Nihon monogatari gaiden, Дом ветвящихся дорожек...

[SonGoku >>>]

Что-то в последнее время никак не удавалось прогнать поселившийся в его костях холод. Не помогали ни физические упражнения (под бдительным присмотром и по настоянию дайгаро*), ни подогретое сакэ, ни самое проверенное средство - женщины. Должно быть, жизнь его повернула к закату. Его дни сочтены. Цугару Нобутака ощущал, как с каждым прожитым часом дряхлеет, превращаясь в ничто, его тело, слабеют руки и ноги и отказываются повиноваться. Он бесславно умрет, как все прочие люди, и одна только мысль об этом сводила его с ума.
Впрочем, мысль о красивой гибели на поле боя (в это мирное время и в их-то глуши?!) была в равной степени неприятна.
Отражение в бронзовом зеркале лгало. Нобутака понимал: эта гладкая кожа и блестящие волосы - лишь иллюзия, за которой скрывается неприглядный лик старости. Почему же так холодно? Раскаленные угли в хибачи* перемигивались оранжевыми глазами, как в насмешку. Господин «Черных камней» тоскливо вздохнул и плотнее закутался в подбитую ватой накидку.

Что-то в последние годы он стал тяжеловат на подъем... Опять проспал, ну что ж ты будешь делать? Дайдоджи с неудовольствием осмотрел правую руку (распухшие суставы ныли, как будто он чересчур долго держал пальцы в ледяной воде) и взял с небольшого подноса у изголовья пару грецких орехов. Час-другой упражнений, и рука будет в полном порядке.

-------------
*daigaro -大家老 – старший из каро, ближайших вассалов даймё, с правом распоряжаться в замке в отсутствие хозяина.
*hibachi - 火鉢 – букв. «чаша огня», бронзовая жаровня.

[Далара >>>]

Половицы негромко постанывали под ногами; за последний десяток лет дайгаро набрал вес и немного остепенился. Но шутить по этому поводу никому не рекомендовалось: правая рука хоть побаливала, но тот, кому Дайдоджи Шигео хотел выразить неудовольствие, потом день ходил с распухшим, похожим на переваренную гьёдза* ухом.
В доме многие еще спали, лишь на кухне растопили печи и взялись за приготовление горячей еды. Дайгаро неторопливо обходил коридоры, узнавая все ли в порядке; он служил в этом клане, как раньше его отец и дед, а до них - прадед и пра-прадед. При старом хозяине нужно было лишь сопровождать господина и запоминать отданные слугам и домочадцам распоряжения. При молодом приходилось приказывать самому.
Хотя тот и не спал - на бумаге, которой была затянуты перегородки в его комнате, лежал желтый отсвет лампы. Господин Нобутака боялся уснуть, опасаясь, что во сне к нему подкрадется смерть. Дайгаро саркастически хмыкнул: молодой господин обладал богатым воображением, этого нельзя отрицать. Но последняя его идея превзошла все ожидания!
- Начитался китайских трактатов, - проворчал дайгаро, который, отчаявшись отговорить господина, подумывал, не скормить ли ему кусок основательно протухшего мяса, утверждая, что господин изволит вкушать вожделенную плоть нуппеппо. - Тьфу!
План сработал бы на какое-то время, а там, глядишь, вакадоно изобретет себе новую блажь.
Мальчишки ссыпались вниз по узкой лестнице, стоило грозно нахмурить брови, и устроили там галдеж - чисто воробьи. Сам дайгаро спустился неторопливо, сохраняя величественную степенность. Присмотр за молодежью не требовался, но Дайдоджи нравилось наблюдать, как темные комнаты наполняются утренним светом, когда поднимают тяжелые щиты-ставни, за которыми на ночь и зиму прячутся от холода. Днем часть придется опять опустить, да еще принести жаровни; молодой господин опасается подхватить какую-нибудь хворь. Но пока он сидит, точно в кокон, закутавшись в одеяла, можно было вздохнуть полной грудью.

(помогаю выкладывать)

------
*gyoza - 餃子 - серповидные клецки, начиненные креветками, рыбой и овощами.

Сообщение отредактировал Далара - 14-01-2011, 14:16

[Bishop >>>]

Что Дайдоджи и сделал, опершись ладонями о широкую раму окна. И, не выдержав, зажал нос. Мертвечиной смердело так, будто к ним на конюшню забрался медведь и задрал всех лошадей... Только как бы они успели разложиться за одну морозную ночь?
Посреди двора сидел чужой человек.
Ну... монах, разумеется, монаху рознь, особенно, странствующий, но, как правило, все они моются не слишком часто, и этот не был исключением. Но источником ароматов был не он, а живая груда мяса у него на привязи. За спиной монаха пряталась (и настороженно оттуда выглядывала, блестя глазами) крепкая деревенская молодка.
Странная парочка явно была не в ладу друг с другом. Она хотела, чтобы вперед вышел монах; он отказывался сдвинуться с места. И откровенно зевал в ладонь. Девица стрельнула взглядом в дайгаро и толкнула спутника в спину, не жалея силы.
- Э?
- Иди отдай ему этого. И потребуй награды. А то что, мы зря работали?
Ее голос звучал приглушенно из-за намотанной по самый нос тряпки - спасалась то ли от мороза, то ли от запаха.
- Как зовут? – спросил Дайдоджи.
Монах все понял правильно, даже кивнул в знак благодарности... и поднялся. Мальчишки, что шушукались у дайгаро за спиной, метнулись в разные стороны, как встревоженные воробьи; одного удалось отловить и отправить наверх, к господину.
- Кенрен из Нары.

[SonGoku >>>]

Сам Дайдоджи не жаловался на рост, но сохэй, хоть и был пониже, но упрямством и шириной плеч мог померяться с ним. Дайгаро смерил пришельца взглядом, хмыкнул.
- Так чего же ты хочешь, Кенрен из Нары?
Монах ткнул в гору мяса, которая боязливо топталась неподалеку.
- За него были обещаны деньги. Мы его привели. Платите.
Мальчишки облепили окна в соседних комнатах, как воробьи – вывешенный специально для них рисовый колобок. Выглядывали из-под не поднятых еще ставен, готовые броситься наутек при первом признаке опасности. Галдели они гораздо тише, но так же бурно, как раньше. Молодица, которую теперь и вовсе не было видно, снова высунулась и погрозила им кулаком.
Молодой господин все же спустился к ним (должно быть, любопытство в его душе хоть и страдало немощью, все же не иссохло окончательно), но немедленно побелел лицом и приготовился лишиться чувств. Мальчики-джиша* не допустили позора, подхватив под руки.
- Ч-что э-это? – спросил Цугару слабым голосом.
Дайдоджи не заблуждался насчет господина, да и теплых чувств к нему не испытывал, но в кои-то веки не мог винить в малодушии. Упитанная добыча испортила воздух, кажется, во всей округе.
- Мне кажется, что нуппеппо.
Чуткое ухо старого дайгаро уже отловило в речи монаха (хоть тот и не отличался излишней многословностью) южный акцент, Дайдоджи приготовился к долгому торгу. А сохэй сел поудобнее, скрестив ноги - как в подтверждение. Дайгаро присмотрелся внимательнее, усмехнулся в усы: сразу ясно, что спорить нет смысла.
- Послушайте добрый совет, Нобутака-доно, - произнес он вслух. - Заплатите ему, пока не запросил втрое больше.

_________________
*jisha - 侍者 – (букв. «тот, кто служит») паж, прислужник при храме или даймё.

[Далара >>>]

Выстиранная одежда сохла над очагом, хозяин маленькой придорожной гостиницы-миншуку чистил снегом на заднем дворе харамаки*, а хозяйка одолжила новым гостям чистую смену. Неизвестно, какая причина была у ее неслыханной щедрости: то ли золотая монета, которую покрутили у нее перед носом, то ли опасение, что вонь распугает других постояльцев... то ли факт, что один из двоих путешественников был рослый громила-сохэй. Монахи-воины в последнее время нечасто заглядывали в их края, поговаривали, что их всех повывели, но, видать, это враки. Как же, как же, избавишься ты от них!
Аппетитом эта парочка отличалась также отменным, но хозяйка (пусть охая и ворча) подносила все новые миски с лапшой и курятиной. Вернувшись на кухню за очередной порцией, она поделилась с мужем - тот как раз вернулся в тепло и отогревал покрасневшие пальцы над очагом, - наблюдением:
- И с каких это пор у монахов бывают жены?
Она выловила из котла несколько кусков мяса, шлепнула их поверх лапши и пояснила, пока муж недоуменно хлопал глазами:
- Они ссорятся, как супруги.
Тоже верно – сохэй все поглядывал на отдельный угол, где затеяли игру в кости, и хотел знать, куда перепрятаны деньги, а заодно и оружие. Бабенка каждый раз смотрела грозно, и в ее взгляде читалось обещание всяческих бед. Когда же дело доходило до разговора, она принималась расписывать последствия неудачной ставки. Отдавать спрятанное отказывалась, напирая на то, что при ней сохраннее будет, а монах просадит в два счета.
- Может, он просто сопровождает ее куда-нибудь? – наконец, выдал хозяин, вспомнив старые легенды.

-------
*Haramaki - 腹巻き – букв. («то, что обернуто вокруг туловища»), часть доспехов для защиты торса, харамаки изготавливались из нескольких слоев шелка, кольчужной сетки или соединенных гибкими сочленениями железных пластин, и крепились шнурами. Шита-харамаки (下腹巻き) защищают лишь грудь и бока, но не спину.

Сообщение отредактировал SonGoku - 28-06-2011, 14:00

[Bishop >>>]

Жена, составив на бамбуковый поднос дымящиеся плошки, окинула скептическим взглядом деловитую пухляшку с румяными отмытыми щеками, по-деревенски крупными чертами и вздернутым носом-кнопкой, которая столь же мало походила на спутницу жизни какого-нибудь самурая, как сам монах - на буси* из знатного рода. Какое уж тут изящество. Что манеры, что говор, все в одну точку.
- Не похожа она ни на наследницу клана, ни на чью-то богатую дочурку. Да и с чего вдруг таким делом заниматься сохэю?
- Из него монах – как из нашего соседа Будда, - проворчал хозяин и вытер прохудившийся нос рукавом. – Он даже вараджи завязывает как воин.
Теперь уже оба выглянули в общий зал. Монах сидел босиком, потому что на его размер не подобралось гэта. Молодица пристроилась рядом и, допивая ароматный бульон, втолковывала ему, что нельзя и дальше ходить без единого свитка с сутрами. Она не знает, умеет ее спутник читать или нет, но не может позволить продолжаться безобразию. Может быть, он знает все сутры наизусть, - хотя она в этом сомневается, - только свиток все равно должен быть. Она даже готова читать вместо сохэя, если придет нужда.
- Знаешь, жена, - сказал хозяин и понюхал свои пальцы, сколько он ни мыл сегодня руки, а они все равно воняли мертвечиной. – А похоже, что эти двое поймали нуппеппо. Гнилью так и несет.

_____________________
*bushi - 武士 – (букв. «военный человек»), изначальное обозначение представителей традиционно воинских семей, в конце XII века сначала сделавшееся синонимом слова «самурай» (侍), а впоследствии замененное им. Самураями (букв. «теми, кто служит») военных называли столичные аристократы, сами воины предпочитали называть себя «буси».

[Далара >>>]

Знал монах грамоту или нет, но взглянуть на него сейчас – не поверишь. Даже рот по-детски приоткрыл от удивления, как будто все пытался сообразить, чего хочет от него бойкая деревенская дева. Или все те коку* риса, которые любой самурай мечтает получить в год, свалились на него одним мешком – в буквальном смысле.
Они почти пришли к компромиссу - он соглашается раздобыть пару сутр, она разрешает ему сыграть пару конов, - когда сделка пошла псу под хвост. В общий зал ввалился еще один гость. На него было жалко смотреть: весь облепленный мокрым снегом, продрогший, он так громко стучал зубами, что долго не мог выговорить даже слова. Наконец, выдув залпом горячей воды, он спросил, не видел ли кто-нибудь здесь монаха по имени Кенрен из Нары, а при нем деревенскую молодку. Игроки в углу загалдели нарочито громко, демонстрируя, что им нет ничего важнее костей, что катятся по столу. Остальные примолкли.
Сохэй, продолжая жевать, наклонился к девчонке.
- Неси меч.
Эту часть жизни Пончик ненавидела. Она не понимала, почему мироздание и ками не могут освободить ее от ситуаций, когда ты только-только понимаешь, что жизнь наконец-то хороша, у тебя крыша над головой, в руках вдоволь еды, - и тут все рассыпается, как песочный замок меж ладоней. Нет, первую часть следовало оставить, а вот от второй избавиться, желательно навсегда.
Несмотря на приятную округлость, Ицумэ была девушкой проворной, а потому шмыгнула к лестнице и протопала на второй этаж, где им отвели комнату, быстрее, чем новоявленный враг мог бы ее перехватить. Ровно двенадцать ударов сердца, и она, задыхаясь, протянула своему сохэю оружие. Тот вытер ладонью губы, положил меч рядом с собой.

______________
*koku - 石 – (букв. «камень»), мера веса, приблизительно равная 278,3 литрам или 150 кг. Изначально коку определялась из расчета, сколько риса требуется, чтобы прокормить одного человека в год (учитывая, что одной массу – 0,18 литра – должно хватать на один день).

[Bishop >>>]

Хозяин открыл было рот, но супруга, которая думала куда быстрее него, дернула мужа за рукав. Тут он тоже подумал о том, что хорошая прибыль может уплыть между пальцев.
- Да тут много ходит всяких людей...
- Никак что-то стряслось? - перебила его хозяйка.
К тому времени гонец отдышался, а Пончик выглядывала из-за широкой спины спутника и примеривалась стащить у соседей миски для оказания поддержки в виде горячего бульона, вылитого на голову врагу.
- Наш господин Цугару-доно...
- Неужели хватило смелости съесть эту гадость? – удивился сохэй.
На тощей шее гонца дернулся острый кадык. Народ (даже те, кто делал вид, будто им все равно) навострил уши. О необычном желании хозяина «Черных камней» в округе не знал лишь ленивый, да и тот – потому что чересчур крепко спал. Ицумэ сморщилась, представив мерзкий вкус под стать запаху.
- Так господин дайгаро сказал, что если тот не попробует хоть кусочек, он заставит... – тут гонец сообразил, что, кажется, сболтнул лишнее. – Не ваше дело!!!
- Как скажешь, - покладисто согласился монах и опять взялся за еду.
Пончик безнадежно посмотрела на свою миску и отодвинула подальше.
- Господин дайгаро велел передать дополнительную награду, - посланник достал из-за пазухи сверток. – И свое предложение убраться отсюда подальше.
Сохэй отложил палочки, протянул к гонцу раскрытую ладонь.
- С этого надо было начинать. Дай сюда.

[SonGoku >>>]

Когда-то в Черных камнях было весело. Здесь, в холодном краю, куда опаздывала весна, лето было скоротечным и буйным, а потом все на долгие месяцы погружалось в зимний покой, далеко от столицы, от политических дрязг небольшой клан Цугару жил в мире, не с соседями, так сами с собой. Север, родина воинов, принял их и позволил остаться. Длинными вечерами они слушали истории про Снежную деву и намахагэ*. Они стали лепить из снега юкими-гата* и зажигать в них по праздникам свечи; лампы были недолговечны, и они научились ценить их тающую красоту. И радовались, когда на проталинах сквозь толстый слой коричневого от старости мха пробивались весенние первоцветы.
Так было и так перестало быть при молодом господине, чье сердце остыло, должно быть, еще при рождении, и даже солнце в разрыве меж тучами не хватало сил его отогреть.
Дайдоджи посмотрел на ледышку, зажатую в кулаке. Он хотел бы, чтобы такая же льдинка была у его господина в груди вместо сердца; тогда у них был бы шанс ее растопить. Пожилой дайгаро вытер мокрую ладонь и засунул руки поглубже в рукава, ветер сегодня морозный. Дом притих, лишь на заднем дворе гомонили мальчишки. Ничего, скоро зимние праздники, надо будет приводить хозяйство в порядок, все украсить... За мико в храм уже послали, чтобы провести очищающие ритуалы. Дайдоджи поёжился. Мальчишки забудут, а он до конца своей жизни запомнит, как смазалось, потекло, утопая в жировых складках лицо господина, как стремительно раздулось - так, что лопнула по швам одежда, - его тело, стоило Нобутаке, морщась от отвращения, проглотить вонючий кусок.
Остальную тушу пришлось закопать, но вырыть хорошую яму не удалось, земля слишком промерзла; сейчас там намело небольшой сугроб. Дайгаро смотрел на неуверенные следы новорожденного нуппеппо - их цепочка уходила за ворота к заброшенному монастырю – и думал о будущих днях.
Когда-то в Черных камнях было весело. И в сердце дайгаро Дайдоджи Шигео шевельнулась надежда, что скоро так будет опять.

________________
*namahage - 生剥 - существа с дикой внешностью и патологической нелюбовью к ленивым и испорченным. Они обязаны своим названием поверью, что у тех, кто подолгу сидит возле теплого очага, вместо работы, на ногах вздуются волдыри. Имя «намахагэ» составлено из слов nanomi («волдырь от ожога» на местном диалекте) и hagu («обдирать, слущивать»). Несмотря на облик и привычку мучить детей, считается, что намахагэ приносят удачу, хотя бы потому, что ими легко напугать озорников.
*yukimi dourou - 雪見灯籠 – (букв. «лампа для любования снегом»), каменный светильник.

OWARI

[Bishop >>>]

РАЗВИЛКА

От благовоний кружилась голова и рождались воспоминания, смутные образы, что тянулись расплывчатой чередой без конца и начала. То, что он видел в затейливых изгибах дымных струй, происходило ли когда-либо с ним? Или это чужое прошлое и чужая жизнь, а он – лишь случайное прибежище чьей-то памяти? Потрескивание фитилей в масляных лампах было едва слышно сквозь барабанную трель капель по крыше небольшого святилища в горах. Это снаружи разгулялась стихия, играла на стволах бамбуковой рощи, а внутри – пусть сыро, душно, но все же тепло. Здесь негромко звякали бронзовые колокольчики, пахло травами и благовониями. Здесь испуганными призраками прятались по углам тени.
Здесь обитали воспоминания, но вот – кому они принадлежат?
Кому зажимает рот широкая ладонь, шершавая, сильная, грубая, у придворных таких не бывает, разве что – у воинов и горных монахов? С кем рядом семенит девушка в скромной дорожной одежде и накидке, волосы ее растрепаны, а лицо залито слезами? Кто в безопасности наблюдает, как занимается пламенем замок, издалека похожий на огромный погребальный костер, сложенный из поминальных табличек? А потом, утомившись, кто заснул на руках у незнакомого человека?
Шорох сменился сплошным дождем из холодных капель – узкий, длинный пушистый зверек отряхивался и чихал. Оскорбленно посмотрев на курильницу, горностай прошествовал в угол и приник носом к щели.
- On bei shirayanaya sowaka... – еще раз проговорил нараспев обитатель святилища.
Бросил в огонь последнюю щепотку порошка, отряхнул ладони. Пламя вспыхнуло ярко и коротко и умерло.
- Что там?
Горностай чихнул.

(Кысь mo)

[Далара >>>]

- Всем приходится выбирать, - рассмеялся человек. – Или крыша над головой, или свежий воздух.
Черная от времени деревянная фигура в старинных доспехах, в каких ходят воины Срединных земель, грозно хмурила брови, исподлобья разглядывая нарушителей его спокойствия. В правой – поднятой к небу руке – бог держал на ладони буддийскую пагоду, в левой – опущенной вниз – сжимал боевое копье.
- Иди сюда.
Зверь скользнул ближе - длинное тело по-ящеричьи вильнуло, огибая статую. Аккуратно обнюхал протянутую руку и снова отступил на шаг, рассматривая человека яркими черными бусинками глаз.
- По-прежнему сердишься? Смотри, что у меня есть для тебя, - обитатель святилища высыпал на ладонь несколько красно-оранжевых ягод. – Я сорвал их только утром.
Узкая мордочка снова ткнулась в человеческую ладонь, собирая угощение. Потом горностай царапнул земляной пол, выводя "аме". И еще - "мори". Его приятель улучил момент, погладил встопорщенный белоснежный загривок зверька.
- Я тоже хотел бы уйти отсюда куда-нибудь, туда, где не так часто идет дождь, и не так много леса, - задумчиво произнес человек. – Говорят, мир больше, чем наша с тобой гора. Но кто тогда позаботится о Тамонтене?
Он кивнул на скульптуру, перед которой слабо чадила курительница. Зверек беззаботно поднял нос, указывая куда-то в сторону сплошного ковра облаков, невидимого за бамбуковой крышей. И сразу же - испуганно прижался к земле. Раскат грома ударил, казалось, совсем рядом с маленьким храмом, на миг сметя все остальные звуки, но оставив за собой новый - треск горящего дерева. Горностай сделал попытку спрятаться под коленями человека, и вовремя: тяжелая верхушка сбитого молнией дерева упала на тонкий настил крыши, с треском проломила его и теперь полыхала в сяку от дрожащего белого хвоста. Бронзовая курительница опрокинула лампы, масло растеклось по всему полу. Огонь, напитавшись им, перекинулся на стены, с раздраженным шипением отплевываясь от дождя.

(помогаю)

[Bishop >>>]

Испуганного горностая подхватили на руки – чтобы не заметался по разрушенному святилищу, будто маленькая лиса с подпаленным хвостом. Человек, прикрыв рукой голову, выскочил наружу, одежда на нем дымилась. Зверек с перепугу перепутал выход с входом и бешено царапался, норовя упасть на лапы. Когда же его выпустили - прижался к ногам владельца, одновременно дрожа от страха и браво выгибая длинную спину. В тучах над их головами, у маленького белого зверя и не очень взрослого человека, Райджин все так же неистово колотил в свои барабаны. Кажется, он не обратил внимания на происшествие где-то внизу. Молодой человек – имени у него не было, потому что в лесу звери обходились без имен, а в деревне, куда он ходил за едой, он ни с кем не разговаривал, - торопливо прижал ладонь к животу, пряча лакомство от грозного бога.
Тушить огонь было бессмысленно, спасать – нечего. Огромный костер шипел и плевался горячей водой. Горностай отделился от человеческих ног и на высоких лапах подошел ближе, вытягивая длинную шею и нюхая рассерженное оранжевое чудовище. А голодный жаркий монстр все жрал и жрал, не останавливался, пока от святилища не остались лишь черные, точно гнилые старушечьи зубы, огрызки стен. И столб дыма, что вытянулся к небесам.
И только тогда молодой человек без имени, а теперь и без дома наклонился, чтобы подобрать подрагивающего от возбуждения горностая. Тот вздрогнул и громко, резко тявкнул.
- Пойдем, - сказали ему. – Нас здесь больше ничего не держит.
Горностай свернулся на руках наэлектризованным от напряжения клубком.

(спасибо)

[SonGoku >>>]

一期一会Ichi go ichi e*
ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС

Четвертый год эпохи Бунмэй

(продолжение)

Столица - вот, где житье. Она бурлит событиями, булькает, как котел с бататовой кашей, нажористой, приторной, вожделенной, как праздники, по которым варят ее. Коли есть голова на плечах, нахлебаешься вволю; главное - не обжечься.
Вот последняя мысль была лишней: словно тухлая рыба вплыла в гастрономическую ностальгию, что царила в душе. Если спросонья лениво помахать ладонью перед лицом, можно отогнать вонь; не воображаемую, реальную, от лоскутного старого одеяла разит потом и дешевым сакэ. Вот позорище, до Мацуо-тайша – десять чо* по прямой и еще пять, но теперь уже в гору, а хорошей выпивки нет. Просыпаться совсем не хотелось: откроешь глаза и поймешь, что ты не возлежишь на толстом чистом футоне в особняке клана на Ичиджо, а валяешься на тощей циновке, подпирая рукой тяжелую с утра голову, на выселках.
Он перевернулся на спину (оба бока уже отлежал) и уставился в потолок.
- Что ты ноешь? - спросил он у крошки-паука, что давно поселился на маленькой неопрятной камидана* под потолком, хотя паук как раз молчал, был доволен судьбой. - Жив - и радуйся.
Приглушенный одеялом храп на мгновенье прервался, «продавщица весны»*, что свернулась в клубок под боком, протерла заспанные глаза.
- Спи дальше, я беседую не с тобой.
Деревенька Ниши-Ичикава - одно название да почтовая станция; если кто-нибудь сменит раз в год лошадей, уже праздник. Рыночная площадь? А как же, есть, вот она, странно, если б ее тут не имелось*! Из окна ее хорошо видно; заспанные торговцы не спешат расставлять лотки и раскладывать на них товар. Зато в полдень здесь будет людно. В столицу уже несколько лет никто не суется, опасаются смуты, так что избавляются от товара на безопасном от нее расстоянии.
Подрумяненный рассветом хребет Арашиямы равнодушно взирал свысока на реку и скромное обиталище Кобаякавы Такахиры Саноэмона, в просторечии Саноскэ, для приятелей и шлюх из Шимабары Саскэ и лишь для одного...
- Гэмпей-кун! - раздалось с улицы.
Вроде бы негромко, зато требовательно, не отвертишься.
- Чего?

------------
*cho - 町 – букв. «поселение, квартал, деревня», так же обозначает меру длины, равную 109 метрам.
*kamidana - 神棚 – букв. «полочка для богов», небольшой домашний алтарь в виде полки или ниши с полками (в зажиточных домах), где размещены атрибуты культа (зеркало, чаша, фигурки, благовония) и подношения богам.
*baishunfu -売春婦 – букв. «женщина, что продает весну», проститутка.
*название деревни Ниши-Ичикава (西市川) переводится как "западная торговая река".

Сообщение отредактировал Bishop - 18-04-2011, 16:05

[Далара >>>]

В разоренную комнатушку никто не сунулся - побоялись, зато в коридоре народ стоял плотно и вытягивал шеи, чтобы через головы стоящих впереди людей разглядеть, что ж там такое. Поначалу хватило нескольких тычков, чтобы дали дорогу, затем Саскэ увяз. Пришлось хорошенько поработать локтями и надеяться, что господин Омура не отстанет.
Тот надежд не оправдал.
Хорошо высокому, сильному и по-мальчишески напористому Гэмпей-куну, а что делать маленькому, коренастому только с виду, Бунчо? Простите, Омуре Харутоши, прозванному Бунчо за любовь почитать да побунчать себе под нос. В такие моменты, впрочем, он всегда давал себе зарок меньше проводить времени за свитками, больше на поле для упражнений с мечом и луком. Или хотя бы за нагинату взяться. Только вот ни разу это обещание не исполнил.
Слово, которое он, по собственным заявлениям, всегда ставил выше оружия, тоже не помогло. Толпа отказалась видеть в низеньком немолодом человечке во всем черном и с жалостливым выражением лица деревенского хранителя порядка. А доказать было нечем. Да его и не слушали, так все были увлечены собственными догадками. Омура попробовал протиснуться бочком – его, как кожаный мячик прибоем, вынесло обратно. Взывать к приятелю тоже было бесполезно, его не слишком аккуратно причесанная макушка виднелась над толпой уже у самого входа в комнату.

Последнее препятствие на своем пути Саскэ разогнал уже ножнами, протиснулся кое-как в отведенный под спальню крохотный закуток и присвистнул. По словам очевидцев (хотя сразу же выяснилось, что никто из многочисленных свидетелей ничего не видел, а те немногие, которые что-то слышали, не решались высунуть нос из-под одеяла, пока не рассвело) получалось, что ту невнятную войну, лениво перекатывающуюся с одной столичной улицы на другую, перенесли в их тихое предместье. А заодно она еще приобрела масштабность и страсть.

[SonGoku >>>]

В коридоре заволновались громче теперь, когда всю ответственность за дальнейшее можно было свалить на авторитетное лицо. Кто-то не сумел оставить привычку вещать распевным переливчатым голосом, уместную на сцене, даже здесь. Ему бы моногатари складывать...
На веранде, выходящей в сад, раздался гулкий топоток. На когда-то белую перегородку легло пятно света, и на ней стал отчетливо виден зловещий «рисунок»: два длинных разреза и потеки темной густой жидкости. Неизвестный художник писал не краской. Фусума отодвинули с внешней стороны, и взгляду Саскэ в сером предрассветном свете предстал его старший приятель с жалобно приподнятыми бровями и фонарем в руке.
- Ого! – оценил он состояние комнаты, когда немного отдышался после бега. – Хо-о, как же это он здесь поместился да еще с мечом?..
Саскэ огляделся и, привалившись к стене, прикрыл глаза. Он не мнил себя слишком умным, а потому всю работу оставлял господину Омуре.
- Их было с десяток, не меньше! - взахлеб делился впечатлениями выпихнутый вперед актер; его круглая бритая голова блестела, словно намазанная маслом.
- Пятнадцать! - подсказали из толпы.
- Один, - сонно зевнул наследник клана Кобаякава.
- А нет, кажется, не поместился, - пробормотал Бунчо, глядя в потолок. – Гэмпей-кун, не мог бы ты посмотреть поближе?
Сам он сдвинул оставшуюся целой фусума в правую сторону, шагнул на веранду и тут же опустился на корточки. Прозрачное утро звенело птичьим пением, и в неверном еще свете он походил на забравшуюся в дом большую мышь, когда принялся ползать на четвереньках и раскладывать по влажным от росы доскам размеченную на секции веревку.

[Далара >>>]

На стене висели приготовленные на сегодняшний вечер многоцветные одежды, брызги попали и на них, но не были так заметны в общей пестроте. Саскэ перешагнул через темное пятно у двери и поднял голову. Что не разглядеть снизу малорослому Бунчо, то долговязому Кобаякаве – раз плюнуть. Только он все равно не сразу поверил собственным глазам. Саскэ, не глядя, протянул руку к актерам, которые неожиданно превратились в зрителей, и потому чувствовали себя не очень уютно.
- Дай сюда, - требовательно произнес он.
- Чего? – не поняли в толпе.
- Фонарь.
Вперед вытолкнули все того же, обритого, то ли как самого смелого, то ли решив, что он все равно уже общался с властями, так что уже не страшно, и вручили ему светильник. Тот, что стоял в углу комнаты уже догорел и погас. Стараясь не наступить в размазанную по циновке кровь, актер поднял лампу повыше. Саскэ хмыкнул: на темном дереве выделялась свежая зазубрина. И не просто щербина, кто-то чуть не перерубил припотолочную балку напополам. Жестом отогнав недобровольного помощника (тот охотно убрался назад, в коридор), Саскэ вытянул из ножен меч. Актеры единодушно отхлынули к дальней стене.
Заслышав их топот и приглушенный гомон, Омура, который разглаживал на веранде тонкий лист бумаги, поднял голову.
- Гэмпей-кун, присядь немного.
Саскэ покрутился на месте, как потерявший след охотничий пес, примерился. Клинок трижды располосовал воздух и... застрял в том же самом зазоре.

[SonGoku >>>]

- Убийца ниже меня, - Саскэ с усилием освободил меч и вернул его в ножны. – На один сун*. Но сильнее, значит, шире в плечах. Он нанес три удара. Первый разрезал фусума. Нападение было стремительным, но потребовалось время, чтобы сломать перегородку. Человек в комнате проснулся от шума и попробовал убежать в коридор.
Кобаякава сделал шаг, оказавшись у разворошенного футона.
- Второй удар нанесли снизу вверх, видишь, как брызнула кровь.
- Я... – начал его товарищ и замолк.
Кто-то решительно растолкал актерскую братию и вырвался на передовые позиции. Где и встал столбом, глядя округлившимися глазами на разоренную комнату, щедро украшенную черными в полумраке брызгами и размашистыми мазками. У них с бритоголовым были почти что одни черты на двоих. Если не считать сведенных бровей и раскрытого, искривленного как от боли рта.
- Как?! Почему?..
Он схватился за поддерживающий потолок столб.
- В третьем ударе не было надобности, - Саскэ недоуменно нахмурился, он рассматривал оставленный чужим мечом след так пристально, что умей тот говорить, давно бы во всем признался. – А! Так это не вор...
Благодарная публика затаила дыхание.
- Здесь был воин. И он не привык жить в доме. Oi, Омура-сан...
Саскэ разворошил не по сезону алые кленовые листья, которые ветер, должно быть, принес из сада и разбросал по полу, чтобы замаскировать пятна крови.
- Разве это не... – младший поднял смятую лисью маску.
Старший торопливо, но изящно – вокруг же столько зрителей – сунул за пазуху сложенные листы тонкой бумаги и подошел, близоруко щурясь. Взял маску, повертел ее в руках и отдал обратно. С каждым мигом он все больше напоминал сытого кота перед стайкой мышей. Только запоздавший актер смотрел не на него, а на стилизованное изображение лисы – с плохо скрываемым страхом.
----------------
*sun -寸 – старинная мера длины, равная примерно 3 см.

[Далара >>>]

Омура Харутоши поднял руку, призывая всех к вниманию. Он был готов прочитать свою фирменную речь, но широким театральным жестам так и не научился.
- Итак. Уже год в окрестностях столицы происходят вооруженные грабежи. Разбойник всегда один. Об этих случаях рассказывают много чего... – рассказчик хихикнул в ладонь, вспомнив особенно забавный эпизод; таковым он не казался только непосредственному участнику. – Грабитель большой шутник и выдумщик. И во всех историях присутствовала лисья маска. Точь-в-точь как эта.
Он указал на жалкий предмет в руках приятеля.
- Но на сей раз наш грабитель ошибся в выборе жертвы, вместо купца наткнулся на воина-отшельника. А сбежав, вообразил, что он в безопасности: вторая ошибка. Но отшельник нашел его и – вот.
Омура обвел рукой комнату и, довольный, сложил ладони на животике – своей гордости. Почти ласково спросил:
- Станете ли вы винить отшельника?
Бритоголовый актер подтолкнул кузена – кто засомневался бы в родстве, глядя на них? – локтем:
- Я бы не стал.
Тот порывисто, со всхлипом выдохнул и прикрыл глаза рукой. Убитого еще до прихода «расследователей» унесли в отдельную комнату, накрыли белым полотном, поставили в изголовье чашку с рисом и дымящимися ароматическими палочками – их мягкий запах доносился и сюда. Но актер, похоже, представлял его себе еще здесь, изрубленного, в крови... Омура положил руку ему на плечо.
- Ну-ну, не надо так...
- Гинноскэ, - подсказали из толпы за спинами кузенов.
- ...Гинноскэ-доно.

[SonGoku >>>]

Тот отер рукавом слезы и выпрямился. Как будто надел театральную маску, даже в голосе появились подвывающие интонации актерского речитатива.
- Я говорил с ним поздно вечером перед уходом. Он вел себя как всегда.
Остальные загомонили нестройным хором, по привычке подхватывая настроение сцены. Саскэ испугался было, что они вот-вот сбегают за музыкантами, но тут его внимание привлек отпечаток босой ноги; убийца наступил, должно быть, в свежую кровь и не заметил – или же ему было не до того. Юный страж законности и порядка для сравнения поставил рядом собственную ступню... и надолго задумался в ошеломлении.
- Что же он тут искал?
Его недоуменный вопрос клином влез в общий гвалт.
- Гэмпей-кун, я бы сказал, что бы то ни было, он его не нашел, - Бунчо смотрел на смятую в очевидной ярости маску. – Гинноскэ-доно, вам не хорошо?
Тот, побледнев еще больше, тоже смотрел на когда-то аккуратную стилизованную лисью мордочку. И едва сумел оторвать взгляд.
- Наверное, у него... отшельника что-то украли, и он очень хотел вернуть эту вещь себе. А во... младший спрятал ее где-то, не в своей комнате.
Саскэ подцепил крышку небольшого дорожного сундучка.
- Как и все награбленное.
От изобилия разных сведений его неискушенный в дедукции разум начинал уставать, и к тому же – кое-что не давало покоя. Он вернулся к глубокой зазубрине на широкой горизонтальной балке, осторожно провел большим пальцем по щербине.
- Длинный меч... очень длинный меч с очень сильным изгибом. И заточкой на две стороны. Таких не делают уже лет семьсот.
- Гэмпей-кун, взгляни на это, - подал голос Омура, который с новым интересом разглядывал торчащие в разные стороны бамбуковые планки еще вчера бывшие целой фусума.

[Далара >>>]

На одной из них сиротливо висел обрывок темной ткани, его Бунчо двумя пальцами снял и поднял повыше. На посеревшем от времени и стирок узком клоке по-прежнему хорошо просматривался искусно вытканный золотой нитью тонкий рисунок. Вернее, его часть.
- Похоже, наш отшельник был когда-то богат. Ох, нутром чую, придется тебе идти в столицу, узнавать, для кого делали такую одежду.
Улику бережно спрятали для начала в сложенный пополам лист бумаги, потом за пазуху. Юный Кобаякава заметно повеселел: хоть и ненадолго, хоть и по поручению, но он рад был вернуться в столицу. Вдохновленный, он присел на корточки возле растерзанного футона. Растер в пальцах липкую уже кровь.
- Палочки, - сказал он.
Бунчо мгновенно очутился рядом с ним, похожий на крупную мышь. Он даже носом шевелил точь-в-точь как грызун. Тщательно вымазал в почти черной субстанции полоску бумаги. И прежде чем кто-либо успел насторожиться, сунул эту полоску актерам. Первый ряд отшатнулся, но сзади напирали, и деваться было некуда.
- Нюхайте, пожалуйста – вежливо, но настойчиво, попросил Омура. – И скажите нам, что это за палочки.
Толпа вновь всколыхнулась, как только выяснилось, что бритоголовый под шумок ухитрился почти протолкаться назад в коридор, и вернула его самураям. Тот возражал, что он, конечно же, шитэ*, но в кьёгене*, а до главных ролей не дорос, но ему никто не верил, а сопротивляться дальше было уже бесполезно.
- Хиноки и джинко*, - он чихнул и потер кулаком нос. – Мы их все используем по ночам, когда нужно отмерить время.
- Тошикими*, - едва слышно добавил Гинносукэ. – Очень люблю его запах. Я все удивлялся, почему мои запасы так быстро заканчиваются, а оказывается...
Сердобольный Бунчо вынул веер и несколько раз обмахнул им молодого человека. Вывести бы его на свежий воздух, конечно, но сейчас не время.
- Я и подумать не мог, - продолжал тот, - что это он их жжет, думал, запах от перегородок, они впитали дым...
______
*shite - 仕手 – (букв. «рабочая рука»), актер, исполняющий главную партию в театре Но. В двух частях пьесы основные персонажи могут быть разными, но их исполняет один и тот же человек. Основной персонаж в кьёгене так же обозначается этим термином.
*kyogen - 狂言 – (букв. «безумные речи, бред»), развившееся из стиля саругаку юмористическое представление, которое исполняется между двумя актами пьесы театра Но, но никак не связано с их сюжетом по смыслу. Когда такая пьеса является интерлюдией и объясняет какие-то ходы в основной пьесе, то ее называют ай-кьёген.
*hinoki - 檜 – кипарис.
*jinkou - 沈香 – запах аквиларии, ошибочно называемого алойным деревом.
*toshikimi - 唐樒 - (букв. «китайское дерево, ветки которого кладут на надгробия»), Illicium verum, бадьян или так называемый звездчатый анис, вечнозеленое пряное растение, чьи семена напоминают анис по вкусу и запаху.