Nihon monogatari gaiden, Дом ветвящихся дорожек...

[SonGoku >>>]

Клочья тумана в глазах, дурман в голове, боль во всем теле, будто ломают каждую косточку. Что-то твердое за спиной не дает упасть навзничь. Призрачно светятся и колыхаются алые колонны. И туман. Липкий холодный туман зовет с собой. К той, кого он отпустил; к той, что отпустила его. Но туман спадает, уходит, как вода при отливе. Оставляет за собой рыхлую больную почву.
Движение. Маленькое существо на четырех конечностях. Подползает. Ближе, ближе... Смотрит. Человеческое лицо. Темные знакомые глаза, приоткрытый рот. Интерес.
Взрослый растягивает пересохшие губы в улыбке. Малыш медленно и неуклюже поднимается вертикально. Ножки едва держат его, но он все равно стоит. Протягивает пухлую коротенькую ручку. И вдруг – улыбается в ответ.
Пронзительная вспышка единения с этим живым существом и через него со всем миром живых заставляет всхлипнуть. Порывисто сгрести в объятия, почти задушив тонкое и почти неразборчивое:
- Па-па!
И засмеяться. Неумело, забыв, как это делают, как должен звучать человеческий смех. Впервые за годы.

[Далара >>>]

Дремало укрытое туманом море. Волны мирно лизали прибрежные камни где-то далеко под ногами. Тайкан стоял на краю скалы, вопреки ветру, и разглядывал расплывчатое темное пятно – противоположный берег. Он уже был переодет в одежду простого монаха, спасибо господину настоятелю, который разрешил блудному послушнику остаться в храме. Ребенок вместе с попугаем были отданы на поруки деревенской женщине, которая обещала заботиться о младенце, как о собственных детях. Да и оплата старинным золотом вполне устроила не только ее, но и ее мужа. Они позаботятся о нем лучше, чем сумасбродный монах. К удивлению Тайкана, оказалось, что даже не нужны никакие документы: ни от него, ни подписывать здесь, ни даже идти записываться в канцелярию местного даймё. Меч, тщательно наточенный мастером (которого владелец оружия посетил первым делом, как смог ходить) хранился завернутым в тряпицу в углу, отведенном Тайкану. Настоятель не стал отбирать его. Лишь велел не использовать по назначению.
В окрестных деревнях ходили слухи один другого причудливей.
Утренний ветер холодил вновь чисто выбритую голову. Полупрозрачный зеленый камень грел ладонь собственным внутренним теплом. Драгоценность, расстаться с которой сложнее, чем расстаться с дорогими сердцу людьми. Память о детстве, неизменный спутник более поздних странствий. Но привязывало к нему нечто большее, засевшее, как заноза, где-то в глубине души.
- Не хочешь уходить? – спросил его монах.
Показалось, ответ возник в мыслях сам собой.
- Конечно, не хочешь. Но...
Тайкан сунул драгоценность в кожаный мешочек на шнурке, размахнулся хорошенько и зашвырнул его далеко в море.
- ...придется.
Проводил взглядом импровизированный метательный снаряд.
С громким карканьем наперерез ветру туда же метнулся большой ворон. На крыльях серебрились полосы, словно там пробивалась седина. Черный охотник подхватил мешочек острыми когтями, обратил взгляд круглого глаза к монаху и каркнул один раз – обругал.
- Ну, бери, раз так хочешь, - сказал ему вслед Тайкан.

КОНЕЦ

[SonGoku >>>]

一期一会
Ichi go ichi e
ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС

Четвертый год эпохи Бунмэй

(продолжение)

Разумеется, она проспала.
Когда отмечающая время курительная палочка вновь сменила запах, мико вместе с футоном, веером и ароматическими воскурениями (не столько ради спокойствия разума, души и тела, сколько для отпугивания прожорливых москитов) перебралась на веранду. Жара, хоть и не такая удушливая, как днем, последовала за ней. Жара липла к коже, делая ее горячей и влажной. И солоноватой на вкус, если слизнуть мелкие бисеринки пота. На древнем, в три обхвата, клене гудел на басах хор цикад; эти увлеченные музицированием трещотки, кажется, единственные в округе радовались наступившим погодам.
Лениво обмахиваясь веером, мико бросила укоризненный взгляд на крытую мхом крышу хонден*, под которой за деревянной решеткой скрывался посвященный Матсуноо алтарь: уж если становишься покровителем, так будь любезен заботиться обо всем в округе! Иначе нет смысла.

Лишь под утро, когда вершины горного хребта обрисовал розовато-оранжевый отсвет, ей удалось забыться коротким и странным сном. Она видела дорожку в лесу, где по обе стороны поднимались высокие сосны, а пространство между стволами прятали густые заросли. И всадников, которые никуда не спешили, пребывая в неведении о том, что им предстоит совершить. Разодетые, оживленные они ехали как на праздник - далеко от столицы, вдали от забот, - и на праздник они собирались попасть. Интересно, она не слышала топота их коней, потому что землю укрывал толстый мягкий ковер прошлогодней хвои и первых листьев, сорванных осенью этого года? Или потому что осень ей снится? Среди темной зелени сосен и олеандров уже полыхали алые пожары кленов, ниже по горному склону их отдельные вспышки сливались в огромный пожар.
Она видела небольшой дом в горах, не жилье, а временное пристанище, и женщин в старинных одеждах, нарядных, будто куклы-хина. Их длинные, до пола, волосы стекали черными смоляными ручьями. Шелк одежд струился прихотливой рекой.
Она видела двух мужчин, которым подливала вино; один пил неохотно и мало, а второй, захмелев, задремал на расстеленной медвежьей шкуре.

--------
*honden -本殿 центральное святилище, где расположено изображение божества, которому посвящен храм.

Сообщение отредактировал SonGoku - 10-05-2012, 8:05

[Bishop >>>]

Почему она не повернула назад, к домику, где любовались осенней листвой приезжие из столицы? Потому что боялась мужчины, который шел следом, или не могла сопротивляться детской песенке - кто-то неуклюже, но очень старательно выводил ее на окарине?
Громкое пронзительное карканье прервало мелодию, дрожью прошло по телу. Разбудило, вернуло чувства и ощущение настоящего. Гладкий лоснящийся ворон хитро посматривал с ветки. И снова каркнул, утверждая собственное место в мире, как якорем, приковывая мико к действительности. Показалось, мерзкая птица улыбается.
И снова вокруг воцарилось молчание, тишину нарушало только чье-то дыхание – затрудненное, с хрипом. Стены каменного мешка отражали его, дробили на искаженное эхо, и мико не понимала, слышит ли она себя или кто-то другой скрывается в темной пещере. Она очень несмело переступила порог.
Каменные стены пещеры напоминали огромные соты; мико (во сне она сознавала, что сейчас она - не она, а кто-то другой, но имя не шло ей на память) боялась представить тех пчел, что устроили здесь свой дом. Вместо меда из округлых ячеек стекала белесая густая слизь, как слюна из беззубых старческих ртов. Лесная тропинка превратилась в подобие лестницы из утопленных во влажном мху валунов; карабкаться вверх становилось трудней и трудней. Где-то звонко плескалась вода
То, что она раньше принимала за переплетение толстых корней, оказалось телами – огромная груда тел, сизых, пепельных и багровых. У них не было шей, тяжелые рогатые головы, те, которые сохранились, а не валялись отдельно, сидели на массивных плечах. Из разинутых больших пастей высовывались клыки, скрюченные толстые пальцы, похожие на ветки зимой, украшали острые когти, но и это оружие не помогло им спастись. Обрывки тигровых шкур, обмотанных вокруг бедер у мужчин, и разорванную одежду женщин пачкала кровь. Мико прижала ладони ко рту, чтобы не вдыхать ее запах. Кто-то убил их всех и сложил тела в кучу... мико подняла голову, чтобы посмотреть на того, кто сидел на самом верху.
Сначала ей показалось, что он мертв, как и все остальные в пещере.

(продолжение следует)

Сообщение отредактировал SonGoku - 18-06-2010, 17:23

[Далара >>>]

暮露々々団
Boroboro-ton
БОРОБОРО-ТОН

Восьмой год эпохи Эмпо*

Зимние горы напоминали Ицумэ засыпанные рисовой мукой нагромождения сладких, сочных данго. На них было даже приятно смотреть. По крайней мере, пока подлый, смахивающий на яичный желток, шарик не нырнул за гряду. Тут же невидимые руки принялись щипать за нос и пальцы. Потрешь – отогреются, перестанешь – мигом замерзнут опять. Ну почему их понесло в этот поход не летом, когда можно спать под любым кустом? Спрашивать у спутника бесполезно: пожмет плечами, скажет, что раз идут сейчас, то так тому и быть. Монахи всегда так отвечают, а этот, похоже, был таким и до того, как подался в сохэи* – уж больно естественно у него получается. Ицумэ попыталась сунуть нос в одежду, а когда не получилось, опять принялась яростно тереть. Точно будет как печеный батат. Ну и ладно, лишь бы не отвалился. Сама она походила на луковицу – круглая и многослойная. Но пяти одежек скоро перестанет хватать. Впервые в жизни она завидовала придворным дамам с картинок: вот бы сюда те двенадцать одежд. Мечта, впрочем, заходила в тупик на мысли, что тогда Пончик не сумеет ступить и шагу даже по утоптанной каменистой дорожке, а не по заваленной тропе... ай! С ветки сорвался целый пласт снега, окатив путников белым морозным крошевом с макушки до пяток.
Темнота навалилась быстро, как будто на голову надели корзину. А этот совершенно лишенный хозяйственности монах даже не потрудился захватить фонарь! Пончик зло топнула ногой и провалилась в неожиданно рыхлый снег по колено. Зафырчала, как рассерженная кошка.

--------------------------
*1680 год
*http://www.nihonto.ca/taima/sohei2.jpg - 僧兵 – (букв. «монах-воин»), буддийские монахи-воины; во многом сходны с горными отшельниками ямабуси, но в отличие от них исповедуют не шугендо, а буддизм и действуют всегда большими группами и даже армиями, защищая интересы своего ордена или оказывая военную поддержку различным политическими партиям или деятелям.

Сообщение отредактировал Далара - 10-05-2010, 14:20

[Bishop >>>]

Сохэй одолел пару-тройку сяку* – и сам застрял в сугробе. Наградил неожиданное препятствие взглядом, от которого то должно было превратиться в стыдливую лужицу, но либо святости все же недоставало, либо усталость подточила силы.
- Не останавливайся...
Дыхание повисало в быстро остывающем воздухе. Монах попытался пробиться к Ицумэ, но лишь сам увяз еще глубже.
- Бака, кто так ходит по снегу! – негодовала Пончик, которая хоть и пыталась тщетно достать ногами до какой-нибудь твердой поверхности, но в уныние не приходила. – Надо скользя, чтоб по поверхности. А ты что?!
И она сделала то, что делала по много раз каждую зиму с раннего детства: слепила плотный снежок и запустила им в высокую и широкую – не промахнешься даже почти в кромешной тьме – фигуру спутника. Монашеские одежды украсило белое пятно.
- Теперь ты водила, - с гордостью и достоинством заявила Ицумэ.
Его лица она не видела, зато выражение на нем – представила до мельчайших подробностей. Почти детское недоумение удержалось недолго, и на Пончика обрушился снежный вихрь – сохэй дотянулся посохом до ближайшей сосны. Идзумэ даже не на шутку всполошилась: не свела ли ее ненароком судьба с ханадака-тэнгу*? Впрочем, этот монах по одежде – буддист, по разговорам – и не слышал о «пути обучения и практики», а нос у него совсем не длинный. Скорее, наоборот. Ее выудили из сугроба за шиворот. Она болтала ногами: сначала в попытке найти опору, потом из озорства, чтобы посмотреть, насколько хватит сил у спутника. Хватило на достаточное время, чтобы ей надоело барахтаться.
- Все, осалил, теперь отпусти.

--------------------
* shaku - 尺 – мера длины, равна примерно 30,3 см
*hanadaka tengu - 鼻高天狗 – (буквально: «длинноносый небесный пес»), один из двух видов тэнгу, населяющих японские острова. Физическим обликом ханадака-тэнгу схожи с монахами ямабуси (山伏), практикующими шугендо (修験道), религию, соединяющую аскетический шаманизм с концепциями буддизма и синтоизма. Эти тэнгу – крупные, мускулистые существа с поразительно длинными носами, ярко-красной кожей и могучими крыльями. Самые могущественные из них называются О-тэнгу (Великие тэнгу), и именно они, как говорят, правят всеми кланами тэнгу. На иерархической лестнице они стоят выше карасу-тэнгу.

[SonGoku >>>]

Приземлилась она в точном соответствии со своим именем – мягким шариком.
- Мы в какую сторону шли? – не очень уверенно спросила Ицумэ из-под ног сохэя.
Что-то нехорошо он задумчив... дорогу потерял, что ли? Монах склонил голову к плечу, прислушался к глухоте зимнего леса.
- Туда.
- С чего ты взял? – заподозрила обман Пончик.
- Потому что там кто-то есть, - безмятежно пояснил сохэй, выбираясь на тропу.
Сначала им показалось, что небольшой и уже потрепанный зимней непогодой стожок прогуливается, освещая себе дорогу фонарем, перед сном. Затем у раздерганного пука прелой соломы обнаружились две тощие ноги, а сверху все это было повязано цветастым платком в заплатках.
- Есть тут кто-то живой? – неуверенно спросил человечек, вжимая голову в соломенный плащ по самые уши.
- Пока еще да, - отозвался монах. – На ночь пустите?

Человек-стог привел их в деревню, по дороге красочно объясняя, что он бы рад и вообще с удовольствием пустил бы путников переночевать, но в его крошечном доме, где места едва хватает им с женой и паре детишек, остановиться просто негде. Но он человек добрый и не бросит замерзать на улице, а отведет туда, где их приютят наверняка. Привычная к деревенским разговорам бабенка тут же громко выразила сомнение, не придется ли заплатить за постой кругленькую сумму.
- Что вы, что вы! – замахал руками провожатый – неуютное зрелище, вертящий руками, будто палками, стог. – Хозяева радушные, зажиточные и щедрые. А уж святого человека завсегда готовы приютить. Пришли!

[Далара >>>]

И той же палкой-рукой постучал в деревянную дверь.
Отворили не сразу, то ли не слышали, то ли были сильно заняты. Наконец, наружу высунулось лицо. В щель тут же просочились заманчивое тепло и ароматы уже почти готовой еды. Ицумэ шумно и сладостно причмокнула. Короткий разговор, и дверь приоткрылась шире, свет изнутри упал на путников.
- Заходите, заходите, - важно сказал хозяин, гордо поглаживая складочку под подбородком. – Гостям мы рады.

За приготовлением ужина - пока монах играл с детьми с отэдама* (они ухитрялись подхватить сразу все мешочки, зато он ловчее ловил подброшенный в воздух тряпичный мячик на тыльную сторону ладони) - хозяйка поделилась с Ицумэ опасениями, не станет ли их гость воротить нос от нехитрой еды. Но сохэй попался то ли непритязательный, то ли очень голодный, и, исподтишка наблюдая, как он поглощает третью порцию собы, женщина успокоилась. Если этот святой человек и носил раньше два меча, то самураем был, похоже, не совсем обычным. Признаки настоящих буси* она едва ли сумела перечислить, так как видела господ самураев только в детстве, на празднике в Такидзаве, но вот как раз на тех высокомерных, красиво одетых мужчин сохэй и не был похож. В компании ее детей он казался самым младшим ребенком, уверенным, что этот мир создан и устроен именно так, чтобы быть добрым к нему.
Хозяин дома тем временем вел очень неторопливую беседу.
- Осмелюсь спросить, куда держите путь?
Хозяйка сняла с крюка над очагом чайник и подумала, что к настоящему самураю муж побоялся бы приблизиться и на один джё*, не то что - заговорить с ним так вот по-свойски. Хотя тут еще надо посмотреть, с кем опаснее связываться, с буси или сохэем. Разливая по плошкам кипяток, женщина ощутила гордость за супруга.
Монах облизал пальцы и махнул рукой, указав куда-то на север.
----------------------------

*otedama - お手玉 – (букв. «сделанный руками шарик») тряпичный мячик, наполненный высушенными бобами
*bushi -武士 – военный, воин.
*jo - 丈 – мера длины, равная примерно 3,03 м

[Bishop >>>]

- Вы очень добры и прекрасно готовите, - похвалила хозяйку Пончик, когда ей удалось проглотить очередной моток обжигающе-горячей лапши. – Я так не умею. Хотела научиться для мужа, но... не вышло, в общем.
Похоже, сейчас начнутся сочувственные женские вопросы о том, почему не вышло, и что случилось с мужем. Чужих расспросов толстушка не любила. Особенно теперь, в пути с этим сохэем, который кто его знает, кто таков.
- Вы уверены, что мы не помешаем вам? Он занимает столько места...
Хозяин вдруг засуетился, хозяйка торопливо отвела взгляд, а их дети перестали хлюпать отваром и лишь настороженно блестели глазами, словно сбившиеся в кучу малыши-тануки. Монах придвинул к себе следующую миску, бросил веселый взгляд на хозяина дома – тот вспотел, хотя зимний холод просачивался и сюда.
- Не томи, - попросил сохэй с набитым ртом. – А то лопнешь, как жаба.
Несчастный крестьянин вытер о колени ладони и понурился.
- Не сердитесь, но мы не можем оставить вас под этой крышей.
- Да ну?
- Ради вашего блага! Мы сами не ночуем здесь никогда.
- Как же это так? – изумилась Пончик, которая никак не могла взять в толк, зачем нужен дом, в котором ночевать все равно нельзя.
Хозяйка принялась одевать малышей потеплее, она избегала смотреть на гостей. Ее муж, уставившись в пол, попросил:
- Пожалуйста, идемте с нами.
- К вашим соседям? А вдруг они не примут нас? – Ицумэ уперла пухлые ручки в бока и выглядела точь-в-точь как в момент, когда нашла сохэя, боевым бурундуком.
Хозяин закряхтел, краснея так, словно полвечера сидел, нагнувшись к очагу. Вытер ладони об одежду.
- Уж не знаю, за что мне такое наказание, - он уперся взглядом в дощатый пол, от стыда не решаясь поднять голову. - Но только всякий, кто спит здесь ночью, находится в большой опасности. Сами мы боимся оставаться здесь в час Крысы*... Вы уж простите нас, но вам тоже лучше уйти.
- Вот еще! - фыркнул сохэй, устроился возле очага поудобнее. - Я еще не доел.

------------------------------
*час Крысы – от 23:00 до 01:00.

[SonGoku >>>]

- И давно у вас такая беда? - сочувственно полюбопытствовала добросердечная Ицумэ; пламенные взгляды на спутника – мол, помягче с ними, ты же святой человек! – пропали втуне.
- Да лет десять... - хозяин поскреб в затылке, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень раскаяния.
Монах подмигнул ему.
- Что? Так каждый день и мотаетесь туда-сюда?
Можно было не отвечать, по скорбно вытянувшемуся личику хозяйки все было видно и так. Подталкивая весь свой выводок к дверям (ребятишки не хотели расставаться с гостями), хозяйка шепнула мужу:
- Что ты маешься? Может, и хорошо, что он здесь останется. Разве он не сохэй? Вдруг поможет?

Без нагрудника-харамаки – Ицумэ чуть все ногти не обломала, распутывая узлы и ослабляя тугую шнуровку (ее спутник и не подумал заняться этим сам и чуть было не завалился спать прямо так), - и мешковатых одежд сохэй уже не казался таким уж громоздким, скорее, длинным, но места ему потребовалось все равно очень много. Так что Пончику пришлось устраиваться в уголке. Монах сунул под голову сверток, к которому никому не позволял прикоснуться, поворочался минуты две и заснул. Мечи он положил рядом с собой. Промокшее насквозь выцветшее моцуке-коромо* монах скинул еще раньше, повесил сушиться у очага вместе с дырявыми и давно не стиранными таби, от одного взгляда на которые Ицумэ пробирало желание немедленно кинуться к проруби. Но приближаться она опасалась, берегла нос. Ее, весьма широкие для дамы ее возраста, одежки, развешенные на палках, казались детскими рядом с одеяниями сохэя.

_______________
*motsuke koromo – верхняя одежда буддийских монахов из льна или конопли обычно черного или серого цвета, ее крой дает большую свободу движения, что особенно удобно, так как ее носят в дороге.

Сообщение отредактировал SonGoku - 12-11-2010, 12:06

[Далара >>>]

Скинув четыре из пяти слоев, она завернулась в одеяло и заползла в свой угол. Туда почти не доставал свет подернутых пеплом углей, ничего не мешало спать, казалось бы. Но то подушка казалась чересчур жесткой, то какая-то соринка колола в бок, то соломенная подстилка чудилась слишком тонкой, будто лежишь прямо на деревянном полу. Она б и на голых досках заснула, но шорохи и потрескивание как назло выдергивали из сна. Усталая и злая, Пончик чуть не залила угли, да вовремя опомнилась: никому не охота замерзать насмерть.
Она то забывалась полудремой, то вновь открывала глаза, зато монах спал сном закоренелого праведника, даже негромко похрапывал, только зависть брала. В очередной раз разбудил ее громкий скрип – то ли половицы под ногой чужака, то ли ветка снаружи не выдержала тяжести налипшего снега. Ицумэ приподнялась на локте. В почти кромешной тьме много не разглядишь. Смутно намеченный силуэт монаха, крюк над очагом, чтобы вешать котелок, оставленные с вечера миски – едва различимые плавные очертания. Дальше простиралась однообразная чернота. Девица напрягла слух, но звон в ушах заглушал все звуки.
Долго ничего не происходило, но затем она услышала все-таки негромкое бормотание, невнятное, шепелявое, так беззубые старики бубнят себе под нос, не обращаясь ни к кому в частности. Ворчание сопровождалось охами и шорохом, как будто по полу волокли одеяло. Затем ночной гость откашлялся и взвизгнул на пробу. Грязные миски – их решили помыть с утра – отозвались настороженным дребезжанием, завибрировали доски пола под пышными формами Ицумэ. Сохэй, не просыпаясь, перевернулся на другой бок.
Девица пошарила за пазухой, надеясь обрести спокойствие в простом, но добротном ноже, который держала на всякий случай. Ножа не было. Она поискала с другой стороны – не нашла и там. Уронила? В снегу? Дура! Пончик вспомнила рассказ о смертельной опасности и теперь испугалась по-настоящему, уже начали видеться формы неизвестного чудища... От страха Пончик разозлилась. Села и повелительно вытянула руку во тьму.
- Эй ты! Иди отсюда, понял!

[SonGoku >>>]

Дом огласила серия горестных стенаний и тоскливых воплей, от которых сердце должно было бы немедленно взорваться в груди, а кровь застыть в жилах. Перед Ицумэ, распахнув лоскутные объятия и гипнотизируя юную вдовушку пристальным взглядом одного-единственного, светящегося, будто фонарь в ночи, глаза, воздвиглось... старое одеяло?

Пышная и аппетитная на вид – это горло так долго и сладостно можно сжимать! – девица закрыла округлившийся рот обеими ладонями. Ее страх струился по полу, просачивался сквозь щели в стенах. Но страх не был совершенным, к нему примешивалось что-то... одеяло загнуло край собачьей мордочкой, «принюхалось». За годы, что здесь не было людей по ночам, бороборо-тон отвык различать оттенки. Голод сделал желанным и сладким все, что излучали эти непоседливые существа. Без них жизнь была пуста.
Йокай двинулся вперед с легким шорохом полуизношенной тряпки. Повернулся, когда девушка на четвереньках метнулась к спутнику и потрясла того за плечо. На ее месте бороборо-тон не стал бы к нему прикасаться, он и на своем-то не собирался. Но глупышка была настойчива, а когда сообразила, что не дождется помощи, схватила чужой меч. Исполненный скорби стон призван был проникнуть ей в душу, заморозить тело. И тогда оставалось лишь броситься и...
Доски пола эхом заныли, йокай насторожился: соперник? Он ждал долгие годы, он до дыр истлел, ожидая, когда же опять можно будет навалиться на беспечного путника, душить в своих жарких объятиях, выпивая из него жизнь, а какой-то другой бороборо собирается отобрать у него его ужин?! Нет – всего лишь сохэй. Перевернулся с недовольным ворчанием - «дайте спать!» - на другой бок. Никакой немедленной угрозы для йокая. Но тут девица сумела захватить старого ночного охотника врасплох. Он даже обиделся: ей положено было, отчаянно сжимая рукоять в потных ладошках, готовиться защищать жизнь всеми силенками. Вместо этого колобок в юкате воинственно подняла слишком тяжелый для нее клинок, издала пронзительный боевой клич и с дробным топотом пошла в атаку.

[Bishop >>>]

Вернуться в дом сразу после рассвета хозяева не решились, выждали для верности еще часок. Все равно гостям теперь помогут только священник и правильный обряд погребения. Торопиться некуда.
- Опять раскошеливаться на похороны... – ворчал муж, убирая бамбучину, которой на ночь подпирали дверь, чтоб не распахивалась от ветра.
Жена прикидывала, не удастся ли получить скидку за девочку. Ребятишки толпились за ее спиной, стряхивая налипший снег, самый младший держался за подол и сосредоточенно разглядывал нечто, что твердо был намерен познать и осмыслить и что не видели остальные.
Семья застыла на пороге, когда утренний свет, хлынув в дом, открыл взглядам густо усеянный старыми тряпичными обрезками пол и две неподвижные фигуры. Сохэй безмятежно похрапывал. У него под боком, словно котенок, прикорнула Ицумэ и вторила тоненьким свистом.
- А! А? Как?! – выпалили супруги хором.
Могучий зевок, что прозвучал в ответ, был окрашен сомнением – гость не был уверен, что выспался и нельзя ли подремать хотя до обеда. Но все-таки сел, потянулся, стряхивая липкий сон, в доме сразу сделалось тесно. Окинул насмешливым взглядом вытянутые лица крестьян, легонько пихнул спутницу.
- Oi, женщина!
Та дернула ногой. На круглощеком лице блаженная расслабленность перешла в гримаску недовольства.
- Ммм? – не открывая глаз, промычала Пончик.
- Ты всегда мечом пыль из старого одеяла выбиваешь?

______________
OWARI

[Далара >>>]

高山守
TAKAYAMA-MORI

СТРАЖ ВЫСОКОЙ ГОРЫ
(продолжение)

Примерно за год до нынешних событий

Первому сёгуну Токугава не повезло после смерти; кое-кто шептал, что так ему и надо. Роскошный храм в Никко так и не успели построить, лишь часть его. Недоделанная резьба, наполовину положенные краски выглядели сиротливо и дико. Место погребения тоже еще не было готово, и урну опустили во временную могилу в северной части храмового двора. Церемонию провели со всей возможной пышностью, но все равно осталось неприятное послевкусие. Поговаривали, судьба настигла Иэясу: родившись крестьянином, он и похоронен был почти как крестьянин.
Из Никко в Такаяму Канамори и его люди возвращались долго и утомительно. И даже возвращение домой не принесло большой радости.
Через неделю, когда глава клана, отослав слуг, тренировался в стрельбе из лука во дворе, появилась она. Летящие одежды, короткие для женщины – чуть выше талии – волосы, не забранные даже простой лентой. Ветер играл прядями. Лишь венок из полевых цветов на голове. Она стояла под деревьями. Такамори – опять Такамори, словно не прошли долгие годы, - подошел к ней.
- Сына я забираю с собой, - без предисловия начала она. – Ему нечего делать среди людей.
Он не стал возражать, незачем было.
- Я когда-нибудь еще увижу его?
- Не знаю. В ближайшее время он будет очень занят, потрясен и взволнован. Примерно лет двести. Потом – может быть.
Помолчали.
- Красивый памятник, - обронила Амэ. – Он ведь построен на деньги из пещеры Тайра, не так ли?
- От тебя ничего не укроется, о сиятельная, - съязвил он.
Собеседница фыркнула.
- Ты ошибся адресом. Она все еще не... – тень беспокойства промелькнула так стремительно, что он едва сумел уловить ее. – Впрочем, не будем об этом. А ты – воришка.
Улыбка Амэ была бы материнской, если бы не бездна веселого ехидства за ней. Такамори и сам не сдержал улыбку, пожал плечами.
- Похоже, я все краду и краду, никак не могу остановиться. Амулет, девушка, деньги, положение... кажется, ее счастье тоже, - он посмотрел на дальний угол дома, где располагались покои жены.

Сообщение отредактировал Далара - 18-06-2010, 13:09

[Bishop >>>]

時は駆けます
Toki wa kakemasu...
ВРЕМЯ ТАК МИМОЛЕТНО...

Двадцать седьмой год эпохи Хэйсэй


По плоским камням извилистой дорожки процокали острые коготки, мимо хозяина и его гостя, которые в этот погожий день расположились на веранде с напитками и закуской, прокатился рыже-бурый мохнатый шар, насквозь промокший, зато упитанный и веселый. В пасти зверек нес сверток из коричневой бумаги, перевязанный витым красно-белым шнурком. На шнурке болталась длинная прямоугольная бирка. Малыш уставился на величественных стариков блестящими, сонными глазами, а потом вдруг заметался по веранде.
- А ну цыть! - в руке хозяина откуда-то (возможно, что из рукава неизменного темного хаори) появился бумажный веер, которым и досталось неугомонному четвероногому по той части спины, которая находится на максимальном удалении от ушей.
Тануки рассерженно взвизгнул, выпустив бумажный сверток, и кубарем укатился за спину гостя. Антиквара что-то увесисто ударило в спину, затем сиплый, будто с мороза мальчишеский голос произнес:
- Ну извините.

[Далара >>>]

- Ничто не меняется, - рассмеялся Коэй и подлил хозяину беседки и себе из пузатой глиняной бутылочки, которую тануки в беге чуть не смахнул хвостом.
Он выбил давно погасшую трубку, положил нового табака и раскурил от крошечной медной жаровни с подернутыми золой углями. Облако ароматного дыма неторопливо поднялось к скошенному деревянному навесу и там растеклось туманом.
- Ко мне сегодня пришел хозяин находки, которую мы никак не могли поделить, - продолжил прерванную речь антиквар, чей кансайский говор звучал непривычно даже для уроженца этих мест, напоминая старинные театральные пьесы. - Желает получить обратно.
- И что с того? - буркнул Имагучи. - У тебя много всякого барахла. Отдай ему, что под руку попадет. Думаешь, заметит разницу?
- А как же! - хихикнул тануки, заработал вновь веером и упрыгал ныть к гостю.
Тот хмыкнул и протянул зверенышу пакетик с крохотными леденцами, купленный вчера в одной из старых лавочек на Тэрамачи. Антиквар сам был охоч до сладостей. Малыш зашуршал и захрустел угощением, но не переставал смотреть круглыми от внимания глазами на хозяина старой беседки.
- Вот еще! - фыркнул тот.
- Что, твои старые кости уже слишком дряхлы, чтобы дойти до моста Санджо? - притворно удивился Коэй.
- Ты сам еще не рассыпался в пыль? - ядовито поинтересовался фармацевт с неожиданным жаром. - Тебе надо, ты и неси. Сам сказал, два квартала всего.
Тануки подавился леденцом.

[SonGoku >>>]

- У себя держал столько лет, расставаться не хотел, чуть не трясся над ней, а как отдавать законному хозяину, так "тебе надо"? - возмутился собеседник, но чашечку поставил аккуратно. - Ты у меня получишь, что причитается. Помнишь еще договор? Вот по нему все и пропишу.
- Смотрите-ка, что вспомнил! - фармацевт повеселел. - Очки прихвати, чтобы сослепу не промахнуться, святоша. Или разжирел на ворованных харчах?
- Еще не забыл, за какие склянки меч запихал, горе-шиноби? - парировал антиквар.
- Ты свой-то не продал год назад, торгаш кансайский?
- Руки им поотрубаю, тогда узнаешь.
Тануки, который успел за перепалку удрать в безопасную полутьму беседки, высунул острый нос.
- Нести меч?
- Бутыль еще одну достань! - рыкнул дед. - Меч ему... Сколько лет на свете живешь, порядки никак не запомнишь?
- Уж побольше, чем вы...

Деды успели выхлебать пузатую глиняную бутыль до половины, когда тануки вновь сунулся на веранду. Раздора как не бывало, даже смеялись над какой-то шуткой. И близкой "грозой" больше не пахло, разговор убрел куда-то в мирные дали. Старики с азартом вспоминали молодость. С ухоженных грядок около беседки потянуло запахом чабреца.

[Bishop >>>]

Идиллия - свойство всех идиллий - продолжалась недолго. Ровно до той секунды, когда цветочный горшок все-таки упал. Тануки мог поклясться (если бы его стали слушать, а не, прихватив за шкирку, постановили, что на хороший ужин как раз и сгодится), что не виноват, он не трогал проклятый горшок! Ну да, он старательно сьел все цветы, аккуратно скусив их с, кажется, цикламена...
- Та-ак!
- Да отпусти ты его, - уложив аккуратно рукава старинного хаори, наконец, вступился за несчастного Коэй. – Звереныш есть звереныш, у него такая натура.
- Так забери оглоеда к себе! Никакого сладу с ним нет.
Имагучи встряхнул маленького проказника; тот притих и внимательно поднял уши.
- Чтобы он всю семью обьел? У меня внуки.
- Правнуки.
- И они тоже. Нет уж!
Антиквар скрестил руки на груди, всем видом являя поистине императорскую непреклонность.
- Дешево отдам.
- И даром не возьму.
- Да ты только глянь, какой симпатяга!
Коэй с сомнением оглядел смиренного небольшого, слегка побольше крупной домашней кошки, золотисто-черного зверька. Круглые влажные медовые глаза смотрели на него из-под пушистых тонких ресничек почти с мольбой.

[Далара >>>]

- Торгуешься?
- А ты - нет?
Зубы клацнули в опасной близости от пальцев - без толку, слишком ловко и опытно хозяин беседки отдернул руку.
- Один - деревенщина, что рядится в придворного, второй - придворный, притворяющийся дубиной... - пробубнил кто-то.
Фармацевт встряхнул хорошенько вновь задергавшегося тануки.
- Что?!
Зверек сделал невинную морду.
- Как бы то ни было, - предпочел не обратить внимания антиквар, - торг это святое дело, к нему должно подходить основательно.
Словно в подтверждение своих слов он обстоятельно достал из темного бархатного мешочка очки и надел, внимательно рассмотрел зверя. Даже коснулся мягкой шкуры.
- Почему хвост обвис и пузо маленькое? Плохо кормишь?
- На него не напасешься, - отрезал фармацевт. - В воду он свалился, вот и вид нетоварный. Бери, не прогадаешь. Зверь не грустный, услужливый...
- Какой он веселый, я уже видел, - согласился Коэй, хотя прозвучали его слова не как комплимент. - Но почему у него такой вид? Что за химия была в той воде? Помню, раньше он плавал в речках, и ничего подобного не случалось.
- Не дури. Сезон дождей на дворе.
Зверек кивнул и на пробу несколько раз ударил задними лапами воздух. Ни до кого не достал, лишь раскачался, точно бубенчик при храме.

[SonGoku >>>]

- Притворяется, он же тануки! - хозяин беседки опустил живой "товар" на пол. - Не хочет уходить.
- Вот этому верю.
Гость снова наполнил чашечки, одну протянул несостоявшемуся продавцу. Потряс бутыль, прислушиваясь к слабому бульканью на дне.
- А торговаться ты так и не научился толком, - поучительно сказал он. - Сначала надо привести в красивый вид. А это что? Шерсть сосульками, хвост мочалкой, морда понурая и недовольная. Скажи, Дынька, тебя давно кормили?
Тот открыл было пасть, но увял под скептическим взглядом фармацевта и сознался, что утром очень плотно позавтракал, ну а час назад перекусывал.
- Чем? - грозно спросил Имагучи.
- Помогите!!!
- Вот он у нас теперь фармацевт, - безмятежно отозвался Коэй, - вот пусть он тебя и спасает. Ему не привыкать, в конце концов.
- Ты когда говорить научился? – Имагучи ласково потрепал звереныша по холке, тануки немедленно вскарабкался к нему на колени и устроился с большим комфортом, тычась деду носом то под мышку, то за пазуху и жмурясь от удовольствия. – Подлиза.
- Хорошо, что ты не страдаешь артритом, - порадовался за приятеля антиквар.
- А ты говоришь: не откормлен!
- Врешь ведь, что собирался избавиться от него.
- Для острастки, а то совсем распоясался. Сожрал все цветы, обормот пестрый.
Тануки чихнул.

OWARI