Nihon monogatari gaiden, Дом ветвящихся дорожек...

[Далара >>>]

Мару пропал куда-то, зато на ветке, вцепившийся в нее когтями всех четырех лап, обнаружился спасенный тануки. Сверкал оттуда круглыми глазами.
- Спускайся, - предложил ему человек.
Малыш помотал головой... или это привиделось с голоду?
- Спускайся.
- Вот еще! Не хочу пойти на жаркое.
Тануки не так уж неправ.
Нет, до того, чтобы убить, освежевать и поджарить зверька, ронин еще не опустился и не хотел представлять себе те обстоятельства, при которых мог бы. Но идея пережидания последнего и потому самого неприятного месяца зимы в теплом местечке с пропитанием была заманчива. Расхлябанные, расползающиеся во все стороны деревенские домики, почти по крыши в снегу и грязи, оставили брезгливый привкус. Как можно жить в этом вот? Зато монастырь процветал. Ронин обошел его кругом, оглядел, приценился. Добротные строения, нет мертвых деревьев, крыши в порядке. Ну что ж, кому клеть с курами, а кому послушничество. Почему бы не послужить Будде ради сохранения жизни.
Двух.
Полутора.

- Смиренно прошу вас принять меня послушником в этот монастырь.
Наверное, на лице крепкого, как грубая заготовка для меча – еще не придали форму, но уже закалили, - настоятеля читается удивление. Сам бы удивился. Но из низкого поклона в сейдза не видно ничего. Кансайский говор за десять лет не поистерся, одежда слишком богатая для этой местности – и вдруг послушник.

[SonGoku >>>]

- Смиренно, говоришь... - голос у настоятеля подстать большому колоколу во дворе; чтобы заставить заговорить, приходится потрудиться, но затем низкий густой звон течет, не переставая от одного удара. - Подними голову, с затылками беседа не выходит.
Глаза под тяжелыми веками кажутся сонными, но это обманчивое впечатление. Широкие как крестьянский заступ, ладони.
- Не опасаешься расстаться с мечами?
Да, об этом он как-то не подумал. "Внутренний голос" ехидно хихикнул отголоском мысли. Ронин привычно шикнул на него... и сообразил, что получился не тот эффект, что хотелось бы. Вернее, не на того. Ладно, будем играть молодого домашнего дурня, который только-только выпорхнул из гнезда.
- Эти мечи дороги мне как семейное достояние. Их отдали мне во владение, и у меня нет права распорядиться ими как-либо иначе, чем беречь и использовать для защиты, себя или других...
Стоп. Иначе безвредное вранье сейчас выйдет из-под контроля, не расхлебаешь потом.
- И как ты применишь их в нашем тихом монастыре? – полюбопытствовал настоятель.
Вот кому не понадобится ни клинок, ни дубина, чтобы вразумить заблудшего на пути к просветлению... или просто вколотить в голову нерасторопного грабителя с большой дороги пару-тройку мыслей. Как минимум, что негоже позориться, а силы следовало рассчитывать до того, как выпрыгиваешь из кустов. Украшенный бронзовыми кольцами посох, который стоял у ступенек, был почти в три сун* толщиной. Примирительная улыбка – хороший дипломатический ход. Срабатывала на многих будущих нанимателях. Хотя нынешняя ситуация оказалась в новинку.

---------------------
*sun - 寸 - старинная мера длины, равная примерно 3 см.

[Далара >>>]

- И в голову не приходило воспользоваться ими в этих достопочтимых стенах.
Стены и правда достопочтимые и крепкие, построены несколько веков назад, ни одна армия не возьмет, вздумай кто-то из окрестных даймё подгрести под себя удобное место. Если что и может грозить обители, так это пожар. На тот случай вдоль стен выставлены деревянные ведра с водой.
- Но мечи так ценны для меня, что невозможно расстаться с ними совсем. Поймите, пожалуйста.
Пусть настоятель снова любуется затылком. Здесь уже не до игры. Хоть разденьте до нитки, заберите память о доме и Азаке, только оставьте родное оружие. Молчание затянулось – достаточно долго, чтобы не сообразить: Рьёгаку-хоши тоже не так прост, каким хотел бы казаться. И понимает, в чем ценность такого послушника.
- Правнук Аматэрасу отдал меч на хранение в храм Ацута. Мы не столь амбициозны... – настоятель хмыкнул. – Но и твой меч не ровня Ама-но муракумо цуруги*, согласись.
Кажется, они друг друга поняли. Или сделались врагами. Ронин выпрямился и позволил себе веселую усмешку. Поискал в глазах настоятеля подтверждения любой из версий.
- Стал бы Сусаноо-но-микото соваться в застрявший среди богами забытых гор монастырь?

Вход в жилище монахов прятался за кустами разросшейся куманики, чьи колючие ветви отгораживали обитателей монастыря от соблазнов большого мира. В темной воде маленького пруда меж камней сонно помавал плавниками отъевшийся старый карп. Они с настоятелем чем-то напоминали друг друга. Из хондена* доносились размеренные удары колотушки по панцирю черепахи и слаженное гудение нескольких голосов.

-----------------
*Ama-no-Murakumo-no-Tsurugi - 天叢雲剣 – буквально «меч, собирающий небесные облака», более известен как Кусанаги-но цуруги (草薙の剣, то есть «меч, разрезающий траву»), легендарный меч, один из трех Императорских сокровищ Японии. Сусаноо-но микото нашел его, разрубив хвост восьмиголового змея Ямата-но орочи.
*honden - 本殿 - центральное святилище, где расположено изображение божества, которому посвящен храм.

[SonGoku >>>]

Тощий нескладный монашек, выделенный то ли в провожатые новому обитателю Куизомэ-дера, то ли в слуги (он заикался от волнения и не знал куда девать руки), торопливо склонил недавно обритую голову. Мимо, шаркая подошвами веревочных сандалий, в парадном одеянии и островерхом капюшоне прошествовал настоятель; жесткая вытканная золотыми нитями ткань хо-мо едва слышно похрустывала при каждом шаге. На припорошенном ночным снегом дворе осталась цепочка следов.
Похожий на фазана среди воробьев недо-послушник взглядом проводил настоятеля и отправился следом.
Тебя не звали, немедленно высказался бесплотный голос.
- Полезно знать, что творится в округе.
Церемониальное облачение и сосредоточенная целеустремленность недавнего собеседника ясно говорили, что он вышел не погулять по саду.
Разноцветный витой шнур огораживал небольшое пространство. Теплый воздух легонько раскачивал бумажные змейки и тонкие висячие усики соломенных узелков на шименаве*. Глянцевые, темно-зеленые листья священного дерева сакаки* словно вырезали из плотной бумаги, на металлических чашах с солью играли желтые блики. В горном зимнем воздухе запах сосновых смолистых брусков, из которых был сложен костер, показался особенно резким.
Скрестив руки в запястьях, настоятель уселся, вытянул указательные и средние пальцы; небольшая, но тяжелая бронзовая конго* почти скрывалась в правой ладони.
- Om arurikya sowaka* - гулкий бас Рьёгаку-хоши перекрыл остальное многоголосие, рот на широком, почти квадратном лице был как трещина в гранитном утесе.
- Om arurikya sowaka...

--------
*shimenawa - 注連縄 - веревка (縄 - nawa) из конопли или рисовой соломы со сложенными зигзагом полосками бумаги (注連 - shime), символизирующими чистоту пути богов. Такой веревкой отмечают священные места и предметы, чтобы дать понять о присутствии здесь божеств, и вешают над входом в храм или в священное место, чтобы преградить путь злым духам.
*sakaki - 榊 - клейера (Cleyera japonica), вечнозеленое растение с продолговатыми заостренными листьями, священное дерево в шинто. В японское ее название входят два элемента «дерево» и «божество».

*kongou - 金剛 – буквально «золотая сила», ваджра, в буддизме, индуизме и джайнизме мифологическое и ритуальное оружие в виде пучка загнутых стрел, образующих короткий металлический жезл: символизирует силу и твердость духа. Считается, что может разрезать что угодно, но не сама себя. В переносном смысле используется в значении «непреодолимая сила».

*Om arurikya sowaka – мантра Канон Босацу, божеству милосердия в буддизме.

[Далара >>>]

一期一会 Ichi go ichi e
ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС

Четвертый год эпохи Бунмэй

(продолжение)

Храм Тенрю-джи

Гинноскэ всегда жалел авторов, которые приходили к старейшинам с новыми пьесами. Столько трудов – а сборище привередливых стариков будет воротить носы и неделями обсуждать, куда вкралось не то слово. Старших, конечно, надо уважать, но, честно говоря, половине из них давно стоило заняться выращиванием личного садика или написанием мемуаров. Уж точно не определением, что лучше для театра.
Самый молодой на совете актер поймал строгий вопросительный – если не сказать испытующий – взгляд дядюшки и старательно подавил зевок. Сделал вид, что прилежно слушает и даже пытается составить собственное мнение, хоть его и не спросят. Будь его воля, он бы переделал все напрочь. Удивительно, как это к ним еще приходят зрители. Невероятная же скука наблюдать за медленными, будто каждое движение отлито в камне, перемещениями актера, слушать бесконечные песнопения.
Нет, играть Гинноскэ любил. Развеселить, огорошить, заставить подумать о чем-нибудь, кроме жилья-пропитания, да хоть просто удивить на мгновение – это же здорово. Иногда Фуджиме казалось, что обезьяны Арашиямы преуспели в этом больше, чем странствующая труппа. А трудились гораздо меньше.
Не то чтобы он хотел стать обезьяной.
Кое-что все-таки мирило его с театром.
Каждая постановка Но уникальна, и дело вовсе не в словах или движениях. Каждый актер свою роль репетирует отдельно от прочих, и только от их взаимодействия, настроения и эмоций в этот вечер зависит, как сложится представление. Маленький закулисный секрет. Гинноскэ нравилась эта изменчивость, похожая на океанские волны – никогда не угадаешь, как разлетятся брызги.
Ох, кажется, не избежать сегодня выговора от дяди.

[SonGoku >>>]

Ритуал назначили на утро. Появление старшего из "десятки молодежи" обязательно. Но Гинноскэ пришел бы и без приказа. Ночью он не сомкнул глаз в попытках избавиться от навязчивого образа. Пытался заснуть, читал описание завтрашней пьесы, пытался рисовать и писать... И до рассвета просидел в темноте у распахнутых сёдзи, глядя в сад, откуда сутки назад явилось воплощение смерти.
Они собрались рано утром, еще не высохла роса. Раскрыли перегородки на веранду и в коридор. Приземистый круглоголовый монах взирал недовольно: они уже очистили место, зачем же было звать еще и мико из Мацуо-тайша? Но представители власти (а с ними попробуй поспорь!) решили, что раз демоны побуянили, то не мешает и подстраховаться. Похожий на лису – те же оттопыренные уши, острый нос и почти-улыбка – кузен Шинноскэ подглядывал с любопытством. И так же, как рыжий хвостатый зверь, растворился за углом, стоило показаться их степенному дядюшке. Гинноскэ пожалел, что не может последовать за ним. Оставалось только выпрямить и без того ровную спину и принять официальный вид.
Тоже своего рода маска, может быть, не менее выразительная, чем те, что носят на сцене. Кузены шутили, что в такие минуты Гинноскэ оставляет вместо себя деревянного истукана.
К слову об истуканах... Одного они как раз "провожают".
Дядюшка разместился на веранде, похожий на незыблемую скалу, которой нипочем любые волны. Племянник занял свое место позади и сбоку от него. Церемонии, церемонии... Монах – он не ворчал, но этого и не требовалось, всё было написано на лице – сел по другую сторону проема.
Похоже на приготовления к спектаклю: есть сцена, зрители готовы, выход шитэ.

Сообщение отредактировал SonGoku - 31-05-2012, 13:30

[Далара >>>]

Отчаянное желание найти себе хорошего мужа пока было далеко от воплощения за явной нехваткой кандидатов на эту весьма серьезную роль. То есть, мужчин с намерением заполучить себе миниатюрную красавицу хватало, но все они не дотягивали до идеала. А юная мико к выбору супруга подходила ответственно - как ко всем делам в своей жизни.
Поэтому даже сейчас, когда следовало думать совсем о других материях, Минаги бросала по сторонам оценивающие строгие взгляды из-под длинных густых ресниц.
Величественный грозный старец ее напугал, хотя смотреть на него - по неясной причине - было крайне приятно. И от томного красавца, что сидел по правую руку, трудно было оторвать взгляд, но долг есть долг (а мико есть мико), и все же, разворачивая принесенный с собой сверток, юная дева облегченно вздохнула украдкой. Он несколько раз покупал у них омамори*, что было немножечко странно, хотя если бы худшие опасения подтвердились, это было бы хорошо для торговли и хуже некуда для Минаги. Она не собиралась брать в мужья винодела.

Кто знал, что тщательно выстроенную из собственного лица официальную маску так легко потерять?! Но она слетела в один миг, стоило появиться "той самой" безымянной для него мико. Бравый разбойник Тома вылез на поверхность и потребовал права быть влюблённым. Поймав на себе мимолетные взгляды девушки и монаха, Гинноскэ задушил блаженную улыбку... и, не в силах сдержаться, закусил нижнюю губу. Хорошо хоть дядюшка не видит, иначе бы не избежать позора.
Торжественность момента, мысли о смерти кузена и рыщущем где-то в опасной близости не совсем человеке отступили на второй план.
Всё в ней было прекрасно и нежно, как в распустившемся по весне цветке.

[Bishop >>>]

Сразу после переезда в храм Небесного дракона они, десятка молодых балбесов, отправились рыскать по округе в поисках развлечений. Кто-то, сейчас не вспомнить, кто именно, примчался с вестью, что в Мацуо-тайша – храме неподалёку, славящемся отменным сакэ – будут танцевать кагура.
Выпивка и юные девушки, кто откажется?!!
Они ввалились туда шумной говорливой толпой, кто за зрелищем, кто за сакэ. Вся десятка во главе с Гинноскэ. Он всегда задавал тон и правила, за ним шли остальные.
Ну не странно ли, что именно его как молнией поразила красота одной из этих сосредоточенных, полных осознания важности дела, облаченных в белое с красным дев? Её танец был лучше всех, кого он видел, её личико в обрамлении изумрудно-зеленых подвесок нежнее всех, одухотворённее. В её движениях таилась мощь природы, в её глазах пряталась мудрость Земли.
Именно ей он подарил, но не отдал камень.
Как это неправильно! Он должен положить тот молочно-зелёный камень ей в ладони, ощутить их тепло.

Из прихоти или в шутку боги связали их судьбы невидимой прочной нитью; не двое - а сразу трое! - запутались в их силках. Басовитой цикадой гудела под пальцами сплетенная из женских волос тетива священного лука, дрожала, как паутина под тяжестью ночной росы, но распугивала не демонов, а мысли. Плеск воды, запах крови и обрывки тигровых шкур... узор в виде сосновых веток на плотной ткани... оборванец, которого она спрятала в святилище позади храма... Оба не произнесли ни слова. Гость ни о чем не просил, мико ничего не предлагала. Ее крохотный мир был ему слишком тесен. Его прикосновение пугало ее - так мог лечь на плечо снег, сброшенный сосновой веткой; пахло не человеком, а осенней листвой и землей.

[SonGoku >>>]

На натертых воском половицах первой зимней порошей белели рассыпанные кристаллики соли и рисовые зерна; там, где доски впитали кровь, они были темнее. Перекашиваясь каждый на свой бок под тяжестью, два послушника вынесли большой котел с только что нагретой водой, от поверхности шел еще пар. Отложив в сторону адзуса-юми*, Минаги окунула в кипяток жезл-нуса*, деловито прошлась в танце; брызги с длинных бумажных лент окропили потолок и стены, несколько капель попали и на людей.

Из ее движений можно было рисовать картины и сплетать стихи. Гинноскэ смахнул попавшую на лоб каплю и поднес пальцы к губам. Поймал на миг взгляд мико... и тут же перед ним на пол шлепнулся невесть откуда взявшийся алый семипалый лист. Вот ведь что странно, во дворе Тенрью-джи нет кленов. Молодой актер поднял его, разглядел прожилки. И обмахнулся, как миниатюрным веером. Вместо прощальных и почтительных мыслей об умершем Гинноскэ думал о том, что рукава полупрозрачной верхней накидки вспархивают, словно крылья бабочки, а тонкий девичий стан даже в многослойной одежке похож на гибкую цветущую иву.

------------
*azusa-yumi - 梓弓 – лук, сделанный из древесины катальпы (адзуса). Считается, что звон его тетевы отпугивает злых духов и демонов.
*nusa- 幣 – чаще oonusa (大幣), буквально «подношение», деревянный жезл, декорированный множеством сложенных змейками бумажных полосок, используется в ритуале очищения.

[Bishop >>>]

Что-то было не правильно...
Пленник стих, раздул ноздри, впитывая запахи, что втянуло сквозь щели. Кисловатый - у осторожности; пряный, словно морская соль, - любопытство. Возбуждение и азарт пахли женщиной. И - тот, что был оставлен на сладкое, он шибал в нос, мутил разум, - резкий, мускусный аромат человеческого страха перед хищником в темноте ночи. Узник затаился в ожидании добычи. В человеческом мире всегда отыщется кто-то, кому даже элементарные правила - не указ. По глупости или из самоуверенности эти люди нарушат простенькое табу, сунут нос за запретную дверь и хотя бы на один бу* приподнимут крышку сундука с надписью "Не открывать". Если остается время, потом они негодуют, если нет - то, возможно, удивляются, когда нить их жизни обрывает удар меча или стремительное движение когтистой лапы.
Ветер гнал вдоль тропинки алые - не по сезону - листья; наклонившись, оборванец бездумно поднял один, расправил на ладони. Ярко-розовые прожилки напоминали миниатюрные ручейки.
Горный лес вокруг храма был пропитан водой. Она сочилась из-под валунов, укутанных в зеленые мшистые одеяла, скапливалась в низинках, тонкими серебристыми нитями висела в неподвижном воздухе.
Волоча по земле, прихватив за одежду неподвижное обмякшее тело, он поднялся выше по склону, туда, где могучие сосны вставали, как частокол.

------------------
*bu – 分 - мера длины, равная примерно 3 мм, так же мера веса, затем превратившаяся в монету, равную четверти рьё; прямоугольная серебряная монетка.

Сообщение отредактировал Далара - 31-07-2012, 21:56

[SonGoku >>>]

Под босыми ногами шуршала пожелтевшая старая хвоя, бывший пленник поднес к лицу одну руку; под обломанными недавно ногтями - их следы украшали теперь изнутри деревянные стены сешша*, - запеклась его кровь. Не чужая, у несчастного дурака, что снял с досок бумажную полоску о-фуда*, была свернута шея. Это было легко, как цыпленку. Его труп был оставлен в кустах за оградой, где встопорщенная молодая ворона мыла лапы на мелководье.
Когда-то и у него было имя, принятое в мире людей, но - какое? Он не помнил. Он есть сущность, стихия; к тайфуну или цунами не обращаются по именам. Единственные слова, что всплывали в памяти - Меч Сеццу...
За рекой, в чаше горной долины, лежал город, в котором каждый камень, каждая ступенька в любом храме помнили о величии. Он вернулся сюда, не обдумывая причины, его принес ветер будущей осени, но сейчас пришло осознание. Его ограбили. И виновник - тот или те, кто посмел отобрать у него то, что им не принадлежало, - должен понести наказание.
Что-то было... неправильно. Не так, как предполагалось. Он был заперт, как горный тигр, в клетке снова смертного тела. Вот уж истинно: что имеем, то не храним, потерявши - льем слезы. Оборванец на мгновение прижал ладонь к глазам. Нет, ресницы сухие, он - по-прежнему он, тот, кем стал много сотен лет назад, и назад путь закрыт.

***
*sessha - 摂社 – буквально «вспомогательное святилище», миниатюрное святилище на территории или рядом с основным и попадающие под его юрисдикцию (в отличие от хокоры, придорожного святилища). Может быть посвящены «членам семьи» определенного божества или яростной части его натуры, или божеству той местности, где расположен главный храм.
О-фуда - (御札), буквально «высокочтимая бумага», талисман из синтоистских храмов в виде полоски бумаги, ткани или металла, на которых написано имя божества, а так же название святилища. Так же называются шимпу (神符, «божественный знак»). Их прикрепляют к дверям, столбам или потолку и ежегодно, обычно в конце года, меняют на новые. Так же их можно разместить внутри камидана, небольшого частного святилища. О-фуда защищают обитателей дома от болезней и зла. Существуют о-фуда на более конкретные случаи; например, для защиты кухни от случайного пожара. В буддистских и синтоистских храмах небольшие о-фуда заворачивали в маленькие мешочки из красивой ткани, такие талисманы называются омамори и они предназначены для личной защиты.

[Bishop >>>]

Вода из бамбукового ковшика текла по лезвию тонкой, голубоватой от лунного света струей. Мгновением раньше камуро* раздвинула (всего на ладонь, не шире) затянутые цветной бумагой перегородки и уже открыла рот, чтобы извиниться. Но не сумела даже испуганно пискнуть.
Странный гость был похож на горного тигра, запертого в чересчур тесной клетке; он сидел в сейдза* церемонно, с прямой спиной - не посетитель борделя, а придворный в присутствии императора. В чаше каменной лампы в небольшом саду, куда выходила веранда, трепетал огонек, но не он и не свеча на высокой подставке освещали жутковатую сцену, а большая, ущербная с одного бока луна.
Женщина вынула и - одну за другой - положила на расправленный платок три заколки; провела гребнем по мерцающим, точно ночью вода в реке у подножия Арашиямы, волосам.
- Постарайтесь не срезать их.
Ее молчаливый гость только кивнул.

- Он не отводил взгляда от госпожи, - одетая во все красное маленькая и опрятная, точно кукла, камуро строго покосилась на скучающего Кобаякаву и добавила, опередив следующий вопрос: - Нет, не муж и не любовник.
- И не постоянный клиент, - Саскэ пристально разглядывал потолок.
- Это верно, раньше его тут никогда не видели.

-------------------------
*seiza - 正座 – буквально «правильное, достойное сидение», поза сидения на полу, которая помимо утилитарного имеет церемониальный смысл. Принимать эту позу и вставать из нее следует очень вдумчиво, так как существуют различные традиционные способы, зависящие от ситуации, общественного положения, возраста и пола сидящего и даже одежды, которую он носит.
*kamuro – (禿), девочка, проданная в бордель и набирающаяся опыта на службе у одной из куртизанок.

[Далара >>>]

Омура скорчился в углу, похожий на крупную мышь в серо-коричневой одежке, впору рисовать с него домашних йокаев. Он и головой водил, словно грызун, который ищет, чем бы полакомиться. Кобаякаве показалось: вот-вот и острый нос его начнет подрагивать мелко-мелко.
- Покажите нам, пожалуйста, гребень и заколки.
Девочка не спешила. Безмятежная, словно ничего не случилось, предназначенная украшать собой жизнь, она встала и маленькими шажочками просеменила из комнаты в коридор. Саскэ не успел продумать мысль, что неплохо было бы сходить вместе с ней (чтобы не убежала), а Бунчо – удержать его от порыва, как девчушка вернулась и уселась на прежнее место. В руках она держала аккуратно свернутый платок-фурошики*, который и протянула старшему из двоих посетителей.
Её торжественность заражала. Омура вылез из угла, сел напротив и принял сверток почтительно, как будто там был прах умершей. Развернул. В свете утреннего солнца матово белел костяной гребень, медово поблескивали две лакированные заколки-кандзаши с гроздьями бело-красных цветов.

Гость поднялся, выпрямился во весь рост - так накапливает мощь волна, медленно, неторопливо, спокойно, чтобы обрушить ее на прибрежные скалы, рассыпаясь миллиардами брызг.

[SonGoku >>>]

Юный Кобаякава соизволил отлепиться от стенки. Он ступал осторожно, словно кот, что врасплох был застигнут неожиданным ливнем - и скакать через лужи в укрытие неприятно, и остаться на месте воротит. Выражение на скуластом курносом лице застыло как раз подходящее.
Саскэ опустился посреди комнаты на колени, посидел так немного, затем вынес вперед правую ногу. Меч беззвучно выскользнул из ножен и...
...едва не застрял в потолке.
- Погоди-погоди, Гэмпей-кун, не двигайся, - замахал пухлыми ручками молодому напарнику Бунчо. – Дай-ка я посмотрю.
Шурша босыми ступнями, точно мышь, охранитель порядка обошел недовольного Саскэ, присмотрелся к доскам над головой, даже потрогал их кончиками пальцев. Затем опустился на четвереньки и словно принюхался к впитавшейся в солому татами крови. В такой странной манере под строгим взглядом невозмутимой камуро он проделал путь до веранды.
- Три сун... А ведь он стоял где-то здесь, вовсе не в комнате.
И Омура неуклюже изобразил взмах несуществующим мечом.
- Будь это кайшакунин, то он встал бы позади и чуть сбоку, - подтвердил юный Кобаякава в прежней позе, левой рукой сжав пустые ножны; впрочем, меч уткнул в пол.
Пахло свежей травой - должно быть, татами перестилали недавно. Жаль, придется их выбросить. Вытканный мотивами сакудо* плотный шелк накидки впитал кровь, но на светлой соломе все равно осталось пятно. Хмуря выгоревшие под солнцем брови, Саскэ покрутился на месте, как охотничий пес.
- Все неправильно, - сказал он. – Эй, о чем они говорили?

[Bishop >>>]

- О кленах на горе Тогакуши, так занятно! Госпожа всегда задирала нос, будто знатная.
- А вы разве не любите театр? – с хитроватой улыбкой-"а я что-то знаю" уточнил Бунчо. – Там часто ставят историю Тайра-но Коремочи, называется "Любование алыми кленовыми листьями"*.
Смерть сама по себе дело нехитрое и малоинтересное, если сделать все правильно и не обижать умерших. Обычно по эту сторону Арашиямы так и было, и работа охранителей порядка – они жили на более-менее щедром довольстве от местного управителя – состояла в усмирении буянов и извещении родственников, если кто-то погиб в дороге. В последние месяцы добавил хлопот неуловимый шутник-разбойник в лисьей маске – но, кажется, расплата настигла его раньше, чем Омура и его молодой напарник.
И вот тебе – вторая загадка.
Сама похожая на осенний кленовый лист в своих ярко-красных одеждах девочка-камуро склонила аккуратную головку к плечу.
- Яростный ветер с горы Мимуро срывает алые листья, накрывая всю реку Тацута парчой*, - нараспев, с переливами произнесла она тоненьким голоском.
- Горную реку алой плотиной листьев преградил ветер, - в тон девочке откликнулся Кобаякава. – Но тонок их слой, поток он не удержит*.

----------------------------
*стихотворение Тачибаны но Нагаясу (988-1051), более известного как монах Ноин (能因).
*стихотворение Харумичи-но Цураки (春道列樹), который был назначен в 920 г губернатором провинции Ики, но безвременно умер, не успев занять должность.

[Далара >>>]

Тут Бунчо понял, что добром это дело не обернется. Если уж Гэмпей-кун второй раз за такое короткое время вспомнил о своем происхождении, хотя обычно знать о нем не желал, а после щедрой выпивки обычно грозился отречься от клана, обрезав все семейные связи, лишь бы не помнить о войне, то и совсем плохо. Война, надо сказать, выходила какая-то нелепая и, по мнению Омуры Харутоши, который не рискнул бы разделить его с младшим товарищем, самая глупая за последние пятьсот лет. И вдруг – стихи, что твой придворный.
- Здоров ли ты? – заботливо спросил он.
У Кобаякавы блестели глаза; может, действительно дело плохо, к вечеру сляжет с горячкой.

В оглушительной тишине на темные, натертые до зеркального блеска доски опустился, кружась, алый лист.
- Прости.
Лунный блик на клинке превратил кирицуке* в удар молнии.

- Погодите, погодите... – Саскэ убрал оружие в ножны и, скрестив ноги, сел рядом с девчонкой. – Значит, голову не отделили совсем?
Камуро церемонно кивнула.
- То есть гость... кто бы он ни был... остановил меч до того, как обезглавил жертву, - юный Кобаякава озабоченно посмотрел на Бунчо. – Понимаете, что это значит?
Старший напарник выглядел не менее обеспокоенным.
- Он отнесся к жертве предельно вежливо, не заставил ее нести позор, будто она преступница.

--------------
*kiritsuke - 切り付け – последний, завершающий удар.

[SonGoku >>>]

Омура вынул любимую флейту и с ней в руке, рассуждая вслух, сутулясь и шевеля носом, взялся семенить кругами по комнате.
- Он вежлив, она не противится, - рассуждал Бунчо. - Вела себя, как будто знатная, вы говорите? И опять кленовые листья, а, Гэмпей-кун? Как она попала в этот дом? – охранитель порядка впился пристальным взглядом в камуро. – Наверное, делала попытки сбежать?
- И не раз, - в голосе девочки прозвучало искреннее осуждение. – Госпожа всегда говорила, что вырвется на свободу.
Судя по ее серьезной мордашке, лично ей подобные мысли не доставляли удовольствия. Саскэ провел пальцами по тугому переплетению травинок, выковырял застрявшую между ними крошку.
- Ну, а кто так поставил дзен*? – спросил он и удостоился благосклонного взгляда.
- Вака-доно заметил?
- То же мне, загадала загадку! – фыркнул Кобаякава. – Гость сидел бы лицом к веранде и спиной к двери, а они...
- Сидели как равные. Это гость повернул стол. Госпоже это очень понравилось. Ее отдали к нам, чтобы были еда и кров, она ведь из благородных, хвасталась, будто ее отец кто-то из Фудживара, - камуро наморщила носик. – Разве может такое быть?
- Еще как! – заверил ее с полным знанием дела юный Кобаякава.
Бунчо, наконец, угомонился, а может, просто устал ходить и скорчился на веранде, сбоку. И так-то некрупный, он старался занимать поменьше места, в отличие от своего спутника, который по-кошачьи ухитрялся заполнить собой все пространство, сколько бы его ни было.
- Живой сбежать не сумела, решила хоть так, - печально сказал старший охранитель порядка; он всегда огорчался, когда умирала молодежь. – Нехорошо-то как. И в таком деле доверилась не кому-нибудь близкому – незнакомцу. А до него? Кто был у ней в последние дней десять?

----------------
*zen - 膳 – небольшой низкий столик, на котором подают еду, как на подносе

[Bishop >>>]

На широкой низкой скамье в тени дерева разместились не только Омура с Саскэ, но и парочка ребятишек - два голодных зверька, оборвашки, они сглатывали слюнку и пытались уличить удобный момент, чтобы стащить разложенную на широком листе бамбука еду. Юный Кобаякава кинул им кусок жареной рыбы, и мальчишки затеяли воробьиный галдеж.
Из столицы, живущей ожиданием новой войны, уже потянулись первые беженцы. Но, по счастью для здешних мест, направлялись они большей частью на юг или через перевал в Сакамото и Оцу. В Оогаве полно было рыбы, а в окрестных горах много дичи, так что местные жители предпочитали не замечать, что под боком у них кипят страсти.
- Он придворный, - поделился соображениями наследник клана Кобаякава; в левой руке он держал нанизанную на палочку неко-гиги*, в правой деревянную плошку-масу*. - Может быть, джюши-и ге*.
Саскэ разом откусил половину рыбешки, прожевал; из-за жизни в деревне лицо у него потемнело, на облупленном носу щедрой россыпью проступили веснушки.
- Или джюго-и джо *
- Ох уж мне все эти ваши придворные разночинства, - пожал плечами Бунчо. – Полранга вниз, полранга вверх, да еще целые тут же, сплетаются почище узоров на дамских осодэ. А-а, что я про дам, рано тебе еще. Вот девушку справную найти не помешало бы.
Омура держал по палочке в каждой руке и аккуратно скусывал рыбку по очереди с обеих.
- Мы люди простые, в дворцовых тонкостях не разбираемся – придворных следует почитать, и ладно. Но ты мне скажи, разве обычное это поведение для джюго-и джо или даже если бы и для «нижнего»?

-----------
*neko-gigi - Coreobagrus ichikawai, вид пресноводных сомиков, которые водятся только в префектуре Миэ на Хонсю.
*masu - 枡 - деревянная квадратная коробочка, которую использовали для того, чтобы измерять количество риса, считалось, что одной массу риса хватает, чтобы накормить одного человека в день. Так же из них пьют сакэ.
*jushi-i ge - 従四位下 – нижний четвертый придворный ранг.
*jugo-i jo - 従五位上 – верхний пятый придворный ранг.

[Далара >>>]

В двух шагах на камнях переката бурлила, взбивая пену, вода; по течению ниже, высоко поднимая тонкие голенастые ноги, разгуливала белая цапля. Время от времени птица делала стремительное движение головой и, довольная, заглатывала добычу. Над рекой поднималась почти до небес мрачная Арашияма; на вершине ее криптомерия выставила голый сук - точно рог. Отчего-то при взгляде на нее становилось тревожно.
- Я тут всех расспросил... – Саскэ взял обеими руками бутыль и плеснул в обе плошки, и себе, и Омуре. – Эта девушка не лгала, она, правда, из Фудживара, дочь наложницы. Только вот что меня беспокоит...
Ветер принес издалека обрывок мелодии – кто-то в лесу играл на окарине. По мосту Тогецу катил тележку торговец.
- С каких пор Фудживара сдают дочерей наложниц в веселые дома? – трагически свел брови Бунчо. – Бедная девушка, печальная судьба... Так что же тебя беспокоит, Гэмпей-кун?
- Я все думаю...
И процесс этот был у него неторопливый. Саскэ редко куда-то спешил, на словах или в помыслах. Потому собеседникам удалось в промежутке доесть рыбу и приступить к запеченным ракушкам.
- ...что понадобилось капитану дворцовой стражи здесь, в глуши? И еще...
Девочка принесла еще сакэ.
- ...древний меч с очень сильным изгибом и заточкой на две стороны, - юный Кобаякава сделал хороший глоток и взялся перечислять дальше. – Обрывок старинной ткани, которую покупали только в дом Тайра... И кленовые листья.

[SonGoku >>>]

Сагано, застава Нишикьё, Арашияма

Сколько ни переминайся с ноги на ногу, ни грызи в волнении пальцы, а решить что-то надо. И без того - торговцы поглядывают с подозрением. Шинноскэ вытер мокрые ладони о... хотел бы, чтоб об штаны, только нету их, не положены. Потому – вытер о то, что было. Не то чтобы лоточникам, что скапливались у храмов и на этом берегу Оогавы в надежде сбыть немудреный товар, не в чем было его упрекнуть; честность юного актера не украшала. Но ловить за руку - не ловили.
- Ну-ка, бодзу-кун*, - не выдержал, в конце концов, продавец разных масок; был он сморщенный, как древесный гриб, и коричневый, только оттопыренные несоразмерно большие уши розовели, будто к голове старичка приставили крылья бабочки. - Выбирай или кыш, не отпугивай покупателей!
Тут бы впору пустить слезу от расстройства. Шинноскэ носил цветные обноски, чтоб не путали с монахами, вовсе не потому, что хорошей одежды ему не доставалось. Неплохое такое добуку*, добротное, перешили совсем недавно - и трех месяцев не прошло! - и сидит хорошо. Может, правда расплакаться? Пожалеют и дадут скидку, хоть немножечко... Шесть монеток за поясом - хватит и на новую лисью маску для старшего братца, и поесть возле станции сладких рисовых колобков.
Шинноскэ набрал воздуху полную грудь и уселся на землю. Голосистый он был от рождения - всем актерам на зависть, - но голос уже ломался, то и дело прорывалась будущая глубина. Зато и убедительности было не занимать, а может, торговец сжалился, лишь бы не оглохнуть.

---------
*bouzu-kun - 坊主君 – монашек (яп.)
*dobuku – 胴服 - буквально «то, что надевают на торс», не следует путать с монашеским одеянием, название которого звучит точно так же, записывается иначе (道服, «одежда для пути»). Добуку (иногда – дофуку) напоминает короткую, открытую спереди куртку без застежки. Первоначально ее носили купцы, но затем самураи тоже выяснили для себя удобство такой одежды. Добуку предназначалась для защиты от грязи и холода, предшественница хаори. Ее шили с рукавами и без рукавов, воротник мог быть скроен из контрастной или другой ткани.

Сообщение отредактировал SonGoku - 3-12-2012, 16:08