутемный подвал своим смеющимся взглядом, и когда все притихли, вытащил из-за пазухи бумажный пакет, явственно позвякивающий стеклом.
-Ну что, ребятки? - он ухмыльнулся и ущипнул трущуюся об Вилли девчонку за задницу. Та ойкнула и хрипло захихикала. - Праздник?

Это молчание держалось ровно три секунды. Ватные мозги, забитые дурными ароматами и ленивым «весельем», если происходящее несколько минут назад можно было так назвать, плохо реагировали на всякого рода внешние раздражители. Три. Два. Один.
- Дааа!!! – Дружный вопль этой компании сотряс подвальчик, заставив проснуться нескольких стариков живших чуть выше, и испуганно вздрогнуть редких прохожих. Через мгновение этот убогий мир вновь пришел в движение. Резко врубила музыка, послышался звон бутылок, шипение сдираемых крышек, смех, обрывки шутливых реплик.
Морган, явно довольный эффектом, который произвело его появление, прислонился к стойке спиной, и молча наблюдал за происходящим. Чуть циничная усмешка змеилась на его лице, а в глазах поблескивали ехидные огоньки.
- Все никак не наиграетесь, да, мистер Кроу? – Хриплый мужской голос послышался откуда-то сбоку. Тихий, почти неслышный.
Обернувшись, Кроу увидел его обладателя. Кадди. Среднего роста мужчина, одетый в растянутую серую кофту и потертые джинсы. Темно-карие глаза смотрят с безразличием, хотя, несомненно бывают цепки, когда это требуется, губы его поджаты, а русые с проседью волосы несуразно торчат в разные стороны – следствие его дурацкой привычки взлохмачивать свои несчастные лохмы. Типичный доходяга, лузер. Собственно, Кадди редко кто видел, он бывал здесь нечасто, и в большинстве случаев оставался почти никем не замеченный.
- Впрочем, чего еще можно ожидать от таких как вы? – Вопросил он свистящим шепотом, почесывая небритую щеку.

- А, - Морган лениво повернул голову и сощурил глаза. Напускное довольство сползло с его лица, оставив, тем не менее, некоторые вспышки... наслаждения. Не то от царящего вокруг веселого безумия, не то от появления единственного собеседника в здравом уме.
- Надо же что-то делать в этом лучшем из миров, - он запрокинул голову и зевнул в лицо седовласого. - А вам тут, я вижу, не нравится, Кадди? Какого ж черта вас сюда приносит, если вы не пьете, не курите, и даже мои волшебные ампулы у вас вызывают брезгливость? Я вот думаю, что вы тайный проповедник. А?

Кадди, ничуть не смутившись, ответил ему улыбкой, обнажив роскошный недокомплект желтых зубов.
- Вполне вероятно. Хотя... Наставление на путь истинный никогда не стояло в числе моих добродетелей. Если они конечно есть вообще, - мужчина пожал плечами. – Я редко здесь бываю, да... Но надо же мне хоть иногда проведывать своих соседей? Конечно, это не моя... вотчина, и с дудоч...
Прежде чем Кадди успел закончить, внимание Моргана привлекла Лиззи. Привлекла в частности тем, что повисла на плече и капризно протянула:
- Морган, ну что ты здесь сидишь один... Пойдем, мне без тебя скучно, - сказала она так, словно бы никакого Кадди и не было в помине. Приподнявшись на цыпочки, девушка прошептала ему на ухо. – Ты ведь не хочешь пропустить все веселье?..
Сделав акцент на последнем слове, она захихикала и сжала остренькие зубки на мочке Кроу.

- Потом, потом, детка... - рассеяно отозвался Кроу, медленно и не особо старательно выворачиваясь из ее объятий. - Поиграй с друзьями. Мне сегодня недосуг.
- Ну Моорган... - заныла Лиззи, приливая к нему всем телом, но Кроу бросил на нее такой взгляд, что она дернулась и отскочила, а затем, понуро, как побитая собака, развернулась и побрела в сторону остальных. Морган равнодушно проводил ее взглядом, и отхлебнул из пластикового стаканчика с недопитым брэнди.
- Так что вы говорили? - так же отстраненно и не обращаясь лицом к собеседнику, протянул он в перерыве между глотками. - Дудочка, да? Я ценю гостеприимство, спасибо... Однако, что стоит такое проявление добрососедства, когда гость не веселится и не играет со всеми? Это скучно... Пойдемте, Кадди? - он махнул рукой и даже дернулся встать, словно позабыл, как только что отшил Лиззи, - К ним. У них весело. Они довольны жизнью. Они счастливы, черт побери. Вам же тоже так хочется, просто нелепые мысли не дают.

- Веселье... К моему сожалению, подобные виды веселья я никогда не поддерживал, именно поэтому бываю здесь редко, – промолвил он, задумчиво глядя на Кроу. – Просто мне иногда интересно как вы, уважаемый Морган, можете находиться в таком месте долго. Оно такое... Тривиальное. – Закончил он, почти с жалостью в тихом голосе.
- Не беспокойтесь, я пришел сюда не ради душеспасительных бесед. Сам такого не люблю, в конце концов. Да и иногда я не забываю напомнить соседям свежие новости, сплетни... Это редко кому бывает интересно, но все же. Вы же знаете, скоро Хэллоуин. Тыковки с горящими глазками, ряженые дети, Бельтайн... – монотонно бубнил он, с безразличием уставившись на веселящихся людей.

По лицу Кроу было видно, что он все больше и больше теряет интерес к путаным речам собеседника. Он вяло смотрел перед собой и мелкими глотками потягивал брэнди, но с каждым глотком только кривился.
- Дрянь, - наконец сплюнул он, выплеснув остатки мутно-коричневого пойла за стойку. Брызги пролетели в опасной близости рядом с плечом Кадди, но Морган этого, кажется, вовсе не заметил.
- Все ерунда... И в трапезной вновь готовят пир. Ломится стол от явств и легких вин, у стен сгрудились нищие и воры, монахи и девицы, псы и шут. - Кроу говорил нараспев, поднимаясь с трухлявого ящика и медленно, крадучись, угрожающей походкой тигря близясь к празднующим. Он вдруг негромко и утробно зарычал, хватая за плечо Дика, который еще сохранял вертикальное положение - остальные уже развалились на поскрипывающем диване и конвульсивно сладострастно дергались одной массой переплетенных конечностей. Кому не хватало места, выбрали себе укромные уголки на полу, и блаженно постанывали в волнах блаженства. Дрожащие руки - неприятный, но незаметный побочный эффект. И кожа поблескивает от пота...
- Дик, - Морган взял его за плечи и воззрился прямо в его помутневшие глаза, - Мальчик мой. Ты совсем не умеешь радоваться. Верно? Нет, ты все правильно делаешь. Порошок в ноздрю, одну таблетку под язык и запить, верно. Но видишь ли, есть еще одна маленькая деталь - совсем-совсем маленькая, но невероятно важная... эй! - встряхнул он его, - ты меня слушаешь? Таблетки недостаточно. Это ложь, которую тебе все говорили всегда. Которую я тебе говорил. Которую тебе говорят учителя в твоем колледже, когда вещают, что стоит попробовать, и ты пропал. Это все гребаная ложь, мой мальчик. Таблетки мало. Нужно еще захотеть. Почувствовать... ну, смотри, это просто - вот так...
Кроу развел руками перед лицом слегка нервничающего парня, и сплел из пальцев хитрое кружево, моргающего и клацающего мягкими челюстями дракончика. Расплел, соединили руки, дунул на ладонь, потер пальцами, размазывая невидимую пыль, взмахнул перед лицом - как факир из китайского квартала. Его пальцы мелькали так быстро, что кружилась голова и в глазах взрывались огненные круги.
- Криббле, краббле, бумс!! - Кроу сорвался на истерический вопль, словно ржавыми граблями взвизгнули по струнам альта. Он застыл, покачиваясь, расставив ладони и как будто сдувая с них что-то невидимое в сторону Дика - один Кадди мог видеть, что - и выглядел при этом идиотски, если бы не его ужасно серьезные глаза, в которых клокотало отчаяние.
Секунды текут, и ничего не происходит. Только немного ошеломленный Дик начинает едва слышно хихикать, оседая на пол и брызгая слюнями.
-Безмозглый мешок мяса, - тихо, чтобы не слышал Кадди, шепчет Кроу. И толкает его в грудь, отбрасывая в облако разноцветного дыма, на потертый ковер, и бросается к следующему.
Лицо Кадди потемнело. В глазах его вспыхнуло неодобрение, а губы сжались в тонкую линию. Казалось, забавой Моргана, Кодди явно не был доволен.
- На вашем месте, сэр Кроу, я бы поостерегся так неосторожно использовать бесценное Сияние. Это место довольно таки банально, так что тратиться на такую шваль, я считаю не просто бессмысленным, но и опасным, - Прошептал-прошипел он, глядя на Моргана своими темными глазами.

[Черон >>>]

- ...Катись к черту, ублюдок! - проревел Кроу, снося ударом кулака подвернувшийся под руку бокал. Брызнули осколки стекла, но в грохоте нудно пульсирующей музыки этого никто не заметил. Люди, казалось, вообще предпочитали игнорировать бушевавшего Кроу - или дозы им хватило для того, чтобы забыться полностью, или таково было их потаенное желание... Получать от этого человека все, и боязливо избегать его, дарителя снов.
- Линг, - он сорвал с трясущейся головы китайца наушники и, яростно выругавшись, пнул по колонке, которая немедленно зашипела электронными помехами. - Линг, проснись, желтая морда! Ты же музыкант, черт побери твою ускоглазую мать! Му-зы-кант!.. Ты... ты... Вот, держи, я дарю тебе, отныне и навсегда - Морган торопливо чертил в воздухе невидимые линии, вырисовывая контур инструмента. - Это лира из рога единорога, а струны из русалочьих волос, и на ней можно призывать ветер, а стоит человеку услышать ее песню, как он становится холодным-холодным, как лед... - он торопливо шепчет обещания из сказок, и вовремя осекается на полуслове, глядя, как невыражающе мутно смотрят глаза Линга. Это глупо. Он же не верит в сказки, даже не считая того, что ему нужны свои, китайские, чтобы вспомнить хоть что-то... но у него не было родителей, никогда и никто не рассказывал ему сказок перед сном, и с шести лет он был отравлен сладким и безумным опиумом. И что, в конце концов?!, рассвирипел он. Это что, значит, что он не может мечтать?!
- Держи, Линг, - шепчет Кроу, - это гитара из магнитных полей, безнадежности и слез девственницы. На ней можно сыграть безумие, на ней можно сыграть обреченность, можно сыграть пронзающую душу тоску, а струны ты должен делать из собственных вен, наматывая их на гриф... Это подарок, я приготовил его специально для тебя. Ну?! Проклятье, не молчи же ты!..
- Мистер Кроу! – Впервые за все время, Кадди повысил голос. В его тоне начали проявляться некоторые панические нотки. – Настоятельно рекомендую вам остановиться!
Болезненная бледность его лица исчезла – теперь на белой коже стали видны неровные красные пятна. Что поделать со слуагами – даже в таких ситуациях, они соблюдают почти абсурдную вежливость.
Что же до Линга... Его разум был в других местах, более привлекательных. Там, где не нужно было творить. Там, где не нужно было мечтать. Иллюзии и фантазмы пробуждались сами собой, без малейших усилий. Его глаза смотрели на Кроу, в то время, как в голове его сияли цветные образы, превращая лицо Моргана в месиво из галлюциногенных мазков. Линг широко улыбнулся и захихикал.
Морган ударил его наотмашь по лицу.
Все бесполезно. Все зря. Это даже не Банальность - это могила. Вложенное Сияние не возвращается, не пробуждает их к жизни, а тонет, как в болоте. Протоплазма. Мертвое дерево. Сколько танцоров перед ним не выставь, сколько арий не спой, оно не проснется - нечему.
Неужели?.. И спасительная мысль сверкает в голове - нет же, еще не все пропало, есть ведь еще она... милая, умная, гневная и без тусклого, блестящего лаком взгляда. Они с ней вдвоем смеялись над этими никчемными - и снова посмеются, вот сейчас он ее найдет, и она обязательно отзовется...
Он нашел ее, выдернув за руку из трущейся телами кучи мяса, разлагающейся на диване. И она отозвалась.
- Мооорган... - слабо простонала Лиззи, вяло пытаясь отдернуть руку. - Ты наконец пришел, киса... иди к нам... иди, пожалуйста, я хочу к тебе...
- Лиззи, послушай, - он сжал ее руку так, что она вскрикнула от боли, и кажется, привел ее в сознание. Он смотрел на нее, как на последнюю надежду. - Лиззи, я знаю, какие сны тебя снились. Я приносил их тебе в букетах цветов, я бросал их ядом на дно бокалов, из которых ты пила, я был там вместе с тобой. Пожалуйста, вспомни... В этой гробнице одна ты еще видишь сны - то, без чего таблетка бессильна и никчемна. Скажи, что... что тебе снилось - тогда, сейчас...
- Ты смешной... - мышцы лица ее не слушались, и она мертвенно улыбалась одними глазами. - Ты такой смешной, Морган... откуда тебе знать?.. Я видела кошку. Белую кошку, и мы катались на ней под небесами...
- Да, - шептал он, как в экстазе. - Да, говори, говори же!..
- А потом я убила ее топором, разрезала на части и съела, и хочу тебя съесть, так же, как ее...
- Говори, - проглотив комок, повторял он. Это было омерзительно, но это было фантазией. - Говори, не молчи! Лиззи! - он тряс ее за плечи, но глаза не открывались, реакцией было только какое-то сонное всхрапывание. - Лиззи! Очнись!
И тогда он решился на то, от чего Кадди потерял дар речи, вскочив с кресла и сбив на пол звякнувший стакан. Он черпал последние силы из себя, вытягивал кровь из жил и перевивал ее с отчаянием, а потом объял ее до самой души, ударив вьющейся черной розой в самое сердце.
Самое ужасное из всего, что могло быть. Рапсодия.

Прежде чем Кадди успел раскрыть рот, что бы что-то сказать или вскрикнуть... дело было сделано. Это был взрыв. Подобно яркой вспышке, в голове Лиззи, словно бурлящим потоком из чистейшего хаоса, взорвались образы, картины, миры, тысячи набросков, лица и память, кошки и соборы, улыбка Моны Лизы и рисунок мелками в восемь лет. Взрывались и распадались частицами ярчайшего Сияния обрывки сюжетов, рассказов и пьес. Нотное письмо перемешалось с латинскими буквами, единороги пронзали своими сияющими лезвиями окна высоток, разум рисовал из случайных очертаний пряничные домики и воздушные дворцы в едко-зеленом.
Засохший мозг выдавливал из себя остатки эссенции Муз, разлетаясь по подвалу волнами белой Веры, сметая паршивые химеры когда-то созданные Морганом, превращая окружающий мир из дешевой декорации в сказочные палаты. Все становилось ярче, четче и резче. Но с каждой секундой, этот бешеный поток становился все слабее и слабее, пока не утих совсем, капая радужными капельками Мечты на лужицы из Сияния.
В реальном мире обычная, хоть и слегка неуравновешенная, девочка Лиззи Браун, содрогалас в последних приступах агонии. Её темные глаза закатились, а рот широко раскрылся, словно бы ей не хватало воздуха. Такой гротескной и странной фигурой она застыла на грязном диване из дешевого кожзаменителя. Пустая оболочка, не стыдясь, показывала себя не Моргану, но Альбаканту, Сатиру Неблагого Двора.
Когда Кадди, или же Слуаг Тэльмос, наконец, обрел дар речи, он лишь прошетал:
- Я позабочусь, что бы об этом стало известно Благому двору, Морган Кроу. – Сказав эти слова, он направился к выходу.

Альбакант остался один. Нельзя же было считать компанией месиво сплетающихся организмов в углу комнаты...
Музыка затихла - сама по себе, словно чувствуя настроение места. На самом деле весь этот подвал, влекомый дрожью и безумием бессилия, медленно проваливался в Грезу, и обнажал свою уродливую сущность с каждой каплей невидимой клепсидры. Стены щерились раскрытыми ртами, с потолка грустно ухмылялись картонные маски и свисали чьи-то уродливые, конвульсивно дергающиеся хвосты, шипение змей наполнило углы, а пол... он наконец стал тем, чем всегда являлся.
Болото.
- Я не могу так, - шептал Альбакант, опуская гордую голову, увенчанную величественными рогами Старца-сатира.
- Я не могу так, - повторял за ним мелкий делец Морган Кроу, никчемное человеческое тело, изукрашенное татуировками и заплетенное в косички. - Вот, смотрите, я беру этот мусор и пью его, и ничего не происходит. Сколько угодно много. Смотрите, смотрите, - он в беспамятстве вытаскивал из бумажного пакета ампулу, разбивал горлышко о стол, наполнял ею шприц и яростно втыкал иглу в трепещащую руку, повторяя снова и снова. - Этим нельзя убить. Убивают... другим.
- Убивают другим, - отозвался Альбакант.
Он хотел их убить. Он так хотел убить их всех, но то, что давала Рапсодия, было жалкой отрыжкой бессмысленности, булькающим гноем головного мозга. А просто проткнув им горла иглами... он бы чувствовал себя побежденным. Тогда бы они, мертвые и не сдавшиеся Грезе, навсегда взяли власть над ним, и он бы стал Укрощенным, навсегда забыв про Сияние.
Он хотел бы поджечь дом, но в подвальчике было нечему гореть.
Он остался в бессилии. И просто ушел, закрыв за собой дверь и пообещав никогда больше не надеяться на то, что его мечты кто-нибудь поймет.
Сквозь промозглую осеннюю ночь, сгорбленный, опустошенный, волоча ноги по лужам, уходил Морган Кроу. И всякий прохожий из тех немногих, кто выходят на улицу в дождь, бросив взгляд на него, в ужасе отворачивался, не в силах стерпеть отчаяние, плескавшееся в нем.
Потом дождь кончился, и завыл ветер. Ветер, обещавший наступление зимы

[Genazi >>>]

Позиция вторая. Знак один.
Кризалис. Рождение.

Рассказчик. Пока только Рассказчик.

- Ты слышал? За ночь цены на цемент поднялись в два раза! Нужно срочно сбросить...
- Нет, я с ним еще не говорила, но обязательно...
- Куда прешь, придурок!?
- Слушай, она такая классная, видел бы ты её...
- Простите, где здесь находится...

А город все спешил, бурлил, двигался по замкнутому кругу от одного пункта к другому, передавал самые важные вести и слухи, решал важные вопросы, торговал, принимал, отклонял. Маленькие частички города двигались по телу его туда-сюда, как атомы, хаотично, то притягиваясь друг к другу, то невыносимо отдаляясь.

- Нет, ну вот скажи, можно так поступать?..
- А я купила кофточку недавно, светло-серенькая такая, но выглядит прикольно.
- Черт, эти пробки...
- Ха-ха, я запомню это, если что.

Бурлил, разрастался, умирал ночью и оживал утром – типичный город, что с него взять. Маленькие люди что-то покупали. Маленькие люди что-то продавали. Лавировали между столами верткие официантки, скучали в длиннейших пробках уставшие водители, мрачно нависли над счетами бизнесмены. Где-то играли дети.

- Слушай, он меня совсем не понимает... Ну я разве многого прошу? Ну всего-то раз в месяц...
- Кхм, есть тут Алекс Кравец?
- А когда я была маленькой...
- Эни-бени-раба!..

Это движение никогда не заканчивалось. Оно изредка замедлялось, но это не было стазисом. Пьяницы пили горькую по ночам, мелочные шлюхи смазливо улыбались клиентам, как и клерки в супермаркетах. Где-то на многолюдной площади мрачно стоял с плакатом пожилой писатель в нелепом костюме желтого кролика.

- А я говорила, я ему сотню раз говорила...
- Приветствую вас, дорогие телезрители, и это снова я...
- Мне, пожалуйста, кофе, булочку и вот этих вот конфет можно?
- Не проходите мимо! Только сегодня, и только у нас!

И в этой его бесконечной рутине, в бестолковом движении, в вечных прыжках из одного шаблона в другой...

- Крампи?..

...Двигался...

- Давай я тебе сказку расскажу? Нет, ты не бойся, она интересная...

...Не замирая...

- Вот уснула я сегодня, значит... Сплю я, сплю...

...В стазисе...

- А потом, р-р-аз и проснулась на полянке, ну в лесу. Нет, я была в лесу! Крампи, не перебивай!

... Город...

- ... А там, ух... Знаешь, Крампи, там, на полянке чего только не было, представляешь? Красивые такие люди, в светлых костюмах, у них там такие...бри-ллиа-нты, знаешь такое? Ну, это камешки светлые, красииивые. Ну, это неважно. И там были люди с копытами, как у лошадок, и с длинными ушами, и маленькие-маленькие, как дети, но взрослые. А еще там было много-много сладостей... Все вкусные, знаешь, я там штук сто пирожных съела. Да, я пробовала пирожные! Ну и что, что во сне? Вот сейчас как возьму и перестану сказку рассказывать. А пирожное я ела, меня продавец угостил, вот. Эти люди, они танцевали и смеялись, и я танцевала с ними тоже, и тоже смеялась... А потом они меня спросили как меня зовут, и все. Что? Нет, все. Потом я проснулась, меня дворник выгнал. Нет, сказка вовсе не дурацкая, а вот ты – сам дурацкий. Нет, ты! Ну и ладно. Ну и не буду. Ну и... спокойной ночи, Крампи...

Маленькая девочка, завернувшись в старое, пропахшее пылью, одеяло, прикрыла глаза, и, тихонько посапывая, отправилась в мир, где есть много-много пирожных и красивые улыбающиеся люди. Заброшенный склад молчал, погружаясь в ночь.

Сообщение отредактировал Genazi - 26-09-2008, 22:45

[Аккеран >>>]

Позиция третья. Как уходят Грёзы.
Рассказчик
Тори

Хоксли открыл глаза. Его взор устало пошарил по потрескавшемуся потолку с тёмными от сырости углами и пятнами паутин, местами свисающих подобно гроздям винограда, и наконец опустился на придвинутое впритык к кровати кресло. В нём, свернувшись калачиком, дремал Тори.
Старик с улыбкой посмотрел на мальчонку, который наморщим нос, пытался отогнать от лица огромную синекрылую муху и при этом не проснуться. Хоксли что-то тихо пробормотал себе под нос и щелкнул пальцами. Муха обмерла, тревожно зажужжав, но уже в следующую секунду на её месте нервно трепетала крыльями крупная голубая бабочка. Сделав несколько неуверенных взмахов, она быстро выпорхнула в окно. Тори так и не проснулся, а на его лице, наконец, воцарило воистину детское спокойствие, не знающее ни тревог, ни забот.
Хоксли хотел было поправить сбившееся набок плед, накинутый на внука, но внезапно навалившаяся на него слабость заставила его откинуться на подушке и судорожно хватать воздух ртом. Его сказка умирала, и умирал он сам. Медленно и верно. Уже никто не помнил сказку про Старичка-болотника, который обманул смерть, когда она пришла за ним.
Сказку забыли, и даже Якоб Нортракс, старый друг Хоксли, опубликовавший Большой Сборник Сказания и Легенд не мог ничего поделать. У детей теперь иные забавы, да и мир нуждается в новых героях. Хоксли с горькой ухмылкой вспомнил, как встретил одного такого «героя». Усталый богган вещающий о том, как относительное добро побеждает относительное зло с помощью высокотехнологичного и экологически чистого…. тьфу!
Хоксли отбросил все мысли об этой сказке, которая была больше похожа на бульварный роман, в которой не было ничего волшебного, чудесного или удивительного.
Разочарование? Быть может. Страх? Несомненно. Грёза умирала. С каждым днём все сильнее теснимая рационализмом и банальностью. Какими глупцами выглядели те, кто верил, что будет Великое воссоединение Гламура и Банальности. К тому времени, когда наместники Сияния вспомнят об изгнанных детях, банальность поглотит их целиком. Не останется даже этих блеклых теней как тот псевдобогган.
- Не останется и тебя, мой маленький Тори, - грустно прошептал Хоксли. - Три дня и три ночи пока мне было плохо, ты пытался спасти меня. Шутил и рассказывал про свои проделки. Показывал мне свои поделки и, превратившись в крысу, устраивал мне дивные представления. Ты думал, улыбкой ты сможешь пробудить во мне ту силу, которая уходила из меня с каждым последним человеком, верящим в «мою грёзу». Но я не человек. Я часть грёзы, которая находиться на последнем издыханий. Мы рождаемся, чтобы дарить радость человечеству, и уходим, когда становимся ему не нужны. И никто не в силах этого изменить.
Мальчишка замотал головой сквозь сон, словно протестуя, но Хоксли лишь повёл рукой в его сторону, и Тори ещё глубже погрузился в сон.
- Я ухожу. Ничто не держит меня здесь. Кроме тебя. Но, к сожалению, ты тоже не человек. А значит и тебя ждёт такая же участь. Как бы любовно не выписал тебя твой создатель Величайший писатель нашего времени. Он не заставит людей любить тебя вечно. И однажды банальность поглотит тебя. Борись до тех пор. Как боролся за мою никчемную жизнь. Мы, паки, призваны в этот мир нести радость и смех. Пусть это будет лишь смех, который подносят умирающему вместе с ножом на подносе. Но, тем не менее, он лучше, чем слёзы. Неси свой свет, Тори. И не затронет тебя Банальность раньше срока….
Утром в комнату заглянула дочь Хоксли и мать Тори Сара. Она на цыпочках прошла через комнату и, бросив тревожный взгляд на сына, спящего в своей кровати, прикрыла окно. Она собиралась уже выйти из комнаты, когда заметила, что Тори сжимает что-то в своей ладони. Это был клочок фотографии. Почти весь истрепанный. На нём можно было лишь узнать корчащего фотографу рожу Тори и чью-то руку треплющею ему волосы. Вот только кому принадлежит это рука Сара так и не вспомнила.
Хоксли ушёл, как и всякая сказка. Не оставив о себе и следа воспоминания. Ведь стоит нам забыть что-нибудь хоть раз, как оно бесследно стирается из нашей памяти.
В десятке кварталов от дома, где уже никто не помнил Хоксли, Старичка-болотника обманувшего смерть, Якоб Нортракс с тяжелым сердцем наблюдал, как осыпаются буквы на одной из страничек его сборника Сказок и Преданий.
А ещё через пару часов Тори уже шагал по дороге в школу. Он беззаботно насвистывал какую-то веселую мелодию, но где-то в глубине душе он ощущал неясную пустоту, которая всё сильнее беспокоила его.

Сообщение отредактировал Аккеран - 2-10-2008, 12:19

[Genazi >>>]

Позиция третья. Знак Второй.
Начало.

Тори проснулся сегодня непривычно рано. Поэтому, когда он вошел в класс, оставалось еще минут пятнадцать до звонка, чуть истерично призывающего школьников сесть за парты и усердно грызть гранит науки. Но не о таких скучных вещах как учеба мы сейчас будем говорить... Как только Тори вошел в кабинет, его уши пронзил необычайно высокий (а между нами говоря – довольно таки противный и писклявый) голос Ниши – его одноклассницы.
- Тори! Ты сделал математику, а? – И, не дожидаясь ответа, продолжила – Слушай, дай списать, а?
Мальчик вздохнул. Тягостные мысли все еще не отпускали его, а сосущее чувство пустоты все нарастало. Но, никакой логичной причины для беспокойства не было – в последнее время все шло на удивление...Стабильно. Так и сейчас, оглянувшись, Тори не заметил решительно никаких перемен. Ну, почти никаких.
Возле первой парты обсуждали новый фильм девчонки, парни на «камчатке» играли во что-то азартное. Мишка, его соседка по парте, приветливо помахала ему рукой, оторвавшись, наконец, от томика с комиксами, которые она гордо именовала «мангой». Позади неё сидел Тим, всем известный своим пристрастием к стихам, который опять что-то ожесточенно строчил в тетради. А еще...
Все же, в этот день не все было как обычно. Первая необычность заключалась в том, что на последней парте, словно вдали от обычной суматохи класса, сидел совершенно незнакомый Тори парень. Невысокого роста паренек, с взлохмаченными светло-русыми волосами. Склонившись над какой-то довольно толстой книгой, он изредка чему-то кивал, скользя взглядом по белым страницам.
Вторая же необычность была в том... Что позади этого мальчика, заглядывая ему через плечо, расположилась...белая лошадь. Молочно-белая, с абсолютно седою гривой, она рассматривала белесыми глазами черную вязь букв в книге неизвестного, и изредка шевелила бархатными губами. Судя по всему, именно ей и кивал парень.
- Что, удивлен, да? – Пробормотала Мишка, неизвестно откуда появившаяся рядом с ним. – К нам новенького приставили, прикинь? Говорят из какой-то там Тмутаракани приехал... Зовут Саня. Знаешь, нелюдимый он какой-то.
«Хм...» - невольно пронеслось в голове у мальчика – «Если уж Мишка считает кого-то нелюдимым...»
- Знаешь не обязательно в первый же день влетать в класс и выдавать, что тебе нравиться манга и вон тот мальчишка, и ты хочешь с ним сидеть, - подструнил он над подругой. Конечно, это было давно и почти неправда, но Тори с удовольствием понаблюдал как его соседка что-то возмущенно пробормотав, уткнулась в свой комикс. Кончики её ушей налились как спелые вишни.
- Ниши! Эй, Ниши? – дернул Тори бойкую барышню, которая уже дергала Тима, насчет математики. – Да оставь ты его в покое, не видишь Граф О’ман творит очередное произведение, которым он намерен сразить твое ледяное сердце. Ему же невдомек что он для тебя лишь элемент списывания. Как тебе этот паренёк? – он беззастенчиво ткнул пальцем в Саню. – Необычный, правда?
- Необычным он был бы, если бы сделал домашку по математике! – В тон ему ответила одноклассница, не страдая излишком скромности. – Что за люди, тридцать человек и никто, НИКТО не сделал домашней...Нас же учительница прибьет! А что до Сани...
Ниши чуть понизила голос:
- ...Ничего особенного, но поговаривают что он из какой-то особенной школы, понимаешь меня? Ну...Там учатся всякие...гм... чудики всякие, со стенами которые разговаривают...
Девочка хихикнула. Когда Тори перевел взгляд на «чудика», Саня уже отложил книгу и внимательно глядел на него. Белая лошадь исчезла, оставив паренька одного.
- Может, в нашем случае как раз нужен и неординарный чудик, - Тори поводил носом, словно принюхиваясь к чему-то. Греза, рассеянная по всему классу неоформленными клочками, утренних мечтаний одноклассников, послушно порхнула к нему в ладони и тут же приняла форму серой крысы, которая тут же вскочила на задние лапы и нахально уставилась на мальчика.
- Мерлин тебя подери, Тори, - возмущенно пискнул крыс. - Чего ради ты решил побаловаться со мной в тот самый миг, когда я наконец решил соснуть часок, после бурной ночи.
- Тише, Скотч, - скорее осадил крысу парень, нежели хотел, чтобы её услышали (кто же услышит чужую грезу?). А вот даже если и услышит и увидит, подаст ли вид, что заметил сей нехитрый трюк. Тори украдкой глянул на Саню, и улыбнулся себе под нос.
Тори даже особо не удивился, когда увидел, как медленно спадает, словно шелуха, маска Сани. Неизвестно для чего он спрятался за щитом из лжегрезы, но истинный облик юноши увидеть было несложно. Кожа паренька чуть посмуглела, глаза заблестели немного ярче, а вокруг замелькали светло-радужные искорки. В отличие от одежды мирской, что была ничем не примечательна и совершенно обыкновенна, та, что была на Сане в мире грез, выглядела так, словно соткана из сказочной материи. Химерический шарф окутывал его шею, поблескивая темно-зелеными камешками, ярко-изумрудный кафтан из шелка и чуть вычурные красные шаровары придавали общему образу некоторую...щеголеватость, и это еще мягко сказано. Эшу, несомненно.
Меж тем, новенький, не выказав ровно никакого удивления, и даже внимания внезапно появившейся крысе, лишь пожал плечами и вновь уткнулся в книгу.
- Гордый петух, - буркнул Тори себе под нос и уселся за парту и с совершенно невинным видом вытащил готовое домашнее задание по математики. Рядом Мишка делала то же самое, стараясь не выдать себя рыщущей по классу Ниши. В этом мире отменно лгать умели не только паки. Раздался звонок, и Тори, довольно напевая себе что-то под нос, уставился вперёд. Вот только почти нечеловеческое ухо с розоватой раковиной ушей, слегка повернулось в сторону сидящего сзади и сбоку Сани.
А острый и любопытный нос постоянно слегка вздрагивал, впрочем, как и всегда, когда Тори
предвкушал забаву...
- Так вот, прошедшие времена... Я их совсем не помню, знаешь? Как дымкой перед глазами. Вообще, любопытно было бы узнать, что же я тогда делал, как и то чего НЕ делал, что в принципе даже интереснее. Тем не менее, еще интереснее было бы мне узнать... – Новичок неспешно и тихо вел беседу с самим собой. – Что именно пытается выяснить эти довольно-таки хитрые уши, направленные в мою сторону. Впрочем, наверное, это не так важно. Слушай, пак. Я помню, что нам говорили менторы и все остальные из нашего, кхм, сообщества. Но, но... Ни на общение с тобой, ни с другими сородичами я как-то не настроен сегодня. Я знаю ребят вашего пошиба, и вы мне даже нравитесь... Но, как я уже дал заметить, сегодня, вопреки своей природе, не намерен рассказывать ничего интересного.
Эшу замолчал. Громко прозвенел звонок, громом небесным ударив по тонкому слуху Тори.

- Тридцать три гоблина и их Мамо Джоржетта! - ругнулся пак, зажимая ладонями чувствительные ушки. - Что за странный эшу? Я то считал их нормальными ребятами, - рожица Тори стала кислой и он задумчиво уставился на потолок. Было жутко скучно и тоскливо. Любой пак, естественно, сразу бы нашёл лечение этой хандры, устроив какую-нибудь шалость. Но Тори был не любой пак. Конечно, можно было просто связать шнурки на ботинках однокашников, но опускать до трюка, который с состояний проделать любой банал...
Нужна была жертва. А уж подвох и уловку Тори всегда был горазд придумать.

[Черон >>>]

Позиция первая. Знак Второй.
Down.

Неизвестно что истощило дух Моргана больше – эта выходка с растрачиванием бесценного Сияния, или же разочарование что разъедало его изнутри. Сущность, дух фаэри, Альбакант забился куда-то вглубь сознания, стараясь не показываться, прячась от острых игл реальности. Теперь, Морган Кроу на несложных алгоритмах шел куда-то вперед, через дороги и тротуары города, занимая свой разум чем угодно, но только не мыслями о случившемся. Простые вычисления, выдумывание четверостиший, воспоминания…Нет, воспоминания пусть идут к черту.
Шаг, шаг, шаг. Дождь поутих, и лишь редкие капли падали с темных небес, разбиваясь о мир из асфальта и бетона.
Когда бессильная ненависть начала понемногу отпускать его, Морган подобрал откуда-то с дороги камень. Пальцы бездумно сжали его, костяшки заострились и побелели, потом снова расслабились, налились кровью. Камень. Твердый. Гладкий, как галька, истесанная поглаживаниями волн. Волн соленых, пенистых, неестественно-зеленых, про которых цвет говорят "изумрудный", ни разу не видев самого драгоценного камня... это было давно.

Ретроспекция номер один. Ментор.

- Ночью вода молчит, - сказал он, делая вид, что отвернувшийся и угрюмо насупившийся у края алькова мальчишка его вовсе не интересует. - За исключением тех случаев, когда к ней выходит луна. Увидеть блеск луны на темных водах к счастью, даже если попытаешься пройти по серебристой дорожке. В этом нелепом мире все выходит к счастью.
Его подопечный молчал, перегнувшись через мраморную ограду, и смотрел на море. Бросить камушек-другой, чтобы скоротать нависшее в воздухе молчание - но в беседке девственно чистый пандус. Вот разве что столик и два стула. Швырнуть бы их туда и посмотреть, как они, кувыркаясь, канут в пучину морскую...
- По-моему, это глупый цвет, - неожиданно заговорил Альб.
- Не нравится? - маэстро слегка поднял бровь, улыбаясь каким-то своим мыслям. Повернуться лицом друг к другу ни один из них так и не соизволил.
- Нравится, - хмыкнул мальчик, - но море зеленое, а песок желтый... Желтое и зеленое - разве это красиво?
- Некрасиво, - он кивнул, и наконец махнул рукой заходящему солнцу, развернувшись к морю спиной. Набежавший ветер взъерошил красивые, пепельно-серые волосы, и он отбросил их со лба, тряхнув головой. - Но здесь мог расти сад, и было бы зеленое с зеленым.
- А пустыня, - помедлив, Альб задал вопрос, - Она ведь из-за людей... это Банальность? Или нет?
- Возможно. Вот скажи мне, будет ли злым кувшин, если он пуст? Можно ли говорить о вкусе и цвете, когда речь идет о высоте и ширине? – Ментор говорил чуть устало, и странными словами. Как ни странно, мальчик, похоже, его понимал, - Пустыня…Она просто безжизненна и смертельна. Для нас. Потому что там нет того, без чего мы выжить не можем. Там нет людей.
Лицо мужчины превратилось в маску. Исчезла некоторая живость, глаза застыли слюдяным блеском.
- Там нет людей, - Повторил он. И от голоса его повеяло холодом. Некоторое время он смотрел на мальчика, вернее, сквозь него. Наконец, опомнившись, он улыбнулся и уже чуть более теплым голосом продолжил. – С другой стороны… Разве пустыня – не кладезь захватывающих историй?
- Я не знаю, - мальчик задумался всерьез, и лицо его приняло то самое задумчивое выражение, которое было бы сосредоточенным, если бы не было таким смешным. - Как же так получается? Они все разрушают, остается только песок и грязь, но сказки живут даже там. И Бесконечная Зима... ведь зимних историй и фей тоже существуют множество. Выходит, нам всем нечего бояться? Почему тогда так паникуют Благие?
- Зима… Зима, Альб... – Ментор замялся. Он не знал, что именно сказать этому своему подопечному. Сказать что Зима – это неверие? Сказать что Зима – это царство логики, банальности и цифр? Сказать, что…Что?
«Дурацкий возраст. Что у обычных людей, что у нас. Время бесконечных «Почему?». И признаться честно, у нас эти «Почему» еще сложнее и неприятнее» - подумал ментор, отведя взгляд. Наконец, вновь повернувшись лицом к юному сатиру, он промолвил, тщательно подбирая каждое слово:
- Зима – это не холод и снег, Альбакант. Вернее, не только холод и снег. Прежде всего, вечная Зима – вечное неверие. Вечная Зима – вечный холод. Исчезнут мечтатели. Исчезнет сияние. Исчезнет наш воздух. Вот…Вот чего боятся Благие.
«Вот чего боимся все мы» - Добавил он про себя.

Реальность.
Альбакант закрыл глаза. Если бы сейчас подул ветер, воспоминания бы порвало в клочья и отнесло в тихие уголки памяти. Туда, где скапливаются вещи, которые навсегда хочешь забыть.
Ветер или дождь. Хоть что-нибудь!..
Тишина. Воздух ватно всхлипывает и клокочет в горле, стараясь вырваться наружу - но губы слишком плотно сжаты, и он бьется в мягкие складки плоти, чтобы порвать их. Неосторожный вздох - и горло полоснет кровью, изогнутся трепетно бьющиеся в судороге жабры...
Они столкнулись на переходе - какой-то парень с едва выхватываемыми глазом деталями человеческого существа. Куртка, кожа, мятые брюки, залегшая складка на лбу. Муть в глазах. Он прорычал что-то вроде "Смотри, куда прешься", и оттолкнул Кроу с дороги в сторону.
Морган медленно поднял голову.
Нащупать взглядом лицо человека, и хрипло выдохнуть, чувствуя, как мутная пелена напротив корчится в судорогах боли, как льдинки холода вонзаются в его мозг, как коченеет рука, готовая уже привычным движением ударить... 'На колени, мразь', сказать негромко и с удовольствием от собственного могущества. 'Пресмыкайся. Проси прощения...'
Морган медленно поднял голову, и безразлично скользнул по силуэту торопящегося по своим неведомым делам создания.
- Простите, - вяло уронил он.
И дальше - дальше, по паутине улиц, по асфальтам, по прокручивающимся перед глазами лентам людей, в надежде вымолить у неба хоть каплю дождя.

Дома. Машины. Люди. Стук шагов по тротуару. Нависшие над головой этажи. Запах выхлопов. Голуби, терзающую хлебную крошку.
Вы ничуть не лучше этих голубей, кричал он сквозь сомкнутые губы. Вы, те, кто кормится собой, кто стал пружинкой в хороводе часов, кто день и ночь проводит по размеченному порядку - вы уже не люди, вы просто детали машины. Но даже те, кто тянется куда-то, вверх или вниз, к чему-то превосходящему обыденность, хотят только удовольствия. Музыка говорит о прекрасном. Сладкая ложь. Она просто дергает за ниточки в голове, она раскладывается на сумму частот и нервных реакций. Картины показывают нам неизведанные миры. Инфантилизм... все иные вселенные делаются простым перемешиванием одной, той самой, в которой вы живете. И этим вы похожи на маленьких испорченных детей - вместо того, чтобы дышать мечтой здесь, творите себе уютную химеру из обломков привычности, погружаетесь в нее и поедаете изнутри.
Наркотик, в конце концов, освобождает сознание. Обман для простаков - для тех, кого не напугал ворох правил, предостережений и запретов. Вы хотите насытить физиологические реакции, и большего вы не достигнете, глотая белые шипучки или втыкая блестящие иглы в мякоть рук. Удовольствие. Эйфория. Сладость.
Глупцы, вы так многогранно научились обманывать себя, что обманули даже нас.
Да вы же просто сделали нас из собственной плоти, из жира и гнилой крови...
Морган остановился, пораженный пришедшей ему в голову мыслью, вырвавшейся из серой круговерти отчаяния. Он, сам не заметив, как, забрел на детскую площадку. Пустые качели, покачивающиеся со протяжным скрипом, два испуганных лица, наблюдавшие из-под капюшонов за взрослым, который с ужасом неузнавания осматривал мир вокруг.
Он дернулся, как ударенный током, шагнул два раза и схватил тонкими стальными пальцами мальчишку за подбородок. Тот замер одним дрожащим кульком желе - от страха даже позабыв вырываться и звать на помощь.
- Ты пойдешь домой и умрешь, - невыразительным голосом сказал он, смотря куда-то сквозь ребенка. - Твоя мама заболела, и не вернется никогда. Тебе останется только плакать, и в этой пустыне ты не сможешь сочинить себе сказку.
Дернув рукой и сбросив тело в комбинезоне на землю, Морган развернулся и зашагал прочь. Детеныш орал, перемежая крики всхлипами; он не обращал внимания. Он даже не знал, изменится ли что-то от сказанных слов, хотя чувствовал, что исчерпал собственные силы до дна. Ни капли Сияния не теплилось в нем, однако он был еще жив...
Почему? Я должен распасться, утратить себя... но ноги все еще двигаются, и кровь бьется в висках. Я больше не Подменыш? Остался только человек? Но я помню, я чувствую... я есть, хотя с радостью предпочел бы не быть, наколовшись грудью на железный шип, как бабочка.
Эта ускользавшая мысль посреди гнева и обиды на всех "их"...
Вы сделали нас.
Да.

Сообщение отредактировал Черон - 12-10-2008, 16:34

[Genazi >>>]

Альбакант шел по переходам лабиринта улиц, и живое бежало его появления. Умолкал шелест листьев, щебет просыпающихся птиц засыхал в беззвучии, собаки рычали на него и трусливо оббегали по дуге, и люди бросали испуганные взгляды. Он не знал, что творилось с ним, и не хотел знать. Пределы, очерченные всей жизнью - Кризалисом, рассказами учителя, собственным опытом, Сиянием - рушились на глазах, рассыпались в труху. Разве не было в этом чего-то безумного? Опустошение побеждало все законы, установленные им же...
Сияние гасло, когда он бросал на него взгляд, и тогда он наконец понял, что случилось с ним этой ночью - но не задумался об этом ни на секунду.
Это они, люди...
Они, с желаниями и потребностями только насыщения - питательности вместо вкуса, нервного возбуждения вместо музыки - они сочиняли сказки. Они воспитывали гурманов и композиторов, они с каждым днем все сильнее обманывали себя, но из этого обмана получились мы.
Подменыши - это имя настолько чудовищно истинно, как не подозревал доселе никто из Старцев... Мы - фальшивка. Мы - спесь и гонор, пена с гребней волн, мы созданы, мы сочинены, как сказки про выжженную землю, которую назвали пустыней. Человеческие сказки - это ложь и обман, и мы - ложь и обман тоже.
Потому что никому не нужен вкус - жаждут только питания.
Потому что никому не нужна музыка - хотят звуков.
Потому что никому не нужна мечта - просто выращивают жалость и тщеславие.
Потому что мы не нужны даже самим себе.
Морган поднял голову, и мир вокруг раскололся, треснув по грани, разделившей его наискось на две великих противоположности - ненужное и никчемное, бессмыслицу и бессмысленность, каждая из которых была жалка настолько, что просила смерти.

...блуждая по городу, он, сам того не замечая, вышел к дому - этому многоэтажному монстру, набитому дешевыми квартирами, как семечками. Не было никакой разницы, куда идти и что делать - поэтому он толкнул ржавую дверь подъезда, и, волоча рукой по перилам, побрел вверх по лестнице. Ступеньки, ступеньки, ступеньки...

Дверь, обитая потрепанным и кричаще дешевым дермантином, скрипнула и раскрылась, бесстыже открывая взору Моргана его довольно-таки убогое жилище. Впрочем, вполне возможно, что убогим оно казалось только на первый взгляд. Уж кто-кто, а подменыши знают толк в искусстве Но об этом мы говорить пока не будем.
Пройдя в небольшой коридорчик, что долженствовал обозначать прихожую, он бросил связку ключей на тумбочку, и устало потер мокрую шею. Под дождь хорошо предаваться депрессии и мрачным мыслям, но немного отойдя от них, начинаешь чувствовать сугубо физический дискомфорт – влажная одежда неприятно липла к телу, в ботинках что-то хлюпало, а в носу начало свербить. Причем свербить не столько от мерзостной погоды и зачатков простуды, сколько от запаха сигаретного дыма. Причем дыма сигарет дешевых – а таких Морган отродясь не курил.
Этот запах... Не просто дыма - аромат присутствия, густая взвесь соли в воздухе... Потускневшие чувства внезапно обострились, когда вокруг не стало толпы, и образовалась тишина. Он еще не мог точно сказать кто был у него в квартире, но то, что это не парочка малолетних панков забрались пограбить, и не хозяин дома решил в отсутствие жильца осмотреть помещение - было почти совершенно ясно.
Морган втянул носом воздух, едва заметно скривился, и двинулся в стороны кухни. Ну в самом деле, где же еще мог быть...

Как только Кроу вошел в небольшую кухоньку, все его подозрения чудеснейшим образом потеряли смысл. За столом, нимало не смущаясь, сидел пепельноволосый старик, с наслаждением пускающий в воздух кривые колечки плотного дыма. Эти тонкие кольца извивались в воздухе, становясь причудливым узором в воздухе, очертаниями странных чудищ и абстрактных принцесс. Вот – завертелся и пропал под тихим сквозняком изящный дракончик, вот – медленно распадается на дымные линии и нечеткие грани пиратский корабль. Серые очертания манящих к себе историй. Историй, которых никогда не было.
Казалось, старик курит не столько для вдыхания дыма и дурмана головы, сколько ради эстетического наслаждения, созерцания этих образов из духа сжигаемых листьев табака. Последняя затяжка. Последний образ. Все это фантазии, и человек рациональный не увидит в дыме изящные дворцы и среброкрылых фей.
Вздохнув каким-то своим мыслям, пришелец затушил тлеющий окурок о край чайного блюдечка.
- Привет тебе, Альбакант.

На сегодня он разучился удивляться. Впрочем, теперь, когда в нем чувствовалось куда больше от Моргана, чем от Альбаканта - казалось, что он разучился удивляться навсегда.
-Ты, - он констатировал факт, даже не пытаясь придать голосу хоть сколь-нибудь вопросительные интонации. - Не могу сказать тебе "здравствуй". Желание здравия тебе было бы кощунством, учитель.

- Интересно, мог ли когда-нибудь столь непутевый отрок научиться хоть каким-либо зачаткам вежливости? – Задумчиво проскрипел старик, наконец, переведя взгляд на своего ученика. – Из года в год я терзаюсь лишь одной мыслью – была ли моя вина в твоей ужасающей глупости, или все же это врожденная черта всех сатиров?
Он вздохнул и постучал пальцами по крышке стола:
- А теперь, когда обмен любезностями благополучно закончен, можешь считать, что ты вежливо поинтересовался моим здоровьем, здоровьем моей родни, спросил о моих делах, намерениях, планах, происшествиях, смешных случаях, а я тебе степенно ответил, как и подобает моему положению. Так что теперь, зная что эти темы отмечены галочкой, я наконец могу спросить, что, мать твою, ты делаешь, сатир?!

Я знаю правду, - Альбакант стиснул кулаки. - И что ты собираешься делать, Улисс? Призвать меня к ответу по Кодексу? Проводить на суд? А может, взывать к благоразумию и призывать беречь драгоценное Сияние? - он презрительно сплюнул. - Бессмысленный фарс. О господи, как же вы все самодовольны и глупы со своими кодексами и верами...

- Если бы я знал, что ты послушаешься моего доброго совета, вполне возможно я бы что-то подобное и сделал. Но так как в твой мизерный мозг невозможно запихнуть даже такую малость, все наставления заранее бесполезны.
Улисс закашлялся. Тяжелым, нехорошим кашлем. Наконец, прокашлявшись, он перевел дыхание, и сиплым голосом продолжил:
- По отношению к тебе, лучшее что я мог бы сделать – так это как следует выпороть. Жаль что то время, когда сие действие возымело бы хоть какой-то эффект, давно прошло. Неважно… Девочка умерла, Морган. Её не сумели вытащить.
- Пусть, - равнодушно отозвался тот. - Ты вдруг стал человеколюбив? Словно из Благих... Пусть умерла. Сначала она, потом умрут все. Она даже не человеком была - так, оболочкой. Не я, так наркотики добили бы ее.

- Да. Тут я по идее должен отшатнуться от твоей циничности, - Улисс хмыкнул. – Не столько о ней речь, сколько о том, что благие явно желают отведать поджаренного в собственном соку сатира. Ты и так особой популярностью у них не пользовался, так что скорее всего тебя убьют. Причем, вполне возможно – железом.

Морган улыбнулся. Кажется, первый раз за эту ночь.
-С радостью, учитель, - почти с наслаждением протянул он, наблюдая за изменениями в лице Уллиса. - Я с наслаждением подставлю грудь под серп. Но не ты ли учил меня, что принимать смерть от палачей позорно и недостойно?.. Кроме того, невежливо будет оставлять бедных "подменышей", - это слово Кроу произносил с каким-то непонятным содроганием, - в мире, открывшемся бессмысленностью. Забрать их с собой, учитель?.. Скажи, Уллис... ты, пришедший сюда с поучениями и предупреждениями - ты ничего не чувствуешь?

- Ничего, кроме раздражения и ощущения бравады, - Холодно промолвил бывший ментор, с безразличием глядя на Моргана.

- Жалкий мастер, - руки Кроу тряслись, и он смотрел в пустоту безумным взглядом, - Вы все - ошибка, и я тоже ошибка, но я вас исправлю, а потом исправлю себя... - шептал он, вытягивая из ящика стола кухонный нож с выщербленной ручкой.
- Скажи мне спасибо, учитель... - бормотал Морган, невидяще шагая вперед к пепельноволосому старику. - Не скажешь?.. плевать, я не обидчив, учитель... - и вдруг он сорвался с места, собираясь в тугой комок мышц и занося нож. Прыжоик на грудь Уллису и с грохотом переворачивая стул, обшарпанные стены кухни делают кульбит в глазах и к горлу подступает холод - нет, это не страх, это настоящий холод лезвия, а потом горло улыбается, кожа расходится в стороны и едва слышно хрустит трахея, в которую вонзается немытое лезвие, которым вчера резали сыр.
Так же глупо. Так же бессмысленно, как и все.
И так же смертельно.

На тело, распростертое на полу, Морган не смотрел. Не смотрел на косо покачивающуюся рукоятку ножа, на расплывающуюся лужу серого цвета крови и пепельные волосы, которые медленно становились черными...
Он усилием воли отвел глаза и в отчаянии закрыл лицо руками. Учитель. До этого в пепле его сгоревших надежд еще тлела тщетная мечта о том, что все образуется, что Туманы скроют происшедшее, что жизнь сможет обратиться в краски опять... Потаенная, задавленная безвыходностью, но - надежда.
Теперь выхода не было. Это был порог, и он был один в этой маленькой тесной клетке выцветших из стен, потолка и пола, а огромный дом-монстр вмещал еще сотни таких комнат, и все они были пусты, кроме одной - той, в котором был мертвый Уллис и его бывший ученик. Ставший бывшим учеником несколько раньше, чем сам ментор стал бывшим учителем.
...в прихожей уже с минуту трезвонил звонок. Должно быть, это наконец они пришли за мной, с отупелой усталостью подумал Кроу.
Сил не оставалось. Ни на борьбу, ни на мысли, ни даже на простое поддержание жизни.
Но он все-таки встал и поплелся к двери, чтобы открыть двери своим палачам.

[Морфи >>>]

Позиция Вторая. Знак Второй.
Музыка.

Город. Город проснулся вновь. Медленно начали затухать ночные фонари, солнце вступило в свои права, на ярко-желтой колеснице выкатываясь на небосвод. Сонные грезы сдавали свои гарнизоны дневной рациональности. Мечты тихонько испарялись в сумбуре дня.
- Саш, где мои ключи?
- Аыы...Где-то там, поищи на шкафу.
Бедняга ночь еще пыталась цепляться за сны сов, что только что легли спать, но и только. Город вышел из дремы. Пробудились магазины, зашумели офисы и рестораны, заиграли на гитарах уличные музыканты.
- Маааам... Я в школу не хочу...Маааам...Кха-ха...
- Щас вот как тресну, балбесина такая! Давай, вставай.
Сценарий начат, алгоритмы загружены и исполняются как по нотам – механически, хотя, кое-где с долей импровизации. Мир – с добрым утром тебя.
- Доброе утро, дорогие телезрители, с вами снова я...
- Ой, выключи эту бяку.
Утро. Пахнет кофе, свежестью и холодом. Привет-привет, как дела? Нормально, ничего, средненько.
- Хм, вы опоздали на десять минут.
- Простите, пожалуйста, я...
А она встала сегодня рано. Спать не хотелось совершенно – все бодро и весело, ведь ей снились Они. Добрые и красивые, веселые и милые. Ну и что, что во сне? Во сне...

Во сне у нее было имя. Настоящее, а не тот бессмысленный набор букв, которым ее окликали обычно. Жаль только, что вне сна певучее слово терялось.
- Что мы будем делать сегодня, Крампи? - тихо спросила девочка, крепко прижимая к себе игрушку.
Дождалась только ей слышного ответа, убрала за уши длинную, пшеничного цвета челку и тихонько подкралась к дверям склада, послужившего прибежищем на ночь. Там, за его пределами, шумел еще пока сонный Город, тарахтели редкие машины, и пахло чем-то таким, интересно-загадочным, манящим к себе.
- Ты прав, мы немного прогуляемся, - кивнула девочка, потрепав плюшевое ухо небольшого замызганного кролика. - Не сидеть же здесь весь день, когда там так замечательно!
Тонкая фигурка, облаченная в пусть и подогнанные по размеру, но обветшалые водолазку и брюки, выскользнула на улицу и замерла, ослепленная светом - привыкшие к полумраку склада серые глаза отказывались видеть.

Послышался лай. Огромная и злая собака, злобно кидалась на тонкие прутья забора, и девочка почти слышала её разочарованные мысли: «Рр…Вот бы достать её и съесть, ррр!». Но достать и съесть собака её не могла, хотя и была очень-очень голодна. Хозяева давно не кормили её, и не понимала она – почему? Почему хозяева не дадут ей вкусной косточки, почему не напоят и не накормят, как полагается?
Но, мы отвлеклись. В кармане девочки лежало несколько монеток да мятых пятидесяточных купюр. Сегодня ей нужно было сделать много дел: купить хлеба, да немножко сгущенки. Сладости она любила, но на конфеты с варенкой денег не хватало – дорогие. Она их и пробовала то пару раз – девочка из двора угощала.
Еще… Еще… Нужно же было что-то сделать. Забыла.

Мимо собаки девочка-с-забытым-именем прокралась как могла тише, не сводя испуганно распахнувшихся глаз со страшного животного.
- Она нас не достанет, не бойся, Крампи, - уверила дрожащим голосом зайца, пятясь подальше от пса. – Не нужно бояться… нужно пожалеть собачку, она тоже голодная, как и мы с тобой…
Так, отступая шаг за шагом, девочка выбралась из тупичка, на ощупь пересчитала деньги в кармане, прикидывая, хватит ли их, чтобы купить молоко вместо сгущенки. За такими простыми мыслями чувство смутного беспокойство отступало, пряталось до поры до времени.
"Потом вспомню", - пообещала себе, помахала рукой собаке и заторопилась к ближайшему магазину, вертя головой по сторонам и улыбаясь - людям, миру, солнцу.

…А мимо проезжали блестящие машины, оставляя после себя запах бензина, торопились рабочие,сверкали вывески магазинов. Что-то пели хриплые динамики, стучали подметки каблуков, ревели моторы автомобилей. Все это Город. Её город. Шагая мимо безразличных прохожих, она улыбалась. Чему? Известно только ей. Погоде. Миру. Солнцу. Людям.
Маленькое и тихое «Я существую» в гомоне улиц. Яркое пятнышко в серости тротуаров. Но, похоже, не одно.
Когда до рынка оставалось еще несколько десятков метров, девочка внезапно услышала звуки музыки. Это казалось таким необычным, ведь ни разу идя по этой дороге, она не слышала ничего подобного. Гитара, простая гитара, разносила по небольшой площадке звонкую и яркую, но все же где-то печальную мелодию. Оглянувшись, девочка-без-имени увидела виновника этого странного беспокойства.
Оперевшись на темную стенку из грязно-красного кирпича и перебирая длинными пальцами струны, стоял юноша. Уличный музыкант. Он склонил голову, внимательно прислушиваясь к своей игре, изредка морщась, словно ему что-то не нравилось. Изредка, он поднимал глаза на людей, и странное выражение было на его лице – смесь недоумения и радости. Заметив глядящую на него девочку, он улыбнулся и подмигнул ей.

Она улыбнулась в ответ, крохотными шагами подходя к музыканту. Очень хотелось потрогать издающий такие сказочные звуки инструмент, но уж со своим любопытством девочка научилась справляться уже давно.
- Здрасте, - с застенчивой улыбкой вспомнила она о правилах приличия, опуская взгляд к носкам своих потрепанных кроссовок. - А кому вы играете?
Почему-то казалось, что с этим юношей можно говорить, не боясь, что он ее обидит или прогонит - ведь от того, кто так улыбается, нельзя ждать чего-то плохого.

Казалось, вопрос этой малышки застал музыканта врасплох. Улыбка на его лице застыла, глаза чуть потускнели. Возможно, он подумал о чем-то неприятном, или просто не знал что ответить. Пальцы его все еще игрались со звонкими струнами, но – уже без той сосредоточенности, чисто автоматически.
- Эм…- Промычал музыкант, почесав затылок, прикрытый длинными русыми прядями, - Вообще… Вообще я играю для всех. Но ты можешь считать, что я играю персонально для твоих ушей.
Он улыбнулся вновь, а затем продолжил, и в голосе его появились бравурные и смешливые нотки.
- Что сыграть для вас, прекрасная леди? Этот бард будет петь вам все что вы захотите!
Музыкант взял пару чистых и высоких аккордов.

- Для меня? - поразилась девочка, неуверенно улыбаясь и только крепче прижимая к себе игрушку. - Но я же... - она припомнила все грубые слова, которыми ее обычно провожали люди на улицах, так что улыбка на мгновение исчезла, но тут же вернулась. - Я не знаю... никогда не слышала такого инструмента раньше. Только видела в витрине магазина... это же ги-та-ра, да?
Девочка нерешительно протянула руку и коснулась кончиками пальцев бока иструмента, тут же устыдившись своего поступка и немедленно убравшую руку в карман, на всякий случай.
- Извините... а что такое "бард"? - она покраснела от стыда за свое незнание, но взгляда от глаз музыканта не отвела.

Музыкант тепло рассмеялся.
- Да, этот…м… инструмент называется гитарой, - Он с любовью прошелся пальцами по гладкому лакированному боку. – А бард… Бард это такой человек, который…Эмм..
Некоторое время, мужчина искал подходящее слово, покусывая губу.
- В общем, музыкант – это музыкант, певец. В идеале, это тот, кто играет то, что сам сочинил.

- Как вы, да? Играете то, что сами сочинили? - девочка с восторгом смотрела на музыканта, чутко ловя каждое его слово. - Красивое слово... бард... мне нравится. Красивое, как музыка! А что вы сыграете?..
Взгляд светло-голубых глаз так и горел восхищением и предвкушением грядущего концерта. Слово всплыло из глубины памяти, но его значение девочка не до конца понимала, чувствуя только, что оно подходит под настоящий момент.

- А что…Даже не знаю, - Он смущенно пожал плечами. Некоторое время молчал, глядя перед собой, а затем началась музыка. Нет, она слышала музыку и раньше, разную – музыку серых динамиков, музыку старых телевизоров, музыку пьяных гуляк. Это были странные, жалкие звуки. И они в корне отличались от тех, что касались сейчас ушей девочки. Это было странно, но ей почему то казалось, что она видела музыку. Как тонкие серебристые линии, блестящие облачка из радуги, они отрывались от струн и распадались хрупкими брызгами в разные стороны.
Длинные узловатые пальцы бегали серебристым натянутым нитям, отрывая маленькие кусочки чуда, и выпуская их в воздух.
Эта музыка окружила её, и заставила забыть про улицу. На мгновение, на короткий миг между «сейчас» и «потом» она погрузилась в странный мир, мир похожий на её сны.

- Как чудесно, - восхищенно прошептала девочка, и тут же испуганно закрыла себе рот ладошкой, не осмеливаясь мешать этой музыке хоть словом. Мир, созданный музыкой, накрыл ее с головой, позволяя наслаждаться его спокойствием, его правильностью, и девочке показалось, что она дома... Но это ощущение схлынуло, оставляя после себя странную опустошенность в душе, которую очень хотелось заполнить, но вот только было нечем.
Девочка нерешительно открыла глаза, удивляясь, когда это она успела их закрыть, и часто заморгала, восстанавливая расфокусированное зрение. Ей казалось, что она только что не успела поймать за хвостик юркую, но очень нужную ей вещь. Впрочем, что это за вещь, она и сама не могла бы сказать с уверенностью.

[Аккеран >>>]

Позиция третья. Знак третий.

Несмотря на надрывный визг школьного звонка, ученики явно не торопились приступать к учебе – лишь некоторые сели на парты, и углубились в учебники и тетради. Большинство же просто продолжало болтать, смеяться и дурачиться.
Саня, оглянув тоскливым взглядом класс, опустил голову на свою книгу, и прикрыл глаза. Возможно просто устал и решил прикорнуть – кто его знает?
Меж тем, в класс наконец вошел учитель. Правда не один, и совсем не тот, которого ожидали увидеть дети. Вместе с ним в кабинет зашла полная женщина лет сорока – школьный завуч, премерзейшая тетка.
- Здравствуйте дети, - Необычно тонким голосом произнесла она, прижимая к груди толстый журнал.
- Здравствуйте мисс Тарья, - заученно и синхронно произнесли «дети», все как один изучая нового учителя.
Это был молодой мужчина лет двадцати-двадцати пяти. Его худое лицо сохраняло безразличное выражение, а взгляд темно-серых глаз внимательно оглядывал своих будущих учеников.
- …Как видите, мисс Кира вышла на пенсию, и теперь у вас будет вести мистер Александр…
Вообще, госпожа Тарья обладала удивительным свойством – что бы она не говорила, какой бы важностью не отличалась её речь, всем почему-то казалось что говорит она жутчайшую нудятину. Впрочем, в данном случае все так и было. Скомкав окончание своей речи и бросив на класс суровый взгляд означавший нечто вроде «Сделаете что-нибудь такое - прибью» (Примечательно было то, что в основном этот взгляд предназначался Тори), она вышла из кабинета, оставив учителя наедине с учениками.
Меж тем, мистер Александр ни мало не смущаясь сел за учительский стол, и пролистнув пару страниц учебника, скучающим голосом произнес:
- Итак, дети, что вы проходили на последнем уроке?

Ядро с оглушительным визгом просвистело над головами и едва не разнесло мачту.
- Капитан Тори! Имперский флот бросил нам вызов! - испуганно заверещала первый помощник капитана Мишка Книгочтец. - Что же нам делать?
Он не ответил. Капитан Ториус Крысолов невозмутимо оглядел команду. Кто-то прятал глаза, кто-то уже высматривал укрытие на случай битвы. Из всех матросов, только таинственный Сань и безбашенная Ниши, пока что никак не проявляли свой страх. Первый потому как похоже вообще уснул, а вторая потому что усердно переписывала математику из тетради....
Грёза с треском распадалась на кусочки, а Тори внезапно почувствовал себя не в своей тарелке, и оторвав глаза от рисунка Пиратского Корабля в тетради, увидел его.

Первое что он увидел были глаза. Жуткие рыбьи глаза. Холодные и влажные, от которых прямо таки несло полным отсутствием какого-либо движения. Тори почему-то вспомнилось как он однажды отыскал пещерное озеро. Оно питалось от грунтовых вод, и потому в нём не было ни рыбы, ни водорослей, ни какой-либо жизни. Это был лишь сосуд, заполненный мёртвой водой. Тори не понравилось это озеро, несмотря на то что в нём была такая чистая и прозрачная вода.
И сейчас глаза мистера Александра казались отлитыми из той же воды. У Тори что-то засвербило под ложечкой и он невольно отвёл взгляд. А затем и вовсе постарался как можно лучше спрятаться за спиной сидящего спереди широкоплечего Симуса.

- Так, так, так… - Многозначительно промолвил учитель, внимательно оглядывая класс. – Ну, раз вы все такие забывчивые, и не помните ничего из прошлых уроков, то почему бы мне просто не…
Он пролистнул несколько страниц «Алгебры 8-9 класс».
- …Вызвать кого-нибудь к доске? Так, есть в классе… Некий Тори Хетт? Мисс Тарья очень благожелательно отзывалась о нем, так почему бы ему не показать что вы помните из программы? Хм… Мистер Хетт, к доске, номер двести двадцать три, страница пятьдесят пять.

С борта Имперского флагмана, что-то просигналили. И буквально через несколько секунд к Капитану Крыслову подбежала запыхавшаяся первый помощник.
- Капитан, кажется они хотят отделаться малой кровью, - бросила она, испуганно оглядываясь на несокрушимое судно неприятеля. - Они вызывают вас на одиночную дуэль с их капитаном.
- Не иди, Кэп, - тут же ощерилась Ниши. - Это точно засада. Если он победит тебя, то с нами разделается в два ....
Последние слова Ниши потонули в шуме волн, созданных отодвигаемым стулом, а когда шум в ушах стих, Тори обнаружил себя уже стоящим у доски и нервно крошащим мел пальцами.

- Какой-то он мрачный, - проворчал под самым ухом Скотч. Крыс самым наглым образом устроился на левом плече у Тори, и беззастенчиво принялся чистить шерстку в районе живота. - Может мне его укусить? Больно выражение у него дурацкое.
- Это было бы здорово, - улыбнулся Тори, стараясь при этом чтобы со стороны его улыбка выглядела заискивающей перед грозным преподавателем. - Но лучше если ты подсмотришь ответ у него в тетради и нашепчешь мне.
- Опять банальщина, - проворчал Скотч, но уже начал сползать вниз по рукаву пиджака, затем ловко перепрыгнул на подставку под доской и засеменил в сторону преподавательского стола. - Но я всё равно его укушу, - добавил он прежде чем скрыть из виду за худощавыми плечами мистера Александера.
Ещё несколько секунд его не было видно, а Тори, чтобы не вызывать подозрений, уже начал калякать на доске условия задачи, когда на него внезапно нахлынула холодная масса воздуха, заставив каждую клеточку его тела содрогнуться.
- Скотч! Назад! - захотелось вскрикнуть ему, но его самого словно бы сдавило невидимыми тисками.Тори почувствовал как его колени подгибаються, а ладони холодеют. Только один вид существ мог вызвать такую бурную реакцию у Подменыша. Банал. Абсолютный банал.
Весь корабль тряхнуло от носа до мачты. С треском лопались шпангоуты, а мимо свистя выскальзывающей из ролика веревкой пронеслась лебёдка.
- Капитан, мы срочно должны уходить! - испуганно пискнула Первый Помощник Мишка. - Нам не справиться с вражеской эскадрой. Нам нужно отступать!
Но отступать было уже некуда. Корабли Имперской Эскадры медленно и верно брали в кольцо "Шайтана", по мере того как всё подозрительнее сощуривались глаза учителя, уже начавшего терять терпение в ожидание пока Тори витиевато расписывал условия задачи.
- Ну же, Скотч, ты мне нужен. Достань решение.

[Genazi >>>]

Записывать условия дольше пяти минут – экстравагантно, не правда ли? Впрочем, подобной экстравагантности мистер Александер явно не оценил. Повертев в руках ручку, цвета серебристого металлика, учитель растянул губы в фальшивой улыбке и пробормотал:
- Так что же, господин Тори? Не хотите ли вы сказать, что то что вы написали – и есть решение задачи? У вас новый взгляд на современную математику?
Несколько глухих смешков раздалось в классе – но так бывает всегда.
- Ну, так что же… Вы будете решать задачу, или же нет?
Крыс куда-то запропастился. Тори попытался позвать его, разумеется, не голосом, но отозвалась лишь тишина и пустота. Более того, чем дольше пак находился рядом с учителем, тем сильнее он ощущал странное чувство тошноты, и все нарастающего головокружения.
- По всей видимости - нет. Мистер Александер, можно мне выйти к доске? – раздался негромкий, но четкий мальчишеский голос. Мучитель отвел свой гипнотизирующий взгляд от пака, и внимательно уставился на говорящего. Им, как ни странно, оказался Саня.
- Что же? Почему нет? Мистер Тори, садитесь. Два.

- Нам повезло, сэр, - облегченно вздохнула Мишка, глядя вслед уходящей эскадре. - Если бы Сань не....
- Если он что-то и сделал то сделал это для себя, - фыркнул капитан Крысолов, поднимаясь обратно на капитанский мостик. - Полный вперёд, нам предстоит заплыв в какую-нибудь гавань. Нужно подумать над сложившейся ситуацией.
Тори мрачно опустился на своё место и тут же принялся выдумывать сотни способов расправы с гадким учителем и подлым Санем, который уже во всю блистал знаниями перед восторженным классом.

- За икс, в данном случае, можно взять… - Мистер Александер, в то время как Саня начал что-то ожесточенно писать на доске, принялся подробно объяснять условия и методы решения задачи. Впрочем, в них Тори не вслушивался. Прошло несколько долгих минут, сопровождаемых лишь стуком мелка об доску и монотонной речью учителя.
- Я закончил, - Тихо сообщил Саня, положив мел на полку и обтряхнув запачканные белой пылью руки. Учитель прервался, и бегло пробежавшись по решению, ответил:
- Все нормально, садитесь…
- Саня. Саня Мерсер.
- Отлично, мистер Мерсер.
Ученик, кивнув, отправился к своей парте, и когда он проходил мимо Тори, пак успел заметить, что близость к Баналу явно не прошла для него даром – лоб Сани покрылся испариной, а лицо его приобрело бледно-землистый оттенок.
Но от размышлений о причине нездорового вида, Тори отвлек внезапно появившийся Скотч.
- Эй, хозяин! Слушай, тот парень – просто зверь. Такой банальщины я еще не видел, представляешь? Еле успел смотаться. Кстати, я все-таки подсмотрел решение – там ответ: 543 грамма.
Мальчик уже хотел было отмахнуться от запоздавшего крыса, как внезапно заметил, что Мерсер, допустил в решении какую-то ошибку, и вместо «543» в ответе у него стояло «470».

- Похоже наш эшу тоже не лишен человеческих слабостей, - фыркнул догадливый крыс проследивший за взглядом Тори, и быстро смекнувший что к чему. - Ты заявишь о его ошибке? - Скотч возрился на хозяйна довольно потирая лапки.
- Ну по мне он больше похож на какого-нибудь слуага. Надо ему осторожно потом ложку серебряную за шиворот бросить, - проворчал мальчик. - Нет, крыс, я поступлю мудрее. К тому же он не должен пока ни о чём догадываться.
Тори откинулся на спинку стула и задумчиво цокнул языком привлекая внимание Мишки.
- Ми? Смотри у меня почему-то получился совсем иной ответ! Ты не могла бы посмотреть где я допустил ошибку? - Тори беспомощно улыбнулся соседке по парте. - У меня выходит 543, а вот Саня написал что правильный ответ 470....

- Значит, мы ошиблись оба, - Мрачно хмыкнула Мишка, рисуя на полях тетради небольшого дракончика. – Или, что вероятнее, ошибся этот Саня.
Она отложила ручку и посмотрела на доску:
- Ага. Он забыл сложить. В сущности-то ошибка пустяковая… Да еще этот Александер… Не знаю. Я лучше промолчу.
Девочка пожала плечами и вернулась к тщательному дорисовыванию дракона.

-Угу, - уныло кивнул Тори. - Вот тогда все точно решат что тебе понравился новичок, - почти под нос пробормотал себе мальчик. - А иначе почему бы наша Умничка Ми промолчала бы? - Тори с замершим сердцем покосился на девочку и невинно вскинул правую бровь.

Невинная улыбка была, впрочем, очень быстро стерта резким ударом под дых пухлым локтем Мишки:
- Наверное, потому, что «Умничка Ми» никогда не подставляет своих одноклассников, да еще по таким глупым причинам. Ты что, хочешь выставить меня как стукачку? Знаешь, я не люблю таких вещей. И тебе тоже не советую, если ты хочешь сохранить облик «рубахи-парня», - Сказала она, фыркнув и полистав страницы учебника.
- Я не рубаха парень, и никогда им не хотел казаться, - надулся Тори. - Между прочим я что-то не видел твою заботу, когда меня к доске вызвал этот кадавр. А Лейт попросту выскочка, - пак ещё сильнее надулся и повернулся в сторону. Надо было дождаться конца урока.

Который, в принципе, был не за горами. Последующие пять минут Мишка и Тори провели в гробовом молчании, стараясь не пересекаться взглядами и смотреть в разные стороны.
- …Итак, как вы видите, решение тут очень простое…- Монотонная речь учителя наконец подошла к концу, ибо он был прерван заливистым звонком с урока.
- Всем спасибо, все свободны, на дом – упражнение номер двести семнадцать и заучить параграф номер восемь.
Затем математик вышел из кабинета, а следом за ним, громкой и шумной толпой выбежали все остальные. В их числе оказался и Саня, что, не сказав и слова, направился к дверям мужского туалета. И даже не направился – побежал.
- А вот теперь не уйдешь, Эшу! - пробормотал Тори и скользнул следом, стараясь не сильно шуметь.
Когда он открыл дверь, в нос ударил привычный неприятный запах. Что уж тут говорить… Меж тем, в том, так называемом «предбаннике» где стояли раковины, Сани не оказалось. Прислушавшись, подменыш подметил какой-то шорох и смачный звук плевка. Вслед за этим, раздался громкий плеск воды. Дверь, ведущая непосредственно к «комнатам задумчивости» раскрылась, являя взгляду Тори очень потрепанного и неважно выглядящего Эшу. Лицо его было бледным, подобно воску, а на подбородке виднелась тонкая ниточка слюны.
- А, Пак? Чего уставился-то? Что-то хотел сказать? – Ироничным, но слегка дрожащим голосом, осведомился Саня. Не дожидаясь ответа, он направился к рукомойнику.
- Кажется у тебя тоже были проблемы с нашим Баналом? - Тори опустился на колени и заглянул под перегородки. - И как я вижу ты перенёс его ещё хуже.
- Ты не поверишь, - Ухмыльнулся Эшу, отряхивая мокрые руки. – Но все не так плохо. Ты решил поинтересоваться моим здоровьем? Это мило. Но совершенно бесполезно. А Банал…Обычный Банал. Таких немало в последнее время.
- Интересно, - почесал подбородок Тори. - Вот только долго ли ты выдержишь в таком темпе, - и загадочно, как ему казалось, улыбнувшись вышел из клозета.

[Сейден >>>]

Позиция четвёртая. Зимняя флейта.

Часть первая.
Бывают дни, когда не получается всё. Сегодня, например, у меня.
В кармане лежало менее пятидесяти баксов, холодный ветер обещал не менее гадкую ночь, и ни податься куда-то, ни что-нибудь сделать – ничего этого не требовалось.
Поэтому я всё сидел и сидел на парапете моста, глядя на убегающую вдаль дорогу, на проезжающие (те, что выныривали из-под моста и прятались под ним) автомобили.
Голова снова начинала болеть. Хотелось бы сказать, что от холодного ветра, но ведь это не так. В основном, от пустоты.
Именно тогда он и появился. Не знаю, откуда, просто в какой-то момент стало ясно, что он стоит неподалёку, полубоком к парапету и смотрит на меня. Машины подле нет, ни здесь, ни у въезда на мост, скорее всего пришёл пешком. Впрочем, как пришёл, так и уйдёт.
Не знаю как это объяснить, но в нём было что-то такое, что отталкивало с первого взгляда. Наверное, это должно показаться странным, так как в его внешности не было ничего, что не могло не нравится, скорее наоборот. И всё-таки я бы с удовольствием не встречался с ним.
Он поманил пальцем, а затем прошёл мимо. Очень быстро. Это скорее понимаешь, чем видишь. Казалось, что полы его куртки развеваются вокруг, будто их дёргает какой-то невидимый ураган. Но это тоже только казалось.
Почему я за ним пошёл? А какая разница. Это оказался склад. А там он просто указал на череду ящиков, раскиданных в беспорядке на одной из площадок. Работа, ничем не хуже какой другой. Ящик за ящиком, от площадки на конвейер. Куда? Зачем? Наниматель вскоре исчез, вместо него появились другие рабочие, в старых грязных костюмах. Они так же стремились к ящикам, брали и, переругиваясь, несли на конвейер. Они не замечали меня, я не смотрел на них. Я их и не понимал. За всё время работы они ни разу не подрались, но не было и минуты, чтобы на складе царила тишина. Сбивчивый топот и шелест ленты постоянно нарушался раздражённым, а то и злым говором.
Думаю, они его боялись. Когда наниматель снова появились, мы выстроились перед ним в линию и, опустив головы, ждали. Во всём этом было нечто чрезвычайно липкое и неприятное.
А потом словно кто-то щёлкнул пальцами – куча мала устроила огромную потасовку, в центре которой и главным действующим лицом оказался я.
Мир померк.

«Один из» неторопливо присел рядом с распотрошённым телом человека и с отстранённым видом прикоснулся кончиками пальцев к одной из ран, покачал головой.
Рабочие толпились вокруг, мучимые желанием продолжить бойню и в то же время даже скопом не хотевшие лезть на нанимателя.
А «Один из» склонил голову на бок и сладко улыбнулся. Можно сказать, что он был почти в экстазе, пока тело поверженного не дёрнулось и глаза того, кем был пак, не встретились с глазами другого.

Смерть приходит за всеми. И начинается она с усталости. Когда больше ничего не требуется, только покой. Если это принесёт немного боли, так ли важно? Щёлкнула кнопка таймера. Он вздрогнул, не в силах оторвать от меня своего взгляда. Последняя шутка, хорошая шутка, даже в усталости я не скучный. И ты больше не будешь.
Поехали.

Часть вторая.
Звук взрыва заставил сигнализацию сработать. Прибежавший на место действия, на склад, сторож, застал ужасное зрелище.

Очень сложно жить, когда в тебе существуют сразу два демона. Когда каждому из них нужно твоё тело, твой дух, когда вместе они не дают и вечера свободной жизни. Если один из этих демонов – твоё начальство, а второй вселился в твоего друга. Умные люди советуют не дёргаться и ждать, когда беда сама разрешится… как-то. Но если от ожидания больнее всего? Если совершенно не хочется ждать, ожидая, что когда-нибудь наткнёшься на презрительный или пустой и холодный взгляд?
А посему и ещё одна попытка сказать шутку.
- Джимми, ты не умеешь шутить, - скучающий голос вторгается в сознание, ласково поглаживая его тонкой бледной ладонью.
Но вечером это всё же случается. Футбольный матч. Бавария и… Мечта? Мечта. Что может быть более дурацким, чем шутка, рассказанная в перерыве?
Более дурацким может быть только вера в глупые слова старой бабки… Как он тогда умудрился завести разговор о судьбе и предсказаниях? Как он вообще с ней заговорил.
- Тебе, мил человек, убить себя выпадет дважды, - сказала тогда старуха, со значением (с вызовом!) посмотрев Джимми в глаза.
Собственно, когда он очнулся от запоя, обнаружил себя сидящим на мосту. По мостом слабо виднелись осколки бутылки, Джимми шатало и знобило. Кой чёрт он здесь делал? Что вообще хотел всем этим себе доказать?
Не зная, да и не пытаясь найти ответы, он слез за парапета и не спеша побрёл вдоль путей, снова теряя счёт времени, но видя мокрый снег и с пустой сосредоточенностью ощущая, насколько заледенели его уши.
Это был промышленный район. По недосмотру, или так и должно быть, но Джимми забрёл на склад, тот самый, где очень скоро должна была взорваться цистерна с горючим газом. Джимми прекрасно знал об этом.
Лёгкие, почти неощутимые ладошки счастливо обняли его за плечи:
«Правда, здорово?»
Джимми передёрнуло – двое снова сцепились в один клубок. Два дома, светлый и тёмный, бог вам в помощь.
О большем человек не успел подумать, потому что взрыв произошёл, а он потерял сознание.
«Странное ощущение, боль»
«Заткнись» - а вот этот голос почему-то ругался.
Мягко катили колёса, неся по больничным коридорам человека из мгновения рождения в мгновение гибели. На обломках его сознания всё ещё сражались двое. Вернее, спорили. Ни один из них не поднимал оружие. Просто один слишком устал, а второму было грустно.
И всё же человек ещё будет жить. Сойдясь в одном мгновение самыми личными своими желаниями, оба поняли одно – что очень хотят жить. Несмотря ни на что. Даже если ради этого придётся отойти в тень.

Знакомый голос терзал болезненную тишину.
- Он в коме? Это навсегда?
И другой, с едва заметной иронией:
- Возьмите себя в руки. Он будет жить.
Дурное предчувствие разлетелось как та бутыль – вдребезги, как только Джимми узнал голос.
- Друг, ты здесь?

[Genazi >>>]

Позиция четвертая. Часть Третья.

- Не подходи…
Угрожающий оскал хищника прямо на глазах размылся, превращаясь в корявый зев дупла, чудом уцелевшего на кострище пня. Поодаль сидят двое. Между ними костёр, над которым подвешен носок, от носка поднимается лёгкий дымок, то ли эти двое его коптили, то ли сушили, не заботясь о сохранности. Хотя наверное, ни тому, ни другому этот носок и даром не был нужен.
Джимми недоверчиво посмотрел на них, странно выбивавшихся из атмосферы общего угнетения.
Один, нескладный, и в то же время чрезвычайно гармоничный и улыбчивый… наверное. Эти морщинки вокруг губ и уголков глаз, это едва уловимое движение рук. В другом переплетались обещание чуда и отвратительная мягкость вежливости.
Но несмотря на свою внешность, оба казались небывало живыми, буквально сверкающими огоньками. А ещё сквозь них словно просвечивало чем-то другим – образы, в основном образы и другие голоса, которым здесь не место. Джимми хотел сделать к ним шаг, но вовремя обнаружил, что стоит на возвышении, а костерок расположился в лощине.
Один другому рассказывал балладу. В словах слышался лязг мечей, ядов, презрения и холодных слов, шутка переплеталась с яростным ударом молота и всё это пронзалось когтем и ненавидящим визгом. И над всем этим лилась грустная, безразличная мелодия клавиш… ветра ли?
- Нам некуда идти, - прозвучал голос в голове Джимми. – Мы можем взять тебя с собой.
- Равные условия.
- Один вернётся…
- Остальные останутся там.
- Это не страшно, почти как в реальном мире.
- Можешь отказаться, тогда нас будет только двое.
Джимми напрягся, а затем резко подался вперёд, оттолкнувшись от обрыва, метя приземлиться аккурат перед костром. Но неверные блики марева обманули его, кажется, он летел прямо в пламя.
Почему-то он закричал и в ужасе закрыл глаза руками.

А когда открыл – с трудом удержал брезгливое ощущение. Он лежал в луже чего-то жирного и разящего спиртом на стойке. Прямо перед ним возвышалась некая фигура. Подняв глаза, Джимми потерял дар речи – на фоне покосившихся деревянных досок и полок с дешёвыми напитками и странными субстанциями стояла громадная фигура тролля в простой рубашке и свободных штанах. В руках тролль держал молот, причём в ЕГО руках молот выглядел обычной игрушкой.
- «Полет Макарреты» - жуткая вещь, я тебе скажу, - Со знанием дела произнес исполин, наконец, спрятав оружие куда-то под стойку. – Впрочем, есть дрянь серьезнее, но… Тебе о ней и знать-то не стоит, я думаю.
Джимми оглянулся и лишь глубже утвердился в своем почти безумном предположении – все окружающее до боли напоминало дешевый вестерн, вестерн с перестрелками, драками в обшарпанных барах, куртизанками и так далее, далее, далее…
- Держу пари, твой первый вопрос будет из серии «Где я - что я», - Услышал он откуда-то сбоку хриплый голос. Оглянувшись, Джим увидел сардонически усмехающегося сатира в ковбойской шляпе и потрепанной куртке из серой джинсы. Изредка сатир прикладывался к небольшой фляжке, в которой что-то мягко булькало и плескалось.
- Но можешь не беспокоиться, малый. Место это называется… Вообще, официально оно никак не называется, но кое-какие остряки уже успели обозвать его «Войдом». Впрочем, сие не так уж и важно… Меня зовут Джак. Не Джэк, ни Джэт, а именно Джак. Я тут местный...
- Старый хрыч, который никогда не платит за выпивку, - Меланхолично вставил тролль, протирая стакан, что в его руках выглядел совершенно игрушечным.
- А ну заткнись, волчья сыть! – Вспылил Джак, невольно покраснев – Еще бы я у тебя спрашивал…

Джимми отчётливо услышал, как у того, за стойкой, хрустнули костяшки пальцев, стиснутые в кулаки. Человек невольно втянул голову в плечи, но продолжения не последовало, тролль что-то сказал, совершенно беззвучно, но у Джимми почему-то дёрнулись ушные мембраны, словно по ним ударили повышенным давлением. Сатир за стойкой подавился пивом и в гневе подскочил прямо на сиденье всеми копытами.
- И вовсе это не так! – заявил сатир, но тролль лишь улыбался. – А… светлый дом с тобой.

[Сейден >>>]

Позиция Четвёртая. Часть Третья (продолжение)
- Со всеми нами, - поправил тролль, вполне мирно ставя перед Джимми стакан и наливая какую-то пахучую жидкость. – Меня зовут Гроухом, а теперь пей.
Так вышло, что рука сама собой потянулась к кружке, и Джимми опомнился только тогда, когда тёмная жидкость полилась ему в горло. Ну и обжигающая же отрава.
Сатир коротко хохотнул:
- А ему понравилось твоё пойло.
- Ещё бы.
Джимми меж тем тряс головой, кашлял, в надежде набрать хоть чуть-чуть воздуха в лёгкие. Наконец ему это удалось, хотя поначалу воздух втягивался в грудь с сиплым придыханием.
- Славно, - Гроух усмехнулся, кто выжил после первой в жизни порции сидра из мертвой яблони, выживет в любой передряге.
- Где другие? – человек оторвался от стойки и на ещё не до конца слушающихся его ногах стал бродить по залу. Когда он проходил мимо столика сатира, тот дёрнул его за руку и усадил напротив себя.
- Успокойся, друг, кроме меня да Гроха здесь никого нет и не будет до вечера.
- Гроуха! – Рыкнул со своего места тролль, но сатир только беззаботно ухмыльнулся.
- А вечером, - мечтательно улыбнулся он, - можно будет и подраться.
- Нет, - Джимми затряс головой, - были ещё двое. Где они могут быть?
- Оу, - сатир хмыкнул, затем просиял. – Знаю, пойдём.
Он соскочил со своего места и затрусил к выходу, потащив человека за собой.
- За выпивку заплати, а! – голос тролля едва не снёс Джимми к стене, а вот на Джака, похоже, совершенно не подействовал, тот лишь скороговоркой бросил через плечо скучающим голосом:
- Потом, ты же знаешь, я ещё не напился.
Дверь бара раскрылась, глубочайшая пропасть, насколько хватало глаз, раскрылась перед двоими. Сатир смело шагнул в неё и Джимми, как ни сопротивлялся, полетел следом.
Он только собрался закричать, как ткнулся сначала ногами, а затем и руками какой-то опоры – вагонетка, летевшая по замысловатой траектории.
- Тебе надо к мудрым, - авторитетным голосом заявил Джак. – Заодно поможешь мне объяснить, почему я так задержался, скажешь, тебя провожал.

- Что за мудр…
Джим не успел закончить свой вопрос. Петляющая коробка из железа растворилась в воздухе, выбрасывая сатира и человека куда-то в пустоту. Как ни странно, полет был недолгим – они просто кубарем прокатились по странной мягко-бархатной тьме.
- Ч-чертова нестабильность… - Проскрипел сатир, поднимаясь на ноги. Вернее, на копыта. – Едешь вот таким маршрутом сотни раз, а на сто первый – надо же, выкинуло!
- И что теперь? – Осведомился Джимми, потирая ушибленное плечо.
- Чтоб я знал! Во всяком случае, не сидеть и не ждать пока… - Сатир дернул носом и, так не досказав, оглянулся, пристально щурясь в темноту.
- Пока что, Джак? – Раздался тихий голос откуда-то сбоку от человека. Голос был похож на женский, только очень... холодный. Без эмоций.
- Пока нас не найдут такие стервы как ты, - Ухмыльнулся сатир.

- Ха. Ха. Смешно. Очень смешно.
Из темноты выступила девушка. Она с нескрываемой нежностью улыбалась, глядя на человека и сатира. С двух сторон позади неё выглянули из тени две омерзительные рожи.
- Я их знаю, - очень тихо произнёс человек. Да, именно эти существа тогда работали вместе с ним на складе. Или не с ним? Впрочем, потом был взрыв, не важно.
Сатир продолжал улыбаться, впрочем, взгляд его бегал от одного появившегося к другому.
- Ещё бы их не знать, тёмный дом, так их рас так… Хорошие красные шапочки, хорошие, - почти просюсюкал он.
Мерзкие создания рыкнули практически одновременно и едва не поспешили к своим жертвам (похоже, что именно так). Но девушка повела рукой и два полных гнева создания безоговорочно повиновались ей.
- Тише, мальчики. А тебе, светлый, следует быть аккуратнее в выражениях ,если хочешь долгую жизнь.
- Она суккуб, - как страшный секрет произнёс сатир на ухо Джимми, при этом его шёпот оказался достаточно громким, чтобы суккуб недовольно нахмурилась.
Но сатира это будто бы и не волновало. Он, наконец, достал из-за пазухи то, что всё это время искал – вполне себе симпатичный цветок с розовыми лепестками, заворачивающимися вовнутрь.

[Genazi >>>]

Позиция четвертая. Часть четвертая.

«Почти как роза» - подумал Джимми. А дальше только и успел, что пригнуться. Суккубка закрыла лицо руками и присела на корточки, а красные шапки, не сдерживаемые больше ничьей волей, рванулись к добыче. Джером успел присесть и лезвие меча пронеслось над его головой. Тем временем Джак успешно врезал второму в живот своими рожками и теперь втаптывал ничего не видящего от боли перевёртыша в грязь, при этом не забывая приговаривать гадости о привычках и поведении красных шапок.
Но вот Джимми… Почему тело настолько неловко себя чувствует? Как ему до сих пор удаётся уворачиваться?
Человек постепенно отступал от круга света, в котором сражались сатир и красная шапка и корчилась в углу суккубка, в полумглу. Под ногами хрустел гравий. А ещё справа и слева Джимми увидел развалины зданий. Может, за спиной они тоже были… Да и не так темно здесь оказалось, как выглядело на первый взгляд. Просто очень низкие облака, скрывавшие луну.
Красная шапка остановился и, нехорошо улыбнувшись, шагнул в сторону, буквально растворяясь за полуразрушенной стеной.

Сатир ухмыльнулся в ответ – и едва ли Джим смог бы сказать, какая из этих двух улыбок выглядела гнуснее.
- Проваливай в свой вшивый отстойник, красноморда несчастная, - Ощерился благой, вновь пнув тяжелым копытом поверженного противника, который уже даже не пытался спастись – только тихо порыкивал от боли в сломанных ребрах. Не обращая на стоны внимания, сатир настороженно оглянулся, выискивая в развалинах что-нибудь мало-мальски подозрительное. Мало ли что, ведь осторожность никогда не бывает лишней. В руках он все еще сжимал тот странный цветок, что самым непостижимым образом спас их от посягательств инфернальной совратительницы. Которая, меж тем, все еще прижимала побледневшие руки к лицу, не в силах отнять их от матово-белых щек и век.
- А, дорогая, неужели тебе плохо? – С определенной долей сарказма (к вящему удивлению Джимми переходящему в глум) промолвил Джак, приложив к картошкообразному носу розовый бутон.
- Не правда ли, приятно пахнет, да? Да и выглядит… Истинно, верно? Настоящее?
Речь его стала тихой и вкрадчивой, и последние слова он уже почти промурлыкал.

[Сейден >>>]

Позиция Четвёртая. Завершение

Джимми не разделял ехидства сатира, просто потому что ему было не по себе. Куда исчез тот, второй?
Всё-таки человек рискнул оглянуться – и правда, он находился среди развалин: Полуразрушенные арки, кучи кирпича и кусков бетона, покосившиеся здания. Джак как-то незаметно подошёл и некоторое время наблюдал за растерянным человеком. Затем с душой хлопнул его по локтю:
- Не бери в голову, здесь всё так. Или наоборот, не так. Пойдём, срежем немного.
И он бойко застукал копытцами по гравию. А Джимми всё время чудилось, что сзади за ними движется какая-то тень. Вот только близко пока что не подходит. Как же здесь тихо…

Совсем в другом месте, буквально залитом солнцем, двигались двое. Один беззаботно насвистывал, временами играя на свирели, второй просо брёл, склонившись вперёд и прикрывая лицо от лучей солнца. Кажется, здесь ему было не по себе. Никаких лишних разговоров – настолько разные были эти оба. Только в самом начале.
- К старейшинам?
- Нам там должно понравится.
- Ну тогда ходу!
- После тебя, пак, не стесняйся.
…
Разная манера речи и одинаковая цель заставляли держаться настороже. Сколько они так шли? Последовательно, под ногами появились и исчезли заснеженный перекидной мост через горную пропасть, палуба шатающегося в шторм корабля, а теперь и эта долина. Последний образ держался дольше остальных. Отчаяние? Возможно. Да, пожалуй, только оно их сейчас и двигало. Все трое имели шанс.
Друг, их позвал друг. Ради этого стоило быть подменышем.

- Они никогда отсюда не уйдут. Не должны. Ни один из них.
- Что, не хочешь их отпускать? Ревнуешь?
- Знаешь, нисколько не смешно. По крайней мере, мне. Я не для того заперся в этой дыре, чтобы наблюдать, как всякие проходимцы бегают туда-сюда прямо перед моим носом.
- А ты не злись, не злись. Жить каждый хочет. Причем, почти каждый – не здесь.
- Ты думаешь, меня волнуют их желания? Им давно пора отправиться туда, где они по идее и должны пребывать – в небытии.
- Ах, какой пафос и какая патетика.
- Заткнись, а?! И без тебя тошно.
- О, злой какой. И что же ты хочешь сделать?
- Сайша провалилась. Неудивительно, впрочем - никогда на эту идиотку не надеялся. Ну хоть задержали, ненадолго, но все же… Теперь вот пора заняться остальными клиентами.
- Оу. Звучит зловеще.
- Несомненно. Ты замолчишь, или мне тебя отправить к ним, туда?
- А знаешь…
- …Не хочется?
- Пожалуй, наоборот. Скучно у тебя тут.
- Ну-ну.

[Genazi >>>]

Позиция первая. Знак третий.
Некроз фантазмов. Клаустрафобия.

Это был глупый дом. Он был белый, как больница, и стены его были вымазаны в кислопахнущей пыли. Все здесь было засохшее и задыхающееся, даже пауки не плели своих сетей по углам. Какой-то вечно строящийся супермаркет, насколько мне удалось разузнать. Сейчас здесь должны были гореть электрические лампы, между пестрыми прилавками должны разъезжать коляски с едой, обязательно должны были быть букли старушек, вопящие маленькие дети и молодые семейные пары. Короткая трель звонка - кассир пробивает покупки, дежурно улыбается, благодарит и желает счастливого Рождества. Уютная атмосфера предстоящего праздника. Джесс, давай возьмем еще рыбных консервов, порадуем котика. Конечно, милый, он ведь тоже член нашей семьи.
"Банальность", скажете вы. Еще минуту назад я только бы согласился с вами. Еще минуту назад, когда мы сидели в пыльных внутренностях этого брошенного дома-гиганта, с удовольствием лопали притащенные Люциано сосиски с кетчупом, курили и измывались над людьми. Я всегда предпочитал свободную жизнь уюту, даже в семье Китэйнов, не говоря уже о жизни с людьми... Так вот, тогда я был сыт и доволен, и конечно, я думал о свободе и презирал толпу. Сейчас я бегу. Я сбиваю дыхание, жадно ловлю ртом воздух и думаю, что за поворотом лестница, а шаги за спиной бухают все громче, и придется сделать очередной рывок, а ведь я совсем не умею убегать, но драться умею еще хуже...
Сейчас какая-то часть моего паникующего сознания заходится плачем, и хочет, чтобы эти пустые комнаты ожили, чтобы по ним разлилось тепло, чтобы меня спрятали и обогрели. Можете презирать меня сколько угодно. Я сам присоединюсь к вам и буду клясть последними словами спрятанную где-то внутри меня рабскую природу человека. Как только меня прекратят гнать по этому дому, словно свора собак затравленную лисицу.

Обещанный предчувствием поворот и лестница. Я хватаюсь за перила, бросая себя за угол, и, не рассчитав скорость, врезаюсь в него бедром. Это больно, но на это совершенно нет времени, и я бегу, спотыкаясь, цепляясь обеими руками в стены узкого шкуродера, и с разбегу пинаю по двери. Она открывается наружу, о, счастье.
Еще одна большая комната, но в центре красуются кучи строительного мусора - обрезки карнизов, металлочерепицы, кучки раскрошившейся балки, и что-то еще, не разбираю в темноте. Мелькает мысль попробовать спрятаться здесь - но быстро пропадает, когда я вспоминаю о фонарях. Привалить чем-нибудь дверь? - нет времени! В коридоре справа я вижу темную арку прохода, но не успеваю совсем немного...

Они выбивают дверь и стреляют без предупреждения. Холод вгрызается в спину зубами, когда по мне скользят желтые пятна фонарей, и пули выбивают резкое, злое стакатто о стену совсем рядом. Тот, кто стрелял, промахнулся - все-таки здесь было слишком темно - но на меня это подействовало, как цепь, которой захлестнули руки и ноги. Я упал, споткнувшись на месте, и с ужасом почувствовал, что не могу встать - тело, скованое судорогой, отказывалось мне подчиняться.
Еще один, более точный выстрел - и со мной было бы покончено в считаные минуты, но из темноты вдруг потянулись руки - крепкие, бледные и жилистые, схватившие меня за запястья и вдернувшие в спасительную полутьму арки.
Я едва успел узнать в этих длинных, гнувшихся будто в десяти суставах, руки Гэйтиса, как позади меня смолкли выстрелы и на мгновение все замерло.
А потом они начали кричать.

Я не видел в этой полутьме, что там творилось. Но слуа, несомненно, ориентировался в мешанине из тусклых фонариков и рваных теней прекрасно. Сначала они просто вопили, как будто глотку каждого растянули и сделали мехами органа, а загрохотали выстрелы, так, что закладывало в ушах. И шлепающие удары в мягкую плоть, почти неслышные, но оттого не менее отчетливые. И плеск...
- Д-дьявол, - эшу, съежившийся в тени под аркой перехода, зябко поежился. - Г-гэйтис, фомори тебя забери... как ты?..

Слуа мягко приложил палец к своим мертвенно бледным губам.
- Тише, мистер Джей… Молчание – это золото, я всегда это говорил, - Шепчет он почти неслышно, и, кажется, совершенно спокойно. Возможно, окажись этот парень прямо в центре Бездны, он и тогда останется спокойным и абсолютно бесстрастным. Впрочем, Слуа, как близкому ко всему загробному и неживому, Бездна бы даже понравилась.
Меж тем крики стихли. Лишь одна из преследователей, дико и безумно оглядываясь, вышла на тусклый свет фонариков, бестолково размахивая своим никчемным пистолетом.
- Мистер Джей, я оставлю вас, на минуту, буквально, - Прошипел Подменыш, расправляя руки словно крылья. Крупицы тьмы, подобно частям мозаики облепили его тело, превратив его в непроницаемо черный силуэт. И так бы выглядела тень, решившая обрести объем. Эшу невольно поежился – этот облик пугал его даже больше чем преследователи, и почему-то казалось, что…Этот мрак улыбается. И, он перешел в движение.
Это было похоже на игру в жмурки. С той лишь разницей, что жертве не закрывали глаза. Она просто не могла увидеть своего охотника. Беспомощно оборачиваясь, она стреляла в непроницаемую темноту, руки её дрожали, а расширившиеся от ужаса глаза почти остекленели, лихорадочно двигаясь в глазницах. Этот садист-слуа изводил несчастную тихим шепотом на ухо, и та, взвизгивая от панического ужаса, спускала крючок, в очередной раз промахиваясь и пронзая лишь пустоту.
Ты опять целишься не туда…
Что же ты?..
Опять мимо…
Близко, но не в яблочко.
Сухой щелчок. Кончились патроны. Но она, чисто автоматически и рефлекторно давит на курок, надеясь что, случится чудо, чудо которое она всегда ненавидела…
Это было весело, правда, мисс.
И резко, с тихим, но очень четким хлопком темная рука бьет по бледному лицу. Удар. Еще раз. Еще. И еще один. Хлопки, стон и крик. Эшу зажмурился, но даже тогда, он слышал отвратительно мерзкое хлюпанье и отчаянный крик боли. Открыв глаза, он увидел Слуа, что пронзив пальцами глазницы своей жертвы, перекачивает в неё тот мрак, которым он облепил свое тело. Раскрывшийся и застывший в безмолвном крике рот, и эти пустые провалы, из которых тихо струится темная жижа – вот что станет её погребальной маской.
Слуа меж тем, вытерев пальцы о джинсовую куртку погибшей, обернулся и тепло улыбнулся эшу.
- Мистер Джей?

Эшу ошеломленно покачал головой. Он до сих пор не мог выбросить из памяти перетекающую темноту, гнилые белки глаз, и все это был Гейтис - сумрачный парень, но обычный, который сходках жарил сосиски и молча аккомпанировал барабанчиком...
- Я жив, - неуверенно произнес он. - Проклятье, ты... вот же черт, - Джей нервно захихикал, не отводя взгляда от лица слуа. - Как ты их... а мне даже в голову не пришло - они были слишком быстро... Ты не видел Лучано? И Линду?
Вопрос Гейтис проигнорировал, сосредоточенно принюхиваясь к чему-то в воздухе. Вдруг он резко открыл глаза, обернулся и прыгнул, хватая по пути за руку Джея и волоча его за собой куда-то в белые тени на стенах.
Он бежал, едва успевая и тщетно пытаясь выровнять шаг, и один раз чуть не упал, когда окно, рядом с которым он был, зазвенело осколками и со стороны темного осеннего неба вломилось что-то живое, повисая на плечах... Гейтис неслышно скользит назад и бьет, но из окон уже выныривают другие, бросая сети и щелкая затворами, и отчаяно пытаешься позвать Грезу, ускользнуть от них и обратить форму - но не можешь, потому что тело отказывается думать о Грезе, и только думает о том, из чего делают пули - не из холодного ли железа?!..
Потом из темноты появляется кто-то - Лин с огненными птицами на плечах, и Тилли, совсем сейчас не смешная, только с длинными-длинными пальцами черными, прорастающими в воздух, и их выдергивает из кольца людей. Кто-то заходится в припадке истерики, не видно, откуда исходит нервный смех - почему-то двоится в глазах, а Гейтис зачем-то уселся прямо на пол, скрестив ноги, и скалится на мечущихся вокруг человеков. Руки к глазам... хруст потолка над головой, медленно-медленно начинает прогибаться...
- Бежим!..
- Куда делся Лючано?!
- ...заткнись и беги!
- Сэр, прошу помощи, повторяю, прошу подкрепления к заднему входу!.. Д-дьявол, у этих ублюдков, кажется, слезоточки - я ничего не вижу!..
Беспорядочная стрельба, глухой стук упавшего тела, и они мечутся, не видя выхода, в закрытой невидимой клетке. А мы бежим. Лин что-то орет прямо мне в ухо, но я не слышу, и только разбираю, что кто-то умер. Какая-то часть моего сознания понимает - почему-то мне уже не страшно. Я перестал думать, превратившись в автомат для выполнения простейших действий - бежать, прятаться, прыгать, и...
...он один, совсем еще юноша, на котором бронежилет едва держится, болтаясь на бегу. Он озирается, не видя нас - и вдруг натыкается взглядом в висящих посреди прозрачного куба воздуха. Словно мы вырастаем из его нервного взгляда - расширенный зрачки, рука хватается за подствольник, и одновременно ему не хочется стрелять - ему отчаяно хочется вернуть время чуть назад и закрыть глаза. Он знает, что если закрыть глаза, то мы исчезаем.

[Черон >>>]

А пока я просто прыгаю вперед (не знаю, что бросает меня первым - может быть, стыд за то, что все это время я прятался за спинами других), и изогнутый полумесяц откуда-то сам берется в моей руке, проходясь по его горлу. Все почему-то происходит без крови - да и на нем не остается никаких следов, не считая ожившего на мгновение образа из далекого детства. Этот мальчик не читал сказок, но в его голове мгновенно нашлась замена, какой бы уродливой она не казалась - давний мультик про Аладдина и его волшебные ковер-самолет, лампу и неминуемых друзей, в котором не забыли и совершенно не волшебную арабскую саблю.
Странно - мне сейчас совершенно не до лирики. Об этом вспоминает он, а мы просто бежим дальше.
Мимо стен, мимо пустых оконных провалов, мимо белых полос, сливающихся в одно... Черт возьми, куда мы несемся? Позади никого нет, выстрелы затихли где-то в левом крыле, охотники задыхаются, удушаемые Грезой, и во мне просыпается неуместная детская эйфория - я счастлив, я горд, что нас не смогли поймать. Эти люди, тупые звери с зажатым в зубах холодным железом, пахнущие потом и страхом - они должны были победить по законам трагедий, но победили мы.
Но они все не останавливаются, и лица их испачканы тревогой. Даже Гейтис, сумрачный и сутулившийся даже на бегу, поминутно оглядывается назад и лицо его все больше темнеет...
- Стойте! Ну постойте же, надо поговорить!..
Они смотрят на меня раздраженно, как на непонятливого ребенка, но затем смягчаются - кажется, эта бесконечная гонка по лабиринтам мышеловке вымотала не только меня одного. Бешеный бег заканчивается короткой остановкой у окна - мы прижимаемся к стенам, не обращая внимания на грязно-белые следы побелки, озираемся по сторонам и замираем, ловя каждый шорох.
- Куда мы бежим?.. - я пытаюсь успокоить разбушевавшееся дыхание, и тело с трудом соглашается подчиняться. - Те охотники (кстати, откуда они такие взялись?) остались сзади... да даже если их прибудет еще, нам в любом случае лучше выбираться из дома? Здесь нас гораздо легче поймать...
- Помолчи, - грубо обрывает меня Лин и принюхивается к затхлому воздуху, прикрыв глаза. Выражение его лица мне совсем не нравится. - Здесь есть что-то кроме...
- Мне не нравится отсутствие Люциано, - тихо шепчет Тилли; она, в отличие от остальных, спокойна - даже слишком. - Я его не чувствую. Только что он был, а теперь я совсем ничего не чувствую - ни Сияния, ни Банальности...
- Тише, - обрывает всех Гейтис. - Эти люди... я видел их больше, чем те, которых мы поймали. Как минимум еще такая же группа заходила сзади. Но сейчас их не слышно...
- Прячутся? - осторожно пытаюсь спросить я. - Или может, они утащили Лючано и скрылись?
- Сомневаюсь, - слуа мрачно качает головой. - Здесь откуда-то запах крови... Я чувствую... много...

- Таниш, я думаю, ты можешь начинать.
Вот еще одна наша особенность. Мы забыли свои имена. Вернее, Имена. И, это даже к лучшему, ведь одной большой издевкой кажется называть «Иллуре Звездным» того, кто взорвал эти самые Звезды и громко, в растворяющиеся останки, сказал им все, что о них думает.
Нет. Мы не «Альбакант», «Дарвиил», «Киниа». Мы - Морган Кроу, Таниш Бридт и Анджела Вайт. Даунтэйны. Отказавшиеся, отвернувшиеся от Грезы.
Таниш удрученно кивает – ему никогда не нравилось вступать в игру первым. Нет, он не боялся. Просто, даже признав, что Греза – один большой кусок дерьма, ты все равно каждый раз переступаешь через некий барьер, через интуитивное неприятие «кощунственных» мыслей. Неприятие, которое никогда не исчезнет. Так как то, что позволяет нам пользоваться Сиянием – еще живо, почти исчезло, но все же теплится где-то очень глубоко. Нет, не в душе. Где-то.
Закон Жанра гласит – любую ситуацию можно подрезать под стандарты Грезы и Мечты. Любой смысл получает шанс превратится в вымысел – если рядом такие как мы. Зная это, и имея представление о способах использования Сияния, можно получить совершенно неожиданный результат. Дано: несколько людей, предположительно зрелого возраста, одни, в заброшенном здании. Запах крови, настороженность, страх. Найти: максимально болезненный способ расправы. Таниш… Я, кажется, знаю, что ты хочешь сделать.

- ...я думаю, ты можешь начинать.
что это?!
- Лин, ты слышал?
господи, что это было, совсем рядом!
- Заткнись! Идиот, они переловят нас поодиночке!
что-то медленно движется из затемненного дверного провала. Оно не прячется, не свистит сиплым дыханием и не старается нас напугать. Оно насмешливо игнорирует приемы из фильмов ужасов - тоже капли Сияния! - оно наверняка знает, что нам некуда бежать...
А потом оказывается, что темнота заброшенного дома и темнота закрытых глаз ничем не отличается друг от друга. И становится очень легко поверить во все - потому что на самом деле это, конечно, просто нелепое видение.

...освещенные неярким неоновым огнем стены супермаркета. Механический свет мягко изливается на полки с тысячей цветных товаров, манящих яркими упаковками и обещаниями счастья в отдельно взятой коробке - купи! возьми! именно наше средство для мытья посуды удаляет жир на сто шестьдесят два процента лучше, чем "обычное" (шепотом: ну, вы-то понимаете, что я имею в виду вот это средство конкурентов, стоящее на соседнем прилавке. Не смей на меня таращиться, отродье химкомбината! Тебя вообще пора переработать на хозяйственное мыло). Медленно едут чудесные проволочные тележки, в которых кладут вещи - вещи блестящие, упакованные в прозрачную пленку, восхитительно пластмассовые на ощупь. Люди лениво-сосредоточенно бредут вслед за тележками и берут вещи с полок - одну за другой, морщась и выбирая. Здесь огромное количество вещей, но люди обычно берут мало - это ведь некрасиво, завалить тележку доверху, не говоря уже о том, что неудобно тащить домой... Вещи едут по скользящей дорожке у кассы - одна вещь, за ней другая, третья, каждая проверена бесстрастными лазерными лучами и оплачена прекраснейшей из валют, чеканной и звонкой.
А меня держит за руку мама, лица которой я не вижу. Огромная высокая женщина, которая изредка протягивает другую руку за вещами. Мне немножко страшно - здесь так много незнакомых людей - но и удобно тоже. В больших магазинах всегда такое сонное состояние покоя, когда все двигаются по своим делам и никто никуда не спешит... Кроме того, здесь тепло и светло, а на улице - мерзлый дождь, то и дело переходящий в камнепад острых льдинок. Когда они падают за шиворот, это неприятно.
это - Банальность?!
Что ты хочешь сегодня на ужин, сынок? Давай купим мясных шариков. Мэри, нам не по карману эта сумка. Возьмем в кредит, дорогой? Она мне так нравится... Нужно выбрать подарок бабушке, как насчет этого сервиза? Извините, мистер, вы не могли бы сказать, где у вас отдел кофе? Да, пожалуйста, и заверните два фунта апельсинов. У нас действует система накопительных скидок, просто заполните этот бланк, прошу вас...
И кто-то шепчет мне на ухо - громко, очень отчетливо (поначалу я слегка испуган - ведь рядом, кроме мамы, никого нет), и, как мне кажется, с оттенком торжества.

- Добро пожаловать домой, маленький Эшу. Теперь ты знаешь, как выглядит Аркадия? Она перед тобой, и здесь тепло и очень уютно... Сейчас, подожди, я подойду чуть-чуть поближе, и тебе уже не придется закрывать глаза, чтобы оказываться там. Ты ведь скажешь мне спасибо, правда? Тебе очень повезло, что мистер Кроу помог тебе найти путь домой. Тебе мог помочь мистер Бридт, но он иногда делает детям больно... он не со зла, он просто очень опечален все этим, наш мистер Бридт. Ну вот, теперь беги. Передай привет моим родным, пожалуйста. Скажи им, что я еще нескоро приду туда... да, мне тоже очень жаль, малыш, но у меня работа. Если я уйду, кто поможет уходить таким детям, как вы?.. Беги, не оглядывайся. Что? Говоришь, Лин будет ругаться?
...Ну, я думаю, с ним мы как-нибудь поладим.

- Слишком много крови, - тот из них, кто постарше, с седеющими волосами, брезгливо пинает лежащее на полу тело. - А Туманы больше не укрывают тебя, Таниш.
Тот, с кем он говорит, грустно улыбается. Он похож на сердитую, нахохлившуюся птицу - лицо, словно выточенное из дерева, печальный и совершенно невинный, как у всех маниаков, взгляд. Совершенно невозможно поверить, что это он только что вырывал руки из плеч и ломал шеи, делая все это словно нехотя - с извечным сожалением.
- Пятеро бродяг, Кроу, - он качает головой. - Кому они нужны?.. Каждую ночь по всему миру умирает две тысячи таких. Неплохая статья питания для уличных собак, должен сказать.
- Безразлично, - роняет из темноты шелестящий голос, когда-то принадлежавший женщине. - Что ты сделал с людьми, Кроу?
- Они все еще здесь. Выпустить их?
- Пусть найдут тела, - тень едва различимо кивает. - Оставим людям людей.
Белые стены раскрашены щедрым маляром - и кто это, в самом деле, придумал использовать кровь вместо краски?..
На некоторое мгновение воцаряется молчание. Трое стоят посреди пыльного, глупого дома, не шевелясь и не дыша - и свет испуганной луны, заглянув в окно, выхватывает совершенно обычные детали одежды - потертые пиджаки, шляпа, твидовое пальто. Уставшие бледные лица, которые могли бы принадлежать клеркам "Нью Дженерал Банка".
Но свет почему-то пугается этой скучной троицы. Луна спешно занавешивает свой диск облаками, и таким образом занавес опускается.
Но актеры медлят уходить со сцены.

Сообщение отредактировал Черон - 17-11-2008, 21:05

[Морфи >>>]

Позиция третья. Часть третья.
Имя.

- Нравится? – Музыкант улыбнулся, оставив, наконец, струны, что еще тихо гудели, тихо-тихо, как эхо ушедшей музыки.
- Ага, - тихо выдохнула девочка, быстро-быстро хлопая ресницами: глаза с трудом привыкали к яркому свету улицы. - Очень... Это лучше всего, что я слышала раньше! - совершенно искренне заявила она и робко улыбнулась.
- Ну… Наверное ты все же мало слышала, - пробормотал он, слегка смутившись, и поправляя на плече ремешок. Где-то зазвенел мобильник. Прохожие стали говорить чуть громче, рев автомобильных моторов надавил на уши, дурное уличное радио оповестило о восхождении новой звезды эстрады. Мир звуков города, наконец, прорвался в мир девочки и музыканта.
- Меня зовут Дим. Странное имя, все говорят, но мне, знаешь, нравится – Продолжил парень, поморщившись. – А тебя как зовут, а?
- Оно правильное, твое имя, - уверенно произнесла она, недовольно поводя тонким плечом, как будто пытаясь прикрыть левое ухо, которое так и норовил оглушить городской шум. - А меня...
Девочка задумалась, опустила взгляд к кроссовкам: ей не хотелось представляться бессмысленным набором букв, которым ее звали еще до побега из приюта. Слишком уж мерзким и неблагозвучным оно звучало, чтобы даже вспоминать о таком. А имя из сна она, конечно же, не помнила, хоть и слышала намного чаще - практически каждую ночь.
- Меня... - она нерешительно замолчала, прежде чем тихо продолжить: - Наверно, меня никак не зовут.
- То есть - никак? - Удивленно вопросил Дим, хлопнув ресницами, - Ты его забыла?.. Мм... Или... Не знаю..
Само отсутствие имени, вещи которая есть у всех и у каждого, ввергло его в полный логический тупик. Его разум просто не мог представить отсутствие такой простой вещи.
- Да, наверно, забыла, - медленно кивнула девочка. - Я просто не захотела его помнить. Оно только мешало, да, Крампи? - направляемая уверенной рукой хозяйки игрушка послушно склонила голову. - А _то_, настоящее, я не могу вспомнить.
Девочка только вздохнула и вся подобралась, как в ожидании удара, испугавшись, что из-за того, что она не может представиться, Дим сейчас ее оттолкнет.
- Послушай, - промолвил музыкант, напрочь забывший про гитару и про окружающих. - Но ведь без имени нельзя. Имя - это часть тебя, ну... мне так говорили. Настоящее имя - как часть тела, рука или нога, без неё прожить можно - но гораздо сложнее и неприятнее. И пусть для тебя и для друзей я Дим, но для чиновников и коллег - Димитри Ваковски. То есть... Просто тебе не так уж важно имя второе. Но имя первое должно быть, понимаешь?
- Оно у меня есть! - воскрикнула девочка, упрямо вздергивая подбородок. И тут же, устыдившись своего порыва, покраснела и вновь опустила взгляд к астфальту. - Просто... Просто я не помню, - она нерешительно подняла голову, застенчиво улыбаясь и краснея. - А может... может, ты сможешь сказать, какое оно должно быть? Ну... для меня. Чтобы было частью меня. Вот.
- Имя… Имя. – По лицу Дима пробежала тень. Легкая, почти незаметная. – У меня когда-то была знакомая, странная такая, которая говорила что имя дается вместе с рождением, главное – вовремя его услышать, уже потом, после. Вспомнить и никогда с ним не расставаться.
Музыкант усмехнулся и присел на корточки.
- Вот что. Я не претендую на какую-то истинность, да еще и в последней инстанции, но знаешь… Что-то такое вертится на языке. Как насчет, мм… Фрейа?
- Фрейа, - задумчиво повторила девочка и переглянулась со своей игрушкой, вспоминая. Имя тут же врезалось в память, но вот было ли оно тем самым, из снов, вновь названная Фрейей не могла сказать. - Да. Оно мое.
Девочка приложила на мгновение ладошку к сердцу и, как будто что-то - или кто-то - толкнул ее под локоть, присела в неуместном, неуклюжем, но наполненным искренней благодарностью реверансе.
- Спасибо тебе, бард Дим, - тихо произнесла она, улыбаясь. - А оно... оно что-то значит, да?
- Фрейя… Это такая богиня. Я помню, как давным-давно мой дядя рассказывал о ней – это покровительница красоты, любви и плодородия. Настолько давно, что сейчас и не вспомнить точно, честно говоря.
Музыкант почесал переносицу и смущенно улыбнулся:
- Правда только оттого что оно мне вдруг вспомнилось, ничего особо не меняется, верно? Миллионы людей ходят не со своими именами, именами которые им никогда не нравились и именами которые они всегда ненавидели. Наверное, у тебя было как раз такое имя.
- Ага, было, - девочка поежилась, в задумчивости ковыряя асфальт ногой. - Зато теперь уже нет!
Фрейя закусила губу, пораженная внезапной мыслью, которую она не тут же озвучила:
- А почему тогда другие люди терпят? Ведь... ведь нелюбимое имя легко забывается, и тогда можно вспомнить себе новое! То есть... - девочка замялась, нахмурилась, - то есть не вспомнить, а придумать, но все равно! Разве нельзя так?
- Наверное, можно. По крайней мере, нигде не сказано, что нельзя, верно? - Музыкант вздохнул и поправил гитару, - А забыть даже плохое имя - трудно, почти невозможно. Это ведь сила привычки, Фрейя...А впрочем... Возможно и просто глупость.
Он усмехнулся и с некоторой иронией оглядел кишащие людьми улицы.
- Много-много людей... И у большинства - "не свои" имена. От понимания этого, становится несколько грустн...
Но прежде чем он успел закончить, его оборвал резкий и немелодичный звон мобильника - простенькая писклявая мелодия, монофонические взвизги, которые пытаются спародировать Моцарта. Сквозь зубы чертыхнувшись, Дим, прижал к уху трубку и некоторое время напряженно что-то слушал, изредка вставляя неопределенные междометия...
Девочка понимающе кивнула, с легкой улыбкой делая шаг назад. И еще один. И еще.
- Мы его потом увидим, Крампи, - пообещала Фрейя игрушке, крепко прижимая ее к себе.
Резко развернулась на пятках и практически побежала, не разрешая себе даже посмотреть назад, не выбирая дороги, позволяя своим ногам самим решать, где им нужно оказаться.

[Даниэль >>>]

Закрываю. Цензор.

Сообщение отредактировал Даниэль - 6-01-2009, 15:19